Тайна дома № 12 на улице Флоретт [Владимир Торин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Владимир ТоринТайна дома № 12 на улице Флоретт

Часть I. Глава 1. Странный дом.

– Ну что за гадостное утро! – возмущенно воскликнул доктор Доу и махнул рукой перед лицом, отгоняя наглый клок тумана.

Антитуманный зонтик, без которого он обычно не выходил на улицу, если город затягивала мгла, остался дома, и чувствовал доктор себя сейчас крайне неуютно. Его словно засунули в суп. В старый вязкий суп, которому пара недель.

Доктор шел по переулку Трокар, где знал каждый дюйм, вот только сейчас, когда туман поглотил собой все кругом, ему казалось, будто он оказался здесь впервые. Если бы не бордовый почтовый ящик миссис Перкс, на который он едва не налетел в какой-то момент, он бы уже давно заблудился.

– Гадостное… гадостное-прегадостное утро!

По правде, все это даже не напоминало утро: мгла выросла едва ли не до фонарей на столбах, к тому же было еще темно. И пусть перед тем, как он покинул свою теплую гостиную, часы ударили шесть раз, на улице еще явно была затянувшаяся престарелая ночь…

Мгла проглотила Габен, стерла дома и крыши, окутала гидранты и фонарные столбы. Не лучшее время, чтобы бродить по городу. И понимание этого Натаниэлю Френсису Доу не прибавляло добродушия. Напротив, незавидное положение доктора лишь дало ему повод как следует предаться своей сугубо доктор-доуской мизантропии. Сейчас он ненавидел буквально все кругом: и этот проклятый туман, и служащих метеорологической службы, и экономку миссис Трикк, и племянника Джаспера, и старого отставного генерала, что живет через два дома от него, а в особенности эту пчелу.

– Да, тебя, Клара, в особенности, – подтвердил доктор, обращаясь к толстой пчеле размером с котенка, которую он держал двумя пальцами за золотистый мех на спинке.

Череда злоключений началась как раз с пчелы… хотя, если задуматься, это не совсем так.

Все началось с утренней трансляции по радиофору, в которой мистер Беттс, представитель метеорологического сообщества Габена, с нездоровой жизнерадостностью сообщал, что, согласно расчетам, утро обещает быть приятным и солнечным. Он даже сравнил обещанное утро с воздушным пирожным флёр-брюле.

Слушая передачу, доктор Доу бросил взгляд в окно гостиной и увидел в нем лицо. Это было одно из самых жутких лиц, какие только можно представить: сморщенное, изрезанное рытвинами морщин, с встопорщенными седыми усами, нечесаными бакенбардами и настоящим безумием в выпученных глазах.

Человек в окне не мигая глядел на доктора. А увидев, что его заметили, нырнул вниз, загромыхав сложенными у стены дома ржавыми трубами.

– Миссис Трикк! – воскликнул доктор. – Генерал Грымм снова убежал от сиделки! Он бродит у нас на заднем дворе!

– Ну так верните его домой! – раздалось из кухни.

Доктор проворчал:

– И почему я должен постоянно это делать?

Экономка, видимо, обладала лисьим слухом, поскольку тут же последовал ответ:

– Потому что вы – доктор, доктор Доу!

Поморщившись от столь глубокомысленного замечания, доктор отправился ловить выжившего из ума генерала.

По раннему времени окна в переулке Трокар не горели, а уличные фонари здесь не зажигались еще с тех пор, как умер старый фонарщик. Что уж говорить о мусорном проходе, который тянулся вдоль задних стен домов, – там царили темень и непроглядность… И тем не менее генерал был пойман и обезоружен. Доктор отобрал у него ржавую саблю и препроводил домой, невзирая на бурное сопротивление, сопровождающееся криками: «Война! Грядет война! Как вы не понимаете, Доу? Вы ослепли или сошли с ума, раз не видите! Война! Война!»

Доктор сдал вопящего генерала и его саблю сонной сиделке и вернулся домой с твердым намерением позавтракать, но планы его были жестоко нарушены миссис Трикк. Экономка обвинила его в том, что, выходя из дома, он выпустил пчелу, и потребовала, чтобы он ее вернул, пока та не улетела слишком далеко.

Доктор был зол. Он считал, что, если Клара, эта мерзкая жужжащая сладкоежка, соскучится по своему печенью, она и так вернется, да и вообще он предпочел бы, чтобы ее не было у него дома. Впрочем, экономке всего этого было не объяснить, и, лишенный какого бы то ни было выбора, доктор отправился на поиски. Но не сразу. Прежде Натаниэль Доу поднялся на второй этаж, намереваясь послать за пчелой Джаспера, но негодный мальчишка задул лампу и громко захрапел, притворяясь спящим, стоило дядюшке подойти к двери его спальни. Ленивое и неблагодарное, совершенно отбившееся от рук существо!

Доктору не оставалось ничего иного, кроме как, с сожалением втягивая вкусные запахи завтрака из кухни, в очередной раз нырнуть в этот сырой и удушливый туман.

Пчела обнаружилась на трубе пневмопочты мистера Дулли из дома № 9 – доктор выследил ее по жужжанию.

Клара была очень своевольной дамой, поэтому она еще добрых десять минут игнорировала любые уговоры и соблаговолила спуститься, лишь когда он принялся перечислять ей все те сладости, что приготовила для нее на завтрак миссис Трикк.

Наконец изловив пчелу, доктор пошагал обратно, по дороге вспоминая, нет ли у него дома еще каких-нибудь непоседливых существ, которых он мог ненароком выпустить.

Миссис Трикк в последнее время стала очень нервной, хотя еще недавно представляла собой примерную, в понимании доктора, экономку. Теперь же она часто злилась, постоянно ворчала и отказывалась готовить его любимые блюда, как будто он не почтенный джентльмен, который платит ей жалованье, а непослушный провинившийся ребенок.

Доктор знал, в чем причина произошедших с миссис Трикк перемен. Она стала нервной, как только к ней приехала погостить… эта особа.

Натаниэль Доу поморщился, подумав о Полли Уиннифред Трикк, навязчивой и чрезмерно неблаговоспитанной племяннице его экономки, которая все гостит и гостит и, вроде как, не собирается паковать чемоданы и возвращаться обратно, в свой Льотомн…

Стоило доктору оказаться в прихожей, как до него, будто в наказание (очередное!) донесся смех упомянутой племянницы упомянутой экономки.

«Ну вот, она проснулась», – угрюмо подумал он, входя в гостиную и отряхивая костюм от прицепившихся клочьев тумана.

Полли Трикк была здесь. И не одна.

В кресле у камина сидела незнакомая девушка в коричневом твидовом платье. В отличие от мисс Полли, которая, к неудовольствию доктора, чувствовала себя как дома, незнакомке здесь, к удовольствию доктора, было неуютно. Она сидела на краешке кресла и, когда племянница экономки воскликнула: «О, доктор, а вот и вы! Мы как раз вас ждем!» – вздрогнула и обернулась, поглядев на Натаниэля Доу испуганно.

Доктор разжал пальцы, и освобожденная пчела, радостно жужжа, полетела к приоткрытой двери кухни, из которой ее встретило ворчание миссис Трикк: «Клара, ты ведь знаешь, что нельзя так просто улетать, когда вздумается!»

Натаниэль Доу отмахнулся от последнего клочка тумана, прошел к своему креслу и сел. Неверно будет утверждать, что при этом доктор нацепил на себя официальный вид – по правде, он его никогда не снимал и даже спать отправлялся собранным и готовым к деловым встречам.

– И почему же вы меня ждете? – спросил доктор Доу, бросив многозначительный взгляд на напольные часы, подразумевая, что время для любых визитов слишком уж раннее и неподходящее.

Незнакомка поняла и сползла с кресла еще немного. Полли Трикк, в свою очередь, конечно же, ничего не поняла.

– Позвольте представить, доктор! – возвестила она. – Это моя подруга, мисс Браун. Она пришла именно к вам.

Доктор Доу нахмурился. Ничего хорошего это заявление в себе не несло: мисс Полли в Габене пребывала едва ли неделю, но уже успела обзавестись подругой. В мыслях доктора ее воображаемые чемоданы щелкнули замками, открываясь, и принялись распаковываться. Кажется, она намерена здесь задержаться…

Доктор поглядел на гостью.

– Если вы здесь ради меня, мисс Браун, полагаю, дело важное, – сказал он. – Быть может, кофе? – и кивнул на свой старенький варитель. – Или чаю?

– О, с удовольствием! – воскликнула вместо мисс Браун Полли и, выпорхнув из кресла, принялась возиться с чашками и приправами. – Китти, расскажи пока господину доктору о своем затруднении.

Доктор Доу попытался стереть суматошную Полли Трикк из своей упорядоченной вселенной гигантским воображаемым ластиком и поглядел на мисс Браун. Та поежилась от его взгляда и опустила глаза.

Гостья сразу показалась доктору довольно занимательной особой. Он обратил внимание на заплаты на ее платье и на пару пуговиц, которые явно были взяты от другой одежды. Отметил худое, чуть изможденное лицо и синяки под глазами, судя по всему, от недосыпания. Мисс Браун сжимала дрожащие руки на коленке и нервно покусывала губу.

– Быть может, вы позавтракаете с нами? – спросил Натаниэль Доу, отметив явные признаки легкого голодания на бледном лице гостьи.

– О, нет-нет, благодарю, господин доктор, – сказала мисс Браун, бросив испуганный взгляд на Полли. Доктор понял, что на самом деле ей очень хотелось принять предложение. «Заслуживающая уважения скромность», – подумал он.

Наиболее любопытным в мисс Браун были ее паровые роликовые коньки – пара громоздких штуковин на тонких ногах. Сейчас они были выключены. И хоть доктор Доу весьма скептически относился к подобному легкомысленному, в его понимании, средству передвижения, он довольно быстро понял причину, по которой девушка сидит в гостиной в роликовых коньках. По изгибу ее ног, по тому, как она, как ей казалось, незаметно подтягивает их при помощи рук при смене позы.

– Хрупкость костей Хромма? – спросил он. – Полагаю, вы можете передвигаться только благодаря этим устройствам. Это врожденное, не так ли?

Мисс Браун чуть порозовела и стыдливо поправила подол платья. Полли Трикк пораженно ахнула – видимо, она не знала о ее недуге.

– Вы правы, – тихо сказала мисс Браун. – Но я пришла к вам не поэтому.

Было видно, что ей неприятно говорить о своей болезни.

– Тогда зачем вы здесь?

Мисс Браун тяжело вздохнула и, осмелившись поднять на доктора взгляд, сказала:

– Я пришла из-за другой… другой болезни.

Доктор кивнул, показывая, что он весь внимание, и Китти Браун начала:

– Я живу с бабушкой в доме у канала. Это сонный тихий дом, в котором практически никогда ничего не происходит – настолько, что там даже появление жужжащей мухи – это уже целое событие. У жильцов своя сонная рутина, все погружены в себя. Никто ни с кем особо даже не разговаривает, поэтому я не сразу заметила… – Мисс Браун поглядела на Полли, и та ободряюще кивнула, – не сразу заметила, что жильцы в нашем доме начали болеть. Все началось, как мне кажется, с миссис Жиббль из десятой квартиры. А потом заболели капитан Блейкли из одиннадцатой и все семейство Ферри из седьмой. Поначалу я думала, что это обычная простуда и обратила внимание на происходящее, только когда заболел констебль Шнаппер из квартиры по соседству с нашей: у нас тонкие стены, а от его громогласного кашля, похожего на паровозный гудок, дрожит мебель и звенит посуда. Позавчера я встретила мистера Шнаппера на лестнице и поинтересовалась его самочувствием, но он велел мне оставить его в покое и убираться куда подальше. Констебль и прежде был очень груб, но в тот момент я подумала, что он меня задушит – мистер Шнаппер по-настоящему рассвирепел, словно я как-то его оскорбила. – Мисс Браун всхлипнула. – В доме почти не осталось тех, кто не заболел: у всех жильцов распухли носы, они постоянно сморкаются и обвязывают шеи шарфами. А мистер Типпин из восьмой квартиры уже почти неделю не показывался. Я боюсь, что он умер – понимаете, он и прежде не отличался крепким здоровьем. Вчера я осмелилась постучать в его дверь, но никто мне так и не ответил.

Китти Браун перевела дыхание, немного помолчала, после чего продолжила:

– Когда я рассказала о своих подозрениях бабушке, она разозлилась и отмахнулась: «Не лезь не в свое дело, – сказала она. – Ну хочется людям болеть, пусть себе болеют!» Понимаете, она очень строгая дама, и я не решилась спорить. Но вчера… – мисс Браун запнулась, – она тоже заболела. Все началось с мигрени и насморка. А потом я застала ее, когда она чихала в своем кресле. И это было вовсе не обычное чихание. Это было ужасное, хриплое и судорожное, чихание, оно длилось около пяти минут. Я хотела помочь бабушке, но она лишь отмахнулась, веля мне идти в свою комнату. Сегодня все стало хуже: она обмоталась с ног до головы длинным шарфом, который прежде ненавидела. Ее лицо… оно стало зеленым, на нем выступили жуткие вены. А ее глаза… – мисс Браун, не в силах сдержать эмоции, поднесла ладонь к губам. – Я хотела пойти в аптеку и купить что-нибудь, но бабушка ничего не желала слушать. Я очень переживаю за нее, господин доктор. Я рассказала обо всем Полли, и она посоветовала мне немедленно обратиться к вам.

Мисс Браун замолчала. Зазвенел варитель, сообщая о готовности кофе, и Полли вручила исходящую паром чашку подруге. Та приняла ее дрожащими руками и с мольбой поглядела на доктора Доу.

– Вы поможете? – спросила она.

– Конечно, поможет, – утешила подругу Полли, и на этот раз доктор даже не ощутил привычного раздражения из-за ее бесцеремонности.

– Хорошо, что вы пришли ко мне, мисс Браун, – сказал он задумчиво. – Меня беспокоит то, о чем вы рассказали. Налицо заразное шествие, и игнорировать его было бы беспечно и необдуманно. Кашель, насморк и даже повторяющееся чихание – все это и вправду симптомы инфлюэнцы. Быть может, имеет место инфлюэнца Стерлинга или Хрип-ин-берд – они отличаются быстрым распространением, но некоторые симптомы вашей бабушки не подходят ни для одной из этих болезней. Зеленое лицо, говорите? Насколько зеленое?

Мисс Браун задумалась и, достав что-то из кармана платья, протянула это доктору.

«Брудс и Горм», – прочитал он, разглядывая тонкую, с палец, палочку в бледно-зеленой обертке. – «Химрастопка для каминов».

– Я использую ее для своих паровых роликов, – пояснила Китти Браун. – Кожа у бабушки, как этикетка. Чуть зеленее даже…

– Занятно… – проговорил доктор, рассуждая вслух. – Позеленение кожи. И еще ярко выраженная венозность. Это точно не инфлюэнца Стерлинга и уж точно не Хрип-ин-берд. Может быть, ангина Морлонда? Но… она исключает насморк. А что вы можете сказать о кашле? Он какой?

– Я… я не знаю… сухой, надтреснутый. – Китти вдруг вскинула голову. – А, и еще… я совсем забыла, у нее то и дело текут слезы. Она быстро вытирает их платком, но я видела сам платок. Он тоже зеленый – как будто в чернилах…

– Зеленые слезы?

Доктор подобрался. Его брови выстроились в линию, а лицо ожесточилось, словно ему только что сообщили о том, что его заклятый враг в городе.

– Вы… вы знаете, что это такое? – спросила мисс Браун.

Доктор Доу медленно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Но я выясню. Непременно выясню.

Натаниэль Доу откинулся в кресле, достал из кармана сюртука портсигар. Чиркнула спичка, и доктора затянуло облаком вишневого дыма от папиретки.

Он больше не напоминал утомленного, раздраженного человека, которого все кругом дергают по пустякам. Глаза доктора Доу блестели. Его взгляд стал по-настоящему жутким. В нем читалась непонятная злость и, что не могло не показаться странным, предвкушение.

– Я найду ее, – негромко проговорил он. – Эта тварь не уйдет от меня…

Китти Браун поглядела на Полли. И увидела страх в ее глазах.


***


К обеду туман не рассеялся – напротив, сгустился еще сильнее, и Тремпл-Толл, который также называют Саквояжным районом, стал походить на жертву удушения подушкой: она пытается шуметь и дергаться, но постепенно ее суматошные движения замедляются, хрипы становятся все глуше и глуше, пока не затихают совсем.

Поначалу город полнился шумом и возмущением из-за отмененных дирижабельных рейсов и тех цен, что стали задирать кэбмены, но вскоре вся привокзальная часть Габена будто бы впала в кому.

На восточной окраине района, в непосредственной близости от канала Брилли-Моу, было особенно удручающе. Экипажей не наблюдалось, прохожие исчезли, и чем было ближе к каналу, чем тише становился гул от Поваренной и Пыльной площадей – тем меньше жизни ощущалось в тесно стоящих скособоченных домах, чернеющих подворотнях и подслеповатых окнах.

На одной из пустынных улочек взвыла собака. Протяжно и заунывно, словно жалуясь на свою собачью жизнь. А может, это была вовсе и не собака…

Пробежал человек с фонарем в руке. Вылетел из мглы и вскоре снова скрылся.

В мусорных бачках у особо невзрачного дома зашуршали крысы, доедая что-то… или кого-то.

А потом улица снова погрузилась в тишину. Пока в какой-то момент во мгле не раздался звук медленно вращающегося пропеллера.

Из тумана вышли двое: джентльмен в черном пальто и цилиндре и мальчик лет двенадцати в узком сюртучке. В одной руке джентльмен нес черный кожаный саквояж, в другой сжимал ручку антитуманного зонтика: это его лопасти издавали приглушенное «шурх… шурх… шурх…», в то время как распрыскиваемая в воздух и рассеиваемая пропеллером микстура «Дефогг» испаряла мглу на пару футов вокруг. Со стороны могло показаться, что джентльмен и мальчик прокапывают кротовью нору в тумане. Впрочем, тот быстро затягивал прорехи.

Мальчик то и дело вытирал липнущий к лицу туман рукавом и временами фыркал, а еще почти все время, что они шли, держал руки в карманах, чем напоминал своему спутнику какого-то грузчика из портов, начисто забывшего о манерах.

– Прошу тебя, не делай так, Джаспер, – сказал доктор Доу, когда племянник взъерошил свои нечесаные волосы, отчего они превратились и вовсе в сущий кавардак.

– Да, дядюшка, – ответил мальчик.

Дядюшка занес в свой мысленный ежедневник запись на послезавтра: «Усыпить Джаспера “Сонным сном доктора Слиппинга”, чтобы он не мог сопротивляться, и наконец отвезти его к цирюльнику, поскольку это просто невыносимое зрелище. Вероятно, именно так выглядят огородные пугала… – подумав, что данного сравнения недостаточно, доктор добавил: – …которые не дружат с гребешком и не наведываются к цирюльнику».

Джаспер же пока что не догадывался об ожидающей его печальной участи и представлял собой саму беспечность и непосредственность.

– Почему ты решил пойти со мной? – спросил доктор, поглядев на племянника. – Если мне не изменяет память, ты собирался идти с мисс Полли в «Музей Причудливых Странностей мадам Бергмортрен».

Джаспер понуро ответил:

– Миссис Трикк взяла Полли на чаепитие к миссис Баттори. У Полли закончились отговорки, а миссис Трикк сказала, что в музей можно пойти и позже. Миссис Баттори, по ее словам, недоумевает, отчего они до сих пор не зашли к ней в гости после того, как Полли приехала.

Доктор Доу не завидовал Полли. Глория Баттори, ближайшая подруга его экономки, была крайне неприятной особой: склочной, злобной и ехидной. В личном докторском списке негодяйских личностей, без которых в этом городе было бы лучше, она занимала примерно одно место со злым гением мистером Блоххом. Полли Трикк ждало несколько часов ужасного и невыносимого… что там люди делают на чаепитиях? Натаниэль Доу был не осведомлен, так как никогда не наносил визиты подобного характера.

– Но ты мог остаться дома, – заметил доктор. – Необязательно было идти со мной.

Джаспер хмыкнул.

– И пропустить все на свете? Нет уж!

– Это просто посещение больных. Ничего любопытного не предвидится.

– Нет, это не просто посещение, – заспорил Джаспер. – Я же знаю, что ты называешь «тварями» прожорливые болезни, с которыми никто не в силах справиться.

Доктор хмуро поглядел на племянника.

– Подслушивать, прячась на лестнице, нехорошо, Джаспер. Мы с тобой очень серьезно поговорим об этом позже.

Мальчик решил сменить тему:

– Нам еще долго? – Он завертел головой, озираясь по сторонам. – Я вообще не вижу, куда мы идем… Мы вообще где? Еще в Габене?

– Разумеется, мы еще в Габене, – сказал доктор, и племянник вздохнул: кажется, дядюшка никогда не научится улавливать иронию. – Ты видишь старые рельсы, вдоль которых мы идем?

И только когда дядюшка обратил на это внимание Джаспера, мальчик заметил почти вросшие в брусчатку трамвайные пути.

– Это старая ветка, которая в прежние времена доходила до канала, шла через Ба́лковый мост и вела в Фли, – пояснил доктор Доу. – Мы на улице Флоретт. Видишь дверь с почтовым ящиком впереди? Подойди к ней и прочитай, какой там указан номер на табличке.

Джаспер кивнул и бросился исполнять поручение. Вскоре он вернулся и возвестил:

– Восьмой!.

– Нам дальше…

Улица Флоретт была очень узкой, и верхние этажи выходящих на нее домов нависали прямо над мостовой. Видимо, трамвайному вагону, когда он здесь полз, приходилось тесниться из-за вплотную подступающих стен. Ржавыми арками над головой тут и там проходили кривые изогнутые трубы, а в крошечных окнах домов жила темнота. Замусоренные тротуарчики были шириной всего в пару шагов и, видимо, никогда не убирались: на них во множестве валялись обрывки газет, консервные банки и сломанные куклы.

В стоящей кругом тишине время от времени раздавался то скрип, то отдаленный скрежет, то трубы вздрагивали, и из-за тумана, который подыгрывал воображению Джаспера, мальчику в какой-то момент показалось, будто вся улочка делает вдох, замирает на миг, а потом выдыхает. Создавалось впечатление, что вся улица Флоретт – это сонное, меланхоличное существо, и тревожить его крайне не рекомендуется.

– А почему здесь больше не ходит трамвай? – спросил Джаспер. – Это из-за того, что мост сломан?

Доктор Доу уже задумался о чем-то своем и не услышал вопрос.

– Дядюшка?

Доктор вздрогнул и поглядел на племянника.

– Да, Джаспер?

Мальчик подозрительно на него уставился.

– Ты уже раздумываешь об этом деле? – Дядюшка не ответил, и Джаспер добавил: – Ты ведь прежде не сталкивался с болезнью, о которой рассказала мисс Браун?

– Нет. Это очень любопытный случай.

Джаспер усмехнулся.

– Сколько у тебя уже побежденных «тварей» в твоем дневнике славных побед и великих свершений?

Доктор Доу предсказуемо нахмурился.

– Это никакой не дневник славных побед и великих свершений, – сказал он. – Это мой рабочий журнал. И в нем описаны девять побежденных болезней, над которыми безуспешно бились лучшие из умов Больницы Странных Болезней и даже Хирург-коллегии университета «Ран и Швов».

– И ты говоришь, что это никакой не дневник славных побед? – Джаспер рассмеялся, но его смех прозвучал вымученно и одиноко, а затем и вовсе угас. – С чего ты обычно начинаешь свою охоту на тварей? И вообще… почему именно «твари»? Болезни ведь не живые…

– Ты так уверен? – едва слышно проговорил доктор Доу, и мальчику стало не по себе. – Я начинаю с того, что собираю симптомы.

– Прямо, как сыщик, который ищет улики!

Доктор Доу продолжил:

– Симптом – это самый кончик щупальца, который врос в свою несчастную жертву. И я иду по этому щупальцу, туда, где находится основное тело твари – источник болезни. Или же очаг – если твари расплодились. И когда я выясняю, что именно это за тварь, ищу способ, как ее уничтожить… Я просто следую по щупальцу… просто следую… по щупальцу…

Дядюшка снова погрузился в раздумья, а Джаспер раздраженно засопел: по его мнению, вот так выключаться посреди разговора было очень вредной дядюшкиной привычкой, и он с удовольствием излечил бы ее при помощи каких-нибудь пилюль из дядюшкиной же коллекции. Но долго злиться ему не пришлось.

– Улица закончилась, – заметил он.

– Что?

Джаспер вытянул руку и указал на ближайший дом.

– Улица закончилась.

И правда: улица Флоретт плавно перетекала в пустырь, который, в свою очередь, выходил к каналу. Точнее, должен был выходить, но из-за тумана сказать наверняка было невозможно. Справа вдалеке в белесом мареве виднелись дряхлые фермы и стропила разрушенного Ба́лкового моста, рядом с которым чернела заброшенная трамвайная станция.

Джаспер огляделся по сторонам. Больше домов на улице Флоретт не было, а последняя табличка, которую видел мальчик, была под номером «11».

– Вон он, на пустыре. – Доктор Доу кивнул на что-то впереди.

Поначалу Джаспер, как ни вглядывался, ничего не замечал, но спустя несколько шагов перед ним открылось то, на что указывал дядюшка.

В прогалинах между лоскутами мглы мальчик вдруг различил дом – узкое бурое строение с высокой двускатной крышей, от первого и до четвертого этажа обмотанное ржавыми трубами.

Дом № 12 будто бы врос корнями в землю, и за долгие годы своего угрюмого существования, чуть осунулся, покосился. От него буквально веяло тоской и запредельным всепоглощающим одиночеством.

Джаспер поежился в своем сюртучке.

– Неуютное местечко, правда? – сказал он. – Настоящая дыра. Уверен, там живут сплошь угрюмые и сердитые люди.

– Дом как дом, – ответил черствый дядюшка, который, в отличие от нормальных людей, попросту не умел пугаться и испытывать сомнения. А еще не умел воображать. – Этот дом выглядит абсолютно так же, как и половина домов в Тремпл-Толл. О чем нам это говорит?

– О том, что половина Тремпл-Толл – дыра? – проворчал Джаспер.

– Это говорит о том, что никогда не знаешь, кто на самом деле там живет.

Слова доктора прозвучали очень мрачно и даже зловеще – между тем он и не заметил, как сам все усугубил, хотя, вероятно, наоборот, хотел развеять страхи племянника.

Неподалеку от двери подъезда стоял неимоверно старый «Трудс». Клетчатый коричневый экипаж выглядел так, будто уже пару десятилетий не запускался. Его трубы проржавели, как и спицы колес, а стекла окон закоптились. Он походил всего лишь на отросток этого сутулого дома.

– Мисс Браун должна встречать нас у входа, – сказал доктор Доу, и тут в тумане раздалось фырканье выхлопных труб.

Мгла чуть покраснела из-за специфического дыма химрастопки, и к ним, покачиваясь и пошатываясь, на паровых роликовых коньках подкатила девушка в твидовом платье и коричневом пальто.

Китти Браун Джасперу нравилась: она казалась очень милой и доброй. При этом в ней было нечто слегка чудаковатое: она часто-часто моргала, словно в глаза ей что-то попало, а ее губы будто бы жили собственной жизнью – они то и дело меняли форму, иллюстрируя стремительно сменяющиеся эмоции девушки. Джаспер знал, что мисс Браун работает посыльной в кондитерских лавках: он был сладкоежкой, и все связанное со сладостями вызывало у него легкий трепет. Мальчик все выглядывал у Китти Браун коробочки с пирожными, но сейчас при ней их не было, что его несколько огорчило.

– Доктор! – воскликнула мисс Браун, но тут же, спохватившись, вздрогнула и продолжила уже тише: – Вы здесь. Я боялась, что вы не придете.

Доктор Доу кивнул.

– Добрый день, мисс Браун. Это мой племянник, Джаспер.

Китти легонько улыбнулась.

– Мы знакомы.

– Да, мисс, – кивнул Джаспер. – Вы приходили к Полли.

– Зови меня Китти, – сказала девушка. Она хотела еще что-то добавить, но вдруг замерла и резко обернулась.

Раздался звук шагов, и из подъезда вышел мужчина в котелке и в похожем на военный мундир черном пальто с двумя рядами блестящих пуговиц. У человека этого были печальные глаза и открытое, доброе лицо.

– Добрый день, мисс Браун, – сказал он, увидев Китти. Доктора и его племянника он поприветствовал коротким кивком, поправив темно-красный шарф.

– Добрый день, капитан Блейкли, – ответила девушка, и на ее губах появилась смущенная улыбка. – Как ваше сердце сегодня?

– По-прежнему разбито.

Китти с сочувствием покивала. Джаспер глядел на нее во все глаза – он сразу же понял, что подруга Полли влюблена в этого господина. И судя по всему, влюблена безответно. Дядюшка, разумеется, ничего не заметил – к некоторым вещам он был совершенно слеп.

Капитан Блейкли между тем кашлянул в кулак и кивнул:

– Боюсь, мне нужно идти, – сказал он. – Хорошего дня, мисс Браун. Господа…

Когда он скрылся в тумане, Китти с грустью пояснила:

– Это капитан Блейкли из одиннадцатой квартиры, честный и благородный человек. С незавидной и очень печальной судьбой. Капитан служил в парострелковом корпусе. Их взвод должен был отправляться в Белор, и он сделал предложение руки и сердца своей возлюбленной прямо на вокзале перед отправкой. Она ответила согласием. Эх, это была бы очень романтичная история, но возлюбленная капитана не дождалась его из похода, и по возвращении он обнаружил, что она стала женой какого-то чопорного адвоката из конторы «Гришем и Томм». С тех пор он безутешен.

– Я заметил у него описанные вами симптомы, мисс Браун, – сказал доктор.

– Да, я ведь говорила, что он тоже заболел. А у вас… – Китти вдруг прервала себя и стыдливо потупилась, – а у вас случайно нет лекарства, помогающего от разбитого сердца?

Доктор Доу поднял бровь и пристально поглядел на девушку.

– Разумеется, есть, – сказал он, – но, боюсь, вам не понравятся побочные эффекты, мисс Браун. Среди них: слепота, повышенная душевная черствость и кровотечение из-под ногтей.

Китти содрогнулась и тряхнула головой, пытаясь развеять описанную доктором картину. После чего сказала: «Прошу за мной» – и нырнула в подъезд.

Доктор выключил и сложил зонтик, и они с Джаспером последовали за ней…


…Туман заползал через открытые двери и стелился по полу белесым ковром.

Подъезд дома № 12, как и во всех домах в этой части Тремпл-Толл, представлял собой небольшой холл с ведущей на этажи лестницей в дальнем конце.

Почти сразу же, как Натаниэль Доу и его племянник вошли, их внимание привлек невысокий постамент в центре холла, на котором стоял стеклянный футляр – под футляром рос цветок.

Как бы равнодушно ни относился доктор Доу к цветам, да и вообще к растениям в целом, даже он не мог не признать, что ему открылось поистине удивительное зрелище, которого ни за что не ожидаешь увидеть в подобном месте.

Отдаленно этот цветок походил на лилию. Кроваво-красные лепестки с бордовой бахромой чуть заметно шевелились на тонком изогнутом стебле, а стебельки поменьше вились и закручивались спиралями. Под стеклянным куполом футляра в воздухе парили багряные искорки пыльцы.

– Ух ты… – восторженно прошептал Джаспер.

Китти сделала круг на своих роликах вокруг цветка.

– Старый домовладелец, мистер Карниворри, испытывал страсть к редким цветам, – сказала она. – Он привозил их из дальних стран, ухаживал за ними и даже построил для них небольшую оранжерею за домом. Но он давно умер, и за растениями стало некому ухаживать. Все они завяли. Но только не она.

– Почему «она»? – спросил Джаспер.

Китти пожала плечами.

– Не знаю точно, как этот цветок называется – мы зовем его Мисс Руби, потому что своим цветом он похож на рубин. На моей памяти Мисс Руби всегда здесь росла, и она почти всегда цветет. Бабушка говорит, что это из-за футляра – он не дает цветку стареть и болеть. Не понимаю, как до сих пор никто из местных не украл его и не попытался продать. Пойдемте?

Доктор еще раз оглядел необычный цветок, не обошел он вниманием и футляр. Приблизил лицо почти вплотную к стеклу, что-то отметил для себя.

– Мы живем на последнем этаже, – сказала меж тем Китти Браун, ткнув пальцем вверх.

Джаспер машинально поднял взгляд и увидел нечто удивительное: весь потолок – по крайней мере, видимая его часть – был покрыт росписью: из темноты по углам выползали лозы, сплетающиеся и разветвляющиеся, образующие причудливые спирали и кольца. От лоз, в свою очередь, отрастали листья. Этот рисунок походил на гравюру из какого-нибудь ботанического справочника, но при этом он был вырисован невероятно реалистично: казалось, что, если где-то хлопнет дверь и поднимется сквозняк, эти листья затрепещут.

– Пойдем, Джаспер.

Мальчик с трудом оторвал взгляд от растения на потолке и пошагал следом за дядюшкой.

Рядом с лестницей темнела дверь с потускневшей от времени цифрой «1», возле которой ссутулилась вешалка для верхней одежды – дань устаревшей традиции, которая некогда была широко распространена в Саквояжном районе и которой давно никто не следовал. Почти никто. Такие вешалки сохранились почти во всех подъездах Тремпл-Толл, но стояли они пустыми, лишь порой на какой-нибудь из них мог повеситься очередной бедолага, в то время как на этой вешалке висела пара пальто, а на ее верхушку были надеты три дамские шляпки и пара котелков.

На лестнице свет не горел.

Прежде, чем начать подъем, Китти Браун наклонилась и выключила роликовые коньки: паровые котелки затихли, дымок стал лениво куриться на концах труб. Держась обеими руками за перила и переставляя ногу за ногой, девушка принялась взбираться по ступеням. Было видно, что ей очень трудно – она передвигалась медленно, а ролики постоянно уезжали у нее из-под ног, отчего казалось, что она вот-вот упадет.

У Джаспера защемило в груди от этого зрелища, а доктор Доу предложил мисс Браун помощь, но та возмущенно покачала головой: сама! только сама!

Они поднялись выше. На площадке между первым и вторым этажами на стене висел старый, покрытый пылью портрет. В полутьме можно было разобрать, что на нем изображен немолодой джентльмен с широкой челюстью и вислыми бульдожьими щеками. Чуть тронутые сединой вьющиеся волосы переходили в пышные бакенбарды, над прищуренными глазами нависали кустистые брови. Взгляд этого господина был преисполнен подозрительности.

– Это мистер Карниворри, – сообщила Китти и доверительно шепнула Джасперу. – Мне все время кажется, что он следит за мной, когда я прохожу мимо.

Мальчик хихикнул, а доктор Доу нахмурился.

– У меня стойкое ощущение, что я знаю этого господина, – сказал он. – Хотя фамилия «Карниворри» мне не знакома.

Они продолжили путь.

Джаспер стал забрасывать Китти различными вопросами: о том, видела ли она гигантских блох Фли, прыгающих по крышам домов на том берегу канала, и о том есть ли на крыше их дома причальная площадка для воздушных шаров, а еще – пробовала ли она печенье «Твитти» (его любимое печенье), и о прочих вещах, что казались ему невероятно важными.

– Полли говорила, что ты очень любопытный, – улыбнулась девушка и попыталась по очереди ответить на все вопросы мальчика.

Доктор Доу в беседе не участвовал. Он погрузился в свои мысли, и все, о чем говорили его спутники, доносилось до него будто откуда-то издалека, из глубины запертой бутылки. Он глядел прямо перед собой и шагал сугубо машинально – всем своим видом он сейчас отчаянно походил на заводной манекен из лавки «Трюмо Альберты».

Из раздумий его вывел приближающийся сверху звук тяжелых шагов. Вскоре на лестнице показался некий субъект, при одном взгляде на которого Китти Браун вздрогнула и поспешила вжаться в перила.

Мужчина был худ, и из-за вытянутого лица и чуть впалых щек его мясистый нос с горбинкой казался тяжелым, как колокол. Длинные подкрученные усы торчали в стороны, а мелкие глазки выглядывали из глубоких, будто очерченных чернилами, теней вокруг.

Господин этот кутался в потертое коричневое пальто, на голове его криво сидел котелок ему в тон.

– С дороги, – злобно глянув на доктора, прорычал незнакомец и сморщил нос, будто учуял что-то отвратительное. И это при том, что от него самого разило гадостной смесью табака «Гордость Гротода» и самого дешевого пойла, которое только можно найти в Габене.

Вскоре этот неприятный человек скрылся из виду. Хлопнула дверь подъезда.

Только тогда Китти отмерла.

– Это мистер Драбблоу из девятой квартиры, – пояснила она, продолжив подъем. – Очень мерзкий тип. Его в доме никто не любит. Въехал недавно, и бабушка надеется, что он скоро уберется туда же, откуда и прибыл…

Они оказались на втором этаже. Дверь одной из квартир, скрипнув, приоткрылась, и на площадку выглянула женщина средних лет с всклокоченной прической и в больших круглых очках с толстыми стеклами. Она выглядела испуганной.

– А, это вы, мисс Браун, – сказала она, увидев Китти. – Это вы стучались ко мне?

– Нет, миссис Паттни.

– Но я определенно слышала стук.

– Это топал мистер Драбблоу.

– Крайне невоспитанный господин! – возмущенно проговорила миссис Паттни. – Прервал наш урок. – Она открыла дверь чуть шире – Китти и ее гости увидели бледного светловолосого мальчика со скриппенхармом в руке, стоящего в гостиной перед нотным пюпитром. – Из-за него Тимми сбился и перепрыгнул с Бря на Моль. Тимми Бейкер, очень хороший, но очень рассеянный мальчик. Тимми, поздоровайся.

Но Тимми будто не услышал – он стоял с унылым видом и глядел на доктора и Джаспера так, словно не замечал их – кажется, гаммы вгоняли его в сон.

Миссис Паттни поднесла ко рту платок, который все это время сжимала в руке, и принялась в него кашлять. Доктор Доу поинтересовался ее самочувствием, но женщина, увидев его саквояж, дрожащей рукой прикоснулась к полосатому шарфу на шее и тут же испуганно захлопнула дверь.

Натаниэль Френсис Доу знал, что многие в городе боятся докторов – но это было уж слишком.

– Не злитесь на нее, господин доктор, – вступилась за соседку Китти. – У миссис Паттни свои причуды, но она очень добрая женщина и бесплатно обучает бедных детей музыке.

– Поразительная щедрость как для Габена, – заметил доктор.

– Выходит, она тоже заболела, – с грустью заметила Китти…


Вскоре они, наконец, поднялись на последний этаж.

Через небольшое полукруглое окно под потолком проникало немного света, но его хватало, чтобы различить старые чемоданы, стопками которых были заставлены стены; в чернеющем углу напротив лестницы стояла еще одна вешалка-стойка: на ней висели темно-синяя форма и высокий полицейский шлем.

На площадку выходили четыре двери. Китти подошла к пошарпанной и низенькой под номером «14».

Повозившись с ключом, она открыла ее. После чего, закусив губу от волнения – как отреагирует бабушка? – провела Натаниэля Доу и Джаспера в прихожую.

– Бабушка! Это я! Я привела доктора!

В квартире было темно – тяжелые задернутые гардины практически не пропускали внутрь свет.

Из гостиной появилась… бабушка. И доктор Доу вдруг ощутил, как по спине прошелся холодок, словно принесло хозяйку квартиры не иначе как сквозняком.

Это была невысокая дама в темно-зеленом платье с турнюром, строгими отворотами манжет и складчатыми буфами на плечах. Серебристые волосы были уложены в высокую старомодную прическу, которая, тем не менее, добавляла этой женщине величественности. И длинный шарф, которым она обмоталась, нисколько эту величественность не нарушал.

Лица мадам в темноте рассмотреть не удавалось, и не в меру впечатлительный Джаспер тут же представил, будто у нее и вовсе нет никакого лица, а на его месте – клуб дыма или сгусток чернил.

– Мое почтение, мэм, – начал доктор, шагнув к бабушке Китти, но та вскинула руку, прерывая его и останавливая.

– Кто вы такие и что вам нужно?

– Бабушка, это доктор Доу, – пискнула Китти – кажется, она уже пожалела, что посмела привести посетителей без спроса. – Он пришел, чтобы…

При этих словах миссис Браун едва заметно качнула головой, но этого хватило, чтобы девушка замолчала и попятилась.

Грозная дама важно проговорила:

– Ваши услуги не требуются. Попрошу вас покинуть мою квартиру.

Джаспер распахнул рот – он не ожидал, что их вот так, сразу же, попытаются выгнать. Но доктор Доу заранее, еще по оговоркам Китти, составил себе примерную картину того, с чем ему придется столкнуться.

Он подошел к миссис Браун и чуть наклонился вперед, бесцеремонно уставившись на нее, – разве что, не достал увеличительное стекло и не попросил женщину замереть.

– Мэм, ваша внучка сообщила нам о болезни, которая разгуливает по этому дому, – сказал он хладнокровно и буднично. – Если мы не примем меры…

– В этом городе люди часто болеют! – заметила бабушка Китти. – Но это не повод для вторжений!

– Но как же вы сами, мэм? Вы ведь тоже больны… Меня беспокоит ваше самочувствие.

Миссис Браун вскинула подбородок.

– Если мое самочувствие ухудшится, я вызову своего доктора, – четко разделяя каждое слово, сказала она. – Доктора, который лечит всех жильцов в нашем доме.

– У вас есть свой доктор? – Тут уж Натаниэль Доу удивился – мисс Браун ни о чем подобном не упоминала.

– Да! Почтенный джентльмен из Больницы Странных Болезней, не откуда-нибудь!

– Могу я узнать его имя?

– Доктор Степпл.

Доктор Доу решил, что ослышался. «Степпл? Но как? Почему именно он?»

Миссис Браун, казалось, утратила всяческое терпение.

– Я требую, чтобы вы немедленно удалились! – воскликнула она. – Немедленно! Немедленно!

Доктор и его племянник и не заметили, как оказались за порогом. Китти лишь успела попросить у них прощения, после чего дверь захлопнулась.

И почти в ту же секунду произошло то, что заставило Джаспера содрогнуться от страха.

Нескладная вешалка в углу зашевелилась и повернулась, и оказалось, что никакая это не вешалка, а хмурый констебль собственной нелицеприятной персоной. Судя по всему, это был тот самый мистер Шнаппер, о котором рассказывала Китти, – почему он стоял там все это время? Он спал там? Или прятался? А может, выжидал?

Вокруг шеи констебля в несколько слоев был намотан форменный синий шарф, а его нос раскраснелся и распух.

– Что за шум здесь стоит? – раздраженно осведомился он.

Грузный, с огромными кистями рук, констебль надвинулся на возмутителей спокойствия, угрожающе поправляя белые перчатки. Его подкрученные усы походили на двух пиявок, примостившихся у него под носом, а пышные брови были расчесаны и напомажены, словно являлись какой-то его гордостью, несмотря на то, что выглядели довольно уродливо.

– Мое имя Натаниэль Френсис Доу, я доктор, – представился дядюшка Джаспера. – Мы пришли из-за болезни, от которой страдают жильцы вашего дома.

– Никаких докторов пришлых нам здесь не надобно! – ответил полицейский. – У нас есть свой доктор – проверенный малый, а не какой-то… Обойдемся. И вообще болезням не пройти, раз я стою на страже порядка, ясно?!

– Но сэр…

Констебль в ответ разразился приступом чудовищного кашля. При этом он даже не прикрывал рот рукой и будто бы намеренно пытался как можно сильнее обкашлять этих чужаков.

– Позвольте предложить вам хотя бы пилюли от кашля, – начал было доктор, но мистер Шнаппер его прервал:

– Не требуется. Еще чего! И не нужно тут мимикрировать под добренького, я-то уж точно знаю, что из себя представляют всякие подобного рода «добродетели». Вечно суются всюду со своими пилюлями да порошочками, пытаются их всучить, чтобы потом заставить купить еще больше пилюль да порошочков, но уже от побочников, вызванных первыми. Нам такого не надобно!

Доктор возмутился:

– Но я ничего не продаю, я просто хочу вам помочь!

– Вы поможете, если уберетесь вон из этого дома, – скривившись, заявил констебль. – Здесь и так летает слишком много мух.

Натаниэль Доу застыл. Он не мигая уставился в насмешливые глаза полицейского – тот осклабился и со злорадством кивнул на лестницу.

– Мое почтение, – сказал доктор таким тоном, что казалось, будто в этот самым момент он мысленно сдирает с мистера Шнаппера его одутловатое лицо.

Под пристальным взглядом представителя закона доктор Доу и Джаспер двинулись к лестнице и пошагали вниз.

Мальчик обернулся.

Констебль подошел к краю площадки и замер, глядя на них. И даже когда они исчезли из поля зрения грубияна-полицейского, Джаспер странным образом все еще ощущал на себе его пристальный взгляд.

Спустившись на два этажа ниже, доктор Доу вдруг остановился и поспешно раскрыл свой саквояж. Он извлек оттуда крошечную пустую склянку и, склонившись, зачерпнул немного пыли под одной из ступенек.

Несмотря на терзающее Джаспера любопытство, он понимал, что сейчас не лучшее время для вопросов. Ему хотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Сами стены этого дома в его воображении таили в себе угрозу, тени в углах шевелились, а из-под потолка словно что-то тянуло к нему свои уродливые отростки.

Они быстро спустились, так же быстро прошли через холл. Джаспер бросил короткий взгляд на цветок в футляре – и сейчас тот больше не казался ему красивым. Он будто бы угрожающе повернул к нему бутон и язвительно колыхнул лепестками, мол: «Счастливого пути! Скоро увидимся…»

Ни Джаспер, ни доктор Доу не заметили блеснувшую на миг линзу наблюдавшего за ними перископа. Труба тянулась куда-то во тьму под своды, после чего ныряла в стену и исчезала где-то внутри запертой квартиры с цифрой «1».

Выйдя из подъезда, доктор раскрыл зонтик. Запустив винт пропеллера, он пошагал прочь от дома №12 через пустырь. Племянник не отставал.

Вдруг почувствовав что-то, Джаспер обернулся и похолодел: дом, словно нависал над ними, грозя завалиться и погрести под собой двух незваных гостей. Но его испугало вовсе не это.

Во всех окнах чернели фигуры жильцов. И все эти жильцы глядели на них.


***


Когда они вернулись домой, Полли уже была там. Сидела в кресле в гостиной и с унылым видом почесывала ползающую у нее на коленях Клару.

– Наконец-то! – раздраженно бросила она. Полли глядела на доктора и его племянника со смесью грусти и обиды на весь мир. Такой уставшей, если не сказать выжатой, Джаспер ее еще не видел.

– Мне срочно требуется кофе. – Доктор сразу же направился к варителю. – Вы что-нибудь будете, мисс Полли? Быть может, – он сделал выразительную паузу, – чаю?

Кто-то, кто плохо знал доктора Доу, мог бы решить, что он пошутил. Но этот человек, который представлял собой хмурость, как она есть, и никогда не улыбался, принципиально разграничивал шутки и колкости.

Что касается Полли, то ей было совсем не до смеха.

– Нет уж, благодарю! С меня на сегодня, пожалуй, хватит чая. Никогда не думала, что чаепитие может быть настолько удручающим. А чай с привкусом нафталиновых сплетен – это худший чай на свете!

– Знакомство с миссис Баттори не прошло удачно? – сочувственно спросил Джаспер, плюхаясь в соседнее кресло. Сам он точно не пережил бы общество лучшей подруги их экономки, учитывая, что он о ней слышал.

Полли наделила его тяжелым взглядом.

– Эта миссис Баттори… – она понизила голос, чтобы тетушка, которая возилась на кухне, не услышала. – Когда она начала мне поименно демонстрировать свою коллекцию чучел собак, я подумала, что вот-вот сойду с ума. У нее даже есть дохлая псина по имени Доктор Доу… Самая плешивая, поеденная молью и жалкая собачонка из всех… Кажется, вы у нее на особом счету.

– Мы с миссис Баттори… – поморщившись, начал доктор, но Джаспер закончил за него:

– Заклятые враги! – он рассмеялся. – Они заклятые враги, Полли.

– Я хотел сказать «в весьма прохладных отношениях».

Джаспер подмигнул Полли, и та улыбнулась. А потом ее улыбка снова увяла.

– Миссис Баттори угостила нас тортом к чаю. Но даже уличный голубь поглядел бы на эти крошки с презрением и сказал бы: «Нет, благодарю, я лучше полечу в парк и подожду какого-нибудь старика с черствой краюхой». А как она обращается со своим домашним автоматоном Джеромом! Не удивлюсь, если когда-нибудь этот бедняга устанет от подобных унижений и испортит ей омлет. Подсыпав в него яд.

Джаспер усмехнулся, а доктор принялся занудничать в своей дотошной манере:

– Вы преувеличиваете. Не знаю, как в Льотомне, мисс Полли, но здесь автоматоны не способны причинить вред своему хозяину… К тому же это просто машины, они не замечают того, как к ним относятся люди.

Полли закатила глаза и продолжила жаловаться:

– Эта старуха перемыла косточки едва ли не всем, кто живет в Тремпл-Толл. И все это между унизительными воспитательными замечаниями в чей бы вы думали адрес? Разумеется, в адрес «мисс Полли, платье которой недостаточно строгое и сама она вульгарная, как портовый маяк»: ей не понравились мои туфли, моя прическа и даже мой нос – она посоветовала что-то с ним сделать, потому что «на него нельзя глядеть без слез».

Джаспер гневно нахмурился – по его мнению, нос Полли был очень красивым, как и она вся. Что эта миссис Баттори себе позволяет?! Пусть лучше сделает что-то со своим собственным носом!

– «Нельзя глядеть без слез», – повторила Полли, – вы представляете?

– Она плакала? – удивился доктор.

– О, я бы этого хотела! – гневно воскликнула Полли. – Но она прослезилась, лишь когда демонстрировала свои росянки и мухоловки в горшках на окне: они у нее почти все завяли. Неудивительно! Их потравила ее невыносимая склочность.

– Старая грымза! – возмутился Джаспер.

– Джаспер! – Доктор укоризненно поглядел на племянника. – Это очень грубо! Ты не должен использовать подобные выражения в отношении дамы, даже той, которая тебе не нравится.

– Да? – Джаспер со злостью поглядел на дядюшку. – А ты назвал одну из побежденных тварей-болезней «Зловредная Червоточинность Миссис Баттори».

– Это другое, – сказал доктор Доу и взял в руки чашку свежесваренного кофе. В гостиной поселился запах корицы…


…Мрачный дом у канала обрастал все более зловещими подробностями благодаря Джасперу, а Полли слушала его, затаив дыхание, и даже вздрагивала и морщилась в особенно нелицеприятные моменты.

Доктор Доу тем временем был занят более прозаичными вещами, а именно составлением писем. И пусть по содержанию и общей лаконичности они больше походили на записки, но Натаниэль Френсис Доу был не настолько легкомысленным, чтобы писать последние. Только серьезная деловая корреспонденция – никаких записок, открыток, заметок на полях! Только письма! Исключение составляли лишь срочные инструкции в опасных для жизни ситуациях, когда время не терпит…

Сейчас же время терпело. Более того – оно ползло с сонной неспешностью, поэтому повода изменять привычному порядку не было.

Два идеально сложенных листка бумаги переместились в конверты, конверты были запечатаны по всем правилам и снабжены указаниями адресатов, после чего уже сами конверты погрузились в нутро двух капсул пневматической почты. С промежутком в минуту труба проглотила обе капсулы одну за другой.

Отправив свои послания, доктор прислушался к рассказу Джаспера и укоризненно покачал головой: племянник был слишком уж впечатлительным мальчиком. Пока что подходящего лекарства от его впечатлительности доктор Доу не нашел.

Джаспер меж тем во всех красках живописал сам дом, рассказал о сломанном мосте и заброшенной трамвайной станции возле него, особое внимание уделил цветку в холле и портрету на лестнице. Как следует прошелся по грубияну-жильцу, которого все в доме не любят, описал смешные очки учительницы музыки и несчастного ее ученика, который от занудных нот впал в летрегию…

– Летаргию! – машинально исправил дядюшка и принялся искать что-то на полках шкафа со справочниками. – Мне печально слышать от тебя подобные оговорки, Джаспер. Еще печальнее, что ты склоняешься к летаргии ученика миссис Паттни, в то время как он был ближе к сопорозному состоянию…

Джаспер подмигнул Полли и прошептал:

– Не представляю, что это. – После чего продолжил – с заметно менее веселым видом: – Но все бы ничего, пока мы не столкнулись с этой жуткой-прежуткой старухой, бабушкой Китти. Ты бы видела, как она разозлилась, когда дядюшка сказал ей, что хочет помочь! Я думал, она вцепится ему в лицо своими когтями. Да, у нее точно есть когти. Я их почти даже видел!

– Китти передавала мне приглашение на чай от миссис Браун, – сказала Полли. – Но второго чаепития, подобного сегодняшнему, я не вынесу. Китти всегда говорит о бабушке очень почтительно.

– Китти ее просто боится, – заметил Джаспер. – И неудивительно. Я бы ее тоже боялся! Ну, если бы у меня была такая бабушка. А так я ее не особо боялся. – Мальчик приврал, пользуясь тем, что Полли не сможет узнать, как от страха перед старухой он застыл, а все его конечности словно бы отмерли. – В общем, она прогнала нас.

– Думаю, бедной Китти очень стыдно, ведь она сама пригласила доктора Доу.

Джаспер не стал озвучивать посетившие его вдруг предположения о том, что старуха бьет Китти, морит ее голодом и держит в чулане. Вместо этого он рассказал о констебле Шнаппере.

Когда он заговорил о злобном полицейском, дядюшка отвлекся от своих поисков и обернулся:

– Тебе он не показался… странным? Мистер Шнаппер.

Джаспер не думал ни секунды.

– Не странным, а страшным. Когда он повернулся к нам, у меня чуть сердце через нос не выпрыгнуло! Да-да, я знаю, дядюшка, что это невозможно с медицинской точки зрения. Но этот Шнаппер! Ты видел его зубищи? А глазищи? А ручищи?

Доктор Доу покивал своим мыслям и вновь продолжил поиски на полке. Джаспер понял, что он имел в виду нечто другое, но делиться подозрениями с племянником дядюшка не спешил. Он отыскал требуемую книгу и погрузился в нее с головой. Зашуршали страницы.

– Болезни неясного происхождения с расплывчатой многообразностью симптоматики… – пробормотал доктор задумчиво.

– В общем, все это очень таинственно, – подытожил Джаспер. – Болезнь, которой болеют жильцы… Откуда она взялась? Болезни ведь тоже просто так из ниоткуда не возникают. Нам нужно вернуться туда и все разузнать как следует.

– А вы не боитесь заразиться этой странной инфлюэнцей? – спросила Полли.

– Это не инфлюэнца, – сказал доктор Доу, оторвавшись от своей книги.

Полли удивилась:

– Вы уже знаете, что это?

Доктор достал из кармана склянку – ту самую, в которую он собрал образец пыли в доме. Он уже собирался пояснить, что это такое, как тут раздался свисток пневмопочты. Пришло послание.

Доктор захлопнул книгу и направился в прихожую.

Полли поглядела на Джаспера, но тот лишь пожал плечами.

– Я тут подумала, – сказала она, – ты прав: болезни не берутся из ниоткуда. Но откуда-то ведь эта не-инфлюэнца должна была взяться… Китти говорила, что жильцы начали болеть несколько дней назад, так? Я думаю, что кто-то принес туда эту болезнь, и один за другим почти все в доме заразились.

– Обычно так и происходит, – сказал Джаспер. – Кто-то притаскивает заразу с собой и заражает прочих. Можно просто чихнуть, чтобы болезнь запрыгнула на очередную жертву.

– Я не совсем то, имела в виду, – покачала головой Полли.

Датчик на трубе почты снова засвистел. Прибыла еще одна капсула.

Дядюшка вернулся в гостиную. Весь его вид при этом выражал сосредоточенность и таинственность. Словно что-то произошло, или же он принял какое-то решение.

– Я буду вынужден скоро уйти, Джаспер, – сказал доктор Доу. – Кэб прибудет через полчаса.

– О! – восторженно воскликнул мальчик, поднимаясь на ноги. – Охота на тварь начинается! Ты расскажешь мне, что за симптомы ты обнаружил в доме на улице Флоретт? И что в этой склянке?

– Разумеется. Но позже.

– Но как я тогда смогу тебе помочь, если не буду знать всего? – удивился Джаспер.

– Сейчас ты мне ничем не поможешь. У меня назначена пара встреч, и я должен пойти на них один.

Джаспер нахмурился. Он знал своего дядюшку лучше всех, и почти всегда догадывался, что тот задумал в той или иной ситуации. Но только не сейчас. Почему дядюшка внезапно решил расследовать тайну непонятной болезни в одиночку?

Доктор Доу прочитал недоумение на лице племянника и пояснил:

– Ничего действительно интересного не намечается. Я просто должен кое-что уточнить касаемо этого дела. Существует вероятность, что это вовсе никакая не неуловимая тварь, а обычная болезнь с атипичными симптомами. И в любом случае я все тебе расскажу, как вернусь. Полагаю, это не займет много времени.

– А мне что делать, пока ты будешь все это узнавать? – спросил мальчик.

– Ты можешь заняться чем-нибудь полезным, – сказал дядюшка и прищурился с видом человека, который заготовил какую-то подлость и весь превратился в ожидание, когда же его жертва эту самую подлость обнаружит. – К примеру, можешь наконец сесть за уроки.

Джасперу показалось, что он ослышался.

– Что? – с ужасом прошептал он.

Все это было так внезапно, что очень походило на наказание. Но он ведь ничего не сделал! Или сделал, но не обратил внимания? У дядюшки и прежде случались приступы подобной маниакальности, когда он внезапно заставлял его идти на почту, или полоть сорняки в мусорном проходе за домом, или вот как сейчас – безжалостно отправлял учиться. К слову, дядюшка всегда будто бы чувствовал, когда племянник меньше всего настроен все это делать, и словно намеренно улучал момент.

– Ты давно не занимался, – пояснил между тем доктор. – И, насколько я помню, ты остановился на изучении карты вспышек «малярии Грюнинга» в Микении. Помимо этого, сейчас лучшее время, чтобы изучить эссе доктора Блюмма «О видах и методах наложения швов», которое я оставил у тебя на столе еще две недели назад.

– Это скучнейшее эссе?! – возопил Джаспер.

– О, оно не такое скучное, как может показаться. Я согласен с тем, что оно было скучным изначально, ведь оригинальными записями доктора Блюмма можно морить мух. Но когда ты откроешь эссе, то обнаружишь там мои правки и комментарии. Они заметно оживляют монотонность монографии. Никакой скуки.

Джаспер был зол. Он едва не уснул на месте от одной только фразы «монотонность монографии», а что уж говорить о самой работе выдающегося для всех (кроме его дядюшки) светила медицинской науки Габена.

Доктор Доу, к слову, почти всегда пренебрежительно относился к работам коллег, считая их неточными, сквозящими упущениями и во многом противоречивыми, а их создателей ничего не смыслящими в науке дилетантами и болванами (невзирая на внушительные списки их заслуг).

– А еще я оставил там для тебя загадку, – с видом щедрого дарителя добавил дядюшка. – Я знаю, как ты любишь загадки. Я не исправил одну из несуразиц доктора Блюмма, и тебе предстоит отыскать ее самому. Чем не приключение?

– Всем! – возмущенно бросил мальчик. – Это вообще не похоже на приключение!

– Помимо этого, – продолжил доктор Доу, – я рассчитываю, что ты снова возьмешься за книги. Можешь начать с… – он на миг задумался, – ботаники. Я помню, ты когда-то начинал «Дикие и домашние плотоядные растения» за авторством профессора Берроуза. Прочитай ее до седьмого параграфа включительно.

Джаспер просто ненавидел слово «параграф», а еще это была книга со дна стопки на его столе – он уже и забыл о ней.

– Но я прочитал! Давно!

Доктор Доу поглядел на племянника со смесью снисхождения и утомленности, как глядел на ярмарочных шарлатанов с их дешевыми трюками; не забыл он добавить во взгляд немного строгости.

– Нет, ты остановился на пятом параграфе. А потом просто переместил закладку. Но я все понял по страничкам и корешку. Так что, будь добр, прочитай еще два параграфа по-настоящему.

– Вот Винки не учит всю эту скучную занудность! – воскликнул Джаспер, подразумевая своего приятеля, бездомного мальчишку с Чемоданной площади.

– Именно поэтому он и живет на улице, – жестоко проронил дядюшка. И все же он был неправ: у Винки с Чемоданной площади не было дома не потому, что он не учился, а потому, что отец и мать выкинули его из экипажа на ходу посреди Саквояжного района, когда ему было три года – он был левшой, а им это не нравилось.

Джаспер пребывал в отчаянии: у него заканчивались доводы. А когда у него заканчивались доводы, в дело вступало классическое трехактное мальчишеское нытье:

– Но зачем?! Зачем мне эта книжка про какие-то растения?

– Это понадобится тебе в будущем, – убежденно сказал дядюшка. – Ты ведь все еще планируешь стать путешественником и исследователем, как… – он многозначительно поглядел на журнальный столик, на котором стопочкой лежали выпуски периодического издания с приключениями «Роман-с-продолжением», – как мистер Суон, герой этих историй?

Этот аргумент дядюшка всегда приберегал на тот момент, когда племянник отказывался учиться. И это всегда срабатывало. Джаспер мечтал стать путешественником, и ни в чем не хотел уступать ходячему энциклопедисту и прожженному авантюристу мистеру Суону.

– Вряд ли мистер Суон тратил столько времени на ненужные книжки! – тем не менее, заспорил было Джаспер, но его слова прозвучали настолько неубедительно, что он и сам это понял. Но дядюшка все равно ответил:

– Разумеется, он тратил. Он неплохо разбирается в естественных науках: без знания ботаники не запустить двигатель при помощи сока листьев патуа, когда твой биплан терпит крушение на острове посреди океана, без знания зоологии не приманить пузатую обезьяну ру-ру, укравшую рычаг штурвала, без знания минералогии не сделать гремучую смесь, будучи в плену в горах, без знания астрономии не проложить курс, когда штурмана убили, а приборы сломались, без…

– Я понял! Понял! – воскликнул Джаспер, но дядюшку уже понесло.

– Если бы мистер Суон не знал всего этого, он и дня не протянул бы в пустыне или на необитаемом острове. Как думаешь, откуда он черпает свои сведения в смертельно опасных ситуациях или во время разоблачения злодеев? Конечно же, из книг. Ты ведь не хочешь, чтобы однажды в глубине джунглей тебя сожрало какое-нибудь хищное растение, и ты даже не понял, что за растение тебя переваривает?

– Растения не едят людей… Они могут только укусить…

– Ты уверен?

Но Джаспер не был уверен.

– Н-у-у, дядюшка, – застонал мальчик. – Только не сейчас. Как я могу делать какие-то дурацкие уроки в то время, как ты будешь охотиться на болезнь?

– Полагаю, вдумчиво и прилежно, – заявил этот безжалостный монстр. – Чтобы все сведения, которые ты почерпнешь… в будущем смогли тебе помочь в твоих путешествиях. Исследователь должен исследовать. И ты, мой друг, отправляешься…

– Исследовать.

Джаспер бросил полный мольбы о помощи взгляд на Полли, но та лишь глядела на него с сочувствием.

Он развернулся и потопал к лестнице.

– И Джаспер, – остановил его дядюшка. – Надеюсь, ты действительно сядешь за книги. Пока все не выполнишь, никакого участия в расследовании тайны и… никакого чтения «Романа-с-продолжением». А как ты помнишь, завтра почтальон должен принести свежий выпуск.

Джаспер глянул на него волком. Это было несправедливо, нечестно и очень-очень горько.

– И еще, – добавил доктор Доу. – Я надеюсь, что, пока меня нет, ты не станешь покидать дом, чтобы потом встрять в какое-то очередное сомнительное дело. Желательно, чтобы на этот раз обошлось без… – он на миг задумался, как сформулировать, – безрассудства в стиле Джаспера.

***


Джаспер с тоской открыл книгу. Какое-то время он пытался понять, как дядюшка догадался, что он пропустил параграфы, но так и не понял.

– Несправедливо! Почему я должен читать это прямо сейчас?!

Джаспер не ходил в школу. Как только он стал жить с дядюшкой, тот забрал его оттуда. «Школа в Тремпл-Толл – это бессмысленная трата времени, – сказал тогда доктор Доу. – Дети там ничему не учатся. И вместо того, чтобы давать знания, школьные занятия представляют собой сплошные наказания и бесконечное написание строчек…»

Дядюшка спросил Джаспера, кем тот хочет стать, когда вырастет. Мальчик разрывался между дрессировщиком львов, капитаном дирижабля и путешественником-исследователем. Последнее перевесило.

Он полагал, что дядюшка отнесется к его идее скептически, но, на удивление, тот отреагировал крайне серьезно. Он сказал: «Твое желание похвально. Я-то полагал, что ты хочешь стать продавцом игрушек, карнавальным зазывалой или нелепым циркачом, как прочие дети. Но я должен предупредить: исследователи должны быть образованными, они должны знать очень много вещей. Ты довольно смышленый и, благодаря упорному труду, сможешь однажды стать тем, кем хочешь. Но для этого нужно очень много читать. Ты готов читать книги? Не те, глупые школьные книги, а сложные, взрослые книги? Потому что, в ином случае ничего не получится…»

Разумеется, Джаспер сказал, что готов, и дядюшка сообщил, что составит для него список требуемых книг. Так началось его домашнее обучение. И это было по-настоящему трудно, ведь Джаспер не обладал усидчивостью. Было много невероятно скучного, было много, по его мнению, никак не связанного с путешествиями. Порой ему казалось, что дядюшка хочет сделать из него вовсе не путешественника, а доктора – такого же, как он сам. Как хотела мама Джаспера. Вряд ли ему в путешествиях должны были пригодиться виды хирургических швов или применяемые в медицинской практике растения. Он был почти уверен, что дядюшка водит его за нос, и успокаивало лишь понимание того, что доктор Доу просто не способен на подобный обман. Его предельная, часто до тошноты, честность банально противоречила такому…

С улицы раздался гудок. Джаспер соскочил с кровати и ринулся к окну. Возле их дома, закутанный в туман, стоял кэб. Хлопнула входная дверь, показался дядюшка; при нем были его неизменные саквояж и антитуманный зонтик.

Джаспера охватила злость. Он должен быть сейчас там, а не в своей комнате! От него просто избавились! Списали со счетов! Почему дядюшка отправляется на свои таинственные встречи без него?

И тут его осенило. Уж не потому ли, что на самом деле намечается что-то невероятное, головокружительное и смертельно-опасное? Ну, конечно!

Джаспер понял, зачем дядюшка отправил его учиться прямо сейчас. Он хотел его чем-то занять, пока сам ввязывается в то, что сам он пренебрежительно именовал «авантюрами». Умный и скрытный Натаниэль Френсис Доу уже разгадал загадку! И тварь была поблизости! Она вырвалась! И сейчас счет идет на минуты…

Доктор Доу запрыгивает в кэб. Велит кэбмэну гнать что есть мочи, и кэб срывается с места. Он ныряет в туман, несется по улице, неистово клаксонируя и веля прохожим убираться с дороги. Время не терпит… Экипаж гудит, огонь рычит в топке, котел раскален до предела…

«Быстрее… – думает доктор Доу, глядя в окно. – Быстрее… ну же!»

Скрипя колесами и подпрыгивая на ухабах, кэб вылетает на широкую улицу. Вот уже вокзал и Чемоданная площадь, а за ней и Бремроук. Кэбмен не замечает горящих красным светом сигналов уличных семафоров…

«Джаспер не должен ввязываться во все это! Он точно сунется куда не следует и пострадает! И пусть он меня сейчас ненавидит, но зато ему ничего не грозит там, дома…»

Мысли доктора прерывает отчаянный гудок клаксона, груша которого сжимается под грубой рукой кэбмена. Экипаж наталкивается на затор. Что-то происходит, там, впереди… Ревут трубы полицейских сигнальных тумб, люди бегут прочь.

Путь перекрыт. Кэб доктора резко останавливается.

Можно подумать, что на другом конце квартала произошла уличная катастрофа. Пара экипажей впереди перевернута. Туман смешивается со зловонным черным дымом. Один из кэбов лежит на боку. Повсюду гнутые трубы и битое стекло. На развороченной брусчатке лежат распростертые тела. Что-то полыхнуло. Раздался взрыв… На первый взгляд кажется, будто взорвался паровой котел у одного из экипажей или поблизости потерпел крушение аэро-кэб.

Но это никакая не катастрофа. Это намного хуже. В паре сотен ярдов впереди в тумане что-то шевелится. Что-то огромное и бесформенное…

Выползший из канализации гигантский монстр шевелит щупальцами с сотнями уродливых присосок. Огромная тварь беснуется и утробно ревет. Она обвивает своими склизкими конечностями фонарные столбы, вырывает их из земли и швыряет в дома, разламывает экипажи, вырывает с корнем гидранты. Загорается высвобожденный газ, вода бьет столбом…

Люди бегут в ужасе, даже полицейские несутся прочь, теряя шлемы.

Доктор Доу выпрыгивает из кэба, на ходу доставая из саквояжа ампулу с микстурой. Он заправляет ее в свой антитуманный зонтик. Он бежит к монстру.

Тварь замечает его. Она ревет. Одно щупальце бьет в мостовую рядом с доктором, и камни брусчатки взмывают в воздух фонтаном, другое щупальце проносится над головой доктора Доу, но он вовремя пригибается. Третье нацелено прямо в него, и он отпрыгивает в сторону в самый последний момент.

Но вот наконец доктор оказывается на достаточном расстоянии от монстра, вскидывает зонтик, как ружье, целится и нажимает спусковой крючок. Громыхает звук выстрела, и ампула с микстурой срывается в полет. Она вонзается в бесформенную голову этого кошмарного существа.

Чудовище ревет в очередной раз, но микстура проникает в его черную кровь. Тварь дергается, щупальца обвисают, и она хрипя заваливается набок. Судорога проходит по всему телу чудовища, и оно замирает…

Примерно так представлял себя Джаспер борьбу дядюшки с ужасной тварью-болезнью в то время, как он вынужден оставаться дома и учить уроки.

На деле же доктор Доу что-то негромко сказал кэбмену и сел в экипаж с таким видом, будто ему некуда торопиться и предполагаемый монстр обождет. Кэб тронулся с места с будничной неспешностью, туман сомкнулся за ним. Переулок опустел…

Джаспер отвернулся от окна и забрался обратно на кровать – снова взялся за свою занудную книжку. Скучнее самих растений, считал он, могут быть только книги о них. С тоской он нашел пятый параграф: «Росянки и непентесы. Механизм приманивания жертв».

Джаспер проверил несколько ближайших страниц – ни одной иллюстрации! Тяжко вздохнув, он принялся за чтение:


«Многие плотоядные растения обладают, так называемым, механизмом приманивания жертвы. У одних это сладкий, источающий невероятно сильный запах нектар, у других – яркий цвет, третьи приманивают добычу при помощи свечения, четвертые же используют для этих целей пыльцу. Особое внимание следует уделить растениям, которые применяют мимикрию…»


– Эй, это ведь то самое слово, которое сказал констебль Шнаппер! «Мимикрировать»… «Мимикрия»…

Тут Джаспер кое-что вспомнил: он уже слышал это слово прежде. Их с дядюшкой добрый друг мистер Келпи из научного общества упоминал его, но, как мальчик ни напрягал память, он не мог вспомнить, что оно значит.

– Вот сейчас и узнаем… – пробормотал Джаспер и вернулся к чтению.


«…растениям, которые применяют мимикрию, то есть прикидываются теми, кем не являются. К примеру, кувшинник-непентес прикидывается плодовым деревом и подманивает к себе обезьян. В то время как несчастная жертва пытается оторвать “плод”, лианы растения набрасываются не нее, опутывают и затягивают в материнский кувшин, где добыча вязнет в липкой жидкости на дне. Средних размеров обезьяну кувшинник-непентес может переварить за несколько часов, после чего он готовится ловить уже следующую жертву…»


– Жуть какая, – сказал Джаспер, с удивлением отметив, что прочитанное не имеет ничего общего со скукой.

И все же мысли его были не здесь. Он посмотрел в окно, за которым висели клочья тумана.

Интересно, с кем встречается дядюшка? Неужели он действительно привезет неутешительную новость о том, что вся эта тайна и выеденного яйца не стоит?

Нет!

Джаспер чувствовал, глубоко внутри шевелилось, словно клуб из живых лиан, ощущение: все это не просто так, и эта болезнь, может так статься, окажется самой прожорливой, злобной и опасной тварью, из всех, с которыми сталкивался дядюшка.

В дверь постучали.

– Джаспер, это я, Полли! – раздалось из коридора. – Можно войти?

– Да!

Полли открыла дверь и замерла на пороге.

– Он уехал, – сообщила она.

– Да, я видел.

– Я так понимаю, ты сейчас не особо настроен учиться. – На губах Полли появилась каверзная улыбка. – Наверное, все мысли об этой странной болезни… Неудивительно. Я тоже не могу выбросить ее из головы. Ее и этот дом возле канала.

Джаспер кивнул, и Полли продолжила:

– У меня появилась одна мысль, и я уже вызвала для нас с тобой кэб. Я ведь не ошиблась, когда предположила, что ты будешь не против отправиться на улицу Флоретт вместе со мной?

– Ты серьезно?

Полли прищурилась, и улыбка на ее губах удлинилась.

– Думаю, пришло время для… «безрассудства в стиле Джаспера». Как считаешь?

Глава 2. О применении шпилек.

Констебль Дилби нервно прохаживался в тумане у парковой решетки. Он то и дело оправлял мундир, подтягивал манжеты, подравнивал съезжающий на затылок шлем, и все равно считал, что выглядит, как распоследний олух. Нервозность констебля была вполне понятной, учитывая, какой трепет, если не сказать потаенный страх, он испытывал перед джентльменом, которого он ожидал. Джон Дилби ни в коем случае не хотел, чтобы джентльмен этот отметил его как неряху или хуже того – распознал в нем простофилю.

Блуждая у решетки, констебль уже успел как следует пропитаться сыростью. Он пришел к парку раньше указанного срока, и только неимоверным усилием воли запрещал себе сейчас доставать карманные часы. Вдруг джентльмен, с которым назначена встреча, подойдет в тот самый момент, как он будет возиться с часами? Что он тогда подумает? Что Джон Дилби куда-то торопится? Что подозревает его в непунктуальности? Или что похуже?

Свет фонаря у входа в парк дрожал. Откуда-то издалека долетали заунывные звуки виолонтубы, и они лишь подзадоривали кошек, которые скребли на душе у констебля Дилби.

На виолонтубе играла местная городская сумасшедшая Глухая Мадлен. Поговаривали, что у нее нет дома, а живет она в старом футляре от контрабаса. Так это, или нет, Джон Дилби не знал. Его больше интересовало другое: как глухая может играть на музыкальном инструменте? К примеру, сам констебль глухотой не страдал, но ему нельзя было доверить даже барабан, в то время как музыка, вырывающаяся из-под смычка и из труб Мадлен, была довольно красивой, хоть и весьма безысходной. А еще в ней ощущалось что-то тревожное, угрожающее, словно предрекающее нечто крайне недоброе и…

– Сэр, сэр… – раздался вдруг рядом тоненький голосок, и от неожиданности констебль подпрыгнул.

В тумане появилось мальчишеское лицо. Бледное и заплаканное.

– Чего тебе? – Констебль Дилби подобрался, устыдившись того, что так перепугался какого-то ребенка.

Мальчик протер крошечным кулачком глаза. Он выглядел таким грустным, что Дилби стало его жалко – в отличие от грубых и жестоких коллег, констебль еще не успел очерстветь и покрыться плесенью в Доме-с-синей-крышей.

– Что стряслось, парень?

– Сэр, я… я потерялся… – жалобно проговорил мальчик. – Пожалуйста-пожалуйста… помогите мне. Я гулял с няней, но ее нигде нет.

– Что? Как это нигде нет? Где ты ее видел в последний раз? – Дилби заозирался по сторонам, словно ожидая, что няня мальчика вдруг выпрыгнет прямо из тумана. Он не заметил, как исказилось лицо ребенка, как едва заметная и совсем недетская усмешка тронула его губы.

– Там, – мальчик ткнул рукой в сторону дома, выходящего окнами на парк. Туман в той стороне был совершенно непроглядным. – Я видел ее там…

– Не бойся, парень, – сказал констебль. – Мы ее найдем. Как зовут твою няню?

– Мисс Бетти. – Мальчик прекратил плакать. – Вы пойдете со мной? Вы поможете найти мисс Бетти?

В душе констебля поселилось нехорошее предчувствие. Ему вдруг показалось, что там, куда указывал мальчик, что-то шевелится. И это явно была не няня.

– Э-э-э… да… – Дилби попытался взять себя в руки. – Конечно, я только…

Идти туда ему совсем не хотелось.

– Пойдемте, сэр. Мисс Бетти… она ищет меня…

– Да-да. – Констебль покачнулся. Ноги будто вросли в тротуар.

– Ну же, сэр… пойдемте…

В глазах мальчика появился злобный и голодный блеск. Но констебль вглядывался в туман, и ничего не замечал.

– Наверное, стоит позвать констебля Доббса, – пробормотал он. – Его сигнальная тумба стоит в парке.

– Нет-нет, сэр, – сказал мальчик. – Не нужно никого звать. Пойдемте… со мной…

– Ну ладно, парень, – неуверенно сказал констебль. – Может, и не нужно его звать…

Дилби не обратил внимания, как возле ворот парка остановился кэб и из него вышел джентльмен с черным саквояжем и зонтиком.

– Ну же, сэр… – продолжил мальчик, и в его голосе появилось нетерпение. – Мне так страшно… Мисс Бетти где-то там… пойдемте…

– Да-да. – Шумно сглотнув, констебль поглядел на ребенка. И похолодел. Глаза мальчика были совершенно черными!

– Ну же, сэр…

Раздающиеся в тумане звуки виолонтубы стали еще более скрежещущими и заунывными.

– Ты… что это ты?..

Сердце Дилби заколотилось, ему стало трудно дышать, и он коснулся дрожащей рукой воротника мундира. Рот мальчика был приоткрыт, и констебль увидел его зубы – острые и треугольные, как в капкане.

– Дилби! – раздалось за спиной констебля, и, вздрогнув, он обернулся. Это был доктор Доу. – С кем вы говорите?

– Я… э-э-э… с мальчиком…

– С каким еще мальчиком? – удивился доктор, и Дилби понял, что ребенок исчез. На том месте, где тот стоял всего мгновение назад, больше никого не было. Будто бы кожей констебль ощутил чье-то разочарование, смешивающееся с белесой мглой.

– Он был здесь… только что.

Доктор Доу пристально поглядел на констебля и сказал:

– У меня встреча в парке. Предлагаю поговорить по дороге.

Дилби выглядел сконфуженным и рассеянным и все выглядывал кого-то в тумане.

– Вы меня услышали, Дилби?

Констебль дернул головой.

– Да, сэр.

Они направились ко входу в парк. Констебль еще пару раз обернулся, но так никого и не увидел.

У парковых ворот разместилась кособокая бордовая будочка старого клоуна, который продавал облепленные мухами леденцы и вислую сахарную вату. Никто все это, разумеется, не покупал, но клоуну, судя по всему, было плевать: он с угрюмым видом читал «Габенскую Крысу» под тягомотную карнавальную мелодию, вырывавшуюся из ржавого граммофона.

Услышав звук шагов, клоун на миг оторвался от газеты, но, убедившись, что это не его приятель мистер Баллуни, желающий перекинуться с ним парой слов, вновь вернулся к чтению.

Доктор и констебль прошли под кованой аркой, на которой в сухом плюще проглядывала вывеска: «Элмз».

На центральной аллее, что вела к станции дирижаблей в центре парка, лежали опавшие листья. Плющ обвивал фонарные столбы, отчего те походили на странных косматых существ, замерших по сторонам в молчаливой надменности. Растущие в парке скрюченные вязы скрипели ветвями, хотя не было ни намека на ветер. Эти хмурые деревья нависали над аллеей, их толстые кривые корни вылезали из земли и ползли под скамейками, будто бы намереваясь схватить прохожих за ноги.

Прохожих, к слову, практически не было, и это неудивительно, учитывая погоду. Лишь изредка из мглы, сопровождаемые шурханьем антитуманных зонтиков, выплывали джентльмены и дамы с дорожными сумками, спешащие на станцию или же с нее. Гуляющих не было совсем, если не считать господина с небольшим спрутом на поводке, медленно перебиравшим щупальцами и оставлявшим за собой густой чернильный след на темно-зеленой плитке.

Доктор Доу не видел смысла в бессмысленном и бесцельном блуждании, которое прочие люди зовут «прогулками», но все же признавал, что парк – не худшее для этого место. Он находил в нем нечто успокаивающее, утешительное. Его спутник между тем все косился по сторонам, не ожидая от этого парка ничего хорошего – а все потому, что он-то мог назвать точное количество убийств и похищений, произошедших в «Элмз» только лишь за последний месяц. К тому же его все еще трясло от мыслей о мальчишке с черными глазами и острыми зубами.

– Полагаю, вы теряетесь в догадках, отчего я просил вас прийти, Дилби, – сказал доктор.

– Да, сэр, – сказал констебль и заставил себя не думать о жутком мальчишке. – Вернее, нет, сэр. Господин комиссар сообщил, что я поступаю в ваше распоряжение.

– Правильнее будет сказать, что мне нужна ваша помощь, Дилби.

– Конечно, сэр. Я рад, что вы вызвали меня.

На деле констебль вовсе не выглядел радостным. Он знал, что общение с доктором Доу чревато различными неприятностями и, можно даже сказать, нервными потрясениями. Вспомнить только последние дела, с которыми доктор был связан: ловля Черного Мотылька, недавнее ограбление банка и то, отчего у Дилби мурашки сновали по коже – мрачная история с безумным ученым из Фли. Он предпочитал не ввязываться ни во что подобное и не высовываться без лишней надобности из архива Дома-с-синей-крышей, но господин комиссар выбора ему не оставил.

Что касается доктора Доу, то он, несмотря на свои добрые отношения с господином комиссаром Тремпл-Толл, старался не связываться с полицией Габена, считая ее служащих недалекими, порочными и неблагонадежными людьми. Исключение составлял лишь Дилби, и несмотря на то, что тот был трусоват и не имел стержня, сейчас он мог пригодиться. Ну а с его простоватостью и общей нелепостью Натаниэль Доу мог смириться.

– Что вы можете рассказать о констебле Шнаппере? – спросил доктор, чем вогнал Дилби в ступор.

– Шнаппере?

– Вы ведь знаете его?

– Разумеется. Но зачем вам Шнаппер?

Доктор Доу пожал плечами.

– Сегодня я имел неудовольствие столкнуться с этим господином. И хотел бы узнать о нем побольше. Чего мне стоит от него ожидать?

– Э-э-э… да, сэр. Шнаппер… – задумчиво пробормотал Дилби, – его пост находится на Пыльной площади. Он давно служит в полиции.

– У него есть образование?

Дилби покачал головой.

– Не уверен, сэр. В полиции обычно не служат те, у кого есть образование. Почему вы интересуетесь? Шнаппер сделал что-то… эм-м… неблаговидное?

Вопрос не был чем-то удивительным. Полицейские в Саквояжном районе, пользуясь своей властью и безнаказанностью, порой творили такие вещи, что им позавидовали бы и закоренелые преступники.

– Ничего такого, что было бы необычно для констебля, – сказал доктор. – Мне просто кое-что показалось в нем странным.

– Он и есть странный, – Дилби почесал нос. – В Доме-с-синей-крышей его не особо любят. Он считается плохим констеблем – ленивым, неисполнительным и хуже того – он не ходит в наш паб «Колокол и Шар». Насколько мне известно, он ни разу никому не выставил ни кружки «Синего Зайца» – парни ему не доверяют.

– Вы сказали, что он ленивый. В чем это выражается?

– Не уверен, знаете ли вы, сэр, но среди служащих полицейского департамента есть негласное разделение на, – Дилби закусил губу, – громил, увальней и хитрецов.

Констебль опасался, что доктор поинтересуется, кем является сам Джон Дилби, и вряд ли он поверит, если сказать ему, что громилой, или даже хитрецом. Придется говорить, что увальнем. И все же это всяко лучше, чем признаваться в том, что он не попал ни в одну из категорий, и для него создали свою: простофили.

Но доктор Доу либо проявил такт, либо ему было все равно, и констебль продолжил:

– Так вот Шнаппер – из громил. Громилы обычно не ленятся, ведь для этого есть увальни, которые… м-м-м… чаще всего это медлительные толстяки с одышкой, которые пытаются всячески увильнуть от службы, вялые и нерасторопные – их постоянно тянет куда-то присесть и набить себе чем-нибудь брюхо. В то время как громиле даже повод не нужен, чтобы помахать кулаками, выбить кому-нибудь зубы или расквасить нос. Они большие любители поактивничать. Но Шнаппер не из таких. За все время, что я служу в полиции, он ни разу никого не арестовал. И пока прочие констебли притаскивают в участок по паре-тройке шушерников еще до обеда, он вообще никого не задерживает. И это в то время как Уилмут, другой констебль с его тумбы, регулярно кого-то приводит. Притом, что Боб Уилмут – самый увальневатый увалень из всех. Это ведь окрестности Подошвы, там полным-полно всяческой шушеры, да и бродяг различных, как мух…

– Как мух?

Дилби кивнул.

– Не знаю, что еще добавить, сэр. Шнаппер нечасто появляется у нас на площади. Разве что, заходит за жалованьем. Сержант Гоббин говорит, что больше пользы от фонарного столба, и фонарю, в отличие от Шнаппера, платить не надо.

Доктор покивал.

– Послушайте, Дилби, – сказал он. – Мне нужно, чтобы вы приглядели за мистером Шнаппером.

– Приглядел, сэр? – Дилби нахмурился – ему это уже не нравилось: попахивало неприятностями и теми самыми нервными потрясениями.

– Негласно. Вдруг вы заметите что-то действительно странное.

– Вы хотите, чтобы я следил за ним?

– Именно это я и хочу. Я полагаю, мистер Шнаппер что-то скрывает. И, боюсь, нам с ним еще предстоит столкнуться в течение дела, которым я сейчас занимаюсь. Понимаете ли, я хотел бы избежать… неожиданностей. Я ведь могу на вас положиться, Дилби?

– Да, сэр, – неуверенно ответил констебль – связываться со Шнаппером ему совершенно не хотелось.

– И еще кое-что, – добавил доктор Доу. – Надеюсь, вы понимаете, что все это стоит держать в секрете.

– Я понимаю, сэр.

– Что ж, – доктор остановился. – Я рад, что не ошибся в вас. Вы создаете впечатление честного констебля, Дилби, а это большая редкость для Тремпл-Толл.

Джон Дилби зарделся.

– Благодарю, сэр.

– Сразу же докладывайте, если вдруг что-то обнаружится.

– Разумеется, сэр. Что-нибудь еще, сэр?

– Пока нет. На этом все.

– Тогда я, пожалуй, отправлюсь на Пыльную площадь.

– И будьте осторожны, Дилби. Мистер Шнаппер показался мне человеком, склонным к вспышкам ярости и непредсказуемым поступкам.

Констебль кивнул, приставил два пальца к шлему и направился в туман.

Доктор какое-то время глядел ему вслед, после чего двинулся к боковой аллее…


…Еще издали доктор Доу увидел, что его ждут.

Скамейка, у которой была назначена встреча, располагалась в тени старого, нависающего над дорожкой вяза. Фонарь рядом не горел, и в тумане проглядывали черные очертания кривых ветвей, которые словно бы тянулись к сидевшему на скамейке человеку.

Джентльмен этот кутался в тонкое ношеное пальто, которое, очевидно, не особо помогало от сырости. Он оглядывался по сторонам и выглядел, как тот, кто предпочел бы сейчас быть где угодно, но не здесь. Доктор Доу его понимал: он и сам был не рад этой встрече и с удовольствием избежал бы ее, если бы мог.

Он подошел и кивнул человеку на скамейке:

– Доктор Степпл.

Ожидавший его джентльмен поднял взгляд и моргнул.

– До… добрый день, доктор Доу. Рад вас видеть.

Это был просто какой-то день ложной радости.

Доктор Доу сел рядом. Доктор Степпл поежился больше от его присутствия, чем от холода. Ему захотелось отсесть, и он едва себя сдержал, чтобы этого не сделать. Все-таки доктор Доу когда-то был его наставником, а еще он не хотел показаться непочтительным.

Степпл выглядел больным и сонным. А еще, как человек, который последние пять лет безвылазно провел на чердаке. Несмотря на его тонкие нежные черты лица, у него были мешки под глазами, а на лбу залегли морщины из тех морщин, которые приносит сугубо горе. В сумме это делало его похожим на престарелого мальчишку. Докторский цилиндр Степпла походил на мокрую крысу, выбравшуюся из канализации.

Доктор Доу испытывал смешанные чувства к своему бывшему протеже. Он испытывал смешанные чувства ко всему, что касалось его бывшего местаработы, Больницы Странных Болезней, которую он ненавидел всем сердцем. Степпла же он считал доктором по-настоящему умелым и талантливым, но презирал за то, что тот попусту растрачивает свой потенциал на попытки угодить господину главному врачу больницы, который использовал его в качестве личного слуги.

– Вы ведь не вернетесь в больницу? – с тоской спросил молодой доктор.

– Никогда.

Бывший ученик отвернулся.

– Как ваши дела, Степпл?

И хоть Натаниэль Френсис Доу не любил дежурное общение, сейчас он интересовался искренне. Когда-то Стивен Степпл был бойким, горел страстью к науке, и, если бы доктора Доу спросили о том, что его ждет в будущем, он не раздумывая ответил бы, что доктора Степпла ждут великие свершения. Прочие так называемые врачи из Больницы Странных Болезней ему и в подметки не годились. Когда-то… Сейчас же молодой доктор походил на жалкую тень себя прошлого.

– У меня все хорошо, сэр, – солгал доктор Степпл. Выглядел он при этом опустошенным и несчастным.

Доктор Доу решил сменить тему:

– Я тут думал насчет мистера Мермира. О том, как сделать так, чтобы его рыбья чешуя вновь стала обычной кожей…

– Я больше не занимаюсь хрониками, сэр, – резко ответил Степпл. – Вы позвали меня по какому-то делу?

Это прозвучало грубо, и молодой доктор тяжело вздохнул:

– Прошу прощения. Я не хотел быть невежливым, но у меня не очень много времени: доктор Скруллинг рассчитывает, что я куплю для него и для миссис Скруллинг билеты на «Эксклюзион». А после этого зарезервирую для него (уже без миссис Скруллинг) столик в «Трех Чулках». И это притом, что мне еще нужно забрать его обувь у башмачника.

Доктор Доу поморщился.

– Неужели этот крысоподобный мерзень все-таки проковырял своими когтями обувь?

На миг на губах Степпла появилась тень улыбки.

– Нет, господин главный врач просто стоптал каблуки.

– И как ему это удалось, учитывая, что он почти не вылезает из кресла в своем кабинете?

Мимо прошли два господина в цилиндрах, пальто с пелеринами и при джентльменских фонарях, что выдавало в них жителей Набережных, где туманы и пылевые бури с моря – частое явление. Господа бурно жаловались на то, что вылет «Воблиша» отменили и теперь им придется искать в этой помойной яме, как они ласково именовали Тремпл-Толл, станцию кэбов.

Когда они со своим ворчанием скрылись в тумане, доктор Доу сказал:

– Но вы правы, Степпл: я позвал вас по делу.

– Я внимательно вас слушаю.

Доктор Доу поглядел на него. Степпл не выдержал и отвел глаза в сторону, будто бы заинтересовавшись пухлым господином, который с удобством устроился на скамейке напротив.

Человек на скамейке напротив, видимо, не считал, что сейчас не лучшая погода для праздного времяпрепровождения в парке и, закинув ногу на ногу, примостился у тумбы аудио-вестника. Засунув в щель монетку, он настроил рожок на гнутой трубе, поднеся его к уху. Внутри машины со звоном запустились механизмы. Цилиндр с записью свежего номера «Сплетни» завращался, игла опустилась на него. Тумба голосом прокуренного диктора стала зачитывать передовицу прямо в ухо слушателю.

Доктор Доу поморщился – он не любил, когда новости зачитывают, полагая, что таким образом редактор не просто вкладывает их в уши общественности, а словно вбивает их ей, этой общественности, в голову. К тому же он был убежденным газетным читателем и считал газетных слушателей людьми с ограниченным чувством вкуса. Это уже совсем сплетни какие-то, а не новости! Так он думал и совершенно не понимал, как можно получать удовольствие от подобного.

Попытавшись абстрагироваться от хмыкающего толстяка («Вот как, значит?», «Неужели?» и «Занятно…»), он вновь поглядел на доктора Степпла.

– Дело, которое меня к вам привело, связано с болезнью.

Молодой доктор наделил его удивленным взглядом, и Натаниэль Доу продолжил:

– Ко мне обратилась некая молодая особа. Жильцы в ее доме начали болеть. На первый взгляд недомогание, о котором идет речь, выглядело, как обычная инфлюэнца, но на поверку оказалось, что это не так, и болезнь лишь прикидывается инфлюэнцей. Я попытался разобраться, но столкнулся с определенными трудностями, когда отправился по адресу, указанному упомянутой обеспокоенной особой. Жильцы отказываются со мной говорить и заявляют, что у них есть свой врач, который их посещает. Они сказали, что это вы, Степпл.

При этих словах молодой доктор вздрогнул. Доктор Доу кивнул.

– Я так вижу, вы понимаете, о каком доме идет речь.

– Флоретт, двенадцать, – сказал Степпл. – Дом у канала. Впервые я побывал там, если мне не изменяет память, через пару дней после туманного шквала, около трех недель назад. В больницу поступила просьба прислать доктора, но прочие мои коллеги… вы знаете…

– Посчитали, что они выше того, чтобы самолично прийти к больным беднякам, живущим в какой-то… – доктор Доу вспомнил, как Джаспер назвал дом № 12, – дыре, и отправили вас. Знаете, как я называю подобный подход, Степпл?

– Я догадываюсь, сэр.

– Я называю его мерзостью.

Доктор Степпл вздохнул и покачал головой.

– Я лечу у жильцов с Флоретт ушибы, переломы, различные незначительные легкие недомогания, – сказал он. – Иногда они вызывают меня из-за сыпи или инфлюэнцы…

– Но сейчас это никакая не инфлюэнца.

– Вы говорили.

– Значит, они не вызвали вас на этот раз?

– Боюсь, что нет. Но почему вы считаете, что это не инфлюэнца?

Доктор Доу прищурился.

– Симптом. Был некий симптом, который выбивается из общей картины.

– Что же это?

– Зеленые слезы.

Доктор Степпл поглядел на него с удивлением.

– Именно, – кивнул доктор Доу, довольный произведенной реакцией. – Но это еще не все. Как я уже говорил, прибыв на улицу Флоретт, я не смог осмотреть больных, но зато я кое-что обнаружил.

Он достал из кармана крошечную склянку и вручил ее собеседнику. Тот поднес флакон к глазам. Внутри была обычная пыль, в которой перекатывались несколько чуть светящихся багряных искорок.

– Догадываетесь, что это? – спросил доктор Доу.

– Пыльца, полагаю.

– Вы правы. И знаете, откуда она?

– Полагаю, это пыльца Мисс Руби.

Доктор Доу кивнул.

– Я не мог не заметить этот странный цветок в холле. Еще я обратил внимание, что стеклянный футляр, под которым он растет, в одном месте треснул. Думаю, именно так пыльца выбралась и разлетелась по всему дому.

– Вы думаете, что это аллергия? На пыльцу Мисс Руби?

– Я так думал. – Доктор Доу вытянул руку, и доктор Степпл отдал ему склянку. – Вернувшись домой, я провел небольшое исследование. Я провел анализ при помощи метода Хаймиша. Результат отрицательный. Пыльца не содержит ни одного известного аллергена. Она совершенно безвредна.

Доктор Степпл задумчиво нахмурил брови.

– Тогда, что же это? Если не аллергия и не инфлюэнца.

– Я не знаю ни одной болезни, которая вызывает зеленые слезы, – сказал доктор Доу. – Разумеется, меня это заинтересовало…

Доктор Степпл дернулся, словно его ужалили, и невесело рассмеялся.

– Только не это! Только не снова!

– Я полагаю, что это…

– Тварь-болезнь, – закончил Степпл. – Ну разумеется, вы сразу же решили, что это одна из этих ваших тварей! Я помню! Помню, доктор Доу, что вы сразу же забывали обо всем на свете, когда сталкивались с чем-то, что не могли сразу же определить. Любой едва выбивающийся симптом тут же вызывал у вас предположение, что больного захватила очередная тварь.

– И порой я оказывался прав.

– Но сколько раз вы ошибались?! Со всем моим уважением, доктор Доу, но вы становились настоящим фанатиком, когда об этом только заходила речь. Именно одна из этих так называемых тварей, которая в итоге обернулась обычной сизой лихорадкой Липвига, и оборвала вашу карьеру в больнице.

Доктор Доу побелел. Он так крепко стиснул ручку саквояжа, что кожа перчаток заскрипела.

– Вы знаете о моих причинах покинуть это треклятое место, – прорычал он. – Вы знаете лучше прочих, будьте вы неладны!

Доктор Степпл содрогнулся – казалось, его бывший учитель сейчас на него набросится.

– Да-да, – заговорил он поспешно. – Прошу меня простить. Я… я был неправ. Я помню о том, что случилось с…

– Достаточно об этом, – прервал его доктор Доу. – Это слишком болезненно для нас обоих. Я знаю о ваших чувствах к ней…

Губы доктора Степпла дрогнули. Доктор Доу отвернулся. Он понимал, что происходит в душе у этого молодого человека. Степпл считал, что он его предал. Что он не должен был уходить после того, что случилось, не должен был бросать его на растерзание этим извергам-докторам.

– Но я чувствую… – сказал доктор Доу, вернувшись к основной теме разговора. – Чувствую, понимаете, Степпл? Здесь не обошлось без твари. Она поселилась на Флоретт, двенадцать. Она распустила щупальца и оплела ими весь дом. Я не могу позволить ей убивать, – а это случится, если не принять меры. Быть может, пока мы с вами говорим, она уже душит какую-нибудь несчастную жертву. Я не могу позволить ей выбраться из этого дома.

Доктор Степпл будто бы снова погрузился в свою кому. Словно только что его незаживающая рана по какой-то причине вдруг покрылась коркой.

– Это мои пациенты, – сказал он с удивительной для него твердостью. – Они доверяют мне…

– И именно поэтому я прошу вас помочь мне.

– Это никакая не тварь.

Доктор Доу устал спорить.

– Вы должны помочь мне разгадать эту загадку.

– Нет! – с вызовом бросил Степпл. – Не должен! Вы больше не мой наставник, вы больше не заместитель главного хирурга в больнице!

Доктор Доу был поражен. Это был не Степпл. Прежний Стивен Степпл никогда не позволял себе с ним так говорить, в нем никогда не было подобной… злобы.

– Это мои пациенты, – повторил молодой доктор. – И вам их у меня не украсть.

– Я и не собирался…

– Нет, собирались! Когда дело касается ваших тварей, вы готовы на все, что угодно! Вы становитесь безумцем! В тот раз вы свели с ума всю больницу, частично вы сами виноваты в том, что произошло! И я не стану вам помогать!

Доктор Степлл вскочил со скамейки и, не прибавив больше ни слова, ринулся прочь.

Доктор Доу глядел ему вслед не в силах поверить в происходящее. Он не понимал, что вдруг случилось с его бывшим учеником. Степпла будто бы перемкнуло. Таким он его еще не видел, и ему вдруг показалось, что дело не просто в охоте на тварей, а в данной конкретной твари, что, по его мнению, пустила корни на улице Флоретт.

Степпл скрылся в тумане, а джентльмен на скамейке напротив отвлекся от прослушивания и недоуменно уставился на доктора Доу. Доктору мучительно захотелось отыграться на нем и в грубой, не терпящей возражений манере велеть ему заниматься своими делами.

Доктор Доу не знал, что ему дальше делать. Он рассчитывал на помощь Степпла, и вот…

– Доктор Доу…

Стивен Степпл стоял у скамейки. Почему он вернулся?!

– Прошу вас, простите мне мою грубость. Я сожалею. Я не должен был на вас кричать. Это… мне очень стыдно.

Доктор Доу был поражен.

– Вы передумали?

Стивен Степпл неловко опустился на скамейку и тяжело вздохнул.

– Вы ведь не оставите это дело, так? И продолжите свою охоту? Я работал под вашим началом одиннадцать лет и хорошо вас знаю. За это время вы распознали и обезвредили пять прежде неизвестных медицине смертельных болезней. Именно вы обнаружили, что опухоли могут блуждать… Если вы правы… Конечно же, я помогу вам.

– Рад, что вы передумали.

– Но только, чтобы оградить своих пациентов от ваших бесчеловечных экспериментов. Вы согласны? – Доктор Доу кивнул, и Степпл спросил: – Что от меня требуется?

– Я понимаю, что больничное руководство не позволит карантинировать дом. Как минимум мне нужно, чтобы жильцы позволили мне осмотреть их.

– Я сделаю все возможное…

– В первую очередь меня интересует миссис Браун.

От этого имени лицо Степпла дернулось – очевидно, молодой доктор был знаком с упомянутой дамой, но спросил он о другом:

– Вы ведь не зря показали мне пыльцу Мисс Руби?

Доктор Доу кивнул.

– Я считаю, что пыльца имеет какое-то отношение к этой болезни. Но пока не могу понять, какое.

– Определенно, дело в пыльце! – закивал Степпл. – Вы уже были в ГНОПМ?

– ГНОПМ? – Доктор Доу недоуменно взглянул на него. Речь шла о Габенском научном обществе Пыльного моря, и он не понимал, какое отношение оно имеет к болезни из дома у канала.

– Ну разумеется! – воскликнул Степпл с какой-то странной горячностью. – Мисс Руби – очень необычный цветок, кто знает, какими свойствами обладает его пыльца. Кто знает, – добавил он с намеком, – как ни профессора с кафедры ботаники. Я удивлен, что вы не отправились туда первым делом.

Это было не лишено смысла, и все же…

– Я бы предпочел сперва осмотреть больных.

– А я бы предпочел, чтобы вы сперва убедились, что это не аллергия, прежде чем начинать колоть иглами и резать моих пациентов.

– Метод Хаймиша не ошибается…

Степпл его словно не услышал:

– Этот цветок может оказаться разгадкой, – сказал он. – Послушайте, доктор Доу. Насколько мне известно, мистер Карниворри – это господин, владевший домом, – привез Мисс Руби из каких-то тропиков. А мы с вами знаем, что в тропиках произрастает и живет множество такого, что вызывает различные, временами поистине поразительные аллергии, лихорадки и прочие заболевания, которые наша медицина часто не может просто понять. Вы, в свою очередь, обнаружили пыльцу, разлетевшуюся по всему дому через трещину в плафоне. У вас есть пыльца необычного растения и необычная болезнь. Логично предположить, что эти вещи связаны. Так вы меня учили рассуждать. И я помогу вам только после того, как вы поговорите с кем-то из ГНОПМ и убедите меня, что Мисс Руби ни при чем. Или же точно убедитесь, что именно это растение вызвало болезнь.

Доктор Доу поглядел ему в глаза, и впервые доктор Степпл не отвел взгляд. Слова бывшего ученика действительно были не лишены смысла и логики, а против логики не могло выстоять даже страстное желание доктора Доу разоблачить и обезвредить тварь-болезнь. Пока… пока искра в сознании Натаниэля Френсиса Доу еще не слишком разгорелась, и азарт не захватил его целиком.

Он раздраженно вздохнул.

– Я сделаю, как вы хотите.

Доктор Степпл кивнул и сказал:

– И еще я хочу, чтобы вы знали, доктор Доу: если я почувствую, что ваши… кхм… исследования несут опасность моим пациентам, я остановлю вас.

Это было сказано с такой твердостью и убежденностью в голосе, что доктор Доу непроизвольно дернул щекой. Это, определенно, был не тот Степпл, которого он знал прежде. Но при этом в душе у него зародилось крошечное зерно надежды, что и он сам – больше не тот человек, одно имя которого делало темные и мрачные коридоры Больницы Странных Болезней еще темнее и мрачнее. Больше не тот человек, который обратит внимание на то, что изрезал кого-то на лоскуты лишь в тот момент, когда окровавленный бурый комок блуждающей опухоли удачно извлечен и посажен в банку.


***


Полли Уиннифред Трикк была очень странной. По меркам Габена она порой, возможно, и вела себя, как слегка чокнутая, но Джаспер склонялся к тому, что она просто милая чудачка, и считал, что другой такой девушки, как племянница их экономки, больше не существует. И хоть Полли была взрослой, он воспринимал ее, как своеобразного, но очень красивого мальчишку. И неудивительно: она была неунывающей, храброй и бесшабашной, и неприятности к ней так и липли. Настоящее горе для ее чинной тетушки. Дядюшка говорил, что Полли невыносима, но Джасперу это в ней нравилось особенно.

Когда они только сели в кэб и отправились на улицу Флоретт, он еще не знал, что она задумала. Что ж, в ее планы входило то, на что строгий и хмурый Натаниэль Френсис Доу сказал бы: «Ни в коем случае!»

– Ты мне скажешь, что у тебя на уме, Полли? – спросил Джаспер.

Полли поглядела на него и улыбнулась.

– У меня на уме то, что тебе так нравится: проникновение в злодейское логово.

Джаспер не поверил своим ушам.

– Но, чтобы было злодейское логово, должен быть злодей!

– О, он есть, – уверила его Полли. – Твоего дядюшку волнуют только болезни, и он совершенно не обращает внимания на людей – люди не вызывают у него решительно никакого интереса. Как будто он не знает, что почти все беды исходят как раз от людей. Где какое-то горе, какая-то подлость – там всегда какой-то подлец. А у меня, знаешь ли, чутье на подлецов. Когда вы рассказали мне об этом доме, кое-что показалось мне подозрительным. – Она сделала многозначительную паузу. – Кое-кто показался мне подозрительным.

– Кто?

– Жильцы начали болеть несколько дней назад, так? А кто появился в этом доме несколько дней назад?

Джаспер понял.

– Мистер Драбблоу!

Полли кивнула.

– Он поселяется в доме, и жильцы начинают болеть. Слишком невероятное совпадение, не находишь?

Джаспер вспомнил встречу на лестнице – то, как этот Драбблоу хмурился, то, как от него мерзко пахло, и то, как он грубо велел Китти убираться с дороги.

– А еще он злобный и его никто не переносит! Настоящий хмырь! – сказал мальчик. – Он очень похож на злодея. И как я сам не понял?!

Полли поглядела в окно. И ничего не увидела, кроме тумана. Рыжие пятна фонарей появлялись и исчезали. Девушку посетили мрачные воспоминания о ее собственных злодеях, тех, от кого она скрывалась, уверяя всех, что просто гостит у тетушки. В Льотомне злодеи часто совсем не похожи на злодеев, и тем страшнее становится, когда милые улыбки внезапно превращаются в жуткие гримасы, а в ярких и искренних глазах появляется коварный блеск. Габен был мрачнее, грубее, чем Льотомн, здесь правили более низменные нравы, и местные мрази вовсе не заботились о том, как бы удивить свою жертву прежде, чем на нее наброситься…

Оставшуюся дорогу до улицы Флоретт они обсуждали мистера Драбблоу и строили предположения, кто он такой на самом деле и что затеял.

Вскоре они были на месте.

Вид дома, в котором, по мнению дядюшки, поселилась тварь-болезнь, заставил Джаспера усомниться в их плане: ему вдруг перехотелось туда соваться. От одного взгляда на это сгорбившееся, будто вылезшее из какого-то невнятного сна, строение кожа мальчика покрылась мурашками. Дом кутался в туман, словно в одеяло, его окна чернели – со стороны казалось, будто он давно стоит пустой. Полли испытывала схожие чувства.

– Подождем Китти вон там. – Она указала на темнеющую у края пустыря старую трамвайную станцию, и они пошагали к ней, выискивая наиболее сухие места в бурой слякоти.

Когда Полли с Джаспером подошли, первой их встретила ржавая вывеска: «ст. Б..л....вый м..ст».

Весь вид станции вызывал одни лишь неприятные мысли. В кованом навесе зияли дыры, а полукруглое окошко смотрителя было заколочено. Обнесенная опавшими листьями билетная будочка вся проржавела, как и газетный ящик, в котором лежала стопка древних, почти черных от влаги выпусков «Сплетни». Время здесь будто остановилось – и то верно: часы на столбе заклинило, ячейки с оставшимся до прибытия вагона цифрами перекосились.

В дюжине ярдов от станции над обрывом проглядывали ржавые обломки Ба́лкового моста. Джасперу показалось, что они не просто сломаны – он, кажется, даже видел следы гигантских когтей на них и тут же представил, как мост с жутким скрежетом рвет какое-то чудовище.

Будто подслушав его мысли, в стороне неожиданно раздался приглушенный рокот, сопровождаемый скрипами и лязгом. Но это было никакое не чудовище, а всего лишь кэб, который подъехал к дому.

Из подъезда вышли двое мужчин. Они о чем-то горячо спорили. С удивлением Джаспер узнал одного из них.

– Это доктор Степпл из больницы, – прошептал он. – Тот, в цилиндре, с саквояжем.

– Доктор, о котором говорили бабушка Китти и констебль? Значит, его все же вызвали.

Спутник доктора, мужчина в коротком буром пальто, обмотанный шарфом так, что были видны лишь глаза, вдруг схватил его за рукав. Доктор Степпл отшатнулся. Он что-то быстро сказал, и собеседник угрожающе на него надвинулся. Доктор резко закачал головой и будто бы начал оправдываться. Тогда человек в шарфе отпустил его, развернулся и исчез в доме.

Доктор Степпл подошел к кэбу, велел кэбмену: «Парк Элмз!» – и вскоре отбыл.

– Интересно, о чем они говорили, – сказал мальчик.

Но задуматься об этом Джасперу не удалось – раздалось уже знакомое фырканье, и из тумана на своих паровых роликовых коньках выехала Китти. Появилась она из-за дома – кажется, она пряталась там и выжидала, когда доктор уедет.

Китти немного покружила у подъезда, убедилась, что никто не глядит на нее в окно, и лишь после этого поколесила к трамвайной станции.

– Привет, Китти, – улыбнулся девушке Джаспер, когда она к ним приблизилась.

– Привет, – ответила та, глядя на Полли и Джаспера со смущением. – Прошу, передайте доктору Доу мои извинения. Это было ужасно… Бабушка так рассердилась. Она хотела меня запереть…

На щеке Китти алел след, явно оставленный пощечиной, и Полли все поняла. Она нахмурилась, но ничего по этому поводу не сказала.

– Что бы ни думала твоя бабушка, мы не оставим это дело, – заметила Полли, и Джаспер горячо закивал.

Китти поглядела на подругу испуганно.

– Ты написала, что тебя интересует… мистер Драбблоу?

Полли кивнула.

– Что ты можешь о нем рассказать?

Китти поежилась от холода, бросила очередной испуганный взгляд на дом и задумчиво сморщила лоб.

– Мистер Драбблоу прибыл на прошлой неделе, поздним вечером, – начала она. – Впервые я его увидела, когда он въезжал. Громко ругаясь и при этом не выпуская папиретки изо рта, он волочил по лестнице большущий дорожный чемодан. И делал он это с таким грохотом, что я испугалась, как бы дом не развалился. Я поздоровалась, но он так злобно на меня глянул, будто я как-то его оскорбила. Разумеется, он не представился, и фамилию «Драбблоу» я узнала только потому, что она стояла на чемодане. К слову, там еще был штемпель Паровозного ведомства, и так я поняла, что он откуда-то приехал в Габен… Вскоре мистер Драбблоу затащил чемодан на третий этаж и скрылся за дверью девятой квартиры, где когда-то жила вдова Баркли, очень добродушная дама. Бабушка до сих пор не понимает, как квартира вдовы досталась этому Драбблоу. Когда я предположила, что он какой-то ее родственник, она сказала: «Не говори ерунды, у вдовы Баркли нет родственников». Да и вообще, если честно, сложно представить, что кто-то в здравом уме оставит этому типу наследство. Он ведет себя очень грубо и ругается со всеми, от него постоянно пахнет этим жутким зловонным табаком, который курят рабочие в Гари, и таким же дешевым джином. Еще у него все время какие-то дела в городе. Нет, я не знаю, что это за дела, но, вероятно, что-то столь же мерзкое и отвратительное, как и он сам. Когда он не уезжает в город, то шныряет по дому и по пустырю с таким видом, будто задумал какую-то пакость. Мистер Горли из второй квартиры как-то сказал бабушке, что застал его однажды у своей двери – тот что-то вынюхивал. А один раз я сама слышала, как констебль Шнаппер с ним ругался: жильцы нажаловались констеблю из-за зловонного дыма от его папиреток. А еще из-за того, что мистер Драбблоу разносит грязь на лестнице. И тот – вы не поверите! – предложил мистеру Шнапперу самому убрать, если его что-то не устраивает. А еще, – Китти возмущенно вскинула палец, – пару дней назад кто-то плюнул в портрет мистера Карниворри на лестнице, представляете?! Все жильцы в доме убеждены, что это сделал не кто иной, как Драбблоу.

– Шика-а-арно! – восхищенно проговорила Полли. – Ну что за мерзкий тип! Прокуренный, пахнущий алкоголем, всем грубящий и плюющийся! Он просто не может не быть злодеем!

Джаспер не оценил ее оптимизма:

– Ты только что описала буквально всех в Тремпл-Толл. Ну, кроме дядюшки.

Полли хмыкнула и вдруг стала крайне серьезной:

– Я спрошу у тебя кое-что очень важное, Китти, – сказала она. – Кто-то болел до того, как он приехал?

Китти поняла, к чему она ведет, и округлила глаза.

– Ты думаешь… думаешь, что он как-то связан с болезнью? – Полли не ответила, и Китти нахмурилась: – Нет. Кажется, никто не болел. Я тут вдруг подумала… кажется, мистер Шнаппер заболел после разговора с ним!

Полли и Джаспер переглянулись.

– Китти, – сказала Полли. – Нам нужна твоя помощь. В одном… очень опасном деле. Нужно понять, что он затеял. Мы выведем этого Драбблоу на чистую воду.


***


Шпилька сломалась. Полли раздраженно выдохнула и достала из волос еще одну.

– Ты же говорила, что это просто, – заметил Джаспер. Китти встревоженно глядела на них с верхней площадки – она следила за тем, чтобы их не застали за попыткой проникновения.

– Я так думала, – прошептала Полли. – Я слышала, что это работает.

– Давай я попробую, – предложил мальчик, но тут замок наконец клацнул.

Полли улыбнулась и спрятала шпильку.

– Тсс! – Она приставила палец к губам и повернула ручку.

Дверь скрипнула, отворяясь.

В квартире было еще темнее, чем на этаже. Джаспер обрадовался – все получилось! Он уже шагнул было в прихожую мистера Драбблоу, но Полли внезапно схватила его за плечо.

– Стой!

– Что?

Полли указала на какую-то штуковину в квартире, стоящую сразу за порогом. Джаспер пригляделся, и его пробрала дрожь. Острыми хищными зубьями там скалился взведенный капкан. Подумать только: он едва в него не угодил!

– Мистер Драбблоу явно не любит гостей, – сказала Полли и, осторожно переступив капкан, шагнула в квартиру.

Джаспер, обругав себя за невнимательность, последовал за ней и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Смотри в оба. Вдруг этот хмырь припас еще ловушки…

– Ничего не видно…

– Сейчас…

Согнувшись в три погибели и выглядывая под ногами возможные капканы, Полли прошла к столику у окна и зажгла керосиновую лампу. Огонек задрожал и осветил «злодейское логово».

Джаспер огляделся по сторонам. Помимо капкана у двери, больше ловушек не наблюдалось. Но и без них уютом здесь и не пахло.

Квартира мистера Драбблоу представляла собой единственную небольшую комнатку с высоким и узким гардеробом, стулом и неаккуратно застеленной кроватью (дядюшка говорил, что только плохие люди плохо застилают кровати, что послужило для Джаспера лишним подтверждением злодейства мистера Драбблоу). На уже упомянутом столике у окна во множестве стояли бутылки из-под джина и угольного эля – огонек керосинки отсвечивал от зеленого стекла и вырисовывал причудливые блики, из-за которых казалось, будто в бутылках что-то ползает.

По углам квартиры, у стен и в воздухе под потолком висели черные клубы дыма от табака «Гордость Гротода» – этот дым славился тем, что без посторонней помощи он практически не рассеивался.

Джаспер с Полли будто с головой нырнули в табакерку, да и в целом запах в квартире стоял настолько мерзкий, что Джаспер не удержался от сравнения:

– Дядюшка сказал бы, что мы забрались в старое засаленное пальто, которое передавалось от одного нищего со свалки другому, при этом «счастливый наследник» непременно снимал его с недельной давности трупа предыдущего владельца.

– Фу! – улыбнулась Полли и ткнула рукой, указывая на окно. Ставни были плотно закрыты, и на них висел замок.

– Он явно не хочет, чтобы кто-то лез в его дела, – заметил Джаспер.

– Но сам он, видимо, не прочь пошпионить. – Полли кивнула на бинокль, который стоял на подоконнике. – Давай разделимся: ты погляди, что там в шкафу, а я посмотрю, может, найду что-нибудь любопытное здесь, на столе. Только осторожнее – не попадись в капкан.

Джаспер кивнул и, подойдя к гардеробу, неуверенно замер возле него: кто знает, какие неприятные неожиданности приготовил для незваных гостей хозяин квартиры. Мальчика посетило опасение: вдруг, если он откроет шкаф, сработает скрытый механизм, и выстрелит револьвер…

Затаив дыхание, Джаспер отошел в сторону и, став таким образом, чтобы не находиться напротив гардероба, осторожно потянул одну из створок на себя. Старый шкаф покачнулся, но устоял.

Джаспер испустил вздох облегчения и заглянул внутрь.

– Что там? – спросила Полли, перейдя от изучения столика к кровати.

В гардеробе на вешалке висел костюм в чехле. Внизу стояла шляпная коробка довольно необычной формы: вытянутая и округлая. Джаспер прикусил губу – он уже видел такую коробку, но вот где?.. Он склонился над ней и потянул крышку на себя.

– Ой, что я нашла! – воскликнула Полли, и Джаспер обернулся.

Полли на четвереньках стояла у кровати, держа лампу таким образом, чтобы осветить пространство под ней.

Джаспер оставил коробку и подошел к девушке.

– Что там?

– Еще один капкан. А за ним… тот самый чемодан, о котором говорила Китти.

Джаспер взволнованно закусил губу.

– То, что мы ищем должно быть там, иначе Драбблоу не ставил бы капкан!

– Вероятно. Помоги его вытащить. Только осторожно, чтобы не задеть эту жуткую штуковину.

С трудом, изворачиваясь, потея и скрипя зубами, они вытащили чемодан. При этом им удалось избежать капкана лишь чудом.

Чемодан мистера Драбблоу был всем чемоданам чемодан. Здоровенный, оббитый темно-коричневой кожей, с медными уголками, несколькими ремнями и пряжками.

Полли аккуратно высвободила одну пряжку, Джаспер последовал ее примеру.

Когда все ремни выскользнули, начинающие взломщики переглянулись. Полли медленно приподняла крышку, вслушиваясь, не раздастся ли щелчок какой-нибудь скрытой внутри гадости.

Но все было тихо, и, осмелев, они с Джаспером откинули крышку.

– Ух ты! – восхищенно проговорил мальчик.

Чемодан был разделен на три отдела. В одном, аккуратно сложенные, лежали предметы мужского гардероба: сменные полосатые кальсоны, три рубашки, воротнички и галстуки, в углу примостилась пара высоких сапог. В специальном кармашке обнаружилось то, что каждый уважающий себя джентльмен берет с собой в дорогу: гребешок, жестянка с зубным порошком «Брейвин», опасная бритва и набор для бритья, футляр для инструментов по уходу за усами. Рядком к стенке крепились несколько тюбиков с мазями – ни Джасперу, ни Полли названия на этикетках ничего не сказали. Мальчик достал один из тюбиков, открутил крышку и понюхал.

– Фу, мерзость. – он протянул тюбик Полли – та понюхала и поморщилась.

– Да, мерзость. Как старые носки, пропитанные в скипидаре…

Тюбик вернулся на место, а взломщики продолжили осмотр содержимого чемодана.

Второе отделение представляло собой несколько ящичков с крышками. Полли открыла одну, и обнаружила пару прицепленных к стенкам револьверов и две коробки с патронами.

– Ой-ой-ой, – со смесью страха и восхищения проговорил Джаспер и уже вознамерился было вытащить оружие, но Полли хлопнула его по пальцам.

Она закрыла ящичек с револьверами и открыла другой. Его содержимое, в понимании мальчика, было не в пример скучнее: овальная фляга, несколько аккуратно закрепленных ножей, три пачки химрастопки «Труффель». Пустовало место, вероятно, предназначенное для бинокля.

В следующем ящичке, узком и вытянутом, обнаружилось странное оружие: это был здоровенный, в полруки самого Джаспера, нож – у него было блестящее острое лезвие со скругленным концом и обмотанная ремнями ручка. Рядом пристроились несколько точильных камней.

Полли попыталась открыть последний ящичек, но тот оказался заперт.

В последнем большом отделении было что-то, вроде бювара для бумаг. Здесь хранились сложенный план Габена, несколько пустых конвертов и инструменты для письма. Между тонкими перегородками лежали картонные карточки.

Полли достала одну.

«Флюгерная, 2. Меблированные комнаты мадам Ши. Квартира № 8. Джойс», – прочитала она. – Смотри, Джаспер!

Полли испуганно протянула ему карточку, и мальчик прочитал приписку, сделанную красными чернилами: «Заражен».

– Это значит…

Полли достала еще одну карточку.

«Переулок Меркли, 13. Квартира № 19. Уилсоны. Заражены».

Джаспер достал еще карточку, и еще одну:

«Семафорная площадь, 4. Квартира № 21. Доддс. Заражена», «Скворечный переулок, 6. Грейвз. Заражена».

Полли достала план Габена, развернула его.

– Они здесь! Все они! Отмечены красными крестиками!

– Это… – пробормотал Джаспер, – сколько же здесь крестиков…

– Мы были правы. – Полли сложила карту и вернула карточки на место. – Он травит их, Драбблоу травит людей в городе! Он серийный отравитель!

Джаспер почувствовал, как страх липкими щупальцами ворочается у него в груди.

– Он распространяет ее… Тварь не в этом доме, она уже в городе!

– Но как? Как он это делает? Мы не нашли ничего, что могло бы вызвать болезнь…

– Закрытый ящик, – сказал Джаспер. – Ответ должен быть там. Попробуй открыть его шпилькой.

Полли кивнула и достала шпильку. Пальцы девушки дрожали, и она не сразу смогла попасть в замочную скважину. Вся ее былая уверенность выветрилась.

– Не получается! – в отчаянии проговорила она. – Здесь какой-то хитрый замок…

– Яд там. Он там, – приговаривал Джаспер, глядя на безуспешные попытки Полли вскрыть ящик. – Открой его… он там…

– Погоди, кажется, я нащупала…

Полли прикусила кончик языка от сосредоточенности.

И тут из-за двери раздалось:

– О, мистер Драбблоу! А я как раз вас ищу!

Это была Китти. Драбблоу вернулся!

Джаспер и Полли замерли.

– Не сейчас! – рявкнул мистер Драбблоу.

– Это очень важно! – настойчиво сказала Китти. – Я не знаю, заметили ли вы, но по дому ходит жуткая простуда!

Полли отмерла и быстро закрыла крышку сундука. Как можно быстрее она принялась застегивать пряжки. Джаспер вышел из ступора и бросился ей помогать.

– Нет, я не заметил, – хрипло ответил меж тем мистер Драбблоу. – Что еще за простуда?

– Очень заразная! – сказала Китти. – Приходил доктор из Больницы Странных Болезней.

– Мне нет до этого дела.

– Но вы тоже можете заболеть!

– Я ведь уже сказал. Мне плевать.

– Но…

– Мисс, может быть, вы оставите меня в покое?

– Но я просто хотела…

Мистер Драбблоу перебил ее:

– Вы какая-то калека, не так ли? Я видел, как вы ковыляете по лестнице. Как сверчок со сломанными ножками. Так, может, поковыляете прочь?

Джаспер и Полли наконец справились с ремнями и задвинули чемодан на место. Полли задула керосинку и вернула ее на столик.

– Прячемся! – беззвучно велела она и кивнула на гардероб.

Джаспер ринулся к шкафу и забрался внутрь, потеснив стоявшую там шляпную коробку. Полли напоследок оглядела комнатку. Убедившись, что следов их пребывания здесь, вроде как, не осталось, она присоединилась к мальчику. В шкафу было тесно, но они кое-как уместились. И в тот момент, как они потянули на себя створки, входная дверь открылась. После чего с шумом захлопнулась.

Раздались тяжелые шаги. Полли зажмурилась, Джасперу же было слишком страшно, чтобы закрыть глаза. Он глядел на створку шкафа прямо перед своим носом и вслушивался в звуки, раздающиеся из комнаты.

Послышался лязг – из-под кровати вытащили сундук.

– Треклятая дура! – прорычал мистер Драбблоу. Судя по звукам, он стал высвобождать ремни из пряжек. – Думаешь твой доктор поможет тебе? Нет! Вы все сгниете! Я лично прослежу за этим! Простуда?! Глупая девчонка! Никакая это не простуда…

Скрипнула крышка чемодана, звякнула связка ключей. Он открывал тот самый, запертый, ящик!

Джаспер нащупал в темноте руку Полли и крепко ее сжал. Девушка дрожала.

– Ваш конец близок! – пробормотал мистер Драбблоу и что-то достал из ящика. – И твой тоже, глупая девчонка…

Скрипнул ключ, запирая замок. Громыхнула крышка чемодана.

Полли и Джаспер в шкафу боялись пошевелиться, боялись сделать вдох.

Чемодан с лязгом заполз под кровать. Затем снова раздались шаги, и входная дверь открылась. После чего мистер Драбблоу запер ее.

Джаспер первым пришел в себя. Он приоткрыл дверцы шкафа и выглянул. Темно. Тихо.

– Кажется, он ушел.

Они выбрались из гардероба.

– Ты слышал? – прошептала Полли. – Слышал, что он говорил?!

Она выглядела так, будто готова вот-вот рухнуть в обморок. Нет, все же она не мальчишка.

– Конечно, слышал, – сказал Джаспер. – Нужно выбираться отсюда…

Полли кивнула, и они поспешно покинули квартиру отравителя Драбблоу, прежде осторожно миновав капкан у двери.

Китти ждала их на этаже. Она колесила на своих роликах и встревоженно заламывала руки. Когда они появились, она бросилась к ним.

– Вы здесь! Я так боялась! Он вас не заметил? Я испугалась, что он вас заметит…

– Он ушел? – спросил Джаспер.

– Да, спустился вниз. Он что-то говорил о том, что его ждет кэб!

– Думаю, нам стоит как можно скорее покинуть это место, пока нас никто не увидел, – сказала Полли.

– Вы что-то выяснили? – спросила Китти.

– Китти, держись от него подальше, – предупредила подругу Полли. – Даже близко к нему не подходи.

– Это он? Он за всем стоит?

Полли не успела ответить. За дверью одной из квартир на этаже раздался кашель, и она открылась.

Полли и Джаспер метнулись к лестнице и припустили вниз по ступеням.

– Что здесь за шум? – закряхтела чрезмерно напудренная старуха в древнем халате и худой кашлатой шали.

– Это я, – ответила ей Китти. – Просто я, миссис Жиббль. Я упала на лестнице.

– А с кем вы говорили, мисс Браун?

– Ни с кем, миссис Жиббль. Я просто ругала эту лестницу и свою неуклюжесть.

– Глядите, чтобы ваша почтенная бабушка не услышала, что вы бранитесь. Думаю, ей это не понравится.

– Да, миссис Жиббль…


Полли и Джаспер в это время уже были внизу.

Они вышли из подъезда и в следующий миг, не сговариваясь, бросились за старый клетчатый «Трудс», ржавевший у стены дома. Кэб мистера Драбблоу стоял неподалеку, и сам он был там же – ругался с кэбменом.

– Ты пытаешься меня нагреть! – громыхал жилец из девятой квартиры. – До Мосто́вой балки никак не может быть десять фунтов! У меня есть план города! Меня так просто не проведешь!

– Сэр, – возмущенно отвечал кэбмен, – дорога к границе с Гарью составляет семь фунтов, а три фунта – это надбавка из-за погоды. Ваши обвинения оскорбительны – Говард Граппи не обманывает своих пассажиров! Но вы всегда можете вызвать другой кэб, если желаете. Уверен, другой кэбмен подтвердит мою цену.

– Ну конечно, подтвердит! Вы же все там мошенники! Сговорились, чтобы обдирать наивных пассажиров!

– Ну, еще вы можете отправиться пешком. Уверен, вам понравится прогулочка в таком тумане!

– Надбавка из-за погоды! Да что ты знаешь о плохой погоде! Если бы я не торопился…

Продолжая ругаться, мистер Драбблоу забрался в кэб, хлопнул дверцей, и экипаж, слегка качнувшись, тронулся.

И тут Джаспера словно перемкнуло. Он бросил:

– Я за ним! Встретимся дома!

– Что? – Полли возмущенно округлила глаза. – Нет!

– «Пиявка»! – ответил он и, сорвавшись с места, припустил к кэбу. Полли не успела его удержать.

– Джаспер, стой! Вернись! – отчаянно воскликнула она, но мальчишка не остановился.

Джаспер догнал медленно ползущий прочь экипаж и забрался на запятки, ухватившись за крюк для багажа.

Он обернулся и поглядел на нее. А в следующий миг туман проглотил и экипаж, и самого Джаспера.

– Никакая я не пиявка, – гневно сказала Полли, и ее сердце дрогнуло. – Доктор Доу меня убьет. Точно убьет.

Глава 3. Пиявка по имени Джаспер.


Старенький пошарпанный кэб небыстро катил в тумане, и за время пути Джаспер уже сотню раз успел его возненавидеть.Эта скрипящая-скрежещущая развалюха то и дело кренилась из стороны в сторону и постоянно сотрясалась, когда колесо попадало в выбоину в брусчатке. Пальцы мальчика всё норовили сползти с багажного крюка, а башмаки соскальзывали с подножки. Несколько раз Джаспер едва не сорвался. При этом он уже успел прокоптиться с ног до головы от зловонного дыма, который вырывался из выхлопных труб и от которого слезились глаза.

«Дядюшка точно учует! Он не поверит, что я так провонял от капустного супа миссис Трикк!» – думал незаметный пассажир, зажимая рукавом рот и стараясь кашлять как можно тише.

Ни кэбмен, ни сидящий в салоне мистер Драбблоу не замечали присутствия Джаспера. Сам он больше опасался, что его увидит кто-то из констеблей, стоявших у темно-синих полицейских тумб, мимо которых они проезжали. Переживал он, в общем-то, зря: погодка, по мнению последних, не сильно подходила для того, чтобы бросаться в погоню за какими-то мальчишками, решившими бесплатно прокатиться. Сейчас у городских констеблей и без того было, чем заняться, и вместо «зайца», прицепившегося к кэбу, все их мысли витали вокруг другого зайца – «Синего», который наливали в их любимом пабе…

Джаспер трясся на подножке экипажа уже целых полчаса – за это время кэб преодолел большую часть Тремпл-Толл и добрался до Чемоданной площади.

Жизнь у вокзала кипела, и мерзкая погода ей не была помехой. По тротуарам сновали торопящиеся по своим делам прохожие. Экипажи заполонили собой мостовую, и, словно корабль посреди неспокойного моря, медленно, но уверенно, меж ними катил двухэтажный омнибус.

Влившись в этот чадящий поток, кэб мистера Граппи замедлился настолько, что Джаспер мог бы спокойно сойти на мостовую и пошагать рядом – все равно он бы не отстал. Но вместо этого, вжимая голову в плечи и озираясь по сторонам, мальчик продолжал старательно прикидываться частью экипажа – его вдруг посетила тревожная мысль, что в одном из проезжающих мимо кэбов запросто может оказаться дядюшка.

«Вот конфуз будет, – подумал Джаспер, – если он меня увидит у вокзала в то время, как я должен учиться в своей комнате…»

Но заметил его вовсе не дядюшка.

Из полуподвальной норы, приютившейся между двумя лавками, вдруг выскочил какой-то мальчишка и, тыча в Джаспера пальцем, завопил что есть сил:

– Эй, парни! Глядите! Кто-то пиявит на кэбе мистера Граппи!

Кричавший мальчишка с виду был обычным уличным оборванцем: взлохмаченный, чумазый и в драной, висящей мешком одежде. На крик горлопана из различных закутков (из-за гнилых бочек, из-под стоящего у обочины кэба и даже спрыгнув с трубы водостока) выбралось еще несколько уличных мальчишек. Завидев чужака, они завопили и заулюлюкали.

– Только не это… – испуганно прошептал Джаспер. – Только не сейчас…

Мальчишки так просто отставать от него явно не собирались. Будто бродячие псы, учуявшие запах потрохов, шумной гурьбой они ринулись следом за кэбом.

– Это кто-то из парней Длинного Финни! – крикнул один на бегу.

– Да, только «Хрипуны» рискнули бы сунуться на нашу площадь! – ответил другой.

– Стащим его и проучим!

– И получим пару пенсов от мистера Граппи за службу!

Некоторые из мальчишек прямо на бегу подоставали короткие дубинки, и Джаспер испугался уже по-настоящему. Он замахал рукой, пытаясь отогнать преследователей, но те лишь сильнее заулюлюкали. Прозвучало несколько обидных выражений.

Джаспер в отчаянии прикусил губу: «Что же делать? Соскочить и броситься бежать, пока не поздно?»

Проклятый кэб, как назло, едва волочился, а уличные хулиганы были уже рядом!

В какой-то момент самый маленький в этой своре мальчишка с ловкостью цирковой мартышки из балагана на улице Граббс вскочил на подножку кэба мистера Граппи и попытался схватить Джаспера за рукав.

Джаспер оттолкнул его руку и… вдруг узнал мальчишку: этот сопливый нос пуговкой и эту огромную клетчатую кепку, в которой тонула голова бродяжки, ни с чем нельзя было спутать.

– Винки!

У Винки с Чемоданной площади глаза на лоб полезли, когда он понял, с кем оказался наодной подножке: Джаспер Доу, племянник важного доктора из переулка Трокар, был не из тех, кто ездит снаружи кэбов.

– Ты?!

– Не выдавай… – с мольбой прошептал Джаспер.

– Ты почему пиявишь?

Джаспер приставил палец к губам и со значением кивнул на кэб. Винки был смышленым – он сразу все понял. И тут же замахал рукой, давая знак приятелям остановиться. Те нехотя последовали приказу, недоумевая, отчего Винки просто не стащит чужака с подножки.

– Я потом тебе все расскажу, – пообещал Джаспер.

Винки собирался что-то сказать, но тут вдруг кэб тряхнуло, и маленький бродяжка стукнулся локтем о его заднюю стенку. Джаспер замер – уж этого пассажир в салоне не услышать не мог.

И правда: в следующий миг в дверце кэба откинулось окошко. Из него высунулась усатая голова мистера Драбблоу.

Винки быстро сориентировался. Соскочив с подножки, он бросился к нему и завопил:

– Эй, мистер! Не найдется немного мелочи для сироты?!

– Пошел вон! – яростно шевеля усами, прорычал мистер Драбблоу и закрыл окно.

Из-за экипажа выглянул кэбмен.

– Винки! – сурово бросил он. – Ты чего это вытворяешь?!

– Ой, мистер Граппи! Это вы? Не признал!

– Дай только вернусь на станцию! – рявкнул кэбмен. – Лучше не попадайся мне, хорек мелкий!

Винки попятился в деланном испуге, после чего взвизгнул и ринулся прочь. Убегая, он обернулся, и Джаспер кивнул ему с благодарностью. Винки в ответ щербато улыбнулся – он не переживал из-за угрозы кэбмена: мистер Граппи отходчивый – ну, выдаст ему затрещину-другую, да и на этом все.

Мальчишки сгрудились вокруг Винки, он им что-то быстро объяснил, и вся свора потопала обратно. Джаспер вздохнул с облегчением…

Кэб меж тем наконец покинул площадь, свернув на Флюгерную улицу, и Тремпл-Толл словно выключили. Шум привокзальной сутолоки стих.

Всего за мгновение город переменился так, будто бы содрал со своего лица маску, являя окружающим уродливое, покрытое оспинами и струпьями лицо.

Кэб словно въехал за незримую ширму, куда-то в закулисье. Эти места считались наинеприятнейшими во всем Тремпл-Толл и приличная публика сюда обычно не захаживала, а все из-за того, что неподалеку раскинулся фабричный район Гарь.

По сторонам улицы высились дома один отвратнее другого – без номерных табличек, с заклеенными газетами окнами и ржавыми дырявыми трубами. Мостовая шла горбом, и кэб сильно накренился на правый бок. Чтобы не упасть, Джаспер схватился второй рукой за чуть выступающий край крыши. Удерживаться на подножке стало не в пример труднее.

«Что-то не нравится мне то, куда мы едем!» – стуча зубами, думал мальчик.

Экипаж мистера Граппи преодолел угрюмый квартал и пополз вдоль не менее угрюмой ржавой ограды Замочного парка.

«Только не сюда! Куда угодно, но только не сюда!» – пронеслось в голове незаметного пассажира, и думал он сейчас вовсе не о парке.

Своим мрачным фасадом на парк выходил, вероятно, самый страшный для Джаспера дом во всем городе.

Дом этот выглядел так, будто ему довелось не один раз гореть: стены из черного кирпича, угольная черепица, вороненые дымоходы. Здание росло из тротуара, словно огромное древнее дерево, и Джаспер был уверен, что где-то в темных боковых переулках по обе его стороны, можно обнаружить скрюченные узловатые корни, торчащие прямо из брусчатки. Это были три этажа уныния и беспросветности, рядом с которыми никакие радость и веселье попросту невозможны – даже туман сторонился черного дома, опасливо отползая от двери, над которой висела вывеска: «Пансион мадам Лаппэн для непослушных детей».

Дядюшка пару раз угрожал, что отдаст туда Джаспера, когда поведение племянника, по его словам, становилось совершенно несносным. И хоть Джаспер понимал, что это просто угрозы, все же всякий раз, когда слышал об этом заведении, внутренне содрогался: какие только слухи о нем ни ходили.

К облегчению племянника доктора Доу, кэб возле черного дома не остановился.

Впрочем, отвратно в этом квартале было и без пансиона. Брусчатка заметно ухудшилась, на улице появились глубокие, заполненные зеленоватой водой ямы. По обочинам громоздились кучи мусора, в которых облезлые тощие коты дрались за объедки со здоровенными крысами. Джаспер увидел в одной из канав груду ветоши и не сразу различил в ней неподвижно лежащего лицом вниз человека.

Дома, мимо которых проезжал экипаж, были похожи на грубо сколоченные ящики, к ним приваливались громадные черные кучи золы, которую никто не убирал. На Флюгерной улице располагались самые дешевые меблированные комнаты, битком набитые бедняками и приезжими. В округе не было ни одной полицейской тумбы, и различные темные личности творили в этих местах свои неприглядные дела прямо посреди дня.

Отовсюду раздавались крики и брань. Где-то навзрыд плакала женщина. В узком боковом переулке несколько типов в котелках кого-то нещадно избивали. Бесцельно снующие бродяги останавливались и провожали кэб голодными алчными взглядами…

Мальчику стало совсем не по себе. Что ж, он испугался бы еще сильнее, если бы увидел, что кэбмен достал дубинку.

«А ты думал, что такой человек, как мистер Драбблоу, отправится в какое-нибудь миленькое кафе на площади Неми-Дрё или за покупками в пассаж Грюммлера?» – подумал Джаспер, но легче ему от этой логичной мысли не стало.

Кэб свернул в переулок и покатил между узкими двухэтажными домами, крыши которых топорщились причудливыми медными штырями, похожими на вилки, к одним крепились гнутые пружины, к другим – рваные проволочные сетки. Над мостовой нависали трубы – некоторые проходили так низко, что экипаж едва не цеплял их своей крышей.

Вдали, в смоляной туче никогда не рассеивающегося дыма, высились фабрики и огромные кирпичные дымоходы Гари.

Джаспер уже успел испугаться, что они направляются к дымарям, но тут наконец произошло то, во что мальчик сперва даже не поверил, – кэб заворчал, зафыркал и остановился.

– Прибыли, сэр! – сообщил кэбмен. – Мосто́вая балка!

Накрутив фитили фонарей до предела, он опасливо огляделся по сторонам, крепко сжимая дубинку.

Джаспер соскочил на землю и метнулся к нагроможденной вокруг горбатого фонарного столба куче старой мебели. Притаившись за трухлявым комодом, он осторожно выглянул.

Мистер Драбблоу выбрался из кэба. С таким видом, будто его грабят, этот склочный тип заплатил кэбмену и напоследок сообщил ему все, что думает о «преступных надбавках из-за погоды».

Экипаж не без труда развернулся и, выдав из-под днища облако горячего пара, тронулся в обратный путь.

Когда кэб скрылся в тумане, мистер Драбблоу поднял воротник пальто, ниже на глаза надвинул котелок и пошагал к ближайшему дому. Там, под совершенно нечитаемой вывеской, тускло светились грязные окна-витрины небольшой лавки, в которых виднелись очертания каких-то растений.

Джаспер поежился от одного их вида: скрюченные, царапающие лозами стекла, они напоминали запертых в аквариумах и пытающихся выбраться на свободу спрутов.

Под окнами у лавки стояли сколоченные из досок ящики, заполненные глиняными горшками, – в них также были высажены растения: длинные лозы, закручиваясь спиралями, выползали наружу и стелились по земле.

Стоило мистеру Драбблоу подойти к лавке, над входом что-то зашевелилось, и Джаспер негромко ойкнул.

Над дверью была установлена здоровенная механическая мухоловка, которую мальчик из-за тумана сперва принял за скопление труб. Крутились шестерни и скрипели пружины, приводя в движение бурые от ржавчины стебли, на них со скрежетом покачивались и хватали воздух проклепанные бутоны-пасти. Один из этих бутонов потянулся к посетителю, видимо, намереваясь украсть у него шляпу.

Не обратив на эту скрипучую громадину внимания, мистер Драбблоу толкнул дверь и исчез внутри.

Джаспер немного выждал, после чего выбрался из своего укрытия и ринулся к лавке.

– Даже не думай! – Мальчик строго погрозил пальцем потянувшейся было к нему механической мухоловке.

Убедившись, что автоматону его не достать, он прильнул к окну, высматривая мистера Драбблоу.

Рассмотреть что-либо внутри лавки было затруднительно из-за листьев растений за стеклом. И все же Джаспер разобрал, что в глубине помещения стоят какие-то люди и, кажется, Драбблоу был среди них… Что он делает? Что за темные делишки он там сейчас проворачивает?

Джаспер почувствовал, как что-то коснулось его руки. Он вздрогнул и опустил взгляд. Одно из растений, росших в ящиках под окном, оплело его рукав тонкой зеленой лозой.

– Тш! – шикнул мальчик на наглеца и отцепил его от рукава.

Вновь повернувшись к окну, Джаспер раздраженно бросил:

– Так я ничего не узнаю!

И тут его посетила идея.

Племянник доктора Доу взял из ящика один из горшков с крошечной мухоловкой, прошептал: «Только не кусайся…» – и, затаив дыхание от волнения, осторожно приоткрыл дверь лавки.

Колокольчик над притолокой неуверенно звякнул, и Джаспер шмыгнул внутрь. Мальчик уже открыл было рот, чтобы выдать заготовленную отговорку, что он, мол, просто присматривает цветок в подарок своей любимой бабушке, но никто не обратил внимания на его появление.

В лавке царила полутьма. Почти все пространство в ней занимали стеллажи с растениями – повсюду стояли горшки с диковинными экзотическими цветами, хотя для Джаспера все цветы были экзотическими, кроме роз, которые росли возле его дома. И все же даже он понимал, что со здешними представителями флоры что-то явно не так: часть из них шевелила листьями, притом что никакого сквозняка не наблюдалось, бутоны некоторых скалились настоящими клыками, которые пытались выдать за иглы, были и те, которые пульсировали, явно кого-то переваривая.

Над стойкой продавца тускло мерцала лампа, но ее свет почти не дотягивался к заставленным горшками с растениями узким проходам между стеллажами. Джаспер тут же нырнул в ближайший проход и затаился.

Мистер Драбблоу, судя по всему, еще не успел вытворить ничего зловредного – помешала ему… очередь. Он переминался с ноги на ногу, потирал руки в перчатках и весь его вид выражал нетерпение – казалось, он готов целиком проглотить, не пережевывая, стоявшую перед ним, у самой стойки, даму в шляпке с голубиными перьями.

Покупательница явно никуда не торопилась и, очевидно, была здесь уже довольно долго, учитывая легко читающиеся утомление и раздражение на пухлом усатом лице продавца в зеленом переднике.

– …А я снова повторяю вам, что ваш прошлый совет не помог, мистер Финикус, – говорила она, тыча пальцем в своего питомца – унылого вида росянку в горшке, стоявшую на стойке перед ней. – Берти почти засох. Посмотрите на его листья – они же все почернели!

Росянка действительно почти завяла. Стебель сгорбился, длинные ловчие волоски с липкими капельками сока на них обвисли.

– Моя кузина Розмари, – продолжала дама, – говорит, что во всем виноваты несвежие мухи! Но как, спрашиваю я вас, мистер Финикус, они могут быть несвежими, если я сама их ловила! Каждую! И я даже не била их газетой…

Хозяин лавки тяжело вздохнул.

– Мэм, напоминаю вам, что сейчас не сезон, – сказал он. – Все Дросера Мейорум чувствуют себя не очень хорошо. Вы подрезали корень, как я советовал?

– Ну конечно, я подрезала корень! Розмари говорит, что нужно подрезать и второй корень, но я не решилась это делать прежде, чем поговорю с вами.

– Ни в коем случае! – воскликнул хозяин лавки. – Вы же не хотите убить вашего Берти?!

– Конечно, нет! Я к нему так привязалась… Вы знаете, после того, как умер мистер Кидни, мой бедный муж, – его забрала чахотка – только Берти дарил мне немного утешения. Я буду очень горевать, если он тоже умрет… Я ухаживаю за ним, как за своим ребенком. У нас с мистером Кидни нет детей, мы так и не озаботились, а чахотка подкралась незаметно. Я говорила, что он умер? Так вот…

Мистер Драбблоу не выдержал:

– Можно побыстрее? – процедил он сквозь зубы. – Я не хочу здесь состариться!

Миссис Кидни возмущенно повернулась к нему, но, натолкнувшись на преисполненный злобы взгляд, отвечать не решилась.

– Я могу предложить вам особых лекарственных мух, – сказал хозяин лавки, склонившись над росянкой. – У меня их почти не осталось, но вам, мэм, – как постоянной покупательнице моей «Лавки плотоядных растений» – я отдам последнюю банку. Вам нужно кормить Берти по одной мухе раз в три часа. И ни в коем случае не трогайте второй корень. И не вздумайте снова обматывать обрезанный корень тряпочкой – он должен дышать.

Миссис Кидни кивнула.

Мистер Финикус снял с полки закрытую банку, полную жужжащих мух, и дернул рычаг старенького кассового аппарата; со звоном выдвинулся лоток.

– С вас двадцать восемь фунтов, мэм. По фунту – за муху.

– Я зайду завтра – сообщу вам, помогли ли они.

– Всенепременно, – вздохнул мистер Финикус.

Миссис Кидни заплатила. Взяв банку и свое растение, она горделиво вскинула подбородок, демонстрируя мистеру Драбблоу свое презрение, после чего покинула лавку.

Когда дверь за ней закрылась, мистер Драбблоу подошел к стойке.

– Я уже думал, она никогда не уберется, – сказал он.

– Чем могу помочь, сэр? – спросил мистер Финикус. – У меня есть замечательный Непентес Вирдля. Он цветет, если обзывать и оскорблять его.

– Что? – возмутился мистер Драбблоу. – Мне не нужно никакое растение. Я пришел по другому делу.

– О, так вы привезли новых мух?! Это хорошо – мои серые комнатные уже заканчиваются. Надеюсь, мистер Фоули предупредил вас, что дохлые не подходят? Здешние растения предпочитают живых мух. Тропические мухоловки, в частности, так вообще не переваривают дохлых мух.

Мистер Драбблоу поморщился, отчего усы заходили ходуном под его большущим носом.

– Я что, похож на ловца мух?

Хозяин лавки удивился.

– Если вам не нужно растение и вы не привезли мух, я теряюсь в догадках…

Мистер Драбблоу перебил его:

– Я знаю, что он здесь. Позовите его!

– Кого?

– Не нужно прикидываться и тратить мое время, Финикус. Он здесь. Видимо, прячется! Однорукий! Зовите его!

Джаспер распахнул рот. Что еще за Однорукий? Этот таинственный Однорукий заодно с Драбблоу? У них шайка? Может быть, он ему помогает травить людей? Или здесь что-то другое?

Мистер Финикус нахмурился.

– Я не знаю, о ком вы говорите.

– Не стоит со мной шутить. Я все знаю о ваших с ним делишках. Он заигрался, Финикус. Мне нужно переброситься с ним парой слов.

– Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите, сэр, – повторил хозяин лавки. – Здесь только я и мои растения…

– Не испытывайте мое терпение! – рявкнул мистер Драбблоу и угрожающе придвинулся к цветочнику.

– Сэр, я вынужден просить вас удалиться.

Драбблоу сжал зубы и натурально зарычал, всем своим видом походя сейчас на злющую собаку, которая не ела пару дней и тут завидела толстый зад какого-нибудь констебля, прогуливающегося у забора.

– Однорукий не сможет мне помешать! – рявкнул он. – В нашу прошлую встречу он ускользнул, но я все равно найду его и на этот раз закончу начатое!

– Сэр…

– Пусть прячется! – Мистер Драбблоу крикнул, адресуя свои слова кому-то, кто, по его мнению, скрывался где-то в лавке. – Я вернусь, и тогда мы поговорим по-другому!

Он развернулся и пошагал к двери. Напоследок обернулся, наградив мистера Финикуса злобной усмешкой, а затем покинул лавку.

Джаспер поглядел на цветочника. Тот был огорошен. Пару минут он еще задумчиво глядел на дверь, а потом пришел в себя и вернулся к своим делам, словно только что здесь не было неприятного посетителя.

Достав из-под стойки мухоловку в горшке, он приблизил к ней лампу. Растение отстранилось от света и, прикрыв бутон листьями, съежилось.

– Я знаю, знаю, малыш, но мне нужно тебя покормить.

Мистер Финикус снял с полки очередную банку с мухами и вытащил из кармашка передника длинный пинцет. Открыв проделанную в боку банки крошечную дверку, он умело подцепил одну из мух и извлек ее наружу, быстро закрыв дверку обратно. После чего поместил муху в приоткрытую пасть мухоловки. Бутон сомкнулся, и мистер Финикус убрал лампу.

– Да, я знаю, малыш, – негромко сказал хозяин лавки. – Он смотрит.

Джаспер вздрогнул. Неужели его заметили?!

– Наблюдает за нами через окно… Пусть себе смотрит – он ничего не увидит. Не такие мы глупые, да, малыш?

Джаспер на цыпочках подкрался к началу прохода и осторожно выглянул. В окне он увидел лицо мистера Драбблоу. Тот немигающе глядел на продавца плотоядных растений.


***


Полли не могла найти себе места от волнения. Коврижки, которые испекла тетушка и которыми Полли пыталась унять тревогу за Джаспера, не лезли в горло. С видом неприкаянного призрака она бродила по гостиной. Сновала из угла в угол, то садилась в кресло, то тут же вскакивала. Пару раз Полли отправлялась в прихожую и открывала входную дверь, выглядывая в переулок, но туман был крайне безджасперовым.Больше всего времени Полли провела в углу, у старых напольных часов, не отрывая взгляд от циферблата.

Глядя, как ползут стрелки, а минуты сменяются минутами, она пыталась придумать, что делать. Время от времени Полли уже почти решалась натянуть пальто и отправиться на поиски, но всякий раз ее останавливала вполне разумная, в общем-то, мысль: «И куда ты пойдешь? Где его искать?»

Масла в огонь подливала тетушка, появляющаяся в дверях кухни с постоянством и докучливостью часовой кукушки.

– Они еще не вернулись? – Она полагала, что доктор и Джаспер ушли вместе.

– Нет.

– Пропустили обед! – возмущалась тетушка. – Скоро стемнеет. Вот-вот нужно будет подавать пятичасовой чай! А если они и его пропустят? И что, спрашивается, ужин также будет отправлен в небытие?! Вот настоящее преступление! Ты согласна со мной, дорогая?

Полли кивала, и тетушка вновь исчезала – покормить вечно голодную пчелу Клару, которая, единственная из всех, ее не разочаровывала, поскольку никогда не нарушала распорядок дня.

И тогда Полли снова оставалась наедине с грызущими ее мыслями: «Как ты могла отпустить Джаспера, как могла позволить ему отправиться в неизвестность в компании этого злыдня?»

Она не представляла, что именно должна была сделать, при этом не переставая корить себя за то, что просто обязана была что-то предпринять.

С прыгающим, как блоха, сердцем она ожидала, что вот-вот вернется доктор Доу. Что она ему скажет? Как объяснит отсутствие Джаспера?

В какой-то момент из мрачных размышлений Полли вывел свист датчика пневмопочты. Она ринулась в прихожую. «Это точно сообщение о том, что с Джаспером случилось что-то ужасное!»

Трясущимися руками Полли извлекла капсулу из трубы. Внутри было запечатанное письмо от какого-то Стивена Степпла, адресованное доктору Доу.

Она уже взяла нож для конвертов, намереваясь вскрыть это письмо – вдруг там что-то про Джаспера?! – как тут раздался скрип ключа, и входная дверь открылась.

Полли застыла.

На пороге стоял сам Джаспер.

– Ну наконец-то! – с облегчением и в то же время со злостью воскликнула девушка.

Джаспер выглядел хмурым и испуганным.

– Он уже вернулся? – тихонько спросил он.

– Нет.

Джаспер воспрянул духом и будто бы в одно мгновение избавился от пары десятков чугунных якорей, которые явно волочил до самого дома на плечах.

Полли положила письмо и нож на полку, Джаспер стащил с ног башмаки и шмыгнул в гостиную.

Мальчик тут же набросился на коврижки, а она набросилась на него с вопросами, перемежая их возмущенным: «Что ты себе думал!», «Как ты мог меня бросить!» и «Ни в коем случае не делай так больше!»

– А еще ты назвал меня пиявкой! – обиженно добавила Полли.

– Что ты, Полли! – пробубнил Джаспер, пытаясь прожевать одновременно три коврижки. – «Пиявка» – это трюк, которым пользуются всякие бродяги в Саквояжне, чтобы цепляться за кэбы. Они прилипают к кэбу, как пиявки. Ты совсем не пиявка, а даже наоборот. Очень красивая!

– Ну, раз ты говоришь, – Полли звонко рассмеялась. С появлением племянника доктора Доу тревога последних часов рассеялась, ее место заняли рвущиеся наружу вопросы.

– Так что ты узнал? Ты ведь что-то узнал?

Джаспер рассказал ей все. Как и он сам, она ничего не понимала.

– Что еще за Однорукий? – удивилась Полли.

– Я не знаю, но Драбблоу что-то говорил о том, чтобы «довести дело до конца». Думаю, Однорукий пытается помешать отравлениям. Если мы еще раз проследим за Драбблоу, тогда узнаем больше.

– Он тебя не заметил только чудом… – проворчала Полли, но Джаспер не обратил на ее слова никакого внимания:

– По дороге домой я кое-что придумал, – сказал он. – Я знаю, как проследить за Драбблоу и не вызвать при этом подозрений.

– Если хочешь знать, я тоже кое-что придумала!

– Что?

Полли напустила на себя таинственный вид.

– Я приму приглашение на чаепитие, – сказала она. – Но ты явно придумал что-то другое.

Джаспер кивнул. Он уже собирался сообщить ей свою идею, как тут часы начали отбивать пять часов вечера и практически одновременно с этим открылась входная дверь.

Дядюшка вернулся.

Джаспер поднес палец к губам, и Полли кивнула.

Доктор выключил и сложил антитуманный зонтик, снял пальто и цилиндр, повесил их на вешалку.

Зайдя в гостиную, он обнаружил, что Полли и Джаспер глядят на него во все глаза и вообще не шевелятся. Они всеми силами пытались вести себя так, будто ничего не замышляли, то есть выглядели, как парочка заговорщиков. Доктор прищурился:

– Уверен, ты ни минуты не потратил на занятия, Джаспер.

– Ну вообще-то, я был очень занят, – не поведя и бровью, ответил племянник.

– И что же ты почерпнул нового?

– Я узнал, что тропические мухоловки не едят дохлых мух, а только живых.

Дядюшка кивнул – видимо, данный ответ его удовлетворил.

– Доктор, вам пришло письмо по пневмопочте, – сказала Полли. – Оно лежит на столике возле трубы.

– Благодарю.

Доктор Доу открыл конверт и изучил его содержимое. В письме доктор Степпл сообщал, что договорился с профессором Мунишем из ГНОПМ и назначил встречу на завтра.

– У меня дела завтра вечером, – сказал доктор, вернувшись в гостиную.

– Очередные таинственные дела? – недовольно спросил Джаспер. – Ты вообще собираешься нам рассказать, чем занимаешься и с кем встречаешься?

Дядюшка снова наделил племянника преисполненным подозрительности взглядом.

– О чем вы говорили, когда я пришел? Кажется, вы что-то задумали.

Джаспер с Полли переглянулись.

– Можно и так сказать, – ответил мальчик. – Я тут подумал… тебе ведь нужно собрать симптомы твоей болезни? – Доктор промолчал, ожидая продолжения. – Я придумал, как их добыть. Нет! – воскликнул он, предвосхищая предсказуемую дядюшкину отповедь. – Ничего такого! Никакой опасности! И вообще, ты отправил меня учить уроки, когда началось самое интересное! Это нечестно!

Доктор опустился в свое кресло и достал портсигар. Кончиками пальцев извлек папиретку.

– Я согласен. Это нечестно. И я готов выслушать твое предложение. Но если ты собрался куда-то отправляться, то только после обеда… или ужина?.. или что там сейчас должно быть? Не будем лишний раз нервировать миссис Трикк. Согласен?

Джаспер горячо закивал и, как ему казалось, незаметно подмигнул Полли.

Доктор вздохнул. Остановить Джаспера, когда он что-то задумал, было практически невозможно. Утешало, что хотя бы удалось ненадолго отвлечь его при помощи книжек.

И тут доктора Доу посетило недоброе предчувствие, оформившееся в довольно мрачную мысль: «Кажется, план Джаспера мне совсем не понравится».

– Чем здесь пахнет? – спросил он, втянув носом воздух. – Как будто в этой гостиной побывал кочегар.

– Думаю, это пахнет коронный капустный суп миссис Трикк, – сказал Джаспер и поспешил сменить тему: – Так куда ты ездил? У меня голова вот-вот лопнет от любопытства.

– Это очень сомнительно с медицинской точки зрения…

– Дядюшка!


***


– Ай-яй-яй! Сэр! Пустите, сэр! – верещал худой и чумазый парень в дырявом пальтишке и в большущих штанах, которые, очевидно, были пошиты на какого-то толстяка.

– Не трепыхайся! – пробасил констебль Шнаппер, не послабляя хватку.

Он держал парня за шиворот, а тот все пытался вырваться – неистово дергался так, что слетела и упала в грязь возле полицейской сигнальной тумбы его шляпа. Пытаясь высвободиться, он даже схватил представителя закона за рукав мундира, отчего тот пришел в еще большую ярость.

– Не дергайся, а то хуже будет!

– Сэр, я ничего не делал! Не делал!

– Неужели?! – прорычал ему в самое ухо констебль. – Я сам видел, как ты подрезал кошелек у того цепочника – своими глазами. Или ты хочешь сказать, что на меня напала слепота, и это был не ты?

– Нет, сэр! – запротестовал парень. – Я не воровал никакой кошелек! Я… я его подобрал на улице. Подобрать – не зазорно! Я ничего не делал!

– Ну да, ну да, – усмехнулся констебль и так встряхнул воришку, что у того даже клацнули зубы. – Прояви почтительность: стой смирно, пока тебя арестовывают!

Тяжеленные кандалы защелкнулись вокруг тощих запястий парня, и тот взмолился:

– Прошу вас, сэр! Не отправляйте меня в будочную! Я верну кошелек! И принесу извинения! Не отводите меня на Полицейскую площадь!

Никто не обращал внимания на эти визги: арест шушерников, то есть мелких жуликов, был в Саквояжне делом обыденным. Проходившие мимо почтенные джентльмены только радовались несчастью воришки, полагая, что без него на улицах станет чуточку чище, а те, кто победнее и менее почтенный, отворачивались и делали вид, что не слышат никаких криков – кто знает, вдруг в следующий раз грозному полицейскому вздумается схватить их самих, и вот уже они будут вот так умолять.

Площадь продолжала жить своей обычной жизнью.

– Я за тобой давно присматриваю, Пип Финли, – сказал констебль Шнаппер и издал звук, похожий на бульканье. – Думаешь, я не знал, что ты промышляешь на моей площади? Очень глупо было шнырять неподалеку от тумбы представителя закона.

– Нет, сэр! Я ничего не делал!

– Заткнись! – Констебль запер полицейскую тумбу и потащил упирающегося Пипа Финли прочь.

– Шляпа! Моя шляпа! Позвольте я заберу ее!

– Шляпа? Гм. Она тебе больше не понадобится.

– Нет, сэр, прошу вас! Не надо!

Но констебль был глух к мольбам. Держа Финли одной рукой под локоть, а другой за шиворот, он затащил его в переулок.

– Сэр… Отпустите меня. Я исправлюсь, сэр!

– Тухлая болтовня – не на тех напал.

Площадной шум становился все тише и тише, и Пипу Финли с каждым футом, что тащил его констебль, становилось все страшнее.

– Сэр, я… я прощу вас… – Шушерник расплакался, и Шнаппер поморщился.

– Только попробуй обмочиться! – пророкотал он. – Сказал же: не трясись! В будочную тебя никто не посадит.

– Правда? – Пип Финли не поверил ни единому слову – все-таки он был человеком уличным, и прекрасно знал, как здесь все устроено. – Но куда вы меня ведете?

– Я избавлю свою площадь от очередной мрази.

Пип Финли понял, к чему все идет. Кажется, констебль просто собирался прикончить его в какой-то подворотне. Слухи, разносимые уличной шпаной, не врали: в этой части города фликам лучше не попадаться на глаза. А тот кошелек… это был такой простой вариант, и он сам торчал у цепочника из кармана, будто бы умоляя его вытащить. Бедолага Финли! Как же ты сглупил!

– Я не хочу! Нет! У меня старенькая мама… Кто о ней позаботится?

– О маме надо было думать, когда пальцы к чужим кармашкам липнуть начали. Уймись! – прикрикнул констебль. – И ровно иди. Под ноги гляди!

Совет был не лишним – Финли споткнулся, зацепившись за старый трамвайный рельс. Он запричитал что-то бессвязное о том, что не хочет умирать, и констебль Шнаппер гулко расхохотался.

– Ты, верно, решил, что я собираюсь тебя придушить?! Нет уж, еще руки марать о подобную шваль!

– Нет, сэр?

– Я сказал, что не хочу видеть тебя на своей площади. И я добьюсь своего.

– Но что… что вы задумали, сэр?

– Сдам тебя мистеру Фальке. Его посудина «Утопленник» стоит в порту. Он набирает команду.

– В море, сэр? – не до конца понимая, ужасаться ему или же радоваться, воскликнул Финли. Он знал, что порой мелких карманников вместо того, чтобы отправить в тюрьму Хайд, сдавали капитанам судов в качестве матросов. Море, по сути, было той же каторгой, и все же это была не тюрьма… и не петля.

– Море. Оно самое, – подтвердил Шнаппер, и Пип Финли прекратил дергаться.

– Но почему вы это делаете, сэр?

– Так от тебя будет хоть какой-то прок, ну и я получу от капитана свои десять фунтов вознаграждения. Это на целых пять фунтов больше, чем, если бы я привел тебя в Дом-с-синей-крышей. Еще и от мороки избавлюсь – а то волочиться через пол-Саквояжни.

Финли огляделся. Констебль вел его по Флоретт в сторону канала.

– Но если вы хотите сдать меня в порт, то куда же мы идем, сэр?

– Прежде нужно зайти кое-куда. Не задавай лишних вопросов и радуйся, что я сегодня такой добрый и избавил тебя от встречи с судьей Соммом.

Услышав это имя, воришка задрожал, а констебль Шнаппер продолжил:

– Мне сообщили, что он сегодня не в духе. Так что помалкивай и радуйся свалившейся на тебя удаче. Уилмут с моей тумбы уже отправил бы тебя в Дом-с-синей-крышей.

Пип Финли закивал и принялся рассыпаться в благодарностях.

Они продолжили путь в тумане. Воришка умолял, чтобы ему позволили предупредить маму прежде, чем его отправят на корабль. Констебль сказал, что подумает.

Невысокий, полноватый человек, прячущийся за углом, глядел им вслед. Кое-кто все же заметил, что стряслось с воришкой на площади. И не остался равнодушным.

– Что здесь творится? – пробормотал себе под нос констебль Дилби.

Шнаппер вел себя очень странно: он ведь никого никогда не арестовывает. Но только что прямо на его глазах он арестовал карманника, надел на него кандалы и потащил куда-то. Только вот куда? И что он собрался с ним делать?

Держась на почтительном расстоянии, Дилби последовал за Шнаппером и его пленником. Кажется, доктор Доу был прав насчет этого громилы.

Вскоре констебль с Пыльной площади и задержанный воришка скрылись в доме на пустыре у разрушенного моста.

Дилби принялся ждать. Спустя какое-то время Шнаппер появился снова и потопал обратно на свой пост. Парня с ним не было.


***


Доктор Доу поднимался по лестнице, а Джаспер неотступно следовал за ним.Вся прежняя храбрость мальчика сошла на нет, как только они вошли в подъезд дома №12 на улице Флоретт. После того, что они с Полли выяснили, сказать, что ему было не по себе, значит ничего не сказать. В каждой тени, в каждом темном углу ему мерещился притаившийся со склянкой яда мистер Драбблоу. Казалось, он только и выжидает момент, чтобы подскочить к Джасперу и его дядюшке, схватить их за волосы и залить яд им в горло. Мальчик не представлял, как именно этот тип травит людей, но был уверен, что действует он как-то так.

Они прошли мимо портрета старого домовладельца. Мистер Карниворри, как показалось Джасперу, глядел на них с усмешкой, предвещая провал их затеи. Чем выше они поднимались, тем сильнее Джаспер сомневался в своем плане и, когда они добрались до второго этажа, он уже и сам был не рад, что предложил дядюшке сюда вернуться…

По дороге на улицу Флоретт доктор, наконец, рассказал племяннику о том, что обнаружил. Поведал он и о встрече с доктором Степплом.

Джаспер в ответ едва не проговорился о том, что видел сегодня доктора Степпла возле этого дома, но вовремя спохватился, ведь так он по сути признался бы в том, что и сам здесь был. Ему невероятно хотелось поделиться с дядюшкой тем, что они с Полли выяснили, и все же сейчас был неподходящий момент для подобных откровений. Сперва требовалось проследить за Драбблоу и выяснить, как именно он травит людей, кто такой этот таинственный Однорукий и что Драбблоу от него нужно.

Они остановились у квартиры с гнутой цифрой «5» на двери. Доктор поглядел на племянника, тот кивнул, и дядюшка постучал в дверной молоток.

Раздались шаркающие шаги, за ними последовал скрип замка, и дверь чуть приоткрылась.

Миссис Паттни выглядывала в щелочку, из-за ее больших очков с выпуклыми линзами казалось, будто это настороженная сова глядит на посетителей, а вовсе не женщина.

– Да? – спросила она дрожащим испуганным голосом.

– Добрый вечер, миссис Паттни, – сказал доктор. – Мое имя Натаниэль Доу, а это мой племянник Джаспер. Мы сегодня уже были здесь, быть может, вы помните.

Кажется, она не помнила, но, стоило ей только увидеть черный саквояж в руке доктора, как ее охватил еще больший страх. Она уже собралась захлопнуть дверь, как и во время прошлой встречи, но доктор Доу поспешил заверить ее, что они здесь вовсе не по поводу болезни.

Миссис Паттни мучили сомнения, но до того лишь момента, как она убедилась, что колоть, бинтовать и резать ее не будут.

Чуть осмелев, она приоткрыла дверь.

Только сейчас Джаспер пригляделся к ней как следует и обратил внимание на то, чего не заметил в прошлый раз.

Миссис Паттни слегка походила на помешанную. Худая, с всклокоченными волосами, эта женщина нацепила несколько вязаных шерстяными шалей, отчего казалась горбатой. Помимо этого, хозяйка квартиры № 5 обмоталась клочковатым бурым шарфом. У губ женщина держала грязный и сморщенный носовой платок.

– Вы хотите, чтобы я обучила вашего племянника игре на скриппенхарме? – спросила миссис Паттни, приблизив лицо почти вплотную к Джасперу, и ему показалось, что она его обнюхивает, хотя на деле женщина, судя по всему, пыталась разглядеть в нем талант к музыке.

– Да, мэм, – лаконично кивнул доктор Доу. – Я предпочел бы, чтобы мой племянник познал искусство… гм… музыки. Очень удачно вышло, что мы узнали о ваших уроках. Вы ведь даете уроки, я прав?

– Да, это так.

Миссис Паттни открыла дверь еще чуть шире, и Джаспер увидел темноволосого смуглого мальчика в гостиной, глядевшего на них пустым, лишенным эмоций взглядом. Тот прижимал к себе инструмент, не проваливаясь в сон и удерживаясь на ногах, казалось, лишь при помощи какой-то незримой внешней силы. Незримой силы с клещами, ремнями и распорками, не позволяющими его глазам закрыться.

– Да-да, – зачастила тем временем миссис Паттни. – Я обучаю юные дарования музыке. Тимми Бейкер играет уже довольно сносно, а ведь мы начали всего пару дней назад. Так, Тимми? – Она обернулась к ученику, но мальчик проигнорировал, словно учительница обращалась к какому-то другому Тимми.

– Мы бы хотели начать как можно скорее, – сказал доктор Доу. – Мой племянник никогда прежде не изучал музыку и, боюсь, ему придется многое наверстывать.

– Я понимаю. Но у меня все расписано вплоть до завтрашнего вечера. Завтра в восемь вас устроит?

Доктор бросил взгляд на племянника, и тот закивал так сильно, что стал напоминать деревянного болванчика.

Натаниэль Доу и учительница музыки договорились, сойдясь на цене в пять фунтов за урок – миссис Паттни сперва даже не поняла, о чем идет речь, когда доктор спросил ее об оплате, – после чего доктор и его племянник попрощались и направились к лестнице.

Они быстро спустились на первый этаж и двинулись через холл. Мисс Руби будто бы наблюдала за ними из-под своего футляра.

– Должен заметить, твоя идея довольно неплоха, Джаспер, – сказал доктор Доу, когда они вышли из дома №12 на пустырь. – Ты сможешь, не вызывая подозрений, добыть для меня симптомы. Но тебе все равно нужно быть крайне осторожным. Ты меня понимаешь?

– Да, дядюшка.

– Полагаю, урок закончится поздно. У меня в это же время назначена встреча в научном обществе. Я не смогу тебя забрать. Пусть миссис Паттни вызовет для тебя кэб – не вздумай идти домой пешком.

– Да, дядюшка, – глухо ответил Джаспер.

Доктор Доу заметил, что племянник как-то подозрительно притих. Он спросил об этом, и мальчик сказал:

– Все очень странно. Этот Тимми, ученик миссис Паттни… Ты видел его?

– Я полагаю, изучение музыки очень скучное занятие, – предположил доктор. – Он слегка похож на сомнамбулу.

– Я не о том, – отмахнулся Джаспер. – Мы ведь уже сегодня видели Тимми Бейкера. Когда приходили к бабушке Китти. Понимаешь?

Но дядюшка не понимал, и Джаспер раздраженно пояснил:

– Мы уже видели Тимми Бейкера. Но то был… э-э-э… другой мальчик.

– Другой?

– Да. Они даже не похожи. То же имя, но мальчик другой, понимаешь?

– Ты уверен, что это другой мальчишка, Джаспер? С таким же именем?

– Конечно, я уверен, дядюшка. Как я могу ошибаться?

– Ну, для меня все мальчишки на одно лицо. – Доктор помолчал, что-то обдумывая.

– Может, она просто перепутала? – спросил Джаспер.

– Может быть.

Они преодолели пустырь и пошагали по Флоретт в сторону Пыльной площади – доктор хотел пополнить свой запас вишневых папиреток прежде, чем они отправятся домой.

Улица была пустынной, тихой и молчаливой. Уже стемнело.

В переулке между домами, настолько узком, что там даже тени пришлось бы потесниться, кто-то стоял. Из-за тумана разглядеть, кто именно, было невозможно, но Джаспер сразу же узнал эту тощую сутулую фигуру в кривобоко сидящем котелке на голове.

– Эй, вы! – Темная фигура шагнула к ним, и догадка Джаспера подтвердилась. Мистер Драбблоу был настроен так решительно и выглядел настолько разгневанным, что мальчик попятился.

– Чем мы можем вам помочь?.. – начал было доктор Доу, когда мистер Драбблоу подошел.

Все дальнейшее произошло так стремительно, что ни Джаспер, ни его дядюшка не успели отреагировать. Драбблоу схватил доктора за ворот пальто и потащил в переулок.

– Уберите руки! Пустите меня! Вы, мерзавец!

Доктор ударил его саквояжем, но тот, казалось, не обратил на это никакого внимания.

Джаспер ринулся следом.

– Пустите дядюшку! – закричал он.

Затащив доктора в переулок, Драбблоу прошипел ему в самое лицо:

– Вы явно не понимаете намеков, так? Вам ведь уже сказали, что здесь есть свой доктор, и ваши услуги не требуются.

Доктор Доу почувствовал исходящее от этого человека зловоние табака «Гордость Гротода», помимо этого от него пахло джином и каким-то дешевым парфюмом, который нисколько не сглаживал упомянутые ранее запахи.

– Что вы себе позволяете?! Отпустите меня немедленно!

Встопорщенные усы заходили ходуном, Драбблоу оскалился, обнажив пару прогалин между зубами.

– Но я-то знаю, что вы здесь шныряете не просто так, – продолжил он, сдавливая крючковатыми пальцами воротник докторского пальто все сильнее и сильнее. Доктор заметил на указательном пальце правой руки Драбблоу большой гербовый перстень – тот показался ему смутно знакомым. – Вы вынюхиваете. Играете во фликов… Очень зря вы влезли в мою квартиру. Что вы пытались там обнаружить?

– Это оскорбительно! – разъяренно проговорил доктор Доу. – Я не влезаю в чужие квартиры!

Драбблоу прищурился, испытующе глядя на доктора.

– Я всегда узнаю́, когда кто-то влезает. Волосок в дверном косяке… Я оставил его. Но его не было на месте, когда я вернулся.

– Я повторяю еще раз. Я не влезал в вашу квартиру. И если вы меня немедленно не отпустите, я буду вынужден позвать полицию. И ваш дружок Шнаппер вам не поможет.

Драбблоу усмехнулся и демонстративно разжал пальцы. Доктор Доу, все еще белый от ярости, поправил одежду.

– Я поузнавал насчет вас и вашего мелкого прихвостня, – сказал Драбблоу, кивнув на Джаспера. – Люди в городе стараются не болтать о «господине докторе из переулка Трокар», но я выяснил, что у вас есть определенная репутация. Репутация человека, любящего совать свой нос в чужие дела. И лучше бы вам уяснить раз и навсегда: мои дела вас не касаются, и для вашего же блага советую вам больше не рыскать по округе и вообще забыть этот адрес.

– Боюсь, это невозможно, – хладнокровно ответил доктор.

– Тогда вы поплатитесь… – Драбблоу угрожающе шагнул к нему, но тут Джаспер воскликнул:

– Не трогайте моего дядюшку! Иначе вам хуже будет!

Драбблоу замер в нерешительности от того, с какой яростью прозвучала эта по сути нелепая угроза. А в следующий миг расхохотался.

– Заточил зубки, хорек? Ну надо же! Скалься-скалься, пока их все не повыдергивали.

– Сами вы хорек! – дерзко воскликнул Джаспер. – И вы ничего мне не сделаете! И вы ничего не сделаете Китти! У меня есть два друга-констебля, они очень злые и у них всегда плохое настроение. Я им все расскажу о вас! Только попробуйте нас отравить!

Драбблоу переменился в лице. Веселость как рукой сняло, ее заменила собой подлинная злоба. Он угрожающе надвинулся на мальчика, но доктор встал перед племянником, глядя на жильца из девятой квартиры с вызовом.

– Я еще раз говорю, – прорычал Драбблоу, – не суйтесь в этот дом, если хотите остаться целы.

Он напоследок наградил доктора и его племянника парочкой колючих взглядов, развернулся и направился прочь, кутаясь в свое пальто.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать, Джаспер? – спросил дядюшка, глядя ему вслед.

– Нет, дядюшка, – ответил мальчик. – Ты о чем?

– Ни о чем, – сказал доктор Доу, и Джаспер заметил, как на миг блеснул скальпель, который все это время был спрятан в ладони дядюшки.

Скальпель исчез в кармане, но страх Джаспера никуда не делся.

Глава 4. Ужин в темноте, урок музыки и прочие передряги.

– Вам придется выключить ваш зонтик, – сказал профессор Муниш. – Некоторые наши растения не любят издаваемый этими устройствами шум.Доктор Доу кивнул и последовал указанию, после чего профессор толкнул калитку, и под скрип старых петель они вошли в сад Габенского научного общества Пыльного моря.

Доктор Доу не любил сады – особенно вот такие, запущенные и нехоженые. А все из-за одного жуткого случая, который произошел с ним в детстве.

Вместе с сестрой Сиренией они гуляли в саду возле дома и в какой-то момент от сестры сбежал ее кролик Мистер Пуф. В поисках его они забрели в дальнюю, граничащую с лесом, часть сада, куда детям было строго-настрого запрещено наведываться.

Натаниэлю вдруг показалось, что он услышал в кустарнике Мистера Пуфа, но в зарослях был отнюдь не кролик. Открывшееся им с сестрой зрелище так их испугало, что они не смогли и с места сдвинуться – просто стояли и глядели, как это нечто ползет, приближаясь, как оно пускает гнилостные слюни, рыча и скалясь.

Из кустарника выбирался большой мертвый пес! И сильнее всего ужасало отнюдь не то, что он был мертв. А то, что он шевелился. Труп пса оплели тонкие кривые ветви, проникнув под его шерсть, пробив ребра и торча из глазниц. Он сросся с растением, и каким-то чудовищным образом это растение… нет, вовсе не вернуло его к жизни, скорее, запустило в мертвом теле определенные механизмы, и оттого пес вел себя, как живой, несмотря на то, что уже частично разложился. Он походил на куклу с рычагами внутри, которую опытный кукловод заставляет отплясывать, кланяться и раскрывать рот.

Доктор навсегда запомнил, как тогда пришел в себя, попятился и споткнулся, а дохлый пес пополз к нему – насколько позволяли удерживавшие его ветви растения. Он помнил, как пронзительно закричала Сирения…

Они с сестрой убежали, а позже мистер Брютт, их садовник, окончательно убил пса и выкорчевал куст. И все же с того дня мертвое чудовище, ведомое его хозяином-растением, навсегда поселилось в изредка возвращающихся кошмарах Натаниэля Френсиса Доу.

С тех пор доктор избегал посещать старые сады, и идти в сад ГНОПМ ему сейчас совершенно не хотелось. К тому же уже стемнело, а туман сгустился еще сильнее, чем днем.Между тем профессору Мунишу требовалось проверить, как готовится ко сну какой-то его цветок, и доктор Доу вынужденно согласился составить ученому компанию.

Как только калитка закрылась, в саду тут же поселилась тишина. Профессор зажег переносной фонарь, правда, осветить ему удалось лишь пару футов вокруг. У самой калитки начинался узкоколейный рельсовый путь, ведущий куда-то вглубь сада; на нем стояла небольшая прогулочная дрезина.

– К сожалению, она сломана, – сказал профессор Муниш, отметив интерес доктора. – Нам придется идти пешком.

Натаниэль Доу кивнул, и они пошли по выложенной неровными камнями дорожке, по обе стороны от которой замерли узловатые деревья. Ветви и листья образовывали некое подобие изломанной арки над головой, и доктора посетило неприятное ощущение: он будто бы шел сквозь рану, углубляясь в ткани шаг за шагом, и рваные края этой прорехи были так близко, что можно вытянуть руку и коснуться их.

– Вы, верно, заметили плачевное состояние сада? – спросил меж тем профессор. – А ведь когда-то это была гордость ГНОПМ. Теперь все иначе. Растения сохнут и болеют – они разрастаются беспорядочно, некоторые из них нападают на прочих и пожирают их. Вся восточная часть сада гниет… Это ужасно – мы теряем уникальные виды, а начальству ГНОПМ плевать – эти скряги готовы удавиться за один лишний пенс: им нет дела до «каких-то сорняков»!

– Я так понимаю, светильный газ сюда не поступает? – Доктор указал на фонарные столбы, выстроившиеся вдоль дорожки и почти полностью затянутые вьюнком.

– Увы, – печально сказал профессор. – Я просил мистера Феннига, управляющего, зажечь фонари, но он отказал. К сожалению, я не обладаю здесь должным влиянием и, кроме меня, с нашей кафедры сейчас никого в ГНОПМ нет: весь состав ботанического общества под руководством профессора Гранта на данный момент пребывает в экспедиции.

Доктору показалось, что скрипнула калитка. Он обернулся, но ничего, кроме тумана, не увидел. От стены сада больше не раздалось ни звука, и Натаниэль Доу повернулся к своему спутнику:

– Здесь очень… меланхолично, – заметил он, хотя намеревался сказать: «мертвенно».

– Никто не посещает сад, кроме ученых общества, – ответил профессор. – А в прежние времена здесь проводили экскурсии и практические занятия по ботанике. Славные-славные старые добрые времена…

Натаниэль Доу промолчал.

Дорожка привела профессора и доктора к небольшой оранжерее – ее стены, как и стеклянная крыша, сплошь заросли бордовым плющом, на двери висел замок, а у входа замерли ржавые автоматоны-садовники, оплетенные вьющимися растениями, словно одетые в бесформенные темно-зеленые шубы.

Посетители не стали здесь задерживаться – свернули у оранжереи на еще более узкую дорожку и пошли вдоль стены. Свет фонаря скользил по бордовой завесе, и, когда он попадал на листья, те съеживались и сворачивались, будто стыдились или боялись.

Вскоре оранжерея осталась позади.

По мере углубления в сад Натаниэль Доу все явственнее ощущал в себе некоторые вызывающие беспокойство симптомы. Под цилиндром на лбу проступил пот, хотя было довольно сыро, по пальцам прошла мелкая дрожь, а сердце ощутимо забилось быстрее.

Доктор никогда не спешил с выводами (кроме тех случаев, когда встречал, как ему казалось, очередную тварь-болезнь), и сейчас очень не хотел признавать, что его одолела единственная хворь, которой подвержены все люди без исключения и от которой даже у него нет лекарства: страх.

В целом доктор Доу не был человеком, который склонен чего-то пугаться. Слишком уж скептически он относился к вещам, которые обычно вызывают у обывателя страх. Он не испытывал практически никаких эмоций перед «жутким», «зловещим» и уж тем более «необъяснимым», у него не было фобий (он считал фобии – несуществующей болезнью, неким видом ипохондрии), в то время как аудиодрамы, которые транслировали по радиофору и от которых «кровь стынет в жилах!», вызывали у него лишь скуку. Джаспер часто шутил, что его дядюшка – бесчувственный автоматон, но все же он заблуждался. И, вероятно, племянник был бы весьма огорчен, узнав, что Натаниэль Френсис Доу – тоже человек и что он тоже умеет бояться.

Ну а сейчас, хоть эмбрион страха в нем еще не развился и даже не оформился, волнение и беспокойство были уже весьма явными.

Каждое шевеление кустарника по сторонам от дорожки, каждый необычного вида клок тумана, каждый скрип ветвей над головой – все это заставляло доктора Доу нервничать. То и дело ему мерещились очертания оскаленной собачьей пасти среди листвы, порой казалось, что он слышит, как когти скребут землю. И всякий раз он отмахивался от этого, напоминая себе, что детские страхи – недостойное почтенного джентльмена явление, убеждая себя их отринуть. К сожалению, пытаться заставить себя не чувствовать что-либо и не чувствовать это – далеко не одно и то же.

Оставалось утешать себя мыслью, что он был здесь в компании человека, который знает в этом саду буквально каждую травинку.

Профессор Малкольм Муниш, худощавый человек средних лет, благодаря клетчатому зеленому костюму, и сам походил на одно из тех растений, которые изучал. Светлые зачесанные набок волосы, нос торчком и широко расставленные большие глаза, придавали ему некоторую кукольность. Профессор почти не моргал, глядя прямо перед собой поверх очков с зеленоватыми стеклами. Также его мучили едва заметная хромота и тремор в руках – из-за этого фонарь, который он нес, дрожал. «Нервическая, склонная к излишним треволнениям и переживаниям натура», – так бы описал его доктор.

– Мы входим в «Стеклянную» часть сада, – сообщил профессор Муниш, и тут заросли отступили, обнажив широкое пространство без деревьев.

Доктору открылась удивительная картина: по обе стороны от дорожки стояли окутанные туманом разновеликие стеклянные футляры, под каждым из которых обитали растения. Самые большие футляры были много выше человеческого роста, другие не достигали и пары футов в высоту, были здесь и совсем крошечные – не больше электриситетных лампочек. Свет фонаря скользил по полированным стенкам этих футляров, их жильцы сбрасывали с себя сон и поворачивали к гостям бутоны, словно интересуясь, кто это к ним пришел.

– Многим обитателям сада не подходит наш климат, – пояснил профессор, – но мы не можем обеспечить все из них тропическим воздухом и необходимым уровнем влажности. Поэтому большая часть данных экземпляров переживает не лучшие времена…

Вскоре «Стеклянная» часть сада закончилась. Деревья вновь подступили вплотную к дорожке.

– Полагаю, мы можем обсудить дело, которое меня к вам привело, профессор? – спросил доктор Доу, и его спутник кивнул.

– Вы ведь пытаетесь вылечить какую-то болезнь? Я правильно понял?

– Пока что я, скорее, пытаюсь понять, с чем именно столкнулся. Доктор Степпл сообщил вам о том, что я ищу?

– В общих чертах, – сказал профессор Муниш. – Он описал мне растение, которое вызвало у вас подозрение. Скверлум Каберботам, иначе «Кровяная Лилия», – довольно редкий представитель флоры. Этот цветок не растет в наших широтах. Я поражен тем, что вы встретили его здесь, в Габене.

– Что вы можете рассказать о нем?

Профессор помолчал, обдумывая ответ.

Скверлум Каберботам впервые был обнаружен в Эйлане и описан для ботанического общества профессором Крингоу около восьмидесяти лет назад. Не раз предпринимались попытки привезти его и вырастить в саду ГНОПМ, но успехом ни одна так и не увенчалась. Произрастает Скверлум Каберботам в крайне труднодоступных регионах, и путь к нему таит в себе множество опасностей. Те, кому все же удалось добраться до мест, где он растет, и взять клубень, не смогли довезти его даже до Киримана, столицы Эйлана. По непонятной причине клубни сворачивались и вяли, несмотря на уход лучших умов общества. Загадка скорого увядания цветка так и не была разгадана. Тем удивительнее, что он произрастает… в каком-то доме у канала? Поразительно! Я должен увидеть его своими глазами!

– Что вы можете рассказать о пыльце цветка?

– Боюсь, ее свойства мало изучены.

– Может ли быть такое, что она вызывает указанные симптомы?

– Вы имеете в виду аллергию? В записях профессора Крингоу ни слова не говорится о чем-либо, что напоминает вашу болезнь.

– Быть может, это какой-то механизм защиты?

Профессор Муниш задумался.

– Среди растений, произрастающих в джунглях Микении, Эйлане и Кейкуте, попадаются растения с невероятными, удивительными защитными механизмами: плюющиеся ядом, использующие удушающие корни, выбрасывающие дурманящие соки. Есть также весьма агрессивные виды, применяющие для защиты или же нападения пыльцу, но я еще не встречал растений, обладающих одновременно двумя видами защитного механизма.

– Двумя видами?

Скверлум Каберботам уже обладает механизмом защиты, и пыльца здесь ни при чем. Когда растение чувствует угрозу, оно раскрывает бутон и обволакивает того, кто его потревожил, своими лепестками. Эти лепестки покрыты крошечными, невидимыми глазу присосками, которые впиваются в жертву и начинают пить ее кровь. Именно отсюда и название «Кровяная Лилия». Ваши пациенты не страдают от малокровия?

Доктор покачал головой, и профессор продолжил:

– Доктор Степпл сказал мне, что вы убеждены в причастности к болезни Скверлум Каберботам, но я вынужден вас огорчить: очень маловероятною, что его пыльца является ее источником.

Доктор Доу погрузился в свои мысли так глубоко, что не сразу заметил, как дорожка под ногами изменилась. Ее вообще больше не было – какое-то время они уже шли по влажной земле.

Когда низко нависающая лиана едва не сбила с головы доктора цилиндр, он очнулся от раздумий и огляделся по сторонам.

Иначе как дебрями это место было не назвать. Растения кругом росли где им вздумается, они сплетались между собой, их лозы и лианы низко нависали над головой. В скоплениях плотных мясистых листьев проглядывали уродливые цветы, лепестки которых походили на внутреннюю сторону срезанной человеческой кожи, повсюду гроздьями чернели кувшины непентесов.

Внимание доктора привлекли похожие на копошащихся дождевых червей растения с длинными тонкими усиками, которые присосались прямо к клочьям тумана: он будто бы даже слышал, как они заглатывают влагу, но как следует разглядеть, что там происходит, не смог, а приближаться к ним ему совершенно не хотелось.

Только сейчас доктор Доу заметил, что свет фонаря в руке профессора Муниша померк – пока они шли, тот зачем-то прикрутил фитиль.

Дионея Корус не любит яркий свет, – ответил профессор на невысказанный вопрос спутника. – Мы пришли. – Он протянул доктору фонарь. – Вы не подержите?

– Конечно.

Профессор достал что-то из кармана и исчез в зарослях. Доктор остался один – огляделся, зябко поежившись. Растения кругом словно перешептывались между собой…

– Ну здравствуй, дорогая. – До доктора донесся голос Муниша из зарослей. – Я пришел тебя проведать. Прости, что так давно не навещал…

Доктор вдруг ощутил какое-то шевеление под ногами. Он опустил взгляд, и по спине его пробежал холодок. Он стоял вовсе не на земле. Под ногами был сплошной ковер из путаных лоз, и несколько бойких длинных отростков вовсю оплетали его туфли.

– Профессор! – он позвал Муниша, но тот не отреагировал, продолжая что-то бормотать.

Доктор наклонился и попытался отцепить растения. Ему это удалось, но на перчатках осталась зеленоватая слизь.

Натаниэль Доу скривился от отвращения.

Отброшенные лозы поползли прочь, но зашевелились другие. Уже весь зеленые ковер под ногами доктора пришел в движение.

– Профессор! Ваши растения ведут себя негостеприимно! Вы можете их успокоить?

Муниш не ответил. Его голос больше не звучал.

– Профессор?

Недоброе предчувствие закралось в душу доктора.

И тут из зарослей, в которых скрылся Муниш, раздались звуки, заставившие Натаниэля Доу содрогнуться. То, что он услышал, походило на утробное ворчание, к которому примешивалось чавканье.

Что там творится?! Что за жуткие и омерзительные дела?!

Доктор шагнул к зарослям и раздвинул листья. Профессора Муниша он не увидел, но то, что ему открылось, вызвало у него настоящий, неподдельный ужас.

В центре прогалины между деревьями на толстом стебле плавно покачивалась гигантская мухоловка. Крупные листья воротником окаймляли громадный темно-зеленый, покрытый россыпью красных пятен бутон-ловушку, длинные лозы толщиной с докторскую руку каждая колыхались и извивались, напоминая щупальца осьминога.

До сего момента Натаниэль Доу не представлял, что существуют настолько большие экземпляры плотоядных растений – вряд ли это… существо поместилось бы в его гостиной!

Чудовище выглядело голодным: оно издавало глухое ворчание, его листья исходили дрожью. Мухоловка не просто знала, что он рядом, она словно чуяла исходящий от доктора страх.

Бутон-ловушка с хлюпаньем раскрылся, обнажив багровое нутро растения – лоснящееся, скользкое нутро, обдавшее незваного гостя гнилостным зловонием. На землю закапала вязкая зеленоватая слюна…

Стебель изогнулся, и разверстая пасть чудовища двинулась к доктору.

– Профессор! – Натаниэль Доу попятился, поднимая фонарь. – Профессор Муниш!

Чудовищное растение раздраженно заурчало и слегка подалось назад. Как и говорил профессор, свет ему не нравился.

И все же голод мухоловки был явно сильнее страха перед светом. Гигантская пасть на длинной изгибающейся шее придвинулась ближе.

– Прочь! – закричал доктор, ткнув в нее фонарем. – Прочь от меня!

Бутон покачнулся и чуть отстранился. А в следующий миг откуда-то от основания стебля вырвались две толстые лозы. Они схватили доктора за ноги, в один миг оплели их и с силой рванули.

Натаниэль Доу рухнул на землю. Падая, он выронил зонт и саквояж, с головы слетел цилиндр. Фонарь выпал из руки и погас. Сад погрузился в кромешную темноту.

Доктор попытался подняться, но другие лозы начали стремительно оплетать его плечи и руки, одна обвила свою жертву вокруг пояса, сдавливая хватку.

– Нет! Пусти меня!

Натаниэль Доу ничего не видел. Он пытался на ощупь отцепить от себя отростки мухоловки, но все было тщетно: они пеленали его, затягивая кокон. Доктор бился в путах, перчатки скользили на покрытых слизью лозах растения. Он потянулся за скальпелем, прекрасно осознавая, что тот ему не особо поможет, но извивающиеся «щупальца» перехватили его руку. Сжали и стали наматываться на нее тугим рукавом.

– Профессор! – закричал доктор Доу. – Помогите мне! Профессор!

Стоявший чуть в стороне Муниш с маниакальной улыбкой наблюдал за происходящим. Он вообще не моргал, словно боялся пропустить хотя бы миг развернувшегося кошмара.

– Муха попалась в ловушку, – рассмеялся он. – Кушай, дорогая! Он весь твой!

– Нет! Муниш! Что вы делаете?!

Продолжая оплетать свою жертву, лозы потащили ее по земле. Растение с удовольствием заворчало, ожидая скорый ужин.

Доктор нащупал под собой древесный корень и вцепился в него, но мухоловка не ослабляла хватку. Напротив! Одна из лоз поползла по лицу, оставляя на нем мерзкий липкий след, другая обвила горло. Пытаясь сделать вдох, Натаниэль Доу широко раскрыл рот, но извивающийся отросток перекрыл его, продолжая оборачиваться вокруг головы.

– Не сопротивляйтесь, доктор, – приговаривал Муниш. – Все закончится быстро… Вы чувствуете, как слабеете? Это яд… он делает мух вялыми и сонными…

Натаниэль Доу ощутил, что руки перестают слушаться, а пальцы разжимаются. Все тело вдруг стало ватным. «Муха» засыпала, теряла волю к сопротивлению…

Доктор разомкнул пальцы и выпустил корень. Лозы потащили безвольное тело к алчно придвинувшейся пасти растения и в какой-то момент оторвали его от земли. Доктор Доу повис вниз головой. Прямо перед глазами лоснилась истекающая слизью утроба…

И тут вдруг загорелся фонарь. Яркий рыжий свет ударил так неожиданно и так резко, что доктору показалось, будто весь сад покачнулся и вздрогнул. Рядом появилась высокая черная фигура, но Натаниэль Доу не смог разобрать, кто это.

Раздался чей-то крик. Прогремел выстрел. И еще один. Свет фонаря стал бить вспышками.

Мухоловка издала самый настоящий визг. От самого основания растения до вывернутых «губ» бутона прошли судороги, а лозы сжали свою жертву еще крепче. Из горла доктора вырвался хрип.

Натаниэль Доу практически уже ничего не осознавал. Кругом все смешалось. Пятна на бутоне растения, яркие вспышки, грохот выстрелов. Воздух в легких заканчивался, сознание куда-то уплывало…

Черная фигура появилась совсем рядом. Что-то крикнули. Обращались к нему, или?.. Слепящий свет фонаря загорелся у самого лица доктора…

Раздался еще один выстрел, и мухоловка в очередной раз дернулась, встряхнув и свою жертву. Тело доктора закачалось в коконе.

Чудовище рвануло всеми своими свободными лозами, пытаясь схватить человека с фонарем, но тот был слишком быстр. Блеснуло лезвие. Раздался хлесткий влажный звук, за ним – еще и еще.

Удерживавшие доктора путы вдруг распались, разрубленные, выпуская добычу.

Доктор рухнул на землю.

Мухоловка снова закричала. Таинственный незнакомец вскинул свое оружие, и блестящее лезвие вгрызлось в стебель…

Сад научного общества заполонил визг, и вскоре он стих.

А потом чьи-то сильные и грубые руки подхватили доктора…

– Я вытащу вас. Держитесь.

Незнакомец взвалил его себе на плечо и куда-то потащил.

Голова кружилась и безвольно дергалась на шее из стороны в сторону. Перед глазами все плыло. В какой-то момент доктор увидел стеклянные футляры с цветками. А затем он потерял сознание…


Пришел в себя доктор Доу от того, что кто-то легонько хлопал его по щекам. Он не понимал, что происходит и где находится.

Кругом был туман. Неподалеку светился фонарь на столбе. Откуда-то издалека доносился шум улицы: клаксонировали экипажи, стучали по брусчатке колеса…

Доктор понял, что сидит на скамейке у афишной тумбы. Перед ним кто-то стоял.

– Действие яда скоро пройдет, – раздался голос у самого уха. – Ну зачем вы пошли в этот сад?

Губы доктора дрогнули и зашевелились, выдавая:

– Я… кх-х… СкверлумКаберботам

– Да-да.

Незнакомец сунул ему под нос что-то горькое, зловонное, и доктора вырвало. По всему телу прошли спазмы, ребра жгло так, словно по ним водили каленым прутом.

– Посидите здесь. Скоро вы придете в себя.

– Вы…

– Скоро вы придете в себя.

Грубые руки отпустили доктора, и он накренился набок.

– К-кто… вы? – выдавил он, но рядом уже никого не было.


***


В крошечной квартирке миссис Паттни тикали часы. Они делали это так медленно и вяло, что, казалось, между каждыми «тик» и «так», если постараться, можно было успеть увидеть парочку снов.

Часам меланхолично подыгрывал стоявший на пюпитре древний, как само время, метроном. Его стрелка лениво заваливалась из стороны в сторону, и каждое ее движение сопровождал глухой «щелк». Эта штуковина будто бы намеренно была создана, чтобы убаюкивать.

Джаспер зевнул.

Он прикладывал немало усилий, чтобы не заснуть, хотя обстановка этому весьма способствовала.

Лампа на комоде едва теплилась, и в гостиной стояла полутьма. Повсюду была пыль: и на старой мебели, и на ковре с бахромой, и даже на дряхлой, еденой молью ткани, которой были обиты стены. На окне чернели горшки с сухими цветами, а в воздухе висел едва уловимый приторно-мерзкий запах: то ли где-то гнили забытые в вазе фрукты, то ли это гнил мистер Паттни – в мрачном воображении мальчика этот человек, которого, скорее всего, даже не существовало, лежал сейчас в спальне, а его слегка помешанная супруга просто не заметила, что он умер.

Джаспер чувствовал себя очень неуютно. И дело было не столько даже в этом месте.

Миссис Паттни все время стояла рядом, склонившись над ним, а ее огромные глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, казалось, забыли, как моргать. Сухие губы учительницы музыки при этом беззвучно шевелились, словно она постоянно что-то говорила.

Джаспер старался не смотреть на нее и думал лишь о том, когда же наконец закончится эта пытка: у него болела спина, ныла поясница, а рука уже совсем затекла.

– Я больше не могу, – простонал мальчик. – Ну сколько еще?

– Ты должен привыкнуть, – сказала женщина. – Ты должен научиться правильно держать инструмент. Это важно!

Джаспер держал скриппенхарм, уперев в него подбородок, и не менял положение последние пятнадцать минут, но по ощущениям прошло уже пару лет с момента, как он встал на пыльный круглый коврик у потрескавшегося пюпитра.

Скриппенхарм был тяжелым и неудобным. Джасперу он не нравился: инструмент выглядел, как скрипка, из которой уродливыми отростками торчали четыре раструба-воронки. Мальчик еще не извлек из него ни одного звука и просто не представлял, как это делать. Видимо, чтобы играть на этом, нужно было не просто зажимать струны, но еще и перекрывать отверстия клапанов. И все это при помощи лишь одной руки! Да у него просто нет столько пальцев!

– Миссис Паттни, я больше не могу.

Учительница музыки в упор приблизила к Джасперу свое лицо, так что он смог разглядеть каждую ее морщинку. Она словно пыталась проверить, говорит ли он правду.

Отметив боль и отчаяние в глазах мальчика, миссис Паттни отстранилась и возмущенно затрясла головой, отчего ее спутанные всклокоченные волосы затрепыхались.

– Да, это непросто! Но ты должен лучше стараться… – Она тяжело вздохнула. – Так уж и быть, сжалюсь – можешь пока опустить инструмент. Будем учиться держать смычок.

Джаспер с облегчением повесил скриппенхарм на крючок пюпитра и потер раскрасневшуюся шею. С тоской взглянув на смычок, он взял его и, само собой, сделал это неправильно.

– Нет, не так! Это же не ложка! – Учительница вырвала смычок из руки мальчика и продемонстрировала ему верное положение пальцев. – Только так, и не иначе! Разворот, изгиб запястья! Все это очень важно, иначе будет не музыка, а какая-то трам-барам-барабарщина.

Вернув Джасперу смычок, миссис Паттни своими скрюченными узловатыми пальцами сама выставила его руку на нем и, усевшись в кресло, взялась за вязание.

Со смычком было чуть проще. По крайней мере, Джаспер мог шевелиться. И все же отсутствие стула не могло не вызывать раздражение – и почему учиться музыке нельзя сидя?!

Миссис Паттни закашлялась и, достав из кармана вязаной кофты грязный, покрытый засохшими соплями платок, шумно высморкалась.

– Эта простуда, – сочувственно проговорил Джаспер. – От нее никуда не скрыться…

– Да-да.

– Не люблю болеть, – продолжил мальчик, пытливо глядя на женщину. – В носу постоянно свербит, горло болит, а от лекарств все время хочется спать. Вам не хочется спать?

– Не особо, дорогой, – ответила миссис Паттни.

Учительница музыки снова высморкалась, а затем принялась разглядывать содержимое платка. После чего, видимо, не обнаружив там ничего особо примечательного, поднялась и выдвинула ящик комода. Положив туда платок, женщина вытащила новый, по мнению Джаспера, не намного чище – судя по всему, она их попросту не стирала.

– Недавно я тоже болел, – сказал мальчик. – У меня был жуткий насморк, прямо как у вас. А еще я кашлял, и у меня даже слезы текли, представляете?

– Да-да, слезы.

– И они были зеленые! Вы можете поверить? Дядюшка сказал, что это из-за капустного супа, который я ел. Ненавижу капусту!

Говоря это, Джаспер постарался напустить на себя наиболее наивный и легкомысленный вид, на который только был способен.

Миссис Паттни пристально поглядела на него, но ничего не сказала. После чего снова взялась за спицы.

Джаспер какое-то время молчал, а затем завел речь о том, что его на самом деле волновало. Он решил зайти издалека:

– Когда я к вам шел, внизу мне встретился этот хмурый мистер с длинными подкрученными усами. Знаете его?

Лицо миссис Паттни вытянулось.

– Хм-м… мистер Драбблоу из девятой квартиры.

– Кажется, он вам не нравится, – заметил мальчик.

– С его появлением жизнь в этом доме стала невыносимой.

Джаспер прищурился. Разговор сразу же вышел в нужную сторону.

– Почему жизнь стала невыносимой?

– Потому что мистер Драбблоу – злыдень! – раздраженно ответила миссис Паттни. – Пару дней назад он пришел сюда и начал грохотать в мою дверь! Прервал урок! Заявил, что его, видите ли, раздражают звуки скриппенхарма, мол, у него из-за них мигрень! Но я-то знаю, что он просто склочный и придумал все это, чтобы мне досадить.

– Пару дней назад? Он заходил к вам?

– Ну да, я же так и сказала. Грозился сломать мой скриппенхарм! Все норовил пролезть в квартиру, но я его не пустила…

Джаспер задумался. Это было оно! Драбблоу как-то отравил миссис Паттни, когда приходил. Но вот как он это сделал? Подсыпать яд ей в еду он не мог, ведь в квартиру так и не попал. Вряд ли он что-то дал миссис Паттни – она ни за что не взяла бы у него ничего. Да и то, что он на нее чихнул, сомнительно – сам-то он, судя по всему, не болеет. Может, Драбблоу ее чем-то уколол? Как же узнать, чтобы не вызвать подозрений?

– Я вам сочувствую, миссис Паттни, – сказал мальчик. – У нас по соседству тоже живет очень склочный тип. У него даже фамилия подходящая – Сварли. Он ворует газеты, меняет номера домов, а еще – вы не поверите! – постоянно колет всех булавкой. Хорошо, что мистер Драбблоу никого не колет булавкой.

– Ну, до такого он еще не додумался, – проворчала учительница музыки, – хотя ожидать от него можно чего угодно. Просто отвратительный, крайне невоспитанный человек. И это неудивительно, ведь он не имеет никакого отношения к музыке!

– Конечно-конечно, – покивал Джаспер. – А что вы о нем знаете? Откуда он приехал? А вы встречали его жену, миссис Драбблоу?

– Ничего не знаю ни о какой миссис Драбблоу! Он живет один. И для бедной несуществующей миссис Драбблоу это большое облегчение – его же просто невозможно вытерпеть! И не я одна так считаю. От мистера Горли он требовал, чтобы тот не приводил своих приятелей с канала – ему, видите ли, не нравится, когда по дому ошиваются «какие-то бродяги». А мистера Уилкса он обвинял в том, что его старый «Трудс» вечно стоит под домом. Мол, там развелись клопы! Но знаешь, что я тебе скажу? Сам мистер Драбблоу тот еще клоп.

Джаспер хмыкнул, и учительница наделила его подозрительным взглядом.

– А откуда такой интерес?

– Просто любопытно.

Учительница музыки неожиданно поднялась на ноги, и Джаспер замер. Она медленно подошла и, уперев руки в бока, склонилась над ним.

– И что ты делаешь, скажи на милость? – прошипела миссис Паттни.

Джаспер похолодел. Она его раскусила?! Она обо всем догадалась?!

Миссис Паттни схватила Джаспера за руку.

– Погляди! Пальцы съехали!

Учительница музыки вернула его пальцы в верное положение на смычке.

– Будь внимательнее!

– Да, мэм.

– Не отвлекайся и следи за пальцами, Тимми.

Джаспер уставился на нее во все глаза.

– Я Джаспер, миссис Паттни, – напомнил он.

– Да-да. – Учительница мелко затрясла головой. – Конечно, ты Джаспер. Я так и сказала.

Она бросила быстрый взгляд на дверь чулана, и Джасперу вдруг показалось, что там кто-то заскребся.

Часы на стене ударили, отбивая половину десятого. Стрелка метронома на пюпитре щелкнула и встала – завод закончился.

И тут Джаспер почувствовал, как внутри поселился страх. Липкий и обволакивающий внутренности страх.

– Ты очень милый, хороший мальчик, Джаспер, – сказала миссис Паттни, положив руку ему на плечо. – Ты такой прилежный ученик… Джаспер… Джаспер…

Она будто пыталась распробовать его имя. Джаспер почувствовал, как по спине прошелся холод, к горлу подступил ком.

Учительница музыки была так близко, что от ее старомодного цветочного парфюма закружилась голова…

Джаспер моргнул и покачнулся.

А затем… его окутали ужас и непонимание. В голове появилась мысль: «Что здесь происходит?!»

Миссис Паттни рядом не было. Она сидела в своем кресле и вязала, что-то бормоча себе под нос.

Но ведь учительница музыки только что стояла прямо перед ним – держала его за плечо! Как она там оказалась?!

Часы на стене начали отбивать десять часов вечера.

Что?!

Джаспер решил, что сходит с ума. Прошло полчаса?! За одно мгновение?!

– Миссис Паттни? – дрожащим голосом проговорил он.

Учительница подняла взгляд.

– Да, дорогой?

– Чт-то п-произошло?

– В каком смысле?

Джаспер указал на часы.

– Уже десять!

Учительница кивнула.

– Да, время так летит, – сказала она непринужденно. – Но я понимаю, к чему ты клонишь, дорогой…

– Да?

– Ты устал держать смычок. Еще немного потерпи, а потом мы проверим, можешь ли ты одновременно правильно держать и смычок, и инструмент.

Учительница музыки явно недоговаривала. Вне всякого сомнения, она поняла, что он имел в виду.

Из чулана снова раздался едва слышный скрип. Что же там такое? Или кто?

Джаспер поглядел на часы. В голове у него был кавардак. Куда делись целых полчаса?! Внутри крепло ощущение, что за эти полчаса что-то произошло. Что-то важное… Но что? Как бы вспомнить?!

«Тебе не нужно это вспоминать, – словно сам себя попытался переубедить Джаспер. – Лучше не помнить. Поверь мне…»

Джаспер подивился своей странной мысли, но уже в следующий миг забыл о ней.

– Простите, миссис Паттни, – жалобно проговорил мальчик, – а у вас есть чай? В смысле… э-э-э… вы не сделаете мне чашечку чая?

Учительница поглядела на него, прищурившись.

– Чай? – удивленно сказала она, словно прежде никогда не слышала этого слова. – Разумеется.

Миссис Паттни отложила вязание и поднялась на ноги.

– Быть может, чай тебя немного взбодрит, и ты перестанешь напоминать сонную муху.

– Да, – кивнул мальчик. – А то я уже почти заснул и замушился…

Шаркая по полу, миссис Паттни направилась в кухню. Вскоре она скрылась из виду, а до Джаспера донеслось чирканье спичек.

– Ну вот, еще одну сломала… – раздалось из кухни ворчливое. – Кажется, это была последняя… Придется тебе, дружок, пить холодный чай. Где же мой заварной чайничек?..

Убедившись, что миссис Паттни занята, Джаспер положил смычок на пюпитр и опрометью бросился к комоду. Закусив губу от волнения, он потянул ящик на себя. После чего, поморщившись, засунул руку внутрь и достал сопливый платок. Скомканная, покрытая зеленой слизью тряпица переместилась в карман и, аккуратно задвинув ящик обратно, мальчик снова прислушался к тому, что происходило на кухне.

– Я, вообще-то, не пью чай, – приговаривала миссис Паттни. – Вареные растения… Я против того, чтобы варить растения. Нет уж, не нравится мне это… Но все остальные пьют… чай, да… И устраивают чаепития. Но меня никогда не приглашают. Может, из-за того, что я не люблю чай? Да, наверное, из-за этого…

Джаспер на цыпочках нырнул в коридор и подкрался к двери чулана.

Замерев на пороге, он обернулся. Из кухни по-прежнему раздавалось бормотание миссис Паттни:

– Чаинки… они плавают по кругу. Почему они всегда норовят плавать по кругу?..

Мальчик повернул ручку и, затаив дыхание, осторожно приоткрыл дверь…

Джаспер часто забирался и проникал туда, куда не следовало, но сейчас он понимал, что, если его поймают, простым наказанием он не отделается. А еще ему было страшно. Его все не отпускал тот взгляд, который бросила на эту дверь миссис Паттни.

– Тимми? – шепотом позвал Джаспер. – Ты здесь?

В чулане было темно. Большую часть помещения занимали ржавые, во многих местах прогнившие трубы. На стенах в несколько ярусов висели полки, на которых стояли большие стеклянные банки, заполненные чем-то похожим на землю.

Джаспер втянул носом воздух: пахло здесь кислятиной и плесенью.

Никакого Тимми в чулане не оказалось, но на полу у дальней стены что-то лежало.

С содроганием, Джаспер шагнул внутрь и нагнулся, пытаясь разглядеть, что же это. Он протянул руку к чернеющему на полу бесформенной предмету. Тот не шевельнулся, и Джаспер понял, что Это, чем бы оно ни было, – не живое.

Глаза мальчика чуть привыкли к темноте, и он разобрал, что «предмет» здесь вовсе не один. На полу лежали штанишки, пиджачки и башмаки… В чулане миссис Паттни была беспорядочно свалена груда вещей… Детских вещей!

Джаспер понял, что это значит, и отпрянул. Страх перерос в настоящий ужас. Горло сдавило, будто удавкой, пальцы задрожали.

Не в силах оторвать взгляд от кучи детских вещей, Джаспер попятился.

«Что?! – потрясенно думал он. – Что она с ними сделала?!»

Выбравшись из чулана, Джаспер закрыв дверь и обернулся.

И встретился взглядом с громадными глазами за плошками очков. Миссис Паттни стояла в дверях кухни с чашкой в руках и глядела на него не моргая.

Мальчик врос в пол.

«Что она видела?! – пронеслось в голове. – Она не могла не заметить, откуда я вышел!»

Учительница музыки не шевелилась. Человек просто не способен стоять настолько неподвижно!

Тикали часы. Громко колотилось перепуганное сердце Джаспера.

«Беги! – истошно заорал кто-то внутри джасперовой головы. – Иначе и твои башмаки окажутся в той куче!»

Джаспер отмер. Пересохшее горло выдало:

– Я… Мне пора…

Он сорвался с места и ринулся в прихожую. Лихорадочно вдел ноги в башмаки и потянул ручку двери. Заперто!

– Ты куда это? – раздался прямо за спиной приглушенный шелестящий голос. – Наш урок еще не закончен.

Джаспер схватился за торчащий в замке ключ и повернул его.

Сухая сморщенная рука учительницы музыки схватила мальчика за плечо.

– Нет! – завопил он. – Пустите!

Джаспер вырвал плечо и распахнул дверь. Он так торопился сбежать из этой жуткой квартиры, что зацепился носком башмака за порог и, выдав, без сомнения, впечатляющий пируэт, растянулся на полу.

При падении Джаспер ушиб коленку, но он этого даже не заметил.

Рядом кто-то стоял. У самого лица мальчика были большущие черные башмаки и темно-синие штанины.

– Эй, куда это мы так бежим? – раздалось насмешливое сверху.

Джаспер задрал голову и уставился на констебля Шнаппера.

Мальчик вскочил на ноги.

– Не стоит тебе так бегать, парень, – широко улыбнувшись, сказал полицейский. – Так и насмерть ушибиться недолго.

– Верно-верно, мистер Шнаппер, – раздалось от дверей, и Джаспер повернул голову.

В темнеющем дверном проеме стояла всклокоченная и, вне всякого сомнения, безумная учительница музыки. Она улыбалась. Точно так же, как и констебль.

– Неужели ты так и не выпьешь чая на дорожку?

Джаспер не ответил. Он бросился к лестнице и помчался вниз, перепрыгивая через ступени.

– Ох уж эта молодежь – вечно куда-то торопится, – донесся до него голос констебля Шнаппера. Которому последовал жуткий хриплый смех этих двоих, сливающийся в один… в один злобный и голодный рык.


***


Доктор Доу вошел в прихожую и закрыл за собой дверь. Хмуро оценил отсутствие башмаков Джаспера на обувной полке – почему он до сих пор не вернулся? Урок затянулся? Или этот непослушный мальчишка вместо того, чтобы отправиться домой, как ему было велено, снова во что-то встрял?

Из гостиной показалась миссис Трикк. На плече у нее сидела Клара. Было видно, что экономка уже намеревалась разразиться заготовленной гневной и возмущенной тирадой, но, увидев состояние, в котором пребывал доктор, не смогла вымолвить ни слова.

Тот, и правда, выглядел просто ужасно. Костюм порван и покрыт зеленой слизью. Цилиндр – доктор держал его в руке – смят, антитуманный зонтик сломан. Волосы растрепались, а лицо – в зеленых потеках и грязи. Над бровью – тонкая дорожка запёкшейся крови.

– Что… что произошло? – потрясенно спросила миссис Трикк.

– Произошло то, миссис Трикк, что на полицию в этом проклятом городе полагаться не стоит. Я убедился в этом удручающем факте в очередной раз.

– Вас ограбили? Или… – она испуганно поднесла ладони к губам, – это с вами сделали полицейские?

Доктор лишь покачал головой и направился к лестнице.

– Как только придет Джаспер, сразу же сообщите мне, – сказал он.

– Кофе с корицей? – спросила догадливая экономка. – Самый крепкий?

– И еще крепче.

Экономка кивнула и поспешила к варителю.

Доктор Доу поднялся на второй этаж и вошел в свою комнату. Дрожащие пальцы повернули рычажок газового рожка. Подойдя к вмонтированному в стену гардеробу с резными дверцами, Натаниэль Доу открыл обе створки.

Внутри был идеальный порядок. На верхней полке, словно солдаты ночных войск, выстроились черные, как смоль, цилиндры. Всю левую часть шкафа занимал собой деревянный манекен, туго обтянутый белой тканью. Справа на вешалках висели семь черных костюмов-троек из ателье «Нуар», что на Набережных. Любому непосвященному эти костюмы могли показаться совершенно идентичными, но доктор прекрасно видел разницу и недоумевал, как ее в принципе можно не видеть. К тому же рядом с каждой вешалкой стоял номерок, соответствующий костюму.

– Думаю, «№ 4» подходит лучше всего, – задумчиво проговорил он. – Да, «№ 4» – то, что нужно джентльмену в смятенных чувствах, переживающему нервные потрясения.

Указанный костюм был самым строгим и формальным из всех, что имелись у доктора. Жилетка представляла собой еще и тонкий, но прочный корсет, который сжимал своего обладателя в тесном футляре и уж точно не позволил бы ему вдруг рассыпаться недостойными эмоциями. Немного боли в ребрах против излишней экспрессии? Идеально.

Доктор закрыл шкаф и, отодвинув украшенную резьбой панель на дверце, выставил на ручке управления шкафом цифру «4». Гардероб ожил. Заворчали скрытые внутри механизмы, зазвенели цепи, гулко ухнули роторы.

Ровно через полторы минуты шкаф затих, и доктор снова открыл дверцы. С вешалки костюм исчез, переместившись на до того обнаженный манекен. Если бы не лицо со стертыми натянутой тканью чертами, можно было бы принять его за очень почтенного джентльмена.

Доктор задумчиво уставился на манекен. Выглядел в костюме тот превосходно, и все же от него веяло излишней скованностью и еще… фатализмом. Жертвой обстоятельств Натаниэль Френсис Доу быть больше не желал.

– Или все же «№ 5»? – пробормотал он. – Полагаю, в подобных обстоятельствах немного злости не повредит.

Он закрыл шкаф и провел с ним те же манипуляции, но с другой цифрой на ручке управления. Манекен переоделся.

Доктор оценил его вид. Этот вариант был намного лучше. Не настолько безумный и преисполненный гневом, как «№ 7», но и не настолько безразличный, как «№ 2». Это был костюм человека, с которым лучше не шутить, который просто не может быть жертвой.

Доктор удовлетворенно кивнул, закрыл гардероб и перемкнул ручку на «№ 0». Костюм вернулся на вешалку.

Вытащив ее, Натаниэль Доу скрылся за расставленной в углу комнаты ширмой.

Спальня наполнилась ворчанием и сожалениями об испорченном «№3», а затем раздались шум воды и всплески, сопровождаемые шипением, которое издавал пульверизатор флакона с парфюмом. Из-за ширмы выбралось несколько перламутровых мыльных пузырей.

Вскоре оттуда показался и сам доктор. Как и всегда, идеальный и симметричный в воротничках рубашки. Костюм сидел безукоризненно, на коже не осталось ни следа столкновения с мерзким растением, волосы расчесаны и напомажены помадкой «Брюноттин». Натаниэль Доу еще не выпил ни одной чашки своего любимого кофе с корицей, но уже пах им – это была заслуга парфюма «Синнаман».

В руках доктор держал грязный и порванный костюм «№ 3», похожий на сущую трагедию. Открыв гардероб, он выдвинул боковой ящик и погрузил костюм в него. Ящик с прожорливым чавканьем проглотил вещи и будто бы сразу же переварил их. На деле через трубу, начинающуюся на дне ящика, костюм отправился прямиком вниз, к постирочному аппарату миссис Трикк.

Вновь став самим собой, доктор спустился в прихожую и взял бумагу, ручку, но так и замер у приемника пневмопочты. Он не представлял, кому написать. Не в полицию же, в самом деле!

Решив пока что повременить с корреспонденцией, он отправился в гостиную, где его уже ждала исходящая паром чашка кофе. Доктор отпил и поморщился – миссис Трикк постаралась на славу: от одного только глотка уже кажется, что умираешь. Доктор с удовольствием сделал второй.

А потом все хорошее и доброе ушло из него, будто провалившись в трубу, подобно костюму «№3».

– Треклятые констебли. Треклятый Кручинс.

Доктор вернулся мыслями на полтора часа назад, когда он пришел в себя на скамейке на улице Семнадцати Слив.

Его все еще тошнило, голова была тяжелой, но, по крайней мере, он уже понимал, что происходит. Также он прекрасно помнил, что случилось в саду ГНОПМ.

Его чуть было не сожрали! Он потерял цилиндр, зонтик и саквояж!

И он не был намерен оставлять все как есть. Отыскав ближайшую сигнальную тумбу, он сообщил дежурившему возле нее констеблю, что произошло нападение, и потребовал, чтобы тот как можно скорее вызвал своих коллег в научное общество. Вислоухий обладатель шлема с кокардой глядел на него разъяренно и презрительно – еще бы: вдруг появляется какой-то грязный, вонючий бродяга, который еще и имеет наглость что-то требовать. Он уже потянулся было за своей дубинкой, но быстро осознавший, к чему идет дело, доктор продемонстрировал полицейскому предписание от господина комиссара Тремпл-Толл о всяческом содействии предъявителю.

Присовокупив «И поживее!», доктор не стал ждать возле тумбы, когда констебль вызовет подкрепление, и направился к зданию ГНОПМ.

Нужно отдать полицейским должное – явились они довольно быстро. Прикатили на грохочущем фургоне с синими фонарями. Пятеро отборных громил под командованием сержанта Кручинса, типа с пухлым потеющим носом, дряблыми щеками и подкрученными рыжеватыми усами.

Сержант явно был недоволен, что его куда-то вызвали – мыслями он все еще пребывал за столиком в полицейском пабе с кружкой «Синего Зайца» в руках и с папиреткой в зубах. Но нет, на деле он приволокся сюда, к каким-то научникам, и виной всему был тот, о ком ему рассказывали вокзальные клопы Бэнкс с Хоппером, – доктор из переулка Трокар, человек, вечно баламутящий воду. И вот, глядя на этого оборванца, сержант Кручинс не понимал, отчего его коллеги развели столько шума – кажется, они явно переоценивали исходящую от него угрозу.

– Где ваш головной убор? – спросил сержант. – Вы ведь знаете, что в Тремпл-Толл запрещено разгуливать без головного убора?

– Я и не разгуливаю, – раздраженно бросил доктор. – Прошу за мной!

Он шагнул было к двери научного общества, но полицейские не сдвинулись ни на дюйм.

– Мы никуда не пойдем… э-э-э… господин доктор Доу, пока я не узнаю, в чем дело, – сказал Кручинс.

– Что ж, ладно! – разъяренно проговорил Натаниэль Доу. – Мы потеряем драгоценное время, но я расскажу вам! Было совершено нападение! На меня! Один из здешних ученых заманил меня в сад, натравил своего монстра, который едва меня не сожрал, и…

– Монстр? – подобрался сержант Кручинс; его подчиненные испуганно переглянулись. – Что еще за монстр?

– Мухоловка! Это была гигантская мухоловка!

– Что еще за мухоловка?

– Плотоядное растение, и оно…

– Расте-е-ение? – презрительно протянул Кручинс. – Этот ученый натравил на вас… цветок?

Констебли дружно расхохотались. Доктор побелел.

– Вам не было бы так смешно, если бы вы оказались на моем месте! Извольте выполнять вашиобязанности! На меня было совершено нападение! – повторил он. – Вы собираетесь мне содействовать? Или мне сообщить ваше имя господину комиссару? Кручинс, да?

Сержант больше не веселился. Он скривился с видом, словно его заставили проглотить слизняка, и кивнул на дверь, мол, ведите.

Доктор вошел первым, полицейские потопали за ним. В темном холле ГНОПМ горела лишь одна лампа – на столе управляющего, мистера Феннига.

Сам мистер Фенниг встретил неожиданных посетителей удивленным взглядом.

– Чем могу помочь, господа? – испуганно проговорил управляющий, глядя на констеблей.

– Нам нужен профессор Муниш, – сказал доктор.

– Простите, кто? – ошарашенно спросил мистер Фенниг.

– Муниш с кафедры ботаники, – нетерпеливо уточнил доктор.

– Но здесь нет никакого профессора Муниша! Я знаю всех господ ученых общества, знаю всех учеников. И впервые слышу эту фамилию.

Доктор прищурился.

– А он вашу прекрасно знает. Он сказал, что просил у вас разрешения осветить сад, но вы отказали.

Управляющий был совершенно сбит с толку.

– Мы не освещаем сад, поскольку даже на достаточное освещение здания у общества нет средств.

– Также он сказал, что из всех членов кафедры ботаники он здесь остался один, в то время как прочие отправились в экспедицию под руководством профессора Гранта.

– Профессор Грант действительно сейчас возглавляет экспедицию в Эйлан, – сказал Фенниг. – С ним сейчас находятся все члены его кафедры и несколько профессоров с других кафедр. Он получил покровительство неравнодушного к науке джентльмена. Я не знаю, откуда вы узнали об этом, но…

– Мне рассказал Муниш.

– Простите, но я еще раз повторяю: я не знаю профессора Муниша.

Доктор Доу устал от уверток и оправданий этого типа.

– Где он?! Я знаю, вы его покрываете!

Констебли переглянулись и зашептались. Сержант Кручинс нахмурился.

– Даже слепому видно, что он не знает никакого вашего Муниша, – сказал он.

– То есть вы утверждаете, что я все выдумал? – полыхая от ярости, спросил доктор Доу.

– Я утверждаю, что вы ведете себя, как какой-то помешанный. Выдумываете каких-то профессоров.

– Я не выдумываю! Он завел меня в сад и попытался скормить своей мухоловке!

Управляющий общества округлил глаза.

– Вы проникли в сад? Но ведь он закрыт для посещений!

– Я знаю, – процедил доктор. – Я шел туда с профессором, который – как я думал! – здесь работает.

– Ну, если управляющий не знает никакого Муниша, а лгать полиции ему нет смысла, – начал Кручинс, многозначительно глянув на мистера Феннига, и тот горячо закивал, – то напрашивается вывод, что кто-то просто представился здешним профессором и заманил вас в сад.

И хоть это не было лишено смысла, доктор все еще был убежден: человек, который «заманил его в сад», слишком уж хорошо разбирался в обстановке в ГНОПМ и в своем предмете, чтобы быть кем-то посторонним.

– Меня больше интересует другое, – продолжил Кручинс. – Как вы выбрались из сада? Куда подевался тип, который, как вы утверждаете, на вас напал?

– И что с мухоловкой? – взволнованно добавил мистер Фенниг. Он явно переживал, как бы чего не приключилось с одним из здешних экземпляров.

С трудом взяв себя в руки, доктор Доу рассказал, что произошло, с самого начала. Управляющий научного общества при этом то испуганно, то возмущенно ахал, слушая его.

– Вы говорите, вас спас какой-то неизвестный? – уточнил сержант, когда Натаниэль Доу договорил. – Что еще за неизвестный?

Доктор раздраженно выдохнул.

– На то он и неизвестный, Кручинс! Мы должны отправиться туда еще раз! В сад! Там должны быть следы! Там остались мои саквояж, зонт и цилиндр…

Как бы Кручинс ни был против того, чтобы в потемках отправляться в сад, где обитают растения, способные сожрать тебя и не поморщиться, он вынужденно подчинился.

Мистер Фенниг взял ключ от калитки. Констебли зажгли свои фонари и под руководством «жертвы нападения» вошли в сад.

Доктора замутило, стоило ему снова ступить на уже знакомую дорожку, но невероятным усилием воли он заставил себя не выказывать слабость перед этим чурбаном Кручинсом и его шумно отфыркивающимися от тумана чурбанами в шлемах.

Они обнаружили место нападения довольно быстро. Доктор опасливо кивнул на заросли: монстр там.

Кручинс отправил вперед Феннига, и, как только тот увидел мухоловку, сад тут же огласили его трагичные причитания. Остальные поспешили на возгласы управляющего.

Место неудавшейся расправы над доктором представляло собой сущий кошмар. Огромный бутон лежал на земле, во многих местах он зиял дырами со все еще тлеющими краями. Стебель растения и застывшие лозы были перерублены, на вытоптанную траву вытекал зеленый сок. Мертвое растение выглядело не менее жутко, чем при жизни.

– Эй, Тоббс, посвети-ка мне! – велел сержант Кручинс. Поморщившись, он засунул руку в чвакающую мякоть бутона и достал что-то.

– Пуля, сэр?

– Пуля.

Насилу оторвав взгляд от мухоловки, доктор отыскал саквояж и зонтик. Цилиндр был оплетен лозами и, чтобы достать его, пришлось повозиться.

– Вы видите следы? – спросил доктор Доу. – Здесь было три человека, включая меня.

Кручинс с сомнением посмотрел на землю и подкрутил усы. В следах он явно был не сильно сведущ.

– Уничтожен! – все приговаривал Фенниг. – Редкий экземпляр! Вы уничтожили его, сэр! Как вы могли?!

Доктор уже собирался выдать этому человеку достойную отповедь, но Кручинс со злобной усмешкой поинтересовался у управляющего:

– Вы хотите выдвинуть обвинения? За проникновение в сад и уничтожение ценного… э-э-э… экспоната?

– Экземпляра, – уточнил Фенниг. – Да, кто-то должен ответить за это! И почему бы не вы, сэр? – он ткнул пальцем в доктора.

Натаниэль Доу потерял дар речи от подобной несправедливости.

– Я буду настаивать на компенсации, – добавил управляющий общества.

Кручинс улыбнулся еще шире:

– А мы добавим к этому штраф за отсутствие головного убора на улице.

Доктор в ярости развернулся и пошагал прочь.

– Мы пришлем вам по почте бланки для оплаты штрафов, господин доктор! – самодовольно крикнул ему вслед Кручинс.

Натаниэль Доу и не заметил, как преодолел сад и толкнул калитку. Внутри у него все клокотало.

К злоключениям доктора добавилось еще и то, что кэбмен отказался его брать, приняв за бродягу, и пришлось добираться домой на трамвае…


…Горечь кофе слегка перекрывала горечь от общения с габенской полицией.Доктор погрузился в размышления. Почему этот Муниш, о котором никто не знает, хотел его убить? Кто этот таинственный незнакомец, пришедший к нему на помощь? Как поставить Кручинса на место?

Нет, последнее – несущественно. В то время, как этот Муниш… Мог ли он действительно прикидываться профессором из ГНОПМ? Фенниг говорил правду? Но тогда откуда он знает все то, о чем говорил? И про цветок, и про Гранта с его экспедицией? Грант… профессор Грант… Знакомое имя…

Доктор сделал глоток кофе.

«Так почему же Муниш хотел меня убить? Потому что он безумец, а его растение было голодно? Или он хотел от меня избавиться, чтобы отвадить от расследования?»

И тут доктора Доу неожиданно осенило. У него есть доказательство того, что Муниш ему не привиделся! Степпл! Это ведь он назначил ту встречу! Вот, как он отыщет мнимого профессора!

Поставив чашку на журнальный столик, доктор Доу поднялся на ноги.

Пройдя в прихожую, он уже взял ручку, собираясь составить письмо, как тут почти одновременно случились два происшествия. Скрипнул ключ в замке входной двери и труба пневмопочты содрогнулась, после чего засвистел датчик, сигнализируя: пришло послание!

Дверь отворилась, и в прихожую ввалился Джаспер, похожий на выброшенную на берег рыбу, которую долго пинали башмаками по жабрам.

– Дя… дядюшка… – прохрипел он, тяжело дыша. – Я… я узнал…

– Ты что, бежал сюда от самого канала? – недовольно проворчал доктор и, выключив звуковой сигнал, открутил крышку на патрубке почтовой трубы. – Я же велел тебе вызвать кэб.

– Не… не было времени… Они… они там…

– Отдышись сперва.

Мальчик кивнул, а доктор Доу извлек из капсулы сложенную записку. Прочитал ее и помрачнел.

От племянника это не укрылось.

– Что там?

– Пишет констебль Дилби. Как ты помнишь, я просил его понаблюдать за мистером Шнаппером. Он сообщил, что своими глазами видел, как Шнаппер арестовал за один только день троих шушер… мелких преступников. Всех троих он привел в дом № 12 на улице Флоретт, и больше Дилби их не видел – они исчезли в этом доме.

Джаспер кивнул.

– Я так и думал! – заявил он. – Вернее, все хуже, чем я думал!

– Все по порядку, – строго сказал доктор. – Тебе не повредит чашечка сиреневого чая.

Они уселись в кресла в гостиной – Джаспер забрался в свое с ногами, но дядюшка, которого обычно это раздражало, сейчас даже не обратил внимания. Доктор включил варитель, настроив его на приготовление чая.

– Рассказывай, – велел он, закуривая. – Ты ведь должен был просто наблюдать и узнать у миссис Паттни ее симптомы. Так что произошло?

Джаспер понял, что скрывать что-либо больше нельзя и нужно рассказать дядюшке все. И о проникновении в квартиру мистера Драбблоу, и о слежке за ним до цветочной лавки.

И он рассказал. К его удивлению, дядюшка не злился и хмурился лишь по поводу сведений, которые сообщал ему племянник. И когда Джаспер добрался до того, что обнаружил в чулане у миссис Паттни, он прищурился и еще раз пробежал глазами записку от констебля Дилби.

– Они похищают детей! – закончил Джаспер. – Этот Шнаппер тоже замешан!

– Не только детей, – заметил доктор. – Вот только что они с ними делают?

– Что-то происходит жуткое в этом доме. Ты все еще думаешь, что здесь замешана тварь-болезнь?

Доктор поглядел на племянника.

– Тварь здесь точно замешана. Может быть, даже и не одна. Вот только это отнюдь не болезнь.

Джаспер оглядел гостиную.

– А где Полли?

Дядюшка пожал плечами.

– Не имею ни малейшего представления.

– Нужно убедиться, чтобы она и близко не подходила к этому дому!

Джаспер выбрался из кресла и потопал на кухню.

Толкнув дверь, мальчик погрузился в густое мучное облако – в нем проглядывала сухая фигура суетившейся у духовки миссис Трикк.

Пчела Клара зажужжала, на миг оторвавшись от своего блюдца с молоком, но, увидев, что это всего лишь Джаспер, а в руках у него нет печенья, вернулась к своему позднему, восемнадцатому по счету, ужину.

Экономка раздраженно обернулась – она очень не любила, когда кто-то вторгался в кухню в то время, как она печет свои коронные коврижки. Джаспер считал, что она опасается, как бы кто-нибудь не подглядел ее секретный рецепт.

– Что это за несвоевременное вторжение, юный джентльмен? – спросила она.

– Миссис Трикк, вы не знаете, где Полли?

Экономка покачала головой.

– Вероятно, изо всех сил прямо сейчас пытается разрушить Габен. Как она почти разрушила своей грубостью и своим острым языком мою многолетнюю дружбу с миссис Баттори. Сказать ей, чтобы она сдала свои советы в антикварную лавку, потому что, мол, они, эти советы, – никому не нужный хлам! Подумать только! И это всего лишь из-за того, что милая Глория указала Полли на ее небольшую курносость и посоветовала заказать себе новый нос в почтенном заведении «Носы Корнелия». Ну так ведь это еще не повод забывать о манерах!

Джаспер не ответил. Он развернулся и направился обратно в гостиную. В сердце поселилась тревога за Полли.

«Только бы она не вздумала идти в этот проклятый дом!»

Глава 5. Истории на дне чайной чашки.

Полли Уиннифред Трикк была хорошо воспитанной, до крайности вежливой и очень скромной мисс.

По крайней мере, так считала она сама. Разумеется, не всерьез.

Ну а если говорить серьезно, то Полли Уиннифред Трикк имела склонность повсюду носиться, истошно вопя и сжимая подмышкой бомбу с подожженным фитилем. Так племянницу однажды охарактеризовала тетушка Евфалия. Полли тогда было пять лет и… что ж, с того времени мало что изменилось.

Характер Полли, ее колкий язык и сбивающая с толку непосредственность отпугивали людей – большинство из тех, с кем она успела свести знакомство в Габене, видели в ней непредсказуемую чудачку и старались обходить ее стороной. Поэтому мисс Трикк считала невероятной удачей, что она встретила Китти.

Китти была хорошей. С виду она представляла собой полную противоположность Полли: боязливая тихоня, по-настоящему скромная и хорошо воспитанная. При этом в ней было нечто, что отличало ее от прочих жителей Габена – в ней чувствовалась какая-то искра. Полли верила, что эту искру можно раздуть, и тогда Китти, стряхнув шелуху, в которую ее облек этот город, наконец перестанет стесняться и бояться всего и вся. Возможно, однажды она даже научится стоять за себя и, отринув свое «хорошее воспитание», прекратит напоминать мышку, опасливо выглядывающую из норки.

В свою очередь, мисс Китти Браун, работающая посыльной в городских кондитерских, восхищалась новой подругой, приехавшей из – страшно подумать! – самого Льотомна! Ей нравилось в Полли буквально все, и особенно то, с каким презрением подруга относилась к тому, что называла «сугубо габенской склочностью». Полли не задумывалась о том, что о ней скажут, и никогда не лезла за словом в карман. Она храбро и беззаботно дерзила жутким констеблям и важным джентльменам, саркастично подтрунивала над чопорными дамами и их чопорными собачонками. Китти заранее знала, к чему все шло, когда какой-нибудь грымз или какая-нибудь грымза в обычной Тремпл-Толльской манере, даже не представляя, что их ждет, начинали грубить Полли. До знакомства с этой невероятной особой Китти даже не предполагала, что терпеть упреки, оскорбления и насмешки не обязательно, а Полли, казалось, вообще ничего не боялась – просто не умела!

Китти хотела быть на нее похожей, хоть и с грустью признавала, что ее собственные скромность и пугливость никогда не позволят ей стать такой же бесстрашной, как мисс Трикк из Льотомна.

У Китти прежде никогда не было настоящей подруги, и она боялась, как бы бабушка не обидела Полли. О, она так сильно этого боялась, что натурально задрожала, глянув на нее, когда открыла дверь…

Поздние чаепития в Габене не были особо в ходу, в отличие от того же Льотомна, но в приглашении стояло: «Девять часов вечера. Ни минутой позже, ни минутой раньше».

Полли поднялась на последний этаж дома № 12 за две минуты до девяти и, решив впечатлить бабушку Китти своей пунктуальностью, осталась стоять у двери, не сводя глаз с циферблата крошечных карманных часов (еще одна причудливая особенность прямиком из Льотомна: в Габене дамы часы не носили – здесь это считалось дурным тоном).

Дождавшись, когда стрелки, наконец, доползут до нужной отметки, Полли спрятала часы, сделала глубокий вдох и постучала.

Китти открыла в ту же секунду, словно до этого зачем-то пряталась за дверью. Выглядела подруга огорченной и встревоженной, и Полли мгновенно поняла, что что-то не так.

– Ты не должна была приходить, – прошептала Китти.

Полли удивилась:

– Но ты ведь сама передала мне приглашение от своей бабушки!

Китти не нашлась, что на это ответить.

Откуда-то из глубины квартиры раздался скрипучий, как ржавые петли, голос:

– Это мисс Трикк? Скорее проведи ее внутрь, Китти! Не будь сонной мухой!

– Да, бабушка.

Китти отошла в сторону, пропуская подругу, после чего с явным нежеланием закрыла дверь.

– Что происходит? – спросила Полли.

– Ничего. Ничего не происходит… – едва слышно промямлила Китти, а потом вдруг схватила подругу за руку.

– Послушай, – начала она, и в ее голосе прозвучали нотки страха. – Ты должна…

– Китти! – раздалось из гостиной. – Отправляйся готовить чай! И поживее!

Китти отпустила ничего не понимающую Полли и, воскликнув: «Да, бабушка!», покатила на своих роликовых коньках на кухню.

– Можете повесить ваше пальто на вешалку, мисс Трикк! – предложил, или, вернее, велел, голос бабушки Китти, и гостья последовала указанию. После чего неуверенно пошагала по коридору туда, откуда этот голос прозвучал.

В квартире семейства Браун было довольно холодно, словно все тепло из нее высосали при помощи специального механизма – «Негостеприиммера Дракли» (в Льотомне эти штуковины были широко распространены в среде мизантропов и тех, кто не любит принимать гостей, – доктору Доу такое точно бы понравилось).

Оказавшись в гостиной, Полли почувствовала себя очень странно: она будто уменьшилась и угодила в огромный карман старого пальто. Начать с того, что стоявшая на журнальном столике лампа почти не давала света, и все кругом тонуло в полутьме. На полу лежал истоптанный коричневый ковер, а стены были обиты такого же цвета вельветовой тканью – на одной из них висели фотографии в круглых рамочках, похожие на немигающие глаза, что непрестанно наблюдают за всем, что здесь происходит.

Впрочем, больше Полли заботили другие глаза – те, которые принадлежали бабушке Китти и которые пристально следили за каждым ее движением.

Миссис Браун была практически неотличима от интерьера в своем темно-зеленом платье с цветочным узором – точно такой же тканью был обит и старый гарнитур: диван и пара кресел. Казалось, хозяйка затаилась, слившись с обстановкой, словно хищник в листве, приготовившийся напасть на любого, кто будет столь неосторожен, чтобы приблизиться.

– Добрый вечер, миссис Браун, – сказала Полли.

– Добрый? Да уж, – проворчала миссис Браун и кивнула гостье на пустующее кресло. – Прошу вас.

– Может, мне стоит помочь Китти с чаем?

Тонкие сухие губы хозяйки чуть расползлись в улыбке, колючие глаза при этом вцепились в Полли с какой-то непонятной, плохо скрываемой насмешкой.

– Вы – гостья, мисс Трикк. А моя внучка и сама справится, – не терпящим возражений голосом проговорила миссис Браун, и Полли поняла, что лучше не спорить.

Она подошла и села. И тут же попала в сети. В сети утомительной любезности и дежурного общения, продиктованного манерами, столь же пыльными, как и цветы, растущие в горшках на подоконнике.

– Китти сказала, что вы приехали к нам из Льотомна, – начала миссис Браун, рассеянно теребя кашлатый шарф.

Полли кивнула.

– Приехала в гости к тетушке.

– Я слышала, в Льотомне всегда осень, – пренебрежительно заметила бабушка Китти. – Не люблю осень. Расскажите, чем вы занимались в Льотомне. Внучка, вроде бы, говорила, но я обычно не особо внимательно слушаю ее болтовню.

– Я доставляла открытые письма. Открытки.

– Хм… У нас этим занимаются почтальоны.

– В Льотомне почтальоны доставляют закрытые письма, – уточнила Полли. – Это другая служба.

– Здесь открытки не слишком популярны.

– Да, я заметила. – За все время, что Полли была в Габене, она пока не видела ни одной открытки.

Бабушка Китти закашлялась.

– Как ваше самочувствие, миссис Браун? – спросила Полли, когда та прекратила кашлять и убрала от губ платок.

– О, благодарю, все хорошо. Эта простуда… Сейчас многие болеют…

На лице миссис Браун не было ни следа описанных Китти симптомов. Ни позеленение кожи, ни вены не проглядывали из-за толстого слоя белил. Впрочем, провести Полли ей не удалось: гостья и сама многое могла рассказать о том, как скрывать «нежелательные вещи» (в ее случае синяки и ссадины) с помощью пудры.

– Вы принимаете какие-то лекарства? – спросила Полли. – Я слышала, у вас есть свой доктор. Он что-нибудь советует?

Миссис Браун говорить о болезни явно не собиралась. Она покачала головой и сменила тему:

– Китти тараторит о вас без умолку, мисс Трикк. Только и слышно, какая Полли-из-Льотомна «замечательная» и «невероятная». Признаюсь, поначалу я была очень скептически по поводу вас настроена: понимаете ли, моя внучка совершенно не разбирается в людях, а мне очень не хотелось бы, чтобы кто-то – а уж тем более из Льотомна – оказывал на нее дурное влияние. Но теперь я вижу, что вы вполне… подходящая мисс.

Полли ответила вежливой улыбкой, хотя ей показалось, что это был отнюдь не комплимент.

Повисла тишина.

Миссис Браун смотрела на Полли так, словно пыталась вскрыть ее консервным ножом, и, не выдержав этого взгляда, девушка отвернулась.

Она кивнула на стену, увешанную фотографиями в рамочках.

– Вы позволите?

– Прошу вас, – сказала миссис Браун, и гостья, выпорхнув из кресла, подошла к стене.

Почти на всех фотографиях, застыв в неизменной величественной позе, была запечатлена сама хозяйка. На том или ином снимке, в тени ее неприступного великолепия, присутствовал (иного слова и не подберешь) кто-либо из соседей: Полли предположила, что все это жильцы дома № 12, поскольку фотографии были сделаны у дверей квартир. Ей стало не по себе от этих пустых взглядов и блеклых, лишенных эмоций лиц – жильцы выглядели так, будто их сфотографировали после смерти.

Отдельное внимание Полли привлек сурового вида мужчина в тропическом костюме и пробковом шлеме. В отличие от прочих жильцов, сфотографирован он был явно не в доме, да и вообще не в Габене. Девушка узнала в нем человека с портрета на лестнице.

– Это ведь ваш домовладелец, миссис Браун? – спросила Полли и, когда бабушка Китти кивнула, добавила: – Здесь он в каких-то джунглях…

– О, он много путешествовал, – сказала бабушка Китти с едва уловимой тоской в голосе. – Мистер Джеймс Карниворри… Странствия и исследования были всей его жизнью, а сам он был человеком незаурядного ума, обладал чарующим обаянием и безукоризненными манерами… – истинный джентльмен! Нам его очень не хватает.

– Нам?

Миссис Браун очнулась от своих воспоминаний и грез. Тряхнув головой, она раздраженно глянула на гостью, но все же пояснила:

– Жильцам этого дома, мисс Трикк. Мистер Карниворри был замечательным домовладельцем – он всегда заботился о нашем благополучии. Эта фотография сделана в джунглях Эйлана около двадцати лет назад. После того было еще несколько экспедиций, из последней он уже не вернулся. Трагично. Большая… большая утрата.

– Сочувствую вам, мэм.

– Благодарю.

Полли перевела взгляд на следующую фотографию. На ней не было людей, зато, застыв посреди пустыря в своем мрачном гнетущем одиночестве, там красовался сам дом № 12.

– А давно вы здесь живете? – спросила Полли.

– Я здесь родилась, дорогая. Мы с моей мамой долгое время жили в этом доме одни. Пока однажды в квартиру по соседству не въехал констебль Шнаппер – весьма темпераментный и шумный господин. Слышите?

Полли замерла и прислушалась: из-за стены раздавался сдобренный ругательствами кашель – рваный, натужный и судорожный.

В голове Полли уже почти сформировалась какая-то мысль, касающаяся сказанного миссис Браун о констебле Шнаппере, но бабушка Китти продолжила, и девушка потеряла ее:

– Постепенно дом полностью заселился. На этой стене запечатлены все, кто здесь жил в разное время.

Разглядывая фотографию с домом, Полли заметила на самом краю кадра очертания замершего возле станции трамвайного вагона.

– Трамвай у моста, – задумчиво проговорила она. – Тетушка рассказывала, что когда-то все мосты через Брилли-Моу были одновременно разрушены, чтобы преградить путь в Тремпл-Толл гигантским блохам из Фли.

– Нет, это не так! – резко ответила миссис Браун, словно Полли умудрилась как-то ее оскорбить. – Каждый мост был разрушен в свое время и по своим причинам.

– А почему ваш мост разрушили?

Миссис Браун вскинула подбородок и гневно засопела.

– Все из-за гадких проходимцев из Фли! Вы ведь нездешняя, мисс Трикк. Не уверена, знаете ли вы, но все, что находится по ту сторону канала, – это вотчина негодяев и отбросов, которые копошатся в своих трущобах, как грязные животные в норах. Временами они вылезают из нор и проникают к нам, в Тремпл-Толл, грабя и убивая всех, до кого могут дотянуться. Одна тамошняя банда пыталась ограбить и наш дом, но с помощью храбрых констеблей мистера Шнаппера нам удалось прогнать этих мерзавцев. Полиция бросилась за ними в погоню, и, сбегая, они взорвали мост. Возмутительное злодейство! Но чего еще ожидать от отребья из Фли…

– Тетушка говорила, что там, за каналом, нет ни полиции, ни даже почтальонов. Но она считает, что в Фли живут такие же люди, как и здесь. И что в Саквояжном районе хватает и своих злыдней.

– Нет! – воскликнула миссис Браун. – Вся грязь и чернь, что бродит по нашим улицам, – вся из Фли! Проникает сюда по единственному оставшемуся мосту – мосту Ржавых Скрепок! Если хотите знать мое мнение, его тоже нужно было давно разрушить.

Полли уловила некоторое противоречие в словах миссис Браун: до этого бабушка Китти возмущалась, что бандиты взорвали мост возле ее дома, но ведь по всему выходило, что они как раз и сделали то, чего она хотела – оборвали одну из связующих ниточек с так ненавидимым ею Фли.

Впрочем, то, что сказала миссис Браун дальше, заставило ее начисто забыть о мостах:

– Думаю, и мистер Драбблоу из девятой квартиры тоже попал сюда из Блошиного района – откуда же еще?

Полли встрепенулась. Она ведь именно за этим и пришла в гости к Китти и ее бабушке: выведать как можно больше об этом Драбблоу! Но, к ее сожалению, миссис Браун тему склочного соседа развивать не стала, и Полли пришлось сделать это самой:

– Китти рассказывала, как этот господин въезжал. С огромным дорожным чемоданом и ворохом ругани. В той квартире… ну, в которой он поселился, вроде бы, до того жила какая-то вдова?

– Да, вдова Баркли. – Миссис Браун многозначительно кивнула на кресло, и, когда Полли села, негромко доверительно сказала: – Она умерла около двух недель назад и, знаете, я думаю, ее смерть вовсе не была случайной.

– Правда? – Полли округлила глаза. Разговор мгновенно стал крайне любопытным.

– В тот день, когда все произошло, вдова Баркли делала покупки на Пыльной площади. Был штормовой ветер, а Погодная служба Тремпл-Толл как всегда запоздала с отменой полетов над городом. У вдовы было очень плохое зрение, а еще бедняжка страдала тугоухостью и использовала медный рожок – она не увидела приземляющегося аэрокэба и не услышала предупредительных сигналов. Ветер снес экипаж, и тот раздавил вдову Баркли.

Полли нервно сцепила руки.

– Почему вы думаете, что это был не несчастный случай?

– Констебль Шнаппер стоял на посту неподалеку и все видел. Он клянется, что тем экипажем управлял…

– Мистер Драбблоу?! – взволнованно закончила Полли. Миссис Браун кивнула. – Но зачем ему это? Зачем ему убивать вдову Баркли?

– Чтобы завладеть ее квартирой, разумеется! – разгневанно проговорила бабушка Китти. – Все проходимцы из Фли мечтают перебраться к нам, в Тремпл-Толл! Но тогда мы все думали, что это и правда был трагический несчастный случай. Да, думали, пока спустя неделю этот отвратительный человек не появился в нашем доме со своим чемоданом. Мистер Шнаппер сразу же потребовал объяснений, на каком основании он поселился в квартире покойной вдовы. И вы не поверите: у этого проходимца оказалось составленное каким-то крючкотвором с площади Неми-Дрё завещание – и под ним стояла подпись вдовы Баркли! Думаю, бедняжку провели, и из-за своего плохого зрения она просто не знала, что подписывает.

Полли внимательно слушала. То, что рассказала миссис Браун, вполне подходило под ее представление о мистере Драбблоу. Он убил ни в чем не повинную женщину, чтобы поселиться в ее квартире. А затем въехал в этот дом и начал травить жильцов и прочих людей по всему городу. Но что же им движет? Безумие? Или то, что он, как считает миссис Браун, из Фли, и злокозненность – неотъемлемая часть его натуры?

– Почему констебль Шнаппер не арестует мистера Драбблоу, если уверен, что он виновен в гибели вдовы Баркли? – спросила Полли.

Бабушка Китти вдруг замялась.

– У него нет доказательств – одни догадки. А у Драбблоу – напомню вам, мисс Трикк! – есть свой адвокат. Не знаю, как в Льотомне, но в Тремпл-Толл адвокаты – это жуткие и безжалостные люди, способные на многое. Кое-кто из них ходит в любимчиках у господина главного судьи, и с ними не рискуют связываться даже полицейские из Дома-с-синей-крышей.

– А вы не опасаетесь, что этот Драбблоу… гм… что он может вытворить нечто действительно мерзкое? – осторожно спросила Полли. – Особенно, если учитывать, как именно он заполучил квартиру вдовы.

– Мистер Шнаппер за ним приглядывает, – проворчала миссис Браун. – Так что пусть только попытается. Но до тех пор… Уж как я ни просила констебля что-нибудь предпринять, чтобы избавить нас от этого Драбблоу, он все твердит, что это не в его силах. По его словам, если с Драбблоу что-нибудь приключится – ногу на лестнице сломает, или нос косяком защемит, – наша улочка тут же заполнится пронырливыми адвокатишками, а уж эти вороны способны растащить дом по кирпичику. Понятное дело, нам это не нужно. Так что мы все вынуждены терпеть этого проходимца под нашей крышей. И ладно бы Драбблоу просто занял квартиру покойной вдовы! Ко всему прочему, он еще и смеет расхаживать по моему дому как ни в чем не бывало и пытается устанавливать здесь свои порядки!

Полли мысленно усмехнулась. Вне всякого сомнения, то, что случилось с вдовой, заботило миссис Браун куда сильнее, чем то, что Драбблоу устанавливал свои порядки в «ее» доме.

– А вы не говорили с этим типом? – спросила девушка. – Не указывали ему на его грубость и отвратительные манеры?

Миссис Браун покачала головой.

– Я почти не покидаю эту квартиру, – сказала она, окинув тоскливым взглядом вельветовые стены. – Но поверьте мне, мисс Трикк, если бы этот Драбблоу только попался мне на глаза, уж я бы нашла, что ему сказать.

– То есть вы… – Полли нахмурилась, – вы не встречались с ним? Ни разу?

– Нет. Но соседи приходят ко мне с жалобами на него чуть ли не каждый день. И мистер Горли, и миссис Тирс, и миссис Паттни, да и другие. И, разумеется, мы постоянно обсуждаем его гадкое поведение с мистером Шнаппером.

– Но как же тогда он… – начала было Полли, но тут же, спохватившись, замолчала, чтобы не сказать лишнего.

– О чем вы, мисс Трикк? –бабушка Китти прищурилась, окинув гостью подозрительным взглядом.

Полли поспешно увела тему в сторону:

– Вы знаете, мне он тоже показался крайне неприятным человеком. Мы столкнулись на лестнице, когда я к вам шла. Мистер Драбблоу выглядел задумчивым и что-то бормотал – едва не сбил меня с ног. Но мне кажется, ваш новый сосед меня даже не заметил – он витал в своих мыслях и все бормотал о… – Полли пристально поглядела на миссис Браун, следя за ее реакцией, – о каком-то Одноруком. Что еще за Однорукий? В вашем доме живет человек с одной рукой?

Миссис Браун превратилась в ледяную статую. Уголки ее губ опустились, а на переносице образовалась гневная складочка.

– Нет, – сквозь зубы процедила она. – Я не знаю никакого Однорукого. Не представляю, о ком там бормочет этот Драбблоу.

Что бы бабушка Китти ни говорила, Полли поняла: она лжет и прекрасно знает, о ком идет речь.

– Китти, ты там умерла?! – воскликнула миссис Браун. – Сколько можно копаться?!

Китти тут же появилась в гостиной с подносом в руках. На роликовых коньках, очевидно, было не слишком-то удобно с ним управляться – поднос то и дело покачивался из стороны в сторону, чашки на нем позвякивали.

– Этот твой отвратительный дым… – проворчала миссис Браун, бросив взгляд на ролики внучки и на стелющуюся за ними по полу красноватую мглу.

Китти виновато поглядела на бабушку и молча поставила поднос на столик.

– Наконец это все можно и правда назвать чаепитием, – сказала миссис Браун. – Какое же чаепитие без чая, вы согласны, мисс Трикк?

Полли кивнула.

Разместившийся на подносе миленький сервиз состоял из трех миниатюрных чашечек, трех блюдец и заварного чайничка, но главное место на нем занимало блюдо с большим шоколадным кексом. Как на него ни посмотри, свежим он не выглядел, да и в целом был похож на ком запеченной земли. От кекса исходил довольно неприятный запах – кислый, прелый…

– Почему так долго? – раздраженно глядя на внучку, спросила миссис Браун. – Я тут почти увяла…

– Чай все никак не желал завариваться.

Хозяйка повернулась к Полли.

– Не могу дождаться, когда вы его попробуете, мисс Трикк. Это очень редкий лист – думаю не совру, если скажу, что в Габене его больше нет. Ни с чем не сравнимый аромат и… – Она вдруг замолчала и глянула на внучку – та стояла, не шевелясь, словно у нее вдруг сел завод. – Скорее налей нашей гостье чай, Китти! Чего же ты ждешь?! Или ты думаешь, что я должна и это за тебя делать?

Полли покоробило от тона миссис Браун: старуха обращалась с внучкой, как с нерадивой служанкой. Девушке захотелось вступиться за подругу, но она понимала, что, если озвучит слова, вертевшиеся у нее на языке, ее тут же выдворят вон.

Китти между тем встрепенулась и засуетилась с чайничком. Разлив чай по чашкам, одну из них она протянула Полли.

На ощупь чашка была холодной – не удивительно, что чай заваривался так долго. И тем не менее от него исходил странный темно-зеленый пар. Аромат и правда было трудно с чем-то сравнить: пряный, цветочный и… у Полли просто не нашлось нужных слов, чтобы описать его в полной мере.

– Не нужно стесняться, мисс Трикк. – Ободряюще кивнула ей хозяйка. – Такого чая вы прежде не пробовали. В вашем Льотомне он уж точно не водится.

Бабушка Китти глядела на нее не моргая, и Полли вдруг подумала, что совершенно не хочет это пить.

Словно в ответ на сомнения девушки, миссис Браун картинно выгнула руки, и внучка вставила в них чашку. С поистине королевской неспешностью бабушка Китти отпила и даже зажмурилась от удовольствия.

И все равно что-то не позволяло Полли последовать ее примеру. Она нерешительно поглядела на подругу – Китти, не поднимая взгляд, смотрела в свою чашку.

– Прошу вас. – Миссис Браун улыбалась – весь ее вид выражал нетерпение. – Это действительно вкусно.

Полли осторожно поднесла чашку к губам. Чуть отпила. Чай был холодным и невероятно горьким. Лицо гостьи едва не скорчилось в гримасе отвращения, но вдруг она с удивлением поняла, что вся горечь неожиданно растаяла – во рту расплылась приятная терпкость.

– Что скажете?

– Очень… своеобразный вкус. Мне нравится. Я бы угостила этим чаем тетушку: уверена, она смогла бы его оценить.

– Я узнаю у мамы, – сказала миссис Браун. – Быть может, она позволит передать вашей тетушке несколько листиков.

– Вашей мамы? – удивилась Полли.

– Она очень ценит свой чай. Мы не угощаем им кого попало. Верно, Китти?

По прежнему глядя в свою чашку, Китти кивнула.

– Прабабушка не угощает своим чаем кого попало, – словно эхо, пробубнила она.

Полли ничего не понимала. До сего момента она была уверена, что Китти живет только лишь со своей бабушкой.

Она недоуменно оглядела гостиную, словно ожидая, что прабабушка ее подруги с минуты на минуту обретет плоть, как старое семейное привидение.

– Мама наверху, – сказала миссис Браун, подняв взгляд в потолок. – Она очень больна и не спускается вниз. Но я уверена, она будет рада гостю. Быть может, вы поднимитесь к ней, мисс Полли?

– Вы хотите, чтобы я поднялась наверх? – дрогнувшим голосом спросила Полли.

Китти вдруг оторвала глаза от чашки.

– Не думаю, что стоит будить прабабушку, – торопливо проговорила девушка. – Она, наверное, уже спит и…

Миссис Браун наделила внучку испепеляющим взглядом.

– Что за глупости? Ты ведь прекрасно знаешь, что прабабушка еще не спит. Она будет рада познакомиться с твоей подругой, Китти.

– Но…

– Никаких споров, дорогая.

Миссис Браун коротко кивнула, указав внучке на кекс.

Китти вздохнула и взялась за нож. Скругленное лезвие с чвяканьем взрезало шоколад…

Полли вдруг стало жарко. В какое-то мгновение перед глазами все поплыло, кровь застучала в висках и… странное недомогание прошло так же внезапно, как и появилось.

Не осмеливаясь глянуть на подругу, Китти пододвинула к ней блюдце с треугольным кусочком кекса.

Полли развернула его срезом к себе и увидела, что внутри что-то ползает и изворачивается. Что-то длинное, коричневое и тонкое, будто слепленное из влажных колец. С каким-то совершенно странным безразличием она подцепила это нечто ложечкой. Нечто оказалось дождевым червем. А еще кекс был полон полусгнивших листьев.

Полли глянула на хозяйку. Миссис Браун с улыбкой поднесла ложечку с собственным кусочком кекса и извивающимся червем ко рту и, не пережевывая, проглотила его.

В этот миг Полли просто обязана была рухнуть в обморок. Ее должно было стошнить. Она должна была хотя бы застыть от ужаса. Но ничего из перечисленного не произошло. Ее всего лишь посетило легкое удивление – да и оно быстро развеялось.

Равнодушно, словно все происходящее было для нее чем-то совершенно нормальным, Полли отделила ложечкой кусочек кекса, засунула его в рот вместе с дождевым червем и принялась жевать. На ее вкус – можно было чуть-чуть подсластить. Прожевав сухую, скрипучую на зубах землю, она проглотила ее и сделала глоток из чашки.

Где-то в глубине ее души крошечная перепуганная Полли в этот миг истошно визжала и кричала во тьме: «Не-е-ет! Не ешь это! Не-е-ет!», но Полли-на-чаепитии лишь с вежливой улыбкой кивнула пристально следящей за каждым ее движением миссис Браун.

– Очень вкусно. Вы сами отлавливаете червей?

– Разумеется, нет, дорогая! Мистер Горли из второй квартиры добывает перегной на полях за городом. Черви включены. – Полли кивнула, а миссис Браун продолжила: – Прошу вас, дорогая, допейте ваш чай до конца. Все самое вкусное… на дне…

Полли снова кивнула и, машинально поднеся чашку к губам, опустошила ее одним глотком. Ничего особенно вкусного она не обнаружила, но что-то на дне все же было. Что-то крошечное и твердое, словно крошка. От нее запершило в горле, и Полли закашлялась.

Китти глядела на нее со слезами на глазах. Она хотела что-то сказать, но бабушка резко вскинула руку, запрещая внучке встревать, и Китти не осталось ничего иного, кроме как снова опустить взгляд в чашку.

Полли прокашлялась и неловко улыбнулась.

– Прошу прощения.

– Ничего, дорогая. Вы проглотили сердцевину. В каждой чашке чая по рецепту моей мамы есть сердцевина.

Полли ничего не поняла, да ее все эти «сердцевины» сейчас не особо и заботили. Она поглядела на подругу.

– Ты мне совсем не рассказывала о своей прабабушке, Китти…

– Видимо, она просто забыла, – сказала миссис Браун.

– Ничего я не забыла, – буркнула Китти. – Я просто не хотела…

Бабушка нахмурилась.

– Ты себя очень плохо ведешь, Китти, – сказала она строго. – Это неприемлемо!

– Я же ничего такого не сказала!

– Не смей со мной спорить!

– Я и не спорю! Я просто говорю, что Полли, наверное, не захочет…

– Мое терпение лопнуло, юная мисс! – пророкотала бабушка, и Китти сжалась. Она так резко дернулась, словно ожидала, что ее сейчас ударят.

Полли никак на это не отреагировала, но маленькой Полли в глубине души вдруг стало невыносимо, непередаваемо мерзко.

– Ты наказана! – продолжала миссис Браун. – Немедленно отправляйся в свою комнату!

– Я больше не буду! – захныкала Китти. – Не отправляй меня в комнату!

– Ты портишь всем чаепитие. Вон из-за стола, я сказала!

Китти глянула на Полли со смесью стыда и отчаяния, включила свои ролики и покатила прочь из гостиной. Напоследок обернулась и, в отчаянии закусив губу, скрылась в коридорчике. Хлопнула дверь комнаты.

Полли и миссис Браун остались наедине…

Часы на стене начали отбивать десять вечера. Полли уставилась на них во все глаза. В горле засвербело, и она снова закашлялась. Заныли виски. К лицу подступил жар…

– Вам дурно, мисс Трикк? – с лживой заботой поинтересовалась миссис Браун.

– Да… в смысле, нет… не совсем…

– Это, вероятно, из-за чая. Он довольно крепкий.

Полли помассировала переносицу и потерла веки. Легонько качнула головой – та тут же отозвалась болью и странным гулом. Комната будто стала меньше… и еще темнее. Девушка ощутила во рту странный привкус: кислый, гадостный. Что это скрипит на зубах? Она что-то съела? Что произошло? Что происходит?

– И где Китти? – это она уже сказала вслух. – Она ведь только что была тут.

– Моя внучка наказана, – сообщила миссис Браун. – Она очень дурно себя вела, и велела ей отправляться в комнату.

– Наказана? – удивилась Полли. Боль в голове постепенно утихала. – О чем мы говорили?

Она попыталась вспомнить. Вроде бы, они с бабушкой Китти обсуждали старого домовладельца, затем сам дом и мост рядом с ним. Говорили о мистере Драбблоу. А потом Китти принесла чай и…

– Прабабушка… – припомнила Полли.

– Вы выразили желание навестить ее, дорогая, – сказала миссис Браун.

– Да?

Бабушка Китти кивнула и поднялась на ноги.

– Отчего бы нам не пойти прямо сейчас?

Полли встала и покачнулась.

– Очень крепкий чай, – напомнила миссис Браун. – Приятное ощущение, правда? Прошу за мной…

Еще не до конца понимая, что происходит, Полли последовала за хозяйкой в коридор. Одна из выходивших в него дверей была приоткрыта, и в щелочку выглядывала испуганная Китти. Подруга едва заметно качала головой, словно пытаясь предупредить Полли, отговорить ее.

Миссис Браун быстро подошла к комнате внучки и, с силой потянув дверь на себя, закрыла ее, после чего повернула ключ.

Полли покачнулась и взялась рукой за стену. На миг ей почудилось, будто стена колыхнулась под ее ладонью.

Миссис Браун кивнула гостье на темнеющий прямоугольный проем в тупике коридора, в глубине которого виднелись ступени, ведущие куда-то наверх.

– Прабабушка живет на чердаке? – удивилась Полли. Действие чая ослабевало, и ясность мышления уже почти полностью вернулась к ней.

– Я останусь внизу, – сказала миссис Браун. – Подожду вас здесь. Смелее, дорогая.

Полли отчетливо понимала, что следовать указаниям этой женщины не стоит. К тому же перед ее мысленным взором все еще маячило перепуганное лицо Китти. И все же отчего-то ноги сами понесли ее наверх.

На лестнице было темно, стены подступали почти вплотную друг к другу. Под каблуками скрипели и слегка прогибались старые деревянные ступени. Полли обернулась и увидела замершую у основания лестницы миссис Браун – ей показалось, что это не живая женщина, а портрет во весь рост в раме дверного проема.

Бабушка Китти ободряюще кивнула, и, проглотив вставший в горле ком, Полли продолжила подъем.

Лестница свернула вбок, спустя десяток ступеней снова свернула и так еще пару раз. В какой-то момент Полли поймала себя на мысли, что она уже покинула дом № 12.

«Зачем ты туда идешь? Ну, зачем?» Все внутри противилось тому, что она делала.

«Мне не страшно, – уверяла себя Полли. – Не страшно. Я не какая-то трусиха!»

Но, по правде, ей было страшно. Очень страшно…

Вот наконец и дверь: низенькая и потрескавшаяся, притолока на уровне лица – не пригнувшись, не войти.

«Тут кроется что-то действительно мрачное, – подумала девушка. – Дело уже не только в Драбблоу. Китти и ее бабушка явно что-то скрывают. Ты ничего не узнаешь, если продолжишь топтаться на месте. Джаспер уже давно бы все выяснил…»

Полли осторожно постучала, но никто не ответил. Немного выждав, она толкнула дверь.

На чердаках Полли чувствовала себя неуютно – обычно там повсюду висит паутина, все в пыли, которая помнит давно умерших людей, – в этих местах всегда скапливаетсяполным-полно вещей, которые те носили или использовали при жизни. Куда ни кинь взгляд, он натыкается на старье и дряхлость…

Что ж, здесь все было, как и на других чердаках, разве что, паутины никакой не было. Над головой проходил косой скат крыши. Вверх тянулись деревянные колонны, с поперечных балок комьями свисала пыль. На гвозде над головой висела закопченная керосиновая лампа.

Пауков здесь, может, и не было, но все остальное имелось в наличии: пара трухлявых сундуков, вешалка-стойка с громоздящимися на ней ветхими пальто, пара гардеробов и комод, множество старых чемоданов и детская деревянная лошадка.

Полли зашла на чердак, всматриваясь в темноту.

«Где же она? Вряд ли прячется в одном из этих шкафов…»

Половица под ее ногой скрипнула, и в дальнем конце чердака кто-то зашевелился.

Девушка пригляделась и увидела большую старинную кровать, на которой беспорядочно громоздились пыльные перины и подушки. На кровати кто-то лежал.

– До… добрый вечер, мэм, – дрогнувшим голосом произнесла Полли. – Меня зовут Полли Трикк.

Полли сделала пару неуверенных шагов в сторону кровати и тут она отчетливо поняла, что там лежит… вовсе не человек – не бывает у людей таких длинных извивающихся конечностей!

– Я… – выдохнула Полли, – я не хотела…

То, что лежало на кровати, зашевелилось активнее. Ветхое одеяло отодвинулось в сторону, из-под него выскользнуло щупальце, поросшее странной формы отростками. Оно шлепнулось на пол и, извиваясь, поползло к Полли.

Девушка застыла. Расширенными от ужаса глазами она глядела на то, как щупальце приближается, скользя по пыльному полу, и просто стояла, не в силах пошевелиться.

Сердце лихорадочно заколотилось, во рту снова появилась чайная горечь.

Весь чердак будто пришел в движение: зашуршали пальто на вешалке, скрипнула открывшаяся дверца одного из гардеробов, заскрежетала кровать, а деревянная лошадка закачалась на своих полозьях. Под самой крышей, во тьме среди балок, что-то зашевелилось – сверху посыпалась пыль, но девушка не смогла заставить себя поднять голову.

Щупальце уже было в пяти футах от нее… в трех… Того и гляди оно вцепится в ногу и…

Откуда-то снизу, из квартиры, вдруг раздался грохот, как будто кто-то колотил в дверь. Чердак замер, щупальце на полу замерло.

Звук этот вывел Полли из оцепенения. Она развернулась и бросилась к выходу из чердака. Оказавшись на лестнице, захлопнула за собой дверь и припустила вниз по ступеням.

Один пролет… поворот… еще поворот…

Когда показался дверной проем, Полли остановилась. Пытаясь унять сердцебиение и успокоить дыхание, она прислонилась к стене и прислушалась.

Из прихожей доносились голоса.

– Сейчас не время, Шнаппер! – гневно рокотала бабушка Китти. – Худший момент просто сложно представить!

– Я знаю, что вы задумали, Браун! – отвечал констебль. – Это все ваша неуемная алчность…

– Моя алчность? Может, стоит вам напомнить, что все наши беды начались из-за вашего прогрессирующего безумия? Вы уже натворили дел! Из-за вас треснул футляр Мисс Руби!

– Нет уж, только лишь благодаря мне этот дом все еще стоит! Не вам меня обвинять…

Бабушка Китти что-то неразборчиво зашипела. По отдельным словам Полли поняла, что она изо всех сил пытается выпроводить констебля за дверь.

Полли на цыпочках спустилась вниз и украдкой выглянула в коридор.

И хозяйка, и ее незваный гость стояли у порога. Констебль Шнаппер нависал над миссис Браун, но та и не думала теряться на фоне его громадной фигуры. Непоколебимая воля этой жуткой женщины не уступала злобе и грубости злыдня в полицейской форме.

– Убирайтесь, Шнаппер! – продолжала бабушка Китти. – Вы все испортите!

Констебль так громко заскрипел зубами, что это донеслось даже до Полли.

– Вы хотите спеленать девчонку… – процедил он, и Полли в ужасе зажала рот руками – речь явно шла о ней! – Сейчас не время. Мы уязвимы. Мы не можем тратить силы еще и на нее…

Полли затаила дыхание. Это оно! Сейчас все прояснится! Она вот-вот узнает, что здесь творится на самом деле!

Бабушка Китти что-то быстро-быстро заговорила. Старуха понизила голос, и Полли с досадой поняла, что больше не может разобрать ни слова. Вжимаясь в стену, она бесшумно нырнула в коридор. Сейчас темнота в квартире семейства Браун была ей на руку.

Полли чуть приблизилась и притаилась за комодом.

– …Она что-то знает, – говорила старуха. – Она упомянула Однорукого.

– Что? – поразился констебль. – Однорукого?

– Она сказала, что о нем говорил Драбблоу. Но думаю, она лжет и что-то вынюхивает.

– Нужно было просто отправить ее ко мне. А вместо этого вы…

– Не вам мне указывать, что и как делать Шнаппер. Знайте свое место…

Чья-то рука коснулась плеча Полли. Девушка дернулась и едва не вскрикнула он неожиданности. Резко обернувшись, она увидела Китти. Лицо подруги было совершенно белым от страха.

– Но как? – одними губами спросила Полли. – Как ты выбралась? Она же заперла дверь…

Китти покачала головой: сейчас это было неважно.

– Беги… – прошептала она. – Беги отсюда, Полли.

– Китти…

– Нет. Ничего не говори. – Она сунула подруге в руку какую-то картонку: – С него все началось… Это он во всем виноват…

– Кто?

– Беги…

Между тем голоса в прихожей смолкли, и дверь закрылась. Полли поначалу этого даже не заметила.

– О, кто это тут у нас? – раздалось из прихожей, и Полли с Китти обернулись. Грозная дама глядела на них со своей коронной едкой улыбкой. – Китти, ты ведь должна сидеть в своей комнате. Это вы ее выпустили, мисс Трикк?

Полли сглотнула и нервно кивнула.

– Как вы должно быть заметили, приходил мистер Шнаппер, – продолжила бабушка Китти. – Вы не поверите, но этот грубиян пытался напроситься на чай! Впрочем, я сказала констеблю, что у нас сегодня исключительно дамская компания, и ему пришлось удалиться… Продолжим?

Полли глянула на подругу. И та, не говоря ни слова, глазами показала ей на дверь.

– Боюсь, мне уже тоже пора, – сказала Полли. – Благодарю за чай, миссис Браун. Все было замечательно.

Кивнув на прощание Китти, она решительным шагом направилась к двери.

– Но как же… – Миссис Браун поджала губы. – Мы ведь еще не закончили…

– Уже довольно поздно, – твердо сказала Полли. – Путь до дома неблизкий. Да и тетушка будет волноваться.

Миссис Браун попыталась преградить ей дорогу.

– Мы пригласим Полли еще, правда, бабушка? – встряла Китти. – Потом. Может, завтра… или послезавтра…

Миссис Браун отвлеклась на внучку, и это позволило Полли проскользнуть мимо нее. Схватив с вешалки пальто, она распахнула дверь. Переступив через порог, обернулась.

Китти, покачивающаяся на роликовых коньках в глубине коридора, заламывала руки и едва не плакала, а ее бабушка глядела на гостью с нескрываемым разочарованием.

– Хорошего вечера, – сказала Полли и закрыла дверь, а затем, не оглядываясь, бросилась вниз по лестнице. В голове была лишь одна мысль: «Выбраться! Выбраться отсюда как можно скорее!»

Полли и не заметила, как лестница закончилась.

Выбежав на улицу и нырнув в объятия ночи и тумана, она остановилась. Повернув голову, Полли глянула в темноту подъезда.

– Вот тебе и чаепитие, – пробормотала она, тяжело дыша. – Больше никаких треклятых чаепитий!

Не в силах поверить, что дом № 12 все же выпустил ее из своих цепких лап, Полли развернула картонку, которую дала ей Китти, и с изумлением обнаружила, что это – фотокарточка, прежде висевшая в рамочке на стене гостиной. Старый домовладелец Карниворри в джунглях.

«С него все началось? Но что именно началось?»

Полли задумчиво глядела на фотокарточку: Карниворри… какая все-таки необычная фамилия… фамилия…

И тут ее осенило. Кажется, она знала, что делать!

Полли поспешно натянула пальто и побежала через пустырь в сторону улицы Флоретт.

А в это самое время в квартире семейства Браун разворачивалась крайне мерзкая и отвратительная сцена.

Бабушка подошла к внучке и отвесила ей размашистую пощечину. Китти отлетела в стену коридорчика и заплакала.

– Я знаю, что ты сделала, мерзавка, – прошипела миссис Браун и схватила Китти за волосы.

– Нет, бабушка! – закричала та. – Не надо! Прошу тебя! Нет!

– Ты ее предупредила! Из-за тебя она ускользнула…

Миссис Браун зашвырнула плачущую Китти в ее комнату. После чего заперла дверь и повернула ключ.

– Мы все равно ее заполучим, –сказала она. – А ты будешь сидеть здесь и думать над своим поведением. Я очень надеюсь, что к утру ты образумишься.

Миссис Браун развернулась и, шелестя подолом платья, пошагала в свою комнату. Оказавшись в спальне, она подошла к стене, на которой висела единственная картина: на групповом портрете были изображены все жильцы дома № 12 во главе с мистером Карниворри.

Бабушка Китти надавила на картину. Слегка прогнувшись под пальцами, та скрипнула петлями и повернулась, открывая взору неглубокую прямоугольную нишу.

Ровными рядами в потайном углублении выстроились медные ручки; каждая была подписана, каждой соответствовал свой номер.

Миссис Браун повернула две ручки, и в ту же секунду в двух квартирах в доме зазвенели тревожные колокольчики.

– Никуда ты не уйдешь, – проговорила миссис Браун и вернула картину на место.


***


– Карниби… Карниберт… Карнис… Керруорт… – пробубнила Полли себе под нос.

Ее тонкий длинный палец полз по списку фамилий.

– Никакого Карниворри! – Полли возмущенно постучала пальцем по странице и захлопнула старую толстую книгу, подняв в воздух облако пыли. – Как такое может быть?!

Она склонилась к вмонтированному в стол медному рожку переговорной трубы и сказала:

– Никакого Карниворри, мистер Букетт.

Из рожка раздалось шипение, после чего он заговорил хриплым, надтреснутым голосом престарелого джентльмена:

– Мои поиски также пока не увенчались успехом, мэм. Мне поискать в секции «Забытых фамилий»?

Полли сморщила лоб. Они проверили уже едва ли не дюжину секций, и господин домовладелец с улицы Флоретт скрывался от нее с профессионализмом кролика-эскаписта, преследуемого голодной лисицей. Создавалось впечатление, что его попросту не существует.

Единственное упоминание о нем, и то неявное, Полли обнаружила в городском разделе землевладений: участок, на котором располагался дом № 12, находился в безвременной собственности некоего мистера К. Судья, подписавший переход земли у канала в частные руки, давно почил с миром. Ниточка обрывалась…

Полли, как могла, заставляла себя не думать обо всех тех странностях и жутких вещах, которые стряслись с ней на чаепитии, и сконцентрироваться на поисках. «С него все началось…» Слова Китти не отпускали ее…

Покинув дом на улице Флоретт, Полли решила не терять время понапрасну и сразу же отправилась на площадь Неми-Дрё, где располагался городской архив. Она давно его заприметила – еще во время своей первой поездки по Габену, сразу после прибытия. И хоть было уже довольно поздно, Полли решила рискнуть.

Добравшись до здания архива, она с облегчением убедилась, что тот работает круглые сутки – это следовало из таблички на тяжелой черной двери. И тем не менее, она стучала в дверной молоток около двадцати минут, пока ей не открыл заспанный и сонный старик с вислыми бакенбардами, явно не настроенный принимать посетителей – очевидно, ночью архив посещали редко.

Старик, который оказался ночным смотрителем, тут же принялся ворчать, но его настроение мгновенно улучшилось, а сонливость как рукой сняло, когда Полли протянула ему пятьдесят фунтов. Это было слишком много, но ей требовалось все разузнать как можно скорее.

Мистер Хэмиш Букетт превратился в саму обходительность. Пригласив посетительницу внутрь, он провел ее через пустующий темный холл в читальный зал. Зажег лампу на одном из столов.

Полли сообщила смотрителю, что, или, вернее, кого ищет, и мистер Букетт принес ей из хранилища несколько книг со списками имен. Сам он также подключился к поискам, отправившись в недоступные для посетителей фонды.

И так потянулись, по ощущениям Полли, годы исследований. Которые пока что так ни к чему не привели.

– Мэм? – проговорила переговорная труба. – Так мне поискать в секции «Забытых фамилий»?

– Да, сделайте любезность, мистер Букетт, – ответила Полли, уже зная, что Карниворри не обнаружится и в упомянутой секции. Но проверить все варианты все же стоило.

Полли задумчиво поглядела на фотографию, которую дала ей Китти. Мистер Карниворри глядел на нее насмешливо – он будто понимал, что она его ищет, и радовался тому, как ловко он замел следы.

Чем дольше Полли смотрела на фотографию, тем сильнее ее раздражал этот высокомерный тип, в своем тропическом мундире и пробковом шлеме, затерявшийся в джунглях, как… как…

Полли встрепенулась.

Джунгли!

Нужно просто зайти с другой стороны! И как она сразу не догадалась?!

– Мистер Букетт, – сказала Полли, снова склонившись к переговорному рожку, – у вас есть информация об экспедициях, которые отправлялись из Габена? Скажем, в джунгли Эйлана.

– Эйлан? – зазвучало в ответ. – Да, в наших фондах хранятся общие сведения об экспедициях. Вы знаете год или хотя бы цель экспедиции?

– К сожалению, я не знаю ни цели, ни точной даты. Нужная мне экспедиция состоялась около двадцати лет назад.

– Ждите, мэм.

Полли кивнула и принялась ждать. Нетерпеливо ерзая на стуле, она глядела на рожок. Вскоре он снова заговорил голосом старого смотрителя архива:

– Мэм, я отправил к вам Пенси.

– Благодарю, мистер Букетт.

Не прошло и минуты, как служебная дверь в дальней стене читального зала отъехала в сторону, и в помещении появилась Пенси.

Колесо зашуршало по тонкому, проложенному в полу рельсу. Скрежеща металлическими сочленениями и скрипя пружинами, архивный автоматон приблизился.

Пенси являлась гордой обладательницей строгого темно-серого платья с узким воротником и облегающими механические руки рукавами. Как и у прочих габенских автоматонов, ее лицо было полностью лишено каких-либо черт, но фантазия Полли вырисовывала на нем высокий лоб, нахмуренные брови, крючковатый нос и строго поджатые губы. Отчего-то она видела в Пенси ворчливую даму в летах.

Механическая помощница смотрителя положила на стол стопку коричневых папок.

– Благодарю, Пенси.

Мигнув глазами-лампами, автоматон развернул верхнюю половину корпуса на сто восемьдесят градусов и покатил обратно. Вскоре он снова покинул читальный зал.

Полли между тем взялась за бумаги. В первой папке содержались сведения об экспедиции профессора Меринга – он заполнял белые пятна на карте моря Бурь. На приложенных фотокарточках господин домовладелец с улицы Флоретт не присутствовал. Не оказалось его ни во второй, ни в третьей папке. Но в четвертой…

– Да! – радостный возглас девушки разлетелся эхом по темному читальному залу. – Вот и ты! Нашла! Нашла!

Полли приблизила к старой, пожелтевшей от времени фотографии увеличительное стекло на тонкой гнутой ножке.

Так долго скрывавшийся от нее мистер Карниворри обнаружился в числе группы важных усатых джентльменов в одинаковых тропических костюмах и шлемах. Все они были обвешаны походным снаряжением и инструментами для исследований.

Полли прочитала заголовок прилагавшегося к фотографии информ-бланка:

«Экспедиция в Эйлан в поисках Скверлум Каберботам под предводительством…» Что?!

Она вновь взглянула на фотокарточку.

Карниворри совершенно точно был здесь главным – он стоял в центре группы, да и выглядел не в пример представительнее прочих. Вот только в заголовке стояло совсем другое имя.

– Ну разумеется! Карниворри – это псевдоним! – догадалась Полли. – Неудивительно, что я его не нашла!

Она изучила бланк. «Микения. Султанат Эйлан. Экспедиция, организованная учеными ГНОПМ, отправилась из Габена… …продлилась полтора месяца… …увенчалась успехом…» И ничего по-настоящему важного – лишь скупые данные, которые порождали еще больше вопросов…

Полли вновь склонилась к переговорной трубе:

– Мистер Букетт, – сказала она, пытаясь унять волнение в голосе, – у вас имеются подробные сведения об экспедициях научного общества? Я кое-что нашла, но этого слишком мало… Может, у вас есть что-то о составе группы или об исследованиях, которые она проводила?

– Боюсь, шансы того, что эта информация в городском архиве имеется, крайне малы, но она обязана быть в архиве ГНОПМ. У нас хранятся только общие сведения касательно экспедиций. Назовите мне код папки, и я пришлю к вам Пенси со всем, что у нас найдется в связи с интересующим вас делом…

Вскоре Полли уже разбирала небольшую, размером с обувную, коробку. В ней обнаружились кое-какие газетные вырезки, карманный ботанический справочник и несколько фотокарточек. Вырезки ничего не проясняли – в них освещалось отбытие экспедиции с вокзала Тремпл-Толл, была заметка о том, как ученые прибыли в Эйлан, и еще одна – о том, как глава экспедиции встречался с султаном Эйлана.

Фотокарточки оказались более информативными. На одной группа позировала в вестибюле отеля. На другой – члены экспедиции по одному продвигались по узкому веревочному мосту к причальной площадке на краю обрыва, у которой в воздухе завис небольшой и не выглядящий особо надежным дирижабль с деревянной гондолой, оболочкой мягкой конструкции, стропами-канатами и веревочными вантами. Еще на паре фотографий экспедиция была в процессе продвижения через джунгли. Ну а на последней, как показалось Полли, самой важной, человек, называвший себя Джеймсом Карниворри, был запечатлен в походной палатке. Он сидел в плетеном кресле перед столом, на котором стоял горшок с цветком… и цветком этим была Мисс Руби!

Полли открыла ботанический справочник на заложенном месте и прочитала:

«Скверлум Каберботам, также известный, как “Кровяная Лилия”. Растение семейства Лилейные. Растение-паразит. Растет (предположительно) лишь в симбиозе с Карниворум Гротум из семейства Дионея…»

– Кажется, вот от чего пошел ваш псевдоним, мистер Карниворри…

Полли нахмурилась и перевернула несколько страниц справочника в поисках растения, с которым якобы соседствует Скверлум Каберботам.

– Нет… – прошептала она, прочитав описание этого Карниворум Гротум. – Нет, нет и нет! Вы не могли…

Полли откинулась на спинку стула и сцепила пальцы. Кусочки общей картины складывались. И складывались весьма неприятным образом.

– Мистер Букетт, – сказала Полли в рожок. – У вас должны быть подшивки газет за последние двадцать лет…

– Вас интересует что-то конкретное?

Полли замерла.

– Меня интересуют… исчезновения людей в Тремпл-Толл. В районе канала и Ба́лкового моста.

Переговорная труба какое-то время молчала, и Полли буквально кожей ощутила недоумение ночного смотрителя.

– Ждите, мэм…

А потом началось настоящее исследование. Пенси носилась между фондами и читальным залом, притаскивая все больше газет. Полли внимательно изучала каждую статью и походя делала заметки в любезно предоставленной мистером Букеттом тетради. Почти три четверти случаев явно не касались ее исследования, но остальные…

За поисками прошел почти час, но девушка так углубилась в них, что совершенно не следила за временем.

Отложив в сторону последнюю газету (недельной давности), Полли покачала головой, все еще не веря в то, что ей открылось.

– Вот это да!

Девушка пораженно уставилась в свои записи. Все вдруг встало на свои места, и то, что она выяснила, было настолько ужасно – нет, просто чудовищно! – что у нее волосы дыбом вставали.

Китти была права. Карниворри. С него все и началось. И вот она узнала, что он сделал. Этот дом, этот разрушенный мост… все связалось.

Нужно срочно рассказать обо всем доктору и Джасперу! Нельзя допустить, чтобы они туда сунулись, чтобы их сцапали…

Полли резко придвинулась к рожку.

– Мистер Букетт! Могу я воспользоваться вашей станцией пневмопочты?

– Разумеется, мэм.

Полли вырвала из тетради страничку и написала:


«Я все выяснила! Скоро буду дома! Дождитесь меня!

П.У. Трикк».


Она засунула послание в капсулу, и та отправилась в путь по пневматическому трубопроводу, который оплел собой весь город.

– Мистер Букетт, благодарю за помощь. Я все узнала. Мне пора.

– Я провожу вас, мэм.

– О, не стоит. Доброй ночи.

Полли поднялась и, спрятав в карман фотокарточку из папки, фотокарточку из квартиры Китти и ботанический справочник, направилась к выходу. Девушка понимала, что мистер Букетт будет недоволен тем, что она взяла материалы фонда, но Полли пообещала себе, что непременно все вернет… как только со всем разберется.

На улице было мерзко и промозгло, как в башмаках у бродяги. За то время, что Полли была в архиве, туман сгустился и поднялся уже до вторых этажей домов. Неподалеку сонно ворчала площадь Неми-Дрё.

В переулке, возле входа в здание архива, стоял старенький клетчатый «Трудс».

Полли посетила мысль: «А не тот ли это экипаж, который я видела возле дома № 12 на улице Флоретт?» Впрочем, девушка себя быстро успокоила: «Сколько тут таких ржавых развалюх ездит по Саквояжному району…»

Застегнув пальто и поежившись от сырости, Полли пошагала в сторону площади, надеясь найти там кэб.

– Эй, милочка, прикурить не найдется? – окликнул ее прислонившийся к фонарному столбу мужчина в твидовой кепке и куртке, какие носят рабочие из Гари.

Полли не ответила и ускорила шаг.

Когда она поравнялась с экипажем, его дверца внезапно открылась, и на тротуар выскочил мужчина в черном пальто с высоко поднятым воротником и в низко надвинутом на глаза котелке.

Полли попятилась, узнав этого человека. Он?! Что он здесь делает?!

– Не подходите! – крикнула девушка.

Стоявший у фонарного столба тип подкрался к Полли со спины и крепко зажал ей рот платком. Резкий химический запах проник в ноздри. Несколько мгновений Полли еще дергалась, а потом глаза ее закрылись, тело обмякло.

Тип в котелке улыбнулся.

Вдвоем похитители засунули девушку в мешок, а мешок затащили в «Трудс».

Дверца захлопнулась, зарычала топка, и из выхлопных труб с хлопками вырвалось несколько бурых комков дыма. Экипаж тронулся в путь.

Часть II. Глава 1. В поисках Полли.

Джаспер подкрался к лестнице и прислушался.

Тошнотворная ворона, также известная, как «дядюшка Натаниэль», была внизу и в задумчивости бродила по гостиной. Судя по всему, она слишком глубоко погрузилась в какие-то свои важные мысли, чтобы заметить его исчезновение.

Мальчик на цыпочках двинулся в конец коридора. Обернувшись и удостоверившись, что поблизости никого нет, он повернул ключ и вошел в крошечную комнатушку, которая располагалась напротив его спальни.

На памяти Джаспера, эта комната всегда пустовала и обычно в нее никто не заходил. Даже миссис Трикк. Поэтому там было очень пыльно, а под потолком висела паутина. Старая мебель, стоявшая под чехлами, и перекрытый чугунной заслонкой камин нагоняли тоску одним своим видом.

Джаспер подошел к окну и, немного повозившись с щеколдой, отворил невероятно скрипучую створку.

В комнату тут же пополз туман.

Выглянув наружу, мальчик проверил, на месте ли тот самый, чуть выдвинутый из стены, кирпич, после чего забрался на подоконник и вылез из окна. Нащупав ногой кирпич, он сполз ниже и спрыгнул на угольный ящик. Железная крышка предательски громыхнула.

Джаспер замер.

Тошнотворная ворона явно услышала шум и сейчас, вероятно, стояла у окна гостиной, пытаясь разглядеть, кто же там грохочет.

– Мяу-мяу! – выдал Джаспер, после чего, решив, что этого недостаточно, добавил немного истеричности: – Мррряяуу!

Уловка сработала.

– Миссис Трикк! – раздался дядюшкин голос: – На заднем дворе снова бесчинствуют коты! Прогоните их!

На что ему ответили из кухни:

– Вот сами и прогоняйте! У меня пудинг подходит, я не могу отвлекаться!

Дядюшка с удовольствием погрузился в свои классические занудные рассуждения – на этот раз о том, что еда, мол, никуда «подходить» не может, сокрушаясь при этом о лингвистическом несовершенстве кулинарной терминологии.

Джаспер хмыкнул и ринулся прочь.

В мусорной аллее, проходившей вдоль задних дверей домов, никого не было, лишь возле ржавого парового котла миссис Перкс поскрипывало механическое пугало, поставленное там, чтобы отпугивать ворон. Учитывая, что вороны облепили его черным копошащимся плащом, справлялось оно, мягко говоря, посредственно.

Выбравшись из мусорной аллеи, Джаспер пошагал по узкой и пахнущей старыми носками Семафорной улице, вдоль зеленоватой кирпичной стены фабрики «Трумм и Гарвей».

Несмотря на удачно проведенный побег, Джаспер злился. Тошнотворная ворона считает, что ничего предпринимать не нужно, а вместо этого стоит все как следует взвесить, обдумать, разработать план, а еще лучше – просто сделать вид, что ничего не произошло и что никакой Полли Трикк и вовсе никогда не существовало.

Джаспер ни на миг не сомневался в отношении Натаниэля Доу к их гостье. Вспомнить только, какой тот ходил злой неделю назад, бубня себе под нос: «Вот бы просто взять и проснуться! И понять, что это был сон и никакая Полли Уиннифред Трикк никогда сюда не приезжала…»

Казалось бы, что же такого ужасного натворила Полли? Ответ ошеломлял: она съела какую-то шоколадку, на которую у дядюшки были планы! Это все было очень странно, учитывая, что прежде дядюшка ни жадностью, ни сладкоежничеством не отличался…

Между тем Полли так и не вернулась. Ее пропажу доктор Доу и его племянник заметили не сразу.

Вечер уже давно закончил смену и отправился на покой, передав дела хмурой габенской ночи. Они сидели в гостиной, и дядюшка рассказывал Джасперу о своем походе в сад ГНОПМ. Племянник слушал его, распахнув рот, и пережитый дядюшкой ужас, к неудовольствию последнего, вызвал у Джаспера вовсе не сочувствие, а восторг.

– Я пропустил все самое интересное! – с сожалением воскликнул он. – А ты дрался с монстрячной мухоловкой!

– Дрался, да, – проворчал доктор. – Ты меня внимательно слушал? Я едва не стал ее ужином…

О, Джаспер слушал очень внимательно, но считал, что занудный дядюшка просто не способен по достоинству оценить приключение, в которое попал.

– А этот профессор? – спросил мальчик. – Он был очень жутким? Ты сказал, что он смеялся, когда пытался скормить тебя своей мухоловке. У него был настоящий злодейский смех?

Дядюшка вздохнул.

Джаспер был неисправим. В отличие от нормальных, в понимании доктора, детей, его племяннику казалось, что без злодеев (слово это, кстати, доктор Доу считал устаревшим и исключительно глупым) жизнь была бы скучной и унылой. Он читал о них, коллекционировал открытки с изображениями так называемых Злодеев так называемого Золотого Века и старательно выискивал в каждом городском злыдне из газет «ту самую злодейскую жилку».

– Так что там со смехом? – спросил Джаспер. – Хотя можешь не говорить – уверен, он смеялся очень по-злодейски. А как иначе? Подумать только, в городе объявился безумный ученый! Настоящий! Я счастлив. Ты счастлив?

– Безмерно, – хмуро сказал доктор.

Часы пробили полночь, и в гостиную с подносом коврижек вошла миссис Трикк.

– Миссис Трикк! – широко улыбаясь, возвестил мальчик. – Убирайте коврижки! Нужен торт! У нас праздник: дядюшка счастлив!

Экономка наделила доктора взглядом, преисполненным сомнения:

– Это правда? – спросила она.

– Разумеется, нет, – последовал ответ.

– Это хорошо. А то я уж было испугалась…

Она поставила на стол поднос и включила варитель.

– Ну вот, – проворчала экономка, заглянув в один из резервуаров с приправами для чая. – Сахар закончился. Полли снова его съела, хотя я просила ее этого не делать.

Джаспер застыл. Всю веселость как рукой сняло.

– Кстати, а где Полли?

Дядюшка завертел головой, пристально оглядывая темные углы гостиной, словно предполагал, что племянница экономки прячется в одном из них.

– Она сказала, что собирается посетить какое-то ночное представление в «Эксклюзионе» на Набережных, – раздраженно сказала миссис Трикк.

Джаспер нахмурился.

– Правда?

– Полли уверила меня, что если пьеса будет скучной, она вернется раньше.

– Все пьесы – скучные, – заметил доктор Доу.

Экономка лишь пожала плечами и отправилась спать, ворча, что, мол, во времена ее молодости воспитанные мисс не посещали различные сомнительные спектакли, которые дают после заката.

Доктор и Джаспер взялись за чай с коврижками. Мальчик пошутил, что Полли будет грызть локти, когда узнает, какие вкусные они были. Дядюшка уточнил, что правильно говорить: «кусать локти», а не «грызть».

Они уже снова было завели разговор о том, что Джаспер называл «Тайной дома № 12 на улице Флоретт», когда по трубе пневмопочты пришла капсула с посланием.

К удивлению и старшего, и младшего Доу, писала Полли. В записке говорилось, что она уже едет домой и что она якобы все выяснила.

Тут стало очевидно, что никакой театр «Эксклюзион» на Набережных племянница экономки не посещала, а сказала так тетушке, просто чтобы та за нее не волновалась.

Что ж, миссис Трикк, может, и не волновалась, но в тот миг, как записка была прочитана, волнение намертво поселилось в гостиной дома № 7 в переулке Трокар.

Джаспер принялся гадать, что именно Полли выяснила, а доктор начал рассуждать о том, как ему не нравится тот факт, что «эта взбалмошная мисс Полли», не предупредив их, занялась своим расследованием.

При этом оба косились на часы и не могли найти себе места от нетерпения. Они ожидали, что Полли вот-вот, ну вот прямо сейчас, буквально через минутку, возникнет на пороге, но прошел час, прошло два часа, а она так и не появилась…

– «Скоро буду дома», – нервно постукивая туфлей по полу, сказал доктор Доу. – Скоро, как же! Она сюда из Льотомна добирается?

Джаспер глухо произнес:

– Случилось что-то плохое.

И эти его слова будто толкнули рычаг. Отрицать очевидное стало уже нельзя.

Доктор Доу вскочил на ноги и бросился в прихожую. Джаспер – за ним.

Склонившись над столиком у пересыльных труб, дядюшка схватил ручку и начал что-то поспешно писать.

– Что ты делаешь? – спросил мальчик.

– Пытаюсь выяснить, откуда пришла капсула с запиской мисс Полли. Думаю, скоро мы это узнаем…

Но они ничего не узнали.

Доктор переполошил служащих пары узловых станций – он рассчитывал на то, что поможет номер капсулы, но оказалось, что выяснить точку отправки по нему невозможно, ведь, как выразился мистер Веррни, старший пересыльщик с поста «Площадь Неми-Дрё», «капсулы имеют привычку путешествовать»…

Джаспер, в свою очередь, считал все это напрасной тратой времени, ведь они и так знали, что случилось с Полли и где она находится. Он не сомневался, что ее схватили эти жуткие жильцы из дома № 12 и, скорее всего, она сейчас была где-то в том доме.

После неудачи с Пересыльным ведомством пневмопочты доктор попытался привлечь полицию.

Констебль Дилби на два срочных письма не ответил. В обычное время Натаниэль Доу с удовольствием и презрением занес бы его за это в список личностей, не заслуживающих доверия, но сейчас ему было совершенно не до каких-либо списков.

Отложив разочарование в Дилби на потом, доктор написал своему старому пациенту, господину комиссару Тремпл-Толл с просьбой прислать кого-то из констеблей, но из Дома-с-синей-крышей пришел ответ, что все констебли в данный момент задействованы в исключительно важном полицейском расследовании.

Тогда Натаниэль Доу решился на то, что он откладывал до последнего, и то, на что при иных обстоятельствах он ни за что бы не пошел. Он написал вокзальному констеблю, мистеру Хопперу, и попросил его срочно прибыть в переулок Трокар.

Это для доктора Доу было настоящим моральным подвигом. Мистер Хоппер и его напарник, мистер Бэнкс, не отличались ни расторопностью, ни умом, зато оба славились дурным нравом и отвратительными манерами, более того – чаще они лишь все портили. Выбора между тем попросту не осталось…

Ответ пришел довольно быстро. Писала младшая сестра мистера Хоппера, мисс Лиззи. Она сообщила, что ее брат и его напарник заняты (опять-таки!) каким-то важным и очень тайным полицейским делом – сам констебль Хоппер, по ее словам, уже два дня дома не появлялся.

Как некстати! Да и вообще, какое у этих типов может быть тайное полицейское дело? Запугивать лавочников? Избивать бродяг? Объедаться пирожками у «Патти Пи»? Что там такое творится, на этой Полицейской площади?!

Помощи ждать было неоткуда…

Джаспер стал настаивать на том, чтобы немедленно вызвать кэб и отправиться на улицу Флоретт самим. Дядюшка и слышать ничего не желал, но кэб вызвал.

– Я еду на Полицейскую площадь, – сказал доктор Доу.

– Мы едем! – уточнил Джаспер, но дядюшка покачал головой.

– Нет. Ты остаешься – на случай, если мисс Полли вернется. И, Джаспер, слушай меня внимательно: ты должен быть здесь – это важно. Пообещай, что, пока меня нет, ты никуда не пойдешь.

Джаспер нехотя пообещал, и дядюшка уехал.

Не было его почти два часа. Мальчик провел все это время в прихожей, снуя между дверью и трубой пневмопочты.

Когда к дому подъехал кэб, Джаспер выбежал на улицу. Из экипажа вышел дядюшка – самый раздраженный и злой дядюшка во всем городе.

– Что случилось? – спросил мальчик.

– Синеголовые дуболомы! – полыхая от ярости, ответил доктор Доу. – Мне никто не стал помогать! Они даже слушать ничего не пожелали! «Сейчас очень неудачный момент, чтобы искать пропавших племянниц каких-то экономок» – это официальное заявление Дома-с-синей-крышей! «Очень неудачный момент»! Ты можешь в это поверить?!

Они зашли в дом, и доктор продолжил возмущаться:

– Они не смогли выделить мне даже самого завалящего констебля, притом, что Дом-с-синей-крышей забит ими, как бочка селедкой!

Доктор сделал себе кофе, закурил и немного успокоился.

– Вообще, то, что происходит сейчас с констеблями в Тремпл-Толл, показалось мне очень странным. Глубокая ночь, но едва ли не весь личный состав сейчас на площади. Все суетятся и носятся, как угорелые. Само собой, никто не сподобился сообщить мне, что происходит.

– Это то самое «важное полицейское расследование»?

– По всей видимости. Между тем ни Бэнкса, ни Хоппера в Доме-с-синей-крышей нет, и никто не знает, где они. А Дилби… С Полицейской площади я отправился прямо к нему домой. Его мать говорит, что не видела его с самого утра.

– Думаешь его тоже похитили? – с тревогой в голосе спросил Джаспер.

– Я не знаю, что думать, – ответил доктор.

Племянник хмуро на него взглянул и в очередной раз повторил:

– Мы должны отправиться на улицу Флоретт.

– Это не обсуждается… – отрезал дядюшка, но племянник считал иначе.

В спорах незаметно прошел остаток ночи. Ближе к утру мальчик заснул в своем кресле.

Разбудил его стук в дверь.

Джаспер бросился в прихожую в надежде, что это Полли, но на пороге стояла Китти Браун.

Выглядела девушка так, словно неделю не спала. Она приехала к доктору сообщить, что, как и у прочих жильцов ее дома, у нее появились симптомы: насморк, кашель и общая слабость, – но сразу же заметила, что творится что-то неладное.

Доктор Доу и Джаспер рассказали Китти, что происходит. Девушка слушала их с раскрытым ртом и все порывалась что-то сказать, но, видимо, попросту не могла подобрать слов.

В гостиной появилась миссис Трикк с утренними тостами и яйцами всмятку, и Джаспер жестами показал Китти, чтобы она ничего не говорила: меньше всего сейчас было нужно, чтобы их экономка переполошилась.

Отметив отсутствие Полли, миссис Трикк проворчала, что из-за какой-то пьесы племянница пропускает завтрак и что это, должно быть, самая длинная пьеса в истории пьес, после чего вернулась на кухню. Стоило двери за ней закрыться, доктор спросил:

– Когда вы видели мисс Полли в последний раз, мисс Браун?

– Вчера вечером, – ответила Китти. – Она приходила к нам на чай… – Доктор и Джаспер мрачно переглянулись, но девушка поспешно добавила: – Полли ушла около половины одиннадцатого.

Доктор задумался.

– Послание от нее пришло за полночь, – сказал он.

– Если это послание, конечно, было от нее, – угрюмо предположил Джаспер. – Вдруг кто-то отправил записку от ее лица, чтобы нас запутать. Или заставил Полли ее написать…

Китти выглядела уже не просто испуганной – в ее глазах застыл настоящий ужас.

– Так вы все же думаете, что Полли похитили? – заламывая руки, спросила она.

– Именно так мы и думаем, – сказал доктор. – Вы втянули и нас, и мисс Полли в очень опасные и мрачные дела, мисс Браун.

Китти всхлипнула:

– Я не хотела.

– Мы верим вам. Лучше расскажите, может, мисс Полли куда-то собиралась пойти после чаепития?

Китти покачала головой.

– Нет, мне она ничего не говорила и… – Девушка вздрогнула. Ее вдруг словно посетило озарение. – Может, это важно! Полли очень интересовала фотография домовладельца мистера Карниворри, которая висит на стене в нашей гостиной. Она что-то говорила об этом… – Китти потерла лоб, припоминая. – М-м-м… Она сказала: «С него все началось…» Да, кажется, так она и сказала!

– Что «началось»? – удивился Джаспер, но Китти лишь покачала головой.

– Что именно изображено на фотографии? – спросил доктор.

– Сам мистер Карниворри – он там в джунглях. Фотография была сделана во время его экспедиции в Эйлан двадцать лет назад – именно тогда он привез Мисс Руби, а еще… – Китти вдруг запнулась, словно поймала себя на том, что сказала лишнее. – Вы думаете, что Полли выяснила, как мистер Драбблоу из девятой квартиры связан с болезнью?

Джаспер уже собирался было сказать, что во всем, по его мнению, виноваты жильцы дома № 12, но дядюшка предвосхитил его попытку пристальным взглядом и едва заметным качанием головы…

Китти еще какое-то время провела в гостиной дома в переулке Трокар. Доктор поспрашивал ее о мистере Карниворри, но ничего существенно нового добавить девушка не смогла. В итоге что именно так заинтересовало Полли в старом домовладельце, осталось загадкой.

За всеми этими разговорами Китти и думать забыла, зачем изначально приехала к доктору – все ее мысли были лишь о подруге. А потом часы пробили восемь, она спохватилась и сообщила, что совершенно потеряла счет времени: «Бабушка не знает, что я уехала, и будет злиться, если я не подам ей утренний чай!»

Попросив сообщить ей, если вдруг появятся какие-то известия о Полли, она попрощалась и отправилась домой.

– Мы что-то упускаем, – сказал доктор, когда Китти ушла. – Драбблоу, профессор Муниш, доктор Степпл, эти странные жильцы из дома № 12… Слишком много людей причастно к этому. Нападение на меня в саду ГНОПМ было подстроено, чтобы не дать мне подобрался к тайне… к какой-то их общей тайне. Я направил на них фонарь, и им это не понравилось. Избавиться от меня у них не вышло, но зато это удалось им с мисс Полли и…

– Не продолжай! – воскликнул Джаспер, насильно отталкивая от себя мысль, которую пытался вложить ему в голову этот логический механизм в идеально сидящем костюме. – Как ты не понимаешь?! Оставаясь здесь, мы ничего не узнаем и Полли не спасем. Нужно скорее ехать на улицу Флоретт…

– Нет, – прервал его дядюшка. – Никаких необдуманных поступков, Джаспер. Для начала нужно понять, что выяснила мисс Полли. Благодаря мисс Браун, мы теперь знаем, что ее интересовал мистер Карниворри… – Он закрыл глаза и постучал себя пальцем по лбу. – Мистер Карниворри с портрета на лестнице… Лицо этого человека показалось мне знакомым. Где же я его видел? Я ведь точно его где-то видел…

Дядюшка погрузился в размышления, и Джаспер гневно на него уставился: драгоценное время уходило – кто знает, какие ужасы сейчас происходят с Полли, пока они просто сидят и ничего не делают!

Все повторялось… Полли уже похищали, и именно он, Джаспер, тогда ее отыскал и вызволил. Кто ей поможет на этот раз? Полиция Габена, которой нет дела? Дядюшка, который предпочитает рассуждать и строить догадки вместо того, чтобы ее спасти?

Дядюшка, словно прочитал мысли племянника, открыл глаза и наделил его испытующим взглядом.

– Я знаю, что ты переживаешь за мисс Полли. И что бы ты себе ни думал, меня тоже беспокоит ее похищение…

– Беспокоит?! – возмутился Джаспер. Он не понимал, как можно быть таким равнодушным.

– Джаспер, – строго проговорил доктор Доу, – мы имеем дело с заговором. Даже если мы отправимся на улицу Флоретт прямо сейчас, шансы того, что мы найдем мисс Полли, крайне малы. Если ее и правда держат в доме у канала, то, несомненно, она спрятана так, чтобы ее не нашли. Что мы можем? Пойти туда и начать разоряться? Стучать во все двери? Ты не забыл, что в этом заговоре участвует констебль? Мы не можем просто потребовать, чтобы нам отдали мисс Полли, понимаешь?

– И что ты предлагаешь? Не идти туда?

– Мы пойдем на улицу Флоретт, когда будем что-то знать наверняка, но до тех пор… мне нужно немного подумать…

И он снова ушел в себя.

Джаспер покачал головой. Ну уж нет!

Пользуясь тем, что дядюшка погрузился в размышления и прекратил что-либо замечать кругом, мальчик стащил из прихожей собственные башмаки и отправился наверх. Он громко хлопнул дверью своей комнаты, имитируя смертельную обиду, а затем украдкой выбрался из дома.

Джаспер не знал, что будет делать, когда окажется на улице Флоретт. Пусть тошнотворная ворона себе думает и строит планы, а он пока проберется в этот дом и выяснит, где они держат Полли…


…К каналу Джаспер добрался без происшествий. Спрятавшись у ржавой погодной тумбы, стоявшей на краю улицы, он принялся наблюдать за домом № 12.Туман чуть рассеялся, и неприглядное скособоченное строение посреди пустыря выглядело еще мрачнее, чем прежде: все эти корявые трубы, горбатые водостоки, подслеповатые окна… Настоящее логово заговорщиков!

Неуемная фантазия Джаспера разыгралась не на шутку. Ему вдруг показалось, что в чернеющих окнах замерли шепчущиеся похитители, которые через подзорные трубы выглядывают в городе, кого бы еще схватить. На миг ему даже померещилось, будто сам дом шевелится – едва заметно покачивается, издавая натужный скрип, отдаленно похожий на зубовный скрежет.

Мальчику стало страшно. Сейчас он бы не отказался от общества даже своих заклятых врагов, Бэнкса и Хоппера, хотя какой от них толк – эти двое уж точно посинели бы от страха, глядя на этот дом.

Джаспер сглотнул вставший в горле ком и заставил себя успокоиться. Никого в окнах с подзорными трубами нет, да и дом стоит себе на месте.

И все же. Полли где-то там, внутри, и даже подумать страшно, что с ней. Может, ее мучают, может, прямо сейчас эти злодеи пытают ее! Они похищают детей бедняков, похищают мелких воришек, и те исчезают в этом доме навсегда. Полли не должна исчезнуть навсегда!

– Ну давай же! Смелее! – пробормотал Джаспер и двинулся к дому, выбрав наиболее окутанную туманом часть пустыря.

Разросшийся бурьян мешал идти – он словно нарочно пытался его замедлить. Под ноги попадался всякий мусор, и в какой-то момент Джаспер едва не упал, споткнувшись, о наполовину вросшую в грязь ржавую консервную банку.

Почти каждый свой шаг мальчик делал с мыслью, что его вот-вот окрикнут или попросту схватят и, засунув ему в рот кляп, поволокут в черную пасть подъезда, но, видимо, сейчасзаговорщики были заняты обсуждением планов, заточкой ножей, приготовлением ядов… ну, или чем там обычно занимаются подобные отвратительные личности. В любом случае пока что его появление оставалось незамеченным. Он на это очень надеялся.

Добравшись до стены дома, Джаспер спрятался за водостоком и перевел дыхание. Сердце колотилось и грозило выпрыгнуть из груди, а ведь он еще даже не проник внутрь!

В нескольких шагах от него стоял клетчатый «Трудс»; горбатая кривобокая махина по-прежнему выглядела так, будто уже сотню лет не сдвигалась с места – и все же Джаспер обратил внимание на свежие рытвины от колес в грязи.

Внезапный порыв толкнул его к экипажу. Мальчик глянул в окошко дверцы, но ничего не увидел – помимо того, что окошко было покрыто толстым слоем пыли, оно еще и было зашторено. Он обошел «Трудс» – здесь его тоже ждала неудача. Джаспер вспомнил, что во многих экипажах сзади есть еще одно окно – небольшое и полукруглое – быть может, там ему повезет?

Что ж, окошко и правда обнаружилось, и Джаспер, забравшись на подножку, заглянул внутрь. Темно и пусто. Совсем ничего не разглядеть.

Он уже собирался было слезть на землю, как вдруг увидел… На заднем сидении лежал какой-то странный предмет.

Джаспер приставил к глазам руки домиком и прищурился. Что же там такое?

И тут он понял… С ужасом мальчик понял, что глядит на женскую туфельку. И не просто женскую… он узнал на ней бант-бабочку. Туфелька Полли!

И хоть до этого Джаспер ни мгновения не сомневался, что племянницу их экономки похитили жильцы дома № 12, все же подобное подтверждение вогнало его в ступор.

Мальчик в отчаянии прильнул к стеклу, пытаясь разглядеть внутри саму Полли, но ее там не было. Ну разумеется! Они ее куда-то перетащили…

В голове роились сотни лихорадочных мыслей. Джаспера трясло, руки дрожали, перед глазами вставала жуткая картина: двое мужчин в темных костюмах волокут куда-то бедную Полли, которая дергается из последних сил, пытаясь освободиться…

Бедную Полли в мыслях Джаспера вдруг заменил… дядюшка со своим коронным высокомерием и очередной порцией занудства: «Ну, ты не можешь утверждать, что похитителей было двое и что они непременно были в темных костюмах… Ах, твое это безудержное воображение, Джаспер…»

Джаспер затрусил головой, изгоняя из нее дядюшку. И все же занудство доктора Доу подействовало на него отрезвляюще. Мысли чуть успокоились.

– Они привезли Полли сюда на этой развалюхе, а потом… Куда они ее поволокли? В подъезд?

Ответа не было. Нависающий мрачной громадиной дом злорадно молчал.

Соваться через парадный вход было глупо. Как и стучать во все двери. Дядюшка был прав: идти сюда, не зная, где искать, бессмысленно.

Джаспер попытался, образно говоря, влезть в дядюшкины черные лакированные туфли марки «Кэттэм» и стал рассуждать логически. Итак, где они могут держать Полли? «Там, где ее не найдут…» Вряд ли это светлое и радостное место с вкусным чаем в фарфоровых чашечках, скорее всего – какой-нибудь сырой темный подвал или крысиный чулан, или чердак с пауками и паутиной.

Джаспер задрал голову, пытаясь разглядеть, есть ли здесь чердак, но из-за обвивших дом старых труб так ничего и не увидел.

Мальчик поморщился – этих злыдней никто не ищет, никто даже не догадывается о похищениях и к тому же от всех, кто попытается сунуть нос в творящиеся здесь темные делишки, их защищает жуткий констебль Шнаппер. С таким же успехом Полли могут держать в любой из квартир. Ну, кроме квартиры Китти, разумеется…

«Интересно, есть ли здесь черный ход? – подумал Джаспер. – Может, где-то найдется спуск в подвал или котельную?»

Мальчик подкрался к углу дома и выглянул. Никого.

А потом увидел кое-что такое, что запустило в его голове очередную кавалькаду лихорадочных мыслей.

– Китти ведь рассказывала о ней… – прошептал Джаспер.

В полусотне шагов от дома в тумане проглядывали стены старой оранжереи – от черного хода к ней вела выложенная неровными камнями дорожка.

Оранжерея представляла собой довольно высокое строение, сплошь застекленное и затянутое сухим плющом. За большими зеленоватыми окнами темнели очертания разлапистых растений.

По меркам Джаспера, это было неплохое место, чтобы держать кого-то связанным и с кляпом во рту. Будь он похитителем и заговорщиком, он бы точно его использовал для этого.

Джаспер огляделся по сторонам, после чего пошагал к оранжерее. Оказавшись у двери, он с досадой отметил висящий на цепи большой ржавый замок.

«Ну вот, заперто! – подумал мальчик. – И что дальше? Как попасть внутрь? А может, Полли там и нет? Может, она все же…»

И тут он вдруг понял, что по оранжерее кто-то бродит.

Джаспер пригнулся и замер. С тревогой закусил губу: «Он меня заметил?!»

Осторожно приподнявшись, мальчик заглянул внутрь.

Темная фигура за грязным стеклом больше не расхаживала – незнакомец стоял на месте в центральной части оранжереи. Щелкнули замки чемоданчика, а затем раздался сухой звук взрыхляемой земли. Казалось, этот тип вдруг решил поухаживать за цветами.

Мальчик протер рукавом небольшой кружочек в стекле и прильнул к нему.

Человек в оранжерее совершенно не походил на садовника. С виду это был важный джентльмен, которому явно не пристало возиться в земле. Ни фартука, ни садовых перчаток у него не наблюдалось, зато наблюдались длинное черное пальто, шарф и высокий цилиндр. Лица этого человека разглядеть Джасперу не удалось, так как тот стоял к нему спиной.

Склонившись над большим рассохшимся ящиком, незнакомец деловито обкапывал что-то внутри. Джаспер протер еще один круг в стекле чуть повыше и даже привстал на носочки, пытаясь увидеть содержимое ящика, но человек в оранжерее, как назло, все загораживал собой.

Минуты через три незнакомец закончил наконец обкапывать то, что он там обкапывал и, чуть отодвинувшись в сторону, положил лопатку в лежащий на соседнем ящике раскрытый чемоданчик. И тут – Джаспер едва не стукнулся лбом о стекло от неожиданности – из ящика вырвалась зеленая, похожая на змею, лоза растения и попыталась хлестнуть джентльмена в цилиндре.

Незнакомец ловко отпрянул и ударил ее рукой в черной кожаной перчатке, а затем быстро достал из чемоданчика небольшое приспособление, похожее на собранного из спиц, бечевки и крючков паука, и набросил его на зеленый отросток. Механизм защелкнулся, охватив своевольное растение хомутом.

Человек в оранжерее вооружился секатором и одним движением безжалостно отчекрыжил кусок лозы. Схватив еще шевелящийся обрубок, он спрятал его в чемоданчик.

Незнакомец управился с растением быстро и умело – было видно: он знает, что делает. И все же Джаспера не отпускала мысль, что в его движениях проскальзывает нечто странное, неестественное…

Человек в оранжерее словно почувствовал, что за ним наблюдают, и обернулся.

Джаспер бросился вниз. При этом племянник доктора Доу едва не выдал себя недоуменным возгласом: он узнал «садовника»! Но этого просто не может быть! Как?! Как такое возможно?!

Его недоумение было понятным: в оранжерее у ящиков с рассадой возился человек, который давно должен быть мертв. Это был не кто иной, как старый домовладелец, мистер Джеймс Карниворри, собственной персоной!

Джаспер услышал, как защелкал секатор, и только тогда осмелился приподняться и снова заглянуть в оранжерею.

Мистер Карниворри, вроде бы, его не заметил – склонившись, над ящиком, он обрезал у растения несколько листьев, после чего собрал их и сложил в чемоданчик, затем убрал туда же и секатор.

Захлопнув чемоданчик, мистер Карниворри пошагал по проходу между стеллажами. В дальнем конце оранжереи он остановился и, поставив чемоданчик на пол, принялся растаскивать груду старых трухлявых ящиков и битых горшков.

«Что ты там ищешь?»

Судя по тому, как мистер Карниворри кряхтел, ящики и горшки были тяжелыми, но расчищая угол, он отволакивал их в сторону как-то странно и очень… своеобразно. Далеко не сразу Джаспер понял, что тот использует для этого лишь одну руку.

Внезапно посетившая мальчика догадка тут же подтвердилась: левый рукав пальто мистера Карниворри имел странную форму – он висел неподвижной трубой, как будто в нем была пустота.

Джаспер распахнул рот. Все вдруг связалось. Да это же тот самый Однорукий, о котором говорил Драбблоу! Которого Драбблоу искал в лавке плотоядных растений и…

Джаспер моргнул и вздрогнул. Мистер Карниворри исчез.

Но он ведь только что стоял там! Возле тех старых ящиков! Куда он подевался?!

Джаспер протер в стекле кружок побольше. Домовладельца и след простыл.

«Не мог же он мне примерещиться!»

Страх, который захватил Джаспера с того самого момента, как он нашел туфельку Полли, отошел на второе место, уступив растерянности и любопытству. Происходило нечто настолько невероятное, что любое приходящее в голову объяснение этому всему тут же казалось полным бредом.

Сперва выясняется, что старый домовладелец, мистер Карниворри, вовсе и не мертв, как многие думали, а после – что он и есть тот самый Однорукий. И вот теперь этот странный господин куда-то исчез. Был – и нет его.

«Нужно попасть в оранжерею, – решил Джаспер. – Здесь явно есть другой вход – как-то же Карниворри туда попал…»

Джаспер крадучись двинулся вдоль стеклянной стены оранжереи. Он то и дело замирал, бросал тревожный взгляд на дом, но тот по-прежнему был темен и молчалив, и мальчик снова продолжал путь.

Вскоре он нашел то, что искал, а именно – небольшой пролом в стеклянной стене. Плющ пологом нависал над проломом, в грязи на земле лежали осколки. Видимо, именно так мистер Карниворри и проник в оранжерею.

Джаспер пробрался в пролом, огляделся и поежился.

Это место было тихим и сонным – если не сказать, мертвенным. Все кругом отдавало ветхостью и некоей чердачностью. В воздухе парила темно-рыжая пыльца – она тут же осела на волосах и лице мальчика, и, зажав нос в кулаке, Джаспер приглушенно чихнул.

Впрочем, опасался быть услышанным он напрасно – помимо него, здесь никого не было.

Почти все пространство в оранжерее занимали ряды невысоких деревянных стеллажей, заставленных горшками и дощатыми ящиками. Растения, которые в них росли, выглядели довольно причудливо: одни походили на спутанные комья волос, другие – на продолговатые кувшины, из разверстых бутонов третьих торчали покрытые пупырышками жала, четвертые обладали длинными загнутыми шипами и больше походили на насекомых.

Было видно, что за обитателями оранжереи давно не ухаживали: большинство растений засохло, их листья истончились и побурели, а бутоны сморщились и поникли.

Джаспер пошагал по проходу между стеллажами, глядя под ноги, чтобы невзначай не зацепиться за кривые одеревеневшие корни и лозы, которыми был затянут пол оранжереи.

Дойдя до конца прохода, он остановился. Здесь, на стеллаже у стены, рядком стояло несколько покрытых пылью стеклянных футляров – часть из них была разбита и пустовала, в других проглядывали очертания чахлых сухих цветков. К этим колбам вели ржавые трубы, паутина затянула вентилирующие роторы.

«Видимо, здесь содержались те самые, редкие тропические виды, о которых рассказывала Китти».

Рассматривая цветы в футлярах, Джаспер вдруг почувствовал, что рядом кто-то стоит. Он повернул голову и отшатнулся. В углу, частично скрытая плющом, возвышалась огромная жуткая фигура с четырьмя скрюченными руками!

Испуг прошел так же быстро, как и появился.

– Ну ты и болван, Джаспер! – шепотом обругал себя мальчик, когда понял, на что он, собственно, глядит и что нападать на него никто не собирается. – Это же просто старая рухлядь!

Ржавый автоматон-садовник признаков жизни не подавал. Голова его была опущена долу, единственный глаз не горел. Судя по позе механоида, выключился он прямо во время работы, когда ухаживал за растением в ближайшем горшке. Секаторы в верхней паре рук застыли у сухих лоз, сапка в одной из нижних успела погрузиться в землю, а четвертая наклонила лейку на гибком шланге, который был подсоединен к груди автоматона. Прежде садовый агрегат, судя по всему, передвигался между стеллажами на моноколесе по рельсе – опустив взгляд, Джаспер увидел ее, почти скрытую под разросшимся бурьяном.

«И как можно было испугаться этой нелепой развалюхи?..»

Мальчик хмыкнул и продолжил путь.

Вскоре он оказался у ящика, у которого совсем недавно трудился мистер Карниворри. Джаспер заглянул в него и вздрогнул.

Внутри, теряя нежные розовые лепестки, корчилось растение. Безжалостно обрезанный стебель исходил мелкими судорогами, из обрубков, где прежде были листья и лозы, вытекал густой и вязкий желтый сок.

Это несчастное существо страдало, и Джасперу стало его жалко. Он вытянул руку и коснулся растения.

Стебель изогнулся и отпрянул от него в немом ужасе…

Мучительный рывок, видимо, потребовал от растения всех его сил, поскольку в следующий миг оно скрючилось и безвольно повисло, лозы-спирали безжизненно развернулись и замерли.

Растение погибло.

Джаспер глядел на него с грустью: «Зачем? Зачем Карниворри убил тебя?»

Ответ мог дать лишь сам домовладелец. Как и ответы на прочие, куда более животрепещущие, вопросы…

С трудом оторвав взгляд от умершего растения, Джаспер развернулся и направился туда, где он в последний раз видел мистера Карниворри.

«Куда же ты все-таки подевался? – думал он. – Может, там есть еще один пролом в стене?»

Долго гадать не пришлось, и вскоре Джаспер выяснил, как именно мистер Карниворри провернул свой трюк с исчезновением.

В углу оранжереи, в стелющемся по полу ковре сухого плюща, виднелась дощатая крышка люка.

«Потайной ход?!»

– Хм… как интересно…

И тут его осенило. Именно там они держат Полли! Там, куда этот ход ведет! Разумеется, мистер Карниворри замешан в заговоре! Или нет – наверное, он и вовсе им руководит!

Джаспер решительно потянулся к большому кованному кольцу, намереваясь поднять крышку, и тут вдруг откуда-то из-под нее раздался звук шагов. Карниворри возвращался!

Мальчик бросился в ближайший проход между стеллажами и, нырнув за ящик с растением, листья которого походили на мотыльков, затаился.

Крышка люка откинулась, и мистер Карниворри поднялся в оранжерею.

Поставив чемоданчик на пол, он опустил крышку на место и затащил на нее пару ящиков, замаскировав тайный ход, после чего, снова подхватив чемоданчик, двинулся к пролому в стене. Оказавшись возле него, мистер Карниворри выглянул, проверяя, нет ли кого поблизости, и был таков.

Какое-то время Джаспер выжидал, но, убедившись, что странный домовладелец возвращаться не намерен, выбрался из укрытия и подошел к люку. Стараясь не шуметь, он очистил крышку от ящиков, а затем аккуратно поднял ее.

Открывшийся квадратный проём чернел. Куда-то вниз вела узкая каменная лестница.

– Я знаю, что ты там, Полли! – взволнованно прошептал Джаспер. – Я почти нашел тебя…

Даже крошечной мысли, что, возможно, не стоит так беспечно спускаться в различные темные подземные ходы, племянника доктора Доу не посетило, и он двинулся вниз по неровным ступеням.

Вскоре лестница закончилась. Утренний свет из оранжереи сюда совсем не проникал, но Джаспер понял, что оказался в тесном коридоре с низким потолком.

Мальчик замер и прислушался. Тихо…

Выставив одну руку перед собой и придерживаясь другой за шершавую влажную стену, он пошел по коридору, про себя считая шаги. Один, два, три… пять… десять… пятнадцать… двадцать… сколько же еще?!

Джаспер нервно грыз губу. При иных обстоятельствах (если бы он не переживал за Полли) сейчас его с головой захватил бы восторг от всего происходящего: зловещие заговоры, подставные смерти, потайные ходы… Но имевшиеся обстоятельства исключали саму возможность восторга, – ступая в темноте по узкому коридору под оранжереей, он думал о том, что Полли встряла во все это во многом по его вине. Ну, и по вине его дядюшки, разумеется: будь Натаниэль Френсис Доу хоть чуточку похож на прочих габенских докторов, они бы попросту не оказывались в подобных переделках.

Мальчика вдруг посетила неприятная мысль: «Такое ощущение, что все эти тайны липнут к нам неслучайно…»

И тут же тихий, скользящий голосок в голове ответил: «Разумеется, случайно… Просто не задумывайся об этом…»

Не успел Джаспер удивиться этому странному, словно подсказанному кем-то, ответу, как вдруг нога его во что-то уперлась.

Он нагнулся и нащупал ступеньку… и еще одну. Очередная лестница?

Ступени вели наверх, и, сделав глубокий вдох, Джаспер начал подъем.

Чем выше он поднимался, тем сильнее его одолевало предчувствие того, что он вот-вот обнаружит что-то ужасное, а вместе с этим предчувствием, словно сросшийся близнец, следовало опасение того, что найдет он вовсе не то, что искал.

Лестница привела Джаспера к двери. Приставив к ней ухо, он замер. По-прежнему не раздавалось ни звука, и это возмутило мальчика: «Почему так тихо?! Где все?! Где Полли? Где похитители, в конце концов!»

В темноте он нащупал ручку.

Затаив дыхание, Джаспер аккуратно повернул ее. Дверь скрипнула, и сердце дрогнуло: если там кто-то есть, этого не могли не услышать!

Прошло тягучее мгновение, другое… Никто не отреагировал: с той стороны не прозвучало ни скрипа половицы, ни шороха одежды.

Приготовившись в случае чего бежать со всех ног, Джаспер толкнул дверь и тут же лихорадочно заморгал – после темноты тайного хода глазам понадобилось пару мгновений, чтобы привыкнуть. Вялый серый свет с трудом просачивался через заклеенное старыми газетами круглое окно под потолком и грязными пятнами ложился на пол.

Комната, в которой Джаспер оказался, представляла собой одновременно и гостиную, и кабинет. Мальчик сразу же понял, что место это таит в себе множество тайн: на полках тяжелых старинных шкафов и на громоздком письменном столе были расставлены разнообразные диковинки, которые явно были привезены из дальних экзотических стран. Прежде Джаспер, ярый любитель всего, что связано с путешествиями, не упустил бы возможности осмотреть эти штуковины как следует и, возможно даже, сделать то, что дядюшка ему всегда запрещал, – что-нибудь потрогать. Но сейчас маленький незваный гость наделил причудливые предметы лишь быстрым, почти безразличным взглядом.

Впрочем, кое-чему в этом кабинете все же удалось привлечь его внимание.

На обитых полосатой зелено-коричневой тканью стенах во множестве висели гравюры в рамах, похожие на странички, вырванные из древних книг. На некоторых из них были изображены обычные с виду цветы и растения, на других – существа настолько невероятные и жуткие, что причислить их к ботаническому разделу науки язык не поворачивался. К примеру, на гравюре, которая висела над камином, можно было разобрать черное дерево с копошащейся кроной, похожей на спрута, – дерево это ветвями-щупальцами затягивало в свою пасть кричащих людей.

Джаспера пробрало, и он отвернулся.

Нет, место это ему определенно не нравилось. Даже если не брать во внимание ужасы с гравюр, оно казалось вырванным из полузабытого стариковского сна.

Кабинет не выглядел так, будто в нем кто-то живет или работает – его явно не посещали годами. Пыль была здесь повсюду – окутывала предметы на полках, комьями лежала в камине. Ряды толстых книг в шкафах скрывались под серым налетом, отчего казалось, что на корешках ничего не написано, футляры для растений на письменном столе как будто прятались под тонкими зыбкими чехлами, а ковер под ногами…

«Да это же совсем не ковер!» – подумал Джаспер, глянув на пол.

В толстом слое пыли проглядывали две цепочки следов. Одна вела к арке, затянутой темно-зеленой портьерой. Другая – к низкой дверке, приютившейся между двумя шкафами.

Мальчик выбрал первую дорожку. Подойдя к тяжелой бархатной драпировке, он отодвинул ее в сторону и… разочарованно поморщился – за портьерой скрывалась всего лишь прихожая. Слева от входной двери стояла обувная полка, над притолокой нависала полка шляпная. В углу замерла вешалка, а рядом примостился приемник пневмопочты. Обычная, пропахшая нафталином, прихожая…

И все же было в ней кое-что крайне необычное. У стены по правую руку стоял стул, и к нему из-под потолка спускалась тонкая медная труба с двумя поперечными ручками на конце и громоздким окуляром по центру.

Цепочка из следов в пыли вела к стулу.

Проследовав по ней, Джаспер уселся, схватил ручки перископа и приставил глаза к окуляру.

– Хм! Подумать только!

И хоть изображение слегка плыло и скруглялось, он четко увидел уже знакомый подъезд и постамент с Мисс Руби под футляром. Это был холл дома № 12.

– Выходит, я в квартире у лестницы! – прошептал Джаспер и мысленно продолжил: «Квартира № 1. Разумеется, она принадлежала мистеру Карниворри… хотя правильнее будет сказать, что принадлежит до сих пор, учитывая, что он ею пользуется для своих тайных дел. Зачем же ему перископ? Чтобы шпионить за жильцами? Но они ведь все вместе состоят в заговоре, или?..»

Прервал рассуждения Джаспера скрип, неожиданно раздавшийся из-за портьеры. Мальчик испуганно отпрянул от перископа и вскочил со стула.

«Карниворри вернулся!» – в отчаянии подумал он, высматривая в прихожей место, в котором можно было бы спрятаться. Он бросил взгляд на входную дверь, но почти сразу понял, что так ему не сбежать: на ней стоял какой-то хитроумный замок, состоящий из по меньшей мере дюжины засовов, нескольких цепочек и поворотного кодового криптекса – судя по всему, господин домовладелец очень боялся проникновения в свою квартиру…

Секунды сменялись секундами, время шло, а Джаспер, не в силах изобрести план побега, так ничего и не предпринимал. И все же, как он ни вслушивался, звук шагов больше так и не раздался. Да и вообще – были ли это шаги?! Но ведь что-то он точно слышал…

Мальчик аккуратно отодвинул портьеру и выглянул в кабинет – в квартире по-прежнему никого не было.

И тут звук повторился. Он прозвучал громче и раздался из-за той самой дверки, к которой вела вторая цепочка следов. Нет, это определенно был не звук шагов. Это был характерный скрип – так обычно скрипит стул, когда на нем елозят.

Джаспер боялся поверить своей догадке. Это она! Она там, связанная и беспомощная! Полли! Он нашел ее!

Закусив губу от волнения, Джаспер поспешил к двери, по пути прихватив со столика пыльное чучело морского ежа: круглая шипастая рыба была не лучшим оружием, чтобы защититься при необходимости от похитителей, но выбирать не приходилось…

Джаспер резко распахнул дверь, замахнулся рыбой и пораженно замер на пороге.

Что ж, Полли здесь не было.

Мальчику предстал чулан или, скорее, небольшая кладовка. Почти все место в ней занимал покрытый трещинами, огромный скрюченный корень.

Корень рос прямо из стены – его удерживали несколько медных колец, прикрепленных к полу; со всех сторон к растению подходили трубки, соединенные с какими-то приборами: вращались шестеренки, едва слышно покачивались маятники, шуршали поршни. По трубкам медленно ползла темно-зеленая жидкость, и Джаспер вдруг подумал, что это не что иное, как кровь этого растения. Зеленая кровь постепенно наполняла целую батарею стеклянных колб.

Корень шевелился в своих оковах и исходил редкими, но сильными судорогами – это он издавал скрип, который мальчик услышал…

«Эксперимент… – подумал Джаспер. – Карниворри проводит над ним какой-то эксперимент. Этот мерзкий однорукий тип мучает очередное растение!»

Джаспер почувствовал, как что-то коснулось его штанины и опустил взгляд. Его ногу оплел еще один корень – тот торчал из трубы, зиявшей в стене на уровне пола.

Корень сдавил лодыжку мальчика так крепко, что он вскрикнул от боли.

– Пусти! Пусти! Я… н-не…

И тут он увидел то, что заставило его оцепенеть. Волосы на голове встали дыбом, а рот сам собой распахнулся.

Стены чулана зашевелились, и Джаспер с ужасом понял, что они сплошь затянуты пологом из листьев. Ощутив движение над головой, он взглянул вверх. Одновременно несколько гибких зеленых лоз спускались к нему из-под потолка.

– Нет! – закричал Джаспер, содрал с ноги корень и, бросив чучело рыбы-ежа на пол, развернулся и ринулся прочь.

Он залетел в дверь тайного хода, через которую попал в квартиру домовладельца, бегом преодолел первую лестницу и подземный коридор. Оказавшись у второй лестницы, Джаспер бросился вверх по ступеням и, выбравшись из люка, захлопнул за собой крышку, а затем, наплевав на любую конспирацию, побежал по проходу между стеллажами.

«Стой! – пронеслось в голове. – За тобой же никто не гонится!»

Джаспер остановился у пролома в стене и обернулся – за ним и правда никто не гнался.

– Нужно… – пробормотал он, тяжело дыша, – нужно поскорее все рассказать… дядюшке…

Мальчик выбрался из оранжереи и быстрым шагом направился к дому.

Мысли в голове совсем смешались. Карниворри, Однорукий, потайной ход, запертая квартира и обитатель чулана. К странной болезни жильцов и прочим непонятным вещам добавились еще и эксперименты над растениями. Зачем Карниворри вырастил эту жуть? Что за опыты он над ней проводит? И где же все-таки Полли?

Горло все еще резало после побега из квартиры старого домовладельца, а сердце никак не могло успокоиться. Перед глазами стояла та невообразимо жуткая живая комнатка, а в ушах все еще звучал скрип корчащегося корня…

Быстро пройдя вдоль дома, Джаспер свернул за угол и едва не налетел на «Трудс» – экипаж был там же, где и до этого, неподалеку от главного входа. Мальчик прищурился: внутри, на заднем сидении, вероятно, до сих пор лежало доказательство того, что он был прав и жильцы дома № 12 схватили Полли.

– Нужно достать туфельку, – пробубнил Джаспер себе под нос. – Так тошнотворная ворона мне точно поверит.

Подкравшись к экипажу, мальчик поочередно подергал дверные ручки – как и следовало ожидать, «Трудс» был заперт. Джаспер нагнулся и подобрал с земли камень, примерился к окошку, замахнулся и…

«Подумай головой! – остановил себя мальчик. – Если они увидят разбитое стекло, то сразу поймут, что здесь кто-то был и искал Полли. Тогда ей сделают хуже или куда-то перепрячут…»

Джаспер выбросил камень. Идея добыть доказательство была неплохой, но важнее сейчас было поскорее вернуться домой и все рассказать дядюшке. Он ведь столько всего узнал! И, если задуматься, то все это время ему невероятно везло. Его могли увидеть или схватить и запереть где-нибудь, как Полли, или и вовсе придушить, чтобы не тратить на него время. И дядюшка ничего бы не узнал, потому что он, Джаспер, не сказал ему, куда направляется.

– Нет уж, я слишком ловкий и удачливый, чтобы попасться, – самодовольно хмыкнул Джаспер. – Я – как неуловимый мистер Фиш и меня никому никогда не…

И тут чья-то рука легла ему на плечо.


***


Китти колесила на роликовых коньках по своей комнате. Круг за кругом. Вот уже пятнадцать минут. Стены и мебель слились перед глазами в единое целое, превратившись в неразборчивое темно-серое пятно.

Она так переживала, что попросту не могла остановиться, и при этом не замечала, что вся ее спальня тонет в красноватом дыму, который вырывался из тонких выхлопных трубок.

Случилось именно то, чего Китти и боялась. То, чего она пыталась избежать. Полли… Они все же схватили ее!

А ведь она уже было решила, что все обошлось, когда вчера за Полли закрылась дверь их квартиры. Она полагала, что Полли в безопасности, что ей ничто не грозит.

«Неужели ты и правда думала, что бабушка так просто ее отпустит?» – укорила себя Китти и в отчаянии прошептала:

– Ну зачем… зачем же ты пришла вчера, Полли? Я ведь так все хорошо придумала! С доктором Доу! А ты все испортила! Ну зачем?!

Китти закашлялась и остановилась. И только сейчас обратила внимание на то, как надымила. Бросив испуганный взгляд на дверь, она вздрогнула:

– Бабушка будет ругаться!

Китти нагнулась и переключила ролики на тихий ход – те тут же едва слышно заурчали, дым из выхлопных трубок истончился и опал. Затем она подкатила к окну и поспешно открыла его, пытаясь изгнать из комнаты бордовое марево, созданное химрастопкой «Грум и Бёрд».

Китти поглядела на канал и укутанный в туман Фли, простирающийся за ним. Там не светилось ни одного фонаря, ни одного окна. Мрачные кварталы издалека казались покинутыми, но она знала, что это не так.

Мысли вновь вернулись к Полли. Пустота, появившаяся этим утром в душе Китти после разговора с доктором Доу и его племянником, заполнилась горечью и отчаянием.

Потеряв Полли, она впервые в жизни по-настоящему почувствовала себя той самой калекой, которой ее обзывали жильцы в их доме, хозяева кондитерских, где она работала, да и просто люди в городе.

Никто не был добр к Китти, пока она не познакомилась с этой невероятной чудачкой из Льотомна. Полли Трикк не потешалась над ней из-за ее неловкости, старенькой одежды или громоздких роликов. Бабушка часто говорит, что Китти – страшно уродливое существо, но Полли так не считала. И даже почти переубедила саму Китти. Она была доброй. Слишком доброй и доверчивой для этого гадкого города.

Но Полли больше нет. Они убили ее. И кто-то словно откусил у Китти кусочек сердца.

Девушка почувствовала, как слезы накатывают на глаза.

– Я пыталась… пыталась тебя спасти. Ну зачем ты пришла? Уже ведь почти все получилось…

И это была правда. Бабушка поверила, что Полли поссорилась с Китти, и потому отказалась прийти на чаепитие. Да, грозная миссис Браун разозлилась из-за «бестолковости» внучки и из-за того, что «той ничего нельзя поручить», но зато Полли миновала ужасная судьба, которую приготовила для нее бабушка. Так наивно полагала Китти, пока Полли вчера не объявилась на пороге, а потом…

Перед глазами у девушки встали бледные встревоженные лица Джаспера и доктора Доу. Они искренне думают, что она отыщется! Нет уж, они плохо знают бабушку Китти. А Полли больше нет… ее отдали прабабушке…

Китти заплакала.

– За… зачем ты все испортила, Полли?

Вина и ненависть к себе разрывали ей грудь. Но не только они… Из горла вырвался судорожный кашель – она так и не сказала доктору, что болезнь, поселившаяся в этом доме, добралась и до нее.

Откашлявшись, Китти почесала шею. Прямо под кожей в горле будто бы застряло перышко от подушки. И перышко это едва ощутимо смещалось и кололось, стоило ей сделать вдох или выдох.

– Да что же это такое?!

Китти подкатила к кровати и достала из-под нее небольшую жестяную коробку с потертым изображением балерины на крышке. Из жестянки она достала надтреснутое зеркальце и, задрав голову, попыталась разглядеть, что там на шее такое.

На шее ничего не было – лишь то место, которое она чесала, покраснело. Неприятное ощущение меж тем никуда не делось…

Во входную дверь квартиры вдруг загрохотали.

Китти дернулась от неожиданности и выронила зеркальце. Оно упало на пол и разбилось.

С тоской глянув на осколки, Китти подкатила к двери комнаты и прижалась к ней, вслушиваясь.

В коридоре раздались тихие шелестящие шаги – миссис Браун шла открывать. Китти знала, кто пришел: только один человек осмеливался с такой демонстративной непочтительностью стучать в их дверь.

Стоило бабушке открыть, как тут же зазвучал гневный рокот этого жуткого человека:

– Вы все-таки сделали это, Браун!

На что бабушка холодно ответила:

– Не стоит так кричать, Шнаппер. Прошу, проходите.

Оказавшись в прихожей, констебль продолжил рвать и метать, игнорируя совет хозяйки понизить голос:

– Уверен вы горды собой, Браун!

– Неужели вы полагали, что я не доведу дело до конца, Шнаппер?

Констебль запыхтел так громко, будто у него в груди парочка кочегаров взялась за огромные меха.

– Я рассчитывал на ваше благоразумие, Браун. Эта девчонка – наихудший кандидат!

Китти закусила губу – они говорили о Полли!

– И почему же? – поинтересовалась бабушка.

– Потому что она связана с доктором, который сюда приходил… Вы думаете, он не станет ее искать? Куда, по-вашему, он первым делом сунется?

– Он ничего нам не сделает, Шнаппер. Все вышло как нельзя лучше: девчонка исчезла не в нашем доме, а в городе, ну а мы не можем отвечать за все исчезновения в Габене.

– Уилкс мне все рассказал, – гневно перебил ее констебль. – Что, если кто-то опознает его «Трудс»? Молчите? В любом случае доктор Доу не оставит попыток найти девчонку – он не сможет не сложить два и два, и начнет он свои поиски именно отсюда…

– Я вас не узнаю, Шнаппер! – с презрением в голосе сказала бабушка. – Вы его будто бы боитесь!

– Этого доктора не стоит недооценивать, Браун, – прорычал в ответ констебль. – Он разоблачил, выследил и прикончил Некромеханика из Фли. На Полицейской площади все знают, как в действительности обстояло дело, что бы там ни писали в газетенках. Это опасный человек, его боятся в Саквояжне. И не зря, ведь, говорят, он ходит в близких друзьях у Железного комиссара, у мистера Киттона и чуть ли не у самого Пуговичника. Я не хочу, чтобы повторилась история с братьями Лэмп.

Китти вздрогнула и бросила быстрый взгляд на окно, за которым вяло тек канал Брилли-Моу и за которым в туманной дымке прятался Блошиный район Фли.

– История с братьями Лэмп не повторится, Шнаппер, – спокойно ответила бабушка. – На этот раз все пройдет иначе.

– Некоторые из жильцов беспокоятся, Браун. Болезнь прогрессирует. Степпл ни на что не годен – он не представляет, как ее вылечить, в то время как мой план…

– Ни слова больше о вашем безумном плане, Шнаппер! Мы уже закрыли эту тему.

– Но девчонка…

– Два дня, Шнаппер. Через два дня ее судьба решится.

Китти не поверила своим ушам и едва не возопила от нахлынувших на нее эмоций: Полли была жива!

Констебль Шнаппер меж тем явно не испытал ни облегчения, ни радости от слов миссис Браун.

– Вы отбираете еду… у Нее, – сказал он, и Китти машинально глянула в потолок.

– Я забочусь о нашем общем благе, Шнаппер, – раздраженно проговорила бабушка. – Через два дня Полли Трикк перестанет быть для нас угрозой. А до тех пор ведите себя благоразумно. Иначе я расскажу все Ей.

Констебль что-то неразборчиво проворчал, после чего покинул квартиру семейства Браун, напоследок хлопнув дверью.

Бабушка прошла мимо комнаты внучки – Китти услышала, как она сморкается в платок. Затем скрипнула дверь бабушкиной спальни.

Немного выждав, Китти осторожно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. До нее донесся скрежет пружин на бабушкиной кровати.

Сейчас было лучшее время, чтобы уйти незамеченной – бабушка готовилась к своему послеобеденному сну.

Китти выбралась из комнаты и, стараясь вести себя как можно тише, направилась в прихожую. Аккуратно подцепив с вешалки пальто и шляпку, она уже взялась за ручку входной двери и… тут за спиной раздался голос:

– И куда это ты собралась?

Китти испуганно обернулась.

Бабушка, замерев в дверях своей комнаты, немигающе глядела на внучку.

– Т-ты… не спишь? – выдавила Китти.

– Куда ты собралась? – жестяным голосом, от которого у Китти всегда немели пальцы, повторила бабушка. Девушка внутренне содрогнулась. Если она ее сейчас запрет – все пропало!

– Я… я еду в «Конфетку Мирабо», а потом в «Сладость и Пряность», бабушка, – с дрожью в голосе сказала Китти и не в силах выдержать грозный взгляд миссис Браун опустила глаза. – Ты ведь знаешь, что в это время я доставляю заказы – пирожные третьей свежести как раз подходят…

– Третьей свежести? – с подозрением спросила бабушка.

– Ну да, – ответила Китти со всей возможной непосредственностью, на какую только была способна. – Мне уже пора. Мистер Бройдспик не отличается добрым нравом – он обещал меня выгнать, если я еще раз опоздаю. Ты же не хочешь, чтобы он меня выгнал?

Китти осмелилась поднять взгляд. О, она знала, что бабушка ни за что бы не хотела, чтобы жестокий мистер Бройдспик или прочие кондитеры выгнали ее, ведь как иначе тогда внучка будет потворствовать ее гнусным делам, лишившись такого удобного прикрытия.

– Не стоит задерживаться и злить мистера Бройдспика, – сказала бабушка. – Веди себя хорошо. Надеюсь, мне не будет за тебя стыдно.

– Да, бабушка.

Сердце Китти взволнованно колотилось – она была в каком-то волоске от разоблачения!

Под пристальным взглядом миссис Браун внучка вышла за порог и закрыла дверь.

Нет, она не отправится в кондитерскую Бройдспика. По крайней мере, не сразу. Сперва она расскажет доктору Доу о том, что Полли жива! Он должен знать! Он точно придумает, как ее спасти!

Китти спустилась вниз и остановилась у дверей подъезда, чтобы отдышаться и собраться с мыслями… и тут увидела крадущуюся в тумане невысокую фигуру. Что? Этого не может быть!

Мальчишка тем временем подкрался к «Трудсу» мистера Уилкса, попытался открыть дверцы, после чего подобрал камень. Что он задумал?!

Китти качнулась на своих роликовых коньках и покатила к мальчику. Нужно было как можно скорее выяснить, что ему здесь понадобилось – пока никто его не увидел!

Девушка подъехала к Джасперу и схватила его за плечо.

Джаспер вскрикнул и обернулся.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно прошептала Китти, бросив быстрый взгляд наверх, на окна мистера Горли. – Зачем ты пришел?

– Это ты, Китти! – обрадовался Джаспер. – Ну я и перепугался… Я ищу Полли, конечно же.

Китти завертела головой, высматривая кого-то в тумане.

– Доктор тоже здесь?

– Нет, – проворчал мальчик. – Он дома остался. Я тут один.

– Послушай, Джаспер, – сказала Китти взволнованно, – я кое-что узнала! Полли жива! Ее похитили, но она жива!

– Да! Я так и знал! – Джаспер обрадованно рассмеялся, но Китти зажала ему рот ладонью.

– Тише! – Племянник доктора Доу кивнул, и она его отпустила. – Я подслушала… они обсуждали Полли. Шнаппер и… В общем, они говорили, что избавятся от нее через два дня. Пока что она им для чего-то нужна. Ее где-то держат, но я пока не знаю где.

– Ее похитили потому, что она все узнала?

– Э-э-э… да, – кивнула Китти. – Отправляйся домой и расскажи обо всем доктору Доу.

– Но как же Полли?

– Я разыщу ее. Мне это будет проще, потому что я здесь живу и… к тому же у меня есть мысли, с чего начать поиск. – Китти задумчиво глянула на ржавый «Трудс». – Как только я выясню, где ее держат, я сразу же сообщу вам. Ну а вы уже сообщите другу доктора Доу, господину комиссару. Договорились?

– Вообще-то комиссар – не друг дядюшке, а его бывший пациент, – уточнил Джаспер. – У дядюшки нет друзей, о чем он постоянно напоминает.

– Это у вас семейное? – вздохнула Китти.

– Что?

– Утомительно занудничать…

Джаспер насупился – ничего это не семейное. В их семье только дядюшка – утомительный зануда и еще тошнотворная ворона!

Китти между тем наделила Джаспера пристальным взглядом, и он увидел, как на самом деле она испугана.

– А до тех пор, – сказала она, – ни за что… ни в коем случае не приближайтесь к этому дому.


***


В тумане загорелись огни, послышался приближающийся стук колес по брусчатой мостовой.

Джаспер запрыгнул на запятки ползущего мимо кэба с ловкостью опытного шушерника. Нырнув в облако бурого дыма из выхлопных труб, он задержал дыхание и слился с экипажем.

Никто его проделки не заметил…

Вместе с кэбом Джаспер проехал пару кварталов, после чего, когда экипаж остановился на перекрестке, готовясь сворачивать в сторону квартала Хайд, соскочил на мостовую и перебрался на отъезжающий от рыбной лавки «Трудс», следующий в сторону вокзала.

Джаспер был словно создан для «пиявки». Он уже знал, когда нужно делать вдох, чтобы не набрать в легкие дым, как ставить ногу на подножку, чтобы экипаж не проседал под его весом, как и за что лучше всего держаться руками. Он загодя выглядывал глазастых уличных мальчишек и хмурых обладателей темно-синей формы.

С полицейскими в Тремпл-Толл действительно творилось что-то странное. Уже трижды экипаж, к которому прицепился Джаспер, проезжал в каком-то футе от сигнальных тумб, но констебли не обращали на маленького нарушителя ровным счетом никакого внимания, хотя он был уверен: пару раз его точно заметили. Теперь полицейские на посту возле тумб стояли по двое, хотя прежде они дежурили по одному. Констебли выглядели еще более хмурыми и злыми, чем обычно, а еще у них появились револьверы, которые им выдавали до того лишь в крайних случаях. Что-то в городе и правда происходило…

На «перекладных пиявках» мальчик добрался до вокзала. Вспомнив свой прошлый неудачный опыт на этой площади, Джаспер соскочил с экипажа и припустил в сторону улицы Фили.

Чемоданная площадь бурлила. У гостиницы «Габенн» выстроились дымящие кэбы, большие окна «Ресторана госпожи Примм» ярко светились, хотя время едва доползло до полудня. У пришвартованного дирижабля «Бреннелинг», причальные огни которого горели красным светом, оповещая горожан об отмене вылета, собралась толпа раздраженных и возмущенных людей с чемоданами и дорожными кофрами. У афишной тумбы, облепленной афишами «Эксклюзион. Неповторимое шоу. Только на Набережных», разместилась парочка городских нищих. Один из них – Джаспер его знал – слепой Бэзил в круглых черных очках, с тростью и ржавой кружкой клянчил милостыню, а другой, молодой парень чахоточного вида, хрипло горланил какую-то песню – в площадном шуме невозможно было разобрать ни слова. Джаспер мог бы поклясться, что, когда он пробирался мимо них, слепой подмигнул ему, на миг приподняв очки.

Оказавшись у перекрестка, мальчик увидел старенький угольный фургон мистера Грейди. Время от времени сам мистер Грейди, сидевший за рычагами, дергал за канат и звонил в колокол, добавляя при этом от себя: «Свежий уголь! Химрастопка! “Труффель”! “Горман и Бёрд”! “Фергман”! Свежий уголь!»

Джаспер знал примерный маршрут мистера Грейди: тот направлялся в сторону Рынка-в-сером-колодце, после чего должен был двинуться к каналу. Это была настоящая удача!

Выждав немного, пока фургон подползет, мальчик подскочил к нему и забрался на подножку, зацепившись за свисающий с края крыши фонарь…


Всего через пятнадцать минут они уже были в переулке Трокар.

Возле дома № 7 мистера Грейди поджидала миссис Трикк, и фургон остановился ровно напротив двери.

Джаспер слез на землю и притаился.

– Добрый день, мистер Грейди! – Экономка поприветствовала угольщика, и тот приподнял котелок.

– Вам как обычно, миссис Трикк?

– Да, заполнить угольный ящик и две пачки «Фергман».

Мистер Грейди выбрался из-за рычагов и открыл круглую дверцу в борту фургона. Что-то повернул, крутанул, а затем, взявшись за ручку, потянул из недр своей махины раскладную трубу. Зажав край трубы подмышкой, он пошагал следом за миссис Трикк в узкий проход между домами № 7 и № 9; жестяной рукав разворачивался следом.

Оказавшись за домом, мистер Грейди опустил конец трубы в заранее открытый лючок угольного ящика и вернулся к фургону. Дернул большой черный рычаг, и вся махина загудела и затряслась. Уголь пополз по трубе…

Джаспер всего этого уже не видел. Дождавшись, когда миссис Трикк и мистер Грейди скроются в мусорной аллее, он опрометью бросился к двери и ввалился в прихожую. Двумя рывками стянув башмаки, он влетел в гостиную.

Дядюшка был там же, где и обычно, – сидел в своем кресле.

Когда племянник появился, оннедоуменно на него уставился. После чего бросил взгляд на лестницу.

– Ты куда-то уходил?

Джаспер вздохнул: кажется, его ждет небывалый нагоняй. Если дядюшка узнает, что он был на улице Флоретт, то точно взбесится… Но выбора не было: дядюшка должен все узнать – и как можно скорее.

И Джаспер все рассказал. Начал он с того, что ему сообщила Китти: о том, что Полли жива.

Кажется, это известие действительно успокоило дядюшку и даже обрадовало его, хотя он пытался не подавать виду и продолжал прикидываться черствым сухарем, которого ничто не способно выбить из колеи.

– Расскажи все по порядку, – велел доктор Доу и включил варитель. Это было поразительно, но, кажется, он совсем не злился на племянника.

Ну а Джаспера не нужно было уговаривать дважды, и он все рассказал: о том, как нашел туфельку Полли, и о мистере Карниворри в оранжерее.

Услышав о том, что домовладелец жив, доктор Доу недоуменно поднял брови. На его лице было четко написано, что кое-какие из его прежних мысленных построений и умозаключений от этого сообщения если не разрушились, то кардинальным образом перестроились.

Джаспер был доволен произведенным эффектом: удивить дядюшку – дело не из легких. Он рассказал об однорукости домовладельца, о потайном ходе, о непонятных исследованиях Карниворри и о жутком растении в чулане.

Варитель звякнул, и дядюшка протянул ему чашку сиреневого чая, после чего приготовил себе кофе с корицей.

Когда Джаспер закончил рассказ, доктор Доу какое-то время молчал, обдумывая услышанное. Он взял с журнального столика записку Полли. Прочитал ее вслух:

«Я всё выяснила! Скоро буду дома! Дождитесь меня!» Я все думал об этом. Мисс Полли пишет нам, что все выяснила, и это почти сразу же после того, как она интересуется фотографией, на которой изображен мистер Карниворри.

Джаспер отхлебнул немного терпкого чая и пошевелил губами. После чего сказал:

– Думаю, она выяснила, что Карниворри жив.

– Не исключено, – кивнул дядюшка. – Но этого недостаточно, чтобы понять картину в целом, а ведь мисс Полли выяснила, как следует из ее письма, именно «всё». При этом, если верить мисс Браун, она считает, что с мистера Карниворри все началось. Что именно с него началось?

– Эти его эксперименты странные и тайный ход, и то, что он притворяется мертвым, – все это части загадки!

– Несомненно. Интерес мисс Полли к упомянутой фотографии указывает на то, что запечатленное на ней напрямую связано с разгадкой. Джунгли Эйлана, двадцать дет назад. Выскажу предположение, что именно там и тогда все началось. Как мы помним, из той экспедиции мистер Карниворри привез Мисс Руби…

– Но зачем Карниворри притворяться мертвым?

– Не имею ни малейшего понятия.

– И что от него нужно мистеру Драбблоу?

– Я не знаю, – задумчиво проговорил доктор. – Этот мистер Драбблоу как-то выбивается из всей этой истории. Очевидно, что он связан с мистером Карниворри, и все же… Мне не дает покоя эта экспедиция, Джаспер. Полагаю, мисс Полли что-то выяснила именно о ней.

– Значит, мы тоже должны выяснить!

– Верно… Эйлан. Двадцать лет назад… Экспедиции так просто не возникают. О них должны быть сведения.

– Я знаю! – воскликнул Джаспер. – Научное общество! Там должны что-то знать!

– ГНОПМ? – Доктор Доу дернул щекой – видимо, воспоминания о вчерашнем нападении в саду общества все еще были для него слишком свежими. И все же он пересилил себя: – Ты прав, Джаспер. Экспедиции подобного характера в Габене обычно не обходятся без участия ГНОПМ. Уверен, в их архивах что-то должно обнаружиться. И, вероятно, кто-то из тамошних профессоров поможет нам понять, как…

Дядюшка вдруг замолчал.

Джаспер нетерпеливо затряс головой:

– Что?

Доктор Доу взволнованно поглядел на племянника.

– Этого не может быть… – одними губами проговорил он. – Это не может быть он… Хотя с другой стороны, почему нет? Кто еще, как ни он…

– Дядюшка! – возмущенно воскликнул Джаспер.

Доктор Доу вздрогнул и поглядел на племянника осуждающе:

– Джаспер, гневно восклицать в помещении – неприлично. Хотя я бы предпочел, чтобы ты вообще исключил гневное восклицание из своей манеры общения.

Джаспер разъяренно зарычал. Кажется, дядюшка издевался.

– Ты что-то понял? – спросил он. – Что ты понял?

Доктор Доу откинулся на спинку кресла и достал из кармана портсигар. Когда он зажигал папиретку, его пальцы чуть подрагивали.

– Я понял, где видел господина домовладельца с улицы Флоретт, – сказал он. – Я ведь все это время знал, что уже где-то видел обладателя лица с портрета на лестнице. И я бы вспомнил, если бы не был уверен в том, что он мертв. Так как видел его относительно недавно.

– Кто? Кто же он?

– И ты тоже его видел, Джаспер, – доктор Доу, прищурившись, поглядел на племянника. – Тайна Черного Мотылька. Помнишь? Когда мы впервые пришли в ГНОПМ, в кабинете мистера Келпи был…

– Профессор Грант! – возопил Джаспер, едва не поперхнувшись эмоциями: как же слеп он был! – Глава ботанической кафедры, который организовал экспедицию и забрал с собой мистера Келпи!

– Очевидно, что сейчас он вовсе не в экспедиции, а здесь, в Габене.

– А еще именно он – это Однорукий, которого искал Драбблоу. Ты помнишь, мистер Келпи говорил, что в одной из экспедиций какое-то плотоядное растение откусило ему руку?! Все сходится! Карниворри, по словам Китти, очень любил различные экзотические цветы. И даже построил за домом оранжерею для них…

Доктор кивнул и подытожил:

– Мистер Джеймс Карниворри, владелец дома №12 на улице Флоретт, – это профессор Грант, глава кафедры ботаники из ГНОПМ. Полагаю, именно это мисс Полли и раскопала.

Джаспер хотел было добавить что-то еще, но вдруг дернул головой и нахмурился:

– Никак не могу понять: зачем придумывать вымышленное имя и притворяться мертвым?

– Меня мучают те же вопросы.

Доктор Доу поднялся на ноги.

– Ты допил свой чай, Джаспер? Хорошо. Мы отправляемся в ГНОПМ. Думаю, скоро мы выясним, что затеял профессор Грант и что именно он начал.


***


– Ну что за невезение! – выпалил Джаспер. – Мы ничего не выяснили!

Мальчик раздраженно сложил руки на груди и уставился в окно.

Кэб, в котором они ехали, полз через туманный город, и все, что было там, на улице, казалось каким-то эфемерным, ненастоящим. Лавки со светящимися витринами, в которых ничего нельзя было разобрать, бредущие по пояс во мгле люди, будто бы лишенные ног, экипажи, возникающие и так же исчезающие, словно оставленные на перевернутой странице книги.

К слову, о книге…

Сидевший напротив Джаспера доктор Доу поднял взгляд от толстого старинного томика, который пытался читать при свете своей крошечной саквояжной лампы, и поглядел на племянника.

– Это заблуждение, – сказал он. – Мы узнали много важных сведений. Невзирая на все попытки мистера Феннига нам воспрепятствовать.

– Правда? – саркастично спросил Джаспер. – И что же мы такого важного узнали?

Дядюшка постучал пальцами по книге и покачал головой.

– Самое важное в работе исследователя, Джаспер, это выделять важное, отсеивать сомнительное и игнорировать поверхностное.

Племянник считал, что в первую очередь нужно отсеивать дядюшкино занудство.

– Управляющий ГНОПМ солгал нам. Он сказал, что профессор Грант сейчас в экспедиции, – проворчал Джаспер. – И мне показалось, что ты поверил ему больше, чем мне, а я видел этого совсем-не-вымершего Гранта-Карниворри своими глазами.

Это прозвучало с такой обидой, что доктор Доу едва не сделал то, чего не позволял себе никогда, – он едва не улыбнулся. В полутьме салона кэба его глаза мерцали таинственным блеском, и крошечная лампа лишь усиливала этот эффект.

– Я тебе верю. Но я должен был подыграть мистеру Феннигу, чтобы понять, лжет он, или же искренне убежден, что профессор Грант отбыл из Габена вместе с экспедицией две недели назад.

– И когда это ты стал «подыгрывать»? – с сомнением спросил Джаспер. – Это на тебя непохоже.

– Мы ввязались в дело, которое ни на что не похоже, – ответил доктор Доу. – Так вот, я уверен, что управляющий ГНОПМ не лгал: он и правда считает, что главы ботанического общества нет и быть не может на данный момент в Габене. Ты обратил внимание на цель этой экспедиции? «Выяснить причину, по которой по всему Габену вянут и чахнут растения».

– Наверное, сам Грант считает, что разгадка кроется не в каких-то джунглях, а здесь. Может, поэтому он и проводит свои эксперименты, – предположил Джаспер, и дядюшка согласно кивнул.

– Я уверен, он знает то, что неизвестно его коллегам. И действует отдельно от них потому, как…

– Он злодейский злодей!

– Мы не можем этого знать наверняка…

– Не-злодеи не пользуются тайными ходами, чтобы проводить свои мрачные эксперименты, – веско заметил племянник. – И не притворяются мертвыми. И у них обе руки на месте!

Доктор поглядел на мальчика со снисхождением:

– Ну, я бы не стал причислять отсутствие руки к сугубо злодейским признакам. Но то, что профессор Грант занимается сомнительными тайными делами, – это факт.

– Это мы и так знали, – напомнил Джаспер.

– Но мы не знали ничего об экспедиции двадцать лет назад. И о ее цели. О том, что профессор охотился за невероятно редким растением, и что это не Мисс Руби.

– Какая разница? – заспорил Джаспер. – Если его экспедиция окончилась провалом и… – Мальчик увидел, как при этих словах блеснули глаза дядюшки, и он вздрогнул: – Ты думаешь, что он все-таки нашел это растение… как его там?

Карниворум Гротум из семейства Дионея. Напомню тебе, что мы уже сталкивались с тем, как ученые заявляли о провале экспедиции, пытаясь скрыть ото всех свой успех. И да, я полагаю, что профессор Грант нашел то, что искал, и более того – он привез это в Габен.

От этих слов Джаспер похолодел.

– Но это же… это же, – он припомнил формулировку мистера Феннига: – Самое опасное и кровожадное плотоядное растение в мире! Он же не мог притащить такого монстра сюда?

Джаспер тут же представил, как три огромных дирижабля (а меньше не справились бы) в огромной сети тащат по небу над Пыльным морем к Габену гигантского монстра.

– Он же не совсем спятил! – добавил он, и в его воображении один из стропов, удерживавших сеть, порвался, не выдержав такого веса.

– Ты знаешь, Джаспер, порой некоторых ученых не заботят риски, не волнуют возможные жертвы или средства на пути к достижению цели, они не просчитывают последствий своих опытов и экспериментов. Они живут моментом – моментом поиска – и в погоне за результатом не замечают того, что уже предмет исследования завладел ими. Такое случается. И особенно часто это случается в том случае, если ученый считает исследование…

– Делом всей своей жизни, – мрачно закончил Джаспер.

Уж ему то, о чем говорил дядюшка, было знакомо не понаслышке. Он хорошо помнил о несчастном случае, который произошел, когда родители оставили его на попечении дядюшки, а тот был так поглощен охотой на очередную тварь-болезнь, что едва не сжег его изнутри. Он помнил, как мама с папой тогда ссорились, и папа заявил, что, пока он жив, даже близко не подпустит сына к этому «помешанному воплощению холодного разума». Что ж, в итоге все так и вышло: пока он был жив, Джаспера больше не приводили к дядюшке, но вот он умер, а его сын теперь живет с тем, кого он боялся и ненавидел.

Дядюшка между тем продолжал:

– Назвал бы я это видом помешательства? Несомненно. Безумием? В определенной мере. Прекрасно тебе знакомое растиражированное газетами, вроде «Сплетни», выражение «безумный ученый» не взялось из ниоткуда. Безумные ученые… Этот город знает множество подобных примеров. Взять того же Некромеханика из Фли или… ты помнишь Ричарда Эйфрига, бывшего доктора и нынешнего пациента-хроника из Больницы Странных Болезней?

– Тот, у которого жабьи перепонки?

– Нет, то мистер Болтоу. У доктора Эйфрига нет рта, зато имеются в наличии шесть пар ноздрей. Так вот, когда-то он был талантливым исследователем и хотел научить людей свободно дышать в пыли, которая расходится от Пыльного моря. Это значительно облегчило бы жизнь на Набережных, помогло бы морякам, акванавтам и исследователям. Цель, и правда, благородная. Вот только он ставил свои эксперименты на жене и детях, а потом, когда они умерли мучительной смертью, стал отлавливать на Набережных поздних прохожих, которым не посчастливилось оказаться в квартале Старых Маяков. В итоге он все же сделал так, что его подопытные научились дышать пылью, но только лишь ею. Без пыли, все они задохнулись: в архиве Больницы Странных Болезней хранятся фотографии тел этих несчастных – довольно неприятное зрелище. Помимо прочего, доктор Эйфриг ставил опыты и на самом себе, поэтому сейчас он вынужден дышать при помощи специального пылевого генератора. – Доктор Доу тяжко вздохнул. – Я знал его еще в те времена, когда он был хорошим врачом, любящим мужем и отцом. Но в какой-то момент безумие завладело им. Он до сих пор считает, что, если бы полиция не схватила его тогда над телом очередной жертвы, он бы довел эксперимент до конца, и тот завершился бы успехом.

Джаспер поморщился. Все эти хроники из больницы его пугали. Как-то он столкнулся с одним на лестнице, и тот потом еще неделю снился ему в кошмарах. И все же он понял, к чему ведет дядюшка.

– Ты думаешь, что профессор, к которому мы едем, такой же безумный ученый? И что он привез монстра в Габен, чтобы… исследовать его?

– Полагаю, что так. Как только я узнал о цели старой экспедиции, все встало на свои места. Мисс Полли говорила, что с него все началось. Думаю, именно это она и подразумевала. Профессор Грант привез Карниворум Гротум в Габен. Но возникает вопрос: как прятать ото всех подобного монстра? Ответ очевиден: профессор построил дом у канала – там он и поселил свое растение. А затем, для того, чтобы разделить свою обычную жизнь и все, что касается запрещенных исследований, он и придумал себе вымышленную личность. Думаю, после этого он поселил в доме тех людей. Я не представляю, где и как он нашел тех, кто согласится ему потворствовать, но все говорит о том, что основная задача жильцов дома № 12 на улице Флоретт ловить жертв и скармливать их «самому прожорливому и кровожадному растению в мире».

Джаспер кивнул.

– Шнаппер ловит мелких жуликов, а миссис Паттни заманивает учеников!

– Уверен, и прочие замешаны. И у каждого из них свой способ поиска и ловли жертв.

– И ты еще говоришь, что профессор Грант не злодей?

– Пока мы ничего не знаем наверняка. Предположение – это просто предположение. У нас нет доказательств, нет никакого признания. Все описанное мною выше, это всего лишь умозаключения, построенные на…

– Да-да! – нетерпеливо перебил Джаспер. – Он не злодей, но между тем его прихвостни скормят Полли этому… этой… твари через два дня! Кстати, – он вдруг задумался, – а почему не отдать ее на съедение сразу?

Доктор Доу пожал плечами.

– Быть может, у Карниворум Гротум свой график питания. Все это только предстоит выяснить…

– Даже не представляю, как Полли все это узнала.

Доктор кивнул.

– И я тоже. Я ее очень недооценивал.

– Но что мы будем делать, когда прибудем на место и встретимся с профессором Грантом?

Доктор Доу пожал плечами.

– Все, что потребуется, чтобы вернуть мисс Полли. – Он стиснул зубы, его глаза вдруг яростно блеснули. – Мы будем требовать, угрожать, блефовать, шантажировать, если придется.

– Но что если он вообще откажется с нами говорить?

Доктор Доу прищурился.

– О, Джаспер, – сказал он с едва уловимым презрением в голосе, – почти всех безумных ученых объединяет одна общая черта – это тщеславие. И еще болезненная тяга выдать глубокомысленный монолог или вступить с оппонентом в не менее глубокомысленный диалог, когда речь заходит об их работе.

– Почему ты так думаешь?

Доктор Доу отвернулся и уставился в окно. А затем одними губами едва слышно произнес:

– Потому что я могу часами говорить о тварях-болезнях.


***


Из-под потолка просачивалась вода. Капля за каплей падали вниз, разбиваясь о выщербленный каменный пол.

Стуку капель вторил детский смех. Звонкий и радостный.

Полли ненавидела этот смех. Ей казалось, что его ввинчивают ей в голову. Этот смех ни на мгновение не смолкал вот уже пять часов… или, может быть, шесть? Или… она не знала, сколько времени находится в этом подвале. Фитиль стоящей примерно в ярде от нее керосинки меняли уже два раза и один раз пополняли запас керосина.

Здесь не было окон, и лишь где-то за ее спиной располагалась дверь, начинающая подземный ход, по которому ее сюда притащили. Плечами, ногами и поясницей она чувствовала сквозняк, тянущий из-под этой двери.

Полли замерзла. В подвале было холодно и сыро, она уже не чувствовала ни рук, ни ног, зато превосходно ощущала лопатками твердую спинку стула, к которому ее привязали.

Одна, глубоко под землей, сидящая в кругу тусклого дрожащего света. Ей было страшно. И страх этот чуть отступал лишь перед ее гневом: уже второй раз! Второй раз за какие-то полторы недели ее похищают! Да что же не так с этим городом?! Она уже может здесь подрабатывать – дать, к примеру, объявление в газету: «Профессиональная жертва похищения ищет маньяка, безумного ученого, банду преступников или культ последователей какого-нибудь древнего зла…»

К слову, о последнем. Она не была уверена насчет возраста причастного к этому делу зла, но то, что ее схватили фанатики-культисты, которые это самое зло подкармливают свежей человечиной, сомнений не было.

Она все выяснила. Узнала, что именно привез домовладелец с улицы Флоретт из джунглей Эйлана, поняла, кем именно питается монстр по имени Карниворум Гротум из семейства Дионея, вот только не успела ничего рассказать доктору и Джасперу. Эти мерзкие члены культа схватили ее, засунули в свой экипаж и привезли к каналу, после чего затащили в мрачное и сырое подземелье, пропахшее вонью бродяжьих подштанников, – сказывалась близость к каналу Брилли-Моу.

«Доктор найдет меня! – думала она. – Обязательно найдет! Как хорошо, что я отправила домой послание из архива. Он не сможет проигнорировать его и сразу же все поймет, как только я не вернусь… Он уже меня ищет…»

Полли всхлипнула. И снова почувствовала это.

В животе у нее забурлило, голова закружилась, а на лбу выступил пот. Ей почудилось, будто внутри у нее что-то ползает.

Подобное за то время, что ее держали в этом подвале, случалось не раз. И с течением времени эти приступы все усиливались. Когда случился первый, похитители сообщили ей, что это «неизбежный процесс и ей не следует сопротивляться».

«Вероятно, они заставили меня выпить или съесть какую-то приправу, которая сделает мое тело наиболее мягким и нежным… на вкус».

Полли знала, к чему все идет. И с ужасом ждала момента, когда жуткая тварь проглотит ее и примется переваривать.

«Только бы меня не разделывали прежде! – с ужасом думала пленница. – Я просто не переживу, если меня начнут готовить, как рыбу или куропатку! Терпеть не могу все кухонное: ни готовить, ни быть приготовленной!»

Она пыталась узнать подробности своего будущего съедения у тех, кто ее сторожил, но они лишь смеялись.

Полли совершенно не походила на обычную «дамочку-в-беде». И хоть ей было по-настоящему страшно, впасть в отчаяние ей не позволяла надежда. Надежда выбраться, надежда на то, что доктор Доу и Джаспер спасут ее.

– Уилли, Джейки! – позвала она пересохшими губами.

Смех зазвучал у самого уха Полли, отчего она вздрогнула и дернулась.

Рядом появился мальчик со светло-рыжими волосами и тонкими губами, растянутыми в улыбке. Это Уилли или Джейки? Она не помнила, кто из них кто…

– Что такое, Полли? – спросил рыжий мальчик.

– Мне так плохо… меня мутит…

Он улыбнулся еще шире.

– Не бойся, Полли. Через два дня все закончится.

– Вы… вы меня убьете?

– Нет! – воскликнул то ли Уилли, то ли Джейки. – Мы же просто играем!

– Да! – Из темноты показался еще один мальчик. Тоже рыжеволосый. Его отличительной особенностью было отсутствие пары зубов. – Миссис Браун велела нам тебя сторожить! Смотреть, чтобы ты никуда не сбежала!

Полли закашлялась, ощутив, как к горлу подбирается ком.

– Я ничего не сделала… – со слезами в голосе проговорила она. – Ничего не сделала…

Мальчишки рассмеялись. Тонкогубый подкрался к щербатому и дернул его за ухо. После чего ринулся прочь.

– Ну, я тебе задам! – воскликнул его брат и бросился в погоню. Темнота их поглотила, и до Полли доносился лишь топот их ног и этот омерзительный смех.

Она замотала головой и задергалась, в очередной раз пытаясь освободиться, но у нее снова ничего не вышло. Полли добилась лишь того, что сделала себе еще больнее, когда веревки врезались глубже в кожу.

Она прекратила дергаться и глянула в темноту. Мимо пробежала тень.

Полли сжала зубы и зажмурилась. Кажется, приступ прошел… А это означало, что можно попробовать применить ту хитрость, которую она придумала как только поняла, что это за мальчишки.

Братья Тирс… Кто-то по своей наивности, вероятно, решил бы, что этих двоих нечего опасаться, ведь, по существу, они просто дети. Но Полли знала, что на самом деле это настоящие маленькие монстры. Никакие мольбы, никакие уговоры не могли тронуть их душу, а боль и страдания несчастной жертвы лишь доставляли им удовольствие. Они были полноценными последователями этой твари, и их задачей в культе, видимо, было сторожить тех, кого приготовили на съедение… маленькие кладовщики…

– Эй, Уилли! – позвала она. – Я ведь знаю, как тебе не нравится миссис Браун! Почему ты слушаешься ее?

Полли замерла в ожидании. Топот прекратился. Как и смех.

– А вот и нет! – Раздался из темноты голос и в круг света вынырнуло лицо щербатого мальчишки – значит, это был Уилли. – Она очень хорошая. И умная! Очень умная! Она знает, что для нас всех лучше!

– А ты, Джейки, тоже так думаешь? – спросила Полли.

Она интересовалась не случайно. За время своего пребывания в подвале Полли успела заметить, как тонкогубый мальчишка морщится, стоит только речи зайти о бабушке Китти.

– Так что, Джейки? – подначила Полли. – Ты тоже думаешь, что она очень умная?

– Мама говорит, что она умная, – раздался голос Джейки, и с затаенной радостью Полли услышала в нем сомнение. – А папа говорит, что мистер Шнаппер намного умнее ее, и он лучше знает, что будет лучше для всех.

– Ты врешь! – гневно воскликнул Уилли. – Папа ничего такого не говорит!

– Ну да, – отозвался брат. – Он при маме этого не говорит, а я сам слышал, как он так сказал самому мистеру Шнапперу. И вообще – я тоже думаю, что мистер Шнаппер умнее, чем эта старая карга!

– Что? – рассвирепел Уилли. – Не смей так говорить! Если бы мама услышала, что ты обзываешь миссис Браун, она бы тебе язык прищемила ящиком комода, как в тот раз, когда ты разбрасывал еду по полу.

Полли уже приготовилась поднести спичку к хворосту готовой вспыхнуть ссоры и последующей за ней драки и вклинилась в разговор мальчишек:

– Так все же миссис Браун здесь всем заправляет? Или констебль Шнаппер?

– Миссис Браун!

– Мистер Шнаппер!

Полли замерла, ожидая, что братья Тирс вот-вот набросятся друг на друга, но они показали ей, как она их недооценила. Мальчишки рассмеялись от того, как забавно вышло – все дети любят, когда отвечают одновременно (одно и то же или разное – неважно).

– Так кто главный в этом доме? – пытаясь скрыть в голосе досаду, спросила Полли.

– Они оба главные, – сказал Джейки.

– Но так ведь не бывает. Кто-то должен быть чуточку главнее.

– Миссис Браун чуточку главнее, – сказал Уилли, и брат не спорил: это была правда. Что ж, Полли и так это понимала: здесь всем заправляет старуха.

– Но мистер Шнаппер ведь тоже знает, как лучше… э-э-э… для всех? – уточнила она.

– Да! – воскликнул Джейки. – Он считает, что мы не должны прятаться, а должны выпустить… Ее…

– Ее? Миссис Браун?

– Нет, – ответил Джейки. – Нашу Праматерь.

Полли почувствовала, как сердце дрогнуло в груди. Наползший на нее ужас сковал язык так, что она не сразу смогла произнести то, что собиралась:

– К-констебль Ш-шнаппер хочет выпустить из дома эту… это…

Она вспомнила изображение растения в ботаническом справочнике из архива, и ей стало по-настоящему дурно. Было жутко представить подобную тварь разгуливающей по улицам города.

– Он говорит, что мы и так долго прятались, – добавил Джейки. – И что это все прочие должны прятаться, а не мы.

– А миссис Браун считает, – встрял Уилли, – что нас до сих пор не прикончили только потому, что пока никто о нас не знает. И мы можем жить, как и прежде: отлавливать глупых мух и не бояться, что к нам придут и попытаются всех вытравить. То, что нас не обнаружили после того, как умер мистер Карниворри, это заслуга миссис Браун. Мама тоже так считает. «Зачем привлекать к себе ненужное внимание!» – так она говорит.

– А мистер Шнаппер говорит, что миссис Браун – старая помешанная дура, – вставил Джейки, – и мы не можем сидеть взаперти и ждать, пока болезнь нас всех здесь же и убьет, как мистера Типпина.

Голоса мальчишек изменились. Полли не сразу это поняла. Они больше не казались тонкими и писклявыми, они звучали хрипло и ломано.

– Как будто он знает, как вылечить болезнь! – презрительно бросил Уилли.

– Как раз таки знает! – ответил его брат. – Он думает, что Праматери просто нужно больше есть. И тогда она вылечится, и мы следом за ней…

– Миссис Браун ни за что не позволит ему разбить футляр! Она злится на него за прошлую попытку…

– Что? Футляр? – удивленно спросила Полли. – Какой еще футляр?

Голоса в темноте смолкли.

– Вы сейчас говорите о Мисс Руби?

Полли не понимала, почему они так резко оборвали разговор.

– Уилли? Джейки?

Никто ей не ответил.

И тут раздался металлический скрежет, от которого кровь стыла в жилах. Словно по камням проволокли ящик с гвоздями или… в стене открыли тяжелую чугунную заслонку.

Полли прищурилась, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Но лучше бы она этого не делала. Темнота перед ней шевелилась.

– Мальчики? – выдавила Полли. Но мальчиков в подвале больше не было. Зато был тот, кого они впустили…

Полли успела заметить, как что-то ворвалось в круг света и перевернуло керосиновую лампу.

Кругом воцарилась кромешная тьма.

Полли закричала.

Глава 2. Ловушка для ловца.

Звякнул колокольчик над дверью.Те, кто был в лавке плотоядных растений мистера Финикуса, этого не заметили – стоявшая у стойки дама с болеющей росянкой целиком и полностью похитила внимание цветочника.

– Ой, ну вы только подумайте, мистер Финикус… – говорила она, – к слову, знавала я одну мадам Финикус из Сонн – не ваша родственница, случайно? Нет? Не отрицайте, я уверена, что все же родственница, только дальняя. Всех дальних родственников и не упомнишь! Ну, так сказала моя троюродная кузина Поппи, делая вид, что не знает меня, когда мы встретились в лавке господина Торбилля, – она у меня такая шутница… Так вот, мистер Финикус, как вы, должно быть, помните, я вам рассказывала, что, кроме моего Берти, – она кивнула на поникшую росянку в горшке, – у меня больше никого нет, и его страдания для меня невыносимы. Что прикажете мне делать, если он зачахнет? Выбросить его на помойку и купить себе нового друга? Я, знаете ли, не из таких!

Лицо мистера Финикуса в данный момент можно было смело принять за иллюстрацию к определению «жертва обстоятельств». Судя по его натянутой вежливой улыбке и ледяному блеску в глазах, он во всех подробностях представлял себя сейчас в виде одной из собственных мухоловок, отгрызающих голову утомительной и болтливой мадам.

– Я могу посоветовать вам парочку неплохих экземпляров – прямиком из Кейкута, – сказал он. – Есть даже одна говорящая дионея адалиа – у вас будет, с кем обсудить всех ваших кузин, миссис Кидни.

Посетительница меж тем явно не замечала вызванного ею недовольства и продолжала ворковать, наплетая и накручивая разнообразные, никак не относящиеся к причине ее появления подробности, словно нить на клубок. И клубок этот уже разросся до таких размеров, что вот-вот грозил раздавить несчастного лавочника.

Слушая мадам, мистер Финикус мог лишь тяжко вздыхать и коситься на часы, висящие над стойкой.

Миссис Кидни сделала паузу и набрала в легкие воздух, чтобы продолжить историю своих жизненных треволнений, но цветочник с ловкостью вклинился:

– Вы использовали мух, как я вам говорил?

– Конечно! Но они не помогают! Я следовала всем вашим инструкциям. Моя кузина Фелиция говорит, что я очень дотошная. Но она та еще врушка, ей не стоит верить. Да и милый Берти ей никогда не нравился. Знаете, мистер Финикус, мой покойный супруг, мистер Кидни, ей тоже никогда не нравился. Фелиции вообще мало, кто нравится. Она любит устраивать козни, ворчать и сплетничать и каждый день присылает мне письмо с длинным списком всех, кто ее раздражает. Она… как это называется? Мизертроп…

– Мизантроп! – лязгнули от двери.

Миссис Кидни обернулась. К стойке подошли высокий джентльмен в черном цилиндре, при антитуманном зонте и саквояже и мальчик с нечесаными волосами и – как некультурно! – с руками в карманах.

Доктор Доу хмуро добавил:

– И, боюсь, ваша кузина, мадам, вовсе не мизантроп, а простая склочница.

Миссис Кидни оскорбленно ахнула. Джаспер хмыкнул. А доктор Доу повернулся к цветочнику:

– Профессор Грант, – требовательно сказал он, сверля мистера Финикуса взглядом, от которого у последнего тут же неприятно закололо в сердце. – Где он?

Хозяин лавки испуганно моргнул.

– Что? Боюсь, я не…

– Мы знаем, что он здесь, – прервал его доктор Доу. – Это полицейское дело.

Миссис Кидни схватила со стойки горшок с растением и поспешила к выходу. Все, что имело малейшее отношение к полиции, у нее неразрывно ассоциировалось с одной из ее нелюбимых троюродных кузин, Глореттой. Глоретта обладала вздорным, хитрым и коварным нравом, а еще она была женой констебля. Миссис Кидни боялась, что Глоретта как-то прознает, что она встряла в полицейское дело, и напишет ей.

Что касается мистера Финикуса, то он выглядел так, словно его прихлопнули пыльным мешком. И в его случае это явно не имело никакого отношения к каким-либо кузинам.

– Профессор Грант, – повторил доктор Доу.

Растения в лавке зашевелились.

Джаспер поежился и огляделся по сторонам. Ему показалось, что все они навострили уши, хотя он тут же напомнил себе, что у растений нет никаких ушей.

Взгляд мальчика упал на стеллаж под вывеской «Удобрения». Почти все место на нем занимали бумажные пакеты. Полосатые пакеты с этикеткой «Старви и сыновья».

И тут Джаспер вспомнил…

…Учительница музыки берет в руки пакет, открывает его, запускает внутрь руку и вытаскивает горсть перегноя вперемешку с шевелящимися земляными червями. Облизнув пересохшие губы, она кладет эту липкую мерзкую массу себе в рот, начинает жевать, а потом…

– Немедленно! – яростно проговорил доктор Доу. – Говорите! Где профессор Грант?

Джаспер словно очнулся от сна. И тут он услышал, как наверху что-то скрипнуло. Половица на втором этаже выдала чье-то присутствие.

– Он там! – воскликнул мальчик и ткнул рукой в потолок.

Доктор Доу, не теряя времени, бросился к узкой лестнице, которая виднелась слева от стойки. Джаспер ринулся следом.

– Стойте! Вам туда нельзя! – крикнул мистер Финикус, но его никто не слушал. И тогда он завопил, пытаясь предупредить того, кто прятался наверху: – Профессор! Бегите!

Доктор и его племянник быстро преодолели лестницу. Оказавшись на втором этаже, они успели увидеть, как в дальнем конце темного коридора захлопнулась дверь.

Натаниэль Доу и Джаспер бросились к ней.

Доктор распахнул дверь и первым влетел в комнату.

Это был небольшой кабинет. Через полукруглое окно с зеленоватым стеклом в помещение проникал болезненный бутылочный свет, вырисовывая на ковре кривое, похожее на обглоданный месяц, пятно. Стены прятались за шкафами, все полки которых занимали книги, перемежающиеся стеклянными футлярами с мухоловками.

У одного из этих шкафов стояла высокая фигура в пальто и цилиндре, сжимая под мышкой чемоданчик. Шкаф был отодвинут в сторону, и за ним чернел узкий потайной проход.

– Профессор! – воскликнул доктор. – Стойте!

– Мы вооружены! – добавил Джаспер. – Очень сильно вооружены!

Профессор Грант обернулся. Его тяжелое надменное лицо выражало гнев. И все же, как ни пытался Джаспер увидеть в этом человеке того безумного ученого, о котором они говорили с дядюшкой, ему это никак не удавалось. Профессор выглядел предельно скучно и совершенно не безумно. Он не скалил зубы и не сотрясался в приступе злодейского хохота. Он вообще мало смахивал на злодея, скорее, – на просто очень раздраженного человека, загнанного в угол. И даже пустой рукав его пальто больше не казался мальчику чем-то зловещим. Честно говоря, Джаспер был слегка разочарован: где всклокоченные волосы, где выпученные в ярости глаза, где пляшущие на лице трагические тени, в конце концов!

– Доктор Доу, – процедил профессор Грант.

Джаспер отметил удивление и будто бы даже облегчение, промелькнувшее в его голосе, словно глава кафедры ботаники из ГНОПМ ожидал увидеть вовсе не их. Видимо, в первое мгновение он решил, что за ним пришел мистер Драбблоу.

– Уже сбегаете? – прищурился доктор Доу. – Я так полагаю, вы очень занятой человек, профессор. И я вас понимаю: очень сложно все успевать, когда ты одновременно и в Габене, и в экспедиции, в одно и то же время и жив, и мертв. Где найти на все время…

Профессор наделил его презрительным взглядом.

– Думаю, в действительности вы мало что знаете о моих делах.

– О нет, мы знаем о ваших делах все. Карниворум Гротум, подземный ход под оранжереей, эксперименты. А еще мы знаем о том, чем занимаются жильцы с Флоретт, двенадцать.

Профессор удивленно поднял бровь.

– Раз уж вы все знаете, – сказал он, бросив взгляд на окно, – то отчего я тогда не слышу полицейских колоколов? Вам что-то от меня нужно, я это вижу… Иначе здесь были бы не вы, а отряд констеблей.

Доктор Доу кивнул.

– Вы правы, профессор: нам кое-что от вас нужно. Чтобы вы прекратили похищения и убийства.

– Я никого не похищаю и не убиваю. Я ученый! Изучаю растения!

– Дети бедняков, мелкие жулики, да и вообще все те, кому не посчастливилось оказаться поблизости от этого проклятого дома. Именно ими вы кормили вашу… – доктор поморщился и исправил себя: – ваше растение все эти годы.

Профессор Грант побагровел – его лицо исказилось от гнева и возмущения, но вовсе не из-за озвученных обвинений. Было что-то еще…

И доктор Доу вдруг понял, что.

– Постойте! А ведь это и правда не вы, – сказал он. – Не вы стоите за похищениями. Ваши безумные последователи больше вам не подчиняются – они кормят это существо людьми, но вы попросту ничего не можете с этим поделать. Вы… боитесь их…

Джаспера осенило:

– Именно поэтому он и притворялся мертвым! Чтобы они не заставляли его кормить монстра.

– Она не монстр, – угрюмо проговорил профессор Грант. – Но вам этого не понять.

У доктора Доу не было желания спорить.

– Вы все это начали, профессор, – сказал он. – И вы должны остановить похищения. Прямо сейчас!

Профессор Грант наделил его пристальным взглядом, затем посмотрел на Джаспера. Он все понял.

– Это кто-то из ваших близких?

– Племянница моей экономки.

– Мне жаль. – Профессор повернулся к проему потайного хода. – Мне очень жаль. Но это не остановить…

– Нет! Профессор!

Доктор Доу и Джаспер сорвались с места, но было поздно. Профессор Грант швырнул что-то на пол. Раздался звон разбитого стекла, запахло жженной пробкой, и в воздух с шипением поднялось облачко зеленоватого дыма.

Доктор схватил Джаспера за плечо, останавливая его. И вовремя. Прямо перед ними из деревянного пола, шелестя раскрывающимися листьями и скрипя вьющимися удлиняющимися лозами, пророс плющ. За считанные мгновения он поднялся на фут в высоту, затем вырос на два, после чего потянулся к стенам, захватывая и затягивая собой и книжный шкаф, и потайной ход, в котором скрылся профессор Грант.

– Что… что это такое?! – пораженно прошептал Джаспер.

– Я не знаю. – Доктор Доу прикоснулся кончиком зонтика к шевелящейся зеленой завесе. – Видимо, здесь задействовано какое-то средство ускоренного роста. Никогда не видел ничего подобного…

Плющ замер и затих. С улицы раздался рокот двигателя и хлопки выхлопных труб.

Доктор подбежал к окну и увидел, как из переулка вынырнул небольшой экипаж, укутанный в облако сизого дыма от химрастопки. Подпрыгивая на кочках, он понесся прочь, куда-то в сторону Семафорной площади.

Натаниэль Доу обернулся. Джаспер по-прежнему, словно загипнотизированный, глядел на выросший за какой-то миг плющ. Кажется, мальчик считал, что стал свидетелем настоящего чуда. Признаться, доктор и сам был заинтригован.

Вручив племяннику зонт, он раскрыл саквояж и склонился над полом, разглядывая корни растения и что-то выискивая среди них. Обнаружив то, что искал, он удовлетворенно кивнул, а затем один за другим, методично и аккуратно подцепив пинцетом осколки разбитой склянки (на некоторых сохранились обрывки этикетки), спрятал их в бумажный конвертик.

Джаспер пришел в себя. Он попытался разглядеть потайной ход, но лиственный полог его полностью скрывал.

– Что ты делаешь? – Мальчик возмущенно глянул на дядюшку. – Мы должны догнать его!

Доктор закрыл саквояж.

– Профессор Грант сбежал, Джаспер. И к тому же он не помог бы нам вернуть мисс Полли.

Как бы племяннику ни хотелось поспорить, он был вынужден признать, что дядюшка прав: профессор Грант даже при всем желании не смог бы ничего предпринять против заговорщиков из дома № 12. Вряд ли ему удалось бы их переубедить…

– Все было напрасно? – в отчаянии прошептал Джаспер. – Мы должны что-то сделать!

– О, я знаю, что нам делать, – сказал доктор Доу и взял у племянника зонт. – Мы совершим то, что, я надеялся, нам не придется совершать.

– Что?

– Преступление, – сказал Натаниэль Доу, и Джаспер вздрогнул: в этот миг в его дядюшке проявились те самые черты, из-за которых простые жители Саквояжного района и испытывали страх перед жутким доктором из переулка Трокар.


***


Узкая, как коридор, улица Докери проходила вдоль задней стены запущенного сада Габенского научного общества Пыльного моря.Потрепанные фасады домов с серой, некогда синей, черепицей почти вплотную подступали к заросшей решетке, но мало кто из местных знал, что именно по ту ее сторону находится. Многие думали, что это просто какой-то давно заброшенный парк со странными, причудливой формы деревьями. В «парк» этот было не попасть, так как ржавая калитка всегда была заперта, там не зажигали фонари, а те самые странные деревья не внушали жильцам ближайших домов доверия. Порой из-за ограды раздавались какие-то подозрительные звуки, а некоторые из растений, которые были видны из окон вторых и третьих этажей, шевелились весьма неприродным образом, но местные старательно это не замечали.Улочка Докери жила своей тихой, сонной жизнью, и различные треволнения ей были не нужны…Незадолго до и слегка после того, как время подползло к двум часам дня, спешащие и опаздывающие часы в гостиных пробили указанные два часа.

Задрожала труба протянутой под карнизами домов пневмопочты, когда по ней прошла капсула с посланием. Парочка котов на одной из крыш с визгом выяснили отношения в драке за лучшее место на дымоходе. Звякнули ключи, выпав из руки пошатывающегося мистера Сноппса.

– Да будь оно все неладно! – Мистер Сноппс приложился к бутылке угольного эля, наклонился и, едва не упав, нашарил на земле ключи.

Совладав с замком не без помощи нескольких хлестких ругательств, он сделал еще глоток и скрылся за дверью.

Улица Докери вновь погрузилась в тишину. Но ненадолго.

Раздалось рычание, будто кто-то разозлил целую свору бродячих собак, а затем в тумане появились два дрожащих рыжих пятна света, и из переулка вынырнул небольшой «Трудс».

С трудом, словно слишком большой кусок черствого пирога в горле, он протиснулся между домом и садовой решеткой, подкатил к калитке и остановился. Двигатель заглох – рычание тут же стихло. Фонари погасли.

Скрипнула дверца, и из «Трудса», бормоча себе под нос проклятия, выбрался профессор Грант, глава кафедры Ботаники ГНОПМ.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто, вроде как, не наблюдает, он ключом открыл калитку и, войдя в сад, пошагал по заросшей бурьяном дорожке.

Профессор Грант едва сдерживал ярость, и больше его злило не собственное разоблачение, сколько то, что доктор Доу – этот, бесспорно, умнейший человек – не понимает… отказывается понимать! Он ведь сказал, что знает об экспериментах, а значит, должен осознавать, как они важны!

Профессор бросил тяжелый взгляд на буро-ржавые из-за болезни растения, замершие у дорожки. Эти несчастные существа надеялись на него, верили в то, что он сможет их исцелить, а теперь… исследования под угрозой! Вся работа по поиску лекарства висит на волоске!

Глава кафедры Ботаники заскрежетал зубами: доктор Доу попытается ему помешать, в этом не было сомнений.

В ушах все еще стояли прозвучавшие в лавке плотоядных растений обвинения, но что бы доктор Доу себе ни считал, он, Ричард С. Грант, – не какое-то бездушное чудовище. Разумеется, он прекрасно понимал, что происходит под крышей дома на улице Флоретт, и в полной мере осознавал, кем на самом деле является обитающее там растение. Мальчишка верно подметил: профессор притворялся мертвым, чтобы не участвовать в похищениях, – когда-то он полагал, что, если отстранится и спрячется, то чувство вины исчезнет. Но оно никуда не делось – оно пожирало его годами, отгрызая по маленькому кусочку…

Изо дня в день профессор Грант жил с неразрешимой дилеммой. Он просто не мог своими же руками убить растение, которое когда-то спас не просто от смерти, но от вымирания. Карниворум Гротум был последним представителем своего вида – мир флоры с его гибелью перестал бы быть прежним.

Но и собственноручно кормить Карниворум Гротум профессор не хотел. Здесь его прагматизм ученого все же дал трещину. Прошло много лет с тех пор, как на его глазах растение сожрало ту беспризорную девочку. Именно тогда он решился покинуть своего питомца, а сейчас уже и не смог бы остановить его. Даже если бы захотел. И тут возникает вопрос: а хочет ли он?

Профессор и не заметил, как за своими мрачными мыслями добрался до оранжереи.

Сквозь прорехи багрового плюща, которым поросли ее стены, тек густой рыжий свет.

«Он здесь…» – подумал профессор Грант и, отодвинув рукой свисающие драпировкой лозы Гедеры Лаумана, толкнул дверь.

В оранжерее было неимоверно жарко и влажно – в воздухе висели облачка пара. Стены скрывались за решетчатыми трельяжами с Гедерой Вахани, хищным плющом из Хартума, – тамошние фараоны древности использовали это растение в качестве ловушки для любого незваного гостя, который рискнет сунуться в их гробницы.

Плющ, вроде как, не подавал признаков жизни, но главу кафедры Ботаники ему провести не удалось: когда-то профессор Грант лично привез сюда первую завязь и мог многое рассказать о том,какое это хитрое и терпеливое существо, – лучше к нему не приближаться. Хотя, стоило признать, в оранжерее ГНОПМ приближаться было рискованно ко многим представителям флоры: здесь содержались самые хищные и свирепые растения из всех, какие только существуют в природе. Профессор считал (и не зря), что устроить чаепитие в львином вольере намного более безопасно, чем под этой стеклянной крышей.

И, будто в подтверждение этому, слева от него, в какой-то паре шагов, клацнули клыки.

Мухоловки Драэра, каждая из которых достигала в высоту не меньше девяти футов, выглядели разъяренными и голодными. Словно обезумев, они нападали друг на друга, душа сородичей лозами, пытаясь перегрызть стебли клыкастыми пастями. На полу у горшков валялись оторванные листья, все вокруг было забрызгано зеленым соком.

Подобное поведение этому виду было не свойственно. Профессор Грант гневно поджал губы – кто-то намеренно довел несчастные мухоловки до такого состояния, и, разумеется, глава кафедры Ботаники знал, кто. Человек, ответственный за проявившуюся ярость этих растений, был лишен всяческой жалости или даже этики, когда дело касалось его экспериментов. Хотя, чего еще ожидать от бессердечного негодяя, который и людей воспринимает не иначе, как своих подопытных мышей.

– Доктор, – негромко сказал Грант, приветствуя одну из таких «мышей» – человека, сидящего без движения на стуле в углу. Тот с головой был накрыт грязным полотнищем, чем напоминал старый манекен из заброшенной лавки мод «Трюмо Альберты».

Человек под полотнищем не ответил – даже не пошевелился, и профессор тут же забыл о его существовании.

Двинувшись по проходу между стеллажами со стеклянными футлярами, в которых корчились больные растения, глава кафедры Ботаники вошел в центральную часть оранжереи, которую человек, обустроивший здесь себе логово, называл «своей милой уютной препараторской».

Обстановка в этой препараторской больше подходила для какой-нибудь химической лаборатории: все кругом шипит и скрежещет, дрожит огонь в горелках, рокочет и трясется механическая центрифуга, повсюду реторты, перегонные кубы, трубки и шланги.

В центре лаборатории стоял стол, заставленный флорариумами, рядами пробирок, колб и банок с рассадой. За столом на трехногом табурете сидел человек в темно-зеленом клетчатом костюме, и глава кафедры Ботаники при взгляде на него поморщился от отвращения.

Как и профессор Грант, Малкольм Муниш был ботаником, но если первый являлся так называемым географом растений и его страстью было исследование и открытие новых видов, то последний считался ботаником-морфологом: его по большей части интересовали внутреннее строение растений, гибридизация и препарирование.

Профессор Грант испытывал к этому человеку наихудшие чувства из тех, какие только один человек может испытывать к другому: зависть (он завидовал бесспорной гениальности Муниша), ненависть (Муниш долгие годы использовал кафедру Ботаники в своих целях, и ее глава ничего не мог с этим поделать) и, разумеется, страх (он был искренне убежден в безумии своего, с позволения сказать, коллеги, которое тот не особо пытался скрывать). Ко всему вышеперечисленному можно добавить скрытность профессора Муниша: глава кафедры Ботаники знал его много лет, но до сих пор не представлял, кто он на самом деле.

Профессор Грант подошел ближе и увидел, что предметом изучения Малкольма Муниша является нечто такое, чего он не ожидал увидеть как на этом столе, так и в Габене в целом.

Это была Гелиамфора Пронацея, одно из редчайших и прекраснейших растений, существующих в природе. Нежно-розовые листья, собранные в кувшин, полупрозрачные стеклянные лозы и гибкие корни, покрытые золотистой вязью жилок. Подлинное чудо мира флоры. Обманчиво беззащитное и столь же обманчиво безобидное.

И сейчас – обезображенное, оскверненное, израненное…

В кувшин Гелиамфоры были вживлены трубки, соединенные с гудящим механизмом, внутри которого медленно вращались роторы и нагнетались ухающие меха. Растение пульсировало и истекало соками – даже невооруженным глазом было видно, что оно испытывает боль: могло бы оно кричать, сейчас бы вся оранжерея была заполнена криком. А между тем скальпель, ведомый твердой и безжалостной рукой, отрезал от бутона слой за слоем…

Обычно препарированные растения погибали быстро, но Муниш наловчился продлевать их мучения бесконечно долго, применяя изобретенный им же аппарат для поддержания жизни, прослеживая пульсации и эманации и не позволяя образцу завянуть. В понимании профессора Гранта, это было настоящим варварством…

Главу кафедры Ботаники охватила ярость. Он так сильно сжал единственный кулак, что заскрипела кожа перчатки.

Профессор Муниш даже не повернул головы.

– Прошу вас, принесите мне дождь из Кейкута, – сказал он, не отрываясь от микроскопа.

Какой бы странной для любого непосвященного ни показалась данная просьба, профессор Грант все понял и повернулся к небольшому столику, на котором стояли банки с этикетками: «Эйлан», «Кейкут», «Хартум», «Змеиная широта» и многими другими. В каждой банке хранились сборы дождевой воды из указанных мест.

Отыскав нужную, профессор передал ее Мунишу, и тот, открыв крышку своего аппарата и предварительно сняв с банки крышку, заменил резервуары. Переключив несколько рычажков, он добавил к дождю из Кейкута «флор-регенератор» (очередное его изобретение) и вернулся к микроскопу.

– Куда делся ваш Триберн? – спросил Грант.

– Триберн на время покинул город. Я без него… – профессор Муниш сделал еще один срез… – как без рук. – А затем сменил стеклышки на линзе микроскопа и прильнул к окулярам. – Что-то произошло?

– Произошло то, о чем вы меня предупреждали, – проворчал профессор Грант. – Что ж, признаю: вы были правы.

Муниш вдруг схватил со стола карандаш и рабочую тетрадь, в которой, как профессор Грант знал, он вел подробное описание всех своих экспериментов. Резко развернувшись на табурете, этот отвратительный человек пронзил главу кафедры Ботаники немигающим взглядом и застыл в ожидании. Из-за очков с зелеными стеклами его глаза напоминали два оплавляющихся изумруда.

– Вы говорили, что оставаться в лавке мистера Финикуса после появления… гм… старого друга опасно. А я вас не послушал.

Профессор Муниш разочарованно пожевал губами и положил карандаш с тетрадью обратно на стол: он-то полагал, что Грант подтвердит какую-нибудь из его научных теорий, ну а до собственной правоты в том, что не касалось растений, ему не было никакого дела.

Грант продолжал:

– Мне пришлось спешно покинуть лавку. Туда заявился… кто бы вы думали?

Обладатель зеленых очков отвернулся и снова уставился в микроскоп.

– Уж навряд ли мистер Совински из детской считалки.

– Доктор Доу.

Муниш усмехнулся.

– Крайне настырный джентльмен, – заметил он. – Что ему было нужно?

– Главное не то, что ему было нужно, а то, что ему все известно.

– Он появился сам? Или в сопровождении полиции?

– С ним был мальчишка.

Муниш на миг задумался, после чего сказал:

– Вероятно, это был юный Джаспер – племянник доктора, сирота. Сын Роджера и Сирении Трэверс, погибших во время крушения дирижабля «Гринроу».

– Но откуда вы столько знаете об этом докторе и его мальчишке?

Муниш выдержал паузу, бросив короткий взгляд туда, где сидел человек под полотнищем, после чего произнес нечто невнятное. Профессор Грант разобрал лишь: «врага» и «лицо».

– В любом случае, – продолжил Малкольм Муниш уже разборчивее, – если с ними не было полиции, это добрый знак. Хотя, стоит отметить, сейчас синемундирникам и без нас есть, чем заняться.

Профессор Грант нахмурился.

– О чем вы говорите? Вы что-то знаете о делах полиции?

– Лишь то, что в данное время в городе происходят кое-какие события, которые требуют всего внимания господ из Дома-с-синей-крышей. Пока что нам этих уважаемых господ опасаться не стоит. Я успею…

– Что вы успеете? – спросил глава кафедры Ботаники, начиная закипать. – Вам не кажется, будьте вы прокляты с вашими тайнами, Муниш, что пришло время все мне рассказать? Дело в вашем эксперименте? Это как-то связано с содержимым Зеленого чемодана?

Профессор Грант тут же пожалел о своих словах. Неожиданно для себя он сказал то, что говорить не собирался, при этом он выдал, что знает… нет, не тайну этого человека – лишь факт наличия у него тайны.

Однажды глава кафедры Ботаники нечаянно подслушал разговор Муниша с его ассистентом (или дворецким, или адъютантом, или… кем он там ему приходится?) Триберном – они говорили о некоем Зеленом чемодане. Тогда Муниш сказал то, что навсегда лишило профессора Гранта покоя: мол, содержимое упомянутого чемодана изменит мир. Муниш вкладывал в свои слова такую страсть, что профессор Грант испугался и зарекся когда-либо поднимать данную тему. И вот, он признался, что ему, будто через крошечную замочную скважину в чердачный сундук, удалось заглянуть в помыслы Муниша.

Глава кафедры Ботаники замер, со страхом ожидая реакции этого безумного человека.

Но тот, в свойственной ему манере, лишь с безразличием пожал плечами.

– Вы принесли образец? Надеюсь, ваш побег из лавки мистера Финикуса не помешал вам сделать то, о чем я вас просил.

«Ну, разумеется, – разъяренно подумал Грант. – Его волнует лишь эксперимент. Его странный непонятный эксперимент. И ему нет дела, если меня схватят или разоблачат! Я тоже – всего лишь шестеренка в его планах…»

Но вслух он произнес другое:

– Конечно же, я принес образец. Вы понимаете, как я рискую, появляясь в доме у канала? Что будет, если они узнают, что я жив?

– Полагаю, у них появится к вам множество вопросов, – сказал профессор Муниш. – Положите образец вот сюда, будьте так добры. – Он не глядя указал на плоский стеклянный сосуд на столе. – В тот, который подписан: «№ 177-4». Я займусь им сразу как закончу с «№ 177-3».

Профессор Грант открыл свой чемоданчик и переложил взятый у Карниворум Гротум образец в сосуд.

Муниш раздраженно поцокал языком.

– Омертвление тканей… снова… споры карницинии не помогли ему прижиться… Но с другой стороны… привитый экземпляр прожил почти три секунды. Вопрос только в том, как сделать процесс перманентным, как избежать отторжения…

Профессор Грант ничего не понял. Кроме того, что работа Муниша заключается в какой-то пересадке и прививке. Но что и куда тот собирается пересаживать и прививать, осталось загадкой.

Муниш убрал с предметного столика микроскопа не оправдавший его ожиданий образец и заменил его тем, который принес профессор Грант.

– Полагаю, вам будет лестно услышать, что ваш «быстрорастущий плющ» помог мне сбежать, – сказал Грант.

Если Мунишу и было лестно, он этого не показал – кажется, его занимало лишь происходящее под линзами микроскопа. Он легонько крутанул винт кремальера и пробубнил:

– О, я предчувствую потенциал этого образца… Полагаю, именно он облегчит для меня сепарацию…

– О чем вы? – спросил профессор Грант. – Какая еще сепарация? Вы ведь только что говорили о прививке. Это полярно противоположные процедуры…

– Верно. Но лишь для человека, который не видит картину в целом.

Глава кафедры Ботаники скрипнул зубами.

– Сколько вы еще намерены держать меня в неведении, Муниш? Вам не кажется, что слишком долго вы пользовались моей… благосклонностью?! Не задавая вопросов, я исполнял все ваши сумасшедшие требования, а вы – вы! – тем временем явно забыли о нашей совместной работе. Вам напомнить ваши же собственные обещания?! Вы убеждали меня, что отыщете причину болезни растений и что поможете найти лекарство, а между тем ни выяснение причин, ни поиск лекарственного средства не сдвинулись ни на дюйм…

Муниш на эти обвинения даже не пожал плечами. Лишь ровным спокойным голосом сказал:

– Я близок к изобретению лекарства и знаю, что стало причиной болезни.

Профессор Грант не поверил своим ушам.

– Что? Но откуда?

С видом крайнего утомления от того, что его отрывают от по-настоящему важного дела ради каких-то излишних разъяснений, Муниш оторвался от микроскопа и кивнул на стеклянный короб-флорариум, стоящий на столе.

– Взгляните.

Профессор Грант, не скрывая раздражения, подошел и склонился над стеклянным коробом. Внутри находился горшок с карликовой Дионеей Рубидум. С виду в мухоловке не было ничего необычного – она изогнула стебель и опустила бутон-ловушку, кокетливо прикрыв его листьями, словно стесняясь. Профессор знал, что растение притворяется. Мухоловки этого вида именно так и охотятся: прикидываются спящими, прячут ловушку от неосторожной жертвы, после чего набрасываются на нее, стоит ей проявить беспечность и подойти достаточно близко.

– Что я должен увидеть?

– Терпение. Немного терпения, профессор.

Муниш открутил вентиль на одной из подведенных к коробу труб. Раздалось едва слышное шипение, и флорариум мгновенно заполнился густым молочно-белым дымом. Достав из жилетного кармана серебряные часы, Муниш принялся наблюдать за ходом стрелок. Спустя тягучие две минуты, он повернул вентиль на другой трубе, и облако сперва утратило плотность, а после и вовсе покинуло короб, с легким хлопком всосавшись в нее.

Мухоловка больше не прикидывалась. Ее стебель распрямился, а по обнажившемуся бутону и по листьям прошли ритмичные судороги. В какой-то момент ловушка раскрылась, и из нее потек густой желтый гной…

Все закончилось меньше, чем за минуту. Растение завяло – его листья потемнели и побурели.

Грант поднял взгляд на Муниша – тот смотрел на него с широкой улыбкой. Очевидно, он был доволен произведенным эффектом.

– Как вы видите, последствия те же, что у растений из сада ГНОМП и у обитателей ботанического сада Сонн.

Грант был потрясен.

– Но почему это произошло так быстро? Что это за яд? Это ведь яд? Мы были правы? Кто-то отравил растения в городе?

Профессор Муниш спрятал часы и вернулся к своему микроскопу.

– Слишком много вопросов, и даже мне не под силу ответить на все одновременно. Вы позволите ответить по порядку? – Грант кивнул, и он продолжил: – Подопытное растение завяло столь стремительно, поскольку я использовал концентрированное средство отравления – боюсь, ради демонстрации у меня нет времени ждать, пока яд сделает свое дело самостоятельно.

– Но что это за дым?

– Это вовсе не дым, профессор. Это туман.

– Что?

– Вы не ослышались. Все дело в датах.

– В датах?

– У любого явления, включая болезнь, есть своя исходная точка. Выяснив, когда растения в городе начали болеть, я сопоставил это с другим явлением, которое имело место в то же время в том же городе. То есть, в Габене.

– Постойте… вы же не думаете?..

– Именно так я и думаю. Растения начали чахнуть после туманного шквала. Вы и сами можете наблюдать доказательства. – Муниш кивнул на флорариум, который теперь правильнее было бы назвать газовой камерой для единственного смертника. – Доказать это было несложно. Сложнее было заполучить образец тумана из отдела Мглы и Дымчатых осадков в Погодном ведомстве. Но как только он у меня оказался, я всесторонне и очень скрупулезно его изучил. И на данный момент я могу сделать два вывода: первый – это то, что именно туман является причиной болезни растений, и второй – то, что он создан искусственно.

– Что?! Этого не может быть… Вы хотите сказать, что кто-то сперва создал этот туман, а затем наполнил им весь город?

– Лишь Тремпл-Толл, Сонн и Фли, насколько мне удалось выяснить, – уточнил профессор Муниш. – Ни Гарь, ни Набережные, ни уж тем более Старый центр этот туман не затронул.

– Но кто? Кто мог подобное сделать?

– Боюсь, это уже третий вывод. Но я ведь ничего не говорил о том, что сделал третий вывод, верно?

– Верно. Но вы сказали, что близки к созданию лекарства. Это так?

Муниш кивнул.

– Я близок, да… Я разработал устойчивую формулу еще вчера, нужно лишь кое-что в нее добавить, и все будет готово.

Профессор Грант нахмурился.

– Если вы утверждаете, что разработали формулу еще вчера, то что, спрашивается, за эксперимент вы проводите сейчас?

Муниш вытащил пробку из пробирки, наполненной чуть светящейся желтоватой жидкостью, взял немного экстракта пипеткой и осторожно капнул на образец. Снова прильнул к окуляру микроскопа. Отвечать он, судя по всему, не собирался.

Но профессора Гранта подобная скрытность больше не устраивала.

– Я-то полагал, мы заняты поиском лекарства, и именно поэтому я раз за разом доставал для вас образцы…

Муниш поднял на него взгляд, полный желчи.

– Я чувствую в вашем голосе вовсе не любопытство или горячность ученого, профессор, – сказал он. – Я распознаю в нем страх и сомнение.

Профессор Грант снова стиснул единственный кулак.

– Еще бы я не боялся! Вы, верно, не расслышали, когда я вам говорил о том, что мое инкогнито раскрыто! Вы понимаете, что все изменилось? Тайну больше не удержать в клетке, и я боюсь, что число жертв вскоре возрастет! У всего есть свои границы, Муниш! Я все чаще задаюсь вопросом, не совершил ли ошибку, тогда, двадцать лет назад…

Профессор Муниш чуть приподнял бровь.

– Это ваши слова? – спросил он. – Или доктора Доу?

– Разумеется, это мои слова!

Профессор Грант был так сильно разгневан, что не заметил, как с человека, все это время сидевшего неподвижно в углу, начало сползать полотнище. Не заметил он и того, как этот человек встал со стула и шагнул к нему.

Грант яростно засопел и проскрежетал:

– Не вам меня судить, Муниш! Я не знаю, что вы задумали, но я догадываюсь, к чему приведут ваши тайные эксперименты. Зеленый чемодан, все ваши изобретения, включая микстуру ускоренного роста и средство, вызывающее звериный голод у плотоядных растений… все это связано. Вы что-то готовите. Что-то мерзкое. Мое терпение лопнуло. Я больше не стану доставать для вас образцы Карниворум Гротум, так и знайте! Я не позволю вам задействовать его в ваших гнусных целях. Я скорее сам убью его, чем позволю вам к нему приблизиться и…

Игла шприца вошла ему в шею.

– Что…

Профессор обернулся, но перед глазами все поплыло. Исполнив свое черное дело, уколовший его человек развернулся и походкой сомнамбулиста направился обратно в свой угол, чтобы снова сесть на стул и натянуть на голову полотнище.

Глава кафедры Ботаники покачнулся, ноги его подкосились, и он рухнул на пол.

Профессор Муниш словно не обратил на это никакого внимания.

– Вы так и не поняли, друг мой, что меня нисколько не волнует ваш Карниворум Гротум, – сказал он, задумчиво уставившись в пустоту перед собой. – Как же вы наивны в своих заблуждениях, профессор. Вы очень много сделали для науки, вы открыли много не известных прежде растений, изобрели множество незаменимых ныне инструментов, вы нанесли на ботанические карты столько ареалов и флор, что едва ли не половину атласов в ГНОПМ можно назвать в вашу честь. Но время открытий прошло. Начинается время… изменений. Настолько сильных и глобальных изменений, что я нисколько не преуменьшу, если назову их «переменами». И с каким бы я уважением и почтением ни относился к вам лично и к вашим былым заслугам, мне прискорбно видеть, что с возрастом постарело не только ваше тело, но одряхлел сам ваш дух. Ваши взгляды, ваше виденье – это пыльное старье. Всему виной ваша великая дилемма, о которой вы мне талдычите годы напролет! Но у настоящего ученого не может быть никаких дилемм – есть лишь принцип открытия и безразличие к жертвам. Ведь каждая жертва – это то, что приближает оное открытие. Дилемма – это сомнение, а сомнение – это неуверенность, трусость. Трусы не остаются в веках. Трусы не меняют мир. Страдающие дилеммами недостойны называться учеными, они заслуживают быть забытыми. Но вы, Грант! Я дам вам выбор. И это будет последняя ваша дилемма. Либо вы выберете изменить этот мир вместе со мной, либо признаете поражение как исследователь и как ученый. Вы спрашиваете, что за эксперимент я провожу?.. Вы скоро узнаете. Скоро все в Габене это узнают.

Договорив, профессор Муниш вновь склонился над микроскопом. У него еще было много работы…


***


Утро у констебля Шнаппера не задалось.

Это должен был быть обычный день на посту. Как и всегда, господин полицейский с Пыльной площади первым делом отпер сигнальную тумбу и разжег котел. После чего вытащил свой неположенный по уставу стульчик и, тяжко на него опустившись, уже приготовился высматривать какую-нибудь глупую муху, которая будет столь неосторожна, чтобы ползать поблизости, как к станции «Трухлявый берег» подкатил трамвай и из него выбрался увалень Уилмут.

Похожий на переспелую и слегка нетрезвую грушу констебль подошел к тумбе и наделил коллегу грустным взглядом.

– Эй, что ты здесь делаешь? – нахмурился Шнаппер. – Гоббин снова поменял смены?

– А, так ты не в курсе… Ну, тебе стоит почаще наведываться на Полицейскую площадь. – Уилмут чуть повернулся, демонстрируя револьвер в кожаной кобуре на поясе. – Все стало намного хуже. Еще двое. Парни боятся и не хотят выходить к тумбам. Гоббин пригрозил, что за трусость и неповиновение будет жестоко наказывать. Все на взводе. Кое-кто шепчется, что пора организовать, – толстяк понизил голос, – профсоюз.

– Профсоюз полиции в Саквояжне? Чтобы Гоббина удар хватил? – Шнаппер презрительно расхохотался, посчитав, что напарник шутит, но, увидев его хмурый взгляд, смолк. Это все пахло неприятностями: если уж нерасторопному ходячему пудингу Бобу Уилмуту выдали револьвер, стряслось что-то из ряда вон.

– В общем, сержант передал, чтобы ты тоже зашел и расписался за оружие.

– Да что случилось-то? В Саквояжне объявился очередной сумасшедший с какой-нибудь штуковиной, которая может плавить фонарные столбы, или что-то в этом духе?

Уилмут недоверчиво уставился на напарника: не мог же тот и правда не знать, что творится в Доме-с-синей-крышей, учитывая, что полицию Тремпл-Толл лихорадит уже почти неделю.

– Ты будто под землей провел последние дни, – сказал он.

– Ну да, я не особо слежу за новостями… Ты расскажешь уже, или нет?

Уилмут огляделся по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, склонился к Шнапперу и быстро-быстро зашептал. Шнаппер, слушая его, хмурился все сильнее. Это все было так не вовремя…

– Так что сержант Гоббин удлинил нам смены и заставил дежурить в парах, – заключил толстый констебль. – Нет, чтобы сократить смены, раз такое дело, еще и удлиняют… Эй, ты уже давно сидишь? Моя очередь занимать стул…

До полудня Шнаппер неистово скрипел зубами. Наличие Уилмута на посту нарушало все его планы – при напарнике констебль не мог заняться делом и, яростно зыркая по сторонам, он лишь бессмысленно отмечал и провожал взглядом беспечных мух, которых в иное время он уже сцапал бы, не церемонясь. К тому же приходилось выслушивать непрекращающееся уилмутовское нытье и выносить хруст свиных ребрышек, с которыми толстяк практически не расставался.

А в три часа пополудни все стало еще хуже.

Не успели часы на трамвайной станции отбить три раза, как словно из ниоткуда появился мальчишка. Чумазый уличный оборванец в латаном пиджаке и огромной кепке устроился у афишной тумбы.

Игнорируя обоих констеблей, он с невообразимой наглостью достал из котомки расхлябанную гармошку, похожую на ветерана музыкальной войны, и принялся на ней, с позволения сказать, играть.

Прохожие, которым не посчастливилось в этот момент оказаться поблизости, морщились и ускоряли шаг, но оба констебля никуда не могли сбежать, и им не оставалось ничего иного, кроме как зажать уши руками. Звуки, которые сопляк извлекал из гармошки, походили на скрежет пилы по черепице или на голос семейного адвоката, который сообщает, что ваш покойный батюшка завещал все свое состояние кошке Флосс – это были одни из самых худших звуков, которые только можно вообразить. Играть мальчишка не умел, но самого маленького оборванца это нисколько не смущало.

Шнаппер, с выпученными от ярости глазами, ринулся к нарушителю общественного спокойствия, но тот, ловко подхватив котомку и кепку, приготовленную для мелочи, в испуге бросился прочь, к ближайшему переулку.

Констебль с самодовольным видом пошагал обратно к тумбе и уже открыл было рот, чтобы потребовать от Уилмута освободить стул (за такой-то подвиг), как случилось немыслимое – мальчишка вернулся. И вновь взялся безобразничать. А еще он нагло ухмылялся, глядя на представителей закона и более того – на этот раз он встал со своей кепкой еще ближе к их посту. Это было форменное издевательство!

Констебль Шнаппер снова потопал к мальчишке, но негодник, как и до того, подхватил кепку и бросился наутек.

Сомнений не оставалось: маленький проходимец насмехался над полицией! А упомянутая полиция буквально ничего не могла предпринять – мальчишка был очень шустрым, а его наглости мог бы позавидовать и карнавальный зазывала, которого вы уже почти как следует отделали тростью и который с усмешкой наблюдает за тем, как вы с унылым видом пожевываете не-такую-уж-и-сладкую вату и глядите на несмешных клоунов и хромого акробата.

Сцена с изгнанием с площади мальчишки и последующим его возвращением повторилась уже несколько раз, и наконец у констебля Шнаппера лопнуло терпение.

– Следи за обстановкой! Скоро вернусь! – рявкнул он Уилмуту и направился в сторону Флоретт.

– Ты куда?! – крикнул ему вслед напарник, но Шнаппер не ответил.

Мальчишка тем временем вернулся и продолжил свои издевательства. Уилмут уже почти оторвал зад от стула, но потом лишь рукой махнул и достал из бумажного пакета очередное ребрышко.

Вскоре Шнаппер вернулся. Подойдя к своей тумбе развязным ленивым шагом, он включил горелку и достал чайник – приближалось время ланча.

Мальчишка окинул констебля подозрительным взглядом и, убедившись, что никто за ним гнаться больше не собирается, заметно приуныл – судя по всему, полицейские играть в его игру и выставлять себя еще большими болванами не хотели.

– Куда ты ходил? – спросил между тем Уилмут. – Может, просто пристрелить этого прохмырка, как думаешь? Нам за такое устроят нагоняй?

– Просто жди, – самодовольно ответил Шнаппер и подкрутил усы…


…Минут через пятнадцать на площади появилась худощавая женщина в больших круглых очках и с копной настолько путаных волос, что в них, казалось, могло застрять само время. Прижимая к себе продолговатый коричневый футляр, она куталась в узкое пальтишко и рассеянно поправляла кашлатый шарф.

Мальчишка с гармошкой не обратил на нее никакого внимания, не спуская раздосадованного взгляда с игнорирующих его полицейских.

Женщина с футляром прошла мимо, в сторону станции, но вдруг остановилась и обернулась. Затем подошла к мальчику. У констебля Шнаппера на губах появилась злорадная улыбка, но маленький музыкант ее не заметил.

– Что ты играешь? – спросила женщина.

Мальчишка бросил на нее испуганный взгляд и прекратил истязать уши прохожих. Женщина не выглядела угрожающе – вроде бы, она не была настроена бить его или кричать, и он почти сразу успокоился.

– Просто играю, мэм, – сказал мальчик жалобным голоском. – Пытаюсь заработать немного денег. Дадите пару пенсов бедному сироте?

Она поглядела на его пустующую кепку.

– Никто ничего тебе не дал? – с сочувствием спросила она.

– Пока нет, мэм, – всхлипнул мальчишка.

– Как тебя зовут?

– Э-э-э… Сэмми, мэм.

Женщина покивала, и ее всклокоченные волосы заходили ходуном.

– Жаль видеть, что твой талант никто не оценил, Сэмми, – сказала она. – Но, к сожалению, одного таланта недостаточно.

– Как это?

– Чтобы выручить пару фунтов, нужно не просто играть, а хорошо играть.

– Что? Фунтов? Это невозможно, мэм. В Саквояжне все очень жадные.

– Я покажу тебе кое-что, гляди. – Женщина с улыбкой раскрыла свой футляр. Мальчишка сунул внутрь нос и с сомнением оглядел странную штуковину, которая хранилась внутри.

Незнакомка расстегнула ремешки и извлекла инструмент, приладила трубы и достала смычок.

– Смотри и слушай.

Она поставила футляр на землю и встала рядом с мальчиком. Уперев инструмент в подбородок, покрутила какие-то белые штуковины, похожие на винты, щипнула пару раз струны, после чего поднесла к ним смычок.

По Пыльной площади полилась мягкая нежная мелодия. Сэмми пораженно замер, распахнув рот.

К станции подошел ржавый трамвай, что-то сообщили рупоры-вещатели на столбе, провыла, отфыркиваясь от тумана, собачонка на поводке, которую вывела на прогулку какая-то мадам. Стучали колесами и клаксонировали кэбы, что-то ворчали прохожие, но удивительная мелодия, извлекаемая смычком, и не думала теряться во всем этом шуме. Она вплеталась в него, расползалась по площади. Люди поворачивали головы, пытаясь понять, откуда исходят эти грустные, но чарующие звуки.

Шедший мимо господин с тростью порылся в кармане пальто и швырнул в кепку мальчишки пару монет. Сэмми не поверил своим глазам.

Женщина улыбнулась, продолжая играть. К мелодии струн добавились стоны труб, они гармонично влились в нее, добавив немного трагизма, от которого глаза мальчишки защипало от навернувшихся слез.

Две дамы, шедшие, судя по пакетам с покупками, из бакалейной лавки «Консервы мистера Шниппса», остановились возле афишной тумбы, заслушавшись. Одна из них что-то прошептала спутнице на ухо. Та кивнула, и обе они положили в кепку немного мелочи.

Сэмми был вне себя от восторга. У него кружилась голова – казалось, он вот-вот оторвется от земли и воспарит над площадью из-за переполняющих его эмоций. А стоявшая рядом с ним женщина продолжала играть как ни в чем ни бывало.

Мелодия все текла в туман. Еще трое прохожих расщедрились и швырнули в кепку несколько монеток. Ну а когда в ней оказался бумажный пуговичный фунт, Сэмми радостно запрыгал на месте.

В какой-то момент женщина опустила смычок, и музыка прервалась.

– Вы видели? Видели?! – воскликнул Сэмми и, схватив кепку, принялся лихорадочно пересчитывать то, что в ней было. Общим счетом там оказалось два фунта и сорок пять пенсов.

Женщина тем временем отсоединила трубы и спрятала инструмент в футляр. Защелкнув замки, она склонилась к мальчику. Ее огромные глаза из-под очков глядели на него немигая.

– Музыка очаровывает, – сказала незнакомка, – она смягчает сердца и… открывает бумажники. Так играть, как играю я, довольно сложно, но знаешь что? Ты тоже смог бы этому научиться. Я могла бы тебя научить.

– Правда? – Сэмми сомневался: у него до сих пор в ушах стояли чарующие звуки, созданные этим удивительным инструментом.

– Да-да, – закивала женщина. – Я учу детей музыке. Даже после первого урока ты станешь играть намного лучше.

– Ну, я не знаю…

Она положила руку ему на плечо.

– Ты хороший мальчик, Сэмми, и я хочу тебе помочь. Я живу неподалеку, возле канала. Пойдем со мной, я покажу тебе, как играть так, чтобы люди давали тебе деньги.

Все это звучало очень заманчиво, и все же Сэмми был уличным мальчишкой, а все такие мальчишки научены не верить никому на слово. Тем более людям, которые выказывают доброжелательность или заботу. Здесь, в Саквояжне, только злоба и презрение были неподдельными. Среди уличных мальчишек даже ходила поговорка: «Доброжелательности во всей Саквояжне не наберется и на пуговку».

– Не-е-е, мэм, – буркнул Сэмми. – Не надо…

Он напялил кепку и протянул женщине большую часть вырученного, оставив себе честные сорок пять пенсов – все же кепка, в которую прохожие швыряли деньги, была его.

Женщина чуть крепче сжала его плечо.

– Тебе не стоит меня бояться. Поверь. Многие мои ученики тоже раньше жили на улице, но теперь некоторые из них живут при театрах, а один так и вовсе – перебрался на Набережные и стал канифольщиком и второй скрипкой у господина Трубадурио.

– У самого Трубадурио?!

Сэмми сделал восторженный вдох и забыл выдохнуть. Кто же не слышал о человеке-оркестре, который в одиночку играет одновременно на целой дюжине разнообразных музыкальных инструментов. Говорят, даже его шляпа и носки – могут петь и бренчать.

Женщина улыбнулась.

– Кто знает, может, и тебя ждет хорошая судьба. – Она опустила взгляд и оценила стоптанную и дырявую обувь Сэмми. – Ну, или хотя бы я научу тебя, как выручить столько денег, чтобы хватило на новые башмаки. Ты перестанешь голодать… И все твои приятели будут тебе завидовать. Ты даже сможешь играть на площади Неми-Дрё и ни один констебль тебя не прогонит.

– Не прогонит?

Женщина снова улыбнулась.

– Пойдем со мной, мальчик. Я научу тебя.

Она протянула руку.

Сэмми неуверенно почесал чумазую щеку – признаться, его впечатлило, как эта странная миссис играла, но еще больше его впечатлили внезапно полезшие в карманы цепочники. Он так и представил себя возле пассажа Грюммлера или у редакции «Сплетни», где полным-полно настоящих богачей – и все они швыряют в его кепку пуговичные фунты – а как иначе, ведь он играет не хуже этой мадам!

Сэмми облизнул пересохшие губы.

– Э-э-э, ладно, мэм. Пойду с вами. Ох, и обзавидуется же мне Фич – это мой приятель, мэм! – когда я ему изображу чего-нибудь на гармохе. А вы научите меня играть «Конягу по кличке Пьянь»? Кэбмены частенько ее поют…

Женщина кивнула.

Сэмми взял ее за руку, и они пошагали в сторону канала. Мальчик глянул на фликов, торчавших у своей тумбы: они что-то горячо обсуждали, и, кажется, им не было до него никакого дела.

– А как зовется эта ваша штуковина, мэм? – спросил Сэмми спутницу. – Не видал такой чудной музыкалки еще!

– Мой инструмент называется «скриппенхарм». Его в Тремпл-Толл и правда редко увидишь.

Сэмми покивал и вытер сопливый нос рукавом. Ему было очень неуютно держаться за руку этой женщины: словно кожей он ощущал исходящий от нее мороз. Мальчику вдруг показалось, будто женщина его поймала.

– Так куда мы идем, мэм? – спросил Сэмми, когда они покинули Пыльную площадь и пошагали по тихой хмурой улочке Флоретт.

– Мой дом находится в конце улицы.

– У Подошвы, что-ль?

– Да, у самого канала.

Сэмми кивнул.

В грязи у старых рельс что-то закопошилось. Крошечная серая фигурка пискнула и скрылась в канаве. Мальчик навострил уши.

Он так сильно напрягся, что державшая его за руку женщина почувствовала это.

– Что такое, милый? – спросила она.

– Крыса, мэм, – ответил мальчишка. Согнувшись едва ли не вдвое, он принялся выглядывать маленьких зверьков на щербатой брусчатке. – У мистера Пинчиса, менялы с улицы Флит, за одну крысу можно выменять полфунта. Ну а две крысы… Вы знаете, что такое две крысы, мэм?

– Фунт, предполагаю?

– Две крысы – это одна сосиска с жаровни Вислобрюха Баскина.

– Ты ведь не думаешь сейчас начинать ловить… – начала было женщина, но мальчишка вдруг подскочил на месте, воскликнул «Не уйдешь!» и ринулся в туман, потянув за собой и обладательницу потертого футляра.

Погоня, впрочем, не была долгой. Сэмми и его спутница остановились буквально в нескольких шагах от того места, где мальчик описывал своей новой знакомой соотношение крыс к жареной сосиске. Посреди мостовой зиял чернотой открытый канализационный люк; чугунная крышка лежала рядом.

– Ушла! – с досадой топнул ногой мальчишка. Он склонился над люком и глянул вниз.

– Ты же не думаешь туда лезть? – возмущенно спросила женщина.

– О, нет-нет, мэм! Мы под улицы не суемся. Это вотчина тошеров, крысоловов и… – он испуганно прервал себя – было видно: мальчик боится того, о чем предпочел умолчать.

– Может, она недалеко притаилась? – продолжил Сэмми. – Мэм, вы ее не видите?

– Нет, – буркнула женщина с футляром. – Быть может, пойдем?

– Упустил… упустил крыску… А я уже почти-почти заполучил мою сосиску! Я целых два дня ничего не ел!

– А то, что ты выручил на площади? – спросила женщина.

Сэмми совсем пригорюнился:

– Я отдам все Клетчатому. Чтобы он не бил нас с Фичем. Эх, сосиска убежала… Может, крыса все еще там? Может, она повисла там, и я ее достану? Вы не видите?

Женщина нетерпеливо поцокала языком. Она склонилась над черным отверстием в мостовой и прищурилась, пытаясь там что-то разглядеть.

– Видите ее?

– Э-э-э… нет. Ничего не вижу. Видимо, она убежала. Думаю, нам стоит продолжить путь и… ай!

Женщина вскрикнула и машинально выдернула руку из ладони мальчика. Она недоуменно уставилась на подушечку своего большого пальца. Из нее торчала канцелярская кнопка.

– Зачем ты это сделал?! – возмущенно воскликнула она и, поморщившись, достала кнопку.

– Простите, простите меня, мэм… – Сэмми попятился.

– Что это ты задумал? Говори! Немедленно!

– Я… – испуганно залепетал мальчик. – Я просто…

Женщина больше не выглядела добренькой и заботливой. Ее лицо исказилось от гнева, а всклокоченные волосы зашевелились, словно это были не волосы, а клубок червей. Она угрожающе шагнула к Сэмми и… вдруг замерла на месте.

– Что это… такое? – удивленно пробормотала она, снова уставившись на свой уколотый палец. На нем выступила густая зеленая капля.

Женщина растерла ее пальцами и в следующий миг рухнула на том же месте, где стояла.

Мальчик не торопился к ней подходить. Часто моргая, он глядел на нее, а сердце его безумно колотилось.

– Ты молодец, – раздался голос в тумане. За ним последовал звук шагов, и к Сэмми подошел высокий джентльмен в черном пальто и цилиндре.

– Сэр… – залепетал мальчик, – я все правильно сделал?

– Более чем, – сказал доктор Доу.

Он склонился над лежащей без сознания женщиной, осмотрел ее руку, пощупал шею и запястье, нахмурился.

Женщина вздрогнула и зашевелилась.

– Что… что со мной… – забормотала она.

Доктор поспешно достал из кармана небольшой чехол и извлек на свет стеклянный шприц, заправленный полупрозрачной зеленоватой жидкостью. Он поднес его к шее женщины…

Мальчик зажмурился, а когда осмелился вновь открыть глаза, доктор уже прятал шприц обратно.

– Спускайся и вели Джасперу принести мой саквояж. Нужно торопиться, пока никто нас здесь не увидел.

Мальчик кивнул и припустил к люку.

Доктор остановил его:

– Ты действительно все очень хорошо сделал, Винки с Чемоданной площади, – сказал он. – Ты честно заработал свои пять фунтов.

Мальчик повернулся.

– Я ж не за деньги, сэр… Она похищает детей, а фликам плевать на это.

Винки исчез в люке, и вскоре вернулся вместе с Джаспером и докторским саквояжем.

– Все удалось! – со смесью испуга и восторга воскликнул племянник доктора Доу, глядя на распростертую миссис Паттни.

Его дядюшка раскрыл саквояж, достал какой-то прибор и приложил его к груди учительницы музыки. Отметил, как нервно бродит стрелка в полукруглом окошечке.

– Пока что еще ничего не удалось, – сказал он и поднялся. – Мое самое сильное средство почти не действует, у нас очень мало времени…

Он вручил свой саквояж Винки, и вместе с Джаспером вдвоем они принялись спускать миссис Паттни в люк. Вскоре похитители и их жертва исчезли под землей, а тяжелая чугунная крышка вновь заняла свое место.

Постепенно туман затянул прорехи, и улица Флоретт снова погрузилась в тишину. Как будто здесь ничего только что не произошло.

И только на мостовой возле старых трамвайных путей остался одиноко лежать позабытый коричневый футляр.


***


В кабинете доктора Доу горели все лампы.

Это место никогда не было так сильно освещено, и теперь вылезли наружу те не слишком лицеприятные вещи, которые до того скрывались в стоящей здесь обычно полутьме.

На шкафу с лекарствами выстроился ряд больших банок, в которых плавали деформированные и изуродованные природой части человеческих тел; вершиной коллекции было сердце, из которого проросло крошечное ветвистое и узловатое дерево. На столике у стены почетное место занимала коробка с «Невероятной и экстраординарной живой головой Одиозного Барнаби».

Это действительно была самая настоящая живая голова, отделенная от тела, правда указанный в витиеватой надписи на коробке Одиозный Барнаби являлся вовсе не ее носителем, а использовал ее лишь в качестве театрального реквизита. Какое-то время назад полиция задержала сумасшедшего циркача Барнаби, выступавшего со своей передвижной будочкой у Колеса Дурнхаузена. Кому-то из констеблей не понравилось, когда голова из будки начала осыпать его бранью, и циркача арестовали. На Полицейской площади голову узнали – она принадлежала пропавшему год назад кузену господина Милститча, владельца спичечной фабрики из Гари. Одиозного Барнаби ждало недолгое разбирательство, и по приговору безжалостного судьи Сомма его отправили в тюрьму Хайд. Фабрикант Милститч не захотел тратиться на «бессмысленную археологию», как он назвал погребение того, что осталось от родственника, и голова кузена с кляпом во рту осталась пылиться на Складе Различного Хлама в Доме-с-синей-крышей. Ну а доктору Доу при помощи небольшого пожертвования в фонд эля и виски дежурившего на складе констебля удалось заполучить себе этот прелюбопытный объект для исследований: ведь до сих пор никто так и не смог ответить, как Одиозному Барнаби удалось оживить голову отдельно от тела. Доктор быстро отбросил вариант с имеющим место фокусом, но изучить свое новое приобретение обстоятельно ему так и не удалось – от бабушки должен был вернуться Джаспер, ну а потом все завертелось…

Что ж, и помимо банок с гротескными органами и живой головы, в кабинете доктора Доу было множество того, что обычные люди назвали бы «тошнотворной мерзостью» и предпочли бы и вовсе не видеть. Что касается самого Натаниэля Френсиса Доу, то он считал эти вещи приятным элементом быта занимающегося исследованиями джентльмена.

Но сейчас всем его вниманием владели вовсе не жуткие диковинки на полках, а сидящая на стуле в центре кабинета учительница музыки, притянутая к этому стулу ремнями.

– Не подходи к ней, Джаспер! – воскликнул доктор Доу, когда племянник, взяв платок, шагнул к миссис Паттни.

– Я просто хотел… – начал мальчик, указывая на тонкую струйку зеленоватой слизи, текущую из приоткрытого рта находящейся без сознания женщины.

– Нет. – Доктор Доу сменил две ампулы в своем отдаленно похожем на пистолет инъекторе. – Мы не понимаем, с чем столкнулись. Мои средства практически не работают. Я уже потратил почти весь запас и не знаю, когда…

И тут миссис Паттни зашевелилась. Она поморщилась и подняла голову. Пытаясь уберечь глаза от яркого света, прищурилась.

– Что… где я?

Доктор Доу бросил предупредительный взгляд на племянника, и тот отошел: они заранее договорились, что допрос будет вести дядюшка.

– Что происходит? – Учительница музыки поняла, что ее удерживают ремни и тут же принялась дергаться в попытках освободиться.

– Не стоит, миссис Паттни, – жестяным голосом, от которого даже у Джаспера по спине пробежали мурашки, сказал доктор. – Будьте благоразумны.

– Что?! – воскликнула женщина. – Кто вы? Я вас не вижу… Этот свет…

Доктор Доу шагнул ближе, и она его узнала.

– Вы?! – Учительница музыки тяжело задышала, словно у нее в легких заканчивался воздух.

– Миссис Паттни, вы, верно, удивлены, почему вы здесь. И я должен был бы извиниться перед вами за столь грубое обхождение. Да, должен был бы. Если бы испытывал хотя бы малейшее угрызение совести. Но знаете, я всегда былприверженцем равнозначной справедливости или, воздаяния, если угодно, и убежден, что вы заслуживаете все то, что с вами сейчас происходит.

– Что? Ничего я не заслуживаю… Я просто бедная…

– Учительница музыки? Да-да. Вы просто учите детей, а потом от них остаются лишь одежонки в вашем чулане.

Лицо миссис Паттни переменилось.

– Ваш щенок сунул нос, куда не просили… – прорычала пленница, и на грудь ей закапала зеленоватая слюна. – Свой мерзкий ворбургский нос!

– Эй! Ничего он не ворбургский! – гневно воскликнул Джаспер, и доктор Доу вскинул руку, веля ему помалкивать.

– Значит, он тоже здесь! – прошипела миссис Паттни. – Бездарность! Даже смычок не научился держать!

Доктор подступил к ней и быстро сделал инъекцию. Учительница музыки задергалась, изо рта пошла пена. Джаспер испугался, что она сейчас умрет – так ее трясло, но дядюшка и бровью не повел – пока что все, видимо, шло по плану.

– Вы похитили племянницу моей экономки, – сказал доктор.

– Нет… не похищала…

– Быть может, это сделал констебль Шнаппер или еще кто-то из ваших сумасшедших соседей. Меня это не волнует. Меня волнует, где она. Где ее держат? Я не допущу, чтобы ее сожрала тварь, которую вы все кормите…

Миссис Паттни прекратила дергаться и подняла на доктора немигающий взгляд.

– Вы ничего не понимаете, – сказала она.

– Правильнее будет сказать, что я многого не понимаю, – уточнил доктор. – Но кое-что мне все же известно. Говорите. Где держат Полли Трикк?

– Я… не знаю… – прохрипела миссис Паттни. – Что вы… что вы со мной сделали?

– Я не сделал ровным счетом ничего, – ответил доктор Доу. – Я вколол вам успокоительное…

– Нет… вы не должны были. Я не могу контролировать… – Голова учительницы музыки вдруг резко дернулась. Она уставилась на доктора и зашипела: – Ты зря все это сделал… зря меня сюда приволок.

Доктор попятился и поднял свой инъектор. Джаспер потрясенно замер.

– Зря… зря…

И тут произошло нечто настолько невероятное и отвратительное, что Джаспер вскрикнул от неожиданности.

Мальчик почувствовал, как в горле запершило. В глазах потемнело, закружилась голова. Он вновь ощутил то же, что и в лавке плотоядных растений! Увиденный кошмар словно сорвал запекшуюся корку с раны… и из этой раны вместо крови потекло воспоминание…


…Он снова на уроке музыки, в квартире у миссис Паттни. Держит в руке смычок, а часы показывают половину десятого.

– Ты очень милый, хороший мальчик, Джаспер, – говорит миссис Паттни, держа его за плечо. – Ты такой прилежный ученик… Джаспер… Джаспер… Ты мог бы стать хорошим хармистом. Ах, эти длинные тонкие пальцы! Немного практики, и они научились бы извлекать прекраснейшие звуки… Даже жаль, что этому не суждено исполниться.

– Что? Почему? – спрашивает Джаспер удивленно. Ему не нравятся намеки учительницы.

– Потому что тебя съедят, дорогой, разве не ясно? – буднично отвечает миссис Паттни.

Джаспер хочет выдернуть плечо, но вдруг с ужасом осознает, что не может пошевелиться.

– Ты – всего лишь еще одна муха, которую занесло в наш дом. А мы едим мух. Наша Праматерь ест мух.

– Никакая я не муха! – кричит Джаспер. Вернее, ему кажется, что кричит, – на деле он лишь издает чуть слышные хрипы.

– Муха, – убежденно говорит учительница. – Самая настоящая муха. Очередной Тимми Бейкер, которого я поймала.

С каждым словом изо рта миссис Паттни вырываются едва заметные зеленые пылинки. Эти пылинки оседают у него на лице: на щеках, на губах и на ресницах…

– Знаешь… – вздыхает она, снимая очки. – Я отдала очередную муху Праматери только вчера. И сегодня она уже обедала… Думаю, никто не будет против, если тобой полакомлюсь я.

Джаспер хочет кричать, но его голос ему не принадлежит. При этом где-то на дне сознания формируется мысль: «Только попробуй, тварь! Я сам тебя сожру…»

– Я буду тебя переваривать пару дней… Это будет так приятно…

– М-м-м… м-м-м… – это все, что Джасперу удается издать.

– Я знаю, что ты думаешь, мальчик, – напевно говорит учительница музыки. – Что тебя будут искать, что твой дядюшка явится и перевернет все здесь кверху дном. Пусть приходит… Мы и его сожрем. А мистер Шнаппер все уладит – как и всегда. Приятного аппетита… мне…

Глаза миссис Паттни закатываются. Она выдвигает вперед голову, и ее лицо начинает будто бы разлезаться по швам. Кожа шевелится и разворачивается наподобие некоего ужасного бутона. Внутри обнаруживается еще один бутон – на этот раз настоящий, зеленый и покрытый багровыми пятнами. С хлюпающим звуком он вздрагивает и медленно раскрывается, обнажая пасть-ловушку мухоловки. Склизкую. Мерзкую. Лоснящуюся зеленым соком. В глубине ее шевелятся тонкие длинные усики.

Это самое ужасное, что Джаспер видел в своей жизни…

Усики тянутся к его лицу, и он ощущает, как сознание куда-то уплывает. Это настоящий, не вымышленный обморок, но хуже всего то, что он не приносит с собой забытье. Джаспер может лишь стоять и смотреть. В этот миг он истово желает умереть. Ему вспоминаются слова мистера Финикуса из лавки: «Они едят только живых мух…»

Разверстая пасть монстра уже приблизилась к нему вплотную, но он не может даже моргнуть. Зато ощущает исходящие из нее гнилостное зловоние. Влажные лепестки касаются его кожи, и он чувствует жжение. Усики твари ощупывают его щеки и…

И тут внутри Джаспера что-то начинает происходить. В животе зашевелилось нечто, похожее на длинного извивающегося червя, в груди закололо. Во рту появился вкус чернил…

Тварь, которая прикидывалась учительницей музыки, отшатывается. Миссис Паттни покачивается, ее пасть исторгает гневное шипение. В следующий миг усики сворачиваются спиралями и скрываются внутри глотки, бутон закрывается, а затем и кожа возвращается на место. Это вновь обычное человеческое лицо. Швы затягиваются, на их месте остаются лишь тонкие полосы зеленой слизи.

Миссис Паттни подносит к лицу свой сморщенный платок и вытирает слизь. Больше нельзя понять, что внутри скрывается жуткий уродливый монстр.

Учительница музыки надевает очки – она с удивлением и отвращением глядит на Джаспера.

– Прогнил… гнилая муха… фу… Тебя же жрут черви! Нет, тебя нельзя есть!

Она разочарованно поджимает губы, а потом достает из нижнего ящика комода пакет с подкормкой для растений «Мистер Старви и сыновья».

– Ну вот… ты только раззадорил мой голод… немного перекусить не помешает…


– …Джаспер! – закричал дядюшка. – Джаспер, прячься!

Джаспер вздрогнул и пришел в себя. Воспоминание развеялось. Он вновь был в дядюшкином кабинете.

Все повторялось… Лицо миссис Паттни развернулось, обнажая пасть-ловушку мухоловки. Но на сей раз на этом изменения не остановились…

Превращение затронуло все тело учительницы музыки. Кожа на ее руках треснула, и из прорех вырвались зеленые стебли. Платье забугрилось, словно под ним начали извиваться змеи.

Доктор Доу бросился к твари. Он попытался ввести ей новую дозу успокоительного средства, но длинная гибкая лоза, вырвавшаяся из-под платья, взвилась в стремительном выпаде и выбила инъектор из его руки.

Прямо на глазах у потрясенного Джаспера то, что еще недавно было миссис Паттни, ломалось и корежилось, платье затрещало, и из образовавшихся дыр показались увитые листьями зеленые отростки.

– Ремни удержат ее! – закричал доктор Доу, и в тот же миг тварь вздыбилась над верхним ремнем и начала переваливаться через него, словно вар – через край казанка на огне.

– Нет!

Доктор прыгнул к инъектору и успел схватить его в самый последний момент. Гибкая лоза хлестнула по полу в том месте, где только что была рука Натаниэля Доу.

Монстр выбрался между провисших ремней, уродливом месивом рухнул на пол.

Джаспер застыл, глядя, как тварь поднимается на корнях, сбрасывая обрывки платья и кожи. От человека не осталось и следа. Растение представляло собой извивающийся и будто бы постоянно перемешивающийся клуб из лоз, стеблей и листьев, с головой в виде истекающего зеленой слизью бутона мухоловки. Пасть открылась.

Одновременно десяток лоз устремился к доктору, оплетая его руки, пытаясь обхватить за горло.

– Дядюшка! – крикнул Джаспер.

– Не подходи!

Доктор нажал на спусковой крючок инъектора, и игла ампулы вонзилась в самый толстый стебель.

Тварь изошла судорогами и отпрянула. Ее лозы отпустили доктора и повисли плетями. Бутон дернулся сперва в одну сторону, затем в другую, и тут растение издало самый настоящий крик. На миг Джасперу показалось, что он различил в нем знакомые нотки голоса учительницы музыки.

Доктор Доу переключил рычажок на инъекторе, меняя ампулу, но ужасное существо не стало медлить. Оно опало к полу, а затем, клубясь и перекатываясь, стремительно поползло к выходу из кабинета. Чудовищной волной растение ударило в дверь и, выбив ее, устремилось в коридор.

Доктор бросился следом. Джаспер побежал за ним.

Зеленое лиственное месиво с грохотом ударилось в стену, отчего с крючков попадали фотографии в рамочках, и поползло вниз по лестнице, переваливаясь по ступеням на своих стеблях и корнях и оставляя за собой липкий зловонный след.

За какие-то считанные мгновения тварь оказалась на первом этаже.

Миссис Трикк, которая вышла в гостиную проверить, что за шум стоит, пораженно замерла на месте, в ужасе вскинув руки к губам.

Мухоловка пронеслась мимо нее и проникла в кухню, а затем ринулась к двери черного хода. Раздался грохот, когда тварь выбила и эту дверь.

Доктор уже был в дверях кухни, когда сзади коротко вскрикнул Джаспер.

Натаниэль Доу обернулся: племянник сидел у основания лестницы и с омерзением на лице вытирал ладони о штаны, пытаясь избавиться от зеленой слизи, оставленной чудовищной мухоловкой. Он так торопился, что совсем забыл об осторожности и поскользнулся…

Убедившись, что Джасперу ничего не угрожает, доктор выбежал на улицу.

В мусорной аллее уже никого не было. На земле лежали оборванные листья. След из темно-зеленой слизи вел в сторону канала. Обрывался он рядом с домом мистера Грэма – у решетки дождевых стоков в стене.

– Где она?! Куда она делась?! – воскликнул Джаспер, выбежав из дома следом за дядюшкой. Тот лишь покачал головой.

– Ты видел?! Видел, как она…

Доктор Доу кивнул на дверь, и они вернулись в дом.

– Что это было?! – Миссис Трикк бросилась к доктору. – Мне же это не привиделось?!

Доктор Доу поправил костюм, подтянул манжеты и выровнял воротнички рубашки, вновь нацепив на себя свои привычные хладнокровие и рассудительность. Так, словно ничего необычного только что и не произошло.

– Миссис Трикк, – не терпящим возражений тоном сказал он, – будет лучше, если вы отправитесь к миссис Баттори. Погостите у нее несколько дней.

– Что? Но зачем?

Доктор повернулся к Джасперу.

– Собирайся. Мы тоже уходим.

– Я не понимаю… – начал было племянник.

– Мы их разоблачили, Джаспер. Скоро они будут здесь. И будет лучше, если они нас не застанут.

Джаспер вздрогнул – он вдруг отчетливо представил, что произойдет, когда несколько таких тварей, как миссис Паттни, придут за ними.

– А Полли? – испуганно спросила миссис Трикк. – Как же Полли?

– Мы предупредим ее, когда найдем. Собирайтесь, миссис Трикк. Время не терпит.

Экономка хотела было что-то уточнить, но, видимо, решила, что сейчас не лучшее время для вопросов. Она просто кивнула и отправилась в свой флигель, попутно рассказывая подлетевшей к ней Кларе, что они отправляются в гости.

– А что мы будем делать? – спросил Джаспер, когда голос миссис Трикк затих.

– Мы разберемся с этими… существами. И спасем мисс Полли.

– Но как? Что мы можем в одиночку? Ты же видел, во что превратилась миссис Паттни!

Доктор покачал головой.

– Не превратилась, Джаспер. Она всегда такой была. Но ты прав. Сами мы не справимся. Нам нужна помощь. И я знаю, кто нам поможет. Собирайся. Мне нужно назначить встречу.


***


Веревочка натянулась. Открываясь, скрипнула дверца старенького шкафа, и Китти с грустью оценила пустоту и темноту в его глубине.

На одинокой вешалке висело единственное платье. Она предпочитала думать, что оно кофейного цвета, но по правде оно было ближе к цвету грязи. Очень грубое, колючее и неприятное на ощупь – Китти всегда надевала его со слезами на глазах.

Вот и сейчас от одного лишь его вида она едва не заплакала, вновь ощутив себя совершенно никчемной и никому не нужной.

Сидя на краю кровати, Китти потянула за другую веревочку. То, что она делала, требовало некоторой сноровки, но ее пальцы давно запомнили с какой силой и под каким углом тянуть. Вешалка с платьем тут же отцепилась от перекладины и заскользила по веревочке. Девушка терпеливо ждала, пока оно доберется к ней.

Это был ежедневный ритуал, которому Китти следовала почти всю жизнь. Она не могла даже подойти к шкафу, и каждое утро была вынуждена доставать одежду вот так, при помощи веревочек, привязанных к изножью ее кровати.

«Хрупкость костей Хромма» – так назвал ее состояние доктор Доу. Эта болезнь мучила Китти сколько она себя помнила. Внучка миссис Браун долгое время просто сидела в своей комнате, пока однажды мистер Типпин, сосед, не сделал для нее устройства, благодаря которым она могла выбраться и из спальни, и из дома…

Китти натянула платье через голову, глухо взвыла, когда оно ее начало колоть – ничего, она привыкнет и снова перестанет его замечать. Застегнув пуговички и подтянув манжеты, она взялась надевать свои роликовые коньки. Да, Китти могла сперва надеть ролики, а потом уже подъехать на них к шкафу за платьем, но она так привыкла к этим веревочкам, что у нее даже мысли не возникало сменить распорядок…

Справившись с ремешками и креплениями, Китти заправила химрастопку в специальное отделение над каблуками, а затем подожгла ее. Ролики захрипели, засипели, что-то заурчало. Котелки заработали – осталось только дождаться, когда жидкость в них как следует нагреется. Это минут двадцать, не меньше…

Китти услышала шаги в коридоре, а потом дверь квартиры открылась, и раздались звуки ссоры. Эти двое всегда ссорились. И хоть бабушка была в доме главной, мистер Шнаппер все время пытался, как называет это сама бабушка, выбить почву у нее из-под ног.

Мистер Шнаппер считал, что «ведение дел в стиле миссис Браун» устарело, а бабушка в ответ называла его безрассудным интриганом. Они практически ни в чем не могли сойтись. И пусть пока что решающее слово было за бабушкой, но однажды, Китти это предчувствовала, терпение мистера Шнаппера должно было лопнуть, и тогда… А что случится тогда, она не знала, только догадывалась, что это будет нечто плохое.

Китти ни во что не посвящали и, кажется, ее и вовсе считали бесполезной и бессмысленной. Что ж, лучше слыть бессмысленной, думала она, чем потворствовать им в их мерзких делах. И поняла она это не так давно. Вернее будет сказать, что это осознание пришло к ней лишь с появлением в ее жизни Полли Уиннифред Трикк, которая пыталась отучить подругу от привычки, образно выражаясь, ходить на цыпочках.

Китти очень боялась свою бабушку. И не только потому, что та ее била, не только потому, что та запирала ее в комнате и наказывала множеством иных способов.

Китти не хотела делать то, что она делала для бабушки и для… Прабабушки. Внучка миссис Браун была доброй и ее мучила совесть. А еще ее заживо пожирала жалость к тем девушкам, которых она обманом завлекала в этот дом. Полли была далеко не первой жертвой… Все они здесь, в маленькой книжечке, которую мисс Китти Браун прячет под подушкой. Перед сном Китти, глядя в свой потолок, шепотом называла их имена и просила у каждой прощения, но время от времени в список добавлялось еще чье-нибудь имя.

Это всегда происходило одинаково. Китти все оттягивала то, что должна была сделать, придумывала различные отговорки. Всякий раз терпению бабушки наступал конец, она ее била и лишала еды, и тогда Китти с ненавистью к себе и к своей жизни отправлялась в город «ловить муху». Кто-то скажет, что она давно все могла прекратить, но безволие и страх стягивали ее покрепче смирительной рубашки.

Это неизменно были девушки, которых никто не станет искать, те, о ком подумают: «Сбежала, ну и провались она пропадом». Или же те, о ком и вовсе никто не вспомнит.

И только Китти помнила о них – просто не могла забыть. Их имена, их лица, их глаза, полные ужаса и непонимания, когда она приводила их сюда, и из темного угла появлялся огромный жуткий констебль.

Китти было несложно находить их, бедных, часто голодных. Они были так счастливы, когда она угощала их пирожными. Черствыми, сухими, прогорклыми – для них не было никакой разницы. А потом они просто исчезали…

Она делала это годами. За все время она похитила тридцать шесть девушек. Всякий раз Китти надеялась, отчаянно надеялась, что вот сейчас кто-то заметит, кто-то окликнет ее, остановит, арестует… и все это прекратится. Но это был старый недобрый Тремпл-Толл – вотчина безразличия, и пропажами людей – ничего не значащих людей – здесь никого не удивишь.

Однажды она попыталась что-то изменить. Собравшись с духом, Китти отправилась в Дом-с-синей-крышей и рассказала все дежурному сержанту.

Последствия этого поступка оказались для нее ужасающими: сержант ей не поверил, он вызвал Шнаппера, и жуткий сосед Китти убедил его в том, что она просто помешанная. Он сказал, что сам во всем разберется и доставит «больную девочку» к ее бабушке. Шнаппер забрал ее из участка и избил в одном из тесных переулков на Полицейской площади. После чего приволок домой. Когда Китти немного оправилась, ее снова избили – уже сама бабушка: из-за выходки внучки позиции Шнаппера среди соседей упрочились. Китти заперли в комнате на полгода. И выпустили лишь тогда, когда она «перевоспиталась».

Китти продолжила похищать девушек, но больше выступать против бабушки и злобного констебля не решалась. Она просто делала свое дело, записывала все новые и новые имена в свою книжечку и надеялась… надеялась на то, что это скоро закончится…

А потом она встретила Полли Трикк.

Полли была идеальной «мухой». Она только приехала в Габен, почти никого здесь не знала, и ее пропажа стала бы всего лишь очередным таинственным исчезновением в Саквояжне. Полли сразу привлекла внимание Китти – ее заводные механические ролики были чем-то невиданным, невероятным. Но сама она… Замечательная чудачка, колкая и циничная, веселая и забавная. В какой-то момент Китти показалось, будто это не она похитила Полли, а наоборот. Мисс Трикк из Льотомна втянула Китти в настоящий вихрь, и Китти забыла, что должна была сделать и зачем завела с ней разговор изначально. Да, забыла… пока бабушка ей не напомнила. И тогда она пригласила Полли на чаепитие.

С момента, как это произошло, Китти не могла сомкнуть глаз. Она не хотела, чтобы Полли постигла та же судьба, что и Эбигейл, и Энни, и прочих.

А потом кое-что случилось. Около недели назад они с Полли договорились встретиться, чтобы вместе отправиться на Набережные и посмотреть на Пыльное море, но Полли так и не пришла. Тогда Китти отправилась туда, где подруга жила, и узнала, что Полли дома нет, при этом открывший дверь мальчик, судя по его виду, был очень обеспокоен и испуган за нее. Разумеется, Китти решила, что бабушка, устав ждать, добралась до Полли, но это было не так.

Позже Полли нашлась – и рассказала подруге удивительную историю. Ее исчезновение было как-то связано с громким ограблением банка, о котором трубили все газеты. Помимо прочего Китти узнала, что доктор Доу, в доме которого гостит Полли, принимал непосредственное участие в расследовании и поиске награбленного. И тогда она поняла, что нужно делать, как спасти Полли.

Китти стала расспрашивать подругу про этого доктора, и та рассказала ей много чего любопытного. Китти узнала, что доктор Доу – очень проницательный человек, который, часто благодаря воздействию своего племянника, принимает участие в различных расследованиях и – что самое важное! – не испытывает никакого трепета перед представителями закона Тремпл-Толл.

И она решилась. Китти вознамерилась раз и навсегда прекратить злодеяния, которые совершают в их доме.

Нужно было как-то заманить доктора, привлечь его внимание, и она с этим справилась на отлично: благо, и повод подвернулся удачный. Доктор уцепился за странную болезнь, которой болеют жильцы в доме № 12, и влип в эту историю. Китти надеялась только, что влип не как «муха». Так доктор взялся за очередное расследование, но и Полли не смогла остаться в стороне…

И вот, несмотря на все потуги Китти, ее бабушка и Шнаппер все же схватили Полли…

Роликовые коньки издали фырканье, и из выхлопных трубок поднялось несколько клубов дыма. Котелки разогрелись как следует…

Китти почувствовала, как заскребло в горле, и закашлялась. Машинально почесала зудящую шею. Ее пальцы что-то нащупали, и она с ужасом и содроганием подцепила это нечто.

– Только не это! – застонала Китти и достала осколок разбитого зеркальца. – Нет… нет… я не хочу… – Она заплакала, глядя на свое отражение.

Входная дверь хлопнула. Констебль Шнаппер ушел.

Опершись о край кровати, Китти вытерла слезы и заставила себя собраться. Не время расклеиваться! Она нужна Полли!

Подъехав к двери, внучка миссис Браун замерла, прислушиваясь. Кажется, бабушка ушла к себе.

Китти приоткрыла дверь и покатила в прихожую, стараясь не шуметь. На этот раз она даже не успела снять с вешалки пальто и шляпку.

– И куда это ты собралась в таком виде?! – раздался из коридора страшный голос бабушки.

Китти обернулась и уже раскрыла было рот, чтобы выдать очередную выдумку про господина кондитера, который ее ждет, но бабушка не дала ей произнести ни слова:

– Надень шарф! – велела она. – Ты совсем спятила вот так разгуливать?

– Да, бабушка. – Китти сняла с вешалки свой коричневый шарфик и, с трудом сдерживая всхлипы, замотала им шею.

– Теперь ты понимаешь, что этот твой доктор не справился бы с болезнью?

– Да, бабушка. Я… я поеду… мне нужно…

Китти надела пальто и шляпку и под немигающим взглядом бабушки открыла дверь и выскользнула из квартиры.

Собравшись с духом, она двинулась к двери с кованой цифрой «11», располагавшейся на другом конце лестничной площадки.

Китти уже подняла руку, чтобы постучать, но вдруг ее одолел страх. Это был совсем не тот страх, который она испытывала перед бабушкой: в нем таилось больше неловкости и стеснения, чем, собственно, испуга.

Нужно было собраться с мыслями. Китти никогда не обладала даром убеждения, но она верила, что, если отыщет правильные слова, он поверит и поможет ей.

Капитан Блейкли – хороший, честный человек. Он не участвует во всем, что происходит в этом доме. Он не такой, как констебль Шнаппер. Его волнуют лишь его горе и его старые раны: на теле и на душе. Капитан – словно зверек, который отчаянно молит вытащить иглу из его лапки. Он добрый, у него замечательные глаза, в которых живет неизбывная тоска – и его эта тоска, его трагичная история – все это отзывалось в сердце Китти. Всякий раз, как она думала о капитане, внутри у нее появлялось ноющее, тянущее и очень теплое… ощущение. Вероятно, черствый доктор Доу сказал бы, что это, видимо, какая-то очередная болезнь или червь-паразит, но она знала, что значит это ее «ощущение» на самом деле…

Сейчас капитан Блейкли был единственным, кто может ей помочь. Он поверит. Он поймет. Нужно только заставить его выслушать.

Китти постучала и закусила губу от волнения. Она вдруг почувствовала, как стало жарко. Кажется, жар исходил изнутри, из ее сердца.

Какое-то время никто не открывал, но потом раздались шаги, и из-за двери спросили:

– Кто там?

Китти суматошно поправила шляпку.

– Капитан Блейкли, это Китти! – голос девушки дрогнул. – Мисс Браун!

За дверью молчали, и Китти уже начала придумывать, что бы добавить, как в замочной скважине скрипнул ключ, и дверь отворилась.

Фигура капитана Блейкли на фоне дверного проема казалась совсем черной. Свет в квартире не горел.

Капитан бросил быстрый взгляд за спину Китти, на дверь ее квартиры, вероятно, в любой момент ожидая появления миссис Браун. После чего поглядел на девушку.

– Чем могу быть вам полезен, мисс Браун?

– Мне… – она запнулась. До сего момента Китти знала, что скажет, но как только ее глаза встретились с печальными глазами капитана, все мысли в голове смешались. Она забыла, зачем пришла, глядя на благородные, тронутые печалью черты его лица.

Капитан был в так называемом партикулярном мундире – черном сюртуке с тесным воротником-стойкой и двумя рядами гербовых пуговиц. Такие мундиры носили в Габене отставные военные, и нельзя было не заметить, что капитану он очень идет.

– Мисс Браун?

Китти дернула головой и порозовела.

– Мне нужна ваша помощь, господин капитан, – сказала она, потупившись.

Китти было стыдно за свои чувства, которые, она была уверена, явно отразились на ее лице.

«Какая глупость! – подумала она. – Сейчас совсем не до того!»

– Вы позволите мне войти?

Капитан замялся и нахмурился.

– Я немного занят, мисс, – пробормотал он. – Корплю над корреспонденцией…

Прежде Китти лишь кивнула бы и, попросив прощения, поспешно ретировалась бы прочь, пытаясь на своих роликах обогнать преследующую ее неловкость, но сейчас дело не терпело отлагательств. У нее было очень мало времени.

Китти узнала, где держат Полли. И потратила на это весь прошлый день, а затем и вечер. Начала она с мистера Уилкса, о котором говорили бабушка с Шнаппером. Она поняла, что именно мистер Уилкс на своем «Трудсе» привез сюда Полли. Было непросто выяснить, что по возвращении Уилкс передал похищенную девушку на попечение мистеру Горли, а тот озаботился, чтобы она оказалась в Тайном Месте. Китти прикидывалась и врала, мол, это ее бабушка велела проверить состояние пленницы. Она всячески намекала на то, что та не должна пострадать еще целых два дня, пока с ней не случится то, «о чем вы и сами знаете». Ее уверили, что пленница в полном порядке. И в итоге она выяснила, где именно находится это самое Тайное Место.

Китти хотела вызволить подругу как можно скорее, но сложность заключалась в том, что Полли сторожили. И сторожила ее миссис Тирс из пятой квартиры, женщина строгая и, можно даже сказать, злая. Китти испытывала перед ней совершенно детскую робость, но все же выяснила, что миссис Тирс будет сторожить Полли лишь до утра, после чего отправится на работу (она была помощницей букиниста в книжной лавке «Переплет») и оставит следить за Полли своих сыновей: Джейки и Уилли. Их Китти тоже побаивалась. Они часто над ней смеялись и вечно пытались сделать так, чтобы она упала с роликов. Это были злобные, очень плохо воспитанные мальчишки, и сама она с ними ни за что бы не справилась.

Китти поглядела на капитана Блейкли с мольбой.

– Это очень важно. Прошу вас! Только вы в состоянии мне помочь!

Капитану сейчас явно было не до нее, но он был джентльменом – офицерская честь и галантность, которую он не забывал при общении с дамами, перевесили.

– Прошу. – Капитан отошел в сторону, пропуская Китти.

Девушка поблагодарила и скользнула в квартиру.

– Могу я угостить вас чаем? – спросил капитан, когда они оказались в скромно обставленной, тонущей в потемках гостиной.

– Э-э-э… да. – Китти кивнула, и капитан отправился на кухню.

– Расскажите, что же вас привело ко мне! – раздался его голос, за которым последовало чирканье спички. – Вы сказали, что нуждаетесь в моей помощи. Вы попали в беду?

– Нет. В смысле, не совсем. Не я.

Китти робко оглядывала гостиную. На обитом черным крепом письменном столе лежало начатое письмо, рядом расположились: открытая чернильница, ручка и стопка конвертов. Серый свет из полукруглого окна падал на столешницу, и Китти не удержалась – прочла уже написанное:


«Мэм, вынужден с прискорбием сообщить, что, ваш брат погиб от вражеской пули в походе…»


Китти не заметила, как капитан вернулся, и его неожиданно раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть:

– Печальный долг сообщать родственницам моих подчиненных, что их братья, мужья и сыновья больше не с нами. Я как раз писал сестре рядового Кори, когда вы пришли.

– Прошу прощения, что отвлекла вас.

Капитан покачал головой.

– Расскажите, чем я могу вам помочь?

Китти собралась с духом и начала:

– Я должна кое-что рассказать вам, господин капитан. Вы, вероятно, сочтете меня сумасшедшей, но в этом доме живут очень плохие люди. Не все! Разумеется, не все! Но некоторые… – она замолчала, прикусив губу: нужно было сформулировать как можно доходчивее, при этом раскрывая как можно меньше, – она не хотела, чтобы капитан посмеялся над ней или начал ее жалеть.

Капитан был серьезен.

– Я не считаю, что вы сумасшедшая, мисс Браун. Поскольку я тоже кое-что заметил и, кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите.

– Правда?

– Разумеется. – Капитан кивнул. – Этот мерзкий тип из девятой квартиры. Драбблоу, если не ошибаюсь. Он что-то вам сделал? Как-то обидел вас? Я заставлю его пожалеть об этом!

Капитан воинственно вскинул подбородок. Внутри у Китти разлилась теплота. Никто и никогда еще не вступался за нее. Но как бы ей ни была приятна решительность капитана, она взяла себя в руки и сказала:

– Боюсь, что здесь есть и другие… другие люди, способные на ужасные поступки.

– Ужасные поступки?

– Похищения… Они похищают людей.

Капитан тряхнул головой. Весь его вид выказывал непонимание.

– Что вы имеете в виду, мисс Браун? Это какая-то шутка?

Китти пригорюнилась – ну вот, как она и боялась, он считает ее сумасшедшей…

– Моя подруга, мисс Полли… – начала девушка, но капитан вскинул палец, прерывая ее:

– Чайник! Не переживайте, мисс Браун, мы сейчас выпьем чаю, и вы мне расскажете, что вас беспокоит.

Это прозвучало очень по-докторски, но Китти кивнула. Капитан отправился на кухню.

Оставшись одна, Китти почувствовала себя неуютно. Она сделала круг по гостиной на роликах.

– Вы что-то говорили о вашей подруге, мисс Браун! – раздалось из кухни.

– Мисс Полли Трикк! – сказала Китти. – Она попала в беду.

Внимание Китти привлекли газетные вырезки, которыми сплошь была обклеена одна из стен гостиной. Она подкатила к ней и прочитала: «Таинственное исчезновение лейтенанта Смитса». Другой заголовок гласил: «Двое солдат из VII взвода парострелков таинственным образом исчезли». Еще один сообщал: «Отставной капрал Сэмюэль Дорни, ветеран Белорского похода, вышел из дома в табачную лавку и не вернулся».

У Китти на коже выступили мурашки. Желудок куда-то провалился.

Здесь были десятки газетных вырезок, и все сообщали об исчезновениях солдат – чаще всего отставных. Там и здесь упоминались поход в Белор и VIIвзвод парострелков.

Китти ахнула, прочитав заголовок вырезки в самом центре, которая будто бы занимала почетное место на стене: «Бесследное исчезновение мистера Генри Дилейни, эсквайра, служащего адвокатской конторы “Гришем и Томм”, а также его молодой жены Эйлин и их новорожденного сына, Генри мл.».

– Ей стоило проявить чуть больше терпения и дождаться меня из похода, – сказал капитан Блейкли.

Китти обернулась и отпрянула. Капитан стоял прямо за ее спиной. Он подошел совершенно беззвучно. Куда-то подевалась печаль из его глаз, а на губах появилась незнакомая для Китти усмешка.

Внучка миссис Браун задрожала. Какая же она глупая! Как она могла думать, будто этот человек не причастен к тому, что происходит в этом доме?! Восхищение им, влюбленность ослепили ее.

– Они все… – прошептала она пересохшими губами.

– Да, мой скромный вклад в наше дело, – с ноткой самодовольства в голосе ответил капитан.

– Но… ваши солдаты… они ведь доверяли вам! Вам совсем не было их жалко?

Капитан Блейкли удивленно поднял бровь.

– Что я слышу? Укор? Или не вы сама беззастенчиво пользовались доверием глупеньких бедняжек из Саквояжного района? – Его взгляд изменился – стал злым, цепким. – А что касается моих подчиненных, то какое мне дело до каких-то «мух», когда нужно кормить Праматерь.

Слушая капитана, Китти отползала от него все дальше и дальше на своих роликах, пока не коснулась спиной той самой, заклеенной газетными вырезками, стены.

Между тем капитан Блейкли все придвигался к ней, и в нем больше не было ничего от того прежнего человека, который… видимо, никогда и не существовал.

– Кажется, я понял, зачем вы здесь, – продолжил он. – Вы пришли сюда, чтобы я помог вам освободить «муху». Мистер Шнаппер предупреждал меня о том, что вы ненадежны. Но он полагал, что выбил из вас ваши глупые эмоции и сомнения.

У Китти по щекам потекли слезы.

Капитан приблизился.

– Вы решили испортить все и думали, что я вам в этом помогу. Наивная дурочка!

Капитан бросился к Китти и схватил ее за волосы.

Китти закричала.

– Да, кричите! Кричите громче, мисс Браун! – проскрипел ей на ухо капитан Блейкли. – Пусть все в этом доме знают, что вы снова пытались все испортить. Пусть знают, что старуха снова подвела их. И пусть задумаются: если она не в силах обуздать собственную внучку-калеку, то что она может знать о том, что будет лучше для всех? И тогда уже никто не усомнится в том, что следует больше доверять мистеру Шнапперу.

Капитан дернул Китти за волосы и потащил ее за собой к двери. Она визжала и пыталась вырваться, но с каждым рывком ей становилось лишь больнее.

Капитан Блейкли вытащил ее в прихожую, ударил по голове и распахнул дверь.

Протащив кричащую и захлебывающуюся слезами Китти к двери квартиры семейства Браун, он замолотил в нее кулаком.

– Миссис Браун! Откройте! Ваша внучка пыталась освободить «муху»! Она пыталась освободить «муху»!

Двери квартиры Китти и квартиры мистера Шнаппера распахнулись почти одновременно.

Миссис Браун замерла на пороге, ее лицо было бледно-зеленым – в спешке она даже не успела скрыть признаки болезни пудрой.

Констебль Шнаппер заголосил:

– Я же говорил! Я предупреждал вас, Браун! От девчонки давно следовало избавиться!

Миссис Браун проигнорировала его.

– Благодарю вас, капитан Блейкли, – сказала она сухо, – за вашу бдительность. Я позабочусь о том, чтобы подобное не повторилось.

Она схватила воющую Китти за запястье и затянула ее в квартиру. Дверь захлопнулась, и из-за нее раздались звуки ударов и крики.

Констебль и капитан переглянулись. Шнаппер с довольным видом подкрутил усы и скрылся у себя в квартире. Вскоре и капитан вернулся к себе.

Дом № 12 на улице Флоретт затих. Но ненадолго. Это было то самое затишье, которому неизменно следует безумная и всесметающая буря.

Глава 3. В кафе «Злобб».

Пыльная площадь не случайно получила свое название. С первого взгляда в ней безошибочно угадывались черты старого чулана под лестницей: у фонарных столбов громоздились трухлявые чемоданы, а на дверце затянутого паутиной чистильного шкафа висел ржавый замок. Вдоль тротуаров и в водостоках комьями лежала пыль, которую нанесло с канала. Тут и там звучал хриплый кашель: пыль оседала на лицах, забиралась в носы, скрипела на зубах. Кэбмены не любили сюда заезжать и всегда запрашивали дополнительный фунт, если пассажир называл адрес поблизости, поскольку после посещения площади экипаж приходилось чистить, стирая щетки до основания.

Пыльную площадь окружали тесно стоящие трех- и четырехэтажные домики с подслеповатыми окнами и залатанными трубами; хмурые обветшалые фасады были сплошь завешаны вывесками всевозможных лавок, мастерских, ателье и адвокатских контор, среди которых проглядывал и книжный магазинчик «Переплет».

Также на площадь выходили окна одного из самых мрачных и нелюдимых кафе в городе, а именно «Злобб», где подавали лишь горький шоколад и кофе без сахара (помимо вкуснейших пирожных с горчичным кремом, но это секрет).

Среди местных считалось, что в темных интерьерах «Злобб» обретаются лишь самые отъявленные злыдни и закоренелые мизантропы, у которых не стоит спрашивать время или дорогу к цирку, поскольку время у таких типов всегда «без пяти секунд отвалите!», а в цирк, по их мнению, вообще ходят «одни идиоты, которые любят смеяться и… быть идиотами». За столиками «Злобб» вы, и правда, не услышите смеха, как не увидите улыбок или добродушного похлопывания по плечу. Разговоры здесь если и ведутся, то только лишь приглушенными голосами, впрочем, большая часть посетителей ходит сюда как раз для того, чтобы посидеть в тишине, отдохнуть от света и даже полусвета.

Цены в «Злобб» кусаются. Одиночество, покой и черный кофе (свежий выпуск газеты «Мизантрополис» из Старого центра входит в стоимость) – удовольствия не из дешевых, но на них находятся свои ценители.

Мистер Драбблоу как раз был одним из таких ценителей – место это ему нравилось. Не нравились ему в нем лишь чаевые, которые в «Злобб» были довольно-таки злобными. Но если забыть о кусачих ценах, в последнее время он мог передохнуть и расслабиться лишь за одним из здешних столиков, потягивая кофе с папиретками и любуясь висящими на стенах кафе портретами выдающихся (в определенных кругах) личностей – таких, как Горемычник, доктор Пылль, господин Барабас и прочих габенских злодеев прошлых лет.

Обычно он выбирался в «Злобб» ближе к вечеру, когда Пыльная площадь погружалась в темноту, но сейчас некоторые непредвиденные и крайне тревожные обстоятельства заставили его выйти из дома незадолго перед пятичасовым чаем.

В своем коричневом пальто и низко надвинутом на глаза котелке мистер Драбблоу был практически не отличим от толстых ржавых труб на углу дома в некотором отдалении от «Злобб». Редкие прохожие порой проходили в каком-то шаге от него, но ни один не заметил, что там кто-то стоит. Если бы Драбблоу хотел, он мог бы вытянуть руку и коснуться чьего-нибудь плеча или щелкнуть кого-нибудь по носу, но он просто наблюдал, затаившись, словно выслеживающий добычу тигр в джунглях. О, он превосходно умел маскироваться. Впрочем, как и выслеживать. А еще подбирать момент.

И вскоре момент наступил. Вдали раздался звонок приближающегося к станции трамвая.

Мистер Драбблоу подобрался, посчитал про себя до пяти, а затем отклеился от своих труб. Вынырнув на Пыльную площадь вместе с серым клоком тумана, быстрым шагом он преодолел расстояние от угла дома до трамвайной станции, к которой как раз подполз вагон. Смешавшись с толпой пассажиров, он, вроде как, приготовился зайти в вагон, но на деле принялся следить за происходящим у полицейской сигнальной тумбы. Боб Уилмут зевал на своем стульчике, нетерпеливо поглядывая на часы. Шнаппера поблизости не было.

Уилмут вдруг подобрался, потянул носом воздух и завертел головой, кого-то выглядывая. К тумбе, скрипя колесиками, подкатила тележка с «Самыми вкусными пирожками миссис Зойджи».

Воспользовавшись тем, что констебль отвлекся на пирожочницу, мистер Драбблоу покинул станцию и, шмыгнув к двери под вывеской «Злобб», вошел в кафе.

В отличие от прочих подобных мест, здесь была своя прихожая, темная и отгороженная от общего зала портьерой.

Первыми мистера Драбблоу встретили запах нафталина и натужный скрип пружинного стула. Горбун-гардеробщик в потертой бордовой жилетке и еденной молью замшевой бабочке прятался среди пальто на вешалках – он был занят тем, что обнюхивал их, обтираясь о манжеты и карманы носом.

Стоило посетителю зайти, как горбун тут же отпрянул от чужих пальто и зыркнул на него своим единственным желтым глазом. После чего вытянул обе кривые руки в ожидании верхней одежды джентльмена, но тот лишь покачал головой и, отодвинув портьеру, шагнул в общий зал.

Время в «Злобб» текло своим, размеренным и кататонически-сонным, чередом. Едва слышно гудел радиофор на стойке с варителями, сообщая последние новости о похищениях, кражах и убийствах. Тяжелые темно-красные, почти черные, шторы не пропускали в помещение солнечный свет, да и вообще во всем кафе горела лишь одна лампа – в нише, среди пыльных бордовых бутылок, за спиной похожего на волка в модном костюме хозяина заведения. В воздухе висели разноцветные облачка дыма от сигар, папиреток и трубок. Между столиками сновал официант – точная копия горбуна-гардеробщика, но у него были на месте оба желтых глаза.

Мистер Драбблоу быстро отыскал нужный столик – сидевшие за ним были единственными во всем «Злобб», кто не прятался за разворотом «Мизантрополиса».

– И что, провалитесь вы пропадом, это должно значить? – подойдя процедил он сквозь зубы.

Доктор Доу выдохнул облако вишневого папиретного дыма и кивнул ему на пустующий стул. Мальчишка глядел на подошедшего джентльмена опасливо и напряженно, словно ожидал, что тот вот-вот выкинет какой-нибудь фортель.

– Присаживайтесь, мистер Драбблоу, – сказал доктор. – Или мне лучше называть вас – сэр Уолтер Пемброуз?

Мистер Драбблоу при этих словах вздрогнул и бросил взгляд по сторонам, но завсегдатаи «Злобб» не обратили на раскрытие его инкогнито ровным счетом никакого внимания.

Он опустился на стул и сказал:

– Раскопали, значит.

– Это было несложно, – кивнул ему доктор. – Признаюсь, ваше присутствие в доме у канала с самого начала не давало мне покоя. Более того – долгое время я полагал, что нам нужно опасаться именно вас.

Мистер Драбблоу приглушенно рассмеялся и, переместив котелок с макушки на стол, откинулся на спинку стула. Чуть поведя шеей, он распрямил плечи и оправил усы.

Джасперу показалось, что вместе с котелком он положил на стол и свою маску. Это больше не был склочный жилец из девятой квартиры. Доктору и его племяннику предстал рассудительный и хладнокровный человек, на лице которого не проглядывало ни намека на злобу или коварство. Сэр Пемброуз прекратил прикидываться обычным габенским проходимцем, и эта перемена очень смутила Джаспера.

– Так что же меня выдало? – спросил этот, по сути, незнакомец.

– Ваш перстень. Вы были без перчаток, когда напали на меня.

Сэр Пемброуз поморщился – он и правда допустил промах.

Доктор продолжал:

– Я не сразу вспомнил, где я видел похожий перстень. Ну а потом… – он пристально поглядел на того, кто еще минуту назад был мистером Драбблоу, следя за его реакцией, – меня словно озарило. Клуб охотников-путешественников из Сонн. Я видел такой же перстень у главы Клуба. Разумеется, я тут же навел справки и вскоре узнал о вас все, сэр Пемброуз. Ваши коллеги из Клуба очень удивились моему интересу – они считают вас бездарностью и законченным неудачником.

– Патетичные высокомерные болваны, – с отвращением сказал сэр Пемброуз. – Они не понимают…

– Это так. Они не понимают.

– В Клубе считается, что если ты не охотишься на львов или тигров, то тебе там не место. Меня тошнит от их презрения…

– Предрассудки тяжело победить, – согласился доктор Доу. – Полагаю, вы так и не смогли убедить коллег из Клуба, что охотитесь на тех, кто намного опаснее любых львов или тигров.

Сэр Пемброуз отвернулся – отношение к нему прочих джентльменов-охотников явно было весьма болезненной темой.

– Эти презрительные взгляды и идиотские шуточки, – прорычал он. – «Кусачие сорняки» – так они говорят. Они смеются надо мной, но при этом все, как один, восхищаются какой-нибудь очередной шкурой или головой, которую можноприколотить на стену! Бестолочи!

– Кажется, вы были бы рады доказать им, как они неправы, – заметил доктор. – Заслужить их уважение…

– День за днем я рискую жизнью, – перебил сэр Пемброуз – от гнева его длинные подкрученные усы ходили ходуном. – Если бы они только знали, что я делаю… недалекие самовлюбленные пожиратели сигар. Плоть от плоти этого неблагодарного города! Но однажды – клянусь вам! – они поймут, что зря меня недооценивали!

– Вы совершенно правы по поводу джентльменов из Клуба, – сказал доктор, – но лично я вам благодарен. Как минимум за то, что вы спасли мне жизнь в саду ГНОПМ. Я почти с самого начала догадывался, что это были вы, но до недавнего времени я все никак не мог понять, зачем серийному отравителю меня спасать.

Сэр Пемброуз пожал плечами.

– Я не враг вам, – буркнул он. – Я пытался уберечь вас от весьма незавидной судьбы.

– Но ваши методы убеждения, и вы должны это признать, не выдерживают никакой критики. Вы вели себя…

– Как злодей! – вставил Джаспер и тут же пожалел о своих словах, так как сэр Пемброуз уставился на него во все глаза.

– Вот, значит, какое я создаю впечатление? – Он снова рассмеялся и подкрутил усы. – Но как еще я мог отвадить вас от этого проклятого дома?

– Рассказать все как есть, быть может?

Сэр Пемброуз поглядел на доктора с сомнением.

– И вы бы поверили? Или тут же записали меня в помешанные? К тому же я хотел бы – и до сих пор хочу – чтобы вы держались от этого дома как можно дальше. Ну да ладно. Вы ведь назначили эту встречу не для того, чтобы напомнить мне о моем положении в Клубе? Вы все-таки не угомонились, как я вам советовал?

Доктор и Джаспер мрачно переглянулись, и сэр Пемброуз все понял:

– Что вы наделали?

– Мы заставили одну из этих тварей явить свое истинное обличье.

Повисла тишина. Сэр Пемброуз глядел на доктора так, словно ослышался.

– Вы болваны! – наконец прошипел он. – Вы разворошили гнездо! Качнули треклятый маятник! Моя работа разрушена!

– Ваша работа? – доктор Доу снисходительно поднял бровь. – Полагаю, вы собирались продолжать прикидываться мистером Драбблоу и медленно травить жильцов дома, пока они все не зачахнут.

– Именно!

Доктор покачал головой.

– Вы, видимо, убедили себя, что те несчастные, которых они отлавливают и пожирают, пока вы «делаете свое дело» – это вынужденные жертвы.

Сэр Пемброуз прищурился и приподнял верхнюю губу, обнажив кончики зубов, и вдруг снова стал напоминать злобного мистера Драбблоу из девятой квартиры.

– Даже не думайте меня обвинять. Я единственный, кто противостоит этим тварям. И, уверен, если бы вы и правда знали, что происходит, вы бы иначе взглянули на то положение, в котором я нахожусь.

– О нет, я ни в коем случае не хочу принизить ваши заслуги, – сказал доктор, – и прекрасно осознаю, как вы рискуете. И хоть я могу по достоинству отметить вашу храбрость и самоотверженность, мириться с тем, что эти… существа продолжают похищать людей, не желаю. Они похитили племянницу моей экономки, и я не могу допустить, чтобы ее сожрали. Я должен вытащить оттуда мисс Полли.

Сэр Пемброуз отвернулся.

– Полагаю, ваша мисс Полли уже мертва.

– Нет! – воскликнул Джаспер. – Она жива! У нас еще есть время!

Со всех сторон раздалось шуршание газет – прочие посетители «Злобб» наделили нарушителя спокойствия осуждающими взглядами, после чего вновь вернулись к своим мизантропическим статьям прямиком из Старого центра.

Сэр Пемброуз между тем ответил:

– Они никогда не тянут с обедом. Если они схватили ее, боюсь, она…

Доктор перебил его:

– И все же мы уверены в том, что время есть, – твердо сказал он. – Хоть его и немного. Нам сообщили, что она им зачем-то нужна.

Сэр Пемброуз задумался – кажется, он сделал какие-то выводы, которыми не спешил делиться с собеседниками.

Доктор продолжил:

– Так что, к сожалению, мы не можем ждать, пока ваш яд убьет их всех. Он действует слишком медленно. Мы должны отправиться туда как можно скорее, должны остановить этих существ прямо сейчас.

– И что вы предлагаете? – раздраженно бросил сэр Пемброуз. – Заявиться на Флоретт, двенадцать, взять дом штурмом и расправиться со всеми прихвостнями Карниворум Гротум, а заодно и с ним самим? Да будет вам известно, что кое-кто уже пробовал, и ничем хорошим это не закончилось. Ну да, вы же не знаете про братьев Лэмп.

– Мы не знаем, – кивнул доктор Доу. – И, думаю, сейчас наиболее подходящее время, чтобы наконец узнать. Расскажите нам. О братьях Лэмп. О появлении Карниворум Гротум в Габене и о профессоре Гранте. Расскажите, как вы стали тем, кто вы есть – охотником на плотоядные растения.

Сэр Пемброуз тяжко вздохнул.

– Это бессмысленно.

Доктор Доу глядел на него не моргая.

– Мы прекратим злодеяния жильцов дома у канала раз и навсегда, – процедил он. – С вашей помощью или без нее. Но в любом случае мы должны знать, с чем нам предстоит столкнуться. Вы ведь сами сказали, что мы качнули маятник. Мы разоблачили их, и все как прежде уже не будет. Вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было.

– Вы не охотник, – гневно ответил сэр Пемброуз. – Не солдат и даже не полицейский. Вы – простой доктор.

– И еще я! – вставил Джаспер, оскорбленный тем, что его забыли.

– Ну конечно! – усмехнулся охотник. – Доктор и мальчишка! Победа в кармане!

– И тем не менее, мы те, кто верит вам. И прекрасно осознает угрозу…

– Вы ничего не осознаете! Вы вообще ничего не понимаете…

– Так позвольте нам понять.

Сэр Пемброуз прищурился.

– Что ж, ладно, – сказал он. – Я расскажу вам. Скрывать что-либо больше не имеет смысла. Ваша неосмотрительность, будьте вы неладны, действительно все изменила. Закажите мне чашку кофе и дюжину папиреток «Флориттин» – рассказ будет долгим.

– Я полагал, вы курите «Гордость Гротода».

Сэр Пемброуз лишь усмехнулся…

Вскоре заказ принесли. Человек, прикидывавшийся мистером Драбблоу из девятой квартиры, сделал глоток кофе и зажег папиретку.

После того, как официант удалился, он начал свой рассказ…


…«Охотник на плотоядные растения»… Подумать только, а ведь когда-то я и помыслить не мог, что меня ждет такая судьба. Моя жизнь связана с плотоядными растениями с самого детства, и не сказать, что юные годы – это то, что хочется вспоминать, сидя у камина долгими зимними вечерами.

Родители мои, большие любители театра, почти все время проводили в Старом центре или на Набережных. Как вам известно, детям в Габене запрещено посещать театр, и, чтобы я не оставался один, отец с матерью отводили меня к дедушке.

Мой дедушка человеком был веселым и добросердечным. Он всегда ждал меня с нетерпением и неизменно заваривал душистый чай с имбирем. До сих пор, когда чувствую запах имбиря, вспоминаю, как смешно старик шамкал губами, улыбаясь.

Я любил дедушку, любил гостить у него. Но было в его доме кое-что, что вызывало у меня настоящий ужас. «Кое-что» стояло в углу гостиной, росло в горшке и, как мне казалось, неусыпно наблюдало за всем, что происходит в квартире. Мухоловка Бергмана, тварь с пухлым вислым бутоном-ловушкой, в котором с легкостью мог поместиться человек целиком, почти не шевелилась, но я искренне верил, что она просто прикидывается.

Дедушка, в свою очередь, относился к растению, как к старому другу: регулярно его поливал, подрезал сухие лозы, даже обсуждал с ним новости из газет. А еще он заказывал для него мух, которых привозили с рынков Хартума, – каждая была размером с кулак взрослого мужчины. Этими страшилищами он и кормил свое растение – всегда четыре раза в день. Но я знал – догадывался! – что мухоловке мало, что эта тварь в горшке пускает свои слюни на добычу покрупнее.

Сидя на дедушкином диване, я буквально спиной ощущал, как растение наблюдает за мной. Я говорил деду, что боюсь эту тварь, что она хочет меня сожрать, но он лишь отшучивался и уверял, что эти мухоловки для человека не опасны. И тем не менее, невзирая на его слова, меня охватывала дрожь всякий раз, как я глядел на растение в углу, а ночами меня мучили кошмары.

Как сейчас помню, мне снилось, что проклятая мухоловка оживает в тот самый миг, как в квартире гаснет свет, начинает шевелиться, а потом выкапывается из своего горшка и на корнях, как на щупальцах, медленно, но неотступно ползет по гостиной, взбирается на лестницу, а потом, добравшись до двери моей спальни, обхватывает ручку лозой… дверь скрипит, открываясь, и… а затем я неизменно просыпался с криком и в холодном поту.

Родители всерьез не воспринимали мои страхи, мама так и вовсе считала, что меня мучают кошмары из-за того, что я ем сладкое. Хорошо, что отец не позволил ей лишить меня той единственной конфеты, которую мне давали раз в день на ланч.

Впрочем, скоро возможное лишение конфеты перестало казаться мне чем-то таким уж ужасным. Случилось то самое, роковое событие, навсегда изменившее мою жизнь.

Однажды дедушка пропал. Он просто исчез. Бесследно.

Родители отвезли меня к нему, как обычно, но дверь никто не открыл. «Видимо, он забыл о том, что должен был приглядеть за Уолтером, и просто куда-то вышел», – так они решили и вынужденно отменили свои планы. Спектакль, на который родители собирались, был уже далеко не премьерой, и все равно мама в тот вечер раз из раза напоминала мне, какая я обуза.

На письма дедушка не отвечал и на следующий день также дверь не открыл. Тут уж всем стало ясно, что что-то стряслось. Родители вызвали констебля, тот вскрыл замок и провел нас в квартиру.

Пальто и шляпа дедушки висели на вешалке в прихожей, но самого его дома не оказалось. Учитывая, что входная дверь была заперта изнутри, констебль лишь развел руками.

Я знал, что произошло на самом деле. Я пытался сказать, что дедушку сожрало растение из его гостиной, но мне никто не поверил – полицейский расхохотался, а мать пригрозила мне поркой, если я продолжу настаивать на своих бреднях.

Дедушка так и не нашелся. Я не мог спать ночами – теперь кошмары являлись постоянно, и в каждом из них растение из гостиной набрасывалось на моего деда.

Я начал бояться всех мухоловок – даже крошечных, поскольку знал, что однажды они вырастут и сожрут кого-нибудь. Этот страх не оставлял меня ни на мгновение, он заполонил меня всего, подчинил себе. Вы, господин доктор, должны знать, как называется подобное состояние. Фобия, верно.

Время шло, и моя фобия росла вместе со мной. Порой доходило до того, что у меня перехватывало дыхание и я начинал задыхаться, стоило мне оказаться в одном помещении с плотоядным растением.

Родители, конечно же, знали о моей болезни. Мать считала, что я просто все выдумываю, чтобы привлечь к себе внимание, но отец мне поверил. Настолько, что пригласил к нам доктора Рауха из лечебницы для душевнобольных «Эрринхауз». О, этот страх в ваших глазах, доктор Доу! Само собой, вы знаете, о ком идет речь. Вынужден подтвердить: в жизни этот человек столь же жуткий, как и в тех аудиодрамах, которые описывают его злодеяния. И хоть тогда еще никто не знал о его чудовищных экспериментах, а сам он считался уважаемым врачом в области психиатрии, те чувства, которые он вызывал одним лишь своим присутствием… Я не могу это описать. «Кошмар» – наиболее подходящее слово.

Мы остались с доктором Раухом наедине, и, признаюсь вам, в тот миг я на какое-то время забыл свои прежние страхи: вы не будете бояться огонька свечи, глядя на пожар, так?

И тем не менее, я и сам не заметил, как все ему выложил: о растениях, о дедушке и о прочем. И тогда он сказал то, что навсегда отложилось в моей голове: «Страх – это вымысел, болезнь разума». Именно из разговора с ним я и узнал это слово… «фобия»…

Доктор Раух начал учить меня, как победить фобию. Он сказал: «Чтобы вылечиться от ужаса, нужно делать регулярные прививки страха и постепенно увеличивать дозу». А потом он дал мне кое-что. Крошечный бумажный конвертик, в котором было одно-единственное маленькое коричневое зернышко.

Как только я понял, что это, у меня случился очередной приступ. Я так и видел, как из этого зернышка выбивается росток, как он все увеличивается, пока не заполняет собой уже всю комнату…

Доктор Раух уставился на меня своим взглядом профессионального мучителя и улыбнулся, словно наслаждаясь моим ужасом. Он сказал: «На столе лежат клещи для колки сахара, мальчик. Если ты хочешь убить свой страх, поднимись со стула, подойди к столу, возьми клещи и расколи это зернышко. Либо ты найдешь в себе силы, либо задохнешься».

Не передать словами, как мне было тяжело просто понять, что от меня требуется, но я смог. Я уничтожил зернышко – раскрошил его клещами. И тогда доктор Раух зааплодировал. Он сказал: «Ты уже убил свою фобию. Дело за малым. Закопать ее труп поглубже».

Сказать, что он сильно преувеличивал – значит, ничего не сказать: как и прежде, я все еще задыхался от одного вида плотоядных растений, и они регулярно продолжали сниться мне в кошмарах. Но у меня не было выбора, и я начал этот ужасный эксперимент над собой по рецепту бессердечного доктора.

Я начал с зернышка. Отец клал его на подоконник и оставлял меня с ним наедине. В первый раз я продержался двадцать секунд. Во второй – двадцать пять. В третий – почти минуту. Уже на четвертый раз я смог высидеть в одной комнате с этим будущим монстром четыре с половиной минуты, пока страх не вытеснил весь воздух из моих легких.

Пытка продолжалась до тех пор, пока леденящий душу ужас перед зернышком постепенно не превратился в простое недоверие к нему. Вскоре я уже мог находиться рядом с ним часами, не испытывая ни одного симптома фобии. В какой-то момент закончились даже кошмары.

Радоваться, впрочем, было слишком рано – предстояло самое сложное. Зернышко почти перестало вызывать у меня какие-либо болезненные позывы, и настал черед его посадить. Все верно, вы не ослышались. Я должен был собственными руками вырастить плотоядную тварь, такую же, как и та, которая сожрала моего деда. И я сделал это. Поместил зернышко в землю в небольшом горшке и регулярно поливал его, втайне надеясь, что из него ничего не вырастет.

Через несколько дней мои надежды пошли прахом – из земли пробился крошечный росток. И тогда все началось заново… Я стал задыхаться, голова кружилась, а сердце грозило выпрыгнуть из груди. Доктор Раух предупреждал меня, что так будет…

Какое-то время я испытывал недюжинные мучения, пока мое сознание попросту не сдалось и не свыклось с тем обстоятельством, что у меня на подоконнике растет жуткая тварь. На этот раз справиться с собой было проще, и уже через неделю мне удалось подойти к горшку с растением без опаски впасть в ступор.

Я поливал тварь на окне, ухаживал за ней, а она все росла. Вскоре растение было высотой уже в несколько дюймов, у него появились листья, оформился бутон. Страх в очередной раз вернулся, и перебарывать себя пришлось заново.

Это было настоящее испытание. Спустя годы я могу с уверенностью сказать, что больше ни разу в жизни мне не приходилось переживать подобное.

Я боролся с фобией, каждую неделю писал доктору Рауху о своих успехах и неудачах. Он неизменно мне отвечал: «Фобия – это тьма в комнате. А ты – тот, кто держит спичку. Только в твоих силах превратить эту спичку в яркий фонарь, и, если тебе удастся, однажды ты увидишь, что тьмы в комнате больше не осталось. А потом ты сможешь зайти в эту комнату и без фонаря».

До того, чтобы «зайти в комнату без фонаря» было не близко, но я работал над этим. Выращивал тварь на окне, глядел на нее часами, спал в ее присутствии. Она выросла уже на фут, на стебле появились шипы (у многих из них есть шипы), почти развернулся бутон…

Страх периодически возвращался, меня трясло, но я не сдавался… И в какой-то момент это наконец произошло.

Как сейчас, помню. Я проснулся и бросил взгляд на подоконник. В первое мгновение меня прошиб холодный пот. А потом… не в силах сдержаться я закричал. Но не от страха. Меня переполняла ярость.

На окне у меня зацвела… роза. Обычная роза, вы представляете? Этот изверг провел меня! Он заставил меня пережить все это просто так! Я едва не умер от страха из-за какой-то розы!

Я был так зол на доктора Рауха, что уже даже сел писать ему гневное обвинительное письмо и… вдруг все понял. Да, он поступил со мной жестоко и коварно, но он сделал это, чтобы наглядно продемонстрировать мне то, о чем говорил в нашу первую встречу: мой страх был вымыслом, я сам заставлял себя бояться. И как только я это осознал, все закончилось. Комната «осветилась».

А потом случилось то, о чем доктор Раух забыл меня предупредить. Когда страха не стало, я ощутил пустоту внутри и заполнил ее злостью и ненавистью. Мой дедушка… он любил своего питомца, доверял ему, и чем тот отплатил?

Победив фобию, я вернулся к обычной жизни, но ни на мгновение не сомневался, что однажды наступит момент, когда мой заклятый враг ответит за то, что сделал.

И этот момент наступил.

Прошло несколько лет с тех пор, как дедушка исчез. Я вырос, от былых страхов осталось лишь воспоминание, и тогда, одним ранним утром, я сделал то, на что прежде никак не мог решиться: я отправился в дедушкину квартиру.

Не буду описывать эмоции, которые я испытал, переступив столь знакомый мне порог. Встретили меня запустение, пыль и запах смерти.

Мухоловка была там. Горшок с ней, как и прежде, стоял в углу. Растение давно не кормили, и оно зачахло: листья побурели, стебель опал, а бутон лежал на полу. Эта тварь больше не выглядела опасной – скорее, больной и старой.

Переборов себя и собравшись с духом, я достал нож и перерезал стебель. Тварь задергалась, издала стон и замерла. И тогда я вспорол ее ловушку.

Моя находка ужаснула и опустошила меня. Затянувшаяся было рана закровоточила с новой силой.

В глубине брюха твари я нашел дедушкины туфли.

Я был прав! Все это время! Мухоловка сожрала моего дедушку!

В ушах отчетливо звучал презрительный смех констебля, в памяти всплыли недоверчивые взгляды родителей. И вдруг я поймал себя на том, что больше не злюсь на них: они просто не могли осознать исходящую от плотоядных растений опасность – еще бы, ведь, в их понимании, это были всего лишь питомцы, как кошка, хряккс или домашний спрут.

Я глядел на убитую мной мухоловку и думал: «Больше ты никого не сожрешь! Нет уж! Никого!»

Удовлетворение свершившейся местью, впрочем, быстро прошло. Я понимал, что угроза никуда не делась: да, я расправился с одним монстром, но как же остальные? Эти твари во множестве живут в городе, растут на подоконниках, в гостиных, прикидываются неопасными, выжидают… Я не мог допустить, чтобы печальная судьба моего дедушки повторилась.

Да, вспоминая сейчас свои тогдашние рассуждения, я признаю, какими наивными они могут показаться. Но учтите, что я был молод, и мною двигали весьма… гм… экспрессивные порывы. И все же я понимал, что ходить по городским гостиным и воровать горшки с мухоловками – довольно странная затея. В любом случае прежде, чем что-либо предпринимать, мне нужны были сведения о враге, о его повадках, о его слабых и сильных сторонах.

Я отправился в городскую библиотеку на Набережных, взял там несколько книг о плотоядных растениях и погрузился в них с головой. Помню, меня поразило многообразие видов этих растений, их особенности. Но больше меня поразило мое же собственное невежество.

Одна из книг («Тропические мухоловки») была написана профессором Грантом из ботанического общества Габена. Я выяснил, что профессор дает лекции на кафедре в ГНОПМ, и стал их посещать.

В то время ГНОПМ переживало свой расцвет. На кафедре было множество студентов, лекции читали несколько профессоров, и я не пропускал ни одной, а что уж говорить о практических занятиях в саду научного общества.

Многие студенты скучали на них. Профессора в шутку называли их «сонными мухами» и «превосходным кормом для мухоловок». Но я был другим. Мне не было скучно – уж я многое мог рассказать о «корме для мухоловки».

Я задавал вопросы, всегда первым сдавал работы, и все свободное время проводил за книгами и исследованиями. Моя комната стала напоминать музей-флорариум: куда только делся мой страх. Родители были горды и радовались моим успехам: они полагали, что я хочу стать ученым. Так же считали и профессора. Они выделяли меня среди прочих студентов и пророчили большое будущее в рядах ботанической кафедры, но вскоре произошло то, что определило всю мою последующую жизнь.

После одной из лекций ко мне подошел профессор Миллуорти, заместитель главы кафедры. Он сказал, что общество получило грант на проведение исследовательской экспедиции в Кейкуте, и предложил мне принять в ней участие в качестве его личного ассистента. Разумеется, я ответил, что это честь для меня. И вскоре мы отбыли.

Я много читал об исследовательских экспедициях, но одно дело книги, и совсем другое – оказаться в джунглях самому. Ливни, которые идут месяцами, комары размером с габенских собак, сырость, топи, множество различной мерзости на земле, на деревьях и в воде, и вся пытается проверить тебя на зуб. Вероятно, испуг не сходил с моего лица, поскольку профессор Миллиоурти поспешил меня успокоить: «Компанию нам составляет профессиональный охотник, заслуженный и опытный следопыт, да и вообще проверенный малый».

«Малому» навскидку было около девяноста лет. Сэр Кретчхауз действительно был опытным путешественником, правда, о нем говорили, что сильнее всего он поднаторел в том, как сохранять сапоги сухими, если вы понимаете, о чем я. Он был таким дряхлым, что другие участники экспедиции за его спиной шутили: «Почему сэр Кретчхауз так обильно смазывается кремом от москитов? Да потому, что москитам хватит и одного глоточка, чтобы выпить всю оставшуюся в нем кровь без остатка». Я же, со своей стороны, не скажу о нем ни одного дурного слова: этот человек знал джунгли, как свои пять пальцев, мог найти безопасную тропу с завязанными глазами, а сколько всего этот старик волочил на себе: при нем было больше оружия, чем я до того видел за всю свою жизнь!

Я вечно ошивался поблизости, и он заметил мой интерес к его снаряжению и вооружению.

– Насколько я понял, это твоя первая вылазка из библиотеки, парень, – сказал он. – Ты, верно, никогда не видел подобных штуковин?

Я кивнул, и мы разговорились. Сэр Кретчхауз рассказал о паре своих скорострельных револьверов «Бройд» и о длинноствольном «Трэнде», который, по его словам, ой, как хорош против различного зверья с толстой шкурой. Помимо револьверов, у мистера Кретчхауза было множество ножей, пара мачете и то, что меня по-настоящему восхитило: винтовка «Брейклина» с оптическим прицелом. Охотник был вооружен так, будто приехал на войну.

Что ж, вскоре я узнал, что джунгли и война имеют много общего. Именно от сэра Кретчхауза я услышал историю о Церерум Мореалис, растении, которое обретается в сердце дождевых лесов в районе среднего течения реки Науру. Ох, что это была за история – кровь стыла в жилах. На джунгли опустилась ночь, мы сидели у костра, практически все в лагере отправились на покой, а старый охотник рассказывал о жуткой твари, которая вгоняет людей в некое сомнамбулическое состояние, приманивает их и обволакивая своими лианами-щупальцами, пожирает… Мне надолго запомнилась эта история, и я отправлялся спать с мыслями о прожорливом растении, затаившемся в глубине джунглей…

Ну а на следующий день случилось то самое событие, к которому я так долго подводил.

Мы продвигались по тропе, пролегающей между топями, и профессор Вормберри, один из ботаников общества, обнаружил неизвестный науке цветок-паразит, который рос прямо из ствола дерева. Сэр Кретчхауз пытался объяснить своим ученым спутникам, что останавливаться на тропе – очень плохая идея, но его никто не слушал. Члены Ботанического общества уже принялись расчехлять фотографические аппараты и чемоданчики с приспособлениями для наблюдения за образцами. В общем, началась обычная суета заумных людей.

Сэр Кретчхауз махнул на них рукой, разложил свой стульчик и закурил трубку. Какое-то время он наблюдал за зарослями и болотной водой по сторонам тропы, но потом, усыпленный монотонным воркованием суетящихся ботаников, заснул.

Эх, не стоило ему этого делать.

«Ничто не предвещало беды» – этим выражением можно описать любой день в джунглях. Профессора и их ассистенты сгрудились вокруг цветка. Мистер Пайнли, художник ГНОПМ, уже даже сделал набросок растения, которое по горячим следам было названо Древоросом Вормберри.

Профессор Миллуорти велел мне принести ему тубус с картой флор, чтобы сделать пометку о местоположении найденного Древороса, и именно данная счастливая случайность спасла меня и всю группу в дальнейшем.

Сумки и кофры с инструментарием были сложены на краю тропы, у корней разлапистого дерева. Взяв тубус, я уж было развернулся, чтобы отнести его профессору, как тут заметил шевеление в воде. И почти сразу же – шевеление по другую сторону тропы.

Приглядевшись, я различил рядом с поверхностью, среди покрытых мхом камней, большущую плоскую голову, а в зарослях увидел покрытый чешуей хвост.

– Змеи! – закричал я, пытаясь одновременно привлечь внимание своих ученых коллег и разбудить сэра Кретчхауза.

Все перебудоражились, а охотник вздрогнул и проснулся. Что ж, на этом польза в тот момент от него закончилась.

И тогда змея напала. Все верно: там была лишь одна змея. Почувствовав, как наверху надо мной пришли в движения кроны деревьев, я задрал голову и с ужасом увидел длинное змеиное тело, протянувшееся над тропой в ветвях. Эта тварь была поистине огромной.

Наурийская анаконда (я узнал, как она называется намного позже) вырвалась из воды и набросилась на ученых. Профессор Вормберри, «отец» новооткрытого цветка, стал ее первой жертвой. Клыки, каждый из которых был длиной с мою руку, вонзились в его тело. Все дальнейшее смешалось, и по правде я помню те события лишь фрагментарно. Помню извивающееся зеленое тело, помню крики, помню окровавленное тело мистера Пайнли. А еще помню застывшего сэра Кретчхауза с почти выпавшей изо рта трубкой. Он просто глядел на творящиеся ужасы и ничего не предпринимал.

А потом змея напала на меня.

Если бы в моих руках не оказалось того тубуса, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Помню лишь, как инстинктивно сунул тубус в змеиную пасть. Анаконда принялась дергаться, пытаясь его проглотить, но он крепко застрял внутри, упершись в нёбо и нижнюю челюсть. Мечась в ярости, змея раздавила еще одного из ученых. Я кричал, пытаясь вывести сэра Кретчхауза из оцепенения, но он не шевелился и просто не моргая глядел в желтые змеиные глаза.

И тогда… что-то меня подтолкнуло. Я бросился к охотнику и вырвал из его кобуры один из револьверов. До того я никогда в жизни не держал в руках оружие, но в тот момент просто не задумывался об этом. С криком я разрядил весь барабан в тварь. Мне, без сомнения, повезло, что револьвер, который я схватил, был тем самым бронебойным «Трэндом». Одна из пуль достигла цели – пробила чешую анаконды. Змея застыла, дернулась, и в следующий миг рухнула замертво.

Я пребывал в полуобморочном состоянии и далеко не сразу понял, что все закончилось. Пришел в себя я, лишь когда профессор Миллуорти вытащил револьвер из моей руки…

Экспедиция была спешно свернута, и мы вернулись в Габен. Нападение анаконды унесло четыре жизни. Сэр Кретчхауз был совершенно подавлен – произошедшее стало для него окончанием его карьеры охотника. И тем не менее он распорядился привезти змеиную тушу в Габен – я не понимал, зачем.

История о случившемся в джунглях попала в газеты. Моя фотография была на передовице «Сплетни» и еще нескольких изданий. «Спаситель экспедиции профессора Миллуорти!!!», «Человек, который всех спас!!!», «Отчаянный победитель змей!!!» – такие были заголовки.

Профессор Миллуорти рассыпался в благодарностях, глава кафедры, профессор Грант, рассыпался в похвалах. Неожиданно для самого себя я стал самым обсуждаемым членом ГНОПМ. А потом из Сонн мне пришло приглашение посетить собрание тамошнего Клуба охотников-путешественников.

Еще не зная, что меня ждет, я явился туда, и обнаружил, что в мою честь устроили настоящий торжественный прием. Убитая мною змея была выставлена в главном зале Клуба, при полном параде собрались все пребывавшие на тот момент в Габене охотники, даже пресса присутствовала. Именно тогда господин учредитель вручил мне гербовый перстень, который вы узнали, господин доктор: его вручают охотникам Клуба, как только они привозят свой первый трофей. Вот так я официально стал габенским охотником-путешественником.

Благодаря протежированию сэра Кретчхауза, Клуб оплатил мою первую одиночную экспедицию. И я, разумеется, с самого начала знал, куда и зачем отправлюсь.

Меня не интересовали хищники, на которых обычно охотятся члены Клуба. Моим призванием были и оставались прожорливые растения – те, о которых ходят жуткие слухи, те, о которых со страхом шепчутся туземцы в джунглях. И моей первой целью стал Цирерум Мореалис, о котором я узнал от сэра Кретчхауза.

Не стану утомлять вас подробностями экспедиции. Скажу лишь, что моя первая охота закалила меня и подтвердила то, что выбранный мною путь – это то, для чего я был рожден.

Я отыскал и уничтожил жуткую тварь. А потом привез ее в Габен. Как думаете, что произошло после моего возвращения?

В Клубе собрались все господа охотники. Я подготовил демонстрацию трофея с помпой, сгорая от нетерпения и желая как можно скорее показать своим новым коллегам Цирерум Мореалис. Разумеется, я ожидал восторга, ожидал уже знакомого восхищения. Я представлял себе похвалы и торжественные рукопожатия, ожидал громкие заголовки и разговоры о моем очередном подвиге в салонах и клубах.

И не дождался ничего из этого. Когда ящик вскрыли и я представил Цирерум Мореалис коллегам-охотникам, меня встретили гробовая тишина и недоуменные взгляды. Никто не понял, что я пытаюсь продемонстрировать.

Я во всех красках описал трудности и опасности, с которыми столкнулся во время своей охоты, но это не произвело ровным счетом никакого эффекта. Как не впечатлило никого и количество жертв побежденного растения.

С каждым моим доводом недоумение на лицах господ охотников все сильнее сменялось презрением. Мне сказали, что в Клубе «не гоняются за сорняками» и предложили в следующий раз привезти еще одну анаконду или на крайний случай какого-нибудь питона.

Помню, как я покинул собрание с червоточиной в груди, униженный и провожаемый насмешливыми взглядами. Я был разбит. Я все никак не мог взять в толк, почему они не понимают, почему им все равно. В тот момент я полагал, что само мое существование бессмысленно.

Тем же вечером ко мне пришел сэр Кретчхауз. Он сказал:

– Пемброуз, вы выследили и уничтожили хищника, с которым многие из наших снобов-охотников попросту не справились бы. Я много путешествовал в землях, где произрастает Цирерум Мореалис: я чуял страх, висящий в воздухе, видел этот же самый страх в людских глазах, когда они рассказывали об этой твари. Вам не переубедить невежд из Клуба. Но я понимаю вас как никто другой: мой племянник стал жертвой Мухоловки Грендера из Микении. Я был глупцом, который недооценил растение. Если бы с нами был тот, кто воспринимает опасность этих тварей всерьез, Берти был бы жив…

Не передать, как меня воодушевили его слова. Я пообещал старику, что отправлюсь в Микению и отыщу Мухоловку Грендера. И я сдержал слово. А потом привез свой новый трофей в Клуб. Но на этот раз я был готов к ожидающей меня реакции господ охотников-путешественников. Насмешки. Уже знакомое презрение и одинокие аплодисменты сэра Кретчхауза…

И хоть мою душу разъедала обида из-за непонимания коллег по Клубу, свое дело я не оставил. Я выискивал слухи о растениях-чудовищах, посещал портовые ночлежки и меблированные комнаты, где клопятся туземцы из джунглей и пустынь, прибившиеся в Габен в поисках лучшей жизни. О, многим из них было, что рассказать. Я по крупицам собирал сведения о своих будущих противниках. А потом, собрав их достаточно, я отправлялся в путь.

Я много лет занимаюсь своей охотой. Видел по-настоящему страшные вещи, не раз побывал в желудке плотоядных растений, привозил обратно в Габен ящик за ящиком с не нужными никому трофеями. Самый презираемый член Клуба охотников-путешественников. Ха!

Я постепенно подбираюсь к тому, что вас по-настоящему интересует.

Однажды, вернувшись с очередной охоты, после демонстрации очередного побежденного растения, которая представляла собой по большему счету «цирк глумления» над моей персоной, я столкнулся в вестибюле Клуба с профессором Грантом, который явился туда в поисках джентльмена-охотника для своей экспедиции.

Думаю, вы и сами можете представить, как я загорелся, когда он сказал, что отправляется на поиски самого прожорливого и опасного плотоядного растения, известного науке. Легендарный король мухоловок… Карниворум Гротум… Сколько историй я о нем слышал – не перечесть! Разумеется, я тут же предложил профессору свои услуги.

Каково же было мое изумление, когда профессор Грант отказал мне. Он громко и во всеуслышание заявил, что не нуждается в моих услугах. Когда я поинтересовался, почему, он со всевозможным презрением заявил, что ему хорошо известно, что мною движет, и что он считает меня врагом не только всей ботанической науки, но и своим собственным. Он сказал, что мне должно быть стыдно из-за того, что уничтожаю редкие виды. А затем, видимо, чтобы унизить меня еще сильнее, нанял сэра Рэтворда, человека, который насмехался надо мной сильнее прочих.

Что ж, быть может, он и знал, что мною движет, но он явно недооценил мою непримиримость и мое неутолимое желание избавить мир от этих тварей. Я поклялся профессору, что первым отыщу Карниворум Гротум и уничтожу его…

Все, что я расскажу вам дальше, вероятно, покажет меня в не слишком-то благоприятном свете. Но мне плевать, знаете ли. Многие назовут меня беспринципным человеком, а мои поступки – вызывающими порицание злодействами, но я ни о чем не жалею – уже тогда я понимал, что на кону, как-никак, стояло дело всей моей жизни.

Я начал готовиться. И столкнулся с тем, что просто не представляю, с чего начать: куда отправляться? где та точка на карте, которая мне нужна? Как я и говорил, в своих странствиях и экспедициях мне много раз доводилось слышать о Карниворум Гротум, но, к моему глубочайшему сожалению, я ничего не знал о его местонахождении. Поговаривали, что это чудовище растет на каком-то из островов, затерянных в океане Немых, но это были крайне размытые сведения – особенно, если учесть, что океан Немых простирается на сотни тысяч квадратных миль, и большая его часть до сих пор не исследована.

Разумеется, я мог бы проследить за группой профессора Гранта, но в таком случае мне попросту не удалось бы его опередить. Выбора не осталось, и я решился на то, чем не горжусь.

Одним из участников экспедиции Гранта был профессор Сворбелл, человек низменных нравов и обладатель множества пагубных и омерзительных привычек. Я знал его еще с тех времен, когда посещал лекции в ГНОПМ. Уже тогда профессор Сворбелл не вызывал у меня доверия и производил впечатление человека, который владеет большущим шкафом, доверху забитым скелетами.

Я решил… гм… воспользоваться услугами Сворбелла, но для этого мне требовалось раскопать что-нибудь, чем можно было бы его зацепить. И профессор с его тягой к мерзкому не заставили себя ждать.

Думаю, вы знаете некое заведение на задворках Неми-Дрё, шумное и освещенное пурпурными фонарями. Кабаре «Три чулка», все верно. Так вот профессор Сворбелл волочился за одной из тамошних дамочек, и она явно была не против.

За два дня до отбытия из Габена он заглянул в кабаре, и уже под утро покинул его в компании некой мисс Пушинки. Я не знаю, что именно стало причиной того, что произошло в итоге, но из переулка, в который они вместе зашли, вышел лишь профессор – взлохмаченный, пытающийся спрятать лицо и испуганно озирающийся по сторонам.

Сворбелл скрылся, а я заглянул в переулок. Мисс Пушинка была там, сидела в грязи у водосточной трубы. Ее голова безжизненно повисла, а руки простерлись вдоль тела. Она была задушена.

Мисс Пушинка дала мне возможность – упустить ее было бы неуважением к ее жертве. И я эту возможность не упустил.

Вот только не нужно этого осуждения, доктор! Грязный шантаж, вы говорите? Ну и что? Мне нужно было во что бы то ни стало опередить Гранта, ведь я уже тогда знал, для чего ему Карниворум Гротум. Он всегда привозил живой образец в Габен, и я не мог допустить, чтобы он притащил сюда самого злобного из этих монстров. Грязный шантаж? Хм… Я пошел на него с легкостью и, ожидая еще одну порцию вашего осуждения, скажу, что я бы пошел куда дальше ради своего дела.

Но мне повезло. Сворбелл оказался мягкотелой трусливой падалью. Как только я пригрозил, что расскажу обо всем профессору Гранту и заодно загляну в Дом-с-синей-крышей, он выложил все, что знал. Ну а я сдержал данное ему слово: не сказал ничего ни полиции, ни главе Ботанической кафедры. Вместо этого я зашел в «Три чулка» и перекинулся парой слов с тамошними громилами. Дальнейшая судьба Сворбелла мне неизвестна, кроме того, что экспедиция профессора Гранта отправилась в путь без него. Впрочем, зная нрав хозяев «Трех чулок», уверен участь Сворбелла была незавидной…

Что ж, сведения были получены, но всякий путешественник знает, что сведения – это еще не все.

Я только вернулся из очередной экспедиции, и мои средства были на исходе. Где в Габене взять деньги, если в карманах гуляет ветер? Конечно же, в «Ригсберг-банке». Получив ссуду, я зафрахтовал дирижабль и отправился в путь. Меня ждало чудовище, по сравнению с которым все мои предыдущие противники казались безобидными сорняками с подоконника какой-нибудь старухи…

Дирижабль «Громор», небольшая, но юркая, посудина меня не подвел. Я доплатил капитану за скорость, и уже спустя неделю мы прибыли на Кани-Лау.

Кани-Лау – это небольшое островное государство на западе океана Немых, славящееся своим беззаконием и довольно негостеприимным обхождением в отношении приезжих. Когда-то оно было самой западной колонией Льотомна, но от тех времен почти не осталось свидетельств – разве что порой в пестрой толпе туземцев можно встретить потертый колониальный льотомнский мундир.

Оказавшись в порту Кани-Лау, я первым делом отыскал человека по имени Джон Колверт. Мистер Колверт, выходец из Льотомна и отставной капитан парострелков морского корпуса, оказался владельцем старенького парохода «Мох». Именно он, по словам Сворбелла, должен был доставить группу Гранта на некий остров, который местные называли Лугау, что в переводе с их языка значит «Голодный». Неудивительно, что Грант не мог отправиться на Лугау прямо из Габена: остров находится там, где на всех наших картах, словно бельмо на глазу, располагается белое пятно, а, как вы, должно быть, знаете, дирижабли не летают через неизведанные земли и моря.

Мне пришлось солгать мистеру Колверту: представившись помощником профессора Гранта, я сказал, что группа прибудет только через месяц и что я прилетел на Кани-Лау, чтобы предварительно исследовать Лугау и провести подготовительные работы для встречи экспедиции. Мистер Колверт был недоволен, но кругленькая сумма надбавки улучшила его настроение. Началась подготовка к отбытию, но перед тем, как покинуть Кани-Лау, у меня еще оставалось одно незаконченное дело.

Я отправился к габенскому консулу и узнал у него, что Грант прибудет лишь через два дня. Радоваться было рано: хоть я и опережал этого сноба, тем не менее, требовалось как-то помешать ему отправиться к логову короля мухоловок следом за мной. Было очевидно, что, не найдя Колверта и его «Мох» в порту, Грант не остановится ни перед чем, пока не отыщет иной способ, как попасть на Лугау. К моему сожалению, мистер Колверт был не единственным, кто мог доставить группу Гранта на остров. Был еще капитан Марул из числа местных.

Что ж, за небольшую плату в виде ящика «Горечи Маре» (это дрянное пальмовое вино) и полусотни золотых дирхамов местные полицейские (или бандиты – я так и не понял, кем они были) подкараулили Марула у портового трактира, избили его и сломали ему ногу – я полагал, что этого хватит, чтобы он не смог встать за штурвал.

Обезопасив себя таким образом, я вернулся в порт. На рассвете мистер Колверт запустил двигатель, и мы отправились на Лугау.

О, я вижу, ваш племянник в восторге, доктор, но уверяю вас: может быть, это все и напоминает приключение из какого-нибудь авантюрного романа, но на деле путь через океан Немых представлял собой череду тягот и лишений. Были моменты, когда я полагал, что наше плаванье вот-вот оборвется, как и наши жизни.

В полутора днях пути до Лугау мы попали в шторм. Ох, что это был за шторм! «Мох» швыряло и подбрасывало, суденышко взмывало на гребни гигантских волн и низвергалось в пучину, пару раз мне казалось, что мы уже идем на дно, но капитан лишь посмеивался и не выпускал из рта трубку.

Шторм длился почти четыре дня, и когда он закончился, мы смогли оценить все его неутешительные последствия.

Трое матросов исчезли в море и, вне всякого сомнения, стали ужином для кашалотов, главная труба была погнута, а одно из гребных колес сильно повреждено. Ко всему прочему, заплатки, появившиеся тут и там на бортах, хоть пока и скрывали пробоины, но второго шторма не выдержали бы точно.

Капитан Колверт выступил за то, чтобы вернуться на Кани-Лау, и предложение повысить оплату не помогло – он был тверд и непреклонен. В отличие от его подчиненных – мне с легкостью удалось переманить их на свою сторону обещанием золотых гор при условии успешного окончания экспедиции.

Вы знаете, капитан Колверт мне нравился, в нем жил тот самый, настоящий Льотомн. Это был храбрый, решительный и душевный человек, но он не оставил мне выбора.

Да, сэр, вы все верно поняли: я поднял старый недобрый бунт…

Когда матросы препроводили капитана в его каюту, у нас с ним состоялся долгий разговор, в ходе которого я рассказал ему всю правду: о том, кто я такой, о том, что ищу. Он был в подлинном ужасе, когда узнал о планах профессора Гранта привезти Карниворум Гротум в Габен для изучения: капитан долгие годы жил на Кани-Лау и слышал много историй об этом чудовище. Что ж, на этом я и сыграл. Чуть-чуть сгустив краски и выставив главу ботанической кафедры ГНОПМ безумцем и фанатиком, я добился, чего хотел. Капитан Колверт изменил свое решение и высказал убежденность, что нужно помешать безумному ученому добыть себе ручного монстра во что бы то ни стало.

Таким образом мы продолжили путь на Лугау.

Шторм отбросил нас слишком далеко от намеченного курса, пароход шел на одном гребном колесе, и поэтому нет ничего удивительного в том, что на затерянный в океане Немых остров мы прибыли не первыми.

В бухте на якоре стоял гидродирижабль с Кани-Лау (суденышко размером с габенский пакетбот, которое может как плыть по морю, так и летать на небольшой высоте). Капитан Колверт сразу же его узнал.

– Это «Гуакау» капитана Марула, – сказал он. –Кажется, ваш профессор опередил нас.

Меня охватила ярость: уловка, направленная на то, чтобы Марул не отплыл с Кани-Лау, не сработала! Впрочем, сокрушаться было поздно, и я стал думать, что делать.

Гранту удалось попасть на остров, а это означало, что рано или поздно он отыщет Карниворум Гротум. Я не знал, чем закончится моя охота, но допустить, чтобы профессор покинул остров вместе с тварью, не мог. У меня родилась идея. Вы киваете, доктор? Что ж, так и есть: я совершил очередной поступок, который вряд ли можно назвать джентльменским.

«Мох» подплыл к берегу и незамеченным вошел в соседнюю бухту. Дождавшись наступления ночи, я пробрался на судно капитана Марула, проник в угольный трюм и испортил всю имевшуюся там химрастопку. Вы знаете, немного воды, и она отказывается гореть…

Отрезав профессору Гранту путь к отступлению, я вернулся к месту высадки экспедиции и двинулся по следам группы. Судя по углям походного костра, который я обнаружил, профессор опережал меня на несколько часов.

Лугау – довольно большой остров. Он сплошь порос джунглями, и продвигаться по нему, не имея опытного проводника, было не просто опасно, а чем-то сродни самоубийству. Это подтверждали регулярно попадавшиеся мне на пути скелеты в колониальной льотомнской форме.

Невзирая ни на что, отступать я был не намерен. Меня охватила лихорадка предвкушения – очень опасное чувство, которое притупляет бдительность.

Я продвигался вглубь Лугау и в какой-то момент сам едва не стал очередным скелетом, затерянным в его дебрях. Ваш покорный слуга угодил в ловушку.

О, теперь я могу оценить мастерство, с которым она была сделана. Начать с того, что специально для меня была вытоптана ложная тропа, которая вела некоего охотника на плотоядные растения вовсе не по следу экспедиции, а прямиком к его бесславному концу…

Спасло меня только то, что я вовремя заметил одну весьма странную лиану. «Что же в ней было странного?» – спросите вы. Хм. Она была натянута.

Присмотревшись, я понял, что никакая это не лиана. На одном из деревьев у тропы был размещен канат. Проследив по нему взглядом, я заметил и другие канаты, очень профессионально скрытые и замаскированные. А потом различил и противовесы.

Это была самая незамысловатая и при этом самая действенная из всех возможных ловушек: ступаешь ногой в прикрытую листьями петлю, она хватает тебя и вздергивает вверх, и вот ты висишь вниз головой в ожидании, пока придет охотник или явятся дикие звери.

Разумеется, я сразу понял, что западню мне устроил сэр Рэтворд – больше это проделать было просто некому.

Прекрасно зная методы охотников из Клуба, я был уверен, что сам сэр Рэтворд выжидает в засаде где-то поблизости и наблюдает за мной. Очевидно, он сразу понял, что его хитрость не сработала.

Я нырнул в заросли и затаился.

Прошло три долгих часа, но сэр Рэтворд своего присутствия так и не выдал – казалось, что я поспешил с выводами. А потом до меня дошло, что в действительности ловушка сработала, как надо: вряд ли мой коллега всерьез рассчитывал, что я попадусь, – он просто выигрывал время.

Выбравшись из укрытия, я вернулся на берег и отыскал настоящую тропу.

Гнев жег меня изнутри: мало того, что все пришлось начинать с начала, так еще и у сэра Рэтворда появилась неплохая история, которую он сможет рассказать завсегдатаям Клуба по возвращении – мол, он провел меня, как мальчишку! Этого допустить было нельзя, и я решил ответить ему в его же манере.

Вскоре мне представился такой шанс. Фонарь, обрывок веревки, несколько плодов дерева патуа – и ловушка, уже для Рэтворда, готова. Все было продумано до мельчайших деталей, но я не учел того, что мой противник обладал большим опытом в подобных вопросах. Он ловко ускользнул из ловушки, после чего устроил новую – намного более хитрую, чем прежняя.

На этот раз сэр Рэтворд решил действовать наверняка и уже на самом деле затаился неподалеку, забравшись на дерево с винтовкой. Когда я разгадал очередную его ловушку, он выстрелил. В последний момент я дернулся в сторону, и пуля, которая должна была попасть мне в сердце, лишь чудом всего лишь оцарапала плечо.

Тогда я понял, что сэр Рэтворд настроен очень серьезно. Никакой честной игры, никакого джентльменства или благородства. И я решил, так сказать, принять его правила.

Наше противостояние напоминало шахматную партию. Мы пытались перехитрить друг друга. Западня сменялась западней, и с каждым разом ловушки становились все изощреннее.

Вне всяких сомнений, сэр Рэтворд решил, что от меня нужно избавиться еще в Габене, и подготовился заранее – в то время, как я использовал то, что оказывалось под рукой, мой противник применял приспособления, привезенные из… как бы это назвать… цивилизации. С чем только я ни сталкивался: самовзводные револьверы, механические капканы, устройства, выпускающие в воздух прожигающую до костей кислоту, и тому подобное.

Наша смертельная игра длилась почти неделю и захватила нас с головой. Я был молод, глуп и жаждал выйти победителем из этой схватки любой ценой. Но такой опытный человек, как сэр Рэтворд, не мог не знать, к чему все приведет. Не мог не знать, да…

Мой противник тратил все свои силы и внимание на то, чтобы чинить мне препятствия, охрана группы отошла для него на второй план, и коварный Лугау, конечно же, не стал терпеть подобную небрежность. Всего за пять дней на острове группа Гранта поредела настолько, что любой здравомыслящий человек уже давно свернул бы все предприятие и поспешил бы покинуть остров. Но Грант был слишком поглощен поиском Карниворум Гротум, а Рэтворд – защитой своей чести джентльмена-охотника: он не мог допустить, чтобы какой-то мальчишка (еще и нелепый «ловец сорняков») оставил его с носом.

Казалось, им было все равно, что одного из профессоров засосало в трясину, или что другой угодил к пчелам-убийцам – не заботило их и то, что произошло с остальными…

В отличие от Гранта и Рэтворда, мне было жаль молодых ботаников из ГНОПМ, которые наивно полагали, что отправятся с исследовательской миссией, но фактически стали жертвами безразличия и эгоизма своих лидеров. И в какой-то момент я понял, что пора заканчивать эту игру.

На последней ловушке сэра Рэтворда я поддался. Но не сразу – прежде, чем погибнуть ужасной и мучительной смертью, требовалось произвести кое-какие приготовления. Ну а когда все было наконец готово, пришел черед дымового фонаря, который я обычно использовал, чтобы обманывать мухоловки. Создав едкую дымную тучу там, где была установлена ловушка, и избавив себя таким образом от наблюдения, я запустил механизм, спрятанный в листве моим коллегой. В воздух поднялось облако кислотных паров, и я закричал, пытаясь сымитировать невыносимую боль. А потом я спрятался и принялся ждать.

Сэр Рэтворд вскоре появился. Его торжествующий смех подтвердил, что он поверил в мой обман. Еще бы, ведь ему предстал мой дымящийся, обугленный, оплавленный кислотой скелет в пробковом шлеме и наполовину сожженном тропическом костюме. Да, ты все верно понял, мальчик: это был один из скелетов из джунглей…

Сэр Рэтворд купился – он был искренне убежден, что его превосходство надо мной должно подтвердиться рано или поздно. Его подвело собственное тщеславие, ну и, конечно же, снисходительное отношение к моей персоне, так что, по сути, он сам уверил себя в том, что наше противостояние закончилось его триумфальной победой.

Сэр Рэтворд вернулся к остаткам группы и сообщил профессору Гранту, что я больше не представляю угрозы. После этого они свернули лагерь и двинулись к сердцу острова. Туда, где их ждал Карниворум Гротум. Я отправился за ними…


…Сэр Пемброуз прервался, отпил немного кофе и зажег папиретку. Джаспер понял, что ему нужно собраться с мыслями перед тем, как он перейдет к кульминации своей истории. Мальчик слушал, затаив дыхание, и не замечал, как дядюшка раз за разом осуждающе качает головой.

Сэр Пемброуз вздохнул, стряхнул пепел в клыкастую пепельницу в виде головы волка и продолжил рассказ…


…Профессор Грант, пребывая в полной уверенности, что избавился от назойливого присутствия гадкого Пемброуза, вел остатки группы строго на северо-запад. Больше не было никаких блужданий по острову – ученые продвигались быстро и уверенно, словно не разыскивали растение, а точно знали, где оно находится.

Я пытался понять, каким образом Грант прокладывает маршрут, но долгое время для меня это оставалось загадкой. Как выяснилось из одного подслушанного мной разговора, даже джентльмен-охотник не знал, куда они идут, – его задачей было довести группу до, как называл это Грант, Черты – границы, за которой обрываются следы животных.

И вскоре они, а следом за ними и я, достигли этой Черты.

Группа остановилась на ночлег, и мне удалось приблизиться к лагерю почти вплотную. «Что дальше? – думал я. Что же ты будешь делать дальше?!»

Ну а дальше… профессор Грант велел своим спутникам надеть противоудушливые маски. В моем дорожном мешке тоже была такая маска – в охоте на плотоядные растения это важный инструмент: не уверен, знаете ли вы, но многие из них могут приманить жертву или отравить ее только лишь при помощи своего запаха.

«Видимо, Грант полагает, что, Карниворум Гротум обладает похожими свойствами» – подумал я, в тот момент даже не предполагая, что маски должны были защитить группу вовсе не от Карниворум Гротум, а от кое-кого другого.

В любом случае я посчитал, что мне тоже стоит надеть маску – еще не хватало попасть под воздействие твари.

Судя по шедшим в лагере приготовлениям, ученые были близки к своей цели. Нервозность и ожидание висели в воздухе. Профессор Грант зарылся в книги, сэр Рэтворд чистил оружие у костра, а все их подчиненные старательно делали вид, что их заботят лишь исследовательские заметки, гербарии и карты флор, хотя от меня не укрылось, как они трясутся от страха и бросают тревожные взгляды на чернеющие джунгли.

Наблюдая за лагерем, я заметил кое-что странное. На самом его краю к дереву был привязан мистер Пинчус, личный ассистент профессора Гранта. Он, единственный из всей группы, был без маски и выглядел… проклятье, да он выглядел так, что у меня мурашки побежали по спине: совершенно белый, с расширенными глазами, в которых не было и намека не просто на осознание происходящего, но и вовсе на любой мыслительный процесс. Сперва я решил, что его одолела лихорадка, но тут же отринул это предположение: ни одна из известных мне лихорадок не имела подобного эффекта.

Простоял у дерева Пинчус всю ночь.

Утром группа свернула лагерь и двинулась в путь. Мистера Пинчуса отвязали и пустили первым. Он спотыкался, падал, поднимался и продолжал идти нетвердой ломаной походкой. И тут до меня дошло, что личный ассистент Гранта одурманен. Вскоре мне предстало то, что тянуло его к себе, словно на невидимом поводке.

К полудню группа Гранта и следом за ней и я оказались на месте.

Открывшаяся картина поистине поражала воображение. Передо мной расстилалась долина без деревьев, похожая на проплешину в дождевых лесах Лугау. Именно там, в центре этой проплешины, росли мухоловки настолько огромные и жуткие, что я вдруг ощутил, как моя фобия прямиком из детства вот-вот снова затянет меня в свои сети. Гигантские стебли, каждый высотой в пятиэтажный дом, удерживал раскрытые бутоны, которые могли заглотить трамвайный вагон и даже этого не заметить. От стеблей во все стороны вились лозы, закручиваясь спиралями и кольцами. Повсюду, меж корней мухоловок, рос тогда неизвестный мне цветок – Скверлум Каберботам. Он цвел, и его пыльца висела золотистым облаком над долиной. Вы же видели цветок из дома у канала? А теперь представьте, когда их сотни. Невероятное зрелище…

Искорки пыльцы ползли по воздуху и в джунгли, и, только лишь заметив это, я понял, почему Грант и его люди были в масках и как именно они вышли к этому месту. Пыльца! Именно она приманивает жертву. Помню, меня тогда поразила изобретательность и безжалостность профессора: ему нужно было найти, образно выражаясь, горящий фонарь, и он использовал мистера Пинчуса в роли мотылька, летящего на его свет.

Группа направилась к центру долины. Грант держался настороже, поэтому мне приходилось вести себя втройне осторожнее, чтобы не быть обнаруженным.

Я следовал за учеными, наблюдал и слушал… Не передать ощущения, которые я испытывал, пробираясь между закрученными лозами сквозь светящийся туман пыльцы. Кругом были неподвижные мухоловки, и с каждым шагом вглубь долины меня все сильнее поглощало отчаяние: я плохо представлял, как уничтожу всех этих тварей. Но то, что я вскоре узнал, изменило все.

Группа остановилась у одного из растений. Ботаники сгрудились вокруг него и принялись что-то горячо обсуждать. Я притаился неподалеку и прислушался.

– Как мы его найдем? – спросил сэр Рэтворд.

Грант указал на что-то в основании мухоловки и сказал:

– Нужно идти по стеблю. Он приведет нас к нему.

Группа двинулась дальше. Я подошел к растению, у которого они до этого стояли, и с удивлением обнаружил, что стебель не уходит в землю – вместо этого он подгибался и тянулся куда-то вглубь долины. И тогда я осознал, что это значило.

Помню, захлестнувший меня ужас. А все потому, что там, в сердце острова, не росли мухоловки – там росла лишь одна. Карниворум Гротум – это все был он! Многоголовое чудовище, разросшееся по всей долине! Верно, мальчик. Вы все правильно услышали, доктор… Растение было невообразимых размеров и занимало собой пространство, сравнимое как минимум с несколькими площадями Неми-Дрё.

Следуя за группой, я пытался понять, что же Грант ищет.

Из подслушанного разговора между ним и сэром Рэтвордом я узнал, что растение спит: оно слишком долго не питалось и впало в спячку. А еще они говорили о некоем источнике, называя его «сердечным клубнем» – именно этот клубень, судя по всему, и являлся предметом поиска.

Ученые под предводительством главы кафедры Ботаники и джентльмена-охотника двигались все дальше, даже не предполагая, что их всех ждет…

Я отправлялся на Лугау, как в боевой поход, но исследовательская группа Гранта оказалась не готова к тому, что приберег для них остров. То, что произошло по мере продвижения профессора и его спутников через логово Карниворум Гротум, иначе, как кошмаром, и не назвать. Помимо спящего короля плотоядных растений, в долине обитало множество других, прекрасных видом, но не менее смертоносных представителей флоры. Прямо на моих глазах один за другим ботаники умирали, отравленные ядом, удушенные лозами, исколотые иглами. Быть может, мои слова прозвучат с изрядной долей злорадства, но ведь я неоднократно предупреждал, что к плотоядным растениям нельзя относиться со снисхождением.

Сэр Рэтворд стал последней жертвой – из нас двоих, очевидно, лишь я понимал, что это лишь вопрос времени, когда беспечность погубит его. Что ж, моему коллеге стоило бы повнимательнее глядеть под ноги рядом с Вормиусом Морагусом… Я сталкивался с этим цветком прежде и знал, что его багрово-рыжие бутоны неопасны, в то время как блуждающие корни только и ждут, чтобы схватить неосторожного путника и затянуть под землю. В тот момент я был зол на сэра Рэтворда и жалел лишь о том, что он испустил дух прежде, чем узнал, что я его переиграл.

Что касается Гранта, то его, казалось, ничто не могло заставить остановиться. Все помыслы профессора были лишь о сердечном клубне Карниворум Гротум, и вскоре эти помыслы воплотились в жизнь – он его нашел, не обращая внимания на то, что остался совершенно один.

Хотя… все же нас в долине, затерянной в сердце острова Лугау, было двое.

Сперва он то ли не заметил моего приближения, то ли ему было все равно. Словно загипнотизированный, он глядел на сердечный клубень, огромный, затянутый сетью корневища, ком, который время от времени пульсировал и с каждым сокращением покрывался светящимися изумрудными пятнами.

– Грант… – позвал я.

Профессор обернулся, а затем несколько раз провернул винт на плече; трубка с шипением отделилась от маски. После чего он снял респиратор и поднял на лоб защитные очки.

– Что вы делаете, Грант?! – воскликнул я. – Наденьте маску!

Но он лишь усмехнулся. Пустота в его глазах в тот момент меня поразила и ужаснула.

– Оглянитесь, Пемброуз, – ответил он. – Пыльца Скверлум Каберботам сюда не долетает. Эти паразитирующие растения и сами боятся хозяина Лугау.

Грант сказал правду: мы стояли внутри некоего кольца, поблизости не было ни одной Кровяной Лилии, но свою маску я снимать не торопился.

– Вы видите, как он прекрасен? – продолжил профессор. – Пемброуз, взгляните на него!

Пульсирующее сердце Карниворум Гротум было так близко, что я ощущал исходящее от него тепло.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я, уже зная ответ.

– Я разбужу его, – сказал Грант, и это вынудило меня впервые озвучить то, что я знал уже давно.

– Вы безумны! – прошептал я, но он будто не услышал и принялся бубнить, как заведенный:

– Это прекрасное существо, прозябающее в глуши, – последний представитель своего вида, и он близок к тому, чтобы заснуть навсегда. Разве я могу это допустить?

Я попытался его образумить и спросил:

– Как вы думаете, что эта голодная тварь после пробуждения сделает первым делом? Очнитесь же, Грант! Вы остались один, члены вашей группы погибли. Вы слишком далеко зашли…

Профессор кивнул и сказал:

– Вы правы. Я слишком далеко зашел… И я не уйду, пока не сделаю то, что задумал.

Вытащив из чехла на поясе мачете, я сказал, что не позволю ему этого.

Он вдруг улыбнулся. И мне в тот миг показалось, что тварь глядит на меня через него. Сердце растения завладело разумом профессора – это уже был не тот глава кафедры Ботаники ГНОПМ, которого я знал в Габене.

– Отойдите в сторону! – велел я, подняв мачете, и в следующий миг он ринулся на меня.

Я действовал машинально. Отскочил в сторону и ударил наотмашь.

По долине пронесся крик боли. Я замер, глядя на Гранта. Его отрубленная по самый локоть рука лежала на земле. Кровь хлестала из раны… Профессор словно выключился.

Я прошел мимо него и направился к клубню – в тот момент в моей голове не осталось ни одной мысли.

А затем я сделал это. Я убил Карниворум Гротум. Мачете опускался со свистом, зеленая слизь взмывала фонтаном, а я рубил сердечный клубень и не останавливался до тех пор, пока он не развалился на куски, а свечение полностью не погасло.

А потом вся долина пришла в движение. Земля затряслась, и огромные бутоны-ловушки тут и там начали падать один за другим на безжизненно подгибающихся стеблях. Лозы вокруг меня изошли судорогами и – клянусь вам! – я отчетливо разобрал предсмертный стон растения.

Когда все закончилось, Грант пришел в себя и заревел:

– Что вы наделали?! Будьте вы прокляты, Пемброуз! Будьте прокляты!

Я ожидал, что профессор снова попытается на меня напасть, но вместо этого он развернулся и ринулся прочь.

– Стойте! Я помогу вам! – кричал я ему вслед (я ведь не испытывал к нему ненависти), но этот обезумевший человек меня не слышал… Он покинул долину и скрылся в джунглях. Больше я его не видел…


…Сэр Пемброуз кивнул на опустевшую чашку кофе, и доктор Доу, вздохнув, заказал ему еще одну. Охотник на плотоядные растения продолжил свою историю…


…Так закончилась моя странная и жуткая экспедиция на остров Лугау. Я вернулся в Габен. Произошедшее в джунглях преследовало меня, все мои мысли были о Гранте, об убитых растениями ученых, о самовлюбленном сэре Рэтворде и о пульсирующем сердечном клубне.

Пребывая в смятенных чувствах, я и не заметил, как ноги завели меня – куда бы вы думали? – в ГНОПМ. Вероятно, меня приволокло туда чувство вины – я сожалел, что оставил профессора Гранта на Лугау, и какое же меня ждало удивление и, не стану скрывать, облегчение, когда мне сообщили о том, что от него пришло письмо с Кани-Лау, в котором он сообщает, что возвращается в Габен. Не представляю, как он выбрался с острова, но, признаюсь, я был рад, что он жив. Вы знаете, я испытывал к нему уважение, несмотря на его поступки и наши расхождения во взглядах. Тогда я еще, разумеется, ничего не знал о том, что он сделал.

Тем же вечером моя жизнь… эм-м… правильно будет сказать, что она в некотором роде пошла под откос.

Вернувшись домой, я обнаружил парочку принеприятнейших типов, топчущих мой порог. Господа Вежливые Манеры и Убийственные Взгляды. Они представились агентами из отдела по особо важным делам из «Ригсберг-банка». Конечно же, я ждал кого-то из банка, но не думал, что за мной явятся так скоро после возвращения.

Господа агенты со всевозможным почтением препроводили меня на площадь Неми-Дрё, где у меня состоялась личная встреча с управляющим банка, мистером Портером. Я ожидал требований немедленно вернуть долг, угроз и чего-нибудь похуже, но я уж точно не был готов к тому, что меня ждало. Мистер Портер сообщил, что банк открывает отделение в Зинабе, столице Кейкута, и им нужен там человек, знакомый с местными традициями и имеющий… гм… определенную подготовку. Любой выбор мне предоставлен не был. Портер просто сообщил, что моя ссуда будет погашена только лишь в том случае, если я немедленно соберу чемоданы и отправлюсь в Зинаб на первом же поезде, отходящем из Габена.

Как вы, должно быть, знаете, люди из «Ригсберг-банка» не те, с кем можно спорить. Особенно, когда ты оказываешься им должен. И я сделал то, что от меня требовалось – уже через пять дней я был в Зинабе.

Не стану останавливаться на проведенном там времени, скажу лишь, что банк украл почти двадцать лет моей жизни. Столько я заплатил за победу над Карниворум Гротум. Мое общение с Ригсбергами было худшей трясиной из всех, которые я встречал в своих экспедициях, но в итоге мне все же удалось из нее вырвался.

Когда срок моей службы банку истек, я вернулся в Габен. И здесь меня ждал весьма неприятный сюрприз – история с самым прожорливым плотоядным растением в мире не была закончена. Все эти годы в почтовом ящике меня дожидалось письмо от капитана Колверта с Кани-Лау, в котором он сообщал, что профессор Грант вернулся на остров и что с ним был большой деревянный ящик.

Разумеется, я все понял. То, чему я пытался помешать, все же свершилось. Грант вывез с Лугау Карниворум Гротум. Вероятно, росток, клубень или молодое растение – та тварь, которую я встретил в джунглях, ни за что не поместилась бы ни в какой ящик.

Моя охота была далека от завершения.

Я пытался найти Гранта, но он был в очередной экспедиции. Я выслеживал ученых с его кафедры, отлавливал их по одному, одних подпаивал, других шантажировал, третьим угрожал – для одного я даже стал личным мстительным призраком, но никто из них ничего не знал о таинственном ящике Гранта. Все пытались меня уверить, что профессор вернулся с Лугау без ящика, в полном одиночестве, что его экспедиция обернулась провалом – мол, вся группа сгинула в джунглях, и только ему удалось чудом спастись – да и то он лишился руки. К слову, все они были убеждены, что руку ему оттяпало плотоядное растение…

Это был тупик. Я не знал, что делать. Я даже влез в профессорскую квартиру, но ожидаемо не обнаружил там ни ящика, о котором писал мистер Колверт, ни его содержимого.

И тогда я решил зайти с другой стороны. Вы ведь помните, как я начинал свои поиски? Вот и на этот раз я принялся собирать слухи. Меня интересовало все странное, все мерзкое и обязательно кровавое. Я проверял каждую сплетню, которая могла быть связана с растениями. И сколько же я встретил в ходе поисков отвратительного – не перечесть. Но все было не то, а слухи вели вовсе не к тому, что я искал.

Надежда таяла день ото дня: неужели я ошибся, и Грант не привез в Габен Карниворум Гротум? Может быть, он оставил его где-то еще?

С этими мыслями я и отправился по следу очередного слуха, полагая, что и он меня ни к чему не приведет.

В харчевне «Подметка Труффо», что на мосту Ржавых Скрепок, я встретился с мистером Гоххом. Старик походил на безумца даже больше, чем известная Всклокоченная Венди, да и трезв был в последний раз еще, видимо, при прадедушке нынешнего бургомистра. Ни вид мистера Гохха, ни его манеры не внушали доверия, но я все же выслушал старика.

Тогда я впервые услышал историю братьев Лэмп.

Полагаю, вы знаете, что нынешний Блошиный район фактически поделен между различными преступными бандами. Братья Лэмп были главарями одной из таких банд и заправляли в Тупиках. Старший, Джозеф, никогда не покидал Фли, в то время как младший, Билли, частенько выбирался в Саквояжню со своими людьми: по сути он был глазами и руками банды в Тремпл-Толл.

Однажды очередная вылазка завершилась провалом. Из всей отправленной в Саквояжню своры Лэмпов вернулся в Фли один лишь Билли. Он сказал, что они попали в засаду, устроенную полицией, но Джозеф ему не поверил: что-то в рассказе брата не складывалось. Помимо этого, и с самим Билли творилось нечто неладное. Он вел себя очень странно – и не сразу старший Лэмп понял, что в Тупики вернулся уже вовсе не Билли.

Время шло, но Джозеф не терял бдительность. Он следил за братом, и тот с каждым днем вел себя все страннее. Билли постоянно куда-то уходил, скрытничал, у него появились какие-то дела за каналом. А потом в Тупиках стали пропадать дети. След исчезновений вел через Балковый мост в Тремпл-Толл, и люди шептались, что Билли как-то с этим всем связан. Джозеф пытался допытываться, но брат убеждал его, что ничего не знает ни о каких пропажах.

В какой-то момент терпение Джозефа Лэмпа закончилось. Он лично проследил за Билли до Тремп-Толл и увидел, что тот привел очередного ребенка к дому возле трамвайной станции. Там Билли встретился с – Джозеф даже не поверил своим глазам – полицейским констеблем и передал ему похищенного ребенка.

Тогда Джозеф решил, что флики купили Билли с потрохами или каким-то образом вынудили его стать их «сверчком». И все же у него были вопросы…

Когда Билли вернулся, его схватили. Джозеф пытался выяснить, что происходит и зачем флику из Саквояжни Блошинные дети. Билли сопротивлялся до последнего и все отрицал, но миндальничать с ним никто не собирался, и в итоге он признался, что дети нужны, чтобы накормить какую-то Праматерь. На вопрос, что еще за Праматерь и где она обретается, Билли сказал, что ее логово в доме у канала и что ей «нужно много еды». А потом… прямо во время допроса у младшего Лэмпа случился приступ. Он сбросил личину. Открывшееся Джозефу и его прихвостням зрелище было настолько ужасающим и невероятным, что его трудно описать словами. Старик Гохх сказал, что прямо сквозь парня проросло растение. Ни следа от Билли Лэмпа не осталось.

Джозеф убил монстра, который еще совсем недавно был его братом. А потом собрал всех своих людей и начал готовиться к вылазке в Тремпл-Толл. Они вооружились, взяли несколько баллонов с нитроглицерином и до отказа забили самоходный экипаж динамитом. Джозеф Лэмп собрался сжечь логово проклятой твари дотла.

Но всем его планам не было суждено осуществиться. Возле дома у канала банду ждала засада, устроенная полицией: там собрались едва ли не все флики Саквояжни. Начался настоящий бой. Люди Лэмпа яростно сражались, но полиции было больше, и их оттеснили на мост. Приспешники Джозефа падали убитыми один за другим. Сам он был ранен.

В какой-то момент Джозеф Лэмп понял, что все кончено, и сделал единственную вещь, которую мог сделать для того, чтобы преградить путь тварям из дома у канала в Фли. Он взорвал мост. И при этом погиб сам…

Вот такую историю рассказал мне старик Гохх. И я не удивлен, отчего никто ему не верил, отчего все это считалось бреднями спятившего пьяницы. Но я, разумеется, поверил каждому его слову. Дом у канала… Я нашел!

И все же услышанное сбило меня с толку: растения, которые захватывают тела людей… О таком даже я никогда не слышал.

Несмотря на это, вывод напрашивался хоть и неутешительный, но в целом закономерный. Сбылось именно то, чего я так боялся: Грант приволок монстра в Габен, и тот устроил себе здесь один большой нескончаемый ужин.

Таким образом началась моя очередная охота. Но я больше был не в диких джунглях и постоянно напоминал себе, что здесь мне стоит действовать намного осторожнее. Город – не в пример опаснее, намного коварнее…

Первым делом я пробрался в одну из заброшенных квартир на самой улице Флоретт (ее окна выходят на канал, пустырь и нужный мне дом), стал наблюдать, подмечать, следить. Я видел людей, которых под различными предлогами заманивали в дом № 12, становился свидетелем того, как они исчезали. Предвосхищая ваше негодование, доктор, я все же попытаюсь убедить вас в том, что я не мог вмешиваться – если бы эти твари раскрыли меня, все было бы кончено. Напомню, что в Габене никто не знал о происходящем, никому попросту не было дела…

Итак, я собирал сведения и готовился…

Постепенно мне удалось выяснить, как некоторые из жильцов заманивают ничего не подозревающих жертв в ловушку. Все было продумано и просчитано: похищения проводились в разных частях города разными людьми, жертвы выбирались таким образом, чтобы, в случае чего, ничто не могло бы связать их друг с другом. Некоторые из жильцов, я назвал их «ловцами», выбирались в город и, образно говоря, расставляли сети, выбирая для своих целей людей одиноких, опустившихся на самое дно – тех, чьего исчезновения не заметят.

Старик Горли заводил дружбу с различными бродягами у канала и Керосинной заводи, после чего предлагал им зайти к нему «на бутылочку Угольной Пьяни». Отставной капитан Блейкли караулил собственных бывших подчиненных и сослуживцев, среди которых пользовался безграничным доверием. Учительница музыки миссис Паттни находила на улице детей бедняков и под предлогом обучения игры на скриппенхарме заманивала их в дом. Констебль Шнаппер арестовывал мелких проходимцев и приволакивал их в дом на пустыре вместо того, чтобы доставить их в Дом-с-синей-крышей. А что уж говорить об этой мышке на колесиках Браун, которая прикидывалась тихоней, а сама завлекала наивных девушек в смертельную ловушку. О, судя по всему, вы и не догадывались, с кем связались, так? Китти Браун участвует во всем этом. А вы как думали? Нет, мальчик, я не лгу. Какой смысл мне вас сейчас обманывать? Несчастная и хрупкая Китти – это просто маска. Такая же маска, как и ее человеческая кожа, мастерски слепленная, чтобы обманывать доверчивых дурочек и проникать к ним в душу. Я вижу, она и к вам в душу забралась.

Я знаю, что она втерлась в доверие к вашей мисс Трикк. Жалобное личико, грустные глаза и неловкая улыбка – разумеется, племянница вашей экономки купилась – я нисколько не удивлен. Но вы! Вы, доктор! Честно говоря, я не думал, что вы поверите этой хитрой бестии, учитывая то, что я о вас слышал.

Ну да ладно. На чем я остановился? Ах да, на тех, кто ловил так называемых «мух».

Среди этих ловцов была и некая вдова Баркли. Именно ее я выбрал, чтобы привести свой план в исполнение…

Вы знаете, адвокаты в Габене – очень мстительные личности. И когда я пришел в контору «Гришем и Томм», когда я рассказал им о том, кто виноват в исчезновении одного из них вместе с женой и новорожденным ребенком, мне была оказана помощь во всем, что мне требовалось.

Гениальные и весьма злокозненные крючкотворы эти господа, знаете ли, и лично я предпочел бы никогда не оказываться у них на пути. Мой поверенный, мистер Шолли, составил документ, каким-то немыслимым мне образом добыл подписи, все составил и заверил. Из «Гришем и Томм» я вышел, имея при себе кое-что позначительнее всей бравады Дома-с-синей-крышей и посерьезнее острых ножей бандитов из подворотен. У меня появилась бумага с большой и малой печатями из Гильдии адвокатов.

Следующий мой шаг должен был дать ход этому документу. И я сделал то, что, уверен, вызовет у вас отвращение и, возможно, лишь усилит презрение ко мне. Я совершил убийство.

Тише! Не нужно этих вскриков, мальчик. Я ведь предупреждал, что мои поступки могут показаться… гм… неоднозначными. Да, доктор Доу, я прекрасно знаю значение слова «неоднозначность». Позвольте мне продолжить, прошу вас.

Так вот. Я выбрал свою жертву еще тогда, когда разузнал всю подноготную о каждом жильце. Я знал, что это должен быть кто-то не особенно важный. Тот, чья гибель не вызовет… ажиотажа. Вдова Баркли подходила идеально – она плохо справлялась с добычей «мух» и не особо участвовала во внутридомной жизни – настолько, что даже все тамошние сплетни обходили ее стороной.

Выбрав вдову, я изучил ее привычки и распорядок дня, а затем определился с местом и способом. С местом было сложнее – она не захаживала дальше Пыльной площади, а мне нужны были свидетели – гибель вдовы должна была казаться несчастным случаем, иначе весь план пошел бы прахом. Я очень рисковал, расправляясь с ней на глазах у Шнаппера, но иного выхода не было.

Итак, я арендовал аэрокэб в «Эллингах Догхорта» в Сонн, дождался, когда Погодная служба объявит запрет на вылеты из-за ветреной погоды, и вылетел к Пыльной площади.

Скажу вам, управлять аэрокэбом и так непросто, но в сильный ветер задача усложнялась многократно. И честно говоря, сидя за штурвалом этой махины, я не раз успел усомниться в успехе предприятия.

Впрочем, вы и так догадываетесь, что все прошло как по маслу. На площадь воздушный экипаж из Сонн прибыл почти одновременно с вдовой. А затем настал роковой момент: все случилось, когда она только покинула одну лавку и уже направлялась в другую. Я снизился и направил аэрокэб прямо на вдову. Сигнал «Потеря управления» я включил за какое-то мгновение до столкновения, чтобы раньше времени не спугнуть свою жертву…

Последовал удар, и кэб приземлился прямо на вдову Баркли…

Ну а дальше все произошло так, как я и рассчитывал. Началась паника. Кричали люди. От своей тумбы к месту столкновения спешил Шнаппер… Я спрыгнул на землю и сыграл взбудораженного и перепуганного происшествием кэбмена. Боялся ли я, что меня арестуют? Само собой, нет – на моей стороне, как вы помните, были настоящие пираньи своего дела из «Гришем и Томм», и при худшем из раскладов они бы за меня вступились. И все же Шнаппер мог все усложнить. Что ж, мои опасения были напрасны: констебля больше волновало, как бы никто из зевак не понял, что я раздавил вовсе не милую старушку. Разумеется, вдова Баркли была одной из этих тварей. А вы полагали, что я готов пойти на убийство человека ради своих целей?

Что ж, Шнаппер всех разогнал под угрозой ареста за столпотворение и велел мне выключить сигнальный колокол и поднимать кэб в воздух, намекнув, что ситуация исчерпана: во всем, мол, виновата погода.

Я убрался с Пыльной площади, а через неделю, вооружившись завещанием вдовы, в дом № 12 на улице Флоретт прибыл некто по имени Драбблоу…


…Сэр Пемброуз прервал рассказ и поджег очередную папиретку. Отпил кофе и постучал пальцами по столу.

Доктор Доу и Джаспер молча глядели на него, ожидая продолжения, но джентльмен-охотник, казалось, погрузился в размышления.

– Как вам удалось избежать печальной судьбы «мух»? – спросил доктор.

Сэр Пемброуз усмехнулся.

– Я несъедобный, в этом все дело. – Оценив хмурые взгляды собеседников, он пояснил: – Табак «Гордость Гротода» – мерзость несусветная, но его дым с примесью средства моего собственного изобретения не позволял им даже думать о том, чтобы на меня облизываться.

– Вы именно так их и травили! – догадался Джаспер. – Дымом!

Сэр Пемброуз кивнул.

– Я использовал «Увядатель Пемброуза», яд для растений, который изобрел, живя в Зинабе.

Доктор Доу покачал головой.

– Вы так и не рассказали, что за карточки с именами хранятся в вашем чемодане.

– Ха! Я был прав: вы влезли ко мне!

– Карточки, сэр Пемброуз. Я так понимаю, это имена и адреса прочих растений, которые прикидываются людьми.

Охотник кивнул.

– За годы, что Карниворум Гротум прячется в Габене, эти твари значительно расплодились. Их около сотни, живущих в разных уголках города, – и это только те, кого мне удалось найти.

– Еще сотня тварей… – испуганно прошептал Джаспер.

– Их не стоит опасаться, – заверил сэр Пемброуз. – По крайней мере, пока что. Я не знаю, что с ними сделали те, что живут на Флоретт, но все они пребывают в некоем подобии лунатизма, ведут себя очень пассивно, не питаются и, судя по моим наблюдениям, никого не похищают. Очень предусмотрительно со стороны миссис Браун: если бы еще сотня растений начала отлавливать горожан в Тремпл-Толл, это не удалось бы скрыть.

Доктор Доу нахмурился:

– Позвольте мне подытожить. Вы так и не узнали, где именно находится Карниворум Гротум.

– Где-то в доме. Я пока так и не нашел саму Праматерь – вы ведь понимаете, что я должен вести себя очень осторожно. Излишнее любопытство мгновенно раскрыло бы меня.

– Я знаю, где монстр! – воскликнул Джаспер, и пара джентльменов за соседними столиками снова опустили газеты, наделив его осуждающими взглядами. Уже тише Джаспер продолжил: он рассказал сэру Пемброузу о тайном ходе, который начинается в оранжерее, и о том, что обнаружил в квартире Карниворри.

Слушая его, охотник даже подался вперед. Он выглядел взволнованным и все бормотал себе под нос: «Ну конечно…», «Ну разумеется…»

Доктор раздраженно поморщился, отметив, что сэр Пемброуз явно начал придумывать какой-то план и, судя по всему, этот план исключал как их с Джаспером участие, так и спасение Полли Трикк. Но было также и еще кое-что – то, что волновало доктора куда сильнее всего прочего.

– Вы забыли упомянуть, какое ко всему этому отношение имеет мистер Блохх.

От услышанного Джаспер выпучил глаза и надул щеки, напоминая лягушку, которую наполнили газом.

Сэр Пемброуз прищурился.

– Как вы узнали про Блохха? Я ведь ничего не рассказывал о нем.

– Кое-что в ваших словах выдает причастность этого господина, – сказал доктор. – Его почерк угадывается между строк. Итак?

– Все дело в «Увядателе Пемброуза», – нехотя ответил охотник. – Я безуспешно пытался получить патент на него, чтобы создать… м-м-м… механизм для распространения, но вы и так, полагаю, знаете, как работает в Габене «Патент-бюро»: бюрократия, нескончаемые проверки и тому подобное. И когда я уже утратил надежду, около месяца назад ко мне пришел человек, представившийся мистером Блоххом. Он сказал, что его очень заинтересовало мое средство (в «Патент-бюро» у него есть свой человек – так он о нем узнал), и предложил купить у меня рецепт. Он совершенно не огорчился, когда я отказал. Мистер Блохх подготовился к встрече: он загодя выяснил все обо мне и сделал верные выводы по поводу того, как и для чего я применяю «Увядатель Пемброуза». «Вы охотитесь на плотоядные растения, – сказал он. – Вы выслеживаете их по одному, прикладываете неимоверные усилия, чтобы отыскать и уничтожить их. Я знаю, что случилось с вашим дедом и прекрасно понимаю ваши опасения касательно этих существ. Я встречал поразительные образцы, которые живут и убивают под самым носом у слепых горожан. Уверен, вы хотели бы разобраться с этими существами разом, представься вам такая возможность». Разумеется, я ответил согласием и высказал свое сомнение о самой возможности осуществления подобного. На что Блохх сказал, что знает, как воплотить это в жизнь. И когда я поинтересовался, как именно, он протянул мне контракт. Мистер Блохх – деловой джентльмен, и его конторский подход сперва даже сбил меня с толку. Все это выглядело очень подозрительно: внезапно появляется человек, который все обо мне знает и предлагает то, что я не мог представить себе даже в самых смелых мечтах. Отравить всех тварей в городе! Подумать только! Я поинтересовался о том, что он сам с этого получит, и мистер Блохх указал на условия, указанные в контракте. Со своей стороны, я обязывался распылить «Увядатель» строго в определенный момент. Это был ключевой пункт, подчеркнутый многократно. И все же мне он ничего не прояснил. Предложение Блохха казалось невероятно заманчивым, а он все твердил, что я ничего не потеряю и только выиграю, если заключу с ним договор. И я согласился, но только с условием, что он расскажет мне, что задумал. Очевидно, мистер Блохх был весьма заинтересован в моем согласии, поскольку спорить не стал, сказав, что расскажет все, как только я поставлю свою подпись. Признаюсь вам, я был заинтригован и все подписал. Он сдержал слово: рассказал, что хочет провести эксперимент. Его не интересовало отравление растений, а заботил лишь принцип действия средства: во-первых, что оно безвредно для людей, а во-вторых – и это самое главное – то, что оно распространяется в виде тяжелого тумана. Насколько я понял, он для чего-то пытался сымитировать туманный шквал. Да, я вижу вы уже поняли, к чему я веду. То, что вы знаете как «Второй туманный шквал», который начался всего через неделю после первого, на самом деле представлял собой большое отравление растений.

Доктор и Джаспер молчали. Даже Натаниэль Доу был поражен тем, что рассказал сэр Пемброуз, а что уж говорить о его впечатлительном племяннике. И все же время сейчас играло против них…

– Боюсь, мы не можем ждать, пока яд убьет Карниворум Гротум и всех его последователей, – наконец сказал доктор.

– Разумеется, – поморщился охотник. – Особенно после того, что вы разрушили все мои планы своим безрассудным вмешательством.

Доктор не обратил внимания на колкость и спросил:

– Скажите, сэр Пемброуз, у вас ведь остались какие-то запасы вашего «Увядателя»?

– Конечно. Но что вы задумали?

Доктор пожал плечами.

– Мы задумали прекратить похищения и убийства.

– И спасти Полли! – добавил Джаспер, разозленный тем, что дядюшка забыл самое главное.

– И спасти мисс Полли, – кивнул доктор.

– Могу я услышать ваш план? – спросил сэр Пемброуз.

– Думаю, нам понадобится еще немного кофе, – сказал доктор Доу, а Джаспер в нетерпении потер руки. Он знал, что все заговорщики, строящие планы, так делают – потирают руки. Оставалось надеяться, что их план удастся.

Часть III. Глава 1. «Д-с-с-к/срочное».

В городе Габен ночь вступила в свои права нагло и самодовольно, словно алчный родственник, вырвавший из рук душеприказчика завещание в ту же секунду, как престарелого дедушку начало бить в предсмертных судорогах.

И когда успело стемнеть? Вроде бы, только что был пятичасовой чай с подгорелыми пирожными, а вот уже в небо над городом кто-то будто налил чернил, и один за другим загорелись фонари.

Когда к дому № 7 в переулке Трокар подъехал коричневый клетчатый «Трудс», и из него вышел огромный констебль, миссис Роббни из дома № 6 нисколько не удивилась: в последнее время полицейские к доктору зачастили.

Прежде приходил мистер Дилби, вежливый и благовоспитанный констебль: он неизменно желал ей доброго дня, справлялся о самочувствии и – более того! – терпеливо выслушивал ее размышления о погоде и ценах на нафталин. Что касается усатого громилы, который выбрался из экипажа и протопал к двери дома напротив, то его миссис Роббни никогда прежде не видела. Он не был похож на того, кто будет желать доброго дня, скорее, на того, ктозапросто может этот день испортить.

От глядящей в окно гостиной старушки не укрылось также и то, что из «Труддса» вслед за констеблем выбралась еще парочка незнакомых джентльменов – они шмыгнули в узкий проход между докторским домом и домом миссис Перкс и скрылись на мусорной аллее.

– Что-то затевается… – пробормотала миссис Роббни, наблюдая за тем, как констебль стучит в дверной молоток.

Никто не ответил, и полицейский огляделся по сторонам с очень подозрительным видом, а затем – миссис Роббни ахнула! – у него в руках появился небольшой ломик.

– Ой-ой-ой! – прошептала старушка. – Что делается-то?!

Незнакомый констебль выломал замок и скрылся в докторском доме.

Миссис Роббни боялась пошевелиться. Что там? Что там происходит?

Долго гадать ей не пришлось.

Вскоре полицейский и его спутники показались вновь – они вышли из дома все вместе: то ли те двое так же взломали и задние двери, то ли констебль их впустил. Незваные гости что-то обсуждали и выглядели при этом крайне недовольными – видимо, были разочарованы, что никого не застали.

Забравшись в свой клетчатый «Трудс», они захлопнули дверцы, и экипаж покатил в сторону вокзала. Не прошло и минуты, как он свернул за угол и исчез из виду. Дым от растопки постепенно развеялся, а туман затянул прореху – больше в переулке ничто не напоминало о незваных гостях. Разве что дверь дома доктора Доу осталась распахнута настежь…

– Таинственные дела творятся… – пробормотала миссис Роббни и задернула шторы. – Это несомненно самый странный дом во всем Тремпл-Толл!

Миссис Роббни была не права. Пусть дом доктора Доу и мог показаться несколько странным, все же были в Саквояжном районе дома и постраннее. Те, в которых обитали жуткие и постыдные тайны, где творилось такое, от чего у миссис Роббни мигом встали бы дыбом ее седые волосы.

Взять, к примеру, дом № 24 на Каштановой улице, в котором жила злобная кукла, прикидывавшаяся маленьким мальчиком. Или дом № 35 на улице Слив, где происходили события настолько… чудны́е, что иначе как сумасшествием их и не назвать. Или оплетенный паутиной дом по адресу «Комодная улица, № 7», где кошмары оживали и прятались по углам. Или дом № 11 по улице Своррол, на крыше которого разместилась небольшая обсерватория, наблюдающая вовсе не за звездами, а за теми, кого якобы даже не существует. Или зловещий черный особняк «Чайноботтам» на углу улиц Ламповой и Тёрнс, из которого по ночам раздается детский смех, притом, что там нет никаких детей. Или… старый дом на пустыре у канала, возле разрушенного моста и заброшенной трамвайной линии – дом № 12 на улице Флоретт.

Разумеется, миссис Роббни из переулка Трокар ничего не знала о тайнах всех этих мест, а последнее она и вовсе отнесла бы к домам благополучным и почтенным. Когда-то старушка ездила в Фли на рынок, еще до того, как мост был сломан. Трамвай останавливался возле дома № 12, и она любовалась стоящей за ним оранжереей, представляя себе, какие там причудливые растут цветы и растения. Миссис Роббни любила цветы и мечтала жить в доме, у которого есть оранжерея…

Старушка очень удивилась бы, если бы узнала, что незнакомцы, которых она видела из окна гостиной, прибыли как раз оттуда.

Вскоре миссис Роббни уже позабыла о странном вторжении в дом соседа. Она взяла дневник, макнула ручку в чернильницу и вывела: «Наблюдения за переулком продолжаются… Сегодня человек с железными зубами не появлялся. Быть может, он вернется завтра вечером. Я должна доказать миссис Перкс и мистеру Уигли, что он мне не примерещился…»

Закончив писать, миссис Роббни проворчала:

– Иду, уже иду! Сейчас, мистер Роббни! Я о вас не забыла! Время ужина, да!

Она открыла стоявшую на столе банку, полную жужжащих мух и, выбрав одну пожирнее, опустила насекомое в широко раскрытую пасть мухоловки в горшке. Муха прилипла к тонким волоскам внутри, и ловушка закрылась.

Ну а коричневый клетчатый «Трудс» все отдалялся, в то время как трагичные события, которые вскоре должны были взбудоражить весь Тремпл-Толл, все приближались.

Ну а миссис Роббни вернулась к окну и своим наблюдениям за переулком. В тот момент она и представить не могла, что прочтет завтра в «Сплетне». Утренняя статься, которой пока еще не было даже в голове ее автора, должна была заставить старушку из дома № 6 взглянуть на мистера Роббни по-другому.


***


Темнота квартиры лишь подчеркивала отвратительность происходящего.Нотный пюпитр лежал на полу, повсюду были разбросаны клубки ниток, выкатившиеся из перевернутой корзины, в углу замерло кресло-качалка. По ковру скреблось нечто тонкое, извивающееся, шуршащее листьями. Это нечто отрастало от шевелящегося рядом большого бесформенного кома.

– Да, я знаю… знаю, миссис Паттни, – негромко проговорил констебль Шнаппер. Он стоял в двух шагах от клубка лоз и стеблей и глядел на него, гневно сжав кулаки.

Растение, прикованное к стене и полу, дернулось – зазвенели цепи.

– Она не должна была так с вами поступать. Нет, не должна была…

Пасть мухоловки раскрылась, и из нее исторглось преисполненное муки шипение.

– Вашей вины здесь нет, – сказал констебль. – Это все проклятый доктор Доу. Хотя если бы Браун не трогала девчонку Трикк, он не схватил бы вас, и нас бы не разоблачили.

Лозы растения-монстра рванулись к нему, но железные кандалы удерживали крепко, они разрывали плоть мухоловки, на пол капала зеленая кровь.

– Она не должна была так поступать с одной из нас. А я говорил… я предупреждал старуху, но она ведь никого не слушает. И вот к чему мы пришли. Я всегда был против того, чтобы она усыпляла тех, городских. Вы можете понять этот абсурд?! Браун заботит, чтобы мы размножались, но ей плевать на то, что будет в дальнейшем с детьми Праматери.

Миссис Паттни попыталась подползти ближе к констеблю, но цепи не позволили ей этого.

– Я освобожу вас, – пообещал Шнаппер. – Позже. Когда сделаю то, что должен. Браун не сможет мне помешать, а Праматерь… она будет довольна, когда я ее накормлю по-настоящему. Потерпите немного.

Констебль развернулся и двинулся к выходу из квартиры учительницы музыки. За его спиной раздался приглушенный стон.

Выйдя на лестницу, он прошел по дому, стуча в некоторые двери: два стука, пауза, еще стук. Двери квартир начали скрипя открываться.

Время выжидания и пряток в тени прошло.

Здесь и прежде не все верили старухе Браун, кое-кто сомневался в ее решениях, но, учитывая последние события, количество приспешников этой карги заметно уменьшилось. Доктор Доу, сам того не зная, сыграл Шнапперу на руку: и если недавно почти все жильцы дома выступали на стороне Браун, когда миссис Паттни вернулась и они узнали, что произошло, уже никто не требовал от Шнаппера сдерживаться в выражениях. Да, он спорил со старухой, обвинял ее, требовал от нее действий, но его слова предназначались вовсе не ей. Кто бы каких взглядов ни придерживался, теперь буквально каждый в этом доме понял, что все, как раньше, уже не будет.

Ну а Браун… Видимо, она рассчитывала, что они с мистером Уилксом и капитаном Блейкли схватят доктора Доу и его мерзкого племянника, приволокут их сюда и тем самым разрешат возникшие, как она это называла, временные трудности.

«Временные трудности» разрешаться не спешили, поскольку дом в переулке Трокар оказался пуст. Констебль выяснил, что и в Доме-с-синей-крышей Доу не появлялся, но это вовсе не значило, что он просто собрал чемоданы и сбежал из города. Скорее следовало полагать, что доктор затаился и придумывает, что бы предпринять. Даже законченный идиот понял бы, что он что-то затевает. Да, законченный идиот понял бы, но не Браун. Что ж, это бессмысленное упрямство старуху и погубит.

Постучав во все нужные двери, констебль пошагал вниз по лестнице. У портрета мистера Карниворри он остановился и подкрутил усы. Домовладелец глядел хмуро и осуждающе. Плевать! Ты ничего не знаешь и не сделаешь, старик!

– Мистер Шнаппер! – раздался обеспокоенный голос, и констебль обернулся.

На площадку поднялась миссис Тирс, приказчица из книжной лавки «Переплет» и преданная сторонница старухи Браун. Чего она хочет? Попытается остановить его?

– Вы не видели Джейки и Уилли?

– Вот еще! – буркнул Шнаппер – он ожидал чего угодно, но только не этого вопроса. – Разве они не должны сторожить пленницу?

– Эти негодники снова куда-то убежали. Я их повсюду ищу, а что это…

Она вдруг увидела на лестнице соседей, которые молчаливо стояли на следующем пролете; среди них был и ее собственный супруг.

– Дерил? – ахнула миссис Тирс. – Что происходит?

– Время пришло, Марша, – сказал он.

– Но миссис Браун…

– Осталась во вчерашнем дне вместе со своими заблуждениями! – рявкнул Шнаппер, прошел мимо удивленной миссис Тирс и продолжил спуск.

За ним потянулись и темные сутулые тени – жильцы дома, раздосадованные, требующие ответов, клокочущие… Супруг взял за руку Маршу Тирс и повел ее, все еще сбитую с толку, следом за всеми.

– Ты не видел наших сыновей? – только и спросила она.

– Сейчас не время… – пробубнил мистер Тирс.

Вскоре все сторонники Шнаппера и недоуменная приказчица спустились в холл.

Констебль стоял спиной к лестнице у постамента со Скверлум Каберботам. Золотистые искорки пыльцы отплясывали в воздухе под футляром. Цветок чувствовал, что его вот-вот освободят – лозы развернулись и потянулись к стеклянным стенкам, бутон чуть качнулся на дрогнувшем стебле. Он так долго был здесь заперт… Старая тюремщица неусыпно следила за тем, чтобы он не вдохнул воздуха – она годами душила его…

– Время пришло! – возвестил Шнаппер, не отрывая взгляда от цветка. – Вы думаете, только он здесь пленник? Нет! Пленник – каждый из нас! Сумасшедшая старуха подрезает нам корни, не дает нам питаться, она игнорирует болезнь, охватившую весь дом. «Это для вашего блага» – ее излюбленные слова. И ее излюбленная ложь. Браун пытается сохранить удобное для нее положение вещей, чтобы и дальше указывать нам, что делать, куда ходить, что думать. Может, когда-то, когда нас было мало, когда мы были слабы, а Праматери угрожали различные недоброжелатели, мечтающие воспользоваться ею для своих целей, скрываться и было нужно. Но сейчас… Мы сильны, наши расселены по городу, мы готовы сбросить маску. Мы слишком долго прозябали в этой клетке. Слишком долго безропотно подчинялись старухе Браун. Все вы знаете, что случилось с миссис Паттни. Вы знаете, что нас разоблачили. Мы не можем прятаться и ждать, пока к нам придут. Мы придем первыми!

Пока он говорил, жильцы дома № 12 сгрудились вокруг постамента и уставились на цветок: светящиеся рыжие искорки отражались в их глазах.

Скверлум Каберботам – наше оружие, – уже тише продолжил Шнаппер; его голос слегка вибрировал от предвкушения. – Когда пыльца разлетится по Тремпл-Толл, никто ничего нам не сделает. Полиция не придет на помощь к «мухам»… Никто не придет к ним на помощь.

Шнаппер стянул перчатки и, заткнув их за пояс, осторожно положил обе ладони на футляр. Скверлум Каберботам почувствовал это и потянулся к нему.

– Я освобожу тебя… освобожу нас…

Констебль чуть надавил на футляр и начал его проворачивать. Стекло, за долгие годы вросшее в постамент, скрипнуло, но чуть сдвинулось. Приспешники Шнаппера затаили дыхание. Еще чуть-чуть… еще немного…

– Отойди от него! – раздался яростный голос с лестницы.

Шнаппер и все остальные обернулись. И тут же холл заполонил недоуменный шепот: «Она спустилась?..»

Миссис Браун, которая не покидала свою квартиру последние десять лет, стояла на ступенях, а за ее спиной чернели фигуры ее последователей. Первый испуг отступил, и констебль с удовольствием отметил, что их было намного меньше, чем его собственных сторонников.

Шнаппер вдруг почувствовал, как все его существо разрывается надвое. С одной стороны, он понимал, что нужно немедленно поднять футляр и тем самым одним махом закончить все споры и распри, но с другой… как он мог упустить момент триумфа? Ведь он достиг своей цели, он переиграл Браун, он победил…

– Взгляните на нее! – воскликнул констебль, поддавшись слабости. – Первая наследница Праматери! Вы видите, как она стоит там, облаченная в свое искусственно созданное великолепие, и глядит на вас, как на какие-то сорняки?!

– Шнаппер, ты не понимаешь, что пытаешься сделать…

– О, я прекрасно понимаю! – перебил констебль. – И получше той, которая наплодила десятки детей Праматери и которая изувечила их, не дав им зацвести и обрести себя!

– Если бы все они обрели себя, они обрели бы и голод, тогда нас бы…

– Да-да, нас бы разоблачили! Хотя постой-ка! А не это ли произошло сейчас? Несмотря на все твои правила, несмотря на то, что мы годами вели себя осторожно.

Миссис Браун ничего на это не сказала. Она походила на статую, высокую, по-королевски величественную и при этом чрезмерно утонченную как для человека. Совсем не похожую на человека.

– Она молчит! – усмехнулся констебль. – Ну разумеется! Она полагает, что ничего действительно страшного не произошло. Вы, те, кто стоит за ее спиной! Вы понимаете, что на месте миссис Паттни мог оказаться любой из вас? Или на месте тех, кто расселен по меблированным комнатам на границе с Гарью – на месте наших несчастных братьев и сестер, подрезанных, доведенных до состояния увядания! Спросите ее, почему она молчит? Спросите миссис Браун, которую вы так почитаете, предупреждал ли я ее о последствиях? О том, что нельзя связываться с доктором Доу?

– Этот доктор и его мальчишка ничего нам не сделают! – взял слово капитан Блейкли, ближайший соратник миссис Браун. – Им никто не поверит!

– И что дальше, капитан? – Шнаппер сжал кулаки. – Мы снова будем прятаться? Мы продолжим побираться, голодать и болеть?

Капитан хотел было что-то на это ответить, но миссис Браун подняла руку, веля ему замолчать.

– Мы следуем правилам мистера Карниворри, – сказала она. – Он знал, чем нам грозит то, что ты по своей наивности называешь «освобождением».

– Мистер Карниворри мертв.

Стоящие в холле жильцы согласно загудели.

– Так что же ты задумал? – спросила миссис Браун с изрядной долей презрения в голосе. – Захватить Тремпл-Толл? А что дальше? Сонн? Набережные? В Старом центре не допустят этого! Они пришлют парострелков, боевых автоматонов и грохочущие шагоходы! Они уничтожат нас!

Шнаппер язвительно усмехнулся, выражая тем самым безразличие к словам старухи, но усмешка больше напомнила оскал.

– Пусть. У нас есть Скверлум Каберботам. Они не остановят меня. И ты меня не остановишь…

Миссис Браун покачала головой.

– Я не остановлю, – согласилась она, поглядев на что-то над головой констебля. – Но Праматерь остановит.

Шнаппер поднял взгляд. Растение, покрывавшее своды холла, шевелилось. То, что совсем недавно походило на искусный рисунок, ожило…

Несколько увитых листьями лоз-щупалец спускались к констеблю.

Сторонники Шнаппера отпрянули от постамента и вжались в стены, сам же констебль остался на месте в некоем оцепенении. Его рот чуть приоткрылся, он завороженно глядел, как лозы, изгибаясь, медленно приближаются к нему.

– Праматерь… – прошептал Шнаппер и вытянул руку.

Одна из лоз коснулась пальцев констебля, нежно обернулась вокруг его запястья. Констебль ощутил жар. Все внутри забурлило от этого прикосновения. Холл наполнился мягким тягучим ароматом…

– Я же прав, да? – сорвалось с губ Шнаппера.

Лоза поползла ниже, спиралью охватывая его рукав, при этом плавно, но уверенно подбираясь к его плечу. В какой-то момент она сдавила руку констебля так сильно, что он вскрикнул и очнулся.

Мгновенное непонимание за одну секунду переросло в осознание того, что происходит. В попытке освободиться, он схватился за лозу, но та сжала его руку еще сильнее – хрустнули ломающиеся кости.

Шнаппер закричал, и тут одновременно несколько лоз ринулись к нему, оплетая его вокруг пояса, захватывая конечности и обвиваясь вокруг шеи. Констебль бился и дергался, пытаясь сбросить с себя тугие зеленые жгуты, но они безжалостно затягивались. Даже пособники миссис Браун глядели на происходящее с ужасом, ну а что касается сторонников Шнаппера, то они и вовсе застыли на своих местах, боясь сделать вдох, моргнуть или пошевелиться.

Констебль из тринадцатой квартиры больше не выглядел зловещим или угрожающим. Под хруст собственных костей он все еще пытался освободиться и кричал:

– Нет! Праматерь! Не нужно!

Но растение не вняло. Толстые сильные лозы обхватили его тело, сдавливая хватку. Всего за пару мгновений он был уже почти полностью опутан и походил на огромную катушку ниток. Ну а затем растение оторвало его от пола…

– Помогите мне! Чего вы стоите?! Помогите!

Жильцы дома № 12 не шевелились. Они не мигая глядели на то, как ревущий и трясущийся зеленый кокон поднимается все выше. С головы констебля сорвался шлем – с глухим стуком он ударился об пол и, покачнувшись пару раз с боку на бок, замер рядом с постаментом.

– Отпусти меня! Отпу…

Крик прервался, когда одна из лоз обхватила голову констебля и проникла ему в рот.

Растение затянуло Шнаппера под самый потолок. Спустя пару мгновений кокон прекратил дергаться и затих. Лозы снова вросли в своды холла и больше не шевелились так, будто Праматерь снова заснула. Из переплетения стеблей и листьев наружу осталась торчать скрюченная в судороге неподвижная рука.

– Так будет с каждым, кто пойдет против Праматери, – сказала миссис Браун. – Возвращайтесь в свои квартиры.

Хозяйка дома № 12 выставила локоть, и капитан Блейкли, поддерживая, повел ее наверх.

Жильцы послушно потянулись к лестнице. Никто не издавал ни звука, никто не решался взглянуть на кокон, замерший под потолком.

Вскоре в холле никого не осталось.

Когда хлопнула, закрываясь, последняя дверь, и дом снова погрузился в тишину, Скверлум Каберботам шевельнулся под своим футляром. Бутон качнулся, тонкая лоза коснулась стекла. Скоро…


***

Багровый дым от химрастоки «Труффель» вырывался из толстой черной трубы, смешиваясь с грязно-серым туманом. Шесть колес стучали по неровной брусчатке.

Громоздкий парофургон свернул у паба «Сварливый Кот» на улицу Файни и покатил вдоль трамвайной линии в сторону канала.

К ночи туман и не подумал отступать – наоборот, он сгустился еще сильнее и стал наползать на стены домов, залепливая окна и забираясь в водостоки. Частные экипажи и городские кэбы ползли в нем, зарывшись едва ли не по самые крыши, и из-за их фонарей создавалось впечатление, будто во мгле в обоих направлениях по мостовой двигаются темно-рыжие комья света, и не более.

Прохожих практически не наблюдалось – для прогулок было поздно и так сыро, что даже какая-нибудь болотная жаба сейчас сказала бы: «Благодарю покорно, но я уж лучше посижу в своей норе у камина, с чашечкой горячего чая, пледом и книжкой».

Человек, сидевший в пассажирском кресле кабины парофургона, также предпочел бы сейчас оказаться у себя дома в тепле и уюте, но, к его сожалению, в ближайшее время подобную роскошь позволить он себе не мог. Все только начиналось…

– Добрались, сэр, – сообщил водитель фургона и потянул на себя тормозной рычаг.

Махина качнулась и встала у высокой двери, над которой располагалась большая бронзовая вывеска: «ПОЖАРНОЕ ВЕДОМСТВО ТРЕМПЛ-ТОЛЛ»; под ней разместились часы, показывающие, сколько времени прошло с последнего пожара (три с половиной часа). По обе стороны от двери на посту стояли двое пожарных в темно-красных мундирах, белых перчатках и натертых до блеска медных касках с кокардами. Когда парофургон остановился у входа в часть, они недоуменно переглянулись, но с места не сдвинулись.

Дверца кабины открылась, и на тротуар с подножки спустился доктор Доу. Подойдя к пожарным, он приветственно прикоснулся к цилиндру.

– Мистер Бонни, мистер Ходж.

– Добрый вечер, господин доктор! – синхронным басом ответили пожарные, отдав честь.

– У меня дело, не терпящее отлагательств, – сказал Натаниэль Доу. – Могу я увидеть господина брандмейстера?

– Разумеется, сэр, – кивнул мистер Бонни, пожарный с черными обожженными губами и большим квадратным подбородком. – Следуйте за мной.

Он открыл дверь и вошел в здание пожарной части, доктор пошагал следом. Эхо от их шагов разошлось по недлинному коридору, который вел в бранд-казарму. Вдоль прохода ровным рядом выстроились манекены в тяжелых монструозных костюмах для пожаротушения.

– Как ваша рука, мистер Бонни? – справился доктор, и пожарный обернулся.

– Ожоги почти затянулись, сэр. Правда, перед сном кожу изредка жжет.

– Я пришлю вам мазь. Она должна унять жжение.

– Благодарю, сэр.

Пожарный толкнул дверь в тупике коридора, и они нырнули в облако пара.

Бранд-казарма представляла собой одновременно и эллинг, и депо. У арок выездов стояли два багровых, увенчанных колоколами, экипажа, готовые сорваться с места в ту же секунду, как провоет сирена; черные от копоти и похожие на сутулых кротов механики ремонтировали третий, который выглядел так, будто прошел не одну войну.

В бранд-казарме стоял грохот, словно в каком-нибудь фабричном цеху. Гудели помпы, качающие воду через уходящие под землю трубы, громыхала лебедка, наматывая на огромные катушки резиновые шланги. По залу носились колесные автоматоны-тушители, представляющие собой пузатые металлические бочки для воды и порошковой засыпки. Руки им заменяли свернутые спиралью рукава с брандспойтами на концах, некоторые латунные пожарные были оснащены механическими лапами.

Один такой автоматон едва не налетел на мистера Бонни и доктора Доу.

– Эй, потише, АП-17! – прикрикнул на него пожарный, после чего повернулся к доктору и сказал: – АП-17 – тот еще обжора.

Автоматон встал в очередь к патрубкам, отрастающим от баков с водой. Стоявший там пожарный по очереди открывал лючки на брюхах механоидов, заправлял внутрь шланг, а когда тот или иной автоматон наполнялся, завинчивал крышки и провозглашал: «Следующий!» Все это походило на кормежку голодных бездомных в ночлежке мадам Роммс.

АП-17 в нетерпении покачивался на колесе и даже вытягивал латунную гармошечную шею.

Дошла ли до него очередь, доктор Доу так и не узнал – они с мистером Бонни свернули в проход между стойками, завешанными пожарными фонарями, и вошли в эллинг.

Уходящие под самые своды кирпичные стены эллинга были сплошь покрыты черными и белыми трафаретными надписями, предостерегающими огнеборцев от ошибок во время тушения и напоминающими о соблюдении не только правил, но и манер. Среди них особо выделялись: «Если вы спасаете даму, в первую очередь следует отрекомендовать себя!», «Для пожарного не существует понятия “сумасшедшая старуха”!», «Пожарный должен пресекать неуместные шуточки, вроде: “Дело пахнет керосином”, “В самый раз, чтобы погреться” и “Пожар вызвали рыжие”!», «Разрешение на Форменные Усы выдается после десяти лет службы при наличии в деле отметки “Без Нареканий”!»

Из-под сводов эллинга сыпались снопы искр. Доктор Доу задрал голову и увидел умостившийся на ложах стапеля под крышей выкрашенный в алый дирижабль. Махину облепили механики и ремонтники – на прошлом пожаре ей, видимо, неслабо досталось.

Отметив состояние дирижабля, доктор уже собрался было что-то спросить у мистера Бонни, но в последний момент так и не стал озвучивать свой вопрос.

Они шли дальше. Внимание Натаниэля Доу привлек стоящий у стены высокий чугунный короб с тяжелой вентильной дверью и круглым окошком. Вывеска над ним гласила: «Печь для поджигателей». Согласно законам Тремпл-Толл, поджигателей не отправляли ни в тюрьму Хайд, ни на каторгу в графстве Думм. Считалось, что после приговора их доставляли сюда, в пожарную часть, где их запирали в этом коробе и заживо сжигали. Натаниэль Доу, в свою очередь, знал, что это просто страшные байки, которые распускали сами пожарные, чтобы человек со спичками и дурными намереньями лишний раз подумал прежде, чем делать свое гнусное дело. К сожалению, подобная хитрость не работала в случае пироманьяков, которые изредка появлялись в Габене.

– Добрый вечер, господин доктор! – воскликнул один из пожарных, завидев Натаниэля Доу.

Доктор кивнул и отметил, что к ним с мистером Бонни повернулось не меньше дюжины голов. Со всех сторон начали раздаваться приветствия.

– О, доктор Доу! – Пожарный у шкафа с баграми отдал честь.

– Доктор в здании! – раздался еще один возглас; огнеборец чистил стекла на тяжелом шлеме и даже взмахнул тряпкой, приветствуя доктора. – Ударьте в колокол!

Бонни раздраженно глянул на него.

– Никаких ударов в колокол, пока все шлемы не заблестят! – и добавил, повернувшись к доктору: – Прошу прощения, сэр, я знаю, как вы не любите внимание.

– Ничего страшного, мистер Бонни, – сказал Натаниэль Френсис Доу.

Пожарные в Габене пользовались безграничным уважением доктора Доу. Это были честные люди, готовые прийти на помощь, спасти каждого от алчной багровой стихии и не взять за это ни пуговки-пенса. Набирали в Пожарное ведомство Тремпл-Толл парней с нерушимыми принципами, неспособных лгать, клеветать и лицемерить, и в городе не зря считалось, что господин пожарный – это тот, на кого можно положиться.

Доктор Доу знал о плачевном состоянии пожарной части на улице Файни, знал о том, что город финансирует пожарных Саквояжного района из рук вон плохо (львиная доля перечисленных из Старого центра средств оседала в карманах департаментских клерков), и его это неимоверно злило. А еще его злило то, что доктора в Больнице Странных Болезней (особо презираемые им личности) требовали с нищих героев, которые каждый день рискуют жизнями в пожарах, оплату за лечение ожогов и травм, полученных на службе. Когда он узнал, как эти лишенные совести люди обдирают пожарных и прописывают им лишь то, что вызовет максимальное количество побочных эффектов (чтобы их близкий друг господин Медоуз, владелец аптеки, также не был обделен), он лично явился к господину брандмейстеру и предложил ему свои услуги. Гордец-брандмейстер принял предложение, но от бесплатного лечения своих людей отказался: «Мы – люди чести, господин доктор! И никто не посмеет сказать, что мы, словно бедные сироты, просим подаяние!» В итоге они сошлись на плате в десять фунтов за каждый ожог – подобный компромисс устроил всех. При этом получаемые деньги доктор Доу неизменно переводил в фонд «Отставных пожарных» при профсоюзе «Бездымник». Разумеется, все пожарные об этом знали, поэтому ничего удивительного в том почтении, которое они выказывали перед Натаниэлем Френсисом Доу, не было.

И все же, как и сказал мистер Бонни, доктор не любил привлекать лишнее внимание к своей персоне…

Тем временем они оказались у лифта.

На карнизе над ним сидел почетный пожарный, бранд-кот Мёбиус. В нескольких местах его шкура зияла проплешинами и была покрыта плохо затянувшимися ожогами: кот принимал участие в тушении всех пожаров. Он был не только талисманом, но и ценным служащим части – и всегда первым забирался в гондолу дирижабля.

Мёбиус помнил, кто однажды пришил ему хвост на место, поэтому приветливо мяукнул доктору.

– Добрый вечер, мистер Мёбиус, – сказал Натаниэль Доу, и вошел в кабинку лифта следом за Бонни…


…Лифт пробирался сквозь горловину пожарной башни невероятно медленно, и доктор Доу в нетерпении постукивал пальцем по ручке саквояжа. План, который они придумали с сэром Пемброузом и Джаспером был рискованным и крайне опасным – все могло сорваться в любой момент. Также доктор переживал за племянника – он хорошо знал характер Джаспера и боялся, как бы тот чего не выкинул.

После встречи в «Злобб» прошло почти два часа. Когда план сложился, сэр Пемброуз отвел своих нежданных союзников в небольшой пакгауз у границы с Гарью. Там хранилось около двух дюжин тяжелых баллонов, наполненных ядом для растений, который изобрел охотник, – сэр Пемброуз действительно долго готовился к этому дню, хоть и сам не предполагал, что он настанет так скоро.

Втроем они загрузили баллоны в парофургон, после чего разделились: Доктор Доу отправился вместе с баллонами в пожарную часть Тремпл-Толл, где, как он рассчитывал, ему окажут помощь, сэр Пемброуз вернулся на улицу Флоретт (он должен был отыскать место, где держат Полли Трикк), а Джаспер занял наблюдательный пост у окна в доме на Пыльной площади.

«Как же медленно он поднимается! – раздраженно думал доктор. – Это ведь пожарная часть – здесь все должно быть быстрым!»

Мистер Бонни нарушил тишину:

– Должен предупредить, сэр: он в дурном расположении духа.

– Как и всегда.

– Сегодня особенно. Нас посетил человек из Старого центра. Департаментский проныра…

Кабинка остановилась. Мистер Бонни отодвинул решетку.

Они прошли по коридору, все стены которого занимали таблички с именами погибших пожарных и портреты старых брандмейстеров, хмурых усачей с неизменно поджатыми губами.

Коридор упирался в тяжелую дубовую дверь, на которой висела бронзовая табличка: «Брандмейстер Тремпл-Толл, Роберт Р. Кнуггер».

Бонни не успел постучать. Из-за двери раздалось гневное:

– А я настаиваю на этом!

Доктор Доу сразу же узнал раскатистый голос главы пожарных Саквояжного района.

– Вы спятили, Кнуггер! – А этот голос доктору был не знаком: тонкий, чуть визгливый – он явно принадлежал человеку склочному и вредному. – Нет никаких свидетельств того, что эти пожары связаны!

– Что? Нет? – прорычал Кнуггер. – А как же визитная карточка, которую этот мерзавец оставляет для нас?

– Только не начинайте снова об этой спичке! Спичка на пепелище! Только вы могли углядеть в этом тайный знак. До Департамента доходили слухи, что вы помешались на этой спичке! Ваша навязчивая идея…

– А я говорю вам: в Тремпл-Толл действует пироманьяк! Я руку даю на отсечение: прямо сейчас он замышляет новый пожар!

– Вы видите то, чего нет. И знаете что, Кнуггер? Я склоняюсь к мнению, что вы слишком стары, чтобы возглавлять Пожарное ведомство такого большого района. Я все укажу в своем отчете в Департамент. Непременно.

– Да указывайте вы, что хотите! Меня не запугают какие-то канцелярские крысы, которые дыма не нюхали!

Доктору Доу надоело стоять за дверью.

– Стучите, мистер Бонни.

– Но, сэр…

– Время не ждет.

В голосе доктора прозвучал металл, и пожарный понял, что лучше не спорить. Он несколько раз стукнул в дверь и, дождавшись окрика «Что там еще такое, провалитесь вы все пропадом?!», открыл дверь и пропустил доктора в кабинет.

Брандмейстер Кнуггер, широкоплечий и статный, обладающий пышными седыми усами и облаченный в темно-красный мундир, сидел за столом. Перед ним в кресле для посетителей устроился худосочный прилизанный джентльмен с узким лощеным лицом и выдающимися вперед крысиными зубами.

– Доктор Доу! Только вас сейчас и не хватало! – пророкотал брандмейстер, хмуря кустистые седые брови. – Вы очень не вовремя, знаете ли.

– Как впрочем, и всегда, – ответил доктор. – Но, боюсь, сейчас я к вам пришел по делу, не терпящему отлагательств.

– Дайте угадаю, вам снова нужна помощь славных пожарных?

Доктор коротко кивнул, и брандмейстер продолжил:

– Что сейчас? Помнится, в прошлый раз вы ловили какую-то… гм… тварь неподалеку и просили не вмешиваться. Устроили настоящее шоу с красным фонарем. Поймали свою тварь?

– Ту да. Но, боюсь, появилась еще одна.

– Что от нас требуется?

Доктор не успел ответить, когда в разговор влез лощеный тип с крысиными зубами:

– Вы спятили, Кнуггер? Вы готовы растрачивать ресурсы Ведомства в интересах какого-то постороннего лица?

– Доктор Доу вовсе не постороннее лицо, – скрипнул брандмейстер. – Он лечит моих пожарных практически бесплатно, в то время как Департамент удавиться готов за каждый пенс на лечение в Больнице Странных Болезней.

Департаментский клерк вскинул кривой палец.

– Меня это не волнует! Я вам запрещаю!

Губы брандмейстера изогнулись в улыбке. Что бы он прежде ни говорил, все же доктор явился как нельзя вовремя – лучшего момента, чтобы поставить на место этого типа сложно было бы и представить.

– Что от нас требуется, господин доктор? – спросил он.


***


Сомнение. Это то, что может остановить человека от совершения чудовищной, ужасной, непоправимой ошибки. И в то же время – это то, что может поселить в человеке неуверенность и не позволить ему сделать то, что требуется.

Сэр Уолтер Пемброуз был решительным человеком и обычно не поддавался сомнениям. Его твердость, непоколебимая убежденность в собственной правоте и закаленная опасностями воля не раз спасали ему жизнь. Коварные джунгли, в которых он провел большую часть этой жизни, не оставляли шанса тому, кто склонен к промедлению: бросок кобры, проламывающиеся под ногами доски трухлявого моста над пропастью, свист выпущенной из трубки отравленной иглы туземца-каннибала из племени Любителей Хрустящей Корочки – все это может стать концом экспедиции, если зазеваться хоть на мгновение.

Что ж, сейчас сэр Пемброуз впервые за много лет испытывал упомянутое сомнение. Когда острие его охотничьего ножа коснулось тяжело вздымающейся груди мальчишки, он вдруг застыл.

Сомнение заползло к нему в голову и остановило его руку.

«Что ты делаешь?! Ты уверен?!»

Он не был уверен. Впервые в жизни.

«А что если все это обман? Вдруг ты сошел с ума?»

Он ведь не видел превращение своими глазами. Он просто поверил на слово этому доктору и его племяннику, ведь их рассказ соответствовал истории старого пьяницы Гохха о братьях Лэмп, а между тем…

Между тем он сжимал за шиворот обычного мальчишку. Это же просто перепуганный ребенок!

Расширенные от ужаса огромные глаза, взлохмаченные волосы, сугубо мальчишеская щель между зубами…

Еще полчаса назад сэр Пемброуз и не предполагал, что вскоре перед ним встанет то, что сам он называл недопустимой дилеммой.

Он стоял у двери своей квартиры и вслушивался в происходящее за ней. По лестнице вниз топал констебль Шнаппер; с ним были мистер Уилкс из пятой квартиры и капитан Блейкли из двенадцатой. По их разговору он понял, что возвращение миссис Паттни побудило жильцов дома к решительным действиям: они направлялись навестить доктора и его племянника.

Когда их шаги и голоса стихли, он перешагнул стоящий у двери капкан и подошел к своей кровати. Вытащил из-под нее дорожный чемодан. Открыв его, сэр Пемброуз снял с шеи цепочку с ключом.

Время пришло. Доктор Доу понял все правильно: он собирался медленно травить жильцов дома № 12, пока один за другим они не зачахнут. Это был хороший план, он требовал терпения и времени, но он бы точно сработал. Все было продумано, существовала схема последовательных отравлений – он действовал выверенно, соблюдал осторожность. Его не подозревали. Он добрался даже до старухи Браун – пришел к ней с жалобами на портрет мистера Карниворри, мол, тот вызывает у него хандру и вообще действует на него подавляюще. Разумеется, старуха сказала, что портрет покойного домовладельца останется, но это был лишь повод, чтобы оказаться в шаге от миссис Браун. Сэр Пемброуз уже даже начал разрабатывать подходы к особо трудным целям – Шнапперу и капитану Блейкли…

Все шло своим чередом. У его плана была первая жертва – мистер Типпин из восьмой квартиры, а симптомы миссис Жиббль из десятой вышли на финальную стадию, и скоро она должна была присоединиться к Типпину…

Ну а теперь… Долгая, кропотливая работа была испорчена. Треклятый доктор и его мальчишка все испоганили своим вмешательством. Времени больше не оставалось…

Сэр Пемброуз открыл узкий ящичек в чемодане и достал из бархатного углубления стеклянный шприц, заполненный густой янтарной жидкостью. Как только охотник коснулся его гладкой поверхности, в голове возникла мысль: «Кажется, это и правда кульминация».

Сэр Пемброуз подошел к письменному столу и достал из кармана письмо. Он написал его в ту же ночь, как вселился в эту квартиру, и все это время оно терпеливо ждало своего часа.

Перечитав письмо, он поместил его в конверт.

– Это именно тот день, – прошептал он, – когда все наконец изменится. Когда они увидят. Когда они поймут…

Выйдя в прихожую, сэр Пемброуз засунул конверт в капсулу пневматической почты; ярлычок с адресом получателя также был подписан заблаговременно.

Охотник откинул крышку почтового патрубка и на миг замер, собираясь с мыслями. Он ждал этого мгновения так много лет. Он так долго готовился к нему, что даже не верил, что это происходит на самом деле. Пора…

Сэр Пемброуз подкрутил усы и позволил трубе проглотить капсулу, после чего аккуратно поместил шприц в карман пальто и вышел за дверь.

Спускаясь по лестнице, он попытался унять внезапно охватившую его дрожь: каждый шаг, каждая ступенька приближали его одновременно к двум вещам, которые были между собой неразрывны: к величию и провалу. Он вдруг поймал себя на мысли, что больше не делает все это ради того, чтобы спасти людей или остановить жуткую тварь – он просто хотел… даже не так… всем его существом завладело непреодолимое желание восстановить справедливость. Кто-то назовет это обидой или гордыней. Пусть!

Сэр Пемброуз спустился на первый этаж, наделил Скверлум Каберботам презрительным и в то же время торжествующим взглядом: скоро ты подохнешь, как и твой хозяин.

Выйдя за дверь, охотник погрузился в туман, который к вечеру стал гуще и поднялся уже на высоту второго этажа. Похолодало, но сэр Пемброуз не замечал этого – ожидание и нетерпение жгли его изнутри.

Пройдя вдоль стены дома, он свернул за угол и подошел к заброшенной оранжерее мистера Карниворри. Обнаружить лаз, через который внутрь проник Джаспер Доу, не составило труда.

Нужно отдать должное этому пронырливому хорьку: он сделал то, что не удавалось ему, Пемброузу, долгое время – отыскал главное растение. Хотя все же стоит признать, что мальчишка засек Гранта и нашел тайный ход лишь благодаря удаче.

Проникнув в оранжерею, сэр Пемброуз окинул ее взглядом и убедился, что в ней никого нет.

Ему предстало грустное зрелище, навевающее тяжкие, меланхоличные мысли. Все растения, которые здесь росли, никому не могли причинить вреда – сухие, увядшие, при должном уходе они могли цвести и радовать своим видом окружающих, но важному профессору Гранту из Габенского научного общества Пыльного моря не было до них дела. Конечно! Ведь его заботил лишь тот монстр, который живет под домом!

«Просто не верится, Грант! – подумал сэр Пемброуз, двинувшись по проходу вдоль затянутой плющом стеклянной стены. – Тайный ход в собственную квартиру! Это же насколько нужно бояться своего питомца, чтобы придумать такое! Хотел бы я взглянуть в твои глаза! Хотел бы послушать невнятные отговорки о редких видах, о важности их для науки и прочую чепуху… Я был прав. Все эти годы я был прав!»

Представив себе встречу со своим старым врагом, сэр Пемброуз сжал кулаки. Как так вышло, что человек, на совести которого множество смертей ни в чем не повинных людей, является уважаемым и почитаемым членом общества и деятелем науки, в то время как тот, кто всю жизнь пытается спасать людей от ужасной участи быть переваренными в чреве какого-то гадостного растения, презираем и осыпан насмешками?

Мысли охотника прервали зашуршавшие вдруг сухие листья. Звук раздался от пролома в стене оранжереи.

Сэр Пемброуз резко пригнулся и спрятался за стеллажом с горшками. Это было не просто шуршание – на листья кто-то встал. И этот кто-то понял, что его присутствие обнаружили – таиться больше не имело смысла.

– Мистер Дра-абблоу… – позвал Джейки Тирс. – Вы решили поиграть с нами в прятки?

– Мы ведь знаем, что вы здесь! – добавил его брат Уилли.

«Проклятье! – пронеслось в голове сэра Пемброуза. – Только вас не хватало!»

Он глянул в зазор между горшками. Мальчишки озирались по сторонам. Эти двое раздражали охотника особенно – они вечно ошивались поблизости и именно из-за них он пару раз едва не попался. Маленькие вездесущие гаденыши… Порой сэру Пемброузу казалось, что на них его зловонный папиретный дым не действует. Однажды он застал этих двоих, карабкающимися по стене дома в попытках заглянуть к нему в окно и узнать, что же такого интересного находится в его квартире. Что ж, против проказливых братьев у него был свой репеллент, а именно их мать, миссис Тирс. Обычно угрозы позвать ее срабатывали, но сейчас сэр Пемброуз не мог допустить появления в оранжерее еще и злобной приказчицы из книжной лавки «Переплет».

Мальчишки будто подслушали его мысли:

– Мама запрещает нам к вам приближаться, мистер Драбблоу! – воскликнул Уилли. – Потому что у вас есть адвокаты!

– А кто такие адвокаты? – спросил Джейки.

– Понятия не имею, – ответил его брат. – Наверное, какие-то очень жуткие люди, если их даже мама боится. Кажется, он там. – Уилли ткнул рукой, указывая на стеллаж с горшками, за которым прятался сэр Пемброуз.

Мальчишки двинулись к нему. Оказавшись у прохода, они выпрыгнули с криком «Попался!», но там никого не было.

Уилли и Джейки с досадой переглянулись.

– О, вы тоже любите прятки, мистер Драбблоу?! – воскликнул Джейки.

– Мы вас найдем. Мы хорошо умеем искать! – добавил его брат.

Мальчишки разделились. Джейки остановился у ржавого автоматона-садовника и окинул его подозрительным взглядом. Постучал костяшками пальцев по железной груди механоида.

– Вы там, мистер Драбблоу?

– Не глупи! – бросил Уилли, окидывая пристальным взглядом черные карликовые деревья в кадках, которые были расставлены в соседнем проходе. – Конечно же, его там нет! Как бы он забрался внутрь этой железяки!

– Сам не глупи! – проворчал Джейки и продолжил поиск.

Мест, где можно спрятаться, в оранжерее было не так уж много. Уилли заглядывал под стеллажи, но там стояли лишь ящики с рассадой и были свалены мешки, из прорех которых высыпалась зеленоватая земля.

– Мама не узнает, если мы с вами немного поиграем, – проговорил Джейки, следуя вдоль ряда пыльных стеклянных футляров с зачахшими растениями. – Спорим, я первым его отыщу?

– Как бы не так!

Уилли усмехнулся, заметив, как колыхнулись листья бордового вьюнка, разросшегося в углу оранжереи.

Мальчик на цыпочках подкрался к зарослям и, вытянув руку, отвел путанные лозы в сторону.

В следующий миг сэр Пемброуз выскочил из укрытия и схватил Уилли за шиворот.

– Попался… – прошипел охотник, приставив к его груди нож.

Он не собирался медлить и тянуть. Нужно было сразу же разделаться с этим недомерком, но что-то остановило его – то самое сомнение.

– Мистер Драбблоу… – заверещал Уилли. – Пустите! Пустите!

И тут сэр Пемброуз вздрогнул.

– Я не Драбблоу, – процедил он. – А ты – не ребенок.

Нож вошел в грудь Уилли Тирса, и мальчишка задергался.

Сэр Пемброуз вырвал нож из раны, и с него на пол оранжереи закапала зеленая слизь. А потом он ударил снова. И еще раз. Охотник бил ножом до тех пор, пока тварь, прикидывавшаяся ребенком, не затихла. С последним ударом лезвие вошло в сердечный клубень.

– Ты убил Уилли! – раздался крик, и сэр Пемброуз повернул голову.

Стоящий в конце прохода, у гнилых ящиков с удобрениями, Джейки начал меняться.

– Я всерасскажу маме! – закричал мальчик, и это было последнее, что вырвалось из его рта.

Через губы Джейки ровно посередине прошла тонкая ломаная трещина, и затем они распались. Лицо покрылось продолговатыми трещинами, после чего начало разворачиваться. Джейки Тирса больше не было…

Кошмарная трансформация ужаснула сэра Пемброуза, и несколько мгновений он лишь стоял и потрясенно наблюдал за происходящим.

Прямо на его глазах мальчишка обратился в путаное, постоянно переплетающееся-клубящееся нечто. Ничего человеческого не осталось.

Буро-зеленый ком из стеблей и листьев прибился к полу и, перебирая корнями, пополз по проходу прочь, к выходу из оранжереи. Существо собиралось сбежать! Существо собиралось привести свою кошмарную мамочку!

Сэр Пемброуз рванул нож, пытаясь выдернуть его из тела Уилли Тирса, но он застрял – сердечный клубень оплел его по самую рукоятку.

Проклятье! Тварь сбегает! Нужно остановить ее! Она не должна покинуть оранжерею!

Сэр Пемброуз отшвырнул от себя тело Уилли и уже бросился было к пролому в стеклянной стене, когда вдруг понял, что в погоне нет смысла.

Охотник со злостью усмехнулся и, оглядев стеллажи, взял с одного из них большие садовые ножницы. Несколько раз клацнув ими, сэр Пемброуз неторопливо двинулся к ворочающейся у пролома твари.

Пытаясь сбежать, то, что еще минуту назад было мальчишкой, зацепилось своими лозами за черные пожухлые заросли плюща. Оно билось, рвалось, но лишь сильнее запутывалось – и уже спустя несколько мгновений нельзя было распознать, где заканчивается плющ и начинается мечущаяся мухоловка.

Сэр Пемброуз подошел к твари и замер над ней, разглядывая ее. Стебель был покрыт блестящей слизью, в нос ударил резкий запах гнили с болот.

Пасть-ловушка мухоловки повернулась к нему. Существо издало шипение. Оно боялось… и не напрасно.

– Поразительно… – прошептал сэр Пемброуз. – Если бы еще год назад мне кто-то рассказал о подобном, я бы ни за что не поверил.

Мухоловка потянула к охотнику одну из своих лоз, но он безжалостно наступил на нее, придавив отросток к полу. Тварь задергалась еще сильнее.

– Сейчас ты чувствуешь… – процедил сэр Пемброуз, – чувствуешь то, что чувствовали все те, кого вы сожрали. Это называется «ужас», это называется… – он на миг замолчал, глядя, как десятки мягких чуть заостренных листочков мухоловки судорожно сворачиваются и разворачиваются, – «отчаяние»…

Сэр Пемброуз взял садовые ножницы за обе ручки и раскрыл их.

Мухоловка попыталась отстраниться. Ее лиственный воротник подернулся будто от невидимого порыва ветра.

Охотник приставил лезвия ножниц к стеблю под самым основанием бутона-ловушки.

– Ты умираешь…

Он резко свел рукоятки, лезвия щелкнули, и голова твари упала на пол оранжереи. Из стебля брызнул зловонный зеленый сок.

Ком из лоз сотрясся в агонии. Его корни и листья корчились и исходили спазмами. Но это был еще не конец…

Сэр Пемброуз размахнулся и воткнул острие ножниц в тускло светящийся сердечный клубень. Провернул их и вырвал наружу.

Мухоловка прекратила шевелиться.

Охотник еще какое-то время глядел на мертвую тварь.

– Я уничтожу вас всех…

Бросив ножницы, он вернулся к убитому первым мальчишке. Схватился за рукоятку ножа обеими руками и, уперев ногу в мертвое тело, вырвал оружие из раны. Вытерев лезвие об одежду Уилли Тирса, он спрятал нож в чехол на поясе и двинулся в дальний конец оранжереи. Нужно было сделать то, ради чего он сюда пришел.

Сэр Пемброуз быстро нашел потайной ход, о котором говорил Джаспер Доу. Оглядев напоследок оранжерею, он поднял крышку люка и спустился под землю. Лестница… коридор… еще одна лестница… вот и дверь квартиры № 1.

Когда охотник оказался в кабинете Гранта, его неожиданно охватили ностальгические чувства. Он будто бы на миг вернулся во времена, когда посещал лекции в ГНОПМ. Его окружали полки с ботаническими справочниками и картины с изображением растений. В квартире даже пахло, как на кафедре научного общества. Не хватало лишь самого профессора. Казалось, он вот-вот войдет в дверь, усядется в кресло и нахмурится, глядя на своего нерадивого студента, который допустил какую-то глупую и нелепую ошибку.

Сэр Пемброуз стиснул зубы. Это не он ошибся. Он всегда был прав.

Чулан!

Открыв дверь каморки, охотник замер на пороге. Карниворум Гротум был здесь. Толстый корень рос прямо из стены, из него торчали трубки, соединенные с колбами. Все, как и говорил Джаспер Доу.

– Я нашел тебя…

Уняв дрожь, сэр Пемброуз достал из кармана пальто шприц.

– Пора просыпаться…

Он подошел к корню, вырвал одну из трубок и воткнул иглу в место рассечения.

– Простите, доктор, но я сделаю все по-своему. Я слишком долго этого ждал…

Сэр Пемброуз надавил на поршень. Янтарная жидкость вошла в растение.

Сработало?

Мгновения потянулись… Ничего не происходило.

Охотник нахмурился: неужели он ошибся в расчетах? Неужели микстура выдохлась?

А затем… Корень мелко задрожал.

Дом вздрогнул.


***

Джаспер Доу умел удивляться. А еще он любил удивляться. Он был в настоящем восторге от вещей, которые случались внезапно и неожиданно. Он их обожал даже больше, чем подтрунивать над дядюшкой, больше, чем слушать, как Полли сравнивает миссис Баттори с пьяной блохой, больше, чем печенье «Твитти». Ну ладно, так же, как печенье «Твитти».

За последние дни произошло много внезапного и неожиданного, а сам Джаспер влез в пучину интриги и не упустил случая приковать к ноге якорь, чтобы его затянуло на глубину уж наверняка.

Вот только он не ощущал того самого, книжного, духа приключений. Мистер Суон из «Романа-с-продолжением» часто спасал попавших в беду компаньонов или прекрасных незнакомок, и при этом никогда не унывал. К сожалению, вымышленный герой любимых джасперовых историй не мог поделиться своим главным секретом: как не терять бодрость духа, когда близкие тебе люди в опасности. Все мысли мальчика были о Полли, и с каждой утекающей минутой тревога в нем все крепла.

План, который они придумали с дядюшкой и сэром Пемброузом, представлял собой весьма рискованную авантюру, и Джаспер был рад, что ему позволили в ней участвовать. Хотя, правильнее будет сказать, что у дядюшки просто не оставалось выбора: будь его воля, племянник отправился бы вместе с миссис Трикк к миссис Баттори, но мальчика подобный вариант не устраивал. К тому же им нужен был наблюдатель.

Вот так и вышло, что Джаспер сейчас не изнывал от скуки в доме подруги их экономки, выслушивая ее уничижительные замечания, а стоял у окна на чердаке некоего пятиэтажного дома на Пыльной площади. Через большое круглое окно он глядел в бинокль на мрачное логово заговорщиков у канала, опасаясь пропустить сигнал от сэра Пемброуза.

Джаспер нервно покусывал губу и во все глаза высматривал условный знак (огонек лампы в окне квартиры мистера Драбблоу, описывающий дугу по часовой стрелке), но он все не появлялся.

Время тянулось неимоверно медленно, и у Джаспера уже устали руки держать бинокль, но он не опускал его ни на мгновение. А потом случилось… очередное внезапное и неожиданное.

Племянник доктора Доу был так напряжен и взволнован, что не сразу заметил, как что-то начало происходить.

Сигнал так и не появился, и вместо этого дом у канала вздрогнул, а затем…

Джаспер распахнул рот.

В бинокль он увидел, как крыша дома № 12 на улице Флоретт пришла в движение. Дымоходы заходили ходуном, черепица, словно старая змеиная кожа, поползла вниз. Карнизы прямо на глазах пораженного мальчика стали трескаться, большие куски кладки посыпались на землю кирпичным дождем, а трубы начали одна за другой отделяться от стен, изгибаясь и ломаясь…

Дом ожил!

До Джаспера долетали лишь отдаленные отзвуки, и он боялся представить, какой там сейчас стоит грохот. Шум у канала привлек внимание жителей ближайших кварталов. В домах начали загораться окна – в них стали появляться недоуменные и испуганные лица.

Но Джаспер не видел всего этого: бинокль словно приклеился к его глазам.

Из дымоходов дома № 12 одно за другим вырвались длинные извивающееся лозы ужасного растения. Несколько таких лоз пробили пару окон на втором и третьем этажах. Из прорех крыши вверх поползли лианы.

Карниворум Гротум пробудился…

Хоть до сего момента Джаспер и предполагал, что растение, о котором было столько разговоров, гигантских размеров, но он и помыслить не мог, что оно настолько громадное! Он знал, что мухоловка прячется в доме, но, не увидев все своими собственными глазами, ни за что не поверил бы, что она… и была этим домом!

Карниворум Гротум шевелился, разламывая стены своей тюрьмы…

Подлый охотник все-таки сделал это! А ведь дядюшка предупреждал, что сэр Пемброуз, наплевав на договоренности, в любой момент может испортить весь план и запросто способен сделать все по-своему. И он сделал это! Он не стал искать Полли и…

– Полли! – воскликнул Джаспер, и оцепенение спало.

Он сорвался с места и, бегом покинув чердак, бросился вниз по ступеням, на ходу пряча бинокль в заплечный мешок, в котором было собрано все то, что сам мальчик называл «противомухоловочными средствами».

Джаспер преодолел один этаж, другой. Двери квартир были открыты, на площадки выглядывали жильцы. Какая-то женщина спросила: «Что происходит?!» – но у него не было времени объяснять.

Оказавшись на первом этаже, Джаспер выбежал из подъезда и припустил по площади сквозь туман.

У полицейской сигнальной тумбы в ожидании перетаптывался констебль, сжимая в руках капсулу пневмопочты…

Джон Дилби, которого доктор и его племянник считали пропавшим, внезапно появился на пороге их дома в переулке Трокар прямо перед тем, как они уже собирались отправиться на встречу в кафе «Злобб». Доктор Доу потребовал разъяснений, и недоуменный констебль сказал, что все это время… следил за Шнаппером. «Вы ведь сами велели мне наблюдать за ним», – начал он и уже было собрался изложить все, что узнал, но доктор прервал его, предложив обсудить все по дороге.

Они сели в кэб, и Дилби методично и последовательно выдал отчет о наблюдениях: Шнаппер вел себя как обычно и больше никаких шушерников в дом у канала не приводил. Доктор и Джаспер слушали его вполуха, и от констебля это не укрылось. «Все это уже не важно», – проворчал Натаниэль Доу и рассказал Дилби последние новости: о похищении Полли, о допросе миссис Паттни и о том, кем на самом деле являются жильцы дома № 12. Констебль слушал, выпучив глаза, – он не мог поверить в эти казавшиеся невозможными для любого здравомыслящего человека вещи и все твердил: «У нас дома растут мухоловки… мама их поливает и кормит… что если они набросятся на нее?..»

Доктор велел Дилби прекратить молоть чепуху и сообщил, что их ждет встреча с непосредственным участником событий и что вскоре все разрешится. А затем он изложил племяннику и констеблю свой план.

Ни Джасперу, ни Дилби план этот не понравился, но ничего лучше они предложить не смогли. А уже потом, после встречи с сэром Пемброузом, доктор добавил к плану пометку: «На случай, если все пойдет не так, как задумано…»

И вот все именно так и вышло…

Завидев мальчика, констебль шагнул к нему навстречу.

– Мистер Дилби! – закричал Джаспер на бегу. – Отправляйте! Сигнал! Сигнал!

Дилби повернулся к тумбе и опустил капсулу в раструб – с хлопком она исчезла в черной горловине. После чего констебль переключил рычаг, и все четыре трубы взвыли. Вой полицейской тумбы взмыл в небо над площадью и пополз над городом. Спустя секунд десять взвыла тумба с ближайшего перекрестка, за ней еще одна и еще… Вскоре выл уже весь восток Тремпл-Толл.

Джаспер между тем был уже у тумбы. Констебль Дилби испуганно поглядел на него.

– Началось? Уже началось? Вы видели его?

Джаспер перевел дыхание.

– Все, как и говорил дядюшка! Он не стал следовать плану!

– Кошмар… сущий кошмар… – часто-часто моргая, забормотал констебль. Он явно предпочел бы оказаться сейчас где угодно, но только не здесь.

– Ждите дядюшку, мистер Дилби! – пытаясь перекричать вой взбесившейся тумбы, завопил Джаспер. – Я должен найти Полли!

Констебль не успел его остановить. Мальчик развернулся и бросился бежать в сторону Флоретт.

– Вы куда?! – закричал ему вслед Джон Дилби. – Мастер Джаспер, вернитесь! Доктор велел нам его ждать!

Но Джаспер не слышал. Он бежал… Туда, где творилось подлинное безумие, туда, где разворачивало свои лозы монструозное растение.

Где-то там сейчас находится бедная Полли! Он должен ее спасти!


***


На другой площади, а именно – на Неми-Дрё, в редакции газеты «Сплетня», как и всегда в это время дня, царили кутерьма и неразбериха.Подвал тонул в рокоте линотипов. Последние полосы вечернего номера, горячие и исходящие паром, выходили из-под вращающихся валиков, а служащие в круглых защитных очках и форменных козырьках разрезали бумажные ленты, после чего компоновали выпуски и складывали их стопками.

Топчущиеся у лестницы мальчишки тянули шеи в нетерпении – каждый пытался первым прочесть заголовки с передовицы. Но вот наконец Сухарь Энджер, господин метранпаж «Сплетни», схватился за веревочку висящего над притолокой двери колокола и принялся трезвонить.

Мальчишки-газетчики, визжа и толкаясь, схватили приготовленные стопки свежего номера и, выбравшись из здания редакции, стремглав бросились врассыпную. Каждый побежал на свою улицу, на свой перекресток: кэбмены и фонарщики, дворники и лавочники, трактирщики и уличные торговцы, а также, разумеется, почтенная публика – всем не терпелось нырнуть в разворот свежих историй, которые произошли в Саквояжном районе.

Между тем на втором этаже редакции, в печатном зале, прозвенел звонок, оповещающий «пираний пера» о выходе тиража очередного номера. Присутствующие отложили дела и закурили газетные сигарки – эту славную традицию ввел еще прапрадед нынешнего господина главного редактора. Его портрет, к слову, занимал почетное место на стене, напоминая всем, кто на него глядел, что профессия газетчика – дело непростое и несет в себе… некоторые неудобства. Что ж, о неудобствах старик многое мог бы рассказать, учитывая, что даже на портрете он был изображен с чьими-то душащими его руками.

Докурив, газетчики нацепили на себя деловитый и крайне озабоченный исполнением своих прямых обязанностей вид, но по большей части все они продолжили с нетерпением пожирать взглядом редакционные часы: сколько там осталось до конца рабочего дня?

Служащим «Сплетни» не терпелось покинуть душное, пропахшее чернилами здание и отправиться домой. И лишь некий господин по имени Бенни и по фамилии Трилби не принимал участия во всеобщем ёрзаньи – он уже почти пять часов не поднимался со стула, работая над статьей.

Бенни так глубоко ушел в свой сюжет, что не замечал вокруг себя ровным счетом ничего – если бы редакцию вдруг захватили конкуренты из «Габенской крысы», он все равно не отвлекся бы сейчас от печатной машинки.

Не услышал Бенни Трилби и ворчания господина главного редактора, сообщающего подчиненным, что домой никто не уйдет, пока у него на столе не будет подборки свежих сплетен для утреннего выпуска. Сам же шеф, по традиции раздав указания и пригрозив наказаниями, надел на голову цилиндр, взял трость и отбыл. Стоило его кэбу отъехать от здания редакции, как один за другим служащие «Сплетни» начали отклеивать себя от седушек стульев.

Печатный зал начал пустеть. Репортеры и пересыльщики потянулись к выходу, а линотиписты откупорили в своем подвале парочку бутылок вишнево-горчичной настойки.

Хатчинс и Уиггинс, или, как называл их Бенни Трилби, «Бездарная Парочка», бросив на коллегу презрительные взгляды, отправились в паб «У Мо». Они собирались засесть там до самого утра и придумать очередной план, как бы подсидеть любимчика шефа. Бенни Трилби нисколько не опасался их козней: для хорошего заговора заговорщики обязаны обладать какой-никакой фантазией, ну а что касается этих двоих, то им легче было бы внезапно самовоспламениться, чем изобрести что-то действительно стоящее внимания.

Бенни остался в печатном зале один, если не считать ночного пересыльщика.

Мистер Рэдби, толстяк в коричневом пиджаке с засаленными манжетами, со скучающим видом устроился на вертящемся стульчике у ряда пересыльных труб и первым делом отключил звуковые сигналы – у него еще вся ночь впереди, чтобы изучить присланные неравнодушными горожанами сплетни и распределить их по ящикам важности.

На этаже остались гореть лишь две лампы. Одна из них, стоявшая на столе Бенни Трилби, едва теплилась.

В какой-то момент репортер понял, что лист под валиком печатной машинки уже почти не различим, и подкрутил колесико на лампе, выдвинув фитиль. После чего уткнулся в несколько раз пропечатанный заголовок: «ЧТО СКРЫВАЕТ ДОМ-С-СИНЕЙ-КРЫШЕЙ?!! ЗЛОВЕЩАЯ ТАЙНА ПОЛИЦИИ ТРЕМПЛ-ТОЛЛ И…»

Это было все, что он напечатал. Все, что он напечатал за пять часов!

Проклятая статья никак не выстраивалась. И дело не в том, что он не мог подобрать нужных слов – с этим трудностей у газетчика никогда не возникало, – а в том, что у него просто не было достаточно сведений. Что-то в городе творилось, и пронырливый нос Бенни чуял это – слишком давно они, мистер Трилби и его нос, в деле.

От газетчика не могли ускользнуть те изменения, что произошли в распорядке городской полиции в последние дни. Констеблям выдали оружие, они дежурили парами, усилили патрули и самокатные объезды. Да и сами служители закона изменились: стали злее и подозрительнее. Они постоянно хмурились и чаще обычного приставали к прохожим, выпытывая, что они задумали – притом, что никто ничего особо не задумывал.

Происходящее на Полицейской площади воняло зловещестью и определенно должно было вызвать у читателя отклик: читатель любит, когда в газетах пишут что-то мрачное и гадкое…

Все последние дни Бенни изо всех сил пытался подобраться к этой тайне. В Доме-с-синей-крышей ему, мягко говоря, были не рады, а старые, как казалось надежные, «сверчки» из числа синеголовых будто воды в рот набирали и отшатывались от репортера, как от прокаженного, стоило им только завидеть его тощую фигуру.

Когда Бенни исчерпал почти все свои уловки, пришло время для последней – той, к которой он прибегал лишь в крайнем случае. Он переоделся в констебля. Это было крайне рискованно, учитывая, что флики отчего-то очень не любили, когда кто-то в них рядится.

Едва ли не полдня он провел в полицейском пабе «Колокол и Шар», пытаясь разнюхать и разузнать хоть что-то, но добился лишь того, что трактирщик Брекенрид распознал его маскарад. Пригрозив, что если еще раз увидит Бенни, то переломает ему все пальцы, злобный отставной сержант, вышвырнул незадачливого репортера на улицу и… нельзя забывать о кролике…

Стоп. Что? Какой еще кролик?

Бенни Трилби втянул носом воздух и поднял голову.

Пользуясь тем, что поток присылаемых сплетен на время прекратился, мистер Рэдби развернул неимоверно шуршащую бумагу и принялся за ужин – запах сэндвича с кроличьим паштетом расползся по печатному залу. Желудок Бенни Трилби навострил уши: репортер сегодня вообще ни крошки не съел! Вот бы сейчас откусить от сэндвича хотя бы кусочек…

Проглотив комок слюны размером с дирижабль, Бенни вернулся к листу с одиноким заголовком. Несчастный голодающий и не щадящий себя ради своего дела газетчик вновь погрузился в мысли о статье-которой-не-было.

Он не заметил, как над одной из пневмопочтовых труб вдруг замигала багровая лампочка, а толстяк-пересыльщик, увидев ее, поперхнулся сэндвичем и едва не упал со стула. Мистер Рэдби отложил ужин, поспешно вытер руки о пиджак и извлек капсулу.

У редакции «Сплетни» были свои тайны. И одна из них заключалась в том, как именно господа газетчики первыми, прежде даже констеблей с Полицейской площади, узнавали о событиях в городе.

Все было до гениального просто: хитрые служащие «Сплетни» тайком сделали отвод от особой полицейской трубы пневмопочты, и все отправленные с сигнальных тумб капсулы вместо того, чтобы идти прямиком на приемник Дома-с-синей-крышей, неизменно попадали в редакцию, где их спешно изучали, и только после этого возвращали на изначальный маршрут. Подобная уловка, прознай о ней кто-то из констеблей, могла обернуться для ведущего издания Тремпл-Толл большими неприятностями, но пересыльщики обычно не зевали, и пока все шло гладко…

– Рэдби? – Бенни Трилби вздрогнул, когда рука толстяка коснулась его плеча. – Что случилось? Я вообще-то занят!

– Мистер Трилби! – пропыхтел пересыльщик. – Пришло «Д-с-с-к/срочное»!

– Неужели? – Репортер уставился на мистера Рэдби с утомленным видом. Сейчас ему только унылых происшествий у синих тумб не хватало – «Д-с-с-к/срочное» в большинстве случаев оказывались не стоящими внимания пустышками…

– Сэр, на конверте стоит: «Шестой этаж. Комиссару Тремпл-Толл лично»!

Трилби вскочил на ноги так резко, что стол с тяжеленной печатной машинкой и стул разъехались в разные стороны.

– Чего же вы ждете, Рэдби?! В «Шнырь-машину» его! Скорее-скорее! Не морите мух!

Репортер и пересыльщик шмыгнули к столу Брайтона, редакционного перлюстратора.

Центральное место на этом столе занимал один из главных в редакции инструментов по добыче сведений. «Шнырь-машина» представляла собой прямоугольный латунный аппарат, с четырьмя торчащими из его боков паровыми трубками не шире большого пальца руки каждая. В передней стенке были проделаны две узкие прорези для конвертов. Над верхней стояла табличка-шильда с надписью «Распечатать», над нижней – «Запечатать». Сзади горбом отрастал блок для вскрытия малых бандерольных посылок, к которому крепились тубус с упаковочной бумагой, катушки бечевки двух видов («Почтовый стандарт» и «Элитт») и двузубые лапки на шарнирах для оборачивания коробок бумагой и перевязыванию их бечевкой.

Впрочем, перлюстрация бандеролей мистера Трилби и мистера Рэдби сейчас не интересовала, к тому же с этой частью аппарата умел управляться лишь мистер Брайтон, в то время как вскрытие конвертов умел проводить в редакции каждый, даже Шилли, ученик старого репортера Петтерса.

Бенни Трилби дернул рычажок у основания короба, и «Шнырь-машина» заработала: зажглись лампочки, аппарат замурчал, словно ожидающий ужина кот. Тогда репортер перевел основной тумблер в верхнее положение, и прорезь «Распечатать» загорелась манящим рыжим светом.

Мистер Рэдби, взяв конверт кончиками пальцев за уголки, аккуратно засунул его в голодный рот аппарата. С цокотом и шуршанием «Шнырь-машина» втянула конверт в себя и задрожала-затряслась, будто переваривая его.

Меньше, чем через минуту, аппарат выдохнул струйки горячего пара через трубки и вернул конверт – клей был аккуратнейшим образом расплавлен, а клапан открыт.

Бенни Трилби достал из конверта сложенную вдвое бумажку и развернул ее. Мистер Рэдби отметил, как его глаза будто бы несколько раз вспыхнули – и неудивительно, ведь послание содержало в себе то, что вряд ли могло кого-то оставить равнодушным: «Тревога!», «Нападение!», «Монстр!», «Все, кто только возможно!»

Пересыльщик попытался заглянуть ему через плечо, но успел увидеть лишь единственное слово: «Флоретт».

– Запечатывайте, Рэдби! – велел Трилби, сложив письмо и втиснув его обратно в конверт.

Пересыльщик, сгорая от любопытства, переключил тумблер в нижнее положение и вставил конверт в засветившуюся прорезь «Запечатать». «Шнырь-машина» снова заурчала, запахло клеем, а затем глухо стукнул прокатившийся по конверту в недрах механизма гладильный валик. В следующий миг конверт на половину высунулся из прорези.

Мистер Рэдби схватил письмо и уже собрался было засунуть его в капсулу, но Бенни Трилби, остановил его, придержав за рукав пиджака.

– Не спешите отправлять.

– Но я должен, иначе нас раскусят! Страшно представить, что будет, если на Полицейской площади прознают, что мы читаем их переписку.

– Мне нужно время! На сколько вы можете задержать отправку?

Пересыльщик на миг задумался, а затем сказал:

– На пять минут.

Бенни Трилби бросился к своему столу и, сорвав со спинки стула клетчатый пиджак, надел его одним движением.

– Мне нужны пять минут и одна секунда!

– Но, сэр…

Репортер не стал тратить время на выслушивание отговорок, схватил со стола свою сумку, натянул на голову котелок и побежал к двери.

– Флоретт? Но это же возле канала! Вы ни за что не успеете! – раздалось за спиной.

Бенни Трилби обернулся уже у самого выхода и крикнул:

– Пять минут и одна секунда! Не раньше! Я упомяну вас в статье, Рэдби!

После чего скрылся на лестнице.

Мистер Рэдби пожал плечами, пожевал пухлыми губами и двинулся к пересыльным трубам.

Бенни Трилби между тем потопал по ступеням. Не побежал, не полетел и даже не низвергся вниз, а именно потопал. На месте. Для вида. Пусть пересыльщик думает, что он спустился на первый этаж и направился к выходу из редакции.

На деле же, хитрый репортер выждал пару секунд в тишине, а затем на цыпочках бросился наверх. Преодолев четвертый этаж и кабинет господина главного редактора, он взобрался по узкой лесенке на чердак, отодвинул засов, который, по мнению служащих «Сплетни» настолько проржавел, что уже сто лет как врос в стену, и выбрался на крышу.

Меж дымоходов плыли облачка тумана, подрагивали трубы пневматической почты, поблескивала влажная черепица ближайших крыш. В небе над площадью Неми-Дрё тускло светились навигационные огни на аэробакенах; на одном из них горел фонарь с рекламным щитом «Ригсберг-банк. Ваши деньги здесь» и припиской: «Во второй раз с нами это не пройдет!!!»

Бенни Трилби ненавидел банк и все, что с ним связано. Он собирался украсть этот щит, но для этого репортеру не хватало духу. Впрочем, сейчас он на него даже не взглянул.

Добравшись до края крыши, Бенни спустил вниз со стены узкий веревочный рулон: язык лестницы развернулся, и газетчик, перебравшись через карниз, начал осторожно спускаться.

Дело происходило на высоте в четыре с половиной этажа, и любой на месте Бенни дважды подумал бы прежде, чем проворачивать подобный трюк. Но Бенни Трилби не был «любым» – он был собой и не испытывал ни малейшего страха высоты. К тому же он очень хорошо умел цепляться.

Бенни спускался все ниже и ниже, пока не оказался возле места, где была надежно спрятана его самая главная тайна.

То, что находилось в скоплении бурых труб, практически невозможно было различить ни с земли, ни с воздуха. Со стороны это нечто выглядело, как ржавый горб-узел газопровода, и никто никогда его особо не разглядывал. Хотя, правды ради, стоит отметить, что в Саквояжном районе прохожие не особо привыкли задирать головы, кроме, разве что, чванливых джентльменов, высокомерных дам и их карманных лысых крыс, которых они настойчиво пытались выдавать за собак.

Ну а что касается Бенни Трилби, то ему доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие испытывать их невнимательность, пряча свою главную тайну прямо у всех на виду – не только под носом у глупых прохожих, но также и под носами у коллег-репортеров, которые отчего-то считают себя самыми умными…

Газетчик вытянул руку и дернул рычаг, торчащий, казалось бы, из стены. С едва слышным металлическим звоном на двух петлях повернулась круглая крышка люка, открывая взору небольшую кабину с креслом и панелью управления.

«Слепень» представлял собой одноместный летательный аппарат, крошечный настолько, что протиснуться внутрь можно было лишь с трудом, да и то обязательно пропустив перед этим ужин, а желательно, и обед.

Бенни Трилби, изворачиваясь и изжимаясь, забрался в брюхо «Слепня», словно в узкий костюм, задраил люк и пристегнул себя к креслу ремнями.

– Давай, друг мой «Слепень», ты прежде меня не подводил – не подведи и сейчас.

Репортер потянул на себя ручку, и небольшие винты-роторы зажужжали. Затем он перещелкнул шесть тумблеров на приборной доске, и одна за другой шесть суставчатых механических ног отцепились от кирпичной стены.

«Слепень», и правда отдаленно похожий на большущую бурую муху, завис в воздухе. Бенни крутанул два вентиля у основания кресла, и ножки со скрипом подогнулись, пристав к покатому брюху аппарата.

– Ну, в путь, – сказал репортер и, крепко сжал рукоятки вилочного штурвала.

Летательное средство передвижения стронулось с места и, чуть покачиваясь с боку на бок, полетело в сторону канала Брилли-Моу.

Бенни Трилби ждал репортаж – и не просто рядовая ежедневка, а настоящая бомба с подожженным фитилем! Главное добраться на место прежде, чем огонек достигнет пороха.

Времени оставалось намного меньше, чем пять минут и одна секунда…


***


– Заткнитесь! – раздался яростный крик. – Заткнитесь все!

Заливался тревожный колокол, весь первый этаж Дома-с-синей-крышей был забит гомонящими констеблями. У полицейского пересыльщика, сержанта Пинчуса, дымилась голова, он даже протер дыры на перчатках – так много капсул приходилось принимать и отправлять.

Служителей закона созвали со всех ближайших к площади тумб, некоторых вытащили прямо из дома, а других за шкирку оторвали от пинты «Синего зайца» и от нагретого стула в «Колоколе и Шаре».

Констебли подтягивались в Дом-с-синей-крышей парами или группами, заходили внутрь и присоединялись к тем, что уже были здесь. Новоприбывшие тут же спрашивали у коллег, что творится, но никто не знал ответа. Единственный слух, который полз среди полицейских, заключался в том, что виной всему Дилби.

Раздавались недоуменные возгласы:

– Дилби – следующий?

– Что творится?

– Это те же? Сержант?

Стоявший за сержантской стойкой мрачный господин, отдаленно похожий на ворона, хмуро оглядывал лица галдящих констеблей и очень жалел, что у него под рукой нет судейского молотка. Чтобы бросить его в лицо особо громкого подчиненного или стукнуть по чугунной голове другого.

– Заткнитесь! – в очередной раз рявкнул старший сержант Гоббин. – Мэрберд, выключи тревогу.

Указанный констебль дернул рычажок у механического колокола, и тот мгновенно затих. Звенящее эхо медленно оседало невидимой поволокой на головы в высоких темно-синих шлемах.

– Что творится, сэр? – подал голос великан-констебль, один из тех, кого Гоббин считал «своим парнем».

Пайпс выглядел испуганным. Что ж, и сам сержант боялся, хоть и не подавал виду. То, что происходило с полицией Тремпл-Толл в последние дни, затронуло и его лично, но признаться подчиненным, что он уже почти неделю не покидал Дом-с-синей-крышей из-за страха, старший сержант не мог.

– Сэр? – снова подал голос Пайпс. – Это все из-за «ДобУК»? Зачем вы нас собрали?

– Я вас не собирал! – в ярости прорычал сержант.

Констебли начали переглядываться в недоумении.

– Но кто тогда, если не вы?

Сержант уже раскрыл было рот, чтобы ответить констеблю по всей форме, упомянув весь его проклятый род до седьмого колена и даже его предполагаемых, еще не рожденных, детей, когда в зале общей работы на первом этаже Дома-с-синей-крышей начало что-то происходить.

Один из констеблей вскинул руку, указывая на что-то под самым потолком. Другой воскликнул: «Глядите!» Еще кто-то добавил: «Провалиться мне на этом самом месте!»

Сержант Гоббин задрал голову и поморщился. Этого он и боялся…

По стеклянной, спускающейся из-под потолка гнутой спиралью трубе медленно ползла капсула. Около трех дюжин пар глаз наблюдали за ней не мигая.

Система внутренней пневмопочты Дома-с-синей-крышей была такой древней, что можно было состариться, пока послание дойдет с верхнего этажа вниз. И ею во всем ведомстве пользовался лишь один человек.

Наконец латунный цилиндр дополз до сержантской стойки, и Гоббин нехотя достал его из раструба.

Весь личный состав, затаив дыхание, принялся наблюдать, как пальцы сержанта откидывают крышку и извлекают формальный синий конверт.

Гоббин вытащил из конверта записку и перфокарту с номером. Ознакомившись с содержанием послания, он прочитал номер на карте и сверился с книгой служебных кодов. Нахмурился и скрипнул зубами.

– Сэр? – осторожно проговорил Пайпс. – Что там? Это связано с «ДобУК»?

Сержант Гоббин покачал головой:

– Нет, это не связано с «ДобУК», насколько я могу судить.

– А с чем же тогда? – спросил констебль Домби.

– От нас требуют… – сержант замолчал и собрался с духом, словно ему было неприятно просто произнести то, что он собирался: – Служить и Защищать.

В зале общей работы поднялся ропот.

– Что?

– Почему мы?

– Эй, я на такое не подписывался!

– Сэр! – перекрыл Пайпс общий гвалт своим басом. – Мы не можем Служить и Защищать в такое время! Мы же все сейчас бьемся над «ДобУК»!

– Ты мне об этом говоришь, Пайпс? Рисковать, идти куда-то, встречаться с монстром, когда в этом нет никакой выгоды и мы к тому же заняты «ДобУК»?! Нет уж! Не такие мы идиоты!

Кто-то крикнул: «Верно!» Еще кто-то: «Мы сюда не за тем нанимались! Служить и Защищать? Пфф!»

И вдруг во всеобщем ропоте раздался тихий голос: «Постойте-ка… Монстр?»

Все тут же затихли и выжидающе уставились на сержанта. Гоббин наделил нескольких подчиненных, из тех, что стояли ближе всего, испепеляющим взглядом, а затем опустил глаза в письмо и сказал:

– Дилби (да, вы не ослышались: наш простофиля Дилби) пишет, что в ходе своего расследования (и кто, позвольте спросить, позволил ему вести какие-то расследования?!) наткнулся на… гм… неких заговорщиков, которые… гм… пробудили некоего жуткого… гм… монстра возле канала. На улице Флоретт, если точнее. Это еще не все. Заговорщики, с его слов, помимо прочего, также проникли в ряды полиции, и Шнаппер с поста на Пыльной площади состоит в их числе. Также Дилби сообщает, что вел расследование совместно с… гм… – казалось, сержант вот-вот перемелет собственную челюсть, учитывая, как он заскрежетал зубами, – с доктором Доу из переулка Трокар. Дилби особо подчеркивает, что угроза категории… – Гоббин сверился с письмом, – «ГПА», что бы это ни значило…

– Я знаю, сэр! – воцарившуюся тишину прорезало шамканье седоусого старика Лоусона. – Это значит: «Город под атакой»! Худшая категория… еще из тех времен, когда защитить Тремпл-Толл можно было лишь с помощью всего личного состава полиции.

– Спасибо за историческую справку, старичье, – проворчал Гоббин. – Я могу поверить, что ты знаешь об этой категории, но откуда Дилби ее знает, будь он трижды неладен! Ну да ладно…

Тут взял слово один из констеблей в толпе; сержант так и не понял, кто – то ли Теккери, то ли Боунз:

– И что нам делать, сэр?!

– Да, вы же не прикажете нам выдвигаться к каналу? – добавил еще один голос, но уже от дверей, и снова Гоббин не понял, кто говорил: то ли Боунз, то ли Теккери. У них были очень похожие голоса: хриплые и шелестящие, словно листья на ветру.

Сержант потер подбородок. С одной стороны, у него приказ: код на перфокарте соответствовал строке в книге «Служить и Защищать», а та не оставляла вариантов. И все же…

Почему он должен отправлять своих людей к каналу? Быть может, неделю назад он бы и не раздумывал (все же треклятая пресса потом перемоет им все кости за бездействие), но сейчас… во время «ДобУК»… Риск крайне велик. Хуже всего было то, что замешан этот треклятый доктор Доу, любитель сунуть нос в дела полиции и хитрый до невозможности. Мало того, что он – и сержант это хорошо знал – вертится в шушерных кругах, так еще и озаботился тем, чтобы вовремя заручиться протекцией влиятельных людей: банкирша Ригсберг, господин комиссар, брандмейстер Пожарного ведомства Кнуггер – не хватало только начальника Паровозного ведомства, главврача Больницы Странных Болезней и господина судьи Сомма до полной коллекции. Этот докторишка или его щенок-племянник постоянно вылезали то тут, то там, мешая работе полиции. Меньше всего Гоббин хотел отправлять своих людей в помощь Доу.

– Сэр! – вновь заговорил Теккери (теперь уж точно Теккери). – Не нужно никого никуда отправлять.

– И верно! – добавил Боунз – это он стоял у дверей. – У нас и так дел по горло!

Кто-то из молодых констеблей неуверенно вставил:

– Но ведь это приказ самого господина комиссара…

На что более опытные коллеги затолкали его вглубь столпотворения, чтобы не отсвечивал, и обстоятельно пояснили:

– Железный комиссар не покидает своего кабинета. Всем здесь заправляет старший сержант Гоббин. Пора бы давно уяснить это.

Боунз облокотился спиной на дверь и сказал:

– Сэр, думаю, я выскажу общее мнение: все это дурно пахнет. Начать с того, что мы не знаем, что из этого вообще правда. Дилби – это архивная крыса, еще и крайне трусливая к тому же. Он расследовал дело о заговоре? Да у него приступ приключится, лишь увидь он заговорщика. Я уж не говорю о монстре.

– Верно! – поддакнул Теккери. – К тому же что-то слабо верится в каких-то монстров! Подумайте, сэр: монстр в Тремпл-Толл? Крайне сомнительно.

Констебли зашумели, соглашаясь. Сержант хмуро следил за реакцией подчиненных: все так – Дилби и его дело не просто дурно пахли, а воняли, как гора дохлых хорьков, высотой с трехэтажный дом. Воняли трехэтажным враньем… Кем бы он, старший сержант Гоббин, был, если бы бездумно отправил всех своих людей к каналу? Нет уж, не на того напали…

– Сэр, – прокряхтел старик Лоусон, – один из наших просит помощи. Тем более – это категория «ГПА»! Неужто мы не откликнемся?

Сержант Гоббин наделил престарелого констебля злобным взглядом.

– Вот кого забыл спросить, так это тебя, Лоусон. Тебе еще не пора на свою свалку, или где ты там кости складируешь? Того и гляди в труху развалишься – потом еще подметать в участке!

Лотар Лоусон и правда был очень стар. Ему было то ли сто лет, то ли все двести, лицо его походило на жеванный мякиш, губы почти исчезли, а крючковатый нос сохранил следы чьих-то зубов. Поговаривали даже, что его укусила мадам Кроукло, легендарная помощница не менее легендарного злодея Горемычника. Сержант Гоббин старика крайне не любил, а россказни о «былых славных деньках», когда полиция гонялась за Горемычником, Филином, Замыкателем и прочими, вызывали у него лишь зубовный скрежет.

Помимо прочего, Лоусон был ехидным, саркастичным и постоянно подтрунивал над сержантом. Будь воля Гоббина, он давно бы избавился от старика, но тот находился под защитой самого господина комиссара. Старший сержант ничего не мог поделать с Лоусоном, который то и дело находил способ вставить шпильку-другую, чем определенно расшатывал его авторитет в Доме-с-синей-крышей, словно гнилой зуб. Однажды Гоббин даже заплатил некоему шушернику, чтобы Лоусона прирезали по пути в его конуру, но наутро упомянутый шушерник был найден задушенным в угольном ящике возле дома самого сержанта. Как старик это провернул, Гоббин не мог ни объяснить, ни даже просто представить, но с тех пор уяснил, что лучше эту рухлядь оставить в покое – сержанту не оставалось ничего иного, кроме как терпеть старика, словно раздражающую, чешущуюся сыпь.

И все же сейчас у него для Лоусона был ответ. Слова этого типа лишь упрочили его в решении ничего не предпринимать и просто сделать вид, будто письмо от Дилби не приходило. Об этом он как раз и собирался оповестить подчиненных, когда спираль трубы над его головой вновь затряслась, и проползшая по ней капсула глухо стукнула о крышку раструба на стойке.

В Доме-с-синей-крышей уже во второй раз за этот вечер поселилась тишина.

– Будь… я… проклят… – прошептал констебль Домби, когда сержант достал из капсулы очередной конверт, а из него – кроваво-красную перфокарту.

Гоббину не нужно было сверяться с книгой кодов, чтобы понять значение этой карты. Тут все знали, что она значит. Требование исполнить приказ, не терпящее возражений и промедления. А в ином случае того, кто проигнорирует его, ждут худшие последствия из тех, которые только можно представить.

Старший сержант в этот миг вдруг вспомнил, что отнюдь не он – здесь хозяин. Гоббин неожиданно почувствовал себя мальчишкой, которого схватили за шиворот и швырнули вниз с лестницы, чтобы указать ему его место.

– Прюитт, Гоббс, готовьте фургоны. Кормак, Сайлз, берите ключи от шкафа оружейной комнаты, соберите все с двух нижних полок. Молл, что там у нас с аэрофургоном? Грейбисон, разжигай топку, заводи винты… Всем остальным, проверить и зарядить оружие. Полиция выезжает к каналу!

– Стойте, сэр! – крикнул Боунз, и все замерли. – Вы совершаете ошибку!

– Не делайте этого, сэр! – добавил Теккери. – Зачем куда-то ехать? Зачем расчехлять оружие? Давайте мы вдвоем с Боунзом отправимся на Флоретт, двенадцать сами, поглядим что да как, отыщем завравшегося Дилби и приведем его сюда!

Все присутствующие констебли повернулись к сержанту: что он прикажет. Гоббин глядел на Теккери так пристально, словно хотел продырявить ему взглядом голову, на его губах застыла зловещая ледяная усмешка.

– Я ведь не называл номер дома, – сказал он.

Теккери с Боунзом переглянулись и кивнули друг другу. Боунз повернулся к двери и принялся один за другим защелкивать замки.

– Эй, что это ты делаешь? – рявкнул Пайпс.

Он схватил Боунза за плечо и развернул его к себе. На том просто лица не было. Причем буквально: кожа разлезлась и развернулась, из-под нее вырвались длинные зеленые лозы и бутон-ловушка. Извиваясь, отростки устремились к Пайпсу и обхватили его за горло. Похожая метаморфоза произошла и с Теккери. Сбросив личины констеблей, две твари, клубясь и переваливаясь на корнях, набросились на своих бывших коллег, душа, отрывая руки и головы.

А затем мигнули и погасли все лампы – кто-то перекрыл подачу газа в светильники.

Дом-с-синей-крышей утонул во тьме, которую прорезали крики ужаса и непонимания. А еще выстрелы…


Глава 2. Репортаж с места событий.

На крыше стоящего посреди пустыря дома, между дымоходов и труб, примостилась старая погодная тумба.

В прежние времена в Тремпл-Толл, помимо консьержа, во многих домах можно было встретить домового погодника, в обязанности которого входило предупреждать жильцов о приближении дождя (он напоминал им взять с собой зонтик), или о тумане (антитуманный зонтик и, возможно, фонарь), или о грозе (совет остаться дома). Также погодник вел учет показаний анемометров и флюгеров, отмечал осадки и следил за работой громоотводов и молниевых ловушек – когда-то катушки, заряженные молниями, были в цене.

Но прошло время, и ныне жители Тремпл-Толл не считали, что погода – это то, что требует особого наблюдения. Уж точно не настолько, чтобы платить за это специальному человеку. И то верно: всегда же можно открыть окно и выглянуть наружу, ну а кое-кто так и вовсе полагал, будто собственные старые кости, ноющие к дождю, – это наилучшие метеорологические датчики. К тому же во многих квартирах стояли радиофоры, по которым раз в три часа проходило вещание со станции в Пыльном море. То, что сведения, которые сообщал мистер Беттс из Погодного ведомства, практически никогда не соответствовали истине, впрочем, мало кого волновало, разве что, быть может, мистера Вирчига с улицы Граббс, которого то и дело били молнии.

Сейчас во всем Саквояжном районе не набралосьбы и дюжины домовых погодников, и их совсем не осталось на улице Флоретт. Иначе кто-то из них уж точно обратил бы внимание на то, как чашечки анемометра, качнувшись, начали медленно вращаться, или на то, как едва заметно ползет по шкале вверх стрелка на датчике ветра, а флюгер-компас поворачивает свой нос строго на восток.

Погодник отметил бы у себя в дневнике: «Поднимается восточный ветер. С большой вероятностью он разгонит туман, безраздельно правивший в городе все последние дни…»

В этой, на первый взгляд ничем не примечательной, записи вряд ли кто-то разглядел бы что-нибудь необычное. Поначалу никто бы ничего не понял…

В любом случае, погодники здесь давно не водились, и, соответственно, некому было спрогнозировать, что восточный ветер, который медленно и лениво поднимался с канала, должен был вскоре не только разорвать туман в жилых кварталах Тремпл-Толл на клочки, но и принести туда кое-что крайне неприятное…

Погодником в доме № 12 когда-то служил мистер Типпин из восьмой квартиры. Вернее, он официально значился в Погодном ведомстве, но на деле старик никогда не поднимался на крышу. И у этого были свои причины.

Начать с того, что дверь, которая вела с четвертого этажа на чердак, была заставлена различным хламом: чемоданами, коробками с разломанными игрушками и целой грудой разношенных башмаков. А еще на двери висел большой ржавый замок. Впрочем, даже найди мистер Типпин ключ от этого замка, он все равно не смог бы попасть ни на чердак, ни на крышу – стена за дверью была замурована еще старым домовладельцем господином Карниворри.

Единственный оставшийся ход на чердак, словно воришка в потемках, прятался в квартире № 14, и по лестнице, которую он начинал, время от времени поднимался (да и то не без труда) лишь один человек.

Человек этот ничего не знал ни о пришедшем в движение анемометре на крыше, ни об изменении погоды. Да и знай он об этом, все равно у него бы не вышло предугадать грядущие кровавые события или хоть как-то на них повлиять. Что он мог предпринять, этот жалкий, несчастный человек, чтобы предотвратить то, что вскоре должно было случиться, когда он не мог предотвратить даже собственные горести. Ничего не мог, это точно.

Вернее, не могла.

Китти Браун сидела на полу своей комнаты, опершись спиной о дверь и широко расставив ноги в стороны. Красноватый дымок ленивыми колечками поднимался из выхлопных трубок роликовых коньков.

Более опустошенного существа сейчас трудно было сыскать во всем Тремпл-Толл. Слезы текли по лицу девушки, и она вытирала их рукавом платья, не замечая, как ткань покрывается зелеными пятнами.

Китти чувствовала себя ничтожной и беспомощной. Во рту расплывалась горечь, разбитая губа опухла, а скула ныла, как попрошайка. Китти сейчас не волновали синяки и ссадины, покрывавшие лицо, – ее душу травило предательство. Она доверилась тому, кто на поверку оказался худшим из людей. Капитан Блейкли… он просто вырвал ее сердце с корнем и растоптал его.

И сейчас она с болью и ненавистью слушала его голос, раздающийся из-за двери.

Капитан Блейкли сообщал бабушке последние новости. Они с мистером Шнаппером и мистером Уилксом только что вернулись: доктора Доу и его племянника дома не оказалось и, судя по всем признакам, они сбежали.

Китти не верила, что доктор Доу или Джаспер могли сбежать, бросив Полли. Миссис Браун придерживалась такого же мнения.

– Уверена, они где-то затаились, – сказала она. – Мы должны найти их – от этого напрямую зависит сохранение нашей тайны.

– Я немедленно отправлюсь в город, – ответил капитан, – и не вернусь, пока не удостоверюсь, что наша тайна надежно похоронена. Но меня больше беспокоит Шнаппер – он непредсказуем.

– Напротив, он крайне предсказуем, и я догадываюсь, что… – бабушка вдруг замолчала. Ее слова оборвались так резко, что Китти за дверью вздрогнула.

Она явственно представила себе, что сейчас происходит в гостиной. Китти не раз видела свою бабушку в такие моменты. Та словно засыпала на том же месте, где стояла, голова ее запрокидывалась назад, а глаза закатывались. В таком положении она пребывала несколько секунд, мелко подрагивая и покачиваясь на ногах. Китти знала, что с ней, знала, кто с ней говорит во время этих приступов.

Капитан Блейкли явно также был осведомлен:

– Что она сказала, миссис Браун? – спросил он тихо, когда старуха пришла в себя.

– Шнаппер, – выдохнула бабушка. – Он собирает жильцов. Я должна спуститься вниз.

Китти не поверила своим ушам: бабушка давно не покидала квартиру – должно быть, произошло – или же в эти самые мгновения происходило – что-то из ряда вон выходящее.

Капитан был поражен не меньше:

– Вы уверены, мэм?

– У нас очень мало времени. Мы должны его остановить…

Впервые в жизни Китти различила в ее голосе испуганные нотки.

Раздались отдаляющиеся шаги, и дверь квартиры захлопнулась. Китти осталась одна.

Нужно выбраться… пока ее нет!

Девушка подергала ручку – заперто! Ну конечно!

Китти поднялась на ноги. Ей вспомнилась уловка, которую применила Полли, чтобы проникнуть в квартиру мистера Драбблоу. Это не должно быть так уж сложно!

Достав из волос шпильку, она просунула ее в замочную скважину и принялась вертеть ею из стороны в сторону.

Пальцы дрожали – она чувствовала ключ, торчащий в замке по ту сторону двери, но никак не могла его вытолкнуть.

– Ну же… давай… получайся…

Китти с досадой достала шпильку из замочной скважины. Взломщица из внучки миссис Браун была никудышной – она добилась лишь того, что погнула свою «отмычку».

– Попробуем еще раз.

Китти запустила пальцы в волосы за следующей шпилькой и… так и застыла.

Что-то произошло. Она ощутила, как сам воздух в комнате уплотнился.

Китти боялась вдохнуть. Дом не просто замер, он окоченел. Абсолютная тишина охватила его.

Напряженное ожидание ощущалось в полу, в стенах, словно вдруг натянувшихся, как кожа на барабане, в двери, которая будто вросла в раму, в окне, которое, казалось, вот-вот моргнет.

Чувствуя, как ужас окутывает кожу липким покровом, Китти задрала голову и уставилась в потолок.

Дом словно приготовился…


Пришла в себя Китти от того, что скрипнула дверь квартиры.Бабушка вернулась, и не одна, но на этот раз компанию ей составлял вовсе не капитан…

– Я не знаю, куда они запропастились, миссис Браун! – Китти узнала голос миссис Тирс.

– Они и прежде вели себя неподобающе, – ответила бабушка. – Крайне безответственные и дурно воспитанные мальчишки.

– Я должна их найти!

– Нет, – отрезала бабушка. – Вы должны лично отправиться к пленнице и проследить, чтобы преображение прошло как надо.

Китти вся превратилась в слух. Они обсуждали Полли!

Миссис Тирс явно была не довольна приказом старухи и решилась возразить:

– Но мои дети…

– Что?! – перебила ее миссис Браун. – Вы, видимо, забыли, миссис Тирс, что это не ваши дети! Это дети Праматери!

– Я… я помню, но…

– Отправляйтесь на станцию! Кто-то должен быть там, когда зерно прорастет…

Китти зажала рот руками. Старуха сама все подтвердила! Полли! Она на трамвайной станции у моста!

Миссис Тирс ушла, в квартире снова стало тихо.

«Что же делать?! – в отчаянии спросила себя девушка. – Я должна вызволить Полли! Нельзя позволить зерну прорасти. Если это произойдет…»

Китти замотала головой, запрещая себе даже думать о подобном.

– Нужно выбраться отсюда, – прошептала она. – Но как?

Ее взгляд упал на окно.

Китти подкатила к нему и, стараясь не шуметь, открыла створки. Выглянула вниз, голова тут же закружилась.

Нет! Так она не выберется – нечего и думать! Даже будь у нее здоровые ноги, спуститься по стене было бы невероятно сложно.

Китти отпрянула от окна и ударилась ногой о ржавую гармошку теплофора, которая тут же отозвалась звоном.

– Что это ты там вытворяешь?! – раздался окрик из коридора.

Бабушка стояла за дверью! Китти бросила испуганный взгляд на дверную ручку, ожидая, что та вот-вот повернется, и в комнату влетит разъяренное существо, которое снова ее изобьет.

Но дверь, как и прежде, оставалась запертой – очевидно, бабушке было сейчас не до Китти. Старуха закашлялась, а потом, успокоив дыхание, велела:

– И окно закрой!

Китти сжала зубы и села на подоконник.

«Нет уж, бабушка! Не закрою! И вообще я больше не буду делать то, что ты мне приказываешь! Ты больше не будешь мною помыкать!»

Погасив топки на роликовых коньках, Китти при помощи рук перенесла ноги через раму.

«Что ты делаешь?! Ты рехнулась?!» – непременно воскликнула бы Полли Трикк, глядя на нее сейчас.

– Я тебя спасу… – прошептала Китти невидимой подруге.

Держась руками за раму, она начала придвигаться к краю.

Китти и правда рехнулась. Внучка миссис Браун сейчас не могла соображать здраво, иначе поняла бы очевидную для всех вещь: она ни за что не сможет спуститься по стене дома.

Выглянув наружу, Китти отметила, что труба водостока проходит всего в паре футов от ее окна.

Стараясь не смотреть вниз, Китти выдвинулась еще немного. Колесики роликов коснулись карниза, и ноги разъехались. Девушка одной рукой вцепилась в раму, а другой потянулась к трубе.

«Я смогу! Мне удастся! Еще чуть-чуть… еще немного…»

Китти уже почти-почти ощущала пальцами шершавую поверхность водостока…

И тут произошло то, чего она никак не могла предугадать.

Дом вздрогнул.

Китти вскрикнула и соскользнула с карниза.


***


Кашель зародился в глубине легких, прошел через гортань, словно по трубе, и вырвался наружу.

Миссис Браун поднесла к губам платок, и он тут же покрылся густой зеленой слизью, в которой проглядывали крошечные изумрудные искорки.

Слегка пошатываясь, бабушка Китти медленно двинулась в свою комнату.

«Проклятая Тирс и проклятые мальчишки! – думала она. – Если пленница сбежит или с ней что-нибудь случится, все надежды пойдут прахом. Я не могу ее упустить… она так важна! Но Тирс этого не объяснить. И никому не объяснить. Пусть и дальше думают, что я всего лишь помогаю Праматери плодиться…»

Проходя мимо комнаты внучки, миссис Браун услышала металлический стук, раздавшийся из-за двери.

– Что это ты там вытворяешь?! – прикрикнула она и залилась очередным приступом кашля.

По ногам миссис Браун прошлось легкое дуновение сквозняка, вырвавшееся из щели над порогом.

– И окно закрой!

«Вот ведь неугомонная дрянь. Эх, если бы она только подходила! Все было бы давно закончено, если бы мерзавка оказалась той, кто мне нужен… И все же она привела Полли Трикк, эту льотомнскую дурочку…»

Вытирая платком не желающие останавливаться зеленые слезы, миссис Браун вошла в свою комнату. Все ее мысли сейчас были лишь об одном – о том моменте, когда семя прорастет в сердечный клубень и захватит Полли Трикк. Тогда настанет то, о чем она мечтала столько лет.

На стене у кровати висело темное от патины зеркало в овальной раме. Бросив на свое отражение быстрый взгляд, миссис Браун поморщилась и отвернулась.

Эта оболочка так устарела: бледная и сморщенная кожа, тяжелые веки, практически исчезнувшие губы, отвратительная седина, похожая на плесень… Так и хочется вонзить ногти в лицо и сорвать его. Как жаль, что она не может этого сделать… пока не может.

Миссис Браун поглядела на часы, стоящие на туалетном столике: уже скоро…

Достав из-под манжеты рукава ключ, она вставила его в замочную скважину на циферблате часов и сделала три оборота.

В комнате раздался щелчок, и, скрипнув на петлях, отворилась дверка потайного шкафчика, скрытая прежде за цветочной обивкой стены.

Миссис Браун достала из тайника небольшой прямоугольный футляр и ветхую потрепанную тетрадь в грубой кожаной обложке.

Опустившись на край кровати, она раскрыла тетрадь. Покрытые пятнами и бурыми потеками, страницы были сплошь исписаны; почерк ведшего записи человека выдавал в нем решительную и в то же время дотошную натуру. Темно-фиолетовые, почти черные строки вызвали в душе у миссис Браун едкое неприятное чувство. Тоска… горечь утраты…

То, что она испытывала к хозяину тетради, не померкло даже с годами. С нежностью миссис Браун погладила сухие страницы и словно на какое-то мимолетное мгновение прикоснулась к мистеру Карниворри, чего она никогда не позволяла себе, пока он был жив…

Насильно взяв себя в руки и уняв нежелательные сейчас эмоции, миссис Браун пробежала глазами знакомые строки. Записи чередовались с рисунками и схемами, кое-где булавками к страницам крепились сухие листья растений.

Рабочий дневник мистера Карниворри был не только самым ценным сокровищем миссис Браун, но также и тем, на что она возлагала большие надежды.

Хозяйка четырнадцатой квартиры часами могла изучать записи старого домовладельца, перечитывая описание его научных изысканий. Мистер Карниворри не был ботаником-морфологом – он ограничивался лишь рассуждениями, не решаясь проводить практические эксперименты по сечению растений, и они во всей своей многообразной красе оставались жить лишь в его голове. В голове и на страницах дневников.

Этот конкретный дневник был наполнен размышлениями на тему прививания и скрещивания видов, и в нем рассматривалось так называемое «сращивание».

Миссис Браун нашла страницу, заложенную тонкой зеленой закладкой-ляссе. Пальцы старухи задрожали, когда она перечитала уже, вероятно, в тысячный раз, заглавие: «Плющ Оддинга. Свойства и паразитирование».

Плющ этот был не таким уж и редким растением, и чтобы его отыскать, не нужно было ехать в какие-то джунгли – он во множестве рос в том же Сонн. Мистер Карниворри скрупулезно изучал его: его интересовали ярко выраженные паразитические свойства плюща Оддинга. Но особо его занимал вопрос, каким станет какой-либо представитель флоры, если привить ему определенные черты плюща-паразита, а именно – гаустории, отростки, которые цепляются к растению-жертве, после чего проникают внутрь его тканей.

Едва ли не треть дневника занимали рассуждения о том, как сделать паразитом непаразитирующее растение, но главное – там имелось подробное описание данного действия. Разумеется, все эти построения были сугубо теоретическими.

Вряд ли мистер Карниворри планировал воплотить подобный эксперимент в жизнь, но миссис Браун была решительно настроена сделать это за него. И более того – последние несколько лет именно этим она и занималась.

Любопытно, что сказали бы прочие жильцы дома № 12, узнай они о том, что она задумала. Вероятно, тут же подняли бы бунт. Шнаппер уже слишком близко подобрался к правде – он не оставлял своих попыток разоблачить ее, догадываясь, что с определенных пор размножение Праматери проходит не так, как проходило всегда.

На деле миссис Браун не заботили прочие дети Праматери, не заботило размножение. Ее интересовала лишь одна вещь – как изменить то, что она каждый день видела в зеркале. Ею завладела навязчивая идея: она должна вернуть себе молодость любой ценой.

Никто в доме не знал, отчего все те, кого она обращала, в ком взращивала семя Праматери, оказывались чахлыми и неполноценными. Каждый из тех, кого они со Шнаппером впоследствии селили в меблированных комнатах на границе с Гарью, не выдержал ее… прикосновения. Прикосновения ее гаусторий. Именно она делала из новообращенных «калек» – люди называют таких кататониками, но это не была кататония. Присосавшись к своей жертве, она забирала у нее жизненную силу – слишком много этой жизненной силы: гаустории плюща, которые она себе привила, были слишком агрессивными и вместо того, чтобы оплести сердечный клубень, они вгрызались в него.

Чувствуя, что очередной подопытный вот-вот умрет, миссис Браун всякий раз вовремя себя останавливала – зачем опустошать их полностью? Ее интересовало не убийство, но захват: оплести, срастись с жертвой, сделать ее, молодую и сильную, полную жизненных соков, частью себя. Или, вернее, себя – частью ее. Это и был рецепт миссис Браун по возвращению молодости.

Одной из первых жертв ее эксперимента стала Китти, но девчонке повезло больше других: миссис Браун поняла, что эта дрянь не подходит, почти сразу и не превратила внучку в сомнамбулу только лишь потому, что ее отвлекли. И тем не менее сердечный клубень Китти был поврежден, он не смог в должной мере питать ее ноги, и они завяли. Впрочем, старухе не было до этого дела – она продолжила свои поиски…

А затем потянулись годы бесплодных попыток. Одна за другой ее похожие на лунатиков жертвы наполняли меблированные комнаты, и всякий раз она выходила к жильцам, произнося одну и ту же фразу: «К сожалению, и на этот раз семя проросло не до конца…»

А потом дом охватила болезнь. Эксперименты пришлось отложить.

И вдруг, когда миссис Браун уже совсем отчаялась, появился тот человек.

Господин, которого привел доктор Степпл, представился профессором Мунишем, старым другом и коллегой мистера Карниворри. Профессор сообщил, что мистер Карниворри посвятил его в свою тайну, и более того: откуда-то этот странный человек прознал, что именно первая дочь Праматери пытается сделать.

Миссис Браун все отрицала и уже собиралась его выгнать, но то, что он ей предложил, все изменило. На примере привитой комнатной мухоловки Муниш продемонстрировал ей то, чего она так желала для себя: прямо перед ней – на чайном столике в гостиной старая мухоловка-паразит захватила другую, молодую. Ее сердечный клубень оплел и поглотил сердечный клубень жертвы.

Миссис Браун не поверила собственным глазам. Ну а этот таинственный профессор сказал, что у него есть средство для подавления прожорливости гаусторий. Разумеется, она спросила, что он хочет взамен, и тут же приняла его условия. Это была выгодная сделка – профессор Муниш предложил избавить ее от того камня преткновения, который долгие годы порождал свары и конфликты в этом доме.

У миссис Браун появилось то, чего ей так недоставало. Оставалось найти подходящую жертву. И вскоре она нашлась.

Когда Китти рассказала бабушке о своей новой подруге, старуха поняла, что это именно тот человек, которого она так долго искала. На чаепитии ее надежды оправдались: молодая, красивая, сильная… Захватив Полли Трикк, она должна была не просто вернуть себе утраченное – ей предстояло приобрести нечто новое…

Миссис Браун даже сглотнула от предвкушения. До того, как семя Праматери разрастется в полноценный сердечный клубень, оставались считанные часы. И тогда она откроет этот футляр, введет себе микстуру Муниша и захватит Полли Трикк, срастется с ней, станет ею… И по-новому взглянет в это зеркало. Без омерзения, без желания тут же отвернуться, без…

Додумать миссис Браун не смогла. Ее мысли прервали.

– Что?

Она вдруг почувствовала.

Спазм.

Но не свой.

Миссис Браун задрала голову и пораженно распахнула рот.

– Праматерь…

А затем дом вздрогнул. Мебель в спальне чуть подпрыгнула, гардероб накренился, а люстра над головой закачалась, сбрасывая с себя комья пыли.

– Нет… – в отчаянии прошептала миссис Браун. – Не-ет, только не сейчас…

Она поднялась на ноги и двинулась в коридор. С каждым шагом она ощущала нервические судороги внутри стен. Ощущала невидимые токи, проходящие сквозь дом, от его основания и до чердака. Голова закружилась…

Держась рукой за стену, миссис Браун пошла по коридору. У лестницы, ведущей на чердак, она остановилась. И зажмурила глаза.

– Что с тобой? – шевельнулись сухие старческие губы. – Что произошло?

Но Праматерь не ответила.

Миссис Браун чувствовала, как бурлят соки, как сотрясаются и дрожат самые мелкие волокна, как шуршат листья, и это шуршание с каждым мгновением превращается во все нарастающий шепот.

Праматерь вышла из своего полусна! Что-то пробудило ее!

Нужно было срочно вернуть ее обратно, успокоить, пока не случилось непоправимое…

– Поговори со мной! – закричала миссис Браун.

Праматерь игнорировала. Откуда-то сверху донесся скрежет, словно кто-то тянул по полу ржавую железную кровать, с потолка отвалился и упал кусок штукатурки, ткань обивки стены с треском отделилась и в нескольких местах провисла уродливыми карманами.

– Праматерь!

Миссис Браун, задыхаясь от ужаса, поставила ногу на ступень, и тут дверь квартиры, сорвавшись с петель, с грохотом вылетела из короба, вырванная чьей-то рукой.

Миссис Браун обернулась и обомлела. На пороге стоял тот, кого там быть попросту не могло.


***

Дом вздрогнул.

По стене проползла извилистая трещина, и гвоздь, дрожа и проворачиваясь, начал выбираться наружу.

Висевший на нем портрет мистера Карниворри сперва накренился, а затем рухнул на лестничную площадку.

Через весь дом прошел порыв сквозняка, взметая пыль под ступенями. Раздался чей-то недоуменный возглас, где-то хлопнула дверь. А на сводах холла на первом этаже зашевелились лозы растения.

Листья зашелестели-зашептали. Из глубины висящего под потолком зеленого кокона прозвучал приглушенный ответ, и растение начало расплетаться.

Слой за слоем лозы отступали, будто раскрывая жуткую утробу, и в какой-то момент из нее выпала бесформенная груда в темно-синей форме.

Констебль Шнаппер поднялся на ноги.

В его изломанной и искореженной фигуре лишь отдаленно проглядывал тот человек, которым он был прежде. Конечности торчали в стороны под неправильными углами, вывернутая шея лежала на плече, из разодранной кожи на лице текла зеленая кровь, а из прорех по всему телу выбивались побеги с заостренными бордовыми листьями.

И тем не менее он не ощущал ни боли, ни даже каких-либо неудобств.

Нетвердой походкой, издавая при каждом шаге хруст, констебль подошел к постаменту со Скверлум Каберботам и одним движением сорвал футляр.

– Дыши… – вырвалось хриплое из горла Шнаппера, и цветок распрямился на стебле.

Скверлум Каберботам сжал бутон в комок, а в следующее мгновение его багрово-рыжие лепестки резко развернулись, и в воздух вырвалась туча светящейся пыльцы. А затем еще одна и еще одна. Темный холл заполнился ею и осветился.

Цветок дышал так яростно, словно впервые в жизни. Порция за порцией он выплевывал пыльцу, раз за разом стягивая и расправляя бутон. Его стебель исходил спазмами, как человеческое горло.

Пыльца оседала на мундире и лице констебля, застревала в волосах и усах. Шнаппер открыл рот и вобрал в себя сноп рыжих искр, а затем развернулся и, покачиваясь, двинулся к выходу из подъезда. Подойдя к двери, он распахнул ее и вставил железный крючок в петлю на стене, чтобы дверь не закрывалась. Облака пыльцы потянулись на улицу, смешиваясь с туманом.

Шнаппер стоял и, словно в каком-то полусне, глядел, как крошечные огоньки замешиваются с мглой, расползаясь все дальше от дома. Легкий порыв ветра коснулся лица констебля… Ветер… он сделает все остальное… Вскоре пыльца достигнет домов на улице Флоретт, проникнет в подъезды и квартиры, заберется в гостиные и спальни. Никто не спасется…

Дом содрогнулся в очередной раз, уже сильнее.

Шнаппер развернулся и пошел к лестнице. Скверлум Каберботам продолжал исторгать пыльцу, и вскоре в холле уже почти ничего нельзя было разобрать из-за заполонившего его светящегося облака.

Констебль пробирался в этом колышущемся мареве. Проходя мимо постамента, он задрал голову – удерживавшие его совсем недавно лозы заползали в широкое черное отверстие в потолке, прежде скрытое пологом из листьев. Они втягивались в трубу, проходящую сквозь весь дом. Стены холла задрожали, покрываясь расползающимися трещинами. С грохотом рухнула стоявшая у лестницы вешалка. Праматерь сбрасывала оковы сна…

Шнаппер двинулся вверх, преодолевая ступени на вывернутых ногах, держась за перила сломанными пальцами. Лежавший на лестнице портрет домовладельца треснул под его башмаком, но он этого даже не заметил.

Двери некоторых квартир были открыты. Из темноты прихожих выглядывали бледные перепуганные лица. Жильцы не понимали, что происходит. Они его сейчас не заботили…

Между третьим и четвертым этажами констеблю встретилась миссис Тирс. Увидев его, спускавшаяся приказчица из книжной лавки отшатнулась и вжалась в стену.

– Мистер Шнаппер? – с ужасом прошептала она.

Констебль не ответил – какое ему дело до ничтожных прихвостней старухи…

Шнаппер просто прошел мимо, продолжая свой путь наверх. Он чувствовал, как с каждой новой ступенью внутри него все сильнее шевелятся жилы его истинного существа. Чувствовал, как они сжимаются и пульсируют, готовясь вырваться на свободу.

Но, помимо этого, он чувствовал движение внутри самих стен, что его окружали. Лестница под его ногами отдавалась мелкой дрожью. Стекла в окнах звенели, с какого-то подоконника упал горшок с растением. Дом заходил ходуном, словно рядом с ним прогрохотал поезд. Вот только это был отнюдь не поезд…

Еще немного… Еще несколько ступеней…


***


Пуговица пролезла в прорезь, за ней еще и еще одна.

Стены дома сотрясались. С потолка сыпалось мелкое крошево, трещины на нем удлинялись дюйм за дюймом, словно прорезаемые невидимыми ножами. Закачался стол, и стоявшие на нем пустые бутылки начали звенеть, стуча друг о друга. Чашка с засохшими чаинками сползла со стола и, звякнув, разлетелась на осколки. В проем разбитого окна заползал туман, повисшая на одной петле ставня билась о стену.

Домотрясение становилось все сильнее, и с каждым новым толчком в квартире появлялось все больше разрушений.

Не замечая творящегося вокруг хаоса, сэр Уолтер Пемброуз застегнул свой тропический мундир и разгладил лацканы.

Его партикулярная одежда (штаны, жилет и пальто), аккуратно сложенные, лежали на кровати. Все это было не более, чем театральным костюмом – время мистера Драбблоу из девятой квартиры прошло, настал черед того, кем он был на самом деле, – черед охотника на плотоядные растения.

Сэр Пемброуз стоял у гардеробного зеркала и придирчиво оглядывал себя: высокие шнурованные ботинки, песочные штаны-галифе, мундир с гербовыми пуговицами Клуба охотников-путешественников, застегнутый под самое горло…

Закончив с мундиром, он надел широкий поясной ремень с подсумками, чехлами для фляги и ножа и кожаные подтяжки-разгрузку. Подтянув лямки, сэр Пемброуз открыл шляпный футляр и достал оттуда пробковый шлем с защитными очками. Надел его, завел ремешок под подбородок.

Сейчас он готовился, как на парад, или, скорее, как офицер с запятнанной честью перед самоубийством. В этом была доля истины: сэр Пемброуз не сомневался в том, что не доживет до утра.

Он не испытывал ни малейшего страха – лишь мрачную решимость. Вся его жизнь вела именно к этому, он просто должен завершить то, что началось на острове Лугау. Охотник понимал, что навряд ли сумеет уничтожить Карниворум Гротум и его прихвостней и при этом выжить, но даже если он перед своей кончиной заберет с собой и этих тварей… что ж, подобный результат его бы вполне устроил. Единственное, что ему требовалось, – это уверенность в том, что на его надгробии выбьют то, чего он заслуживает. Также было бы превосходно, если бы под словами признания его заслуг выбили полный список извинений от тех, кто его недооценивал и презирал, но это уже мечты с легким налетом абсурда. И то правда: где найти такое высокое надгробие…

Сэр Пемброуз зачерпнул пальцами порцию помадки для лицевой шевелюры и сдобрил ею усы. Подкрутив их, он повернул к зеркалу сперва один свой профиль, затем другой. Вид был безукоризненный – лучше и представить сложно. Именно так стоит идти в свой последний бой…

Дом сотрясся в очередной раз, за окном начали трещать разламываемые водостоки и обвивавшие здание трубы. Из них лезли толстые извивающиеся лозы, сбрасывающие обломки газо- и водопроводов, словно руки, выбирающиеся из рукавов.

За окном загрохотало. Часть кровли, сорвавшись с крыши, посыпалась вниз черепичным дождем.

Сэр Пемброуз надел белые парадные перчатки и закрепил на груди золоченую эмблему Клуба. На этом его приготовления были завершены.

Подойдя к лежащему на кровати чемодану, он вытащил из специального отделения мачете и закрепил его на поясе. Рядом с чемоданом лежала уже собранная винтовка «Бродмур». Охотник взял ее и направился к выходу из квартиры.

Распахнув дверь, он вернулся в глубь прихожей и принялся ждать.

Кто-то пробежал мимо его двери и исчез на лестнице. Кто-то закричал, и в первое мгновение сэр Пемброуз вроде бы узнал голос, но уже во второе ему стало все равно.

На этаже появилась странная черная дымная туча. Она не обратила внимания на затаившегося в потемках прихожей охотника и поползла к лестнице, держа путь наверх.

Сэр Пемброуз ждал. Дом разваливался, и находиться здесь было опасно, но он просто стоял. Перед тем, как он выберется отсюда, он должен сделать еще кое-что. Маленькое, но очень приятное дело.

И вот наконец он дождался.

Дверь квартиры напротив отворилась, и на пороге появилась сгорбленная фигура самого ненавидимого сэром Пемброузом жильца дома № 12.

Старуха Жиббль из десятой квартиры была худшим представителем престарелых соседок. Докучливая, сующая всюду свой нос, принимающаяся бурчать оскорбления, стоит тебе только повернуться к ней спиной.

Он знал, что она не упустит случая вылезти из своей норы и не преминет воспользоваться охватившим дом кавардаком, чтобы сделать какую-то гадость «проходимцу и тлетворнику Драбблоу».

Завидев его, старуха усмехнулась.

– Я всегда знала, что с тобой что-то не так! – каркнула она. – Я пыталась предупредить миссис Браун, но…

– …Но сумасшедшим старухам никто не верит! – закончил сэр Пемброуз.

Миссис Жиббль осклабилась и двинулась к нему.

– Ты ничего мне не сделаешь! – воскликнул охотник. – Ты просто свихнувшаяся старая дрянь, которая может лишь устраивать мелкие пакости и подслушивать, елозя ухом по чужой двери!

Миссис Жиббль затрусила головой.

– Ты так уверен?

Сэр Пемброуз вскинул винтовку, направив ствол на голову соседки.

– Хах-ха! – она рассмеялась. – Думаешь, эта штуковина поможет тебе?

Охотник не успел ответить. Миссис Жиббль начала меняться. Предыдущее переоблачение, которому сэр Пемброуз стал свидетелем, подготовило его к зрелищу, которое перед ним открылось сейчас, и он даже не вздрогнул.

Сбросив шкуру и пару дюжин шалей, мухоловка, изворачиваясь и изгибая конечности, поползла к нему.

– Давай… иди ко мне…

Сэр Пемброуз опустил и отставил к стене винтовку, положил руку на ремешок, удерживающий на поясе мачете.

Ком из стеблей, корней и листьев тем временем преодолел площадку и перевалился через порог.

Сэр Пемброуз не сделал ни шага назад.

Бутон мухоловки дернулся к нему, и тут раздался громкий щелчок. Огромные челюсти капкана, стоявшего у двери, захлопнулись, зубья перерубили лозы, разрывая корни и листья. Исходящий липкой слизью клуб дернулся в агонии, и тут его настигло мачете сэра Пэмброуза.

Бутон-ловушка мухоловки покатилась по полу, из перерубленного стебля на стены брызнула зеленая кровь.

Разрубив сердечный клубень твари, сэр Пемброуз вернул мачете на пояс.

То, что он испытывал, глядя на убитую старуху, не было злорадством – лишь удовлетворением: мало кто в Габене мог похвастаться тем, что восстановил справедливость, рассчитавшись со своей склочной соседкой, главной целью жизни которой было всячески портить кровь тем, кто ее окружал.

Опустив со шлема на глаза защитные очки, он достал из подсумка противоудушливую маску и надел ее: охотник лучше прочих знал, что такое пыльца Скверлум Каберботам.

Взяв винтовку, сэр Пеброуз перешагнул миссис Жиббль и направился к лестнице.


***


Изломанная и искореженная, словно перемолотая в мясорубке, а потом неправильно сшитая заново, фигура на пороге внушала ужас одним своим видом.

Глядя на незваного гостя, миссис Браун поняла, что перед ней вовсе не тот Шнаппер, которого она знала: то, что произошло с констеблем во время попытки освободить Скверлум Каберботам, изменило его – и не только внешне.

Миссис Браун похолодела, когда до нее дошло, как именно он выбрался. Она не хотела верить, что Праматерь предпочла ей это ничтожество, но то, что творилось сейчас вокруг, не оставляло места для сомнений.

Потолок задрожал, и квартира наполнилась белесой пылью. Скрытые в стенах трубы отдавались скрежетом, словно по ним протаскивали ржавые якоря, а с чердака над головой доносился нарастающий грохот…

Миссис Браун не нужно было туда подниматься, чтобы понять, что именно там сейчас происходит. Она и так знала, что в эти самые мгновения Праматерь уже оплела балки и стропила, что ее лозы безжалостно рушат кирпичную кладку и крошат черепицу.

Уже почти стянув на чердак все свои, прежде закованные в трубы, конечности, Праматерь начала разламывать крышу, пробивая себе путь на свободу из клетки, в которую ее когда-то запер мистер Карниворри и в которой долгие годы ее держала ее же первая дочь.

Всю свою жизнь миссис Браун боялась этого. Она так свыклась с обычным, «человеческим» существованием, что не представляла для себя ничего иного. Она так долго была полноправной хозяйкой в этом доме, что и помыслить не могла о том, чтобы лишиться этого.

И вот ее личный кошмар оживал прямо на глазах.

Потрясение сменилось клокочущей яростью, и ярость эта лишь сильнее распалилась от осознания того, кто именно был виновником происходящего.

– Это ты… Ты ее пробудил! – закричала миссис Браун.

Шнаппер не ответил.

– Безумец! Что ты наделал?!

Констебль и тут не произнес ни слова. Он покачнулся, судорожно дернул головой, и его кожа начала раскрываться. Из прорех наружу поползли толстые, увитые красноватыми листьями лозы.

Разорванная кожа и остатки синей формы рухнули на пол уродливой мятой грудой, а выбравшееся на волю растение в облаке рыжей светящейся пыльцы поднялось во весь свой рост.

Существо, которое некогда было констеблем Шнаппером, не умещалось в дверном проеме. В этом коме до сих пор угадывалась рослая и широкоплечая человеческая фигура. На стебле-шее покачивалась голова – большая ловушка мухоловки, покрытая россыпью багровых пятен.

Темно-красное растение оскалило огромные клыки, с которых на пол закапала шипящая ржавая слюна.

Миссис Браун сжала кулаки, ее лицо исказилось от ненависти.

– Это мой дом. Мой! Думаешь, у тебя выйдет забрать его у меня? Я – первая дочь Праматери!

Лозы Шнаппера зашевелились, похожая на человеческую фигура развалилась и опала к полу. Монструозный багровый ком пополз через прихожую.

Старуха сделала шаг навстречу и…

И тут дом тряхнуло в очередной раз. Со стены гостиной попадали фотокарточки в рамках, с грохотом и звоном рухнули на пол часы. Наверху будто ударили молотом и, судя по тому, как вздрогнула квартира, часть крыши провалилась внутрь, прямо на чердак над ней.

Миссис Браун задрала голову, уставившись в потолок, и в этот миг Шнаппер бросился на нее.

Старуха отреагировала стремительно. Она вскинула руки к лицу и словно бы съежилась.

А затем раздался треск, и на том месте, где только что стояла миссис Браун, появилось растение.

Мухоловка, жившая внутри бабушки Китти, была столь громадной, что казалось невероятным, как она прежде умещалась в таком хрупком теле. Это растение походило на темно-зеленую волну, что перетекала сама в себя. В противовес коротким и грубым Шнапперовским лозам, ее длинные изящные конечности затянули собой почти весь коридор – упираясь в стены и изгибаясь, они уходили под потолок. Саму фигуру миссис Браун окутывал сплошной плащ из плюща, который старуха себе привила – полог из бархатистых листьев был похож на шевелящуюся кожу. Из клуба вытянулись три гибких стебля, каждый из которых венчала голова-ловушка. Все три пасти разверзлись, скалясь десятками длинных острых клыков.

Зеленое растение сжалось в клубок, а затем резко развернулось, всеми своими лозами встречая налетевшее на нее растение багровое.

Удар был так силен, что бывший констебль отлетел прочь, на другой край гостиной.

Первая дочь Праматери ощутила до сих пор не знакомую ей свободу. Она развернула все свои конечности, словно потягиваясь после долгого сна.

Багровая мухоловка в углу зашипела и поползла к ней, переваливаясь через диван, но старуха не стала ждать.

Она устремилась навстречу. Два чудовищных растения сцепились.

Трехглавая мухоловка использовала свою гибкость и изворотливость. Она попыталась объять бывшего констебля коконом, но тот резко подался назад, бесформенная груда его постоянно переплетающегося «тела» встала дыбом. Массивная багровая голова дернулась на изогнувшейся шее и перекусила одну из лоз старухи.

Та этого, казалось, даже не заметила. Обхватив петлей стебель Шнаппера, будто удавкой, старуха принялась душить его. Отростки-гаустории плюща впились в грубую плоть бывшего констебля и начали высасывать соки, пульсируя и исходя дрожью.

Шнаппер задергался и, обдирая вросшие в него гаустории, начал закручиваться винтом, стягивая все свои лозы в единую толстую плеть. Эта плеть рванулась вперед и охватила корневище старухи хомутом. Огромная пасть бывшего констебля сомкнулась вокруг очередной лозы Браун, он дернул головой, и во все стороны брызнула зеленая кровь.

Одновременно из трех ловушек-бутонов старухи вырвался визг. Они качнулись на стеблях-шеях и устремились к Шнапперу.

Тот расплел плеть и встретил каждую из ринувшихся к нему голов ударом своих сильных конечностей. А затем, резко опав к полу, схватил первую дочь Праматери клыками за корневище и выдрал из него кусок.

Трехглавая мухоловка отпрянула и бросилась прочь, переваливаясь по полу и мебели гостиной. Затрещало разломанное под ее весом кресло.

Шнаппер, оторвав от себя последние гаустории, пополз следом за ней, из его пасти вывалился длинный язык. Бывшего констебля гнал вперед инстинкт. Уничтожить ее… разорвать на куски… она ранена, она в отчаянии…

Ринувшись за старухой, он не заметил, как та, убегая, одной из лоз подхватила с пола отломанную ножку кресла, и в тот миг, как бывший констебль догнал первую дочь Праматери и набросился на нее, она развернулась и сделала выпад.

Чудовищный удар прошел точно между конечностями Шнаппера, и импровизированное оружие старухи вонзилось в его грудное сплетение, пробив сросшийся корсет, в глубине которого светился красный сердечный клубень.

Багровая мухоловка дернулась, по лозам прошел спазм. Голова бывшего констебля задралась, пасть раскрылась, исходя в немом крике.

Если бы миссис Браун могла смеяться, гостиную сейчас заполнил бы торжествующий смех.

И тут Шнаппер медленно опустил голову. А затем качнулся и придвинулся к старухе. Ножка кресла прошла насквозь, но бывший констебль будто перестал чувствовать боль.

Трехглавая мухоловка застыла в недоумении. Что происходит?! Она ведь убила его! Или… нет?

И тут старуха заметила, что удар прошел в нескольких дюймах от сердечного клубня Шнаппера, не задев его.

Она зашипела от злости.

Подобравшись к миссис Браун почти вплотную, Шнаппер обхватил пастью ее центральный стебель. Челюсть сжалась. Клыки перекусили одну из старухиных шей, и ее голова рухнула на пол.

Миссис Браун оттолкнула Шнаппера и бросилась прочь. В охватившем ее безумии она заметалась по квартире, ударяясь о стены, переваливаясь через обломки мебели, круша все, чего касалась, и заливая гостиную изумрудной кровью. Бывший констебль не отставал…

В какой-то момент зеленая мухоловка перекрутилась и напала на Шнаппера, охватывая его всеми своими лозами-щупальцами.

Два чудовищных растения сплелись между собой. Багровые листья смешались с зелеными, гибкие изящные лозы словно срослись с толстыми и грубыми. Сердечные клубни, эти пульсирующие искрящиеся сгустки, забились в дюйме друг от друга…

И тут Шнаппер сделал нечто такое, о чем миссис Браун не смогла бы вычитать ни в одном из ботанических дневников мистера Карниворри. Он расплел свой сердечный клубень, освобождая его от защитных ребер-ветвей. Собственные подвижные корни его пульсирующего сердца, похожие на крючковатые паучьи ноги, обхватили клубень старухи, а затем вырвали его из ее центрального стебля.

Зеленое растение рухнуло и распласталось по гостиной, извиваясь в предсмертных конвульсиях. Лозы сучили по полу, бессильно цепляясь за ковер.

Нависнув над старухой, Шнаппер подхватил одним из отростков еще живой клубень Браун и засунул его в свою пасть. С удовольствием чавкая, он принялся его пережевывать. На пол потекла светящаяся изумрудная слизь.

Агонизирующее растение на полу прекратило дергаться. Первая дочь Праматери была мертва.


***


Рука побелела от напряжения. Пальцы стиснули край карниза.

Китти, зацепившись манжетой платья за фонарный крюк, висела за окном и всем своим видом походила на кошку, которую держат за шкирку над бочкой воды, чтобы утопить.

Этот проклятый дом словно впился в нее, не желая отпускать. И все же, с каждым разом, как он сотрясался и вздрагивал, дыра в рукаве все увеличивалась, из расходящегося шва манжеты поползли нитки…

Китти больше себя не обманывала: даже если ей удастся удержаться, наверх она ни за что не заберется – у нее просто не хватит на это сил. Также она понимала, что вот-вот произойдет: дом тряхнет сильнее, манжета оторвется и…

Окно чердака под самой крышей затрещало, и сорванные с петель ставни рухнули вниз.

Китти опустила голову, вжалась в стену и зажмурилась. По спине прошелся порыв ветра от пролетевших в нескольких дюймах обломков.

Не сразу она осмелилась открыть глаза. Но когда все же сделала это, ей неимоверно захотелось зажмуриться вновь.

Из пролома чердачного окна, словно гадюка из норы, выползла толстая зеленая лоза.

– Прабабушка… – выдохнула Китти.

Растение, десятилетиями запертое в этом доме, не было ее прабабушкой. На деле Китти являлась такой же дочерью Праматери, как и грозная миссис Браун, как миссис Тирс, миссис Паттни и прочие. Но с того момента, как она осознала себя в этом теле, старуха из четырнадцатой квартиры неизменно звала себя ее бабушкой, а огромную жуткую мухоловку, чей бутон-ловушка покоился на чердаке в почти неизменном состоянии, – прабабушкой. И Китти свыклась с таким положением вещей.

В ее обязанности входило поить прабабушку дождевой водой из специально подведенной к ней трубы и чистить стоки от палых листьев.

Сама бабушка никогда не поднималась наверх. Китти знала, что она боится и презирает Праматерь, ведь та самим своим присутствием безмолвно напоминала ей, что вовсе не миссис Браун здесь хозяйка, что миссис Браун – не более, чем смотритель и распорядитель ужинов. Поэтому она всегда отправляла на чердак колченогую Китти. И Китти безропотно карабкалась по ступеням…

Лоза потянулась к ней, скользя по стене дома и протирая извилистую дорожку в запыленной кладке.

Китти взвизгнула и дернулась. Рукав затрещал, дыра увеличилась.

Девушка посмотрела вниз – там, в рваной пелене тумана, проглядывал бурьян пустыря. А сверху к ней, все приближаясь, ползла гибкая зеленая лоза.

– Не-е-ет… – застонала Китти. – Пожалуйста, не надо…

Но прабабушка не слушала ее. Лоза скрутилась и…

Китти отвернулась.

И вдруг ощутила прикосновение. Мягкой, нежной петлей лоза подхватила и приподняла Китти к окну еекомнаты.

«Что?! Ты помогаешь мне?! Но почему?!»

Китти ничего не понимала. Она была уверена, что прабабушка или задушит ее, или просто стащит вниз.

Неужели это растение узнало ее? Неужели вспомнило, кто годами приходил к нему и утолял его жажду?

Ухватившись за край оконной рамы пальцами, Китти вырвала рукав из удерживавшего ее крюка.

Лоза подсадила ее на подоконник, а затем стремительно уползла, забравшись обратно, на чердак.

Китти спустилась на пол комнаты. Грудь тяжело вздымалась, из горла вырывались хрипы. Девушка все еще не верила, что жива. Ей казалось, будто она провела за окном целую вечность, хотя прошло едва ли две минуты.

Впрочем, осознать произошедшее и порадоваться спасению у Китти не вышло.

Стены качнулись, задрожал пол. Где-то над головой загрохотало, и с потолка посыпалась белая крошка – комната стала напоминать банку с толченым мелом, которую как следует встряхнули. А затем сам дом будто накренился…

Страх подтолкнул Китти. Она встала на четвереньки и уже двинулась было к кровати, чтобы спрятаться под ней, но кровать поползла навстречу.

Китти завизжала.

Она сжалась в комок, закрывая голову руками.

В квартире раздался ужасающий треск, словно выломали часть стены, а затем до Китти донесся крик бабушки:

– Это мой дом. Мой! Думаешь, у тебя выйдет забрать его у меня? Я – первая дочь Праматери!..

После чего вся квартира наполнилась грохотом. Из гостиной раздавались звуки ломающейся мебели и звон разбитого фарфора. В щели над порогом метались тени.

Там сейчас происходило нечто ужасное.

Китти зажала уши руками и закрыла глаза.

– Уходите… – прошептала она. – Уходите…

Леденящие душу звуки, раздававшиеся за дверью, пытались проникнуть в комнату Китти, но она не позволяла себе вслушиваться и продолжала отчаянно бормотать себе под нос:

– Уходите… Оставьте меня в покое… Я не хочу…

И тут она вдруг поняла, что все закончилось.

Китти оторвала руки от ушей и подняла голову.

Весь дом по-прежнему сотрясался и скрежетал, трещали перекрытия, а с потолка сыпалась облицовка, но грохот за дверью перестал раздаваться.

Китти прислушалась. Они ушли? Куда они подевались?

Дрожащими руками она достала из кармана спичечный коробок и разожгла топки на роликовых коньках, поставив уровень жара на максимум – мистер Типпин говорил, что так делать нельзя и что ролики нужно запускать постепенно, но у нее не было времени.

Двигатели зафыркали. Из труб поднялись две красные комковатые тучи дыма. Он тут же попал в нос, глаза начало резать, и девушка закашлялась. Но несмотря ни на что ролики работали.

Поднявшись на ноги, Китти подкатила к двери. Приставила к ней ухо.

«Где она? – пронеслось в голове. – Все еще там? Что она делает?»

Если бабушка и была в гостиной, то вела себя тихо.

«Что же там произошло?»

Китти достала из спутавшихся всклокоченных волос последнюю шпильку и уже просунула ее в замочную скважину, когда… услышала звук шагов. Кто-то бродил по квартире.

Звук шагов приблизился. Она услышала натужное шипение и шумное хриплое дыхание, донесшиеся до нее из коридора.

За дверью кто-то стоял, и этот кто-то явно выжидал.

Китти закусила губу.

И тут скрипнул ключ. Дверная ручка повернулась…

Китти отпрянула к кровати и спряталась за ней. Затаила дыхание.

Дверь открылась…

А затем в ее комнатку медленно вползла клубящаяся черная туча. Тяжелый густой дым шевелился и расползался кругом. Внутри тучи проглядывало жуткое существо с большими круглыми глазами и длинным сморщенным хоботом.

Существо издало шипение и двинулось к ней.

Китти закричала…


***


– Мои-и-и… подтяжечки-и-и…

Оказавшись на пустыре, Джаспер остановился и распахнул рот, пораженно разглядывая происходящее у канала.

Дом № 12 больше не выглядел ни таинственным, ни даже зловещим. Он выглядел опустошающе ужасным! Его верхние этажи были оплетены шевелящимися лозами-щупальцами, стены тут и там зияли проломами, а наполовину оторванные водостоки кренились в стороны – конечности растения выползали и из них, шаря по кладке. Карниворум Гротум выбирался наружу, разламывая свою тюрьму…

Туман вокруг дома был подсвечен, словно в нем горело несколько дюжин фонарей. Пыльца расползлась по пустырю, часть ее уже почти добралась до улицы Флоретт.

Рыжие искорки, прекрасные и обманчиво притягательные, плясали в воздухе в каких-то двух шагах от мальчика.

Он помнил слова сэра Пемброуза: «Если хотя бы одна такая искорка проникнет тебе в нос или рот, считай ты пропал. Скверлум Каберботам завладеет тобой, лишит воли, заставит идти – прямиком в пасть своего чудовищного хозяина».

Подобраться к дому и не вдохнуть пыльцу казалось попросту невозможным.

Но Джаспер подготовился…

Мальчик достал из заплечного мешка противогаз и натянул его на голову. Грохот, идущий от канала, чуть стих – племянник доктора Доу словно оказался заперт в глухом ящике.

Тугая кожаная маска сдавила голову Джаспера так сильно, что ему показалось, будто череп вот-вот треснет. Дышать в ней было тяжело, и воздух, проникающий в легкие, оставлял во рту приторный кисловатый привкус.

Джаспер почувствовал, что задыхается. Ему захотелось сорвать противогаз, но он напомнил себе, что этого ни в коем случае нельзя делать.

«Глубоко и спокойно – так нужно дышать, – вспомнил он увещевания дядюшки. – Размеренно и плавно…»

Немного придышавшись, Джаспер попытался вспомнить, что собирался предпринять дальше. Думалось в противогазе с трудом – все мысли словно сдавили в тисках, да и просто разобрать что-либо через два круглых окошка было непросто. Мальчик протер их рукавами сюртучка, но сильно лучше не стало – все кругом по-прежнему расплывалось и тонуло в серой мгле. Прямо перед ним в воздухе горели рыжие искорки.

Сжав зубы, Джаспер нырнул в облако пыльцы. Она тут же осела на его плечах и голове.

«Сработало?!» – испуганно подумал он и неуверенно пошагал к дому.

Джаспер попытался понять, идет ли он туда по своей воле, или его действиями уже вовсю руководит Скверлум Каберботам. Поймав себя на мысли «Но я ведь не хочу быть сожранным!», он со злостью отметил, что это ничего не значит и подобную мысль запросто могло внушить ему коварное растение. И все же гнев придал мальчику уверенности.

Чем ближе он подходил к дому, тем пыльцы в воздухе становилось больше. Противогаз пока что, вроде бы, работал, как надо…

У двери подъезда он остановился. И вовремя! Из дома выбежала женщина. Размахивая руками, она что-то кричала.

Женщина не заметила его и бросилась к каналу.

Когда она скрылась из виду, Джаспер сдвинулся с места.

«Ты ничего не забыл?» – спросил голосок в голове, и мальчик встрепенулся. Точно! Вот ведь болван!

Он достал из своего мешка обувную коробку и откинул крышку.

Коробка доверху была заполнена ровными рядами серых папиреток; на тонком коричневом ободке каждой стояла надпись: «Гордость Гротода».

Чиркнув спичкой, Джаспер зажег одну за другой несколько папиреток, и в воздух тут же поднялась туча густого чернильного дыма. За какое-то мгновение мальчик исчез в ней, словно облачился в бесформенный клубящийся костюм.

Зажав коробку под мышкой, Джаспер шагнул в подъезд.


В холле дома № 12 почти ничего нельзя было разглядеть из-за густой пелены парящей пыльцы. Джаспер будто забрался под плафон фонаря – так здесь было ярко.

Он махнул рукой перед собой, пытаясь раздвинуть искрящуюся поволоку, но пыльца тут же заполняла пространство.

Смоляной дым, вязкий и тягучий, как кисель, при этом сильно ухудшал видимость. Он лип к своему хозяину, не желая расползаться по сторонам или подниматься к потолку. Что ж, именно для этого мальчик его сейчас и использовал.

Стараясь не приближаться к постаменту с цветком, Джаспер наощупь двинулся вдоль стены в направлении лестницы. Стена под его рукой мелко вибрировала.

Нащупав ногой ступеньку, он начал подъем. У площадки между первым и вторым этажами Джаспер едва не растянулся, за что-то зацепившись. Он так и не понял, что это был портрет домовладельца.

Лестница сотрясалась и ходила ходуном. Перила качались, словно пытаясь вырваться из руки, и Джаспера посетило неприятное чувство – ему почудилось, что это не перила вовсе, а те самые лозы чудовищного растения, которое оплело дом.

На втором этаже домотрясение ощущалось сильнее: в стенах и полу, казалось, прятались десятки тонких струн, которые раз за разом дергала чья-то невидимая рука.

Джаспер делал каждый свой шаг неуверенно и осторожно – он опасался, что в любой миг пол просто провалится под его ногами, и он сам рухнет в дыру. Угодить в какой-нибудь пролом в его планы не входило.

Племянник доктора Доу уже почти добрался до пролета лестницы, ведущего на третий этаж, когда что-то неожиданно ударило его по плечу.

Джаспер дернулся в сторону, пытаясь понять, что это было. Его охватила оторопь, когда он увидел на полу рядом с собой здоровенный осколок камня.

– Мои подтяжечки!

Кусок потолка едва не упал ему прямо на голову! Еще пару дюймов и…

Дом был настоящей ловушкой: если его не сожрет сам Карниворум Гротум и не схватит кто-то из жильцов, его непременно завалит!

Джасперу вдруг вспомнился мистер Тёркени, один из дядюшкиных пациентов. Мистер Тёркени страдал от редкого синдрома: еще будучи ребенком он получил травму головы, в ней что-то перещелкнуло, и он утратил способность испытывать страх.

Пробираясь через охваченный судорогами дом, Джаспер завидовал мистеру Тёркени – вот бы и он не боялся! Со стороны, вероятно, могло показаться, будто он совершенно бесстрашен, но правда в том, что в эти самые мгновения все внутри у него сводило от ужаса.

Джаспер словно забрался в желудок к монстру и полз по его исходящим спазмами кишкам… Дядюшка, наверное, даже не обратил бы особого внимания на творящийся кругом кавардак и просто прошел бы по лестнице наверх со своим коронным выражением вселенской утомленности на лице. Как жаль, что его здесь не было – уж он точно бы…

Мысли Джаспера прервала появившаяся на лестнице фигура в распахнутом пальто.

Джаспер остановился и вжался в стену. Человек закричал:

– Кто здесь?!

Мужчина сбежал по ступеням и сунул руку в дымную тучу. Так и не нащупав прячущегося в ней мальчика, он закашлялся, отстранился и ринулся к лестнице.

Вскоре жилец исчез из виду, но почти в тот же миг дверь одной из квартир распахнулась, и из нее вылетел еще один. Старик озирался по сторонам, на его лице было написано выражения крайнего недоумения вперемешку со страхом и гневом. Не обратив никакого внимания на дымную тучу в углу, старик поспешно пошагал по ступеням вверх, а потом до мальчика донесся его крик:

– С дороги!

Ему ответили:

– У меня давно руки чесались, проклятый пьяница!

Два сцепившихся человека покатились вниз по лестнице, разрывая друг друга на куски, отдирая друг от друга уши и носы, выламывая конечности и наполняя и без того грохочущий дом криками. Из прорех в их телах вырывались хлесткие лозы. Голова одного из дерущихся жильцов разлезлась, и выбравшаяся из дыры зубастая ловушка мухоловки впилась в горло другого. Но тот вывернул шею – из прокушенной раны на ней начал вылезать бутон растения, разрывая собственную человеческую плоть.

Джаспер ощутил приступ тошноты… и ужаса.

Обе твари сползли по ступеням, слившись в уродливом коме из плоти, обрывков одежды и извивающихся лоз. Одна из конечностей дерущихся растений ударила по полу в футе от его ног.

Джаспер отшатнулся и уперся спиной в дверь. Та подалась, и он провалился в квартиру.

Захлопнув дверь, мальчик замер, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь во всем теле.

Кошмар дома № 12 разворачивался перед ним во всей своей мерзкой красе – но не сразу, а постепенно, словно он читал один из выпусков «Романа-с-продолжением» с подзаголовком «Жуткая история». Вот только это был никакой не роман, и рядом не было бесстрашного мистера Суона…

За спиной раздалось звяканье цепи.

Джаспер обернулся и тут же понял, где находится. Он узнал кресло-качалку, пюпитр с нотами и дверь чулана.

Во тьме гостиной что-то шевелилось. Длинные черные конечности извивались и тянулись к нему, громыхая цепями. Миссис Паттни была дома!

Джаспер похолодел.

Она узнала его. В этом не могло быть сомнений! Даже в противогазе, даже в клубах дыма…

С невообразимой яростью мухоловка дернулась и один за другим вырвала из треснувшей стены удерживавшие бывшую учительницу музыки кандалы.

Джаспер взвыл и, не раздумывая, вылетел за дверь, захлопнув ее за собой.

На площадке одна из тварей, окончательно сбросив человеческую кожу, разрывала другую – ее пасть покрывали изумрудные брызги из выкорчеванного сердечного клубня, но она не останавливалась, продолжая терзать уже неподвижную мухоловку.

Когда Джаспер выбежал из квартиры миссис Паттни, тварь подняла свой бутон и, раскрыв пасть, повернулась к нему.

– Прочь! – закричал мальчик, выставив перед собой дымящуюся коробку. – Пошла прочь! Убирайся!

Мухоловка отпрянула, нырнув в чернеющую прихожую квартиры напротив. Дверь за спиной Джаспера содрогнулась от удара.

Мальчик бросился к лестнице. Он бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, вновь поднимаясь и вновь продолжая свой бег. Ступени были завалены ломаным камнем, и с каждым футом завал становился все больше. Джаспер ощущал под ногами что-то скользкое и липкое, но заставлял себя не обращать внимание.

На третьем этаже было неожиданно спокойно. Дверь квартиры мистера Драбблоу стояла нараспашку.

Джаспера посетила мысль, а не отыскать ли охотника, но он тут же напомнил себе, что коварный сэр Пемброуз уже нарушил договоренность и ему нельзя доверять – да и вряд ли он сейчас дома. К тому же он ни за что не поможет: ему ни до чего нет дела, кроме Карниворум Гротум.

Мальчик поднялся на четвертый этаж. Еще с лестницы он увидел, что дверь квартиры семейства Браун лежит на полу, вырванная. Он опоздал?! Они разделались с Полли?!

Пройдя по двери, Джаспер вошел в квартиру № 14.

Здесь был настоящий хаос. Мебель разломана, обивка стен содрана, повсюду фарфоровые и стеклянные осколки и…

Посреди гостиной лежала…

Сперва Джаспер подумал, что видит того самого монстра, который пытался выбраться из дома, но, заметив в коридоре ком, состоящий из человеческой кожи и обрывков зеленого с коричневым цветочным узором платья, сразу же понял, кто перед ним. Он уже видел это платье – в тот день, когда они с дядюшкой пришли сюда по просьбе Китти. Старая миссис Браун! Это она!

Но что же ее убило? Учитывая, что мухоловка выглядела так, будто ее засунули в мясорубку и несколько раз прокрутили ручку, вряд ли ее прикончил яд сэра Пемброуза.

Джаспер напомнил себе, что он здесь не для того, чтобы расследовать гибель старухи. Оглядев гостиную, он убедился, что Полли или – он сглотнул – ее тела здесь нет, и, осторожно переступив через лозу мертвого растения, двинулся в коридор.

Из замочной скважины ближайшей двери торчал ключ. Может, Полли там?!

Выставив перед собой дымящуюся коробку, Джаспер повернул ключ и толкнул дверь.

Встретил мальчика пронзительный крик, и Джаспер отшатнулся.

Мимолетный страх исчез, когда он понял, кто кричит.

– Китти! Это я! Джаспер!

Мальчик представил, как, должно быть, странно он сейчас выглядит: кожаная маска, оканчивающаяся гармошечной трубкой и похожей на консервную банку фильтрационной коробкой. Весь в дыму. Жуткое, должно быть, зрелище.

Китти Браун распахнула глаза.

– Джаспер?

Девушка выбралась из-за кровати и придвинулась к мальчику на своих роликовых коньках. Тот подался назад.

– Не подходи! – крикнул он, вспомнив рассказ сэра Пемброуза. – Ты… с ними!

Китти замотала головой.

– Нет! Я их ненавижу!

Но Джаспера нельзя было так легко провести. «Она пытается втереться в доверие, чтобы напасть! – подумал он. – Она ничем от них не отличается!»

– Я тебе не верю! – воскликнул он. – Ты похищала людей! Чтобы их… чтобы эта тварь их сожрала!

Китти закусила губу, в ее глазах появились слезы.

– Мне так жаль… я не хотела… они заставляли меня…

Джаспер оглядел комнату. Полли здесь не было.

Он отступил к двери.

– Прошу тебя, – в отчаянии проговорила Китти. – Поверь мне…

Джаспер остановился. Умом он понимал, что ей нельзя доверять, но… она выглядела такой жалкой.

Комнатку тряхнуло. Китти схватилась за дверцу шкафа.

– Она пробудилась, – испуганно проговорила она.

– Я знаю. Это мы ее пробудили, вернее, не мы, а… – Джаспер прервал себя. Времени на объяснения не было.

– Полли у них, и я…

– Я знаю. Я ищу ее, она где-то здесь.

Китти покачала головой.

– Нет. Она не здесь. Я знаю, где ее держат. Она не в доме.

Джаспер стиснул зубы.

– Где она?

– Я скажу, только… – она запнулась, – возьми меня с собой. Я помогу ее спасти.

– Где она? – повторил Джаспер.

– На станции у моста.

Мальчик попятился к двери. Китти двинулась за ним, и он выставил перед собой исходящую черным дымом коробку.

Китти закашлялась.

– Не бросай меня здесь! Прошу тебя, Джаспер!

Племянник доктора Доу нахмурился.

«Брось ее! – пронеслось в голове. – Эта проклятая похитительница не заслуживает ни прощения, ни доверия. Она делала ужасные вещи. Ты узнал, что хотел…»

И все же что-то не давало ему захлопнуть дверь и повернуть ключ. Китти не была похожа на злодейку. Она выглядела такой несчастной, что у Джаспера кольнуло сердце.

Китти заплакала.

«Что бы сделала Полли?» – спросил себя мальчик. Он знал, что сделал бы дядюшка.

Джаспер переступил порог, и Китти застонала в бессилии, вытирая слезы руками. Испуганная, избитая, в порванном платье, она была похожа на раненого щенка, попавшего под колеса кэба. В ней не было даже намека на угрозу – лишь боль и сожаление.

«Не поддавайся… Не будь дураком…»

Ему захотелось высказать ей прямо в глаза все, чего она заслуживает, осыпать ее градом обвинений, но он вдруг почувствовал, что это не его мысли, что ему не хочется видеть это сломленное потерянное существо еще больше униженным и растерзанным.

– Ты идешь? – спросил мальчик, отодвинув коробку, и девушка подняла на него влажный от слез, не верящий взгляд.

Перед мысленным взором Джаспера предстал дядюшка, осуждающе качающий головой.

– Спасибо…

– Я не сказал, что верю тебе, – прервал ее Джаспер. – Но мне пригодится твоя помощь.

Китти кивнула и покатила к нему, закрыв нос и рот рукавом платья.

Оказавшись в гостиной, девушка увидела стоявший там погром и убитую мухоловку.

У нее потемнело в глазах, и она осела на пол.

Китти боялась и ненавидела бабушку всем сердцем и при этом она прежде не видела подлинную сущность старухи. Уродливая, отвратительная и пугающая – даже в таком виде та вызывала ужас.

– Неужели я… внутри такая же? – потрясенно прошептала Китти. – Я не хочу… Я не такая… Я не могу быть такой…

Вероятно, сейчас строгий и непримиримый доктор Доу сказал бы нечто, вроде: «Именно так. Вы ничем от нее не отличаетесь, мисс Браун» – и тут же добавил бы парочку непреложных аргументов. Джаспер не был жестоким, и он не был похож на своего дядюшку.

– Ты не такая, – убежденно сказал племянник доктора Доу – почему-то в этот миг он не сомневался в своих словах. Быть может, Джаспер был наивным и глупым, но в нем еще жила вера в доброе в людях. Ему отчаянно хотелось верить, несмотря на нескончаемые уверения дядюшки в обратном.

– Она была злобной, – добавил Джаспер. – Ты не злобная.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. – Он склонился к девушке и помог ей подняться на ноги.

– Доктор Доу, – прошептала она, в отчаянии вцепившись в его руки и будто бы вообще не замечая тянущегося к ней из коробки дыма. – Он поможет мне? Он меня вылечит?

У Джаспера не было ответа. Но он знал, что дядюшке по силам многое и он точно что-то придумает. А еще у него был целый шкаф, заполненный всевозможными лекарствами.

– Я не хочу… стать, как она, – проговорила Китти, не в силах бросить хотя бы еще один взгляд на бабушку.

Джаспер крепко сжал ее руку.

– Мы поможем тебе, – с горячностью выдохнул он. – Дядюшка очень умный – он самый настоящий гений.

Джаспер опустил слово «злой», хотя оно вдруг само запросилось наружу.

Китти поверила ему. В ее глазах появилась надежда.

– Нам нужно спешить, Китти, – сказал Джаспер. – Мы должны спасти Полли…

Она кивнула, и вместе они направились к выходу из квартиры.

Впрочем, к двери добраться они не успели.

В прихожую, перевалившись через порог, заползало огромное багровое растение. Зубастая пасть мухоловки открылась, между клыками натянулись тонкие нити слюны.

В извивающейся твари невозможно было узнать человека, которым оно прежде прикидывалось, но и Китти, и Джаспер сразу же поняли, кто это.


***


Огромные лозы Карниворум Гротум ползли по стенам.

Дом сотрясался от основания и до самой крыши, практически облысевшая кровля зияла проломами, обломки черепицы сползали по скатам и падали на землю битым крошевом. Через дыры уже проглядывали очертания огромного бутона.

В голове у любого здравомыслящего человека при взгляде на такое, появилась бы лишь одна мысль: «Бежать! Бежать прочь!» И уж точно никто не захотел бы приближаться сюда по своей воле.

И тем не менее, к дому подъехал экипаж. Ничем не примечательный городской «Трудс» подкатил к подъезду и остановился.

Дверца открылась, и из экипажа вышел джентльмен в клетчатом зеленом костюме и цилиндре, со стеклянным коробом-чемоданчиком в руке.

Джентльмен задрал голову, глядя через зеленоватые стекла очков на змеящиеся у верхних этажей, увенчанные листьями лозы растения, задумчиво кивнул своим мыслям, а потом вдохнул искрящуюся пыльцу Скверлум Каберботам.

Пару мгновений он стоял, не шевелясь, после чего, удобнее перехватив свой короб, прихрамывающей походкой двинулся к дому.

Словно и не замечая творящегося кругом кошмара, он нырнул в сплошь затянутый тучами пыльцы подъезд. Пройдя через холл, он остановился у треснувшего постамента. Скверлум Каберботам все исторгал из себя рыжие облачка, производя их, будто маленькая фабрика.

– Ну здравствуй, – прошептал джентльмен в зеленом костюме, глядя на растение. – Я так давно ждал нашей встречи…

Он отщелкнул замки на стеклянном коробе и откинул скрипнувшую петлями крышку.

– Эти глупцы не понимают твоей подлинной ценности, друг мой. Они возятся со своей дурацкой мухоловкой, когда в их доме растет подлинное чудо. Но я понимаю. Позволь представиться: Малкольм Муниш!

Скверлум Каберботам повернул к нему бутон и на мгновение замер, словно наблюдая за человеком, который заявился сюда и решил завести с ним разговор. И этот человек ему очень не понравился. Было в нем нечто такое, что мгновенно вызвало у цветка защитную реакцию.

Растение качнулось к профессору Мунишу, и его багрово-рыжие лепестки резко раскрылись, каждый из них вырос на несколько дюймов и стал напоминать напряженный палец.

Скверлум Каберботам попытался коснуться лица склонившегося над ним человека, но тот успел отреагировать. В руке профессора появился шприц, и он точно и стремительно ввел иглу в стебель, под основание бутона. Пузырящаяся микстура вошла в плоть цветка, и его лепестки расслабились, вернувшись к прежним размеру и виду.

Профессор Муниш махнул перед лицом рукой, рассеивая пыльцу.

– Ты, верно, думаешь, друг мой, отчего я не поддаюсь твоему влиянию, не так ли? Не нужно злиться… Не нужно тратить силы. Они тебе понадобятся, чтобы выжить… выжить без своего «хозяина».

Профессор достал из кармана пиджака кожаный несессер и извлек из него лопатку, размером не больше столовой ложки, и скальпель.

Лопатка погрузилась в исходящую дрожью землю. Муниш принялся окапывать цветок, высвобождая его корневище.

На свет появлялись узловатые и путанные, похожие на клочья волос отростки.

– Не бойся… Профессор позаботится о тебе…

Наконец Малкольм Муниш обнаружил то, что искал: пульсирующую лозу «хозяина», Карниворум Гротум, из которой багровый цветок-паразит и рос.

– Прости, но так нужно, – сказал он и принялся один за другим отсекать скальпелем корни Скверлум Каберботам.

Когда профессор перерезал последнюю жилку, стебель цветка свернулся спиралью, его лепестки сжались в комок, а свечение померкло.

Спрятав инструменты обратно в несессер, профессор Муниш осторожно взял отсоединенное растение и поместил его в стеклянный короб, закрыл крышку.

– Пора.

Бросив последний взгляд на оголенную лозу мухоловки и отметив, как она уползает в чернеющую скважину в глубине постамента, а оттуда проваливается куда-то под дом, он подхватил короб, развернулся и пошагал к выходу.

Сепарация прошла успешно. А Карниворум Гротум сбросил последнюю окову.


***


Мухоловка надвигалась на Джаспера и Китти. Перебирая корнями и цепляясь лозами за стены, она ползла через прихожую.

Джаспер принялся рукой отгонять от себя клубы дыма, что поднимались из коробки, пытаясь напустить их на хищное растение.

Вязкие черные тучи зависли между ним и Шнаппером. Закрываясь от них, мухоловка вскинула лозы и зашипела.

– Да! Тебе не нравится! – воскликнул мальчик. – Убирайся! Не лезь к нам!

Дым проник в пасть твари. Она сжала челюсть, мотнула головой и подалась назад.

Джаспер шагнул к мухоловке и, достав из коробки одну из подожженных папиреток, ткнул ею в сторону растения. Шнаппер отдернул бутон-ловушку, его багровые листья вжались в мечущиеся и бьющие по полу лозы.

– Прочь! Пошел прочь!

Мухоловка отползла еще на пару футов.

Мальчик уверенно надвигался на растение, и Китти поразила его храбрость – сама она бы точно уже убежала в ужасе.

Девушка держалась за спиной Джаспера, испуганно глядя на тварь, изворачивающую конечности в бессильной ярости. Китти было страшно и дурно: папиретный дым вызывал у нее тошноту, и то, что она закрывала лицо рукавом, не особо помогало. И тем не менее девушка заставляла себя держаться – сейчас она не могла поддаваться слабости…

Они уже почти-почти вытеснили Шнаппера из квартиры. Мухоловка цеплялась лозами за стены коридора, вытаскивала из обувного ящика и сбрасывала на пол туфли и жестянки с ваксой, срывала с вешалки пальто. В ярости клацали клыки, из пасти вырывалось шипение, и все равно тварь вынужденно волочилась на своих корнях прочь.

Порог был уже так близко, еще немного…

Джаспер швырнул в мухоловку почти догоревшую папиретку и достал еще одну из коробки.

– Да, ползи-ползи, ты, скрюченное, сморщенное…

И тут Шнаппер остановился.

Что-то изменилось.

Джаспер застыл в недоумении. Дым больше не действовал?! Или ярость твари пересилила страх?

Мухоловка подняла голову. Клыкастая пасть раскрылась, и из нее вывалился исходящий слизью язык. Лозы потянулись к мальчику, медленно, но уверенно прошли сквозь дымную тучу…

– Нет! Ты должен бояться!

Но Шнаппер больше не боялся. Он придвинулся – черная пелена больше не могла его остановить или хотя бы сдержать…

Джаспер бросил в растение коробку с папиретками, развернулся и, схватив Китти за руку, бросился прочь.

Шнаппер ринулся следом.

Беглецы влетели в комнату Китти и захлопнули дверь.

Спустя мгновение ее сотряс удар.

– Держи! – крикнул Джаспер, и они с Китти схватились за ручку, но даже их общие усилия не могли сравниться с яростью злобной твари.

Ручка провернулась. Пальцы мальчика и девушки соскользнули с нее.

А затем дверь распахнулась.

Джаспер и Китти попятились.

Мухоловка забралась в комнату. Корни твари скрипнули, цепляясь за доски пола, бутон покачивался из стороны в сторону, и Джасперу вдруг показалось, что тварь ухмыляется, наслаждаясь отчаянием глупых «мух».

Мухоловка неотвратимо приближалась…

Джаспер и Китти уперлись в стену. Больше отступать было некуда.

Мухоловка замерла в шаге от них и встала на дыбы. Одновременно несколько лоз потянулись к сжавшимся от ужаса жертвам.

Джаспер хотел зажмуриться, но что-то внутри не позволило ему этого сделать, и он расширенными от ужаса глазами глядел, как увитые листьями конечности чудовищного растения приближаются к его лицу.

Джаспер и Китти сползли по стене. Девушка обняла мальчика. Он почувствовал, как она дрожит. Он тоже дрожал. Это был конец.

Одна из лоз твари оплела шею Китти, и девушка задергалась, пытаясь сорвать ее, другая коснулась стеклышка на противогазе мальчика, и из сведенного судорогой горла Джаспера вырвался тихий хрип.

Он ощутил, как что-то дотронулось до его груди.

Сердце болезненно вздрогнуло.

Пасть мухоловки раскрылась еще шире и приблизилась на шее-стебле к голове Джаспера, охватывая ее чудовищным капюшоном. Язык монстра прошелся по его кожаной маске, оставляя на ней липкую слизь, словно пробуя мальчика на вкус.

Джаспер раскрыл рот и втянул в себя тяжелый, спертый воздух…

«Я не хочу… умирать…»

Он зажмурился… Клыки верхней «челюсти» мухоловки уперлись в его затылок, а клыки нижней коснулись его груди и зацепили шланг противогаза. Пасть мухоловки начала смыкаться…

«Я не хочу…»

Из груди вырвался крик, безумный отчаянный крик. Он заполонил все пространство внутри маски…

И тут прогремел выстрел. Он раздался где-то далеко – вроде бы, на пустыре.

Джаспер распахнул глаза и увидел черноту. Он не понял, что происходит.

А потом прогрохотало еще раз.

С чердака донеслось гневное утробное рычание – Праматерь злилась.

Пасть, в которой уже была голова мальчика, чуть раздвинулась и отстранилась.

Мухоловка задрала голову-бутон, прислушиваясь.

Карниворум Гротум зарычал, и даже Джаспер понял, что он требует от своего приспешника.

Мухоловка нехотя расплела хватку и, позабыв о своих жертвах, ринулась к окну. На мгновение замерла возле него, глядя на улицу…

Раздался очередной выстрел… раскаты от него прошли волной и доползли до квартиры семейства Браун.

Мухоловка забралась на подоконник, перевалилась через карниз и, цепляясь лозами за стену, поползла вниз.

Уже почти сожранные «мухи» остались в комнате одни.

Джаспер стянул с головы противогаз и закашлялся. Дрожащими пальцами он нащупал руку Китти.

– Мы… живы? – прохрипел он.

Китти не ответила. Ее губы дрожали, по щекам катились зеленые слезы.


***


Бенни Трилби был опытным репортером и повидал многое.

После стольких лет работы в газете он полагал, что удивить его уже нечем, но этот треклятый город будто играл с ним в игру, то и дело находя и подсовывая ему нечто эдакое. И пусть Бенни давно не мучили ни мурашки на коже, ни встающие дыбом волосы, а различные мерзости для него были лишь сюжетами и не более, всякий раз, оказываясь перед чем-то ужасающим, он задавался вопросом: «И что на этот раз?»

Бенни был скептиком и прожженным циником. Там, где иного охватила бы оторопь, в его голове начинали вращаться шестеренки, а изворотливая душонка задавалась целью выжать из сюжета как можно больше.

Сейчас же выжимать ничего не требовалось. В среде газетчиков то, что ему открылось у канала, назвали бы «незаморочным статейником» или «прыгуном» – сюжет сам запрыгнул в руки, и ради него не требовалось предпринимать различные ухищрения, заниматься переодеваниями и слежкой, канифолить нос и стачивать туфли.

И все же, глядя на дом № 12, он понял, что заморочиться (еще один журнализм) придется. Как минимум в том, как подать материал и с какой стороны поднести к нему фонарь, чтобы осветить для читателя.

Подлетев к каналу и увидев то, что там происходило, Бенни Трилби не смог сдержать самого грязного ругательства, из тех, которыми пользовались газетчики:

– Абзац!

Решив, что его недостаточно, он добавил:

– Припечатать меня на этом самом месте!

Открывшееся зрелище, несомненно, заслуживало того, чего у Бенни Трилби удостаивались лишь самые острые истории, – восхищения и понюшки душевного трепета.

Трепетнув душой, Бенни толкнул штурвал и начал снижение.

Его просто распирало изнутри. Он первый! Из всех газетчиков в Габене он первым прибыл на место событий, и с этого момента сюжет официально перешел в разряд «Не-суй-нос-в-мое-дело», то есть теперь любой проныра, вроде Хатчинса, Уиггинса или нюхачей из «Крысы» может быть отшит на всех законных основаниях.

Не долетев до пустыря, летательный аппарат «Слепень» опустился и повис на стене одного из домов улицы Флоретт, как самая настоящая муха. «Быть в гуще событий» на языке ведущего репортера «Сплетни» значило «Быть достаточно близко, чтобы все видеть, но желательно на таком расстоянии, чтобы не защемили хвост».

Бенни заправил стеклянные фотопластины в кассеты бортовых фотографических аппаратов и прилип носом к иллюминатору.

– Проклятье! Ничего не видно, нужно найти местечко получше…

Газетчик взялся за рычаги манипуляторов, и «Слепень» пополз по стене, цепляясь шестью механическими ногами за швы между кирпичами кладки. Аппарат преодолел скопление труб и, перевалив брюхо через карниз, забрался на крышу. Бенни глянул в иллюминатор – да, отсюда вид получше.

Он даже засопел от нетерпения: завтра, когда выпуск выйдет, вся Саквояжня вскипит!

Не отрывая взгляд от происходящего у канала, он дернул висящий над плечом шнурок, и вмонтированные в «глаза» его «Слепня» фотографические аппараты защелкали, рассыпая кругом магниевое крошево. Вспышки могли выдать местонахождение Бенни, и он вновь завертел манипуляторами.

«Слепень» переполз к самому краю крыши (пару кадров с этого ракурса), а затем поднялся в воздух и перелетел на крышу соседнего дома.

– Здесь мы и затаимся… Самое время накидать «рыбу».

Газетчик затащил свой аппарат на дымоход и щелкнул одним из тумблеров на приборной доске, включая фонографическую станцию «Слепня»: из-под люка, с верхней панели датчиков, к его лицу опустился медный рожок, завращались цилиндры. Запись пошла…

Набрав в легкие побольше воздуха, Бенни Трилби начал надиктовывать:


«Репортаж с места событий. Автор Бенни Трилби.


Дамы и господа! Дорогие читатели!

Я нахожусь в двух шагах… (зачеркнуть) буквально в шаге от происходящего!

Весь ужас разворачивающейся прямо на моих глазах трагедии не передать словами, но я попытаюсь!

Сведения, которые я добыл лишь благодаря своей всем известной находчивости, привели меня к каналу Брилли-Моу, на улицу Флоретт. Здесь и сейчас происходит, вероятно, самое невероятное и зловещее событие за последние десять (зачеркнуть) двадцать лет! Наш тихий и уютный Тремпл-Толл не знал подобных треволнений уже давно!

Отчаяние и страх сковывают меня, но я, рискуя своей жизнью, чтобы передать вам, дорогие читатели, все подробности происходящего, шаг за шагом иду к каналу, вдоль старых трамвайных путей.

От стоящего грохота закладывает уши, земля дрожит под моими ногами, ядовитый светящийся туман окутывает мою фигуру, но я, ваш Бенни Трилби, вооруженный лишь фонографом, фотографическим аппаратом и своей несгибаемой волей, приближаюсь к месту событий.

Невзирая на опасность (изменить на: «смертельную опасность»), я иду туда, где во всей своей отвратительной и подавляющей красе меня ждет самый настоящий монстр!

Передо мной чудовище, от одного вида которого кровь стынет в жилах, а сердце замирает!

Мне неведомо, откуда оно взялось: вылезло ли оно из канала или выбралось из канализации под городом, было ли оно откуда-то привезено сюда, или же его вырастил какой-то безумный ученый. Я знаю лишь, что это порождение кошмара безумно, с ним невозможно договориться и, по всей вероятности, от него невозможно спастись.

Размеры монстра поражают! Я – лишь жалкая букашка в сравнении с ним! Исполинская мощь, распаляемая невообразимой злобой, движет (подобрать подходящий эпитет) монстром, звериная ярость и – в этом не приходится сомневаться! – неутолимый голод руководят всеми его действиями.

И первые жертвы не заставили себя ждать!

Я прибыл на место событий как раз вовремя, чтобы стать свидетелем (зачеркнуть) непосредственным участником трагических и разрушительных деяний этого пугающего существа (слишком нейтрально – придумать эпитет покрасочнее после).

Дамы и господа, ни в одном из известных словарей не подобрать достаточно емких и не найти тех, единственно верных, слов, чтобы передать вам чувства, охватившие меня сейчас.

Чудовище напало на один из домов у канала!

Над вывороченной крышей змеятся исполинские щупальца. Извивающиеся конечности жуткого порождения древних и мрачных сил проникли внутрь дома, разрушая и разоряя его. Страшно подумать, что в эти мгновения происходит с несчастными жильцами – по всей вероятности, они мертвы. В живых остался лишь я, ваш…»


Бенни Трилби замолчал, увидев какое-то движение у дома. Он склонился к иллюминатору и, принявшись суматошно вращать ручку, накрутил на него увеличительную линзу.

Из подъезда неспешной походкой вышел человек. Бенни не смог как следует его разглядеть, и, как он ни всматривался, ему лишь удалось понять, что тот держит в руках винтовку.

– А ты еще кто такой?

Человек с винтовкой отошел от дома на пару сотен ярдов и развернулся.

Он опустился на колено, упер оружие в плечо и прицелился.

Бенни перевел взгляд на двери дома. И в тот же миг из них показалось…

– Что?

Бенни прищурился, пытаясь понять, что именно выбралось из подъезда. Это походило на – газетчик сглотнул и поморщился, ощутив взявшийся во рту неизвестно откуда соленый привкус, – сушеное головоногое из «Рыбной лавки мистера Каракатитцца». Только эта тварь явно не была сушеной – она извивалась и клубилась, наваливаясь на длинные гибкие отростки и подтягивая скрюченное… тело?

Рука Бенни сама потянулась к шнурку спуска фотографического аппарата, но так и замерла. Значит, чудовище, напавшее на дом, не одно? Сколько здесь еще таких существ?

Тем временем извивающийся клуб пополз по земле к стоящему на пустыре человеку.

Раздался выстрел, и газетчик дернулся, словно попали в него.

Пуля, видимо, достигла цели – тварь содрогнулась и встала на дыбы, но не прекратила движения.

Один за другим прогромыхали еще два выстрела, но существо будто не замечало ранений. Оказавшись возле человека с винтовкой, оно набросилось на него, и вдвоем они скрылись в искрящейся мгле.

Бенни заскрипел зубами. Ничего не видно!

Человек на пустыре! Что произошло?! Он жив?!

– Я должен видеть это!

Газетчик уже взялся за рычаги, намереваясь поднять «Слепень» в воздух, но тут, к собственной радости, различил темную фигуру в тумане. Он жив! Этот отважный человек жив!

В руках незнакомца было какое-то оружие, похожее на огромный нож. Он раз за разом опускал его, отрубая тянущиеся к нему конечности твари, и наконец та прекратила шевелиться…

Дрожащими пальцами Бенни достал из кармана пиджака платок и вытер взмокший лоб.

И тут он заметил, как в тучах светящейся пыли к человеку на пустыре подбирается еще пара похожих тварей. Третья появилась из дверей подъезда, четвертая – намного больше остальных – выбралась из какого-то окна и поползла по стене дома, цепляясь щупальцами за трубы.

– Берегись! – закричал Бенни. Он был настолько поражен увиденным, что не понимал: человек на пустыре его не слышит.

Бенни уже даже позабыл, что идет запись, а цилиндр продолжает вращаться.

Человек на пустыре (Бенни про себя называл его «Неизвестный герой») тем временем схватился одновременно с двумя тварями. Газетчик восхитился его ловкости: Неизвестный герой уклонялся от гибких конечностей и клыков чудовищ, отпрыгивал и кувыркался. При этом он не забывал наносить удары – его оружие опускалось, отрубая щупальца одно за другим.

Твари пытались оплести его ноги, но он стремительно выскакивал из этих петель. Они пытались разорвать его своими жуткими пастями, но он был им явно не по зубам.

– Да! – воскликнул Бенни, когда одно из этих существ замерло дохлой грудой на поросшей бурьяном земле пустыря.

Неизвестный герой казался неутомимым и неуязвимым. В его движениях проглядывал выработанный и отточенный за годы навык, но что важнее – сам он выглядел, как… человек, которому есть, что рассказать.

– Интервью! Я должен взять у него интервью!

В среде газетчиков было в ходу выражение «печатная лихорадка» – оно описывало состояние, когда репортер поддается неостановимому желанию заполучить сюжет и бросается за ним в самую гущу событий, невзирая на опасность. Прежде Бенни никогда не поддавался печатной лихорадке, но сейчас в него будто что-то вселилось.

Недолго думая, он запустил двигатели «Слепня» и поднял его в воздух. Взять интервью прямо во время боя? Почему бы и нет!

Летательный аппарат, жужжа крыльями, понесся к пустырю.

Бенни не терпелось встретиться с Неизвестным героем, узнать его имя, а также выяснить, что это за монстры, которых он повергает на землю, и какой сорт табака предпочитает этот храбрый человек (читателей подобное всегда интересует).

«Слепень» подлетел к месту схватки и повис в воздухе. Бенни наклонил аппарат на нос, чтобы видеть происходящее.

Неизвестный герой появился в обзорном иллюминаторе, и репортер наконец смог разглядеть этого человека как следует.

– Да это же один из охотников клуба в Сонн! – выдохнул он, увидев песочный мундир и пробковый шлем.

Охотник стоял над двумя поверженными тварями. Он заметил присутствие Бенни Трилби и задрал голову, недоуменно уставившись на него сквозь круглые защитные очки. Видимо, он пытался понять, что это за странный механизм появился над пустырем.

Бенни начал снижение. Оказавшись в нескольких ярдах от охотника, газетчик включил усилитель голоса и заговорил в медный рожок, торчавший из приборной доски:

– Добрый вечер, сэр! Прошу прощения за беспокойство! Я из «Сплетни»! У вас найдется пара мгновений для интервью?

Охотник даже не стал снимать противоудушливую маску, почти полностью скрывавшую его лицо, а вместо этого замахал рукой, веля наглому газетчику убираться. Ничего – настырность не раз помогала Бенни Трилби получить желаемое и никуда улетать он не собирался.

Репортер начал:

– Сэр, вы можете представиться? Моим читателям будет любопытно узнать…

Охотник что-то закричал, но из-за респиратора Бенни не смог разобрать ни слова.

И тут из облака светящейся пыли выбралась очередная тварь.

Охотник опустил голову, но было слишком поздно. Чудовище набросилось на него. Цепкие отростки обхватили храбреца петлями, зубастая пасть вцепилась в его тело.

Неизвестный герой скрылся под клубящимся комом.

– Ой, как неловко вышло, – пробормотал Бенни и потянул на себя штурвал.

«Слепень» начал набирать высоту, а газетчик, вытягивая шею, пытался разглядеть, что там с охотником.

Но уже в следующий миг он и думать о нем забыл. Откуда-то сзади раздался чудовищный грохот.

Бенни крутанул штурвал, разворачивая «Слепень».

– Абза-ац! – взвыл репортер.

Дом сотрясался, словно его кто-то встряхивал. Крыша трещала и разваливалась, как яичная скорлупа. Кирпичные дымоходы рассыпались, а отломанные трубы водостоков падали на землю. Верхний этаж начал осыпаться.

Чудовище выбралось из глубин дома. Вытянув конечности наружу, оно оплело остатки крыши и начало изгибать щупальца, словно разминая их после долгого нахождения в однойпозе. И тут потрясенный газетчик понял, что никакие это не щупальца.

Бенни вжался в кресло.

Его глаза полезли из орбит, когда он понял, что эта тварь собой представляет.

Это была мухоловка!

Такая же, как та, что росла в горшке на столе зануды Симмсона. Но в отличие от Мухоеда Дрю, который едва дотягивал до фута в высоту, это чудовище было просто колоссальных размеров. В одной только его пасти мог целиком уместиться печатный зал «Сплетни»!

В оцепенении Бенни потянулся к шнурку фотографических аппаратов. Сверкнули вспышки.

Чудовище повернуло голову к висящему в воздухе «Слепню», раскрыло полную огромных клыков пасть. «Муха» подлетела слишком близко… Одна из лоз потянулась к ней…

Бенни очнулся. Схватившись взмокшими ладонями за рукоятки рычагов, он перевел двигатели на полный ход, и «Слепень» понесся прочь.

Лоза схватила лишь воздух.

Летательный аппарат стремительно отдалялся, а Бенни Трилби, извернув шею, глядел в крошечный кормовой иллюминатор на исполинское растение, сидевшее на доме.

Чудовище поняло, что еда ускользнула. Разламывая верхние этажи, мухоловка начала сползать вниз.

Бенни отдалялся от дома на пустыре. Газетчика трясло, он все пытался проглотить застрявший где-то в горле ком.

– Это… это…

Бенни Трилби не носил слова в карманах и, соответственно, никогда за ними туда не лез, но сейчас весь его словарный запас в одночасье сошел на нет.

Оказавшись над улицей Флоретт, он перевел двигатели на «тихий ход» и развернул «Слепень».

Внизу, на пустыре прямо под ним, что-то происходило. Бенни опустил взгляд и увидел людей… множество людей. Темные фигуры в облаках светящихся искорок, медленно переставляя ноги, брели к дому у канала.

Бенни глянул в кормовой иллюминатор, и увидел еще людей. На Флоретт не было где яблоку упасть: жители ближайших домов выходили из дверей и присоединялись к толпе. Никто не надел ни пальто, ни шляпу. Некоторые были и вовсе в одних пижамах. Они будто не чувствовали холода, не замечали, что ступают по разбитой брусчатке и бурьяну пустыря босыми ногами.

– Что вы делаете?! – закричал Бенни в рожок, и его голос разнесся над пустырем. – Бегите! Бегите прочь!

Но никто его не слушал, никто даже не поднял головы.

Они просто шли, тупо и безвольно двигаясь навстречу чудовищу, прямо к нему в пасть.

Глава 3. Двадцать восемь дохлых мух.


Когда за окном загрохотало, Томми Бренсон, мальчик восьми лет, спрятался под одеяло.

И хоть папа говорил, что бояться грома глупо и уж всяко лучше бояться молний, Томми каждый раз во время грозы забирался с головой под одеяло, слушая, как стучит дождь по крыше.

Дедушка рассказывал, что гром издает старый злобный великан, который прячется среди туч и бьет железной палкой проплывающие мимо дирижабли. Мама, в свою очередь, только посмеивалась над историей про великана и называла ее не более чем забавной небылицей.

Но Томми верил во все, о чем рассказывал дедушка, и во время каждой грозы трясся от страха, ожидая, что великан спустит с тучи свою цепную лестницу и слезет по ней на землю.

Вот и сейчас он вслушивался, не раздастся ли в дожде за окном звук тяжелых шагов. И тут он вдруг понял, что никакого дождя нет и в помине.

Томми выбрался из-под одеяла и ступил босыми ногами на потрепанный круглый коврик у кровати. Ставни окна были заперты на ключ – не выглянешь. Папа всегда их закрывал, чтобы, как он говорил, не влезла зубная фея, но мальчик знал, что он опасается вовсе не зубную фею: они жили возле самого канала, и Томми одного даже на улицу не выпускали, ведь в этих местах обреталось множество нехороших мистеров и миссис.

Мальчик прислушался. Грохот шел от канала, и это точно был никакой не гром. Если гром обычно долетал скребущими раскатами, то этот шум больше походил на стук, словно били молотом по камням. Брилли-Моу и прежде был довольно ворчливым местом – там работало множество мастерских, гудели пароходы, рокотали огромные зубчатые колеса, но то, что раздавалось оттуда сейчас, не имело ко всему перечисленному никакого отношения.

Томми понимал, что это плохие звуки. Видимо, великан все же спустился с туч…

Мальчик подошел к окну и заглянул в замочную скважину на ставнях. Ничего не видно!

И тут хлопнула входная дверь квартиры.

Томми вздрогнул и обернулся.

– Ма-ам! – позвал он, ожидая, что мама вот-вот войдет в комнату и упрекнет его за то, что он вылез из постели. Но она все не появлялась.

Мальчик двинулся к двери, попутно прислушиваясь. Приоткрыв ее, он выглянул в коридор.

– Па-ап!

Папа всегда говорил, что ночью дети должны спать, потому что ночь – не детское время. Он очень злился, когда Томми долго не мог заснуть и говорил, что детей, которые ночью не спят, может забрать богхилл – худое, долговязое существо, обитающее под половицами и питающееся детскими глазами, но Томми знал, что на самом деле папа боится, как бы Томми не узнал их с мамой и дедушкой взрослые тайны – у всех взрослых есть тайны, и они всегда их обсуждают, когда дети спят.

Но сейчас из гостиной привычный размеренный и чуть ворчливый папин голос не раздавался.

Томми на цыпочках вышел в коридор.

– Деда?!

Дедушка тоже не ответил. Томми почувствовал, как его кожа покрылась мурашками, и потер запястья.

Он осторожно заглянул в гостиную, ожидая, что к нему тут же повернутся рассерженные лица родителей, но там никого не было.

Слегка покачивалось дедушкино кресло-качалка, на полу возле него лежала развернутая газета. Стул, на котором обычно сидел вечерами папа, был отодвинут от стола, а отцовские часы и замшевая тряпочка (он мог полировать свои «Шнипперс» часами) были словно оставлены всего какое-то мгновение назад.

Из кухни вдруг раздалось шипение, и Томми вздрогнул.

Он был уверен, что там кто-то есть. И это не мама.

Мальчик отчетливо представил себе, что там в эти мгновения копошатся вредительские гремлины в поисках, чего можно было бы сгрызть.

Томми шагнул к двери кухни и, затаив дыхание, чуть приоткрыл ее, ожидая увидеть пару-тройку длинноносых коротышек со светящимися в темноте глазами, но, к его облегчению, в кухне не оказалось ни одного гремлина. Шипение издавал стоящий на огне казанок – из-под его погрюкивающей крышки выбиралась, клубясь, грязно-серая склизкая масса – ежевичная каша выкипала. Мамы с ее любимой поварешкой рядом не было.

– Где же все? – прошептал Томми, вернулся в гостиную и тут заметил нечто странное.

Окно было открыто, и в него залетали рыжие искорки. Их в гостиную набилось уже довольно много – бо́льшая часть изумительными светящимися точками висела в темноте под потолком, отчего тот напоминал звездное небо.

Томми завороженно распахнул рот, глядя на эти причудливые таинственные огоньки.

Он подпрыгнул, пытаясь схватить парочку. Но они ускользали. Тогда мальчик подбежал к окну и поймал один из залетевших огоньков. Он ожидал, что тот окажется горячим, но не ощутил никакого жжения.

– Какие красивые…

Томми оглядел гостиную. Огоньки висели над отцовским столом, еще больше их было у дедушкиного кресла, они парили и в проходе, ведущем на кухню.

Мальчик подбежал к креслу-качалке и зачерпнул несколько огоньков рукой, раскрыл ладонь. Светящиеся искорки прилипли к коже.

Одна из них оторвалась и взмыла в воздух. Томми не успел отстраниться, когда она проникла к нему в нос.

В ноздрях защипало, и мальчик чихнул.

На глазах выступили слезы.

Томми втянул носом воздух и заморгал. Во рту появился сладковатый привкус, словно он лизнул пирожное.

– Ха-ха! – рассмеялся мальчик и принялся играть с заполонившими квартирку семейства Бренсонов огоньками. Ему вспомнились рассказы дедушки о том, как тот, будучи ребенком, ловил светлячков в Слякоти.

Томми прыгал, бегал по гостиной, хватал рыжие искорки, зачерпывал их руками на подоконнике и на кресле, подбрасывал в воздух и завороженно глядел, как они плавно опускаются. Тогда он задирал голову и застывал, позволяя им осесть на лицо.

При этом Томми совершенно позабыл как о грохоте, раздающемся у канала, так и о странном исчезновении родителей. Его занимали лишь эти огоньки и еще вкус сладости, поселившийся во рту. Не прошло и пяти минут с момента, как Томми втянул в себя первую искринку, но он уже ни о чем другом не мог думать – лишь об этой, все крепнущей сладости.

Мальчик замер посреди гостиной. Мысли исчезли из головы. Все, кроме одной…

Еще! Еще сладкого!

Приторный вкус захватил его целиком. Слюна липким комом заполнила рот.

Сладкое… еще…

Мальчик принюхался. Покачнулся и шагнул к двери.

Выйдя из квартиры, он, словно в каком-то сне, направился к лестнице. Из двери напротив вышла миссис Боркни, но он не обратил на нее внимания. Соседка также его не заметила – ее взгляд был совершенно пуст.

Маленькая фигурка в полосатой пижаме вышла на улицу и присоединилась к бредущим в светящемся тумане взрослым.

Люди шли к каналу молчаливой толпой. Сладкое… там сладкое…


***


Звенел, раскачиваясь, колокол, и тяжелый бронзовый язык, приводимый в движение системой шестеренок и валов, стучал не смолкая.

В зловонном и тесном брюхе фургона вплотную друг к другу сидели мрачные молчаливые типы – ровно дюжина типов (по шесть на двух жестких скамьях у бортов). Темно-синие мундиры, высокие шлемы с кокардами, раскрасневшиеся лица, трясущиеся от качки бакенбарды. Констебли походили сейчас на горошины в стручке, вот только о такие горошины можно было запросто сломать себе зубы.

Тринадцатым пассажиром в фургоне был запах. Парфюм «Суинни», который все называли «Свинни», являлся обязательной частью формы констебля, как перчатки или шлем. У некоторых горожан он вызывал закономерное чувство удушья, кое у кого и вовсе от него слезились глаза, но представителям закона было плевать: никто не смеет критиковать уставной парфюм полиции!

Констебль Пайпс скрипел зубами, глядя на лица сидящих напротив коллег. О, это был настоящий театр масок: Дуббин – задумчиво хмурится и сопит, раздувая ноздри, Горбридж – мелко и часто моргает, Коппни – вытирает насквозь промокшим платком лоб под шлемом и нервно покусывает губу, старик Лоусон – трясет челюстью и что-то бормочет себе под нос, Буппиш – от страха пускает газы и всякий раз, как проворачивает свою подлость, неистово пучит глаза, у Уискера от стоящей в фургоне жары отклеился ус, и он суетливо пытается вернуть его на место, пока никто из коллег не заметил (зря старается – здесь все знают, что Уискер – это ряженая баба, которая переоделась, чтобы поступить на службу).

Ожидание, висящее в фургоне, давило на всех присутствующих. Пайпс и сам был на взводе. И это не удивительно, учитывая произошедшее в Доме-с-синей-крышей. Пятеро констеблей ранены, Френхорт и Доллни мертвы. Твари, которые прикидывались Теккери и Боунзом, разделались с ними, и кто знает, сколько трупов было бы еще, если бы не удалось уничтожить эту прожорливую падаль. Не сразу констебли поняли, что недостаточно отрезать мухоловке голову – Доллни прикончила уже безголовая тварь.

Констебль Пайпс сейчас был едва ли не единственным из всех в фургоне, кто не мог найти себе места от нетерпения. Нужно рассчитаться с этими монстрами – они должны ответить за то, что сделали! У него чесались руки, и тут внезапно фургон, как назло, сбавил ход и пополз так медленно, что быстрее было бы даже на своих двоих.

– Ньютон, что там такое?! – воскликнул Пайпс, вытянув шею и пытаясь разглядеть хоть что-то в окне рубки.

Констебль-рычажник повернул голову:

– Мы уже на Флоретт. Тут… люди! Ведущий фургон увяз!

– Проклятые зеваки! – буркнул Пайпс.

– Это какие-то лунатики! – ответил Ньютон. – Они что, колокола не слышат?

– Попробуй их объехать!

Констебль-рычажник крутанул штурвал, и фургон выехал на тротуар. Служители закона внутри подпрыгнули на своих лавках. Раздался чудовищный скрежет – борта фургона проелозили с одной стороны по стене дома, а с другой – по чугунному фонарному столбу. Всем без исключения констеблям в фургоне показалось, что его вот-вот сомнет, как консервную банку.

– Не трясись, полиция, проедем! – крикнул Ньютон.

Фургон протиснулся и, напоследок сбив ржавый гидрант и пустую газетную тумбу, выполз на пустырь.

– Зайца мне в глотку! – воскликнул констебль-рычажник, и одновременно дюжина голов в шлемах повернулась к нему.

– Что там?

– Еще такие же, как те, что были на площади?

– Может, вернемся в Дом-с-синей-крышей, пока не поздно?

Пайпс кашлянул и гаркнул на весь фургон, прерывая общий гвалт:

– Что ты видишь, Ньютон?!

– Ничего я не вижу, только свет… туман светится… – констебль-рычажник оборвал себя. – Ведущий фургон пробрался! Мы почти на месте! На выход, парни! Прыг-скок!..


…Три грохочущих полицейских фургона, разливая кругом синий свет фонарей, выкатили на пустырь.

Под грохот колоколов распахнулись двери, и из них, ныряя в облака светящейся пыльцы, посыпали констебли.

Вооруженные револьверами и винтовками, они выстроились у фургонов и так и застыли, задрав головы и распахнув рты.

Первым, что увидели служители закона, были путанные корни, шевелящиеся в клубах тумана. В сотне футов от фургонов вверх поднимался толстый узловатый ствол, и констебли, не сговариваясь, решили, что это какое-то дерево, старое, скрюченное, горбатое – вот только дерево это чуть покачивалось и издавало треск. Ствол оканчивался чем-то отдаленно напоминающим уродливый бугрящийся плод.

Прямо на глазах у пораженных констеблей этот «плод» начал раскрываться – через него прошла извилистая трещина. Появились огромные клыки.

– Это же… это… – начал кто-то из констеблей.

– Мухоловка! Гигантская мухоловка!

К чудовищному растению нестройной толпой брели люди. Нет, это определенно не были зеваки. Все происходящее походило на массовое безумие – они просто шли к монстру! Некоторые были уже у самых корней…

Тварь вытянула одну из своих лоз и, схватив какого-то человека, подняла его и засунула в пасть. Громадные клыки впились в плоть, ломая ее и разрывая на куски. На землю потекла кровь, а жертва даже не вскрикнула перед тем, как ее начали пережевывать. Другая лоза подхватила еще одного несчастного и так крепко сжала его, что крошечное тело искорежилось – он повис мертвой грудой, а потом тварь закусила и им.

Прочие горожане никак не реагировали на происходящее, продолжая безмолвно шагать к монстру. Приближаясь, они воздевали руки, тянулись к нему, ожидая своей очереди. Некоторым из них так и не суждено было исчезнуть в кровожадной пасти – один за другим они пропадали под наваливающимися путаными корнями, раздавленные, превращенные в месиво из костей, мяса и кожи.

Да уж, к подобному констебли были не готовы: привыкшие хватать щуплых шушерников, трясти перепуганных лавочников, а все остальное время посапывать у сигнальной тумбы после сытного обеда, они совсем растерялись.

– Сержант! Что нам делать?!

Сержанта Кручинса трудно было огорошить, взять нахрапом или выбить из колеи. Дело в том, что он делил свою крошечную квартирку на улице Своррол с невероятно злобной и склочной женушкой, которая в любой момент могла выпрыгнуть откуда ни возьмись и как следует отходить провинившегося, по ее мнению, супруга скалкой или кочергой по голове, спине и вообще по всему тому, что подвернется ей под руку. С миссис Кручинс всегда нужно было держать ухо востро – кто знает, что за идея возникнет у нее в голове уже в следующую секунду. Это была очень непредсказуемая и опасная женщина. Недаром вся улица называла ее не иначе как «спятившей сержантшой».

Сам сержант Кручинс за годы не очень счастливого брака привык быть наготове, и это не раз помогало ему даже в его полицейской работе.

И все же сказать, что он был ошарашен в тот миг, как выбрался из ведущего фургона и увидел огромную тварь на пустыре, значит существенно преуменьшить то, что он испытал.

Сержант уже развернулся было, чтобы забраться обратно в фургон, но спускающиеся с подножки следом за ним подчиненные, перекрыли проход.

«Сбежать не выйдет», – с досадой заключил Кручинс. А это значило, что придется делать то, что он так не любил: полицейскую работу.

– Пайпс, Робертс, вы с экипажами второго и третьего фургона удерживайте толпу! Не пускайте людей к этой твари!

Констебли попытались остановить пару ближайших горожан, но те, не глядя на них и не слыша их требований, продолжали свое шествие – прямиком в мясорубку.

– Они не слушаются, сэр…

– А дубинки вам на что! Не удается образумить, глушите их!

Пайпс и его отряд бросились к горожанам. Констебли выстроились цепью. Люди по-прежнему не замечали ничего, кроме мухоловки.

– А ну, стоять! – ревел Пайпс.

– Назад! Все назад! – вторили констебли.

Люди продолжали напирать, и в воздух поднялись дубинки. Один за другим горожане начали падать на землю.

– Бейте их парни! – крикнул Пайпс. – Прямо по головам! Это работает!

Это действительно работало. Оглушенные люди, как подкошенные, падали в грязь пустыря. О том, чтобы не жалеть женщин, стариков и детей, констеблям не было нужды напоминать: те и в обычной обстановке не выделяли их среди прочих.

Представители закона вгрызлись в толпу, раздавая удары направо и налево, оглушая без разбора всех, кто подворачивался под руку.

Но всех напирающих со стороны Флоретт остановить они не могли.

– Это «ГПА»! – вопил старик Лоусон. – Это «ГПА»!

– Заткнись, Лоусон! – прикрикнул сержант, отмахиваясь и отфыркиваясь от лезущих в лицо искорок пыльцы.

– Нам нужно вызвать подмогу, сэр! Позвать констеблей из Сонн, с Набережных и из Гари! А еще поставить в известность Старый центр!

– Никого мы не будем звать! Может, еще к медноголовым Кнуггера посоветуешь обратиться? Мы здесь полиция! Мы здесь закон! Эта тварь… – он запыхтел, пытаясь подобрать слова: – нарушает общественный порядок!

– Мы не справимся! – продолжал настаивать старик. – Нужно вызвать из Дома-с-синей-крышей «Громилу»! Боевой мех сейчас бы пригодился!

– Что? Эту рухлядь, которая пылится в подвале?

– Вы не понимаете, сэр! Это «ГПА»!

Сержант Кручинс больше не слушал старика.

– Домби, Уикли, и остальные! Слушай мою команду! Огонь на подавление!

Констебли недоуменно уставились на сержанта – никто не знал, что это значит.

– Проклятье! Да стреляйте же! Стреляйте в тварь!

Это уже поняли все, и пустырь затянулся пороховым дымом.

Не попасть в такую-то громадину казалось в принципе невозможно, но большинство служителей закона справились с этим на отлично. И все же часть пуль достигла цели – они вонзались в стебель и в лозы, прошивали листья.

Мухоловка широко раскрыла пасть – из нее на землю выпали ошметки недопережеванной женщины. Тварь испытала боль – это заметили все. Она развернула бутон к констеблям и поползла к ним, перебирая корнями, – «мухи» сопротивлялись, «мухи» жалили ее…

И тут сержант понял, что старик был прав: они не справятся сами.

– Пайпс! – закричал Кручинс. – Бросайте этих идиотов! Стреляйте! Стреляйте в тварь! Пайпс? Что ты делаешь?!

Сержант, вытаращив глаза, глядел, как констебль Пайпс, опустив дубинку, развернулся и пошагал к мухоловке. Некоторые из его констеблей сделали то же самое. Они не слышали Кручинса – злостно игнорировали его и явно напрашивались на выговор. Присоединившись к горожанам, полицейские также впали в это жуткое подобие лунатизма.

– Лоусон! – Сержант повернулся к старику, но и тот опустил оружие.

Грохот выстрелов стих.

Кручинс в отчаянии огляделся кругом – уже все его подчиненные впали в транс. Сержант остался один.

– Да что здесь творится, будь я проклят?!

Он развернулся, намереваясь забраться в фургон, и уже поставил было ногу на подножку, как вдруг… он просто забыл, что хотел сделать.

Рука разжалась, и револьвер выпал из нее.

Сержант Кручинс обернулся.

– Сладость… там… сладкое… я должен попробовать…


***


Мальчик глядит на крошечное растение в горшке, стоящее на окне, и оно тянет к нему бутон…«Страх – это просто порождение больного разума…» – шепчет почти забытый голос, от которого кровь стынет в жилах.

«Чего ты боишься? Боли?»

«Нет…»

«Если не боли, то чего? Смерти?»

Ту-тум… грохотало в ушах – это стучало сердце, оно металось внутри, словно искало путь наружу.

Лозы жгутами охватили тело, сдавливая грудь, обволакивая шею.

Изо рта вырвался исступленный крик, но из-за противоудушливой маски он прозвучал, как стон.

Пальцы судорожно хватали грязь, обрывая сорняки.

«Я не могу умереть… еще рано… Я должен знать, что они увидели…»

Все произошло так быстро… этот проклятый человек на странной летательной штуковине отвлек его, и тварь воспользовалась этим.

Он не успел среагировать, упустил момент, и ком переплетающихся лоз и багровых листьев набросился на него, сбил с ног, подмял под себя.

Тварь схватила пастью пробковый шлем, сдавливая его, и только благодаря ему сэр Пемброуз все еще был жив.

Он почти ничего не видел – защитные очки были разбиты, у самых глаз клубились и перемешивались бурые отростки твари. Мухоловка навалилась на него всей своей массой, намереваясь раздавить, переломать его тело. Клыки сжались, и шлем треснул, как яичная скорлупа.

Сэр Пемброуз вывернул руку и сорвал с подбородка кожаную тесемку. Шлем в пасти твари превратился в ломаную труху – голова выскользнула из него в самый последний момент.

Охотник потянулся за лежавшим на земле мачете, но не успел его схватить. Мухоловка выплюнула обломки шлема и вцепилась в сэра Пемброуза. Разорвав мундир, клыки вонзились в плечо, один вошел под ключицу.

Охотник заревел.

Боль пронзила все тело: сквозь него будто протянули проволоку. А потом протянули снова. И еще…

Сэр Пемброуз так сильно распахнул веки, что глаза, казалось, изошли трещинами. Воздух почти не проникал в легкие… Охотник захрипел, задыхаясь.

Тварь принялась сжимать пасть, слизь, вытекающая из нее, начала жечь и плавить кожу.

Сэр Пемброуз задергался, и клыки вошли еще глубже в его тело. Охотник почти не мог пошевелиться – на его ногах лежали тяжелые корни твари. Перед глазами дрожала и плыла рваная туманная пелена. Ни одной мысли в голове не осталось, кроме: «Твоего деда сожрала мухоловка и тебя сожрет мухоловка… Это закономерный конец…»

– Не-е-ет!

В полубессознательном состоянии сэр Пемброуз нашарил на поясе нож. Пальцы сжали рукоятку и выхватили оружие из чехла.

Охотник ударил, не глядя. Нож с чвякающим звуком вошел во что-то мягкое. Сэр Пемброуз вырвал нож и ударил снова – на этот раз тот вошел еще глубже. Прямо в нёбо твари.

Нанести третий удар охотник не успел. Мухоловка издала хрип и разжала хватку. Клыки выскользнули из тела сэра Пемброуза, и он снова закричал.

Тварь подалась назад. Ее чудовищная голова заметалась из стороны в сторону – на лицо и мундир потекла зеленая кровь.

Охотник ударил наотмашь ножом еще пару раз, не понимая, что бьет по воздуху.

Тварь, перекатываясь и изворачиваясь, отползла прочь. Мухоловка корчилась от боли – в ее бутоне зияли две пробитые дыры, истекающие вязкой слизью. Пасть судорожно раскрывалась и снова закрывалась, язык метался в ней, словно угорь в банке.

Сэр Пемброуз пополз по земле.

Плечо и рука горели – кожу с лица будто содрали. В ушах стоял гул, а голова была одновременно ватной и чугунной, словно совсем рядом разорвался артиллерийский снаряд.

Выставив перед собой нож, охотник попытался подняться. И покачнулся, чувствуя, как земля уплывает из-под ног. Упав на колено, он взвыл от боли и гнева.

Сорвав с глаз разбитые очки и отшвырнув их в сторону, сэр Пемброуз потянулся к противоудушливой маске, чтобы снять и ее, но в последний момент остановил себя.

«Нет! Здесь пыльца!»

И это была первая осознанная мысль.

Со второй попытки сэр Пемброуз поднялся на ноги.

«Тварь… где она?»

Мухоловки рядом не было. Разбрызгивая зеленую кровь из вспоротого бутона, она ретировалась, ползя по пустырю прочь, в сторону сломанного моста.

Охотник машинально шагнул было за ней, но тут ощутил, как вздрогнула земля под ногами. Сумбурный гул в голове исчез, и в стоящем грохоте он различил тревожный колокольный звон. Полиция?!

Сэр Пемброуз обернулся и увидел…

Он впервые увидел его, своего заклятого врага, и это зрелище пробудило в нем всю ту ярость, всю ту ненависть, которые он держал в себе еще с момента экспедиции на Лугау – хотя, по правде, это всегда в нем было, с того дня, когда он безрезультатно пытался убедить родителей, что дедушку сожрала мухоловка в гостиной.

Столько лет… столько долгих лет он ждал этой встречи. И вот дождался. Он сделал все, чтобы освободить Карниворум Гротум, сделал все, чтобы они увидели. И они увидели… Джек-из-табакерки выбрался из своей коробки, чтобы явить себя миру во всей своей красе… Карниворум Гротум, последний представитель своего вида, сбросил оковы…

Мухоловка, размером с трехэтажный дом, была уже возле улицы Флоретт. В тучах пыльцы охотник разобрал расползшиеся по земле скрюченные корни и извивающиеся в воздухе лозы, различил десятки подступающих к ней людей.

Как и следовало ожидать, в толпе не звучало ни одного крика – пыльца Скверлум Каберботам делала свое дело, а между тем его хозяин устроил себе кровавый пир – из пасти торчали чьи-то ноги, чудовищные клыки ходили ходуном…

Сэр Пемброуз подавил одолевший его приступ тошноты. Глядя на эту кошмарную резню, он не испытывал ужаса – лишь злость и отвращение, а еще – мрачное удовлетворение: он знал, что так будет. Он всегда знал… но его никто не слушал. «Это ведь просто растение, – говорили они. – Всего лишь хищный сорняк!»

«Что ж, – подумал охотник, –хищный сорняк в эти самые мгновения пожирает вас. Это только ваша вина…»

Крепко стиснув рукоятку ножа, сэр Пемброуз, покачиваясь и спотыкаясь, преодолевая головокружение и боль, истекая кровью и ненавистью, двинулся к твари…

Это был его момент. Это был его день. Наверное, это и есть то самое, подлинное и безупречное… счастье.


***

– Китти, прошу тебя, – взмолился Джаспер, – мы должны успеть!

Девушка в отчаянии закусила губу.

– Я не могу быстрее. Мои ноги…

Джаспер и Китти спускались, переступая груды кирпича и преодолевая провалы, появившиеся на месте некоторых ступеней. Китти было сложно пробираться по развороченной лестнице на своих роликовых коньках. Джаспер поддерживал ее под руку, и все равно, по мнению мальчика, они спускались преступно медленно: где-то там, на станции у края пустыря, бедная Полли, которая томится в плену и ждет, когда же он ее вызволит…

Оказавшись на третьем этаже, Джаспер глянул на дверь девятой квартиры. Та была открыта, на пороге в капкане лежала без движения убитая мухоловка. Самого сэра Пемброуза видно не было.

«Где же он? Что сейчас делает? – подумал мальчик. – И где сейчас дядюшка? Ох, и влетит же потом из-за того, что я бросил мистера Дилби и сунулся сюда…»

– Джаспер… – прошептала Китти. Она ткнула вперед, и мальчик увидел висящие в воздухе светящиеся пылинки.

Джаспер поспешно натянул противогаз – и вовремя: пыльца добралась уже до этажа.

Мерцающий туман окутал мальчика и девушку, осел на волосах Китти и ее длинных ресницах. Кожа мисс Браун осветилась, на губах появилась непроизвольная улыбка, словно она вдруг вспомнила нечто приятное и столь же далекое.

В эти мгновения она показалась Джасперу невероятно красивым, изумительным существом, похожим на выходца из сна, из которого не хочется выбираться.

Рыжие искорки коснулись ее чуть приоткрытых губ, парочка проникла в рот.

– Какие они на вкус? – спросил Джаспер.

– Не знаю… безвкусные.

– А я думал, они сладкие и еще теплые.

Китти не успела ответить.

– Ну надо же! – раздался голос откуда-то снизу, и из темного угла вышла высокая фигура в черном мундире.

– Капитан Блейкли! – испуганно воскликнула Полли.

Капитан прошел через площадку и поставил ногу на ступеньку. Рука в черной кожаной перчатке легла на эфес сабли в ножнах.

– Кто тут у нас? – усмехнулся Блейкли. – Я как знал, что вы появитесь здесь, ты и твой доктор. Зачем тебе противогаз, мальчик? Ты что, на войну собрался? – Джаспер не ответил, и он продолжил: – Я был на войне, я видел газовые атаки. Ты вообще умеешь с ним обращаться?

– Умею! – дерзко воскликнул мальчик, и капитан расхохотался.

– Куда это вы направляетесь? Не говорите – сам догадаюсь: собрались вызволить нашу будущую сестру? – Прищурившись, он оглядел лестницу. – Где доктор Доу?

Капитан поднялся еще на ступень.

– Не подходи! – крикнул Джаспер.

– И что вы сделаете? Мальчишка и девчонка-калека. Я разделаюсь с вами! Сперва я убью вас, а потом и этого надоедливого доктора! Миссис Браун будет довольна…

– Бабушка мертва, – прошептала Китти, но капитан услышал ее. Это известие его, казалось, не особо тронуло.

– Вы больше не будете мешать Праматери, жалкие мухи!

Капитан выхватил из ножен саблю и, нацепив на губы зловещую улыбку, двинулся вверх по лестнице.

Китти отшатнулась, потеряла равновесие и рухнула на ступени. Джаспер бросился к ней, чтобы помочь, схватил ее за руку и так и застыл.

Человек в черном мундире уже стоял рядом с ними, подняв саблю.

– Где доктор Доу? – глухо спросил он. – Не заставляйте меня отрубать вам конечности. Говорите!

Джаспер затрясся. В нем вдруг пробудился настолько сильный гнев, что он, позабыв о положении, в котором оказался, сжал кулаки и вскинул голову.

– Он скоро придет и убьет вас всех! И вашу Праматерь тоже!

Капитан усмехнулся.

– О, щенок скалит зубы… жаль, ты не попал в мой полк, я бы живо тебя выдрессировал. Ты скажешь, где доктор Доу, или я убью твою подружку.

Сказав это, он приставил лезвие сабли к горлу лежащей на ступенях Китти.

– Говори!

Джаспер в отчаянии крикнул:

– Его здесь нет! Не трогай ее!

– Ты испытываешь мое терпение, щенок! – рявкнул капитан. – И, видимо, думаешь, что я шучу.

Он едва заметно двинул рукой, и лезвие сабли скользнуло по шее Китти. Девушка закричала, на шарф и воротник платья из тонкой продолговатой раны потекла зеленая кровь.

– Говори, маленький выродок, или я…

Ни закончить фразу, ни воплотить угрозу в жизнь, капитан не успел.

Из-за его спины раздался голос:

– Ни с места! Полиция Габена!

Капитан Блейкли обернулся. На лестничной площадке стоял констебль. Как и у мальчишки, его лицо пряталось под противогазом. В вытянутой руке полицейского был крошечный дамский пистолет.

Это оружие капитана, очевидно не особо испугало, поскольку без лишних слов, подняв саблю, он бросился на констебля.

– Стоять! – крикнул тот. – Я буду стрелять!

Но капитан не слушал. Ярость застлала его глаза.

Раздался выстрел. Констебль промахнулся, и пуля прошла над плечом капитана, вонзившись в стену. За первым последовали второй и третий выстрелы.

Эти достигли своей цели. Одна пуля вошла капитану в грудь, другая – прямо в лицо, вонзившись под скулу.

Блейкли замер, потянулся рукой к чернеющему отверстию в голове, а в следующий миг рухнул и кубарем покатился по ступеням.

Констебль отпрянул в сторону. Изломанное тело застыло у основания лестницы.

Капитан не шевелился. Его шея была вывернута, а из пулевого отверстия потекла зеленая кровь.

Джаспер первым сбросил оцепенение.

– Мистер Дилби!

Констебль поднял голову. Его руки тряслись – даже через противогаз, было видно, в каком он ужасе.

– Я… я никогда прежде…

– Он мертв? – спросил мальчик.

– Я не… не знаю. Наверное.

Джаспер склонился к Китти. Рана не была глубокой – сабля капитана оставила по сути лишь царапину. Он потянулся к девушке, желая помочь, но та дернулась.

– Не трогай! Я… сама…

Она обмотала шею шарфом по самый подбородок, скрывая рану.

Мистер Дилби поднялся к ним.

– Вы в порядке, мастер Джаспер? Мисс?

– Вы спасли нас! Как хорошо, что вы пришли, мистер Дилби!

Джаспер не хотел даже задумываться о том, что случилось бы, если бы констебль не появился.

– Я не мог позволить вам здесь сгинуть, – сказал Дилби. – Я сразу побежал за вами. Доктор не оставил инструкций, что делать, если вы не станете его дожидаться. Я пытался вас разыскать, но вас нигде не было. А потом… потом начало происходить ужасное. – Он перешел на испуганный шепот: – Я видел этих… существ. Я спрятался на первом этаже – там, где вешалка. Потом пришел какой-то господин, он срезал цветок и забрал его с собой. Я хотел найти вас. Мама дала мне свой ридикюльный пистолет – она сказала, что не отпустит меня без оружия, но я не думал, что мне придется… я никогда не стрелял и никого… – он замолчал и шморгнул носом. – Я не хотел, чтобы так вышло, но он… он…

Казалось, констебль вот-вот разрыдается: все это было выше его сил – доктор Доу и его племянник вырвали тихого и никому не желающего зла Джона Дилби из его архива, в котором никогда ничего не происходило, и запихнули его в самую пучину безумия.

– Мистер Дилби, – строго сказал Джаспер, – вы сделали то, что должны были. Вы – очень хороший констебль. Но у нас совсем нет времени. Мы узнали, где они держат Полли.

Дилби кивнул и помог Китти подняться на ноги, закинул ее руку себе на плечо.

Втроем они пошагали вниз.

Оказавшись на площадке, Джаспер и его спутники переступили через мертвого капитана и двинулись было дальше, намереваясь продолжить спуск, когда, как казалось мертвое, тело зашевелилось.

Прямо на глазах у племянника доктора Доу происходило то, что его дядюшка назвал бы резко и лаконично «противоестественным уродством».

Капитан поднялся на ноги, напоминая деревянного болванчика, которого кто-то дернул за ниточки. С хрустом вернул свернутую шею в нормальное положение…

Его лицо разлезлось, но не полностью: лоскут кожи на щеке отпал и провис, словно клапан конверта, – под ним образовалась чернота, в которой что-то шевелилось.

Капитан Блейкли шагнул к констеблю, мальчику и девушке, подволакивая сломанную при падении ногу. Его мундир забугрился, из-под лацкана вылезли кончики зеленых лоз. Пуговицы отлетели, оторванные, обнажая ужасное нутро растения.

Дилби поднял пистолет. Его рука дрожала.

Капитан сделал еще один шаг. Увитые листьями лозы потянулись вперед.

В полутьме площадки, слегка подсвеченной рыжей пыльцой, ярко светился изумрудный клуб в средней части стебля твари, обвитый короткими лозами-ребрами – он походил на фонарь лодочников с канала.

И Джаспера вдруг осенило.

– Стреляйте! – крикнул он. – Стреляйте в фонарь!

И констебль выстрелил. Тварь подступила так близко, что даже Джон Дилби не мог промазать.

Он нажимал на спусковой крючок, выпуская пулю за пулей, пока патроны не кончились – и все равно констебль продолжал с остервенением жать на него, не замечая, что раздается лишь сухой стук бойка.

Свечение сердечного клубня померкло, и тварь распласталась на полу.

– На этот раз… – неуверенно начал Дилби, и Джаспер кивнул. – Что творится-то… – пробормотал констебль. – Еще вчера мы и помыслить о таком не могли…

Джаспер снова кивнул. Тайна дома № 12 на улице Флоретт открыла для всех причастных то, что в здравом уме и не придумаешь.

Они спустились на второй этаж. Джаспер бросил испуганный взгляд на дверь квартиры учительницы музыки. Миссис Паттни, вероятно, была все еще где-то там…

И тут вдруг дом качнулся. Раздался грохот, который перекрыл все прочие звуки. Перекрытия затряслись.

Китти закричала.

С потолка начали падать обломки. Воздух затянуло мелкой каменной пылью. Лестницы заходили ходуном. Дом разваливался…

«Это Карниворум Гротум! – понял Джаспер. – Растение выбирается!»

– Быстрее! – крикнул констебль и потянул девушку за собой. Но отнюдь не вниз.

– Вы куда?!

Мистер Дилби подвел Китти к открытым дверям ближайшей квартиры.

– Сюда! Мастер Джаспер!

Констебль замер в дверном проеме.

– Это самое безопасное место!

Джаспер встал рядом, хотя не понимал, почему здесь должно быть безопасно.

Он не успел как следует испугаться, когда вдруг все закончилось. Грохот стих. Этаж прекратил сотрясаться.

– Скорее! – воскликнул Дилби. – Нужно выбраться из дома, пока он окончательно не рухнул! Второго такого сотрясения он не выдержит! И мы тоже!

Джаспер кивнул, и втроем они поспешили к лестнице. Им повезло, и она пока что была целой. Но на этом везение закончилось.

Спустившись в холл, племянник доктора Доу и его спутники приблизились к выходу и остановились.

– Мы в западне, – горестно выдохнула Китти.

Дверь подъезда полностью скрывалась под гигантской грудой битого кирпича вперемешку с обломками труб. Наклонившись, Джаспер взял один из кирпичей, и тут же с досадой отшвырнул его в сторону – кого он обманывает: разобрать это нагромождение невозможно. Это и правда была западня.

– Единственный выход перекрыт, – обреченно проговорил Дилби, и тут Джаспер кое-что вспомнил.

– Нет! Это не единственный выход! Я знаю, как нам выбраться!

Он бросился к двери квартиры № 1. Оттащил лежавшую перед ней вешалку. Подергал ручку – заперто.

– Мистер Дилби, вы можете выбить эту дверь?

Глаза констебля за круглыми окошечками противогаза недоуменно округлились.

– Я не понимаю….

– Прошу вас! Просто выбейте эту дверь! Нам нужно попасть в квартиру!

Дилби отпустил Китти, и та прислонилась к стене – она тоже ничего не понимала:

– Квартира мистера Карниворри? Но как она нам поможет?

Констебль хрустнул пальцами, а затем со всей силы ударил дверь плечом. Дверь устояла – кажется, мистеру Дилби было больнее, чем ей.

– Я не очень-то умею выбивать двери, – сконфуженно признался он, потирая плечо.

– Попробуйте еще раз! – подбодрил Джаспер. – Все получится!

Констебль попытался снова. На этот раз дверь отозвалась треском. Теперь даже Джон Дилби поверил в себя. Он отошел на пару шагов, а затем ринулся к двери и врезался в нее. Замок и верхняя петля вылетели, дверь провалилась внутрь.

Джаспер радостно заголосил:

– Вышло! Вышло! Я же говорил!

– Ни одна дверь не устоит перед напором габенской полиции! – важно заметил Дилби, со значением вскинув указательный палец.

Мальчик первым вошел в квартиру мистера Карниворри. Дилби, придерживая Китти, последовал за ним.

– Куда теперь? – спросил констебль.

Джаспер отодвинув портьеру и провел спутников в кабинет. Остановившись у двери потайного хода, он затаил дыхание. Опасаясь, как бы лестница не оказалась заваленной, он повернул ручку. Скрипнули петли.

За дверью в темноту уходили ступени. Судя по всему, разрушения в доме лестницу пока не коснулись. Оставалось надеяться, что и коридор внизу уцелел.

– Что это такое? – спросила Китти.

– Тайный ход наружу, – ответил Джаспер. – Я его нашел, когда следил за профессором Грантом.

– Профессором Грантом?

– Мистером Карниворри.

– Что? – пораженно выдохнула Китти. – Но он ведь давно мертв!

Джаспер покачал головой.

– Я все тебе расскажу, когда мы освободим Полли и окажемся в безопасности.

Мальчик ступил на лестницу. Его спутники шагнули за ним. Тайный подземный ход проглотил их.


***


Скрюченные корни затянули под себя одного из констеблей, но сержант Кручинс не обратил на это внимания. Он шагал к мухоловке, задрав голову, и в его сознании пульсировала лишь одна мысль: «Сладость…» Он не заметил, как на пустырь выехали четыре черных «Трудса».

Экипажи остановились у стены выходящего окнами на канал дома, и из них посыпали люди. Важные джентльмены (кто в цилиндре, кто – в тропическом пробковом шлеме) все были в противоудушливых масках-респираторах.

Не сговариваясь, новоприбывшие одним движением бросили к глазам короткие подзорные трубы, нацелив их на голову монстра, в пасти которого в этот момент с хрустом перемалывался какой-то старик.

– Это и правда… растение?! – воскликнул один из джентльменов. – Глаза меня не обманывают, господа?!

– Кажется, двенадцатый бокал шерри был лишним! – поддержал еще один.

– Пемброуз был прав!

– Подумать только! Сэр Бреккенфорт!

Дверца одного из экипажей открылась, и в грязь пустыря ступил самый важный по виду господин из прибывших, обладатель пышных седых бакенбард.

Господин учредитель Клуба охотников-путешественников вытянул руку, и его помощник, парнишка лет семнадцати, выскочивший из экипажа следом за ним, вложил в нее подзорную трубу.

Не отрывая взгляда от окуляра, сэр Бреккенфорт, велел:

– Мартин, мелодия № 5!

– Слушаюсь, сэр!

Парнишка нырнул в экипаж, и в следующее мгновение появился снова с небольшим походным столиком. Установив его возле сэра Бреккенфорта, он взгромоздил сверху граммофон и запустил пластинку. В воздух из медного раструба полился «Колониальный вальс».

Глава Клуба убрал подзорную трубу и повернулся к охотникам.

– Джентльмены! – сказал он спокойно и размеренно, словно в сотне шагов от них не было никакой твари и не творилась кошмарная бойня. – Наш собрат и верный друг сэр Пемброуз призвал Клуб на помощь, и Клуб ответил на призыв! То, с чем мы столкнулись сегодня, бесспорно войдет в историю нашего общества, не только как охота на, не побоюсь этого слова, уникального зверя, но и как признание ошибок. В своей беспечности, в своем снисхождении к предостережениям дорогого сэра Пемброуза, Клуб запятнал свою честь. Но мы ее очистим! Я не буду призывать к вашей храбрости, я призываю к вашему азарту. Как мы можем видеть, это не простой эйланский тигр или хартумский лев, но я верю, что каждый из вас докажет делом свое право носить гербовый перстень нашего славного общества. Итак, господа, своим словом учредителя Клуба охотников-путешественников Габена я открываю охоту на это… гм… существо. Джентльмен, который добудет язык твари, получит премию в тысячу фунтов из фонда Клуба и будет отмечен в коридоре почета! Да начнется охота!

Речь, произнесенная сэром Бреккенфортом, в данных обстоятельствах любому постороннему могла бы показаться неуместной, чрезмерно формальной и напыщенной, но члены Клуба, приверженцы консервативных взглядов и традиций, внимали каждому слову с восторгом и трепетом.

Когда глава Клуба договорил, охотники загудели и, расчехляя оружие, прямо на месте принялись заключать пари.

– Награда моя! – воскликнул один из охотников, устанавливая длинноствольную винтовку на распорку-трость.

– Это мы еще поглядим! – ответил другой, включая своих механических псов; глаза автоматонов зажглись, из металлических пастей вырвался машинный лай. – Фрэнки, Дерберт! Ату! Ату мухоловку!

А затем к царящему на пустыре рокоту, лаю и звукам «Колониального Вальса» добавились выстрелы.

Сэр Бреккенфорт, с виду расслабленный и крайне хладнокровный так, словно был не на пустыре, где огромная тварь пожирала людей, а на чаепитии, прокашлялся, размял пальцы, повел шеей и бросил помощнику:

– Мартин, мой «Слонобой»!

Парнишка достал из экипажа длинный футляр с витой надписью «Холланд» на крышке, открыл его и принялся умело собирать винтовку.

Между тем мухоловка прервала свой пир. Пули, вылетающие из охотничьих штуцеров, били без промаха, вонзаясь в ее голову, пробивая в ней дыры. Из чудовищной пасти вырвался рев. Тварь дернулась и поползла к охотникам, давя подступивших к ней людей.

– Прошу, сэр! – Мартин вручил тяжеленную винтовку старику и принялся раскладывать походный чайный варитель.

Сэр Бреккенфорт сказал:

– Пожалуй,сейчас стоит добавить в чашку три кубика сахара, Мартин.

После чего поднял винтовку и прицелился.


***


Прогремел выстрел. Эхо от него донеслось даже до площади Неми-Дрё. Когда рокот прошел над улочками и крышами, многие добропорядочные жители Габена подумали, что вот теперь уж точно началась война.

Они стояли у окон своих квартир, выглядывая из них и гадая, что же происходит на самом деле. Еще когда только стемнело, до главной площади Тремпл-Толл донесся рев полицейских сирен – вся восточная часть Саквояжного района выла и стонала, сигнальные тумбы чуть подпрыгивали на своих местах, а трубы качались, выплевывая в темное небо звуки тревоги. Вскоре раздались выстрелы. Ну а когда выстрелил «Холланд», многие на Неми-Дрё решили, что пальба идет уже прямо за углом.

От этого звука все без исключения бродячие собаки в Тремпл-Толл начали истошно лаять, к ним присоединились и их домашние сородичи. Пару старушек хватил удар, а господин главный судья Сомм выскочил из постели так стремительно, словно нащупал под одеялом нечто скользкое, липкое и извивающееся, обладающее при этом парой десятков коротких ножек.

Выстрел «Холланда» привлек внимание еще кое-кого.

Человек, лежавший на скамейке в облаке рыжей пыльцы, вздрогнул и пришел в себя. Он поднял голову – та по ощущениям была тяжелой, как якорь дредноута. К горлу подступил приступ тошноты.

Человек захрипел. На нижнюю часть его лица был надет удушливый респиратор, верхнюю занимали защитные очки. Он не помнил, чтобы надевал на себя все это.

В голове звучал тихий, но крайне назойливый голос: «Вы боитесь, профессор… боитесь сделать выбор, что ж, я чуть подтолкну вас…»

– Муниш… – прохрипел профессор Грант.

Последнее, что он помнил, это разговор в оранжерее. Муниш что-то говорил о дилемме, а потом… потом была темнота, изредка прерываемая кратковременными обрывками бодрствования.

Экипаж трясется на ухабах и кочках…

Они куда-то едут…

Муниш что-то говорит… что-то об основополагающих принципах науки и о том, на что готов пойти настоящий ученый ради своих изысканий…

«Он меня усыпил… – понял профессор Грант. – Но зачем? Чтобы я не мешал ему?»

Профессор вдруг осознал, что сжимает что-то в руке. Два стеклянных шприца… Один был наполнен густой зеленой жидкостью, другой – красной и прозрачной. Бирка на одном сообщала: «М-микстура». На другом стояла надпись: «Яд».

Грант зажмурился, в висках стучала кровь.

«Это и есть ваша дилемма, профессор… – говорил Муниш. – Вам придется выбрать: либо спасти своего питомца, либо убить его. Что вы выберете?»

Грант дернул головой.

Этот безумный человек, видимо, получал удовольствие от подобных игр…

– Где я?

Профессор огляделся. Он был на улице Флоретт, в трех домах от пустыря. Пустыря, с которого раздавались выстрелы и собачий лай.

– Это случилось… – с ужасом проговорил он. – Она пробудилась…

Профессор поднялся со скамейки и, пошатываясь, двинулся по улице, в сторону канала.

Он боялся того, что увидит, и все же ноги сами несли его туда.

Добравшись до крайнего дома, он затаился у толстой ржавой трубы и выглянул.

Карниворум Гротум возвышался в некотором отдалении. Это была не та древняя, сонная мухоловка, которая сотни лет чахла в глубине острова Лугау. По пустырю, медленно перебирая корнями, ползла молодая и сильная особь, преисполненная голода и ярости.

В грязи повсюду лежали трупы – много трупов – изувеченные, искореженные, раздавленные. Корни наваливались на них, превращая тела в отвратительное, тошнотворное месиво.

У растения были и живые люди. Обычные горожане и безвольные полицейские подступали к Карниворум Гротум, вскинув руки и задрав головы, – пыльца Скверлум Каберботам поработила их. Профессор Грант закусил губу. О, он хорошо был знаком с ее действием.

Между тем «Кровяная лилия» подчинила себе не всех. Профессор Грант узнал гербы Клуба охотников-путешественников на дверцах черных экипажей, стоявших чуть поодаль. Кое-кто из числа охотников стрелял в бутон мухоловки, каждый замер в густом облаке порохового дыма.

Чуть в стороне еще несколько охотников схватились с жильцами дома. Сбросив свои человеческие личины, они били лозами джентльменов из Клуба, как хлыстами, душили их лианами и затягивали в коконы. Пара механических собак рвала одно из плотоядных растений железными клыками. Охотники оборонялись ножами и тростями, но один за другим переплетающиеся клубы опутывали их.

Это ужасающее зрелище и правда походило на войну – не хватало только воронок, оставленных снарядами. Кровь, трупы, дым, крики раненных и… неуместный в этой обстановке вальс.

У граммофона стоял старик с огромной винтовкой в руках. Даже в пол-оборота, в противоудушливой маске и очках профессор узнал главу Клуба охотников – когда-то они были близкими друзьями.

«Это выстрелил “Холланд”, – понял Грант. – Тот звук, что привел меня в чувство. Это был он».

Профессор своими глазами видел, как во время одной из экспедиций пуля, выпущенная из этой винтовки, убила огромного кейкутского слона. Это было, вероятно, самое мощное оружие из тех, что может удержать человек в руках, – каждый выстрел из него равнозначен чьей-то смерти. И тем не менее Карниворум Гротум до сих пор был не только жив, но и при этом его переполняла настолько безумная ярость, что одни только исходящие от него эманации парализовали профессора.

Сэр Бреккенфорт между тем ничего подобного, видимо, не ощущал. Глядя на последствия своего выстрела – рваную сквозную дыру в голове монстра, он покачал головой и передернул рычаг, досылая очередной патрон в ствол. Вновь поднял винтовку и глянул в оптический прицел.

«Помешай ему! – возопило все существо Гранта, и в этом призыве явно угадывался голос Муниша. – Или… помоги ему. Выбор…»

Профессор Грант отмер и сделал шаг.

Впрочем, он ничего не успел сделать. А старик Бреккенфорт не успел выстрелить.

Карниворум Гротум рванул одной из своих лоз, схватил ближайший «Трудс» и, оторвав экипаж от земли, швырнул его в по-прежнему стрелявших охотников.

Те бросились врассыпную, кто-то пригнулся, кто-то рухнул ничком на землю. Помощник сэра Бреккенфорта прыгнул к старику и оттолкнул его в сторону, но сам не успел избежать столкновения. Колесо пронесшегося мимо экипажа ударило парнишку, разворотив ему голову.

Огромная дымящаяся махина врезалась в стену дома, и в следующий миг прогремел взрыв.

Профессор Грант сжался, прикрыв голову. Багровое пламя осветило ночь.

Профессор поднял голову. Больше никто не стрелял. Карниворум Гротум покачивался на стебле в окружении по-прежнему ничего не замечающих «мух».

«Это ты… ты сделал. Если бы ты не привез тогда тот росток в Габен… Если бы еще в джунглях позволил Пемброузу прикончить растение…»

И тут же появилась мысль противоречащая предыдущей:

«Последний представитель своего вида… Уничтожить его – это оборвать жизнь целой культуры. Это преступление против науки… против самой природы…»

Профессор Грант упер взгляд в окровавленную пасть монстра – сколько людей уже сгинуло там? Сколько лет он сам потворствовал кормлению этого существа? Резня, устроенная с его помощью, – вот это настоящее преступление.

«Выбери… Уничтожить его? Прервать кровавый цикл смертей? Ты готов остановить убийства? Просто закончить кошмар?»

Грант стиснул зубы.

«Или ты сделаешь все наоборот? Защитишь последнего представителя вида? Сделаешь так, чтобы никто больше не смог причинить ему вред? Ради науки… ради самой природы…»

Профессор Грант сжал в единственной руке оба шприца.

Он решил. Он совершил выбор.

Глава кафедры Ботаники научного общества отмер и пошагал по пустырю к своему питомцу, к тому, кого он вырастил своими руками. Каким же тот был крошечным когда-то, подумать только! Каким слабеньким! Как долго он не принимал зловонный, пропитанный углем и химрастопкой грязный габенский воздух…

А потом он освоился, адаптировался, стал частью этого города, окреп и потянулся ввысь, все разрастаясь. Кто знает, до каких размеров он бы вырос, если бы в какой-то момент его отец, спасший его однажды от безжалостной руки убийцы, не остановил его рост при помощи неких химических средств. Учитывая все то, что профессор Грант знал о Карниворум Гротум, он был убежден, что, если не замедлить, как он сам это называл, «флористические амбиции» растения, оно может разрастись, по меньшей мере, на весь Тремпл-Толл. Разумеется, он не мог этого допустить.

Вместе с ростом он пытался купировать и голод мухоловки. Усыпить ее… это казалось правильным решением. Мало кто может понять, что испытывал профессор Грант. С одной стороны, его снедало чувство вины из-за того, что он по сути погрузил своего ребенка в летаргию, а с другой – ночами в кошмарах его преследовали все те, кого отправили в пасть к его «милому чаду». Это противоречие не давало ему покоя все последние двадцать лет, он хранил его внутри, прятал от коллег и подчиненных, натужно делая вид, что все в полном порядке.

Профессор Грант не был сумасшедшим, не был из тех безумцев, о которых писали в газетах, – он прекрасно осознавал происходящее, ненавидел себя за это, но в то же время не мог себя пересилить и просто остановить все. Умом он понимал, что приносит в жертву человеческие жизни, но тот же логический аппарат неизменно вытаскивал, словно ловкий шулер карточный туз из рукава, аргумент: «Это существо не виновато в том, что природа сотворила его хищником. У него нет выбора: оно отбирает жизни, потому что иначе погибнет. В то время, как человек выбором не обделен, и при этом уничтожает как себе подобных, так и всех остальных. Человека умиляет муха, ворочающаяся в липком соке в глубине пасти комнатной мухоловки, но отчего-то его начинает ужасать, если жертва оказывается чуть больше… если жертвой оказывается он сам. Чего стоит человеческая мораль, если она прямо пропорциональна уровню человеческого же страха. У мухоловки нет выбора, у человека он есть…»

И у него он был. Муниш заставил его выбирать – этот хитрый проходимец и манипулятор все подстроил: велика вероятность, что именно он пробудил Карниворум Гротум, выставив наивно доверившегося ему профессора Гранта на одной стороне шахматной доски, а его питомца на другой.

Зачем ему это? Чего он хочет? Это очередной его непонятный натуралистический эксперимент? И сейчас он, Грант, на приборном стекле микроскопа?

Выбор…

Профессор Грант шагал по пустырю, минуя рытвины в земле, оставленные лозами чудовищного растения. Кровь захлюпала под подошвами его туфель. Мертвая девочка, лежащая в грязи, глядела на него пустым взглядом. А он все шел, переступая тела – раздавленный констебль и располовиненный старик, безголовое женское тело в ночной рубашке и бородатый мужчина в вросшем в глаза пенсне…

Профессор знал, что должен делать…

Он подошел к людям, стоявшим у основания гигантского растения, и начал пробираться через толпу. Та поддавалась, словно кисель под ножом. Женщины, мужчины, дети – здесь были все, и все слепо глядели вверх, задрав головы.

Профессор Грант услышал, как некоторые из них шепчут, почти не размыкая губ: «Сладость…»

Вскоре он добрался до самого Карниворум Гротум, прямо перед ним высились заросли путаных корневых клубней, в вышине прошла одна из лоз, выбирая себе новую жертву из толпы.

Грант задрал голову. Перед его глазами предстал крошечный росток в горшке. Маленький, слабенький, чахлый, обмотанный шарфиком, чтобы не мерз. Он вспомнил, как дрожащей от волнения рукой капал на эти маленькие листики из пипетки экстракт собственного изобретения, смесь тропической воды и местной росы, собранной в парке Элмз. Вспомнил, как чуть подросшее растение начинало качаться на стебле и кивать ему, когда он возвращался домой. Оно знало его, может, даже любило… Он спас его от жестокого человека, он прятал его от этих мерзких людей, которые, узнай о нем, попытались бы его убить, он лечил его и кормил, он… любил его. И глядя на него сейчас, он понимал, что любит до сих пор.

Он сделал свой выбор…

Профессор Грант раскрыл ладонь и опустил взгляд, рассматривая оба шприца. «Яд» или «М-микстура»? Кто должен умереть? Его питомец… его ребенок или в общем-то ни в чем не повинные люди?

О, он знал, что должен делать. И он сделал. Крепко сжав ладонь, он раздавил оба шприца.

Стеклянные осколки посыпались на землю, жидкости, находившиеся в шприцах, смешались и потекли в грязь пустыря.

Вытерев перчатку о полу пальто, профессор снова задрал голову.

Он сделал свой выбор.

Это был не один из тех вариантов, которые предоставил ему Муниш, но его собственный.

Профессор Грант снял маску респиратора и глубоко вдохнул витавшую в воздухе пыльцу.

***


Ночное небо над Габеном было затянуто низкими тучами. Оно походило на клочковатое войлочное одеяло какой-нибудь старухи из Фонарни или из Фли. В таком одеяле несомненно должны были водиться клопы и блохи, но сейчас в нем завелось кое-что другое.

Рыжие светящиеся «глаза» пробирались сквозь тучи, порой исчезая, но всякий раз непременно появляясь вновь. Существо, ползущее через это «одеяло», рычало и злилось. Оно вышло на охоту…

Багровый дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл летел в сторону канала, вот только сейчас он охотился не на пожар.

Рокотали два могучих двигателя. Гулко вращались винты. Мигали носовые и кормовые огни, сигнализируя о боевой обстановке на борту.

Внутри гондола длиной в полтора трамвайных вагона тонула в потемках. Почти все ее пространство занимал коридор, разделенный по центру рядом механических лебедок. У лебедок стояла дюжина напряженных молчаливых пожарных в полном обмундировании, при касках, защитных очках и топориках. Большинство огнеборцев угрюмо глядели прямо перед собой, но кто-то то и дело косился то на выключенный пока что тревожный фонарь, то на переговорную трубу, медная глотка-воронка которой чернела над плечом командира расчета мистера Бонни. При этом всех сейчас занимало всего два вопроса: «Когда мы уже наконец доберемся до места?» и «Что именно сейчас происходит за овальной проклепанной дверью рубки управления?».

Рубка сейчас напоминала карнавальную каллиопу: на трех приборных панелях мигали лампочки-индикаторы, попискивали датчики угла крена и тангажа, тяги и давления, летучего газа в баллонах и сжатого воздуха в баллонетах. Постоянно щелкали переворачивающиеся ячейки альтиметра, сообщая меняющуюся высоту, жужжали акселерометры и гироскопы навигационной системы. Не хватало только тревожной, обволакивающей сердце музыки органа.

Сидящий в окружении приборов и датчиков навигатор мистер Бэриндж, человек суровый и многоопытный, не только прожженный, но и не единожды обожженный в пожарах, нервно сглотнул, глядя в носовой иллюминатор.

– Подлетаем, сэр! Мухоловка прямо по курсу!

Брандкапитан Роджер Дарнлинг, обладатель алого мундира, фуражки и ожогов, затянувших всю левую сторону его лица, пророкотал, перекрывая гул моторов:

– Расстояние?!

– Четверть мили!

Когда из-за крыш домов впереди выплыл пустырь, на котором шевелилось нечто уродливое и громадное, на лице капитана Дарнлинга не дрогнул ни один мускул, в то время как стоящий рядом доктор Доу, к своему огорчению, проявил куда меньше выдержки – он непроизвольно поднял бровь.

Прочие присутствующие в рубке отреагировали куда экспрессивнее. Старший помощник капитана мистер Ходж, сутулый человек с обугленным, жутко потрескавшимся подбородком, так сильно нахмурился, что если бы суровые складки у него на лбу могли издавать звук, то они своим скрежетом непременно перекрыли бы гул моторов, а великан-рулевой, мистер Солт, глухо выругался себе в усы.

Дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл сильно опоздал к месту событий: слишком много времени было потрачено на наполнение бортовых цистерн-баков ядом сэра Пемброуза, – и сейчас на пустыре у канала происходило самое настоящее побоище. Там сверкали вспышки выстрелов, эхо от них долетало до воздушного судна. Доктор Доу различил внизу полицейские фургоны – значит, констебли ответили на призыв Дилби. Капитан Дарнлинг между тем увидел в свой бинокль больше – а именно мертвые тела, разбросанные по пустырю, словно куклы из ящика с игрушками проказливого мальчишки.

– Мистер Бэриндж, что у нас с ветром?!

Навигатор пробежал взглядом по ряду датчиков на метеорологической панели и сообщил:

– Ветер восточный. Отклонение – восемьдесят два градуса. Скорость: шестнадцать узлов.

– Ваши рекомендации?

Навигатор крутанулся на вращающемся стуле и опустил голову в ложе-маску оптико-расчетной системы, подкрутил боковой винт, перенастроил ряд рычажков на приборной доске, а затем сообщил:

– «Воротник Крухбергера», сэр. На полфигуры.

Доктор Доу не понял, что имел в виду навигатор. Что еще за воротник?

Капитан Дарнлинг, в отличие от него, все понял и, более того, выразил свое согласие с предоставленными рекомендациями.

– Право руля! – велел он рулевому и, слегка повернув голову к старпому, добавил: – Полный вперед!

– Есть право руля! – гаркнул мистер Солт, крутанув штурвал.

– Есть полный вперед! – почти в то же мгновение добавил мистер Ходж и дернул ручку машинного телеграфа.

В рубке раздался звонок, и синхронно с ним подобный звонок раздался в машинном отделении в кормовой части дирижабля, где два рельсовых автоматона-кочегара заработали с удвоенными усилиями. Под присмотром черного, как смоль, механика они принялись забрасывать уголь в топку; включились самонагнетающиеся меха, раздувающие пламя.

Двухлопастные винты двигателей постепенно увеличили обороты, и дирижабль ощутимо ускорил ход. Доктор Доу схватился за скобу поручня.

– Что вы делаете, капитан?! – воскликнул он. – Вы разворачиваетесь?!

Любой другой на месте доктора мог бы подумать, что пожарные решили не связываться с монстром и выбрали более предпочтительным ретироваться, пока не поздно, но Натаниэль Доу слишком хорошо знал этих людей, чтобы предположить подобное. И все же он не понимал, что происходит. Зачем они начали менять курс?

– Мы облетим чудовище, доктор, и ляжем по ветру! – ответил Дарнлинг. – Сделаем крюк и зайдем ему со спины! Лететь в лоб слишком опасно!

Натаниэль Доу с сомнением поглядел в носовой иллюминатор. Честно говоря, он не был уверен, есть ли у этой твари спина, да и вообще, возможно ли к ней подобраться незаметно. Но в словах капитана была логика, и доктор признал, что подобный маневр – это не худший план действий в сложившейся обстановке.

Когда махина пожарного дирижабля повернулась, мистер Бэриндж, не поднимая головы из своей навигационной маски, воскликнул:

– Сэр, мы в корне маневра! Первая узел-отметка!

Вот тут доктор знал, что это значит. Любой навигационный маневр в аэровоздушном деле Габена можно было представить в виде условной нити с узелками ключевых точек, протянутой на карте местности. В былые годы он повидал подобные карты.

– Руль прямо! – скомандовал между тем капитан, и мистер Солт тут же ответил:

– Есть прямо руль!

– Новый курс, мистер Бэриндж?

Навигатор сверился с компасом и ползущей шкалой на бумажной ленте под пером курсографа.

– Курс – ноль-восемь-восемь.

– Высота?

– Сто десять футов.

– Замечательно. Курс – ноль-восемь-восемь. Держать курс.

– Есть держать курс! Ноль-восемь-восемь!

Натаниэль Доу слушал переговоры экипажа, и в какой-то момент они стали для него лишь фоновым шумом.

Тревога вытеснила из головы все остальное. Доктор не мог найти себе места от беспокойства. Все его мысли были о Джаспере и Дилби. Согласно плану, они должны были ожидать на Пыльной площади, но предчувствие подсказывало доктору, что их там нет. Очень мало шансов, что констебль смог удержать мальчишку от того, чтобы сунуться на пустырь.

Натаниэль Доу в нетерпении сжимал ручку саквояжа и поручень в борту рубки – сейчас он ничего не мог предпринять, и его невероятно злило ощущение собственной беспомощности.

А еще он вдруг почувствовал, что где-то в черных глубинах его сознания копошится нечто… навязчивое, неуместное. Разумеется, он не забыл о ней. Эта женщина… она уже во второй раз попадает во все ту же неоднозначную ситуацию, словно нарочно, словно ему назло.

Дернув щекой, доктор отогнал от себя мысли о Полли Уиннифред Трикк. И вовремя, потому что те уже вывернули куда-то не туда: как бы ему ни хотелось злиться на племянницу экономки за то, что именно из-за нее они с Джаспером сейчас рискуют жизнью, он неожиданно даже для самого себя вдруг понял, что вины мисс Полли здесь нет: ни Джаспер, ни он сам не смогли бы остаться в стороне, учитывая происходящее. А еще он по-настоящему переживал за нее. И не только потому что миссис Трикк обидится на него, если ее племянницу сожрут, и непременно начнет саботировать его завтраки, недоваривая яйцо и пережаривая тосты.

Из размышлений доктора вырвал голос навигатора:

– Сэр, проходим Вторую узел-отметку! Мухоловка на траверзе!

Капитан, старпом, рулевой и доктор Доу, не сговариваясь, повернули головы и поглядели в иллюминатор левого борта.

Дирижабль поравнялся с монстром. В светящемся тумане чернело уродливое извивающееся растение.

– Завернем «Воротник», господа, – сказал капитан. – Рекомендуемый радиус циркуляции?

– Полмили!

– Что у нас с ветром?

– Усилился. Двадцать два узла.

– Начинаем маневр! – скомандовал капитан Дарнлинг. – Мистер Солт, лево руля! Шаг в десять градусов!

– Есть лево руля! Есть шаг десять!

Рулевой повернул штурвал, и дирижабль Пожарного ведомства начал разворот. Проплыв над крышами домов на значительном расстоянии от пустыря, он вскоре оказался над каналом. Мистер Солт докладывал прохождение каждых десяти градусов основной циркуляции: «Курс восемьдесят, курс семьдесят, курс шестьдесят, проходим пятьдесят, проходим сорок…»

Когда дирижабль наконец описал дугу в соответствии с расчетами мистера Бэринджа, навигатор сообщил:

– Мы на Третьей узел-отметке, сэр!

– Курс?

– Два-шесть-ноль, сэр! – воскликнул мистер Бэриндж. – Легли по ветру.

– Прямо руль!

– Есть прямо руль!

– Две минуты до цели, сэр!

– Экипаж, боевая готовность. Сбросить ход до малого!

– Есть сбросить ход до малого!

– Мистер Бэриндж, рекомендуемые данные для захода на цель?

Навигатор тут же ответил:

– Учитывая высоту самого монстра и прогнозируемый размах его… кхм… конечностей, рекомендуемая высота сброса смеси – сто тридцать футов.

– Поднимаемся! Руль высоты на десять!

– Есть руль высоты на десять!

Дирижабль начал набирать высоту. Доктор Доу опустил взгляд на иллюминатор, пробитый в палубе гондолы, – внизу проплыл развороченный дом № 12.

– Мы вышли на требуемую высоту, сэр!

Капитан велел: «Самый малый вперед!», – и рокот двигателей превратился в негромкое размеренное мурчание.

Дирижабль Пожарного ведомства Тремпл-Толл снизил скорость.

Доктор Доу затаил дыхание.

– Стоп-машина!

– Есть, стоп-машина!

Двигатели выключились, и судно поползло вперед по инерции и по ветру, прорезая облака почти бесшумно.

– Погасить огни!

– Есть погасить огни! – ответил старший помощник и перемкнул несколько тумблеров на приборной панели.

Носовые и кормовые огни, мигнув напоследок, погасли. Рубка погрузилась в темноту – мистер Ходж выключил все приборное освещение.

Капитан повернул голову и заговорил в раструб переговорной трубы:

– Мистер Бонни, готовность – минута!

– Есть готовность минута! – раздался в рубке голос командира расчета.

Доктор Доу попытался предположить, что сейчас творится в головах у пожарных. Этим людям предстояло броситься в самое пекло. И хоть именно в этом и заключалась их работа, с подобным они еще никогда не сталкивались…

Все должно было разрешиться очень скоро.


Глава 4. Двадцать восемь дохлых мух. Продолжение.


Джаспер Доу чувствовал себя сейчас главой исследовательской экспедиции, ведущим группу ученых-археологов через древние тоннели затерянных в глубине джунглей гробниц.

Мальчик шел по подземному ходу первым, следом пыхтел Дилби, поддерживая под руку катящую на роликах Китти. Коридор заполнялся красноватым дымом из ее колесной обуви, и в ноздри Джаспера лезла вонь химрастопки: противогаз мальчик снял еще на лестнице – ему срочно требовался хотя бы глоток воздуха, к тому же здесь пыльцы не было, вот только никто не обещал, что воздух будет свежим, без затхлости сырого подземного хода и зловонного дыма.

– А почему дверной проем был самым безопасным местом? – спросил Джаспер, чуть повернув голову.

Дилби ответил не сразу – пару мгновений он пытался понять, что именно тот имеет в виду.

– Мой брат Джеймс как-то рассказал мне историю об одном нерешительном мистере Ф., – начал констебль. – Этот господин как-то насолил неким подземным жителям, и те в отместку подточили фундамент его дома. Дом начал разрушаться, а мистер Ф. остался жив только благодаря тому, что не смог определиться, в какую комнату бежать, когда дом начал трястись, и остался стоять в дверном проеме. В итоге почти весь дом превратился в груду обломков, но сам мистер Ф. при этом был совершенно невредим. Я вдруг вспомнил эту историю, когда дом номер двенадцать начал сотрясаться.

– Хм. Что еще за подземные жители?

– Не имею ни малейшего представления. Об этом стоит спрашивать у Джеймса.

Джаспер вдруг поймал себя на мысли, что ему что-то не нравится в этой истории: какая-то она подозрительная, попахивает выдумкой.

«Дилби не похож на лжеца. Ему незачем выдумывать», – подумал он. И тут же ответил сам себе тихим шелестящим голоском: «Да, Дилби не способен выдумывать. Если покопаться в его голове, там не наберется и понюшки фантазии, лишь опилки…»

«Зато он добрый и честный», – возразил сам себе Джаспер.

«Нет, он бесполезный. Дилби рохля. Сейчас нам бы больше пригодились злобный толстяк Бэнкс с громилой Хоппером».

«Кому это “нам”?» – мысленно спросил Джаспер, вздрогнув.

«Тебе. Конечно, тебе…»

«Что значит “тебе”?»

Джаспер вдруг почувствовал, что некая часть его… мыслей оборвалась, словно собеседник неожиданно замолчал. Но как это возможно?! Откуда в его голове взяться какому-то собеседнику?!

Как следует задуматься над всеми этими странностями мальчик не успел, так как впереди уже была лестница, ведущая наверх, к выходу из подземного хода.

Джаспер взбежал по ступеням и, нащупав над головой кованое кольцо, тихонько приподнял крышку люка. Выглянул в щелочку и никого не увидев, он откинул крышку.

– Все чисто, – сказал он спутникам и выбрался наружу.

Констебль поднялся следом и повернулся, чтобы помочь Китти.

– Что это за место? – спросил он.

– Старая оранжерея, – ответила девушка. – Ее построил мистер Карниворри для растений, которые он привозил отовсюду. Здесь никогда никого не бывает.

Джаспер хмыкнул и первым двинулся по проходу между рядами стеллажей с ящиками для рассады.

Озираясь по сторонам, он увидел изменения, произошедшие в этом месте. С первого взгляда стало ясно, что в оранжерее устроили драку.

Джаспер замер возле лежащего ничком мальчика. Тот не подавал признаков жизни – и это неудивительно, учитывая, разорванную одежду и лужу зеленой крови, в которой тот плавал.

– Это то, что я думаю? – спросил Дилби, остановившись.

– Одна из тварей пыталась сбросить шкуру, – кивнул Джаспер. Согнувшись, племянник доктора Доу осмотрел мальчишку. Отметил частичное обращение и неподвижные лозы, пробившиеся сквозь человеческую кожу. Картина была точно такой же, как и с капитаном Блейкли.

Китти задрожала и крепче схватилась за руку констебля Дилби.

– Это… Уилли. Но кто его убил?

Джаспер поморщился – он догадывался, кто это был.

Вторая убитая мухоловка обнаружилась у пролома в стене. В отличие от первой, она успела вылезти полностью. Рядом лежали сброшенные кожа и костюм.

Что-то внутри Джаспера подтолкнуло его, и племянник доктора Доу потыкал пальцем эту уродливую кожуру, с удивлением отметив, что отчего-то не испытывает никакого отвращения – лишь любопытство. Кажется, подобное хладнокровие было следствием изучения медицины под присмотром дядюшки.

Дилби, глядя на место побоища, начал что-то бормотать себе под нос.

Джаспер поглядел на него.

– Скорее, – сказал он. – Полли все еще в плену.

Переступив через мертвое растение, они вышли через пролом и двинулись вдоль задней стены дома, минуя обломки сорванной крыши и груды битого кирпича.

Дом № 12 походил на гнилой зуб. Последний гнилой зуб, оставшийся во рту столетнего старика.

– С вами все в порядке, мисс? – спросил Дилби, и Джаспер обернулся. На Китти не было лица: бледная, тяжело дышащая, она, казалось, пребывала в одном мгновении от обморока.

– Уилли и Джейки, – всхлипнула она. – Капитан Блейкли, бабушка и другие…

– Да, это ужасно, мисс, – сказал Дилби. – Я вас понимаю. В Габене такого еще не видали. Если бы я рассказал своим братьям или маме о том, что мне тут открылось, они бы мне ни за что не поверили. Мама точно лишила бы меня завтрака после такого со своим коронным: «Не выдумывай, Джонни!»

Китти кивнула, бросив испуганный взгляд на Джаспера. В отличие от констебля, мальчик понял, что именно она имела в виду.

– Доктор Доу поможет мне, – сказала она отчаянно. – У него точно найдется какое-то лекарство для меня.

Джаспер ничего не сказал, но вместо него ответил Дилби:

– Не переживайте, мисс: доктору Доу под силу все, что угодно.

– Я так хочу вылечиться, – прошептала девушка. – Хочу стать нормальной. Хочу, чтобы этот кошмар наконец закончился.

– Все скоро закончится, мисс, – заверил ее Дилби. Джаспера посетило подозрение, что констебль не был бы так спокоен, если бы знал, что Китти – внутри такая же, как те существа, которых он видел в доме и оранжерее. Он не держал бы ее за руку так беспечно.

Племянник доктора Доу видел, как Китти хочет излечиться. Искренне, безумно, до дрожи в пальцах. Он не сомневался, что если кто-то и отыщет решение, то это дядюшка.

Они продолжили путь. Джаспер и констебль Дилби держали наготове противогазы, если вдруг пыльца окажется поблизости, но пока что с этой стороны дома ее не наблюдалось.

Вскоре племянник доктора Доу и его спутники завернули за угол и тут они увидели пустырь и…

– Прабабушка… – прошептала Китти с благоговейным ужасом.

В тучах рыжей пыльцы гигантская мухоловка, изгибая лозы и покачиваясь из стороны в сторону, ползла к улице Флоретт. К ней навстречу шли люди.

Джаспер похолодел: если бы он не надел противогаз сразу, как только здесь появился, сейчас он брел бы к монстру вместе с ними.

Со стороны жилых кварталов раздался тревожный колокольный звон. На пустыре показались полицейские фургоны.

– Это парни из Дома-с-синей-крышей! – радостно заголосил Дилби. – Они все-таки прибыли!

Он шагнул было навстречу фургонам, но Джаспер остановил его.

– Вы куда?!

– Я должен им помочь…

– Нет, мистер Дилби! Они и так справятся – ваша помощь нужна нам! Полли!

Констебль кивнул и, насилу заставив себя оставаться на месте, спросил:

– Куда теперь?..


…Старая трамвайная станция встретила Джаспера, Джона Дилби и Китти темнотой и запустением.

Скамейка, газетная тумба и билетная будочка с покосившейся дверью. Больше здесь ничего не было.

Констебль снял с пояса фонарь и, повозившись со спичками, разжег его.

Китти с Джаспером переглянулись, и мальчик осторожно подкрался к двери билетной будки.

Дилби поднял пистолет и кивнул. Джаспер потянул на себя дверь…

Билетная будка представляла собой крошечную комнатушку, в которой ничего не было, кроме вросшего в пол некогда вращающегося кресла, столика под полукруглым окошком и ржавого, похожего на само воплощение старости, билетного аппарата.

– Полли здесь нет, – заключил Джаспер. – Китти, твоя бабушка не говорила, где именно ее держат?

– Нет. Она сказала только, что Полли на станции.

– Но здесь же совсем негде спрятаться. Только если…

Договаривать не было никакой нужды. Втроем они одновременно склонились к полу и принялись искать. Половицы на поверку оказались самыми обычными половицами. Ни люка, ни чего-либо похожего не наблюдалось.

– Ничего нет, – наконец сказал Дилби, когда прошло несколько минут бесплодных поисков.

– Ход под землю должен быть где-то здесь… – Джаспер повернулся к констеблю. – Попрыгайте, мистер Дилби, – посоветовал мальчик. – Может, вы провалитесь, и так мы найдем спуск вниз.

Дилби поджал губы.

– Еще чего. Во-первых, проваливаться куда бы то ни было – довольно неприятное и болезненное занятие. А во-вторых… хм… был бы здесь толстяк Бэнкс или тот же Уилмут с Пыльной площади, может, это бы и удалось проделать. К тому же мы ведь не хотим привлекать ненужное внимание, так?

Джаспер вынужденно признал его правоту.

– Где-то здесь должен быть замаскированный рычаг, который приводит в действие механизм тайного хода, – задумчиво сказал мальчик. – Мистер Суон из «Романа-с-продолжением» часто находит такие штуковины в логовах злодеев и заговорщиков. Клавиши пианино, ложные книги на книжных полках, проворачивающиеся канделябры…

Дилби окинул взглядом билетную будочку.

– Здесь нет ни пианино, ни книжных полок. И канделябров тоже не имеется. Разве что…

Он осторожно поднял со стола ржавую керосиновую лампу и… ничего не произошло. Джаспер подергал туда-сюда рычажок билетного аппарата – и снова ничего.

– Нужно искать лучше, – сказал мальчик. – Что-то должно быть.

«Мы уже близко… – посетила его мысль. – Мы так близко. Где же ты, замаскированный рычаг?»

Джаспер оглядел стол билетера, подергал подлокотники кресла, прощупал спинку. Все не то… Его спутники похвастаться успехом также не могли. По всему выходило, что здесь просто нет никаких потайных люков и открывающих их хитроумных механизмов.

– А это что такое? – спросил Джаспер, разглядывая висящий на стене продолговатый, похожий на каминную кочергу, металлический предмет с парой торчащих в стороны кованых отростков на нижнем его конце.

Дилби подошел, поднял фонарь.

– А, это просто старый ключ для перевода путевых стрелок.

Джаспер пригорюнился – этот ключ для перевода стрелок казался таким интересным и многообещающим.

Он уже развернулся было с намерением продолжить поиски, и тут вдруг застыл на месте.

– Постойте-ка! – пробормотал он.

– Что такое, мастер Джаспер?

Мальчик повернулся и подошел к ключу.

– Вы сказали, что эта штуковина служит для перевода стрелок, так?

– Ну да. Но я не совсем понимаю…

– Но ведь, чтобы перевести стрелку и вагон поехал по другому пути, нужно чтобы был еще один путь.

– Я все еще не понимаю… – недоуменно начал констебль, но Китти догадалась:

– Здесь проходит только одна колея, – сказала она. – Которая вела через Ба́лковый мост в Фли. А это значит…

– Зачем нужен ключ для перевода стрелок на одном пути? – закончил Дилби, снимая со стены ключ. – Вы настоящий гений, мастер Джаспер! Прямо как ваш дядюшка!

– Нет, я намного умнее, – без ложной скромности ответил Джаспер. – Просто этого не видно из-за давящей черной тени, которую он на меня отбрасывает.

– Скорее! – нетерпеливо бросила Китти. – Давайте проверим догадку Джаспера…

Они выбежали из билетной будочки.

Констебль посветил себе фонарем и почти сразу же нашел примыкающий к рельсам замок. Дрожа от волнения, Дилби вставил в паз ключ и надавил на него, как на рычаг. В тот же миг на станции раздался скрежет, и казавшаяся такой скучной и обыденной газетная тумба отъехала в сторону.

Джаспер и его спутники бросились к тому месту, где она только что стояла. В полу зияло чернеющее квадратное отверстие.

– Целых два тайных хода в расследовании одной тайны, – восхищенно прошептал Джаспер. – Мы почти отыскали Полли. Пригасите фонарь, мистер Дилби. Мы идем вниз…


…Лестница была довольно длинной и в итоге привела племянника доктора Доу и его спутников в выложенный зеленоватым камнем тоннель. Чуть теплящийся огонек фонаря не мог достать до теряющихся в вышине покатых сводов и полз по стенам, по которым вдаль тянулись кишки ржавых труб.

В подземелье было так сыро и промозгло, что Джаспер сразу ощутил влажные пальцы озноба, прощупавшие его спину, и с невероятным трудом подавил подкрадывающийся чих.

– Видимо, это часть старых городских коллекторов, – прошептал Дилби. – Надеюсь, нам не придется идти по ним под канал или хуже того – на ту сторону… В канализациях Фли, по слухам, обитает столько мерзости, что…

Констебль не договорил, но, судя по тому, как он резко зажал ладонью рот, сдерживая приступ тошноты, представил он себе тамошних обитателей во всей красе.

– А еще здесь могут быть крысы, – испуганно пробормотала Китти.

– Думаю, все крысы в этих местах давно съедены, – заметил Джаспер.

Мальчик и его спутники продвигались по тоннелю, стараясь ступать как можно тише, и при этом напряженно вслушивались – не раздастся ли откуда-то звук шагов или стон Полли.

Вскоре они дошли до развилки.

– Куда, как думаете? – спросил Джаспер. Ни один, ни другой проход не внушал ему доверия. Оба одинаково чернели, в обоих раздавалось мерное хлюпанье воды, капающей из-под сводов. Полли могла быть в любом из них.

– Левый, – сказал Дилби.

– Правый, – сказала Китти.

Джаспер нахмурился.

– Сначала пойдем в левый, – выбрал он, подумав, и они продолжили путь.

Долго идти не пришлось: мальчик и его спутники не преодолели и сотни футов, когда тоннель закончился, упершись в стену с низко нависающей над головой аркой.

За аркой располагалось небольшое квадратное помещение. Там ровным счетом ничего не было. Круглые крышки люков в стенах выглядели древними. Учитывая, что они насквозь проржавели и намертво вросли в камень, сомнений в том, что их не открывали много лет, не было.

– Осторожнее, мастер Джаспер, – сказал Дилби, с подозрением оглядывая своды. – Кладка здесь очень старая и выглядит ненадежно. Любое неосторожное движение может вызвать обвал.

Он указал на стену у арки – та и правда держалась на одном не очень-то честном слове. Джаспер вдруг подумал, что она может рухнуть, если он просто прикоснется к любому из камней пальцем…

Джаспер, Китти и констебль Дилби вернулись к развилке. Двинулись по правому тоннелю.

Мальчик вглядывался в темноту впереди. Внутри поселилось отчетливое ощущение, что они уже близко… вот только близко к чему?

– Ой! – Констебль остановился перед бесформенной грудой, лежащей на проходе.

Он поднес фонарь к этой груде, и они различили в ворохе черного с вьющимся узором платья и уродливой мятой кожи лицо… похожее на маску, женское лицо с закрытыми веками, впавшим носом и приросшей на краю лба копной каштановых волос.

– Это миссис Тирс, – сказала Китти, узнав в этом тошнотворном «тряпье» соседку. – Мама Уилли и Джейки. – Вернее, ее…

– Да, очередная сброшенная шкура, – кивнул Джаспер. – Теперь мы знаем, кто сторожит Полли. Гасите фонарь, мистер Дилби. Она не должна нас увидеть…

Фитиль погас. Джаспер, Китти и Дилби пошагали дальше в темноте.

Тоннель не был длинным, и вскоре впереди замаячил тусклый свет.

Племянник доктора Доу закусил губу.

«Кажется, мы нашли Полли, – подумал он. – Пожалуйста, будь жива!»

Вскоре они увидели еще одну арку. Свет тек из проема.

Подкравшись к нему, они осторожно выглянули.

Тоннель упирался в довольно большой подземный зал. В его центре, подсвеченный керосиновой лампой на полу, стоял стул, на котором сидела Полли. И стул, и все ее тело, словно парковую ограду, оплела собой большая мухоловка: лозы обвились вокруг горла девушки, охватили ее грудь и пояс тугими петлями. Голова пленницы скрывалась в раскрытой пасти мухоловки почти на половину, бурая слюна текла по лицу Полли. И все же племянница миссис Трикк была жива! Она чуть заметно покачивалась, ее грудь тяжело вздымалась…

Джаспер отстранился и поманил спутников за собой. Они отошли вглубь тоннеля и принялись обсуждать план действий. Плана не было…

– Что же делать? – прошептала Китти. – Если мы попытаемся приблизиться, она просто задушит Полли или отгрызет ей голову!

В голове самого Джаспера вдруг что-то щелкнуло. Внутри будто кто-то злобно и самодовольно усмехнулся.

– У нас есть идея, – сказал он.

– У нас? – удивился Дилби.

– У меня, – исправился Джаспер. – У меня есть идея. Но вам она не понравится.


***


Столько эмоций и, что важнее, столь резких перепадов эмоций Бенни Трилби не испытывал даже в тот памятный день, когда он брал интервью у владельца «Цирка семьи Помпео» господина Горация Помпео в несущейся по рельсам тележке на смертельных горках. Или когда он брал другое интервью – у безумного ученого Даргефуля, известного также, как доктор Аффективник, который изобрел концентрированные сыворотки эмоций и ставил свои опыты на людях. Даже когда Бенни задавал доктору вопросы для статьи, будучи притянутым к хирургическому столу ремнями, а безумный доктор по очереди вводил ему «Радость-12», «Сомнения-9» и «Отчаяние-27», он не испытывал того, что испытывал сейчас, наблюдая за разворачивающимся кошмаром на пустыре у канала.

Это уже не было просто «сюжетом». Даже такой обычно безразличный ко всему и вся человек, как ведущий репортер «Сплетни», не мог хладнокровно наблюдать за происходящим. Сидя в своем летательном аппарате на крыше ближайшего к пустырю дома, он с ужасом глядел на то, как монстр выхватывает горожан из толпы одного за другим, а затем отправляет их в свою пасть. Бенни с содроганием смотрел, как чудовищные клыки разрывают тела еще живых людей, как кровь стекает по огромной пасти, и не мог заставить себя опустить взгляд, не мог заставить себя отвернуться.

На миг его даже посетила мысль, что он должен что-то предпринять, но он тут же напомнил себе, что попросту ничего не может сделать: у него не было ни оружия, ни представления, как остановить монстра, ни той самой жилки, которая заставляет человека очертя бросаться в самое пекло, чтобы кого-то спасти. А еще он боялся. Будь на его месте те же Хатчинс или Уиггинс, обладающие менее крепким желудком, их несомненно ждали бы куда более неприятные последствия от наблюдения за происходящим – зловонные, постыдные последствия, которые в репортерской среде назывались «дырявая чернильница» и «разобедаться».

Пока что, несмотря на приступы тошноты, обед оставался внутри (хорошо, что Бенни обедал очень давно), но на всякий случай он все же проверил седушку кресла под собой: «чернильница» все еще была не дырявой…

Когда под звон тревожных колоколов прибыли темно-синие фургоны, Бенни, поймал себя на том, что впервые в жизни рад появлению полиции.

«Ну вот, теперь тебе точно не поздоровится, зеленая тварь!» – подумал он, глядя, как вооруженные до зубов констебли взялись за дело. И каков же был его ужас вперемешку с недоумением, когда один за другим они опустили оружие и присоединились к безвольной толпе.

– Стреляйте… – забубнил он. – Что же вы делаете?..

Но они, разумеется, его не слышали. Власть монстра над полицейскими была столь же велика, как и над обычными людьми. Бенни недоумевал, отчего он сам до сих пор сохраняет рассудок, но, какни пытался понять, ответ ускользал от него…

Надежда появилась вновь, когда на пустырь прибыли черные экипажи и из них выбрались джентльмены при винтовках и прочем охотничьем обмундировании. Увидев на их лицах противоудушливые маски и вспомнив такую же маску у Неизвестного героя, которого он так глупо подставил, Бенни вдруг понял, что именно заставляет людей терять рассудок и отдавать себя на растерзание твари.

Он вжался в кресло, глядя на светящуюся пыльцу, облепившую иллюминатор его «Слепня». Пока что она не проникла внутрь – как хорошо, что он заблаговременно заменил стекло! Бенни, можно сказать, спас насморк, который одолевал его всю прошлую неделю: сырой ветер задувал в трещины на стыках иллюминатора, и газетчик сильно мерз – только это заставило его найти время и обратиться к стекольщику. Страшно подумать, что бы с ним сейчас было, если бы не это…

Попытки охотников совладать с мухоловкой, также успехом не увенчались. Выстрелы из винтовок, хоть и ранили тварь, но при этом лишь раззадорили ее.

– Никто не справится с монстром, – в отчаянии прошептал Бенни, когда стрельба прекратилась. – Никто больше не придет и…

И тут он увидел. В низких тучах над мухоловкой завис…

– Быть не может!

Бенни Трилби мгновенно узнал летающее судно – это было не сложно, учитывая, что подобных малых дирижаблей модели «Риппеллин» в Саквояжне было всего два: один, белый, состоял при Больнице Странных Болезней, а другой, темно-красный, служил при Пожарном ведомстве Тремпл-Толл.

Бенни, как и все в Саквояжном районе, испытывал уважение и даже некоторый трепет перед служащими Ведомства. Он давно и безуспешно пытался взять интервью у кого-нибудь из огнеборцев, но те были непреклонны и неизменно ему отказывали, расщедриваясь лишь на короткие комментарии, вроде: «Возгорание вызвала загоревшаяся химрастопка» или «Не стоило этим господам засыпать с непогашенной керосиновой лампой», или «Мистер Трилби, вам ведь было строго велено не приближаться к пепелищу!»

И вот пожарные прибыли к месту событий! Ну разумеется! Кто еще сможет противостоять этому монстру, как ни они!

– Да! Покажите ему! – воскликнул репортер радостно, и его голос разнесся над улицей Флоретт и пустырем – он так разволновался, что совсем забыл: усилитель голоса до сих пор включен.

Бенни поспешил исправить оплошность, пока его не заметили, и во все глаза уставился в иллюминатор…


– …Мы готовы, сэр! – сообщил навигатор Бэриндж, глядя в окуляр перископа нижнего обзора. – Мухоловка прямо под нами!

Доктор Доу опустил взгляд на палубный иллюминатор. Зрелище, открывшееся в нем, было одновременно и изумительным, и бередящим душу. Земля темнела где-то далеко внизу, покрытая золотистым одеялом висящей над ней пыльцы, а мухоловка, напротив, была так близко… Ее уродливый бутон покачивался на толстом стебле, а длинные гнутые лозы извивались плавно и так медленно, что казалось, будто все, что происходит за иллюминатором, погружено в воду. Доктор никогда прежде не был на борту субмарины, но отчего-то в эти мгновения ему явственно почудилось, будто они на самом деле находятся не в воздухе, а углубляются в черные пучины, где их ждет кошмарный обитатель глубин.

– Маневренные на удержание! – велел капитан Дарнлинг, вырвав доктора из его размышлений. – Малые обороты!

– Есть маневренные на удержание! Есть малые обороты! – ответил старший помощник мистер Ходж и переключил несколько тумблеров, а затем отжал рукоятку на малом машинном телеграфе, отвечающем за маневренные пропеллеры. В тот же миг в машинном отделении раздался звонок, и рельсовые автоматоны перешли на колею, ведущую к четырем обособленным топкам, заслонки которых тут же откинулись, словно голодные пасти.

Когда топки разгорелись, горячий пар перешел по трубам и запустил винты четырех малых двигателей, расположенных как по бортам гондолы, так и по бокам оболочки. Дирижабль завис в воздухе прямо над мухоловкой.

– Мистер Бэриндж?

– Мы на заданной высоте, сэр!

– Приготовиться к сбросу смеси. Сброс через… три-два-один! Сбросить!

– Есть сбросить смесь! – ответил старший помощник и потянул на себя рычаги на панели «Бортовое пожаротушение». В тот же миг в двух из четырех расположенных под килем гондолы цистерн-баков отворились шлюзы, и из них наружу поползла густая и серая дымчатая смесь.

Доктор Доу, затаив дыхание, глядел в иллюминатор под ногами. И хоть обычно он не был склонен испытывать надежду, считая, что надежда – это самообман неуверенных в себе личностей, сейчас все внутри у него сжалось и замерло.

«Только бы он не подвел… – появилась в голове мысль. – Если концентрированный “Увядатель Пемброуза” окажется столь же ненадежным, как и его создатель, все пропало…»

Впрочем, выяснить, действует ли яд, не удалось.

– Что происходит, Бэриндж?! – спросил капитан, недоуменно глядя на то, как яд клубится на месте – по меньшей мере, в десяти футах над бутоном мухоловки, даже не думая опускаться.

Сэр, нам не удалось изучить свойства этой смеси, – ответил навигатор, вытирая взмокший лоб. – Она оказалась слишком легкой. Нам нужно спуститься ниже.

– Насколько?

– Моя рекомендация: не меньше, чем на тридцать футов.

– Но тогда мы окажемся в возможной области поражения лозами растения!

– Сэр, иного варианта нет. Если мы хотим окутать мухоловку ядом, нужно снижаться.

Капитан повернулся к Натаниэлю Доу:

– Содержимого двух оставшихся цистерн-баков хватит, чтобы отравить эту тварь, доктор?

Тот пожал плечами.

– Не имею ни малейшего представления, капитан.

Дарнлинг раздраженно прищурился – он ненавидел пребывать в неведении, ведь во многом от его осведомленности обычно зависело не только успешное управление этой махиной, но и множество людских жизней. Впрочем, как и сказал мистер Бэриндж, вариантов у них не было.

– Приступайте, господа! – велел он экипажу. – Руль высоты на два и восемь, мистер Солт!

– Есть сэр! – ответил рулевой. – Два и восемь!

Дирижабль начал снижение.

– Соблюдайте тишину, господа. Мы не хотим быть замеченными раньше времени.

– Есть соблюдать тишину, – шепотом ответили все присутствующие, кроме доктора Доу, который поморщился и возвел глаза к небу.

Когда они оказались на требуемой высоте, капитан отдал повторный приказ сбросить смесь. Шлюзы двух нетронутых цистерн-баков открылись, и вырвавшиеся из них серые тучи объяли мухоловку.

Бутон задергался на чудовищной шее – твари явно не понравилось то, что на нее выпустили.

Мухоловка подняла голову и раскрыла пасть.

– Нас заметили, сэр! – воскликнул старший помощник, глядя на то, как тварь извернула конечности и подняла их, пытаясь ухватить наглую муху, которая посмела с ней связываться. Кончики увитых листьями лоз закрутились колечками – они не дотянулись до летающего судна всего лишь на несколько футов, хотя из рубки управления казалось, что эти гибкие зеленые «пальцы» вот-вот царапнут обшивку днища.

– Нам ничего не грозит, сэр! – сообщил мистер Бэрриндж – мы все еще на высоте, недосягаемой для лоз!

– Будем надеяться, что вы правы, – буркнул капитан. – Когда смесь подействует, доктор?

Доктор Доу лишь покачал головой, не в силах оторвать взгляд от происходящего за палубным иллюминатором.

Капитан Дарнлинг повернулся к переговорной трубе:

– Мистер Бонни! Готовность по сигналу!

– Есть готовность по сигналу, сэр! – раздался приглушенный голос командира расчета.

Согласно плану, после того, как мухоловка будет отравлена и ослабеет, пожарные должны были спуститься на штурмовых тросах вниз. В задачу одной команды входило опутать лозы канатами, в задачу второй – стянуть бутон мухоловки цепной сетью, которую огнеборцы между собой уже называли «намордником», от третьей команды требовалось перерубить стебель топориками.

– Непохоже, чтобы она стала более вялой, – хмуро проговорил мистер Ходж.

– Нет же, поглядите! – воскликнул мистер Бэриндж. – Она опускает голову…

Движения мухоловки и правда стали чуть более плавными, медленными, словно бы сонными. Бутон опустился, лозы, которые всего мгновение назад тянулись к дирижаблю, поползли вниз.

– Ваш яд действует, доктор! – Капитан Дарнлинг улыбнулся и, не слушая протесты Натаниэля Доу о том, что это, мол, вовсе не его яд, повернулся к переговорной трубе. – Мистер Бонни…

Отдать приказ о спуске капитан не успел.

– Тревога! – закричал мистер Бэриндж и даже отпрянул от окуляра перископа нижнего обзора.

Мухоловка вовсе не заснула. Эта хитрая тварь пыталась – и у нее это вышло – усыпить бдительность людей внутри зависшей над ней проклепанной громадины!

Ни доктор Доу, ни капитан, ни кто-либо из экипажа попросту не понял, что произошло.

Прижатые до того к стеблю и свернутые спиралями лозы мухоловки, которые мистер Бэриндж не учел в своих расчетах, поскольку даже не обратил на них внимания, одним резким движением развернулись и рванулись к дирижаблю.

По меньшей мере три лозы достигли цели. Одна скользнула по обшивке борта, другая ухватилась за хвостовой стабилизатор, а третья уцепилась за левый бортовой двигатель, закрепленный снаружи гондолы.

В рубке началось настоящее светопреставление. На разные голоса завизжала звуковая сигнализация, загорелись десятки лампочек, подсвечивая тревожные оповещения в прорезях креномеров, стрелки датчиков исступленно забились в красном секторе.

Дирижабль накренился на левый борт.

– Де-е-ержаться! – раздался из-за переборки рев мистера Бонни.

Экипаж состоял из опытных аэронавтов, и в рубке все успели схватиться за поручни – свой доктор Доу не отпускал уже довольно продолжительное время, и только лишь это позволило ему не только устоять на ногах, но и остаться на месте.

– Крен восемнадцать! – сообщил мистер Бэриндж, пытаясь выровнять судно: клацнули тумблеры, отвечающие за ход сжатого воздуха между баллонетами в оболочке.

Ячейки акселерометра защелкали, лихорадочно сменяясь.

– Теряем высоту! – воскликнул навигатор. – Тварь тащит нас вниз!

– Включить прожектора! – скомандовал капитан. – Попробуем ослепить тварь!

– Есть прожектора!

Доктор Доу попытался объяснить, что вряд ли это поможет, так как у растения нет глаз, но его никто не слушал.

С дирижабля ударили прожектора. Белесые лучи пронзили пустырь, прошлись по мухоловке.

– Маневренные в горизонтальное положение!

– Есть маневренные! – отозвался старпом, и крутанул вентиль. Четыре винтовые коробки снаружи дирижабля повернулись. Мистер Ходж схватился за рукоятку малого машинного телеграфа.

– Ждите, мистер Ходж! Если мы сейчас рванем вверх – тварь сорвет двигатель и лишит нас стабилизатора! – Повернувшись к переговорной трубе, капитан приказал:

– Штурмовая команда! Спуск! Рубите удерживающие нас лозы!

– Принято! – отозвался мистер Бонни.

Дарнлинг повернулся к иллюминатору.

– Мистер Бэриндж, приготовьтесь сбросить весь балласт! Мистер Ходж, маневренные на полный ход! Готовность по сигналу!..

…В среде репортеров Габена ходило выражение «лысый хвост». Оно обозначало нечто, кажущееся перспективным, но на деле оказывающееся крайне разочаровывающим. Вот тебе уже представляется, что ты ухватился за великолепный пышный хвост ускользающего сюжета, который вызовет при должном освещении страсти и восторги, но тут вдруг ловишь себя на том, что держишь лысый, никому не нужный крысиный хвостик.

Вот и ведущий репортер «Сплетни», который не имел привычки радоваться раньше времени, неожиданно для себя стал жертвой «лысого хвоста», когда монстр схватил летающее судно. Газетчик лишился последней надежды стремительнее жалованья в преддверии праздников.

Бенни почти врос в иллюминатор «Слепня». Он даже представить боялся, что происходит сейчас на борту. Экипаж в эти самые мгновения, вероятно, изо всех сил пытался освободить дирижабль. Но все их усилия были тщетны – обхватив гондолу, лозы тянули судно вниз. За первыми тремя вверх устремились еще четыре толстые сильные конечности твари.

– Давайте же! – стиснув зубы, проскрежетал Бенни. – Сделайте хоть что-то!

И они сделали.

Из-под днища гондолы на тросах спустилось около десятка пожарных.

Вооруженные топориками, они устремились к лозам. Часть огнеборцев принялась рубить удерживающие дирижабль зеленые путы, часть пыталась развернуть – Бенни пригляделся – что-то вроде сети.

Топоры вгрызлись в конечности твари, и она заревела. Мухоловка с силой потянула судно к себе, один из ее отростков схватил какого-то пожарного и, обернув его петлей, просто смял несчастного, переломав ему все кости. Еще одна лоза оборвала трос другого огнеборца, и тот с леденящим сердце криком полетел вниз.

Когда мухоловка рванула судно, пожарные завертелись вокруг своей оси, запутываясь в стропах. Они повисли, как марионетки в руках неумелого кукловода.

Штурмовому расчету не удалось вызволить дирижабль, но худшее было еще впереди…


…От грохота и лязга закладывало уши. Фонарь над дверью, ведущей в рубку управления, проворачивался, и полоса багрового света ползла по коридору гондолы, обмывая палубу и борта.

Мистер Бонни, пошатываясь и хватаясь за скобы поручня, пробирался по накренившейся гондоле к лебедкам. Одну за другой он запускал их вручную, катушки отзывались рокотом и принимались вращаться, наматывая тросы.

Командир расчета пытался вернуть своих людей после провалившегося штурма. Хейндж и Тоскилл были мертвы – тварь разделалась с ними. Оба были храбрыми парнями и честными пожарными, но как бы мистеру Бонни не было их жаль, он не терял самообладания. Сейчас от его действий и решений зависело не только выберутся ли прочие из этой передряги, но и то, сколько их выберется. Капитан рассчитывал на него и его парней, и он не мог его подвести. Задача оставалась прежней: перерубить лозы и вызволить судно. А для этого нужно было перегруппироваться и повторить штурм.

И проделать это как можно скорее.

Мистер Бонни дернул рычаг лебедки № 5, и в гондолу стремительно поднялся оборванный трос.

Командир расчета сжал зубы и привязал трос к карабину на поясе. Пальцы привычно затянули мертвый шток.

Между тем через люки забирались пожарные. В гондолу затянуло изломанное тело Тоскилла.

– Доридж! Распутайте Робсона!

– Есть, сэр! – Огнеборец бросился к запутавшемуся в стропах товарищу и принялся размыкать карабины.

– Толли, отцепите Бейнджа!

– Есть, сэр!

Когда мертвого пожарного отсоединили от лебедки, мистер Бонни воскликнул:

– Расчет! Слушай мою команду! К повторному спуску готовьсь! – Он отсоединил с пояса топорик. – Я иду с вами! Робсон, вы на лебедках!

Пожарные выстроились у люков. Отцепленный Робсон, хватаясь за поручни, двинулся к главному рычагу. Встав у него, он в ожидании поглядел на командира.

Мистер Бонни открыл рот, чтобы отдать приказ о спуске, но тут судно сотряслось. Днище и борт заскрежетали, секции фюзеляжа в средней части гондолы пошли трещинами. Что-то разрывало их. В днище вошли огромные клыки.

За свою долгую службу мистер Бонни повидал многое, но такое…

Тварь схватила дирижабль!

– Рубите клыки! – заревел мистер Бонни и первым отпустил поручень.

Размахнувшись, он ударил топориком по ближайшему клыку. Топорик отскочил, не причинив твари никакого вреда, а в следующее мгновение мухоловка дернула судно.

Мистер Бонни потерял равновесие и влетел лицом в лебедку.

Удар.

Брызжет кровь, и защитные очки разлетаются осколками.

Темнота.

Рухнувший без сознания командир расчета уже не видел, как клыки твари начали прорезать палубу и борт с такой легкостью, словно те были из картона. Он уже не видел, как огромная пасть начала сходиться, не слышал чудовищного лязга, не слышал криков своих людей.

Стрингеры и шпангоуты каркаса судна затрещали, изламываясь, листы обшивки корпуса начали отпадать, как шелуха, а затем тварь дернула пастью и, смяв большую часть гондолы, словно ржавую консервную банку, вырвала ее.

Ряд лебедок, стоявший на узкой длинной платформе, идущей вдоль всего прохода, провис, словно уродливый стальной хребет, обладатели алых мундиров и медных шлемов облепили его, напоминая кровавые брызги…

Мистер Бонни, похожий на раскачивающегося на стропе лебедки № 5 висельника, пришел в себя и поднял голову. Он не понимал, где находится и что происходит. Он мало что видел – кровь из рассеченного лба заливала глаза, разбитый нос превратился в настоящее месиво. И все равно он различил огромный стебель в дюжине футов от себя.

Его пожарные висели неподалеку, соединенные с остатками гондолы тросами, словно пуповинами. Эти пуповины грозили оборваться в любой момент…

Что касается твари, то на достигнутом она не остановилась. Выплюнув обломки фюзеляжа, мухоловка притянула судно еще ближе к себе, раскрыла пасть и вцепилась уже в оболочку.

Внешний слой, натянутая на каркас проаллюминенная ткань, оказалась пробита меньше, чем за мгновение. За ней последовала внутренняя оболочка, за которой уже располагались отсеки с баллонами, огромными газонепроницаемыми мешками, заполняющими там все пространство. Почти одновременно клыки пронзили три баллона. Газ «Эйррин» с шипением пополз наружу…


– …Сэр, в оболочке пробоина! – сообщил мистер Ходж, повиснув на поручне. При этом он стремительно переключал тумблеры и накручивал вентили, отвечающие за распределение газа между баллонами.

– Повреждения?!

– Критические! Отсеки пять, шесть и семь повреждены! Баллоны разорваны! Газ выходит!

Капитан схватился за горлышко переговорной трубы:

– Мистер Бонни! Отвечайте!

В ответ лишь лязг и скрежет. Отжать клапан на трубе в коридоре гондолы было некому.

– Расчет… Кто-нибудь! Отвечайте!

Доктор Доу развернулся и схватился за запорный штурвальный вентиль.

– Не смейте! – воскликнул капитан.

– Но ваши люди…

– Отпустите вентиль, доктор!

Перекрывая рев, стоящий в рубке управления, и грохот, доносящийся из-за переборки, старший помощник закричал:

– Сэр! Что прикажете?! Если тварь доберется до баллонов с крафтгазом…

Капитан Дарнлинг застыл. Мистер Ходж был прав. И хоть летучий газ «Эйррин» не был огнеопасным, крафтгаз, горючее, на котором работали двигатели, – напротив, ему хватило бы и искры.

«Что прикажете?» Эти люди рассчитывали, что он вот-вот изобретет решение – впрочем, как и всегда. Вот только все было не просто плохо, это был конец.

«Что прикажете?»

Тварь все сильнее оплетала дирижабль и, вероятно, большая часть гондолы уже была вырвана, а это значило, что расчет, скорее всего, погиб. Мухоловка начала рвать оболочку.

«Что прикажете?»

Движение за носовым иллюминатором вывело капитана из секундного ступора. По стеклу извиваясь, ползли зеленые лианы, словно прощупывая его, разыскивая щелочку, чтобы протиснуться внутрь.

По молчанию капитана доктор Доу понял, что вот-вот прозвучит.

– Открыть клапаны «разрывного приспособления»! – велел капитан Дарнлинг. – Спустить газ из оболочки!

– Насколько, сэр? – спросил старший помощник.

– Полностью. Мы спустим весь газ.

Лица всех присутствующих в рубке повернулись к нему.

– Сэр…

– Что вы делаете, капитан?! – воскликнул доктор. В нем поднималась волна ледяного ужаса.

– Нас вот-вот разнесет на куски. Мы не вырвемся, – ответил Дарнлинг с мрачной обреченностью. – Но мы заберем тварь с собой.

– Каким это образом?

– Мы выпустим весь газ, и тогда судно чугунной гирей рухнет вниз. Мы раздавим мухоловку.

– Но ведь дирижабль разобьется! Мы все умрем!

– Либо же мы все умрем просто так.

– Я не могу сегодня погибнуть, – заспорил доктор Доу, отчаянно походя в эти мгновения на Джаспера. – Я не предупредил свою экономку…

Капитан проигнорировал.

– Для меня было честью служить с вами, господа, – обратился он к экипажу.

– Вы не в себе, капитан! – закричал доктор Доу. – Вы просто мечтаете о посмертной славе! Думаете о том, что завтра напишут в газетах!

– Мне плевать на любую славу. Я знаю одно: тварь не должна выбраться с этого пустыря. И она не выберется.

Старший помощник процедил:

– Сэр, подтвердите приказ.

– Подтверждаю.

Доктор Доу поразился прагматизму этого человека, и если бы на кону не стояла его собственная жизнь, он бы даже восхитился ему. Что испытывает командир, отправляющий людей на верную смерть? Что испытывают люди, идущие на нее? «Пожарный и смерть – брат и сестра», – так говорили старые отставные члены Ведомства, и это была правда: пожарные шли в бой с пламенем, храня в нагрудном кармане мундира фотокарточку любимой женщины, а под ней, намного глубже, твердую убежденность, что вероятность не вернуться велика, и что ничего с этим не поделаешь – такая служба.

– Открыть клапаны, мистер Ходж.

– Огнеборцы навек! – крикнул рулевой.

– Огнеборцы до конца! – отозвался экипаж.

Старший помощник потянулся к рычагам «разрывного приспособления». Доктор Доу проглотил вставший в горле ком и закрыл глаза…


…Также среди писак-газетчиков ходила парочка журнализмов, обозначающих примерно одно и то же, и сейчас они были впору Бенни Трилби, словно его старые любимые туфли. И звучали они как: «влезть между строк» и «вляпаться в историю». «Вляпывался в историю» обычно репортер, утративший объективность и хладнокровие, забывший, что он – не более, чем наблюдатель и просто нейтральная сторона, хронист на службе у времени, записывающий ход этого времени, но никак не стрелка часов и совершенно точно не часовщик. И речь сейчас идет не только о непосредственном участии в событиях, но и о пристрастном отношении – сопереживании.

Прежде Бенни Трилби не отличался склонностью влезать в чужие туфли (зачем, когда есть свои, упомянутые выше?), но сейчас он одно за другим примерял на себе сугубо непрофессиональные клише, из-за которых часто сам подтрунивал над коллегами.

Глядя на весь творящийся на пустыре кошмар, он все сильнее погружался в бездну отчаяния и страха.

– Тварь ничто не остановит…

Да уж, Бенни Трилби со всего размаху «вляпался в историю», и сейчас он уже не помнил ни о сюжете, ни о статье.

Он мог лишь расширенными от ужаса глазами наблюдать за тем, как пожарный дирижабль доживает свои последние мгновения.

Впервые в жизни он оказался один на один с подобной жутью. Все его эмоции превратились в рваные лоскуты.

И тут вдруг, когда надежда иссякла окончательно, Бенни увидел то, что могло показаться настоящим бредом сумасшедшего, и в первое мгновение он даже не поверил своим глазам.

По стеблю гигантской мухоловки кто-то полз! Кто-то взбирался по этой твари!

Бенни прильнул к иллюминатору, пытаясь разглядеть этого безумца.

– Не может быть! – потрясенно проговорил он. – Это же…


***


– Мама, – раздался тоненький голосок, и мухоловка шевельнулась. Кто это сказал?

Эхо пронеслось по подземному залу, отразилось от стен и умерло.

– Мама, это я…

Мухоловка, некогда прикидывавшаяся миссис Тирс, подняла бутон, с чвяканьем высвободив голову пленницы и оставив на ее волосах и лице пленку вязкой слизи.

В проходе, ведущем в тоннель, стоял мальчик.

– Это я, – сказал он. – Джейки…

Бутон мухоловки качнулся, язык облизал «губы». Она замерла: что он здесь делает?

– Мама… там плохой человек! Он схватил Уилли!

Мухоловка дернулась, и пленница издала стон.

– Он делает Уилли больно, – продолжил мальчик. – Помоги ему!

Она все еще сомневалась. Голос мальчика звучал странно, но его лицо… это был ее сын.

– Плохой человек – это мистер Драбблоу из девятой квартиры! – продолжил Джейки. – У него нож!

Стебель растения изошел дрожью, пасть раскрылась и издала гневное шипение.

– Помоги, мама! Он убьет Уилли!

Листья мухоловки зашевелились, и в следующий миг она расплела лозы и спустилась по телу пленницы на пол. Та, казалось, этого и не заметила, продолжая сидеть без движения на стуле и глядеть в одну точку перед собой расширенными немигающими глазами.

– Мама…

Мальчик сорвался с места и бросился в тоннель. Перебирая корнями по выложенному камнем полу, растение поползло за ним.

Джейки добежал до развилки и свернул во второй тоннель. Мухоловка неотступно следовала по пятам.

Быстро преодолев тоннель, мальчик забежал в тупиковое помещение с ржавыми люками. Миссис Тирс заползла туда же. Оказавшись внутри, мухоловка остановилась и повернула голову: где он?

Мимо нее шмыгнула тень.

– Давайте, мистер Дилби! – закричал мальчик, выбежав обратно в тоннель. В тот же миг из-за труб показался констебль. Он подскочил к торчащему в шве между кирпичами ключу для трамвайных стрелок и налег на него всем телом, словно на рычаг.

Раздался скрежет, а затем кладка поползла и с грохотом посыпалась вниз.

Констебль бросился прочь. Своды арки провалились прямо туда, где он только что стоял – проход оказался перекрыт.

Убедившись, что тоннель остался невредим и обвал затронул только арку, мистер Дилби остановился, обернулся и прислушался. Каменная пыль затянула собой все пространство поблизости от места обвала, и разглядеть что-либо там сквозь нее было невозможно.

– Ее задавило? – спросил мальчик, выглядывая из-за локтя констебля.

– Сомневаюсь. Думаю, она все еще где-то там, за завалом.

Мистер Дилби обернулся. Его в очередной раз перекосило от одного вида этого ребенка.

– Мастер Джаспер, думаю этот ужас уже можно снять, – сказал он, с трудом сдерживая приступ тошноты.

Мальчишка кивнул и одним движением стащил с себя голову. По крайней мере, констеблю так показалось. На деле Джаспер Доу стянул с себя уродливую и отвратительную кожу – лицо мертвого Джейки Тирса.

– У вас есть платок? – спросил Джаспер.

Порывшись в карманах мундира, констебль нашел носовой платок и дрогнувшей рукой протянул его мальчику.

Тот схватил тряпицу и принялся вытирать лицо от налипшей бледно-зеленой слизи и потеков, оставленных густой изумрудной кровью растения.

– Прощай, личико, ты сослужило мне хорошую службу, – с усмешкой сказал Джаспер, глядя на свою отвратительную маску. Засунув руку внутрь нее, он пошевелил пальцами, раздвинув мертвые губы:

– Прощай, Джаспер. – Он повернул лицо Джейки Тирса к констеблю. – И вы прощайте, мистер Дилби.

– Уберите его! – воскликнул Дилби и отшатнулся.

Джаспер округлил глаза:

– Это же просто шутка!

– Что на вас нашло, мастер Джаспер? Вы сами на себя непохожи.

– Все я похож, – буркнул мальчик. – Сейчас это уже точно я.

Он отшвырнул лицо, и оно плюхнулось на пол.

– Пойдемте скорее к Полли. Китти уже должна была ее освободить.

И они молча двинулись по тоннелю. Констебль Дилби, шагая рядом с мальчиком, почувствовал себя очень неуютно.

«Он отрезал часть пустой кожи убитой твари, а затем натянул ее себе на голову. И при этом не моргнул и глазом. Кажется, доктор Доу успешно воспитал себе свою маленькую копию. И все же… хоть надеть на себя в виде маски лицо этой твари, чтобы прикинуться ею, было хорошей идеей… если задуматься, это не нормально…»

– Как вам такое пришло в голову? – спросил Дилби.

– Не знаю, мысль сама появилась, – простодушно ответил Джаспер. – Я подумал: это же ее сын, она не сможет остаться на месте, если он будет ее звать.

– Да, это логично, – согласился констебль. – Слишком логично…

– Нам очень повезло, что она не распознала обман.

– Да, повезло, – словно эхо, отозвался констебль. Его вдруг посетила мрачная и тревожная мысль: «При иных обстоятельствах и этот мальчик, и его доктор могли бы запросто стать настоящими злодеями».

– Надеюсь, с Полли все в порядке, – негромко проговорил Джаспер, и мистер Дилби различил в его голосе страх и надежду. Это снова был тот, обычный, Джаспер, а злобный ребенок, минуту назад игравший с мертвым лицом, куда-то исчез.

Дилби себя успокоил: «Наверное, я просто драматизирую. Мы все сейчас на взводе. К тому же у детей часто бывает поверхностное и легкомысленное отношение к вещам, которые способны привести в ужас любого взрослого и…»

Безумный отчаянный крик прервал его мысли.

– Полли! – воскликнул Джаспер.

Они с констеблем бросились на голос…


…Полли, как и прежде, сидела на стуле.

Китти в облаке багрового дыма, вырывающегося из ее роликовых коньков, стояла рядом. В руке ее был нож.

Лицо племянницы миссис Трикк было искажено, в расширенных глазах застыл ужас.

– Не подходи! Не подходи ко мне!

Китти обернулась и с обреченностью во взгляде посмотрела на Джаспера и констебля Дилби, вбежавших в подземный зал.

– Я просто пыталась перерезать веревки… – сказала она.

На полу вокруг стула и правда лежал ворох прежде удерживавших Полли пут.

– Не ешь меня! – застонала пленница. – Прошу тебя… не ешь… Я никому не скажу, что узнала…

Китти бросила на Джаспера испуганный взгляд и покачала головой.

Мальчик бросился к Полли, схватил ее за руку.

Такой он ее еще не видел. Обычно бойкая, излучающая тепло, задорная до невозможности, сейчас Полли словно утратила себя, она… обезумела. И несмотря на то, что в этом не было ничего удивительного, учитывая, что она пережила (и переживала в данный момент), Джаспер испугался – не такой он рассчитывал найти Полли.

Вероятно, дядюшка, будь он здесь, смог бы подобрать правильные слова, чтобы успокоить Полли, ну или, скорее, вколол бы ей какую-то дрянь, не забыв поделиться своим очередным глубокомысленным занудством: «Эти бредовые аффекты, знаете ли, действуют мне на нервы. Шоковое состояние благоразумнее исключать путем исключения самого… состояния». Но, во-первых, Джаспер не был похож на своего дядюшку, кто бы что ни говорил, а, во-вторых, он не был жесток.

– Полли. – Пытаясь успокоить девушку, он погладил ее ледяную руку.

– Она пыталась меня убить, – глядя на Китти и не замечая Джаспера, проговорила Полли. – Убить меня…

– Полли, это же я… – едва сдерживая слезы, Китти придвинулась к ней.

Полли отпрянула.

– Ты! Ты такая же, как они!

– Нет, я… послушай…

Но Полли ничего не слушала.

– Растения! – закричала она, и ее крик эхом разнесся по подземному залу, потек в тоннель. – Растения повсюду!

Констебль Дилби был совершенно сбит с толку. Если бы здесь сейчас присутствовал кто-то из его коллег, то тот несомненно разродился бы предположением: «Признаки истерии на лицо. Нужно срочно раздобыть ванну со льдом или найти сведущего доктора с большими хирургическими ножницами». Но так как Джон Дилби был воспитан не верившей в подобные бредни матерью, он сделал свои выводы:

– Это какой-то яд? – спросил констебль. – Они ее отравили?

– Хуже, – опустошенно проговорила Китти. – Они посадили в ней семя Прабабушки. Она уже очень близка к… к тому, чтобы… – Девушка не смогла договорить и спрятала лицо в ладони.

Полли не слушала. Она будто была не здесь. Она трусила головой и незряче глядела перед собой, словно пыталась собрать какую-то мысль из разбитых осколков воспоминаний.

Мистер Дилби шагнул вперед.

– Мисс Трикк, перед вами – представитель закона. Вы в безопасности. Вам никто не причинит вреда. Слово констебля.

– Консте-е-ебля?! – взвизгнула недавняя пленница. – Нет! Констебли с ними заодно! Я вам не верю! Никому не верю!

– Полли, это я – Джаспер, – сказал племянник доктор Доу, пытаясь уловить хоть какие-то признаки тепла в ее ладони. – Мне ты веришь?

– Джаспер? – Она опустила взгляд, и в ее глазах будто бы появилось узнавание.

– Я пришел за тобой, Полли.

Она заплакала, по искаженному отчаянием лицу потекли слезы.

– Они меня сожрут, Джаспер…

– Нет, я им не позволю. Все будет хорошо… – Джаспер сжал ее руку крепко-крепко. – Не бойся… мы тебя вытащим. Дядюшка поможет тебе.

Полли уже не сопротивлялась. Больше не кричала и не дергалась. Лишь продолжила бормотать, окончательно превратившись в помешанную:

– Растения, Джаспер. Они повсюду. Они едят людей…

– Я знаю… знаю, Полли. Мы с ними справимся. Все будет хорошо. Поверь мне. Доктор Доу тебе поможет…

Полли несколько раз быстро-быстро моргнула.

– Доктор Доу? – Веки чуть сошлись в прищуре, взгляд сфокусировался и обрел все признаки взгляда человека, который полностью осознает окружающую его действительность. Изменился и голос. Он вдруг стал обычным голосом Полли Трикк. – Джаспер, это ты?

Мальчик понял, что она вернулась.

– Да, это я, Полли. Мы пришли тебя спасти.

– Что? Я сама кого хочешь спасу… – попыталась пошутить мисс Трикк и тут же зажмурилась – все ее тело мелко сотряслось. На лице и руках проступили толстые кривые вены, похожие на ползающих под кожей черных червей.

Китти взвыла.

Джаспер ощутил, как дрожит рука Полли, но по-настоящему испугаться он не успел – жуткий приступ закончился. Полли открыла глаза.

– Кажется, мне и правда нужно к доктору, – сказала она, тяжело дыша. – Кстати, где он? Слишком занят, чтобы меня спасать?

– Да, – ответил Джаспер. – Он сейчас очень занят. У нас самый настоящий план! Дядюшка делает свою часть, а мы с мистером Дилби и Китти свою. Мы получили твое послание и раскрыли тайну! Я нашел, где прячется жуткое растение, а потом мы поймали учительницу музыки. Но она сбежала. После этого мы поговорили с мистером Драбблоу, хотя на самом деле его не так зовут и он совсем не плохой. А потом я пробирался через этот жуткий дом и дрался с кошмарными мухоловками…

– Кажется, я пропустила все самое интересное, – блекло улыбнулась Полли. Глядя на нее, нельзя было сказать, что пару мгновений назад ее сковала жуткая судорога. – Но ты мне все расскажешь, не упустив ни одной детали, как только мы выберемся из этого отвратительного места…

Китти передала Джасперу нож, и тот принялся перерезать оставшиеся веревки. Мистер Дилби стоял чуть поодаль, неуверенно перетаптываясь на месте.

Полли коснулась плеча Джаспера.

– Я сама. Можно я тоже поучаствую в своем освобождении?

Она снова улыбнулась. На этот раз чуть увереннее.

Полли вытянула руку, и Джаспер дал ей нож. Племянница миссис Трикк перерезала веревку, стягивавшую ноги.

– Странно… – сказал Джаспер, наблюдая за ее действиями. – Дядюшка говорил, что если долго сидеть со связанными руками или ногами, кровь будет плохо в них поступать, и они начнут чернеть. А у тебя они совсем не черные, и даже не синие, а очень белые…

Полли вздрогнула и опасливо повела запястьями и щиколотками. Но они даже не затекли.

– Это все семя Прабабушки, – всхлипнула Китти. – Думаю, все дело в нем…

Полли глянула на нее и поднялась на ноги, опершись на руку Джаспера. Чуть пошатываясь, она подошла к Китти и… вдруг обняла ее.

– Китти, прости меня… я наговорила таких ужасных вещей…

– Нет, ты не должна просить прощения!

– Эти мерзкие мальчишки говорили, что ты пыталась меня вызволить. И сказали, что тебя поймали. Они смеялись и придумывали, какое наказание для тебя придумает миссис Браун. Я знаю, что ты не такая, как они. Ты хорошая…

Китти всхлипнула.

– Доктор Доу поможет мне излечиться.

– Уверена, так и будет. И я…

Договорить она не успела. Все подземелье вздрогнуло и качнулось. Со сводов начали падать камни. Пол под ногами задрожал.

– Что это такое?! – воскликнул мистер Дилби.

– Я не знаю! – ответил Джаспер. – Китти?

Девушка застонала. Она приложила руку к груди, ее лицо исказилось от боли.

– Прабабушка…


***


Говорят, что, когда оказываешься высоко от земли, ни за что, ни при каких обстоятельствах нельзя глядеть вниз. Открывшийся перед глазами провал высосет из тебя уверенность, отравит сердце страхом, и что-то внутри подтолкнет, заставит разжать руки…

Что ж, для человека, который в эти самые мгновения карабкался по стеблю гигантской мухоловки, глядеть вверх было примерно тем же, что и глядеть вниз, и несмотря на это…

Он задрал голову, и в глаза ударил слепящий луч прожектора.

Высоко над головой раздавался жуткий скрежет, как будто старый буксир волочили по камням.

Там, наверху, чернела агонизирующая туша пожарного дирижабля, попавшего, словно в капкан, в пасть мухоловки.

Сэр Пемброуз догадывался, что так будет. Когда они с Натаниэлем Доу придумывали план, даже такой умник, как доктор из переулка Трокар, не понял, в чем именно будет заключаться его роль. Нет, сэр Пебмроуз не обманул его – не настолько он был подлым человеком, – он просто не озвучил некоторые свои сомнения в том, что касалось действия изобретенного им яда-репеллента. Тогда, еще в кафе «Злобб», он сказал, что часть плана, оставленная за доктором, будет крайне важна для успеха всего предприятия, и в этом он также не солгал. Он просто не сообщил ему, что его вклад будет заключаться вовсе не в отравлении мухоловки и даже не в помощи, которую он приведет, а в том, чтобы тот отвлек на себя внимание твари, что позволило бы ему, сэру Пемброузу, подобраться к своей цели незамеченным…

Зацепы на кончиках пальцев вошли в толстую корку, покрывавшую стебель мухоловки. Сэр Пемброуз, рыкнув от боли и напряжения, чуть подтянулся. После чего, вызволив одну за другой шершавые перчатки, схватился за ствол чуть выше. Снова рыкнул, снова подтянулся.

Перчатки-древолазы были с ним еще со времен экспедиции в Чиандр, когда он охотился на Дрозофилиум Эррант, более известный, как «Странствующий Росолист». Это плотоядное растение прикидывалось частью кроны других деревьев и умело пряталось среди них. Оно знало, что он преследует его, и убегало, пытаясь скрыться на верхушках уходящих на многие мили вверх вязов Вечного Леса. А он карабкался дни и ночи, устраивая привал на ветвях и перебираясь с дерева на дерево, – полз все выше и выше…

Прямо как сейчас, вот только тогда деревья под ним не сотрясались, не качались из стороны в сторону и не исторгали из своих глоток звериное рычание.

Сэр Пемброуз чувствовал под пальцами, как пульсирует плоть твари, как она дрожит.

Мухоловка пока не замечала его – всем ее вниманием владело летающее судно, которое она пыталась уничтожить. Охотник изначально не рассчитывал, что пожарные смогут что-то противопоставить Карниворум Гротум. У них был бы шанс, если бы они облили его со своего дирижабля керосином и подожгли, но они ни за что не пошли бы на такое, учитывая возможные человеческие жертвы…

Он взбирался все выше, не обращая внимания на то, как кровь хлещет из разорванного плеча. Ярость и ненависть толкали его вперед.

Руки ныли и гудели, изо рта вырывались хрипы, и кровавая слюна набивалась в респиратор. Сейчас охотник не понимал, почему эти маски называют «противоудушливыми» – он дышал с трудом и испытывал самое настоящее удушье.

Забравшись туда, где из стебля отрастала лоза, сэр Пемброуз встал на ее основание и, крепко прижавшись к мухоловке, сорвал с лица респиратор. Сделал вдох. В легкие потек воздух – зловонный, задымленный, пропахший порохом, но дышать стало легче. Горло все еще резало, но не так ощутимо.

Сэр Пемброуз посмотрел вниз. Корни Карниворум Гротум были объяты светящимся туманом, в котором чернели фигуры жителей ближайших кварталов. Задрав головы, они глядели на мухоловку. На миг ему показалось, что все они глядят на него.

«Да, смотрите… раскройте глаза пошире…»

Он повел раненым плечом, и то отозвалось болью. Ничего… ему бы только добраться… только бы залезть повыше, туда, где в комьях из лоз и листьев проглядывали изумрудные огоньки.

Сэр Пемброуз стиснул зубы и пополз.

Чем выше он взбирался, тем труднее было продолжать путь: растение качалось, каждое движение извивающихся лоз заставляло стебель гнуться.

А зацепы между тем все входили в корку…

Многолетние тренировки и целая жизнь, проведенная в дикой природе, сделали его мышцы крепкими. И все равно жилы от натуги грозили разорваться.

Ненависть – лучший источник сил. Когда уже кажется, что тело в любой момент просто выключится, а сознание вот-вот потухнет, как свеча, когда все твое существо пытается тебя уверить, что сдаться – наилучший вариант, этот тлеющий огонь в душе заставляет крепче сжимать зубы, он выталкивает из головы любые мысли и сомнения, выдавливает их словно поршнем.

Сэр Пемброуз схватился за стебель, подтянулся и, проглотив кровь из прокушенной губы, поднялся еще выше.

И все же эти подлые сомнения начинали все глубже пробираться в его голову с каждым футом, что он взбирался по стеблю. «Еще слишком далеко!», «Руки не выдержат…», «Вот-вот ты разожмешь пальцы или перчатки соскользнут…»

Не думать! Просто не думать ни о чем! Нельзя умирать! Еще слишком рано…

Сэр Пемброуз вонзил зацепы глубже, его движения стали ожесточеннее…

– Это…

Он подтянулся еще выше.

– …твой…

Зацепы входят один за другим в плоть мухоловки, из-под них просачивается зеленый сок. Сладкий, дурманящий…

– …долг.

Нет, он не был высокомерным и самовлюбленным «героем-спасителем», облеченным патетичностью защитника угнетенных и обездоленных, и не считал, что должен что-то стоявшим внизу людям. Это был его долг перед самим собой. Он никогда не отступал, никогда не сдавался… даже в тот памятный день, когда оказался в желудке-бутоне Непентеса Хайгрема, он не опустил руки, не усомнился в себе…

«Я доберусь до тебя… доберусь… я не упаду… я сильнее… я ловчее… мою ненависть не остановить… никому…»

И тут, словно сама судьба подслушала его мысли. А судьба – эта капризная мадам – ненавидит, когда кто-то позволяет себе считать, что он, мол, ей неподвластен. И она мстит. Мгновенно. Жестоко. Не оставляя шансов.

Перчатка на левой руке вдруг застряла в стебле.

Сэр Пемброуз рванул руку, но покрытая трещинами, одеревеневшая корка держала крепко.

Выхода не оставалось. Сэр Пемброуз стиснул стебель ногами и свободной рукой принялся отстегивать ремешки застрявшей перчатки.

А затем произошло нечто ужасное и неожиданное. Стебель растения дернулся. Пальцы выскользнули из перчатки…

Худшее чувство из всех возможных – это когда тебе еще кажется, что ты за что-то держишься, но на самом деле уже нет.

А потом наступает момент осознания, когда ты понимаешь, что все… ты сорвался.

Тело все еще пытается хвататься, а мозг отчаянно противится, но уже ничего не изменить. Всего за долю мгновения сердце замирает, а из горла вырываются все накопленные в этом моменте сопротивление и нежелание в виде рвущего сознание крика.

Мгновение. Полет. Обволакивающий ужас.

А потом – непонимание. «Я все еще жив?»

Сэр Пемброуз был всего в десяти футах над землей. А в футе под ним уже простиралось облако пыльцы. Падение прекратилось столь же внезапно, как началось. Вцепившись в одну из нижних лоз, он повис на ней, как кот.

Сердце колотилось в груди, дыхание сбилось, и наружу лезли лишь хрипы.

«Еще нет… еще не конец…»

Он задрал голову – ему предстояло снова преодолеть уже проделанный путь. И судя по тому, что часть гондолы дирижабля в пасти монстра стремительно превращалась в мятую жестянку, времени уже не оставалось. Когда тварь расправится с воздушным судном, она обратит внимание и на него.

Сэр Пемброуз поднялся на ноги и, ловко балансируя, словно канатоходец в цирке, преодолел почти десять футов по лозе, переступая листья и минуя скользкие, исходящие липким соком бугры.

Добравшись до стебля, он скрипнул зубами, обхватил его и пополз наверх.

«Так просто ты от меня не избавишься… Я больше не упаду…»

Человеческие силы в теле сэра Пемброуза закончились, но его ненависть не имела конца, онапроистекала из пульсирующей червоточины в его груди, которую прочие люди называли сердцем.

И он полз. Цеплялся, взбирался все выше, преодолевал места, где от стебля отрастали лозы, но не останавливался.

Он был все ближе и ближе к своей цели, а тварь не замечала его, отвлекшись на пожарный дирижабль.

Примерно на половине пути сэр Пемброуз вынужденно прекратил продвижение. Стебель начал качаться так сильно, что, даже обхватив его ногами и левой рукой, впившись в его корку перчаткой с зацепами, он едва удерживался.

Ползти дальше не представлялось возможным. Тварь, казалось, окончательно обезумела.

А потом раздался ужасающий скрежет.

Сэр Пемброуз поглядел вверх и обомлел. Все, как и прежде, шло по плану, но, когда он увидел, как мухоловка схватила клыками корпус дирижабля, в глубине его души появилась искорка вины.

– Простите, доктор… – прошептал он.

Когда тварь вырвала кусок гондолы, сэр Пемброуз крепче прижался к ее стеблю, вжал голову в плечи и даже зажмурился. Мимо летели обломки. Один пронесся в паре дюймов от плеча охотника.

Сэр Пемброуз открыл глаза и задрал голову.

Мухоловка взялась за оболочку. Пожарный дирижабль доживал свои последние мгновения. На землю дождем сыпались куски обшивки и выломанные узлы каркаса.

Не расцепляя хватки, охотник на плотоядные растения вызволил перчатку из стебля и вонзил ее выше. Подтянулся.

Он заставлял себя не думать о боли и усталости. Перед его невидящим взором предстала мухоловка из дедушкиной гостиной…

Выше… еще выше…

Он вспомнил первую убитую им в экспедиции тварь.

Еще фут вверх… два фута… три…

В его памяти всплыли остров Лугау и долина, на которой росло древнее многоголовое чудовище…

Вонзить зацепы… подтянуться… еще раз…

Столько жизней оборвалось в бутонах этих тварей…

Вонзить… Подтянуться…

…в пастях этих выжидающих жертву кровожадных хищников… Проклятые глупцы не верили ему… они смеялись над ним… называли безумцем…

Что они скажут теперь?

Сэр Пемброуз вдруг поймал себя на том, что выше не подняться.

Что ж, выше и не нужно было… Прямо над головой нависал отрастающий от стебля ком из лиан, туго оплетших сердечный клубень.

Он добрался! Его путь закончился!

Не только путь по стеблю, но и все те дороги, которые он истоптал своими сапогами. Вся его жизнь вела именно к этому моменту…

Сэр Пемброуз потянулся к мачете на поясе и тут же остановил себя: мачете не поможет – ему просто не удастся размахнуться как следует.

Рука сжала рукоять ножа и вырвала его из чехла. Сладковатый запах заполнил нос и рот, набился в нёбо. От него невероятно захотелось спать. Веки начали тяжелеть, а глаза закрываться…

– Я убил тебя однажды… – прохрипел охотник, растирая слабость, как подушечного клопа между пальцами. – И убью снова…

Лезвие ножа взрезало лиану и рассекло ее, как какую-то веревку. А за ней еще одну и еще…

Он будто нить за нитью разъединял корсет. Или, скорее, срывал ленты с запакованного подарка, о котором всегда мечтал…

Тварь почувствовала, что кто-то пытается подобраться к ее сердцу. Она разжала пасть, а затем расплела удерживающие дирижабль лозы.

Воздушное судно или, вернее, то, что от него осталось, покачнувшись, повисло над пустырем.

Сэр Пемброуз не обращал на это внимания. Он продолжал исступленно кромсать и резать мешок из лиан. И наконец обрывки зеленых «ребер» твари распались, обнажив сердечный клубень.

Ком в три-четыре фута в диаметре редко, но ритмично пульсировал и этим отдаленно походил на человеческое сердце. По его вязкой поверхности пробегали изумрудные и сапфировые блики и ветвились молнии жилок… Они отразились в глазах сэра Пемброуза.

– Я уже уничтожал тебя… И на Лугау, и до… и после…

В каждом убитом растении на жизненном пути охотника жила его собственная боль, жил его собственный страх, которые он выпускал наружу, изгонял из себя, перерубая очередной стебель.

Мальчик завороженно глядит на мухоловку в горшке на окне… Она алчно поворачивает к нему бутон, она хочет сожрать его, но не может – она слишком маленькая, но будь она чуть больше…

«Она хочет схватить меня, хочет переварить, как муху… но я… не муха…»

Сэр Пемброуз не замечал, как дернулась голова твари, как к нему устремились одновременно все ее лозы.

– Я не муха! – закричал он. – Ты меня не сожрешь! Я не муха! Не муха!

Он ударил ножом. Лезвие прошило клубень, и охотника обдало светящейся зеленой кровью.

Мухоловка заревела.

Но он и этого не заметил. Ненависть и ярость слились в нем в один узел исступления.

– Я не муха! Не муха!

Он продолжал бить ножом. Кровь твари стекала по стеблю и по листьям, капала на землю.

Сердечный клубень перестал сокращаться, но сэра Пемброуза это не остановило.

Он был уже с ног до головы покрыт липкой обжигающей кровью, она заливала его лицо, и лишь два преисполненных безумия, отчаяния и боли глаза сверкали в этой отвратительной маске.

Все существо монстра, от корней и до бутона, изошло дрожью. Пасть исторгла крик, а затем закрылась.

Голова мухоловки дернулась. И на мгновение замерла. А уже в следующий миг наклонилась и провисла. Лозы, утратив силы, опали. Стебель изогнулся в агонии.

– Я… не… муха… – прохрипел сэр Пемброуз

Свечение сердечного клубня погасло. Жизнь окончательно покинула мухоловку. Карниворум Гротум качнулся и начал падать.

Сэр Пемброуз падал вместе с ним…

– Не… муха…


***

– Мама! – раздался неподалеку детский крик. – Мама! Ты где?..

Сержант Кручинс тряхнул головой и очнулся.

Все тело сковывала слабость, отчего хотелось просто опуститься на землю, закрыть глаза и, свернувшись калачиком, забыться. Но уже по-настоящему. Может быть, в этом забытьи снова будет та сладость, которую неведомый добросердечный господин уже почти-почти положил ему на язык?

Сержант интуитивно сплюнул, выругался и почесал подбородок (три его любимых даже не действия, а полноценных вида времяпрепровождения), и только после этого, протерев глаза, осознал себя… в себе. Ощущение это ему традиционно не понравилось: оно напоминало похмелье после знатной попойки в «Колоколе и Шаре», вот только славных воспоминаний о не пропавшей впустую ночи не было, да и компания подобралась, скажем прямо, не ахти.

Со всех сторон стояли люди. Перепуганные, потрясенные, с бледными лицами и пересохшими губами. Они не понимали, где находятся и что происходит.

Кто-то закричал, увидев развороченное мертвое тело, лежащее на земле. Кто-то, опустив голову, пытался разглядеть, что это за вязкая лужа, в которой он стоит.

Вокруг начали звучать вопросы, вот только сержант не был намерен на них отвечать.

В отличие от вырванных из домов и постелей горожан, он все понимал. И был зол. А еще до него почти сразу дошло, что, если эти тупоголовые бестолочи (себя он к ним, впрочем, не причислял) обрели сознание, то тварь мертва. В пользу этого выступало также и то, что жуткое растение больше не возвышалось над пустырем.

– Пайпс! – крикнул он и принялся пробираться через толпу наружу.

Сержант Кручинс умел быстро ориентироваться в ситуации (спасибо миссис Кручинс), и поэтому в его голове тут же принялись вращаться шестеренки на тему того, как обернуть все произошедшее себе на пользу и выцедить из него наибольшую выгоду.

– Расступись! – рявкнул сержант. – Пайпс!

Из толпы раздался ответ:

– Сэр! Я тут!

К сержанту, расталкивая людей, протиснулся констебль Пайпс.

– Пайпс, собирай наших, – негромко велел Кручинс. – Начинайте отгонять дурачин от мухоловки, которую храбро и бесстрашно победила славная габенская полиция.

– Полиция победила? – недоуменно уточнил констебль, и сержант поморщился: видимо, тот все еще был не совсем в себе.

– Разумеется, полиция. А кто же еще? Констебли из Дома-с-синей-крышей под командованием храброго сержанта Кручинса и при особом участии отличившегося старшего констебля Пайпса.

– Хм. Я понял вас, сэр, – усмехнулся Пайпс. – Все будет сделано наилучшим образом.

– Повезло, что здесь нет этих треклятых писак из «Сплетни» – на этот раз они ничего не переврут и правильно укажут настоящих героев Тремпл-Толл.

Констебль кивнул и нырнул в толпу, а сержант Кручинс развернулся и потопал к фургонам. Он уже во всех красках (и речь не только о типографской) представлял себе, как его самого и его людей вскоре начнут прославлять и восхвалять. Наконец полицейские Саквояжни получат то уважение, которого заслуживают. Можно будет даже претендовать на бесплатные обеды и ужины в «Сноттлерс» или даже ни много, ни мало у госпожи Примм. Главное – не тянуть кота за хвост и поскорее присвоить себе победу над мухоловкой, ну а в том, что касается присвоения, констебли Тремпл-Толл собаку съели.

Подобные мысли посетили в тот момент не только сержанта. Один из джентльменов-охотников, господин, считавший себя умнее прочих, вытащил из чехла нож и уже направился было к бутону мухоловки, чтобы завладеть ее языком.

За спиной раздался раздраженный голос главы Клуба:

– Куда это вы собрались, сэр Сайлас? – спросил старик, стащив с лица респиратор – висевшая в воздухе пыльца больше не могла причинить никакого вреда.

– Сэр, я… – замялся охотник, но господин учредитель Клуба его перебил:

– Не стоит, сэр Сайлас. Не пытайтесь омрачить свою репутацию недостойными оправданиями своих недостойных желаний совершить недостойный поступок. Трофеи получает убийца. У нас в Клубе пари выигрывают честно.

– Да, сэр. – Охотник потупился.

– Лучше помогите нашим людям. Нужно сообщить в Больницу Странных Болезней.

Охотник спрятал нож и отправился исполнять поручения, а сэр Бреккенфорт угрюмо опустил голову, глядя на своего помощника – парень лежал ничком, вокруг его головы растеклась кровавая лужа.

– Плохой день. Очень плохой день… – с грустью проговорил глава Клуба охотников-путешественников, подойдя к столику с варителем и взяв чашку. – Мы плохо себя проявили. Мартин погиб. Еще и чай остыл…

К старику подбежал какой-то мальчик.

– Мама! Вы не видели мою маму?!

– Боюсь, что нет, парень, – погрузившись в мысли, ответил сэр Брэккенфорт. – Продолжай поиски. Ищи. Никогда не останавливайся… никогда…

Мальчик растерянно посмотрел на него, а затем бросился бежать к стоящим в некотором отдалении людям. Кто-то плакал, кто-то стонал, но большинство все еще пребывали в вызванном пыльцой дурмане.

– Томми! – воскликнула женщина в длинном вечернем халате.

– Мама!

Мальчик бросился к ней. Рядом стоял отец – он недоуменно озирался по сторонам, не узнавая ни этот пустырь, ни людей кругом, ни даже себя…

Все больше людей сбрасывали навязанное пыльцой оцепенение. Ужас и непонимание плавно перерастали в панику.

Тем временем на крыше одного из ближайших к пустырю домов сверкнула вспышка фотографического аппарата.

Бенни Трилби отпустил шнурок и в очередной раз вытер лоб платком – мятую тряпицу, покрытую чернильными пятнами, уже можно было выжимать.

Перед Бенни простиралась жуткая панорама, достойная стать иллюстрацией на какой-нибудь запрещенной в Габене и сводящей с ума открытке из серии «Кошмаритэ» доктора Рауха.

Светящийся туман все еще окутывал пустырь, но, по всей вероятности, он был уже не опасен. Лежащая в нем мухоловка растянулась почти до самого дома, раскинув лозы по сторонам. Повезло, что упала она не в сторону улицы, иначе жертв было бы в разы больше. Хотя на земле между пришедшими в себя людьми и без того лежали тела – около двух дюжин мертвых тел. Среди них были как простые горожане, так и констебли, и даже джентльмены-охотники. По-прежнему звенели колокола на полицейских фургонах, а со стороны Пыльной площади долетал вой сигнальной тумбы.

Дирижабль Пожарного ведомства, похожий на побитую и рваную дворовую собаку с развороченным брюхом, медленно снижался.

Бенни не решался поверить в то, что все закончилось. Он со страхом ожидал, что тварь вот-вот извернется и встанет на дыбы, разметывая людей во все стороны. И все же умом он понимал, что мухоловка действительно мертва. Охотник, у которого он безуспешно попытался взять интервью, справился, он всех спас. И сам при этом…

Тут Бенни Трилби увидел шевеление рядом с трупом мухоловки. Из-под одной из лоз кто-то выбирался…

– Припечатать меня на этом самом месте! – воскликнул газетчик, и в следующий миг раздался щелчок. Записывающий цилиндр, о котором репортер совсем забыл, остановился. Запись прекратила идти…


…Время словно застыло в одном мгновении. Мгновении ужаса.

Мистер Дилби, похожий, на полупустой мешок, привалился к кирпичной стене трамвайной станции. Голова его в треснувшем шлеме была опущена долу, а руки безвольно простерлись по земле, словно были сделаны из ваты.

Джаспер лежал в грязи. Его лицо и волосы были сплошь облеплены рыжей пыльцой Скверлум Каберботам.

Он машинально приподнялся после падения и поглядел на стоящих в нескольких шагах от него Полли и Китти.

Они сплелись в объятии, прямо, как там, в подземном зале, когда Полли наконец узнала подругу. Вот только это были не те объятия.

Джаспер не видел лица Китти, поскольку она стояла к нему спиной, но та боль, которая отразилась на губах Полли в виде странной и искореженной улыбки, испугала его намного сильнее того, что произошло мгновение назад. Ее глаза, расширенные и пустые, уставившиеся в пустоту, выглядели отлитыми из стекла. Он видел, как в них зарождаются искорки осознания.

Что происходит в голове человека между тем, как случилось что-то неожиданное, и тем, как он понимает, что именно? За доли мгновения, сменяющиеся в реальной жизни, в его сознании проходят сотни, тысячи таких мгновений, минут, часов, тысячелетий, там может зародиться и вымереть целая вселенная. Или же там ничего не происходит, и просто кто-то одним резким и безжалостным движением в какой-то момент сдирает с глаз корку неведения. И тогда из крохотной искорки догадки, клубясь и ширясь, саморазгорается шар пламени. Пламени, сжигающей тебя изнутри.

Она начинала осознавать, и улыбка потекла вниз уродливой гримасой. Боль, невыносимая боль, вперемешку с отчаянием, исказили ее лицо, окончательно превратив его в маску, отвратительную и страшную настолько, что ее бы не использовали даже в «Театре-в-темном-переулке», известного своими постановками, от которых у зрителей кровь стыла в жилах.

Она поняла, что произошло, и это отразилось в ее застывшей фигуре, в том окоченении, которое ее охватило.

Сердце заскребло, кровь потекла по руке и закапала на землю.

Джаспер, в свою очередь, ничего не понимал… Все произошло так быстро!

Вчетвером они выбрались из тайного хода и уже направились было к пустырю, когда вдруг Китти вскрикнула и упала на землю. Джасперу показалось, что она споткнулась.

Мистер Дилби бросился к ней, чтобы помочь. Подхватил ее под руку.

– Позвольте, мисс…

Китти оттолкнула его и закричала.

– Китти! – воскликнул Джаспер. – Что случилось?!

Девушка не ответила, она подняла голову и уставилась на него. Ее взгляд испугал мальчика: в нем застыла обреченность, смешанная с бессилием.

А потом ее шарф зашевелился…

– Только не это… – прошептал Джаспер.

Дрожащей рукой Китти попыталась поправить шарф, но то, что двигалось под ним, не позволило ей этого сделать.

Шарф развернулся, и взглядам Джаспера, Полли и мистера Дилби предстали тонкие, увитые листьями побеги, растущие из ее шеи.

– Что вы… – Дилби не смог договорить.

Платье Китти забугрилось, раздался треск, и из прорех на груди и животе девушки полезли лозы.

– Я… нет…

По лицу Китти потекли зеленые слезы, она раскрыла рот, и в нем зашевелился извивающийся стебель.

Дилби поднял фонарь, и в следующий миг лозы устремились к нему.

Удар был настолько внезапным, что констебль не успел отреагировать. Дилби врезался в стену и сполз по ней безмолвной грудой.

Китти поднялась. Ее левая нога подвернулась и надломилась в щиколотке.

– Я не хочу… – сорвалось с ее губ. – Нет… прошу…

– Борись с этим! – крикнул Джаспер. – Ты сможешь! Не дай ей… этому вырваться!

Китти шагнула вперед, подтянув ногу. Ролики заскрипели и заскрежетали.

– Я не хочу… – застонала она. – Не хочу превращаться… Я не могу стать одной из них!

– Ты не одна из них! – Джаспер вдруг ощутил, что его слова не имеют никакого смысла.

Он во все глаза глядел на то, как платье Китти разлазится, как ее лицо начинает раскрываться, словно старая сумка.

И затем она бросилась к нему.

А он, парализованный ужасом, мог лишь стоять и смотреть, ощущая себя в каком-то кошмаре, когда тело отказывается слушаться, когда кажется, что ноги и руки ампутированы.

И тут что-то оттолкнуло его. Он отлетел в сторону.

Джаспер поднял голову. Что произошло?

Полли стояла на том месте, где он только что находился. Она сжимала Китти в объятиях. Китти не шевелилась.

– Полли… – прохрипела она.

– Я знаю…

– Я не хочу стать монстром, как моя бабушка…

– Ты не станешь монстром…

– Помоги мне… Полли…

Глаза Полли наполнились слезами.

– Доктор Доу… – прохрипела Китти. – Он… вылечит меня…

– Да… – прошептала Полли.

– Все же будет хорошо?

– Будет. – Полли, зажмурившись, протолкнула воткнутый в грудь Китти нож глубже, разрывая пульсирующий сердечный клубень.

Китти в ее объятиях охватила судорога, но Полли крепче прижала ее к себе.

– Ты – лучшее, что было в моей жизни… – прошептала Китти, и голова ее откинулась.

Полли разжала объятия.

Мертвая Китти упала на землю.

Время будто бы замерло.

– Полли… – прошептал Джаспер.

Полли выронила из разжавшейся руки нож.

А в следующий миг покачнулась. Из ее носа потекла зеленая кровь, глаза закрылись.

Тело Полли обмякло, и она рухнула в грязь пустыря рядом с подругой.

Эпилог.

Пчела Клара умывалась после сытного ланча.

Она сидела на спинке кресла доктора Доу, и тому казалось, что она подглядывает в его газету.

В гостиной дома № 7 в переулке Трокар горел камин (утро выдалось холодным), негромко булькал закипающий варитель, разнося по дому запах корицы и кофе.

Джаспер сидел в кресле напротив дядюшки, сжимая в руках свежий номер «Романа-с-продолжением», на обложке которого был нарисован темный силуэт в дверном проеме. Несмотря на всю таинственность, которую обещал выпуск, мальчик никак не мог перевернуть первую страницу и погрузиться в историю – он был слишком взволнован, и недавние события все никак его не отпускали.

Когда варитель закипел, Джаспер передал чашку с кофе дядюшке, а себе взял другую, с сиреневым чаем, терпким, как старый носок.

Доктор Доу сложил газету и с досадой водрузил ее на журнальный столик, поверх аккуратной стопочки газет за прошлые дни, после чего зажег папиретку и погрузился в облако вишневого дыма.

– Что пишут? – спросил племянник.

– Ничего нового. – Натаниэль Доу выдохнул колечко дыма в сторону пчелы, надеясь, что это заставит ее улететь, но той все было нипочем – Клара, как и прежде, чистила мордочку и лениво жужжала.

– Ненавижу «Сплетню»! – возмущенно заметил Джаспер. – Нас даже не упомянули! А ведь мы тоже принимали участие!

Дядюшка окинул племянника утомленным взглядом.

– Джаспер, слава – это столь же эфемерная субстанция, как дым. Она появляется и… – он махнул рукой разгоняя облако перед лицом, – еще стремительнее развеивается. Только невежды ищут ее. Ты ведь не невежда, Джаспер?

– Хочу, чтобы обо мне тоже писали в «Сплетне», – упрямо сказал племянник.

Доктор Доу тяжко вздохнул.

– Сомнительное достижение. К примеру, там регулярно пишут про Бэнкса и Хоппера.

Джаспер замотал головой.

– Это другое. Я не хочу попасть в «Сплетню», как они, чтобы все надо мной потешались. Я хочу – как сэр Пемброуз. Кстати, есть новости? Он уже получил медаль от господина бургомистра?

Доктор поморщился.

– Господин бургомистр лично наведался этим утром в Больницу Странных Болезней и вручил ему медаль. Вся передовица залита липким сахаром и обожанием.

– Хочу быть в сахаре, – заявил Джаспер, – и в обожании. Меня никто не обожает! Это очень грустно.

– Обожание – это…

– Да, я знаю, – перебил племянник. – Это «очередная эфемерная субстанция, которой различные недалекие люди вытираются, как носовым платком». Или еще что-то в том же духе?

Доктор подумал и кивнул – «что-то в том же духе».

И все же Джаспер завидовал. С подачи Бенни Трилби сэр Пемброуз стал «героем Габена», «спасителем Тремпл-Толл» и прочими важными и великолепными личностями, которые хоть и были чем-то похожи на бывшего жильца из девятой квартиры дома № 12 на улице Флоретт, но все же хранили в себе, словно постыдные семейные тайны, некоторые подоплеки, широкой общественности неизвестные. Нигде, к примеру, не писали, что именно сэр Пемброуз пробудил чудовище, но вместо этого все восхваляли его храбрость, самоотверженность и тому подобное.

Джаспер злился на охотника из-за того, что тот нарушил весь план, что он использовал их, а теперь к нему наведывается сам господин бургомистр с футляром, полным медалей и почетных грамот, подмышкой. Верно: он убил растение. Но что случилось бы, если бы ему это не удалось?..

– Последние дни газеты читать решительно невозможно. – Доктор Доу нарушил молчание. – Только и разговоров, что о сэре Пемброузе, твари с пустыря, Клубе охотников-путешественников и мухоловках. О, как же эти мухоловки вплелись в страницы «Сплетни» и прочих газетенок! Общественное негодование было довольно предсказуемым, но чтобы настолько? А эти писаки все только лишь раздувают, – доктор бросил взгляд на передовицу и озвучил попавшиеся ему на глаза заголовки заметок: – «ДОМАШНЯЯ МУХОЛОВКА СОШЛА С УМА!!!», «МОНСТРЫ ЖИВУТ В НАШИХ ДОМАХ!!!», «ВЫ ЗНАЛИ, КТО РАСТЕТ НА ВАШЕМ ОКНЕ?!! ЧТО ЕЩЕ СКРЫВАЮТ ЗЛОБНЫЕ МУХОЛОВКИ?», «СЕГОДНЯ – ХОЗЯИН, ЗАВТРА – МУХА!»

Джаспер покивал.

– Думаю, теперь все боятся заводить дома плотоядное растение.

– Некоторые ловкие господа уже начали предлагать услуги по «отлову» и «избавлению», – добавил доктор. – Открытая для ненужных мухоловок свалка за городом все растет. – Помолчав немного, он добавил: – Это очень грустно, если задуматься. Растения ни в чем не виноваты, и уж тем более странно и глупо опасаться, что какой-нибудь Джерри, стоящий на окне какой-нибудь миссис Флокк, ночью выкопается из горшка и перегрызет горло несчастной старушке. К сожалению, нам не остается ничего иного, кроме как ждать, когда шумиха утихнет и все обо всем забудут. По моим прогнозам, это произойдет очень быстро: в тот самый момент, как в газетах появится новая «Невероятная История», уже никто и не вспомнит о какой-то «ужасной мухоловке».

Доктор отпил кофе и бросил взгляд на часы, стоящие в углу.

– Но пока история еще далека от завершения. Через час меня ждут на улице Семнадцати Слив.

– Ты идешь в ГНОПМ?

Доктор кивнул.

– И хоть, – он сверился с газетой, – «ГАБЕНСКОЕ НАУЧНОЕ ОБЩЕСТВО ПЫЛЬНОГО МОРЯ ОТРИЦАЕТ СВОЮ ПРИЧАСТНОСТЬ К ПРОИЗОШЕДШЕМУ», у некоторых важных господ, которых газетные заголовки отчего-то ни в чем не убеждают, возникли вопросы. Двадцать восемь человек мертвы, среди них пожарные и полицейские. Кто-то должен понести наказание. Профессор Грант исчез. Сэр Бреккенфорт из Клуба охотников-путешественников утверждает, что видел его на пустыре, но никто не представляет, где он находится в данный момент. Более того, пока что никто, кроме избранного круга лиц, не знает, что именно он ответственен за произошедшее. Если бы это открылось, от научного общества и камня на камне не оставили бы. В дело вмешались влиятельные люди из числа покровителей науки, среди которых наш добрый знакомый сэр Крамароу – думаю, им удастся отвести удар от ГНОПМ. Мистер Дилби сказал, что полиция негласно ищет однорукого человека – боюсь представить, сколько несчастных калек будет избито и схвачено прежде, чем они поймут, что Грант сбежал.

– Думаешь, он сбежал?

Доктор задумчиво кивнул и выдохнул колечко вишневого дыма.

– Вряд ли его найдут. А между тем Бенни Трилби роет носом землю в попытках докопаться до всех тайн этой истории. Будь осторожен и не говори с ним – он может попытаться выманить у тебя какие-то сведения. Этот тип крайне опасен и ни перед чем не остановится, если дело касается его сюжетов.

– Я слишком умный, чтобы ему что-то выболтать! – возмущенно ответил Джаспер.

– И тем не менее постарайся держаться от него подальше и… – доктор на миг задумался, – полагаю, здесь ты можешь сделать исключение: Бенни Трилби – это единственный человек, с которым я позволяю тебе не только не здороваться, но и исключить любые другие проявления вежливости и хорошего тона.

– Я бы и так не рассказал ему ничего об этой тайне. Он же все переврет!

Доктор кивнул.

– Тем более в этом деле и для нас самих осталось несколько неясных моментов…

Джаспер удивился:

– Каких, например?

– Куда пропал доктор Степпл? А еще меня очень беспокоит этот профессор Муниш. И то, что он забрал Скверлум Каберботам.

Доктор достал из кармана сюртука крошечный конвертик и протянул его племяннику.

Джаспер извлек из него зеленоватый бумажный квадратик с выведенной от руки надписью «М-микстура». Квадратик был похож на почтовую марку и склеен из множества клочков.

– Это этикетка с той склянки, которую разбил профессор Грант, сбегая от нас в лавке плотоядных растений, – пояснил дядюшка. – Пока что это не более, чем предположение, но что-то мне подсказывает: «М» – значит «Муниш».

– Муниш изобрел средство ускоренного роста плюща?

– Это вероятно. И я боюсь представить, на что он способен с таким цветком, как Скверлум Каберботам. Меня не отпускает предчувствие, что мы еще о нем услышим. Что за цели он преследует?..

Доктор замолчал, и Джаспер сделал глоток сиреневого чая.

– Я видел, что утром пришло письмо с гербом Пожарного ведомства, – сказал он с улыбкой. – Нам все-таки выдадут награду за то, что мы всех спасли?

Доктор мрачно поглядел на племянника, и его улыбка увяла.

– Ведомство хочет избавиться от брандмейстера Кнуггера за то, что он нам помог. Капитан Дарнлинг и экипаж дирижабля, включая выживших членов расчета и самого мистера Бонни, лишены жалованья и в скором времени будут наказаны.

Джаспер решил, что ослышался.

– Что?! Это проклятая, гнусная и подколодная несправедливость!

На этот раз доктор Доу даже не стал напоминать племяннику о своем отношении к ругательствам.

– Это Тремпл-Толл, – сказал он. Это – Габен.

– Что, лучше было бы позволить твари сожрать всех на пустыре и выбраться в город?

Доктор прищурился.

– С точки зрения кабинетных господ из Ведомства? Да – лучше. Они утверждают, что произошедшее на Флоретт, двенадцать – не входит в список так называемых «пожарных угроз».

– Болваны! Тупоголовые бестолочи! Дырявые шапокляки!

– Джаспер.

– Гнилые крысюки! Крючкотворские биркократы!

– Джаспер, достаточно. И правильно говорить: «бюрократы».

Но Джаспер был так глубоко возмущен всей этой несправедливостью, что попросту не мог остановиться:

– Кабинетные дурачины! Носатые прохвосты!

– Полагаю, не все из них носаты.

– Но ведь у всех есть нос? Значит, носатые!

Доктор Доу задумался: племянник был прав – фактически все господа из ведомства являлись гордыми обладателями носов.

– Они что, ничего не понимают?! – возопил Джаспер разъяренно.

– Пятеро пожарных погибло, семеро ранены. Дирижабль Ведомства практически уничтожен.

– Но это ведь не наша вина, а вина проклятой… – Джаспер бросил быстрый взгляд на дверь кухни и понизил голос: – мухоловки.

– В любом случае, – сказал Натаниэль Доу, – Роберт Кнуггер не даст им так просто от себя избавиться. Я слишком хорошо знаю господина брандмейстера – они сломают о него свои крысиные зубки.

Джаспер запыхтел – у него закончились ругательства.

Доктор продолжил:

– Тем не менее после ГНОПМ мне придется явиться в суд Тремпл-Толл, заполнить множество бумаг и предстать перед судьей Соммом с объяснениями. Надеюсь, он будет в хорошем расположении духа.

– Ты надеешься? – удивился Джаспер. – Ты же никогда ни на что не надеешься…

– В том, что касается судьи Сомма, обычные правила, к сожалению, не работают.

Джаспер, подумав, кивнул: главный судья Тремпл-Толл, которого за глаза называли Саквояжным Бургомистром, был личностью непредсказуемой и жестокой. Сам он предпочел бы вынести любое наказание, чем идти к господину главному судье с какими-то объяснениями.

И дядюшка будто подслушал его мысли.

– Я составил для тебя список, как ты выражаешься, «занудных, но важных» дел. Надеюсь, сразу после ланча ты примешься за них.

Джаспер опешил.

– Я что, тоже наказан?!

– Разумеется. Ты меня ослушался и полез на пустырь. Мы ведь уже говорили об этом.

– Но я спас Полли!

Доктор наделил его долгим выразительным взглядом. Мальчик гневно сузил глаза.

– Несправедливо!

– Напротив. Все справедливо и закономерно. Тебя уже ждут садовые ножницы. И не забудь перчатки – розы за домом слишком разрослись. Ты же не хочешь напороться на шип, когда в следующий раз будешь тайком выбираться через окно пустой комнаты?

Джаспер поглядел на него с плохо скрываемой яростью.

Доктор Доу как ни в чем не бывало отпил свой кофе с корицей, зажег новую папиретку и вновь взялся за газету.


***


Полли лежала в своей кровати на верхушке шкафа в комнате миссис Трикк, повернувшись к стене, и глядела на стеклянную банку, в которой в наполовину высохшей слизи плавало проросшее зерно размером со сливу. Из него торчали крошечные корни и ветвились пожухлые лозы, на тонком стебле застыл недооформившийся бутон мухоловки.

В животе закололо. Именно там это существо обитало, пока доктор Доу не извлек его.

После событий на пустыре у канала прошло уже довольно много времени, но все случившееся продолжало жить в голове у Полли, словно это было вчера.

Руки снова зачесались, но она заставила себя игнорировать этот раздражающий зуд: на руках больше не было крови Китти – ни на коже, ни под ногтями. Но она была на душе у Полли. И оттуда ее так просто было не смыть.

После того, как Полли пришла в себя после операции, она ни разу не сомкнула глаз. Мысли ворочались и смешивались в беспокойном сознании, не позволяя ей заснуть даже на мгновение. Она не хотела ничего знать: не читала газеты, не говорила ни с Джаспером, ни с доктором, ни с тетушкой, которая в последние дни изо всех сил пыталась окружить ее своей навязчивой кукольной заботой.

К слову, о тетушке…

Дверь, ведущая в кухню, открылась, а затем кто-то вошел во флигель.

Кто-то подошел к шкафу.

«Нет, это не тетушка», – мгновенно поняла Полли: запах кофе с корицей и вишневого табака выдал незваного гостя с головой.

Доктор покашлял, пытаясь привлечь ее внимание.

– Простыли? – спросила Полли, не оборачиваясь. – Выпейте сироп от кашля.

Натаниэль Доу заставил себя выдержать укол шпилькой с достоинством.

– Значит, вы не спите, мисс Полли, – сказал он. – Замечательно. Я был бы признателен, если бы вы спустились и последовали кое-куда вместе со мной.

– Я еще слишком слаба, чтобы куда-то идти – швы могут разойтись, – ответила Полли. Что ему нужно? Почему он не оставит ее в покое?

– Мисс Полли, – сказал доктор с легко читаемым недовольством в голосе, – эти швы накладывал лично я, и я прекрасно осведомлен о том, как действуют заживительные средства. Уверяю вас, вам хватит сил, чтобы пойти вместе со мной.

– Можно я останусь здесь? И просто умру на своем шкафу?

– Боюсь, что нет. Это не займет много времени.

Полли повернулась и, пригнув голову, чтобы не задеть потолок, свесила ноги со шкафа.

– Вы можете взять вашу банку с собой.

Доктор помог ей спуститься и, придерживая под руку, повел к двери кухни. А уже из кухни они направились в гостиную.

– Куда мы идем? – спросила Полли.

– Скоро узнаете.

Они подошли к лестнице и стали подниматься.

– Очередные процедуры? Ненавижу ваши ледяные пальцы.

– Никаких процедур, – сказал Натаниэль Доу.

Полли видела, что он хочет что-то сказать ей в ответ про пальцы, но то ли доктор пытался сдерживать свое занудство, то ли никак не мог придумать достаточно остроумную, в его понимании, отповедь.

Наконец, они поднялись на второй этаж. Прошли мимо кабинета и остановились у двери комнаты, располагавшейся напротив спальни Джаспера.

Полли никогда здесь прежде не была, хоть и знала, что где-то наверху есть комната, где никто не живет.

Доктор повернул ключ и толкнул дверь. Он первым прошел в комнату. Полли неуверенно последовала за ним.

Это было прямоугольное помещение с низким потолком, покосившейся люстрой и единственным окном. У стены стояла кровать, затянутая чехлом, как дорожная щетка. Прочая мебель, что находилась в комнате (судя по очертаниям: кресло, два стула, тумбочка и массивный гардероб), также были скрыты под чехлами. По углам клубилась пыль, вдоль стен стояли стопки старых книг с выцветшими обложками и пара ящиков, доверху заполненных какими-то сломанными механизмами, которые скалились насадками с клещами, скальпелями, троакарами и прочими хирургическими инструментами. У голой стены с серыми в чуть более темную полоску обоями стояли рядком закрытые банки, заполненные буро-зеленой жижей, которая булькала и покрывалась пузырями время от времени.

– Решили меня впечатлить? – спросила Полли. – Вам удалось.

– Насколько я понял, вы у нас задержитесь, – ответил доктор. – И вдруг подумал, что эта комната все равно пустует. Почему бы вам не переселиться с вашего шкафа сюда? Я попрошу миссис Трикк все подготовить.

– И это никак не связано с тем, что Джаспер сбегает через это окно?

Доктор Доу на миг дернул щекой, чем выдал свои мысли. Тем не менее он сказал:

– Джасперу не нужно никакое окно, чтобы тайком выбираться из дома.

Полли потянулась было, чтобы почесать руку, и остановила себя. Подошла к окну.

– Он мне нравится, – сказала она.

– Прошу прощения, кто?

– Вид.

– Но там ведь только мусорная аллея…

«Именно то, что нужно…»

Глядя на силуэт Полли, застывший на фоне окна, доктор сказал:

– Ваша чесотка вызвана неким побочным эффектом одного из регенерирующих средств, которые я применил во время операции. Если вам любопытно, я могу перечислить все побочные эффекты всех использованных мною в вашем случае лекарств, чтобы какая-нибудь внезапно проявившаяся в вас странность вас не испугала.

Полли не было любопытно, но доктор тем не менее начал наизусть зачитывать ей аптекарскую энциклопедию. Она не слушала: его вгоняющий в сон голос университетского профессора уполз куда-то за грань ее внимания и врос в серые стены комнаты.

Щелк-щелк…

Она опустила взгляд. Под домом в кошмарно разросшемся клубе-розарии, больше походившем на куст шиповника или на сказочный лес, полный злых страшных волков, возился Джаспер. Он был явно раздосадован своей тяжкой и невыносимой участью, и яростно боролся с растением. Растение пока побеждало и словно пыталось вырвать из его пальцев садовые ножницы.

Шевеление у толстой ржавой трубы на углу дома привлекло внимание Полли. Она перевела взгляд и увидела торчащую из узкого угольного прохода между домами мальчишескую голову – маленькую курносую и чумазую голову, тонущую в большущей вельветовой кепке.

Мальчишка кого-то высматривал. И вскоре стало ясно, кого. Завидев незадачливого садовода, он выбрался из угольного прохода и, не теряя времени, подскочил к Джасперу, что-то сказал ему.

Племянник доктора Доу обернулся и поздоровался – при этом, по всей видимости, не преминул пожаловаться на злющего тирана-дядюшку.

Незнакомый мальчишка что-то быстро-быстро залепетал – до Полли донеслись лишь обрывки его тонкого птичьего голоска. Приятель Джаспера был явно чем-то сильно взволнован – он размахивал руками и пытался изобразить нечто то ли жуткое, то ли зловещее, то ли все это одновременно.

Джаспер – уж кто бы сомневался! – слушал его с интересом и только лишь кивал да едва успевал вставлять в речь мальчишки в вельветовой кепке уточняющие вопросы. Что-то затевалось…

Будто почувствовав на себе взгляд Полли, Джаспер поднял голову и уставился на нее. Он улыбнулся, приставил палец к губам, а затем, сорвав с рук садовые перчатки и зашвырнув их прямо в куст, вместе со своим приятелем был таков, профессионально наплевав как на свои домашние обязанности, так и на обещание не встревать больше ни в какие подозрительные «тайны», выданное лично дядюшке и при свидетелях в лице миссис Трикк, мистера Дилби и пчелы Клары.

Что ж, кое в чем доктор был прав: Джасперу, чтобы сбежать, окно не требовалось.

Занудный бубнеж Натаниэля Доу о лекарствах и их свойствах вдруг стих, и это вернуло ее из мусорной аллеи за окном и омута мрачных мыслей обратно в комнату.

– В том, что произошло, нет вашей вины, – сказал он неожиданно.

Полли промолчала: что этот человек может знать о чувстве вины?! Искренне убежденный в собственной правоте, в том, что никогда не ошибается, непоколебимый и выстроивший свое существование внутри кокона из принципов и убеждений, как улитка под панцирем. Под этот панцирь нет хода никаким сомнениям – не то что вине. Если бы она перешла на его язык, то сказала бы нечто вроде: «Вы не имеете права утверждать подобное, поскольку вам не знакомо то, о чем вы пытаетесь рассуждать». Ровно так же, как слепой никогда не сможет понять переживания зрячего от какого-либо зрелища, так и Натаниэль Френсис Доу попросту не способен понять человека, способного испытывать сожаления.

Разумеется, она не стала озвучивать свои мысли. И вместо этого сказала глухим, тихим голосом:

– За то короткое время, что я здесь гощу, я дважды попала в одну и ту же ситуацию, доктор. – Он промолчал, ожидая продолжения, и она уточнила: – Стала жертвой похищения. В Льотомне есть выражение «дамочка в беде». Я могу пояснить, что оно значит, но, думаю, вы и так понимаете. Так вот. Я больше не буду такой дамочкой. Я сделаю все, чтобы то, что случилось со мной, никогда и ни за что не повторилось.

Доктор одобрительно кивнул, посчитав, что мисс Полли Уиннифред Трикк решила в будущем быть более осмотрительной и не участвовать в различных сомнительных делах. В его понимании, это было крайне здравое, взвешенное и достойное решение.

– Миссис Трикк все здесь приготовит для вас, – сказал доктор Доу.

Он развернулся, чтобы уйти, и, уже переступая порог, вдруг поймал себя на мысли, что, кажется, понял ее неверно. Но тут же отринул эту странную мысль: в словах Полли Трикк не было и намека на двусмысленность.

Что ж, в этом он был прав. И неправ одновременно.

Полли покачала головой и уставилась на унылые крыши домов, флюгеры, птичники и дымоходы, проглядывающие над стеной мусорной аллеи.

– Не позволю этому городу пережевать меня… – прошептала она. – Не позволю…


***


В дверь постучали.

– Меня здесь нет… – сказала Полли. Она сидела на стуле у окна и безучастно глядела на крыши домов.

Дверь открылась, и в комнату вошел доктор Доу.

Полли даже не шевельнулась. Не отрывая взгляд от окна, она спросила:

– Кого убили на это раз?

Доктор удивился:

– Я? Пока никого.

– Тогда кто кого убил?

– Вообще никто никого не убивал.

– Тогда что случилось?

Доктор поморщился. Полли Трикк сильно изменилась за последнее время, даже ее извечная раздражающе ироничная манера говорить стала другой – теперь она выдавала лишь преисполненные мрачных подтекстов резкие рваные фразы. Так мог бы говорить старый могильщик. И хоть доктора прежде всегда выводила из себя легкомысленная, сугубо льотомнская Полли Трикк, нынешняя, Габенская, ее версия ему не нравилась намного больше. Кто-то бы решил, что, в его представлении, в этом доме есть место лишь для одной мрачной тени – его собственной, и он злится, чувствуя, что кто-то потихоньку крадет его мрачность, но это было далеко не так. Хотя бы потому, что доктор Доу из переулка Трокар не являлся опереточным злодеем.

– Мисс Полли, миссис Трикк просила передать, что она готовит ваше любимое рагу из кролика с кленовыми листьями.

Сказав это, доктор снова поморщился – он не понимал, как можно есть листья. (Против кроликов он ничего не имел, несмотря даже на то, что они едят листья).

– Она надеется, что это вас взбодрит.

– Взбодрит?

– Может, поднимет вам настроение…

– У меня замечательное настроение.

Выглядела Полли так, что казалось, будто она вот-вот завалится набок и упадет со стула. И так и останется лежать на полу, потому что зачем подниматься, когда все бессмысленно и беспросветно.

– Вы уже неделю не выходите из комнаты.

– Мне здесь нравится. Эта комната идеально… – она отвернулась от окна и окинула ее взглядом, – удручающая.

Натаниэль Доу покачал головой.

– О том я и говорю. Такое ощущение, что в этом доме завелось… кхм… в смысле поселилось привидение. Прошу отметить, что я выразился сугубо образно – все знают, что привидений не существует. Между тем как доктор я настоятельно рекомендую вам занять себя чем-то. Прогуляйтесь, сходите в кафе. Или в пассаж, купите себе… – он запнулся, пытаясь понять, где проходит граница между врачебным советом и вульгарностью, – какую-нибудь шляпку. Или посетите мадам Клотильду с Чемоданной площади – полагаю, ей под силу превратить даже ваши волосы в нечто приемлемое из… гм… вот этого, на что не взглянешь без слез.

Полли обернулась.

– Не вижу слез, доктор.

Он проигнорировал:

– Я к тому, что вам нужно отвлечься от тягостных мыслей. – Доктор вздохнул. – Почитайте какую-нибудь книгу, недавно вышел новый выпуск «Романа-с-продолжением» – очень интересный, – и тут же добавил: – Если верить Джасперу. Я такое, разумеется, не читаю.

– Все это звучит не очень-то по-научному, господин доктор. Это что, лекарства такие? Вы прописываете мне… почитать книгу или сделать прическу?

Доктор едва заметно поджал губы и рассеянно поправил и без того идеально сидящий галстук – Полли знала, что он всегда так делает, когда кто-то позволяет себе усомниться в его словах.

– Да будет вам известно, – начал он, и Полли издала тяжкий стон, замаскированный под вздох: его это «Да будет вам известно» на вкус было таким же тягостно-тошнотворным, как рыбий жир вперемешку с соплями гремлина, – что хандра – крайне опасное состояние. Оно запросто может перерасти в так называемую хроническую меланхолическую апатию, а та в девяти случаях из десяти приводит к тому, что в медицинских справочниках называется «черной хандрой Винбергера».

Полли утомленно отвернулась и уставилась в стену, разглядывая бурое пятно от протечки на обоях, похожее на пятно давно высохшей крови.

Названия описанных доктором состояний ее не впечатлили.

– Ну и что? Это моя хандра. Может, я хочу хандрить?

– Черная хандра – крайне заразна, – многозначительно поглядел на нее Натаниэль Доу. – Помнится, миссис Трикк…

В коридоре раздался звук шагов, и в комнату вошла экономка. Доктор оборвал себя на полуслове.

– Что «миссис Трикк»? – спросила она.

Доктор Доу счел за лучшее не продолжать начатую фразу.

– Вы уже приготовили вашу льотомнскую гадость для мисс Полли? – спросил он.

Миссис Трикк наделила его убийственным взглядом.

– К вам пришел пациент.

– Замечательно. Люблю больных.

Миссис Трикк прищурилась и улыбнулась.Она выглядела так, словно вот-вот намеревалась отомстить доктору за его «льотомнскую гадость».

– Это мистер Фиклби.

Полли знала, кто это такой. Джаспер ей рассказывал про забавного, в его понимании, джентльмена, который постоянно придумывает себе одну болезнь за другой и мучает его бедного дядюшку своими ежедневными письмами. Таких людей называют ипохондриками.

– Только не он! – раздраженно воскликнул доктор. – Скажите ему, что меня нет. Что я занят. Или – что умер!

– Слишком поздно, – заявила экономка. – Я сказала ему, что вы с удовольствием его примете. Он ждет вас в кабинете.

– Вы очень подлая и коварная женщина, миссис Трикк.

– Я знаю.

Доктор развернулся на каблуках и нехотя отправился в свой кабинет.

Миссис Трикк наслаждалась маленькой местью вплоть до момента, как закрылась дверь докторского кабинета. После чего она мгновенно обрела серьезность и поглядела на племянницу.

– Рагу уже почти готово, дорогая, – сказала она.

– Ненавижу это рагу.

– Нет же, ты его обожаешь, – не терпящим возражений голосом возразила тетушка. – И съешь все без остатка.

Сказав это, миссис Трикк покинула комнату, прикрыв за собой дверь. Полли осталась одна и вновь погрузилась в свои мысли.

Ее взгляд сползал по стене, пока не наткнулся на пыльную стопку забытых старых книг. Перебравшись на них, он заскользил по корешкам и… вдруг остановился.

Неожиданный порыв подтолкнул Полли.

Она поднялась со стула и вытащила из стопки одну из книжек. Сдула с нее пыль.

Полли не могла сказать, что именно в ней ее заинтересовало: пожелтевшие от времени страницы, такая же серая, как и обои в комнате, обложка с каким-то невнятным рисунком, изображающим джентльмена в цилиндре с клочком звездного неба на месте лица и зонтиком, с которого на ниточке свисал месяц. Выцветшие буквы складывались в витиеватое название: «Зубная фея и прочие городские сказки, рассказанные господином Заполночь».

– Что ж, доктор, – сказала Полли, вернувшись на свой стул с книгой в руках, – поглядим, насколько действенным окажется ваше лекарство.

Конец.


Оглавление

  • Часть I. Глава 1. Странный дом.
  • Глава 2. О применении шпилек.
  • Глава 3. Пиявка по имени Джаспер.
  • Глава 4. Ужин в темноте, урок музыки и прочие передряги.
  • Глава 5. Истории на дне чайной чашки.
  • Часть II. Глава 1. В поисках Полли.
  • Глава 2. Ловушка для ловца.
  • Глава 3. В кафе «Злобб».
  • Часть III. Глава 1. «Д-с-с-к/срочное».
  • Глава 2. Репортаж с места событий.
  • Глава 3. Двадцать восемь дохлых мух.
  • Глава 4. Двадцать восемь дохлых мух. Продолжение.
  • Эпилог.