Зеркальщик. Счастье из осколков [Наталья Алексеевна Мусникова] (fb2) читать онлайн

Мусникова Наталья Зеркальщик. Счастье из осколков

Пролог

Хрупкая пепельноволосая женщина с большими серыми глазами, обхватив руками плечи, стояла на высоком крыльце небольшой избушки и испуганно взирала на беснующуюся толпу, словно грязная волна подкатывавшуюся всё ближе и ближе.

- Ведьма! – истерично рявкала необъятных размеров тётка, потрясая стиснутым кулачищем, которому бы любой молотобоец позавидовал. – На костёр её!

- Она мою Бурёнку со свету сжила, - с готовностью подхватывала тощая старуха с волосатой бородавкой на кончике длинного, загнутого вниз носа.

- Не ври, твоя коровёшка сама от недокорма пала, - прогудел чернобородый стражник, неохотно преграждая путь толпе.

Старуха задохнулась от возмущения, и ей на помощь моментально бросилась лохматая рыжеволосая девица, которую, если бы удалось как следует вымыть, можно было бы назвать даже красивой.

- Ах ты, охальник, - взвизгнула рыжуха и шлёпнула стражника по руке, - да как ты можешь за ведьму заступаться?! А ну, пусти меня немедленно, я этой курве бесстыжей все глазыньки повыцарапываю, чтобы знала, стервь, как чужих мужиков уводить!

Мужчина помолчал, глядя на раскрасневшуюся от злости рыжуху, а потом усмехнулся, сделал шаг в сторону и даже приглашающе взмахнул рукой:

- Прошу!

Девица с готовностью ринулась в драку, растопырив пальцы подобно пикирующему на добычу коршуну. Толпа замерла в предвкушении кровавого зрелища, а пепельноволосая опустила руки, выпрямилась, сверкнула серыми глазами и не попросила, нет, приказала:

- Не подходи.

- Ишь, стервь, не боится, - проскрипел скособоченный дедок и зло плюнул на землю, метко попав на сапог стоящему рядом мужчине.

Рыжуха, услышав приказ, зло ощерилась и бросилась вперёд подобно лохматой молнии. Она уже наверняка мысленно видела залитое кровью лицо соперницы, слышала её испуганный крик, ощущала в руках мягкие, выдранные с корнем волосы, но… Женщина неуловимым движением выхватила из складок порванного в лоскуты платья небольшое в бронзовой раме зеркальце и навела его на разъярённую девицу. Ослепительная серебристая вспышка заставила всех поспешно зажмуриться, по толпе прокатился вздох изумления, щедро приправленный матерком тех, кто оказался недостаточно проворен и не успел сберечь глаза, а когда все проморгались, вытерли слёзы и уставились на крыльцо, там уже никого не было. Лишь грязной тряпкой валялся сарафан да один лапоточек.

- Сбежала, стервь, - прошептал стражник и раздосадованно дёрнул себя за бороду, - вот где мне её теперь искать прикажете, а?!

- А мы чаво, касатик, - прошамкала беззубая колченогая старушка, которая только-только досеменила до толпы и теперь проворно поворачивала назад, усиленно работая костылём, - мы люди тёмные, невежественные, какие из нас советчики.

- И то правда, Авдотьюшка, домой пора, - прогудела мужеподобная тётка и с хрустом размяла шею, - у меня в кузне дел до одури.

- А меня мамынька в лес послала, за земляникой, - испуганно затараторила конопатая девчушка и для наглядности тряхнула огромных размеров корзиной. – Сказала, пока доверху корзинку не наполню, домой не ворочаться.

- Так тебе, милая, до белых мух енту корзину наполнять придётся, - злорадно рассмеялась старуха с бородавкой, прицыкнула на исходящую звонким лаем лопоухую собачонку и пошаркала прочь, что-то негромко бормоча и охая.

- Да как же… - прогудел стражник и совсем по-мальчишески растерянно добавил, - а я? А мне-то теперь чего делать, а?

***

Любимое зеркальце не подвело, перебросило прямо в небольшую избушку, надёжно укрытую в глухой чаще леса.

- Ох, и бедовая же ты, Марфушенька, - покачала головой пепельноволосая женщина, помогая подняться на ноги обнажённой рыжеволосой девице. – Я уж думала, всё, сгинуть придётся, не удастся мне сына взрастить, на коня посадить.

- Рано хоронишь себя, Алёна, - насмешливо ответила Марфа и толкнула подругу в бок, - ты давай, к сыну беги, он уж, чай, оголодал. А платье я и сама найду.

Алёна благодарно улыбнулась подруге и поспешно юркнула за занавеску, чисто символически разделяющую избушку на кухню и комнатку. Марфа сладко зевнула, с наслаждением потянулась, привычно ударившись костяшками пальцев о растопырившуюся почти на всю избушку печь и ничуть не стесняясь своей наготы, подошла к массивному сундуку. Этот сундучище был универсален: во время обеда превращался в стол, ночью заменял кровать, а во всё остальное время хранил в себе всё немудрёное имущество своей хозяйки.

- Ну что, как там у Всеволода дела?! – крикнула Марфуша и досадливо покачала головой: угораздило же подругу эдак сына вызвать. Это же надо: Всем Владеющий, ха! Чем всем-то? Избушкой-развалюшкой да мамкиным бронзовым зеркальцем?

Алёна выглянула из-за занавески, одними губами прошелестела:

- Спит.

- Вот и ладно, - девушка не удержала тяжёлую крышку, уронила её вниз со звучным буханьем, - ой, прости, подруга. Не разбудила малого-то?

Алёна поспешно бросила взгляд через плечо и отрицательно покачала головой.

- Ну и славно, - Марфа торопливо натянула на себя балахонистый сарафан. – Давай мы с тобой поедим что ли, а то у меня кишка кишке кукиш кажет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Марфуша!

- Чего? – девица изумлённо посмотрела на подругу. – А-а-а, всё манерам меня учишь. А мне они на кой, манеры эти? Суп из них не сваришь, печь не растопишь, в холода в них не закутаешься, так какой от них прок?

- Манеры нужны для того, чтобы людям с тобой приятно общаться было, - наставительно произнесла Алёна, расчёсывая густые волосы небольшим гребешком.

- Угу, то-то тебя сегодня толпа сжечь хотела, - буркнула Марфуша, но не слишком громко, чтобы, оборони небо, не обидеть подругу.

Женщина благоразумно сделала вид, что ничего не услышала, привычно заплетая косу и укладывая её короной на голове.

- Дивлюсь я на тебя, Алёнка, - Марфа плюхнулась на сундук, сноровисто переобуваясь. – Красивая, умная, сразу видно, не сермяжного происхождения, а с сыном в лесу прячешься. Нашла бы себе мужа достойного, чтобы ни одна ворона каркнуть рядом не смела, и зажила бы в своё удовольствие.

Алёна помолчала, бессильно свесив руки, а потом негромко прошептала, словно берёзка под ветерком прошелестела:

- Есть у меня муж.

Подруга от неожиданности кувыркнулась с сундука на пол, больно ударившись коленкой и красочно помянув всю родню мастера, создавшего подобную гробину.

- Так чего же ты не с ним? Загулял и выгнал? А мы ему по шее!

- Ведьма его околдовала. Мой облик приняла, а меня утопить хотела, да я сбежала.

Марфуша почесала кончик носа, восхищённо глядя на подругу:

- Врёшь!

- Сроду не лгала и тебе не советую, - маковым цветом вспыхнула Алёна. – Так всё и есть, как рассказываю. Пыталась я к милому подойти, да где там. Ведьма его запутала-заворожила, он никого кроме неё и видеть не хочет. Вот вырастет Всеволод, тогда сумеет за мать заступиться.

Девушка согласно кивнула, хотя в душе сильно сомневалась, что к тому времени, когда пухлощёкий карапуз превратится в способного постоять за мать мужа, время не покроет могильной травой всех участников этой истории.

- Давай обедать, - проворчала Марфуша, опять открывая сундук и сноровисто доставая из него щербатые плошки и потемневшие от времени деревянные ложки.

***

Чернобородый стражник, который отправлен был схватить Алёну и предать её казни, неуклюже топтался перед статной черноволосой женщиной, вольготно расположившейся в резном дубовом креслице.

- Что ты передо мной топчешься, как медведь на ярмарке, - рыкнула красавица, чуть нахмурив соболиные брови. – Сказывай толком, почему ведьму отпустил?!

- Да не отпускал я, государыня-матушка Анфиса свет Васильевна, - взвыл несчастный, бухнулся на колени и звучно стукнулся лбом об пол, - как есть не отпускал. Рыжуха одна к ней рвалась, рожу попортить, ну я и подумал, пущай, мол, народ потешится, ведьма-то всё одно на костёр потом, с неё же, чай, патретов никто малевать не станет.

Брюнетка раздражённо стукнула ладонью по подлокотнику, вскочила на ноги и зашагала по светлой горнице, звучно цокая каблучками. Испуганному стражнику показалось, словно это комья земли о крышку его гроба, стучат.

- Бестолочь, - процедила Анфиса, на мелкие клочки разрывая стиснутый в руках платочек, - простое дело поручила, и с тем не сладил!

- Изведу, - дурным голосом заголосил стражник, на коленях ползая за госпожой, норовя её ухватить за длинный подол, - как есть изведу, есть не буду, спать не буду, пока не выполню твово приказа!

- Добро, - Анфиса так резко замерла, что стражник не успел остановиться и ткнулся лицом ей в ноги, за что моментально получил сильный удар каблуком, - пока не изведёшь Алёну, не будет твоему телу отдыха, а душе покоя, так и знай! Девку эту проклятую уничтожишь, а щенка её мне принесёшь, понял?

Стражник недоверчиво дёрнул чёрной косматой бородой:

- Нешто у той ведьмы собака есть? А я не видал…

Анфиса браниться не стала, метнула пару злых колючих молний, хлестнувших мужчину злее плети, и змеёй прошипела:

- Сына её мне принесёшь. Так понятно, или ещё подробнее разъяснить?

- Всё сделаю, матушка, - зашелестел мужчина, не рискнув подняться с колен и проворно, задом, уползая из покоев, - не изволь сумлеваться, всё сделаю в лучшем виде.

Анфиса и не сомневалась, она точно знала, что противостоять её чарам ничто не может. Даже Алёна, владеющая Зеркальной магией, и то против неё, великой чародейки, бессильна, а потому и спастись от лютой гибели не сможет. Зачарованный стражник найдёт её, где бы она ни находилась, саму уничтожит, а сынка её притащит, после чего и сам рассыплется прахом, чтобы языком попусту не болтал.

Как Анфиса задумывала, так всё и случилось. Выследил-таки зачарованный стражник Алёну, уничтожил, сына её забрал, а едва лишь передал малыша алчно протянувшей к добыче руки Анфисе, рассыпался прахом, не успев даже слова молвить. Ведьма повертела мальчишку, словно привередливая покупательница морковку на базаре, а потом брезгливо передала на руки бесшумно подошедшей служанке:

- Через полчаса принесёшь ЭТО в голубую гостиную.

Служанка низко поклонилась, не решаясь даже рта раскрыть. Видела: не в духе госпожа, не по сердцу ей этот очаровательный пухлощёкий мальчуган, широко распахнутыми серыми глазёнками глядящий на всё вокруг.

Анфиса тем временем подошла к зеркалу, повертелась, придирчиво изучая своё отражение, взбила холёными, унизанными тяжёлыми перстнями тонкими пальцами кокетливый завиток и, удовлетворённо хмыкнув, выплыла из комнаты, чуть шелестя шёлковыми юбками. Холодные чёрные глаза хозяйки примечали всё вокруг, ничего не прощали и не забывали, а потому слуги, едва заслышав звучный цокот каблучков, спешили как можно быстрее исчезнуть или с головой погрузиться в работу. Худенькая девчушка, старательно натиравшая перила ведущей наверх, в покои господ, лестницы, недостаточно проворно отскочила в сторону, за что мгновенно поплатилась. Анфиса походя столкнула служанку вниз и, даже не посмотрев, жива ли девушка, вспорхнула по лестнице, уже наверху крикнув:

- Эй, кто-нибудь, вышвырните вон падаль под лестницей!

Седой как лунь старик, призраком появившийся из сумрака коридора, низко поклонился, пряча глаза, и быстро стал спускаться, нетвёрдой рукой держась за перила. В этот злосчастный день перила лестницы натирала его единственная внучка…

Анфиса между тем подошла к тёмной двери с массивной позолоченной ручкой, старательно оправила платье, ещё раз поправила причёску и, нацепив на лицо сияющую улыбку, решительно постучалась. Услышав отклик, женщина распахнула дверь и впорхнула в кабинет, с восторженным писком повиснув на шее у стоящего рядом с письменным столом высокого мужчины, в чьих густых русых волосах блестели первые нитки седины.

- Анфиса, - хозяин кабинета устало поморщился, пытаясь отодрать руки дамы от своих плеч, - ну хватит, мне работать надо.

- Мишенька, у меня изумительные новости, - мартовской кошкой промурлыкала Анфиса, водя тонким пальчиком по щеке мужчины. – Я выполнила твою просьбу, мой супруг, твой… наш сын нашёлся!

В кабинете повисла такая тишина, что тиканье часов на каминной полке показалось просто оглушительным.

- Что?! – прерывающимся от волнения голосом прохрипел Михаил и рванул ставший тесным шейный платок. – Что ты сказала?!

Анфиса, пользуясь тем, что муж не видит её лица, скорчила недовольную гримаску, но ответила по-прежнему елейным голоском:

- Радость, говорю, у нас с тобой, супруг мой, небом данный. Сынок нашёлся, которого та полоумная украла!

- Где… Где он?! Я хочу его видеть, - закричал Михаил, не замечая, что до синяков сжимает плечи жены. – Где мой сын?!

- Я его Паладьюшке передала, она его намоет-накормит, а потом в голубую гостиную принесёт.

Михаил бросился из комнаты, даже не посмотрев, следует за ним жена или нет. Некоторое время Анфиса настороженно прислушивалась к удаляющимся шагам мужа, а потом медленно, прогулочным шагом, подошла к письменному столу и внимательно изучила разложенные на нём документы. Удовлетворив своё любопытство, женщина вышла из кабинета, тщательно прикрыла за собой дверь и не торопясь направилась к голубой гостиной.

Михаил уже вовсю возился с сыном: гулил, вертел его на ладони, строил «козу», но малыш лишь хмурил светлые бровки и хныкал.

- Какой неприветливый карапуз, - огорчённо вздохнула Анфиса, присаживаясь на подлокотник низкого кресла, - испортила его та полоумная, жизни радоваться разучила!

- Ничего, - Михаил покачал сына, прижался щекой к его нежной щёчке, - научим, всему научим, это же мой сын. Наследник! Всеволод, что означает Всем Владеющий!

Анфиса безмолвно закатила глаза к потолку.

Осколок первый. Старый мир разлетается вдребезги

Вопреки надеждам Михаила сын так и не проникся симпатией к отцу, настороженно зыркая на него большущими серыми глазами, словно маленький волчонок. Анфисы же, своей матери, как называли женщину все в доме (к её тихому и постоянному неудовольствию) Всеволод откровенно дичился, малышом разражаясь оглушительным рёвом при её приближении, а в старшем возрасте старательно прячась от неё по всему дому. Обеспокоенный отец таскал мальчишку по врачам, но те лишь разводили руками, списывая всё на новомодное словцо: карахтер, коим объясняли всё, что нельзя было вылечить пилюлями, притирками и декоктами.

- Но ведь со слугами-то он совсем другой, - кричал Михаил, багровея и размахивая руками, - весёлый, общительный, а на родителей своих волком смотрит!

- Карахтер, - разводил руками очередной доктор и выписывал какие-нибудь успокаивающие пилюли, которые благополучно и беспрекословно принимала щель под кроватью в детской.

Анфиса, в отличие от докторов, была менее снисходительна и утверждала, что мальчишка просто разбалован, предлагая заменить дорогие пилюли розгами, благо они и дешевле, и проку от них будет во много раз больше. Сначала Михаил отказывался, но когда во время приёма, от которого зависело получение желанного княжеского титула, пятилетний Сева закатил истерику и убежал в детскую, забившись под кровать, отец махнул рукой и приказал принести розги. Мальчика высекли так, что он десять дней пролежал в горячке, Анфиса даже тайком надеялась, что он совсем сгинет, но природа взяла своё, и Всеволод выздоровел. Первый раз после болезни мальчик вышел из детской таким тощим и бледным, что Михаил ощутил острый приступ угрызений совести. Чувство, к слову сказать, ему ранее неведомое и крайне нежелательное, поскольку роду был Михаил купеческого, а в делах торговых совесть как налог в казну, больше мешает, чем помогает процветанию. Чтобы избавиться от неприятного чувства, Михаил спешно отправил сына в недавно открытый новомодный эстернат, говоря своим друзьям и соседям, что Всеволоду нужно укрепить здоровье и обзавестись надёжными товарищами.

Соседи восхищённо ахали и охали, Анфиса облегчённо вздыхала, каждый день считая дни до отъезда Севы из дома, а слуги тайком утирали слёзы, норовя засунуть в дорожный сундучок мальчика то игрушку, то ватрушку, а то и денежку.

- Мама Палаша, а почему ты плачешь? – удивлённо спросил Всеволод, застав свою верную няньку безутешно рыдающей над собранным в дорогу сундучком. – Радоваться надо, я же уезжаю!

- Чему ж тут радоваться-то, - хлюпнула носом женщина, кончиком передника вытирая слёзы, - как собачонку ненужную выкидывают со двора.

- Но я им действительно не нужен, - легко, словно речь шла о простых и понятных вещах, заметил мальчик, трепля по гриве деревянную лошадку.

- Да что ты такое говоришь, - вскинулась Паладья, - барыня, не спорю, холодна с тобой, да она, между нами, со всеми такая, но отец-то в тебе души не чает!

И тут произошло то, что бедная женщина запомнила на всю жизнь: Всеволод поднял на неё огромные серые глаза, блестящие, словно зеркало под лучами солнца, и спокойным голосом не ребёнка, а взрослого, произнёс:

- Я вижу, что я им не нужен. Я вижу всех, кто меня окружает: их мысли, чувства, то, что они старательно скрывают, я всё это вижу.

- Свят-свят-свят, - зашептала женщина, с ужасом глядя на стоящего перед ней мальчишку.

Всеволод моргнул, а потом воззрился на няньку с детским любопытством, словно бы начисто позабыв обо всём, что произошло:

- А почему ты такая бледная, мама Палаша? Устала? Может, тебе чаю принести?

Паладья кашлянула, пытаясь таким способом вернуть ошалевшее сердце из горла обратно в грудь, и сипло ответила:

- Не надо ничего. Я на кухню сбегаю, пирожок тебе принесу.

- С луком, - кивнул Сева, деловито откручивая голову деревянному солдатику, - и яйцом. И себе тоже возьми!

Женщина вихрем слетела вниз по лестнице и едва успела затормозить, чтобы не врезаться в вернувшуюся с ежедневного променада Анфису, которая, снимая и бросая вещи по ходу движения, направлялась к себе.

- Ты что, ополоумела, так бегать? – фыркнула барыня, надменно приподнимая брови. – Молоденькой себя возомнила?

Паладья смущённо потупилась, лихорадочно придумывая, что сказать госпоже, а о чём лучше всего умолчать. Пожалуй, говорить о том, что в Севе, похоже, проснулись способности Зеркальщика, всё-таки не стоит: не такой кристальной души барыня, чтобы безбоязненно подобные новости встречать. Ещё наймёт человека, чтобы по дороге мальцу шею свернул, с неё, гадюки, станется! Ей человека убить, как комара прихлопнуть.

- Ты что, оглохла? – нетерпеливо окликнула служанку Анфиса. – Или такой же идиоткой как твой воспитанник стала? Отвечай, когда тебя спрашивают!

- Не гневайся, барыня, - Паладья упала женщине в ноги, - совсем я позабыла про обед для барчука, с сундучком дорожным провозилась долго, вот теперь на кухню спешу, чтобы голодным Всеволод Михайлович не остался.

- Ничего, - фыркнула Анфиса, презрительно дёрнув плечиком, - и поголодал бы, не подох. Глядишь, смирнее бы стал, а то норовистый, что конь необъезженный!

Паладья неподвижно лежала в ногах, не смея даже шевельнуться.

- Ладно уж, иди. Какое счастье, что этот проклятый мальчишка сегодня уезжает! Пойду, скажу кучеру, чтобы запрягал, нечего мешкать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что ты говоришь, милая? – прозвучал с лестницы голос Михаила.

Анфиса моментально огорчённо поджала уголки губ, выдавила из глаз крошечную слезинку и печально вздохнула:

- Печально мне, мой милый, что мальчик уезжает через полчаса. Даже не представляю себе наш дом без его звонкого голоска и игрушек!

- Ничего не поделаешь, Анфиса, - Михаил спустился вниз, обнял жену и наставительно, словно говорил с маленькой девочкой, добавил, - ты же понимаешь, что мальчику нужно учиться.

Анфиса постаралась, чтобы улыбка, чуть тронувшая губы, была скорбной, а не ликующей, да и голос звучал смиренно:

- Конечно, дорогой, ты как всегда прав.

- Всеволод будет приезжать к нам на каникулы.

Паладья встрепенулась, а Анфиса с трудом смогла скрыть гримасу отвращения, поспешно заметив:

- Дорогой, эстернат так далеко, а у Севы такое слабое здоровье… Было бы неразумно заставлять мальчика совершать такие длительные путешествия… - женщина замолчала, борясь с желанием закончить фразу и ничего больше не говорить, - чаще, чем раз в три года.

Уж раз в три года она этого крысёныша потерпит, а там, глядишь, сумеет убедить мужа, что сын не удался, и делать его наследником не стоит. Что бы такое найти на этого проклятущего сероглазого мальчишку, вечно глядящего так, словно он её насквозь видит?! Убить бы, да рискованно, Мишенька одержим идеей наследника, ещё какую-нибудь дуру обрюхатит, а делить мужа с кем-то Анфиса не собиралась. Хватит и того, что иногда закрывает глаза на его короткие амуры со служанками, старательно калеча соперниц, чтобы помнили, кто в доме хозяйка.

- Нет, дорогая, раз в три года – это слишком редко, - вырвал Анфису из размышлений голос мужа, - пусть Сева приезжает к нам каждый год.

Женщина расплылась в сладкой улыбке, от которой у няньки тревожно сжалось сердце и похолодели руки:

- Как скажешь, дорогой.

Через полчаса карета уносила Всеволода в неведомую даль, которую богатое воображение мальчика населило сказочными замками и бесстрашными героями. Принцесс в этой чудесной неведомой стране не было, Всеволод не очень жаловал девчонок, искренне считая их плаксами и ябедами. Единственное, что огорчало мальчика, больно царапая детское сердце, было расставание с мамой Палашей, безутешно рыдавшей на крыльце дома. К слову сказать, нянька была единственной, кто вышел провожать мальчика в далёкий путь: слуг Анфиса специально заняла разными домашними делами, сама провожать и не собиралась, лишь мельком выглянув в окно и убедившись, что несносный мальчишка наконец-то покинул дом, а отец уехал по торговым делам.

Всеволод распотрошил дорожную корзинку, вытащил из неё сочное ярко-красное яблоко и выглянул в окошко экипажа, звучно причмокивая и искренне радуясь тому, что можно чавкать, чмокать, шмыгать и никто не сверкнёт зло глазами, не подожмёт губы, не окрикнет злым голосом. Мальчуган сбросил тесные блестящие ботинки и с ногами забрался на сиденье, чуть ли не до пояса высунувшись наружу, закрыв глаза и подставляя лицо порывам ветра.

- Барчук, выходьте, - басовито прогудел кучер, экипаж резко дёрнулся и остановился, к вящему неудовольствию мальчика. – Трактир подорожный, сейчас час отдохнём, пообедаем, да и дальше поедем.

Всеволод насупился, но спорить не стал, прекрасно понимая, что это бесполезно, ведь кучер проголодался, да и колено у него болит, вон как распухло и пульсирует. Мальчик решил попросить у стряпухи капустный лист, чтобы облегчить кучеру боль и снять отёк. Хорошо бы ещё мази с пчелиным ядом раздобыть, но, судя по общей убогости заведения, тут даже мышиного помёта не сыскать, вся живность разбежалась в поисках более хлебных мест.

- Может, в другом месте пообедаем? – предложил мальчик, опасливо косясь на слишком уж сильно покосившуюся входную дверь и, посомневавшись, всё-таки добавил. – Мне тут не нравится.

Кучер хохотнул, бросив на своего подопечного быстрый взгляд из-под кустистых вечно насупленных бровей.

- Входи, не сумлевайся. Обслужат в лучшем виде, доволен останешься.

У Всеволода тоскливо сжалось сердце, а язык стал тяжёлым и шершавым, как случалось всегда в предчувствии неприятностей. Больших неприятностей. Мальчик испуганно повернулся к кучеру, хотел посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что происходит, но тут от мощного тычка в спину буквально влетел в трактир, чудом удержавшись на ногах и не пропахав носом пол.

- Ай, какие у нас гости! – прозвучал прямо над ухом приторно-сладкий, насквозь фальшивый голос, и Всеволод увидел тощего мужчину в тёмной засаленной одежде и  условно белом переднике. – Это кто же к нам пожаловал, такой красивенький?

- Барина мово сынок, - прогудел вошедший следом кучер и плотно закрыл дверь, ещё и спиной к ней привалился, - единственный сынок, смекаешь, Клим?

Мужчина сладко улыбнулся и потянулся к мальчику, приговаривая:

- Какая честь для моего скромного заведения! Иди сюда, мальчик, я тебя накормлю, напою, спать уложу…

Всеволод шарахнулся в сторону, уворачиваясь от тянущихся к нему цепких рук.

- Ишь, вёрткий какой, - покачал головой Клим, - чисто угорь, враз не ухватишь. Что ж этот барчук пуганый-то такой, нешто папаша сынка не любит, а Прохор?

- Любит-любит, - басовито расхохотался кучер, ловко хватая мальчика за шиворот и одной рукой, как котёнка приподнимая его над полом, - он нам за своего наследничка мно-о-о-го денежек заплатит.

- Да не заплатит он вам, - чуть не плача прохрипел Всеволод, пытаясь вывернуться от цепкой хватки, пусть и ценой воротника, а то и всего новенького, недавно сшитого по случаю отъезда пальтишка. – Я папеньке не нужен, а маменька меня и вовсе терпеть не может, даже не взглянула ни разу ласково!

- Ы? – трактирщик вопросительно посмотрел на своего товарища, но тот лишь тряхнул мальчишкой, как хозяйка пыльным половичком, и досадливо прогудел:

- Брешет щенок. Папаша за своего наследника никаких денег не пожалеет.

Клим недовольно потеребил передник, глядя на извивающегося и хрипящего мальчишку. Отступать, само собой, уже глупо, парень их видел и всенепременно при первом же удобном случае властям сдаст. А те и так излишнее любопытство к скудному трактиру проявлять стали, через день наведываются, хорошо, человек прикормленный заранее о гостях сообщает, чтобы, упаси господь, конфуза не вышло.

- А точно заплатит купчина? – маленькие глазки трактирщика двумя острыми жалами впились в лицо Прохора.

- А куда он денется, - зло усмехнулся кучер и словно мешок овса перекинул Всеволода через плечо. – А заупрямится, так мы ему кровавую весточку пришлём, враз шёлковым станет. Ну так чего, в подпол мальца?

Клим потеребил тощую козлиную бородёнку, а потом махнул рукой и суетливо, как-то боком двинулся в самый тёмный угол трактира, на ходу бросив:

- Пасть щенку заткни, чтобы не вопил, да цепь проверь, а то прошлый гость, дикарь, чуть скобу из стены не вывернул.

- Не умеют люди себя вести в приличном обчестве, - покачал головой Прохор, вытаскивая из-под кушака платок и комом засовывая его Всеволоду в рот. – А ведь такой приличный человек был, образованный, в сундуке, почитай, одни книги, а чуть весь подпол не разнёс.

- Штудент, - сплюнул трактирщик брезгливо, - в кошеле сплошная медь, а гонору столько, что впору генералам одалживать!

Продолжая обсуждать неведомого студента, который оказал разбойникам яростное сопротивление, мужчины дошли до тёмного угла, где нарочно никто и никогда не убирал грязь. Клим воровато огляделся по сторонам, прислушался, угрожающе прицыкнув на громко сопящего кучера, после чего вытер потное лицо чуть дрожащей рукой и прохрипел:

- Порядок. Спускай мальчишку вниз, да цепь проверь обязательно!

- Помню, - сипло проворчал Прохор, медленно спускаясь в непроглядную темноту подпола. – Слышь, ты хоть свечку подержи, не пса же не видно!

- А пса у меня и нету, - хохотнул хозяин, но, услышав сдавленное рычание подельника, торопливо добавил, - ладно, не рычи, запалю огарочек.

Трясущийся, словно дрожащий от страха или холода огонёк заплясал по подполу, выхватывая из темноты то осклизлый тёмный пол, то шершавые стены в каких-то неприятных бурых потёках, то неровные ступени, круто уходящие вниз. Всеволод тоненько заскулил от страха и отчаянно рванулся к свету и свободе, которых его собирались лишить.

- Цыц, пострелёнок, шею свернёшь, - проворчал Прохор, в самый последний момент удерживая мальчишку. – Не рыпайся, не рыпайся, всё одно бесполезно. Сидеть тебе тут, касатик, пока папенька твой нам деньги не отдаст.

Всеволод печально поник. Он знал, каким-то глубинным чутьём понимал, что платить за него никто не станет.

- Вот и молодец, вот и умница, - бурчал кучер, сваливая мальчика у стены и ловко цепляя ему на запястья тяжёлые, скользкие браслеты, - посиди тут, а как папенька твой денежку нам пришлёт, так мы с тобой и дальше поедем. Школа она что, она ить никуда не сбежит, верно? И ты теперь, соколик, никуда не сбежишь, зря Клим лаялся, крепко цепи держатся. А будешь хорошим мальчиком, так я тебе огарочек оставлю, книжку принесу со сказками.  Любишь сказки-то?

Всеволод отвернулся, незряче уставившись в угол.

- Ишь ты, какой, - недобро протянул Прохор, - от горшка два вершка, а норовистый! Ну да ничего, у нас в подполе и не такие шёлковыми становились.

Продолжая что-то негромко бурчать себе под нос, кучер медленно поднялся наверх. Усилием воли Всеволод не следил за ним, продолжая угрюмо таращиться на бурое пятно на противоположной стене. Непреклонно бухнула тяжёлая крышка, проскреблось по полу что-то тяжёлое, наверно, сундук, отсекая мальчика от света и свободы. Всеволод судорожно вздохнул, кое-как вытащил изо рта тряпку и мстительно отшвырнул её прочь, храбро вскинул голову, глядя в непроглядный мрак. Темноты мальчик боялся всегда, чувствуя в ней присутствие каких-то, далеко не всегда дружелюбных, теней.

- Глупости это всё, никого здесь нет, - прошептал Всеволод, унимая дрожь и тщательно подражая голосу отца.

Подражание, к слову сказать, не удалось: голос дрожал и прерывался, руки заледенели, словно браслеты, висящие на запястьях, высасывали из пленника тепло.

- Меня спасут, - прошептал Всеволод, - отец… - серые глаза мальчика зеркально сверкнули, голос стал резким и чётким, - да не будет он меня спасать. Ему деньги всего дороже. А мамаша та даже доплатит, лишь бы от меня избавиться, самой руки не испачкав. Не нужен я им.

Всеволод замолчал, судорожно всхлипнул, пытаясь совладать со слезами, но те уже солёными ручьями прокладывали дорожки по щекам. Ещё раз всхлипнув, мальчик уткнулся лицом в колени, его худенькие плечи затряслись от безмолвных рыданий.

***

Заперев мальчишку в подполе, Прохор основательно подкрепился в трактире, старательно не замечая нетерпеливого покашливания и весьма выразительных намёков Клима. Ему-то что, он будет в тепле и сухости дома сидеть, самое худшее, что с ним может случиться, – это стражники мальчонку обнаружат, так Климка бахвалился, что у него стража ручная, смотрит, куда он прикажет, лишних вопросов не задаёт. А ему, Прохору, шкурой рисковать, барину о похищении сына сообщать. Как-то ещё Михаил Никитич на вести худые отзовётся, голову бы не снял, как в старину правители с гонцами, принесшими дурную весть, поступали!

Прохор решительно опрокинул в себя остатки обжигающего пойла, которое ушлый трактирщик выдавал за иноземное вино, крякнул, вытирая рот рукой, и неуклюже поднялся из-за стола:

- Пойду я, пожалуй.

- И то правда, - засуетился Клим, поспешно поднимаясь и непрестанно потирая руки, - поезжай. Пока то да сё, а время в нашем случае самые настоящие деньги. Да смотри не продешеви, касатик.

- Может, вместо меня поедешь? – усмехнулся кучер, поправляя пояс. – С барыней познакомишься. Она у меня баба суровая, чисто ведьма, прости господи.

- Ни-ни-ни, - замахал руками, словно ветряная мельница, трактирщик, - я ведьм сызмальства боюсь. Бабка на ночь такие ужасти про них рассказывала, я до сих пор под подушкой серебряный ножик держу.

Прохор хмыкнул и вышел из трактира, звучно бухнув дверью. Климу он не поверил, тот, пройдоха, ни неба, ни тьмы не боялся, и душу бы продал не задумываясь, коли бы покупатель сыскался.

- Ну что, лошадка, поехали до дому, - прогудел кучер, охлопывая застоявшуюся лошадь, - понесём барину вести худы о сыне, разбойниками лютыми утащенном.

Продолжая что-то бурчать себе под нос, Прохор взобрался на облучок, громко свистнул, и карета помчалась прочь от трактира. Не прошло и получаса, как кучер остановил экипаж перед парадным крыльцом двухэтажного белого особняка. На крыльце стояла Анфиса, недовольно кривя губы и что-то сердито выговаривая стоящей перед ней хорошенькой горничной. Девушка смущённо теребила кончик безупречно чистого передника, не смея даже глаза поднять на строгую госпожу.

- Надеюсь, ты меня поняла, - барыня бросила быстрый взгляд на сползающего с облучка Прохора, - всё, ступай.

- Да, барыня, - прошелестела горничная и торопливо скрылась в доме.

- Бестолочь, - прошипела Анфиса и резко повернулась к кучеру, который хотел незаметно проскользнуть мимо неё. – А ты почему так быстро приехал?!

Под этим тяжёлым взглядом угольно-чёрных, бесовскими огнями полыхающих глаз лгать было совершенно невозможно, но Прохор всё-таки рискнул попробовать.

- Не вели казнить, матушка, - дурным голосом взвыл кучер и бухнулся на колени, - не сберёг я кровинку твою, украли барчука нашего разбойники лютые!

- Да не ори ты, - шикнула Анфиса, быстро поворачиваясь к дому и пристальным взглядом окидывая окна: не прячется ли кто за тонкими шторами, не услышал ли воплей недоумка-кучера. – Ступай за мной!

Прохор замялся, комкая в руках сорванную с головы шапку:

- Мне бы к барину…

Женщина метнула две острые молнии, зло усмехнулась, услышав вскрик страха и боли, и процедила, выделяя каждое слово:

- Я сказала: ступай за мной!

Делать нечего, Прохор с трудом поднялся на ноги и последовал за барыней, старательно заглушая трусливый внутренний голосок, который настойчиво советовал бежать. Куда бежать-то? Эта ведьма и из-под земли достанет да обратно в землю и закопает, причём по частям.

Анфиса привела кучера в летнее крыло дома, втолкнула в небольшую комнатку, где в знойное время суток спали слуги, и плотно закрыла дверь, ещё и собой, змея, прижала, чтобы точно никуда не делся.

- Ну, - женщина недобро усмехнулась, - говори, что там с этим щенком приключилось? Да не вздумай врать, я тогда из тебя живого жилы драть буду!

«И ведь будет», - с ужасом понял Прохор и опять бухнулся на колени:

- Не вели казнить, матушка! Всё как есть расскажу, ничего не утаю!

Во время исповеди кучера Анфиса стояла неподвижно, лишь по губам её нет-нет да и скользила злая усмешка.

- Значит, щенку из того подпола не выбраться? – деловито уточнила женщина, когда Прохор замолчал, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы.

- Никак не выбраться, матушка. На цепи он сидит, да и дверь в подпол сундуком закрыта. Сам он его ни в жисть не поднимет.

И опять красивые губы Анфисы исказила злая волчья ухмылка.

- И сколько вы хотели с моего мужа за жизнь мальчишки стрясти?

Кучер замялся, терзая несчастную шапку. К счастью, женщине ответ был и не нужен, она помолчала, что-то обдумывая, а потом деловито, словно речь шла о покупке жемчужных серёг или посадке розового куста перед окном, произнесла:

- Плачу вдвое больше, если к вечеру принесёшь мне убедительное подтверждение того, что мальчишка мёртв.

Прохор гулко сглотнул:

- Дык мне что, голову ему отрезать?

- Свою пустую башку отрежь и кочан капустный вместе него приставь, разницы никакой не будет, - фыркнула Анфиса, вытащила откуда-то белоснежный платок и швырнула в лицо кучеру. – Вот, измажь в крови мальчишки. Только помни, мне нужна смерть щенка, а не ранение, понял? Если вздумаешь меня обмануть…

Женщина звонко щёлкнула пальцами, и стоящая у стены крепкая дубовая лавка рассыпалась в труху.

- Всё сделаю, барыня, - Прохор от усердия бухнулся лбом об пол и, подхватив платок, поспешно засунул его себе за пазуху. – К вечеру возвернусь.

Анфиса довольно усмехнулась и направилась к выходу, уже у самых дверей плавно повернулась и сладко пропела:

- А будешь языком болтать, я тебе его вокруг шеи завяжу. Ты меня понял, касатик?

Дверь захлопнулась, стихли шаги за окном, а кучер всё продолжал стоять на коленях, не смея даже шумно вздохнуть. Его лицо щедро орошали крупные капли пота. Только когда за окном заржала застоявшаяся лошадь, Прохор очнулся, трясущимися руками утёр лицо и неуклюже поднялся с колен. Пошатываясь, бледный как мел, стараясь ни с кем не встречаться, кучер добрался до кареты, взгромоздился на облучок и торопливо взмахнул кнутом. Умная лошадка быстро вынесла экипаж за ворота и стремительно помчала по дороге в сторону одинокого трактира.

Клим поджидал своего дружка у входа в трактир, делая вид, будто озабочен укладыванием дров в жалкую поленницу. Едва карета остановилась, трактирщик бросил своё бессмысленное занятие и метнулся к кучеру.

- Ну?! – хрипло выдохнул Клим, не сводя пылающих глаз с мрачного лица приятеля.

- Баранки гну, - буркнул Прохор. – Я на барыню нарвался, она, змеища, меня к мужу даже не пустила, сама со мной разговор затеяла.

- И что сказала? Денег за мальчишку дала?

- Да сейчас, - фыркнул кучер, сердито оглаживая лошадку по шее, – ей мальчонка даром не нужен.

- Нет, ты погоди, - трактирщик даже подпрыгнул на месте от переполнявших его эмоций. – Ты ей сказал, что если выкуп не будет заплачен, мы убьём парня?

Лицо Прохора исказила злая усмешка:

- Ха, барыня сказала, что заплатит вдвое больше, если парень умрёт.

Лицо Клима вытянулось, словно портки после стирки.

- Дык как же это, - пролепетал трактирщик, вытирая трясущейся рукой щедро выступивший на лице пот, - вот так прямо и сказала?

- Так и сказала. Ещё платок дала, в крови смочить для подтверждения убийства мальчонки. Одно слово: ведьма. И так я тебе скажу, Клим: зря мы всё это затеяли.

Трактирщик насупился, его маленькие глазки забегали, как мыши в подполе, куда хозяйка швырнула оголодавшего кота.

- Дык, чаво, - Клим опять вытер лицо, - коли заказ поступил, так это… выполнять надо. Сам говорил, вдвое больше плата.

Кучер усмехнулся, хлопнул себя кнутовищем по сапогу, зло сверкнул глазами:

- Не к добру мы всё это затеяли, сердцем чую, не будет добра.

- Ишь ты, а у тебя, оказывается, сердце есть, - зло оскалился трактирщик. – Что ж оно раньше не пробудилось, когда мы студентика того на мясо резали, а? Или девчушку ту, дочку купеческую молоденькую? Как она кричала, сердешная, у меня её крик до сих пор в ушах звенит. Что ж ты её не пожалел, первый набросился, а?

Мощная оплеуха швырнула Клима на землю. Прохор витиевато выругался, длинно сплюнул на землю и вытащил из-за голенища острый, тускло поблескивающий нож. Лезвие местами было выщерблено, кое-где виднелись бурые пятна.

- Поговори мне ещё, - хмуро бросил кучер, выразительно перебрасывая нож из руки в руку. – Мне ведь даже проще тебя вместе с мальцом прирезать: делиться не придётся.

- Эй-эй, Прохор, ты не озоруй! – вскрикнул трактирщик грозно и вместе с тем испуганно. – Бешеный стал, точно волк по весне, уж и пошутить-то нельзя.

Прохор оскалился и медленно вразвалку направился в трактир. Клим опять вытер лицо, мелко перекрестился и двинулся следом. Он специально замедлял шаг, но всё равно пришёл слишком рано: мальчишка был ещё жив. Сидел, сжавшись в комок у стены, чуть посверкивая большущими серыми глазами.

- Ну, чего испугался-то? – притворно ласково гудел Прохор, пряча руку с ножом за спину и приближаясь к мальчишке. – Радоваться надо, выкуп за тебя заплатили, сейчас домой поедешь, к батюшке с матушкой.

Кучер уже заносил над жертвой нож, когда случилось нечто такое, отчего даже закаменевшее сердце убийцы испуганно замерло. В тусклом лезвии на миг отразилось побледневшее личико мальчишки, а затем тело Всеволода исказила лёгкая судорога, и на его месте возникла юная девушка в разодранном на груди платье и заляпанной кровью юбке. Та самая юная дочь купца, чей отец неосторожно остановился на ночлег в трактире и вместо убежища от непогоды нашёл там мучительную смерть.

- Не трогайте меня, - взмолилась девушка, и её заплаканные васильковые глаза глянули прямо в душу мучителям, - прошу вас…

Клим не выдержал первым.

- Отпусти её, -  взвыл трактирщик, бросаясь вперёд и закрывая собой девчушку, - не бери второй раз греха на душу, она и так каждую ночь мне снится!

- Ты белены что ли объелся?! – рыкнул Прохор, пытаясь добраться до жертвы и при этом не нарваться на острый топорик для разделки мяса, который судорожно сжимал в руке так некстати раскаявшийся подельник. – Той девки уж который год в живых нет, это мальчишка, ведьмино отродье, нам головы дурит!

Но Клим лишь отчаянно мотал головой, не желая ничего слушать. Кучер яростно сплюнул на землю, зло сунул оружие в голенище сапога и резко вскинул руки вверх:

- Всё, не скули, не трону я это отродье. Видишь, даже нож убрал, видишь?!

Трактирщик, судорожно всхлипывая, разжал пальцы, и топорик с глухим стуком упал на пол. Прохору только этого и надо было. С тяжёлым звериным рыком он бросился на подельника и мощным ударом отшвырнул его к стене. Сам не удержался на ногах, полетел следом, упав на Клима и для надёжности ещё пару раз ударив его головой о стену. Чтобы не лез со своим дурацким раскаянием под руку и в следующий раз умнее был. Когда трактирщик обмяк и затих, Прохор медленно поднялся на ноги, трясущейся рукой утёр пот со лба и повернулся к вжавшемуся в стену мальчишке, опять принявшему свой истинный облик.

- Ну что, щенок, - кучер усмехнулся и медленно вытащил нож из-за голенища сапога, - кончилось твоё время. Молись. Можешь поплакать, маму позвать.

Всеволод упрямо стиснул зубы и гордо выпятил подбородок. Молить о пощаде он явно не собирался. Прохор медленно подошёл к мальчишке, вцепился ему в волосы, задирая голову вверх и открывая для удара тонкую беззащитную шею, на которой пойманной пичужкой билась синяя жилка. Кучер плавно поднял нож, крякнул, намечая удар, и тут проклятый мальчишка с силой ударил его ногой в пах. Рыкнув от боли, Прохор завершил удар, даже почувствовал, как распадается живая плоть под лезвием, но огромные серые глаза не закатывались, продолжая двумя огнями выжигать душу. Резкая ослепительная вспышка отшвырнула кучера на уже остывающее тело трактирщика, а когда Прохор проморгался и подскочил к стене, мальчишки уже не было. Только цепь чуть слышно позвякивала так и не открытыми кандалами.

***

Анфиса металась по комнате, снова и снова нетерпеливо выглядывая в окно. С момента отъезда кучера прошло уже несколько часов, вечер постепенно сменялся ночью, а вестей всё не было. Конечно, можно было предположить, что подельник Прохора (в то, что мальчишку похитили какие-то случайные разбойники, Анфиса не верила) после отъезда дружка увёз мальчишку как можно дальше, но зачем? Они ведь были уверены, что всё пройдёт как надо. Ха, наивные ротозеи, нашли с кем бодаться! Да она таких олухов на завтрак сырыми ест! Так где же этот чёртов кучер, куда он запропастился? Неужели рискнул ослушаться её приказа? Да нет, быть такого не может, опасения за собственную шкуру вкупе со звериной жестокостью и алчностью не позволят Прохоруувильнуть. Он убьёт мальчишку и принесёт пропитанный его кровью платок, только вот когда? Когда?! Завтра утром Михаил будет связываться с эстернатом, чтобы узнать, как его ненаглядный сыночка обустроился. Анфиса скрипнула зубами. Ох, как не по нутру был ей весь этот маскарад, как опостылело изображать перед соседями и прочими никчёмными глупцами любящую и заботливую мать!

В дверь коротко постучали.

- Я же приказала меня не беспокоить, - рявкнула Анфиса, и услышала почтительный, дрожащий от страха голос горничной:

- Прошу прощения, госпожа. Кучер Прохор, которого вы отправили утром в карете с Всеволодом Михайловичем, вернулся один…

«Идиот, - зло подумала Анфиса, - он сейчас весь дом на уши поставит, недоумок».

- Зови его ко мне, - рыкнула барыня, торопливо поправляя платье и пытаясь придать своему лицу выражение встревоженной озабоченности. – Живо!

Через несколько минут, показавшихся Анфисе вечностью, дверь распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный и окровавленный Прохор. Прямо на пороге рухнул на колени, вцепился в волосы и заревел разбуженным среди зимы медведем:

- Матушка-государыня, прости раба твоего, холопа нерадивого! Не сберёг я кровиночку твою, люди лихие на карету напали, пограбили, а Всеволода-то нашего свет  Михайловича зарезали!

Из коридора донеслось сдавленное аханье и причитание, кто-то чуть слышно заплакал, кто-то зашептал молитву, кто-то грузно осел на землю.

«Зашевелилось, царство комариное, - мрачно подумала Анфиса, старательно изображая скорбь, неверие и испуг, - ну, сейчас начнётся потеха!»

Барыня уже открыла рот, чтобы издать горестный вопль, как вдруг в коридоре возникла суматоха: кто-то решительно расталкивал слуг, прорываясь к барским покоям, явно не скупясь на оплеухи и затрещины.

«Интересно, кто это такой смелый ко мне в покои ломится?» - отстранённо подумала Анфиса, издавая горестный вопль и падая лицом на атласные, специально ради такого случая подготовленные подушки.

В комнату, чуть не наступив на Прохора, ввалилась растрёпанная Паладья, вскинула на барыню безумные глаза и заревела ещё громче кучера:

- Ты! Это ты, змея подколодная, ведьма проклятая, сгубила Севушку! Он тебе всегда был осиновым колом в груди, это ты, ведьма, разбойников наняла!

Словами распоясавшаяся прислуга не ограничилась, бросилась на опешившую от такого откровенного неповиновения Анфису и вцепилась ей в короной уложенные на голове косы. Барыня испуганно взвизгнула, поначалу даже не вспомнив о своих колдовских умениях.

- Прекратить! – раздался из коридора оглушительный голос Михаила, и вся прислуга сухим горохом прыснула прочь от покоев барыни.

Прохор тоже ужом попытался выскользнуть, но Михаил решительно наступил ему на спину, пригвождая к полу:

- Прекратить шум и вопли! Паладья, немедленно отпусти барыню, безумица! Эй, Тихон, схватить эту спятившую бабу, да всыпать ей на конюшне триста плетей. После, если жива будет, на псарню сволочь, там её место отныне.

Крепкий, словно зрелый дуб, Тихон с двумя своими такими же могучими и молчаливыми братьями поспешно заломили Паладье руки, предусмотрительно так ударив в живот, что бедная женщина согнулась пополам, отчаянно хватая ртом воздух. Нечего ей языком зря молоть, народ смущать. И так слишком много ушей лишнего услышало. Ну да ничего, коли языки в пляс пустятся, их всегда оборвать можно будет… прямо с головами дурными, чтобы наверняка.

- Как ты, Анфисушка? – Михаил, продолжая попирать ногой Прохора, с ласковой заботой посмотрел на жену.

Та опять спрятала лицо в подушках, простонала отчаянно:

- Сгубили… Соколика нашего разбойные сгубили… Он, он, душегуб проклятый, их на сыночка нашего навёл!

Трясущийся палец Анфисы обличающе ткнулся в сторону кучера. Михаил посерел, пошатнулся, словно бы его с силой толкнули в грудь, и одними губами прошелестел:

- Всеволода убили…

- Не сберегла, батюшка, - завыла Анфиса, обхватывая голову руками и раскачиваясь, - вели распять меня на воротах!

Губы Михаила исказила очень нехорошая усмешка, в глазах заплясал дурной огонь:

- Зачем же тебя? Ты говоришь, кучер разбойным моего сына сдал? Вот его на воротах и распнём. Эй, слуги, выполняйте приказ!

- Пощади, батюшка! – взвыл насмерть перепуганный Прохор, но Анфиса щёлкнула пальцами, и язык перестал слушаться кучера.

Когда мычащего и отчаянно вращающего глазами Прохора выволокли из покоев, Михаил шаркая добрался до кресла и со стоном упал на него, спрятав лицо в ладонях. Анфиса посидела молча, слушая, как обитатели псарни исходят визгливым лаем и сдавленным рычанием, потроша брошенное к ним бездыханное тело, затем горестно вздохнула, бесшумно подошла к мужу и обняла его ноги, прижавшись лицом к сапогам.

- Прости меня, сокол мой ясный, - прошептала женщина, целуя мягкую кожу, - не сберегла я сына твоего.

Тяжёлая рука мужа опустилась на покорно склонённую голову.

- Не вини себя, - хрипло прошептал Михаил, - нет твоей вины в этом. Знать, такова воля божия, не хочет он мне наследника дать.

Анфиса вскинула голову, поймала руку мужа, прижалась к ней губами:

- Сердце моё, ты только пожелай, мы целый эстернат пестовать будем. Глядишь, небеса смилостивятся, дадут тебе наследника.

Михаил притянул жену к себе на колени, поцеловал в губы, хрипло прошептал:

- Добро. Станем попечителями эстерната. Того самого, в котором Всеволод должен был учиться. Умница ты моя, сердынько, всегда найдёшь, чем боль утешить.

Осколок второй. Должность, барышне не подобающая

Спроси у любой девицы в возрасте от пяти до пятидесяти лет, какой праздник она считает самым приятным и романтичным, и ответ будет один: Новый год. Пожалуй, во всей обширной Империи, чьи владения простираются от знойных степей до снежных, покрытых вечными льдами земель, не найдётся дамы, которая бы не верила, что в Новый год исполнится её самая заветная мечта. А о чём могут барышни мечтать? Ну, разумеется, о кавалерах! Только вот Варвара Алексеевна, дочь почтенного судьи Алексея Петровича Изюмова, в канун 18…дцатого года просила, на первую звезду глядя, не блестящего кавалера в военном мундире либо ладном, по фигуре шитом, штатском наряде, а нечто совсем иное. Желание Варвары Алексеевны было настолько чудным, что в исполнении его только и оставалось на милость небесную надеяться, потому как даже любящие родители такую причуду дочери исполнять откажутся. Хотя, казалось бы, почему сразу причуду? Хотела Варенька поступить в Сыскное Управление помощником какого-нибудь, можно даже не самого известного и бедового, дознавателя. Что и говорить, должность сия барышне не подобала, потому как дознаватели не за бабочками по лугу скачут, а помощники их порой и вовсе в самых гнусных местах бывают и с людьми самыми непотребными общаются. Виданное ли дело, подобным хрупкой девице из хорошего семейства да деликатного воспитания заниматься!

Только вот Вареньку хрупкой назвать было затруднительно. К вящему огорчению девушки, фигура у неё никак не желала вписываться в моды западные, кои демонстрировали с обложек заграничных журналов худосочные, кожа да кости, бледные, измождённого вида красавицы. Варвару Алексеевну природа наградила румяной, чуть со смуглинкой кожей, карими, совершенно не модными в последнее десятилетие, глазами да тёмными густыми волосами, которые горничная традиционно заплетала в смиренную косу ниже пояса. Сама же Варенька клятвенно пообещала себе, что коли исполнится её мечта заветная, сей же день обрежет она волосы по последней моде, чтобы чуть длиннее плеч были. Грудь барышни была размеру видного, а потому и модные платья с глубоким вырезом надевать не было никакой возможности, потому как стоило лишь повернуться крутенько, и всё богатство девичье выскакивало наружу. Талия тоже никак не желала становиться в обхват с шею, а после того, как Варенька в попытках достичь идеала с помощью верной горничной Малуши затягивалась так, что сознание теряла, папенька и вовсе повыбрасывал из дома все корсеты, назвав их пыточным приспособлением, коим место в тюрьме, а не на теле девичьем.

Честно промечтав о красоте заграничной лет до тринадцати, Варенька увлеклась заботами другими. Заинтересовалась она другой заграничной забавой: детективами, которые решительно вытеснили с её полки более приличествующие девице любовные романы. Папенька интерес дочери не пресекал, охотно о делах судебных ей рассказывал, порой и совета спрашивал, а когда дочка решила образование по сыскной части получить, криминалистом стать, смог убедить маменьку, что не стоит мешать дочери. Мол, узнает, как это тягостно да сурово, враз от мечты своей откажется. Не знал почтенный Алексей Петрович, что Варенька, цель выбрав, уподоблялась стрелке компасной, хоть и колеблясь порой, да не сворачивая. Вот и сейчас, получив образование, твёрдо решила Варвара Алексеевна должность занять. Эка невидаль, что барышень в Сыскном Управлении раз-два и обчёлся! Было время, считалось, что женщина вообще не способна к обучению, даже грамоту осилить не в состоянии, а теперь, поди-ка, в каждом маломальском городке женские курсы открывают.

Варенька ещё раз для надёжности прошептала звезде своё желание и легла спать, ожидая увидеть, свою будущую службу. Только вот к огорчению девушки приснилось ей не мрачное серого цвета здание Управления, а пышно украшенный бальный зал дворянской ассамблеи, куда на новогодний бал пригласили семейство Изюмовых. Варенька досадливо вздохнула во сне, недовольно посматривая по сторонам, но нежная, чуть грустная мелодия вальса настроение улучшила. Девушка улыбнулась, с восхищением глядя на скользящие по паркету блестящие пары, и тут заметила среднего роста русоволосого мужчину в сером военного кроя платье. Честно сказать, ничем мужчина особенно примечателен не был, только глаза его, большие, серые, озёра лесные напоминали. Варвара Алексеевна прикрылась веером и украдкой, как маменька учила, опять взглянула на мужчину. Взглянула, да и охнула: правую щёку незнакомца уродовал глубокий шрам. Шрам старый, уже даже белый от времени, но Варенька откуда-то точно знала, что причиняет он боль не только душевную по причине загубленной красоты, но и весьма ощутимую физическую. На смену погоды ноет, от холода левую щёку тянет. Варвара Алексеевна жалостливо охнула, трепыхнулась на постели, и тут сон совершил прямо-таки сказочный кульбит. Увидела Варенька себя опять-таки в бальной зале, но в этот раз прямо в объятиях сероглазого незнакомца. Мужчина кружил её по залу в вальсе, а она всё смотрела в его бездонные очи, и виделось в них что-то настолько томительно-волнующее, что прямо дух захватывало и голова кружиться начинала. Так Варенька и проснулась с рдеющими щеками и трепещущим, как у героини романа в предчувствии поцелуя, сердцем. А самое занимательное, что мелодия вальса продолжала в ушах звучать и даже на кончике языка вертелась, хотя и была незнакомой. И чудилось девушке, что сероглазый незнакомец то ли шептал ей что-то, то ли пел, только вот слова, к сожалению, после пробуждения из головы выветрились.

После такого чудесного и, чего греха таить, романтичного сна проснулась Варенька с улыбкой на губах и песней в сердце. Той самой, из сна, пусть и слова запамятовались, мелодия-то осталась. Варвара Алексеевна даже зарок себе дала непременно после завтрака музыку нотами записать и перед папенькой с матушкой исполнить, недаром ведь, в самом деле, музицировать училась!

- Доброе утро, барышня, - Малуша в новом переднике, кокетливо повязанном поверх лилового ситцевого платьишка, вошла в спальню, неся серебряный поднос с дымящейся душистой чашкой чая, небольшим блюдечком малинового варенья и тарелочкой с горячими оладушками. – Как спалось?

- Замечательно, - Варенька отбросила одеяло и спрыгнула на пол, наслаждаясь прохладой дубового пола.

- Барышня, - горничная торопливо поставила поднос, нырнула под кровать и вытащила два пушистых тапочка с помпончиками, - опять босиком по полу скачете, барыня узнает, ругаться будет. Вот, наденьте-ка, не студите ножки.

Варвара Алексеевна досадливо поморщилась. Ох уж эта маменька, никак не хочет понять, что дочь взрослая и вообще собирается серьёзным делом заняться. А о каких делах может идти речь, коли ей до сих пор тапочки подают и на прогулках сопровождают? Варенька так отчётливо представила, как Малуша тенью сопровождает её по всему Сыскному Управлению, вызывая сдавленные смешки и ехидные комментарии дознавателей и их помощников, что даже застонала.

- Вам плохо, барышня? – вскинулась горничная, прожигая свою подопечную пронзительным, воистину всевидящим оком.

Девушка лишь плечиком повела:

- Нормально всё. Ванна готова?

- Уж дожидается.

- Отлично, - Варенька подхватила серебристый пеньюарчик17, который шёл парой к лёгкой сорочке, особенно любимой за мягкость и нежный туманный цвет. – Я тогда ванну приму, а ты подготовь мне бумагу и чернила.

Малуша неодобрительно поджала губы:

- Вы уж простите, барышня, только мне кажется, что сперва следует пищу телесную принять, а уж потом на духовную замахиваться. Мне батька всё время говорил, что пустое брюхо к ученью глухо.

Барышня рассмеялась, поцеловала горничную в тугую румяную щёку:

- Не переживай, я обязательно позавтракаю… А бумагу с чернилами приготовь!

Девушка упорхнула в ванную комнату, а Малуша, недовольно качая головой, вынула из ящика чистый лист бумаги и миниатюрный чернильный набор, подаренный Варваре Алексеевне на именины, поставила на стол и коварно задвинула за поднос с чаем. Мол, сперва завтрак, а потом уже и письмо.

Когда разрумянившаяся Варенька вернулась в комнату, Малуша уже держала в руках простое домашнее платье и специально к нему подобранные лёгкие башмачки.

- С лёгким паром, барышня, - поклонилась горничная. – Скоренько вы сегодня, даже чай остыть не успел.

- Угу, - девушка острым глазом углядела-таки бумагу и чернила и потянулась к ним, но Малуша решительно преградила барышне путь:

- Вы уж простите, Варвара Алексеевна, но сперва одеться следует да позавтракать.

- Малушенька, милая, я же забуду, - огорчённо воскликнула Варенька, понимая, что дивная мелодия и так начинает забываться.

Горничная воинственно уткнула кулаки в бока, вскинула голову и даже глазами сверкнула, хорошо хоть ногой топать, как гневливая барыня на несчастную холопку, не стала, постеснялась всё-таки. Барышня печально вздохнула, поникла, как берёзка под свирепым студёным ветром, а потом опять ожила, заулыбалась, вспомнив дивный сон. Платье с помощью верной горничной быстренько надела, от причёски отказалась, позволив лишь наскоро перехватить волосы лентой. Покончив с туалетом, барышня легко опустилась на жёсткий стул с неудобной высокой спинкой (специально папенька из самой Англии привёз, чтобы дочка училась правильно спину держать), подхватила чашку чая, обмакнула оладушек в варенье и целиком запихнула в рот.

- Ба-а-арышня, - укоризненно протянула Малуша, выразительно покачивая головой.

Варвара Алексеевна даже если и хотела что-то сказать, всё равно бы не смогла: рот был занят. Варенье оказалось на диво вкусным, да и румяные оладушки едва ли не сами в рот прыгали. А чай из чашки и вовсе так быстро исчез, словно его там никогда и не было, хотя верная горничная два раза подливала.

- Салфеточку возьмите, - ворчала заботливая Малуша, подсовывая барышне большую белоснежную салфетку, - ручки оботрёте. А то прошлый раз я не доглядела, так вы, ровно дитё малое, их в рот засунули да облизывать стали.

- Так ведь вкусно, Малушенька, - смущённо попыталась оправдаться Варенька, опять жадно посматривая в сторону письменного набора.

Горничная поджала губы, но сказать ничего не успела, дверь в спальню распахнулась, явив барыню. В это утро всегда невозмутимо-приветливая Софья Васильевна так и лучилась счастьем, а потому даже не сделала горничной замечание, что та не причесала барышню как следует.

- Матушка, - Варенька порывисто обняла барыню за шею, серебристо рассмеялась, - матушка, мне такой дивный сон приснился! А какая чудесная там музыка звучала, жаль, слов песни не запомнила!

- Егоза, - Софья Васильевна обняла дочь и поцеловала в упругую румяную щёчку, - дитя, сущее дитя, ну куда, скажи на милость, тебе в Сыскное Управление устраиваться? Тебе ещё год, как минимум, в куклы играть!

- Ну, матушка, - простонала Варвара Алексеевна, чувствуя, что разговор начинает скатываться в давно изученную и неприятную колею, - мы же с вами всё уже давно обсудили. И папенька разрешение дал.

- Естественно, - Софья Васильевна сердито нахмурилась, впрочем, не слишком заметно, чтобы на лице не появились морщинки, - твой папенька всю жизнь мечтал о наследнике, который его на службе смог бы заменить. А у нас, словно в насмешку над его мечтами, три дочери!

- И все три, если верить соседям, очень славные барышни, - ввернула Малуша, которая искренне гордилась семейством Изюмовых.

Софья Васильевна мягко улыбнулась, её большие тёмные восточные глаза засияли горделиво, но слетевшие с губ слова были строгими:

- Похвала, Варенька, это, без сомнения, очень хорошо, но она как награда, ей соответствовать надо.

Барышня смущённо потупилась, отошла на два шага, перевоплотившись из резвушки в благовоспитанную девицу, и скромно заметила:

- Я помню, маменька.

По пухлым, ещё не утратившим свежести, губам Софьи Васильевны скользнула улыбка, женщина с материнской гордостью посмотрела на дочь. Что и говорить, хороша! Ни капли не похожа на этих умирающих девиц, коих иноземные журналы восхваляют, да и слава богу, что не похожа! На тех-то даже смотреть страшно, от одного взмаха ресниц переломиться могут, а тут и форма, и стать, и манеры… о которых, впрочем, непоседа Варенька не сильно заботится. Ну да ладно, ей ещё годочка два можно не волноваться, сперва старшую дочь замуж выдать надо, а потом и Варенькин черёд придёт. Лизанька же пока и вовсе в детских платьицах бегает, всем урокам предпочитая музыку да танцы. Ох, дети, дети, как же непросто вас взрастить! Софья Васильевна покачала головой, тихонько вздохнула и потрепала дочь по щеке:

- Я сообщить пришла, что мы сегодня на бал едем. В дворянской ассамблее бал сегодня, папенька ещё десять дней назад приглашение получил.

Варенька сначала досадливо принахмурилась, балы она не сильно жаловала, скучными они ей казались, а потом ахнула и прижала ладошки к разгоревшимся щекам.

- Ты чего, дочка? – Софья Васильевна, уже дававшая распоряжения Малуше, удивлённо посмотрела на девушку.

Варвара Алексеевна от волнения даже не сразу смогла ответить, лишь глазами хлопала да рот открывала, словно вытащенная из воды рыба.

- Варвара!

Недовольный окрик матери привёл девушку в чувство, Варенька откашлялась и прерывающимся голосом произнесла:

- Я этот бал во сне видела…

Изящные брови Софьи Васильевны взмыли вверх, словно птичьи крылья, Малуша приглушённо охнула и мелко перекрестилась. Конечно, в империи рождались провидцы, но были это в основном мужчины, да и участь их, положа руку на сердце, особо завидной не была. Увидишь, не дай бог, что-нибудь, что не понравится членам императорской фамилии, можно и головы лишиться.

- И что ты видела? – суховато спросила матушка, пытаясь быстро определить, насколько силён неожиданно пробудившийся у дочери дар.

Эка напасть, в самом деле! Мало того, что Варенька язык животных да птиц понимает, так теперь ещё и предвидение! Пожалуй, с таким-то «приданым» мудрёно будет дочь замуж выдать. Кому охота с ясновидящей жить, от которой ни одного помысла не спрячешь? Если только Зеркальщик какой Вареньку заметит, так у них всё не по-людски, они, вишь, своё отражение, пару, значится, ищут. А где гарантия, что дочка Зеркальщику отражением станет? Да где бы его ещё найти, Зеркальщика-то? Их ведь по всей империи, почитай, раз-два и обчёлся. Надо будет обо всём этом с Алексеем Петровичем потолковать.

Софья Васильевна так погрузилась в невесёлые думы, что рассказа дочери и не слышала, голову подняла, лишь когда в комнате тишина повисла.

- Да что же Вы, право слово, матушка, - обиженно выпалила Варенька, разорвав звенящее от скрытого напряжения молчание. – Я Вам весь сон свой во всех деталях обсказала, а Вы молчите, ровно Вас это и не касается!

- Кабы не касалось, не молчала бы, - вздохнула женщина, мысленно наметив себе спросить у Малуши, о чём Варенька говорила. Надо же матери знать, что у дочери в голове творится! – Вот что, дочка, ты пока к балу начинай готовиться…

- Ах, маменька, я ведь не Аннушка, - нетерпеливо воскликнула Варенька, которая не очень любила многочасовые охорашивания перед зеркалом, - это она часами перед зеркалом вертится, всё красоту наводит! Хотя ей достаточно бывает волосы распустить да розу к поясу приколоть, и сразу станет чудесной красавицей!

Что верно, то верно. Младшая дочь Изюмовых была диво как хороша, грозя к поре своего первого выхода в свет стать самой настоящей грозой для мужских сердец.

- Ну-ну, - Софья Васильевна приподняла дочь за подбородок, посмотрела в глаза, - ты тоже у меня красавица. И не смей в этом сомневаться! Всё, егоза, собирайся, в этот раз мы с отцом никого ждать не будем!

Женщина вышла из спальни дочери и, поколебавшись немного, направилась в ту сторону, где располагалась святая святых: кабинет Алексея Петровича. Все в доме знали, что хозяин сильно гневается, ежели его во время пребывания в кабинете отвлекают, но другого выхода барыня не видела. Нужно было обсудить внезапно пробудившийся у Вареньки дар и срочно решить, что с ним теперь делать. Может, ещё не поздно заблокировать? Виданное ли дело, девица-провидица! Конечно, в истории и такое бывало, Софья Васильевна ещё до замужества прочитала скорбную повесть о девице Кассандре, которая предсказала гибель родного города и множество разных иных ужасов. Так вот, для дочери печальной доли этой иноземной Кассандры женщина точно не хотела. Да и вообще, разум и излишняя проницательность девушку до замужества только портит, уменьшая шансы на счастливый союз.

Перед дверью кабинета Софья Васильевна глубоко вздохнула, пригладила и без того аккуратно уложенные в высокую причёску каштановые волосы и звучно стукнула в дверь. Подождала, слушая, как отмеряет время звучный стук сердца в груди, и постучала опять. В кабинете раздались тяжёлые шаги, потом кованая в форме грифона массивная ручка повернулась, и дверь распахнулась, явив насупленного Алексея Петровича. Впрочем, при виде жены грозовые искры из глаз барина исчезли, гневаться на супругу господин Изюмов не мог и не желал, чем та время от времени и пользовалась, в пределах разумного, конечно же.

- Софьюшка? – Алексей Петрович внимательно посмотрел на жену, убедился, что заплаканной или измученной она не выглядит, и уже спокойнее продолжил. – Надеюсь, причина, по которой ты меня от дел отвлекла, стоящая.

- Ещё какая, - вздохнула женщина, как заправская сплетница озираясь по сторонам, - Алёшенька, сокол мой ясный, поговорить нам надо. Срочно.

Супруг хмыкнул, почесал щёку, но впустил-таки жену в святая святых, свой кабинет. Софья Васильевна особенно вторгаться в пределы мужниных владений не стала, пристроилась на стуле с высокой спинкой, стоящем в уголке. Сиденье было очень неудобным, жёстким и словно бы каким-то кособоким, но женщина знала, что это не случайно, а чтобы посетители нежеланные не задерживались. Барыня лично принимала в доме приведённого супругом мага, который много чего в тот памятный визит зачаровал, призывая удачу, богатство, крепкое здоровье и выплетая охранные заклинания, в том числе и такие, от нежеланных гостей.

- Да что ты в самом деле, - рассердился Алексей Петрович, - сироту-то приблудную изображаешь! В кресло присаживайся, не чужая, чай.

- Отвлекать тебя не хочу, Алёшенька, - вздохнула жена, с огромным удовольствием покидая стул и усаживаясь в роскошное кожаное кресло.

- Уже отвлекла, - пробурчал муж, движением бровей захлопывая массивную книгу на столе и накрывая разложенные по всему столу бумаги саваном невидимости.

«Опять дела тайные, государственные, - вздохнула тихонько Софья Васильевна, - с магами связанные. А значит, опять соколу моему ни днём, ни ночью покоя не будет».

Женщина недовольно поджала губки и покачала головой. В самом деле, нашли бы уж кого-нибудь помоложе! Сколько можно проверенными людьми рисковать, прошлый раз три месяца наложенное на Алёшеньку проклятие снимали, след от него, вон, до сих пор заметен: рука-то левая на непогоду немеет!

- Не тебе, жена, судить дела мужнины, - процитировал Алексей старинную книгу, в которой в деталях было прописано обустройство семейной жизни. – Что стряслось-то?

- У Вареньки нашей дар предвидения открылся, - вздохнула Софья Васильевна и невольно всхлипнула. – Господи, Алёшенька, да за что же нам всё это?!

- Не вой, - строго осадил жену супруг, но тут же подошёл и обнял, прижал к себе, зарывшись лицом в душистые волосы. – Софьюшка, не бойся, ничего страшного не случилось. Для помощника дознавателя дар такой даже во благо.

- А для жены во вред, - не сдавалась барыня. – Кому Варвара с таким, прости господи, талантом нужна будет?

Алексей Петрович помолчал, что-то обдумывая, а потом негромко сказал:

- Есть у меня молодец один, Зеркальщик. Он тоже нынче на балу будет.

Софья Васильевна восторженно ахнула, всплеснула руками, вскинула на мужа сияющие восторгом и восхищением глаза:

- Сокол мой ясный, благодарю тебя!

Супруг смущённо крякнул, на щеках чуть заметно краска выступила:

- Да ладно, не стоит. Может, ещё ничего и не сложится у них.

- Сложится, непременно сложится! – барыня хлопнула в ладоши. – А сами своего счастья не поймут, так мы им разглядеть его поспособствуем! Благодарю тебя, Алёшенька, муж мой!

Женщина поцеловала супруга в щёку и словно на крыльях вылетела из кабинета. Алексей Петрович с усмешкой покачал головой, подошёл было к столу, но потом решительно шагнул к небольшому овальному зеркалу в потемневшей от времени бронзовой раме. Чуткие пальцы пробежались по гладкому стеклу, и то словно бы ожило и задышало от этих прикосновений. Мужчина удовлетворённо хмыкнул и отступил на шаг, глядя, как зеркало стремительно темнеет, а потом постепенно светлеет, и за ним проступают смутные очертания человеческой фигуры.

- Слушаю, - прозвучал из зазеркалья чуть хрипловатый мужской голос, сопровождающийся приглушенным сочным зевком.

- Всеволод? – Алексей Петрович шагнул к зеркалу, пытаясь разглядеть собеседника. – Ты что это, скоро день на дворе, а ты всё не проснулся?

- Да с Вороном пришлось по душам потолковать, - уже бодрее отозвался собеседник, чей облик всё отчётливее проступал в зеркале. – Он всё никак не хотел вспоминать, куда тело жены спрятал, пришлось помочь.

Алексей Петрович сочувственно крякнул. Он, пожалуй, как никто понимал, что магия Зеркальщика, позволяющая видеть насквозь любого человека, очень сильно утомляет своего обладателя. Шутка ли, всю чужую душу, которая, как известно, потёмки, до последнего уголочка осветить!

- Как Ваша супруга, Софья Васильевна, поживает? Надеюсь, простуда прошла?

- Спасибо, жена у меня вполне здорова, - Алексей Петрович расцвёл благодарной улыбкой. Он очень хорошо знал, что Зеркальщики вопросов из вежливости никогда не задают, и если Всеволод спросил о здоровье Софьи Васильевны, то только потому, что ему это по-настоящему интересно.

Между тем отражение в зеркале окончательно прояснилось, явив стройного, пожалуй, даже тонкокостного молодого человека, который находился в той поре, когда называть юношей уже поздно, а мужчиной ещё рано. Для себя лично Алексей Петрович решил, что его друг более всё же соответствует поре мужества по рассуждениям, а особенно по поступкам. Действительно, Всеволод не был склонен к пылким порывам, столь характерным для юношества, предпочитал тщательно взвешивать каждое слово и действие. С чем это было связано: с тяжкими ли испытаниями, выпавшими на его долю и оставившими глубокий шрам на правой щеке, с ранним ли сиротством, в результате которого Всеволод уже неполных шести лет оказался в воспитательном доме под патронажем Сыскного Управления, или с сильным врождённым даром Зеркальщика, Алексей Петрович не знал. Да и знать не хотел, решив для себя, что коли его друг сочтёт когда нужным поведать о себе и о своём прошлом, то обязательно сам и расскажет, обретя в лице господина Изюмова внимательного слушателя.

- Что это Вы, Алексей Петрович, с меня глаз не сводите? – Всеволод озорно блеснул большими серыми глазами, в которых на самом дне плескались крошечные серебристые искорки – признак дара Зеркальщика. – Патрет что ли рисовать затеяли?

- Задумался немного, - не стал лукавить судья и со смущённым смешком добавил. – О тебе, сокол ясный.

Ровные, словно прорисованные опытным художником брови Зеркальщика выразительно взмыли вверх. Алексей Петрович кашлянул, одёрнул песочного цвета сюртук, который неизменно надевал во время работы в кабинете для создания необходимого рабочего состояния, и пояснил:

- Дочка у меня средняя, Варвара, к нам в Сыскное Управление поступить ладится.

Всеволод прикрыл глаза, из-под густых ресниц плеснул тусклый серебристый свет.

- Помню её, хорошая барышня и к делу нашему весьма способная. Ответственна, исполнительна и с людьми хорошо сходится. Письмоводителем…

- Да она помощником дознавателя стать возмечтала, - вдохнул отец, в порыве чувств перебивая друга. – Шутка ли, на криминалиста выучилась, с похвальным листом за подписью самого Императора обучение завершила!

- Вот как? – вежливо удивился Всеволод и покачал головой. – Боюсь огорчить Вас, дражайший Алексей Петрович, но не настолько наше Управление пока новыми веяниями пропитано, чтобы девице, пусть и весьма талантливой, подобную должность доверили. Сами понимаете, барышне она не подобает.

- Да знаю я, - отмахнулся отец, - потому и решил к тебе обратиться. Ты сам говорил, тебе помощник требуется…

Господин Изюмов замолчал, ожидая вполне возможной резкой отповеди от своего молодого друга. Дела, которые поступали к Всеволоду, не были простыми и повседневными, Зеркальщику доверяли то, в чём не могли или не хотели разбираться опытные дознаватели, лишённые магического дара или обладающие лишь универсальной магией. Одним словом, службу Всеволода нельзя было назвать спокойной и безопасной, куда уж при таком раскладе брать девицу в помощники! Однако отказывать Зеркальщик не спешил, лишь глаза опять прикрыл, с помощью своего дара быстро оценивая все возможные варианты развития событий.

- Знаете что, Алексей Петрович, - решительно произнёс Всеволод и привычно улыбнулся одними уголками губ, - позвольте мне увидеться с Вашей дочерью. Для того чтобы понять, подойдём ли мы друг другу по… - Зеркальщик как-то странно усмехнулся, отчего его правая половина лица болезненно дёрнулась, - карахтеру.

Судья не стал задумываться над тем, почему его друг так особенно выделил модное мудрёное словечко, вложив в него явно что-то личное и не очень приятное, лишь довольно крякнул и, стараясь сохранить неспешный солидный тон, приличествующий почтенному отцу семейства, заметил:

- Мы нынче на бал едем в ассамблею, всем семейством. Сказывают, большой праздник затевается, весь город будет.

Всеволод нахмурился:

- Весь город?

Алексей Петрович кивнул:

- Да, весь город. Даже купец Омутов, Михаил Осипович, уж на что затворником слывёт, а и то обещал почтить бал своим присутствием. И супруга его, Анфиса Игнатьевна, тоже быть обещала.

Серые глаза Зеркальщика потемнели, став по цвету подобны угольной пыли:

- Вот как? Добро, в таком случае на бале мы с вами и встретимся. Да, кстати, не маскарад планируется?

Изюмов задумчиво почесал подбородок, припоминая, о чём щебетали супруга и старшая дочь, и огорчённо развёл руками:

- Вот уж чего не знаю, того не знаю. Может, у Софьюшки спросить?

- Полагаю, не стоит беспокоить Софью Васильевну, у неё сейчас хлопот по подготовке к празднику предостаточно. Если позволите, Алексей Петрович, я откланяюсь, мне ещё нужно подготовиться к вечеру. До встречи на бале!

Всеволод вежливо поклонился и исчез, а Алексей Петрович отчётливо вспомнил, как мальцом стоял зимой на верхушке большой обледенелой горы. И жутковато было, и весело, и как-то томительно щемило сердце за миг до того решающего шага, после которого ничего уже не изменишь и покатишься вниз, задыхаясь и слыша оглушительный свист ветра в ушах. И не знаешь, не ведаешь, что ждёт тебя внизу: пушистый ли сугроб, в который зароешься как в одеяло, или же твёрдая наледь, в кровь разбивающая руки и колени.

Осколок третий. Отражение для Зеркальщика

Хоть семейство Изюмовых и начало подготовку к балу заблаговременно, в дворянскую ассамблею всё же прибыли с изрядным опозданием. А всё из-за младшей дочери, Аннушки, которая трижды требовала причесать себя по-новому, сетуя на то, что ей по младости лет не позволены высокие, открывающие шею и плечи, причёски. Глядя на сестру, и старшая дочь, Юленька, тоже перчатки заменила, потом ожерелье в тон платью решила найти, всех горничных взбудоражив, а как пропажа отыскалась, решила, что на платье в тон украшение совершенно теряется. Одному богу ведомо, сколько бы ещё девицы собирались, доводя до совершенного отчаяния свою среднюю сестрицу, если бы батюшка, огневавшись, в приказном порядке не велел всем сесть в карету. А кто, мол, не успеет, тот дома останется либо же своим ходом добираться будет. Угроза возымела действие, барышни, пища испуганными мышками, застигнутыми в самый разгар пиршества котом, вспорхнули в карету и нахохленно замолчали, обиженно отвернувшись к окнам. Впрочем, Алексей Петрович в карете с дамами ехать не стал, предпочтя мягким бархатным диванам своего верного буланого конька Вихря, Варенька думала про чудный сон, с замиранием сердца вспоминая сероглазого молодца со шрамом на щеке, а на маменьку обижаться и вовсе было неприлично. Да и небезопасно, поскольку Софья Васильевна весь дом держала в строгости и воли много, что своим чадам, что слугам, не давала.

Когда карета подъехала к залитой ярким светом ассамблее, у дам вырвался единодушный вздох восхищения. И было от чего. Массивные кованые ворота были тщательно убраны еловыми ветвями, переплетены золотистыми лентами и чуть припорошены выпавшим днём снежком. На каждой высокой ступени входа стояли высокие напольные вазоны, также с еловыми ветвями, украшенными позолоченными орехами и пёстрыми нитями бус. Встречающие гостей лакеи были в жемчужно-белых ливреях, делающих их подобными сказочным духам, которые, согласно легендам, способны исполнить самое заветное желание в новогоднюю ночь.

Варенька, сбросив изысканную шубку из серебристого беличьего меха на услужливо подставленные руки, расправила нежное, цвета слоновой кости бальное платье и с замирающим от волнения сердцем шагнула в зал. Блеск и великолепие бальной залы, невероятных размеров ель, стоящая в центре и, казалось, упирающаяся в потолок своей верхушкой, на миг ослепили девушку. Варенька застыла, восторженно глядя по сторонам и позабыв о трепетно сохраняемом в глубине души сновидении, ведь реальность превзошла все самые смелые мечтания.

- Дитя, не стой у самого входа, это неприлично, - прошептала Софья Васильевна дочери, незаметно подталкивая её локотком и лучистой улыбкой приветствуя оказавшихся поблизости знакомых и соседей.

- Маменька, как же здесь красиво! – благоговейно прошептала девушка, не отрывая блестящих глаз от симпатичного миниатюрного ангелочка, прячущегося в густых ветвях праздничной ели.

- Рад, что тебе нравится, - прогудел Алексей Петрович, внимательно оглядываясь по сторонам и кивком приветствуя знакомых и коллег.

По залу поплыли звуки вальса. Раскрасневшуюся и не скрывающую торжествующей улыбки Юленьку пригласил стройный юноша в мундире кавалергарда, к трепещущей от волнения Аннушке подошли сразу два кавалера. Варенька, на долю которой партнёра для танца не досталось, отошла поближе к стене, с восхищением глядя на скользящие по паркету блестящие пары. И вот тут-то уже подзабытый сон и стал воплощаться в жизнь. Рядом со столиком, уставленным всевозможными лакомствами, барышня заметила среднего роста русоволосого мужчину в сером военного кроя платье. Варвара Алексеевна приглушённо охнула и во все глаза воззрилась на незнакомца, ведь это был он: мужчина из сна! Барышня с трепещущим от волнения сердцем отмечала всё новые и новые черты, которые успела приметить ещё во сне. Вот горделивый разворот плеч, величественная посадка головы. А вот и глубокий шрам на правой щеке, побелевший от времени, но всё ещё очень даже заметный. Варенька встретилась взглядом с большими, серыми, словно туман над водой, глазами и застыла, заворожённая серебристыми искорками на дне этих бездонных очей.

Стоит ли удивляться тому, что мужчина заприметил беззастенчиво уставившуюся на него девицу, но вместо того, чтобы огневаться либо же надменно вскинуть брови, выражая тем самым неудовольствие от столь грубого нарушения этикета, лишь вежливо кивнул. Варвара же Алексеевна вместо того, чтобы застыдиться и спрятаться в толпе либо же укрыться за веером, почтительно присела, как делала всякий раз, когда в дом приходили папенькины друзья, люди весьма почтенные и, к вящему огорчению барышень, лет преклонных. Уголки чуть надменных, чётко вылепленных губ незнакомца приподнялись, обозначая улыбку, после чего мужчина решительно одёрнул мундир и широким шагом двинулся к окончательно растерявшейся Вареньке.

«Что же делать? Мы же незнакомы!» - вспугнутыми воробьями пронеслось в голове у барышни, и она в растерянности повернулась туда, где, как ей помнилось, остановились её родители.

К счастью, папенька с маменькой по-прежнему оставались у увитой серебристыми лентами колонны, ведя оживлённый разговор с седым гневливого вида генералом, рядом с которым стояла молодая, Варенькина ровесница, барышня. Для дочери девица держалась слишком смело, то что-то шепча генералу на ушко, то тонкой рукой в длинной белой перчатке касаясь его плеча, то переплетая свои нежные пальчики с его толстыми пальцами. Как успела заприметить Варвара Алексеевна, регулярно тренирующая наблюдательность, на безымянном пальчике девицы сверкало золотое кольцо с неприлично крупным бриллиантом. На правой руке генерала также поблёскивала кольцо, хотя, насколько Варенька помнила, мужчина три года назад овдовел. Причём гибель его супруги вызвала всплеск пересудов и кривотолков по всему городу, поскольку дама комплекции была весьма крепкой, на здоровье никогда не жаловалась, всех врачей во всеуслышание называла шарлатанами и коновалами, а зачахла за неделю от неизвестной болезни, сразу лишившей её подвижности и речи. Официальной причиной гибели генеральши назвали апоплексический удар, но по городу долго ходили слухи о том, что супруг просто отравил опостылевшую жену ради молодой и красивой любовницы. И вот сейчас, глядя на генерала и его спутницу, Варенька дерзнула предположить, что слухи об отравлении генеральши не так уж сильно и противоречат действительности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Сударыня, - раздался за спиной девушки обволакивающий бархатистый голос, и барышня, испуганно охнув, обернулась так резко, что лёгкие юбки взметнулись вверх, обнажив стройные щиколотки и туфельки на высоком каблучке.

- Вы смотрите на меня с таким ужасом, словно созерцаете привидение, - давешний сероглазый незнакомец в лёгкой улыбке приподнял уголки губ, - позвольте спросить, чем я вызвал подобный страх?

Варвара Алексеевна смешалась, чувствуя, как предательская краска заливает не только щёки, но и лоб, уши и даже шею.

- Сударь, я… Мне… - промямлила барышня, так тиская веер, что он начинал угрожающе потрескивать.

- Будущей помощнице дознавателя не пристало быть столь робкой, - всё тем же бархатистым тоном заметил мужчина.

Варенька распахнула глаза, со смесью восхищения, благоговения и ужаса взирая на своего собеседника.

- Откуда Вам известно, сударь?!

- Известно что, сударыня? – парировал незнакомец. – Ваше желание стать помощником дознавателя? Всё очень просто, - мужчина перешёл на шёпот, коим на сцене говорят замышляющие недоброе злодеи, - я Зеркальщик. Разве Вы не знаете, что таким как я ведомы все самые глубокие тайны сердец?

Варвара Алексеевна приглушённо охнула и опять залилась краской, хотя была уверена, что пуще смутиться уже не получится.

- Кроме того, я имею честь быть другом Вашего батюшки, а Ваш портрет, равно как и портреты Софьи Васильевны и Ваших сестриц, стоит у него на столе в рабочем кабинете Сыскного Управления, где я, равно как и Ваш батюшка, состою на службе.

Вареньке вспомнилось, как её маленькой девочкой толкнули на большую чудесную витрину магазина игрушек, что стоит на пересечении Пряничных рядов и Церковной улицы. Тогда тоже во все стороны брызнули осколки, разрушая чудесное, воистину чародейское великолепие, круша сказку на острые, наносящие кровавые раны куски.

- Я огорчил Вас, - незнакомец мягко взял вялую безвольную руку девушки в свои тёплые и сильные ладони.

- О, а вот и Всеволод, - пророкотал Алексей Петрович, подходя ближе и с лукавым добродушием посматривая на руку дочери, спрятавшуюся в ладонях мужчины. – Вижу, уже успел свести знакомство с моей непоседой?

- Как такового знакомства у нас ещё не состоялось, - опять приподнял в улыбке уголки губ мужчина, - официально нас друг другу пока никто не представлял.

Вареньке показалось, что Зеркальщик как-то особливо выделил короткое слово «пока», но разве можно быть в чём-то твёрдо уверенной, если имеешь дело с подобным опасным, если верить всевозможным энциклопедиям, человеком? Ведь Большая энциклопедия талантов и дарований ставит дар Зеркальщиков рядом с проклятыми способностями Некромантов, с той лишь разницей, что Некромантия запрещена и преследуется властями, а Зеркальщиков, наоборот, усиленно привлекают к службе.

- Варвара, - шикнул на дочь отец, - хватит грезить наяву. Обрати внимание на кавалера, коему я тебя сейчас представлять буду.

Варвара Алексеевна вскинула глаза на Зеркальщика и, без труда прочитав в его глазах улыбку, опять закраснелась и потупилась.

- Всеволод Алёнович, имею честь представить тебе свою дочь, Варвару, - звучно пророкотал Алексей Петрович, изящно, как того требовали правила приличия, указывая на стоящую рядом барышню. – Варенька, а этой мой верный друг Образов Всеволод Алёнович, один из лучших дознавателей СыскногоУправления.

- Право слово, вы мне льстите, Алексей Петрович, - возразил Всеволод, и Варенька ясно поняла, что сказана сия фраза была отнюдь не из вежливости. – Варвара Алексеевна, могу я пригласить Вас на тур вальса?

Веер в руках барышни опять затрещал, девушку раздирали нешуточные сомнения. С одной стороны, Варенька боялась показать себя недостаточно грациозной и интересной, с другой страшно хотелось познакомиться с таинственным Зеркальщиком поближе, а где это лучше сделать, как не в танце?!

- Благодарю Вас, Всеволод Ал… - Варвара Алексеевна споткнулась на причудливом отчестве кавалера, сомневаясь, что расслышала его правильно, но потом всё же решила рискнуть, - Алёнович.

Всеволод, вне всякого сомнения, заминку барышни заметил, но вида не подал. Мягко взял девушку за руку, вывел ближе к центру, а потом повёл в танце так легко и плавно, словно всю жизнь ничем другим, кроме танцев, не занимался.

- Вы прекрасно танцуете, - восхищённо заметила Варенька, уже на первом круге расслабляясь и перестав опасаться, что запутается в ногах или ошибётся в движении.

- С превосходной партнёршей это не трудно, - вернул комплимент Всеволод.

Девушка опять смутилась, отвела взгляд, но потом решила, что танец короток и растрачивать его на молчание не стоит. Ей о многом хотелось спросить, но как это сделать, чтобы не показаться любопытной кумушкой?

- О чём именно Вы хотели меня спросить, Варвара Алексеевна? – неожиданно пришёл на помощь девушке Зеркальщик.

Барышня изумлённо распахнула глаза и округлила ротик, вызвав у Всеволода нестерпимое желание её поцеловать:

- Откуда Вы знаете, что я хочу? Вы мысли читать умеете?

Зеркальщик негромко рассмеялся, чуть плотнее прижимая барышню к себе.

- Нет, мысли я читать не умею. Правильнее будет сказать, что я вижу помыслы и желания людей, особенно таких искренних, как Вы.

Варенька невольно насупилась, безошибочно угадав в словах Всеволода намёк на то, что она излишне наивна. Вот ведь какой! Недаром всё-таки Зеркальщиков по степени опасности приравнивают к Некромантам, с такими ухо востро держать стоит, уж больно проницательные, ничего от них не скрыть!

И опять мужчина всё правильно понял. Погладил ласково девичью руку, в глаза заглянул, молвил почти просительно:

- Не гневайтесь, Варвара Алексеевна. Для меня видеть чувства и помыслы так же естественно, как дышать или ходить. Об искренности же Вашей я упомянул не в укор, а в похвалу, для меня истинное счастье встретить столь цельного и светлого человека.

От нежданных комплиментов Варенька зарделась и сбилась с ритма, чувствительно наступив кавалеру на ногу.

- Ой, простите, - пролепетала девушка, дивясь тому, что и у неё нога заныла от боли, - я нечаянно!

- Мне не больно, - улыбнулся Зеркальщик, продолжая кружить барышню так, словно бы ничего и не произошло.

- Да как же не больно, - живо возразила Варвара Алексеевна, - когда у меня самой нога заныла! Только не правая, как у Вас, а левая.

От этого невинного, с точки зрения барышни, заявления Всеволод вздрогнул, побледнел и замер столбом прямо посреди бальной залы.

- Вы чего? – всполошилась Варенька, тревожно заглядывая в глаза кавалеру. – Вам нехорошо? Давайте постоим, признаюсь, у меня тоже от этого танца всегда голова кружится и дыхание сбивается.

Всеволод машинально приподнял уголки губ в улыбке и будто бы случайно повёл девушку к огромному, от пола до потолка, зеркалу. Конечно, сама Варенька предпочла бы удобные стулья, поставленные у противоположной стены, в крайнем случае, сгодился бы столик с прохладительными напитками и сладостями, поставленный ближе к входу, но не спорить же с кавалером из-за такой мелочи!

- Смотрите, - прошептал Всеволод, останавливаясь у зеркала и становясь за спиной у Варвары Алексеевны, чуть обнимая её за талию.

Барышня с вежливым интересом взглянула на своё отражение (слава богу, не растрепалась и не раскраснелась сильно), а потом присмотрелась внимательнее, да так и ахнула. Её собственное отражение по непонятной и, чего греха таить, пугающей причине колыхалось, изменялось, будто Варенька смотрела не в зеркало, а в воду озера, по которому гуляли мелкие барашки волн, сливаясь со стоящим сзади Всеволодом.

- Как же это? – пролепетала растерянная девушка. – Отчего?

- Так я и думал, - пробормотал Всеволод Алёнович, а потом вдруг, совершенно неожиданно, спросил. – Варвара Алексеевна, надеюсь, Ваше сердце пока свободно? У Вас нет жениха или тайного возлюбленного?

- У меня и явного возлюбленного нет, - фыркнула барышня, всё ещё зачарованно глядя на сливающиеся в одно отражения. – Глупости сии меня не прельщают!

Впервые с момента знакомства лицо Всеволода озарила широкая улыбка, из-за шрама выглядящая несколько пугающей, словно оскал хищника, загнавшего жертву и уверенного, что она никуда не сбежит.

- Отлично, - пробормотал мужчина. – Варвара Алексеевна, я намерен просить Вашей руки!

От неожиданности Варенька растерялась и тоненьким детским голосочком пролепетала первое, что пришло в голову:

- Вам правая или левая рука надобна?

Зеркальщик не удержался, коротко хохотнул, но, приметив досаду в глазах барышни, оборвал смешок и чуть подрагивающим от веселья голосом ответил:

- Варвара Алексеевна, прошу меня великодушно простить, моя мольба была недостаточно вразумительной.

- Всеволод Алёнович, - воскликнула Варенька и даже в порыве чувств притопнула ножкой, чего, разумеется, никогда бы не позволила себе в более спокойном состоянии духа, - Вы смеётесь надо мной! И не смейте это отрицать!

Барышня задохнулась от волной нахлынувшего праведного негодования, а потому и не смогла больше ничего добавить. Колкие слова, подобно рою рассерженных пчёл, вертелись на языке, толкались, никак не желая выстраиваться в ровную стройную фразу. В самом деле, что себе позволяет этот Зеркальщик! Магический дар и служба дознавателем ещё не дают ему права смеяться над бедной девушкой! Варвара Алексеевна совсем уж было решила уйти, оставив невысказанные горькие слова грозовой тучей висеть над головой мужчины, но тут Всеволод Алёнович мягко коснулся кончиками пальцев девичьей руки (тут же резко отдёрнутой) и мягким просящим тоном произнёс, покаянно склонив голову:

- Варвара Алексеевна, я нижайше прошу простить меня, коли мои слова показались Вам обидными либо же непристойными.

Барышня поджала губки, чувствуя, как в душе её, подобно мифическим, описанным в книге о легендарном короле прошлого, драконам сошлись в битве смесь запальчивости и обиды с привитым родителями чувством такта, благоразумием и милосердием. Было в этом вихре чувств какое-то ещё, ранее неизведанное, смутное, мелькающее золотой рыбкой на самом дне. Что-то очень родное и тёплое, расправляющее крылья за спиной и дарящее сияние глазам.

- Хорошо, Всеволод Алёнович, - наконец, соблаговолила вынести свой вердикт Варвара Алексеевна, - я принимаю Ваши извинения, - девушка помялась, разрываясь между благородством и любопытством, но потом всё же не стерпела и, кокетливо взмахнув ресничками, закончила, - только при одном условии.

Зеркальщик молча поклонился, всем своим видом выражая почтительное ожидание и готовность выполнить любой каприз дамы. Варенька замялась, не зная, как тактичнее озвучить свою просьбу. Ей страшно, до похолодания пальчиков на руках, хотелось разузнать побольше о своём кавалере, который, даже часу не пробыв в её обществе, решился сделать ей предложение, но как спросить? И, самое главное, что спросить? Не будет ли, например, неприличным попросить Зеркальщика поведать о его таинственной и, чего греха таить, завораживающей магии? Или для начала стоит завести светский разговор о детских годах и почтенных родителях? Да, пожалуй, так будет правильнее. И Справочник Дознавателя Сыскного Управления советует сперва разговорить, доверие взрастить, а потом уже задавать вопросы неприятные либо по каким-то причинам болезненные, или же содержащие в себе какую-то тайну.

Приняв решение, Варенька решительно откашлялась, повернулась к своему кавалеру, чтобы видеть его большие, туманно-серые глаза, и вежливо улыбнулась. Всеволод Алёнович опять почтительно поклонился, церемонно прижав руку к кипенно белой манишке на груди.

- Какой чудесный нынче бал, - прощебетала Варвара Алексеевна, лихорадочно вспоминая, как именно Справочник Дознавателя советовал взращивать доверие, - столько гостей! Даже Михаил Осипович Омутов, известный всему городу меценат, слывущий затворником, почтил бал своим присутствием. И не один, а с супругой!

Девушка покосилась на стоящего у окна обрюзгшего с болезненно отёкшим лицом высокого мужчину, рядом с которым стояла высокая бледнолицая женщина, чьи посеребрённые временем чёрные волосы были уложены в высокую изысканную причёску. Непонятно почему, пара производила неприятное впечатление, словно две жабы, вылезшие ярким летним днём на бортик мраморного фонтана. Варенька качнула головой, прогоняя странное гнетущее впечатление, и опять повернулась к Зеркальщику:

- Вы с ними знакомы?

Всеволод Алёнович задумчиво посмотрел на пару, его выразительное лицо отражало лишь вежливое равнодушие, но большие серые глаза потемнели, а шрам на щеке неожиданно побагровел, став особенно заметным и безобразным.

- Варвара Алексеевна, - Зеркальщик едва ощутимо коснулся рукой пальчиков девушки, - давайте немного прогуляемся. Я слышал, тут чудесный зимний сад.

Ну вот, обещал исполнить любое условие, а сам ответом на простой вопрос манкирует! Варенька обиженно поджала дрогнувшие губки.

- Клятвенно обещаю ответить и на этот, и на все последующие вопросы, - прошептал Всеволод Алёнович так тихо, что барышня едва разобрала его голос в звуке музыки и гуле других голосов, - но только не здесь.

Девушка задумчиво посмотрела на своего, ставшего ещё более таинственным, кавалера. Чего он скрывает? А вдруг, душегубец, о коем папенька намедни в газете прочёл? Да нет, душегубов в Сыскное Управление на службу не берут, да и батюшка с дурным человеком дочь бы тет-а-тет не оставил.

- Хорошо, - Варвара Алексеевна качнула головой столь энергично, что длинные серьги в ушах исполнили страстный танец, разбрасывая радужные искры, - я согласна. Только Вы пообещайте ответить на любой мой вопрос.

- Я даже готов предложить Вам стать моим помощником, - улыбнулся Зеркальщик, в глубине глаз которого плеснула искорка улыбки.

Барышня застыла на месте, разом потеряв способность слышать и видеть.

- Да-да, достопочтимая Варвара Алексеевна, я буду счастлив видеть Вас своим помощником, - повторил Всеволод Алёнович, доставая из внутреннего кармана, кои вошли в моду совсем недавно, блестящую карточку из плотной бумаги, пахнущей чем-то освежающим. – А это Ваш пропуск, который Вам следует показать при входе в Сыскное Управление. Или Вы предпочитаете, чтобы я завтра с утра за Вами заехал, и мы вместе отправились на службу?

- Нет-нет, - воскликнула девушка, протягивая руки к заветной карточке, как в детстве тянулась за леденцом, - это неприлично.

- Как пожелаете.

Зеркальщик протёр карточку и протянул её Вареньке. Барышня схватила нежданный подарок и жадно воззрилась на чёткие, написанные твёрдой рукой буквы, лишённые каких-либо завитушек или иных украшений. Текст лаконично гласил, что Изюмова Варвара Алексеевна, обладающая даром понимать язык животных и птиц, является помощницей дознавателя Образова Всеволода Алёновича, являющегося потомственным Зеркальщиком.

Варенька восторженно пискнула, прижимая к груди, как любимую куклу, пропуск.

- А откуда Вы знаете, что я язык животных понимаю? Папенька рассказывал?

- Да, Алексей Петрович весьма гордится Вашим даром и часто о нём упоминает.

Варвара Алексеевна польщённо улыбнулась, спрятала пропуск в крошечный, болтающийся на запястье ридикюль и благосклонно вложила свою мягкую ручку в протянутую мужскую ладонь. Девушка была свято убеждена, что кавалер не обманет её и выполнит своё обещание: ответит на все вопросы. А их у любознательной барышни накопилось куда как много! Например, почему Всеволод Алёнович повёл её в зимний сад кружным путём, по-за спинами гостей, хотя можно было и не таиться, ведь Алексей Петрович представил их друг другу, да и тет-а-тет у зеркала тоже заприметили все городские сплетники. Варенька досадливо вздохнула, резко взмахнула веером.

- Если Вам будет угодно, я готов завтра утром приехать к Вашему батюшке для официального разговора, - мягко произнёс Зеркальщик, галантно открывая неприметную дверь и пропуская девушку вперёд.

Варвара Алексеевна озадаченно нахмурилась:

- А о чём Вам так спешно требуется поговорить с папенькой? Или я вмешиваюсь в дела строго конфиденциальные?

Всеволод Алёнович приглушённо рассмеялся. Варенька поспешно повернулась, чтобы увидеть его улыбку, но застала лишь привычно чуть приподнятые уголки губ.

- Варвара Алексеевна, Вы очаровательны. Я хотел сказать, что готов хоть завтра просить Вашего батюшку благословить нас.

Барышня замерла, на миг ей показалось, что всё вокруг покрылось толстым слоем пыли, как замки в романах, кои старшая сестрица перед сном читает и под подушкой прячет. А потом в темноте спать боится и свечку у изголовья на ночь оставляет. Но самое странное, категорически отказывать Зеркальщику в его притязаниях девушка тоже не желала, хотя точно знала, что одного её короткого слова отказа будет достаточно, чтобы тема сватовства больше никогда не поднималась.

- Вольно Вам смеяться надо мной, Всеволод Алёнович, - капризно повела плечиком Варвара Алексеевна, решив считать всё лишь шуткой.

- А я не шучу, Варвара Алексеевна, - голос мужчины был тихим, но проникал, казалось, в самую глубину души, - Вы моё Отражение.

- Кто? – пролепетала девушка, пытаясь призвать к порядку заметавшиеся пчелиным роем мысли. Сердце отчего-то распахнуло крылья и воспарило ввысь, коленки стали мягкими, словно рождественский студень, а голос дрогнул.

- Отражение, - терпеливо повторил Всеволод Алёнович. – Суженая, богоданная, пара одна и на всю жизнь.

По лицу Вареньки помимо её воли растеклась счастливая улыбка. Конечно, всё это совершенно несвоевременно, и мечталось (да и мечтается) об ином, о службе, а не о тихих прелестях семейного счастия, но как же всё-таки приятно! Как лестно знать, что именно она, Варенька Изюмова, барышня отнюдь не кукольной красоты, без длинной родословной, корнями уходящей в глубину веков и десятков сундуков золота, стала Отражением Зеркальщика! Как он сказал? Богоданная? Девушка не удержалась и приглушённо пискнула от восторга. Хотела ещё в ладоши похлопать, да застыдилась, всё-таки не маленькая уже, нужно приличия соблюдать. Варвара Алексеевна укрылась за веером и украдкой посмотрела на своего кавалера. Всеволод Алёнович выглядел невозмутимым, только серые глаза потемнели, да шрам опять побагровел, выдавая душевное смятение.

«Да что же это я, - охнула Варенька, мучительно покраснев, - человек мне сердце открыл, а я молчу как истукан бессердечный! В самом деле, нельзя же тиранить хорошего человека!»

- Благодарю Вас, сударыня, - Всеволод Алёнович ласково сжал пальцы девушки.

- Несносный Вы человек, - рассердилась Варенька и даже шлёпнула Зеркальщика по руке веером, - опять мысли читаете! То есть эти… отголоски чувств, вот!

- Я не прилагаю для этого никаких усилий, - виновато развёл руками Всеволод, с трудом удерживаясь от того, чтобы заключить барышню в объятия, - для меня это так же естественно, как дышать, ходить либо говорить.

Карие глаза Вареньки загорелись от любопытства:

- А откуда у Вас сей дивный дар? От батюшки?

- Нет, от матери. Вопреки многочисленным слухам, женщины тоже могут обладать даром Зеркальщика, но в отличие от мужчин не могут его использовать без дополнительной магической помощи.

Всеволод Алёнович покосился на спутницу и с удовлетворением заметил, что беседа ей интересна и приятна. Какое счастье, что судьба сделала его Отражением именно эту барышню, а не какую-нибудь тощую девицу, у которой глаза начинают слипаться, стоит только разговору свернуть с темы балов да кавалеров!

- Без дополнительной помощи? – Варвара Алексеевна удивлённо приподняла брови. – Как это?

Зеркальщик помолчал. Беседа свернула на тропу, коей он ходить не любил, так как давнее прошлое всё ещё причиняло боль.

- У моей матушки была подруга, которая давала ей силу для совершения необходимого чародейства. Сама по себе маменька даже отразить взгляды не могла... из-за чего и погибла.

Варенька чуть слышно охнула и прижала похолодевшие пальчики к губам. Вот ведь, любопытство неуёмное, так, походя, коснулась раны незажившей! Чтобы скрыть смущение и перевести разговор в менее печальное русло, девушка спросила:

- А на какое чародейство способны Зеркальщики? В Энциклопедиях вас каким только даром не наделяют.

Всеволод пожал плечами:

- Талантов у нас много, но они всё же не безграничны. Мы можем видеть отпечаток мыслей и чувств, скажем так, незримую глазом оболочку, что окружает каждого человека и служит для защиты его дела и духа.

Барышня кивнула, смутно припоминая, что в одной слёзно вымоленной у папеньки книге читала о таком. Правда, содержание память сохранила отрывочное, уж больно текст оказался скучным да ещё нашпигован, как рождественский гусь, всевозможными магическими формулами да терминами научно-философскими, коих Варенька терпеть не могла. Случалось, что и задрёмывала над книгой, а после того, как одну страницу восемь раз прочла и всё равно ничего не усвоила, вернула фолиант батюшке. Но про незримую оболочку запомнила, до головной боли себя тогда довела, пытаясь свою, как книга гласила, ауру разглядеть.

- Ещё мы умеем принимать облик любого живого существа, отразившегося в зеркале или же любой другой блестящей поверхности, - между тем продолжал Всеволод Алёнович таким спокойным тоном, словно не о дивах дивных толковал, а о дожде, зарядившем в сенокосную пору.

- Правда? – ахнула Варенька и восторженно всплеснула руками. – А покажите, прошу Вас.

Зеркальщик усмехнулся одной половиной рта, затем огляделся по сторонам и шагнул к небольшому круглому столику. Положил ладонь на блестящую, навощённую до зеркального блеска столешницу, после чего вздрогнул всем телом и… пропал. На его месте появилась томноокая блондинка, чьё платье из изумрудного бархата было в полном беспорядке. Варвара Алексеевна ахнула, увидев неприличную глубину выреза, в котором отчётливо виднелась грудь, не сдерживаемая даже корсетом.

- Господи, срам-то какой! – воскликнула девушка, поспешно закрываясь веером.

- Срам – это то, что тут происходило не далее, как три четверти часа назад, - хмыкнул Всеволод, возвращая себе привычный облик.

Девушке стало страшно интересно узнать, что же такого неприличного могло происходить в зимнем саду, да ещё и в самый разгар бала, но стоически сдержалась. Не стоит показывать свою наивность, лучше по возвращению домой у сестрицы один из её томных романов взять для прочтения.

- А я читала, что для Зеркальщиков нет никаких тайн, - Варвара Алексеевна взмахнула ресничками, прогоняя видение пышногрудой блондинки, - Вы душу любого человека до самого донышка осветить можете.

Всеволод Алёнович согласно кивнул:

- Можем. Только чем глубже мы погружаемся в душу другого человека, тем хуже нам потом становится. Я вот, например, следующее полное погружение смогу провести не ранее, как через седмицу.

- А почему так долго? – огорчённо воскликнула девушка.

- Вчера, - по лицу Зеркальщика скользнула лёгкая усмешка, - с одним молодцем по душам потолковать пришлось. Но Вы не печальтесь, Варвара Алексеевна, за время нашей с Вами службы Вы ещё не раз увидите сей процесс. Хотя, смею Вас уверить, ничего примечательного в нём нет. Особенно если со стороны смотреть.

Варенька вздохнула. Жаль, конечно, что самый таинственный дар Зеркальщика невозможно прямо сейчас лицезреть, но, как правильно заметил Всеволод Алёнович, будет ещё время освещением потёмок чужой души полюбоваться. Кстати, а вот и ещё один вопрос прояснения требует.

- Не сочтите меня дерзкой, - барышня кокетливо приложила веер к груди, вспомнила значение сего невинного на первый взгляд жеста и смущённо зарделась, - но, смею заметить, имя у Вашего батюшки для слуха непривычное.

И опять лицо Всеволода исказила хищная улыбка-оскал:

- У моего батюшки имя самое обычное, я же прозываюсь по матушке. Её Алёной звали. Фамилию же мне в воспитательном доме дали, да не простую, а с намёком на мой дар Зеркальщика. Хотя я, признаюсь честно, в отрочестве его за проклятие считал. Не очень-то нас, Зеркальщиков, обыватели простые жалуют.

Варенька удручённо кивнула, безжалостно коря себя за неумеренное любопытство и бесчувственность. Всеволод Алёнович – сирота, батюшки своего, чай, и не знал никогда, маменьку тоже потерял, а она вот так, походя, его рану незаживающую ковырнула, да ещё и пуд соли, не меньше, в неё всыпала.

- Не казните Вы себя так, Варенька, - Всеволод нежно коснулся девичьей руки, впервые обратившись к девушке просто по имени. – И батюшка мой жив и даже почти здоров, будь таково моё желание, я бы с ним все эти годы проживал.

- А почему… - начала Варвара Алексеевна и осеклась, в который уже раз отчаянно покраснев и до треска терзая веер.

Серые глаза Всеволода сверкнули сталью:

- Потому что отцу нужен не я, а наследник. Потому что по приказу его жены мою матушку убили и меня погубить пытались, с той поры памятной и шрам у меня.

Глаза барышни широко распахнулись, в нежной глубине угрожающе полыхнуло неукротимое пламя:

- Так надо арестовать негодяев, судить их!

- И какие доказательства, кроме собственных слов я смогу предоставить? – усмехнулся Всеволод.

Девушка растерялась:

- Так Вы же Зеркальщик… Вы же сами говорили, что видите…

- Вот именно, что вижу. Но этого мало для того, чтобы арестовать и уж тем более судить. Я, Варвара Алексеевна, любое своё слово делом подкрепляю, виновность либо невиновность доказательствами сопровождаю, на слово мне никто не верит. А доказательств преступлений отцовой супруги у меня нет. Вот я и отражаю их взгляды, чтобы не увидели да не признали.

- Ну, с мачехой понятно, а от батюшки-то своего почему скрываетесь? – спросила Варенька, решив оставить на потом выяснение способности отражения взглядов. Ох, и мудрёные эти Зеркальщики, не зря их по мощи магии к Некромантам приравнивают!

- Отцу надобен наследник, я сам по себе, такой, какой есть, ему не интересен. Это, во-первых. Во-вторых, я смутно чувствую, что без его одобрения супруга его ничего бы делать не стала. Сами понимаете, здесь доказательств у меня ещё меньше, даже чёткого видения нет. Уж очень хорошо мой батюшка роль благородного человека исполняет, как же, меценат-благодетель!

Всеволод Алёнович раздражённо фыркнул, во все стороны брызнули колючие светло-серые искры, как осколки разбившегося вдребезги зеркала.

- Так Ваш батюшка Михаил Осипович Омутов? - пролепетала Варенька, испытывая сильную потребность присесть либо же опереться на что-то.

- Именно. Но повторюсь, лично я таким родством не горжусь и буду весьма Вам признателен, коли Вы о нём никому говорить не станете. Поверьте, Варвара Алексеевна, так для всех лучше будет, в том числе и для Вас, поскольку Вы, как моё Отражение, все чувства и ощущения со мной пополам делите. А сейчас позвольте пригласить Вас на танец, в зале мазурку заиграли.

И Варвара Алексеевна, в который уже раз, бестрепетно вложила свои тонкие пальчики в сильную руку Всеволода Алёновича.

Осколок четвёртый. Утро, наполненное неожиданностями

Следующее после бала утро для Вареньки началось с букета белых и розовых камелий, которые верная Малуша торжественно водрузила на стол перед завтракающей барышней.

- Какая прелесть, - ахнула девушка, потянувшись к цветам и начисто позабыв про остывающий кофей, который положила за правило употреблять каждый день перед выходом на службу, хоть и глотала с трудом из-за страшной горечи. Но в какой-то книге про весьма талантливого сыщика было написано, что кофей сей он пил каждое утро для повышения своих способностей. Вот и Варенька решила попробовать. Вдруг и у неё получится таланты свои кофеем развить?

- С посыльным передали, - вся сияя гордой улыбкой, заявила горничная, любовно оправляя нежные лепестки, - мальчонка из цветочного магазейна на углу Покровки, там, где в витрине корзинки с лилеями красуются.

Варвара Алексеевна зарделась, вспомнив, что на цветочном языке белая камея означает: «Ты восхитительна», а розовая – «тоскую по тебе». Девушка покачала головой, церемонно взяла отставленную чашку и тут заприметила прикреплённую к обвивающей букет атласной ленте уже знакомую блестящую карточку. Сердце взмыло вверх, затрепетав, если судить по ощущениям, где-то в голове, пальчики задрожали, Варенька едва кофей себе на колени не опрокинула и поспешно поставила его на стол.

- Да что с Вами, барышня? – всполошилась верная Малуша. – То покраснели вся, словно на солнцепёке сидели, теперь вот побледнели. Можа, за дохтуром послать али маменьку кликнуть?

Барышня отрицательно покачала головой, торопливо отцепляя карточку. Когда желанная добыча была в руках, девушка откинулась на спинку стула, прикрыв глаза и пытаясь хоть немного совладать с волнением. Да что с ней, в самом деле? Это отнюдь не первый букет, который ей дарят, месяц назад корнет Мамочкин почтил красной розой, тем самым пытаясь уверить, что она для него единственная и неповторимая, и он испытывает к ней пылкую страсть. Варенька розу приняла, но в страсть не поверила, по всему городу ползли слухи о любвеобильности молодого корнета. До того Пётр Семёнович Аласьев, весьма почтенный человек, доктор, прислал конфекты и цветы. Потом, правда, оказалось, что дар предназначался Юленьке, но приняла-то его Варенька! Сестрицы дома не оказалось, она с господином Бекетовым на лодке каталась.

Варвара Алексеевна вздохнула и покосилась на зажатую в руке карточку. А вдруг окажется, что там нежелание принять на службу? Вдруг она неправильно истолковала значение камелий и это не признание в нежных чувствах, а отказ? Барышня насупилась и резко развернула карточку. На ней знакомым почерком, от которого кровь опять прилила к щекам, было написано: «С наилучшими пожеланиями в первый день службы». Подписи не было, да она Вареньке и не нужна была.

Верная Малуша испуганно охнула, когда барышня вихрем вылетела из-за стола, расплескав-таки кофей, и звонко крикнула:

- Малуша, подай мне платье служебное! Да поживее!

Горничная всплеснула руками и, быстро выскочив в гадеробную, торжественно внесла в комнату отобранное в результате многочасового обсуждения с матушкой и сестрицами простого кроя коричневое платье. По мнению Вареньки, наряд шёл ей изумительно, не сковывая движений и подчёркивая яркость глаз и нежность кожи, а вот Аннушка ехидно утверждала, что сестрица удивительно похожа на гимназистку, сбежавшую с занятий. Поскольку младшая дочь Алексея Петровича как никто другой разбиралась во всём, что касалось гимназисток, а особенно побегов с занятий, Варвара Алексеевна решила добавить платью строгости, присовокупив к нему чёрную шляпку с вуалеткой, чёрный строго покроя жакет и митенки, закрывающие ладони, но оставляющие на виду пальчики. Когда барышня вошла в комнату на строгий суд, старшая сестрица, Юленька, скорбным тоном поинтересовалась, кто в Сыскном Управлении предстал перед всемогущим Создателем и не по своей ли карьере девушка надела траур. Рассерженная Варенька кинула в сестру шляпкой, но тут вмешалась матушка, которая предложила украсить платье скромным и в то же время строгим кружевным воротничком, такими же манжетами и двумя рядами узких кружев, пущенных по подолу. После предложенного маменькой усовершенствования наряд прошёл-таки безжалостный сестринский отбор и был одобрен.

Варенька вздохнула, в очередной раз вспомнив, сколько времени у неё вчера ушло на выбор наряда, и критически осмотрела себя в зеркале, поворачиваясь то одним боком, то другим. Что и говорить, время было потрачено не зря, из глубины зеркала на Варвару Алексеевну смотрела молодая, привлекательная девушка, от проницательного взгляда коей не могла укрыться ни единая мелочь. То, что нужно для помощницы дознавателя из Сыскного Управления. Удовлетворённо улыбнувшись своему отражению, барышня кокетливо поправила шляпку, сдвинув её по последней моде на бочок, натянула тонкие перчатки из нежнейшей кожи (подарок папеньки на первый день службы) и подхватила лёгкий зонтик. Опять покрутившись перед зеркалом, Варенька отложила зонтик и взяла вместо него тросточку.

- Да видано ли дело, барышня, - недовольно заворчала Малуша, - Вы ишшо кинжал к боку прицепите! И енти, как их, пистолеты.

- Трость многие дознаватели используют, - попробовала защищаться Варвара Алексеевна, но горничная непреклонно фыркнула:

- Ишшо бы, они же все ломаные-переломанные, да они шагу без трости не ступят.

- Не правда, у батюшки ноги целые, но он из дома никогда без прогулочной трости не выходит, - пылко возразила Варенька и покраснела, во-первых, подумав, что у Всеволода Алёновича тоже этой необходимой для мужчин детали туалета не заприметила, а во-вторых, вспомнив, что папенька в последнее время стал на спину жаловаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- У барина в трости шпага сокрыта, вот он её и берёт, особливо когда ввечеру гулять надумает, - не отступала Малуша. – Вашей же палочкой даже комаров не распугать, уж больно тонка. Возьмите лучше ридикюль, он поболе барышне-то подойдёт.

Варвара Алексеевна досадливо поджала губки, но всё-таки заменила трость ридикюлем. Опять повертелась перед зеркалом и решила, что своим обликом не посрамит ни Управления, в коем станет служить, ни своего начальника. При мысли о Зеркальщике барышня опять смущённо зарделась, потупилась и от зеркала отошла, словно устыдилась собственного отражения.

В дверь коротко постучали, горничная поспешно открыла, о чём-то пошушукалась, а потом церемонно объявила:

- Экипаж подан, барышня.

- Какой экипаж? – изумилась Варенька. – До Управления идти всего минут двадцать, не более.

Малуша насупилась:

- Негоже молодой барышне одной по улицам блуждать. И уж коли Вы моим обчеством брезгуете…

Варвара Алексеевна бросилась к горничной, обняла её, расцеловала в крепкие, словно наливные яблочки, щёки:

- Ну что ты, Малушенька! И вовсе я тобой не брезгую, утруждать не хочу, ты, вон, и так с петухами вскочила и ещё не присела.

Польщённая Малуша расплылась в широкой улыбке, но вопреки чаяниям барышни от своего не отступилась, упрямо повторяя:

- Мне, конечно, лестно подобное слушать, но одну я Вас, барышня, всё одно не отпущу. Мне барыня потом голову снимет, а барин ей с удовольствием поможет.

Варенька досадливо вздохнула. Как говорится, выбор невелик, да стоять не велит, времечко-то не останавливается, пора уж выходить, негоже первый же служебный день с опоздания начинать. Девушка решительно вскинула голову:

- Ладно, Малушенька, поеду я в экипаже, чтобы батюшке с матушкой да тебе спокойственне было.

Горничная одобрительно закивала:

- От и ладно, барышня, от и добро. Я вам тамотка ишшо приказала пледик приготовить, чтобы ножки в дороге не зазябли, да корзиночку со снедью спроворить…

- Малуша! – в отчаянии всплеснула руками Варвара Алексеевна, - не надо ничего, я же не в леса глухие собираюсь!

- Барыня приказали, - насупилась верная горничная.

Варенька открыла было рот, но, глянув на часы, охнула и быстрее ветра выскочила из комнаты. Времечка оставалось совсем в обрез.

Девушка вскочила в экипаж, неприлично звучно хлопнув дверцей, и срывающимся от волнения голосом приказала:

- Трогай!

Кучер Митрич, которого ничто на всём белом свете не могло вывести из созерцательного спокойствия, коему позавидовали бы и великие философы древности, взмахнул кнутом и крикнул:

- Но-о-о, давай, родимая!

Каурая в яблоках трёхлетка, которая носила прозвище Ягодка за безобидный нрав, и потому особенно любимая кучером, вяло заржала и тронулась с места неспешным аллюром.

- Митрич, родненький, скорее, - взмолилась Варенька, понимая, что пешком у неё вышло бы добраться до Управления гораздо быстрее, чем на экипаже.

- Чаво скорее, - рассудительно заметил кучер, выбивая о голенище прокуренную до черноты трубку, - чай, не на пожар спешим.

- Я на службу опаздываю!

Тю, - пыхнул дымком Митрич и пренебрежительно сощурился, - видано ли дело, девице на службу ездить! Я Вам так, барышня, скажу: не бабское енто дело. Мужик должон служить и семью обеспечивать, а жёнке след детей рожать да по дому, аки мыши, шебуршать.

- Митрич, у тебя абсолютно дремучие представления о жизни, - огневалась Варвара Алексеевна. – Между прочим, мы живём в просвещённом веке!

Кучер кхекнул, выражая тем самым своё отношение к просвещению вообще и образованию девок в частности, но более спорить не стал. И не потому, что испугался барского гнева, а лишь из-за того, что считал спор с девицей недостойным мужчины. Старый кучер точно знал, как должно быть, что правильно, а что нет, из всех книг осилил лишь требник да «Домострой» и был свято убеждён, что полученных знаний ему в достатке хватит до конца дней. Бабам же и вовсе, по мнению Митрича, окромя требника никаких других книг читать не следует, потому как всем известно, что ум у них короче куриного клюва.

- Митрич, погоняй, прошу тебя, - взмолилась Варенька, которая вся извелась уже от нетерпения. – Мы же плетёмся со скоростью похоронной процессии!

- А ежели мы поспешим, да с Вами, упаси Бог, чаво случиться? – вяло возразил кучер, попыхивая дымком. – Мне же тогда барин с барыней голову как курёнку скрутят.

- А если мы опоздаем, я тебе её сама сверну, - грозно сверкнула очами Варвара Алексеевна и привстала на месте, чтобы казаться внушительнее.

- Кхе, - кашлянул Митрич, но всё-таки взмахнул кнутом. – Н-н-о-о-о, милая, н-н-о-о, поспешай, Ягодка, вишь, барышне не терпится!

Лошадь, которая даже не слышала никогда о спешке, удивлённо покосилась на кучера и вопросительно всхрапнула.

- Да шевелись ты, неторопь! - вспылила Варенька и в сердцах стукнула кулачком по стенке экипажа. – Павшая кляча и та быстрее скачет!

Огорчённая девушка начисто позабыла, что умеет общаться с животными и птицами, а потому Ягодка прекрасно поняла обращённые к ней слова. В кротких карих глазах лошади плеснула обида. Ягодка взмыла на дыбы, пронзительно заржала, всему миру высказывая своё мнение о невоспитанных девицах, а потом рванула вперёд так, что Митрич не удержался на облучке и рухнул на дорогу, лицом в пыль. Экипаж помчался вперёд без кучера.

- Стой! - закричала Варенька, судорожно дёргая дверцу экипажа, чтобы ухватить стелющиеся по ветру вожжи. – Ягодка, остановись, ты Митрича потеряла!

Но впавшую в раж лошадку было не остановить, она мчала вперёд, с каждым новым скачком впадая всё в большее безумие. Варвара Алексеевна тщетно пыталась зацепиться за сидение, чтобы удержаться на одном месте, девушку швыряло из стороны в сторону.

- Помогите! - отчаянно закричала барышня, боком ударившись о какой-то выступ, о существовании в экипаже коего до сей поры и не догадывалась, - кто-нибудь, помогите!

Внезапно полыхнула яркая серебристо-белая вспышка, Варенька резко полетела вперёд, инстинктивно сворачиваясь клубком и закрывая лицо.

«Лучше бы я с Малушей до Управления пошла, - мелькнуло в голове измученной барышни, а следом пришла ещё одна удручающая мысль, - теперь точно на службу опоздала. И это в первый же день!»

Дверца экипажа резко распахнулась и кособоко повисла, на Вареньку повеяло свежим ветром. Девушка судорожно вздохнула, всё ещё не веря в то, что экипаж остановился и больше не несётся вперёд навстречу неминуемой гибели. Сильные руки ласково коснулись девичьего плеча, знакомый голос встревоженно спросил:

- Варвара Алексеевна, Вы целы? Встать можете?

Барышня узнала по голосу Всеволода Алёновича и пообещала себе, что будет держаться стойко, как и положено помощнице дознавателя, но тут же горестно хлюпнула носом и разрыдалась в голос. Зеркальщик подхватил перепуганную барышню на руки, прижал к себе, укачивая, словно напуганного ребёнка.

- Тш-ш-ш, всё хорошо, всё прошло, - шептал мужчина, бережно неся бесценную ношу в сторону уютной зелёной беседки, выстроенной, как шептались злые языки, для встреч градоправителя с многочисленными, сменяемыми каждый месяц, любовницами, - за доктором уже послали. Ведь послали же, Тихон?

- А как же, - пробасил кто-то дрожащим, как заячий хвост, голосом, - Прошка с Тимошкой побежали. Живой ногой дохтура для барышни доставят, не извольте беспокоиться, барин.

Вареньке стало любопытно, чего мог так сильно испугаться обладатель столь великолепного, что все певцы столичные, кои в опере выступают, обзавидовались бы, баса. Барышня отлепилась от широкой груди Зеркальщика, огорчённо заприметив, что насквозь промочила слезами рубашку своего спасителя, и огляделась по сторонам. Ничего ужасающего вроде как не было. Конечно, экипаж разбит страшно: стёкла выбиты, дверца скособочена, колёса все менять придётся, но по сравнению с тем, что могло произойти, не так уж всё и печально. Варвара Алексеевна перевела взгляд туда, где должна была стоять Ягодка, да так и охнула. Там, где ещё совсем недавно рвалась из упряжи каурая трёхлетка, валялись осколки разбитого зеркала.

- А где Ягодка? – пролепетала барышня, вопросительно глядя на сгрудившихся вокруг, оживлённо перешёптывающихся людей. – Откуда осколки зеркала взялись, мы что-то разбили?

Но возмущённого хозяина, коему следовало бы уже во всеуслышание оплакивать дорогую потерю, не обнаружилось, наоборот, все как-то разом поскучнели, притихли, почему-то испуганно поглядывая на Всеволода Алёновича. Девушка, поддавшись общему настрою, тоже посмотрела на Зеркальщика. Мужчина нахмурился, шрам на его щеке, и так-то розовый, окончательно потемнел, глаза стали подобны угольной пыли, а голос уподобился треску сухих сучьев в лесу:

- Ваша лошадь разбилась.

Всеволод Алёнович замер, ожидая ставшего привычным ужаса и отвращения, которые непременно появлялись всякий раз, как в ход шла Зеркальная магия, но девушка лишь внимательно огляделась по сторонам и растерянно пожала плечами:

- Но я не вижу даже пятнышка крови…

Зеркальщик кашлянул, народ опять оживлённо зашушукался, обсуждая нечаянное развлечение, девичью наивность и что-то ещё, что произносили с опаской и одними губами, постоянно косясь на Всеволода Алёновича.

- Ваша лошадь влетела в зеркальный щит, - Зеркальщик сверкнул глазами и жёстко продолжил, - я мог его удержать, но не стал. Бросился к Вам.

- От скорости, с коей неслась Ягодка, щит упал и разбился, - рассудительно произнесла Варенька  и подняла на мужчину печальные глаза. – Она погибла, да?

- Разбилась, - безжалостно подтвердил Зеркальщик, понимая, что и его короткое счастье прямо сейчас разлетится вдребезги подобно щиту. Вот сей же миг исказит девичье личико гримаса отвращения, нежные руки со сбитыми, окровавленными пальчиками оттолкнут его, а мягкий голосок произнесёт убийственно резкие слова.

Такое уже случалось прежде, Зеркальщик не раз сталкивался с тем, что его магия вызывает у всех без исключения, особенно хрупких барышень, суеверный страх и гадливость, как встреча с крысой в тёмном чулане. Однако пугаться Варвара Алексеевна не спешила. Вздохнула печально, смахнула с пушистых ресниц слезинку и благодарно склонила растрёпанную голову:

- Благодарю Вас, Всеволод Алёнович, Вы мне жизнь спасли.

Суровый дознаватель дрогнул, словно его наотмашь по лицу хлестнули, и недоверчиво переспросил, не смея поверить в чудо:

- Вы не гневаетесь?

Изумление Вареньки было столь сильным, что Всеволод Алёнович ощутил его каждой частичкой своего тела.

- На что же мне гневаться? Вы мне жизнь спасли.

- Ваша лошадь погибла.

Варвара Алексеевна вздохнула:

- Да, жаль Ягодку. Нашему кучеру она особенно дорога была, они по характеру схожи. И какая, хотелось бы знать, муха её укусила, что она так резко понесла? Неужто и правда на слова мои резкие обиделась?

Всеволод Алёнович нахмурился, хотел было что-то спросить, но тут к ним подкатился, иначе не скажешь, кругленький и гладенький, словно блинок на масляной неделе, мужчина с массивным докторским саквояжем.

- Ну-с, что у нас тут? – округлым, под стать фигуре, голосом спросил мужчина. – Всеволод Алёнович, Вы барышню с рук-то спустите, а то мне нет никакой возможности осмотр произвести. Да, попрошу всех мужчин отойти, а тебя, Любашенька, помощница моя верная, поближе подойти. Все остальные кыш отсюда, нечего тут толкотню устраивать, чай, не ярмарочные гулянья.

К удивлению Вареньки, доктора послушались все без исключения. Много позже барышне станет известно, что забавный господин, вызвавший у неё широкую улыбку, есть не кто иной, как широко известный Вафлев Никита Васильевич, наделённый сильным даром целителя. Злые языки шептались, что Никита Васильевич является также Некромантом, потому-де и пациенты у него умирают редко, но говорить о сём подозрении громко никто не решался. Мало ли, когда помощь доктора потребна станет.

- Ну-с, милая барышня, соблаговолите-ка мне в глаза посмотреть, - Никита Васильевич взял руку девушки в свою пухлую тёплую ладонь и вытащил из нагрудного кармана массивные часы на цепочке.

Варенька охотно выполнила просьбу доктора. Глаза у целителя оказались презанятные: синие, словно океан, а на дне таится что-то такое тёмное и неведанное. Не страшное, но предупреждающее о том, что пустой забавы ради нырять в глубину эту не следует, потому как на поверхность можно не выкарабкаться. Девушке стало отчего-то зябко, она передёрнула плечами и судорожно приподняла и так высокий стоячий воротник платья.

- Зазябли, барышня? – Никита Васильевич как-то странно усмехнулся, - ну ничего, ничего, это всё от нервов, пройдёт скоро.

Доктор жестом фокусника распахнул свой саквояж, и Вареньке показалось, что он сейчас подобно прыгунам в воду, ласточкой нырнёт в его глубину. Барышня даже глаза распахнула и дыхание затаила, но увы, чуда не случилось, Никита Васильевич лишь достал какой-то круглый пузатый пузырёк с лениво колыхающейся внутри тёмно-зелёной жидкостью, затем небольшую белую чашку, которую использовал для приготовления порошков либо для разведения декоктов, и ещё одну бутыль, побольше, с прозрачной жидкостью.

- Неужели Вы, Никита Васильевич, и воду с собой носите? –изумилась Варвара Алексеевна. – Уж её-то в каждом доме взять можно, хозяева только рады будут.

- Да если бы, - хмыкнул толстячок, проворно капая резко пахнущую зелёную жидкость в чашку. – Неприятно Вас разочаровывать, милая барышня, но далеко не в каждом доме даже доктору рады. Деревья-то в лесу и те разные, что уж говорить про людей. Вот и ношу я с собой пузырёк с водой, тем более что и водица в нём непростая.

Варенька даже на месте восторженно подпрыгнула и еле удержалась, чтобы в ладоши, словно маленькая девочка во время получения подарков, не захлопать:

- А живая? У Вас живая вода, да?

Никита Васильевич как-то странно кашлянул и замялся с ответом. На плечи Вареньки опустился тёплый плащ, девушка вздрогнула от неожиданности и поспешно вскинула голову.

- Не пугайтесь, Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович приподнял в улыбке уголки губ, - мне просто помстилось, что Вы зазябли, вот я Вам плащ и принёс.

- Спасибо, - пролепетала барышня, во все глаза глядя на Зеркальщика. Что-то в его облике было не так, что-то изменилось, но утомлённый утренними впечатлениями и пережитыми треволнениями разум категорически отказывался рассуждать.

- Наш почтенный доктор для разведения своих чудодейных декоктов использует спирт, - между тем продолжал дознаватель, не замечая (или делая вид, что не замечает) замешательства девушки. – В некотором роде это тоже живая вода, особенно, если плеснуть на открытую рану, мда-с.

- А Вас никто не просил так делать! – обиженно вскинулся доктор. – Вы бы ещё маслом кипящим либо железом калёным увечья прижигать стали!

- Сами сунули мне эту бутыль и приказали рану обработать, - возмутился Всеволод Алёнович, сердито тряхнув головой.

И вот тут-то Варенька поняла, что поменялась в облике Зеркальщика.

- Да у Вас волосы почернели, - ахнула девушка, с нескрываемым восхищением глядя на цвета воронова крыла волосы дознавателя. – Как красиво…

Варвара Алексеевна осеклась и смущённо заалела щеками, истово молясь, чтобы краска не переползла дальше, на уши и даже шею. По мнению барышни, такая краснота красоты не добавляла… Да и не должен помощник дознавателя таким робким быть!

К искренней благодарности Вареньки, мужчины великодушно сделали вид, что ничего не заметили. Никита Васильевич с таким сосредоточенным видом колдовал над декоктом, словно эликсир вечной молодости готовил, а Всеволод Алёнович улыбнулся и мягко произнёс, не глядя на девушку, а задумчиво наблюдая за облаками, коих на небе скопилось превеликое множество:

- У наделённых магией, Варвара Алексеевна, с появлением пары происходят изменения облика.

- Это точно, - оживился доктор, энергично перемешивая содержимое чашки маленькой серебряной ложечкой, - у оборотней, например, запах меняется и полное восстановление происходит. Представьте только, как пару нашли, враз омолодились и от всех шрамов избавились! А у Зеркальщиков, к коим относится и наш досточтимый Всеволод Алёнович, с появлением Отражения, суженой, сиречь, цвет волос меняется. Причём чем крепче чувства к избраннице, тем темнее шевелюра, вот так-то.

Варвара Алексеевна при этих словах невольно посмотрела на Зеркальщика, а стоило ему только встретиться с ней взглядом, отчаянно покраснела, ойкнула и опустила глаза.

- У Некромантов тоже с обретением возлюбленной, Жизни, как они её называют, облик меняется, - с лёгкой улыбкой заметил дознаватель, как бы поддразнивая доктора, - глаза из чёрных синими становятся.

- Совершенно верно, - невозмутимо согласился Никита Васильевич и протянул девушке чашку, - вот, выпейте-ка, барышня. Причём, чем крепче чувства и дольше прожил сей маг со своей Жизнью, тем ярче и насыщеннее цвет глаз. Да Вы пейте, барышня, не робейте, ничего опасного али запрещённого там нет, - и доктор озорно подмигнул Вареньке.

Девушка послушно сделала глоток, и сей же миг из глаз её брызнули слёзы, губы и язык словно закаменели, а горло сдавило так, что не проходило даже крошечного глоточка воздуха. Варвара Алексеевна взмахнула руками, судорожно вцепилась в ворот платья, пытаясь крикнуть и не в силах издать даже стона.

- Варенька, - Всеволод Алёнович обхватил Вареньку за плечи, встряхнул легонько, - Варенька, милая, смотри на меня, слышишь?

Барышня отчаянно закивала, широко распахнутыми глазами воззрившись на Зеркальщика. Серые, словно туман над озером, очи завораживали, манили, притягивали, застилая всё вокруг, повелевая и подчиняя. Варвара Алексеевна плыла в этом сером тумане, растворялась в нём, сливалась с ним, сама становясь невесомым туманом, расстилающимся над бездонным озером. Никогда ранее не испытанное спокойствие и умиротворение овладело девушкой, она улыбнулась, глубоко вздохнула и только тут услышала недовольное ворчание, шмелиным гулом раздающееся сбоку:

- Казалось бы, взрослая барышня, образованная, даже разумная, что для барышень и вовсе редкость, а всё одно глупа. Виданое ли дело, глотками декокты пить, когда каждый ребёнок знает, что магам поглощать их следует залпом, так как неизбежно противодействие двух сил: природной и целебной. Не чаю с кофием ведь предложил, в самом-то деле! И не морса с квасом, коих безбоязненно вёдрами можно потреблять без всякого урону для здоровья.

- Не ворчи, Никита, Варенька просто воспитанная девушка, единым духом чашки опустошать не привыкла, - окончательно развеял туман в голове Варвары Алексеевны голос Всеволода Алёновича.

Барышня увидела, что она нежно прижата к груди Зеркальщика. Одной рукой Всеволод Алёнович гладит её по голове, а другой поддерживает в полусидячем положении. Правильнее было бы сказать полулежачем, но благовоспитанная девушка подобного названия допускать не должна даже в помыслах своих тайных и грешных, искушаемая всеми демонами сладострастия, о коих с явным знанием дела говорила приходящая каждое воскресенье к Изюмовым матушка Степанидия. Вспомнив о суровой, словно из обветренного обломка скалы высеченной блюстительнице нравов, Варенька охнула и попыталась подняться. От резкого движения девушку повело, и чтобы не упасть, она упёрлась рукой в грудь Всеволода Алёновича.

- Тише, Варвара Алексеевна, Вам резкие движения сейчас противопоказаны, - мягко, словно говоря с напуганным ребёнком, произнёс Зеркальщик.

Если бы барышня не слышала, как бешено стучит под её ладошкой сердце дознавателя, она подумала бы, что забота Зеркальщика проистекает исключительно из благородного стремления сильного проявить милосердие к слабому. А может, так оно и есть и никакого влечения Всеволод Алёнович к ней не испытывает, она сама всё надумала, поддавшись мрачному романтизму происшествия с экипажем? Варенька из-под длинных ресниц метнула внимательный взгляд на Зеркальщика. Невозмутимостью лика Всеволод Алёнович мог поспорить с чеканным профилем императора на золотой монете, но девушка откуда-то точно знала, что больше всего мужчине хочется подхватить её на руки, собой укрыть от всех бед и напастей и целовать, целовать, жадно впитывая источаемые стоны наслаждения и сладострастия. Девушка так красочно себе всё вообразила, что даже голову запрокинула и губки трубочкой сложила, чтобы целовать сподручнее было.

- Кхе-кхе, - гулко откашлялся Никита Васильевич, разрушив очарование момента, - искренне рад, милая барышня, что Ваше самочувствие улучшилось. Теперь позвольте мне откланяться, помощь доктора, как я погляжу, Вам без надобности.

Посмеиваясь, что называется, в усы, доктор отвесил красной, словно маков цвет, Вареньке церемонный поклон, приветливо кивнул Всеволоду Алёновичу и неспеша удалился, помахивая саквояжем и что-то негромко напевая про девичьи карие очи, полонившие сердце доброго молодца.

- Полагаю, нам тоже лучше всего отправиться в Управление, - сдавленно пролепетала Варвара Алексеевна, не смея взглянуть Зеркальщику в глаза.

Девушка неуклюже поднялась на ноги, чувствуя, как у неё мелко дрожат и подкашиваются колени, и ничего не видя перед собой шагнула, сама не зная куда и зачем, когда Всеволод Алёнович ухватил её за руку и негромко произнёс:

- Не казните себя, Варвара Алексеевна. В том, что происходит между нами, ничего постыдного нет. Я безмерно счастлив знать, что могу надеяться на взаимность.

– Ах, Всеволод Алёнович, - пролепетала барышня, отчаянно комкая отделку на платье, - Мы ведь так мало знакомы…

- Вас останавливает только это?

Варвара Алексеевна кивнула, не в силах молвить и слова, а когда насмелилась поднять глаза на Зеркальщика, увидела на его лице улыбку. Не привычно чуть приподнятые уголки губ, а настоящую широкую улыбку, из-за шрама выглядящую чуть кривовато и оттого, по мнению Вареньки, ещё более тёплую и манящую.

Всеволод встретился с Варенькой взглядом и ласково протянул ей руку:

- Идёмте, Варвара Алексеевна. Пора начинать Ваш первый день службы. Я буду счастлив проводить Вас.

И барышня бестрепетно вложила свою ручку в тёплую мужскую ладонь.

Осколок пятый. Следствие начинается

Правду говорят мудрые люди: нет худа без добра. Крушение экипажа произошло недалеко от Сыскного Управления, Вареньке показалось, они и пяти минут с Всеволодом Алёновичем не прошли, как уж показались угрюмые стены этого величественного здания. У крыльца с высокими, не каждый этак ногу сподобится поднять, ступенями Зеркальщика окликнул молодой щеголеватый мужчина в форменном чёрном мундире с белыми отворотами.

- Всеволод, - дознаватель широко улыбнулся, с интересом покосившись на Варвару Алексеевну, - рад встрече, дружище! Признаюсь, давненько не видел тебя в обществе барышни, да ещё столь очаровательной.

- Здравствуй, Анатоль, - коротко ответил Всеволод Алёнович. – Позволь представить тебе мою помощницу, Варвару Алексеевну.

Чёрные, воистину бесовские, глаза Анатоля масляно блеснули. Мужчина покрутил головой, белозубо усмехнулся:

- Ох, и хитёр же ты, братец. А я вот, признаться, даже не догадался какую-нибудь прелестницу своей помощницей сделать, чтобы коротать с ней не только редкие часы досуга, но и минуты служебного затишья.

- Варвара Алексеевна моё Отражение, - резко возразил Всеволод Алёнович, и Варенька отчётливо услышала в его тоне треск ледяных осколков, на которые со всего маху наступили сапогом.

Разудалая улыбка моментально исчезла с лица Анатоля, мужчина низко поклонился, по-военному щёлкнув каблуками:

- Прошу меня простить, сударыня, я не имел помысла оскорбить Вас.

- Я не сержусь, - мягко произнесла Варвара Алексеевна, и сама не поняла, кого именно успокаивала: стоящего напротив Анатоля или Всеволода Алёновича, источающего холод почище ледяной глыбы, коим целая глава отводилась в дневниках великого путешественника и мореплавателя, дерзнувшего отправиться в страну вечного холода. Сама барышня, стужи не любившая, никак не могла понять, зачем нужно было пускаться в столь опасное путешествие, да ещё и так скверно к нему подготовившись, но описание огромной ледяной горы в полном безмолвии дрейфующей в студёном море запомнила очень хорошо. Пару раз сия гора даже во сне являлась, отчего Варенька просыпалась с криком, до смерти пугая верную Малушу.

Анатоль отвесил ещё один почтительный поклон, звучно щёлкнул каблуками, по-военному чётко развернулся и удалился. По тому, с какой поспешностью мужчина ушёл, девушка решила, что он не поверил в искренность её прощения, и опечалилась мало не до слёз. Ещё бы, какой барышне лестно будет, коли её за чудище бессердечное почитать станут! А ведь она от чистого сердца…

- Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович мягко взял девушку под руку, повлёк по высоким ступенькам в Сыскное Управление, - осмелюсь заметить, что Вы совершенно напрасно себе печалите сердце всевозможными скорбными размышлениями. Анатоль норовом подобен молодому годовалому псу, коего даже самый строгий хозяин на цепь не посадит, потому как не выдержит скорбного воя.

Варенька хихикнула, красочно представив статного Анатоля с цепью на шее рядом с покосившейся будкой. Однако привитое маменькой, а особенно верной Малушей воспитание обязывало укорить за столь нелестное сравнение, а потому барышня строго, копируя свою горничную, покачала головой и молвила:

- Ай-яй, Всеволод Алёнович, разве можно человека с псом сравнивать?

По губам мужчины скользнула улыбка.

- Я лишь хотел сказать, что если бы Анатоль затаил на Вас какую-либо обиду, то непременно сказал бы об этом. Он не умеет таить зло… впрочем, все остальные чувства и помыслы он также не утруждает себя утаивать.

- Куда же в таком случае, по Вашему разумению, направился господин дознаватель?

- Разумеется, сообщать всем, что я обрёл Отражение, - пожал плечами Всеволод и тут же с тревогой посмотрел на девушку. – Надеюсь, Вам сие известие не будет неприятно? Может, Вы предпочли бы скрыть, что стали…

- Глупости, - фыркнула Варвара Алексеевна, от возмущения даже перебив Зеркальщика. – Возможно, Всеволод Алёнович, у Вас и сложилось превратное мнение о моём благоразумии, но смею заверить Вас, я не из тех легкомысленных барышень, кои питаются мужским восхищением, подобно бабочкам, пьющим нектар. И я охотно принимаю Ваше внимание, потому что… - девушка смешалась, некстати вспомнив, что благовоспитанным девицам не подобает говорить о своих чувствах, да ещё и наедине с кавалером, но потом решительно тряхнула головкой и отважно закончила, - потому что Вы мне весьма импонируете.

На этом отвага решила, что всего хорошего должно быть в меру, и покинула Вареньку. Барышня покраснела и, чтобы скрыть смущение, юркнула в дверь, галантно распахнутую перед ней Всеволодом Алёновичем.

Холл Сыскного Управления, куда попадал всякий, дерзнувший переступить порог сего учреждения, поражал не столько блеском и великолепием (да и откуда бы им взяться в государственном-то заведении?), сколько строгостью и величественность. Варвара Алексеевна судорожно сглотнула и невольно подалась назад, ощутив себя крошечной песчинкой, порывом ветра занесённой туда, где ей находиться ни коим образом не следовало бы. К счастью, отступив, барышня попала прямиком в тёплые, сильные руки Зеркальщика, в коих моментально обрела утраченные было спокойствие и дружелюбную весёлость. В самом деле, чего она переполошилась, словно влетевший в дом воробьишка? Ну, подумаешь, потолок такой высокий, что при взгляде вверх даже голова кружиться начинает, в доме купца Ипатьева, куда Варенька с сестрицами на именины к старшей дочери купца ездила, потолок ничуть не ниже. И позолоты столько, что даже глазам больно. А здесь позолоты вовсе нет, зато служащих вокруг словно мурашей в растревоженном муравейнике. И все так же по-муравьиному деловиты и хлопотливы. Кто-то с бумагами куда-то неспешно шествует, кто-то у полукруглой стойки стоит, кто-то на службу только пришёл, отряхивается от уличной пыли, кто-то, наоборот, выходить собирается, цилиндр надевает да трость берёт.

- Ну вот, а я о чём говорил, - прозвучал над ухом девушки негромкий шёпот Всеволода Алёновича. – Все поглазеть прибежали, а ещё говорят, что любопытство только женскому полу свойственно!

- Всеволод Алёнович, друг мой, - прогудел какой-то седовласый мужчина, неотрывно глядя при этом на Варвару Алексеевну. – Утро доброе, сокол ясный, а мне казалось, Вы сегодня на службу не придёте.

- Доброе утро, Аркадий Акакиевич, - вежливо ответил Зеркальщик, - позвольте спросить, на основании чего Вы решили, что сегодня я непременно манкирую своими обязанностями? Прежде, помнится, такого не бывало.

Мужчина развёл руками, добродушно усмехнулся:

- Так как же, Всеволод Алёнович. Вы после беседы с нехристем этим, Вороном коего кличут, такой бледный и квёлый был, что краше только в гроб кладут! По-моему разумению Вам бы дней с пяток отлежаться следовало бы.

Варенька испуганно охнула, прижала ладошку к губам и метнула быстрый взгляд на Всеволода Алёновича. Умирающим он, слава Богу, не выглядел, измождённым тоже. Наоборот, в каждом жесте и взгляде таилась такая сила, которую не у каждого легендарного богатыря сыщешь.

- Благодарю за заботу, Аркадий Акакиевич, - церемонно ответил Зеркальщик, подхватывая Вареньку под руку и мягко увлекая к лестнице, - смею Вас уверить, я совершенно здоров и отлично себя чувствую.

Седовласый чиновник, у коего барышня с запозданием приметила весьма внушительное брюшко, усмехнулся в густые усы, напоминавшие щётку, которой Малуша одежду барскую чистила, и одобрительно посмотрел на Варвару Алексеевну:

- От всего сердца поздравляю Вас, Всеволод Алёнович с обретением своей суженой. Правду люди молвят: любовь дарует душе крылья, а телу обновление.

Варенька только и успела, что улыбнуться благодарственно, как Зеркальщик уж по лестнице её повёл, на каждом шагу то приветственно кивая, то обмениваясь рукопожатиями, а то просто улыбаясь в ответ на дружеские восклицания.

- Вас здесь любят, - заметила девушка, когда они с Всеволодом Алёновичем оказались в просторном коридоре, по которому гуляли столь сильные сквозняки, что пламя в светильниках испуганно ёжилось и жалось к стенкам.

Зеркальщик бросил на девушку пристальный взгляд и спросил нечто, до крайности барышню изумившую:

- Вас это удивляет?

- Что, простите? – захлопала глазами Варенька, чувствуя себя глупышкой, навязывающейся взрослому мужчине.

Однако Всеволод Алёнович над непонятливостью девичьей смеяться не стал, даже бровью не повёл, лишь повторил терпеливо:

- Вас удивляет, что меня любят?

Варвара Алексеевна вспыхнула и пару минут лишь разевала рот, как вытащенная из воды рыба. Нет, слова-то у барышни были, даже много слов, целое объяснение, очень пылкое и убедительное, но… неоформленное. Мысли в голове бились наподобие попавшей за стекло мухи, которая жужжит, бьётся и не видит, что распахнутое окно совсем близко от неё.

- Да как Вы могли такое подумать! – возмущённо пискнула барышня, когда смогла хоть как-то управлять речью. – Мои слова были лишь подтверждением очевидного факта, его… - Варенька запнулась, вспоминая сложное слово, которое часто слышала от батюшки во время его разговоров о делах служебных.

- Констатацией, - подсказал Зеркальщик, но сделал это столь мягко и непринуждённо, что девушка не почувствовала себя, как в беседах со старшей девицей, нерадивой ученицей, не подготовившейся к уроку.

- Именно, - кивнула Варвара Алексеевна, - это была констатация факта.

По губам Всеволода Алёновича скользнула лёгкая улыбка. Зеркальщик мягко подвёл девушку к высокой массивной двери, таинственно поблескивающей в трепещущем свете светильников. Барышня невольно отметила, что отражается в двери, словно в зеркале. Интересно, это нарочно так сделано или просто слуги очень старательные? Варенька с любопытством огляделась по сторонам, но тут Зеркальщик распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

«Ладно, будет ещё время всё рассмотреть», - решила Варвара Алексеевна и грациозно, подражая маменьке, вплыла в кабинет.

- Я распорядился поставить для Вас стол и кресло, - уголки губ Всеволода приподняла лёгкая ироничная улыбка, - правда, служба у нас такова, что засиживаться в кабинете, скорее всего, не получится.

- А я люблю прогулки, - беззаботно пожала плечиками Варенька и восторженно взвизгнула, заметив очаровательный овальный стол и плюшевое кресло, которое так и манило присесть в него.

- Рад, что Вам понравилось, - улыбнулся Зеркальщик, и барышня как-то вдруг поняла, что это была не просто вежливая, ничего не значащая фраза. Всеволод Алёнович был действительно доволен, что смог порадовать её, Вареньку.

Девушка уже лучезарно улыбнулась и хотела разразиться похвалами, вполне искренними и идущими от чистого сердца, как вдруг овальное зеркало, висящее на стене, плеснуло тревожным красным светом и загудело.

- Прошу прощения, Варвара Алексеевна, срочный вызов.

Всеволод подошёл к зеркалу, провёл по нему ладонью и коротко произнёс:

- Слушаю.

За стеклом появился краснощёкий одутловатый околоточный надзиратель, поминутно вытиравший пот со лба большим сине-белым клетчатым платком. При виде Зеркальщика мужчина поспешно запихнул платок в обшлаг рукава, вытянулся во фрунт и зачастил, напомнив Вареньке набирающий скорость поезд:

- Ваш Благроть, тут купца Пряникова племянник ихний зарезал.

- А коли и так всё известно, зачем же я вам понадобился? – приподнял брови Всеволод Алёнович, скрещивая руки на груди.

Околоточный выпрямился ещё больше, надул щёки, повращал глазами, а потом выдохнул, словно камень с горы спустил:

- Так племянник утверждает, паскуда такая, что он не виноват. Мы уж его и так, и эдак поспрошали, а он ни в какую. Неповинен, грит, и вся недолга.

- Применение силовых методов дознания запрещено Высочайшим вердиктом, - процедил Зеркальщик, и от его голоса холодом повеяло в кабинете. – Особенно, если допрашиваемый происхождения мещанского либо купеческого.

- Да какого мещанского, что Вы, - пренебрежительно махнул рукой надзиратель, позабывший в эту минуту обо всех страхах, - штудент-нищеброд. Купец Пряников его к себе из жалости взял, пригрел змеищу на груди. А этот неблагодарный его прирезал, а таперича запирается. Неповинен, мол. А как не повинен, когда его прямо на месте преступления застигли всего кровью уляпанного и с ножом в руке.

Соболиные брови Всеволода Алёновича взмыли вверх, ноздри затрепетали, как у гончей, взявшей след, а шрам побагровел.

- Благодарю за донесение, Лев фёдорович, мы с помощницей немедленно отправляемся в дом убитого купца. Надеюсь, подозреваемый ещё там?

- Штудент-то? – переспросил околоточный надзиратель и махнул рукой. – Там, то есть, тут. Мы его никуды не волокали, Вас, Ваш Благроть, дожидаемся.

Зеркальщик чуть кивнул, не столько поклонившись, сколько обозначив поклон, и опять провёл по стеклу рукой, словно стирая отражение околоточного. Немного постоял, думая о чём-то своём, Вареньке не ведомом, а потом повернулся к мышонком притихшей в кресле девушке и чуть виновато произнёс:

- Ну вот, как я и говорил, Варвара Алексеевна, в кабинете долго обитать у нас не получится. Нужно отправляться к Пряникову, покуда наши доблестные стражи порядка студента своими беседами до смерти не замордовали.

- Вы не любите околоточных надзирателей? – удивилась барышня, которая до сего момента была свято убеждена, что все, кто избрал своей миссией службу государеву, – это большая, дружная семья, в коей все стоят дружка за дружку.

Всеволод Алёнович дёрнул щекой, шрам его опять побагровел:

- Скажем так: я не одобряю методов дознания, коим пользуются некоторые, конкретно именно этот околоточный надзиратель.

Варвара Алексеевна хотела было спросить, что же это за методы такие варварские, но Зеркальщик властно произнёс:

- Идёмте, Варвара Алексеевна, нас ждут. А впрочем, возможно, Вам лучше остаться здесь? Насколько я понял Льва Фёдоровича, тело убиенного тоже осталось в доме, а многие барышни боятся вида крови, равно как и зрелища смерти.

- Смею Вас уверить, Всеволод Алёнович, - несколько даже резко возразила Варенька, - я к сим барышням не отношусь. И как Ваша помощница обязана следовать за Вами всюду, куда Вам угодно будет отправиться.

Показалось девушке или нет, но во взгляде Зеркальщика на миг помстилось ей восхищение. Закрасневшись, Варвара Алексеевна поспешно вскочила с кресла и направилась к двери, но Всеволод Алёнович мягко придержал её за руку:

- Если Вы не возражаете, мы пойдём через зеркало.

Барышня, разумеется, не возражала, наоборот, с трудом сдерживалась, чтобы не засиять от восторга подобно бриллиантовому гарнитуру, коий маменька лишь по большим торжествам из шкатулки сафьяновой достаёт. Шутка ли, через зеркало хоть немного попутешествовать!

Зеркальщик без труда определил обуревавшие девушку чувства, но говорить ничего не стал, только в больших серых глазах плеснули смешинки и опять скрылись, спрятались в бездонных глубинах, словно сказочная щука. Всеволод мягко взял девушку за руку и повлёк к зеркалу. У самого стекла Варенька в замешательстве остановилась, некстати вспомнив, как маленькой, бегая за старшей сестрицей, налетела на трюмо и разбила его вдребезги. Сама, слава Богу, не покалечилась, но напугалась сильно, потом месяц близко к зеркалам не подходила. Сейчас давний страх опять всколыхнулся в душе, подобно вонючей болотной жиже, в которую шагнул неосторожный путник. Барышня вся сжалась, не имея возможности преодолеть страх и понимая, что тем самым задерживает дознавателя. А вдруг, пока она тут у зеркала топчется, в доме купеческом несчастного студента истязают?! И душегуб скрывается, сбегает из дома, города, а то и державы. Хотя нет, из державы преступник сбежать точно не успеет, уж больно велика она, из края в край за месяц не проедешь.

Всеволод Алёнович, без труда угадав душевные метания своей помощницы, повернулся к девушке, взял её уже за две руки и мягко произнёс:

- Посмотрите на меня, Варвара Алексеевна.

Варенька послушно подняла взгляд, хоть щёки её и заполыхали от смущения подобно маковому полю.

- Смотрите на меня, - тем же мягким чарующим голосом продолжил Зеркальщик, - не отводите взгляд.

Всё вокруг словно перестало существовать, подёрнулось серебристой туманной дымкой, растаяло в ней. Варенька опять превратилась в невесомый туман, воздушный и таинственный, для которого нет и не может быть никаких преград.

- Ой! – громом прозвучало над ухом Варвары Алексеевны, заставив девушку испуганно вздрогнуть, оступиться и едва не полететь лицом в пол, хорошо, Зеркальщик подхватить успел.

- Чаво расшумелась, дура? – строго рыкнул мужской голос, в котором Варенька узнала околоточного надзирателя, Льва Фёдоровича. – Али Зеркальщика никогда не видала?

- Да где мне енто порождение тёмное видеть-то, - плаксиво ответила девица и звучно шлёпнула себя по губам. – Ой…

- Теперь Вы понимаете, как принято относиться к Зеркальщикам? – прошептал Всеволод Алёнович на ушко своей помощнице.

Барышне стало горько. Так горько, что даже слёзы неправой обиды закипели на глазах, а кровь забурлила в жилах подобно лаве пробудившегося вулкана.

- Глупости это всё и предрассудки, - выпалила Варвара Алексеевна, поворачиваясь так, чтобы видеть всё и всех в комнате, в которой оказалась. – А ещё клевета, за распространение коей можно и штраф получить, вот!

Толстая рябая девка, одно плечо которой было заметно выше другого, щербато усмехнулась и махнула рукой:

- И-и-и, милая, хужее, чем меня барин покойный наказал, уже не будет.

- Рот закрой, дура, - прикрикнул на служанку околоточный, закипая не хуже самовара, - и молчи, пока тебя не спросют!

- Лев Фёдорович, давайте мы с вами пока тело убиенного осмотрим, а помощница моя тут людей опрашивать начнёт, - холодно произнёс Зеркальщик.

- Как скажете, Ваш Благродь, - козырнул околоточный и несколько суетливо направился к двери. – Вот, сюды извольте. Купец тутатки, за ентой дверкой.

- Варвара Алексеевна, - официально обратился дознаватель к своей помощнице, - начните людей опрашивать. Может, кто-то что-то видел или слышал.

- Слушаюсь, - почтительно ответила Варенька и даже чуть присела.

Уголки губ Всеволода дёрнулись, но тут же застыли, лицо превратилось в непроницаемую ледяную маску.

Когда мужчины скрылись в другой комнате, Варвара Алексеевна опустилась на низкий круглый пуфик (потому как деревянной грубой лавке, раскорячившейся у стены, более подобали бы пыточные казематы, чем комната в купеческом доме) и приветливо улыбнулась служанке. Девица на улыбку не ответила, нахохлилась, съёжилась, словно воробей под дождём, и принялась крутить грязный передник.

- Ну, милая, - ласково произнесла Варенька, вспоминая, как именно проводили дознание сыщики в романах, - расскажи…

- Чаво рассказывать, не знаю я ничаво, - пробурчала служанка, ещё сильнее втягивая голову в плечи.

- Ты давно в доме купеческом? – Варенька продолжала ласково улыбаться, приветливо глядя на девушку.

Девица шмыгнула носом, пробурчала чуть слышно:

- Третий год.

- Третий год, - повторила барышня и тут же задала следующий вопрос. – А служишь где? В доме или во дворе?

Девица опять щербато усмехнулась, повела плечами:

- Сперва в дом брали, а как… так на двор отослали.

- Как что? За что тебя на двор отослали?

Служанка опять шмыгнула носом, насупившись посмотрела на барышню:

- Молоды Вы больно, барышня, об таких вещах толковать.

Варенька досадливо дёрнула уголком рта.

- Послушай… Прости, как тебя зовут?

- Меня-та? – девица пятернёй поскребла грудь. – Дунька я.

- Дуня, я почти как целитель, ты мне можешь смело обо всём рассказать.

- Угу, я уже один раз пожалилась, - несговорчиво проворчала служанка, пряча взгляд и опять скукоживаясь, - теперь страховидлом таким хожу. Нет уж, благодарствую за привет да ласку, но ничаво я не знаю, ничаво не видела. Вы-то приехали да уедете, а мне тутачки оставаться. И жизня, пусть и такой образиной, мне ишшо не опостылела, так-то вот, барышня.

Варвара Алексеевна с досадой прикусила губу. Ясное дело, что служанка многое знает и о многом могла бы поведать, да как её разговорить? В романах-то у сыщика такого вопроса не возникало, там все, даже душегубы, едва его завидев, сразу каяться начинали. А девицы и даже знатные барышни и вовсе к ногам падали, в вечной любви и верности клялись. Барышня ещё раз посмотрела на насупленную Дуню и махнула рукой:

- Да ты чего стоишь-то? Присаживайся.

Девица вздрогнула, словно её плетью огрели, оглянулась и отчего-то шёпотом переспросила, всё время озираясь по сторонам:

- Вы ента чаво, мне шта ли?

- А кому ещё? – искренне удивилась Варвара Алексеевна. – Здесь кроме нас с тобой и нет никого.

Дуня переступила с ноги на ногу, горько усмехнулась:

- И не срамно Вам, барышне, над девкой смеяться?

- Да с чего ты взяла, что я над тобой смеюсь?! – рассердилась Варенька, даже на ноги вскакивая от незаслуженного оскорбления. – Сама чисто ёж колючий, не знаешь, с какого бока подступиться, кругом сплошные иглы! Ты хоть понимаешь, что если мы ничего не докажем, то под суд невинный человек пойдёт?!

- А Вам, нешто, не всё равно?

- А вот не всё равно! – Варвара Алексеевна пристукнула ладошкой по столу. – Я за справедливость.

- И-и-и-эх, милая, да рази её хватит на всех, справедливости-та? – махнула рукой служанка. – У меня, вон, сестра утопла от позору, а рази её погубителю чаво было? Нет. Прокопыч, вон, после побоев пластом лежит, даже помереть не может, а Ваньке-кату, который его замордовал, порося подарили. Рази енто справедливо?

Варенька расправила плечи, вскинула голову и отчеканила, стараясь особо выделить каждое слово:

- Мы обязательно во всём разберёмся и накажем виновных по всей строгости закона. Всеволод Алёнович непотребства не допустит.

- Енто Зеркальщик-то? – оживилась Дуня и почесала щёку. – Ну да, эдакой зверина любого загрызёть и не подавится.

Барышня хотела было возразить, сказать, что Всеволод Алёнович человек благородный и воспитания самого галантного, но тут служанка отчаянно махнула рукой, словно в омут прыгнуть насмелилась:

- Ладно уж. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Спрашивайте, чаво хотели, всё как есть расскажу, ничаво не утаю. Но, - девица подняла вверх грязный корявый палец, - токмо то, что сама видела, слышала, али на своей шкуре спытала. Сплетнями да домыслами делиться не стану, и не просите.

- И не надо, - весело ответила Варенька, - расскажи, чего тут у вас в доме происходит? Кто купца убил?

- Кто убил не знаю, не видала, - буркнула служанка и по лицу её скользнула нехорошая усмешка, - а за что, предположить могу. На своей шкуре спытала.

Варвара Алексеевна поспешно придвинула к себе лежащую на столе стопку чистых листов и чернильницу. Рассказ, судя по присказке, обещал быть занятным.

Купец Пряников, ныне представший на суд перед Создателем, слыл человеком весьма набожным и милосердным. Усиленно помогал церквям, содержал театр на Малой Васильковой, каждое Рождество присылал подарки в воспитательные дома. Выпалив сию хвалебную оду почившему барину, Дуня откашлялась, а Варенька согласно кивнула. Ничего нового служанка ей не поведала, всё это барышня и так знала.

- Вы погодьте головой-та кивать, барышня, - усмехнулась Дуня, ладонью вытирая нос, - енто всё присказка. Так сказать, внешняя обёртка, навроде той, в которые ушлые торговцы самые завалящие товары заматывают, чтобы разиня какой обзарился и купил.

- А что же таилось под благопристойной обёрткой господина Пряникова? – спросила Варвара Алексеевна, которой уж наскучила длинная присказка. Нянька в детстве, помнится, тоже вот так сказки начинала: разведёт присказку, а потом, на самом интересном месте уж никакой мочи нет терпеть, глаза сами собой закрываются.

Служанка щербато усмехнулась, откашлялась и продолжила.

Все благоденствия, которые совершал купец, были, с точки зрения его домашних и тех, кто имел несчастье близко узнать Василия Афоновича Пряникова, исключительно внешние и показные. В своём же дому маска великодушного и просвещённого барина и мецената слетала, обнажая неприглядные звериные черты. Любил купец после баньки с девкой дворовой потешиться, причём потехи его были не любовные (что понятно, почитай, в каждом барском доме одна-две полюбовницы у барина да его сынков имеются), а звериные. Мог кожу со спины снять, мог кочергой железной прижечь, мог волосы по всему телу огнём спалить, а мог иголками наподобие подушки рукодельной утыкать. Ежели девица после перенесённых мук жива оставалась, приказывал её на конюшне плетьми добить али в выгребной яме утопить.

- Да зачем же ему это надобно?! – воскликнула Варенька, с трудом подавляя подкатившую к горлу тошноту.

Дуня передёрнула перекошенными плечами:

- Вот чаво не знаю, барышня, тово не знаю. Люди болтали, что, мол, чародейские каки-то амулеты он болью да страхом девичьими напитывал. Сама не знаю, врать не буду. Про то сестрица моя могла поведать, дык она утопла, царствие ей небесное.

Служанка перекрестилась, Варвара Алексеевна тоже, с неудовольствием заметив, что рука предательски дрожит.

- А отчего утопилась твоя сестра? – спросила Варенька, когда тишина в комнате стала аж позванивать от напряжения.

- Да всё от него, супостата, - охотно откликнулась Дуня, которой, и это чувствовалось, страшно хотелось рассказать обо всём, но что-то сдерживало. То ли давний въевшийся под кожу страх перед барином, пусть и покойным, то ли боязнь прогневить барышню, которая, вот голова бедовая, с самим Зеркальщиком пришла!

Девушка, уловив смятение служанки, приветливо улыбнулась и выжидательно приподняла перо. Дуня вздохнула и продолжила.

Марфуша, Дунина сестра, отличалась красотой ангельской, а разумом превосходила даже сельского целителя, коий с равным пренебрежением пользовал и людей, и скот, не делая меж ними больших различий. Стоит ли удивляться тому, что когда Марфуша исцелила от гнилой горячки единственного на три деревни окрест кузнеца, народ к ней валом повалил. Естественно, шли не с пустыми руками, ведь каждому известно, что, чтобы хворь да беда назад не вернулись, целителя отблагодарить надо. В доме достаток появился, на именины Дуняша, младшенькая в семье, получила настоящую фарфоровую куклу. Вот с той-то куклы и начались все беды, ведь подарил её не кто-нибудь, а купец Пряников, которого Марфуша врачевала после охоты, а точнее, бурного возлияния после оной. Исцелившись, Василий Афонович частенько заезжал в деревню, вёл беседы долгие с Марфушей, спрашивал у неё о целительстве, ничуть не гнушаясь беседой с деревенской девкой, пусть и пригожей. Сама же Марфуша души не чаяла в молодом и любезном купце, всей душой полюбила его и открыла ему все тайны, какие ей самой поведала забредшая в деревушку старая ведьма. Василий Афонович ахал, охал да на ус волнистый пшеничного цвета мотал. А как все секреты потаённые выведал, первым делом потехи ради извёл семью Марфушину, силу свою таким образом испытывая. И столько той силы оказалось, что вся деревня вымерла. Уцелели лишь Марфуша да Дуняша. Несчастная знахарка, пытаясь спасти односельчан, сперва в ноги бросилась своему разлюбезному Васеньке, а как узнала, что сама его научила и тем в хвори лютой повинна, так в омут глубокий и прыгнула.

Дуняша же попала в дом купца Пряникова, забрал он девчонку, как сперва сказал, из жалости, чтобы не сиротствовала. Малышкой она всему верила, хвостиком за купцом ходила, потому частенько и видала то, чего не следовало бы. Например, как куражится купец над должниками своими, как вниз головой их подвешенными держит до тех пор, пока у несчастных кровь из носа да глаз сочиться не станет. Или как мальчиков молодых калечит, в бочках запирает, чтобы они карликами уродливыми становились. Как-то Дунечка не стерпела, открыла бочку и выпустила пленника. Василий Афонович про то узнал, приказал притащить девчонку к себе, да не успел замахнуться, как его так скрутило, что посинел весь купец и замертво рухнул. Доктор вызванный лишь руками разводил, а Дуня, науку сестрицы любимой вспомнив, травок заварила, с ложечки чайной Пряникова попоила, тот и оправился.

- Зря я его, изверга, спасала, - с горечью бросила служанка, - надо было оставить погибать. Много бы я тем жизней неповинных сберегла. Только он, бес окаянный, очаровал меня, как Марфушу, позабыла я обо всём на свете, влюбилась в него до беспамятства. Токмо тогда я поняла, что он любовной магией балуется, змей подколодный, когды Иванушку встретила.

Дуня печально вздохнула и замолкла, а Варенька вывела: «любовная магия» и несколько раз подчеркнула. Сильной чародейкой барышня не была, понимала лишь язык животных, да дар ясновидения слабенький недавно пробудился, вот и всё. Тем не менее, Варвара Алексеевна прекрасно знала, что любовная магия относится, во-первых, к полулегальным (если не попался на использовании, никто не накажет), а во-вторых, требует очень больших затрат сил. Для совершения любовного колдовства нужно, чтобы страсти буквально кипели, словно самовар раскочегаренный, а будет это счастье, страх, боль или горе, для чародейства значения не имеет. Не потому ли и тешился истязаниями покойный купец?

Варенька гадливо передёрнула плечиками, словно на неё кто помоями плеснул, и поспешно спросила, почти выпалила, чтобы поскорее сбросить рухнувший на плечи тягостный груз этой мерзкой исповеди:

- А кто такой Иванушка?

Рябое Дунино лицо зарделось, девица спрятала грубые красные руки под грязный фартук, шмыгнула носом и застенчиво прогудела:

- Дык енто… Штудент он. Племянник супостата ентого.

- Так это его в убийстве купца обвиняют, - ахнула Варвара Алексеевна, в изумлении всплескивая руками.

- Ыгы, - промычала служанка и зло добавила, - ентот, который первым прибёг, мово Иванушку по шее сразу, ишшо толком ничего не спросив.

- Подожди, - барышня повелительно вскинула ладонь, - а как Иванушка в доме купца появился? Как ты с ним знакомство свела?

Дуня вытерла лицо передником, плюхнулась, словно перекисшее тесто, на порожек, поскребла грудь, вздохнула, прокашлялась и продолжила своё скорбное повествование.

Красивый, статный, черноглазый студент Иван, Иванушка, как его промеж себя уже спустя три дня стали звать слуги, а особенно служанки, появился в доме Пряникова год назад аккурат под Рождество. Толком никто так и не понял, с чего вдруг купец решил пригласить к себе своего родича, о котором и не поминал ни разу, но Иван прибыл к дядюшке, поселился в отведённых ему наверху небольших покоях, восторженно изучил библиотеку и воздал должное кулинарному мастерству поварихи, которая ради дорогого гостя саму себя превзошла. До весны меж дядюшкой и племянником царили тёплые, воистину родственные отношения, а потом… Что произошло потом, никто из домочадцев так и не понял. То ли весна так дурно подействовала, то ли Василий Афонович взревновал к Иванушке Дуню, которая слыла по всей деревне и на много вёрст окрест первой красавицей.

- Я ить, барышня, красоткой была, - щербато усмехнулась служанка с лёгким кокетством поправляя космы на голове. – Енто меня за связь с Иванушкой барин проклял и обратил в такое страшилище.

- Как проклял? – ахнула Варенька, которая о подобном только в книжках читала. Сказках заграничных с картинками, которые батюшка с матушкой из своих поездок на воды привозили всегда.

- От всей души, - зло сплюнула Дуня и добавила, почесав мясистый нос, - али что там у него заместо неё.

Как выяснилось спустя ещё десять минут сочных проклятий в адрес убиенного, барин наложил на свою любовницу (да-да, Дуня была полюбовницей покойного Пряникова, а потом бросила его, влюбившись в Иванушку) изощрённое проклятие. Она оставалась красавицей до тех пор, пока не принадлежала никому, кроме Василия Афоновича. Как только влюблённая девушка отдала себя всю без остатка своему ненаглядному Ванечке, сей же миг превратилась в безобразную бабищу.

- И быть мне таковой до конца дней моих, потому как злодеюка ентот зарезан, а я всё ишшо страшилище. А коли смерть колдуна чары не сняла, то, знать, ничто их не снимет, - печально закончила Дуня и отвернулась, пряча лицо.

Сердце Вареньки острой иглой пронзила жалость. Барышня вскочила на ноги, бросилась к несчастной и, несмотря на тяжёлый дух, исходящий от тела, обняла её, ласково погладила по плечу, приговаривая:

- Не печалься, милая, мы тебе обязательно поможем. В Сыскном Управлении самые лучшие маги собраны, они любое проклятие развеют.

- Да станут ли они девке безродной помогать? – шмыгнула носом служанка, искоса посматривая на Варвару Алексеевну.

- Конечно, станут, - горячо принялась убеждать девушка. – Всенепременно станут!

- Добрая Вы, барышня, - прогнусавила Дуня, спешно шаря под грязным передником, - вот, примите перстенёчек в дар от чистого сердца, уж не побрезгуйте.

Честно сказать, брать подарок барышне не хотелось страшно, всё внутри буквально криком кричало, что делать этого не стоит, но служанка смотрела с такой отчаянной надеждой, столько в её взгляде было мольбы, что Варенька сдалась.

- Спасибо тебе, милая, - девушка приняла на ладошку простенькое медное колечко, даже без каких-то украшений или каменьев, не спеша примерять его на пальчик.

- Да Вы померяйте, - прошептала служанка и опять хлюпнула носом, - хоть на мизинчик наденьте, не погнушайтесь.

Варвара Алексеевна взяла перстенёк, собираясь примерить его, когда дверь с шумом распахнулась, явив грозного, словно разъярённое божество, Всеволода Алёновича.

- Не стоит этого делать, Варвара Алексеевна, - приказал Зеркальщик и словно бы искру серебряную в сторону барышни метнул.

Руки Вареньки моментально заледенели, из онемевших пальчиков выпал перстень и с тихим звяканьем упал на пол. Дуня испуганно проследила за ним взглядом,потом охнула, заполошно вскочила на ноги и замерла, талым комом снега оседая вниз под пылающим серебряным огнём взором Всеволода Алёновича.

- Ты что же это удумала, - прошипел Зеркальщик, медленно надвигаясь на насмерть перепуганную служанку, - своё проклятие другой передать?!

- А кому я такая нужна! – запальчиво крикнула Дуня. – Кто меня, девку безродную, расколдовывать станет! А для знатной пригожей барышни, чай, спасители найдутся!

Всеволод вскинул правую руку вверх, меж пальцев угрожающе заискрило, засияло, словно молния зарождалась.

- Так ты же сама повинна в том, что с тобой стало, - зло процедил Зеркальщик, по-прежнему держа молнию в руке. – Во всех непотребствах барина участие принимала, девок пригожих, которые чем-либо тебе не угодили, на расправу ему отдавала, парня приворожить пыталась, хоть и знала, что он с другой венчаный.

- Не виновата я, барин! – взвыла служанка, бухаясь на колени и с таким пылом колотясь лбом о дубовый паркет, что он аж потрескивать начал. – Запугал меня Василий Афонович, силой принудил!

Всеволод Алёнович погасил молнию, устало потёр лицо:

- Вся насквозь ты прогнила, самому Зеркальщику в лицо лжёшь, наказания не боишься. Неужели и правда думаешь, что хуже, чем есть, уже ничего не будет?

- А куды хуже-то, барин, - усмехнулась Дуня, неуклюже расправляя юбку. – Красу свою я утратила, единственное, чем в жизни своей постылой гордилась.

- А встречи с теми, кого загубила, не боишься? – так проникновенно спросил Зеркальщик, что даже у ни в чём не повинной Вареньки мороз по коже пробежал.

Девка опять взвыла, вцепилась в волосы, закачалась, словно в припадке падучей, заголосила так, что даже эхо по комнате загуляло:

- Помилосердствуйте, барин! Всё, как есть, расскажу, под суд пойду, любое наказание стерплю, схрон свой потайной открою, токмо пощадите!

- Не ори, - цыкнул Всеволод, - уши закладывает.

Дуня моментально замолкла, тяжело дыша и выкаченными от ужаса глазами глядя на Зеркальщика. Всеволод Алёнович чуть заметно брезгливо поморщился:

- Идёмте, Варвара Алексеевна. Девица сия хоть и много мерзопакостей совершила, но в убийстве своего полюбовника неповинна. Нет следа его смерти на ней… А за другие свои прегрешения ответит по всей строгости закона.

Словно только и дожидаясь этих слов, в комнату вошёл ещё более краснощёкий и одутловатый, чем прежде, околоточный и зычно гаркнул:

- Ну, ты, пошла! В участке с тобой, лиходейкой, живо разберутся.

Вареньке помстилось, что как-то уж слишком Порфирий Прокофьевич своё рвение показывает, не иначе, досталось от Зеркальщика на орехи за выколачивание из студента признания в убийстве купца Пряникова.

- Всеволод Алёнович, - барышня чуть кашлянула, привлекая внимание дознавателя, - а что с тем студентом стало, коего в убийстве обвиняли?

Зеркальщик досадливо махнул рукой:

- Доктор его подлечил, да отправили подобру-поздорову в комнату. Иван Аркадьевич в убийстве своего дядюшки не повинен, хоть и желал страстно ему смерти…

- Если хотя бы половина из того, что Дуня сказала, правда, то смерти Василию Афоновичу многие в этом доме желали, - задумчиво заметила Варенька, размышляя о том, есть ли предел падения души человеческой.

- То-то и оно, - совсем по-мальчишески поддакнул Всеволод и с досадой пнул ножку лавки. – Думал я в един день обернуться, а тут на седмицу хлопот, если не более. И каждого домочадца до самых уголков души просмотреть я не смогу, через мрак, что в некоторых душах царит, пробираться никаких сил не хватит!

Варвару же Алексеевну терзал совсем иной вопрос. Барышня задумчиво потеребила рукав платья, неловко кашлянула, переступила с ножки на ножку, собираясь, да так и не осмеливаясь спросить.

- Да спрашивайте, чего уж там, - махнул рукой Всеволод Алёнович, - у Зеркальщика от своего Отражения тайн нет и быть не может.

- Что Вы сделаете с тем, кто убил купца Пряникова? – выпалила Варенька и покраснела так, что даже уши и шея запылали. – Конечно, я понимаю, что он либо она убивец, а закон един для всех, но…

Барышня смешалась и замолкла, ожидая смешка за девичью мягкотелость, а то и строгого окрика за служебное несоответствие. Однако Всеволод Алёнович девушку удивил безмерно.

- Многое будет зависеть от того, почему преступник решился на подобное душегубство. Какой у него мотив был.

Варвара Алексеевна с нескрываемым изумлением посмотрела на дознавателя. Зеркальщик её взгляд поймал и невесело усмехнулся уголком рта:

- Что, не ожидали подобных речей от дознавателя, чьим девизом должно быть: «Закон суров и беспощаден к любому, преступившему грань»? Только вот жизнь, Варенька, цветная и очень уважает всевозможные оттенки. В том же деле нашем, к примеру. Взять вот хотя бы студента этого, Ивана Аркадьевича. Желал он смерти дядюшке? Ещё как, жаждал страстно! Преступление сие? Без сомнения, особенно если судить с духовной точки зрения, а не мирской. Стало быть, за свой проступок Иван Аркадьевич наказан должен быть.

- Так ведь его и наказали, - всплеснула руками Варенька, - сами говорили, так люто с ним обошлись, даже доктор потребовался, ой…

Девушка конфузливо прикрыла рот ладошкой, сообразив, что ругать околоточного в доме, где совершено преступление, – значит ронять авторитет всего Сыскного Управления, в том числе и Всеволода Алёновича.

К счастью, гневаться Зеркальщик, равно как и пенять помощнице за излишнюю наивность и неосмотрительность, не стал, лишь кивнул одобрительно:

- Совершенно верно. С точки зрения религиозной, проступок искуплён испытанными страданиями телесными и душевными, а потому студент наш очистился и стал невинен. А если со стороны закона взглянуть, то Иван Аркадьевич у нас по-прежнему первый подозреваемый.

- Почему?! – воскликнула Варвара Алексеевна. – У Дуни, между прочим, тоже и мотив был, и возможность.

- Если бы служанка возжаждала убить барина, она сделала бы это, - Всеволод загнул один палец, - во-первых, раньше, а во-вторых, - дознаватель загнул ещё один палец, - изящнее. Насколько я успел сию девицу понять, она весьма ловка в составлении всевозможных зелий и декоктов. Да и к купцу покойному была вхожа в любое время.

- А студенту каков резон дядюшку убивать?

- О, Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович усмехнулся, покачал головой, - тут мотивов даже несколько. Первый – деньги. Иван Аркадьевич тайно венчан с приёмной дочерью купца Пряникова, мы с Вами с сией барышней обязательно пообщаемся, слуги говорят, особа презанятная. Так вот, если приёмный папаша умрёт, всё в равной доле унаследует супруга и дочь, а это по самым приблизительным меркам составит около пяти тысяч рублей на каждую даму. Согласитесь, весьма заманчиво одним ударом из грязи да в князи попасть?

- Супруга покойного могла рассуждать точно так же, - рассудительно заметила Варенька, которой было непонятно, почему Зеркальщик, точно зная, что человек неповинен, продолжает возводить на него обвинение в убийстве.

- Совершенно верно, - Всеволод криво улыбнулся. – А ещё безутешная вдова могла, зная о тайном браке своей падчерицы, разыграть галантную комбинацию и выставить душегубом Ивана Аркадьевича.

- Так нужно немедленно поговорить с этой женщиной, - вскинулась Варвара Алексеевна, - пока она в бега не пустилась!

- Господь с вами, Варенька, - Всеволод укоризненно покачал головой, - ни один разумный человек в подобной ситуации в бега не пустится, потому как тем самым моментально себя разоблачит.

Девушка досадливо прикусила губку. Ну вот, опять, как матушка говорит, побежало сердце впереди разума. Оконфузилась, да ещё и в первый же день службы!

- Не корите себя, - Зеркальщик мягко коснулся руки барышни и тут же отдёрнул руку, словно обжёгся. – Идёмте, нам ещё с вдовой и приёмной дочерью покойного побеседовать следует.

Осколок шестой. Кривое зеркало

Вдова убитого купца Пряникова относилась к тем особам, коих и в краткую пору детства величают не иначе, как дамами. Высокая, статная, с гордо поднятой головой, белоснежной кожей, готовой поспорить своим великолепием с самым дорогим мрамором, и скульптурными чертами лица, красавица была подобна ожившей статуе.

«И жизни в ней столько же, сколько в камне холодном», - невольно подумала Варенька и тут же укорила себя за завистливость и злоязычие.

К слову сказать, при появлении Всеволода Алёновича красавица несколько оттаяла, даже одарила Зеркальщика улыбкой и мелодично предложила присесть. Варвару же Алексеевну, хоть она и стояла рядом с дознавателем, не удостоила даже взглядом, даже взмахом ресниц.

«Ледышка бесчувственная, - сердито подумала Варенька, чувствуя, как внутри неё словно бы вулкан пробуждается. – Хоть бы траур по мужу надела, стыдодейка!»

- Присаживайтесь, Варвара Алексеевна, - Всеволод Алёнович мягко взял девушку за руку, подвёл к глубокому креслу и почтительно усадил.

- О, - красавица вдова чуть приподняла тонкие брови, - какая трепетная забота.

- Варвара Алексеевна моя помощница, - голос Зеркальщика напомнил Вареньке порыв студёного, убивающего всё живое, ветра.

- Вот как, - вдова впервые посмотрела на девушку, передёрнула холёными плечами, - никогда бы не подумала.

«Полагаю, думать для вас вообще не свойственно», - молча огрызнулась Варенька и зарделась от собственной дерзости. Да что это с ней, право слово, кидается, словно собачонка комнатная при виде цепного пса?!

- Елена Андреевна, - начал было Зеркальщик, но красавица плавно взмахнула рукой, словно лебедь крылом, и с мягкой улыбкой произнесла:

- Прошу Вас, зовите меня просто Еленой. Да, не спросила: может, Вы чаю желаете али кофею? Могу и вина приказать принести, супруг мой покойный оченно уважал, как его, кониак, каждый день перед обедом бокальчик пропускал.

- Благодарю Вас, не стоит, - Всеволод Алёнович с трудом, но сдержал раздражение, лишь на миг прикрыл глаза, пряча сердитые искры. – Елена Андреевна, что Вы можете рассказать нам о своём супруге? Каким он был?

Вдова капризно надула губки, но под суровым взглядом дознавателя смешалась, нервно взбила кружева, прикрывая грудь, и передёрнула плечами:

- Каким может быть супруг в глазах жены? Скупым, скучным, похотливым, но при этом ревнивым до умопомрачения. Вряд ли хоть одна жена скажет что-то иное, все мужчины после венчания становятся такими!

Женщина с вызовом посмотрела в глаза Всеволоду Алёновичу, но вместо смятения или раздражения (а то и тайной похоти, которую так жаждала заприметить) узрела в серебряных, словно лесные озёра, очах саму себя: жалкую и испуганную провинциалку, решившую любым путём пробраться в манящий блеском вседозволенности мир изысканности и богатства. Елена Андреевна опустила голову и сникла, как кувшинка, ради прихоти вырванная из пруда и безжалостно брошенная на берегу.

- После смерти Василия Афоновича вы получаете очень приятное наследство, - небрежно заметил Зеркальщик, даже не глядя на вдову.

Женщина устало махнула рукой:

- Ой, я вас умоляю, какое наследство? Мой муженёк, упокой Господь его душу, хотя лично мне кажется, что именно души у него никогда и не было, хоть и грех так говорить о покойнике… Кхм, так вот, мой Васенька панически боялся, что я попытаюсь ускорить его кончину, а потому в завещании всё своё состояние отписал приёмной доченьке.

Варвара Алексеевна негромко охнула, метнула на дознавателя быстрый взгляд. Всеволод Алёнович успокаивающе положил руку на плечо барышни, призывая её к молчанию, и всё тем же чуть скучающим тоном спросил:

- А вам откуда про сие завещание известно? Неужели покойный супруг показать изволил?

- Как же, дождёшься от него, - рассерженной кошкой фыркнула Елена. – С душеприказчиком знакомство свести пришлось, - женщина томно улыбнулась, выразительно провела пальчиком по глубокому вырезу платья, - близкое. Он мне и показал всё, святая простота. Я даже грешным делом подумывала уничтожить завещание, да не успела. Всё так завертелось, знаете ли. Студентик этот появился, и все девки словно с ума посходили, последний разум потеряли, словно бес в них вселился, право слово!

Елена Андреевна гневно передёрнулась, словно бы случайно обнажив белоснежное плечико. Но уловка вдовы опять не сработала, Зеркальщик на открывшуюся прелесть не обратил ровным счётом никакого внимания.

«Правду говорят, у всех магов мозги набекрень от чародейства, - с досадой подумала женщина и затосковала. – А ведь этот клещ, пока душегуба не сыщет, не отвяжется. Как бы лишнего чего не проведал, Зеркальщик проклятый».

- Надеюсь, Елена Андреевна, вы никуда не собираетесь уезжать из города, - подтвердил самые худшие опасения вдовы Всеволод Андреевич. – Также вы, без сомнения, помните, что вдове подобает скорбеть дома, никуда не выезжая и никого у себя не принимая.

- Да помню я, - огрызнулась Елена Андреевна и не без ехидства добавила. – В вашем управлении сие затворничество, кажется, домашним арестом прозывается?

- Ну что вы, Елена Андреевна, - хладнокровно парировал Всеволод Алёнович, - домашний арест не более чем на месяц накладывается, а вдова запирается в доме на шесть месяцев. Да и потом выезжать может лишь на могилу к супругу либо с визитом к его родне… коей у Василия Афоновича вне этого дома нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Скульптурные черты вдовы исказила такая лютая ненависть, что Варенька невольно вскочила с кресла и встала так, чтобы заслонить Зеркальщика от возможного и весьма вероятного нападения. Всеволод мягко задвинул барышню себе за спину, коротко поклонился, звучно щёлкнув каблуками:

- Всего доброго, Елена Андреевна. Если вспомните что-нибудь полезное следствию, сообщите. У вас теперь будет много времени для размышлений.

Пока женщина кипела от гнева, издавая лишь сдавленные шипящие и свистящие звуки, Зеркальщик подхватил Вареньку под руку, вывел в коридор, плотно закрыл за собой дверь и лишь тогда мягко произнёс, твёрдо глядя барышне в глаза:

- Мне весьма импонирует Ваша забота обо мне, Варвара Алексеевна, но давайте сразу условимся, что Вы не станете подвергать свою жизнь опасности, пытаясь закрыть меня собой от чего или кого-либо. Оберегать и защищать – это моя святая обязанность.

- А если бы она в Вас вцепилась? Вон, как глазами сверкала, чисто тигра!

- Я сумел бы уклониться либо поставить щит. Вы же своим необдуманным жестом не только подвергли опасности свою жизнь, но и несколько ограничили мои возможности, поскольку применить магию, не задев Вас, я не мог. Посему на будущее, Варвара Алексеевна, я Вас очень прошу не рисковать собой.

Барышня сердито топнула ножкой:

- А я не стану прятаться и смотреть, как на Вас нападают. Мне, между прочим, Ваша жизнь небезразлична!

Девушка прижала пальчики к губам, но слова уже вылетели и вернуть их обратно не было никакой возможности. Всеволод Алёнович смотрел на медленно краснеющую Вареньку и чувствовал себя бродячим псом, коему повезло обрести дом и хозяина. И можно спрятать клыки и пригладить шерсть на загривке, ибо впервые в жизни появилась та, что готова сама беречь и защищать, потому что ей не всё равно, где он и что с ним. Появилась та, кого не пугает дар Зеркальщика, та, которой всё равно, что у него нет ни богатства, ни родословной, да что там, приличного дома и того нет! Ведь до сей поры Всеволоду Алёновичу дом был и не надобен, хватало служебного кабинета.

- Варвара Алексеевна, - выдохнул Зеркальщик, усилием воли укрощая чувствительную дрожь в голосе, - давайте продолжим нашу занимательную беседу в другом месте. Пока нам стоит посвятить все силы разговору с приёмной дочерью купца. К сожалению или к счастью, но сия девица последняя из очевидных подозреваемых.

Пунцовая от смущения Варенька поспешно кивнула, конфузливо понимая, что в сей момент более соответствует героине заграничного романа, коий прячет под подушкой старшая сестрица, чем на решительного помощника Дознавателя, подробно описанного в Справочнике.

- Не казните себя, Варвара Алексеевна, - Всеволод мягко взял девушку за руку и чуть пожал прохладные от волнения пальчики. – Ваша искренность очаровательна.

- И совершенно неподобающа, - тяжело вздохнула барышня, с трудом удерживаясь от того, чтобы не начать ковырять пол носочком ботика. В самом деле, она же уже взрослая девица, а не пятилетняя кроха, случайно разбившая вазу в гостиной!

- Варенька, - Всеволод мягко приподнял лицо девушки за подбородок, ласково заглянул в глаза, - Вы очаровательны, и я не устаю благодарить небеса за то, что они именно Вас избрали мне в Отражение.

Варвара Алексеевна зачарованно внимала словам, прикипев взглядом к губам дознавателя. Барышня точно знала, что в романах за таким романтичным признанием непременно следует поцелуй, и неосознанно сложила губки трубочкой и чуть приподняла голову. Ожидания оправдались, правда, поцелуй был столь краток и невесом, что девушка даже не могла точно сказать, был ли он или помстилось в мечтах.

- Идёмте, Варвара Алексеевна, - голос Всеволода Алёновича прозвучал странно хрипло, - продолжим дознание.

Варенька потупившись кивнула, чувствуя странное смятение в груди и при этом окрыляющее душу счастье. Хотелось закричать от счастья, закружиться, широко раскинув руки, запеть во весь голос любимую песню, которую маменька пела в детстве на ночь. С трудом, но девушка смогла обуздать неуместный в данный момент (всё-таки не на бал пришли, а душегубство расследовать) восторг и чуть-чуть собраться. Расправила плечики, пригладила волосы и гордо вскинула голову. Хотела даже брови строго нахмурить, как маменька делает, когда гневается, но не решилась, вспомнив, как сестрица Аннушка сказала, что насупленная Варенька удивительно похожа на капризную гимназистку, которую на час после уроков за проступки оставили.

- Идёмте, Всеволод Алёнович, - Варвара Алексеевна расправила складки платья.

- Прошу, - Зеркальщик непринуждённо подал барышне руку.

И опять девушке пришлось напоминать себе, что она не на бал приехала, не на весёлый праздник с вручением подарков, а по служебной надобности. И миленькая курносая девушка с яркими крупными веснушками на по-детски круглых щёчках и заплаканными голубыми глазками может оказаться хладнокровной душегубицей. И пусть покойный купец Пряников обладал отнюдь не ангельским нравом и сам повинен, если верить Дуне, во многих страшных преступлениях, убивца это не оправдывает.

- Прошу Вас, присаживайтесь, - прощебетала тонким, чуть писклявым голоском Дарья и стыдливо смахнула со щеки одинокую слезинку.

- Благодарю, - Всеволод уже привычно помог Вареньке опуститься на низкий кокетливый пуфик бледно-сиреневого, очень модного этой осенью, цвета, сам же опять-таки привычно расположился у девушки за спиной.

Дарья со щемящей тоской во взоре пронаблюдала за дознавателем и его помощницей и печально вздохнула:

- Ванечка мой тоже так делал. Всегда меня усаживал, а сам позади становился. Верным рыцарем при своей Прекрасной Даме, он так это называл.

- Давно Василий Афонович Вас дочерью назвал? – мягко спросил Всеволод Алёнович, легко подстраиваясь под негромкий печальный тон дочери покойного. Пожалуй, единственной во всём доме, кого действительно опечалили произошедшие трагические события.

Дарья помолчала, позагибала тонкие пальчики, задумчиво покусала губку и нерешительно ответила:

- Четвёртый год… кажется.

- Вы не помните точно? – изумилась Варвара Алексеевна, которая без запинки могла назвать любое мало-мальски знаменательное событие в собственном семействе.

Дочь покойного застенчиво улыбнулась, виновато повела плечами:

- На меня чары наложены были.

- Какие именно? – резко заинтересовался Зеркальщик.

Дарья развела руками:

- Не знаю. Сама я магическим даром не обладаю, о чарах узнала лишь после того, как меня Ванечка в церкви после венчания поцеловал. Тогда словно вуаль с глаз сбросили, и я увидела…

Голос барышни дрогнул, прервался, но красавица откашлялась, выпрямилась и храбро продолжила, с неким даже вызовом взглянув на дознавателя:

- Я увидела все непотребства, что творились в этом доме. Увидела, как батюшка людей истязал, особенно девок дворовых, молодых да пригожих, как полюбовница его Дунька королевишной по всему дому расхаживала, как Елена Андреевна мужчин молодых к себе приводила. Господи, стыдно-то как!

Дарья всхлипнула и спрятала покрасневшее лицо в ладонях.

- Вы именно поэтому убили Василия Афоновича? – от холодного бесстрастного голоса Зеркальщика вздрогнула на только дочь убитого, но и Варвара Алексеевна. – А супруг ваш новоиспечённый вас застиг и решил взять вину на себя? Или вы специально его уличили, чтобы разом и от постылого приёмного отца, позорящего вас, избавиться, и от мужа заодно. Богатой-то красавице студентик нищий не в пару будет!

Дарья порывисто вскочила на ноги, нежные голубые глазки засверкали подобно разящей молнии.

- Да как Вы смеете?! – закричала женщина, стискивая кулачки и наступая на Зеркальщика. – Как Вы смеете говорить подобные… - Дарья запнулась, судорожно подбирая слово пообиднее, - подобные гнусности! Я приказываю Вам немедленно покинуть меня и никогда, слышите, никогда больше не переступать порог этого дома!

- Как пожелаете, сударыня, - Всеволод Алёнович по-военному чётко поклонился, щёлкнув каблуками. – Идёмте, Варвара Алексеевна.

Варенька послушно последовала за Зеркальщиком, раздумывая, можно ли быть настолько порочной, чтобы так мастерски изобразить праведный гнев. Конечно, бездна падения греховного, как говорил на прошлой проповеди отец Анисим, не знает предела, но всё же… Всё же…

- Чёрт знает что, - выпалил Всеволод, звучно бухнув кулаком в стену и тут же, покосившись на девушку, поспешно добавил. – Прошу прощения, Варвара Алексеевна.

Изображать из себя чопорную гувернантку барышня не стала, сочувственно улыбнувшись и мягко спросив:

- На Дарье тоже нет следа убийства?

- Ни пятнышка, - зло махнул рукой Зеркальщик. – Она невинна аки ангел небесный. Такое впечатление, словно в этом доме одни серафимы крылатые собрались, все чистые и невинные аки горлицы!

Варвара Алексеевна задумчиво потеребила локон. Гнев мало кого красит, но Всеволоду Алёновичу он придаёт особую яркость, подобно тому, как вычерчивает пламя свечи рельефный узор на колпаке светильника. Барышня качнула головой, прогоняя неуместные размышления, и, вспомнив о своём даре, спросила:

- А Вы никакой домашней живности в доме не приметили?

К чести Зеркальщика стоит заметить, что понял он свою помощницу практически мгновенно. Задумчиво взлохматил волосы у лба, отчего они взвились вверх, придав дознавателю озорной вид, и медленно, раздумчиво ответил:

- Не приметил. Надо у слуг спросить.

Варенька тут же окликнула служаночку, испуганной тенью скользившую к лестнице:

- А скажи-ка, милая, у вас в доме какие-нибудь кошки али собаки есть? Может, барин покойный держал, али барыня с барышней?

- Да что Вы, барышня, - отмахнулась служанка, несказанно довольная, что её почтили вопросом важные господа из самого Сыскного Управления, - какое там! Кошка была, на кухне обреталась, так сгинула. Потом ишшо один раз завели, так она наелась чего-то и три дни маялась, прежде чем сдохнуть. Не живёт у нас ничего, цветы и те дохнут, прости меня господи.

Варвара Алексеевна огорчилась мало не до слёз. Ну вот, хотела даром своим чудодейственным похвастать, а не вышло!

- А скажи-ка, милая, - с лёгкой улыбкой спросил Всеволод Алёнович, - мыши у вас в подполе водятся?

- Ой, барин, спасу от них нет, - сердито махнула рукой служанка. – Вчерась кадку новую погрызли, паразиты, а три дни назад сыр попортили дорогушший из лавки Мартынова.

- Это который по пять рублей за ломтик? – ахнула Варенька, моментально представив размах бедствия.

- Он самый, - кивнула девка. – И ничего эти паразиты хвостатые не боятся, никакая потрава на них не действует. Кошкой бы пугануть, так не живут у нас кошки, та беда-то.

- Сможете с мышами потолковать? – прошептал Зеркальщик на ушко своей помощнице. – Не забоитесь?

Варенька расплылась в широкой улыбке и отрицательно покачала головой. Мышей она, в отличие от своих сестриц и маменьки, не боялась, даже прикормила в комнате у себя одного смешного мыша. Потом его случайно обнаружила Юленька и подняла такой шум, что мало все соседи не сбежались узнать, что же такое страшное у Изюмовых происходит, раз они так голосят.

- Знаешь что, милая, - Всеволод Алёнович озорно улыбнулся зардевшейся служанке, - а проводи-ка ты нас до подпола. Может статься, мы вас от мышиной напасти и избавим.

- Нешта такой знатный барин станет мышей гонять? – недоверчиво усмехнулась девица. – А проводить, шта, мне не сложно. Следуйте-ко за мной.

Только в романах да жутких историях, на которые была падка Малуша, Варенька встречала столь жуткие переходы и лестницы: низкие, тёмные, покрытые паутиной и какой-то противной слизью.

- Похоже, покойный барин не часто хаживал подобными закутками, а? – усмехнулся Всеволод, вытаскивая из рукава белоснежный платок и протирая им руки.

- А чаво ему тут ходить? – удивилась служанка. – Енто для слуг лестницы, баре о таких и не ведают.

- Вот как? – небрежно заметил Зеркальщик, и только его помощница поняла, что открывшийся факт дознавателя весьма заинтересовал. – А чужой никто этими ходами воспользоваться не мог?

- Да у нас тут сам чёрт ногу сломит, - зло отозвалась служанка, подвернувшая ногу и чуть не оступившаяся на осклизлых ступеньках, и тут же испуганно перекрестилась. – Прости меня Господи, дуру, не ведаю, что болтаю!

Варваре Алексеевне страшно хотелось сказать, что в царящем вокруг хаосе никто не повинен, кроме тех, кто его создал, но барышня предусмотрительно промолчала. Как папенька говорит, правда – она что слабительное, не для каждого случая подходит.

- Вот, пришли, - с такой гордостью провозгласила служанка, словно привела господ в сказочный Золотой город. – Тутатки ишшо одна крохотная лесенка, а внизу тот самый подпол мышиный и есть. Мне-то как, остаться али идтить можно?

- Спасибо тебе, милая, - вздохнул Всеволод Алёнович, глядя на тесную, тёмную дыру, в которую вела крохотная, в прямом смысле слова, лесенка. – Иди с богом.

Девица удалилась с такой поспешностью, словно в этой дыре обитали голодные оборотни и осталась буквально пара минут до их выхода на охоту.

«А вот интересно, если вниз прыгнуть, обе ноги сломаешь или только шею свернёшь? – мрачно подумал Зеркальщик, неохотно подходя к подполу и стараясь дышать через раз, чтобы хоть немного защититься от жуткой вони, щедро разлитой вокруг. – И почему мне так везёт на эти кротовьи норы, в которых чаще всего обитают далеко не безобидные кроты?»

- Ну что, будем спускаться? – Варенька отважно подошла ближе к крохотной лесенке, только вот затравленный взгляд, брошенный на дознавателя, не подходил смелой фразе.

- Варвара Алексеевна, Вы останетесь здесь, - Всеволод решительно преградил девушке путь и, предвидя возможные, готовые уже сорваться с губ, возражения, добавил, - чтобы в случае необходимости позвать подмогу.

Сей аргумент барышню убедил, девушка кивнула и с тайным, а оттого взгляду наблюдательному ещё более заметным, облегчением отошла от дыры. Зеркальщик глубоко вздохнул, покосился на лесенку, вблизи оказавшуюся ещё более шаткой и ненадёжной, опустил ноги в дыру и осторожно спустился вниз, держась за края лаза. К счастью, подпол оказался небольшой, относительно ровный и пол под ногами был твёрдым, хоть всё вокруг и смердело как неупокоенный мертвец.

- Ну что там? – раздался сверху встревоженный голосок Варвары Алексеевны, а потом показалась и её хорошенькая головка. – Мне тоже можно спуститься?

- Нет пока, - рассеянно отозвался Всеволод, выуживая из голенища сапога небольшое зеркальце. – Варвара Алексеевна, вы не могли бы отойти немного, мне нужно свет поймать.

Барышня послушно отошла, Зеркальщик поймал бледный блик, махнул рукой над зеркальцем и от гладкой поверхности медленно оторвался бледно-серый пыльного цвета шар, лениво взмывший вверх и застывший аккурат над головой дознавателя.

«Да, освещение так себе, - недовольно отметил Всеволод Алёнович, пытаясь хлопками хоть немного усилить яркость шара, - ну да ладно, уж какое есть, не время привередничать. Можно оглядеться и передвигаться и добро».

Зеркальщик придирчиво осмотрелся по сторонам, старательно прогоняя воспоминание о сыром подполе заброшенного лесного трактира, в котором довелось посидеть на цепи. Некстати разнылся шрам, запульсировал, словно края раны совсем недавно стянулись.

«Да что ж такое-то, - рассердился дознаватель, тряхнув головой, - ещё в обморок упади от грязи и вони, барышня великосветская!»

Злость помогла встряхнуться, отогнать призраки прошлого. Всеволод прошёл до стены, где грудой лежали какие-то мешки, источающие сладковатый гнилостный запах, присел на корточки, осторожно коснулся истлевшей мешковины. Под ней оказались овощи, хотя дознаватель готов был и разложившееся тело обнаружить.

«Неудивительно, что в такой грязи мыши расплодились, - усмехнулся Всеволод, взмахом руки опуская светящийся шар пониже, - странно, что никто похуже не завёлся».

Сзади раздался шорох, сменившийся душераздирающим скрипом, а потом и треском. Зеркальщик успел броситься к лесенке и подхватить Варвару Алексеевну, которая самым восхитительным образом манкировала его приказ остаться наверху. Вот упрямая девица! И бесстрашная, ни темноты, ни вони не испугалась.

- Варвара Алексеевна, - резко, так как пара гнилых досок весьма чувствительно ударила по спине, прошипел Всеволод Алёнович, собой закрывая барышню от хлынувшего вместе с обломками гнилой лестницы многолетнего сора, - я приказывал Вам остаться наверху.

- Всеволод Алёнович, - девушка заботливо отряхнула плечи дознавателя от грязи, - так Вы же сами с мышами говорить не станете. Вот я и решила Вам помочь.

Варенька помолчала, а потом чуть слышным шёпотом призналась:

- Кроме того, уж больно жутко одной там, наверху. С Вами-то поспокойней.

- Это в подполе-то? – хмыкнул Всеволод, бережно опуская бесценную ношу на пятачок почище и поровнее.

Варенька пожала плечами, присела на корточки и чуть поскребла пальчиками по полу. Раз, другой, третий. Потом чуть слышно пискнула. Опять поскреблась и опять пискнула. Замерла, прислушиваясь.

- Ну как? – выдохнул Зеркальщик, с мальчишеским любопытством наблюдая за своей помощницей.

- Всеволод Алёнович, а у Вас хлебушка не найдётся? – Варвара Алексеевна чуть смущённо улыбнулась. – Мышата тут пуганые, а совместная трапеза сближает.

Барышня была готова к тому, что её поднимут на смех, люди часто высмеивают то, в чём разобраться не могут, но Всеволод Алёнович лишь задумчиво повторил:

- Хлебушка, значит.

- Да. Можно ещё чего-нибудь, только сыра не надо, он слишком жирный, от него у мышей животы болят.

Всеволод опять вынул зеркальце, приложил его стеклом к стене, а когда убрал, изумлённая Варенька увидела появившееся на стене огромное зеркало в бронзовой оправе. Барышня ахнула, восторженно прижав ладошки к щекам, а Зеркальщик стал пролистывать отражения, словно страницы книги. Перед изумлённой девушкой мелькали, сменяя друг друга, леса и поляны, какие-то роскошные залы, даже знакомый кабинет в Сыскном Управлении появился и тут же исчез, сменившись уютной кондитерской, куда барышня регулярно с маменькой наведывалась. При виде выставленных в витрине сахарных крендельков и воздушных пирожных Варвара Алексеевна прикусила губу, вспомнив, что всё ещё не обедала, а время, если верить висящим над витриной часам, уже за полдень.

- Я сейчас, - коротко бросил Всеволод и шагнул в зеркало так легко, словно это была распахнутая настежь дверь.

Как оказалось, Зеркальщик был частым гостем в кондитерской, по крайней мере, полная хозяйка, чьи некогда огненно-рыжие кудри изрядно выбелила седина, встретила его как родного, прижала к груди и, судя по жестикуляции, засыпала вопросами. Всеволод что-то ответил, выразительно махнув рукой в сторону зеркала. Женщина покачала головой, материнским жестом погладила дознавателя по голове и неожиданно грациозно порхнула в неприметную дверку, за коей, как предполагала Варенька, скрывалась кухня. Не прошло и четверти часа, как хозяйка вернулась назад, прижимая к груди объёмную корзину, при виде коей Варвара Алексеевна вспомнила описание запаса продовольствия для одной дальней экспедиции в загадочные жаркие страны. Серые глаза Всеволода при виде корзины изумлённо распахнулись, мужчина явно попытался отказаться, но хозяйка непреклонно всучила ему корзину и властно приложила палец к губам, пресекая все возможные возражения. Зеркальщик философски пожал плечами, поцеловал женщину в пухлую щёку, принял её размашистое благословение и так же через зеркало вернулся в подпол.

- Не очень здесь уютно, верно? – Всеволод Алёнович наморщил нос и протянул девушке корзину. – Подержите немного, только осторожно, она тяжёлая.

Варенька приняла угощение, да так и охнула: корзинка, казалось, была битком набита булыжниками.

- Сейчас, я быстро, - Всеволод встряхнул руки, потёр их, потом мягким плавным движением соединил кончики пальцев, словно мыльный пузырь собирался сделать.

Меж пальцев Зеркальщика мягко засияла, словно снег при лунном свете, серебристая плёнка, действительно превращающаяся в подобие пузыря. Всеволод осторожно развёл руки в стороны, и серебристый шар, размером со свернувшуюся калачиком кошку, плавно взмыл вверх, где и лопнул. Поток серебристого света охватил потолок, стены, пол, вынуждая барышню прикрыть глаза ладонью от неяркого, но почему-то выжигающего слёзы из глаз свечения.

- Готово, - выдохнул Всеволод, и Варвара Алексеевна поспешно опустила руку, распахнула глаза и восторженно ахнула: подпол стал подобен сказочному зимнему дворцу, всё вокруг сияло и переливалось, подобно ледяным узорам на окнах.

- Позвольте, - Всеволод забрал у девушки корзину, поставил её на узорную лавку и принялся сноровисто разгружать, выставляя на стол всевозможные деликатесы. На некоторых красовались кокетливые бантики, еловые веточки или пышные бумажные цветы.

- Ну вот, всё готово, - Зеркальщик придирчиво что-то поправил на столе, а потом с лёгким полупоклоном повернулся к Вареньке и провозгласил:

- Обед готов, сударыня.

- Благодарю Вас, - Варвара Алексеевна присела в кокетливом реверансе, а потом всплеснула руками, - Ой, а мышата-то как же? Мы о них совсем позабыли!

- Вовсе нет, - Всеволод Алёнович кивнул в сторону крохотных подносиков, на которые в процессе разгрузки корзины регулярно выкладывал кусочки еды, - угощение для них тоже готово.

Варенька улыбнулась, присела на корточки, поскребла пальчиками блестящий, словно лёд на реке, пол и приглашающе пискнула. Барышня готова была голову на отсечение дать, что её призыв был понят и услышан, но ни один любопытный чёрный нос не показался из самой крохотной, незаметной глазу щёлочки, ни один длинный хвост не мелькнул в уголке.

- Не печалься, - Всеволод мягко обнял девушку за поникшие плечи, - тебя услышали и поняли, это я точно вижу. Просто мы первые, кто к ним с добром, а не топором, вот они и робеют.

- А ну как не выйдут?

По лицу Зеркальщика промелькнула грустная кривоватая улыбка:

- Выйдут. Зверьки, даже пуганые, на добро всегда добром отвечают. А сейчас идём обедать, тётка Марфа мне голову снимет, коли я своё Отражение голодом морить стану.

Девушка хотела было спросить, кто такая эта тётка Марфа, да заробела. Негоже с расспросами в душу человеку лезть, неприлично это. Однако Всеволод без труда угадал непрозвучавшие вопросы, ответил не таясь, ничего не умалчивая:

- Подруга это матушки моей. Магией ей помогала, от людей лихих оберегала, да вот не сберегла. Пока на встречу с любым своим бегала, матушку мою злой человек сгубил.

Варенька тихонько ойкнула, робко положила свою ладошку на руку Зеркальщику, всем сердцем желая утешить, хоть немного залечить рану болючую. Всеволод Алёнович ласково улыбнулся девушке, пожал её прохладную от волнения ручку.

- С Марфой я встретился, когда первый раз в кондитерскую зашёл. Она меня сразу признала, с объятиями бросилась, мало в капкан зеркальный не угодила. Теперь вот каждую неделю стараюсь к ней заглядывать, навещать её.

- И пи-вельно, - прозвучал откуда-то снизу тонкий писклявый голосок. – У неё пи-рожки очень за-пи-чательные.

- Мышата, - ахнула Варенька, с умилением глядя на серых ушастых зверьков, деловито снующих рядом с подносиками, - какие миленькие!

- Признаюсь, Варвара Алексеевна, Вы единственная известная мне барышня, которая мышей миленькими считает, - со смехом заметил Зеркальщик.

Мышата недовольно загалдели, возмущённо размахивая хвостиками и трепеща ушками. Конечно, понять слова Всеволода они не могли, но по его интонации и выражению лица поняли, что его высказывание не являлось хвалебной одой хвостатому племени, и оскорбились.

- Неприязнь к мышам мне непонятна, - барышня подхватила одного мышонка с порванным левым ушком на руки и погладила по бархатистой спинке, - Вы только взгляните, какие они симпатичные!

- Прошу простить меня, Варвара Алексеевна, - Всеволод бестрепетно посмотрел на мышонка, - но меня гораздо больше интересует, насколько эти мышата наблюдательны и смогут ли они помочь нам понять, что же произошло в доме купца Пряникова.

Варенька негромко запищала, обращаясь к рассевшимся у её ног в кружок мышам. На миг грызуны притихли, а потом подняли ужасный писк, пока одна старая седая мышь не скрипнула громко и протяжно, призывая то ли к тишине, то ли к порядку.

- Боюсь, у меня дурные вести, Всеволод Алёнович, - девушка повернула к Зеркальщику встревоженное лицо. – Мыши говорят, что тут, прямо тут, в подполе, творили лихое чародейство.

- И какое именно? – заинтересовался дознаватель, ни на миг не усомнившись в словах своей помощницы.

Варвара Алексеевна озабоченно прикусила губку. Как человеку, магией почти не владеющему, объяснить, да ещё и подробно, то, что и сами мышата толком не поняли, было весьма проблематично.

- Пусть они покажут, какие рисунки делал тот или те, кто тут ворожил, - предложил Всеволод, - так мы хотя бы приблизительно поймём, о чём идёт речь.

«Вы поймёте, - мысленно поправила Варенька и пылко пообещала себе. – Завтра же, нет, сегодня вечером начну книгу по общей магии, что у папеньки в библиотеке на полке стоит, изучать! Всю до последней страницы вызубрю».

Барышня нагнулась к мышатам и запищала, прося их показать, что же делал в подполе тот, кого грызуны называли: «большой, страшный человек, пахнущий смертью». Старая мышь коротко кивнула, властно скрипнула на своих подданных, и те засуетились, заметались, путаясь в лапках и хвостах. Сначала Варвара Алексеевна решила, что из задумки ничего не вышло, лично ей замершие в разных местах и странных позах мышата не напомнили ничего, кроме жуткой картинки в одной из книг, тайком утащенных из отцовского кабинета. К слову, ничего, кроме той картинки Варенька разглядеть и не успела, папенька отобрал книгу и унёс её, то ли вообще из дома, то ли спрятав так, что дочь не смогла сыскать.

Барышня негромко вздохнула, досадуя на собственную недогадливость, а вот Всеволоду выложенный мышатами узор явно оказался знаком. Зеркальщик вскочил на ноги и так стукнул кулаком по столу, что зеркальная магия колючими осколками брызнула в разные стороны, открывая неприглядный облик подпола.

- Как же я сразу-то не догадался, - серые глаза дознавателя пылали белым светом, - это же заклятие Кривого зеркала!

Варенька глубокомысленно кивнула, не решаясь лезть с расспросами, но, к искренней благодарности девушки, одним этим восклицанием Всеволод Алёнович не ограничился, пояснил:

- Заклятие Кривого зеркала искажает суть всего живого, в нашем случае, обитателей этого проклятого дома! Именно поэтому я и не вижу отпечатка убийства на душегубе!

Зеркальщик с досадой стукнул кулаком по стене, отвернулся, кусая губы. Варвару Алексеевну пронзила острая жалость. Это же надо, все труды прахом развеялись из-за заклятия, теперь опять всё начинать с начала придётся!

- Всеволод Алёнович, а снять это заклятие можно? – спросила барышня и поморщилась, до того жалко прозвучал её голосок.

Зеркальщик по-мальчишески дёрнул плечом:

- От уровня мага зависит. И жертвы, которую он принёс. Если Кривое зеркало ставил Зеркальщик полный сил, да ещё и кровавую жертву принёс, то я его не вытяну. Только через седмицу, когда в полную силу войду. Чёрт, знал бы, оставил Ворона околоточным на расправу!

Дознаватель пнул стену, устало потёр лицо ладонями и глухо закончил:

- В любом случае, отступаться, даже не попытавшись, я не стану. Прошу Вас, Варвара Алексеевна, отойти. Зеркальная магия, когда её разрушают, рассыпается осколками, Вы можете пострадать.

- А Вы? – выпалила девушка и смущённо порозовела, однако Всеволоду её забота была приятна, по крайней мере, уголки губ чуть дёрнулись в улыбке:

- Где Вы видели рыбу, которая боялась бы воды? Родная магия для меня безопасна, даже если её использовали в тёмных целях.

Барышня послушно отошла к самой дальней и тёмной стене подпола, спряталась за кучу мусора, любопытным мышонком поблескивая глазами из темноты. Зеркальщик убедился, что с помощницей всё благополучно, после чего присел на корточки, вытянул из-за голенища какую-то стеклянную палочку и принялся быстро чертить ей загадочные символы на полу. Варвара Алексеевна вжала голову в плечи, ожидая описанных в книгах про волшебников и колдунов раскатов грома и разноцветных молний, испепеляющих всё вокруг, но ничего не происходило. Секунды ленивыми улитками ползли одна за другой, а даже вспышки света не было. Вообще ничего не происходило. Заинтригованная до крайности девушка высунулась из-за кучи мусора и увидела Всеволода Алёновича сидящим на полу и обхватившим руками колени. Поза была столь усталой и печальной, что Варенька не утерпела, выскочила из укрытия и бросилась к Зеркальщику, движимая одним единственным желанием: ободрить и утешить.

- Вы непослушны, Варвара Алексеевна, - мягко и устало укорил барышню Всеволод. – Я прекрасно помню, что просил Вас спрятаться.

- Так ведь заклинание… - начала было девушка, и тут началось самое настоящее светопреставление: воздух вокруг тревожно зазвенел словно зеркало, в которое с размаху запустили чем-то тяжёлым, во все стороны брызнули острые, раздирающие в кровь, осколки. Пол под ногами и тот зашатался, подобно трещащему по весне льду.

Варенька вскрикнула, испуганно метнулась, но не в сторону спасительной кучи, а кединственному оплоту спокойствия и надежды в этой бездне ужаса: к Зеркальщику. Всеволод привлёк напуганную девушку к груди, собой закрывая от летящих, словно вражеские копья, осколков, закричал что-то громко и повелительно. Варвара Алексеевна приоткрыла один глаз, страстно мечтая, чтобы метель из осколков наконец улеглась, и всё успокоилось, но смертоносный вихрь, на миг притихнув, взлютовал пуще прежнего. А самое жуткое, что Всеволод Алёнович побледнел смертельно, шрам на его щеке побагровел, а потом и вовсе отворился. По щеке поползла капелька крови.

- Прекратите! – завизжала Варенька, отчаянно шлёпая дознавателя по груди и плечам. – Немедленно прекратите, Вы же убиваете себя!

Безумная стеклянная вьюга прекратилась, от воцарившейся тишины зазвенело в ушах. Варенька тяжело со всхлипом дышала, прильнув к Зеркальщику.

- Вы правы, Варвара Алексеевна, - хмуро прошептал Всеволод, - сейчас мне Кривое зеркало не сломать. Что ж, по крайней мере, я попытался.

Зеркальщик потянулся потрогать кровоточащий шрам на щеке, но барышня звонко шлёпнула его по руке:

- Не трогайте, ещё грязь занесёте, болеть начнёт!

Серые глаза Всеволода Алёновича изумлённо распахнулись, но спорить дознаватель не стал и руку послушно убрал.

- Присядьте куда-нибудь, - Варвара Алексеевна растерянно огляделась по сторонам, пытаясь найти хоть крошечный уголок, не топорщащийся осколками и относительно чистый, но всё вокруг искрилось и переливалось подобно ледяному царству, - ну, где не так грязно. Нужно остановить кровь.

Зеркальщик лениво щёлкнул пальцами, сгоняя все осколки в одну большую угрожающе-кособокую гору, и со смешком заметил:

- Насколько я помню, Варвара Алексеевна, Вы утверждали, что не боитесь крови.

- Я не боюсь чужой крови, - ответила Варенька, спешно выливая на выхваченный из рукава платок едва ли не половину содержимого крохотной, спрятанной в складках юбки, фляжки. – А это Ваша. Потерпите немного, это настой целебных трав, щипать будет сильно, но недолго.

- Я к боли привычен, - пожал плечами Всеволод, с трудом сдерживаясь от широкой ликующей улыбки от уха до уха. Варенька огорчилась при виде его крови, даже испугалась, значит, он ей небезразличен!

Восторженная улыбка осветила лицо Зеркальщика и тут же сменилась гримасой боли. Всеволод зашипел и схватился рукой за повреждённую щёку.

- Всеволод Алёнович, - тоном строгой гувернантки воскликнула девушка, - немедленно опустите руку! Вы же хуже можете сделать!

Дознаватель с кривой усмешкой, затронувшей лишь одну половину лица, опустил руки:

- Прошу меня великодушно просить, сударыня. Нижайше молю о Вашей милости.

«Да уж, молит, - фыркнула Варвара Алексеевна, стараясь не поддаваться обаянию Зеркальщика и не улыбаться (или хотя бы делать это не столь восторженно и лучезарно). – А то я смеха в голосе не слышу!»

Девушка мягко прикоснулась пропитанным целебным зельем платком к ране на щеке дознавателя. От резкой боли Всеволод вздрогнул, дёрнулся, Варенька мягко придержала его, проворковав:

- Потерпите немного, боль скоро утихнет.

Всеволод Алёнович прикусил губу и замер, починившись нежным мягким пальчикам и чуть слышному сострадательному воркованию, в котором, подобно шелесту волн, растворялись все беды и напасти.

- Ну вот, всё готово, - барышня последний раз провела платком по щеке и, не утерпев, звонко чмокнула Зеркальщика в уголок губ, как делала всякий раз, когда утешала сестёр, - умничка моя. Ой!

Девушка испуганно прижала ладошку к губам и покраснела так, что даже кисти рук запылали, а на горячих щеках смело можно было разогревать чай.

- Вот только не корите себя, Варвара Алексеевна, - Всеволод мягко взял девушку за руку, начал ласково гладить нежные пальчики. – Вы подобны лесной речке, дающей жизнь всем обитателям её берегов. А мне, признаюсь, этой жизнерадостности сейчас очень не хватает, я потерпел поражение, причём двойное: как дознаватель и как Зеркальщик. И ещё непонятно, какое досадней.

Всеволод Алёнович тяжело вздохнул и мрачно уставился в стену. Варенька замерла, понимая, что чудо всё-таки произошло. Ей доверили то, что сильные мужчины берегут пуще зеницы ока: собственную слабость. Барышня честно попыталась вспомнить, бывало ли так, чтобы папенька говорил о собственных неудачах али обидах, и не смогла. Алексей Петрович представал перед своими дочерьми несокрушимым утёсом, которому и время, и любые шторма нипочём. И кавалеры Юленькины (да и Аннушкины тоже) всегда хвастались доблестью и отвагой, красочно расписывая свои подвиги, половину из которых, как Варенька всегда подозревала, брали из книг либо просто придумывали. Всеволод же не стал наводить тень на плетень, а честно признался в собственном огорчении, явив тем самым чарующую отвагу и неслыханную (куда там книжным рыцарям с принцами!) отвагу.

- А знаете, я Вас очень хорошо понимаю, - Варвара Алексеевна огляделась, прикидывая, куда бы присесть, чтобы не замараться и не застудиться. Всеволод моментально скинул с себя мундир и постелил его на пол рядом с собой.

- Ой, ну что Вы, Вы же застудитесь!

- Я не мерзлявый, - отмахнулся Зеркальщик, приглашающе похлопав ладонью по мундиру. – Так что Вы хотели мне поведать, Варвара Алексеевна?

- Когда мне исполнилось десять, я увидела на ярмарке дивный хрустальный шар. В нём была красавица барышня в венке из остролиста и рядом с ней пригожий кавалер, - глаза девушки мечтательно засияли, - стоило только покрутить ручку в подставке, на коей покоился шар, как звучала прелестная музыка, и пара начинала кружиться. А ещё блёстки сыпались вроде снежных хлопьев. Такой прелестный шар был!

Варенька восторженно захлопала в ладоши и даже на месте подпрыгнула.

- Я и думать не могла ни о чём, кроме этого шара, но вскоре ярмарка закончилась, все торговцы разъехались, - Варвара Алексеевна печально вздохнула и замолчала.

- И шар исчез вместе с ними? – закончил Зеркальщик, ласково и ободряюще погладив девушку по руке.

Барышня расцвела лучистой улыбкой, словно подснежник по весне:

- Я тоже так думала. А потом на Новый год открыла подарок из голубой бумаги с пышным жёлтым бантом и увидела тот самый шар! Вы представляете, тот самый!

«Господи, какая же она ещё девчонка, - умильно подумал Всеволод, чувствуя огромное желание подхватить Вареньку на руки и заслонить собой от всех треволнений жизни. – Ей бы в куклы играть, а не в помощницы дознавателя».

- Я весь вечер провозилась с этим шаром, перед сном положила его на столик рядом с кроватью, - голос барышни дрогнул, в глазах закипели слёзы, - зря, как оказалось. Ночью сестрица старшая решила погадать, в потёмках натолкнулась на столик, шар слетел на пол и разбился вдребезги. – Варвара Алексеевна горестно хлюпнула носом и прерывающимся голосом закончила:

- У барышни тело разбилось, а кавалер вообще на кусочки разлетелся, его даже не собра-а-а-ли, - Варенька опять всхлипнула, но быстро взяла себя в руки, - до конца. Потом ещё месяц осколки по всей комнате находили.

Девушка понурилась, отвернулась, пряча влажно заблестевшие глаза. Всеволод мягко привлёк Вареньку к себе, успокаивающе стал гладить по спине, по волосам. Зеркальщику хотелось сказать что-то нежное, как-то подбодрить, утешить, но проклятые слова разбежались быстрее напуганных мышат. Только и оставалось отдавать своё тепло и нежность. Всю, без остатка.

Варвара Алексеевна порывисто вздохнула, смущённо провела ладошкой по глазам и виновато улыбнулась:

- Простите, Всеволод Алёнович. У нас тут заклинание тёмное, душегубство кровавое, а я из-за детской игрушки разнюнилась.

- Не казните себя, Варвара Алексеевна, - мягко утешил девушку дознаватель. – В доброте и искренности греха нет. А сейчас идёмте, попробуем узнать, кто в этом доме магией Зеркальщика балуется.

Как оказалось, обитатели дома боялись лишний раз взгляд поднять друг на друга, не то что подсматривать-подслушивать, а потому узнать что-либо путное не получилось. Варенька опечалилась мало не до слёз, Всеволод сохранял привычную невозмутимость, но девушка чувствовала, что это всего лишь маска, за которой Зеркальщик прячет огорчение, досаду и усталость.

- Предлагаю, завершить поиски, - дознаватель устало потёр лицо. – Вам как приятнее: по улице до дома прогуляться или зеркальным порталом воспользоваться?

- Если позволите, я бы прогулялась, - ответила Варвара Алексеевна и мечтательно вздохнула. – На улице красота неописуемая: снежок крупный, точно на картинке рождественской, тихо кругом, свежо.

- В таком случае, я Вас провожу, - Всеволод едва заметно приподнял уголки губ. – К описанной Вами идиллической картинке стоит добавить скользкую, разъезженную санями дорогу, плохое освещение улиц и многочисленных субъектов, кои так и норовят воспользоваться девичьей слабостью и доверчивостью.

- Всеволод Алёнович, – барышня искренне обиделась за родной город. В самом деле, ну нельзя же так! Можно подумать, у них тут страх и ужас на улицах творится, а между тем, очень даже чинно и благородно кругом. – Как Вам не стыдно!

Серые глаза Зеркальщика блеснули подобно острой сабле.

- Я всего лишь чуть разбавил Ваш идиллический пейзаж, сделав его более реальным. Коли Вам мои слова пришлись не по душе, нижайше прошу меня простить.

- Не так уж у нас и плохо, - обиженно проворчала Варенька, выходя на улицу и с наслаждением делая глубокий вдох. – Вы только поглядите, красота-то какая!

Всеволод послушно огляделся. А ведь и правда, красиво. Выбеленные инеем ветки походили на изысканные украшения, пухлые сугробы так и манили плюхнуться в них, как в детстве, раскинув руки и ноги. Чуть поблёскивающая в неверном свете уличных фонарей (всего год, как градоправитель личным именным указом приказал установить по всему городу фонари, дабы в вечернюю пору жители могли гулять беспрепятственно) дорожка обещала весёлое катание. Зеркальщик покосился на замершую перед тонкой, сказочно-белоснежной берёзкой помощницу, отошёл чуть в сторону, чтобы в случае падения не зацепить Вареньку, разбежался и прокатился по ледяной дорожке. Совсем как раньше, когда они с мальчишками удирали из воспитательного дома на пруд, даже не дожидаясь, когда лёд на нём станет твёрдым. Коньки были дороги, выдавали их исключительно за отличную учёбу и примерное поведение, а потому на всю ватагу из десяти мальчишек приходилось всего две пары. Счастливчики, удостоенные коньков, жадинами не были, они щедро делили своё сокровище с друзьями, а чтобы облагодетельствовать как можно больше ребят, поступали хитро: пару разбивали. Правый конёк надевал один мальчишка, а левый – другой. Те, кому коньков не хватало, катались вообще без всего. Старый Прохор, который в воспитательном доме отвечал за одежду и обувь воспитанников, страшно ворчал, ругался и клятвенно обещал новой обуви до конца сезона не выдавать, мол, ходите в стёртых до дыр, раз обутку ценить не умеете, а дня через два тайком совал проштрафившемуся сорванцу целую пару валенок. Только много позже Всеволод узнал, что валенки воспитанникам старик валял сам, а одежду часто покупал за свои деньги, уж больно не по сердцу ему были казённые наряды, в которых мальчишки выглядели жалкими побирушками.

Зеркальщик щёлкнул пальцами, магией делая подошву гладкой, и заскользил по дорожке, задумчиво выписывая круги и узоры.

- Ой!

Всеволод резко повернулся, чуть не ткнувшись носом в землю, и увидел Вареньку, со сконфуженно-счастливым выражением лица поднимающуюся с дорожки.

- Что с вами, Варенька?

Любимая с детства забава размягчила дознавателя, сделав невозможным светское обращение с этой тёплой и солнечной девушкой.

- Хотела покататься, да каблуком зацепилась, - смущённо ответила девушка, чуть приподнимая ножку в кокетливом ботике с высоким, чуть зауженным книзу каблучком.

- Позволите? – Всеволод вопросительно склонил голову к плечу.

Варенька зачарованно кивнула, предвкушающе распахнув глаза в ожидании самого настоящего новогоднего чуда. Зеркальщик щёлкнул пальцами, и ботики барышни моментально, словно инеем, покрылись блестящим зеркалом, став похожими на коньки.

- Какая прелесть! – восторженно захлопала в ладоши девушка и легкокрылой птичкой заскользила по гладкой раскатанной дорожке. – А что же Вы себе коньки не сделаете?

- А я на коньках никогда не катался.

Варенька ошеломлённо посмотрела на дознавателя, пытаясь понять, шутит он или говорит правду:

- Как же так? Вы же катаетесь!

- В воспитательном доме на меня коньков никогда не хватало, - голос Зеркальщика звучал бодро, но по побагровевшему шраму барышня поняла, что всё было совсем не так весело и приятно, как Всеволод говорит. – А для меня почему-то было очень важно получить коньки. Да, я мог заколдовать обувь, так и делал для мальчишек, но сам мечтал получить настоящие коньки. У нас в конце каждой недели устраивали общие собрания и счастливчикам, отличившимся успехами в учёбе и примерным поведением, торжественно вручали коньки. Синие, блестящие, с острым лезвием. И они целую неделю после занятий могли кататься на пруду у церкви, рядом с которой стоял наш воспитательный дом. Потом, в конце недели, коньки или вручали другому мальчику, или оставляли.

- А Вы… – Варенька вспомнила, что коньки Всеволод не получал ни разу, и возмутилась. – А почему Вам коньки не вручали? Вы же самый лучший!

- Я Зеркальщик, - дознаватель передёрнул плечами, - господин директор сказал, что таким, как я, привилегии не положены.

- Гад! – припечатала барышня, звучно стукнув ножкой по льду. – Мерзавец!

- Да ну его, - беззаботно махнул рукой Всеволод. – Айда наперегонки?

Девушка кивнула, мысленно уже прикидывая, к кому из мастеров стоит обратиться с просьбой об изготовлении коньков. Синих, блестящих, с острым лезвием.

Всеволод Алёнович проводил Варвару Алексеевну до дома, почтительно поцеловал ручку, от приглашения отужинать любезно отказался и, как только барышня скрылась в доме, достал зеркальце и переместился прямиком в кабинет. Оказавшись в Управлении, Зеркальщик окинул скептическим взглядом свои владения, которые привык считать домом, вздохнул, недовольно покачал головой и направился прямиком в каморку под лестницей. Там вот уже три года обитал молодой лешик Устин, чью семью извёл обезумевший чёрный маг. Всеволод, занимавшийся поимкой колдуна, подобрал лешика и пристроил его в Сыскное Управление посыльным. Устин быстро прижился в Управлении, а Зеркальщика и вовсе стал считать своим главным корнем, буквально расцветая всякий раз, как дознаватель обращался к нему за помощью. Вот и сейчас, едва заслышав шаги Всеволода Алёновича, лешик проворно выскочил из каморки и заблагоухал цветущей липой.

- Привет, Устин, - Всеволод присел на корточки, потрепал лешика по веткам. - Мне помощь твоя нужна.

Из зелёной вихрастой шевелюры выстрелили две пушистые еловые веточки, густо усыпанные шишками.

- Как прикажете, сударь, - Устин лихо тряхнул ветками, вытянулся и подобрал корешки, выпирающие из расшарканных лапотков. – Чаво изволите?

- Подскажи, где у нас самый наилучший мастер живёт, который шары хрустальные мастерит? – спросил Зеркальщик, глядя в крошечные блестящие глазки лешика.

Устин задумчиво кхекнул, зашелестел ветками, скинул лапоточки и запустил корешки в пол. Всеволод Алёнович обхватил колени руками, приготовившись к длительному ожиданию. Летом, когда вся природа цветёт и ликует, лешик быстро связывается со своими сородичами, но зимой растения спят, испуганно поджав корешки, непросто до них дозваться.

- Готово, сударь, - довольно прошелестел Устин, выпуская ещё одну веточку, на этот раз сосновую. – Есть такой мастер. Зовут его Тимофей Матвеич, живёт он в Шебутной слободке, что справа от Крысиного тупика.

Зеркальщик присвистнул. Мастер проживал в откровенно разбойничьем местечке, куда городничие и в светлое время суток соваться не смели.

- Вам туды соваться не след, - лешик испуганно поджал корешки, зябко потряс ветками. – Тамотки дознавателей не любят.

- Через зеркало пройду, - Всеволод хлопнул ладонью по колену. – Благодарю, Устинушка, выручил.

- Да чаво там, да ладно уж, - зашаркал лапотком Устин. – Вам, можа, ишшо чем помочь? Так я с радостью!

- Знаешь, Устинушка, - Зеркальщик задумчиво почесал подбородок, - а можно ли как-то кабинет мой обиходить? Уж больно он мрачно смотрится, барышня в таком зачахнет, как цветок без солнца!

Лешик выбросил пять веточек сирени, от благоухания которой Всеволод даже расчихался и отпрянул в сторону, зажимая нос:

- Как нельзя? Всё сделаю! Для Вас хучь звезду с неба, хучь медведя из берлоги!

- Добрый ты, Устинушка, - хмыкнул Всеволод Алёнович, красочно представив, как убегает от тощего злого шатуна, поднятого среди зимы. – Ладно, пойду я.

- Весеннего солнца, барин, - низко поклонился лешик.

Зеркальщик благодарно кивнул и, достав зеркало, быстро переместился к Тимофею Матвеевичу. Старый мастер, привыкший к тому, что заказчики подчас на него в прямом смысле слова с неба падают, ничуть не удивился, увидев выходящего к нему прямо из зеркала молодого сероглазого мужчину. Лишь сдвинул на лоб круглые очки в тонкой серебристой оправе, пожевал тонкими морщинистыми губами и осторожно спросил:

- Что Вам угодно, сударь?

От такого простого вопроса Всеволод на миг смешался. Что и говорить, игрушки он покупать не привык. В детстве у него просто не было такой возможности, а с годами пропала необходимость.

Мастер понял заминку правильно, его внимательные голубые глаза потеплели, по всему лицу лучиками разбежались крохотные морщинки.

- Может, чаю изволите? У меня сегодня с липовыми почками и летним медком. Самое оно в такую-то стужу.

- Шар мне нужен, Тимофей Матвеевич, - Зеркальщик руками показал размер игрушки. – Хрустальный, чтобы внутри всенепременно пара была. Барышня в венке из остролиста и кавалер. Да ещё чтобы можно было ключик повернуть, и в шаре музыка бы заиграла, снег посыпался, и пара закружилась.

Старик улыбнулся, одобрительно кивнул:

- Как же, знаю я такие шары, моя работа. По молодости, бывало, частенько делал, да всё на заказ али в магазейны, чьи витрины на самых главных улицах красуются.

- А сейчас такой шар сделаете? – Всеволод старался ничем не выдать волнения, но голос всё равно чуть дрогнул.

Тимофей Матвеевич покачал седой головой:

- Не сочтите за грех вопрос: для кого же просите, барин? Для себя али для барышни пригожей? А может, сестрёнку малую побаловать хотите али матушку родимую?

- Нет у меня матушки. И сестрёнки тоже нет. Я сирота, - голос Всеволода Алёновича прозвучал резко, словно ломаемые для растопки щепки.

Мастер опять покачал головой, задумчиво пощипал подбородок, изучая визитёра неожиданно блестящими и яркими голубыми глазами:

- Люди бают, под Новый год можно самое сокровенное желание загадать, и оно всенепременно исполнится.

- Угу, а подарки детям Новогодний дед приносит, - пробурчал под нос Зеркальщик и уже громче спросил:

- Так как, мастер, возьмётесь за работу?

Но Тимофей Матвеевич вопроса словно не услышал, усмехнулся, брови густые белые вскинул вопросительно:

- Вы что же, сударь, в Новогоднего деда не верите?

- Дед, я уже не в том возрасте, когда всяким побасенкам верят, - отрубил Всеволод Алёнович, совсем некстати вспомнив, как мальчишкой каждую новогоднюю ночь загадывал одно-единственное желание: чтобы у него появилась семья. Не та холодно-лицемерная, в которой он рос, пока не попал в воспитательный дом, а настоящая. Где матушка улыбается, и ты не видишь пустоты и злобы за её улыбкой, где звонко лает щенок и мурлыкает котёнок, где весело хохочут дети и от отца веет теплом и заботой.

- Я выполню Ваш заказ, сударь, - выдернул Зеркальщика из воспоминаний голос старого мастера. – Помнится, у меня было что-то похожее. Погодьте-ка, я быстро поищу и вернусь. Кажись, шар у меня на верхней полке стоял.

- Может, помочь его снять?

- Ни-ни-ни, - замахал руками Тимофей Матвеевич, - не утруждайтесь, сударь, я сам. Сам. Осторожненько, по-стариковски. А Вы пока чайку откушайте, внучка моя Вам его сейчас принесёт. Лидка! – оглушительно гаркнул старик. – А ну, подай барину чаю.

В комнату поспешно вбежала крепкая, словно ладно скатанный комок снега, беловолосая девчушка, годочков десяти, не более. Зыркнула на Всеволода блестящими синими глазами, поклонилась в пояс и опять шмыгнула за дверь, прозвенев:

- Чичас, барин. Присядьте пока на лавку-то.

Всеволод Алёнович осторожно покосился на деревянную лавку бледно-голубого цвета, всю в причудливых завитушках, похлопал ладонью, проверяя на прочность, и только после этого сел. Чутьё Зеркальщика шептало, что что-то в доме старого мастера не так, но дознаватель решил не обращать внимания на мелькающие тут и там всполохи магии. Зла они не несут, а чародействовать в Империи не запрещено. Пусть его, может, старый мастер какой забавой волшебной свою внуку тешил.

- Вот, барин, - прозвенела девчушка, гордо внося в комнату запотевший кувшин, - отведайте-ко кваску. Холодный, бодряшший, враз силы вернёт, а то какой-то Вы смурной да вялый, ровно и не рады празднику-та.

Зеркальщик чуть не спросил, о каком празднике идёт речь, да вовремя вспомнил, что новогодние гуляния только начались.

- Отведайте, барин, - девчушка сунула Всеволоду глиняную кружку в руки. – А можа, откушаете с нами?

- Нет, благодарствую, - Зеркальщик сделал осторожный глоток терпкого, остро пахнущего кислым хлебом и почему-то еловыми ветками кваса и окинул комнату быстрым, вроде бы даже рассеянным взглядом.

Комната оказалась примечательной, но, может, мастера, делающие игрушки, в таких и должны обитать? На стенах бело-голубые рушники, щедро украшенные вышитыми серебряными нитями снежинками, небольшое оконце покрыто ледяными узорами, хотя в доме тепло, да и на улице большого мороза нет. На пол брошены домотканые половики серо-белого цвета, похожие на зимнюю дорогу, а стоящие вдоль стены лавки, широкий стол у окна и даже печь бледно-голубого цвета с причудливыми завитушками, кои проказница-метель так любит оставлять.

«Прямо терем Новогоднего деда, - хмыкнул Всеволод, делая ещё глоток кваса и чувствуя, как неудачи дня отваливаются сухой коркой. – А внучка его точь-в-точь как та девочка-снежанка, о которой мне мама Палаша рассказывала».

Зеркальщик единым махом допил квас и со стуком поставил кружку на стол.

«Глупости это всё, устал, вот и блазнится разное. Никакого Новогоднего деда нет, сказки это всё для детей малых».

Дознаватель прошёл по комнате, постоял у окна, нетерпеливо прислушиваясь: не слышно ли шагов старого мастера.

- Готово, сударь, - Тимофей Матвеевич появился так неожиданно, что Всеволод Алёнович с трудом удержал готовые сорваться с кончиков пальцев искры зеркального капкана. – Всё как Вы пожелали: и шар, и пара, и музыка со снегом.

Зеркальщик осторожно взял в руки прохладный шар, пахнущий почему-то не вполне ожидаемой пылью, а снегом и морозом. Да, всё было так, как он представил, слушая рассказ Вареньки: прозрачный шар, завораживающий таинственным блеском и плавностью линий, мягко переливающиеся блёстки, изображающие снег, темноволосая барышня, коей очень к лицу венок остролиста… Всеволод нахмурился и покрутил шар, внимательнее рассматривая девушку и её кавалера. По неведомой причуде мастера (а может, не причуде?) барышня была удивительно похожа на Вареньку: те же блестящие карие глаза, взирающие на мир с доверчивым лукавством, та же ласковая улыбка, те же тёмные волосы, неподвластные шпилькам и гребням, и та же фигурка, выгодно отличающаяся от измождённой костлявости светских красавиц.

Кавалер тоже был темноволосым, с большими серыми глазами, и что это там на щеке за полоска? Лёгкая трещинка (ведь мастер говорил, что игрушка давно стоит на полке) или след шрама? А серый мундир случайно ли так похож на тот, в котором ходит Всеволод Алёнович?

Зеркальщик осторожно повернул спрятанный в подставке ключик и почти не удивился, услышав мелодию вальса, под который кружились они с Варенькой на балу в дворянской ассамблее.

- Ну как, - прогудел Тимофей Матвеевич, пряча в уголках глаз усмешку, - глянется ли шар-от? Всё ли как надобно?

Всеволод многое хотел сказать, ещё больше спросить, но проклятые слова опять разбежались, спрятались по углам, словно мыши.

- От и ладно, - мастер довольно покачал головой, - паковать да бант-то сами завязывать станете али мне доверите?

- Бант жёлтый, а бумага голубая? – усмехнулся Всеволод, зорко глядя на старика.

- Это уж как Вашей милости угодно будет, - невозмутимо ответил Тимофей Матвеевич и опять оглушительно гаркнул. – Лидка, тащи бумаги и бант, подарок паковать станем!

Девчушка проворно принесла голубую блестящую бумагу и широкую атласную ленту солнечно-жёлтого цвета.

- Помочь, дедушка? – прощебетала Лида, торжественно водрузив принесённое на стол и озорно блеснув синими глазами.

- А сама-то как думаешь? – проворчал дед. – Знамо дело, помочь.

Зеркальщик отдал девчушке шар и строго спросил, почти потребовал:

- Кто вы?

- Имён у меня много, а прозваний и того боле, - улыбнулся старик. – Для Вас я мастер, Тимофей Матвеевич. Игрушки делаю, людям радость дарю. Берите подарок-то, барин, уж не погнушайтесь, старался, делал.

- Благодарю, - Всеволод Алёнович принял свёрток, поклонился.

- Ступайте с богом, - мастер мягко положил ладонь на плечо дознавателю. – Ни о чём не печальтесь, всё снега белы заметут, по весне вешними водами стекут.

Зеркальщик ещё раз благодарно поклонился и ушёл тем же путём, как и пришёл, через зеркало, провожаемый тёплыми улыбками старого мастера и его внучки.

Осколок седьмой. Сюрпризы благостные и пренеприятные

Варенька влетела домой словно вешняя птичка, вернувшаяся в родное гнездо. Отмахнулась от любопытных расспросов сестриц, сбросила шубку на руки верной Малуше, поцеловала матушку в щёку и звонко крикнула:

- Папенька!

- Чего тебе, егоза? - Алексей Петрович откликнулся моментально, вышел в коридор из малой гостиной, где сидел с книгой перед камином. Ради того, чтобы встретить дочку после первого дня службы, он даже несколько судебных заседаний отложил и в кабинете закрываться не стал.

- Папенька, мне коньки надобны, - Варенька ухватила батюшку за рукав, проникновенно заглянула в глаза.

Брови Алексея Петровича вопросительно приподнялись.

- Так у тебя же есть, даже две пары. Одни белые, у мастера Штоффа заказывали, а другие серебристые, от самого Ван дель Гарона привезли.

- Так они же девичьи, - отмахнулась Варвара Алексеевна, поспешно снимая ботики, так как Малуша уже начала бурчать что-то нелицеприятное про распустёх, которые одёжу не сняв подарки клянчат. – А мне мужские нужны. Синие, блестящие, с острым лезвием. Очень-очень нужны, папенька!

- Варвара, если ты думаешь, что я позволю тебе появляться пред честными людьми в мужском одеянии, пусть это даже коньки будут, то ты глубоко заблуждаешься, - Софья Васильевна поджала губы и неодобрительно покачала головой. – Да, я уступила твоей прихоти стать помощницей дознавателя, хотя во времена моей молодости приличные девицы о подобном даже подумать не смели, но на этом всё. Больше позорить нашу семью и выставлять нас на посмешище я не намерена. Одумайся, Варвара, себя не жаль, так сестриц пожалей! Кто станет к ним свататься, коли их сестра мужеские вещи носит. Ты ещё порты на себя нацепи, бесстыдница!

Карие глаза Вареньки заблестели от слёз, щёки заполыхали от смущения.

- Да как Вы только подумать могли такое, маменька, - дрожащим голоском залепетала барышня. – Нешто я повод давала для столь оскорбительных речей? Нешто когда против вашей с батюшкой воли шла?

Алексей Петрович привлёк всхлипывающую дочь к себе, погладил по спине, укоризненно посмотрел на жену:

- Ну правда, Софьюшка, чего ты, в самом-то деле, не разобравшись сразу ругаться начала. У Вареньки сегодня такой день торжественный, первый день службы, негоже его ссорой-то заканчивать, не по-людски это.

Софья Васильевна покраснела, погладила дочь по плечу:

- Ну, не плачь, Варенька. Я сказала не подумав. Полно, перестань, а то сейчас и я заплачу, сестрицы подхватят, и утопим мы папеньку в слезах горючих.

Варенька обернулась, порывисто обняла матушку за шею, прошептала жарко:

- Я коньки не для себя просила, а в дар. Представляешь, маменька, у Всеволода Алёновича никогда-никогда коньков не было, разве это справедливо? А он такой замечательный: добрый, заботливый, дознаватель прекрасный! А маг какой!

Софья Васильевна вздохнула, понимая, что остаток вечера придётся выслушивать о том, какой расчудесный дознаватель, с коим свели Вареньку судьба и папенька, как главный исполнитель её воли. Нет, конечно, это очень хорошо, что дочка влюбилась, но, учитывая, что Варенька влюбляется легко и так же легко забывает объект своих нежных чувств, радоваться пока рано.

- А правда, что он Зеркальщик? Маг чудодейный, коему все отражения подвластны? – спросила Аннушка, жадная до всевозможных диковинок.

- Он красивый? – ревниво поинтересовалась Юленька, для которой очень была важна красота телесная (что бы там ни говорили папенька с маменькой про то, что с лица воды не пить и из красоты платья не шить).

- Он самый лучший, - выдохнула Варенька, благоговейно складывая ручки.

- Ести-то пойдёте, барышня, али Вы любовью сыты? – безжалостно разрушила романтический флёр Малуша. – Безобразие какое, ужин уж второй раз подогревают, а ей и дела нет. Любовь у неё, видите ли! А что с той любови? Тьфу, и нет её.

- И то правда, дамы, - вмешался папенька, уже изрядно проголодавшийся, - давайте продолжим разговор за ужином.

Алексей пожалел о своём предложении уже после того, как едва отведав нежнейшей телятинки, приготовленной специально в честь первого дня службы Вареньки в Сыскном Управлении, дочка рассказала о крушении экипажа. Точнее, о том, как Зеркальщик спас её от гибели, на руках вынеся из экипажа. Юленька и Аннушка восторженно застонали, защебетали что-то о романтичности и подвигах, кои присущи благородным рыцарям, а вот Софья Васильевна побледнела и раскашлялась. Сам Алексей Петрович, разумеется, тоже обеспокоился, но благоразумно решил не поддаваться панике, поскольку дочь была целой и совершенно невредимой.

- Так что, маменька, я на службу пешком буду ходить, так спокойственнее, - заключила Варвара Алексеевна, принимаясь за десерт. – А ещё у нас сегодня дознание началось, но об этом я рассказывать не стану, уж простите.

- Только не говори, что ты мертвеца лицезрела, - слабым голосом попросила маменька, делая большой глоток малинового взвара.

- Нет, мертвеца не видела, - вздохнула барышня и приметив пренебрежительные гримаски на лицах сестёр с гордостью продолжила, - зато сама беседу проводила, вот!

- Какой ужас, - прошептала Софья Васильевна, прикладывая трепещущую руку к груди. – Алёша, мы же не станем терпеть подобного непотребства?!

- Софья, перестань.

Голос Алексея Петровича был негромким и даже мягким, но жена безошибочно уловила в нём раскаты грома, предвестников страшной грозы. Женщина сникла, вяло махнула рукой:

- Ой, да делайте вы что хотите. Только что будет, если какой душегуб на Вареньку нашу кинется? А если, боже упаси, покалечит её или изуродует?

- Всеволод Алёнович этого не допустит, - живо возразила Варвара Алексеевна, и чтобы поскорее сменить неприятную тему, спросила у отца:

- Папенька, так как же коньки, ты мне поможешь их сыскать?

- Для Зеркальщика стараешься? – усмехнулся Алексей Петрович, принимаясь за мятный отвар, коий прописал лекарь для укрепления сил душевных и телесных.

- Виданное ли дело, девице дарить подарок мужчине!  - опять вскинулась Софья Васильевна, но потом вздохнула и добавила раздумчиво:

- А впрочем, в новогодние-то праздники никаких пересудов дары не вызовут.

- Вот и славно! – Варенька хлопнула в ладоши. – Так Вы мне поможете, батюшка?

- Куда же я денусь, - Алексей Петрович ущипнул дочь за щёчку, - ты же мне, егоза, жизни не дашь, пока своего не добьёшься. Сразу после ужина схожу к мастеру.

- И когда коньки будут готовы? – затаила дыхание Варвара Алексеевна.

- А тебе когда их вручить хотелось бы?

Барышня задумалась, прикусила губку. Конечно, страсть как хотелось принести подарок уже завтра, начать утро служебное с приятного сюрприза, но ведь коньки смастерить – не пряник испечь, на них, чай, времени-то поболе требуется.

- Очень хотелось бы их прямо завтра подарить, - вздохнула девушка, комкая салфетку, - но я же понимаю, что их делать долго. Да и заказов у мастера, поди, много.

- Завтра так завтра, - усмехнулся Алексей Петрович, поднимаясь из-за стола и церемонно целуя руку супруге. – Благодарствую, Софьюшка, за прекрасный ужин. Клавдея наша превзошла сегодня саму себя!

После ухода папеньки дочки тоже не стали засиживаться за столом, разноцветными бабочками вспорхнули, торопливо прощебетали слова благодарности за вкусный ужин и улетели к себе. Точнее, Варенька отправилась к себе, а сестрицы двинулись следом.

- Ну, давай, сестрица, рассказывай, каков твой дознаватель из себя? – Юленька кинулась на кровать, жадно пожирая глазами сестру.

- Не, лучше расскажи, видала ли ты какие-нито чародейства? – выпалила Аннушка, подбегая к зеркалу и кокетливо взбивая волосы у висков.

Варенька закружилась по комнате, раскинув руки, обняла Аннушку и вместе с ней рухнула на кровать рядом с Юленькой. Несколько минут в комнате царили визг и возня, потом барышни утихомирились, Варвара Алексеевна приподнялась на локте и принялась рассказывать, наслаждаясь тем, что, пожалуй, впервые в жизни сестрицы слушают её затаив дыхание и не перебивая.

- Как шрам на щеке?! – воскликнула Юленька, брезгливо поджав губы.

- Заклинание не смог развеять? – протянула разочарованно Аннушка. – Ну во-о-от, а я-то думала, он маг всемогущий.

- Всемогущий только Бог, - отрезала Варенька, обидевшись на сестёр. – А Всеволод Алёнович хоть и самый лучший, а всё же человек.

- Отчество у него какое чудное, - фыркнула старшая сестрица, перекатываясь на бок. – Это как же у него батюшку звали?

- Это маменькино имя, дурёха, - фыркнула Варенька.

- Так у него ещё и папеньки нету? – Аннушка наморщила нос. – Он что же, из байстрюков? Рождён вне брака?

Варвара Алексеевна хотела возразить, но смешалась. Имя-то своего отца Всеволод ей называл, а вот о том, венчаные были его родители или нет, промолчал. Да и какая по большому счёту разница, провёл отец матушку к алтарю или мимо алтаря, Всеволод Алёнович в любом случае очень и очень достойный человек! И вообще, сын за отца не ответчик, так-то.

Однако сестрицы расценили молчание девушки по-своему.

-Байстрюк, - припечатала Аннушка, а Юленька добавила, покачав головой:

- Какой ужас!

- Зато понятно, откуда у него дар Зеркальщика, - младшая барышня Изюмова закружилась по комнате. – Это клеймо, навроде тех, что на каторжных ставят. Метка, что он рождён вне брака. Я в книге читала, что у всех внебрачных такие метки есть, чтобы приличные люди от них подальше держа…

Пущенная сестрицыной рукой подушечка прилетела Аннушке прямо в грудь.

- Замолчи, - припечатала Варенька и с чувством добавила, - дура!

Младшенькая повлажнела глазами и посмотрела на старшую сестру в немом вопле о помощи, но Юленька неожиданно встала на сторону Варвары Алексеевны.

- Варенька права, Аннушка. Не большого ума люди подобные глупости писали. Те же, кто сии гадости разносит, и вовсе глупы безмерно. Александр Сергеевич, весьма почтенный человек и талантливый художник, тоже даром Зеркальщика наделён, а в законности и благородстве его происхождения самые завзятые сплетники ни за что не усомнятся. Так что, сестрица, прежде чем чужие гадости разносить, подумай как следует.

Аннушка хлюпнула носом, смахнула выступившие слёзки и широко улыбнулась:

- Ладно, сестрицы, признаю, неправа была. Может, не так и плох этот Зеркальщик. А даже если и байстрюк, что с того? Сказывают, - голос барышни перешёл на таинственный шёпот, - самого наследника воспитатель тоже вне брака рождён.

- Аннушка! – воскликнула Юленька и сжала виски. – Нет, это немыслимо! Наказание какое-то, а не сестра, честное слово! Под суд из-за неё пойдём.

- Не гневайся, Юленька, - Аннушка, погладила сестрицу по руке, льстиво заглянула в глаза. – Девочки, давайте лучше на женихов гадать!

Как всегда при упоминании женихов со старшей барышни Изюмовой слетела вся хандра и гнев. Барышня расцвела улыбкой, одёрнула платье и азартно блеснула глазами:

- И то правда. Начнём воск топить.

Варенька все гадания почитала за баловство, но от участия в них никогда не отказывалась. А что, забавно, весело, да и любопытно: а вдруг, какое предсказание и правда сбудется?

Барышни весело топили воск, с заливистым смехом пытаясь истолковать получившиеся фигуры. У Юленьки всё время выходило что-то такое большое и кудрявое, предвещающее богатство и веселье, из рук Аннушки, словно из рога изобилия, сыпались то сердца, то что-то вроде крылатых мальчишек, то ещё что-нибудь такое же амурное. А вот у Вареньки снова и снова выходило зеркало.

- И я даже примечаю мужской силуэт в нём, - со смехом воскликнула проказница Аннушка. – Всё, сестрица, попалась, теперь уж не отвертишься!

- Глупости это всё, - фыркнула Юленька, которой досадно было, что сестрица в обход неё суженого обрела. – И вообще, надоело мне воск лить, давайте золото хоронить. Аня, покличь горничных, пусть с нами позабавятся!

Сестрица быстро метнулась за горничными, и вскоре визгу и смеху в комнате стало в разы больше.

- А вот чьё колечко? – спросила Малуша, вытягивая с блюда небольшой перстенёк, который Аннушка подбросила в самый последний момент ради смеху.

- Моё, - пролепетала Варенька, глядя на украшение. – Только я его не ложила, честное слово!

- А это я положила, - проказливо хихикнула Аннушка. – Из ларца вытащила да на блюде спрятала. Я и не знала, чей он.

Малуша пожевала губами:

- Ну что ж, поздравляю, барышня. Свадебка у Вас в энтом году будет.

- И я даже догадываюсь, с кем, - не унималась младшая сестрица.

- Анька, - шикнула Юленька, тайком от сестриц тоже сунувшая на поднос колечко, - помолчи, егоза!

Но младшая Изюмова умолкать не желала. Отскочила подальше, пальчиком укоризненно погрозила:

- Ай-яй-яй, сестрица, не срамно ли раньше старшей Юленьки свадебный убор надевать! Был бы дедушка жив, ни за что бы не допустил подобного безобразия!

Варенька не знала, смеяться ей или плакать. С одной стороны, перед старшей сестрицей и вправду было стыдно, Юленька уж, почитай, годик в женихах, словно в шелках копошится, а с другой, какая же барышня не обрадуется известию о свадьбе!

- Ой, ишшо одно колечко, - Малуша всплеснула руками, чуть не выронив поднос, - ну и годик будет, хучь каждый день свадебные караваи пеки. А это-то чьё?

- Моё, - Юленька поспешно выхватила колечко, надела на пальчик, закружилась по комнате. – Моё колечко!

Собравшие в комнате девушки разразились аханьем, смешками и шуточными поздравлениями обеим сёстрам.

- Малушенька, - медовым голосочком пропела непоседа Аннушка, - а ты пошарь под платом как следует, вдруг, и мне колечко вытянешь.

- Розги я тебе, егоза, вытяну, - проворчала служанка, на всякий случай приподнимая заветный поднос повыше. – Ишь, чего удумала, шестнадцати вёсен не исполнилось, а уж под венец снарядилась!

Барышня пожала плечиками, скромно потупив глазки, и даже туфелькой по полу слегка пошаркала. Мол, я вся из себя невинная, наговоры, словно сор, мимо летят.

Закончив хоронить золото, девушки стали жечь бумагу, чтобы в пляшущих на стене тенях разглядеть очертания будущего. Но сия забава быстро наскучила, да и дым горло царапал нещадно и глаза щипал.

- А давайте к страшным гаданиям перейдём, - провозгласила Аннушка и жутким шёпотом продолжила. – Суженого-ряженого на ужин через зеркало кликать станем.

- Ой, нет, девоньки, боязно, - мелко закрестилась горничная Олюшка, про которую говорили, что заяц лесной и то её поотважней будет. – А ну, как придёт да задушит!

- Кто, суженый-ряженый? – фыркнула Юленька, любуясь переливами колечка на пальчике. – Так ты его кашей не угощай, у него повода душить тебя и не появится.

Олюшка нахохлилась, став похожей на насупленного воробья. Варенька укоризненно посмотрела на сестру, но сказать ничего не успела, в комнату вошёл Алексей Петрович. Девушки приутихли, горничные поспешно поклонились.

- Веселитесь, стрекозы? – улыбнулся отец, огляделся и поманил пальцем Вареньку. – Иди-ко сюда, егоза.

Дочка послушно подошла, и Алексей Петрович протянул ей большую коробку, перевязанную серебристым бантом.

- Глянь-ко, годится ли?

Тонкие пальчики проворно развязали ленту, зашуршала подарочная бумага.

- Ну, что там, что там? – заволновались Аннушка и Юленька, вытягивая шеи. – Варька, ну не томи, открывай быстрее!

Девушка сняла крышку и торжественно продемонстрировала всем синие блестящие коньки, чьё стальное лезвие грозно поблескивало в свете свечей.

- Фи, они же мужские, - наморщила носик Юленька, моментально потеряв к коробке и её содержимому всякий интерес.

- Сдаётся мне, для кавалера своего сестрица старается, - хихикнула Аннушка, но под строгим взглядом отца осеклась и нежно проворковала. – Так кто из вас, любушки-голубушки, первым новое гадание начнёт? Может, ты, Варенька?

Варвара Алексеевна пожала плечами. Гадание перед зеркалом ей не давалось никогда. Сколько барышня в гладкую поверхность не всматривалась, сколько наговоров не шептала, сколько полотенцем зеркало не протирала, даже отражение ни разу не дрогнуло. Так чего, спрашивается, бояться-то? Велик страх, одной в тёмной комнате пред зеркалом посидеть!

Варенька послушно вошла в тёмную комнату, в которой лишь перед небольшим овальным зеркалом на столе трепетал одинокий огонёк свечи. Села за стол, на котором уже были расставлены столовые приборы на две персоны, на одну тарелку положила корочку хлеба и негромко произнесла:

- Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать.

Всё, дальше оставалось лишь ждать. Барышня взяла в руку вышитое полотенце и замерла, ожидая, когда зеркало, согласно гаданию, запотеет, чтобы затем явить облик суженого. Минуты текли одна за другой, а ничего не происходило. Варенька досадливо вздохнула, протёрла стекла и опять, уже погромче, повторила:

- Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать.

Девушка скучающе зевнула и, отвернувшись от зеркала, попыталась увидеть хоть что-нибудь во мраке комнаты, а когда обернулась, то закусила кулачок, чтобы не закричать от страха. Из зеркала на неё смотрел Всеволод Алёнович, и, судя по скачущим в серых глазах смешинкам, он успел рассмотреть и приборы на две персоны, и корку хлебана одной из тарелок.

- Прошу прощения, Варвара Алексеевна, если напугал Вас, - Зеркальщик вежливо поклонился. – Мне показалось, Вы звали меня.

- Д-да, - пролепетала Варенька, всё ещё не совладав со страхом. – Ужинать.

Соболиная бровь Всеволода выразительно взмыла вверх, заставив барышню отчаянно покраснеть и поспешно смахнуть корку на пол. Вместе с тарелкой. Зеркальщик быстро вскинул ладонь и тарелочка, которую девушка уже мысленно оплакала как разбившуюся, целая и невредимая вернулась на стол, а защитный кокон разлетелся мелкими блестящими брызгами.

- Осторожнее, Варвара Алексеевна, - с лёгкой, в уголках губ таящейся улыбкой, произнёс Всеволод Алёнович, - не стоит бить посуду. Уверен, она может ещё пригодиться… Например, Вашим сестрицам, которые тоже захотят погадать.

- Любо же Вам, Всеволод Алёнович, смеяться надо мной! – вспылила Варенька. – А я Вам, между прочим, подарок приготовила!

Серые глаза Зеркальщика блеснули, лёгкая улыбка промелькнула и погасла, подобно солнцу в зимний день.

- Забавно, до чего же у нас с Вами, Варвара Алексеевна, схож ход размышлений. Я ведь тоже приготовил Вам подарок.

- Мне? – восторженно ахнула девушка и захлопала в ладоши. – Ой, а покажите!

Всеволод отвернулся, и тут дверь за спиной барышни скрипнула, и в щель просунулась любопытная мордочка Аннушки:

- Сестрица, ты тут почивать что ли собралась? Ой! – девушка заметила Всеволода Алёновича и замерла, широко распахнутыми глазами глядя на него. – Кто это?!

- Добрый вечер, Анна Алексеевна, - вежливо поздоровался Зеркальщик, чем окончательно напугал девушку, отчаянно завизжавшую и со всех ног бросившуюся наутёк. – Право слово, я начинаю думать, что стал подобен чудищу, иначе чем ещё объяснить, что уже вторая барышня при виде меня визжит?

- Просто мы не ожидали Вас увидеть, - сквозь смех выдавила Варенька и смахнула выступившие на глазах слёзы.

- Гадаете на зеркале, зовёте, а потом удивляетесь, что Ваш зов оказался услышан? Право слово, Варвара Алексеевна, это несколько…

- Безрассудно, - весело закончила Варенька, проворно поднялась из-за стола и протянула к зеркалу руку. – Всеволод Алёнович, могу я пригласить Вас на ужин?

- В качестве кого, позвольте уточнить? – осторожно спросил Зеркальщик, пряча смешинки в глубине глаз.

- Желанного гостя.

Дверь в комнату с грохотом распахнулась, повиснув на одной петле и явив встревоженных Алексея Петровича и Софью Васильевну, а также слуг, вооружённых кто чем. Кучер сжимал в руках кнут, горничные совки, мётлы, одна даже кочергу, а повариха грозно потрясала поварёшкой, громогласно вопрошая, кто тот прохиндей, что её ненаглядную Вареньку испужал.

- Не уверен, что желанного, - прошептал Всеволод Алёнович и вежливо поклонился. – Добрый вечер, Алексей Петрович, Софья Васильевна. Великодушно прошу простить меня за невольно причинённое Вам беспокойство.

- Аня! – воскликнула матушка, укоризненно глядя на младшую дочь. – Я тебе тысячу раз говорила: сначала разберись, а потом шум поднимай. Прошу прощения, Всеволод Алёнович, мы никоим образом не хотели Вас оскорбить.

- Может быть отужинаете с нами? – спросил Алексей Петрович, убирая защитный амулет. – Мы будем рады Вашему обществу.

- С превеликим удовольствием, - коротко поклонился Всеволод, легко и непринуждённо выходя прямо из зеркала.

Привычный к подобным чудесам глава семьи даже бровью не повёл, супругу его более беспокоил случившийся конфуз, нежели то, каким образом гость вошёл в дом. Варенька тоже за день общения с Зеркальщиком пообвыклась, а вот Аннушка восторженно вздохнула и бросилась к старшей сестрице, которая в общей суматохе участия не принимала, так как закрылась в спальне, устроив гадание по роману.

- Юленька, я тебе чего скажу! – заполошно выдохнула сестрица, вбегая в спальню и звучно бухая дверью.

- Аннушка, я тысячу раз просила не хлопать дверью, - недовольно заметила старшая барышня Изюмова, закрывая книгу и поворачивая её так, чтобы сестрице не была видна обложка (роман был из тех, что восторженно называют скандальными, хотя сама Юленька, прочитав его от корки до корки, так ничего скандального и не обнаружила).

- Ой, да ладно тебе, - отмахнулась младшая сестра. – До того ли, когда к нам сам Зеркальщик пожаловал!

- Как?! – ахнула Юленька, от неожиданности чуть не роняя книгу.

- Прямо через зеркало! Пошли скорее, он сейчас в столовой, его папенька с маменькой на ужин пригласили! Только переоденься, сама понимаешь, гость необычный.

- А каков он из себя?

Аннушка задумчиво потянула себя за прядь волос, пожала плечиками:

- Да ничего особенного. Волосы чёрные, глаза светлые.

- А шрам? Шрам есть?

Сестрица опять плечиками передёрнула:

- Да не помню я, недосуг мне было его разглядывать, за тобой побежала. Ничего, в столовой внимательненько рассмотрим.

- Так нам и позволит маменька на гостя глазеть, - проворчала Юленька, отчаянно трезвоня в колокольчик. – Если только мы его на гадания пригласим. А что, по книге судьбу-то спытать чай и Зеркальщик не откажется.

Когда сёстры Изюмовы чинно вошли в столовую, там уже собралось всё семейство. Гостя будто бы случайно посадили рядом с Варенькой, чувствующей себя в этот вечер самой настоящей именинницей, даром, что родилась в первый день весны.

- Вы опоздали, - укорила дочерей Софья Васильевна, сразу заприметившая и новые платья, и высокие причёски, до коих Аннушка ещё не доросла.

Девицы разом присели, вежливо испросив прощения за задержку и взметнув быстрый взгляд из-под длинных ресниц на гостя.

«Жуткий какой, - подумала Юленька, чувствуя себя словно бы прозрачной под этим внимательным взглядом серых, словно зимний вечер, глаз. – И шрам этот на пол-лица багровый, бр-р-р! Надеюсь, хоть сердцем этот Зеркальщик добр, хотя где же это, хотелось бы мне узнать, водятся добрые дознаватели?!»

«И не скажешь, что байстрюк, - меж тем размышляла Аннушка, застенчиво теребя кружева на платье. – Воспитания, по всему видать, благородного. Только взгляд этот, словно ветер студёный, так дух от него и захватывает. Один раз глянешь, сразу поймёшь, что дознаватель перед тобой».

- Всеволод Алёнович, позвольте представить Вам моих дочерей, Юлию и Анну, - несколько чопорно произнесла Софья Васильевна, попеременно указывая на девушек. – Девушки, это Всеволод Алёнович, дознаватель Сыскного Управления, помощницей коего служит наша Варенька.

Девушки пробормотали приличествующие моменту слова приветствия и юркнули за стол. Варенька удивлённо посмотрела на непривычно притихших сестриц, а затем не утерпела и перевела взгляд на Зеркальщика. Так и есть, в уголках губ Всеволода таилась лёгкая улыбка. Барышня ловко стащила со стоящего неподалёку серебряного подноса крошечный карандашик и небольшой квадратик бумаги, на коих батюшка и гости писали название вина, кое желали бы видеть на столе, и быстро нацарапала:

«И не стыдно Вам стращать бедных девушек?»

Варвара Алексеевна прочитала написанное, покусала губку и, прикрывшись салфеткой, ловко уронила записку на колени Зеркальщику. Всеволод незаметно поднял послание, быстро скользнул по нему взглядом, и по губам его промелькнула лёгкая, воистину бесовская усмешка. Всеволод Алёнович легко щёлкнул пальцами, а затем под столом передал записку Вареньке. Девушка, с трудом удерживаясь от легкомысленного хихиканья, уронила салфетку, сдавленно извинилась и юркнула под стол, чтобы безнаказанно прочитать полученное послание.

«Любезная Варенька, я всего лишь ограждаю свою избранницу от лишних треволнений, но ежели Вам неприятно сие, то только дайте мне знать».

Варвара Алексеевна хихикнула и поспешно застрочила благоразумно зажатым в руке карандашиком:

«А Вы подумали о том, что сестрицы меня теперь жалеть начнут?»

Бумажку барышня положила на колени Всеволода и опять чинно села за стол, с любопытством постреливая глазами в сторону своего соседа. Но читать послание Зеркальщик не торопился, Алексей Петрович завёл с ним занимательную (с точки зрения мужчин, разумеется) беседу о наказаниях и законах, кои, с точки зрения судьи, устарели и нуждаются в пересмотрении. Аннушка и Юленька чахли прямо на глазах, даже Софья Васильевна, всегда державшая себя безукоризненно в любой ситуации, пару раз тайком зевнула в ладонь. Варенька метнула в сторону Всеволода пламенный взор и даже ножкой притопнула. Ну, право слово, можно же позволить себе хоть несколько часов отдыха, не всё же о работе думать!

Зеркальщик поймал взгляд девушки, украдкой прочёл записку, опять тихонько щёлкнул пальцами, сочиняя ответ, и уже собирался тайком передать послание Вареньки, как Юленька звонким от волнения голосом произнесла:

- А давайте гадать! В зимнюю пору самые верные предсказания, это все знают.

- Давайте, давайте, - захлопала в ладоши Аннушка, готовая на что угодно, лишь бы не слушать больше про «ответственность должна соответствовать мере осознанности» и прочие заумности, от коих её неумолимо клонило в сон.

Алексей Петрович недовольно пожевал губами, Софья Васильевна, разрываемая с одной стороны правилами приличия, а с другой – желанием хоть немного отвлечь супруга от забот служебных, растерялась и ничего не сказала. Ободрённая молчанием родителей, Юленька вопросительно посмотрела на Зеркальщика. Всеволод чуть приподнял соболиную бровь:

- И какими же гаданиями Вы желаете испытать судьбу?

Юленька расцвела майской розой, взмахнула длинными ресницами и кроткой голубкой проворковала:

- Да вот по книжице, не изволите ли?

Аннушка с такой мольбой посмотрела на гостя, что Всеволод едва в голос не рассмеялся. Однако, сдержался, покусав изнутри щёку, и почтительно повернулся к Вареньке, которой тоже стоило немалого труда укротить смешливость:

- Варвара Алексеевна, а Вы что скажете?

Варвара Алексеевна сделала вид, что раздумывает над предложением, и лишь когда сопение сестриц стало откровенно угрожающим, с нарочитой ленцой ответила:

- Пожалуй, можно и позабавиться.

- Спасибо, сестрица, ты лучшая! – прощебетала Аннушка, срываясь с места и звучно чмокая Вареньку в щёку. – Чур, я первая загадываю! Страница осьмнадцатая третья снизу строка. Ответ читает Варенька.

Девушка с улыбкой взяла протянутую ей книгу, нашла осьмнадцатую страницу, отсчитала третью строку и с чувством прочитала:

«Сударыня, Вам бы резвиться да играть, а утруждать себя думами сердечными рано, успеете ещё мыслями горестными душу изранить».

- Вот это правильно, - одобрительно крякнул Алексей Петрович.

Всеволод Алёнович раскашлялся в кулак, Софья Васильевна поспешно отвернулась, скрывая улыбку. Юленька хихикнула, но под огненным взглядом сестрицы застыла на стуле, кусая губы в попытке удержать улыбку.

- Да нет там ничего такого, ты сама всё придумала, - обиженно воскликнула Аннушка и выхватила у сестры книгу. – А вот давай-ко я сейчас тебе погадаю! А ну, называй страницу и строку!

Варвара Алексеевна пожала плечами и невозмутимо произнесла:

- Двадцать шестая страница пятая строка сверху.

Барышня никакого вопроса не задавала, а потому и ответа не ждала. Уверена была, что сие гадание лишь пустая забава.

Аннушка, шевеля от напряжения губами, нашла нужную страницу, отсчитала строку, откашлялась и звонко прочла:

«Твоя любовь подобна путеводной звезде. Она указывает путь в безопасную гавань среди любого, даже самого лютого шторма».

За столом повисла на миг пауза. Каждый пытался по-своему найти объяснение неожиданно ставшей пророческой книге.

- А ну-ка, дочка, покажи, что за книжка такая презанятная? – Алексей Петрович властно протянул руку.

Аннушка поджала губки, но перечить не стала, отдала батюшке роман.

- «Тайная супруга», - звучно прочитал отец и недоверчиво хмыкнул. – Ишь ты, выходит и в заграничных романах иногда умные вещи пишут!

- Меня больше интересует, откуда он у нас? – Софья Васильевна приподняла брови. – Что-то я сего образчика литературы не припомню.

- Это мне подарили, - смутилась Юленька, скромно умолчав, что сей дар преподнёс в прошлом году корнет Угрюмов в надежде, что барышня снизойдёт до его пылких чувств. Юленька книгу благосклонно приняла, честно привечала дарителя целых десять дней, а потом переключила своё милостивое внимание на студента Сбруева, обладавшего дивным баритоном и отлично вальсировавшего.

- Кстати, - Всеволод протянул Вареньке упакованный в голубую бумагу с пышным жёлтым бантом подарок. – Прошу принять сей скромный дар в честь Нового года и начала Вашей службы.

Варвара Алексеевна восторженно ахнула, сразу узнав и упаковку, и бант.

«Это же совсем как тогда, в детстве! - мелькнуло в голове у девушки, когда она дрожащими от волнения пальчиками развязывала ленты. – Он не забыл!»

- Ну, что там, сестрица?! – Аннушка с Юленькой готовы были с головой влезть в подарок, да строгий взор матушки удерживал на месте не хуже самых крепких цепей.

- Шар, - благоговейно выдохнула Варенька, извлекая шар из бумаги и держа его так, словно он был из тончайшей паутины или тумана и мог развеяться от любого неосторожного движения, - рождественский шар. Тот самый.

Девушка повернула ключик, зазвучала мелодия вальса, пара в шаре закружилась, сверху на неё посыпался снежок.

- Помнится мне, такой вальс на балу звучал, - заметила Софья Васильевна.

- А пара-то на Вас с Варенькой похожа, - воскликнул Алексей Петрович и подмигнул Зеркальщику. – Али меня глаза уже подводить стали, а, Всеволод Алёнович?

- И правда, похожи, - дружно подтвердили Аннушка и Юленька и с новым интересом воззрились на гостя.

Лицо Всеволода Алёновича по невозмутимости могло поспорить с профилем государя Императора, чей светлый лик чеканят на монетах. Что бы ни испытывал Зеркальщик, какие бы думы ни роились у него в голове, какие бы чувства ни теснили грудь, они никак не прорывались, даже отголоски их не мелькали на дне больших серых глаз, подобных лесным озёрам, покрытым шапкой тумана.

«Экий, право слово, тихий омут, - с неудовольствием подумала Софья Васильевна и мелко перекрестилась, тайком от гостя. – Какие-то черти на дне его водятся».

- А у меня для Вас тоже подарок есть, - Варенька поспешно вскочила из-за стола, метнулась из столовой, только каблучки дробно застучали.

- Егоза, - усмехнулся Алексей Петрович не то укоризненно, не то одобрительно. – Как она в качестве помощницы, не сильно плоха?

По губам Всеволода мелькнула нежная и лучистая улыбка, подобно солнечному свету озарившая всё лицо и сделавшая его по-настоящему прекрасным. Всего на миг, потом привычная невозмутимость вернулась, словно маска, которую приподняли на единый миг, а затем опять опустили, скрывая истинные черты. Зеркальщик откашлялся и сдержанным тоном, словно новости из газеты зачитывал, стал рассказывать о первом дне службы с помощницей. Алексей Петрович одобрительно крякнул, он и сам так частенько делал, специально тон выбирал позаунывней, точно для отповеди, чтобы излишне любопытные дочери не проявляли интереса к беседе. Всё-таки, как ни крути, а сыскное дело не для нежных девичьих душ. Ещё напугаются чего или, упаси бог, решат сами какие-нибудь тайны поразгадывать, как их потом от беды уберечь?!

- Всеволод Алёнович, а вот Вам ещё по книге не гадали, - выпалила Аннушка, воспользовавшись первой же паузой гостя.

Зеркальщик вежливо приподнял уголки губ:

- Я не верю в гадания.

- Как?! – всплеснула руками Юленька, но тут же под строгим взглядом матушки потупилась и мягко произнесла. – Может, Вы просто выбирали неподходящую ворожбу? Знаете, очень важно выбрать правильный способ, который подойдёт именно Вам.

- Хотите сказать, что гадание по книге мне подойдёт? – иронично спросил Всеволод, который с детства был твёрдо убеждён, что каждый человек сам кузнец своего счастья. Своих бед, впрочем, тоже.

- Давайте попробуем, - Юленька, не дожидаясь ответа гостя, подхватила позабытую книгу. – Называйте страницу и строку.

Всеволод Алёнович пожал плечами, подумал немного, а потом сказал:

- Если Вам так угодно, пусть будет семнадцатая страница и десятая сверху строка.

- Какой интересный выбор, - встряла Аннушка, пока сестрица быстро искала страницу и отсчитывала строчки.

- Ничего особенного. Я назвал дату своего рождения.

Младшая барышня Изюмова надула губки, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что гость назвал первые числа, пришедшие ему в голову. Вот ведь какой, сухарь, а на миг помстилось, что он очень даже милый!

- Готово! – воскликнула Юленька, победно сверкнув глазами, сделала глубокий вдох и, стараясь не тараторить, прочла:

- Беда следом за счастием ходит, вороном чёрным летает, тенью своей правду застит. Берегись!

В столовой повисла неловкая пауза. Зеркальщик задумчиво посмотрел на девушку своими чуть искрящимися магическим светом глазами, покачал головой и с лёгкой полуулыбкой заметил:

- Право слово, мне стоит пересмотреть своё отношение к гаданию. Благодарю Вас, Юлия Алексеевна, мне есть что обдумать.

Юленька даже покраснела от столь неожиданной, особенно после озвученного предсказания, похвалы. Меж тем в коридоре опять раздался дробный топоток каблучков, и в столовую влетела запыхавшаяся Варенька, прижимая к груди большую коробку, перевязанную помятым серебристым бантом.

- Вот, - выдохнула барышня, протягивая Зеркальщику коробку, - с самыми наилучшими пожеланиями в Новом году!

Девушка сильно волновалась, ей хотелось, чтобы подарок не просто вызвал лёгкую улыбку и мягкие слова благодарности, коими, подобно ширме, Всеволод Алёнович мог прикрыть всё, что угодно, но пусть на миг растопил лёд, сбросил броню, которая, Варенька это чувствовала, закрывает Зеркальщика с головы до пят. Варваре Алексеевне хотелось ещё хоть на миг увидеть настоящего живого Всеволода, а не всемогущего (провал со снятием чар Кривого зеркала не в счёт) Зеркальщика или невозмутимого дознавателя.

- Благодарю Вас, Варвара Алексеевна, - вежливо поклонился Всеволод Алёнович, принимая подарок. – Очень мило с Вашей стороны.

«Да что же с ним такое произошло, пока меня не было?! – с досадой подумала девушка. – Словно статуя мраморная, а я ведь знаю, что он совсем иным может быть!»

Варенька слишком мало была знакома с Всеволодом, а потому пока не понимала, что чем сильнее испытываемые им чувства, тем глубже он их прячет и тщательнее скрывает. По мнению Зеркальщика, чем меньше ты показываешь своего и отражаешь того, что от тебя хотят видеть, тем меньше вероятность, что тебе причинят вред. Один на один с Варенькой он непременно подхватил бы её на руки и расцеловал в обе щёки, но присутствие родителей, а особенно сестриц, пробуждало давнюю привычку к невозмутимой сдержанности.

- Откройте, - почти потребовала Варвара Алексеевна, задетая светской чопорностью Зеркальщика. – Хоть посмотрите, что там. Вдруг не понравится?

Всеволод на миг стиснул коробку, унимая дрожь волнения в пальцах, а затем неспеша развязал бант, медленно снял крышку и отодвинул в сторону снежно-белую, хрустящую как тонкий ледок, подарочную бумагу. Острое лезвие синих блестящих коньков торжествующе сверкнуло, словно радуясь освобождению из плена. Зеркальщик смотрел на то, как играет свет на лезвиях, и опять ощущал себя маленьким мальчиком, впервые увидевшим в руках господина директора пару блестящих синих коньков, ставших для мальчика символом самого настоящего чуда. Недостижимой, как казалось, мечтой. И вот сейчас эта мечта оказалась достигнута, чудо свершилось. Всеволод почувствовал, как защипало глаза, как повлажнели ресницы, и резко вскинул руку, привычно выплетая защитный зеркальный кокон.

- Ну как, нравится? – прошептала Варенька, словно боясь громким словом разрушить сказку, хрупкую, как морозный узор на окне.

Ответ девушке был и не нужен, он читался в багровом от волнения шраме, широко распахнутых, блестящих от слёз глазах, в неуверенной улыбке, коей прежде барышня никогда и не видела, да что там, во всём облике Всеволода.

- Очень, - выдохнул Зеркальщик, самыми кончиками пальцев трогая лезвия, - Варенька, ты… Вы…

Проклятые слова опять разбежались, рассыпались серебристыми искрами, оставалась лишь щемящая нежность, благодарность, преданность… Варенька невольно смутилась, отвела глаза и тут же удивлённо ойкнула:

- А где это мы?

Всеволод Алёнович огляделся с видом человека, коего резко разбудили, и он не понимает, спит ли он, или же уже пробудился, а потом кривовато улыбнулся:

- А, не обращайте внимания. Это защитный кокон.

Барышня похлопала глазками, потыкала пальчиками в блестящую прочную стенку и опять повернулась к Зеркальщику:

- А зачем?

Всеволод неопределённо повёл плечами, смущённо взъерошил волосы:

- Привычка. Я не люблю показывать свои чувства другим. И если не могу совладать с собой, то ставлю защитный кокон.

- А от меня Вы не таитесь, - Варвара Алексеевна кокетливо взмахнула ресницами.

По губам Зеркальщика опять скользнула знакомая чуть сконфуженная улыбка:

- Вы моё Отражение, Варенька, часть меня. Согласитесь, глупо скрывать от правой руки то, что делает левая.

 - Сева… - девушка смутилась собственной смелости, неловко исправилась, - лод…

Вышло ещё хуже, чем было, Варенька окончательно смешалась, покраснела и умолкла, не в силах посмотреть в глаза Зеркальщику. А вдруг он разгневался от её непочтительного сокращения имени? Маменька говорила, что не всякому человеку такое приятственно, иной и оскорбиться может, ежели его Мишенькой там али Севой назвать. Однако Всеволод Алёнович гневаться не стал, рассмеялся приглушённо.

- Меня Севой никогда не называли. Ты первая.

Барышня изумлённо распахнула глаза:

- А в детстве как же?!

Зеркальщик пожал плечами:

- Маменьку я, к своему прискорбию, почти не помню. Отец, когда вспоминал о моём существовании, называл полным именем, супруга его тоже, хотя про себя, сильно подозреваю, щенком костерила… В лучшем случае. А слуги, те, понятное дело, барчуком величали. В доме же воспитательном ко всем по фамилиям обращались.

Варенька не могла понять, как можно прожить долгие годы, не слыша ласкового обращения, милого домашнего прозвища. Это ведь так естественно называть тех, кого любишь, ласковыми именами.

- Вот только жалеть меня не надо, - Всеволод сверкнул глазами, - я не убогий на паперти. Да и мёртвых с погоста не носят.

Варвара Алексеевна прикусила губку, не насмеливаясь озвучить вспыхнувшее, подобно горячему угольку, желание.

- Говорите, не робейте, - рассмеялся Всеволод Алёнович, - я же обещал на любой Ваш вопрос ответить.

- У меня не вопрос, - негромко возразила девушка, - просьба.

- Рад буду услужить.

В устах Зеркальщика эта короткая, не означающая ничего кроме вежливого согласия фраза неожиданно обрела новый смысл. Варенька отчётливо поняла, что Всеволод действительно будет рад выполнить любую её просьбу, даже самый незначительный каприз.

- А можно я Вас по имени буду называть? – отвага закончилась так же внезапно, как и появилась, барышня смешалась, покраснела и чуть слышно закончила. – Севой…

Всеволод ответил не сразу, молча смотрел на Вареньку, и девушка никак не могла понять, о чём же он думает.

«Всё-таки оскорбился, - с отчаянием подумала девушка, - я его обидела».

«Крошечная искорка, ромашка, проросшая меж каменных плит, - с умилением думал Всеволод, даже не пытаясь облечь свои мысли в слова, - счастье моё воздушное… Нужно будет обязательно защитный амулет сделать, чтобы даже сон дурной за версту обходил, не смел покой нарушить».

- Всеволод Алёнович, простите меня великодушно, - не выдержала тишины Варенька, готовая уже разрыдаться от отчаяния.

- Варенька, - Зеркальщик мягко взял барышню за руку, ласково поцеловал каждый пальчик, - не казните себя. Я… - слова заметались в голове вспугнутыми хозяйкой тараканами, но Всеволод усилием воли призвал их к порядку, - мне крайне лестна Ваша нежность и внимание…

Хотелось сказать ещё много чего: того, например, что с появлением Вареньки мир вокруг заиграл яркими красками, хороших людей стало больше, даже добрые волшебники появились (хотя Всеволод был свято убеждён, что добро и магия сочетаются плохо). Хотелось сказать, что нежность заполняет душу, как полноводная река, норовя прорвать все плотины и вырваться наружу, что музыка вальса, под который они кружились на балу, стала самой сладостной для слуха, а от улыбки Вареньки хочется прыгать выпущенным на прогулку щенком. Что он любит её и готов без раздумий отдать за неё жизнь, да что там жизнь, всего себя без остатка! Только вот привычка к сдержанности, вплавленная в самую суть, крепче цепей булатных да запоров каменных держала, каждое слово на семь замков сажая, за высоким забором тая.

- Простите, - сдался Всеволод Алёнович, покаянно опустив голову, - я не умею говорить красочно.

- И не надо, - Варенька нежно провела рукой по щеке Зеркальщика, дивясь собственной смелости, - я же Ваше Отражение. Мне не нужны слова, я чувствую всё, что с Вами происходит.

Всеволод прижал руку девушку к своей щеке, проникновенно заглянул в глаза барышне, прошептал чарующе:

- Варенька, Вы позволите Вас поцеловать?

Ответов тут могло быть несколько, но для Варвары Алексеевны существовал лишь один-единственный и никаких более:

- Да!

В упоительно-сладостном поцелуе таял защитный кокон, словно стены ледяного замка под палящими лучами солнца.

Алексей Петрович, первый приметивший проявившуюся пару, не утерпел, толкнул жену локтем в бок:

- А что, матушка, на маслену неделю станем свадьбу справлять, а?

Софья Васильевна поджала губы. С одной стороны, молодец, конечно, никаких нареканий не вызывал: умён, пригож, влюблён, опять же служба у него весьма уважаемая и для обчества полезная, а то, что из дома воспитательного, так это беда небольшая. Барыня знала много достойных людей, коих злая планида лишила заботы родительской. И ничего, встали на ноги с помощью ясной головы на плечах да добрых людей вокруг, семьи завели, иные вообще в генералы да министры выбились. Это всё с одной стороны. А с другой – уж больно жаль отдавать дочурку-кровиночку за дознавателя, да ещё и Зеркальщика! Негораздое про них болтают, и пусть не от большого ума, но в каждой сказке есть крупица малая правды. А ну как этот Зеркальщик вопыты колдовские над Варенькой чинить начнёт, поедом её век заедать станет? Да и мала она, на годок младше Юленьки, а та ещё и заневеститься толком не успела. Да и гораздо ли младшей сестрице вперёд старшей под венец бежать? Поди-ка, сберегись тогда от пересудов людских! И препятствовать опять же как станешь? Не за стеной же высокой, не за запорами пудовыми девку прятать! Ох, Матерь Пресвятая Богородица, помоги!

Женщина перекрестилась, вздохнула тяжко.

- Не вздыхай, не вздыхай, век горлинку в клети не продержишь, нужно и на волюшку отпускать, - хохотнул Алексей Петрович.

- Дак кабы знать, что не волюшку, а не в клеть меньше да темнее, - ответствовала Софья Васильевна. – Вон, как он прижал её, а ну, как и в семейной жизни вздохнуть не даст! Всё будет по-за своей спиной держать!

- А ты себя вспомни, - окончательно развеселился глава семьи, - как один вечор ко мне босая прибежала, тётка обувку спрятала!

- Ах, как романтично! – взвизгнула восторженно Аннушка и разрушила тем самым амурное очарование.

Остатки защитного кокона брызнули мелкими колючими осколками, к счастью, никого не поранив. Всеволод вздрогнул, инстинктивно задвигая Вареньку себе за спину, заслоняя собой.

«А я о чём, век по-за спиной продержит, - мысленно охнула Софья Васильевна и тут же с усмешкой добавила. – А впрочем, за иной-то спиной будет слаще, чем у Христа за пазухой. Прости меня Господи, дуру грешную!» Женщина торопливо перекрестилась, скороговоркой прошептала молитву.

- Ну что, добрый молодец, - Алексей Петрович честно пытался глядеть строго, но не получалось, губы дрожали от сдерживаемой усмешки, - есть чего мне как отцу сказать?

Зеркальщик повернулся к Вареньке, взял её за руку:

- Если Варвара Алексеевна согласна, я был бы счастлив стать её супругом.

Алексей Петрович одобрительно крякнул, хитро покосился на супругу, подмигнул Юленьке с Аннушкой, потом повернулся к средней дочери:

- Ну, Варвара, чего скажешь? Согласна ли стать женой Всеволода Алёновича? Токмо не торопись, подумай как следует, супружеские узы тяжелее оков кандальных могут стать, ежели поспешишь с решением.

- Я согласна, - прошелестела Варенька и не стерпела, полыхнула смущённым румянцем, спрятала лицо у суженого на груди.

- Вот и добро, - серьёзно сказал отец. – Присылай сватов. А на масленой неделе свадебные гуляния устроим. Аккурат к тому времени все приготовления завершим, да и вы друг к другу присмотритесь. Учти, молодец, обижать дочь я не позволю!

Широкая, чуть кривоватая из-за шрама улыбка озарила лицо Всеволода.

- А я и не собираюсь.

- Вот и добро, - Алексей Петрович пристукнул ладонью по столу. – Ну, дочки, летите к себе, нам со Всеволодом Алёновичем о важном потолковать надо.

- Ах, папенька, - недовольно поморщилась Юленька, - право слово, это весьма неучтиво, отсылать, словно детей малых!

Но батюшка был настроен весьма решительно и потакать дочерям (как, чего греха таить, частенько делал) не собирался:

- Идите-идите, не перечьте отцу! А то гневаться стану!

Гнева отцовского, хоть и был он редок, девушки страшились, а потому почтительно присели перед гостем и легкокрылыми бабочками выпорхнули из столовой. Аннушка попыталась было под дверью послушать, да Юленька на неё прицыкнула, и барышня покорно пошла за сестрицами. Наверху же, воспользовавшись тем, что родители заняты, а значит, пригляду никакого, барышни опять принялись гадать и подняли такой смех и визг, что прибежала Малуша и в приказном порядке отправила всех почивать.

- Малушенька, золотце, так ведь рано ещё, - заканючила Аннушка, пользуясь тем, что ей, как самой младшей, позволялось гораздо больше, чем сестрицам.

Но служанка оказалась неприступной, словно гордая вершина:

- Ничего, завтрема Варваре Алексевне на службу ранёхонько, а Вы, Юлия Алексеевна, с маменькой на службу в церкву сбирались. И ежели сей же час в кровать не отправитесь, то завтрема будете невыспавшаяся и всенепременно проглядите того тонкокостного юнца, что уже вторую седмицу позади Вас в церкви стоит и всю службу заместо икон на Вас пялится.

- Ой, и то правда, девочки, поздно уже, - Юленька притворно зевнула, потянулась. – Папенька-то с маменькой, чай, легли уже.

- Знамо дело, - согласно кивнула Малуша, - токо гость через зеркало в гостиной сбёг, словно тать лесной, прости меня господи.

- Как сбёг? – ахнула Варенька.

Служанка почесала кончик носа:

- А не знай. Вроде, сбирался остаться, Прошка ему уж в голубой гостевой постелил, а потом раз, и в зеркало скакнул, токмо его и видели.

- Так значит, случилось что-то, - всплеснула руками Варенька и бросилась было вниз, но была остановлена могучим окриком верной Малуши:

- Куды?!

Если бы служанка ограничилась словами, девушка сбежала бы вниз, но Малуша благоразумно перекрыла собой путь к лестнице, даже кулаки в бока уткнула, чтобы ещё массивнее стать:

- И куды енто Вы, позвольте узнать, на ночь глядя сподобились? Коли у ентого Вашего Зеркальщика потреба какая в Вас была, чай, позвал бы с собой. А раз один ускочил, значит, Вам тужить не о чем. Спать ложитесь, завтрема с утречка у него и спросите, куды он бегал.

- Да как же, - возмущённо вскинулась барышня, но служанка непреклонно повторила, даже ногой чуть заметно пристукнула:

- Спать ступайте. А нето маменьке пожалуюсь.

- И то правда, Варенька, - Юленька с Аннушкой обняли сестрицу, - ну, мало ли, какая потреба у Зеркальщика приключилась. Может, он тебе дар свадебный готовит?

Варвара Алексеевна покачала головой. Она была Отражением Всеволода, а потому безошибочно чувствовала всё, что с ним происходило. И точно знала, что покинул гостеприимный дом Изюмовых Всеволод Алёнович совсем не ради дара своей суженой.

Всеволод действительно намеревался принять благодушное приглашение остаться у Алексея Петровича и Софьи Васильевны на ночь, поближе к Вареньке, но едва собрался отправиться в приготовленную специально для него гостевую комнату, как тревожно замигало небольшое круглое зеркало в бронзовой оправе. С зеркальцем сим Зеркальщик никогда не расставался, и по нему в любое время дня и ночи можно было с Всеволодом Алёновичем снестись, коли возникала такая надобность.

- Прошу прощения, - Всеволод коротко поклонился притихшим хозяевам, достал зеркальце и чуть заметно поморщился, увидев отражение краснощёкого, одутловатого околоточного надзирателя, большого любителя истязать задержанных. – Что у вас стряслось? Надеюсь, Вы не забили служанку до смерти?

Красное лицо околоточного покраснело ещё больше:

- Сбёгла она, Ваш Благроть.

Всеволод Алёнович одним стремительным движением вскочил на ноги, став подобен разъярённой змее, смертной опасности коей посвятил целую книгу один путешественник, мельком видавший сию зверюгу в зарослях.

- Как вы могли её упустить?! Я немедленно отправляюсь к вам!

- Это уж как Вам будет угодно, Ваш Благроть, - пролепетал околоточный надзиратель, вытягиваясь во фрунт, - токмо сбёгнуть она никак не могла.

Зеркальщик громко фыркнул, выражая тем самым своё нелицеприятное мнение по поводу отдельно взятых служителей закона, и зло хлопнул по стеклу ладонью, развеивая заклинание, с помощью коего общался с околоточным.

- Прошу меня простить, Алексей Петрович, Софья Васильевна, - Всеволод криво усмехнулся, сердито полыхнув очами, - дела служебные призывают меня.

- И Вареньке за Вами следовать надобно? – с лёгкой, чуть уловимой ноткой недовольства вопросила барыня.

Всеволод Алёнович бросил быстрый взгляд на стоящие на камине часы и отрицательно покачал головой:

- Ни в коем случае. Час уже поздний, Варвара Алексеевна, чай, уже почивает. Не стоит её будить. Завтра в Управлении я ей всё подробнейшим образом обскажу.

«Хороший юноша, - удовлетворённо подумала Софья Васильевна, - понимающий».

Ещё раз скороговоркой выпалив полагающиеся по случаю благодарности и извинения, Зеркальщик испросил дозволения воспользоваться зеркалом и покинул гостеприимный дом Изюмовых.

«Что же за служба у меня собачья, - с досадой думал Всеволод, излишне резкими движениями оправляя мундир и приглаживая волосы, - никакой возможности обрести семейный уют! Только помстится счастие, сей же миг какая-нибудь напасть приключится, и опять нужно куда-то идти, невзирая на непогоду и позабыв о собственных мечтаниях».

При появлении Всеволода Алёновича околоточный вытянулся ещё больше, словно не один, а разом десяток кольев проглотил.

- Что у вас стряслось? – мрачно вопросил Зеркальщик, коротко кивнув в ответ не велеречивые приветствия.

- Сбёгла она, Ваш Благроть, - гаркнул служака, и его одутловатое лицо покраснело ещё пуще. – Хотя, смею заверить, сие никак невозможественно.

- Что, забили так, что душа едва тело не покинула? – усмехнулся Всеволод.

- Дык, Ваш Благроть, а чаво ишшо делать, коли ента паскуда запирается?!

- А если человек неповинен?! – рявкнул Всеволод, который на собственном горьком опыте убедился однажды, что полицейские чины сначала бьют, а уж потом разбираются. – Коли он непричастен к делу, что тогда?!

Околоточный пошёл пятнами, словно ему в лицо кипятком плеснули, дрожащими руками принялся расстёгивать тугой стоячий воротник:

- Дык, Ваш Благроть… Вы же сами сказали… А она, змеишша, токмо зубы скалила… Вот мы её малёхо и поучили уму-разуму…

- Где её держали? – угрюмо спросил Всеволод Алёнович, недовольный тем, что смешал личное с общественным.

- А идёмте, я Вам сей же миг покажу, - засуетился околоточный надзиратель, нелепо размахивая руками. – Идёмте.

Зеркальщик холодно кивнул и отправился следом за околоточным по узкому полутёмному коридору, где висящие под потолком масляные светильнички более сгущали тьму, нежели разгоняли её. Путь был неблизкий, опасную преступницу содержали в подвале, а потому у Всеволода появилось время обдумать таинственный побег, а пуще того, погрузиться в воспоминания. И хоть и были они весьма неприятны, но Всеволод Алёнович считал, что не след от бед отворачиваться, на невзгоды глаза закрывать. Тяжело вздохнув и зябко передёрнув плечами, Зеркальщик принялся вспоминать свой памятный визит в похожий участок.

Дар Зеркальщика проявился у Всеволода с рождения, а потому, когда отроку исполнилось четырнадцать лет, он отправился в ближайший к воспитательному дому участок, дабы официально зарегистрироваться. К несчастью, в тот миг по городу прогремело несколько ловких мошенств, которые аккурат с помощью магии Зеркальщика и совершали, а потому встретивший Всеволода околоточный надзиратель ничтоже сумняшеся обвинил отрока в сих преступлениях. Всеволод Алёнович, естественно, вину отрицал, но его никто и слушать не стал. Упирающегося отрока сволокли вниз в допросную и отходили кнутом так, что молодой Никита Вафлев, едва начинавший свою лекарскую практику и вынужденный выхаживать арестантов, только-только успел душу за пятку ухватить да обратно в тело водворить. Пока Всеволод валялся на жёстких нарах, приходя в себя, мошенника поймали, тем самым подтвердив безвинность избитого отрока. Аркадий Акакиевич, известный на весь город дознаватель, не поленился лично приехать к Всеволоду Алёновичу и не только принёс ему извинения от лица всего Сыскного Управления, но даже пригласил на службу. Зеркальщик хотел было в сердцах отказаться, но привычка к сдержанности возобладала, отрок испросил три дня на раздумья, а на четвёртый сам пришёл в Управление. Вот с тех пор и зародилась крепкая дружба между Всеволодом и ставшим со временем известным доктором Никитой Вафлевым, а также лютая неприязнь Зеркальщика ко всем стажам закона, кои истязают, толком не разобравшись в вине того, кто попал им в руки.

«Хотя, стоит признать, Лев Фёдорович ошибается редко, - неохотно признал Всеволод и опять передёрнул плечами, потому как от скорбных воспоминаний опять огнём запылали следы, оставленные тем памятным кнутом. – В этот раз только дважды маху дал, - Зеркальщик хмыкнул, покусал губу и застыл столбом, внезапно озарённый одной крамольной мыслию. – А ну, как не ошибся и в этот раз?»

- Вы чаво, Ваш Благроть? – опасливо спросил околоточный, невольно сжимая через рубаху нательный крест. – Сдеялось чего?

- Нет, всё в порядке, - Всеволод покачал головой, стараясь лишний раз не смотреть по сторонам. – Далеко ещё?

- Почти пришли, Ваш Благроть, - бодро отрапортовал Лев Фёдорович, - вот в ентой камере мы её и заперли. Прошу-с.

Всеволод Алёнович пригнувшись шагнул внутрь тесной, пропахшей кровью и нечистотами камеры и на миг зажмурился, отчётливо увидев растянутую на грубом топчане тощую фигурку с окровавленной спиной, с которой клочьями свисала кожа.

«Так, успокойся, - зло приказал сам себе Зеркальщик, - ты не барышня меланхоличная, чтобы предаваться терзающим душу воспоминаниям и упиваться их горечью. Ты уже давно взрослый мужчина, и всё, что было, погребено навек».

Всеволод встряхнулся, словно окаченный водой пёс, и зорко огляделся по сторонам. Лев Фёдорович почтительно замер у самого порога, даже дыхание затаил, чтобы, упаси бог, какого беспокойства не причинить. Стоит сказать, что бравый околоточный, человек решительный и жёсткий, коему случалось в одиночку укрощать известных бузотёров и смутьянов, испытывал опасение перед неведомым. Скажем, чего ножа в кулаке забулдыги бояться, али револьвера в руках у иноземной заразы террориста, кои так и норовят пересечь границу Империи, дабы ввести свои драконьи порядки в почтенных, вековыми традициями освящённых землях? С человеком, чай, можно на равных сойтись, хитрость какую-нито применить, а то и по-простому кулаком в ухо заехать, дабы вылетела душонка подлая на суд божеский. А с чародеем попробуй-ка совладай! Особливо вот с таким, от коего подчас и не знаешь, чего ожидать. Вон, застыл каменюкой, только глазища серые сверкают, точно звёзды полуночные. А в полночь-то, знамо дело, какая сила из нор вылезает.

«Тьфу, гадость, - сплюнул Лев Фёдорович и торопливо перекрестился, - прости, Господи, грехи тайные и явные, а пуще того защити от козней ворога лютого, что до душ человеческих великий охотник».

- Сударь, ежели Вы уже завершили познание глубин моей души, то соблаговолите выслушать, - Всеволод Алёнович колюче усмехнулся. Шрам исказил его лицо, на миг превратив в поистине бесовскую маску.

Околоточный судорожно сглотнул и поспешно вытянулся во фрунт.

- Итак, - Зеркальщик задумчиво побарабанил пальцами по стене, брезгливо поморщился, вынул из рукава платок и тщательно протёр каждый палец, - одно из двух: либо в Евдокии вопреки всем законам пробудился активный дар Зеркальщика, либо ей кто-то помогал. Тут ясно заметен след отражающего заклятия, коим вашей бдительной страже глаза отвели.

- От ведь пакость, а! – околоточный зло рубанул рукой, начисто позабыв, с кем имеет дело. – От не даром ентих проклятушших Зеркальщиков истребляли, аки волков лютых! И правильно, скажу я Вам, делали!

На щеке Всеволода Алёновича багрово запылал шрам, голос стал резким, словно хруст битых осколков под каблуком:

- Ваша позиция по данному вопросу мне ясна. А теперь соблаговолите сосредоточиться на делах сугубо служебных, законотворчество, насколько мне известно, в ваши обязанности не входит.

Лев Фёдорович побагровел так, что казалось, ещё немного и бравого околоточного удар хватит.

«А потом Никита будет мне выговаривать, что я стражей порядка извожу и почём зря тень на своё доброе имя бросаю, - меланхолично подумал Всеволод и усмехнулся левым уголком рта. – Хотя, где оно, доброе-то? Терпят меня, аки волколака среди собак, а ни на един миг не забывают, что не ровня им. Только Вареньке я и надобен такой, каков есть… О, пришла хандра, когда не ждали. Это всё от недосыпания».

Всеволод Алёнович зевнул, с наслаждением потянулся, раскинув руки. Тесная каморка для таких кульбитов не была предусмотрена, дознаватель обеими руками упёрся в стены, опять принялся брезгливо пальцы обтирать.

- Евдокию надобно сыскать, - Зеркальщик мрачно посмотрел на безнадёжно испорченный платок и метко швырнул его в дыру, предназначенную для справления нужд арестованных. – Поднимайте по тревоге всех людей, можете солдатиков кликнуть, только предупредите: беглянка опасна, а кроме того, владеет магией.

- Всё будет сделано, Ваш Благроть, - оглушительно гаркнул околоточный, весьма довольный тем, что гнев начальственный прошёл стороной, подобно чёрной туче.

«Слава тебе, Господи, - мысленно перекрестился Лев Фёдорович и сам себе далзарок, - приказание исполню, а на заутреню непременно в церкву схожу и Николаю Угоднику свечку из белого воску поставлю. Отвёл беду, не отдал душу на пагубу».

- Вот и чудно, - Зеркальщик опять зевнул, вынул небольшое зеркальце, окинул каждую стену внимательным взглядом, выбрал наиболее чистую и приложил к ней зеркальце. – Я к себе направляюсь, коли случится чего, не мешкая мне сообщите.

- Будет сделано, Ваш Благроть, - отрапортовал Лев Фёдорович, во все глаза глядя на то, как крошечное зеркальце стремительно увеличивается, а в стекле его появляются очертания кабинета, приятно преображённого стараниями услужливого лешика.

Впрочем, Всеволод, привычно переместившийся к себе, лишь отметил, что диван стал явно шире и мягче, хлопком в ладоши развеял зеркальный ход, коим вернулся, а после сразу в сон провалился, даже сапоги не снял.

- Ишь, как угваздался-то, - неодобрительно прошелестел Устин, ловко разоблачая дознавателя, подсовывая ему под голову подушку и закутывая в мягкое пуховое одеяло, за коим на поклон ходил к самой матушке-метелице. – Ажно пластом повалился, бедолага. Всё, чай, перед барышней красовался, магией своей искрил, что лёд под солнышком, а рази можно эдак необдуманно своё чародейство использовать? Так и последние капельки жизненного сока в своих корешках высушишь.

Лешик опустился на пол рядом с диваном, выпустил разом с десяток ветвей разных деревьев и зашелестел, зашумел, напевая лесные колыбельные, коим его ещё матушка научила. А ту, в свою очередь, её матушка, а ту её, и так до прадрева-основателя. Всеволод вздохнул во сне, перекатился на бок, свернувшись клубком, и затих, даже дыхания слышно не стало.

Осколок восьмой. Пришла беда, отворяй ворота

Что может быть прелестнее зимнего утра, когда под робкими и нерешительными лучами солнца весело искрится белоснежный, выпавший ночью снежок? Когда горький запах дыма из печных труб, столбом поднимающийся к небу, смешивается с острым, щиплющим нос и щёки, морозом, когда воду в колодце приходится проламывать, и ледок хрустит и булькает, а мудрые старушки примечают: в чьё ведёрко первая сколотая льдинка попадёт, в тот дом и достаток прибудет. Ещё примечают по форме льда: коли узорчатый, жизнь в новом году весёлая будет, а ежели две льдинки слипнутся, ждать девице-красавице сватов в скором времени. Худо только, если с первого раза лёд проломить не удаётся, значит беда не за горами, не хочет светлая водица показываться горю-злосчастью, льдом от него загораживается.

Малуша, выпросившая в это утро право сбегать за водой на колодец (страх хотелось ледяное гадание провести, попытать судьбу для барышень, пуще же всего для голубки ясной Варвары свет Алексеевны), бодро тюкнула ломиком ледок. Девушка не сомневалась, сердце выпадет али корона венчальная, только вот ломик бодро подпрыгнул, даже трещинки не оставив.

- Ох, бяда, - всплеснула руками крошечная старушка, которая слыла наилучшей толковательницей примет и знала их все до единой. – Бяда, девка, поджидат ту, для которой лёд колола. Большая бяда!

- Глупости это всё, - фыркнула Малуша и стрельнула глазом в сторону кузнеца Гаврилы, который ходил за ней с прошлой весны, да пока только на два поклона и одно пожатие руки и насмелился. – Лёд просто крепкий, мороз-то вон какой!

- Ну да, ну да, - меленько закивала старушка, поправляя платок и торопливо крестясь. – Твоя правда, милая, мороз-от нонеча совсем лютой. Сказывают, у Прокоповны во хлеву коза замёрзла!

- А я давно говорил, нужно Прокоповне крышу менять да щели затыкать, - прогудел Гаврила, бережно забирая у Малуши ломик и с одного удара прошибая лёд. – Ось, глянь-ко, Малушенька, ледок-от серденьком проломился.

- Скажешь тоже, - кокетливо хихикнула девушка, разом забыв обо всех печалях и невзгодах и торопливо переплетая косу, а то ленту новую худо видно.

- А от и скажу, - в это утро Гаврила был настроен весьма решительно, оно и понятно, сезон свадебный короток, а ведь ещё приготовиться надобно. Чай, не калики перехожие свадьбу играть будут, нужно и родичей созвать, и дары невесте приготовить, - люба ты мне, Малушенька. И ежели я тебе не шибко противен…

- Ты мне тоже люб, - прошелестела Малуша, смущённо опуская ресницы.

- Коли так, чаво же зря время тянуть? – возвеселился Гаврила, от восторга гудя почище церковного колокола. – Айда к родителям моим за благословением!

Девушка согласно кивнула, начисто позабыв обо всём. Кузнец хотел было приобнять свою любушку, да заробел, за руку лишь взял. Так и поплыли они чинно по улице, словно голубь с голубицею. Принесённые же Малушей вёдра сиротливо жались к колодцу, как собаки бездомные.

- А вёдра-то, - старушка покачала головой со смесью радости, осуждения и лёгкой тоски по давно минувшей юности, - от шебутная. Хто тут есть-та? Тимоха? А ну, не жмись, подь сюды! Подь сюды, тебе сказано, я козлиную башку в бане уже давно забыла. Тем боле, что баней-то ты всё одно ошибся. От ведь неумок, прости господи, на нашем тупике всего три избы, в одной ты сам живёшь, а промеж двух с малых лет бегашь и всё не разберёшь, где поп Леонидий живёт, а где моя избушка-развалюшка.

- Так ить метелица была страшенная, - прогнусавил рябой пеговолосый увалень, у которого от наложенной епитимьи испуганным козлиной башкой попом разнылась спина. – А ты жмёшься, лишний раз лучинку в светце не сменишь.

- И-и-и, милай, в мои-то годы уж об ином свете печься надобно, - отмахнулась бабуся. – Ну ладно, чаво прошлое ворошить. Снеси-ка Изюмовым воду. Малушка-то ускакала, обо всём позабыв, а водицу-то, чай, дожидаются.

Тимоха почесал щёку, расплылся в улыбке:

- И то правда. Сделаю доброе дело. А мне за енто стряпуха ихняя пряник даст. Али краюшку с вареньем.

- Иди уже, - прицыкнула старушка, - а то я тебе прямо сейчас по шее дам. Коромыслом. Не скусно, зато для ума полезно.

Тимоха ушёл, бабуля же мелко перекрестилась и прошептала:

- А бяда-то будет. И немалая, коли в делах суетных о водице-спасительнице позабыли. Пойду-ко я к Леонидию, можа он чем поможет.

Качая головой и что-то чуть слышно шепча, старушка ушла, но напророченная ей беда тёмным облаком повисла над колодцем. Не звенели голоса девичьи, не раздавалось привычных заигрышей и пересмешек, люди подходили, спешно набирали воду и так же молча и быстро уходили, спеша откреститься от чужой напасти. А то мало ли, прицепится к вороту, потом не отодрать будет.

Варенька же Изюмова в это прекрасное солнечное утро ни о каких печалях и бедах даже не думала. Наоборот, проснулась с улыбкой, во время умывания что-то негромко напевала и лишь когда пришла пора одеваться обнаружила отсутствие верной горничной. Барышня удивлённо заглянула в гардеробную, потом позвонила в серебряный колокольчик для вызова слуг, притаившийся на столе меж вазой с цветами, чернильницей и хрустальным шаром.

- Ульянушка, подскажи, куда Малуша пропала? - Спросила Варвара Алексеевна у скромно вошедшей в комнату черноглазой Ульяны, первой в городе песенницы и вышивальщицы. – Мне уж одеваться пора, а её всё нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Круглое личико служанки так и засияло от радости:

- Барышня, голубка, радость у Малушеньки немалая! Гаврила её к родичам за благословением повёл!

- Как здорово! – Варенька захлопала в ладоши от восторга. – Наконец-то, а то с весны за девкой ходит, а сам даже не улыбнулся ей ни разу!

- И я об том же, барышня, - Ульяна едва не плясала от восторга. - Так что, коли Вы не против, я нонче за Вами поухаживаю.

Барышня пожала плечами и повернулась спиной, чтобы горничной было сподручнее ей платье шнуровать.

Всё время, пока шло одевание, Ульяна трещала, не закрывая рта, спеша в деталях сообщить всё, что успела узнать от подруг о Малушином поклоннике. Прерывалась лишь дважды: один раз, чтобы принять букетик цветов, присланный лично для Варвары Алексеевны с посыльным, а другой раз по причине шпилек, кои во рту держала, чтобы во время причёсывания Вареньки каждый раз до столика не нагибаться. Когда последний локончик лёг кокетливым завитком и Ульяна объявила, что всё готово, Варвара Алексеевна не сдержала вздоха облегчения. Что и говорить, не привыкла она к излишне говорливой горничной своей младшей сестрицы, Малуша-то поспокойнее, не трещит, словно сорока на колу.

- Спасибо, Ульянушка, - Варенька ещё раз мельком глянула в зеркало, одобрительно улыбнулась. – Мне идти пора.

- А завтрак? – всплеснула руками горничная. – Да маменька Ваша с меня голову снимет, коли я Вас без завтрака отпущу.

Терпеть болтовню горничной ещё и за трапезой, барышне никак не хотелось. И тут девушку посетила отличная мысль, прямо-таки озарение снизошло, о коем в одном научном трактате написано было.

- А маменька уже завтракала?

- Нет-с. Они с Вашим батюшкой только спустились в столовую.

Варенька даже в ладоши прихлопнула от восторга:

- Чудно! В таком случае я позавтракаю с ними.

Выразительно личико Ульяны вытянулось от огорчения. В глубине души горничная надеялась, что за время трапезы успеет выведать у барышни подробности её романа с таинственным Зеркальщиком. Жуть ведь как интересно, что это за чародей такой, а вдруг и правда, всех людей наскрозь видит, чёрной кошкой перекидывается и на Рождество и от звона колокольного и молитвенного песнопения корчиться начинает?

- А может, барышня, я Вам сюда трапезу принесу?

Варвара Алексеевна даже руками замахала:

- Нет-нет, я с родителями завтракать буду. А ты пока платья пересмотри, что из моды вышло, в сторону отложи. Мы их либо на переделку оставим, либо раздадим.

Ульяна присела, пряча взгляд:

- Как прикажете, барышня.

«Негораздо я поступила, - укорила себя Варвара Алексеевна, спешно спускаясь в столовую, - Ульянушка огорчилась. Но уж больно болтлива Аннушкина горничная, никакой мочи нет терпеть её!»

Всю дорогу до столовой девушка попрекала себя тем, что была излишне резка с Ульяной, а потому пред родительскими очами предстала мрачнее тучи.

- Господи, Варенька, что с тобой?! – воскликнула Софья Васильевна, до этого хихикавшая словно дебютантка на первом балу. – Уж не заболела ли ты, дочка?

- И то правда, - Алексей Петрович поднялся с подлокотника супругиного кресла, подошёл к дочери и озабоченно приложил ладонь к её лбу, - Евстафей Матвеевич, когда своё родовое имение Дубки в преферанс проиграл, и то бодрее выглядел.

- Я Ульяну обидела, - горестно хлюпнула носом Варенька и, краснея, поведала родителям о своём негораздом поведении утром.

- Тьфу ты, господи, я думал, серьёзное что, - Алексей Петрович с досадой махнул рукой. – Умеете же вы, девки, на пустом месте трагедию развести! Да притом такую, что аглицкому этому поэту и не снилась!

Матушка тут же бросилась на защиту дочери:

- Варенька у нас чувствительна, только и всего. Для барышни сие не преступно ничуть, только вот службе избранной весьма воспрепятствует. Может, откажешься, дочка, не по тебе дело сыскное, вон, какая ты у нас добрая да ранимая.

Варвара Алексеевна взвилась парусом, наполненным порывом ветра:

- Да ни за что! Я Всеволода Алёновича не брошу!

Софья Васильевна тяжело вздохнула и даже глаза закатила, что позволяла себе исключительно в порыве сильного раздражения. Алексей Петрович, поняв, что в столовой скоро разразится небольшая, но от этого не менее неприятная буря, поспешил разрядить обстановку:

- А давайте уже завтракать! И чай пить с вишнёвым вареньем.

- С вишнёвым, - восторженно ахнула Варенька, но тут же вспомнила про данное самой себе обещание. – Только, папенька, я кофий буду.

- И охота тебе глотать эту горечь, - поморщился Алексей Петрович. – Чай-от гораздо вкуснее, особенно с вареньем. Ну да ладно, кофий так кофий. Позавтракай только сначала, а то служебный день до-о-олгий.

Варенька послушно приступила к трапезе, в этот раз состоявшей из душистой кашки, приправленной молочком и щедро сдобренной маслицем, блинчиков с мёдом и расстегайчиков с куриными потрошками. По старинной семейной традиции ели молча, маменька страшно гневалась, коли во время еды кто-то разговор начинал. Исключение составляли торжественные ужины либо же трапеза с приглашённым гостем. Чаще всего к столу приглашались сослуживцы Алексея Петровича, а те, народ неугомонный, ни на единый миг о делах своих служебных не забывали, даже за едой обсуждали то или иное, подчас весьма щекотливое, дело. Вот и сейчас не успела Варенька сделать глоток горячего кофию, как зеркало замерцало, в нём отразился Всеволод Алёнович. Вид у Зеркальщика был озабоченный до крайности, шрам на щеке ярко полыхал багровым, выдавая душевное смятение дознавателя, а голос был сух и трескуч:

- Варвара Алексеевна, я сегодня в Управлении не скоро появлюсь, так что Вы меня не теряйте, а коли кто спрашивать станет, скажите, чтобы завтра приходили.

- А что случилось? – вскинулась девушка, поспешно отставляя чашку и чуть не выплёскивая себе в колени её содержимое.

- В доме купца Пряникова совершено ещё одно злодейство.

Варенька глухо охнула, а потом проворно вскочила на ноги и единым мигом прыгнула в зеркало, разом оказавшись рядом со Всеволодом Алёновичем. Только вот прыгнула негораздо: споткнулась о раму и весьма внушительно впечаталась лбом в грудь Зеркальщика, едва не повалив его. Всеволод пошатнулся и крепко обнял барышню, удерживая равновесие.

- Простите, - прошептала Варвара Алексеевна, не спеша, впрочем, высвобождаться, уж больно тепло и уютно было в сильных руках Всеволода.

«Век бы так простояла», - подумала девушка и тут же отстранилась с чуть слышным вздохом сожаления. Что ни говори, а не время и не место сейчас для амурных утех, чай, не в горелки играть прибежала, а душегубство расследовать.

- Вы даже без шубки, Варенька, - мягко укорил девушку Всеволод и тут же нахмурился, - впрочем, не до этого сейчас.

- Что стряслось? – Варвара Алексеевна оглянулась по сторонам, безошибочно узнав знакомую мрачноватую комнату в доме купца Пряникова. Ту самую, где она совсем недавно с Дуней беседовала.

- Елену Андреевну зарезали, супругу, точнее, вдову купца Пряникова.

Варенька мигом вспомнила надменную красавицу и охнула, прижав руки к щекам:

- Как?!

- Сегодня ночью полоснули ножом по горлу, - Всеволод Алёнович досадливо шарахнул кулаком в стену. – Она сама убивцу дверь в свою комнату отворила, в этот миг он её и ударил! Чёрт, не надо было мне в Управление уходить!

- Не казните себя, Всеволод Алёнович, - Варенька чуть улыбнулась, массируя занывшую руку, - а паче того в стену кулаками не колотите. Ваша боль сей же миг на мне отражается.

Скулы Зеркальщика потемнели, шрам заалел пуще прежнего.

- Простите, Варенька, - Всеволод взял руки девушки в свои ладони, нежно поцеловал каждую, - не подумал я о том, что Вам, как Отражению, всё моё передаётся.

- Не казните себя, - девушка погладила дознавателя по чуть колючей щеке. – Лучше скажите, что мы сейчас с Вами делать станем? Опять чад с домочадцами допрашивать начнём али, может, мне мышей поспрашивать?

Всеволод Алёнович досадливо махнул рукой:

- Да беседовал я уже и с городовыми, что тут оставлены были, и со слугами. Никто ничего не видел, только девка, что двор метёт, вроде как видала, как кто-то на Дуньку похожий у колодца мелькнул. Но девица, прямо сказать, не большого ума, дни и те путает, так что рассказать что-то путное не смогла. Может, нынче ночью видала, а может, седмицу назад.

Варенька приуныла. Все книги по дознавательскому искусству, кои она прочла от корки до корки, вызубрив целыми страницами, утверждали, что в любом деле наиважнейшая задача – это поиск очевидцев. А коли их нет, то у преступления есть большая вероятность попасть в число неразрешимых.

- Может, мышата чего видели? – печально спросила девушка.

Всеволод задумчиво поцокал языком, головой покачал:

- Здесь нам делать пока нечего, давайте-ка в Управление вернёмся.

Варвара Алексеевна бровки удивлённо вскинула, но спорить с дознавателем не стала, послушно кивнула. Досадно, конечно, что её предложение даже не обдумали как следует, но раз Всеволод Алёнович решил, что мышиная помощь им не надобна, быть посему. У Зеркальщика, чай, опыта в сыскной службе поболе будет.

С помощью зеркальной магии переместившись в Сыскное Управление, Всеволод первым делом звучно хлопнул в ладоши и приказал появившемуся лешику сей же миг доставить для Варвары Алексеевны шубку с шапочкой. И муфту не забыть, так как ветер с утра студёный, враз руки застудит. Варенька заалела от смущения, хотела было возразить, сказать, что записку бы с воробышком каким прислала домашним, они бы всё и принесли, но Всеволод жёстко возразил, что, мол, забота об Отражении его право и прямая да почётная обязанность. Барышня закраснелась пуще прежнего, но спорить боле не стала. Да и кто от заботы откажется, чай, каждой девице сие лестно весьма!

- Меня вот что смущает, Варенька, - Всеволод опустился в кресло, обхватил колено руками. – Не верю я, что Евдокия даром Зеркальщика в такой мере владеет.

- Отчего же?

- Зеркальная магия – мужская магия, дамам она не подвластна, - Всеволод прошёлся по кабинету, отдёрнул и опять задёрнул штору на окне. – Есть легенда, что первое Зеркало огневалось на женщин за то, что кривлялись они перед ним, вертелись долго, вот и лишило оно их возможности чарами зеркальными повелевать. Не знаю, насколько истинна легенда, но ни одна женщина Зеркальщиком в полной мере не была.

Варенька задумчиво покачала серёжку в ухе:

- Может, Дуня чародейство какое тёмное применила, чтобы магию зеркальную подчинить? Жертву там какую принесла али ещё что?

Всеволод Алёнович подошёл к зеркалу, ласково погладил раму.

- Вот что, Варенька, сделайте-ка переход зеркальный.

От столь неожиданного предложения барышня даже растерялась:

- Да я не умею…

- Ничего сложного в этом нет. Приложите руку к зеркалу, подумайте о том месте, где хотели бы оказаться, и шлёпните по стеклу, словно бы по воде.

Девушка послушно подошла к зеркалу, приложила ладошку, красочно представила себе комнату в доме купца Пряникова, в коей уже дважды побывать довелось, и шлёпнула ладошкой. Зеркало чуть слышно зазвенело, в глубине его мелькнули смутные неразличимые очертания, быстро исчезнувшие.

- Вот видите, - вздохнул Зеркальщик, - а ведь Вы моё Отражение, моя душа.

Варвара Алексеевна прикусила губку. Значит, Дуня промышляла не одна, был у неё помощник, а может, даже не один?

- Что интересно, я просмотрел списки Зеркальщиков в нашем городе, ни один из них с купцом Пряниковым не связан, - Всеволод опять опустился в кресло. – А из этого следует что?

- Что связь неочевидна?

Всеволод Алёнович медленно покачал головой:

- Нет, Варенька. Боюсь, мы имеем дело с незарегистрированным Зеркальщиком.

Приметив недоумение, промелькнувшее на личике девушки, Всеволод закатал рукав на рубашке и показал барышне небольшой округлый светло-серый знак на внутренней стороне левого предплечья:

- Смотрите, вот знак регистрации. Ежели я, к примеру, замыслю худое дело совершить с помощью своей магии, то сия метка заблокирует мою силу внутри меня самого. А ежели я найду способ магию свою освободить да преступление совершу, то об этом моментально станет известно в Магическом Управлении. И тогда пойдёт на меня охота не только по всей нашей Империи, но и вообще по всему свету белому. А ежели я ещё и сопротивление окажу в момент ареста, то тогда меня вообще может уничтожить любой маг али страж порядка.

- Какой ужас! – ахнула Варенька.

- Так я же закон преступать и не собираюсь, - усмехнулся Зеркальщик, коему было весьма лестно беспокойство девушки о его благополучии. – Это я так, для примера сказал.

- А когда проходят эту регистрацию?

- По достижении четырнадцатилетнего возраста. Но можно попытаться дар скрыть и не проходить регистрацию. Сие опасно весьма, потому как в случае разоблачения Зеркальщика наказание будет суровое, но, как Вы видите, иногда  всё же так случается.

Варенька затеребила локон, взмахнула ресницами:

- И что же нам делать теперь? Как изобличить лиходея?

Всеволод Алёнович опять прошёлся по кабинету, постоял у окна, бездумно проследил взглядом за разграявшимися к перемене погоды воронами, потом звучно шлёпнул рукой по подоконнику:

- А сделаем мы вот что, Варенька. Вы попытаетесь скликать птиц да зверей и дать им приказ во все уголки заглядывать, все щёлки вынюхать, а найти-таки Евдокию. Далеко она сбежать не могла, денег у неё нет, на частое использование магии сил много нужно, пополнять кои у неё также нет возможности. Так что, полагаю, обнаружить её возможно, тем более с Вашим чудодейственным даром.

Варвара Алексеевна при этих словах польщённо зарделась, мало кто всерьёз воспринимал её дар разуметь язык звериный, а уж тех, кто искренне им восхищался, было и того менее.

- Я же попытаюсь узнать неведомого Зеркальщика.

Барышня встрепенулась, моментально упомнив, как Всеволод Алёнович пытался развеять чары Кривого зеркала, наложенные на поместье купца Пряникова неведомым чародеем. Девушка до сих пор не могла без содрогания вспоминать, как текла кровь из разверзшегося на щеке Всеволода шрама.

- А не опасно сие? – осторожно спросила Варенька, в волнении теребя локон. – Прошлый раз, помнится…

Зеркальщик озорно, по-мальчишески рассмеялся, блеснул серыми очами:

- Так прошлый раз я развеять чары пытался, а в этот раз хитрее поступлю. Рушить ничего не стану, вплетусь осторожно, словно золотая нить в вышивку. Сил на это меньше потребуется, а толку больше выйдет.

Варвара Алексеевна прикусила губу, удерживая рвущуюся наружу просьбу остаться и хоть одним глазком посмотреть на неведомую волшбу. Страсть как интересно зеркальную магию в действии опять узреть! Всеволод без слов понял девушку, широко и чуть кривовато улыбнулся, покачал головой:

- Да не интересно сие будет. Сплошной стеклянный перезвон да блики вокруг. Кроме того, ежели что-то пойдёт не так, магия разлетится острыми осколками, а рисковать я Вами, Варенька, не стану. Кстати, вот, примите-ка.

Всеволод Алёнович протянул девушке небольшой блестящий медальон на длинной серебристой цепочке.

- Это Зеркальный амулет. Он отведёт глаза злому человеку и отразит тёмные чары, а самое главное, никто, кроме Вас самой, этот медальон не снимет.

Всеволод хотел добавить, что лично готовил амулет, на собственной крови замешивал, чтобы защищал он от любой беды и напасти, даже если самого Всеволода Алёновича уж не станет, да слова опять мышами по углам разбежались. Ну не приучен Зеркальщик к словесам витиеватым, не на ком было дар красноречия оттачивать! Барышни-то сперва шрам его видели, потом дар Зеркальщика, затем дознавателя, а самого Всеволода, Севу, как ласково назвала его Варенька, за этими масками-заслонами и не углядеть было. Да не шибко они и пытались, честно-то сказать. Одна Варенька в самую суть заглянула, до самого донышка проникла, сердце в сладкий полон взяла.

«Благодарю тебя, Господи, - пылко взмолился Всеволод Алёнович, - за дар дивный, за любовь верную, о коей я и мечтать не смел!»

Варенька меж тем медальон погладила, точно котёнка, покачала на ладошке, а потом торжественно надела, словно это венец Императорский был.

- Спасибо, - прошептала барышня и, зардевшись, чуть слышно добавила, - Сева…

Окончательно застыдившись, Варвара Алексеевна порхнула к окну и распахнула его во всю ширину, звонким щебетом и свистом скликая птиц. Первым прилетел тощий, взъерошенный воробушек, зачирикал воинственно, на все корки ругая многочисленную бестолковую родню и особливо кота Ваську, коий не желает никак угомониться и упокоиться в выгребной яме. Следом прилетел толстый голубь, шуганул воробьишку и заворчал что-то бессмысленно-самодовольное. А затем дверь в кабинет распахнулась, заставив присевших на карниз птиц испуганно перелететь на ближайшую к окну берёзу, и на пороге показался запыхавшийся и чуть встревоженный Устин, трепетно прижимающий пухлый свёрток.

- От, барышня, примите-ко, - проворчал лешик, с видимым довольством избавляясь от ноши и распуская ветки, - ох, и студёно на улке, скажу я вам! В таку погоду не кажная собака хозяина на улицу выгонит!

- Хозяин собаку, - поправил Всеволод, что-то сосредоточенно расставляя и раскладывая у себя на столе.

- А хороший хозяин свою собаку никогда не выгонит, - вскинулся Устин. – Потому как знает, что негоже истязать животину бессловесную.

Варенька меж тем распотрошила свёрток и между шубкой, шапочкой и муфточкой обнаружила горшочек смородинового варенья, связку баранок да дышащие теплом пирожки с капустой. Барышня покосилась на дознавателя. Она-то сама позавтракала без суеты и спешки, а вот он-то успел ли хоть краюху хлеба перехватить? Али с самого утра голодный, весь в дела погружённый?

- Всеволод Алёнович, а Вы завтракали?

Варвара Алексеевна порозовела от несвоевременности вопроса, но взгляд не отвела, ждала ответа и отступать была не намерена. Зеркальщик хлопнул ресницами, принахмурился, поднял глаза к потолку вспоминая. Проснулся он вполне довольный жизнью, оделся не спеша, с особым, ранее не свойственным старанием, затем… Да, верно, затем околоточный об очередном душегубстве сообщил, пришлось умывальные процедуры спешно завершать, даже побриться толком не получилось. Всеволод провёл ладонью по щеке. Так и есть, щетина проклюнулась, изводу на неё нет, даже магией не уничтожается! А впрочем, на Зеркальщиков магия действует слабо, а чародейства пригожести и того хуже.

Как-то, на заре юности, когда Всеволод только-только приступил к дознавательской службе и понял, что у барышень, особенно пригожих, его шрам вызывает страх либо отвращение, он пытался скрыть его с помощью магии. Один весьма почтенный чародей обещал чудодейственное избавление от всех негожестей на лице. Всеволод решился прибегнуть к его услугам, но вышло только хуже: шрам налился ярко-бордовой краской, под глазами залегли синеватые тени, а губы стали пепельно-серые. Конечно, и от такого страховидства обнаружилась польза: арестованные сами спешили во всём покаяться, охотно веря, что Всеволод – из людоедов, причём от человечины так и не смог отказаться. Через неделю, когда последствия чар сошли, Всеволод Алёнович решил скрывать шрам за бородой. Честно целых полтора месяца не брился, отращивая бородку, но вышло и того хуже. Зеркальщик стал похож на беглого каторжника, для полного сходства только клейма на лбу не хватало. Когда в один злосчастный день его не только остановил городовой на улице, но ещё и на службу не сразу пропустили, Всеволод разозлился и сбрил несносную бороду, в процессе чуть не обзаведясь ещё одним шрамом на другой щеке. С тех самых пор Всеволод Алёнович всегда брился самым тщательным образом, мало не до скрипа и хруста.

- Нет, позавтракать я сегодня не успел, - Зеркальщик опять потрогал колючую щёку, нахмурился, - прошу меня извинить, Варвара Алексеевна, я скоро приду.

Барышня проводила дознавателя изумлённым взглядом:

- Куда это он?

- Знамо дело, бриться, - хмыкнул Устин, который очень хорошо знал все перипетии жизненного пути Зеркальщика. – А Вы рази не слышали, как наш Всеволод Алёнович решил тут было бороду отращивать?

Девушка отрицательно покачала головой.

- Так я сейчас расскажу, - оживился любящий поболтать лешик, - а заодно и самоварчик поставлю. Вы правильно заметили, Всеволод Алёнович ишшо не трапезничал. А время-то, смею заметить, уж к полудню приближается.

К тому моменту, как гладко выбритый Зеркальщик вернулся, самовар уже был согрет, на столе красиво расставлена нехитрая снедь, а голос Устина охрип. Лешик был абсолютно счастлив, чай, не каждый день пригожая барышня готова слушать его не перебивая, да ещё и снова и снова просить рассказать что-нибудь ещё.

- Наболтал уже, - укоризненно протянул Всеволод, безошибочно определив причину ярко блестящих глаз барышни и её покрасневших щёчек.

- Дык, Вы же сами говорили, что у Зеркальщика от Отражения никаких тайн нет, - надулся Устин. – Так что я не наболтал, а, так сказать, ввёл в курс дела.

Всеволод Алёнович фыркнул, словно окаченный водой кот, но спорить не стал, плечами передёрнул да за трапезу сел. Варенька, вспомнив, как маменька всегда ухаживала за заскочившим на обед домой батюшкой, быстро налила чаю и придвинула чашку Всеволоду. Затем поставила поближе варенье и пирожки и села, подперев щёку ладошкой и глядя на Зеркальщика.

К тихой улыбке барышни, трапезничал Всеволод Алёнович точно так же как батюшка: сосредоточенно о чём-то размышляя.

- Благодарю Вас за угощение, Варвара Алексеевна, - дознаватель отставил чашку, промокнул губы и поднялся из-за стола, - всё было очень вкусно.

- Может, ещё чаю? – Варенька тоже поднялась, вспомнив, что вообще-то принята в Управление не радушной хозяйкой, а помощницей дознавателя.

- Нет. Дела служебные не терпят отлагательств.

- В таком случае я отправлюсь на улицу, там общаться со зверями да птицами сподручнее, - решила барышня, быстро облачаясь в шубку.

Зеркальщик коротко кивнул, расставляя на столе какие-то зеркала, стеклянные полочки и большие и маленькие витые блестящие штучки, предназначения коих девушка определить не смогла.

Варенька вышла на улицу, выбрала уголок поукромней и опять зачирикала и засвиристела, заскулила и даже пару раз мявкнула, сзывая своих помощников. Всеволод Алёнович выглянул в окно, убедился, что у помощницы всё идёт должным образом, никакой опасности не наблюдается, и на едином дыхании выпалил витиеватое заклинание. Всё вокруг засияло, замерцало, даже чуть закачалось, словно золочёные орехи на праздничной ели. Всеволод принахмурился, выискивая блик неведомого Зеркальщика, глубоко вздохнул, очищая разум и пытаясь освободить его от всевозможных желаний и мечтаний. Зеркальная магия вообще не терпит суеты, а потому влюблённые Зеркальщики в период становления связи с Отражением и первый месяц семейной жизни стараются магией своей не пользоваться. Какой-то острослов даже назвал такой месяц «медовым», намекая, что это самая сладкая пора всей супружеской жизни. Всеволод Алёнович хмыкнул. Это же надо такое придумать, всего один месяц сладким считать! С Варенькой-то, поди, вся жизнь медовая будет.

- Да что ж такое-то! – раздражённо воскликнул Зеркальщик, опять рассыпая чародейство водопадом мелких осколков.

Всеволод с досадой хлопнул себя по ноге, взъерошил волосы, сбросил сюртук, отшвырнув его на диванчик, расслабил узел шейного платка. Сделал глубокий вдох, опять выпалил заклинание и принялся искать след неведомого Зеркальщика. Лешик Устин, чувствуя, что дознаватель раздражён, на цыпочках вышел из кабинета и плотно прикрыл за собой дверь.

«Давай же, давай, - мысленно понукал себя Всеволод Алёнович, - ты можешь! Ты должен найти этого Зеркальщика, чёрт бы его побрал!»

Очередной вихрь зеркальных осколков пронёсся по кабинету, словно снегом засыпав всё вокруг блестящими искристыми колючками.

- Так, успокойся, - звучно приказал Всеволод и пригладил волосы, - подумай о том, как обрадуется Варенька, когда Зеркальщик будет найден.

При мысли о сияющих восторгом глазах барышни и её звонком смехе Всеволод Алёнович улыбнулся, спокойствие и умиротворение снизошли в его душу, и желанный блик был наконец-то обнаружен. Затаив дыхание, Зеркальщик коснулся блика и увидел круглолицего с плутовскими зеленоватыми глазами полового. Парень с угодливой улыбочкой склонился над подвыпившим купцом, который что-то бурно рассказывал, ухватившись одной рукой за рубаху своего слушателя, а другой размахивая в воздухе.

- Так во-о-от, ты кто, - удовлетворённо протянул Всеволод Алёнович, - Митька из «Калинова моста», что на углу Большой Васильевской и Червячного переулка стоит! Ну и хитёр, бесёныш, я пару раз в этот трактир заходил, а Зеркальщика не почувствовал!

Всеволод резким хлопком развеял чары, распахнул окно и гаркнул на всю улицу:

- Варвара Алексеевна, бросайте всё и возвращайтесь!

Птицы с недовольным кличем взметнулись ввысь, на все лады ругая горластого человека, который дерзнул нарушить их милую беседу, собаки завыли и залаяли, кошки испуганно зашипели, выгнув спину. Варенька с трудом успокоила своё пушисто-пернатое воинство и бросилась в Управление.

- Что ж Вы так кричите-то, Всеволод Алёнович, - мягко укорила дознавателя барышня, чуть запыхавшись от спешки, - всех помощников моих перепугали. А они по всему городу побегут-полетят, во все уголки заглянут, все закоулки обнюхают и непременно найдут беглую Дуню!

- Обязательно найдут, - Всеволод от избытка чувств подхватил барышню на руки, крутанул, - всенепременно. Я Зеркальщика нашёл!

Варенька восторженно взвизгнула и даже в ладоши захлопала. Потом, правда, застыдилась столь неподобающего поведения, чинно выпрямилась, но тут же опять не утерпела и спросила:

- И кто же таков?

- Всё узнаете, Варенька, - Всеволод приложил ладонь к зеркалу, в коем с бешеной скоростью появлялись и исчезали отражения разных людей, - причём в скором времени.

Варвара Алексеевна принахмурилась, однако усилием воли смогла укротить любопытство, отвлёкшись на мелькающие отражения. Точнее, одно, заслонившее все остальные: дородного мужчины с короткими импозантными бакенами и в светлом костюме, виднеющемся из-за долгополой шубы, да ещё и с тростью в левой руке, коей небрежно помахивал.

- Кто это? – выдохнула барышня, вопросительно взглянув на Всеволода Алёновича.

- Один мой очень хороший знакомый, - Зеркальщик хлопнул по стеклу, по глазам девушки больно ударила короткая вспышка света, а когда Варенька проморгалась, то обнаружила, что Всеволод исчез. Вместо него в кабинете стоял незнакомец из зеркала, с самодовольной усмешкой поправляющий сюртук.

- Простите, сударь, - Варвара Алексеевна огляделась по сторонам.

- Варенька, да я это, - басовито, точно шмель, прогудел мужчина, - просто облик изменил. Так, на всякий случай. Вам советую сделать то же самое, на нашей службе осторожность есть необходимость, а не трусость.

- А разве можно обмануть Зеркальщика подменным обликом? – осторожно уточнила барышня, коей совсем не хотелось менять обличье.

Однако Всеволод Алёнович решительно махнул рукой, пресекая все возможные возражения на корню, точно худые травы:

- Конечно, можно. У него же нет поводов нас в чём-либо подозревать, так что и проверять подлинность облика он не станет.

Варенька вздохнула и подошла к зеркалу.

- Выше голову, сударыня, - всё ещё посмеиваясь прогудел Всеволод, - насколько я помню, господин, чей облик я позаимствовал, предпочитает вот таких спутниц.

Девушка неохотно подняла голову и охнула, из зеркала на неё смотрела томная блондинка в платье, чьё декольте опасно балансировало на грани приличий.

- Да я же в нём даже вздохнуть глубоко не смогу, - сконфузилась Варвара Алексеевна, - срамота-то какая!

Всеволод Алёнович с интересом изучил открывшийся заманчивый вид, озорно блеснул глазами:

- Право слово, уверяю Вас, Варвара Алексеевна, это ещё самый достойный облик. Одну из спутниц господина арестовали прямо на улице за наряд, бросающий вызов устоям общества.

Варенька так отчаянно затрясла головой, что даже шпильки посыпались:

- Нет-нет и нет, я в такой стыдобе на улицу не выйду!

- Отлично, в таком случае, подождите меня здесь.

Зеркальщик согласился так легко и быстро, что барышню пронзило нехорошее подозрение о тщательно спланированной ловушке.

- Всеволод Алёнович! – девушка гневно притопнула ножкой и тут же ойкнула и резко повернулась спиной, спеша упрятать выскочившую от резкого движения грудь обратно в декольте. – Право слово, не очень-то любезно подшучивать надо мной столь низким образом! Сие недостойно Вас!

- Прошу прощения, Варвара Алексеевна, я не смог удержаться, - Зеркальщик покаянно склонил голову. – Паче того я понадеялся, что таким образом смогу удержать Вас здесь, дабы Вы не рисковали своей бесценной жизнью…

- А Вам, значит, своей бесценной жизнью рисковать можно, - обиделась Варенька.

Всеволод Алёнович пожал плечами.

- Да будет Вам известно, Всеволод Алёнович, что Ваша жизнь для меня так же дорога и значима, как и моя собственная, а потому потрудитесь придать мне более достойное обличье иначе, - барышня так распалилась, что даже ткнула дознавателя пальчиком в грудь, - я пойду с Вами прямо так! И даже шубку накидывать не стану!

- Всемилостивейше молю простить меня, - Всеволод умоляюще сложил ладони, что совершенно не вязалось с солидной фигурой и надменной осанкой, - сей же миг исправлю свой досадный промах.

В зеркале опять быстро-быстро замелькали все возможные отражения, Варенька поспешно смежила ресницы, а когда открыла глаза, увидела в зеркале немолодую барыню, с брезгливо поджатыми тонкими губами.

«Да уж, такая точно не слывёт благодетельницей и защитницей вдов и сирот», - подумала Варвара Алексеевна и тут же укорила себя за злоязычие. Право слово, хоть и нечасто, но первое впечатление всё же бывает и обманчиво, не стоит по внешнему виду о человеке судить.

Девушка вздохнула и уже протянула было Всеволоду Алёновичу руку, как вдруг в окошко влетел встрёпанный, словно в когтях у кошки побывал, воробьишка и истерично зачирикал, топорща пёрышки. Варенька охнула, побледнела и прижала руку к груди.

- Что?! – вскинулся Зеркальщик, меж пальцев которого опять заискрило и засияло. – Что стряслось?!

- Пришла беда, отворяй ворота, - пролепетала барышня. – Дуню нашли. Мёртвой, со свёрнутой шеей, в выгребной яме близ «Калинова моста».

Всеволод помрачнел, на скулах заиграли желваки:

- Варвара Алексеевна, Вы остаётесь здесь.

Девушка так и вскинулась:

- Нет!

Вместо ответа Всеволод взмахнул рукой, и вокруг Варвары Алексеевны выросла прозрачная стена, в которую барышня с размаху ударилась всем телом.

- Прошу меня простить сударыня, но я не могу рисковать Вашей жизнью.

Почтительно шаркнув ногой, Всеволод Алёнович скрылся в зеркале, оставив Вареньку строить планы жестокого отмщения за совершённый произвол.

Осколок девятый. Незарегистрированный Зеркальщик

В качестве точки выхода Всеволод наметил блестящий изрезанный коньками небольшой прудик, который располагался недалеко от трактира. Привычно закрыв себя от любопытных взоров, дабы не пугать резвящихся на пруду детей, Зеркальщик сошёл с пруда, добрался до дороги, после чего развеял отводящее взгляд заклинание.

- Касатик, подай на пропитание, - задребезжала какая-то грязная пропитая тётка, протягивая трясущуюся руку, - подай, Христа ради.

Дознаватель молча сунул тётке грош и огляделся по сторонам, выискивая городового. Обычно стражей порядка было видно издалека, а ежели и не видно, то слышно непременно, но сейчас дорога была пуста.

«Что за чёрт, - выругался Всеволод Алёнович, - куда они делись?!»

- Касатик, подай ишшо, - не отставала тётка, - у меня детки малые от голода плачут. В доме с утра ни краюшки, ни полешка, печь затопить и то нечем.

Из-за угла показался богатырского сложения городовой, и нищенка, приглушённо ойкнув, поспешила испариться.

- Что же Вы, любезнейший, - громко, привлекая внимание городового, начал Всеволод, - за порядком не смотрите! Почтенным людям и пройти нельзя, одолели побирушки, а Вам и дела нет!

Городовой окинул внимательным взглядом дерзнувшего упрекать мужчину, разом оценил стоимость шубы, общую представительность облика и, почтительно выпрямившись во фрунт, рявкнул:

- Виноват, Ваша милость!

- То-то, что виноват, - проворчал Зеркальщик подходя ближе и зашипел стражу порядка на ухо. – В выгребной яме за трактиром девица валяется со свёрнутой шеей. Её надобно извлечь и доставить в Сыскное Управление.

Городовой нахмурился, подозрительно посмотрел на неожиданного (и нежеланного, чего греха таить) осведомителя. На первый-то взгляд господин вполне себе приличной наружности, но откуда он про девицу-то знает? Уж не сам ли и упокоил её, а доносом сим себя выгораживает, мол, душегубец сам на себя доносить не станет.

- А Вы, барин, откуда про девицу знаете? – городовой на всякий случай прихватил Зеркальщика за рукав. Пока легонько, даже вроде как доверительно, но оба мужчины прекрасно знали, как быстро такое прикосновение превращается в стальной захват, из коего не выбраться без потерь.

Всеволод выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы, стараясь не закипать точно походный самовар. Всё правильно городовой делает, не должно ему на слово неизвестному человеку верить. Только, чёрт побери, как же он не вовремя свою бдительность проявляет!

- Я из Сыскного Управления, - в руках Всеволода Алёновича мелькнула весьма характерная, известная всем стражам порядка карточка. – Девицу заберите и в Управление доставьте.

- Будет сделано, Ваше Благородие, - рыкнул городовой, опять вытягиваясь во фрунт и с новым интересом посматривая на Всеволода.

Зеркальщик коротко кивнул и направился в трактир, ничуть не сомневаясь, что его распоряжение будет исполнено.

В «Калиновом мосте» было многолюдно и пообеденному шумно. Мастеровые спешили обменяться новостями за кружкой кваса, первый от входа столик заняла звонко хохочущая стайка белошвеек, а в дальнем уголке приютились два мрачных типа откровенно разбойничьего вида.

Всеволод Алёнович на миг замер на пороге, окидывая намётанным взглядом весь зал, затем надменно вскинул подбородок и медленно направился к столику у окна. Судя по белой скатерти и букетику бумажных цветов, засунутых в кособокий кувшин, а паче того отсутствию посетителей за этим столом, предназначался он для особ знатных. Зеркальщик вальяжно расположился на стуле и звучно стукнул набалдашником трости по столешнице, призывая полового. Виляя меж столов, к Всеволоду бросился круглолицый с плутовскими зеленоватыми глазами парень. Тот самый незарегистрированный Зеркальщик, коего дознаватель увидел в блике.

- Что желаете, Ваша милость? – склонился в угодливом поклоне половой.

Всеволод Алёнович подбоченился, помолчал, поглаживая подбородок, а потом прогудел, роняя слова, точно золотые монеты в кошель:

- А чем сегодня удивить повар может? Чай, щи да каша – вот и вся пища наша?

Половой низко поклонился, клятвенно прижав руку к груди:

- Если Вашей милости угодно, сегодня у нас щи наваристые, потрошки с грибочками, блины с семью видами начинки да кисель овсяный с мёдом.

Зеркальщик раздумчиво побарабанил пальцами по столу:

- А из вин что есть? Али у вас о таком и слыхом не слыхивали?

Половой опять изогнулся в поклоне:

- Есть и вина, и водочка, и пиво хмельное на травах.

Всеволод хмыкнул, опять подбородок потёр, словно обдумываявыбор, а потом звучно шлёпнул ладонью по столу:

- Вот что, братец, принеси-ка ты мне водочки чарочку малую. С неё и начнём.

Половой поклонился так низко, что прилизанной головой чуть столешницы не коснулся, и побежал прочь, по-заячьи подбрасывая ноги. Всеволод Алёнович откинулся на спинку стула, по привычке хотел было обхватить колено руками, но вовремя вспомнил, что сия поза не пристала солидному господину, и вальяжно опустил руку на стол. Прищурился, снисходительно посматривая по сторонам, всем своим видом излучая довольство собой и миром.

- Пожалуйте-с.

На стол опустился запотевший графинчик, к нему небольшая мисочка квашеной капусты и тарелочка с солёными огурчиками, щедро сдобренными тёртым хреном.

- Прошу-с, - половой с поклоном протянул Зеркальщику рюмку, отошёл на пару шагов и замер, то ли дожидаясь, когда клиент возжелает добавки, то ли ожидая дальнейших приказаний.

Всеволоду надзиратель за плечом был совершенно без надобности.

- Ступай, братец, - с неудовольствием произнёс Всеволод Алёнович, повелительно махнув рукой, - коли будешь надобен, я тебя позову.

- Слушаю-с, - прошелестел половой и ушёл.

Зеркальщик покрутил рюмку, быстро огляделся по сторонам и проворно всыпал в графинчик бесцветный порошок, который любой напиток превращал в чистую родниковую воду. Содержимое же рюмки Всеволод лёгким движением руки выплеснул в кособокий кувшинчик, резонно предположив, что покрытым столетним, не меньше, слоем пыли цветам водка не повредит. Им вообще уже ничего, судя по унылому облику, не повредит. Помочь, впрочем, тоже не может.

Лихо осушив пару рюмок и одобрительно крякнув, Всеволод Алёнович налил третью и покосился на графинчик, примеряясь, когда уместно будет изобразить опьянение. По всему выходило, что ещё одну, а ещё лучше две, для солидности, водные процедуры принять придётся.

«На что только не пойдёшь во имя службы, - усмехнулся Зеркальщик, в очередной раз опустошая, а потом опять наполняя уже ненавистную посудину. – Ну всё, можно переходить ко второй части действа».

Всеволод облокотился на стол, потянув скатерть и чуть не ринув на пол посуду, и, обхватив голову руками, завёл нарочито низким голосом что-то неразборчиво-заунывное. Сперва тихо, потом всё громче и громче, постепенно набирая обороты и резко взмахивая руками. Посетители за соседними столиками неодобрительно заворчали, но связываться с влиятельной особой не рисковали, лишь отодвигались подальше, сердито зыркая на подвыпившего буяна из-под насупленных бровей.

«Да где ты уже, - мысленно выругался Всеволод, во время очередного взмаха больно ударившись рукой о спинку стула, - если через куплет не подойдёт, ей-же-ей драку начну. То-то потеха будет, коли меня как пьяного буяна городовые заберут!»

К счастью, половой не стал ждать дальнейшего продолжения незапланированного концерта, благоразумно рассудив, что драка если и послужит привлечению посетителей, то лишь таких, которые за трапезу привыкли расплачиваться тумаками, а не деньгами. Слуга тенью скользнул ко всё больше и больше входящему в раж гостю, деликатно тронул его за рукав, почтительно поклонился:

- Ваша милость, великодушно прошу меня простить…

«Попался!» – возликовал Зеркальщик и сгрёб опешившего малого за вихры:

- Д-да что ты понимаешь, холуй, горе у меня!

Половой замер под тяжёлой рукой, словно заяц при виде гончей, даже присел чуть-чуть и пролепетал, судорожно сглатывая:

- Ежели Вашей милости угодно… Я нижайше… Возможно, Ваша милость согласилась бы… Я человек бедный…

- Да что ты лопочешь, - рассердился Всеволод Алёнович, встряхивая полового за шкирку, словно нашкодившего котёнка, - ничего не разберу! Говори толком, коли есть, что сказать. А ежели нет, пошёл прочь, холуй, и не мешай мне раны сердечные врачевать! У меня, - дознаватель звучно похлопал себя по груди, - душа болит!

- Если Ваша милость соблаговолит поведать причину душевных терзаний, я мог бы попытаться помочь, - проблеял половой, поджимая ноги и суча ручками, словно вздёрнутый на задние лапки щенок.

- И-и-и-эх, да чем ты мне помочь можешь, - отмахнулся было Всеволод, но потом опять тряхнул пискнувшего от неожиданности полового и с размаху опустил его на стул. – А вообще, слушай. Как говорится, - Зеркальщик поднял палец, выразительно покрутил им перед носом опешившего слуги, - всякая тварь Богу служит и имя его прославляет. А дело у меня вот какое. Полюбилась мне девица одна…

Всеволод набрал в грудь побольше воздуха, принахмурился, вспоминая трагическую историю одной девицы, коия, поверив сказкам одного пригожего молодца, оказалась сначала на улице, потом в доме терпимости, а затем, с помощью Всеволода Алёновича, швеёй у одной мастерицы, наряды у коей не гнушались заказывать и знатные дамы. Сию историю Зеркальщик и поведал слуге, так щедро сдобрив всевозможными деталями, что уже и сам бы не смог сказать, кто кому кем приходится и по какой линии.

- Жениться я на ней хочу, но ведь подлюки-соседи пальцем тыкать станут. А мне, человеку почтенному, такая славушка без надобности. Вот и не знаю, что мне теперь и делать-то, вот оттого и лечу раны сердечные, а водка у тебя дрянь. И сам ты дрянь!

Всеволод тряхнул слугу, словно хозяйка пыльный коврик.

- Ваша милость, - проблеял половой, который уже искренне жалел о том, что вообще связался со столь словоохотливым господином, - Ваша милость, конечно, я простой слуга, но если Вы позволите…

«Ну же, голубчик, давай, - мысленно подбодрил слугу Всеволод, - смелее! У меня уже в горле пересохло и язык заплетается».

Половой огляделся по сторонам, нагнулся ближе, заговорщически прошептал:

- Я могу сделать амулет, коий может Вам помочь.

«Моя ты умница», - умилился дознаватель, но лишь глаза прикрыл, скрывая торжествующий блеск глаз, и вяло махнул рукой:

- А-ай, ерунда все енти ваши мулеты. Маета от них одна.

- Не скажите, Ваша милость, - заволновался половой, коего неприятно резанула такая непочтительность к таланту, коим он немало гордился. – Мои амулеты всем помогают, ни один заказчик не жаловался.

- Да кто хоть у тебя мулеты твои заказывал-то? – усмехнулся Всеволод Алёнович, усилием воли сохраняя пренебрежительный тон. – Чай, голытьба какая-нибудь?

- А вот хоть купец Пряников! – выпалил половой и округлил глаза, испуганно прикрыв рот ладонью. – Ой…

- Василий Афонович? - В этот раз Всеволоду и притворяться не пришлось, удивление было искренним. – Ишь ты… Знаю его, достойный человек. Может, ещё кто?

Половой замялся, его глазки забегали, словно мыши, застигнутые вышедшим на охоту котом:

- Э-э-э, ну-у-у… Право слово…

- А ну, сказывай, что ещё натворил?! – рыкнул Всеволод, для убедительности звучно шлёпая ладонью по столу.

- Не гневайтесь, Ваша милость, - половой бухнулся на пол, звучно приложившись обо что-то лбом, - ещё студентик один амулет просил. Сказывал, родич господину Пряникову. Племянник, вроде…

- И что ты ему за амулет дал? Племянничку этому?

Половой опять замялся, готовый провалиться сквозь землю. Но мать сыра земля явно не нуждалась в таком удобрении, а потому стечь вниз никак не получалось.

- Не гневайтесь, Ваша милость, - проблеял слуга, продолжая стоять на коленях, - никакого амулета я ему не давал, вот вам крест. Господину Пряникову делал амулет Кривого зеркала, а студентику тому, вот вам крест, так, безделицу, глаза отводящую, сунул. На что ему, нищебродию, дорогие амулеты?

- А мне, касатик, Кривое зеркало сделаешь? – проникновенно прогудел Всеволод Алёнович, опуская тяжёлую длань на плечо половому.

Тот икнул и судорожно закашлялся, робко блея:

- Есть у меня. Ежели Ваша милость соблаговолит пройти со мной, то я сей же миг Вам его и передам.

- Куда пройти?! – нахмурился грозно Зеркальщик. – Обмануть хочешь?!

- Ни боже упаси! Просто боязно такие вещи с собой носить, мало ли, заприметит кто, - запричитал половой.

Всеволод быстро проверил слугу с помощью магии. Лжи видно не было, зато страх и алчность чуть ли не переливались через край, как вода из переполненной бочки.

- Ладно уж, веди, - прогудел дознаватель, с трудом поднимаясь на ноги и опираясь на стол так, что тот даже пошатнулся. – Только учти, обманешь, шкуру спущу!

Половой громко икнул, покосившись на сунутый ему прямо под нос кулак.

- Ва-ва-ваша милость, не сомневайтесь, всё будет в лучшем виде. Идёмте, сделайте одолжение, вот сюда, за мной.

Тяжело, с сопением и пыхтением ступая за перепуганным слугой, Всеволод неприметно поглядывал по сторонам, но посетители старались делать вид, будто ничего не замечают. Чумазый мальчонка с охапкой хвороста замешкался было на пороге кухни, с интересом поглядывая на полового и Зеркальщика, но выскочившая из клубов пара и чада необъятных размеров баба вытянула мальца по шее полотенцем. Паренёк взвизгнул и бросился в кухню, впопыхах чуть не уронив свою ношу.

- Нечего тут глазами шарить, шалапут! – услышал Всеволод Алёнович до того, как разбухшая кухонная дверь бухнула, закрывая запретный для простого посетителя мир.

Меж тем половой вывел дознавателя в тихий неприметный дворик, коий, судя по запаху, посетители частенько использовали как отхожее место, не желая, либо же не имея возможности дойти до одинокой кособокой и щелястой будки, стоящей в двадцати шагах от трактира.

«Да уж, местечко лучше не придумаешь, - усмехнулся Всеволод, пьяно нагнув голову и быстро оглядывая окрестности. – Тут кричи или не кричи, всё одно никто не услышит. А ежели и услышит, ещё неизвестно, кому помогать кинется».

- Вот, Ваша милость, присядьте-ка сюда, на приступочек, - на свежем воздухе слуга заметно осмелел, даже в голосе проскользнуло что-то фамильярно покровительственное. – Не трудите ножки.

«Ах, о ножках забеспокоился? Ну сейчас я тебе услужу за заботу твою».

Зеркальщик резко размахнулся и со всей силы ударил полового по уху, рявкнув:

- Т-ты как с барином говоришь, скот-тина?! Запорю!!!

- Ваша милость! – слуга схватил за ухо, запричитал тонким, плачущим голоском. – Да за что же, Ваша милость? Я же ей-же-ей, ничего дурного…

- Хватит ныть, - оборвал полового Всеволод, неуклюже плюхнувшись на приступок и чуть не рухнув с него на землю. – Тащи, об чём сговаривались.

- А и тащить не надобно, - засуетился слуга, - вот оно, туточки. Отводом глаз от любопытных прикрыто.

«Ай да малый, - невольно восхитился Всеволод Алёнович, только сейчас приметив сгусток тумана под одним из венцов трактира, - ловко придумано! Эх, такой бы дар да не во вред, а на пользу людям!»

- Вот, извольте, - слуга с поклоном, чуть ли не на коленях, протянул Зеркальщику причудливый амулет. – Кривое зеркало. Смею заметить Вашей милости, первый сорт заклинание, самолично мастерил, сил не жалел!

- Да уж вижу, - усмехнулся Всеволод с интересом погладив пальцами амулет. – Дар у тебя большой, парень, только неправильно ты его используешь. Хоть раз спрашивал, зачем тому же купцу Пряникову Кривое зеркало понадобилось? Что он им укрывать станет, от чего глаза отводит?

Половой поскрёб макушку:

- А мне-то это на кой? Ибо сказано в Писании, - слуга нравоучительно поднял палец вверх, - многая знания – многая скорби. Так-то, Ваша милость. Ну дак как, берёте амулетик-то? Ежели да, так он триста рублёв стоит.

- Сколько? – присвистнул дознаватель, чей оклад и весь-то составлял двести пятьдесят целковых. – А харя у тебя, милый друг, не треснет с таких барышей?

Половой ощерился, точно крысёныш, загнанный в угол:

- А коли Ваша милость денег жмотит, так и амулета не получите! Мне, чай, тоже есть-пить надобно, да и одеться хочется!

- Не волнуйся, на ближайшие лет двадцать, а то и двадцать пять государство тебя и едой, и одёжей обеспечит, - сухо бросил Всеволод Алёнович, звучно хлопая в ладоши.

Принятый облик развеялся мелким стеклянным крошевом, явив опешившему слуге истинное обличье дознавателя.

- Ну что, братец, попался. За незаконное использование магии, торговлю амулетами и сокрытие тяжких преступлений, как то душегубства, увода из-под ареста и введение следствия в заблуждение, тебя по голове не погладят. Как бы вообще этой самой головы не лишили, закон к Зеркальщикам суров.

Половой взвизгнул и взмахнул руками, выбрасывая смертельную Зеркальную ловушку. Всеволод подождал, пока ловушка приблизится, а потом ловко вплёл в неё свои чары, направив на, теперь уже бывшего, хозяина. Слуга закричал, завизжал, потом захрипел, комом тряпья оседая на землю. Дознаватель сердито дёрнул щекой и чуть ослабил путы, чтобы пленник раньше времени не предстал перед Создателем. В тот же миг в грудь Всеволоду Алёновичу ударил колючий зеркальный шар, рассыпавшийся от столкновения роем острых осколков.

- Ах ты ж… - выдохнул дознаватель, инстинктивно закрывая глаза рукой.

Половой попытался было, воспользовавшись моментом, бежать, но Всеволод был настороже, моментально захлопнув Зеркальную ловушку.

- Вот и мучайся, коли добра не понимаешь, - буркнул Зеркальщик, быстро осматривая себя на предмет порезов. – Вот чёрт, опять шрам отворился, а ведь только-только подживать начал!

- Пощадите, барин, - заскулил половой, корчась от нестерпимой боли, - сжальтесь, помилосердствуйте, я любой наказ выполню, только отпустите!

- Ну уж нет, братец, - Всеволод вытер струящуюся по щеке кровь, понял, что только ещё больше размазывает её, в сердцах плюнул и вытащил из кармана платок. – Тебя выпусти – ты опять за старое примешься.

- Да ни в жисть! – выпучил глаза слуга и размашисто перекрестился. – Вот вам крест, истинную правду говорю!

- Ты мне-то хоть не ври, - устало отмахнулся Всеволод Алёнович, чуть ослабляя Зеркальную ловушку, - я же тоже Зеркальщик, насквозь тебя вижу.

От лиходея плеснуло такой лютой злобой, что опытному дознавателю на миг стало боязно. Опять помстился осклизлый подвал и тусклая сталь занесённого для удара ножа. Ещё и шрам разнылся, добавляя остроты воспоминаниям.

- Но-но, не балуй! – прикрикнул Всеволод, громким голосом прогоняя бередящее душу воспоминание. – Тебе сейчас не лютовать, а о спасении собственной жизни думать надо. Сопротивлением же ты только хуже делаешь.

Половой шмыгнул носом, разом превращаясь из лихого чародея в насмерть перепуганного мальчишку.

- Пощадите, барин, - заскулил слуга, падая на колени и колотясь лбом о промёрзшую землю. – Нужда заставила.

- Почему регистрацию не прошёл?

Резкий взгляд из-под коротких ресниц, злой оскал, промелькнувший подобно молнии, стиснутые кулаки, впрочем, быстро расслабленные и поникшие, словно сорванные цветы.

- Испужался я, ваша милость. Люди бают, та джистрация по голове шибко шибает. После неё, бабка сказывала, не человек, а ента, боболочка одна остаётси.

Всеволод Алёнович устало поморщился, потёр виски. Магическое напряжение давало о себе знать глухой головной болью и дрожью в коленях, но сдавать парня околоточному Зеркальщик не спешил. Конечно, Лев Фёдорович быстро выколотит из этого полового все необходимые сведения, потом и под суд пустит, причём добьётся самой строгой кары. Только вот что изменится в душе этого мальчишки, какие выводы он сделает? Поймёт ли, что закон, хоть и суров, но в первую очередь справедлив? Станет ли в другой раз, коли жив останется, помогать дознанию? Будет ли дар свой Зеркальщика применять на благо людям или проклянёт его и навеки откажется? А то и вовсе озлобится и залютует пуще прежнего при первой же возможности?

- Послушай, - Всеволод Алёнович присел на корточки перед слугой, чуть тронул его за плечо, - то, что уже совершено, мы исправить не можем. За то, что ты скрывал свой дар, делал незаконно амулеты и прочее, ты, без сомнения, будешь наказан…

Мальчишка тоненько заскулил, размазывая слёзы рукавом изгваздавшейся рубахи.

- Но степень наказания можно изменить, - мягко продолжил Зеркальщик, в который уже раз проявляя нежелательное для дознавателя милосердие к арестованному. – Если ты, скажем, начнёшь оказывать помощь в деле, коим мы занимаемся…

- То что? – фыркнул половой, зло сверкнув глазами. – Пощадят меня? А можа, и награду дадут, а барин? Ентот, как его, орден повесят? Али медалю?

- Жизнь сохранят.

- А на кой она мне жизнь-то, коли я Зеркальщиком быть перестану? Всей у меня и радости в жизни было – дар редкий, так и его отнимут!

- Не отнимут, а заблокируют, - терпение Всеволода трещало словно зеркало, в которое лупили молотком. – Дар врождённый отнять нельзя, он до самой смерти с тобой.

Слуга шмыгнул носом, зыркнул недоверчиво, словно зверёк дикий:

- Правда али брешешь?

- Брешут собаки, а я дело говорю! – рявкнул дознаватель, резко поднимаясь. – Учиться надо было лучше, тогда бы сам всё знал!

Мальчишка ощерился, но не грозно, а как щенок, который усиленно хочет казаться грозным псом, а у самого ещё даже клыки толком не выросли:

- Когда мне было учиться? Это над Вами, Ваша милость, с рождения мамки-няньки скакали, всё на блюдечке с голубой каёмочкой подавали, а я сам пробивался, всего добивался! У меня слуг не было!

Всеволод Алёнович усмехнулся однобоко, чтобы не потревожить разошедшийся шрам. В самом деле, не объяснять же этому мальчишке, что мамок и нянек в воспитательном доме не предусмотрено, а слуг у Всеволода и по сей день нет, потому как привык во всём и всегда полагаться в первую очередь на самого себя.

«Хотя, пожалуй, кое-что в заведённом порядке пересмотреть стоит, - подумал Зеркальщик, вспомнив о Вареньке, своём ненаглядном Отражении. – Я человек без пяти минут семейный… если только Варвара Алексеевна в пылу гнева не отречётся от нашего обручения. Всё-таки не стоило её одну оставлять. А с другой стороны, тащить неведомо куда барышню тоже нельзя. Вдруг бы этот мальчишка её напугал али и вовсе ранил? С Зеркальной магией шутки плохи, даже крохотный осколочек покалечить серьёзно может, коли в глаз или нос попадёт».

Дознаватель встряхнулся, возвращаясь от дел сердечных к хлопотам служебным, нахмурился, строго глянул на полового:

- Ладно, довольно мне тут лазаря петь, как бы худо в жизни не было, а закон всё одно нарушать не следует.

Мальчишка сник, словно сугроб по весне под жаркими лучами солнца, залепетал что-то неразборчивое, пресечённое властным взмахом руки Всеволода.

- Хватит, я сказал! Значит так, коли снимешь свою ворожбу, да подробно без утайки поведаешь, кто и для чего к тебе обращался, уж так и быть, похлопочу, чтобы смертной казни тебя не подвергали. От плетей, клеймения и каторги уберечь точно не смогу, но хоть жив останешься.

Половой задёргался, точно марионетка в неопытных руках. Всеволод Алёнович скрестил руки на груди, холодно наблюдая за арестантом:

«Думай, голубчик, думай. Дров ты наломал уже предостаточно, пора и за ум браться. Право, лучше с клеймом на лбу, чем без головы на плечах».

- Я согласен, - проскрипел половой, зло посверкивая глазами. – Токмо мне для снятия Кривого зеркала в дом купца надобно, отсюда не потяну.

- Поедем-поедем, только околоточного с его людьми кликнем.

И опять полыхнуло от мальчишки лютой злобой.

«На помощь надеялся, - догадался Зеркальщик. – Думал, в доме сумеет сбежать».

- Пошли, - Всеволод вынул зеркальце, приложил его к стене, привычно создавая переход, - сперва в сыскное Управление, а потом уж к купцу наведаемся. Ну, чего встал, шевели ногами!

Половой неохотно, нога за ногу, поплёлся к зеркалу, но, получив сильного тычка в спину, буквально кубарем влетел в переход, разом очутившись в кабинете дознавателя, и звучно впечатался в прозрачную стену, коей Всеволод Алёнович окружил Вареньку перед уходом.

- Ой! - вскрикнула барышня и склонилась над слугой, - Вы не пострадали?

- Позвольте представить, Варвара Алексеевна, это и есть наш незарегистрированный Зеркальщик, - отрекомендовал Всеволод, входя в кабинет.

- А имя у Зеркальщика имеется?

- Тимоха я, - плаксиво отозвался половой, - и ей-же-ей ни в чём неповинен!

- Муха да пчела снова начала, - вздохнул Всеволод, не спеша развеивать защитную стену вокруг девушки. – Ты повторяешься, Тимофей.

Тимоха шмыгнул носом, пустил скупую слезу и метнул на девушку быстрый вороватый взгляд. К искреннему огорчению полового, барышня не спешила требовать его немедленного освобождения, наоборот, взирала строго, как бонна на расшалившегося ребёнка.

«Вот стерва бессердечная, - мысленно выругался парень, опять пуская скупую слезу. – И не проймёшь-то её ничем».

- Варвара Алексеевна, Вас не затруднит позвать несравненного Льва Фёдоровича? Если я правильно предполагаю, он уже в Управлении… скорее всего, в осьмом кабинете.

- Слушаю-с.

Варенька почтительно поклонилась, даже присела чуть-чуть, а потом поспешно вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

«Всё-таки обиделась, - понял Зеркальщик, сердито дёрнув щекой. – Вот же ж!..»

Не прошло и десяти минут, как в кабинет вошёл околоточный. Да ещё и не один, а в сопровождении трёх городовых, при виде которых Тимоха тоненько заскулил и попытался залезть под кресло.

- Ну здравствуй, голубь, - осклабился Лев Фёдорович, - а я ведь не зря за тобой наблюдал. Чуял, что ты не так прост, как кажешься. Ваш Благроть, разрешите с ентим супостатом по-свойски побеседовать?

- Ни в коем случае, - у Всеволода опять запекло следы кнута на спине. – Сейчас мы отправляемся в дом купца Пряникова, Кривое зеркало снимать.

Околоточный понял только, что к покойному купчине следовать надо, а больше ничего и спрашивать не стал, поостерёгся. Чай, чародей-дознаватель знает, чего делает. Ну, а ежели нет, так и отвечать ему придётся, он же, Лев Фёдорович, человек отчасти подневольный, с начальством не спорящий.

- Я с вами! – звонко выпалила Варенька и даже не покраснела под обращёнными на неё взорами, лишь добавила, умоляюще глядя на Всеволода Алёновича. – Ведь с вами же, верно? Я же Ваша помощница.

Дознавателю страх как не хотелось брать с собой барышню, он понимал, что загнанный в угол преступник будет отчаянно драться, спасая собственную жизнь, но как отказать, когда на тебя с мольбой взирают прекраснейшие карие глаза? Где сыскать суровость в сердце, без остатка принадлежащем этой милой девушке?

- Хорошо, Варвара Алексеевна, Вы отправляетесь с нами. Но защиту я развеивать не стану, и не просите.

- И не надо, - прощебетала Варвара Алексеевна, с трудом удерживаясь от восторженного визга. Право слово, она же не гимназистка от занятий освобождённая, а взрослая барышня! Помощница дознавателя, причём ни какого-нибудь, а самого наилучшего и достойнейшего!

Чинно присев, девушка послушно пропустила вперёд околоточного с городовыми, затем Зеркальщика с Тимохой и лишь после этого прошла сама в уже знакомые покои купеческого дома. Всеволод привычно хлопнул в ладоши, развеивая магию, и толкнул Тимофея в бок, прошипев:

- Ну, чего застыл столбом? Снимай Кривое зеркало!

На миг в полумраке хищно блеснули белые зубы, но затем парень низко поклонился, покорно пролепетав:

- Слушаюсь, Ваша милость.

«Ничего, сейчас я тебе такое зеркало сниму, своих не узнаешь, - злорадно усмехнулся слуга, прямо на полу вычерчивая какие-то символы. – Тебя так корчить будет, всё на свете проклянёшь, а под шумок я ускользну, только меня и видели».

Тимохе осталось дорисовать всего пару загогулин, когда на его творение решительно опустился сапог, а ставший ненавистным голос Всеволода мягко произнёс:

- Ты что творишь, голубь? Али запамятовал, что с Зеркальщиком дело имеешь? Зачем на меня чары замыкаешь, паучью сеть плетёшь, из меня силы тянуть норовишь?

«Умный, паскуда, - зло ощерился Тимофей. – Наблюдательный!»

Всеволод Алёнович растёр уже нанесённый узор и резким, трескучим, словно дробящееся стекло, тоном приказал:

- Наново черти! Да без фокусов, а то я ведь тоже могу паучью сеть сплести, не ты один Зеркальным вывертам обучен! Кстати, Лев Фёдорович, привели бы Вы, право слово, сюда Ивана Аркадьевича с супругой. А слуг в соседней комнате подержите, да проследите, чтобы никто не затаился и бежать не надумал.

- Будет исполнено, Ваш Благроть, - рявкнул околоточный и выразительно махнул городовым, для острастки даже кулаком погрозив.

Стражи порядка исчезли быстрее теней в полдень, сам же околоточный вышел неспешно, в соответствии с положением и осознанием собственной значимости.

Не прошло и десяти минут, как в комнату вошла бледная и явно испуганная Дарья, а следом за ней и её супруг, сердито поблёскивающий глазами.

- Можете объяснить, что происходит? – с порога начал Иван Аркадьевич и даже ногой гневно притопнул. – На каком основании нам с женой мешают отдыхать, держат в родном доме, точно пленников? Это произвол, я буду жаловаться градоправителю!

- Хоть самому государю Императору, - отмахнулся Всеволод, коршуном следя за тем, чтобы Тимофей ничего не напутал в заклинании. – А позвали мы вас потому, что сей момент будет развеяно тяготеющее над домом заклятие Кривого зеркала, искажающее действительность, и мы сможем обнаружить убивца не только Василия Афоновича, но и супруги его.

Варенька, коия в Зеркальной магии разбиралась слабо, а потому и наблюдать предпочитала не за закорюками на полу, а за людьми, приметила, как по лицу студента ровно лёгкое облачко скользнуло. Может, помстилось? Иван Аркадьевич же плечами повёл, ровно конь разнузданный, жену свою к креслу подвёл, усадил бережно, ручку нежно поцеловал. Варвара Алексеевна умилительно вздохнула и решила, что ежели какое беспокойство на лице студента и мелькнуло, то исключительно из-за супруги.

«Всеволод Алёнович, чай, тоже за меня бы в такой ситуации беспокоился, - с лёгкой полуулыбкой мечтательно подумала барышня и тут же поправилась. – Хотя, право слово, с ним бы такого и не случилось бы никогда, с Севой-то».

Девушка хихикнула украдкой, прикрывшись ладошкой, в мыслях насмелившись назвать дознавателя простым домашним именем, стрельнула лукавым взглядом в сторону Всеволода Алёновича.

«А красивое имя – Всеволод, величественное. Означает Всем Владеющий, - продолжала витать в облаках Варвара Алексеевна, забавляясь собственным легкомыслием. – И Севе очень подходит, он такой… такой…»

Варенька опять посмотрела на дознавателя, пытаясь подобрать достойное его сравнение. Всемогущий? Конечно, нет, смертному человеку такое не подвластно. Величественный? Нет, не то. Сильный? Слишком однобоко. Неуязвимый? Угу, конечно. Вон, опять кровь засохшая по щеке размазана. Уязвим Всеволод, причём как телесно, так и духовно, но его это ничуть не портит. Уверенный? Само собой, но есть что-то ещё.

- Настоящий, - выдохнула Варенька вслух, сама того не заметив.

Всеволод Алёнович бросил в сторону девушку заинтересованный взгляд, но усилием воли заставил себя сосредоточиться на делах исключительно служебных. Хотя так хотелось Вареньку обнять и к груди прижать, что даже руки заныли.

- Долго ты ещё копаться будешь?! – рыкнул Зеркальщик, не скрывая раздражения.

Тимофей поднял голову, судорожно сглотнул, проблеял:

- Сей миг, Ваша милость. Совсем чуть-чуть осталось.

- Право слово, я не понимаю, почему мы должны созерцать этого жалкого фигляра, - возмутился Иван и вальяжно прошествовал к окну.

Путь его пролегал мимо сгорбившегося и сидящего на корточках Тимохи. Всеволод Алёнович принахмурился, пытаясь понять, откуда эта тревожная дрожь, сначала слабая, но с каждым шагом, приближающим студента к арестованному половому, становящаяся всё сильнее.

«Да что это? На азарт разгадки не похоже», - мелькнуло в голове Всеволода, и тут же снизошло озарение, о коем так любят разглагольствовать всевозможные ясновидцы и прочие псевдопророки. Не тратя время на слова, Зеркальщик взмахнул рукой, словно выплёскивал что-то, создавая прочный незримый щит вокруг опешившего Тимохи, и в тот же миг сложенные щепотью пальцы Ивана Аркадьевича метнулись к голой, а потому особенно беззащитной и уязвимой шее слуги. Острая игла, зажатая в руке студента, ударилась о незримую, но оттого не менее прочную стену и сломалась. Зеркальщик щёлкнул пальцами, ловя отлетевшее остриё. Иван вскрикнул и метнулся к окну, но на него тут же барсом прыгнул Лев Фёдорович, сбивая с ног и всем своим телом пригвождая к полу. Бравый околоточный не понимал, что вообще происходит, но твёрдо знал одно: никто из комнаты, тем более окном, да ещё и без позволения господина дознавателя, уходить не должен.

- Осторожнее, Лев Фёдорович, игла у него может быть и не одна, - крикнул Всеволод Алёнович, отвлекаясь-таки от узоров на полу.

Тимофей, коему следовало бы благодарить всё небесное воинство разом за чудесное избавление от смерти, решил, что благодарность – слишком большая роскошь для него, а потому спешно внёс в узоры пару разрушающих всё и вся штрихов и лихорадочно, путаясь в словах и проглатывая их окончания, прочёл заклинание.

Всеволод оглянулся на стремительно нарастающий шум и гул, побледнел и спешно рванул пискнувшую от неожиданности Вареньку себе за спину, после чего выставил руки вперёд, создавая защиту и пытаясь вклиниться в созданное Тимохой заклинание. Шрам опять, в который уже раз, отворился, руки задрожали, колени начали подгибаться, на плечи словно все Каменные горы разом рухнули, но Всеволод Алёнович продолжал стоять, сдерживая смертоносную стихию.

- Чаво делать-то будем, барышня?! – прокричал Лёв Фёдорович, бдительно не слезая со спины бездыханного студента. – Нас ить расплющит али осколками посечёт!

Тоненько вскрикнула и рухнула на пол Дарья, стеклянное крошево бушующего вокруг безумия добралось-таки до неё, иссекло лицо и тело, затрясся точно в приступе падучей Тимоха, по коему разом прошлось две могучие враждебные друг дружке Зеркальные волны.

«Удержать. Сберечь. Выстоять, - молоточками билось в голове Всеволода по кругу, словно мелодия в иноземной шкатулочке. – Удержать. Сберечь. Выстоять…»

- Помощь надо звать! – крикнула Варенька дознавателю, готовая разрыдаться от собственного бессилия. Велика польза в сей безумный миг от её таланта с животными да птицами толковать!

Девушка хлюпнула носом, зло смахнула слезинку. А ведь это не такая уж и дурная идея, тем более, что других-то всё равно нет. Барышня пала на колени и запищала, отчаянно призывая на помощь мышат.

- Свят-свят-свят, - мелко закрестился околоточный, глядя на обезумевшую, как ему показалось, барышню. – Свихнулась девка. Оно и понятно, в таком-то аду и муж крепкий разумом повредится. Господи, спаси и сохрани мою душу грешную!

Когда Варвара Алексеевна заприметила крохотного мышонка, боязливо выглянувшего из щели в углу, то мало не разрыдалась от отчаяния.

- Скорее, маленький, - торопливо зашептала девушка, всей сердцем чувствуя, как уходят силы из Всеволода, как слабеет возведённая им защита, - позови помощь!

- Пи, - согласно пискнул мышонок и побежал так, как никогда до этого не бегал, даже от страшной одноглазой кошки, продержавшейся в проклятом доме на целую седмицу дольше прочих.

Варенька пошатываясь встала на ноги, с трудом, преодолевая резкие, хорошо хоть пока без осколков, порывы ветра, добралась до Всеволода и обняла его, делясь своей любовью и нежностью.

- Уходите, Варенька, меня надолго не хватит, - прошептал Всеволод, даже не поворачиваясь в сторону девушки. Заклинание требовало максимальной сосредоточенности.

Барышня упрямо покачала головой:

- Нет.

- Это приказ!

- Вы мне не муж, чтобы приказывать, - выпалила девушка обиженно, начисто позабыв, что является помощницей дознавателя, а потому обязана выполнять любое его распоряжение, даже неприятное.

- Нашли время собачиться, прости господи, - плюнул околоточный, закрываясь рукавом от мелкого стеклянного крошева, - Нас сейчас всех стеклом посечёт, а они ругаться вздумали.

- Не посечёт, - огрызнулся Всеволод Алёнович, - не позволю!!!

В сказках и легендах, кои так любила рассказывать старая нянька в воспитательном доме, иногда встречались истории о магах, перешагнувших грань человеческих возможностей и обретших истинное всемогущество. Конечно, чаще всего такие маги теряли голову от вседозволенности и заканчивали печально, но Всеволод очень чётко усвоил: ежели ничего не остаётся, и гибель грозит не только тебе, но и тем, кто тебе дорог, ты можешь совершить и невозможное. И сейчас Зеркальщик отринул всё земное, подался навстречу стеклянному безумию, растворяясь в нём, становясь им, подчиняя его себе, своей стальной воле.

«Удержать. Сберечь. Выстоять, - опять зазвучал знакомый напев и снова, и снова, по замкнутому кругу. – Удержать. Сберечь. Выстоять. Удержать. Сберечь. Выстоять».

Когда в дом купца Пряникова вбежали поднятые по тревоге маги и почти все служащие Сыскного Управления, смертоносная стеклянная буря уже почти утихла. Только с тихим печальным звоном снежинками падали вниз крошечные осколки.

- Есть кто жив человек? – зычным голосом закричал Аркадий Акакиевич, оглядываясь по сторонам.

Запыхавшийся Анатоль едва не оттолкнул мужчину в сторону, рванувшись к лестнице и гаркнув что есть мочи:

- Всеволод! Всеволод так тебя растак и разэдак через тын и корыто, ты где?!

- Да здесь мы, Вашество, здесь, - прокряхтел Лев Фёдорович, на негнущихся ногах добираясь до лестницы. – Туточки.

- Живые?! – Никита Вафлев, позабывший о своей всегдашней неспешности, так стиснул околоточного, что чуть не отправил его к праотцам.

- А я что, дохтур? – проворчал Лев Фёдорович. – Штудент, паскуда, вроде дышит. Барышня тожа. Девица, жёнка студентова, вся в крови на полу валяетси…

- А Всеволод? С ним что? – затряс Анатоль дознавателя. – Он-то живой?!

Мужчина как-то странно усмехнулся, повёл плечами, стремясь избавиться от воистину медвежьей хватки:

- Сами увидите.

Отталкивая друг друга, Никита и Анатоль бросились наверх, туда, где всё так и блестело из-за сугробами лежащих тут и там осколков.

- Всеволод! – крикнул Анатоль, опередивший-таки доктора на последних ступенях лестницы, влетел в комнату и застыл на пороге. – Всеволод…

Глазам мужчины представилась картина, кою он не забудет до самой смерти: развороченный, перепаханный пол, в одном месте, там, где раньше был ритуальный узор, даже обугленный, изодранные, словно здесь была заперта гигантская безумная кошка, стены, кусочки и даже целые обломки зеркал, точащие повсюду. Но самое страшное – это кровавая каша на полу, в коей разум не мог, не желал признать человека.

- Всеволод, - простонал Анатоль, без сил опускаясь на пол, - да как же ты…

- Мы здесь, - раздался в комнате чей-то нежный голосок, от коего у отважного дознавателя мороз прошёл по коже, а волосы на голове шевельнулись от дикого суеверного ужаса. – Мы здесь, сюда!

Анатоль стал пятиться назад, как-то позабыв, что умеет ходить, и вообще, что он человек не робкого десятка. В чувство дознавателя привёл доктор, коий сперва споткнулся о сжавшегося в комок Анатоля, а потом кратко, но весьма цветасто пояснил, где и в чём видел людей, мешающих доктору исполнять его профессиональный долг.

-Т-т-там, - кое-как выдавил дознаватель, трясущейся рукой тыкая в сторону комнаты и не имея сил произнести ничего более.

Никита к виду смерти оказался привычен, а потому на кровь посмотрел без пиитета, оглушительно рявкнув:

- Всеволод, Варя, вы живы али мне вас уже в загробном мире искать?!

- Живы, кажется, - прозвучал откуда-то тоненький девичий голосок, - только нам самим не выбраться.

Доктор метнул на Анатоля снисходительный взгляд и направился в ту сторону, откуда прилетел голосок. Глазам его предсталось столь чудное зрелище, что видавший виды Никита звонко присвистнул и даже языком зацокал. На полу, словно вырастая из него, переливался в лучах солнечного света, щедро льющегося в раскуроченное окно, зеркальный шар, навроде тех, что изготавливают мастера под Новый год. Мелкое стеклянное крошево парило в воздухе, подобно снежинкам, добавляя сходства с любимой игрушкой. Только вот наряженной новогодней ёлки или же целующейся парочки в шаре не было. Точнее, люди-то были, даже двое как раз, только им явно было не до поцелуев. Бледная Варенька сидела прямо на полу, ничуть не заботясь тем, что подол платья приподнялся, обнажая крепкую стройную ножку, а рядом с ней безвольно лежал Всеволод. Голова Зеркальщика покоилась на коленях у барышни, и столь бледным и спокойным было лицо Всеволода, что сердце доктора нехорошо ёкнуло.

- Варенька, Варвара Алексеевна, - мягким тоном, коим всегда беседовал со склонными к истерии пациентками, произнёс Никита, - будьте так любезны, наклоните ушко к груди нашего бравого дознавателя, послушайте, сердце бьётся?

По губам девушки скользнула улыбка, скорее даже тень её, столь мимолётной она была и так быстро исчезла:

- Бьётся, я уже слушала.

- Неделю он у меня, паразит, одну касторку принимать будет, - прошипел доктор, чувствуя, как от нахлынувшего облегчения заструился по спине пот, обмякли колени. – Варвара Алексеевна, Вы, самое главное, не волнуйтесь, помощь уже подоспела, помимо дознавателей этих, кхм, героических, маги пришли, они вас всенепременно вызволят.

Варенька вскинула на Никиту блестящие глаза:

- А я за себя и не волнуюсь. Главное, чтобы с Севой всё хорошо было.

Никита приподнял бровь, не враз сообразив, о каком Севе идёт речь. Ему самому и в голову не приходило называть Всеволода Алёновича домашним именем, как-то даже язык не поворачивался. А тут барышня, пичужка махонькая, прощебетала так, словно иначе никогда и не звала грозного дознавателя. Воистину говорят: чудны дела твои господи, никогда люди не смогут постичь их все до конца!

- Чего делать-то, Никита? - прогудел Анатоль, устыдившийся собственной робости, а потому держащийся особенно раскованно. – Моё почтение, барышня.

- Добрый день, - Варвара Алексеевна вежливо кивнула, словно была не в шаре посреди разрухи, а в светской гостиной.

- Магов зови, - насмешливо отозвался доктор, в последний момент устыдившись присутствия девицы и проглотивший колкое: «заголись да бегай».

- Ага, - Анатоль кивнул и едва ли не бегом выскочил из комнаты.

Никита потянулся, покачался с носка на пятку, с интересом посматривая в сторону бурого кашеобразного пятна с весьма характерным металлическим запахом:

- А Вы мне пока, Варвара Алексеевна, поведайте, что здесь сдеялось такого невероятного? И, ежели сможете, скажите, кого это по полу, кхм, распределило?

Девушка вздохнула, ласково погладила Всеволода по щеке, с грустью отметив, что щека сия теплее никак не становится. И дыхания почти не слышно. Хочется верить, что это просто глубокий обморок, но, боже, как же страшно даже думать о том, что… Варенька всхлипнула и поспешно, дабы подавить слёзы, принялась рассказывать обо всём, начиная с того момента, как в кабинет дознавателя влетел встрёпанный парень, представившийся Тимохой.

 Доктор оказался превосходным слушателем: не перебивал, вежливо качал головой, в особо трагичные моменты охал и чуть хмурил брови, шепча себе под нос что-то про касторку и постельный режим.

Когда под предводительством Анатоля в комнату вбежали маги, уже Никита рассказывал Вареньке о своей дружбе с Всеволодом, специально выбирая самые смешные эпизоды. Неудивительно, что девушка то и дело прыскала смехом, хотя один из магов, рослый тучный мужчина посмотрел на неё излишне пристально и нарочито мягким тоном осведомился о состоянии здоровья.

- Да Варвара Алексеевна ещё дюжину сыновей родит и столько же дочек, - отмахнулся доктор, задорно подмигнув зардевшейся барышне. – Вы лучше, Илья Викентьевич, купол сей зеркальный снимите. А то у меня нет никакой возможности до Всеволода свет Алёновича добраться.

Великан, коего назвали Ильёй Викентьевичем, разразился оглушительным басовитым хохотом, от коего задребезжали и запрыгали усыпавшие всё вокруг осколки:

- Может, оно и к лучшему, а, пан доктор? А то чует моё сердце, пропишете Вы нашему Зеркальщику полный постельный режим на неделю, а то и более!

- Да ну, что Вы, - отмахнулся Никита, - в самом худшем случае, касторкой угощу, чтобы знал, для чего именно часть тела надобна, коей он думает и особливо решения принимает. А полный постельный режим нонче для Всеволода не наказание, от такой-то сиделки, как Варвара Алексеевна, никакой адиёт не откажется!

Маги опять расхохотались, затем встали в круг, словно хоровод водить собрались и разом вскинули руки. Варвара Алексеевна приготовилась к самому настоящему волшебству, каким-нибудь зеркальным вихрям или же грому средь ясного неба, но прошла минута, затем другая, а ничего не происходило. Девушка приподняла брови, вопросительно покосилась на доктора, безмолвно спрашивая, всё ли ладно. Может, так оно и должно быть? Сейчас купол подёрнется туманом и растает, словно снег по весне?

- Да что Вы, в самом деле, закемарили что ли? – рыкнул сердито доктор. – Али в статуи соляные, наподобие Лотовой жены, обернулись?

- Не вы-хо-дит, - с усилием, по слогам выдохнул Илья Викентьевич, и Варенька заприметила стекающую по виску богатыря струйку пота. – Зеркальщик наш, можно сказать, всю душу в эту защиту поставил, извне не сломать.

- И что теперь делать? – сварливо осведомился Никита. – Ждать, пока он Богу душу отдаст? Вы как хотите, а я на такое не согласен! Мне же за ним потом отправляться, убеждать вернуться, а то и силком за шкирку на свет божий вытаскивать, а оно мне надо? Я, знаете ли, уже не молоденький, по загробным мирам шастать!

Маги смущённо зашмыгали, заскребли головы, зашушукались.

- А может, барышня нам поможет? – проскрипел один чёрный, похожий на обугленную указку, мужчина. – Насколько я понимаю, она является Отражением несравненного Всеволода Алёновича.

- И? – прогудел Илья Викентьевич.

- Надо было во время обучения не прогуливать занятия по Зеркальной магии, а посещать их! – недовольно проскрежетал маг. – Отражение может вести беседу с Зеркальщиком на любом расстоянии и в любом состоянии. Если эта милая барышня попросит Всеволода Алёновича снять защиту, убедит его, что опасность миновала…

- Что-то я не припомню, чтобы Всеволод отличался особой доверчивостью! – фыркнул Никита. – Особливо в вопросах, касающихся безопасности.

Старик закатил глаза, всем видом безмолвно вопия о том, как ему невыносимо тяжело находиться средь бездарей и неучей, не способных понять простые и очевидные вещи. Варенька, сидящая тише мышки и внимательно слушавшая магов, ощутила глубокое раскаяние за собственную невежественность, а вот доктор лишь пренебрежительно фыркнул:

- Вы, Глеб Александрович, без сомнения, муж великомудрый и весьма в науках, особливо магических, преуспевший. Вне всякого сомнения, Вы знаете, как должно быть в том или ином случае. Только вот я, к примеру, очень хорошо знаю нашего Зеркальщика и смело могу утверждать, что на слово он никому и никогда не верит. Потому как ему ещё в пору невинного детства весьма наглядно продемонстрировали, к чему излишняя доверчивостьприводит.

- Да в том-то и дело, - всплеснул тощими, словно плети, руками маг. – Я тоже, к Вашему сведению, весьма неплохо знаю нрав господина Образова, одно время даже имел честь обучать его основам магии… но не будем сейчас об этом. Так вот, Вы совершенно правы, Всеволод Алёнович на слово никому и никогда не поверит кроме, - мужчина сделал поистине театральную паузу, - своего Отражения! Поскольку это не просто единственная любовь на всю жизнь, это, в некотором роде, сам Всеволод Алёнович. У Зеркальщика с Отражением даже телесные чувства одни на двоих, представляете?

Варенька вспыхнула и опустила глаза, поскольку после этих слов все без исключения мужчины воззрились на неё с неподдельным сочувствием.

- А потому сия милая барышня может смело воззвать к нашему несравненному Зеркальщику, и он выполнит любую её просьбу, - торжествующе закончил мужчина и с воодушевлением добавил. – Да что там просьбу, любой каприз, даже самый мимолётный и безрассудный!

Теперь мужчины не сговариваясь посмотрели на Всеволода, и было на их лицах столько сострадания, что Варвара Алексеевна не вытерпела, крикнула звонко:

- Да не нужны мне никакие капризы, я только хочу, чтобы Всеволод жив был!

В тот же миг тело Зеркальщика прошила лёгкая судорога, дыхание стало слышнее, а длинные ресницы дрогнули.

- Сева, - ахнула Варенька, позабыв обо всём и припадая к груди своего суженого, - Сева, милый, родной, любый, очнись!

Медленно, с трудом, Всеволод открыл глаза и посмотрел на барышню запавшими, покрасневшими, лихорадочно блестящими очами. Взор, мутный то ли от боли, то ли от усталости, сперва был тусклым, затем в нём проскользнула искорка узнавания, и бледные губы чуть дрогнули в слабой попытке улыбнуться.

- Ва-рень-ка, - чуть слышно выдохнул Зеркальщик хриплым до неузнаваемости голосом, - Вы… целы?

- Да-да, всё хорошо, я в порядке, - китайским болванчиком закивала девушка, не замечая струящихся по щекам слёз. – Всё хорошо, ты спас меня.

Всеволод Алёнович удовлетворённо улыбнулся, чуть шевельнул рукой в тщетной попытке поднять её и погладить барышню по щеке. Варенька угадала его намерение, подхватила его руку, поцеловала и прижала к щеке, лихорадочно нашёптывая невразумительные глупости, на которые столь щедро влюблённое сердце.

- Не… плачь, - чуть громче и разборчивее попросил Всеволод, - всё…хорошо.

- Ясное дело, всё хорошо, - нарушил любовную идиллию резкий от пережитого волнения голос доктора, - коли сразу не помер, жить будешь. А я уж постараюсь, чтобы Вы, Всеволод Алёнович, на всю жизнь запомнили, что все силы на чародейство тратить нельзя! Вы у меня, сокол ясный, неделю одной касторкой питаться станете! Я Вас для поправки здоровья к нервическим барышням и брюзгливым старикам отправлю! Ирод геройский, кажин раз одна и та же история: собираешь его мало не по осколкам!

- Прости… друг, - хрипло прошептал Всеволод, виновато глядя на разбушевавшегося Никиту, - я… правда… не… хотел… тебя…беспокоить. Но я… должен был… спасти Вареньку.

- Молчи уже, тебе вредно разговаривать, - сердито отмахнулся доктор. – Варвара Алексеевна, коли он снова болтать начнёт, разрешаю закрыть ему рот поцелуем. Так сказать, исключительно в целебных целях!

- И то правда, - оживился Илья Викентьевич, - жёнка моя всем детишкам завсегда все синяки и ссадины зацеловывает. И что вы думаете, помогает лучше всяких мазей и декоктов чудодейных!

- Ещё бы, слюна оборотня целебна, - фыркнул Никита и постучал по зеркальному куполу. – Всеволод Алёнович, прежде чем приступите к поцелуйному лечению, соблаговолите купол защитный снять. Я должен убедиться, что помощь доктора, а паче того, некроманта, Вам и Вашей избраннице не надобна.

Зеркальщик поморщился, прикрыл глаза, губы его что-то безмолвно зашептали.

- Отходную что ли читает? – опасливо прогудел Илья Викентьевич, за что моментально удостоился ехидного взгляда от доктора и сердитого укоризненного кашля от Глеба Александровича.

- А чего я? – обиделся Илья. – Он вон какой бледный да слабый, иные покойники и то краше выглядят, вот я и подумал…

- Молодой человек, - неприятно, точно ржавые петли, проскрежетал старый маг, - соблаговолите собственную глупость на суд людской не выпячивать. Особливо перед барышней, паче того, Отражением Всеволода Алёновича! Сил у нашего Зеркальщика немного, вот он собственное заклинание и разрушает через длительный заговор, а не привычным хлопком или же прикосновением. Сдаётся мне, дражайший Илья Викентьевич, что Вы не только по Зеркальной магии лекции пропускали, но и вообще посещение занятий не шибко жаловали. То-то я припоминаю, Вы лишь с третьей попытки экзамен выпускной сдать смогли!

Побагровевший чародей уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь резкое, когда защитный купол дрогнул, по его прозрачной поверхности пролегла грубая трещина. Никита встряхнулся, удобнее перехватил большой саквояж, знакомый Вареньке ещё с первой их встречи с доктором, а едва только отвалился первый кусок зеркала, тут же бросился в открывшийся лаз, нимало не заботясь тем, что может обрезаться об острые неровные осколки.

- Ну-с, Всеволод Алёнович, - знакомым округлым тоном проворковал доктор, усаживаясь на корточки и передавая Варвара Алексеевне саквояж, - давайте посмотрим, что Вы такое с собой учудили и чем я могу Вам помочь. А Вас, дражайшая Варвара Алексеевна, я прошу моей помощницей побыть, свою-то я с собой нынче брать не решился, уж больно много ужасов про место сие рассказывали. На меня посмотрите, Всеволод Алёнович. И без моего дозволения взгляд не отводить.

Зеркальщик послушно поднял на доктора испещрённые красными точками глаза, лихорадочно блестящие и запавшие.

- Да уж, прав Илья Викентьевич, краше только в гроб кладут, - фыркнул Никита Васильевич, бесцеремонно ухватив Всеволода за подбородок и покрутив его голову из стороны в сторону. – Ну что ж, в общем и целом картина мне ясна. Значится так: полный постельный режим на протяжении трёх суток. Варвара Алексеевна, присмотрите за этим особо, поскольку пациент нервный и всё время норовит удрать, процедуры не завершив.

Барышня с готовностью кивнула.

- Отлично. Так вот, полный постельный режим три дня, микстуры, кои я выдам, принимать по часам, а не как попало, что Вы особливо любите делать, да ещё: магию использовать строжайше запрещаю. Вы меня поняли? Ка-те-го-ри-чес-ки!

- Никита! – вскинулся Всеволод, коего совсем не прельщала перспектива пропустить завершение расследования из-за навязанного постельного режима. – А то ты не знаешь, что для меня магия так же естественна, как дыхание!

- Значит, дам сдерживающий амулет. А то и два, для надёжности.

- Да ты не понимаешь, есть люди, коим совершенно незачем меня видеть! – продолжал горячиться Всеволод Алёнович.

Варенька принахмурилась, а потом понимающе кивнула, она догадалась, что Всеволод имеет в виду своего отца и мачеху, кои также проживают в этом городе, а значит, вполне могут случайно встретить его где-нибудь. Особенно, если Зеркальщик не сможет вовремя отвести им глаза.

- А тебя, сокол ясный, никто и не увидит, - ядовито усмехнулся Никита Васильевич. – Ты что, забыл? Полный постельный режим.

- А расследование? Нам совсем чуть-чуть осталось! Душегубец – Иван Аркадьевич, он не племянник, а сын покойного купца Пряникова!

- Ну и отлично, значит, Варвара Алексеевна прекрасно справится сама. А наш бравый Лев Фёдорович ей охотно поможет. Заодно и приглядит, чтобы барышню никто не обидел. Так что, друг мой, сейчас ты выпьешь микстурку и отправишься баиньки…

- Не надо со мной нянькаться как с ребёнком, - прошипел Всеволод, так полыхнув глазами, что даже привычному ко всему доктору стало не по себе.

«Ого, а у нашего Зеркальщика дар-то сильнее стал, - подумал Никита, стараясь, однако, чтобы лицо сохраняло смешливую невозмутимость. – Вот что любовь-то делает. Чёрт, да куда эта микстура-то делась?! Неужели оставил, растяпа такая? А, вот она, голубушка, за подклад завалилась».

Доктор достал небольшой пузырёк с плотно притёртой крышкой, не без труда откупорил её, поморщился от резкого запаха, ударившего в нос, и наклонился над Всеволодом, тщательно следя за тем, чтобы лекарство не выплёскивалось.

- Ну-с, голубчик, хотите али нет, а три глоточка Вам сделать придётся.

Всеволод сперва упрямо сжал губы, он терпеть не мог лечиться, но поймав мягкий, чуть укоризненный взгляд Вареньки, смутился и покорно сделал три крохотных глотка. Едкое зелье опалило гордо, выбив слёзы из глаз и перехватив дыхание, Зеркальщик поперхнулся и закашлялся, не сдержав недовольной гримасы.

- Вот и отлично, - улыбнулся Никита Васильевич, жестом фокусника доставая из кармана блестящий причудливый браслет, - вот и умница.

- А дознание, - вяло прошептал Всеволод Алёнович, чувствуя только одно всепобеждающее желание спать.

- Варвара Алексеевна справится, - беспечно отмахнулся доктор, ловко защёлкивая браслет на запястье друга. – Да, барышня, у меня к Вам убедительнейшая просьба: Вам нужно самым тщательным образом следить за тем, чтобы Всеволод Алёнович не манкировал целебными процедурами. Сегодня он кроток и послушен, аки агнец, поскольку ему невероятно плохо, но уже завтра, когда ему станет лучше, он совершит попытку нарушить все мои распоряжения.

- Не волнуйтесь, доктор, я прослежу за тем, чтобы Всеволод Алёнович самым тщательным образом исполнял все Ваши распоряжения, - отчеканила Варвара Алексеевна, чувствуя себя легендарной воительницей, готовой оберегать своего любимого даже от него самого.

Доктор вежливо поклонился и звучно хлопнул в ладоши. Один из магов быстро подскочил, и Никита Васильевич коротко приказал, кивнув на безмятежно спящего Всеволода и властно взмахнув рукой:

- Доставить домой и приставить сиделку. Она будет рядом с Всеволодом Алёновичем, пока её не сменит Варвара Алексеевна.

Маг почтительно поклонился, взмахом руки подозвал товарища, и они вместе принялись выплетать что-то прозрачное и невесомое, наподобие занавеса.

«Туманный портал», - догадалась Варенька, видевшая нечто подобное в одной из папенькиных книжек.

- А мы с Вами, Варвара Алексеевна, путешествовать будем по старинке, на санях, - Никита Васильевич поднялся с колен и почтительно подал барышне руку. – Сначала доставим Вас в Сыскное Управление, а уж потом я к себе поеду не спеша.

Осколок десятый. Наследник для обряда

Путь до Сыскного Управления прошёл для Варвара Алексеевны словно бы в глубоком тумане, из коего хаотически всплывали бессвязные силуэты, смутные очертания и всепоглощающее беспокойство за одного ставшего самым дорогим и близким дознавателя. Девушка кусала губки, вертелась на сидении, несколько раз чуть не падая, нервно приглаживала волосы, чтобы в следующий миг встряхнуть ими в тщетной попытке прояснить сумбур в голове. Никита Васильевич, видя терзания барышни, пытался завязать непринуждённый разговор, но каждый раз встречал остекленевший взгляд прорицательницы или же зачарованной, обитающей в собственном мире, куда простому смертному путь заказан. Даже известие о том, что сани подъехали к Управлению, Варенька не услышала, продолжая витать в облаках.

- Варвара Алексеевна, - доктор чуть коснулся плеча девушки и тут же поспешно убрал руку, ощутив резкий укол защитной магии, - Варвара Алексеевна, душа моя, Сыскное Управление ждёт Вас.

Варенька послушно поднялась, но тут же резко развернулась и вцепилась в руку доктора, глядя на него со смесью мольбы и надежды:

- Никита Васильевич, а с Севой точно всё хорошо будет?

Доктор нахмурился, в очередной раз не сразу догадавшись, о каком Севе идёт речь. По мнению Никиты, домашнее имя Всеволоду Алёновичу подходило в той же мере, как и деревянная лошадка боевому, прошедшему не одно сражение гусару, но барышня, очевидно, считала иначе. Что и говорить, беда с этими девицами, у них всегда и на всё своё собственное разумение имеется! Однако Варваре Алексеевне сейчас требовались не философские рассуждения на тему девичьего здравомыслия (буде таковое имеется), а чёткий ответ. Желательно правдивый и при этом успокаивающий. Доктор задумчиво пощипал подбородок, размышляя, как правильно ответить на вопрос, ведь барышня явно не удовлетворится простым успокаивающим согласием, а на долгие беседы времени нет. И Варвару Алексеевну, и самого Никиту Васильевича ждут дела важные.

- Варвара Алексеевна, - доктор мягко улыбнулся, как делал всегда, когда нужно было успокоить встревоженную болезнью ребёнка мать, особливо молодую мнительную мамочку, готовую из-за первого же чиха младенца всех целителей и некромантов поднимать, - надеюсь, Вы считаете меня достаточно опытным доктором.

Барышня кивнула, не сводя с Никиты пристального взгляда.

- И всецело доверяете моему суждению.

Очередной кивок, произведённый в безмолвии, и всё тот же пытливый взгляд.

- В таком случае, можете быть уверены, что я сделаю всё возможное, чтобы Всеволод Алёнович полностью восстановился в кратчайшие сроки, - твёрдо произнёс доктор. – Главное, чтобы Всеволод не игнорировал мои распоряжения… - Никита вовремя прикусил язык, удерживая полное праведного негодования «как обычно».

Варвара Алексеевна раздвинула губы в чопорной светской улыбке, отчеканила звонким голосом:

- Не беспокойтесь, Никита Васильевич, я лично прослежу за тем, чтобы Всеволод Алёнович не манкировал Вашими распоряжениями.

Девушка коротко кивнула доктору и твёрдой поступью неукротимой воительницы вошла в Сыскное Управление. Стоит отметить, что чувствовала Варенька себя отнюдь не так бесстрашно и уверенно, как хотела показать, ведь ей предстояло в одиночку проводить беседу с опасным лиходеем. Тот факт, что околоточный Лев Фёдорович будет рядом, барышню нисколько не успокаивал, а наоборот, волновал ещё больше. А ну, как опозорится?! Ещё больше подтачивало Варвару Алексеевну непрестанное беспокойство о Зеркальщике. Вдруг, пока она тут, с ним что-нибудь случится? Али лиходей какой в дом проникнет, помнится, по осени весь город шептался о подобном случае, когда в дом купца Свинина ночью вломились грабители, надругались над женой и дочерью, разгромили комнаты, а самого главу семьи привязали к трубе голышом. Конечно, злодеев сыскали, но ни изуродованной купчихе, ни опозоренной дочери, ни подхватившему лютую хворь купцу сие утешения не принесло. Помнится, они тогда в спешном порядке всё продали и уехали куда-то к тётке в глухую провинцию, от стыда подальше. А у дознавателя-то, надо полагать, врагов поболе, чем у купца, будет.

«До чего же барышни, даже самые рассудительные, любят себе страхи придумывать», - голос Всеволода, чуть подрагивающий от сдерживаемой улыбки, прозвучал совсем близко, словно он стоял рядом с Варенькой.

Девушка вздрогнула, круто повернулась на каблучках, так что юбка взметнулась, открыв стройные ножки, но никого не увидела.

«Не беспокойтесь, Варвара Алексеевна, я, если можно так сказать, незримо с Вами. Через медальон».

- Вам же нельзя магию использовать, - ахнула барышня.

Проходящий мимо дознаватель подозрительно покосился и на всякий случай отошёл подальше. Ещё и знак, отгоняющий тёмные силы, начертал.

«Это не магия, скорее нечто более похожее на чтение мыслей, вызванное родством душ, - поспешил успокоить Варвара Алексеевну Зеркальщик. – Так что не беспокойтесь, вреда мне сие никакого не причинит».

«Ну да, конечно, - упрямо фыркнула Варенька, словно рассерженный ёжик, - сам такой слабый был, даже на ногах стоять не мог, а сейчас отлегло немного и, готово дело, расхрабрился. Права маменька, беда с этими мальчишками, никакого им угомону нет!»

«Осмелюсь напомнить, Варвара Алексеевна, - теперь голос Всеволода прозвучал обиженно и чуточку смущённо, - я Вас прекрасно слышу. И вообще, мне же интересно!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Всеволод Алёнович выпалил последнюю фразу столь по-мальчишески, что девушка не выдержала и звонко расхохоталась. Таким, не неприступным и почти всемогущим Зеркальщиком, но искренним и порывистым, Всеволод нравился ей куда более. Варенька в такие минуты всегда вспоминала старинную сказку, в коей искренняя любовь девушки смогла разрушить неприступные ледяные стены и спасти прекрасного принца.

- Ой, - барышня шлёпнула себя ладошкой по губам и строго вопросила, - Всеволод Алёнович, Вы ведь не всё время мои мысли читаете?

В ответ прозвучал негромкий смех и проникновенное:

«Мне тоже сия сказка нравится».

Нет, ну вот что он за человек такой, а? Нет бы промолчать деликатно или же слукавить ради сохранения Варенькиного благодушия, так нет, рубит правду-матку, словно супостатов на поле боя!

«Я вообще стараюсь быть искренним, а уж лгать собственному Отражению и вовсе немыслимо. Вы же часть меня, Варенька, лучшая часть».

- Скажете тоже, - буркнула польщённая девушка, смущённо заалев, словно сказочный аленький цветочек.

- Барышня, так мы сёдни будем толковать с ентим штудентом али Всеволода Алёновича подождём? – нетерпеливо окликнул Вареньку мнущийся у двери в кабинет Лев Фёдорович.

Иван Аркадьевич, в окружении трёх дюжих медведеподобных мужей, безмолвно стоял рядом, всем своим видом демонстрируя кротость и покорность судьбе.

Варвара Алексеевна выпрямилась, вскинула голову и, чётко чеканя шаг, прошествовала до кабинета. Распахнула дверь и коротко кивнула околоточному:

- Входите, господа.

- Прошу-с, - неуклюже поклонился Лев Фёдорович, - Вы хоть и помощница дознавателя, а всё же барышня-с. Потому прошу-с первой войти.

«Дамский угодник, - возмутился Всеволод, - Варенька, да он Вам глазки строит!»

Девушке пришлось сильно прикусить щёку, чтобы скрыть улыбку. Как там в иноземном романе говорится: «Ревнует – значит любит»? Отлично!

«Ревность, Варенька, подобна сильнодействующему снадобью, - обиженно заметил Зеркальщик. – От неё всегда вреда больше, чем пользы. А чувства свои к Вам я и не скрывал, более того, впредь также скрывать не намерен!»

Барышне страшно захотелось обнять Всеволода Алёновича, прижать к себе, да что там, даже поцеловать первой всенепременно бы насмелилась, вот!

«Так за чем же дело стало? – оживился Зеркальщик. – Приезжайте ко мне, я буду счастлив видеть Вас в моём скромном жилище!»

Варвара Алексеевна не утерпела, расплылась-таки в счастливой лучезарной улыбке, от которой околоточный приосанился и довольно крякнул, и впорхнула в кабинет, словно яркая бабочка.

- Ну-с, голубчик, - всё ещё звонким и радостным голосом обратилась девушка к втащенному в кабинет студенту, - объясни, как же ты на злодейство такое сподобился?

Иван Аркадьевич посмотрел на помощницу дознавателя ясными глазами невинного младенца, ангела, в рождественскую ночь спустившегося с небес к людям со светлой вестью, мученика, готового потерпеть за веру.

- Господь с Вами, милая барышня, я никак не могу уразуметь, о чём Вы толкуете.

Варвара Алексеевна насупилась, построжала, безошибочно уловив в почтительно ответе злую насмешку. Лев Фёдорович рыкнул и, слова худого не сказав, отвесил арестованному звонкую затрещину, которая едва не ринула его на пол.

- Позубоскаль ещё, - угрожающе пропыхтел околоточный, - чай не на ярманке! И не на посиделках с девками.

Иван шмыгнул носом, зыркнул недобро из-под насупленных бровей, но говорить ничего не стал, замкнулся в угрюмом молчании. Варенька прикусила губу, подавляя присущее всем добросердечным людям желание заступиться за невинно обиженного.

«Даже думать об этом не смейте, Варенька, - вмешался Всеволод Алёнович, - он же, почуяв Вашу слабость, кружева из Вас плести начнёт! Снова спрашивайте, да сурово, когда ему пришла в голову мысль извести купца Пряникова».

Девушка откашлялась, расправила плечи, вскинула голову, чтобы казаться выше, и тоном, как ей самой казалось, донельзя строгим вопросила:

- Иван Аркадьевич, когда вы решили убить купца Пряникова?

Студент посмотрел на барышню с насмешкой:

- А с чего Вы взяли, что это я дядюшку зарезал? Чай, желающих-то и без меня немало было! Та же тётушка, например, али девка-горничная, мечтающая хозяйкой стать. Та ещё змея лютая, она мою Дарьюшку со свету сколько раз сжить пыталась, еле сберёг голубку свою ненаглядную!

- Какая трепетная забота, - процедила Варвара Алексеевна, так сверкнув глазами, что проняло даже видавшего виды и ко всему привыкшего околоточного. – А ежели я скажу, что самовидец есть, видевший тебя с Евдокией в ту самую пору, когда ты её из-под ареста свёл? Самовидец, коий видел, как ты Евдокии шею сворачивал?

Лицо Ивана Аркадьевича на миг исказила лютая звериная ярость, быстро сменившаяся ленивой скучающей усмешкой человека, коему до смерти надоели пустые бредни, да вот воспитание не позволяет окоротить собеседника.

- И что же это за самовидец такой диковинный? Ваши причудливые грёзы? Вот что я Вам скажу, барышня: не след девке в мужское дело соваться. Разума у Вас не хватит…

Околоточный не стерпел. Глухо рыкнул и в очередной раз отвесил звучную затрещину, от коей студент мешком рухнул на пол.

- Замолкни, щучий сын! – рявкнул Лев Фёдорович, с трудом удерживаясь от того, чтобы начать пинать ногами поверженного. – И не раскрывай свою пасть до тех пор, пока тебе не позволят! Ишь, умник выискался, советы даёт! И поумнее тебя советчики найдутся, коли в них надобность возникнет!

- Лев Фёдорович, - нежный голосок Вареньки звякнул отменной булатной сталью, способной, при необходимости и лист железа напополам рассечь, - я безмерно благодарна Вам за помощь, но попрошу более арестованного не бить. Он, без сомнения, душегубец и мерзавец первостатейный, а посему нам не стоит ему уподобляться.

Околоточный посмотрел на барышню так, словно в тёмной подворотне вместо душегуба встретил белоснежного серафима с серебряными крылами.

- Что же касается вас, Иван Аркадьевич, то самовидец у нас вот какой.

Девушка уверенно подошла к окну, не без усилий распахнула его и пару раз призывно чирикнула. Не прошло и десяти минут, показавшихся околоточному, тайком укрепившемуся в своей вере о безумии девушки, вечностью, а самому студенту одним коротким мгновением, как на руку Варваре Алексеевне безбоязненно сел тощий воробьишка с воинственно встопорщенными пёрышками. Пичуга смотрела на мужчин то одним глазом, то другим, непрестанно подпрыгивала на месте и о чём-то возбуждённо щебетала, мало крылом не тыча в сторону студента.

- Тоже мне, самовидец, - усмехнулся Иван Аркадьевич, быстро возвращая пошатнувшуюся было веру в собственную безнаказанность, - пичуга тощая. Да её ни один судья слушать не станет!

Лев Фёдорович задумчиво огладил подбородок, покачал головой:

- Ну, почему же не станет? Демид Олексич, дай ему Бог здоровья на долгие годы, завсегда самовидцами зверей да птиц приглашает, потому как язык их диковинный разумеет, а подкупить их никто, слава богу, не додумался. Самые честные самовидцы. А у Всеволода Алёновича, ежели мне память не изменяет, амулетик имеется, коий любое воспоминание в отражение превратить может и вроде картины сохранить. А уж такое-то доказательство вообще любой судья примет!

«Точно, есть амулет, - оживился Всеволод Алёнович, и Варенька без труда представила, как он воодушевлённо хлопает себя по коленям, - в моём столе, в верхнем ящике лежит! Камушек такой серебристо-серый».

Варвара Алексеевна неспешно прошла к столу Зеркальщика, открыла верхний ящик, достала серебристо-серый камушек размером с кулак, показала его околоточному и деловито уточнила:

- Этот амулет?

Ответ барышне был и не нужен, Всеволод и сам подтвердил, что камень тот самый, но девушке почему-то не хотелось демонстрировать незримую связь с суженым. Что-то останавливало: то ли застенчивость, то ли какое-то смутное предчувствие.

- Так точно-с, барышня, - оживился Лев Фёдорович, - он самый. Я его видал пару раз, Всеволод Алёнович, помоги ему боже, иногда пользовался им.

 Иван Аркадьевич побледнел и непроизвольно дёрнулся, но один из медведеподобных мужей мягким движением положил ему на плечо свою тяжёлую длань и даже немного кокетливо покачал головой, мол, не надо, не стоит этого делать. Студент судорожно сглотнул и поник, точно подрубленное деревце, а потом дерзко вскинул голову и непокорно сверкнул глазами. Варвара Алексеевна меж тем поднесла кристалл к воробьишке и пару раз звонко призывно чирикнула. Пичуга послушно наклонила клювик, а затем тюкнула по камушку с такой силой, словно намеревалась выбить её из руки девушки. Варенька непроизвольно ойкнула, крепче сжимая пальцы, камень печально звякнул, нагрелся, помутнел, и от него отделилось бледно-серое пятнышко, быстрее молнии метнувшееся к стене и расплескавшееся по ней точно грязная лужа.

- И что? – усмехнулся Иван Аркадьевич, опять вернувший себе прежнее спокойствие и насмешливость. – Осмелюсь заметить, Ваши фокусы похожи на те, что показывает балаганный шут в грязной палатке на ярморочный день!

Варвара Алексеевна сердито прикусила губу.

«Приложите руку к пятну и шепните: «фенестра», - мягко подсказал Всеволод.

Барышня откашлялась, коснулась пятна и старательно произнесла театральным шёпотом, коим на подмостках всегда вещают злодеи:

- Фенестра!

- Ась? – переспросил Лев Фёдорович, наклоняясь к Вареньке и чуть оттопыривая ухо. – Вы чего-то сказали, Варвара Алексеевна?

Ответить девушка не успела, да любые слова сразу стали не нужны, едва пятно дрогнуло и медленно, неохотно превратилось в зеркало. Все, кто был в кабинете, не сговариваясь подошли ближе, зачарованно глядя на столь чудодейно появившееся зеркало. Иван Аркадьевич замешкался было, но один из стражей весьма непочтительно дёрнул его, подтаскивая ближе, чуть не сбив при этом с ног.

- Глядите… - прошептал околоточный, осеняя себя крестным знамением.

В безмятежной глади зеркала, словно в сказочном сновидении, мелькали картинки - воспоминания воробьишки: вот Иван Аркадьевич выводит, приобняв за плечи, Дуню из участка. Девица кокетливо улыбается, призывно прижимаясь к мужчине всем телом. Воробей, который надеялся на щедрое угощение (ведь парочки завсегда ласковы и щедры с птицами), полетел следом за ними и очень хорошо видел, как Иван Аркадьевич одним скупым чётким движением свернул ей шею, после чего вышвырнул тело девушки в канаву, точно это был огрызок яблока.

- Ну, и что вы теперь скажете?

Варвара Алексеевна крутенько повернулась к студенту, уперев руки в бока. Иван Аркадьевич, хоть и был бледен, нашёл в себе силы слабо усмехнуться, даже чуть развёл руками, словно взрослый муж, беседующий с капризным ребёнком:

- А что тут скажешь? Ну да, я убил ведьму, которая погубила моего дядюшку. А что ещё мне оставалось, коли мерзавка смогла сбежать из-под стражи?!

- Довольно! – взревел Лев Фёдорович, коему насмешки над стражами порядка были горше самой жгучей горчицы. – Я не намерен более терпеть насмешки этого зубоскала! В участок его, там он мигом шёлковым станет!

Варенька властно вскинула ладонь, призывая к тишине. Возможно, распалённый околоточный и не внял бы повелению девичьему, но уж больно барышня в сей момент была схожа с Зеркальщиком, даже ровно искра серебряная меж пальцев промелькнула. Недовольно ворча, как окликнутый в разгар гона пёс, Лев Фёдорович умолк, так недобро глядя на студента, что тут вздрогнул и потупился, не в силах выдерживать столь пристальный взор.

Дождавшись полной тишины, Варвара Алексеевна повернулась к арестованному и ясным голосом вопросила:

- Так значит, вы утверждаете, что Дуня сама сбежала? И убили вы её исключительно из желания отомстить за гибель горячо любимого сродственника? Что ж, у нас есть возможность проверить ваши слова. Приложите руку к зеркалу.

Студент инстинктивно стиснул кулаки, заложил их за спину, надменно процедив:

- Не желаю пачкать руки чёрной магией. От неё потом и святой водой не отмоешься, и пред всеми иконами не отмолишься.

Медведеподобный (может, и правда, из берсерков, что в медведей при полной луне оборачиваются?) конвоир молча вывернул руку студента вверх с такой силой, что все присутствовавшие в кабинете отчётливо услышали треск суставов. Иван хрипло заорал и попытался брыкаться, за что моментально получил мощный удар под дых, от коего судорожно дёрнулся и сложился пополам, кулём обвиснув в руках стража порядка.

- Куды его руку прикладывать-то? - прогудел берсерк, без труда удерживая пленника. – Командуйте, барышня.

Варвара Алексеевна кашлянула, собираясь с духом. Как-то она не привыкла медведями в человеческом обличье командовать, чай не из цыганского табора.

- Вот сюда, пожалуйста, - девушка несколько нервозно показала на зеркало. – Ладонь к стеклу прижмите.

- Правую али левую?

Барышня пожала плечами:

- Значения не имеет. Для того чтобы зеркало отразило воспоминания, достаточно лёгкого прикосновения.

«Ишь ты, умная, - уважительно подумал околоточный, качая головой, и тут же добавил. - А впрочем, на кой девке умище-то? С неё и красоты достаточно, чтобы жениха заловить да удачно и скоренько замуж выскочить. Потом же всё едино будет дома сидеть и детишек нянчить, по балам когда-никогда ездить, а на сии хлопоты ум не надобен. Наоборот, в семейной жизни бабий ум даже вреден, дура-то она завсегда мужу в рот смотрит, а умной всё чего-то не хватает, маятно ей, бедолаге».

- Лев Фёдорович, я просила Вас к зеркалу поближе подойти, чтобы самолично всё увидеть! – несколько раздражённо окликнула околоточного Варвара Алексеевна, словно мысли его прочитала.

Девушка действительно знала о размышлениях околоточного. Всеволод Алёнович, обладавший даром видеть мысли и чувства других людей, не смог скрыть мальчишеского желания хоть немного подразнить Вареньку и, пофыркивая от смеха, поведал ей о том, что за мысли витают в голове бравого Льва Фёдоровича. Варвара Алексеевна всегда считала себя девицей рассудительной, но сейчас не стерпела, проявила досаду. Да и как стерпеть, коли даже страж порядка, человек весьма почтенный и, надо полагать, образованный подвластен дремучим, заросшим мхом суевериям!

«Успокойтесь, Варенька, - голос Всеволода Алёновича был подобен самому изысканному бархату, такой же нежный и обволакивающий, - Вы изрядно преувеличиваете степень образованности нашего бравого околоточного. Он служака, только и всего. Мысли и чувства для него определяет закон, коему он служит много лет, не щадя живота своего».

Девушка хотела возразить, что государь Император такой же, но потом тряхнула головой, прогоняя ненужные рассуждения. Во-первых, неуместные в данный момент, а во-вторых, опасные, как и вообще любые речи, кроме хвалебных, разумеется, об Императоре. Мало ли, как простую фразу злопыхатели переиначат.

- Ну что, барышня, прижимать что ли? – прогудел конвоир, словно в тисках сжимая руку Ивана Аркадьевича в своей лапище.

- Разумеется.

Мужчина с такой силой впечатал ладонь, что зеркало протестующе зазвенело, затем потемнело, задрожало, и из его глубин медленно выплыли неясные очертания, смутные пятна, никак не желающие превращаться во что-то определённое.

«Сопротивляется, - прошептал Всеволод со смесью досады и боли, - глупец!»

«Почему же глупец? – из чувства справедливости возразила Варенька. – Его упорство достойно…»

«Розог! – рыкнул Зеркальщик. – Он же калечит себя. Скажите ему, что своим бессмысленным сопротивлением он делает только хуже, его разум разрушается».

- Иван Аркадьевич, - голос Варвары Алексеевны прозвучал столь резко, что даже околоточный вздрогнул, - прекратите! Своим сопротивлением вы лишь губите свой разум, обрекая себя на страшные муки.

Студент ощерился по-волчьи, казалось, ещё миг, и он бросится на девушку, и никто не сможет его остановить. Но вот по красивому лицу пробежала волна боли, лоб повлажнел от пота, а блестящие глаза потухли, уподобившись потухшим угольям.

- Ладно, чего уж там, - с видимым усилием шевеля языком, пробормотал Иван Аркадьевич, - спрашивайте. Всё скажу, запираться не стану. Только без зеркала этого проклятого! Я сам скажу, сам…

Студента за шиворот, ноги его уже не слушались, отволокли на середину комнаты, посадили на жёсткий стул с высокой спинкой, коий Всеволод Алёнович использовал исключительно для неприятных посетителей. Двое медведеподобных мужчин встали по бокам от стула, третий разместился за спинкой, крепко держа арестованного за плечи. Причём держал не столько для того, чтобы пленник не сбежал, сколько потому, что сидеть самостоятельно тому было трудно, всё время заваливался. Варвара Алексеевна разместилась в глубоком кресле напротив студента и, дождавшись, когда Лев Фёдорович устроится за столом, придвинув к себе стопу бумаг и чернильницу, холодно приказала:

- Ну-с, Иван Аркадьевич, мы вас слушаем.

Студент облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы, жалобно прохрипел:

- Мне бы водички…

Варенька кивнула головой, и один из конвоиров, недовольно ворча что-то себе под нос, принёс арестованному воды. Иван Аркадьевич жадно выпил, хрипло дыша, вытер рот рукавом и усмехнулся:

- Благодарю. Так об чём Вы хотели со мной потолковать, милая барышня?

Варвара Алексеевна благоразумно решила пропустить мимо ушей несколько фамильярное обращение. В самом деле, ей с этим студентом детей не крестить, ради дела можно и потерпеть. Чай, не помрёт от чужой фамильярности.

- За что вы убили своего дядюшку?

Бледное, измождённое лицо Ивана Аркадьевича исказила гримаса то ли боли, то ли презрения, то ли какой-то нечеловеческой тоски.

- Отца. Василий Афонович Пряников был моим отцом.

Единый возглас удивления пронёсся по кабинету, а после него воцарилась гробовая тишина, в коей раздавался лишь хриплый и монотонный голос студента.

Мать Ивана, Аглая Филипповна, была настоящей красавицей: пышногрудая, крупнобёдрая, одна из тех, коих принято величать дородными. Помимо крепости и красы телесной наградила её судьба богатством, унаследованным от покойного тятеньки, занимавшегося торговлей мехами, а по слухам, беспощадно грабившим проезжих купцов. Как бы то ни было, но батюшку своего Аглая Филипповна видела редко, помер он, когда девочке едва минуло десять, а маменька её была женщина настолько глупая, что научить чему-нибудь путному свою единственную дочь никак не могла. Да не сильно и старалась, после смерти мужа охотно привечая в дому всевозможных гадалок, странниц и прочих прорицательниц, слетавшихся в богатый дом словно вороньё на пепелище. Стоит ли удивляться тому, что к моменту появления на свет Ванечки богатство почти растаяло, словно снег под жаркими лучами солнца, а в пору, когда мальчику исполнилось пятнадцать, семейство и вовсе разорилось.

Дом отписали за долги, земли без должного ухода заросли бурьяном и были безжалостно оттяпаны завистливыми и жадными соседями. Безутешная Аглая Филипповна вместо того, чтобы образумиться и попытаться выправить положение, сыграв на последнем оставшемся у неё козыре – красоте, и окрутить какого-нибудь вдовца посолидней, с головой погрузилась во всевозможные ритуалы, в попытке удержать уходящую молодость. Попытке тщетной, но оттого не менее желанной. Теперь вместо гадалок и странниц к женщине валом повалили всевозможные целители, кудесники и прочие шарлатаны, всего за год превратившие пышнотелую женщину в ссохшуюся беззубую старуху с трясущейся головой и скверной памятью. Иван своей матери откровенно стыдился, и когда через полгода ему отписали о её кончине, искренно обрадовался. Наконец-то постылая обуза свалилась с плеч, перестав тянуть к земле и обременять многочисленными слезливыми посланиями, столь же глупыми по смыслу, сколь и малограмотными по написанию!

В небольшой домик, в коем Аглая Филипповна проживала последнее время, Иван ехал полный самых радужных надежд. Из достоверных источников он знал, что земля, на коей располагался домишко, дрянь, но отводилась под строительство новой императорской забавы: железной дороги, а потому ему, как домовладельцу, полагалась солидная компенсация. Мысленно Иванушка уже распланировал, сколько денег положит в банк под проценты, сколько оставит на учёбу, сколько пойдёт на очарование какой-нибудь глупой богатой девицы. Конечно, очень жаль тратить деньги на какую-нибудь расфуфыренную перезрелую невесту, эта дура должна быть счастлива уже тем, что за ней ухаживает такой блестящий кавалер, но правила приличия, чёрт бы их побрал, требовали от кавалера цветов и конфект. А ещё каких-нибудь милых сердцу безделушек для матери невесты и непременного вручения кофия или табака её отцу. Одним словом, золотой сундук открывался золотым же ключиком.

Иван Аркадьевич так чудненько всё себе представил, едва ли не до детей со внуками всё распланировал, но судьба, словно злая сказочная мачеха, со всего размаха ударила его в спину. Выяснилось, что домишко, та самая развалюшка, на которую молодец ставил так много, принадлежал не Аглае Филипповне, а какой-то то ли няньке, то ли мамке, ранее служившей у барыни и в трудный час протянувшей ей руку помощи. Иванушке от матушки достались лишь пара подвенечных перчаток да потрепанный молитвенник, коий молодец поспешил вручить хлюпающей носом старухе-благодетельнице с приличествующими случаю словами. Перчатки же Ванечка распотрошил едва ли не по стежочку в поисках возможных припрятанных сокровищ. Увы, удача не желала поворачиваться лицом: никаких жемчугов или же золотых монет в перчатках не было. Иван остался без самого дорогого для себя на земле – денег.

Мириться со злой судьбой Иван Аркадьевич не возжелал, крутился как только мог: вдалбливал толстым бестолковым недорослям из богатых домов математику, переводил скучнейшие зубодробительные тексты из иноземных газет, самолично варил мази и притирания для перезрелых кокоток. При этом Иванушка всегда твёрдо помнил о своём главном козыре: красоте и обаянии, кои могли отворить двери если не во все, то в очень многие дома города. Поэтому Иван Аркадьевич одевался всегда с парижским шиком, не жалел денег на перчатки и через своих людей, чаще всего босоногих мальчишек-беспризорников, шарлатанов и даже продажных девок, внимательно следил за выставленным на рынок невест товаром. Да-да, все невесты были для господина студента (а представлялся Иван так и только так) лишь товаром, чем-то сродни крепостным, коих по прихоти хозяина можно было продать либо купить.

Когда в обществе впервые появилась очаровательно-провинциальная Дарья Пряникова, воплощённая слезливая история о несчастной сиротке, пригретой богатым купцом, Иван Аркадьевич по привычке познакомился с ней, протанцевал один танец и подарил крохотную бутоньерку. Для него это был ставший уже привычным ритуал, а вот Дарья всю дорогу домой только и делала, что щебетала о галантном господине студенте. Разговорами барышни заинтересовалась Дуня, которая никогда не упускала возможности завести себе нового любовника, а студенты пользовались у неё особым предпочтением. Иван Аркадьевич, без труда угадав в девице родственную душу, предложил ей, дабы появилась возможность встречаться как можно чаще, с помощью какой-нибудь галантной комбинации ввести его в дом купца Пряникова. Дуня с жаром согласилась.

- Не знаю, как она уболтала купца, может, опоила чем, - Иван Аркадьевич гадливо усмехнулся, передёрнул плечами, - только Василий Афонович согласился встретиться со мной. Снизошёл, так сказать.

Во время встречи, произошедшей прямо в кабинете купца, Ивана Аркадьевича долго пытали: кто он, да откуда, как звали его родителей, особенно налегая на облик маменьки и то, где она проживала. Иван отвечал честно, тем самым, по своему рассуждению, убивая двух зайцев: демонстрируя собственную искренность и пробуждая жалость к своей печальной юдоли. На первый взгляд, всё прошло великолепно, Василий Афонович разразился рыданиями, стиснул Ивана Аркадьевича в поистине медвежьих объятиях и громогласно назвал его своим племянником.

- Вот, - наставительно поднял вверх палец Лев Фёдорович, - видите, племянником, а не сыном! Чай, Василий Афонович знал, кого как величать.

Иван зло оскалился, стиснул кулаки, но, метнув быстрый хищный взгляд по сторонам, сник и продолжил рассказ.

В купеческом доме Иван Аркадьевич развернулся во всю мощь. Старательно очаровывал всех обитателей кроме Василия Афоновича, коий держался так, словно насквозь племянничка видел, закрутил амурную историю с Дуней, а когда служанка вздумала путаться под ногами, мешая покорению Дарьи, быстренько нашёл умельца-Зеркальщика, давшего амулет с проклятием, искажающим внешность. Изуродованная прислуга стала поводом для гонений и насмешек всех обитателей дома, а Иван тем временем тайно обвенчался с Дарьей. Не по любви, супругу свою студент откровенно презирал за глупость и доверчивость, а ради упрочения своего положения в доме купца Пряникова. И вот, когда Иван Аркадьевич официально породнился с Василием Афоновичем и уже начал обдумывать галантную комбинацию по избавлению от излишне умного родственника, купец пригласил племянника к себе.

Вызов сей, неожиданный, а потому ещё более неприятный, изрядно обеспокоил предприимчивого молодого человека. Что стряслось? Василий Афонович прознал о женитьбе? Коли так, сия беда не велика, наплести про любовь великую дело не хитрое, да и Дарья все слова мужа подтвердит и всю вину на себя возьмёт. Она же ради своего Иванушки готова и в адово пламя, и в Безмерный океан, дура романтичная. Об интригах проведал? В сём случае оправдаться тяжелее будет, ну да ладно, можно попытаться вину на жену свалить, мол, для неё, любушки своей, старался. А узнать о помыслах смертоубийственных купчина ну никак не мог, мысли читать он, слава богу, не умеет.

Василий Афонович встретил племянничка в кабинете за письменным столом. Глаза поднял, коротко на кресло кивнул и опять в чтение погрузился. Иван Аркадьевич послушно на указанное место присел, очи долу, как того требуется от почтительного молодого человека, опустил и замер, терпеливо дожидаясь, когда к нему с вопросом обратятся. Купчина не спешил, тем самым дав своему родственнику не только слова красивые да убедительные подобрать, но даже выражение лица на каждый случай продумать. Где уместно будет плечами пожать, где покаянно голову опустить, где гневом праведным вспыхнуть – всё Иван продумал, отрепетировал, словно к выходу на сцену але сражению на поле боя готовился.

Наконец, Василий Афонович от бумаг оторвался, ладонью по столу прихлопнул, тишину нарушая и к вниманию призывая:

- Вот что, Иван, пришло нам время поговорить по-серьёзному, как подобает людям серьёзным купеческого сословия.

Иван Аркадьевич насторожился,однако ничем себя постарался не выдать, голову склонил почтительно, ответил ласково:

- Я слушаю Вас, дядюшка.

- Скажи, хороша моя жена? Молодая, горячая, бесстыжая.

Племяннику показалось, словно ему в лицо кипятком плеснули.

- П-простите, дядюшка, я Вас не понимаю, - пролепетал Иван, поспешно обдумывая, кто мог проболтаться супругу о жёниной измене. Не сама же она, право слово, сболтнула! Хотя… Баба-то дура, язык у неё, словно флюгер на ветру, удержу не знает. Мало ли, может, подруге шепнула, али Дунька, змеища, проследила, да и сам Василий Афонович проведать мог, чай, в одном доме все проживают.

- Да ладно тебе, - добродушно отмахнулся купец, вышел из-за стола, подошёл к невольно вжавшемуся в кресло Ивану и жарко выдохнул:

- А хочешь на законных правах женой моей владеть? И всем богатством нажитым в придачу? Домом, лавками, золотом, людьми всеми, хочешь?

- Как это? – выдохнул Иван Аркадьевич, обдумывая: спятил старик или же просто издевается, на самом сокровенном играет.

Василий Афонович хищно усмехнулся, блеснул зубами, точно клыки обнажил:

- А очень просто, мной станешь.

На миг Ивану помстилось, что сквозь облик купца Пряникова проглянуло отродье диавольское, серой повеяло, студент даже руку вскинул в крестном знамении.

- Да брось, - усмехнулся Василий Афонович, мягко останавливая племянника. – Ничего бесовского тут нет, так, обрядец один для наследника.

Час от часу не легче, теперь старик его наследником величает! А давно ли за единым столом трапезничать не желал!

- Для наследника? – с нажимом повторил Иван Аркадьевич, обдумывая, кто из докторов согласится за плату малую, а лучше и вовсе без оной, купца в доме для умалишённых закрыть.

- Сын ты мне, Иванко. С матушкой твоей, покойницей, мы мно-о-ого жарких ночей провели, случалось, и утро с деньком захватывали.

- Что ж Вы на ней не женились? – усмехнулся Иван.

Василий Афонович посмотрел на сына с удивлением, плечами пожал:

- А на кой она мне? Что я с неё получить-то мог в браке такого, чего она мне до свадьбы бы не дала?

После этих слов словно пелена красная застила глаза Ивана, трясущейся рукой нашарил он на столе нож, коим купец письма открывал, и вонзил его в грудь извергу, осквернившему светлую память о матушке.

Околоточный охнул, перекрестился, медведеподобные стражи тоже прониклись, запереглядывались, загудели что-то неразборчивое, но определённо одобрительное, а вот помощница дознавателя брови сурово свела.

- Иван Аркадьевич, - сердито прикрикнула Варвара Алексеевна, - прекратите лгать и выгораживать себя. Купца Пряникова вы не из-за поруганий над матушкой убили. Вот, взгляните-ка, беседа, о коей вы нам столь душещипательно поведали, завершилась вполне миролюбиво, а папеньку своего вы на следующий день зарезали, после встречи и длительной беседы с Зеркальщиком.

«Да чтоб ты в аду беспрестанно горела, змеища! Чтоб у тебя одни уроды мёртвые рождались, чтоб к тебе, крысе, слепой одноногий нищий и тот не присватался!» - мысленно от всей души проклял Вареньку студент, жалея, что не может добраться до неё и свернуть ей шею.

- Так что отбросьте плащ рыцаря, он вам не идёт, и поведайте всю правду без прикрас, - отчеканила Варенька, с трудом сдерживаясь, чтобы не опуститься до вульгарного рукоприкладства. А она-то, дурочка, ещё заступалась за этого нелюдя лживого, душегуба проклятого!

- Ну, чего замолк?! – рявкнул Лев Фёдорович, недовольный тем, что его смогли разжалобить, пусть и на краткий срок. – Рассказывай дальше, да не лги! А то ей-же-ей под кнут отправлю. Как влепят тебе двадцать горячих, небось, сразу шёлковым станешь.

О, с каким наслаждением бросился бы Иван на всех этих людей, мял бы их, топтал, грыз, чтобы кровь стекала по подбородку. Почему, ну почему все его планы прахом пошли, ведь так всё задумано было!

- Ладно, слушайте, - буркнул достойный наследник купца Пряникова. – Всё без прикрас поведаю. Только у покойника вашего тоже крылья не белоснежные.

Иван Аркадьевич не имел дурной привычки верить людям на слово, а потому, разыграв полное согласие с предложением внезапнообретённого папаши, на следующий же день отправился к знакомому Зеркальщику, коего держал на крючке тем, что грозился выдать властям, ежели тот не будет ему помогать. Зеркальщик, половой в простецком трактире, поведал студенту, что обряд на наследника действительно существует, только самому наследнику от него никакой пользы. Папаша вселяется в тело сына, получая молодость, здоровье, одним словом, всё, чем наследник владел.

- А с моей душой что будет? – озаботился Иван Аркадьевич.

Половой дёрнул уголком рта:

- А что с душами бывает, которые из тел вылетают? Али к серафимам небесным воспарит, али в ад провалится на муки вечные. Тело старика бездыханное похоронят, а дух его в твоём теле и дальше благоденствовать будет, очередного наследника себе создаст, чтобы потом, когда и твоё тело одряхлеет, опять переселиться.

- Так это же бессмертие? – ахнул Иван Аркадьевич.

- Э-э-э, барин, как у Вас глазки-то нехорошо загорелись, - Зеркальщик насмешливо покрутил головой. – Только никак не пойму, Вы-то чему обрадовались? Для Вас сие не бессмертие, а скоропостижная смерть.

- Но я тоже могу…

- У Вас наследник есть? Нет? Значит, не можете. А вот купец Пряников точно может. И всенепременно сей обряд проведёт, как только звёзды Ваши с ним в нужный узор сложатся. Помнится, Вы говорили, у него и служанка-ведьма имеется? Вот она-то сей обряд и проведёт. Так что, прощевайте, барин. Боле мы с душой Вашей не свидимся.

Посмеиваясь и насвистывая, половой ушёл в трактир, а Иван отправился в дом, лихорадочно обдумывая, что же ему теперь делать. Выход оставался один: купца нужно было убить раньше, чем он проведёт сей колдовской ритуал. Дождавшись вечера и тщательно подготовившись, Иван Аркадьевич пришёл в батюшке и хладнокровно прирезал его, словно свинью. Расследования убийства Иван не боялся: от Зеркальщика спасёт ещё Василием Афоновичем поставленное Кривое зеркало, а другим сыскарям ума не хватит доказать его, Ивана, вину.

- Кто же знал, что дознаватель Ваш таким въедливым окажется, - зло ощерился Иван Аркадьевич. – Я-то думал, узнает он о шалостях купеческих и враз потеряет охоту душегуба искать. А этот…

Студент махнул рукой. Варенька прикусила губу, скрывая улыбку гордости за Всеволода Алёновича. Какой же он всё-таки молодец, такое дело раскрыл, себя не пожалел, а душегуба поймал!

- Всеволод Алёнович завсегда дознание до конца доводит, - подтвердил Лев Фёдорович и повернулся к девушке. – Варвара Алексеевна, теперь-то мы ентого душегуба заберём, да?

- А он не сбежит? – обеспокоилась барышня, вспомнив Дуню.

По лицу околоточного проскользнула очень недобрая усмешка:

- Не беспокойтесь, сударыня. Никуда ентот голубь от нас не упорхнёт. До суда на цепи противумагической сидеть будет. Уводите его!

Медведеподобные помощники Льва Фёдоровича сгребли студента и словно щенка вынесли из комнаты. Околоточный почтительно поклонился Варваре Алексеевне, заверил её в своём глубоком почтении и уважении и тоже ушёл, плотно закрыв за собой дверь. Варенька устало опустилась в кресло, чувствуя себя выжатой, словно платье старательной прачкой.

«Ступайте домой, Варенька, - голос Всеволода Алёновича тоже прозвучал устало, - Вам необходим отдых».

Девушка послушно кивнула, слабыми руками натянула шубку и отправилась домой, жадно вдыхая свежий морозный воздух и подставляя лицо колючим снежинкам.

Осколок одиннадцатый. Нежданная радость и незваные гости

По дороге домой Варенька была твёрдо уверена, что сил у неё достанет лишь на то, чтобы не заснуть прямо по дороге в свою комнату, но едва лишь распахнулась дверь и непоседа Аннушка, возбуждённо блестя глазами, повисла у сестрицы на шее, Варвара Алексеевна с приятным удивлением отметила, что усталость прошла.

- О, Варенька, проходи, голубка, - Софья Васильевна, всё ещё в нарядном строгом платье, в коем непременно принимала гостей, вышла из столовой, поцеловала дочь в лоб, окинула внимательным взглядом. – Нынче спать ложись пораньше, вид у тебя уж больно уставший. Я прикажу Малуше, чтобы она проследила.

На голос жены выглянул из столовой Алексей Петрович, при виде средней дочери расплылся в улыбке, вышел, на ходу застёгивая пуговицы на камзоле, чтобы не выглядеть неприбранным:

- О-о-о, гроза преступного мира пожаловала! Ну что, много мне работы создали, всех душегубов поймали, али и городовым чего осталось?

- Алёша, - мягко укорила супруга Софья Васильевна, - Варя только пришла, ещё даже шубку не сбросила, а ты уж её делами служебными пытаешь.

- Ничего, маменька, я сейчас быстро сестрице помогу, - Аннушка с такой прытью рванула с плеч сестры шубу, что чуть не ринула её на пол.

- Осторожнее, егоза, не покалечь Варюшку, не лишай дознавателя помощницы, - посмеиваясь пожурил младшую дочь Алексей Петрович. – Кстати, а чего же это Всеволод Алёнович к нам не пожаловал? По-родственному, так сказать.

От этих слов батюшки Аннушка прыснула и звонко расхохоталась, Софья Васильевна покачала головой, а Варенька закраснелась и тихо, чуть слышно прошептала:

- Не до гостей нынче Всеволоду Алёновичу, он еле жив остался.

Аннушка ахнула, со смесью испуга и любопытства глядя на сестру, матушка побледнела и прижала ладонь к груди, а Алексей Петрович нахмурился, строго посмотрел на жену и младшую дочь, чтобы, боже упаси, причитать и с расспросами лезть не начали, и коротко кивнул:

- Пошли ко мне в кабинет, там обо всём и расскажешь.

- Но, папенька, - протестующе пискнула было Аннушка, однако под строгим взглядом отца сникла и побледнела, чуть слышно проворчав себе под нос. – Вот всегда так, самое интересное мимо меня проходит. И всё потому, что меня угораздило родиться самой младшей!

- Идём, егоза, чаю с вареньем вишнёвым откушаем да слугам прикажем, чтобы к ужину накрывали, - Софья Васильевна мягко взяла дочь под руку и повлекла к столовой, но дочка мягко вывернулась, звонко поцеловала мать в щёку и прощебетала:

- Прошу меня простить, маменька, но Юленька просила всенепременно сказать, когда сестрица со службы вернётся.

- Поди опять какую-нибудь шалость затеяли, проказницы? – Софья Васильевна честно постаралась выглядеть строгой, но глаза лукаво смеялись. – Ладно уж, ступай, сама все распоряжения сделаю. Только к ужину не опаздывайте!

Аннушка поспешно кивнула, спеша как можно быстрее укрыться от строгого матушкиного ока. Пробегая мимо, хотела было постоять под дверью папенькиного кабинета, да не осмелилась: ежели сестрица узнает, что за ней подсматривают да подслушивают, то обидится страшно и точно ничего не расскажет. А страх как хочется узнать, что же такого сдеялось, что могучий Зеркальщик чуть богу душу не отдал!

Юленька неспешно листала альбом, в котором хранила милые сердцу рисунки, душещипательные стишки, шутливые и романтичные послания и прочие дорогие для девушки вещицы, когда в комнату подобно порыву ветра влетела Аннушка.

- Ой, сестрица, ты не поверишь, что я узнала! – выпалила она, возбуждённо сверкая глазами и даже чуть подпрыгивая на месте от переполнявших её чувств.

- Судя по тебе, что-то невероятное, - усмехнулась Юленька, бережно закрывая альбом, пряча его в ящик стола и старательно проворачивая ключ в замочной скважине. – Неужели к тебе решил посвататься Его Императорское Высочество?

- Да ну, принцессой быть скука смертная, - отмахнулась Аннушка, - а вот сестрица у нас такое приключение пережила, что просто страх! Зеркальщик чуть богу душу не отдал, Варенька сама измученная вся, точно призрак неупокоенный!

- Да что ты, дурёха, болтаешь-то такое! – прикрикнула старшая сестра на младшую и торопливо перекрестилась. – Неровен час и правда беду накликаешь, сумасбродка!

Аннушка поспешно хлопнула себя по губам, перекрестилась и тоном очаровательной малышки, коей невозможно отказать, пролепетала:

- Сестрица, милая, прости меня. Ты же знаешь, мой язык порой впереди разума бежит, вовремя остановиться не успевает. Как хорошо, что вы с Варенькой всегда рядом!

Уловка многажды опробованная на всех членах семьи, не подвела и в этот раз. В глазах Юленьки заплясали весёлые огоньки, уголки губ дрогнули в улыбке, хотя голос оставался нарочито хмурым:

- Ладно уж, егоза, бог с тобой. А Варенька сказала, что такое с ней приключилось?

Пухлая нижняя губка младшей Изюмовой обиженно дрогнула.

- Нет, она сразу к папеньке поспешила. Беседа у них в кабинете тет-а-тет сейчас идёт. Я хотела под дверью послушать, да не насмелилась.

Юленька выразительно вздёрнула бровь, мол, ты да не насмелилась, но вслух говорить ничего не стала, наоборот, кивнула одобрительно. Ежели дело не государственной важности, Варенька и сама обо всём поведает, а коли дело серьёзное, то и лезть в него не стоит, как бы пустым любопытством хуже не сделать, сестрица-то не пряниками на ярмарке торгует. А вот позабавить, чтобы развеять хоть немного, отогнать тучи чёрные, думы мрачные, можно. Юленька усмехнулась, покосилась на сестрицу, выразительно прижала пальчик к губам. Аннушка понятливо кивнула, к двери подскочила и наружу осторожно выглянула. Прислушалась, не слышно ли матушкиного голоса, не идёт ли кто в покои к барышням, по сторонам огляделась, но, к искреннему девичьему облегчению, коридор был пуст.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Чисто, - заговорщическим шёпотом выдохнула Аннушка, поворачиваясь к сестре. – Нет никого. Папенька, видать, с Варенькой ещё беседу ведёт, а матушка в столовой.

Юленька довольно улыбнулась, опять потянулась к заветному ящику, открыла его, пошебуршала немного, не столько нужную вещицу разыскивая, сколько сестрицу поддразнивая, а потом достала нечто, завёрнутое в серый шёлк.

- Что там, ну, что там, Юленька? – заканючила Аннушка, подпрыгивая на месте от любопытства. – Ну дай, дай посмотреть!

Сестра подняла вещь повыше, строго погрозила пальцем:

- Из моих рук смотреть будешь. Мала ещё близко разглядывать.

- Ой, там что, подарок тётки Катерины, да? – глаза у Аннушки вспыхнули, словно у вышедшей на охоту кошки. – Тот, что она тебе тайком от матушки передала, да?

Тётка Катерина в семействе Изюмовых была тем самым чудом, без коего ни одно почтенное семейство не обходится. Кем именно она приходилась, никто толком не помнил: то ли была внучатой племянницей первой жены деда Алексея Петровича, то ли сводной сестрой тётки кума со стороны Софьи Васильевны. Лет дама была весьма почтенных, сама порой шутила, что всех святых, коим поклоняются, ещё в колыбели застала. И то ли в силу преклонных лет, то ли из-за врождённой склонности к эпатированию почтенной публики тётка Катерина говорила и совершала порой очень странные вещи. Например, утверждала, что женщина должна иметь равные с мужчиной права, и ежели у неё таковое желание будет, то может даже делами купеческими заняться, а то и вовсе Отечество в кровавых баталиях защищать. Даже имена называла сих особ, в тяжкие годы не побоявшихся облачиться в мужские доспехи и взять оружие в руки. Барышни Изюмовы, особенно средняя и младшая, восторженно ахали и мечтательно поднимали глаза к потолку, а Алексей Петрович всенепременно замечал, что сии воинственные особы, если не складывали буйные головы на полях сражений или на костре по обвинению в ереси и колдовстве, всенепременно оставались на всю жизнь одинокими. На возмущённые вопли дочерей, почему женихи столь дерзко манкировали отважными девами, глава семейства с усмешкой пояснял, что дев-воительниц за дев никто и никогда не считает, только за соратников, мужей, одним словом, а вступать в брак с мужчиной противно законам божеским и человеческим. Дочери печально вздыхали, укоризненно качали головами, сокрушаясь о несовершенстве этого мира и узости мужских взглядов на жизнь, а тётка Катерина пренебрежительно махала сморщенной, словно птичья лапа, рукой и заявляла, что девица может спокойно и счастливо прожить и без обременения себя узами брака. Юленька, с восхищением читавшая иноземные романы, всенепременно ужасалась, как же можно не познать любви, на что тётка заявляла, что любовь и без венца познать можно. И даже детишек прижить, если судьба так сложится. На этом, самом пикантном и интригующем месте, в беседу непременно вмешивалась Софья Васильевна и отправляла дочерей по каким-нибудь делам: поторопить слуг с самоваром, принести шаль либо шкатулку для рукоделия, поставить цветы в вазу или же продемонстрировать тётушке сшитый недавно наряд. Когда барышни, исполнив матушкины наказы, возвращались в гостиную, тётушка уже мирно толковала о прежних временах, с удовольствием обсуждала столичные сплетни, до коих была великой охотницей, либо же и вовсе дремала, пригревшись у камина. Пикантная беседа более не начиналась, зато в следующий визит тётки Катерины к Изюмовым всё повторялось наново, и Софье Васильевне опять приходилось искать предлог, чтобы выслать дочерей из гостиной. Не раз и не два старушке тактично намекали, что её беседы не подходящи для нежных девичьих ушей, но Катерина лишь отмахивалась лениво:

- Прекрати, Соня, а то я не помню, как ты девчонкой из кустов подглядывала за купающимися парнями!

- Мне было всего десять! – вспыхивала Софья Васильевна и сникала, услышав непреклонно-насмешливое:

- Так ведь было же.

- Всё равно, девочкам ещё рано, - настаивала Софья Васильевна уже из чистого упрямства. – Вот замуж выдут, тогда…

- Тогда поздно будет, - обрубала Катерина, опять взмахнув высохшей рукой. – Не пойму я тебя, Соня. Нешто хочешь, чтобы твои дочери, как несчастная Воропаева, в первую же брачную ночь своего молодого супруга до первых петухов от любовницы ждали? А потом мало не расписание составляли, когда и к кому он пойдёт!

Софья Васильевна прикусывала губу и замолкала, участи супруги, обретшей рога ещё раньше, чем на голову ей был возложен венчальный венец, она своим дочерям не желала. Алексей Петрович, коего немало забавляли сии споры, посмеиваясь заверял дам, что любого, кто дерзнёт его дочерей обидеть, развеет прахом без всякой магии. И хоть сии слова и произносились шутливо, и Софья Васильевна, и тётка Катерина прекрасно понимали, что глава семьи не шутит. Любому, дерзнувшему обидеть барышень Изюмовых, следовало бы перед тем на последнее причастие сходить, дабы душа его не сильно испоганенной на встречу с Создателем вознеслась.

Очередной визит тётки Катерины к Изюмовым состоялся в тот самый день, когда Варенька впервые отправилась на службу в Сыскное Управление. Юленька улучила момент и нашептала тётушке о том, что Варенька обрела кавалера, да не какого-нибудь, а самого Зеркальщика. Тётка неожиданно остро посмотрела на раскрасневшуюся девушку, пожевала сморщенными губами:

- Ишь ты, Зеркальщик. Сия персона, что вода, – форму примет любую, а содержание не изменить, хоть ты что делай. Ну да ничего, Варюшке он в самый раз, она покладистая да неперечливая.

- Так ты же сама говорила тётушка про то, что девица может наравне с мужчиной стоять, - надула губки Юленька.

- Может, - легко согласилась тётка, и не успела Юленька возликовать, как ехидно добавила, - с обычным молодцем запросто, а в случае с Зеркальщиком, только ежели он сам позволит. Уж больно они упрямые, сказались годы травли, когда на них словно на волков целыми деревнями ходили.

- За что же такая неприязнь? – удивилась девушка, доверчиво присаживаясь рядом с тёткой и для прикрытия беря рукоделие, мол, тётушка ей сказку бает, чтобы работа веселее шла и докукой не казалась.

Катерина усмехнулась, покачала головой:

- Умные они больно, а это не каждому нравится. Непокорные, что тоже не шибко приятно. Опять-таки видят чувства и помыслы, а за такой дар и головы лишиться можно.

Юленька решила, что пришло время блеснуть прочитанной однажды фразой:

- А не надо мыслить ничего такого, что скрывать было бы необходимо!

- Так-то оно так, касатка, только иному проще зеркало разбить, чем на свою кривую рожу пялиться. Вот что, девонька, принесу я для Вареньки книгу одну про Зеркальщиков и не только. Ты её тоже почитай, там и про то, что промеж супругов происходит, написано. Тебе сие тоже знать не повредит, чай, не сегодня-завтра замуж выскочишь.

Юленька хихикнула, кокетливо взмахнула ресницами. Под венец её звали неоднократно, почитай, три кавалера решения дожидаются, только вот как выбрать, который любее?

- А про то, как понять, какой кавалер больше глянется, там написано?

Тётка фыркнула смешливо:

- А про то сердце своё спрашивать надобно. Иного советчика нет и быть не может, так-то, девонька. А книгу я принесу, непременно принесу.

Тётка Катерина отличалась от других дам ещё и тем, что слово своё держала крепко и даже в сердцах произнесённые обещания выполняла ревностно, пуще клятв, пред иконой данных. И про книгу, барышням обещанную, не позабыла, принесла. И вот сейчас Юленька с гордостью демонстрировала Аннушке тёткин подарок. Только вот сестрица не оценила, носик наморщила:

- Фи-и-и, книга. У нас таких полна библиотека, читать не поспеваем!

Старшая сестрица хотела было сказать, что книга особенная, не чета романам иноземным, да смолчала. Аннушка уж больно любопытна, всенепременно до книги доберётся, коли заинтересуется, а сие произведение ей читать рано ещё, малая пока, хоть и кружит головы кавалерам точно опытная кокетка.

- Главное, чтобы Варенька оценила, - Юленька завернула фолиант в ткань, одёрнула платье, окинула себя быстрым взглядом в зеркале, хороша ли, и чинно выплыла за дверь, как и подобает благовоспитанной барышне.

Аннушка церемониться не пожелала, козочкой резвой заскакала рядом, негромко напевая под нос какую-то легкомысленную песенку, безжалостно фальшивя и путая слова. Музыкальный дар у младшей Изюмовой отсутствовал напрочь, но она об том нимало не заботилась и частенько мурлыкала себе под нос какую-нибудь песенку.

Вареньку сестрицы перехватили по дороге в столовую, и Юленька тут же поспешила передать подарок, уж больно сестрица средняя печальной была.

- Варенька, тётушка Катерина нынче заходила, вот, подарочек тебе передала.

- А что за подарок? – моментально насторожился Алексей Петрович, не понаслышке знающий, сколь эпатажными могут быть дары родственницы.

Юленька беззаботно дёрнула плечиком:

- Да так, ничего особенно. Там про Зеркальщиков: кто такие, да откуда, ну, и всё такое. Варюше нашей почитать полезно будет.

Услышав про Зеркальщика, Варвара Алексеевна вспыхнула вся словно маков цвет и уже собралась было сдёрнуть ткань, как отец мягко остановил её:

- После, Варенька. Маменька гневаться будет, коли к ужину запоздаешь.

Пришлось девушке подчиниться и отправиться в столовую. Весь ужин Варенька была рассеянной: лежащая рядом книга манила её, словно блуждающий огонёк неосторожного путника. Хотелось как можно скорее сдёрнуть шёлк, открыть книгу и погрузиться в чтение, за каждой строкой видя Всеволода Алёновича, его серые глаза: то насмешливые, то сердито-колючие, то нежные, но неизменно проницательные, всевидящие и всепрощающие.

- Варенька, - раздражённо окликнула дочь Софья Васильевна, - да что же это, право слово, с тобой такое делается-то? Дозваться не могу!

- А это, матушка, любовь, - Алексей Петрович подмигнул жене, ласково погладил её по руке. – Способность лицезреть предмет обожания даже в тарелке.

Аннушка прыснула, Юленька поперхнулась и раскашлялась, представив, как на неё с тарелки взирают сразу три кавалера. Ужас какой, так и кушать не захочется, зачахнешь, словно цветок без солнца!

- Ну уж, может, хоть не в тарелке? – усмехнулась Софья Васильевна, заботливо похлопав старшую дочь по спине. – У тебя, помнится, в пору жениховства аппетит отменный был. Да ты и сейчас на него не жалуешься.

- Потому и не жалуюсь, что наслаждаюсь светлым твоим обликом, - Алексей Петрович игриво ущипнул жену за щёку. – Даже в тарелке.

Софья Васильевна улыбнулась, кокетливо взмахнула ресницами и заботливо подлила мужу ещё чаю. Дочери, безошибочно угадав, что родители жаждут уединения, спешно отставили чашки и заявили, что они сыты и благодарствуют за трапезу. Аннушка благодарила несколько неразборчиво, так как левая щека у неё оттопыривалась из-за большого куска фруктового сахару, до коего младшая сестрица была превеликой охотницей. Ещё один кусочек сладости торчал из крошечного кармашка на платье барышни, к великому неудовольствию Юленьки, которая тоже любила сладкое, но поспорила с подружками, что целых десять дней не прикоснётся ни к сахару, ни к мёду, ни к пряникам, ни к любому другому сладостному искусу. Сейчас старшая сестрица корила себя за глупый спор и даже обещанная в случае выигрыша поездка на весенний бал-маскарад в столицу ни капли не радовала. Подумаешь, бал, коли надо будет, папенька их и так свозит. И с князем Беркутовым молодым сможет познакомить. А не папенька, так Варенькин Зеркальщик. Чай, вхож в светское общество.

Юленька потянула Вареньку за поясок и шепнула:

- Варюша, а Зеркальщик твой в столице часто бывает?

Сестрица пожала плечами:

- Не знаю, не спрашивала. А тебе зачем?

- Да так, просто, - неопределённо ответила Юленька и отважно отвернулась от увлечённо грызущей сахарок младшей сестры. Пожалуй, ради знакомства с молодым князем стоило потерпеть. Да и весенний бал-маскарад в столице чудо как хорош.

Допытываться Варенька не стала, ей не терпелось добраться до комнаты и погрузиться в чтение, а потому она спешно поцеловала сестёр и вихрем метнулась к себе.

- О, барышня, раненько Вы сегодня к себе-то поднялись, - удивилась Малуша и сердобольно покачала головой. – Видать, совсем измаялась, голубка.

- Малушенька, ты как меня ко сну приготовишь, лампу не гаси, я ещё почитаю, - прощебетала Варвара Алексеевна, едва ли не приплясывая на месте от нетерпения.

«Эк её разбирает, словно на свидание торопится», - удивилась горничная, но спрашивать ничего не стала, проворно помогла барышне облачиться в просторную ночную рубашку, старательно причесала волосы, чтобы они заблестели и густой волной заструились по плечам, и взбила подушки.

- Доброй ночи, барышня. Долго-то не засиживайтесь, чай, завтрема опять на службу.

- Да-да, конечно, - рассеянно откликнулась Варенька, открывая книгу и жадно разглядывая пожелтевшие от времени страницы и украшающие каждую страницу крохотные миниатюры. Яркие, несмотря на то, что сама книга выглядела очень и очень старой. Чернила, коими была написана книга, тоже не выцвели, сохранив насыщенный сине-фиолетовый перелив, особенно заметный в свете лампы.

Девушка ласково погладила причудливую вязь букв, щедро украшенных неведомым переписчиком всевозможными завитушками, и погрузилась в чтение. Название первой же главы заставило Вареньку густо покраснеть и стыдливо оглядеться по сторонам, не видит ли кто, ибо оно гласило: «Описание любовного пыла мужей, наделённых разными магическими талантами, а также оборотней, Зеркальщиков и Некромантов. Составлено на основе познаний дам, весьма преуспевших в любовных утехах». Барышня повозилась, накинула на ножки пуховое одеяло и с головой погрузилась в книгу.

Через час Варвара Алексеевна приобрела бесценные сведения о любовном пыле мужчин, средствах разжигания и укрощения пламени страсти, а также малейших признаках, по коим наличие даже потаённой искры будущего пожара чувств определить можно. Девушка прикрыла глаза, вспоминая до мельчайших деталей каждый миг рядом с Всеволодом Алёновичем. Если верить книге, то страсть Зеркальщика была нешуточной. Варенька польщённо хихикнула, повыше натянула одеяло и нахмурилась. Странно это как-то, в книге такие жаркие страсти, а ей с каждой минутой всё холоднее и холоднее, вон, даже руки посинели, и ноги почти не чувствуются. А ведь не мерзлявая, да и в комнате не холодно, Малушенька, как всегда, позаботилась, чтобы барышне приятственно было. Варвара Алексеевна бережно положила книгу, решительно отбросила одеяло и встала, чтобы достать тёплые чулочки. На миг глаза словно застило густым туманом, барышня пошатнулась и поспешно ухватилась за прикроватный столик, чтобы не упасть. Ноги подгибались, сердце то заходилось безумным галопом, то замирало, словно птичка, почуявшая ястреба.

- Да что это со мной? – пролепетала барышня, неверной рукой нашаривая серебряный колокольчик, коий предназначался для вызова слуг.

Варвара Алексеевна затеребила ворот ночной рубашки, ставший неожиданно жёстким и тесным, подаренный Зеркальщиком медальон выскользнул наружу и закачался, тревожно поблёскивая в неверном свете лампы.

- С Севой что-то?! – ахнула девушка, подхватывая медальон и с тревогой всматриваясь в него, словно в магическое зерцало, способное, согласно легенде, предрекать судьбу. – Что? Что происходит?

Медальон дёрнулся, потянулся в сторону висящего на стене зеркала. Варенька послушно шагнула к зеркалу, которое, словно только того и дожидаясь, засияло призывным серебряным светом, увеличилось в размерах и пошло кругами, точно водная гладь от брошенного в неё камня.

- Господи, помоги мне, - прошептала барышня, перекрестилась и решительно шагнула в зеркальный портал, точно в омут с головой кинулась.

Холодная волна выбила дыхание из груди девушки, грудь пронзила острая боль, Варвара Алексеевна вскрикнула, прижала руку к груди и буквально выпала из зеркального хода, больно ударившись об пол. Ссаженную на коленках кожу моментально защипало, запекло, но девушка даже не заметила этого, во все глаза глядя на разбитую, словно по ней ураган прошёлся, кровать. Больше всего Вареньку испугала не скомканная, словно её старательно и долго пережёвывали, простынь и не сбитое одеяло, а торчащая из-под него рука Зеркальщика. Такая слабая, безвольная и бледная, словно принадлежала не живому человеку, а бездыханному телу.

- Сева! - ахнула Варенька и бросилась вперёд, путаясь в длинном подоле своей ночной рубашки. – Сева, Сева, что с тобой?!

Барышня метнулась к кровати, решительно отбросила одеяло, скрывающее Всеволода Алёновича. Зеркальщик лежал на животе, неловко подвернув одну руку и уткнувшись лицом в подушку. Варенька громко со всхлипом вздохнула, подавляя панику и вспоминая, что говорил профессор Журавлёв, признанный специалист в области исцеления, обладающий сильной магией целителя.

- Так, спокойно, – ясным голосом отчеканила девушка, вспомнив утверждение профессора, что спокойный голос – одно из первейших средств подавления паники, - соберись. Севе твоя паника без надобности, ему помощь нужна.

Варвара Алексеевна выдохнула и чуть коснулась дрожащей рукой плеча Зеркальщика, тут же испуганно охнув и отпрянув. Плечо Всеволода показалось ей холодным, словно принадлежало мраморной статуе, а не живому человеку. Да и живому ли? Барышня тоненько заскулила, до крови прикусила губу, подавляя панику, и опять положила руку на плечо Всеволоду, намереваясь перевернуть его на спину. Помнится, профессор Журавлёв говорил, что, прежде чем бежать выбирать траурный наряд и заказывать погребальные венки от безутешных родственников, стоит послушать сердцебиение. А то вдруг радость окажется преждевременной и умирающий на самом деле жив, просто мертвецки пьян или в глубоком обмороке.

- Только вот Вы забыли упомянуть, господин профессор, что это не так-то просто мужчин на спину поворачивать, - пропыхтела Варенька, чувствуя себя мифическим царём, коего в наказание заставили катить на высокую гору огромный валун. – Господи, да что же это такое-то?! Ну почему у меня ничего не получается-то?!

Гнев придал необходимых сил, с возгласом правителя, одержавшего решающую победу, Варенька повернула Всеволода Алёновича на спину и, устало отдуваясь, плюхнулась на кровать рядом с ним, временно позабыв о том, что приличной незамужней девице подобным образом вести себя не подобало. Да и до приличий ли, когда решаются вопросы жизни и смерти!

Смахнув со лба пот и кое-как успокоив дыхание, чтобы слышать не только грохот крови в пульсирующих висках, но ещё и стук сердца Зеркальщика, барышня повернулась к мужчине и приглушённо пискнула, прикрыв ладошкой рот. Как оказалось, Всеволод Алёнович манкировал ночными рубашками, предпочитая спать во всей своей природной красе.

- Ой, мамочка, - прошептала Варвара Алексеевна, в коей схлестнулись в нешуточном бою строгое воспитание, полученное от матушки, и природное любопытство, распалённое подаренной тёткой Катериной книгой.

Конечно, благовоспитанной девице следовало немедленно закрыть глаза, да и вообще как можно скорее уйти, ибо оставаться тет-а-тет в компании мужчины, обнажённого мужчины, значило погубить себя в глазах приличного общества. Только как же, пардоньте, уйти, ежели Всеволоду Алёновичу помощь необходима? Не бросать же человека в беде лишь потому, что он в неподобающем виде? И вообще, кто об этом узнает-то? Варенька лишь убедится, что с Всеволодом всё благополучно, и немедленно вернётся домой.

- Только сердце послушаю, и домой, - шептала Варвара Алексеевна, не отводя глаз от фигуры, изваять которую не погнушались бы и самые прославленные скульпторы. – Сейчас, только сердце послушаю…

Барышня наклонилась и осторожно, словно прикасалась к горячей печке, положила голову на грудь Зеркальщика. Замерла, не смея даже громко вдохнуть, и не сдержала широкой блаженной улыбки, услышав сначала неуверенное, а потом всё громче и чётче: тук, тук-тук, тук.

- Жив, - Варенька облегчённо выдохнула и собралась подняться, когда по-прежнему холодная, но уже ничуть не вялая рука Всеволода стальным капканом обвилась вокруг её талии, не давая пошевелиться.

- Ай, Всеволод Алёнович, что Вы делаете?! – возмущённо пискнула девушка, трепыхаясь, словно попавшая в сачок бабочка.

Одним чётким и резким движением Всеволод подмял девушку под себя, распахнул огромные, в неверном свете луны кажущиеся серебристо-белыми, глаза и неожиданно детским слабым голосом прошептал:

- Мне холодно…

- Конечно, холодно, Вы же нагишом, прости господи, - пролепетала Варвара Алексеевна, - Вы меня только отпустите, я Вас одеялом накрою, Вам и теплее станет.

Но отпускать девушку Зеркальщик не собирался, наоборот, ещё крепче прижал к себе и тоном капризного ребёнка повторил, нахмурившись и чуть надув губы:

- Мне холодно!

«Вот же попала-то, точно муха в варенье, - с досадой подумала Варенька, - как мне его согревать прикажете, коли он меня не отпускает?!»

Перед глазами девушки всплыло написанное изящным почерком и украшенное всевозможными завитушками: «О способах разжигания любовной страсти у оборотней, Некромантов, Зеркальщиков, равно как и магов, проведших обряд Союза с единой, а потому требующих особого умения в любовных утехах». Помнится, на полях сей главы даже миниатюры были прописаны, красочно показывающие, что и как требуется делать даме, дабы разжечь огонь страсти. Срамота, конечно, но, как знать, а вдруг именно сейчас сия глава окажется полезной, поможет ускорить бег крови в жилах Всеволода?

Варенька медленно выдохнула, набираясь решимости. Шутка ли, за такие-то деяния можно и жёлтый билет, открывающий путь в публичный дом, получить!

- Спокойно, - приказала Варвара Алексеевна, стараясь, чтобы голос её не дрожал, - считай, что ты просто помогаешь замёрзшему в пургу. Как тогда, три года назад, когда кучер Прохор возвращался с крестин и три раза мимо родного дома прошёл и в сугробе уснул. Тогда папенька самолично приказал, чтобы я руки Прохору растирала. И ведь помогло же… Помер кучер не сразу, а через три недели от гнилой горячки… Тьфу ты, господи, какие глупости мне в голову лезут!

Девушка досадливо тряхнула головой, чуть нахмурилась, вспоминая прочитанное в книге, потянулась к Всеволоду, застыдилась и закрыла глаза от смущения. Так-то проще, когда не видишь, что и как делаешь.

Руки девушки порхали по телу мужчины, словно волны, ласкающие прибрежную скалу, Варенька увлеклась, уже всем телом льнула, умоляя, повелевая, требуя: живи, живи, дыши! И Зеркальщик откликался на этот призыв, кожа его порозовела, дыхание стало глубже, размереннее, на лице заиграла лёгкая, столь дорогая сердцу Вареньки полуулыбка. Исчезло и пугающее свечение из глаз, ресницы дрогнули и смежились.

- Слава тебе, Господи, получилось, - прошептала Варвара Алексеевна, сама не понимая, почему молитва её получилась не столь радостной, сколь огорчённой. Право слово, в книге ни слова не было прописано о том, что страсть любовная разжигается не только у мужчины, но и у женщины! И что ей теперь делать, ежели всё тело горит, словно его крапивой нахлестали?

Барышня досадливо вздохнула, завозилась, пытаясь унять телесный жар, покрепче стиснула бёдра, потом решила, что вдали от Всеволода Алёновича будет легче, как говорится, не видя искуса, проще совладать с соблазном, и поднялась, намереваясь вернуться в свою спальню. А что, Зеркальщик крепко спит, здоровью его, по крайней мере, на данный момент, ничего не угрожает, а коли будет надобность, медальон её всенепременно оповестит. Варенька попыталась подняться с кровати, но Всеволод сильной рукой притиснул девушку к себе, ещё и ногу на её бедро сверху закинул для надёжности, чтобы точно никуда не убежала. Пару раз девушка ещё пыталась незаметно выскользнуть, но Всеволод Алёнович даже в глубоком сне бдительности не терял, каждый раз крепче прижимая к себе Вареньку, словно скряга сундук с золотом. В конце концов барышня смирилась и решила предоставить себя на волю судьбы. Прикрыла глаза, прислушалась к ровному, чуть слышному дыханию крепко прижимающего её к груди мужчины и сама не заметила, как погрузилась в крепкий сон.

Приснилось Вареньке, что бредёт она по пустыне. Злой ветер, не несущий прохлады, а лишь опаляющий всё вокруг, бросал ей в лицо мелкие колючие песчинки, солнце беспощадно лило на несчастную землю расплавленные потоки золота. Барышня вспомнила, как в одной из папенькиных книг читала о подобной пытке, когда провинившемуся в краже даров из языческого храма заливали в рот расплавленное золото. Варвара Алексеевна содрогнулась, обхватила себя за плечи, пытаясь хоть так спасти их от убийственного жара, облизнула пересохшие, потрескавшиеся губы и огляделась по сторонам в робкой надежде увидеть хоть какую-нибудь хижину или одинокое дерево, под сенью коего можно было бы обрести желанную тень. Но вокруг на много-много вёрст расстилалась лишь безжизненная пустыня. Девушка хотела закричать, позвать на помощь, но из горла вырвался лишь чуть слышный сдавленный хрип. Голова Вареньки закружилась от зноя, колени подогнулись, и барышня без сил рухнула на раскалённый песок.

«Погибаю, - вяло и как-то даже отстранённо подумала Варвара Алексеевна, закрыв глаза. – И как это меня занесло в столь жуткое место?»

- Проснись, милая, - прозвучал рядом с девушкой нежный женский голос, - проснись, иначе и тебе, и Всеволоду худо будет.

Всеволод… Сева… Варенька слабо улыбнулась, вспомнив Зеркальщика, его серые, словно лесные озёра, глаза. Мысль о любимом придала сил, барышня с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой хрупкую пепельноволосую женщину с большими серыми глазами, невесть как оказавшуюся в столь гибельном месте. Одета незнакомка была в длинную белую рубаху и в отличие от Варвара Алексеевны от жары ничуть не изнывала.

- Проснись, милая, - настойчиво повторила женщина и потормошила барышню за плечо. – Давай, пробуждайся, иначе вы оба от жара сгинете.

Варенька огляделась по сторонам:

- А разве я сплю? Значит, всё это мне только снится?

- Иные сны пострашнее яви бывают, - усмехнулась незнакомка и по-матерински мягко погладила девушку по щеке. – Эх ты, цветик полевой, стала Отражением Зеркальщика, а ничего-то толком про него не знаешь. У Всеволода сейчас жар сильный, и ты, его Отражение, от того же жара изнываешь. Пробудиться тебе надо, девонька, вырваться из плена знойного, иначе и сама сгинешь, и любому своему не поможешь.

Варвара Алексеевна, разом позабыв об иссушающем тело и душу зное, об усталости и ноющих по всему телу ожогах, вскочила на ноги, всплеснула руками:

- Жар! У Всеволода жар! Так нужно же срочно доктора позвать!

Сон разлетелся на острые куски, словно кто-то небрежно смахнул со стола песочные часы, барышня инстинктивно закрыла лицо рукавом и крикнула неизвестной спасительнице, медленно тающей, словно льдинка на прогретой земле:

- Скажите, кто Вы, за кого Бога молить?

И слабым вздохом, чуть слышным шелестом долетел ответ:

- Алёна…

Варвара Алексеевна вздрогнула, распахнула глаза и незряче уставилась в темноту, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, и от непонятного страха стали влажными ладошки. Мамочка милая, Господи Боже, Матерь Пресвятая Богородица, что это было? Сон или явь? Девушка повернулась к Зеркальщику, опять свернувшемуся в комочек на краю кровати, и чуть коснулась его плеча. Ладошку обожгло нестерпимым жаром, напомнившим ветер из пугающе-настоящего сна.

- Господи Боже, - вскрикнула Варенька и вихрем слетела с постели. Медальон, словно только того и ждал, сразу потянул девушку куда-то во тьму.

Варвара Алексеевна послушно последовала за своим волшебным проводником, понимая, что сама в потёмках всё равно не сможет найти ни полотенец, ни холодной воды, чтобы попытаться хоть как-то сбить жар до приезда доктора. Когда медальон клюнул вниз, словно пьющая из ручья птица, барышня наклонилась, выставив перед собой руки, и почти тут же нащупала прохладный бок то ли кувшина, то ли какой-то вазы. Варенька крепко обхватила драгоценную добычу и прижала к груди, а медальон опять повлёк девушку во тьму, пока не замер в складках чего-то небольшого и пушистого, висящего аккурат напротив лица Вареньки. Разбирать, что это и для чего повешено, барышня не стала, перехватила кувшин одной рукой, а другой ловко сдёрнула тряпочку, после чего шёпотом попросила медальон отвести её обратно к Всеволоду. Талисман не подвёл, в скором времени Варвара Алексеевна опять оказалась у кровати. Возможно из-за того, что ночь сменялась утром, или же ещё по какой-то иной причине, но в спальне было гораздо светлее, чем в тот миг, когда девушка уходила из неё. Варенька без труда смогла разглядеть и невысокий овальный столик, и стоящую на нём глубокую миску, похожую на ту, в коей Малуша парила ручки барышне после долгих прогулок в стужу.

«Ну, прямо то, что мне сейчас и надо», - удивилась девушка, но долго размышлять о происходящих чудесах не стала, без того хлопот много.

Варвара Алексеевна плеснула воды в миску, быстро окунула в неё тряпку и опрометью бросилась к кровати, красочно представляя свои попытки перевернуть бездыханное, налитое жаром тело Зеркальщика. Прошлый раз,помнится, у неё только с пятого али даже седьмого раза получилось развернуть Всеволода на спину. К счастью, Всеволод Алёнович развернулся сам, разметался на кровати, раскинув руки и ноги и тяжело со всхлипом дыша.

- Ничего, милый, потерпи, - заворковала Варенька, бережно обтирая лицо и грудь Зеркальщика, - сейчас легче станет. Сейчас я компресс сделаю и доктора позову. Никита Васильевич приедет, микстурку даст али капелек каких, и ты выздоровеешь. Хворь как рукой снимет. Ты, главное, держись, Сева, держись, не умирай.

Варенька и сама не знала, кого именно успокаивала: себя али Всеволода, но щебетала не переставая. Отчего-то ей казалось, что душа Зеркальщика идёт на её голос, точно корабль на призывный свет маяка, а болезнь наоборот корчится, словно бумага на огне, слабеет и отступает. От разговора с Зеркальщиком Варвара Алексеевна отвлеклась лишь единожды, когда подошла к висящему на стене зеркалу, приложила к прохладному стеклу ладошку, точь-в-точь как это делал Всеволод, и попыталась позвать Никиту Васильевича. Как правильно звать человека с помощью зеркала, девушка не знала, а потому воззвала всей душой, взмолилась так, как только в церкви и молилась, - пылко, страстно, всю душу в эту мольбу вкладывая.

- Да слышу я, слышу, - прозвучал из глубин зеркала сонный и недовольный голос доктора. – Чего у Вас стряслось, что Вы так шумите, помер что ли кто?

- У Всеволода жар, – выпалила Варенька, заламывая руки, - умоляю Вас, доктор, помогите! Пожалуйста…

- На пожалуйста завсегда пожалуйста, - прокряхтел Никита Васильевич, вылезая из зеркала, словно медведь из узкого лаза. – Только Вы, милая барышня, не плачьте. Поверьте, нужно нечто гораздо большее, нежели жар, чтобы спровадить нашего бравого Зеркальщика на встречу с праотцами.

Варвара Алексеевна хотела возразить, сказать, что она не плакала и даже не думала плакать, когда сорвавшаяся со щеки слезинка упала ей на руку. Девушка по-детски шмыгнула носом, стыдливо смахнула слёзы, стараясь придать себе облик взрослой, опытной помощницы дознавателя, а не насмерть перепуганной девчонки, и тут же детским дрожащим голоском пролепетала:

- Доктор, Сева будет жить? Вы же его спасёте?

Глаза Никиты Васильевича остро блеснули, голос прозвучал неожиданно строго, в нём не осталось и следа былой сонливости:

- А это, милая барышня, не от меня, точнее, не только от меня зависит. Зовите его, держите, не отпускайте, не позволяйте сделать последнего шага в тьму. Если Всеволод Алёнович и вернётся в мир живых, то только ради Вас.

Варенька восприняла слова доктора буквально, присела на кровать, ничуть не заботясь тем, что подобное поведение неприлично, взяла Всеволода за руку, с тихой тоской отметив, какой стала тонкой и горячей когда-то налитая жизнью и силой рука, и зашептала, зашелестела, сама толком не понимая, что именно. В шёпоте девушки смешалось всё: пылкие и неуклюжие признания в любви, воспоминания о детских шалостях, рассказ о том, как страшно было опозориться перед Львом Фёдоровичем во время первого допроса, отрывки из прочитанных книг и снова признания в любви и мольбы остаться.

- Не покидай меня, пожалуйста, - слёзы Вареньки текли по щекам, капали на прижатую к губам руку Всеволода, - останься, пожалуйста. Не уходи…

Доктор крякнул и отвернулся к окну, хоть в том и не было никакой надобности. Просто у привыкшего к смерти, да что там, порой и повелевающего смертью Некроманта защипало в глазах от столь безыскусной, идущей из самой глубины сердца, мольбы. Никита Васильевич отчётливо видел, как дрогнула и чуть побледнела склонившаяся над изголовьем Всеволода Алёновича чёрная, чернее самой тёмной безлунной ночи, тень.

«Уходи, - мысленно приказал Некромант этой тени, которую мог видеть лишь он один, - уходи, твоё время не пришло. Рано ещё ему к тебе, он здесь нужен».

Тень колыхнулась, заставив Вареньку испуганно вздрогнуть и крепче прижать к груди руку Всеволода, а потом растаяла, словно её никогда и не было. Никита Васильевич вытер лоб платком, с неудовольствием отметив, что рука его мелко подрагивает, и нарочито бодрым голосом воскликнул:

- Ну всё, милая барышня, небеса вняли Вашим пылким молитвам, угроза миновала. Можете спокойно отправляться домой, а я до утра тут останусь, подежурю у ложа больного, так сказать.

Доктор был уверен, что девушка с воодушевлением ухватится за его предложение. Всё-таки любовь любовью, судьба судьбой, а рисковать своей репутацией не каждая барышня отважится, ведь ежели кто прознает, что незамужняя девица провела ночь наедине с мужчиной, то это навсегда погубит не только её саму, но ещё и бросит тень на всё семейство. А у Варвары Алексеевны, помнится, ещё сестрицы есть.

Только вот ожидания Никиты Васильевича не оправдались, Варенька покачала головой и ясным, твёрдым голосом произнесла:

- Ежели Вы позволите, я бы предпочла остаться здесь.

Доктор выразительно изогнул бровь, мягко покачал головой, в голос вкрались кошачьи интонации, коими он всегда успокаивал излишне впечатлительных, находящихся на грани истерики барышень:

- Сударыня, поймите меня правильно, я нимало не сомневаюсь, что лучшей сиделки, чем Вы, для Всеволода Алёновича и желать нельзя, но…

- Никита Васильевич, если Вы печётесь о моей репутации, то смею Вас уверить: здесь я в такой же безопасности, как и под священной сенью монастыря, - возможно, чуть более резко и поспешно, чем следовало бы, возразила Варенька. – Уверена, Всеволод Алёнович не причинит мне никакого вреда. Или, может, Вы о его безопасности заботитесь? В таком случае я готова поклясться пред иконой, что ни словом, ни делом никогда и ни при каких обстоятельствах я не причиню вреда своему… - Варенька сбилась, закраснелась и тише добавила, - Всеволоду Алёновичу.

«Ай да ай, - восхитился Никита, стараясь, однако, сохранять благодушную приветливость, коия наиболее подобает доктору при исполнении им священного целительского долга, - а девица-то с карахтером! Выходит, не прогадал Всеволод с Отражением, выбрал самую наилучшую, что за ним следом и в огонь, и в воду, и к дракону в пасть последует! Пожалуй, при такой-то сиделке моё присутствие становится не только ненужным, но ещё и нежелательным. Пора откланиваться, меня моя Жизнь, чай, заждалась уже».

Доктор поднялся, не спеша собрал саквояж, бросил на Всеволода быстрый, внимательный взгляд, убедился, что пациент крепко спит, а не тихо-мирно покинул земную юдоль, направившись на встречу с Создателем, и церемонно поклонился Варваре Алексеевне, коия не сводила нежного, чуть встревоженного взгляда с безмятежного во сне лица Зеркальщика.

- Варвара Алексеевна, оставляю Всеволода Алёновича Вашим заботам. Ежели случится чего, сразу зовите меня, хотя лично я уверен, что опасность миновала, и теперь наш дорогой друг пойдёт на поправку… Ежели, конечно, не станет манкировать моим предписанием и будет принимать микстуру три раза в день в одно и то же время.

- Не волнуйтесь, Никита Васильевич, я за этим лично прослежу, - Варенька нашла в себе силы вежливо улыбнуться доктору и даже протянуть ему на прощание руку.

Доктор почтительно поцеловал прохладные пальчики и мягко заметил:

- Вам бы тоже не помешало отдохнуть, Варвара Алексеевна, у Вас очень утомлённый вид. Всеволод Алёнович с меня голову без всякой магии снимет, ежели с Вами что дурное приключится.

- Отчего же с Вас? Вашей вины никакой нет.

Никита Васильевич дёрнул уголком рта:

- А это Вы, дражайшая Варвара Алексеевна, Всеволоду Алёновичу сами доказывать будете. Мне, знаете, как-то не с руки с рассерженным Зеркальщиком спорить.

Варенька хихикнула, но её смешок тут же смазался зевком. Глаза барышни закрывались, под веки словно горсть песка сыпанули.

- Отдыхайте, - мягко повторил доктор, - можете считать это приказом. Провожать меня не надо, во владениях Всеволода Алёновича я пока, - мужчина особо выделил это слово, - лучше Вас ориентируюсь.

Девушка послушно кивала, уже даже толком не понимая, что доктор говорит. Мысли в голове путались, словно мухи в сладком варенье, в ушах гудело, а держать веки открытыми приходилось едва ли не пальчиками.

«Я только немного полежу, совсем чуть-чуть, а потом…» - додумать Варенька не успела, погрузившись в сон раньше, чем голова коснулась кровати.

Осколок двенадцатый. Ревизор

Всеволод Алёнович чувствовал себя утлым челном, коий после жуткой штормовой ночи, когда волны и ветер швыряли его из стороны в сторону, норовя погубить, оказался в тихой гавани, обласканный спасительным светом маяка. Тело было вялым и как будто чужим, но душу переполнял странный, совершенно не поддающийся разумному объяснению, восторг. Зеркальщик открыл глаза и бездумно уставился в потолок.

«Я дома. Не в кабинете».

Первый разумный вывод, точнее, сохранившаяся способность к разумным суждениям, добавила сил и помогла повернуть голову вправо, туда, где находилось средоточие тепла, отзывающегося непривычной щемящей нежностью. Под боком у Всеволода, доверчиво уткнувшись ему лицом в грудь, спала Варенька.

«Нет, наверное, я всё ещё сплю, - подумал Зеркальщик, с почти священным благоговением любуясь округлым белоснежным плечиком, доверчиво высунувшимся из-под широкого ворота измятой ночной рубашки. – И это самый дивный сон из всех, что мне доводилось видеть!»

Осторожно, чтобы не разрушить дивное видение, Всеволод Алёнович протянул руку и коснулся спутанных, упавших на девичье лицо волос, ласково отвёл их в сторону, погладив нежную щёчку и очертив пальцем контур чуть приоткрытых во сне губ. Варенька глубоко вздохнула, улыбнулась широко и доверчиво, губы её чуть заметно шевельнулись в коротком и ласковом призыве:

- Сева…

Это был не сон. От осознания того, что Варенька во плоти спит рядом, доверчиво прильнув к нему всем телом, Всеволод Алёнович на миг даже позабыл, как дышать. Непривычная нежность, о способности к коей Зеркальщик даже не догадывался, захлестнула его, лишив возможности думать и рассуждать. Осталась лишь чистая радость, блаженный восторг, не терпящий холодных доводов разума. Всеволод чувствовал себя паломником, коего после долгих мытарств и скитаний вдруг допустили в самое сердце великой святыни.

- Варенька, - прошептал Зеркальщик, во все глаза глядя на своё Отражение, но не дерзая коснуться её даже кончиком пальцев, - Варенька…

Девушка снова вздохнула, завозилась, устраиваясь поудобнее, её нежная ручка доверчиво обвилась вокруг шеи Всеволода, привлекая его к себе. Кровь в жилах Всеволода Алёновича забурлила, подобно лаве пробудившегося вулкана, но давняя привычка к сдержанности пока ещё не давала вырваться на свободу порывам обнимательным, целовательным да обладательным. Варенька же словно нарочно опять завозилась, её бёдра оказались в опасной, очень опасной близости от напряжённого паха Зеркальщика.

«Не смей, - звенел в голове Всеволода холодный глас благоразумия, - не смей её трогать, иначе её репутация…»

«Да плевать на эту репутацию, - яростно возражал дерзкий новый Зеркальщик, свободный и открытый миру, - она сама пришла! И вообще, кровать не то место, где уместна будет демонстрация выдержки и блестящего воспитания!»

Всеволод улыбнулся. Широко, ясно, махнув рукой на то, что шрам сделал улыбку чуть кривой. Да и вообще, для Вареньки он любой хорош, даже полумёртвый, а на других плевать с высокой колокольни.

- Я люблю тебя, Варенька, - прошептал Зеркальщик, целуя мягкие девичьи губы.

Барышня вздохнула, длинные, завивающиеся кверху ресницы дрогнули, открылись чуть затуманенные сном глаза. Варвара Алексеевна улыбнулась, притянула к себе Всеволода, а когда поцелуй прервался, прошептала тихо и мечтательно:

- Не сон…

- Не сон, - эхом откликнулся Всеволод, нежно целуя барышню в шейку.

Варенька прерывисто вздохнула, чувствуя, как даже от столь лёгкой ласки начинает пылать, точно лист, неосторожно поднесённый к пламени свечи.

- Не останавливайтесь, - хрипло прошептала Варвара Алексеевна и услышала такой же хриплый от сдерживаемой страсти ответный шёпот:

- Не остановлюсь…

***

Ежели для Всеволода Алёновича и Варвары Алексеевны утро началось с торжества любви, то к убелённому сединами Аркадию Акакиевичу оно пришло вместе с трезвоном магического амулета, извещающего о том, что прибыло сообщение государственной важности. Помянув тихим недобрым словом всех, кому грешная совесть либо же выросты пониже спины спать спокойно не дают, мужчина потянулся к амулету и звучно щёлкнул по нему пальцем. Кристалл задрожал, в глубине его появилось нечто вроде окошечка, в коем показался беловолосый тонкокостный мужчина неопределённого возраста с пронзительными чёрными глазами.

- А-а-а, Еремей Матвеевич, - Аркадий Акакиевич с наслаждением потянулся, зевнул в кулак, - доброго утречка. Что это Вам, друг любезный, не спится, али опять, оборони боже, дуралеи какие решили на площади на потеху публике поторчать, оружием побряцать? Так можете быть спокойны, последнее тайное общество в нашем городе закрылось по причине рождения наследника у его вдохновителя. Теперь пока князь Беликов не поймёт, кого бить али благодарить за сына, общество не возродится.

- Проверяющий к Вам едет, Аркадий Акакиевич, - вздохнул Еремей Матвеевич, долгие годы служащий в Тайном магическом контроле, находящемся под личным патронажем Государя Императора.

Седовласый чиновник Сыскного Управления, услышав про проверяющего, лишь досадливо поморщился, не более. Проверки его не пугали, чай, не в первый раз приезжают. Конечно, от таких визитов радости мало, однако и вреда они не несут. Наоборот, коли угодишь со встречей, да все бумаги, кои потребуют, предоставишь в срок да в полном объёме, так можно и на награду рассчитывать. Денежную там али вообще орден на грудь, ежели заслужишь, конечно. А Всеволоду Алёновичу вознаграждение бы не повредило, у него Отражение появилось, значит, свадьба не за горами, а сие мероприятие весьма затратно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- И чего проверять будут?

Аркадий Акакиевич опять зевнул, перекрестил рот. Право слово, Еремеюшка с такими-то вестями мог бы и до начала службы подождать. Чай, знает, что в Сыскном Управлении завсегда с бумагами полный порядок, а коли чего и не доделано, то к проверке закончат. Ить не первый раз приезжают, право слово!

Старый маг замолчал, чуть виновато помаргивая сморщенными птичьими веками, потом вздохнул и развёл руками:

- Не чего, а кого. Зеркальщиков проверять станут, так-то, друг милый.

- Во-о-он, оно что, - задумчиво протянул Аркадий Акакиевич, - ну, спасибо, друг милый, за предупреждение да вразумление. А кто ж приедет-то?

Еремей Матвеевич втянул голову в плечи, огляделся по сторонам и, едва шевеля губами, выдохнул:

- САМ!

Аркадий Акакиевич с трудом сглотнул вязкий, колючий ком в горле, прокашлялся, возвращая голос, головой покачал:

- С чего хоть?

В пронзительных чёрных глазах друга полыхнула злая насмешка:

- А то ты сам, друг милый, не понимаешь! Зеркальщик у вас незарегистрированный объявился и добро, коли всего один!

Чиновник Сыскного Управления двинул вперёд-назад челюстью, словно обиду пережёвывая. И хочется возразить, да что тут скажешь-то? Прав Еремей, во всём прав, только вот не легче от этого.

- Самому-то зачем приезжать? Прислал бы кого-нибудь, из людей надёжных, проверенных, чай, немало таких.

Еремей Матвеевич сердито фыркнул, точно кошка, коей на хвост наступили:

- Вот кабы твой Зеркальщик сидел себе тихо-мирно и не высовывался, тогда другой разговор. А уж коли он убивать начал…

- Он не мой, - обиделся Аркадий Акакиевич. – Мой-то как раз службу служит верно, нареканий к нему никаких, одни похвалы да благодарности. Давеча, вот, Отражением обзавёлся, душегуба опять же опасного обезвредил.

- И нашлась же дурная, с Зеркальщиком связываться, - брезгливо дёрнул уголком рта старый маг, - оне же чисто Некроманты, за ними глаз да глаз нужен!

- Всеволод Алёнович муж достойный, - голодным львом рыкнул Аркадий Акакиевич, - и дознаватель отменный. И чародейства свои исключительно на пользу Отечеству и службе использует.

Еремей Матвеевич, замахал в воздухе тонкими руками:

- Всё-всё-всё, угомонись, ничего худого я против твоего Зеркальщика не имею. Раз ты говоришь, что человек достойный, быть посему. А проверяющий всё одно приедет.

Аркадий Акакиевич усмехнулся благодушно:

- Да пусть приезжает, мне не жалко. Всеволод любые проверки выдержит, токмо, по моему разумению, не следовало бы обижать недоверием хорошего человека. Неправильно это, не по-людски.

- Ещё скажи: не по-христиански, - фыркнул старый маг, - ладно, прощай, старый друг. Даст Бог, следующая встреча при иных обстоятельствах будет.

- Даст Бог, - откликнулся чиновник Сыскного Управления и провёл рукой по амулету, отключая его.

Аркадий Акакиевич посидел немного в тишине спальни, покачал головой, что-то негромко шепча себе под нос, а потом опять потянулся к амулету. Посмотрел на него мало не с отвращением, стариковски покряхтывая, подошёл к зеркалу и приложил амулет к стеклу. Хочется али нет, а предупредить Всеволода Алёновича о проверке стоило всенепременно. О таких вещах надо знать заблаговременно.

Зеркальщик только-только проводил Вареньку в её комнату в отчем доме, а потому отойти от зеркала далеко не успел, вызов принял быстро. Увидев Аркадия Акакиевича, весело улыбнулся, пожелал наидобрейшего утра, чем вогнал седовласого чиновника в состояние глубокой задумчивости.

- А у Вас, оказывается, в глазах искры золотые, - задумчиво заметил Аркадий Акакиевич, глядя на дознавателя так, словно впервые его видел.

Всеволод удивлённо моргнул, качнул головой, переспросил вежливо:

- Что, простите?

«А он ведь молодой, ему, поди, и тридцати нет, - продолжал заниматься не свойственным ему витанием в заоблачных сферах Аркадий Акакиевич, - а я-то, дурак старый, думал: Всеволод Алёнович – муж зрелый, перешагнувший пору тридцатилетия».

Зеркальщик вежливо кашлянул, привлекая к себе внимание. Конечно, отвлекать начальство от дум невежливо, но хотелось бы уже, наконец, разговор завершить и отправиться за цветами, конфектами и всенепременно кольцом золотым, дабы уже сегодня иметь возможность официально объявить об обручении с Варенькой. Хотелось бы, конечно, и свадьбу как можно скорее справить, но тут ждать придётся, чтобы все приготовления завершить успели. Всеволод досадливо дёрнул уголком рта. Можно подумать, он меньше Вареньку любить будет, коли её тётка четвероюродная на свадьбу не приедет! Али приданое припасти не успеют.

Зеркальщик опять взглянул на Аркадия Акакиевича, по-прежнему пребывающего в состоянии глубокой задумчивости.

«И чего он тянет? – нетерпеливо подумал Всеволод. – Вести что ли какие дурные? Так с ними тем более тянуть не след, тут как осколок извлекать, лучше один раз со всей силы рвануть, чем часами расшатывать да по кусочку извлекать. Боли всё одно не избежать, только пытку продлеваешь».

Аркадий Акакиевич же, коему совершенно не хотелось гасить столь редкие в глазах Всеволода Алёновича искорки счастия, никак не мог насмелиться сказать о проверке, а потому и разговор решил начать с тем безобидных и отвлечённых:

- А сколько Вам лет, Всеволод Алёнович?

Зеркальщик удивлённо вскинул брови, потом озадаченно принахмурился, то ли пытаясь понять причину столь неожиданного вопроса, то ли вспоминая возраст, о коем никогда и не задумывался.

- Двадцать… четыре, - медленно, с расстановкой ответил Всеволод, не враз вспомнивший, сколько ему исполнилось, и тут же с лёгким вызовом добавил. – По законам нашей Империи я вошёл в пору мужества, а потому могу сочетаться браком.

Аркадий Акакиевич усмехнулся, махнул рукой:

- Да я не про то. Думал грешным делом, Вы старше.

Брови Всеволода Алёновича опять выразительно взмыли вверх, во взгляде скользнула лёгкая укоризна, мол, сколько же можно пустыми разговорами время отнимать? Для гостей час неурочный, для светской беседы место неподобающее.

Седовласый чиновник вздохнул, нервно дёрнул щекой, проговорил тихо и задушевно, почему-то виновато отводя взгляд:

- Я вот чего сказать-то хотел. Проверка приезжает. Самолично Ярослав Макарович в нашем городе Зеркальщиков проверять будет.

Аркадий Акакиевич замолк, давая возможность Зеркальщику осмыслить сказанное, а то и излить недовольство за унижающие человеческое достоинство проверки. Мол, по службе никаких нареканий, ни в каких преступлениях противу трона, веры и народа не замечен, так почто же как татя лесного проверять? Но Всеволод лишь вежливо склонил голову, давая понять, что весть услышал, и спокойно поинтересовался:

- Когда проверка будет?

- Не знаю, - с досадой ответил Аркадий Акакиевич, переживающий за своего дознавателя пуще его самого, - даже мне не сказали!

По губам Всеволода скользнула озорная мальчишеская усмешка:

- Ну что ж, значит, хорошо, что я никуда из города уезжать не собираюсь.

Седовласый чиновник не поверил своим ушам, во все глаза воззрился на дознавателя, словно на чудо заморское:

- Неужто Вы не гневаетесь?

Всеволод Алёнович улыбнулся широко, ничуть не печалясь, что шрам сделал улыбку кривоватой, пригнулся к зеркалу:

- А на что ж гневаться-то? Всякая тварь по-своему Господа славит. Служба у них такая, только и всего.

- Что с Вами, Всеволод Алёнович, - встревоженно воскликнул Аркадий Акакиевич, - уж не подменили ли Вас?

Зеркальщик звонко, заливисто расхохотался, отсмеявшись, покачал головой:

- Нет, не подменили. Обручение у меня сегодня.

Аркадий Акакиевич улыбнулся, от всей души поздравил дознавателя со знаменательным в жизни событием и поспешил откланяться. Чай, будет ещё время побеседовать, а сейчас Всеволода Алёновича лучше не беспокоить. Ясно же, что Зеркальщику сейчас не до хлопот государственных, не об том сердце кричит. Аркадий Акакиевич молодцевато усмехнулся, вспомнив своё сватовство к любимой Натальюшке. Эх, сколько лет прошло, сколько воды утекло, а до сих помнит, как бешено стучало сердце, когда входил в библиотеку к Натальиному отцу, как голос дрожал, когда просил его благословить на брак с дочерью. Всеволоду Алёновичу тоже предстоит пред отцом избранницы стоять, как-то ещё Алексей Петрович его примет. Аркадий Акакиевич покачал головой и усмехнулся. Хорошо всё будет, не станет Алексей Петрович куражиться над Зеркальщиком, не такой он человек. А значит, быть скоро в Сыскном Управлении шумному гулянию. Аркадий Акакиевич воодушевлённо потёр руки и поспешил в Управление точно голубь, несущий благую весть.

***

Едва завершив беседу с Аркадием Акакиевичем, Всеволод моментально выбросил его из головы. Потом, всё потом, чай, проверяющий ещё не прибыл. Да и приедет когда, большой беды в том не будет, зря Аркадий Акакиевич так переживает. Всеволод Алёнович улыбнулся, старательно приглаживая вихры надо лбом и одёргивая ладно пригнанный мундир. Ну вот, облик, вполне подобающий помолвке. Осталось цветы купить, конфекты взять и непременно к ювелиру за колечком золотым зайти. С камушком, белым… Нет, дымчато-серым, как осколок зеркала. Помнится, у Егора Ильича видел похожее. Зеркальщик ещё раз одёрнул мундир и, весело насвистывая, что было для него нехарактерно, вышел из комнаты.

Всё в этот день было таким и немного не таким, словно рухнули ледяные стены, огораживающие Всеволода от всего остального мира. И небо было прозрачно-голубым, таким высоким, каким оно лишь в летний зной и бывает, и солнце светило ярко, так сверкая на снегу, что даже глазам больно было. Деревья облачились в пушистые белоснежные шубки, коими и столичные красавицы не побрезговали бы. Даже домики выглядели аккуратными и нарядными, словно на праздничных картинках.

«Что-то тебя, братец, на поэзию потянуло, - усмехнулся Всеволод, с трудом удерживая себя от желания по-мальчишески лихо прокатиться по блестящей под солнечными лучами ледяной дорожке, - а как говорит незабвенный Лев Фёдорович: «Поэты хуже философов, потому как их мятежные размышления завсегда понятны и приятны досужей публике».

Зеркальщик смешливо фыркнул, но тут же поднял голову и расправил плечи, постаравшись придать лицу надменно-скучающее выражение: самые наилучшие магазейны располагались в так называемой «приличной» части города, в коей улыбаться, а паче того, смеяться, считалось едва ли не преступлением.

«И как тут только люди живут? - Всеволод чуть кивнул вышедшему на променад тощему мужчине, влекомому под руку необъятных размеров дамой, с коими когда-то свели дела служебные, - скука же смертная. Ни улыбки на лице, ни слова доброго на устах, один холод, душу вымораживающий».

Всеволод Алёнович сочувственно посмотрел на закутанного, точно праздничный каравай от дурных глаз, мальчишку, не способного не то что бегать и шалить, а даже просто ходить присущим всем отрокам широким летучим шагом. Мальчуган ответил тоскливым взглядом волкодава, коему взбалмошная хозяйка повязала на шею пышный розовый бант, сточила клыки и обрезала когти. Зеркальщик вспомнил шумную и постоянно чумазую, вопреки всем ухищрениям и стараниям воспитателей, ватагу мальчишек из воспитательного дома и не сдержал широкой лучистой улыбки. Да, порой горько и голодно, порой от холода и паче того несправедливостей стыла в жилах кровь, зато никто и никогда не покушался там на самое сокровенное: жизнь и свободу воспитанников. А это гораздо важнее сонма нянек, готовых исполнить любую прихоть. Всеволод тряхнул головой, прогоняя размышления и воспоминания, свойственные более меланхолической барышне, нежели деятельному мужу, и решительно шагнул к лавке, чья расписанная цветами вывеска утверждала, что тут можно найти самый наилучший букет во всём городе. Ну что ж, самое время проверить столь смелое заверение.

Колокольчик над дверью предупредительно звякнул тонким серебристым голоском, стоящий за прилавком приказчик поспешно нацепил на лицо широкую радушную улыбку, точно хозяйка фартук перед готовкой повязала, и выплыл навстречу гостю. Низко поклонился, привычно окидывая визитёра внимательным взглядом. Мда-с, не самого солидного вида господин пожаловал. Одёжка полувоенного образца, сидит привычно, значит, человек служивый, не светский щёголь, решивший пыль в глаза барышням пустить. А много ли у служивых денег на букеты, скажите на милость? Вот то-то и оно. Летами вроде как молод, но шрам на щеке безобразит лицо, а глазища серые и вовсе жуть жуткую нагоняют, уж больно пронзительные да зоркие.

«Матерь божия, уж не Зеркальщик ли пожаловал? – озарило приказчика, разом заморозив на губах все подобающие случаю приветствия. – Вот уж принесла нелёгкая, кого не ждали, не звали! И как теперь от этой напасти избавиться?!»

Всеволод Алёнович, на руке коего по-прежнему болтался сдерживающий магию браслет, по побледневшему, чуть заметно исказившемуся лицу приказчика безошибочно угадал, что ему тут не рады. Более того, были бы просто счастливы, ежели бы он прямо сейчас, слова не говоря, развернулся и ушёл. Только вот радовать таким образом Зеркальщик никогда и никого не собирался, привычно внутренне закрылся, ощетинился и самым надменным тоном процедил:

- А что, любезнейший, какими цветами можете похвалиться? На вывеске написано, что краше ваших букетов во всём городе не сыскать, да так ли это?

Приказчик гулко сглотнул, но многолетняя привычка взяла верх, вернув на бледные от напряжения губы чуть искажённую угодливую улыбку, а в дрожащий голос щедро добавив елея подобострастия:

- Судить о наших цветах предоставлю Вашей милости, однако, смею заметить, сам Володимир Питримович на аменины дочери у нас цветочные гирлянды для бальной залы заказывал. Да и Михаил Осипович Омутов, тоже человек весьма почтенный и меценат известный, завсегда для своей обожаемой супруги в нашей лавке цветы заказывает.

Володимир Питримович, владелец заводов в далёкой северной части империи – зверь лютый с людьми подневольными и червь угодливый с теми, кто хоть мало-мальски был ему полезен, равно как и его перезрелая, вечно сонная и всем недовольная дочь для Всеволода являлись скорее отрицательным примером, нежели образом для подражания. А уж Михаил Омутов, коего Зеркальщик даже наедине с самим собой отцом не называл, паче того, его супруга и вовсе окончательно отвратили Всеволода Алёновича от этой цветочной лавки. Чай, не последняя в городе, найдутся и другие. Может быть и проще, не такие помпезные, зато душевнее. Однако и уходить, даже не взглянув на цветы, глупо. Варенька достойна самого наилучшего, даже если оно будет приобретено в месте, подобном этому. Зеркальщик неторопливо стянул перчатки, небрежно зажал их в руке:

- Ладно уж, показывай свои цветы.

«Вот ведь ирод, остался-таки, - мысленно брезгливо сплюнул приказчик, - как бы он мне всю почтенную публику не отворотил, идолище поганое. Покажу-ка я ему самые дорогие букеты, на кои у него никаких средствов не хватит».

Приказчик подобострастно поклонился и самолично, не доверяя мальчишке-помощнику, скрылся за небольшой дверцей, пролепетав:

- Обождите маленько, я сей миг вернусь.

Всеволод Алёнович остался в лавке, лениво скользя взглядом по выставленным тут и там букетам, расставленным, стоит признать, с большим вкусом, и стараясь не замечать, как от настойчивого цветочного запаха начинает щипать в носу.

- Пожалуйте-с, - сладким голосом пропел приказчик, появляясь с пышным, в два обхвата букетом лилий всевозможных оттенков и переливов, точно впитавших в себя все самые нежные краски утра.

Зеркальщик подошёл поближе, вдохнул тяжёлый дурманный аромат и, не удержавшись, звонко чихнул.

- Доброго Вам здоровьичка, - по-прежнему приторно сладко, только что мёдом не истекая, пропел приказчик.

Всеволод обошёл лилии, не столько любуясь их неприступным совершенством, сколько прислушиваясь к собственной магии. Что и говорить, цветы хороши, пожалуй, даже идеальны, только… бездушны. Они как прекрасная мраморная статуя, коя никогда не заменит живую девушку, поскольку даже идеальный камень всё равно останется мёртвым камнем. Вареньке, такой живой и тёплой, эти цветы покажутся излишне чопорными и холодными, но по правилам хорошего тона, введённым бабушкой ныне правящего императора, особой весьма образованной и старавшейся прописать каждое действо своих подданных, дары жениха должны быть такими, чтобы родители невесты могли с гордостью демонстрировать их многочисленным гостям. А что, если попытаться и приличия соблюсти, и себе не изменить? В глазах Всеволода Алёновича плеснули озорные искорки, уголки губ чуть дёрнулись, обозначая улыбку.

- Отличные цветы, любезнейший, я их беру, - при виде вытянувшейся от изумления физиономии приказчика Зеркальщик испытал восторг, как от безнаказанно прошедшей проказы. – Самым наилучшим образом упакуйте их и отправьте вот по этому адресу, - Всеволод достал из кармана карточку, привычно провёл по ней ладонью, создавая нужный текст, благо такому простому чародейству браслет помехой не был. – Да поживее! Цветы должны быть доставлены не позднее, чем через полчаса!

- Всё будет сделано, Ваша милость.

Теперь приказчик буквально лучился приветливостью и готовностью услужить, но Всеволод Алёнович более к нему интереса не проявлял. Бросил на прилавок деньги и вышел, не удостоив приказчика даже кивком. Таким же образом, в самых дорогих лавках, были приобретены конфекты и драгоценный комплект из серёг и колье для, так сказать, официальной части помолвки. Как говорится, специально для гостей. Зеркальщик хмыкнул, невольно отметив, что с появлением Вареньки стал гораздо снисходительнее относиться к встречающимся в жизни чудачествам, к коим, положа руку на сердце, относил и предписания этикета.

Завершив церемонные приготовления, Всеволод зашёл в небольшую пирожковую, дабы подкрепиться и поразмыслить над тем, где же найти подарки для своей ненаглядной. Не торжественные дары, а милые сердцу гостинцы, вроде того стеклянного шара, при виде коего Варенька засияла подобно майскому солнышку.

«Итак, что может порадовать Вареньку? – думал Всеволод, не замечая призывных взглядов хозяйки пирожковой. – Что-то нежное, тёплое пушистое, такое, как она сама».

Всеволод Алёнович взмахом руки подозвал хозяйку, подплывшую к нему, словно победоносный флот в родную гавань.

- Послушай-ка, милая, помнится, лет так десять назад тут старик садовник проживал, сухощавый такой.

- А как же, барин, знаю такого, - хозяйка горделиво улыбнулась. – Захарыч енто, он в Чародейном тупике проживает, отсюда недалече, токмо без магии али провожатого, коий доступ имеет, к нему не попасть.

Всеволод чуть склонил голову, пряча усмешку, не часто, пожалуй, вообще в первый раз в жизни в нём не разглядели магического дара. Интересно, это браслет постарался или хозяйка так истосковалась по мужской ласке? Дознаватель внимательно посмотрел на описывающую тяготы пути до Чародейного тупика женщину. Нет, пожалуй, всё-таки дама относится к тем, кто охотно и без малейших угрызений совести примет ласку и деньги, самое главное, деньги, от любого, в том числе и закоренелого душегуба, чьим именем пугают своих детей даже Некроманты.

- Так что, барин, одному Вам до Захарыча ну никак не добраться, - женщина победоносно улыбнулась, кокетливо поправила объёмный чепец на голове. – Ежели Вашей милости угодно, то я мигом вместо себя девку поставлю, а сама Вас провожу.

- Неужели у тебя доступ в сей таинственный тупик есть? – Зеркальщик с новым, уже служебным, интересом посмотрел на хозяйку пирожковой. Помнится, приходило в Сыскное Управление сообщение о том, что под самым носом благонадёжных магов и почтенных жителей города, недалеко от Чародейского тупика, разбойные целый притон создали. И никто-де лиходеев сих поймать не может, потому как предупреждают их об облавах, и успевают они укрыться.

Хозяйка, словно прочитав мысли Всеволода Алёновича, закраснелась и махнула рукой, пролепетав что-то невразумительное. Нутряное, свойственное лишь зверям да тем, кто часто рискует собой, чутьё подсказало, что черноволосый красавец со шрамом на щеке далеко не так прост, как кажется.

«Мать честная, а глазища-то у него какие, - ахнула женщина, мелко и торопливо перекрестившись, - уж не Зеркальщик ли это? А я-то, дура, распетушилась перед ним, разболталась, точно флюгер на ветру. А ему, змею подколодному, поди, только того и надобно, специально, небось, в доверие втирался, гад такой! И почему это завсегда самые пригожие молодцы либо мошенники, норовящие облапошить бедную женщину, либо сыскари, сующие свой нос в кажную щель?»

Хозяйка тоскливо вздохнула, с остервенением смахнула со стола крошки и уже другим, сварливым и неприветливым, тоном буркнула:

- Заболталась я с Вами, а у меня дел не меряно, не считано. Пойду я.

- А к Захарычу проводить?

Женщина сердито воззрилась в блестящие серые глаза, словно хотела в них до самого донышка дырку пробуравить, и отчеканила:

- И сами дойдёте. Чай, магией владеете.

«Она, - окончательно утвердился в своих подозрениях Зеркальщик и досадливо поморщился, - чёрт, как не вовремя-то. Теперь нужно брать их всех, а то предупредит хозяюшка, злодеи расползутся по всему городу да со страха пуще прежнего лютовать начнут. И что мне делать? Ни одного городового поблизости, как на грех, нет и магией пользоваться нельзя».

Лихорадочные размышления Всеволода Алёновича ни в коей мере не отразились на лице, и, глядя в эти невозмутимые, самую малость обиженно-удивлённые глаза, хозяйка пирожковой заколебалась:

«Да полно, не похож он на сыскаря. Те все как на подбор краснорожие да крикливые, а ентот говорит тихо, обходителен, как мужчина опять-таки весьма привлекателен. Можа даже и не Зеркальщик, с чего мне енто помстилось-та? Подумаешь, глаза серые, у Проньки Косого, вон, вообче один глаз серый, другой голубой, так енто же не означает, что Пронька даром провидца наделён. Надо, пожалуй, с Гудияром посоветоваться, он волк травленый, всех сыскарей за десять вёрст чует».

- Вы, барин, погодьте, не уходите, - женщина расплылась в обольстительной улыбке, чуть коснулась пальцами руки Всеволода. – Я только распоряжения по кухне сделаю и враз к Вам вернусь. И провожу Вас, коли надобно будет.

Всеволод кивнул, взял со стоящего на столе блюда ещё один румяный пирожок и отхлебнул кваса из кружки. Хозяйка, успокоенная тем, что странный посетитель не спешит выхватывать оружие, звать городовых или цеплять на неё оковы, одарила Зеркальщика ещё одной улыбкой и поплыла к стойке, так игриво покачивая бёдрами, что огненно-рыжий мужик, насквозь пропахший лошадьми, пронёс кружку мимо рта, а другой получил звучную оплеуху от жены.

«Доносить пошла, и что-то мне подсказывает, что не городовым. А в банде, по непроверенным данным, человек десять, шестеро точно дюжие мужики, способные, если верить самовидцам, быка одним ударом завалить, - дознаватель откинулся на спинку стула. – С полным резервом ещё можно было бы попробовать, но сейчас в одиночку я с ними точно не совладаю. И вряд ли мне поверят, что я здесь по личной, а не служебной надобности. Итак, возвращаемся к главному вопросу: что делать?»

Всеволод Алёнович задумчиво погладил надёжно укрытый длинным рукавом браслет, покрутил его, прикидывая, можно ли снять ставший обузой амулет. Браслет категорически не желал расстёгиваться или же каким-то иным способом покидать руку, протестующе нагреваясь и покалывая кожу.

«Ты чего удумал, ирод?!»

Голос Никиты прозвучал так неожиданно, что Зеркальщику стоило немалого труда не подпрыгнуть на месте.

«Ты почто браслет теребишь, я кому сказал, никакой магии?! В гроб себя вогнать хочешь безвременно, ирод?!»

«Никита, друг, мне твоя помощь нужна».

Всеволод благоразумно пропустил мимо ушей все оскорбления, во-первых, сейчас не время и не место для обид, а во-вторых, тут и без всякой магии понятно, что костерят его не по злобе души, а тревожась об его, Всеволода, здоровье.

Как всегда, на призыв о помощи доктор откликнулся моментально, сварливо, точно столетний дед, спросив:

«Чего там у тебя опять приключилось?»

Зеркальщик быстро рассказал, как его угораздило чисто случайно обнаружить разбойничий притон.

«Всеволод Алёнович, - голос Никиты источал столько яда, что даже малой капли его хватило бы для истребления всех жителей империи, - я вот не пойму, ты родился под несчастливой звездой, али это магия твоя дурная так действует? Почему ты в каждом стоге иголку находишь, что ж ты такой удачей обиженный, а?!»

На невезучего Всеволод всё-таки обиделся:

«Служба у меня такая: находить то, что другие теряют».

Доктор выразительно крякнул, намекая, что нечего на зеркало пенять, коли наружность не устраивает, сиречь нечего собственную «удачливость» делами служебными прикрывать, и буркнув: «Жди» замолк. Браслет тоже прекратил щипаться и стал прохладнее, мстительно обвившись вокруг запястья наподобие кандальных оков.

Дознаватель задумчиво посмотрел в окно, где яркое солнце сменили низкие косматые тучи, обещающие затяжной снегопад. Погода стремительно портилась, от резких порывов ветра пронзительно скрипели ставни и дрожали мутноватые стёкла.

- Барин, - хозяйка пирожковой подошла к столу, пряча руки под длинным серым фартуком, - ежели Вы хотите к Захарычу, так лучше прямо сейчас идти. А то вишь, что на улице творится, не ровён час, пурга начнётся.

Зеркальщик благодушно кивнул и поднялся, не спеша хвататься за оружие (коего у него, к слову сказать, и не было) или звать на помощь. Женщина незаметно вздохнула, покачала головой, уже жалея, что сболтнула Гудияру о посетителе, в коем на миг, воистину правду молвят, что пуганая ворона и куста боится, помстился ей дознаватель из Сыскного Управления. А теперь всё, обречён красавец сероглазый, как от пирожковой отойдёт, тут его и встретят. И добро, коли сразу прирежут, а то ведь могут и на беседу к Гудияру стащить, а после таких разговоров даже самые крепкие о смерти как о благе молили. Хозяйка тяжко вздохнула, скорбно поджала губы. Может, предупредить молодца, пока не поздно? Женщина искоса посмотрела на обречённого, коий пока не догадывался о своей скорбной юдоли, и покачала головой. Нет, поздно, уже слишком поздно. Гудияр, оборотень поганый, уже почуял жажду крови и таперича пока не утолит её, не успокоится. Ох, Господи, прости и помилуй душу грешную, не со зла, а лишь по извечной бабьей дурости с разбойными связавшуюся! Хозяйка пирожковой перекрестилась, негромко прошептала сбивчивую молитву.

- Что это ты, хозяюшка, то молитвы шепчешь, то вздыхаешь? – насмешливо спросил Всеволод. – Уж не потравила ли пироги, коими меня потчевала?

Женщина вспыхнула, точно была невинной девицей, перед коей пьяный мужик порты скинул:

- Побойтесь бога, барин, кухня у меня отменная, самые первые люди города отведать не брезгуют! Почитай, каждый дён слуг присылают!

Взгляд Зеркальщика потяжелел, засиял сдерживаемой магией:

- Хорошо, что сами не приезжают, а не то твои дружки живо бы их на солнышко сушиться повесили.

Женщина побледнела, словно свежевыпавший снег, споткнулась на ровном месте, чуть не упав лицом вниз на промёрзшую землю, зашевелила губами, не в силах выдавить из себя ни слова. А Всеволод Алёнович продолжал давить, пытаясь до самой сердцевины души достать, раскаяние пробудить:

- Ну, что же ты губами хлопаешь? Скажешь, облыжно говорю? Так ведь сама знаешь, что прав я. Небось, и пирожковую свою на кровавые деньги открыла?

- Неправда, - вспыхнула хозяйка, коей ножом по сердцу пришлись последние слова дознавателя, по самому больному полоснули, - лжа это, вот Вам крест, от родителей наследство! Нет на моей лавочке ни капли крови, чистая она, я и батюшку Онисима освящать её приглашала!

Всеволод крутенько повернулся на каблуках, схватил женщину за плечи, притянул к себе, выдохнул прямо в лицо, буравя тяжким взором:

- А на тебе самой тоже крови нет?

Дама сникла, обмякла вся, словно марионетка с оборванными нитями. Дознаватель усмехнулся одним уголком рта и тут приметил смутное движение в тени кособокого домишки, стоящего аккурат на границе Чародейного тупика. Резко оттолкнув женщину себе за спину, Всеволод плавно развернулся к промелькнувшему в тени силуэту, мысленно ругая себя на чём свет стоит за то, что не озаботился, выходя из дома, взять оружие. Да и то сказать, собирался-то он не на побоище, а на сватовство, а там шпага без надобности. Только вот судьба в очередной раз вдребезги порушила все его планы.

- А про то, сколько крови на руках у этой крали, не тебе, барин, спрашивать, - просипел грузный одноглазый мужик в порванном тулупе, медленновыходя из-за домишки и лениво покручивая в руках большую шишковатую дубину. – Ты сей миг сам на встречу с Создателем отправишься, так что лучше свои грехи вспоминай.

Зеркальщик привычно вскинул руку, пытаясь создать защитный купол, но из-за браслета смог выпустить лишь пару мелких стеклянных осколков.

«Чёрт, выберусь из этой переделки живым, заставлю Никиту снять этот клятый амулет к чёртовой матери, - пылко, словно жених в церкви, поклялся Всеволод, подхватывая с земли сломанную тележную ось. – И со шпагой даже во сне расставаться не буду! Али кинжалец заведу, всё не с голыми руками против разбойных идти».

- А ты смелый, красавец, - просипел мужик, качая кудлатой башкой, - ишшо вроде как магичить чего пытался? Да не вышло, на нас, сокол, мулеты защитные. Аккурат от таких вот умников чародейных сделаны.

Пока один отвлекал внимание Всеволода, подтянулись остальные разбойные, среди коих дознаватель с неприятным удивлением узнал щеголеватого помощника городского мага.

- Крепкого здоровья, Всеволод Алёнович, - чародей поклонился, издевательски шаркнув ножкой, - признаюсь, не рад нашей встрече. При прошлом Вашем визите к моему всемогущему, как он сам считает, магу, Вы произвели на меня весьма благоприятное впечатление. Жаль, что судьба свела нас вновь, да ещё и при столь печальных для Вас обстоятельствах… - мужчина покачал головой, вздохнул удручённо. – Кончайте его скоренько, братцы. Да дубинами забивайте, Зеркальщики горазды через блестящие ножички утекать.

Получив приказ атамана, разбойные разом вскинули дубины и бросились на дознавателя. Всеволод Алёнович отпрянул, не давая заключить себя в круг, из коего выбраться живым не представлялось возможным, и крутанул ось меленкой. Будь в руке Зеркальщика палка покрепче али вообще шпага, возможно, нападавшие и прониклись бы, а так лишь презрительно кхекнули и так яростно замахали своими дубинками, что поднялся самый настоящий ветер. От пары ударов Всеволод ещё смог отклониться, ещё один стоически приняла на себя тележная ось, но на втором ударе гнилое дерево не выдержало и с печальным треском рассыпалось в труху.

- Бей его, молодцы! – зычно гаркнул чародей, сам предпочитая оставаться в роли наблюдателя побоища. – Бей его, безоружен он теперь!

Дознаватель швырнул оставшиеся у него в руках от оси жалкие обломки, метко угодив ими в две бородатые перекошенные физиономии, от удара ставшие ещё более перекошенными, и лихо, словно заяц на охоте, прянул в сторону кособокого домишки. Да, негоже врагам спину показывать, но Зеркальщик всегда считал, что живая собака принесёт больше пользы, чем мёртвый лев. И вообще, ему помирать пока рано, его Варенька ждёт, обручение у них сегодня.

«Где же Никита с подмогой? Чего он медлит?!»

Всеволод Алёнович перемахнул через кучу мусора, бросил быстрый взгляд вправо, влево. Городовых, понятное дело, не было, они подобные места не жаловали и без надобности в них старались не соваться, праздношатающихся прохожих тоже заметно не было, как и крепких домов, готовых дать приют беглецу.

«В моём случае остаётся радоваться тому, что подмога к разбойным не спешит, - усмехнулся дознаватель, поспешно смахивая выступивший на лбу пот. – И где же, мрак его заешь, Никита?»

На миг Всеволоду помстилось, что спасение близко: дорога делала шальной крюк, словно её оса злая ужалила, и скрывалась в чём-то похожем то ли на небольшой лесок, то ли на разросшийся парк. Зеркальщик, привыкший более полагаться на милость природы, нежели людей, бросился туда, но едва миновал особо заковыристый изгиб дороги, как путь ему преградили разбойные. Злые, запыхавшиеся, но за время бега не утратившие ни пыла, ни, что особенно огорчало, своих дубин. Их атаман медленно и вальяжно, явно красуясь, вышел вперёд, укоризненно покачивая головой:

- Ай-яй-яй, Всеволод Алёнович, пристало ли дознавателю Сыскного Управления врагам спину показывать? Право слово, Вы меня огорчаете, не знал, что Вы, помимо того, что Зеркальщик, ещё и трус.

- Будь Вы один, сударь, я бы не стал бегать, - огрызнулся Всеволод, прекрасно понимая, что терять ему, по большому счёту, уже нечего. А так, возможно, появится призрачный шанс если не убить (вряд ли разбойные позволят), то хотя бы пару синяков поставить этому щёголю. Всё не так обидно помирать будет.

Чародей звучно прищёлкнул языком, покачался с носка на пятку, а потом лениво процедил, глядя не на дознавателя, а на кончики своих сапог, словно Всеволод Алёнович был столь мелкой и незначительной персоной, что даже взгляда не стоил:

- Нет уж, друг милый, на такие мальчишеские подначки я не поведусь. Убить его.

Разбойные кинулись всем скопом, самые ретивые даже дубины отбросили, чтобы была потом возможность хвастать, как они врагу голыми руками хребет ломали. Завязалась драка, треснул и отлетел в сторону оторванный рукав, брызнула кровь из чьего-то расквашенного носа.

- Все демоны ада тебя пожри, Всеволод, я тебя ей-же-ей на цепь посажу! – рявкнул появившийся из серовато-дымной воронки Никита, с двух рук выпуская в сторону разбойных тёмно-серые шары, в коих чародей с ужасом опознал смертоносные, растворяющие всё, чего коснутся, Туманы смерти.

Следом за доктором из той же воронки деловито выскакивали городовые под предводительством высокого и краснолицего околоточного. Стражи порядка, благоразумно стараясь не сталкиваться с Туманами смерти, заламывали руки разбойным, особо ретивых предварительно успокаивая могучими ударами в лицо либо в ухо.

- Какого мрака господнего ты вообще творишь?! - продолжал бушевать доктор, в этот миг меньше всего похожий на милосердного утешителя страждущих. – Неужели Варвара Алексеевна столь плоха, что ты ради избавления от неё готов даже с жизнью расстаться?! Чем она тебе так не угодила, позволь узнать?

Терпеть поношение любимой Всеволод Алёнович уже не смог, вспыхнул почище просмолённого факела:

- Варвара Алексеевна самая лучшая!

Никита устало потёр лицо, спросил почти мирно:

- Тогда скажи, какого беса ты тут делаешь? Почто один против целой ватаги попёр?

Зеркальщик насупился и опустил голову, чувствуя себя провинившимся школяром, коего отчитывает суровый учитель.

- Я случайно… подарок для Вареньки искал…

- Здесь?! – доктор огляделся по сторонам и потянулся к другу в намерении проверить его пульс. – Друг мой, по-моему, у тебя жар и ты бредишь.

Всеволод Алёнович зло отпрянул в сторону, метнул в зубоскала рой мелких колючих осколков.

- Ещё и магией пользуешься, вопреки моим строжайшим запретам, - устало вздохнул доктор. – И браслет-то тебя не останавливает, головушку бедовую. Ладно, нечего на меня глазищами своими сверкать, расскажи лучше, как тебя угораздило с разбойными схлестнуться. А я пока ссадины обработаю да кровь смою.

Всеволод прижал руку к правой щеке, с неудовольствием обнаружив, что шрам в очередной раз отворился, а выступившая кровь сухой коркой стянула щеку и шею. Да и левый глаз всё время норовил закрыться.

«Ещё и одёжу порвал, - мрачно констатировал Зеркальщик, оглядывая висящую клоками одежду. – Один рукав начисто оторвали, черти. И как в таком виде на обручение ехать? Вернуться к себе и переодеться? Так сколько времени уйдёт, а Варенька и так, поди, уж дожидается»

- Так какая дорога дурная тебя в эти края занесла? – на манер былинного песнопевца вопросил Никита, ловко смывая кровь.

Всеволод вздохнул, поняв, что отмолчаться не получится. Способностью вытряхивать душу в попытке дознаться правды Никита Васильевич мог поспорить с самыми наилучшими дознавателями Сыскного Управления.

Внимательно выслушав скупой рассказ друга, доктор коротко хохотнул и, окинув Всеволода Алёновича внимательным взглядом, покачал головой:

- Да уж, друг мой, в таком виде надо не на обручение ехать, а с дубиной в тёмном переулке стоять, в крайнем случае, на паперти соборной обосноваться.

Зеркальщик опять выпустил рой мелких колючек. А то он сам не знает, что выглядит для торжества неподобающе!

- Ладно, не серчай, - Никита мягко положил руку на плечо друга, - сейчас горю твоему пособим. Так-с, кто тут у нас ещё остался?

Доктор оглянулся, и маявшийся неподалёку городовой, получивший строгий приказ околоточного исполнять любой приказ доктора, а паче того господина дознавателя, поспешно вытянулся и втянул живот, всем своим видом демонстрируя служебное рвение. Никита неопределённо хмыкнул, но поскольку больше всё равно никого рядом не было, решил не привередничать и коротко приказал:

- Мухой лети на Малую Канавку дом десять, скажи барыне, к коей тебя проводят, что срочно нужен синий с белым мундир, коий она в дар Всеволоду Алёновичу приготовила. Да возвращайся скоренько, мы тебя у Викентия Захаровича, садовника, дожидаться станем.

- Будет сделано, Ваша Благроть, - оглушительно гаркнул городовой и припустил так, словно за ним волки голодные гнались.

- А мы пока подарок для твоей невесты поищем, - Никита Васильевич вспомнил, как, женихаясь к своей любушке, своей Жизни, готов был перевернуть небо и землю в поисках ДАРА, коий был бы хоть немного достоин самой лучшей девушки на свете. А весть о том, что в город прибыл ревизор, самолично проверяющий всех Зеркальщиков, может и подождать. Аркадий Акакиевич, дай ему бог здоровья и благоденствия на долгие годы, сказал, что часа два на личные нужды у Всеволода Алёновича точно есть. Чай, не единственный Зеркальщик в городе и другие имеются.

Осколок тринадцатый. Неожиданное известие

Варенька украдкой выглянула в окно и подавила тоскливый вздох. Всё-таки не гораздо невесте выглядеть печальной либо встревоженной, полагается сиять от счастия, особенно ежели обручение происходит по взаимному согласию, а не прихоти родительской. Только вот как лучиться довольствием, ежели милого рядом нет, а сердечко так и щемит, так и ноет от волнения? На карточке, коя к роскошному букету прилагалась, Всеволод писал, что в полдень придёт на обручение, только вот время-то уж за полдень, а о Зеркальщике ни слуху ни духу. Гости, маменькой на торжество приглашённые, уж перешёптываться начинают, добро, что с усмешечками не поглядывают, всё-таки побаиваются прогневить Алексея Петровича. С судьёй-то спорить не гораздо, мало ли, как жизнь извернётся, недаром всё-таки людская молва гласит, что от тюрьмы да сумы зарекаться не следует.

Варвара Алексеевна опять вздохнула, снова в оконце выглянула. Нет, не видать друга милого. Где-то его путь-дорожка кружит, где-то ветры буйные носят? Юленька, заприметив, что сестрица затосковала, подплыла поближе, приобняла за талию, прощебетала игриво:

- Варенька, голубка, сестрица Аннушка пиеску новую выучила, сейчас играть станет. А ты бы после спела, у тебя голосок такой чудный, точно флейта серебряная!

Аннушка, коей музицирование представлялось изощрённой пыткой, скривилась, но ради сестрицы изобразила бурный восторг и села за фортепиано. Пробежалась пальчиками по клавишам, вспоминая последний урок, после чего громко и чуточку фальшиво начала бравурный марш. Тётка Катерина фыркнула окаченной водой кошкой и негромко проворчала себе под нос, что крестоносцы, дерзнувшие вторгнуться в пределы державы во времена святого Александра Невского, бряцали доспехами гораздо мелодичнее. Как ни тихо женщина прошептала столь дерзкие слова, Варенька всё-таки их услышала и, оскорбившись за сестрицу, сердито подумала, что тётка говорит так, словно лично застала те мрачные времена и собственными ушами слышала бряцание доспехов крестоносцев. Барышня устыдилась собственных крамольных размышлений, закраснелась и торопливо перекрестилась, прося небеса простить ей невольное злоязычие, а после опять выглянула в окно.

- Перестань, - прошептала тётка Катерина, весьма чувствительно прихватив девушку за руку, - ни один кавалер, даже самый достойный, не стоит того, чтобы так явно демонстрировать свой к нему интерес. Девочка моя, мужчины по сути охотники. И как только твой разлюбезный поймёт, что ты душой и телом предана ему, он тут же отправится на поиски новых неприступных красавиц.

Варенька вспыхнула, точно ей в лицо крутым кипятком плеснули, и от гнева не враз нашлась, что ответить. А когда пришёл-таки достойный ответ, сияющая, точно начищенный медный таз Малуша громогласно объявила о прибытии Всеволода Алёновича. Все разговоры враз затихли, дамы мигом, точно по команде неслышной, распахнули веера, с нескрываемым интересом поглядывая на дверь. Мужчины же свой интерес открыто не демонстрировали, лишь словно бы случайно переместились поближе к своим спутницам, а особо ревнивые и вовсе избранниц за талии приобняли, подчёркивая свои особые, церковью и любовью подаренные права.

Аннушка, бесконечно счастливая, что пытка музыкой завершилась столь благоприятственно, вспорхнула со своего места подобно вырвавшейся на свободу птичке и скользнула поближе к сестрицам. Барышня ловко рассудила, что рядом с Варенькой и Юленькой она и на Зеркальщика вволю поглазеет, и от музицирования избавится. Чай, перед дорогим да желанным гостем сестрицы и сами захотят талантами блеснуть.

Софья Васильевна поспешно поправила причёску, метнула на дочерей строгий, внимательный взгляд, убедилась, что девицы правила помнят и приличия блюдут, и величественно кивнула замершей у двери Малуше:

- Ну, что же ты гостя на пороге держишь? Проси!

Служанка, чей рот так и норовил разъехаться в широкой улыбке, столь поспешно выскочила, что даже юбкой за косяк зацепилась.

Варенька в волнении переступила с ноги на ногу. Сестрицы, невесть что вообразившие, подхватили девушку под руки и зашептали в оба ушка разом:

- Сестрица, голубка, не робей. Ежели тебе жених неприятен…

Варвара Алексеевна с досадой тряхнула головой:

- Не говорите глупостей! Всеволод Алёнович самый наилучший!

- Что ж ты от него бежать вознамерилась? – фыркнула Аннушка, коей как самой младшей прощалось гораздо больше, чем сестрицам.

Варенька крутенько повернулась и уже вознамерилась сказать нечто убийственно-колкое, когда дверь широко распахнулась и в зал вошёл Зеркальщик. Гости зашушукались, загудели, внимательно, хоть и украдкой, рассматривая Всеволода Алёновича, точно иноземную диковинку.

- Всеволод Алёнович, - Софья Васильевна с церемонной улыбкой, делавшей её лицо несколько надменным, присела в приветственном  реверансе и сделала шаг навстречу гостю, - рада Вас видеть. Надеюсь, дорога не сильно Вас утомила?

- Благодарю Вас, Софья Васильевна, - Зеркальщик церемонно поклонился, прижав руку к груди, - дорога в Ваш дом была для меня гладкой, словно скатерть.

«Оно и видно, - хмыкнула женщина, от чьего внимательного взгляда не ускользнула ни багровость шрама, ни весьма выразительная синева под глазом, ни общая измождённость жениха. – Ой, Варюшка-Варенька, крутенько тебе с таким избранником придётся, не умеет он беду обходить, так и норовит все ворота лбом таранить. Ну да ладно, сердцу не прикажешь. Лишь бы не обижал мою кровиночку».

Софья Васильевна расплылась в обворожительной улыбке и почти пропела, кокетливо поигрывая веером:

- Позвольте представить Вам наших гостей, кои почтили наш скромный дом визитом в столь радостный и светлый день.

Всеволод Алёнович, коий ощущал себя кем-то средним между выставленным на продажу рабом на невольничьем рынке и конём на торгах, под внимательными, изучающими, иногда жадными, кокетливыми либо откровенно презрительными взглядами гостей, от всей души проклял веками утверждённый церемониал и вежливо приподнял уголки губ, не столько улыбнувшись, сколько обозначив улыбку.

«Ничего, голубчик, спешить не станем, - с лёгким злорадством подумала Софья Васильевна, неспешно подводя Зеркальщика к своей давней подруге и представляя их друг другу в самых пышных и витиеватых выражениях. – Меня на обручение тётка вообще не выпустила, сама все заверения и клятвы принимала. Вот и ты, голубь ясный, не враз Вареньку получишь. Что легко даётся, мало и ценится».

- Девочки, маменька что, нарочно? – дрожащим от еле сдерживаемого гнева и обиды голосом прошептала Варенька, терзая уже третий сунутый ей в руки сердобольными сестрицами платочек. – Нарочно Всеволода ко мне не пускает?!

- Так положено, - шептала Юленька, давая себе зарок не приглашать на обручение много гостей. – Жениха твоего все должны узнать и принять.

- Да зачем это всем-то? – резонно возражала Аннушка, коей хотелось уже завершить скучную официальную часть и перейти к танцам. – Чай, Варенька одна с ним жить станет, Агриппину Витольдовну они к себе не пустят.

- А может и придётся, - запальчиво возразила старшая сестра и тут же испуганно прижала ладошку к губам.

Аннушка с Варенькой разом побледнели, перекрестились и чуть слышно прошептали:

- Не дай бог…

- Я к тому, что обычай такой, - поспешила исправить сказанное Юленька, отгоняя от себя страшное видение любопытной особы, в самые мало-мальские дела сующей свой длинный, тонкий нос, а потом охотно делящейся полученными сведениями со всем городом. – Так что, Варенька, потерпеть придётся. Зато потом наедине сколь угодно долго будете, даже, - барышня хихикнула, стыдливо отвела глаза, - поцеловаться сможете. И маменька вам не помешает.

Варвара Алексеевна красочно вспомнила, что у них с Всеволодом Алёновичем дело не только до поцелуев дошло, и поспешила спрятать раскрасневшееся личико за веером. И именно этот самый миг Софья Васильевна выбрала для того, чтобы подвести-таки Зеркальщика к дочерям.

- С нашими дочерями, Всеволод Алёнович, Вы уже имели честь познакомиться, - возвестила женщина, бросив быстрый внимательный взгляд на среднюю дочь. Чего это она закраснелась так, словно не невеста, а молодая жена после первой брачной ночи? Ох, молодость-молодость, всюду-то за тобой присмотр да пригляд нужен.

- Добро пожаловать, Всеволод Алёнович, - дружно прощебетали Юленька с Аннушкой, в очередной раз отметив, что жених у сестрицы не особенно пригожий. Нет, статью Господь не обидел, но этот шрам на лице весь вид портит. А уж глазищи-то до чего пронзительные, прямо жуть берёт!

- Надеюсь, барышни, Вы в добром здравии?

Девушки поспешили заверить Зеркальщика, что здоровье у них отменное.

- Варвара Алексеевна, - Всеволод чуть коснулся прохладных от волнения пальчиков девушки, - могу я просить Вас…

Горло точно незримая петля перехватила, Всеволод Алёнович кашлянул, обуздывая распоясавшиеся чувства, и ровным, ясным голосом, коим, как подумалось Юленьке, только приговоры зачитывать, продолжил:

- Могу я просить Вас стать моей супругой?

В сияющих глазах, в робкой улыбке, заигравшей на губах, во всей позе, даже в шелесте складок платья любимой Зеркальщик без труда прочёл ответ, и душу его охватила столь безмерная радость, что сдержать её не было никаких сил. На губах Всеволода засияла ясная мальчишеская улыбка, широкая и лучистая.

- Я всей душой принимаю Ваше предложение, - звонко отозвалась Варенька и лишь после того, как сестрицы с двух сторон ткнули её локотками в бока, добавила. – Разумеется, если мои родители нас благословят.

«Можно подумать, отсутствие благословения остановило бы», - усмехнулся Алексей Петрович, в этот момент отчётливо вспомнив, как сам просил руки Софьюшки у суровой тётки. Старая карга тогда подарки приняла, обручение провела, а как узнала, что жить молодые не в столице будут, живёхонько всё попыталась назад поворотить. Да не вышло, Софьюшка из тёткиного дома в одном тонком платьишке и домашних туфельках бежала, лишь бы с милым не разлучаться.

- Ну что, Алексей Петрович, благословим молодых? – Софья Васильевна спросила столь серьёзно, что Варенька даже озаботилась: а ну, как родители согласия не дадут?

Алексей Петрович помолчал, чувствуя, как нарастает вокруг напряжение, а вокруг Зеркальщика начинают роиться мелкие осколки, выдавая испытываемое дознавателем волнение, после чего широко улыбнулся и подмигнул дочери:

- Благословим.

Софья Васильевна вздохнула негромко, повернулась в сторону сияющей улыбкой служанки, держащей наготове святой образ Казанской Богоматери, и неприметно смахнула слезинку с уголка глаз. Вот и выросла дочка, уж жениха в дом привела, а давно ли маленьким босоногим несмышлёнышем по дому бегала, лепетала что-то звонко, полная неистребимой детской радости? Софья Васильевна качнула головой, прогоняя тоску. Что это она, право слово, чай не на погост дочку снаряжает, а под венец, радоваться надо, а то, был грех, боялась, что Варенька так старой девой и останется, уж больно затейливое увлечение себе средняя дочь выбрала. Шутка ли, помощницей дознавателя стать вознамерилась! И стала, упрямица эдакая, ни людской молвы, ни родительского гнева не убоялась! Да ещё и жениха нашла, причём не какого-нибудь, а Зеркальщика. Конечно, матери-то, может, и поспокойней было бы, коли избранником дочери стал кто-нибудь менее чародейный, да ведь сердцу не прикажешь. Одно радует: Зеркальщик для своего Отражения всё исполнит, небо и землю к ногам постелет. И в обиду никому не даст, что особенно обнадёживает. Софья Васильевна взяла образ и повернулась к опустившимся на колени молодым. Алексей Петрович подошёл к жене, вопреки традиции, исключительно по собственному желанию (да и кто бы его в собственном дому попрекать осмелился?) обнял супругу за талию, притянув к себе, и звучно пророкотал древние, веками и поколениями предков освящённые слова обручальной клятвы. Софья Васильевна эхом вторила мужу, про себя моля небеса явить милость молодой паре и благословить их союз. Словно в ответ на мольбу матери пламя в висящей в красном углу лампадке вспыхнуло ярче, будто туда масла добавили и фитилёк поправили.

- Небеса вняли клятве, - прошептала Аннушка, толкая в бок стоящую рядом Юленьку. – Смотри, как пламя-то в лампаде разгорелось!

- Ты бы лучше за обрядом наблюдала, чай, через годик-другой и сама так  стоять станешь, - недовольно отозвалась сестрица, чьи романтические мечтания были прерваны самым неромантическим образом. Право слово, пристало ли молодой девице, словно торговке базарной, локтями пихаться! Да и локотки у Аннушки точно спицы вязальные, мало ран кровавых не оставляют.

- А, чего за ним смотреть, чай, родители и без нас всё знают, - беззаботно отмахнулась Аннушка, едва не подпрыгивая на месте. – Скорей бы уже жених Вареньке кольцо подарил, да танцы начались! Я прямо застоялась вся! Кстати, а тебе не показалось, что у Всеволода Алёновича облик какой-то… потрёпанный?

- Ничего удивительного, Варенька же рассказывала, через какое испытание тяжкое им пройти пришлось, - фыркнула Юленька, из-за распахнутого веера оглядывая гостей и прикидывая, куда лучше всего так, между делом, проследовать. Пожалуй, к окошку французскому, у него все самые блестящие кавалеры собрались.

После благословения родителей последовала ответная клятва жениха с невестой, заставившая Аннушку едва ли не взвыть от нетерпения. Мало того, что речь сия и так весьма длинна и заковыриста, так ещё и Варенька с Всеволодом Алёновичем мало не на каждом слове спотыкаются, словно косноязыкие. Но вот, наконец, жених достал из кармана небольшую коробочку, и Аннушка с любопытством вытянула шею, пытаясь как можно лучше разглядеть колечко. Всем ведь известно, что сие украшение скажет о чувствах гораздо больше, чем все слова вместе взятые. Правда, младшей барышне Изюмовой дар не сильно приглянулся: ободок у кольца тоненький, камень дымчато-серый, не бриллиант точно. Аннушка капризно надула губки, плечиком дёрнула. Вот то ли дело у Марфушеньки Огудаловой обручальный перстень: большой, широкий, а бриллиант крупный да лучистый, словно капля росы. Правда, Марфушеньку перед обручением три дни маковой настойкой поили, чтобы она себя не помнила и в самый последний момент не взбрыкнула, от видного, хоть и весьма пожилого годами жениха отказываясь. А у Ларисы Васильковой какое кольцо было, чудо, а не кольцо! И никто ведь на обручении её и не предполагал, что у жениха уже одна законная супруга имеется. И детишек трое, и долг карточный неподъёмный, коий и принудил кавалера новую супругу искать. Аннушка вздохнула и снова посмотрела на Вареньку и Зеркальщика, открывавших бал вальсом. А может, не в кольце дело и даже не дарах жениха? А в чём же тогда? Отчего одни всю жизнь с одной единственной рука об руку идут, а другие в день венчания к любовнице уходят? И как отличить одних от других, коли на словах все в верности клянутся? Ох, как же это непросто, взрослеть! Аннушка решительно тряхнула головкой и приняла приглашение на танец от пышноусого корнета Андреева, обладавшего самым завораживающим баритоном и самым буйным нравом во всём городе. А какие у него очи жгучие, прямо всю душу до донышка прожигают!

***

Всеволод Алёнович собирался предложить Вареньке сбежать в заснеженный парк на прогулку, непривычному к пристальному вниманию дознавателю было неуютно под обстрелом любопытных, оценивающих и придирчивых глаз. Да и зимнюю розу, сокровенный подарок невесте, лучше всего вручать на улице, мороз и снег подарят цветку дивную прелесть и благоуханный аромат. Зеркальщик уже наклонился к невесте, собираясь предложить ей эпатировать общество лёгким нарушением правил, когда зеркало на стене засияло и запульсировало.

«Чёрт, как же не вовремя!» - мысленно выругался Всеволод, скрывая досаду и огорчение под привычной маской невозмутимости.

Алексей Петрович на правах хозяина дома подошёл к зеркалу, начертал знак приёма, и в гладкой поверхности явился облик донельзя смущённого Аркадия Акакиевича. При виде пышного собрания мужчина смутился ещё больше, нервно сглотнул и, виновато кося глазом в сторону Зеркальщика, нарочито бодрым тоном провозгласил, приветственно поклонившись:

- Крепкого здоровья хозяину с хозяйкой, их семейству и всем гостям. С праздником Вас, Алексей Петрович, событие у Вас нынче радостное.

- Да, дочка средняя, Варенька, обручилась с этим вот добрым молодцем, - Алексей Петрович выразительно кивнул в сторону Всеволода Алёновича, коий пытливо смотрел на своё смущённое начальство.

Аркадий Акакиевич растянул губы в улыбке:

- Мои поздравления барышне. Лучшего жениха она во всём городе не смогла бы сыскать. Да что там, таких, как Всеволод Алёнович, и по всей стране не более десятка наберётся, муж верный, отважный и в служебных делах ревностный!

- Аркадий Акакиевич, что стряслось-то? – негромко спросил «верный и отважный», коий к начальственной похвале относился скорее как к сладкой отраве, нежели благости.

- Ревизор приехал Зеркальщиков проверять, тебя к себе кличет, - не стал ходить вокруг да около Аркадий Акакиевич, не великий, чего уж там греха таить, дипломат и любезник. Да и то, право слово, чай, не в дипломатическом корпусе служит!

Всеволод Алёнович построжел, замкнулся, точно зеркальный защитный купол опустил, отгородившись ото всех.

- Когда требует явиться?

Аркадий Акакиевич вздохнул, развёл руками:

- Большое начальство ждать не любит.

Зеркальщик звонко щёлкнул каблуками, круто развернулся к Алексею Петровичу, коротко, по-военному поклонился:

- Прошу меня простить, Алексей Петрович, мне пора. Служба.

Варенька шагнула было вперёд, готовая следовать за своим женихом хоть на край земли, хоть за её пределы, но дознаватель покачал головой:

- Нет, Варвара Алексеевна, Вам лучше остаться здесь.

- Но почему?!

Как Варенька ни старалась, а скрыть обиду не удалось, голос выдал. Серые глаза Всеволода потеплели, уголки губ дёрнулись, обозначая улыбку:

- Потому что отныне и навеки Вы, Варвара Алексеевна, самый дорогой для меня человек. А святыни чужим людям не показывают.

Ещё раз коротко поклонившись, Всеволод привычно шагнул в зеркало, которое переместило его в роскошный помпезный зал дворянского собрания, коий использовали лишь для очень и очень именитых гостей. Навстречу Зеркальщику из глубокого кресла вскочил, словно под ним адово пламя возгорелось, Аркадий Акакиевич. Только излишняя порывистость движений и выдавала волнение, лицом почтенный дознаватель владел великолепно.

- Всеволод Алёнович, - Аркадий Акакиевич пожал Зеркальщику руку, - поздравляю Вас с обручением.

- Благодарю, - Всеволод коротко поклонился. От улыбки воздержался, чай, не на светском приёме встретились, можно излишней любезностью и манкировать.

- Прошу простить, что вызвал Вас в столь знаменательный день… - Аркадий Акакиевич замялся, непривычный к извинениям. Ему, как человеку, наделённому властью, более пристало распекать, а не ошибки признавать.

- Я был бы Вам весьма обязан, если бы Вы перешли непосредственно к делу.

Почтенный дознаватель огляделся по сторонам, прошептал заговорщически, словно бы страшную государственную тайну открывал:

- Дознаватель приехал из самой столицы. По поводу обнаруженного Вами Зеркальщика незарегистрированного.

Всеволод нахмурился, досадливо дёрнул щекой. Одно дело, когда просто проверяют уровень дара и наличие всевозможных отметок, в том числе и ограничивающих применение магии, и совсем другое, когда интересуются результатами непосредственно твоей службы. И дёрнул же чёрт напороться на этого мальчишку-подавальщика!

- Характеристику я Вам дал самую наилучшую, - Аркадий Акакиевич кашлянул, добавил неохотно, - про сиротство Ваше тоже упомянуть пришлось.

Шрам на щеке Всеволода побагровел, выдавая сдерживаемое напряжение. Тема семьи была для дознавателя неприятной и болезненной. Аркадий Акакиевич виновато развёл руками, мол, как смолчать, коли спрашивают.

- Ладно, сказали и сказали, - тряхнул головой Всеволод и одёрнул мундир. – Где проверяющий обосновался?

- В малом кабинете справа. Он ещё и не один, с ним племянник государя Императора пожаловал.

Всеволод чуть приметно дёрнул уголком рта. О женолюбии племянника государя Императора, Великого Князя Михаила Николаевича легенды ходили не только по столице, но и далеко за её пределами. Разумеется, чаще всего безутешные отцы и ревнивые мужья обретали успокоение своим душевным ранам за счёт государственной казны, вымещая злобу на провинившихся дочерях либо супругах, но случалось и так, что стремились покарать и самого обидчика. Конечно, бдительная охрана не давала чужим кулакам портить изящный облик Великого Князя, однако ради спокойствия душевного и прекращения слухов после очередного скандала Император самолично отправлял непутёвого племянника с какой-либо инспекцией. А дабы Михаил Николаевич занимался делами служебными, а не амурными, к нему в помощь и негласный контроль приставляли какого-нибудь надёжного человека, сведущего в той области, коя и подвергалась проверке. Вот и сейчас, после шумихи, поднявшейся вокруг соблазнения молоденькой фрейлины, да ещё и перед самым венчанием, государь Император отправил неуёмного (и неумного, как шептались злые языки) племянника проверять Зеркальщиков. Узнай-де, друг милый, что там творится, в этом древнем граде, долгое время бывшем столицей нашей великой Империи, да по возвращению всё обстоятельно обскажи. Михаил Николаевич зубами скрипнул, усами пушистыми шевельнул, но спорить поостерёгся. Это покойный государь, про коего бают, что он не умер, а в монахи подался, мог спустить и спускал неповиновение приказам, а нынешний суров, с ним не забалуешь. Как воззрится своими оловянными очами, враз все мысли из головы сгинут, кроме той, как бы штаны со страху не обмочить. Вот так и поехал Великий Князь, в магии не сведущий, а Зеркальщиков откровенно побаивающийся, проверять древний град, коий льстецы высокопарно величали Колыбелью Отечества. А дабы невежеством своим князь людей не смешил, приставили его к Ярославу Макаровичу, одно имя коего навевало беспокойство на самых благонадёжных чародеев по всей империи.

В бывшей столице Михаилу Николаевичу не понравилось. Град по сравнению с нынешней столицей и маловат, и тесноват, и простоват, даром, что после нашествия иноземного пятнадцатилетней давности едва ли не полностью восстанавливали. Дома купеческие широкие да основательные, без присущей привычным взору дворцам лёгкости и летучести, на окраинах, кои проезжать довелось, и вовсе домишки деревянные к остаткам древних защитных стен лепятся, точно осиные гнёзда. Конечно, почёт и уважение, с коими встречали градоправитель и все достойные мужи города, польстили, но Михаил Николаевич глупцом не был и прекрасно понимал, что лебезят-то не столько перед ним, сколько пред Ярославом Макаровичем. Даром, что чародей сей держался скромно, перед публикой не рисовался и вниманию к своей особе скорее досадовал, нежели радовался. И место для бесед с Зеркальщиками хотел выбрать самое простое, без изысков, да тут уж Великий Князь не стерпел, вспылил и заявил, что он в лисий лаз, в коем и одному человеку тесно, не полезет. Ярослав Макарович брови насупил, но согласился остаться в предложенном дорогим гостям зале дворянского собрания, правда забился в угол и ещё чего-то там, вроде заклятия отвода глаз, начародействовал. Михаил Николаевич заклятиями не интересовался, а потому и спрашивать не стал, расположился в уютном кресле, потребовал себе чашку самолучшего кофию и свежую газету. Часа через два Великий Князь заскучал, ещё через час проголодался, а Зеркальщики всё шли и шли, и не было им ни конца и ни края.

«Да когда же они уже кончатся, эти бесовские отродья?! – зло подумал Михаил Николаевич, отшвыривая газету и с отвращением глядя на очередную чашку кофия, в этот раз с коньяком. – И прут, и прут, точно со всей Империи сюда пожаловали!»

- Ежели Вы притомились, Михаил Николаевич, то можете идти, - ровным тоном, коим только молитвы заупокойные читать, произнёс Ярослав Макарович.

«Ага, а ты потом государю сообщишь, что я своими обязанностями манкировал», - зло подумал Великий Князь, но ответить постарался со всей возможной учтивостью:

- Благодарю Вас за заботу и участие, Ярослав Макарович, но я до конца исполню свой долг и помогу Вам проверить всех Зеркальщиков.

По чуть заметному блеску в очах чародея Михаил Николаевич понял, что учтивые речи цели не достигли, но, право слово, этот колдун не стоит того, чтобы тратить на него своё очарование, чай не барышня! Великий Князь сердито повёл плечами, точно лошадь в туго затянутой подпруге, поднялся с кресла и, заложив руки за спину, принялся мерить широкими шагами кабинет. Круто повернувшись на каблуках от окна, Михаил Николаевич увидел стоящего перед Ярославом Михайловичем мужчину и едва не сдержал стона отчаяния. Опять Зеркальщик, да когда они уже кончатся, наконец! От нечего делать Великий Князь принялся изучать незнакомца и гадливо передёрнул плечами, заприметив на его правой щеке шрам.

«Эк тебя, голубчик, испохабило, - Великий Князь покачал головой, взглядом знатока окидывая фигуру незнакомца. – А ведь мог бы быть пригожим молодцем, достойным личной гвардии государя Императора. Хотя нет, для гвардейца хлипковат, да и не жалует государь Зеркальщиков, уж больно они дурные».

Всеволод почувствовал пренебрежительно-любопытный взгляд, привычно закрылся, даже рукой шевельнул в тщетной попытке поставить щит, отражающий взоры. Проклятый браслет магию опять сдержал, только мелкие зеркальные крошки с пальцев сорвались и с тихим шорохом на пол осыпались.

Ярослав Макарович весь подался вперёд, точно гончая, почуявшая след:

- Почему у Вас сдерживающий магию браслет?

Михаил Николаевич, коий от тоски смертной уже вспомнил даже присказку старой няньки: «от скуки хоть маету в руки», подошёл поближе и прислушался. Может, хоть историйкой какой занятной разживётся, всё хоть какая-то польза от этого дня будет. Зеркальщик блеснул на Великого Князя неприлично большими с точки зрения придворных эталонов красоты глазищами, но отмалчиваться не стал, принялся рассказывать, да так занудно и заунывно, что Михаил Николаевич уже после пятой фразы чуть набок рот не свернул зевая. Великий Князь понял, что нужно срочно что-то придумать, иначе он просто-напросто рухнет на пол и захрапит, навеки погубив свою репутацию в глазах приличного общества. Спасение предстало в облике стопки бумаг, уже начавшей угрожающе клониться набок. Михаил Николаевич воспрял духом, аки выпущенный на свободу голубь, и провозгласил:

- Пойду я, пожалуй, бумаги секлетарям отнесу, пусть уже начинают отчёт для государя готовить.

Великий Князь ловко подхватил всю стопу, крякнув от неожиданной её тяжести, и поспешно удалился. Прочь, как можно быстрее и дальше прочь от этого душного зала, занудных разговоров и страхолюдных Зеркальщиков, место коим на кострах, а не в приличном обществе! Вот не зря всё-таки прадед, коего супруга во время переворота сгубила (не сама понятное дело, а руками верных соратников), магов истреблял! Жаль, что не всех под корень извёл, и они после его кончины, весьма, кстати, туманной, быстро расплодились! И дядюшка совершенно напрасно с этими демонскими отродьями якшается! На костёр их, и вся недолга!

Михаил Николаевич шмякнул на стол раболепно склонившимся в поклоне секретарям стопу бумаг, рыкнул: «Работайте!», а сам вальяжно, как бы прогуливаясь, направился в сторону старательно натирающей какую-то безделушку служанки. Конечно, не велика честь с низкородной девицей забавляться, но если солнца нет, и луна за светило сойдёт. Без женской-то ласки и совсем одичать можно.

***

Едва Великий Князь ушёл, речь Всеволода Алёновича из монотонной стала сухой и деловитой. Быстро и чётко поведав о происшествиях, в коих капризная планида заставила принять участие, Зеркальщик замолчал, вытянувшись во фрунт. Ярослав Макарович молчал, даже зачарованный самописец, заносящий рассказ дознавателя на бумагу, замер, чуть наклонившись вперёд, словно прислушиваясь. В глубокой тишине прошла одна минута, другая, пять, десять… Стоять столбом Всеволоду надоело. Право слово, у него есть более приятные дела, чем изображать статую пред лицом грозного проверяющего! Этого столичного мага, чай, Варенька не ждёт! Всеволод Алёнович переступил с ногу на ногу, выразительно кашлянул, и когда Ярослав Макарович обратил на него свой тяжёлый, точно могильный камень, взор, бестрепетно спросил:

- Я могу идти?

По губам чародея скользнуло бледное подобие улыбки, длинные тонкие пальцы небрежно шевельнулись. Самописец упал на лист, столик с бумагами отскочил к окну, зато к Всеволоду Алёновичу бодро прискакало кресло и выразительно ткнулось в колени, садись, мол.

- Присаживайтесь, молодой человек, - Ярослав Макарович устало откинулся на спинку кресла, небрежно уронив руки на подлокотники. – Присаживайтесь, побеседуем.

«А до этого мы чем занимались?» - осердился Всеволод, однако, привычка взяла верх, и дознаватель беспрекословно опустился на мягкое сидение.

Опять повисла тишина, во время коей грозный проверяющий не сводил глаз с Зеркальщика, а тот нет-нет да и поглядывал в сторону бодро тикающих на каминной полке массивных часов.

- Кто Ваши родители?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Всеволод Алёнович, успевший мысленно переместиться к Вареньке, вздрогнул:

- Простите?

- Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы сирота. Это так?

Зеркальщик молча склонил голову.

- Однако родители у Вас были. Аркадий Акакиевич упоминал, что Вы попали в воспитательный дом неполных шести лет, отличались удивительной цепкостью памяти, а значит, наверняка помнили своих родителей или тех, с кем жили.

«И чего он к моим родителям прицепился? – промелькнуло у дознавателя, привычно скрывающего раздражение за маской холодной почтительности. – В прошлые проверки таких вопросов не задавали, знак смотрели, уровень дара проверяли и всё».

- Как звали Вашу матушку? Какого она была рода?

Всеволод Алёнович понял, что отмолчаться не получится.

- Мою матушку звали Алёной, откуда она была, я не знаю. Я был совсем маленьким, когда её не стало.

- А отец? Что стало с ним?

«Да что ж ты привязался-то, словно репей к собаке!»

С пальцев Всеволода помимо его воли слетела мелкая колючая крошка, в голосе послышался треск раздавливаемого каблуком стекла:

- Осмелюсь заметить, Ваша милость, что поскольку я сирота, нет необходимости спрашивать меня о моих родителях. Мёртвых с погоста не носят.

- Если их удаётся похоронить, - Ярослав Макарович так вцепился пальцами в подлокотники, что даже прорвал обшивку. – Но Вы правы, сударь, я вёл себя неподобающе. Ещё один вопрос, и я Вас отпущу.

Проверяющий щёлкнул пальцами, в воздухе появился прозрачный девичий силуэт. Всеволод подался вперёд, всматриваясь, уголки его губ дрогнули, хриплый от волнения голос неверяще прошептал:

- Мама? Но… откуда?

- Когда-то я мечтал, что она станет моей женой, - Ярослав Макарович усмехнулся, вспомнив тощего нелепого юнца, с немым обожанием взирающего на сероглазую соседку. – Думал, посватаюсь к ней.

Бровь Всеволода выразительно поднялась: мол, что же не посватался? Ярослав Макарович тяжко вздохнул, поник, словно дуб, молнией спалённый. Что можно было сказать этому влюблённому мальчику, сумевшему, несмотря на шрам и магический дар, коий впору проклятием назвать, объясниться со своей избранницей? Какие слова подобрать, чтобы понятно стало, что Ярослав даже взгляд на Алёнушку поднять не решался, немел в её присутствии? Думал: станет великим чародеем, вот тогда и приедет к Алёне, расскажет ей о своей любви и заберёт в столицу. Только вот соседка своего тайного воздыхателя ждать не стала, поддалась очарованию молодого проезжего купца, растаяла от его слов медовых и под венец с ним пошла. К тому моменту, как Ярослав Макарович из столицы приехал, Алёнушка уж на сносях была.

- Не хотел я её счастье рушить, - глухо прошептал чародей, - да как оказалось, зря… Забери я её тогда от мужа, глядишь, и жива осталась бы моя Алёнушка… И Вам в воспитательном доме обитать не пришлось бы, родным бы вырастил, сыном назвал.

- Угу, наследником, - буркнул Всеволод и опять посмотрел на часы. Спору нет, история печальная, но, как правильно говорит Никита, или ты хоронишь прошлое, или оно забирает тебя, высасывая душу.

Ярослав Макарович понял всё правильно, улыбнулся грустно, потёр лицо ладонями:

- Прошу прощения, заболтался я. Со стариками такое бывает, знаете ли. Не смею Вас больше задерживать, полагаю, Вас невеста ждёт.

- Совершенно верно, - Всеволод звучно щёлкнул каблуками, коротко поклонился. – Всего доброго, Ваша милость.

- Светлых отражений и гладких зеркал, - кивнул чародей и отошёл к окну, тем самым показывая, что проверка подошла к концу, и Зеркальщик может быть свободен.

Всеволод Алёнович бесшумно покинул зал, кратко рассказал Аркадию Акакиевичу о проверке и, ещё раз заверив дознавателя, что проверка сия его, Всеволода, ни капли не задела, вышел на улицу. Вдохнул полной грудью свежий морозный воздух, обдумывая неожиданноеизвестие. Вот уж воистину, чудны дела твои, Господи! Не поспеши матушка поддаться сладким речам, прояви чуть больше мудрости и зоркости, умей видеть в душах людских, и, глядишь, была бы совсем другая история. И не было бы ни ранней маменькиной гибели, ни холодной неприязни богатого дома, так и не ставшего родным, ни Анфисы, подобной ядовитой змее, ни шрама на щеке, ни дома воспитательного… А вдруг встречи с Варенькой тоже бы не было? От столь страшной мысли Всеволод Алёнович даже на месте остановился. Один кудесник-часовщик говорил, что жизнь подобна механизму часов. Убери одну шестерёнку или передвинь пружинку, и всё, часы замрут либо же начнут показывать неправильно. Зеркальщик тряхнул головой, прогоняя тревогу, и прибавил шаг. Его ждёт Варенька, и это единственное, о чём следует думать и помнить. Всё остальное значения не имеет.

Осколок четырнадцатый. Тень вороны

Господин градоправитель, слывущий самым хлебосольным человеком в городе, естественно не мог допустить, чтобы проверяющий из столицы, да ещё и племянник самого государя Императора, занимались исключительно служебными делами. А потому спешно организовал бал, привлекая самых наилучших чародеев, самых изысканных поваров и самых проворных слуг, дабы праздник получился великолепным и запомнился дорогим гостям. Естественно, гости тоже были приглашены самые наилучшие, весь цвет города, самые достойные да уважаемые. Был среди них и почтенный меценат и благодетель купец Омутов Михаил Осипович, последние месяцы сильно сдавший и почти не покидавший своей усадьбы. Сопровождала его, разумеется, верная супруга Анфиса, сохранившая стройность и гибкость фигуры, только вот волосы побелели, да на лицо безжалостное время наложило паутину морщин. Что поделать, время беспощадно к людям, даже всесильные Некроманты склоняются перед ним.

Михаил Николаевич, в силу своего женолюбия испытывающий сильную нужду в деньгах, кою даже финансирование, выделяемое Императором своему нерадивому племяннику, утолить не могло, естественно, возжелал знакомства с меценатом и его супругой. Градоправитель, для коего желания дорогих гостей были воистину законами, моментально подвёл Великого Князя к Анфисе, верным стражем стоящей у кресла, на коем расположился Михаил Осипович. После церемонии знакомства, прошедшей с провинциальной пышностью и великосветской любезностью, губернатор оставил Михаила Николаевича и чету Омутовых наедине, сославшись на обязанности, возлагаемые на гостеприимного хозяина.

- Какой у Вас прелестный медальон, - снисходительно-вежливым тоном заметил Великий Князь, разглядывая большой, в половину ладони медальон, висящий на шее у женщины наподобие монашеских вериг.

На медальоне неизвестным художником, может быть, самим Михаилом Осиповичем или его супругой, был написан портрет мальчика. Совсем маленького, не более шести лет, но при этом со строгим, совсем не детским выражением больших серых, точно лесные озёра, глаз. И смотрели эти очи прямо в душу, всё замечая, всё понимая, но при этом ничего не забывая. Михаил Николаевич нахмурился, потёр лоб, пытаясь вспомнить, где он уже видел подобный пронизывающий насквозь взгляд. Нет, не пронизывающий, беспристрастно-отражающий, точно ты в зеркало смотришься, перед коим лгать нет никакой возможности, да и необходимости тоже.

- Это портрет нашего сына, - со сдерживаемой скорбью ответила Анфиса, поправляя медальон и чуть поглаживая дрожащей рукой портрет, - он погиб… Его убили…

- Всеволод, - прохрипел Михаил Осипович, оттягивая душащий его воротник, - мой Всеволод, мой наследник…

- Тише, тише, дорогой, успокойся, доктор запретил тебе нервничать, - Анфиса захлопотала вокруг мужа точно наседка вокруг единственного хилого цыплёнка.

- Всеволод, - машинально повторил великий князь, и тут пред его мысленным взором предстал статный Зеркальщик с багровым шрамом на щеке. – Точно, Всеволод Алёнович, как же я мог забыть!

Анфиса чопорно поджала бледные губы:

- Михайлович. Нашего сына звали Всеволод Михайлович.

Михаил Николаевич подарил женщине одну из своих самых блистательных улыбок и промурлыкал, словно ласковый пушистый кот:

- Разумеется, Вы правы. Просто я вспомнил одного Зеркальщика, удивительно похожего на Вашего сына.

Будь Великий Князь более наблюдательным, он обязательно заметил бы, каким грозным огнём полыхнули глаза Анфисы, как её тонкие пальцы скрючились наподобие когтей, и как крепко вцепился её супруг в подлокотники кресла.

- Вы говорите, что видели Зеркальщика, похожего на нашего сына? – томно промурлыкала Анфиса, пристально глядя в глаза Великому Князю и применяя лёгкое чародейство, дурманящее разум и дающее волю языку. – И его тоже звали Всеволод?

- Да, только не Михайлович, а Алёнович. И он брюнет, а не блондин.

- Как интере-е-есно, - пропела Анфиса, кокетливо касаясь веером руки Михаила Николаевича и усиливая чародейское воздействие. – Я внимаю вам, затаив дыхание!

Великий Князь расправил плечи, выкатил грудь колесом и заворковал, подобно голубю по весне. Через полчаса беседа завершилась самым приятственным для всех образом: Великий Князь отправился танцевать с мило краснеющей от внимания высокого гостя стройной блондинкой, получив от известного мецената скромный дар в виде нескольких тысяч золотом. Анфиса получила бесценные сведения, касаемые Всеволода Алёновича, а Михаил Осипович, пожалуй, приобрёл больше всех – он получил надежду. Надежду на встречу с сыном, коего долгое время считал погибшим.

- Анфиса, душа моя, ты должна немедленно, слышишь, немедленно всё проверить, - хрипел Михаил Осипович, не замечая, что стискивает руку жены до синяков. – Если это правда… Если Всеволод жив… Если мой НАСЛЕДНИК…

- Тише, дорогой, успокойся, обсудим всё дома, - шептала Анфиса, целуя мужа в висок. – Здесь слишком много ушей и языков. Идём, идём, не будем терять ни минуты.

Чета Омутовых покинула бал, сославшись на плохое здоровье Михаила Осиповича, чьи лихорадочно блестящие глаза, тяжёлое со свистом дыхание и красные пятна на лице не остались незамеченными.

- Что это с ними? – Ярослав Макарович проводил почтенное семейство неприязненным взором и повернулся к Великому Князю, уже не очень твёрдо стоящему на ногах. – Сорвались с места, точно воробьи, вспугнутые кошкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Точнее, как корабль, чьи обвисшие паруса наполнил ветер, - пошатывающийся Михаил Николаевич поднял вверх палец и пафосно провозгласил, - ветер надежды!

- Надежды? – усмехнулся чародей, искоса взглянув на Великого Князя. – Вынужден огорчить Вас, Ваше Высочество, но с каждым прожитым годом надежд, как и чудес, в жизни становится всё меньше.

- Не скажите, милейший Ярослав Макарович, в жизни этого почтенного семейства, вполне возможно, произошло самое настоящее чудо. Они обрели сына, коего давно считали пропавшим. По крайней мере, я искренне надеюсь, что это их сын.

Ярославу Макаровичу показалось, что он опять попал в тот всеми силами проклятый день, когда вернулся в родной город известным чародеем, готовым бросить к ногам любимой весь мир, и увидел, что единственная и неповторимая Алёнушка принадлежит другому. Более того, уже в тягости.

- Не понимаю, о чём Вы, - пробормотал Ярослав Макарович, пытаясь отогнать холод дурного предчувствия, сковывающего душу.

Великий Князь беззаботно махнул рукой:

- А, ничего особенного. Просто рассказал им о Зеркальщике, коего встретил во время проверки. Помните, такой, со шрамом? Так вот, сей господин удивительно похож на сына Михаила Осиповича, пропавшего… - Михаил Николаевич сделал причудливый жест рукой в воздухе, - ещё ребёнком.

Ярослава Макаровича из холода бросило в нестерпимый жар, по сравнению с коим и адово пламя показалось бы приятной прохладой:

- Вы рассказали им о Всеволоде Алёновиче?! Да как Вы могли?!

Великий Князь бросил на чародея выразительный взгляд. Конечно, не столь оловянный, коим обладал государь Император, но тоже весьма выразительный, моментально превращающий человека в прах под ногами государя.

- Прошу прощения, Ваше Высочество, - Ярослав Макарович отвесил изысканный придворный поклон, - я несколько переутомился. Если Вы не возражаете, я бы предложил Вам вернуться в столицу.

Михаил Николаевич сладко зевнул, небрежно прикрыв рот затянутой в тонкую белую перчатку рукой, окинул гостей рассеянным взглядом и лениво кивнул:

- Да, пожалуй, вы правы. Пресная провинциальность меня преизрядно утомила.

Ярослав Макарович церемонно попрощался с губернатором и всем его многочисленным семейством, после чего раскрыл переход и, ненавязчиво оторвав Михаила Николаевича от очередной смущающейся красавицы, покинул праздник. Стоит отметить, что после ухода высоких гостей торжество не только не завершилось, но даже наоборот, стало оживлённее, словно с каждого гостя сбросили незримые путы, ледяные чары, сдерживающие и не дающие говорить в полный голос и веселиться от души.

***

Уже в санях, начисто позабыв о притулившемся на облучке кучере, Михаил Осипович схватил супругу за руку и засипел ей в ухо, брызгая слюной и обдавая её горячим зловонным дыханием:

- Найди, слышишь, найди его!

- Конечно, дорогой, - Анфиса мягко погладила мужа по щеке, - если он жив, я обязательно найду его. Успокойся, тебе вредно волноваться.

Михаил глубоко вздохнул, поморщился, прижав руку к груди, и прохрипел:

- Порошки дай… Сердце прихватило…

Анфиса всплеснула руками, суетливо полезла в сумочку, поспешно достала белый бумажный пакетик, свёрнутый фунтиком, и протянула его Михаилу. Тот капризно поморщился, недовольно дёрнул щекой:

- Воды дай рот прополоскать. От этих порошков горечь страшная.

Женщина беспрекословно протянула небольшую серебряную фляжку, причудливо украшенную накладкой из золота. Михаил Осипович привычно всыпал в рот порошок, жадно запил его водой, прополоскал рот и, удовлетворённо откинувшись на спинку саней, хлопнул в ладоши и приказал:

- Гони!

Кучер послушно свистнул кнутом, рассекая стылый морозный воздух, кони рванули вперёд, выпуская из ноздрей пар, точно легендарные огнедышащие твари, о коих горазды вещать всевозможные лгуны, выдающие себя за бывалых путешественников.

Не успели сани затормозить у ворот поместья, как Анфиса поспешно выскочила и бросилась к себе, на ходу приказав слугам её не беспокоить. Горничная, потянувшаяся было принять у барыни шубу, получила огненной вспышкой по рукам и быстро отпрянула, пряча спалённые руки под передником.

- Ко мне не входить! – ещё раз для острастки рявкнула Анфиса, выпустила пару злых молний и бухнула дверью. Теперь ворожить можно было спокойно, запуганные слуги предпочтут на собственных волосьях удавиться, нежели потревожить барыню.

Женщина вытащила небольшое блюдо, положила на него размером с женский кулак серебряный шар, покатала немного, после чего медленно произнесла:

- Шар по блюду катаю, всё и всех я видаю. Шар по блюду крутись, Всеволод, мне явись, коли жив, покажись!

Шарик покатился по краю блюда, весело побрякивая на щербатой царапине. Анфиса затаила дыхание, до крови прикусив губу. Сейчас всё решится, именно сейчас и станет ясно: ошибся этот светский щёголь, та самая паршивая овца, портящая всё венценосное стадо, или же смог принести хоть какую-то пользу. Если блюдо опять, как и много-много раз до этого, ничего не покажет, значит, проклятый мальчишка всё-таки сдох тогда в придорожном трактире. И Михаил обречён. Анфиса всхлипнула, поспешно зажмурилась, прогоняя слёзы, а когда открыла глаза, замерла, боясь даже пошевелиться, во все глаза глядя на блюдо, кое стало подобно прихваченному морозцем окошку. И в этом окне отчётливо отражался смеющийся молодец, чью правую щёку рассекал шрам. Лицо Анфисы исказило кровожадное торжество, пальцы скрючились подобно когтям хищной птицы, в глазах заплясали дьявольские огни:

- Попался, щенок, - торжествующе прошептала женщина, звучно хлопнула себя по бокам, обернулась вороной и влетела в чародейское окошко, точно оно было настоящим.

***

Сразу после проверки Всеволод Алёнович вернулся к Вареньке и самым подробным образом всё ей рассказал. Конечно, дознаватель не собирался посвящать невесту во все детали, хотел ограничиться привычным: «Всё хорошо, не стоит беспокоиться», но девушка, в отличие от друзей и знакомых, подобной фразой не удовлетворилась. Ловко чередуя рассказы о том, что было на празднестве после ухода Зеркальщика, и вопросы, Варенька мало-помалу выпытала всё, даже то, что наводящий на всех страх и ужас проверяющий был влюблён в матушку Всеволода и даже вроде как её до сих пор любит.

- И что же теперь будет? – Варвара Алексеевна постаралась скрыть беспокойство за лёгкой улыбкой, но Зеркальщик, коий все чувства невесты ощущал как свои собственные, без труда её манёвр разгадал.

- Да ничего не будет, - Всеволод притянул Вареньку к себе, прижал, уткнувшись лицом в пушистые волосы, - он вернётся в столицу, а я останусь здесь.

- А вдруг он потребует тебя к себе?

Брови Зеркальщика выразительно взмыли вверх:

- На каком основании? Варенька, милая, могло быть и стало – вещи разные. Мало ли, кто и в кого когда был влюблён, фактически он мне никто и прав никаких на меня не имеет. Так что не переживай, душа моя, давай лучше прогуляемся.

Варенька согласно кивнула. Право слово, что-то она излишне чувствительная стала, в каждой собаке волка видит, точно не помощница дознавателя, а подружка Катенька, коя по вечерам даже на крыльцо выйти опасается!

- Хорошо, идём. Погода сегодня чудная, снежок липкий, можем снеговика сделать.

При упоминании о невинной забаве, столь любимой всеми барышнями Изюмовыми, Всеволод Алёнович споткнулся на ровном месте, а потом круто развернулся к невесте всем телом. Движение получилось столь грозным, что Варвара Алексеевна с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться. Какая, пардоньте, муха укусила всегда такого сдержанного Зеркальщика?!

- Что? – Варенька растерянно захлопала глазами. – Что случилось?

- Вы хотите сделать снеговика?

В серых очах Всеволода Алёновича бушевало пламя, душу переполняли холод, гнев, бессилие, отчаяние и какая-то детская обида.

Варвара Алексеевна честно попыталась понять, что происходит и что стряслось, но потом, вспомнив, что лучший способ разобраться в запутанной ситуации – это прямо узнать обо всём непонятном, спросила:

- Что-то не так?

- Вы правда хотите сделать снеговика?

Девушка пожала плечами:

- Ну да. Это же весело, Вам понравится!

Всеволод вздохнул, гнев и отчаяние сменила тихая обречённость:

- Ну хорошо. Пусть будет снеговик.

Зеркальщик огляделся по сторонам, а потом… решительно полез в высокий пушистый сугроб.

- Сева, - ахнула Варенька, сразу вспомнив многочисленные ужасы про обморожения и простуды, перешедшие в горячку, коими няньки пытались хоть немного унять пыл непоседливой воспитанницы, - ты что делаешь?!

Всеволод Алёнович помолчал, внимательно, чуть склонив голову к плечу, разглядывая девушку, а потом негромко спросил:

- Варенька, разве снеговик – это не обложенный со всех сторон снегом человек?

- Нет, конечно, - фыркнула барышня, - где Вы нахватались подобных глупостей?

- В воспитательном доме. У нас снеговика делали только так. Выбирали самого слабого, кто не мог дать отпора, и у кого не было заступников.

Варенька ахнула, прижал ладошку к губам:

- И Вы…

Всеволод криво усмехнулся, потёр побагровевший шрам:

- Только первые три года. Потом я разметал всех своей магией, а одному мальчишке разбил руку. Случайно. Так получилось.

Зеркальщик благоразумно умолчал о том, что после подобной вспышки магии он три дня сидел в холодном карцере на хлебе и воде, а из-за потерявшего руку мальчишки один воспитанник выкинулся из окна. Варенька, конечно, девушка сильная и смелая, но от таких откровений, не дай бог, плакать начнёт. Всеволоду же Алёновичу было проще прогуляться по горячим углям, чем видеть слёзы на глазах своей невесты.

Варвара Алексеевна помолчала, кусая губку, а потом доверчиво, снизу вверх, посмотрела на дознавателя и прошептала:

- А хочешь, я научу тебя лепить снеговика? Настоящего, без мальчишек внутри?

Сумрачное лицо Всеволода озарила широкая, чуть кривоватая улыбка, глаза засияли детским задором и любопытством:

- Хочу. И ангела на снегу. Я о нём в книге одной читал, давно, ещё в детстве.

- И никогда не делал? – ахнула Варенька, для коей зимние забавы с сёстрами были чем-то само собой разумеющимся. Даже матушка, сначала честно пытавшаяся призывать дочерей к порядку, махнула рукой и сдалась, решив, что пусть резвятся и играют, пока молоды. Замуж выйдут, тогда и повзрослеют.

Всеволод Алёнович виновато улыбнулся и развёл руками, мол, как-то не доводилось. Право слово, не рассказывать же невесте, что, лишь научившись давать обидчикам отпор, Зеркальщик перестал смотреть на снег как на изощрённое пыточное приспособление. А искренне восхищаться снегопадом и любоваться снежинками и вовсе начал лишь после того, как Варенька стала его Отражением.

- Идём, - Варвара Алексеевна решительно потянула жениха в глубину парка, подальше от любопытных глаз, - с ангелов и начнём.

Через час весёлой возни Всеволод открыл, что снег очень похож на кусочки зеркала, а значит, им можно управлять с помощью магии. И призванный сдерживать дар Зеркальщика браслет ничуть не мешает. Всеволод Алёнович улыбнулся и плавно повёл рукой над сугробом, пробуждая дремлющую в снегу магию. Конечно, честнее было бы сделать всё самому, но Зеркальщику очень хотелось, чтобы получилось красиво и узнаваемо, а талантом скульптора молодого дознавателя природа, увы, обделила.

- А что ты делаешь? – Варенька с любопытством выглянула из-за плеча Всеволода, но тот быстро щёлкнул пальцами, создавая снежную завесу:

- Не подглядывай пока. Это сюрприз.

- Хорошо, - барышня потёрла промокшей рукавичкой покрасневший от холода носик, - а долго ждать?

Всеволод задумчиво прищурился:

- Ещё пару минут, не больше.

Варвара Алексеевна согласно кивнула и, так и не сумев ничего рассмотреть за снежной пеленой, пошла по тропинке, словно нарочно созданной для романтичных прогулок. Укрытые снегом деревья низко склонили пушистые белые ветви, сквозь которые то тут, то там плясали крохотные золотистые огоньки магических фонарей, установленных специально по приказу градоправителя, коий сам любил вечером совершать променад с супругой. И не только с супругой, если верить злым языкам досужих сплетниц, гораздых примечать каждую мелочь. Варенька вздохнула и покачала головой. И чего, спрашивается, людям спокойно не живётся? Почему им обязательно надо лгать, лицемерить, злословить?

Из сгущающихся сумерек, заставив Варвару Алексеевну отшатнуться в сторону, вылетела большая ворона. Покосилась на барышню, каркнула громко и насмешливо и полетела дальше по своим птичьим делам. Девушка смотрела ей вслед, пытаясь понять, отчего так тревожно стало на душе, почему сердце защемило предчувствием близкой беды, а пальцы похолодели от волнения. Варенька затравленно оглянулась по сторонам, только сейчас заметив, что ушла она довольно далеко, сумерки стали гуще, а в царящей вокруг тиши не слышны ни голоса гуляющих, ни птичий пересвист, ни даже отдалённый собачий лай. Липкая давящая тишина, точно кровожадный паук, набросила на барышню свои сети, подчиняя и уничтожая.

- Се-ва-а-а-а!!! – отчаянно закричала Варвара Алексеевна и бросилась вперёд не разбирая дороги, оступаясь, оскальзываясь, проваливаясь в снег порой и по пояс.

Снежная пелена взвихрилась перед барышней, заставив её испуганно вскрикнуть и отпрянуть, оказавшись точнёхонько в сильных руках Всеволода.

- Что с тобой, Варенька? – Зеркальщик зорко огляделся по сторонам, ласково прижимая к себе и баюкая дрожащую от страха девушку. – Кто тебя обидел?

- Т-там ворона… - всхлипнула Варенька, дрожащей рукой указывая назад, - и так тихо… Никого вокруг…

- Вороны испугалась?

Всеволод честно постарался остаться серьёзным, даже щёку изнутри покусал, чтобы не улыбаться, но Варвара Алексеевна безошибочно уловила смешинки в его голосе и обиделась. Насупилась, благоразумно не покидая кольца рук, дарящих тепло и спокойствие, и пробурчала:

- Это не к добру. Тень вороны беды приносит.

- Угу, - Всеволод благоразумно не стал вдаваться в обсуждение примет, в коих не разбирался совершенно, искренне считая их плодом излишней мнительности и богатой фантазии, и решил переключить внимание невесты на вещи более приятственные. – А давай я тебе свой сюрприз покажу?

Окончательно успокоившаяся Варенька, успевшая поверить в то, что страхи её напрасны, и даже устыдившаяся своей беспричинной робости, с готовностью согласилась. Всеволод подхватил девушку под руку и вывел к облюбованному ими в самом начале прогулки уголку парка. Правда теперь место преизрядно изменилось: появилась круглая полянка, на коей застыла, любуясь крошечной птичкой-невеличкой на ветке, девушка.

- Ой, а тут уже кто-то есть, - прошептала Варенька, стараясь не спугнуть птичку. – Идём, не будем мешать.

Всеволод широко улыбнулся, чуть подтолкнул невесту вперёд, так и сияя от счастья, словно мальчишка, чья проказа удалась:

- А ты приглядись получше, не узнаешь ли девицу?

Барышня всмотрелась, да так и ахнула, узнав в девушке у дерева саму себя:

- Да как же…

- Снежная магия, - Всеволод приподнял руку, и за ней потянулась тонкая снежная пелена, - представляешь, она созвучна с зеркальной!

Варенька зачарованно подошла к своему изображению, всмотрелась в черты. Неужели у неё такие блестящие глаза, чарующая улыбка? Неужели она такая… красивая? Варвара Алексеевна недоверчиво усмехнулась. Нет, наверное, Всеволод всё-таки приукрасил свою невесту. Помнится, тётка Катерина говорила, что у влюблённого словно волшебная дымка перед глазами, он видит свою избранницу самой-самой лучшей, единственной и неповторимой. А потом, со временем дурман тает, открывая правду, подчас весьма неприглядную.

Всеволод без труда узнал сомнения барышни, воспользовавшись связью с Отражением, подошёл сзади, крепко обнял невесту, шепнув прямо в ушко:

- Варенька, душа моя, прежде чем Вы попытаетесь схоронить себя под лавиной сомнений, вспомните, что Зеркальщики видят истинную суть людей. Мы, как зеркала, беспристрастно отражаем всё, на что смотрим, ничего не приукрашивая и не искажая. Вы красавица, лично для меня сей факт неоспорим. И я готов повторять Вам это каждый день, каждый час, каждый миг нашей жизни. И не только повторять, но и доказывать всеми возможными способами. Я люблю Вас, Варенька.

Слова стали не нужны. Варенька повернулась к Всеволоду, привстала на носочки, обвила его руками и, немного робея от собственной смелости, поцеловала его. Зеркальщик быстро перехватил инициативу, влюблённые целовались, позабыв обо всём, а сверху на них смотрела большая взъерошенная ворона. И в маленьких чёрных глазках её горело лютое свирепое торжество.

Осколок пятнадцатый. Обретение наследника

Старики говорят: по тому, как утро начинается, можно примечать, хороший человек или не очень. Коли человек добр, то и утро к нему заглядывает с ласковыми лучами солнца, птичьим щебетом в любое время годы, да ласковыми улыбками. А ежели душа у человека от грехов темна, мается, покоя не зная, то для неё всё едино, что ночь, что утро. И всю-то ночь такой бедолага мается, глаз сомкнуть не может, а ежели и смежит веки, то тут же с криком и просыпается от страшного видения. Служащие же Сыскного Управления неизменно добавляют, что есть третья категория людей, коим крепкий сон по службе не положен: дознаватели. Такую вот скорбную истину вспомнил Всеволод Алёнович, вырванный из сладкой дрёмы оглушительным грохотом в дверь. Кратко помянув недобрым словом тех, кто и сам не спит, и другим не даёт, Зеркальщик отшвырнул одеяло и, в очередной раз дав себе зарок нанять какого-нибудь парнишку посмышлёней в услужение, отправился открывать, на пороге вернувшись и поспешно натянув на себя длинную ночную рубашку. Сей шедевр портняжного искусства дознавателю подарила одна девица, мечтавшая поселиться в уютном холостяцком гнёздышке Зеркальщика. Всеволод Алёнович в момент дарения не смог найти внятных и, самое главное, приличных слов для отказа, потом в вихре служебных дел ему стало не до дарительницы и её подарка, а когда спустя два года во время очередной уборки сей саван рухнул Всеволоду на голову, возвращать его и вовсе стало неприлично: девица благополучно вышла замуж. Компрометировать молодую супругу возвращением дара сомнительного вида и предназначения Зеркальщик не стал, оставив рубашку как орудие устрашения незваных и нежданных гостей. Как правило, увидев не пороге фигуру в серо-белом развевающемся одеянии, гости отпрыгивали в сторону и быстро вспоминали о том, что час для посещений излишне ранний, дома ждут дела и семьи, а к дознавателю лучше приходить прямиком на службу и исключительно по предварительному вызову.

Вот и сейчас Всеволод решительно распахнул дверь, с помощью дара придав своим глазам особое потустороннее свечение. Приглушённое: «Ох, ты ж, мать честная» прозвучало благостнее птичьего пения, вызвав чуть приметную усмешку на губах Зеркальщика. Стоящий на пороге Анатоль взмахнул рукой, словно нечистого прогоняя, перекрестился и выпалил:

- Всеволод, дай тебе бог здоровья, я уж думал, ты это страшилище выбросил!

- И тебе доброго утра, - дознаватель зевнул, прикрыв рот ладонью и посторонился, пропуская гостя в дом. – Что привело тебя ко мне в столь ранний час?

Анатоль взъерошил волосы, кавалерийским шагом прошёлся по небольшой прихожей, кусая губы, хмыкая и непрестанно поправляя шейный платок.

- Ну, не томи, что у тебя стряслось? – Всеволод запахнул рубашку и прислонился к стене. – Судя по твоему виду, ты кого-то убил, не раскаялся и теперь тебе нужно срочно спрятать бездыханное тело.

- Это почему ещё, не раскаялся? – вскинулся Анатоль, на миг даже прекратив своё неустанное кружение.

- Иначе ты бы пошёл не ко мне, а к священнику.

Анатоль обиженно посопел, хмыкнул, потом оглушительно расхохотался и хлопнул Всеволода по плечу с такой силой, что Зеркальщик даже пошатнулся.

- Друг мой, иногда я не понимаю, шутишь ты или же говоришь серьёзно.

Зеркальщик пожал плечами и вопросительно посмотрел на друга, мол, не пора ли перейти ближе к делу.

Оказалось, господин губернатор, к дочери коего Анатоль имел самые нежные чувства с самыми серьёзными намерениями, попросил передать Зеркальщику приглашение на бал.

- Друг, пойми, я и рад бы отказать, но… - Анатоль виновато развёл руками, намекая на то, что сладкие тенёта держат крепче цепей кандальных.

Всеволод повертел в руке приглашение, проверил его на свет, даже понюхал. Ничего особенного, никакой угрозы, кроме как расчихаться от излишне пряного аромата кёльнской воды, коей пользовался губернатор, листок плотной бумаги в себе не содержал. Да и текст был чёткий и понятный, одним словом, обычное приглашение.

- Я только не пойму, с чего вдруг столь трепетный интерес к моей скромной персоне? – Всеволод Алёнович вопросительно посмотрел на друга. – Уж не твоими ли стараниями, а?

Анатоль посмурнел, дёрнул плечом, виновато отвёл взгляд и проворчал:

- Да если бы…

- Так, а ну-ка, не темни, выкладывай всё начистоту, - приказал Всеволод Алёнович, враз становясь строгим дознавателем, - что не так с этим приглашением?

- Господин губернатор намерен на балу представить тебя почтенному купцу меценату и прочее Омутову Михаилу Осиповичу. Более того, наш славный градоправитель точно знает, что это твой отец.

Под кожей Всеволода заиграли желваки, пальцы сжались в кулаки так, что побелели костяшки, взгляд стал подобен смертоносным лезвиям.

- И кто же донёс?

- Похоже, супруга Омутова тебя увидела и узнала, - Анатоль вздохнул, взъерошил волосы, ничуть не заботясь сохранностью модной причёски. – Прости, друг.

Всеволод Алёнович задумчиво побарабанил пальцами по стене, потом решительно хлопнул ладонью:

- Сделаем вот что. Помнится, тебя по служебной надобности в столицу отправляют?

Анатоль кивнул.

- Отлично. Так вот, до отъезда застать меня у тебя не получилось, и приглашение ты мне не передал.

Всеволод торжественно вернул другу пригласительный.

Анатоль помолчал, внимательно глядя на друга, а потом не удержался и хмыкнул:

- А тебе в детстве не говорили, что обманывать некрасиво?

- В годы невинного детства мне быстро пришлось понять, что если хочешь жить, нужно уметь выкручиваться из любого положения, - парировал Всеволод Алёнович. – удачной поездки, Анатоль.

- И тебе, друг, удачи. Береги себя.

Анатоль ушёл, а Всеволод, решительно выбросив из головы происшествие с пригласительным, стал собираться на службу.

***

Как оказалось, было и второе приглашение, кое дожидалось Зеркальщика на службе, дабы подчеркнуть значимость мероприятия, и лишить дознавателя возможности под тем либо иным предлогом отказаться от участия в нём.

- Обложили словно волка, - фыркнул Всеволод, стискивая приглашение и страстно мечтая испепелить его вместе с теми, кто за ним стоит.

- Может, сказаться больным? – Вареньку внезапный интерес градоправителя к скромной персоне Зеркальщика тоже чрезвычайно настораживал, сердце тревожно сжималось, предвещая беду.

- Тогда он и самолично нагрянет, ещё и доктора с собой приведёт, - Всеволод Алёнович передёрнул плечами и чуть слышно проворчал, дабы не тревожить невесту ещё больше. – И добро, если только доктора.

Как ни тихо была произнесена фраза, Варвара Алексеевна её услышала и поняла, о ком идёт речь. А ведь действительно, уж не батюшка ли Всеволода Алёновича воду мутит? Хотя нет, купец Омутов слишком болен, чтобы интриги затевать, для него просыпаться по утрам уже подвиг, а вот супруга его вполне себе здорова и на всё пойдёт, дабы помочь ненаглядному супругу. Ох, матерь божия, уж не обряд ли наследника они проводить удумали?! И если да, то что она, Варенька, может сделать, дабы им помешать?

- Варенька, - Всеволод притянул девушку к себе, - не тревожься. Раз господин губернатор так жаждет видеть меня на балу, хорошо, пусть будет так.

- Я еду с тобой, - выпалила Варвара Алексеевна, а дабы жених не успел отказаться, поспешно прижала пальчик к его губам и кокетливо взмахнула ресницами. – Право слово, Всеволод Алёнович, было бы очень странно, если бы жених появился на балу без невесты, коя является его Отражением! Подумайте только, как Вы скомпрометируете меня в глазах общества, ежели станете манкировать моим обществом ещё до свадьбы!

В потяжелевшем, точно могильная плита, взгляде Зеркальщика барышня безошибочно прочла всё, что он думает по поводу обременительных правил приличия, балов, а также хитроумных девицах, кои готовы добровольно засунуть голову зверю в пасть, дабы пересчитать все клыки.

«А вот не отступлю, - сердито подумала Варенька, упрямо сдвинув брови и даже ножкой притопывая. – И пусть потом Всеволод Алёнович как угодно меня бранит, одного я его не оставлю!»

А Всеволод смотрел на нахохлившуюся, точно воробей во вьюгу, девушку и не знал, сердиться ли ему, или благословлять небо за столь щедрый дар. Слушая рассказы о жёнах и возлюбленных бунтовщиков, дерзнувших последовать в суровые северные земли за своими приговорёнными к каторге супругами, Зеркальщик нет-нет, да и мечтал о такой же отважной барышне, готовой не задумываясь последовать за ним на край земли. И небеса вняли его желанию, исполнили его сокровенную мечту, теперь вот думай, как этого птенчика отважного сберечь, чтобы никто ему пёрышки не ощипал.

Всеволод Алёнович глубоко вздохнул и предпринял ещё одну попытку заглушить сердце и воззвать к голосу разума:

- Варенька…

Губки барышни обиженно дрогнули, глаза заблестели от непролитых слёз, в голове зароились злые колючие мысли:

«А вдруг, я уже прискучила Всеволоду, потому он и не хочет со мной на балу появляться? Вдруг, утомила его?»

Смену настроения своего Отражения Всеволод почувствовал стразу, да и о причинах догадался почти мгновенно.

- Мне кажется, Варвара Алексеевна, или Вы меня ревнуете?

Варенька шмыгнула носом, точно была не благовоспитанной барышней, а мальчишкой-сорванцом, застигнутым во время проказы, виновато опустила глаза, прошелестела чуть слышно:

- Не кажется.

И опять невидимая петля захлестнула гордо Всеволода, лишила слов. Никто и никогда раньше не ревновал Зеркальщика, боялись, да, частенько, часто ненавидели, иногда восхищались, порой заботились, но не ревновали никогда. И Всеволод Алёнович замер, словно щенок, выскочивший из дома, впервые в жизни увидевший снег и остановившийся, испуганно поджав хвостик. Что это? Вдруг опасное, вдруг укусит? А мокрый чёрный носик меж тем усиленно шевелится, впитывая незнакомый запах, и лапки подрагивают от желания прыгнуть в это новое неизведанное, сразиться с ним и непременно победить.

«Варенька меня ревнует, - медленно, чуть ли не по слогам повторил Всеволод и, вспомнив старинную присказку про любовь и ревность, с ещё большим удовольствием добавил. – Раз ревнует, значит, любит».

«Обиделся, - решила Варвара Алексеевна, не смея даже взгляд на Зеркальщика поднять, – правильно папенька мне всегда говорил, что недоверие сильнее ножа отравленного боль причиняет. И что мне теперь делать-то? Я же как лучше хотела, думала, будем вместе, точно сможем любой напасти противостоять. А вон как всё вышло. Верно старики говорят, благие намерения ведут в ад».

Окончательно разбередив душу, девушка затравленно подняла голову и, встретившись взглядом с Зеркальщиком, не стерпела и разрыдалась в голос. Всеволод Алёнович подхватил девушку на руки, прижал к себе, утешая, баюкая как напуганного ребёнка, шепча что-то нежно-невразумительное, но удивительно умиротворяющее. Варенка успокоилась, затихла, опять невольно коря себя, но на этот раз за неподобающее взрослой девице поведение.

- Варенька, - Всеволод не дал девушке скатиться в очередную яму, вырытую излишне бдительной совестью, - твоя забота чрезвычайна лестна для меня…

Слова опять попытались сбежать, но Зеркальщик усилием воли призвал их к порядку, кашлянул и продолжил:

- Меня никто и никогда не ревновал…

- Как это? – ахнула Варенька, позабыв о зароке вести себя как подобает благовоспитанной девице и не перебивать кавалера.

Всеволод чуть приметно передёрнул плечами, мол, да вот, как-то так.

- Ты открыла мне новый мир, Варенька, яркий и волшебный, я люблю тебя и не хочу, слышишь, не хо-чу рисковать твоей жизнью!

- А я твоей, - Варвара Алексеевна потёрлась щекой о грудь жениха, вздохнула тихонечко. – Поедем на бал вместе? Мне так спокойнее будет. Я честное слово всё время рядом буду и даже на полшажочка в сторону не отойду.

Всеволод Алёнович помрачнел, замолчал, быстро просчитывая все возможные варианты, как делал всегда, решая дела служебные. Взять с собой Вареньку? Приглашение выписано на два лица, значит, господин губернатор даже не сомневается, что Зеркальщик прибудет со своей невестой. Но на балу наверняка будет Анфиса и добро, если одна, без своего супруга, коего язык не поворачивается отцом назвать. А представлять им Вареньку очень не хочется, Анфиса коварна, она непременно найдёт способ навредить девушке. Так что же, не брать Вареньку с собой? Она барышня благоразумная, поймёт. Понять-то поймёт, только всё равно огорчится и решит, что брезгую её компанией. Да и общество почтенное, гораздое язычки почесать, всенепременно решит, что промеж Всеволодом Алёновичем и его невестой чёрная кошка пробежала. Да бог с ним, с мнением общества, оно никогда не было благосклонно к Зеркальщику, но каково будет Вареньке выслушивать все эти лицемерные охи-вздохи?! Всеволод вздохнул. Как выбрать, какое из двух зол хоть на маковое зёрнышко меньше, как не ошибиться с выбором?

- Хорошо, - Зеркальщик тряхнул головой, потёр щёку со шрамом, - ты идёшь со мной. Но, - Всеволод вскинул ладонь, призывая к вниманию, - прежде мы пройдём через наших чародеев, пусть поставят на тебя защиту.

- У меня же твой медальон есть, - Варенька вытянула украшение из декольте и показала дознавателю. – Ты говорил, оно меня от любой беды спасёт.

Всеволод Алёнович непреклонно нахмурился:

- Защиты много не бывает. И на балу из рук незнакомых или мало знакомых людей ничего не принимать, и всё время быть на виду.

Варенька хотела было съехидничать, что её словно не на бал, а на поле боя снаряжают, но благоразумно прикусила язычок. Всеволод сейчас вряд ли смог бы по достоинству оценить остроумие своей невесты, ему большую радость доставят её послушание и покорность. А потом, как минует бал, можно будет и пошутить, и посмеяться. Чай, этим днём жизнь не завершается… По крайней мере, очень хотелось бы надеяться, что всё закончится благополучно.

Как Всеволод Алёнович и обещал, на бал Варвара Алексеевна отправилась едва ли не бряцая защитными амулетами, словно рыцарь бронёй. Всевозможные артефакты и обереги скрывались под блестящими камушками серёг, ожерелья и кольца, прятались в причудливой вышивке на платье и даже в шёлковых цветах отделки юбки. Подаренный Зеркальщиком медальон привычно укрывался на груди, и это был единственный амулет, коему барышня верила абсолютно и безоговорочно. Всеволод благоразумно не стал говорить Вареньке, что отдал ей даже свою невосприимчивость к магии, на случай, если защитные артефакты дадут сбой или не справятся с чародейской атакой. Какой бы стороной не повернулась капризная госпожа удача к дознавателю, Варвара Алексеевна должна быть в полной безопасности. Рисковать жизнью своей невесты Всеволод Алёнович не собирался и готов был защищать девушку даже вопреки её воле.

На торжество Зеркальщик со своей избранницей прибыли в полном соответствии с правилами хорошего тона: с десятиминутным опозданием, дабы дать возможность устроителям торжества подготовиться и собраться с силами. Слуги, получившие от господина губернатора по поводу дознавателя строгий наказ, поспешно провели Всеволода с невестой в зал и представили пред ясные очи градоправителя.

- Всеволод Алёнович, - господин губернатор широко улыбнулся и так развёл руки, что узкий новомодный сюртук угрожающе затрещал, - сокол Вы наш ясный, счастлив лицезреть Вас на нашем скромном торжестве! А эта милая барышня Ваша невеста?

- Совершенно верно, - Всеволод мягко положил свою ладонь на руку Варвары Алексеевны, так, чтобы были видны обручальные кольца. – Позвольте представить: Варвара Алексеевна Изюмова, моя невеста.

- Рад, очень рад, - господин губернатор припал к руке девушки, масляно поблёскивая круглыми чуть на выкате серо-голубыми глазами. – Осмелюсь заметить, Всеволод Алёнович, у Вас обворожительная невеста.

- Благодарю Вас, - прошелестела Варенька, ненавязчиво забирая свою ручку из цепких липких пальцев губернатора и подавляя желание вытереть её о подол юбки.

- Если Вы не возражаете, мы с невестой Вас покинем, - Всеволод чуть дёрнул уголками губ, обозначая улыбку, - играют вальс.

Варенька всплеснула руками, восторженно закатила глазки и прощебетала, подражая Аннушке и истово надеясь, что сестрица о подобной комедии не прознает:

- Ах, я так люблю танцевать!

Господин губернатор, счастливый обладатель пышного цветника в виде трёх дочерей, двух племянниц, незамужней вечно всем недовольной сестрицы, престарелой матушки, легкомысленной супруги и скупой до невозможности тёщи, чуть заметно поморщился от девичьего щебета, но смог-таки выдавить из себя приветливую улыбку. Всеволод коротко поклонился и закружил Вареньку в вальсе.

- Кажется, первую атаку мы отбили, - с шаловливой улыбкой, дабы все присутствующие думали, что это обычный обмен любезностями меж влюблённых, прошептала Варенька.

Всеволод бросил быстрый взгляд на толпу гостей и стиснул зубы, заприметив идущую к губернатору Анфису, всю в чёрном, словно она уже оплакивает кончину мужа. А вдруг, она и правда, овдовела? Всеволод в танце легко повернулся, опять из-под ресниц окинув взглядом гостей. Нет, супруг Анфисы жив, вон он, расположился в кресле у окна, близоруко осматривается по сторонам, пальцы непрестанно беспокойно ощупывают подлокотники. Эх, как бы сейчас отражающее заклинание кстати пришлось! Пусть не для себя, для Вареньки, чтобы её не увидели, не навредили. Одна надежда: охранные амулеты да чары надёжные, сберегут, смогут чёрной магии противостоять. Зеркальщик обнял невесту за талию и мягко повлёк её в сторону, противоположную той, где расположился купец Омутов.

Увы, ничто не вечно под луною, пора беззаботного наслаждения танцами завершилась звоном серебряного колокольчика, коим господин губернатор стремился привлечь к себе внимание гостей. Музыканты с готовностью прекратили играть, отдуваясь и вытирая лоб широкими платками, гости повернулись к градоправителю, предвкушая очередную приятную забаву.

- Господа и дамы, - губернатор воодушевлённо взмахнул руками, точно птенец, пытающийся взлететь, - сегодня на нашем балу присутствует человек, коего без всякой лести можно считать героем…

Гости зашушукались, дамы стали заинтересованно посматривать по сторонам, пытаясь определить героя прежде, чем назовут его имя.

- Сей господин служит дознавателем в Сыскном Управлении… - продолжал интриговать публику губернатор, точно заправский ярмарочный зазывала.

По толпе гостей словно ветерок лёгкий пролетел, к служащим в Сыскном Управлении отношение было неоднозначное. Конечно, с одной стороны, благое дело выполняют, но с другой, чем они от золотарей отличаются? И велика ли честь принимать в доме человека, коий делом своей жизни избрал охоту на людей?

- И за заслуги свои удостоился похвалы от самого, - господин губернатор наставительно поднял вверх пухлый рыжеватый от табака палец, - превеликого чародейника Ярослава Макаровича, в любое время вхожего к государю нашему Императору на доклад.

И опять отношение почтенный публики изменилось, точно ветер перемен подул на флюгер общественного мнения. Похвала от почтенного человека дорогого стоит, а уж от известного по всей империи чародейника Ярослава Макаровича и вовсе бесценна. Дамы зашушукались, кавалеры одобрительно закрякали, старики стали с ностальгией вспоминать те года, когда и сами удостаивались подобных почестей. Господин губернатор выдержал театральную паузу, дожидаясь, когда нетерпение гостей достигнет предела и провозгласил:

- Дамы и господа, позвольте Вам представить ВсеволодаАлёновича, весьма достойного молодого человека, воистину достойного звания героя!

Зеркальщик церемонно поклонился, щёлкнув каблуками. Черты лица его застыли наподобие маски, глаза блестели остро и холодно, точно осколки зеркала.

- Всеволод Алёнович, голубчик, прошу сюда, - губернатор суетливо подскочил к дознавателю, взял его под руку, - я буду просто счастлив преподнести Вам небольшой, но надеюсь, очень приятный сюрприз!

«Не надейтесь, - фыркнул Всеволод, моментально догадавшись, о каком именно сюрпризе идёт речь, и взглядом приказывая Вареньке оставаться на месте и не следовать за ним. – Сюрпризец Ваш наредкость гадостен, впрочем, насколько мне известно, особой проницательности Вы никогда не отличались, охотно веря всему, что приятно слушать».

Зеркальщик не ошибся, губернатор действительно подвёл его к полулежащему в кресле Михаилу Осиповичу и верным стражем застывшим рядом с креслом Анфисе.

«А он постарел, - отметил Всеволод Алёнович, бесстрастно глядя на человека, наследником коего являлся, - да и Анфиса тоже, хоть и цепляется всеми силами за уходящую красоту. Морщинки-то в уголках глаз уже никакие ухищрения не убирают, да и волосы явно подчернены. Выходит, время и над ведьмами властно».

- Михаил Осипович, - меж тем соловьём разливался господин губернатор, искренне убеждённый, что все внимают ему, затаив дыхание, - позвольте Вам представить…

- Всеволод, - ахнул купец, в тщетной попытке подняться на ноги так опираясь на подлокотники, что они начинали трещать, - Всеволод, мой сын… Мой наследник…

«Ключевое слово – наследник, - мрачно отметил Всеволод Алёнович, не спеша разражаться рыданиями и припадать к отцовской груди. – Что, батюшка, так хочется жить, что даже запрещённый обряд не пугает? А если я вас не признаю, что тогда?»

Всеволод расправил плечи, отошёл на два шага и светским учтивым тоном, коим только мороженое охлаждать, произнёс, чуть приподняв брови:

- Прошу прощения, сударь, я не имею чести знать Вас.

Михаил рухнул обратно в кресло, растерянно посмотрел на супругу:

- Как же это… Почему же это… Анфиса, сделай же что-нибудь!

- Сейчас, дорогой, не беспокойся, тебе вредно волноваться, вспомни, что сказал доктор, - ласково зашептала женщина, бросив полной лютой ненависти взгляд на Всеволода. – Наш мальчик нас просто не помнит, у него травма душевная, помнишь, доктор говорил? Не волнуйся, я всё устрою, всё будет хорошо.

- Пусть он меня вспомнит, - капризно приказал Михаил Осипович и даже ногой притопнул. – Я приказываю!

«Слугами своими командовать будешь», - огрызнулся Всеволод, с неудовольствием отметив, что гости собрались на внеплановое развлечение и уже начали активно обмениваться впечатлениями от первого действия пиесы.

Анфиса улыбнулась мужу, ласково провела по его рыхлой, землистого цвета щеке, а затем плавным гадючьим движением повернулась к Всеволоду и прошептала, пряча под ласковой улыбкой злобу и желчь:

- Мальчик мой, ты помнишь меня? Я твоя матушка.

- Вы ошибаетесь, мадам, свою матушку я помню очень хорошо, она была сероглазой блондинкой с даром Зеркальщика, - чётко отрапортовал Всеволод.

В чёрных глазах Анфисы полыхнуло мрачное пламя, пальцы судорожно сжались, словно женщина представляла, как стискивает чьё-то горло, но голос остался ласковым, вкрадчивым, убаюкивающим:

- Мой мальчик, мой бедный мальчик, как же долго мы с отцом тебя искали.

- Позвольте, сударыня, а Вы уверены, что это Ваш сын? – проскрипела тёща господина губернатора, особа желчная и въедливая, никому и никогда, особенно своему зятю, не верившая на слово.

- Я готов подтвердить это с помощью магии, - прохрипел Михаил Осипович, опять делая отчаянную попытку подняться. – Это мой сын, мой наследник.

- Хм, - тёщу губернатора сей аргумент явно не впечатлил.

- Мы можем провести ритуал признания, - господин губернатор явно задолжал почтенному меценату крупную сумму, поэтому из кожи вон лез, лишь бы угодить достойному человеку. – У меня всё для него готово.

- Пьер, мон ами, ты даже к собственной свадьбе смог достойно приготовиться лишь через три года после венчания, - не отставала почтенная мадам, чьё пренебрежение к зятю не сдерживало даже большое число гостей.

- Маман! – попытался призвать женщину к порядку глубоко уязвлённый Пьер, но та лишь отмахнулась от него, как от надоедливого насекомого:

- Ладно уж, пусть будет обряд. Надеюсь, проводить его ты будешь не самостоятельно, а то после прошлой твоей попытки изобразить великого волшебника мы три дня гостей расколдовывали.

- Маман, - простонал губернатор, - что Вы такое говорите! Я же не маг!

- Рада, что ты наконец-то это понял, - дама непреклонно скрестила руки на груди. – Ну, так кто будет проводить ритуал признания? Право слово, за то время, что мы потратили на пустую болтовню, можно было уже не только сына, но и внуков признать.

Из толпы неприметной чёрной ящеркой вынырнул невысокий оборотень с нашивкой артефактора на камзоле, низко поклонился всем присутствующим, после чего достал из рукава подвеску с красным камнем и поднёс её сначала к Михаилу Осиповичу, а затем Всеволоду. Камень засиял, подтверждая родство, гости восхищённо ахнули и дружно заумилялись свершившемуся признанию.

- Сынок, - прохрипел Михаил Осипович, простирая руки навстречу чудом обретенному сыну, в желании прижать его к своей груди.

- Полагаю, Мишель, мальчику нужно время, чтобы вспомнить нас, - медовым голоском пропела Анфиса, так приторно сладко улыбаясь Зеркальщику, что у того даже зубы заломило. – Мы отвезём Всеволода в наш дом и там, средь родных стен, память быстро вернётся к нему.

- Конечно, конечно, - опять засуетился господин губернатор, - Всеволод Алён… пардон, Михайлович…

- Алёнович, господин губернатор, - ровным тоном, от коего у чувствительных особ по коже побежали мурашки, произнёс дознаватель, - бумаги мои не переписаны, а потому и менять обращение ко мне не стоит.

Градоправитель смешался, растерянно посмотрел на Всеволода, кашлянул, судорожно оттягивая шейный платок:

- Как пожелаете. Так вот, Всеволод Алёнович, я надеюсь, Вы помните, что согласно приказу покойного государя, батюшки нашего нынешнего Императора, да продлит господь в своей великой милости его годы, да-с, о чём это я? Ах, да! Так вот, согласно приказу покойного государя сыновья до достижения двадцатипятилетнего возраста находятся в полной отцовской воле, и перечить ей не смеют. Ослушников ждёт суровое наказание по усмотрению их родителя.

На скулах Зеркальщика заперекатывались желваки, ноздри затрепетали как у гончей, почуявшей добычу, но голос остался невозмутимо-прохладным:

- Я помню.

Отец ныне правящего государя Императора был человеком весьма своеобразного склада. В раннем возрасте в результате государственного переворота, устроенного матушкой, он потерял отца, и потом каждое утро ожидал искушений на собственную жизнь. Долгие годы он был при дворе не наследником престола, а кем-то вроде домашнего шута, коего фавориты императрицы могли безнаказанно принижать и оскорблять. Все прекрасно понимали, что этому невысокому и некрасивому великому князю императрица предпочитает своего ладного и статного, словно сахарный принц, внука. Но скоропостижная кончина государыни поменяла все фигуры на политической доске, и неказистый наследник стал-таки государем. Первый закон, коий он ввёл, едва вступив на престол, было ограничение власти дворян. Затем, опасаясь козней и интриг со стороны сына, государь издал указ о полном подчинении сыновей воле отца, фактически сделав отпрысков рабами своих батюшек. Сей указ даже огласить не успели, потому как приближённые заявили, что подобная бумага послужит факелом, неосторожно поднесённым к бочке с маслом. Молодые люди, и так-то не сильно довольные выпавшими на долю дворян притеснениями, могут окончательно взбунтоваться. Государь, пусть и неохотно, подчинился, ограничив срок подчинения сынов до достижения ими двадцатипятилетнего возраста. Именно на этот указ и ссылался господин губернатор, призывая Всеволода Алёновича к покорности.

- Сын, - Михаил Осипович попытался коснуться руки Всеволода, но Зеркальщик словно бы случайно чуть отошёл в сторону, - ты поедешь домой. К нам. Уверен, родные стены вернут тебе память, и ты вспомнишь нас с матушкой.

«Дорого бы я дал, чтобы навсегда вас позабыть и никогда больше не встречать», - фыркнул Всеволод, усилием воли подавляя гнев и, сохраняя ровный тон, спросил:

- Дозволено мне будет проводить невесту и съездить домой за вещами?

Михаил растерянно посмотрел на жену, та мягко погладила его по щеке, после чего повернулась к Всеволоду и, одарив его нежной улыбкой, пропела:

- А зачем твоей невесте уезжать? Мы будем рады видеть её нашей гостей!

Всеволод Алёнович посмотрел на женщину таким взглядом, что ей, уже давно ничего и никого не боявшейся, на миг стало жутко. Анфиса отчётливо поняла, что вся вот эта покорность и учтивость глубоко внешняя, проклятый мальчишка ничего не забыл и не простил, более того, он вырос и возмужал, из мерзкого щенка став матёрым волком. И за свою невесту не задумываясь убьёт любого.

- Благодарю за приглашение, но Варваре Алексеевне надлежит готовиться к свадьбе, - отчеканил Всеволод Алёнович, пристально глядя на мачеху.

Та в ответ вяло отмахнулась, скрывая дрожь в руках:

- Ну что ж, пусть будет так. Но ты, мой мальчик, непременно должен переехать к нам. Такова воля твоего отца.

- Обязательно, - Всеволод коротко кивнул, - только вещи заберу.

- Смотри, сын мой, через час, ладно, пусть будет два часа, я позволяю, мы тебя ждём, - прокряхтел Михаил Осипович, смахивая слезу из уголка глаз. – Господь услышал наши молитвы и вернул нам сына. Вернул наследника!

Гости благочестиво перекрестились, господин губернатор растроганно поднял глаза вверх, втайне моля о том, чтобы небеса в своей великой милости явили ещё одно чудо: угомонили строптивую маман, чей нрав с годами становился всё хуже.

Осколок шестнадцатый. Разрушенный мост

Получив от «чудесным образом» обретённого отца разрешение собрать вещи, Всеволод не стал более задерживаться на балу, подхватил Вареньку под руку, расшаркался с господином губернатором, выслушав его витиеватые заверения в верности и преданности и с огромным наслаждением вышел на свежий воздух. У него осталось два часа свободы, за которые нужно было продумать план действий до малейших деталей.

- Не возражаешь, если мы пешком прогуляемся? – Зеркальщик смущённо усмехнулся, - мне так лучше думается.

- Да, конечно, - Варенька с трудом поспевала за размашистым шагом жениха, но сдерживать его не пыталась, пусть выплеснет раздражение и досаду, в одном медицинском трактате говорилось, что ходьба – наивернейшее средство для борьбы со всеми неприятными чувствами. – И что мы теперь будем делать?

Всеволод Алёнович сбавил шаг, нахмурился, задумчиво пощипывая подбородок:

- В первую очередь найдём Никиту и заставим его снять сдерживающий мою магию браслет. Надеюсь, долго убеждать не придётся, у меня всего два часа.

- А может быть, не приезжать к ним? – Варенька умоляюще сцепила ручки, зашептала лихорадочно. – А если в столицу отправиться, в ноги государю кинуться…

Лицо Зеркальщика исказила горькая усмешка, шрам побагровел:

- Ты думаешь, я не пробовал? Разрушить мост между мной и отцом можно лишь одним единственным способом: если кто-то, желательно, очень сильный и магически одарённый, признает меня своим наследником и переплетёт магические потоки. А ты много знаешь людей, готовых признать своим наследником Зеркальщика? Да, забыл уточнить: сей человек годами должен быть или ровней, или чуть младше моего отца. Старший по возрасту не сможет перетянуть себя ко мне, сил не хватит. Так вот, ты много знаешь ровесников купца Омутова, жаждущих признать наследником Зеркальщика?

Варвара Алексеевна подавленно молчала.

- Вот и я таких не встречал, - Всеволод болезненно дёрнул щекой, понурился, но потом решительно тряхнул головой и гордо расправил плечи. – Ладно, хватит киснуть, слезами горю не поможешь. У меня осталось два, - Зеркальщик достал из нагрудного кармана часы на серебристо-белой цепочке, щёлкнул крышкой, - уже меньше, часа на то, чтобы подготовиться к переезду к горячо любимым родственникам.

Серые глаза дознавателя полыхнули огнём, голос стал подобен трещащему под ногами стеклу, вокруг взвихрилась снежная крошка.

Варенька подавила в себе трусливое желание завизжать и попытаться проснуться. Увы, это не кошмарный сон, коий легко прогнать, завернувшись в одеяло и накрыв голову подушкой, это суровая правда, прятаться от коей бесполезно и недостойно невесты Всеволода Алёновича.

- Чем я могу помочь? Что мне сделать?

Варвара Алексеевна готова была перевернуть небо и землю, лишь бы не допустить отъезда любимого в дом купца Омутова. Ах, ну почему даже в мире, наполненном магией, возможно далеко не всё?!

Всеволод крепко сжал руку барышни, проникновенно заглянул ей в глаза:

- Пообещай, что будешь беречь себя, что бы ни случилось. И если меня не…

- Нет! – девушка поспешно зажала рот жениха рукой. – Не надо, не говори так, даже не думай, слышишь?! Прочти скорее молитву, дабы беду не накликать. Мы справимся, мы что-нибудь придумаем, обязательно придумаем!

Зеркальщик нежно поцеловал ручку Вареньки и упрямо повторил:

- Пообещай, что даже если меня не станет, ты всё равно будешь счастлива. Не похоронишь себя в монастыре, не потратишь жизнь, оплакивая меня, а сделаешь всё для того, чтобы стать счастливой.

Варвара Алексеевна зажала уши, отчаянно затрясла головой, давясь рыданиями и стараясь не слышать страшных, убивающих душу, слов.

- Варенька, - Всеволод притянул девушку к себе, зашептал мягко и настойчиво, - клянусь, я сделаю всё, чтобы выкарабкаться и вернуться к тебе. Просто пообещай мне, что ты будешь себя беречь, что бы ни случилось.

Девушка подняла на жениха заплаканные глаза, прошелестела чуть слышно:

- Обещаю…

- Вот и умница, - Всеволод Алёнович улыбнулся, у него словно гора с плеч свалилась, даже переезд стал казаться не столь опасным предприятием. Право слово, неужели он, опытный Зеркальщик, в самом расцвете сил, не сможет противостоять одной старой ведьме и почти не вылезающему из кресла старику?! Были в его жизни враги и похуже, тот мальчишка половой из трактира, например.

- Ну что, идём к Никите? – Всеволод ласково погладил невесту по холодной влажной от слёз щёчке. – Не плачь, душа моя, всё будет хорошо.

Варвара Алексеевна невольно вспомнила свой разговор с умирающим от гнилой горячки кучером Прохором. Тот тоже успокаивал барышню, заверяя, что всё, мол, будет хорошо, а когда Варенька усомнилась и спросила: «А если нет?», Прохор странно усмехнулся, пожал широкими, не про каждую дверь, плечами и пробормотал: «Тогда всё будет очень плохо». Больше девушка с кучером не говорила, у несчастного начался сильный жар, он впал в беспамятство, а к утру преставился.

«Господи Боже мой, Матерь Пресвятая Богородица, - лихорадочно зашептала девушка, - помоги, защити, сбереги Севу от напасти лютой, от врагов коварных!»

- Варенька, я надеюсь, Вы не отходную по мне читаете? – усмехнулся Всеволод, переходя с доверительного тона на насмешливо-саркастический. – Смею вас уверить, сдаваться без боя я не собираюсь, так что не спешите перекрашивать венчальное платье в траурные цвета, оно ещё может Вам пригодиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Вы невыносимы! – вспылила Варвара Алексеевна, также переходя на великосветское обращение.

- Никита утверждает, что вынести можно всех и всегда, просто кого-то по частям, - Всеволод поцеловал девушку в кончик носа, - а уж кому и разбираться в выносе тел, как не Некроманту.

И пусть шутка, может быть, была и не верхом остроумия, но Варенька прыснула, а потом звонко расхохоталась. Тётка Катерина всегда утверждала, что лучший способ справиться с бедой – это посмеяться над ней. Она, мол, обидится и уйдёт. Вот и пришла пора проверить в деле тётушкино утверждение, вдруг и правда, получится?

Госпожа удача, не иначе, как услышав звонкий смех, решила повернуться к Зеркальщику и его невесте лицом. Никита Васильевич оказался дома, во время рассказа Всеволода от ехидных замечаний воздержался и даже беспрекословно снял у дознавателя с руки сдерживающий магию браслет.

- Спасибо, друг, - Зеркальщик потёр запястье, чувствуя, как мир заиграл радужными бликами, точно струя воды, пронизанная лучами солнца.

- На здоровьичко, - усмехнулся Никита, - рад бы помочь ещё, да пока в толк не возьму, что можно сделать.

- За невестой моей присмотри, она у меня барышня отважная, может и против ведьмы без всякой магии отправиться, - Всеволод подмигнул возмущённо вспыхнувшей Варваре Алексеевне. – Ладно, друг, пора мне собираться. Не хочу, чтобы к купцу Омутову меня словно татя лесного под стражей приволокли.

- Удачи, друг, - Никита Васильевич вскинул ладонь, меж пальцев заклубилась зеленоватая тьма. – Коли помощь потребуется, только позови.

Вещи Всеволод собрал быстро: одну перемену белья сложил, кинжалец запрятал зачарованный от всякой нечисти, да ещё зеркальце, от маменьки оставшееся, с собой прихватил. Посидел немного, окидывая взглядом свою холостяцкую берлогу, в коей до появления Вареньки практически не появлялся, задумчиво прикидывая, что стоит переделать к свадьбе, дабы не зазорно было молодую жену привести. Затем опять достал часы, откинул крышку и разочарованно вздохнул: времени оставалось только-только до дома Омутовых добраться. Варвару Алексеевну Зеркальщик благоразумно оставил у Никиты, пусть они совместно обдумывают планы его спасения, всё лучше, чем смотреть в любимые глаза, без слов умоляющие взять её с собой. Всеволод Алёнович вздохнул, подхватил саквояж с вещами, коий выдавали всем питомцам воспитательного дома, выходящим во взрослую жизнь, и решительно направился к Омутовым.

Подходя к дому, Зеркальщик заприметил на крыльце кутающуюся в шубу Анфису, зорким взглядом озирающую окрестности. Брови женщины были сведены, бледные губы искусаны, на щеках горел неестественный лихорадочный румянец. При виде Всеволода тёмные глаза Анфисы вспыхнули торжеством, лицо исказила гримаса, кою даже самый завзятый жизнелюб не смог бы назвать приветливой улыбкой.

- Всеволод, мальчик мой, - голос женщины дрожал от едва сдерживаемого ликования, - как же я рада тебя видеть! Мы с отцом так долго тебя оплакивали, думали, ты погиб! Мишенька чуть ума не решился, когда узнал о твоей смерти!

Всеволод Алёнович пристально посмотрел Анфисе в глаза:

 - Вам напомнить, по чьему приказу меня убить хотели? Или не стоит ворошить пепел прошлого?

По губам женщины зазмеилась холодная усмешка:

- Будь у тебя помимо подозрений доказательства, мы бы здесь с тобой не разговаривали. Так что, наследничек, рот закрой и иди в дом… Или мне Мишеньку позвать, чтобы он приказал тебе войти? Так я мигом.

Всеволод от всей души проклял дурацкий закон, сдерживающий его почище всех ограничивающих амулетов и клятв вместе взятых. Эх, что же эти заговорщики, лишившие жизни государя, раньше прибить его не сподобились! А теперь выполняй любой каприз «любимых» р-р-родственничков и перечить им не смей, потому как воля отца  закон, почище слова божьего!

- Иди в дом, Всеволод, - повторила Анфиса, опять кутаясь в шубу.

«А если уйти? – Всеволод Алёнович окинул быстрым взглядом пустой двор, на коий даже птицы с деревьев опуститься не решались. – До ворот недалече, я успею выскочить раньше, чем они шум поднимут… Нет, это не выход. Потом всю жизнь скрываться придётся, а если найдут, сразу убьют, как бешеного волка. С Зеркальщиками не церемонятся. Значит, будем искать доказательства их чёрных дел. Тех, кто тёмную магию практикует, арестовывают без разбора чинов и наград».

Всеволод Алёнович улыбнулся, насмешливо склонил голову:

- Как пожелаете, Анфиса Васильевна.

«А из этого щенка взрослый волчище вырос, - опять отметила Анфиса, - ну да ладно, не таким хребет ломали. Лишь бы в дом по доброй воле зашёл, а уж там он от меня никуда не денется».

Зеркальщик легко поднялся по ступеням, тяжёлая входная дверь моментально распахнулась, маня теплом и уютом большого просторного холла.

- Только после Вас, - Всеволод с усмешкой приглашающе взмахнул рукой, пропуская Анфису вперёд.

- Благостно, что даже тебя выучили хорошим манерам, - фыркнула Анфиса Васильевна, с воистину королевским величием входя в дом. – Надо было тебя раньше пороть как следует да на горох ставить, глядишь, не пришлось бы из дома отсылать.

- Полагаю, вам и без меня было кого истязать, - холодно заметил Зеркальщик.

- Да уж, скучать не доводилось, - Анфиса хищно оскалилась, - всё пытались найти достойную замену наследнику, дабы обряд провести.

«Попалась, - с мальчишеским ликованием отметил Всеволод, - сама призналась, что тёмные обряды проводила!»

- Думаешь, поймал меня, – женщина взмахнула рукой, - признание в душегубствах получил? Ну что ж, радуйся… в последние минуты своей жизни. Ар-р-ранто дельярве!

От заклинания Паучьей сети, призванной обездвижить жертву, Всеволод укрылся зеркальным щитом, но, как оказалось, сии чары использовали лишь для того, чтобы Зеркальщик проявил свой дар. Стоило лишь в руках Всеволода Алёновича замерцать щиту, как в ход пошла Охотничья магия, созданная специально для поимки и уничтожения Зеркальщиков. Всеволод упал на пол, не в силах даже вздохнуть. Перед глазами всё плыло, в ушах набатом грохотало сердце, челны онемели и застыли.

- Ты вошёл в дом добровольно, тем самым признав себя Наследником, - Анфиса с наслаждением пнула носком туфли своей пасынка, с трудом удерживаясь от желания как следует потоптать его, - тьма великая, я даже и не думала, что всё будет так просто!

- Не хвались на рать едучи, - просипел Всеволод, делая отчаянные попытки если не освободиться, то хотя бы вернуть себе подвижность.

- Мне нравится уровень твоей силы, - Анфиса одобрительно цокнула языком, - обряд пройдёт быстро и легко. Эй, слуги, отнесите его в мой кабинет!

Кабинет Анфисы располагался в подвале дома, что и неудивительно, учитывая, что женщина практиковала отнюдь не разведение цыплят. Двое слуг с застывшими лицами споро растянули Всеволода Алёновича на деревянном столе.

- Умрите, - махнула слугам Анфиса, заботливо подтыкая одеяло лежащему на узкой походной кровати Михаилу и нежно целуя его в щёку. – Всё хорошо, дорогой, наследник доставлен, сейчас мы начнём.

Слуги упали на пол, судорожно задёргались, потом застыли. Анфиса щёлкнула пальцами, превращая их тела в пепел, виновато улыбнулась:

- Прости, Мишенька, я знаю, ты не любишь, когда грязно, но что поделать, мне совершенно некогда выметать мусор. После обряда, дорогой, я обязательно всё приберу.

Женщина потёрла ладони, успокаивая дрожь в руках и низким голосом начала древние, как сама жизнь, песнопения.

«Да, правду говорят: нужно быть осторожнее с желаниями, они могут исполниться,  промелькнуло у Всеволода, когда он рванулся, пытаясь сбросить путы. – И угораздило же меня мальчишкой под Новый год загадать принять участие в древнем ритуале. Ну вот, как говорится, доставлено с гонцом, доплатите за срочность. Правда, я-то всего лишь хотел с мамой увидеться».

- Мост возвожу, душу провожу, - крикнула Анфиса, падая на колени, запрокидывая голову и простирая руки вверх.

Михаил захрипел, выгнулся дугой, голова его заметалась, по подушке, из уголка рта потекла вязкая нитка слюны. Глаза распахнулись и налились кровью, пальцы скрючились и побелели.

- Миша? – Анфиса встревоженно метнулась к мужу, - Миша, Мишенька, что с тобой? Так не должно быть!

Михаил ещё пару раз конвульсивно дёрнулся, после чего обмяк и затих.

- Миша? – Анфиса дрожащей рукой коснулась щеки мужа, неверяще воззрилась в его начавшие стекленеть глаза. – Миша… Нет… Нет! Не-е-ет!!!

Вопль боли и ярости сорвался с губ женщины. Анфиса упала на колени, обхватила голову руками, воя от отчаяния. Чары, сдерживавшие Всеволода, рухнули, Зеркальщик скатился со стола, создавая защитный щит, в который с трёх сторон разом ударились чёрные смерчи незавершённого обряда.

Анфиса вскочила на ноги, растрёпанные волосы развевались в порывах ветра, словно чёрные крылья, глаза пылали лютой ненавистью.

- Ты, - срывая голос закричала женщина, обличающе ткнув во Всеволода Алёновича пальцем, - это ты его убил! Ты убил моего Мишеньку! Ты не наследник!!!

Всю свою боль, ненависть и отчаяние Анфиса направила против того, кого возненавидела с первых минут, как только увидела, и бессильно осела на тело мужа, до последнего сжимая его в своих объятиях.

И опять Всеволоду пришлось держать защитный щит, как тогда, в доме купца Пряникова. Добро хоть, сейчас никого, кроме себя, оборонять не приходилось.

«Никита меня убьёт, - Зеркальщик вытер плечом стекающую по щеке каплю крови из опять разошедшегося шрама, - потом возродит к жизни и снова убьёт».

Руки Всеволода Алёновича дрожали от усталости, колени подгибались, голова начала кружиться.

«Не устою, - с досадой подумал Всеволод, чувствуя, как зеркальный щит начинает покрываться тонкой сетью трещин, - а помирать нельзя, у меня свадьба скоро!»

- Держись, мой родной, помощь близка.

Зеркальщик чуть повернул голову и увидел рядом с собой хрупкую пепельноволосую женщину с большими серыми глазами, ту, кто так часто приходила во сне, чей облик трепетно сохранялось в полузабытых детских воспоминаниях.

- Мама? – прошептал Всеволод и чуть не был сбит с ног от резкого порыва разбушевавшейся не на шутку магии.

- Тише, родной, - губы женщины остались неподвижны, ласковый голос звучал прямо в душе Всеволода Алёновича. – Не опускай щит, подмога близко.

Зеркальщик хотел было сказать, как он рад нежданной встрече, рассказать о Вареньке, задать тысячу, казавшихся самыми важными и нужными вопросами, но Алёна отрицательно покачала головой, прижав пальчик к губам:

- Не трать силы, береги себя. Я люблю тебя, мой мальчик…

Алёна стала таять, растворяться в золотистом свечении, становящемся всё ярче. В золотом сиянии корчились, исчезая, волны тёмной магии, слабел напор разрушающего всё заклятия, выпущенного Анфисой.

Яркая изумрудно зелёная вспышка пустила трещину по стене кабинета, от последовавшим сразу за зелёной тёмно-синим всполохом начал обваливаться потолок, а бледно-серая зарница пустила изломы по полу. Одна трещина коварно пролегла прямо под ногами у Всеволода Алёновича, Зеркальщик поспешно перепрыгнул на другое место, дабы не оказаться погребённым под обломками пола.

- Всеволод, жив? – первым появившийся в кабинете Никита озабоченно бросил взгляд по сторонам и покачал головой. – Беда… Ежели мы эту дрянь не запечатаем, она полгорода по камешку разнесёт!

- И добро, ежели только половину города, - прокряхтел чёрный, похожий на обугленную указку маг, чьё имя, Викентий Карлович, вселяло трепет в самые беззаботные студенческие сердца. – Итак-с, молодые люди, давайте вспомним, чему Вас успели обучить в делах чародейных, и применим полученные знания на практике.

- Вы, господин профессор, никак лекцию студиозусам прочесть решили? – вежливо удивился Ярослав Макарович, появление коего ввергло всех в чрезвычайное изумление. – Смею заметить, Вы избрали чрезвычайно необычный способ преподавания.

- А может, отложим разговоры? – прохрипел Никита, вытирая плечом стекающий по щеке пот. – Пока нас тут всех не размазало тонким слоем.

Викентий Карлович и Ярослав Макарович переглянулись, кивнули друг другу и, опустившись на колени, принялись спешно царапать на полу магические символы.

- Вот сюда вот извольте добавить немного Зеркальной магии и дара Некроманта, - вежливо, точно всё происходило не среди безумия вышедшей из-под контроля магии, а в светлой аудитории университета, попросил профессор.

- Было бы что добавлять, - прокряхтел Никита, чувствуя, что ещё немного, и он сам отправится за грань всего живого.

- Нет-нет, Всеволод Алёнович, низко наклоняться не надо, сие может быть опасно, - воскликнул Ярослав Макарович, мягко отводя пошатнувшегося Зеркальщика подальше от начерченных символов. – Ну что, коллега, полагаю, всё готово?

Викентий Карлович пожевал губами, внимательно глядя на узоры, и кивнул:

- Да, всё готово.

Чародеи вскинули руки, нараспев произнося древние заклятия, относящиеся к разряду забытых и запрещённых. Узоры засияли, замерцали, запереливались, а потом вспыхнули. Грохнуло так, словно все пушки империи в одночасье выстрелили, Всеволода и Никиту сбило с ног и основательно прокатило по обломкам пола.

- Молодые люди, Вы живы? – Викентий Карлович заботливо склонился над Зеркальщиком и доктором. – Прошу прощения, Всеволод Алёнович, дом пришлось уничтожить, дабы предотвратить возможность прорыва магии.

Всеволод закашлялся, отплёвываясь от набившейся в рот пыли, потряс головой, прогоняя гул в ушах и заодно избавляясь от мусора в волосах и криво усмехнулся:

- Да и чёрт с ним, с домом. Всё равно он мне никогда не нравился.

Никита, коий едва встав на ноги принялся исполнять обязанности врача, сжал руку друга, проверяя пульс, затем заглянул в глаза, простукал грудь и лишь убедившись, что с Зеркальщиком всё благополучно, позволил себе хмыкнуть:

- Что ж ты так, про отчий дом. Ай-яй-яй, а ещё наследник!

Всеволод Алёнович устало улыбнулся:

- Поехали домой. Варенька, наверное, места себе не находит от беспокойства.

- Спит твоя красавица, - Никита с наслаждением размял плечи, потопал ногами, прогоняя постыдную дрожь в коленях. – Пришлось в сон её погрузить, ни за что на свете не хотела оставаться, с нами к тебе на помощь рвалась.

- И разбудит прекрасную деву поцелуй любви? – усмехнулся Ярослав Макарович, думая о чём-то своём, далёком и недоступном.

- А то ж! Всякая барышня о таком пробуждении мечтает.

- Ну-с, молодые люди, переход я Вам создал, - Викентий Карлович одёрнул местами подпалённую, местами порванную преподавательскую мантию. – Передайте нижайший поклон от меня Варваре Алексеевне.

- Всенепременно передам, - отозвался Всеволод, первым исчезая в бедно-синем облаке перехода.

Ярослав Макарович дёрнулся было следом, но передумал, застыл на месте, опустив голову. Ему было о чём потолковать с Зеркальщиком, но как это сделать, какие слова подобрать, маг не знал. Он, не страшащийся смотреть в глаза самому Императору, причём в те минуты, когда всё и вся трепещет пред его взором, робел перед мужчиной, в сыновья ему годящиеся. Фактически же и ставшим сыном, так как Ярослав Макарович добился разрешения государя и провёл ритуал, сделав Зеркальщика своим наследником.

- Ну что же Вы, голубчик, - укоризненно покачал головой Викентий Карлович. – Момент, он как птица, его ловить надобно.

- Да как мне сказать, ежели Всеволода Алёновича при слове наследник ещё долго потряхивать будет?!

Преподаватель покачал головой, вздохнул и упрямо повторил:

- А сказать надобно. Всеволод Алёнович имеет право знать, что Вы его своим наследником сделали, магические потоки переплели. Чай, его это тоже касается.

Эпилог

Какое событие в жизни девушки считается самым важным и запоминающимся? Первый бал? Не совсем. Встреча с возлюбленным? Опять не верно. Самым же значимым и запоминающимся в жизни девицы является свадьба. Романтичные барышни подготовку к ней начинают едва ли не с той минуты, как произносят своё первое слово, выслушивая рассказы о торжествах удачных и скандальных, а став старше штудируя толстые фолианты, обещающие неземное блаженство в браке. Вареньку сии книги неизменно вгоняли в тоску и сон, а потому когда за две недели до свадьбы матушка вытащила на свет божий толстенную, переплетённую в потрескавшуюся от времени кожу, книгу и строго-настрого повелела сей шедевр прочесть, не утерпела и воскликнула:

- Маменька, так я же её до конца дней своих не осилю!

- Сей фолиант ещё наши праматери начинали, он с основания рода ведётся, каждая девица, вступившая в брак, свою главу добавляет, - сурово отчеканила матушка. - Держи, изучай внимательно опыт предков!

Варвара Алексеевна, сникнув под тяжестью книги, кое-как добралась до комнаты, опустила фолиант на пол, а сама мстительно, пренебрегая наставлениями, растянулась рядом. Ещё и туфли скинула, нарушая строжайший запрет босиком по дому не бегать. Вздохнула печально, с завистью прислушиваясь к звонким сестрицыным голосам, доносящимся из окна, после чего открыла книгу, бездумно скользя взглядом по ровным строкам, написанным мелким витиеватым почерком.

- Неужели это сгинувший во время нашествия супостата алхимический трактат? – с интересом спросил Всеволод, появляясь в зеркале.

- Если бы, - Варенька наморщила носик, – сие есть многовековой опыт женщин нашего рода, коий обязана прочесть каждая девица нашей фамилии, выходящая замуж.

Зеркальщик скользнул взглядом по книге, прикидывая её толщину и осторожно уточнил, сдерживая улыбку:

- Варенька, душа моя, а девица должна прочесть сей шедевр до свадьбы или уже после оной?

- Да в том-то и дело, что до! – воскликнула барышня, огорчённо шлёпая ладошкой по пожелтевшим от времени страницам. – А тут скука смертная, томные вздохи о любви, да рассуждения, кои устарели безнадёжно!

Всеволод Алёнович рассмеялся, легко выпрыгнул из зеркала, притянул к себе невесту, поцеловал.

- Послушай, душа моя, а хочешь, я помогу тебе увидеть всех этих дам? Вы побеседуете, они тебе лично все свои советы и наставления и сделают.

Девушка ахнула, восторженно прижав руки к щекам:

- А ты можешь?

Зеркальщик прикрыл глаза, одну руку положив на фолиант, а второй поглаживая небольшое зеркальце, коей всегда носил с собой. Не прошло и минуты, как книга подпрыгнула, сама собой распахнулась (Всеволод едва руку успел отдёрнуть), страницы её зашевелились так быстро, точно фолиант пытался взлететь, и перед восхищённой Варварой Алексеевной стали появляться девушки. Разной наружности и в нарядах разных эпох, тоненькие и пухленькие, застенчивые скромницы и резвые хохотушки.

- Ой, девочки, у нас ещё одна невеста, - прощебетала одна, особенно похожая на Вареньку, и решительно подошла к Варваре Алексеевне. – Предположу: ты моя правнучка? Чудно! А похожа-то как! Девочки, смотрите!

Вареньку окружили восторженно щебечущие девицы, Всеволод улыбнулся, подхватывая с полки пособие по изучению следов, оставляемых преступником, и присаживаясь в кресло. Но не успел Зеркальщик прочесть и пары страниц, как его зеркало требовательно запульсировало. Всеволод Алёнович нахмурился, чуть коснулся стекла рукой, принимая вызов.

- Доброго здоровья, Всеволод Алёнович, - Ярослав Макарович скованно улыбнулся, - прошу прощения, ежели я Вас побеспокоил…

- Что стряслось?

Всеволод отложил книгу, построжел, даже в голосе трескучие ноты прорезались. Ярослав Макарович успокаивающе вскинул ладони:

- Всё в порядке, я никоим образом не хотел Вас беспокоить, просто решил поздравить со свадьбой.

- Благодарю, - Зеркальщик вежливо поклонился, на кончике языка удерживая вопрос о столь трепетной заботе. Вроде бы с этим чародеем они не столь близки, чтобы можно было друг другу поздравления с семейными праздниками присылать.

Ярослав Макарович кашлянул:

- Всеволод Алёнович, я…

Маг посмотрел в большие серые глаза, вспомнил, как так и не решился сказать о своих чувствах матери Зеркальщика, пока не стало слишком поздно, и выдохнул:

- Я перенаправил магические потоки и сделал вас своим наследником. Купец Омутов потому и умер, что я разрушил мост меж вашими душами.

Всеволод помолчал, обдумывая услышанное, потом осторожно спросил:

- И что теперь? Будете диктовать свою волю, пока мне не исполнится двадцать пять?

- Боже упаси, - взмахнул руками Ярослав Макарович, - я просто хотел сказать, что ежели Вам потребуется помощь, Вы в любой момент можете обратиться ко мне. Вы больше не сирота.

- Помощь, говорите? – задумчиво протянул Всеволод. – Отлично, в таком случае, согласно традиции, Вы поведёте к алтарю мою невесту.

- Почту за честь, - поклонился Ярослав Макарович, не подозревая, что в это время Всеволод Алёнович самым тщательным образом вспоминает гостей, а точнее, приглашённых на торжество гостий, в поисках той, что могла бы украсить жизнь столичного мага своим присутствием.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Через три дня свадебных гуляний, когда гости, благословив молодых на счастливый и долгий брак, разъехались по домам, Варенька получила от маменьки небольшую серебряную чернильницу и набор перьев.

- Теперь, дочка, пришла пора тебе свой свадебный опыт в наш семейный фолиант вносить, - Софья Васильевна поцеловала дочь в щёку.

- Ма-а-атушка, - простонала Варенька, не имевшая никакого желания садиться за мемуары.

- Не спорь, - женщина строго погрозила пальцем, - такова традиция.

И вот, вечером в кабинете Всеволода, коий занимался разбором бумаг по делу невинно оболганной балерины, славящейся наредкость дурным нравом, Варенька придвинула к себе подаренную матушкой чернильницу, взяла из стопки на столе чистый лист бумаги и застыла, прикусив кончик пера.

- Ты прямо как поэт, в момент творения оды, - рассмеялся Всеволод, привлекая к себе супругу и целуя её в тёплую макушку.

- Терпеть не могу мемуары, - пожаловалась Варенька.

- Так напиши их так, чтобы было и честно, и занимательно.

Зеркальщик подхватил испещрённое кляксами письмо, быстро пробежал его глазами, после чего аккуратно положил в папку. Варенька задумчиво посмотрела на мужа, хитро улыбнулась и застрочила по листу так, что даже чернила из-под пера полетели.

- Я надеюсь, ты там не завещание составляешь?

Варенька отстранилась, гордо демонстрируя мужу изукрашенный завитушками заголовок, гласивший: «Зеркальщик. Счастье из осколков. Роман в шестнадцати главах с прологом и эпилогом».

КОНЕЦ

Оглавление

Осколок первый. Старый мир разлетается вдребезги

Осколок второй. Должность, барышне не подобающая

Осколок третий. Отражение для Зеркальщика

Осколок четвёртый. Утро, наполненное неожиданностями

Осколок пятый. Следствие начинается

Осколок шестой. Кривое зеркало

Осколок седьмой. Сюрпризы благостные и пренеприятные

Осколок восьмой. Пришла беда, отворяй ворота

Осколок девятый. Незарегистрированный Зеркальщик

Осколок десятый. Наследник для обряда

Осколок одиннадцатый. Нежданная радость и незваные гости

Осколок двенадцатый. Ревизор

Осколок тринадцатый. Неожиданное известие

Осколок четырнадцатый. Тень вороны

Осколок пятнадцатый. Обретение наследника

Осколок шестнадцатый. Разрушенный мост

Эпилог