Случай [Станислав Буриме] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Станислав Буриме Случай

Дни летят мимо меня, истошно крича и отрывая куски от моей собственной личности. Поиски ответов для меня давно потеряли смысл, как и любые вопросы.

"Кто я? Откуда пришёл и куда мне идти?"

Не знаю кто, но точно какой-то мудак поселил эти мысли в моей черепной коробке. Образован, недурно выгляжу, свободен почти от всех зависимостей – лишь табак крепко держал меня за плечи, нежно нашёптывая мне поступь смерти.

Но всё это не имело смысла, я был как никто другой одинок, в мире шакалов – хитрых, проворных и ехидных животных – я был бродячим диким котом, свободным и рваным, как ботинки у бедняков из моего родного квартала. Я не спешил покидать яму печалей, ведь внешний мир для меня лишь иллюзия приятного тёплого летнего зефира, который никогда не заходил в мою долину холодных ветров. Жизнь тянуть было мерзко, тянуть сигарету за печатной машинкой мне нравилось куда больше, хоть это и равные в сути истории. Я бился за правду, но как и любое разумное существо, жаждал лишь приемлемой для себя правды, которая ранить не сможет и не слишком сладка, чтобы показаться молодому максималисту лестью.

Я писал ни о чём, по десять раз переписывая каждую строчку. Через тонкие стены я слышал, как соседи снизу за завтраком негодуют о моих ночных похождениях по их потолку, да о стуке печатной машинки, под который им приходилось иногда засыпать. Вечером же, соседи ныли о том, как начальник прижимал их к стене и кривыми лапами вытаскивал последние увядшие цветы из их тел – остатки некогда чистой души.

"Так и надо вам, суки", – тихонько злорадствовал я, в очередной раз около полуночи вставая с кровати.

Я надевал чистую белую рубашку, закуривал и шествовал в кухню, где в турке дымилась дешёвая жижа, называвшаяся у людей чуть богаче кофе. Свет я не включал, мне в окно удачно падал свет ночных фонарей, я слышал крики сумасшедшего иногда, он наверное так же одинок. Но быть одиноким куда приятнее в тёплой квартире, чем на улицах города, сравнимого с выгребной ямой. Я садился к печатной машинке и писал ни о чём снова. Слова складывались не в предложения, а в какое-то мнимое месиво непонятных словесных фракталов, не более. Глубокий вдох через клуб дыма, по венам пробежало еле уловимое вдохновение, родилась хорошая мысль…

И тут же погасла в пучине грязи и паутины в пустом чулане, некогда служившим мне сердцем. Я ударил рукой по столу и пошёл к двери, на улице февраль – на мне всё та же рубашка. Ничего удивительного: всё тот же ветер, крики собак и кошек, рваный асфальт. Клянусь вам, то был не лай, а именно крик – они рыдали о своей нелёгкой судьбе, пока асфальт остывал у меня под ногами, я ловил каждую мысль, хоть чем-то похожую на свои письмена, которым сегодня суждено было родиться. Шаг, вдох, шаг, закурил – вот это моя стратегия, дышится мне куда легче. Смерть от рака меня не пугала, уж слишком я молод для этого, молод и глуп, одинок и вечно печален. Но от чего же я тогда улыбаюсь?

На асфальте сидела незнакомка с заплаканными глазами, я быстро окинул её взглядом: поверх красивого чёрного платья была надета джинсовая куртка, а скорее накинута небрежной рукой взрослого и чёрствого мужика, так мне казалось.

– Здравствуй, вестница моего ночного бреда, у меня нет желания представляться.

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, видимо породнила с какими-то бродягой. Затем она нежно улыбнулась и засмеялась, сквозь смех глотая слезы вперемешку с тушью.

– Ты что, идиот?

И, не дождавшись ответа, она снова засмеялась, оставив меня с незнакомым до этого чувством внутри. И такие вопросы мне задаёт человек, в поздний час сидящий на асфальте совершенно один. Хотя, и я был один, но я хотя бы разминал ноги, неспешно фланируя по ночи.

– Меня зовут Катрин. Ну, для тебя будут звать. И что же столь вежливый молодой человек забыл здесь один в ночи?

– Куртку, да вот только никак не могу найти.

Я ответил и только потом подумал, какую сказал ахинею, но это меня не смутило – ведь я просто городской сумасшедший, что несёт свою вахту и смотрит, чтобы никто не обижал бродячих собак.

– Забирай эту, для меня она всего лишь глупая память о человеке, которому я не нужна.

– Оставь себе, мне станет теплее к рассвету, а вот ты вся промокла в слезах.

– Надеюсь, ты простишь мою слабость, я просто не хотела сидеть в тишине и решила поплакать, наверное странное развлечение, да?

– Ну почему же, это печально, но весьма интересно. Наверное, если бы мог, я бы тоже с удовольствием утонул бы в слезах.

– И почему же не плачешь?

Я присел с ней рядом на остывший асфальт и начал рассказ. Рассказал о семье, что давно умерла, рассказал о печали и печатной машинке, о турке с жижей и о столь родном для меня свете от фонаря. Рассказал про соседей, что ругали меня, и как смеялся над ними ночами, – она улыбнулась, как будто искренне радовалась за меня. Я был сражён наповал, засунул руки в карманы и уставился в землю, почему-то сгорая от стыда. Она положила голову мне на плечо и сказала, еле