Очки, в которых не мешает солнце [До] (fb2) читать постранично

До Очки, в которых не мешает солнце

Вы когда-нибудь испытывали дискомфорт от собственного взгляда? Когда в следующий раз наденете темные очки, попробуйте повертеть головой и найти нужный угол, чтобы увидеть в линзе отражение глаза. Так как вы ищете, высматриваете, то отраженный глаз будет широко распахнут, словно от испуга. Блестящий, будто смазанный маслом белок, черная дыра зрачка и розовый влажный уголок у носа. Я даже скажу вам как эта беззащитная мякоть называется – слезное мясцо. Вы видите свое мясцо. Оно всегда было у вас перед глазами, просто вы не обращали внимания, а теперь не сможете не обращать.

Я знаю, о чем говорю, потому что всегда выхожу на улицу в темных очках. Мне выбирать не приходится – при ярком дневном свете я начинаю рыдать кислотой. Ей богу, резь такая, что я всякий раз боюсь, что разъест глаза.

Из-за темных стекол я будто всегда не один, а с каким-то крайне навязчивым собеседником, который находится так близко, что я вижу только его глаз. Оба моих глаза рассматривают отражение одного из них. Иногда я слишком увлекаюсь и тогда мир за пределами очков начинает бросаться мне под ноги.

В жаркие летние деньки доходит до психоза. Тут уж ищи не ищи угол – от глаза не спрячешься. Видно все до мельчайшего червячка-капиллярчика, мясцо влажно сверкает, на коже у носа подсвечивается каждая пора— и все так близко и четко, что глаз и не узнается сразу. Не признается, как часть своего знакомого безопасного тела. В такие моменты на помощь приходит мир за пределами стекол – я начинаю всматриваться в каждую его деталь, и глаз постепенно пропадает из внимания.

В день, когда я ослеп, я напитался этими деталями настолько, что теперь мне должно хватить на всю оставшуюся, погруженную в темноту жизнь.

В тот день в городе стояло убийственное пекло и среди этого пекла стоял в пробке переполненный автобус. И, наверное, аккурат посреди этой раскаленной машины, где уже не осталось воздуха, а только жаркое дыхание соседа, спиной к окну стоял я. Почти надо мной, зацепившись за резиновую петлю, висела девушка, приблизительно моя ровесница. Ее рост позволял ей удобно положить голову на согнутую в локте руку. Всю дорогу она ехала с закрытыми глазами, казалось, что спит, но при любом резком толчке то начинающегося, то вновь угасающего движения, она хмурилась, не открывая глаз, и переминалась на широкой расставленных для устойчивости ногах. Я успел рассмотреть ее полностью, даже заметил розоватый шрам у левого виска и вновь принялся блуждать взглядом по салону. И тут я увидел ее.

Рядом с кондуктором сидело маленькое хрупкое женское тело. В длинной цветастой рубашке и ярко салатовых леггинсах. Тело побалтывало в воздухе худыми ножками и время от времени вертело головой – то полностью отворачиваясь от меня к окну, то замирая в профиль. Волосы, ядовито-рыжие, заплетены в две тугие короткие косички, белые маленькие кулачки смирно лежат на бедрах. Когда яркая голова полностью отворачивалась – я не сомневался, что это девчонка лет двенадцати, но в профиль открывалась часть лица и шея. И тогда я уже не мог понять: то ли это была школьница со старым лицом, то ли старушка в одежде школьницы.

Я давно смирился, что можно сразу не понять пол прохожего, но такая штука с возрастом со мной впервые. Я шарил по незнакомке взглядом, словно обыскивал преступницу: меня смущала ее поза (так сидят дети, готовые вот-вот сорваться с места), прическа и веселящиеся ножки. Старушки вообще болтают ногами? Но когда пассажирка поворачивала голову, вся эта детскость становилась жутким маскарадом. Под яркими волосами – густо напудренное морщинистое лицо, уголки обмазанного темной помадой рта опущены и тянут за собой дряблые щеки. Очевидно же, что старуха! Очевидно, что сумасшедшая.

Автобус снова тряхнуло – я посмотрел на девушку, она сделала все по сценарию: потопталась, нахмурилась, но на этот раз открыла глаза и строго посмотрела на меня. Я тут же перевел взгляд, это раньше мне казалось, что в темных очках можно пялиться сколько угодно, пометался по салону и угодил в обращенные на меня глаза девочки-старушки. На пару секунд я завис, разглядывая слезящуюся сероватую муть. Пока смотрел в глазах защипало (со мной всегда так, когда смотрю в чьи-то «нездоровые» глаза), я пару раз крепко зажмурился, опустил голову и уставился на свои кроссовки. Притворился, что погружен в себя и дела мне ни до кого нет.

Итак, кроссовки. Мои новенькие беленькие «найки». Один шнурок развязался и лежит по направлению к левой ножке девушки, к ее красным аккуратным ноготкам. Красивые пальчики. Хочу смотреть на них и думать о них, но не могу избавиться от брезгливого ощущения подхваченной заразы. Будто глаза этой сумасшедшей бабки источают какой-то новый вирус.

Я уверен, что она до сих пор пялится, обмазывает меня своим липким мутным взглядом, как соплями. Медленно двигаюсь вдоль поручня, чтобы оказаться за висящей надо мной девушкой – ее рост и закрытые глаза это позволяют.

Закрывшись от старухи, я