Солдатик с пружинкой [Ксения Лит] (fb2) читать онлайн

Ксения Лит Солдатик с пружинкой

– Калеб, эти головы под потолком все равно жуткие… – прошептала Аника.

– Брось… Это всего лишь детали… Если вставить глаза и прикрепить волосы – будет совсем нестрашно, – успокаивающе произнес Калеб.

В темной захламленной мастерской игрушечных дел мастера Крюгера было холодно и тихо. Лишь в маленьком круге света от старой масляной лампы сидели двое детей-учеников. Аника шила наряды куклам и делала им прически, Калеб мастерил игрушки.

Сегодня он сосредоточился на фигурке всадника, которую собирал из сделанных ранее частей. Сначала он собрал придуманный им механизм и затем приступил ко всей игрушке целиком. Хвостик лошадки никак не хотел становиться на место и несколько раз отстреливался мощной пружиной в сторону. Калеб наклонялся и искал хвостик на темном полу, в мраке под столами, под стеллажами… Находил и снова принимался за сборку. Когда мальчик, немного присев и запрокинув голову, придирчиво рассматривал всадника, в поле его зрения попали те самые головы – на верхней полке лежали несколько заготовок для кукол. Дергающиеся от неверного света тени делали их как будто живыми. Аника всегда нервничала, видя, как прыгают тени на безглазых лицах.

– Не бойся, просто представь, какие они будут красивые, когда кукла будет полностью готова, – Калеб снова сосредоточился на солдатике. – Особенно, когда их нарядят в сшитые тобою платья и когда ты заплетешь им косы.

Так, еще чуть-чуть, поправить руку, покрепче прикрутить сабельку…

Вскоре Калеб оценивающе посмотрел на фигурку всадника: это была игрушка сантиметров тридцати в высоту – солдатик в красном мундире с саблей сидел на пегой лошаденке. Мальчик с сожалением разглядывал все огрехи на своем творенье: у лошадки недостаточно развевается хвост, в одном месте на мундире неравномерно легла краска, пегая лошадь как будто косит, лицо у солдатика несимметричное, без усов (ну какой же солдатик – и без усов?!) и совсем негеройское, левая нога в черном сапоге чуть уже правой, да и сами ноги тонковаты… Мальчик нажал на хвост лошадки, не сразу, но механизм сработал. Надо бы его отрегулировать…

– Калеб, расскажи сказку. Мне тогда будет не так страшно, – попросила Аника.

Калеб, не отрываясь от работы, приготовился рассказывать одну из историй, которые прочел в отцовской библиотеке. Надо было закончить начатую пару дней назад сказку о крошке Цахесе. Калеб знал эту и другие истории из книг родительской библиотеки почти наизусть и хорошо их рассказывал. Это помогало уложить младших сестричек, когда они долго не засыпали, напуганные воем ветра в трубе. Это помогало успокоить боязливую Анику. Это помогало и самому Калебу, когда дни становились нестерпимо серыми, а ночи непроглядно черными. Тогда не так жалко становилось себя, сестричек, маму и сгоревшую библиотеку.

– На чем мы остановились?

– На длинных фалдах, – ответила Аника. – Как раз в этот момент пришел Этьен и все испортил.

Действительно, в прошлый раз пришел внук мастера. Калеб как раз покрыл лаком детали своего всадника. Под сказку о крошке Цахесе работалось интереснее. Дети не замечали, как бежит время. Когда масла в лампе оставалось совсем немного, Калеб, рассказывая удивительную историю, разложил детали сохнуть.

– Ох, ну ты и сказочник! Опять со своими дурацкими выдумками! – послышалось сзади.

Внук хозяина Этьен, краснощекий крепыш с маленькими глазками, заглянул в мастерскую к деду, чтобы, наверное, опять стащить какую-нибудь недоделанную вещь, пока мастера нет на месте. Аника тут же нырнула поглубже в тень и попыталась сделаться невидимой и неслышимой. Она молча шила индейский наряд для одной из готовых кукол и сидела так тихо, что, казалось, перестала дышать. Калеб не спешил поддержать разговор.

Этьен смачно надкусил яблоко. Оно хрустнуло, брызнул сок. Мальчишка стал, громко чавкая, обходить мастерскую и трогать все своими липкими от сока руками.

В мастерской было много всего: заготовки для солдатиков, формы для отливки фигурок, гора кукольных ног и рук, безглазые нераскрашенные головы, в нескольких ящиках перекатывались стеклянные глаза всех размеров. Краски, лаки, ткани, материал для волос, клей, разные инструменты, разные наполнители… Сейчас все это в основном покоилось на дальних полках и покрывалось пылью. В круг света попадали только поделки Калеба и работа Аники. Сам мастер Крюгер давненько ничего не делал. Этьен облапал солдатиков, выточенных Калебом, одного уронил и поленился поднимать.

– Все равно они почти ничего не стоят, – приговаривал Этьен.

Это правда. Хозяин платил Анике и Калебу гроши. Он объяснял это тем, что игрушки плохи и их покупают неохотно. И что он еще очень добр, так как все нормальные мастера берут плату со своих учеников за обучение. А его ученички горазды только портить материал, а стоящих вещей от них так и не добиться. Калеб внутренне был с ним согласен. Ему казалось, что чем дольше он работает у Крюгера, тем хуже его игрушки. С каждым разом он замечал в своих работах все больше недостатков. Он старался изо всех сил, но игрушки получались все хуже и хуже. Крюгер, впрочем, их все же забирал и умудрялся кому-то продать.

Из всех учителей Калеба этот был самым несносным. Перед тем как попасть к нему, мальчик успел побывать в учениках у сапожника, плотника, часовщика, свечных дел мастера и еще у кого-то. Он нигде не задерживался, пока два года назад не попал сюда.

Кроме работы у игрушечных дел мастера, Калеб еще кое-где крутился: доставлял посылки, записки, помогал торговцам на рынке, делал покупки для одной пожилой женщины, читал книги одному ослепшему старику-генералу. Когда он возвращался домой – а домом ему, его матери, старшей сестре Марии и двум младшим сестренкам Бэти и Кэти стал чердак одного сердобольного горожанина, которому отец Калеба спас ногу, – он забивался в свой уголок и мастерил что-то из того, что мастер Крюгер презрительно называл мусором. Получались разные безделушки – шкатулочки, маленькие куколки, коробочки с секретиком. Создатель относился к своим творениям крайне придирчиво: тут скол, там криво, здесь краска потекла, а в этом месте не состыковались детали… Калеб досадовал на свою неловкость, стыдился своих бесконечных провалов и складировал неудавшиеся вещички в ящике рядом с кроватью, которой служил соломенный матрас. Делать подарки родным на Рождество мальчик начал еще летом, он трудился полгода и завтра собирался сделать сюрприз своей семье, но все еще сомневался, достаточно ли хороши получились шкатулки для старшей сестры и мамы и куколки для Кэти и Бэти.

За окном было темно, впрочем, и днем-то светло не было. Скоро Рождество, но вместо снега под ногами слякоть, а на город падает что-то мокрое и невразумительное, вместо звезд – затянутое тучами небо. В стекле отражались огонек лампы, игрушки, пыхтящий Этьен, сам Калеб. Рядом с крепко сбитым внуком кукольника Калеб казался совсем заморышем – худой, выросший из своей одежды, бледный, с большими темными глазами, лицо асимметричное, тонкий нос, тонкие черные брови, торчащие скулы, ни тени улыбки. Знакомые часто говорили, что Калеб невероятно похож на отца, но мальчик не знал, так ли это. Он совсем не помнил папу. Тот был врачом и погиб на войне, а его портрет сгорел вместе с книгами… вместе с библиотекой… вместе с домом. Даже младшенькие Кэти и Бэти помнили отца, рисовали его портреты, а Калебу словно отшибло какую-то часть души, где хранилась память об отце. Сколько ни силился, не мог вспомнить. И мальчику все казалось, что он чем-то провинился перед отцом, что стоит только его вспомнить, и все наладится, все будет по-другому. Но в снах и воспоминаниях вместо лица родного и любимого человека – дыра, темное пятно…

Этьен тем временем решил посмотреть, над чем работает Калеб, и подошел к нему. Калеб напрягся, потому что от младшего Крюгер можно было ожидать чего угодно: обидного слова, тычка, он мог запросто испортить готовую работу… Этьен тупо смотрел какое-то время на детали, а затем вознамерился одну из них потрогать. Калеб даже возразить не успел. В итоге на невысохшем лаке остались три отпечатка толстых пальцев. Калебу даже показалось, что запах яблочного сока с этих пальцев перебил запах лака.

– Странное что-то, – изрек Этьен, прихватил одного солдатика и соизволил наконец-то покинуть мастерскую.

– Я думала, он никогда не уйдет, отвлекает только… – пожаловалась Аника, – если я не дошью этот наряд, старый Крюгер мне ничего не заплатит, и тогда – никакого праздника.

***

Масло в лампе заканчивалось. Калеб дорассказал историю о крошке Цахесе по прозванью Циннобер и доделал всадника. Глядя на собранную игрушку, мальчик снова заметил эти три противных отпечатка. Сколько ни шлифовал, они все равно видны! И кажется, до сих пор пахнут яблоком.

Калеб пытался придумать, как избавиться от этого досадного недостатка, но ничего не приходило в голову. И вот в мастерскую пожаловал сам мастер Крюгер.

Шаркая ногами и громко сопя, ссутулившийся, с покачивающейся, как у змеи, головой, с тонкими трясущимися руками и при этом с неожиданно круглым животом, он приближался сквозь темную мастерскую к своим работникам-ученикам. От него пахло жареным мясом и вином. Аника в спешке дошивала кимоно. Когда Крюгер наконец вышел из темноты, наряд был готов, а Аника крутила японскую гульку черноволосой кукле.

Калеб взглянул на сделанную им куклу и ужаснулся: еще пару часов назад она ему казалась хорошенькой, но теперь он видел все ее недостатки – чуть криво, чуть шероховато, чуть аляповато… То же самое касалось и индианки, которую Аника уже нарядила и причесала, и уже готовых гречанки, славянки…

Солдатики тоже потеряли свой торжественный блеск, не было в них того задора и удали, какие пытался вложить в них ученик кукольника.

Чуя недоброе, Калеб взглянул на свое главное творение – всадника. И пол качнулся под ногами. Зачем? Зачем он не сделал усы? Почему такая простая пегая лошадка, а не белый или вороной жеребец? Почему не грудь колесом? И три отпечатка Этьена… Эти три злосчастных отпечатка!..

Мастер тем временем почти не глядя сгреб все поделки в мешок. Он хищно сопел, закидывая игрушки в сумку, и медленно приближался к всаднику Калеба.

Дойдя до солдатика на лошади, он остановился. Пожевал что-то, потом извлек очки и сквозь разбитые линзы начал изучать игрушку. Калеб поспешил рассказать о ней:

– Это не просто всадник. Его можно снять и играть отдельно. Но самое главное – вот, – мальчик нажал на хвост лошади, и через мгновение всадник подскочил в седле, встав на стременах, и выкинул вперед руку с сабелькой.

– Хм… – произнес Крюгер, а потом добавил: – Пойдет, – и взял всадника под мышку.

Он уже собирался уходить, но Калеб громко кашлянул. Мастер остановился.

– Ах да, плата… Десять солдатиков по медяку, семь кукол по два, Анике за платья – по два… За всадника – шесть. Итого тебе, Калеб, тридцать медяков, Анике четырнадцать… И два дня можете не приходить.

Крюгер пошарил по карманам, выгреб мелочь и бросил ее на столе. Затем, шаркая, удалился. Наверное, пошел по лавкам предлагать свой товар. Своей лавки у него давно не было.

Дети поделили деньги, погасили свет, закрыли мастерскую и разошлись по домам.

***

На следующий день Калеб замотался так, что еле дошел до дома. На рынке, где он помогал торговцам, пришлось ударно потрудиться, затем мальчик занес покупки старой даме, поздравил ее с праздником, прочитал слепому генералу поздравительные открытки от дочерей, написал от его имени ответы, занес их на почту. Там попросили помочь с одним дельцем… Потом Калеб забежал к Анике и отдал ее родителям подарок для девочки, потом встретился с друзьями, с которыми когда-то ходил в школу, они поиграли, побегали, окунули друг друга в мокрый снег.

Когда мальчик поднялся на свой чердак, было уже темно. Хотя и так весь день не показывалось солнце – небо все еще было затянуто противными облаками. Дом его встретил светом, жаром маленькой чугунной печки, ароматом нехитрых рождественских угощений и… запахом ели. Это Кэти и Бэти набрали на елочном базаре веток и соорудили из них подобие рождественского дерева. Девочки украсили елку и чердак чем могли: старыми игрушками, вырезками из открыток, бумажными снежинками, гирляндами из флажков. Теперь затейницы возились у стола, старясь и его сделать веселым и нарядным.

Мать сидела у маленького окошка, отвернувшись от дочек. Калеб положил сверток с нехитрыми угощениями, которые смог купить, и подарками от стариков и друзей на стол, подошел к ней и увидел, что она беззвучно плачет. Он обнял маму и тихо, чтобы не напугать сестричек, спросил:

– Что случилось?

– Деньги… Деньги, которые мы копили… Их нет… Девочки говорят, что примчалась Мария, выпотрошила копилку и куда-то убежала. Ее до сих пор нет. Я уже не знаю, что думать.

– Мама, Мария очень разумная девушка, – принялся успокаивать маму Калеб. – Думаю, если она взяла деньги, то для чего-то очень важного. А мы еще накопим! Я, может, пойду к другому мастер учиться, займусь чем-то другим. У Крюгера мне не везет. В другом месте буду больше зарабатывать…

Мать посмотрела на него встревоженно и хотела что-то возразить, но тут люк в полу распахнулся, и из него показалась голова Марии. Девушка тяжело дышала, распущенные волосы были в беспорядке, щеки горели, глаза блестели. Мать вскочила и строгим голосом воскликнула:

– Мария, это как понимать?

Мария наконец взобралась на чердак, в руках у нее был большой бумажный сверток. Девушка аж сияла от счастья:

– Мама, ты посмотри, что я нашла! – она остановилась, крепко прижимая сверток к груди, отдышалась и продолжила: – Я сейчас будто в войне победила! Что там творилось! В магазин Даунинга завезли новые игрушки – прямо из Вены! Чего там только нет! Какие там красивые куколки в костюмах – в сари, в кимоно, в сарафане!.. Папаши и мамаши за них чуть не передрались! А что за милые фигурки! Солдатики – как живые… Но я урвала что-то невероятное! Он не просто красивый, он не просто с секретиком, он… Он так похож на…

Мария наконец поставила то, что было в свертке, на стол. Кэти и Бэти в один голос крикнули:

– Папу!

Мама шатаясь подошла к тому, что стояло на столе, глаза ее распахнулись так, что, казалось, на лице больше ничего, кроме них, не было. Она прижала руки к груди и так осталась стоять в полном молчании.

А Мария рассказывала:

– На него столько покупателей было! Но он очень дорогой. Все торговались. Мне едва хватило того, что я взяла. Тридцать серебром! И Даунинг продал его мне, так как помнит папу и согласился, что этот всадник – один в один наш отец. Калеб, это тебе! Ты так переживаешь, что забыл лицо отца! Вот, это прямо он.

На столе стоял дивный всадник в красном мундире на пегой лошади. С тонкими изящными ногами, совсем негероический, но такой вдохновленный, лицо его дышало жизнью, и Калеб вспоминал, вспоминал папу. Это была очень хорошая работа! Мария нажала на хвостик словно живой игривой лошадки, и спрятанная в недрах всадника пружинка подкинула солдатика вверх, он встал на стременах и вскинул руку с сабелькой.

Калеб с восхищением рассматривал заграничную игрушку, но потом ему начали попадаться знакомые огрехи: едва заметный наплыв краски, немного разные ноги, пара неровностей, косящие лошадиные глазки и… Три отпечатка на спине. От них, казалось, до сих пор пахнет яблоком.

Мальчик не мог вдохнуть. Тридцать серебряных монет! Из Вены?! Заграничный мастер?! Наконец он громко втянул воздух и счастливо улыбнулся. Затем кинулся к своим поделкам в ящике, к своим подаркам для родных и увидел, что это прекрасные работы!

***

Это был веселый и светлый праздник. Тучи разошлись, и рождественская звезда сияла над городом, заглядывая в маленькое окошко на тесном чердаке. Калеб шутил, с удовольствием ел скромный ужин, катал младших сестренок на спине, играл с ними и рассказывал волшебные истории. А в голове были десятки и даже сотни задумок, фейерверк идей. Как будто у него самого внутри распрямилась какая-то пружинка.