Сияние Мглы [Азиз Вагифович Кулиев] (fb2) читать онлайн

Азиз Кулиев Сияние Мглы

Часть 1

Вечер пятницы. Последние лучи солнца спешили куда-то вниз, за плывущую в дымке линию розового горизонта, обдавая лиловым блеском багровые небеса. Нью Медовс, небольшой город штата Айдахо, тоскливо отражал в крышах своих белых домиков последние отблески оранжевого диска.

– Будь хорошим мальчиком, Томми, – наставительно произнесла Эмми, грозя сыну пальцем, пытаясь изобразить серьезность, – Обещаешь?

– Да, мам, – ответил мальчик.

– Вот и славно!

– А ты скоро вернешься, мам? – уныло спросил Томми.

– Сынок, ты ведь знаешь, что я должна работать, – устало проговорила Эмми и, подправив клеточную рубашку сына, поднялась и собралась идти.

– Не переживай, Эмми, – зазвучал старческий голос ее матери, – Я присмотрю за Томми. Он ведь у нас замечательный и воспитанный мальчик, верно, дорогой? – спросила она с томной, но вполне доброжелательной улыбкой.

– Еще бы! – ответил Томми.

Эмми помахала им с тротуара и вскоре исчезла за ближайшим поворотом. Она торопливо шагала к автобусной остановке, проходя мимо пустынных улиц и беспробудных домов с подстриженными газонами и зелеными изгородями. Удушающие жара и духота сползли куда-то в тень и теперь Эмми вдыхала вечерний воздух, такой же чистый и свежий, как после грозы.

Неделю назад Эмми Браун устроилась официанткой в придорожной забегаловке. Помимо откровенно низкой оплаты существенным недостатком было и то, что место работы находилось за десяток миль от дома и занимало около часа езды на междугороднем автобусе. Транспорт, к тому же, подчиняясь строгому расписанию рейсов, появлялся на остановке в Нью Медовс не чаще, чем раз в три часа, а потому вероятность опоздать на нелюбимую работу или пропустить важную встречу здесь всегда была крайне высока.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, Эмми остановилась у прозрачного щитка, пестрящего непристойными рисунками и разными объявлениями. Скоро в конце шоссе, вздымающегося где-то на горизонте, показался автобус, медленно ползающий по заасфальтированным холмам. Он то поднимался над степью, то опускался, кажется, вовсе теряясь из виду. Но затем, как правило, яркий свет фар вновь выглядывал из-за вершины. Наконец, дряхлый и ржавый транспорт затормозил у остановки, издав такой гулкий свист, будто демонстрируя работу своего давно изношенного механизма. Дверь тяжело отворилась, отодвинувшись вбок, и Эмма оказалась внутри прокуренного салона. Она устроилась в одиночном кресле у окна, и ее взгляду предстали томящие душу однообразные картины пустоши, поросшей низкими блекло-зелеными кустарниками и придавленной ветром к земле чахлой травы, пожелтевшей от солнцепека.

Салон автобуса погрузился в темень, словно они оказались в узких стенах тоннеля, и окутанные мглой попутчики мирно дремали в своих сиденьях, лишь изредка вздрагивая на кочках и выбоинах. Мрак сгущался, и Эмми чувствовала, как ее разум вновь канул в тяжелые думы, которые обычно вызывали в ней сильные душевные муки, которые она, однако, научилась мастерски скрывать за маской равнодушия и апатии. Но в последнее время этот несчастный театр одного актера лишь заставлял ее ощущать истощающую ее усталость и даже давление за грудиной. Острые боли, словно что-то вот-вот вырвется наружу.

По ее правую руку два сиденья занимала парочка, мирно окутанная совместным сном. Темноволосая девушка вдруг зашевелилась в полудреме, но молодой человек лишь плотнее прижал ее к своей груди, и та с легкой улыбкой погрузилась в забвенье. Картина напомнила Эмми о ее бывшем муже. Разумеется, он поступил подло и низко, оставив ее с новорожденным Томми на руках, но были времена, когда и она так же сладко тонула в его нежных объятиях. Однако, теперь это жило лишь в ее воспоминаниях и больше являлось тяжелым грузом, нежели чем-то приятным. Долгие месяцы и даже годы Эмми не признавалась себе в том, что именно его уход стал точкой невозврата, которая поделила ее жизнь на «до и «после». Теперь же она поняла это в полной мере. Осознание острым лезвием проникло куда-то в область висков и отдалось жгучей болью в голове.

Эмми потерла виски указательными и средними пальцами обеих рук и недуг немного отступил, расширив пространство для новых измышлений.

До окончания поездки оставалась парочка миль и Эмми, отложив тяжелые думы о своем бывшем, вспомнила о работе. Однако, ей не стало легче ни на йоту. Естественно, работа официанткой в затхлой забегаловке не предел мечтаний девушки, которой лишь два года назад перевалило за тридцать. «А может это уже конец и пора перестать барахтаться против течения, но спокойно плыть по нему?» – думала она порой. Моменты, когда подобные мысли обуревали Эмми, становились даже более тусклыми, чем обычно и тогда, она старалась избавиться от навязчивых внутренних диалогов. Иногда в ее голове возникали такие образы и слова, что ей вдруг хотелось вскричать «К черту этот мир!». Что-то, однако, сдерживало ее порывы в уздечке.

Автобус остановился на станции и так же пронзительно заскрипел тормозными колодками. Эмми вышла из автобуса и быстро направилась к забегаловке «Обед у Энди». Войдя внутрь она вздрогнула, столкнувшись с хозяином кафе – Энди -, чье красное лицо не замедлило выразить крайнюю степень недовольства.

– В первый и последний раз, Эмми, – сквозь зубы произнес он, – Иначе я уволю тебя, к чертовой бабушке!

Эмми кивнула и отправилась выполнять свои обязанности, понурив голову и думая о том, как бы с превеликим удовольствием отсекла подонку его вечно красную, как помидор, башку и швырнула ее в один из тех дурно пахнущих супов, пары которых пропитали все заведение.

Первая половина ночной смены прошла, как и всегда. Ничего необычного. Только парочка заезжих дальнобойщиков все пытались завлечь симпатичную официантку, забрасывая ее довольно пошлыми комплиментами. Однако, они тут же получили отворот-поворот и неудовлетворенные побрели в свой грузовик, предварительно расплатившись за свой скудный перекус смятыми долларами. Разумеется, никаких чаевых Эмми и ждать не следовало.

Около двух часов ночи в заведение вошли тощий мужчина лет тридцати пяти и женщина, которой явно за пятьдесят. Женщина выглядела болезненно и каждый раз ступала, как в неизвестность, выставляя впереди себя левую руку, кожа которой была покрыта фиолетовыми пятнышками. В это же время, тощий мужчина поддерживал ее за локоть правой руки и вел в помещение, к свободному столику, где они уже скоро уселись. Эмми приблизилась к столику, чтобы зарегистрировать заказ (боюсь, что слово «регистрация» не вполне применимо к атмосфере этого заведения, и оно будто придает ему дополнительную звездочку в рейтинге, что, тем не менее, было бы незаслуженно).

Эмми достала блокнот, держа остро заточенный карандаш наготове. Клиент было собрался произнести что-то, как вдруг выглянул в окно, затем пролепетал, обращаясь к Эмми:

– Прошу, побудьте рядом с моей матерью, – на бегу произнес он, – я вернусь через минуту. Благодарю вас!

Эмми едва успела обработать его просьбу в сознании, как в мгновение осталась наедине с женщиной. За стеклом она заметила того самого мужчину, который подбежал к своему белому Форду, расположенному на стоянке под оранжевым фонарем. Рядом стоял серебристый Кадиллак и уже через секунду водители о чем-то оживленно спорили. Взгляд официантки вернулся к женщине. По ее коже пробежала леденящая дрожь, когда она увидела, что глаза этой женщины, смотрящие куда-то мимо, в пустоту, были совсем белые и какие-то жидковатые, как яичный белок. Она была слепа. Именно поэтому и нуждалась в постоянном уходе. Видимо, эта несчастная женщина вправе гордиться таким заботливым сыном. Хотя, кто знает, быть может он только тройку часов назад, схватив несчастную за подмышки, поднял ее с кровати, грубо сменил пропахшее мочой нижнее белье, силком заволок в свой белый Форд и с ветерком помчал к нотариусу в ближайший город из своей глухой деревушки.

Неожиданно, женщина повернула голову и уставилась белыми глазами прямо в испуганное лицо Эмми. Девушке стало дурно, когда та вдруг осклабилась, и на лице, усеянном глубокими бороздками, показались гнилые остатки зубов. Ужас Эмми на том не завершился, потому что женщина вдруг завопила, что есть сил. Ее затрясло. Лицо исковеркалось в жуткой гримасе, выражавшей то ли боль, то ли умопомешательство. Красные ниточки вдруг заструились по ее белым глазам, а фиолетовые пятна на руках и шее, кажется, побагровели и стали заметнее. В страшащем припадке бешенства из ее сморщенного рта вдруг большими каплями полилась слюна вместе с остатками еды, залежавшейся в ее полости, вероятно, достаточно долго. Эмми застыла, не зная, что и поделать. Жуткое оцепенение полностью овладело ее телом. Женщина, будто одержимая самыми страшными демонами, вдруг начала визжать:

– ВКЛЮЧИТЕ СВЕТ! – надрывая глотку кричала она, – ПОЧЕМУ ЗДЕСЬ ТАК ТЕМНО? МНЕ НУЖЕН СВЕТ!

Обвисшая кожа ее шеи задергалась, а кривые пальцы с длинными и грязными ногтями впивались в стол, издавая отвратное скрипение.

– ВКЛЮЧИТЕ ЖЕ СВЕТ!

Истошный крик продолжался до тех пор, пока слова не слились в нечто невнятное. Что-то словно забулькало за ее грудью, в пищеводе и остановилось где-то в области гортани. Крик мгновенно прекратился. Женщина застыла, как памятник. Она побледнела. Теперь ее белые глаза и бледная кожа выглядели достаточно гармонично, и она представилась Эмми в виде статуи. Но в виде омерзительной статуи. Затем ее голова резко опустилась на стол. Раздался глухой стук. Вокруг воцарилась тишина.

В-общем, прибывшая карета скорой помощи увезла бездыханное тело куда-то прочь. И это хорошо. Энди ни в коей мере не нуждался в пугале, которое отпугивало бы голодных дальнобойщиков, как ворон.

Эмми же до конца смены не могла оправиться от происшедшего. Она, конечно, повидала за свою нелегкую жизнь немало чудаков и попадала в самые странные истории, но подобный опыт был для нее первым.

***

Шесть часов утра. Ночная смена Эмми, наконец, подошла к концу. Сегодня, правда, пришлось задержаться на работе, давая показания прибывшему в заведение шерифу. И именно по этой причине Эмми опоздала на утренний рейс в 5:30 и теперь стояла на пустой остановке, потирая ноги друг о друга, спасаясь от утренней прохлады.

Вдалеке раздался рев. В той части шоссе, где оно как бы упирается в небосвод, показался легковой автомобиль. Поднимаясь и опускаясь по волнистой дороге, он приблизился к остановке и стал замедлять ход. Перед Эмми стоял теперь красный и заржавевший в щелях между дверьми пикап. Из окна высунулся мужчина приветливого вида.

– Следующий рейс только в 7:50, – произнес он, обращаясь к Эмми, – Куда вы собираетесь?

Эмми присмотрелась к мужчине. На вид ему около сорока пяти лет. Волосы покрыты сединой, но густые. Глаза черные, как угольки.

– Нью Медовс – ответила она, пытаясь сдержать дрожание зубов.

– Вам повезло, – сказал он бодрящим голосом, – Нам по пути. Садитесь!

Поколебавшись, Эмми села в пикап и тот, легонько подпрыгнув, тронулся и двинулся по шоссе.

– Спасибо вам…

– Дилан – завершил он за нее, – Меня зовут Дилан Мерфи. Я фермер. Живу в нескольких милях от Нью Медовс и иногда бываю там, когда нужно закупить несколько мешков удобрений для новых посевов. Как тебя зовут?

– Эмми – произнесла она, – Эмми Браун.

– Красивое имя – ответил.

Затем несколько миль они двигались по шоссе в безмолвии, нарушаемом лишь ревом двигателя. Дилан вдруг свернул с шоссе на грунтовую дорогу.

– Этот путь короче, – пояснил Дилан, предвосхищая недоумение Эмми.

Затем он пустился рассказывать о своей ферме, жене, которая, к несчастью, скончалась десять лет назад. Рассказывал, что его дети разъехались кто-куда по всей Америке, и что теперь они видятся нечасто. Но, откровенно говоря, Эмми едва ли слушала его рассказы. Она все еще не могла позабыть те белые глаза, а истошные крики все еще звучали громом в ее ушах.

Пикап вдруг резво подпрыгнул на дорожной кочке и с приборной панели автомобиля прямо под ноги Эмми рухнула маленькая игрушечная собака с огромной головой и пружинкой вместо шеи. Эмми склонилась к резиновой половице и в поисках собачки ей пришлось заглянуть под кресло. Порыскав пальцами, она тут же изловила игрушку. Но там она обнаружила то, от чего кровь, кажется, застыла в жилах. Там лежал топор. Его лезвие, от очередного толчка поддавшееся вперед из-под кресла, было покрыто чем-то багровым, похожим на засохшие пятна крови. Внезапно над головой прошмыгнула тень. «Нож!» – подумалось Эмми. Она дернулась всем телом и бросила вокруг себя дикий взор. Ничего не было. Никакого ножа. Через мгновение она поняла, что тень, напомнившая ей нож, была тенью, отбрасываемой тощими ветками. Утреннее солнце смотрело на красный пикап, продираясь сквозь кроны деревьев. «А что же топор? Это ведь кровь!» – думала она. «Хотя, он ведь фермер, так что, это вполне нормально» – успокоилась Эмми. Она вдруг решила, что хороший отдых не помешал бы. Ненормированный график работы, постоянный стресс сбивают ее с толку.

– Эмми, – произнес Дилан и развеял ее мысли, – На сиденье, позади тебя, банка колы. Подай мне ее, если тебя не затруднит.

Эмми обернулась корпусом назад и уже не видела дороги впереди. Найти напиток не получалось, и она окунулась в заднюю часть автомобиля глубже. Она только собралась доложить, что никакой Колы здесь нет, как вдруг в отражении заднего стекла что-то блеснуло. Не успела она выдохнуть, как что-то тяжелое обрушилось ей на голову. Сознание помутнело, руки стали неподвижны и Эмми погрузилась в мрак.

Часть 2

Эмми очнулась. Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Ей даже показалось, что она все еще в бессознательном состоянии. Но она ощущала окружающее слишком реально. Она явно чувствовала тупую ноющую боль в затылке. Но где же она? Она выставила вперед свои руки, но ничего, совсем ничего, пред глазами не изменилось. Та же мгла, поглотившая не только ее глаза, но и разум, сверлила зрачки. Она вдруг пошатнулась и ощутила, будто что-то удерживает ее на месте. Что-то холодное. Оно звенит, когда она шевелит правой ногой. Она дотянулась дрожащими руками и, пощупав предмет, ощутила холод железа. Цепь… «Не может быть» – думала она. Панический ужас протянул к ней свои тощие и ледяные пальцы и безжалостно сдавил ее череп. Она словно разучилась дышать – воздух просто не доходил до легких. Вероятно, в глазах потемнело, но это было трудно понять, потому что здесь и без того мрачно. Голова закружилась. Вдруг она начала издавать истошные крики, которые звучали словно из самых черных глубин ее души. Всхлипывая, она кричала что-то неясное навзрыд. Животный ужас завладел ей полностью. Она ощупывала пальцами все, что попадалось под руку, и, когда уперлась в стенку, закричала пуще прежнего. На ее лице сопли смешались со слюной и слезами. Она пыталась вскочить со старого и затхлого матраса, на котором очнулась, но все безуспешно. Цепь была толстой и выполнена из прочного железа. Видимо, чтобы уж наверняка! Осознав, что попытки высвободиться тщетны, она села на отвратительно пахнувший матрас и тихонько застонала.

Вдруг за стенкой раздался скрежет. Эмми тут же бросилась к ней, крича:

– О, Господи! Здесь кто-то есть?

Она забарабанила кулаками по стене, из-за которой тут же раздался ответ:

– Тише! Не стучи и не кричи! – почти шепотом раздалось оттуда.

– Господи! – не унималась Эмми, – Кто ты? Где я? Почему здесь так темно?

Только теперь ей вспомнилась слепая женщина и ее крик вновь раздался в голове: «ВКЛЮЧИТЕ СВЕТ!».

– Перестань кричать! – ответил голос, – Иначе он придет и сделает что-нибудь.

– Кто придет? – спросила Эмми, едва удерживаясь от порыва закричать.

– Дилан, – отчаянно отозвалось за стенкой, – Он не любит шум.

Эмми тут же прижалась спиной к стене и схватилась руками за голову. Только теперь ей прояснилось, что происходит. Она вспомнила красный пикап, Колу и… Темнота…

– Почему здесь так темно? – спросила Эмми, обращаясь к соседке за стенкой.

Однако, вдруг с противоположной от Эмми стороны что-то скрипнуло. Будто бы дверь. И правда, ведь скоро внутри комнаты раздался голос.

– Потому что темнота – естество, – пояснил голос.

Эмми тут же узнала голос. Дилан. Дилан Мерфи.

– Ты подлец, сволочь! – не сдержалась она, – Выпусти меня отсюда, подонок!

Но Дилан будто и не замечал шума. Он полностью погрузился в свои мысли.

– Мы рождаемся в темноте. Мы умираем в темноте. Рождение и смерть. Начало и конец. Стало быть, наиболее важные точки бытия, без которых ничто остальное не имеет смысла.

Эмми лишь горько всхлипывала, жавшись к стене.

– Темнота – жизнь. Это и есть тот самый промежуток между рождением и неминуемой смертью. Стало быть, живущий во мраке обретает спасение еще при жизни, не так ли?

Эмми была на грани безумия, но что-то подсказывало ей, что этот человек уже давно переступил эту грань и двинулся семимильными шагами от нее.

– Вы, возможно, думаете, что я жесток к вам? – продолжил он свою тираду. – Что ж, это, отчасти, так. Но цель ведь оправдывает средства, верно? Я выбрал тебя, потому что в тебе не было света. Значит, ты уже была на верном пути к мраку. Значит, не я тебя выбрал. А сам Господь. Именно он устроил все таким образом, что из миллионов остальных людей, только ты встретилась мне на пути.

Мрак полностью поглотил его облик, так что единственным проявлением его присутствия был его томный голос, который сейчас показался Эмми крайне омерзительным.

– Впрочем, хватит разговоров на сегодня. Тебе нужно отдохнуть и поесть.

С этими словами он удалился куда-то на пару минут и, вернувшись, приблизился к матрасу Эмми. Что-то звякнуло на полу и нос Эмми ударил отвратительный запах. Дилан безмолвно исчез во мраке.

Эмми вновь заплакала. Она ничего не видела, даже своих пальцев, и лишь чувствовала, как горячие слезы стекают по щекам одна за другой. За стенкой раздался голос:

– Как тебя зовут?

– Эмми, – умерив плач, ответила она.

– Меня зовут Оливия. Очень хорошо, что ты не перебивала его речь.

– Почему?

– Он говорит почти каждый вечер. Часами напролет. Совсем без остановки. Всегда говорит о мраке, смерти и спасении от Господа, которое дается через его, Дилана, руки.

– Он просто чокнутый! – закричала Эмми.

– Тише! – зашипела Оливия, – Не вздумай говорить так! Если он услышит, у нас обеих будут проблемы. Я хорошо знаю это, потому что ты здесь не первая.

– Что? – ужаснулась Эмми, – На моем месте были другие?

– Да. Но они…

– Они что?

– Они не слушали его! Кричали, стонали и все требовали выпустить их. Он давал им шанс за шансом, но они не верили. Тогда он предал их смерти.

– Господи…

– Он верит, что темнота – спасение. Если вы не спаслись при жизни, то он дает вам мгновение спасение – смерть. Чтобы вы не мучились на нашем ужасном свете.

– Это просто бред!

– Не говори так! – шикнула Оливия.

– Ты не пыталась сбежать отсюда? – спросила Эмми.

– Раньше я хотела покинуть этот дом. Я даже пробовала, когда Дилан вызволял меня наружу, на свет, чтобы я помогла ему по хозяйству.

– Он выводит своих жертв на улицу?

– Да. Иногда. Когда ему это особенно необходимо.

– Почему же ты не ринулась прочь из этого ада?

– Я не могу.

– Почему?

– Не могу я.

– Мы могли бы вместе, ты понимаешь…

– Не могу я! – впервые за все время прокричала Оливия.

Несколько минут в комнате не раздавалось никаких звуков. Затем Эмми вновь спросила:

– Сколько времени ты заперта в этом доме?

– Около двух лет – донесся тихий голос за стеной.

– Господь Всемогущий…

***

Как жутко бы это не звучало и какой ужасный смысл не содержало, но Эмми, проснувшись на том же дурно пахнущем матрасе, осознала вдруг, что в этом доме поддержки ей не найти. Она лежала сутками на своем подобии кровати и не произносила ни слова.

Дилан появлялся вечерами и зачитывал свои лекции, но она пропускала всего его слова мимо ушей, словно уйдя в глубочайший сеанс гипноза.

Голос Оливии иногда звучал за стенкой, но не вызывал никакого отклика у Эмми.

Темнота была повсюду. Она пожирала все, что входило в этот проклятый дом.

Мрак всюду.

Но тут до Эмми дошло.

«Мрак внутри меня» – подумала она и ее мысли снова умолкли.

***

Прошло две недели. Две недели во мраке и почти полном безмолвии. Лишь иногда тишина нарушалась скрежетом за стеной и речами Дилана.

Спасение. Спасение. Темнота. Жизнь. Смерть. Рождение. Спасение.

Эти слова опечатались в сознании Эмми.

Иногда она начинала истерически биться о стену головой, чтобы выбросить эти мысли из своего разума, но безуспешно.

Однажды она не выдержала томительных лекций Дилана и прокричала обезумевшим голосом:

– Да заткнись ты уже, наконец, порождение Сатаны!

Но тут же из глубокой темноты по ее лицу и телу посыпались удары ногами. Дилан забрался на грязный матрас и залег поверх Эмми. Он прижал ее своим весом и принялся душить ее своими могучими руками, от которых пахло дерьмом. Он успокоился лишь когда Эмми поникла и ее тело перестало содрогаться в конвульсиях. На мгновение Дилан решил, что прикончил послушницу, но пара мощных пощечин вернули несчастную к ужасной реальности.

– Ты, кажется, совсем ослабла, – произнес он, сползая с матраса, – Почему ты ничего не ешь? Думаешь, легко отделаться, умерев от голода? Думаешь, путь к спасению так прост? Глупая дура!

Он поднял с пола железную миску с отвратительной густой жидкостью, в которой плавали ошметки чего-то похожего на слизь.

– Ешь! – он преподнес миску к ее лицу и паршивый запах ударил в нос. – Я говорю, ешь!

Когда Эмми вновь молчаливо отказалась употреблять это дерьмо в пищу, он не шутку обозлился, прижал ее к матрасу и попытался влить жижу ей в рот. Но она не поддавалась. Тогда он надавил коленом под ребра и от боли она вскрикнула. Дилан тут же залил порцию слизистой жидкости ей в рот и, судя по булькающим звукам, она уже заполнила полость и стремительно продвигалась к горлу. Эмми стала сплевываться, и жижа потекла по лицу к матрасу, где мгновенно впиталась в его ткань. И все же, часть дошла до конечной цели и оказалась в желудке, провоцируя приступы рвоты.

Затем Дилан встал с матраса, отняв колено от ребра, и ушел прочь.

Эмми вдохнула порцию воздуха и снова поперхнулась остатками жижи во рту.

***

Прошла еще неделя. Эмми потеряла счет. День или ночь – а не все ли равно? Тем более, что постоянная темень убивает нужду во времени.

Несколько часов подряд все было спокойно и Оливия заговорила за стенкой:

– Эмми, – позвала она, – А у тебя остался кто-нибудь на свободе?

– Да, – ответила Эмми, – Сын и мама.

В памяти Эмми вдруг возник образ Томми. «Мой мальчик» – думала она. Она вдруг осознала, что почти никогда не уделяла родному сыну времени. Ни игр, ни учебы, ни прогулок. Он был предоставлен сам себе, как беспризорник. И это при живой матери! «Как же ты там поживаешь, сыночек?» – подумала она и слезы ручьем полились из ее глаз. Но на сей раз беззвучно. В мрачной тишине лишь изредка звучало всхлипывание. Ее милый мальчик, Томми, он рос без отца. И, по сути, без матери. Чем он занимался днями напролет, ожидая ее с вечной работы? Эмми вдруг вспомнила, как между листами его букваря она вдруг обнаружила листок, выпорхнувший, как перышко, откуда-то из его середины. На нем был нарисован маленький мальчик, сам Томми. Его правую руку держала она, Эмми, а левую – бабушка. Тогда Эмми не придала особенного значения этому рисунку, но теперь, находясь взаперти в этом проклятом доме мрака… Будучи узником собственных страхов и мыслей, бежать от которых уже было просто-напросто некуда… Всплывали образы, события… Но за стенкой вновь послышалось шуршание.

– А тебя, – спросила Эмми, – тебя кто-нибудь ждет? Там, на солнце?

– Нет, – ответила Оливия, – Я выросла в приюте для сирот и никогда…

Тут речь ее прервалась, потому что в доме, на первом этаже, раздался крик. Женский крик. В истошных возгласах и визге, выражающих жертвенное страдание, послышалась речь. Но она была непонятна ни для Эмми, ни для Оливии.

Дверь в соседней комнате с грохотом распахнулась. Что-то тяжелое рухнуло на пол. Судя по вскрику, это была та самая женщина. Теперь она уже стонала, словно в сладком полудреме. Зазвенели цепи. Крик вдруг с былой силой оглушил комнаты. Раздалась речь. Слова звучали четко и раздельно, но на чужом языке. Мощный шлепок прервал крик и цепи прекратили свой звенящий танец по бетонному полу.

Дверь с шумом захлопнулась.

Дом заговорил тишиной. Мрак сгущался.

***

Прошло две недели. За это время Эмми выяснила, что их новой соседкой оказалась девушка по имени Ирина. Она из России и едва говорила по-английски. Две недели подряд Дилан силился объяснить ей свою чокнутую идею спасения, но та, зажавшись в углу, только кричала и рыдала. Она совсем ничего не понимала. Кажется, Дилан устал возиться с ней. На что ему, спасителю рода людского, тратить время на какую-то тварь, которая и слов-то его не понимает.

И когда Дилан вновь отворил дверь в соседскую комнату, то из нее раздался лишь короткий крик, который тут же оборвался глухим стуком.

Эмми и Оливия понимали, что происходит что-то неладное и молча прислушивались к каждому шороху, вздрагивая всякий раз, когда раздавались звуки более громкие.

С тех пор Эмми уже не слышала за стенкой иностранной речи.

Эмми толком и не знала, кто такая эта Ирина и как она вообще попала в этот чертов дом. Но ее скоропостижная смерть подорвала ее веру в настоящее спасение. Я имею ввиду, спасение, как выход из этой мглы на свет. Тем не менее, мысли о сыне и матери тянули ее из бездны, из пучины сомнений и страхов. Шел второй месяц. Она ни разу не соприкоснулась с миром вне этого проклятого дома. И, кто знает, кем бы она стала, если бы не мысли и память о родном Томми.

Быть может, стала бы такой же, как и Оливия – окончательно потерявшей всякую надежду на побег из этого ада.

***

Прошло три месяца. Три месяца темноты. Три месяца духовной борьбы.

Эмми решила, что если свет вокруг нее заглушить возможно, то, по крайней мере, сияние внутри ее души Дилан погасить не сможет. Она будет бороться до конца. За Томми и за себя.

Главное, не забыть, кто ты.

Эмми Браун…Томми…Эмми… Браун… Томми… Эмми.

Она погрузилась в сон.

Сон, который ничем не отличался от реальности, в какой она оказалась.

А может быть это все лишь сон? Или она подключена к трубке жизнеобеспечения? Что, если Томми прямо сейчас стоит над ее телом и шепчет на ухо, умоляя ее проснуться?

Нет!

Это бред!

Эмми… Браун…

***

Эмми проснулась. Как и всегда, в полном мраке. Только сейчас она подумала о том, как от нее, вероятно, разит за целую милю дурным запахом. Что ж, по крайней мере, тебе не обязательно чувствовать себя животным, если ты вынужден вести образ жизни животного.

Эмми вдруг почувствовала ужасную ломку в теле. Она скрутилась в разминочных действиях, которые, правда, давались ей с трудом. За эти мучительные месяцы она ослабла. Тем не менее, ей хватило сил подняться на матрасе. Она стала двигать членами и в комнате раздался хруст костей и суставов. Затем она вдруг подпрыгнула на матрасе и…

Что-то отпружинило в воздух и пространство заполнилось звоном чего-то металлического о бетонный пол. Эмми было решила, что это цепь. Но цепь куда тяжелей.

Наощупь она стала пробираться руками по бетону вокруг матраса. Собрав на ладонях слои пыли и грязи она уже отчаялась найти что-то, но вдруг… Кончиками пальцев она нащупала холодный предмет.

Господь Всемогущий!

Да это же ключ!

Как он здесь оказался?

Уж не иллюзия ли это? Не кажется ли это ей?

Что, если это вовсе не ключ?

Эта мысль заставила ее дрогнуть всем телом, и она стала ощупывать предмет. Ребрышки, грани… Ключ…

Она спрятала его поглубже в матрас, проделав в нем небольшую дырку.

И улеглась.

В комнату вошел Дилан. Он вновь поднес железную миску с каким-то жидким дерьмом и поставил ее у матраса.

– Как проходит твое спасение, дитя? – произнес он.

– Хорошо, я чувствую себя гораздо лучше – солгала Эмми.

Дилан, кажется, просиял улыбкой, хоть это и было скрыто пологом темноты.

– Я вижу, дитя, темнота идет тебе в пользу!

– Да, это так, отец мой. Дилан вновь исчез.

***

Эмми лежала на матрасе и все думала про ключ. Она не сказала Оливии ни слова о своей находке. Она подозревала, что та уже не в себе или, что из перманентного чувства страха перед Диланом, она расскажет ему о найденном ключе, чтобы не подвергнуть себя мучительному наказанию.

Ее разум настолько ослаб и ослеп, что перестал понимать одну мысль: нет наказания хуже, чем то, через которое они проходят сейчас.

Эмми размышляла, что, если она и отопрет замок от цепи, то, что же дальше? Она физически не выстоит перед таким врагом. К тому же, она ослабла.

Деваться некуда. Придется действовать с тем, что есть под рукой.

***

В доме раздался шум. С первого этажа. Дилан вернулся.

Эмми выволокла наружу ключ из дыры в матрасе.

Деревянный пол на первом этаже тревожно заскрипел.

Дрожащими от страха и волнения руками Эмми суетливо силилась вставить ключ в скважину ржавого замка. Не та сторона! Черт подери!

Половицы заскрипели где-то у лестницы.

Ключ, наконец, с тихим скрежетом вошел в замочную скважину. Повернуть!

Тяжелые ботинки Дилана опустились на лестничные ступеньки и перила застонали под его рукой.

Не поворачивается! Замок ржавый! Ну же! Сильнее, давай!

Шаги приближались.

Щелк! Эмми чуть было не вскрикнула, но то ли от радости, то ли от нервозности, пустившей корни в самый ее мозг. Защелка провернулась.

Топот раздался на втором этаже.

Замок щелкнул еще раз и замок окончательно поддался. Бегом!

Эмми на цыпочках приблизилась к двери, стараясь ничего не задеть по пути, дабы не выдать себя. Она встала за дверью. Ручка провернулась и замок щелкнул. Дверь распахнулась.

– Проснись и пой! – произнес Дилан на распев.

Дилан приблизился к матрасу и понял, что на нем никого нет. Он обернулся и успел заметить лишь развевающиеся волосы убегающей Эмми.

Она ринулась вниз по лестнице, спотыкаясь в полумраке и хватаясь тощими руками за перила, чтобы не покатиться вниз кубарем, попутно ломая свои хрупкие кости. Дилан забушевал в злобе и ринулся следом.

Эмми едва хватало сил бежать. Она задыхалась. Покончив с лестницей, она оказалась на первом этаже. Половицы под ее босыми ногами заиграли высокими нотками, как клавиши фортепиано.

Дилан был хромоног, а потому эта погоня была для него не менее трудной, чем для нее.

Перед собой Эмми увидела дверь. Открытую дверь! Она тут же вылетела через наружу, как птичка, выпорхнувшая из клетки!

Беги! Только не упади! Беги!

Свет. Свежий воздух. Такой чистый и приятный.

Настолько свежий, что у нее закружилась голова и она чуть было не рухнула наземь, но только стойкое желание выжить помогло ей преодолеть недуг и слабость.

Беги!

Она дышала так глубоко, что при каждом вдохе под вздымающей грудью показывались на свет очертания ребер.

Вдруг!

Что-то щелкнуло под ногами. Эмми громко вскрикнула и упала во влажную зелень. Она простонала от пронзительной боли в ноге. Подняла голову и увидела, что наступила в хищные челюсти железного капкана, приделанного к земле с помощью стальной цепочки.

«Это конец» – подумала Эмми.

Дилан появился у входа в дом. Опираясь телом преимущественно на правую ногу, он проковылял до жертвы, пойманной в его кровавые силки.

Эмми оказалась в тисках. Между молотом и наковальней. Деваться некуда.

Он отсоединил капкан. Наступил ей на ногу, раздавив кровоточащие раны, схватил почти бездыханное тело и потянул за волосы обратно в этот проклятый дом. Взобравшись вместе со своей добычей по лестнице на второй этаж, оставив всюду следы крови, он швырнул девушку на матрас и вновь приковал ее цепями.

Он собрался было уходить, но вдруг в нем разгорелась синим пламенем злоба. Тогда он вернулся и три раза ударил Эмми прямо в живот. Она стонала, но уже не кричала.

Дверь захлопнулась. Замок щелкнул два раза.

***

Две недели Эми лежала на матрасе и не могла прийти в себя. Боль поутихла. Но вера в спасение заметно пошатнулась. Все эти нескончаемые дни, что она провела в своей грязной постели, мечтая лишь о том, чтобы боль усмирилась, она также думала о том, что ей отсюда не выбраться никогда.

Но судьба предоставила ей новый шанс.

***

Прошел еще один долгий месяц во мраке. Только теперь это был уже не тот мрак. Раньше он казался ей бескрайним, бесконечным или вездесущем. Но чистый воздух, если и улетучился из ее легких, то в ее сознании сохранился надолго. Боль прошла совсем и Эмми могла вновь приступить к физическим упражнениям. Мысли о сыне ни на секунду не покидали ее. Они придавали ей сил. Нужно было только ждать. И долго ждать не пришлось.

Когда Дилан нуждался в помощи по хозяйству, он всегда обращался к Оливии, так как знал, что она, как всегда, безропотно исполнит волю хозяина и спасителя. Но Оливия тяжело разболелась и не могла подняться на ноги.

Видимо, задание было важным для этого чокнутого ублюдка, потому что, когда захлопнулась дверь комнаты Оливии, отворился замок двери, ведущей к темнице Эмми. В проходе оказался Дилан. От проблеска, пробившегося в мрачное царство Дилана сквозь открытую дверь, в руке его что-то блеснуло, как кварц.

– Вставай! – произнес Дилан.

Эмми поднялась и на ноге лязгнула цепь. Дилан подошел к матрасу, наклонился к замку от цепи. Эмми разглядела черный пистолет, сжатый пальцами Дилана, как титановыми тисками. Замочный механизм провернулся и в воздухе раздался характерный звук.

– Вперед! – скомандовал он.

Эмми бросила на него взгляд, полный недоверия и таящий в себе тонны злобы и ярости, которая месяцами копилась внутри нее. Наученный горьким опытом Дилан смотрел на нее безотрывно. С подозрением.

Они двинулись из комнаты. Яркий свет из открытой нараспашку входной двери ударил в глаза Эмми, и она прищурилась. Она тут же сообразила, что это, быть может, последний шанс на спасение.

Они вышли из дома.

Поток свежего воздуха ударил ей в ноздри. Она жадно вдыхала кислород. Вдохи вызывали головокружение, но каждая порция чистого, прекрасного воздуха одаряла ее надеждой на скорое освобождение. Мысли о Томми вспыхнули как-то иначе, более живо… Будто до него рукой подать. Вообще, так ведь оно и было. Всего несколько миль по шоссе и там… В Нью Медовс ее сынишка, который не видел родную мать около полугода. Знал бы он только, в каком ужасном плену она старается выжить, чтобы вновь ощутить прикосновение его льняных волос. Чтобы только потрепать их… Нежно и с любовью…

– Иди! – голос Дилана вернул ее к суровой реальности.

Она побрела в указанном направлении.

Эмми едва переборола желание закричать о помощи. О, этот древний инстинкт! Но это было лишено всякого смысла, так как вокруг не было ни шоссе, ни домов, ни людей, ни машин. Пустота!

Они остановились на заднем дворе. Там стоял ветхий сарай и всюду валялись груды всякого хлама, которые образовали целые залежи.

Дилан не сводил с Эмми глаз. И пистолет.

– Бери лопату! – произнес он.

Эмми подняла с земли штыковую лопату.

– Копай, – приказал он, – Здесь копай!

И она принялась рыть яму. И без того непосильный труд ее усложнялся постоянными толчками в ребра, под лопатки. Он смеялся над ней и всячески подтрунивал.

Целых три часа она рыла яму и наконец он приказал остановиться.

– Хватит!

Затем он, злобно хихикнув, сказал ей:

– Ну! Полезай внутрь!

Она посмотрела на него злобно, но в глазах показался страх.

– Живо! – прокричал он.

Эмми присела на край ямы и спустила обе ноги внутрь. Кромка тут же посыпалась по склону рва и облачила босые ноги невольницы.

Сильнейшее чувство отвращения и ненависти к этой твари пересилило в ней желание рыдать и молить о пощаде, о спасении.

Дилан прицелился в ее голову.

В сознании и памяти Эмми вся жизнь пролетела разом, как череда кадров в диафильме. «Томми, сынок» – думала она тоскливо. «Неужели мне все же не суждено увидеть тебя, мой малыш?».

Дилан прищурил глаз.

Эмми смотрела прямо в глаза чокнутого ублюдка и, храня в сердце своем образ милого сына, стояла неподвижно, ожидая пули. В конце до концов, думала она, смерть от пули не так страшна, как если бы пришлось сдохнуть в этом проклятом доме, в этой чертовой комнате, где темнота, хоть глаз выколи.

Неожиданно Дилан весь изогнулся и залился сатанинским смехом. Почти визгом. Эмми уставилась на него недоумевая.

– Выбирайся оттуда, к чертовой матери! – кричал он, пытаясь победить приступ истерического смеха, – Посмешище! Жалкое ничтожество!

Он умерил смех и произнес:

– Спасение нужно заслужить, дорогуша! А теперь пошла! В дом!

Погрузившись в безрассудное веселье Дилан почему-то побрел впереди. Эмми тут же схватила из залежей металла и мусора старый ножик с коротким туповатым лезвием.

В эту секунду Дилан резко развернулся, но Эмми успела скрыть ножик.

– Иди вперед! – произнес он, поняв, что совершил глупость.

Они снова поднялись по ступенькам. И Эмми оказалась в комнате.

Но теперь она там была не одна.

Теперь с ней была новая надежда на спасение.

Возможно, ее последний шанс на спасение.

***

– Эмми, – произнесла за стенкой Оливия, – Мне становится хуже.

– Оливия, слушай меня внимательно, хорошо?

– Да, я слушаю.

– Нам нужно бежать, Оливия!

– Что? Я даже слышать об этом…

– Нам нужно бежать, Оливия, – перебила ее Эмми, – Он прикончит нас! Рано или поздно, но этот день неизбежен, понимаешь?

– Эмми, замолчи!

– Нет! Мы должны бежать. Я и ты. Нас двое, а он один. Мы можем спастись.

– Эмми, заткнись! Он услышит!

– Мне наплевать на него! – разгорячилась Эмми, но все еще говорила негромко, – Наплевать, слышишь? Я не собираюсь сидеть в этой проклятой дыре! Я не могу!

Оливия вдруг забарабанила кулаками по тонкой стене, издавая серию гулких стуков.

– Заткнись, Эмми! Он убьет нас! Закрой свой поганый рот! Ты хочешь погубить нас! Я хочу жить! – Оливия кричала в остервенении, позабыв о собственных предупреждениях, – Прикончит нас, как прикончил эту русскую, и как прикончил тех, кто был здесь до нас!

– Оливия, Господа ради, не кричи же! – произнесла Эмми тревожно.

Но Оливия не слышала ничего вокруг. Он также не слышала топота тяжелых ботинок, поднимающихся по ступеням. Она уже не говорила, а лишь выкрикивала едва различимые сочетания звуков и букв.

Эмми услышала, как в комнате Оливии распахнулась с грохотом дверь, ударившаяся о каменную стену. Однако, это не остановило съехавшую с катушек девицу. Она стонала, мычала, рычала и издавала непонятные звуки.

Дилан всполохнул адской злобой и схватил ее за плечи. Он тряс ее так сильно, что звуки, издаваемые ею, разлились волнами и вибрациями, то понижаясь, то поднимаясь.

– Что с тобой происходит, дьявольское создание? – в бешенстве прокричал Дилан.

Он все тряс ее, но она все также издавала неясные возгласы и крики.

Нечеловеческая ярость окутала Дилана, и он со всего размаху ударил Оливию кулаком в челюсть.

Крик оборвался. Девушка в мгновение рухнула на бетонный пол. Послышался звук, будто что-то треснуло и раскололось. Дилан посветил фонарем и увидел бездыханное тело. Из ее головы ручьями текла черная кровь, выливаясь в ямки кривого каменного пола, образуя кровавые ванночки. Он отпрянул от тела с брезгливостью.

На мгновения в проклятом доме воцарилась тишина. Смертельная тишина.

Вдруг Дилан громко выдохнул воздух. Зарычал, вскипая от злости, и тут же ринулся прочь из комнаты. Через секунду он очутился перед Эмми. Его черные, как угольки, глаза пробежали по Эмми, обдав ее леденящим кожу морозом. В них была злоба. Они не знали пощады. И никогда не видели, как руки их хозяина творили добро.

Дилан ринулся к матрасу, запрыгнул на него и оказался над Эмми. Одной рукой он душил ее, а другой рвал в клочья остатки ее одежды. Она задыхалась, а он, измываясь, продолжал истязать ее. Она едва могла дышать, но, видимо, на сей раз это не остановило бы его. Разорвав на ней одежду, он принялся лупить ее везде, где только мог достать. Он ударил ее по ребрам, и она стала задыхаться пуще прежнего. Кое-как она смогла собрать в себе остатки сил и начала ковырять матрас. Дыра в матрасе расширилась, что облегчило поиски. Однако, воздуха осталось слишком мало. К тому же, ублюдок хлестал ее ладонью по щекам. Все лицо горело красными красками. Свободной рукой Эмми продиралась пальцами вглубь матраса. Внезапно она нащупала уже холодными пальцами деревянную рукоять ножичка. Она тут же достала его из «ножен» и прошлась лезвием продольно венам правой руки Дилана. Кровь мощным потоком хлынула наружу и Дилан взвыл, как раненный шакал. Эмми захлестнула волна отчаяния и ненависти. Она тут же замахнулась и ударила подонка лезвием прямо в шею. Извлекла ножик и кровь рекой полилась ей на лицо. Дилан попятился и свалился на спину. Он лежал на матрасе, держа рукой израненную шею. Он все еще дышал. Он все еще мог убить ее. Тяжело дыша, Эмми, несколько мгновений не шевелилась и лишь ее грудь вздымалась и опускалась. Затем она встала на колени и, держа в руке ножик, склонилась над стонущим Диланом. Он было попытался подняться, но она вонзила острие по очереди в оба его глаза. По щекам заструилась кровь. Его глаза теперь превратились в дырочки. Такие же черные, но не способные более видеть.

– Мои глаза! – кричал он. – Я ничего не вижу!

– Пусть эта тьма никогда не станет для тебя спасением, ублюдок! – прокричала Эмми в исступлении.

Она нащупала в его карманах ключи, отворила замок на цепи и, ковыляя и придерживая рукой переломанные ребра, что есть сил выбежала во двор.

В полном беспамятстве она брела сквозь поля, луга, полосы леса и, наконец, вышла на шоссе. Вдали показался автобус. Эмми заградила путь, встав посреди дороги. Она еле держалась на ногах. Свет казался ей слишком ярким, а чистый воздух обжигал легкие. Она не знала выживет ли, но в ней теперь ожил дух свободы.

Автобус затормозил перед раздетой догола девушкой. Водитель выпучил на нее глаза и будто потерял дар речи. Из окошек показались удивленные лица пассажиров.

Последние силы покинули Эмми. Она рухнула на нагретый солнцем асфальт.

На ее лице застыла едва заметная улыбка.

Часть 3

Что ж, пожалуй, на этой ноте моя история подходит к концу. О том, что было дальше мне известно лишь в самых общих чертах. В тот день водитель автобуса доставил Эмми в ближайшую больницу, где ей оказали экстренную медицинскую помощь. Благо, что раны оказались не смертельными. Когда Эмми очнулась, то рядом со своей койкой увидела Томми и бабушку. Горячо, насколько это возможно в ее положении, они обнялись и долго не выпускали друг друга из теплых объятий.

Вскоре, когда Эмми почувствовала себя лучше, они продали свой дом в Нью Медовс и направились куда-то на север Америки. Эмми нашла себе занятие по душе и открыла цветочныймагазин, витрины которого украшали самые прекрасные и ароматные букеты.

Оглавление

Часть 1

Часть 2

Часть 3