Мisol [Jasmin Leily] (fb2) читать онлайн

Jasmin Leily Мisol

Часть I

Первозданная суть жизни закалит сердце трепетной любовью, преобразуя спрятанную в нем тьму во свет и раскроет истинный смысл бытия.

Неизвестность пугает неизбежностью, слившись воедино с тотальностью вечной судьбы.

Безудержен ее нетленный миг…бесконечные порталы червоточин людских сомнений и отложенных решений…

Тяжело выдохнув, я устало провела рукой по лбу. Отделение и так переполнено до отказа, а тут еще эта поступила! Куда их всех девать?!

Я сделала над собой усилие, и собрала остатки воли в кулак:

– Возле окна стоять нельзя, может продуть.

– Смотри.

– Куда?

– Видишь там?

Мне пришлось сесть на корточки и приблизить голову к ее уху: передо мной предстали черты ее лица – небольшой нос, вздернутый кверху, припудренный редкими веснушками. Пухлые детские губки, растянувшиеся в застенчивой мягкой улыбке.

– А что я должна там увидеть?

– Ты же нравишься ему!

– Отойди, пожалуйста, от окна! Дует ветер, и ты можешь простудиться.

– Моему другу! Он говорит, что у тебя доброе сердце, но ты очень сильно устаешь. Поэтому такая злая.

Терпение лопнуло. Мало того, что дежурство началось с поступления девчонки из детдома, а с ней у меня сто процентов будет куча бумажной волокиты, так еще и выдумки в стиле каких – то там друзей, которым я нравлюсь?!

Девочка отвернулась от окна и посмотрела мне в глаза. Я набрала в рот воздух, чтобы привычно отчитать ее в духе всех самых строгий традиций, но остановилась на полуслове, забыв все, что хотела сказать.

Впервые во взгляде больного ребенка отсутствовало это выражение!.. Понимание неизбежности своей участи, ужасающее и пронизывающее недетское смирение. Она сияла каким – то удивительным блеском: будто знала, что конца не будет! Что есть что – то более важное. То, что невозможно постичь простым человеческим умом.

– Что такое осень?

– Осень? Ну, это время года, которое…

Девочка отрицательно мотнула головой:

– Это лесная фея, старшая сестра лета! Все думают, что она помогает лету перейти в зиму, но это не так. Она от солнца преклоняет природу к земле. Возвращает нас к маме…

Внутри меня что – то резко оборвалось и рухнуло вниз. Мозг автоматически начал обдумывать сказанное ею и сделал вывод, что, скорее всего, болезнь девочки прогрессирует. Возможно, дело в галлюцинациях?

– А знаешь, кто мне это рассказал?

– Кто?

– Мой ангел! Когда я открываю глаза, он стоит рядом со мной и говорит, что хоть мама сейчас далеко от меня, но придет день, когда мы снова с ней встретимся!

Мое сердце глухо забилось.

Девочка повернулась к окну.

– А знаешь, о чем поют деревья?

– Нет.

– Об одиночестве, грусти, печали, тоске… Они многое могут рассказать. Стоит только прислушаться!

Мне захотелось узнать, кто из взрослых поместил эту чушь в ее голову, но медсестра выдернула меня в одиннадцатую палату. На этот раз мягко и без давления, я снова попросила ее отойти от окна и направилась к другому пациенту. Обернувшись, я увидела, как девочка водит указательным пальцем по стеклу…

***

На следующий день во время обхода с заведующей я задержалась у ее постели. В истории болезни она была записана, как Соня Авдеева.

– Соня, как давно к тебе приходит твой друг?

– Я не помню. Он всегда был со мной.

– Угу.

– А хочешь я тебе кое – что покажу?

– Нет. Не хочу.

Неожиданно, девочка поцеловала меня в нос и прошептала на ухо:

– Пойдем! Я докажу тебе, что ничего не придумываю!

Я вспыхнула и почувствовала, что краснею.

– А я и не сомневалась в твоих словах!

Через минуту Соня снова стояла возле «своего» окна и махала мне ручкой, чтобы я подошла ближе.

– И? Что я там должна увидеть?

– Слышишь музыку?

– Какую музыку?

Девочка улыбнулась еще шире и тихо рассмеялась. Ее смех напомнил мне чириканье воробья. В голубых глазах заплясали искорки радости, на щеках поселился румянец.

Я посмотрела в окно – на территории больницы сидел мужчина. Интересно, кто его впустил?

– Сонь, какую музыку ты слышишь?

Соня была уже в двух шагах от выхода из отделения. Волосы у меня на теле встали дыбом: этот ребенок сошел с ума?!

Добежав до нее, я резко схватила ее за руку и прикрикнула:

– Соня, тебе нельзя выходить на улицу!

Из глаз девочки брызнули слезы, и она побежала в свою палату. Я медленно выдыхала. Господи, ведь все было так спокойно и хорошо!..

Я зашла к ней в палату. По счастью, мы были одни.

– Сонечка, прости, что накричала на тебя. Я была очень груба.

Подойдя к ее кровати, я положила руку на худенькое плечико. Оно еле заметно дернулось, и я услышала тихий всхлип. Тяжело вздохнув, я погладила ее по головке и с нежностью в голосе прошептала ласковые слова. Я боялась, что состояние девочки может ухудшиться. К тому же, наше едва начавшееся с ней знакомство, может оборваться на весьма неприятной ноте.

– Соня, я не могу тебе этого разрешить!

– Только ненадолго, пожалуйста! Я тепло оденусь. И на лицо обязательно маску!

– Не канючь.

– Ну, пожалуйста, тетя доктор!

– Марьям Руслановна.

Я изо всех сил старалась не поддаваться обаянию этой маленькой хитрюшки. Получалось слабо.

Соня прильнула ко мне и, обняв за талию, попросилась на руки. Малышка прекрасно знала, как ловко добиваться своего!

Я таяла. Не знаю каким образом, но этот ребенок растапливал мою привычную сухость и вил из меня свои веревки.

– Хорошо, но только на десять минут! Не больше.

Во взгляде Сони на мгновение мелькнуло удивление, быстро сменившееся искрящимся доверием и радостью.

– Спасибо, Марьям!

                               ***

– А когда ты услышала музыку?

Девочка шла рядом, держа меня за руку. На лице была куча масок, укутана по самое горло.

– Он уже два дня играет. Я слышу его, когда подхожу к окну.

Я боялась, что «Музыкант» окажется очередной выдумкой. Как объяснить малышке, что это плод игры ее воображения?

Не заметно мы подошли к маленькой аллее из деревьев, расположившейся на территории больницы. Осень уже вступила в свои права: под ногами хрустели разноцветные опавшие листья, их ворохи хаотично перемещались ветром в разные стороны, попадая нам на ботинки и одежду. Неожиданно в моем сознании жидким ярким пламенем вспыхнули недавние слова Сони: воображение нарисовало пронзительно красивую женщину, одетую в тонкое платье из осенних листьев, довольно дикую, почему – то напомнившую мне амазонок из Бразилии. Твердым крепким шагом она шла рядом с нами и ободряюще улыбалась. На долю секунды, мне показалось, что сейчас она коснется меня, и я рассыплюсь миллионами маленьких искр и забуду обо всем, что тревожит меня… неожиданно мой слух уловил звуки музыки. Так это правда?!

Я увидела мужчину, игравшего на виолончели. Высокого роста, метр восемьдесят, брюнет с темно – карими, почти черными глазами и коротко остриженными под ежик волосами. Лицо его было стиснуто тяжелым подбородком, от чего казалось массивным и пугающим. Линия губ была сжата сурово и властно.

Откуда он взялся?..

Взглядом я поймала Соню. Девочка продолжала держать меня за руку и, не отрываясь, восхищенно смотрела на незнакомца. Ее лицо светилось!

Я перевела взгляд на Музыканта. Возможно, то, какими глазами девочка посмотрела на него, повлияло и на меня. Я больше не видела в нем пугающего меня человека. Неожиданно для себя я обнаружила, что он живет в своем особенном мире! Глаза его были плотно закрыты, а губы растянулись в довольной улыбке.

Мужчина повернул голову в мою сторону и, ухмыльнувшись, весело и с задором подмигнул. Я зарделась и тихо вздрогнула. Внутри поселилось смятение. Но, вспомнив, что я не одна, я машинально оглянулась в поисках Сони.

Девочка стояла вплотную к Музыканту:

– Как у тебя получается так играть?

Мужчина прищурился от солнечного света, ударившего ему в глаза и, бросив короткий вопросительный взгляд на Соню, заинтересованно спросил:

– Как так?

– Словно это единственное, что у тебя осталось. Как будто это последнее мгновение твоей жизни.

Я тяжело задышала.

Соня стояла напротив Музыканта и не сводила глаз с его лица. Тот отложил в сторону свою виолончель и задумчиво ответил:

– Странно слышать от такой маленькой девочки слова, что не всегда услышишь от взрослого.

Соня весело хмыкнула и дернула своим худеньким плечиком.

– Мне пришлось рано повзрослеть.

Я почувствовала смущение от нахлынувших на меня чувств. В голове вихрем один за другим крутились вопросы. Кто этот человек? Откуда он взялся? Кто вообще разрешил ему здесь играть?!

Музыкант ухмыльнулся в ответ, словно понял, что – то незримое, что крылось за ответом Сони:

– Никто не знает, что будет в следующую минуту. И я тоже.

Девочка продолжала настаивать на своем:

– Но ведь у тебя впереди целая жизнь?

Собравшись духом, я решилась прекратить этот разговор. Ребенок слишком долго находился на улице!

Я подошла к Соне и взяла ее за руку. Нам надо было вернуться в отделение. К моему удивлению, мужчина едва заметно кивнул головой, соглашаясь со мной, и произнес вслух:

– Смотря, что ты подразумеваешь под словом «целая». Годы или минуты. И то, и другое можно назвать жизнью.

Я совершенно не понимала смысла их слов. Нетерпеливо застучав ногой, я резко щелкнула пальцами, стремясь обратить их внимание на себя.

Но мои намеки вполне «успешно» были проигнорированы.

– Это, наверное, ваша дочь?

– Нет! Это моя пациентка.

– Вы работаете врачом в больнице?

А по моему халату не видно?..

– Да!

Я быстро прочистила горло:

– А что вы здесь делаете? Кто вам разрешил играть на территории больницы?

Сделав ударение на слове «вам», я скрестила руки и вопросительно уставилась на «Музыканта».

– Меня зовут Саид Бугдаев. У меня есть письменное разрешение главного врача и пропуск.

Смерив его изучающим взглядом, я молча взяла протянутые документы.

– И с каких это пор, интересно, Музыканты играют в медицинских учреждениях? Первый раз такое вижу.

– Это моя личная инициатива.

– Понятно.

– Не возражаете, если перейдем, на «ты»?

В глазах Музыканта заплясали чертики.

– Нет.

Интересно, что же такого должно было случиться, что этот субъект «решился» на такое?..

Я открыла было рот, чтобы озвучить свой вопрос, но не успела. Соня, до этого молча стоявшая рядом со мной и державшая за руку, подошла к Саиду, и тихо сказала:

– Сыграй, еще. Мне это нравится!

Музыкант широко улыбнулся и, незамедлительно выполнил ее просьбу.

***

Русые волосы девочки на голове сменила тонкая батистовая косыночка зеленого цвета. Соне, как и всем пациентам сбрили волосы после начавшегося курса химиотерапии.

Ее рассказы о «таинственном друге» меня беспокоили. Вдруг это связано с инфильтрацией бластными клетками внутренних органов или центральной нервной системы*?

Инфильтрация – это когда «плохих» клеток, или бластов, убивающих здоровые клетки организма, становится больше. Они попадают во внутренние органы, способствуют их разрушению, ухудшая физическое состояние ребенка. При поражении центральной нервной системы у детей наблюдаются галлюцинации и различные бредовые состояния.

Но анализы показали, что у девочки все относительно в порядке, насколько это возможно при ее состоянии здоровья. Тогда чем объяснить мою тревожность?

Отбросив назойливые мысли, я подумала о том, что ребенку надо бы повторить анализы крови и костного мозга, и сделать КТ*. После этого станет ясно, как дальше поступить. Возможно, придется похлопотать о ее переводе в Москву. Там возможности лечения шире, чем у нас.

– Сонь, скажи, а как часто «твой друг из окна» приходит к тебе?

Соня негромко рассмеялась и посмотрела куда – то в сторону от меня.

– Ты же с ним вчера познакомилась. Это наш Музыкант.                                     ***

Дети, больные раком, – очень благодарные пациенты. Они не плачут от боли, когда у них берут кровь, не зовут маму, потому что им одиноко. Я каждый день вижу их глаза: на первый взгляд в них печаль и вечная тоска. Но в глубине – жизнь в особенном мире, где болезнь становится проводником и другом.

Я не имею в виду, что у них отсутствует страх перед ней. Нет. Просто они твердо смотрят ей в лицо и принимают все, что дает им жизнь, с любовью.

У человека, никогда раньше не присутствовавшего в нашем отделении гематологии и не видевшего тяжелобольных детей, пребывание в таком месте может вызвать шок. Когда заходишь туда впервые, кажется, что это пустынная обитель горя и тихой скорби. Безжизненные лица родителей, потерявших всякую надежду на выздоровление. Грустные глаза детей. Сами стены пропитаны болью, а время остановилось в своем течении.

Но это весьма ошибочно. Мои пациенты умеют радоваться жизни и быть благодарными за все, что имеют.

Каждый родитель, каждый ребенок надеется на выздоровление или выход в стадию ремиссии. Когда они первично поступают в наше отделение, в их глазах – надежда! Что диагноз не подтвердится, что, может быть, это ошибка лечащего врача… Они смотрят на меня с мольбой, прося о чуде.

Я собираю анамнез, назначаю анализы и понимаю, что не могу им ничего обещать. Я не Господь Бог. Я не могу предугадать, каким дальше будет развитие болезни. Есть статистика по заболеваниям, есть протоколы, в которых прописано лечение, есть то, что помогло моим предыдущим пациентам. Есть результаты ремиссии, когда бластные клетки уходят из крови и состояние ребенка улучшается. Он выписывается из стационара и прикрепляется к врачу в поликлинике, наблюдающему дальше его состояние. А есть и посмертные эпикризы, вручаемые мной обезумевшим от горя родителям…

Тяжело больные дети, это такие же дети, как и все. Они рисуют, поют, танцуют, ставят спектакли. Живут обычной жизнью обычного ребенка. Развиваются и взрослеют.

Среди моих пациентов были и те, кто не смог выйти в ремиссию*, не смотря на проведенное лечение. С одной стороны, надежда, с другой… невозможно предсказать какой – либо исход. Лишь наблюдать состояние ребенка и делать свою работу, отдавая ему любовь, как умеешь.

Мы – гематологи* помним все имена наших пациентов, потому что они лечатся у нас годами! Наша задача состоит в том, чтобы убедить их родителей не сдаваться. И говоря о том, что в процессе лечения у нас есть шансы выйти в ремиссию, мы прекрасно осознаем, что ждет наших маленьких пациентов: бесконечные химиотерапии, боль, слабость, огромные дозы лекарств, убивающие здоровые клетки тела изнутри. Но даже это не отнимает у нас веры в то, что болезнь можно победить и что жизнь каждого нашего пациента стоит того, чтобы за нее бороться.

                          ***

Я провела обследование Сони, и оно не выявило никаких поражений головного мозга.

Я предположила, что девочка, скорее всего, пытается заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти мамы. Когда Соня призналась мне в этом, я впервые увидела, какую невыносимую боль она испытывает. Ее глаза, в которых еле сохранялась жизнь, готовы были сдаться напору тяжелой болезни и мне стало непривычно страшно при виде этого.

Соня родилась в маленьком ауле в Ставропольском крае. До восьми лет жила с мамой Елизаветой Анатольевной Авдеевой. Отец ушел из семьи, когда девочке исполнилось два месяца. Она ничего не помнила о нем. Елизавета Анатольевна работала учительницей русского и литературы в соседнем селе. Из рассказов Сони о маме, я узнала, что та любила свою дочь до беспамятства и заботилась о ней, максимально стараясь заменить отца. Девочке покупали все самое лучшее. Соня рассказывала о ней с неприкрытой трепетностью и любовью. Перед сном каждую ночь Елизавета Анатольевна читала дочери детские сказки, (это была их традиция), подолгу разговаривая с ней о сказочных персонажах, и прививала любовь к фольклору и искусству …

Казалось бы, мать Сони должна была работать учительницей до самой старости, а Соня должна была вырасти и дальше пойти по ее стопам. Но судьба решила иначе.

Администрация школы, в которой работала Елизавета Анатольевна выделила для детишек, живших в соседнем ауле, маленький желтый автобус. На нем вместе со своими учениками женщина ездила на работу и обратно домой.

В тот роковой день, когда Соня осталась сиротой, Елизавета Анатольевна рано освободилась. Вся методическая работа была выполнена, уроков по расписанию не было.

Школа работала в две смены. Автобус приезжал к двум часам дня и к пяти вечера, к концу каждой смены.

Елизавета Анатольевна, освободившись в районе двенадцати часов, не дожидаясь автобуса, отправилась домой пешком. Два села соединялись между собой широкой проезжей частью. По бокам шли «местные тропинки» для жителей.

В это же время из кафешки вывалился парень. Бурная ночь отпечаталась на его лице тяжелыми следами утреннего похмелья и яркими последствиями недавнего кутежа. Домой он ехал на машине. Елизавета Анатольевна шла недалеко от проезжей части. Парень, чья голова гудела от выпитого накануне алкоголя и бессонницы, проезжая мимо нее, на мгновение закрыл глаза. Опомнившись, он инстинктивно дернул руль влево, уклоняясь от встречного движения и свернул в кювет. Оба погибли на месте.

Девочка осталась одна. У нее не было ни бабушек, ни дедушек. Отец не объявился.

Каким-то образом история о том, как именно погибла ее мама, дошла до Сони. Она не проронила ни слезинки. Лишь сидела на диване и смотрела в одну точку прямо перед собой. Она отказывалась от еды, перестала разговаривать с окружающими.

На время похорон заботу о Соне взяла на себя соседка, хорошо дружившая с мамой девочки. Соня переехала к ней жить. Женщина была невероятно встревожена ее душевным состоянием. Обратившись к своей знакомой, работавшей в районной больнице, она похлопотала о том, чтобы Соню положили в отделение неврологии. Там она находилась под присмотром специалистов.

С раннего возраста девочка не отличалась крепким здоровьем и часто болела, ее юный организм нуждался в питательных веществах, а насильно накормить ее никто не мог. В больнице ее держали на парентеральном питании.

Соня целыми днями не выходила из своей палаты. Врачи и медсестры старались максимально окружать ребенка заботой и любовью. Село было небольшим, и все были в курсе случившейся трагедии. Заведующая отделением попросила санитарку приглядывать за ней и не оставлять одну. Постепенно, проявив недюжинное терпение, сердобольная женщина добилась того, чтобы девочка рассказала ей о своей боли и расплакалась в ее объятьях. Ребенку стало легче, и на следующий день она понемногу начала оттаивать. В течение недели Соня постепенно перешла на обычное питание и стала выходить из своей палаты. Боль от потери мамы стихала, и девочка приходила в себя.

Через два месяца ее перевели в Ставрополь, в городской детский дом. В его стенах Соне предстояло новое испытание. Ей необходимо было учиться жить одной, без родительской ласки и тепла.

Девочка пережила невыносимый ужас: потерять мать, оказаться с чужими людьми в незнакомом городе!..

Через полгода Соня заболела ОРВИ. Педиатр прописал противовирусные препараты, и девочка пошла на поправку. Но через неделю ребенок начал жаловаться на головные боли. Ее тошнило, кровоточили десны. Два раза из носа шла кровь. Лечащий врач провел тщательное обследование: общий анализ крови показал увеличение лейкоцитов в крови, наличие бластных клеток* в периферической крови, снижение сегментоядерных нейтрофилов* и увеличение лимфоцитов.* Врач предположил у ребенка острый лимфобластный лейкоз* и направил Соню к гематологу.

Утрата привела к тяжелой болезни, и Соня оказалась в больнице, где я работала.

Я не могла стоять в стороне, видя, как маленькая девочка одна справляется с этой трагедией. Я знала, что никогда не смогу заменить ее родителей. Но я могла стать для нее другом, чтобы девочка не ощущала себя одинокой.

Я стала уделять ей больше внимания, чем остальным моим пациентам, проводила с ней все свободное от работы время. Поначалу Соня замыкалась в себе – столь интимный рассказ о ее боли, ее уязвимости, ее потере поспособствовал тому, что она начала отстраняться от меня, уходя в свою палату и предпочитая проводить больше времени наедине с собой и своими мыслями. Но я не сдавалась, прекрасно понимая состояние маленького ребенка. Это тяжело для взрослого человека, не говоря уже о десятилетней девочке!

Врачи нашей больницы, согласно моим назначениям приходившие к Соне, были очень доброжелательными, милыми людьми. Но ни один врач не сможет заменить маму и папу.

Наверное, хуже всего девочке давалось присутствие родителей детей, лежавших вместе с ней. Видя каждый день ее окутанные печалью глаза, я не находила себе места, не зная, как помочь ей.

Наконец, мне улыбнулась удача и судьба предоставила новый шанс сблизиться с Соней. Девочка привычно стояла у окна. Я смирилась с этим и незаметно следила за тем, чтобы все окна были плотно закрыты и не дули сквозняки. Заговаривать со мной она не решалась – рана все еще была свежа, да и я не знала, что ей ответить. У нее было столько вопросов, на которые я не знала ответов. По возможности я засекала время, когда она подходила к окну и в перерывах между заполнением протоколов лечений и историй болезней следила за тем, чтобы это длилось не более двух часов. Ребенок был слаб после химиотерапии, длительное стояние на ногах могло навредить ей.

В тот день у моего пациента с рецидивирующим хроническим миелоидным лейкозом* была назначена стернальная пункция*. Он лежал в реанимации, куда его перевели во время дежурства одного из моих коллег в связи с начавшейся пневмонией. Пациенту было четырнадцать лет. Вечером у него поднялась температура и дежурный доктор не мог сбить ее на протяжении двух часов. У подростка развилось осложнение на фоне индукции. Индукция является первым этапом в лечении острого или хронического лейкоза. Она включает в себя химиотерапию лекарственными препаратами, убивающими опухолевые или бластные клетки. Наряду с бластами химиотерапия убивает и здоровые клетки организма. Это может ослабить иммунитет и привести к различным инфекционным осложнениям. Подростка перевели в реанимацию для оказания необходимого лечения.

Я ушла в реанимацию и отсутствовала около трех часов. Вернувшись в отделение, я по привычке подошла к посту медсестры, чтобы сделать необходимые записи и увидела, что Соня продолжает стоять возле окна. Больше трех часов! Куда смотрят медсестры?! Бросив все свои дела, я быстро подбежала к ней и в необъяснимом порыве схватила за худенькие плечи.

– Соня, тебе нельзя столько стоять возле окна! Ты тяжело болеешь, ты же можешь…

Соня улыбнулась! Впервые за долгое время пребывания в отделении, девочка мне снова улыбнулась! Сердце болезненно сжалось и гулко застучало в груди.

– Он приходил ко мне!

– Кто? Твой друг?

– Да, мой друг. Он подарил мне вот это.

Соня достала маленькую игрушку в виде виолончели и такой же миниатюрный смычок.

– Он сказал, что научит меня играть, когда мне станет легче. Правда здорово!

– Правда, малышка… правда…

Я обняла ее и прижала к своей груди. Сердце разрывалось на части от тоски.

– Он передавал тебе привет, Мари.

– Мари?

– Это он тебя так назвал! Правда, красиво?

– Правда, малышка… правда…

                              ***

Как восхитительно, когда желания исполняются легко! Как восхитительно, когда радость и беззаботность дают твердое чувство уверенности и внутреннего покоя. Сюрпризы приносят лишь удовольствие, а неожиданности оставляют только сладчайшее послевкусие.

Но что делать если, случился стук сердца, вдох, выдох, и нет возможности образоваться слову и мысли?..

Что делать, если внутри тебя зияет огромная дыра, и ее невозможно ничем заполнить. Только слиться с ней и позволить ей себя уничтожить…

Я бы никогда не решилась открыть свое сердце и рассказать эту историю на просторах интернета… она личная, она – моя!..

Но каждый раз, вспоминая тебя, моя малышка, я стыжусь своего малодушия…

                              ***

Саид Бугдаев незаметно вошел в разряд «местной знаменитости». Многие молоденькие медсестры и доктора пытались обратить на себя его внимание, но он мягко отклонял их предложения. Это порождало среди женщин слухи о том, что причиной его холодности была неразделенная любовь. Мужчины соглашались с этим утверждением, глубоко убежденные в том, что «сто пудово его бросила бывшая», и выражали солидарность его поведению. Были и те, кто, не смотря на отказы не оставлял надежд растопить лед сердца Бугдаева.

У меня Музыкант не вызывал никакого интереса. В моей жизни существовали только работа и Соня. Они были ее главным смыслом. В свободные часы, я заходила в палату к моей девочке, и мы вместе раскрашивали различные детские картинки. Точнее, я сидела рядом и смотрела на то, как она рисует. У ребенка проявился потрясающий талант к рисованию! Моя душа искрилась счастьем от созерцания столь прекрасной и трогательной картины. Во время занятий творчеством у нее настолько загорались глаза, что я невольно трепетала от радости и восторга.

– А, Марьям Руслановна! Здравствуйте.

Алия Артуровна, воспитательница, приглядывавшая за Соней, запыхалась в дверях.

– Здравствуйте, Алия Артуровна. Смотрите, что нарисовала малышка.

– Какая красота, Сонечка! Какая ты молодец! Умница!

Соня радостно зарделась, и смущенная, посмотрела на меня. Я прижала ее к себе и крепко поцеловала.

– Мы хотим ненадолго, минут на двадцать выйти на улицу. Вы как?

Алия Артуровна понимающе кивнула и ответила:

– Ой, хорошо! Я как раз домой по – быстрому сбегаю. Я же напротив больницы живу.

Отлично.

– Конечно, идите! Все будет в порядке. Я присмотрю за Соней.

Малышка уже стояла возле двери палаты. Ей не терпелось пойти к своему другу Музыканту.

– Мари!

Саид Бугдаев ошеломленно взъерошил волосы. Все же стоило признать, что атмосфера в больнице с его появлением значительно улучшилась: врачи неохотно, но отмечали, что многие пациенты стали лучше себя чувствовать и быстрее шли на поправку. Я в свою очередь также не могла отрицать того факта, что Музыкант помогал детям в терапии восстановления. Они приходили с ежедневных многочасовых прогулок счастливые и довольные. Родители стали чаще улыбаться друг другу, и даже санитарки меньше ругались на нерадивых пациентов, проскальзывавших в больницу без бахил.

Хотя, признаться честно, я была абсолютно уверена, что эта прихоть «местного бизнесмена» быстро улетучится, и он прикроет лавочку со своими благотворительными концертами, свалив из больницы.

Но я ошиблась! Саид на удивление совершенно не оправдал моих ожиданий. «Эта прихоть» исполняла свои концерты на территории больницы уже два месяца.

– Не знал, что ты приходишь послушать мою игру!

Голос Саида не скрывал искренней радости и… волнения!..

Я почувствовала, что краснею.

– Да, Саид, прихожу. И я не одна.

Из моей спины выглянула Соня и с победным криком прыгнула к нему на руки. Послышался звонкий смех, громкие причмокивания и воздух заискрился весельем.

– А ты меня не увидел! Ха – ха! Я тебя провела!

Саид громко расхохотался.

– Ну ты, звезда!

Он повернулся ко мне, взглядом приглашая присоединиться к ним.

Его непринужденность и легкость почему – то смутили меня. Стараясь не показывать своих чувств, я невозмутимо поправила волосы и посмотрев ему в глаза, мягко сказала:

– Сыграй для нас, Музыкант.

Однако, как быстро эти двое успели сблизиться!..

Саид заиграл: наполненная теплой светлой грустью, музыка шелковой вуалью окутала уставшие струны моего сердца и погрузила каждую клеточку тела в безмятежное чувство покоя и тающего блаженства. Я не переставала дивиться тому, насколько безгранична и тонка душа этого человека. Кто ты, Музыкант? С какой планеты? Неужели земной человек может дарить подобное наслаждение одной только игрой на виолончели?..

Он будто услышал мои мысли и задумчиво посмотрел на меня. Его глаза покрылись поволокой, и я утонула в их бездонной черной пропасти, незаметно покорявшей меня своей воле и медленно тянувшей туда, откуда нет возврата.

Осенняя меланхолия … калейдоскоп цветов – альянс… последний поцелуй уходящего торжества красок. Прощальный вздох мучительно пленительных чувств и нежность тающих оттенков…

      Соня села рядом с ним на лавочку и задумчиво уставилась в пустоту. Я подошла к ней и мягко обняла за голову. Неожиданно, Саид остановил свою игру:

– Хорошо выглядишь, малышка. Когда выписываешься?

– У меня острый лимфобластный лейкоз. Две недели была химиотерапия. Сейчас еще один курс. Мне дают сильные лекарства, они помогают убить плохие бластные клетки внутри меня. Как закончиться терапия, тогда, может быть и выпишут.

Внутри меня все сжалось от ледяного холода. Она говорила об этом так обыденно, будто это были ежедневные домашние задания в школе. Мне стало страшно от того, насколько ребенок привыкает к таким вещам. Они стали неотъемлемой частью ее жизни.

Музыкант пристально посмотрел на Соню, и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула боль. С минуту повисло тяжелое молчание. У меня появилось дикое желание заполнить эту паузу. Но Саид опередил меня:

– Что скажут друг другу две искалеченные души? Та, что еще не успела расцвети и угасает, и та, что живет в тени болезни, накрывшей ее подобно черной мгле…

Удивленно взглянув на него, я не поняла ни слова из того, что он сказал.

– Что ты имеешь в виду?

Задумчиво посмотрев в мои глаза, он еле заметно качнул головой.

– Сонь, подойди ко мне, пожалуйста. Присядь рядом. Мари…

Он смущенно взглянул на меня:

– Кстати, ты не возражаешь, что я называю тебя Мари?

– Нисколько! Мне нравится.

Я зарделась и поспешила сесть рядом с Соней, в ожидании продолжения разговора.

– Отлично. Мари.

Музыкант коротко ухмыльнулся и ненадолго замолчал. После короткой паузы голос его зазвучал немного хрипловато:

– Эта история началась давным – давно. Еще задолго до существования человечества. Тогда даже Боги помнили себя маленькими детьми, а Вселенная только совершала свои первые хрупкие шаги.

В те далекие времена на планете Земля жили только Ноты. Они не знали ни горечи, ни разочарования: ими правила Королева Музыка! Годы, столетия летели как мгновения вечности, казавшейся незыблемой в своей нерушимости. Музыка была очень мудрой правительницей и поддерживала порядок во всем своем королевстве.

Саид смотрел куда – то вдаль, а я ощущала силу, исходившую в этот момент от него. Дервиш из далекой пустыни…

Я перевела взгляд на Соню – девочка, зачарованно ловила каждое его слово, боясь, что – либо упустить. Незаметно сев поближе, я обняла ее и ласково притянула к себе.

– Все шло своим естественным чередом. Ноты создавали Аккорды, вырастая, те превращались в Созвучия. Во всем царила гармония! Благодать была связующим звеном между каждым элементом системы, а любовь слыла единственным языком общения и всеобщего процветания. Но случилось так, что однажды, к ним, нагрянула неожиданная гостья. Ее черты невозможно было разглядеть под черным и даже мрачным плащом! Но Музыка была истинной правительницей и всегда радовалась вновь прибывшим гостям. Она оказала той поистине радушный прием! Гостья поведала им много тайн и среди них была та, что легла в основу этой истории. Оказывается, королевство Музыки окружали другие миры: они не одни на Земле! Музыка настолько пришла в восторг от этой новости, что ей нестерпимо захотелось узнать больше обо всех мирах: любопытство одолевало ее изнутри. Королева была готова на что угодно, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на эти чудеса! Гостья согласилась рассказать, как это осуществить, но только за определенную плату. Музыка незамедлительно согласилась, тем самым выполнив ее требование, посчитав его незначительной ни к чему необязывающей просьбой. Тайна стала доступна Королеве, и она открыла было рот, дабы расспросить об озвученной оплате, но Гостья исчезла, так и ничего не потребовав взамен.

Я слушала, затаив дыхание: сюжет настолько завораживал, что хотелось как можно быстрее узнать, что же было дальше!..

– Вскоре они обнаружили мир людей. Тогда на Земле царила только радость! Люди жили в согласии и счастье. Души их были чисты, а сердца наполнены светом. Музыке очень понравился их мир, она решила поселиться в нем навсегда! Она издала указ о том, чтобы лучшие мастера ее королевства начали работу над созданием инструментов, ставших вскоре пристанищем для ее подданных Нот. Так появились пианино, скрипка, виолончель, контрабас, флейта, домра и многие другие музыкальные инструменты! Люди щедро оценили дар, преподнесенный Музыкой, и возвеличивали ее на всех своих торжествах. Все были бесконечно довольны и счастливы! Но однажды, когда никто не ждал, а Музыка и Ноты уже давно позабыли о ее существовании, появилась Та Самая Гостья. Она обратилась к Королеве с требованием, чтоб ее просьба была тотчас же выполнена! Музыка резко остановила игру своих подданных, так как узнала ее. Гостья назвала себя Болью. И ценой за ее услугу стала Болезнь.

Саид замолчал. Я боялась даже шевельнуться – такую красивую сказку мне довелось услышать впервые!

– Так значит, Болезнь невозможно победить, и она навсегда останется жить в нашем мире?

Соня задумчивым печальным взглядом посмотрела на взрослого мужчину. В глубине ее глаз застыли слезы. Маленький огонек надежды, еле теплившийся внутри, казалось, готов был исчезнуть навсегда. История о Королеве Музыке и Боли проникла до самой глубины ее сути и отчаяние, прозвучавшее в ее голосе побудило меня умоляюще взглянуть на Саида. Девочке необходима была вера в то, что она может победить свою болезнь!..

– Не все так просто, милая.

Саид, мягко улыбаясь, взял Соню за руку и потрепал по головке.

– Ты знаешь кто такая Мисоль?

Соня отрицательно качнула головой, продолжая с испуганным ожиданием смотреть ему в глаза.

– Я знаю только ноты Ми и Соль. А между ними Фа.

– Но знаешь ли ты, что вместе ноты Ми и Соль образуют идеальное созвучие?

Саид вслед за Соней перешел на шепот:

– Помнишь, я тебе говорил, что Музыка была невероятно мудрой и дальновидной правительницей? Ведь не зря ее называли Королевой! Она соединила ноты Ми и Соль, так как предвидела, что Гостья может потребовать непомерно высокую цену.

– Какую?

– Жизнь! В гармонии избранного звучания этих уникальных нот родилась Дева. Ее назвали Мисоль. Она была столь юная и прекрасная, как зарождающийся новый день! Луной освещая ночь, она Солнцем сияла по утрам.

– И она смогла победить Болезнь?

Соня широко распахнула свои голубые глаза, полностью поглощенная и захваченная рассказом Саида. Мисоль, проникла в самые глубины ее детского впечатлительного и волнующегося воображения и поселялась там навеки.

– Нет, девочка, она не смогла победить Болезнь. Но пение ее легким облаком опускалось на самые потаенные уголки людских сердец и исцеляло их. Страх покидал их души и Болезнь отступала сама.

Я облегченно выдохнула.

Соня не отступала от Саида:

– А как она выглядит? Мисоль?

– Никто во всей Вселенной не сможет ответить на этот твой вопрос! Ведь у каждого она своя! Кто – то назовет ее любимой мамой, кто – то золотой рыбкой, а для кого – то она может стать любимой женщиной.

По спине пробежался холодок, и я почувствовала, как его слова электрическим разрядом прошлись по моей коже.

– Она обладает уникальной способностью принять облик самого любимого тобой существа! Говорят, что даже сама Музыка преклоняется перед ней!

– А как я могу ее увидеть?

– Слушай стуки своего сердца, малышка. Ведь она всегда рядом с теми, кто нуждается в ее помощи.

– Как моя Мари?

Сердце резко замерло и пропустило один удар. Я невольно подняла глаза и посмотрела на Саида.

– Да. Такая же добрая и нежная, как та, что стоит рядом с тобой.

Соня повернулась ко мне и тихо прошептала:

– Рядом с тобой мне совсем не страшно.

С замиранием сердца я прижала ее к себе и почувствовала, как из глаз брызнули слезы.

– А тебе и не надо ничего бояться, золотко. Ты очень храбрая девочка. Болезнь всегда склоняет свою голову перед Силой и Мужеством и уходит прочь.

***

– Лех, пойдем покурим.

– Павел, не забывайте, через десять минут нам нужно будет подняться в реанимацию.

Я оторвалась от журнала и взглянула на невозмутимую Жанну: та глядела строго на своих одногруппников. Молодец! Ведет себя как настоящий руководитель, да и учится на «отлично». Думаю, из нее получится замечательный доктор.

– Не переживай, Владимировна! Придем вовремя.

Розин ухмыльнулся и, коротко кивнув Алексею, вышел из аудитории.

Помимо основной работы в отделении гематологии, я на послтавки подрабатывала преподавателем на кафедре Детских болезней в Медицинском университете. Вела для студентов цикл гематологии*.

Я закрыла журнал и оглядела сидящих:

– Я поднимусь на второй этаж и посмотрю готов ли наш пациент. Думаю, все в курсе правил выполнения люмбальной пункции*. Ну, а если нет или, возможно, кто – то просто подзабыл – «Гугл знает все».

Я улыбнулась, и, встав со своего места, протиснулась между стульями и стеной. Мне нужно было проверить сегодняшнего «демонстрационного пациента» – Михайлова Артема. «Демонстрационный пациент» необходим студентам для оттачивания практических умений и постановки предварительного диагноза. Это обязательный элемент обучения.

У Артема было подозрение на острый лимфобластный лейкоз, и я назначила ему пункцию костного мозга. Необходимо было оценить клеточный состав костного мозга. Мальчик только недавно поступил.

В нашем отделении не было отдельного помещения для выполнения пункции, поэтому мы «арендовали» его у реаниматологов.

Я быстро прошла по подвалу и, поднявшись по лестнице, вошла в реанимацию. Подойдя к открытой двери процедурной, увидела Артема – он сидел на лавочке. Улыбнувшись, присела рядом и, стараясь его хоть немного приободрить, весело спросила:

– Привет, Тем! Ну что, как настрой? Как себя чувствуешь?

Мальчик сидел, насупившись, а в ответ на мою улыбку лишь нахмурил брови.

– Все нормально, Марьям Руслановна.

Абсолютно спокойный, без тени переживаний или, что хуже – истерики. Наши дети отличались просто исключительной стойкостью, перед любыми процедурами и обстоятельствами – вне зависимости от возраста или пола.

Я потрепала его по голове и, поднявшись с лавочки, вошла в процедурную. Медсестра как раз доставала инструменты из набора для проведения пункции.

– Здравствуй, Танюш.

Таня резко обернулась и быстро оглядела меня сверху вниз.

– Марьям Руслановна! Здрасте. Как вы?

– Нормально. Ну что, как у вас тут?

– Да, как обычно. Вы же сами знаете.

Таня пожала плечами, как бы говоря, что ничего особенного не происходит.

– Понятно.

До моего слуха донесся гул голосов – похоже, студенты уже столпились возле двери процедурной.

Я вышла в коридор и увидела их в полной боевой готовности: колпак, маска, бахилы, а у более ответственных – сменка*. Невольно ухмыльнувшись, я сказала:

– Ребят, это Михайлов Артем – наш сегодняшний пациент.

Я показала рукой на Тему.

– Мы его не будем задерживать сбором анамнеза и объективных данных, потому что у мальчика запланировано много дел. Займетесь этим позже.

Я перевела взгляд на Тему.

– Во сколько у тебя химия?

– В одиннадцать.

– Угу, понятно. Проходи в процедурную.

Артем неуклюже привстал с лавочки и вошел внутрь. Сев на кушетку, он снял майку и лег на бок.

Я подошла к столу, где уже лежал набор для проведения пункции, и, надев перчатки, повернулась к студентам.

– Люмбальная пункция выполняется для определения клеточного состава костного мозга, бактериологического*, бактериоскопического* исследований. Прокол проводится на уровне между четвертым или пятым поясничным позвонком и гребнем подвздошной кости. Прежде чем я воткну иглу, что я должна сделать?

– Обезболить место введения.

Павел, скрестив руки на груди, спокойно глядел на меня.

– Правильно, Розин. Обезболить. Для этого используется обычный двухпроцентный новокаин.

Я набрала нужное количество анестетика.

– Даша, какое положение занимает больной во время процедуры?

Повернувшись спиной к студентам, я развернула пеленки и достала раствор йода.

– Больной ложится на бок, принимая позу эмбриона. То есть, ну, максимально выгибает спину, прижав колени к груди.

– Для чего это нужно?

– Остистые отростки между позвонками, как бы, расходятся, и это освобождает место для пункции.

– Правильно.

Я повернулась лицом и попросила Тему принять нужное положение. Таня стояла рядом и корректировала движения мальчика. Я подошла к нему и пропальпировала* спину. Взяв в руки пинцет с ватой, смоченной йодом, я обработала место пункции и накрыла тело мальчика пеленками, оставив открытым лишь необходимое пространство.

– Ну что, Тем, как себя чувствуешь? Все нормально?

Я снова пропальпировала спину мальчика. Он утвердительно кивнул, продолжая сохранять полную невозмутимость.

– Отлично.

Таня достала из набора иглу и передала мне.

– Каким образом проводится укол? Аза?

– Иглу нужно держать, как пишущее перо и делать прокол как бы немного под углом, то есть под наклоном.

– Чтобы не способствовать развитию осложнений.

Я перевела взгляд от Азы и утвердительно кивнула Жанне.

– Да, девочки. Все правильно. Артем у нас проходит данную процедуру во второй раз, поэтому я думаю, сегодня мы можем обойтись без общего наркоза. Пациент у нас спокойный и адекватно переносит все наши вмешательства.

Достав иглу, я наклонилась вперед и, прощупав место укола, направила ее под небольшим углом. Проходя кожу, подкожно – жировую клетчатку, почувствовала, как она провалилась в субарахноидальное пространство*.

– Когда вводите иглу, можно задеть сосуд и тогда в ликворе будет примесь путевой крови. Для того чтобы получить адекватные результаты анализов, необходимо дать вытечь этой крови и взять на пробу ликвор соответственно без нее. Если кровь продолжает поступать в пробирку после того, как набралось четыре или пять миллилитров ликвора, значит у вас осложнения.

Из иглы начала капать белая жидкость, и я поднесла пробирку из набора, которую подала мне Таня.

– Как видите никаких примесей. Тем, как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Голос мальчика был приглушен, но, в общем, реагировал он спокойно.

Взяв манометр, я измерила давление вытекающего ликвора: норма.

– Это манометр. Прибор, позволяющий определить давление спинномозговой жидкости. В норме оно составляет сто – сто восемьдесят миллиметров водного столба. Как вы можете судить у нашего пациента давление спинномозговой жидкости в пределах нормы. Это еще можно понять по скорости вытекающей жидкости. Когда в ликворе давление повышено, это видно визуально – жидкость вытекаетзначительно быстрее.

Сняв трубку манометра с иглы, я набрала жидкость для проведения исследований. Получив необходимое количество, поднесла вату к игле и резко вытащила ее наружу. Приложив вату к телу мальчику, энергично потерла место проведения исследования и попросила его придерживать вату рукой – для профилактики инфекции.

– Тем, тебе нужно немного полежать. Минут десять. А в это время Инна расскажет нам осложнения, которые могут возникнуть при заборе люмбальной жидкости.

Я сбросила перчатки в ведро с надписью – отходы класса «Б» и оперлась спиной на стол, скрестив руки на груди.

Инна прочистила горло и неуверенно взглянула на меня.

– Осложнениями люмбальной пункции могут быть, ну, в первую очередь инфекция при неправильной технике выполнения. Потом, гематома, если поврежден сосуд.

Девочка замолчала и ненадолго призадумалась.

– Потом еще могут быть грыжи при повреждении межпозвоночного диска, вклинение мозжечка в затылочное отверстие*, если было повышено внутричерепное давление.

– Так, правильно, что еще?

Я пристально смотрела на девушку.

– Ну, постпункционный синдром?

– Правильно! Молодец, Инн. Постпункционный синдром. То, что может быть после проведения пункции. Связано это с тем, что мы совершаем вмешательство в организм пациента и, так сказать, проходим через твердую мозговую оболочку. При этом в эпидуральном пространстве* может образоваться гематома, вследствие вытекания ликвора*, что приводит к расширению сосудов и синусов. Различают три степени данного синдрома: легкая, средняя и тяжелая.

Рассказывая тему, я чувствовала, что полностью захватила внимание студентов. Мне стало приятно от этой мысли. Ведь, по сути, им необходимо знать все это. В будущем им предстоит работать, опираясь на багаж знаний, приобретенный во время учебы. И к тому же, материал лучше усваивается, когда сопровождается практикой в виде пациента.

– Может длиться примерно в течение четырех дней. Проявляется головными болями, реже рвотой.

– А скажите, как часто возникает этот синдром?

Розин вопросительно посмотрел в мою сторону.

– При правильном выполнении самой пункции и использовании набора, предназначенного для этого он практически не возникает. Многое зависит от опыта и квалификации врача, который проводит данный вид исследования.

– А можно еще один вопрос. Если ему становится плохо и консервативное лечение не помогает, есть хирургические методики?

Я понимающе кивнула головой.

– Павел как раз опередил меня своим вопросом. Да, есть хирургическое вмешательство, которое осуществляется так называемыми клипсами Кушинга. Но применяется нечасто, потому что, как правило, до этого не доходит.

– Но все же риск есть, и оно может быть применимо?

Павел вопросительно приподнял брови. У меня сложилось впечатление, что он нарочно проверяет «молодого дохтора» на наличие компетентности в этом вопросе.

Почувствовав небольшое раздражение, я нахмурилась:

– Возможно. Но мне, ни разу за всю мою практику не пришлось прибегнуть к этой методике.

Повернувшись к Артему, я поинтересовалась:

– Ну как ты, Тем? Пойдешь в палату?

Мальчик согласно кивнул и приподнялся с кушетки. Выглядел он немного бледным, все – таки пункция процедура не из приятных.

– Розин, проводите Артема в отделение.

Я проследила глазами, как Розин выводит мальчика в коридор реанимации, и повернулась к оставшейся группе.

– Значит так, ребят. Сейчас вы спускаетесь в аудиторию и ждете меня там. Нам с вами нужно доразбирать эту тему. Она очень важная и ее нужно знать от и до.

– Хорошо.

***

Соня по природе своей была белокожей. После курса химиотерапии ее кожа стала совсем бледной и румянец на ней был нечастым гостем. Моменты, когда ее лицо озарялось проблесками счастья, для меня были самыми драгоценными. Я старалась сделать все возможное, чтобы продлить это состояние у девочки как можно дольше.

Она любила читать книги. Этим увлечением ее в детстве заразила мама. Это был хрупкий маленький мост, связывавший ее с воспоминаниями о ней. Она часто рассказывала мне о том, как мама, читая ей сказки перед сном, превращалась в сказочных красавиц, лютых чудовищ и коварных волшебниц. Девочке отчаянно не хватало этой их традиции теперь в ее новой жизни, когда мамы больше не стало. На дежурствах, когда у меня появлялась возможность, я старательно восполняла этот недостаток и читала Соне ее любимые сказки, настолько выразительно, насколько позволяла моя дикция. Мне хотелось, чтобы девочка помнила все прекрасные моменты, проведенные вместе с матерью.

За время пребывания в больнице, девочке стало немного лучше. Очарованная музыкой Саида, она с нетерпением ждала, когда у меня появлялось время взять ее с собой и отправится на «местный концерт». На вопрос почему ты не хочешь сходить вместе с воспитательницей Алией Артуровной, она бесхитростно отвечала, что та не поймет.

Соня считала себя «первооткрывателем Саида». Ведь именно она услышала звуки музыки через стекла в нашем отделении, когда Музыкант только начинал привлекать внимание пациентов игрой на виолончели!

Маша, моя подруга, работавшая в нашем отделении медсестрой, была на созвоне на случай, если мне необходимо было бы срочно вернуться в отделение.

Когда мы с Соней спускались со ступенек больницы, перед нами всегда разворачивалась одна и та же картина: толпа зрителей в дальнем конце аллеи, мелодии, долетавшие до главного входа, но неслышные внутри больницы (как я потом узнала от коллег, Музыкант, после того, как стал «популярным» среди маленьких пациентов, настраивал свой инструмент так, чтобы музыку слышали только на территории больницы и звук не мешал тем, кто находится внутри) и периодические аплодисменты с возгласами искреннего восхищения.

Нас встречали Шаинский, Бах, Вивальди, песни из различных советских и современных российских и иностранных мультфильмов. Саид постоянно обновлял свой репертуар, учитывал детские предпочтения, дополнял произведениями серьезных классиков. Родители, пациенты, врачи, те, у кого появлялось свободное время постоянно собирались вокруг него и наслаждались звучанием его виолончели. Музыканту нравилось играть для них. Это читалось на его лице: он всегда встречал своих слушателей с улыбкой и с нескрываемым удовольствием болтал с ними о жизни.

Как ни странно, но временами я часто замечала, как он задумчиво смотрит на Соню печальным взглядом своих карих глаз, когда мы попадали в поле его зрения. Потом он переводил свой взгляд на меня, и долго смотрел, не отводя взора, приковывая к тому месту, где я стояла, своим завораживающим магнетизмом. Я старательно не обращала на это внимания, считая все это игрой своего воображения. Но жизнь незамедлительно убеждала меня в обратном.

Как – то освободившись после очередного ночного дежурства, я вышла из больницы и привычно направилась к тому месту, где Саид играл на виолончели. Людей как всегда вокруг него было много. Приметив свободную лавочку, я присела на нее и на секунду (как мне показалось) прикрыла глаза. Ночь выдалась тяжелая. В мою смену поступило трое пациентов, двоих из которых мы положили в реанимацию.

Я чуть приоткрыла глаза и прищурилась от солнечных бликов, упавших на пожелтевшую листву старых тополей. Мне на лицо подул слабый ветерок, повеяло свежестью и прохладой. Стояло бабье лето: в Ставрополе осень мягкая и холода наступают не раньше октября или ноября. Мир вокруг затих, словно кто – то невидимый приглушил звук привычного радио и увеличил громкость звучания виолончели Саида. Мой взгляд машинально сфокусировался на его лице: оно невероятным образом преобразилось! Музыка сняла с него печать непроницаемой суровости и обнажила душу. Жесткая линия рта, придающая ему уже ставший привычным для меня каменный вид, расслабилась и губы, приоткрытые в небольшой полуулыбке, выпустили наружу дыхание, приподнимавшее его грудь в едином такте с мелодией. Казалось, что в этот момент он становится единым целым со своей виолончелью, сжимая ее крепкими объятьями и водя по ней смычком с какой – то поразительной неистовой страстью и силой. Лицо его стало одухотворенным, меланхоличность и грубость черт сменилась нежностью и покоем. Он стал выглядеть моложе и засиял. В его глазах читалось вновь то смутно знакомое чувство, возникшее при первой встрече. Казалось, он прибыл из далеких земель в мою скромную обитель, и своей игрой наполнил место угрюмой печали радостью и умиротворением.

Слушая игру Музыканта, я ощущала, как в сердце появляется чувство необъяснимой легкости и безмятежности. Душа жила за пределами тела, тотально растворяясь в окружающей действительности. Привычная скованность улетучивалась, я соединялась в единое целое с деревьями, цветами, облаками, ветром. Музыка Саида касалась самых потаенных и сокровенных глубин моей сути. Каким – то непостижимым образом этот мужчина обнажал во мне стороны, доселе мне неведомые! Мои мысли блуждали по просторам Вселенной, я танцевала среди звезд и кружилась в едином ритме с планетами…

– Привет!

Саид возвышался надо мной как скала, закрыв светящее солнце. Подойдя ближе, он непринужденно сел на лавочку рядом со мной.

– Привет!

Веселый, искренний, простой и открытый. Я улыбнулась промелькнувшим мыслям и спросила:

– Как дела?

– Отлично. Как твои? Тебя долгое время не было видно. Я соскучился.

Его слова подобно солнцу согрели душу теплыми лучами. Но вслух я ничего не ответила.

Саид вопросительно посмотрел на меня.

Сделав над собой усилие, я застенчиво прошептала:

– Я тоже по тебе соскучилась. Но дела у меня не очень.

– Что не так?

– У Сони завтра день рождения. Хочу устроить ей красивый праздник, но не знаю, как это сделать.

– Мне кажется, Мари, она будет счастлива провести его с тобой!

– Понимаешь, мне бы хотелось, чтобы она запомнила этот день рождения.

Саид улыбнулся и посмотрел на опавшие листья под нашими ногами.

– А как именно ты бы хотела его устроить? Есть мысли?

– Я думала про то, чтобы нанять аниматора, но потом поняла, что идея не очень. Мы с Соней будем вдвоем, детей из отделения не отпустят, других друзей у нее нет.

И тут совершенно неожиданно меня озарило!

– Саид?

– Что?

Он кратко усмехнулся, словно понял, что я замыслила что – то неладное.

– Я хочу, чтобы ты был с нами.

– Я с удовольствием, Мари.

Казалось, он немного растерялся. Что – то в моих словах поразило его, и я не могла понять, что именно. У меня возникло такое чувство, будто между нами рухнул невидимый тонкий барьер.

– Тогда с тебя гениальная идея, как превратить этот день в веселый красочный праздник, Музыкант.

Неожиданно для меня он весело рассмеялся и спросил:

– Ты меня так называешь?

Я смущенно возразила:

– За глаза. Ты для меня Музыкант с душой поэта.

Я решилась произнести это вслух.

Сердце забилось быстрей и на долю секунды мне показалось, что в его глазах промелькнула какая – то игривая искорка.

– Музыкант с душой поэта.

Он протяжно произнес эти слова, словно смаковал вино неизвестной даты выдержки.

– Мне нравится. Звучит красиво.

– Это очень выражает твою суть. На мой взгляд. Рада, что тебе понравилось.

– Ты удивительная, Мари.

Я забыла, как дышать. В его словах прозвучала такая неприкрытая нежность, что на глаза у меня навернулись непрошеные слезы. Он ласкал мой слух своим бархатным голосом. Щеки запылали огнем.

Пикнул телефон. По телу пронеслась дрожь и в голове пронеслась мысль —будильник. Напоминалка о том, что мне пора на работу. Уже было без десяти восемь. Я поморщилась и впервые пожалела о том, что работаю в больнице.

– Саид, мне пора.

Мой голос прозвучал хрипло, в горле застрял комок. Я не хотела никуда уходить. Я хотела быть с ним.

– Ты сегодня свободна вечером?

Взгляд его пронзительных карих глаз снова вернул меня в очарование той нежности, которая возникла между нами. Каждая клетка моего тела трепетала от волнительного томления и сладости. Сердце уже привычно выпрыгивало из груди. По телу пронеслись знакомые мурашки.

– Да.

Он улыбнулся краем рта, и в его глазах снова блеснули те веселые искорки, которые я уже успела полюбить.

– Тогда, Мари, я приглашаю тебя на наше первое свидание.

***

Дни летели тогда, как поезда на перронах железнодорожных вокзалов. Станциями конечных остановок становились увлекательные всепоглощающие беседы с Музыкантом. Я могла говорить с ним обо всем – часами! Во время наших с ним прогулок мы узнавали истории жизни друг друга и в его лице я обретала друга. Меня не покидало удивительное чувство, что я знаю этого человека всю свою жизнь – суровость первого впечатления растворялась.

Саид родился и вырос в Ставрополе. Родители его владели сетью известных в городе закусочных. Он объединил их в единый ресторан, ставшим местом встречи для семейных посиделок с детьми и шумных компаний друзей. Он часами с упоением рассказывал о нем, словно это был его родной ребенок. Я впервые видела то, как сильно человек предан делу, которым занимается. Конечно, мне нравилось быть врачом, ведь я помогала детям излечиваться от тяжелых болезней. Но то, как Саид с головой погружался в свой бизнес, с какой страстью он отдавался процветанию своего ресторана, вызывало во мне неподдельное искреннее восхищение.

Мой привычный распорядок дня само собой изменился. Для коллег, и особенно для Маши, изменения, произошедшие со мной за последние месяцы, не оставались незамеченными. Они понимающе улыбались, не упуская случая подшутить над моей внешностью. Якобы я стала ярче краситься и лучше одеваться.

Воспитательница, отвечавшая за девочку, вышла в магазин. Эту информацию мне рассказала Маша. Пухленькая, невысокого роста, с добрыми карими глазами на круглом лице, Маша была солнышком нашего отделения. Ее взгляд всегда излучал материнскую заботу и тепло. Не смотря ни на какие невзгоды в ее личной жизни, Маша сияла нежностью и была ласкова к детям, лежавшим в нашем отделении. Она мне напоминала старую добрую няню: всегда готова выслушать и поддержать. У нее в шкафчике хранились разные вкусности, ими Маша угощала маленьких пациентов с разрешения лечащих врачей. Она была якорем нашего корабля спасения: знала обо всем, что происходит в отделении и, конечно, была в курсе того, что происходит и полностью поддерживала меня в этом.

– Марьям, ты в него влюбилась?

Маша была просто уникальным человеком. Она умела подобрать такой тон своего голоса, что в ее присутствии каждый, даже самый скрытный человек раскрывал сердце и рассказывал о своих чувствах.

Рассмеявшись от переполнявшей меня радости, я ответила:

– С чего ты это взяла?

– А ты на себя в зеркало посмотри.

Заглянув в свое отражение, я увидела глаза совершенно незнакомой мне женщины, излучавшие странное и непривычное сияние. В них читалась загадка, смешанная с умиротворением и покоем. Это выражение было несвойственно Марьям Алиевой…

Обычно, когда украдкой я ловила себя в зеркале, я была крайне напряженной, вдумчивой и серьезной. На лбу пролегали морщины от тяжелых мыслей и серьезных решений. Чтобы я усмотрела в своей внешности «сияние»?! Это было из разряда unreal! (Новое слово из словарного запаса Саида.) Внешность моя была весьма обычной и ничем особенным меня не привлекала. Смуглая кожа, карие миндалевидные глаза, черные кудрявые волосы, собранные в тугой пучок, высокие заостренные скулы и полные губы. Немного среди коллег меня выделял рост. Он был выше среднего. Хотя в медицинских пижамах мы все казались одинаково безликими.

Неужели так бывает? Я никогда раньше не верила в подобные совпадения, все казалось слишком идеальным. Где – то должен был быть подвох, но я не могла найти его! Это с одной стороны настораживало, с другой я внушала себе, что по привычке погружаюсь в свое любимое состояние самоедства и поиска чего – то ужасного. Решив не думать об этом, я с головой окуналась в поток событий и… в изучение характера Музыканта.

Саид обожал книги: Стефан Цвейг, Александр Дюма, Жюль Верн и даже Антуан де сент Экзюпери! Неловким голосом он тихо признался, что испытывает восторг от творчества Джейн Остин и Эмили Бронте. И слушает… Адель. А его знакомство с литературой началось в детстве с Маленького принца!

– Мы в ответе за тех, кого приручили, Мари…

Мари… он сократил мое имя и мне это невероятно льстило и нравилось. Так меня еще никто не называл. С его уст оно звучало так изысканно и элегантно. Воображение рисовало меня эмигранткой, оказавшейся в Париже и встретившей там неожиданного соотечественника. Его фантазия постоянно подкидывала мне новые идеи, вдохновляющие расширять горизонты. От него я узнала про то, что в интернете можно найти кучу интересных фильмов и сериалов. Проводя сутки напролет в отделении, я считала это ненужными мелочами и не отвлекалась на подобную чушь.

Но сейчас на меня смотрела какая – то другая Марьям… Мари! Блестящие глаза, улыбающиеся губы, отбросившие свою привычку сжиматься строго и непреклонно, веселые ямочки и яркий румянец.

Маша незаметно вышла из ординаторской. Я осталась одна и провела рукой по своим губам, тихо рассмеявшись.

Переводя взгляд на часы на своей левой руке, я увидела, что на встречу с Саидом у меня осталось меньше десяти минут. Я написала ему на ватсап, что выйду позже. Скорее всего вместе с Соней.

Вспомнив о том, что у меня в отделении лежит тяжелый пациент, я со вздохом отвернулась от своего отражения. Я не успевала с его историей болезни. Необходимо было заполнить кое – какие данные и посмотреть результаты анализов и других исследований для подтверждения предварительного диагноза.

Он поступил к нам неделю назад с тяжелым наследственным заболеванием: апластическая анемия Фанкони. Мы собирались переводить его в Москву. У мальчика было глубокое поражение костного мозга, задержка физического и нервно – психического здоровья. У матери до его появления было два аборта и выкидыш. Ребенок родился от четвертой беременности глубоко недоношенным. Фенотип или внешние признаки были характерными для этой болезни: желтушность лица, пигментация на лице, вокруг рта, на скулах, вокруг глаз. Типичные пятна на коже туловища цвета «кофе с молоком». В анализах выраженная анемия, гемоглобин 63 г/л при норме от 120 г/л. В миелограмме (развернутом описании клеточного состава костного мозга) были обнаружены бласты, ростки кроветворения угнетены. Я назначила ему УЗИ сердца и УЗИ почек. Медсестра должна была привести его после процедуры в отделение. Мне надо было осмотреть его. Послушать легкие, сердце, посмотреть границы печени. Помимо основного лечения ребенок находился на заместительной терапии, мы лили ему гемотрансфузии и купировали тромбоцитопенический синдром. Больница не располагала необходимым оборудованием, чтобы провести НLA типирование и молекулярно – генетические анализы. Я готовила его историю для перевода в клинику Рогачева в Москве.

Заполнив все необходимые графы в истории болезни и напечатав локальный статус, я встала со стола. Теперь можно было бежать к Саиду. Выйдя из ординаторской, я прошла по коридору отделения, и вошла в палату к Соне. Она лежала на своей кровати и смотрела «Ну, погоди» на своем телефоне. При виде меня, она радостно улыбнулась и помахала рукой. Я подошла к ее кровати и села с краю.

– Как себя чувствуешь, малышка?

– Нормально.

Соня сидела, уткнувшись в телефон. Я открыла ее историю болезни и взглянула на температурный лист. Вроде все в порядке. Попросив девочку, открыть рот, я осмотрела слизистую рта. Розового цвета, немного сухие вследствие химиотерапии. Пигментации на теле не было. Кровотечений тоже.      – Мы можем пойти к Саиду, если захочешь.

Девочка не заставила себя долго ждать. Натянув на себя теплую кофту и штаны, она достала из прикроватной тумбочки маски и быстренько надела их на лицо.

– Только ненадолго, Сонь.

– Ага!

Соня уже стояла возле входной двери палаты. Нетерпеливый маленький воробушек. Улыбнувшись промелькнувшей мысли, я встала с ее кровати, и мы направились к выходу из отделения.

Когда мы подошли к Саиду, вокруг него еще находилась небольшая группа людей. Дело было к вечеру, и народ постепенно расходился.

Увидев нас, стоявших в стороне от толпы, Саид молча кивнул, давая понять, что заметил нас. Доиграв мелодию, он встал со «своей лавочки» и, низко поклонившись, объявил о завершении сегодняшнего концерта. Люди восторженно хлопали Музыканту, пожимали ему руки, а он благодарил их в ответ. Так постепенно все разошлись. Кто – то из пациентов с ухмылкой посмотрел на меня, мол, понятно, по какой причине концерт прервался.

Наконец, мы остались одни. Убрав свою виолончель в чехол, Саид подошел ко мне и чмокнул в щеку. Мы сегодня с ним не виделись.

– Привет!

– Привет!

Я показала на Соню:

– Мы думали, что ты сыграешь эксклюзивно для нас!

– Обязательно!

Саид громко расхохотался.

– Но вначале давайте немного поболтаем. Сонь, ты не против?

***

Моя маленькая малышка… Моя девочка… Осколок души, сгинувший во мраке небытия. Жгучая боль, разрывающая меня на части – мое второе «Я» …

***

Жизнь бесценна и безгранична. Таинство ее проявлений нельзя передать одними лишь действиями, она неосязаема.

Что такое больной ребенок?

Угасающая жизнь, не успевшая распуститься, подобно деревьям, сбрасывающим листву поздней осенью. Беззащитные, они, казалось бы, покорно готовы принять свою горькую участь. Румянец покидает их лица, блеск исчезает из их глаз. Но также, как и у осени, у них наступает краткое торжество тепла и света – в их душе начинается бабье лето. Это неуловимое мгновенье, сродни редким дням в сентябре, когда осень дает последнюю возможность попрощаться с солнцем и затем погружает в холод, промозглость и изморось.

Выполняя ежедневные врачебные процедуры – осмотры больных, сбор анамнеза*, ведение лечебных протоколов, химиотерапию, спинномозговые и стернальные пункции* – мы, врачи, не замечаем этих тонких прекрасных моментов тепла и света в глазах наших маленьких пациентов, ведь наши сердца, к сожалению, скованны льдом. И в том нет нашей вины – все мы люди. Тяжело усмотреть среди отчаяния и боли проблески минутного счастья.

Но судьба оказалась ко мне благосклонна. Она познакомила меня с Соней Авдеевой, растопившей лед моего «врачебного» сердца. Она помогла мне открыть безумный мир легкости и азарта игры жизни, научив меня видеть красоту в обыденности каждого дня…

Меня невероятно пугает мысль, что каждый может прочитать то сокровенное, что я прячу даже от самой себя…

Но я обещала…маленькой голубоглазой малышке и намерена сдержать свое слово.

***

Соне должно было исполниться десять лет.

Я подумывала о том, чтобы вывести ее в город, показать красивые места, сводить в кафе или просто погулять с ней по Ставрополю. Девочке всегда хотелось провести время за стенами больницы.

Но на это мне требовалось собрать кучу документов: написать заявление в детский дом, в органы опеки, предоставить справки об отсутствии у меня судимостей, заболеваний и многое другое. Я хотела оформить передачу Сони на «гостевой режим», когда ребенка из детского дома можно забирать на выходные. Я прекрасно понимала, что с этим может возникнуть куча сложностей и была готова к этому. Более того, я приняла решение удочерить Соню. Когда я готовилась поговорить с ней об этом, меня охватывал страх. Я боялась, что ребенок не захочет переехать жить ко мне. Ведь одно дело проводить время в больнице и совсем другое жить вместе. Но, стоило мне озвучить ей свое решение, как все мои сомнения были развеяны! Она бросилась мне на шею со словами, что именно об этом она и мечтала! Воодушевленная разговором с девочкой, я решила поговорить лично с директором детского дома Анной Петровной Глушковой о ее удочерении. Тот факт, что я не замужем может создать кучу бюрократических проволочек. Но в мою пользу говорило наличие у меня трехкомнатной квартиры, стабильной заработной платы и прописки в Ставрополе.

Не теряя времени, я решила запустить процесс над удочерением Сони и начала собирать все необходимые для этого документы. После нашего разговора Анна Петровна, волевая, ответственная женщина советской закалки, приехала в больницу и поговорила с Соней. Она задавала ей вопросы по поводу того, как та ко мне относится, что думает о том, чтобы жить вместе со мной. Детей у меня не было, и Анна Петровна отнеслась с подозрением к моему желанию взять Соню под свою опеку. Соня ответила ей просто: она хочет ко мне переехать жить и точка. Помимо ребенка Анна Петровна расспросила воспитательницу Алию Артуровну, ухаживавшую за Соней, обо мне, о том, сколько времени я уделяю Соне в больнице, как себя веду по отношению к ней. Та заверила ее, что у меня к девочке только самые добрые намерения и более ответственного человека она в жизни не встречала. Тот факт, что я была лечащим врачом Сони немного говорил в мою пользу. Убедившись в том, что все в порядке и девочка не попадет в плохие руки, Анна Петровна предупредила меня, что процедура удочерения Сони может быть весьма длительной. Что мне придется быть готовой к проверкам со стороны органов опеки и плюс есть еще деликатные бюрократические моменты, которые необходимо соблюсти! Я поняла то, на что она намекала, и была готова к этому. Убедившись в том, что я не собираюсь отступать от задуманного, Анна Петровна согласилась мне помочь в удочерении Сони.

Началась череда сбора документов на удочерение. После суток, когда у меня было свободное время я ездила по городу по разным инстанциям, стояла в очередях за справками, договаривалась с органами опеки и выбивала разрешение взять Соню на «гостевой режим». Нервы были на пределе, я спала по четыре – пять часов в сутки, но мне было все равно. Моей целью было удочерение ребенка, ставшего для меня родным, и я была готова выдержать все, что для этого нужно. Соня на тот момент лежала в нашем отделении уже третью неделю и ухудшений в ее состоянии не было. Я готовила ее на выписку под наблюдение врача поликлиники. С Саидом я тогда не виделась, времени на него у меня не оставалось.

Наконец, мне удалось добиться того, чтобы мне разрешили забирать Соню на выходные к себе домой. Это был мой первый маленький шаг к победе, и я видела в этом для себя хороший знак. Более того, у меня получилось сделать это до ее дня рождения!

В день рождения Сони, я встала раньше обычного. Рядом с домом был маленький рынок, где продавали свежие овощи и фрукты. Я купила яблок, гранатов, апельсинов, груши, персики, тыкву. Вернулась домой и приготовила в духовке тыквенную запеканку и печеные яблоки. Собрав все это по контейнерам, уложила в пакеты и поехала на работу.

В отделении я раздала фрукты детям, которые лежали вместе с Соней в палате. А для нее предназначалась праздничная запеканка. Я выложила ее на красивое блюдо, и, украсив десятью свечками, принесла в палату девочки.

– С днем рождения, малышка!

Соня радостно вскрикнула и захлопала в ладоши. На ее лице засверкала улыбка, подобно лучику солнца, отразившемуся в капельке росы. Такая же мимолетная и хрупкая.

– Мари, спасибо!

Я поставила запеканку на прикроватную тумбочку и обняла ее.

– С днем рождения, любимая.

– Спасибо большое! Так красиво!

– А еще и вкусно! Узнаешь, когда попробуешь. Загадывай желание и задуй свечи.

Придвинув стул к кровати, я поставила блюдо с запеканкой перед ней.

– Набери в легкие побольше воздуха и задуй их сразу же. Тогда желание исполнится.

Девочка сделала глубокий вдох и, резко выдохнув, потушила огонь свечей.

– А теперь давай ее резать!

– А можно поделиться с девочками? Я одна это не съем.

Я негромко рассмеялась и, погладив ее по головке, ласково ответила:

– Конечно, моя хорошая. Обязательно! Радостью нужно делиться.

Заведующая отделением была в курсе того, что мне разрешили забрать Соню на выходные. Я договорилась с ней насчет отгула в день ее рождения. Она прекрасно понимала, что такое праздник для ребенка, который болен. И возможность провести его за стенами больницы – бесценна.

***

Сейчас, когда я пишу эти строки, сидя перед компьютером в пустой комнате, я вспоминаю голубые акварели глаз моей девочки: как она была счастлива тогда!

Фея Осень подарила ей умиротворение. Она сменила холодные дожди на золотые лучи солнца, наполнив жизнь Сони светом и теплом.

С души девочки опадали только листья радости и любви. Она собирала их в осенние букеты и щедро дарила всем окружающим. Паутинки, сотканные из ее чувств, окутывали мое сердце, привязывая к ней все сильнее.

На тот момент зима казалась невозможной и далекой гостьей. Никто не ждал и не думал о ее появлении. Девочка жила, дышала, излучая столько света и любви вокруг себя, что время, казалось, забыло о своем движении и остановилось.

Музыкант исполнил мою просьбу. Его идея, простая на первый взгляд, оказалась именно тем, что было нужно моему ребенку. Он предложил ей показать красоту достопримечательностей Ставрополя. Ведь Соня переехала сюда полгода назад и нигде кроме детского дома и больницы не бывала.

Мы выехали на такси из больницы все вместе и поехали в сторону Крепостной горы. Это была историческая часть города. Когда – то на этом месте стояла Ставропольская крепость. Она являлась стратегически важным пунктом на Северном Кавказе, так как была оборонительным фортом Юга Российской империи. Возведена была при Екатерине Великой после Кавказской войны. Сам Александр Суворов лично проверял ее боеготовность. Крепость была построена для того, чтобы отбиваться от горцев, контролировать ситуацию на неспокойном Кавказе и снабжать провизией соседние поселения. Ставропольская крепость была неприступной для врагов, так как занимала всю гору и была окружена крепостным рвом и валом. Она была прямоугольной формы, по углам располагались бастионы. На ее территории жили солдаты и горожане. Постепенно территория крепости расширялась и застраивалась: появилась Александровская женская гимназия, Кафедральный собор Казанской Божьей матери, усадьбы, дома зажиточных купцов и ремесленников. Во времена Советского союза собор разрушили, от него осталась лишь переделанная каскадная лестница, которая раньше вела к собору.

Но начиная с две тысячи четвертого года его начали строить заново. И сейчас он стоит на самой высокой точке Ставрополя. Добраться до него можно лишь поднявшись по старой лестнице, оставшейся от прежнего собора.

Я взяла на себя функцию гида и рассказывала Соне историю города, в котором выросла. Я очень любила Ставрополь. Его широкие улицы, красивые парки, аллеи.

После Казанского собора мы с Соней и Саидом спустились к бастионам, оставшимся от Ставропольской крепости. Соня залезла внутрь и захотела посмотреть через бойницы. Я рассказала ей, что раньше, когда Ставрополь был неприступной крепостью, через эти бойницы солдаты отстреливались во время нападений кавказских горцев.

Соня настолько погружалась в мои рассказы, пропуская их через себя, словно проживала все это наяву. У девочки было прекрасно развито воображение. Она добавляла свои интерпретации, с воодушевлением повествуя о том, как могучий ставропольский офицер, стоя на той башне, защищал свою родину, свою страну и служил во имя королевы!

Ребенок был не по годам умен и сообразителен. Я бы никогда не подумала, что Соне исполнилось десять лет. Она не была похожа на других детей. В ее возрасте, когда маленькие девочки играли в куклы или наряжали их в видеоиграх на экранах смартфонов, Соня читала Хроники Нарнии Карла Льюиса и Маленького принца Экзюпери.

После собора мы решили пройтись по проспекту Карла Маркса и зайти в кафе покушать. Владелец его был моим одноклассником, и я заранее договорилась с персоналом, чтобы для Сони приготовили особое меню из свежих продуктов, не из числа заготовок. У ребенка с острым лейкозом на фоне лечения и болезни иммунитет ослаблялся настолько, что даже немного полежавшие в холодильнике продукты могли стать источником инфекции. Хотя Соня показывала признаки стабильности и состояние ее было относительно нормальным, что позволяло нам с ней выходить на улицу и гулять среди людей, я не хотела рисковать.

Кафе находилось на другом конце улицы, и я планировала перед его посещением показать моей малышке еще одну интересную достопримечательность Ставрополя. Она сформировалась под влиянием современных тенденций и следовала трендам моды. Вдоль всей аллеи, под тенью деревьев расположилась ярмарка ставропольских мастеров. Длинные ряды столиков, на которых местные дизайнеры продавали свои изделия ручной работы. Они восседали на своих раскладных стульчиках столь величаво и царственно, словно продавали самые редкие и самые драгоценные вещи во всем мире. Мне понравился их вернисаж: гордость за свои творения, читавшаяся в их лицах прекрасно гармонировала с колоритом выставленных на продажу изделий. Я решила сфотографировать их на память в качестве дополнения к коллекции фотографий со дня рождения Сони.

Здесь были выставлены на продажу красивые пляжные сумки, бижутерия из различных сплавов, камней, магнитики на холодильники, красивые броши, игрушки, ювелирные украшения и много всего интересного. От всей этой красоты разбегались глаза. Мы подходили к каждому столику и подолгу рассматривали представленные образцы. Когда мы подошли к очередному мастеру, торгующему красивыми сережками, Саид показал мне одни из них. Выполненные в виде восьмерки бесконечности, обрамленные стразами Сваровски бирюзового цвета и цвета морской волны, они напоминали мне кошачьи глаза. В центре каждой восьмерки располагались камни сердолика. По словам мастера, они обеспечивали защиту тому, кто их носит и являлись символом святости и духовного роста. Саид предложил купить их мне.

– Они похожи на тебя. Такие же хрупкие и невероятно притягательные.

Его слова смутили меня. Глядя, на Саида, я тихо ответила:

– Спасибо, Музыкант.

В этот момент меня за руку неожиданно схватила Соня. Закатив глаза в притворном ужасе, я весело рассмеялась и позволила девочке увести себя к соседнему столику.

Соня также нашла для себя красивую игрушку. Ей понравился деревянный слоник. На его спине с помощью обжига мастер нарисовал что – то наподобие японских иероглифов. Они причудливо извивались, плавно переходя на бока слоника. Когда я провела пальцем по спине и бокам игрушки, то почувствовала, что узоры на ощупь мягкие, а дерево, которое под воздействием обжига стало тоньше приятно холодит кожу. Ощущения мне понравились. Это было именно то, что нужно ребенку. С медицинской точки зрения такая игрушка развивала тактильную чувствительность и мелкую моторику. К тому же дерево приятно пахло и на нем не было никаких химических красителей. Я отдала продавцу деньги и в этот момент увидела Саида, стоявшего рядом со мной с ювелирной коробочкой в руках.

– Это тебе.

В ней были мои сережки. Я захлопала в ладоши, как маленькая девочка, и бросилась ему на шею от радости.

– Саид, спасибо! Они изумительные!

– Покажите и мне!

Соня дернула меня за подол плаща. Ребенок требовал внимания.

Саид опустился на перед ней на корточки и прошептал в маленькое ушко:

– У меня для тебя тоже есть подарок, малышка.

Голубые глаза Сони распахнулись от предвкушения еще одного подарка. Саид достал из кармана своей кожаной куртки коробочку, наподобие той, которую вручил мне. Только эта была поменьше. Открыв ее, он показал содержимое девочке. Вслед за ним я тоже опустилась на корточки и увидела маленький кулон в форме сердца на золотой цепочке. На нем была изображена египетская пирамида, в центре которой располагался глаз голубого цвета. Кулон идеально подходил под цвет глаз Сони.

Девочка достала его из коробочки и попросила Саида застегнуть его у себя на шее. На моих глазах Соня превращалась в маленькую барышню. Мне захотелось запечатлеть этот момент и незаметно для обоих, я достала телефон и сфотографировала их. Затем остановив прохожего мужчину, я попросила его сфотографировать нас троих, предварительно одев сережки, подаренные Саидом. Фотографии получились очень красивые. Саид одной рукой держащий Соню в воздухе, другой обнимающий меня. Соня, ласково обвившая его шею рукой и приветливо машущая в кадр. И я, положившая голову на плечо Саида, сияющая радостью и умиротворением.

После того, как мы поели в кафе и отдохнули от длительной прогулки, Саид предложил посмотреть на город его глазами. Мы с Соней с радостью подхватили эту идею и согласно закивали.

Он показывал нам места, о которых я раньше и не подозревала. Неприметные красивые улочки, небольшие сады во дворах домов. Я и не знала, что в Ставрополе могут быть такие интересные места! Раньше я не обратила бы на них никакого внимания. Но лирическая мелодия слов, исполненная Саидом, превращала их в аллеи грез, на которых творились чудеса. Через эти улочки мы вышли к королевству Музыки – одному из мест, где она решила поселиться в нашем мире. Сказка благодаря Саиду буквально оживала на наших глазах! Вместе с ней там живут ее дети Ноты. После того, как Боль потребовала оплату за свою услугу, они смогли укрыться от нее и найти спасение от мук, причиняемых ею. Ну а те счастливчики, кто приходил в гости к королеве Музыке и Нотам, оказывались посвященными в удивительный мир, где правили Форте, Адажио и Крещендо.

Я слушала рассказы Саида и держала Соню за руку. В очередной раз наслаждаясь красотой его воображения, я подумала, что он настоящий творческий гений, черпавший вдохновение отовсюду, где он бывает!

– Саид, а почему бы тебе не прийти к нам в отделение? Дети будут в полном восторге!

Саид задумчиво посмотрел на меня, словно я напомнила ему что – то из его прошлого и ответил:

– Приду. Если ты снова пойдешь со мной на свидание.

Я радостно улыбнулась, и согласно кивнула.

… Освободившись в семь часов вечера, я вышла из больницы и увидела Саида. Он сидел на лавочке, недалеко от входа в больницу и ждал меня. На улице стемнело и никого уже не было. Помахав ему рукой, я быстро спустилась со ступенек и подошла к нему:

– Я готова.

– Отлично.

Он взял меня за руку, и притянул к себе. Наклонившись, он тихо прошептал мне на ухо:

– 

Наконец – то, мы проведем время вдвоем.

Я коротко улыбнулась и смущенно ответила:

– Я думаю, вначале нам надо выйти на улицу.

На пороге больницы еще стояли врачи из других отделений. Наверное, вышли покурить.

Коротко кивнув, Саид взял меня за руку, и мы направились к выходу из больницы.

– Как смотришь на то, чтобы пойти на вечерний сеанс в кино?

Каждое мое движение рядом с ним казалось невесомым и легким, словно в жилах текла не кровь, а воздушные потоки.

– Что за фильм?

– Богемская рапсодия. История Queen и Фредди Меркьюри.

Я изумленно воскликнула, испытывая радость от того, что наши с ним вкусы настолько совпали!

– Я сама хотела пойти на этот фильм и все никак не могла выбраться из больницы! Как ты догадался?!

Саид довольно хмыкнул и ничего не ответил.

– Я обожаю Queen! Это же магия вне времени и рамок! О, Боже! Фредди, Богемская рапсодия, это же классика! Ты что прочел мои мысли?..

– Смотрите!

В мои мысли ворвался голос Сони, и я вынырнула из своих воспоминаний.

– Ставропольский краевой колледж искусств.

Соня стояла возле серого здания с колоннами в конце улицы. Может раньше это была гимназия, которую теперь реконструировали? На главном входе висел знак, напомнивший мне сдвоенных лебедей, словно они вместе образовали какой – то музыкальный инструмент, чем – то схожий с арфой.

– Так это дом, в котором живут Ноты?

Соня поднялась по ступеням здания и посмотрела сквозь стеклянные двери.

– Да. Люди могут прийти сюда и подружиться с ними, а самым счастливым из них удается погрузиться в Музыку и узнать мир ее тонкой и благостной души.

– Ты учился здесь, Саид?

– Да.

Саид вслед за Соней поднялся по ступеням и подойдя к ней, поднял ее на руки и поцеловал в щеку.

– Когда – то давным – давно, Мари.

– Приходи к нам в отделение, пусть другие дети тоже послушают сказку про Мисоль!

Соня дернула его за рукав и, зардевшись, отвернулась от его попытки поцеловать ее в щеку.

– А ты знаешь, что сказки по – другому называются легендами, малышка? Люди постепенно забывают былые времена и окутывают истории прошлого таинственностью. Когда проходит немного времени – это легенда. Но спустя века, легенда становится сказкой и лишь немногие помнят ее.

Я поднялась по ступеням колледжа и незаметно встала рядом с Саидом и Соней.

То, как Музыкант сближался с моей девочкой, наполняло меня бесконечной благодарностью и признанием. Вначале, я думала, что он делает это, для того, чтобы стать ближе ко мне, но потом поняла, что Саид по – настоящему любит ребенка и души в ней не чает.

Соня не унималась и продолжала допытываться до того, была ли сказка о Мисоль настоящей легендой или это вымысел Музыканта.

– То есть ты хочешь сказать, что сказки, когда – то были реальностью?!

Соня, удобно расположившись в широких объятьях Саида, требовательно посмотрела на него.

– Я знаю одно: в основу любого сюжета ложится история жизни человека.

Он спустил ее на землю и мягко подтолкнул. Девочка подошла ко мне:

– Мари, может, ты хочешь посетить усадьбу Нот? И услышать голос Музыки?

Я весело рассмеялась, разгадав ее нехитрую игру:

– Ты хочешь зайти посмотреть колледж, так, малышка?

– Ага.

Непосредственность, с каждым днем раскрывавшаяся в Соне все сильнее, успокаивали мою тревогу. Ребенок постепенно забывал о своей болезни и трагедии, случившейся в ее жизни. Девочка жила и радовалась каждому мгновению своей жизни.

Саид задумчиво смотрел куда – то вдаль. Я почувствовала исходившую от него скрытую печаль и мне показалось, что я снова уловила знакомую боль в его взгляде. Мне захотелось подойти к нему и спросить с чем это связано, но интуитивно я поняла, что сейчас этого делать не нужно. Возможно, он расскажет об этом сам, когда придет время.

– Так мы пойдем внутрь? В колледж?

Соня вытащила меня из мыслей о Саиде. Я опустилась перед ней на корточки и возразила:

– Мы не сможем этого сделать, потому что колледж закрыт. Но мы это сделаем в другой раз. Хорошо?

Расстроенная мина на ее лице заставила меня громко рассмеяться и забыть о Саиде.

– А ты любишь музыку, Мари?

Соня подошла ко мне и прильнула головой к моему плечу. Сидя на корточках, я ласково приобняла ее и задорным голосом ответила:

– Конечно!

Весело улыбнувшись, я подмигнула ей, намекая тем самым, на то, что это наш секрет. Ребенок с радостью подхватил игру.

– А вот я тоже люблю музыку!

Наклонившись к моему уху, девочка тихо прошептала:

– Музыка всегда со мной. Я слышу ее голос каждый день. Она будит меня по утрам и поет колыбельную, когда я укладываюсьспать.

– Ты моя маленькая сказочница!

Чмокнув ее в щеку, я хотела добавить, что – то еще, но не успела.

Соня повернулась к Саиду и громко спросила:

– Саид, а где живет Мисоль?

Я перевела взгляд на Музыканта и внимательно посмотрела на него.

– Мисоль?

Саид вышел из своей задумчивости. Казалось, он на ходу придумывает еще одну красивую легенду в его духе…

– Саид?

Тишину улицы нарушил насмешливый голос.

– Давно я тебя здесь не видела. Все также играешь на улицах и растрачиваешь попусту свой талант?

Голос принадлежал женщине, лет тридцати. Ее можно было бы назвать красавицей, так как выглядела она вполне ухоженной и одета была со вкусом. Но взгляд ледяных серых глаз резал подобно стали и отталкивал от внешней привлекательности.

– Здравствуй, Анна. Ты как всегда приветлива.

Саид абсолютно спокойно посмотрел на нее. Казалось, ее тон его нисколько не задел.

– Ты же меня знаешь. Я себе не изменяю.

Женщина прищурила глаза и скользнула взглядом по нам.

– А кто эти? Такие же несчастные бедняжки, как ты?

Внутри меня буквально все вскипело. Кем бы ни была эта женщина, она не имела никакого права отзываться о нас в таком тоне!

Поднявшись на ноги, я легонько оттолкнула Соню от себя и медленно, чеканя каждое слово, ответила этой стерве:

– Я так понимаю, что вам чужды законы вежливости и учтивого поведения. Вам нечем заняться? Или это единственное, что вы умеете – хамить незнакомым людям и выставлять себя полным ничтожеством?

Я хотела добавить еще кое – что насчет ее ужасного поведения, но Соня уже стояла рядом с ней:

– Кто обидел тебя? Ты тоже стала жертвой Боли? Она очень коварна и жестока, не поддавайся ее уловкам.

Я удивленно посмотрела на маленькую девочку и со страхом перевела взгляд на Саида. Он напряженно молчал и не отрывал глаз от своей знакомой и Сони.

Соня взяла женщину за руку:

– Ты такая грустная и печальная. Не надо злиться на тех, кто рядом с тобой.

Женщина застыла, буквально вся оцепенев.

Время остановилось. Девочка махнула рукой и минуты, секунды, замерли в ожидании ее очередного указа:

– Саид, включи нам запись твоих мелодий. Музыка исцеляет сердце и прогоняет Боль.

Повернувшись к Анне, она мягко спросила:

– Ты знаешь кто такая Мисоль?

Женщина отрицательно мотнула головой, пребывая в том же состоянии.

Я хотела подозвать Соню к себе, опасаясь, что та может неправильно ее понять и причинить вред девочке. Но тут до меня донеслись звуки играющей виолончели. Я узнала мелодию – Вивальди «Времена года. Осень».

Взглянув на Саида, я поразилась тому, насколько тонко он уловил момент. Соня потянула женщину за собой и подвела к растущим поблизости деревьям.

– Смотри: оно увядает, сбрасывая свою листву и, кажется, что красота покидает его. Но взгляни на то, что оно дарит нам.

Она собрала опавшие листья, и получился красивый осенний букет. Вручив его женщине, она улыбнулась и сказала:

– Найди свою Мисоль. Ту, которая прогонит Боль и оживит сердце. Не позволяй стуже застилать глаза. Ведь люди всегда собирается у огня. Не дай ему угаснуть внутри тебя.

Изумленная происходящим, я испытывала восхищение своей маленькой девочкой, отказываясь поддаваться своим страхам и верить в то, что столь юная и чистая душа может вскоре неожиданно покинуть нас.

Соня сама была подобна маленькому осеннему дереву – такая же тонкая и хрупкая, раздающая мгновения своей удивительной детской жизни тихим безмятежным листопадом.

Женщина испуганно посмотрела на меня. Девочка сразила ее наповал. Высокомерие уступило место шоку.

Некоторые души, впустив вьюгу внутрь себя, не могут найти дорогу к лету. И радостный звон весенней капели не ласкает увы их слух.

Она ушла. Ни обернувшись, ни сказав ни слова, испарилась, будто ее и не было.

Я подошла к Соне и взяла ее за руку.

– Не печалься о ней, милая. Она не готова была тебя понять, и в этом нет твоей вины.

Соня с грустью посмотрела на меня и прошептала:

– Мне стало ее жалко. Она очень одинока.

– Если бы ей было по – настоящему больно и одиноко, она прислушалась бы к твоим словам и постаралась бы постичь их смысл. Давай лучше послушаем музыку, которую нам включил Саид.

– Как она называется?

– Это «Времена года». Ее сочинил великий композитор Антонио Лючио Вивальди.

Девочка посмотрела на дерево, рядом с которым стояла и дотронулась до его ствола.

– Осень уже коснулась его, Мари, и оно спит. Царство зимы наступает, я чувствую его приближение.

***

День рождения Сони прошел восхитительно и послевкусие, оставшееся после него у моей девочки, приносило мне искреннюю радость. Малышка сеяла вокруг себя семена восторга и блаженства. На следующий день в отделении она делилась со своими подругами рассказами о том, как мы гуляли по Ставрополю, как посетили ярмарку мастеров, как Саид подарил ей красивый кулон и как он теперь красиво сидит у нее на шее.

Но меня не отпускало странное чувство, не дававшее мне расслабиться и наслаждаться жизнью. Причиной тому была Анна. Я намеревалась выяснить откуда он знал эту женщину.

Любуясь осенними переливами, я на мгновение забыла о том, что тревожило меня. Но увидев Саида, на его обычном месте, почувствовала вновь решимость и желание докопаться до правды.

Музыкант протяжно играл и полотна листьев услужливо соединялись в разноцветную лоскутную дорожку, по которой я пошла навстречу своему детству. Наклонившись, я подняла с земли одинокий листик и бессознательно заглянула в бесцветные сухие прогалины и прожилки. Подобно линиям жизни на моей руке, они повествовали о судьбе дерева, давшему ему жизнь.

Все мы – листья… покидаем деревья, явившие нас миру, и отправляемся на поиски собственной бесконечности.      Перед глазами предстали родители в те редкие минуты, когда между ними наступало согласие. Их улыбки, которые я ловила как солнечных зайчиков в предрассветное утро. Те немногие моменты, когда отец уделял мне свое драгоценное время и дарил радость. Все это существовало среди скандалов, не покидавших наш дом и составлявших основу отношений матери и отца. Чтобы не слышать их, я убегала к себе в комнату. Закрывала уши и представляла, что лечу. Поднимаюсь по облакам, как по ступенькам, навстречу сияющей прекрасными оттенками и цветами радуге.

Вытерев подступившие слезы, я взглянула на Саида. Через что нужно пройти, чтобы своей игрой заставить плакать сердца других людей? Кто ты?.. Какая загадка скрыта в тебе, Музыкант? Откроешься ли ты, уберешь ли маску со своего лица? Как ми и соль, образующие идеальное созвучие… возможно ли это?..

– Мари!

Саид приостановил свою игру и поднялся мне на встречу. Чмокнув меня в щеку, он пробормотал:

– Я не заметил, как ты подошла.

Я слабо улыбнулась, смахивая рукой непрошеные слезы:

– Хорошо. Я увидела те редкие мгновения, когда ты становишься собой.

Он смутился и растерянно взъерошил волосы на голове.

– А почему ты плачешь?

– Саид, почему ты не рассказываешь о себе? Ведь ты не только музыкант, играющий в нашей больнице. У тебя есть ресторан. Та женщина – она знает тебя, лучше, чем я!

Я не хотела говорить так резко. Но слова вырвались сами собой.

– Ты права. Я не всю свою жизнь играл на виолончели. Этому я обучался, начиная с двенадцати лет.

Я окончательно вышла из себя:

– А что было до двенадцати лет и после, не хочешь рассказать?!

– Тебе на самом деле интересна моя жизнь?

– В смысле «тебе на самом деле интересна моя жизнь»?

– Когда я играл, ты плакала. Почему?

– Не смей переводить тему! Я тебе задала вопросы, твоя задача на него ответить.

Саид кратко усмехнулся и кивком головы дал понять, что сдается.

– Понял, не буду.

– Когда ты играл, я вспомнила своих родителей.

Я успокоилась и решила рассказать ему о своих чувствах.

– О том, как они ругались и как это причиняло мне боль в детстве.

Я сделала свой первый шаг, Музыкант! Твой черед.

Минуту Саид пристально смотрел на меня и просто молчал. Я снова начала закипать, потому что решила, что разговор на этом прекратится, но, к моему удивлению, он тихим неторопливым голосом продолжил:

– Я родился и вырос в этом городе. Получил высшее экономическое образование. Работал бухгалтером в закусочной родителей, Аш Эви, может слышала о ней. В прошлом году она перестала приносить прибыль, и я принял решение реорганизовать бизнес. Два года назад закусочная благодаря моим усилиям стала рестораном. Я нашел подходящее помещение в центре, запустил рекламу, обучил своих людей всем высоким стандартам ресторанного сервиса. Было тяжело, потому что реорганизация требовала больших финансовых вложений, но я не сдался и у меня все получилось. Сейчас ресторан приносит хорошую прибыль, я расплатился с долгами. Мой партнер занял место управляющего. Я передал ему свои дела и у меня появилось свободное время на музыку.

– Но почему ты играешь в больнице? Почему не развиваешь свою музыкальную карьеру? Ты же круто играешь и можешь превратить это в профессию!

– Нет, Мари. Теперь мой черед спрашивать. Тебе до сих пор больно?

– Да.

Я проглотила комок, застрявший в горле:

– То, как мои родители прожили свою жизнь, сильно повлияло на меня. Я не верю в то, что между двумя людьми могут возникнуть настоящие чувства. А если они вдруг и случаются, то это ненадолго. Стоит отношениям стать более длительными, и вся эта романтика исчезает. Лопается как мыльный пузырь. Начинаются скандалы и люди расстаются.

– Ты также думаешь о нас?

– А что мне думать о нас? Я прихожу поболтать с тобой, мы классно проводим время вместе и при этом я не знаю элементарных вещей о тебе!

Саид ничего не ответил.

На глаза навернулись слезы. Анна стояла перед глазами, и ни о чем другом думать я не могла.

– Давай попробуем исправить это?

В голосе Саида прозвучало раскаяние.

– Давай. Начинай сейчас.

– Всю жизнь я мечтал стать музыкантом. Но родители настаивали на том, чтобы я проводил больше времени в семейной закусочной. Я не возражал. Даже тогда, когда они предложили мне поступить на экономический факультет СГУ (Ставропольский государственный университет), я не чувствовал протеста. Знаешь, когда ты чем – то занимаешься с детства, постепенно это увлекает тебя. Начинаешь понимать, что у тебя неплохо получается и ты вроде бы втягиваешься. Я отучился в университете, потом работал с родителями. Это было прикольно, но… не то. Не то, чем я хотел заниматься всю жизнь! Начался кризис, они выкладывались на всю мощь для того, чтобы не дать бизнесу пойти ко дну, и я не мог остаться в стороне. Я был на пятом курсе, когда начал подрабатывать бухгалтером в нашей закусочной. Конкуренция была бешеной. Я понял, что необходимо полностью менять всю концепцию и реорганизовать бизнес. Нам надо было выходить на новую целевую аудиторию, и при этом не растерять постоянных клиентов. Задача была непростой. Каждое лето родители отправляли меня в Турцию стажироваться в одной из компаний, занимающейся консалтинговыми услугами. Там я узнал много крутых вещей о том, как делать продажи, обучать персонал, про маркетинговые фишки. Но большой находкой для меня стала дружба с одним сушефом. Он работал в местном ресторане в Анталии. То, как он создавал новые блюда, меня зарядило и вдохновило на открытие совместного ресторана! Я позвал его в Ставрополь. Парень родился в Воронеже, жил там до четырех лет и потом вместе с родителями переехал в Анталию. Сам он турок по происхождению, но жизнь в Турции не пришлась по вкусу. Я предложил ему партнерство. У него были накопленные деньги, у меня была закусочная плюс оборудование и персонал. Мы с ним обговорили условия и ударив по рукам, открыли ресторан. Я продал помещение, купленное родителями для закусочной и приобрел новое для нашего ресторана. Мы назвали его «Стамбул». Кухня у нас в основном турецкая, концепция схожа с закусочной родителей, так что большинство наших постоянных клиентов из бывшей закусочной начало ходить в наш ресторан «Стамбул». Для меня это было хорошим выходом из положения. Я надеялся, что Рустам, мой друг сушеф, со временем возьмет управление рестораном на себя и я смогу заниматься музыкой. Так в принципе и произошло.

– И что случилось? Почему ты не занимаешься музыкой всерьез?

С минуту Саид смотрел на меня, будто изучая. Может он обдумывал и подбирал слова?

Затем вдруг опустил взгляд вниз и медленно, растягивая каждое слово, ответил:

– Я не уверен, что ты захочешь услышать это.

Теряя терпение, я резко спросила:

– Что именно?

– Почему ты решила стать врачом гематологом? Ведь можно было выбрать что – нибудь попроще – УЗИ или гастроэнтерологию.*

Его манера отвечать вопросом на вопрос начинала меня бесить.

– А ты откуда знаешь, что УЗИ или гастроэнтерология легче, чем гематология?

Саид проигнорировал мой вопрос.

Нетерпеливо постукивая ногой, я молча ждала, когда он, наконец, продолжит свой рассказ.

– Я болен.

Голос его резко дрогнул, как эхо, зазвучавшее в звенящей тишине – неожиданно и странно. Словно он сам от себя не ожидал, что произнесет это вслух.

– У меня хронический лимфобластный лейкоз в стадии ремиссии.

Я почувствовала, как моя правая нога резко дернулась. В голове началось какое – то жужжание, которое через минуту затихло. Все последующие слова Саида, проходили сквозь вату в моих ушах. Слух отказывался воспринимать его слова, и все то, что он говорил доносилось откуда – то издалека.

– Его диагностировали, когда я занимался расширением бизнеса. Рустам взял дела ресторана на себя. Без него я бы не справился. Когда я лежал в больнице, он занимался раскруткой ресторана. Благодаря его усилиям мы сейчас процветаем.

«Я болен».

Эти слова окончательно отключили меня от внешнего мира. У меня был шок, словно меня ударили тяжелой кувалдой. Болен… сердце защемило острой ноющей болью, но врачебная трезвость привычным образом взяла вверх и заткнула страхи ужаснувшегося ума. Я сумела абстрагироваться от своих чувств и сложила два плюс два, осознав, что хронический лимфобластный лейкоз – это не та болезнь, от которой умирают в молодом возрасте. При правильном лечении и соблюдении режима, пациенты доживают и до шестидесяти лет.

– И сколько ты собирался это от меня скрывать?

В голове пронеслась быстрая мысль, что необходимо будет посмотреть его историю и взять ситуацию под свой контроль.

– Не знаю. Честно сказать, я не ожидал, что ты так спокойно это воспримешь.

– А как я должна была это воспринять? Орать и биться в истерике?

– Ну, ведь у тебя Соня… и еще я…

Я проигнорировала его слова.

– Могут быть рецидивы, Мари. Ты знаешь.

– Сколько уже длится твоя ремиссия?

– Год.

– Угу.

Саид грустно улыбнулся:

– Я боялся, что ты отвергнешь меня, узнав о том, что я болею.

Тему «ты отвергнешь меня» и «могут быть рецидивы» была для меня вне зоны доступа. Я решила не обращать внимания на его попытки перевести разговор с интересующей меня проблемы.

– Та женщина. Анна. Расскажи о ней. Я жду.

– У нас с ней были отношения. Я собирался жениться на ней.

Саид напрягся всем телом.

– Она бросила меня, узнав о том, что я болен. Сказала, что не хочет, чтобы эта болезнь передалась ее детям.

Понятно!

– А кто у тебя был до меня, Мари?

– Он бросил меня и ушел к другой.

Мы замолчали. Я обдумывала его слова по поводу Анны, одновременно переваривая новость о болезни Саида. Получалась какая – то каша и голова отказывалась соображать ясно.

Неожиданно, Саид взял меня за руку и тихо проговорил:

– Знаешь, Мари, а ты волшебница.

Я непонимающе уставилась на него.

– Ты помогаешь детям, творишь добро. И это магия. Твоя волшебная сила, наполняющая все вокруг тебя любовью. Неважно, устала ты или чем – то недовольна, ты всегда сияешь этой магией.

Я смутилась от сказанных им слов. Одна часть меня упрямо твердила о том, что он просто заговаривает мне зубы, дабы отвлечь от «Анны». Но другая была невероятно польщена сказанным и радостно плясала, тая от его слов и неприкрытого восхищения.

– Болезнь превратила меня в калеку. У меня было все: деньги, карьера, поездки за границу…

– Женщины.

Он коротко усмехнулся и, слегка покраснев, спокойно подтвердил:

– И женщины тоже. Но с приходом болезни, я стал беспомощным мальчишкой, который без препаратов и строгой диеты не может прожить и дня своей никчемной жизни.

Выплюнув последние два слова, он отвернулся и спрятал взгляд от меня, не желая показывать своих чувств.

– Саид, так бывает. Это жизнь! Есть люди, болеющие еще более тяжелыми заболеваниями, но далеко не считающие себя инвалидами! Они находят в себе силы бороться со своим недугом и жить дальше.

Он горько усмехнулся:

– Я читал Ника Вуйчича*, Мари.

– Да причем тут Ник Вуйчич? Он безусловно крут! Но я говорю о других! Сколько россиян живут с такими болезнями, как у тебя и ходят на работу, строят семьи и занимаются тем, что нравиться?! Подумай об этом!

***

Саид занимал все мои мысли. Наш разговор не выходил у меня из головы. Факт о том, что он болен, вызвал во мне тревогу за его жизнь и здоровье, но в глубине души я была рада, что он открылся мне и рассказал свою историю.

Мне нужно было срочно обсудить это. Я поехала к подруге, работавшей травматологом в городской больнице.

Я прекрасно осознавала, не смотря на свое внешнее спокойствие, что правда о болезни Саида выбила меня из привычной колеи. Мне нужно было выговориться и выслушать ее мнение.

С Олей мы познакомились в студенческие годы. Вначале жили вместе на съемной квартире, потом переехали в общежитие. Мы пережили вместе первую любовь к парням, совершенно не интересовавшимся нами, закончившуюся для обеих сплошным разочарованием. Бессонные ночи во время нескончаемых сессий, бурные празднования после успешной сдачи экзаменов и много всего другого, что сплотило нас и сделало неразлучными.

Она была единственной, с кем я могла поделиться тем, что было на сердце.

Ее любимые слова часто подбадривали меня в трудные моменты: жизнь – это всего лишь череда моментов! Звенья одной цепи, нерушимо ведущие к бесконечности.

Мы сидели с ней на кухне: заказали пиццу, купили вина и смаковали последние события моей жизни.

– И где ты с ним познакомилась? Кстати, классно он придумал с твоим именем. Тебе очень идет называться Мари.

Оля была миниатюрной стройной брюнеткой с иссиня – черными волосами до плеч и глазами цвета морской волны. Лицо ее в форме сердца с пухлыми розовыми губами было предметом страсти практически всех парней на нашем курсе. Мы вместе с ней учились на педиатрическом факультете, а потом я ушла в гематологию, а она в травматологию.

– Не спрашивай, Оль.

Я тяжело вздохнула и сделала глоток красного сухого из своего бокала:

– В больнице. Где же еще!

Оля хмыкнула и ничего не сказала.

Вино ударило в голову. Я чувствовала, что язык мой развязывается. Стало легче озвучивать то, что на душе:

– Помнишь, я тебе говорила про девочку Соню, которую собираюсь удочерить?

Оля коротко кивнула.

– Благодаря ей мы познакомились с Саидом. Она сказала мне, что слышит музыку и попросилась выйти на улицу. А там сидел он. Весь такой красивый и брутальный. С виолончелью.

Перед глазами пронеслись моменты нашей первой встречи с Саидом.

– Мы начали общаться. Я узнала его поближе и потеряла голову.

– Ты в него влюбилась, Мари?

Оля всегда отличалась прямотой и определенной жесткостью характера. Не любила ходить вокруг да около и предпочитала сразу же переходить к главному.

– Представляешь, да!

Язык заплетался, в голове стоял туман. Совершенно ни к месту я вспомнила песню про девушку, певшую о том, что не сдержала слово перед своим любимым и предала его память. Алкоголь делал свое дело: в голове была мешанина.

Бутылку красного я убила в течение часа. Оля держала недопитый первый бокал в руках.

– Я год назад рассталась с Каримом! Ты же знаешь, как я переживала его измену. А наш разрыв? Это было ужасно, Оль! И тут эта Анна. Бывшая, которой он видите ли делал предложение! ОНА отказалась, Оль! Не ОН!

Голова гудела. Еще один глоток вина оказался в моем желудке.

– Ты боишься, что он тебя бросит?

– Нет. Просто…я не хочу повторения прошлой истории! Второй раз я этого точно не выдержу.

– Мари, да у вас только все началось! Знаете, друг друга без году неделю. Интима у вас не было, а ты уже говоришь про измены? Тебе не кажется, что ты перебарщиваешь?

– Может быть. Я не знаю. Мне совсем башню снесло, как только он появился в моей жизни.

– Ясно. Время само расставит все по своим местам. Расслабься.

Оля забрала у меня бокал с вином и поставила чайник со словами, что мне надо срочно протрезветь, чтобы доехать до дома. Не заметив, как за разговором с ней прошло много часов, я вышла из ее подъезда уже, когда наступила полночь. Оля предложила вызвать такси, но я отказалась, заплетающимся языком ответив, что хочу подышать свежим воздухом и немного пройтись.      Погода испортилась: шел дождь, на асфальте были лужи, температура стояла ниже нуля. Прокручивая в голове разговор с Олей, я спускалась по ступенькам, машинально держась за поручни. Бетон стал очень скользким. На мне был осенний пуховик, доходивший до колен. Я запуталась в его полах и споткнувшись, упала на спину. Каким – то чудом мне удалось приземлиться на пятую точку и не удариться головой. Пытаясь сохранить равновесие и контроль над телом, я еще крепче схватилась за железные поручни. Руки были все мокрые. Дождь лил, как из ведра. Вдобавок я почувствовала, что вместе с дождем пошел снег. Прекрасно! Только этого, блин, не хватало.

Кое – как спустившись на асфальтированную дорожку перед домом, я накинула на голову капюшон и направилась в сторону остановки. Прогулка в связи с погодой отменилась, и я решила дожидаться такси на остановке городского транспорта. Достав телефон из кармана пуховика, я хотела открыть приложение «яндекс такси», как вдруг моя правая нога резко скользнула по чему – то мокрому, и я полетела спиной вниз на землю. Телефон вылетел из рук. Я пыталась сгруппироваться, чтоб не проехаться головой по асфальту и резко ударилась о холодную землю, почувствовав резкую боль в районе правой лодыжки. Левая нога при падении всем своим весом придавила правую, свернувшуюся под неестественным углом. Выставив руки назад, я немного смягчила свое приземление. Ладони были разодраны, я сидела на мокром асфальте и стонала от боли. Пытаясь приподняться, я почувствовала еще более сильную боль в правой ноге и застонала еще сильнее. Рядом проехала машина, обрызгав меня вдобавок, водой из луж. Помощи от водителя, судя по всему, мне не видать.

Сквозь жуткую боль в лодыжке, я вытащила правую ногу из – под левой и попыталась подняться. Оказывается, сзади меня была бетонная плита, часть стены дома, где жила Оля. В голове пронеслась мысль, что это большое чудо, что я не ударилась об эту стену головой. Опираясь на нее, я встала на левую ногу и попыталась рукой нашарить мобильный. Улица освещалась единственным фонарем, свет от которого едва доходил до того места, где я упала. Увидев наконец свечение моего мобильного, я, с трудом прыгая на левой ноге и держась за бетонную плиту, еле доковыляла до него. Благо, он находился недалеко, и я смогла его поднять. На мое счастье он работал! Позвонив Оле, я сбивчиво рассказала о том, что случилось и умаляющим тоном попросила ее выйти на улицу, заранее предупредив о том, что здесь очень скользко и погода ужасная.

Оля спустилась ко мне через десять минут. Все это время я стояла возле бетонной плиты дома, пытаясь удержать на весу правую ногу и плакала от боли.

Боже, я же просто хотела поехать домой! Что вообще происходит?! Нога болит жутко! Я еле наступаю на нее, у меня состояние шока, холодно! Я вся дрожу, слезы текут по щекам… и никакой помощи от людей! Вспомнив водителя автомобиля, сверкнувшего на прощание фарами, я заплакала еще сильнее от жалости к себе и вселенской несправедливости.

Куда исчезла человеческая доброта? С каких пор ПОМОЩЬ БЛИЖНЕМУ перестала быть ценностью?

Благо, я была рядом с домом подруги и смогла ей дозвониться.

Чувствуя свою беспомощность и бессилие в этой дурацкой ситуации, я вытирала слезы с лица и старалась не обращать внимания на боль в ноге. Хотя это было невозможно. Она распухла настолько, что обувь начала причинять мне боль. Было сложно держать ее на весу. А поставить на землю было еще хуже – она начинала отдавать еще более сильной болью, настолько, что от нее у меня начинала кружиться голова.

– Марьям! Что случилось?

Оля выбежала на улицу в домашнем халате, сверху накинув короткую курточку. На ногах у нее были кроссовки.

– Я упала!

Крича сквозь шум барабанящего о стену дома дождя, я пыталась опереться на Олино плечо. При внешней хрупкости и миниатюрной внешности, Оля была невероятно сильной и обладала крепким телом. Она занималась легкой атлетикой в студенческие годы и продолжала занятия сейчас для поддержания своей формы.

Кое – как доковыляв до подъезда, мы с большим трудом поднялись по лестнице. Я опять споткнулась и чуть не упала на Олю, но ее сильные руки вовремя подхватили меня и не дали этого сделать. Открыв дверь подъезда, мы вошли внутрь и вызвали лифт. Через десять минут я уже сидела в кресле в Олиной гостиной.

– Марьям, у тебя же лодыжка сломана!

– Оль, не драматизируй! Это всего лишь ушиб! Сейчас приложу лед и все пройдет.

Я была искренне убеждена, что со мной все в порядке и перелома нет. Сломанная нога совершенно не входила в мои планы! У меня на кону удочерение Сони, Саид пригласил на свидание. Столько дел, и их необходимо успеть сделать вчера!

Но ситуация вышла из – под контроля, и сломанная нога распухала все сильнее не смотря на прикладываемый холод.

– Марьям, не глупи! Я травматолог, в конце концов, и вызываю скорую.

Оля поставила точку в нашем разговоре, и я поморщилась, осознавая правоту ее слов.

Дурацкая нога! Черт бы тебя побрал!

Скорая приехала в течение сорока минут. На удивление быстро! Мы ожидали ее не раньше часа или полутора с момента вызова. Вколов мне трамал*, обезболивающее, которое немного должно было притупить мою боль, девушка посмотрела на мою ногу и подтвердила догадки Оли. Она была сломана.

Соорудив для меня шину, они вместе с медбратом взяли меня за руки и повели к машине скорой помощи.

Через двадцать минут мы вчетвером были в травмпункте. Для меня выкатили коляску, и медбрат вкатил мое продрогшее тело в здание травмпункта.

Я чувствовала себя УЖАСНО! Сидеть в коляске подобно беспомощному ребенку, не имея возможности самостоятельно двигаться и позволять какому – то медбрату катить себя по коридору травмпункта. Слава Богу, что там не было знакомых!

Было уже за полночь и мы с Олей сидели на лавочке посреди отделения одни. Из смотровой вышла медсестра и попросила немного подождать. Мне должны были сделать рентгеновский снимок. Вдобавок к случившемуся хаосу у Оли (скорее всего от холода) разболелась поясница (побольше надо на улицу нагишом выходить). Она сидела на лавочке, хватаясь за нее и корчась от боли. Попросив медсестру вколоть ей обезболивающее, я минут десять выслушивала протесты Оли о том, что не нужно было этого делать и что все пройдет само. Наконец, пригрозив ей, что я сейчас ударю ее здоровой ногой, если она не перестанет корчить из себя супермена, я смогла заставить ее отправиться в смотровую, где медсестра сделала ей укол.

Через десять минут, она вышла вместе с Олей и закатила меня в кресле в рентген кабинет. Привилегии «я сама», у меня не было, потому что кресло мог закатить только другой человек. Смирившись с нелепостью этой ситуации, я позволила ей себя занести в кабинет, и сделать снимок моей правой ноги.

Врач отсутствовал по неизвестной нам причине. Минут сорок мы с Олей ждали его, пока наконец он не появился и не огорошил меня окончательно:

– Марьям Руслановна, у вас перелом лодыжки. Мы отправляем вас в больницу. Там вам наложат гипс.

Гипс?!

Я откинулась на спинку кресла. Впервые за всю жизнь меня кладут в больницу! Сапожник без сапог, блин!

Приехала скорая, из травмпункта меня отвезли во вторую городскую больницу в отделение травматологии. Там снова началась «суматоха» с перекладыванием меня на инвалидную коляску и кушетку на приеме у травматолога.

Мне повторно сделали рентгеновский снимок, и дежурный доктор, пожилой седовласый мужчина армянин обрадовал меня окончательно:

– У вас перелом правой лодыжки, заднего края большеберцовой кости и частичный разрыв связок.

Я упала там же, где и…сидела. Да вы блин издеваетесь! Это же минимум три месяца без движения в гипсе, на больничном, да еще и дома!

Меня «повезли» в процедурную. Молодой парень травматолог лет двадцати пяти подбодрил меня и сказал, что ничего страшного в том, что я сломала ногу нет. Со всякими бывает. Особенно с врачами, загоготал его коллега. Ребята узнали о том, что я гематолог, когда собирали данные, заводя на меня историю болезни.

Я думала только о Соне: кто теперь займется ее удочерением?..

Больно!

Ребята травматологи с медсестрами были заняты репозицией моей лодыжки и большеберцовой кости, накладывали гипс.      Стиснув зубы, я старалась не кричать от боли, когда они вправляли мне кости, но у меня это слабо получалось. Медсестра ласково потрепала меня по щеке и пробормотала:

– Еще чуть – чуть, милая. Скоро все пройдет.

Наконец, когда весь этот «ад» закончился, дежурный врач отправил меня на неделю домой, дав предварительно направление явиться снова в отделение, для того, чтобы сделать новый снимок после того, как отек пройдет и решить, какую тактику лечения применить.

Оля что – то обсуждала с ним, глядя на мой снимок и это заняло еще минут двадцать.

Мне дико хотелось домой: этот ужасный день, эта ужасная ночь должны же когда – нибудь закончиться!

Освободившись, наконец, Оля вызвала нам такси и отчеканила непререкаемым тоном:

– Будешь жить у меня! Пока нога не восстановится.

У меня не было сил с ней спорить.      Ей через несколько часов надо было на сутки, а она торчала здесь со мной.

Мне стало неловко и невероятно стыдно за сложившуюся ситуацию. Я была ей так благодарна! Не знаю, чтобы со мной случилось, не будь ее рядом.

В голову пришла мысль о ценностях – наших человеческих ценностях. Дружбу и беседы на лавочках заменили социальные сети. Игры на свежем воздухе, прятки, салочки, резинку вытеснили, как ненужные компоненты, Одноклассники, Тик Ток, Фейсбук и Контакты. Популяция нашла свой способ внутривидовой и межвидовой борьбы – интернет. Всемирная Паутина, обвившая нашу жизнь прочными железными цепями. Наверное, это все же дань эволюции. Выживает сильнейший. Не зря Дарвин выдвинул теорию, прославившую его на весь мир и сохранившую его имя в веках. Движущая сила каждого индивида – это естественный отбор. Слабый выбывает из борьбы за существование и ликвидируется популяцией.

Мог ли предположить Чарльз в свое время, что его теория отразит основной девиз человечества?..

С утра необходимо выйти за два часа, КАК МИНИМУМ чтобы успеть на работу, так как ты живешь не в центре, где находится больница, а в Юго – Западном районе! А узкие дороги и большое количество автомобилей создают дикие пробки, из которых выбираешься часами. Но для этого прежде нужно умудриться поймать нужный автобус или маршрутку, на которую охотятся рядом стоящие особи. Тот, кто оказался сильнее и ловчее – успел и выжил! Внутривидовая борьба.

После работы успеть забежать в супермаркет, купить все необходимое и ГЛАВНОЕ не простоять в очереди. Тот, кто оказался сообразительнее, быстрее и ловчее находит выход домой и прибегает к финишу быстрее остальных неудачников. Межвидовая борьба.

Каждый день одно и тоже: циклично до бесконечности. Вне зависимости от уровня благосостояния любой особи.

Я уже слышу саркастические упреки в стиле «Как будто сама так не делает!» Делает. В этом – то и вся суть.

Если бы эти события произошли до того, как я узнала девочку с голубыми глазами и сквозь призму ее взгляда посмотрела на наш мир, этих слов не возникло бы вообще.

Неожиданно я вспомнила, как впервые увидела ее тогда возле окна. Худенькая девочка среднего роста с голубыми глазами и русыми волосами до плеч.

Как я не могла понять тогда, какое удивительное чудо предстало перед моими глазами?.. Маленькая фея, жившая в своем особенном мире, где нет боли и смерти. Мире, где она могла быть собой – беззаботным, счастливым ребенком.

Я ведь тогда была на дежурстве. Волей случая Соня Авдеева стала моей пациенткой.

Идя к Соне, я думала тогда только о том, что, если она подхватит ОРВИ, спокойных суток у меня точно не будет… С ее – то диагнозом! Господи, сказала же, не выходить из палаты и соблюдать режим! Где вообще ее воспитательница?.. Если вдруг что – то случится, придется ее изолировать. Отделение не оборудовано боксом, и что тогда делать? Переводить в другую больницу? Будет ли она транспортабельна в таком случае?..

Как все же невыносима боль сердца, столкнувшегося с реальностью безмолвного одиночества…

Жизнь каждого человека неоценима! Родители, направляя каждый наш шаг, держат за руку и не отпускают до самого конца, будучи для нас всегда опорой и поддержкой. Дорога наша может быть извилиста и терниста, но она всегда берет начало из источника света. Он придает сил и в самые трудные минуты дает возможность каждому из нас продолжить избранный путь и нести любовь.

Девочка с голубыми глазами, посвятившая меня в таинство мира своей хрупкой трогательной души! Я так благодарна тебе за то, что ты взяла меня за руку и повела к этому источнику. Размотала клубок, связавший мой разум. Расплела нити, спутанные мыслями ума, что мнит себя всемогущим.

Ты поселила легкость в сердце, очистила разум, наполнила светом и научила справляться с болью.

***

Каким беспомощным может стать человек! Я спасала жизни сотен людей, а сейчас не могу элементарно встать с кровати и дойти до кухни.

Неделя больничного подходила к концу. Мне прописали обезболивающие препараты, так как отек с места перелома спадал, кровоток восстанавливался, а физическая боль увеличивалась.

Гипс, наложенный мне в отделении травматологии, еще допотопных времен, не выполнял необходимую функцию фиксации вправленных костей. После того, как отек рассосался, нога на месте перелома стала тоньше, и вышла из положения репозиции, в которую мне ее вправили травматологи. Так как гипс больше не прилегал вплотную к сломанной ноге, он начал поддавливать своим весом при каждом моем движении и от этого любое перемещение сопровождалось для меня физической болью и привело к постоянному постельному режиму.

Маша позвонила мне и заверила, что с Соней все в порядке. Девочка продолжала курс химии. Выписать ее в детдом обратно они не могли, так как малышка должна была находиться под пристальным наблюдением врачей. Я попросила Машу приглядывать за ней и передать, что я люблю ее сильно – сильно.

На глаза наворачивались слезы бессилия. Вселенная, ты решила так прикольнуться? Когда я должна быть рядом с моей девочкой, когда должна готовить документы на ее удочерение, ты закрываешь меня дома с поломанной ногой, из – за которой я даже не могу встать с постели!..

Закипая от злости и собственной беспомощности, я вытерла подступившие слезы и посмотрела в окно. Оно было напротив моей кровати. На улице шел снег. Зима вступила в свои права, набросив белое покрывало на землю и распростерла свои холодные объятья.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, я потянулась за какой – то книгой, лежавшей на полке рядом с кроватью. Но в руки попался мой дневник. Я вела его после расставания с Каримом. Нахмурившись, я подняла глаза вверх и скептически поджала губы, открыв его на первой попавшейся странице:

– Но я не злюсь за это. Ведь слезы – дар, данный свыше, чтоб облечь в форму горе, радость, скорбь, печаль и грусть. Путь, ведущий к смирению, устланный соленой росой. Язык, с помощью которого сердце общается с разумом. То, что может сдержать Боль, заставить ее отступить.

Спасибо, Вселенная. Я тебя услышала!

Чувствуя, как во мне закипает очередной приступ злости по поводу этой нелепой ситуации с ногой, я вперилась невидящим взглядом в окно – мое единственное утешение.

Проблема была еще и в том, что у меня были студенты. Заменить меня было некем, и я смогла договориться с заведующей насчет онлайн занятий и лекций. Студентам уже это практиковали. Сегодня в три часа дня у меня было занятие с ними. Необходимо было подготовить место для вещания по Зуму.

Я не могла предстать перед ними в том виде, который у меня был сейчас. Мне надо было срочно взять себя в руки.

Оля отдала мне свою комнату, сказав, что не позволит мне жить одной в таком состоянии. Это добавляло еще больше неловкости и дискомфорта по поводу «моей ситуации»!

Я чувствовала себя ужасно, ведь Оля жила не одна: у нее был мужчина, с которым она строила отношения. Из – за меня они переместились в соседнюю комнату и ютились на крохотной кровати! Из – за моей глупости, некомпетентности, и неумения управлять собственной жизнью создалось столько проблем…

Я настроила Зум, моя коллега с другой стороны экрана настраивала звук и видео.

В помещении уже сидело человек двадцать. Я отключила видео, чтобы меня пока не было видно. Постепенно собрался весь курс.

Я включила видео. В учебной стало тихо.

– Здравствуйте. Меня зовут Марьям Руслановна Алиева. Обстоятельства так сложились, что я буду читать вам лекции по Зуму. Сегодня у нас с вами разбор темы «Проведение лабораторных гематологических исследований. Лейкемоидные реакции».

Лейкемоидная реакция – это патологическое изменение состава крови, сходное с картиной крови при лейкозах, но патогенетически не связанное с ними…

                         ***

Саид, как только узнал о том, что со мной случилось, навестил меня. Но я не хотела его видеть. Я не хотела показаться ему такой! Беспомощной, жалкой, лежащей в гипсе по колено, на подушках в домашнем халате и встающей с кровати только с помощью костылей.

Я потребовала от Оли не впускать его в квартиру, но она, естественно проигнорировала меня. Впрочем, как и всегда.

Тогда я решила пойти «на штыки» и закрылась в своих наушниках и музыке. Травма превратила меня в капризного невыносимого ребенка, и Саид проявил поразительную стойкость и заботу: он зашел ко мне в комнату и молча сел возле окна (как вы помните мое единственное утешение в сложившихся обстоятельствах), передвинув туда кресло. Тем самым полностью скрыв от меня обзор и неизбежно встряв в поле моего зрения. Это вызвало во мне еще больше горечи по поводу собственной беспомощности и бессилия, и я жалобно расплакалась. Он быстро пересел на кровать и обнял меня, дав возможность выплакать всю обиду «на судьбу и несправедливость Вселенной».

Этот мужчина все больше и больше поселялся в моем сердце, ненавязчиво растапливая его лед и растворяя все предыдущие расстройства, связанные с изменой Карима.

Я была переполнена благодарностью за его заботу и признавалась самой себе, что больше не представляю своей жизни без него.

Он каждый день навещал меня, приносил фрукты, сладости, орехи, забивал холодильник Оли продуктами, дарил мне цветы. Установив рядом с окном журнальный столик, он ежедневно менял на нем вазу с разноцветными цветами. Мой взор любовался все семь дней в неделю разными букетами любимых роз и хризантем, каждый раз не повторяющими друг друга. Мое настроение заметно улучшалось и мне становилось радостно и спокойно на душе.

Но самым большим его подарком для меня стала новость, что Саид добился разрешения брать Соню на выходные под его ответственность и попечительство. Вовремя оказанная благотворительная помощь больнице, где я работала, помогла ускорить этот процесс.

Саид прочно входил в мою жизнь, в мое сердце и во все, что мне было дорого и важно. Это и пугало, и завораживало одновременно. За что же интересно я заслужила такого мужчину?

***

– Она поет, и птицы умолкают, прислушиваясь к ней. Одеяние ее соткано из тончайших нитей, подобно струнам скрипки; шаги звучат, как переливы клавиш фортепиано – мелодично, нежно, легато и адажио.

– Что такое легато?

– Легато переводится как плавно, малышка, адажио – медленно, протяжно. Это термины, обозначающие темп музыкального произведения. Легкая будто перышко, ступает она по земле, даруя радость и прогоняя Боль. Ноты сопровождают ее повсюду и аккомпанируют в сладчайшем одухотворенном пении. Дева, собирающая драгоценности человеческих душ в мраморный сосуд вечности.

– Это Мисоль?

– Да.

– А какая она у тебя?

– Об этом я тебе поведаю в другой раз, хорошо?

– Договорились.

Соня удовлетворенно кивнула Саиду и, положив голову мне на грудь, уснула.

Мы все втроем ехали на такси в травматологию второй городской больницы на осмотр моей ноги. Для девочки это событие стало многозначительным, так как ознаменовало очередной выезд из отделения гематологии. Саид договорился с главным врачом нашей больницы, своим хорошим знакомым, чтобы Соню отпустили с ним на несколько часов.

У ребенка продолжался курс «простой химии», интенсивный курс закончился. Это была своего рода «поддерживающая терапия», если можно так выразиться. Маша присылала все анализы Сони мне на ватсап. Все было относительно спокойно: побочные эффекты химиотерапии в виде тошноты, изжоги и проблем со стулом входили в это «спокойствие». Но моя коллега само собой прописывала ребенку необходимые препараты для нормализации стула, противорвотные средства, средства от изжоги и проводила профилактику гастрита и гастродуоденита*.

Машина подпрыгнула на кочке, и Соня открыла глазки:

– А я знаю, кто такая Мисоль! Это Дева, солнцем встающая по утрам и луной освещающая ночь! Она своим пением прогоняет Боль.

Протерев пальцем глазки, девочка громко зевнула и посмотрела на меня сияющими голубыми глазами. Солнечные лучи, отразившись от окна машины, окропили ее зрачки маленькими хрусталиками света и подчеркнули еще сильнее их пронизывающую до самой сути глубину. У меня перехватило дух от нее, настолько она была удивительна и непохожа на остальных детей.

Девочка весело улыбнулась, схватив маленькими ручонками мое лицо. Саид подмигнул ей с переднего сиденья:

– Добрая, печальная.

– И у нее огромное сердце! Как у моей Мари!

Я покраснела и поцеловала ее. Саид согласно кивнул и продолжил:

– Она помогает каждому, до кого дотягивается ее душа. Ее карие глаза как кора дерева, одиноко стоящего на поляне и склонившего ветви к земле – оберегающие и такие хрупкие! Ноты замолкают при ее взгляде. Скрипка тихо плачет, увидев грусть в их глубине, и чувствуя свою беспомощность рядом с ней. Виолончель склоняет голову, услышав ее шаги и отдает ей честь, признавая своей богиней. Ведь каждый, кто смотрит в безмерную чистоту этих глаз, находит свое исцеление.

***

Маленькая фея, подарившая мне сказкулюбви! Мы встретились с тобой на станции жизни и сев в один поезд, непостижимым для меня образом оказались в одном купе.

Могли ли мы с тобой подумать перед отправлением, что для нас станет важна не конечная остановка, а сама поездка?

О, Дева, рожденная из Нот. Проснись же солнцем! Разбуди луну!.. Освети железную дорогу, ибо огни моего поезда погасли… он бредет в темноте.

Исцели меня, прошу… Приведи к спасению.

Мисоль… где ты, моя Мисоль?.. Кто ты… Моя Мисоль…

Созвучие двух нот, стремящихся к идеалу и, достигнув апогея, замирающих, выкрикивая в темноте твое имя. Сострадание каждого, кто познал боль и увидел ее проявление в другом. Пленники Болезней, гонцы скорби!..

Все мы ноты, разбросанные в хаосе мелодии Земли. Нам необходимы проводники, и поразительно насколько юны и не по годам мудры они могут быть.

***

– Соня. Я не обладаю даром исцеления. И я не Мисоль.

Улыбаясь, я ласково гладила мою девочку по голове.

– Нет, ты – Мисоль! Я так решила. Каждый должен искать ее. А я уже нашла. Тебя.

Я беспомощно развела руками, понимая, что возражения бесполезны и перевела взгляд на Саида. Он сидел на соседней кровати и смотрел на нас с улыбкой. Соня, неожиданно, спрыгнула с кровати и покинула палату.

– Куда она вышла, Саид?

Я обеспокоенно посмотрела на Музыканта.

– Приведи ее! Она же потеряется.

Не сказав ни слова, Саид встал с кровати и пошел вслед за ней.

Их не было минут двадцать. Я не находила себе места. Территория больницы большая – Соня могла забрести куда угодно и заблудиться.

Не выдержав долгого ожидания, я резко потянулась к прикроватной тумбочке и, опершись на нее, попробовала встать. Нога ответила глухой болью в месте перелома, заставив меня поморщиться. Стараясь не обращать на это внимания, я попробовала наступить на здоровую и повалилась обратно на кровать. Лежа на спине, я испуганно и тяжело дышала, закрыв глаза, старалась успокоиться и прийти в себя.

– А ты знаешь, что такое исцеление?

Опершись на локти, Соня лежала рядом со мной на животе и смотрела, ожидая ответа.

– Соня, ты почему убежала без разрешения?

Меня все еще трясло от недавних переживаний, и я почувствовала нахлынувшую злость от того, что девочка выбежала из палаты, не спросив у меня разрешения.

– Посмотри на него. Он кажется сморщенным и оторванным от родной веточки. Но это не так.

Соня достала из – за пазухи пожухший лист осеннего дерева и протянула его мне.

– Вначале ответь на мой вопрос.

Голос мой прозвучал максимально строго с требованием неукоснительного соблюдения авторитета старших в лице меня и Саида.

– Я не подумала, Мари. Прости. Больше так не буду. Честно.

Малышка виновато посмотрела на меня и прижалась к плечу.

Слабо выдохнув, я коротко попеняла ей за недавнюю выходку и сконцентрировала свое внимание на ее «листике». Соня вся воодушевилась и с жаром продолжила:

– Я держу его, и он наполняется теплом моей руки! Видишь прожилки? Это раны, нанесенные временем, проведенным вдали от дома.

Девочка нежно провела по ним рукой.

– Я сама как этот листок, Мари. Мне десять лет, из которых год я прожила без любимой мамы и получила вдобавок тяжелую болезнь. Вот так и живу на одной веточке с Недугом и Потерей. Видишь эти прожилки? Это мои раны. Моего сердца, моей души. Я старше тебя, потому что мне осталось немного, и я скоро узнаю ту, что провожает всех в последний путь и встречусь с мамой.

Я сглотнула комок, застрявший в горле, и хриплым голосом сказала:

– Соня, что за глупости ты говоришь?! Кто внушил тебе эту чушь? Ты идешь на поправку, я возьму тебя к себе, и мы будем с тобой долго и счастливо жить! Ты вырастешь, закончишь школу, поступишь в институт, выйдешь замуж и у тебя будут прекрасные детки и внуки.

Соня с тоской в глазах посмотрела на меня и, приложив палец к моим губам, прошептала:

– Я знаю, что это тяжело принять, Мари. Но я сделала это. Я чувствую это каждый раз, когда дышу и ловлю на своем лице лучи сияющего утреннего солнца. Я смирилась, Мари. Привыкла к своему одиночеству. Холодности воспитателей, врачей, которые были до тебя. Но благодаря тебе я поверила, что добро существует. Ты подарила мне сказку, и я назвала ее Любовью.

Слезы проложили мокрую дорожку на моем лице, застлав все перед глазами. Сердце тяжелым камнем рухнуло вниз. Я перестала чувствовать его удары.

– Соня, я не хочу этого слышать! Прекрати забивать себе этим голову!

– Так ты хочешь узнать, что такое исцеление?

Девочка обняла меня своими маленькими ручонками и прижала к себе. Лучистые, как небо, голубые глаза смотрели на меня таким взрослым взглядом, что мне показалось на краткое мгновение мы поменялись с ней местами. Будто я стала маленькой девочкой, а она взрослой умудренной жизненным опытом женщиной.

– Исцеление – это вера, Мари.

Девочка ласково улыбнулась мне и легонько дотронулась кончиком листа до моего носа.

– А знаешь без чего оно невозможно?

Я отрицательно покачала головой, мысленно протестуя против всех ее слов, а особенно о неизбежном.

– Без доверия. То, что существует до веры. Ты поверила в сказку, которую я выдумала, чтобы спастись от одиночества. И стала моей Мисолью!

Она негромко рассмеялась и перевела взгляд на Саида, стоявшего в дверях. В глазах его застыли слезы. Поймав мой взгляд, он резко отвернулся и спрятал свое лицо руками.

Я крепко прижала Соню к своей груди: это говорил ребенок! Ребенок!.. Который должен был постичь прелесть и разочарование первой любви! Разбить свое сердце и всю оставшуюся жизнь собирать его по крупицам! Прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в глубокой старости… Ребенок, разговаривавший с Болью, как с равной!.. Девочка, познавшая Болезнь так близко, как не познала мать и отца!..

Сердце обливалось кровью при ее словах, но внутри подымалась странная незнакомая мне доселе гордость и сила. Моя маленькая героиня, истинная воительница, познавшая силу мужества и любви. Принять свою участь и найти в себе силы жить, улыбаясь каждому новому дню, зная, что он может стать последним!..

Это и есть самый большой подвиг, совершенный, когда – либо людьми…

Семя попав в почву, пускает корни. Росток пытается пробиться сквозь толщу земной поверхности вверх навстречу свету солнца. Каждая сущность стремится к нему. Каждая жизнь хочет жить. Есть только два пути – Жизнь или Смерть. Они ждут всех с самого момента рождения. Счастливые не чувствуют присутствия второй. Храбрые улыбаются ей с отвагой в сердце, смотря прямо в глаза и не отводят взгляда. Соня и дети, подобные ей, берут ее за руку и, радуясь, идут вместе с ней до самого конца.

***

В день выписки из больницы, я пребывала в приподнятом настроении. Хотелось поскорее попасть домой, и я надеялась, что в скором времени смогу работать. В отделении физически я находится не могла и взяла больничный, но удаленно могла работать преподавателем на кафедре детских болезней. А это уже скрашивало будни и поднимало дух. Саид и Соня должны были прийти ко мне через час.

Я решила узнать у врачей, готова ли моя выписка, чтоб не сидеть без дела, дожидаясь их появления. Опираясь на костыли, и соблюдая осторожность, я медленно направилась к ординаторской.

– Марьям?

Повернув голову в сторону говорящего, я в удивлении уставилась на него.

– Я вас слушаю.

Человек был мне не знаком. Возможно папа моего пациента?.. Но они все называли меня по имени и отчеству.

– Как ты? Не ожидал тебя здесь увидеть.

– В смысле? Мужчина, что вы себе позволяете?

– В смысле? Да ты что, красотка, совсем не признала?!

Мужчине на вид было лет сорок – пятьдесят. Голову покрывала седина, под глазами пролегли тени. Лицо в глубоких морщинах было похоже на скомканный лист бумаги. Мне шел тридцать первый год и, судя по всему, ровесниками мы с ним точно не являлись.

– Офигеть! Неужели я так сильно изменился, что меня не узнает родная одногруппница?

– Мужчина, освободите, пожалуйста проход.

– Руслановна, что уже и не помнишь Юрика?

Я в недоумении уставилась на него:

– Юрика?

Зеленые, болотного цвета глаза, знакомый прищур и этот тон, напомнивший смутно знакомый…Я потрясенно ахнула:

– Холодцов?! Юра?!

От изумления и шока я не могла найти слов. Юрка Холодцов, мой одногруппник стоял передо мной! Спустя столько лет!

– Он самый!

Юрка громко расхохотался на все отделение и, весело подмигнув мне, обнял за плечи.

– Юрка, прости! Не узнала совсем. Ты так изменился! Что с тобой стало – то?!

Мне стало невероятно стыдно. Как можно было не узнать того, с кем было сдано столько экзаменов? А, главное, «послеэкзаменационных отмечаний» в общаге.

– Ничего. Бывает.

Юрка посмеивался себе в усы и радостно глядел на меня. А я все никак не могла прийти в себя от потрясения. Мой ровесник, Юрка Холодцов! Боже, выглядел как старик, проживший пол – века…

– А ты что ногу сломала, красотка?

– Да, перелом наружной лодыжки с частичным разрывом связок. А еще большеберцовой кости в придачу.

– Мало нам лиха. Как это тебя угораздило – то, Марьям?

Юрка весело подмигнул и расхохотался, все своим видом показывая, что такого он от меня точно не ожидал.

Я с удовольствием подхватила волну смеху и в тон ему ответила:

– А вот так! Шла домой от подруги: поскользнулась, упала, очнулась и гипс!

Я указала кивком головы на поломанную ногу и продолжила смеяться.

– Что не могу ногу сломать? Тоже человек!

– Понятно.

Юрка покряхтывая от смеха, постучал по гипсу.

– Вот уж не думал, что встречу тебя здесь. Да еще и в положении!

– А уж я как не думала!

Мы оба весело рассмеялись.

Вспомнив, что он уехал после учебы из города в село, я решила спросить, как он там устроился.

– Как ты, Юрас? Где работаешь?

– Да нормально, я, Марьяш. А насчет работы лучше не спрашивай.

Улыбка сошла с его лица, и он весь как – то сник.

– А что случилось?

Я удивленно посмотрела на него.

– Да, дома практически не бываю.

Юрка тяжело выдохнул и добавил:

– Днем в поликлинике, вечером в больнице. Беру дежурства. Тем более в селе. Я один хирург на ЦРБ*.

– Жесть.

Я смотрела на его постаревшее раньше времени лицо и все никак не могла поверить в то, что он так сильно изменился.

– Тяжко тебе приходится.

– А что делать, Марьям? У меня семья, двое детей. Мне необходимо их обеспечивать. Ничего другого не остается.

Пожав плечами, он резко нахмурился и посмотрел куда – то в сторону.

– А как же молодежь? Не приезжает подмена?

– Да, я тебя умаляю, Марьям! Кому это надо за копейки пахать в глуши. Эт мы были энтузиастами! Сейчас уж таких и не осталось. Все только за деньги.

– Юр, но также нельзя! Раньше времени себя в могилу загонишь!

– Да понимаю я все это. Но как объяснить мамке, которая ко мне ребенка с аппендицитом привела, что я не приму их? Извините, я не могу, я устал?..

Юрка покачал головой и невесело рассмеялся.

– Я так не умею. Ты ж меня знаешь. Они для меня, как собственные дети.

Я с грустью посмотрела на него и тихо ответила:

– Да, знаю.

На глаза попался молодой практикант без бейджа, в белой пижаме, идущий в нашем направлении, и на меня, вдруг, нахлынула ностальгия.

– А помнишь, как в академии – то было?..

Улыбнувшись, я перевела взгляд на Юрика. Его лицо ненадолго осветилось проблесками прежних воспоминаний, и он на краткое мгновение снова стал похож на Юраса, молодого парня, с которым я целовалась украдкой на общей кухне в общаге.

– Когда учились, все казалось таким простым. Стремились поскорее вырваться на свободу, расправить крылья!

– Да. Студенческие годы – самые прекрасные.

Уставившись в одну точку перед собой, он надолго замолчал. Я не знала, что ему ответить. Наконец, он тихо вставил:

– Жаль их нельзя вернуть.

Первый красавец курса. Юрка Холодцов. Как девчонки за ним бегали! А он предпочел им всем меня.

Постарел, осунулся. Волосы практически седые, под глазами темные круги.

– Молодежь уже давно уволилась. Старики ушли на пенсию. Те, кто приехал работать недавно – совсем зеленые. Вот и приходится мне разрываться.

– Да, Юрка.

Я тяжело вздохнула.

– В страшное время живем. У нас тоже многие поуходили. Не знаю, кто скоро детей лечить будет. А ты почему здесь, кстати?

–Да у меня жена на операцию приехала. У нее обнаружили камни в почках. У нас аппаратуры в селе нет. Вот, пришлось ехать сюда.

Юрик сделал ударение на последнем слове и весело улыбнулся.

– А здесь в травме друзья до сих пор работают. Зашел их повидать. Подружились, когда сам здесь работал, еще студентом.

– Здравствуйте. Мари?

Саид возник, как из – ниоткуда. Изогнутая левая бровь подозрительно поднялась вверх, выражая помимо удивления что – то «еще». Кажется, я поняла «что».

Я взглянула на часы, висевшие на стене, и удивленно посмотрела на него. Он пришел раньше, чем обещал. Нахмурившись, он осмотрел Юрку с головы до пят и остановил свой тяжелый недовольный взгляд на мне.

– Привет, Саид. А где Соня?

– Я решил оставить ее в больнице. Она приедет к тебе вечером с Алией Артуровной.

В его голосе явно слышала обида и недовольство. Я решила не обращать на это внимания. Какая разница с кем я стою и разговариваю. Я не его собственность.

– Ладно, поняла.

– А это твой муж?

Юрка весело указал глазами на Саида и протянул ему руку в качестве приветствия.

– Юрий. Очень приятно познакомиться.

Он был сама приветливость и радушие. Юрка никогда не менялся!

Я густо покраснела.

– Нет. Это мой очень хороший друг.

– Саид. Мне тоже приятно познакомиться.

Мужчины пожали руки и смерили друг друга взглядом.

Юрка, вдруг резко повернулся в мою сторону и, чмокнув меня в щеку, выпалил:

– Ладно, Марьяш! Пойду! Жена ждет. Рад был тебя увидеть.

– Я тоже, Юрас!

Радостно помахав рукой, я проводила Юрку теплым взглядом.

– Удачи! Береги себя. У тебя номер тот же?

– Да.

– Созвонимся тогда! Пока.

Бросил он через плечо, направляясь к выходу из отделения.

Саид проводил его долгим взглядом, пока тот не скрылся из виду.

– Одногруппник? Не староват ли?

Я быстро взглянула на него и машинально выпалила:

– Он работает детским хирургом. Без отдыха. Вот и поседел так скоро.

Помолчав немного, добавила с сожалением:

– Бедный Юрка. А ведь все девчонки на курсе за ним бегали.

– И ты тоже судя по всему?

Я разозлилась.

– У меня нет привычки бегать за мужиками! Надеюсь ты это понял. Он САМ выбрал меня и предложил встречаться. И вообще то, что было в моем студенчестве тебя не касается!

Я поставила точку в этом вопросе, и, развернувшись на костылях, оставила его дуться и подошла к посту, где сидели медсестры.

– Добрый день, девчонки, а моя выписка готова?

– Алиева?

– Ага.

– Да. Вам нужно будет расписаться вот здесь и дождаться вашего лечащего врача.

– Хорошо, спасибо.

Выполнив все, что требовалось, я сделала шаг назад и хотела развернуться на костылях, чтоб пройти в палату. Но вдруг один из них резко скользнул по полу и я, не удержав равновесия, начала падать спиной назад. Пытаясь схватиться за что – нибудь, я размахнулась руками и еще больше ускорилась в своем падении. Чувствуя, что опоры больше нет, я в ужасе подумала о том, что к перелому лодыжки, возможно, прибавиться позвоночник и ЗЧМТ в придачу. Прекрасный осенний букет. Неожиданно для себя, я оказалась в объятьях Саида, склонившего надо мной свою голову. Нескрываемая тревога, исходившая от него, спровоцировала во мне огромное чувство вины за свои недавние слова. Наверное, ему не очень приятно было увидеть меня, флиртующую с Юркой. Меня привычно бросило в жар, и я вспыхнула. Саид поднял меня на руки и понес в палату. Мир обратился в тишину, и я впервые за все время нашего знакомства обратила внимание на то, что глаза у него не черного угольного цвета, как мне показалось в начале, а темно карие, с мелкими золотыми прожилками, подобными ниточкам. Глубина их унесла меня в свою бездну, и я полностью отдалась их власти, подчинившись их воле.

Саид положил меня на кровать и его руки покинули мое тело. Тяжело дыша, я не смела оторвать от него взгляда – центр Вселенной сосредоточился в нем.

– Алиева Марьям Руслановна? Ну что? Как себя чувствуем? Готовы выписываться?

В палату вошел мой лечащий врач.

Я резко повернула голову в его сторону. Меня будто вытолкнуло на поверхность. Реальность вновь ожила вокруг.

– Д – да, конечно.

Я почувствовала, как заливаюсь густой краской.

– Мари, больше не пугай меня так. О чем ты только думала?

Голос Саида прозвучал хрипло и донесся словно издалека.

– Ты ведь могла упасть!

– Что случилось? О чем это вы говорите?

Врач с подозрением взглянул на нас.

Я слабо улыбнулась и постаралась взять себя в руки;

– Не волнуйтесь, Игорь Вениаминович. Со мной все в порядке.

– Я вижу. Молодой человек, что здесь происходит?

Доктор повернулся к Саиду с намерением выяснить все, что от него скрывают.

– Девушка попыталась наступить на больную ногу.

Неотрывно смотря на меня, так что по моему телу пробежались мурашки, он тихо добавил:

– Я вовремя заметил это и помешал.

– Марьям Руслановна! Что за детский сад!

Игорь Вениаминович отчитывал меня, словно провинившуюся девчонку.

– Вы сама доктор, а такими глупостями занимаетесь!

Мне показалось, что я превращаюсь в соленый сморщенный помидор. Лицо горело от стыда, и я готова была прибить Саида за то неловкое положение, в которое он меня поставил.

– Вам нужно лежать в постели. На больную ногу не наступать. В течение двух месяцев даже не смейте думать об этом!

Чувствуя, как во мне закипает злость и раздражение, я перевела взгляд на лечащего доктора и медленно, акцентируя каждое слово, ответила:

– Конечно, Игорь Вениаминович. Я вас поняла.

Покачав головой, доктор косо взглянул на меня и вышел из палаты.

Повернувшись к Саиду, я прошипела:

– Ну, спасибо! Ты выставил меня полной ДУРОЙ!

– Если бы он узнал, что ты не умеешь ходить на костылях и чуть не заработала себе вдобавок ЗЧМТ, оставил бы тебя здесь еще на одну неделю – чтоб научилась. Так что, скажи спасибо.

***

– Расскажи мне продолжение Мисоль.

Я лежала в теплых объятиях Саида и водила пальцем по его груди.

– Неужели она всю жизнь была одна?

– Нет.

Он наклонился и поцеловал меня, откинув волосы назад и таинственно зашептал на ухо:

– Она любила! Невероятно сильно любила! Так, что пение ее разносили по всему свету соловьи и жаворонки. Деревья от радости поднимали ветви ввысь к небу, слыша звуки ее чудесного голоса. Цветы, источали медовые ароматы и улыбались солнечным лучам. Любовь ее была подобна ей самой – такая же чистая, и такая же невесомая.

Я тихо рассмеялась, польщенная его словами, прекрасно поняв его намек и решила ему подыграть. Откинувшись на локте, я удивленно посмотрела на него и в тон ему шепотом спросила:

– А как же звали Его?

– Легенда сохранила лишь Ее имя.

Навалившись сверху своим телом, он нежно прикоснулся к моим губам, погрузив в сладостную негу восхитительного блаженства. Я отдалась нахлынувшим чувствам пьянящего восторга и счастья, наслаждаясь близостью с моим Музыкантом. Моим… как прекрасно звучало это слово. Так властно и так трогательно.

Оторвавшись от меня, он зарылся в мои волосы и тихим голосом пропел:

– Цвети, ночная фиалка любви

Раскрой бутон и распусти объятья…

– Так они жили долго и счастливо? Мисоль и ее возлюбленный?

– Они прошли через тяжелые испытания.

Заинтригованная, я немного отстранилась от него:

– Неожиданный поворот событий, Музыкант!

Он кратко усмехнулся и, взяв мою руку в свою провел по линиям на моей ладони:

– Отцом Мисоль был Король людей, настолько сильно любивший свою единственную дочь, что не захотел делить ее ни с кем. Он не дал благословления их чувствам.

– И что же было дальше?

– Влюбленные решили сбежать! Но Король прознал их планы. На глазах у своей дочери он убил ее возлюбленного, разрубив на части.

– Что?!

– Крик страшной боли огласил весь мир и Дева, рожденная исцелять, исчезала в сковавших ее путах мрака. Пение птиц смолкло, цветы завяли, деревья обуяла глубочайшая скорбь – все поглотила пустота. Дева начала превращаться в камень.

– Это ты сейчас на меня намекаешь? Что я каменная ледышка?!

В притворном гневе я ударила его по руке и оттолкнула от себя. Саид снова взял меня за руку и поцеловав внутреннюю сторону ладони, возразил:

– Слезы ее, пролитые по безвременной кончине возлюбленного, заледенели. Небо заволокло тучами, и тьма накрыла весь мир. Из пустоты появлялась Болезнь, злорадствуя от предвкушения столь быстрой победы. Ее громкий смех праздновал поражение врага, и казалось, что теперь так будет навсегда. Но внезапно сквозь маленькую щель в небесной лазури, пробился лучик слабенького света. Лед начал таять, превращаясь в два родника живой и мертвой воды. Они устремились в неистовом потоке вниз и ушли глубоко в землю. Все сущее озарила яркая вспышка и Болезнь вскрикнув от неожиданности, резко прикрыла глаза рукой, ослепленная и сломленная. Из темноты мрака появилась Дева со своим Возлюбленным и прочертила в воздухе портал. Она даровала исцеление и смогла принять вызов своей судьбы, справившись с болью и потерей. Воздух рассекся пополам и оттуда полилась невероятной чистоты и красоты мелодия. Матерью ее была сама Музыка и Дева прикоснулась к своей истинной силе, научившись управлять ею. Звуки гармонии и любви растворяли Болезнь, и ее хищная ухмылка начала исчезать, словно ее и не было вовсе. Мисоль подала руку Возлюбленному, и он понес ее в своих объятьях в уютный дом на высокой горе средь облаков и разноцветных радуг света. Мир заиграл сочными неповторимыми красками, в него вновь вернулась красота и заиграла с еще большей неистовостью и страстною любовью.

– Прикольно! Значит ли это, что Мисоль исчезла из нашего мира?

– Нет. Я держу ее в своих объятьях.

– В смысле?

Он негромко рассмеялся и, крепко сжав меня в своих объятьях, поцеловал в губы.

– Ту, что вдохновила меня на создание этой сказки! Я ведь тебя сразу полюбил, как только увидел в первый раз: твое лицо, освещенное солнечным светом – такое чистое и невинное, как у Девы с даром исцеления.

Мое сердце гулко стучало в груди, пропуская удар за ударом. У меня перехватило дух, и неожиданно для себя я поняла, что он стал воздухом, которым я дышала. Водой, источником жизни, причиной моего счастья.

– Я люблю тебя, Мари. Моя Мисоль.

                   ***

Я ненавидела свою беспомощность. Это чувство подобно пиявке присосалось к моему сознанию и забирало все его силы.

Будучи «по ту сторону кабинета» – врачом, принимающим пациентов, я и не подозревала раньше, сколько глупостей может существовать в беспомощном человеческом сознании.

Я сидела в очереди в трампункте на очередной осмотр моей ноги. Две женщины рядом громко обсуждали выписку из истории болезни. У одной из них родился больной ребенок, умерший спустя несколько дней после родов. История эта была резонансной. Детская больница с отделением детской неврологии, где лежат дети с такими диагнозами в Ставрополе одна – та, где я работаю. С историей болезни я была знакома, так как она разбиралась на больничной конференции с главврачом.

– В процессе родов было асинклитическое вставление* плода!

Невежество громко объявило об этом всей очереди.

Глупость добавила:

– Родился по шкале Апгар с баллами четыре – пять.

Хамство, в свою очередь, подтвердило:

– Причина смерти – гидроцефалия тяжелой степени* и судорожный синдром, невыявленный в процессе ведения беременности!.

«Само собой разумеющийся вывод»:

– Во всем виноват лечащий врач, неправильно вел роды!

– А что такое шкала Апгар?

– Не знаю.

Те, кто не имеют медицинского образования, и не могут даже правильно выговорить слово «асинклитическое» стали судьями и палачами горемыки врача – неонатолога*.

Шкала Апгар была придумана в тысяча девятьсот пятьдесят втором году американским врачом – реаниматологом Вирджинией Апгар. Вопреки мнению многих студентов медицинских вузов – это женщина. Согласно ее шкале, оценка новорожденного проводится на первой минуте рождения и на пятой. Здоровый ребенок набирает восемь – девять баллов. Это считается очень благоприятным прогностическим признаком.

Ребенок на первой минуте своей жизни набрал четыре балла, на пятой пять баллов – что означает, что он родился не вполне здоровым. Помимо того, согласно прочитанной выписке, в диагнозе присутствовали гидроцефалия тяжелой степени и судорожный синдром. Реанимационные мероприятия закончились вполне успешно и новорожденного через определенное время перевели в палату интенсивной терапии. Но на следующий день ему стало хуже, появился судорожный статус, и ребенок умер.

Ребенок появился на белый свет, для того, чтобы его покинуть. Таковой, к сожалению, оказалась его судьба. У него была тяжелая патология, с чем врачи НЕ смогли справиться. Гидроцефалия подразумевает под собой нарушение фето – плацентарного кровообращения* во время беременности. В результате, в мозговой части плода идет скопление жидкости. Повышение внутричерепного давления ведет к раздражению особых центров мозга и вызывает судороги. Причин этой патологии очень много: отягощенный соматический статус беременной*, влияние окружающей среды, тератогенные факторы* и многое другое. Перечислять можно до бесконечности.

Увы, мы – не Боги. Жизни людей находятся не в наших руках и не нам решать, когда наступит их смерть. Единственное, что мы можем сделать – это отсрочить ее появление.

Но, к сожалению, не каждый способен понять это. Можно было конечно не касаться этой темы. Пройти мимо, сделав вид, что это не мое дело. Заняться своими привычными заботами, забыть напрочь об этом разговоре.

Но что будет, когда последователи Авиценны и Гиппократа покинут свои посты и займут менее престижные, но более доходные ниши в обществе?.. Что будет, если профессия врача канет в небытие и станет просто историей? Кто будет лечить?

***

Соню выписали, и она вернулась в детдом. Мы с Саидом еще не успели оформить все нужные документы на удочерение. Мне была невыносима мысль, что она вдали от меня, но я ничего не могла сделать для нее.

Но, тем не менее, каждый день она навещала меня вместе с Алией Артуровной. Глаза девочки вновь стали печальными, и свет внутреннего огня, горевший ярко и безудержно все те дни, что я была рядом с ней, стал постепенно угасать. Я так остро чувствовала то, что происходит с ней, что каждый раз при взгляде на ее уходящий силуэт, теряла частичку себя. Моя золотая малышка – одинокий листок поникшего осеннего дерева, попавший во власть безжалостной лютой зимы.

Та, что родилась из осени, попала в плен ослепительной белизны! Она покрыла ее беззащитное тело тонким слоем льда, как узорами на морозном стекле. Холод пронизал всю ее сущность, и только сердце – загнанный мотылек – продолжило искать пути в поисках спасительного огня, чтоб согреться в его обжигающем пламени.

Но Лесная фея, услышала мольбу своей крестницы и не позволила той замерзнуть в одиночестве. Она подарила ей друга. Голубые глаза вновь засияли всеми оттенками любви. Девочка расправила крылышки и вспорхнула птичкой, найдя себя вновь в царстве холода и вечной мерзлоты. И теперь мотыльков было двое.

Совместные скитания в поисках тепла привели их друг к другу и подарили минуты отрады и тихой безмятежной радости.

«Я – Соня Авдеева. Внешне – маленькая девочка, а в душе – уставшая старушка. Каждый день я проживаю как последний. Он оборвется в любой момент. Я просто знаю это.

Еще один миг жизни… много ли это или мало?..

Открывая глаза по утрам и видя лучи солнца, ласкающие меня, я испытываю невероятное чувство благодарности и теплоты! Это милость. Моя милость.

Болезнь забрала мою детскую невинность, превратив непосредственность младенца в пучину горького страдания. Я изломана и не уверена, что у меня получится вновь собрать себя и найти радость и беззаботность, присущую детям моего возраста.

Но жизнь так щедра на подарки! Став незаметной для окружающих, я смогла увидеть чудеса каждого мгновения дня и узнала истинный вкус радости! К сожалению, эта сила не способна усмирить мою боль. Но она придает смысл моему пребыванию в этом мире и помогает открывать глаза, находя то, ради чего стоит еще чуточку пожить.

Как счастлив тот, кто может произнести слово «Мама»! Чувствуя тепло родных объятий, погрузиться в запах маминых волос и вкусить ее безусловную любовь – нектар для каждого детского сердечка.

Я никогда больше не увижу маму …

Когда Миша стоял один возле окна, что – то вдруг потянуло меня к нему:

– Привет! Ты ведь Михаил, правда?

– Да.

Глаза его были красные от слез, и мне захотелось прикоснуться к его лицу, чтобы успокоить и освободить от нахлынувшей боли.

– Что тебе нужно? Зачем ты ко мне подошла?

– Ты плачешь. А я не люблю, когда рядом со мной плачут.

– Отвали. Я не хочу с тобой разговаривать.

– Неважно. Мне все равно. Моя мама тоже умерла.

Он шмыгнул носом и протер глаза рукавом.

– Как ты поняла, что я потерял родителей?

– Просто поняла. Это очень больно, я знаю. Но ты богаче и счастливее многих, кто живет здесь! Ведь тут есть те, кого родители не желают видеть. А это еще хуже. Лица родителей всегда будут с тобой. Береги свое сокровище и не позволяй ему исчезнуть.

– Ты издеваешься?

– Вовсе нет. У тебя есть воспоминания, которые подобно цветам, раскинуться на лугах твоей памяти. Поливай их чаще и тебе будет немного легче принять свою судьбу.

– Я не хочу больше думать о них!

– Нельзя так говорить! Не позволяй этим мыслям поселиться в твоей голове! Боль, когда – нибудь, закончится, и ее сменит печаль. Это как небо ночью: в душе темно и кажется, что света нет и не будет никогда. Но не забывай о звездах – это твои воспоминания.

***

Осень подошла к концу, передав эстафету Снежной Королеве. Зима раскинула руки и сжала крохотный мир в своих холодных объятьях. Лесная фея уснула глубоким сном, а ее преемница породила красоту холодной геометрии, умело дирижируя оркестром разнообразных снежинок: в ночной тиши прекрасные творения выводили вечные символы неведомой силы и лютой нечеловеческой красоты. Хрупкие и легкие снежинки – тоненькие балерины, летят, играя с ветром и дождем, кружат в вальсе все живое и сущее. Столь беспечные и юные, рожденные из северного сиянья, легкие подобно перышкам, медленно растворяются, соприкасаясь с землей.

Ми. Соль. Идеальное созвучие двух душ. Един стук сердца, что принадлежит обоим. Далекий сон троих, вышедших на разных станциях вокзала. Что дальше?..

***

Мне было невыносимо сидеть все время в четырех стенах, и Оля предложила выйти на улицу и немного прогуляться. Это, наверное, выглядело очень комично со стороны: на мою голову был надет капюшон пуховика, одна нога в сапоге, другая в гипсе, обернутом кучею носков. Дополнением в виде костылей служил арсенал, позволивший мне передвигаться и вот картина моего «веселого наряда» готова.

Мороз защекотал ноздри и незаметно пощипывал кожу. Я и не подозревала раньше, насколько приятными могут быть эти ощущения! В обычное время, когда жизнь наполнена повседневной рутиной, совершенно не замечаешь таких простых искусных радостей.

Я стояла, переминаясь с одного костыля на другой, и улыбалась всем прохожим, чувствуя, как настроение улучшается с каждой секундой. Вдруг до меня донеслись звуки виолончели. В изумлении взглянув в ту сторону, откуда они шли, я не могла поверить собственным глазам. Саид! Саид сидел под деревом рядом с магазином, куда Оля зашла за продуктами и глядя на меня, играл! Для меня! На морозе!..

В душе будто поднялась огромная волна, превратившись в огненную птицу, захлестнувшую разум и вылившуюся наружу чувствами безудержной радости и любви. На глаза навернулись слезы счастья.

Музыкант!..

Все мое существо потянулось к его звукам. Он сидел недалеко от меня, одетый в белые нитки инея. Его руки покраснели от холода, но, казалось, он этого не замечал совсем! Он играл так самозабвенно, так страстно, будто хотел доказать мне, что ничто не сможет помешать ему наслаждаться его любимой. Глаза его были закрыты. Он был полностью во власти любви: она струилась из каждой части его тела и мерцала солнечными бликами, завладевая моим сердцем и наполняя его калейдоскопом радости и блаженства.

Я восхищенно следила за каждым движением его руки: смычок поднялся в воздух, и замер на долю секунды, вихрем пронесся по инструменту и снова замер… Сказка буквально оживала на моих глазах! Добрый волшебник взмахнул палочкой, и любовь, сладко спавшая внутри моей души, проснулась.

С неба падал снег – тихо и безмятежно, крупными белыми хлопьями, рисуя узоры на серебряном покрывале мироздания. Снежинки легко и воздушно парили над земною сценою, и, медленно кружась, опускались в различных танцевальных па.

Поработив мое сердце, он играл на его струнах, выводя только ему подвластные стуки. Мне не нужен был мир без него! Сердце кричало об этом каждую секунду!

Я хотела лишь одного – чтоб он забрал меня с собой и подчинил своей воле! Больше никакой пустоты и забвения! Если бы ты мог слышать стоны моего сердца, Музыкант! Я хочу воспрянуть и слиться с тобой в едином полете вечности, устремившись к неведомым доселе далям.

Саид остановил свою игру и подошел ко мне. Поцеловав в губы, он крепко прижал меня к себе, и я утонула в его запахе надежности и нечеловеческой нежности.

– Я хотел сделать тебе сюрприз.

– У тебя получилось!

Губы его холодные от мороза прикоснулись к моим вновь и огонь стремительным потоком пронесся по моим жилам.

Что же ты со мной делаешь, мой Музыкант!..

Расслабившись в его руках, я отдалась всецело всепоглощающей страсти между нами, вбирая в себя каждый кусок его обжигающего дыхания. Забыв о морозе, о том, как недавно я стыдилась выйти в своем нелепом виде на улицу, я стояла посреди прохожих и впервые в жизни не думала о том, что обо мне подумают окружающие.

– Саид, ты сумасшедший!

– Это ты сделала меня таким.

– Твои руки, они совсем красные от холода.

– Неважно. Главное, это сюрприз.

Из магазина вышла улыбающаяся Оля, натянув рот до ушей и захлопала в ладоши:

– Шалость удалась! Ха – ха! Ура, ура!

Поздоровавшись с Саидом, она позвала его к себе в гости и веселой гурьбой под звуки передвигающихся костылей, мы направились в сторону ее дома.

***

Я так отчетливо слышала зов счастья в эти дни! Он сопровождал меня повсюду и вел к источнику райского наслаждения воздушным караваном любовных страстных мыслей. Его голос был подобен тихому пению журчащего родника: свежесть и прохлада невинности вспыхнувших во мне чувств к Саиду ласкали кожу лебединым пухом, успокаивали страхи сердца, окрыляли душу, одухотворяли тревожные глаза. Музыка моего романа с филигранной точностью и ювелирной изысканностью исполнялась флейтой чуткой безмятежной любви и наполняла меня сладостным покоем с едва уловимым хрустом перевернувшейся страницы нотного стана. Я закрывала в неге глаза, и любовь поглощала меня, укутывая теплым одеялом чуткости и нежности. Я слышала в Его исполнении Ноты, принадлежавшие только мне одной:

Ми. И Соль.

Идеальное созвучие двух душ, ставших единым целым в лазури небесного индиго.

Ми. Соль.

Солнце ясности теплого дня и луна, освещающая благостную тишину ночи. Дева, рожденная из света, чтобы исцелять и быть исцеленной.

Мисоль: мое единственное сияние. Моя любовь. Моя утрата…

***

В царстве тьмы, застлавшей глаза, мелькнул хрупкий лучик чуть пробившегося света, и Надежда второпях подняла склонившуюся, от ставшего привычным отчаяния, голову:

– Когда выживаемость более пяти лет, рецидив маловероятен!..

Он подошел ко мне и провел по лицу рукой. Прикосновение его руки было подобно облаку, коснувшемуся земли в предрассветное утро. Меня всегда поражала насколько его руки могут быть твердыми как камень и нежными как вода.

Я позволила Надежде ступить на это облако и устремилась ввысь.

– Мари. Я не маленький ребенок и прекрасно знаю, что может произойти. Я много читал о своей болезни и могу дать жару любому профессору. Без обид, но даже тебе.

– Естественно, пациенты знают о своей болезни все и даже больше! Америку ты мне не открыл.

– Я же сказал: без обид. Я прекрасно осознаю, что рецидив может наступить в любой момент.

Сказка задрожала, готовая рухнуть в любой момент, как карточный домик, еле стоящий на хлипком столе. Хрустальная Надежда – хрупкая и тонкая, готова была сорваться с небосвода, приготовившись к прыжку, принявшая решение разбиться на миллиарды маленьких осколков. Только, чтобы не признавать свое поражение.

– Но ты же состоишь на учете? И проверяешься у врачей. Причем у лучших врачей, насколько я знаю!

– Мари, я живу на таблетках, потому что понимаю – это необходимо. Состою на учете в онко – диспансере. Но снова облучаться, если случиться вдруг рецидив я не намерен.

– Ты с ума сошел?! Почему ты так говоришь? Ведь есть шанс, что вновь возникшая болезнь может отступить!

– Я не хочу провести остаток отведенной мне жизни в стенах холодной серой бездушной больницы!

Голос его перешел на крик и резко оборвался. Он отвернулся и по привычке спрятал свое лицо от меня. Мое сердце сжалось от боли, ставшей моей второй половиной. Тревога за его здоровье и страх, что он не захочет бороться за свою жизнь парализовал меня и я не вымолвила ни слова.

Тяжело дыша, некоторое время он сохранял тяжелое молчание. Наконец, повернувшись ко мне он прохрипел сквозь душевную боль, сковавшую его тело:

– Я хочу вдыхать свежесть осени и видеть рождение весны, Мари! Наслаждаться приходом теплого лета и, если повезет окунуться в холодные просторы безбрежно сияющей зимы. Чувствовать природу, слышать голоса людей – это есть жизнь, Мари! А не отходняки после химии в палате, где все до тошноты стерильно и чисто. Даже если это будет мой последний день, я хочу провести его «живым!..»

Одинокая слеза, скатившись вниз из своего пристанища, упала на мою тяжело дышащую грудь. Мне кажется, что она до сих пор проделывает свой путь по моему лицу, обжигая раскаленным железом Боли и оставляя клеймо на сердце.

Музыкант с душой поэта.

Я не хотела думать о том, что будет дальше. Я не хотела слышать твои слова. Я безумно устала от этого… Я хотела жить тем, что было у меня тогда – в том «сейчас». Будущего у нас не было – в глубине души я прекрасно осознавала это. Оно было зыбко как болото: трясина ожиданий поглотила мой разум и не позволила душе вновь упорхнуть туда, где живет любовь.

Я дотронулась до его лица и прошептала тихим срывающимся голосом:

– Знакомство с тобой изменило все! Я как ребенок, открывший глаза, выйдя из утробы матери. Ты моя новая жизнь, ты тот, кто помог мне снова появиться на свет, будучи другой! Неважно сколько нам с тобой осталось – месяц или день. Мы проведем его вместе. Это наше время! И его пространство принадлежит только нам!

***

Говорят, после бури всегда наступает затишье.

Но так ли это?..

Что делать, когда на город твоих чувств набрасывается огромная волна цунами, сметая все жившие до него образы и мысли на своем пути и, оставляя после себя лишь развалины оставшихся воспоминаний… Все, что было неотъемлемой частью тебя – разрушено. Единственное спасение – это продолжать грести, чтобы не утонуть в нахлынувшей стихии эмоций и чувств. Как тяжело дышать, когда внутри огромная дыра. Что принесет завтрашний день? Будет ли в нем благо?

Забвение – адское холодное пламя, сжигающее все то, что дорого и важно. Запахи его прелестнейших угощений ласкают чуткие ноздри, заставляя изнывать от жажды мученика, встретившего его на своем пути. Оно безжалостно, всепоглощающе, безмерно! Оно завладевает разумом и сковывает каждую мысль неотвратимыми железными цепями.

Спасение в любви – она нетленна. Ее дыхание ласкает морским бризом, прикасаясь к стукам сердца, подгоняя паруса возлюбленных друг к другу. Любовь – это молитва одиночества, еле слышно произносимая в бесконечном вселенском потоке кратких судеб. Ее страсть, ее единство в гранях драгоценного алмаза верности. Две судьбы – у которых один конец.

***

Я была оторвана от окружающего мира, словно улитка, спрятавшаяся в раковине. За все время моей жизни, я впервые по – настоящему «жила». То, что присутствовало в ней раньше – ушло, будто и не существовало вовсе. Северный полюс превратился в Южный. Антарктида сменила местоположение.

Даже сейчас на моем лице – улыбка. Наше с ним время хранило память в сердцах, ставших единым целым: неизменный цвет растаявшей весны, постучавшейся в мою дверь трезвоном звучной капели. Могла ли я знать, впервые взглянув в бездну его глаз, что все обернется именно таким образом?..

Каждое утро мы просыпались вместе. Могли валяться целый день, ничего не делая. Это был наш мир – недели, месяцы, годы были крепко сжаты в кулак. И мы не размыкали пальцев, не позволяя ничему исчезнуть.

Иногда он подшучивал надо мной. Называл «не стопроцентной». Я передвигалась на дурацких костылях! Черт бы их побрал. Ненавидела их.

Правая нога, загипсованная после повторной репозиции, лежала на подушке, повернутая внутренней частью бедра к левой. Она находилась в таком неестественном положении, что мне постоянно приходилось поправлять подушку под коленом, чтоб чувствовать себя комфортно.

Но именно поломанная нога подарила мне эти мгновения незабываемого счастья! Я проводила их наедине с тем, кого полюбила всем сердцем и душой.

Днем Саид играл на виолончели. Мы переехали к нему, позволив, наконец, Оле жить полной жизнью без забот о подруге, не вовремя сломавшей ногу. Соня каждые выходные приезжала к нам. Из – за моих неожиданных проблем процесс удочерения затянулся. Директор детдома приостановила процесс, твердо настояв на том, что я должна быть дееспособной для того, чтобы ухаживать за девочкой. Я была очень недовольна ее решением и сложившимися обстоятельствами, но прекрасно понимала правоту ее слов. Соне нужно было пройти адаптацию, привыкнуть к новому режиму. Мне нужно было оформить ее в школу, заполнить кучу бумажек. С учетом гололеда на улицах и моих передвижений на костылях мне это далось бы с огромным трудом и практически для меня в моем положении это было бы невозможно.

Саид украсил мои будни, превратив свой дом в консерваторию: Вивальди, Альбинони, Бах* и многие другие оживали в четырех стенах моего заточения. То, что начиналось кругами ада, выводило меня в чистилище и позволяло обрести рай в объятьях любимого.

В бесконечных попытках нагнать желаемое будущее и спешке за грядущим днем, я не замечала, как впустую проходят мои годы.

Безусловно, моя профессия приносит пользу людям, помогая продлить их жизни. Но что она оставляет для меня? Бессонные ночи, выходные, проведенные в тумане тусклого безликого одиночества. Возможно, это былоэгоистично с моей стороны, но впервые за десять лет моей практики мне захотелось забыть об обязанностях и просто жить в свое удовольствие. Я наслаждалась простыми вещами: радовалась солнечному лучику, пробившемуся сквозь тучи, снегу, неожиданно, выпавшему в ноябрьское утро. Завтра для меня исчезло, вчера просто перестало существовать. Я знала только три слова – Я ЕСТЬ ЗДЕСЬ. Среди лютости зимы и грустной печали осени незаметно наступила чудесная весенняя сказка. Я растворялась в ней без остатка. Холила и лелеяла подснежники, произраставшие на страницах этой маленькой вечности.

Я любила и была любима! И любовь моя была подобна зеркалу: я смотрелась в него и не видела своего отражения. Лишь Его глаза – бездонные озера, сокрытые в глубинных тайниках души. Я причащалась Им! Свидетельствуя Его существование, я создала новый центр мироздания в Его пределах!..

В моей памяти выжжены вечным огнем воспоминания об этих сладких мгновениях любви, принадлежавших нам двоим. Было в них что – то отчаянно нежное и невероятно трагичное: мы каждый день бросали вызов самой жизни, доказывая на своем примере, что болезнь не может заставить человека склониться перед ней на колени и признать свое поражение.

В сердце навсегда остался образ его теплого спокойствия, согревающего душу горячим чаем в зимнюю ночь под теплым одеялом. Его слова, причудливо ласкавшие слух. Уверенность, бодрившая утренним кофе.

Память услужлива. Она – единственный свидетель этой вечности. Распускаются почки, и цветут деревья, оставляя навсегда плоды его пребывания в моей жизни…

Счастье – долгожданная гостья. Ты вошла в мой дом и, исполненная твоим оркестром симфония, зазвучала в нем. Я слышу звуки ударных, бившихся в унисон с сердцем, что принадлежит двоим. Саксофон возвестил о твоем величии, труба вторила ему вослед. Фортепиано, в опьянении рождало восторженные Ноты гимна царства Музыки, где жили гармония и свобода!

Я его Мисоль… И я буду ею всегда для него, подарившего мне настоящее, навеки сохраненное в моей маленькой вечности.

Я прошу, Вселенная, наполни сердце силой! Ибо я слышу плач скрипки. Что за печаль укрылась в стонах ее многострадальной души?..

Ах, скрипка! Тебе ведома хрупкость моей гостьи. Ты знаешь о том, как призрачен мир, что предстал передо мной. Донеси мою грусть до неба! Разнеси скорбь по свету. Ты как никто знаешь боль утраты. Раздели ее со мной… позволь укрыться от стенаний и плача за занавесом спасительного забвения.

***

Дорожка слез высохла от холода, протянувшего к ней свою безжалостную длань. Глаза открылись, и сказка исчезла. Реальность поглотила иллюзии и тысячи острых ножей вонзились прямо в сердце. Мираж рассеялся, пустыня завладела миром. Я сделала шаг назад и вернулась туда, где ждала меня моя обыденность. Четыре стены пустого пространства, в котором нет никого.

Карие глаза с золотистыми прожилками, я не могу забыть вас. Вы не отпускаете меня из своего плена до сих пор, не позволяя дышать полной грудью, отказываясь разжать зажатые тиски.

Я не могу больше сделать ни шага. Музыка смолкла. Тишина поглотила звуки, и осталась только рана в сердце, нанесенная коварною судьбой. Капкан. Ловушка. Стрела попала точно в сердце! Яд течет по жилам, сковывая все тело нестерпимой болью! Я в агонии ее мучений. Где спасение?..

Взяв себя в руки, я улыбаюсь пустоте и тихо шепчу самой себе:

– Все в порядке, Мари. Ты справишься. Просто устала немного и замерзла. От одиночества.

***

– Это страшно?

– Что именно?

– Ну… болеть?

– Ты, наверное, хотел сказать – тяжело болеть. Это как собирать мозаику вслепую, не зная изначального рисунка: необходимо найти такой пазл, чтобы картина стала цельной. Это стоит огромных усилий. Правильный пазл – каждый новый день. Вначале неизбежно сопротивление, жуткое раздражение и желание прекратить эту дурацкую игру. Ведь это огромный труд и требует большого, ооочень большого терпения. Но пазлов так много, и, самое главное, так хочется узнать, что получиться в итоге, что в какой – то момент от них совершенно невозможно оторваться! Вот так день за днем крупица за крупицей ты строишь идеальную структуру своей жизни. Постепенно ты входишь во вкус и появляется азарт: ведь можно создать еще более интересные, все новые и новые картины! Но проблема в том, что пазлов немного, и они могут закончиться в любой момент.

– А что будет, если ты не сможешь достроить мозаику полностью?

– Наступит забвение, и я исчезну навсегда.

Прошлое всегда есть в настоящем и присутствует в будущем. Это воспоминания, живущие в душе и отдающиеся далеким эхом при каждом стуке сердца.

Тяжело больные дети – разноцветные бабочки: они без устали порхают под лучами жизни, размахивая своими маленькими крылышками. Одно из них зовется Мечтой, а другое – Любовью. И их жизненный путь также подобен рождению этих прекраснейших созданий. В момент осмысления своей болезни они напоминают «Гусениц»: покрываются толстыми шипами, выпускают яд, чтобы уколоть каждого, кто посмеет приблизиться к ним! Боль уродует их души, режет на куски маленькие сердца. Из глубин их внутреннего мира раздаются истошные крики несправедливости и боли, заставляющие кровь стынуть в жилах! Это страшное время – время смирения, осознания своей участи. Проходят дни, недели, и постепенно они привыкают к своей новой спутнице: шипы исчезают, и дети начинают собирать вокруг себя кокон; наматывают одну нить за другой, чтобы укрыться от жестокости хладнокровной судьбы, столь безжалостно выбравшей именно их.

Я называю это стадией «Куколки». Они закрыты от окружающего мира. Все что живет в них, находится за плотным барьером кажущегося безразличия ко всему. Это состояние может длиться годами: зима сменяет осень, весна переходит в лето. Жизнь некоторых иногда подходит к концу.

Но те, кто остаются на карте жизни, в один прекрасный день рвут кокон на части и открывают для себя удивительные вещи! Позволив свету коснуться себя, они сжигают оболочку горечи и укрываются под спасительным шатром родительской ласки. Нерешительным движением они поднимают одно маленькое крылышко – хрупкое, нежное, переливаясь всеми цветами радуги, мерцает слабым огоньком Любовь. Бабочка не может летать с одним крылом, ей необходимо второе – Мечта. Оно еще тоньше и буквально как перышко еле трепещет на ветру повседневности.

Самое важное – не позволить им согнуться или, что еще хуже – сломаться под бурным потоком вод обыденности, безудержно стремящихся к ним. Тем, кто выхаживал таких бабочек, когда они были гусеницами, необходимо взять их в свои теплые руки и согреть. Кормить, дать возможность вырасти, чтобы они могли объять весь мир.

Не останавливайте их. Пусть летят! Если упадут – помогите подняться. Ведь со временем их крылья станут крепче – и вот уже нет гусеницы. Она превратилась в бабочку, безмерно влюбленную в жизнь и мечтающую о счастье! Она знает – это будет краткий миг, но безудержно красивый – и приведет ее в последний путь.

Мне кажется, что тяжело больные дети – это хранители основ жизни. Они постигают тайну, которую мы «живые мертвецы» узнаем лишь, будучи на смертном одре. Каждое мгновение – это дар, являющийся чудом всем без исключения! Они во сто крат живее нас «здоровых», погребенных под ежедневною рутиной необходимых и срочных дел.

Загляните в их глаза. Что вы видите? Боль? Печаль? В них жизнь – самая чистая и первозданная в своем существовании!

Мы придумываем столько пустого и ненужного, лишь бы занять себя и не думать. Просто не думать ни о чем. А еще лучше не жить.

Поговорите с таким ребенком. Услышьте его слова, увидьте его глазами этот мир! Поверьте, диво вам обеспечено …

Девочка с голубыми глазами, я хочу остановить ход времени, чтоб коснуться до тебя, услышать твой голос и пройти вместе то, что нам останется! Я заштопаю свои раны белыми нитками, чтоб не дать уйти воспоминаниям сквозь дыру в сердце. Они – источник моей силы, смысл моей жизни.

Соня Авдеева покинула этот мир. В тот момент, когда я лежала на своей кровати с поломанной ногой, моя девочка горела в огне, буквально обуявшем ее маленькое тело и погрузилась в ад. Бластные клетки подобно пиратам захватили все источники ее жизни.

Я не хочу описывать, каким образом болезнь убила ее. Это причиняет мне огромную боль и не в этом суть всей этой истории.

Соня умерла внезапно, как огненный цветок, распустившийся для того, чтобы вспыхнуть и сгореть в пожаре своего пламени.

Жизнь моей девочки – история маков. Когда семя попадает в землю и пускает корни, оно нуждается в большом количестве воды. Постепенно ростки дают всходы и им необходим солнечный свет. Если условия благоприятны, они растут и превращаются в нераскрывшийся бутон. Он неприметен среди других цветов и теряется в их пышной красоте.

Но стоит ему раскрыть свои нежные лепестки, и поднять маленькую головку к солнцу – он пылает огнем пламенного жара ярко красных оттенков! Всю свою силу, мощь, красоту и силу вкладывает цветок в него. Агония красок продолжается в течение трех дней. Трех дней краткой вечности, принадлежащей лишь ему. На четвертый цветок начинает медленно увядать: лепестки осыпаются, бутон приклоняется к земле и спустя время на его месте образуется пустое пространство. Кажется, что он исчез бесследно. Но это не так. Тот, кто увидел огонь горящих красок и прикоснулся к их таинству, никогда не сможет забыть пылающего жара и оставить его в прошлом! Ведь он выжигается на сетчатке, словно знамение, и остается на всю жизнь.

Сколько маленьких маковых цветочков угасает, сгорев в пламени огня, в стенах холодных отделений! Сколько их разбросано по свету! Но все они едины. Буйство красок, и жар сияющего пламени, доктора – свидетели их краткой вечности – помнят на протяжении всей жизни. Они оставляют неизгладимый след в историях этих людей…

Золото не может сиять вечно – солнечный луч, освещающий его, постепенно исчезает, уходя в направлении вечного неба. Свет в душе не может гореть всегда – он меркнет и все заполняется тьмой.

Не страшно умереть и покинуть этот бренный мир. Все тленно и любой жизни неизбежно приходит конец. Гораздо страшнее остаться жить в нем без того, кто был дорог сердцу: дышать, ходить, встречать утро, провожать рассвет, отдаваться в теплые объятья ночи и засыпать с мыслями о тех, кто был, когда – то, неотъемлемой частью тебя. В этом вызове заключается смирение для страждущего. В этом бесстрашие для путника, оставшегося без любви.

Говорят, когда умерший попадает в рай – природа плачет проливным дождем, оплакивая невинность, покинувшую ее навеки. Но, то плачет не только природа: душа путника, потерявшая источник своих сил истошным воплем кричит небу о жестокой несправедливости. Сердце обливается кровавыми слезами, проклиная свое биение. Стук его, вдох, выдох, мысль, слово! Все это становится слишком непосильной ношей.

Слезы – драгоценности людских сердец. Бриллианты, рожденные из душ. Роса, оросившая агонию тела в холодное утро одиночества. Единственное спасение от пут, сковавших воспаленный разум.

Я долго думала над тем, что значит для меня боль утраты… и, наконец, я поняла. Это разрыв. Сердца. Буквально. Ведь оно перестает существовать как что – то неделимое. Оно блекнет и превращается в тень. И стуки, рожденные из него – уже не те что, было раньше. Боль действует, как бомба замедленного действия – разрушая тело, превращает его в прах и тлен. То, что остается после нее, лишь призрак былого. Сердце стало пустыней: любое семя, попавшее на выжженную почву, сгорит в жаре, пылающем внутри. Нет больше листопада, не растут цветы, не поют птицы. Всех истребила Боль – охотник во главе стаи гончих – одного за другим.

Когда чистая и невинная душа покидает наш мир, солнце исчезает в полном затмении.

Я знакома со смертью: почти каждый день в отделении проходит с ее присутствием. Но как бы жестоко это не звучало, проще наблюдать за ней со стороны – как она забирает жизни, оставляя пустоту в сердцах несчастных родителей, братьев, сестер.

Человек ко всему привыкает: просто ставишь внутри барьер – никаких глубоких чувств. Это больные, кому я не смогла помочь. Но даже несмотря на эту слабую попытку отгородиться от нее, с каждым своим приходом она забирает часть твоей души…

Я не теряла близких раньше. Не знала, каково это, когда смерть забирает то, что дает силы жить и дышать. Не знала, каково это, когда лишаешься опоры и не можешь встать на ноги… узнав, могу сказать одно – изнывая в муках, сердце бросается с размаху на съедение Ненасытной Вечной Боли. Постоянно. Устав от бессилия и на краткий миг уснув, оно медленно разлепляет налитые кровью глаза и вновь повторяет череду своих бессмысленных действий в надежде освободить себя от страшных мук и умереть. Страшнее этого нет ничего. Тело способно справиться с Болью. Оно запрограммировано таким образом, что выдерживает только определенную порцию и отключается. В этом его спасение. Но душа… она отторгает боль, как чужеродную субстанцию, пытается сделать все, чтобы уничтожить ее навсегда, но по итогу добивается только одного – уничтожает саму себя.

Моя девочка ушла. Ушла из жизни, даже не сказав мне слова «прощай». Я не держала ее за руку, не смотрела в глаза, не поймала прощальный взгляд. Меня не было рядом!..

В тот момент, когда число лимфоцитов в ее крови заполоняли все, что можно было заполнить и уничтожали ее, я безмятежно лежала. Пока не раздался звонок и мне не сообщили о том, что Соню срочно везут в реанимацию.

Ей стало плохо, когда она находилась в общей комнате в детдоме. У нее поднялась температура до тридцати восьми градусов, и девочка пожаловалась на слабость и тошноту. Скорая приехала быстро и доставила ее в реанимацию больницы, где я работала. И где меня на тот момент не был. Общий анализ крови показал наличие огромного количества бластов в ее крови. Острый лейкоз абсолютно непредсказуем. Рецидив может произойти на фоне полного здоровья. И привести к смерти.

С этого момента прошел год. Но я до сих пор живу в кругах Ада. Чем больше времени проходит, тем больше я погружаюсь во тьму и становлюсь ближе к встрече с главным Демоном моей души – ненавистью.

Умирать не страшно: оставив этот бренный мир, можно отправиться на поиски чего – то более лучшего.

Грусть по тем, кто ушел, бесполезна. Те, кто остался после них – бессмысленные жалкие создания. И я первая среди них. Оставшись в этой дикой пустоте, я не могу ни пошевелиться, ни вымолвить ни слова. На долю секунды наступает спасительное забытье!.. Но мысли о потере постоянно продолжают жить в моей голове. ЕЕ БОЛЬШЕ НЕТ.

Моя маленькая, милая девочка. Я прощаюсь с тобой в эту ночь, освещенную светом полной луны. Ты идешь по дороге, которую она расстелила для тебя и глаза твои светятся огнем радости и блеском предвкушения! Я вижу твою счастливую улыбку. Ты прощально машешь мне рукой. Оставив свой маленький рай на Земле, ты обрела его вновь на небесах! Господь улыбается, видя твою чистую и невинную душу в саду, называемом Эдемом.

Моя юная лесная фея, что погрузила меня в мир красок и открыла тайну мироздания. Я безумно скучаю по тебе! Мне не хватает глубины твоих лучистых глаз. Но я стараюсь не предаваться скорби, потому что знаю – ты, наконец, сможешь найти ответы на все свои вопросы и обрести покой, в котором так нуждалась.

Есть слово, что человек произносит с болью в сердце и легкостью в душе:

– Прощай…

Часть II

Сколько жизни, столько и эмоций.

Душа и сердце не едины – они в бесконечной борьбе за чувство, унесенное ветром, подобно потухшему пламени свечи. От него осталась лишь зола, ускользающая с вихрем боли.

Все, что было важно, исчезло. Здесь пустота и ее не заполнить ничем.

Бросив камень в воду, вернуть его не сможешь – это омут. Все сущее погрязло в нем: жидкая, вонючая жижа, представленная главным людским пороком – равнодушием.

Еле открываю глаза от того, что в ординаторской звонит телефон. Веки словно камнем придавило. Ведь только уснула! Тянусь в сторону телефона:

– Алло?

Я готова выругаться в трубку – сон во время дежурства на вес золота!

– Приемное. Необходима ваша консультация.

– 

Сейчас спущусь.

Кладу трубку и встаю с дивана.

Черт бы побрал, этот приемник! Снова "тяжелый" ребенок». Подхожу к зеркалу: пара опухших от бессонницы глаз. Ну, конечно – третье дежурство подряд!

Накинув на себя халат, кое – как поправляю волосы и выхожу из ординаторской. В отделении пусто, все дети спят. Поворачиваю голову в сторону окон и чувствую, как в душе просыпается привычная тоска. Но взяв над собой привычный контроль, иду в направлении выхода. Свет слепит глаза, заставляя прищуриваться. И как назло он такой неестественно яркий!

Боже, как же я от этого устала… Сейчас по накатанной:

– За что нам все это? Почему именно мы? За какие грехи свалилось на нас это горе?!

А я откуда знаю! Полагаю, что, если бы знала, наверное, спасла бы куда больше жизней…

Спустившись по лестнице на первый этаж, я зашла в приемное отделение. Перед глазами «картина Репина»: заплаканная мамочка на грани нервного срыва и несчастный ребенок, испуганно прижавшийся к ней.

– Здравствуйте.

Я подошла к медсестре. Та, молча, указала на пару в углу. Дежурного педиатра на месте не было. Вызвали в реанимацию.

Взяв в руки лист первичного осмотра, читаю его записи. Ребенок осмотрен хирургом. Подозрение на «острый живот». Высокая температура, увеличены лимфоузлы. В общем анализе лейкоцитов тринадцать. Понятно.

Прочистив горло, бросаю короткий взгляд на мамочку и направляюсь в ее сторону. Сев на кушетку, смотрю на мальчика:

– Здравствуйте. Меня зовут Марьям Руслановна. Я – доктор. Глеб, мне нужно, чтобы ты сейчас снял маечку и дал себя осмотреть. Не возражаешь?

Ребенок исподлобья насуплено глядит на меня, искренне недоумевая, чего от него хочет «эта тетя доктор». Стараясь смягчить голос, я улыбаюсь и ласково спрашиваю:

– Глеб, а сколько нам лет?

Срывающимся голосом ребенок отвечает, что ему шесть лет.

– Глебушка, да ты богатырь!

Подмигнув мальчику, наигранно возмущенным тоном весело говорю:

– Такой большой мальчик, а не можешь маечку снять? Вот, смотри.

Сняв фонендоскоп с плеч, немного наклоняюсь вперед и, стараясь заинтересовать ребенка, кручу им в разные стороны, выписывая в воздухе фигуры – единственная игрушка, имеющаяся у меня «в наличии».

– А хочешь, я тебе покажу, как эта штука работает?

Вдев стетоскоп в уши, прикладываю его к груди мальчика и говорю:

– Смотри. Вот так я могу послушать твои легкие. Как ты дышишь. А вот так как сердце у тебя стучит.

Ребенок коротко смеется и охотней идет на контакт. Я облегченно вздыхаю. Дело сделано.

Мамочка обретает способность двигаться и помогает снять маечку с сына.

– А сейчас, Глеб, я буду щупать твои лимфоузлы. Хочешь их потрогать?

Беру руку ребенка и кладу ему на шею, имитируя пальпацию лимфоузлов.

– Не больно, правда?

Леша поворачивается к маме и начинает с азартом и искренним детским любопытством щупать мамину шею.

– Ложись на кушетку. Будем тебя щупать.

Начав с затылочных лимфоузлов, перехожу на следующие по порядку, отмечая их умеренное увеличение и плотность консистенции.

– Глебушка, молодец какой! Будущий мамин защитник!

По ходу пальпации, осмотрев тело пацана, обращаю внимание на синячковость и петехии* на ногах. В общем анализе тромбоцитов сто десять – гемостаз* адекватно не срабатывает. Ребенок скорее всего наш.

– Мамочка, когда в последний раз болели ОРВИ?

– Мы только вылечились. Нам доктор ставил фарингит*. И назначил Фарингосепт* от горла и…

– Понятно. Врач приемного покоя пишет, что вы поступили по скорой с высокой температурой. У ребенка были кровотечения, может из носа или он жаловался, что у него десны кровоточат?

– Да. У него был жар. Померила температуру, а она у него тридцать девять. Я дала ему Нурофен*. Но жар не спадал. Потом дала еще одну таблетку, но тоже не помогло. В последнее время он весь вялый, кушать не хочет. И у него сильно кровоточат десны.

Мать погладила сына по голове и испуганно посмотрела на меня. Я взяла записи дежурного педиатра и пробормотала себе под нос:

– Понятно. А здесь вам вкололи литичку*.

– Что?

– Литическую смесь – папаверин, анальгин и димедрол.

Я старалась выглядеть максимально успокаивающе.

– Для того, чтобы сбить температуру.

– Да, нам что – то вкололи и жар спал. А еще нас осмотрел хирург, но сказал, что его патологии здесь нет. У него живот болел.

– Вы в первый раз попали к нам в больницу?

– Да, он ни разу раньше не болел. Если, только не считая обычную простуду.

– Угу.

Я утвердительно кивнула, и, вдруг, почувствовала безмерную усталость. Этот малыш стал еще одним несчастным кандидатом на вакантное место в нашем отделении. Вопрос был только в том, сколько пройдет времени для того, чтобы оно вновь стало вакантным. Сколько ж еще таких Глебов пройдут через мои руки?..

Почувствовав, как сердце сжалось от боли, я резко отвернулась от мамочки и до крови прикусила губу. Мне нельзя было показывать свои слезы, а не то у нее началась бы паника. Женщина итак на грани – ее незаметно начала бить истерика. Я боялась, что, когда диагноз подтвердится, а обследование однозначно даст положительные результаты, она не выдержит и сорвется окончательно.

Встав с кушетки, я подошла к находящемуся поблизости столу. Отодвинув стул, села и быстро заполнила лист первичного осмотра. Поставив подпись, повернулась к несчастной матери:

– Результаты анализов у вас плохие. Боюсь, придется мне вас огорчить. Я ложу вас в наше отделение.

– Как? В гематологию? Но ведь…

Ну, вот все начинается заново, как в том старом фильме. Большие от ужаса глаза, поиски надежды, мольба о чуде, которого я не могу сотворить.

– Мы ведь никогда не болели ничем серьезным! В больницах не лежали!

Голос женщины перешел на визг. Она громко зарыдала, прижимая сына к своей груди.

– Мамочка, успокойтесь, пожалуйста. Мы ведь кладем вас в отделение для того, чтобы полностью обследовать и дать максимально адекватное лечение. Не стоит поднимать панику раньше времени.

Вытерев слезы, женщина шмыгнула носом и умаляющее взглянула на меня, словно прося забрать эти слова обратно.

Увы. Это не в моих силах.

Отодвинув стул, я встала со стола и подошла к дежурной медсестре.

– Оформляем его к нам. Лен, подготовьте, пожалуйста, историю. А я поднимусь в отделение и скажу, чтобы им приготовили палату.

Выйдя в коридор, я направилась в сторону лестницы, ведущей вверх в гематологию.

Боже, как же это все – таки тяжело! Где найти силы, чтобы вынести это? Откуда взять нервы…

Зайдя в отделение, я подошла к посту.

– Ну что, Саш, у нас новобранец. Готовьте палату.

– Хорошо, Марьям Руслановна.

Девушка с сожалением посмотрела в мою сторону: в ее глазах застыла привычная тоска. Глядя на нее, я вдруг вспомнила наше первое дежурство. Тогда она только пришла к нам работать. Такая веселая, хрупкая девчонка с задорным взглядом и звонким голоском. И куда все это делось?..

– Марьям Руслановна. Вы ведь третье дежурство подряд в отделении! Буквально живете здесь. На вас совсем лица нет. Может, хватит уже меняться дежурствами? Отдохните дома. Выспитесь!

Саша всем своим видом показывала, насколько она не одобряет мое поведение.

Улыбнувшись, я бросила на нее короткий взгляд:

– Ну, так ведь просят! Не могу отказать. Тем более у всех семья, дети. А я – то что! Живу одна. Забот таких нет. Так что, почему бы и не подежурить?

Положив историю мальчика на стол, я хотела было уйти. Но от Саши невозможно было легко отделаться. Если уж она решила промыть ваши мозги, будьте уверены – она своего добьется.

– Ну, зачем вы так! Молодая, красивая женщина! Умная, образованная, врач!

Саша сделала особое ударение на последнем слове, вытаращив свои и без того огромные глаза.

Я поняла, что мне придется идти на крайние меры.

– Саш, ты недавно развелась. Твой муж выдержал то, что тебя по ночам нет дома?

Она резко опустила взгляд и сделала вид, что занята перебиранием историй. Но я видела, что сделала ей больно.

– Нет!

История болезни полетела в стопку рядом лежащих. Другая незамедлительно последовала за ней.

– Сказал, что женился на женщине, а не на медсестре, вечно пребывающей на ночных дежурствах.

– Ну, вот видишь. Не каждый способен принять такой график работы! А я по – другому не умею.

Пожав плечами, я примирительно улыбнулась и, повернувшись к ней спиной, пошла в сторону ординаторской.

Молодая, красивая. Я горько усмехнулась про себя. Может быть и так. Да только вот в наше время – это не бонус, а изъян какой – то! Хорошо, если ты обычный человек – это полбеды. Но если тебя угораздило стать врачом – личная жизнь перечеркивается огромным жирным фломастером. А меня занесло в еще более отдаленную пристань под названием детская онкология.

Когда была студенткой, думала – смогу изменить весь мир! Спасти жизни, которые будут в моих руках!.. Какая наивность.

На глаза снова навернулись слезы. Былого энтузиазма уже не осталось. Разбился вдребезги о холодные скалы реальности. Не знаю, что еще держит меня на этой работе.

Зайдя в ординаторскую, я подошла к столу и достала бланки анализов. Необходимо было выписать ребенку направления на ЭКГ*, биохимию* и коагулограмму*. Кровь, мочу они сдали в приемнике, рентгеновский снимок им сделали. Легкие у мальчика были чисты. Осталось выполнить пункцию спинномозговой жидкости*. Думаю, этого пока будет достаточно. Но то, что у него уже такой лейкоцитоз* и тромбопения* говорит о многом. Помимо того выраженный анемический* и геморрагический синдромы*. Необходимо было купировать их. И учитывая ангину, назначить антибиотик. Странно, что дежурный педиатр не назначил консультацию лора. Нужно будет это сделать.

Выйдя из ординаторской с необходимыми бланками, я подошла к Саше и увидела своих «клиентов».

– Так, подскажите мне, пожалуйста, как к вам обращаться?

Ведь нам предстоит долгое знакомство. Уж так распорядилась судьба.

Срывающимся голосом женщина ответила:

– Наталья Николаевна.

– Наталья Николаевна. Значит, смотрите. Вам необходимо заполнить и подписать вот эти согласия, которые дают мне право, проводить лечебные процедуры. Это информированное согласие. Подписывая его, вы соглашаетесь с методами лечения и проводимыми процедурами, и даете на это свое разрешение.

Мамочка взяла его дрожащими руками и утвердительно кивнула.

– А это согласие включает правило поведения и режим больницы. Подписывая его, вы соглашаетесь с тем, что не будете их нарушать.

Мамочка подняла глаза и посмотрела на меня с таким рассеянным видом, что мне стало ее жаль. У ее ребенка обнаружили тяжелую болезнь, а я сую ей какие – то бумажки. Но что поделать, система.

– Наталья Николаевна, я вас прошу, соберитесь. Я понимаю, вам страшно. Очень тяжело принять это спокойно, но нужно сделать это ради сына. Взгляните на него – он напуган не меньше вашего.

Упоминание о сыне подействовало на несчастную женщину как ведро холодной воды. Прижав его к себе, она ненадолго зажмурилась и, сделав глубокий вдох, покачала головой. Открыв глаза, она еле слышно ответила:

– Я все поняла, доктор. Спасибо.

– Наталья Николаевна, присядьте вот здесь. Заполните все согласия. А я сейчас приду.

Подойдя к посту, я попросила Сашу принести стакан воды несчастной матери.

– К сожалению, это единственное, что я могу вам предложить.

Протянув ей стакан, я присела рядом.

– Выпейте, это хоть немного успокоит вас.

Женщина кивнула и дрожащей рукой взяла его из моих рук.

– Доктор, почему так?

Застывшие от ужаса глаза, красные и буквально, отекшие от слез непонимающе смотрели на меня.

Стиснув кулаки, я проглотила комок в горле и постаралась взять себя в руки.

– За что? Ведь мы не сделали ничего плохого! Жили как все обычные люди! Он в школу ходит, учится только на одни пятерки.

Женщина громко зарыдала.

Саша отреагировала моментально, по отработанной схеме, впрочем, как и всегда. Принесла валерьянку и накапала в стакан с водой. Мы еле уговорили несчастную женщину выпить ее.

– Наталья Николаевна! Никто в этом не виноват.

Я старалась, чтобы голос звучал ободряюще.

– Но такое случилось. Вам необходимо обследоваться, пройти курсы химиотерапии. Сейчас в наше время медицина шагнула далеко вперед. Открываются новые препараты, находят новые методики лечения. Главное, не отчаиваться! Соберите волю в кулак, потому что вам она понадобится на протяжении очень долгого времени.

Проговаривая вслух все эти слова, я сама не верила в них. Да, сейчас сделано много открытий, и найдено много лекарств. Безусловно, возможна пересадка костного мозга. И скорее всего, если бы это было за границей, оно так и было бы. Но не в нашем отделении, где всего пять коек предусмотрено больным с лейкозом, а оставшиеся двадцать пять делят апластики*, дети с аутоиммунными и другими заболеваниями. Где не хватает средств, для того, чтобы дать адекватную терапию детям! Где ремонт не делался на протяжении тридцати лет!.. Увы, это жестокая реалия жизни. Нашей жизни. Если бы я могла, я бы сказала этой матери, что им повезло еще, что койка нашлась! Не говоря о том, что необходимо становится на очередь в министерстве здравоохранения, где помимо Леши есть еще куча таких же несчастных детей, ждущих годами свою квоту на операцию. Лекарства дорогие, отделение не способно закупить их, и поэтому мы проводим химию низкодозными препаратами, от которых в организме творится невесть что. Оборудование, возможно, знавало времена и получше. Кадров не хватает, и скорее всего, когда пенсионеры окончательно выбьются из сил, или перестанут занимать две врачебные единицы, встанет вопрос о том, кто вообще будет лечить.

Все это укрылось за ободряющими нотками моего голоса. То, что осталось только мыслями, сопроводившими их.

– Но как можно успокоиться, когда такое происходит в жизни?!

Мамочка смотрела прямо перед собой, держа дрожащими руками стакан.

– Как?! Когда нам педиатр говорит, что у нас всего лишь обычная ангина! А потом температура подскакивает до сорока.

Женщина всхлипнула и снова начала плакать.

Я не могла больше это терпеть. Отобрав у нее стакан, развернула ее и посмотрела прямо в глаза.

– Наталья Николаевна, вы ДОЛЖНЫ успокоиться! Поймите это! Это НУЖНО принять, и сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь сыну!

– А может не стоит?

Мамочка, словно не видя меня, посмотрела куда – то вдаль.

– Ведь все равно, не выживет. Зачем его мучить всеми этими ужасными процедурами. Заберу его домой, так хоть с семьей подольше побудет.

Я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Внутри буквально все вскипело. Как можно так говорить?! Я понимаю у тебя истерика, стресс и все такое, но это же не означает, что нужно сдаваться!

– Наталья Николаевна, придите в себя! Быстро возьмите себя в руки и выбросьте все это из головы!

Возможно так проще, но мы ведь не имеем права решать – прекращать жизнь человека или нет, тем более, когда это сын! Пусть тяжело, пусть больно, но часы превращаются в дни, а дни иногда в месяцы и годы!

– Вы поймите, даже если мы отвоюем у болезни день его жизни, это уже великая победа и надежда, которая всегда должна быть в вашем сердце! Если вы перестанете бороться за жизнь своего сына, что тогда говорить о нем?!

Женщина громко зарыдала и закрыла лицо руками.

Я почувствовала, что сама нахожусь на грани. Из глаз брызнули слезы, и я отвернулась, чтобы Наталья их не увидела.

Да, возможно, в нашем отделении не самое лучшее оснащение и нет хороших лекарств! Но ведь мы не бросаем свое дело. Сражаемся за каждый вдох, взгляд, лишь бы дать ребенку хоть небольшой кусочек жизни!

Мне так хотелось сказать этой женщине, что я вижу смерть каждый день! Каждый день – рыдания, истерики родителей. Смерть забирает не только моих пациентов, но и их близких. Они превращаются в тени, а от живого человека, способного дышать, ничего не остается. Но, не смотря на все это, я продолжаю работать здесь – в месте, которое считается адом медицины, и нахожу в себе силы забыть про это.

– Наталья Николаевна, так говорить нельзя.

Я сжала ее руку и постаралась максимально успокоить ее.

– У вас даже диагноза точного нет. Выживаемость при нынешней медицине составляет больше пятидесяти процентов. Возьмите себя в руки.

Женщина всхлипнула и, вытерев, наконец, слезы срывающимся голосом сказала:

– Простите меня, доктор. Просто никогда не болел.

Рыдания душили ее изнутри и, заикаясь, она добавила:

– Он же у меня один единственный!

– Вот именно поэтому боритесь за его жизнь!

Я обняла ее и настойчиво продолжила:

– Вам столько нужно сделать! Поймите, многие лекарства придется покупать. А еще пересадка костного мозга. Это можно сделать только за границей. Вам нужно будет обратиться в Минздрав, в благотворительные фонды. Столько работы!

Женщина освободилась от объятий и, шмыгнув носом, прошептала:

– Спасибо вам.

– Рано еще благодарить.

Я сжала ее руку и тихо возразила:

– Вот поставим окончательный диагноз, добьемся ремиссии – тогда можно будет.

***

Боже, наконец – то, я дома… Третьи сутки подряд в отделении – это ужасно выматывает.

Я подошла к электрическому чайнику и, набрав воду, поставила кипятиться. Захотелось покурить – достала пачку сигарет из сумки и пошла к окну. Приоткрыла немного форточку: на улице было холодно, на балкон выходить не хотелось. Я усмехнулась, чувствуя нарастающий внутри сарказм. Хоть спустя трое суток покурить нормально, елки – палки! На работе я не могла из – за родителей пациентов. Они видели во мне в первую очередь врача, занимающегося спасением жизни их детей, и я не позволяла себе быть обычным человеком со своими проблемами. Но приходя домой, я имела полное право сбросить эту маску и стать собой – одинокой женщиной, безмерно уставшей от такой жизни. Но, к сожалению, другой не знающей.

Глубоко затянувшись, я выдохнула облако дыма и посмотрела в окно: туман, на улице, никого нет. Все сидят по домам, греясь на диванах, смотря телевизор в кругу своей семьи. Везунчики.

И почему меня занесло именно в медицину?

Чайник вскипел. Сбросив пепел, я сделала еще пару затяжек и потушила окурок в пепельницу. Подойдя к столу, налила себе чаю и достала печенье, завалявшееся в шкафу еще с той недели.

Может, потому что это всегда казалось мне благородным – помогать людям, спасать жизни, чувствовать свою «нужность». Я – неисправимый романтик. По крайней мере, была. Даже стыдно иногда становится, куда все это делось?

Сделав глоток обжигающего чая, я почувствовала, как он продвигается по телу, прокладывая свой путь к месту назначения.

Да потому что, когда была совсем юной, все казалось банально простым! Еще Хауса насмотрелась в придачу. Хотела стать такой же. Я горько усмехнулась своим мыслям: гением, щелкающим непонятные случаи, как орехи. Увы! Не суждено.

Конечно, если бы у нас все было так, как за границей, возможно, я не сидела бы в этой убогой квартире и не пила чай с дешевым печеньем. А моим пациентам не приходилось бы спать в коридоре, потому что в отделении отсутствуют свободные койки.

Единственное, что я поняла – жизнь не всегда бывает справедлива.

Тяжело вздохнув, я выкинула эти мысли из головы, и быстренько допив чай, помыла кружку и выбросила пакетик печенья в мусорное ведро. Оно уже засохло практически.

Выйдя из кухни, направилась в сторону единственной комнаты, являвшейся спальней и гостиной одновременно. Нужно было поспать, чтоб хоть как – то прийти в себя. Я хотела, чтоб лицо выглядело свежим и отдохнувшим, не смотря на бессонные дежурства. Ведь что бы ни было у тебя на душе, и какие проблемы не грызли несчастный ум, «лицо» должно быть всегда. Особенно в моей профессии.

***

– Марьям, у тебя на этой неделе студенты.

Черт! Совсем о них забыла.

– Да, Алевтина Владимировна, я поняла. Не могли бы вы распечатать план занятий?

– Хорошо. Завтра придешь, заберешь. Это пятый курс. Делай упор больше на теорию, чем практику. Но не забывай водить их в отделение и показывать больных.

– Я поняла. Спасибо.

Выйдя из аудитории кафедры госпитальной педиатрии, я выпустила, наконец, пар. Алевтина Владимировна была замечательной женщиной, но начальник из нее был не просто очень строгий! Она не оставляла никакого пространства для тех, кто хотел бы хоть немного отклониться от заданного ею курса! Почувствовав неистовое желание вытащить сигареты из сумки, я еле сдержалась, чтобы не закурить прямо в коридоре. Сделав глубокий выдох, постаралась взять себя в руки. Учитывая ситуацию, сложившуюся в стране, приходилось мириться со всем этим.

Но, честно говоря, мне нравилось работа со студентами. Глядя на них, я, невольно, вспоминала свою юность и испытывала огромную радость, видя их «профессиональную невинность». Еще не побитые жизнью лица, без тени разочарования, горящие энтузиазмом глаза. Сама была такой, когда – то. Очень давно. В другой – лучшей жизни.

Что ж, придется мне немного освежить память и подготовиться к занятиям. Практика это одно, а вести занятия у студентов это другое.

Незаметно для себя, я подошла к двери своего отделения. Остановившись перед входом, оглядела холл. Удивительно! Если кто – то, в смысле, не болеющий и не ухаживающий за больным, совершенно посторонний человек, вдруг, решил бы заглянуть в нашу больницу, думаю, он поразился бы больше всего тишине в гематологии. Если подняться выше и пройтись по другим отделениям, исключая конечно реанимацию, которая, кстати, находилась напротив нашего, можно услышать крики возмущенных санитарок и не менее возмущенных родителей. Первые отстаивают чистоту своих полов, вторые – полноту кошельков. Видано ли это каждый раз тратиться на покупку бахил, когда им нужно всего лишь на минутку, чтобы поговорить с врачом! Доктора снуют туда – сюда, жизнь бурлит ключом. Пациенты, как ни в чем не бывало, сидят, уткнувшись в планшеты, ноутбуки и другого рода андроиды. Никто особо не замечает «Смерть». Ведь рядом с Ней ходит ее диаметральная противоположность и люди смотрят только в ее сторону. Черная Дама с косой остается незаметной в пределах этого обитания.

Чего нельзя, конечно, сказать о нашем отделении. Даже не думает хотя бы ненадолго покинуть этот «отель». Если вдруг кто – то окажется в пределах Ее обозрения, то обязательно будет схвачен крепкой рукой, которую, Она не отпустит уже никогда.

Но, как это ни странно, наши детки совсем не боятся Ее! Первое, что отличает их от пациентов других отделений – спокойствие. На самом деле, если бы кто – то посторонний, действительно, решился бы посетить нас – он не услышал бы вопли ребятишек, страдающих от болезней. До его слуха долетали бы только безутешные рыдания родителей, теряющих их. Наши маленькие солдаты переносят все, что выпадают на их долю с поразительной стойкостью! Я иногда думаю, что ордена нужно вручать не только тем, кто способен броситься под танк. Убить себя одним махом очень легко. Попробуй, выдержи хоть один курс химии. Это не одно и тоже.

Мои пациенты – самые благодарные и безропотные. Этим бедняжкам приходится переносить столько боли и страданий, что они стараются скорее помочь окружающим! Будто не хотят, чтобы те прошли через то, что выпадает на их долю.

– Марьям Руслановна?

Мои мысли были прерваны появлением Александра Богдановича Звезднева, заведующего отделением реанимации. Мне он импонировал: веселый и юморной. Истинный реаниматолог.

– Здравствуйте.

Он как – то пытался флиртовать, что, впрочем, касалось в его случае всех молодых женщин больницы. Будучи при этом женатым! Я тогда сразу поняла, что фамильярность в общении с ним должна быть абсолютно полностью исключена.

– Как ваши дела?

– Нормально. Вы как?

– Да, у нас все также. Один с несовместимым пороком сердца, у другого билирубин за сто пятьдесят. Ничего не меняется!

Он ухмыльнулся и подмигнул мне.

– Да и у нас тоже. На последнем дежурстве поступил мальчик с подозрением на лейкоз. Лейкоцитов тринадцать, в формуле выраженный лимфоцитоз. Провели более полное обследование, выявили миелобласты.

– Ну не зря же отделение реанимации находится напротив гематологии!

– Александр Богданович, ваш черный юмор…

Я покачала головой и посмотрела в сторону своего отделения.

– Что?

Сощурив глаза, он с самодовольной улыбкой, взглянул на меня, в который раз пытаясь вывести на флирт.

– Неважно. У меня студенты на этой неделе. Прохорову на среду назначена пункция, хочу им показать.

– Хорошо. В процедурной найдете все необходимое.

– Отлично! С удовольствием поболтала бы с вами, но нужно идти. Пациенты ждут.

Я пожала плечами, всем своим видом показывая, что работа льется через край.

– Ну что ж, увидимся.

Оставив его стоять одного возле двери, я вошла в отделение и направилась к сестринскому посту. Работа, действительно, наступала на пятки.

– Эльвир, Чепурнову поставили капельницу с глюкозой?

Подойдя к нашей медсестре, я открыла историю и просмотрела лист назначений.

– Да, Марьям Руслановна.

– Отлично. С лаборатории пришли анализы Гладковой? Мне нужно было проверить ее группу крови, чтоб заказать тромбо и эритромассу* на переливание. У нее была химия, ей это необходимо. И еще ей нужен Церрукал*.

Сделав соответствующие записи в истории, я отдала ее медсестре.

– Хорошо, Марьям Руслановна. Я поняла.

– Отлично.

Я оставила пост и направилась в сторону палат, где лежали мои пациенты. По идее, они должны были проснуться и привести себя в порядок.

Войдя в четвертую, я застала одну из них, за чтением какой – то книги.

– Привет, Жень. Ну как ты сегодня?

У этой девочки был хронический лимфолейкоз, в стадии обострения, спустя шесть месяцев ремиссии. Она только закончила курс химии.

– Здравствуйте, Марьям Руслановна. Я нормально. Правда тошнит все время.

– Так бывает после химиотерапии. Можно сказать, что это относительно «нормально». Я тебе назначила противорвотное. Будешь их пить, станет немного легче.

Я мягко улыбнулась, стараясь приободрить ее. Побочные эффекты химии – самые тяжелые, и я бы даже сказала самые отвратительные.

– Женек, мне нужно тебя осмотреть. Как всегда – легкие, сердце. Так что маечку придется снять.

Девочка послушно выполнила мои указания.

Ну, как и ожидалось – систолический шум над всей областью сердца, вследствие выраженной анемии. Костный мозг не функционировал «как должно» из – за болезни. Легкие чистые, тоны сердца в пределах возрастной нормы.

Женька готовилась на повторную пересадку. Стояла на очереди в Министерстве, вроде должна была вот – вот получить квоту. Но помимо этого, ее родители работали с местными благотворительными фондами, и я надеялась, что нужная сумма будет собрана вовремя.

– Жень, глазки сухие. Капаешь что – нибудь?

Явопросительно взглянула на девочку. Та натянула майку, и, просунув сквозь нее голову, невнятно пробормотала:

– Да. Мама купила мне какие – то капли, не помню точного названия. Но они вроде как помогают. Марьям Руслановна, а скажите, почему меня тошнит все время?

Девчонке было уже пятнадцать лет – интересоваться о состоянии своего здоровья в этом возрасте было своего рода приобщением к болезни.

– После химии, слизистые во всем организме, как бы, «иссушаются». То же самое происходит в желудке. Его нормальное функционирование нарушается, и возникают позывы к рвоте или тошнота, как в твоем случае. Придется это выдержать.

– Понятно.

Девчонка тяжело вздохнула.

– Да мне и не в первой, если честно.

– А где твоя мама?

– Она спустилась вниз купить воды.

– Понятно. Попроси ее зайти ко мне в ординаторскую. Мне нужно поговорить с ней.

– Ладно.

Еще раз, улыбнувшись девчонке, я оставила ее и вышла из палаты. На ум, вдруг, пришли воспоминания о том, как она впервые попала к нам в отделение. Ее привезли поздно вечером, в очень тяжелом состоянии. Это как раз было на моем дежурстве. Родители скитались два месяца по врачам в поисках правильного диагноза, пока те не довели девочку до того, что процесс поразил нервную систему.

Иногда становится страшно, что среди моих коллег есть те, кто лечит пневмонию Мукалтином. И ставит такой диагноз без рентгеновского снимка, как в случае с Женькой.

Каждый раз, когда захожу в эту палату, вспоминаю убитых горем и черных от слез женщину и мужчину – ее родителей. Сколько им тогда пришлось пережить! Девчонка была «между». На тот момент казалось, что возможность выздоровления полностью отсутствует. Но она выкарабкалась. Мы еле ее вытащили тогда.

Вот в такие минуты, я задумываюсь – а может все же есть смысл в моей профессии, если я могу отвоевать даже минуту жизни у «ЧЕРНОЙ?..»

Я вошла в ординаторскую и села за компьютер. Мне нужно было оформить выписной эпикриз* пациенту с идиопатической тромбоцитопенической пурпурой*.

День жизни – много это или мало? Не знаю. Но уверена, что скорее первое, чем второе. Ведь если есть надежда, вера во спасение, значит, человек все еще человек и не превратился в тлен и прах!

Проработав здесь врачом в течение семи лет, я поняла одно: жизнь – это борьба. И пока у тебя есть силы, ни в коем случае нельзя сдаваться.

Никогда не смогу забыть, те страшные приступы судорог ночью, и днем. И потом еще и еще. Бедной девочке столько пришлось перенести. А сколько выпало на долю несчастных родителей! Реанимация, интенсивная терапия, процедуры, исследования. Исследования и процедуры…

И вот Женя живая стоит перед моими глазами и разговаривает о том, что ее просто тошнит! Разве это не чудо?

Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы, и вытерла их рукой.

– Марьям Руслановна, тебя ищет мать твоей пациентки!

Дверь ординаторской открылась и в нее просунулась голова Виталия Олеговича, моего коллеги.

– Я поняла. Это, скорее всего, Гладкова.

– С тобой все в порядке?

Быков бросил на меня быстрый взгляд из – под очков.

– Ты в последнее время как – то сама не своя.

– Да, все нормально! Не переживайте.

Ничего не ответив, Быков вошел внутрь и подошел к своему столу. Он встал ко мне спиной и начал рыться в кипе историй болезней. Воспользовавшись этим, я незаметно протерла глаза и, придав себе более – менее свежий вид, начала печатать.

– У нас освобождается койка?

Быков бросил на меня короткий взгляд.

– Да, выписываю Чепурнова.

– Это тот, у кого ИТП*?

– Ага. Он хорошо пошел на преднизоне*. Спленэктомия* не потребовалась.

– Ремиссия*?

– Да, клинико – гематологическая*. Думаю, через недельки две ему можно в детский сад.

Найдя, наконец, то, что искал, Быков повернулся ко мне лицом:

– Ты от меня так легко не отделаешься Марьям. Имей в виду.

Я почувствовала, как краснею. Хотела было съязвить в ответ, но Быков не дал мне такой возможности.

– А вот моим Нурбаевым так не повезло!

Я прищурилась и с едва сдерживаемым гневом взглянула на него. Поняв, что вопрос закрыт, я «проглотила» негодование и решила поддержать предложенную им тему.

– Ну, оно и понятно! Кстати, у меня студенты пятый курс. Вы же их еще не выписываете?

– Да, какой – там! У них операция на следующей неделе. Что? Хотела показать?

– Конечно! Где ж они еще такую талассемию* увидят? Это же классика в чистом виде!

Быков громко рассмеялся, запрокинув назад голову. Я сама невольно улыбнулась, сказанным словам.

– Это точно, Марьям! Хорошо сказала!

Все так же смеясь, он покачал головой и открыл историю, которую держал в руках. Затем прочистив горло, уткнулся в нее и начал читать. Несколько минут было слышно лишь, как я печатаю выписку Чепурнова. Неожиданно, Быков оторвался от чтения и с выражением полного непонимания посмотрел на меня.

– Вот скажи мне, я не понимаю – что мужиков мало? Вроде война была в сорок пятом, а не в две тысяче шестом!

Я недоуменно уставилась на него. Что это на него нашло?

– В смысле! Вы про что вообще?

– Зачем выходить замуж за двоюродного брата?! Больше никого не нашлось поблизости?

Он вытаращил глаза, всем своим видом показывая глубину своего возмущения.

– Зачем пополнять мутационный фонд*?! Ну, ладно, одного. Так второго еще родила в придачу – такого же!

Я пожала плечами и негромко ответила:

– Вы же знаете, есть определенные национальные особенности.

– Те, что приводят к вырождению населения?! Близкородственные браки в двадцать первом веке!

В голосе Быков прозвучал сарказм, смешанный наполовину с отвращением и горечью.

– Ну, такое бывает. Тем более у нас на Кавказе! Вы же прекрасно это понимаете. Им ведь не объяснишь.

– Нет, Марьям, я ничего не имею против традиций. Но мозги ведь должны присутствовать! Ну, вышла ты замуж, ладно. Родился первый ребенок с талассемией – стоит же задуматься! Зачем рожать еще одного?

Виталий Олегович вопросительно развел руки. Вена на его виске пульсировала так сильно, что даже я могла увидеть ее со своего места.

– Чтоб потом потерять обоих в возрасте шестнадцати лет плюс минус год или два?! Хоть убей меня Марьям, я никогда не пойму таких традиций, которые позволяют плодить больных детей!

Быков сказал эту фразу, так, будто выплюнул кость, застрявшую в горле.

– Я с вами полностью согласна, Виталий Олегович. Мне самой становится страшно при мысли, что такое может быть в наше время, когда медицина достигла таких возможностей. Но что делать, если люди не осознают такие очевидные факты.

Виталий Олегович бросил на меня короткий взгляд и отвернулся в окно. С минуту, он сохранял молчание, а затем ответил с явно слышным разочарованием в голосе:

– Просто все проблемы людей от отсутствия культуры поведения, а если говорить простым языком – от отсутствия мозгов.

Я смотрела на него и, невольно, сочувствовала: он проработал в гематологии тридцать лет! За прямой спиной и беззаботной ухмылкой, скрывался доктор, спасавший людей от их собственной глупости и отдававший каждому частичку себя. Таких врачей, как Виталий Олегович Быков в нашей стране, наверное, остались единицы. Настоящих врачей. От Бога. Ему тяжело давалось хамское поведение некоторых нынешних пациентов. Ведь он был еще советской закалки, привыкший к тому, что все его рекомендации выполняются беспрекословно, а выбранные методики лечения не подлежат обсуждению на просторах Всемирной Паутины.

Я не переставала восхищаться им! Он был моим первым настоящим учителем. Меня всегда поражало, насколько гармонично в его характере уживались цинизм, юмор и человеческая доброта.

– Виталий Олегович, пожалуйста, не вздумайте сказать это вслух при мамочках.

Улыбнувшись, я весело посмотрела на него.

– Шутишь что ли?

Он сверкнул зубами в задорной ухмылке, собрав сеточку морщин вокруг глаз.

– Чтоб они меня по судам затаскали? Нет, моя помощь еще здесь потребуется!

Мне стало смешно, и я громко рассмеялась.

– Виталий Олегович, вы как всегда в своем репертуаре! Если не сострите что – нибудь, это будете не вы!

Быков с минуту смотрел на меня, не отрывая взгляда и, наконец, ответил:

– Да, Марьям, только это и помогает выдерживать ту деградацию, которая атакует население.

– Ну, не все же такие. Вы тоже палку не перегибайте.

– Конечно не все! Мы с тобой исключение.

Виталлий Олегович снова ухмыльнулся и заставил меня рассмеяться в ответ.

– Вы не меняетесь!

– Никогда!

Продолжая смеяться, он направился в сторону двери. Неожиданно, он остановился, и, повернувшись ко мне, сказал:

– А, Марьям, ты ж про мамашу – то не забудь. А то увидимся с тобой только на очной ставке.

– Нет, не в этом случае.

Я весело подмигнула Быкову.

– Это еще одно исключение вроде нас.

– Ну, если ты так думаешь!..

Улыбаясь, я проводила его взглядом до двери, и когда он вышел, снова приступила к печатанию выписки. Размышляя над тем, что он сказал, я подумала: по сути, он был полностью прав! Уровень культуры населения очень низко упал, и это проявлялось даже в отношении к собственным детям. Невежество мамочек возрастало иногда до таких высот, что доходило до полного идиотизма. Новые технологии позволяли им искать помощи у «подруг по несчастью» на форумах, вместо квалифицированных специалистов. Хотя, наверное, вина докторов, тоже в этом была. Если хватало мозгов лечить пневмонию, поставленную без рентгена, Мукалтином.

Но ведь не стоит забывать об исключениях. Вроде Быкова.

Закончив печатать выписку Чепурнова, я кликнула мышью на «Печать». Когда принтер остановился, вытащила листы, и, скрепив их степлером, просмотрела текст глазами. Все было правильно.

Что бы там ни было, однако, мы также продолжаем лечить «этих не имеющих культуры и начинающих деградировать» личностей. Потому что по – другому просто не умеем и не можем.

***

Когда приходит день уйти

Цветы зовут росою…

Его во тьме отыщешь Ты —

Рассеяв Боль Любовью…

Я открыла глаза и резко заморгала. Что за бред?.. В голове чей – то голос вновь и вновь повторял эти слова. По – видимому женский. Все вокруг казалось каким – то сюрреалистичным. Привстав с кровати, я протерла глаза и огляделась. Дотянулась до телефона – шесть тридцать утра. Пора было вставать. Даже будильник не понадобился. Потянувшись, присела на кровати и, нашарив тапочки, пошла в ванную. Взглянув на себя в зеркало, увидела пару заспанных глаз и обреченно вздохнула – студенты. Сегодня же у них первое занятие. Взяв зубную щетку, выдавила последние остатки пасты из тюбика. Прополоскав рот и умывшись, пошла на кухню. В голове все еще еле слышными отголосками раздавался голос из сна. Я не обращала на это внимания. Включив чайник, нарезала бутерброд, поставила греться в микроволновку. Вернувшись в комнату, быстро накрасилась и привела себя в порядок. Быстро позавтракав, подошла к окну и достала сигарету. Поднесла зажигалку, затянулась. Дым наполнил легкие, и по телу прошлась волна приятного расслабления. Ну, вот моя единственная сигарета на сегодня.

События последних лет очень сильно изменили мои взгляды на жизнь. Если бы мне кто – то раньше сказал, что я буду курить и находить это приемлемым, я обозвала бы этого человека не очень приятными словами. Но иногда обстоятельства складываются таким образом, что сознание перестраивается кардинально: принципы становятся не более чем золой на остатках костра из былых чувств.

Я ощущала себя деревом, сбросившим свою листву, и, не успевшим укрыться пледом, сотканным из снежинок. Безнадежно и беззащитно застывшая посреди пустоты, холодной дланью сдавившей всю меня – снаружи и изнутри.

Потушив сигарету и выбросив окурок в окно, я достала из сумки духи и брызнула. В прихожей надела пуховик, напялила сапоги и вышла из квартиры, закрыв дверь на замок.

Необходимо было успеть на остановку, чтоб успешно пройти борьбу за «вовремя приехать на работу». Но сегодня мне повезло! Я быстро поймала маршрутку и за полчаса доехала до больницы. Хороший знак. Пробки оказались не такими невыносимыми, как обычно.

Неспешным шагом, я дошла до главного входа и поднялась в свое отделение. Поздоровавшись со всеми, зашла в ординаторскую и переоделась в медицинскую пижаму. Подойдя к зеркалу, причесалась, привела в порядок волосы и вышла.

На лавочке, рядом с постом сидела Женя Гладкова и читала.

Я удивленно взглянула на девочку.

– Жень, привет! Что это ты сегодня так рано? Ну, прям жаворонок!

Улыбнувшись, я села рядом.

– Здравствуйте, Марьям Руслановна. Да не спится че – то! Ветер за окном всю ночь выл, не переставая. Ворочалась, как сумасшедшая, и не смогла уснуть. Встала в шесть утра и решила выйти сюда, на лавочке почитать. Остальные все еще спят.

– Понятно. А я уже подумала, может что случилось. Что читаешь?

– Да вот в инете копалась, наткнулась случайно. Вроде как, интересно.

– Ну, хорошо. Жень, может быть, мы сегодня придем к тебе. Под «мы» я имею в виду, себя и студентов. Ты не возражаешь?

– Нисколько!

Девочка пожала плечами, показывая, что ей абсолютно все равно.

– Ну, хорошо, детка. Пойду, поздороваюсь с ними и вернусь.

Я встала с лавочки и пошла в сторону выхода. Аудитория, в которой проходили занятия, располагалась на первом этаже больницы: маленькая каморка метров пять на девять с десятью стульями и столом, занимавшими практически всю комнату. Раньше, эта комната предназначалась для хранения инвентаря. Но когда наша больница стала называться клинической (на ее базе расположились кафедры медицинского университета), каморка превратилась в «аудиторию».

Я открыла дверь и вошла внутрь. В помещении сидели два парня. При виде меня, они привстали и громко поздоровались. Я поздоровалась в ответ. Глянула на часы – семь пятьдесят. Ну что ж, думаю, вскоре все прибудут. Пройдя через узкое пространство, оставленное между стульями и стеной, я села на свое место и разложила методички и журнал на столе.

Дверь резко открылась, и вошли три девушки, громко переговариваясь друг с другом и смеясь. Похоже, они меня не заметили. Я не обратила на это никакого внимания. Все были студентами. Тем более, что пара еще не началась.

– Арина!

Я оторвалась от чтения статьи про новые методы диагностики гемобластозов*, и, подняв голову, увидела, что парень, который, кстати, выглядел немногим младше меня, а возможно, что и был ровесником, укоризненно взглянул в сторону вошедших.

– Преподаватель пришел! Ведите себя скромнее.

Я пристально вгляделась в лицо говорящего: на вид лет двадцать девять плюс минус года два. Скорее всего, восстановленный*. Судя по поведению, неформальный лидер.

Дверь снова открылась и, запыхавшись, вошли еще несколько человек.

– Извините, можно войти!

Пять пар «испуганных и просящих» глаз уставились на меня.

Я коротко кивнула.

– Входите, еще есть немного времени.

– Спасибо!

Раскрасневшиеся от холода, девчонки суетливо пробились к своим стульям и уселись на места, создавая небольшой шум в аудитории. Сняв с себя верхнюю одежду, они повесили ее на стул и достали тетради с ручками. Дожидаясь, пока все приведут себя в порядок, и, наступит тишина в учебной, я, молча, осматривала остальных сидящих. Наконец, все успокоились, и я обратилась к группе:

– Здравствуйте. Меня зовут Марьям Руслановна Алиева. Вы будете заниматься у меня на протяжении двух недель. Цикл называется гематология. Как вы поняли, это ваш первый цикл на кафедре факультетской педиатрии. В течение этих двух недель, у вас будут три зачета и тестирование. Экзамен по педиатрии в этом семестре вы не сдаете, но это вовсе не означает, что вам можно расслабиться. Предмет сложный, но интересный. Готовиться надо каждый день, потому что как я уже сказала, у вас будут зачеты.

Все внимание группы было направлено на меня. Я невольно усмехнулась про себя. Поразительно, как легко захватывает сознание студента слово «зачет». Сон как рукой снимает! Глаза, которые, казалось бы, просто слипаются, резко открываются, а камни с век падают глубоко вниз.

Я сама была студенткой и прекрасно понимала значение этого «страшного» слова. Именно поэтому начала с него.

– Предмет факультетской педиатрии включает в себя циклы гематологии, болезней детей старшего и младшего возраста. Вам необходимо будет это освоить и выучить, потому что, как говорится, это ваш «будущий хлеб»! Кто староста?

Девушка, сидящая по правую сторону от меня, подняла руку.

– Как ваше имя?

– Карина Азина.

– Как ваше полное имя?

– Карина Григорьевна Азина.

– Карина Григорьевна, напишите мне, пожалуйста, список группы в журнале.

Я отдала ей открытый на нужной странице журнал и переключила свое внимание на остальных студентов.

– Пока Карина Григорьевна пишет, мы с вами обсудим план наших занятий. В течение этого цикла, вы должны будете освоить следующие темы: ЖДА. Надеюсь, все понимают, что я сказала?

Я посмотрела на ребят, ожидая утвердительного ответа.

– Железо – дефицитная анемия!

Я согласно кивнула.

– Отлично. Не поймите меня превратно, просто попадаются некоторые доктора, не понимающие смысла данного сокращения.

Студенты переглянулись, выражая лицами усмешку и недоумение.

– Так вот, значит, ЖДА*, гемолитические анемии*, наследственный сфероцитоз*, талассемии бета, гамма и остальные, лейкозы, острые и хронические. ИТП – идиопатическая тромбоцитопеническая пурпура, ДВС*, конечно же, и ГУС – гемолитико – уремический синдром*. Как видите объем у нас большой, а времени мало. Поэтому, мы будем с вами проходить по несколько тем на одном занятии. Пара длится с восьми ноль – ноль до одиннадцати пятидесяти пяти. Перерыв – тридцать пять минут. В начале занятия вы пишите тесты, потом разбор темы и курация больных*. Все понятно?

Ребята дружно кивнули.

– Вопросы есть?

«Борец за тишину» поднял руку и, немного привстав, спросил:

– А скажите в конце цикла, мы пишем историю болезни?

– Нет. История у вас на младшем детстве.

– Отлично!

Парень радостно переглянулся с сидящей рядом соседкой.

Я невольно улыбнулась. Его реакция мне была понятна. Материала учить много, а если к нему прибавляется написание истории, которую нужно будет искать в интернете, и не всегда находится то, что нужно – многое усложняется и свободного времени остается мало.

– Карина Григорьевна заполнила журнал, так что давайте знакомиться. Заранее прошу прощения, если вдруг неправильно произнесу имя или фамилию.

Я опустила голову и прочла первую по списку.

– Азин Антон Денисович.

Удивленно подняв голову, я увидела, как «борец» поднял руку. Переведя взгляд на Карину, я поинтересовалась:

– Вы женаты? А почему не сидите рядом?

Неожиданно для меня, Карина смутилась.

– Мы родственники. Он – брат моего мужа.

– А!

Ну, вот все и стало на свои места.

– Прошу прощения, за бестактность.

Снова взглянув в журнал, я произнесла:

– Маленьких Екатерина Валерьевна.

Блондинка с серо – голубыми глазами, сидящая напротив Азина, подняла руку.

– Красивая фамилия.

Я улыбнулась.

– Как, впрочем, и ее обладательница.

Девочка смущенно улыбнулась в ответ:

– Спасибо.

– Мамедова Динара Меджитовна.

Изумрудно – зеленые глаза, создавая контраст с рыжими длинными мелко вьющимися волосами, сверкнули в мою сторону.

– Угу. Нурмухаметов Азрет Сердарович.

Темноволосый брюнет с монголоидным разрезом черных глаз поднял руку.

– Геворкян Арина Рубеновна.

Светло – русая девушка с живыми, веселыми глазками и волосами до плеч выглянула из – за спины Азина и подняла руку.

Я коротко кивнула.

– Сидченко Майя Мирославовна.

Справа от меня в воздухе резко взвилась чья – то рука. Я взглянула и увидела девочку, натянувшую медицинский колпак по самые глаза. Секунду, задержавшись на ней, я снова посмотрела в журнал и сказала:

– Казиева Дженнет Гульмухаметовна.

– Дженн… ой.

На меня, смущенно улыбаясь, смотрела черноволосая кудрявая девочка с темно – карими миндалевидными глазами монголоидного разреза.

– Я неправильно произнесла ваше имя?

– Нет! Как раз наоборот.

Она пожала плечами, как бы говоря – ничего страшного.

– Просто привыкла, что мое имя обычно произносят с ударением на первом слоге. Поэтому машинально… извините.

Я ничего не ответила. Бывает.

– Ладно. Ребята, достаньте листочки – контрольный опрос на выживаемость знаний. Посмотрим, что вы помните по железо – дефицитной анемии.

Я раздала вопросы студентам и дала двадцать минут на написание.

В аудитории наступила тишина, за исключением звука пишущих ручек на листах бумаги.

Меня, вдруг, бросило в ностальгию – я вспомнила свои студенческие годы. Как быстро они пролетели! Как будто не шесть лет, а шесть месяцев, как один промчались по дороге жизни.

Студенчество – это самое прекрасное время в судьбе каждого человека! Полная свобода от опеки родителей – раскрывай крылья, и пари в полете, упиваясь им! До тех пор, пока жизнь не спустит на землю.

Юность – череда иллюзий, которые заполоняют сознание и подчиняют разум. Самая главная – что она бесконечна. Преград не существует, лишь краски, оттенки, цвета – все дышит одним единым воздухом восторженности и энтузиазма! Глаза горят, сердце бьется часто, часто. Прекрасная пора, как сказал, когда – то, поэт. На завтрак мечта, на обед веселье, на ужин наслаждение. Мне кажется, у каждого в этом периоде жизни коромыслом протягивается радуга любви и вечного задора после дождя родительских указаний и забот. Само осознание того, что ты волен делать все, что пожелаешь, опьяняет и одурманивает даже самого сдержанного человека.

Пора первой любви, безудержности, самых ярких моментов в жизни. Пора студенчества! Счастлив тот, у кого оно было. Не книги, серыми страницами иссушающие сердце, а события, истории, люди, остающиеся в нем навсегда, сея семена будущих воспоминаний.

Юность кратка. И проходит, словно миг – стоит лишь оглянуться, а ее уже и нет.

Юность «неценна». Ее никто не ценит, не понимая того, что она дает, принимая моменты счастья, как должное.

Как бы я хотела вернуть ее и сделать «ценной»! Исправить ошибки молодости: забрать ненужные слова, перечеркнуть обидные поступки.

Но, увы, это невозможно. Время не имеет обратного хода. Только вперед, и только дальше.

Карина закончила писать и положила листик мне на стол. Я оторвалась от своих мыслей и кивнула. Остальные вслед за ней постепенно, один за другим дописывали и передавали свое «творчество» мне.

Просмотрев их писанину, я была приятно удивлена. Группа оказалась сильной. Практически все ответили максимально полно по заданным вопросам.

– Молодцы!

Я с одобрением оглядела ребят.

– Остаток знаний значительный! Давно у меня не было такой группы. Надеюсь, будете продолжать в том же духе и не разочаруете меня. Итак, что такое железо – дефицитная анемия?

Руки взвились в воздух, глаза жадно смотрели в мою сторону.

Я опустила взгляд в журнал.

– Ну, давайте начнем с конца. Дженнет Гульмухаметовна.

Девочка привстала, еле отодвинув стул, что было по себе очень проблематично, учитывая размеры нашей аудитории.

– Не надо. Не вставай.

Дженнет кивнула.

– Железо – дефицитная анемия, это анемия, которая характеризуется гипохромией*, снижением количества эритроцитов, гемоглобина, МСН, МСНС и МСV.

– Что означают перечисленные показатели?

– МСН – это среднее содержание гемоглобина в эритроците, МСНС – это средняя концентрация гемоглобина в эритроците, МСV – это средний объем эритроцитов, который при ЖДА снижается.

– Причины.

– Алиментарные: то есть недостаточное поступление железа с пищей, ограниченное потребление мясных продуктов…

– Дальше.

– Острая кровопотеря, хронические кровотечения…

Опросив группу, я сделала приятные выводы, что студенты, на самом деле пришли учиться, а не дурака валять, как некоторые. Что ж меня это порадовало. Взглянув на часы, я увидела, что настало время перерыва.

– Так, ребят, перерыв тридцать пять минут. Можете взять чайник в шкафу. Магазин рядом. Я вас оставлю и поднимусь в отделение гематологии – поищу пациентку с железо – дефицитной анемией. Кстати, вы знаете, как пройти в гематологию?

***

Дым в очередной раз сжигает мои легкие. Огонь привычно пожирает сердце. Сколько еще этому быть? Может оно к лучшему, и вместе с ним уйдут, наконец, воспоминания? Может сигарета хоть на краткий миг поглотит боль? Или притупит.

Рассматривая редких прохожих в окне, я стояла в одиночестве на кухне и курила.

Зима. Подлая старуха! Словно в усмешку, посылает нам мороз и стужу. Злая, расчетливая, и сеет холод. Я ненавижу все, что связано с тобой!..

Но сейчас, в этот самый момент, я прошу тебя! Я взываю к тебе – преврати меня в лед, позволь мне застыть навеки и забыть о прошлом, огромными глыбами нависшем над моей головой!

Мне страшно. Я боюсь, что осколок этой глыбы вонзиться в сердце и откроет старую рану. Я не хочу этого. Я не вынесу этого вновь! Мое спасение в забвении. Мое спасение только в равнодушии… Мне нужно подавить в себе ростки, что пробиваются сквозь тьму, наполнившую душу. Я должна сжечь их! Я должна сделать все для того, чтобы они исчезли.

Воспоминания – боль. Или все же спасение? Боже, как они коварны. Вначале кажутся единственным источником света и тепла. Колодцем, из которого можно пить воду, чтобы сохранить последние остатки сил. Дышать ими, видеть ими, проецировать свою жизнь только сквозь их призму!

Но в какой – то момент, они заполоняют все. Медленно, ниточка за ниточкой их паутина опутывает разум, сковывая душу нестерпимой болью утраты.

Где мой компас, путеводитель жизни, маяк, освещавший дорогу?

***

– Нет, вы не представляете, как у меня прошло дежурство! Я не спала всю ночь!

Внимательно следя за рассказом Арины, я с любопытством и нескрываемым интересом слушала ее – девушка была ужасно взвинчена. Глаза казалось, готовы были вылезти из орбит.

Мы разобрали всю тему, и еще оставалось немного времени до окончания занятия.

Оказывается, помимо основной учебы ребята успевали подрабатывать в больницах в качестве среднего медицинского персонала и решили поделиться со мной впечатлениями от своих дежурств.

– Вначале «Наркоша» никак не мог разобраться со своим «драконом», видите ли, ему приспичило убить его, потому что тот хотел его сжечь! Я ему хочу катетер* поставить, а он в это время убийством занимается.

Девушка фыркнула и взглянула в мою сторону. Я тихо рассмеялась в ответ.

– И пришлось мне и доктору, такой же молодой девахе после ординатуры, привязать его к кровати простынями, чтоб он не оторвал его! Потом бабка проснулась от того, что тот кричал и начала стонать и плакать на всю реанимацию.

Она покачала головой из стороны в сторону и провозгласила на всю аудиторию:

– Такого ужасного дежурства у меня еще никогда не было!

Затем, повернувшись ко мне, она развела руки в разные стороны, и буквально, выпучив глаза от возмущения, спросила:

– Марьям Руслановна, вот скажите, как люди могут быть настолько неадекватными? Что им спокойно не живется!

Скептически улыбнувшись, я ответила:

– Ну, люди ведь разные, Арин. Сама прекрасно знаешь. И к каждому нужно стараться найти определенный подход.

– Ага, особенно к нашим «полудохликам» в реанимации. Супер – определенный подход!

Девушка рассмеялась собственным словам, вызвав такую же реакцию у остальных, включая меня.

– Арин, в любом случае, так говорить нельзя. Как бы то ни было, это больные люди.

– Ну да, может быть они и люди, но отношение к медсестрам у них точно не человеческое!

Яро жестикулируя руками, девушка снова обвела всех глазами и продолжила:

– Знаете, как – то подходит ко мне один такой вот «человек» и предлагает двести рублей. Говорит – вы там между собой поделите, типа я и врач. Чтобы, видите ли, мы пылинки сдували с его родственника. За двести «р»!

Девушка сделала особое ударение на последней фразе.

– Когда на эту сумму даже элементарно продуктов нельзя купить, чтобы хоть один день покушать!

– Ну почему, можно набрать «бич пакетов» и майонеза.

Антон, ухмыльнувшись, подмигнул ей.

Я быстро взглянула на него и коротко усмехнулась. Тоже выход.

– Ну, Азин! Может, ты так делаешь. А я не могу жить на Дошираке.

Девушка недовольно скрестила руки на груди.

– У меня хронический гастрит, и мне необходимо соблюдать диету. А мужик этот сам такой представительный с виду, как потом выяснилось местный «ИП». Ему некогда было навещать своего родственника, вот он и решил «подкупить» нас.

Арина изобразила руками кавычки, всем своим видом показывая, как это нелепо звучит.

– Двумястами рублями! Я понимаю, если бы он нормальную сумму предложил. Еще куда ни шло.

– Ага! Попробуй у них взять что – нибудь.

Неожиданно, в диалог вмешалась Динара.

– Просто, у меня тетя адвокат. И я наслышана о таких вот «взятках». Она мне рассказывала, про одну знакомую, та работает, точнее, работала врачом – терапевтом в поликлинике.

Девушка тоже в свою очередь изобразила кавычки.

– Приходит к ней вот такая «больная» и сует деньги в конвертике. Та открывает, а внутри лежат четыреста рублей.

Динара, молча, окинула всех взглядом.

– И что?

Меня снедало любопытство. В ожидании продолжения, я чувствовала растущее нетерпение.

– И тут ее сразу и повязали!

Девушка посмотрела на меня с таким видом, будто удивилась моей неосведомленности в этом вопросе.

– За четыреста рублей?!

Голос Арины выразил смесь крайнего изумления с нескрываемым возмущением.

– За четыреста рублей повязали?!

Антон скептически посмотрел на всех и криво усмехнулся.

– Тетка чуть не попала в места не столь отдаленные. Благо, вызволили.

Динара сухо добавила:

– Но при этом, ее лишили лицензии, диплом аннулировали. И это тогда, когда в стране не хватает врачей.

– Вот это да!

Я была просто поражена услышанным. Никогда бы не подумала, что человек может опуститься до такой низости.

– Да кому это надо вообще!

Азрет, до этого не принимавший участия во всеобщей беседе, неожиданно, оживился.

– Народ сам добивается того, что лишает себя квалифицированных кадров! Останутся скоро подобие нашей Нелли: дядя отмажет, а она будет инфекцию медом с малиновым вареньем лечить. Помрут как мухи, может тогда поймут!

– Азрет, не перегибай палку и выражайся корректней.

Карина чопорно сжала губы и недовольно посмотрела на сидящего напротив одногруппника.

– И вообще! Зачем она деньги взяла? Это, между прочим, неправильно и незаконно.

Антон громко рассмеялся на ее слова. Я перевела взгляд в его сторону. Мне стало интересно, что же он ответит на это.

– Григорьевна! Как можно прожить на ту зарплату, которую ей платят?! Всем хочется кушать, коммуналку надо отдавать каждый месяц. И вообще – жить, как нормальные люди.

Скрестив руки, он покачал головой из стороны в сторону, продолжая смеяться.

– Кстати! Насчет этого.

Арина подняла вверх указательный палец.

– Еду как – то в автобусе и рядом сидят мужик с бабой. Ой!

Она смущенно взглянула на меня.

– Марьям Руслановна, ничего, что я так немного не культурно выражаюсь?

– Ничего.

Улыбнувшись, я коротко кивнула ей, и сказала:

– Я смотрю, у тебя «ооочень весело» прошло дежурство, что тебя аж распирает изнутри!

Если бы сейчас сохранились профсоюзы или что – то вроде партии, Арина однозначно была бы в числе передовиков.

– И не говорите, Марьям Руслановна! Вы не представляете, что это было!

– Ну, смотря с какой стороны зайти. О «веселье» ночного дежурства мне известно не понаслышке.

Я снисходительно взглянула на студентку, показывая, насколько достаточно я осведомлена в этом вопросе.

– Ну, не суть важно. Я продолжу, ладно?

Девушка вопросительно посмотрела на меня.

Я утвердительно кивнула.

– Так вот едут и обсуждают врача, невролога, по – моему, если не ошибаюсь. Видите ли, пришлось ей заплатить, чтобы она нормально! провела осмотр. И самое интересное, что выяснилось потом в процессе разговора – они сами ей деньги дали, потому что без этого, видите ли, она бы их правильно не пролечила.

Арина возмущенно смотрела на меня, вскинув вверх брови.

– Едут и обсуждают ее на весь автобус! Бедная женщина, у нее, наверное, уши горели, как семафоры и икота напала! Ну, я слушаю весь этот бред на протяжении, ну где – то, наверное, двадцати минут, и не выдержав, поворачиваюсь к ним и спрашиваю:

«– У вас есть дети?»

Они от неожиданности аж замолчали.

Спрашиваю дальше:

«– Они любят ходить в зоопарки, покушать вкусно, не говоря уже о том, чтобы на море съездить?» Они отвечают, что типа да есть и все такое. Ну, я им говорю, что вот у этого врача тоже есть дети, которые также хотят есть, кататься на карусели, и жить нормальной человеческой жизнью! А на зарплату, которую она получает просто физически невозможно прожить так хотя бы неделю. Потому что продукты дорогие, коммуналку оплатить надо, одеться, обуться! И все эти копейки она получает с бонусом в виде таких как вы!

Девушка сделала глубокий выдох после столь гневной тирады и откинулась на стул.

– Они тебя там не съели? Странно, что ты еще сидишь здесь живая и невредимая.

Антон, ухмыльнувшись, подмигнул Арине.

– Слава Богу, подошла моя остановка и я вышла. Иначе точно не выбралась бы оттуда.

Ребята все дружно засмеялись и ненадолго замолчали.

– Марьям Руслановна, а вот скажите.

Я повернула голову – Динара пристально смотрела на меня.

– Вы – врач – гематолог. У вас бывают такие ситуации с родителями больных детишек?

Я ненадолго задумалась. Были ли у меня такие ситуации?

– Скорее нет, чем да. Родителям моих пациентов приходится сталкиваться с неизбежностью, из которой нет выхода. Они прекрасно понимают, что единственные, кто может помочь им – это мы доктора.

– Вы так литературно говорите об этом. У вас прям талант!

Азрет удивленно приподняв брови, посмотрел на меня. Я смутилась.

– Не думаю, что грамотное выстраивание предложения является писательством.

– Ну, я бы так не смог!

Азрет пожал плечами и почесал голову.

– Просто тебе еще не пришлось разговаривать с мамочками.

Я снисходительно улыбнулась.

– Попытаться донести до них нужную информацию, это больше чем талант писательства. Это дар!

– Может быть.

Азрет, почесывая подбородок, задумчиво посмотрел на сидящую напротив Карину.

– А скажите, у вас была ситуация, в которой вы поступили неверно? Ну, то есть поставили неправильный диагноз?

– Антон!

Карина бросила предостерегающий взгляд на Азина.

– Карин, все в порядке. Это очень правильный вопрос. Как говорил мой учитель Виталий Олегович, у каждого врача есть свое особое кладбище, которое он зарывает глубоко в памяти.

Я оперлась рукой о стол и положила на нее подбородок. В голову пришли воспоминания о моем первом пациенте.

– Когда только пришла работать в гематологию, естественно, как самую молодую меня поставили дежурить. Наше отделение является единственным на весь край, что означает – сюда везут детей со всех сел. Я прошла интернатуру, а потом и ординатуру по гематологии, у меня был и есть замечательный учитель Быков Виталий Олегович. В тот день мы дежурили с ним вместе. Ну, так вот. Привозят же девочку с села, не помню точного названия. Делаем анализ крови – лейкоцитов тридцать, тромбоцитов восемьдесят, анемия. Морфологическая картина представлена миелобластными клетками. Времени на дальнейшее уточнение диагноза нет, начинаем купировать все синдромы. Тромбомасса, эритромасса, попутно продолжаем дальнейшее обследование, химия. Через два часа девочка умирает. При этом, у нас на руках нет ее истории с ЦРБ, которая направила ее. Потому что родители привезли ее на собственном автомобиле и забыли историю в больнице.

– Кошмар!

Динара возмущенно повернула голову, к сидящей рядом Арине – та согласно кивнула в ответ.

– Да, вот такие банальности иногда стоят человеческой жизни.

Я в задумчивости уставилась на входную дверь.

– В смысле?

Антон посмотрел на меня с выражением непонимания на лице.

–У девочки был хронический миелобластный лейкоз, которым она болела на протяжении пяти лет. В истории была записана вся схема химии, которую та получала. Лекарство, которое дали мы, оказалось на порядок слабее.

– Вот, что значит отсутствие мозгов!

Арина недовольно нахмурила брови и скрестила руки на груди, всем своим видом выражая явное неодобрение.

– Родители совершенно не виноваты в этой ситуации.

Я поспешила разуверить ее.

– Они думали лишь о спасении своей дочери. Какие уж тут могут быть бумажки! Да и причиной смерти стало другое.

– Ага. Бумажки! То, от чего зависела ее жизнь!

Арина все же решила упорно отстаивать свою позицию. Я резко осадила ее:

– Вина была на докторах.

В аудитории повисла тишина.

Перед глазами вновь возникла картина того самого дня, как будто прошедших десяти лет и не было.

– Девочке в приемном отделении не сделали рентген. А мы, лечащие врачи, не обратили на это внимания.

– А зачем при лейкозе снимок?

Катя вопросительно посмотрела на меня.

– Вы знаете, что означает симптом «рыбьего скелета»?

– Нет.

– Когда провели вскрытие, позвоночник девочки, был подобен костям рыбы. Полная деструкция и некроз. Это и стало причиной ее смерти. Он просто, грубо говоря, «разломался».

Я нахмурилась и тихо продолжила:

– Данный симптом сразу виден на рентгеновском снимке – его просто невозможно пропустить. Виной всему стала наша халатность.

– Но ведь все обошлось?

В глазах Кати застыл вопрос.

– Пострадала в основном заведующая приемным отделением. Ее сняли с поста. Мы получили строгий выговор. Но девочку, к сожалению, это обратно не вернуло.

Студенты замолчали, и в аудитории повисла небольшая тишина. А в моей голове проносились все подробности событий десятилетней давности.

– И чем все закончилось для родителей?

Я оторвалась от своих мыслей:

– Они, конечно, подали на нас в суд. Но, как я уже сказала, ответственность легла на плечи заведующей приемным отделением.

– А что произошло с тем врачом, который не выполнил снимок?

– Получил строгий выговор. И осознал, наконец, что необходимо делать снимки всем, независимо от надобности.

– Офигеть!

Арина возмущенно уставилась на меня.

– То есть, он, буквально, виноват, а отделался лишь выговором? О – фи – геть!

– Да. Он продолжает работать.

Я горько усмехнулась:

– А я в течение пяти лет после того случая получала на каждый Новый год открытку с пожеланием скорейшей смерти.

– Вы серьезно?!

Арина вытаращила глаза от изумления.

– Да. Благодарность родителей.

– Кошмар!

Студенты пребывали в состоянии шока.

– Это не суть важно. Я сделала свои выводы из этой ситуации, которые вам нужно понять уже сейчас: всегда нужно следовать правилам. Не зря их придумали люди, намного умнее нас.

Я замолчала.

– Гнида! Жечь их всех на костре!

Азин резко ударил по парте.

Вздрогнув от неожиданности, я растерянно взглянула на него.

– Не нам с вами об этом судить.

– Но ведь из – за таких как этот «доктор» погибают невинные дети!

Глаза Антона буквально кровью налились. Казалось, он сейчас взорвется от нарастающего гнева.

– Согласна. Поэтому ребят, учитесь! Всю жизнь не вылезайте из книг. Пришли с работы, откройте справочник или какую – нибудь другую литературу и освежайте память.

– Не понимаю, как можно быть таким равнодушным и безразличным к жизни людей…

Катя потрясенно покачала головой.

– А ты не заметила, что сейчас это основная тенденция общества? Всем плевать!

Антон словно точку поставил во всей дискуссии, одной фразой обобщив все вышесказанное.

Как это ни ужасно, но он был абсолютно прав – «всем плевать».

– И самое смешное и парадоксальное то, что, мы все равно будем работать врачами, получая свои копейки вкупе с «бонусами», которые будут расти все больше и больше с каждым днем.

Динара усмехнулась, показав руками кавычки.

– Ты абсолютно права.

Я согласно кивнула.

– Это неизбежность, которая прививается в течение семи лет обучения и возрастает в геометрической прогрессии с каждым годом работы в стационаре.

– Точно!

– Марьям Руслановна, а у вас был пациент, который вам особенно запомнился?

Я резко повернула голову и пристально посмотрела на Дженнет. Своим вопросом она просто «попала в десятку»!

– А зачем ты спрашиваешь?

– Просто на первой курации мы разговорились с вашей пациенткой – Женей Гладковой. У меня сестра ее возраста и мне стало жаль ее. Захотелось утешить и все в этом роде. А она, представляете, рассказала мне о том, как изменила свое отношение к болезни и дала почитать кое – что: интернет – блог врача – гематолога, повествующего в сети о своей «особенной пациентке». И мне, вдруг, пришла в голову в мысль, что, наверное, у каждого доктора должен быть такой пациент, к которому он привязывается всем сердцем. Можете рассказать?

***

Закон трех «П». Простить себя, признать ошибки и принять все, что выпало на твою долю.

Как студенты могли узнать про то, что было написано три года назад?! Я опубликовала этот блог на таком малопосещаемом сайте. То, что было вырвано из души много лет назад… То, что заставляло сердце биться чаще, течь кровь по жилам.

Столько вопросов, на которые нет ответов.

Столько ответов, которые не подходят заданным вопросам!..

***

– Но кто мог написать это? Это ведь местный сайт!

– Можно отследить адрес.

Я захлопнула дверь аудитории и почувствовала внутреннее раздражение. Опять! Неужели нет другой темы для обсуждения?

– Какая разница? Нашли, о чем говорить.

Я повернула голову – Азин. Ну, конечно! Первый скептик группы. Надеюсь, они тебя послушают.

– Но ведь это писал доктор! Неужели тебе неинтересно поговорить с ним?

Нахмурив брови, я бросила короткий взгляд на Арину и подумала о том, что лучше бы она рассказала о своих «полудохликах» из реанимации. Это было намного интересней.

– Но вот только она пишет, что имена все вымышлены!

Дженнет с энтузиазмом оглядела всю группу, помахав, кипой листов, которую держала в руках.

Я посмотрела на них, и сердце пронзило насквозь огненной стрелой.

– А я бы хотела познакомиться с ней! Поговорить, узнать поближе.

Нет, это слишком просто, чтобы бабы послушали мнение мужика! Если уж решились обсудить что – то, значит, сделают это по полной программе, и можешь даже не пытаться их остановить.

Я кашлянула и поздоровалась со всеми.

– Ну что готовы к сегодняшнему зачету?

Хотя бы упоминание об этом ужасном для студента слове должно же отвлечь их от обсуждения моего блога!

– Марьям Руслановна, а скажите, что вы думаете про это? Вы ведь тоже работаете с такими детьми и должны понять коллегу.

Дженнет с любопытством смотрела на меня.

Не смотря на нарастающую боль в груди, я все же смогла почувствовать комичность сложившейся ситуации: спрашивать у автора, что он думает о самом себе.

– Я думаю, Дженнет, что занятие началось и вам сегодня необходимо сдать практическиенавыки и зачет по курсу гематологии.

– Но ведь прак – навыков не было! Вы не говорили нам об этом!

Карина в ужасе ахнула, уставившись на меня.

– Елена Владимировна! Насколько я понимаю, вы на пятом курсе – и умение пальпировать и слушать легкие, должно стать вашим вторым «я».

Почувствовав, что попала в нужное место, я удовлетворенно вздохнула. Волшебное воздействие слова «зачет» возымело силу и помогло мне добиться определенного результата.

– У меня сейчас обход с заведующей, так что у вас есть сорок минут на то, чтобы освежить свои знания. В восемь сорок пять жду вас возле ординаторской.

Придав лицу строгий вид, я окинула всех пристальным взглядом, и отметила про себя, что сегодня на занятии присутствуют все. Отлично! Значит, мне можно уходить наверх. Толкнув дверь, я вышла в холл и направилась к переходу в подвал.

Что я думаю о докторе, написавшем этот блог! И смешно, и грустно, одновременно. Хохотала бы до слез, если бы не было так больно.

Что может чувствовать человек, потерявший опору? Висит над землей и не может даже коснуться ее! Не думаю, что он чувствует себя «на отлично»…

Пытаясь сдержать подступающие рыдания, я изо всех сил старалась взять себя в руки. Подвал одновременно был коридором между корпусами больницы. Не хватало еще чтобы кто – нибудь из коллег застал меня в таком виде.

Глубоко выдохнув, я мысленно выхватила боль из груди и оторвав ее от сердца, бросила в глубины души: ты сможешь сполна насладиться моментами своего торжества! Тогда, когда я не смогу тебя больше сдерживать. Тогда, когда у меня больше не останется возможности сделать это. Ты прекрасно знаешь, что можешь рассчитывать на поддержку своего лучшего друга. Просто, дождись, когда он поймает меня в свою ловушку. Дождись моего одиночества.

Я собралась с мыслями и медленно поднялась по лестнице.

– Здравствуйте, Марьям Руслановна.

Неожиданно, я столкнулась с медсестрой из реанимации.

– Танюш, привет.

Я еле смогла выдавить из себя улыбку, стараясь не показывать своих настоящих чувств.

– С вами все в порядке?

– А что?

– Да, что – то вы сильно бледная.

– Просто не выспалась. После суток, а тут еще и студенты.

– А! Ну, тогда все понятно.

Я закрыла глаза на несколько секунд, сосредоточившись на мысли о том, что мне необходимо принять зачет у студентов. Почувствовав ниточку, за которую можно было уцепиться, я пришла в себя. Прак – навыки случились экспромтом и мне нужно было уговорить девятерых детей согласиться на «говорение и щупание». Вдобавок, учитывая то, что они могут быть на химии или процедурах.

Но, как ни странно, не смотря на все неожиданности этого дня, все сложилось удачно. Записав на листочках их фамилии, диагнозы и номера палат, я вышла из ординаторской и увидела своих ребят, стоящими возле сестринского поста. Все уткнулись: кто в методички, кто в книги. Мне даже смешно стало при виде этой картины. Вспомнила себя.

Подойдя поближе, я положила листочки на стол и обратилась к ним:

– Значит так, ребят, здесь записаны фамилии пациентов и номера палат. Как на экзамене – тяните билет, и кому как повезет.

Всем скопом студенты подобно стае воробьев налетели на листочки и судорожно начали читать написанное. На лицах промелькнула тень удовлетворения – зная диагноз, проще ориентироваться в объективных данных.

– Сейчас вы идете к своим пациентам, собираете анамнез, проводите осмотр, а именно – пальпацию, перкуссию, аускультацию легких, сердца*. Включительно пальпацию живота по Образцову – Стражеско*, печень по Курлову*, то есть все как учили на пропедевтике*. Кому – то из вас достались пациенты с ИТП – идиопатической тромбоцитопенической пурпурой, кому – то с гемолитической анемией. Так что я думаю, вы поняли, что я от вас хочу. Среди них есть некоторые, соответственно, с увеличенной печенью. Определяем границы, делаем пометки ручкой. Детки не будут возражать. Экскурсию легких* также следует определить! Не забываем. Через час, подходите к посту, и мы с вами посмотрим братьев Нурбаевых с талассемией – классика стиля, как говорится в одной рекламе. Очень ярко выраженные стигмы дизэмбриогенеза*: скошенный череп, монголоидность, строение лица, характерное для этого заболевания. Один, кстати, после спленэктомии*. Все понятно?

Студенты дружно кивнули, и я отвела их всех к нужным палатам, оставив выполнять полученные задания.

Открыв дверь ординаторской, я вошла внутрь и увидела Быкова, сидящим за компьютером.

– Виталий Олегович, вы заняты?

Он оторвался от экрана и поверх припущенных на переносице очков бросил на меня короткий взгляд.

– Нурбаевы?

– Да, хочу студентам показать.

– Они в палате. Сегодня выписываю их.

– Как прошла операция?

– Нормально. Анализы в норме. Жить будут. По крайней мере, младший. Старшему операцию делали два года назад. Но ему недолго осталось. Его, скорее всего, и посмотрите.

Утвердительно кивнув, я подошла к своему столу. Необходимо было заняться обычной писаниной, которая имела плохую привычку, увеличиваться с каждым указом Минздрава. Переговариваясь с Виталием Олеговичем, я незаметно для себя выполнила половину того, что нагреблось за неделю. Взглянув на часы, увидела, что прошло уже полтора часа. Что ж, думаю, студенты уже готовы и, наверняка, ждут меня в холле. Закрыв файлы и сохранив их в папке, я отодвинула стул и обратилась к Быкову:

– Виталий Олегович, в какой палате братья Нурбаевы?

Тот, вдруг, резко привстал со своего рабочего места. Вообще – то, в этом не было ничего необычного – он был очень порывистым и импульсивным человеком. Быстро шагая, и не говоря ни слова, Быков пошел к двери кабинета. Я сразу же поняла, что это была негласная фраза:

«– Я тебе сам все покажу».

Выскочив вслед за ним, поспешила догнать его.

Студенты стояли там, где и договаривались. Кивнув в сторону Быкова, я дала им понять, что нужно следовать за ним.

Виталий Олегович привел нас к десятой палате и, не стучась, вошел внутрь. Студенты поспешно подошли ко мне и кучкой столпились у двери. Неожиданно, она открылась и выглянула голова Быкова:

– Ну что стоим, как будто не свои? Проходим!

Удивленно приподняв брови, я взглянула на него и неожиданно для себя поняла, что он решил сам рассказать историю болезни знаменитых братьев Нурбаевых.

Виталий Олегович, вытянувшись, словно по струнке, уже поджидал нас.

– Здравствуйте!

Студенты хором поздоровались с ним.

Не удостоив их даже взглядом, он протянул стоящей поблизости Карине историю болезни и выпалил:

– Читай вслух!

Карина быстро взглянула в мою сторону – в ее глазах мелькнул страх. Я кивнула, давая понять, что все нормально. Девушка открыла историю и начала с анамнеза заболевания.

Быков резко остановил ее.

– Девочка, ты, когда видишь в первый раз пациента, какой вопрос задаешь?

Карина, еще больше смутившись, тихо ответила:

– На что жалуетесь.

Я не смогла удержаться и кратко усмехнулась. Последующая реакция Быкова была довольна очевидна, по крайней мере, для меня.

– Шутишь что ли?

Виталий Олегович пристально смотрел на девочку, не отрывая от нее взгляда. Морщинки очертили веселый блеск глаз. Карина, в свою очередь, стала красной как помидор.

– Дите, как ты можешь спросить человека, на что он жалуется, не зная его имени и фамилии?

Девушка, ненадолго задержавшая дыхание от столь мощного напора Быкова, тихо выдохнула и обратилась к маме Нурбаевых:

– Как вас зовут?

Этого было вполне достаточно – Виталий Олегович рассмеялся во весь голос и искоса бросил на меня короткий взгляд. Я укоризненно покачала головой, улыбнувшись в ответ. В этом был весь Быков! Оборжет тебя с головы до ног! Но знания вложит в мозг бесценные.

– Виталлий Олегович, не пугайте моих студентов!

– Марьям, о чем речь? Кто пугает!

Продолжая смеяться, он уже более мягко обратился к Карине:

– Зачем ты спрашиваешь, если у тебя на руках история? Открой паспортные данные и прочти вслух.

Покачав головой из стороны в сторону, он забрал ее у окончательно смутившейся девушки и начал читать:

– Нурбаев Арслан Тимурович. Возраст двенадцать лет. Поступил по самообращению в поликлинику краевой больницы двадцатого января. Диагноз «Гомозиготная бета-талассемия с тяжелой гемолитической анемией, гепато- и спленомегалией*, башенным типом черепа и монголоидностью лица, билирубиновыми камнями в желчных путях, желтушностью кожи, язвами на голенях; в крови мишеневидные эритроциты*, эритро – нормобласты*, раздражение эритро – нормобластического ростка в костном мозге.»

Прочитав анамнез заболевания и жалобы пациента, Виталий Олегович положил историю болезни на прикроватную тумбочку и подошел к пациенту.

– Ну – ка, Арслан, поднимай маечку! Слушать тебя буду.

Мальчик задрал майку, и Быков прослушал его легкие и сердце. Повернувшись лицом к моим студентам, он быстро проговорил:

– Все подходите и слушайте легкие и сердце.

Резко встав с кровати больного, он освободил место для студентов, чтобы те могли пройти. Ребята по одному, прикладывали фонендоскопы к телу мальчика и отходили в сторону. Я не смогла сдержать улыбку: дети не понимали серьезности положения. Когда последний встал с кровати, Быков обратился ко всей группе:

– Что услышали?

Карина, оправившаяся от первого впечатления, медленно ответила:

– Дыхание жесткое, систолический шум в области верхушки*.

Кивнув ей, Быков посмотрел на Динару:

– Ну, не знаю, я не услышала систолический шум и дыхание, по – моему, нормальное.

Арина посчитала, что шум все – таки был, Антон с Азретом пришли к выводу, что никакой патологии не было. В общем, мнения коллег разошлись.

Быков окинул всех ничего не выражающим взглядом и еще раз подошел к мальчику. Прослушав его снова, он повернулся к группе и сказал:

– Слушаем еще раз.

Я уже улыбалась во весь рот. Студенты в недоумении взглянули друг на друга и снова провели аускультацию пациента. Во второй раз мнения разошлись опять. Выслушивая их ответы, Быков ничего не говорил и заставлял проделывать тоже самое еще несколько раз. Когда, наконец, ребенок недовольно смотрел на группу, терзающую его столь яростно и безрезультатно – ребята смогли прийти к двум мнениям. Быков снова прослушал легкие и сердце мальчика и произнес:

– Я хочу, чтобы вы пришли к единому мнению. Не может быть у одного и того же пациента дыхание одновременно жестким и везикулярным. Не так ли? Либо оно есть, либо нет. Значит так. оставляю вас с Марьям Руслановной и жду через тридцать минут в ординаторской. С объективными данными осмотра.

Резко развернувшись, Быков быстро зашагал к выходу. Расстегнутый халат своим размахом напомнил плащ одного из персонажей из диснеевского мультфильма.

Студенты, тем временем, недовольно переглядывались между собой. Ну конечно! Не каждому доктору, даже начинающему, понравиться быть приниженным возле кровати пациента.

Улыбнувшись, я отошла от окна, возле которого стояла все это время и сказала:

–– Это мой учитель – Быков Виталий Олегович. Доктор с высокой и большой буквы. Настоящий врач, которых сейчас осталось очень мало.

– Я вначале даже не понял, чего он от нас хочет.

Азин растянул рот в улыбке.

–– Вот это экземпляр для медицинской статистики!

Антон скрестил руки на груди и оперся на подоконник.

– Я бы так сказала, экземпляр, который необходимо занести в красную книгу, за величайшей редкостью таковых!

Я ухмыльнулась и посмотрела на Карину. Девчонка все еще была обижена на Быкова: она считала, что знает многое и применяет знания на практике правильно и к месту. Что, по сути, так и являлось на самом деле. Но не в этот раз.

Я сняла с плеч фонендоскоп и подошла к кровати, на которой лежал мальчик. Присев с краю, вдела его в уши и прослушала легкие и сердце. Карина оказалась абсолютно права: дыхание жесткое, систолический шум на верхушке – вследствие выраженной анемии. Мальчик был бледный, преобладала небольшая желтушность склер.

– Ну, и что вы скажете, Марьям Руслановна?

Азрет внимательно смотрел на меня.

– Обратите внимание на то, как классически представлен фенотип больного. Видите, скошенный череп, характерный монголоидный разрез. Грудная клетка. Вот так выглядит классический больной талассемией. В данном случае гомозиготной.

Взглянув на Азина, я сказала:

– Антон, перкуссия печени по Курлову.

Отойдя от кровати больного, я освободила место, чтобы он мог протиснуться. Определив границы, и сделав нужные отметки, Азин достал сантиметровую ленту из кармана халата и измерил расстояние. Я была приятно удивлена. Молодец! Для педиатра это такая же необходимая вещь, как бор – машина для стоматолога.

– Нижняя граница увеличена, вследствие наличия билирубиновых камней*.

Я согласно кивнула головой, и, бросив короткий взгляд на Катю, сказала:

– Пальпация по Образцову – Стражеско*.

Девочка растерянно посмотрела на стоящую рядом Арину и, еле заметно вздохнув, приступила к выполнению методики.

Судя по всему, никто из них не ожидал, что будет спрошен не по своему пациенту. Но в этом – то и вся суть обучения! Доктор должен быть готов к любой ситуации, и уметь собирать данные у любого пациента.

К тому же, Быков ждет в ординаторской с объективными данными.

–Молодцы! Достаточно. Динара, расскажи мне, как определяется симптом флюктуации и покажи на пациенте.

Динара заправила локон за ухо, и, прочистив горло, неторопливо отвечала:

– Симптом флюктуации определяют при наличии асцитической жидкости* в брюшной полости.

Я согласно кивнула.

– Что может стать причиной ее образования?

– Ну, например, заболевания печени, портальный синдром*. Вследствие застоя крови в сосудах, происходит выход плазмы в интерстициальное пространство* и формируются асцит*.

– Правильно.

Динара начала изображать руками методику определения симптома флюктуации. Я указала головой на мальчика. Девушка присела на кровать и, приложив ладонь к одному боку мальчика, постучала другой по второму.

Я утвердительно кивнула.

– Если представить, что перед нами больной с асцитом*, то, соответственно, живот его был бы больше, и мы бы услышали так называемые ундуляции*.

Студенты все хором согласились со мной.

Отличная группа! Еще ни разу не получилось застать их врасплох.

– Молодцы, ребята. А сейчас еще раз слушаем Арслана и решаем – какое у него дыхание и что слышно при аускультации сердца. И слышно ли что – то вообще. Виталлия Олеговича нельзя заставлять ждать.

– А может, вы нам подскажете?

Азин с ухмылкой взглянул на меня.

– Антон Денисович, когда у вас будет пациент, которого необходимо будет правильно диагностировать, я не смогу все время быть рядом и подсказывать вам, не так ли?

Студенты быстро переглянулись, и, не говоря больше ни слова, по очереди провели аускультацию больного. Когда последний встал с кровати, я сказала:

– Даю вам время на обсуждение – десять минут. Жду всех в ординаторской.

Идя по коридору, я повернула голову направо в сторону окна и, неожиданно для себя, увидела Женю Гладкову. Она смотрела куда – то вдаль. Сердце вдруг резко кольнуло, и я почувствовала, что мне стало тяжело дышать. Собравшись мыслями, я отогнала это ощущение и подошла вплотную к ординаторской. Потянув на себя дверь, сделала глубокий выдох и постаралась взять себя в руки.

– А! Марьям Руслановна! Ну что там, твои студенты?

Быков взглянул на меня, блеснув стеклами очков.

– Пытаются прийти к единому мнению.

– Надеюсь, ты не сказала им правильный ответ?

Я в наигранном возмущении приподняла брови:

– То, что у больного систолический шум и жесткое дыхание? Конечно же, нет!

Виталлий Олегович растянул губы в улыбке и громко рассмеялся. Неожиданно, раздался стук, и в ординаторскую просунулась голова Азина:

– Извините, нам можно войти?

– Да, Антон, зови всех.

Я утвердительно кивнула и, не удержавшись, с ухмылкой посмотрела на Быкова. Вот старик! Нашел себе развлечение в начале дня.

Студенты вошли и столпились около двери.

Виталий Олегович снял очки с переносицы и, окинув всех быстрым взглядом, спросил:

– Ну, чем порадуете, господа пятикурсники?

Карина вышла вперед и тихо проговорила:

– Жесткое дыхание и систолический шум на верхушке сердца, вследствие выраженной анемии.

Быков с минуту смотрел на нее, не говоря ни слова. Девочка снова стала краснеть, буквально становясь пунцовой.

– Все согласны с ней?

Студенты утвердительно закивали. На лицах читалось явное облегчение, что не им приходится держать ответ перед непонятным стариком.

Неожиданно Быков рассмеялся и сказал:

– Хорошая группа, Марьям. Молодцы!

Что на его языке означало:

«– Все свободны, может идти».

Прищелкнув языком, я покачала головой и, улыбнувшись, взглянула на него.

– Сама знаю Виталий Олегович! Боюсь перехвалить! Но, конечно, от вас услышать такое – наивысшая честь.

– Шутишь, что ли?

Быков снова собрал морщинки вокруг глаз, растянув губы в улыбке, и рассмеялся. Я перевела взгляд на ничего не понимающих студентов и кивком головы указала на дверь.

Дождавшись, когда последний выйдет, я вышла вслед за ним.

Ребята в растерянности смотрели на меня.

– Что это было?

Азин непонимающе уставился в мою сторону.

– Это Быков!

Антон покачал головой и посмотрел в сторону Азрета.

Продолжая улыбаться, я окинула взглядом всех студентов и заметила, что кого – то не хватало. Поискав глазами, я нашла Дженнет, стоящую рядом с Женей, возле окна.

***

– Ну что ж, цикл гематологии подошел к концу. Мне было очень приятно с вами заниматься! Надеюсь, вы вынесете из него много полезного и интересного.

Я окинула взглядом всех сидящих в аудитории и улыбнулась.

– Сегодня по случаю того, что, во – первых, все подготовились к зачету и успешно его сдали, а во – вторых, это наше последнее занятие, я отпускаю вас пораньше. Только постарайтесь не попадаться на глаза заведующей Анне Владимировне. И в университет не ходить. Думаю, мы друг друга поняли.

Студенты радостно улыбнулись и весело переглянулись между собой.

Неожиданно, Антон Азин поднялся и повернулся ко мне лицом.

– Марьям Руслановна, мы тоже очень рады, что нам повезло заниматься у такого замечательного преподавателя! Ведь вы нас столькому научили!

– Вы просто супер!

Азрет поднял вверх большой палец, показывая мне «класс» и растянул губы в улыбке.

Карина укоризненно заметила:

– Азрет, ты как всегда в своем репертуаре.

Я, молча, слушала их, не понимая, к чему они клонят. Неожиданно, Антон достал из – под парты цветы и протянул мне. Я, аж, опешила от такого.

– Зачем?! Ребята, ну зачем? Не стоило этого делать!

Изумленно посмотрев на всех, я автоматически приняла букет и вдохнула благоуханный аромат. Белые розы – мои любимые.

Как давно я не получала такого подарка! Уже и забыла, как они пахнут.

– Большое спасибо. Приятно. Очень!

Ребята радостно переглянулись и посмотрели на меня. Лица их – юношей и девушек – были подобны нераскрывшимся бутонам, сияющим в лучах солнечного света.

Юность! Как же я завидую твоей невинности и абсолютной вере в лучшее!

– Марьям Руслановна, это вам спасибо! Так сказать, наше скромное выражение благодарности.

Дженнет просияла своей лучезарной улыбкой.

Умиленная происходящим, я просто кивнула ей в ответ.

Ребята уже были одеты и, поэтому, вставая со стульев, поочередно начали продвигаться по направлению к двери. Я провожала их взглядом и чувствовала, как меня переполняет печаль. Было немного грустно расставаться с ними – за две недели занятий, я успела к ним сильно привыкнуть.

Когда последний вышел и закрыл за собой дверь, и я произнесла «до свидания», улыбка сошла с моего лица. Взглянув снова на букет, лежавший на столе, я почувствовала, как слеза медленно катиться вниз по лицу. Куда уходит юность! В какие города? И где найти приют, чтоб скрыться навсегда от неизбежного безразличия взрослой жизни!..

Здороваясь с коллегами, которых встречала по пути в свое отделение, я замечала их вопросительно – изучающие взгляды. Ну, вот пойдут слухи, что у меня появился ухажер.

– Ух, ты!

Я чуть было не столкнулась со Звездневым и не уронила букет.

– Здравствуйте, Александр Богданович.

Умеешь же ты испортить настроение! Обязательно было появляться и раздражать меня своей назойливостью?

– Привет, Марьям. От кого букетик? Благодарные пациенты?

Я хотела было рассказать правду, но тут что – то дернуло меня ответить другое.

– Нет! Ошибочка.

Я улыбнулась и, подняв букет, поднесла к лицу – вдохнула аромат роз.

– То есть, кто – то меня опередил?

Звезднев злобно сверкнул глазами и пытливо посмотрел на меня.

– Да, я, полагаю.

Поздоровавшись с очередным коллегой, который проходил мимо, я отвлеклась от Александра Богдановича и обратила внимание на одну странную картину: Дженнет в пуховике на распашку, стояла рядом с Женей Гладковой в уголке между ларьком и лестницей, ведущей наверх в отделения.

– Александр Богданович, мне нужно идти. Пациенты и все такое, сам понимаешь.

Я коротко улыбнулась, пытаясь избавиться от него. Он усмехнулся в ответ и, насмешливо фыркнув, напоследок, оставил меня, наконец, в покое.

Я снова посмотрела в ту сторону, где стояли девочки, и незаметно подошла поближе. Странно, что эти двое вечно трутся рядом.

– И что ты не нашла сайт?

– Нет! Я перерыла кучу всего, где пишут всякие пациенты. Ну, знаешь типа форумы для общения больных раком между собой.

– Я поняла. Блин, жаль! А кто вообще дал тебе эту рукопись?

– Какой – то мужчина. Я стояла возле окна и думала о том, как все ужасно в моей жизни, ведь я два раза чуть не умерла. Короче, полный отстой! А тут он подходит ко мне, начинает разговаривать.

– А почему он подошел именно к тебе?

– Я задала тот же вопрос. Он ответил, что типа у него здесь лежала дочь, немного младше меня. Но она умерла.

– Офигеть!

– Да. Ну, мы разговорились. Он мне сказал, что он тоже болен, но не отчаивается и не опускает руки. И дал мне эту распечатку. Сказал, что, когда прочту ее, станет легче.

– И как?

– Ну, не могу сказать, что мне прямо так уж полегчало! Но, знаешь, как – то стало тепло при мысли о том, что доктору может быть не безразлична жизнь и судьба пациентки. Я подумала: а что если и меня кто – то так будет вспоминать!

Мне показалось, что сердце, словно «паяльником» режут на мелкие кусочки, сопровождая все это воздействием «электрической сварки». Смутные догадки полезли в голову, но я отмахнулась от них как от назойливой мухи. Искры попали на кожу, и она всполохнулась в ужасном пламени. «Ожоги», оставшиеся на теле, окончательно лишили меня рассудка. Я еле сдерживалась, чтоб не заорать.

– Дженнет Амировна! Я, вроде как, ясно дала понять, что вам необходимо исчезнуть из больницы, чтобы вас никто не видел. Могу я спросить, что вы тут делаете?

Дженнет раскрыла рот и испуганно посмотрела на меня.

– Какое слово из сказанного мной вы не поняли?

Чеканя каждое слово, я злобно смотрела на студентку.

Девушка испуганно вытаращила свои глаза и медленно ответила:

– Марьям Руслановна, извините, пожалуйста. Я не думала задерживаться. Просто хотела поговорить с Женей. И как – то незаметно…

Я перевела взгляд на вторую.

– Евгения Гладкова, у тебя острый лимфобластный лейкоз, что означает, что ты должна беречь себя как зеницу ока! А что ты делаешь? Стоишь на сквозняке в коридоре больницы, в котором можно подхватить любую инфекцию! Даже элементарная простуда будет проходить в твоем случае намного тяжелее, чем у обычных детей!

Я сделала глубокий выдох, стараясь успокоиться, но тело буквально дрожало от злости.

– Марш в палату!

Женю как ветром сдуло. Дженнет ошарашено смотрела на меня.

– Идете домой и забываете о том, что здесь было. Быстро!

Два раза повторять не пришлось.

Тяжело дыша, я пыталась взять себя в руки, но ничего не получалось. Вцепившись обеими руками в букет, я судорожно хватала ртом воздух, дрожа всем телом. Вот значит в чем причина! Интересно, где же он откопал эту чертову рукопись?!

Вонзив в ладони ногти, я закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

Глупо! Безумно глупо срываться на ни в чем неповинном ребенке. Господи, да что же со мной такое происходит? Мне срочно нужно взять отпуск.

Сосредоточившись на цветах, я буквально вперилась взглядом в белые лепестки. Мне нужно было ухватиться хоть за что – нибудь, чтобы почувствовать окружающую реальность. Ноздри слабо уловили тонкий аромат роз, и я почувствовала, как дрожь постепенно начинает проходить, а дыхание восстанавливается. Как бы то ни было, пациентов никто еще не отменял. И к тому же необходимо извиниться перед Женей – ребенок ни в чем не виноват.

Поднявшись вверх по лестнице, я быстро дошла до отделения, молясь про себя, чтобы никто не обратил внимания на букет в моих руках. Мне сейчас было не до объяснений, откуда он взялся. Высшие силы, какие бы они там ни были, похоже, услышали мою просьбу, и я спокойно добралась до ординаторской. Открыв дверь, вошла внутрь и поискала глазами вазу. Где – то должна была быть одна. Найдя то, что искала, я набрала воды из крана и поставила ее. Семь белых роз красиво очертили угол моего рабочего места. Хоть какое – то светлое пространство в моей жизни. Невольно улыбнувшись при этой мысли, я засмотрелась на них: лепестки их – нежные и хрупкие, были подобны крыльям бабочки, переливающимся всеми цветами радуги, и словно перышки трепетали на ветру повседневности. Любовь и Мечта. Я закрыла глаза и тихо выдохнула. Соня. Я сдержала свое обещание, но с каким трудом я переживаю последствия сдержанного слова!

Покачав головой, в печальной задумчивости я уставилась на розы. Такие красивые очертания – симметрия линий, игра волн на белом покрывале красок… ведь именно ты смогла пробудить во мне писательскую жилку. Научила верить в сказки. Моя малышка с голубыми, кристально чистыми лазоревыми глазами.

Неожиданно дверь открылась. Я проглотила комок, сдавивший горло и быстро вытерла подступившие слезы рукой.

– Марьям Руслановна, я как раз тебя искала. Мне нужно… Ух ты! Какая красота. От кого это?

Это была Маша.

Стоя к ней спиной, я сделала вид, что принюхиваюсь к цветам. Уняв дрожь в голосе, ответила так бодро, насколько смогла.

– Студенты! Красивые, правда?

Повернувшись к ней лицом, натянула улыбку и весело посмотрела на нее.

– Ага.

Маша буквально просияла и зашла в кабинет. Подойдя к моему столу, она наклонилась вперед и принюхалась к цветам.

– Пахнут. Значит, не голландские! Хотя смотрятся также.

Я натянуто рассмеялась и ответила:

– Маш, ты как всегда в своем репертуаре! Какая разница, чьи они. Главное – подарок.

Маша оторвалась, наконец, от цветов и, укоризненно взглянув на меня, возразила:

– Ну, не скажи! Бывает, сорвут с чьей – нибудь грядки и притаскивают на свидание. Жаль, конечно, что не мужчина. Я уж подумала, что у тебя жених, наконец, появился.

Маша весело подмигнула мне и улыбнулась.

– Машунь, прикалываешься?

Я с иронией взглянула на Машу, давая понять, что от мужчин в наш век цветов вряд ли дождешься.

– А что ты хотела – то, кстати?

– Эрвиназу* не получается заказать.

Я в недоумении уставилась на нее.

– В смысле не получается заказать? Это тебе старшая так сказала?

– Да.

Маша выпрямилась и добавила со вздохом:

– Главный добро не дал. Говорит в бюджете нет средств.

– То есть, как это нет средств?! А девочка что должна страдать из – за этого?

Я чувствовала, как внутри меня закипает гнев.

– И, вообще, куда они делись, эти средства?

– Так ведь купили магнитно – резонасный томограф*! Собираются поставить его в приемнике. Вот туда все средства и уходят.

– Понятно.

Ну, вот тебе, пожалуйста, холодный шлепок от реальности.

Оставив Машу, одну в ординаторской, я пошла к Жене. Вот какие могут быть личные переживания, когда каждый день на работе как на войне? За жизнь каждого ребенка борешься, словно из последних сил, разрывая одежду на груди в клочья, и стучась в запертые двери. «Еще не успев расцвести, начинают угасать». Я невольно усмехнулась. Ну, все, теперь строки давно минувших дней будут периодически атаковать мое сознание.

Подойдя к одиннадцатой палате, в которой лежала Женька, я толкнула дверь и вошла внутрь. Девочка сидела на кровати: на коленях ноутбук, в ушах наушники. Типичный подросток.

Вот кто скажет, что она тяжело больна? Обычная девчонка, которая любит смотреть фильмы и общаться с друзьями в контакте.

Женя подняла глаза. В них мелькнул страх. Я сразу же почувствовала укол совести за свой недавний поступок. Девочка сняла наушники и протараторила:

– Марьям Руслановна, я больше так не буду делать. Обещаю! Только маме не говорите.

Вот он самый главный страх ребенка – «только маме не говорите». Мне стало смешно при этой мысли, и я улыбнулась. Подойдя ближе, я присела на край ее кровати и сказала:

– Женька, это я больше так не буду делать. И это тебе не стоит рассказывать об этом маме. Извини за то, что повысила голос.

Я ласково погладила ее по голове, смотря в бездонные озера синих глаз. Шестнадцать лет. А ведь столько могло бы быть Соне. Отогнав эту мысль, я сосредоточилась на проблеме, которая встала на повестке дня.

– Жень, мама ходила в Министерство?

– Да.

Девчонка утвердительно кивнула.

– Понятно. Где она сейчас, можешь сказать?

– Домой пошла. Ну, искупаться и все такое. Сказала завтра утром придет. Это я ее заставила!

Женя с виноватым видом посмотрела на меня, давая понять, что мать добровольно никогда бы не согласилась оставить больную дочь одну в больнице. Вот что больше всего меня впечатляло в моих пациентах: готовность этих деток, для которых каждый миг жизни, каждый вдох, выдох может стать последним, сделать все для близких людей. Ведь самое главное для них, чтобы те были счастливы.

– Молодец, что настояла на своем.

Я улыбнулась и потрепала девчонку по щеке. Неожиданно мой взгляд упал на кипу листов на прикроватной тумбочке.

– Это откуда, Жень?

– Я в интернете нашла.

Женя выпалила это так, словно находилась под дулом пистолета.

– И как? Интересно?

– Да! Хотите, возьмите почитать. Мне кажется, вам понравиться. Это врач написала.

– Так это она?

– Ну, да. Когда мне их дали я тоже подумала, что это чушь и всякое такое. Но поверьте, стоит потратить время.

– Ты думаешь?

– Ну, по крайней мере, мне так кажется. Я в первый раз такое читаю. Обычно натыкаешься на рассказы и статьи больных раком и, ну, все в таком роде. А тут пишется от имени доктора, который потерял свою пациентку.

Я смотрела в глаза юной девочки, боясь произнести хотя бы одно слово. Круговорот событий в жизни. Как там еще говорят? Бумеранг?..

Натянуто улыбнувшись, дрожащей рукой я потянулась за рукописью. Каково это увидеть воспоминания своими глазами и окунуться в них вновь?

Первозданная суть жизни закалит сердце трепетной любовью, преобразуя спрятанную в нем тьму во свет и раскрывает истинный смысл бытия.

Неизвестность пугает неизбежностью…

Я застыла, подобно камню, глядя на буквы, собранные в слова на бумаге. Три года! Три долгих года исчезли в один миг. Пуф! И все – нет их. Словно занавес упал, стекло разбилось вдребезги и прошлое встало лицом к лицу с настоящим.

– Возьмите почитать. Я уверена, вам понравиться.

Голос Жени доносился, будто из плохо настроенного динамика.

– Да, спасибо. Я возьму.

А этот, голос, судя по – всему, принадлежал мне.

***

– Они сделали все, что смогли…

Тьма подобно огромной туче сгустилась и накрывала меня. Душу она уже высосала, очередь была за сердцем… оно превращалось в пыль. В ничто.

Мисоль. Дева, Луной освещающая ночь и Солнцем, просыпающаяся по утрам. Та, что способна исцелять. Свет, оставленный Музыкой на земле, чтобы победить Болезнь. Единение. Любовь. Утрата. Пустота. Онемение. Холод. Безразличие. Бесчувственность. Равнодушие…

Сколько еще перечислить синонимов моей нынешней жизни, чтобы выкинуть этот бред из головы?!

Мисоль. Как смешно это звучит! А ведь это ты придумал, Музыкант. Сказал, что, не зная моего имени, дал мне, с позволения сказать, это «прозвище». Мисоль… и родилась сказка, ставшая легендой для маленькой голубоглазой девочки, верившей в чудеса.

Я поднялась с кресла, на котором сидела и подошла к столу. Моя рукопись, написанная для той, кого уже нет больше среди живых. Лежит аккуратно в красной папочке. Словно бельмо в глазу – белая кучка бумаг. Какая – то древесина, по сути, а причиняет столько боли.

Я взяла в руки папку и вытащила из нее листы. Мне захотелось сжечь их, как когда – то воспоминания о том, что было связано с ними. Я вытащила зажигалку из заднего кармана штанов и поднесла к бумаге. Смотря на то, как она горит, я не могла отвести глаз. Было что – то завораживающее в этом – словно отблески неонового заката. Пламя переливалось разными цветами и превращалось в пепел. Ай! Руку обожгло. Бумага практически полностью сгорела. Я очнулась и пришла в себя. Положив оставшиеся листы на стол, села обратно в кресло.

Любовь!

Я усмехнулась. То, чего жаждала! Та, кого знала в лицо, как сейчас одиночество! Рука – дающая и забирающая одновременно. Я так любила тебя, Музыкант – искренно, самозабвенно. А ты исчез! Как всегда, сбежал от проблем – подальше! От ответственности, от боли. Оставил меня одну гнить в этом сумасшествии.

Закон трех «П». Действует ли он вообще?

Невозможно простить то, что предано. Невозможно принять то, чего нет. Невозможно признать то, чего и не было.

***

– Давид Васгенович, девочке жизненно необходимо это лекарство! Поймите, у нее сейчас идет курс химиотерапии. Он проходит поэтапно. Скоро мне нужно будет перейти на следующий, а я не могу, потому что на Аспарагиназу* она дала крапивницу! Надо заменить ее. А химию прекратить я не могу.

– Марьям Руслановна, я все прекрасно понимаю! Но вы и меня поймите. В бюджете есть средства только на закупку томографа, и я не могу растратить деньги ради одного человека, когда на кону стоят гораздо больше жизней.

Держи себя в руках.

Чувствуя нарастающую злость внутри, я сделала глубокий выдох, стараясь не высказать все, что я на самом деле думаю.

– Но ведь мы заказали Сердюкову. И средства были.

– Ну, так урезали ж бюджет! Ничем не могу помочь. У меня много работы, да и вас, я думаю, больные заждались.

Засаленные глаза, чуть приподняв толстые веки, посмотрели на меня сквозь стекла очков.

Господи, о чем это я? Как можно сравнивать Сердюкова c Гладковой! Разговор окончен. Ясно.

Не сказав ни слова, я покинула кабинет главного.

В голове крутилась одна единственную мысль: как достать эту чертову Эрвиназу!

Боже, ну, как все – таки глуп народ! Неужели я похожа на монстра? Как можно было скрывать от лечащего врача, что благотворительный фонд отказал в продлении лечения! Мама Жени просто постеснялась сказать мне об этом.

Я поспешно поднялась по лестнице и за десять минут добралась до отделения. Мне обязательно нужно было успеть в ординаторскую, чтоб застать там Быкова. Он всегда находил выход из любой ситуации. А у меня уже начали опускаться руки.

Войдя внутрь, я как всегда нашла его за печатанием эпикризов*. Он был педантом до мозга костей. Все, кому нужно было спросить у него совета, прекрасно знали, что в два часа дня Виталий Олегович сидит в ординаторской за «писаниной».

– Виталий Олегович, выручайте! Я уже не знаю, что делать.

Быков, не отрываясь от основной работы, спросил меня что случилось. Это тоже было одной из отличительных черт его характера: ничто не могло отвлечь его, когда он был чем – то занят.

– Гладкова, моя пациентка нормально шла на Аспарагиназе, пока не дала крапивницу на половину тела. Срочно нужна Эрвиназа. Но как вы знаете, в России она не зарегистрирована и достать ее очень трудно. В семье денег нет, а благотворительный фонд, раньше помогавший девчонке, на этот раз отказал ей в поддержке. К тому же, бюджет больницы урезан, и я не могу достучаться до Главного, чтоб уговорить его заказать этот дорогостоящий препарат.

– Мать обратилась в Министерство?

Ответ сопровождали звуки беспрерывного «стучания» пальцев Быкова по клавишам.

– Да! Но там ей, естественно, отказали!

Мой голос сорвался и чуть не перешел на крик.

– Тем самым еще раз подтвердила мою теорию, что все люди – идиоты. Я не удивлен. Кстати, а ты зачем впряглась в это дело? Нечем заняться?

Я пропустила его сарказм мимо ушей.

– Виталий Олегович, что делать?

– Спроси у Чернышевского.

Он поднял голову и, посмотрев на меня, негромко рассмеялся.

Я злобно уставилась на него, давая понять своим видом, что шутки в данном случае абсолютно неуместны.

– Пусть идет в другой благотворительный фонд.

– Какой? Виталлий Олегович, вы же сами знаете, что у нас в городе их можно по пальцам посчитать!

– Я одного не понимаю, Марьям. Что с тобой происходит? Ты всегда была такая собранная, организованная. Все у тебя работало как часы. Что случилось?

Быков прекратил печатать и, подняв голову, проницательно взглянул на меня.

Я почувствовала, как в кожу начинает вгрызаться острыми зубами совесть. Да, я работала как часы, когда стала «роботом»! Но, все же, я живой человек и у меня есть чувства. А когда тебя начинает преследовать то, что ты предпочла бы выкинуть и забыть, каждый может слететь с катушек.

– Не знаю, как так получилось. Но факт остается фактом. Что мне делать?

Внутри не осталось ничего кроме готового сдаться отчаяния.

Быков отодвинул стул и подошел ко мне, окончательно оставив работу, что было ему абсолютно несвойственно.

– Марьям, я тебя знаю со студенческой скамьи, когда ты пришла к нам еще зеленой юной девчонкой. Так что можно сказать, что я знаю тебя, как облупленную. В твоей жизни что – то происходит. Не спорь!

Быков выставил вперед ладонь, тем самым пресекая любую форму выражения протеста с моей стороны.

– Это твое личное дело. И лезть в это я не собираюсь. Но пойми одну простую истину – работа и личная жизнь – это диаметральные противоположности.

Я почувствовала, что краснею, как рак. Быков, как всегда, заставил чувствовать себя школьницей перед учителем.

– Просто послушай то, что я хочу сказать тебе. Когда я пришел работать, не было таких лекарств, которые бы давали надежду этим несчастным деткам. Не было благотворительных фондов. Знаешь, сколько жизней заполнили мое кладбище?

Быков пристально смотрел на меня, и мне показалось, что за стеклами очков блеснули слезы.

– Лучше тебе этого не знать! Но это было, когда я начинал. У тебя сейчас намного больше возможностей. Не сиди, сложа руки. Соберись и действуй.

Неожиданно он резко развернулся и подошел к своему столу. Похоже, что – то искал. Протянув клочок оторванной бумаги, он выпалил:

– На, держи. Это название благотворительного фонда. Он открылся недавно. Знакомые подогнали адрес.

– А почему о нем ничего неизвестно?

– Потому что не успели еще зарегистрироваться! Марьям, что за глупые вопросы? Да и какая тебе разница! Держи. Иди туда, и поговори с их начальством или с кем – то еще. Главное иди туда сама. Ты врач, они прислушаются к твоему мнению.

Я благодарно посмотрела на Быкова, понимая, что, возможность, подаренная им бесценна.

– Спасибо, Виталий Олегович! Я пойду.

Чувствуя, что в конце тоннеля, наконец, забрезжил слабый огонек, я вышла из ординаторской и подошла к посту.

– Лера, где сейчас Гладкова?

– На переливании. У нее же химия была…

– Хорошо! Я поняла. Спасибо.

Не дослушав медсестру, я направилась в кабинет заведующей. Мне необходимо было отпроситься у нее, чтоб пораньше уйти с работы. Не думаю, что в благотворительной организации, какая бы она благотворительная не была, люди будут сидеть до восьми вечера.

Я искала возможность отвлечься от мыслей о Саиде и Соне. И ситуация с Женей показалась мне идеально подходящей для этого. Поговорив с Алиной Расимовной, я объяснила ей сложившуюся ситуацию, и мы договорились, что в список моих обязанностей войдет еще и эта задача. Она была замечательным руководителем и быстро вникла в сложившуюся ситуацию.

Я летела на всех порах по адресу, который дал мне Быков. Кто знает, может, они откликнуться и у меня получится их уговорить? Быстро добравшись к месту назначения, я сошла с маршрутки и огляделась – вокруг были только жилые дома. Может, я что – то не так поняла? Оглядевшись по сторонам, я попыталась отыскать номера на зданиях, чтобы сориентироваться. Затем, кое – как разобравшись в их расположении, наконец, нашла то, которое было нужно мне. Поднявшись по ступенькам вверх, вошла внутрь и увидела бесконечное количество дверей, расположенных по разные стороны длинного коридора. Подойдя к ближайшей, постучалась и вошла внутрь. В дальнем углу за столом сидела аккуратно одетая девушка.

– Здравствуйте. Извините, что отвлекаю, но это благотворительный фонд?

Девушка оторвалась от своего компьютера и ответила мне отказом.

– Поднимайтесь на второй этаж. Они вроде как там находятся.

Поблагодарив ее, я вышла в коридор и направилась обратно к выходу. Лестница, ведущая наверх, находилась рядом с главным входом. Поднявшись по ней на второй этаж, я снова увидела коридор, заполненный дверьми на всем протяжении. Похоже, здание не располагало другого типа планировкой, кроме этой. Найдя нужную, я снова постучалась и вошла внутрь. На сей раз меня встретил улыбчивый молодой человек. Что ж это намного приятней. Наверное, я пришла по адресу.

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Здравствуйте, меня зовут Марьям Руслановна Алиева. Я врач – гематолог детской краевой больницы. Моей пациентке срочно необходимо лекарство для продолжения курса химиотерапии. Я надеялась, что вы мне сможете помочь. Необходимые выписки и история у меня с собой.

Я выпалила это словно из пулемета и в ожидании ответа уставилась на парня. Похоже, он был немного ошарашен.

– Я понимаю вашу ситуацию, но я ничем…

– Подождите.

Я пришла в бешенство.

– Это благотворительная организация, так?! Я спросила на первом этаже, девушка направила меня сюда. Двадцатый кабинет, третья дверь слева от лифта! Значит, я зашла правильно! А теперь ответьте мне: на каком основании вы мне отказываете?! Ведь вы занимаетесь благотворительностью! Сколько вам лет? Двадцать пять? Двадцать восемь? Она младше тебя всего на десять лет, а ты мало того прожил больше, так еще и будешь продолжать это делать!

Внутри все кипело и меня просто разрывало от злости. Сколько можно стучаться в закрытые двери и слышать бесконечные отказы! Надоело!

– Не смей говорить мне нет.

Я угрожающе нависла над парнем, чувствуя, что в данный момент способна на все.

– Вообще – то…

– Я сказала, что не приму твоего отказа!

– Он не занимается благотворительностью. Это – моя забота.

***

– Я так понимаю твоей пациентке необходимо заказать лекарство для продолжения курса химиотерапии. Что ж, думаю, я смогу помочь.

Смотря на его лицо, я единственное не понимала одного: что этот человек тут делает? Это чтошутка?!

– И с каких это пор, стесняюсь спросить, ты начал заниматься благотворительностью?

– Будем считать, что ты не задавала этот вопрос.

Я громко расхохоталась.

– Будем считать, что ты сбежал от ответа! В принципе, как и всегда.

Злобно выплюнув последние слова, я скрестила руки на груди.

Он отреагировал в свое спокойной манере, которая невероятно бесила меня и не сказал в ответ ни слова!

– А знаешь, я думала, мы с тобой больше никогда не увидимся. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду – твою болезнь и все такое.

Внутри все застыло: глыба, нависшая над телом, попала прямо в сердце и разорвала его на мелкие куски. Молодец, Музыкант, у тебя это получилось! Браво!

– Марьям, тебе нужна помощь, и я могу ее тебе оказать.

Да. И это самое ужасное.

– К сожалению, ты прав.

Я запечатала гнев за семью замками.

– Мне нужна Эрвиназа. Евгения Гладкова, моя пациентка. Вот выписка. Остальные документы пришлю по почте.

– Острый лимфобластный лейкоз после ремиссии. Девчонка готовится к пересадке через три месяца. Сейчас проходит курс химии.

– Я понял.

– Вот телефон ее матери. Свяжись с ней.

Его бездонные глаза привычно тянули в черную пропасть, побуждая броситься в нее с головой. Три года исчезли во мраке, будто их и не было. Я пристально всматривалась в эту глубину, ища привычные покой и радость, но понимала, что их больше нет. Я изменилась. Изменился и он. «Былой магнетизм Бугдаева» не действовал так как это было раньше.

– Прости.

– Что?!

– Прости меня…

Я повернулась к нему спиной и зашагала к выходу.

***

Внутри все раскололось – одна половина требовала его, а другая… дилемма между сердцем и душой: тем, что любило и той, что ненавидит.

Заглянув в твои глаза, «любимый», я, наконец, осознала – ты мое самое главное разочарование в жизни. Мы больше не едины – у меня появились углы, края, которые совершенно не подходят твоим… Три года сделали свое дело. Мы не являемся больше «половинами» целого – просто существуем сами по себе.

А знаешь, что самое страшное? Пустота. Ведь она так и осталась внутри…

Жизнь Гладковой находится в твоих руках. «Спаситель».

Я горько усмехнулась про себя.

Я ехала в маршрутке. Ноги мерзли от холода, нос вдыхал прекраснейшие запахи человеческого тела, а я вела мысленный диалог с Саидом. Какой во всем этом смысл?

Знаешь, Музыкант, были моменты, когда я задумывалась о жизни, в которой не было бы тебя: я бы вышла замуж за своего коллегу, такого же «законченного» доктора до мозга костей, как и я. Такого же самовлюбленного идиота, считающего, что он во всем и всегда прав! Родила бы ему детей, возможно двоих. И разрывалась бы между работой и семьей, выслушивая бесконечные упреки мужа и парируя их вечным брюзжанием об отсутствии денег. Да, и еще дети – терпела бы их укоризненные взгляды, потому что мамы «вечно нету дома». Спустя года три, четыре, мой муж также бы стал пропадать в больнице, но только по причине наличия молоденьких медсестер. А я бы превратилась в законченную стерву, которая не смогла состояться как женщина. А если бы вдруг у нас что – то и вышло, то даже этого не было бы – с твоим – то диагнозом! Не пришлось бы нам рассчитывать на «долго и счастливо».

– Остановка «Славянский», выходят?

В поток мыслей ворвался голос водителя, и я очнулась ото сна. Повернув голову направо, посмотрела в лобовое стекло – следующая остановка моя. Вытащив руки из карманов пуховика, я начала впопыхах рыться в сумке в поисках кошелька. Достав деньги, и отсчитав нужную сумму, увидела, что мы уже практически подъезжаем.

– На остановке!

Сзади раздался громкий мужской бас. Как вовремя!

Маршрутка остановилась: я поднялась со своего места, и, наклонившись вперед, еле протиснулась между сиденьями. Отдав водителю деньги, кое – как достала рукой до двери и потянула на себя. Выйдя, наконец, на улицу, подошла к остановке и вдохнула свежего воздуха. Подняв глаза к небу, невольно посмотрела вверх: оно было раскрашено в удивительно яркие цвета – участки синевы соединялись с желтыми и оранжевыми красками солнечного света, словно какой – то художник провел кистью по холсту. Меня настолько поразила эта картина, что где – то с минуту, две, я неподвижно стояла, рассматривая ее.

Прозвучал короткий сигнал телефона. Вытащив его из сумки, я машинально провела по экрану пальцем и разблокировала его. Пришло уведомление, какая – то ссылка на очередную муть во «В контакте». Я хотела было закрыть телефон и положить его обратно в сумку, но что – то удержало меня. Решив не сопротивляться этому порыву, я нажала на нее и перед моими глазами предстало стихотворение из паблика, на который я была, когда – то подписана:

Прошлое – это прекрасно, моя Мари,

Только с собой его, милая, не бери.

Лучше оставь его в бабушкином сундуке,

Или у мамы в шкатулке, но в рюкзаке,

Что ты несешь за плечами, его не храни,

Слишком тяжелый камень, моя Мари.

Прошлое – это как детство, скажи прощай,

Изредка воскресеньями навещай.

Но никогда в глаза ему не гляди,

Прошлое – это зараза, моя Мари.

Белый осколок чашки, причуда, пыль,

И на земле лежащий сухой ковыль.

Это товар без возврата, пробитый чек,

Смуглый мальчишка с родинкой на плече,

Что целовал под саваном темноты,

Первый бокал мартини, табачный дым.

Всё, что когда-то выгорело костром:

Истина, безмятежность, невинность, дом.

Ты не святая, зачем тебе этот крест? –

Сотни отпущенных рук, опустевших мест.

Всё, что не прижилось и не проросло,

Даже вот это ангельское крыло.

Выбрось его с рождественской мишурой,

Смело шагай под звёздами, громко пой.

Прошлое – это так больно, моя Мари,

Всё, что нельзя исправить и изменить.

Каждое грубое слово, кривой совет,

Тот утонувший в море цветной браслет.

Слёзы на выпускном и последний вальс.

Что-то хорошее тоже, но в том и фарс:

Это есть якорь, что тянет тебя ко дну,

В прошлый четверг, в растаявшую весну.

Если не сможешь и не шагнешь вперед,

То, что давно истлело, тебя сожрёт.

Брось его в пламя, гляди, как оно горит,

Полку освободи для другой любви.

Прошлое – это прекрасно, моя Мари,

Только с собой ни за что его не бери.

Джио Россо

Я еле сглотнула комок, застрявший в горле. В глазах защипало, навернулись слезы и тот груз, который я хранила на протяжении стольких лет, тот, что давил на мою грудь, сжимал горло, заставлял мой голос хрипеть от боли прорвался сквозь плотину безразличия и полился рекой сдавленных рыданий. Мне было абсолютно плевать, что я стою на улице, что на меня смотрят люди, что я не одна. Все эти пустые мысли исчезли из моей головы и перед глазами стояли только эти раскалывающие на куски строки:

Прошлое – это прекрасно, моя Мари, 

только с собой его, милая, не бери.

Пошатнувшись от собственного бессилия, я машинально ухватилась за рядом стоящий столб. Ловя ртом воздух, закрыла глаза и собрала мысли в кучу. Чувства успокаивались, боль стала резко утихать: осень ласково коснулась сердца, и тихо шепнула о яркости цветов, которые, когда – то были смыслом моей жизни.

«Лесная фея, благодаря кому, деревья засыпают глубоким сном».

Я слабо улыбнулась промелькнувшим воспоминаниям. Впервые за все время, я искренне обрадовалась их присутствию. Прошлое поросло былью, и его уже невозможно было вернуть.

Я перевела взгляд на вывески магазинов, находившихся рядом с остановкой: вроде, на них были такие же яркие цвета – красный, зеленый, синий, оранжевый. Но они не шли ни в какое сравнение с теми, что являла природа на холсте облаков!

На светофоре оставалось несколько секунд до того, как должен был загореться зеленый. Я быстрее побежала к тротуару. Необходимо было перейти дорогу в течение пятнадцати секунд.

Пробегая на последних, я немного подпрыгнула и, как раз успела. Отлично!

Внутри зажегся огонек. Он грел меня своим теплом, наполняя странным ощущениями: пустота начинала исчезать. Семя смирения постепенно стало давать долгожданные ростки.

***

– Антонина Викторовна, благотворительный фонд называется «Здоровье детям». Они вам помогут собрать нужную сумму. Я разговаривала с их руководителем и заручилась его поддержкой.

– Я ходила туда, но он ответил мне отказом.

– Возможно, вы разговаривали с молодым человеком? Знаете, там сидит в переднем кабинете. Надо было просто дальше пройти.

– Нет. Я пришла правильно. Никакого молодого человека там не было. Только взрослый мужчина, где – то вашего возраста, может старше. Он ответил, что не сможет помочь нам в покупке Эрвиназы.

– То есть, как это не сможет? На прошлой неделе я согласовала с ним все – отдала выписку Жени, документы с консилиума!

Женщина стояла в дверях палаты, вытирая слезы носовым платком.

Я старалась ее успокоить.

– Ладно. Давайте сделаем так. Я сама поеду туда и поговорю с директором.

Чувствуя, как в душе закипает злость, я пошла в сторону кабинета заведующей, оставив мать пациентки стоять одну посреди коридора.

Господи, Саид! Ты можешь хоть что – нибудь сделать по – человечески?

Постучавшись в дверь, я потянула ее на себя и заглянула внутрь.

– Алина Расимовна, можно?

Заведующая, молча, кивнула, уткнувшись в монитор компьютера. Я вошла в кабинет и сразу перешла к делу.

– Я прошу прощения, что отвлекаю вас. Но это срочно. Моя пациентка Гладкова дала на Аспарагиназу крапивницу. Вы знаете, что я ходила к главному, но он мне, естественно, отказал. Виталлий Олегович помог найти благотворительный фонд, работающий на местном уровне, в пределах региона.

– И в чем проблема?

Алина Расимовна оторвалась от компьютера и недоуменно взглянула на меня.

– Проблема в том, что директор фонда хочет поговорить лично со мной, чтобы удостоверится в необходимости покупки такого дорогостоящего препарата.

Пришлось соврать ей, чтобы она отпустила меня, не задавая лишних вопросов.

– А ты что не отдала ему все необходимые документы?

– Отдала. Но, похоже, он не может в них разобраться.

Алина Расимовна удивленно посмотрела на меня сквозь стекла очков.

– Он что читать не умеет? Что там непонятного!

– Просто, фонд открылся недавно и, возможно, как и любой новичок, он не понимает некоторых нюансов.

Заведующая покачала головой, как бы говоря – куда катиться мир!

– Ну что ж! Если так, то иди, конечно. Только постарайся объяснить ему все досконально, чтобы таких вопросов больше не возникало. Гладкова ведь не единственная твоя пациентка.

– Конечно.

Зная теперь куда ехать, я добралась до офиса фонда за двадцать минут. Зайдя внутрь, сразу же направилась в нужный кабинет и только сейчас заметила вывеску с названием. «Здоровье детям».

– Марьям! Здравствуй.

Саид взволнованно посмотрел на меня и поднялся со стула.

– Здравствуй.

Я растерялась и на мгновение забыла зачем приехала.

– Что – то случилось?

– Да, я по поводу Гладковой.

– Понял. Хочешь чаю или кофе?

– Нет, спасибо. Давай сразу к делу. Объясни мне, пожалуйста, причину своего отказа. Мы же, вроде как, договорились с тобой обо всем. Я выслала необходимые документы, и ты сказал, что поможешь.

– Что ты имеешь в виду?

Я медленно повторила сказанное.

– Какой отказ, Марьям? С чего ты это взяла?

– Какой отказ, Саид?! Мать Гладковой прибегает ко мне вся в слезах и говорит о том, что ты не хочешь помогать ей! Ты решил мне этим насолить или что, я не пойму? Это жизнь! Человеческая жизнь! Как ты можешь играть с нею? Девчонке, только исполнилось шестнадцать. Да ведь она ненамного старше Сони!..

Я проглотила комок, застрявший горло, чувствуя, как на глаза подступают слезы.

– Могла бы быть, если бы Соня была с нами.

– В который раз убеждаюсь, что люди – идиоты!

Саид никак не отреагировал на мои упреки.

– Что?

Я была ошарашена.

– Ничего!

Саид так громогласно отрезал, что я вздрогнула от неожиданной грубости.

– Я же объяснил все этой женщине! Сказал, что не получится сразу же привезти препарат, потому что потребуется время на сбор средств, затем оформление бумажек в Росздравнадзоре! В конце – концов, необходимо найти покупателя за границей, с помощью которого мы сможем его приобрести!

Выйдя из себя, Саид раздраженно ходил из стороны в сторону в пределах.

– Я что непонятно выразился?

Мой язык прилип к небу. В таком состоянии лучше было позволить ему выпустить пар и не говорить ни слова.

– Вот и помогай после этого людям! Я ей русским языком все объяснил: Эрвиназу нельзя просто так взять и купить, даже если деньги будут собраны в срок. Необходимо разрешение врачей, разрешение из Росздравнадзора, потому что препарат в России не зарегистрирован. Мне придется отпустить одного волонтера в Англию, чтобы он нашел врача, кто выпишет нужный рецепт. После этого нужно идти в аптеку, которая купит лекарство с завода! Но и это еще не все. Помимо того есть еще таможня! И пошлина в размере тридцати процентов от стоимости препарата.

Саид, тяжело дыша, смотрел на меня. Вена на его лбу ритмично пульсировала.

– Извини.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Я не должна была на тебя наезжать. Просто, понимаешь – пришла, начала плакать! Сказала, что ты не захотел ей помочь. Я и сорвалась!

Саид понимающе усмехнулся и махнул рукой:

– Проехали. Бывает. Есть более интересные темы для обсуждения.

Он повернулся к окну и, раздвинув жалюзи, впустил солнечный свет в комнату.

– Фонд мне не принадлежит. Я всего лишь директор. Организовала его жена местного бизнесмена. Год назад их сын заболел раком…

– И у нее, так сказать, проснулась совесть?

В моем голосе проскользнула нотка сарказма.

Он удивленно посмотрел на меня.

– С каких пор, ты стала такой язвительной, Мари? Раньше за тобой такого не наблюдалось.

Знакомое до боли имя, кольнуло в сердце, и я стыдливо отвернулась.

– А ты, каким боком, оказался причастен к этому?

– Я играю на виолончели в их ресторане.

– Понятно.

Чувствуя, что щеки горят, как семафоры, я прикусила губу.

– Богатые тоже болеют, Мари. Я знаю это не понаслышке.

– Не называй меня больше так.

Саид пропустил это мимо ушей.

– К тому же, она прочла в интернете историю врача гематолога и это натолкнуло ее на мысль о создании благотворительного фонда для помощи тяжело больным детям.

– Какую еще историю?

По спине прошелся холодок.

– Белла наткнулась на нее случайно, когда рылась на форумах, и вдохновилась ею.

Теперь меня бросило в жар.

– Мне пора… Надеюсь, больше таких казусов впредь не возникнет.

Повернувшись к нему спиной, я быстро зашагала к двери. Потянув ручку на себя, я вздрогнула от неожиданности, услышав бархатный голос Саида:

– До свидания, Мари.

***

– Хорошо. Я приложу ваше заключение к оставшимся документам.

Я выключила скайп и повернулась к Быкову. Заведующая стояла рядом.

– Одобрили!

Мне казалось, что моя улыбка растянулась на пол – комнаты, так радостно было на душе. Мы уладили все с консилиумом. Москва, наконец, дала согласие на покупку Эрвиназы. Теперь с их заключением можно было подавать прошение в Росздравнадзор.

– Ну, а ты как думала, Марьям Руслановна! Конечно, одобрили бы!

Быков весело усмехнулся и посмотрел на меня с таким видом, будто не понимал, что за глупости я несу.

Заведующая согласно кивнула и в тон ему добавила:

– Молодец, Марьям!

– Виталий Олегович, Алина Расимовна, мы теперь можем напрямую работать с этим фондом! Мы поговорили с директором, и он согласился сотрудничать.

– Надеюсь, ситуации с документами больше не повторятся? Я не могу тебя постоянно отпускать с работы!

У Алины Расимовны зазвонил телефон. Я пропустила мимо ушей ее замечание и перевела взгляд на Быкова. Это уже был не огонек, а настоящий свет в конце тоннеля!

Заведующая закончила разговор по сотовому и, взглянув мне в глаза, безапелляционно заявила:

– Твой Саид звонил. Едет в больницу.

Я мгновенно вспыхнула от такой бестактности. Не спуская с меня взгляда, Алина Расимовна обратилась к Быкову:

– Виталий Олегович, ты не в курсе, они подгонят нам волонтеров?

– Не знаю, Алина Расимовна.

Алина Расимовна довольно улыбнулась.

– Ну, прямо как в столице! Хорошие времена наступают. И подумать раньше не могла, что в нашем захолустье возможно такое! А помнишь, как в девяностые было, Виталь?

Проглотив обиду, я сделала вид, что Алина ничего не сказала и хотела выйти из кабинета.

– Марьям Руслановна, не уходи! Мне еще с тобой поговорить надо. Неожиданно, дверь ординаторской открылась и просунулась голова Маши.

– Алина Расимовна вас спрашивают.

Заведующая проницательно взглянула на меня и с искренним удивлением сказала:

– Какой шустрый! Когда он сказал, что едет, я думала – он на полпути.

Я поспешно пояснила ей, что здание фонда находится недалеко от больницы.

– А! Тогда понятно. Виталий Олегович тебе вроде к пациентам пора.

Быков ретировался в доли секунды.

– Марьям, присядь, пожалуйста.

Я внутренне напряглась: если заведующая посмеет влезать в мою личную жизнь, я с ней церемониться не буду.

– Не переживай, я не перейду границ.

Алина читала меня как открытую книгу.

– Просто хочу напомнить о том, что было три года назад.

– Я сама все прекрасно помню.

– Хорошо, Марьям. Мне проблемы не нужны.

– Мне тем более.

– О чем задумалась, Марьям?

Быков ждал меня за дверью кабинета заведующей.

И что им всем от меня надо?

– О работе, Виталий Олегович!

– Помни, я не Алина. Осуждать не буду.

Я устало на него посмотрела и обняла.

Быков потрепал меня по голове и прошептал:

– Ну – ну, девочка. Не переживай. Перемелется – мука будет.

Я смахнула слезы с глаз. В голове промелькнули смутные догадки.

– Вы тоже читали?

Быков врать не умел и молча кивнул.

– Кто?

– Твой.

Не сказав ни слова, я зашагала в ординаторскую.

В голове легким шумом промелькнули воспоминания о том, как я стояла посреди этого отделения, кусая губы до крови, чтобы не взвыть от ужаса и боли; как ходила к своим же собственным коллегам, еле вынося их сочувственные взгляды, и просила поскорее напечатать посмертный эпикриз.

      Меня затрясло. Тело била крупная дрожь, из глаз полились слезы.

Панцирь в душе раскололся и непроницаемый для боли и слез защитный люк откинулся, освободив невидимую руку, перевернувшую вентиль. Слезы лились градом. Всхлипывая и тяжело дыша, я выплескивала всю скопившуюся боль наружу.

Не зная сколько я пробыла в таком состоянии, я повернулась к окну и увидела ворону, присевшую на ветку дерева. Она повернула голову набок и удивленно посмотрела на меня, мол «почему ты плачешь, милая?».

Открылась дверь.

– Успокоилась, малышка?

Я ничего не ответила.

– Знаешь, ты не злись на него сильно. Ты ж не знаешь всей его истории. Да к тому же, посмотри, он помогает твоей пациентке! Ведь ты понимаешь, почему?

Я вспыхнула и гневно ответила:

– Да плевать я на него хотела!

Быков пропустил мои слова мимо ушей:

– А история, которую ты написала, действительно поражает, Марьям. Ты знаешь – я не щедр на комплименты. Цени.

– Что он вам сказал, Виталий Олегович?

– Спроси у него.

Я недовольно шмыгнула носом и быстро взглянула в окно – ворона уже улетела.

– Мне жаль, что она умерла, Марьям.

Быков ласково положил руку мне на плечо.

– Я видел, как сильно ты привязалась к этой девочке…

– Я не хочу об этом говорить.

– Хорошо.

Я устало провела ладонью по лицу и тяжело опустила веки, откинувшись на спинку дивана, на котором сидела.

– Виталий Олегович!..

– Что?

– Это он дал вам адрес фонда?

Быков коротко ухмыльнулся:

– Мне пора, Марьям. Увидимся.

Утомленно покачав головой, я ничего не ответила.

Дверь за Быковым закрылась, и я осталась одна. Обняв саму себя, я непроизвольно сжалась и услышала, что в ординаторскую вошел кто – то еще. Каким – то седьмым чувством я поняла, что это он.

– Привет.

Бархатный, медовый голос с обжигающими нотками корицы…

– Не называй меня больше так. Я уже просила об этом.

Глубокий пленительный взгляд карих глаз пронизывал всю мою суть, и у меня привычно перехватывало дыхание. Пугающая бездна, утягивавшая на дно. В ней появились новые черты: усталость, боль, разочарование. Темные круги под глазами стали еще ярче.

– Простите, Марьям Руслановна, что позволил себе подобную вольность.

С минуту я смотрела на него, не говоря ни слова.

– Кто тебе дал право распоряжаться моей жизнью?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты зачем всунул Быкову, Белле и всем остальным в отделении мою историю? С чего ты взял, что имеешь на это право?

– Потому что она потрясающая. И они должны были это знать.

– Я еще раз повторяю: кто тебе дал право решать за меня?

– Ты сама выложила ее на просторы интернета.

Саид обиженно надул губы:

– С этого момента она перестала быть твоей собственностью!

– Где выписка?

У меня не было больше сил продолжать этот бесполезный и нелепый разговор. Хотелось поскорее закончить с Гладковой и выкинуть этого человека из своей жизни.

– Здесь.

– Марьям Руслановна!

Голос Алины Расимовны разрядил повисшее между нами напряжение.

– О, Саид Халилович, вы тоже здесь! Задержитесь, пожалуйста.

Заведующая подошла к столу Быкова и порыскала в бумагах.

– Разобрались с выпиской?

– Да, спасибо. До свидания, Марьям Руслановна!

– До свидания, Саид Халилович.

– Марьям, я рассказала Саиду Халиловичу, что мы получили разрешение Москвы на назначение Эрвиназы Гладковой. Теперь необходимо собрать документы для отправки в Росздравнадзор. А тебе нужно подготовить историю девочки и предоставить ему окончательное решение консилиума. Пока будешь все это организовывать, фонд начнет собирать нужную сумму.

– Хорошо.

Я перевела взгляд на Саида и безразлично спросила:

– Вы с Беллой сможете собрать нужную сумму вовремя?

– Мы постараемся. Наши волонтеры сейчас ищут врача в Лондоне, чтобы договориться с ним о выписке рецепта. Это трудно, конечно, но я думаю, у нас все получится.

– Отлично.

Заведующая утвердительно кивнула и, посмотрев в мою сторону, добавила:

– Саид Халилович хотел лично познакомиться с Женей Гладковой. Он говорит, что у него возникло какое – то недопонимание с ее матерью.

– А он с ней еще не знаком?

– Нет.

Саид густо покраснел.

Алина Расимовна недоуменно смотрела на нас.

– Алина Расимовна, я улажу этот вопрос. Саиду Халиловичу нет нужды беспокоиться по данному поводу.

– Не волнуйтесь, Марьям Руслановна, меня не затруднит личный разговор с Женей.

Саид с вызовом взглянул в мою сторону.

– Ну, ладно. Марьям, поручаю это дело тебе. Познакомь Саида Халиловича с Женей, и покажи ее историю болезни.

Сдерживая досаду и злость, я недовольно процедила сквозь зубы:

– Хорошо. Обязательно познакомлю.

Мы вышли из ординаторской. Заведующая пошла по своим делам, а я читала на ходу историю Гладковой.

– Значит так, Саид Халилович, вначале я покажу вам историю девочки…

– Мари, давай без официоза. Как – то непривычно.

– Маша, здравствуй! Гладкова на переливании?

Я проигнорировала его просьбу.

– Нет. Здрасте.

Маша смущенно зарделась, узнав Саида.

– Она у себя в палате.

– Отлично. Саид Халилович, пройдемте, нам туда.

Я указала пальцем направление и пошла в сторону палаты Жени.

– Ну, что Женек, привет! Как себя чувствуешь?

Девочка выглядела немного уставшей.

– Нормально, Марьям Руслановна.

– Хочу познакомить тебя с директором благотворительного фонда «Здоровье детям» Саидом Халиловичем Бугдаевым. Он изъявил желание…

– Ой, здрасте!

Даже так?

Женя приветливо улыбнулась и, встав с кровати обняла Саида. Я недовольно посмотрела на Музыканта.

– Как поживаете? Спасибо, вам за ту историю, кстати! Она мне помогла.

– Привет.

Саид дружелюбно потрепал Женю по голове и смущенно покраснел.

– А тебя, значит, Женя зовут. Рад официальному знакомству! Я – Саид.

В моей голове головоломка выстроилась уже давно: разговор Дженнет и Жени, рассказ о потери дочери, больной раком, адрес фонда от Быкова.

Я натянуто улыбнулась Жене:

– Женечка, отдыхай! Ты устала после переливания. Я загляну к тебе попозже.

– Ладно!

Девочка перевела взгляд на «директора фонда» и радостно проговорила:

– До свидания, Саид!

– Пока – пока!

Саид весело ухмыльнулся:

– Еще увидимся!

– Ага.

Выйдя в коридор, я демонстративно пошла в сторону ординаторской.

– Мар… Марьям Руслановна, можно у вас попросить еще минутку?

– Слушаю вас, Саид Халилович.

– Я хочу тебе все рассказать.

Его голос дрогнул, и он опустил глаза.

– Ты не знаешь всей истории.

– Хватит. У меня полно работы.

– Мари, пожалуйста, выслушай меня!

– Ты раздал всем распечатку с моим именем, именем Сони, прекрасно зная мое отношение к таким вещам! Нам не о чем с тобой разговаривать.

Толкнув его от себя, я хотела уйти, но он схватил меня за руку:

– Марьям, не уходи, прошу тебя! Давай поговорим!

– Нет!

Вырвав свою руку, я быстро зашагала к посту медсестры.

Давай поговорим. Да пошел ты, козел! С какой стати я должна с тобой разговаривать? Ты никто и звать тебя никак!

Я думала, он оставит меня в покое, но не тут – то было.

Он догнал меня и шагая рядом, выпалил:

– Я не бросал тебя тогда. Это была случайность. Нелепая случайность.

– Мне абсолютно все равно! Оставь меня в покое!

Саид отшатнулся и еле слышно произнес;

– Значит, вот как. Хорошо. Я понял: тема закрыта…

– Отлично!

С трудом дыша, я пыталась собраться с мыслями.

– Мы с Беллой собираемся дать благотворительный концерт у них в ресторане.

Голос Саида стал глухим и серьезным. Казалось, он душит в себе невысказанные слова, переводя разговор на нейтральную тему:

– Чтобы собрать средства.

Саид подошел к окну. Мне невольно пришлось идти вслед за ним.

– Местные знают меня и любят приходить послушать мою игру. Деньги, вырученные от этого вечера пойдут на покупку лекарства.

Он стоял ко мне спиной. Я смотрела на него и молча слушала.

– Все должно получиться.

– И вы что реально думаете, что вам удастся собрать нужную сумму?

– Нам, Марьям Руслановна! Нам. Да, мы так думаем.

Саид сделал небольшую паузу и твердо посмотрел на меня.

– У Беллы много знакомых, имеющих собственный бизнес. К тому, же есть те, кто состоит в местной Думе. Она обратиться к ним с речью о том, каково ей было, когда она чуть не потеряла сына. И…

Саид повернул ко мне свое лицо.

– Что?

Я со смутным предчувствием недоверчиво уставилась на него.

– Мы надеялись, что ты выступишь и скажешь свое слово в поддержку нашего фонда.

***

Жизнь – это вечная череда моментов. Подобно звеньям одной цепи они нерушимы. Осенью распускаются листья, а весной цветы.

Сейчас передо мною болото. Я увязла в его трясине. Оно тянет на дно, и боюсь, я не смогу выбраться оттуда.

Жизнь невинной девочки находится в руках предателя: больница, одиночество, реанимация, эта ужасная, выворачивающая все нутро смерть.

В месте, где столько раз утешала родителей своих пациентов. Стены отделения сузились до мельчайшей точки и навалились в смертельной хватке. Они раздавили тело, искромсали душу…

Это была последняя ночь, когда ты стоял рядом со мной, Музыкант… ты умер тогда вместе с ней, в одночасье разрубив все, что было!

Неужели ты думал, что спустя столько лет, так просто заявившись в мою жизнь, ты сможешь вернуть все то, что было?

***

– Ее мать записалась на прием в Росздрав на прошлой неделе. Там ей сказали позвонить через три дня. Что она и сделала! А они ответили, что будут рассматривать ее заявление в течение месяца.

– Месяца?

– Да! Потому что, видите ли, ответственная за нашу Женю, уехала в командировку на две недели!

– А что они не могут назначить кого – нибудь другого?

Я, устало, вздохнула.

– Я не знаю. Я сказала ее матери, чтобы она ходила туда каждый день. Но, к сожалению, это ничего не дает. Они отправляют ее из одного кабинета в другой. Та заполняет кучу бумажек и возвращается ни с чем.

– Но мы не можем ждать месяц! Ты же сама сказала, что девчонке препарат нужен срочно.

– Я знаю все это, Алина Расимовна! Но не знаю, что делать. Тут еще у Петрушина очень плохая миелограмма*. Я полагаю, у него Фанкони*. Все ростки угнетены и клиника характерная.

Сделав глубокий выдох, я измученно провела рукой по волосам.

– Одно на другое! Я уже ночами не сплю, думая обо всем этом.

– Марьям, успокойся. Не бери это так близко к сердцу.

– Не могу. Они для меня все как родные.

– Это, потому что своего нет. Был бы, так остро не переживала все это.

– Может быть.

– Слушай, а что если попросить Бугдаева? Может, он чем – нибудь поможет?

Заведующая многозначительно посмотрела на меня.

Я перевела взгляд на гортензию, стоявшую у нее на столе, делая вид, что обдумываю ее предложение.

– Не думаю, что это чем – то нам поможет.

– Ладно. Давай о хорошем. Ты на концерт идешь?

– Да.

– А во сколько он?

– В шесть вечера. Вы тоже придете?

– Не смогу.

Алина Расимовна с сожалением покачала головой и улыбнулась:

– У меня ведь дочка маленькая, ты ж знаешь. Не с кем ее оставить. Муж сегодня на дежурстве.

– Вы его обратно приняли?

Я фыркнула, зная историю ее отношений с мужем. По своей природе моя заведующая была весьма прямолинейной и резкой женщиной, местами даже узколобой. Высокая статная с ярко – огненными волосами, короткой стрижкой, обрамляющими раскосые зеленые глаза, она напоминала мне рысь – такую же безжалостную и непоколебимую. Но при всей своей холодности и внешней беспощадности, она была удивительно добра и нежна к детям и их родителям. В девяностые годы она переехала вместе мужем в Ставрополь, и через год с ним развелась! Потом спустя короткое время снова вышла за него замуж, родила от него двоих детей, и недавно выставила его вон из квартиры, где они жили (она приобрела ее на свои средства), и теперь судя по всему приняла его обратно. По ее экспертному мнению, все мужики были одинаково бестолковы и менять шило на мыло…

– Много чести! С детьми только сидит и все. Ладно, пойду работать. И к Жене заодно зайду. У нее сегодня выход в свет, как никак!

– Хорошая идея, Алина Расимовна.

Я весело рассмеялась вместе с заведующей.

Женька в последние дни пребывала в поразительном воодушевлении и предвкушении от предстоящего вечера. Она не могла нарадоваться тому, что, наконец, сможет вырваться из больницы! Состояние ее было стабильным, и я посчитала, что ее можно отпустить. Зайдя в палату, я застала ее за укладкой волос. Школьная подруга согласилась помочь. Женя, наверное, была самая удачливая, потому что волосы у нее не выпали после начала курса химии. Девочка уже была накрашена. На соседней кровати лежало платье.

– Ну, что красавица, готова к сегодняшнему вечеру?

– Ага! Но я страшно волнуюсь, Марьям Руслановна!

– Не переживай! У тебя все получится!

Я весело подмигнула девчонке.

– А вы там будете?

– Конечно! В первую очередь, порадоваться твоему успеху, а во – вторых, постараюсь привлечь как можно больше внимания к нашей основной проблеме, которая так остро стоит на повестке дня.

– А почему вы не накрашены, не одеты? Вы же не успеете домой!

Женя удивленно подняла брови. Затем засуетившись, достала свою косметичку и протянула мне:

– Давайте мы вам поможем!

– Спасибо, зайка, но у меня все необходимое находиться в ординаторской. Привезла утром. Пойду, тоже собираться и приводить себя в порядок.

В ординаторской я переоделась в платье и накрасилась. Накинув пальто, и в последний раз взглянув на себя в зеркало, я невольно улыбнулась: давно я так не выглядела! А рестораны стали для меня роскошью: никак не хватало времени туда выбраться. Доехав до нужного места на такси, я оплатила его и, поблагодарив водителя, вышла из машины.

Ресторан представлял собой комплекс из нескольких зданий, огороженных железными воротами. На входе стояла будка, в которой сидел охранник. Показав паспорт, я назвала мероприятие и беспрепятственно вошла во двор. Идя по направлению к зданиям, я восхищалась красотой, открывавшейся перед глазами: красивые ухоженные деревья, резные беседки с разукрашенными в постмодернском* стиле узорами, причудливой формы кустарники; дорожки, выложенные разноцветными блестящими плитками. Это был не просто ресторан, это был настоящий комплекс отдыха! Здесь можно было выйти посидеть на лавочках возле фонтанов, послушать пение птичек, летящих с ветки на ветку, покататься на качелях и даже полежать на траве! Везде были аккуратно разбросаны матрацы, укрытые теплыми пледами из натуральных тканей. Несколько посетителей устроило себе пикник на природе и радостно помахали мне рукой. Я потрясенно посмотрела на них и махнула в ответ. Надо же, у нас в Ставрополе такое?.. Место действительно впечатляло!

Приближаясь к нужному зданию, я увидела площадку для детей и беседки, в которых стояли мягкие кожаные пуфы и диваны. И удивительнее всего было то, что все сияло чистотой и опрятностью!

Белла была просто потрясающей хозяйкой! Настолько следить за своим комплексом – это очень достойно! Во всем чувствовался вкус. Планировка зданий была выполнена очень грамотно: широкие подъездные дорожки; здания, расположившиеся недалеко друг от друга. Имелись также тропинки и для пешеходов.

Я вошла внутрь, и меня тут же встретил улыбчивый швейцар, услужливо принявший мое пальто и, передавший меня в руки красивой улыбающейся девушки. Она спросила, как меня зовут, и проводила к нужному столику. Радостно осматриваясь, я поражалась великолепию залов: интерьер был выполнен в золотисто – белых тонах. На входе стоял молочного цвета удобный и мягкий кожаный диван, идеально оттенявший яркий блеск висящих люстр и ослепительно белых стен. На него можно было присесть, чтобы отдохнуть от шума музыки или голосов. Акустика была такова, что в холле музыку практически не было слышно. Дальше начинался ряд зеркал в красивой серебристой оправе в полный рост. Я увидела свое сияющее отражение и невольно зарделась. Безусловно, я выглядела великолепно: красивое длинное платье изумрудного цвета удивительным образом подчеркивало мои карие глаза, а вырез делал черты лица более выразительными и яркими. Платье мне помогла выбрать Белла, объяснив определенные законы стилистики, которые доселе я не знала. Я была ей крайне благодарна, увидев результат ее трудов в своем отражении.

Рядом с диваном находился современный камин, в котором полыхал огонь. Возле него стоял горшок с каким – то необычным растением: длинный тонкий стебель обрамляли заостренные книзу желто – зеленые листья, чем – то напоминавшее пальму, а цветы распускались только на верхушках маленькими розовыми бутонами.

Девушка проводила меня к столику. Ко мне тут же подлетел официант. Я поблагодарила его и в очередной раз восхищенным взглядом окинула помещение. Мне понравилось здесь абсолютно все! Обслуживание, обходительность – все на высшем уровне! Не зря этот ресторан в городе считался самым лучшим – Белла прекрасно знала свое дело.

Людей собралось очень много. В основном, я никого из них не знала. Но, судя по всему, это были сливки нашего «местного общества». Саиду нужно будет выложиться по полной, чтобы привлечь их внимание к нашей проблеме. Незаметно разглядывая всех, я невольно задумывалась над тем, получится ли у нас это сделать. Зачем людям, у которых есть все, вкладывать деньги в благотворительность? Ведь, они ничего из этого не выиграют. Может, стоит указать на то, что за границей это часто практикуется? Ой, я же не буду выступать. Я отказала Саиду своим любимым категоричным «нет». Хотя это было бы так замечательно, если бы каждый из этих «богачей» жертвовал, хоть небольшую сумму из своего дохода на благо детей, больных раком. Да и вообще помогал больницам, закупая оборудование и лекарства.

Я в очередной раз засмотрелась на окружающее великолепие, и мой взгляд поймал вошедшую в зал Женю. Она выглядела замечательно. Девушка, встретившая меня на входе, подвела ее к моему столику, и официант также помог ей сесть на назначенное место. Я мягко улыбнулась смутившейся от столь непривычного для нее внимания девочке и прошептала:

– Ну, вот красавица, мы уже в ресторане. Тебе нравиться?

– Очень!

Женя восторженно вертела головой из стороны в сторону, глаза ее, светились радостным блеском. Для девчонки из среднестатистической семьи, которая не могла позволить себе подобную роскошь, это стало настоящим праздником. Она была глубоко потрясена. И я ее прекрасно понимала.

– Марьям Руслановна, мне здесь так нравиться!

Женя широко улыбнулась и весело посмотрела на меня.

– Сонь…

Я внезапно запнулась и прикусила язык. Хорошо, что в суете и гуле голосов, Женя не услышала того, что я сказала! С трудом сглотнув, застрявший комок в горле, я невольно подумала о том, что Соня могла бы стать такой же прекрасной юной девушкой, как Женя.

– Марьям Руслановна, а где Саид? Я хотела бы поблагодарить его. Здесь так классно!

Я постаралась выдавить из себя хоть какое – то подобие улыбки и ласково посмотрела на девочку.

Гости постепенно собирались, заполняя пустые места за столами. Блюда были представлены холодными закусками и салатами. Многое из предложенного я видела впервые. Женя, весело улыбаясь мне, положила себе на тарелку то, до чего смогла дотянуться. Я последовала ее примеру. Подошел официант и открыл бутылку красного вина. Налив немного в бокалы, он предложил нам попробовать его вкус и оценить. Я искоса посмотрела на девочку, испугавшись, как бы вся ее восторженность не вышла за грани дозволенного. Мать ее не смогла сегодня прийти, потому что срочно нужно было ехать домой по каким – то семейным делам. Она оставила Женю на моем попечении. И я старалась не спускать с нее глаз.

– Молодой человек, девочке, пожалуйста, сок.

– Марьям Руслановна!

Женя смущенно зарделась: маска «взрослой» быстро слетела с ее лица.

– Евгения, то, что вам стало легче и вам разрешили здесь присутствовать, не дает вам повода вести себя столь бестактно и разгульно!

За то время, что мы занимались поиском Эрвиназы для Жени, она каким – то удивительным образом пошла на поправку! Препарат, заменивший Аспарагиназу, больше не вызывал у нее аллергии. Девчонка настолько воодушевилась помощью таким же детям, как и она, страдающими лейкозом, что решила принимать активное участие в поддержке фонда Саида и Беллы.

– Если вы хотите поехать обратно в отделение, я могу это вам устроить!

Женя что – то недовольно буркнула и отвернулась. Но спустя минуту ее лицо снова осветила радость.

Я посмотрела в ту же сторону и увидела поднимающегося на сцену Саида. Выглядел он великолепно! Черный фрак сидел на нем, как влитой, еще больше подчеркивая черноту его бездонных притягивающих глаз. Он мягко и радостно улыбнулся, поприветствовав всех собравшихся. Гости единодушно зааплодировали ему. Рядом с ним стояла Белла. Она подняла руку, прося этим жестом всех успокоиться.

– Здравствуйте, дорогие наши друзья! Мы рады снова приветствовать всех вас здесь, в этом уютном месте. Но сегодня, как вы все знаете, мы собрались здесь, в первую очередь, для того, чтобы помочь детям, больным лейкемией – собрать нужную сумму для покупки очень дорогостоящего лекарства.

Похоже, Белла решила без всяких предисловий сразу же приступить к основной проблеме сегодняшнего вечера.

– Оно не зарегистрировано в России, и его можно приобрести только за границей. В частности, в Англии. Вы не представляете, сколько бюрократических проволочек присутствует в приобретении таких вот лекарств.

Белла коротко пожала плечами, как бы говоря – ну, что же тут поделаешь, такова жизнь.

– Но на данный момент не это является основной проблемой. Нам необходимо собрать десять с половиной тысяч евро, чтобы купить шесть упаковок данного препарата. Аналогов, увы, которые бы стоили дешевле, в нашей стране пока нет. Я хочу привлечь ваше внимание к этой проблеме, потому что сама знаю, каково это, когда болеет родной ребенок. К счастью, мы с мужем смогли собрать нужную сумму, и вы все прекрасно знаете почему. Но поверьте, никакие деньги не смогут вернуть назад ваших детей. Все это возможно только благодаря слаженной работе докторов. И я хочу выразить огромную благодарность им за то, что они стоят на службе спасения наших жизней и жизней наших детей.

Все снова единодушно зааплодировали, и я присоединилась к ним. Глядя на Беллу, я подумала о том, что она просто удивительный человек! В процессе общения мы тесно сблизились, и она оказалась очень простой и доброй женщиной.

– Стоя в коридоре больницы, в ожидании очередного приговора, думая о вердикте врачей, я не могла найти себе места. Поверьте, страшно даже подумать о том, что ты можешь пережить своего ребенка! В тот момент мне необходима была любая поддержка – моральная, физическая. Только бы не остаться наедине со всем этим, чтобы горе не раздавило…

Белла быстро смахнула рукой подступившие на глаза слезы. Я почувствовала, что тоже плачу. В голову пришли воспоминания о Соне.

– Я начала рыскать в интернете в поисках сайтов, форумов, где могли общаться люди, которых коснулась такая же ужасная беда. Чтоб только не переносить все это в одиночку! И совершенно случайно наткнулась на блог детского врача – онколога. Она рассказала в сети о том, как привязалась к одной своей маленькой пациентке. Знаете, я узнала много историй, которые буквально забирали частичку сердца, но эта поразила меня тем, что доктор не воспринимал девочку как неизбежно умирающую! Она просто говорила о ней, как о ребенке, жившем полной жизнью – каждый день, каждую минуту. И в тот момент я, вдруг, осознала, что должна последовать ее примеру. Ведь даже несмотря на то, что мой ребенок заболел раком, он продолжал оставаться моим сыном! И ему необходима была моя улыбка, а не слезы. Спасибо Господу за то, что он выжил! Сейчас мы уже как три года в ремиссии.

Белла выдержала небольшую паузу, дождавшись пока утихнут аплодисменты. Я удивленно оглядела зал. Женщине удалось тронуть сердца этих людей. Поразительно!

– Я обращаюсь к вам с этой сцены, потому что все мы – родители. И у всех нас есть дети. Когда мой мальчик перенес последнюю химию, я подумала:

«– Неужели так трудно часть денег отдать тем, кто в них нуждается?» Видя мам, пап, убитых горем, плачущих от отчаяния, я понимала, что оказалась более удачливой, чем они.

Голос Беллы охрип:

– Нужно творить добро! Каждая религия учит нас этому. И поэтому я обращаюсь к вам именно с этой просьбой – пожалуйста, творите добро. Вся полученная выручка с нашего сегодняшнего вечера пойдет на оплату лечения таких детей. Более того, мы вводим традицию в нашем ресторане: каждый четверг мы будем устраивать благотворительные концерты в помощь отделению гематологии нашей краевой больницы! Сегодня с нами присутствует девочка – невольная виновница нашего с вами торжества. Поначалу мы затевали все это ради нее. Но случилось чудо! Она настолько воодушевилась нашейпричастностью к ее проблеме, что поразительным образом пошла на поправку! На столах вы найдете буклеты с номером счета, на который вы можете сделать свое пожертвование. А также вы можете подписаться на нас в Инстаграме и Телеграмме, чтобы следить за всеми нашими новостями.

Белла передала микрофон Саиду, и тот помог ей спуститься со сцены. Затем, окинув взглядом всех присутствующих, произнес:

– Друзья, мне бы хотелось добавить от себя, что наш благотворительный фонд организован в честь девочки, удивительным образом перевернувшей мою жизнь и вдохновившей быть тем, кем я являюсь сейчас перед вами.

Он взглядом отыскал меня и продолжил:

– Соня, когда – то взяла с меня обещание помогать тяжело болеющим детям и я выполнил его. Теперь это дело моей жизни. Мы планируем в дальнейшем работать не только с краевой больницей Ставрополя, а также с другими детскими больницами и поликлиниками в селах и аулах, обеспечив их необходимыми оборудованием и лекарствами. Сделаем все, что в наших силах, чтобы благие дела принесли свои плоды.

Саид выдержал паузу, дождавшись, пока стихнут бурные аплодисменты.

Я перевела взгляд со сцены на Женю – она была невероятно взволнованна. Взяв ее за руку, я сжала ее и коротко кивнула.

– Жень, все нормально?

Женя выпила залпом весь свой сок и тихо ответила:

– Да. Просто перенервничала.

Налив себе еще воды из графина, она сделала несколько глотков:

– Марьям Руслановна, со мной все в порядке. Не волнуйтесь.

Я ласково улыбнулась и сжала ее руку, стараясь поддержать девочку. Неожиданно до моих ушей донеслись слова Саида:

– А сейчас я бы хотел предоставить слово врачу – гематологу нашей детской краевой больницы Алиевой Марьям Руслановне. Она, как никто другой, может рассказать нам правду о том, какая эта страшная беда – рак. Ведь Марьям Руслановна проводит каждый день своей жизни вместе с детьми и родителями, сталкивающимися с нею.

Я ошарашено повернулась в сторону сцены, боясь поверить своим ушам. Что?! Это шутка такая?! Я же сказала, что не буду выступать! Я никогда еще не говорила перед таким количеством людей!

– Марьям Руслановна мы просим вас подняться на сцену!

Меня накрыла жуткая паника.

– Марьям Руслановна, идите, вас все ждут!

До ушей донесся взволнованный голос Жени.

«Вас все ждут».

Тупо уставившись на Саида, я никак не могла заставить себя сделать хотя бы одно движение.

– Марьям Руслановна!

Словно в тумане, я тяжело отодвинула стул и не помня себя, медленно прошла между столами и людьми, сидящими за ними. Подумав о том, что лицо красное от слез, я еще больше запаниковала, и чуть было не споткнулась, когда поднималась на сцену. Благо, Саид вовремя подал мне свою руку. Опомнившись, я злобно посмотрела в его глаза и прошипела:

– Ты что делаешь?!

– Так надо.

– У меня же тушь потекла! Глаза красные, как я посмотрю на них со сцены!

– Ты прекрасна.

Я потрясенно смотрела на него, боясь повернуться хоть небольшой частичкой тела ко всем собравшимся здесь людям. Но Саид не церемонился и сделал это сам: на меня глядели сотни глаз. Мои ноги дрожали от страха. Если бы не Саид, поддерживавший меня за руку, я бы точно упала. Желудок внутри перекрутился. Я почувствовала, как тело бросило в жар. Я превратилась в комок нервов. Саид что – то продолжал говорить в микрофон, но я ничего не слышала. Я лишь смотрела на толпу голов, пролегшую перед моим взором и пыталась взять себя в руки. Поняв, наконец, что у меня не получится избежать этой речи, я схватила Саида за складку фрака, давая ему понять, что я готова.

– Ну, а теперь слово глубокоуважаемой Марьям Руслановне.

Дрожащими руками я забрала у него микрофон и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Придя немного в себя, постаралась улыбнуться, и начала придуманную на ходу речь:

– Здравствуйте! Саид уже представил меня. Спасибо вам огромное за то, что вы пришли.

Я поднесла руку к глазам и сделала глубокий вдох.

– Простите, я очень волнуюсь. Никогда не выступала перед таким количеством людей. Я – Марьям Руслановна, врач гематолог нашей краевой больницы. Все вы я думаю, знаете, что в городе есть такая больница. Женя Гладкова – моя пациентка, которой необходимо лекарство под названием Эрвиназа.

Меня всю трясло. Еще чуть – чуть и я бы упала со сцены. Озираясь по сторонам, я пыталась найти хоть что – то спасительное, как, вдруг, в голове, словно щелкнуло что – то. Я вспомнила, как зимними вечерами посвящала строки моей маленькой девочке с голубыми глазами. То, как она смотрела на меня, ее улыбку, освещенное радостью лицо. На душе стало спокойней, дрожь в теле прошла, и я смогла, наконец, взять себя в руки.

– Я каждый день вижу детей, больных не только раком. Это лишь одна страшная болезнь, отнимающая детские жизни. Таких, болезней очень много. И каждая из них требует соответствующего оборудования, в первую очередь, для правильного диагностирования, и, безусловно, соответствующего лечения. Наш городок маленький, и бюджета Минздрава и больницы не всегда хватает на это. К тому же, дополнительно необходимо обучать медперсонал работе на нем. Что тоже как вы все знаете, стоит определенных денег.

Я поднесла руку ко рту и, прочистив горло, продолжила:

– Вот такая неприятная ситуация сложилась на сегодняшний день. С одной стороны – нехватка лекарств, с другой – нужного оборудования. И я повторюсь вслед за Беллой и скажу, что выражаю огромную благодарность в первую очередь, конечно же, нашим российским докторам, которые, не смотря на такую обстановку в стране продолжают спасать жизни! Врачи, не имея, иногда, возможности провести нужные тесты, все же, ставят точные и правильные диагнозы.

Я окинула взглядом всех присутствующих и почувствовала какое – то странное спокойствие внутри. Соня стояла рядом и держала меня за руку.

– Прошу прощения за то, что позволила себе немного отвлечься от сегодняшней темы. Просто захотелось обрисовать сложившуюся ситуацию в нашем здравоохранении, чтобы дать вам понять, как тяжело приходится детям и врачам, бороться со столь ужасными недугами. Я надеюсь, что мы сможем привлечь ваше внимание на данную проблему, как это смогли сделать за рубежом. Я думаю, многие из вас не раз отдыхали там, а скорее всего и лечились. И все прекрасно знают уровень обеспечения и оснащения тамошних больниц. Я буду счастлива, если ваши сердца откликнуться на помощь этой девочке и многим другим, столь сильно нуждающимся в ней. Знаете, мне иногда даже в голову приходят мысли, что медали надо вручать не только тем, кто сражается на войне.

Я горько усмехнулась при этих словах.

– Если бы вы пришли к нам в отделение и провели там, хотя бы один день, вы бы увидели, как наши малыши… мы так их всех ласково называем. Как они заботятся о своих родителях! Пишут стихи, рисуют картины, убирают палату, когда спят их мамы.

Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы.

– Прошу прощения. Я искренне благодарна вам за то, что пришли сегодня поддержать нашу девочку.

Больше мне нечего было сказать. Словарный поток иссяк. Я передала микрофон Саиду и, опершись на его руку, сошла со сцены. Идя между столами, я чувствовала на себе тысячи взглядов, провожавших меня, пробуравливая миллионы отверстий в теле. Возможно, моя речь оказалась не столь приятной, как предыдущие. Но, несмотря на это, я была довольна собой. Я высказала все мысли, не раз посещавшие мою голову. И мне не было за них стыдно. Подойдя к своему столику, я отодвинула стул и села.

– Марьям Руслановна, это было так классно! Мне очень понравилось. Я и не думала, что вы так умеете говорить!

Женя восторженно прошептала мне все это в ухо. Я улыбнулась и сжала ее руку.

Тем временем на сцене снова остался один Саид. Но на этот раз он больше никого не вызывал, а лишь добавил:

– Перед вами выступили замечательные люди, которые стараются помочь тем, кто нуждается в их помощи. Как сказала прекрасная хозяйка этого вечера Белла Султанова, нужно творить добро. Я со своей стороны могу сделать следующее: украсить наш вечер игрой на замечательном инструменте – виолончели.

Коротко кивнув всем собравшимся, Саид присел на стул, его вынес один из официантов и взял инструмент из его рук. Смычок ненадолго повис в воздухе, и, наконец, заиграл – долгожданная чистая, прекрасная музыка, неудержимым потоком хлынула из недр его тонкой сияющей души. Меня всегда поражало в нем то, насколько сильно он сливался со своей виолончелью в единое целое. Казалось, что он становился чем – то нерушимым – центром Вселенной, ядром – на нем сосредоточивалось и останавливалось в своем течении время. Слушая знакомые звуки, я чувствовала, как внутри поднимается боль и воспоминания трехлетней давности зияют привычной черной тоской: мы шли с Соней вдвоем по ковровой дорожке, расстеленной листьями осени, держась за руки, к поджидавшему нас Музыканту, готовившемся навсегда изменить наши судьбы.

Он играл Вивальди – «Времена года». Я печально улыбнулась. Эта мелодия стала олицетворением нашей маленькой вечности. Слезы медленно катились из глаз: девочка с голубыми глазами, ты смогла провести меня по своему захватывающему времени, рассказав свою удивительную историю необыкновенными словами!.. Ты смогла изменить жизнь женщины, к тридцати годам так и не сумевшей понять, какой прекрасной может быть жизнь в своей простоте и многообразии…

Следующим потоком на меня хлынули воспоминания о минутах, проведенных вместе с Саидом. Словно далекий дивный сон – мечта, украденная из вечности, слишком призрачная, чтобы воплотиться в реальность, растаявшая безвозвратно. Нити, зашившие рану в моем сердце, разорвались, и пленка разматывалась, кадр за кадром проявляя все, что было спрятано в самом темном хранилище моего сознания.

Неожиданно Саид остановил свою игру. Опустив смычок, он отодвинул в сторону виолончель и приподнял стойку микрофона, приблизив его ко рту:

– Эти произведения написаны великим композитором Антонио Лючио Вивальди, и я рад, что мне посчастливилось исполнить их перед вами. Но сегодня у меня есть еще одна мелодия. Моя. Та, которую сочинил я.

Он сделал короткую паузу, выдержав напряженность момента, и, наконец, продолжил:

– Но прежде, чем я начну играть, я хотел бы рассказать вам ее предысторию. Она была известна одной моей маленькой знакомой, и женщине, которую я до сих пор люблю. Любил и продолжаю любить.

Я потрясенно смотрела на него, раскрыв глаза от изумления.

– Когда – то на земле жили Ноты: Dominus, Rerum, Miraculum, Familias planetarium, Solis, Lactea via и Siderae. Сокращенно они звались Do, Re, Mi, Fa, Sol, La, Si. Они не знали ни грусти, ни печали. Правила всеми ими Музыка. Годы, столетия летели как мгновения вечности, казавшейся незыблемой в своей нерушимости. Музыка была очень мудрой правительницей и умела поддерживать порядок в своем королевстве.

Я окинула взглядом всех сидящих в зале и еще больше поразилась тому, как внимательно они слушают Саида.

– Все шло своим чередом. Ноты создавали Аккорды, они, вырастая, превращались в Созвучия. Во всем царила гармония. Но однажды, к ним нагрянула гостья. Ее черты невозможно было разглядеть – лицо ее было скрыто под черным плащом. Музыка всегда была рада гостям. Она оказала ей радушный прием. Гостья рассказала о других мирах, окружавших их, о которых они совсем не подозревали. Музыке захотелось узнать больше, но Гостья согласилась рассказать лишь за определенную цену. Музыку снедало любопытство, и она согласилась. Гостья выполнила ее просьбу и неожиданно исчезла, так и не назвав своей цены.

Я отказывалась верить своим ушам. Саид рассказывал легенду о Мисоль. Сердце учащенно билось о грудь, резко подпрыгивая в воздухе и, падая глубоко вниз.

– После долгих поисков, они смогли, наконец, обнаружить мир людей. Тогда на Земле царила только радость – люди жили в согласии и счастье. Души их были чисты и сердца наполнены светом. Музыке понравился этот мир, и она решила поселиться в нем.

Я повторяла каждое сказанное им слово, словно молитву. Эта легенда стала моей исповедью.

– Она создала инструменты, ставшие пристанищем для ее подданных – Нот. Так появились пианино, скрипка, виолончель, контрабас и многие другие музыкальные инструменты. Люди оценили дар, сделанный Музыкой, и возвеличивали ее на всех своих торжествах. Все были довольны и счастливы. Но в один день, когда никто не ожидал и уже давно позабыл о ее существовании, появилась та самая гостья. Она обратилась к Королю людей с требованием, чтоб ее просьба была выполнена. Музыка остановила игру своих подданных, так как узнала ее. Гостья назвала себя Болью. И ценой за ее услуги стала Болезнь.

Я прошептала вместе с Саидом последнее слово и почувствовала на лице слезы, нескончаемым потоком лившиеся из глаз.

– Когда я рассказал эту историю маленькой девочке, она спросила меня:

«– Неужели Болезнь невозможно победить?»

Я затаила дыхание и не могла пошевелить ни одним мускулом.

– А я ответил ей:

«– Ты знаешь кто такая Мисоль?»

Перед глазами зарябило и сцена, люди, ресторан – все исчезло.

– Я знаю ноты Ми и Соль. А между ними Фа.

– Ты права. Но вместе эти ноты образуют идеальное созвучие. И в гармонии их звучания родилась Дева, столь прекрасная и юная, как зарождающийся новый день. Она Луной освещала ночь и Солнцем просыпалась по утрам.

– И она смогла победить Болезнь?

– Нет, Девочка. Но пение ее легким облаком опускалось на самые потаенные уголки людских сердец и исцеляло их. Страх покидал их души и Болезнь отступала.

– А как она выглядит?

– Никто не видел ее. Но говорят, что даже сама Музыка преклоняется перед ней.

– А как могу увидеть ее я?

– Слушая стуки своего сердца. Она всегда рядом с теми, кому нужна ее помощь.

– … С тех самых пор прекрасная Дева ходит по земле и каждый, кто прислушивается к зову своего сердца, находит ее в самых потаенных уголках своей души.

Внутри все застыло: стуки сердца остановились вместе с песками времени, отсчитывавшими каждый час нашего пребывания на Земле. Я закрыла глаза и посреди пустоты заиграла мелодия – столь юная и чистая, как девочка, научившая меня ценить эту бесконечность. Бесконечность – длиною в целую жизнь. Саид исчез, растворившись в симфонии, превратившей этот момент в шелк нежности. Сама Музыка поднялась со своего трона и водила смычком по инструменту, позволяя Нотам снова посетить мир людей и благословить всех сидящих в зале. Стуки сердца превратились в мысли и слились воедино с мелодией слез, дарованной нам всем. Душа растворилась в адажио спокойствия и любви, рожденной ее благостным звучанием. Прошлое исчезло. Будущее остановилось. Настоящее замерло. Я сжала волю в кулак, не позволяя стрелке часов отсчитывать время, отведенное мне для владения этим счастливым мгновением. На меня снизошли умиротворение и благодать. Тело рассыпалось на бесчисленное множество молекул, атомов, частиц и я застыла на перепутье времен, образовавшем тихую гавань моей жизни. Сердце превратилось в маленький комок неподвижности, застрявшей в этом пространстве души. Я тяжело задышала, и быстрыми шагами направилась в сторону выхода. Я больше не могла находиться там среди этих людей. Мне необходимо было уединение и глоток свежего воздуха, легкое прикосновение ветра на щеке. Мне нужно было схватить мое «сейчас» и не отпускать, чтобы не раствориться в этой безбрежности бытия…

Идя по тропинке между зданиями ресторанного комплекса, я подошла к ярко – синей лавочке, с изображенной на ней жар птицей, и тяжело на нее опустилась. До моих ушей доносился шум деревьев, ноздри улавливали запахи свежевырытой земли с соседних клумб с хризантемами и астрами. Тяжело вздохнув, я расправила плечи и разжала кулак, выпустив пески остановленного времени на свободу. Не знаю, сколько я просидела в таком состоянии. Когда открыла глаза, огляделась по сторонам и увидела, что уже наступила темнота. Взгляд невольно поднялся в небо и уперся в звезды, рассыпанные подобно маленьким хрусталинкам. Я с детства знала, что это были души тех, кто обрел долгожданный покой. Внутри стало легче, и я улыбнулась своим мыслям. Неожиданно, на мое плечо опустилась знакомая рука. Прикрыв глаза, я прошептала:

– Не надо.

– На этот раз ты меня выслушаешь.

Я тяжело вздохнула и вымученно посмотрела на него:

– Что тебе от меня нужно? Ты уже все сказал своим поступком три года назад. Больше мне ничего объяснять не нужно.

Саид молча сел рядом. Я закрыла глаза и откинулась спиной на лавку.

– В тот вечер, когда мы стояли возле реанимации…

– Не напоминай мне об этом!..

– Когда мы стояли возле реанимации, мне позвонил Руслан. В мое отсутствие ресторан перешел в его собственность, и он стал полноправным владельцем.

– И поэтому ты исчез?! Из – за того, что твой друг тебя кинул?..

– Нет!

Саид грубо отрезал меня и, сдержав свой гнев, терпеливо продолжил:

– Ресторан – это все, что мне осталось от родителей. Для меня, для них это было важно! Меня затошнило, и я подошел к посту медсестры измерить давление. Оно было критичным. Я понял, что у меня может в любой момент случиться криз. Ты была не в состоянии вынести это. Я смотрел на тебя, одиноко стоящую возле отделения реанимации и понимал, что калека в лице меня станет для тебя еще одной обузой. Я вышел из больницы и набрал такси. Доехав до онкоцентра, я рассказал медсестре о том, что у меня резко подскочило давление и вырубился на лавочке, ожидая врача. Дальше я ничего не помню. Когда я проснулся, я лежал в капельницах в отделении интенсивной терапии. Оказывается, стресс, связанный с Соней и с Русланом спровоцировал во мне выброс бластов в кровь. Меня две недели держали в больнице. К телефону доступа у меня не было. Врач запретил любые разговоры, а моя мама блюла все его предостережения. Только выписавшись, я смог до тебя дозвониться. Я хотел рассказать тебе о том, что случилось, но ты была недоступна. Тогда я поехал к тебе домой, по пути стараясь безуспешно дозвониться. Я полдня простоял возле твоей двери, пока не понял, что ты не придешь домой. Потом я поехал в больницу. Там мне сказали, что ты взяла отпуск за свой счет и уехала из Ставрополя. Я им не поверил. Думал Маша специально это говорит, чтобы не подпускать меня к тебе. Я решил дождаться тебя, но позвонил мой лечащий врач и настоятельно порекомендовал моим родителям отвезти меня в Израиль на обследование. Я не смог им противостоять. Мать была в ужасном состоянии. Ресторан мы потеряли. Смерть единственного сына стала бы для нее жестоким ударом. И я уехал из города. Полгода я жил в Тель – а – Авиве, и не терял надежды дозвониться до тебя. Но ты поменяла номер. Когда я приехал обратно в Ставрополь, начались суды. Отец нанял адвоката и выбивал из Руслана мою долю. На мне висела куча долгов и кредитов. Коллекторы одолевали отца, а он скрывал это от меня, чтобы я мог спокойно лечиться. По приезду в Ставрополь, я потребовал от него рассказать мне все как есть и узнал, что мой бывший лучший друг все это время, пока я доверил ему ресторан, вел черную бухгалтерию и все долги ресторана списывал на мое имя. Я устроился официантом в местную букмекерскую контору. В других местах бывшего владельца «Стамбула» брать не хотели. Платили гроши, но я был рад и этому. Все мои деньги уходили на выплату долгов и кредитов. Родители сильно потратились на мою поездку в Израиль, и мы жили на их сбережения. Не знаю сколько бы все это длилось, если бы я случайно не наткнулся на твой блог. Я сразу узнал твой стиль. Ты часто дополняла мои рассказы красивыми фразами, и легенда Мисоль была известна только вам с Соней. Именно эта история познакомила меня с Беллой. Я сидел на лавочке в центральном парке, думая о последних событиях своей жизни и ветер неожиданно унес пару листов твоей рукописи. Она подняла их, чтобы отдать мне и увидела слова про тяжелую болезнь и лейкоз. Так я узнал, что ее сын тяжело болен и как они с мужем борются за его спасение. Она попросила дать ей эту рукопись, и я не смог отказать. Через несколько дней она нашла меня в букмекерской конторе и предложила работать у нее. Мы разговорились, и я рассказал ей, что играю на виолончели. Белла узнала меня. С самого начала нашего разговора, она поняла, что разговаривает с бывшим владельцем «Стамбула». Ставрополь маленький город. То в газете напечатают, то по телевизору покажут. В свое время «Стамбул» был очень популярен, и местная элита знала обо мне. Белла прослушала мою игру на виолончели и осталась в полнейшем восторге. Она предложила играть у нее в ресторане и сказала, что поможет мне выиграть суд. По итогу у нас все получилось. Я вернул свою долю, выкупил оставшуюся у Руслана, выплатил все свои долги и выгнал его из города.

– Почему ты не рассказал мне все это сразу?

– Я пытался!

– Три года, Саид! Три года!

– Мари, ты сменила место жительства, поменяла телефон! В больницу меня больше не пускали – главный врач, узнав о моих кредитах и долгах запретил мне показываться на своей территории.

– И все равно это тебя нисколько не оправдывает, Музыкант! Я три года сходила с ума! Ты не представляешь через что мне пришлось пройти, чтобы выдержать все это!

– Прости меня.

Мое дыхание участилось, лицо горело. Правда Саида навалилась на меня тяжелым грузом, и я не могла вымолвить ни слова.

Мы молча сидели рядом. Мое тело онемело от напряжения и огромным усилием воли я заставила себя сказать:

– Мне нужно время, Саид. Мне нужно время, чтобы переварить все это и осознать сказанное тобой.

– Я понимаю.

На его лицо легла тень, и он быстрым движением руки вытер слезы:

– Я понимаю, что мы с тобой не можем как дети сбежать от своих переживаний. Начать с чистого листа можно лишь, прожив всю боль, что мы испытали.

– Да.

Я посмотрела на звезды оцепенелым взглядом и медленно слово за словом укладывала в своей голове недавнюю речь Саида.

– Это была прекрасная мелодия.

– Спасибо.

Голос его прозвучал как эхо в тишине ночного безмолвия.

– Ты помнишь ее? Помнишь, как она, улыбаясь, смотрела на звезды и говорила, что каждая их сторона составляет пять элементов счастья: Веру, Доверие, Любовь, Гармонию и Благодать.

Я тяжело сомкнула веки и по лицу скатилась одинокая слеза:

– Ее голубые глаза – небесная сверкающая синева. Маленькая звездочка, осветившая нашу жизнь и, погасшая, исчезнув в темной мгле.

Взгляд застлали слезы, и я крепко схватила руку, лежавшую на моем плече.

– Я все помню, Марьям. И никогда не смогу забыть.

– Чудо солнца…

Сквозь пелену слез, я продолжала смотреть на звезды и держала руку того, кто стоял рядом.

– Ты поняла, да?

Я услышала в его голосе тихие нотки радости.

– Конечно!

Я слабо улыбнулась сквозь слезы:

– Miraculum Solis. Чудо солнца.

Я смахнула подступившие слезы и прошептала:

– Девочка, рожденная из осени, склонила свою голову на белую длань зимы, и уснула навеки.

В душе задребезжала тоска. Стало так невыносимо горько, что я резко воскликнула:

– Я так скучаю по ней, Музыкант!

– Я тоже, Мари… я тоже. Я бы все отдал ради того, чтобы вернуть ее назад!..

Из груди вырвались сдавленные рыдания. Саид обнял меня, и я позволила себе выплеснуть боль, сковавшую мою душу.

Неожиданно, из облаков вышла полная луна и ночь залилась светом. Сквозь слезы я тихо прошептала:

– Мама в детстве перед сном часто рассказывала сказку о маленькой девочке, каждый день ходившей к колодцу за водой. Ей приходилось таскать коромысло на своих хрупких плечах, чтобы помочь больной матери, потому что та не могла ходить. И каждую ночь, когда она подходила к источнику, чтобы набрать воды на утро, она смотрела на луну и просила ее забрать их вместе с матерью к себе.

– И что случилось с ней?

– Ее мать умерла, а девочка заняла ее место. Но каждый день, смотря на луну сквозь окно своей хижины, она повторяла свою просьбу. И в тот день, когда смерть должна была прийти за ней, ее душа, неожиданно, вознеслась на небо и оказалась внутри ночного светила. Просьба маленькой девочки была исполнена. Мама говорила, что она каждый день смотрит на нас и улыбается, когда восходит на небе полная луна. Знаешь, что ответила Соня, когда я рассказала ей эту сказку?

– Что?

– Что, когда Луна станет полной и осветит мое лицо, я должна улыбнуться девочке, желание которой было исполнено.

Я тихонько всхлипнула и вытерла вновь подступившие слезы с лица.

– Я иногда и забывал, что ей было всего десять лет.

– Ей не было десяти, Саид! Она вообще не имела никакого возраста. Потому что она была маленькой вечностью, над которой время не властно.

Проведя руками по лицу, я вытерла слезы и посмотрела на землю: кое – где из почвы стали пробиваться первые ростки. Печально улыбнувшись, я вспомнила сказку о Мисоль и тихо прошептала:

– Ты дал имена жителям королевства Музыки: Господь, Материя, Чудо, Семья планет, Солнце, Млечный путь, Небеса. Do, Re, Mi, Fa, Sol, La, Si.

Саид негромко рассмеялся:

– Это не я. Это сделал за тысячи лет до моего существования Гвидо д`Ареццо*.

– Жаль, что Сони не было сегодня с нами.

– Она была. И ты прекрасно знаешь это.

***

Маленькая струйка крови бежит к сердцу по ветвям сосудов, пробуждая пустыню и наполняя ее влагой и жизнью.

Маленький лучик веры касается иссушенного сердца и раздается стук, еле слышный снаружи, но подобный грому в повисшей тишине внутреннего Я. Он прошел слишком много испытаний – боль, разлуку, ненависть, разочарование.

Нет больше ни начала, ни конца, ни середины. Они исчезают в восьмерке бесконечности.

Вдох, выдох, стук сердца, глоток воздуха: ток по венам, нервам, импульс в мозг – и взрыв!

Вот они долгожданные мысли и чувства. Жизнь! В полном воплощении. В своем настоящем обличье.

***

– Росздрав до сих пор не дал официального разрешения на ввоз лекарства!

Я обеспокоенно смотрела на заведующую, не зная, что делать. Ну что за парадоксальная ситуация!

– Я думала – проблемы будут со сбором денег, но у нас все получилось. Удивительно! После концерта люди пожертвовали значительные суммы на покупку такого дорогостоящего препарата. Мало того, некоторые из них стали волонтерами в благотворительном фонде! Но, что какая – то бумажка затормозит наши действия…

Я с сомнением покачала головой и вздохнула.

– А что говорит Саид Халилович?

Заведующая скрестила руки на груди и сосредоточенно взглянула на меня.

– Он сказал, что один из его знакомых в Москве поможет решить этот вопрос. Но на это может уйти время, которого у нас нет! Мать Жени месяц билась с этим заявлением. Какой бардак, Алина Расимовна! Разве ж так бывает?

– Так Гладковой же вроде не нужна больше Эрвиназа?

– Но ведь помимо Гладковой есть еще и другие пациенты! И что все наши усилия по сбору средств и бумаг пройдут зря? Ну уж нет!

Меня охватила злоба.

– Успокойся! Решим этот вопрос. А что там с англичанами?

– Не спрашивайте лучше. Молчание! Тишина и никакого ответа. Не нашли доктора, который бы выписал нам рецепт. Работают над этим.

– Может выйти на какие – нибудь форумы? Фонды в Москве, может обратиться к ним?

– Я тоже самое сказала Саиду, но он говорит, что сможет решить этот вопрос сам.

Неожиданно, у меня зазвонил телефон.

– Алло?

– Мари, привет.

Это был Саид.

– Здравствуй, ну что там?

– Росздрав молчит, пока не достучались.

– Как это? Мы не можем больше ждать. Ты же знаешь – время на исходе!

Я почувствовала нарастающую волну раздражения внутри.

– Я прекрасно все понимаю. Но ты как всегда не дала мне договорить. Я сейчас не в Москве. Мне удалось найти в Челябинске организацию, которая продаст Эрвиназу за приемлемую цену. К сожалению, им она уже больше не понадобится.

– То есть, как это?..

Не понадобиться. Сердце екнуло – я поняла причину.

– Пока они занимались ее добыванием, произошло непоправимое. Думаю, продолжать дальше – необходимости нет.

Связь начала теряться.

– Алло, Саид? Я плохо тебя слышу!

Связь резко оборвалась.

Нет необходимости!..

Сердце еще больше сжалось при этих словах и никак не отпускало. А что, если и у нас будет также!..

Я обеспокоенно посмотрела на заведующую и сделала глубокий выдох, пытаясь успокоиться и не впадать раньше времени в панику.

– Он в Челябинске, говорит, что смог найти организацию, которая продаст Эрвиназу.

– Ну и отлично!

Алина Расимовна просияла. Затем с сомнением покачав головой, она тихо проговорила:

– Столько лет шли нормально на Аспарагиназе! А тут девчонка дает крапивницу! А вслед за ней другие пациенты! Называется – мужик не перекрестится, пока гром не грянет.

– Это точно.

Я сделала глубокий вдох и резко выдохнула. Голова просто раскалывалась от стольких навалившихся проблем.

– Вчера родители Лары приходили.

Я смотрела перед собой ничего невидящим взглядом.

– Забрали посмертный эпикриз.

– Ты им объяснила все?

– Да. Слава Богу, обошлось без истерик и скандалов. Адекватно восприняли все. Хотя смотреть на них было не то, что страшно…

– Ладно, Марьям. Как говорят старики – в нашем деле не бывает времени на слезы. Сегодня на койку умершего придет очередной новичок и снова как поется в песне: «Ни минуты покоя!» Наша служба – нескончаемо трудна.

Заведующая подошла к своему столу и, сев за компьютер, принялась за работу. Я решила последовать ее примеру.

– Алина Расимовна, извините, что отвлекла вас. Просто не могу все это в себе держать.

– Ничего страшного. Я прекрасно понимаю твои чувства.

– Пойду к своим деткам. У меня же еще по самообращению пришли. Надо их определить в палату.

Я вышла из кабинета заведующей и направилась к посту. Возле него стояли обеспокоенные родители и мальчик, на вид лет пятнадцати – шестнадцати. Маша разговаривала с ними, объясняя, как правильно заполнить документы. Неожиданно, у меня снова зазвенел телефон. На экране высветился незнакомый номер.

Я подняла трубку.

– Алло?

– Алло, здравствуйте, это волонтер фонда «Здоровье детям». Меня зовут Владимир. Саид сказал позвонить вам, когда ситуация прояснится.

– Какая ситуация?

– Я все уладил в Росздраве, завтра вам дадут официальное разрешение на ввоз лекарства.

С души, будто камень упал.

– Спасибо огромное! Это просто замечательная новость!

– Пожалуйста.

Человек отключился. Я почувствовала, что свет снова пробивается сквозь маленькие щелочки и улыбнулась. Все сложилось как всегда идеально! Главное, верить.

Подойдя к посту, я обратилась к Маше:

– Ну что, в какую палату определила пацана?

– В четырнадцатую. Она же, вроде как, свободна.

Ну, вот и подтвердились слова Алины Расимовны – не успели проводить в путь одну, как на ее место через несколько часов заступает следующий.

– Хорошо.

Я отдала необходимые распоряжения насчет анализов и направилась к Жене. Мне необходимо было поговорить с ее матерью. Подойдя к палате, я столкнулась с ней в дверях.

– Антонина Викторовна! А я как раз к вам шла.

– Здравствуйте, Марьям Руслановна.

– Здравствуйте.

– Сейчас отнесу посуду и приду. Подождете?

– Конечно.

Я зашла в палату. Женя как всегда, пребывала в привычном для себя состоянии: наушники в ушах, в обнимку с ноутбуком на коленях. Я невольно улыбнулась при виде такой непринужденной картины. И как я могла раньше относиться к этим деткам, как к обычным пациентам, просто нуждающимся в моей помощи?..

Дверь палаты открылась и вошла Антонина Викторовна.

– Марьям Руслановна, извините. Вы хотели поговорить. Я вас слушаю.

Коротко пожав плечами, и слегка улыбнувшись, я возразила ей:

– Да ничего страшного. Просто у нас появились хорошие новости. Хотела рассказать Женьке, что разрешение от Росздрава получено и завтра вы сможете сходить туда за официальным документом.

Так как лекарство выписывалось для пациента Евгении Гладковой, мы попросили ее маму поучаствовать в решении этого вопроса.

Лицо несчастной женщины буквально засияло.

– Господи! Спасибо тебе! Наконец – то! Я все ноги сбила, пытаясь достучаться до этих чиновников!

Я понимающе улыбнулась.

– Может быть, нам это и не понадобится. Не могу утверждать точно, но Саид Халилович прорабатывает иной вариант добычи препарата. Надеюсь, у нас все получится.

– Какой он все – таки хороший человек! Дай Бог ему здоровья, за все, что он сделал для моей девочки.

Я кивнула, соглашаясь с мамочкой.

– Антонина Викторовна, все же не забудьте завтра сходить в Росздрав. Нам нужно перестраховаться. Всякое может случиться, вы прекрасно это знаете.

– Да – да, конечно, я понимаю.

Я вышла из платы Гладковой с приподнятым настроением. Ну, вот, наконец, и белая полоса! У нескольких моих пациентов по плану лечения как раз значилась Эрвиназа.

Снова зазвенел телефон. Я посмотрела на экран – определился номер Саида.

– Алло?

– Мари, сегодня просто замечательный день! Нашелся доктор, готовый выписать рецепт. Наши теперь ищут аптеку в Лондоне, чтобы договориться о покупке препарата.

Я удивленно подняла брови.

– Подожди! Но ты ведь сказал, что нашел в Челябинске организацию, которая продаст ее без всяких заморочек?

– Я не успел. Они отдали его местной больнице.

– Как жаль!

Я вздохнула. Досадно.

– Ну ладно. С ними было бы, конечно, намного проще. Так значит, ты скоро приедешь?

– Нет, пока не могу. Рейс задержали – погода плохая. Я сейчас в аэропорту. Жду, когда метель закончится. Кстати, Мари – еще одна вещь.

– Да, я слушаю.

На линии постоянно были слышны какие – то непонятные трески. Они ужасно раздражали.

– Как ты знаешь, Белла сейчас в Лондоне. Она не может дозвониться мне, потому что здесь плохая погода. Поэтому, скорее всего, она будет звонить тебе. Проконтролируй, чтобы мама Жени получила разрешение Минздрава на ввоз лекарства, отдай ей в руки выписку с точным указанием количества препарата и твоей росписью, разрешение Росздрава пусть заберет завтра! И пусть встретит Беллу в аэропорту. Она не сможет без всех этих документов провезти лекарство через таможню.

– А ее пропустят?

– Да, мы уже договорились насчет этого.

– Хорошо, Саид. Я поняла.

Я отключилась и почувствовала, как улучшается настроение: внутри поднималась волна радости – это успех, Мари!

***

– Алло, Белл, все в порядке? Ты смогла добыть препарат?

– Нет, Марьям. Мы ищем аптеку. Пока безрезультатно. Но я буду отзваниваться.

Белла отключилась.

Три дня прошло с того момента, как мы смогли собрать нужные документы. Все было готово, и времени, вроде как еще оставалось, но изнутри все равно грызла тревога. А что, если не успеем? Нужно, чтобы препарат был привезен в Россию. Срок давности документов может выйти и придется все собирать заново!

Зазвенел телефон. На экране высветился номер Саида. Ну, наконец – то! Три дня не было от него вестей – не брал трубку и сам не звонил.

– Алло, Саид, почему ты не звонил? С тобой все в порядке?

– Здравствуйте. Прошу прощения, кем вы приходитесь Бугдаеву Саиду Халиловичу?

Я пришла в недоумение.

– А кто, вообще, говорит? Где Саид?

– Вы звонили на его телефон в течение трех дней. Могу я узнать ваше имя?

Внутри резко похолодело: что происходит?

– Я еще раз повторяю – кто вы? И почему вы звоните с телефона Саида? С ним что – то случилось?

– Это медсестра отделения терапии. Бугдаев – наш пациент.

Сердце учащенно забилось.

– Что с ним?

– Он попал в наше отделение с тяжелой формой пневмонии.

Меня начало трясти.

– Девушка, скажите мне его развернутый диагноз. Я – врач.

– Двусторонняя диффузная нижнедолевая пневмония неясной этиологии*. Он в очень тяжелом состоянии. Мы пытались дозвониться до его родственников, но при поступлении он заявил, что таковых у него не имеется. А в телефоне высветился только ваш номер. Остальные все какие – то заграничные.

– У него есть родители!

Идиот!

– Увидев кучу пропущенных вызовов от вас, мы решили с вами связаться.

Перед глазами все поплыло.

– Вы правильно сделали. Я его коллега. Меня зовут Марьям Руслановна. Назовите адрес вашей больницы.

Девушка продиктовала необходимые данные.

– Я постараюсь прилететь в ближайшее время. Насколько его состояние тяжелое?

Голос мой дрожал от беспокойства, рука, державшая телефон тряслась. Мне казалось, что я его не удержу и уроню на пол.

– Очень тяжелое. Кроме того, мы сделали ему необходимые анализы, и выяснилось, что у него лейкемия.

– У него хронический лимфобластный лейкоз. Но он в ремиссии уже четыре года.

– Марьям Руслановна я не знаю, откуда вы взяли такие данные, но мы сделали запрос в больницу, в которой он состоит на учете, и выяснили, что месяц назад у него случился рецидив. У нас даже имеется выписка. Вы должны прекрасно понимать, что это еще больше усугубляет тяжесть его состояния. Пожалуйста, постарайтесь вылететь как можно скорее.

Сердце болезненно сжалось при этих словах. Сделав глубокий вдох и выдох, я еле слышно выдавила из себя:

– Я поняла. Завтра буду у вас.

Отключившись, я схватилась за голову. Она буквально раскалывалась. Да что же это такое происходит! Только подумала, что все наладится, так очередная беда на подходе! Тяжело дыша, я старалась взять себя в руки. Нужно было срочно ехать к Саиду. Но что делать с Эрвиназой? Ее еще не купили, все висит на волоске! Кому будет звонить Белла? И сможет ли она достать это чертово лекарство…

На ватных ногах, я направилась в сторону кабинета заведующей.

А что, если Саид не выживет? При этой мысли сердце превратилось в маленький комочек боли и слабо запульсировало внутри. Сейчас, когда он снова появился в моей жизни, он не может исчезнуть безвозвратно!..

Рецидив месяц назад … боже, почему он мне ничего не рассказывает?.. Хронический лимфобластный лейкоз протекает не так тяжело, как острый. Но спустя четыре года рецидив – это не шутка.

Я постучалась в кабинет заведующей и вошла внутрь:

– Алина Расимовна, мне необходимо выехать в Челябинск. Я хочу написать заявление на отпуск без содержания, потому что не уверена, сколько дней буду отсутствовать.

Заведующая в изумлении посмотрела на меня, не понимая, что происходит.

– А с чего такая спешка? Могу я узнать причину?

– Человек, который мне очень дорог лежит в тяжелом состоянии в больнице. Мне позвонили и сказали, что я должна приехать.

Заведующая проницательно посмотрела на меня и понимающе кивнула, прекрасно догадавшись, о ком идет речь.

– Хорошо. Пиши. Я отнесу его в отдел кадров. И заказывай билет.

***

– Мы смогли стабилизировать его состояние. Но это ненадолго.

Я еле очнулась от состояния оцепенения, накрывшего меня и, сквозь пелену слез посмотрела на силуэт человека, говорившего со мной. Глаза не различали больше ничего, кроме отчаяния и боли.

– Понятно.

– Мы вызвали гематолога. Он скоро будет.

– Хорошо.

Я отвечала на автомате, абсолютно не улавливая смысл сказанных фраз и слов. Окружающие предметы и люди исчезли в бесконечном потоке нахлынувших мыслей и образов. Душу сковало стальными обручами, сердце превратилось в пыль, прекратив стуки и биение внутри.

Кошмар трехлетней давности повторялся вновь: коридор больницы, отделение реанимации, грань «между» и конец. В поезд сели трое. В поисках купе, где можно было бы приткнуться, путники нашли друг друга, и, крепко взявшись за руки, не отпускали до самого конца. Но судьба коварна! В момент солнцестояния, когда все залило светом и теплом, а глаза засияли радостью и блеском счастья, грянул гром, и на небе развернулась гроза – вспышка молнии и солнце исчезло …

Мой Музыкант. Саид. Столько монологов высказанных ночной тиши, объятой разрушающим дымом сигаретного яда. Несказанные слова – спрятанные в сознании мысли. Стук сердца, мысль, слово и тишина.

Жизнь совсем неоднозначна, как кажется на первый взгляд: черное не всегда – тьма, а белое – свет. У розы полно шипов, способных уколоть и заставить проснуться.

В тот самый момент, когда меня накрыла так называемая «тьма», я, абсолютно того не подозревая, двигалась к свету. Боль благословила сердце и исцелила душу. Она не позволяла моим чувствам превратиться в тлен. Она делала меня живой!.. Я не пыталась бежать от нее, потому что это бесполезно: она всегда следовала по пятам.

Перед глазами все плыло от слез: почему ты не рассказал мне всю правду с самого начала? Почему я не выслушала тебя, почему не дала шанса объясниться? Столько почему и ни одного ответа…

Как мы могли растерять самое важное и ценное, что было у нас – умение разговаривать и слышать друг друга? Вести диалог, понимая все с полуслова, когда одного взгляда достаточно, чтобы почувствовать то, о чем кричат глаза.

Слезы застилают взгляд, мои руки трясутся в страхе, что я потеряю тебя. Ты обвит этими ужасными трубками, твое тело накрыто белой простыней, напоминающей саван. Грудь еле дышит… даже на расстоянии я могу видеть, как твои легкие вздымаются в тщетных попытках схватить хоть небольшой глоток спасительного кислорода, упираясь в стену мучительной болезни. Сколько раз я видела во снах эту ужасную картину. Но реальность оказалась слишком жестока и невыносима…

Когда ты исчез на следующий день после смерти Сони, я предпочла обвинить тебя во всем, что происходит. Так было легче! Страдания обрели причину – у них появилось лицо. Я могла выплеснуть свою боль, освободить сердце.

Мне больше не приходилось просыпаться каждое утро и прислушиваться к ритму твоего дыхания. Я не вставала посреди ночи, чтобы убедиться в том, что ты не истекаешь кровью.

Мне было невероятно стыдно осознавать, что твое исчезновение принесло мне легкость и успокоение. Было гораздо проще назвать тебя предателем, выдумать оправдание горю, накрывшему меня, прикрыть страх потерять тебя обвинением в том, что ты меня бросил. Я больше не могла жить в этой боли. Не могла.

Я смотрела на бледное лицо Музыканта и застывала уже ставшей привычной глыбой ужаса и боли: каждый раз, когда я думала, что ты предал меня и бросил одну во тьме боли, маленький голосочек в отдаленном уголке сознания постоянно твердил о том, что возможно есть весомая причина твоего исчезновения. Но гордыня не могла позволить себе сдаться здравому смыслу – соратница боли, ее близкая подруга, сестра по духу – она запретила мне сделать шаг навстречу тебе, Саид и толкнула сердце в ледяные объятья равнодушия. У каждой услуги своя цена. Когда ты меньше всего ожидаешь, «былая защитница» разворачивает свое страшное лицо и показывает свою истинную природу: оскалив кривые зубы, она кровожадно вгрызается в израненное сердце с таким свирепым рвением, что отрывает все куски живой плоти.

Любовь действительно слепа: эта коварная, ненасытная гордыня, выпускающая ядовитый туман в глаза, полностью отняло мое доверие к тебе, Музыкант. Малейший неверный шаг, и я не смогла выбраться из ее капкана.

Я теряла тебя дважды. В первый раз, когда ты рассказал о том, что болен. В тот день я мысленно похоронила тебя. Ты никогда не узнаешь об этом, ведь этот монолог будет жить только в пределах моего сознания и не коснется твоего слуха. Я не могламириться с мыслью о том, что ты можешь покинуть меня в любой момент! Исчезнуть, раствориться, остаться лишь болезненным воспоминанием в памяти – вечно кровоточащей раной в сердце…

Но ты снова появился! Ты вселил эту ужасную нелепую веру! Что настоящее доплывет до будущего и станет вечностью для нас обоих.

Сколько всего я хочу рассказать тебе, Музыкант! Как была счастлива, когда ты обнимал меня и прижимал к своей груди. Как наслаждалась моментами нашего тепла и близости: моя голова на твоей руке, уют, легким облачком накрывающий все мое тело. Как вернуть все это?

Я всхлипнула и стиснула зубы от боли. Лицо было мокрым от слез, грудь сдавило от неудержимого страха и предчувствия неминуемой беды.

Музыкант, я дышала тобой! Сердце стучало только твоими поцелуями.

Глухие рыдания подкатывали к горлу и мое тело трясло от холода и напряжения.

Я пытаюсь поймать твою руку, Саид, но у меня ничего не получается! Ураган безжалостных событий ускользает, уносит тебя прочь от меня, и снежная буря, накрывающая мою душу, воет диким зверем, мелкими крупинками льда застилая глаза, заставляя их прикрыться опухшими от горя веками…

Рыдания буквально душат меня изнутри. В горле стоит ком, не позволяющий мне шевельнуться ни одним живым мускулом.

Шмыгнув носом, я в отчаянии смотрела на трубку легочной вентиляции, с помощью которой Саид мог дышать. Перед глазами предстала отчетливая картина, как его лицо постепенно исчезает посреди бури. Внезапно в сознании что – то щелкнуло, и я резко вскрикнула: снежная буря! О, Господи!

***

– Вы обязаны дать ему это лекарство. Я знаю, что это верное лечение!

Я была взбудоражена – каждая клеточка тела от мозга костей до кончиков пят возбужденно подрагивала.

– Мы не можем принимать такие решения без консультации гематолога.

Волнение помогало мне усилить мой напор. Мне казалось, что, если сейчас мне на голову свалится огромная лавина снега, я не обращу на нее никакого внимания.

– Владлен Георгиевич, я – гематолог! Вы же прекрасно это знаете. Дайте ему Бисептол. Я уверена – он пойдет на поправку!

– Марьям Руслановна, я все это знаю. Но вы и меня поймите – если лечение окажется неправильным, это стопроцентный летальный исход. Пожалуйста, не надо хвататься за соломинку.

Почувствовав, бешеную ярость внутри, я буквально прорычала:

– Вы что не понимаете русского языка?! Я вам четко все объяснила! Какие здесь могут быть сомнения!

Меня била крупная дрожь. Сознание было на грани нервного срыва. Я абсолютно четко и ясно понимала, что диагноз мой верен и лечение снимет все симптомы пневмонии!

– Марьям Руслановна, вы сама врач и должны осознавать, что я не могу взвалить на себя такую ответственность. У меня есть жена и маленькие дети. Я не хочу лишить их единственного кормильца.

– Я напишу расписку о том, что снимаю с вас всякую ответственность. И вы сможете не переживать за свою семью!

Я буквально выплюнула ему это в лицо.

– Она не будет иметь никакой юридической силы, вы же знаете.

– У вас есть хоть немного сердца? Вы, когда получали диплом, давали клятву, что спасете каждую жизнь, которая будет в ваших руках!

В бешенстве вырвав историю из его рук и, достав оттуда рентгеновский снимок, я подбежала к негатоскопу*:

– Смотри сюда! Видишь легкие – все черные. Это называется симптом снежной бури или облаков. Потому что пнемоцистная инфекция закупоривает альвеолы, тем самым не пропуская кислород к легким! А так как это паразит – температура остается субфебрильной, что характерно для атипичной пневмонии. Пневмоцистная инфекция у здорового человека не возникает, потому что у него есть иммунитет. Но у раковых больных, особенно после химии возрастает риск заболеваний оппортунистическими инфекциями.

Мне казалось, что у меня глаза вылезут из орбит.

– Клиническая картина при этой пневмонии ужасная, потому что у больного нет макрофагов* и интерферонов*, чтобы истребить эту тварь. Но если дать больному Бисептол, выздоровление наступает уже через несколько дней. Пятый курс медицинского университета! СПИД, ВИЧ, РАК. Все сопровождается оппортунистическими инфекциями*. Включи мозги!

Если бы он посмел снова мне возразить, я бы набросилась на него с кулаками.

– Имей в виду – если он умрет, я тебя не то, что по судам затаскаю.

Угрожающе смотря на него, я медленно добавила:

– Я тебе каждую ночь в кошмарах сниться буду.

***

– Влад, прости. Мне ужасно стыдно за свое поведение.

Доктор кратко усмехнулся, и с иронией в голосе, ответил:

– Да я бы на твоем месте сделал тоже самое, Марьям. Хорошо, что ты снимок в негатоскоп поставила, я только тогда понял, что твой диагноз верен.

Я слабо улыбнулась в ответ и на усталых ногах пошла в сторону ординаторской. В эту ночь Владлен любезно предложил мне опочивальню всех дежурящих врачей больницы. Зайдя внутрь, я присела на диван и с невероятным облегчением откинулась на его спинку. Каждая клеточка моего тела ныла, будто после стокилометровой пробежки.

Неожиданно, зазвонил телефон. На экране высветилось имя Беллы. В голове словно прояснилось что – то. Эрвиназа!

– Алло. Прошу тебя, Белла, порадуй меня хорошими вестями.

С учащенно бьющимся сердцем, я умоляюще посмотрела перед собой.

– Алло. Привет. Прости, но не могу.

Резко выпрямившись, я села так, словно внутри закачалась стальная пружина.

– Что опять случилось?

– Мы в аэропорту. Ждем разрешения на ввоз лекарства.

– И в чем проблема?

– Не хватает десяти тысяч, чтобы оплатить пошлину. Десять процентов от стоимости препарата.

– У вас, что нет таких денег?

– Нет! Просто есть вещи, которые выше всяких планов. Называются – обстоятельства!

– В смысле?

– Машина, которая везет деньги, застряла в пробке. На дороге, к аэропорту произошла авария.

Белла устало вздохнула и добавила:

– Мы уже четыре часа здесь торчим.

– Что? Какая еще к черту авария, Белла! Этот препарат нельзя долго держать в таких условиях! Ты же прекрасно знаешь!

Сердце бешено билось о грудную клетку. Да что же это такое! Судьба решила проверить на прочность мою стрессоустойчивость за эти дни?..

– Знаю, Марьям!

Голос Беллы перешел на повышенные тона. Даже сквозь трубку телефона, я смогла почувствовать, насколько она взвинчена.

– Но, что я могу сделать! Мы не рассчитали немного с деньгами. Такое бывает! Тем более мы впервые всем этим занимаемся! Их уже везут. А препарат в контейнере. Я тебе отзвонюсь, как что – то измениться.

Белла так резко отключилась, что я вздрогнула от неожиданности. В недоумении уставившись на телефон, я подумала о том, что это, наверное, никогда не закончиться: только справишься с одной проблемой, на подходе уже другая. Почувствовав неимоверную усталость, я тяжело провела рукой по лицу.

Неожиданно, дверь в ординаторскую открылась и вошел Владлен.

– Марьям, твой пациент пришел в себя. Состояние стабильное.

Повернув голову при звуке его голоса, я почувствовала, как нервы буквально заскрипели от пережитых волнений. Слезы резко брызнули из глаз, и, не выдержав, я заплакала прямо в присутствии постороннего человека.

– Марьям Руслановна! Что я такого сказал? Ира – валерьянку!

Слезы буквально душили меня изнутри. Нервы сдали окончательно. Я почувствовала руку Владлена на своем плече.

– Марьям, все хорошо, успокойся, пожалуйста. Саид пришел в себя. Черт, если бы знал, что эта информация вызовет такую бурную реакцию, не стал бы говорить.

Стараясь сдержать поток своих рыданий, я еще больше поддавалась им и не могла остановиться. В ординаторскую вошла медсестра и протянула мне стакан с водой:

– Выпейте. Это успокоительное. Вам станет легче.

Дрожащей рукой, взяла стакан и, всхлипывая, осушила его до дна. Во рту прошелся вкус горечи, и я сморщилась с непривычки. Спустя некоторое время, по телу прошлась волна «затухания». Я никогда раньше не пила успокоительные средства – не было острой необходимости. Но эффект от них был впечатляющим. Спустя несколько минут рыдания прекратились, и я вытерла опухшие и красные от слез глаза. Взглянув на ошарашенного Мишу, уже более спокойным голосом, сказала:

– Извини. Просто слишком много всего навалилось за эти дни. Нервы не выдержали.

– Да, ничего. Бывает.

Он выдохнул и, слабо улыбнувшись, добавил:

– Я понимаю все прекрасно. Все мы люди. Хоть и доктора.

– Спасибо огромное. И прости, пожалуйста, еще раз за все оскорбления и неудобства, которые причинила.

– Забудь об этом.

Вытерев остатки слез, я подошла к раковине и, включив кран, плеснула на себя холодной водой. Промокнув лицо, висевшим на стене полотенцем, повесила его обратно и вышла из ординаторской.

Саид пришел в себя. Я тихо шла по коридору отделения и старалась пригладить растрепавшиеся пряди. Может лучше накраситься и привести себя в порядок, чтобы он не видел моих ужасных опухших от слез глаз? Он все еще пребывал в тяжелом состоянии, и я не могла позволить ему нервничать. Но подумав, все же, я решила, что не стоит скрывать от него ситуацию с Эрвиназой. Хватит вранья и недосказанных слов. Их время ушло.

Подойдя к его палате, я остановилась возле двери и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, постаралась успокоиться и взять себя в руки. Нацепив улыбку, потянула ручку вниз и вошла внутрь. Саид лежал на кровати и смотрел в противоположную от меня сторону. Остановившись, с минуту я разглядывала его, не веря, что только несколько дней назад он был на грани между жизнью и смертью. Лицо его все еще оставалось бледным, под глазами пролегли темные круги. Но его легкие дышали сами – а значит, кризис прошел.

По телу вновь прошлась волна облегчения, и я прикрыла на долю секунды глаза. Успокоительное делало свое дело.

Саид повернул голову в мою сторону:

– Мари! Привет!

Я медленно подошла к нему.

– Привет.

Он закрыл глаза и замолчал на некоторое время. В наступившей тишине было слышно лишь его ритмичное хриплое дыхание. Легкие расправились и сейчас Саид восстанавливал их жизненную емкость, дыша самостоятельно без трубок.

– И долго я так?

– Три дня.

Он медленно поднял веки, словно они давили на него тяжелым грузом.

– Долго.

Голос его прозвучал очень глухо, словно в горле у него страшно пересохло. Не отрывая взгляда от его лица, я прошептала:

– Не очень.

– Ты в очередной раз спасла жизнь. Мою жизнь.

– Это моя работа, Музыкант. В конце концов, я давала клятву Гиппократа.

Он слабо улыбнулся краешком рта. Прикрыв глаза, он медленно произнес:

– Как там Эрвиназа? Привезли?

Я проглотила комок, застрявший в горле:

– Да. Белла отзвонилась, сказала, что она в аэропорту.

– Все нормально?

Мне очень хотелось соврать. Сказать, что все в порядке, скрыть свой страх, тревожность, чтобы не давать ему лишнего повода для беспокойства. Но пересилив свое малодушие, я возразила:

– На таможне возникли небольшие проблемы. Белла пытается их решить. Но думаю – все будет в порядке.

Он слабо кивнул и закрыл глаза. Казалось, он уснул.

– Ты из – за меня плакала?

Вопрос застал врасплох и я, неосторожно выпалила:

– Нет, конечно!

Но вспомнив данное себе несколькими минутами ранее обещание, сказала:

– Да. Я плакала из – за того, что могла потерять тебя.

Все также, держа глаза закрытыми, он улыбнулся краешком рта и медленно прошептал:

– В тот день, когда звонил тебе – остался в аэропорту. Холодно было. Наверное, тогда и подхватил.

– Почему ты не сказал, что у тебя месяц назад случился рецидив?

Я не могла пройти мимо этой темы. Открыв глаза, он ненадолго сощурился и взволнованно посмотрел на меня. Затем, тяжело сглотнув, медленно ответил:

– И как ты себе это представляешь? Мари, у меня снова бласты в крови и я сижу под капельницами в дневном стационаре?..

В его словах прозвучали неприкрытые сарказм и боль.

– Да. Именно так я себе это и представляю.

По лицу скатилась одинокая слеза и исчезла где – то в ложбинке на груди. Протянув руку, я ласково провела по его лицу, и устало вздохнула:

– Я имела право знать правду.

Он снова отвернулся к стене.

Долгое время мы не говорили друг другу ни единого слова, сохраняя молчание. Подойдя к окну его палаты, я посмотрела на деревья, окружавшие больницу – они были припорошены серебряной дымкой снега. Неожиданно на ветку опустилась ворона и повернула голову в мою сторону.

В груди екнуло и сердце бешено застучало. Я вспомнила наш разговор в ординаторской, когда он пытался рассказать о том, что с ним произошло.

– Я не хотел, чтобы ты видела меня таким. Думал, что будет намного лучше для нас обоих, если я исчезну.

Я проглотила комок.

– Это случилось после нашего разговора?

Ответом мне было молчание. Я поднесла руки к лицу и почувствовала груз вины на своих плечах:

– Мари, ты не при чем. Такое могло произойти, когда – угодно!

– Но произошло именно тогда! Господи… когда же я научусь слушать тебя. Тогда проблем будет гораздо меньше.

– Я не могу…

Неожиданно, у меня зазвонил телефон. Я посмотрела на экран – Белла. Не дослушав Саида, я с нетерпением подняла трубку:

– Алло!

– Все отлично!

Голос Беллы звенел от радости.

– Мы едем в больницу! Доставка по месту назначения осуществляется быстро и своевременно.

Негромко рассмеявшись, я воскликнула:

– Ну, наконец – то! Молодцы. Наша служба спасения сработала, как часы.

Белла отключилась, и весело взглянув на Саида, я сказала:

– Все нормально.

Он опустил веки и облегченно вздохнул.

– Саид, спасибо тебе, что ты рассказал мне свою историю. Прости, что я так нелепо себя вела. Я должна была догадаться.

– Ты ни при чем, Мари. Я не хочу, чтобы ты винила себя за это.

– Взгляни на меня, Саид.

Ответом на мою просьбу было молчание.

– Я хочу рассказать тебе правду. Я хочу, чтобы ты знал, что я на самом деле чувствовала к тебе.

Неожиданно, тело накрыло мантией спокойствия, и с плеч упала огромная ноша.

Он нахмурил брови и снова отвернулся к стене.

Улыбнувшись, я подошла к нему и легко сжала руку, радуясь тому, что все закончилось благополучно. Он слабо выдернул ее и прижал к груди. Улыбка медленно погасла. Не говоря больше ни слова, я лишь пристально смотрела на него, изучая каждую знакомую черточку.

– Мари, прости, но я не могу дать тебе того, о чем ты мечтаешь.

Он повернул ко мне свою голову – в глазах стояла знакомая боль.

– У нас с тобой никогда не будет «вместе и навсегда», как судьба обещает остальным счастливчикам.

– Прошу тебя, Саид, не надо! Мы сто раз обсуждали это.

– Ты же не можешь потратить свою молодость и красоту на калеку, вроде меня! Я могу исчезнуть из твоей жизни в любой момент, оставив тебя с кучей проблем, а возможно и огромных долгов!

Мне захотелось влепить ему пощечину! Но я сдержала себя. Вся нежность, скопившаяся внутри за годы одиночества, хлынула из сердца наружу.

– Я каждый день ждала, что ты напишешь мне слова прощения. Я видела непринятые звонки от тебя. Я злилась, очень сильно злилась на то, что ты ушел. Не сказав ни слова, растворился, исчез! Каждый раз, когда я хотела позвонить тебе, мой разум останавливал мои чувства и держал сердце в жестокой узде. Мне было жаль себя. Я настолько зациклилась на своем горе, что предпочла обидеться на тебя, чтобы не думать о причине твоего исчезновения. Я воображала, как ты войдешь с цветами или подарками, обнимешь меня и утешишь своими нежными объятьями. Я представляла, как тону в твоих объятьях и сердце мое снова начинало жить. За все это время, я ни разу не вспомнила о том, что ты болен. Ты настолько казался мне неуязвимым. Супергероем, которому все нипочем. Когда ты стоял в ординаторской, и я видела в твоих глазах усталость и боль, я упрямо продолжала убеждать себя в том, что во всем виноват ты. Мой спаситель, гора, защищавшая меня от бури, моя железная несгибаемая стена не способна была сломаться под натиском жизненных невзгод. Я превратила тебя в робота. Даже в свою игрушку…

Жестом остановив возражения Саида, я твердо продолжила:

– Я забыла о том, что ты человек. Я была невероятной эгоисткой – думала только о себе и своих чувствах. И дело было не только в том, что ты болен. Ведь ты тоже потерял ее. Мне всегда казалось, что твое сердце способно преодолеть любую боль. А мое… сжалось и не смогло утешить тебя тогда, когда тебе это было так необходимо… прости меня, Музыкант!.. ты мне всегда казался фениксом, возрождающимся из пепла, но я забыла, что даже фениксы могут не пережить боль и сломаться…

Слезы лились тяжелым градом, дыхание перехватило от рыданий, но с души опадала тяжелая броня и мне становилось легче и спокойней. Я вытерла глаза руками и отвернулась от Саида.

Он взял меня за руку, привлек к себе и поцеловал. Сердце затрепетало маленькой птичкой, превратившись в крылья колибри, неустанно выписывая восьмерку бесконечности. Я всецело отдалась его власти и жадно вкушала сладость его губ, истосковавшись по его мучительным ласкам и обжигающим мое тело прикосновениям. Близость наслаждения опьяняла, и я совершенно забыла о том, что мы в больнице, а Саид только недавно начал самостоятельно дышать. Опомнившись, я оторвалась от него и покраснев, стыдливо огляделась по сторонам. По счастью никого не было.

Я бережно с любовью провела рукой по его лицу и тихо прошептала ему на ухо:

– Вера, Доверие, Любовь, Гармония и Благодать. Пять граней звезды, по имени Счастье. Ты помнишь ее слова?

Глаза Саида горели пламенем. Он отвернулся, чтобы скрыть это, но я мягко повернула его голову к себе. По венам разливался сладкий нектар чудесного света любви:

– Я дважды теряла тебя, Музыкант. И больше не позволю этому случиться. Отбрось все свои сомнения и страхи. Держи мою руку и не отпускай никогда. И Болезнь не посмеет забрать твою бессмертную душу! Ведь я рядом с тобой. Поверь мне, Музыкант, я прогнала ее сейчас, смогу прогнать и в другой раз, если она посмеет к нам приблизиться.

По его лицу скатилась крупная слеза. Я протянула руку и нежным прикосновением смахнула ее. Он накрыл ее своей рукой, и, мягко поцеловал:

– Я никогда не переставал любить тебя, Мари!

– Я знаю.

Моя душа всегда взывает только к Тебе!..

Слышишь ли Ты мой голос,

развеянный слабым дуновением мягкого соленого бриза

в безмолвии пустых ночей?

Каждый день я ищу знакомый взгляд в потоке серых будней среди толпы безликих лиц. И всякий раз, когда нахожу Тебя, Ты становишься моим исцелением…

Мы едины. Мы – гармония друг друга.

Чудо разливается по струнам Твоей виолончели лучами вновь зарождающегося Солнца, благословляемое улыбкой Девочки с удивительными голубыми сияющими глазами, нашедшей приют в безбрежных просторах серебряной Луны.

Две влюбленные души обрели, наконец, долгожданный покой в счастливых объятиях друг друга. Я танцую под Ми и Соль, прекрасное созвучие нашей с тобой любви, исполненные Твоей рукой, мой Музыкант!..

Не разорвать уз, скрепивших наш с Тобой союз. Не отнять миг счастья, что вечен в памяти. Конечная станция поезда — короткий полет жизней… в бесконечность…