В тени невинности [Рина Эйртон] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Рина Эйртон В тени невинности
Запись первая. Незнакомец
Я собираю слова по обрывкам мыслей и чувств, сидя в холодном подвале. Передать происходящее, не исказив предложения мимолетными эмоциями, так же трудно, как начать говорить спустя год молчания. Я знаю, что «сегодня» – это та самая точка, преодолев которую я не смогу вернуться назад. У меня нет доказательств, я просто уверен в этом. Но следует начать с самого начала.В первую половину дня не происходило ничего, что я мог бы отметить как «из ряда вон выходящее». Утро было очень похоже на все те, что ему предшествовали. В пустой железной кружке, что стояла на старом комоде, отражались первые лучи солнца, падая на пожелтевшие от времени, почти отклеившиеся от холодных стен обои, и превращаясь в назойливые солнечные отблески, которые раньше называли "зайчиками". Они мешали продлить сон хотя бы на пару минут. Я никогда не любил утро. Я не хотел покидать свой идеальный придуманный мир, где сценарий писался моими чернилами. Выдуманный голос собеседника, прикосновения на коже, улыбка, застывшая на чужих устах. Хотелось увидеть это в реальности, а не тешить себя выдумкой, содрогаясь от мысли, что такого с тобой никогда не случится. – Довольно ныть, – сказал я лишь для того, чтобы заполнить давящую тишину дома. – Ты должен быть сильным. Биться головой об стенку, без сомнений, занятие увлекательное, но выжить мало помогает. Освальд всегда твердил мне: "Если хочешь жить, то не смей отчаиваться". И я старался сохранять надежду, пытался не впадать в отчаяние, заставлял себя видеть в плохих вещах только хорошее. Даже когда у меня это не получалось.
Запись вторая. Бандиты
Это была длинная ночь. В голову приходило столько мыслей, что, казалось, она вот-вот взорвется. Я чувствовал себя ужасно измученным и неживым, как застывшая картинка. Подвальная комната вокруг меня превратилась в декорацию, а я стал актером какого-то глупого фильма. Я даже видел себя со стороны, всего несколько минут, а потом качнулся, чуть не упав, и понял, что задремал. Этот короткий сон не принес сил, лишь отобрал последние. Первым же делом я попытался заглянуть в заклеенное картоном окошко под самым потолком. Темнота. Я отстранился, вслушиваясь в шорох за стеклом. Толстые стены не давали звукам выбираться не только наружу, но и внутрь. Но мне всё равно стало жутко. Пришлось вернуться на неудобный стул, потирая ладони, чтобы хоть немного согреться. И как этот мальчишка спокойно спит в одной майке? Будь я на его месте, просыпался бы каждые пятнадцать минут. Он же выглядел умиротворено. Изредка вздрагивал, натягивал во сне "одеяло" и тихо сопел. Когда же он проснется? Я с нетерпением ждал этого момента и при этом боялся, что он скоро наступит. Что делать? Что говорить? За год без людей я совсем разучился поддерживать разговор. От длинной болтовни у меня пересыхало в горле, я начинал заикаться и путаться в словах. Нужно ли мне вообще что-то говорить? Мысли загнали меня в уныние. Я потерялся в своих желаниях, в том, что «правильно» и «неправильно». Окончательно разболелась голова. Хватит. Остается только ждать. И я ждал. Принялся следить за медленно стекающим по свече воском. Скоро огонек погаснет – в комнате станет совсем темно. Я не хотел оставаться в темноте. Прикрыл глаза, хоть знал, что могу опять задремать, и сосредоточился только на тактильных ощущениях. Провел кончиком пальца по деревянному подлокотнику стула, представляя себя не здесь, а где-то там, в чуждом и далеком мне мире. В Италии, например. Я хотел бы вернуться в Италию, хоть знал: там не лучше. Но как бы я не думал, как не представлял в голове реалистичные картинки, сознание возвращало меня в этот подвал. И причиной тому был не только незнакомец мирно сопевший на тахте. Комната, запах сырости, тягучая меланхолия и даже этот дурацкий стул напоминали мне о том времени, когда я был ребенком. Тогда мне было десять – в этом я сомневался меньше, чем в собственном имени. Волосы не вились комичными пружинками по плечам, а были строго по-мальчишески подстрижены. Я помню тот вечер, тот теплый летний вечер, когда мы приехали в Виллсайл. Сюда меня привезла семья, но не моя: чужие люди, сжалившиеся над плачущим в толпе мальчиком. Думали, что передадут меня в лагерь выживших, в то самое место, куда эвакуировали людей из больших городов. Но в Виллсайле никакого лагеря не оказалось. Конечно, тогда я был в отчаянии. Сейчас же я понимаю, что не случись моя бессмысленная поездка в Виллсайл, мне бы никогда не повстречался Освальд. В прошлом Освальд был военным. У него было двое детей и жена, с которой он уже семь лет находился в разводе. Детей он почти не видел и потому очень скучал по ним. Хоть на первый взгляд Освальд казался строгим мужчиной, в душе он оставался тем веселым дядюшкой, который раздавал детям конфеты и рассказывал по вечерам истории из жизни. Справедливости ради стоит отметить: дисциплину он ставил на первое место. Сладкое? С радостью, но только после обеда. Байки у костра? Конечно, но строго в девять отбой. Этой дисциплине он пытался научить и меня. Но я был другим. Слишком слабым, слишком миролюбивым. Наверное, Освальд злился на меня. Злился, когда я потерял голос из-за пережитого ужаса. Злился, когда я плакал по ночам. Злился, когда дрожали мои руки, держа пистолет. Но он никогда этого не показывал. Говорил, что верит в меня. Что однажды я буду жить в новом мире.Запись третья. Чердак
Порой мне хочется уехать отсюда. Не знаю, куда и зачем; я просто хочу держать руль прямо до тех пор, пока не упрусь в стены какого-нибудь города. Хочу начать жизнь с чистого листа. Собрать вещи в маленький чемоданчик, поставить кассету в рабочую магнитолу и не оглядываться. Больше никогда. Почувствовать себя свободным и проникнуться эйфорией дороги… чего-то светлого, что ждет меня в будущем. Откреститься от огорчений, боли, злости. Забыться. Стать тем, кем я всегда мечтал быть. Я точно знаю, что мое счастье не здесь. Но уйти отсюда я не могу. На то много причин. Теплый дом, вкусная еда, чувство безопасности и все мои воспоминания. Они здесь, спрятаны на чердаке под скатом крыши, где Освальд рассказывал мне истории о кровавых тиранах Англии. На кухне у деревянного стола, где мы обедали и ужинали вместе. В гостиной рядом с креслом, где любила вязать миссис Бейтс. В моей маленькой комнатке, где с потолка сыпалась штукатурка. Я привязан к этому месту.Стуча пластмассовыми ножками костылей по полу, Алекс дошел до двери. Не сложно было заметить, как трудно давался ему каждый шаг. Он всё еще выглядел болезненным, но во взгляде и словах появилась непривычная мне оживленность. Похоже, он быстро адаптируется к новым условиям. Даже спуск по лестнице Алекс преодолел молча, ни разу не посмотрев в мою сторону. Он не нуждался в помощи. Он всё мог сделать сам. – У тебя уютно и тепло, – сказал он, очутившись внизу. – А еще пахнет вкусно. Я бы здесь жил. Да, дом действительно можно было назвать уютным. Потому что этот дом когда-то принадлежал Освальду. Много лет назад здесь, в углу гостиной, горела лампа, а в кресле спала маленькая дочь Освальда. Кажется, её звали Анна. Она любила резвиться и танцевать в гостиной, наблюдая за реакцией матери, готовящей яблочный пирог на кухне (гостиную и кухню отделяла лишь низкая перегородка). А после игр Анну ждал яблочный сок. "Она была помешана на этом фрукте", – говорил Освальд. Я никогда не видел её, но легко мог представить милую сцену из жизни некогда счастливой семьи. – Ух ты ж! Я будто вернулся на семь лет назад, – воскликнул Алекс, доковыляв до кухни. – И этот намюртот прямо как в столовой Оплота! – Ты хотел сказать "натюрморт"? – Ой, да не важно. Я не большой ценитель искусства, хоть люблю рисовать, – он упал на стул и облегченно выдохнул. – Помню, когда был совсем мелким, мне показывали разные картины моей тетки. Я смотрел на них, хлопая своими большими глазами, и думал лишь о том, как нравится мне запах этих картин. А еще я ел масляные краски. Я был не очень умным ребенком. Я усмехнулся, заваривая чай на стеблях малины. Пахло и вправду вкусно. – Что же заставило тебя поумнеть? – Эпидемия, – коротко ответил он. – У меня просто не было выбора. От моего любимого сервиза осталась только одна фарфоровая чашка, расписанная в японском стиле. Поэтому пил из неё я только по особым дням. Думаю, сегодня и был этот самый особый день. Для Алекса я достал старую кружку с котами. Один из котов, самый рыжий, нагло щурил глаз, усмехаясь надо мной. – Помнишь что-нибудь из начала эпидемии? – спросил я. Алекс замялся. – Я был совсем мелким, когда это началось. Мой отец работал среди влиятельных дяденек в костюмах. Он был политиком… ну, знаешь, его крутили в новостях по телику. Помню, в тот день, обычный и ничем не примечательный день, его охранник забрал меня прямо из школы и увез в бункер. Родителей там я не увидел, но заметил брата. Он учился в Военной Академии, и я был очень удивлен, что он бросил учебу посреди семестра. То есть… неужели он решил прогулять занятия? На него это не было похоже. Меня отвели в длинную комнату, где у голых стен стояли трехэтажные скрипучие кровати. Сказали, что теперь я должен здесь жить. Я ничего не понял, но спорить не стал. Занял местечко снизу. Потом нам выдали красные покрывала и белые наволочки, слишком большие для подушек. Они быстро пачкались и всего за пару дней становились серыми… По ночам у меня часто не выходило заснуть – приходилось пялиться в стену или темную пустоту. Или выдергивать пух из подушки. Или разговаривать с кем-нибудь, хоть с другими детьми из бункера я не ладил. Нас было человек сорок в комнате. Разных возрастов. Те, кто постарше, понимал, что проживание под землей было устроено не просто так. А мы были маленькими и глупыми. Не верили им. Взрослые обещали: скоро кошмар закончится. Но он не заканчивался и не заканчивался. А я верил до самого конца. Так я прожил год или два… Я плохо помню, – он отвернулся к окну. – Я даже не понимал, что произошло что-то серьезное. Не знал, что происходит снаружи. Пока я умирал от скуки среди бетонных стен, другие люди умирали от вируса. Мне было и невдомек, пока я случайно не услышал сообщение по радио. Тогда я впервые узнал о зараженных людях. Я поставил на стол тарелку полную риса и тушеных грибов. Алекс тут же замолчал и жадным взглядом обвел еду. – Это мне? – спросил он вкрадчиво. Стоило мне кивнуть, как Алекс мгновенно набросился на угощение. Он не жевал, с диким голодным взглядом поглощая еду из тарелки. – Никто у тебя не отберет, – произнес я и с удивлением приметил, что тарелка наполовину пуста. – Не торопись. Расскажешь, что произошло потом? Он что-то забубнил с набитым ртом, но я ничего не понял. Тогда он махнул рукой и продолжил есть, пока на тарелке не осталось и крошки. – Хочешь узнать, почему я здесь? – спросил он, тыльной стороной ладони вытирая рот. – Потому что один из солдат принес болезнь к нам в бункер. Вот и всё. – Они не смогли защитить вас? – Они? Военные что ли? Не совсем так, на самом деле. Сложно объяснить, что тогда случилось… Для меня все эти дни – одна сплошная каша. – А что насчет твоих родителей? – Я не хотел бы об этом говорить. Они в прошлом, – безэмоционально ответил Алекс. – Лучше расскажи, где ты научился так круто готовить! Я б и тарелку съел. – Ты просто голодный. – Голодный, но это не отменяет того факта, что ты хорошо готовишь. Я выдавил из себя легкое подобие улыбки и поставил перед ним кружку чая, садясь на стул рядом. Пряный запах малины заполнил маленькую кухню. Алекс, заметив чай, округлил глаза и уткнулся носом в кружку. – Я в шоке, – заключил он. – Сто лет не пил ничего подобного. То есть пил, конечно, но оно по вкусу и запаху больше походило на… – Можешь не продолжать, – я скривился. – Алекс, могу я задать еще один вопрос? Он оживился. – Конечно. – Ты много путешествовал, верно? Встречал ли ты на своем пути большие поселения? Скажем, что-то вроде города? – Большинство таких поселений или перегрызли друг другу глотки, или перебрались далеко-далеко отсюда. Внутри у меня всё упало. Неужели мои мечты оказались призрачными отголосками прошлой жизни? – Но… ты упоминал какой-то "Оплот". Разве это не база выживших? – Оплот – это глухая деревня на окраине страны, огражденная колючей проволокой и несколькими рвами. Она прожила недолго. – Я не верю, что в мире не осталось ни одного большого поселения. – Я не говорил этого. Просто не припомню такого места неподалеку. Нет, конечно, есть одно, но туда я не сунусь. – О чем ты? – Новая Британия. Огромное место с армией и датчиками, которые могут за секунду определить заражен ли ты. Вот оно. То, о чем я так долго грезил. – На севере? – Типа того. Если очень грубо прикинуть, то выйдет где-то 1000 миль. – И там… много людей? Власть? – Ну да, наверное. Я там не был. Могу судить лишь из чужих рассказов. Наверное, на моем лице слишком явно отразился восторг – Алекс нахмурился и всплеснул руками. – Фирмино, забудь об этом. Мало того, что ты успеешь двести раз умереть, пока доберешься туда, так еще и попасть внутрь у тебя не получится. Туда не берут всех подряд. Они могут решить, что ты из враждебного лагеря или чего хуже… Побрезгуют тобой, ведь ты всю эпидемию провел среди этой заразы. Для них приоритетней спасение "своих", чистых людей, которые всю жизнь просидели в бункере. Мы не такие, как они. Понимаешь, о чем я? – Но я же не болен. – Для них нет разницы. Никому не нужны лишние проблемы, Фир. Глупо думать иначе. – Должен же быть какой-то выход. Ведь… Я умолк. Отстраненно посмотрел в чашку, где на чайной глади отражалось мое лицо. Искаженное, кривое, почти незаметное. – Как тебе не надоело, – прошептал я. – Что? – Как тебе не надоело скитаться по стране. Неужели ты никогда не был готов рискнуть всем, что у тебя есть, и просто попытаться… Найти способ вернуться к нормальной жизни среди людей. Ты же знаешь их местоположение, ты знаешь, что там есть всё, о чем можно только мечтать. – Ты меня совсем не слушаешь. – Я слушаю. Слушаю, ясно? Я никогда, никогда в своей жизни не поверю, что, – я запнулся, – что моя последняя надежда всё это время была глупостью. Должен быть способ попасть туда. – Нет. Он смотрел на меня косо, с осуждением скрестив руки на груди. – Подожди… – Хватит, Фир. – Ты говоришь так, словно тебе нравится скитаться по мертвым городам. Твой друг умер, и ты был близок к этому. А знаешь почему? Потому что нельзя выжить в одиночку. – Но ты же жив! Я поставил локти на стол и закрыл лицо ладонями. – Может быть, – кожа под ладонями стала такой горячей, что я задумался: нет ли у меня жара. – Но я не уверен, что переживу зиму. Не уверен, что не сойду с ума. Не уверен, что однажды мой собственный разум не убьет меня. Я поставил перед собой цель, и я буду следовать ей. Потому что иначе не выжить. А я сделаю всё для того, чтобы выжить. На улице поднялся ветер – желтая занавеска всколыхнулась и вновь вернулась в привычное состояние. Я сгорбился на стуле, мрачно уткнулся в изрезанную клеенку стола и не издавал ни звука, пытаясь привести мысли в порядок. Он прав. Было глупо надеяться на лучшую жизнь. Сотый раз на одни и те же грабли. – Если хочешь знать, – Алекс выглядел спокойным, но взгляд его потемнел. – Я не могу жить с этими людьми. На меня идет охота, и ты это знаешь, но проблема гораздо серьезнее. Намного серьезнее. – В чем же? Вздох. – Во мне. Я мог быть не здесь, а там, за стенами. В Новой Британии. Но судьба за что-то разозлилась на меня. – И как это связано с Джонсоном? – Новая Британия – это последний островок старой власти. Когда она только начинала существовать, нашлись недовольные режимом люди. Те, кого бросили умирать из-за нехватки мест. Те, кто устал от беспорядков на улицах. Те, кто был сильным и мог за себя постоять. Эти люди решили, что всё старое должно остаться в старом мире. – Вроде оппозиции? – спросил я, но заметив замешательство Алекса, пояснил: – Они против действующей власти. – Да. Поначалу это была кучка недовольных ребят, но потом они переросли в полноценную группировку. Назвались СООБ. Северная организация освобождения Британии. В городе их считали бандитами и террористами. – Джонсон оттуда, – догадался я. – Да. Они были крутыми ребятами, но не учли одного: группировка не может существовать, если ей будут управлять сразу несколько лидеров. Съедаемая внутренними конфликтами, СООБ развалилась на мелкие банды. И пока Джонсон держится дольше других. – Он такой "крутой", – усмехнулся я, – а гоняется за маленьким мальчиком? Стало быть, ты очень важен длянего. Алекс хихикнул и наклонился ко мне. – Не только для него. Я вообще довольно популярная личность. – И почему же ты такой особенный? – Я особенный по многим критериям. Поживешь – узнаешь. Многое из его рассказа не было понятно мне. Я чувствовал: осталось что-то, что он утаил от меня. Но даже этой информации мне было достаточно. Может быть, у меня еще есть надежда. Не зря ведь я встретил Алекса.
Запись четвертая. Гитара
– Знаешь, что делает пастух перед сном? Считает овец! Каждое мое утро начинается с этих глупых шуток. У меня они не вызывают ничего, кроме тяжелого вздоха, а Алекс искренне заливается хохотом, рассказывая новый каламбур. Прошла целая неделя с тех пор, как в мою жизнь ворвался блондинистый мальчишка. Неделя, наполненная постоянными ссорами. Да, мы всё еще не слишком хорошо ладили. Он выводил меня из себя, и я легко срывался, пытаясь научить этого маленького засранца манерам. Когда казалось, что он наконец-то решил прислушаться к моим словам, всё повторялось вновь. Далеко ходить не надо: сегодня утром мы опять поругались на пустом месте. То есть, причина была, но всё же глупой нервотрепки можно было избежать. Сегодня Алекс находился в приподнятом настроении: без конца шутил (не скажу, что смешно), громко комментировал свои действия и смеялся. Мне, привыкшему к тишине, было некомфортно работать рядом с таким источником шума. Я шикнул на него, но он даже не обратил внимания. – Фи-и-ир, а ты когда-нибудь летал на самолете? – спросил он, одну за другой переворачивая страницы книги. Я дал ему что-то из классики, но не похоже, чтобы она была ему по нраву. Я ответил утвердительно, но не стал вдаваться в подробности. По утрам я вообще не отличался желанием разговаривать. – А на корабле плавал? – На лодке. – А на корабле? – Может, ты займешься книгой? – спросил я, подразумевая "молчи и читай". Алекс замолчал. Он молчал долго (по мерке Алекса) – почти две минуты. Я наслаждался тишиной, приступая к чистке грибов, пока не услышал шелест вырываемых страниц. – Эй, ты что делаешь? – Читаю, – ответил он и продолжил с невозмутимым видом вырывать страницы из моей (моей!) книги. Я за два шага оказался у дивана и выхватил несчастную книгу из рук этого несносного вредителя. Он сделал вид, будто не понял, в чем дело. – Тебе кто разрешал так с книгами обращаться?! – вскипел я. – Тебе же ничего нельзя доверить! – Я просто читал. Мне не понравилось. – Но это не значит, что ты можешь вырывать листы. – Я хотел как лучше. Зачем тебе тратить время на глупую и неинтересную пятую главу? Я сделал это за тебя, и не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки. На секунду я замялся. Какие-то зачатки логики определенно были в его словах. – Нельзя просто взять и вырвать то, что тебе не нравится. – Но ты же так делаешь. Иначе, зачем ты относишь все вещи на чердак? Я хотел было возразить, но слова спутались в потоке возмущений. Вышло что-то совсем невнятное. Мне стало обидно: я не был способен толком возразить мальчишке. – Ты ничего не понимаешь, – огрызнулся я, забирая книгу. – Хватит меня попрекать. Алекс мерзко ухмыльнулся. – Даже не пытался. Он чувствовал себя победителем. Я сосчитал до десяти и вернулся к готовке. Но Алекс не хотел оставлять меня в покое. – Скучно, – огласил он свой гениальный вердикт. – Можно я покормлю твоих курочек? – Не смей подходить к животным. Ты их напугаешь. – Брось, мне же надо хоть чем-то заняться. – Займись. – Чем? – он развел руками. – Помнишь, что ты обещал мне гитару? – На ней сохранилась только одна струна, – ответил я. – И та звучит ужасно. – Невелика проблема. Я могу заменить струны. Мне уже приходилось делать это раньше. – У меня нет струн. – Есть гитара, но нет струн? Я пожал плечами. – Представь себе. – Ладно… Они точно должны быть в городе. В Виллсайле много классного хлама. Бери сколько хочешь. – Алекс, чтобы найти какую-то вещь нужно выйти в город. А там всё еще орудуют бандиты, если ты не забыл. – Джонсон? Он не станет сидеть на одном месте. Наверняка уже за сто миль отсюда. Прошло так много времени, а ты до сих пор боишься вытащить свою кудрявую голову за пределы дома? – Я не вижу в этом смысла. Ты жить не сможешь без гитары? – Да, не смогу! Я повернулся к нему, стараясь как можно красноречивее выразить свои эмоции. Но Алекс проигнорировал мой взгляд и скрестил руки на груди, как будто это я отвлекал его от чего-то важного. – Да что с тобой не так? – разозлился я. – Ты как будто с другой планеты прилетел. Может быть раньше все вокруг баловали тебя, позволяя ставить детский каприз выше здравого смысла, но я не позволю командовать собой. – Детский каприз? Я пытаюсь найти хоть что-нибудь хорошее во всем дерьме, которое случалось со мной. Ты понятия не имеешь, что я пережил. – Если бы ты действительно был таким страдальцем, которого строишь, то не вел себя как тупой самодовольный подросток! И вновь этот озлобленный взгляд из-под челки. – Если бы я вел себя как ты, то сдох бы от безысходности. Я знал точно, что правота была на моей стороне, но он вновь заставил меня усомниться. И как у него это получалось? Впрочем, даже если бы меня заставили под дулом пистолета признать, что в его словах есть смысл, я бы не сумел это произнести вслух. – Вот как? Поэтому ты не способен сделать ничего, кроме как доставить неприятности? Не знаю, что именно задело его в моей фразе, но искаженное ненавистью выражение лица говорило само за себя. – Да пошел ты! Он вскочил с дивана, хватая костыли, и с громким стуком пошел прочь из гостиной. У меня был порыв бросить что-то обидное ему вслед, но я сдержался. В конце концов, я и вправду перегнул палку, но тогда еще не ощущал это. Не успел я налить воду в миску, как на лестнице что-то упало. Я покачал головой: неужели он считает, что если разнесет мой дом вдребезги, то я начну относиться к нему иначе? Впрочем, через несколько минут грохот повторился, и на этот раз уже гораздо громче. Послышался жалобный всхлип. – Я знаю твои фокусы. Хватит пытаться меня разжалобить. Он не замолкал, будто готовый расплакаться. Только я слабо ему верил. – Больше страсти, Александр. Ты же хочешь, чтобы мне стало плохо из-за своего… – я кинул в рот кусочек перца, – невежества. Я вышел в коридор, с усмешкой наблюдая за мальчишкой, пытающимся изобразить великое страдание. О, да ему стоило идти в актеры! Голова запрокинута назад, руки впились в горло, а всё тело пронизано мелкой дрожью. – Прекращай, – строго сказал я. – Уже не смешно. Но Алекс меня не слышал. Он начал биться головой о пол, и тут я понял, что он совсем не притворяется. – Алекс? Алекс! Его зрачки расширились, и он мучительно захрипел. Я схватил его за плечи, начал трясти, не понимая, как следует поступить. Я пытался успокоить его судороги, но, кажется, делал только хуже. Приступ закончился также неожиданно, как и начался. Алекс беспомощно обмяк в моих руках и затих. Мне показалось, что он перестал дышать, но сквозь легкую дрожь я чувствовал, как опускается и поднимается его грудь. – Ради всего святого, скажи, что ты меня слышишь! Отуманенный взгляд застыл вдруг на моем лице. – Ты… – Алекс, ты понимаешь меня? – Что? Нет-нет-нет, – он грубо оттолкнул меня. – Не трогай меня. Не подходи. Уйди. Уйди! Я, пораженный, застыл на месте. – Да что с тобой? Но Алекс явно был не в себе. Он подскочил с пола и со всех ног бросился наверх, позабыв про костыли. Я был так поражен произошедшим, что даже не задался вопросом, как ему вообще удалось так быстро взобраться по лестнице с поврежденной ногой. Что с ним? Когда оцепенение спало, я пришел на кухню и попытался вернуться к готовке. Но делать вид, будто бы ничего не произошло, у меня получалось хуже всего. Я кинул тарелку на стол, не задумываясь, что она может разбиться, и взглянул на свое отражение в наполненной водой раковине. Я не видел ничего. Также пусто было и в моей душе. У Алекса были не все дома. Это я понял уже давно, но сейчас… Да, он чокнутый, но я повел себя просто ужасно. Зачем было глумиться над ним? Мне хотелось рвать волосы на голове от осознания собственной глупости. Почему я не мог просто смолчать? Никогда раньше стены моего маленького дома не давали на меня так сильно. Я не мог найти себе места. Наверное, стоило подняться к Алексу, проверить его, но сейчас пойти туда для меня как самая страшная пытка. Я не хотел больше видеть эти безумные пожелтевшие глаза. Но и успокоиться я не мог. Смута долго не хотела отпускать мой разум. Я ходил из угла в угол, как загнанный в клетку лев. В какой-то момент находиться здесь стало до такой степени невыносимо, что я забрал верхнюю одежду из прихожей и заперся в мастерской. Я решил во чтобы то ни стало найти эти чертовы струны.Спустя час я уже сидел в гостиной, дремля в кресле. Сон был неспокойным: я словно застрял в несвязном бреду, не в силах разобраться, где сон, а где реальность. От этого состояния мне было плохо даже физически. Алекс сидел на ковре у дивана и кропотливо занимался установкой струн. Его усердное сопение доносилось до меня даже сквозь сон. Но вдруг он умолк. Озадаченный, я открыл глаза и протянул к нему руку, дотрагиваясь до плеча. – Закончил? – спросил я. Алекс не отозвался. Он как-то странно кашлянул, а затем неестественно выгнулся, заставляя меня замереть от страха. Он вскинул голову, и два совершенно пустых, налившихся темной кровью глаза воззрились на меня. Черные жилы тянулись по всему его лицу, будто слезы. Я знал этот взгляд. Так смотрели только зараженные. В ужасе я закричал изо всех сил и проснулся. Алекс, настоящий Алекс, сидел на том же месте, что и его жуткая копия из сна. Только этот Алекс смотрел с непониманием, своими совершенно обычными серыми глазами. – Кошмар? – простодушно поинтересовался он. Я откинулся в кресле, прикрывая лицо ладонью. Меня всё еще немного трясло. – Как гитара? – Пришлось повозиться, но оно того стоит. Алекс продемонстрировал мне натянутые на грифе струны. Раньше эта гитара принадлежала одному из близнецов, Чарли. Он играл довольно посредственно, да и играл редко, предпочитая хвастаться своими умениями. Но в детстве я всё равно завидовал ему. – Такая приятная, – Алекс провел ладонью по изгибу корпуса. – Будто создана для меня! Я скептично приподнял бровь. – Ты играть-то хоть умеешь? – Вот еще! – надулся мальчик. – Я же говорил, что умею. – Ты много что говорил. Алекс показал мне язык и вернулся к гитаре. Провел по струнам, вслушиваясь в звук, и немного покрутил колки (это слово я тоже узнал от Алекса). – Еще чуть-чуть, зануда. – Я всё еще жду. Не должны же мои старания пропасть даром. Он взглянул на мое лицо, останавливаясь на щеке. – Поверить не могу, что ты выбрался в город из-за струн. Сильно же ты, должно быть, любишь музыку. Ну, или меня. – Уж точно не тебя. Алекс рассмеялся. – Я и не претендую, – он положил корпус гитары на бедро. – Дрался с зараженными? Я дотронулся до царапины, морщась. После долгой обработки антисептиком щека ныла так сильно, что хотелось ударить себя калиткой. – Ерунда. – Не скромничай. – Нет, правда. Было бы о чем рассказывать. Просто показал стайке зараженных, кто король этого города. – Да неужели? – Я серьезен. – А не боишься обратиться? Может, у них и когти ядовитые! Я цокнул. – Тогда бояться нужно тебе. Откушу пару пальцев, потом на гитаре не сможешь играть. – Я убегу быстрее, чем ты с кресла поднимешься! – весело выговорил он и, понизив голос, будто собирается рассказать самый страшный на свете секрет, добавил: – У тебя толстая задница. – Что? – я смешался. – Ты опять говоришь какую-то чушь. – Нет, так и есть. Правда-правда. – Ой, хватит уже. Ты меня раздражаешь. Однако впервые за долгое время он не злил меня всерьез. – Давай, – попытался как можно серьезнее сказать я. – Играй. Я упрашиваю тебя весь вечер. В ответ Алекс недовольно шикнул: – Две минуты для маэстро, разве я многое прошу? И начал перебирать струны. Поначалу медленно, привыкая к инструменту, а затем всё быстрее и увереннее. – Как с велосипедом, – отметил он. – Главное – начать. Он немного потренировался и принялся за аккорды. Похоже, он и вправду хорошо играл. Стало стыдно за свое неверие – я даже немного покраснел, но Алекс не заметил этого. Он был слишком увлечен игрой, чтобы смотреть на меня. – Как же там… Начиналось. С ля минора, что ли. Его пальцы коснулись гитары и вдруг быстро побежали по струнам, стирая в пыль годы тишины. Он будто всю жизнь только этим и занимался. Возможно ли описать словами всё волшебство музыки? Я уж точно на это не способен, но не могу не попытаться. Это похоже на синее небо, подернутое серой дымкой и исполосованное белыми лучами солнца. Похоже на закат. Такое же тревожное и восхитительное чувство, когда ты стоишь посреди дороги, а вокруг – пустота. Ты не видишь солнце, но чувствуешь, как оно исчезает в твоих глазах. Еще минута, и опустится сумрак, а потом… Что будет потом понять несложно. Не зря Освальд внес этот пункт в наш свод правил. "Никогда не выходи на улицу после заката". Потом – страх и надежда, что-то большее, чем просто слово. Мне судить сложно, ведь я уже много лет не видел заката. Такой я увидел музыку Алекса. Тревожной, печальной, но завораживающей так сильно, что хотелось следовать за ней, лишь бы услышать последние ноты. Словно ты околдован ею. А еще я вспомнил походы в церковь с отцом. Каждое оттягивание басовой струны, как одна воскресная молитва. Резко и пронзительно. Витражи в костеле у дома, лик Девы Марии и пьяный голос отца. Я так давно об этом не вспоминал, что почти забыл. Потому что эта память слишком личная и сокровенная. Такая, о которой я не рассказывал даже Освальду. – Может, – несмело прервал я игру Алекса, – споешь? Что-то более легкое. Мальчик пожал плечами. – Как скажешь, – он прокашлялся. – Я как раз вспоминал текст. – Многообещающе. Алекс улыбнулся и негромко запел: – Однажды во сне Я увидел бескрайний океан, Где вторя каждой волне, Печально мне пел капитан. И в рассказе его соловьином Я понял только одно: То, к чему мы так долго стремились – Песчаное черное дно. – Эй-эй, стой. Ты опять играешь что-то грустное. – Разве? По-моему песня о капитане скорее меланхоличная, а не грустная. Это разные вещи. – Может быть, но… Есть что-то веселое? Алекс задумчиво почесал подбородок. – Только баллада про муравья, которого задавили помидором. – Ужасно. Он вновь рассмеялся. – Если хочешь, я могу написать песню специально для тебя. С хорошим концом. Тебе же такое по душе, верно? Я всегда был человеком сентиментальным, но в моей реальности не было места для такого. К тому же казаться Алексу слишком мягким мне тоже не хотелось. – Не стоит. Глупая затея. – Какая отличная затея! – проигнорировав мои слова, воскликнул Алекс. – Будет, чем заняться вечером. А сейчас я сыграю балладу про муравья. – Нет, нет и еще раз нет. Я не хочу это слушать. – Тебе не нравится мой голос? – Нравится, но… Может, обойдемся просто музыкой? Вопреки моему нежеланию Алекс начал играть свою странную балладу. Она была очень глупой, но в какой-то степени даже… забавной? Я не был, конечно, в этом уверен, ведь уснул где-то на середине. И на этот раз мне приснилась родная деревушка в Италии.
Запись пятая. Машина
Чтение всегда было моим любимым видом досуга. Даже будучи шестилетним, я успевал прочитать по два-три сборника сказок в день. Мама, видя мою увлеченность книгами и учебой, повторяла, что в будущем я стану известным ученым. Знала бы она, как спустя всего три года я буду мечтать сжечь все учебники ненавистной начальной школы. Места, где я впервые познакомился с унижением и ненавистью. Сегодня во сне я увидел шестилетнюю копию себя, но даже и не осознал, что это я. Просто какой-то пухлощекий мальчишка сидел на старом диване, чья ажурная изогнутая спинка пропускала лучи ярко-красного заката на лицо мальчишки, подчеркивая смуглую кожу оранжевым оттенком. Он читал толстую книгу в цветастом переплете и время от времени открывал рот, удивляясь происходящему в книге. Увлеченный, он не сразу заметил, как рядом с ним на диван опустилась mamma. Она запустила ладонь в непослушные волосы сына и легонько взъерошила их. Во взгляде её отражалась нежность и едва заметная грусть, которую, конечно же, мальчик не был способен заметить. – Ты решила передохнуть? – спросил он. – Бабушка Диди сказала, что ты очень устала. – Всего лишь немного болит живот, – ответила mamma, подкладывая розовую подушку под поясницу. – Твоя будущая сестренка очень неспокойная, знаешь? Он нахмурил свои пышные брови. – Она делает тебе больно? – Нет, конечно же, нет. Не надо так думать, Фирмино. Давай лучше почитаем вместе. Он ревностно прижал книгу к себе, когда mamma потянулась к ней. – Я сам! – Хорошо… – немного растерянно ответила она. – Тогда почитаешь вслух? А я буду тихонько-тихонько сидеть рядом и внимательно тебя слушать. – Не-а. – Почему? – Ты опять уснешь как в прошлый раз! – Обещаю, что на этот раз не усну. – Ты скрестила пальцы? – Нет… Чтобы убедиться в правдивости сказанного, мальчик притянул к себе родную ладошку и с недоверием посмотрел на нее. – Обманываешь? – Я тебя никогда не обманывала. – Но ты же обещала всегда быть рядом. Я упал на колени перед диваном. Не было грусти – я чувствовал приятное умиротворение каждой клеточкой тела. Голова опустилась на покрытую затяжками обивку дивана, и я зажмурился, окончательно теряясь между сном и реальностью. Будто и не было ничего другого, будто всю свою жизнь я провел здесь, в тесном домике провинциального городка, где каждое воскресенье маленькое семейство Кавалли собиралось на террасе и обменивалось последними новостями. – Я забыл, забыл всё, что ты говорила мне, mamma. Прости меня… Она запустила свою руку в мои непослушные кудри и улыбнулась. Призрак залитой солнцем гостиной растворился в серой реальности раньше, чем я успел им насладиться. Проснулся я посреди ночи от сильной боли в спине и обнаружил, что уснул сидя в кресле. Странное дело: обычно я ворочался несколько часов, прежде чем уснуть, а сегодня отключился буквально моментально. Я поднялся, разминая спину. С плеч соскользнул плед и растелился на ковре у моих ног. Не припомню, что бы накрывался им. Алекс наверняка будет сердиться из-за того, что я заснул во время баллады. Я же ни о чем не жалел: впервые за долгое время мне удалось выспаться. Теперь я понимал взрослых: сон – это непозволительная роскошь. Подняв плед и сложив его на диване, я огляделся в полумраке гостиной. Сквозь щели в заколоченных досками окнах лился белый свет, оставляя короткие линии на паркете. Вместе со светом в комнату проникал и мороз ноябрьского вечера. Я потер покрасневшие от холода ладони и направился на второй этаж, чтобы попытаться снова заснуть. В запасе у меня было пару часов, так что я не хотел тратить их попусту. Когда я был ребенком, всегда считал ступеньки, поднимаясь наверх. Эта привычка досталась от родителей, которые пытались приучить четырехлетнего меня к цифрам. Даже по приезде в Виллсайл я не перестал считать во время каждого подъема по лестнице, хоть природная трусость заставляла взбегать по ступенькам так, что только пятки сверкали. Освальд тихо посмеивался, но ему было не понять причину моих страхов. Один – это смерть. Я боялся того, что меня схватят, пока я поднимаюсь по лестнице. Два – рождение. Три – ветер. Четыре – свечение. Пять – огонь. Шесть – вода. Семь – веселье. Восемь – беда. Я остановился на восьмой ступеньке, чувствуя, как волосы поднимаются дыбом. В коридоре второго этажа что-то стояло. Заметив меня, оно неслышно развернулось и скрылось из моего поля зрения. Быть может, показалось? В кромешной темноте всякое почудится. Но в тот момент я был уверен, что мое видение реально. На ватных ногах я последовал за тенью. Коридор казался мне бесконечно длинным. Я будто шел по тесному тоннелю, который вел меня к чему-то ужасному. Впрочем, я ведь не в заброшенном магазине, а в своем доме. Здесь меня никто не посмеет тронуть. – Алекс? – тихо позвал я, находя этой тени обыденное оправдание. – Что ты делаешь? Но в тишине я разобрал лишь стук своего сердца. Положил ладонь на ручку и распахнул дверь ванной, вглядываясь в пустоту. Здесь, конечно же, никого не было. По правде сказать, я считаю, что тень в коридоре – это плод моего воображения. Позади был трудный день, да и я всегда умел выдумывать страхи. Чтобы убедиться в правоте своих мыслей, я заглянул в комнату Алекса. Мальчик мирно спал на кровати, повернувшись ко мне затылком. Я тихо позвал его, но он не отозвался. Немного успокоившись, я побрел к своей комнате, чтобы скоротать время до утра. Впрочем, утро не встретило меня хорошими новостями. Прежде чем начать описывать весь тот ужас, что застал меня на заднем дворе, я хотел бы рассказать об одном случае из своей жизни. Мне было лет так одиннадцать, и тогда я уже жил в Виллсайле. Пандемия поглотила мир недавно, поэтому каждая вылазка расценивалась как что-то до ужаса рискованное. Да, чуть ли не в каждом втором магазине полки были завалены провизией, но попробуй добраться до этих магазинов, не умерев. Каждая банка, каждая бутылка припасов в нашем доме охранялась и могла быть выдана только под строгим надзором миссис Бейтс. Однако такие строгие правила не распространялись на заведомо «ненужные» продукты вроде конфет или шоколадок. На словах конфеты делились поровну между детьми, а на практике доставались близнецам и внучке миссис Бейтс Луизе. До меня даже фантики редко доходили. Близнецы и Луиза были старше меня, да и к тому же умели говорить, а в условиях острого дефицита никто бы не захотел делиться с маленьким, немым и жутко замкнутым ребенком, неспособным даже пожаловаться взрослым на такую несправедливость. Хотя умей я говорить, вряд ли бы что-то изменилось. Я не приходился никому сыном, братом или хотя бы внуком. Я был один. Одним обычным днем Освальд вместе с Томом (парнишкой, лицо которого я уже и не вспомню) выбрались в город за припасами. Я по обыкновению помогал на кухне: резал овощи, мыл посуду и приносил нужные вещи из погреба. И вот, во время похода в погреб за упаковкой риса, я заметил спрятанную за крупами баночку с летающими тарелками – круглыми разноцветными конфетками с щербетом внутри.Жадность – худший из пороков. Вместо того, чтобы украсть пару конфеток, я забрал всю банку и спрятал её в своей комнате, под кроватью. Беззвучно, как маленькая мышь, укравшая зерно, я ел по две-три «тарелки» в ночь. Мне было стыдно и страшно – каждое утро, когда отец близнецов своим строгим голосом начинал обсуждать последние новости с другими взрослыми, я трясся в ожидании своего разоблачения. Мне казалось, что я умру со стыда, когда меня раскроют. Но тем не менее я ни о чем не жалел и наслаждался каждой сладкой крошкой. В итоге меня всё-таки раскрыли. Миссис Бейтс заметила пропажу целой банки со сладостями. Расследования не понадобилось: стоило Освальду один раз заговорить об этом со мной, как я расплакался и признался во всех грехах. Если бы воровство конфет осталось только между нами, то Освальд не стал бы меня наказывать. Но отец близнецов, узнавший правду, решил запереть меня в сарае в качестве наказания. Весь день до заката я должен был провести в маленьком, воняющем дерьмом пространстве, без еды и с одной бутылкой воды на весь срок своего заключения. Я захлебывался в слезах и ненависти к себе. Забился в угол, прижал колени к лицу и молил Dio вновь вернуться в Италию. Но к вечеру я свыкся со своей долей. Кудахтанье куриц даже в какой-то степени веселило меня. Сложив руки на коленях, я заснул и больше не хотел возвращаться в этот дом. Мне казалось, что все обитатели его – враги, жаждущие причинить боль. Даже Освальда тогда я невзлюбил за то, что он ни разу не попытался навестить меня. Только через несколько лет спустя я узнал, какой скандал сопроводил мое невинное преступление. Освальд чуть ли не до драки разругался с отцом близнецов. Даже спустя годы между ними сохранялась некая неприязнь, причиной которой был я. И вот, сегодня утром я обнаружил заляпанную кровью стенку деревянного сарая и два обескровленных, растерзанных тела пернатых животных. Роза и Нора. Земля вокруг была усыпана серыми перьями. – Что случилось? – услышал я голос за спиной. – Они… мертвы. Алекс повис на моей руке, то ли со страхом, то ли с жалостью смотря на трупы бедных животных. – Жуть, – пробормотал он. – Они оказались на самом дне пищевой цепочки. Я вырвал руку из его хватки, раздраженно скалясь. Мальчик ойкнул и обхватил двумя руками костыль. – Аккуратней! – Хватит глазеть. Склад находился недалеко от курятника. Я открыл засов, зашел в склад и взял лопату. Не прошло и получаса, как все следы утрешней трагедии оказались скрыты под толщей холодной земли. Алекс всё это время отстраненно наблюдал за мной. Он спрятал руки в карманах джинсов и стоял неподвижно, как мраморная статуя. Лишь когда я обтер грязные руки о рабочую куртку, он поднял свои пустые глаза на меня. – Мне жаль. – Правда что ли?.. – Правда, – уверенно ответил он. – Я действительно приношу беды. – Ты-то тут при чем? Моя линия обороны дала сбой. – Но почему? Разве какое-то животное способно перелезть через забор высотой футов семь, а потом еще преодолеть колючую проволоку? – Ты забыл про ловушки по периметру забора. Да, видимо какой-то зараженный сумел это сделать. Ума не приложу. Я, конечно, понимаю, что они могут мутировать и стать… Сильнее, быстрее, ловчее, чем раньше, но… Как мне теперь спать с осознанием того, что в любой момент на мой задний двор залезет какая-то тварь? – Почему ты думаешь, что это зараженный? – Я видел следы на теле куриц, Алекс. Он наклонил голову вбок, к плечу, будто пытаясь прочитать мои мысли. – Может, есть другое объяснение? – Если придумаешь, то дай мне знать. Я развернулся и ушел. Мне хотелось остаться наедине с собой. Нет, я вовсе не собирался вновь жалеть себя: порой я перегибал палку с этим. Мне следовало просто на время отключить голову, чтобы быстрее свыкнуться с осознанием произошедшего. А отключать голову всегда легче, когда работаешь телом. Поэтому я обогнул дом и поднял ворота гаража, примыкавшего к дому задней стеной. В шуме ветра и крон деревьев металлический лязг ворот был почти неслышен. Обстановка гаража проста: несколько железных стеллажей, на которых навалены инструменты, запчасти от машины, выкинутая из жизни техника (вроде тостера или блендера), и гордость Освальда – рыболовные снасти; но самым главным украшением кирпичной пристройки был, конечно же, сам автомобиль. Он видал виды, но я хоть сейчас готов поставить свой Ремингтон на то, что именно эта машина изменит мою жизнь в лучшую сторону. О да, она еще не раз покажет, на что способна. Я открыл капот, подпер его стареньким упором и оценил состояние имеющихся элементов. С последнего моего визита, конечно же, ничего не изменилось, но мне нравилось проводить свободное время за попытками привести эту красавицу в идеальное (или, по крайней мере, рабочее) состояние. К сожалению, были вещи, которые я не мог сотворить своими руками. Самой главной проблемой для меня стал аккумулятор. Он сел несколько лет назад, а найти рабочий – это практически невозможная задача. Осознание этого сильно удручало, ведь я имел почти всё: пригодный для использования бензин, масло, исправную электропроводку и почти новенькие тормозные диски. – Фир. Я вздрогнул, когда за спиной прозвучало мое имя. Алекс непривычно серьезно смотрел на меня; брови и уголки губ были опущены. – Я бы хотел… побыть один. Вот уж не думал, что скажу это. Столько времени бояться одиночества и убегать от единственного живого человека, не пытающегося меня убить. Я снова чувствовал себя ребенком, укравшим конфеты; пристыженным и опустошенным. – У меня к тебе важный разговор, – сдавленно произнес он. Я закрыл капот и, развернувшись, скрестил руки на груди. Его слова не пробудили во мне интереса; всё, что я чувствовал – безотчетная тревога. – Слушаю, – я звучал будто директор школы, к которому привели несносного ученика. Алекс фыркнул, приметив мою официальность. – Что ты чувствуешь? – Ты о чем? – недоуменно переспросил я. – О тебе. Ты весь из себя суровый парень, но… у тебя глаза сломанного ребенка. Я отрицательно качнул головой, принимая слова Алекса за очередную ерунду, ляпнутую наобум. Но отчего-то у меня задрожали руки. – Прекрати строить из себя великого мудреца. – Послушай, Фир, я вижу, в чем ты нуждаешься. Как бы ты не пытался оттолкнуть меня, ты всё равно стремишься к общению. – К чему ты клонишь? – Помнишь, ты говорил, что тебе нужны люди? В пустом городе их не найти. – Говори коротко, – раздраженно бросил я, чувствуя, как слабеют ноги. – Мы могли бы вместе попытаться найти поселение выживших. Вдвоем не так опасно. Мы будем защищать друг друга, как… напарники? – Ты же говорил, что это бессмысленно. – После того разговора я много размышлял. Возможно, мне удалось посмотреть на нашу ситуацию с твоей стороны. Но и ты пойми: мне не хочется возвращаться к прошлой жизни, заново привыкать к людям. Многое изменилось с тех пор. Я вырос среди пустошей, каждую секунду свыкаясь со своей участью. Я свыкся. Но тебе не обязательно это делать. Я могу помочь так же, как ты помог мне. Отведу тебя к людям, а потом мы с тобой расстанемся как лучшие друзья. В голове – пустота. Я сел на капот и возвел глаза к бетонному потолку. – Алекс, я ценю твой оптимизм и стремление помочь, но для этого нужно иметь много ресурсов. Оружие, еда, одежда, автомобиль… Мы не готовы к такому серьезному шагу. – А когда будем готовы? – Когда я соберу последние части моей железной подруги, – я постучал по капоту. – Я думал идти послезавтра… – Что? – меня как будто лопатой ударили. – Ты чокнулся? Алекс, мы не бессмертны, не забывай об этом. – Да, но оставаться здесь вечно тоже нельзя. Ты же сам хочешь выбраться! Я вскинул руки. – Santa Maria! Порой ты меня поражаешь своим умом, но потом я вспоминаю, что ты просто наивный, маленький мальчик. Не успел я осознать, как Алекс стоял напротив меня, причем так близко, что я кожей чувствовал его неровное дыхание. Колющий взгляд из-под челки вонзился прямо в душу. Порой Алекс напоминал мне проклятого ребенка из страшных книг. – Никогда не зови меня маленьким. Я тебе не котенок, понял? Когда я слабо кивнул, он отстранился и тоже залез на капот, как ни в чем не бывало продолжая: – Парадокс. Ты хочешь попасть к другим людям, но не уходишь отсюда. А я без конца иду, хоть и не хочу. – Тогда… Почему идешь? – Потому что не вижу другого пути. У всех ведь должна быть цель, верно? Моя цель заключается в самом пути. Я хочу насладиться дорогой. – Если бы я умел, я бы тоже… наслаждался. Но пока выходит наоборот. Всё идет наперекосяк. Теперь вот еще и Роза с Норой… Мне кажется, в русской рулетке я бы выбыл первым с таким везением. – Тогда попробуй подумать о том, что у тебя есть. Да, ты многое потеряешь, но быть может, найдешь гораздо большее. Ведь это не конец. Мы с тобой живем в мире, пережившим этот самый "конец". Но большая часть нашей жизни началась именно после "конца". Ищи мелочи, которые способны заставить тебя думать о светлом. Ну, например… я обожаю груши. Ты скажешь: "Эй, Ал, груши – это глупая причина жить". В каком-то роде я с тобой соглашусь. Но, черт возьми, ты когда-нибудь пробовал августовские груши? Я рассмеялся. – Глупо, но… неплохо. – Вот видишь. Я поднял тебе настроение? После слов маленького любителя груш (нет, серьезно, он с трудом доходит до моего плеча) мне и вправду стало гораздо легче. – Я запутался, Алекс. Все мои решения кажутся неправильными. Всё, что я делаю… оно приводит меня в никуда. – А куда бы ты хотел, чтобы они привели? – Куда-нибудь… только бы не оставаться здесь. Алекс задумчиво кивнул. – Но ты не уйдешь отсюда? – Не уйду. Пока что. Холодные пальцы накрыли мою сжатую в кулак руку. Ладонь у него маленькая, белая, со сбитыми в кровь костяшками и мозолями на подушечках пальцев – следы игры на гитаре. Мы молчали, и когда тишина затянулась мрачным напряжением, а я после долгих раздумий придумал, как продолжить разговор, тогда Алекс легко проронил: – Завтра я уйду. – Что? – я подумал, что это мне показалось. – Я не умею ждать, Фир. И я не буду ждать, когда ты наконец решишься что-то изменить, – с холодной улыбкой сказал он. – Но… После всего, что ты сказал? Ты же сам заявил о моей потребности в людях! – В людях, а не во мне. Я всё равно никогда не стану тем человеком, которого ты ищешь. Спрыгнув с машины, он даже не оглянулся. Не посмотрел на меня, словно я ничего и не значу. – Фир, собери рюкзак. Если уж так хочешь, то можешь проводить меня. – Т-ты… Больше не вернешься? – Может быть, мы еще когда-нибудь встретимся. Откуда же мне знать? – произнес Алекс и вышел из гаража.Запись шестая. Железная дорога
– Уверен, что это самый безопасный путь? – А у тебя есть другие предложения? Я искоса взглянул на Алекса, уставши пожимающего плечами. – Мы идем целую вечность. «Я не выгонял тебя», – хотелось сказать мне. Почему он вообще решил уйти? Конечно, я помнил, что срок, данный мной на проживание мальчишки в доме, истек. Но ведь мы только научились ладить. Я не давал намеков, что его компания мне неприятна, пусть порой и был излишне груб. Или Алекс расценивал такое поведение по-своему? Или может… дело не во мне вовсе. Его логика – величайшая для меня загадка, ведь Алекс живет в каком-то нереальном, чужом для меня мире. Могу ли я вмешиваться туда? Да и стоит ли мне это делать? – Хочешь сделать перерыв? – спросил я, когда Алекс слишком явно начал хмурить брови. – Где? – оживился он. – На станции. Впереди показалось двухэтажное здание вокзала. На втором этаже располагался кафетерий и зал ожидания, куда можно было заглянуть сквозь пустые окна в пол. Мы прошли через одну из развалившихся стен каменного забора, оказавшись прямо на главной станции. Алекс тут же подметил скамейку под навесом и пошел к ней, прихрамывая на левую ногу. Я же позволил себе оглядеться. По правую сторону от меня раскинулось депо, из которого выглядывали заржавевшие поезда. По левую – бесконечно длинная железная дорога, заросшая острыми кустами и деревьями. На станции стояла глухая тишина, только бурчание Алекса себе под нос и шелест листьев нарушали безмолвие. – Чем занят? – поинтересовался я, подходя к своему попутчику. – Читаю вывески. Видишь? – он указал на зеленые таблички. – Там туалет и место для курения. Я бы сейчас устроил перекур. Я округлил глаза. – Совсем стыд потерял? Маленький еще для перекуров. – В чем измеряется моя детскость? В количестве выпитого алкоголя или убитых людей? – Ну… – Ладно, расслабься, – перебил он меня. – Всё равно сигарет нормальных не найти. Лучше скажи, почему мы идем этим путем. Мы же потеряли уйму времени. – Потому что Джонсон точно не поехал бы через железнодорожный мост. Понимаешь? – Понимаю. Куда я выйду, если буду двигаться только по рельсам? – Интересный вопрос, – я задумался. – Если дорогу не заблокировали, то хоть до моря. Я никогда не бывал там. – А хотел бы? – Какая разница? Он неестественно улыбнулся и спрятал руки в карманы. – Пора идти. Поднявшись с железной скамейки, Алекс подошел к краю платформы и спрыгнул на рельсы. В тот момент, когда я собрался повторить его действия, из здания вокзала раздался громкий собачий вой. Обернувшись, я заметил стаю бродячих собак. Грязные, со спутавшейся шерстью, вывалившимся языком и безумными глазами; несколько псов выскочили на перрон. – Вот же… Настроены они были недружелюбно. Я слез на пути и пихнул Алекса в плечо, обращая его внимание на четвероногую проблему. – Брось, – произнес он. – Это всего лишь собачки. – Очень голодные и злые собачки. В подтверждение моих слов одна из рыжешерстых собак оскалилась, завидев меня, а из её рта потекла пена. Других предупреждений Алексу не понадобилось – он чертыхнулся и бросился со всех ног к вагону поезда, полез на его крышу, цепляясь за раму окна, оставшегося без стекла. – Идиот, – тихо ругнулся я. Впрочем, когда собака, шатаясь на своих тонких лапах, побрела ко мне, решение Алекса спрятаться на поезде стало довольно логичным. Я старался не делать резких движений, но действовать быстро. Алекс уже сидел наверху, пальцем указывая на других членов стаи. – Они заражены! – Ты очень наблюдателен. Я забрался по ступенькам к двери и дернул за ручку – она не поддалась. – Давай, – позвал Алекс, протягивая мне руку. – Здесь нас точно не достанут. Я принял его руку, не раздумывая ни секунды. Забраться на крышу оказалась несколько сложнее, чем я то представлял: Алекс был хоть и физически сильным мальчиком, но всё же оставался ребенком. Впрочем, подвывание собак прибавляло сил. Оказавшись наверху, я откинулся на спину и тяжело сглотнул. – Так странно, – услышал я голос мальчика, – в последнее время всё чаще встречаю зараженных животных. Если вирус мутирует с каждым днем, не значит ли это, что однажды не останется здоровых людей? Я приподнялся на локтях и посмотрел вниз: некоторые собаки спрыгнули на пути и будто потерявшиеся слонялись вдоль рельс. Они выглядели полностью утратившими всякий разум, настолько апатичными, что мне даже стало их жаль: взгляд, прожженный глубоко въевшейся в тело болезнью, был совершенно пустым. Но я знал, что стоит привлечь их внимание, как они с радостью разорвут меня на кусочки. – Не думаю, – тихо ответил я. – До тех пор, пока на Земле будет оставаться хотя бы один человек с иммунитетом. – И много ты встречал людей с иммунитетом? – Встречал, – я не хотел посвящать его в свою тайну. В глазах его промелькнуло недоверие. – Тогда передай им, что они счастливчики. Алекс поправил лямку рюкзака и, развернувшись, пошел вдоль вагона. – Каков твой план? – Нет плана. Я импровизирую, – ответил он, даже не пытаясь понизить голос. Разогнавшись, Алекс перепрыгнул на следующий вагон. Раздался глухой стук ботинок о металлическую поверхность вагона – голодные глаза воззрились на Алекса, но он как ни в чем не бывало продолжил путь по вагонам. Но ведь рано или поздно настанет очередь кабины машиниста. Что же тогда? Ответ оказался прост: Алекс остановился на последнем пассажирском вагоне, погрузил руки в рюкзак и принялся что-то долго искать, пока я не подошел к нему, скептично интересуясь: – Ищешь средство от всех проблем? – Я и есть средство от всех проблем! – ответил он и достал игральный кубик, который я уже видел в его руках в день нашего знакомства. Точнее, на следующий день. – Сыграешь с ними в покер? – В покере не играют костями, глупый. Кубик для удачи. – Удачи? Думаешь, она нам поможет? – Я думаю, что сейчас мне придется спрыгнуть вниз и привлечь внимание стаи. Собаки погонятся за мной – я забегу в вагон через открытую дверь, а ты эту дверь подопрешь тем мусором, – он кивнул в сторону ржавых балок. – Я переберусь в следующий вагон и запру их внутри. Здорово я придумал? Я потерял дар речи от такого заявления. Неужели он действительно собирается это сделать? А если он упадет посреди вагона? Если дверь заклинит, и он окажется запертым в вагоне с разозленными собаками? Он вообще помнил, что прошло не так много времени после падения с лестницы и ранение всё еще давало о себе знать? – Нет, Алекс. Если в твоей голове осталась хотя бы капелька здравого смысла, то ты этого не сделаешь. – Есть другие предложения? – с вызовом бросил он. – Нет. Как я и думал. Просто… постарайся не перепутать порядок действий, ладно? Не успел я попытаться переубедить его, как Алекс спрыгнул на рельсы и, заведя два пальца в рот, громко засвистел. Псы навострили уши и оскалились. Стрелой, выпущенной из арбалета, бросились на мальчика. В моем горле застрял крик ужаса, но в самый последний момент Алекс успел залезть в вагон. – Если ты не умрешь, то я сам тебя убью! – в сердцах воскликнул я, лишь бы подавить нарастающую панику. Сотни острых как бритва зубов скрылись в вагоне. Только один пес остался стоять на перроне, равнодушно провожая взглядом своих сородичей. Я сосчитал до пяти и аккуратно спустился вниз. Нашел в груде мусора самую прочную железную трубу, захлопнул плечом дверь и протиснул между ржавыми поручнями эту железяку. Из вагона доносился металлический скрежет и оглушительный лай. Весь этот оркестр звуков отозвался в моей голове дикой болью. Я закрыл уши руками и посмотрел в дальние окна. Если не слышен крик Алекса, значит всё хорошо… Наверное. Чем больше я всматривался в грязные стекла, тем сильнее хотелось броситься прочь. С каждой секундой ждать становилось всё труднее. Я приблизился к вагону, желая заглянуть внутрь и убедиться, что не увижу там растерзанное тело Алекса, как вдруг в стекле, прямо перед моим лицом, показалась перекошенная собачья морда. Я встрепенулся от неожиданности. Пес зарычал и начал скрестись в окно. – Фир! Фирмино, – я повернул голову и увидел Алекса, целого и невредимого. – Я тебя ненавижу, – только и смог сказать я, когда он, чуть ли не прыгая от радости, подбежал ко мне. – Ты… вообще отдаешь себе отчет в своих действиях? Алекс виновато пожал плечами. – Давай ты будешь ругать меня не здесь. Не хочется наткнуться на кого-нибудь еще. Я фыркнул, но согласился. Постепенно злость во мне угасла, и я задумался: как давно вообще испытывал беспокойство за кого-то, кроме себя? Наверное, после смерти Освальда я перестал испытывать волнение за своих спутников. Я мог их понять, сжалиться или погрустить вместе с ними. Но испытывать такой страх за чужую жизнь, из-за которого немеют пальцы…Запись седьмая. Капитан
У всех есть любимые места, где можно спрятаться от людей и отдохнуть. Кажется, Алекс тоже нашел себе такое место. Он вылез на козырек через окно в коридоре, вытянул ноги и лег, подставив лицо солнцу. Я заметил Алекса случайно, когда с утра вышел проветриться после приготовления завтрака. – Слезь оттуда! Мальчик лениво приподнял голову. – А? Я показал ему кулак, боясь привлечь зараженных криком. Алекс улыбнулся и вернулся в исходное положение. – Бессовестный, – пробурчал я. Судя по тому, что я не слышал, как открывалась дверь (а на кухне я всегда слышу звуки со второго этажа), Алекс встал уже давно. Небось, шатался по дому, когда я еще видел сны. Я поднялся на второй этаж, чтобы снять Алекса с козырька. Положил локти на подоконник и нарочито громко кашлянул. – Ты простудился? – наигранно удивленно спросил он. – Не придуривайся, ты прекрасно знаешь, чего я хочу от тебя. – Ты всегда такой нервный… Я могу подвинуться, если хочешь. – Нас двоих козырек точно не выдержит. – Отстойно. – Слезай, Алекс! Ты же не думаешь, что все твои обязанности в доме заканчиваются лежанием под солнцем? – А разве это не так? Я вздохнул. – Мне не нужна обуза. Ты и сам должен понимать. – Я понимаю, просто шучу. Где нужна моя помощь? – Давай разберемся с комнатой близнецов… твоей комнатой, – неловко исправил я. – Комната большая, но из-за старой мебели кажется заваленной и тесной. Там еще шкаф на всю стену, у которого дверца вечно отваливается… Боюсь, как бы однажды тебя не убила. – Такая ерунда? Да не дождешься! Алекс залез обратно в дом. Его движения всё еще были скованными и неуклюжими, так что он оперся об подоконник, чтобы не упасть. И этот человек играл в догонялки с собаками! – Дому не помешал бы капитальный ремонт, но я не знаю, с чего начать. Попробуем начать с мелочи. – Поэтому ты начал с меня, да-да, очень иронично. Я усмехнулся: его даже пытаться поддеть не надо, он сам справляется. Мы спустились на кухню, чтобы позавтракать, а затем приступили к уборке. Комната не использовалась уже лет пять-шесть, однако мебель находилась в критическом состоянии не только из-за этого. Близнецы не дружили с аккуратностью. Весь ковер был в пятнах, на столе остались жирные разводы, а на стенах и потолке росла плесень, что, впрочем, не было виной близнецов, но всё же. Никогда не понимал, как можно с таким равнодушием относиться к вещам человека, который спас вашу жизнь. – Мне нравится всё, кроме этого ковра. Давай его выбросим? – Я отнесу ковер на чердак. Алекс вздохнул, но от излишних высказываний отказался. Он сел на матрас, по-хозяйски обводя комнату взглядом. Неразобранный рюкзак стоял возле кровати, так что про обитание здесь Алекса можно было узнать непосредственно по наличию самого Алекса. Больше никаких деталей, и это меня немного удручало. – У нас дома был огромный плакат с кораблем, – произнес он. – Каждое утро я любовался его парусами, острым носом, застывшими волнами, и думал, как прекрасна жизнь моряка. Я так мечтал стать моряком! Просил брата читать мне книги о море, смотрел фильмы о пиратах, рисовал корабли везде, где можно и нельзя было. Я был одержим водой, а сейчас терпеть ее не могу. – Почему? Щеки мальчика едва заметно порозовели. – Да так… Глупая история. Так что насчет шкафа? Как же он любил переводить тему. – Нужно починить дверцу. – Может, не заморачиваться и убрать этот шкаф из комнаты? Всё равно одежды у меня нет, а если и появится, то я сложу всё в комод. Я посмотрел на огромный шкаф, который занимал почти всю стену. Если убрать его, то станет намного просторнее. – Как скажешь, – пожал я плечами. – Тогда и кровать вторую надо будет вынести. – Кровать оставим: она мне нравится. Чувствую себя королем с целыми двумя спальными местами. Хоть каждый день спи на разных кроватях! А вот на стену за шкафом я имею некоторые планы. – Какие же? – Секрет! Я на всякий случай осуждающе нахмурился. Следующий час мы выносили из комнаты всю ненужную мебель. Еще один час пришлось потратить на влажную уборку, которую, к слову, проводил исключительно я. Алекс от воды отказался, предпочитая вычистить полки и ящики от вещей предыдущих владельцев. Он сгребал их в охапку, скидывал в коробку, а затем долго перебирал, осматривая каждую вещицу со всех сторон. – С твоей скоростью мы закончим уборку через год, – сказал я, отжимая тряпку. – Не вижу проблемы. По крайней мере, у кое-кого отпадет желание вычищать всё на свете. – Еще одно слово, и тряпка окажется на твоей голове. Впрочем, еще стоит поспорить, что грязнее: кусок ткани, который собрал пятилетнюю пыль, или твои волосы. – Я моюсь только летом, когда не холодно. Он достал из коробки красную портативную приставку и помахал ей, привлекая мое внимание. – Шикарная штука, да? – Никогда не играл. – Жаль, это очень весело. Можно оставлю у себя? – Она не работает, Алекс. – Всё равно. Алекс отложил приставку в сторону. Я закончил мыть полы, а он успел перебрать только несколько полочек. Впрочем, его это не волновало. – Смотри! Диск с по… – …ложи на место. Мне бы хотя бы капельку его оптимизма, и жить сразу стало бы легче. – Унесешь всё на чердак? – Да. Он закончил ближе к вечеру. Хоть работой это и не назовешь, Алекс всё равно сделал вид, будто бы невероятно устал. Он упал на кровать, завернулся в покрывало и засопел. – Продуктивный день… – Ты же ничего не сделал! – Не обесценивай мой труд. Я не стал говорить, что за это время вымыл почти весь дом. У меня самого побаливали ноги, но не из-за уборки, а из-за вчерашнего путешествия к железной дороге. С ума сойти… это было только вчера, а казалось, будто целую вечность назад. Если задуматься, то и с Алексом я знаком не так долго. – Хочешь посмотреть, что я нашел? – он довольно прищурился. – Такое на земле не валяется. Чистое золото! На его запястье блеснул золотой браслет с крохотной подвеской в виде бабочки. Я не поверил своим глазам. Схватил его за руку, пытаясь рассмотреть браслет получше. – Где ты его взял? – Здесь, в тумбе. Тебе не нравится? – Это браслет Луизы. Она его никогда не снимала. – Не думаю, что Луиза будет против, – сказал Алекс, убирая руку под покрывало. – Так что не парься. Его беззаботность поражала меня. – Браслет был семейной реликвией, поэтому тебе лучше не трогать его. – Неужели ты такой суеверный? Если я буду носить чьи-то побрякушки, то со мной ничего не случится. – Луиза погибла страшной смертью. – Очень неприятно, но браслет тут не при чем. – Сними его сейчас же, Алекс. На бледном лице застыла то ли усмешка, то ли пренебрежение. Алекс расстегнул застежку браслета и отдал его мне, отворачиваясь к окну. Меня раздражала обидчивость мальчишки, раздражало непонимание простых истин. Всё-таки общение – штука очень сложная и изматывающая. Когда я уже направился к двери, Алекс спросил: – Они были близки? – Кто? – я положил пальцы на ручку. – Этот парень с Элизой. Один из близнецов. – Элиза – это курица, а девушку звали Луизой. И да, они были близки. Наверное, даже влюблены. – Ты был когда-нибудь влюблен? – Нет. – А друзья у тебя были? Вздохнув, я подошел к окну и сел на подоконник, понимая, что разговор будет долгим. На землю опустились сумерки, предвещая появление зараженных; чернели силуэты бездвижных деревьев и домов; на внешней стороне стекла сидел паук, деловито вплетая белые нити в паутину. Не хотел бы я сейчас оказаться на улице. – У меня был друг в младшей школе. С тех пор ни разу. После перестановки в комнате вправду стало уютнее, даже плохие воспоминания не мешали наслаждаться атмосферой безмятежности. Портила вид только чернота на бежевых обоях, оставшаяся на месте шкафа. – Расскажи! Мне ведь интересно, – Алекс сидел на кровати, закутанный в покрывало так, что только острый нос торчал. – Нечего рассказывать. Ему было девять, а мне семь. Познакомились в столовой, когда я на него случайно суп вылил. Он не стал ругаться, жаловаться учителям, просто повел в туалет и заставил помочь ему отмыть суп с белой рубашки. – Забавно…. А потом? – Потом он стал старше, и перестал со мной общаться. Почему-то дружба с человеком, которой младше тебя на пару лет, считается постыдной. Он сдался под напором сверстников или никогда нашу дружбу не воспринимал всерьез. Я не знаю. – Не переживай. Нам это не грозит, потому что во всем городе мы с тобой только вдвоем. Я улыбнулся. – Есть такое. То есть… ты не обижаешься из-за браслета? – А должен? – Нет, но ты же своеобразный человек. – По твоему мнению я такой капризный? Поверить не могу! Слушай, Фир, – он смотрел куда-то сквозь меня, – разрешишь нарисовать корабль на стене? Прямо как тот, который был у меня дома. Я увидел акриловые краски на чердаке, и подумал, что было бы здорово преобразить комнату. Рисование на обоях – это вандализм. Освальд за такое отвесил бы подзатыльник, но я ведь не Освальд. Он, когда нервничал, тихо напевал любимую песню, а я до крови обдирал заусеницы. Был ли смысл пытаться подражать ему, если с самого начала в нас не было ничего общего? – Разрешу. – Правда? – Только при условии, что ты не запачкаешь пол красками. – Спасибо! Ты такой классный! – Давай без комплиментов. Алекс скинул с себя покрывало, надел обувь и выбежал из комнаты. Я даже сообразить ничего не успел. – Ты собираешься рисовать прямо сейчас? – спросил я, выглянув из комнаты. – Конечно! Зачем откладывать самое интересное на завтра? Вдруг завтра ты передумаешь, или на меня упадет шкаф – если есть идея, то надо действовать сейчас. Послышался шум, будто Алекс тащил коробки по полу. Через пару минут мальчик вышел, неся в руках цветные пластмассовые баночки. Их было так много, что несколько баночек выпало по дороге, и Алексу пришлось возвращаться за ними. – По-хозяйски, – с усмешкой заметил я. – Ты же разрешил. – Я не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее. Краска давно высохла. – Сейчас посмотрим. Закрой дверь, а то сквозняк. Я закрыл дверь, смотря, как Алекс составляет имеющиеся баночки в ряд. Здесь были почти все цвета: красный, желтый, голубой, синий, темно-синий, фиолетовый, розовый, коричневый, черный, белый и зеленый. Зеленый и розовый пришлось сразу же отложить в сторону, потому что вся краска в этих баночках засохла. – У тебя кисточки нет. – Есть. Алекс походил на белку, которая прячет припасы на зиму. Он жадно прижимал к себе нужные баночки, а остальные выкидывал на пол. Когда цветы были выбраны, Алекс полез в рюкзак и достал толстую кисточку. Если я не ошибаюсь, то предназначалась она для макияжа. – Что же… у тебя есть хотя бы набросок? – Всё в моей голове, юнга. – Почему это я юнга? – Потому что я капитан. – То есть до матроса я еще не дорос? Он покачал головой и принялся открывать баночки с краской. Что-то мне подсказывало, что опыта в рисовании у него не было. Разбавив подсохший акрил водой, Алекс принялся «творить». Начал он с черного цвета. Я сел на стул, сложил руки на спинке и молча стал наблюдать за юным дарованием. Его очень прельщало внимание, а потому, чтобы не потерять мою заинтересованность, Алекс начал петь: – Воет ветер, волны хлещут, Синева кругом трепещет. Палуба скрипит под шагом развеселым: То белокурый юнец идет с бутылкой рома! Он закончил с контуром корабля и посмотрел на меня сквозь прищуренные ресницы. – Нравится? – Да. – Знаешь, о ком я думал, когда сочинял эту песню? – О себе? – предположил я. – Никогда не писал песен о себе. Это о главном герое моей любимой книги. Там такой запутанный сюжет! Главный герой – капитан корабля «Рассвет». У него есть невеста, лучший друг-моряк и огромный особняк в Испании. Но вдруг его друг оказывается предателем! Он пишет донос на главного героя, и того приговаривают к пожизненному заключению в тюрьме! Шаг за шагом у корабля появились желтые паруса, мачта и огромный якорь, который на якорь был не похож от слова «совсем». Но Алексу нравилось. – Канделария, которая невеста героя, места себе не находит. Она хочет спасти жениха, но оказывается, что его уже увезли на остров, где находится самая страшная тюрьма Испании. Канделария обрезает черные, как смоль, волосы и надевает мужскую одежду, чтобы попасть на корабль, который проплывет как раз мимо того острова… Пальцы Алекса были запачканы краской, даже на рукавах голубой толстовки проступали цветные пятна. Аккуратность – это не про него, но как же сложно было не проникнуться этим говорливым чудом. Он всё говорил и говорил, периодически взмахивая руками, а я слушал, не различая смысла его слов. Или дело в том, что я просто соскучился по людям? Неважно, хоть он всю комнату выпачкает в краске, главное – мимолетная улыбка на чужих губах. – …потом они бегут по катакомбам, прячутся в церкви и оказывается, что Дон, который был всё это время на корабле, следил за ними при помощи своего сокола! То есть это он рассказал королю про Канделарию, а не Альбедо. Представляешь? Эй, ты меня вообще слушаешь? Я кивнул. На самом деле я давно потерял нить сюжета, потому что любимая книга Алекса отличалась неожиданными сюжетными поворотами на каждом шагу. Я не слишком любил приключенческие истории про моряков и злых магов. – Закончилось всё тем, что Дона скинули за борт, а Канделария и Клаус поженились. – Какая-то недетская книга. – Как и наша жизнь. Итак, как тебе? Спрятав кисточку заспиной, он отошел от стены, чтобы я в полной мере разглядел картину. В теории это выглядело совсем иначе. Черный, с огромными иллюминаторами, цветными парусами и потекшей по обоям кормой. Даже я нарисовал бы лучше, но Алекс выглядел неимоверно счастливым, а потому говорить что-то плохое было бы кощунством. – Очень сюрреалистично. – То есть необычно? – Нестандартно, – я задумчиво почесал подбородок. – Чувствуется атмосфера твоей любимой книги. – Эта книга много для меня значит. Она первая, которую я прочел до конца. – И единственная? – Единственная. Я предпочитаю комиксы, – он обтер руки об джинсы. – Представляешь, каково это? – Я не читал комиксы. – Нет, я про корабль. Разве океан тебе не кажется романтичным? Он ведь такой огромный и глубокий… Не знаю, как объяснить. Я очень хотел однажды отправиться в плаванье и увидеть океан своими глазами. Думал в детстве: «для чего я создан, если не для такой жизни». И вправду, для чего? Алекс бережно взял гитару за гриф и, усевшись на кровать, провел по струнам. – Здесь стало еще уютнее. Звук вышел разбитый, потому мальчик принялся крутить колки, пока всё дрожанье не ушло. Давно уже следовало готовиться ко сну, но спать не хотелось, поэтому сегодня я решил лечь позже обычного. Да и если говорить честно, то с Алексом было очень комфортно. – Я вспомнил одну песню, которую написал еще в Оплоте. – Уже поздно, Ал. Лучше вести себя тихо. – Всего пару минуток. – Только вполголоса. Он кивнул. – Лесная глушь, дождя капели, Шуршанье трав, глубокие ущели Скрывают стены старенькой церквушки, Где колокольный звон – мелодия кукушки.Запись восьмая. Картина
Тихий Алекс – зрелище редкое и без сомнений приятное. Он не кричал, не подкалывал меня, не носился по дому, а только сидел на стуле, поджав ноги, и смотрел в одну точку. Если подойти поближе, то можно было понять, что он спал с открытыми глазами. – Скажи честно, ты сегодня вообще спал? Алекс несколько раз моргнул, прежде чем перевести взгляд на меня. – Не хотелось. – Теперь весь день будешь клевать носом. – Временное состояние, – улыбнулся он. – Зато я успел вскипятить воду и помыться. – По тебе заметно, – ответил я, подмечая хаос, творившийся на его голове. Хоть волосы у него короткие – чуть ниже ушей, – но подстрижены они так криво, что создается впечатление, будто он сам себя стриг. С закрытыми глазами и, возможно, на ходу. На сальных волосах это было не так заметно, но на чистых… – Что ты имеешь в виду? – Алекс сегодня явно работал с перебоями. – Твои волосы. Не хочешь подстричься? Я мог бы немного подравнять твою прическу. – Зачем? – с явным непониманием переспросил мальчик. – Они не мешают мне. – Но выглядишь ты, мягко говоря, забавно. – Ты такой идеалист, Фир. Даже в плане внешности. – Я люблю порядок во всём и не отрицаю это. Алекс обреченно вздохнул. – Ладно-ладно. Стриги. Только не увлекайся, потому что они у меня долго растут. Довольный разрешением на стрижку, я выдвинул ящик на кухне и достал старые ножницы. Они были не слишком удобными из-за своего большого размера, но я приловчился ими пользоваться. Алекс же выразительно приподнял левую бровь, выражая свое опасение по поводу инструмента. – Странный ты: меня заставляешь стричься, а сам как девчонка ходишь. Что за глупые стереотипы? Я же не виноват, что у меня от природы такие волосы. И дело не в том, что они мне нравятся именно в такой длине. Нет-нет-нет.Вот оно, то самое письмо, написанное, без сомнений, Освальдом: – Понимаешь, что оно значит? – Я понимаю лишь то, что у Освальда были свои тайны, которые он мне так и не успел рассказать. – А у кого из нас их нет, – пожал плечами Алекс. – Все мы не без греха. Даже ты. – На что ты намекаешь? Он отвел взгляд, чтобы принять загадочный вид. Вот же актер… – Мне не до твоих фокусов, Ал. Сейчас бы понять, что делать со всем этим. – А что тут делать? Он ничего не объяснил, но оставил ключ и адрес. По-моему, всё довольно очевидно. Я сжал письмо. – Лейтхилл. – Да. – Я не сунусь туда. Ни за что. Ты забыл, кто на тебя охотится? – Джонсон, Джонсон, Джонсон. Ах, еще ведь Джонсон… Слушай, я отдаю себе отчет. Но вдруг там что-то важное? Что-то нереальное, от чего голова взорвется! – Ага, в прямом смысле. – В переносном, конечно же! С губ моих сорвался тяжелый вздох. Вот только страшных тайн мне в жизни не хватало! Буквально месяц назад всё было так просто, а сейчас… Сплошная драма, приправленная интригами и секретами. – Мне нужно подумать. Размышления затянулись до самого вечера. Я отправил Алекса продолжить уборку в доме, а сам занялся починкой крыши склада, которая протекает уже несколько месяцев. К заходу солнца я очень устал, но остался доволен результатом своего труда. К тому же я не раз упоминал, что люблю работать физически. Это всегда помогает бороться со скукой и со своими мыслями. Я не виню Освальда. Не позволю себе, даже если окажется, что Освальд был сумасшедшим маньяком. Он сделал слишком много для меня. Так может быть не стоит ворошить прошлое? Ужинали мы в тишине, что было странно. Несмотря на всю свою хрупкость, Алекс ел больше меня. Первое время меня это забавляло, однако сейчас я начинаю волноваться: хватит ли нам припасов до весны? После ужина я немного почитал, послушал игру Алекса на гитаре и отправился спать. Уснуть не получалось. Я крутился битый час, проклиная свою бессонницу. В конечном счете, мне надоело пялиться в потолок, и я зажег свечу, которая слабо осветила крохотную комнату. На потолке заиграли тени. Чем же себя занять? Обычно я старался потратить всё свое свободное время на бытовые мелочи, вроде починки отвалившейся спинки стула, чистки оружия или изготовления петард. Если появлялось желание, то я старался заниматься спортом: тренировался с гантелями, к примеру. На крайний случай всегда можно взять парочку любимых книг из домашней библиотеки. Но сегодня не хотелось ничем заниматься. У меня болела голова.
Запись девятая. Церковь
Если взять в руки глобус и сильно-сильно раскрутить его, а затем остановить, пальцем коснувшись случайной точки, можно очутиться в любом конце мира. В тех странах, о существовании которых ты даже не догадывался. В глубоком океане, манящем своей неизведанностью и бескрайностью. Там, где ты никогда не побываешь. Это было нашей игрой. По вечерам Освальд приходил в мою комнату, захватив с собой пару учебников и большой глобус. Он хотел сделать меня образованным, научить разбираться в мире и его устройстве, во всем том, что он считал важным. А после долгих рассказов о науке мы брали в руки глобус, раскручивали его, и я выбирал место, куда мы отправимся сегодня. Эту часть занятий я любил больше всего. Закрыв глаза, я погружался в мир фантазий, построенный словами Освальда и моим воображением. – Там очень холодно, а еще там живут полярные медведи, – отвечал я на очередной вопрос. Освальд лишь широко улыбался и качал головой: – Медведи живут в Артике, а мы говорили об Антарктиде. Они находятся на разных полюсах. Я стыдился своего незнания. Опускал голову и подавленно молчал. Освальд пристально наблюдал за мной, перебирал странички учебника и тихо говорил: – Нельзя бояться ошибок, помнишь? – Да, – неслышно шептал я и всё равно боялся. Боялся случайно совершить что-то необратимое. Оступиться один раз и сожалеть об этом всю жизнь. В итоге мой страх настиг меня и проглотил целиком, даже не жуя. Я виновен во всех бедах Освальда, и это уже никак не изменить. Так… почему я вспомнил наши уроки с Освальдом? Просто мне сегодня снился какой-то бред. Он мне часто снится, но сегодня я запомнил всё в мельчайших деталях. Мы сидели с Освальдом за кухонным столом и учили географию по старенькому стертому глобусу, как вдруг на кухню ворвался Алекс и украл глобус. Я бросился за ним, чтобы вернуть учебный материал, но вместо пола подо мной образовался целый океан и я упал в воду, а затем меня съели пираньи. Такие вот сны каким-то образом рождались в моей голове. Наверное, не стоит говорить на серьезные темы перед сном. Когда я поднялся с постели, Алекса уже не было рядом. Он обладал какой-то магической способностью бесшумно испаряться прямо перед носом. Спустившись на кухню, я обнаружил мальчика доедающим банку мясной консервы. Помимо железной банки с мясом на столе лежала картина, которую никто так и не вернул на место. Я поднял её и без интереса покрутил в руках. Значит, несколько лет назад Освальд решил именно здесь спрятать письмо ключ от офиса в Лейтхилле. Очень на него похоже: он всегда обожал этот натюрморт. – Как ты вообще умудрился снести картину? – спросил я у громко жующего Алекса, который тут же прекратил уплетать тушенку и растерянно забегал глазами. – Тебе обязательно это знать? – Теперь уж точно. – Ну… Я просто хотел достать кофе в красивой баночке, которую давно заприметил. Та, что на полке, – он приподнял глаза на полку над столом. – Я не виноват, что со стула не достаю. Пришлось залезть на стол. Давай не будем об этом говорить. Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. – Ладно. Слушай, Алекс… У меня есть к тебе немного странное предложение. – Я весь внимание. – Хочешь сходить со мной в церковь? Алекс потупил взгляд. – Зачем? – Я думаю, что это поможет мне успокоиться и принять верное решение. Мой отец был очень религиозен и, наверное, я перенял веру у него. – Не подумай, что я осуждаю, но… Глупо ведь. – Знаю. Если не хочешь, то можешь не ходить. Останешься дома, займешься уборкой… Тебе ведь понравилось, верно? – Ни. За. Что. – Тогда не умничай. А когда придем, я сделаю тебе кофе, – я намекнул на стеклянную банку с зернами, так и не доставшимися Алексу. Так смешно: глаза мальчика загорелись огоньком при слове «кофе». Для него это был целый клад, как, наверное, для многих в нашей жизни. Живя на окраине маленького города, где можно легко спрятаться от мира и его опасностей, я порой забываю о таких нехитрых радостях, как вкусная еда или теплая вода. Сколько приходится бороться людям, вроде Алекса, которые не имеют в своих руках ничего. Я бы так, наверное, не смог. – Так ты веришь в Страшный Суд? – спросил меня Алекс по дороге в город. – Апокалипсис? – Ага, вроде того. – Честно говоря, я не из тех, кто расшифровывает тайные знаки. Я просто верю, потому что… – Надо во что-то верить, – закончил за меня он. – Я тебе даже завидую. Не разочароваться в своей вере не у каждого получится. Мне кажется, я не встречал еще людей, которые могли так упорно и слепо идти за своими убеждениями. Ну, чтобы сохранить разум и не уйти в фанатики. – Спасибо, – хоть я не был уверен, что это комплимент. Удивительно, но церковь Виллсайла относилась к тем зданиям, которые практически не потеряли свой первоначальный вид. Скромная, белокаменная церковь с колокольней стояла на своем месте уже больше двух веков. Только проломленная крыша, впускающая в храм лучи солнца; заросшие мхом дорожки и посеревшие стены выдавали её состояние. – Дверь завалена. Пойдем через окно. – Какие сложности… – Я предлагал тебе остаться дома. – Ха, – прыснул он, – я люблю исследовать новые места. Мы обошли здание и остановились у боковой стены, смотрящей на центральную площадь города. Я помог Алексу забраться первым, а затем и сам пролез через окно, сужающееся кверху. Внутри было светло – я не боялся, что здесь могут разжиться зараженные. Однако Алекс по привычке потянулся к поясу. – Ва-а-ау, – громко восхитился он. – А мне нравится. Подразумевал он, вернее всего, сотни коробок с вещами, разбросанными по каменному полу и деревянным скамейкам. – Когда началась эвакуация из города, далеко не все люди успели уехать. Некоторые не хотели оставлять свои дома, другие были не в состоянии покинуть город. У властей не хватало транспорта, чтобы вывезти всех. Те, кто не мог покинуть город самостоятельно, приходили вместе с вещами сюда, в церковь. Уже тогда ходить в одиночку стало опасно, поэтому люди старались сплотиться. – Они думали, что здесь безопасней? – Скорее всего. Церковь никого не выгоняла. – Ну, знаешь, такое себе укрытие. – Вот потому она сейчас и пустует. Алекс пошел вдоль рядов скамеек, с любопытством рассматривая старый хлам. – Очуметь, здесь даже велик есть!.. И чей-то паспорт, – он открыл помятую темно-красную книжку. – Эвелин Шарлотта Макгоуэн. Родилась в 1987 году. Ух ты ж… – Ей было двадцать пять. – Симпатичная, мне нравится. Я тактично кашлянул, и Алекс без лишних комментариев вернул паспорт на место, продолжая рыться в коробках. – А тут какие-то склянки… Без этикетки не понять, но похоже на лекарство. – Только не трогай руками. – И мысли не было, – он поднял руки вверх, чтобы я их видел. – А откуда ты знаешь историю Виллсайла? Тебя не было здесь на момент эвакуации. – Освальд. – Оу… Извини, стоило догадаться. – К тому же с нами жил мужчина по имени Роберт. Он работал священником в этой церкви. В первые дни эвакуации помогал людям с вещами, забирал домашних животных под свою опеку, ведь их нельзя было брать с собой. А сам Роберт не собирался покидать город. В тот момент он, как и все, думал, что это не навсегда. На пару месяцев, а потом всех обезумивших пациентов, которые выбрались из больниц, удастся отловить. Ввести вакцину от всех болезней. Я, наверное, единственный, кто в легкий исход не верил. – Почему же? Я думал ты из тех, кто всегда верит в лучшее. – Первым зараженным, который пытался убить меня, был мой отец. Десятилетний ребенок в такой ситуации вряд ли бы представлял безоблачное будущее, прячась за дверью шкафа. – Миленько. Меня, при встрече с первым, в моей жизни, заболевшим, спас только счастливый случай. Но… встреча всё равно закончилось трагично. Без глупой насмешки судьбы я не стоял бы здесь. – Я рад, что ты здесь. Как бы там ни было. – Я тоже рад за себя, – несколько смутившись, ответил Алекс. – Ладно, не буду отвлекать. Занимайся, чем хотел, а я пока исследую второй ярус. Он подмигнул мне и поспешил к лестнице. – Будь осторожен, – тихо попросил я, хоть прекрасно знал, что он меня не услышит. Когда звуки шагов стихли, я расстегнул рюкзак и достал куклу Анны. Сегодня она смотрела на меня по-особенному тоскливо. А я? Я просто хотел оставить всю боль в прошлом, наивно веря, что сумею отгородиться от неё. Я положил куколку к ногам статуи Девы Марии и прочитал молитву. Подол крохотного голубого платья из шелка стелился по каменному полу, сливаясь с синими бликами витражей. Среди пыли и осколков стекла фарфоровое личико выглядело излишне невинным. Было даже как-то жаль оставлять куклу здесь. Но так мне было спокойней. – А отсюда ты кажешься таким ма-а-аленьким, – послышался голос Алекса откуда-то сверху. Я поднял глаза и увидел его сидящим на втором ярусе. Он залез на деревянное ограждение, спустил ноги вниз и с довольным лицом осматривал пространство под собой. – Теперь ты понимаешь, как выглядишь в моих глазах каждый день. – Да иди ты, – обиженно ответил он. – Только обзываться и умеешь. Лучше поднимись ко мне и взгляни на то, что я нашел. Он приподнял над головой небольшой прямоугольный предмет. Я не сразу разглядел, что это. Пришлось, минуя ряды скамеек и мусора, подняться по лестнице наверх. Алекс терпеливо ждал меня, а когда я наконец-то поднялся, щелкнул затвором. Теперь я мог разглядеть – это был фотоаппарат. – Когда ты успел его найти? – Просто я с детства умею находить клад в куче мусора. Не подумай, что я льщу тебе, но ты тоже мой своеобразный клад. Улыбку… – он снова щелкнул камерой, с восхищением смотря в экран, словно там и правду появилось застывшее изображение. – Она не работает. – Я знаю. – Тогда зачем… – Хоть раз воспользуйся воображением! Может быть, он больше не способен создать фотографию, но я-то способен высечь твое лицо в своей памяти. Здесь, – Алекс указал на фотоаппарат, – и здесь, – он указал на свою голову, – ты будешь именно таким, как в этот день. Поэтому улыбнись и сделай свое лицо счастливым. Хоть раз. Я растерялся. Он попросил меня улыбнуться, не так ли? Делать улыбку на заказ я не умел, так что просто приподнял уголки губ, всей душой надеясь не выглядеть глупо. Судя по хихиканью Алекса, я провалился. – Ты чудо, Фир. – Не смейся. – А я и не смеюсь. Раньше, когда нужно было сделать счастливое лицо на фото, Дейн всегда щекотал меня. По-другому не получалось. – У тебя был хороший брат. Алекс всегда говорил о брате с блеском в глазах и теплотой в голосе. – Да, мы хорошо ладили, пока он не ушел в Военную Академию. Я умолял его не бросать меня. Маленький совсем был, знаешь… Упал на пол, начал плакать и хватать его за ноги. Я боялся остаться один. – А как же твои родители? – Они всегда были слишком заняты. Единственную свою задачу видели в воспитании меня таким же идеальным, каким воспитали Дейна. Даже здесь провалились. Алекс замолчал, крутя в руках фотоаппарат. Он сидел на тонком ограждении, повернувшись ко мне боком, и я всерьез опасался, что он упадет, поэтому решил попросить его слезть. Не прямым текстом, конечно же, а то снова решит, что я его опекаю. – Давай, Ал, – я ловко выхватил камеру из его рук, пока он задумчиво пялился в стену. – Я хочу тебя сфотографировать. – Правда? – А почему бы нет. Только найдем место получше. Слезай. – Зачем? Мне нравится здесь. Точно! Вопреки моим ожиданиям, он встал на перила и раскинул руки в стороны, пошатываясь. Чокнутый, подумал я. Но наведя на него объектив камеры, я не смог скрыть восхищения. За спиной Алекса находилась роза – круглое витражное окно, расчлененное на части в виде распустившегося цветка. И пусть стекло розы давно лежит сломанным на полу, чудом уцелевшие кусочки розового, синего, красного стекла продолжают спутывать желтый свет солнца в причудливую мозаику. В калейдоскоп, обволакивающий силуэт Алекса мягким свечением. Щелк. Я взглянул на экран фотоаппарата, словно там действительно могла остаться картинка. – На меня смотришь свысока, – нараспев протянул он, – какая жуткая тоска. Он упал прямо в мои руки – я чуть не выронил фотоаппарат от неожиданности. Прижал его к себе, прислушиваясь к словам песни, смешавшейся со сбивчивым дыханием. В этот миг я был уверен, что ничто не способно разрушить наш маленький мирок, построенный моими мечтами и его чудесной улыбкой. Но шум извне заставил его отстраниться, с непониманием смотря на меня. Да, я тоже слышал это. Без лишних слов мы подбежали к окну и уставились в пустоту улиц. По изрезанной корнями дороге двигался автомобиль.Запись десятая. Ложь
Я спрятался в шкафу. Невнятные звуки продолжали доноситься из коридора. Дрожащими руками я закрыл себе рот, боясь, что моё дыхание привлечет чудовище. Молчи. Слезы текли по щекам, но всхлипы беззвучно вязли в горле. Вдруг оно меня услышит? Схватит своими когтями и медленно будет отрывать руки и ноги, наслаждаясь моими муками. Молчи. Я слышал, как оно тихо ходит по коридору. Шаркающей походкой идет ко мне, но не может отыскать нужную дверь. Я представил, как безжизненные глаза останавливаются на двери, за которой я стою. Окровавленные губы кривятся в подобии улыбки, и оно, сгорбившись, со всей силы врезается в дверь. Молчи. Я сполз по стенке вниз, не в силах больше стоять. Меня всего трясло; сильнее всего на свете мне хотелось проснуться и навсегда забыть об этом кошмаре. Тогда я был уверен, что страшнее изуродованных болезнью чудовищ ничего не встречу. Но привыкнув ко всем ужасам флевизма, я не смог избавиться от страха перед незнакомыми людьми. Потому что предугадать поведение зараженных легко, а вот понять, что творится в голове у жестокого мародера, который годами уничтожал всех несогласных с ним – невозможно. – Черт, – пробормотал Алекс, – я так и знал! Не удосужившись оставить других комментариев, он сорвался с места и бросился в узкий проем по правую сторону от окна. Там находилась лестница, ведущая на самый верх колокольни. Я побежал за ним следом. – Пригнись, – шикнул он на меня, когда я поднялся на площадку. Осторожно минуя бронзовый колокол, я на корточках подобрался к краю площадки и лег рядом с Алексом, всматриваясь в маленькую темно-синюю точку, что двигалась в центр города. – Джонсон? – Не его машина. – Кто-то из банды? – В точку. В одиночку двигаются только разведчики, но они не стали бы брать машину, потому что она наводит лишний шум. Что-то здесь не чисто, – Алекс смотрел на автомобиль, как дикий ястреб, высматривающий свою жертву. – Фир, куда он может выехать? – Если свернет налево, то никуда. Там дорога к лесу, но она перекрыта старыми баррикадами. А вот прямо выезд из Лейтхилла. Мост, но из-за брошенных машин там двигаться тоже довольно проблематично. – То есть у нас есть время. – Пойдем в другую сторону, и доберемся до дома за минут сорок. – Нет… Я не о дороге домой говорю. Он поднялся на ноги и накинул на плечи до этого болтавшийся на одной руке рюкзак. Одарил отрешенным взглядом, словно решая, рассказывать мне или нет. – Что?.. – Если он там один, то угоним машину. Ты же хотел транспорт. – Подожди… – Не могу. – Это очень плохая идея. И когда я говорю «очень» я имею в виду, что более необдуманное решение еще надо… – Фир! – воскликнул он. – Нет времени рассуждать. Со мной ничего не случится. А вот ты не обязан идти. Я боюсь, что из-за меня ты можешь пострадать. – Так не иди туда – никто не пострадает! – я попытался взять его за локоть, но он отстранился. – Если банда всё еще ищет меня, то дела хуже, чем я думал. Я надеялся, что они отстанут, но, похоже, недооценил Джонсона. Фир, игра в прятки приведет их к нашему дому. – Ради всего святого, Ал. Мы уедем туда, где они тебя не смогут достать. Ты не обязан страдать из-за Айзека. – Да, – он кивнул. – Да, ты прав. Мы уедем, только для этого нам нужна не твоя таратайка, а нормальная машина. Если судьба дает тебе шанс вылезти из безвыходной ситуации, то моя главная обязанность – воспользоваться этим шансом. Не став меня больше слушать, он побежал вниз по ступенькам. А я остался между поспешным желанием броситься за ним и более обдуманным решением пойти домой за оружием, чтобы хоть как-то противостоять бандитам. Они же гораздо сильнее нас. А вдруг эта одинокая машина всего лишь приманка? Если Джонсон приготовил ловушку… Ну вот почему Алекс ведет себя так, будто у него еще девять жизней в кармане? Выбрался из церкви я слишком поздно – от мальчишки и след простыл. Отлично, я его потерял! Позволив себе сквозь зубы выругаться, я быстрым шагом направился к мосту. Не позволить себе перейти на бег оказалось непосильной задачей, и уже через пару минут я бежал со всех ног по переулкам Виллсайла. Больше всего на свете я боялся опоздать. По пути я чуть не выбежал прямо к зараженным, скитающимся по дороге. Как я догадался, они шли за звуком работающего мотора. Пришлось остудить пыл, когда бледная костлявая женщина встретила меня голодным взглядом. Она бросилась за мной, но я успел оторваться, свернув на малознакомую улицу, что представляла собой несколько рядов совершенно одинаковых двухэтажных домов. Впрочем, весь Виллсайл состоял из одних и тех же маленьких домиков. Теперь мне предстояло найти выход к главной дороге. Я не хотел тратить и без того упущенное время, поэтому решил перелезть через калитку, закрывающую проход между домами, чтобы сразу оказаться на соседней улице. «Надеюсь, с тобой всё в порядке», – стучало в моей голове. Из-за спешки перелезание через высокую ограду окончилось не совсем удачно. В последний момент я зацепился о кованую пику и шумно приземлился на мусорный бак. Никогда не считал себя неуклюжим, но, похоже, стоило. Отряхнувшись, я продолжил свой путь. К счастью, интуиция, в отличие от ловкости, меня никогда не подводила: еще издалека я заметил машину, припаркованную возле бензоколонки. Владельца автомобиля не наблюдалось. На полусогнутых ногах я прокрался за зеленоватое здание к черному ходу. Дверь была закрыта изнутри. Мне удалось затеряться среди брошенных тележек, так что было время подготовить дробовик для встречи с бандитом. Я задумался: не подошел бы больше для такого случая пистолет? Лишним не стал бы, так что я зарядил весь магазин. Я выглянул из-за угла. Возле машины, как и по периметру заправки, по-прежнему никого не было. Обстановка казалась слишком спокойной, и я даже готов был посмеяться над забавной круглой вывеской «Кафе диких бобов» над дверью, выглядящей неестественно комично в данной ситуации. Набрав воздуха в легкие, я заставил себя сосредоточиться. Что делать дальше? Украсть одиноко стоящую машину? Кажется, так просто: открой дверцу, нажми на газ и проваливай из города. И тогда Алекс останется с тобой. Без страха, без сожалений. Но не может же быть всё так просто… Я выбрался из своего укрытия, осторожно двигаясь по стенке. Или таинственный некто бросил машину, или он сейчас находится в кафе. Выжидает? Я дошел до угла здания – машина стояла на расстояние шагов сорока. Ничтожная преграда, подумал я. Всё должно было пройти как по маслу, но насмешкой судьбы легко в мои руки ничего не давалось. Неожиданный, как раскат грома посреди солнечного дня, удар оглушил меня, заставляя упасть на асфальт. Кто-то схватил мои волосы и ударил лицом об каменную стену с такой силой, что перед глазами замерцали цветные пятна. Кровь полилась тонкой струйкой, и, кажется, я был на волоске от того, чтобы потерять сознание, но этот кто-то развернул меня к себе и заглянул в лицо. Передо мной стоял крепко сложенный мужчина лет сорока, с густой черной бородой и звериным оскалом на губах. – Думал обмануть меня, щенок? Он замахнулся, чтобы врезать еще раз, но свободной рукой я выхватил пистолет из кобуры и выстрелил. Наугад, ведь целиться не было времени. Я попал ему в предплечье. Он простонал сквозь зубы и одним ударом вырубил меня. Очнулся я уже на стуле посреди темной комнаты. Руки и ноги были крепко связаны веревкой так, что малейшее шевеление доставляло немыслимую боль. Болели не только конечности, но и лицо. Неудивительно, после такого-то удара. Я просидел в одиночестве несколько минут, пытаясь прийти в себя. Потом вернулся бандит. Поставил передо мной стул, опустил свою тушу на него и начал сверлить меня взглядом. – Где Гравер? – спросил он меня. – Кто? – Еслизахочешь мне лапшу на уши вешать, то тебя будет ждать наказание. Через парочку неверных ответов ты будешь молить меня о смерти. Я смотрел куда-то сквозь него. Мысли крутились в голове медленней обычного. Я понимал, что мы находимся в кафе на заправке, но никак не мог сориентироваться, в какой стороне выход. – Спрашиваю еще раз. Где эта крыса? – Кроме меня в городе никого нет. Он тяжело вздохнул, и я заметил, как в его руке мелькнул нож. Он подошел ко мне и приставил нож к шее. – Мне твое смазливое личико придется подправить. Или… лучше оставить на сладкое? Начнем с пальцев? Я дернулся, ощущая холодную сталь на коже. Стало страшно, по-настоящему страшно. Я никогда прежде не попадал в такие ситуации, и даже не представлял, как правильно вести себя. Сразу вспомнились леденящие кровь рассказы старика Рэймонда о войне. Все те ужасы, которые он описывал. Все те мерзости, которые способен придумать извращенный человеческий мозг. Он обошел стул, ослабил веревки, и я понял: он не остановится. Это не пустые угрозы. Острие ножа коснулось ладони – бандит сжал мой мизинец. Я начал задыхаться. Говорить стало практически невозможно, но мое молчание могло усугубить ситуацию. – Так что? Острая сталь впилась в кожу. – Подождите… Пожалуйста. Вы говорите об Алексе, да? – еще никогда мне не приходилось так отчаянно выдавливать слова. – Молодец. Сразу бы так. Он резко провел кончиком лезвия по пальцу. Я зажмурился, подавляя порыв заплакать. Мне просто хотелось, чтобы это быстрее закончилось. – А теперь, – скучающе начал он, – скажи мне, где. У меня дрожали даже губы. Какие подобрать слова, чтобы не выдать Алекса и не лишиться при этом пальцев? А если сейчас начнется паническая атака? Он же прирежет меня! Дыши, Фирмино. Per l'amor del cielo respira. – Мы расстались несколько дней назад. Я… я больше не видел его. Клянусь. – Кого ты так боишься? Меня, – он подбросил нож лезвием вверх и также, за лезвие, его поймал: – или Гравера? – Я не хочу страдать, – голос срывался, но я прилагал все свои ничтожные силы, чтобы договаривать предложения. – Отпустите … Бандит равнодушно изучал меня дегтярно-черными, как пустота, глазами. Странно, что я запомнил эту крохотную деталь. Видимо, охваченный ужасом, я хотел отвлечься на любую мелочь, лишь бы не думать, в какую безысходную ситуацию попал. Что-то не нравилось ему в моих словах. Он жестко поднял мой подбородок, заставляя смотреть лицо в лицо. – Он убил моего брата. Я эту тварь из-под земли достану, чем бы он там ни был. – Алекс? Он же ребенок. Ему и четырнадцати нет… Быть может, это… ошибка? – Это он тебе сказал? А когда в банде состоял, вроде шестнадцать было. – В банде… Джонсона? Он отпустил мое лицо, продолжая играть с ножом. – Такой ты глупый, что даже жалко как-то. Там за дверями изголодавшиеся собрались. Благодаря тебе, кстати, – он намекнул на перевязанную тряпьем руку. – И мне придется тебя скормить. Глупая смерть для тупого ребенка. Я сжал кулаки, как только это было возможно в моем положении. Мне было противно. От себя и от него. – Алекс ни в чем не виноват. Убей меня, убей… его. Только от этого правда на твою сторону не встанет. – А ты вывезешь? – он издал некое подобие насмешки. – Если ты такой святоша, то скажи, как, по-твоему, обращаться тварью, которая обманом заставила Айзека уйти из банды, а потом прибила его в подсобке забегаловки? – Я своими глазами видел: Айзек умер из-за заражения. Алекс ничего не мог сделать. Его вины нет. – Это мне решать! – рявкнул бандит. – Из-за него имя моего брата навсегда запятнано. На меня, – он ударил себя в грудь, – Джонсон теперь зуб точит, ведь я не хочу слушать его оправдания этого сопляка. Конечно же, куда ж нам простым людишкам до любимчика Джонсона. И тебе, мальчишке, хватает дерзости что-то доказывать мне? Похоже, его терпение было на пределе. Каждую секунду я ожидал, что он воткнет нож в мою голову. Он был близок к этому. – Последний раз, – мрачно произнес он. – Я не знаю… Глухой удар – перед глазами почернело, и я упал вместе со стулом на грязный кафельный пол. Закашлялся и обреченно застонал. – Ты не понимаешь, какую дрянь защищаешь. Я не мог запомнить все те мерзкие ругательства, которые вырывались из его уст в сторону Алекса. Да и не хотел. Всё, что он говорит – гнусная ложь. Любимчик Джонсона? Да с каких пор мальчиков-подростков берут в свои ряды жестокие убийцы, у которых нет ни совести, ни мозгов? Алекс никогда бы не скрыл от меня такого. – Не знаю, – одними губами упрямо твердил я и, стиснув зубы, терпел удары по животу и ногам. И вдруг сквозь темную пелену, застилавшую взгляд, мелькнул лучик света. Показалось? Я широко раскрыл глаза и еле сдержал удивленный вздох. В дверном проеме мелькнула маленькая тень, которая всё четче начинала походить на человека. Мальчик поднес указательный палец к губам, приказывая мне молчать. В правой руке он держал кинжал. – А может, – начал я без тени сомнений, – Айзек сам виноват? Когда мои слова наконец были осмыслены не слишком догадливой головой бандита, черные глаза налились кровью. Его воля заставить меня пожалеть о своих словах, но убивать меня было рано. Слишком рано. Чем сильнее он злился, тем уверенней я становился. Осудительно, быть может, ведь таким смелым я был только зная, что меня спасут. – Или правда глаза колит? Убивать слабых легко, а нести за это наказание не так уж просто? Я в очередной раз поразился бесшумностью Алекса. Хоть я старался на него не смотреть, чтобы ненароком не привлечь внимания бандита, но скрыть какого-то сумасшедшего торжества в своих глазах никак не удавалось. – А ты за своим гаденышом лучше бы следил. Узнал бы тогда, почему его Гравером прозвали. Не потому ли, что он людям глотки искусно перерезал? Откуда Я ему не верил. Столько Алекс приблизился практически вплотную. Жестокости Чего же он ждет? В этом Быстрее, чем я мог осознать, Алекс запрыгнул на спину бандиту и в одно мгновении перерезал тому шею. Маленьком Он будто его и не коснулся, только отчего-то кровь брызнула фонтаном. Создании? Я зажмурился, не в силах больше на это смотреть. С глухим грохотом тело бандита упало рядом со мной. Я попытался отодвинуться, но ничего не вышло. – Фир! Такой нежный голос в этом ужасном месте. – Фир, – я слышал, как он обтер руки об джинсы, а затем почувствовал касание холодных пальцев к своей щеке. – Развяжи меня, – тускло попросил я. Без лишних слов он разрезал веревки на ногах и руках. Я тут же отполз к стене, игнорируя боль во всем теле. От запаха крови начало тошнить. – Ну почему на рожон лезу всегда я, а достается тебе? – видимо Алекс пытался развеселить меня, но мне было не до смеха. – Он… сказал, что Айзек – его брат. Алекс не отвечал. Притащил откуда-то мою куртку и теперь старательно пытался одеть меня. А я даже и не заметил, что сидел в одном свитере. – Почему, Ал?.. – Мы разберемся со всем потом. – Нет, скажи мне. Почему, – голос снова отказывался мне подчиняться. – Почему… что? – Почему он сказал, что ты был в банде Джонсона? Он не спешил отвечать. Застегнул замок на куртке и помог подняться. – На улице парочка заболевших. Я постарался отвлечь их, но они могли вернуться. Приготовь оружие, так… – Почему, Алекс? – отчаянно перебил его я. – Потому что это правда. Если бы я не держался за Алекса, то точно бы упал. – Что? – Мы с Айзеком, – он опустил глаза, – там и познакомились. Ушли без разрешения Джонсона, поэтому он пытался найти нас. Никто не смеет перечить Джонсону. А я осмелился. – Нет… Н-нет… Как ты мог? – Я не хотел плясать под чужую дудку. – Ты врал мне. Всё это время. Да кто ты такой, черт тебя дери? Я вытер проступившие на глазах слезы. Сам себя одернул: не время плакать, Фирмино. Совсем не время. – Я всё объясню. Только пойдем домой, прошу тебя. Я с силой оттолкнул его. Алекс явно такого не ожидал. – Не смей. Называть мой дом… нашим. Удивление, замешательство, испуг – всё смешалось на тонком бледном лице. Однако долго это не продлилось, ведь Алекс не был бы Алексом, если позволил кому-то задеть себя. Его губы расплылись в холодной улыбке. Только толстая вена, проступившая на шее от напряжения, выдавала его состояние. – Хорошо. Мы вышли из кафе через черный ход. На том месте, где я недавно прятался, лежали тела зараженных, а у машины топтались еще два изуродованных существа. Алекс быстрым шагом шел прямо на них. Один из зараженных повернул голову и открыл свой огромный рот, чтобы закричать и призвать сородичей, но был бесцеремонно заткнут пулей. Со вторым Алекс поступил так же. – Поведешь, – безэмоционально бросил он, открыв дверцу машины. – Я был за рулем года четыре назад. – Поведешь, – раздраженно повторил Алекс. Я сел на водительское место. После встречи со стеной и кулаками сидеть было несколько некомфортно; хотелось скорее лечь и забыться. И чего только Алекс от меня ждал? Что я просто возьму и за секунду научусь водить как гонщик Формулы-1? – Быстрее, Фирмино. – Не торопи меня. – Зараженным ты тоже так скажешь? Я ударил кулаком по рулю. Я был так близок к истерике, что хотел просто выйти из машины и спрятаться в ближайшем доме. Закрыть глаза и открыть их в детстве, когда не было проблем и забот. Когда не было боли. – Сцепление, Фир, – спокойно сказал Алекс, заметив мое состояние. – Да, я знаю. Я постарался повторить всё в точности, как когда-то учил Освальд. Тогда мне казалось всё это слишком легким… Старею, похоже. – Бензина мало, – я указал на круглый датчик. – До дома хватит. До твоего дома. Я пропустил это язвительное замечание мимо ушей. Завел машину и тихо тронулся, боясь врезаться в ближайший столб. Шум двигателя заглушал все мысли – стало чуточку легче, хоть в моей душе всё еще бушевал ураган. Единственная мысль, которая заставляла жать на педаль газа – это мысль о теплой ванне и горячем чае. Или кофе. Я обещал Алексу кофе. – Его звали Ник Чертова Дюжина. Ему присудили 12 лет тюрьмы еще до эпидемии. Айзек помог ему сбежать. Но они никогда не были близки. Айзек боялся брата, – Алекс поставил локоть на подлокотник и уставился в окно: – Я не принуждал его бежать. Выходки Джонсона всех порядком достали. Мужику просто не верится, что СООБ не возродить. Джонсон хочет начать войну против военных, но это заведомо проигрышная война. Я не хочу в ней участвовать хотя бы потому, что мой брат был военным. А Джонсону плевать на чужие мнения. Я чувствовал, что разговор важный, но отвлекаться от дороги было бы самоубийством. Тем более, мне не хотелось с ним разговаривать. – Зачем ты мне это рассказываешь? – Я просто хочу, чтобы ты понял меня. – С какой стати? Ты лживая сука. Он прикусил губу, ерзая на месте. Позже я, конечно же, пожалел о своих словах, но в тот момент я считал, что поступаю правильно. Почему я должен без конца прощать его вранье? Я просил его довериться мне чуть ли не на коленях, а в итоге узнал правду от какого-то бандита. Вот и всё. Спектакль окончен. Пейзаж за стеклом стремительно сменялся, как картинки в калейдоскопе. Ехать по неровным дорогам было неприятно, особенно для машины. Постоянно приходилось искать пути объезда. К тому же, шум двигателя привлекал зараженных. Солнце стояло еще высоко, так что они не были такими уж активными, но от парочки назойливых пришлось отбиваться при помощи оружия. Алекс стрелял метко, что было неудивительно, учитывая его прошлое. Прошлое убийцы. Мне показалось, что указывать зараженным путь к своему дому – не самая лучшая затея, так что затормозил несколькими улицами раньше. Загнав машину в гараж маленького одноэтажного домика, я заглушил двигатель. Алекс не стал ничего спрашивать. Молча вышел, хлопнув дверью, и скрестил руки на груди. Вид у него был помятый. Страшно представить, как я выглядел в тот момент. Я запер автомобиль и тоже вышел на улицу. – Когда-нибудь ты поймешь, что мир не делится на черное и белое. Только будет поздно, – отчеканил он, отвернувшись.Когда мы пришли домой, Алекс тут же бросился в свою комнату, а я остался на кухне. Скинул с себя верхнюю одежду, умылся и немного согрелся. На нос наоборот, водрузил бутылку с холодной водой, чтобы к завтрашнему дню не опухнуть. Каково жить, зная, что самый близкий человек врал тебе? Врал, широко улыбаясь. Врал, сочиняя тебе очередную песню. Врал, засыпая с тобой в одной постели. Зачем я позволил ему подобраться так близко? И всё же мне стоило выслушать Алекса. Он смотрел на меня обреченно, прокусывая до крови губы. Молил, чтобы я его выслушал. А я не слышал ничего, кроме слов бандита. "Любимчик Джонсона". "Гравер". Черт, да даже если бы он толкнул меня с обрыва, я всё равно искал бы ему оправдания. Я опустился на стул, бессильно склоняя голову. Мне не верилось, что мой маленький Алекс может умышленно делать кому-то больно. Нет, нет, нет, верилось еще как, но признать это было выше моих сил. А что если… всё глупо, ничтожно, бесполезно. Какая мне разница, кем он был в прошлом? Сейчас он здесь, со мной. Если бы он хотел причинить мне боль, давно бы это сделал. – Но он соврал тебе, Фирмино, – сказал я себе. – Лжец. Многие вещи выводили меня из себя. Несправедливость, лицемерие, ложь. Ложь… Меньшее зло, по сравнению с тем, какими грехами мог бы похвастаться Алекс. А что еще у него за спиной? Откуда же мне знать, если он никогда не говорил правду? Размышления медленно выводили меня из себя. Чем больше я об этом думал, тем сильнее хотелось разбить всю посуду, расцарапав руки в кровь – всё, лишь бы найти объяснение, оправдание, хоть что-нибудь… Простить Алекса. Да, я хотел простить его. Какой бы сильной не была моя ненависть, жизнь без него представлялась еще большим кошмаром. Если бы он хотя бы извинился… Сделал хоть что-нибудь, чтобы исправить ситуацию. Но он молчал. Молчал, сидя в своей комнате, и совершенно точно не собирался выходить ко мне. Я заварил кофе, налил его в кружку, выпил. Алекс так и не вышел. Тогда я решил плюнуть на всё и пойти первым: напряжение съедало меня полностью. Сделав еще одну кружку ароматного напитка, я поставил её на поднос и поднялся на второй этаж. Подошел к двери, собираясь с мыслями. Трудно найти верные слова, но я старался изо всех сил. – Я тебе кофе сделал. Он не отвечал. – Послушай, Алекс. Я… я знаю, что тебе трудно. Но ты должен… просто должен понять, что трудно не только тебе. Не будь эгоистом. Разве я многое прошу? Я прислонил лоб к двери и прислушался. Ни звука. Чего он от меня ждет? Извинений? – Ал, я знаю, я должен был дать тебе возможность объяснится. Но ты соврал мне. Мне показалось, что ты предал меня. Как я мог отреагировать? Голос мой задрожал, и я умолк, признавая свое поражение. Вообще-то это он должен был меня умолять, а не я его. Но жить с чувством вины так страшно и так больно. Я хотел решить все недопонимания здесь и сейчас, чтобы в будущем дать ему шанс загладить свою вину. – Мы ведь с тобой друзья, да? Тогда почему бы нам не обсудить всё за чашечкой кофе. Я… я… просто хочу знать, что ты веришь мне. Достаточно, чтобы рассказать о тех кошмарах, которые мучают тебя по ночам. Дерево под ладонью казалось до жути холодным, но мне даже нравился холод. Он помогал сосредоточиться и высказать то, что я так сильно хотел ему сказать. – Можно я зайду? Не очень комфортно общаться с дверью, – я слабо улыбнулся. – С тобой в сотни тысяч раз лучше, правда. И прости, что назвал тебя сукой. Но мне никто не ответил. Я закусил губу, чтобы не издавать лишних звуков и тихо-тихо нажал на ручку. Мне казалось, что любой шорох спугнет его. Дверь скрипнула, а я обомлел. И тут же разразился истеричным смехом. В комнате никого не было. Уронив поднос, я схватился за живот, громко смеясь над своей тупостью, а потом сполз по двери на пол и разрыдался. Глупый фарс, комедия, дешевое представление для не менее дешевой публики. Вот чем были наши отношения с Алексом. Лживым мудаком – вот кем был Алекс. И как померещился в нем свет, который заставлял дурака Фирмино каждый день заботиться о нем? Как можно было повестись на эти речи о семье? Для него не было ничего святого. Не важно, что говорить, не важно, с кем спать. Он думает лишь о себе и любит только себя. Поэтому он и ушел. Собрал рюкзак, оставил гитару и фотоаппарат, даже застелил постель на прощание. Как будто издевался надо мной, насмехался своей скользкой ухмылкой. "Продолжай Фир, рассказывай как тебе дорога надежда". Надежда вновь обрести семью. Была в этом фарсе еще одна деталь: записка. Он оставил мне записку. Она лежала на фиолетовой простыне и была свернута вдвое. Своим корявым почерком он вывел для меня короткое послание. "Прости". Но смогу ли я когда-нибудь его простить? Я разорвал записку, смял остатки в комок и прижал к груди, задыхаясь в собственных эмоциях. Нечестно. Нечестно. Нечестно! Как мне теперь жить без Алекса? Я ненавидел его так сильно, что готов был убить при встрече. Но я не смог бы это сделать, ведь в тот момент ничего, ничего на этом свете я не хотел так сильно, как вновь увидеть его.
Запись одиннадцатая. Вечер
Как-то раз Алекс завел разговор о фигурках, которые я вырезал из дерева. – Научи меня, – капризно протянул он, перегибаясь через подлокотник дивана. – Хочу фигурку. – Отстань, Алекс. – Неужели тебе так сложно? – Тебе всё равно не хватит терпения. – Почему ты так в этом уверен? – Потому что мистер «Мне скучно, развесели меня, Фир» не способен и минуты усидеть на своей пятой точке. – Зря ты так, – обиженно ответил он и, стуча костылями (а тогда он еще ходил на костылях) вышел из гостиной. Вернулся негодник через час и сходу меня огорошил: – А где пила? – Какая пила? – Любая. – В гараже, но… Алекс, что ты задумал? – Ничего. И вновь ушел. Я равнодушно пожал плечами и вернулся к аббатству Даунтон. В конце концов, если отпилит себе что-нибудь, то сам будет виноват. А если отпилит что-нибудь в доме? Незадача. Придется ремонтировать. С другой стороны, это будет легче, чем запретить Алексу делать то, что он задумал. – Фир! – надоедливый голос прозвучал совсем близко. – А где шершавая бумага? – Наждачная ты имеешь в виду? – Угадал. – В мастерской… Но я тебе не разрешаю туда идти. Алекс вздохнул. – А если я уже зашел? Я приказал себе успокоиться. Отложил книгу и, взяв под руку блондина, направился в мастерскую. – Что ты… Ах, следовало догадаться. Тебя в детстве не учили, что прежде чем что-то трогать своими ручками, надо спрашивать разрешение? – Ты не оставляешь мне выбора, bambino. – Еще раз меня так назовешь, – я показал ему кулак, но он только расхохотался, садясь на табуретку. – Смотри, Фирмино. Это я сам сделал, благодаря твоему пыльному учебнику. На столе лежали неровно отпиленные кусочки дерева и инструменты. Понятия не имею, откуда он их достал, ведь большинство я считал без вести пропавшими. Самой главной гордостью Алекса был маленький круг, из-за плохо обработанных краев больше напоминавший ромб. – Предположим, я сделаю вид, будто это неплохо. Так… что должно получиться в итоге? – Я хочу сделать кота. Обожаю котов. – Не хочу тебя расстраивать… – И не надо, – он улыбнулся. – Не все шедевры получаются с первого раза. Но поверь мне, я знаю, над чем работаю. Да, в таких делах я не совсем опытен, но не зря я на всю жизнь запомнил слова какого-то старика из Оплота. Тот дедушка занимался резьбой по дереву и развлекал детишек тем, что показывал как это делается. Я тоже попал в разряд "детишек". Странно, как это произошло… Но не суть. Он сказал, что «за любым мастером скрывается не столь талант, сколько умение вовремя закрывать уши и глаза». Понимаешь, что это значит? – Просвети же. – Нужно уметь уходить от всеобщего неодобрения. Сколько бы ты ни говорил, что я делаю многие вещи ужасно, я всё равно продолжаю их делать. – Потому что тебе нравится играть на моих нервах. – Потому что я независимый и уверенный в себе человек. – Мусор за собой убрать не забудь, уверенный в себе человек, – хмыкнул я и оставил Алекса наедине с инструментами. В тот день у Алекса так ничего толком и не вышло. Терпение, как я и полагал, не было его сильной стороной. Так что он разозлился, выкинул свою подделку, а через несколько часов, несмотря на мои протесты, полез её доставать. Теперь она стояла в его комнате, застенчиво улыбаясь зигзагообразной улыбкой. Здесь осталось много вещей, напоминающих о нем. Поддавшись порыву, я хотел выкинуть всё: фигурку, рисунки, одежду, фотоаппарат и даже гитару. Но ведь вещи не виноваты, что их владелец козел. Со временем я остыл. Да, мне до сих пор сложно писать его имя, но ко всему можно привыкнуть. Я не хочу чувствовать себя виноватым, ибо знаю, что моей вины нет. Так почему я должен страдать? Мое тело перестало болеть после встречи с бандитом, и душа почти зажила. Я могу смело заявить, что начал жить как прежде. Почти как прежде. Иногда на меня нападала тоска. Я так привык к его компании, что, садясь ужинать, доставал вторую тарелку. Когда ложился спать и слышал посторонние звуки, списывал всё на Алекса. А потом вспоминал, что Алекс со мной больше не живет. А еще порой я садился в гостиную, чтобы немного отдохнуть после напряженного рабочего дня, и всё ждал, когда в коридоре промелькнет блондинистая макушка. Ждал-ждал, а она так и не появлялась. А в остальном всё было хорошо. Только мороз усилился. Я топил печь. Вот и всё, о чем могу написать. Скучная у меня жизнь, но я вовсе не жалуюсь, наоборот: отсутствие новостей – уже хорошая новость. Я живу по такому принципу много лет. Алекс, услышав такое, наверняка топнул бы ножкой и заверещал: «Нет, я не согласен!» Он считал своим священным долгом не соглашаться со мной. Однажды я застал его в гостиной за гитарой: он тихо пел, думая, что я его не слышу. В такие моменты голос его становился хриплым, грубым, будто он не поет, а шепчет на последнем дыхании. Алекс пел что-то о расстоянии, о сгнивших душах, о своей слабости. Тогда я понял, что влюбился в звучание гитары. И понял, что за таким Алексом, я бы пошел на край света. – Почему ты не поешь мне эти песни? – спросил его я, стоя в дверном проеме. Алекс вздрогнул и сбился с ритма, ударив мимо струн. – Потому что тебе не понравится. – Но мне нравится. – Не-а. Тебе просто нравлюсь я. Он выглядел так, будто его застукали за чем-то личным. Даже попытка отшутиться не спасла, поэтому он махнул на меня рукой и молча стал перебирать аккорды. Он не согласился со мной просто потому, что не хотел соглашаться. Так ему было проще уйти от серьезной темы, избежать диалога, который он не желал начинать, даже если мне этот разговор был необходим. Эгоист, с какой стороны не глянешь.Уже вечер, а всё еще идет дождь. Ржавые капли стучат по карнизу, не давая мне выйти на улицу. Чем же еще заняться, если не приведением мыслей в порядок? Я взял роман «Человек-невидимка» в розовой обложке, убрал волосы в пучок и укрылся потертым пледом, забираясь с ногами в кресло. Хоть я и не любил подобный жанр, но захватывающий сюжет заставил меня прочесть ее от корки до корки несколько лет назад. Тогда я был уверен, что не решусь перечитать книгу. И не решился бы, если все горячо любимые книги не были заучены наизусть. Я вздохнул. Получается, если они приелись уже сегодня, то через несколько лет я и вовсе их возненавижу? Не перечитывай их каждый день, я мог бы любить до конца жизни и не портить впечатление, выискивая опечатки в тексте. Мне нужны новые книги! Я так преисполнился этой мыслью, что готов был прямо сейчас выбраться в город на их поиски. Но затянувшийся ливень за окном остановил меня. В таком случае остается только чердак… Я много раз объяснял, почему не любил туда подниматься. Но, быть может, время пришло? Не могу же я вечно избегать всего, что мне не нравится. Я отложил книгу и плед в сторону. Взял свечу со стола и поднялся наверх. На чердаке было очень пыльно: я давно уже там не прибирался. Стоило провести по случайной коробке пальцем, и палец полностью покрывался белым мхом. Да уж, Фирмино. Я отодвинул несколько коробок и прошел вглубь чердака. Здесь стояло кресло-качалка, накрытое серым куском ткани. Рэймонд любил спать в нем днями напролет. Пройдя еще дальше, я обнаружил алюминиевую рождественскую елку. Честно говоря, я был уверен, что её давно выбросили. Мы украшали её всего три раза, а потом как-то стало не до Рождества. Освальд рассказывал, что эту елку купила его бабушка в 1964 году. Елка всегда казалась мне необычной, а оттого очень красивой. А что если я поставлю её в гостиную? Как восемь лет назад, когда Луиза украшала серебряные ветви большими голубыми шарами, а близнецы кругами носились по дому, споря, кому достанется право поставить звезду на верхушку. Я сидел тогда молча на диване и рассматривал вьющиеся по спине волосы Луизы. Она мне не нравилась, но не признать её красоту было бы неправильно. Именно Луизе принадлежали исписанные примерами тетради, что тоже лежали на чердаке. Она обожала математику. Обожала летним утром лежать на веранде, раскинув вокруг себя книги, и придумывать задачки на логику. Она любила математику, а Чарли любил её, поэтому они часто ссорились. Взрослые считали это забавным, но мне так никогда не казалось. Особенно когда я увидел Луизу плачущей в ванной. Я не мог говорить – просто смотрел на неё большими глазами. Она вытерла рукавом слезы, ловя мое отражение в зеркале. Чарли ударил её, когда она в очередной раз ему нагрубила. Жизнь в нашем маленьком домике была далекой от идеала. После случая с Луизой я начал избегать близнецов и даже попытался подружиться с девушкой. Но она не относилась ко мне всерьез. Забыла проступок Чарли и даже позволила ему обнимать себя за талию на общей фотографии. А я забыть это не мог. Нет, всё же украшать елку – глупая идея. Тонкая ель будет смотреться уныло среди скудной обстановки гостиной. Никто не будет любоваться ею, не загадает желание, смотря на блеск игрушек. Так какой смысл?
Запись двенадцатая. Лейтхилл
Порой ты всю жизнь страстно чего-то желаешь, а когда приходит время получить желаемое, не ощущаешь ничего. Почему? Столько лет ждать, надеяться, мечтать, а по итогу… По итогу чувствовать пустоту. С такими мыслями я ехал в Лейтхилл. Холодный ветер проникал в салон через боковое окно, отрезвляя сознание. За рулем я был сосредоточен как никогда. Я долго готовился к этому дню. Тренировался водить, собирал провизию на случай, если что-то пойдет не так, и чистил оружие. Последняя неделя тянулась как резина. Мой бумажный календарь перестал соответствовать реальности, и я окончательно потерялся в счете времени. Сознанием я понимал, что с момента ухода Алекса прошло не так много дней, но ощущения упрямо твердили мне о монотонных месяцах, проведенных в одиночестве. Лейтхилл должен был стать глотком свежего воздуха, но я не испытывал восхищения или страха. Лишь стойкую уверенность в правильности своего выбора. Голые кроны деревьев сменились одинокими бетонными постройками. Впервые за много лет я направился за пределы Виллсайла. Даже погода сулила мне успех: сегодняшний день единственный на этой неделе, когда не шел дождь. За стеклом промелькнула злосчастная заправка, мост, несколько автобусных остановок. Покосившийся знак на трассе – ограничение скорости до 70 миль в час. Смешно, но я строго следовал правилам. Не по своей воле: ехать здесь было проблематично из-за брошенных десять лет назад машин, которых и машинами-то назвать нельзя было. Груда металла, что стала настоящей преградой. Мне пришлось сделать круг, чтобы выбраться из лабиринта ржавых машин. По пути я несколько раз останавливался, чтобы свериться с картой. К удивлению, город сильно поменялся за время последнего моего визита. Все те ориентиры, которые я помнил с подросткового возраста, исчезли без следа. Корни деревьев и тоненькие ростки покрыли асфальт трещинами и подняли брусчатку. Некоторые участки дорог оказались полностью поглощены сорняками, что уж говорить о железных указателях. В городе машину пришлось оставить. Я загнал её в первый попавшийся двор, стараясь выбрать самое неприметное местечко. Без автомобиля добраться до дома будет тяжеловато, поэтому лучше позаботиться о его безопасности как следует. Накинув на плечи рюкзак, я отметил свое нынешнее местоположение на карте. С ориентацией в пространстве у меня беда. Вместо того чтобы описывать своё нудное брождение в поисках нужного адреса, я лучше опишу внешний вид Лейтхилла и то, что меня удивило. Для передачи тех ощущений, что возникают при одном взгляде на город, недостаточно написать о "заросшем, разрушенном городе". Лейтхилл – это что-то большее. Прекрасный в своем величии, он может привести тебя в ужас за считанные секунды. Каждый стук, каждый невнятный шорох, каждый шелест кустов – любой звук, который эхом отражается о бетонные стены и разносится по пустым дорогам. Пустынность эта, впрочем, обманчива. Зараженные обитают повсюду. Неподвижные тела лежат на тротуаре, а те, что способны двигаться, прячут свои лица в тени. Лейтхилл давно утратил былой облик. Оборванные провода; вороны, призывно надрывающие голоса на крышах; заросшие мхом билборды; исчерченные посланиями стены домов. "Уходи", "мертвые внутри", "помогите". И красной краской на посеревшем куске ткани: "лжецы". Лжецов в нашем мире много. Но самым большим отличием от Виллсайла была, пожалуй, затопленная часть города. Я не дошел до неё, но смог увидеть вдалеке отблески солнца на водной глади. Монотонные поиски адреса окончились успешно: я стоял прямо перед высоким стеклянным зданием, напоминавшим мне потрескавшееся зеркало. Только последний этаж и четырехэтажная пристройка не имели панорамных окон, а потому сильно выделялись из общей картины здания. Я сжал ладонь в кармане и натянул маску на нос. Меня охватило волнение. Через главный вход пути в офис не было. Я несколько раз обошел здание, пытаясь понять, как попасть внутрь. Единственным вариантом, пусть и не самым безопасным, была пожарная лестница. Доберусь до четвертого этажа, а затем заберусь через окно в офис. Решено! Я дотолкал ближайший мусорный контейнер к лестнице (тяжелый же зараза), залез на него и ухватился за ржавую перекладину. Лестница предупреждающе лязгнула под моим весом, а я полез наверх, стараясь не опускать взгляд. Никогда не боялся высоты, но свалиться отсюда было бы неприятно. В этой части здания темно, как в погребе. Луч крохотного фонарика не может осветить весь коридор, однако альтернативы нет, ведь старый фонарик я потерял еще в Виллсайле. Я двигался наугад. Под ногами – засохшие красные пятна и черные разводы. Я слышал, что внизу кто-то ходит. Грузнее и медленнее, чем двигались обычные зараженные. Меня одолели сомнения: неужели Освальд выбрал это странное место? Безопасностью тут уж точно не пахло. Запинаясь о перевернутые стулья, я добрался до лестницы. Движимый то ли любопытством, то ли дурным предчувствием, я перегнулся через перила и посмотрел в пугающую темноту. Оттуда доносился затхлый запах склепа. Что-то белое мелькнуло в пролете – и я отпрыгнул от перил, держа наготове мачете. Однако чем бы оно ни было, подниматься ко мне оно не стало. Я поспешил наверх. Седьмой, восьмой, девятый… Только на последнем этаже я позволил себе выдохнуть. Чувствовал себя первооткрывателем – вряд ли за последние лет пять здесь ступала нога живого человека. Думаю, до эпидемии здесь было очень красиво. Керамическая черная плитка, яркая краска на стенах, стеклянные панели и мягкие диваны. На нижних этажах должно быть еще красивее, ведь туда проникает солнечный свет. Жаль, что я никогда не смогу устроиться на работу. Мне бы хотелось трудиться в таком месте. Одиннадцатый этаж служил местом отдыха. Здесь находились спортивный зал, буфет, крохотные кабинеты без мебели и выход на веранду. Закрытых помещений также имелось много, но ни к одному ключ не подошел. Чем дальше я двигался, тем сильнее становились мои сомнения. А если я что-то перепутал? Однако сомнения оказались лишь частью извечной паранойи: вставив ключ в нежно-зеленую дверь и несколько раз его провернув, я наконец-то услышал щелчок. Эта комната была устроена так же, как и все те, что попадались мне до неё. Однако я сразу же заметил важные отличия, которые дали понять: здесь кто-то жил после пандемии. На полу валялся матрас, маленькое окошко было заклеено картоном, а на компьютерном столе располагалась серая коробка с переключателями. Подойдя ближе, я понял, что это радиостанция. Помимо радиостанции на столе лежал ворох пожелтевших бумажек. Заперев дверь изнутри, я снял рюкзак и принялся изучать бумаги. Почерк Освальда был узнаваем. Похоже, Освальд провел не один день здесь. Чтобы прочитать всё написанное, мне придется потратить несколько часов. Я сорвал картон с окна, впуская свет, и сел за стол, чтобы взглянуть на записи. Опомнился я, когда ярко-оранжевые лучи коснулись моего лица. Вернув очередную записку на место, я с удивлением выглянул в окно. Неужели закат? Огненные тучи застыли над Лейтхиллом, стремясь обволочь всё на своем коротком пути. Янтарный свет отражался в разбитых стеклах, в глубоких лужах, и, что самое впечатляющее, в моих зрачках. Я много лет прятался от заката, и наконец сумел его увидеть. Не капельку света, проникающую сквозь заколоченные окна, а целое море. Я так увлекся этим зрелищем, что даже позабыл обо всём, что прочел. Так… что же там было? Освальд записывал все свои разговоры с людьми по ту сторону сигнала. Он долго общался с ними, узнал их точные координаты и построил маршрут. Он хотел уехать со мной. По коже пошли мурашки от одной только мысли, что сейчас я мог бы жить с ним в настоящем городе, где существуют такие понятия, как «деньги», «правительство», «семья»… Где люди живут так, будто и не было всего этого ужаса. Стоило Лейтхиллу опуститься во тьму, как я тут же вернулся к столу и включил фонарик. Мне хотелось дочитать все оставленные Освальдом материалы до завтрашнего дня. Через час я почувствовал себя жутко уставшим: болели глаза и голова. То, что я узнал, только усугубило состояние. Даже не знаю, с чего начать. Я много раз упоминал отца близнецов – Чака. Чак был человеком строгим и дисциплинированным и ото всех требовал того же. Особенно это касалось меня. Он много раз говорил мне, что я выгляжу и веду себя как девушка. Освальд эти глупые замечания слышал и потому злился, но в открытый конфликт не вступал. До тех пор, пока Чак не запер меня в сарае из-за конфет. Между ними началась настоящая война. Однажды, после очередного похода в Лейтхилл, Чак не вернулся. Освальд сказал, что на них напали зараженные и, к большому сожалению, Чака укусили. Ситуация была печальной, но неудивительной. Вот только если верить тонкому блокноту в линейку, на вырванной страничке которого Освальд оставил записку в картине, всё было не так. Совсем не так. Освальд писал об этом следующее: «Он, как и любой семьянин, стремился сделать всё, чтобы защитить родных людей. Но проживая в моем доме, Чак не понимал, что ему следует думать и об остальных жителях тоже. Не понимал, но сам требовал у меня этого. Мне же просто надоело быть добрым родителем в убыток себе. Я хотел уехать к своей настоящей семье. Даже решение взять с собой Фирмино не далось мне легко, но я просто не смог бы оставить его. Чак узнал об этом. Он был поражен, кричал, пытаясь что-то донести до меня. Но я решил твердо, что уеду на поиски Анны и Марти. Если бы Анна и Фирмино познакомились, то непременно бы поладили… Так могу ли я поступить иначе? Нет, ни в коем случае. Я живу ради будущего этих детишек, и Чак о моих мотивах прекрасно знал. Но он не мог позволить мне забрать машину и уехать. Он кричал, что я эгоист, который готов оставить их всех без шанса выжить, ведь без поездок в Лейтхилл они долго не протянут. Он кричал, что отдаст мне машину только через свой труп». Если бы не почерк, то я ни в жизнь не поверил бы, что это слова моего Освальда. «Меня каждый день мучает совесть, но выбор уже сделан. Врать в лицо людям, с которыми ты пережил голод и болезни, – это тяжелый крест, навсегда оставшийся на моих плечах. Но это единственное мое спасение». Я закрыл лицо ладонями. По пути в Лейтхилл я прекрасно понимал, что мое отношение ко многим вещам может поменяться, и больше всего я боялся, что узнаю об Освальде что-то такое… Непростительное. Но к моему удивлению, я не ощутил никаких отрицательных эмоций. Жутко, конечно, что ему пришлось так поступить… Однако я люблю Освальда так же сильно, как и раньше. «Простите меня, если сможете». Простить его некому, ведь никого из семьи Чака уже нет в живых. Я сделать этого тоже не могу, ведь не передо мной он просит прощение. – Хватит с меня, – громко произнес я, откидываясь на спинку стула. За окном чернело небо. Ночь вызывала во мне неосознанный трепет, но я искренне наслаждался однотонным пейзажем в окне. Такая завораживающая атмосфера помогала хорошенько всё обдумать. В какой-то момент меня даже одолела дремота, и я решил лечь спать, но приглушенный хриплый голос из коридора вмиг отбил это желание. Создавалось такое впечатление, будто кто-то протяжно воет. У меня даже волосы дыбом встали. Я в два шага пересек комнату и прислонил ухо к двери. Звук медленно приближался, и всё отчетливее слышались слова в этом вое. Кажется, даже не в вое, а в пении… Никогда прежде я не слышал ничего подобного: голос был, без сомнений, человеческий, но пел свою заунывную песню не живой человек. Разве такое возможно? Зараженные ведь не разговаривают! Или это не зараженный вовсе… Я тихо отошел от двери и осел на матрас, прижимая колени к груди. Мне хотелось, чтобы эта тварь замолкла. Здесь меня вряд ли кто-то тронет, но приступ паники осознанием очевидного факта не остановишь. Я почувствовал себя десятилетним мальчиком, запертым в шкафу. И шаркающие шаги за дверью, и темнота помещения, и вой – всё совпадало с прошлым. Но ведь я уже взрослый мужчина. Я. Смогу. Себя. Защитить. Резко пение прекратилось. Я в ожидании посмотрел на дверь, словно вот-вот её снесут, и на пороге возникнет чудовище. Но ничего не произошло. Совсем ни-че-го. В эту ночь заснуть я так и не смог. Несколько раз я слышал тот же вой из коридора и даже сумел разобрать некоторые слова, вроде «здесь» и «живет». Я так и не смог связать их в одно предложение или хотя бы найти достойное объяснение тому, как зараженный вообще может издавать связные звуки своими прогнившими связками. Как бы там ни было, настал новый день. Я встретил рассвет, лежа на матрасе и перебирая фотографии семьи Освальда. Они были спрятаны в самом конце блокнота. Вдоволь поностальгировав, я принялся за составление плана на сегодня. Мне нужно было проверить, работает ли радиостанция. Подзарядить аккумулятор и попытаться выйти на связь. Я не верил, что по ту сторону кто-то мне ответит, но в глубине души всё еще теплилась надежда. Поэтому я выкинул всё лишнее из рюкзака и с трудом запихнул в него радиостанцию. Подзаряжу в автомобиле. Правда возвращаться далековато… Я тихо провернул ключ в замке и открыл дверь. В коридоре пусто. Заперев дверь, я направился к выходу, но тут вновь услышал ночное пение. Мне стало жутко и любопытно одновременно. Лучше знать врагов в лицо, поэтому я всё-таки решил посмотреть на виновника моей ночной паники. Хотя бы одним глазком. Я свернул в дверной проем, откуда доносились звуки. Тут было темнее, чем в коридоре. Узкая полоса света фонарика остановилась на дальней стене, проявляя черты крохотного бледного существа. Совсем ребенок, подумал я. Оно тяжело дышало и, когда свет достиг неживых глаз, утробно зарычало. – Алекс?.. Зараженный рывком вскочил и кинулся на меня. Ему хватило нескольких ударов мачете, чтобы плашмя упасть на пол. Конечно же, это был не Алекс. Никаких сходств, кроме юного возраста. – Совсем уже на Алексе помешался… Я выбрался из офиса. Улицы полнились зараженными – вчера было гораздо безопаснее. Путь до машины занял у меня целую вечность. Ко всему прочему пошел дождь, и я был вынужден остаться в первом попавшемся доме, чтобы не промочить радиостанцию. Я сидел возле окна и слушал, как разбиваются капли об асфальт. Думал о том, как изменился Лейтхилл за годы моего отсутствия. Вполне возможно, в моем детском взгляде мир запомнился другим, но всё же. Даже зараженные вели себя не так, как раньше… или я просто привык к ним? Если зараженные и вправду стали менее агрессивными, значит ли это, что в будущем они могут и вовсе исчезнуть? Застану ли я поколение детишек, которые не будут понимать значение слова «эпидемия»? Сколько лет им понадобится на это? Столько вопросов и никого, кто мог бы дать мне ответы. К обеду дождь прекратился, и я продолжил свой путь, вдыхая холодный воздух с привкусом сырости. Машина стояла в том же дворике, где была оставлена. Я открыл капот, подключил все необходимые провода, завел двигатель. Прошло всё удивительно (учитывая мое везение) удачно – радиостанция начала подавать признаки жизни. Я покрутил какие-то колесики, нажал на пару кнопок и еле сдержался, чтобы не закричать от радости: она работает! Единственное, что могло омрачить мою радость – это необходимость оставаться на одном месте рядом с источником шума. Я решил не заряжать радиоприемник полностью, а лишь до тех пор, пока на шум не сбегутся незваные гости. Тогда я брошу это дело и подгоню машину ближе к моему временному убежищу. По дороге сюда я как раз подметил места, где мог бы без труда проехать. Мой план удалось осуществить почти идеально, если не считать парочку зараженных, которых пришлось сбить на своем пути. Их сегодня было действительно много. Я остановился на заднем дворе какого-то четырехэтажного здания. Отсюда до офиса рукой подать. Однако… была однамелочь, что до сих пор не дает мне покоя. Я не верю в совпадения, но от этой находки у меня сердце в пятки ушло. На лестнице, по которой мне пришлось спускаться, валялась коричневая жилетка, запятнанная кровью. И кровь была совсем свежая. Дрожащими руками я поднял жилетку. Из внутреннего кармана выпал какой-то смятый кусочек бумаги. Я положил жилетку на перила и развернул бумажку. В углу нарисован большой круг с маленькими кругами снаружи, в центре – крест, внизу – прямоугольник, а чуть ниже центра – жирный крестик и несколько цветочков. Я точно знал, что это жилетка Алекса, но… я никогда прежде не видел эту бумажку и понятия не имел, что она означает. «Алекс ни за что не бросил бы свою жилетку посреди города», – с тоской подумал я и сделал неутешительный вывод: с ним что-то случилось. Быть может, он… умер. Сейчас, сидя в офисе Освальда, я готов отвесить себе прежнему оплеуху. Не мог Алекс так умереть. Я никогда в это не поверю. Но что же означает послание? Я размышлял о его значении уже в офисе, попутно настраивая радиостанцию на канал, который был указан в записках Освальда. Однако по ту сторону звучали только помехи. И на других частотах никак не прекращался белый шум, сколько я бы ни крутил колесико. Потерявший надежду, я скрестил руки на столе и положил на них голову, вслушиваясь в однотонные звуки. Они точно, как ничто другое, символизировали мертвый город вокруг меня. Нужно попробовать самому что-то сказать. Мои знания в этой сфере были жутко скудны, поэтому я сильно нервничал. Взяв в руку манипулятор, я включил микрофон и громко проговорил: – Слышит ли меня кто-нибудь? Прием. Я повторял одну фразу на протяжении минут пяти, но никто так и не ответил. Тогда я открыл банку консервы и принялся обедать, параллельно вслушиваясь в разные частоты. После обеда я несколько раз вещал в микрофон, только уже без особого энтузиазма. И вот, спустя какое-то время, мне ответили. От неожиданности я вскочил со стула, но тут же взял себя в руки. Голос звучал совсем тихо и сливался с помехами, но слова были различимы: – Сообщение получил. Доложите о своем местоположении, прием. Я растерялся. Схватил манипулятор и со всей силы зажал кнопку, на ходу придумывая ответ: – Я… сейчас в Лейтхилле. Прием. Голос из динамика был мужской, низкий, очень приятный. Я прежде не слышал такого тембра, способного совместить тягучесть и властность. Частота, на которой он говорил, отличалась от той, которую указал Освальд. Как мне убедиться, что этим людям можно доверять? – Точное местоположение, прием. – Не скажу в целях безопасности. Назовитесь, прием. Сам поражаясь своей наглости, я ждал ответ. Мне уже показалось, что связь прервалась, но дребезжащий голос вновь ожил в динамике: – Морис. Лидер общины Клирлейк. Сколько вас? Прием. – Я один. Меня зовут Фирмино. Я так рад вас слышать… – Назовите свое местоположение, Фирмино, – перебил меня Морис нетерпеливым тоном. – У меня есть автомобиль, я могу к вам приехать, прием. Но ответом мне был мерзкий треск, который полностью заглушил Мориса. Я выглянул в окно и понял, что началась гроза. – Проклятье! Но всё же я попытался восстановить связь с моим новым знакомым: – Вы меня слышите? Прием! Прием! Раздались треск и обрывки фраз, а после голос и вовсе замолк. Я тяжело вздохнул: удастся ли мне еще когда-нибудь поговорить с ним? Морис произвел на меня впечатление. Он, должно быть, хороший лидер. Умеет говорить кратко и при этом так приятно, что невольно заслушиваешься. Хотел бы я взглянуть на него. Даже несмотря на прерванную связь, настроение мое заметно улучшилось. На душе стало так легко и радостно, что я закружился по комнате в ритме вальса, представляя, что танцую в каком-нибудь провинциальном кафе. На самом деле я ужасно танцую, но как мне плевать на это сегодня. Они обязательно примут меня в свою общину! Я сумею доказать, что способен быть хорошим другом и товарищем. Жить среди людей, наверное, первое время будет тяжеловато, но я справлюсь. Слишком длинный путь проделан для этого момента. Но если я уеду, то никогда не узнаю, что случилось с Алексом… Я взглянул на смятую бумажку, лежащую среди сотен таких же бумаг. Вдруг он в опасности?.. Крест, прямоугольник, круг и цветы. Что если это какой-то код? Зашифрованное послание? Развернув бумажку, я принялся досконально её изучать. Светил фонариком, крутил под разными углами и просто напряженно всматривался в каждую линию. Вывод напрашивался только один: передо мной маленькая карта. Осталось понять, что означают условные знаки. Крест – это, без сомнений, церковь. Я даже сверился с настоящей картой Лейтхилла, чтобы убедиться в правильности своей догадки. Однако если церковь расположена тут, то при чем здесь круг… Меня осенило: круг – это колесо обозрения! Тогда прямоугольник соответствует мосту, а цветы… Что означают цветы? Отмеченная крестиком точка находится чуть южнее церкви, то есть на улице Гронборн. Может быть, придя на место, я смогу понять, что подразумевал Алекс под цветами? Время клонило к закату. Неужели я вправду собираюсь пойти туда?.. Зачем, Фирмино? Рисковать своей жизнью ради разгадки незамысловатой загадки?Запись тринадцатая. Закат
Я был на месте. Невзирая на внутреннее порицание, которое скользкой змеей изгибалось в душе, я готов был пойти на всё, лишь бы увидеть Алекса вновь. Такова горькая правда слабохарактерного Фирмино. Но как бы там ни было, я не жалею. Пишу эту страничку уже ночью, вслушиваясь в глухой гул улицы и шум радиостанции, и чувствую, как гора падает с плеч. Однако обо всём по порядку. Еще с улицы я понял, почему Алекс обозначил это место цветами. На крыше дома разместилась оранжерея. Бледно-зеленая зимняя оранжерея. Чтобы пробраться туда, мне пришлось несколько минут повоевать с тяжелой железной дверью, которая никак не хотела поддаваться. Приложив немалые усилия, я всё-таки попал на крышу. Решетчатая дверь оранжереи была приоткрыта, зазывая внутрь, и я без задней мысли повелся на эту провокацию. Оказавшись в оранжерее, я бегло огляделся. Без присмотра людей растения разрослись повсюду: они были на полу, стенах и даже оплетали железный каркас. Особенно охотно рос плющ. Сухие ветви хрустели под ногами, когда я пробирался вглубь оранжереи. Что я ожидал увидеть? Понятия не имею. Но электрическим током прошло по коже напряжение, стоило заметить оранжевое пятно среди тусклой желтизны листьев. Значки рок-групп и детских мультфильмов, две нашивки со знаком радиации, три с иероглифами, и еще две с названиями брендов – я узнаю его рюкзак из тысяч таких же. Если рюкзак здесь, то где же сам Алекс? Думать о худшем исходе я себе не позволял, но шаг незаметно ускорил. И тут я услышал непонятный свист – весь мир перевернулся, будто по щелчку пальцев. Заверещала сигнализация, больше напоминавшая звонок. Я был пойман подъемной петлей – простейшей ловушкой для охоты. Кто и для чего её установил не ясно, но ясно то, что этот кто-то охотился на людей. Иначе бы веревка меня не подняла. К счастью, сигнализация вскоре замолкла. Я скинул рюкзак с плеч и достал мачете, но моей физической подготовки было недостаточно, чтобы дотянуться до веревки и перерезать её. Я обессиленно опустил руки. Надо было усерднее качать пресс. Несмотря на незавидное положение, во мне оставалась доля оптимизма. Но весь оптимизм мигом выветрился, когда стеклянная дверь скрипнула и в оранжерею протиснулась низкая, но толстая туша зараженного. Сигнализация сделала свое дело. – Да чтоб тебя! – воскликнул я. Существо настойчиво шло ко мне, с трудом передвигая огромные ноги. Из такого положения я смогу разве что чиркнуть по нему лезвием. Разжав руки, я кинул мачете на пол и достал пистолет из кобуры. Стрелял я, без сомнений, метко, но не вниз же головой! Одна пуля попала ему в живот, две другие – в шею и голову, но он словно и не ощутил. Он буквально поглотил пули своим телом. Я почувствовал, что пришло время паниковать. Идей, как выбраться из сложившейся ситуации, не было от слова совсем, поэтому я просто начал раскачиваться из стороны в сторону, чтобы не стать слишком легкой добычей. Для зараженного я был живой пиньятой. Он смотрел на меня совершенно тупым взглядом. Протянул пухлую руку и сжал ребра так, что дышать стало тяжело. Он приподнял меня, чтобы попытаться укусить, – и я понял, что это мой шанс. Вскинул руку и выстрелил ему прямо в лицо. Зараженный упал, прикрывая окровавленное лицо, но… Он был всё еще жив. Это я понял, когда он резко вскочил на колени и схватил зубами мою руку, держащую пистолет. Раздался еще один выстрел, и я выпустил оружие, а зараженный – мою руку. – Хватит! – закричал я, будто бы он мог понять меня. – Не подходи ко мне! Я давно решил, что буду бороться до последнего. Поэтому даже тогда мои глаза были широко открыты, а губы кривились от боли. Но я не сдамся. Никогда. Пока существо с трудом поднимало свое мерзкое тело, я пытался схватить рюкзак. У двери мелькнул силуэт еще одного зараженного, заставляя меня поспешить. Я подцепил рюкзак за лямку и нащупал замок, однако произошло что-то странное. Прежде чем я успел открыть рюкзак, зараженный у двери упал замертво. Та же участь постигла толстяка. У обоих из затылка торчал арбалетный болт. Радости во мне было не меньше, чем озадаченности. Я сфокусировал взгляд на черном пятне, зашедшем в оранжерею, и обомлел: это был человек. Он стянул капюшон и шарф с лица и недружелюбно посмотрел на меня: – У тебя больше нет других занятий, кроме того, что влипать в неприятности? Алекс, кто же еще. В этот вечер он показался мне агрессивнее, чем обычно. Вкупе с черной курткой и суровым взглядом легко было представить времена его бандитской деятельности. Из-за моего молчания Алекс стал еще агрессивнее. Он отцепил веревку, стараясь плавно опустить меня к земле, чтобы я не грохнулся вниз головой. Заботится, иронично решил я. – И какие черти тебя притащили? – Сам пришел, – огрызнулся я, поднимаясь на ноги. – Зачем? – Тебя это не должно касаться. Теперь-то. Он нахмурился. – Ты обезвредил мою ловушку и привлек кучу ненужного внимания. Меня это не касается? Я скрестил руки на груди, совсем позабыв об укусе, и тут же скривился от боли. От Алекса это не скрылось. Он вообще был слишком внимателен, когда от него не требовалось. – Подожди… он тебя укусил? Алекс грубо схватил мою правую руку и задрал рукав куртки, обнажая красный след от зубов. Я равнодушно посмотрел на свою руку. – Как видишь. Мне не хотелось говорить про иммунитет. Пусть немного подумает о своем поведении, ему это полезно. – Нет… нет. Ты не можешь говорить о таких вещах со спокойным лицом! – А какое мне уже дело? В его серых глазах было как никогда прежде пусто. Он смотрел сквозь меня стеклянным взглядом, не размыкая губ. Будто выпотрошенная плюшевая игрушка. – Но ты умрешь. – А тебе не плевать? У тебя есть дела важнее, не забывай. Не знаю, откуда во мне появилось столько злорадства. За меня говорило чувство обиды, засевшее глубоко внутри. И я прекрасно видел, как с каждым словом ему становилось всё хуже, но не мог остановиться: – Или ты боишься, что не будет больше идиота, который вечно исполняет твои капризы? Алекс сжал руки в кулаки и со всей силы пнул стоящий рядом с ним горшок. Но не звон разбитой керамики заставил меня поежиться, а его странное поведение: Алекс схватился за голову и громко рассмеялся. Сказать, что мне стало жутко, значит ничего не сказать. – Хватит спектакля, – строго произнес я. – У меня им… – Конечно, – перебил меня он. – Конечно же мы должны были к этому прийти! Каждый раз одно и то же. – Алекс… – Я не позволю тебе умереть, как Кейт. Смотреть, как ты умираешь… И знать, что всё это моя вина. Ну уж нет! Своими руками… я завоюю второй шанс! Мой испуганный разум не сумел понять, откуда в его руках взялся топор. Я был так ошарашен, что даже забыл, как дышать. – П-подожди! – У тебя нет времени. А у меня нет желания терпеть это. Он побежал на меня, размахивая топором. Я отпрыгнул в сторону, но он тут же настиг меня, опрокидывая на пол, как минуту назад опрокинул горшок. В бою Алекс воистину ужасен. – Не бойся, – спокойным тоном протянул он. – Я всего лишь отрублю тебе руку, и ты будешь жить. Ну же… дай свою руку. – Алекс, не надо. Я иммунен. Он словно меня не слышал. Придавил мое запястье сапогом и занес топор над головой. Тогда я истошно закричал: – Не надо! Я не обращусь! – видя, как он медлит, продолжил: – Посмотри на мою шею. Здесь шрам от старого укуса, – я расстегнул воротник куртки и оттянул свитер так сильно, как это было возможно в моем положении: – Почти не видно, но ты просто приглядись. Смотри же… Он убрал ногу и бросил топор куда-то в сторону. Медленно опустился на колени, обнимая себя за плечи, и едва не плача взглянул на меня. – Почему ты сразу не сказал? Мне стало жутко стыдно. – Хотел… не знаю. Знал. Хотел, чтобы он почувствовал ту тоску, которую испытал я. Но звучало это ужасно. Не мог же я сказать: "Мне хотелось, чтоб ты страдал". – Если ты врешь мне, то я сам тебя убью. – Это правда. Меня много раз кусали. Иной раз даже следов не остается. Он сел на грязный пол, медленно качая головой. Он будто не верил мне. – Ты обвиняешь меня во лжи, а сам молчишь. – Иммунитет не та вещь, о которой следует знать в первую очередь. В отличие от членства в кровожадной банде. Застегнув куртку, я поднялся на ноги. Усталость накатила волной, и теперь больше всего на свете мне хотелось просто вернуться в офис. – Не та? Ты не представляешь, что я почувствовал, когда увидел укус! – повысил голос Алекс. Его резкие смены настроения порядком достали меня. – Да? А ты представлял, что мне пришлось испытать за всё это время? Ты помог мне обработать разбитое лицо? Ты нагрел воды, чтобы я мог отмыться от крови? Ты сделал хоть что-нибудь, кроме того, что бы жалеть себя? – Я делаю всё, но только ты этого не видишь. Если бы ты не сидел в своем Виллсайле всю жизнь, то знал бы цену моих поступков. Однако руководствуясь выдуманной в романах моралью, ты называешь меня сукой. – Потому что ты поступаешь как сука. – Неужели ты настолько слеп? – Ах, да. Прости меня. Я забыл поблагодарить тебя за то, что ты чуть не отрубил мне руку, не дав даже слово вставить. – Я хотел тебя спасти. – У тебя не все дома, Алекс. – У меня никого нет дома! У меня нет дома! – его голос срывался на крик. – Ты дал его и отобрал. – Ты сам ушел, придурок. Он поджал губы. – Знаешь, что? – тихо произнес я. – Мне не хочется наступать на одни и те же грабли каждый раз. Теперь я знаю, куда мне идти. Из офиса Освальда я связался с людьми. Теперь мне не страшно быть одному. – То есть я тебе больше не нужен? – Прекрати пытаться мной манипулировать. Я знаю все твои фокусы наизусть и не буду тебя жалеть. – Да сдался ты мне! Уходи к своим людям. Теперь тебе не придется терпеть компанию эгоистичного карлика. Проваливай! Катись к черту! Я не выдержал – за одно мгновение преодолел расстояние между нами и со всей силы ударил его по лицу. Удар получился сильнее, чем я предполагал. Глаза Алекса расширились до невообразимых размеров, но мальчик не проронил ни звука. Но и без слов всё было прекрасно понятно. Он был жутко бледен и, казалось, даже не дышал. Мне стало не по себе: Алекс больше не выглядел живым. Вот он, настоящий Алекс, которого я так отчаянно пытался разглядеть под маской бесконечной лжи. И это жутко. Так жутко, что мне самому хотелось убежать. – Алекс… Алекс, ты меня слышишь? Вообще-то я мечтал ему врезать с самого начала нашего знакомства. Кто бы мог подумать, что я поставлю под сомнение правильность этого поступка. – Мало, – неслышно проговорил он, – для такого, как я. Я совершенно не понимал, что говорить и как себя вести. – Не говори ерунды. – Если это всё, то уходи. Ты нашел людей, поэтому нянчиться со мной больше нет необходимости. – Я приютил тебя не поэтому. – От безысходности. – Да, но сейчас… – Ничего не изменилось. – Мы через столькое прошли вместе! – Ты привязан не ко мне, Фир, а к чувству, что теперь не одинок. – Нет… Это не так, – он не в себе. – Даже несмотря на злость, я продолжал искать тебя. Я хотел этой встречи. Я жаждал эту встречу больше всего на свете! Не сдержавшись, я крепко прижал его к себе. Он не шевелился. Я тут же пожалел о своем глупом порыве, но отступать было слишком поздно. – Я запутался, Алекс. Во мне бьются два совершенно противоположных чувства. Но… Если Освальд врал мне, так неужели я тоже должен от него отречься? Так что же теперь? И от себя отречься? Идеализм, будь он проклят, двигает мной с самого рождения. Но принимая людей такими, как они есть, я становлюсь чуточку счастливее. И ты тоже делаешь меня капельку счастливее. Он безвольно обмяк в моих руках. Мне начало казаться, что я держу в руках куклу, но вдруг послышался тихий голос: – Я устал. – Знаю… – Почему ты так убиваешься по мне? Ты заслужил встретить тогда в кафе кого-то получше, чем я. Он отстранился и выпрямился. На его лице не было и намека на эмоции. А я остался сидеть на коленях, пораженный до глубины души. Где же прежний Алекс, раздражающий меня глупыми шутками и детским любопытством? Почему этот Алекс превозносит меня над собой? Он ведь никому не позволил бы говорить такие вещи. Так почему себе позволяет? – Мы оба заслужили друг друга, раз уж на то пошло. – Вряд ли. Мне не хотелось вновь начинать спор. – Здесь небезопасно. Я отведу тебя в офис Освальда, и тогда обсудим оставшиеся проблемы. – Я устал от разговоров, – честно признался он. – Если снова будем молчать, то всё станет только хуже. Хватит с меня ссор и обид. Я готов отбросить гордость и услышать всё то, что ты пытался сказать мне в машине. Я надеюсь, и тебе хватит решимости. Алекс пожал плечами. – Не знаю. Говорить у меня никогда не получалось. – Поэтому убегаешь? Боишься ответственности, верно? Алекс пошатнулся – я протянул руку, готовый поймать его в любой момент. Второй раз за вечер в нем что-то рухнуло. Теперь он выглядел ошарашенным, словно я догадался о его страшной тайне, которую он никому на свете не рассказывал. Но мир не перевернулся, и мы остались стоять на прежнем месте. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться в этом. – Ого, а Джерри-то до сих пор валяется, – наигранно удивленно произнес Алекс. Он вернул топор, который ласково назвал Джерри, в рюкзак и молча уставился на меня. – Если поспешим, то успеем до заката. – За дверью столпились зараженные. Если бы я её не закрыл, то все они были бы тут. – И… как поступим? Алекс потащил меня из оранжереи. Когда мы вышли, он указал пальцем на деревянную доску, соединяющую две крыши. Конструкция была, мягко говоря, ненадежной. – Так ты передвигался по городу? – Только там, где это было возможно. Не бойся, она тебя выдержит. Алекс легко наступил на доску и пошел вперед, а вот я колебался. Последний раз кинул взгляд на оранжерею, убеждаясь, что ничего не забыл, и надавил ногой на деревянную поверхность. Доска недовольно скрипнула, но выбора у меня не было. Сигнализация Алекса созвала чуть ли не весь город. В этом я мог убедиться, пока шел по доске: внизу, как муравьи, обитали зараженные, тянули ко мне свои руки и предостерегающе рычали. Благодаря крышам мы сумели отойти на безопасное расстояние. Я вел Алекса за собой, пытаясь прочитать его мысли сквозь серую пелену безразличия. Так и не сумел. Зато в офис мы вернулись до заката. Я закрыл зеленую дверь и с облегчением выдохнул. Алекс потерянно осматривался; особенно его внимание привлекла радиостанция. – Работает? – Да, я разговаривал с мужчиной по имени Морис. Если бы не гроза, то узнал бы его местоположение. – Так ты не знаешь, куда ехать? – Понятия не имею. Надеюсь, что мне удастся сегодня с ним связаться. Алекс удрученно опустил голову. – Ясно. – Не стой гостем. Располагайся. – Хорошо. Он скинул рюкзак на пол и с ногами залез на подоконник. Разговаривать со мной он не собирался. Ну и ладно. Я стянул куртку, задрал рукав свитера, стараясь не задевать руку. Она вся была в крови; следы от зубов разбросаны по ладони и предплечью. В аптечке я отыскал хлоргексидин. – То есть с тобой ничего не будет? – Ничего. Я думал, что Алекс всё это время смотрел в окно, но на самом деле он следил за мной в отражении стекла. – Теперь я понимаю, почему ты с таким спокойствием относился к зараженным. Ты не обратишься. Это здорово. – Ну, кто знает, какая гадость содержится в слюни зараженных, помимо флевизма. Поэтому я не хочу быть легкомысленным. – Помочь? – он обернулся ко мне. – Только не здесь. Мы вышли на веранду, чтобы пролить укус антисептиком, но вместо этого получили волшебное зрелище: закатные лучи, плавающие в затопленной части Лейтхилла. Солнце еще было высоко над горизонтом, поэтому самая прекрасная часть заката ждала нас впереди. – Красиво, – восхищенно протянул Алекс. – Будь моя воля, я остался бы здесь только ради заката. – Я уверен, что в месте, куда ты уедешь, закат будет в тысячи раз прекраснее. Он отобрал бутылочку и потянул меня за локоть, чтобы я дал ему руку. – Не жалей, – сказал я с усмешкой. – Не на тебя. Алекс открыл хлоргексидин, сжал мой локоть и принялся лить на рану. Я шикнул, но постарался мужественно выстоять. Обработка укуса была такой ерундой по сравнению с тем, что пришлось вытерпеть Алексу с пробитой ногой. Поэтому я не мог показать, что мне больно. – Скоро заживет, обещаю. – Ерунда. Вот когда меня впервые укусили в шею… Тогда было страшно. Защелкнув крышку антисептика, Алекс поставил локти на парапет и прикрыл глаза. Лучи солнца падали нежно-розовыми пятнами на его бледное лицо. Я видел всё: и глубокие синяки под глазами, и искусанную губу, и едва заметную морщинку от постоянной фальшивой улыбки. – Что ты делал в Лейтхилле всё это время? – Осваивался. – Неплохо так освоился, – сказал я, намекая на ловушку. – Я делал эти ловушки не для тебя. Я пытался заманить Джонсона. Специально не заметал следы, чтобы он вычислил меня. – Что вас связывало? – М? – Алекс с замешательством взглянул на меня. – Бандит назвал тебя "любимчиком Джонсона". Не просто так. – Что ты там себе придумал? – он обиженно поджал губы и впервые за сегодняшний вечер начал говорить открыто: – Мы уважали друг друга, вот и всё. Джонсон… умный мужчина, и этот факт сильно выделяет его среди моих знакомых. Я же для него был как домашняя зверушка: выполнит все поручения, развлечет смешной мордочкой и даст лапу. Только он не учел, что зверушки не всегда бывают покорны. – Самокритично. – Порой я себя чувствую не человеком, а псом. Поэтому не так уж и критично. – Тебе, правда, казались решения Джонсона правильными? – Мы не пытали людей для забавы, Фир. В твоем понимании банда – это жестокий глупый сброд, но сам не заметишь, как окажешься частью сброда. – Но теперь-то… – Да, мое мнение о Джонсоне поменялось. Но привязанность к людям, с которыми я делил еду и выпивку никуда не делась. Мне жаль, что Айзек мертв. В тот день, когда ты нашел меня в кафе, мне было действительно больно. Я считал Айзека своим другом. И Джонсона я считал…Ну, не другом, конечно, но… – Не продолжай. Алекс вздохнул, подставляя лицо холодному ветру. – Я такая тряпка. – Если ты тряпка, то кто же тогда я? – Ты удивительный, Фир. Тебя бы сдать в музей на хранение. Мои щеки запылали от смущения. Я отвернулся к стене, следя за утонувшими в красном свете тенями: моей и его. – Ой, да прекрати, – проворчал я. – И я хочу… уберечь тебя. Если кто-то из них посмеет еще раз тронуть тебя, я порву их на кусочки. И пусть потом я не буду чувствовать себя героем, во мне будет жить уверенность, что я сделал всё правильно. – Ты не обязан меня спасать. Я и сам в состоянии о себе позаботиться. Он усмехнулся. – По тебе не видно. – А по тебе видно, что ли? Вечно только и делаешь, что ищешь, как бы оправдаться передо мной в своих чокнутых наклонностях. – Я хочу, чтобы у тебя остались хоть какие-то хорошие воспоминания обо мне. – Говоришь так, будто мы расстаемся. – Ты уйдешь к людям из рации. А я среди людей жить не смогу. Я замялся. Да, верно, это и было моим планом, пока Алекс не нашел меня. Но мысль, что придется оставить его, безумно меня пугала. – Они ведь так и не ответили, – пожал плечами я. – Давай не будем загадывать наперед. Алекс вопросительно приподнял бровь. – И что же ты имеешь в виду? – Пока ничего. Но ты же понимаешь, что я не буду относиться к тебе как прежде. – Я и не прошу. – Рад, что мы понимаем друг друга. Идем, тебе надо отдохнуть и поесть. Я открою тебе консервы. Я собирался вернуться в комнату Освальда, но был нагло остановлен. Алекс повис на моей шее, щекоча кожу неровным дыхание. Он стоял на носочках и еле-еле дотягивался до меня. Я подавил смешок и крепко обнял его в ответ. Он такой худой, такой маленький, но так много значит для меня. Почему? Mamma подарила мне жизнь, Освальд – дом. Что сделал хорошего для меня Алекс? – Спасибо, – прошептал он. – И прости. Я бросил тебя и ужасно об этом жалею. Когда я увидел укус на твоей руке… Мне стало так страшно. – Я знаю. – Не злишься? – Не злюсь. Он отпустил мою шею и прелестно улыбнулся. – Тогда корми меня! Вернувшись в комнату, я запер дверь на ключ и открыл две консервы: одну для меня, а вторую для него. Алекс съел свою порцию за пару минут, но попросить добавки не решился. Мне было некомфортно видеть его таким зажатым. Я будто оказался в одной комнате с незнакомым человеком. – Хочешь? – я протянул ему половину своей банки. – Обойдусь. Я не голоден. – Как хочешь. Я ему не поверил, но уговаривать не стал. В конце концов, мне тоже хотелось есть. – Кстати! – воскликнул он, подтягивая к себе рюкзак. – Хочешь взглянуть на мою недавнюю находку? Когда я утвердительно кивнул, он достал стеклянную баночку с круглыми жвачками. Такие раньше продавались в автоматах торговых центров. Алекс открутил крышку, высыпал несколько жвачек на ладошку и протянул мне. – Уверен, что это вкусно? – с сомнением спросил я, но всё же взял одну розовую конфетку. – Вкусно, но твердовато. Я закинул жвачку в рот. Ощущения были такие, будто решил прожевать камень. Однако после долгого смакования, появился какой-то сладковатый привкус. Напоминало клубнику. – Очень необычно, но мне нравится. – Алекс плохого не посоветует. Зевнув, Алекс закрутил крышку и спрятал баночку в рюкзак. Он выглядел очень уставшим. – Ложись спать, – сказал я ему после недолгого молчания. – А как же ты? – Я не хочу спать. Пока заполню дневник. Внимательный взгляд упал на мой дневник, но от вопросов Алекс воздержался. Он завернулся в одеяло и лег на матрас, свернувшись калачиком. А я поймал себя на мысли, что волнуюсь, не замерзнет ли он на холодном полу. – Ты будешь связываться с этим мужчиной? – вдруг спросил Алекс. – Морисом? Я хочу попытаться, но… Без тебя всё равно не уеду, не переживай. – Не переживаю, – буркнул он. – Просто не нравится мне этот Морис. Мне кажется, я слышал это имя раньше. – Ты тоже не единственный Александр в этом мире. – Алекс. Я не люблю свое полное имя. – А говорил, что Алекс – это твое полное имя, – ухмыльнулся я. – Я врал. Александром меня только брат называл, поэтому не люблю, когда кто-то другой так делает. – Извини, больше не буду. Он закряхтел и повернулся ко мне лицом. – Знаешь, а я ведь догадывался, что ты приедешь в Лейтхилл. Я даже приходил сюда, на Бристоу-Стрит, чтобы убедиться в этом. За окном тихо завывал ветер, а в радиостанции трещали помехи. Я протер глаза и открыл дневник, чтобы начать свое длинное повествование. – Ты искал со мной встречи? – Хотел убедиться, что ты в порядке. – Я в порядке. Теперь в порядке. Всё, малышам пора спать. – Спокойной ночи. – Отдыхай. Добавить мне к своему рассказу больше нечего. Я ложусь спать в надежде, что завтра снова окажусь дома, где впервые за такой долгий срок смогу по-настоящему насладиться глупыми шутками Алекса.Запись четырнадцатая. Дом
Мне часто снится лето. Шелест зеленой листвы, свежевыжатый сок и мучительная жара, по которой я скучаю до сих пор. Летом на нашем дворике зацветали гигантские желтые розы, а на деревьях зрела черешня. Тенями скользил по стенам вечерний закат, а я сидел на лавочке у дома и рассматривал свои разбитые коленки. Я постоянно падал с велосипеда. Что может быть чудесней, чем вновь очутиться в родной деревушке? Я открыл глаза и уставился в серый потолок. Хоть я спал в куртке, легкий холодок всё же осел на моем теле. Быстрее бы лето. Алекс спал. Он мог отрубиться где угодно, и это каждый раз удивляло меня. Даже если через комнату пройдет шествие зараженных, он не проснется. Чтобы убедиться в правильности своих мыслей, я щелкнул ему по носу и тут же об этом пожалел: возле моей шеи материализовался острый кинжал. – К-как… – А, это ты, – Алекс убрал кинжал обратно под подушку и сонно зевнул: – Не делай так больше, – он огляделся. – Уже утро? – Можешь заметить. Я поднялся на ноги и подошел к столу. На нем царил беспорядок хуже того, что встретил меня позавчера. – Тебе никто не ответил вчера? – Ты слышал? Я думал, ты спишь. – У меня нет проблем со слухом. Я не хотел упоминать, что вчера ночью всё же настраивал радиостанцию на необходимую частоту. Без особой надежды, конечно, но отказаться от своего желания целиком и полностью я не мог. – Надеюсь, ты не обижаешься. – Нет причин. Это твой выбор. – Я не поменял решения остаться с тобой. Если так подумать, то… ехать одному в неизвестное направление жуть как страшно. Я бы начал сомневаться и всё испортил, – я покачал головой. – Но мне, правда, важно знать, что больше нет ничего скрытого, что могло поменять мое мнение о тебе в худшую сторону. В который раз. Алекс потупил взгляд. – Фир… – Только не говори, что есть. – Это так сложно объяснить, – сказал он и, заметив, что я начинаю злиться, добавил: – Но я ведь имею право хранить секреты. Почему ты ненавидишь меня за это? Я вздохнул. Похоже, мы так ни к чему и не пришли. Кто же знал, что общаться с людьми так сложно. – Из-за твоих секретиков у нас серьезные проблемы. – Не только из-за них. Тем более… ах, черт, забей, – он встал с матраса. – Я зараженный. – Ч-что? – я уставился на слабо улыбающегося Алекса и фыркнул: – Дурак. Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным? С такими вещами не шутят. – Знаю, извини. Я просто пытался… разрядить обстановку. В последнее время мы стали слишком серьезными. – Я не клоун, чтобы быть всегда веселым. – А я клоун, поэтому не могу вести себя иначе. Но я клянусь, что, когда мы приедем домой, я расскажу тебе всю свою жизнь. Договорились? – Договорились. Он растянул губы в радостной улыбке, но я видел в ней растерянность. «По крайней мере, он пытается быть честным, – мелькнуло в моей голове. – Это значит, что я принял верное решение». – Нам пора возвращаться домой. Не знаю как ты, а я Лейтхиллом пресытился. – То есть твоя тяга к неприятностям наконец-то прошла? – Как остроумно, – я еле сдержался, чтобы не показать ему язык. Взрослый парень, называется. Пока я собирал вещи, Алекс рылся в аптечке. Он сам предложил мне перебинтовать укус, так что грех было бы отказаться. И вот, когда солнце уже взошло над горизонтом, мы были готовы отправляться в путь. Я не был сосредоточен так, как обычно. Со мной рядом шел Алекс, и это придавало мне уверенности и спокойствия. Поэтому когда мы добрались до пожарной лестницы, по которой я спускался и поднимался всё это время, и увидели толпу зараженных, я не начал паниковать. Путь вниз отрезан, но должны были быть другие дороги. – Почему именно сюда пришли? Идиоты… – Алекс недовольно прищурился, оглядывая узкий переулок. – Что-то их привлекло. – К счастью, они не умеют лазить по лестницам. – Я не был бы так уверен. Однажды ночью целая свора забралась на балкон второго этажа, чтобы полакомиться нами. – Но мы же на четвертом. – За личностями вроде нас можно лезть хоть на десятый. Мы отошли от лестницы, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Когда я пытался зайти сюда через первый этаж, все двери были закрыты. Может быть, нам удастся открыть их изнутри. – Ну, тратить все болты и патроны на тех, что в переулке, мне неохота, поэтому пойдем в обходную. Я ни разу не спускался в самый низ здания. Я помнил, как побоялся даже смотреть туда, когда между лестницами мелькнуло какое-то белое пятно. Вряд ли обойдется без проблем, однако выбора у нас не было. Я шел впереди. Показывать страх Алексу, который шел за мной следом с выражением полнейшего безразличия, было бы как-то позорно, поэтому я старался идти быстро, не оборачиваясь и не вздрагивая от сторонних звуков. Чем ниже мы спускались, тем громче становились эти звуки. – Погоди, – остановил меня Алекс на втором этаже. – Я пойду вперед. – Но… – У меня арбалет, а ты с пистолетом наделаешь много шума. Хватит играть в героя. Он обогнул меня и шагнул в темноту. Я постарался не отставать, освещая стены светом фонарика. «Даже если зараженный прыгнет на Алекса, он успеет среагировать», – успокаивал себя я. Алекс толкнул железную дверь ногой – та заскрипела, выпуская тошнотворный смрад из коридора. Я не выдержал и закрыл нос рукавом куртки. Желание поскорее убраться отсюда только усилилось. – Посвети мне. Я направил луч света на листок в коричневой рамке, висящий на стене: план эвакуации. – Через пожарный выход идти бесполезно, – произнес он шепотом. – Выйдем прямо к ним в переулок. Надо открыть главную дверь или найти незапертое окно. По всему коридору тянулся грязно-черный след, который, будто в насмешку, вел прямо к выходу. Алекс то и дело озирался и принюхивался. Как он может дышать такой вонью, я искренне не понимал. – Мне кажется, что мы попали в их пристанище. – Ты о чем? В унисон с моими словами что-то упало. Я обернулся и наставил фонарик на лестницу, ведь, судя по всему, звук шел из подвала, но ничего разглядеть не сумел. – Здесь они спят. И обычно спят стадом. Если они проснутся, то нам конец. – Умеешь же ты обнадежить. Я нервно сглотнул. Неужели всё это время я ночевал в таком месте? – Те, которых мы видели на улице, еще не вернулись в пристанище. Поэтому их так много, – продолжил Алекс. – Скорее всего, они выбираются через пожарный выход. – Когда я пытался попасть в офис, дверь была закрыта. – Значит должен быть еще ход. – Я видел открытое окно, ведущее в подвал, но побоялся туда лезть. Алекс коротко, но довольно грубо ругнулся и пошел вперед по следу. Получается, это старый след крови… Жуть. Они приносят добычу прямо в подвал, где поедают. Теперь понятна природа этой вони. Добравшись до главного входа, мы наткнулись на подобие баррикад. Дверь была завалена кожаным диваном, целой кучей кресел и двумя шкафами. – Надо разобрать завал. – А если они проснутся от шума? – Я забаррикадирую дверь подвала, – Алекс оглянулся. – Даже если что-то пойдет не так, то это их задержит. Как только я кивнул, Алекс тут же скрылся в черном коридоре. И как он ориентируется в кромешной темноте? Впрочем, рассуждения сейчас совсем неуместны. Я убрал несколько кресел, вытащил заднюю стенку шкафа, чтобы было легче тащить его, и потянулся к самому шкафу. Одному тяжеловато справиться, но от Алекса вряд ли был бы прок. Мне удалось сдвинуть шкаф на несколько дюймов, а дальше он двигаться отказывался. – Ну что? – голос за спиной заставил меня поежиться. – Никакого прогресса. Он не поддается. Алекс сложил руки на груди и тихо присвистнул. Даже в тусклом свете фонарика я мог заметить, что его губы побледнели, да и сам он выглядел болезненно. – Нам нельзя здесь задерживаться. – Ты в порядке? – Не важно. Помоги мне. Он скинул рюкзак и надавил на створку шкафа плечом, а я взялся с другой стороны, наклоняя махину на себя. Алекс протиснулся в образовавшуюся щель, оставив меня в смятении. Так… что дальше? – В отличие от тебя я не такой крошечный, – пробурчал я. Держать становилось с каждой секундой всё тяжелее. Когда это стало практически невыносимо, послышался голос Алекса: – Отпускай. Он на коленках выполз из завала, отряхивая волосы от пыли. – У меня получилось приоткрыть дверь. Я думаю, мы пролезем. Надо только избавиться от шкафа. Вообще-то я сильно сомневался, что смогу куда-то пролезть. Ни для кого не секрет, что в отличие от Алекса я питаюсь нормально, и оттого не имею такого аномально худого телосложения. Однако он, судя по всему, об этом задумываться не стал. Пнул со всей силы шкаф – тот наклонился в сторону, а затем с диким грохотом сложился вдвое. – Т-ты что творишь? – Не теряю зря времени. Идем, скорее. Алекс подобрал рюкзак и полез сквозь остатки несчастного шкафа. К моему удивлению, дверь действительно удалось приоткрыть, но не до конца: мешал заваленный мебелью диван. В унисон с грохотом шкафа в подвале раздался оглушительный вой. Я стоял как вкопанный и не мог даже пошевелиться. Ничего более ужасающего в своей жизни я не слышал. – Ну же, Фирмино! Алекс ждал меня, придерживая дверь ногой. Я последний раз взглянул в глаза пугающей темноты и бросился к выходу, спотыкаясь на каждом шагу. Сначала выбросил наружу рюкзак, а затем, втянув живот, попытался протиснуться сам. Произошло то, чего я боялся больше всего: я застрял. – Ой, да ладно тебе! – выражение лица Алекса в этот момент просто не передать: такую смесь удивления и негодования еще следовало поискать. – Я не виноват. Наверное, я смог бы выбраться сам, но Алекс не стал ждать: он буквально выпихнул меня, и я упал на бетонное крыльцо. – Алекс… Топот тысячи ног заглушил мое отчаянное сердцебиение. Алекс полез следом за мной, но вдруг из-за двери возникла белая рука и начала отчаянно тянуть его внутрь, держа за рукав куртки. Я выхватил мачете, ударил ровно два раза, и рука зараженного упала на пол. По двери потекла кровь. Снаружи тоже не было безопасно, поэтому мы не стали задерживаться. Только оказавшись в маленьком дворике, мы смогли перевести дух. Алекс сел на холодный асфальт и зажал рот рукой; казалось, он с трудом сдерживает тошноту. – До машины рукой подать. Ты как? – Нормально, – на свежем воздухе ему и вправду стало легче. – Я видел… у подвала… – Не продолжай. Я понимаю. – Они тащат туда всё: животных, людей… Жуть. Будто запасаются на зиму. У них какой-то коллективный разум. Если один делает, то и другой повторяет. Они словно чувствуют друг друга… Это сносит мне крышу. – Сколько их там было? Сотня? – Больше, скорее всего. Но это маленькое пристанище, так что нам повезло. Думаю, его облюбовали зараженные уже после того, как Освальд погиб. Он бы заметил новых соседей. – Да уж. До машины мы добрались без происшествий. Алекс залез на переднее сиденье и терпеливо ждал, пока я заведу двигатель. Когда мы тронулись, он тяжело вздохнул. – Кажется, та парочка хочет, чтобы мы ее подбросили. Я посмотрел в зеркало заднего вида: за нами бежали двое зараженных, спотыкаясь на своем пути. – Отстанут. Им никогда не догнать автомобиль. – А вдруг лет так через сорок они научатся очень быстро бегать? Только представь, как это странно будет выглядеть, ха-ха. – Не научатся. – Ну знаешь, мало ли. Если спустя всего десять лет они сумели адаптироваться к окружающему миру, что мешает им продолжать развиваться? Как тот мужик, который тебя укусил. Я назвал его броненосцем. Он огромный и неповоротливый, однако очень крепкий. – Мне кажется, у тебя проблемы с названиями. – Да? – он повернулся ко мне. – Придумай ему более подходящее имя. – Я не собираюсь заниматься такой ерундой. – Тогда не делай мне неуместных замечаний. – Предположим у многих зараженных есть свои уникальные способности… Лесник высматривает свою жертву заранее, а не нападает. Толстяк имеет что-то вроде защитного слоя. А бывают такие зараженные, которые могут разговаривать? Алекс фыркнул, прикрывая рот ладонью. – Я с ними не пытался беседовать. – Ты же понимаешь, о чем я. Умеют ли они издавать звуки, очень похожие на слова? – У многих обращенных детей есть способность истошно кричать. Я называю это призывным плачем. Они кричат, будто вот-вот зарыдают, чтобы призвать кого-то, кто сможет их защитить. А когда опасности поблизости нет, такие зараженные могут издавать звуки, похожие на слова. Они просят помощи. – Ясно. Странно было осознавать, что необразованный Алекс, который с трудом способен написать простейшее предложение без ошибки, так много знает о том, о чем я понятия не имею. А ведь я обязан понимать природу их поведения. Знания об этом может спасти мне жизнь. Следует немедленно наверстать упущенное. – Я видел такого в офисе. Сначала подумал, что… Впрочем, не важно. – Говори, раз начал, – он пристально смотрел на меня. – Подумал, что это ты. Смешно даже как-то. – Не очень. Я ведь тоже могу обратиться, поэтому тебе стоит следить за мной получше. – Привязать тебя на короткий поводок? – А ты любитель извращений? – он улыбнулся. – Ладно, забей. Не знаю, зачем это сказал. Для меня важно лишь то, что происходит сейчас. Хочешь… глянуть, что Ник хранил у себя в бардачке? Алекс открыл бардачок и достал оттуда желтую зажигалку. – Я просмотрел всю машину, прежде чем ехать в Лейтхилл. Ты меня не удивишь. – Ты скучный, – театрально закатил глаза он, вернув зажигалку на место. – Я уверен, что здесь много интересностей. Алекс вытряхнул содержимое всех открывающихся полочек себе на колени и принялся изучать. Как по мне, сплошной мусор. И это я еще выкинул пачку сигарет и грязный носовой платок. Алекс тоже быстро смекнул, что ничего интересного он не найдет, поэтому вернул всё на место. Однако так просто он не успокоился. Заметив, что между задними сидениями имеется открывающийся подлокотник, мальчик полез через весь салон к новой находке. – Алекс, – шикнул на него я, но не был удостоен вниманием. – Тут кое-что есть! Вернувшись на свое место, Алекс с любопытством развернул смятую салфетку, на которой явно были написаны слова. Однако после прочтения скудного послания его лицо побелело, а губы искривились. – Что там? – Грязь. Он открыл окно и выкинул салфетку на дорогу. Та, подхваченная ветром, мгновенно испарилась из моего поля зрения. Я был в замешательстве. – Мы ведь договаривались, – серьезно произнес я. Тени от деревьев, мелькающие на коже, делали его мрачный вид еще мрачнее. Он прикусил губу, смотря на себя в зеркало заднего вида. – Это послание от Айзека. Когда мы бежали от банды, он оставлял на своем пути записки. Хотел, чтобы Джонсон нашелменя. Ты это знаешь. – Ужасно, что он так с тобой поступил. – На самом деле я знал, на что шел. С самого начала… Я ожидал чего-то подобного. Люди просто не могут не предавать друг друга. Мне хотелось что-то ответить, но я был слишком сосредоточен на дороге. Да и что тут сказать: спорить бесполезно, а найти нужные аргументы слишком сложно. – Я вижу задумчивость на твоем лице. Не бери всерьез мои слова, а то опять по ночам не будешь спать. Всю оставшуюся дорогу мы болтали не о чем. Мне нравилось снова слышать голос Алекса. Я будто вернулся в старую сказку. Даже время шло быстрее: по ощущению в Лейтхилл я ехал целую вечность, но назад мы приехали за час. Солнце уже подходило к горизонту, когда мы остановились в гараже какого-то заброшенного дома. Подъехать к своему гаражу я не мог из-за клена, который сам и срубил, а тратить лишнее время на объезд мне не хотелось. – Я так устал… – сказал Алекс, когда мы переступили порог родного домика. Алекс скинул с себя куртку и лениво потянулся. Хоть он и пытался скрыть эмоции за усталостью, я видел, что он рад вернуться домой. Очень рад. – Я подогрею тебе воду. – Зачем? – на его лице отразилось искреннее непонимание. – Чтобы помыться. Ты же знаешь правила. Я люблю, когда всё вокруг меня находится в идеальном порядке. А ты за то время, пока пробыл в Лейтхилле, успел в грязи искупаться. Несколько раз. – Не правда. – Не спорь. Я знал, что он не хочет ругаться со мной в первый же час своего пребывания в доме, однако было что-то поистине пугающее для Алекса в глаголе "мыться". Спустя долгие минуты препирательств, мне всё же удалось затолкать парня в таз с горячей водой и выдать ему комплект домашней одежды и полотенце. А я пошел в котельную, чтобы подкинуть дров и поскорее согреться. Интересно, почему именно дома мы начинаем чувствовать усталость, которая копилась в нас на протяжении всего дня? Будто обрываются веревочки, поднимавшие и опускавшие наши конечности. Придя в гостиную, я стянул с себя штаны и свитер и закутался в одеяло. Даже думать лень, а еще надо приготовить ужин, проведать Элизу и помыться. Когда я задремал в кресле, убаюканный родной тишиной, вернулся Алекс. Он выглядел, мягко говоря, недовольным. С коротких светлых волос стекала вода, а мокрое полотенце лежало на плечах. – Спишь? – Рано спать, я хотел приготовить что-нибудь… – Да не парься, я сам приготовлю. Ты выглядишь замученным. – Я не привык спать где-то, кроме своей постели, поэтому обитание в офисе Освальда стало необычным опытом. И очень утомительным. – Теперь ты понимаешь, каково мне. Хотя бы чуть-чуть. Понять Алекса очень сложно. Я его простил, и этого мне было достаточно, чтобы продолжить жить под одной крышей. Алексу, наверное, этого было мало. Он думает, что я снова выгоню его? – Ты мне весь пол водой зальешь. Тебя вытираться не учили? – проворчал я, желая сменить тему. – Не будь занудой. – Вытри волосы. Алекс фыркнул и неохотно начал водить кончиком полотенца по голове. – Хоть твои ворчания жутко надоедают, – он улыбнулся, – я всё равно скучал по ним. – Да ну? – Серьезно. Он сел на подлокотник, легонько ударил меня кулаком по плечу и произнес: – Надеюсь, будь у тебя кто-то кроме меня, ты бы всё равно скучал. – Я мог бы продолжить диалог с Морисом, но не сделал этого. Зря ты думаешь, будто мне хочется променять тебя на первого встречного. – Но ты же забрал радиостанцию с собой. Тем более сравнивать меня со странным голосом из динамика… Не получается у тебя льстить. – Я и не собираюсь льстить. Всё равно придется куда-то уехать, пока Джонсон не опомнился, поэтому радиостанция нам еще не раз пригодится. Алекс нахмурился, стоило мне упомянуть ненавистную фамилию. – Знаешь… я ведь сбежал в Лейтхилл, чтобы убить Джонсона. – С ума сошел что ли? Они вооружены, да и даже один на один ты явно проигрываешь Джонсону. Его плечи затряслись от смеха. – Мной руководила ненависть. Я безрассуден, правда? – Ты дурак. – Ты просто никогда не ненавидел кого-то так сильно, что готов был сам умереть, лишь бы заставить его страдать. – Но это глупо. Какой смысл в чужих страданиях? Разве они принесут тебе покой? Алекс приблизился к моему лицу, кривовато улыбнувшись, и заглянул в глаза. От неожиданности у меня даже дыхание перехватило. – В прошлом я сделал много глупостей. Я сжег заживо человека, потому что он предал меня. Но с Джонсоном иная ситуация. Я имею в некой степени благородные мотивы. – Какие мотивы ты бы ни преследовал, убийство человека – это не тот поступок, который тебе нужен сейчас. – Джонсон хочет захватить Новую Британию. Он разрушит всё на своем пути. Представляешь, сколько жертв ему придется принести? – Не верю, что у какой-то банды хватит сил для захвата огромного поселения с кучей военных. – У него есть козырь в рукаве. – Да чем бы он ни располагал, какая разница? Нас это не касается, Алекс. Больше ты с этим не связан. Ты имеешь право на нормальную жизнь. Здесь, со мной. – А если… – Нет никаких «если». Есть только ты и я. Твои попытки выпросить прощение за прошлые грехи сделают только хуже. Алекс обнял меня за шею, утыкаясь носом в обивку кресла. Я слышал, как тяжело он дышит. – Ты прав, – выдохнул он наконец. – Ты прав, Фир. Мы сидели так какое-то время, пока окончательно не стемнело. Тогда Алекс поднял голову и спрыгнул на пол. – Ты мне всё одеяло промочил своими волосами, – проворчал я и ужаснулся. Я действительно веду себя как занудный старик!Запись пятнадцатая. Гость
«Не бойся, я твой друг», – это были первые слова, которые я услышал от Освальда. Мы прятались в полупустом магазинчике на окраине, дожидаясь помощи. – Мир точно сошел с ума! – громко возмущался Чак, судорожно сжимая мобильный телефон. – Неужели они не видят, что творится на улице? Почему оставшихся в городе людей не эвакуируют? – Потому что мы опоздали, – ответила его жена. Семья Чака была теми людьми, которые спасли меня и отвезли в Виллсайл. Вот так я с ними и познакомился. – Папа… Нас уже не спасут, верно? – спросил Дерек. – Папа, – повторил я за ним как попугайчик. – Что случилось с твоими родителями? – Освальд сел рядом со мной на прилавок и аккуратно дотронулся до плеча. Я отодвинулся от него, подавляя порыв заплакать. Весь мир казался мне слишком большим и жестоким. – Даже если помощь не придет, то я тебя не оставлю. Со мной ты в безопасности. Хочешь, принесу тебе газировку? Здесь автомат неподалеку. Закутавшись в холодную кофту, я посмотрел на ругающегося со своей женой Чака. – Какая тебе больше всего нравится? Я покачал головой – с губ Освальда сорвался тяжелый вздох. – Ты такой разговорчивый, мой друг, – усмехнулся он, заведя руки за голову. – Как тебя зовут? Чак говорил, но я не запомнил. Ты ведь испанец, я прав? Спокойствие, с которым он говорил, делало меня капельку храбрее. Мне уже не хотелось расплакаться, как прежде. – Если тебе страшно, то ты можешь взять меня за руку. Я не против. – Я… Фирмино. – Очень интересное имя. И вправду испанец. – Итальянец. – Да? Извини, – он улыбнулся. – Можешь звать меня просто Освальд. Почему я пишу об этом? Во мне часто просыпается чувство ностальгии. Мне нравится думать о тех временах, когда я был ребенком. Порой, встав на рассвете, хочется вновь проникнуться атмосферой тех лет. Алекс говорит, что я не умею отпускать прошлое, но я с ним не согласен. Мне нравится погружаться в себя, вот и всё. Кстати об Алексе. Он всегда спал довольно долго, поэтому на утро я выделил час для себя самого. Для рассуждений или простого человеческого наслаждения тишиной. Конечно, мне понадобилось какое-то время после его возвращения, чтобы вновь привыкнуть к «новому-старому» распорядку дня. Этот распорядок мне очень нравился, пусть я не любил менять многолетние привычки. Но сегодня, часов так в восемь утра, пока я по обыкновению делал пометки на листочках, чтобы позже оформить их полноценными записями в дневник, раздался приглушенный стук дерева о пол, нехарактерный для обыкновенной утренней тишины. «Неужели проснулся?». Я спустился в гостиную и увидел Алекса сидящим на полу и держащим в руках створку шкафа. Спустя несколько неловких взглядов я всё же решился поинтересоваться: – Ты что делаешь? – Мышь ловлю. – Единственная мышь в этом доме – это ты. Алекс оскорбленно опустил голову. – Вот тебе и «доброе утро». – Ты зачем мне шкаф ломаешь? Он старше, чем ты. – Она сама отвалилась. А тот факт, что шкаф старше меня, подтверждает мои слова. Видишь? Алекс положил створку рядом с собой на пол и невинно улыбнулся. – Вставай с пола, а то замерзнешь. Зима на улице. А если ты хотел полазить по шкафам, то мог бы просто попросить у меня. – Ничего я не хотел, – буркнул он. – Просто у тебя тут журналы какие-то лежали, и я подумал… Покачав головой, я достал из шкафа стопку старых журналов и кинул их на столик возле дивана. Здесь был целый клад для ценителей первых сплетен и сомнительных рецептов. Встречались, правда, и неплохие экземпляры вроде журнала про автомобили и научные энциклопедии. – Можно? – Алекс с любопытством осмотрел мое имущество. – Бери. – Спасибо! А вот про мышь зря ты мне не поверил, я ее действительно видел. Я вздохнул и пошел в мастерскую за инструментами, чтобы починить створку шкафа. Когда я вернулся, Алекс лежал на диване, рассматривая картинки в журнале. – Что такое панацея? – спросил он у меня, пока я возвращал створку на свое законное место. – Лекарство от всех болезней. – Её не существует? – Нет, это миф. Нахмурившись, Алекс вернулся к изучению журнала. Вдруг он вскрикнул от радости и подбежал ко мне, чтобы показать разворот с играми. – Смотри, это судоку! Дейн обожал её разгадывать! Я тоже хочу сыграть! Сколько радости от обычного квадратика девять на девять… Его восторженное лицо заставило меня улыбнуться. Я махнул рукой в сторону подставки для карандашей, которая с приходом Алекса стала располагаться на журнальном столике. – Не забывай, что стирка сегодня на тебе. – Да, я помню. Займусь после завтрака. Миссия по возвращению шкафа в порядок прошла успешно. Я вытер руки о платок и подошел к Алексу, заглядывая в журнал, где кривоватыми рядами были нарисованы цифры. Три двойки подряд? Судоку ведь не так разгадывают! – Ты неправильно пишешь. Цифры не могут повторяться. – Ну и что? Мне нравится. – Ты делаешь неправильно! – Ну и что? – возмущенно повторил он. – Я не знаю правил, но мне нравится вписывать цифры в клетки! Почему я должен что-то менять, если мне и так нравится? – Потому что тебе быстро надоест. – Не надоест. – Ладно, – закатив глаза, сказал я. – Делай, как хочешь. Но если всё-таки образумишься, то на предыдущей странице есть правила. Через какое-то время Алекс действительно полез на другую страничку, чтобы прочитать правила. Обычно в таких ситуациях я чувствовал себя победителем, но сегодня что-то заставило меня задуматься. «Если мне нравится, то почему я должен ограничивать себя правилами?» Не самый логичный вопрос в условиях нашей жизни, но… И вправду, почему? – Три и четыре! Да я просто гений! – Не кричи, Ал. Ты заглушаешь мои мысли. – Извини. – Каша почти сварилась, – строго взглянул на него я. – Иди к столу. Иногда своим родительским поведением я пугал самого себя. Однако в этом была вина и Алекса: нечего вести себя как ребенок. По сути, он, конечно, и есть ребенок, но всё-таки.Запись шестнадцатая. Пластинки
Всем не угодишь. Вроде бы очевидный факт и ты его понимаешь с самого детства, впервые в своей жизни получив неодобрение от сверстников из-за розового свитера, который тебе так нравился, но… Как часто я корил себя, если у меня не получалось быть прилежным мальчиком? Не сосчитать. Поэтому в голове закрепился страх выбора, ведь ошибившись единожды, ты до конца жизни будешь жалеть. Вот только порой правильного выхода не существует. И как тогда остаться хорошим и счастливым?– В его пистолете не было патронов. Не кажется странным? Когда я вышел во двор, чтобы запереть Элизу на ночь, Алекс сидел на качелях, неохотно раскачиваясь при помощи ног. В его руках лежал пистолет Роберта. – Если у него не осталось патронов, то наставить на тебя незаряженный пистолет было единственным выходом из данной ситуации. – Почему «друзья» отправили его в одиночку, хотя никто из них не был уверен, что ты всё еще живешь здесь? У него нет патронов, нет еды, нет спального мешка. Где Ричард собирался ночевать, окажись дом заброшенным? – Его зовут Роберт. – Это уже не пахнет подставой, а воняет. – Алекс, прекрати. Что по твоему мнению я должен сделать? – Связать его и выпытать правду. – Отличный план! Давай уподобимся Джонсону и будем бить и унижать лишь бы доказать свое превосходство! – Лучше быть наивным тупицей, которого каждый встречный разводит как ребенка. Я не поверил своим ушам. Даже дышать стало тяжело: обида спазмом сковала горло. Да как он смеет? Неужели в его глазах я жалок до такой степени, что меня можно оскорблять, смотря прямо в глаза? – Фир, я не имел в виду, что ты глупый, – поспешно начал оправдываться он, но я не стал слушать его жалкие потуги обелить себя в очередной раз. Я молча ушел в дом. Если можно было бы дать имя беспомощной массе сомнений и пустых мыслей, то она определенно носила бы мое имя. Так жалок, что даже смешно. Наивная тупица. – Почему ты здесь сидишь, Фирмино? Я поднял голову и увидел Роберта. Он хотел подняться на второй этаж, но я преградил ему путь. – Голова закружилась, пока поднимался, – соврал я. – У тебя всегда были с этим проблемы, – улыбнулся Боб. – Я сам по себе слабак. Чак много раз говорил мне, но я не хотел ему верить. В синих, глубоко посаженных глазах Роберта можно было прочитать жалость. Он с трудом опустился на ступени рядом со мной и взъерошил мои волосы, как то любил делать Освальд. – В тот день, когда впервые в твоих глазах отразился ужас смерти, и ты потерял голос, я решил, что до конца своих дней ты так и останешься немым беспомощным мальчиком. Но ты переборол свои страхи. Ты смог. – Если бы Освальд не заделался моим личным психотерапевтом… – Если бы ты был слабым человеком, то Освальд не сумел помочь тебе. Я кивнул, не веря его словам, но всё же проникаясь теплотой, с которой он говорил это. Совсем как в старые времена. Может, я сплю, а голос Роберта лишь часть моего сна? – Знаешь, Боб, наверное… Будет правильно поехать с тобой в Клирлейк. Я очень люблю свой дом и все воспоминания, которые прячутся здесь за каждым углом, но надо ведь двигаться дальше. После смерти старика Рэймонда год назад я задался вопросом: что делать теперь? В одиночестве сходить с ума как Рэймонд? Но ему было почти девяносто, а мне всего двадцать. – А как же Алекс? – взволнованно прервал меня Роберт. – Понятия не имею. Надеюсь, он перестанет кукситься. – Мы не можем оставить Алекса. – Я тоже этого не хочу, поэтому буду молиться на его благоразумность. Хотя зная Алекса, я не удивлюсь, если он бросит меня. – Ты поговоришь с ним? – Да, разумеется. Почему ты так беспокоишься о нем? Я думал, ты будешь настроен отрицательно по отношению к Алексу. – Я вижу, что он важен для тебя, Фирмино. Звучало разумно. Я скривил рот в подобии улыбки. – Скоро стемнеет, да и ты с дороги наверняка устал. Показать твою комнату? – Я не устал, мой мальчик. Вряд ли мне удастся уснуть, – печально выдохнул Роберт. – Я буду тебе признателен, если ты найдешь для меня какое-то дело, чтобы занять руки. Безделье меня угнетает. Хоть свечки позажигать. С моим зрением даже в дневное время одной свечи уже мало. – Ну… Боб, ты же разбираешься во всяких штуках, вроде радио или телефона. Не мог бы ты починить проигрыватель? – Граммофон Освальда? – Ага. – Он до сих пор здесь? Сколько лет бедняге?.. – Я надеюсь не так много, чтобы стать негодным для музыки. – Что ж, я постараюсь сделать всё, что в моих силах. Роберт еще чуть-чуть посидел рядом со мной, а затем ушел на чердак. Я натянул рукава свитера до самых кончиков пальцев, пытаясь спастись тем самым от зимних сквозняков. Помню, когда мне было лет тринадцать, Роберт назвал меня «мальчиком с грустными глазами». Я лишь искоса посмотрел на него и спрятался в своей комнате. Поначалу своим поведением Боб напоминал мне отца. Глубокой верой, которая стерлась в пыль с течением времени, если быть точнее. Надо чем-то занять себя. Выходить во двор нельзя, ведь там Алекс. Значит, займусь шитьем. Сошью себе очередную маску или заштопаю носки. Скоротаю время до возвращения Роберта с чердака. Где я оставил швейный набор? Пока я вспоминал местонахождение небольшой металлической банки, заполненной цветными нитками, Алекс вернулся в дом. Он встал в дверном проеме, скрестив руки на груди, и уставился на меня. – Ты со мной не разговариваешь? Оставив его вопрос без ответа, я принялся искать в комоде швейный набор. – Фир, прекрати делать вид, будто меня не существует! Игнорирование – самый лучший способ вывести Алекса из себя. – Поверить не могу, что ты способен обидеться из-за какой-то ерунды. Кто бы говорил, подумал я. Алекс не успокоился – он резко врезался головой в мою спину, заставляя ойкнуть и выронить только что найденный швейный набор. – Вообще уже? – громко возмутился я. – Ну наконец-то, а то я уже думал, что ты голос потерял… – Ты прекрасно понимаешь, почему я так себя веду. – Всё из-за Рафаэля… – Роберта. – Да мне плевать. Я мог бы дать ему шанс, скажем, только из уважения к тебе. Но для начала он должен убедить меня в… – Алекс, я согласился поехать в Клирлейк. Я выпалил это на одном дыхании, прекрасно понимая, как отреагирует Алекс. Я отказался от своего желания ради него, но сможет ли он отказаться от своих принципов ради меня? – Т-ты… Почему? – Потому что мне кажется такой исход самым верным. Мы с тобой могли бы делить одну комнату. Буду работать поваром или уборщиком днем, а по вечерам устраивать посиделки с гитарой. Никаких мыслей о том, как себя прокормить или пережить эту ночь. Мы будем жить как настоящие люди. И опять этот непонимающий взгляд. – Для тебя важно… жить так. – Сейчас я осознаю, что поспешил с выбором. Но мне кажется, оно к лучшему. Разве плохо стремиться к лучшей жизни? Возможно, со стороны Алекс это выглядело так, будто я пытаюсь сбежать от него при первой выпавшей возможности. Но всё то, что я уже пережил и то, от чего отказался, было самым истинным доказательством моей привязанности. Пусть я врал, что смог подавить в себе всё лишнее, мешающее мне быть с Алексом, сейчас я искренне надеялся на свою правоту. – Не молчи, Ал. Скажи, что я слепец, ошибающийся на каждом шагу. – Это так, но я понял всё еще в тот момент, когда ты забрал радиостанцию. – Дело не только в этом. Боб очень важный для меня человек. Я не могу видеть его разбитым моим отказом. Понимаешь ли ты это? – Я починил граммофон, – неожиданно для меня в гостиной оказался Роберт. – Стало быть, я не вовремя? – Нет, ты нам не помешал. Мужчина поставил граммофон на журнальный столик. С собой он также прихватил парочку пластинок, которые во времена моего детства играли из его комнаты каждое утро. – Скоро стемнеет, – произнес я, разрываясь между желанием послушать любимые мелодии и уже привычной осторожностью. – Но мы же не будем шуметь, – улыбнулся Боб. – К тому же прослушивание одной пластинки не займет много времени. Я поддался соблазну, увидев в руках мужчины пластинки с джазом. Роберт в полной мере разделял мою любовь к этому жанру музыки. – Только до заката. Любовь к джазу досталась мне от бабушки Диди. У нее был дивный голос, и во времена своей молодости бабушка часто выступала на сцене. Она была тем самым человеком, широко известным в узких кругах. Хоть mamma сердилась, когда разговоры бабушки Диди заходили о бурной сценической жизни, она всё равно рассказывала мне об этом. Особенно часто из ее уст слышалось имя саксофониста Орнетта. Он был страстно влюблен в бабушку и постоянно дарил ей подарки, среди которых присутствовали пластинки лучших джазовых исполнителей. Роберт долго выбирал нужную пластинку. Когда его выбор был наконец-то сделан, а пластинка поставлена на свое место, из граммофона полилась музыка. От неожиданности я даже вздрогнул и испугался: не привлечет ли музыка внимание? Но калитка была крепко закрыта, да и благодаря моим ловушкам поблизости редко бродили зараженные. – Вот и услада для наших душ, – Роберт опустился в мое кресло, но я не стал его прогонять. Честно говоря, я еле сдержался, чтобы не растаять от восторга. Это было даже лучше, чем я себе представлял. Слишком нежно и чарующе. Мне представилась бабушка Диди, кружащаяся в танце под мотив саксофонов и литавр. Единственным, кто не проникся атмосферой, был, конечно же, Алекс. Он потерянно смотрел то на меня, то на тяжело вздыхающего Роберта, и ему было совершенно не ясно, почему мы выглядим такими довольными. Я уверен, что игра на гитаре казалась ему более интересным занятием, чем прослушивание «одинаковых песен». Тем не менее, он качал головой в такт музыке, а потом даже начал подтанцовывать. Алекс двигался красиво; что-что, а задерживать на себе взгляды он умел. – Потанцуем? – предложил он вдруг мне. – Что? Нет, конечно. – Брось, весело будет – Ищи другую компанию для танцев. Алекс недовольно цокнул и продолжил кружиться по комнате. Когда дыхания стало не хватать, он упал на подлокотник кресла, игнорируя косые взгляды Боба. – Почему Вы такой кислый? – А почему ты такой радостный? – Я не у тебя спрашиваю, зануда. Что Вас тяготит, Роберт? Мужчина заерзал в кресле, потирая грубые руки о штаны. Его настораживало присутствие Алекса. – Ничего, всё хорошо. – Но я же вижу. Это из-за меня, да? Я очень грубо встретил Вас и даже не удосужился извиниться. Вместо этого искал какой-то подвох. Мне стыдно, ведь Вы друг Фирмино и наш гость. Я не мог слушать его без доли скепсиса. Алекс отказывается от своих слов? Да не в жизни! Однако не было похоже, что он лукавит. – Не стоит… – Я вел себя неправильно. Разве гостям не полагается угощение? – Не стоит, правда. Я и без того чувствую себя неловко. – У Фира в подвале есть парочку бутылок вина. Готов поспорить, Вы давно не расслаблялись за бокалом алкоголя. – С ума сошел что ли? – не выдержал я. – Завтра трудный день, а ты хочешь Роберта споить и сам отключиться? – Мы не выпьем много. – Какая разница?! Не кажется, что такое мероприятие рановато для тебя? – Почем рановато, уже ведь вечер, – хихикнул Алекс. – И вправду, Фирмино. Я вряд ли сегодня усну, так что бокал вина не помешает. Вино – благородный напиток. Если с Алексом я готов был спорить, то с Робертом этого делать мне не хотелось. И всё-таки, какая наглость со стороны блондина! Уже и вином в моем доме начал распоряжаться… Я демонстративно отвернулся, когда Алекс вернулся из подвала с бутылкой портвейна. Алкоголь я ненавидел с самого детства. В нашем доме всегда хватало пустых стеклянных бутылок и запаха перегара, поэтому повторение прошлого очень сильно отвращало меня от любого алкоголя. – Даже не доставай третий бокал, – раздражительно сказал я. – У меня хватает занятий интересней распития спиртного. Алекс простодушно усмехнулся, двигая табуретку к шкафу, чтобы достать хрустальный бокал с верхней полки. Даже если он пытается таким образом узнать Роберта получше, то он выбрал самый худший способ из всех возможных. – Бутылка вся в пыли. Давненько никто не заглядывал к вину, а? Он со звоном опустил бокалы на журнальный столик. – Кому туда заглядывать? – А как же штопор? – спросил Роберт, видя, как накаляется атмосфера между нами. Алекс упал на диван и достал свой излюбленный кинжал. – Алекс был бы не Алексом, если бы не умел открывать бутылки ножом. – Конечно, в свои неполные четырнадцать Алекс успел всё перепробовать. – Не ерничай. – И вправду, Фирмино. Алекс ведь не будет много пить. Отнесись к этому проще. Я обиженно наблюдал, как Алекс раскручивает и достает пробку из бутылки. В конце «представления» он театрально поклонился, разлил портвейн по бокалам и приподнял свой бокал, чтобы произнести короткий тост: – За завтрашний день. При свете свечи рубиновая жидкость отливала всеми оттенками красного. Возможно, в этом было что-то поэтичное, но я всё равно не мог преодолеть отторжение. – Хорошее вино, – заключил Роберт. – Наконец-то я сумел согреться. – Если тебе холодно, то я добавлю дров. – Не стоит, мой дорогой Фирмино. Алкоголем не согреешься, ворчливо подумал я. Это было написано даже в школьных учебниках, но, похоже, никто кроме меня их не читал. – Я влюблен в сказку, – вдруг мечтательно протянул Алекс и тут же засмеялся, увидев непонимание на наших лицах. – Песня была такая. Эта нудная музыка, которую вы зовете джазом, мне напомнила о ней. Знаете, я был когда-то влюблен. А Вы, Роберт? Мужчина почесал бороду, а затем сделал жадный глоток, даже не распробовав вкус. – У меня есть жена. Девушка, которая спасла меня. Она настоящая сказка. – Ого, правда?! Я и сам был удивлен. Роберт всегда мне представлялся человеком далеким от романтических отношений. – Да, это так. Мы произнесли друг другу клятвы пред алтарем. Отныне и навсегда мы с Мэри связаны. – Ее зовут Мэри! Что за чудесное имя! Тогда поднимем бокал за Мэри! Роберт охотно приподнял бокал и осушил его одним глотком. – Разве Мэри не боялась за своего прекрасного мужа, который отправился так далеко? – неестественно громким голосом поинтересовался Алекс. – Боялась, но… иначе нельзя. – Вы так волнуетесь за Фирмино. Я и подумать не мог, что он так важен для Вас. Сегодня утром я видел в Вас ненадежного и очень подозрительного незнакомца, но как же я ошибался! – Не стоит, Алекс, – неловко произнес Боб. – Нет, Вы только подумаете! Способен ли кто-то в нашем мире быть преданным своему обещанию настолько сильно, чтобы рискнуть своим покоем? Такая искренняя привязанность и забота заставляет меня верить в мир. Освальд был бы безмерно благодарен Вам, Роберт, видя ваши светлые намерения. Я резко поднялся со своего места и остановил музыку, хоть она была последним островком спокойствия. Роберт испуганно уставился на меня. – Поздно, – тихо пояснил я. – Подброшу парочку дров в котельную, проверю, надежно ли закрыты двери, а потом возьму свечи, чтобы осветить твою комнату, и вернусь к вашей увлекательной беседе. Не особо мне хотелось к ней возвращаться. Я просто придумал предлог, чтобы побыть в тишине. Не люблю алкоголь и всё на этом. Однако про двери и свечи я не соврал и добросовестно выполнил свой долг. Вышло как-то слишком быстро, поэтому я вышел на крыльцо заднего двора. Сегодня действительно особенный день. На улице не было видно ни зги: солнце давно спряталось за горизонтом, а луну скрывала плотная пелена туч. Холодно и сыро, как будто вот-вот пойдет дождь. Я оперся о парапет, вглядываясь в темноту неба. Мне чудились странные шорохи у забора и стоны в листве, но всё это было не больше, чем игра воображения. Чуть позже на дом опустился призрачный туман… Пальцы посинели от холода, но я продолжал стоять у парапета. Трава тускнела всё тем же синим цветом, покрывшим всё: сарай, колодец, тропинку к курятнику и даже беднягу Элизу, которую я так и не запер в этот вечер. Сквозь синь тумана я смотрел на свой двор глазами ребенка, что не хочет прощаться с родительским домом. Но где-то в глубине души я был рад, что Виллсайл останется в прошлом. Я устал ждать перемен, поэтому наконец-то делаю тот самый долгожданный шаг. Быть может, в далеком будущем я буду рассказывать своим детям о прошлом как о кошмаре. Кто знает. Когда пальцы окончательно заледенели, я понял, что пора возвращаться в дом. Я не знал, сколько прошло времени, однако полупустая бутылка говорила о многом. Роберта в гостиной не было, а вот Алекс лежал на диване, невидящим взглядом изучая потолок. – Пьянь, – зло бросил я. – Фир… – В тебе ни грамма совести! Ползи до кровати как хочешь, но чтоб сегодня я тебя не видел. Эй, ты меня вообще слышишь? Я пнул ни в чем не повинный диван – Алекс даже бровью не повел. – Райдер… Ушел спать. – Его зовут Роберт… Santo cielo! Еще пытаюсь с тобой разговаривать. Ты меня сильно разочаровал, Алекс. Я вернул пробку в бутылку и уже хотел отнести вино на свое законное место, но вдруг за моей спиной раздался торжествующий смех. – Разве Фир не должен быть рад моему примирению с Робертом? Алекс сидел на диване, перекинув ногу на ногу и широко раскинув руки. Колючая улыбка неестественно искривляла его губы. Не было и следа алкогольного опьянения. – Твои дурацкие фокусы. – Но ты ведь поверил. Хотя если быть честным, то я оскорблен. Ты подумал, будто я и вправду стану извиняться перед Робертом? – И что же ты задумал? – Я просто выбрал самый лучший способ развязать язык твоему другу. С каждой секундой моя уверенность в собственной правоте лишь крепла. Если бы он не почувствовал, что запахло жаренным, то я бы припер его к стенке. – Твоя одержимость меня пугает. – Ты не понимаешь! – капризно протянул он. – Я заставил его поверить в то, что я безопасный слушатель. Он думает, будто бы я ничего не вспомню на завтрашний день. Но в отличие от него мой разум чист. – Ты не оставишь его в покое даже сейчас? – Он не сумеет уснуть после всего, что я сказал ему. Ты же видел, как у него забегали глазки, стоило упомянуть Освальда? – Не втягивай сюда Освальда. – Вот стараешься ради тебя, а ты всё равно сердишься… – Ты стараешься заставить меня извиниться перед тобой. Всё, лишь бы потешить свое эго. – Я беспокоюсь о нашем будущем, Фир. Не думай, будто я с самого начала не понимал, как тебе был важен Клирлейк и что ты не хотел отказываться от мечты жить среди "нормальных" людей. – Не одному же мне терпеть лишения ради… ради тебя. На лице Алекса отразилась печаль. Он откинулся на спинку дивана и пожелал мне доброй ночи, давая понять, что разговор окончен.
Запись семнадцатая. Сон
Я проснулся с первыми лучами. На зеленых ромбах, составляющих узор обоев, плясали солнечные зайчики. Тепло разливалось по всему телу. Таким выспавшимся я не помнил себя давно. Одевшись, я спустился на кухню. На столе стояло блюдо свежих фруктов и тарелка с омлетом. В стакан был налит вишневый сок. – Алекс приготовил? – спросил я отчего-то вслух. – Кто такой Алекс? У плиты стояла мама. На талии оназавязала свой любимый зеленый фартук, а в кудрявых темно-каштановых волосах – косынку. – Никто, – ответил я растерянно. – Это мне? – Конечно тебе, солнышко. Габриэла уже поела. Моя сестра?.. – Быстрее, Фирмино. Опоздаешь в университет, – строго произнес отец. Я сел за стол и с охотой накинулся на еду, изредка поглядывая на отца. Он читал газету за 2012 год. – Пишут, что лето будет жаркое и засушливое. – Прошлым летом так тоже писали. Вруны. – Я думал, сейчас зима, – сказал я и тут же был одарен вопросительными взглядами. – Ты уверен, что у тебя нет температуры? Может, останешься дома? – Нет, я в порядке, мам. – Ты ведешь себя странно. Мне хотелось возразить, что это они ведут себя странно, но я смолчал. Какая разница, если ты дома? Залитые вином салфетки; старый холодильник, которому давно было пора на покой; бежевые занавески; скрипучие полы и запах персиков – всё, что так сильно запомнилось мне из детства, было здесь. – Тебе холодно, братик? – услышал я писклявый голос. – Я могу тебя согреть. – Мне не холодно, Габи. На меня смотрела девочка лет шести, одетая в легкий сарафан. Она была точной копией мамы… и меня. Потому что только сейчас я смог понять, как одинаковы наши лица. В руках у девочки были ножницы. Не успел я спросить, зачем ей понадобились ножницы, как Габи потянула прядь моих волос и поднесла к ней ножницы, намереваясь отстричь. Ее остановила мама: – Прекрати, Кулсу. Девочка нахмурилась и спрятала ножницы за спиной. Почему мама назвала Габи таким странным именем, понять я не мог. Однако по спине прошелся холодок. Мне стало не по себе. – Я пойду. Хорошего дня. – Хорошего дня, – в унисон ответили мне все трое. В воздухе витал аромат лета. Дорога под моими ногами была усыпана розовым ковром из лепестков бугенвиллеи. Я хорошо помню их название, хоть и не разбираюсь в цветах. В моей деревушке они цвели очень долго. Путь в университет занял у меня целую вечность. Хотя бы потому, что я не знал, куда идти. Решив передохнуть от ходьбы, я сел за столик в уличном кафе и заказал чашечку крепкого чая с молоком. На вкус это было восхитительно. За соседним столиком сидел парень с гитарой, внешне очень напоминавший Чарли. Он лениво бил по струнам, а девушка рядом с ним восхищенно хихикала. «Алекс играет лучше», – ревниво подумал я. После кафе я еще долго бродил по округе. Солнце нещадно пекло голову, но мне не хотелось прятаться в тени. Я всё шел и шел, пока дорога не начала подниматься вверх. Идти в гору было трудно, поэтому я сел на камень под ближайшим деревом и принялся стряхивать песок с ботинок. Почему-то ботинки становились только грязнее. Я наслаждался мягким дуновением ветерка и приглушенным шумом машин, едва доносившимся до меня. Сквозь листву липы, под которой я сидел, виднелись кусочки нежно-голубого неба, не скрытого ни одним облачком. По левую руку расстилался город, с высоты похожий на игрушечный, а горизонт казался бескрайним океаном. Так спокойно, что даже вставать не хочется. От любования природой меня отвлек звоночек велосипеда – я сердито взглянул на источник шума и понял, что знаю этого парня. – Алекс! Алекс остановился, поставив ногу на асфальт для сохранения равновесия. Он был одет в белую майку с логотипом рок-группы, черную джинсовую куртку и рваные черные джинсы. На шее висела серебряная цепочка с крохотной подвеской – семейная реликвия. Это был мой и не мой Алекс одновременно: он выглядел точно так же, как и настоящий, но его глаза смотрели на меня со звенящей пустотой. Может, в этом мире он просто счастлив, подумал я. – Мы знакомы? Я растерялся. – Конечно, мы знакомы. Ты меня не помнишь? – Прости, но я вижу тебя первый раз в жизни. – Меня зовут Фирмино. Я нашел тебя в кафе. – Мы вместе пили кофе? – Нет, мы… Там была перестрелка, и я пошел посмотреть в чем дело… – Какая еще перестрелка? Ты переиграл в приставку? От длительного зрительного контакта мне стало неловко. Я спрятал руки за спиной и беспомощно пролепетал: – Если мы с тобой никогда не были знакомы, почему ты живешь в Италии? Алекс прыснул. – Я никогда не был в Италии. Мы в Лейтхилле. Видишь чертово колесо? Это же символ Лейтхилла! На всех открытках оно изображено. И вправду, в голубой дали виднелось очертание огромного колеса обозрения с разноцветными кабинками. Каждая кабинка соответствовала одному из семи цветов радуги. Я мог поклясться, что буквально пять минут назад на месте аттракциона не было ничего. – У тебя такое глупое выражение лица. Ты никогда не катался на чертовом колесе? – Я его боялся в детстве… – Ха-ха, ты такой странный. Я могу довезти тебя до парка. Попробуешь. – С-сейчас? – Другого шанса у тебя никогда не будет. Ладно, решил я. Всё равно в университет уже не успею. Я сел на багажник велосипеда, и мы поехали вперед. Ветер дул прямо в лицо, развивая короткие волосы Алекса. По какой-то странной причине от парня пахло не терпким одеколоном, что мог бы ассоциироваться с его образом, а удушливой гарью. Мне стало тяжело дышать, и я закашлялся. Сделать вдох стало почти физически боли. – Что такое? – спросил Алекс, остановив велосипед. Я не знал, как ему ответить. Минуту сидел, скрючившись от неприятных чувств, и не мог даже вдохнуть. Запах гари исчез так же резко, как и появился. Словно по щелчку пальцев дышать снова стало легко. Алекс равнодушно следил за каждым моим движением. Когда я выпрямился, он без предупреждения тронулся, заставив меня пошатнуться. Еще бы чуть-чуть и я распластался по земле. – Куда ты разогнался? – возмущенно спросил я, вцепившись в гладкое сиденье велосипеда. – Мы можем опоздать! Сегодня все вели себя странно, поэтому я не удивился такому ответу. Буквально за пару минут мы доехали до светящихся яркими огоньками ворот парка развлечений. Он был огромен… Но меня поразили даже не металлические гиганты, именуемые аттракционами, а количество людей, собравшихся тут. Не помню, когда видел столько живых людей в одном месте. В такой толпе запросто потеряться. – Скорее, Фир! Алекс спрыгнул с велосипеда и слился с толпой. Блондинистая макушка мелькала то тут, то там, но я никак не мог догнать парня. Вот так я остался один. Смеялись люди, грохотали железные механизмы, лилась вода в сверкающем фонтане, а я потерянно бродил по парку, пока ноги сами не вывели меня к колесу обозрения. Алекс уже сидел в кабинке и ждал меня. Очереди на аттракционе не было, так что я без угрызений совести забрался в кабинку к Алексу. Колесо начало свой ход. – Чокнутый, – сердито бросил я. – Мог бы подождать меня. – Тебе так страшно оставаться одному? Я закатил глаза и отвернулся. Мы медленно поднимались над городом. То, что было большим и значимым становилось совсем крохотным. Алекс с детским восторгом любовался открывшимся видом, перевесившись через край кабинки. Я держал подол джинсовой куртки, чтобы мой легкомысленный друг нечаянно не свалился. – У той девочки в синем улетел воздушный шарик. Как думаешь, я дотянусь до него отсюда? – Не говори ерунды. Ты упадешь. – А ты дотянешься? – Сядь, Алекс. К моему удивлению, Алекс действительно сел. Когда мы достигли вершины круга, он заерзал на месте и ударил ботинком о сиденье, на котором я сидел, привлекая мое внимание. – Если бы ты застрял здесь, то о чем думал бы? – Что это всё случилось из-за тебя. – Правда? – он игрался со мной, и я был не прочь подыграть. – А вдруг ты сам окажешься виноватым? Ведь это ты доверился Роберту. – При чем здесь Роб… Он перелез на мое сиденье и толкнул за плечи, заставляя закинуть голову назад и посмотреть в лазурное небо. – Ты знал, чем обернется твой поступок. Теперь у тебя один путь, чтобы выбраться отсюда, – он схватил меня за шею, не давая выпрямиться. – Вниз. Я видел, как шумный парк теряет свои огни. Город вдруг потух, превращаясь в самый обычный постапокалиптический Лейтхилл, который я знал. Улицы стали зеленее, воздух – холоднее, а здания – мрачнее. – Только после тебя, Александр. Видение растворилось, и я проснулся. Перед глазами всё плыло. Я сумел приподнять голову и сквозь пелену рассмотреть силуэт Алекса. С каждой секундой картинка становилась всё отчетливее – я разглядел тревогу на его лице и покрытые красными пятнами ладони. – Алекс… – Не вставай, Фир. – Что с твоими руками?.. – Ерунда, быстро заживет. Я ничего не понимал. Сплю ли я или бодрствую? – Где мы? – В музее. Ты привел меня сюда в день нашего знакомства, помнишь? Я приподнялся на локтях и растерянно огляделся. На расшатанном стуле в углу подвала сидел Роберт. Он закрыл лицо ладонями и молчал. Я не понимал ровным счетом ничего. – Что случилось, Алекс? Почему мы здесь, а не… дома? – Не переживай. Всё не так плохо, как ты думаешь. – Всё еще хуже, – мрачно прошептал Роберт. – Закрой рот! – Алекс… – я ошарашенно посмотрел на парня. – Что ты себе позволяешь?.. Он никак не отреагировал на мое замечание. Его спокойствие меня пугало. Взяв со стола крохотное треснутое зеркало, он поднес его к моему лицу и предупредил: – Только не паникуй. И вроде бы это был обычный я, несколько уставший и сонный, но… На щеке и над бровью виднелись красные следы. Кое-где эти следы были кровавыми. – Что?.. – Ничего страшного, Фир. Верилось мне в это слабо. Теперь я понимал, почему у меня так болит лицо, почему я чувствовал запах гари… Я затрясся не то от ужаса, не то от боли. Хотелось заплакать, но даже плакать мне было нельзя. Алекс положил руку на мое плечо и несильно толкнул обратно на диван. Выглядел он при этом таким спокойным, что создавалось впечатление, будто ничего не произошло. Я судорожно сжал его кисть, и только когда он зашипел от боли, вспомнил, что ладони Алекса покрывали точно такие же ожоги. Пожалуй, на его руках они были даже страшнее. Однако легче от чужой боли мне не стало. – Что произошло? – в который раз повторил я, стиснув зубы. – Пожар. – Алекс опрокинул стол со свечами, – подал голос Роберт. – А когда огонь перекинулся на шторы и мебель, выбежал из комнаты. И первым, что он решил спасти, были его собственные вещи. Как мне думается, вывод напрашивается сам. – Умолкни! – закричал Алекс. – Не смей обвинять меня в произошедшем! – Разве это не так? Я принял вертикальное положение, и взгляды устремились на меня. Оба ждали, что я приму одну из сторон, но мне было нечего сказать. – Фирмино, послушай, – начал Роберт, вставая со стула, – он опасен для нас. Он пытался убить меня и чуть было не убил тебя. – Что?! – Из-за него начался пожар. Дом Освальда сгорел, Фирмино. Мой дом?.. Сгорел?.. – Если бы не Алекс, то ничего этого не произошло бы. Я закрыл уши руками. Голова раскалывалась на части. Я отказывался верить в слова Роберта, но злость разрасталась во мне вместе с отчаянием. Как он посмел?.. – Неужели у тебя хватает дерзости врать Фиру в лицо, святой папаша? Если ты вытащил его из огня, то почему твои ручки чисты как у младенца, а мои обожжены? – Хватит, Алекс. С меня довольно. Это был не мой голос. Голос какого-то другого человека, грубого, равнодушного, неумолимого. Алекс, изумленный застыл на месте. – Ты… веришь ему? – Моего дома больше нет. – Но не я поджог его! Ты, – он повернулся к Роберту, – расскажи правду или мне придется заставить тебя это сделать. – Я уже всё сказал. – Ах вот как? То есть вы нашли виновника всех бед? Лицо его искривилось от злости. Он сорвался со своего места и побежал в сторону выхода. Опять убежит, подумал я с горькой усмешкой, но Алекс остановился у двери и неожиданно для нас всех со всей силы ударился о железную поверхность. – Я же говорил, что он болен, – испуганно пролепетал Роберт. Медленно, будто бы ничего не произошло, Алекс вернулся к дивану. Он выглядел… другим. Глаза помутнели, а на шее выступили вены. Алекс бросился к Роберту, схватил его за воротник и кинул на пол. Я не успел даже опомниться, когда Алекс несколько раз ударил мужчину в живот. – Хватит! – истошно закричал он. Алекс потянул его за куртку к стене, заставил приподнять голову и приставил кинжал к шее. – Думаешь, мне не хватит сил хорошенько проучить тебя? От меня не убежишь, – протянул он замогильным голосом, когда Роберт попытался освободиться. – Говори правду. – Я… я. – Считаю до пяти. Неровные губы Роберта дрожали от страха. Отчаяние в его глазах отражалось так отчетливо, что мне самому стало плохо, будто бы это я нахожусь прижатым к стене холодным лезвием. – Т-ты не виноват в пожаре! Не виноват! – Говори правду о Джонсоне, – негромко, но угрожающе произнес Алекс. – Говори! Роберт посмотрел на меня с мольбой о помощи. А может быть, он извинился за то, что скажет через несколько секунд. В любом случае, внутри него шла борьба, и я никак не мог помочь. – Джонсон… захватил Клирлейк почти с месяц тому назад. Мы все теперь… подчиняемся ему, а Мэри, – он прервался, чтобы убрать слезы, медленно стекающие по темной бороде, – он угрожал Мэри. Я подумал, что… Если Алекс и проникся хотя бы каплей сострадания к мужчине, то вида не подал. Он покрутил кинжалом перед лицом Боба, властно улыбаясь, а я узнал в его повадках бандита, который собирался пытать меня. Видимо Алекс провел с Джонсоном слишком много времени, чтобы не впитать в себя «фирменный стиль» банды. – Когда Джонсон заставил своих головорезов искать человека из рации по имени Фирмино, я подумал… имя Фирмино ведь очень редкое для наших краев, не так ли? Я знал, что есть только один. Я предложил Джонсону свою помощь взамен на освобождение Мэри от работы… У нее слабое здоровье, понимаешь? Ей нельзя… Она должна быть далеко от этих людей, чтобы они ее не трогали. Поэтому… я пообещал привести Фирмино в Клирлейк. – Достаточно. Алекс отпустил Роберта и повернулся ко мне. – Теперь ты понимаешь, почему я не доверял ему. Мои опасения подтвердились. Я медленно сполз с края дивана на пол. Говорить что-либо стало бессмысленно. Я растворился в чертогах мира окончательно и бесповоротно. Честно говоря, это было не больно. Необычно и немного жутковато, словно тебя поглощает темное бесформенное вещество, и ты становишься его частью. Здесь холодно, а в моей вселенной всегда лето и жара. Запах вишни и роз. Розовый закат и звездное небо. – Значит, бандиты должны приехать за тобой этим утром? Я не расстроен, просто устал. Такое бывает… люди лгут и предают, ничего страшного. Даже Освальд лгал мне, жестоко расправляясь с Чаком. Алекс лгал мне, нося на рубашке нашивку с буквой «Д». Роберт лгал мне… – Они увидят лишь пепелище… но они не остановятся, я знаю. – Плевать, Фиру всё равно нужны медикаменты. – Они могут найти нас! – И что? По твоему мнению ожог на лице – это безобидная царапинка? Я сотру всё на своем пути, но найду лекарства. Ты хоть представляешь, какую боль Фир испытывает прямо сейчас? Не испытывал я никакой боли. Внутри меня что-то хрустнуло, проткнуло все жизненно важные органы и заставило жить дальше. Но… Впервые за много лет мне не хотелось жалеть себя и зарывать это в глубину души, чтоб год из года натыкаться и делать больно вновь и вновь. Пусть даже всё сложилось так… Я не утону в слезах. – Но… Моя вина безмерна, я знаю. Мне известно одно место, где хранятся лекарства. Еще с Освальдом мы часто наведывались туда, но прошло с тех пор столько лет… Может, подождем еще чуть-чуть? – Я не намерен ждать. Ты, крыса, покажешь мне, где найти лекарства прямо сейчас. Любой твой порыв обмануть меня закончится очень кроваво. Я тебе клянусь. Алекс невесомо коснулся моего подбородка, прося посмотреть на себя. Как же ему к лицу волнение, смешанное с заискивающей жалостью… – Фир… ты же меня слышишь. Я кивнул. – Оставайся здесь, поспи еще немного. В моем рюкзаке есть какая-то еда и две бутылки воды. Мы вернемся до заката и принесем тебе обезболивающее. Алексу не идет роль няньки. Да и обращаться со мной как с какой-то… калекой? Вот же засранец. – Собирай шмотки, – кинул он в сторону Роберта. – Я тут не останусь, – я легко пожал плечами. – Пойду с вами. – Фир, тебе нужен отдых. К тому же, это будет опасно. Я настаиваю на том, что ты останешься в кровати. – Я не из тех, над кем можно командовать. Я пойду, потому что я так решил. Алекс поджал губки и отвернулся. Я бы порадовался легкой победе, если бы сумел. Пожалел Роберта или избил бы его, если бы сумел. Извинился перед Алексом, если… мне бы не было всё равно.Запись восемнадцатая. Больница
«Больница Святой Елены», – гласила заржавевшая табличка на массивном каменном заборе. Я не заходил в эти места, ведь больницы всегда ассоциировались с очагом эпидемии. Здесь всё началось. – Ты в порядке? – спросил Алекс у ворот. Я кивнул. Металлическая калитка скрипнула и открылась, впуская нас на территорию больницы. С самого первого шага я почувствовал безысходную тоску, которой было пропитано это место. На дороге покоились перевернутые машины скорой помощи, желтые ленты разграничивали корпуса больницы между собой, а на рыжеватой местами тротуарной брусчатке валялись медицинские маски и другой больничный мусор, который всегда наводил на меня ужас. – Ну и куда идти? Главное здание перекрыто, да и там наверняка нас не ждут. – За главным зданием есть небольшая пристройка… Мы перетащили туда почти все лекарства из приемного покоя. Там безопасно. – Ой, да ладно тебе. Безопаснее и не придумаешь, – Алекс сердито сдвинул брови. – Плевать, всё равно ты пойдешь первым. Если тебя сожрут, я себя виноватым не почувствую. Роберт тяжело сглотнул и пошел вперед, стараясь не смотреть на направленный на него арбалет. Мы минули главный корпус, из окон которого так и веяло обреченностью. Черные тучи на небе казались идеальным дополнением к мраку больницы. Когда мы добрались до двери из белого пластика, изуродованного трещинами и вмятинами, пошел снег. Первый в этом году снег. Я вытянул дрожащую ладонь, чтобы поймать несколько снежинок. Колючий холод едва ощутимо дотронулся до кожи. Боль пронзила щеку и бровь: в меня будто воткнули тысячи иголок. – Фир? Я слабо улыбнулся и последовал за Алексом. Внутри стоял невыносимый смрад и холод, словно мы зашли в холодильник, что был запечатан много лет. На каждом шагу хрустел битый кафель, в унисон ему всхлипывал Роберт. – Почему ты боишься? Сам ведь сказал, что здесь никого нет. – У меня нет оружия… – Иди. Алекс был непреклонен. Кажется, он не чувствовал этого давящего чувства, когда кажется, что за каждым углом за тобой следят черные глаза. Или чувствовал, но не показывал. В притворстве ему нет равных. – Вот здесь. Эта дверь. Но у большинства лекарств уже давно истек срок годности… – Плевать. Алекс толкнул дверь, но она не поддалась. – Н-наверное, Освальд запер, чтобы никто посторонний не зашел. В регистратуре должны были остаться ключи… – А ты не мог сразу сказать? Я положил ладонь на плечо Алексу, призывая того остыть. Мы находились не в том месте, где можно было повышать голос. – Я схожу… – промямлил Роберт. – Ты сбежишь. Не переживай, папаша, я сам найду ключи, а ты постоишь под дверью под присмотром Фира. Я сел на пыльную каталку возле стены, всем телом ощущая слабость. Возможно, Алекс был прав и мне нужен отдых. Даже если ему хотелось сказать «я тебя предупреждал», он смолчал, мимолетно зацепив меня взглядом, и ушел за ключами. Фонарик он забрал с собой, так что мы с Робертом остались в полной темноте. Что чувствовал первый заболевший флевизмом человек? Непонимание, страх, жалость к самому себе? А, может, он и вовсе не ощутил ничего. Как я, когда горел заживо и даже не запомнил этого момента. Шок отбивает осознание реальности. А что чувствовал я, когда меня впервые укусили? Этот день мне уж точно не забыть. То была вылазка в Лейтхилл, та самая злосчастная вылазка, когда погиб Освальд. Если бы мой разум не был отравлен горем, я бы сошел с ума, не иначе. Но я даже обрадовался, поняв, что обращусь. Зараженный впился в плоть между плечом и шеей, так что вирус достиг мозга за считанные минуты. И… ничего не произошло. Правда, с тех пор я часто мучился от головной боли. – Мне так жаль, Фирмино… Я не сразу понял, что Роберт говорил про пожар, а не про укус. Я отодвинул воротник куртки, нащупывая пальцами едва заметный шрам, словно боялся, что он исчез. – Мои помыслы были чисты… Но достижение цели я выбрал самое грязное, которое только можно было придумать. Если бы я только мог, то забрал твои раны. Я вытянул ладонь, прося Роберта замолкнуть. Его извинения действовали мне на нервы. Однако в коридоре было слишком темно, поэтому мужчина продолжил: – Ты имеешь право ненавидеть меня, но… Просто подумай. Я видел Джонсона своими глазами, и я уверен, что такой мужчина как он ни в жизни не стал бы гоняться за каким-то мальчишкой. Я слышал много грязных слухов об Алексе. Было бы низко с моей стороны верить им, но… если что-то из этого правда? Роберт, я понимаю, к чему ты клонишь. Сдать Алекса Джонсону, чтобы тот отпустил твою жену. Ты действительно веришь, что Джонсон сдержит обещание? – Меня пугает Алекс, – шепотом продолжил Боб, боясь, что его услышат посторонние уши. – Сколько ему было, когда началась пандемия? Ты представляешь, каково выживать трехлетнему ребенку? Как он сумел пройти весь этот путь в одиночку? Даже если он остался один в семь или восемь лет… Это невозможно, Фирмино. Я уверен, что он скрывает страшную тайну. Никто об этом не знает, кроме Джонсона. Потому что они были очень близки. Я вцепился в его локоть, трясясь от злости. Никто на всем этом гребаном свете не смеет обвинять Алекса в таких грязных вещах. Я знаю его недостатки, знаю, почему он ведет себя порой как мудак. Джонсон, Айзек, Роберт… Они понятия не имеют, кто такой Алекс. И говорить, что есть человек, который смог бы подобраться к нему так близко, заставив рассказать свой секрет… Алекс никогда не открылся бы этому чертовому Джонсону! – В чем дело? В руках Алекса звякнула связка ключей, а на подсвеченном фонариком лице Роберта застыл ужас. Он нервно закачал головой. – Ни в чем. – Уверен? – усмехнулся блондин. – Да расслабься, я пошутил. Подбирать ключ долго не пришлось: нужный нашелся с четвертой попытки. Алекс открыл дверь и зашел в небольшое помещение, стены которого были окрашены в гнетущий голубой оттенок. Возле окна росла плесень, а на полу рассыпались осколки стекла и куски штукатурки. В самом центре комнаты валялись сломанные ящики. – Что-то тут… не так. Роберт побледнел, медленно подходя к единственному нетронутому белому шкафу. Он выдвинул несколько ящиков, но не нашел того, что ожидал увидеть. – Что за подстава? Где лекарства? – Я… не знаю. Они были здесь, клянусь, – он затрясся и обхватил голову руками: – Ничего не осталось. Жаль, что всё обезболивающее, которое хранилось у меня дома, пришлось потратить на Алекса. Впрочем, даже если бы оно осталось, то сгорело бы. И тут меня посетила мысль: «А если что-то осталось? Всю ночь шел дождь, который мог не позволить дому сгореть целиком и полностью».Запись девятнадцатая. Кира
– Перенесем всё, что уцелело в машину. Потом запрем Роберта на складе, а сами уедем. Это будет самым правильным решением. Нам не нужно, чтобы он узнал, где стоит машина. Я широко зевнул, даже не пытаясь прикрыться. Мне было как-то наплевать на манеры. – Почему мы не можем оставить его прямо сейчас? Играть в любезность, зная, что мы бросим его, – это лицемерно. – Мы не играем. Он сам знает свою судьбу. В конце концов, мы же не собираемся вредить ему – выживет и сам, если захочет. А нам нужно всего лишь немного времени, чтобы подготовиться к дороге. – Тогда зачем мы выжидаем? – Ты устал, Фир, – устало вздохнул Алекс. – Уж лучше потерять час-другой, чем тащить тебя на спине, когда ты упадешь в обморок. – Снег прекратился, – сказал Роберт, заходя в подвал музея. – Отлично! Передохнем немного и займемся делом.Эй, старикашка, не хочешь приготовить нам поесть? Роберт осторожно опустился на стул; на лице его отразилась растерянность. – Насколько мне известно, никакой еды кроме одной банки консервов, у нас нет. – Ну так открой ее и отдай Фиру. Роберт потянулся к рюкзаку, достал железную банку и беспомощно посмотрел на Алекса. – А как же… нож? – Держи, – мальчик протянул ему кинжал. – Всё равно пользоваться им не умеешь. Я лег на подлокотник, вслушиваясь в скрежет открывающейся крышки. Мне не хотелось есть, но Алекс вряд ли послушает. – Постарайся ни о чем не думать, просто отдохни немного. – Ты не уйдешь без меня? Алекс страдальчески заломил брови. – Не уйду, не переживай. Не знаю, поднимет ли это тебе настроение, но, – он уселся рядом со мной, – раз уж у тебя скоро день рождения, то было бы правильно что-нибудь подарить. У меня мало действительно ценных вещей. Как насчет…. кубика, который приносит удачу?! Знаю, выглядит глупо, но он не раз спасал мою жизнь. Алекс достал зеленый игральный кубик из нагрудного кармана. Как же давно я видел его в последний раз. – Я забрал его как трофей, когда выиграл в кости у своего надсмотрщика в СООБ. – Словно в тюрьме. – Да, жить в качестве пленного было довольно трудно. Но это в прошлом. Возьми, я хочу, чтобы теперь он приносил удачу тебе. – Я думал, он важен для тебя. – Правильно думал. – Тогда почему ты отдаешь кубик мне? – Фир… ты такой дурак. – Ладно. – Эй, – Алекс повернулся к Роберту, – старикашка, возвращай кинжал. Не помню, в какой момент отрубился. Это произошло так быстро, что я даже не смог понять. Мне ничего не снилось, не было никаких мыслей в голове, только приятная пустота. Я проснулся из-за того, что меня кто-то легонько тряс за плечо. – Вставай, Фирмино. Нам пора идти. То не был голос Алекса. Я потерянно открыл глаза и увидел Роберта, который склонился надо мной. Алекса в подвале я не увидел. – Сколько? – Сколько ты спал? Я не знаю, наверное, часа два или три. Совсем скоро солнце сядет; мальчишка просил разбудить тебя перед самым наступлением темноты. – Мы же не успеем сходить к дому… К остаткам дома. – Алекс давно уже ушел за вещами. – Что??? Он же обещал разбудить меня. – Он решил, что так будет лучше. Ты очень крепко спал. Я привстал, чтобы посмотреть на Роберта. Мужчина выглядел очень уставшим и обеспокоенным, а под его бровями появились новые морщины. – Что такое? – Хреново выглядишь, Боб. – Спасибо, ты тоже. Послушай, Фирмино… Я съел мясо, которое было в консервах. Надеюсь, ты не будешь злиться. Ты очень долго спал, я думал, сойду с ума из-за голода. Я… – Расслабься, я не хочу есть. Где мы встретимся с Алексом? – Он сказал идти к какому-то складу рядом с большой спортивной площадкой. Там, где стоит машина. – Понял. Я не мог показать Роберту настоящее местоположение машины, поэтому приходилось следовать лжи Алекса. Ужасное, конечно, чувство, но он прав. Если мы дадим Бобу шанс, то он может нас снова предать. Мы сложили вещи и выбрались на улицу. Морозный воздух помог окончательно проснуться. Трещины в асфальте были забиты белыми хлопьями снега, а на не успевших увянуть листьях образовалась ледяная корочка. Одинокие здания будто окрасились в невидимый белый цвет. По правде сказать, я немного злился на Алекса из-за того, что он не разбудил меня. Это мой дом, и я имею право взглянуть на него последний раз. Вместо этого он опять решил всё за меня. – Фирмино, у тебя есть пистолет? – спросил Роберт, когда мы дошли до угла рыжего здания, нижние этажи которого застилали ветви кустов. – Нет, всё мое огнестрельное оружие осталось в доме. В чем дело? – Глаза меня часто подводят, но, кажется, я видел чей-то силуэт. Мне это не нравится. – Алекс оставил только мачете. Думаю, нам хватит. Не отходи от меня и оставайся начеку. Я напрягся: солнце медленно опускалось к горизонту, а, значит, совсем скоро проснутся зараженные. Роберт мог заметить одного из них или еще хуже… – Руки вверх, фрики. Бандиты. Мы медленно развернулись, поднимая руки. Странно, но я был удивлен даже не тому, что они смогли поймать нас, а тому, что этот голос… принадлежал женщине. – Джонсон будет очень разочарован в тебе, Роберт, – презрительно улыбаясь, сказала она. Она казалась младше Роберта, но намного старше меня. Короткие волосы были заплетены в хвост; черная изношенная косуха очень контрастно сидела на фоне новеньких военных брюк, да и в целом женщина производила странное впечатление. Я не мог в полной мере испытывать страх, но понимал, что такой человек как она способен без лишних церемоний пристрелить меня. – К-Кира?.. Позволь всё объяснить… – Закройся. Доставайте оружие и кидайте его на пол. Медленно, чтобы я видела. Пистолет в её руках не оставил нам компромисса. Я скинул на асфальт рюкзак, к которому было прицеплено мачете, и вновь поднял руки. – И всё? – разочарованно спросила Кира. – Уилл, обыщи этого, а я займусь старикашкой. Кажется, я уже видел Уилла раньше. Невыразительный рыжий парень заставил встать меня на колени и принялся стаскивать куртку, рыться в карманах, проверять одежду. Кроме грязного платка и кубика Алекса ему ничего не удалось найти. Тогда он связал мне руки за спиной. – Он чист, – холодно сказал парень, пока Кира донимала Боба. – А вы ребята те еще неудачники. С таким набором только на виселицу. – Погоди… Мне кажется, я уже видел эту ерундовину, – Уилл покрутил кубик между пальцами. – У нас нет времени на игры. – У Алекса был такой же, разве ты не помнишь? – А я должна? – Как знаешь. Парень кинул игрушку на асфальт и сложил руки на груди. Взгляды бандитов пересеклись, и мне показалось, что они продолжали общаться без слов. Кира размышляла о чем-то несколько секунд, а потом повернулась ко мне: – Эй, уродец, что ты знаешь об Алексе? – она приблизилась к моему лицу, вызывающе приподнимая брови. – Маленький, противный, вечно бегает и раздражает всех. Не могло ли случиться так, что ты общался с ним? Я отвернулся. Спрятать отвращение, которое я испытывал к этим людям, было слишком сложно. – Думаешь, мне хочется тратить на тебя время? – женщина явно теряла терпение. – Неужели твое лицо недостаточно обезображено? – Фирмино здесь не при чем. Прошу не трогай мальчика. Он и так пережил слишком много. – Да? И что же ты предлагаешь? – Я отведу вас к Алексу, – Роберт виновато опустил глаза. – Только не причиняйте вред Фирмино. Алекс ведь намного ценнее, чем он. Джонсон будет доволен. – Кто дал тебе право командовать? На губах Киры вдруг появился оскал, и она дернулась к Бобу, но рыжеволосый напарник поймал её за предплечье, останавливая: – Он прав. Все эти люди не нужны Джонсону. Мы потратили слишком много времени на мальчишку – пора уже закончить эту херню с догонялками. – Огх… Тогда мы должны поймать его до заката, – она поправила кожаные перчатки и спокойным голосом произнесла: – Показывай, где он прячется. Почему я не вмешался в разговор? Почему не остановил Роберта? Почему я безучастно шел за бандитами, словно под конвоем? Наверное, это было неизбежно. Или я верил, что Алекс спасет нас. В общем-то, я и сам не понимал, на что надеялся. "Уродец" – мое клеймо. И не посчитайте меня странным, но я был рад услышать это. Теперь никто не скажет, что я слишком смазлив или похож на девушку. Теперь я как Алекс: запятнан следами своей нелегкой судьбы, но уверен, что жив. И пока я не теряю уверенности, мне не страшен ни Джонсон, ни Кира. На складе было очень темно. Роберт с трудом открыл массивную дверь и не без страха заглянул в черноту. – Ты, – дуло пистолета уперлось в мою спину, – пойдешь первым. И без глупостей. Если твой дружок меня обманул… Я сделал шаг в темноту. Только в этот момент в голове появилась мысль, что было бы лучше, если Алекс не пришел на склад. Уехал без меня, забрав машину? Нет, так мне тоже не хотелось. Но если Алекса поймают, то ему придется намного хуже, чем мне. – Я уже думал, вы заблудились, – радостные нотки в знакомом голосе казались ужасно неправильными. – А еще мне показалось, что я слышал кого-то еще… Я должен был предупредить его, но вместо этого стоял, виновато опустив голову. Из-за моей спины вышли бандиты. Алекс сощурился, то ли из-за плохого зрения, то ли из-за яркого света. – Кира?.. – Не ждал? А вот я очень давно ждала встречи с тобой. Алекс выпрямился, скинул с плеч рюкзак и простодушно улыбнулся. – Ты скучала по мне! Именно так ведут себя настоящие товарищи. – Закрой рот, щенок. У нас в плену твои друзья, так что тебе лучше сдаться сразу и не разыгрывать представлений. – Я знаю их всего пару дней, они не друзья мне вовсе. Вы с Уиллом приехали, чтобы забрать их в Клирлейк, верно? Видишь, я знал, что мы встретимся. – Не заговаривай мне зубы. – Не веришь? У тебя есть право. Свяжи же меня, я безоружен, – он продемонстрировал пустые руки. – Или ты пришла не за этим? Кира прыснула. – Уилл, проследи за этими двумя. Мальчишка на мне. – Звучит очень эротично. Злость в женщине росла с каждой секундой. Она бросилась к Алексу, замахиваясь для удара, но стоило ей приблизиться, как в руках мальчишки блеснул кинжал. Лезвие едва ли благодаря чуду не задело её лица. Кира отпрянула, а Алекс продолжил хладнокровно резать воздух, сокращая расстояние между ними. – Если ты зарежешь меня, то священника и кудрявого прикончит Уильям. Алекс до скрежета стиснул зубы, смотря, как брюнетка достает нож. – Хочешь подраться? Надеюсь, ты понимаешь, что проигравшему придется умереть. – Я должна доставить тебя Джонсону живым. – А почему ты решила, что это буду я? Алекс подался вперед, замахиваясь кинжалом, однако Кира отскочила в сторону. Женщина держалась намного профессиональнее, чем Алекс, который целиком и полностью отдавался импровизации. Она дралась на кулаках, усиливая опасность своих ударов охотничьим ножом. Поначалу я даже подумал, что в их сражении были какие-то правила: слишком осторожно держались оба противника. Но как оказалось, Кира просто боялась случайно убить мальчишку, а Алекс боялся пропустить удар по и без того израненным рукам, забинтованным от локтей до пальцев. Алекс явно проигрывал женщине по силе. После нескольких неудачных попыток ударить её, он скрылся за огромными деревянными коробками, из-за которых склад казался еще темнее. – Думаешь, сможешь убежать, крысеныш? Сдавайся! Для тебя всё давно кончено. – Кира, у нас нет на это времени! – Уилл явно начинал тревожиться. – Я ждала встречи с ним слишком долго, так что не мешайся. Она привязала фонарик к ремню брюк так, чтобы он освещал верхушки ящиков, и медленно пошла вглубь склада, зачем-то постукивая по деревянным крышкам. – Неужели ты боишься меня? Я думала, наш отважный Алекс ничего не боится. Или Джонсон всё-таки ошибался насчет тебя? Её поступь был тверда, а голос спокоен. – Ты особенный, бесспорно. Ты всегда был таким. Для Джонсона ты самое совершенное оружие, но когда-нибудь ты, как и все мы, придешь в негодность. И тогда тебя просто выкинут. Алекс спрыгнул с крыши одного из ящиков и подобно спущенной стреле полетел прямо на Киру. Они оба упали; нож выпал из её рук и с металлическим стуком приземлился на бетонный пол, а Алекс, не теряя времени, сел на грудь женщины и замахнулся, чтобы перерезать ей горло. Лишь хорошая реакция могла спасти её от неминуемой смерти: Кира перехватила ладонь мальчика, пытаясь отвести лезвие кинжала от шеи. – Кира! Уилл подбежал к ним, когда мальчик принялся душить Киру свободной рукой. Бандит снял пистолет с предохранителя и наставил на голову Алекса. – Отпусти её! – Ты… же не думал… – произнесла она посиневшими губами. – Что я буду играть… по правилам. Стоило Алексу ослабить хватку, как Кира достала еще один нож и жестко откинула мальчика в стенку ящика. Алекс пикнул от боли. "Он проиграл", – с горечью подумал я. – Как жаль, что я не могу прикончить тебя здесь и сейчас. Она схватила Алекса за грудки, приподнимая, чтобы заглянуть в глаза. Безуспешные попытки высвободиться лишь развеселили женщину. На её фоне Алекс выглядел маленьким и беспомощным, как котенок, которого взяли за шкирку. – Ты так жалок, – улыбнулась она и вновь толкнула мальчика в стенку. Искривленное болью лицо Алекса доставляло ей садистское удовольствие. Она приставила к его шее нож, скользнула лезвием вдоль тонкой вены. Я не знал, что произошло между ними, но то, что Кира его ненавидит всем сердцем, было ясно абсолютно каждому в этом помещении. – Если бы ты дала мне слово, то я предложил бы ничью, – он положил ладонь поверх её руки, держащей нож, и отодвинул лезвие. – Пожалуйста. – Кто бы мог подумать, что ты умеешь… Алекс не дал ей закончить предложение. Он… поцеловал Киру прямо в губы. Сказать, что я был поражен, значит не сказать ничего. Во всех его действиях всегда была логика, но найти логику в этом поступке у меня не получалось. Кира быстро оправилась от шока и тут же отстранилась. А затем недолго думая, ударила Алекса в пах. Он согнулся и упал на пол. – Что уставились? Идем к машине, живо. Я не собираюсь драться с толпой мертвецов. Не лишним было заметить, что Кира сама тянула время, издеваясь над Алексом, но сказать это вслух я бы не решился. Вряд ли смог бы доказать что-то таким людям, как она. – Нам идти минут тридцать. – Мы успеем. – Нет, Кира, мы можем не успеть. Она молча вытерла кровь, текущую по подбородку, – похоже, Алекс прокусил ей губу. – Если мы останемся здесь на всю ночь, то замерзнем. А если разведем костер, то придут зараженные, – подал голос Роберт. – Среди нас раненый человек с ослабленным иммунитетом. Это очень опасно. – Это его проблемы! Голос женщины заглушил заливистый смех. Все оглянулись на лежавшего на полу Алекса. – Нет, это твои проблемы. Ты не справляешься со своими прямыми обязанностями – командовать группой людишек. Мне кажется, тебе стоит уйти на пенсию. Правая рука Джонсона из тебя так себе. Может быть, именно поэтому он хотел сделать выбор в мою пользу? – Заткните его кто-нибудь, или я сделаю это сама, – она презрительно сощурилась. – У нас нет времени ждать. Мы пойдем сейчас. Будем в Клирлейке до полуночи. В небесах давно догорел закат. Взошла желтая луна – единственный источник света на много-много миль. Но даже она не могла осветить нам дорогу. Я спотыкался чуть ли не на каждом шагу, не мог идти быстро хотя бы в силу своего состояния, но рыжий бандит буквально тащил меня вперед за локоть. У Алекса была похожая ситуация (ему завязали рот, чтобы он не говорил гадостей), однако с ним обращались менее вежливо. Только Роберт шел самостоятельно: он не был связан, да и сопротивляться не пытался. Я даже подумал, что бывший священник рад такому исходу. Он знал: с нами ничего хорошего ему не светило, поэтому воссоединение с женой было лучшим вариантом для Боба. Я его понимал. Наверное, на месте Роберта я бы тоже радовался. Но я не был на его месте – меня очень волновала судьба Алекса в руках Джонсона. Никто из бандитов не заступится за него. Он сам за себя.Запись двадцатая. Джонсон
Трещал костер, съедая последний хворост. Я усердно тер ладони в попытке согреться, но никак не выходило. – Хороший сегодня день, – сказал Освальд, усаживаясь рядом. – Почему? Из-за удачной охоты? Да, этот олень поднимает мне настроение, но если взглянуть на наш день со стороны и подумать… Ничего плохого не произошло, так что этот день уже хороший. Я правильно рассуждаю? Он легонько толкнул меня плечом. Я улыбнулся: Освальду не понадобились годы, чтобы научиться понимать меня без слов. Мы были связаны, и я чувствовал, что эта связь лишь крепнет. Особенно это чувствовалось в те времена, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать. Освальд начал брать меня на охоту, рыбалку и порой даже вылазки в город. Он доверял мне, как я не смог бы довериться даже себе. – Не мерзнешь? Я покачал головой. – А я мерзну, – честно признался Освальд. – Зима, скорее всего, будет холодной. Будешь носить ту шапку с помпоном. И даже не спорь. Я знаю, что ты ее ненавидишь, но по-другому никак. Тогда я был ребенком, а сейчас… много ли изменилось? – Выспался? Алекс сидел на соседней кровати, обняв колени. Похоже, он провел очередную бессонную ночь. – Я пытался найти лазейку, – ответил Алекс на мой немой вопрос. – Бесполезно. На окнах решетки, за дверью стоит придурок Конрад. Тоже мне охранник… Остается только ждать. Не хотелось выходить из-под тонкого одеяла. Осенний холод воспоминания словно добрался до меня сквозь сон. Я повернулся на бок, чтобы лучше видеть мальчика, и спросил: – Ты боишься? Он криво усмехнулся. Встал с кровати и, мягко отодвинув мои ноги, опустился на постель. Он очень сильно ссутулился, но замечание в данном случае было бы неуместно. – Как ты думаешь? – Я бы сошел с ума на твоем месте. – Ты как всегда оптимистичен. Я не боюсь будущего, но меня убивает ожидание. – Пока мы вместе нечего бояться. Ты мой друг, и я буду драться за тебя, даже если проиграю. – Мне приятно, что ты считаешь меня другом, но… сам-то в это веришь? Я пожал плечами. – Просто хотел тебя поддержать. Я и вправду не собираюсь сдава… – Фир, мне нужно кое-что тебе сказать, – перебил Алекс. – Наверное, самую важную вещь в моей жизни. Пообещай, что не возненавидишь меня после этого. Предстоял серьезный разговор. Я поднялся, спустил ноги на пол и неуверенно качнул головой. – Не думаю, что могу что-то обещать. Но я постараюсь. Ненависть к Алексу – очень далекое от реальности чувство. Он много раз выводил меня из себя, но возненавидеть всерьез – всё равно как собственноручно запереть клетку одиночества и выбросить ключи. Что тогда останется? Я готов был принять правду, какой бы она ни была. Мне казалось, что я готов. Но после его признания… Разве это возможно описать словами? Я как маленький ребенок хотел закатить истерику или ударить его, но я обещал. В конце концов, ему тоже было больно. Алекс заплакал, когда закончил говорить. Я никогда не видел его слез, а потому чувствовал всю ответственность, которую он вывалил на меня вместе с признанием. Я обнял его, хоть не чувствовал больше прежней привязанности. Жалость, скорее. Так странно понимать, что одно слово может разрушить всё, что вы строили так долго. Мечты, надежды, доверие. «Ты понятия не имеешь, что я пережил». До сих пор не имел, если честно. И это было даже страннее. – На самом деле мне очень страшно, – тихо всхлипнул он. – Каждое утро я спрашивал: «Почему я?» И думал, что лучше было бы умереть как все нормальные люди. Ключ дважды повернулся в замочной скважине прежде, чем я сумел придумать внятный ответ. В комнату зашли трое мужчин. У одного из них не было руки. – Пойдем, Гравер, – сказал он, поставив единственную руку на пояс. – Джонсон, так сказать, может тебя принять. Алекс дернулся и вцепился в мой свитер с такой силой, что даже через ткань длинные ногти причиняли боль. Я слышал, как часто поднимается и опускается его грудь, как дрожат пальцы. Но чем помочь? – Не дури, – мужчина сердито опустил брови. Никто, кроме меня не может защитить Алекса. Но следовало ли вообще его защищать? Моего друга – да, а вот настоящего Алекса… Я ведь не знал его. Так почему же? – Пожалуйста, Фир… Не отпускай меня. Однорукому бандиту это быстро надоело. Он устало закатил глаза и отдал приказ схватить мальчика. – Нет! Н-нет! Алекс держался намертво, как клещ. Бандит взял его подмышки и потянул на себя, но Алекс не отпускал мой свитер. – Отстаньте! Я вас ненавижу! Вы сдохните! Все вы! Но, в конце концов, он не удержался. Пальцы разжались, и его оттащили от меня. До последнего Алекс боролся, пытался высвободиться, укусить недоброжелателя и самое ужасное… он тянул свою руку ко мне. А я сидел, не понимая, почему. – Фир! Почему бездействовал?– Фир, мне нужно кое-что тебе сказать. Наверное, самую важную вещь в моей жизни. Помнишь, когда я пошутил, что зараженный? Так вот… это была не шутка. Я ожидал, что Алекс засмеется, но он почему-то не смеялся. Вжался в угол, спрятав голые стопы под одеялом, и жаждал моего ответа. – Такого не бывает. – Бывает, к сожалению. Сердце стучало в ушах, мешая сосредоточиться. Я давно уже понял всё, но из уст Алекса это казалось дикостью. Словно мой мозг отказывался принимать понятый для всех факт. И ведь я знал, знал! Не со вчерашнего дня, может, даже раньше, когда он изменился в глазах во время драки с Робертом. Или когда он говорил о зараженных на железной дороге. Или когда я увидел впервые его ожог. – И зачем ты это говоришь? – Чтобы ты узнал от меня, а не от Джонсона. И не считал потом предателем. Я никогда тебя не предавал. Мне жизнь казалась нереалистичной картинкой, когда он говорил. Хотелось лечь и хорошенько всё обдумать, но я и так проспал слишком много времени. – То есть по твоему мнению я не должен тебя ненавидеть? – Это твое право, – поникши ответил Алекс. – Любить меня уж точно не за что. Но позволь мне объясниться. Я такой же человек, как и ты. Мне не чужды чувства, и мне тоже бывает страшно. Я боялся, что ты застрелишь меня, если узнаешь. Потому что я, как и все зараженные, испытываю голод. Мне нужно много еды, чтобы подавить это. А если еды нет, то я теряю контроль и ем людей… Я людоед, но не по своей воле. И я живу уже много лет не в силах ничего изменить. Мое тело не растет, а голод не утихает. Но я считаю, что даже такой человек… существо как я заслуживает жизни, пусть даже никто кроме меня так не считает. Мне было нечего ответить. Я просто сидел и слушал, как срывается его дыхание и как в знакомом голосе появляются чужие для меня нотки. – Если ты заражен, то почему разговариваешь? – Я не знаю. – И ты всё это время молча ел со мной из одной посуды, прекрасно зная, что я могу заразиться от твоей слюны? – Ты иммунен. – Но ты не знал этого! – Если бы я хотел, чтобы ты заразился, то плюнул бы тебе в суп! Мы оба обиженно заткнулись. Я не понимал сам себя, ведь вина лежала на мне с самого начала. Это я позволил ему обманывать. Прислуживал ему как собачка, а теперь удивлялся, почему он постоянно врал. Будь в моей голове хотя бы намек на мозги, я бы не закрывал глаза на то, что происходит вокруг. – Давай мы хотя бы раз не будем ругаться и бить друг друга. Я рассказал тебе правду, больше у меня нет секретов, – с каждым словом говорить ему становилось всё труднее. – Пожалуйста, прими меня таким. У меня нет ничего; от меня все отворачиваются. Я уничтожаю всё, к чему прикасаюсь. Мне просто нужно знать, что я заслужил право быть и… чтобы я тоже был кому-то нужен. Из его глаз покатились крохотные слезинки. Он поджал губы и вытер слезы бинтами на предплечьях, но тщетно. Я осторожно притянул его к себе за талию, обнимая, как никогда не решился бы обнять прежде: крепко и нежно, как меня обнимала в детстве мама. Правда порой бывает совсем не приятной.
Последние комментарии
1 час 52 минут назад
7 часов 37 минут назад
8 часов 44 минут назад
9 часов 42 минут назад
9 часов 56 минут назад
19 часов 6 минут назад