Осторожно, станция «Сокольники» [Екатерина Вячеславовна Исаченкова] (fb2) читать онлайн

Екатерина Исаченкова Осторожно, станция "Сокольники"

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи». Мы успеваем запрыгнуть в вагон моего любимого бежевого ретро-поезда до того, как двери больно хлопнут нас по рукам. Смеемся. Мамина сумка через плечо съехала набок, и теперь она напоминает почтальона Печкина. Щеки раскраснелись после мороза, шмыгает носом. Я говорю ей про Печкина. Мама не знает, кто это. Я объясняю, что это почтальон, а был еще дядя Федор, кот Матроскин и пес Шарик. Мама смеется и называет меня всезнайкой. Я показываю язык. Она улыбается и поправляет мою колючую шапку. Я морщусь и стягиваю ее. Чешется голова. Мама снимает свои запотевшие очки и протирает их красивым платком персикового цвета, который пахнет ее терпкими духами. В вагоне совсем немного людей. Мне нравится, как пахнет в метро, что нет никаких пробок и что иногда мне уступают место. Можно сидеть и рассматривать пассажиров. Любоваться красивыми станциями, которые не похожи друг на друга – разных цветов, из разных материалов, с разным освещением. Я забираюсь на пружинистый пузатый диван и смотрю, как поезд проезжает красивую мраморную станцию, набирая скорость. А потом въезжает в глухой тоннель. Поворачиваюсь и сажусь рядом с мамой, случайно задевая ее сапогом. Она отряхивает испачканную брючину и с усмешкой грозит мне пальцем. Я прижимаюсь к ней, рассматриваю уютные бра на стенах, которые гораздо красивее холодных бездушных ламп, и закрываю глаза. Представляю, как мы пойдем в парк, съедим сладкую вату, которая растает на языке и останется липкими разводами на щеках, покатаемся на коньках, а потом будем согреваться горячим травяным чаем из термоса. И наконец-то проведем весь день вместе.

Мама осторожно трогает меня за плечо, спрашивает, как дела в школе. Я не знаю, что ответить. Честно говоря, не очень. На уроке над моим диктантом смеялись ребята и даже учительница. Я неправильно написала самые простые слова: «шкав», «бальто», «гагтус», «компод», «матраз». Ошибки были практически в каждом слове. Мне поставили «двойку». Но я написала эти слова так, как услышала. Чего сразу смеяться-то? А после уроков девчонки о чем-то шептались и не позвали меня с собой. Еще вчера мы вместе играли, они просили показать, как будет «мама», «хочу», «конфета», «спасибо», «люблю» – и нелепо повторяли за мной. Я не смеялась над ними, хотя они очень забавно выглядели. Все было хорошо, мы не ссорились. А сегодня про меня забыли. Утром мальчишки в классе обсуждали маму, спрашивали, где она работает, сколько ей лет, почему не ходит на родительские собрания. Я им ничего не ответила. И маме не буду об этом рассказывать. Не хочу ее расстраивать. Когда мама грустит, то становится похожа на сдувшийся воздушный шарик – под глазами и возле рта появляются морщины, пропадают ямочки на щеках, она сутулится и часто вздыхает. А уголки рта ползут вниз как будто в перевернутой улыбке. Я молча пожимаю плечами. Говорю, что все хорошо – с оценками все в порядке, с девочками дружу. Мама внимательно смотрит на меня. Мы молчим. Некоторое время не разговариваем. Я прислушиваюсь к движению поезда.

Через пару минут она как будто вспоминает что-то и рассказывает про лес, который раньше был на месте парка «Сокольники», где с соколами охотился еще Иван Грозный. Оказывается, что дрессировщиков этих птиц называли сокольниками. Позже на месте леса появились дачи, а потом – парк. В Сокольниках много разных архитектурных стилей – от конструктивизма до панельных многоэтажек, она говорит, что по пути в парк мы их увидим. Рассказывает про встречу с папой, который и познакомил маму со всеми этими фактами в парке таким же морозным декабрьским днем. Про то, каким он был. Я жадно ловлю каждое ее слово.

В этот момент твои зрачки расширяются и голубые глаза становятся карими, увлажняются, смотрят в одну точку. Я вижу, как ты по нему скучаешь. Я тоже очень хочу по нему скучать, но я его совсем не знаю. Поэтому просто внимательно смотрю на тебя и пытаюсь представить себе папу. Мне важно запомнить все, что ты рассказываешь про папу, не упустить ни одной детали. Почему-то вижу его в шляпе и длинном пальто, с кожаным кейсом в руках, с рыжей бородой и веснушками на лице. Хотя ты не раз говорила, что у него русые волосы, зеленые глаза, никогда не было ни усов, ни бороды. Мне кажется, он шумный, обаятельный и веселый. Представляю, как он смеется над твоими шутками и выражением лица, приобнимает и заглядывает в глаза, как покупает твои любимые пирожные, как злится, когда ты упрямишься или как тащит пакеты с продуктами. Я спрашиваю у мамы про пирожные, купит ли она их сегодня вечером. Она молчит.

Поезд останавливается в тоннеле. Машинист скороговоркой сообщает: «Уважаемые пассажиры, просьба сохранять спокойствие, поезд скоро отправится». Несмотря на предупреждение, сердце в такие моменты начинает биться чаще. Мы глубоко под землей, где-то вдалеке грохочут поезда с соседних линий, впереди и сзади – темнота. Даже пассажиры становятся тише, отрываются от телефонов и переглядываются. Их лица в напряжении. Маме вообще не страшно, она задумчиво смотрит перед собой. Мне кажется, что она даже не замечает вынужденную остановку.

Поезд снова набирает ход.

Внезапно с противоположного конца вагона к нам идут три парня. Я чувствую опасность. Заметила их сразу, как только мы вошли. Они стояли и громко спорили, кто больше жмет от груди. Подходят, один из них показывает на нас пальцем и восклицает: «О!». Внимательно смотрят и садятся напротив. Они перемигиваются, усмехаясь. Сначала я думаю о том, что им понравилась мама и они хотят с ней познакомиться. Ничего удивительного, моя мама – самая настоящая красавица. Пшеничные волосы, высокая, доброе лицо, фарфоровая кожа, тонкие запястья и щиколотки как у Барби. Мужчины часто обращают на нее внимание. Но по их взгляду я понимаю, что настроены они враждебно.

Один из них – очень крупный, с маленькими злыми глазами. Второй – тощий, с открытым ртом и глуповатым выражением лица. Третий – небольшого роста, коренастый, с порезами на руках. Страшно. Внутри меня все цепенеет. Беру маму за руку, она ободряюще сжимает ее, говорит мне не смотреть на них. А я от страха не могу глаз отвести. Коренастый говорит: «Серый, глянь. Сидят, руками машут. Ну чисто обезьяны. У-у. А-а! Как с ветки слезли. Жалко банана нет». Тощий отвечает: «А-а! У-у! А я смотрю и не понимаю, чего они дергаются. Как эти». Тощий изображает будто его ударило током, извивается. Они оглушительно смеются. Поезд ускоряется.

Я не хочу расстраивать маму и передавать их слова, поэтому отворачиваюсь и смотрю в другую сторону, сжав кулаки. Так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя глубокие следы. Хотя мне кажется, что мама и так всё понимает, еще лучше, чем я. Рассматриваю свои ладони в полумесяцах, чувствую, как горят щеки. Парни продолжают насмехаться, обзываться и тыкать в нас пальцем. Я поворачиваюсь к маме и перевожу ей, что нас назвали обезьянами. Она отвечает: «Не обращай внимания». Наблюдая за тем, как мы общаемся, парни начинают еще больше передразнивать наши жесты. Смеются, искажают их, стараясь развеселить друг друга еще сильнее. Неужели со стороны мы так уродливо выглядим? Они громко гогочут на весь вагон, на их лицах издевательские гримасы, парни размахивают руками в разные стороны. Некоторые пассажиры с любопытством поглядывают на нас. Я краснею и спрашиваю маму: «почему они нас передразнивают?». Мама молчит. «Почему все смотрят и не делают им замечаний? Почему никто не хочет за нас заступиться? Почему им все равно?». Мама не отвечает на мои вопросы. Молчит. А потом вдруг поворачивается ко мне и спрашивает: «какие пирожные купим к чаю?». Мне совсем не хочется пирожных. Я не хочу пирожные, я хочу, чтобы они перестали обзываться. Обидно, что они смеются, что над моей мамой смеются и что я ничего не могу с этим сделать. На глазах выступают слезы.

Поезд замедляет ход. Мы подъезжаем к нашей станции. Вот-вот – и поезд вырвется из тоннеля на освещенную платформу. Мама резко встает, я семеню за ней. Мы проходим мимо парней, которые уже готовы заплакать от смеха. Парень с маленькими злыми глазами кричит нам вслед: «О, смотри, обезьяны выходят. Валите обратно в свой зоопарк! Хахаха! Вот кадры! Ой, я не могу! У-у а-а-а! Обезьяны!».

Не так давно была похожая ситуация. Только в прошлый раз над нами смеялись дети. Они также показывали пальцем, шептались, обсуждая нас со своими родителями. Тогда я промолчала. Мама сказала, что не надо с ними связываться, надо быть умнее. Но я не хочу каждый раз терпеть и делать вид, что ничего не происходит. Внутри меня все кипит от злости и обиды. Я поворачиваюсь к парням, набираюсь смелости и не своим дрожащим писклявым голосом говорю: «Нехорошо над нами смеяться. Стыдно!». Они внезапно замолкают и удивленно смотрят на меня.

«Станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи».

Мокрой от страха ладонью беру маму за руку, мы выходим из вагона. Двери закрываются, через стекло я вижу, как краснеют уши у парня со злыми глазами. Поезд проносится мимо.

Выдыхаю. Мы идем с мамой по шахматному полу станции, я часто моргаю и стараюсь наступать только на черные гранитные квадратики. Мама замечает это, и наступает только на белые квадратики. Чувствую, как прохожие удивленно смотрят на нас. Выходим из метро. Хлопьями падает снег. Я слегка дергаю маму за руку, она останавливается. «Почему над нами всегда смеются?» Мама садится на корточки передо мной, ее ласковые глаза на уровне моих. «Знаешь, смеются и передразнивают глупые люди, которые не понимают, что такое быть инвалидом и не слышать, поэтому им кажется это смешным». «Так может им надо объяснить, что так делать нельзя? Неужели они не понимают?», спрашиваю я. Мама встает и отвечает: «Они тебя не послушают».

Застегивает молнию на моем пальто, заботливо укутывает шарфом, поправляет шапку и берет меня за руку. Смахивает пальцем слезу с моей щеки и целует меня в это место. «Пойдем, я покажу тебе аллею, на которой впервые увидела твоего папу».

Екатерина Исаченкова

октябрь, 2021г.