Меж землёй и небом [Алексей Гагарин] (fb2) читать онлайн

Алексей Гагарин Меж землёй и небом

Песнь первая

Недавно битва отгремела,

Враг побежден, разбит дотла,

Но вот за то, что Русь посмела

Встать на пути у тьмы и зла,

Заплачена цена большая –

Полвойска пало средь полей,

Чьих-то сынов или мужей,

По ним скорбит струна тугая,

И льются слезы матерей.

Князь новгородский Святополк,

Правитель мудрый, он по праву

На холм воздать ушедшим славу

Поднялся, исполняя долг.

А следом – великанов трое:

Князь Яр, горячий, молодой –

Ему не день, если не бой,

Один он всей дружины стоит,

Храним таинственной судьбой.

За ним – другой, мрачнее тучи –

Руян, по силе на Руси,

Пожалуй, самый он могучий,

Кого в округе ни спроси.

О нем идет молва такая:

Его оружие в бою,

Случайных промахов не зная,

Жизнь обрывает на корню.

И третий, стражник молчаливый,

Огромен, тучен, будто холм,

В бою никем не заменимый –

Не раз он ворога бегом

Одним своим ужасным видом

Домой во страхе отправлял.

На самом деле – безобиден,

Хотя «громилой» всякий звал.

Служил он тем, что охранял

Единственную дочку князя,

Арину. С нею дружбой связан,

Он все о ней дословно знал.

Собрались все под холм печальный,

Весь Новгород почтить пришел

Тех, кто в бою за город славный

В земле пристанище нашел.

Струна тугая зазвучала,

Боян прославил жизнь и смерть,

Конец достойный, и начало,

И мирозданья круговерть.

Затих гусляр, и девы скромной

Хрустально-чистый голосок

Коснулся душ суровых войнов.

Напрягся каждый волосок…

Дружина слушает Арину,

Внимает молодой княжне,

Слезой тяжелой окропило

Траву на памятном холме…

Одной лишь ей подвластно было

Утешить мертвых и живых,

Песнь девы обладала силой

Забвенья горестей былых…

Погибших души отпустила,

За прошлые грехи простила

И в вечность проводила их.

Песнь вторая

Печаль прошла, пора веселья

Летит в открытое окно,

Потоком меда, духом хмеля

Охвачен каждый уголок.

Мужи слабеют час от часа,

Не пьет из витязей один –

Пленен Арины дивным гласом –

Князь Яр из северных дружин.

Ее внимания он ищет,

Он рядом с ней, лишь ею дышит

И от других ее хранит,

Но сам открыться не спешит.

Не раз он бился в чистом поле –

Один на тьму – за Русь и свет,

Но тут любовь – это другое,

Его страшит княжны ответ:

Быть может, «да», быть может, «нет»?

Терзает он свое сознанье…

И отложив любви признанье

На срок, не ясный никому,

Яр покидает шум собранья

И дышит воздухом в саду.

На камень сев возле пруда

Под векового дуба сенью,

Он зрит престранное виденье:

Кипит стоячая вода,

Как будто ядами полна,

Обильно пену извергает.

И тут же, будто хищный клюв,

Кувшин по воздуху летает

И на глазах на дно ныряет…

Наш витязь мыслит: «Что, я сплю?».

Себя он щиплет – все взаправду!

Кувшин же, полный до краев,

Перемахнул через ограду,

Нырнул в кусты и был таков.

Своим глазам бесспорно веря,

Худое чувствуя нутром,

Пустился в терем Яр скорее,

Схватив свой меч, и лук, и стрелы,

Лежали кои за седлом.

Бежит, проламывая двери,

Влетает в гридницу, а там –

Арина-радость, а пред нею

Кувшин, в руке ее стакан…

Его к устам своим подносит,

Желая влаги той глоток!

Стрела давно свободы просит:

Лети! Лети, прерви поток!..

Звенит тугая тетива,

И острие, меж всех сверкая,

Из рук нежнейших выбивает

Стакан. Но дева не жива…

Бледнеет, вянет перед всеми –

Ужель один глоток внутри?

Прервалось шумное веселье –

Упала пира посреди.

Затихли все, не шевельнутся,

Лишь князь-отец и Яр одни

К поникшей деве споро рвутся

Сквозь неподвижные ряды.

Лишь богатырь всю правду знает –

Кувшин отравленный хватает,

Скорей несет его к огню

И в пламя жаркое бросает:

«Гори!» – крича во след ему.

Затлели угли, всякий внемлет:

В их шипе – злобный заговор

О смерти быстрой, непременной…

Охвачен страхом княжий двор!

Меж тем прекрасная Арина

Бледна, безмолвна, холодна.

Перед глазами, как стена,

Предстала жуткая картина:

Над дочкой Святополк склонился,

Как ни старался, как ни бился,

Напрасно все – Арина дремлет…

Печаль сдавила, как гора,

И холодом весь мир объемлет.

Настала тяжкая пора.

Великий князь, убитый горем,

Со смертью бесполезно споря,

Отдал приказ: «Найти злодея!».

Бояре, витязи, князья –

Попали все под подозренье –

Враги Руси, ее друзья…

Опять разлад и недоверье,

На братьев даже и сестер

Был устремлен свирепый взор.

И хлещут Русь бичами грозы,

И кровь течет, и льются слезы,

Как реки с неподвижных гор.

А между тем княжну хоронят

В гробу хрустальном средь дубров,

Где леший изредка лишь бродит,

Пугая местных грибников.

В сорочке легкой, белоснежной

Арина смотрит смерти сон.

Кругом нее, в пустой надежде,

С давно потухнувшим челом

Все ходит витязь, час за часом,

Любви признание твердит –

Он обезумел, он опасен,

И взор, воистину ужасен,

Со злобою на всех летит.

Проклятье шепчет он под нос,

Как вдруг невидимой тропою,

В льняной одежде, с берестою

Идет старик, седоволос.

К нему приблизился, шатаясь –

Худой, но жилистый на вид,

Плеча тяжелого касаясь,

Страдальцу путник говорит:

«Оставь печаль свою, воитель,

Врагов коварных победитель!

Тебе, признаюсь, Яр, под силу

Чудесный подвиг совершить –

Вернуть красавицу Арину

И благодарность заслужить».

Князь сел недвижно, начал слушать:

«Проклятье мудрено разрушить,

Но все же можно! Внемли мне:

Есть дивный остров на восходе,

От праздной жизни в стороне,

В объятьях матери-природы

Лежит беспечно на волнах

Прозрачно-синей колыбели.

И в тех нетронутых местах,

Никем не топтаных доселе,

Бьют два ключа – поток струится

Живой и мертвою водицей –

Они тебе как раз нужны.

Но надо, витязь, торопиться,

Душа уходит из княжны.

Нам повезло тем несказанно,

Что верен был твой быстрый лук

И, не щадя того стакана,

Яд выбил из девичьих рук.

Еще глоток, и зло б свершилось!

Узрел тогда бы князь-отец,

Как дочерь льдом его покрылась,

Навек застыла, наконец

В осколки мелкие разбилась…

А так – надежда еще есть!

Но, к доброй, вот худая весть –

Пять дней на все про все осталось,

Коль не успеем в этот срок

Мы разбудить Арины младость –

Навеки девица уснет!

Готовься, князь, к нам ночь идет».

Как расплатиться, Яр не знает –

Он старца целовать готов –

И с просьбой пламенной взывает:

«Прошу, откройся, кто таков?

Скажи мне имя, добрый вестник,

Живых лесов седой кудесник,

Кого в молитве перед сном

Благодарить весь век я буду,

Чей образ, мудрый и простой,

До самой смерти не забуду?».

Старик, в глаза взглянувши князю,

Промолвил тихо: «Витязь, встань,

Судьбой ты с Седовласом связан,

Тебе я в помощь свыше дан!

Обязан я младой княжне,

Ее заботливой душе,

За то, что голосом чистейшим

Она мне пела по утрам

И воскрешала мир умерший

Моим потухнувшим глазам.

Тебе я кое-что отдам –

Тот остров далеко отсюда:

Четыре дня морить коня,

Но есть в моей котомке чудо…» –

И достает рукой оттуда

Кусок льняного полотна.

Наш витязь, полон удивленья,

Не сводит с Седовласа глаз…

«То скатерть тонкого плетенья, –

Продолжил старец свой рассказ, –

Когда добудешь ты водицы,

Сосуды на нее сложи,

Покрепче в узел завяжи,

И ты узришь, как белой птицей

Она по небу закружит

И полетит, как на перине,

Через леса, через поля

К твоей возлюбленной Арине…

Седлай же, князь, скорей коня.

Но знай, виновный не наказан.

Кривун – тот хитрый чародей,

Он заплатить за зло обязан.

Спаси любовь, а после сразу

Найди его и одолей!»

Скакун готов. «До скорой встречи!» –

И, от души благодаря,

Яр обнимает старца плечи

И скачет прочь, огнем горя.

Песнь третья

Леса угрюмые повсюду,

Не встретить тут березы след,

Одни лишь ели друг на друга

Склонились, заслоняя свет.

Но где же Яр? Уж он далече

Забрался от родимых мест.

Враждебным взором не замечен,

Он третий день и третий вечер

С конем прочесывает лес.

Не ест, не пьет, не спит наш воин,

Не топтаной никем тропою

Оставил лес и едет полем.

Чуть медленней, но все же скачет.

«Уж близко остров, не иначе,

Поди за тем крутым холмом!» –

Ведет беседу Яр с конем,

Желая и себя, и друга

Отвлечь от сна, что уж давно

Летает вороном по кругу,

Желая цапнуть за чело.

И вновь заря платком лиловым

Укрыла все, а ночь светла.

Мир отдыхает, ждет покоя,

Не спят лишь наши два героя

По обе стороны седла.

Плетутся, точно сквозь трясину,

Беседуют о том, о сем.

«Что за Кривун? Зачем Арину

Решился изничтожить он?

Ну, погоди, злодей несчастный,

Разбудим милую княжну,

И уж тогда, поверь, всечасно

Твое внимание займу!» –

Цедил сквозь зубы Яр устало…

Тем временем уже светало,

Ночь отступила, снова утро.

«Гляди же вдаль, мой верный друг –

Морская гладь из перламутра,

И в волнах плещется, как будто,

Красы невиданной жемчуг –

То дивный остров, мы добрались!»

И конь пустился во всю прыть,

С горушки резво разгоняясь,

Не чувствуя в ногах усталость,

Толкнул утес, в волнах бежит!

Но мы не можем тратить время –

Князь Яр уже на берегу,

Он, будто в дивном сновиденье,

Достигнул цели на бегу…

Князь гриву друга нежно треплет,

Седло снимает и узду,

Берет врагу внушавший трепет

Свой меч и лук. «Благодарю», –

Он произносит тихо-тихо.

Не смея всколыхнуть покой,

Которым мир чужой пропитан,

Вступает смело в лес густой.

Все глубже, глубже за деревья

Яр в чащу странную идет,

И чем он дальше, тем светлее

Становится вокруг него.

Но ощущение одно

Его никак не покидает:

За ним, как будто, наблюдает

Незримый кто-то, и давно.

Быть может, зверь лесной косматый

Задел случайно ближний куст,

А Яр уже кричит: «Проклятый!

Ну, покажись же, коль не трус!».

Но тихо все, и нет ответа,

Яр дальше продолжает путь,

Пред ним, цветами разодета,

Опушка выглянула вдруг.

Сердитый камень там, на страже,

Твердит пришедшему слова:

«Коль в сердце мрак, не вздумай даже

Черпать воды из родника».

С поклоном витязь мимо камня

Идет и зрит: среди ветвей

Русалка, волосом играя,

Устроила себе качель.

На витязя глядит, вздыхая,

Зовет его к себе, но тот

Любимой имя называет –

И в миг лесное колдовство

Развеялось подобно грезам,

Оставив дымку за собой,

А в ней, блестя в траве живой,

Бьют два ключа – так точно слезы

Из глаз родительских порой.

Яр к ним приблизился спокойно,

Коленом тронул мягкий мох,

Достал две фляги и наполнил

Чудесной влагой до краев,

Поднялся, в пояс поклонился,

Бечевкой затянул мешок.

Тропой, которой и пришел,

Поспешно к берегу пустился,

Решив: оттуда хорошо

Послать посылку Седовласу –

Там веток частых потолок

Не будет скатерти опасен

И не прервет ее полет.

Вступает он в знакомый вроде,

Но все же страшный, тайный лес,

И чувство тихое тревоги,

Как прежде, князю сердце ест.

Что там лежит наперерез

Его протоптанной дороги?

С корой, невиданной доселе,

Ствол древа, павший пред ним,

Сочатся яды через щели,

Пропитан воздух смрадом злым.

Тут богатырь десницей твердой

Булатный вынимает меч.

«Ну, покажи свою ты морду,

Дай надвое ее рассечь!» –

Кричит в кусты он гласом гордым,

Нарушив девственный покой.

Поднялся змей! И встал горой –

На витязя прищурясь смотрит,

Глазами жалит и сверлит.

«Засаду ты мою испортил!..» –

Герою бешено шипит,

Зуб ядовитый оголяя,

Бросается на Яра он,

Тот увернулся, но хвостом

Отброшен витязь. Встать пытаясь,

Махнул сверкающим мечом,

Но мимо – гад ползучий ловок,

Набросился из-за куста,

Кольцом сжимает стан героя,

Аж кости крепкие хрустят!..

«Что делать будешь, воин храбрый?

По мне-то ты – противник слабый», –

Язвит, смеется скользкий враг,

Слюною глотку заливает,

А между тем тугой обхват

Его колец ослабевает…

И вот уж витязя булат

Свободен вновь и кольца рубит!

Испуг колышет чешую:

«Постой же, витязь, правда будет!

Прости язвительность мою…»

Клинок взлетел, сиянья полный,

Готовый рухнуть прямо в пасть…

Позволил твари слово молвить –

Тот начал слезно, торопясь:

«Племен Восхода воин сильный

Перед тобой сейчас лежит.

Такий – дано мне было имя,

Я звался как непобедимый,

Теперь же, погляди, убит,

Сражен могучею рукой.

Признаюсь честно, что с тобой

Вступать в кроваво-равный бой

Желанья не было, но, воин,

Я – слепо движимый водой,

Она нужна мне и доселе.

Позволь открыться – не всегда

По свету ползал в этом теле,

И в памяти еще свежа

Чреда ужасных превращений.

Как ты, я витязь был отважный,

Искал сражений, славных битв.

Так меч завел меня однажды

В обитель гор высоких. Вид

Тех мест внушал покой глубинный,

Найдешь который лишь в земле.

Ты спросишь, что в горах невинных

Искал мой меч? Скажу тебе:

Ходили слухи – там пещеры,

Объяты полной тишиной,

Хранят сокровища без меры,

Их возжелал я всей душой.

Нашел проход я в самом деле,

Вхожу, не чувствуя беду,

Так день иду… иду неделю…

Уж вечность, кажется, иду!

Уже ногам моим нет мочи

Ступить хоть шаг, но глас внутри

Лишь властью злата озабочен:

«На четвереньки встань, иди!» –

С подсказкой лезет он простою.

Так, на коленях, день за днем

Я продвигаюсь, землю рою,

От боли зверем диким вою,

Забыв жену и милый дом.

Смыкаются гранита своды,

Ползу, живот стирая в кровь,

Но впереди блестит свободы

Заветный свет – конец долгов!

И что я вижу пред собою?

Богатств несметные сады,

Там жемчуга текут рекою,

Златые на ветвях плоды,

Каменья с голову размером –

Сапфиры, яхонт, изумруд

Сияют звонким отраженьем,

Смотрюсь в него… и что же вдруг?

Меня пронзил под сердце ужас,

И в одночасье мир поблек,

Я не был больше храбрым мужем,

Я не был больше человек!

Как не свихнулся, непонятно,

Кляня себе и чертов путь.

Решил: быть может, ход обратный

Способен вспять все повернуть?

Ползу с надеждой, в чудо веря,

Сокровищ проклятых не взяв.

Спустя часов бессчетных время,

Вновь очутился в тех горах.

Дышу, гляжу на полный цвета

Закат – нет слов, чтоб описать!

Но, как ты видишь, человеком

Не удалось обратно стать.

Вдобавок к чешуе зловонной

Достался мне ужасный дар:

Кто бы ни тронул кожи черной,

Будь то росток иль зверь – невольно

Слабел, болел и умирал.

Смирившись с участью проклятой,

Насмешкой мстительных богов,

Навеки я от глаз упрятал

Свой омерзительный покров.

Лишь изредка, под вечер сонный

К родному дому приползя,

Я убивался видом скромным

Той, что коснуться мне нельзя.

Жена, томившись ожиданьем,

Сидела часто у окна

И взор, наполненный отчаяньем,

Бросала ввысь, за облака.

Так плыли дни, надежда гасла,

Меня ни капли не забыв,

Жена ждала, ждала напрасно,

Судьбы такой не заслужив.

Я наконец решил открыться,

Ведь это лучше, чем томиться

В пустых надеждах, не узнав…

Но, витязь, был ли я в том прав?!

Ужасный вид колец моих

Привел жену в оцепененье,

И вот уже через мгновенье,

Как древо на гнилых кореньях,

Крыльцо ногами отпустив,

Она, теряя вдруг сознанье,

Упала, с высоты скользя.

Я, вмиг забыв про наказанье,

Что тронуть мне ее нельзя,

Схватил жены немое тело.

Ах, витязь! Что же я наделал…

Зачем достался ей в мужья?..

Да лучше в узкой той пещере,

Не видя света через щели,

Моя бы сгнила чешуя!

Теперь она больна душою,

И вскоре вздох покинет грудь,

Но мне открылось, что водою

Беду, которой стал виною,

Еще возможно отвернуть.

Как ты, могучий светлый воин,

Нашел я камень, там – строка,

Но в сердце змея мрак и горе,

А значит, не был я достоин

Черпнуть воды из родника.

Отчаянье подкралось близко,

Тут взгляд заметил: над волной,

Копытом высекая искры,

Скакун несется золотой.

На нем, сияющем под сбруей –

Посланник тверди и небес.

Уж этот-то воды добудет!..

Решил сразиться, будь что будет –

Теперь, гляди, порублен весь,

Лежу и к милости взываю,

Не за себя – мой век пустой –

Спаси жену, пусть правду знает…»

Наш витязь змея прерывает:

«Ну, будет, полно, тише, стой!» –

И окропил его водой.

Такий воспрянул над землей,

Преполнен чувством удивленья,

Еще не веря проведенью,

На князя щедрого глядит.

А тот, не тратя даром время,

Спешит с ним воду разделить,

Отдав по-братски половину –

Сперва живой и мертвой вслед.

Вражды не стало между ними,

И благородные морщины,

Впервой за вереницу лет,

На лике змея проявились.

По-дружески они простились,

Пообещав друг другу впредь

Войной на друга не переть.

Такий отправился к восходу,

Довольный князь наш – на закат

Направил свой усталый взгляд.

Яр развернул льняное чудо,

Подарок старца-ведуна,

И уложив в него сосуды,

Потуже узел завязал

И над землею приподнял –

Все крепко, вроде. В тот же миг

Поднялся узел над волнами,

Как лебедь белый, бьет крылами,

Под синью вечною парит,

Вдаль улетает торопливо.

«Ну, Седовлас, подарок – диво!» –

Промолвил князь и пал в песок,

Неправда ли, поспать часок

Он заслужил тем испытаньем?

Оставим витязя, за тканью

В края родные держим путь…

Над лесом стройным, над морями,

Над острыми, как меч, горами

Вода, способная вернуть

Княжну младую к жизни прежней,

Летит, качаясь в вышине,

А значит, есть еще надежда

Услышать голос чудный, нежный,

Что душу трогает извне.

За ней летим вниманьем быстрым –

Под нею градов череда,

И отблеск лунный серебристый

Укрыл платами купола.

Минуя теремные кровли,

Кудрявый непослушный дым…

Подобно древу в чистом поле

Он вырос из печных глубин,

Стремится из печного недра,

Но вмиг хозяин быстрый неба

Развеял дымные сады,

Позволив ткани между делом

Быстрее влагу донести

К заветной цели, на опушку

Близ новгородской стороны.

И ткань летит, она послушна,

Легка, надежна, простодушна,

Как те, на ком стоят миры.

Не Новгород ли долгожданный

Встает средь елей и берез,

Не Седовлас ли на поляне,

Как бы хватая узел тканый,

К высотам руки превознес?

Узнав хозяина, тряпица

Спешит к ладоням старика,

Меж пальцев нежится, вертится,

Желая перед ним открыться,

Дары с востока показав.

Ее он хвалит и скорее

Сосуды те несет княжне.

«Успеем, доченька, успеем!» –

Все шепчет в бороду себе.

Вот гроб хрустальный отворился,

И с первым утренним лучом

Лик юной девы окропился

Водою мертвой, как ручьем.

Свершилось: снова бьется сердце,

Дыханье наполняет грудь,

Ну а глаза закрыты дверцей…

Чтоб вновь не дать княжне уснуть,

Воды живой упали капли,

Сняв тяжесть с девственных ланит.

Уста сомкнулись и обмякли,

Взор озарился, и навряд ли

Сегодня будет он закрыт!

Арина взглядом ненасытным

Обводит даль из-за куста,

Ей ново все и любопытно,

Не узнает она места.

Как будто с чистого листа

Жизнь – и ужасна, и прекрасна!

Она не помнит Седовласа,

Ни кто она, ни кто отец –

Как ни пытался ей мудрец

Напомнить прошлое… Напрасно:

Княжна проснулась, память – нет!

Что делать с бедною девицей –

Вести ли в терем? Скрыть княжну,

Пока к ней вновь не воротится

Хоть мимолетная крупица

Воспоминаний, что в плену.

К тому ж, злодей еще на воле,

А значит, может статься, вскоре

Попробует Кривун опять

Княжны невинной жизнь отнять…

Волшебник силится понять:

У князя – земли на ладони,

Он сам велик, дружины ряд,

Мечи остры их, крепки брони,

Как прежде, быстроноги кони,

Но нет, они не защитят

От колдовской коварной силы!

Девицу лучше отведу

В селение, в обычном мире

От бед ее уберегу.

«Ну, что же, доченька, пойдем! –

Себе позволил старец молвить, –

Тут недалече старый дом,

Где я попробую напомнить

Тебе о времени былом».

Арина скоро согласилась,

И полчаса лишь миновав,

Печь жаркая вовсю топилась,

Бурлил отвар душистых трав.

Поверх сорочки белоснежной,

Обняв девичий хрупкий стан,

Теперь кружился сарафан,

И, дополняя те одежды,

Коса струилась по плечам.

Узнать в ней дочку Святополка,

Правителя земель Руси,

Пожалуй, смог бы, да и только,

Что сам отец, и то вблизи,

Но он горюет за стеною.

Тем временем как наши двое

Уселись переговорить,

Уж рог потряс округу воем,

Дружина князя полным строем

К селенью мирному спешит.

Заходят смело, всюду рыщут,

Взгляд скачет зайцем – тут и там,

Взошли под Седовласа крышу,

Прошлись по четырем углам.

«Окромя старца и девицы,

Нет никого!» – кричит один.

«Прошу, хозяин, не сердиться,

Скрывается от нас убийца,

Причем из наших же дружин…» –

Слова промолвив горьки эти,

Старшой оставил старца кров,

Пытливым взором не заметив

Самой княжны переодетой,

Как лист дрожащей средь ветров.

За ним вослед спешит с вопросом

Седой волшебник: «Витязь, кто?!

Кто свою душу опорочил?

Кому покой ни днем, ни ночью

Теперь неведом, и за что?».

Гремел ответом воевода:

«Князь Яр из северных дружин!» –

Сомкнулись тучей неба своды,

И слезы горькие природы

Смочили борозды морщин.

Умчались кони вороные,

Но Седовлас стоит, как тын,

И скачут злобно перед ним

Грядущего дела лихие,

Где гибнет мир среди руин.

«Теперь-то замысел мне ясен –

Кривун, он всех переиграл.

Но разве труд наш был напрасен?

Арина вот жива – отлично,

Сомненья прочь! – старик сказал, –

Ну, а пока что самолично

Мне в город стоит поспешить.

Правитель в гневе, но частично

Смогу глаза ему открыть».

Собравшись, наказал Арине

Не покидать укромных стен,

И только день придет к кончине,

Он воротится насовсем,

И волноваться нет причины.

Прощаясь взглядом, наша дева,

Пока могла, за старцем шла,

А дома, скромно пообедав,

Помыла избу, прибрала,

И у окна себя найдя,

Уселась, зеркальцем вертя.

«Ну, здравствуй, значит, я – Арина,

Пусть память и не признает,

Но это, все же, мое имя,

И чувствую – душа поет

На сочетанье звуков ладных,

А значит, старец молвил правду!

Что там еще он мне твердил,

Не про отца ли про родного?..»

Пыталась оживить хоть слово,

Но вспомнить не хватило сил.

И резвое вниманье снова

От прошлого отвлечено…

Так устремив свой взор в окно,

На девиц красных хороводы,

На молодецкие бои,

Арина жаждала свободы,

Но не осмелилась пойти,

Переча слову Седовласа.

А в руки взяв иглу и нить,

Сумела время разделить

С тем, что осталось ей подвластно,

И пальцы не смогли забыть.

Игла бежит, за ней вдогонку

Ползет причудливый узор,

Пронзая нитью ситец тонкий.

Расшит уже по самой кромке

Рукав, и ворот, и подол.

За рукодельем незаметно

Бежали долгие часы,

Уж луч последний разноцветно

Прибавил тающей красы

Закату, всем его изгибам.

Арина с предовольным видом

Глазами мерила свой труд,

За неимением подруг

Себя сама же похвалила:

«Ай, мастерица, ну, расшила,

Приданное, считай, готово!» –

Шутила девица, смеясь,

За шуткою надежду кроя,

Что жениха ей молодого

Судьба готовила сейчас.

К нему вернется наш рассказ,

Но позже. Нынче любопытно,

Чем занят в граде Седовлас?

Сумел ли правды мудрый глас

Огонь утишить ненасытный,

Что в сердце отчем разгорясь,

Готов был жечь, и без разбору?

Так старец подошел к забору,

В воротах низко поклонясь,

Спросил у воина дозора,

Не покидал ли город князь?

Пред ним отчет держал охранник:

«Со смерти дочери своей

Князь вечно бледен и печален,

Ему сейчас не до людей!

В затворе, в гриднице высокой

Проводит думные труды,

Оттуда слышится то вопль,

То безответные мольбы…

Страшатся все его тревожить,

Он в гневе порубить ведь может,

А лишней головы-то нет!» –

Таков был витязя ответ.

И пожелав ему всех благ,

Волшебник свой направил шаг

Мимо купеческого ряда

И мимо расписных хором,

И в самом сердце Новограда,

Открылся старческому взгляду

Высокий терем в сто окон.

И видит путник наш усталый:

В тени дерев разлился пруд,

У вод плечистый, величавый

Стоит, вздыхая, древний дуб,

Свидетель тайн времен минувших,

Все знает и все помнит он –

И глас княжны, под ним поющей,

И яд отравы вездесущий,

И князя хриплый, страшный стон.

Перед крыльцом слуга встречает

Поклоном низким и немым,

Ведет до нужного чертога

И там, оставив у порога,

Вдруг исчезают, бог-то с ним…

«Входи!» – раздался глас тревожный.

Вошел волшебник, что же зрит?

Престол резной, на нем сидит

Великий князь, и меч не в ножнах –

В руке трясущейся блестит.

«Зачем пожаловал, кудесник?

Тебе ль не знать, что в чудеса

Моя разбитая душа

Поверит только после мести –

Умрет злодей, как дочь моя!» –

Изрек правитель, гнева полный,

Все сотрясая гласом тем.

И только Седовлас спокойный

Стоял недвижно между стен,

На вызов гневный отвечая:

«Я вижу, князь, ты опечален,

Возможно даже, не в себе,

Коль сам не видишь, что серчаешь

И в смерти дочки обвиняешь

Того, кто верен был тебе!».

Не ждавший дерзости великой,

Вскипел безумный Святополк,

Хоромы заполняя криком…

Волшебник наш покорно смолк.

«Ты не был там, старик несчастный,

Не видел тот последний пир –

Один лишь Яр не ел, не пил,

Избрал момент и яд ужасный

В стрелу каленую вложил!

Убийца был хитер, коварен –

Сумел на раз всех обмануть,

Мол, яд кипел в ее стакане,

А он спасти желал княжну!

Я понял, только поздно было –

Вот здесь, с собой наедине…

Мне тайна страшная открылась,

Как будто голос чей извне

Поведал, что на самом деле

Случилось на глазах моих.

Сомнений нет!» – и князь затих,

Брезгливым взглядом окатив

Морщины – времени теченье,

Что повидали на веку

Утраты тень и свет рожденья,

Чудес великих дуновенья

И чар ужасных череду.

«Услышь же, князь, что я реку! –

Волшебник громко отозвался, –

Тебе ль не знать, кто Яр таков,

Ведь он за Русь не раз врезался

В толпу бесчисленных врагов.

Не ты ль желал такого сына,

Не ты ль молился небесам,

Чтобы воспряла вновь дружина?

Почто не веришь ты глазам –

Ужель тобою не замечен?

Кто от беды его берег

Молитвой жаркой в бурю сечи? –

Арина, радостный цветок!

Она открылась мне однажды,

Да разве тайна в том была,

Что каждой клеточкой она

Стремилась к другу, точно жажды

Неведомой была полна?!

И Яр всем сердцем деву любит,

Ты видел сам: и в громкий пир

Наш богатырь не ел, не пил –

Не потому, что мыслил худо,

А чтобы пламенный рассудок

Остался ясным, как и был –

Чтоб мог он глас услышать чудный,

Чтоб мог поймать он робкий взгляд,

Чтоб жар, пылающий под грудью,

Сумел в себе он удержать…

Позволь же мне еще сказать:

Злодей тут есть, но не изменой

Он в град попал, а колдовством.

Хитрее лиса, тише змея,

Пред ним распахнуты все двери,

Да что таить – ты с ним знаком.

Тот шепот, голос темной ночи,

Который в душу смог залезть,

Твой ум печальный заморочив,

Навлек неправедную месть –

И есть убийца ненасытный!

Очнись же, князь, ведь твоя дочь…»

Правитель рек: «Поди же прочь!

Хотя, постой – скорее, стража,

Схватить седого колдуна!

В темницу, пусть его накажут,

Изменник лживый все расскажет.

Его избу спалить дотла,

Но поутру – так всяк узнает:

Кто воле князя изменил,

Пусть меч мой в гости ожидает

И места ищет средь могил!».

Так старец вещий угодил

Невинно в тяжкие оковы.

Княжна же Седовласа ждет,

А витязь слышит звон подковы

Во сне и видит скакуна полет.

Песнь четвертая

Проснулся Яр и бодр, и светел,

И мнится: видел он во сне

Избу горящую и ветер,

Несущий жадно дым и пепел

К чужой закатной стороне.

И там, во сне, у пепелища

Чей образ вдруг узрел герой?

Сквозь сажи беспокойный слой

Вставала молодость девичья

Его возлюбленной одной!

Волненье чувств, рассудка тяжесть

И в то же время сердца жар,

Все говорит: свершилась радость –

Арина вышла из-под чар.

«Она жива!» – и с этой мыслью

Оседлан конь, уж скачет рысью,

Вдоль брега набирает ход –

И вновь летит над гладью вод,

На полдень грудью устремленный.

Князь счастлив, думою влюбленной

Он подле милой час проводит,

Затем другой, и так бы день,

Да только в мысли, как под ноги,

Кривун все лезет, точно тень.

Проникнув в пламенные грезы,

То словно рядом, то вдали

Он, мрачный, появиться может,

Влюбленных наших потревожить

И скрыться в дебрях головы

Бесследно, точно не бывало.

И так опять, опять, сначала…

«Довольно! – рявкнул Яр. – Достало!

Уж скоро – голову даю –

Схлестнемся в праведном бою,

Готовься, гнусный чародей,

Тебе несдобровать, злодей!»

Яр скачет по местам равнинным

И рощам свежим, по холмам

И речкам хладно-торопливым,

По грозным, сумрачным горам,

И всюду, где он ни промчится,

Яр вопрошает встречный люд:

«Кривун – известно, что за птица?» –

В ответ же слышит: «Небылица,

Злодей придуман, слухи врут.

Будь гостем!» – витязя зовут

В свою покойную обитель.

Но мимо скачет князь младой,

Он ищет правды, ищет битвы,

Он жаждет заслужить покой.

И вот однажды над рекой

Тень странная за ним сгустилась,

Яр слышит рог – призыв на бой,

Вдали, он видит, конь враной,

Несется всадник, ночь спустилась,

Земля трепещет под ногой.

Оправив щит, врагу навстречу,

Не дрогнув, богатырь летит.

Ужель Кривун на смертну сечу

Решил свой облик объявить?

Несутся к смерти славны вои,

Все ближе, ближе эти двое,

Клинки стальные обнажив.

Полшага разделяет их…

Но что случилось, что такое?

Яр вдруг свернул и стороною

Объехал воина простого,

К земле меч быстрый опустив.

Стоит средь поля, околдован,

Так, точно страх сковал его,

Но страх для Яра незнакомый,

А вот противник чернобровый

Известен князю, и давно.

Не с колдуном на поле вешнем

Столкнуться нынче довелось,

А с братом названным небесным,

С кем, было время, бились тесно

И разом побеждали злость.

«Руян! – над полем пронеслось, –

Неужто ты не узнаешь?»

«Замолкни, трус! Убийца гнусный!

Предатель верной земли русской,

От смерти нынче не уйдешь!» –

Гремел Руян, несясь со свистом,

Пронзая воздух, как мечом,

И вот уже к лицу лицом.

Столкнулась сталь, поднялись искры,

Конец у сечи грозной близко,

Один забвенью обречен…

Тут, слава Богу, конь с конем

Узнались, пятятся, мотают

Досель послушной головой,

Друг с другом биться не желают

И ищут участи другой.

Что славы рухнуть в чистом поле,

Причем от братской же руки?

Ведь было время, было слово –

Чтоб не случилось вдруг худого,

Друг против друга не идти!

Забыты речи побратимов,

Забыты верности дары,

И по пришествии поры

Обеты, видно, обратимы…

Увы, Руян все хочет биться,

Коня ругает, злится, злится,

В седле натягивает лук.

Герой же наш не торопится

В ответ стрелой вооружиться

И разорвать обетов круг.

Он до последнего не верил,

Что бьются други наяву,

И тот, кому бы жизнь он вверил,

Отпустит все же тетиву.

Князь ожидает, смотрит прямо,

Взывая к другу еще раз:

«Услышь же, братец мой упрямый,

Кто б лук твой нынче ни направил –

Не хочет счастья он для нас!».

И только праведное слово

С его слетело языка,

Стрела взвилась и с диким воем

По направлению к герою:

«Прощайся с жизнью!» – понесла…

Но вот дела – воткнулась рядом,

Не долетев и двух шагов.

Еще не мазавший в врагов,

Руян с остекленевшим взглядом

Свой выстрел повторить готов.

Вновь целится – и снова мимо,

Рука не слушает его.

Против хозяина свово

Она восстала справедливо,

Не служит голове безумной,

Вступившей в сговор с клеветой,

А подчиняться безрассудно –

Не для десницы удалой.

Не смерть нести ее призванье

И все живое погубить,

Она давала обещанье –

Пусть хрупок мир, его хранить.

И как Руян в седле не прыгал,

Как не вопил и не стонал,

Как лук тугой не изгибал,

Он, все ж, ни разу не попал

И Яра из седла не выбил.

Пустой колчан дрожит от гнева,

Усталый крик в последний раз

Из ненавидящего зева

Над полем свежий воздух тряс:

«Ты чародей! Все слухи – правда,

Со смертью дружный договор

Ты заключил, и вот награда –

Неуязвимость и позор!

Еще мы свидимся с тобою,

Уж я тогда не промахнусь,

Но знай, враждебною и злою

К тебе я мыслию стремлюсь!» –

Промолвив, бросил крест нательный,

Знак братских нерушимых уз,

Руян с презрением о землю

И ускакал, втоптав союз.

Что витязь наш – за ним в погоню,

Желая друга вразумить,

Рванулся было, да тут понял,

Что тщетны будут разговоры

И чары этим не разбить.

Подняв свой крест с печальным видом,

«Прощай, Руян! – промолвил тот, –

Клянусь, заклятие спадет,

Брат брата боле не обидит,

Злодей от кары не уйдет».

Коня направив в край пустынный,

Вновь в думу витязь погружен.

Кривун, конечно, не всесильный,

Но вот уж врать – злодей силен.

Стравить их, кто на поле брани,

Спина к спине, плечом к плечу,

Невозмутимым щитами,

Не раз давал отпор мечу!

Смогу ли? Справлюсь! Одолею…

Сомнений вьется шумный рой,

И неизвестность чародея

Пугает витязя порой.

Не ясен лик врага, и тайна

Рождает образ в голове:

То с крыльями, то великаном,

То бородатым мерзким карлой

С ужасной силой в бороде.

Час от часу идти сложнее,

Цветов и трав манящий дух

Уж боле над землей не веет,

Красоты вянут и скудеют,

Один песок и там, и тут.

Куда ни глянь, текут барханы,

Лишь изредка скупая тень

От белоснежных караванов,

Плывущих по небу упрямо,

Надета шапкой набекрень,

Но вскоре сей убор съезжает…

Невыносимая жара

И дух, и силы выпивает,

Как чаши праздные, до дна.

На пике дня остатком воли

Курган осилив, наши двое

Стоят, вдаль взором устремясь:

Что чует конь, что видит князь?

Вдали, дымясь, горит кострище,

Шатров заманчивых ряды

Вокруг источника воды

Расположились, и затишье

Сменили жизни языки.

Он скачет к ним, его встречают,

Ведут в спасительный шатер,

Сажают, поят, угощают,

И дружбы слышен разговор

Меж князем нашим и эмиром.

Тот встрече несказанно рад,

Как водится, гостеприимен,

Умен, прекрасен и богат.

Доверим ненадолго Яра

Хозяину песчаных волн,

Вернемся же к тому кошмару,

Где пепелище от пожара

И день наставший горя полн.

Что сталось с нашею Ариной?

Жива ли дева, невредима?

Как удалось ей не попасть

В огня пылающую пасть?

Всю ночь бедняжка не смыкала

Слезами полных глаз своих

И шорохам теней внимала,

Пытаясь различить меж них

Знакомый звук шагов неспешных.

Но, что поделать, безуспешно –

Седого старца так и нет.

А между тем уже рассвет

На небо брызнул первой каплей,

Проснулись рощи и леса,

Петух-будильник и коса,

Так вновь луга травой запахли.

Арина думала: быть может,

Князь на ночь старца приютил,

Постель бедняге постелил

И запретил его тревожить,

Дабы старик набрался сил.

Сама же, зная, что за делом

Куда быстрее день бежит,

Решив хозяйничать, сумела

Старушку-печку растопить.

Нашла муку, нашла опару,

Но не найдя нигде воды,

Взяла пустых ведерок пару

И с ними вышла из избы.

Завидя кладезь средь селенья,

Стоявших подле сонных дев,

Черпавших влагу подземелья

И говорящих нараспев,

Туда направилась Арина

И с лаской принята была,

Как будто рядышком росла

И зрела ягодкой меж ними.

В тот час украдкой в поселенье

Три незнакомца забрели,

Избушку нужную нашли

И за спиной у населенья

Ее поспешно подожгли,

Страшась нарушить волю князя,

Но пуще этого боясь

Свирепой мести, здесь и сразу.

Поджог свершен вдали от глазу,

Народ безмолвен, счастлив князь.

Бежит народ к реке, к колодцу

И воду льет на языки –

Огонь шипит, огонь смеется,

Но бьют стихию мужики.

В конце концов смогли, сумели

Безумный пламень одолеть,

Но там, где сруб стоял из ели,

Остатки долго будут тлеть.

Арина зрила буйство пала

И слезы тихие лила –

Признаться, искренне считала

Себя виновницей она.

Ей верилось, что уголь красный

Из печи выпал в бересту –

Она нарушила напрасно

Наказ не покидать избу.

Ах, если б знала князя дочка,

Что там, в темнице городской,

Молился старец денно-нощно,

Как перед скважиной замочной

Стоял он, с верою одной,

На стертых и больных коленях,

Моля святое проведенье

Княжну из дома увести,

Тем самым девицу спасти

От пламенных когтей забвенья,

Уж верно бы, не так печальна

Арина та была сейчас,

Поняв, случайность – не случайна,

Всему свой рок, всему свой час.

Но опыт дружит с сединою,

А наша девица была

Так беззаветна и юна –

И оттого печальней вдвое.

Одна меж всех Арина бродит,

Как быть, не ясно ей теперь,

Куда стучать – в какую дверь?

С дороги глаз она не сводит…

«Беги», – та шепчет тихо ей.

Песнь пятая

В шатре просторном у песков

Пирует князь в гостях эмира.

В плену причудливых ковров

И предсказаниях факира

Бегут неслышные часы –

Никто их ход не замечает,

А день тем временем весы

К закату тихому склоняет.

Эмир прощается со всеми,

Но князя просит не спешить

И перед сном пустое время

В беседе дружной разделить.

Уходят в глубь шатра большого,

Подальше от чужих ушей.

Вдали от луков и мечей

Яр зрит хозяина другого,

Впивая искреннее слово –

Уставшего, полуживого,

Забывшего про сон ночей.

Заметив гостя удивленье,

Эмир решился: своих мук

Достать затаенный сундук –

И начал с тихим сожаленьем:

«Дозволь открыться, путник-друг,

Мне жизнь давно уже постыла –

Что звон мечей, что танцы дев,

Все одинаково уныло,

Как будто кровь во мне остыла,

Разжечься так и не успев.

Годами молод, но внутри

Подобен я сухому старцу.

Ты спросишь: как же в тридцать три

Со мной могло такое статься?

Откроюсь, ладно, пред тобой,

Я вижу – честен ты душой.

Я сам когда-то был такой:

Балован и любим судьбой,

Не зная трудностей ни в чем.

Мои желания сбывались,

Казалось, ночь с палящим днем

Послушно для меня менялись.

И я влюбиться пожелал…

Сказал, и тут же предо мною,

Сияя дивною красою,

Девицы юной образ встал,

Лишив меня вконец покоя.

Так трудно словом описать

Зовущие глаза, и губы,

И тело, кожи нежной гладь –

Коснувшись, точно, все забудешь…

Проснувшись с первыми лучами

На ложе, помнящем любовь,

Я не нашел ее следов –

Лишь место для немой печали

И мысли: встретимся ли вновь?

В сомненьях – сон иль вправду было? –

Тянулся бесконечный день,

Но только сумрачная тень

Дворец печальный мой накрыла,

Как вновь она передо мной,

Пленяя юною красой,

Явилась, освещая сень!

А на рассвете вновь пропала,

Смяв душу, вместе с одеялом.

Так стали ночи для меня

Куда желанней скуки дня.

Я забывал в ее объятьях

Врагов заклятых и друзей,

Предав забвенью даже братьев

Ради бессонных тех ночей.

Все меркло пред ее красою,

Но вместе с тем она была

Так равнодушна и умна,

Что иногда старухой злою

Мне мельком виделась она…

Открытый искренне пред нею,

Как книга перед чародеем,

Язык влюблённый мой вещал

Мотивы из былых преданий,

Тех позабытых ныне знаний,

Что дед мне в детстве напевал.

Она ж улыбчиво внимала

Сказаньям прадедов моих

И нежным гласом отвечала:

«Оставь: забудь скорее их!».

Отринув напрочь белый свет,

Тянулись в сладком мраке годы –

Душою слаб и сердцем слеп,

Я думал: вот он, вкус свободы,

Но был рабом уж много лет!

Однажды в сумраке последнем

Пред тихой утренней звездой,

Склонившись на мои колени,

Лежала… Сердцем молодой,

Я ей вещал одно преданье,

Что раньше сказывал народ

Времен каких-то стародавних,

Никто которых не поймет.

И в том предании правитель,

Плененный страстью роковой,

Открывший разума обитель

Одной девице молодой…

Она делила с оным ложе

И незаметно для него

Все соки бытия его

Черпала, становясь моложе.

И тут… я узнаю ее!

Прервались чары в одночасье,

Хочу схватить, она ж, смеясь,

В змею мгновенно превратясь,

Скользнула быстро по паласу

За пышный занавес в углу.

Берусь за меч, бегу к нему,

Ужасной злобой опоясан,

Машу, как бешеный, рублю,

Срываю ткани пелену…

Но, к удивленью, случай странный –

Один остался я во тьме!..

Урок отцов, жестоко данный,

Казалось, вынес я вполне.

Но у судьбы другие планы –

Колдунья все еще во сне

В мои покои проникает,

Хохочет, смертью угрожает

И не дает забыться мне.

И смерть страшна, и жизнь тошна –

Вот плата за ее вниманье!

Сосуд мой пуст, а что она?..

Она сказала: «До свиданья!».

Узнай же, витязь, то преданье

Закончилось концом таким:

Не жил правитель невредим –

Его покинула вся сила,

Он умер ровно в тридцать три.

Сегодня столько же мне было,

И видно, ждет меня могила,

Как от судьбы ты не беги…

В ответ печальному эмиру

Поведал наш герой рассказ

О том, что скачет он по миру,

Как слушал девы чудный глас…

Их плавно двигалась беседа,

Перетекая в мирный сон.

Вот оба спят, один под пледом,

Другой – накрыв себя ковром…

Гуляют звезды в небе синем,

Пугая близостью своей,

В измученной жарой пустыне

Не свищет ночью соловей,

Не ухает сова устало,

Не квакает лягушек круг,

И даже волки-зубоскалы

Не рыщут по барханам тут.

Но где-то там, во мраке ночи,

Змее подобна, тень скользит.

Колдунья расквитаться хочет,

В руках ее, остер и точен,

Кинжал изогнутый блестит.

На поясе, помимо ножен,

Вцепившись в чародейки бок,

Висит таинственный мешок,

Открыть который тот лишь сможет,

Кто знает слов волшебных слог.

Вот ряд шатров встает навстречу,

И стражей слышен грозный глас,

Меж их клинками не замечен

Никто не прошмыгнет в сей час.

Замедлив быстрый шаг, плутовка

Шепнула что-то невпопад,

Послушная пред ней веревка

Ослабила мешка охват.

Кошель вздохнул, и тут же пальцы

В него колдунья запустив,

Изрядно там пошерудив,

Сначала вытащила пяльцы,

Затем клубок и решето,

В досаде фыркнула: «Не то!».

Достала зеркальце, взглянула,

Себе, любимой, подмигнула,

Но убрала вновь с глаз долой.

Еще пошевелив рукой,

Скатерку чудную достала:

«Не то!» – едва не завизжала,

И – шепотом мешок бранить:

«Со мной удумал ты шутить,

Бурдюк проклятый? Ну-ка, быстро

Подай мне то, что я ищу,

Не то – гляди, в твой бок со свистом

Кинжал свой быстрый запущу».

Мешок зафыркал, закривился

И неохотно подчинился…

Тогда из глубины безбрежной,

Закончив бесполезный спор,

Расшитый нитью белоснежной

Он чудо- выплюнул -убор

И, обвязав веревкой шею,

Закрылся наглухо скорее.

Колдунья, время не теряя,

Накрылась шапкой по глаза:

«Оно! Оно!» – все повторяя,

Исчезла. Вот где чудеса!

Лишь злой кинжал остался виден,

Но разве взгляд он привлечет?

Кусок железа безобиден.

Вот, если в руку кто возьмет –

Тогда совсем другое дело!

А так глазам поверь поди.

Тем временем движеньем смелым,

Оставив стражу позади,

Кинжал скользит по тканям белым,

Покои спящих впереди!

Пробился, тянется к постели,

Желаньем мерзкимослеплен,

Приблизился к заветной цели,

Завис над спящей жертвой он,

Готов вонзиться в грудь с размаха,

Не зная ни любви, ни страха,

Но быть тому не суждено:

Наш князь не спал уже давно.

Из-под ковра, глазам не веря,

Кинжал он скрытно наблюдал

И, вспоминая, как под древом

Вот точно так кувшин летал,

Момент удачный витязь ждал.

Дождался – вот он, ну, пора!

Два пальца меж зубами втиснув

И что есть мочи громко свистнув,

Добавив к этому: «Ура!» –

Яр выскочил из-под ковра.

От страха сам себя не помня,

Кинжал подпрыгнул, завизжал,

Рванулся к витязю, упал…

Поняв, что воину неровня,

Шатер порезав, убежал,

В песках надеясь затеряться.

За ним – нет времени прощаться

С хозяином, потом, потом! –

К тому же долгожданным сном

Эмир уставший спал спокойно,

Не слышав свиста, криков война…

Он видел сон прекрасный, мирный,

Каких не видел много лет,

И мог лишь витязю вослед

Улыбку бросить он невинно,

Закутавшись поглубже в плед.

Тем временем, коня окликнув,

Кинжал преследует герой.

Конь, к чудесам тем не привыкнув,

Моргает, видя пред собой

Кинжал, парящий над песками.

И что ж, вослед ему рывками

Несутся двое по пустыне,

Идет погоня до утра.

Шатров не видно уж в помине,

Стоит ужасная жара.

Блестит кинжал, горят копыта,

Яр от ножа не отстает –

Любимой гибель не забыта

И – да, к отмщению зовет!

Боясь сразиться в поединке,

Бросая злобный взгляд назад,

Под чудо-шапкой-невидимкой

Колдунья свой волшебный зад

Спасает, мысля явно с грустью:

«Живой меня он не отпустит!».

Что делать тут, она не знала:

Бежала, падала, рыдала,

Как вдруг внезапно поняла:

«Кинжал он видит – не меня!» –

И что есть мочи в даль пустую

Метнула бесполезный нож.

Купившись на уловку злую,

Крича: «От правды не уйдешь!» –

Наивно Яр за ним пустился,

Одной лишь местью ослеплен…

В итоге витязь заблудился

В краю безжалостном, чужом.

Кинжал пропал, песком засыпан –

Куда идти, где враг его?

Не видит воин никого.

Отчаяньем простор напитан…

Себя теряя самого,

Кричит, зовет, но лишь песчинки

В ответ насмешливо скрипят,

Злодейка в шапке-невидимке

Пропала час тому назад.

Без влаги гибнет, точно рыба,

Скитаясь по пескам Магриба,

Который день уже в пыли…

Ему мерещатся вдали

То новгородских стен изгибы,

А то на волнах корабли –

Он к ним стремится, окрыленный,

Но призрак тает каждый раз.

И наконец изнеможденный

На землю камнем рухнул князь.

Ах, если бы сейчас увидел

Тот прежде милый сердцу град,

Себя бы он возненавидел…

Там брат – не брат теперь, а враг.

Пустые площади давно,

Все лавки на засов закрыты,

А золотистое зерно

В схороне под землей зарыто.

Взамен товара и поклажи

Купцы из неизвестных мест

Все чаще, на глазах у стражи,

Увозят прочь чужих невест.

Упадок в граде, Святополк

Не покидает терем смрадный,

В нем голос совести умолк,

И сердце стало камнем хладным.

Ни с кем он речи не ведет,

Ни с кем дела не обсуждает,

И вместе с князем город тот

Последний день свой доживает.

Седой старик в сырой темнице,

Научен бытием поститься,

Один лишь духом не упал.

Он только верил, просто ждал

И бесконечно повторял,

На сердце что лежало грузом:

«Храни его! Храни ее!

Жизнь возродится их союзом,

А мне не надо ничего».

Песнь шестая

Не зная, кто сама, откуда,

Чужая собственной земле,

Оставшись без седого друга,

Без крова, но еще в уме –

От всех Арина в стороне.

Никто не ждет ее улыбки,

Никто о ней не вспомнит впредь!

Нет хуже для живущих пытки,

Чем одиноким умереть.

Три дня ее дорога водит

Вдоль рощ тенистых и полей,

Приют себе она находит

У добрых и простых людей.

Кто сироту не обогреет,

Кто хлеб бедняжке не подаст –

Того всегда она уверит,

Что не забудет и отдаст

Потом, когда разбогатеет…

Решив найти седого старца,

Не зная, что могло с ним статься,

Арина в город побрела.

Пред ним виновною была,

И виноватость, будто пальцем,

С собой манила и звала.

Вот серый город показался,

Пустые стены и врата.

«Есть кто?» – никто не отозвался…

«Что за забытые места?» –

Арина воздух вопрошала,

Но даже эхо ей в ответ,

Как будто есть какой запрет,

Загадочно вдали молчало.

И если к деве память вдруг

Вернулась бы сейчас случайно,

Она навряд узнала тут

И град, и сад, и тихий пруд –

Исполнен воздух сам отчаянья,

Гостей давно уже не ждут.

Арина в первый дом стучится –

Закрыты наглухо замки,

В другом лишь брань, хозяин злится

И чешет дверью кулаки.

Так повторялось раз за разом,

Пока бедняжка не нашла

Высокий терем с грозным стражем,

Поставленным снаружи князем

Хранить правителя от зла.

Огромен, страшен не на шутку,

Силен охранник, вместе с тем

Среди достоинств промежутки –

Он прост, безграмотен и нем.

К нему с наивною надеждой

Приблизилась скорей княжна,

В речах учтива и нежна,

Сказала стражнику, как прежде,

Что сирота, совсем одна,

Мол, вынуждена побираться…

Не веря собственным глазам,

Не зная, плакать иль смеяться,

Громадный, грозный великан

Схватил милейшее созданье,

Поднял к своим густым бровям…

И сладки слезы узнаванья

Скатились по большим щекам.

Часы и дни, в былое время,

Он подле девы проводил,

Так часто слышал и делил

Ее любви немое бремя

К тому, кто нынче злым прослыл.

Ни с чьим бы он не перепутал

Как луг зеленый взгляд ее,

В ушах звучало, как поет

Тот голосок из перламутра!

Жаль – что она не узнает

Старинного былого друга,

Его веснушки, нос-утес…

В глазах княжны один вопрос:

Не расцепив обхвата-круга,

Куда гигант ее понес?

Дрожит карниз, и пол трясется,

Огромный страж меж стен несется

И радость общую в руках

Несет к отцу на всех парах!

Дружиной верной окруженный,

Презрев и тот, и этот свет,

Правитель, гневом ослепленный,

Тоской и злобой иссушенный,

Сидел, похожий на скелет.

Никто не смел его тревожить

По смерти дочери родной,

Боясь, что волею одной,

Как старца, всех он изничтожит

И изведет сырой тюрьмой!

Но вдруг нарушено молчанье –

В покоях загремела дверь,

С напуганным вконец созданьем

Влетает, точно дикий зверь,

Хранитель дочери нетленный

И радости немой посол!

Поставив девицу на стол,

Пред нею рухнул на колени,

Как будто счастье вновь обрел.

Успев до колик испугаться,

Подпрыгнув, крикнул властелин:

«Пред кем ты вздумал преклоняться,

Безумец?! Я, лишь я один –

Твой царь, твой князь и господин.

Как смел покой ты мой нарушить,

Предать меня и дочь – как мог?

Чью жизнь мне предстоит нарушить,

Дабы тебе подать урок?

Теряя мысли и сознанье,

Едва жива, с трудом дыша,

Арина молвила признанье,

Дрожа, сбиваясь и спеша:

«Я – сирота, одна забыта,

Живу куском, что подадут…

Затем лишь я сегодня тут,

Что голодна и не умыта –

Надеялась сыскать приют.

Мне не известно, отчего

Свое огромное чело

Склонил громила предо мной…

Ручаюсь, вижусь с ним впервой.

Из всех живущих я знакома

Со старцем с белой бородой,

Но он к тебе ушел из дома».

Услышав: «старец», Святополк,

Исполнен гнева и презренья,

Оскалив зубы, точно волк,

Сошел к Арине мрачной тенью,

Но оступился перед ней,

Увидев точно приведенье

Погибшей дочери своей,

И закричал еще сильней:

«Колдунья, прочь! Она – мертва!

Как смеешь ею притворяться?

Когда – скажите мне, когда

Сумела в разум мой пробраться?

В темницу ведьму, под оковы,

За трижды плавленый замок,

Чтобы никто вникать не мог

В чарующий рассудок слог!

Даю тебе стальное слово:

Навек запомнишь ты меня

И встретишь Седовласа снова

Еще перед закатом дня».

Как ни размахивал руками,

Как: «дочь!» – Громила ни мычал,

Никто Арину не признал.

Тогда, осыпав тумаками

Дружину верную на раз,

Княжну, конечно, он не спас,

Но заслужил себе награду –

В темнице быть с Ариной кряду,

До смерти слышать чудный глас,

А большего ему не надо.

Песнь седьмая

Очнулся витязь – что за диво:

Нет ни пустыни, ни жары,

Как, впрочем, нет и Златогрива,

Меча, и лука, и стрелы.

Один в пустой опочивальне –

Увяз в перине пуховой,

Кругом все в золоте и камне.

Средь роскоши такой впервой,

Тряхнул чугунной головой

В надежде грез развеять дымку…

Увы иль к счастью – явь пред ним,

Но где злодейка-невидимка?

Как он остался невредим?

Вопросы сыплются на темя,

Нога привычно ищет стремя,

Скорей ведет к окну, а там –

Водой разлился океан,

Волной тяжелой берег рушит,

Колотит в скалы, и дрожат

Пред ним пласты невинной суши,

На коей колосится град,

Да и такой, какого прежде

Не доводилось лицезреть.

Напрасно рыцарь, смежив вежды,

Вокруг старался не глядеть…

Пусть даже Новгород Великий

Сквозь память важно выступал –

Но меркнул перед светлым ликом

Тех белых башен, вод и скал,

Садов ветвистых, улиц стройных,

Людей, одетых в тонкий шелк…

Что Новгород, что Святополк –

Угрюмы, серы, недостойны

Носить величия венок! –

Мысль промелькнула поперек.

Сам воздух в граде чудном сладок

И опьяняюще богат.

Не так уж Яр теперь и рад

Родиться средь лесов и блат,

И тихой зависти осадок

Проникнул в сердце, точно яд.

Вдруг с пеньем, музыкою в спальню

Дверь отворяется, и – раз –

Наполнена опочивальня

Десятком нежных, пылких глаз

Красавиц полуобнаженных.

Одежды, яства, меч и лук

Несет веселый круг подруг,

Ни капли князем не смущенных.

Смеется, Яра наряжая,

Их звонкий и игривый рой,

И песней слух его лаская,

От лишних мыслей отвлекая,

Ведет под руки за собой

Мимо чертогов благородных…

В кругу красавиц превосходных

Наш витязь важно входит в зал,

Убранством выше всех похвал.

И что он видит пред собою? –

Алмазный нерушимый трон

С царевной, право, неземною –

Высокой, стройной, молодою,

Сидящей жемчугом на нем.

Светла, нежна ее улыбка,

Взор, стан – всего не перечесть.

И даже малая попытка

С царевны взор немой отвесть

Подобна жесточайшей пытке,

Уж лучше в жизнь ни пить, ни есть.

Пред ней он голову склоняет,

На что она, ему в ответ,

С престола пышного сбегает,

В объятья князя заключает

И говорит: «Привет-привет!

Очнулся, наконец, мой свет?

Я так давно желала встречи,

С тех самых пор, как средь песков,

Недвижим, слаб, ты был замечен

Отрядом наших храбрецов.

Ты спал почти что семь недель,

Но вот проснулся, и теперь,

Позволь, представляюсь: я – Амера!

И не смотри, что молода,

В мои немногие года

Мной движет знание, не вера –

Ждала тебя всегда, всегда!

Ну, что же ты молчишь? Не мучай,

Откройся радостной судьбе.

Ужели это просто случай,

И я не по сердцу тебе?

Хотел признаться витязь, что

Его сердечко несвободно:

«Ари…» – он начал было, но…

Вдруг призадумался невольно.

Кольнуло княжеское сердце,

Не столь давно оно без чувств

Хладело и могло согреться

Лишь именем одним из уст.

В нем видел он свое спасенье,

Но смерть пришла, остыла кровь,

Теперь воскресло в нем смятенье:

Была ли там его любовь?

По чьей вине оно стучится –

Арина иль Амера, все ж?

С кем счастью суждено случиться?

Боюсь, умом не разберешь…

Но выбор сделан, и он страшен:

«Амера!» – произносит он.

Пусть выбор никому не ясен,

Но, что поделать, князь влюблен…

Неделя скоро пробежала,

Цветами убран чудо-град,

С высоких стен вовсю трубят,

И значит, что пора настала

Свершить положенный обряд.

По древнему, как мир, поверью,

Жених с невестой не должны

Встречаться в свадебном преддверье…

Мужи не склонны к суеверьям,

Но женщинам они важны!

Амера тут – не исключенье.

Хотя и страстно влюблена,

Могла сдержать страстей влеченье –

Спать отправляется одна.

Несчастный князь до самой свадьбы

Был вовсе выслан из дворца

В одну далекую усадьбу

Ее почившего отца.

И там, в кругу мужей достойных,

Не зная никаких тревог,

Ум, полный мыслей неспокойных,

Он отвлекал, как только мог:

То мерился с дружиной силой,

То после громко пировал,

Мочил усы и горевал,

Что разлучен с Амерой милой,

И сам себя не узнавал:

Подобно юноше, не мог он

Влеченье страстное унять,

Желал любить, желал ласкать

И не желал ни капли ждать.

Меж тем дворец бурлил от жизни:

Портные, слуги, повара,

Мастеровые со двора –

Высокий чин и самый нижний –

Хлопочут с ночи до утра,

Затем с утра до поздней ночи…

Предсвадебный вершится круг.

Следя за действием вокруг,

Сама Амера, между прочим,

Не опускала нежных рук:

То машет ими, то прихлопнет,

То ножкой белою притопнет,

То всех ругает, то хвалит,

То слез поток, то пар валит!

С недавних пор к одной служанке

Она прониклась теплотой.

Пред ней души своей изнанку,

Как перед младшею сестрой,

Она, бывало, открывала.

И хорошо, что та в ответ

Молчала только и кивала,

Как будто слов в помине нет.

Их дружбе это не мешало…

В кануны праздничного действа

Служанка по пять раз на дню

В покоях царского семейства

Смывала грусти пелену.

Она никак не понимала

Царевны тихую печаль,

Что та пред нею не скрывала,

Притом смотрела грустно вдаль

И тихо песню напевала

О том, что ничего не жаль!..

Старательной рукой служанка

Протерла зеркало одно,

Вдруг – щелк, открылась тихо рамка –

Тайник за ним, рукой в него…

А там, от глаз чужих сокрытый,

Не драгоценный, не златой –

Морщинистый, угрюмо сшитый

Из кожи грубой и сердитой –

Мешок с веревкой непростой.

Сперва потрогала брезгливо,

Потом лукаво и хитро

Открыть пыталась суетливо

И заглянуть в его нутро,

Увы, захлопнуто оно –

Сковала сила колдовская.

Ну, любопытство не порок,

Хотела спрятать уж мешок,

Но ножка, ловкая и злая,

Уже ступила на порог.

«Не бойся… – ей Амера тихо, –

Хотя, признаться, я страшна,

Но ты не бойся, мне шумиха,

Да перед свадьбой, не нужна.

Садись, трусишка, ну, смелее,

Послушай исповедь мою,

Признаюсь, я куда старее,

Чем перед всеми предстаю.

Конечно же, мне не семнадцать,

А далеко за сотню лет –

Стара как мир, чего скрываться?

Средь нас мужчин сегодня нет».

Промолвив, хрипло засмеялась,

Шепнула тайное словцо,

И перед девой показалось

Старухи чахлое лицо:

Последние ее седины

Лежат на ссохшихся плечах,

А тело – древние руины,

Но, что за блеск в ее очах? –

Огонь любви? Нет, жажда мести!

Она ей продлевает век,

И сотни лет из-за невесты

Течет поток кровавых рек.

Вещают старческие губы:

«Давным-давно вдоль тихих вод

Был не воинственный народ –

Все рыбаки да лесорубы,

Тогда жила в дому отца

Девчонка малая, шалунья –

Не ужас ночи, не колдунья –

Всего лишь дочка кузнеца.

Она любила поутру

Пойти к реке тропой неспешной,

Вдыхать рассвет и воздух вешний,

Дрожа с осиной на ветру.

Ей нравился их дом еловый,

Мальчишка, радостный рыбак,

Влюбленный, честный и суровый,

Стоящий с рыбой, как дурак.

Его судьба ей неизвестна,

Она оставила свой кров,

Уплыв с купцом к морям чудесным,

Презренна всеми и бесчестна,

Не заслужив прощальных слов.

Увы, но теплые ветра

Недолго парус раздували,

Прошла влюбленности пора,

В тумане скрылись жизни дали,

Остыло сердце у купца,

Отрекся он от слов заветных

И не надел на перст кольца…

В порыве страсти безответной,

Горда, забыта, одинока,

Отдав себя навеки дну,

Бедняжка бросилась в волну

Шумящего внизу потока,

И две русалки – два хвоста –

Ее под руки подхватили

И, запечатав ей уста,

В морскую бездну утащили.

Там, в глубине, в темнице сидя,

Где свет не блещет никогда,

Она вела свои года,

Мужчин нещадно ненавидя.

По истеченью полувека

К ней глас из темноты воззвал,

Он месть свершить ей предлагал

Над тем презренным человеком,

Что слово чести не сдержал…

Он посулил ей жизнь на суше

В обмен за то, что уж давно

Ушло на илистое дно –

Ее измученную душу.

Несчастная дала согласье

И перед одром старика

Она явилась в одночасье.

Его иссохшая рука

Из-под глухого одеяла

Торчала, и тотчас она

Кольцо заветное узнала.

Купец стонал под гнетом сна,

Измучен жизнью, всеми брошен,

Безумен, грязен, мерзок, тошен,

Среди сидевших поверх мух

Он испускал последний дух.

Но, видя смерти приближенье,

Дочь кузнеца была пуста –

Ни радости, ни сожаленья,

Ни гневных слов и ни прощенья

Ее не молвили уста –

Одно немое безразличье,

В нем бедность вся

И все величье.

К губам купца прильнула сухо,

Прервав живительный глоток –

Поток измученного духа

Сквозь поцелуй к ней перетек.

Стук слышишь сердца молодого?

Другое смолкло навсегда…

Так – раз за разом, снова, снова,

Дабы продлить свои года,

Лжецов караю иногда.

То это царь, то князь, но – реже,

Бывает и простолюдин.

Мной движет голос, он безбрежен –

Он мой всесильный господин.

Как ты, всего лишь я служанка

На службе вечной колдуна.

Однажды с призрачного дна

Он воскресил мои останки,

С тех пор я боле не вольна.

Куда пошлет – туда иду я,

Не споря и не протестуя.

Кривун – его мирское имя,

Кому-то – вымысел пустой,

Кому не ведом и в помине…

Но там, где мрак стоит густой,

Живет невидимая сила,

В расщелине, на самом дне.

С ней договор я заключила:

За жизнь, вернувшуюся мне,

Неверные словам мужчины

Караются моей рукой.

Поверь, имеются причины –

Кишат невинные пучины

Русалками с одной судьбой.

Досель, не зная сожаленья,

Не чувствуя деянья гнет,

Я исполняла повеленья

Того, кто там, во мраке, ждет.

Я слепо верила, и что же…

От безысходности дрожу!

Узнай же тайну, что тревожит

Твою старуху-госпожу.

Не говоря, кто виноват,

Кому смертельный выпал жребий,

Кривун велел мне в Новоград,

На громкий пир Руси соседней

Кувшин отравленный доставить

И незаметно для гостей

На стол указанный поставить,

А после ждать еще вестей.

Я все исполнила, точь-в-точь,

Уверена, что князь великий

И есть тот самый лжец двуликий,

Чье время закатилось в ночь.

За ним украдкой наблюдая,

Его кончины ожидая,

Я упустила жуткий миг,

Когда злой яд, не разбирая,

Невинных губ княжны достиг.

Один глоток – и жизни пламень

Потух, оставив в тишине

Лишь тела бездыханный камень

И дух, летевший в вышине…

Не случай был тому виною,

Не стоит на него пенять,

Колдун, презревший все живое,

Задумал свет прелестный с тьмою

Навек местами поменять!

Во снах грядущее предвидя,

Кривун узрел союз двоих,

Врагов всех замыслов своих.

Всем существом возненавидев

Княжну и князя молодых,

Решил он изничтожить их.

Ее – за голосок волшебный,

Способный из кромешной тьмы,

Из самой мрачной в мире бездны

Достать сердца, добыть умы.

Его – за твердую десницу

И жизни справедливый дух.

Знай: никого зло не боится

На свете, кроме этих двух.

Княжна убита мной, и что же –

Я ненавижу колдуна,

Желая каждым дюймом кожи

Ему – свершенного им зла!

И вместе с тем – во мне нет воли

Противиться его словам.

В часы утраты, скорби, боли

Он приказал и тут, и там

Шептать, что в смерти есть виновный –

Князь Яр из северных дружин.

Так, местью гневной ослепленный,

Во тьму всем сердцем погруженный,

Руси могучий властелин

Поверил не глазам своим,

А слову черному, пустому.

Чтобы печаль свою унять

И хоть кого-то наказать,

Он приказал, подобный грому,

У князя жизнь его отнять!

И я, и мой хозяин властный

Уверены, что гордый Яр,

До битв охотник самый страстный,

Сложил главу – бесценный дар.

Но тот живой – он тут, и пленник,

И в тоже время мой жених,

Любви несчастной не изменник!

Представь себе, из нас двоих

Он выбрал мертвую подругу.

За сотни лет я в первый раз

Столкнулась с ревностным недугом

И не смогла стерпеть отказ.

Услышав горькую отставку,

Я глупость сделала одну,

Воткнув волшебную булавку

В его кудрявую главу.

Другую до сих пор он любит,

Ту, что стрелой, увы, не спас.

Достав булавку, в тот же час

Меня, как сон дурной, забудет.

Вот только кто его разбудит?

Чертовка, в голову вонзясь,

Свершила так, что смелый князь

Забыл о подвигах, о славе,

Расплате злому колдуну,

Не мысля боле о расправе…

Жизнь нынче для него в забаве

И в страсти к телу моему.

Оно мне надо? Тьфу-тьфу-тьфу…

Уже за первую неделю

Он надоел мне, мочи нет!

Булавку вытащить хотела,

Но в ней, проклятой, есть секрет –

Достать ее возможно только

Тому, кто любит, но княжна

Давно уж гробу отдана,

А я – тяну, тяну, да толку

В том нет и малого зерна.

Обречена! Обречена!» –

Закончила она, бледнея.

Служанка слушала, не смея

Ни глазом дернуть, ни моргнуть –

Про зло, про голос чародея,

Лишь изредка живая грудь

Со вздохом легким поднималась,

Смущенье выдавая той.

Она, признаться, волновалась

От речи пламенной такой,

Гадая мысленно, что дальше

Те откровения сулят?..

Усталый чуть прикрыла взгляд,

И тут же тихий ангел спящий

С макушки и до самых пят

Окутал бедную крылами.

Под сказку страшную она,

Не видя разницы меж снами

И всеми теми чудесами,

Коим свидетелем была,

Давно, усталая, спала.

И долго старая вещунья,

Жалея девичий покой,

Шепча чуть слышно: «Ну, болтунья», –

Смеялась тихо над собой.

Она ни капли не винила

Бедняжку, спящую в углу,

Не причитала, не будила,

Напротив, деву уложила

В постель жемчужную свою.

Затем царевной обернулась,

Себе чуть видно улыбнулась,

Вдоль коридоров и палат

Пошла гулять в роскошный сад.

И было слышно, как оттуда,

Касаясь каждого и всех,

Разносится волной повсюду

Чуть слышный плач (иль тихий смех?),

И вечер, тайный и прекрасный,

Казалось, омрачить нельзя,

И мнилось – даже ветер властный

Угомонился… Только зря!

Князь Яр, измученный желаньем,

Не видя ничего вокруг,

Не мог смириться с расставаньем

И вытерпеть разлуки мук.

О чем бы думу он ни думал,

На что бы взгляд свой ни кидал,

Одну царевну лишь видал.

Тут ветер в спину князю дунул

И как с цепи его сорвал.

Дрожит земля, краснеет вечер,

То скачет богатырь на встречу

С невестой избранной своей,

Перемахнул через ручей,

Между стволами сосен мощных,

Меж луговых ковров цветочных,

Несется по пустым местам,

Вдали уж плещет океан.

На берегу его высоком

Дворец коралловый блестит,

И там царевна одиноко

В саду печалится-грустит.

Но, что герой наш? Мимо сада,

Предчувствуя себе награду,

Проник украдкой во дворец…

По коридорам, наконец,

Нашел любви опочивальню,

Вошел, трясется и горит,

Бормочет нечто… и,

Отдавшись полностью желанью,

К жемчужной простыне летит.

Схватил, обнял, целует жадно,

Тут гаснет жар – ему прохладно…

И чей-то меткий кулачок

Влетает витязю досадно

В его напруженный висок.

Отброшен князь, упал на лавку,

Горит лицо как от огня,

И только слышно, что булавка

О пол ударилась, звеня.

Сидит, главой качая томной,

Как в рот воды набрал – молчит.

На деву гневную глядит,

Как будто ничего не помня.

Черты ее все четче-четче,

И видит князь среди перин

Тот образ, чей ни с кем другим

Он перепутать не захочет –

Арина-радость перед ним.

«Арина, ты ли?» – громогласно,

Что зазвенело все вокруг…

Откуда, как – ему не ясно –

Явилась, сердцу милый друг.

Виденье? Нет, на самом деле!

Воспрянул князь – душа поет.

Забыв себя, летит к постели,

За ручку меткую берет,

То поцелует, то прижмет

К щеке багряного заката.

Уж он не медлит, как когда-то,

А весь открытый перед ней,

Избранницей судьбы своей.

Служанка вздрогнула, и сердце

Ей отворило прошлых дней

Закрытую на ключик дверцу.

Все ж, колдовства любовь сильней!

Арина живо вспоминала

И громкий пир, и злой кувшин,

И потаенно как мечтала,

Чтоб Яр остался с ней один.

Но вот он тут – влюблен ответно,

Не сон, не грезы – наяву.

Себя щипнула незаметно

И князя жаркую главу

На молодую грудь склонила,

Покрепче друга обняла

И еле слышно повторила

Любви заветные слова.

Вслед поцелуем нежным, робким

Союз прекрасный был скреплен,

Слегка застенчивым, неловким,

Но кто по первости силен?

Синеет небо, ветры дуют,

Шумит могучий океан.

Сквозь дымку бледно-голубую

Выходят звезды по местам,

В покое скалы отдыхают,

А наши двое между тем

Часов полет не замечают,

Друг другу душу изливают

Среди чужих враждебных стен.

Арина трепетному другу

Поведала и свой рассказ,

Как сам отец велел, с испугу,

Убрать ее с безумных глаз

И заточить в темницу, в коей

Сидит в неволе Седовлас,

Как из дружины славной двое,

За стремя псевдо-золотое,

Нарушив данный им приказ,

Продали девицу за море –

Так оказалась здесь сейчас!

Да все, что ей царевна тайно

Сказала пред самым сном,

Поведала почти случайно

Избраннику, надеясь в нем

Снискать виновнице прощенье.

Но – лишь немое отвращенье

И гневный князя, злобный взгляд –

И за булавку, и за яд…

Тогда, склонившись, попросила:

«Забудем тот ужасный пир,

Прости ее, ведь я простила,

Пойми, ей мир давно не мир,

Могила – тоже не могила.

Она одна, и никому

Досель души не открывала,

А мне открылась, потому

В ней вижу доброе начало.

Не погуби, не стань противен,

Будь милостив и будь собой,

Не будь, мой молодец, наивен,

Но будь исполнен добротой».

И даже дикий, страшный зверь

Пред ней послушно бы склонился –

Так гневный княжий взгляд теперь

На нежный враз переменился.

Тогда и Яр поведал ей

Похода славные мгновенья,

Как повстречался страшный змей,

Вкушал какие угощенья,

Что видел духов и проник

К источнику двух вод чудесных,

И ткань, что дал ему старик,

Взлетела выше скал отвесных.

Но, вспомнив, как Руян вослед

Кричал ужасные проклятья,

Забыв и кровь, и пир побед,

Презрев святое слово «братья»,

Он опечалился совсем.

Припоминая, вместе с тем,

Что Златогрив пропал без вести

В песках, неведомо каких,

Поник главою и затих,

Промолвив только: «Время мести

В пороге ждет гостей своих!».

С начала разговора стоя

За дверью и страшась войти,

Амера слушала, как двое

Ведут беседы о пути,

Что им пришлось пройти друг к другу,

И удивлялась, как одну

Из тысяч слуг себе подругу

Избрала – русскую княжну…

Сообразив, что безопасно,

Что ей готовы все простить,

И жизнью можно не платить,

Пусть князь и выглядел ненастно,

Она осмелилась спросить:

«Вам, верно, будет интересно,

Где к Кривуну искать проход?

Я отведу – уж мне известно!

Но что вас ждет в глубинах вод,

Мне, как и вам, увы, неясно,

Понятно только, что опасно

То, что на дне пришедших ждет.

Никто еще не возвратился,

А было много храбрецов,

И каждый был, как ты, готов

И участью своей хвалился,

Да вот – как будто провалился,

Ни памяти, ни добрых слов». –

Промолвив, низко поклонилась,

За все сердечно извинилась,

Но видя, как угрюм наш князь,

В старуху скоро превратилась,

Управы на себя боясь:

«Авось не будет бить старушку!» –

Подумала она, садясь

Поодаль Яра на подушку.

И верно, что там превращенья –

Князь думать мог лишь об одном:

Как будет биться с Кривуном

И вызволит из заточенья

Весь мир да Новгород, свой дом.

«Веди! – промолвил витязь гордо, –

Ни колдуна, ни его слуг

Не убоятся меч и лук.

Чего сидим? – решил он твердо, –

Веди скорее, если друг!»

Старуха князю отвечала:

«Как друг, всю правду расскажу.

Есть меч и лук, но это мало –

У всех оружия хватало,

И все в земле, как погляжу.

Есть у тебя, чего, увы,

Другие вовсе не имели,

И потому они мертвы,

А ты вернешься в самом деле…» –

Ее седая голова

Кивнула в сторону Арины,

Произнеся затем слова:

«Пока с подругой вы едины –

Ни темнота, ни глубина,

Ни хитрость злого колдуна

Вам будет вовсе не страшна.

Лишь вместе вы непобедимы!

Деля невзгоды пополам,

Вы, взявшись за руки, войдете

В бурлящий море-океан.

И что бы ни случилось там,

Коль рук своих не разомкнете,

То шанс злодея победить

У вас появится, но все же

Должна двоих предупредить:

Коль сможет вас он разлучить –

Обоих мигом уничтожит!

Попасть в обитель Кривуна

Возможно на закате алом,

Когда последняя волна

Падет под ноги тихим скалам,

А после, сделав поворот,

Обратно побежит трусливо –

Проход откроется с отливом

Туда, где нынче зло живет». –

Промолвила, и тишина

Опочивальню посетила…

И погостив меж трех сполна,

Покорно слову уступила:

«Согласен!» – князь наш произнес.

Княжна: «Согласна!» – повторила,

Но пару неслучайных слез

Невольно на пол уронила.

Песнь восьмая

По чудо-граду тихо бродит

Молва печальная с утра:

Царевна замуж не выходит.

Шумят унылые ветра,

Срывая свадьбы украшенья

С ворот высоких, с белых стен,

Летит злаченый гобелен,

И труб глухих оповещенье

Разносит новость. Между тем

Закат позвал. Собравшись, трое

Отправились на берег тот,

Где песнь усталого прибоя

С собой отправиться зовет.

Крутя воды тяжелой гребни,

Их встретил мрачный океан.

В предвестии волны последней

Утихла боль душевных ран.

Старуха от слезы мигала

И, что бы ни случилось вдруг,

Влюбленным твердо обещала,

Что их седой старинный друг

Не будет гнить в сырой темнице.

Она отправится за ним,

Быть может, так она простится

С прошедшим пасмурным своим.

На горизонте одиноко

Мелькнул огонь, и, быстро мчась,

Шумя безудержным потоком,

Волна над всеми поднялась.

Она стремительно летела,

И возвышаясь на бегу,

Добраться вскорости хотела

К стоящим там, на берегу.

Достигла, врезалась напрасно

В недвижный каменный утес,

Не намочив им прядь волос,

Обратно двинулась несчастно,

Разбив о скалы гордый нос.

«Сейчас…» – князь тихо произнес.

Вода отхлынула пугливо,

Морскую тину закружив,

За убегающим отливом

Проход влюбленным обнажив.

Ступеней черных ряд усталый

Неведомо куда ведет,

Меж них кружит водоворот,

И шепот слышится лукавый:

«Смелее!» – он к себе зовет.

Земле и небу помолившись

И трижды миру поклонившись,

Простившись с ведьмой, князь с княжной

Переглянулись меж собой,

Переплелись руками крепко,

Персты к перстам сомкнули цепко

И так, в согласии с судьбой,

Шагнули смело в мир иной.

Избранникам желая счастья,

Благословив на общий труд,

Произнеся: «Все в вашей власти!» –

Колдунья замолчала тут.

За много лет она впервой

Себя свободной ощущала,

Смотря, как плещется прибой,

Всю ночь большую простояла

Недвижно на скале, пока

Не вспомнила, что обещала

Спасти от цепи старика.

С мешком волшебным неразлучна –

Дороги нет уже назад,

Из недр его благополучно

Достав кольцо с камнями в ряд,

Надела на увядший палец,

Шепнула: «Новгород, скорей!» –

И тут же вырос перед ней

Великий, в прошлом град-красавец,

А нынче мрачный град теней,

Навис уставшими стенами,

Врата разбиты – всяк иди,

Лишь терем княжий за замками

Сторонкой тихо обходи.

Туман, повсюду пахнет гнилью,

Дождь льет уж несколько недель,

Ладьи, былое изобилье,

Бесхозно брошены на мель.

«Ужели я всему виною»? –

Себе старуха говорит

И волос ломкий теребит

Своей иссохшею рукою.

Вдоль улиц к терему стремится,

Поодаль, с правой стороны,

Стоит-печалится темница,

В ней жизнь печальная томится,

Тех, что на смерть обречены.

Охрана спит – ключи на шее.

Вниз по ступеням скорый шаг…

Смелее, милая, смелее,

Сегодня ты и друг, и враг.

Она, бесспорно, понимала –

Пускай в мешке чудес полно,

Но все ж, по правде, ни одно

От топора не защищало,

Махнут разок, и решено.

Не раздражая спящих уха,

Нашла решеток череду,

Там, за одной, в полубреду

Давно не видевший еду

Сидел старик, взывая к духу.

Под руку взяв его, к пруду

Кольцом тотчас переместила.

И долго наши старики

В траве лежали молчаливо,

Судьбе невольной вопреки…

Но лишь колдунья свой мешок

Рукою нервною открыла,

Как старец слов сдержать не смог,

Промолвив твердо, хоть уныло:

«Сия вещица мне известна –

Мешок, хранитель всех чудес!

Поверишь ли, откроюсь честно –

Он мой, он мною собран весь:

Клубок и шапка-невидимка,

Волшебных сотня штук колец,

Для главной битвы-поединка

В нем часа ждет меч-кладенец…

Я жизнь потратил, чтоб собрать

Предметы эти, но напрасно,

Ведь ни один не смог мне дать

Того, чего желал так страстно.

С ним горы можно раздвигать,

Хозяину мешка доступна

Бессмертья призрачная гладь,

Но вот любимую сыскать,

Увы – судьба здесь неподкупна.

Весь мир с мешком я обошел,

Все уголки земли открыл,

Но и следочка не нашел

Той, что однажды упустил.

Отчаявшись, поддался горю,

И свой мешок заговорив,

С утеса прямо в сине-море

Его я бросил, отпустив…

И вот он снова предо мною

Лежит в спасительных руках.

И трепет на моих губах,

И сердце бьется как живое,

Мне говоря… Но нет, постой,

Скажи сама, представься, чудо,

Кто ты? Ответь, пришла откуда,

Хранитель тайны неземной?..

Признайся, будь же откровенной,

Как ты смогла мешок открыть?

Одно лишь слово во Вселенной

Способно это сотворить».

Дрожа пред старцем, не моргая,

Смотря сквозь годы и века,

В лице счастливом узнавая

Мальчишку, друга-рыбака,

Старушка прошептала нежно:

«Амера» – так меня зовут.

Произнесла лишь, тут как тут

Мешок края раскрыл прилежно.

Песня девятая

Тем временем две пары ног

Считали мрачные ступени.

Геройским мыслям поперек

Легла тугая тень сомнений.

Малейший шорох, стон и стук

Пугают их до дрожи в теле,

Но только крепче в самом деле

Становится замок из рук.

Ступени кончились – за ними

Лишь темнота и пустота,

Свет животворный и в помине

Не проникал в сии места.

Холодный отсвет самоцветов,

Рассыпанных то там, то тут,

Чуть видно освещает путь,

Делясь с влюбленными советом –

Куда идти и где свернуть.

И даже слышится порой,

Что камни бледно-голубые,

Мерцая, шепчут меж собой:

«Они вдвоем! Они живые!».

Княжна и князь мимо ущелья

Проходят, оказавшись пред

Вратами в сердце подземелья.

На них начертанный запрет

Героям нашим не помеха,

Они идут сквозь те врата

Под шепот тающий, и эхо

Звенит вокруг: «Туда! Туда!».

Вдруг видит князь, что перед ним

Раскинулось широко поле,

Враги повсюду – он один,

Досель пока не победим,

Доволен снизошедшей долей.

Схлестнулся, рубит, сила в нем

С убитым каждым прибывает.

Еще! Еще! Своим мечом

Главы бездумно он снимает,

Но нет противникам числа

И ни мгновения покоя –

То чей-то меч, то, вслед, стрела

Зовут к сражению героя.

Меж тем Арина пред очами

Зрит гор заснеженный навес,

Там, высоко под облаками,

Ветра гоняя за крылами,

Кружится сокол, царь небес.

Он так свободен, так высок,

Так независим, и прекрасен,

И в то же время так несчастен,

И так глубинно-одинок!

К нему, не сдерживая чувства,

Спешит влюбленная княжна.

Заполнить сердце, кое пусто –

Она считает, что должна.

Вверх, в ту небесную обитель,

На самую вершину гор

Взошла Арина, но губитель,

Завидя деву, как топор

С небес на землю повалился,

Ударился и князем вдруг

В одно мгновенье обратился.

Княжна к нему – он птицей взвился!

И так без счета – замкнут круг:

Она наверх – он вниз стремится,

За ним к земле – он в небо птицей.

И видно, им не суждено

Быть вместе, а дано одно –

Всю жизнь несчастными кружиться.

Что с ними сталось? Вне сомнений,

Мир грез и призрачных видений

Влюбленных наших поглотил,

И кажется, что нет спасенья,

Что руки их уже без сил –

Готовы мирно разомкнуться.

Так наши двое наяву

В вратах недвижны остаются,

Склонив во сне на грудь главу.

Все это видится им только,

Но осознать, что это сон,

Не может ни она, ни он.

И жить обоим ровно столько,

Сколь их замок из рук силен.

Слабеют кисти их тревожно,

Скользнули пальцы, лишь один,

Тот, что без имени, надежен,

Пока и дарит жизнь двоим…

Яр беспощадно в поле бьется.

От взмахов быстрого меча

Ручьями кровь на землю льется,

Он рубит головы сплеча.

И все пред ним в клубке едином –

И жизнь, и смерть, и стон, и крик,

Секунда – вечность… Вечность – миг.

И войско то непобедимо,

Порыв отчаянья настиг…

Тогда впервой с начала боя

Князь взгляд на землю опустил.

Там рос цветок, он звал героя

К себе, он ласково манил.

Казалось, что слова любви

Цветок волшебный произносит.

«Очнись, проснись… –

Чуть слышно просит, –

Дотронься до меня, сорви!»

Забыв сражение, к нему

Безумный витязь наклонился

И в ту секунду пробудился,

Оставив разума тюрьму.

А что Арина? Видит тьму…

И дни, и ночи напролет

Она все движется по кругу,

Возлюбленный не признает

Свою любезную подругу.

Измотан дух, устало тело –

На край скалы бедняжка села

И в первый раз узрела, как

Светило красное горело,

Как ветер гонит облака,

Как вся земля свободой дышит…

Она одна тут взаперти!

И взгляд княжны рванулся выше,

Послышалось: «Лети! Лети!» –

И пара крыльев, вместо рук,

Чудесным образом раскрылась.

Ни боли, ни душевных мук –

В голубку дева превратилась,

Махнула раз и в небо взвилась,

За ней рванулся сокол-друг!

Прервалось сновиденье вдруг –

Стоят вдвоем, не шелохнутся

Яр и Арина среди тьмы,

Сердца обоих громко бьются,

Ясны, без морока, умы.

Обнявшись, пара сквозь ворота,

Виденьям прожитым дивясь,

Проходит – впереди болото,

Туман и морок, сырость, грязь…

Вдали как будто дышит кто-то –

На жуткий звук не торопясь,

Арина с Яром осторожно

Ступают сквозь кромешный мрак,

Осознавая, что, возможно,

В свою ловушку непреложно

Их направляет хитрый враг.

Не видит Яр свою подругу,

Арина – друга своего,

Сказать по правде, ничего

Не видят оба. Их испугу

Предела нет, и оттого

Друг к дружке пара крепче жмется –

Рука в руке, спина к спине.

Тут голос злобный раздается:

«Глупцы, почто пришли ко мне?

Зачем явились, коль боитесь?

А мне не страшен ваш союз,

Пока в тени я остаюсь.

Как вы со мною ни боритесь,

Вы проиграете – смиритесь!».

Ужасный голос нитью ровной

Тянулся к ним со всех сторон,

Бесчувственный и хладнокровный,

Пугал двоих до дрожи он.

И с каждым словом им казалось,

Что тьма охватывает их,

Что света в мире не осталось,

И нет возможностей таких,

Чтобы коварного злодея,

И колдуна, и лиходея

Своей любовью одолеть.

Впервой в умы их мысль закралась,

Что и любви в помине нет…

А голос продолжал прохладно:

«Вы оба выжили… и ладно.

Любви подвластно все, бытует,

Теперь позвольте мне спросить:

Как вы сбирались победить

Того, кого не может быть

Или совсем не существует?

Я – мысли в вязкой тишине,

Меня мечом не одолеешь,

И глас княжны не страшен мне,

Он к сердцу тянется извне,

Но коль ты сердца не имеешь,

Глас для тебя, что меч железный,

Такой же вовсе бесполезный.

Открою правду я для вас,

Вы не ослепли – а как раз

Засилье света напрочь пало.

Пред вами тьма – она начало,

В ней все едино, без прикрас.

Узнайте – нет ни лжи, ни правды,

Добра иль зла, и нет борьбы.

Вы удостоились награды –

Венца мучительной судьбы.

Здесь нет, придуманных людьми,

Ни горя с радостью, ни боли,

Ни сладких запахов любви

И даже ненависти соли.

Скорей нарушьте ваш запрет,

Судьбе в глаза своей взгляните,

Смелее руки разомкните

Во славу бесконечных лет,

Бессмертья силу обретите!».

Рука девицы задрожала…

«Ужель он правду говорит? –

Арина друга вопрошала. –

Ужели мрак – это начало,

А свет – причина всех обид?

Так что, мотивы колдуна

Честны, верны и благородны?

Ужель во тьме мы лишь свободны

И к ней идем день ото дня?»

В сомненьях мучилась она.

Князь милой отвечал устало:

«Я много видел там, где был,

Людей продажных, лжи немало,

Но чтоб Кривун, и не кривил –

Такого точно не бывало!

Я не пойму лишь одного –

Зачем мы слушаем того,

Кого вообще не существует.

Он сам признался – нет его.

Что ж, разум мой не протестует.

Есть у меня одна идея –

Речам коварного злодея

Не будем более внимать,

Колдун вовсю горазд болтать,

На деле ж – мухи не страшнее,

Жужжит-жужжит, но ни на что

Иное вовсе не способен.

Его иль нет, иль он – никто!

От страха я теперь свободен.

Признаться честно, я и сам

Его пронзительным словам

Чуть было даже не поверил.

Любви тут нет – он нас уверил

И был почти что прав, но нам

Дана возможность привносить

С собою то, что мы имеем,

И если вновь себя спросить:

Любовь здесь есть? – Я в том уверен!».

Лишь произнес, как между рук

Возникло тусклое свеченье,

И стало чуть светлей вокруг,

Случилось нервное волненье

В глухой и полной темноте…

Раздался голос разъяренный:

«Похороню вас в пустоте!» –

Кричал бессильно, обреченный,

Проклятья сыпал, угрожал,

Впустую тени насылал,

Но двое их не замечали,

Они, обнявшись, наблюдали,

Как свет тихонько прибывал.

Неужто колдуну погибель?

Ужели ослабел он так,

Что света медленная прибыль

Развеет прахом этот мрак?

Лишь точкой в темном уголке,

В конце концов, Кривун остался.

Скукожился от света, сжался,

В щель узкую, как мышь, забрался.

И тут же выход вдалеке,

Наверх ведущий, показался.

Туда направились скорее

Счастливый Яр с княжной своей,

Уверены, что чародея

И мир его густых теней

Любовь без битвы победила,

Но… но не тут-то было!

И с каждым шагом тьма опять

За их спиной сгущает краски,

А зло спешит вернуться вспять,

И вновь влюбленным – без опаски,

Непобедимый и живой –

Вещает голос колдовской:

«Вам лучше бы остановиться!

Останетесь – исчезну я.

Уйдете – что ж, тогда все зря,

Могу тотчас я возродиться.

Но знайте, что благодаря

Свободе вашей очень скоро

Весь свет, что так ужасен мне,

Погаснет, и тогда опору

Найдете в темной стороне.

Любовь – тюрьма, любовь – проклятье!

Я признаю, она, все ж, есть,

Но далеко не благодатью

Летит о ней глухая весть…

Вам жертву надобно принесть –

Ради других со мной остаться,

В миру от жизни отказаться

И вечность посвятить тому,

Чтоб охранять мою тюрьму.

Или уйти – тогда, конечно,

Придется мне прождать года,

Но вы умрете, и тогда

Смогу свой замысел неспешно

Я завершить уж навсегда.

Решайте оба, поспешите –

Ради себя прожить свой век

Или для тех, с кем жизни нити

Близки, как с морем нити рек.

И если истины крупицы

Смогли достигнуть, все же, вас,

Пришла пора определиться!» –

Вещал уже довольный глас.

Не вымолвив в ответ ни звука,

Герои наши вниз сошли,

На лицах их – неволи мука.

Колдун же, спрятавшись в щели,

Своей уловкою гордился,

Святую правду утаив,

Что верхний мир в тень погрузился,

Он свет на тьму уже сменил!

Осталось только незаметно

Попасть наверх, от глаз вдали,

Чтобы герои – вечность – тщетно

Себя, любимых, стерегли…

Песнь десятая

Тогда же двое стариков,

Свободны от любых оков,

В обнимку над прудом сидели

И вотражение глядели,

И даже им казалось, что

Они, как будто, лет на сто

Душой своей помолодели…

По водной глади безмятежной

Нежданно рябь вдруг пронеслась

И дрожью в них отозвалась,

Оповестив, что неизбежно

Прервалась с молодыми связь.

Амера к старцу обратилась:

«Ты, верно, сам уж ощутил –

Худое что-то приключилось,

Злодей, похоже, победил.

Надежды нет… Всему виною

Поспешность вечная моя –

Неподготовленными к бою,

На смерть послала милых я».

Твердила так, себя кляня.

Почувствовав накал событий,

Старик главой седой поник,

Прикрыл глаза свои на миг –

Заместо всех перипетий

Увидел пред собой родник:

Меж непреложностью камней

Бежал он быстрою струей,

Как бы играя сам с собой,

И превращался вдруг в ручей.

Ручей – в речушку, речка – в море.

Не тронутый утраты горем,

Поток бежал вперед – ничей,

Ведомый собственной судьбою.

«Не все потеряно, родная,

Не стоит так себя казнить!

Еще возможно победить,

Вот только как, пока не знаю, –

Старик спешил приободрить

Свою поникшую подругу. –

Я чувствую, что взаперти

Жизнь молодых бежит по кругу.

Окажем миру вновь услугу.

Скажи скорее, как пройти

В места, злодей где обитает?»

Ему колдунья отвечает

Дрожащими губами так:

«Туда, где обитает мрак,

Увы, попасть теперь никак,

Уж звезды высоко мерцают».

Ответ им, будто воздух, нужен!

Тут всколыхнулось озерцо…

«Перемести нас просто, ну же,

Используй чудное кольцо!» –

Седой волшебник молвил громко,

И взгляд его исполнен был

Безумия… иль, может, толка?

На что она, совсем без сил,

Уныло к старцу обращалась:

«Я сотню раз уже пыталась

Проникнуть с помощью кольца

В обитель колдуна-лжеца,

Но ничего не получалось.

Как будто бы не существует

Ни Кривуна, ни мест, в каких

Он вечность целую бытует

С времен давнишних и до сих».

Но Седовлас стоял все так же

Неколебимо на своем,

От радости подпрыгнув даже,

Шепнул ей: «Вот как попадем:

Не «к Кривуну» – кольцу мы скажем,

Арину с Яром назовем».

А что, попробовать решились,

Поспешно за руки схватились,

Прощальный взгляд на тихий пруд…

«Туда, где Яр с Ариной ждут», –

К кольцу два старца обратились

Перенести их срочно тут.

Свершилось чудо! Испарились,

Мгновеньем позже очутились

Не в темноте, не в пустоте,

А в свете ярком. Двое те,

К кому душой они стремились,

Встречали старцев в тесноте.

Обняли, но вот радость живо

Тоской сменилась молодых

В рассказе, как несправедливо

Судьба устроилась у них,

И за любовь досталась им

Награда – вечность в заточенье.

А враг, увы, непобедим!

Держать его – одно решенье –

Доколь их руки сплетены,

Свет побеждает тьму густую,

Уйдет любовь, и все впустую,

Накроет мир покровом тьмы.

Произнесли, и слез потоки

Невольно хлынули из глаз –

Да, вместе, да, не одиноки,

И мир их подвиг, все же, спас.

Но молодым важней свобода,

Она, как воздух, им нужна!

В том вся идея и природа,

И смерть для них не так страшна,

Как жизнь, прожитая в неволе…

«А старики – другие, что ли?

Любовь!.. – Амера прерывала

Их всеохватную печаль, –

Теперь и я ее узнала!

О, годы наши, как их жаль…»

На Седовласа взгляд унылый

Колдунья тихо подняла.

«Ты, верно, сам все понял, милый?

Теперь и я вот поняла, –

Вздохнув, она произнесла, –

Арина, Яр, идите с миром!

Мы здесь останемся за вас

И с темной личности «кумира»

Не спустим острых наших глаз.

Мы любим! Да, любовь меж нами

Не так ярка и горяча,

Но, чтобы сладить с колдунами,

Ее достаточно луча…»

«Ступайте, дети, поспешите, –

За ней продолжил Седовлас, –

На память долгую от нас

Прощальный дар, кольцо, примите,

Оно вас в Новгород тотчас

Чудесным образом доставит,

Но знайте, градом нынче правит

Лишь страх…» – прервал он свой рассказ.

И вечности им было мало,

Чтобы проститься меж собой,

И не одна слеза упала,

В итоге, все же, князь с княжной

Произнесли: «Домой!» – устало,

Оставив в сумерках двоих,

И испарились, точно их

В подземном царстве не бывало.

В приятном, тихом полумраке,

Меж днем и ночью, явью – сном,

С их рук струящимся лучом

Волшебники не победили в драке

Между добром и вечным злом,

Но в то же время и ни в чем

Ужасной тьме не уступили!

Так навсегда они закрыли

Себя с бессмертным колдуном,

А ключ – на счастье – обронили.

Влюбленные и молодые,

Свободные и вновь живые

Яр и Арина между тем

Среди знакомых с детства стен

Стрелы быстрее очутились

И первым делом удивились

Тому, что Новгород их нем

И сер, безлюден он и мрачен.

Не узнают они свой дом,

Здесь ветер с тихим детским плачем

Гуляет по стенам кругом,

Тут небо грузно давит темя,

И кажется – уже давно

Остановилось напрочь время.

Но хуже этого одно:

Похоже, всем и все равно,

Что жизнь – не радость здесь, а бремя!

Хозяин – не глядит в окно?

Совсем не видит быт тот скудный?

К нему, сквозь морок беспробудный,

Минуя стражей блуд и бронь,

По мрачным улицам безлюдным

Несут влюбленные огонь.

На счастье, юных душ волненье

Сошло с уст девы чудным пеньем.

Услышал город, встрепенулся,

Очнувшись от кошмарных снов,

Народ на улицу рванулся

Встречать рассвет, узреть любовь…

В высоком тереме закрывшись,

Сидит безумный Святополк,

На рок злосчастный обозлившись,

С самим собой ведёт он толк:

О том, что враг его повсюду,

За каждым прячется кустом –

Готов напасть из ниоткуда!

А потому не мыслит он

Оставить безопасный дом –

Нет дела до простого люда

И как живут сейчас кругом…

Тут вздрогнул князь, услышав звуки,

Узнал чудесного певца,

Сбежал с высокого крыльца

И к дочке трепетные руки

Простер, моля: «Прости отца!».

Затем прощенья у героя

Князь виновато попросил,

За дочь его благодарил,

И пред честным народом стоя,

Союз младой благословил.

Вернулся свет, вернулось счастье,

Вернулись добрые деньки,

Прошла пора лихих ненастий,

Плеск весел слышен у реки.

В отцовские права вступив

И Яра отблагодарив,

Князь Святополк исполнил это:

Отправил в каждый конец света

Гонца – оповестить о том,

Что свадьба на исходе лета,

И каждый в гости приглашен.

Песнь одиннадцатая

Шумели осени порывы,

Гудели гусли, князь с княжной

И веселы, и терпеливы,

Поладливы между собой!

Уж за столами все собрались,

Молчун-громила, девы друг,

Речей чужих не дожидаясь,

Тихонько ел, гоняя слуг.

Подносы яствами парили,

Пир начался, и для даров

Резные двери отворили.

Вот первый гость войти готов,

Идет… Но что за воин грозный,

С собою спутницу ведет?

Его никто не узнает.

На незнакомца взгляд серьезный

Князь с подозрением кладет.

Тот молвит Яру, точно другу:

«Ты не узнал меня – я рад!

А если я сниму кольчугу

И чешую верну назад,

Тогда, быть может, ты признаешь

Того, кому надежду дал?

Я спас жену и – представляешь?

Вновь человеком тут же стал».

«Такий!» – Яр дернулся навстречу,

В объятья друга заключил,

Представив всем красивой речью,

Их пару князь наш усадил

За стол от милой недалече.

Вновь дверь широкая зевнула,

И будто из восточных снов

Семерка стражников шагнула,

С руками, полными даров.

За ними, бархатом сияя,

Вошел эмир, глава пустынь.

Тюрбан причудливый снимая,

Воскликнул он: «Я не один!».

Раздалось ржанье с переливом,

Узрели гости вслед за ним

Коня-красавца, Златогрива,

Который цел был – невредим.

Казалось, счастью нет предела,

Все встали, сотня пенных чаш

За радость общую взлетела,

Но дверь открылась еще раз.

Влетел Руян, безумен, страшен,

Лук натянув свой, торопясь,

Направил князю он на чашу,

При этом крикнул: «Не промажь!» –

И отпустил… Стрела со свистом

Разбила поднятый стакан,

Залив супругов медом чистым,

Под смех и крик: «На счастье вам!».

А дальше – не было печали,

Три дня и ночи за младых

Стаканы гости поднимали,

Усы мочили, вытирали

И добрым словом поминали

Тех стариков, что нет в живых.

Конец