Жертва Нави [Анастасия Юрьевна Левентинова] (fb2) читать онлайн

Анастасия Левентинова Жертва Нави

I

Кай садится на парапет и наблюдает за темными, тянущими к нему свои щупальца, речными водами. Действительно живые, подвластные невидимому и всесильному Создателю, который недоступен спящим так же как и бодрствующим – Всевышний.

– Ты снова здесь.

Почти невесомое, но дружеское прикосновение к плечу возвращает Кая на поверхность сна. Голос Мары подобен треску рвущегося полотна ткани ночного неба над их головами, – скоро природа выдохнет рассветным туманом, откроет глаза, прокладывая взглядом золотую дорогу утру. Но Кая здесь уже не будет. Все, что происходит в этом мире с приходом рассвета известно ему лишь со слов Мары.

– А ты снова меня нашла. Как?

– Это нетрудно. Посмотри. – девушка опустилась рядом с ним и обвела рукой пространство перед ними. – Что ты видишь?

Кай машинально сощурился, проследив за движением ее ладони. Впереди была только траурная лента реки, вдалеке уходящая направо за земляной выступ. Ни одного живого существа, кроме щупалец, но о них он говорить, по правде говоря, боялся. И не столь того, что будет высмеян, сколько того, что этот мрак наряду с монстроподобными порождениями сна касаются только его; и делиться переживаниями с пусть хоть и постоянной спутницей своего сна, но говорящей размыто и абстрактно, он не хотел.

– Ночь, пожалуй, и пустоту. – Кай попытался поймать ее взгляд, но девушка смотрела прямо на горизонт. – Еще тебя вижу, но это банально.

Девушка опустила ладонь, попутно рисуя в воздухе плавные изгибы. В темноте ее волосы казались еще чернее, будто и вправду притягивали как магнит мельчайшие крупицы света и поглощали их. Как она могла знать о том, что происходит с наступлением рассвета, если сама была порождением ночи?

Крик ночной птицы дернул натянутые струны нервов, скользяще проносясь вдоль стенок черепной коробки. Кай раздраженно цокнул языком, кляня Мару за затянувшееся молчание. Он не удивился бы, если бы узнал, что это по ее велению пернатая решила разрезать тишину. Девушка наконец отрешенно улыбнулась, стеклянными глазами смотря перед собой, и тихо произнесла:

– Вот так и с тобой. В темноте всегда найдешь источник света.

Из-под широкого рукава ее кофты снова показалась ладонь, – на приподнятом кверху указательном пальце искрился золотистый огонек. Девушка поднесла его ближе к глазам и посмотрела на Кая. Озаряясь слабым светом огонька, радужки ее глаз приобрели грязный серый цвет, хотя он помнил, что при лучшем освещении они светлее чистого белого. Под натиском тяжелых век ее взгляд казался излишне тяжелым, ощупывающим самые интимные участки его сознания.

– Но тебе пора. – шепот отразил всю непреклонность, которую Кай успел в ней разглядеть, попутно копаясь в себе. – Здесь утро наступает раньше, а тебе еще вспоминать сон.

Кай недовольно поморщился, переводя взгляд вниз. Щупальца стали агрессивнее сплетаться друг с другом, погружаясь в воду и выныривая из нее, как живое существо в агонии. Наступление утра приводило их в нетерпение, может, пугало – он видел это явление не в первый раз.

Мара легко перепрыгнула через ограждение и теперь следила за его движениями. Ощущая под ее взглядом нарастающую неловкость, он пытался придумать любой повод, чтобы в этот раз задержаться здесь подольше. Каждый раз она заставала его врасплох, откидывая в реальность, а по возвращении в сон говорила только загадками.

Но едва он крепко встал на ноги, как Мара прижала светящиеся кончики указательных пальцев к его вискам. Он почувствовал привычное перетекание теплого света с ее пальцев к себе в голову, отчего та начала тяжелеть, тянуть к земле. И хоть сейчас он отчаянно старался оставлять глаза открытыми, чтобы запечатлеть начало утра и гипнотический взгляд Мары, противиться неведомой силе пробуждения он был не в состоянии.

Пространство схлопнулось, мост под ногами превратился в картонную декорацию, и ноги, потеряв опору, привычно ухнули вниз.

***

Мягкое прикосновение затылка о подушку побудило Кая открыть глаза. Над головой – облезлый потолок с желтыми пятнами, в нос бьет запах отсыревшего белья. Плотный туман наступившего утра наяву просочился через трещины в оконной раме и стелется по полу. Грязный серый цвет обоев возвращает парня в минувший сон, который на цыпочках покидает комнату, но здесь, на дне яви глаза Мары он не видел за стеклами очков-кошачьих глаз, которые явственно отражали ее натуру.

Уважение к чужому недугу заканчивается при нарушении личных границ даже во сне, и Кай прыгает с кровати, которая отдает мерзким режущим скрипом, начиная спешно приводить себя в порядок перед грядущей встречей.

II

Ступень за ступенью как победа над самим собой. Кай чувствует, как усиливается притяжение, вытягивающее его душу из тела. Мара не должна обладать наяву такой силой. Это немыслимо! Пытаясь убедить себя ради праведного гнева, что эта девушка – просто самое дикое существо с нарциссическими замашками, не стоит его нервов, а значит, поднимаясь сейчас в ее коммунальную квартиру, он выставлял себя посмешищем.

Под подошвой ботинка раздался поминальный клич упаковки Mars’а. Эта парадная никогда чистотой не блистала, Кай даже привык к живописному хламу, распиханному по углам, и воспринимал его как часть дома. Но чтобы избавиться от всего мусора в нем – придётся его сжечь, а это уже кощунство. Вот и стоит этот дом как рак-отшельник, облепленный мусором, в липких подтеках (не прикоснись – превратишься в муху, застрявшую в паутине; а консьержка-паук высосет из тебя все соки). Зато внутри он как бабушкина шкатулка: тут и обедневшие богачи, донашивающие окисленное серебро и потускневшее золото в растянутых мочках ушей, и студенты – пустые и голые в своём безденежье; у них вечно открыты рты, как у рыбы, выброшенной на берег, им так же нужен кислород, а ещё халявная еда; и дети с пластмассовыми бусами на шеях и перьях в волосах – им ещё не надоело играть в салон красоты и индейцев. Есть и ещё одна категория, в которую попадает Мара – у них нет ни золота, ни серебра, ни пластмассы, а рты у них закрыты так же как и глаза. Последние, правда, при этом скрыты. И у каждого по своей причине.

Преодолев последние ступени до третьего этажа, Кай ступает на идущий пузырями линолеум. В воздухе смешался запах чего-то жареного и цитрусового, отчего парень оскорбляется до глубины души – синтез запахов столь несовместимых, хоть и приятных по отдельности, вызывает тошноту. Он должен был к этому привыкнуть, в конце концов, сам живет чуть ли не на дне речном.

– Передай ей, – грузная женщина, держа в руке деревянную лопатку, кивает на потрескавшуюся дверь в комнату Мары, – что завтрак ждёт. А шторы я сейчас занавешу.

Женщина, покачиваясь, направилась в общую кухню, на ходу пробурчав: «Опять шарахалась где-то всю ночь».

«А когда ей ещё шарахаться при такой болезни?»

Кай подавил в себе сочувствие и попытался вывести на первый план любопытство. Где она ходит? Будет смешно предположить, что девушка как шпион или воришка прокрадывается в его сон, а затем уводит по ветхой канатной дороге в навь. Забавно, что он пришёл сегодня к ней именно за этим – подтвердить смехотворное предположение.

Белые тонкие пальцы обхватывают дверной косяк, когда глаза, скрытые за линзами очков, пристально наблюдают за меняющимся выражением лица парня. На ее коже, видимой под слоями одежды, краснеют точечные ожоги, словно кто-то прижигал об нее горящие спички. Чёрные волосы слипшимися прядями почти полностью скрывают лицо.

Абсолютно беззащитный, как и всегда, без очков и масок, с короткими волосами, которыми на занавесишься от мира, Кай чувствует себя ещё уязвимее, чем во сне, когда Мара касалась его своими светящимися пальцами. Она везде его находит и везде бьет по личным границам – физическим и душевным.

– Не знаю, как ты это делаешь, но лучше тебе прекратить. – свой голос он не узнаёт. Вместо ожидаемого бескомпромиссного холода в нем звучит жалоба. Какое унижение собственного достоинства.

– Я ни при чем. Ты сам приходишь. Неужели ты думал, что я захочу киснуть одна, когда рядом живой путник?

Быстрым движением поправив очки на переносице, Мара шмыгает носом и раскрывает дверь пошире, приглашая гостя войти. Ей, очевидно, безразличен жарено-цитрусовый аромат и остывающий завтрак, а вот свет в парадной и незакрытые до сих пор шторы – очень даже мешают, поэтому она молча предлагает продолжить разговор в комнате. Удивительно, что при всей своей нелюдимости Мара не отталкивает Кая, позволяя ему являться без приглашения, и вызывать ее на откровенный разговор.

– Удивлён, что ты вернулась так рано. Не стала дожидаться утра? Что с тобой стряслось?

– Ты забываешь, но время там течёт по-иному. – Мара берет в руки пузатую баночку с туалетного столика и погружает в неё пальцы. – Я дождалась полудня, просидела на берегу.

В баночке что-то зазвенело, заскрежетало о стенки, и девушка извлекла несколько речных ракушек, затем протянула их Каю на раскрытой ладони. Кожа на ладонях была сплошь обожженная, словно ее языки пламени лизнули. Первым желанием было вцепиться в неё, поднести к глазам, изучить, но парень вовремя себя остановил, понимая, что может ещё сильнее травмировать руку. Видимо, заметив на его лице смесь странных эмоций, Мара произнесла:

– Не болит совсем. А ракушки возьми. Я их специально для тебя забрала.

– И они никуда не исчезнут?

– Ну, сны ведь не исчезают. Хотя ракушки материальны, с ними проще.

Кай перекатил между пальцами подарок и сам не зная зачем, поднёс к носу. Сразу почувствовав запах воды и водорослей, он слабо улыбнулся.

– Теперь веришь? Они настоящие.

По ее губам тоже пробежала улыбка. Все-таки для нарцисса она была слишком непосредственна.

– Спасибо.

Сказал, как уронил тяжёлую вещь. Грохот от этого слова пронёсся по скудно обставленной комнате и вылетел сквозь щелку в двери на лестничную площадку.

– Но я все ещё не хочу приходить к тебе в сон.

– Если ты ждёшь от меня решение этой проблемы, то мне придётся разочаровать тебя. Я не знаю, как это прекратить.

Он не верит ей. Слишком просто сказать «я не знаю», чем раскрывать мотивы своих поступков. Кай сосредоточенно всматривается в ребристость серой ракушки, сетуя на безысходность ситуации. Ему все ещё хотелось знать, откуда у Мары эти странные ожоги, но вместо потока слов, что он успел собрать по закоулкам своего разума, из его рта выпархивает лишь усталый выдох.

Под дверью затоптала тяжёлая фигура, возмущённо каркнула:

– Девочка! Ты выходить собираешься?

Мара слегка поморщилась и тряхнула головой, чтобы волосы спали поверх очков. Веснушки, мерцающие лаковым блеском на бледной коже, скрылись. Из-под чёрной шевелюры донеслось:

– Оставайся, если хочешь.

Но он не хотел ни оставаться, ни уходить. В его понимании и то, и другое значило проиграть в борьбе с самим собой. Но как продолжать эту борьбу, если обречён на поражение в любом случае? Он может не спать день-два, но потом все равно упадёт, и мозг перейдёт в спящий режим, а душа самовольно пойдёт бродить по лабиринтам сна в надежде найти тот мир, в котором темным силуэтом вырисовывается Мара.

Мир без жильцов, с двумя постоянными гостями, которые бродят по темным улицам, как по картинной галерее, в которой каждая рама – слепое окно, не знавшее своих хозяев. Мир, зажатый между рыхлой землей под ногами и плоским небом над головой, никогда не светлеющим для Кая, но целующим чёрную, как смоль, макушку Мары в предрассветный час. Мир, в котором речная вода кишит неизвестными тварями, тянущими свои щупальца к ним обоим, только девушка не подаёт виду, что ее это беспокоит.

Если Мара говорит, что не знает, как ему перестать приходить в этот мир, нужно заставить ее думать. В конце концов, он приходит к ней неосознанно, но она не хочет отпускать его из вполне сознательного желания.

Кай молча кивает своим мыслям, пока Мара надевает тапочки, чтобы выйти на кухню. Видимо, ему все же придётся остаться, причём надолго, чтобы «держать руку на пульсе», пока первый из них не провалится в сон, проигрывая в этом противостоянии.

III

С наступлением вечера Кай начал клевать носом, и только половина суток, проведённых у Мары, выскребли из него остатки уверенности в собственной затее. Действовало на него так ее присутствие или обстановка комнаты нагоняла тоску и усталость, но ему становилось не по себе ближе к ночи. Он продолжал греть в запотевших ладонях подаренную ракушку, заговаривая Мару сдаться и заснуть раньше него. Ему хотелось понаблюдать за ее застывшим во сне лицом и любым возможным проявлением странствий во сне.

Ближе к часу ночи Мара свернулась на противоположном конце дивана, накинув на себя махровый халат. За весь день она пыталась разговорить Кая, но он воспринял ее красноречие не как способ примириться, а как способ усыпить и его самого, и его бдительность. После бесплодных попыток, она погрузилась в ноутбук, изредка бросая грустный взгляд на парня.

– Тебе нужно поесть.

– А тебе – поспать.

Ожоги на ее коже от грубого ответа загорелись на фоне бледной кожи ещё ярче, – и это единственное, что выдало в ней обиду.

Бесшумно поднявшись с дивана, она подошла к туалетному столику и загремела жестяными банками. Мара зажала в кулаке только ей известный предмет и, поднеся ко рту, замерла. На ней все ещё были очки, скрывающие глаза. Их она видела только по утрам, когда умывалась, и помнила холодное серебро, окружающее зрачок. Ей они достались от матери, которую девушка не может найти на другой стороне. Когда та ушла, Маре было семнадцать, и прошло ещё немного времени, поэтому она не должна была уйти далеко. Однако каждую ночь последний месяц вместо следов матери Мара находила чужие, – Кая. Она не звала его и раздражалась не меньше парня, чувствуя его недоумение и дыхание за спиной, потому что он только создавал лишние проблемы в ее мире.

Разжатый кулак, круглая пилюля забвения на кончике языка и холодная вода, толкающая ее по пищеводу. Можно сказать, Кай добился своего, и она отключится минут через десять.

***

Мост уже давно кажется ей апофеозом счастья и горя одновременно в этом мире. С него она начала поиски матери, следуя за тонкой чёрной, как ее волосы, нитью, но сплетения путей других заблудших душ сделали ее поиск бесконечным. Забавно, как этот мир обходится с ней, ее Создателем, сумевшим заключить в лабиринт улиц выпорхнувшие из сломленных тел души. Здесь каждый находит и видит только того, за кем пришёл, чтобы за руку вывести его в реальность. Но за кем приходит сюда Кай и почему его не видят другие ищущие?

Только сегодня днём, пока Кай с недовольным лицом просматривал ее скромную библиотеку, Мара решила выгнать его из мира снов.

– Привычная встреча на мосту. Где твои ожоги?

– На месте, в теле, которое спит на диване.

– Знаешь, я думал, что если ты заснёшь раньше, то я не попаду сюда снова, – парень взъерошил себе волосы. – Видимо, проблема во мне.

– Этот мир существует и без меня. Но я тебя сюда не звала.

Кай стоит на парапете, сосредоточенно глядя в марево щупалец. Маре только нужно сделать шаг, вытянуть руки и толкнуть. Это не будет плохим поступком. Разве освобождение можно считать чем-то ужасным?

Когда ее руки прикасаются к спине Кая, она твёрдо верит в то, что приняла верное решение. Верит, пока парень резко не оборачивается и не хватает ее за ворот кофты.

– Потяну тебя за собой. Один ко дну идти не собираюсь.

Мара срывается вниз, хватаясь за его руки как за спасательный круг, пока не чувствует ускользающий мир созданного ею сна.

***

Сквозь занавески пробивается золотистый свет. Впервые он не раздражает, а радует.

Девушка на диване вздрагивает, холодные пальцы касаются ее щеки. Сквозь рассасывающуюся пелену сна, Мара видит очертания знакомого силуэта, овеянного беловатой дымкой.

– Ты так повзрослела, так изменилась… Моя дочь раньше никем бы не пожертвовала ради меня.

Очки скинуты на пол, на бледной коже ни следа ожогов. Мара с удивлением отмечает, что свет больше не обжигает, а темноволосая женщина у дивана не является порождением сонного паралича. О прошлом дне напоминает только серая речная ракушка, валяющаяся на полу и навсегда лишившаяся хозяина.