Пробудивший совесть [Дмитрий Шест] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Шест Пробудивший совесть

Есть люди по своей сущности бессовестные… Нехорошее они не упрекают, хорошее не видят и не воспринимают. Сталкиваясь с ними, ты невольно задаёшься вопросами: «Как вообще можно быть такими? Разве вас хоть чуть-чуть не гложет сознание за совершённую гадость?» И, как правило, эти вопросы отходят сами собой, когда, тщательнее понаблюдав, начинаешь убеждаться в полном отсутствии совести у таких людей. Но неужели совести в человеке совсем может не быть? Быть может, она просто спит?..

***

В тесной раздевалке стоял гул от басистых юношеских голосов. Огромный поток матерщины и сквернословия выходил даже сквозь закрытую дверь. Ненормальный и дикий смех, чем-то напоминающий конское ржание, дурацкие визги, истошный ор… всё это происходило там, внутри. Это была перемена перед уроком физкультуры, последним на сегодняшний день уроком. Каждый занимался чем-то своим: одни горячо спорили, другие переодевались, третьи дурачились и озорничали.

‒ Это ни в какие ворота не лезет! Что у вас тут происходит? ‒ вдруг ворвалась пожилая уборщица, ‒ Постоянно после вас в раздевалке бардак. Вы что себя ведёте-то как свиньи?

Услышав это, парни залились смехом сильнее прежнего.

‒ Я ничего смешного не сказала. Вы совсем уже обнаглели? Мимо вас пройти невозможно: уши вянут! Материтесь как сапожники!

‒ Ну так не слушайте… ‒ твёрдо произнёс один из ребят.

Женщина была вне себя. Глаза её округлились, явно демонстрируя потрясение от такой похабщины.

Когда она увидела на полу огрызки яблок, куски изорванных бумажек, шелуху от семечек, её дрожащие от изнеможения руки медленно затворили дверь. Бесполезно было что-то говорить, ругаться, тратить нервы, ведь до этих детей ничего не дойдёт…

Из туалета вышел шестнадцатилетний Антон Скворцов. Очень гадкий и неприятный юноша, впрочем, как и значительная часть этого класса. Его нахальная низость проявлялась в самых элементарных вещах. Прямо сейчас этот мерзавец не нажал кнопку смыва после себя и, вдобавок ко всему, специально утопил целый рулон туалетной бумаги в унитазе… Для чего это было сделано? Что он желает этим показать? Свою глупость? Страшно представить, что будет чувствовать бедная уборщица, когда, придя убирать уже замеченные ею пакости ребят, она столкнётся с этой подлянкой.

‒ Что тут было? ‒ развязно полюбопытствовал он.

‒ Зашла одна истеричка психованная, ‒ объяснял сверстник, ‒прооралась и вышла.

‒ Забавно… ‒ ухмыльнулся Антон.

‒ Тоха! ‒ тотчас окрикнул его кто-то из парней, ‒ Что с мылом можно сделать?

Рыжеволосый негодяй-Лёня держал незадолго поставленную бутылку жидкого мыла и шкодно откручивал с неё крышку.

Поразмыслив, Скворцов нахмурил лицо и проговорил:

‒ Выдави-ка его Жукову в портфель!

‒ А ты не попутал ничего? ‒ возмутился Жуков, переодевавшийся рядом, ‒ В смысле мне?

‒ В прямом смысле, идиот! ‒ злобно поднял брови Скворцов, ‒ Из-за тебя меня эта старая мразь сегодня спросила!

Хохот класса тотчас прекратился, и все с любопытством следили за развернувшимся конфликтом.

Антон бесстрашно зашагал к оппоненту, а проказник-Лёня ехидно наблюдал за стычкой, временно отставив «мыло раздора».

‒ Что ж ты не готовишься-то к уроку? ‒ продолжил Жуков.

‒ Тебя это волновать не должно! ‒ бросил Скворцов, ‒ Давно это ты у нас умным заделался? Ишь ты, подготовленный у нас нашёлся! Один раз в жизни подготовился и сейчас строишь тут из себя умницу.

Они приблизились нос к носу. Обстановка накалялась. Вот-вот на ровном месте могла случиться драка.

‒ Пошёл ты… ‒ в сердцах выговаривал Жуков, но его грязная фраза прервалась.

Учитель, неожиданно распахнувший дверь, застал парней врасплох.

‒ Я не понял, девятый «Б», звонок уже был! ‒ воскликнул он, ‒ Живо в зал!

Урок шёл как обычно. Пономарёв Андрей Владимирович, преподаватель физкультуры, после разминки поручил ребятам выполнять упражнения на перекладине.

‒ И ещё! ‒ грозно заявил он, ‒ Агафья Викторовна пожаловалась мне на вас, сказала, что мусорите в раздевалке!

‒ Не мы это… там уже был беспорядок! Мы в грязи переодевались… ‒ попытался соврать рыжеволосый Лёня.

‒ Рот! ‒ топнул ногой Андрей Владимирович, ‒ Кому ты здесь пытаешься что-то оправдать, Напахин? Я сам заходил в раздевалку до вас, и там всё было чисто!

Все замолкли, опустили глаза и тихо направились к перекладине.

‒ Ещё раз после вас останется хоть единая бумажка… будем разбираться по-другому!

По количеству подтягиваний среди всех вырывался вперёд именно Скворцов, что, безусловно, создавало повод для уважения.

Антон самый первый заскочил на турник и предельно гладко сделал пятнадцать повторений. На этом парень не остановился и резво выполнил ещё три раза подъём переворотом. Его ничуть не усталое на вид лицо поражало каждого. «Не ужели не выдохся?» ‒ думали одноклассники. Это был фурор. Наверное, это единственное за что его можно было действительно похвалить…

После того, как Скворцов спрыгнул, каждый из юношей, точно приняв некий вызов, стал пробовать бить его рекорд.

Так постепенно очередь дошла до Паши Васяева. Парнишка единственный, кто не пытался кому-то что-то доказать и совершенно не имел цели выделываться перед классом. Взобравшись на перекладину, он не так уверенно, как Скворцов, но всё же сделал пятнадцать подтягиваний.

‒ Давай подъём переворотом ещё! ‒ азартно горланила толпа.

Трясущиеся от усталости руки показывали, что силы у Паши были на исходе. Тем не менее он собрался с мыслями и всё-таки принялся осуществлять дополнительное упражнение.

‒ Раз! ‒ хором считал класс, непросто дающиеся перевороты парнишки, ‒ Два!

Внезапно из Пашиного кармана выпадает сложенная в несколько слоёв пятидесятирублёвая купюра, но сам мальчик этого не замечает. Деньги, крутясь, плавно летели вниз. Это увидели абсолютно все.

Кто-то из класса хотел было вскрикнуть, но Антон Скворцов, приложив указательный палец к губам, змеёй прошипел:

‒ Тсс-с-сс!

Он тут же подбирает деньги и засовывает их себе в карман. Никто не произнёс ни словечка. Никто!

Васяев вовсе не подозревал, что, пока он тяжело вытягивал последний переворот, его купюру бесстыдно присваивали себе. Как специально, в этот момент Андрей Владимирович вышел из спортзала, не став свидетелем кражи.

‒ Что дальше, ребят? ‒ робко осведомился Паша, слезая с перекладины.

‒ Отжимания, ‒ с неким отвращением проворчал один из парней.

Ещё секунду назад улыбающееся за спиной Паши лицо Антона теперь не подавало вида. И не только он занимался притворством, весь класс по-скотски встал в упор лёжа, не сообщив о случившемся. Ребята немного побаивались Скворцова. Ни один из них не мог сделать что-либо против такого «авторитета».

Отжимания проделались от силы три-четыре раза, а потом класс разболтался. Косые взгляды на Пашу Васяева всё-таки изредка проскакивали от каждого. Мальчик не понимал причины этого поведения со стороны класса.

Парни галдели так, что в зале беспрестанно раздавалось эхо.

‒ Захар, ‒ слышалось впереди, ‒ ты после урока куда?

‒ В столовую, наверное, сначала пойду, ‒ звучало в ответ, ‒ А что?

‒ У тебя деньги есть с собой?

‒ Да-а, с собой.

‒ Я с тобой схожу.

Этот случайно услышанный разговор натолкнул Пашу проверить свои деньги. Он засовывает свою руку в карман, но, на беду, ничего там не обнаруживает. Денег нет. Пусто. Наивная надежда на то, что он просто не нащупал их с первого раза, тоже вдруг умерла.

‒ Где? ‒ испуганно спросил Васяев, ‒ Где они?

Все круго́м обернулись на его возглас. Машинально он проверяет второй карман, хотя был уверен, что не клал в него денег, ‒ конечно же, пусто.

‒ Господи, господи… Господи! ‒ вопил потускневший Паша.

Поразительно… Что такое пятьдесят рублей в наше время? Разве сейчас люди б стали так переживать за их потерю?

Худощавый парнишка тревожно вскочил и стал метаться по спортивному залу. Одноклассники старались нарочно не обращать на него малейшего внимания, а те, кто искоса глядел на него, сразу же опускали взгляд, как только мальчик поворачивался в их сторону. Он бегал из стороны в сторону и нервно осматривал каждый уголочек, каждую щёлочку между гимнастическими снарядами.

‒ Васяев, ты что бегаешь? ‒ крикнул вернувшийся Андрей Владимирович.

Класс, когда увидел учителя, сиюсекундно стал отжиматься с обессиленным видом.

‒ Ребята… ‒ боязливо и очень тихо от безысходности молвил Паша, ‒ Деньги… пятьдесят рублей… купюру. Не видели? Выпала из кармана.

В ответ бессовестно отреза́ли:

‒ Нет, не видели.

Одноклассники продолжали гнусно фальшивить, и ни один из них даже не попытался помочь парнишке найти его пропажу.

Растерянный Паша замер, в ушах колотилось: «Где же она? Как так?». Двадцатый раз подряд он выворачивал наизнанку карманы своих штанов с надеждой на то, что купюра всё это время лежала там.

– Васяев! ‒ вновь окликнул юношу сердитый преподаватель, ‒ Упор лёжа принять!

Дрожащие руки Паши опустились к полу. Казалось, что мальчик не встал в исходное положение, а умоляюще упал на колени.

Сказать учителю прямо? Никак нет. Сломанная самооценка и неуверенность Васяева не давали ему этого сделать.

Волей-неволей парнишка проделал отжимания, и вдруг послышался звонок. Все ребята пулей бросились к выходу из спортивного зала. А бедный Васяев всё ещё осматривал места, где предположительно мог выронить деньги.

«Зачем взял с собой… зачем? Г-где же? Найдитесь, пожалуйста! Господи, за что ж мне?» ‒ всхлипывал он.

– Мне долго тебя ждать, Павел? – раздражённо спросил преподаватель, стоящий у дверей, – Ты сегодня как варёный.

– Я деньги потерял, Андрей Владимирович… – безостановочно вертел головой Паша.

– Э-эх, – качал головой Пономарёв, ‒ ну точно, варёный!

– Извините, – тяжело вздохнув, парнишка потащился в пустой коридор.

В раздевалке подонок-Антон каждому показывал украденную купюру мальчика, неизвестно что, пытаясь этим донести. То ли хвастался, то ли ещё что…

– Тоже мне… додумался деньги на физкультуру брать. В штаны! Будет знать теперь, – твердил Антон.

Парни подло усмехались над неудачей Васяева, но при этом точно крысы были готовы замолкнуть, как только он зайдёт к ним.

Неожиданно средь всех всё ещё озлобленный Жуков произнёс:

– Нужна тебе эта никчемная пятидесятка?

– Опа-а-а! – задорно протянул класс.

Все синхронно взглянули в сторону вопрошающего и ожидали дальнейшего развития событий.

– А тебе-то что?! – вдруг рявкнул Скворцов, – Попробуй только ему рассказать!

– Вот и расскажу тебе наперекор, – в запальчивости хлопнул дверью Жуков, не желая больше терпеть чужого гнева.

Отвратительные взаимоотношения… и весь этот никчёмный, ведо́мый класс тоже! Какими гнусными надо быть, чтобы, видя, как человек смятенно ищет свою пропажу, нагло промолчать и не шелохнуться?..

– Вали́ отсюда! – продолжал бурчать Скворцов, – Нашёлся тут…

– Ладно тебе, – перебил его Лёня, – не парься.

– Не могу! Взбесил он меня просто. В край оборзел, пустышка… – стиснул зубы Антон.

– Ты лучше скажи, играть будешь сегодня? Мне нужен противник желательно посильнее.

– Пф-ф-ф… – фыркнул Скворцов, – Конечно, буду. Ты ещё спрашиваешь?

– Я уточняю! Мало ли, всякое бывает. Настроение, может, из-за Жукова испортилось, и тебе перехотелось…

– Наоборот! – воскликнул Антон, – Теперь буду играть ещё жёстче, после его самоуверенных вывертов. Устроим такое рубилово… компьютеры повзрываются!

– О-оо-у-у! Ловлю на слове! – пылко проговорил рыжеволосый хулиган, – Дома созвонимся тогда.

Жуков тем временем неуёмно пытался отыскать Васяева. Высказать всю грязную правду об Антоне – его главная цель на данный момент. Разъярённый он проходил по всем школьным коридорам, заглядывал в туалеты, гардеробы, но Паша нигде не попадался.

– Провались он… Скворцов… – с тошнотой проговаривал Жуков, когда увидел неприятеля вдалеке.

После тщетных поисков неконтролируемая агрессия неотвратимо стихла, и желание осветить истину ушло в небытие.

Подогнув колени, подавленный Паша сидел на ступеньках серой бетонной лестницы, где практически никого никогда не бывает. Тощие пальцы его беспокойно теребили вывернутые наизнанку карманы. Эти несчастные пятьдесят рублей представляли для него невероятнейшую ценность!

Мальчик жил в бедной семье. Его больная мать-вдова Надежда Григорьевна воспитывала его вместе с младшим братом одна. Их отец умер, когда Паше было всего десять лет. Безработный конченый алкоголик. Что тут ещё скажешь?..

Финансовые трудности опоясывали Васяевых.

К ещё большему несчастью, Надежда Григорьевна страдала от опасной болезни ног. Упустив из-за неимения денежных средств момент, когда ещё можно было сделать необходимую операцию, женщина обрела мучительные проблемы на всю оставшуюся жизнь. Её ноги постоянно отекают и ноют. При малейшей нагрузке вены на них страшно пульсируют и вздуваются, обретая вид виноградных гроздей, что доставляет чудовищную боль и дискомфорт.

Надежда работает прачкой в одной непримечательной гостинице, зарабатывая сущие копейки. Каждый день женщине приходится с самого утра тяжело ковылять на другой конец города. Голодная она до ночи проводит там свой крайне нелёгкий рабочий день, практически безостановочно стирая грязное бельё, чтобы хоть как-то материально обеспечить себя и своих детей.

При каждой возможности мать оставляла детям немного денег, чтобы мальчики могли нормально питаться хотя бы в школьной столовой, ведь дома еды попросту не было. Украденная сегодня пятидесятирублёвая купюра Паши, относилась именно к таким деньгам… Собственных денег у детей не водилось. А если даже судьба им по воле случая дарила их, то ни на что, кроме как на пищу потратить они их не могли… Да и важнее потребности, чем утоление голода, у них практически не существовало.

Одним словом, жили Васяевы плохо. Так плохо, что будто была это не жизнь вовсе, а настоящее выживание.

Этот январский учебный день приближался к концу. Школьное здание с каждым последующим часом опустевало от находящихся в нём людей. Постепенно на улице стемнело. За окнами разбушевалась суровая вьюга. Антон Скворцов после урока физкультуры не ушёл домой. Он сидел в кабинете химии и переписывал плохо написанную ранее самостоятельную работу. Но если говорить откровенно, он бесстыдно её списывал.

– Иди уже, Скворцов, – вздохнула усталая учительница, глядя в окно, – самого́ уже, наверное, дома заждались.

– Да нет, Вера Семёновна, у меня ещё все на работе, – уверенно ответил Антон, протягивая тетрадь с решением.

Преподавательница восторженно развела руками:

– Надо же… и оформил всё правильно! Сразу нельзя было так?

– Я просто сначала не понял эту тему… а потом мне всё объяснили! – солгал парень, проговорив первое, что пришло ему в голову.

– Да?.. А кто тебе объяснил? – с долей недоверия поинтересовалась Вера Семёновна.

«Надо бежать, пока не наговорил лишнего. Надоела с этими вопросами…» – бегло подумал Антон и поспешил к выходу из класса.

– Настя Семинская объяснила, – бросил он, – До свидания, Вера Семёновна!

– До свидания, до свидания… – нетвёрдо послышалось в ответ.

Свирепый ветер порошил клубы снега, беспощадно царапая и обжигая ими лица идущих на улице людей. Под ногами прямо на глазах образовывались свежие, ещё не отвердевшие от холода сугробы.

Скворцов вышел из школы и направился в сторону своего дома. Его бестолковый пафос сыграл с ним сейчас злую шутку. Тонкая и продуваемая ветровка, джинсы, которые уже в первую секунду одеревенели от мороза, кроссовки, черпавшие внутрь снег. Проходящие мимо люди замерзали даже в пуховиках, что уж говорить о нём… Для Антона был важен его внешний вид. Эти вещи принадлежали одной очень известной и недешёвой фирме. Хоть одежда и не согревала тело Скворцова, она, несомненно, грела его душу своей дороговизной.

В голове парня возникали сладкие мысли о предстоящем игровом поединке с рыжеволосым Лёней. Антон с предвкушением представлял, как много раз безупречно одерживает победу над своим одноклассником, выводя его из себя. И ни о чём другом он совершенно не мог думать! О домашнем задании размышлений, разумеется, быть не может. Какие ещё задания, когда намечается такая игра? Девятый класс… время близится к итоговым экзаменам.

Раздался звонок. Из-за жуткого холода Скворцов нехотя достал из рюкзака телефон, и в эту же секунду уличная стужа стала безудержно кусать его руки. На экране высвечивалось «Рыжий».

‒ Ало! ‒ напряжённо подал голос Антон, ‒ Говори быстрее, потому что рука насквозь промерзает, холод собачий.

‒ Ты где там, Тоха? ‒ осведомился Лёня, ‒ Химию написал?

‒ Иду я, иду… немного осталось. На переписывании всё подчистую списал, она вообще не видела!

‒ Кра-са-ва! ‒ протянул рыжий, ‒ Только так долго. Я думал, ты уже играть не будешь.

‒ С чего это! ‒ возмутился он, ‒ Ещё как буду! Не поверишь, сейчас шёл и думал о том, как буду тебя разносить.

‒ Аха-ха-ха! ‒ захохотал Лёня, ‒ Ты? Меня?

‒ Да!

‒ Очень смешно! Тебе элементарно не хватит опыта, так как ты не так давно…

‒ Подожди! ‒ прервал его Антон, остановившись.

По среди пустой городской улицы показался чей-то небольшой силуэт. Скворцов протёр свои глаза от залепивших их хлопьев снега и прищурился.

В десяти метрах от него стоял опустивший голову мальчишка. Совсем маленький. Прижавшийся к стене многоквартирного дома. Один.

‒ Что такое? ‒ вопил в телефоне Лёня, ‒ Ало! Ало-о!

Невольно Антон сбросил звонок и растерянно пошагал вперёд.

Пурга в прямом смысле заживо заметала ребёнка. На его заснеженной шапочке отражался свет уличных фонарей, по краям висели тонкие сосульки. Мальчишка безостановочно переступал с ноги на ногу. В обледенелых рукавичках он держал что-то тёмное, так же покрытое снегом, и непрестанно подносил это ко рту.

Заметив приближающегося Скворцова, мальчик с любопытством повернул голову к нему. Эти глаза… Голубые! Они были такими бездонными, такими неестественно большими. Он смотрел прямо в душу, как ангел! Ребёнок держал хлеб и жадно откусывал от него кусочки.

‒ Мальчик… ‒ почти шёпотом настороженно промолвил Антон, ‒ ты что тут делаешь?

Этот объятый лёгким трепетом, заблудившийся голос был абсолютно ему несвойственен.

Чуть улыбнувшись и прожевав, мальчишка звонко ответил:

‒ Смешной ты. Кушаю я, разве не видно?

‒ Видно, ‒ смущённо ответил он.

Холод был невероятный, и с каждой минутой, казалось, он становился всё нестерпимее. Скворцов не чувствовал пальцев на своих конечностях, но несмотря на это продолжал неподвижно стоять возле мальчонки.

‒ Чего же ты тут… на таком морозе ешь? ‒ вновь начал Антон.

‒ Мне тут нравится! ‒ хихикнул мальчик.

Скворцов снова, недоумевая, осмотрелся вокруг. Никого. Только он и этот странный мальчишка стояли по среди снежного тротуара.

‒ Ничего не понимаю… Ты бездомный?

‒ Нет! ‒ резво помотал головой ребёнок.

‒ А где твой дом? ‒ опять спросил парень.

‒ Вон там, ‒ указал он своей маленькой ручкой на старую четырёхэтажную постройку.

‒ Почему ты не идёшь домой?

Мальчик увёл глазки в сторону. По-видимому, такой объём вопросов заставил его впасть в стеснение.

Скворцов озабоченно вздохнул, выпустив горячее облако пара изо рта. Необычным было то, что он до сих пор не сдвинулся с места! Стоял как вкопанный, по-иному и не сказать.

На крохотном тельце мальчишки висела чёрная много раз заплатанная курточка. Парень внимательно рассматривал каждый её шовчик.

‒ А как тебя зовут? ‒ внезапно поинтересовался голубоглазый ребёнок.

‒ Меня? ‒ от неожиданности переспросил парень, ‒ Антон.

‒ А меня Максим, ‒ простодушно сказал мальчонка, ‒ давай дружить?

Взгляд Антона наполнился удивлением. Эта до ужаса простая фраза ребёнка ввела взрослого девятиклассника в ступор.

‒ Давай, ‒ неуверенно проронил Скворцов. ‒ Что это у тебя? ‒ направил он руку на шерстяные рукавицы мальчика.

‒ Хлебушек это, чёрный, ‒ подметил Максимка, стряхнув с булки снег, ‒ Мне его бабушка одна покупает.

‒ Бабушка?.. Незнакомая?.. ‒ поднял брови юноша.

‒ Да, ‒ кивнул он в ответ, ‒ она говорит, что знает мою маму. Третий раз мне его просто так покупает! Добрая очень! Хорошая! Из школы иду, а она тут ходит… гуляет, наверное.

Слышать это было поразительным для Антона. Он ещё больше не понимал происходящего.

‒ Жалко, что белого хлебушка сегодня не было… Я его больше люблю! ‒ грустно продолжал мальчишка, ‒ Сказали, что закончился. Был только чёрный… вчерашний. Вот бабушка его и купила.

«Хлебушек», ‒ повторял про себя Антон. Это слово настолько странное в нынешнее время. Оно всем своим видом прямо показывает, как говорящий ценит этот предмет пищи, относится к нему с лаской.

Скворцов обращал внимание, что Максимка ежеминутно дотрагивается ручонкой до своего живота и на пару секунд морщит своё лицо. Видно было, что с ним что-то не так. Его что-то беспокоило. У ребёнка невыносимо болел живот… Неизвестно какой день подряд он в сухую принимал в пищу только хлеб. Ничего более!

‒ Чего же ты ешь именно на улице? ‒ пробормотал Скворцов, ‒ Здесь же так холодно! Зайди вон хотя бы в магазин, я не знаю…

Мальчишка робко глянул в сторону продуктового магазина, где был куплен хлеб, и сразу же возразил:

‒ Мне тётя-продавец сказала выйти… я уже кушал там, ‒ невинно молвил Максимка, ‒ Сказала, что я людей пугаю.

Скворцов смутился:

‒ Вот она… ‒ не выдержав, вскричал парень, ‒ дрянь вредная! Каким это образом, интересно, ты пугаешь людей?..

Ребёнок безгрешно пожал плечами.

‒ Ну всё-таки домой-то ты чего не идёшь? Там же намного лучше кушать! ‒ твердил Антон, ‒ Тепло, светло…

‒ Маму я не хочу расстраивать, ‒ перебил его Максимка очень неожиданным ответом.

Юношу покоробило. В голове его никак не могло уложиться сказанное ребёнком. Настолько дико слышать ему всё это… Озябшей рукой Антон озадаченно почесал свой лоб.

‒ Маму? ‒ непонятливо повторил Скворцов, ‒ Расстраивать?..

‒ Просто мне сегодня нужно было покушать в школе… после уроков. А у меня опять не получилось, ‒ запинаясь, дрожащим голосом говорил мальчишка, ‒ Супчика горячего хотел, а нет! Денежки… брат потерял где-то. Пришлось не идти в столовую. А если мама узнает, что я не кушал сегодня, будет волноваться. Даже плакать будет! ‒ простосердечно объяснял он, ‒ Дома-то еды совсем нету!

Последовало короткое тревожное молчание. Вой чудовищной вьюги заполонил тишину.

‒ Брат… потерял деньги?.. ‒ холодно процедил парень, ‒ А какая у тебя фамилия, Максим?

‒ Васяев.

Мощный ветер хлопком ударил по телам ребят. Прикрыв лица от режущего снегопада, гонимого бурным потоком воздуха, они еле устояли от жестокой стихии. Скворцов остолбенел. Ошарашивающий ответ ребёнка прогремел, как гром. Дыхание парня напрочь остановилось. Он не мог больше выговорить ни единого слова. В горле образовался ком.

Сглотнув, Антон ватными ногами начал осторожно отходить от замерзающего дитя. Смятенно он попятился назад. Зашёл в сугроб. Не знал, куда деть свои руки. Потерянный парень то засовывал их в карманы, то вытаскивал и свешивал вниз.

‒ У тебя упало! ‒ вдруг закричал за спиной Максимка.

Деньги. Те самые горестные деньги! Пятьдесят рублей, принадлежавшие семье Васяевых, лежали на голом снегу, выпав из ветровки парня. Антон оробело развернулся и опустился за ними. Оголодавший мальчик пристально глядел на них и продолжал покусывать хлеб. В полусогнутом состоянии побледневший как труп Скворцов смотрел в ангельские глаза мальчонки и ничего не мог сделать. Этот взгляд всецело парализо́вывал. Сжав купюру в кулак, опустошённый Скворцов пошагал из переулка к своему дому.

‒ Пока, друг! ‒ добродушно сказал ребёнок, на что парень никак не отреагировал.

Серые, тёмные здания. Грязная дорога. Мертвенно мутная от зимних туч луна. Отныне куда не бросит свой взгляд Антон, всё кажется ему мрачным и унылым. Такого угнетения и подавленности не чувствовал он никогда в своей жизни.

Какой катастрофический стыд ощущал он в себе… Сердце колотилось, тело горело, веки дёргались. Не удавалось даже нормально сделать вдох: воздух залетал в горло отрывисто и заторможенно.

«Какое же я животное…» ‒ мыслил парень. По щекам катились горячие слёзы. Слёзы отвращения, неприязни к самому себе. Они словно вымывали из него всю подлость и нечисть.

Выдающийся советчик и великий внутренний судья вышел сквозь сонное заточение. Совесть пробудилась!

«Заставить ни в чём не повинного ребёнка страдать, жевать на голодный желудок вчерашний хлеб! Я чёртово ничтожество!» ‒ ненавидел себя он.

Телефон разрывался от назойливых звонков Лёни, но парень не хотел ему отвечать.

Скворцов шёл с повисшей головой и пусто глядел на землю. Случившееся перевернуло его сознание сверху вниз. Он не чувствовал обжигающей стужи, увесистых шматков снега, срывающихся с макушек заснеженных деревьев и падающих прямо на него. Чувствовал парень только нестерпимую боль, вызванную встречей с этим искренним мальчишкой.

Ребёнок заставил Скворцова идти и думать о сегодняшнем дне, о грубости и ужасном поведении. Сроду этот подлец не стал бы признавать своих ошибок, а сейчас он делает это со всей откровенностью.

Незаметно Антон оказался у своего дома. Когда он вошёл в квартиру, послышался звук торопливо приближающихся шагов:

‒ Антоша? ‒ донёсся напуганный материнский голос, ‒ Антоша, где ты был? Что с тобой? На улице такой мороз! Ты замёрз?

‒ Всё хорошо, мам, ‒ выдохнул юноша.

‒ Почему так долго, сынок? ‒ помогала она снять околевшую одежду.

‒ Я в школе задержался. Не переживай, со мной всё нормально… ‒ произносил он, ‒ я устал, хочу спать.

‒ Конечно, конечно! Ложись! Может покушаешь?

«Покушаешь… Может покушаешь?» ‒ воспроизводил в уме он. От этого вопроса Антону представился душераздирающий образ Максимки, всё ещё жующий затвердевший кусок несвежей выпечки.

‒ Нет, я не голодный, мам, спасибо… ‒ угрюмо пояснил Скворцов и закрыл дверь в своей комнате.

По смутному виду парня мать, конечно, догадывалась, что с её сыном далеко не всё хорошо. Но женщина не стала больше приставать к нему с вопросами, поскольку боялась вызвать этим конфликт. К слову, относительно недавно в их семье происходил подобный случай. Скворцов безумно любил девушку, не отвечающую ему взаимностью. В один из дней она призналась ему в своих чувствах к другому человеку. Это сильно ударило по эмоциональному состоянию Антона. Придя домой, обиженный он желал побыть в одиночестве, но этому попрепятствовала достающая вопросами мать. Парень не выдержал давления и нагрубил встревоженному родителю. Развернулась безобразная ссора, которая в конце концов завершилась громким уходом Скворцова из дома. О произошедшем жалели оба. Именно с той поры Антон и его мать стараются сдерживать себя, чтобы не спровоцировать плохих исходов. Так и сейчас женщина оставила юношу в покое, однако сама не переставала накручивать себя глупыми, навязчивыми мыслями.

Тянулся час. Скворцов сидел в темноте и неотрывно смотрел на прокля́тую пятидесятирублёвую купюру, которую подсвечивала тусклая настольная лампа. Выключив её, он удручённо ложился на кровать, затем поднимался, вновь включал свет и по новой всматривался в мятые деньги.

«Подумать только… есть люди, зависящие от таких крохотных средств… Я же этого даже не знал! Оказывается, они были всегда! Всю жизнь! Я не знал каково это ‒ быть бедным, не представлял каково живётся этим людям… Это насколько я узко видел этот мир?..» ‒ глядя в потолок, осмысливал парень. ‒ «Зачем мы делаем все эти пакости в школе? Зачем их делаю я? Почему, чёрт побери, я не задавал этих вопросов себе раньше?! Я взрослый человек, а занимаюсь каким-то детским идиотством… Придурок! Старая Агафья Викторовна должна из-за нас корячится, убираться. А мы то и дело только ржём и гадим…»

Не даром говорят, что счастлив тот, кто дружен со своей совестью. Антон Скворцов, когда-то усыпив и заглушив её, стал жестоким и чёрствым. На самом деле, нельзя винить в этом только его, ведь огромную роль сыграло и окружение. Оскорбления, всяческие унижения от старшеклассников. Мерзкие поступки людей, замеченные им в детстве. Маленький Антон впитывал в себя это как губка.

Парень с трудом погрузился в хлипкий сон. Спал он неспокойно, нервно. Ноги без конца содрогались, ударялись друг о друга.

Виделись ему чёрные как уголь сте́ны, смоляная бугристая земля, непроглядная тьма. Он бежал в пустоту на единственно имеющийся сигнал ‒ белый огонёк.

‒ Друг! Ты пришёл! ‒ эхом распространялся голос ребёнка.

‒ Максимка? ‒ громко спросил юноша.

Вдруг огонёк вспыхнул, точно в него подлили горючего. Белые языки пламени поднялись так высоко, что всё чёрное пространство вмиг осветилось серебром. Мрак растворился в белоснежном полотне, окутавшим окру́гу.

Ослеплённый Скворцов зажмурился и остановился. Из огня вышли два человека и неторопливо пошагали к нему.

‒ Не знаю, Антон… рад ли я тебя видеть… ‒ послышался более окрепший голос впереди.

«Это Паша», ‒ подумал Антон.

‒ Ладно тебе, брат, ‒ вмешался мальчонка, ‒ нужно уметь прощать каждого!

В душу Антона будто острыми зубами вцепился кровожадный стыд. Он грыз её так сильно, что парень бесконечно переворачивался на кровати с одного бока на другой, стонал и корчил лицо от мучений.

‒ Паша! ‒ бросился к ним навстречу Скворцов, ‒ Прости меня, тварь никчёмную!

‒ Что ты, что ты, друг! Не сто́ит себя обзывать! ‒ смутился Максимка.

‒ Не сдались мне эти деньги, Паша! ‒ вопил Антон, ‒ Я их украл у тебя… Я! Когда ты делал подъём переворотом, Паша, твои деньги выпали из кармана… Моя отвратительная хулиганская манера побудила меня забрать их.

‒ Я знал, что это был ты… ‒ холодно проговаривал Павел, ‒ вот только не передо мной тебе надо извиняться.

Скворцов упал на колени:

‒ Максимка! Мальчик бедный… ‒ заревел парень, ‒ Из-за меня ты не смог покушать супчика, который так хотел. Пятьдесят рублей ваши я нагло засунул себе! Не друг я тебе, Максимка, а самый настоящий враг… Заставил тебя голодного давиться этим сухим хлебом. Прости меня!

Неожиданно зацарило гнетущие безмолвие. Свет становился тусклым, еле различимым глазу. Белый огонь гас, и темнота со страшной скоростью черни́ла и заполняла пространство, где находились ребята.

Братья Васяевы растворились, оставив Скворцова на едине с пустотой. Он ткнулся лбом в твёрдую землю. Его пальцы гребли́ сухую почву, а измученные глаза смачивали лежащий под ними песок.

‒ Такой грубый, невоспитанный… мне противно от самого себя… Я считал себя идеальным! Господи, как же я был глуп и слеп! Какой ещё идеал?! Во мне процветала гниль, и я совершенно не задумывался об этом. Не думал о других людях, относился ко многим, как к вещам… Врал, матерился, обзывал всех, кто мне не угодит. А ведь я всегда искал виноватого! Причины моих бед, неудач обязательно крылись в ком-то другом. Ни в коем случае не во мне! Учитель, поставивший двойку… конечно, злодеем был он! Что с того, что я не подготовился к уроку?.. Боже мой… как же, однако, больно прозревать… Ещё сегодня днём меня бы стошнило при подобной мысли, а сейчас…

‒ А сейчас ты всё осознал! ‒ влез всепрощающий голос мальчонки, пронёсшийся из-за спины парня.

От неожиданности Антон вздрогнул. По спине пробежал колкий морозец.

Позади стояли Павел и Максим. Тот белый сказочный свет, который вот-вот распространял огонёк, теперь исходил от них, как от звёзд. Лица их были спокойными. Братья слепили Скворцова своим чудесным, святым сиянием.

‒ Осознание собственных ошибок и полное переосмысление своей жизни дорогого сто́ят… Они говорят о том, что ты не такой ужасный, каким себя считаешь, Антон, ‒ заметил Паша, ‒ есть в мире и те, кому никакой нищий мальчик не поможет возродить чистоту души.

‒ Встань же, друг! ‒ улыбнувшись, подал свою крохотную ручку парню Максимка.

Скворцов робко протянул перед собой стёртые в кровь ладони. Мальчишка тотчас схватил их и аккуратно помог подняться юноше на ноги.

‒ Я рад, что мне удалось спасти тебя из плена безнравственности, друг! ‒ совсем не по-детски заговорил ребёнок, ‒ Твоя совесть пробуждена, а значит, теперь тебя ждёт светлый путь.

‒ Но ведь сделанная мной грязь никуда не исчезнет! Время назад не отмотается, и ты так и останешься голодным из-за меня! ‒ встревоженно вскрикнул Антон, ‒ Как мне жить с этим дальше?

Голубоглазый мальчонка по-доброму возразил:

‒ Что было, то прошло. Всё исправимо, Антон, помни это! Главное ‒ осознать…

Голос Максимки затих, и всё внезапно помутнело.

Весь мокрый Скворцов просыпается и судорожно хапает спёртый воздух в его комнате. Незамедлимо он тянется за стаканом воды. Дрожь в его пальцах мешает поднести стакан ко рту, он обливается, но в конечном итоге всё-таки делает жадные глотки́.

В окно оглушительно бились заледенелые ветви деревьев, словно пытались проникнуть внутрь тёплого помещения. Из-за этого создавался вопящий скрежет. Этот шум держал ещё заторможенный организм юноши в напряжении.

На часах горело «21:04». Антон встал и, шатаясь, подбежал к шкафчику, висевшему на другом конце его комнаты, над столом.

Парень спешно достал истёртый бумажный конверт. Истёртым он был потому, что его часто трогали и раскрывали. В конверте лежали деньги, три тысячи рублей, подаренные на прошедший день рождения. Антон пересчитал их, а после на пару секунд задумался. «Так будет лучше», ‒ сказал он себе в пол голоса.

Затем Скворцов метнулся к низкой тумбочке, где хранил свои школьные учебники, и вынул из неё ещё одну залежавшуюся тысячу.

‒ Мам, ‒ вышел он из комнаты.

‒ Да? ‒ женщина встрепенулась.

‒ Ты случайно не помнишь, адрес моего одноклассника Паши Васяева?

‒ Паши… Васяева, ‒ предалась она размышлениям, ‒ если не ошибаюсь, Садовая 12… Но это давно ещё… может быть, сейчас другая уже. А что случилось?

‒ А подъезд, квартира? ‒ продолжил уточнять Антон.

‒ Пятый, кажется, подъезд, ‒ говорила мать, ‒ а квартиру не помню. Помню только, что этаж первый.

‒ Так… Садовая 12, пятый… первый, ‒ шёпотом повторял Скворцов, ‒ Спасибо, мам!

Он живо накинул на себя куртку и хотел было выйти из квартиры, но женщина вновь задала вопрос:

‒ Куда ты, Антон? Зачем тебе адрес-то?

Тревогу матери развеяла непредсказуемая улыбка Антона.

‒ Мам, не переживай, ‒ нежно дотронулся он до её рук, ‒ мне просто нужно к Паше. Я скоро вернусь!

‒ Шапку надень! ‒ заботливо выдохнула она.

Дверь захлопнулась. Женщина тут же подошла к окну, выходившему во двор, чтобы взглядом проводить сына.

Метель ревела в ночи, как ненасытный зверь. Дороги тонули в снегу, а в воздухе резвилась колючая пыль. Кажется, ни одного живого существа, кроме Скворцова, на улице не было. Он делал шаг, и мгновенно его нога тонула в сугробе по колено. Такой чудовищно лютой зимы люди не помнили давно. Все новостные каналы твердили об этом по пять раз за день. Обрушившаяся на город погода, поистине, наводила панику.

Не смотря на щепающий холод, Антон двигался быстро. Его нос был закопан в воротник куртки, поскольку иначе клочья снега перекрывали дыхание.

Он проходил мимо переулка, где повстречался со своим маленьким спасителем. Хоть на том месте, разумеется, уже никого не виделось, Скворцову всё равно мерещился ангельский лик Максимки. Мальчишка глядел на него с приветливой радостью, будто одобряя решительный поход парня.

«Я счастлив от того, что делаю сейчас, дружище!» ‒ мысленно проговаривал парень, ‒ «Никакой холод мне не страшен. Я дойду и завершу то, что намерен завершить!»

Сумасшедший танец снежной бури невероятно затруднял передвижение! Снежинки размером с жирных мух пролетали с реальным жужжанием перед лицом. Всё это понижало видимость практически до ноля. Дальше вытянутой руки ничего не видно! Антон брёл практически наугад, надеясь только на интуицию.

Наконец, чуть ли не упёршись в кирпичную стену, юноша поднимает голову.

‒ Са-довая, ‒ вполглаза прочитал он.

До нужного подъезда оставались считанные шаги. Но они дались Скворцову далеко не просто…

Войдя внутрь, Антон на некоторое время замер. Дух уже ранее случавшегося посещения этих мест проник в его лёгкие. Довольно знакомым показалось ему это здание. Синие почтовые ящики, облупленная, покрытая разросшимся грибком штукатурка на бетонных стенах. Обстановка чётко намекала парню на то, что он когда-то здесь бывал.

«Странно…» ‒ недоумевающе подумал Антон, ‒ «Когда же мне угораздило находиться тут?.. Я уверен, что видел этот подъезд, но когда?»

В действительности, воспоминание пришло в его голову неспроста. Второй «Б» класс ‒ класс Скворцова ‒ семь лет назад всем составом приходил сюда поздравлять именинника Пашу. И этот крайне убогий дом с тёмно-коричневыми потёками, трещинами, перегоревшими лампочками, раскрошившейся плиткой на полу отложился в памяти избалованного, не видавшего ничего подобного Антона.

Он увидел замызганную деревянную дверь с номером «127» и тотчас сообразил, что именно за ней находится квартира Васяевых.

Ладонь Антона с неуверенностью сжалась в кулак. Дыхание его производилось как-то неровно, клочковато.

Раздался нетвёрдый, даже скользящий стук в дверь.

Тишина.

«А если спят?» ‒ пришла к нему невольная мысль, но вдруг растворилась, когда по ту сторону послышались звуки.

‒ Кто? ‒ глухо осведомился кто-то.

‒ Извините… откройте, пожалуйста! ‒ промолвил Антон.

Вновь тишина, однако на этот раз дольше и мрачнее, чем предыдущая.

Едва парень хотел отступить, как замо́к щёлкнул, и ветхая дверь отварилась, являя взору юноши видение, обездвижившее его.

За порогом стояла изнеможённого вида Надежда Григорьевна. Её примутнённые глаза, наполненные серой пылью страданий, глядели на Антона с подозрением. Буквально пол часа назад она вернулась с работы, и успела обессиленно прилечь на диван, как вдруг её потревожил стук.

В глаза парня первыми бросились её перебинтованные ноги… Об этом даже говорить страшно!.. Испачканные чем-то бордовым бинты, края которых свисали драными лоскутами, и плешивые бархатные тапочки с то ли продырявленными, то ли прожжёнными носами. Скворцов обомлел.

На женщине висела желтоватая ночная сорочка, по-видимому, с уже не поддающимися сти́рке пятнами. Она с трудом вышла немного вперёд:

‒ Я слушаю вас, молодой человек… ‒ холодно произнесла женщина.

Парень, остолбенелый от увиденного, растерянно начал:

‒ Доброй ночи, Надежда Григорьевна, ‒ прошептал Антон, ‒ Извините, меня, пожалуйста, за беспокойство в такое время. Я пришёл к вам, чтобы…

Он суетливо достал свой конверт. Женщина подняла поседевшую бровь:

‒ Чтобы что?..

‒ Чтобы… в общем, возьмите, пожалуйста это… ‒ протянул он деньги.

Надежда Григорьевна вяло взяла конверт и с опаской его приоткрыла.

‒ Молодой человек! ‒ возмутилась она, ‒ Вы что?

‒ Прошу вас, Надежда Григорьевна! Возьмите, я знаю, что они вам нужнее!

‒ Нет, нет… Это очень много! Я не могу! ‒ женщина пихала их обратно, но Скворцов отшагивал назад.

‒ Ну, Надежда Григорьевна… ‒ умолял он, ‒ поймите же, мне они не нужны! А вам…

‒ Как же вы себе это представляете, молодой человек? Я должна брать такую большую сумму у незнакомого человека? Нет уж, извините… большое спасибо, конечно, но я не могу…

‒ А я знакомый человек, Надежда Григорьевна! ‒ смело заявил Антон.

Седоволосая женщина насторожилась:

‒ Вы? Знакомый?

‒ Да! ‒ мгновенно ответил он.

‒ Кто вы? ‒ поинтересовалась Васяева.

‒ Я одноклассник вашего сына. Скворцов Антон, ‒ проговорил юноша.

Признаться, Надежда Григорьевна совсем не помнила Скворцова, впрочем, как и большинство одноклассников своего сына. А что мы хотим от человека, у которого сплошь и рядом серьёзнейшие проблемы со здоровьем, финансами, трудности на работе и в семье? Это абсолютно нормально… человеку далеко не до этого! Но почему-то слова Антона сразу показались ей искренними и правдивыми.

‒ Это как-то… нет… ‒ бормотала женщина, ‒ не могу я, спасибо…

‒ Надежда Григорьевна, ‒ ещё раз обратился Скворцов, ‒ мне на колени встать?

‒ Что вы! ‒ одёрнула она его.

‒ Мне не жалко этих денег, поймите. Я безумно благодарен вашему младшему сыну. Вы не представляете, как он по-настоящему помог мне! Пусть лучше эти деньги пойдут вашим детям на питание или ещё куда-нибудь! Не важно! Главное возьмите, пожалуйста!

Васяева теребила конверт и молчала. На самом деле, сложно было что-то говорить, женщину очень тронули слова Скворцова.

‒ С-спасибо вам, Антон! ‒ едва сдерживая слёзы, протягивала она, ‒ Мне, конечно, очень неудобно, но… спасибо… Для нас это очень большие деньги.

Метель прекратилась, оставив после себя заснеженный город. Ветер стих, тёмные снеговые тучи скрылись за горизонт. Луна перестала быть мутной и как никогда раньше заблистала чудесным, святым сиянием.

‒ До свидания! ‒ радостно сказал юноша.

‒ Всего доброго! ‒ улыбалась она в ответ, ‒ Большое вам спасибо!

‒ Будьте счастливы, Надежда Григорьевна!

Выйдя на улицу, Антон Скворцов глубоко вдохнул хрусткий воздух и неспеша пошагал домой.

Надежда Григорьевна устало присела на диван, и ещё раз подумал над словами ушедшего парня.

Максимка не спал. Он весело задирал свои ножки к потолку, представляя, как он дотягивается до звёзд.

‒ Сынок, ‒ приобняла ребёнка Надежда и, притворяясь, произнесла, ‒ а ты не знаешь случайно Антона, парнишку такого высокого?

Мальчишка изумился от вопроса матери.

‒ Антона? ‒ звонко повторил он, ‒ Знаю, мамочка! А что?

‒ Вот повстречала его недавно… ‒ женщина отвела глаза в сторону, ‒ он сказал, что спасибо тебе огромное передаёт.

‒ Спасибо? ‒ раскрыл ротик мальчик.

‒ Ну да, ‒ кивнула Надежда Григорьевна, ‒ Хм… Только за что, интересно?..

Максимка озадаченно почесал свою светлую голову:

‒ Аа-а! ‒ весело догадался он.

‒ И за что же?

‒ Очень просто, мамочка! За то, что я стал его другом! ‒ нежно поцеловал он маму.