Чтобы жить… [Дмитрий Максимович Акулич] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Акулич Чтобы жить…

Дмитрий Акулич

ЧТОБЫ ЖИТЬ…

Повесть

В основу повести легли воспоминания

Лешенок Ольги Васильевны.

2020

Семья Лешенок, не так давно перебралась из хутора Круглое в деревню Протасы. Светловолосая женщина, Полина, с голубыми глазами и с мягким характером, ростом ниже своего мужа, мать четверых детей. Ее муж Василий, человек плотного телосложения, трудолюбивый, кареглазый с черными густыми бровями, вытянутым овалом лица. Их старшая дочь Надя, стройная, светлая девушка, с голубыми глазами и тонкими губами. Средняя же дочь Ира, выглядела иначе: серо-карие большие глаза, с выразительным грустным ликом, высокий лоб, острый нос, своими чертами больше походила на отца. Младшая, трехлетняя дочь Оля, маленькая девочка с пухлые щеки, по внешности она очень схожа на свою старшую сестру Надю, любопытная. Единственный сын Степан, которому некогда было играть с сестрами, так как он всегда занимался с отцом сов-местными делами. Уходил и при-ходил домой вместе с отцом.

Зная почти всех жителей и местность, ранее живя от них на расстоянии трех километров, семье было не трудно прижиться, освоиться на новом месте. Они не хотели переезжать, но в это время многих забирали работать в колхозы из хуторов. Год жизни на новом месте был не труден. Они не забывали прошлый дом и часто возвращались на хутор. Скучали по родной земле, по тем местам, где все начиналось.

В первый месяц лета, погода выдалась разнообразной. Не было долгой сухости и ежедневных мокрых улиц.

Этой ночью, после жаркого дня, прошел дождь. Да такой, что многим казалось, что холодной водой зальет все улицы и вода тронет входные двери домов. Устрашающий гром шатал землю. Но он исчез, остановившись за пару часов до рассвета, до того как стало светлеть и начали петь петухи. Земля быстро впитала дождевую воду, лужи стали меньшиться… Солнце поднималось из-за горизонта, и все больше, и больше касалось своими лучами деревню. Капли блистали и испаряясь подымались к небу.

Сегодня вся семья была приглашена на свадьбу соседского сына. Полина и Василий после домашних утренних дел, пришли к соседям, чтобы помочь им со свадьбой, вместе с пришедшими к ним ранее родственниками. Все были заняты приготовлением разных угощений, печь ни на минуту не остывала. На столы ставили готовые угощения. Детишки бегают и смеются около дворовых строений. Вместе с ними, с ребятней, так же играют и их три симпатичные дочери. Надя в бело-синем платье, сзади две толстые косы. Средняя одета в бордовый сарафан, ее распущенные светло-русые косы ложились поверх его. Маленькая очаровательная Оля, со светлыми волосами до плеч, в синем платьице, которое подчеркивало цвет ее глаз. Оля еле успевает за своими старшими сестрами, бегает за ними в след.

К обеду, с улицы во двор начали подходить люди, в доме уже было полно народа. Громко играла гармошка, были слышны звуки топающих ног в веселых возгласах. Жених и невеста приветливо улыбались гостям. Люди постарше пели песни, молодые танцевали в парах.

И вдруг, из далека, начался доноситься грозный, дрожащий гул. Который, становился все громче, и громче, и заглушал свадебные песни. Веселье постепенно угасало, шум отвлекал и интересовал многих. Люди стали выходить на улицу, пугливо всматриваясь в сторону жужжания, проталкиваясь вперед. Над лесом, над вершинами сосен, вылетал железный рой. Первыми, испытали большой страх детишки, которые не понимали, что происходит. Остальные же с удивлением глазели, с учащенным дыханием, еще чаще вдыхали свежий воздух. Гул ударил по ушам, будто прошел по всему телу. Дети расплакались и прижались к родителям. А те, поднявши голову вверх, не замечали крик детей, всматриваясь в летящий небесный транспорт.

Самолеты приближались, пролетали над головами. Становилось еще тяжелее на душе, мурашки пробегали по телу у жителей деревни…

– Это вторжение, товарищи! Война! – кто-то из толпы воскликнул испуганным голосом.

– Ну что же вы…нет! Это же наши! Учения, небось, какие… – успокаивал себя и других парнишка. Будто не придавал этому значения.

Большая тень самолетов скрывала деревню от солнца. Лучи с трудом пробивались и касались людей.

– Как это наши? На них же кресты! Гляньте! На крыльях! Знаки то не наши! – через большой шум машин попытался громко воскликнуть седой старик…вытянув руку вверх указывая пальцем на несущие серые-белые знаки.

Германские самолеты летели сплошной лавою, так, что не было видно и кусочка голубого неба. Черные и яростные птицы с крестами. Казалось, будто и нет им конца.

После уходящих, пролетевших, вражеских самолетов, в небе вновь показались облака. Стояла непривычная тишина. Люди стали понемногу приходить в себя, заводить разговоры. По улице, обращая на себя внимание, ехал на велосипеде пятнадцатилетний мальчик. Он очень громко кричал и повторял.

– По радио передают! Война! Война! Объявление войны!

Полина забрала детей домой. Муж остался с другими обсуждать увиденное. Все взрослые собрались около сельсовета, ведь только там можно было услышать сообщение, чтобы полностью в это поверить и еще больше почувствовать громкое биение сердца. Народ собрался.

– Дисциплина! – успокоил руководитель колхоза, попросил внимания.

Все ждали что же будет дальше.

Сразу же, по радио донесся грубый мужской голос. Который, раз за разом повторял, что началась война. Германские войска перешли границу.

Растерянные, рассеянные, напуганные жители не понимали, что делать дальше. Кто хотел остаться в деревне, кто готовился бежать, прятаться в лесу. В одночасье слышно много голосов. Радио продолжало доносить новые известия.

Люди разбежались по своим домам.

Про свадьбу больше не вспоминали.

***

Лешенок Василий понимал, что война быстро не закончится, по радио сообщали – Киев пылает в огне вражеских бомб. Он шел по улице, ступнями приминая небольшую зеленую траву. Широко шагая, ступал на немного просохший песок, переходя улицы, спешил домой.

Отец семейства остановился около дома. Снял шапку, вытер пот с лица и лысину. Взял папироску и начал несколько минут прислушиваться к тишине. Василий боялся вновь услышать, тот страшный гул самолетов, который не вышел из его памяти. Ветер из леса лишь доносил пение птиц. Затем, Василий зашел в свой двор и обдумал действие в своей голове: « – В деревне оставаться небезопасно… Вот-вот могут прийти сюда немцы.»

Зашел в дом. Лицо его задумчивое, строгое. Брови потяжелели и опустились. Он не говорил лишних слов и поэтому сразу раздал обязанности.

– Будем уходить из деревни! – уверено сказал муж жене, приказав собирать вещи.

В его голосе была твердость, решительность, которая давала надежду на лучший исход.

Василий, взял с собой Степана и вышел во двор. Они вместе взяли в сарае две лопаты и ушли в лес копать яму. Копать почву было легко, земля мягкая. Но Степан быстро начал уставать, снял с потной головы шапку, расстегнул сорочку. До ночи, они провели в лесу. Наутро же рубили деревья и укладывали бревна к стенкам. Строили крышу землянки, готовясь покинуть свой дом.

После завершения строительства, к вечеру, Полина уносила из дома самые нужные вещи в лес. Из-за страха и беготни, в доме стоял полный хаос. В готовую землянку, вместе с сестрами, средняя дочь Ира приносила: воду, еду, одежду. Также, брали с собой сало, блины и хлеб. Младшая старалась помочь семье и не путалась под ногами. Слушалась, выполняла все то, что ей говорила сестра Надя.

Землянка готова, но они все еще оставались в доме. Старая калитка заскрипела. Открылась и закрылась. К окну подбежала Оля, залезла на скамейку, которая стояла у окна. Но, никого не было. Калитка стояла неподвижно. Лишь рыжая курица клевавшая траву, подняла голову, взглянула на ребенка. Оля быстро слезла, ее заметили.

Дверь в доме открылась. В гости зашел младший брат Васи, Наум.

– У вас все готово? – спросил глухим голосом Наум.

– Все, кроме вола. Не хочу его оставлять. – произнес Василий с невеселой улыбкой.

Они вышли во двор. В сарае стоял в меру упитанный молодой вол.

– Хорошое мясо, лучше пусть мы его съедим, чем он достанется врагам. – сказал своему брату старший брат Василий.

Наум молча кивнул. Понимал, что нужно остаться еще в деревне и помочь брату. На следующий день, ранним утром, Вася с братом Наумом, вывели вола из постройки. Черноглазое животное сопротивлялось, будто знало, что случится. Время заставляло, подгоняло, шептало остановить сердце животного. Железное, длинное шило воткнулось в тело. Вол постояв минуту, замертво упал на траву.

Мясо братья разделили и после спрятали его подальше, около былого дома на хуторе. Заложили мясо в бочки и закопали в небольших ямах. Остальную часть, позатягивали высоко на ели, обмотав туго тканями.

Второпях, когда уходили из дома в землянку, про куриц забыли вовсе.

***

Уже на третий день, к вечеру, в деревне раздался звук мотоциклов. Вооруженные солдаты едут по главной улице. Пару солдат заходили в дома, один за другим обсматривали их, выгоняя оттуда людей. Многие семьи бросали дома и убегали в лес, прятались… Иные же, оставались встречать гостей. Хаты горели. Пули свистели над головами бегущих.

– Убьют вас всех! Прячьтесь! – разносились слова из улиц.

Из своего дома вышла и побежала старуха, одной рукой подхватив край своего фартука, бежала по огороду в лес. С молитвой на устах старуха падает около первой сосенки. Пуля прошла сквозь ее тело.

– О-о-о-ой. – застонала она, от пронзительной боли, вырвался предсмертный стон.

Густая трава прятала ее тело, которое постепенно остывало, под безоблачным небом.

На противоположном конце деревни, становилось все больше пустующих домов. Неоглядываясь, жители бежали в сосновый бор. Только один старичок остался сидеть у своего дома, на лавке.

«Кого? Чего? Мне бояться?!» – подумал и достал трубку с табаком дед Ян.

Вся семья Лешенок спряталась в своей вырытой землянке.

Деревня стоит в густом дыме, покрылась черной пылью. Люди еще бегают, суетятся, слезы отчаяния застилали все перед собой. На земле лежали несколько убитых, над ними плакали старики. Выстрелы внесли страх и порядок, останавливали хаос. Начали сгонять мирных жителей в одну толпу.

Как пугающее стадо стояли люди в окружении солдат. С великой гордостью, офицер говорил на своем родном языке. Переводчик громко рассказывает, о чем доносил им немец. После строгой речи, всех заперли в нескольких домах.

Возвращали обратно, и тех, кто все же убежал, и плохо спрятался. Неизвестные солдаты, добровольцы на конях, сгоняли обратно в деревню людей для общего порядка. Немцы боялись формирования партизанских отрядов, восстаний. Каждый упущенный человек, это опасность для них.

В Протасах установилась новая власть.

Семье Лешенок было жутко непривычно проводить ночь в сырой, прохладной, замаскированной ветками ели, яме. Где был земляной пол, стены, закопанные в потолок. Оля с Ирой от страха и непонимания, не раз задавали вопросы маме, на которые та, тратила все меньше слов. Всем было не по себе.

На рассвете следующего дня, над лесом пролетали самолеты. Раздавались выстрелы. Самолеты пускали пули в густые леса, где явно были свежие вырытые землянки. Стреляли и в движущих, убегающих людей.

– Ира, Надя, прикройте подушками двери! – строгим голосом произносил отец.

Сам же он, с женой Полиной и старшим сыном Степаном, подносил перины вверх, чтобы пули не пробили крышу их убежища. Стук от пуль, молчание в темноте. Девчата, закрыв глаза, легли на землю.

Стрельба прекратилась. Спустя час, Василий выбрался из землянки на разведку. Немецких солдат поблизости нет, нет не каких мелькающих человеческих силуэтов.

Еще к вечеру, снова над ними пролетал самолет. Сегодня за день было два налета.

Новый день вносил еще больше проблем. Немецкие боевые машины, висели и висели над небом. Массово, одну за другой, бомбили землянки. Стало еще менее безопасно оставаться в сыром убежище. Семья, из шести человек, сидела и со страхом прислушивалась к гулу разящих взрывов. Задрожала земля от ударов, стоял ужасный грохот. Несколько снарядов легло прям перед ними.

Наконец, обстрел прекратился.

– Все живы и здоровы? – оглядываясь по сторонам, спросил Вася.

Полина рассмотрела детей.

– Да, все дети целы. – вздохнула с облегчением.

– Значит так… – стал объяснять новую задачу Василий.

Чтобы укрыться от немецких солдат и самолетов, им пришлось уходить еще дальше, ближе к болотам. Бежать на хутор не имело смысла, немцы и туда доберутся.

Идти, преодолевая гущу было тяжело. Со всех сторон деревни лощины и болотца. Здесь также гуща зарослей, лозы, ольхи. Которая, словно нитями, сплеталась и наглухо скрывала небольшие звуки. Зеленая тина лежала на холодной воде, гнутые ветви мочились в воде. Нередко можно увидеть пролетающих птиц. За густыми ветвями скрывалась небольшая травянистая земля, которая грелась солнцем.

Семье приходилось жить здесь, в шалаше из отрубленных палок и веток. На низких суках висели большие покрывала, в которые была завернута одежда, еда и пару мисок с ложками. Отрыто неподалеку углубление для костра. Рядом с которым, находилась заготовленная кучка хвороста.

***

Постепенно огонь на людских домах стал угасать, но угли еще долго не угасали.

Незамедлительно в деревне появилась внутренняя полиция, добровольцы из деревни. С ружьем на плече, в черной форме и белой повязкой на руке. Вступали в их ряды те, кто хотел сохранить себе жизнь и жизнь своим близким. И те, кто верил в новую власть. Полиция освобождала свои семьи от приказов новой власти и вывозила их из Протасов в другие близлежащие поселки, где было поспокойнее. Следила за порядком на улицах, обеспечивала продовольствием немецкие кухни в день важных событий.

Дед Ян сидел, как статуя, все на той же своей скамейке около дома. К нему подошли два полицейских солдата.

– Так-так-так!.. Ну что, дед? Пора тебе уходить из своего дома. Будешь жить со всеми в одном. – сказал недовольно, морщась солдат.

– Что ты мелешь, дурак?! Прочь пошел, не трогай меня! – ответил старик.

– Что-о?! – вклинился в разговор другой полицейский. – Вставай дед Ян, по-хорошему просим.

– Слышите, хлопцы, не трогайте меня! Это моя хата!!! Что это вы выдумали!?

– Да… Ну, а сейчас вставай!

Решились, взяться за деда… Протянули руки, чтобы поднять его. Старик Ян рухнул с пустынными глазами на землю, умер, с зажатой в зубах трубкой для табака. В ужасе, небыстро, солдаты покинули это место.

Некоторые же, жители, не оставались в деревне и не вступали в полицию, а пресмыкались к живущим в лесах отрядам партизан. Налетчики и бунтари, давали отпор оккупантам.

Брат Василия, Наум, как и сам Вася, не стали выбирать одну из сторон: податься к партизанам или служить в полиции. В армию их также не взяли, повесток ни каких не приходило в деревню. Может из-за того, что не успели им отправить или просто вовремя не дошли до своих адресатов. Поэтому, они скитаются в лесах, со своими семьями.

День за днем шел непрерывно. Еды становилось все меньше. Голод рос. Жители знали о друг друге много чего. Слухи и истории доносились словно по ветру. Партизаны прочесывали лес. Один из которых знал, видел, как перед войной Вася прятал свои запасы в бочку на хуторе, следил за ним. Парень этот, жил один, живности в его дворе не водилось. Высокий, худющий, шепелявый. Сам себе через раз верит. Он жадно следил за Василем, в тот еще мирный день для деревни… Сейчас же он вступил в небольшой отряд партизан. И сразу же поведал тайну Лешенка, чтобы поесть и почувствовать себя героем средь своих. Чего же он хотел больше: сытости или славы? Он и сам не знал в тот момент.

Под вечер небольшой туман укрывал землю. Пять человек нашли спрятанные запасы. Мясо утянули вместе с бочками.

Большая семья осталась почти не с чем. Узнав о похищении, Василь, задыхался от злости. Он побежал в сторону ели, на вершину которой, они с братом вешали когда-то кусок мяса. Нахмурив брови, забравшись на дерево, он осмотрелся. С высокой ели были хорошо видны все местные болота, а вдалеке просматривались крыши домов. Пейзаж завораживал. Василий вздохнул. Снял наполовину высохший кусок, размером с курицу. Спустился. Присел. Ощущал, как постепенно успокаивается его сердце. Теперь появилась хоть какая-то еда.

Следующие несколько дней, Полина отрезала маленькие кусочки из оставшегося куска мяса. Разделяла на семью, варила на огне редкий суп из них. Также, они питались ягодами и грибами, сушили дикие яблоки, груши, растущие на окраине леса около деревни. А иногда, только завязалось яблоко в маленький кружок, так дети быстро его съедали. Но все же, им очень хотелось белого хлеба.

***

Два месяца спустя, в августе, после наступления германской армии, в деревне не перестало быть многолюдно. Были военные и мирные граждане.

По краю деревни идут длинные поля. Солнце висит над полем в глубокой синеве. Мягкий ветер колышет желто-зеленые колосья.

Ирочка и Наденька с другими детьми, подвязав фартуки, очень осторожно блудили по полям, чтобы никто их не заметил. Согнувшись, присев, они срывали только что сформировавшиеся колосья, мягкое сладкое зерно. Не редко попадали им и совсем спелые колоски ржи. Ветер доносил слабые звуки, шелест листьев и невнятные отголоски речей. С каждой минутой становилось все больше напряженно. Надя услышала какой-то шум, чьи-то слова. Она схватила сестру за руку, потянула вниз. Девочки, лежа замерли в густой ржи и вслушивались в каждый шорох. Нечто непонятное доносилось. Сжав зубы, дети уползли в лес.

Вчера было безопаснее. Можно было поднять голову над колосьями, обсмотрев, что никого поблизости нет, убежать.

С собранных колосьев, Полина отбивала зерно. Мягкое, жарила на небольшом огне костра. А твердое зерно, растирала до муки.

В эту минуту зашумел лес. Полина подняла голову, посмотрела по сторонам. Издалека доносились глухие раскаты взрывов. Словно где-то гуляет гром.

– Мам, смотри! – внезапно, из-за спины, заговорил Степан.

Полина испугалась, вскочила, повернулась к сыну.

– Смотри, что нашел. Держи! – протянул ей руки сын.

На его ладонях лежали шесть зеленоватых утиных яиц.

***

Осень не заставляла себя долго ждать. С теплыми ветрами и холодным дождем все труднее становилось прожить томные дни. Природа теряла свои краски, дни становились короче.

Голодные, уставшие, уже в совсем изношенной одежде, вместе с другими детьми по полю бегали три сестры. Девчонки часто приходили на поле, чтобы найти вдруг оставшиеся клубни картофеля. Не жалея рук, они рыхлили твердую землю, которая впивалась под ногти. Сегодня немцы, увидав ребятню на поле, не гоняли ее. А просто наблюдали издалека на быстро движущихся детей, как за дикими зверями.

– Бум! Бум! – хихикают, шутят солдаты, опираясь на стенку заброшенного дома. Наводили винтовку и автомат на исхудавших детей, представляя себя на охоте.

Прозрачный осенний мрак обнимал пустые места. Еле-еле заметен. Гудели деревья.

– Аааа, больно!.. – беспомощно, горько сказала Олечка.

– Что ты там натворила? – заботливо спросила Надя.

Оленька показала пальчик, половина ногтя сорвало. Она сильно сжало зубы, терпела, чтобы не заплакать. Свою боль она не хотела показывать другим детям.

Здесь, над мрачным полем, над черной почвой, тихие минуты разогнал угрюмый, грозный звук.

– Самолет! – в страхе закричала Ира.

– Быстрее, быстрее к болотам. – добавила Надя.

Не поднимая головы, дети табуном побежали в сторону леса. Сестренки крепко держали найденный картофель. Солдаты опустив оружие, любовались низколетящим истребителем. Дети быстро достигли леса, спрятались за толстыми стволами деревьев. Стали ждать, когда гул перестанет быть очень громким. Самолет плавно исчезал, и над полями, и сонными лесами стало значительно тише. Не просидев и минуты, девчонки устремились к болотам, пробираясь по знакомым тропинкам.

Много не удалось собрать картошки, но из собранной, почти всей гнилой, на костре пекли блины. Чтобы хоть как-то уморить столь болезненный голод.

Вася поймал, на одну из своих расставленных ловушек, зайца. За день до шестого дня рождения средней дочери Иры. Было чем отпраздновать. Жарили мясо, варили суп из костей. Шкуру зайца повесили сушить.

***

Смелый, двенадцатилетний Степан, походивший характером на отца, но имел мамины черты. Любил рисковать. Чувствует себя героем в семье. Он бегал в сторону оккупированной деревни Протасы, наблюдал из далека. Залазит на высокие деревья и смотрит, что происходит на улицах. А когда слазит, то рассказывает, что увидел: взрослым, о том, где находятся офицеры и младшие по званию солдаты, полиция; а своим сестрам, он красочно расписывал немецкую собаку, которая скакала под звуки губной гармошки. Он изображал жестами, движениями, собачонку. Младшие сестры с восторгом и удивлением слушали брата, в тихую смеясь от радостного представления.

Плыла ночь. Звезды, то исчезали, то мелькали из-за туч. Холодный ветер маячился над немым страхом земли.

Зная расположение солдат, Василий и Наум, долго готовились и хорошо распланировали план действий. Этой ночью они решили пробраться в деревню к складам. Они немало повидали в своей жизни, особенно в последнее тревожное время. Вася снял шапку, помолился. Он хочет этой осенней ночью вернуться живым к семье.

Двое шли по лесу, один за другим, пробирались через вязкие полянки болотцев. Шли осторожно, тихо. Во мгле было тяжело рассмотреть, стоит ли человек около леса или это был вовсе не человек, а обваленное, сломанное дерево.

Солдат нет. Они, видимо, сейчас в конце улицы около казармы.

– Слушай, давай немного подождем! – сказал насторожено Наум.

– Хорошо. – Василий посмотрел на часы. – Десять минут.

Мужики лежат над холмом, недалеко от первого дома улицы.

– Вась!? Видишь? – толкает брата, шипит Наум.

Над фонарем появился немецкий офицер. Следом за ним, шел небольшой отряд полиции и три рядовых солдата. Они медленно шли. Братьям пришлось еще немного потерпеть, пока те не отошли подальше.

Оба встали. Первым шел Вася. Они вышли к дворам главной улицы. Перебирались через заборы. Осторожными шагами переходя от дома к дому, в сторону складского помещения.

– Оставайся здесь! – толкнул мягко плечом Василий брата.

Они стоят вместе за стеной склада. Около ворот стоит немецкий солдат. Дымит сигаретой. Не спускает глаз с фотографии, которую держал в руке.

Василий вытянул из под ремня клинок. Медленно и решительно подкрался к солдату. Холодная сталь проткнула униформу несколько раз. Глаза солдата смотрели уже на лицо Василия, угасали. Пальцы разжились и отпустили окровавленную фотографию. Осмотрев по сторонам, Василий оттаскивает тело за стену. Наум не показывая страха, ничего не говорил. Дела делаются так. Молча подходя к воротам, немного их открыв, Василий протиснулся в склад и вытянул от туда один мешок зерна.

– Мотоцикл! – заглянув в склад, сказал Наум. – Быстрее!

Как тень мелькнул из ворот старший брат. У обоих на плечах оказалось по одному мешку. Братья бежали за дворами, в сторону густого леса. Еле заметные тела пробирались сквозь ночь. Зазвучал пулемет. Сеются пули.

Добрались все же до леса, убежали от солдат и их пуль. Остановились отдышаться братья.

– Хорошо нас с тобой прижали. – с усмешкой заговорил Вася.

Наум задумался на минуту.

– Могло быть еще хуже… – отвечая, держался за окровавленное плечо Наум. – Ничего, ничего, это пройдет.

Старший подскочил к брату, обсмотрел рану.

– Это не самое страшное. – успокоился сам и успокаивал брата Василий. – Можем идти дальше.

Рисковали жизнями, чтобы накормить своих жен и детей. Украденные мешки, прятали в свои тайники. Растягивая их содержимое по чуть-чуть, не съедая все сразу.

Также, продолжали собирали грибы. В этом году их было предостаточно.

***

Холодало. Снег ложился на промерзшую почву. Немецких солдат становилось все меньше на улицах деревни. Об этом также говорил Степан. Они не доходили порой до крайних домов. Холодные ветра продували их лица, заставляя отворачиваться спиной и идти в обратном направлении.

Сумерки. Стемнело и было почти ничего не видно. Осмотревшись по сторонам, пожилая женщина с внуками стремительно пробиралась к дому на окраине. Старшая дочь Полины, Надя, которая на момент войны уже могла пойти во второй класс, отправилась вместе с бабушкой в ближайший дом, испечь хлеб. Шли на хутор. Надежда в замотанных тряпках, за спиной несла муку. Баба же несла хворост. Маленькая и сильная духом Ира увязалась за ними. Пожилая женщина ее заметила только тогда, когда они подошли к дому. Деваться было некуда, пришлось идти в дом втроем, не оставлять же почти пятилетнюю девочку одну на снегу, на окраине леса.

Зашли в дом. Было как-то не по себе. Страшно. Печь была цела, а внизу были еще дрова, которых вполне хватает для приготовления хорошего хлеба.

– Надюш, иди принеси воды с колодца. – тяжело дыша произнесла старушка.

Внучка скинула муку на стол и устремилась к двери.

Темно, сыро, пахнет дымом. Надя принесла немного воды и снова ушла за последним ведром. Младшая же стоит у печи, ждет тепла. Огонь все больше обхватывал сухие дрова, белый дым медленно поднимался вверх теряясь в сумерках. Бабушка замесила тесто, небольшими кусками она укладывала его на тонкое железо. Запахло вкусным золотым румянцем.

– Баба Аня, в зарослях ходят какие-то люди в белых халатах. – зайдя в дом, с очередным ведром воды, сказала с испугом в глазах Надя.

Сердце забилось чаще. Мороз пробежал по всему телу женщины.

– Это немцы, детки! – тяжело дыша, спохватилась Анна, бросившись к печи.

Весь хлеб: где сырой, полусырой, и уже испекшийся, они забрали в спешке и быстрее выбежали из дома. Ира вцепилась в руку сестре.

– Только не плачь… Держись! Бегом! – почти шепотом, быстро произнесла своей сестре Надежда.

Трое бежали по рыхлому снегу. Ноги грузли, трудно было идти по скрипучему снегу. Младшая еле перебирала свои укутанные в тряпки ноги. Старалась бежать, не отставать от остальных. Вытоптанная тропинка была хорошо заметна на белом полотне.

Солдаты, в белом камуфляже, стоят на лыжах. Привязанные палки висят на их теплых руках. Впереди них бежала бабушка, за ней, как гусята, следом бежали дети. Два выстрела, один за другим, рассеяли тишину соснового бора. Направленные винтовки вверх прекратили стрельбу. От выстрелов бабка Анна с детьми упали и прижались к снегу. Немцы в этот момент, могли бы стрелять на поражение, но среди убегающих, не было подростков или взрослых мужчин. Немного подождав, старуха поднялась, подняла детей. И как тени, они побежали вглубь леса, маячась за серыми соснами.

Благодаря большому риску, теперь было что поесть, чем накормить детей в снежную холодную погоду.

***

С первой отлигой, немецкие солдаты громко прошлись по хутору Круглое. Многие, кто прятался там, были убиты. С большим трудом теперь можно было узнавать свою землю. На месте домов, теперь были видны обломки от печей, торчащие дымоходы и черные угли. Дым исчезал с порывами ветра. Многие строения были взорваны, перееханы танком. Ночью горел от немецких снарядов последний хуторок. Теперь негде было обогреться и спрятаться беглецам. После, одинокий хуторок совсем исчез из виду.

Несколько семей все также проживали на болотном острове. Там, да как и везде в час войны, было не безопасно. С осторожностью полили костры, не создавали большого дыма. Когда слышали звуки самолетов, быстро тушили их, перешептывались.

Строили шалаши, а ближе к ночи выходили тропами из болот в поисках еды.

Землянок больше не осталось. Бродячие, озлобленные люди ходили по лесам. Голод их бил в живот. Этих людей ловили и допрашивали немцы. Задавали вопросы о месте формирования партизанских отрядов. После, их убивали, иной раз, мужчин отправляли на трудовую работу поездом, а женщин после допроса, оставляли жить в деревне, для разведения животных и выращивания растений на полях.

В деревне были и те, кто поддерживал бунтарей. Они, выносили незаметно им еду. Или тем партизанам, которые пробирались в ночь в дом, отдавали все до последнего, все то, что оставалась после немецких солдат. В наказание, жителей выводили на улицу и расстреливали. Палили заживо, обливали горючими смесями и поджигали. Выстрелы и крики пугали всех остальных, тем самым, наводили ужас и предупреждали оставшихся.

***

Солнце с каждым днем становилось теплее и согревало землю своим теплом. А война тем временем не прекращалась.

Взрослых мужчин в деревне почти не осталось. В основном женщины, старики и подростки: обрабатывали поля, сеяли рожь, выполняли всю тяжелую работу.

***

После первого года войны, деревня стала похожа на заброшенную и полуразрушенную. Пепельные улицы, на которых расположились отставшие семьдесят домов, выглядят мрачно.

В этот день, как и всю прошлую неделю, погода выдалась ужасной. Идет дождь, дует сильный ветер.

После тяжелого уморительного года в лесу и скитаний по болотам, Полина решила вернуться с детьми в Протасы. Она не раз слышала, что тех, кто работает на немцев, кормят. Она думала не о себе и уж тем более не о муже, который часто уходил и оставлял их одних. Она беспокоилась о своих дочерях и сыне, которые очень сильно исхудали. Дети немощные, бледные, особенно младшая девочка Оля.

Многие работают на немцев. Слухи, которые доносились из деревни, были всякими и верить им, часто не имело смысла. Василий не мог смотреть на угнетающих от голода детей. Болезненно приняв тяжелое положение семьи, он вместе с ними покидает болото.

Шумит сосновый бор. Они шли по невспаханным полям, заросшими прошлогодней травой. Полина остановилась, крепко прижала к себе своих детей.

– А правильно ли это? – со страхом, перебирала мысли в голове. – В лесу от голода могут умереть мои дети, а там могут от пули.

Она каждого обняла с материнской лаской, взглянула каждому в глаза. С риском, они продолжили идти к деревне. Они шли не оглядываясь назад. До них стал доноситься звук улиц – они уже близко. За час, тяжелым шагом, они дошли до первой дороги. От туда уже виднелись первые дома деревни. Усталость тревожит. Страшно было, что их жизни могут вскоре оборваться.

По пути в деревню, они встречают патрульных солдат. Взяли под прицел Васю и его жену Полю. Солдаты не глядели на истощенных от голода детей.

– Все. – сказала она. – Вот и все…

Женщина опустила руки, обхватила ими своих младших дочерей.

После, их повели к комендатуре. Пожилые люди сидели на лавках, проходила по дорожках полиция. Василий ощущал гнев, который тянул с собой безвозвратное решение вернуться. Это несравнимое чувство. Решение, которое взяло под прицел шесть жизней. Инстинкт самосохранения исчез.

Их привели к офицеру. Полину с детьми там долго не держали. После допроса, отпустили. Муж остался. Немецкий офицер внимательно посмотрел на Васю. Тот стоял, опустивши голову, смотрел вниз. Немец показал солдатам на Василия. Его подвесили за руки. Спрашивали у него о тех, кто еще остался в лесах и причину, почему его семья здесь, почему решили сдаться, вернуться.

– Ваша жизнь мериться минутами. – перевел с немецкого один из солдат.

– Я знаю… Я не за издевательством пришел. Я пришел ради семьи… Нам нечего есть… – сказал Вася.

– Вам страшно?

– Страшно. При мысли, что по моей земле ходят такие люди как вы.

– Вы должны бояться смерти.

– Ничего не выйдет. – подумал Василий.

Его били по всему телу. Он не раз терял сознание. Время тянулось мучительно долго.

– Я хочу сказать. – произнес Лешенок.

Офицер сидел около двери, дымил сигаретой. Он, резко повернулся, взглянул на переводчика. Достал из кармана блокнот с карандашом.

– Что ж… Ну-ну!? – переводчик подошел ближе.

– Я шел на смерть. Я вел свою семью на смерть. Если бы я знал, где партизаны, я бы не пришел сюда с семьей. – сказал Лешенок.

Офицер встал. Потушил сигарету. Что-то записал в блокнот. Под окнами прошумела машина, остановилась за дверями. Офицер приказал отпустить избитого Васю, одел фуражку и вышел. За ним ушел переводчик.

Всех жителей, за этот год войны согнали в один дом, который находился напротив комендатуры, через дорогу. Много людей живет здесь, хата большая. Там же и оказалась Поля с детьми. Зайдя в первый раз в этот дом, она увидела седоусого старика, который размещал всех. Также, она замечала много знакомых лиц, а многих уже не увидеть, не было их в живых.

Табуреты, тусклые стены, тюфяки, нары.

Вечером, допрашиваемого Васю тянули по полу, вытянули во двор. Бросили его около дороги. Полиция помогла подняться ему, взяла под руки, отвела Василия в дом. Он был весь в синяках, ослаблен. Полина увидела мужа в дверях, бросилась к нему. Другие же в этот момент, посмотрели кто вошел, потом отвернулись и продолжили заниматься собой, словно не замечая других. Вася вздохнул, посмотрел по сторонам, увидел детей. Все живы.

Вечер уходил. Ночь обнимала деревню. Тревогу и не спокойствие принес сильный ветер. В окна били большие капли, стучали по крыше. Пожилые, усталые люди, не замечая стуков, спят. Полина молча сидела рядом с мужем. Его боль утихала. Горящие керосиновые лампы, висящие около окон, немного успокаивали. Их дети, встревоженные и взволнованные, шептались около окна. Со всех сторон доносился кашель, храп и детский плач.

***

В деревне Черные Броды, в пяти километрах от Протасов, проходили железнодорожные пути. По которым, доставлялись или отправлялись различные грузы. С первых дней оккупации, в вагонах возили женщин, а также целые семьи, в Германию.

Полину все же решили оставить здесь с детьми и мужем…

***

Протасы – эта большая деревня, удаленная от центра и отсюда вполне хорошо руководить действиями корпуса. Немецкая комендатура расположилась в жилом доме, в центре селения. Откуда, часто звучали тосты за победу, за благополучное наступление. Неукоснительно наслаждаясь всеми возможностями, было выпито немало шнапса. Неподалеку разместилась кухня.

***

Этот апрель для жителей деревни был еще ужаснее.

После очного прихода, налета партизан в деревню, был проведен допрос. Кто-то должен был отвечать за двух убитых солдат и за помощь «беглым». Чтобы проучить местных и показать, кто здесь главный, был получен приказ, всех согнать к пустующему большому сараю. Который находился на параллельной улице, в двухстах метрах от центра командования. Собирали тех, кто был причастен к невыполнению приказа. Местная полиция сгоняла всех. Испуганные люди, не понимали куда их ведут. Пожилые, взрослые, маленькие дети.

В воздухе висела морось. Еще лежал мокрый серый снег. Местами блестел лед.

Собрали толпу около ворот, двадцать три человека. Других же разместили позади и в стороне. Полина отвернула детей сразу же, чувствуя, наверняка зная, что произойдет сейчас что-то ужасное. Они не были среди тех людей, которые стояли у ворот постройки. Все люди стояли неподвижно.

Ворота распахнулись. Командующий посмотрел на людей страшными глазами. Неожиданно для всех жителей прозвучали выстрелы. Пули просвистывали над головами. Начали сгонять в сарай людей, пихают, толкают в тела винтовки. Многие отвернулись в сторону ворот, другие же повернувшись боком, пытаются пройти через толпу и убежать. Но солдаты обхватили их плотным кольцом и продолжают толкать.

– Сволочи! – плевали в души солдатам и полиции загнанные.

Звучал жалобный вой, стон.

После того, как все оказались под крышей постройки, ворота заперли большим брусом. Прозвучал приказ, рука поднялась вверх. Выстрел из огнеметов охватывал, обнимал стены. Огонь быстро распространился по стенам. Стуки, плач, писк и умаления, доносились в уши всем тем, кто не оказался в этом пламенном плену. Пожилые падали на колени и с ревом произносили молитвенные слова. Казалось, что под ногами растает снег. Горит, дрожит все. Треск древесины и огня. Из деревни доносились дикие, долгие и протяженные крики.

Все больше злобы и страха появилось в глазах протасовцев. Затем всех разогнали, все разошлись.

Лежали обгоревшие тела: мужики и женщины, старые и молодые, деды и внуки. В измороси неподалеку молчаливо стояли березы. Около догоревших стен еще маячили солдаты. На землю опускался вечер.

***

Погода была неустойчива, летом порой возвращались холода, страшно было бы потерять урожай. Местным жителям было разрешено гулять по улицам до вечера. Работы было много в деревне. Практически весь труд был ручным.

Некоторые дома были вывезены на полянку, за деревню, где немцы развернули свой аэродром и госпиталь. Туда же увозили и чистую одежду, чемоданы с бельем и полотенцами.

Возле госпиталя стояли распряженные кони, которые ели свежескошенную траву. В небольшом невысоком ограждении бегали рябые курицы. По поляне, поедая траву, ходила рыжая корова. Неподалеку стояли хаты. Слышны гудки паровозов.

В госпиталь изредка привозили раненых немцев. На медсестер время от времени покрикивал доктор. Там была одна большая палата, в которой лежал один тяжелораненый, который не как не мог успокоиться. Пролежал он там почти два месяца.

Полина обрабатывала огороды, на которых выращивали лечебные травы, предназначенные для раненых. Она брала с собой Олю, чтобы та помогала ей, была рядом. Их приводил и уводил все тот же солдат. Он сидел на стуле. На его коленях лежал автомат. Он смотрел, наблюдал за ними. И когда ставал, то больше не для того чтобы указать на неправильность, а чтобы размять ноги. Обходил по краю и садился снова.

Сегодня из госпиталя выходил переводчик. Проходил около огорода. Держался за живот.

– Это не для вас…не рвать лист! – предупреждал девочку, указывал на зелень.

Оля опустила голову, тонкая шея склонилась к земле. Не бросает взгляд на маму, она молча сидела и продолжала делать свою работу. Рвала мелкую траву, сорняки. А переводчик, миновав огороды, поднявшись на пригорок, уходил все дальше. И Ольга смотрела, как он все больше уходил вдаль.

Отец же с сыном занимались более тяжелым трудом: то что-то чинили, то вспахивали землю или валяли деревья. Возили в бочке воду на поля и огороды, которую набирали с канав. Старшие две дочери с другими женщинами, целыми днями работали на прополке колхозных огородов, полей.

Каждый рабочий день фиксировался. Работников кормили за счет колхоза. В большой котел бросали немного муки и картофеля, заливали водой, варили. Получалась очень редкая каша. Выдавали стакан зерна, полбулки хлеба, кости – в порядке сдельной работы. Люди употребляли в пищу различную траву: щавель, крапиву, лук… Ели то, что выращивали на огородах былых своих подворий, хотя и жили все в одном доме. У некоторых еще оставались коровы и козы, которых немцы еще не отобрали. Молоко помогало не умереть с голоду.

***

Вечером, в воскресные дни, солдаты выходили на улицу. Играла губная гармошка. Собака, которая появилась с приходом новой власти, прыгал и лаял под музыку. Затаившись за углом дома напротив, маленькой девочке Оле, очень нравится наблюдать за небольшой собачонкой. Она утешала себя малой надеждой в душе, глядя на игры собачки. Небольшой радостью от веселящего, махающего хвостом пса. А услышав другие звуки, она пряталась.

Темнело. Вдоль улицы растут липы. Все больше густел мрак. Выходили на улицы часовые с фонарем. Из окон комендатуры виден тусклый свет свечей и слышна громкая бодрящая музыка. Немцы снова радуются очередной победе, выпивая трофейный самогон. Опять пили, закусывая сырыми овощами и холодной вареной картошкой. Один из офицеров, веселился со всеми, но пил мало. Он вырезал своим знаменитым ножом какие-то буквы на доске стола. Напевал песню, которую быстро подхватили все остальные, сидящие за столом.

Ольга не уходила домой, она сидела на том же своем месте, за углом, где раньше наблюдала за собакой. Воображала его веселящий танец. Ей не хотелось уходить за стены хаты с толпящимися людьми. Ей хотелось еще немного посидеть здесь. Теперь она смотрела на немцев. Музыка и разговоры на неизвестном ей языке умолкают. Где-то позади она слышала приближающие шаги, которые вынудили ее покинуть это место. Перебегала через песчаную дорогу, к дому напротив, она подходила в плотную к окнам командирского дома. Ей любопытно было взглянуть через стекло, каков этот дом изнутри. Она встала на носочки и тянулась вверх. Но окна уже были закрыты на ночь железными пластинами. В раме, с внешней стороны комендатуры, торчал красивый раскладной нож. Оля вытащила его с легкостью, внимательно огляделась по сторонам и убежала.

Затем, Оля прибежала в общий дом. Прошла мимо женщин, которые расплетали косы дочерям. Она направлялась к своей семье, не сбавляя шага. Подошла к ним, показала этот нож родителям. Отец вспыльчиво и раздраженно вскочил. Но вообще он был добродушным, но не в этот час. Отлупил крепко дитя, за украденную вещь. Ведь нож мог погубить всю их семью.

– Они тебя видели? – твердым голосом, держа младшую за руки, произносил Вася.

– Нет… – со слезами ответила дочь.

«Если бы увидели ее, то вскоре бы уже пришли солдаты или полиция в дом.» – подумал отец.

За этот поступок, Оле могли отсечь руку или повесить ее. А то и еще хуже, всю семью расстрелять.

Младшая дочь плакала долго. Потом лежала без слез. Глаза словно не хотели видеть ничего.

За окнами спала тихая ночь. Василий взял нож. Он, ставши еще более серьезным, с осторожностью, возможными путями, стал пробрался до своего былого дома. Черные ночные просторы и яркие звезды окутывали деревню. Отец добрался до двора своего былого дома, от которого остались обгоревшие бревна и разрушенная печь. На пепелище, как можно глубже, он закопал нож. Оглядывался по сторонам. Почти вслепую спрятал немецкую вещь.

Вася был рад тому, что его семья осталась жить. Он сказал семье, чтобы они забыли об этом случаи с краденым ножом. Чтобы не рассказывали в беседах об этом случае.

После, об этом ноже никто не вспоминал. Солдаты его не искали.

Все это лето девочка продолжала приходить и смотреть на собаку. День за днем к ней присоединялись другие дети. К августу детишки стали еще смелее. Стояли на дороге, в ряд, в трех метрах от солдат. Их глаза блестели, а улыбка не сходила с лиц. Лейтенант сидел напротив. Его очки блестели от солнца. Он закурил сигарету и критично осмотрелся. На душе у него в последнее время была грусть и тревога. Взгляд его словил лица детей. Он повеселел.

– О-о-о!! – произнес сквозь зубы немец.

В этот момент он встал, достал из кармана шоколад и протянул детям. Говорил на немецком языке. А переводчик, стоявший у двери, спокойно смотрел и переводил его слова.

Теперь же, лейтенант был в хорошем настроении, разрешил детям поиграть с собачонкой. И почти каждое вечер или утро, дети водили купать маленького черно-белого собаку. Играли с ним. Гладили шерсть. Смеялись. Это помогало им на некоторое время забыть о войне.

***

На протяжении месяца, каждое утро, выходя на пустынную улицу, дети прятались отбегущего по дороге немца. Порой это казалось забавным. Он бегал на турники, к лесу. Затем бежал обратно, говорил сам с собой. Сам он был не злобным, но его поведение пугало не только детей, но и сослуживцев. После того, как он узнал, что его родители погибли – он сошел с ума. Не раз он выбегал голым на улицу с гранатой. До леса и снова назад. Беда никак не отпускала его разум. Кто-то думал, что он не был душевнобольным, кто-то считал его сумасшедшим. Неустойчивость виделась как никогда. Он все думал об несправедливости жизни. Равнодушным был до всего. Поэтому, рядового с его бредовым поведением, следовательно, нужно было изолировать от всех. Но убить его на глазах многих солдат, которые были одной крови, офицеры не могли. Лейтенант приказал сослать его, отправить поездом домой. Утром, перед отъездом, он снова бежал по улицы, кричал и смеялся. Его поймали и увезли в сторону путей.

– А где тот дядя, который бегал по улице? – спрашивали, после исчезновения, дети у взрослых.

В ответ лишь неизвестность, пожатие плечами.

***

В теплые дни радио не умолкало. Каждый день оно произносило новые новости о ходе войны. Новостями с жителями делилась полиция. Будто хвасталась, говоря о победных боях немцев. Жители обсуждали, говорили об этом между собой.

Бегая по деревне, играя около дома, Оля с сестрой Ирой встречали Ивона. Человека ростом выше среднего с заостренными чертами лица, в немецкой форме, который говорил по-русски.

– Будьте осторожны! – часто повторял сестрам при встрече. – Не брать чужой, а то стрелять! – улыбался он.

Переводчик Ивон больше времени проводит в комендатуре или вблизи ее. Стоя у крыльца, наблюдал за играющими детьми, и веселящим лающим псом. Доносил важные изменения жителям от руководства, находил контакт с полицией. Он любил прогуляться по улице. Проходя от одной кухни, которая размещалась рядом, до второй, которая находилась в конце главной улицы.

– Ивон. – проходя мимо переводчика, произносила Ира.

Он не раз улыбался ей в ответ.

Старшая сестра Надя, занималась уборкой в домах. Убиралась после немецкого застолья. Тайно приносила домой еду по воскресеньям. Работала на полях. Ей некогда было бегать с младшими сестрами.

А Ира и Оля бегали на ближайшую кухню за остатками еды. Мисок не было. Брали то, что находили: горшок, плоское железо. И бегом к повару, чтобы тот дал хоть чуток каши или супа. Низкий, лысый немецкий повар, не часто баловал едой девочек.

Сегодня Олька была первой, стояла ближе к нему, чем остальные детишки. Глядела живыми пронизывающими глазками. Она вытянулась, протянула руки с круглой железной пластиной вверх. Не замечая, пузатый повар согнулся и головой ударился об эту железную миску. Он как подкошенный, схватившись одной рукой за голову и закричал:

– Russische Schwein! Russische Schwein! – нахмурившийся немец, размахивал большой ложкой.

Испуганные девчонки, бросили все из рук. Шустро начали убегать, как можно быстрее. Медленно за ними, подгоняя, бежал повар, бурча еще что-то себе под нос. Все другие солдаты были в недоумении, пожимали плечами.

– Неужто, дети его напугали? – думали они.

Через два дня девчонки снова подошли к кухне. В этот раз их покормили остатками недоеденной еды. При этом, повар не придавал никакого значения, хотя узнал сестер.

***

Шел год за годом, война казалась вечностью.

Опавшие листья укрыли сухую траву. Около деревни было уже не так спокойно. Жители боялись ходить в лес, больше не от того, что немец увидит, а из-за того, что в лесах прячутся разбойники, убийцы. Которые оберут с головы до ног, да что угодно с человеком сделают. Из леса доносились выстрелы.

Гул кружащих самолетов раздражал еще сильнее, чем прежде. Аэродром стал шире.

Два месяца Степана и других молодых мальчишек отправляли за деревню, в противоположную сторону, копать траншеи, окопы. Строить укрепления для лагеря. Немцы подгоняли парней, нужно было успеть все сделать до прихода зимы. Холодало. После окончания работ, Степан вернулся тощим, обессиленным. Мать обняла его, плакала, сестры тоже обняли его. Плакали и те, чьи сыновья так и не вернулись.

Люди думали, злились, болели душой. А жизнь шла своим ходом, равнодушно и беспощадно.

***

Красно-желтую листву стали заменять снежинки. Сильные ветра приносили их все больше и больше. За окнами быстро темнело, проносилась стужа.

В хате было холодно. Хорошей одежды почти не было, обволакивались в какие были тряпки, в дырявую, протертую ткань. С каждым днем снега становилось все больше. К январю его было так много, что он закрыл окна домов. Горы снега. Жители, пленные, рыли туннели, чтобы пробираться по улицам. По краям дорог проходило по одному узкому туннелю, для разного направления. Немецким солдатам было не по себе от такого белого насыпа. Такой зимы они еще не видели. Словно он падает на них, не давая им пройти, проехать дальше в наступление, останавливал войну.

Жителям очень хотелось есть. На дальней кухне, в конце улицы, вечером варили мясо. Обгрызенные кости отдавали детям. Дети были очень рады костям. Оля одна, без сестер, бежала по хрустящему снегу вдоль улицы, с надеждой, что хоть что-то перепадет. Девочка, с красно-розовым лицом и дрожащими руками от мороза. Ноги не мерзли в окрученных тряпками лаптях. Она прибежала к остальным детям, которые кружили около немецкой кухни и немецких солдат. Военные бросали кости в разные стороны, смеялись, что-то говоря на детей и между собой.

Сегодня, один из солдат, который сидел с остальными в доме, подошел к синеглазой Ольге. Обнял ее, поднял на руки. Девочка закричала от страха, что было силы. Он успокаивал, гладит ее, говоря что-то по-немецки. Рукою показывал, что хочет занести ее в дом покормить. У него с собой ничего не было и на кухне полевой тоже еды уже нет. Еда вся в доме. Ольга продолжала кричать и плакать. Другие дети разбежались. Помня о том, что немец может бросить ребенка в печь. Оля продолжала выбираться, вылезать из рук. Солдат опустил, отпустил ее. Девочка быстро убежала от него, правда недалеко. Она успокоилась, но сердце продолжало грохотать от страха. Остановилась около неспаленного еще, немцами, дома. Вытирает слезы. Осталась стоять рядом с остальными детьми.

Позже, она увидела переводчика Ивона, который вышел на улицу из дома, из столовой, где кушали солдаты. В руках он держит небольшую кастрюлю, сотейник с супом. Поглядев по сторонам он заметил укутанную в тряпки маленькую девочку Ольгу. Подошел к ней, она не стала убегать, нежели остальные. Она помнила его, как он просил ее быть осторожнее. Он показывал еду и говорил.

– Брать, кушать будешь. Солдат отдать еда. Брать! Кушать будешь!

Оля боялась, не брала. Смотрела на кастрюлю, из которой шел пар.

– Ты же хотеть есть?! – присел к ней Ивон.

Она не стала ничего говорить. Молчала. Она боялась, что могут прийти солдаты в дом и убить ее за этот суп. Не взяла. Она уходила от него, оглядывалась. И замечала, что Ивон следит за ней, смотрит, куда же она пойдет. Она свернула на другую улицу, потом направилась в сторону дома. Ивон понимал, что она обманывает его. Ребенок, обходя разными вытоптанными тропами, траншеями и туннелями, по кругу, вышел на комендатуру и пришел в свой дом.

Снова в слезы, вспоминая, что было с ней.

– Что ты плачешь? Кто тебя набил?.. Чего же ты тягалась!?! – задавала вопросы Полина своей дочери.

Дочь через плачь пыталась что-то рассказать.

И в этот час, живущий с ними в одном доме, мальчик Гриша, зашел в дом. И принес с собой сотейник с супом.

– Это мой суп! Он мне его отдавал. – перестав плакать, Ольга обратилась к маме.

– Так чего ты его не взяла?

А дочь опустила глаза и побежала к Грише.

– Дай мне хоть немного?! – говорила девочка, просила суп.

Суп поделили, на всех детей. Несказанной радостью засветились их измученные, запавшие глаза. Мать Полина села напротив своих детей, ласково смотрела на них. Съели все одним махом.

После, Гриша занес солдату его посуду, поблагодарил. И быстро убежал обратно домой.

***

Один день сменялся другим и ничего нового в деревне не происходило. Старики, женщины, и мужчины, и дети: по-прежнему смотрели с опаской и враждебно на захватчиков.

В конце деревни, в саду, стояло пару не обгоревших яблонь, которые давали богатый урожай плодов.

Бежали годы. Ни в эту ночь, ни в день, больше не было ничего особенного, все казалось обыденным. Год за годом жили в каком-то плену, в страхе, в голоде. Про что бы не думали, куда не смотрели, всегда было ощущение угрозы, беды, у всех кто хотел оставаться свободным. Мотивация была одна – жить ради детей, ради победы.

Так тянулось несколько лет.

На деревьях уже шелестела листва. Все больше доносились слухи, известия о том, что германская армия теряет позиции. Что свои солдаты дают отпор оккупантам. Это злило, как немецкую власть, так и полицию. Они обеспокоены, стали агрессивно вести себя. Все ближе подступали советские войска к деревне Протасы. Освобождая близлежащие населенные пункты.

Лето. Третий год войны.

– Наши! – вбежал в дом муженек. – Наши идут!

По полю бежали бойцы. Быстро загремела артиллерия. Пули засыпали деревню. Артиллерия все бьет и бьет. Всем боязно. В окна летели пули, все кто в общем доме, легли на пол…тряслись. Ужас войны, боя. Полина, плакала о своих детях, о своем муже, что они где-то там остались одни.

В этот день дочери Василия Лешенка гуляли с другими детьми в конце деревни. Вдруг словно гром, что-то прогремело над лесом. Облака темного дыма поплыли в сторону деревни. Дети закричали и в с страхе побежали домой. Снова прогремел выстрел. Впереди дороги они видели, как навстречу бежали немецкие солдаты. Все охватило огнем.

Дети закричали, в страхе разделились, разбежались кто куда. Надя потянула своих сестер в дом напротив. Спрятались на крыше. Младшие не переставали плакать. Надежда, через щель в торце крыши, следила за тем, куда бежали их друзья.

Гриша же, продолжал бежать по дороге с братом к маме. В этот момент, снаряд ударил как раз около них. Затрещала старая липа. Дети лежали на сухом песке: худые, спокойные и умиротворенные.

Наденька закрыла руками глаза. Потом обняла сестер. Слезы тихо стекали по ее розовым щекам.

Перед началом сражения, Васю с сыном и других мужчин отправили копать окопы. Там то, они и встретили свист пуль двух вражеских сторон.

Василий схватился за винтовку мертвого немецкого солдата. Осмотрелся и прицелился, сразу же прозвучал выстрел. Затем, дернул за плечо Степана. Махом головы, указал, что пора уходить им отсюда. Вася снова осмотрелся и быстро выбежал с окопа. Детские крики, которые наполняли шум войны, гонят их защитить свою семью. Бегут аккуратно к дому. Пуля настигает отца и сбивает того с ног. Он падает, прислоняется к теплой траве. Степан решительно не оставляет папу, помогает ему дойти до стены полуразрушенного дома. Горячая кровь стекала на дрожащую, от войны, землю. Сын не теряется, снимает рубаху и обвязывает рану.

Немцы отступают. Полиция и отделившиеся от группы солдаты, прятались в лесах. Спустя трехчасового сражения, во дворах стало по тише. Очень много раненых, убитых, крови, которая покрывала землю. Издалека еще слышны взрывы. Около железнодорожных путей еще шло танковое сражение.

Шум стал утихать. Люди собирались в группы, шептались. Народ выходил на улицу.

Девочки, три сестры, тяжело пробирались к маме. В окружении лежащих человеческих тел и пылающего огня, они ускоряли свой шаг. В этот момент, сестры взялись за руки и спешили домой. Надя держала руку Иры, Ира держала руку Оли. Слышали голос мамы. Полина с криком произносила их имена, она в панике, искала своих дочерей. В этот момент ее мужу уже оказывали помощь другие люди.

– Мама, мама, мам…! – дочери разом вскрикнули.

Радостью полнились их глаза. Полина встревожено подбежала к детям, упала на колени. Она почувствовала облегчение, на душе стало значительно легче…

***

Густой дым окутал деревню. Молча лежат вдоль дорог мертвые солдаты.

Немцы ушли, убежали, отступили. Валяются пустые ящики от снарядов. Около спиленных лип лежала павшая лошадь. Окопы полны всякими предметами: бутылки, каски, обертки из-под шоколада, винтовки, пачки патронов. Мальчики собирали гильзы. Взрослые убирали убитых. Своих хоронили в братские могилы, в деревне. Немцев же закапывали около дорог или на полях, на местах, где их находили. Но также их хоронили и в общие могилы, за деревней. Мертвых было много.

Через всю деревню были вырыты окопы. По улицы ехали танки, шли солдаты Красной армии.

Вася и Степа подошли к улице. Сын смотрел на солдат с желанием присоединиться к ним. Степану хотелось что-то совершить на фронте. Он жаждел героической войны, а не отсиживаться в деревне. Надя, Ира и Оля боялись и прятались. Смотрели через щели забора, как едут боевые машины. Пленных вели от улицы, где осталось больше уцелевших домов. Откуда шла дорога с селения Круглое. Все уставшие, в пыли, прятали глаза.

Немецкая собачонка осталась в деревне. Семья перешла из общего дома в новый. И Ольга забрала его к себе, живет он теперь с ними. Беленький, черные пятна на нем, черная бабочка на шее. Обученный танцор.

Еще засветло, в деревне остановились на ночлег солдаты Советской Армии. Ходил по домам капитан в шинели, с строгим выражением лица. За ним следовало два рядовых. Он искал молодых ребят, мужчин, способных держать оружие. Подошел к дому Лешенка. Сестренки играли с немецким псом. Не расчесаны, худенькие. Собака выскочила из под рук девочек и кинулся лаять на капитана. Он мгновенно достал пистолет. Выстрел. Сестры подбежали к собаке. Расстроенные, начали лить слезы. Еще живой, он смотрел на детей и лапками тянулся к ним. Не хотел умирать. Затем, закаменел. Полина, услышав выстрел и плачь детей, выбежала из дома.

В это же время капитан вошел в дом. Все встали с мест.

Он посмотрел сначала на Василия. Увидев его ранение, перебросил свой взгляд на Степана.

– Завтра пойдешь с нами! Утром жду тебя у себя! – спокойно командовал капитан. – Не хватает людей…

– Есть! – пронзительным голосом произнес паренек.

Солдаты развернулись, направились к выходу. Уходя, капитан краем глаза взглянул на плачущих детей у порога. Рядовые шли за ним, повернув голову, с жалостью взглянули на горе детей.

Когда девочки немного успокоились, Полина пошла в Сельский совет.

– Зачем вы так?! У нас же не одного собачки в деревне! – злобно и в тоже время с обидой говорила она, – Пускай бы жил. Этот собака такой же как и мы. Его заставляли скакать – он скакал, заставляли петь – он лаял. Так как нас заставляли немцы! – без умолку говорила женщина.

– Назад его уже не вернуть. – перебил ее руководитель. – Он трофейный!..

Топнув громко ногой, она развернулось. Ушла. Она не ждала справедливости. Она хотела, чтобы ее услышали, чтобы такое не повторялось.

Похоронили собаку в немецком блиндаже за домом, около тонкой березы.

***

Утро. Туман. В дали еще слышна глухая стрельба из орудий.

Старший ребенок, Степан, уходил на войну. Весь вечер и ночь он ждал, когда же присоединится к армии. Как же он был тогда рад, когда командир взял его с собой в наступление. И вот, пришла пора покинуть дом.

Провожали. Мать плакала. Плакали все в семье. Степану было не по себе.

– Собирайтесь в дорогу! – примчался верхом на лошади командир.

Степан каждого обнял и расцеловал перед уходом. Полина крестилась, молилась.

– Вы не беспокойтесь. Вернусь. – тяжело вздыхая прошептал Степан. – Прощайте!

«Ох, уж наплачется мама!» – подумал сын.

Долго еще стояла семья. Все продолжили махать вслед уходящему на войну сыну, брату.

***

Немцев с деревни выгнали, но спокойствия не было. Полиция, убежавшая в лес, приходила просить еды. Ходили с винтовками, стреляли, убивали. Мужиков в деревни почти не осталось. Одни вдовы да дети.

Одни уходят, приходят другие. Бывшие полицейские, немецкие солдаты, сбежавшие в лес, все шли.

Зашли в соседний дом, к соседям Лешенка. Распахнули дверь. Видят: мать стоит, кричит истерично, дергается над детским телом. Дитя лежало мертвое. Ганка развернула холодного ребенка и прижалась к нему. Сидела и горько рыдала. Бывшие полицейские перевернули все, в поисках чего-то нужного. Пусто.

Быстро перебегают в следующий дом. Полина спрятала своих детей под пол. Заходят к ним. За столом сидит муж и дрожащий пожилой, высокий старик.

– Выходите, вылезайте, а то стрелять будем! – услышав детей, громко приказал человек с пистолетом.

Дети вылезли, подбежали к папе. Спрятались за ним.

– Дай хлеба! Отдавай еду! – махал винтовкой мужчина, в рваной черной одежде.

– Не трогайте вы их, оставьте в покое бедных людей. – ругает непрошенных, старик, злостно потопав ногами, притих.

Полина испекла последний хлеб. Отдала. Ведь не дашь, получишь пулю: то от чужих, то от своих.

***

Сын писал домой. Позже, письма приходили все реже.

С того времени, как пришло последнее письмо, больше вестей от Степана не было.

На маму снова нахлынули воспоминания о сыне. Каждый день, она все выглядывала в окно.

– Слава Богу, дождалась!..

Наконец-таки пришел человек с письмом. Женщина вскочила. Замерло, застыло сердце. Пришло оповещение. Степан пропал без вести. Она села на шатающийся табурет. Полина протяженно ревела. После, муж взял бумагу, тревожным взглядом прошелся по словам. Перечитывал снова и снова, но уже не так быстро, медленно перебирал каждое слово. Он не знал, что сказать. Он опустошенный какой-то, встал и спрятал в коробочку листовку. Вышел на двор. Весь этот день и половину следующего, Полина не могла успокоиться. Дочерям было больно смотреть на маму. Все же она не сильно верила тому, что прочитала. Не желая соглашаться с этим, материнское сердце подсказывало ей, что ее ребенок жив.

Через два месяца в дом постучал почтальон, двенадцатилетний мальчик. Пришло письмо от Степана. Сын долго был под завалами после обстрела. Ранение глаза, спина в шрамах. Осколки в легких, операцию никто не делал. Ему осталось жить сколько сможет. Ноги сорваны. Все тело в швах. Долго лежал в госпитале, как очухался и немного окреп, сразу же написал домой. Радостная новость о живом сыне успокоила сердце матери и отца.

***

Звуки взрывов и выстрелов уже не слышны. Печаль и грусть от разрушений, от последствий, на сердце ощущают жители Протасов, война от них ушла. Но все кругом пропало, сгорело, нужно восстанавливать. Много деревянных крестов – в лесах, на полях, около канав. Мужики возвращаются с фронта. Раздается детский смех на блеклых улицах.

Прошлые года оживали в сердцах людей, их снова тревожили воспоминания.

Эти четыре года войны казались вечностью…