Еда [Надир Юматов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Надир Юматов Еда
В духоте, под закопченным потолком, на кухне, лихо управившись с первым бульонным, а затем тяжелым, жирным вторым, голопузый Николай (он же — муж и папа) с нетерпением дожидался десерта: — Ну, долго еще там? — Сейчас все будет — по монашеский смиренно, но все же с упреком ответила Марфа, едва успевая обслуживать мужа — сахара сколько? — Давай 4 на этот бокал. Она сыпанула 3 ложки (все равно не поймет), звонко размешала, и поставила бокал на поднос, между блюдцем развернутых конфет «му-му» и тарелкой треугольных пышек. Поднесла к столу, и подала Николаю. — А варенье? — Только вишневое осталось. Малину вчера Римка доела. Николай помотал головой (он не любил вишневое). Марфа села рядом, втянула губы и с задумчивым видом, сложила руки на стол. — Хочешь что-то сказать? — без всякого интереса, спросил Николай, и отхлебнул горячего чаю. — Да… — неоднозначно протянула Марфа. — Ну, говори-говори. Посмотрев на жирные усы мужа, в которых увязли кусочки жареного лука и крупинки чего-то белесого, она спросила — ты будешь еще суп или картушку? — при этом выразив интонацией, незначительность вопроса. — Ой, нет — но тугодум Николай, этого даже и не понял. — Я тогда уберу, а то — вдруг кто-то придет. — Кто? — Да кто угодно, я вообще говорю… — А, да — убери. Марфа встала, сложила в стопку пустые тарелки и блюдца. — Рима! — внезапно крикнул Николай. — О господи! — схватилась за сердце, Марфа — че так орать? — и подошла к раковине. Залязгала посуда. Тут, в одной только ночнушке, приковыляла взъерошенная Рима, и оголтело расчесывая глаз, остановилась в проеме. — Звали? — спросила сквозь зев. — Да, доча — твердо сказал Николай — давай прихорашивайся и — марш в магазин. — Опять? — Снова. Одним, возмущенным движением, Рима развернулась на 180 градусов, надула щеки, и подчеркивая топотом свое недовольство, отправилась в комнату. — Что нам надо? — спросил Николай. Марфа отложила напененную тарелку, стряхнула в кастрюлю руки, и обтерла их об халат. Открыла антресоль, достала ручку с блокнотом, передала Николаю: — Записывай — и села за стол. — Так. — 3 десятка яиц… — Так. — Майонез… — Сколько? — Ведерко пусть берет. — А не много? — Да, чтоб уже на месяц. — Ладно, дальше. — Лука килограмм… — Ага. — Печенье… — Какого? Сколько? — Разного пусть берет… И так далее, так далее. Николай остановился писать только на половине второй стороны листа, потом вырвал его и передал жене, а та сложила список в три раза и передала как раз только что вошедшей дочери. Рима была теперь расчесана, накрашена, в черной блузке с длинным рукавом, заправленной в синие обтягивающие джинсы и в невероятно бодрой форме, словно собралась лететь в космос. Ее стиль одежды говорил, что девушке всего лишь 16. — Вот возьми. Если не хватит, пускай тетя Таня запишет на папу. «До зарплаты», скажешь. — Хорошо, а — перед тем как развернуться она вдруг вспомнила — можно я возьму шоколадку? — и аккуратно добавила, глядя на отца — себе. На мгновенье образовалась тишина. Марфа замерла перед раковиной, навострила уши. Николай одномоментно перестал чавкать, и посмотрел на дочь испытующе: — Бери — буркнул он с ноткой ненависти, а глаза его так и говорили: «не будь тут матери, я б показал тебе такую шоколадку — не унесла бы». — Только смотри не дорогую. — Хорошо. Я возьму плиточку пористой. — Одну. — Хорошо. Спасибо папочка — и побежала из дому, как всегда забыв прихватить с собою пакеты. — Ну, забыла. Это же ребенок, Коль. Вспомни себя в ее возрасте. — У нас уже этих пакетов хоть жопой жуй! Сейчас еще два притащит как минимум. — Ты только не кричи на нее. — Тут кричать мало… — Коль. — Тут дрына бы, да почаще… — Коль. — Для нее деньги видимо — ничто! — Коль. — Конечно, не ей же спину гнуть! — Ко-о-ля — Марфа снова села за стол, с легкостью упавшего листа, прикоснулась к руке мужа, улыбнулась ему, и успокаивающе-ласково пролепетала — да черт с этими пакетами, я поговорю с ней — помялась пару тройку секунд, нервно повздыхала, и сделав последний, глубокий вздох в итоге решилась: — Сегодня мама звонила, сказала ей в больницу нашу надо, вроде карточку забрать. Так вот она хочет завтра у нас переночевать. Ты ж не против? Застывшая у рта Николая, пышка, опустилась в тарелку. — И что ты хочешь сказать, мне опять накрывать ей на стол? — Ну лапусик — Марфа приподнялась, обняла его за потные и пушистые плечи, склонила голову, и словно в микрофон сказала в лысую макушку — ну она же один разик в год приезжает. Такой аргумент, не удовлетворил Николая. Резким толчком, он отправил жену обратно на стул. — А когда мы к ней приезжаем, больно она хочет нас кормить? Марфа виновато опустила взгляд, промолчала. — Видимо — нет, раз тарит в морозильник свой «драгоценный» кофе, чтоб я не дай бог его не выпил. А на завтрак, обед и ужин, что у нее? Постоянно одни рожки, с подливой, будто у нее больше нет ничего для нас. Это нормально, по-твоему, так встречать родную дочь с зятем? И теперь, она не ответила. — А знаешь, я тебе не говорил об этом, но сейчас вот скажу. Уже давно хотел, кстати сказать, просто, не мог подобрать нужного момента. В позапрошлый раз, когда мы были у нее, я проснулся посреди ночи и пошел значит попить воды и думаю, а гляну ка я в тот маленький буфет, от которого она не отходит, прикрывает задницей, когда мы на кухне. Ну, так я глянул туда и знаешь, что там обнаружил? Марфа медленно помотала головой. Чтобы легче переносить неприятные откровения о родной матери, ее взор отрешенно сконцентрировался на пышках. — Доверху набитые полки — Николай энергично принялся загибать пальцы — крупой, печеньем, лапшой, конфетами, вафлями и бог его знает, чем еще. Марфа продолжала строго молчать. — И после этого ты хочешь, чтобы я кормил ее? Или чтобы ты ее кормила? Возмущенно стянув к переносице брови, и одновременно вытянув полутрубочкой губы, он оглядел застывший как бюст, профиль жены, понял, что никакого ответа от нее не последует, и обессилено откинулся на стуле. После чего последовала напряженная минута тишины. На глазах Марфы едва заметно наворачивались слезы. Николай выпрямился, и сложил руки в замок: — Значит так — рассеял он молчание — сейчас доча принесет продукты: берешь десяток яиц, жаришь-паришь, в общем, делаешь, что с ними хочешь для своей мамаши, одну ей буханку хлеба на сутки, чай, сахар и — достаточно. Остальное затарь так, чтоб даже я не смог найти. Марфа просияла. — Спасибо Коленька! Она, по-ребячески подскочила на ноги, поцеловала его в корочку схватившегося на губах жира и чуть ли не вприпрыжку, отправилась домывать посуду.Прошло не больше получаса. Когда Рима занесла два больших и желтых пакета, битком набитые провизией, Марфа уже успела покончить со всей посудой и вытереть стол. А теперь в приподнятом настроении, она занималась протиркой гарнитура. Николай висел на том же стуле, выпятив кверху, набитый пышками, до отвала живот: — Хватило? — вымолвил он, похрапывая от калорийной передозировки. — Почти. 130 тенге, Теть Таня в долг записала — ответила застенчиво Рима. — Вот, не будь твоей шоколадки, и долга не было б никакого. — Коля — одним словом упрекнула его Марфа, по-доброму. — Ладно, раскладывайте. Рима зашуршала пакетами. Марфа отбросила на гарнитур тряпку, и подошла помогать. Николай наблюдал. Через пару минут пакеты валялись на полу, а поверхность стола запестрела красками свежих продуктов, большинство из которых были на развес. Женщины принялись раскладывать это все по отсекам гарнитура. — Ну вот, тяните теперь — сказал Николай, и посмотрел на висящие часы. — Ты на дополнительные собираешься? Двенадцатый час. — Да, папа. За мной подружки зайдут. — Так ты перекуси чем-нибудь, пока на столе. — Я хотела — Рима положила в морозильную камеру куриный окорок, захлопнула дверцу, и подошла к столу — я хотела, чтобы мы… чтобы мы покушали у нас сегодня, с подружками перед школой, можно? — В смысле покушали у нас? — недоуменно, глянул исподлобья отец. — Ну… я им пообещала вчера просто — она плавно понурила голову, и спрятала за спиной руки. — А с какого перепуга я должен их кормить? — спросил он довольно спокойно, но с таким выраженным недопониманием, будто его просят выплатить чужой кредит. — Ну, они ведь не часто, пап. А я каждый день почти у них ем. А бывает по два раза и по три даже — тут ее голос задрожал, видимо от понимания того, что отец ей все-таки откажет — а они только раз в год у нас бывают… — А мне и одного раза не надо — он повысил тон — Кто тебя заставляет у них есть? Я? — и ткнул себе в грудь пальцем. — Ну, блин… — Не блинкай мне тут — совсем уже криком разошелся отец — блинкает она мне. Что, у тебя друзья существуют для того, чтобы кормить их?! — Друг познается в еде, ты ведь сам говорил! — силившись не заплакать, на грани грубости, отпарировала ему дочь. — Не в твоем возрасте — по слогам прокричал Николай. — Еда — эквивалент труда! И когда ты будешь трудиться — он стукнул по столу — вот тогда и корми, кого хочешь. — Что посеешь то и сожрешь, доченька — добавила по-матерински, мягким голосом Марфа, теребя в руках тряпку — тут отец полностью прав и с ним не поспоришь. Одно дело, ты у нас кормишься — дочь родная, а другое — твои друзья, незнакомые нам люди. — Ну мам… Ее перебил, неожиданный звонок в дверь — вот и видимо, подружки поспели. Николай всполошился как наркобарон, почуявший облаву спецназа. Разговор с дочерью на предмет еды, естественно отошел на второй план. Напуганный, он резко встал в полный рост, отправив в нокаут своей огромной задницей стул, сделал неопределенный шаг влево, потом дернулся вправо, схватил со стола полуметровый кабачок, одним большим шагом примкнул к гарнитуру, выдвинул ящичек и поместил туда овощ. Тем временем, не менее суетливая Марфа, словно при пожаре, заметалась вдоль стола, не зная за что взяться в первую очередь. В конце концов, ее выбор пал на печенья: она собрала в охапку все пакетики, и швырнула под стол, спрятав их за низко-свисающей скатертью. Затем опять заметалась. — Кофе! — подсказал ей Николай, резво неся к холодильнику кефир и три банки сгущенки. Марфа отреагировала молниеносно, и кофе был оперативно спрятан за дверцей антресоли. — А ты что стоишь? — параллельно, нагружая предплечье полуфабрикатами, упрекнул Николай свою дочь, занявшую его недавнишнюю роль наблюдателя. Но Рима проигнорировала отцовский вопрос, оттопырив локти, она поднесла ладони к лицу, и безмолвно заплакала. Тут же, раздался повторный звон, за которым последовали два настойчивых стука. Родители ускорили темп, а к Римминому плачу добавились всхлипы. Марфа открыла второй антресоль, который был пуст, встала между ним и Николаем, и одной рукой принимая безразборно продукты от мужа, другой заполнила ими два стеллажа. Последним штрихом — с усилием придавила дверцу. — Фу, управились — выдохнул отец, упершись руками на край пустого стол — Ну, чего стоишь? — обратился он к дочери — иди открывай. Скажи, у нас нечего жрать. Пусть дома едят. Терпение лопнуло. — Да, чтоб вы сдохли! — сорвалась Рима. — Что ты сказала? — будто бы не расслышал отец. Рима в истерике, выскочила из кухни, подбежала к входной двери, и резко открыла ее — за порогом стояли подружки. — Девочки, я никуда сегодня не пойду! — без объяснений захлопнула дверь прямо у них перед носом, и Разревевшись надсадно, ринулась к себе в комнату, где обрушилась на кровать, пропитывать слезами подушку. Ее обуяли непреодолимые чувства жалости к себе и ненависти к своим жадным родителям, а вслед за этим — появился нарастающий страх, за недавно высказанные ею пожелания в их адрес. Но спустя пару тройку горемычных минут, когда на уме прояснилось, что ни утешать, ни ругать ее, никто идти не собирается, как бы громко она не ревела, плач приутих и лишь иногда, прорывались отрывками всхлипы. Словно после беспробудной пьянки, она с трудом отлепила от подушки лицо, одутловатое, черное от потекшей туши, относительно выпрямилась, и, помогая руками, сложила ноги в позу лотоса; от такой растяжки, на правое бедро сверху ей стало больно давить, и Рима вспомнила, что в этом кармане у нее находится плиточка пористой. Сцепкой двух пальцев, она вытянула чуть подтаявшую шоколадку, сорвала до половины этикетку, и засунула в рот пятую часть бежевой плитки. Впрочем, пусть под конец рассказа, там она и останется. Челюсти не успели сойтись. Только дрогнули зубы, как на бедную Риму опять нахлынула горькая скорбь по утраченной возможности пригласить к столу своих подружек. Еще долго сидела она так, молча хныкая, и трясясь с шоколадкой во рту, пока черные слезы, стекавшие по щекам, и скользившие извилистыми линиями по светлой поверхности «пористой», окрашивали ее в цвет тульского пряника.
Последние комментарии
8 часов 1 минута назад
8 часов 21 минут назад
8 часов 46 минут назад
8 часов 50 минут назад
18 часов 21 минут назад
18 часов 24 минут назад