Жизнь как предмет роскоши [Гаянэ Павловна Абаджан] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гаянэ Абаджан Жизнь как предмет роскоши

Стоять/ бежать

Что для меня мой родной город? Насколько мы с ним связаны? Если бы им был Париж или Милан (кстати, я там бывала, и много ещё где), то ответ ясен. А если это Рубежное? А! Вы про Рубежное никогда раньше не слыхивали? Только вот сейчас впервые через новости о затяжных боях этой не-войны? Ну, зря! Наш город – в узких кругах широко известен.

Особенно для любителей джинсов "Levi's" хорошо бы знать, про наш "Краситель", всё же его анилиновая краска тонким слоем лежала на ваших ногах. А полу подземный комбинат "Заря"? Когда там кто-то из лаборантов колбы путал, то такие толчки из под земли шли, что Фукусима отдыхает.

Чулочная фабрика обувала всю страну в отечественное. Кроме того, к нам на Картонный комбинат из банков ветхие купюры на уничтожение свозили, это был отдельный праздник посвящённых. Народ после их уничтожения ходил в сапогах по бумажной квашне и из кусочков банкноты склеивал. Тетрис вместе с пазлами – просто детские игры! Эти возрождённые денежки затем несли в ближайший от "Картонки" продмаг, очень скандалили с привередливыми продавщицами, а за тем магазин сдавал вот эту свою выручку опять в банк.

Да полно чего у нас было интересного.

Дороги! По карте мы прямо живая иллюстрация перекрёстка: Кременная, Рубежное, Север, Лисичанск, Старобельск… И это только райцентры в непосредственной близости. Если я говорю "непосредственной", то это: "Ну-тпры. Вставай, приехали".

По нормальному всё это, кроме Старобельска, один город, по местному – Бермудский треугольник. Лисичанск – историческая часть, Кременная – пригород через парковую зону, Север – спальник при комбинате, Рубежное – промзона.

Короче, познакомила я вас с нашим краем, но в гости звать – воздержусь, так как и сама отъехала. И только начинаю собирать себя до кучи, как те ветхие купюры из квашни.

Всё же война нас сильно тряхонула! Не только физически – дом сгорел, знакомые погибли, руки/ ноги трясутся… А может даже главнее – тонкие материи. Вытащила она из нафталина и вытрясла на воздухе полностью все наши души. Кому чего о себе грезилось? Кто восемь лет рассказывал, что он – Герой и патриот? У кого была Депрессия "просто жить не хочется"? Способностей к языкам и всему новому не хватало? Кто всегда был неунывающий живчик? Вот пришла всем нашим способностям и особенностям концентрированная пора свершений и преодолений. И время тикает очень громко.

Кто происходящее на какой момент понял, тот из такого положения на старт и выходит: из даты 25 февраля, 16 марта, любой другой. И в каждую дату – оно совсем по разному. Не хуже / лучше, а весь маршрут по другому: страна, город, знакомые, пули, осколки, объезды.

Это я теперь так драйвово рассуждаю, потому что наша семья после всего очень ускорилась. Мне теперь очень легко – жизнь за меня многое порешала, пока я в процесс включалась. Само легко в жизни с решением это загнанной крысе наверное – только вперёд. Кстати крыски -прелестные существа, у меня в детстве жила одна белая, Кирой звали, глазки умные, мордочка прикольная. Я её обожала.

Я всегда же жизнь любила: и свет, и цвет, и свежий воздух. А сейчас люблю ещё большей пронизывающей любовью. И чувство у меня уже проверенное. А ну-ка когда туда-сюда тянут! То есть тянут только как раз "туда", а "сюда" – это я сама выдералась. Так я столько раз "сюда" и себя, и сына, и мужа, и родителей вытянула. Хоть от них чего только в "благодарность" не послушала, что научилась и абсолютно не реагировать, и не обижаться, и настаивать на своём занудно. А что делать? Они же все – мои. Так что про себя теперь твёрдо знаю – жизнь я обожаю и она – моя, для меня бесценна.

Сколько я усилий приложила за всё прошедшее время, чтоб раскрасить эту самую свою жизнь, чтоб было не так мрачно, как трубы, торчащие из наших рубежанских пейзажей. Берегла, копила каждую копеечку, и в день начала отпуска – сразу в путешествие. С мужем, с сыном, с подругами, но обязательно в путешествие.

Машину купили. Кто тянулся, экономил, выкраивал? Опять – я. Муж – её рулит, а тянулась – я. Он бы так на своём мопеде и проездил на службу – обратно, с графиком сутки – через трое. У других мужья хоть как-то крутились, а мой – нет, его всегда всё устраивало, лишь бы не мешали футбол смотреть. Ещё и сына пытался приобщить сиднем сидеть: "Смотри как Рональду бегает", – добро ж что в отличие от других отцов, наш – ну, всегда дома. Но парню семнадцатилетнему сейчас телевизор не интересен, он весь в смартфоне.

Короче говоря – на мне всё всегда и держалось: пока мамка команду не подаст – никто и не пошевелится что-то делать, ни то что решение какое принять. На этом мы чуть и не погорели, в прямом смысле. Я протормозила и всё почти накрылось. Сказано же – война не женское дело.

Когда началась война, я не сразу разобралась, что мне делать – у нас и без войны больше восьми лет не переставая постреливали. А работа моя – в Северодонецке, это новая столица Луганской области с 2014, когда старая – Луганск оказался за линией фронта.

Вот ехать мне в этот день – 24 февраля в Север на службу или нет? Приметы ситуации: "Я – в Рубежном, служба – в Севере. Там уже штурмовали, у нас – нет, хоть это и рядом". Стоять мне, или бежать? И с работы никаких команд не поступило. Я, как стойкий оловянный солдатик попёрла на остановку маршруток, но их там не оказалось, и слава Богу, а то бы мы куда ещё случайно заехали. Позвонила коллеге, та сказала: "Сиди, и не высовывайся", я потопталась, да и вернулась домой. У подруги должность повыше, так что будет на кого сослаться, если что.

С того и началось.

К вечеру я узнала, что вся наша контора организованно с семьями на автобусах увалила на Днепр – передислокация/ эвакуация. А я? А мы? А мы – не областное подразделение, у нас в названии отдела написано "… при Областном". Значит – выгребаться самостоятельно? Тут я этой хохмы несмешной не поняла, но факт остаётся фактом – все уехали, а я в своём Рубежном без предупреждения и осталась.

Сначала даже было и не плохо, газ, вода, электричество, интернет, всё – работало.

Отдалённая стрельба, всё такое… Мы засели ждать когда и чем окончится на этот раз. Опыт прошлого кошмара 2014 года сыграл злую шутку – тогда, в 2014 Рубежное как-то особо и не зацепило. Вот на это и сейчас понадеялись. Даже магазины пусть почти пустые, однако стояли открытыми. Но не тут-то было, 6 марта загрохотало.

Мы сидели по домам всей картины происходящего не понимая: рядом – не значит сверху. Мы как раз больше времени по подвалам проводили, что вокруг происходило знать не знали. У нас район не центральный – за правдивыми новостями пару кварталов идти надо. А кто ж пойдёт каждый день туда бегать? Голода пока не было, домашние запасы тянулись – мы, украинцы – народ запасливый. В подвале – консервов всяких с осени поостовалось, настойки, наливки к праздникам припасённые – сбереглись. Так что сидели, новости со всех сторон читали, молились и ждали чуда, чтоб война до нас не дошла.

Но чуда не произошло. Примерно числа 16 марта загрохотало прямо над нами. В прямом смысле над нами – город поделился и эта полоса прошла по нашему району.

У нас – старый район, тут и без миномётов всё на ладан дышит – только спичку поднеси. Перекрытия в домах – столетние деревянные, даже сортиры не везде есть. Может и везде, я же кругом не заходила, но и на улицах кое где деревянные домики пооставались. Как там уже строителями задумывалось – мне неведомо, но в домах – ванны чугунные ещё военный коммунизм помнят, а сортиры – кто куда дополнительно прилепил. Конечно, может наш район уже и не мешало бы снести, но не таким же образом.

Мужа тысячу раз за эти три недели спросила: "Что нам делать?" Он как раз пару раз в затишье ходил в центр города узнавать, что да как… Ну, если нет в мужике инициативы, то из него её и не вытрясешь. А с тех пор как он свою военную пенсию в сорок пять получать начал, то обрадовался: "Ура! Я- отставник", и – всё, уже и работы ему никакой в городе не находилось. Короче, всё что он выходил из своих экспедиций: "Эвакуации от Горсовета, но только для стариков, женщин и детей". И нет бы с этими автобусами колонной попробовать выехать, женщин с детьми отвезти, и самому там как-то задержаться. Стоит же машина под домом, ждёт чего-то. Нет, он – не лихач, он – не поедет. А я что – его тут одного брошу? Нет же. Сидим дальше.

Досиделись до того, что и в доме находиться очень опасно, и выйти невозможно. Над нами в небе что-то летает, что-то стрекочет, ухает, пол проваливается, дом шатается, куски от потолка и стен сыплются, перекладины странно скрипят, стёкла давно высыпались, с улицы гарью несёт, ветер в комнаты пепел с пылью нагоняет. А мы мирные переговоры ждём, чтоб было как в 2014 или как в голливудских боевиках: в конце – все наши обнимаются.

Короче, сидели мы в полуподвале и ритмы обстрелов считали: ду-ду-ду-дух… Да, там и ритмы есть. И определённые паузы. Мы всем районом этот ритм прочувствовали и стали в нём жить: пауза – сбегал в туалет, пауза – кашу варим.

А картина только сгущалась. Дома рядом горели на раз, и гарью несло со всех сторон постоянно. Это же даже не пятиэтажки бетонные. Это – наполовину деревянные двухэтажные бараки. И сколько там евроремонт не городи, такими они по своей сути и останутся, только при пожаре от пластика вони больше.

Продержались мы, судя по общей картине, в нашем полуподвале даже очень долго – с начала боёв прошёл почти месяц. Так что на мой взгляд – грех сильно жаловаться на удачу, она тоже пределы разумного имеет – вокруг уже мало чего живого осталось. В каком там уже мы сами были оглушённом состоянии – можно представить. И когда наш дом через недельку тоже загорелся, то мы к этому что называется "были психологически готовы". То, что огонь на автомобиль перекинулся – само собой понятно. Ну, сгорел и сгорел, всё равно мы бы в него уже в этой ситуации не сели, раз раньше не воспользовались. Я стояла и смотрела, как он догорал. Когда говорят: "Всю жизнь копил", то это точно про меня, я ради этого Ланоса даже в отпуске лишний раз суп в поездках себе не позволяла. Теперь, ладно.

Выждали мы на раз- два- три когда пальба на паузу стала и побежали к моим родителям. Они в центре жили, возле этого клятого Горсовета, от которого все эвакуации без мужчин проводились. Сколько я своим старикам говорила: "Уезжайте! Там же автобусы возле вас". Нет: "Мы очень старые, мы не можем, пусть будет как будет".

Короче, как мы бежали по этим битым улицам, как отскакивали к стенам при каждом залпе. Вокруг всё выжжено, обломки, осколки, тела накрытые… Я пару раз споткнулась, один – растянулась, ногу свезла как так и надо, даже и боли не почувствовала.

Когда до родительского дома почти добрались, то – всё так же: куча квартир выбитых, крыш снесённых, стен обгорелых, но уже на пятиэтажках. Так страшно было: "А вдруг и их дом сгорел? Тогда куда".

Но добрались. И опять повезло- их дом целый.

Прибежали как Ниф-ниф с Нуф-нуфом к Наф-нафу, и я – сразу спать. Не пить, не мыться, ни на что сил не было. Мать обняла, прижалась, и спать повалилась. В подушку зарылась, одеяло обняла, и то ли сплю, то ли трясусь, но никого видеть не могу. Исчерпалась.

Проснулась я и стала родителей уговаривать: "Давайте уедем!" Казалось бы, после всего, что произошло, то какие вопросы могут быть? Но нет! Не всем всё ясно. Меня, конечно никто насильно не держал, но как я их- своих стариков тут одних брошу? Тем более я у них – одна, они сами и до магазина не дойдут, только по квартире еле соваются.

Муж наконец за всё время проявил инициативу – связь со свёкрами давно пропала, и он отправился их проведывать. Сына, естественно, я ему за компанию не отдала.

Стали мы теперь сидеть с родителями в их квартире, то есть в основном в подвале их хрущовки в темноте под трубами. Мы там уже почти одни были. Еду на костре готовили. Уже и крупа кончалась, электричество – бегали мобильники заряжать. Несколько дней теперь уже в их катакомбах просидели, и мой отец наконец согласился эвакуироваться. Я, как услышала его "да", то глаза закрыла и, опять слабость по телу пошла, как тогда, когда прибежала, потому что я за эти дни уже как деревянная стала, необмякающая.

Бросилась машину искать, теперь – до Старобельска, то есть уже на другую сторону "конфликта" эвакуироваться. Это мы сидели на одном месте, а фронт по нашим улицам егозил туда- сюда как бензопила: то одни, то другие.

Нашли, договорились. Муж за своими родителями пошёл, чтоб всех разом вывезти. Сидим ждём, тишина… Когда муж наконец позвонил с известием: автомобиль поломался. Я думала – на сегодня уже всё, конец истории, уже комендантский час скоро начнётся – всё равно ехать нельзя будет. Когда вышла возле подвала покурить, и прямо к нам во двор заезжает бусик с рупором: "Кто на эвакуацию!" Ну, такое везение! Я – за всех своих, отца – чуть ни на руках занесла. Уехали.

Привезли нас в Старобельск. Мы в "гости" к знакомой нагрянули. Когда в областной конторе работаешь, то один плюс точно есть – кругом знакомые. Ну, сколько можно сидеть у знакомых? Через пару ночей поехали к следующим – ещё глубже в тыл – в Марковку, подальше от Рубежного моего родного. Хоть что там мне родного осталось? Пепел всех моих трудов.

В Марковке 29 марта уже устроились попросторнее – удалось снять дом. Все расслабились, шок прошёл и началось: отец оказался стариком очень к неудобствам чувствительным, и стал чуть ли не требовал немедленно везти его назад – в свою квартиру. Вообще и жалко своих стариков, и что ты им – старым уже докажешь, хорошо хоть выехать согласились… Я бы с ума сошла от волнения их там самих в такой ситуации оставить.

В Марковке я хоть за долгое время тишину послушала. Гуманитарку получила, в чистое переоделась… Я всё "Родители, родители", да я сама уже почти такая, в этом году сорок пять было.

Короче, только стала я в себя приходить и вдруг – кто бы мог подумать кто мне стал названивать! Начальство обо мне вспомнило. Надо же, досчитались! Как 24 февраля, так и не понадобилась место занять на эвакуацию. Да хоть бы словами ситуацию отмаячили, мы бы на своём Ланосе выехали, и места бы не заняли ничьего. А теперь меня заторопили выходить на службу, даты установили и с угрозами увольнения.

Оно конечно смешно: после всего пережитого, как самая страшная угроза – увольнение. Но жить-то на что-то надо, куда-то пристраиваться, с чего-то начинать… Что я вообще умею? Из актуального на ум приходит: "Могу полоть", но не хочется.

Тут мой муж со своими стариками к нам в Марковку подтянулся. Сумел тоже как-то выбраться, когда одного оставили. Его надо чаще так оставлять, может тогда он наконец найдёт свои скрытые пригодные обществу способности.

Короче, получилась настоящая демографическая пирамида: стариков – четверо, нас – двое и сын – один. И сверху "звёздочкой" мой дедлайн – вызов на работу.

Тут мы с мужем наконец уже вместе в ситуацию впряглись – старикам по месту пенсию переоформили, квартиру одну на всех – трёхкомнатную сняли, гуманитарку притащили.

И только собралась я на работу выехать, как ситуация скажем так – усложнилась. Автобус из Старобельска на Днепр за день до моего выезда обстреляли, несколько человек ранило, один- погиб. Капец. Этот маршрут уже почти полтора месяца войны полями, лесами тихо через линию фронта людей кому куда надо возил, но и до него очередь дошла. Обидно бесконечно. Одно радовало, что произошло это не на день позже, когда я бы в нём была.

А теперь как выгребаться? Этим наконец уже полностью муж с картами занялся.

Вариантов было три. Первый – для любителей экстрима, за шесть тысяч гривен: доехать до Харьковской области и там с некоторым риском – через дамбу. Я сразу отказалась. С тех пор как мы так не вовремя (никогда себе не прощу) из Рубежного уехали, то никакие варианты "с некоторым риском" мною без крайней необходимости не принимаются. Просто в меня уже не лезет.

Второй и третий: через Белорусь или Прибалтику. Цена примерно одинаковая, под четыреста евро, в пути – дня четыре, траектория – впечатляющая. Таких петель по карте я ещё не делала. Настоящий круиз без теплохода.

И я – где только не путешествовала, но в Прибалтике не бывала ни разу. Видимо берегла для этого случая. И мы всей семьёй – втроём отправились: Россия- Латвия- Литва- Польша, а дальше- я в Днепр, а мои мальчики- подальше- в Германию. Теперь сидят там – язык учат. Может муж хоть там работу себе найдёт, тогда будет что и старикам в помощь высылать.

Не знаю сколько я в Днепре просижу, к их дедлайну я всё же на работу успела. Кстати, Днепр – очень красивый город. Но что-то мыслями я уже очень далеко – рядом с моей семьёй, и не юная я уже по общагам одиноко жить, и скавчат они там без меня, хоть я и отсюда как могу – руковожу. Так что заработаю себе на дорогу и к семье отправлюсь – второй рывок делать. Жизнь – она одна, хочется чего то жизнеутверждающего, позитивного, оптимистичного. Иначе где брать силы в эти страшные времена.

В Север за шмотками

=== Неудачное вступление ===

Только при разглядывании карикатурок до меня однажды дошёл очевидный факт, что вся голова- полностью парный орган к заднице. Раньше я конечно слышала: "Посмотрите ему на нос- он парный орган…", но воспринимала это больше как прикол. Но нет же, вся голова это ближе, чем кузина заднице! Мозги – такие же чёткие два полушария, из жопы- ноги, от ушей – руки (хватать/бежать). Опять же волосы и там, и там, отверстия вход/ выход.

Сто пудов, что такое головожопое существо изначально и бороздило мировой океан. А потом оно растягивалось, приращиваясь всяческими удобствами, кому что ближе: голове для разгону – сердце, жопе – желудок и для обратного разгона – печень с мешочком желчи, чтоб голове во рту не рассоблялось… Существо удлинялось, но принцип голова – жопости остался незыблим.

Но это я отвлеклась.

Как часто шутил мой шеф, когда я служила в экономической полиции: "Хватательные инстинкты идут сразу за жизненно важными". Ну, или простенькое: "Нам чужого не надо, но и своё мы у кого хочешь отнимем". Так и дотянул до почётной полковничьей отставки. И под этим вовсе не тайным девизом целые поколения сотрудников оборонительную вахту держали по лично своей красной линии – шкурным интересам.

Я же с моими религиозными убеждениями по быстрячку из этого рая увалила, но уже с полным основанием могу о себе подтвердить слова Оси Бендера: "Я не только трудился. Я даже пострадал. После разговоров с Берлагой, Скумбриевичем и Полыхаевым я потерял веру в человечество".

Так что зрителей к новостям подготовленных, то есть ничему не удивляющихся и наперед все ходы соперника знающих в нашей среде – их полно. Но как в древней легенде про Троянского коня и Кассандру, тут главный бич – неверие. Короче, хватит заоблачно философствовать, зима – не за горами. Давайте проедемся в Северодонецк за шмотками.

Итак, лето 2022. Бои окончены, город люто ослабождён от всего: от газа, воды, электричества. Что ещё бывает? От людей. Те тысяч восемь терпил, который из полторыста остались – считать за население особо не стоит. Собаки, кошки тоже куда-то забежали… Зато есть тепло! Много тепла! Но это пока на улице – жара сорок плюс.

Обидно конечно. Город был вообще-то совсем новенький и один из самых в девяностые – нулевые бандитско – зажиточных: столица клея ПВА (кто в теме), пищевого пластика и карбамида. Но так вот получилось – издержки ослабождения. В тридцатые годы прошлого века тут – в окрестностях Лисичанска песчаный пустырь по топографии значился, и скорее всего – к этому всё и вернётся, ибо логистика непреклонна: нет газо/нефте- проводов, значит нет заводов по их переработке, отсюда – нет и на песке города.

Вспомнила детский садистский анекдот о мальчике, который плохо себя проявил на уроке химии и его папу вызвали в школу.

– Я в школу краснеть за тебя не пойду!

– И правильно, папа! Что тебе по развалинам лазить.

Короче, в Северодонецке прошёл неудачный урок химии.

Народ больше четырёх месяцев ждал, всё вроде замерло и народ закопошился – ехать по своим квартирам за в спешке оставленными шмотками.

==== 1 ====

Дарья Петровна несколько раз звонила своему сыну Коле:

– Коленька, сыночка, я поеду. Там уже всё тихо. Я по новостям смотрела. У нас передавали – сейчас москвичи приедут и всё быстро починят и отстроят.

– Мать! Ты такое рассказываешь. Забудь. Нет уже наших вещей.

– Сына, ну как нет! Дом-то стоит! Мне соседка сказала. что мимо проезжали – дом на месте. Соседнего – да, уже нет, выгорел. А наш – Бог миловал.

– Мать, ты не понимаешь, что несёшь. Туда просто нельзя. Оставь это.

– Сына, ты там своей украинской пропаганды наслушался, а у нас всё тихо. Город спокойно живёт, транспорт, рынок- всё работает.

– Ты сейчас, мама, про какой город?

– Сына, про Луганск.

– Ну, так молись, чтоб так и осталось. А в Север – не едь.

– Как не едь? Там же Тошины игрушки все, колясочка – как раз на сейчас… Может же оно всё целое.

– Мама, нет.

Дарья Петровна положила трубку. С сыном последнее время стало невозможно разговаривать. Он просто её перестал слышать. Всё, что она ему рассказывала воспринимал скептически. А теперь, когда он в армии, то и как-то враждебно, особенности новости города. Как же! Она же жительница оккупированной территории, а он – украинский офицер.

Но офицер Коля или опять гражданский, а внука поднимать надо. И Дарья Петровна для этого уже сделала не мало, собрав по родственникам и соседям всё необходимое для долгожданного внука вплоть до шести лет. А там- в школу уже дальше пусть родители по моде смотрят. Основную часть вещей "на потом" она бережно хранила у себя в доме, а вот для трёхлетнего – ещё в феврале отвезла к сыну. Короче, теперь явно же пора ехать. Они же тогда в спешке уезжали и всё побросали.

Дарья Петровна, справившись с расписанием маршруток, на следующий же день, прихватив свою старенькую с девяностых тележку на колёсиках, на которой сосед подправил механизм и смазал от скрипа, отправилась на станцию. Сколько сможет за раз – столько и увезёт.

Доехать ей удалось без проблем.

Выйдя из маршрутки прямо возле остановки автобуса Дарья Петровна увидела сидящих за длинным под синей скатертью столом старушек, которые никак не отреагировали на приезд автобуса. Присмотревшись она увидела, что стол покрыт мобильниками и аккумуляторами, а одна женщина держала на руках ноутбук, от которого тянулся шнур к розетке. "Заряжают", – догадалась она, припомнив, что и сама так ходила заряжать в Луганске в 2014, а сын кричал, чтоб немедленно ехала к нему в Север: "Мама, не делай мне нервы! Приезжай немедленно". Но как своё бросишь?

Тут же на доске висело завёрнутое в прозрачный файл объявление с графиком помывки населения с 10.30 до 13.00 – женщины и дети, а потом до 15.00 – мужчины. Дарья Петровна невольно осмотрелась в поисках этой самой "помывочной" и в памяти опять резануло: всё лето 2014 по дикой жаре тоже сидела без воды. Обходилась запасами – полной ванной отстоявшейся мутной жижи, из которой не столько они успели израсходовать, сколько по жаре испарилось. Сливали в тазик и мылись, а потом ещё берегли уже грязную, хоть ту, которой мылись уже сразу чистой только называлась. А что делать! За привозной для питья – ходили в длинных очередях стоять. Страшно было, кругом стреляли, а они – в очереди.

Дарья Петровна зашагала по улицам, стараясь не оглядываться по сторонам, ей предстояло пройти с километра полтора, их дом был на улице почти прилегающей к дороге, отделяющей город от химкомбината "Азот". Это абсолютно необъятное предприятие, ради которого меньше ста лет назад и возник город, раньше тут и деревеньки не было. Дарья Петровна знала, что город разрушен, но их-то дом точно цел. Вот теперь шагала, тщательно глядя под ноги на исщербленный асфальт, обходя ямки и ямища, переступая валявшиеся куски дерева и пластика, которые когда-то были частями окон, крыш, дверей и стен. Стараясь не обращать взгляд на обугленные останки автомобилей и искорёженной военной техники. Она просто шла за вещами в свою уцелевшую квартиру, губы у пожилой женщины тихо шевелились – видимо читала молитвы.

Несколько раз по дороге ей как будто пахнуло отвратительной сладостью. Дарья Петровна к этому была готова – сосед предупреждал. Он в 2015 переехал в Луганск к тёще из разбомбленной в Первомайске квартиры и живо описывал, что да как, и почему там оставаться стало невыносимо. При первых же намётках вони Дарья Петровна прикрыла лицо густо надушенным платком, который хоть дыхать пожилой грузной женщине по жаре и мешал, но вонь противную почти перебивал. В надежде быстро проскочить эти участки шестидесятилетняя путешественница максимально для себя ускоряла шаг, таща иногда всё же противно поскрипывающую тележку. Дело было не в самом звуке, а в том, что Дарья Петровна совершенно непонятно для себя почему в какой-то момент начала остерегаться взглядов из пролетающих мимо автомобилей.

По дороге она увидела в двух местах подогнанные к подъездам грузовики, в которые одетые в хаки мужчины спешно грузили вещи. "Вот же – уезжают",– подумала Дарья Петровна.

На перекрёстке она остановилась. Некоторая нервозность окончательно дала себя знать, и вот же оказия – Дарья Петровна потерялась. Он стояла озираясь и не понимая в какую сторону теперь идти. Промелькнула даже мысль, что она уже прошла нужный поворот с дороги. Местность узнать было невозможно, в том плане, что узнавать было нечего – в радиусе нескольких домов со всех сторон только полуразрушенные и обугленные развалины.

Стоять ей тоже было не по себе, надо бы быстрее пойти, пока на неё не обратили внимание. Пойти, но куда? В голове неприятно зашумело. Не так чтоб прямо упасть, но неприятно. Даже показалось, что от самого платка понесло сладкой вонью, и мешает дыхать. Она откинула его от лица, хоть это же невозможно – платок точно чистый.

– Он чистый, – сама себе громко вслух подтвердила женщина, стараясь сделать голос убедительным.

Выпрямившись во весь рост она стала лицом в сторону "Азота", потом повернулась влево и мысленно просчитывала траекторию: как обычно они с мужем ходили от автостанции, когда приезжали проведать сына: прямо, потом налево, потом прямо, за угол, вглубь…

Сзади поднимая пыль заскрипели тормоза:

– Мать, помочь чем? – раздался заинтересованный мужской голос.

На Дарью Петровну пахнуло горючим, она повернулась. Из покрытого пятнами серо-коричневой замазки синего Форда с растресканным лобовым стеклом и без левой задней дверцы, за которой виднелось полуразрванное кресло, на неё смотрел лет сорока худощавый в военной форме водитель с трёхдневной щетиной, рядом с ним – автомат и на сидении – судочки с едой. Из под заднего сидения при торможении выкатилась пустая зеленая винная бутылка, на которую упал солнечный луч и отразился прямо в глаза Дарье Петровне.

– Да вот – приплутала маленько. Как-то тут необычно стало, – сказала она оторопело озираясь.

– Ничего, мать, отстроимся! Адрес кажи.

Дарья Петровна назвала адрес. Военный нырнул в планшет:

– Так, мать. Вовремя спросила. Смотри, вон там позади – видишь обгорелое – общага, – указал он ей на обугленную пятиэтажку. – Сразу за ним – и есть твой дом. Видать прошла уже. Крепись, мать! Всё наладится.

Уже отъезжая он ей прокричал:

– Скажи всем, чтоб возвращались!

Автомобиль чихнул газом, подлетел и громыхая закрытым на проволоку багажником стал удаляться.

Оставшись одна Дарья Петровна смотрела в указанном направлении. Её губы теперь непроизвольно шептали: "Общежитие".

Выйдя из оцепенения она двинулась к указанному зданию. В какой-то момент в памяти всплыли слова сына: "Забудь". Она даже засомневалась, по телу прошла неприятная слабость. Но, как и в Луганске, она откинула все сомнения и бодро зашагала, тем более, что уже почти достигла цели.

Подойдя поближе Дарья Петровна опять начала сомневаться, тот ли это дом. Как-то всё неузнаваемо. Хоть вот и табличка. Она подошла поближе, надпись была почти выщерблена, но часть номера оставалась "пять", Ну, да дом "сорок пять", третий подъезд.

Соседние окна глядели на Дарью Петровну пустотой, на четвёртом этаже что-то выгорело, первый подъезд сбоку – полуразрушен. Но вот их третий подъезд – цел, и даже – вот их по первому этажу окошки стоят занавешены, и стёкла на месте.

Возле подъезда припаркованна легковушка. Это она разбитая? Вся какая-то во вмятинах, неопределенного цвета машина стояла под окнами. Дарья Петровна приняла бы её за такую же брошенную, как она уже проходила мимо, но что-то её в этой оценке смущало. "Колёса", – смутно догадалась она, и свежий след в пыли, показывали, что этот транспорт всё же рано списывать в утиль, и он совершенно недавно ехал.

Обойдя машину Дарья Петровна вошла в подъезд, поднялась на пять ступенек, повернулась, прикоснулась к двери – та плавно открылась.

"Надо же", – подумала Дарья Петровна и шагнула внутрь. На неё сразу же сильно пахнуло канализационной смешанной с хлоркой вонью. И она тут же наткнувшись на большой бак застоялой воды. Громыхнув криво лежащей на баке крышкой она испуганно обошла это препятствие, и вышла на свет комнаты. В лицо ей ударил новый запах.

=== 2 ===

Ахмат, Умар и Якуб мирно отдыхали, они только что горячо обсудили последние изменения стоимость рубля и свои возможности быстрой конвертации денег в другую валюту. Уставший после суточного дежурства Умар подсунув под голову плюшевого медведя, не раздеваясь лежал на покрытой бежевым атласным покрывалом разложенном диване, отяжелённая пистолетом кобура стягивала портупею к полу, автомат стоял рядом красиво приспособленный в кадке с усохшей пальмой. Вспотевшие в обуви ноги Умара просили воздуха, но пошевелиться лишний раз даже чтоб разуться – ему было лень, и остальные опять начнут возмущаться дикой вонью от ног. Придётся тогда вставать и мыть их, а кроссовки засовывать подальше под кровать и потом искать. Лучше уже так немного полежать, тем более всё тело болело от синяков и ссадин.

Ахмат с Якубом в расстегнутых рубашках расположились рядом с Умаром в креслах, сладко вытянув тоже обутые ноги на журнальный столик. Их автоматы лежали рядом на полу. Оба были погружены в смартфоны, они неторопливо листали страницы своих тик-токов на новеньких Apple. Ахмат откровенно любовался своим последним роликом, который поддержал весь аул. На фоне пленного он там выглядел просто орлом. Это был крутой успех – уже второй пленный с начала контракта, и всё – с Ахматом, но теперь он мечтал об офицере.

На кухне пытаясь разогреть оставленную ему кашу, громыхал Джамал, его утром срочно вызывали и он так и не успел позавтракать. Вот – только с Умаром приехали.

Эта каким-то чудом уцелевшая квартирка, которую среди царившей вокруг разрухи они – четверо земляков с трудом разыскали – была их островком покоя. Они даже пусть кусками и кустарно, но закрыли окна, найдя и приладив стёкла из других квартир. Воевать им по контракту ещё три с копейками месяца. А там, если поступит команда, и того больше, поэтому надо как-то и поберечь себя, расслабиться. Тем более, что особых перспектив на дальнейшее продвижение линии фронта явно нет. Так что это логово пригодится надолго.

Электричества правда тут, как и везде по городу, как впрочем и воды – нет. Но они притащили большой от грузовика аккумулятор, которого хватит очень надолго. Не сидеть же в темноте. Да и заряжать технику надо. Если остаться с разряженным смартфоном, то от скуки хоть волком вой.

Воду тоже притащили с запасом, хоть и противно – вонючую, годную только для канализации, от которой дико разило, хоть они нещадно заливали всё хлоркой. От дерьмовой жратвы вечно несёт, плюс кто-то да и нассыт мимо. Короче, наладили парни свой быт, и сейчас после нескольких месяцев тарарама наконец тихо кайфовали от тишины: контракт идёт, деньги копятся, а можно и в нарды поиграть, и отоспаться за все дни, подлечить ушибы и ссадины.

Город вщент? Им ли – чеченцам за это переживать, после того что было сделано с их родиной? Что им до этого города? Они видели и похуже. Хоть и куда уже хуже? Кому надо – пусть отстроят, а нет- так и нет.

На скрип двери первым выглянул Джамал.

– Ты не закрыл дверь, – услышал он голос моментально пробудившегося от дремоты и схватившего пистолет Умара.

Остальные тоже автоматически потянулись к "калашам".

На пороге стояла какая-то крашенная в блонд старуха в светлом парусиновом брючном костюме, с голубым платком на плечах, и с тележкой на колёсиках. Джамал молча смотрел на неё. Она как-то немного по инерции сделала несколько шагов дальше. Дошла до двери комнаты и обомлев удивлённо уставилась на кроссовки Умара.

– Здравствуйте, – прошептала она оторопело. И через паузу добавила, – Хозяйка – Дарья, Артюхова.

Ахмат и Якуб моментально отложили свои смартфоны и тоже стали смотреть на старуху.

– Здравствуйте, ребята, – тихо как можно вежливей повторила она, слегка кланяясь.

Первым заговорил Ахмат:

– Тут мы теперь хозяева. Так тебе чего надо, мать?

Дарья Петровна стала, подёргивая правой рукой свою тележку озираться, очередной раз видимо не узнавая местность:

– Да вот, пришла вещички кое какие забрать…

Ахмат с Якубом переглянулись…

=== 3 ===

В Луганск домой Дарья Петровна вернулась только ближе к ночи. Уехать-то в Север у неё получилось быстро, а вот обратный автобус подождать пришлось. Хорошо, что нашёлся, потому что где ночевать ей в Севере она не представляла и, пока ждала обещанную маршрутку, то прокоротала время на парковке, сидя на лавке у синего стола, к которому периодически подходили люди зарядить свой смартфон и подозрительно косились на незнакомку, от чего Дарья Петровна вжималась в сидение.

Из вещей в Луганск она притащила только вышитую её бабушкой иконку, которую ставила над кроваткой новорождённого внука и подаренный на свадьбу сына пейзаж – картину с видом их родного села, писанную его дядей с отцовской стороны – художником. Остальные вещи, даже детские игрушки ей забрать не разрешили. У Ахмата и его друзей тоже были дети.

– Ну как же так! – возмущалась поражённая случившимся женщина. – Я же – своя! Я же – из Луганска.

– Скажи спасибо, что они ещё не разобрались, что ты – мать украинского офицера, а то бы и по другому твой визит бы мог окончиться, – "утешил" её сосед.

О своём фиаско Дарья Петровна со временем не сдержалась и в слезах рассказала и сыну, на что тот только вздохнув ответил:

– Мать, не скули! Они тебе жизнь подарили. Я же сразу сказал: "Забудь!"

Готика

Моя мама – крутая, я от неё в захвате, просто не перестаю тащиться. Все люди как люди, а моя мама – академик. Умная и красивая, и кстати – молодая. В этом деле раньше сядешь – раньше выйдешь, меня мама в двадцать лет родила, так что теперь дружим и она донашивает мои шмотки. То есть донашивала, пока мы свои углы в этом мире спокойно имели. Ну, а теперь – главное, что живы.

Тут мы с мамой вообще сравнялись, как сёстры. Она тоже в своей жизни не испытывала, чтоб по её окнам из ракет лупасили. Максимум в их деревне пацаны из рогаток камешками по окнам на свидания звали. Короче, из моего рассказа вы уже догадались, что началась война.

Я, как самая хитрая, решила переждать у деда. У них городок маленький, домики, подвалы, колодцы, огороды… Место испытанное, мы тут год назад пандемию карантинов пережидали. Ставишь в саду стол, рубишь курочку, бутылёк с перцовкой и пережидаешь с соседями, по ходу и дезинфицируясь. Мне уже тоже можно! А то я всё "мама" да "мама", мне уже двадцать пять.

Так вот, я как обстрелы услышала, то – за кота и к деду. Даже не знаю почему так обостряю именно на дедушке. У нас и бабушка слава Богу – вон на кухне пироги печёт. Но когда такая опасность, то конечно хочется за сильного мужчину спрятаться, вот я к дедушке и прибежала. Так что засели мы по семейному.

К нам сюда и гости зачастили: кто – на Киев едет, кто – наоборот, от Киева на дальше решился. Как-то оказались мы как бы перекрёстком. Мамина сестра – тётя Оля этим всем гостиничным хозяйством заведовала: принять, отмыть с дороги, расселить, накормить, и на дальше снарядить. А чисто у нас стало как никогда! Тётя Оля весь свой стресс на гостей и уборку обратила.

А мама, та – с другой стороны Киева с друзьями засела, но мы постоянно на связи. Она в интернете кипучую деятельность развернула. Всех вспомнила! И знакомых по всем странам, и организации, в которые за жизнь вступила. Короче, "зашла в активную переписку с зарубежными коллегами". Просила их всех выступать от университетов и ассоциаций с публичными обращениями. И сто пудов – давала в трубку послушать как настоящие канонады звучат страшно. Там в ответ мужеством восхищались, сочувствовали и звали к себе, но она решила быть с Киевом.

Так и сидели… бы.

Только мы всё изначально не правильно распланировали, потому что условия не так поняли. Надо было не лопухи с колодцами на местности изучать, а дислокацию аэропортов. Вот кто в Гостомеле жил – тем хлебнуть пришлось выше крыши, а тем, кто в Вышгороде – потише. А всё из-за аэропортов – туда шарахали в первую очередь. Потом их быстро захватили. И что изменилось? Стали по ним же шарахать с другой стороны. В конце они уже в таком состоянии были, что редкая птица взлететь оттуда сумеет, но гупать по ним не переставали.

А мы с дедом в подвале под хитающимся домом. Резонанс – по дрожащим трубам, звуки – по дереву, а я с Персиком в обнимку. Кота глажу и бабушкины пирожки уплетаю. За месяц уже ни в одни джинсы не влезала. Если и мамы таким же темпом свои нервы спасала, то куча шмоток зазря пропадет. Но гупало всё же не у нас, а в соседнем посёлке. И если у нас всё так тряслось, то представляю, что уже у них в это время происходило.

Меня друзья из Киева поддерживали, сочувствовали и своё такое же рассказывали. Все постоянно на связи, все в курсе. Но вроде все знакомые – целы, и это внушало какую-то иллюзию, что всё равно это пусть дикий, страшный, кошмарный, но только дурной сон. Но от теории вероятности… То есть рано или поздно, но если оно таки не дурной сон, а страшная явь, то вылезет.

И явь начала стучаться. Сначала почти две недели не было слышно бабушкину сестру – тётю Иру, которая километрах в восьмидесяти от нас в Бучинском районе жила. Но седьмого марта они, слава Богу, всей семьёй появилась. Приехали вшестером на одной машине: тётя Ира с двумя сынами, муж, невестки, сверху – наш в роду самый маленький – двухмесячный Алёша, а в ногах – собака и кот. Короче настоящее "Своих не бросаем!"

Как они в Форд поместились – просто чудо. И как он их в дороге выдержал?! Но не сломался и нигде не пробуксовал по изрытой страшной дороге. Действительно, Форд – надёжная машина! Почти такая же надёжная, как американский доллар – валюта.

Что рассказывали? Просидели они всем селом под чеченцами почти две недели по подвалам. Те по деревне молодых мужчин выискивали, а у тёти Иры как раз такого богатства много – сыновья погодки тридцатилетние. Так что сидели они воистину не подавая признаков жизни. Потом посовещавшись своим местным чатом послали к чеченам толковых парламентариев, и тем удалось договориться. За выкуп их всей деревней и выпустили. В колонне шло примерно сорок машин. По сколько скинулись? По пятьсот долларов. Так что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

И рассказывали они, что на выезде из зоны оккупации на блок-постах стояли русские пацаны, по которым было видно, что страшно им до пиздюков. И когда машину и телефоны осматривали, то голоса у них дрожали. Даже когда младенца разворачивали и в пелёнках что-то проверяли, то руки тряслись, но строили из себя тут новых хозяев.

Короче, выехали всей деревней и разъехались по родне. Тётя Ира естественно к сестре приехала, так что у нас оказалось солидное пополнение.

А потом мне позвонил Сергей. То есть он всё время мне звонил и, только на пару – тройку дней почему-то исчез. После разговора с ним я поняла, жизнь для меня перестала быть такой, как раньше. Не знаю почему рассказ тёти Иры меня не сильно-то и задел, хоть что там тоже хорошего было: две недели безвылазно в переполненных подвалах с младенцем на руках, в ужасе от каждого грюка. Когда смерть зримо ходила над их головами заглядывая по шкафам… Но после Серёжиных новостей меня стало трясти не только от канонады, а ещё больше – от тишины. "Они крадутся", – било меня в дрожь. Я стала бояться и заходить в погреб: "Они нас тут всех…"

Дед посовещался с мамой и отвёз меня обратно в Киев, но уже без кота. Мама тут же ко мне приехала. Серёжа тоже приходил в гости… Мы ему сочувствовали как могли. Кончилось это всё ворохом таблеток, которые мне не очень-то помогали. И – Киев! Муторно такое видеть. Абсолютно безлюдные мартовские улицы родного города.

Мама, которая ещё раньше объявила, что ни за что не уедет, и если город оккупируют, то она тут будет ходить протестовать… То есть ходить к чеченам и рассказывать им своё мнение? Её вера в человеческое слово меня иногда удивляет, наверное я всё же из более циничного поколения.

Короче, мы сели в машину и отправились по трассе Киев – Одесса, и дальше, дальше…

На выезде из Киева на каком-то одном из многочисленных блок-постов мы ждали… Пропускали микроавтобусы "груз 200". Я увидела, как при виде них изменилось лицо мамы, как будто на её осунувшиеся черты накатила ещё бо́льшая сумеречная тень. Мне тоже стало очень нехорошо, началась паническая атака, но мама наверное боковым зрением увидела моё состояние и в этот момент заговорила со мной. Её добрый нежный голос отвлёк.

Про панические атаки я раньше только слышала. Было странно и слегка любопытно: что там внутри них, внутри этих атак. Теперь я знаю – там чудовищный шевелящийся надвигающийся втягивающий мрак. А ты спасаясь от него проваливаешься… Надо успеть схватить себя за руку и давить, давить по точкам… Если успеешь, то мозги не выскочат, и ты на этот раз спасён.

Мы ехали и ехали, границы мелькали. Сначала была Венгерская. Очереди на пропускном почти не было, каких-то часа четыре, не двое суток, как обещали на Польшу. Нам на заправке рассказали как сюда проехать, маленькая таможня. Пока ждали, то я как раз поспала. А потом я уже эти границы не считала. Иногда мы с мамой менялись местами и вела я.

Где-то в Швейцарии мы остановились поменяться местами и… Мы долго смеялись: на дороге валялась гора дисков российских певцов. Да, на обочине в пыли, побиты и потоптаны. Невтерпёж кому-то стало выдержать их наличие в машине, и он не дожидаясь мусорки провёл очищение своего пространства. И вот теперь диски Киркорова, Валерии, Долиной, ещё какие-то сборники – бесповоротно большая придорожная куча.

За границей нас всё время пытались бесплатно накормить. Одна грузинка, когда узнала, что мы из Киева – даже расплакалась и предложила нам свои билеты на транспорт, чтоб хоть что-то нам дать. Было чудно́ и странно, ведь мы – не нищие. Эта жалось резонировала с моей внутренней, какой-то огромной,засунутой в глубину себя болью, которую не хотелось выпускать. Не истерить же нам беспрерыно, ведь мы целы, мы живы и уже очень далеко… от своего дома.

Я окончательно пришла в себя только проснувшись утром и увидев за окном готические шпили. А чтобы у меня не было много времени на разные мысли, то в посольстве передо мной положили кипу документов и объяснили как часто будут спрашивать как движутся мои изыскания. Время пошло.

Не знаю, что я там им за три месяца наизыскивала и насколько превзошла Аристотеля, но вот сны…

Мне дико хочется назад к своим – в Киев, но мама говорит, что "назад" – точно не получится. Вернуться уже ни у кого не получится, Киев и киевляне навсегда стали другими, всё стало другим, и я тоже. А я никак не могу придумать, чем же мне тут заниматься, и всё отстранённые смотрю на эти готические шпили.

Серёжа, мне бесконечно больно за твою семью, за твоего папу, за твой дом и маму.

Я никогда особо не вникала в особенности наций, для меня скорее все были примерно равны. Может и не в нациях дело… Тогда в чём?

Я уже много месяцев в двух тысячах километров от того места, от нашего городка, но мне снится, снится, как к моему другу в дом вваливает чечен и раскидывая всё на своём пути "осматривает" помещение, потом его туманный дурной взгляд останавливается на Серёжиной маме. И он пытается завалить пятидесятилетнюю тётю Валю на диван. Дмитрий Иванович сначала удивлён, потом бросается на обидчика жены, на это засаленное, бородатое, нечёсанное, немытое вонючее чучело с дикими глазами.

Дмитрий Иванович хоть и не юн, а ему под шестьдесят, но он посильнее чечена будет. Тот по сравнению с Серёгиным батей – просто недомерок. Но пришелец выворачивается к своему автомату и даёт очередь. Попадает и в отца.

На дикий шум в дом ломятся десантники. Они оттаскивают чечена, и между ними разгорается ругань. А в это время Дмитрий Иванович истекая кровью пытается зажать рану на животе. Тётя Валя выскакивает звать на помочишь, но некого. У десантников тоже нет медика. Всё кругом оцеплено, земля горит…

Как-то остановив кровь Дмитрий Иванович остаётся дома, а на утро – он уже холодный.

Десантники помогли вырыть в саду могилу. Они так и не ушли из этого дома. Спровадив чечена они объявили, что останутся тут жить, тут будет их штаб. У женщины отняли телефон, чтоб она не навела на их "гнездо".

Тётя Валя, сидя у могилы мужа смотрит, как в соседнем саду тоже роют могилу – изнасиловали и перерезали горло Тоне, ей было всего тридцать пять.

Но не долго этот карнавал длился. Месяца не прошло, как в один прекрасный день "гости" тёти Вали засобирались на выход. Среди их поклажи оказалось всё, что в доме они смогли отвинтить, и даже ношеная её и покойного Дмитрия Ивановича одежда.

Ну, пусть носят. Что тут вслед им – убогим скажешь.

Люди возвращаются по домам. Тётя Ира уже занята своим огородом, её дом не пострадал. Говорят, что пока можно ходить только по дорогам, вокруг всё заминировано, но надо сажать, надо растить…

И всё находят и находят трупы. Опознанные, неопознанные… Да, возвращаются люди домой, а там – чужие непонятно чьи трупы. Хто знает чем они тут занимались, что их сюда занесло. Мама права, я уже стала совершенно другой. Навсегда.

Я стояла и смотрела. 2014

Уже которую неделю с самого рассвета смотрю в окно со своего тридцатого этажа, не могу заставить себя отвлечься. Когда мы покупали эту квартиру, то имелось ввиду всё, что угодно, кроме того что происходит сейчас: смотреть, как на Киев летят ракеты… Какой-то нескончаемый завораживающий боевик. К тому же в любой момент может прилететь и в тебя, а ты всё смотришь и смотришь…

Да, эту квартиру с прекрасным обзором на прекрасный город, мы покупали, чтобы в ней релаксировать уже весь остаток жизни. Не то, что бы мы очень старые, но бегать с места на место для меня не комильфо. Я по природе почти домоседка с редкими вылазками на комфортабельные курорты. Редко, да метко, один раз живём, во всяком случае других своих жизней не помним, значит – по любому всё же один.

Возле огромного – от самого пола окна мы поставили красивый кофейный столик с турецким узором и золотистой инкрустацией, и пару глубоких болотного цвета кресел – попивая кофе любоваться на Киев. Всегда любила Киев. Сколько ни бывала за границей, пусть в Златой Праге, Варшаве, Мадриде, а Киев – он особенный. Такой широкий, вольный, стремящийся к бесконечности над огромной рекой. Эти изрытые пещерами берега так и веют древностью – люди тут были всегда. Из Азии до Европы мимо Днепра так просто не дотопать. За это наш Киев и несёт этот крест – терпеть набеги. Вот и сейчас, что называется – дожились.

Кто бы мог подумать, кто бы мог в такое поверить… Когда человечество вроде бы уже живёт совершенно другими ценностями и устремлениями, чем захватить кусок чужой земли, вдруг вылазит какое-то косматое чудовище в допотопных лохмотах и начинает заглатывать нашу страну. И это при моей жизни. Я бы никогда в такое не поверила… Но вот мой муж Кирилл – кадровый военный, который учился в Питере, и он всегда говорил, что такое рано или поздно, но должно произойти, что никакие рациональности тут ни при чём и стоять нам друг против друга всё равно придётся. Действительно, при чём тут рациональность, если вся она состоит из градаций ценностей, установленных людьми. А если кому-то они безразличны? А если кому-то горы трупов важнее гор золота или мешков зерна. И если он за ценой вообще не постоит, пусть половину его собственной страны поглотит взрыв – ему это всё равно. Он просто так играет, точно как сытый котёнок зачем-то гоняться за мышью. Зачем? Развлекается, и точка, такова его природа. Безумие? Иная рациональность?

Теперь мой муж вместе с сыном по очереди с другими жильцами патрулирует наш дом. А кто его беречь станет, как не мы сами?

Короче, мы вошли в этот кошмар, потому что кто-то развлекается. Кирилл всегда мне говорит, что я слишком верю в писанные правила. А ведь их писали люди, и поэтому их в любой момент могут переписать. Да, даже на скрижалях могут перебить – там тоже писали люди. Это он уже о моей надежде на свою полицейскую пенсию, которая пока ещё есть. А что? Имею полное право хотеть и надеяться. Да – пенсия, да – больше не хотим работать, нам всего хватает.

Да, я слышала мнение: руки/ ноги есть и в целом здоровы? Так за что им в сорок пять пенсия, а другим – пахать до шестидесяти и больше?

Ну… Я точно должна это обсуждать? Вот куда всегда вход свободный и вакансии – так это в армию и полицию. Пожалуйста, любой желающий мог одеть синюю форму и идти патрулировать ночные улицы, а что-то повыше – это уже как получится. Но основной вход – в систему вместе с её льготами – пожалуйста, всем открыт. Я и мой муж – воспользовались. Нас устроило.

И пока мои подруги и соседки работали на рынке, продавая до обеда китайские товары, или вояжируя вахтовым методом заработал/ потратил в Италию и Грецию, то я чётко с восьми и до как получится работала на ставку, но с верой в заключенный с государством контракт: до сорока пяти работаю я, а потом она мне – пенсию. Ну, и свой загранпаспорт сдай в отдел кадров, пусть там пока полежит, и подрабатывать – тоже не имеешь право, разве что картины пиши, как Черчилль, или детские книжки, как Зоя Воскресенская.

Кстати, когда Черчилль перестал быть премьер – министром, то даже свои картины не имел право продавать. Условия такие репрессивные для премьер- министра в отставке были. То есть притеснения, хоть и разные, они есть у каждого.

Так вот, я работала и мечтала о пенсии, откладывала, экономила, ждала. Тем более в 2014, когда мне оставалось пару лет. Даже не пару, а конкретно ДВА года. И тут началось…

Это я сейчас – в марте 2022 у видового окна смотрю как прилетают ракеты и взрываются дома. Даже на днях какой-то не в пикселях, а совершенно болотный вертолёт пролетал на уровне моего окна, и я – ей богу с пилотом встретилась глазами, была бы базука – сбила бы. Пипец, какое странное ощущение.

Но уезжать мне отсюда уже не хочется. Набегались, и – просто некуда. Деньги на новое жильё потрачены, война уже не как в 2014, а по всей стране. Хотя бы в убежище спускаться? С тридцатого этажа туда/ сюда бегать? Спасибо, я лучше тут – в коридоре посижу.

В 2014 мы на четвёртом этаже в Луганске жили, и то не сразу в подвал спускаться начали. Бомбоубежище это… Кстати, прямо под нашим подъездом – помещение "не приведи, Господи", клетка неухоженная, где не продохнуть и от труб конденсат капает. Кирилл туда заглянул, и сказал, что там ни продохнёшь – людей много и часть помещения народ давно уже себе под кладовочки выгородил, так что ещё и подгнившими овощами – лучком с капустой пованивает, и ходить он туда не будет. Ну, а я что его одного оставлю? Нет, я всегда – как он.

По нормальному тогда бы взять и уехать. Но я вечно куда-то не вовремя встреваю. Вот и тогда – в стране очередная революция, а я – неделю как после операции, хожу вся в швах на контрольные осмотры и перевязки.

Своих сына с мамой я сразу далеко отправила, аж к родне в Харьков, а сама сижу в Луганске, лечусь и канонады считаю "пио-пио-пио…" Так что я не совсем принципиальное "ку-ку", которые "ни за что не уедем". Просто обстоятельства.

Вот куда мне в таком состоянии к чужим врачам ехать? Понятия не имею где там и что. А своим я уже доверилась, так что решила: "Сколько надо, столько и буду сидеть". Со здоровьем шутить – ну его нафик. Ездить на перевязки не очень получалось – маршрутки почти ходить в нашем районе перестали, тут сильно простреливалось, квартира в самом центре города, возле Краеведческого музея.

Потом мы всё же стали в бомбоубежище спускаться, сидели под мутными лампами рядом с трубами, а то и вовсе свет гас, мобильниками дорогу подсвечивали. В убежище постепенно людей уменьшалось, кто как мог из города выбирался, и через месяц обстрелов уже человек двадцать всего осталось.

Кстати, вот интересный случай был. Ну, очень интересный. Стояла я на остановке в больницу ехать, маршрутка моя подъезжает, я к ней подхожу и вижу: прямо по нашей шестиэтажке ракетами лупит. Так странно стоять напротив своего дома и смотреть, как из твоей квартиры окна и рамы вылетают… У меня в голове сначала закружилось, я от маршрутки шаг назад сделала. Смотрю и вижу всё, как в замедленной киносъёмке. Потом я прочухалась, и меня ка-а-ак подкинуло "Кирилл!" Я – за телефон, но он, слава Богу, быстро отозвался: "Леночка, не беспокойся. Всё в порядке. На диване только высоко подлетел". "Фух!" – пошла я домой стёкла разгребать. А от балкона в основном плита и осталась.

Вот с тех пор мы в подвал стали со всеми спускаться. Соседи, кстати, нам очень обрадовались:

– А мы удивлялись, что вы сюда не ходите. Неужели вам не страшно?

Да было нам, было страшно. От грохота дом аж качало, били в основном по нашему району, по центру. Куда только не попали, и в мой любимый ресторанчик "Прованс", который мне нравился даже когда ещё был чебуречной. Теперь он дотла сгорел и готов к новым преображениям. И во вторую школу, в которой я училась – от неё солидный такой кус стены отвалило, парты в трещину видно; и в только что отремонтированную филармонию, и в остановку, на которой я на больницу выхожу… Но по краям города тоже – там где войсковые части стояли. Какими молодцами были наши погранцы, боролись же до последнего, потом под гимн уходили. И служебную собаку им козлы какие-то напоследок пристрелили – слишком боевая была, гавкала. Аэропорт тоже изрешетили, а он у нас до Чемпионата Европы по футболу по качеству полос лучше Донецкого был.

Особо на меня, конечно, впечатление смерть ребёнка произвела. Где-то в районе кондитерской фабрики парень- ровесник моего сына до входа в убежище буквально два шага не добежал, и его накрыло. Так что забегали мы в подвал, садились и при первых же звуках канонады молитвы читали. С молитвами легче. Каждый себе затаился и читает. Помещение со временем обживалось, каждый сидеть/ лежать во что горазд притащил, кто поуезжали – свои "кровати" – деревянные настилы пооставляли. Мы выбрали себе стульчики и лежак поцелее и тоже стали свой угол иметь. Про "удобства" вообще молчу. За ними надо отдельно в квартиру бегать. Когда бегать? Когда приспичит – тогда и бегать.

Вот соседка наша этажом ниже – баба Клава, лет под семьдесят пенсионерка с диабетом, так в подвал с большущей кастрюлей и ходила, рядом с ней и сидела. Муж сначала не понял зачем бы она ей тут пустая пригодилась. "Так то – горшок мой", – пояснила она ему.

И вот однажды сидим мы, канонаду хоть приглушено, но слышно, и тут баба Клава подрывается, за свою кастрюлю и – к выходу. Очень грузная женщина, а быстро подскочила. Я её еле схватить успела:

– Тётя Клава, вы куда?

– Ой, меня прихватило.

– Да нельзя сейчас выходить!

Мы с мужем её еле удержали. Надавали бабульке таблеток левомицетина, и её попустило. Потом даже благодарила.

Буквально за пару дней до того моя подруга в Камброде в Храм ходила, и одна прихожанка в момент начала обстрела из него выходила. И – надо же такой кошмар, что-то прилетело и ей руку мгновенно как срезало. Сирена завыла позже. Почти на глазах подруги, на входе в Храм. И по городу много таких случаев было, кто не успеет спрятаться, кто вовсе не хочет, нет такого терпения.

Через пару дней бежим мы по лестнице в убежище, и слышим как тётя Клава дверь свою трясёт, и зовёт нас. Остановились:

– Что такое?

– Замок заклинило.

Муж по двери как шарахнул, так она звеня цепочками и распахнулась. Там "собачка" защёлки немного зацепилась, а тётя Клава от испуга трясла её в полу обмороке, не могла скоординировать себя. Дотащили старушку. После этого над ней шефство взяли, потому что она на своих распухших ногах пока дойдёт, то уже и всякое случиться может, а дверь затворять надо.

За то время, что мы в бомбоубежище сидели, то стали как родные. Семнадцать лет в этом доме жили и имён соседей не знали, а тут – прямо сдружились. Я даже "вписку" себе устроила, пирожков с черешнями напекла пока стрелять перестали. Это Кирилл от своей мамы просто гору черешни принёс, когда проведывать её в Камброд мотался. Раньше бы я с ней компоты на зиму закрывать начала. А теперь какая зима? Какие компоты? Из крана вода – полу ржавой тонкой струйкой.

Люблю когда мою стряпню хвалят, но так, как наши мужики в том подвале, мои пирожки ещё никогда не хвалили. Просто легендой стали… Я ещё про грибочки упомянула, всем сразу и с грибочками захотелось, но уж грибочков мне взять было точно негде. Вообще еды особо уже и не было, потому что с начала мая в магазинах всё разгребли, осталось что-то совсем уже несъедобное, и они стояли полузакрытыми. Ну, и за два месяца народ запасы подъел.

Как на улице было, пока мы прятались? Ходила я вокруг осколков, разглядывала. Там такие штучки прилетали – со всех сторон острые, что если попадёт, то мало не покажется.

А наш народ медленно вкуривал, что война всамдельнишная, и совершенно как к кино к ней относился. Поначалу только зазвучит воздушная тревога – все высыпали во двор и задрав головы ждали откуда будет лететь.

Луганчанам реально непонятно было всё происходящее. Это как футбол смотришь: Мадрид с Барселоной играет. И за кого ты болеть собрался? Вроде бы все красавцы. А как послушаешь, что люди шёпотом рассказывают, что вокруг происходит, то верить отказываешься. Типа такого быть не может, ведь и милиция работает, и мы – Европейское государство. Ага, были! Цивилизация -двадцать первый век на дворе… Да, поэтому орудия такие дальнобойные, но куда целятся – не понятно. Куда попали- значит, туда и целились.

Короче, просидели мы в Луганске месяц, если не больше. Мне больничный в нашей больнице ведомственной закрыли, швы сняли, а война не прекратилась. И это тоже для начала было странно, мы рассчитывали: побузят с месяц, по новым креслам рассядутся и дальше – всё как обычно. К нам в прошлую революцию в 2004 и губернатора с Западной Украины присылали, ничего – и его пережили.

Стало мне совсем не хорошо и совсем непонятно, что делать. Наш дом – возле Музея по всем новостям уже чуть ли не как новостная заставка шёл. Такой он весь побитый, с выгоревшими по первому этажу окнами.

Я мужу сказала, что если мы сейчас же не уедем отсюда, то мне точно придётся и ещё одну операцию делать, не знаю какую, но какую-то точно. В конце концов мне и жить хочется, зачем же я тогда лечилась. И сын у меня – Андрюша ещё школьник, у него даже паспорта ещё нет. Кто его растить будет, пока я тут в подвале гнию? А если с нами что случится, то кому он и моя старая мама нужны? И стала я присматривать, как отсюда выбираться.

Узнали мы, что от кинотеатра "Украина" по утрам автобусы на Старобельск вывозят. Старобельск в 2014 был уже далеко позади линии противостояния, это только в 2022 до него очередь дошла.

Так вот, собрались мы 1 июля и пошли на ту стоянку с котомками и чемоданами пешком, никакое такси в нашу сторону ехать не хотело – опасная зона. С наим одновременно женщина с сыном вышла, но прошли немного и назад повернули- слишком большая стрельба началась и они испугались. А мы – нет, переждали и дальше перебежками пошли.

Короче, прихватили какие-то вещи, пришли на остановку, ждём. Толпа уже насобиралась большая, а автобусов нет – их на въезд в город не пропускали. Вместо них приехала легковушка с матюкальником и нам в рупор стали рассказывать, что уезжать из города не надо, и что завтра в город будет продуктовая доставка, груз уже в пути, там – и сигареты, и водка – всё в изобилии и на подходе.

Я не знаю для кого это объявление сочиняли, и кто его читал, но сигареты с водкой мне в данный момент совсем не требовались, мне надо было к сыну. Поэтому мы продолжали стоять, как в основном и вся толпа.

В конце концов ближе к обеду автобусы всё же пропустили. Народ ломанул – естественно все одновременно влазить. Автобусы аж шатало, да они и не безразмерные. Оглянулась – Кирилла нигде нет. Начала его искать, а мой муж сумел мне место на первом сидении занять, сидит – стережёт, и меня выглядывает. Ну, пересадил он меня на это сидение, а сам сказал, что пойдёт посмотрит, что вокруг происходит.

Я вжалась в уголок перед самой дверью, наблюдаю, как автобус чуть не разламывают. И прямо передо мной девушка худенькая с рюкзаком и котёнком влезть пытается, но даже стать на ступеньку у неё не получается, отталкивают. И тут прибегает мой Кирилл:

– Выходи, я там в джипе договорился, пересаживайся. Следом за автобусами караваном легковушки поедут.

Я стала выходить и той девушке рукой махать: "Иди сюда" Короче, вылезла под перила, а её на своё место усадила. Счастью её не было предела, и в этом я её хорошо понимаю.

Перешли мы в легковушку. Там водитель, правда, очень нервничал, что автомобиль на жену записан, при нём и доверенности нет, а на блок-постах всё очень внимательно проверяют. Но нас пропустили, обошлось.

Приехали мы с Кириллом в Старобельск, а жить нам вообще негде. Все наши родственники и близкие точно в таких же городках, как мы жили – под обстрелами. И тогда я, как после операции, в нашем медотделе срочно купила путёвки в санаторий в Одессу. И мы билеты на поезд взяли, но вот же облом – поезд этот отменили "в связи с боевыми действиями".

Поехали мы первым попавшимся на Днепропетровск. Никогда раньше я в этом городе не была, вот выдалось посмотреть. Красивый город. За одно и в банк зашла, хоть денег со счёта сняла для своего отдыха, потому как зарплату нам за всё это время так и не перечислили. Тогда только ГАИшники из наших её получили, потому что их главбух документы в казначейство за полдня до захвата здания успела отвезти, и они -проскочили, а остальным – накрылись.

Пришли мы на вокзал в Днепре билеты до Одессы покупать, и нам сюрреалистически повезло: смотрим в расписании, а тот поезд, который от Старобельска отменили, поменял маршрут и теперь от Днепра на Одессу пойдёт. И мы по ранее купленным билетам, которые даже и не сдавали – не до того было, в другом городе в свой тот же поезд и сели.

Потом мы уже в Одессе наконец встретились с сыном Андрюшей и моей мамой. Как она глядя на меня рыдала! "Ты такая худющая стала!" Я её еле успокоила. В конце концов похудеть, это не самое страшное, что может в жизни приключиться, жопа как-то со временем обратно нарастёт.

Жили мы в Одессе, жили… И тут нам позвонили, что в Луганске мародёры ходят по домам и вскрывают квартиры. Кирилл сказал, что вот сейчас мы точно уже совсем без ничего останемся, и кружевным путём отправился в Луганск стеречь квартиру. А меня вызвали на работу.

На обратном пути на вокзале в Одессе сына с вещами буквально на пять минут оставила, отбежала. А чтоб ребёнка не затоптали – завела в зал ожидания и убежала. Вернулась, а к нему уже какая-то служащая зала подходила, накричала что он там стоит и потребовала денег. Ребёнок с тётей спорить не стал и отдал ей из своих пятьдесят гривен (два доллара по тогдашнему). Я пошла к ней разбираться, объяснила, что мы из Луганска, и на минутку дитя поставила, и между прочим тут про деньги объявлений нигде нет. И в ответ лишь увидела, что смотрит она на меня каким-то недоуменно – злорадным козьим выражением. Деньги она мне "С Дона выдачи нет" за пятиминутное стояние сына, естественно не вернула, а у меня тогда каждая копейка на учёте была.

Добрались мы с сыном от Одессы до Северодонецка на новое место дислокации Луганской областной милиции за двое суток. Прибыла я на службу, и тут моё руководство очень удивилось: "Ты и сына сюда привезла?" Куда я по их мнению должна была деть своего ребёнка я не знаю.

И ещё потом в Отделе кадров долго с сомнением разглядывали мой больничный лист, потому что он по мнению некоторых стал "не такой". То есть дата начала – правильная, а вот окончание – уже сомнительное, потому как наша ведомственная больница пока я лечилась превратилась во "вражескую". Но в конце концов меня оставили в покое и я стала служить дальше, и трёхмесячную задолженность по денежному содержанию мне через несколько месяцев проверок, к зиме всё же выплатили.

До конца выполнения моей части контракта с государством оставалось два года и прекращать его в этот момент – не в моих правилах. А мой Кирилл – он уже слава, Богу, несколько лет как был на пенсии, поэтому тихо мотался туда- сюда, присматривая за квартирой, навещая свою маму в Камброде и перетаскивая шмотки из вражеского Луганска, пока мы не купили эту квартиру.

И вот что интересно, когда в 2014 я там в Луганске в подвале сидела и седела, то наши дорогие киевляне из Главка посмеиваясь говорили: Ну, что вы там показуху устроили. Стрельнули пару раз в воздух и по домам разошлись".

Да на каждом шагу такое отношение было, то ли неверие, то ли презрение.

Прошло восемь лет, и вот сидим мы с мужем у окна, пьём кофе и смотрим, как мимо нас опять летают ракеты, но уже над Киевом. Дай Бог терпения и удачи пережить и это.

Драйвовая история

Вступление:

Наше следующее поколение значительно бойчее нас клацает по кнопкам, соображает и чувствует. Этому лично я бесконечно рада, ведь благодаря этому я ещё как-то на плаву, а то бы так и сидела где-нибудь в подвалах то ли Луганска, то ли Харькова, если бы вообще сидела.

Короче, своих детей надо слушаться и как можно быстрее и тщательней выполнять поставленные ими задачи. Об этом моя следующая – драйвовая история от трёх лиц: Ани, её мамы- Ольги и папы – Вовика!

1. Аня:

Когда мы с мужем выбралась из Ирпеня, и по ходу удаления от него в моих ушах наступала тишина, то по всему телу постепенно отпускала судорога с которой я уже за эти дни сроднилась. Из деревянного, пронизанного проводками, по которым в ритм залпов ударял ток, оставляя жжённые следы вдоль мышц, оно становилось… Оно из деревянного ступенчато оживало. Сначала отпустило лоб. Я стала чувствовать себя не комком, не мячом в ожидании следующего удара, а через невесомость постепенно разжималась.

Пока мы сидели в квартире невозможно было представить, что мы покинем эти наши защитные стены. Наши первые собственные стены, которые мы только что в спорах и сомнениях выбрав обои, превращали в гнёздышко.

Только что, вот буквально на днях моя мама закончила объяснять своему зятю как ему удобнее держать дрель… И вот всё это бережно прибитое и аккуратно привинченное стало на нас выпадать. Уже на окнах вместо стёкол деревянные щиты, сколоченные из ещё не выброшенных остатков ремонта.

Сквозь грохот взрывов я смотрела через щели этого окна как… Как из гроба! И поняла: пора выбираться. Пора убраться из этой квартиры – гроба. Да, пусть в никуда, но только не в гробу сидеть, живьём деревенея от ударов в ожидании надомной кремации.

И пусть мы сейчас без вещей, и едем натурально в никуда, но это ровно не имеет никакого значения по сравнению с "откуда".

Холодная изрытая дорога, вихляющий между жжёнными машинами и какими-то оглоблями автобусик… Дальше, дальше, дальше… Тише, тише, тише… Гудок! Я подскакиваю. Я подскакиваю на любой звук, хлопок, гудок, на резкое движение рядом. За эти недели я стала сверхпроводимой. Пройдёт.

И вот что интересно, когда мы покидав какие-то шмотки в дорожную сумку наконец выбрались из квартиры и закрыли за собой дверь, то она стала мне безразлична. Вот буквально три дня назад я не могла представить, что покину её родные защитные стены, а сейчас с холодной решимостью иду вперёд к автобусу. Нет у меня позади ничего, потом будем разбираться со всем этим майном.

Теперь, когда мы выбрались из этого адского кольца, когда мой лоб отпустило, ободранные об гравий руки продезинфицированы, а привычка думать рационально вернулась, я не понимаю чего мы все эти дни ждали, зачем продолжали проверять удачу, играя в лотерею попадёт/нет.

По дороге, пока мы то бежали, то падали, то отскакивали к стенам и подворотням, я старалась смотреть только вперёд. Такой путь не теряя рассудок может выдержать только человек. Бомбили где-то совсем по соседству, падать приходилось часто. Уже когда почти добежали до моста Романовского, то упав от взрыва, я думала что больше не встану.

Наша собака Элька бежать не смогла, оказавшись на улице она сразу стала шарахаться и тянуть в ближайшие подворотни. Её американская кокер- спаниельская натура проявила себя не самой мужественной. Мужу пришлось почти всю дорогу тащить её на руках, а это плюс пятнадцать кг к затаившемуся в сумке Кузе и мешку с Элькиным кормом Она аллергик и корм у неё супердефицитный, поэтому взяли с собой весь запас. Кот замер так, что мы думали: "От испуга он уже всё", тем более, Кузя у нас совсем старый – одиннадцать лет.

Я никогда раньше не видела своего мужа настолько сосредоточенным: решения куда бежать принимались им моментально. А день выдался ужасающим. Если вчера город только обстреливали, то сегодня его штурмовали. Оставаться в доме стало окончательно невозможно. Наш подвал сутки уже как оказался закрытым: глава ОСББ с ключами от него куда-то умотала, оставив в чате: "Скоро вернусь". Квартиры выбивало снарядами, газ прорвало и столп огня шёл понад зданием. Мы даже не смогли перекрыть трубу – никто из оставшихся не знал где вентиль.

Когда мы наконец добежали, то меня вырвало.

Теперь в новостях смотрю на спаленные дома на полу спаленные здания, на выгоревшие квартиры… В кого-то попало, в нас- не попало, Бог сохранил. Через час на том мосту расстреляли семью с двумя малышами. И мост потом совсем взорвали.

Мама!

Они с отцом засели в Рубежном. И точно как и мы все эти дни даже не помышляют выбраться. Мама, просто уезжай! Просто сделай этот шаг, засунь в сумку что-то первое попавшееся на глаза и греби оттуда.

Они выходили на связь два раза в день по пять минут. Экономят последний заряд батарей. Рассказывают, что кругом ад и выйти невозможно. И даже если выйти, то куда? Куда?

2. Вовик:

Мы сидим в подвале нашей двухэтажки, холод собачий. Перетащили все матрасы, всё что могло сгодиться и оборудовали нам лежбище. Мы тут как тюлени, ночью правда ласты снимаем… зачем-то.

С тех пор как вырубился свет, то и новости перестали поступать – не тратить же на них остатки заряда смартфонов. Ну, хоть запаслись, их у нас в начале заряженных было аж четыре. Но это не бесконечное количество и рано или поздно всё разрядится.

За то еды много. Запасов тут… Правда в основном это скорее закусь, а не еда. Компотики… Спасибо вам, компотики, что вы есть.

Наш город длинный. Все, кто бывал в Рубежном знают какой он длинный. Едешь, едешь, а вокруг всё ещё Рубежное с его бесконечными гаражами, фабриками, хрущёвками…

И вот наш бесконечный маленький городок разорвало пополам. Это как в биологии: клетка длинная- длинная, а потом бах- и их две разных. Вот так и наш город: справа – одни, слева – другие, посредине молнии, а гром по всей округе.

В соседнем городке, в Кременной в дом престарелых прилетело… Что называется: "Все разом отмучились!" а всё равно жалко. Вот сидели они, сплетничали, ругались, мирились, медсестёр обсуждали, телик смотрели, одни и те же истории друг другу рассказывали, обед и ужин ждали, а жизнь всё равно ведь любили, и о смерти старались не вспоминать. И одним махом их всех унесло… Может и ТАМ они поэтому будут вместе сериал досматривать. Где-то там…

Дочь прорывается каждый день по два раза: "Уезжайте оттуда!" Как уезжать? Тут на первый этаж не каждый день ходим. Хорошо, что во дворе есть летний сортир – удобство с вечным механизмом. И то страшно улететь на небо в этом кожухе. Стрёмно всё же, обидно так погибнуть. Имеет же значение как ты погиб.

Кончится же это когда- нибудь! Ведь говорят, что всё кончается…

Катализатор! Кто помнит из химии? Я – мутно. Сегодня такое было. Сквозь грохот, сквозь залпы, гарь и вонь, которые казалось бы наполняют весь твой слух и ты ничего больше различить не можешь, вдруг стало различимо… Особенно близко: к нам барабанили в дверь. Кто бы им открыл. Я- нет.

Тогда раздался треск проломленного забора, хорошего мощного забора, но не рассчитанного на подобный абордаж… Хорошо, просто сидим тихо.

Дальше ломились в гараж. Хоть там и пусто было, но сейчас они ввалятся к нам. Лучше открыть:

– Кто там?

Два ободрыша – ослабодителя, явно не военного вида, хоть и в форме, и с автоматами. Один – лет тридцати, второй потянет на все сорок пять. Из недавно мобилизованных счастливчиков, с диким перегаром и непередаваемой вонью… Видимо воды нет не только у нас. Облазили весь наш дом, осмотрели и нас скептически, потом сообщили, что будут у нас жить. То есть мы им приглянулись?

Вдруг Ольга выпрямилась в струнку и каким-то чужим деревянным поставленным голосом: "Не надо у нас здесь жить!"

Они странно дёрнулись. Видимо рефлекс на узнаваемые интонации, и как крысы за флейтой пошли к соседям. ОНА их одним голосом прогнала. Моя Оля!

Я видел: у соседей они остались, потом к ним подтянулись ещё несколько. Думают, что так укроются от канонады. Как странно, мы сидим в подвалах и не знаем как спрятаться от залпового огня, а они пришли прятаться и жить к нам. Чуден мир.

В доме ещё долго стоял дух от этих визитёров. Настоянный перегар, носки, вонь от которых пробивалась сквозь кожу сапог, вонь их "Калашей". По ходу они все состояли из сгустков вони.

3. Ольга:

Мой день рождения мы сегодня отмечали в нашем любимом и дорогом подвале. Смотрю на фотоки: я ещё очень ничего, а Вовик со своей седой бородой конечно немного портит картину… Но если не знать что мы – одноклассники, то мало ли какие лав-стори бывают. Улыбаюсь.

Дочка сегодня выдала нам целый трафик. По ходу она лучше нас знает что здесь где, с точностью до обстановки в соседнем переулке. Короче, нам надо дойти до пятачка возле Второй школы. В принципе достаточно близко. Или далеко? Смотря как идти, по какому болоту. Было бы затишье, мы бы и добежали. Но затишья давно не было.

Наверное мы её всё же послушаемся. Эти соседи уже невыносимы. Можно перенести бесконечную канонаду, есть только кабачковую икру, топить воду из снега, но этих соседей вынести я не могу.

Сегодня закидала в сумку какие-то шмотки. Всё же попробуем выбраться.

Когда я думаю, что где-то совсем рядом обычная человеческая жизнь, цветочки в вазочках, салфеточки на комодах, то становится так тоскливо.

Наверно хватит нам тут сидеть, всё что смогли – мы высидели.

Она даже схему нам прислала куда и когда идти. Схему прислала, Вовик просчитал – четыре километра, если прямо по улицам и не шарахаясь. А если зигзагами и дворами, то – сколько намотается.

Когда мы выбрались на улицу, то ни о какой тишине не было и речи, мы шарахались и пробирались понад заборами, по закоулкам. Мне было очень не удобно: в последний момент сняла с вешалки и натянула на себя поверх куртки ещё и старый пуховик. Зачем? Ну, мало ли, и теплее, и если осколки, то вдруг поможет. После подвала вся одежда порядочно в пыли, дыхание от этого забивалось, но гарь улиц – ничуть не чище моей одежды. Были ли на улице трупы? Я никуда вообще не смотрела, разве что еле под ноги. Продвигалась, вцепившись Вовику в куртку. Он сказал, что лежали накрытыми на обочинах.

Один только раз я посмотрела вверх: на свою бывшую квартиру, которую год назад продала. Там на месте зала зияла чёрная дыра, а на спальне с кухней – выпали окна.

А что смотреть? Я и так знала – многоэтажки стоят без крыш, окон, балконов. Недавно отремонтированная общага для студентов – сгорела совсем. Ну и в той местности города откуда мы шли, окопы рыли прямо под заборами частных домов.

Мы дошли! Остановка напротив Второй школы, под девятиэтажкой. В ней все свободные квартиры уже заняты военными – выходило прямо как их общага. Народ подтягивался, машин долго не было, начали уже заметно толпиться. В тени под домом становилось холодно и мы отошли поодаль – на солнышко.

Толпа чем-то напоминала дачников: одеты кто во что, сумки, куча собак, коты и конечно же очень много детей.

Было бы прямо как ежегодный весенний переезд, если бы не собачий холод, если бы не взрывы, если бы дети весело бегали, а не испугано жались к родителям, если бы не скопление старушек в инвалидных колясках.

Я всё время мысленно прикидывала: "А что будет если "прилетит?" Ждём, ждём транспорт. Наконец начали подъезжать. Возили бесплатно КамАЗами – скотовозами, это которые с нарощенными железным шифером бортами. Отвозили на двадцать км – в Новую Астрахань, село. Ходок пять сделали, в каждый заезд по два КамАЗа, народ набивался стоя плотно прижавшись друг к другу, человек по восемьдесят в кузов. Сначала садили женщин с детьми, потом стариков. Постоянные окрики: "Мужчины в последнюю очередь! Вы что по русски не понимаете?"

Подъезжали и волонтёры – гражданские, увозили в основном тоже с детьми, денег особо не просили: "Кто сколько даст, мы на себя не тратим, только на бензин, если нет денег, то и так – ладно".

Часам к двум толпа в основном рассосалась, осталось людей на одну ходку, поэтому остановившийся напротив гражданский часник взял и нас. Машина у него была без заднего стекла. Заплатили ему две сотни, всё же он жизнью рискует. Доехали до этого села, вышли на обочине. Там уже – огромная толпа давно ждет машин ехать дальше – до Старобельска.

Стояли долго. Пылюка ужасная, ветер и закатное солнце. И тут появилась колонна танков. Я Вовику в куртку глубоко уткнулась и тихо материлась, так что сама эту колонну не видела. Но Вовик смотрел, и сказал, что современных на всю колонну насчитался аж один, все остальные ещё в восьмидесятом Кабул видели, если не раньше.

Самое печальное, что с нашей обочины, из этой "дачной" замученной толпы, нашлись любители махать платками и послышались радостные крики. Но хоть их немного там оказалось.

Потом подъехали скотовозки до Старобельска, туда километров сорок ещё дороги. Мы стали ждать маршрутку. В одну из них удалось влезть. Набита она была как шпротами. Люди сидели друг у друга на коленях. Заплатили мы тоже две сотни, но и опять: "Кто сколько может".

Водила маршрутки – парень лет тридцати пяти всю дорогу восторженно рассказывал, что когда всё это кончится победой, то "Как будет хорошо!" Как хорошо? Колбаса по одной цене во всех магазинах, кредит банку можно уже не возвращать, коммуналка будет стоить копейки. Короче- во всём наступит справедливый порядок.

Какой-то час езды, даже минут тридцать… Уже не понимаю время, сижу в маршрутке… Я от них в своём подвале уже отвыкла. Да я и от людей отвыкла… Взрывы слышны, но отдалённо.

В Старобельске добрые люди подкинули по адресу на ночёвку. Первый этап закончился. Утром – дальше. Аня уже давно выверила нам трафик: "Мама, всё что тебе надо, это – четыре раза войти в маршрутку". Пишет, что уже бронирует нам билеты до Днепра, дальше – будет проще.

"Войти в маршрутку?" Ну, не совсем чтоб в маршрутку, но до Старобельска уже как-то и дотянули. Вот у знакомых помылись, спокойно переночевали. Хоть с людьми в компании посидели. Городок стоит, тихая жизнь, не то что у нас в Рубежном, то есть уже как бы в Двух-рубежном… Пообщались, новости сверили. У них с новой властью народ ломанул пенсию переоформлять, им для начала всем её уровняли: и шахтёрам, и уборщицам – одинаково. Как гласит классический анекдот о дороге к коммунизму: "А вот в пути никто кормить не обещал". В школах уже уволили учителей истории и мовы, даже без права перейти на другую должность. Но до осени ещё весна и лето впереди, так что история с мовой я не думаю, чтоб совсем окончательно закончилась.

Наши билеты на утро опять таки дочь забронировала. Кто-то отказался, она и ухватила, а если бы по очереди, то ждали бы несколько дней.

Аня, что бы я без тебя делала! Так бы в том подвале и просидела бы со своей депрессией. Пару застав, Вовик со своей седой щетиной даже на глазок их не заинтересовал. Дожился. Приедем – побреем и будет опять нормальный одноклассник.

Часов десять пути… Врать не буду – ехали по тишине, но какими-то полями, чуть не тропами. Там где танк не пройдёт – простой водитель маршрутки проскочит. Где мы линию фронта проехали даже не разобрала, всю дорогу тряслась пока наших не увидела. Слёзы катились, а голова – как будто теснющая шапка с неё стягивалась. Я снова оживала…

Уехать или остаться

«Я сначала не понимала эти удивлённые взгляды, потом поняла. Да, я действительно комнатная собачка. Да, я сплю под одеялом. А в чём вопрос? Не так выгляжу? Не аристократка? Дворняга? Вы в мою душу смотрели? Что значит не аристократка?» Примерно такой текст считывался мною, когда на присланном мне подругой фото я разглядывала морду развалившегося под пледом в ее постели достаточно крупного с длинноватыми полу стоячими ушами и светло-желтыми мордочкой и лапками черного пса. С интересом разглядывая печальные глазки, в черном обрамлении и блестящий влажный носик, тоже окантованный не густыми черными волосками, отметила – усиков не видно, хоть фотка крупным планом.

Эта «наша девочка», как её с обожанием называла хозяйка, могла украсить своим постоянным неликвидным присутствием любой приют, но вот же пребывала бережно укрытая по центру двухспалки. Что особо обрушивало на зрителя когнитивный диссонанс от созерцания «комнатной собачки» – это то, что следы интеллекта на морде не очень-то и проглядывались. Их почти не было заметно.

Это была достаточно крупная с длинными лапками, явно заборзевшая от изобилия уюта и потакания бестолковая дворняга, чьё органичное место в этом мире по праву рождения в случае большого карьерного успеха было бы в будке неподалеку от курятника, где бы она гремя цепью, до хрипоты отгоняла соседских котов.

Но надлежащей по статусу карьеры не случилось, зато с пенсионом задалось – какими-то неведомыми траекториями судьбы она смогла пролезть в комнатные – то есть прямиком на двухспалку, и не куда-то «в ногах», а – со своей подушечкой посредине кровати. «Судьба », «селяви» или как там ещё говорят в подобных случаях.

Но судьба – такая переменчивая штука, она и пошутить любит, и покрутить разными частями своего тела…

Вот и на с виду удачливую псинку, которую хозяева – «родители» сокращая официоз – «Камила» ласково называли Мила, внезапно обрушилась война.

Всё посыпалось в одночасье. За окнами раздались грохот и канонада, здание стало подпрыгивать, пол – вибрировать. Через несколько дней из окон местами высыпались стекла, из февральского окна потянул холод… Короче, война как война, хоть Мила про такой беспорядок отроду не слыхивала. Она абсолютно не понимала происходящего. А кто понимал? Из собак – никто.

Мила стала сильно страдать. Да, она была далеко не боевой псиной и так называемые "посторонние" непонятные шумы ее очень пугали, она и раньше очень боялась грома и грозы, а тут такое началось. От страха Мила забивалась в самый дальний подкроватный угол, но страх от этого не уменьшался и она там крупно дрожа добавляла полу вибрации. Тогда ей туда хозяева закинули подушечку, чтоб она дальше боялась в более комфортных условиях.

Немного легче было сидеть на руках у хозяйки. Их тела, прижавшись друг к другу и вдвоем реагируя на сотрясение стен, постепенно успокаивались, взаимно поглощая дрожь. Поэтому эти дни Милу хозяйка почти постоянно носила на руках, иногда передавая ее то бабушке, то мужу.

Хозяина в самый первый день потрясений дома не оказалось. Мила по этому поводу очень переживала и часто бегала к двери: «Не прослушала ли я сквозь грохот его приход?» Но нет – в дверях все было по прежнему, никакой новой обуви не появилось. И убедившись, что изменений нет – сквозь грохот ею ничего не пропущено, растеряно виляя хвостиком она бежала обратно на кухню – к хозяйке.

А та, беспрерывно разговаривая по телефону, одновременно готовила им еду. Мила знать не знала о существовании каких-то отдельных собачьих консервов, она всю жизнь столовалась со всеми. Разве только ради её удобств миску ставили на пол. Конечно, иногда по своему желанию она и со стола ела, но там хоть и интересней, однако не так удобно, как опираясь всеми лапами сидя у электрокамина.

Так вот, после того как начался этот непонятный грохот за окнами, хозяин появился только на второй день. Мила наконец увидела их зеленую машину на привычном месте – прямо напротив окна и вовремя побежала к двери – как всегда первой встречать хозяина. Он немного растеряно ее погладил, не так долго как обычно. И пошел в комнату.

Потом началось непонятное – хозяева быстро собрали чемоданы, но прочитав что-то в телефоне, внезапно собираться на выход перестали. Так чемоданы и остались стоять полуоткрытыми на полу в комнате. А Мила очень- очень хотела бы унести отсюда лапы куда угодно подальше.

Но все почему-то упорно продолжали оставаться в квартире и что-то говорили про мосты. Даже тогда, когда окна оказались совсем без стёкол, даже тогда, когда воду для нее однажды натопили из снега, а себе еду стали готовить во дворе собравшись всем подъездом у большого костра.

Мила старалась помогать хозяйке как могла, они вдвоём ходили в соседний лес собирать хворост для обеденного костра. Хозяйка даже повесила на Милу небольшую котомку, чтоб та тоже несладомой вязанку:

– Тащи, раз будешь тоже есть.

И Мила тащила, хоть котомка и спадала.

Но больше даже самого грохота и холода Милу пугал вой соседского Рекса, который почему-то сидел в своей квартире, и не выходил со всеми к костру. Мила с хозяйкой даже ходили этого беднягу проведывать, а хозяин принёс большой молоток и бил им по двери так, что стеклянный глазок выбился. Вой Рекса стал ещё громче, а хозяйка начала совать в эту дырочку сосиски, а потом лить воду.

Спускаясь с пятого этажа Мила видела такие новые дырки вместо блестящих глазков в ещё нескольких дверях. И там тоже то скулили, то громко мяукали её старые знакомцы. Так длилось девять дней.

Но однажды пришли какие-то одинаковые люди с неприятным запахом обуви и после этого все двери оказались распахнутыми. Мила сама видела как «одинаковые» их выбивали, и оттуда выбегали её исхудавшие знакомцы.

Эти неизвестные «одинаковые» приходили и к Миле в квартиру, они там всё обошли, заглянули в шкаф и ушли. Хозяйка очень выдохнула, когда закрывала за ними дверь.

Спать теперь ложились очень рано, наверно потому что свет не включался, хоть хозяин и клацал выключателем. Не включалось уже ничего. Особенно Миле не нравилась эта новая вода у нее в миске. Но хозяйка, глядя на грустную Милыну морду, качая головой говорила:

– Купить негде, магазинов нет.

Да, Мила и сама видела, что все магазины вокруг стоят пустые: распахнутые двери, выбитые окна, и вонь с гарью – это там, где Миле всегда покупали колбасу. Ужасно грустно видеть такое.

Когда все собирались у костра готовить еду, то почти не реагировали на взрывы, а только сосредоточенно смотрели когда же в котелке забулькает.

После этого большинство со своими тарелками вереницей направлялось в подвал, а Милу хозяева всегда вели обратно на пятый этаж. Мила однажды решила тоже пойти в подвал. Она забежала туда, но ей там сразу очень не понравилось – как-то сильно воняло разными вонями, и тесно так, что некуда и лапу поставить. Нет. И она побежала по лестнице догонять хозяйку: пусть в квартире холодно и громко, но как-то свежо и уютно.

– Что, не осталась там? – спросила та, увидев догоняющую ее Милу. – Твой выбор, где сидеть. Сейчас такие времена, что каждый сам выбирает место, где ему находиться. Никто же не знает, где опаснее.

Дома, откупорив бутылку белой вонючей жидкости хозяева разлили её по стаканам, выпили и залезли в свой шалаш. Теперь они так делали каждый вечер. Шалаш построили в коридоре под входной дверью, стянув туда все подходящие вещи. И в нем даже было не очень холодно. Мила тоже поскорее забралась туда и легла на свою подушечку. День окончен.

Так прошло почти две недели.

В какой-то из дней после очередного обстрела, взрыв раздался особенно близко и Мила почувствовала гарь. Она в ужасе сильно заскулила – ведь она очень боялась огня. Все выскочили из квартир. На улице уже бегали соседи. Они бегали, но ничего не могли поделать – машины вдоль дома горели и их нечем было тушить – воды же не было. Еще хорошо, что почти ни в одном из автомобилей уже не было бензина – забрали для насоса, которым качали воду из глубокого колодца.

Пожар пытался перекинуться на здание, но огонь смогли отогнать, откатывая руками загоревшиеся автомобили и накрывая их одеялами, огонь переходил в тление и угасал. Пока пожар не прекратился никто со двора не уходил.

Следующим утром Мила вместе с хозяином смотрела, как с их зелёной машины большой кувалдой сбивают заднее колесо. До этого они каждый день ходили к машине и пытались это колесо открутить, но винтики не поддавались. И не то, чтобы хозяин у Милы был какой-то слабенький, ведь и другие люди тоже пробовали открутить эти винтики, но у тех тоже не получалось:

– Прикипело, – вздыхали они и отходили.

Это колесо однажды утром оказалось испорчено, на нем появился большой надрез. Мила сама видела, как это произошло – какой-то из «одинаковых», которые заселились в полуподвале прямо у них в доме, в помещение, где раньше находился ЖЭК, прошёл по ряду стоявших возле их дома машин, и большим штык-ножом зачем-то в каждой порезал колесо. «Какой-то он странный, – подумала Мила. – Разве он не знает, что от этого машина не сможет ехать?» Даже Мила это знала.

Но скоро Мила привыкла, что с машинами что-то не то происходит. Она сама видела как с бензобаков срезают крышки чтоб вытащить из них вонючую жидкость, которую затем радостно со словами: «Вот еще раздобыли» относили в соседский двор. А потом там слышалось урчание мотора и оттуда приносили воду для общего костра.

– Да, Мила, мы воду в колодце берём и для тебя тоже. Поэтому не смотри так укоризненно, нам нужен бензин, чтоб насос работал. Все от чего-то да и работают. Вот ты- от вкусняшки, а насос – от бензина.

Вспомнили: «От вкусняшки», Мила уже забыла когда эту вкусняшку даже нюхала, ест каши и даже не спорит. Уже две недели Мила тиха и покорна, только смотрит на хозяев и ждёт, когда же они начнут прятаться по настоящему, а не в этом своём холодном шалаше.

Некоторые собаки совсем не выдерживали этого грохота. Мила своими глазами видела, как странно кружился по двору соседский Рекс, а потом он куда-то убежал и больше в свою квартиру не возвращался, хоть там и возвращаться было некуда – хозяева-то его уехали в первый же день постороннего шума. Мила сама это видела, когда выглядывала в окно в ожидании своей зеленой машины.

Видела Мила и других несчастных собак – осунувшихся, шарахающихся в разные стороны, но продолжающих приходить и сидеть поодаль возле их двора, в ожидании, что люди им тоже что-то дадут покушать, хоть их хозяев среди этих людей и не было. И люди кормили этих несчастных собак и котов.

Во дворе постоянно слонялись несколько «одинаковых». А когда люди готовили себе еду, то «одинаковые» подсаживались и слушали разговоры. Было видно, как они стараются делать вид, что просто сидят, ждут кашу, а на самом деле слушают. Мила в слежке разбиралась, она все же собака разных пород.

После того, как порванное колесо поменяли, то на следующее утро, когда еще толком не рассвело, хозяева взяли свои сумки с вещами, Милу, закрыли дверь и пошли к машине.

В последний момент Мила увидела, как старушка – мама хозяйки почему-то не забрала свой большой красный кошелёк, который всегда носила с собой в магазин. Мила дёрнулась вернуться, но на неё никто не обратил внимание, только сильно подтолкнули на выход. «Наверное, потому что магазинов все равно больше нет и этот красный кошелек больше не нужен», – подумала Мила и засеменила за всеми, чтоб случайно не остаться дома, как Рекс, ведь это самое страшное, что может произойти, знала она теперь.

Если бы Мила знала, насколько этот кошелёк для неё важен, она бы приложила все силы, вырвалась и сама своими зубами забрала бы этот кошелёк. Но она не знала, она была простой милой дворнягой, которой удалось стать комнатной собачкой.

Когда все сели в машину и поехали, то сначала Мила очень обрадовалась: «Наконец-то». Но то, что она увидела по дороге, что она услышала на ней было столь ужасным, что Мила стала думать: «Лучше бы мы сидели и дальше в своём коридорном шалаше».

Быстро удалось проехать всего десять минут – до зачёркнутого знака: «Гостомель». Дальше начиналось шоссе, на котором стояла бесконечная вереница машин по направлению на Киев. И их зеленая машина тоже встроилась в эту вереницу, и стала очень медленно продвигаться. Каждые десять – тридцать метров давались после остановки. Когда они чуть- чуть проехали, буквально три километра до знака «Буча», то поняли – теперь вся дорога покрыта разбитыми сгоревшими автомобилями и накрытыми трупами людей.

– Мы поехали на свой страх и риск, – сказала хозяйка, прижимая к себе Милу. – Это наш собственный выбор: «ехать или оставаться», а решения не знает никто и для каждого – оно разное. По обочинам обугленные те, кто выбрал ехать, а во дворах и огородах виднеются холмики над теми, кто выбрал остаться. Раз решения нет, то и каждый выбирает его себе сам.

В какой-то момент колонна полностью остановилась. Сказали, что ждут каких-то автобусов «Зелёного коридора», и пока они не прибудут – никто никуда не едет.

Когда караван наконец-то тронулся с места, то начались блок-посты, «одинаковые» бесконечное количество раз заглянули к Миле в машину. Единственное, что как-то расслабляло этих людей, так это то, что Мила была не полностью киевлянка из Гостомельского пригорода, а вообще-то она – из Луганска, и в документах у всех обитателей этой машины так и было написано.

Почему «одинаковые» считали, что луганчане как-то ближе им, чем жители городов, которым ещё никогда не приходила необходимость бросить свой дом – Мила не понимала. Но факт- их пропускали не переворачивая вверх дном весь багажник, как она видела делали в соседских машинах.

Значит даже пришлым из неведомых восточных далей «одинаковым» хочется иметь хоть каких-то близких себе в этих краях. Может им тоже плохо и страшно?

Сорок километров до Киева их зеленая Хонда проехала за восемь часов. Пешком быстрее? Ну, нет. Пешком было на часа два дольше. Наконец, Мила доехала до Киева, и они заехали на заправку. Тут Милына хозяйка пошла в туалет. Туалет… Без воды в многоэтажных домах туалеты бесполезны. Поэтому хозяйка уже за две недели и от туалетов отвыкла, и умывалась не очень полностью. По морозу не очень хочется мыть себя, потому что можно покрыться ледяной коркой, к тому же и воды не было.

Когда Милына хозяйка на заправке зашла в киевский туалет и из крана ей на руки полилась горячая вода, то она почему-то горько разрыдалась. Наверное, это символ расслабления, когда человек рыдает при виде воды в кране, или воды в унитазе…

Дальше они ехали быстро, долго и далеко. Всё меньше становилось слышны выстрелы, залпы, канонады. Обугленные автомобили и накрытые на обочинах трупы исчезли совсем. Только проезжая мимо городов Мила иногда слышала привычный уже за это время вой сирены. Они уехали.

Казалось бы все наконец сложилось хорошо – в одном из сёл возле одного из самых западных украинских городов Мила получила себе домик. Хозяева занесли чемоданы, сели на стулья, но тут-то и всплыл этот проклятый забытый на столе красный кошелёк:

– Там же всё моё! – вскричала бабушка. – Мои банковские карточки, мой пенсионный. Что я теперь без них буду делать?

Оставив Милу в этом новом доме одну, они закрыли дверь, все сели в машину и уехали.

Мила ждала много часов, она пробовала выть, она гавкала. Но никто так и не пришел к ней, только на лай откликались незнакомые большие собаки, от чего становилось еще страшнее. За окнами начало смеркаться и Мила решила: «Они вернулись к своему кошельку. Они меня тут оставили, как тогда соседского Рекса!»

Да, у Милы, как и у её хозяйки при виде теплой воды из крана – длительная полная концентрация нервов разрушила всякую их эластичность, Мила в этот момент наверное сошла с ума, она принялась, как и соседский пёс биться в дверь, ведь только это ему и помогло. Но дверь в этом уже несколько лет простоявшем заброшенным домике была совсем не такая, как в Гостомеле в их новостройке, поэтому быстро и легко поддалась небольшой собачке.

Мила выскочила в незнакомый морозный двор и побежала. Она бежала по чужой деревеньке, по мартовскому снегу, под заходящим Солнцем, под восходящей Луной… Бежала и бежала, пока не закончилась деревенька, не закончилось поле, пока не начался лес, пока не устала… И ей показалось, что вдруг вокруг стало очень тепло и тягуче – хорошо. Дальше она бежала куда-то в мягкий обволакивающий свет. А потом и не бежала, а просто шла. А потом она прилегла и вокруг был прекрасный парк с прекрасными запахами, и рядом на скамейке ее хозяин сидел с ее хозяйкой и весело смеялись, глядя на свою Милочку. «Вот и хорошо», – подумала Мила и заснула.

*****

Решив в банке и пенсионном фонде все свои вопросы, поздним вечером возвратились из ближайшего городка уставшие Милины хозяева. Заскрипели тормоза, остановилась их зеленая машина, из которой вышли хозяин с хозяйкой и их бабушка. Но их встретила лишь распахнутая дверь, перевёрнутая миска и засохшие следы на пороге. Они много дней подряд искали свою Милу, свою Камилу. Они развесили фото и объявления в ближайших деревеньках, давали объявления, расспрашивали и писали. Но никто так и не откликнулся ни на какие предложение о вознаграждении…

Красивая немецкая фамилия Цвергшнауцер

Каждую историю надо начинать правильно. Так вот, у меня сейчас все замечательно, погода у нас в Баварии прекрасная и на каяках по рекам плавать мне уже почти не страшно.

Раньше мы втроём жили в одноэтажном домике на окраине Харькова напротив стен давно опустевшей войсковой части, а теперь нас окружают удивительно прекрасные пейзажи.

Рядом с нашим харьковским домом стояли напоминающие бараки столетние четырёхэтажки с толстенными стенами и катакомбами. Я там кругом всё знаю – постоянно гулял, ведь там живёт моя подружка Ява. Она – рыжая красотка корги. Прикиньте в таком старом ободранном доме живёт родственница любимого пса английской королевы. Всё же как тесен мир! Конечно может Ява немного преувеличивает свою родословную, но я ей верю, неспроста же она такая красотка.

Но мы втроём- я, Хозяйка и её сын – семиклассник Славик это далеко не вся наша семья. Кроме нас в семью входят Хозяйкина мама – очень пожилая Фрау и старшая сестра Хозяйки, которая даже успела обзавестись внучками. Они все вместе живут в нескольких улицах от нас. Одна из внучек – фрёйлен лет четырнадцати, то есть возрастом примерно как я, если на собачью шкалу перевести, а мне как раз год с небольшим. И младшенькая Настенька – примерно с восьмимесячного щенка, ей по человеческим меркам нет ещё и девяти лет, а вся комната заставлена куклами в розовых платьицах.

Ну, что сказать исторического.... Война всех поразила своей неожиданностью. Хоть о ней давно говорили, но добавляли, что это так – только пугать, потому что заниматься таким – очень глупо и совершенно бессмысленно.

Странные оправдания своей беспечности придумали люди. Глупо думать, что бессмысленные вещи не могут совершаться лишь потому что они всем только вредны и вовсе не имеют здравого смысла. Ведь много чего глупого постоянно происходит в мире. Например, некоторые люди пускают к себе жить котов.

Так вот, когда началась война, то мы об этом тут же и узнали, потому что в нас сразу же начали стрелять. Да, прямо в пять утра мы все от этого проснулись, первым вскочил я. Так что мы начали участвовать совсем сразу.

Пули и снаряды стоят ужасно много денег, и кто-то ходит на работу, чтобы их специально делать, ведь это не шишки или каштаны, которые просто падают с деревьев. И вот это всё своё богатство те кто стрелял потратили на то, чтобы у нас во дворе побить деревья и забор, пока мы прятались в пыльном сыром подвале соседского дома. Этот подвал оказывается называется "Бомбоубежище".

Конечно, попадали не только по нашему мусорному ведру, но и в соседний дом, в его окна и крыши… Но зачем? Нам это всё приходилось тут же ремонтировать.

Стреляли вокруг так много и часто, что мы научились различать по звукам из чего, куда и что летит. Это такое специальное знание, которое никто особо не мечтает приобрести, кроме военных курсантов, которые считают такое романтикой.

Это Бомбоубежище оказалось самым пыльным местом которое я видывал за всю свою жизнь.Там ещё и холодно было. Да и вообще мерзко, хоть нам с Явой положили специальный матрасик.

Чтоб как можно сильнее спрятаться моя Хозяйка выбрала одевать туда белую куртку, которая из белой превратилась в серовато- пятнистую. Так что её со временем стало действительно отличить от стен почти невозможно, выдавали только тёмные волосы. Мы там провели полтора месяца с небольшими перерывами на мытье.

Многие через неделю начали уезжали, а мы всё сидели и сидели в своём соседском подвале.

Я слышал как Хозяйка по телефону рассказала:

– Ну мы и не собирались никуда. Убирали в бомбоубежище пыль, разгребали выходы, мерили противогазы. Если что, то мы бы из дому дошли на вокзал пешком, но вот соседка сходила и вернулась. В тот день она не смогла пробиться сквозь толпу, чтобы сесть на поезд.

Каждый раз когда звучал отбой сирены нас с Явой тащили на третий этаж в ванну мыться. Я раньше никогда так часто, как теперь не купался, Я сплю со Славиком и нельзя в постель такому пыльному…

На днях нас проведывала Бабушка, и пока мы с Явой мытые и влажные играли в зале, то хозяйка рассказывала своей маме, что бы та правильно пряталась во время налётов. Ведь не всем так удобно и близко как нам, бегать в специальный подвал в соседнем доме. Бабушка совсем старенькая, а ей до подвала приходится спускаться несколько этажей по лестнице, потому что в лифт точно нельзя: вдруг он остановится.

Хозяйка своей маме объясняла, чтоб та и в тонкостенный туалет не ходила прятаться, а сразу в коридоре падала на пол, накрывалась матрасом, и так лежала: "Ну, по крайней мере стекла на тебя не высыпятся".

Хоть какие нынче у Бабушки стёкла? Хозяйка забыла, что их у её мамы давно уже выбило. Даже не стёкла выбило, а оконные рамы повыпадали когда в их двор прилетело что-то сильно большое. Но Бабушку ничем не возьмешь, она свои окна как-то обратно в проёмы повтыкала и клеенкой заделала, да так и живёт дальше.

Так что когда окна опять выпали, то они их по привычке снова обратно воткнули. И с тех пор количество раз уже не имеет ровно никакого значения, потому что клеенкой они запаслись основательно. Раздобыли же где-то… Хозяйкина сестра – волонтёр и все места раздачи знает. Правда у неё теперь спина очень болит, она же раньше никогда грузчиком не работала.

Но вот её внучки сильно взрывов пугаются. Младшая, которой по собачьим меркам с восьмимесячного щенка, даже стала по ночам писяться. Надо же! Придется ей теперь лечиться у человеческого ветеринара.

Кстати! Ах, я до сих пор не представился! Меня зовут Китон, и я красавец – цвергшнауцер. Таких как я умных и красивых очень мало. Но это я отвлёкся. А надо бы продолжить, раз обещал.

Поскольку моя Хозяйка к своей маме очень привязана, то из города от неё уехать ни-ни. Но это до поры, до времени… Однажды прилетело и к нам в окно. Во двор-то постоянно прилетало, но не по стёклам же. И вот через полтора месяца дошла очередь и до нас – оконные стёкла брызгами и мелкими кусочками внесло в комнаты вместе с осколками чего-то непонятного. Тут уже хозяйка по другому увидела ситуацию, она очень испугалась за Славика. Скажу вам своё мнение: не очень она в этот момент даже понимала, что делала, просто спешно загрузила нас в соседскую машину, но мои документы тоже прихватила.

Так мы моментально оказались от Харькова в трех десятках километрах – в маленьком городке Люботине. Там Хозяйка пришла в себя, то есть вышла из молчаливого шока и два дня проплакала. После этого она наотрез отказалась возвращаться домой, тем более тот подвал где мы прятались затопило водой.

Я слышал как Хозяйка рассказывала по телефону:

– Да! Оно и до того прилетало, но не в окно ж … Я просто не понимала, как я могу уехать. Мама же осталась там. И я без сбережений… А потом прилетело – и мы за пять минут собрались. И сосед увез нас всех в Люботин… на пару дней, как я сначала думала. В Люботине на меня все смотрели с ужасом. Через два дня я наревелась, и не возвращаясь, в одном спортивном костюме села на поезд и мы поехали дальше. Мне все говорили, что я сумасшедшая. А сумасшедшая потому что без денег, не зная в какую страну, в задрипанной курточке… Она просто до бомбоубежища была белая и целая. Сынок – Славик верил. И мне пришлось впервые в жизни полностью полагаться на чужих людей и научиться доверять им.

Ну, конечно, Хозяйка много разговаривала по телефону. Очень расстраивалась, потому что её мама с ней ехать отказалась: "Старая я уже", и её остаться уговаривала… А Хозяйка сестру уговаривала наоборот – отдать ей с собой своих фрёйлен, чтоб девочки перестали бояться. Но сестра перечисляла ей ужасы: денег нет, места нет, вещей нет… А вот мой хозяин – Славик стал свою мамочку поддерживать:

– Давай, давай уедем! У меня есть друг Саша. Он живёт возле границы с Польшей – в Червонограде, и сказал, чтоб мы приезжали. Нам там помогут.

Друга этого моя Хозяйка никогда в глаза не видела, но Славик с ним уже несколько лет в Майнкрафт играет, так что они близкие друзья, хоть никогда не виделись.

В общем, так в этой своей куртке серо-пятнистой и спортивном костюме, в котором два месяца в убежище сидела, Хозяйка нас к поезду и повела. Хорошо, что все страхи, которые про эвакуационные поезда рассказывали оказались напрасными. Полтора месяца назад эти поезда ездили переполненными, все проходы были забиты людьми, а сейчас можно было запросто войти и выйти, и даже сесть места нашлись. Так что без проблем мы в этом поезде доехали до Львова. И когда уже туда приехали, то в Червоноград так и не свернули. Мой Славик очень огорчился, почти плакал, но Хозяйка пообещала: "Сыночек, на обратном пути точно заедем".

Хозяйка по телефону маме своей рассказывала:

– Мы собрались, собирались к ним ехать, но потом посчитали, что от них может и не быть автобусов. Людей уезжало уже мало, вот мы и не рискнули. У сына была трагедия. Я пообещала, что на обратном пути обязательно заедем.

Когда она планирует этот обратный путь я не знаю.

Во Львове мы не смогли попасть на поезд из Украины, они кончились, и тогда нас Красный Крест на своих автобусах перевёз через границу.

На границе нам попался нервный пограничник. Наверное пора ему было смену сдавать. Видимо, поэтому он Хозяйке на её вопросы сказал, чтоб она не волновалась насчёт ночлега – он её к себе спать положит. Она очень обиделась, потому что это оказалось неправдой. А после таможни нас посадили в автобус и привезли в Люблин.

Я сам слышал как Хозяйка ещё долго потом рассказывала:

– На границе попался идиот поляк таможенник. Мы в двенадцать ночи ехали, и я спросила, где можно расположиться. Он ответил, что он меня рядом положит. Видимо темно было. И я попросила водителя отвезти нас подальше.

Мы все втроём: я, Хозяйка и Славик в Польше раньше не бывали. Поэтому нам было всё равно в какой город ехать, лишь бы было где жить. В Люблине мы переночевали в спортзале. Не знаю кто как, но я так и не поспал, меня всю ночь Хозяйка дёргала за ошейник:

– Китон, ты тут? Китон, тебе пить хочется?

Чего ей не спалось мне не понятно. Да, конечно, весь зал всю ночь храпел, сморкался, со скрипом переворачивался, шуршал и надрывно кашлял. Но мы же устали как! Так что можно было бы и поспать. Вот Славик вроде бы спал, но ему дали таблетку, потому что его в автобусе укачало.

Хозяйка по телефону рассказывала:

– Мы приехали в Люблин в час тридцать ночи. Сын лёг спать в спортзале с собакой (это про меня), а я пошла курить. Там познакомилась с поляком, который сказал, что мне нужно ехать в Германию и – в восемь утра будет машина. Думала я минут десять, и хоть не знаю по немецки ни слова, но решилась: "Едем".

Нам поляки дали собачью клетку и пару спортивных толстовок. Как раз очень кстати, потому как Хозяйка под своей курткой была в пижаме. Мы доехали до Вроцлава, переночевали и там. А утром опять решали куда нам дальше. И тут мы заметили группу людей, которая оживлённо спорила с водителем микроавтобуса. Я первый к ним потянул, надо же узнать какие у кого планы. И вот! Целых восемь украинцев отказались ехать с этим волонтёром в Германию, потому что хотели "только не в деревню", им обязательно надо было в город, и обязательно всем вместе. Мы подумали: не хотите – как хотите, и сели в эту машину…

Нет! Не так было. Хозяйка как будто перед ней меню большого ресторана раскрыли, стала рассказывать водителю – волонтёру, что хочет на юг Франции, или в Нидерланды… Наверное ей кто-то рассказывал как ему там очень понравилось отпуск проводить. Томаш (так волонтёра звали) только посмеялся над её желаниями, и сказал: "Туда ты поедешь отдыхать! А сейчас садись в машину, потому что я спешу. Ты едешь в Баварию."

Потом Хозяйка маме своей по телефону рассказывала:

– Да Томаш на сайте договаривался с немцами, что те нас примут, а наши носом крутить стали. И получилось, что у него пустая машина, ведь сразу восемь человек отказывались ехать. И тут мы! Машина-то все равно полупустая осталась…

Так вот, нас приютила немецкая семья. Из-за меня мы попали в хорошие руки, в чудесный дом в селе. В городе видите ли никто собаку в квартиру брать не захотел, а ведь я совершенно небольшой и очень аккуратный пёс. Теперь я сплю на диване с хозяином дома и он любит лежать со мной в одинаковых позах. И мне приходится будить его по утрам. Ну, что же поделать, прихожу и лижу его в ухо, раз надо. В общем мы поладили.

А Хозяйка получает пособие, учит немецкий язык и придумывает куда бы ей пойти работать… Не очень-то у неё пока всё это получается, но её никто и не подгоняет, так что я надеюсь со временем она всё наладит и я без приличной косточки не останусь. Славик ходит в местную школу, ему там выдали компьютер. И с ним он ещё онлайн закончил учебный год в Харькове и подключил свои любимые игры в немецком интерфейсе – охота пуще неволи.

Да, такая жизнь! Что ж, пусть учатся смотреть на жизнь моими глазами. Если ты сыт, погулял и все самые близкие рядом, то день явно удачный. Если ещё и гладят и развлекают, то всё вообще отлично.

Жаль, что сестра Хозяйки своих фрёйлен с нами не отпустила… А как Хозяйка её уговаривала! Но упёрлись они ни-в-какую: только все вместе останутся. Теперь мы тут в Баварии на лодке катаемся, а девочки там в Харькове под ужасными обстрелами трясутся. Очень за них обидно, особенно за Настеньку, совсем же ещё щеночек.


Оглавление

  • Стоять/ бежать
  • В Север за шмотками
  • Готика
  • Я стояла и смотрела. 2014
  • Драйвовая история
  • Уехать или остаться
  • Красивая немецкая фамилия Цвергшнауцер