Математическая рапсодия [Сиратори Каору] (fb2) читать онлайн

Сиратори Каору Математическая рапсодия

Роза

Ленка выходит замуж?! Новость была настолько неожиданной, что Вадим даже рот открыл от изумления.

— И за кого же? — спросил он, придя немного в себя. В его голосе зазвучала ирония. — Кто этот несчастный?

— За Кондрашова. И, знаешь, обойдусь без твоих осуждений.

— А с чего ты вообще взяла, что я собираюсь тебя осуждать?

Любую другую он, пожалуй, и правда осудил бы. Но Ленка была не «любой другой». Познакомились они ещё на абитуре — и как-то сразу понравились друг другу. Вместе ходили в столовку, всё свободное время шлялись вдвоём по Москве. Вадим показывал ей город: за два года в интернате он выучил его получше многих местных. Но вот чего между ними никогда не было, так это всяких там «нежных чувств». Хотя и не по его, наверно, вине: в первый же день новая знакомая призналась ему, что в романтических отношениях успела разочароваться ещё в школе. И сейчас её единственная любовь — математика…

— За москвича, перед распределением… — Ленка нервно дёрнула плечиком. — Не понимаю, будто, как выглядит.

— Хочешь сказать, ты за него из-за прописки выходишь?

— Нет. Ну, не знаю. Не без того, может. В принципе, он мне всегда нравился… За кого попало только из-за прописки точно не пошла бы… И сам-то ведь тоже не так давно на москвичку удочки закидывал.

Это был удар ниже пояса. Приплести сюда Виту.

Виолетта… В одно имя можно влюбиться. Да он и знать не знал, что она москвичка, до самого конца почти. Знал, что с биофака, что морскими котиками заниматься хочет. И сама такая же милая и бесхитростная, как морской котёнок… Они встретились этим летом, во время олимпиады: обоих прикрепили кем-то вроде гидов-переводчиков к иностранным делегациям. Так и виделись каждый день в пресс-баре, проглатывая на ходу дежурный обед с гордым английским именем «ланч». Но кончилась олимпиада — кончились и эти встречи… Как он ждал сентября! Даже обедать начал исключительно в зоне «В» — к биофаку поближе. Пока день на пятый, что ли, действительно не встретил её. В компании какого-то лохматого парня. Она страшно обрадовалась, заулыбалась во весь рот. И сказала, что ужасно спешит. Ленка потом от души потешалась над ним: ну надо же быть таким лопухом. Домой бы её проводил после работы, раз, другой. В гости ненавязчиво напросился, на маму впечатление произвёл… Ну и где ж ты, коза безрогая, раньше со своими бесценными советами была?..

— Хорошо, уговорила. Примем за аксиому, что «по расчёту» у тебя — «о» малое от «по любви». Когда свадьба-то? Пригласишь?

— Конечно. Спрашиваешь. В начале февраля, как все с каникул съедутся.

∞

Свадьбу закатили с размахом — хоть и по-деревенски в чём-то: пьянка-гулянка на два дня с минимальными удобствами. В субботу, к концу занятий, подогнали прямо к выходу из зоны автобус-скотовоз и отвезли всю честную компанию куда-то в Подмосковье. То ли родичи у Кондрашкинской семейки в тех краях, то ли ещё что. Сгрузили у тамошней школы, расселили по подсобкам в подвале. Пока бабы прихорашиваются, мужиков организовали матов из спортзала натаскать — вместо кроватей, типа.

Там же, в школьной столовке, и само мероприятие устроили. Ну, как водится, жрачки от пуза, бухло рекой, жених с невестой под хоровой подсчёт секунд целуются. Народ на пятом курсе прямо как с цепи сорвался, одна свадьба за другой. Но сегодня Вадим словно и не замечал всего этого веселья, лишь бросал изредка короткие, случайные будто взгляды на другую сторону составленных буквой «П» столов. Где в окружении московских гостей сидела она.

Он обратил на неё внимание ещё в автобусе. Через проход от него, читала, не глядя ни на кого, номер «Юности». Должно быть, из детских знакомых кто-то. Со школы. Автобус трясло, и длинная, непокорная чёлка то и дело падала ей на глаза. А она привычно сдувала её каждый раз в сторону…

Вопрос на засыпку: почему пригласить потанцевать ту, которую действительно хочется, на два порядка труднее, чем любую другую, случайно взятую абстрактную бабцу? Решайтесь, граф… Решился. Пригласить. Но не познакомиться в процессе. Только смотрел неотрывно в её серые, чуть тронутые серебристыми тенями глаза… Что ж, такая, видно, у него планида… Вадим налил себе ещё водки, но не стал пить, отставил рюмку в сторону. Начал даже подумывать не оставаться здесь на ночь, вернуться в Москву рейсовым… Когда объявили белый танец, и она пригласила его сама. Что немного прибавило смелости.

— А тебя как зовут?

— Тоша.

— Меня — Вадим.

— Ты с Вовкой в одной группе учишься?

— С Кондрашкиным? Нет, я с другой кафедры, с топологии. И больше Ленкин гость. А ты его давно знаешь?

— Сколько себя помню. Я его сестра, младшая. — И ехидно прибавила: — Тошка-Кондрашка.

— Ты обиделась?

— Нет, конечно. Меня в школе все так зовут.

— В школе?! — от неожиданности Вадим чуть не отнял от неё руки. — Ты ещё в школе учишься?

— В восьмом классе. — Она выдержала небольшую паузу, пристально глядя ему в глаза — прежде чем спросить с вызовом: — Тоже ребёнком меня считаешь?

— Нет… Удивился просто. Никогда не умел возраст угадывать… По вам, девицам, не разберёшь… Думал, ты его одноклассница.

Щёки её едва заметно порозовели, и она на смогла скрыть довольной улыбки.

— Меня Лена накрасила…

Потом был быстрый танец. Потом он танцевал с невестой. А потом опять пригласил её — убеждая себя, что просто обязан сделать это: чтобы не подумала, будто он и правда считает её ребёнком…

— Мы не договорили. Ты о своей бабушке что-то хотела сказать.

— Да, хотела. Она у меня, чтоб ты знал, тоже на кафедре топологии училась. С самого начала ещё, как её только организовали.

— Убила наповал. Рядом с наследницей такой математической династии чувствую себя просто деревенщиной неотёсанной.

— И это в честь бабушки меня Антониной назвали. А ты правда из деревни?

— Из глухой. Почту раз в неделю самолётом возят. А телефонов и вообще нет.

С ней было легко трепаться по пустякам. Легче даже, чем с Ленкой.

— Я видела, ты всю дорогу писал что-то. Когда в потолок не глядел.

— Так, по диплому кое-что. Шеф в понедельник требует.

— Он у тебя строгий такой? А то Вовка о дипломе совершенно не беспокоится. Говорит, это формальность больше.

— Так он в аспирантуру не идёт. А шеф у меня, на самом деле, мировой мужик. Картины рисует, сюрреализм. Причём многие из них, в действительности, иллюстрации к разным топологическим понятиям. Ты, может, книжку его видела.

— Нет. У бабушки точно нет — а то б она мне обязательно показала.

— Могу с Ленкой передать, если хочешь.

— Конечно хочу. Спасибо. А в аспирантуре сколько учатся?

— Три года обычно.

— Значит, на первом курсе у меня будет знакомый аспирант.

— Если возьмут.

— Думаешь, я такая глупая, что не поступлю?

— Если меня возьмут. А ты, думаю, наоборот, очень умная.

— Смеёшься. Но всё равно спасибо.

Празднество шло своим чередом, никому не было до них дела. А они так и продолжали болтать обо всём на свете. Один танец за другим…

∞

В понедельник — как будто двух дней непрерывных возлияний показалось недостаточно — новобрачную торжественно провожали из общаги. Но как Вадим ни спешил, всё к его приходу было уже выпито, слёзы расставания пролиты, чемоданы собраны.

— О! Как раз вовремя, — Ленка вжикнула молнией куртки и напялила на голову шапку. — Вещи довезти не поможешь?

— Ну а муж тебе на что?

Здравый смысл настойчиво подсказывал, что делать ему там, у Кондрашкиных, нечего. Но ведь и Ленке прямо отказать не комильфо, верно?

— У твоей подруги юности, — вставил не без ехидства свою реплику новоиспечённый муж, — вещей на семерых хватит. Так что, поехали?

— Подожди, — Вадим протянул Кондрашкину принесённую с собой книгу, — сунь куда-нибудь. Сестра твоя просила посмотреть…

В квартире на окраине Москвы их встретила одна только Тоша: родители всё ещё не вернулись с затянувшегося празднества. Ненакрашенная, с простым хвостом на затылке, она правда выглядела гораздо младше. Как раз на восьмой класс… Поставив в прихожей чемоданы, он собрался тут же уйти, но Ленкин голос откуда-то со стороны кухни остановил его:

— Вадька, ну ты где там застрял? Разувайся по-быстрому, ужинать будем. Столько вкуснятины со вчера осталось…

А потом сели смотреть телевизор. Ленка с Кондрашкиным оккупировали единственные плацкартные места — два кресла по бокам торшера со столиком — а Тоша привычно устроилась прямо перед экраном на ковре. Наверно, это как у них заведено было: родители в креслах, а Кондрашкин с сеструхой — вот так…

— Вадим… — похлопала она ладошкой по ковру, приглашая его сесть рядом…

По телевизору, по четвёртой программе, как раз начался фильм. «Белые ночи», по Достоевскому. Старый — и не в меру экзальтированный, на его вкус. Но как-то уж очень подходящий к настроению…

— Послезавтра у меня день рожденья, — Тоша чуть повернула голову, слегка наклонившись к нему.

— Поздравляю, — так же шёпотом ответил он.

Понятно, что это не было приглашением. Восьмиклассницы не приглашают на свой день рожденья пятикурсников. А если даже и захотят, никто им этого не позволит — какими бы взрослыми сами они себя ни считали… Напрасно она ему это сказала, чем меньше он о ней знает, тем лучше… Напрасно он вообще заявился сюда…

Вместе с Ленкой и братом она вышла проводить его в прихожую. И все трое махали ему, высунувшись из дверей, пока он спускался по лестнице… А потом он увидел её чёрный силуэт в светящемся прямоугольнике окна. Она прижалась лбом к стеклу, закрывшись от света руками. Он махнул ей ещё раз — и она махнула ему в ответ…

∞

Весь следующий день Вадим провёл в поисках. Рынки, вокзалы, даже кладбища… Он в очередной раз спустился в метро, оставалась последняя слабая надежда…

— Мальчик, — рассмеялась в ответ на его вопрос пожилая сотрудница Ботанического сада, — ну нельзя же верить всему, что в стихах пишут. Не бывает в природе чёрных роз. А если б и были, мы цветами не торгуем.

— А какие бывают? Мне правда очень нужно. Я заплачу любые деньги.

В кармане было тридцать два рубля с копейками, всё, что оставалось до стипендии. Но это ерунда: талонов на обед ещё целая куча, а как кончатся, так хлеба к стакану чая можно в столовке набрать сколько угодно…

— Тёмно-тёмно-красные бывают. Завтра ещё поищешь.

— Мне обязательно сегодня надо.

Он смотрел на неё таким умоляющим взглядом, что ботаничка сжалилась.

— Ну, если от тебя другим способом не отделаться… Подожди здесь.

Она вернулась с едва начавшим распускаться бутоном на длинном колючем стебле.

— Целлофана у нас нет… Вот что, заверну-ка я её тебе в кальку. Под курткой держи, чтоб не замёрзла — но осторожно, не помни.

— Спасибо. Сколько с меня?

— Да иди уж. Сказала же: не торгуем.

На «Проспекте мира» Вадим вернулся на кольцевую — кружить по ней предстояло ещё несколько часов. И с каждым витком он всё больше и больше утверждался в мысли, что от затеи этой следует отказаться. По множеству причин. Пересесть на красную и вернуться в общагу. А розу Саньке отдать — пусть Ермеше своей подарит… Пора. Он вышел из вагона и по опустевшей платформе направился к переходу. Осталось только несколько станций по радиусу…

Мороз к ночи ударил по-настоящему, хорошо, догадался перед выходом в шарф розу завернуть. Ледяной ветер насквозь продувал не до конца застёгнутую куртку. А от метро ещё пилить и пилить, автобусы уже не ходят… Но вот наконец и нужный дом, подъезд. Стуча зубами от холода, Вадим поднялся на третий этаж. Последний шанс развернуться и уйти… Он бросил взгляд на часы. Самое начало первого, порядок. Всё, что делаешь, надо делать хорошо… Пристроив цветок в ручке двери, он нажал на кнопку звонка. Затем ещё раз, подольше, пока не услышал за дверью шагов…

Никогда не убегай вниз. Никогда не убегай в таком деле, точка. Это гениальное «ушеспасительное» правило привёл как-то раз в трёпе об инерции мышления его сосед по комнате. Прячься от неминуемого возмездия там, где тебя ни за что не будут искать. А именно, этажом выше…

— Кто там? — послышался снизу недовольный голос Кондрашкина. И ещё через пару секунд — негромкий скрип открываемой двери.

— Володя, что там такое? — а это уже сонная Ленка.

— Не знаю…

Услышав щелчок замка, Вадим так же тихо спустился вниз и приник ухом к замочной скважине.

— Тошка! Скорей! По-моему, это тебе…

— Мне?.. От кого?..

Кто-то куда-то побежал. Ленка говорила ещё что-т0, но он уже не разобрал слов. Зажурчала льющаяся из крана вода… Подождав ещё минут пятнадцать, пока в квартире снова не воцарилась тишина, он двинулся в обратный путь…

∞

— Гражданин, здесь спать не положено, — его энергично тряс за плечо взявшийся откуда-то милиционер.

Вадим с трудом поднялся со скамьи на ноги. Всё тело окоченело, пальцы ног не чувствовались совсем. Пожалуй, лучше и правда пройтись… Пробежаться даже…

— На метро опоздал? — с сочувствием в голосе поинтересовался страж порядка. И в ответ на согласный кивок предложил: — Пошли к нам, погреешься. У нас пост здесь, в переходе. Студент? Где живёшь-то?

— На Ленгорах…

Он сел за стол в тёплой милицейской комнатушке и мгновенно уронил голову на руки… А через секунду кто-то уже опять тряс его.

— Вставай, вставай, — это был всё тот же милиционер. — Поезда ходят давно. На занятия опоздаешь.

— Что?.. А, утро?.. — сквозь остатки сна пробормотал, протирая глаза, Вадим. — Так я пошёл… Спасибо…

∞

Ну а сейчас обо всём этом надо поскорее забыть. И в гости к Кондрашкиным больше ни ногой, ни под каким видом. Да и с Ленкой общаться поменьше — у неё для того теперь муж есть…

Только после второй пары она сама отловила его на выходе из аудитории.

— Вадим, ты просто не представляешь, что у нас этой ночью произошло!

Глаза её горели: ну как же, Ленка — и вдруг не поделится такой новостью.

— Боюсь даже предположить, — с понимающей ухмылочкой перевёл он взгляд на стоящего рядом Кондрашкина и обратно.

— Ты, Вадька, всегда пошляком был, — снисходительно отозвался тот. — Тошке посерёд ночи кто-то цветы приволок. У неё день варенья сегодня.

— Ну просто жу-утко красивую розу, — с придыханием добавила Ленка. — Я таких в жизни не видела.

Вадим присвистнул: надо же, какие дела. И с заинтригованным видом полюбопытствовал:

— А «кто-то» — это кто?

— Тайна, покрытая мраком, — Ленка демонстративно развела руками. — В прямом и переносном смысле одновременно.

— Ну а сама именинница что говорит?

— Говорит, тоже не знает. Но вообще, довольна, как слон — а кто б на её месте не был? Да, и книжку тебе просила вернуть. Я Андрею отдала — если вдруг тебя не найду.

— Хорошо. А что так быстро? Не понравилась?

— Да нет, весь день вчера листала. Спасибо велела сказать. Но по-настоящему стоящих картинок там ведь правда не так много. А всё остальное для неё пока — филькина грамота.

— Ну, ладно тогда, — Вадим мельком глянул на часы, словно спешил куда-то. — Привет ей передавайте. И поздравления с днём рожденья.

Матожидание чуда

Тошка смотрела на цветок в руках у брата и не могла больше вымолвить ни слова. Боялась верить своим глазам. А ещё через мгновение сорвалась с места, бросилась назад в комнату, к выходящему на сторону подъездов окну. Но освещённая фонарями дорога была, конечно, уже пуста…

— Володя, дай сюда. Найди вазу какую-нибудь. У родителей твоих в комнате, кажется, стоит подходящая… — услышала она, как сквозь сон, голос Лены.

Неужели… Но кому ещё…

— Тоша, где тебе её поставить?

— Здесь, на столе… Спасибо, Лена.

— Какие у тебя, оказывается, поклонники романтичные.

— У меня нет поклонников, — она сказала это тоном скромной приличной девочки — и отвернулась опять к окну, чтобы скрыть счастливую улыбку.

— Ну, значит, тайные поклонники — что ещё романтичнее, — Лена обняла её за плечи. — Кто б мне в восьмом классе цветы подарил…

Они сели у стола, и Тошка вытянула шею понюхать розу.

— Как пахнет… Лена, а вот у тебя в школе поклонники были?

— Настолько тайные, что даже не подозревали об этом, — немного грустно пошутила Лена. — Это которые мне нравились. А кому нравилась я… Были, кажется — или, может, мне так только казалось… В любом случае, пересечения эти множества не имели… Честно, Тошка, не представляю, что б сама на твоём месте чувствовала. Слышала про такую игру, «Петербуржский парадокс»?

— Нет. А почему — парадокс?

— Что такое математическое ожидание, знаешь?

— На факультативе давали.

— Ну вот, бросаешь монетку пока «решка» не выпадет. Два в степени число «орлов» — твой выигрыш. Посчитай.

Тошка задумалась лишь на секунду.

— Бесконечность?

— Правильно. Чисто логически рассуждая, всю свою жизнь можно на кон поставить. И проиграть в тот же миг… Да нет, не слушай, это меня уже в философию заносит…

Обе замолчали, глядя на чернеющий в полумраке комнаты цветок.

— Лена, а можно, чтоб маме с папой не говорить? Пусть будет, как будто это вы с Вовкой мне купили. А то пристанут с вопросами.

— Можно, конечно. Как по мне, родителям вообще лучше знать по минимуму: ни помощи, ни понимания от них не дождёшься… А вот навредить — «из лучших побуждений» — могут выше крыши…

∞

Родители вернулись ранним утром, ещё затемно — и в квартире тотчас начался переполох. У папы не оказалось ни одной глаженой рубашки, мама срочно схватилась за утюг. Потом он убежал на работу, а она осталась готовить всё ко дню рожденья: поставила на плиту овощи для оливье, развела на пирожки тесто… Поахала при виде Тошкиной розы — не забыв похвалить Вовку за то, что он такой заботливый брат…

Сама Тошка сидела в это время над сложенным вдвое тетрадным листом в клеточку. «Милостивый государь…» — это как Настенька в том кино своё письмо начала. Девятнадцатый век, ну и выражались же люди… Она нервно рассмеялась и бросила ручку. Вот уж чему их на уроках литературы не учили… Но надо решиться наконец: Вовка с Леной, наверно, уже кофе допивают. Сейчас или никогда… Наклонившись поднять с ковра укатившуюся на пол ручку, она быстро-быстро — чтоб не передумать — написала:

Нам надо поговорить.

Буду ждать тебя завтра в пять

у метро „Сокольники“.

Т.

Перегнула лист в другую сторону, текстом внутрь, и вложила между страниц. Будет выглядеть как обычная закладка. Но не заметить её просто невозможно…

В прихожей хлопнула дверь — и Тошка понеслась вдогонку, выбежала прямо босиком на лестничную клетку.

— Лена, Лена, стой! Вадиму отдай, пожалуйста — ему для диплома нужна, наверное. Скажи, большое спасибо.

∞

На улице мела пурга, прохожие кутались в поднятые воротники, прятали руки в карманах. И Тошка тоже замотала поплотнее нос шарфом, натянула потуже шапочку. Она страшно боялась опоздать и приехала чуть не на четверть часа раньше. Но это даже и хорошо: будет время подумать, что и как скажет ему… Или нет, лучше совсем ни о чём не думать, прогнать все мысли и просто ждать этого момента. Пусть все слова сами придут… Повернувшись спиной к ветру, она взглянула на подаренные вчера родителями крохотные часики. Одна минута шестого. Вот сейчас он выйдет из метро, в своей потешной шапке-пирожке, «брежневке», как он её называет. Дурацкая, но ему идёт…

Десять минут… Может, у неё спешат часы? Или у него отстают?.. Нет, его, наверное, задержал на кафедре этот строгий шеф. Ну да, всё правильно, так оно и есть. Осталось подождать совсем немного… Шесть часов… Она вся продрогла, но не решалась спуститься вниз, на платформу. Вдруг у него было какое-то дело в каком-то другом месте, и он едет сейчас сюда автобусом. Не увидит её — и сразу же уедет опять… Шесть-тридцать… А может, это действительно был не он?.. Но больше ведь правда некому… И не нужны ей ничьи ещё цветы… Семь…

Тошка бросила последний взгляд на вход в метро и, понурившись, побрела прочь от станции…

∞

— Тошик, что так поздно? И невесёлая совсем. С Мурочкой всё в порядке?

— Всё, всё, мама, не беспокойся. Покормила, расчесала… Зачиталась, рассказ попался грустный. А Лена дома?

— Они с Вовочкой вот только что в кино ушли. Сказали, две серии, чтоб с ужином не ждали. Ты что-то спросить у неё хотела?

— Нет, так просто. А ужин скоро?

— Минут через двадцать. Проголодалась?

— Нет… Спать хочу лечь пораньше. Устала, не выспалась, наверно…

— Доча, да что с тобой? Ты не заболела? Давай-ка я тебе чаю горячего налью. С малиной.

— Давай…

Она навалила себе варенья прямо в чашку, как делала когда-то в детстве. Ну и пусть она будет ребёнком, пусть никто не принимает её всерьёз. Ну и наплевать… Горячий чай помог ей, наконец, согреться. Но отнял последние силы…

— Мама, спасибо… Я, правда, лягу пойду. Есть совсем не хочется…

— Может, хоть немножко поешь? Кино сегодня по телевизору, про любовь.

— Не хочу про любовь. Спокойной ночи…

В постели она долго плакала в подушку. Потом подумала, что с ним, возможно, что-то случилось — и по этому поводу поплакала ещё…

∞

К утру у неё подскочила температура — и мама опять не пошла на работу, вызывала на дом врача. Девочка, скажи «а-а-а-а-а-а», дыши, не дыши, глубоко дыши… Ничего страшного, лёгкие чистые. ОКВДП, обычная простуда. Постельный режим и пить побольше… Так она и провалялась до понедельника. И хотя в понедельник утром температура спала, в школу мама не отпустила всё равно: лучше полежать ещё денёк, в тепле, выздороветь окончательно… А Тошке и не хотелось никуда идти. Сидела в кровати, обложившись подушками, читала, смотрела на свою уже полностью распустившуюся розу…

— А у нас подарок для выздоравливающей! — вернувшиеся из университета Вовка с Леной с шумом ввалились в комнату.

— Какой? Покажите!

— Не от нас, — Вовка вынул из-за спины большой запечатанный конверт, — от Вадима.

На что Тошка сразу нахмурилась и недовольно буркнула в ответ:

— А зачем вы ему сказали, что я заболела? Не хочу я таких подарков, из жалости.

— Тоша, ты чего? — непонимающе взглянула на неё Лена. — Это на день рожденья тебе, с запозданием. Выпросил у шефа фотокопии его лучших рисунков.

— Ну, если на день рожденья… — на губах её засветилась неуверенная улыбка. — А то терпеть не могу, когда жалеют. Спасибо тогда… Вы идите, я вставать буду.

Как только за ними закрылась дверь, она спешно разорвала конверт и с силой тряхнула его. На одеяло выпал такой же, сложенный вдвое тетрадный лист. С замиранием сердца она прочла написанное…

Извини, только вчера обнаружил твою записку. Если всё ещё есть желание встретиться, буду ждать там же в то же время. В любой день на этой неделе.

В.

Так быстро Тошка ещё никогда не одевалась. Как солдат по тревоге, подумала она и отдала сама себе честь в зеркале.

— Мама, мама, можно, сегодня опять я Мурку проведаю?

— Доча, ну ты же болеешь ещё.

— Уже не болею. И сегодня теплее гораздо. Мамочка, ну пожа-алуйста. Я по ней соскучилась.

Уже сбегая по лестнице, она ещё раз посмотрела на часы. Пять-двенадцать. Но, может быть, он всё равно дождётся…

∞

Он дождался. Стоял, укрывшись от снега под перекрытием, курил и опять писал что-то в своей толстой тетради. Как в автобусе тогда: напишет строчку-две — и опять уставится в потолок… В душе расцвело какое-то новое, незнакомое чувство. Она позвала — и он примчался. Хотя у него наверняка так много гораздо более важных дел…

— Здравствуй…

Что сказать после «здравствуй», Тошка так и не собралась придумать — и стояла сейчас в полном замешательстве.

— Привет… Может, в парке погуляем? — запихнув тетрадь в карман куртки, нерешительно предложил Вадим. И тут же начал оправдываться: — Понимаешь, Ленка книгу соседу отдала. Если б не собрался в воскресенье дебардацию на полке провести… Ты долго ждала?

— Вот ещё! — соврала она. — Пойдём… Спасибо за подарок.

— Не за что… Понравился?

— Не успела посмотреть. Иначе тебе гораздо дольше пришлось бы ждать, — скривив рожицу, поддразнила его Тошка.

Он улыбнулся.

— Железная логика.

— Или мы о другом подарке?

Вадим посмотрел ей в глаза, но промолчал.

— Ты не удивился…

— Я не думал, что ты догадаешься.

— Сам же сказал, что я очень умная.

— Ну, значит, просто я не такой умный, как ты.

— Опять смеёшься… Она у меня до сих пор стоит. И ещё очень долго простоит — это потому, что я секрет знаю: надо в воду добавить немножечко уксуса и сахара… Почему ты мне её подарил?

— По глупости… На прощанье…

— Нам незачем прощаться.

— Мне казалось, мы больше никогда не увидимся.

— А что нам мешает?

— Ты сама прекрасно знаешь, что.

— Не знаю! — в голосе её внезапно зазвучала обида. — И знать не хочу. Мне пятнадцать лет!

— Вот именно…

— Значит, ты всё-таки считаешь меня ребёнком…

— Нет, но…

— Ну а что тогда? Я тебе не нравлюсь? Совсем? Не заставляй меня чувствовать себя Татьяной Лариной… И ей, кстати, тоже пятнадцать было! — Тошка закусила губу, на глазах у неё выступили слёзы.

— Тоша, ну что ты, не плачь… — он взял её за руки. — Успокойся… Конечно, ты мне нравишься. Очень…

— Ты, может, думаешь, я не… — Она покраснела, как рак, и сказала, пряча глаза: — Я на всё согласна. У меня бабушка здесь рядом живёт. Она в больнице сейчас, я за её кошкой смотрю…

Во взгляде Вадима отразилась растерянность, почти испуг. Он не сразу нашёлся, что сказать.

— Тоша, ну ты хоть соображаешь вообще, о чём говоришь? — произнёс он наконец. — С тобой точно кондрашка хватит.

Эта нечаянная шутка заставила её улыбнуться. Но остатки обиды всё ещё не прошли.

— Если бы мне двадцать было, ты б себя со мной совсем по-другому вёл.

— Возможно. Но и ты б тогда не рвалась вот так по-дурацки свою взрослость доказывать.

— А не по-дурацки как?

— Никак, — он тоже улыбнулся. — Это ж не теорема тебе.

— Ну хорошо, пусть так… Только всё равно, пойдём со мной к бабушке. Мне Мурку покормить надо. А тебя я чаем напою, с печеньем — а то ты замёрз, наверно, пока ждал. Можем ведь мы просто чаю вместе попить.

— Чтоб соседи об этом твоим родителям назавтра доложили? Вот тогда уж нам точно никакие чаи больше не грозят. Взрослая рассудительная девушка вроде тебя не может этого не понимать.

— Да, конечно… — вздохнула она. — Не такое уж это, видно, и удовольствие — взрослой быть. Рассудительной, по крайней мере… Ну а хоть иногда видеться, вот как сейчас?

— Наверно… Если никто знать не будет.

— А Лена?

— В первую очередь.

— Она говорила, вы друг другу всё рассказываете.

— Ну да… Но сейчас-то у неё — муж. Который твой брат. И на ситуацию известно как посмотрит. Ты кошку свою по каким дням кормишь? И тебе к ней не пора ещё?

— Пора. А так, я почти каждый день здесь бываю. Вовка иногда вместо меня ездит, но редко.

— По выходным, тогда?

— Если по выходным, то в двенадцать. Тебе удобно будет?

— Договорились.

— Значит, в это воскресенье?

Вадим кивнул.

— Пока?

— Пока… Нет, подожди, не уходи. — Тошка сама взяла его за руку и с демонстративно виноватым видом спросила: — Скажи, если я признаюсь тебе сейчас, что целовалась уже с одним мальчиком, ты меня простишь и развратной считать не будешь?

— Не буду. Даже если с двумя, — пошутил он в ответ.

— Нет, второго не было. И первый, наверно, тоже не в счёт — потому что в детском саду ещё. Но если ты говоришь, что в принципе мне целоваться можно уже…

Вадим сдвинул набок свою «брежневку» и почесал в затылке.

— Логика у тебя действительно железная… В бабушку, не иначе.

— Не иначе. Так мне долго ждать? — она опять залилась краской.

Он нагнулся и неловко чмокнул её в щёку.

— Так не считается.

— Тоша, ну не на людях же.

— Тогда, в следующий раз? Мы можем пойти в кино и купить билеты в последний ряд. Так все делают, я читала. Обещаешь?

Содом и Гоморра

Вадим вернулся от стойки с двумя запотевшими стаканами, из которых торчали тонкие цветные соломки.

— Розовая — для дамы, ну а мне уж какая досталась, жёлтая. Так что, за твоё совершеннолетие, гражданка Советского Союза? Всё никак не налюбуешься?

— А по-моему, я тут очень даже хорошо вышла — как думаешь? — Тоша спрятала во внутренний карман полученный на днях паспорт, и они шутливо чокнулись молочными коктейлями. — Я тебе на этой фотографии нравлюсь?

— Ты мне в любом виде нравишься.

— Неправда. А ты — подхалим.

— По-научному это называется «джентльмен».

— Да? И ты со всеми своими знакомыми девушками такой джентльмен? — скорчила она подозрительную мордочку.

— Разумеется. Но только с тобой мне при этом никогда врать не приходится.

— Ты — супер-подхалим! Знаешь, на что мы сегодня идём?

— Понятия не имею.

— На фильм «до шестнадцати». Любой. Какой первый попадётся.

— Ты предсказуема, как газета «Правда», — Вадим вынул из кармана и показал ей два билета в кино.

Тошины глаза засветились.

— Вадик, ты у меня просто прелесть! — она послала ему через стол воздушный поцелуй.

И вдруг лицо её побелело от страха.

— Не оборачивайся… — прошептала она, опустив голову, втянув её в плечи.

Но было уже поздно. Возле их стола остановилась строго одетая женщина лет сорока с чем-то.

— Здравствуй, Кондрашова, — холодно произнесла она, чопорно поджав при этом губы, и перевела недобрый взгляд на Вадима.

— Здравствуйте, Полина Фёдоровна… — чуть слышно ответила Тоша, не подымая головы.

Не сказав больше ни слова, женщина отошла.

— Вадим, пошли отсюда скорей, — голос Тоши дрожал. — Это наша классная…

Не допив коктейлей, они вышли на улицу.

— Я домой сейчас, не провожай меня… И вслед не смотри. Если она родителям стукнет…

∞

Ещё с лестницы она услышала горестные причитания матери, перемежающиеся время от времени обвинительными тирадами. Всякий раз, когда Тошка выкидывала какой-нибудь фортель, доставалось прежде всего отцу. И ещё — заочно — бабушке, его маме… Ей захотелось развернуться и убежать. На что она надеялась? Чего ещё было ждать от Полины?.. Но нельзя же вообще домой не возвращаться…

— Явилась, бесстыжая… — в мамином голосе чувствовалась усталость. — Опозорила всю семью. Как нам сейчас в глаза людям смотреть? И в кого ты только пошла такая… А я-то никак в толк не возьму, где её по выходным черти носят… — И внезапно опять раскричалась: — Признавайся, кто он?! Что у тебя с ним?!

— Не твоё дело, — огрызнулась в ответ на такой приём Тошка. Ей стало вдруг всё равно. Пусть ругается, сколько влезет. Наплевать. — Дай пройти.

— Ах, вот ты как! Ты так с матерью!!! Ничего-ничего, я его и без тебя найду. С милицией! — Мать метнулась в её комнату и схватила со стола одну из рассыпанных кучей фотографий. — Этот?! Признавайся, этот?!

— Отдай! — Тошка попыталась вырвать у неё из рук карточку. — Не смей рыться в моих вещах!

Всё в комнате было перевёрнуто вверх дном. Ящики шифоньера и стола выпотрошены, книги разбросаны по полу, постель вывернута наизнанку.

В прихожей щёлкнул замок.

— Мама, что случилось? — вернувшийся из магазина Вовка, всё ещё в куртке и шапке, заглянул в дверной проём.

— Что случилось? — повернула она голову к сыну. — Что случилось?! Твоя сестра гуляет с мужчинами! Вот что случилось! Отца б пожалела, сердечника. Хорошо, если скорую не придётся вызывать… — И, отвернувшись опять к дочери: — Ты у меня завтра к гинекологу пойдёшь!!! Со мной!!!

На что Тошка тоже сорвалась в крик:

— Никуда я с тобой не пойду!!! На вот, выкуси!!! — она выхватила из кармана паспорт и ткнула им ей в лицо. — Ничего ты мне сделать не можешь!!! Убирайся из моей комнаты, чтоб я тебя здесь не видела никогда больше!!! Или я сама уйду, навсегда!!!

— Нет, ты только полюбуйся на неё… — мать в сердцах махнула рукой и бросила назад в кучу портрет улыбающегося Вадима.

Вовка замер, лишь сейчас заметив разбросанные по столу снимки.

— С-скотина! — прошипел он со злобой. И неожиданно гаркнул на всю квартиру: — Лена!!!

— Что?.. — мгновенно появилась та в дверях. Видно было, что ей очень не по себе — оказаться в эпицентре столь грандиозного семейного скандала.

— Где твой Вадим живёт?

— В ГЗ… — она непонимающе взглянула на него.

— Комната!

— Володя, в чём дело?

Он хапнул в горсть несколько фотографий и швырнул их ей чуть не в лицо.

— Убью гада!

— Володя, пожалуйста, не говори глупостей, — Лена схватила его за рукав и потащила из комнаты. — Чего ты пытаешься добиться? Ну хорошо, поедем к нему вместе…

∞

Вот оно и произошло — чего они больше всего боялись… Пытаясь собраться с мыслями, Вадим бесцельно мерил шагами московские улицы. Этот дамоклов меч висел над ними весь год. Но он убедил себя, что Москва — город большой, вероятность близка к нулевой. Крайне безответственно с его стороны… Знать бы хоть, как там сейчас, у неё дома. Известно станет, наверно, только через неделю, когда она опять придёт к нему на свидание. Или не придёт… Метро… Куда это он забрёл? Да, надо, пожалуй, возвращаться…

— Сволочь! Падла! — Кондрашкин набросился на него, едва лишь он успел выйти из лифта. В глазах потемнело от резкого удара затылком об стену.

— Володя, прекрати!!! — сквозь звон в ушах донёсся до него возмущённый Ленкин возглас. — Ты обещал, что драки не будет! Отпусти его!

Хорошенько тряхнув Вадима ещё раз, Тошин брат бросил недовольный взгляд на жену, но всё же чуть ослабил хватку.

— Не рассчитывай, что это — конец, — зловеще процедил он сквозь зубы, прежде чем окончательно разжать руки. — Гад-дёныш…

Ну что ж… По крайней мере, всё прояснилось… Не торопясь расправив куртку, Вадим сунул руки в карманы и не без доли сарказма поинтересовался:

— Может, всё-таки, ко мне зайдём? Или негодующая общественность настаивает непременно на публичном разбирательстве?

— Пошли, — хмуро согласилась Ленка. И сердито посмотрела на мужа. — А ты здесь останься — если отношения с сестрой на всю жизнь испортить не хочешь. Когда нужен будешь, я тебя позову.

Они молча прошли по коридору к его комнате.

— Ты с ней спал? — спросила она прямо с порога. — И, пожалуйста, без отговорок в стиле «джентльмены на такие вопросы не отвечают». А то я за Володю не ручаюсь.

— Нет, — невозмутимым голосом отозвался Вадим. — Удовлетворена?

— Врёшь.

— А зачем тогда вообще спрашивать было? Не веришь — пойди, у неё самой спроси.

— И она соврёт. Мама хотела её к гинекологу свести — так закатила истерику и отказалась наотрез.

— Ну а ты б на её месте не отказалась? Тебе не кажется, что это унизительно? Мягко говоря.

— Ладно, допустим. Но какого чёрта ты вообще девке голову морочишь?

— Почему сразу в таких терминах?

— А в каких ещё? Не будешь же ты заливать, что у вас тут «большое советское чувство», — Ленка иронически скривила губы.

— А хоть бы даже и так?

Она смерила его скептическим взглядом.

— И что, вот ты всерьёз, без дураков собираешься через пару лет на ней жениться?

— Если она к тому времени не передумает.

Ленка замолчала чуть не на минуту.

— Ну аф-фигеть — не встать… — произнесла она наконец. И, помолчав ещё немного, со вздохом выглянула в коридор. — Володя…

Мрачный Кондрашкин пропихнулся мимо неё в комнату.

— Ну?

— Докладываю: у них любовь, на текущий момент не спят, через положенное дельта-тэ думают расписаться. Прими как данное. Если по-прежнему намерен ему морду бить, пожалуйста, в другом месте и без меня. Но только учти: Тоша в ответ может таких дров наломать, что мало никому не покажется.

— То есть ты, что, предлагаешь оставить всё, как есть? — раздражённо буркнул он.

— А у тебя есть другие варианты? Выросла твоя сестрёнка, привыкай. Если ей твоя защита когда-нибудь потребуется, она попросит. Поехали домой. Что Тоше от тебя сейчас и правда нужно, так это моральная поддержка.

∞

— Здравствуйте, — Тошка выложила на стойку свой паспорт. — Я пришла забрать заявление.

— Давно подавали? — дежурный милиционер привычно перевёл несколько раз взгляд с документа на лицо и обратно.

— Вчера.

— Имя-отчество не совпадают, — озадаченно произнёс он, проведя пальцем по листу учётной книги.

— Это моя мама.

— Тогда вы не можете его забрать. Пусть мама сама придёт.

— Она не хочет. Но если потерпевшая — я, то почему я не могу? И там неправда всё.

— Девушка, ну вы поймите, — словно извиняясь, пояснил дежурный. — Правда, неправда — это ведь не мне решать. Мы любое заявление принять обязаны. И забрать его может только тот, кто подал.

— А что же мне тогда делать?

— Что, что… С мамой договариваться…

От этих слов Тошка почувствовала себя совсем беспомощной, бессильной что-либо изменить. На глаза невольно навернулись слёзы, она шмыгнула носом. Идя сюда, она была совершенно уверена, что стоит ей только расписаться где-то…

— Иван Ильич, — послышался вдруг у неё за спиной добродушный, чуть насмешливый баритон, — не узнаю тебя. Такую красивую девушку до слёз довёл.

Она обернулась. У двери, отряхивая от снега шапку, неторопливо расстёгивал блестящие пуговицы шинели ещё один милиционер.

— Что за беда стряслась? Чем милиция может помочь?

— Да вот, товарищ капитан, мать заявление подала — а она не согласна.

— Да-а, непростая ситуация… — новоприбывший с сочувствием посмотрел на вконец расстроенную девушку. — Ну, раз такое дело, пройдёмте-ка лучше ко мне в кабинет. Вместе покумекаем, как нам из неё выпутаться.

Пока он внимательно читал заявление, Тошке казалось, щёки её горят всё ярче и ярче: представить только, что за гадости там про неё написаны…

— Понятно… — капитан милиции убрал бумагу обратно в папку и сплёл пальцы в замок. — Прежде всего, если это ваш молодой человек уговорил вас прийти к нам…

— И вы тоже! — вскочила она на ноги и бросилась вон из комнаты.

— Да подождите же вы, подождите! Садитесь… Поймите, я обязан был задать вам этот вопрос. И вы на него уже ответили.

Она вернулась к столу.

— Извините… Я понимаю… Но почему я не могу прекратить всё это, когда мне уже шестнадцать?

Хозяин кабинета открыл её паспорт, улыбнулся и протянул ей его через стол обратно.

— Очень удачная фотография. Только получили? Поздравляю. Но дело в том, что юридически полная дееспособность наступает только с восемнадцати лет. Это не значит, конечно, что у вас самой нет пока вообще никаких прав. Но и родители ваши по закону тоже представляют ваши интересы. Как они их видят.

— И я ничего не могу сделать? Чем это ему грозит?

— Как в заявлении изложено, до трёх лет. Но это — чисто теоретически. На практике же, если потерпевшей больше четырнадцати, до суда очень редко доходит. Сообщаем по месту работы или учёбы — там разбираются в административном порядке.

— Но ведь мама выдумала всё. Почему я не могу написать своё заявление, как было на самом деле?

— Можете. Только заявления вашей мамы это ведь не отменяет. У вас претензий нет, у неё — есть.

— Тогда… — Тошка насупилась и тяжело задышала. — Я требую судмедэкспертизы… Или как там у вас это называется… И опровержения на этом основании.

— Хорошо, — капитан пододвинул ей чистый лист бумаги и ручку. — Так и пишите. Не знаю, насколько это поможет, но сделаем всё, что в наших силах.

∞

— Значит так, не будем тянуть время. Все знают, о чём речь, — на лице секретаря комитета комсомола явственно читалось желание поскорее развязаться со свалившейся на него неприятной миссией. — Вадим, что можешь сказать в своё оправдание?

Вопрос прозвучал риторически: ну какие тут могут быть оправдания? Очевидно, что решение уже принято — и вовсе не здесь. Осталось лишь официально оформить его, со всеми положенными реверансами и ужимками. Но помирать — так хоть с музыкой.

— Могу сказать, что не понимаю причин вызова меня на ковёр, — губы Вадима сложились в ироничную усмешку. — Устав запрещает комсомольцам дружить с комсомолками?

— Слушай, ну хорош комедию ломать, — с усталостью в голосе отмёл его ёрничание секретарь, — Мы здесь не для того собрались.

— Да? Ну а для чего тогда? Нет, Кир, серьёзно. Именно комедию мы тут сейчас и ломаем. Все дружно. И ты сам прекрасно это знаешь. Ладно, давай поговорим о чём-нибудь более содержательном. Например, о твоих пяти безотказных методах соблазнения первокурсниц, что ты в «Метле» на моём дне рожденья излагал.

Одна из присутствующих девиц непроизвольно хихикнула — но под грозным взглядом председательствующего тут же сделала каменное лицо, и в комнате воцарилась недобрая тишина.

— Мы сейчас тебя обсуждаем, — глаза Кира разве что молнии не метали, — так что потрудись не уводить разговор в сторону. Растление несовершеннолетних — это не устав ВЛКСМ. Это уголовный кодекс.

— Понятно. Хочешь сказать, окажись «пострадавшая сторона» не Антониной, а Антоном, вы бы меня ещё и в гомосексуализме обвинили, для полного комплекта?

— И обвинили бы! Если бы на тебя за это дело завели. Вадька, ну правда, кончай этот балаган. Себе ты в любом случае уже не поможешь.

— Балаган ты устроил. Верю, что не по собственной инициативе, а по указанию «старших товарищей» — но это мало что меняет. И о каком таком «деле» ты говоришь? Я что-то не припоминаю.

— Мы копию заявления получили, — голос Кира звучал уже не столь уверенно. — Будешь отрицать?

— Зачем? О заявлении я слышал. А также о том, что в возбуждении уголовного дела по нему было отказано — за отсутствием состава преступления.

— Так тебя не судят? Почему сразу не сказал? Какого лешего ты нам тут попусту мозги канифолишь?! Нам, что, заняться больше нечем?

— А ты спрашивал? У тебя ж наверняка и резолюция о выгоне уже написана.

— Да пошёл ты к чёрту! Зря только собрались из-за тебя… Кто за то, что мер не требуется?.. Единогласно. Люция, занеси в протокол…

Но эта неожиданная победа не принесла радости. Скорее стало жаль Кира — хорошего приятеля с интернатских ещё времён. Которому наверняка влетит сейчас за то, что «не оправдал доверия»… Да и что эта комсомольская фронда изменит? На деканат впечатление если и произведёт, то лишь как красная тряпка на быка…

∞

Не глядя на стоящую в дверях мать, Тошка укладывала в чемодан вещи. Она уже выплакалась и успокоилась, в душе остались лишь пустота и глухая злость.

— Тошенька, ну давай помиримся, я же не зла тебежелала… Не уходи, останься…

Она даже не повернула головы, словно и не услышала её. Эти попытки примирения начались на другой день после того, как Тошка, поборов гордость, швырнула перед ней на стол копию справки от гинеколога. У неё ещё теплилась надежда, что мама признает неправоту, заберёт заявление. Сходит в университет, объяснит, исправит всё… Только мать и не думала ничего этого делать. Не чувствовала за собой никакой вины. Наоборот, сама чуть ли не благодарности ждала за проявленную «заботу». Ну а Вадим… Как по ней, так и слава богу. С глаз долой — из сердца вон…

На сегодня ему было назначено «время „Ч“» — и Лена специально пошла с ним, осталась ждать в коридоре возле деканата, узнать результат…

— Вовка!

Брат явился на зов — по-прежнему замкнутый, непохожий на себя. Никто ей так и не объяснил, что же произошло там, в общежитии у Вадима. Лена сказала только, что всё нормально, и он не будет больше встревать…

— Помоги чемодан застегнуть. До бабушки проводишь?

— Конечно. Прямо сейчас?

— Да. Пошли.

Больше всего ей хотелось попрощаться с Леной — но та так и не вышла в прихожую. Очевидно, решила отсидеться в их с Вовкой комнате, от греха подальше…

— Папа, пока, — кивнула она отцу, подхватив с полу свой портфель. — Заходи в гости. — И впервые за последние несколько дней заговорила с матерью: — За себя я бы тебя простила. Но за то, что Вадима выгнали из аспирантуры, я не прощу тебя никогда.

За тысячу вёрст

Рейс, несмотря на начавшийся было снег, не отменили. Не задержали даже ни на минуту. Точно по расписанию куцехвостый Ту-154 взревел турбинами и растаял в темнеющей на глазах вечерней синеве неба. Оставив позади Москву, университет, плачущую в аэропорту Тошу…

Россыпь огней внизу дрогнула и, склонившись, плавно поползла в сторону. Самолёт взял курс на восток. Туда, где среди заснеженной тайги затерялась забытая богом деревушка, в которой нет телефонов, и единственная связь с внешним миром — это прилетающий раз в неделю «Кукурузник»…

∞

Здравствуй, Тоша!

Первым делом, прости за почерк. Пишу в самолёте — чтоб с ним же сразу и отправить. Хотя писать, в общем, и нечего пока. Если не считать, что доказал в полёте одну лемму, которая не давалась мне с самого начала. (Помнишь, я тебе показывал? Совершенно очевидная, но любая очевидность тоже требует строго доказательства.) Шефа радовать, правда, рано ещё: надо сначала перепроверить всё сто раз. Так что пока ты — единственная, кто знает.

Качает — жутко, за бортом не видно ни черта. Как пилот в таких условиях самолётом умудряется рулить, не представляю. Но ты не волнуйся: катастроф на этой трассе не было пока ни одной. К тому же, если ты моё письмо читаешь… Дальнейшую цепь рассуждений можешь провести сама. Да и прилетели уже почти.

Ладно, пардон за чёрный юмор. По ощущениям в желудке, снижаемся. Точно, объявили. Не знаю, когда в следующий раз сумею написать: зимой самолёты летают нерегулярно. Да и в другое время тоже — когда аэродром развезёт. Всё, катимся лыжами по снегу. (Вот ты знала, что у самолётов лыжи бывают?) Встали. На чём заканчиваю.

До свиданья, не скучай.

Вадим

∞

Милый мой Вадик!

Спасибо за письмо. Очень рада за тебя, что не унываешь и всё у тебя получается. А мне так много рассказать тебе надо. Я в аэропорту собиралась, но всё из головы вылетело. А сейчас ещё накопилось. Бабушка меня в другую школу перевела, к ней поближе. Но не поэтому. В старой совсем невозможно стало, классная растрепала кому-то — вот и разошлось. Откуда ещё-то? Хихикают за спиной или даже открыто дразнятся. А некоторые девочки — видно просто — ужасно завидуют.

Перечитала сейчас, как-то с бухты-барахты пишу. Дальше постараюсь получше.

К нам с бабушкой позавчера папа в гости заходил. С подарком, магнитофон кассетный, как раз какой я давно просила. Сказал, они с мамой на день рожденья мне его хотели купить, но в магазинах не было. Врёт, конечно. Мама хочет домой меня так вернуть — но ничего у неё не выйдет.

Опять сбилась. Я же про школу начала. Новая математичка — я не знаю даже, лучше или хуже. Строгая очень. У старой-то я могла вообще ничего не делать, только контрольные писать. Домашку с меня никогда не требовала. Бабушка её (новую) хвалит за это. Говорит, а то я привыкла бездельничать и если в университете буду так же, то первой сессии не переживу.

Подумала сейчас, тебе, когда в интернат поступил, тоже, наверно, трудно было. Да ещё и от дома далеко. Хотя, когда все никто никого не знает, это всё же немного легче, наверно. Но вообще, можешь за меня не беспокоиться, не пропаду.

Да, а бабушка шефу твоему звонила — она его знает, оказывается. Минут двадцать болтали. Я подслушивать пыталась, но ничего не разобрала почти. По-моему, она беспокоится, что я „по глупости и неопытности“ (это что мне расслышать удалось) с тобой связалась. Может, и так. Но только — если логически рассуждать — по уму такого ведь вообще не бывает: по уму — это же по расчёту, верно? И мне показалось, твой шеф её успокоил. Во всяком случае, она сказала потом: „Ну, возможно, Вадим твой — и нормальный парень.“

Ещё я собиралась всё в фотографию сходить, но так и не собралась пока. И это ты виноват: слишком рано письмо прислал. Так что высылаю пока паспортную — я ведь там правда хорошо получилась? Даже капитан милицейский похвалил.

Ну всё, пока.

Твоя Тошка-Кондрашка

P.S. Ещё раз перечитала. И поняла вдруг: я ни разу ещё, за больше года, не сказала тебе, что я тебя люблю. (И ты мне, между прочим, тоже.) Так вот сейчас говорю.

∞

Тоша, здравствуй!

Я тебя тоже люблю. Действительно, неканонически это у нас как-то получилось. Вероятно, от математического склада ума: зачем лишний раз констатировать очевидное? Надеюсь, ты улыбнулась — а то все говорят, что шутки у меня или обидные, или дурацкие.

Перехожу к новостям. Устроился на работу, учителем в школу. Та училка, что у меня была, вышла в позапрошлом году на пенсию и к детям в город умотала. Так председатель в приказном порядке счетовода нашего обязал математику и физику вести. Видела б, как он обрадовался, что отвертелся наконец. Но это ещё не всё. Как узнали, что я на олимпиаде с иностранцами работал, чуть не со слезами упросили и английский тоже взять. В общем, прохлаждаться не приходится. (Хотя тут скорее согреться бы.)

Матушка моя ждёт не дождётся познакомиться с тобой. Как понимаю, выяснить, хорошая ли ты хозяйка. Шучу. Но когда она меня неоднократно женить пыталась — на всех по очереди девицах из деревни (и соседней тоже) — всегда именно на эту характеристику больше всего напирала. (Опять дурацкая шутка, я знаю.)

А ты со своей мамой лучше помирись. Пусть обо мне что угодно думает, но тебе ж она — мама всё-таки. Вот и на папу твоего, говоришь, вечно катит. Ну, характер у неё такой. Свою независимость ты ей уже продемонстрировала — и она это к сведению приняла, вы на равных сейчас. К тому же

Смешно. Начал писать — и зачеркнул. Показалось, словосочетание „наши дети“ прозвучит не вполне прилично. Но не хочешь же ты их без бабушки оставить. Совсем горшки побить — это редко когда наилучшее решение.

За фотографию спасибо. И за следующую авансом (это чтоб тебя совесть замучила, если не пришлёшь). Свою в ответ не обещаю: у нас в радиусе километров ста, по крайней мере, ни одного нормального ателье. Ненормального, впрочем, тоже. А сам я фотографией никогда не увлекался. Да и чего на меня смотреть? Взамен обещаю нарвать подснежников (как только вылезут), сколько в конверт влезет.

Ещё из новостей (я ж крестьянин теперь). У нас на днях корова отелилась, новорожденный чувствует себя превосходно. Если не передумаешь прилететь летом, имеешь возможность научиться доить (я не умею, если что). И сено косить (это я умею, могу сам научить). Вообще, проникнуться духом деревенской жизни: вода из колодца, баня во дворе, русская печь, свиньи по лужам… Ладно, не буду тебя дальше пугать — а то и правда передумаешь.

Будь здорова. До свиданья.

Вадим

∞

Здравствуй, Вадик!

Надеюсь, у тебя по-прежнему всё хорошо. Поздравляю с телёночком, привет Бурёночке.

Насчёт доить — не знаю: честно говоря, я корову боюсь. Лошадь тоже боюсь, но ездить верхом — это так аристократично. А ты меня научить обещал, если случай представится — помнишь? Прилечу я к тебе почти наверняка: бабушка уже пообещала денег на дорогу дать. (У неё пенсия персональная, не помню, говорила ли тебе.)

А про маму ты, конечно, прав. Но вот как-то представить себе не могу, что опять буду с ней мур-мур-мур — зная, из-за кого ты сейчас так далеко от меня. Может, когда вернёшься. Давай, не будем больше об этом пока.

В новой школе осваиваюсь, ходила к одной из девочек на день рожденья. Математичка меня так и продолжает шпынять — но ты знаешь, что? Подозреваю, это бабушка её попросила. С другими она гораздо снисходительнее. Остальные учителя — так, ничего особенного. Географиня только дура совсем, над ней все потешаются. По физре сдавали нормы ГТО. Ну, ты знаешь, я не очень спортивная. Но по стрельбе выбила на золотой значок, второе место в школе!

Приходили Вовка с Леной. Оба передают тебе привет. Вернуться не уговаривали. Насколько я поняла, родители (мама, в основном) уже смирились с мыслью, что я переехала к бабушке насовсем. Напиши, кстати, как я тебе на фотографии? Это опять Лена постаралась.

И ещё бабушка просила и ей тоже прислать твои изыскания (это как она назвала). А то, говорит, скучно на пенсии — да и лишняя пара глаз не помешает. Ошибки найти, „вернуть твоего гения с небес на землю“. Ты на неё не обижайся за эти слова, она к тебе правда хорошо относится. Считает, главная помощь, какую можно оказать коллеге (вот так прямо и сказала) — это здоровая критика. Очень надеется поприсутствовать на твоей защите — а главное, на банкете погулять.

До свидания, люблю тебя.

Твоя Тоша

∞

La charmante mademoiselle Antoinette!

Je suis désespéré! Ваша фотография — просто шедевр, и я всерьёз опасаюсь, что умыкнут Вас у меня при первой же удобной возможности. Пока я тут, вдали от Вас и цивилизации, телят пасу.

А серьёзно, рад, что в новой школе у тебя всё хорошо, друзей заводишь. И бабушка твоя права, насчёт сачкизма. Из наших несколько человек так вылетело. Привыкли, что всё легко даётся — в настоящую учёбу втянуться так и не сумели. Передавай ей спасибо за проявленное к моей скромной персоне внимание. Скажи, „изыскания“ вышлю бандеролью со следующим самолётом, через неделю или две.

Сам же я большими успехами в школе (я ведь не только крестьянин, но и учитель теперь — не забыла?) похвастаться, к сожалению, не могу. Многим оно ну вот просто совершенно не надо. Так, конечно, всегда было, и пока я сам здесь учился, тоже. Но всё равно обидно. Из тех учителей, что я помню, никого практически не осталось. После отработки все норовят поскорей назад в город сбежать. Вот и я тут такой же временный. „Баламута“ помнишь? Так оно всё и есть, к сожалению.

Жду тебя летом. У нас тут красиво, на самом деле. Очень. Речка прозрачная, лес настоящий. Грибы, ягоды — в Москве на рынке таких не купишь. И верхом ездить я тебя обязательно научу. Совсем аристократично, правда, не получится — за отсутствием в нашем простонародном колхозе аристократичных дамских сёдел. (Так что кринолинов с собой не бери, не пригодятся.) Но в остальном массу удовольствия гарантирую.

Всё. Вроде, ничего больше.

Au revoir, mon bel amour.

Вадим

Бабушка

Антонина Григорьевна отложила в сторону очки и нехотя поднялась из кресла.

— Всё, Тошенька, хватит. Заболтались мы с тобой. А нам ещё за гостями убрать надо.

— Конечно, бабушка, — тут же подскочила та с дивана и начала собирать со стола тарелки и чашки.

А Антонина Григорьевна взялась сортировать расставленные на старинном комоде поздравительные открытки. Большая часть, понятно, так, по должности. Но среди них, несколько и от настоящих друзей. С кем когда-то работала или училась вместе. Не так много осталось их на этом свете…

Они уже заканчивали расставлять всё по местам, когда в прихожей — в который раз за сегодня — зазвенел звонок.

— Сейчас, бабушка, я открою… — Тошка захлопнула стеклянные дверцы серванта и понеслась к входной двери. — Тебе ещё цветы.

— Поставь к остальным. От кого?

— Из «Стекловки», — развернула она торчащую из корзинки открытку с Чебурашкой.

— Ну. А я-то уж думала, забыли они обо мне совсем. Давай сюда, приберу к остальным…

Они опять уселись по своим местам.

— Баба Тоша, а замуж ты за дедушку когда вышла?

— Да сразу, как восемнадцать исполнилось, — Антонина Григорьевна выровняла и перевязала ленточкой стопку старых конвертов. — В тот же день заявление и подали. А расписались после майских уже, когда очередь в загсе подошла… Его той зимой как раз в аспирантуре восстановили… Будь он жив, в прошлом году золотую свадьбу сыграли бы…

Часы на руке у Тошки неслышно дрогнули, и она коснулась пальцем циферблата. По вспыхнувшему звёздами экранчику пролетел, стреляя во все стороны из бластера, космонавт в скафандре.

— Ой, бабушка, убегаю! — вскочила она с места и бросилась к зеркалу. — Это Лёнька — помнишь, я тебя говорила? Мы вместе на квантовые вычисления ходим. Ему родители на пятнадцать лет новую ВР-приставку подарили. И мне тоже обещают — мы тогда сможем вдвоём через сеть играть. Всё, пока! — она спешно напялила куртку. — С днём рожденья ещё раз!

Оглавление

Роза

Матожидание чуда

Содом и Гоморра

За тысячу вёрст

Бабушка