Что нашептала мне пустыня [Пиня Копман] (fb2) читать онлайн

Пиня Копман Что нашептала мне пустыня

Тяжек путь к святой земле

Пыль, барханы, скорпионы,

бред горячечный и стоны.

Тень едва ползет на склоны.

Миражи сквозь щели вежд.

День за днём и ночь за ночью.

судьбы, порванные в клочья.

В нас теперь сосредоточье

новой веры и надежд.

Истым Божьим словом званы

через зной и сквозь туманы

мы бредём в чужие страны

ясным днем и в серой мгле.

Под палящим небосводом

По камням, пескам и водам.

Станем мы святым народом

в обетованной земле.

Но пока — разноголосье.

Мы — отдельные колосья,

и скрипим кривою осью

на разбитом колесе.

В опьянении свободы

мнят себя вождем похода

племена, князья и рóды

одурев, почти что все.

Есть Завет, и что ж такого?

Путь неясен к жизни новой…

Божья воля как оковы.

Всё успело надоесть.

Нас несёт, как ветром тучи.

На зубах песок скрипучий.

Может врут, что будет лучше?

Рабство было — рабство есть.

Ветер враки дует в уши,

клич вождей звучит всё глуше,

и сомненья души сушат

как былинку суховей.

Для чего ушли из дома,

где и боль была шаблонна,

где хоть жили по-худому

но под крышей и сытней?

К ночи слабость непритворна.

Но встаём с зарёй упорно,

вещи в путь собрав проворно,

тащим скарб, что так убог.

Нынче горе полной чашей,

но придем мы в землю нашу

оросим, взлелеем, вспашем.

Говорят, что с нами Бог!

Старый мир уже расколот.

Но клинок колотит молот,

пекло днем и ночью холод,

закаляют с каждым днем.

В льдистом небе звезды тают.

Ночь прошла и вновь светает.

Подожди, Земля Святая!

Мы уже к тебе идем!

Негев. Вечер пятницы

Ржа заката блекнет понемножку,

веет воздух прелью и тоской.

Сумерки крадутся серой кошкой.

Тишина. Расслабленность. Покой.

Благодати шаль легла на плечи,

сея просветления пыльцу.

И горят, шаббат встречая, свечи -

Гимны благодарности Творцу.

Над домами колесом телеги

катится луна на небосвод.

Пятница закончилась, и в неге

Негев отдыхает от забот

И даже в пустыне

Разлита Предвечным с небес долгожданная влага.

Сегодня пустыня проснулась от дремы, как будто.

Колючка бесстрашно бежит на холмы из оврагов

рассеяв по склонам щебенчатым серые путы.

Без солнца безрадостно-серою стала природа.

Не жарко, не пыльно. Но горького запаха волны

почти наваждением смутные чувства тревожат,

как будто бы призраки тех, виноватых невольно,

в пустынях далеких обретших последнее ложе,

кто верил и шел, но не видел финала Исхода.

Присяду на камень и землю поглажу рукою.

Так было извечно и все повторяется ныне.

Как нам не хватает опять тишины и покоя,

и даже в великой спокойной и тихой пустыне.

Ну, может быть скоро. Ну, может быть с Нового года…

Негев. первая ночь 5779 года

Бледный отсвет от заката

как змея ползет куда-то.

Мозаичные вершины

оплывают синевой.

Месяц пялит, будто кобра,

зрак презрительно-недобро

на костер наш, на машину,

чуть качая головой.

Горы сыплют прах горстями

обрываясь в море прямо.

Берег, как на пилораме,

режет мертвая вода.

И, как в старой доброй драме,

вдаль бредут волхвы с дарами,

а над древними горами

разгорается звезда…

Мы сидим на толстой слеге.

Тлеют ŷгли красно-пеги,

зреет кофе в томной неге

(в полпустыни аромат)

Море, горы, звёзд побеги,

Над макушкой капля Веги…

Это Негев, древний Негев

поднебесный стилобат.

(Стилобат опора для колонн в храмах)

Через два часа пустыня

окончательно остынет.

Скорпионы и фаланги

к нам ползут из нор и дыр.

Над осевшей серой пылью

распластав в пол неба крылья

то ли сокол то ли ангел

охраняет этот мир.

Ничего, что жизнь убога.

Здесь, у звёздного чертога

благодати слишком много.

Воздух пьётся как вода.

Без сомнений, без предлога

Здесь душа в ладонях Бога.

И ведет тебя дорога

прямо в вечность. Навсегда.

Зимние посиделки в Негеве

— Расскажи мне про снег, — просит старый Ахмед,

— видел я в интернете: у вас чудеса

и под снегом пол года стоят города.

А ему, между прочим, за семьдесят лет.

Девять внуков. Вполне обеспеченный дед.

10 раз видел снег. Каждый раз — полчаса.

Но в снежки поиграть не пришлось никогда

Он сидит в куфиé и верблюжьей абé

невысок, худощав, и, как мячик, упруг.

И с улыбкой внимает моей похвальбе.

Я всерьез благодарен нескладной судьбе

что с Ахмедом в пустыне свела нас давно.

Бедуин и философ, и, может быть, друг.

Только, жаль, мусульманин не пьющий вино.

(куфия — головной платок, аба- плащ бедуина)

Мы в низинке меж двух крутобоких холмов

из камней неширокий очаг возвели,

и горит в нем с угля́ми верблюжье дерьмо.

(но от шишек сосновых и запах соснов).

Мы золу не спеша отгребаем с боков.

Негев, может, беднейшее место Земли,

а живут бедуины здесь сотню веков.

Я плету небылицы про Е 22,

про сугробы как дом и метельную ночь,

про колонны машин, что плетутся едва,

потому что за снегом не видно почти,

а Ахмед, зерна кофе прожарив сперва,

начинает их в ступке латунной толочь.

Добавляя по чуть кардамон из горсти.

(Е-22 международная трасса)

Холодало (плюс 10 у нас, — холода).

Где-то тявкал койот, где-то пес подвывал.

В старом чайнике медном кипела вода.

и над паром, казалось, плясала звезда…

Под Тюменью буран. Не асфальт — холодец.

Мы как будто попали под снежный обвал.

Ни назад ни вперед. Словом, полный звездец.

А когда был засыпан по крышу FIAT

и с фальшфейером я танцевал на снегу,

месяц к нам заглянул, бледноват и щербат.

Был последний пакетик навоза сожжен,

кофе в турке был трижды в песок погружен

и такой по пустыне пошел аромат,

что без слез я о нем рассказать не смогу.

Кофе грел. Я поверил и сам, что не вру.

И заметил Ахмед, запахнувши абу:

— Интернет, телевизор — одно баловство.

Человеку жара ли, мороз — не к добру.

Мы как пыль на ветру, как туман поутру.

Но Всевышний для нас выбирает судьбу.

Да пребудет незыблема воля Его!

Песнь бедуина

О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде, поражало очевидцев.

Хроники Негева

Первый крик мой звучал на заре,

когда небо становится синим.

Я рожден в бедуинском шатре

посредине Великой пустыни.

Ночью небо как россыпь углей,

Солнце — дар Всемогущего бога.

Бедуин не привязан к земле.

Дом его: лишь шатер да дорога.

Славу предков в стихах воспою.

Дар певца мне дарован Аллахом:

Род мой славен, неистов в бою,

и мужчины не ведают страха.

Меч Небес, Аудẚ Моамẚр,

побратим самого Сал-ад-Диина,

для кяфиров беда и кошмар

от Какýра до Ур-Шалаима.

(Какур — крепость крестоносцев)

Достославны Халѝб и Сардẚр,

Джад, Закẚрия, сын Исмаѝла,

Зейд, Рашид и Али Моамẚр.

Мы их помним и чтим их могилы.

Семь имен. Каждый, — славный боец.

Моамаров все помнят доныне.

Мы верблюдов стада и овец

выпасали в Великой пустыне.

Я — восьмой. Вас уверить дерзну:

в шестьдесят воин не из последних.

Взял себе молодую жену.

Роду нужен мужчина — наследник.

Лѐйла, страстных восторгов хурджин!

О царица моих дромедáров!

Подари мне девятую жизнь!

Да продолжится род Моамáров!

Негев. Январь

Я иду по Палестине.

Скалы, склоны и пустыня.

Сверху небо синим-сине, -

чайных стран старинный зонт.

Зимний ветер лапой львиной

треплет с нежностью седины

Древний Негев, чуть картинно,

опрокинул горизонт.

Щедры влагой были тучки.

Чуть зеленые колючки

тянут ветки, словно ручки

в пьяном танце к небу вверх.

Где водой прорыта балка

преет пряная фиалка.

И прожитых лет не жалко

после дождичка в четверг.

Негев зимой. Вальс

Ливни на Юге, на Севере буря со снегом.

Небо тяжелое, серое, словно кошма.

Тут не до шуток: сварливо нахмурился Негев.

Стынет Израиль. И вправду настала зима.

Пальмы порывами ветра трясет как тростинки.

Ветер с дождем, а к рассвету и вовсе плюс пять.

Как надоело носки одевать и ботинки

чтобы по лужам с собакой пойти погулять!

Влага и сверху, и снизу обрыдлая влага.

Дождь то как морось, то ливнем — почти ассорти.

Влага в пустыне, конечно, великое благо,

Но и во благе неплохо бы меру блюсти.

Не поддадимся депрессии влажной гипнозу!

Гавкнем, и хвост пистолетом, Дружок!

Ведь над Хермоном назавтра согласно прогнозу

будет безветренно и обещают снежок.

Вот и не льет, только тучи на куполе пегом.

"Мѝнет и это", — сказал бы мудрец Соломон.

Надо внучат наконец познакомить со снегом.

Ладно, зима так зима! Жди нас скоро, Хермон!

Хамсин

(Диалог с собакой)

А гулять я с тобой не пойду, извини.

Снова в воздухе пыль и за сорок в тени.

Рыжий пот заливает и режет глаза.

Нам, собакам, гулять в это время нельзя.

Этот ветер с песком африканских пустынь

меж собой мы зовем с уваженьем "хамсин".

Закаливший свой дух в левантийской золе,

он издревле прописан на этой земле.

Старобытный зверюга, горячий дракон

с длинным пыльным хвостом, не считает препон.

В нем жестоких берберов горячая кровь

Злоба проданных черными черных рабов.

Здесь, на ближневосточном своём рубеже

Мы к горячим соседям привыкли уже

Притерпелись, проблемы и беды деля.

Что поделаешь? Это ведь наша земля!

В еврейский праздник суккот

Колдовских древних слов сочетанья

В них надежда на Бога и страх,

Все мы помним, что значат скитанья

жили предки в пустыне в шатрах.

Мы держались традиций веками

хоть свободен наш дух и нестрог.

Ламп гирлянда мигнет огоньками.

Так поднимем ЛУЛАВ и ЭТРОГ!

И в палатке под листьями пальмы,

При открытом пологе входном,

Будем медленно есть и печаль мы

запивать будем красным вином.

Шар луны в неба синем бассейне,

воздух светится от волшебства,

"Будь БАРУХ АДОНАЙ ЭЛОГЭЙНУ!"

повторяем молитвы слова.

Мы не голодны, Боже, и здравы,

Нам учиться-работать не в лом.

Мы не просим богатства и славы

Все что нужно — один лишь ШАЛОМ

До рассвета растянется ужин

Будет пища лежать на столе

Помоги, Адонай! Нам лишь нужен

мирный труд на свободной земле!

Древний Акко

Пепел времени — пыль да порох

в порах трещин в твоих стенах.

Акко, Акра, — преданий ворох!

Чем ты бредишь в полночных снах?

Видишь ты египтян колесницы,

ассирийских копий леса?

Может, звон монет тебе снится,

финикийские паруса?

Богател на торговле перцем

в разноречии толп людских.

Помнишь Ричарда с львиным сердцем?

Крестоносцы, ты помнишь их?

Был твой порт всем народам базаром

и весь мир в ладони держал.

И тебя ценили не даром

как в подбрюшье Востока кинжал.

Ах, как славно здесь бились турки,

прикрывая Иерусалим.

Видел ты Бонапарта фигурку?

Как он рвался к стенам твоим!

А потом и турков не стало.

Стал ты, Акко, вонючий хлев.

Лишь мослами покачивал вяло

переевший Британский лев.

Но свалил он к своей бленнорее,

от бессилия и стыда.

И освоили Акко евреи.

Окончательно. Навсегда.

Не суѐтно здесь, дышится сладко

Камни. Вечность. На камнях — мхи.

Рифмы сами ложатся в тетрадку.

Ну хотя бы эти стихи.

Вади Кельт. Иудейская пустыня

Вẚди Кельт — высохшее русло (ручей), тянется с запада на восток, через Иудейскую пустыню, от Иерусалима до Иерихона. Сюда направляли козла отпущения за грехи всего народа "к Азазéлю". В пещеры Вади Кельт удалялись отшельники, чтобы быть ближе к Богу.

По преданию на горе Карантẚль постился 40 дней, а затем подвергся искушению Иисус Христос.

Голы лунные пейзажи.

Гор голодных вернисажи:

охра, сепия и даже

терракот и карамель.

Как опоен белладонной

Разум, жаром исступленный.

Жжется воздух раскаленный

Это, детка, Вади Кельт!

Иудейская пустыня.

Камень, щебень, пыль и глина.

Как морщины исполина

вади режут гор кисель.

Никого. Лишь в тенях резких

то ли оживают фрески

То-ли искуситель в феске,

то ли крошка Азазель.

В логах, балках и распадках

серый вьюн ползет украдкой

змей да ящериц укладки.

Жизнь и скаредна и зла.

Грозному Творцу внимая

Плачет здесь душа немая.

И грехи с себя снимает

отпущением козла.

Карантẚль. Морастырь искушения в Иерихоне

В туч хиджаб свой лик стыдливо

прячет бледный ночи спутник.

Зашуршит листвой олива,

вопрошая "Кто ты, путник?"

Согнут весом тяжкой клади

как добычей тать порочный,

Ты каких иллюзий ради

в час крадешься неурочный?

Мрачны гор ночных теснины

ветер стылый посвист мечет.

Звуки глухи, тени длинны.

Вдох на чет а выдох- нечет.

Лезут щупальца тумана

Как драконы из урочищ

Ты бредешь походкой пьяной.

Странный путник, что ты хочешь?

Шкандыбаешь тропкой тёмной

меж утесами и бездной.

На плечах, — валун огромный,

грубый, тяжкий, бесполезный.

Больно давит плечи камень,

щиплет едкий пот глазницы.

Каждый тяжкий шаг — экзамен:

Не свалиться! Не свалиться!

А усилья все бесплодней,

и ползет из теней плена,

словно дух из Преисподней,

фѐтор затхлости и тлена.

(фетор- зловоние)

Стекленеет, исчезая

тень в предчувствии рассвета.

Ветер рыскнет, как борзая:

Путник! Путник! Где ты? Где ты?

Смоет пеленой сырою

старых гор ночную повесть.

День не скажет. Ночь сокроет

Кто тот путник: Демон? Совесть?

Реквием для Иерусалима

Полдень давит оголтело,

воздух душит, как Отелло.

Щели улиц тлеют прело,

как обугленный шашлык.

Только камень раскаленный

да клочки олив на склонах.

Колокольня Елеона

тянет в небо желтый клык.

Старый город евусеев.

Бродят толпы ротозеев,

в обалдении глазея

и внимая без мозгов.

Как шуршанье тараканье

стен старинных трепыханье

и зловонное дыханье

древних проклятых богов.

Даже днем в теней сплетеньи,

бродят призраки в смятеньи,

и садятся на ступени

в ад сошедшие давно.

Сверху небо синепенно,

но внизу шипит геенна,

и безумье бьется в венах

как бродящее вино

Камни кровь впитали в поры.

Крики, стоны, слезы, споры.

Лицемеры, хамы, воры.

Ярость, ненависть и зло.

Тяжко дышит этот город

как скрипучий старый ворот,

как нахохлившийся ворон,

чье столетье истекло.

К Храму спряталась дорога,

Вера стала выше Бога.

Лицемеры у порога,

нищим в сердце места нет.

Много слов, но смысла малость,

Правда где-то затерялась.

На закате солнца алость

красит Храм в багровый цвет.

Здесь проклятья, здесь проказа.

Столько горя вместе сразу!

От миазмов и до сглаза

черных пятен стробоскоп.

Он ужасен. Он заразен.

Чтоб отмыть его от грязи

ливня мало. Может, сразу

у Творца просить потоп?

Дети вечного исхода

Май 2021 г.

Холод капель камень точит

мысли душат, как удав.

Путь наш был из тьмы и ночи

непокоен и кровав.

Но, как газ из недр планеты

рвется вверх сквозь толщу вод,

тяжкий наш из тени к свету

неизбежен был исход.

Пламя веры в этом племени

под неверья черным льдом

Мы идем сквозь бездны времени.

До сих пор еще идем…

Пряча мысли, души, числа

(страх был главный наш урок)

мы играли в тени смысла,

мы читали между строк.

И рвались душою в дали,

и решали — кто же мы.

И на кухнях обсуждали

как разрушить царство тьмы.

А душа народа дикого

так устроена, дружок:

от смешного до великого

только маленький шажок.

Неба щит лазурной чашей

нависает над холмом

и в глаза пустые наши

Солнце жгучим зрит бельмом.

Даже птицы не летают,

тени тают, сея страх.

Здесь вода всегда святая.

человек всего лишь прах.

Прозвучат слова халдейские

о заклании ягнят.

Эти очи, мать библейская,

мира всю печаль хранят.

Кости, жажда, жар, дорога.

Смерть не сводит стылых глаз.

Мы в себе рождаем Бога.

Бог в себе рождает нас.

Правых нет и виноватых

Но что сможешь — соверши!

Нет покоя. Нет возврата.

Вечный путь, — он часть души.

Мы хотели быть счастливыми

но Господь сказал нам: "Хрен!"

Нету мира под оливами.

Только боль и вой сирен.

Память о Катастрофе

День памяти жертв Холокоста и героев сопротивления (на иврите "Йом А-Шоẚ") является в Израиле днем национального траура.

В этот день Еврейское государство чтит память шести миллионов евреев, уничтоженных германскими нацистами и их пособниками вовремя Холокоста (Шоẚ) в ходе Второй мировой войны.

В 10 часов утра звучит двухминутная сирена, которая слышна по всей стране.

Как только раздается сирена, жизнь в Израиле замирает: прекращается работа на всех предприятиях, люди останавливаются на улицах, водители паркуют автомобили на обочинах дорог и выходят из машин — все вспоминают евреев-жертв Шоа.

В Израиле свято блюдут ритуал.

Нам память сжирает улыбки гангреной

Сегодня стоял я и слушал сирену.

И так весь Израиль стоял.

И стала Земля как единый погост.

Не в фильмах. Не в библиотеке.

Мы помним. Он с нами всегда — Холокост

заложенный в гены навеки.

Память о Бабьем Яре

Жили в Киеве, в доме у желдорпутей

(Зализныичный тогда райсовет),

папа с мамой и трое погодков детей.

Яше, младшему, было пять лет.

Папа был одноног и протез на бедре.

Вдруг война навалилась, как тать.

И уже в сорок первом году, в сентябре

стало поздно куда-то бежать.

И пришел вечно пьяный сосед их Грицай

"Мот, — сказал, — я мальца заберу.

Мне признался мой кум, он сейчас полицай,

что жидов всех прикончат в Яру"

Мама плача закутала Яшу в пальто,

папа тихо сказал "Адонẚй"

И обрезало память, как было и что,

сколько после уж не вспоминай.

Украина горела и голод душил,

но был брошен спасательный круг.

Хуторянин, священник, лесник старожил,

много сел он прошел, добрых рук.

То в соломе на бричке дорожкой-змеёй

до Констанцы, не зная границ.

То в шаланде по морю с еврейской семьёй

по дорогам кочующих птиц.

Повезло и хватило и духу, и сил,

Не попался он в руки врагу.

И молитву-хвалу он Творцу возносил

на еврейском уже берегу.

Нынче Яков, за восемь десятков, вполне

фору даст тем, кто младше его.

Воевал. Дважды ранен он был на войне

Внуков-правнуков двадцать всего.

Да, чуть руки дрожат и чуть сбивчива речь

Но в пекарне своей, трудолюб,

и поныне еще возжигает он печь.

Ценят в Негеве сдобу "Алюф".

Он подвижен, смешлив, в общем, "гарный козак".

Оптимист по любым временам.

С огоньком в любопытных еврейских глазах,

он пример жизнелюбия нам.

Не пропали те годы совсем в забытьи:

Приезжая из дальней земли

"З Украиины" гостят у него три семьи.

Те, что мальчика Яшу спасли.

Горе дымкой размыто в своем далеке.

Только память — божественный дар.

Надо боль словно камень сжимать в кулаке

чтобы вновь не пришел "Бабий Яр"

Израиль. День независимости. Йом а ацмаŷт

День Независимости Израиля

с 17–00 8 мая до 17–00 9 мая 2019 г.

Жили были дед да баба

в стародавние года.

Не евреи, не арабы.

Их и не было тогда.

Без налогов, без обмана

люди жили легче птиц

На просторах Ханаана,

ибо не было границ.

Без болезни нет лекарства.

Появились государства,

и интриги, и коварство,

и налоги и цари.

И потомки Авраама

дрались, с братом брат, упрямо,

и росли обиды-шрамы,

Черт их гордость подери!21

Тыща лет до новой эры:

Ханаан расцвел без меры.

Дети иудейской веры

подняли свою страну.

И, еврейскими трудами,

весь Израиль цвел садами,

был богат людьми, стадами.

Вот как было в старину.

Меж Египтом и Востоком

по долинам нешироким

зацепив Израиль боком

шли торговые пути.

Место стрёмное такое.

Жить здесь в мире и в покое

и неможется почти.

То халдеи, то мидяне,

ассирийцы-северяне

(смерть летучая в колчане),

разоряли, били, жгли.

Греки, римляне, ромеи,

Крестоносцы-лиходеи,

Мамелюков злобных беи

пили кровь Святой Земли.

Палестина опустела,

словно хата обгорела.

Не найти в ее пределах

процветания следов.

Всюду пусто и пустынно,

лишь кочевья бедуинов

да болот густая тина

и десяток городов.

Пять веков еще Османы

не добры, хотя гуманны,

здесь алкали каши манной,

соблюдая свой адат.

И Британия в финале

лихо туркам наваляла.

Палестиной управляла,

получив на то мандат.22

В подмандатной Палестине,

как на старенькой холстине,

дни, погрязшие в рутине,

тридцать с хвостиком годов.

Были горы и пустыни,

и болота и пустыни,

англичане, бедуины,

и евреи и… пустыни.

И немножко городов.

О правах людей радея,

и, устав гонять злодеев,

выдали в ООН идею,

что возникнуть здесь должны

для арабов и евреев,

мусульман и иудеев,

суверенных две страны.

Для евреев, если честно,

эта мысль была чудесна:

статус был необходим.

Но арабы стран окрестных

в соблюденье нравов местных

закричали: "Не дадим!

Это вредная затея.

Сила есть, — права имеем.

Всех убьем, не сожалея.

Пусть умрут дитя и мать.

Всё порушим, всё развеем!

Пусть потом хоть пожалеем,

Не позволим здесь евреям

государство возрождать!"

И навис над Палестиной

беспощадной гильотиной,

мерзкой, липкой паутиной

в дни прекрасные весны,

лютый, варварский, холодный

подколодный и бесплодный

призрак будущей войны.

Было: Пятого ияра

возгласил Бен-Гурион

воплощенье веры старой

в правду будущих времен.

И надежда всех евреев

бедных, средних, богатеев,

словно знамя в небо взреяв, -

"Жить на лучшей из земель"

вознесла нас вверх, как крылья.

Стала явью, стала былью,

"Государством Исраэ́ль".

Споро строились заводы

и сады и огороды.

Потекли по трубам воды.

Вновь цвела страна моя.

Как вода сквозь створы шлюза,

из Европы, из Союза

кто-то с грузом, кто без груза

прибывала алия

(алия- возвращение евреев в Израиль)

Семь десятков лет промчало.

Мутных вод своих немало

вынес в море Иордан.

Вольнолюбцы, демократы,

генералы и солдаты,

мы Святой Земли фанаты.

Исраэль нам Богом дан.

Были войны, боль без меры,

и интриги и аферы,

И любовь была, и вера,

труд с утра и до утра.

Глупость, мудрость, свет идеи,

и герои, и злодеи.

Расцветали орхидеи

и Земля была щедра.

Были бодрость и усталость.

Жизнь стремительно менялась.

Только главное осталось:

Вера в нас, и в мир, и в труд.

Свежих ветров дуновенье

пусть приносит обновленье!

Божье ждем благословенье

в славный Йом а ацмаŷт!

Примитивная пустынная б…

Пустынная баллада. А Вы что подумали?

Вдохновенье гонит Пиню

или диких предков зов…

Бросив все бреду в пустыню

под созвездье гончих псов.

Каждый вздох — глоток Токая

втянут легкие-мехи.

Так они и возникают

примитивные стихи.

Примитивно первобытны

Звук свободен и не строг.

Знаков тайных, смыслов скрытных

не найдете между строк.

Ветер стих, шуршат кусты и

в небе первая звезда.

Бормочу слова простые

как земля или вода.

Предложения не длинны,

площе строганной доски.

Мысли точно дух пустынный

суховаты и легки.

Рифмы незамысловаты

Потому их петь легко.

Месяц выглянет из ваты

синеватых облаков.

Мудро создал Бог Природу,

и она нам стала мать.

Вскипячу на ŷглях воду.

Буду кофе создавать.

Зерна светлые поджарю,

в медной ступке разотру

В джезве, — бедуинском даре,

возложу в ладонь костру.

И за миг до закипанья

в теплый погружу песок.

Охлаженье-нагреванье,

два шажка — один стишок.

Аромат взойдет убойный

Полпустыни скажет: “плять!”

Сей продукт, богов достойный,

я и стану потреблять.

И, в себе добившись сладу

с окружающей средой,

запью свою балладу

охлажденною водой.

Затушу огонь песочком.

Побреду, следы чертя.

Поэтическая ночка

мне оставила дитя.

Вслед из тучки бледно синей

щурит месяц хитрый глаз.

Ну, прощай пока, пустыня,

я приду еще не раз.

Послестишие

Дорогой читатель!

Если у тебя хватило терпения дочитать эти стишки до конца,

и не отпало окончательно желание иметь со мной дело,

посмотри другие мои книги на ЛитРес.

Если захочешь со мной связаться, найди меня через мою страничку на Фейсбуке: Пиня Копман, https://www.facebook.com/profile.php?id=100013147813479

или на сайте «Поэмбук»

Там, кстати, появляются новые стишки, которые, надеюсь, тебя позабавят.

Хорошего тебе настроения!

Твой Пиня

Приложение. Источники иллюстраций

0-1

https://pixabay.com/tr/illustrations/krall%C4%B1k-temple-sinagog-yahudiler-6196975/

1-1

https://pxhere.com/ru/photo/987232

1-2

https://www.publicdomainpictures.net/ru/view-image.php?image=310129&picture=-ii

3-2

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Book_of_Exodus_Chapter_13-10_(Bible_Illustrations_by_Sweet_Media). jpg

4-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Die_Negev_blueht.jpg

5-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: After_the_rain_(11257895063). jpg

6-1

https://pxhere.com/ru/photo/884443

7-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Pletzl_rue_des_Ecouffes_soucca.jpg

8.1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: PikiWiki_34272_St._George_Monastery_in_Wadi_Qelt.jpg

9-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Monastery_of_the_Temptation_(Jeriho). jpg

10-1

https://pxhere.com/ru/photo/1128445

11-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: HPIM0311.jpg

13-1

https://commons.wikimedia.org/wiki/File:A_special_salute_flypast._Israel_72nd_Independence_Day._III.jpg

13-2

https://commons.wikimedia.org/wiki/File: Prime_minister_David_Ben-Gurion.;_1951.jpg

16-1

https://pixabay.com/ru/images/download/israel-4733314_1280.jpg?attachment

17-1

https://pixabay.com/ru/vectors/%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D1%83%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%B2-%D0%BF%D1%83%D1%81%D1%82%D1%8B%D0%BD%D1%8F-%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%B1%D0%BB%D1%8E%D0%B4-%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8F%D1%87%D0%B8%D0%B5-307056/