Умирающая планета [Наталья Александровна Новикова] (fb2) читать онлайн

Наталья Новикова Умирающая планета

Я умираю. Вокруг только холод и братья-звёзды. Услышьте моё послание: я умираю. Вот вам моя история, пусть она будет прощальным подарком. Те, кто это слышит, знайте: вы уже ничего не исправите. Пройдут миллионы световых лет, будет уже слишком поздно.

Я помню её. Они не смогут отнять этого у меня.

Они ввели в мои вены какую-то дурь. Я чувствую, как она превращает меня в кого-то другого, кого-то равнодушного. Мне всё меньше хочется задавать вопросы. Хочется только повторять то, что делал вчера: двигаться вперёд, убивать врагов, пить их кровь. Ступать на их земли. Ощущать их страх.

Но я помню её. Я буду её искать.

Я помню, что она была дорога мне. Я узнал её, когда мы ещё были детьми. Мы вместе бегали босиком по траве и смеялись. Сколько себя помню – я всё время был с ней. Других воспоминаний нет.

Я врастаю в своего сихра. Он голоден. Я голоден. Мне хочется насытиться кровью этих двуногих существ. Я вижу отчётливо, как пульс вздрагивает в каждой их артерии на шеях и запястьях.

Мои восемь ног перемещают меня от камня к камню, царапают по граниту. Восемь моих глаз отлично видят в темноте. Я замечаю, что один из двуногих напряг мышцы, присел и приготовился к прыжку. Но я опережаю его: обе мои задние ноги чиркают по твёрдому камню, я прыгаю, и мои челюсти защёлкиваются на его бедре. Тёплая кровь смешивается с моей вязкой слюной, и я вижу, что мои надсмотрщики довольны. Он отзывают меня, и я отползаю.

Я уже на корабле, в грузовом отсеке. Клетка с холодными прутьями. Другое небо – серое, неприветливое. Рассвет затмевают облака смога, который идёт от плавильных печей, где они превращают магму в свои прочные доспехи.

Меня отделяют от сихра. Эти твари охотятся только в темноте, поэтому мои враги совершают набеги по ночам. Меня помещают в ящик, где я могу только лежать, согнувшись пополам. Пищу мне не дают – они говорят, что я должен насыщаться кровью их врагов – людей из моего племени такаи. Когда я бываю наездником сихра, всё так и происходит: я не могу удержаться и терзаю их плоть. Но я помню её. Я буду её искать.

Лёжа в ящике из дерева, я вспоминаю её.

Её зовут Бетти. Моя маленькая Бетти. Её голубое платье взметалось каждый раз, когда она убегала, а я её догонял.

Я впервые поцеловал её, когда нам было по тринадцать. Она покраснела и крикнула, чтобы я больше так не делал. Но я видел, что ей понравилось. Она засмеялась и убежала, голубое платье взметнулось, и я побежал за ней.

Догнал её, свалил в траву, и мы хохотали, смотря в бескрайнее голубое небо.

– Ты когда-нибудь думал, что там, за облаками? – вдруг серьёзно спросила она. А я ответил:

– Не знаю. А какое это имеет значение?

– Ты что, не понимаешь? Где-то там есть планеты, и на них живут другие. Они, может, точно также лежат и смотрят сейчас в небо, а мы их не видим.

– Знаешь, мой дедушка рассказывал о других. Он говорил, что на каждой планете есть жизнь. Сама планета – это уже жизнь. Он рассказывал мне, что видел других.

– Как?

Её глаза распахиваются в удивлении, в них вспыхивает интерес.

– У моего дедушки было особое понимание. Он слышал деревья и волны. Мог разговаривать с теми, кого мы с тобой не понимаем – с животными, например. И он говорил мне, что каждая планета – и есть жизнь.

– Как ты думаешь, что это значит? Мы не одни в этом мире?

– Мы точно-точно одни на этой поляне, – шепчу я ей в ухо. Она смеётся от щекотки, а я любуюсь её лицом.

В броне из застывшей лавы они неуязвимы. Ни один такаи из моего племени не может поразить их. Они зовутся ниббами, что означает «завоеватели». Они безжалостны и жестоки. Свою планету они давно убили, и теперь им нужно где-то брать ресурсы и пропитание. Даже самая крепкая броня из переплавленной лавы не спасает их тела от цинги и рахита. Им нужны наши земли и то, что на них растёт. Поэтому они отбирают наездников для сихров, и теперь я – один из них.

Они посягнули на нашу планету. Но что важнее – они разлучили меня с Бетти. Они за это заплатят.

Хью, старший помощник командующего отрядом, мерил шагами белую комнату лаборатории. Что-то было не так с номером двадцатым. Он соединялся со своим сихром, но в момент отсоединения в его поведении оставалось что-то враждебное. Это было едва уловимая злоба в глазах и напряжение в пальцах, и это очень беспокоило Хью.

Сейчас, как никогда, было важно, чтобы высадки, которыми он руководит, приносили максимальный результат. Его двухлетний сын Мао страдал от рахита, и это необходимо было остановить: поскорее добыть нужное количество свежих продуктов, чтобы выжать из них концентрат. Каждую ночь, когда Хью уходил на задание, он смотрел на тощее тельце в кроватке, на бледную жену, неусыпно дежурящую рядом. Она заламывала руки и каждый раз с мольбой спрашивала, как прошла их вылазка. Она ничего не комментировала, но он видел, как она отчаялась. Мао был для неё всем после восьми лет бесплодных попыток забеременеть.

С номером двадцать было что-то не так, а что именно, должно было прояснить обследование, назначенное на сегодня. За дверью послышались приближающиеся шаги, Хью одёрнул на себе форму и встал по стойке «смирно». Вошёл капитан Клод.

– Да процветают ниббы! Приветствую, Хью!

– Да будет Вселенная обращена к нам. Приветствую, капитан!

– Как вам известно, мы рассмотрели ваш рапорт о номере двадцать и намерены провести обследование сегодня.

Это означало, что мозг номера двадцать тщательнейшим образом просканируют в трёх спектрах на предмет отклонений в виде остаточных воспоминаний и положительных эмоций на раздражители.

– У нас на него большие планы, Хью. Мне не хотелось бы, чтобы номер двадцать был списан. Ты понимаешь, о чём я?

– Да, сэр. Если возникнет необходимость, мы, согласно протоколу, должны будем ввести повторную инъекцию.

– Именно.

– В чём его исключительность, сэр?

Капитан сощурил глаза:

– Не потеряй его, Хью. Он очень важен для нашей миссии.

Капитан, чеканя шаг, вышел из лаборатории.

Хью стал ждать.

Через пятнадцать минут в комнату вкатили номера двадцать, привязанного к креслу. Лаборант запустил сканеры и начал настраивать их на нужную частоту. Хью смотрел на экран, краем глаза поглядывая за испытуемым: тот не выказывал попыток вырваться. На его лице застыл оскал, в глазах – ледяное равнодушие. Сложно было сказать, что номер двадцать думал о предстоящей процедуре, и думал ли вообще.

Экран замигал, и Хью принялся рассматривать дёргающееся изображение.

Меня привязали ремнями и притащили в комнату, где белые стены, пол и потолок слепят глаза. Подключили какие-то провода и теперь смотрят на экран. Наверное, что-то пошло не так. Их дрянь не подействовала, или подействовала не так, как они рассчитывали.

В глазах рябит. Лысый спрашивает что-то о такаи. Это моё племя, придурок, если ты этого не знал. Картинка на экране дёргается, но я угадываю в ней своих. Девять ребят – наш отряд, который вышел встретить захватчиков. Они все полегли, все, кроме меня. Мой пульс учащается, ремни больно врезаются в кожу запястий. Оказывается, я сжимаю кулаки. Изображение на экране теперь чёткое: девять такаи, четверо справа и пятеро слева. Я вёл их в бой, но привёл только к смерти. Странно, что я не помню их имён. Помню только лица, и больше ничего.

Высокий в выглаженной форме отворачивается от монитора и смотрит мне в глаза. Лысый снова задаёт вопрос, на этот раз про вчерашнюю ночь. Вижу на экране такаи, который изготовился прыгнуть. Я прыгаю, вонзаю свои челюсти в его бедро. Вспоминаю вкус крови на губах…

Я замотал головой и попытался прогнать это воспоминание из головы. Они ковыряются в моих мозгах. Им что-то нужно.

Вопрос лысого:

– Кого ты ненавидишь?

На экране вспыхивает его лицо. Он недоволен – это видно по его перекошенной физиономии. Я ухмыляюсь. Плюнул бы в него, да мешают ремни.

Голос высокого:

– Почему он не перестал ненавидеть нас?

Лысый жмёт плечами, лезет в другой аппарат, стучит по кнопкам.

Они хотят, чтобы я подчинялся им. Перестал их ненавидеть. Но они потерпят неудачу. Потому что я помню её…

Изображение на экране дёрнулось. Появилась она. Моя Бетти.

Лысый наклоняется к самому моему лицу. От него несёт плохо переваренным мясом.

– Почему вы считаете себя частью племени такаи? Эта особь – ваша семья?

Видимо, ответ им важен: лысый и высокий напряглись, внимательно на меня смотрят. Наверное, я не должен помнить её. Но я помню, ещё как помню! Бормочу, мотаю головой, чтобы лысый наклонился ближе, а затем шепчу ему в самое ухо: «Выкуси!». Смеюсь, пока меня увозят из белой комнаты.

Лаборант ещё раз прокрутил запись сканирования. Их интересовало изображение женской особи такаи. Она лежит в зелёной траве, большую часть изображения занимает голубой цвет – небо и часть её одежды. На лице улыбка, она смотрит прямо на Хью. Вернее, на номер двадцать – такой он её помнил.

Он вспомнил такайку – вероятно, свою жену или подругу. Этого не должно было произойти, ведь согласно отчётам, ему ввели полную дозу рапилия – вещества, выжигающего воспоминания и эмоции. Каждого потенциального наездника подвергали этой процедуре. Наездник должен полностью сливаться с сихром, которым управляет, а для этого требуется проникновение в его нервную систему. Такое проникновение достигается чувствительными датчиками, которые устанавливают в височные доли мозга наездника и в лобную долю мозга сихра. Соединение номера двадцать проходило без сбоев, но всё же, он не должен был запомнить ничего из прошлых событий. Указание капитана на то, что двадцатый важен, добавляло Хью подозрений в том, что справиться с возникшей проблемой будет не так-то просто.

Я найду тебя, Бетти. Как только выберусь отсюда.

На третьи сутки пребывания в ящике они снова вкололи мне что-то. Первое время ничего не менялось, а потом резко заболело в висках, и я отрубился.

Я слышу ровное гудение. Не знаю, что это, но оно не утихает ни на минуту. Они снова таскали меня в белую комнату и задавали вопросы. Я снова видел Бетти – там, на большом экране. Изображение дёргалось и прыгало, но я смог увидеть её и улыбнулся. Может, я умру здесь, но если нет – если мне повезёт и я выберусь, Бетти, я найду тебя.

Меня снова соединяли с сихром и доставляли на мою родную планету. Я хотел искать Бетти, хотел убежать, но опять почувствовал голод. Мы совершили набег с другими наездниками и отрезали пятерых такаи от их союзников. Я перестал слышать гул, перестал чувствовать что-либо, кроме звериного голода и желания убить. Меня чуть не стошнило, но желудок был пуст, а тело сихра жаждало новой пищи. Надсмотрщики позволили прикончить три такайки, и мой сихр насытился, а вместе с ним насыщение пришло и ко мне.

Позже, при свете дня, когда меня вновь бросили в ящик и гудение заполнило мои уши, я вспоминал лица тех такаи. Несчастные даже не пытались бежать – они просто стояли, оцепенев, и в их глазах я видел ужас. Я и сам ужаснулся, когда увидел сихра впервые.

Нас было десять. Я не могу вспомнить их имён, остались только лица. Мы прикрывали отход основной группы. Я был полон решимости прогнать захватчиков с нашей земли, потому что они вторглись на территорию, на которую не имели никаких прав.

Старейшины рассказывали нам, что ниббы – так звались захватчики – убили всё живое на собственной планете и принялись за соседние. Они совершали набеги по ночам, когда свет дневной звезды мерк. Они приводили с собой огромных пауков на длинных блестящих лапах, а сами одевались в магму, которая делала их хилые тела неуязвимыми для наших стрел. Им нужны были ресурсы – урожаи с наших полей, чистая вода из наших рек. А ещё им нужны были наездники. Сихры – тупые злобные твари, которых легко перебить поодиночке. Но ниббы научились сращивать их с наездниками.

Отец говорил мне, что однажды они забрали его брата и сделали из него наездника. Он увидел брата при одном из набегов, сидящего на спине одной из этих мерзких тварей. Глаза его были пустыми – он как будто не видел моего отца и не отзывался на своё имя. Тогда отец осознал, насколько сложно будет их победить. Они используют против нас наших же собратьев, превращают их в безвольных марионеток на спинах своих чудовищ и ведут их в бой, как телков.

Когда наш отряд столкнулся с ниббами, я крикнул товарищам, чтобы сомкнули строй и держались бок о бок, выставили вперёд копья.

– Попробуем пустить кровь этим тварям, – крикнул я, – и посмотрим, действительно ли она голубая!

Я видел четырёх ниббов, которые встали справа и слева от тварей и не пошли вперёд. Помню, как пауки стали подбираться к нам медленно, вперив в нас свои выпуклые глаза и переставляя длинные лапы. Я хотел крикнуть своим, чтобы кололи в глаза, но от страха не мог пошевелиться. Помню, как твари сделали несколько больших прыжков и оказались у меня за спиной. Помню крики товарищей, хруст костей и чудовищные хрипы.

Один из пауков подобрался ко мне, смотрел мне прямо в глаза своими восемью зрачками. С клыков у него капала вязкая жидкость, похожая на слюну, а из пасти воняло гнилью. Мне обожгло правую ногу, в глазах полыхнула красная вспышка. А после я уже был в ящике, и мне вкалывали что-то в вену на бедре.

Но я не стану одним из наездников. Я найду способ выбраться и отыщу мою Бетти.

На следующий день они снова кололи мне эту дрянь. В момент, когда лысый приблизил к ноге шприц, я захохотал. Сколько же раз они будут пытаться, пока не уяснят: я не стану их частью. От моего смеха лысый занервничал, его рука дрогнула, и в месте укола проступило несколько крупных капель крови.

Два дня и две ночи после укола меня не беспокоили – не отвозили в белую комнату и не соединяли с сихром, только мой страж приносил отвратную массу из отрубей, чтобы я не помер от истощения. Я ел и думал.

Что-то во мне менялось, я чувствовал это по тому, насколько острее становилось воспринимать окружающее. Свет раздражал мои глаза, я щурился и вытирал выступавшие слёзы. В гудении, которое несколько дней назад было равномерным, сейчас я угадывал паузы и протяжные звуки. Похоже было на то, как если бы кто-то нырнул в лохань и оттуда пытался вам прокричать что-то, а вы бы слышали только невнятный голос.

На третью ночь за мой снова пришли. Соединили с сихром и поместили в грузовой отсек корабля. Я смотрел глазами сихра, но часть моего разума задавалась вопросом, смогу ли я смотреть и своими глазами тоже. Было невозможно понять, как это сделать – ведь когда я смотрел на стены отсека, мне казалось, что смотрю я своими глазами. Но мой собственный угол зрения был намного уже, чем то, что я видел сейчас, поэтому разумом я понимал, что смотрю, используя сихра, но не мог отделить его от себя. Я чувствовал, как во мне разгораются голод и жажда, и не мог противостоять им.

Тогда я испытал догадку, пришедшую мне в голову: попробовал почувствовать на своей спине наездника. На моей гладкой спине, которая возвышается над блестящими длинными лапами – на ней что-то есть? Что говорят мне мои ощущения? Я втянул воздух через ротовое отверстие, сглотнул слюну. Во рту две пары клыков лязгнули от резкого движения челюстью. Я попытался пошевелить головой, но не смог. Моё тело качнулось вправо, и я увидел соседнего сихра. Голова могла поворачиваться только вместе с телом. На спине я чувствовал тяжесть, которая немного давила в том месте, где обычно у меня была шея. Едва уловимая разница в температуре спины и ног помогла понять, что на спине у меня что-то тёплое. Я вновь повернул тело вправо, чтобы рассмотреть соседнего сихра.

Он не показался мне огромным и был одного со мной размера. На спине у него лежало тело такаи, живот и плечи которого были прикреплены к сихру чёрными ремнями. Тело заключено в броню из лавы. Ну конечно! Чтобы никто не смог снять наездника точной стрелой. Из головы такаи к голове сихра вели две трубки. Глаза наездника зияли белками без зрачков. Был ли у меня на спине такой же наездник? Я хотел закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, но век не было. Может, мне сбросить наездника? Тогда мы сможем разъединиться? Непонятно, что в таком случае станут делать надсмотрщики. Лучше пока не совершать резких действий.

А что, если дать моему настоящему телу какую-то встряску? Потрясти в прямом смысле слова? Я попробовал повторить движение, которое делают намокшие животные, отряхиваясь. Один из ниббов шагнул ко мне. Он сощурил глаза, рассматривая меня и того, кто был наверху. Корабль тряхнуло, лёгкий толчок дал понять, что мы приземлились.

Откинутая дверь глухо ударилась о песок, и мы двинулись в ночь. Впереди я видел дрожащие огни факелов. Мы снова приближались к поселению такаи. Я опять не смогу помешать сихру разрывать их, и это намного хуже, чем просто быть безучастным зрителем: сихр черпает мою волю, мой разум, чтобы нападать на них. Но как же мне вычерпать его самого? Эта связь должна работать в обе стороны, ведь мы – один организм, пока я остаюсь наездником.

Тем утром я был возвращён в привычный ящик с ощущением, которое сводило с ума: собственные руки виделись мне багровыми от крови моих соплеменников. Я сделался их убийцей и потерял право называть их своими.

Но я всё ещё помню Бетти. Я буду её искать.

У меня начался жар. Они снова кололи и снова таскали меня в белую комнату. Там я видел её. Бетти, кругом Бетти. Её образ заполнил белые пятна стен, смотрел на меня с потолка. Он был в лице моего стража, а потом – на дне деревянного ящика. Я звал её потрескавшимися губами, а гудение в моей голове отвечало невнятными фразами утопленника. Голова раскалывалась на части, и сквозь боль я слышал собственный хриплый шёпот: «Бетти. Моя Бетти».

Полученные данные совсем не нравились Хью.

– Я видел, как сихр пытался сбросить номера двадцатого, – доложил ему один из стражей.

Капитан, хоть и неохотно, раскрыл Хью причины, по которым номер двадцать был так важен для миссии: его предки обладали даром шаманов – взаимодействовали с животными на своей планете. Командование полагало, что такая способность даст двадцатому большое преимущество перед остальными наездниками, и он сможет стать вожаком отряда.

Повторные дозы рапилия не устранили остаточные воспоминания номера двадцать. Одно из них было наиболее часто повторяющимся – такайка по имени Бетти. Хью испытывал некоторое уважение к этому парню – он держался за своё воспоминание о ней и, видимо, черпал из него силы сопротивляться действию рапилия. Возможно, потребуется устранить её физически и продемонстрировать это Двадцатому, чтобы перекрыть его положительные эмоции глубоким шоком. Хью вызвал капитана, собираясь сообщить ему свои соображения.

Не знаю, сколько дней или недель прошло, прежде чем мир перестал разваливаться на осколки. Я начал ощущать в ушах удары своего пульса, мог облизывать пересохшие губы. Увидел рядом с собой миску с жижей из отрубей, потянулся к ней и проглотил всё. Кто-то рядом со мной говорил – спокойно, я бы даже сказал, величественно, делая паузы после каждой фразы: «Я умираю. И со мной умирает целая планета. Они убили её. Я умираю».

Голос повторял одни и те же слова, и мне захотелось взглянуть, кто же стал моим собратом по несчастью в этой неудобной деревянной камере. Я поворачивал голову вправо и влево, заглядывал в узкие щели, но никого не видел. Я хотел заговорить с ним, но мог лишь шипеть – жажда раздирала мне горло.

«Я умираю», – продолжал мой невидимый сосед.

«Держись, приятель! Они не получат нас. Не так, как рассчитывают». Если бы только он меня сейчас услышал.

Тот, другой, замолчал на несколько долгих мгновений. А потом сказал то, чего я никак не ожидал.

– Я услышал тебя. Ты назвал меня… приятелем? Кто ты?

Я был уверен, что не произносил свою фразу вслух. Я только подумал, что хотел бы сказать её. Голос продолжал:

– Ты не узнаёшь меня?

Как я должен его узнать? Он – один из такаи, которых я знал?

– Кто такие такаи?

Он… отвечает на мои мысленные вопросы? Это не совпадение?

– Я слышу твой разум, обращённый ко мне. Ты слышишь мой. Но ты не мой собрат? Кого ты называешь такаи?

«Кто ты вообще и как пролез в мои мозги? Это всё из-за дряни, которую они мне вкалывают? Ты – сихр?!»

Я запаниковал и заёрзал в тесном ящике, стало трудно дышать.

– Я – Оилс, один из Тысячи. Как твоё имя?

Своего имени я не помнил. Только номер – они называли меня Двадцатым.

«Я… не помню. Меня называют Номером Двадцать».

– Двадцатым у нас был Сибил. Ты – не он. Ты из смертных?

«Что? Я из племени такаи. Я с другой планеты, меня держат здесь в плену. Ты тоже пленник?»

Пауза.

– Ты – смертный. Как ты можешь слышать меня?

«Да кого это «меня»? Ты сам пролез в мои мозги и теперь не понимаешь, как?»

– Я – один из Тысячи. Когда-то мы пришли, чтобы принести сюда жизнь. Каждый выбрал себе место в тёмной материи и образовал Сверхновую, на которой создал свой мир. Я не пленник, Номер Двадцать. Я – центр и самая суть этой планеты. И я умираю.

«Подожди… то есть ты – существо, которое читает мои мысли и которое где-то в ядре планеты?»

– Я и есть ядро планеты. Я образовал вокруг себя сферу, где само понятие пространства и времени неабсолютно. Но эта планета умирает – они убили её. Те, кто выжег её леса и осушил реки. И я умираю вместе с ней.

Я никак не мог понять то, что услышал. Существо, которое старше заключено внутри планеты? Оно спрашивало обо мне и других – ниббах, которые уничтожили порождённую им планету.

И я рассказал ему о чудовищных деяниях ниббов. Рассказал о сихрах, о ночных вылазках и том, что я почти ничего не помню о своей жизни до плена. Ничего, кроме неё. Я рассказал ему о Бетти. Каким-то чудом эта вколотая дрянь не вытравила из моего мозга воспоминания о ней, но она заточила мой ум.

На своей планете я часто слышал то, чего не слышали другие. Я понимал, на какую ногу захромает конь, хотя он только невнятно бормотал, а я определял в его интонациях закономерность – мелодию, если хотите, и понимал, в каком месте у него появилась боль. Меня переполнял восторг, когда я вслушивался в урчание кошек и чувствовал что-то, что они, как мне кажется, сообщали всем нам – умиротворение и покой. Мой дед входил в круг старейшин и был шаманом, – думаю, это понимание у меня от него. Отец тоже чувствовал животных, но мы никогда не говорили об этом. Я просто видел, что он понимает их и знает, чем именно им помочь.

Так что, пока ниббы кололи меня, я начинал улавливать голос Оилса, только поначалу не мог разобрать слов, и всё думал, что это гудение или «голос утопленника». А потом смог услышать его, и у меня появился собеседник, с которым я коротал день, закрывая глаза от света и сжимаясь в деревянном ящике.

Мы проговорили, используя наши разумы, до заката дневной звезды, а ночью меня снова отвезли на вылазку. На этот раз всё прошло не так гладко: такаи метали в нас сюрикэны, и один из них вонзился в спину сихра, шедшего впереди меня. Паук продолжил идти, но наездник на его спине вскрикнул и отклонился назад. Я в один прыжок поравнялся с раненым и повернул к нему голову. Такаи озирался вокруг и кричал. Я знал, что его грудь и живот не были защищены доспехами из лавы в тех местах, где соприкасались с сихром – я подметил это, когда наблюдал за тем, как меня подсоединяют. Лезвие сюрикэна рассекло ремень, привязывавший такаи к сихру, и поранило его живот. Взгляд такаи был осмысленным, он явно пытался освободиться от второго ремня. Один из надсмотрщиков подскочил к нему, развернул его сихра с помощью специального шеста и повёл куда-то назад.

Позже, сидя в грузовом отсеке по пути назад, я обдумывал случившееся, продолжая смотреть глазами сихра и чувствовать его телом. Почему раненый наездник вдруг перестал быть частью своего сихра? Возможно, боль была настолько сильной, что он смог отсоединиться? Я должен попробовать сам.

Пока светила дневная звезда, у меня было время подготовиться. Мне удалось отделить маленькую щепку от своего ящика, и я расковырял рану под ногтем большого пальца левой ноги: это было место, скрытое обувью, которую не снимали, когда подсоединяли меня. А значит, не могли заметить кровоподтёка. Пока я возился, щурясь и сдерживая стоны, Оилс рассказывал мне о своём народе.

Они зовутся Тысячью и путешествуют по галактикам, создавая новые миры. Предпочитали творить в уединении, не слыша других голосов. Такова их природа – для созидания необходима тьма, тишина и сияние горячей звезды. Оилс сейчас не умирал в моём понимании этого слова – он собирался переродиться и улететь в другое созвездие, начать всё сначала. Мёртвой планете он уже не мог помочь.

Они пришли вместе с сумерками. Облачили мою спину, ноги и руки в доспехи из лавы. Израненный палец к тому времени уже опух и ныл тупой болью. Меня соединили с сихром.

Как только ремни затянулись на моём корпусе, а к датчикам на висках присоединили две трубки, я ощутил, как зрительная панорама расширилась – это был взгляд сихра. Я сосредоточился на боли в правой стопе, которую ещё чувствовал. Мне было трудно одновременно передвигаться на восьми ногах сихра и держать во внимании свою собственную правую ногу. Похоже, что моя догадка насчёт боли в теле имела эффект: я хотя бы мог ощущать оба тела одновременно. Пока мы находились в грузовом отсеке, я мысленно усиливал боль и пытался ощутить другую ногу, пошевелить рукой или повернуть голову. Удавалось едва пошевелить пальцами, не более. Тогда я сосредоточился и с силой вдавил правую ногу в спину сихра. Боль стала ощутимее, а вместе с ней и мои собственные плечи. Я чувствовал, как вздымается моя грудная клетка при вдохах, и, не ослабляя давление в ноге, стал по очереди напрягать все мышцы, какие мог почувствовать.

Стук двери корабля о песок, мы вышли в ночь. Огни впереди, надсмотрщики по бокам. Вспотевшая спина под пластинами лавы, песок под лапами, слюна на клыках. Мы подбирались к лагерю такаи. Я не должен позволять сихру снова убить их! У мня почти получилось перехватить контроль над своим телом.

Боевой клич такаи, их силуэты между деревьев. В нас полетело несколько стрел и копий. Жажда крови вынуждала меня двигаться вперёд, она почти затмевала мой рассудок, но в правой ноге я отчётливо ощущал боль, и это помогало мне не броситься на своих собратьев. Другие сихры двинулись на них, щёлкая челюстями. Такаи, стоявший к нам ближе остальных, взвизгнул и кинулся на паука с копьём. Металл скользнул по панцирю, и такаи упал, хрипя и хватаясь за окровавленное горло, но продолжая держать копьё. Внезапно у меня возникла догадка.

Я ускорил своё движение, и, остановившись по левую сторону от убитого, подогнул ноги с того бока, что был ближе к нему. Копьё царапало гладкий панцирь, я наклонялся, стремясь загнать остриё в зазор между панцирем сихра и моим телом. Один из надсмотрщиков повернулся ко мне и сделал несколько шагов в моём направлении. Острая боль в правом боку показала, что я всё же изловчился и достал копьём до своего настоящего тела. Я выпрямил ноги сихра и выровнял его шаг, подстроившись под остальных. Надсмотрщик остановился, но продолжил следить за мной.

Я сосредоточился на боли, которая теперь буквально пульсировала и обжигала бок. Осознал, что судорожно хватаю ртом воздух. Меня будто вытягивало вверх, как бывает, когда выныриваешь с большой глубины – взмываешь вверх, и голова уже начинает кружиться, ты словно вытягиваешься и можешь одновременно чувствовать давление воды на грудную клетку и лёгкость воздуха над водой, где оказалась твоя макушка. Я был и тяжёлым, неповоротливым существом с множеством лап, и раненым такаи с гибкой шеей и телом, текучим, как вода. Наконец я мог повернуть голову, не задействуя всё тело, и увидеть сгрудившихся такаи впереди и надсмотрщиков сзади. Я чувствовал возбуждение и жажду от близкой крови, но я мог и контролировать их.

Я не позволю убить их в этот раз. Не знаю, что сделаю дальше, но сейчас я должен помешать убить их. Я развернул тело сихра и тремя большими прыжками приблизился к надсмотрщику, который смотрел на меня. Интересно, я смогу откусить его голову?

Они сбили меня с сихра своими длинными металлическими шестами, и песок обжёг и без того горевший болью правый бок. Я едва не терял сознание, но чувствовал, как они грузили меня в корабль и отдавали какие-то команды. Интересно, теперь они меня убьют? Или вколют ещё больше своей дряни?

Бетти. Я должен добраться до неё, если смогу выбраться. Я должен…

Они обработали и перевязали мои раны и, похоже, дали мне обезболивающее, потому что боли я не чувствовал. Умно. Теперь я не смогу отсоединиться от сихра, ориентируясь на боль. Всё-таки, я нужен им, раз они меня до сих пор не прикончили.

Мой невидимый собеседник из центра планеты был опечален тем, что они со мной делают, и скрашивал часы моего заключения рассказами о том, как волнует свет дневной звезды, если смотреть на него вблизи, как из облака газов за миллиарды лет образуются скопления твёрдых тел, как прекрасно пространство Космоса, не имеющее начала и конца.

А я рассказывал ему о Бетти.

О нашем первом путешествии к Красным горам, когда я предложил ей стать моей женой. О её застенчивой улыбке и цветах, вплетённых в волосы. Я говорил, не умолкая, потому что жутко волновался. А она смеялась, толкала меня и отвечала, что, конечно, согласна. Но я не верил и всё переспрашивал, точно ли она делает это не из вежливости. Мне никак не верилось, что такая девушка, как Бетти, может полюбить меня – не особенно сильного или ловкого, с угловатыми коленями и довольно щуплым телом. Да ещё и это знание о животных – о нём я ей тоже рассказывал, и боялся, что она сочтёт меня сумасшедшим и уйдёт. Но она восприняла мои рассказы серьёзно и сказала, что считает это даром.

Я долго не мог поверить, что Бетти действительно полюбила меня. Боялся поверить, потому что расставание с ней меня бы, наверное, убило. Я действительно не знаю, что сделал бы, реши Бетти выйти за кого-то другого. Наверное, не вынес бы такого, ушёл в пустошь и не вернулся оттуда. Я рад, что мне не пришлось. Она согласилась, мы поженились тем же летом, и с тех пор ни разу не расставались дольше, чем на один день. Но однажды всё же расстались.

Ниббы участили свои набеги, и каждый раз подбирались всё ближе к нашему селению. Старейшины призвали всех мужчин держать защиту наших земель. Долгие месяцы мы тренировались, возвращаясь домой глубокой ночью, обессиленные, но укреплённые. И когда обучение было завершено, мы стали держать караулы. В моей команде было девять хорошо обученных бойцов. Они выбрали меня своим командиром, но я старался во всём быть равным им. Мы дежурили, сменяя другой отряд, две недели, прежде чем увидели в ночном небе огни корабля ниббов. В ту ночь моих товарищей растерзали сихры, а я попал сюда, в деревянный ящик на умирающую планету.

Я снова в белой комнате. Высокий – его зовут Хью, как я понял из обрывочных фраз, ходит из угла в угол, поглядывает то на меня, то на лысого. Он нервничает – это видно по пульсирующей вене на его левом виске. Уже пять дней прошло с того случая с копьём, мне ничего не вкалывали и не вывозили для набегов. Интересно, в чём причина таких изменений. Они ждут, пока заживут раны? Готовят новую дрянь, более сильную, чтобы испытать на мне?

Хью говорит сквозь зубы:

– Мы знаем, что вы надеетесь сбежать к такайке по имени Бетти.

Её имя, произнесённое его хриплым низким голосом, прозвучало холодно и безжизненно. Я напрягаюсь в кресле, ремни, которыми меня привязали, врезаются в грудь и в кожу запястий.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели запись набега, который мы совершили сегодня ночью.

Мои ладони становятся влажными, спина холодеет. Оилс чувствует моё волнение и интересуется, в чём дело. Отправляю ему послание из одного слова – «Позже».

Загорается экран. Я вижу стены знакомого мне грузового отсека, сихров с наездниками, восьмерых надсмотрщиков – вдвое больше, чем обычно. Похоже, камера установлена на груди одного из них. Звука не слышно, есть только изображение.

Откидывается дверь, изображение скачками перемещается вперёд, повторяя движения идущего. На этот раз корабль приземлился у одной из пещер. Вижу у входа десять такаи, вооруженных копьями и пращами. Не проходит и минуты, как сихры уничтожают их всех.

Четверо ниббов-надсмотрщиков вбегают в пещеру, в проходе дрожит свет от их фонарей. Через некоторое время они возвращаются. Он ведут кого-то, кто упирается и пытается вырваться: это несколько такаек. Свет падает на их лица, и мне становится нечем дышать. Первой ведут её.

Они схватили Бетти! Я рванулся из кресла, натянув ремни, прохрипел: «Нет!» и продолжал следить за тем, что происходило на экране. Они нашли её и схватили. Как мне помочь ей?

– Спокойнее, это не прямой эфир, – хриплый голос высокого, Хью. – Это запись того, что происходило сегодня ночью. Смотрите внимательнее.

И я смотрел.

Они тащили её от пещеры, навстречу сихрам, возвышавшимся на своих отвратительных блестящих ногах, с наездниками, лишёнными воли, на спинах. Я смотрел на мою Бетти и ощущал горячую влагу слёз на щеках. Она сильно похудела, на лбу пролегла глубокая складка. Глаза ввалились, и под ними пролегли глубокие тени.

Но она была всё такой же прекрасной. Волосы собраны в хвост, несколько прядей выбились и прилипли к щекам. Походные чёрные брюки со множеством карманов плотно облегали стройные ножки. Она казалась такой хрупкой в руках своих захватчиков.

Они неумолимо приближались к сихрам. Когда оставалась дюжина шагов, ниббы толкнули Бетти к сихру, стоявшему к ней ближе всех. Я не хотел верить тому, что видел. Не хотел думать о том, что будет в следующие мгновения, но продолжал смотреть.

Сихр изготовился для прыжка. Бетти стояла, такая напряжённая и сосредоточенная, будто это она была охотником, а сихр – её добычей. Она что-то сказала, какое-то слово, но изображение передавалось без звука. Я видел, как двигались её губы, но не смог понять, что она произнесла. А потом случились две вещи. Сихр подпрыгнул к ней и занёс над её головой передние лапы, но одновременно с ним к Бетти прыгнула другая такайка, вывернувшаяся из рук нибба. Она загородила собой Бетти, когда сихр завершал своё смертоносное движение, а в следующее мгновение на экран брызнули капли крови. На том месте, где только что стояла Бетти, теперь была бесформенная масса.

Экран продолжал транслировать запись, на которой сихры отступали, ниббы вели пленных вслед за ними, а я не мог вдохнуть.

– Бетти… моя Бетти…

Оилс понял всё и не пытался меня успокаивать. Он просто передал послание:

– Я понимаю. Они убили Бетти.

Высокий смотрел на меня своим холодным взглядом. Лысый косился то на меня, то на экран, то на проводки и кнопки, по которым бегали его пальцы. Моё тело сковало, будто камнем, только грудь резко вздымалась и опускалась, в голове шумел пульс. Я всё никак не мог понять: Бетти стояла там, такая гордая и полная жизни, и вот её нет. Вместо неё лежит какое-то красное месиво, а эти двое всё пялятся на меня, как мальчишки, которые надули лягушку через соломинку и ждут, лопнет она или нет.

Но это было не всё. Она что-то сказала. Какое-то слово, которое я не услышал из-за их отвратной техники.

– Что она сказала?

Я удивился прозвучавшему голосу. Вопрос задавал я, но голос прозвучал холодно и ровно, будто по листу тонкого металла провели натянутой леской.

Лысый быстро опустил глаза и согнулся над приборами. Экран погас. Высокий продолжал молча смотреть на меня.

– Вы должны сказать мне! Что говорила Бетти?

Страж молча развернул моё кресло и покатил к выходу.

Мик вбежал в пещеру, крича, что караульные заметили в небе огни корабля. Такайки запричитали и сгрудились в самом дальнем углу.

Бет проверила, надёжно ли застёгнуты карманы, плотно ли надета обувь и перчатки. Она не собиралась сдаваться. Она найдёт Пола, пусть даже для этого придётся последовать безумному плану. Она готова.

Крики и звуки сражения снаружи, и вот настала тишина. Приближался решающий момент.

В проёме пещеры показался нибб, облачённый в доспехи из магмы. Он шагал решительно и быстро, оглядывая сгрудившихся такаек. Она встретилась с ним взглядом и поняла, что он искал её.

Их вывели в ночь, и Бет едва не закричала при виде гигантских тварей. Их длинные ноги блестели, как металл, свет факелов дрожал на челюстях, а их глаза… У каждого из пауков их было восемь. А на их спинах сидели казавшиеся снизу маленькими наездники. Бет знала, что все они – такаи. Ниббы из-за хрупкости их костей и слабости мышц не могли быть наездниками, и для этого пленили крепких молодых мужчин такаи. Где-то там может быть Пол. Возможно, не сегодня, но его тоже сажают на спину такой твари и лишают воли.

Её подтолкнули к сихру, который стоял впереди. Он открыл пасть и слюна закапала на песок. Бездушная тварь, идущая на запах крови. Будет нелегко.

– Пол, – произнесла Бет, громко и отчётливо. Его имя придало ей храбрости.

Бет услышала, как Сибилла вырвалась и подскочила к ней. Она встала между сихром и Бет. Огромная тварь подняла передние ноги, заслонив звёздное небо, и прыгнула. Бет тоже прыгнула, только не вверх, а вниз, пригибая голову и проскальзывая между ногами Сибиллы. Она услышала хруст и поняла, что для отважной такайки всё кончено. Она выполнила свою часть плана. Теперь была очередь Бет.

Она схватилась за брюхо сихра снизу, вставила ботинки в пластины между основаниями ног и прижалась к телу паука. Они долго разрабатывали этот план, расспрашивали выживших о строении этих тварей, чтобы найти способ пробраться незамеченными на планету ниббов. Бет вызвалась добровольцем, и сейчас ей предстояло выполнить последнюю часть плана – найти Пола.

Как только сихр, к которому прицепилась Бет, ступил с трапа корабля на поверхность планеты ниббов, она сразу же откатилась в сторону, подальше от шедшей процессии.

Моё тело сотрясалось от приступов рыданий. Я ещё ни разу не давал волю слезам настолько, чтобы не просто плакать, а выть и молотить кулаками по дну деревянного ящика. Это было какое-то животное рыдание, оно полностью вышло из-под контроля и бушевало во мне.

Оилс молчал, и только когда я выбился из сил, охрип и мог только слабо царапать дерево ногтями, я услышал его голос:

– То, что сейчас бушует в тебе. Во мне. Мне это… незнакомо. Что это?

Я горько усмехнулся.

– Это отчаяние. Они посмели убить мою Бетти. Так что я в отчаянии, потому что просто сидел и смотрел, привязанный к креслу. Так что я в отчаянии и я ненавижу ниббов. Они заплатят за то, что сделали.

– Ты собираешься им отомстить?

– Я не знаю, как. Но я должен! Каждую ночь они убивают моих собратьев ради ресурсов, которые сами же уничтожили на твоей планете. Тебе не кажется, что они слишком много о себе возомнили? Похоже, считают себя богами.

– Тебе не победить их. Ты один в чужом лагере.

– Думаешь, я об этом не знаю. Но я не намерен просто лежать в этом долбанном ящике и ждать, пока наступит ночь и они снова пойдут убивать. Я не могу просто наблюдать, как творится насилие, в отличие от тебя.

– Ты обвиняешь меня в бездействии?

– А тебе самому не противно от себя? Ты создал всё, чем была эта планета. И их ты тоже создал, в какой-то мере. Я не очень представляю себе, как это было – уж извини за мою необразованность. Потом эти твари начали уничтожать твоих созданий. А ты просто смотрел. Когда они закончили, ты начал стонать, что умираешь вместе с планетой. Так какого чёрта ты не разнесёшь её вместе с ними, раз всё равно долго не протянешь?!

– Процесс разрушения занимает сотни лет.

– Скольких ещё ниббы должны убить, чтобы ты сказал: «Хватит»? Это должны быть сотни, тысячи? А может, им загубить ещё с десяток планет, пока ты наконец не решишь вмешаться?

Оилс замолчал. А что он мог, собственно, ответить?

Через некоторое время мне захотелось нарушить эту тишину.

– Ты можешь остановить это? Уничтожить их.

Пауза.

– Если я сделаю это… Вмешаюсь в процесс и спровоцирую рождение сверхновой. Ты тоже погибнешь.

– Плевать! К тому же, на прощание увижу их перекошенные рожи.

– Далеко ли твоя родная планета? Она тоже может умереть от взрыва.

– Я не знаю точно. На их кораблях мы добирались до неё часа три, но я понятия не имею, с какой скоростью они перемещаются их корабли и на какие расстояния.

Оилс снова замолчал. Я смотрел на узор древесины на стенке своего ящика и задавался вопросом, больно ли, когда умираешь от взрыва планеты, и успею ли я выбраться из ящика, чтобы взглянуть, как погибнет хотя бы один нибб.

Он заговорил снова, когда утренняя звезда уже ослабила свой свет, окрасив пространство внутри ящика, где я лежал, в бледно-оранжевый цвет.

– Я ускорю умирание планеты. Кажется, ты прав – пора завершить эту историю и позволить родиться новому миру. Миллиарды лет прошли с тех пор, как я говорил кем-то из Тысячи. И сейчас, услышав тебя, я узнал то, что было от меня скрыто. Ты назвал это отчаянием и ненавистью. Я получил от тебя образы и ощущения, которые сам испытывать не могу, поскольку я бестелесен. Но я видел, как тебя лишили возможности передвигаться, направили твои глаза туда, где лишили жизни особь твоего вида. Я мог получать информацию о реакциях твоего тела, и они были болезненными. А твоё отчаяние поставило меня перед вопросом, как много я не знаю о мире, который создал: творения, несущие часть меня, лишают жизни населяющих другие планеты. Так не должно быть, это нарушение. Я уничтожу то, что осталось от моей планеты. Спасибо тебе, Номер Двадцать, что открыл скрытое от моего понимания. Я собираюсь уничтожить эту планету. Ты готов принять свою участь?

– Давай уже, – сквозь зубы процедил я.

Вот и всё. Скоро всё это закончится, и ни один нибб больше не убьёт никого из моего племени.

Я ощутил снизу сильный толчок. Ящик завибрировал, сверху на меня посыпались мелкие опилки и пыль. За ним последовал ещё один толчок и ещё, более сильный. Ящик заскрипел. Я не собирался провести свои последние минуты или часы, будучи запертым, поэтому упёрся ногами в дверцу и начал выдавливать её. Если толчки не прекратятся, и под нами действительно всё начнёт обрушаться, стражам будет уже не до меня.

Понадобилось ударов пятнадцать, чтобы выбить дверцу ящика и, сгруппировавшись, выкатиться наружу. Дневная звезда уже почти скрылась за линией горизонта, и я ясно увидел вдали четыре крупных огненных всполоха. Похоже, что спавшие вулканы снова активизировались и подбрасывали ниббам новую магму. Вот только переплавить её для доспехов они вряд ли успеют.

Силуэты ниббов метались между зданиями. У двух кораблей включились двигатели, они начали было подъём, но рухнули обратно на взлётное поле. Видимо, им требовалась устойчивая поверхность для старта. Отличная новость – ниббы даже взлететь с планеты не успеют.

Новый толчок сотряс почву под ногами так, что я упал, перекатился пару метров влево и ударился плечом о стену одного из зданий. Я узнал его: именно сюда меня привозили в «белую комнату». Я вошёл внутрь.

Меня никто не остановил – стражи спешили покинуть здание и, толпясь, выбегали наружу. Я безтруда отыскал нужную комнату. Высокого Хью в комнате не оказалось, а вот лысый ещё был там: он запихивал в небольшой чемоданчик какие-то пузырьки, пакеты и квадратные пластины с мигающими датчиками. Меня он не замечал. Я стянул с ближайшего стола короткий блестящий нож и подошёл к лысому.

– Ты помнишь, кто я?

Он поднял глаза и выронил одну из пластин на стеклянный стол. Я шагнул ближе, демонстрируя нож.

– В прошлый раз мы не договорили. Ты так и не ответил мне, что она тогда сказала?

У него затряслась челюсть, он попятился, но уткнулся спиной в стену. Его руки дрожали.

– Просто скажи мне.

Лысый продолжал таращиться на меня, издавая мычащие звуки. Я начал терять терпение и закричал:

– Что сказала Бетти перед тем, как та тварь набросилась на неё?

– «Пол». Я сказала «Пол».

Внутри меня всё сжалось, рука, державшая нож, онемела. Я услышал её голос прямо у себя за спиной.

Я резко развернулся на пятках. Бетти стояла в дверях, грязная, осунувшаяся. Это была моя Бетти, живая и невредимая – здесь, в комнате, где по белым стенам уже расходились трещины и с потолка сыпалась пыль.

– Бетти, – только и смог выдавить я, бросившись к ней. Я сжал её тело так крепко, будто оно сейчас просочится сквозь пальцы, и она исчезнет так же внезапно, как и появилась. Но она не исчезала. Она обнимала меня в ответ, и я ощущал её слёзы на своих щеках.

– Пол, ты жив! Я очень, очень надеялась, что найду тебя здесь. Как же я за тебя боялась…

А я не мог сказать ничего. Не мог передать, как я все эти месяцы, или недели, или дни, стремился к ней и не мог выбраться, как держался за воспоминания о ней из последних сил и как обрёк целую планету на смерть из-за того, что думал, что потерял её.

Пол – вот как меня зовут. Не Номер Двадцатый. Моё имя – Пол, теперь я знаю.

Планета гибнет. Что я наделал! Ни один корабль не сможет унести Бетти отсюда, и она умрёт здесь из-за меня.

Я завопил, призывая все свои силы, в мыслях обращаясь к Оилсу:

«Она жива! Слышишь, Оилс, Бетти жива! Она сейчас здесь, со мной. Ты можешь остановить это? Можешь спасти её?»

– Я не могу остановить процесс. Внешняя оболочка планеты уже расщеплена, магма скоро освободится и потопит всё, что находилось на поверхности. Это необратимый процесс.

Она всё ещё сжимала меня в объятьях, а я взвыл по-звериному, не в силах облечь в слова то ужасное, что сотворил.

– Номер Двадцать, – услышал я голос Оилса, – есть одно место, где вам будет безопасно. Там вы будете защищены от перепадов температуры, гравитации и времени. Помнишь, я говорил тебе про оболочку, в которой нахожусь? Сейчас она повреждена, но оставшегося вещества хватит для вас двоих. Я могу вывести вещество на поверхность через систему пещер, что находятся под первым слоем планетной коры. Вы сможете добраться до какого-то из разломов и спуститься вниз?

Я стиснул зубы и направил ему мгновенный вопрос:

– Где?

– Попадите в любую из подземных пещер через разломы, которые сейчас, должно быть, повсюду. Я определю, в каком месте вы оказались, и направлю туда вещество.

– Мы спустимся! – Я отстранился от Бетти, взглянул в её глаза и заговорил, торопясь:

– Дорогая, послушай меня. Нам нужно бежать. Нужно добраться до одного из разломов и спуститься вниз. Там я смогу спасти тебя.

На её лице я увидел удивление, смятение и страх:

– Спасти – от вулканов? Там они нас не достанут, да?

– Да. Пойдём скорее.

Держась за руки, мы выбежали из разрушающегося здания, побежали туда, где дымился, выплёвывая раскалённую лаву, тот вулкан, что был к нам ближе остальных. Как сказал Оилз, мы можем добраться до любого разлома.

Хью лежал, глядя, как рушатся здания. Его ногу придавило упавшей балкой, и он уже не надеялся выбраться. Его подчинённые покинули лабораторию ещё десять минут назад, а капитан, который шёл рядом в момент, когда обрушился дверной проём и упала балка, не помог Хью, а только ускорил шаг, направляясь в сторону кораблей.

Хью гадал, достигнет ли лава проснувшихся вулканов его дома и спасётся ли его семья. Слева от него в почве появилась глубокая трещина, которая расползалась и втягивала в себя камни и песок. У него было при себе служебное оружие, но он не собирался его использовать, чтобы покончить со своей жизнью – Хью предпочитал честно смотреть в лицо опасности.

Из здания выбежал номер двадцать – Пол, так его звали такаи. Он держал за руку такайку. Хью сразу узнал её, благодаря тому, что часто видел на экране сканера: это была Бетти. Хью потянулся к оружию, но потом передумал и убрал руку. Уж если она преодолела саму смерть в лице сихра, смогла попасть на эту пустынную планету и нашла Пола, то она достойна уважения. Может, хотя бы этим двоим удастся спастись. Хью мысленно пожелал им добраться до укрытия, где будет безопасно.

Мои лёгкие обжигало от быстрого бега – за то время, что они держали меня в ящике, я совсем не двигался, и теперь нагрузка на моё тело отзывалась в нём болью. Бетти несколько раз чуть не споткнулась, но я удержал её, и мы продолжили бег. Как бы мне сейчас пригодились длинные ноги сихра…

Ну конечно. Я чуть не ударил себя по лбу, от злости на самого себя – за то, что не догадался раньше. Нам нужно взять одного из сихров, чтобы за оставшиеся минуты пробежать расстояние до разлома. Я сбавил скорость и завертел головой, высматривая загон для блестящих тварей. Их держали рядом с кораблями, с той же стороны, где были ящики-камеры наездников.

– Туда! – Крикнул я Бетти и сменил направление, рассмотрев нужное здание.

Задыхаясь от огня в груди, почти не чувствуя ног, я всё же смог не отстать от неё и добежать до здания. Страж, конечно, покинул свой пост – ниббы все сейчас паниковали и разбегались, кто к бесполезным теперь кораблям, кто – в подземные укрытия. Только бы успеть…

Бетти вскрикнула, увидев в загонах восьминогих тварей, но я уверенно потащил её к середине прохода – туда, где меня присоединяли к сихру. Я выбрал нужную дверь, забрался на помост и прокричал Бетти:

– Держись за меня. Когда я найду разлом, в который мы сможем спуститься, отсоедини эти трубки от моей головы.

– Я поняла, – по лицу, раскрасневшемуся от бега, я вижу, что ей страшно. Но моя храбрая Бетти ещё сильнее вцепляется в мою руку и согласно кивает.

Я соскальзываю на гладкую спину, беру трубки. Нащупываю места креплений, и вот я уже вижу широкую панораму. Разворачиваюсь, вскакиваю на помост и мчусь к выходу из тёмного загона. Восемь мощных лап сгибаются и разгибаются по моей воле, а сзади – я чувствую это – к моей спине прижимается Бетти.

Провал показался довольно скоро. Сначала я увидел мелкие трещины, прорезавшие бесплодную почву. Потом трещины стали шире, и я перешёл на шаг, чтобы не угодить ногой в одну из них. Впереди зияла огромная чёрная пропасть, а с её краёв куда-то вниз осыпались мелкие камни и песок. Я подошёл к самому краю и заглянул вниз. То место, где заканчивалась расщелина и начиналось её дно, было тонкой плоской далеко внизу. Край разлома был неровным, от него непрестанно откалывались комья почвы и падали вниз, сметая друг друга. Спуститься туда не получится. Есть только один вариант – спрыгнуть. Я не знал, выдержит ли туловище сихра такой удар и удержимся ли мы на нём до самого приземления, но времени на размышления не было. Почва под ногами разъезжалась, и я не мог позволить себе медлить.

Я прыгнул. Услышал визг Бетти, ощутил, как она сильнее прижалась к моей спине. Почувствовал ветер на своём лице. Мы падали вниз, и всё, что я мог сделать – это подогнуть все восемь ног в ожидании столкновения.

От сильного толчка во всём теле вспыхнула боль. В глазах потемнело, но какая-то часть меня продолжала видеть ясно. Я оттолкнулся от холодного панциря, сдёрнул с себя трубки и повернулся к Бетти:

– Нам нужно спрыгнуть, быстро!

Мы частично скатились, частично спрыгнули со спины сихра и отбежали на несколько шагов.

Паук умирал. Его ноги внизу, в том месте, где они соприкасаются с почвой, походили на раскрошенное стекло. Вязкая голубая жидкость растекалась по чёрным блестящим осколкам панциря. Туловище завалилось на один бок, челюсти подёргивались в судороге, глаза побелели.

«Всё-таки, кровь у них голубая», – подумалось мне. Я увлёк Бетти подальше от расплывавшейся жидкости и отправил послание тому, кто был сейчас в самом центре умирающей планеты:

– Оилс! Мы в пещере. Что дальше?

– Сейчас я направлю к вам вещество. Тебе не нужно ничего делать, я смогу сформировать вокруг вас защитную оболочку, используя нашу ментальную связь.

Я обнял Бетти и прошептал:

– Скоро всё закончится.

Я умираю. Вокруг только холод и братья-звёзды. Услышьте моё послание: я умираю. Вот вам моя история, пусть она будет прощальным подарком. Те, кто это слышит, знайте: вы уже ничего не исправите. Пройдут миллионы световых лет, будет уже слишком поздно.

Я помню её. И его.

Сверху продолжали сыпаться камни, с шипением капала пузырящаяся раскалённая магма. Стены пещеры оседали, поднимая облако плотной пыли. А вверху, там, где видна была тонкая тёмная полоска неба, взлетали искры. Откуда-то из глубины пещер поднималось светящееся голубое облако. Оно сияло, хотя в пещере не было света, чтобы его осветить

В его центре замерли две фигуры – одна широкоплечая, явно мужская, другая женская, в изодранных чёрных брюках. Они обнимали друг друга и не замечали, как вокруг них обрушивались скалы и вскипала лава. Они оставались невредимы, пока планета разлеталась горящими обломками, а на её месте рождалась Сверхновая. Они были там, где не существует гравитации, температуры и времени.

Когда поверхность остынет, на ней заблестят океаны и зазеленеют деревья, они смогут спуститься и создать новый мир.

Космический корабль «Восход-537» уловил сигнал. Компьютер приступил к расшифровке, и на дисплее загорелись первые слова: «Я умираю. Вокруг только холод и братья-звёзды. Услышьте моё послание…»

Когда техника закончила расшифровку последней фразы, капитан оторвал взгляд от экрана и снова посмотрел на планету, к которой они подошли совсем близко. Уже видны были скопления огней городов, тёмные пятна океанов и поблёскивавшие льдом вершины горных хребтов.

Светлана нарушила молчание:

– Так значит, полученное нами послание – про эту планету? Пол и Бетти стали первыми, кто ступил на неё?

Капитан кивнул – у него не было сомнений, что всё обстояло именно так.