Три ада [Владислав Эдуардович Черенков] (fb2) читать онлайн
- Три ада 1.26 Мб, 19с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Владислав Эдуардович Черенков
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Владислав Черенков Три ада
Оконченная пьеса для электрического пианиноРУПОР
Я жестокий, будто Коба, я закован в океан, но бурей было всегда мало. Мой смычковый опиат: снег комом — бриллиант превратился в фельетона фолиант, правда – так! Полуто́ны камертона прозвучат в моих полутона́х. Часов я спал — полутора, но проснуться мне к у т р у пора, чтобы д н ё м вам доказать, что в е ч е р о м хоть что-то сто́ю я. А н о ч ь ю поставят статую, где стою́ я на троне — семнадцатилетний. Хвалю себя — как самоопыление.
Я хочу докричаться — в р у п о р, свои мысли заселять вам, как р у п о р, но походу мне свяжут р у к и. Мысли — пейзажи, но смыслы — как пятиэтажки, давит тяжесть в двести двадцать тон; я в них заточён, я в них звездочёт; я зато́чен звёздами — не в р у я.
Когда черчу буквы, мои руки воздушные, как тревога. Курю Черчилля, пью Честера, переплюну Бродского. Когда-то хотел я лишь только покушать, я теперь голоден до черепушек — это инфляция счастья сушит. Я докричусь на суши до них через пушки. Красота самоценного слова шатка, но проникнет в бульвары лезвием. Я спрятал нож-бабочку за бабочкой на рубашке, чтобы резать у ночных бабочек их бабочек в животе. Я хочу докричаться — в р у п о р, свои мысли заселять вам, как р у п о р, но походу мне свяжут р у к и. Мысли — пейзажи, но смыслы — как пятиэтажки, давит тяжесть в двести двадцать тон; я в них заточён, я в них звездочёт; я зато́чен звёздами — не в р у я. Я хочу докричаться в рупор.
В ТЕМНОТЕ НОЧЕЙ
– Здрасте, простите, позвольте взять вашу дочь и в амфоре вынести из траура владычества. Вы только взгляните, как же Влад тычется взором в прекрасную даму. Поверьте мне на слово, как в государственные займы, — вот – возьмите сладких апельсинов: я любил немногих. Однако – сильно. Да, поверьте в моей грудной области желание блага и доблести в эпоху биения сердца и трепета восторженных речей… – …ну хватит. В голове у владыки маячит дочуркин брак на сыне Благодетеля. Немой кивок. – Спасибо за доверие.– Привет, ты помнишь, как пахнет сырой резедой горизонт? Собирайся пойдём. За окном не сезон – неси зонт, нас опять унесёт простор в полусон: свой огонь тебе посвятил, чтобы не заблудилась — посветил. Мы любим истории про чёрный дом, один за другим – рассказ очередной. В темноте ночей зимой страшные истории нам говорили люди: как чёрная-чёрная ночь меня с тобой погубит. Но мы спасли друг друга от страшного мира. Будет о тебе последняя моя молитва; печальные глаза простят всё то, чего прощать нельзя. Нам достаточно минуты, чтобы вспомнить всё; всегда со мною голос твой, мы потерялись среди звёзд. Я хочу побыть в соседстве сердца твоего; наша смелость поборола серость одного. Я беспечный друг твоих усталых рук, в твоих тонких пальцах видел жизнь; мы сокрушим все страшные рассказы, мы спасём друг друга и об этом миру мы не скажем.
Теперь прости, откланяюсь. Вернул тебя обратно в замок я в точности по времени и в вечности момента ускользаю.
СОЛИПСИСТ
В зале стиснув сердце проводом, солипсистом чувствую себя — и вдруг: пропало сердце с проводом без повода; и вдруг: надвое порушилась земля, как опричнина, — обиженки попали под страты вен, я держу солнце, будто стратосфера.Да, я к миру приспособлен, хотя не бы́л приспособленцем. Я не коммунист, но дедушка нам показал пример, как надо делать революцию — я сделаю её культурной, но не нужны ликбезы, они делают тебя безликим. Новые перо и кисть делят мир напополам: за победу «нового» я поджигаю пламя прямиком из Рима; целюсь в «старое»: окурок сжимаю, на курок нажимаю незримый. Смотрю в зеркало и говорю: «И ты Брут», — не знаю кто тут — но даже он пропал.
В зале стиснув сердце проводом, солипсистом чувствую себя — и вдруг: пропало сердце с проводом без повода; и вдруг: надвое порушилась земля, как опричнина, — обиженки попали под страты вен, я держу солнце, будто стратосфера.
Да, меня мучает цейтнот, но меня спасает цвет нот; я начинаю кричать, как Слипкнот, пробуждает меня лишь свет тот, который доносится из дивного города и молнией пронзает агаты; вспышками строится дивная копия — листы летают помятые.
МЕТРОПОЛИС
Посеяв разум великих, закопав его в пашне во славу вавилонской башне; записки героев дойдут до потомков, тогда на улицу выскользнут топотом, то потом будет потоп. И народ побежал, ему так сказали в ушах. Окончательно будет забыта любовь. Окончательно будет забыта свобода. Где я? Я с ними бежал. Где я? Уже вижу кинжал. Где я? Они копают могилы себе — им так сказали в ушах. И перед очами Благодетеля вся людская сеть двух миров, живущих вместе, но один следит и наблюдает, как другой пыхтит и погибает. Когда в носу свербит безусый тип, а там в сети звучит политэлита; сзади сателлиты – деловито свиты, обвивает свита сбитых.«Вас ожидает десять казней египетских — таков наш шаг экзотерический. Жизни нет за пределами Метрополиса; назад полезай, а то планета отколется». Кручу я у виска: хочу заставить их в троянский конь идти, но рубаха для смирений для них стала поводка родней. Производители пластмассового мира к стене прибивают ковёр-самолёт; над городом сМерЧ 17 жизней по эфиру показательно унёс. Когда город пытается выжать, пожалуйста, пытайся выжить, иначе окончательно будет забыта любовь. Окончательно будет забыта свобода.
УЛИЧНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
Просыпаюсь поздно и со всклоченным лицом, когда уже выходит абсолютно большинство, гуляю по заброшенным выселкам, продувая на макушке залысину, с книжками под мышкой — от тяжести отдышка, мои ветренные руки, как ледышки. Моё пальтишко всё: в дырах и пятнах, дырах и пятнах, дырах и пятнах, дырах и пятнах. Здесь находясь, я понял, что сердцем и мыслями я – человек. Я познакомился с первой толпой, и мне захотелось вызвать рефлекс.И вот — над площадью громады посылаю голосом разряды с возвышенья выше свечек — сразу погрузилось вече. И крики: «Тише едешь – дальше будешь», — овации и смех, рупор и софиты, пиджаки группами забились, вспомнились трупы забытые. Улица полна свидетелей: в лицах взгляд тысячелетия. И каждый лоб заприметил стремительный взгляд Благодетеля.
УЛИЦА СКОЛЬЗИЛА
Улица скользила под ногами, я повторяю свой алгоритм, повторяю свой алкотрип, забиваю я пустоты живота, прогоняю все эти бутылки к себе в рот живо. Там распознáю звон стекла хоть из затылка. И я заготовил свой язык, потом глоток, потом глоток, ещё глоток. И снова улица скользит под ногами.Я на дне океана этила изучаю себя самого. И сейчас, пока я явствую, радуюсь своею статуе над городом и ратую за каждого, то стоял тогда опорой и заприметил взор его.
Я снова оказался возле какой-то барной стойки: нашёл там стопку, ещё нашёл стопку, ещё нашёл стопку, ещё нашёл стопку. Упал стакан, который взял я просто так в руки. Я стою, как истукан, на эстакаде звуков. В моё лицо летит кулак. И после этого удара — у л и ц а поскользнулась под ногами.
И разбитый в пух и прах ускользнул я впопыхах в колодце улиц, где колются прохожие и косятся идущие.
ФИЛИАЛ АДА
Ищут патрули, мигалки — набор глухих согласных; гонится полиция мыслей, как можно глубже зарылась. Полицмейстеры заводятся, как медная блоха, в Центр «Э» проникла моя правая рука. Чекисты, у вас за душой ни гроша, я прошу не мешать моему вещанию, говорил всю суть за вещами, продолжу делать это в завещании; чаще использую транквилизаторы, часто хочу уйти тихо за борт я. Если останусь жить только в памяти, то сохрани мою речь навсегда, пронеси её сквозь города через обыски, ссылки, аресты, через кровь, запреты и манифесты — ты не дашь умереть всем моих текстам.Филиал ада — филигранно достигал ада, примыкал к аду, тараканов закидал каскадом; полностью выполнил ритуал ада (идеал правды).
Новый порядок веков: меня сюда завлёк — Комитет трёхсот? Бильдербергский клуб? Я из глубин сибирских руд, что я делаю у вас тут? Череп и кости в меня врастут; зачем меня позвали в золотой миллиард? Я не нефтяной магнат, у меня есть только фолиант и только мой Экклезиаст. – Здравствуйте: Вейсгаупты, Морганы, Ротшильды, Оппенгеймеры, Уолтоны — вас так много, мне так страшно, однако вас так мало, мне нужно остограммиться. Ваши рычаги касаются Америки, касаются Европы, Океании и Африки. Мне казалось: вы могли всё тело мира поделить пополам, как опричнину. – Да. – Прямо сейчас: страхи имеют меня; власть неограниченна? – Да. – Но тогда зачем я вам? Тогда зачем я вам? Зачем я вам, если власть не ограничена?
ДРУГАЯ МАТЕРИЯ
Пыль по гортани, я снова по грани хожу, добирая тот гранёный стакан, как по пьяни, а взгляд — к стене с прикреплённой гитарой — упал, не готов и поднять своё тело и взгляд. Переселят меня в другую материю? Лауреат я всесильной империи? Вооружат меня их артиллерией? Заголосят все в старой артерии! И всё же: меня сильно тараканит в моих недрах барокамер, но когда я стал политгонимым, это ли не шанс согнать их?Скрипка-лиса и немного нервный скрип колеса повторялись в голове: потеребят и забудут наверное? Или утратят желание ереси, витиевато, но не злонамеренно, искоренят меня герцоги. Искры взрываются сотнями герцами — переселят меня в другую материю?
ШЁПОТ ГРОМЧЕ КРИКА
Я пытаюсь собрать воедино всю картину прожитых снов: в моей голове, как калейдоскоп, элементы соберутся валиться. И как же милее мне Общество тайное, когда призывают сместить деспота-Каина; и вот о глаза перестал спотыкаться я, а народ сразу забудет о святотатстве. Хочется ресницами покрыться, докричаться через ветер, не забыв людскую сеть, для Благодетеля оцепенеть.Не отпустить все мысли в метр моря — тянет тяжким грузом; хочу закрыться, чтобы в шторме не сгореть, хочу не стать в своих я мыслях трусом, чтобы скомканным не умереть.
И упав на колени, я слышал их шёпот, что громче, чем крик. И упав на колени, я слышал их шёпот что громче, чем крик.
Прожилки бумаги кровят чернилами с необычайной силою, и каждая буква пропитана мыслями вместе с тротилом: «Привет, прости, ненаглядная, горел огонь и рвал на части, да рвался жаркий пыл, теперь – прости: мой чайник страсти вдруг остыл. Сенатора обрадуй, давно хотел он дочуркин брак на сыне Благодетеля. А я уйду. Куда не спрашивай, это мир второй, иной от нашего. Желаю тебе Весты огонь, невесты кольцо, лесть и поклоны, трон и колонны, влюблённость, как у Эвридики, а не шоу вместо корриды».
УБЕЙ МЕНЯ ХОТЬ СКОЛЬКО
Ищут лечебницы, мигалки — набор глухих согласных, небо стало красным, сигарета чёрной. И мне в висок глядит звонок. Что со мной? Руки задрожали. Закрывают спектакль. Дали белый воротник, сказали мне заткнись. Я теперь не пронесу в унисон, теперь меня занесут в колесо. Меня с рубашкой обманули, меня срубили в абажуре, меня любили, обожали, мои книги читали люди. Теперь мои стихи запрещены. И в трещины смотрю на тишину неба, но каждый час в меня врезают с ядом те шипы, что шестерёнки мои все забились, помогли сделать это власти шестерёнки. Эти пасти в кисти ломкие. Это кастинг в собачонки. Части вставьте — так меня разрушили. Теперь меня жгут током, убей меня хоть сколько, быстрей врезай жгут в щёки, желтей стены тут боль и кровь, но убей меня хоть сколько, скорей страна запомнит, теперь меня жгут током, но скорей страна запомнит.В прошлый раз в колодце улиц испуг не смог достать до сути, но сейчас обрежутся орудия. Я растаю запахом сирени. И в стене звуки сирены. И как же не хотел я прежнего, но сейчас увидел Брежнева. Узнаю́ в стене черты лица.
МЕТАМОДЕРНИЗМ
Гранитовый закат. Времени всплеск. На первый взгляд – слепит так, на второй – слепота. Неоготика, Пиквикский клуб. Кариатиды взглядов. Великая Тартария. Посланник Рима. Посадник дикий. Прощать не лихо. Двенадцать колен. Толстые стены. По вечерам играл в нацбол, пил чай из анкапа. Перельман – гипотеза Пуанкаре. Через гиперреальность пробираюсь к симулякру. Помоги мне выжить среди этой смертной любви. Некрономикон. Карлос Кастанеда – раскол – это недокаста. Чёрный ворон, ок. Деревянные волосы. Чем дальше погружаться в материю, тем быстрее она исчезает.РИСОВАЛ ТВОИ КОНТУРЫ САЖЕЙ НА СТЕНАХ
Рисовал твои контуры сажей на стенах, меж арок мелькал силуэт; пузырьки, что вздувались на венах, выплясывают свой пируэт. Наблюдая, как полночь в холодном смятении тонет, знакома до боли мне. И вечно голодным, беспечно спать холодным – прямо как по зиме. Далеко в глухом лесу среди высоких сосен, меня так быстро смыло, как под потоком вёсел. Огни со мной, и мы уснём, я буду проливным дождём. И чтобы быть с тобой, я буду проливным дождём. Звёзды бились и сверкали чешуёй, и мы гуляли по магистрали скоростной; планета нам шептала тишиной, и нити прошлого танцевали хоровод. Я построил с тобой карточный дом, от него останется лишь металлолом. На стенах сажей тоннами я рисовал твои контуры.НАД ГОРОДОМ ВСЕМИРНЫМ
Куда вы попали? Это тёмная комната, тут скомкано, сомкнуто, из моей паутины накрытой не выйти — из моего омута. Убиты все выйти попытки. И всю неделю был для вас далёк, как восточный берег, поверьте, уж что-что, но желание о вас точно берёг! О, как же сложно не стать сотым в сотых, сотканным из тока, когда исход приходит. И не скрою, уже многое полюбилось, например, рядом со мной в четвёртой камере билось сердце четырёхкамерное. Наизусть запомнил я Бетховена, хотел летать над гнёздышком, теперь буду над городом всемирным! Вау! Да я теперь сродни объекта SCP.О, спасибо, Общество, за спасение, меня ждёт вавилонское столпотворение.
И впереди ещё тернистый путь, а позади уже терновый куст, и сейчас пока в тени я пуст для города. И говорю ему: «Втяни мой дух».
ПАРУ ТАЙН ОТКРЫВАЮ
И каждый мой слог из подковы рта говорит, что, подкованный к жизни, я не зря вобрал флюиды. Сам иду в зловещий Мордор, замету следы от страха; и тот образ мерзкой морды ниткой собран и размазан по бумаге. Пару тайн открываю — и мир замер. Представился бродягой, как Мик Джаггер.Ворот рубахи душит мне горло обхватом. Жестокий, как Макиавелли, шагал над городом за целью; шептал весь город, свиристело Общество: «Только ты имеешь силу отпустить его в могилу». Моя картина собрана, размазана: я – такой же: собран и размазан по бумаге. Пару тайн открываю — и мир замер. Он выдохнул и сладко позабыл про сотни камер.
День за днём: а я скиталец. Смыли с Благодетеля багрянец, ищут теперь Цареубийцу: «От сотни камер вам не скрыться». В потолке глазами выгравировал: жить в углу и никому не делать зла; из Человека себя выкинул; у Благодетеля глаза – как зеркала.
КОНТРАСТ НА ТЕЛЕ
Милый друг, тебя все ищут — тебе больше не скрыться, и лучший шаг затихнуть — инсценировать самоубийство. Вот тебе копия тела, и думай, будто ты на Дне себя, посмотрев себе в глаза, понял — я на дне себя. И надо написать предсмертное: «Становится золой мой золотом блестящий взгляд, шелестящий град на теле для меня как будто яд; слёзы окропляют душу, этот вой не слышат мои уши. Жаль, ведь я хотел, чтоб все смотрели, как я рушусь. Постепенно всё в потёмках — отстаёт от меня взор, в тёмном склепе прекратился вечный разговор; онемелых пальцев холод переходит постепенно на всё тело, сердце добивает ритм надменный. Контраст на моем теле: кожа побелела, губы потемнели — контраст на моем теле».УЗНИК
Я не существую теперь для города, о моей смерти выходят новости. На мне седин в раз сто уж больше. Кол врастает. Я уже не нежный отрок. Неужели я скучаю по комедии дель арте? По коньячным встречам за бильярдом? По месту, где закрывают концерны, кошмарят поэтов, отменяют концерты? Но, похоже, без противостояния с местом, где прожит век скитания, внутренний Наполеон не отпускает. Здесь, где не затронут стрелы взглядов, теперь я – безлюдья узник. И запах крови густо застрял в носу, и сон мой уже давно как не со мной. Разглагольствую для неба, а для Общества стал бесполезен, словно книга по тайм-менеджменту, — сейчас у них весь город в управлении, а я задачу свою выполнил, я выкинут из города, ведь, в отличие от Общества, для людей я свой, а не чужой. Решил я скрылся телом и нутром.ТРЕЩИНА
Нашёл между мирами трещину, когда пейотный запах померещился; от тела освобождаюсь скрежетом. Теперь все мои вещи там, где нет пространства, но есть время, за которое плачу временем на этой мира стороне. И резко силы сходят с тела. Выполняя все магические пассы к стороне причудливых созданий, я уже не в состоянии от иного мира отказаться.Вау! В этом мире вызываю слюни, будто я аперитив; я пятнист от бокалов брызг, ваши нервы – инструмент, и все хотят на бис. И я тут — сектор приз на барабане, хоть мне мало платят в этом вашем балагане, мне не больно, ведь тут морфий, здравствуй, Балабанов. Я здесь полетаю по деталям, тут я полигамен и скандалю, словно Джи-Джи Аллин. В бар к вам залетаю в балаклаве, убиваю тех, кто правит балом. У Булгакова спрошу про Сталина, у Сталина спрошу про Гитлера; разговор с Летовым за литром, а следом Будду с добрым утром поприветствую, и перламутровые ведьмы обвивают гулом ухо, им я сладко, голым в пухе, рассказал про игры языка, и полны их пошлости глаза, но есть проблема множественная — жизнь моя скукоживается.
ТРИ АДА
Разрушение должно быть присно! Миры сжимаются: в ужасе жмутся звёзды, и разлагаются кости, растворились теургия, общество тирании, лимб, и рай, и ад, и Бог, и Сатана.Когда на шаг от истины, миры сжимаются: и каждый, будто следующий, а следующий, как прежний. И в сущности отсутствия, разрушение в созвучии и в триединстве времени — три пространства целые.
И во фрактале с искрами миры сжимаются: иссякли и материя, и дух, и судьба, и воля; вмиг потухли и содержание, и форма. И три мира надломлены, и всё, что было и что есть. И вот теперь — небытие.
Последние комментарии
1 день 22 часов назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 6 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 8 часов назад