Стажировка. Термез [Эдуард Павлович Петрушко] (fb2) читать онлайн

Эдуард Петрушко Стажировка. Термез

Вступление

Средневековый мыслитель говорил: прошлого уже нет, будущего еще нет, а время – это лишь врата, через которые будущее вытекает в прошлое. Человеку не дано заглянуть в будущее; но отними у него память – и он обречен, быть дрожащей веточкой в тех самых вратах. К памяти мы идем за утешением, за оправданием поступков, совершенных или задуманных, идем за глотком чистого воздуха, идем исповедоваться и каяться, идем настраивать струны души, которые со временем начинают фальшивить. Идем к самим себе.

Вторая стажировка на четвертом курсе Голицинского пограничного военно-политического училища, проходила у нас непосредственно на границе. Отличников отправляли стажироваться на западную границу, тех, кто учился похуже и у кого были проблемы с дисциплиной в среднеазиатский округ. Я относился к последним.

Честно говоря, отучившись три года с хвостиком в пограничном училище, я толком не был на настоящей пограничной заставе. Мне она представлялась так: полосатые столбы, настороженная тишина, суровые лица пограничников, вооруженные до зубов шпионы, ночные тревоги, выстрелы… Словом – жизнь, полная романтики и подвигов. Так я представлял границу по книгам и кинофильмам; так рисовалась она мне в пограничном училище…

Глава 1

На саму важную стажировку в качестве заместителей начальника пограничной заставы по политической части мы поехали втроем – сержант Черников Юра, старший группы, курсант Новиков Юра и я. Путь лежал в самый южный город Узбекистана – Термез, стоящий на Амударье.

Ехать пришлось на поезде, в плацкарте. Долго, почти трое суток. Плацкарт полупустой, окна задраены, воздух спертый, плотный, хоть ножом нарезай. Запах плацкартного вагона особый, ни с чем не перепутаешь. Он один, и в Советском Союзе и в мире. Помесь вони мазута и угля, хлорки и жареной курицы.

Играли до одури в карты в тысячу, скоро все вкусное съели, выпить нигде не возьмешь, или цены не для курсантов. Через двое суток мыслей в голове никаких. Пусто, и все. Вспоминаю какое- то кино где показывали, как советские комсомольцы за счастьем на край света едут. С песнями, с гармошкой. В жизни-то оно попрозаичней как-то.

Всю дорогу до отряда я уговаривал Юру Черникова пойти в какое-нибудь заведение, а лучше дождаться вечера и посетить местную дискотеку, с целью знакомства с девушками.

– Тебе все равно, а мне всыпят, – огрызался Черников. На четвертом курсе грань между сержантом и курсантом стиралась, скоро все станем офицерами, но формальная дисциплина присутствовала. Я и предположить не мог, что счастье с женщиной ожидает меня впереди, прямо в отряде…

Вышли с загаженного за трое суток вагона и вздохнули свежего воздуха. Постояли, покурили. По дороге в часть зашли в кафе. Кафе было маленькое и грязное, но кормили вкусно и дешево. Съев лапшу и люля, показалось, что попал рай. Долго и молчаливо пили чай, переваривая съеденное. Каждый думал о своем, но уверен, мы все переживали за будущую стажировку, которая пройдет на самой настоящей заставе в сложной оперативной обстановке.

Идем по серому полупустому городу. Сухой ветер поднимал пыль, листву и мусор и нес все это в сторону массивных ворот в части. «Въезд только по пропускам!», гласила надпись на красном фоне. Справа от ворот на высоком пьедестале возвышалась «БМП» блекло зеленого цвета с поржавевшими гусеницами. КПП было похоже на собачью будку, сделанную из потрескавшихся бетонных плит. Из под него выскочила неизвестной породы собака, помесь овчарки и молча обнюхала мои сапоги. Немного постояв возле нас, она, по всей видимости, решила, что ей ничего не светит, лениво зевнула и пошла в свою нору под КПП.

Из окна за нами без особого интереса наблюдал солдат с застигнутым по уставу воротничком. На его рукаве болталась повязка с блеклой надписью «Помощник дежурного по КПП». Показав документы, мы двинулись в сторону одноэтажного белого здания, на табличке которого желтыми буквами было написано – «Офицерское общежитие». Пройдя несколько шагов по узкому коридору, мы увидели две двери. На правой двери висела табличка с надписью: «Старший офицерский состав» на левой «Младший офицерский состав». Открыв свою дверь, мы увидели обыкновенную казарму с множеством кроватей, расположившись, кто, где хотел. Молча посидели на синих одеялах. Было немного тревожно. Юра Черников пошел в штаб, а вернувшись через 10-ть минут сказал:

– Свободное время, совещание завтра в 9.00 после завтрака.

– Я говорил, надо было в городе ночевать, – сетовал я. Там и шашлык и девчонки.

– Никак не наешься, хохол – буркнул Юра Новиков, все бы тебе шляться, как собаке блохастой. Отсыпайся, вон.

Провалявшись до вечера, поужинав и как старики, в 21.00 мы начали укладываться спать. На новом месте не спалось, я ворочался и вздыхал, собственно как и остальные мои друзья. Из соседнего здания, где стояла гостиница для высшего офицерского состава доносились громкие голоса и женский смех. Рядом с нами также располагалось женское общежитие, где жили жены офицеров, многие из которых выполняли задачи на территории Афганистана в мото маневренных группах.

Проворочавшись два часа, я услышал, как скрипнула дверь и в помещение кто-то вошел.

– Кто не спит, курсанты? – тихо спросил вошедший, позже оказалось, что это сержант общежития.

– Я, я, я, – ответили хором мы.

– Идите, кто хочет. Вас приглашают к столу, там девушки заскучали, – уже громче сказал сержант.

– Ну да, это розыгрыш или мебель заставят таскать, – ответил Юра Черников и перевернулся на другой бок.

– Пошли Юра, обратился я к Новикову.

– Да ну, че то здесь не то, – буркнул Новиков.

– Пошли – пошли, – наседал я. Мы встали с кровати и начали собираться в приятную неизвестность. Я отдел гражданские шорты и спортивную майку, которые подчеркивали мою уже стройную мужскую фигуру.

Оказавшись в гостинице, точнее в ее столовой, прошли в гостиную, увидели за столом сидели две девушки. На деревянном большом столе были следы вечеринки, пустые бутылки и недоеденные закуски. Как водится в таких случаях, одна девушка была красивая, а вторая и крупная и не симпатичная. Симпатичная представилась Ларисой, а вторая назвалась Наташей. Лариса была грациозной и изящной женщиной, с нежным овальным лицом, алыми губами, с легким румянцем на щеках и с голубыми глазами, изменчивыми, как хамелеон: они могли по желанию широко раскрываться с выражением девической невинности или становиться серыми и холодными. Наташа, была полновата, к тому же неудачно полновата – целлюлитные бедра образовывали «уши», которые она пыталась затолкать в слишком тесные черные брюки. Брюки «уши» не уменьшали, а, наоборот, подчеркивали жирноватые Наташины бока, которые вываливались из тесного пояса и свисали, как взошедшее тесто из квашни. Позже оказалось, что Наташа была компанейской и веселой девчонкой, чем компенсировала свою внешность.

– Наши кавалеры устали, – жеманно говорила Лариса, а нам скучно, вы не против с нами посидеть? Мы как игрушечные собачки на панели автомобиля, закивали головами. Через несколько минут выяснилось, что помимо отсутствия кавалеров у девушек закончилось спиртное. В это минуту я был готов отдать полжизни за бутылку водки или вина. Невозмутимый Юра Новиков, сказал:

– У меня есть, и вышел из-за стола. Через несколько минут он вернулся с бутылкой водки. У меня от удивления чуть не выпали глаза:

– Трое суток ехали в поезде, а ты молчал, кто тут хохол надо разобраться, – прошептал я ему в ухо.

Начались посиделки. Говорили хаотично и много, смеясь по пустякам. Время от времени заходил сержант и докладывал Ларисе о том, что ее сын спит и все хорошо. О, как, подумал я – она сама как девочка, а уже сын. Время пробежало незаметно и на часах уже было начала третьего, зевнув и сверкнув золотыми зубами, блеклая Наташа попрощалась и пошла спать, а Лариса с розовыми от спиртного щечками осталась за столом. Между мною и Юрой началось противостояние, кто кого пересидит, мы постоянно наступали друг другу на ноги, и когда Лариса отворачивалась, шипели друг на друга:

– Моя водка я и останусь, – бил, жестким аргументом Новиков.

– А ты идти не хотел, – парировал я. Ситуация становилась комичной и глупой. Лариса зевнула, Юра сдался первым и, пожелав спокойной ночи, как джентльмен уступил мне “место”.

Через некоторое время мы с Ларисой шли по темному коридору женского общежития. Лариса взяла меня за руки, и у меня екнуло сердце, кровь быстрее побежала по венам. В женском общежитии были отдельные комнаты, войдя в комнату, мы сели на кровать, я немного растерялся и не в тему спросил:

– Как ты сюда попала? У себя в комнате Лариса сдалась простой и милой, наигранность и искусственность исчезла, и я увидел в ней тихую провинциальную красавицу. Помолчав она заговорила:

– Три года назад я уехала со своей богом забытой деревни в Алама – Ату искать счастья. Хотелось начать жизнь заново с чистого листа. Оставить в далеких степях невыносимых, вечно ругающихся родителей, так называемых друзей и подруг, которые обозначаются когда им нужно занять. Оставить ненавистную работу на почте с ничтожной зарплатой и начальником – домогателем. Хотелось жизни более яркой и интересной.

– И как забурлила жизнь?

– Да… Где-то через пол года жизнь окатила меня холодным ушатом воды, эйфория от переезда в город исчезла. Появились новая работа в пограничном округе и новые проблемы. Офицеры считали меня периферийной доступной женщиной и на каждом общественном мероприятии мне приходилось доказывать обратное.

– Да-да, – только мог сказать я.

– Ухажёров было много, а настоящие мужчины попадались редко. Все опять превратилась в серая рутину… И вот в один из дней я неожиданно для всех и в первую очередь для себя приняла предложение от старшего лейтенанта выйти замуж. Человек он хороший заботливый, но какой-то простой что ли, без личного стрежня. Вот и мыкаюсь с ним по отрядам, да общежитиям. Но не мой это человек… Подала документы на развод. Сейчас он в мотоманевренной группе где-то, еще вещи не забрал …

Наступило неловкое молчание. В нашем молчании этом было нечто большее, чем слова. Мы были молоды и полны сил, нам хотелось новых ощущений и любви, даже такой, в офицерском общежитии. Я придвинулся к Ларисе и уткнулся носом в ее волосы, от них пахло свежестью и можжевельником. Лариса повернула ко мне голову и приоткрыла рот, который я закрыл поцелуем…

Пришли в себя, когда в части заиграл горн, уже давно рассвело. Лариса сказала:

– Бегом к себе, сейчас начальник отряда выйдет на зарядку, он тоже в общаге живет. Я как заяц метнулся в свое расположение. Только я прошмыгнул в свою казарму, как на улице вышел мужик в смешной майке алкоголичке и синих спортивных штанах. Понял, что чуть не встретился с начальником отряда. Хорошее знакомство бы вышло, подумал я, входя в спальное помещение, где кроме нас никого не было. Черников и Новиков уже лежали с открытыми глазами, я скользнул к кровати и блаженно раскинулся на ней.

– Ну, что ловелас, нагулялся? – спросил Черников. Не отвечая на вопрос, попросил:

– Юр, скажи на совещании, что я отравился в поезде… Сил нет, не спал ни минуты, – и, отвернувшись к стене тут же захрапел. Разбудили меня на обед, я как вареный рак, слабо что, понимая начал натягивать ХБ. Ополоснувшись на улице, немного прийдя в себя, потопал с ребятами на обед. Дорога вела через плац.

Плац! Как много в этом звуке… Тут присягают на верность Родине, проходят строевые занятия и смотры, вручаются ордена и звания самое главное для солдат – зачитывается приказ Министра обороны об увольнении в запас. Слово «плац» имеет немецкие корни, хотя его придумали еще римляне, где устраивали занятия и построения войск. Название хлесткое как удар сапога об асфальт, с плацем связана вся жизнь солдата, начиная с зарядки и заканчивая вечерним построением.

Обед в столовой по-солдатски простой, но сытный, я лопал за двоих.

– Ты прямо как голодный волк, – сказал Новиков Юра, выбирая из перловки жилистые и узловатые куски говядины.

– Мне кстати прилетело, что ты не пришел на инструктаж. Начштаба сказал что ты «красавица», которая приехала на «курорт подлечить желудок», – добавил Юра Черников. Я чувствовал вину перед товарищами, поэтому тихо сидел и пил компот.

– Тебя определили на 10-ую заставу, левый фланг упирается в мост «Дружбу», через который выводят войска, – добавил Новиков.

– Будем встречать, – ответил я и начал рассматривать серые стены столовой.

После обеда планировался выезд на заставы. Я все время думал о Ларисе, в груди что-то непривычно млело и щипало одновременно. Прощание с ней получилось неловким, везде люди. Она лишь шепнула мне на ухо:

– Приезжай, я буду ждать, – неловко кивнув головой в ответ, взял рюкзак и направился на плац.

Глава 2

Развозили по заставам нас на машине, которая доставляет белье и прочий хозяйственный инвентарь. Тряслись в кузове около часа, и мне первому поступила команда «На выход». Выскочив с кузова, непонимающе посмотрел по сторонам, не зная куда идти.

Вот она застава. Продолговатая казарма, офицерский домик, несколько хоз. построек. При входе квадратные ворота, напоминающие зеленую обложку книги. На обеих сторонах – по красной звезде. Строгая, суровая обложка. Как меня встретит застава? Обложка приоткрылась, и я осторожно шагнул внутрь.

– Где начальник заставы? Спросил я у первого солдата. Он посмотрел на меня как на НЛО и ответил:

– Начальник в отпуске, зам бой за него. Он у себя в квартире. Офицеры жили на заставе с семьями в отдельном домике или пристройке.

На заставе тоже имелся мини плац, куда ж без него. Вокруг него с удивлением обнаруживаю портреты вождей. Все знали, что в высший пантеон партийно-государственной власти попадали люди, мягко говоря, не молодые. Поэтому частая замена портретов была делом обыденным. Но вот что было интересно: чем старше становились члены высочайшего советского ареопага, тем моложе и краше выходили их лики из-под кистей кремлевских иконописцев. Привыкли мы к этому делу.

Зайдя на порог офицерского дома, который был небольшим и одноэтажным, громко постучал в дверь.

– А курсант, заходи – открывая дверь, сказал молодой парень, с коричневыми полными жизненной энергии глазами, которые вызывали невольное желание ему улыбнуться.

Начальник заставы капитан Лебедев в отпуске замещаю его я – заместитель по боевой части старший лейтенант Гришин Сергей Олегович, выпускник Алма-атинского училища.

Сергей был старше меня всего на пару – тройку лет и мы быстро нашли с ним общий язык, особенно когда он увидел на груди знак «70 лет ПВ». Знак ценный, вручался только прапорщикам и офицерам, но мне его вручил друг отца, после первой стажировки в Кирках, когда я обнаружил у своего бойца наркотики. Я гордо носил знак, а полковник Прудько, заместитель начальника училища по строевой части, принципиальный офицер, постоянно его хотел снять, т.к. считал что, знак вручен «не по регламенту». Вот в таком противостоянии этот знак доехал до Термеза.

Гришин смотрел на знак как лиса на курицу, только не облизывался.

– С желанием, ехал на стажировку, в эту жопу мира? – мягко спросил Гришин, но все равно его вопрос прозвучал въедливо.

– Мы, Сергей Олегович, люди с вами военные, службу себе не выбираем и приказы не обсуждаем, – банально ответил я.

– Ну, ну да. – Гришин улыбнулся и взял за околыш фуражку. – Ну, что в отряде? Что говорят о моей заставе? Мне было стыдно сказать, что после ночи с Ларисой я проспал совещание, поэтому ответил расплывчато:

– Важный участок на правом фланге мост «Дружба» и вывод войск. Гришин довел мне кратко оперативную обстановку на заставе, особенности участка, характеристику личного состава и особенности службы. Закончив, он посмотрел на знак и немножко запинаясь, предложил:

– Это… Эдуард (он почему – то всегда называл меря полным именем), давай так… Ты месяц кайфуешь, спишь, ешь, ездишь в город, по нарядам не шаришь… Я тебе ставлю пятерку за стажировку, а ты мне знак. У нас в отряде их нет, не за какие бутылки и деньги. Корочку то я найду, не проблема, а вот знак, в нашей деревне не сыскать…

Я задумался. По возвращению в Москву, знак то я по любому намучу. Через отца, он в то время был начальником клуба Дзержинского на Кузнецком моту. Умный мужик из крестьян с торгово флота, прорвался без поддержки в столицу нашей Родины. В то время это был редкий почти невозможный случай. Сам добился всего, принципиальный, но единственного сына не бросал…

– Идет, – после паузы ответил я, и мы пожали друг другу руки.

– Пошли я представлю заставе, – сказал Гришин, вставая из-за стола.

На улице уже стояла немногочисленная застава, которой командовал прапорщик. «Равняясь, смирно» и прапорщик строевым шагом направился к старшему лейтенанту. Стоял запах гуталина и солдатского пота. Гришин, также печатая шаг, приблизился к прапорщику. В полной тишине, нарушаемой только чириканьем воробьев, они остановились в двух шагах друг напротив друга. Я, изображая строевой шаг, нелепо плелся за Гришиным.

– Товарищ старший лейтенант 10 пограничная застава по вашему приказу построена! Старшина заставы прапорщик Орлов.

– Здравствуйте, товарищи! – громкий голос Гришина прокатился над мини плацем и затих где-то в ближайших кустарниках.

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! – хор пару десятков голосов потряс душный вечерний воздух.

– Товарищи бойцы, – громко сказал Гришин, – к нам прибыл на стажировку курсант Петрушко. С сегодняшнего дня он исполняет обязанности заместителя начальника заставы по политической части. Все приказы курсанта Петрушко выполнять неукоснительно! Если я узнаю, что кто-то «забивает» на его приказы или будет его саботировать, я тому лично разобью, устрою кузькину мать. Всем всё ясно? – Гришин сверлил глазами строй. Застава с интересом рассматривала меня, как верблюда в зоопарке. Всем было все ясно.

После представления … я провалился в медленную реку безделия и отдыха. Сначала я отсыпался, даже не вставал на приемы пищи. Позже оказалось, что солдаты мне дали кличку «пожарник». Проспав сутки, после дороги и бессонной ночи, я в полном здравии выполз на улицу. Ходил по заставе, рассматривал диковинные усохшие гранаты, которые росли прямо во дворе.

Увидел пересыпанный желтым песочком спортивный городок, рядом располагался «городок следопыта», который состоял из маленькой учебной контрольно-следовой полосой. Высокие, округлые волны распаханного песка, были примяты множеством различных следов – молодые пограничники смотрели на них, не отрываясь.

– Кто возьмется определить, чьи следы на полосе? – спросил голос сзади. За мной стоял высокий худой сержант и улыбался. Я слегка растерялся, но собрался и начал всматриваться в следы.

– Вот этот, след, кажется, оставила лошадь…

– Кабан это, а не лошадь товарищ курсант, – сказал он и, улыбаясь, пошел по своим делам.

Не зная чем заняться, я бродил по заставе, знакомился с личным составом, так как меня толком никто не знал. Но застава это большая семья и солдаты через час после моего прибытия, знали кто я, и зачем приехал. Рядовые меня называли на «Вы», а сержанты и старослужащие осторожно тыкали и смотрели на мою реакцию. Многие были старше меня и гораздо опытнее в службе и подготовке. Поэтому я пока никак не реагировал на панибратство и просто слушал, что мне охотно рассказывали солдаты, которые были рады просто новому человеку на заставе.

Моя жизнь на заставе была полным праздником. Я даже предположить не мог, что попаду в такие райские условия. Замбой меня не трогал, в наряды не ставил, вечером иногда вызывал поболтать и поиграть в нарды. На улице не смотря на конец октября, стояла летняя по-московски погода – солнце днем припекало до 25 градусов, на небе было безоблачно, растительность цвела и благоухала, зимой даже не пахло.

Будучи любителем, позагорать и покупаться, набираюсь, наглости и спрашиваю разрешения у Гришина:

– Сергей Олегович, а можно завтра пойти позагорать на Амударью?

– Сходи тут недалеко приток есть, там песчаный пляж и вход хороший в реку, я сам там иногда отдыхаю. Смотри только, чтобы басурмане не украли.

– Не понял, – напрягаюсь я, бросая кости нард.

– Шучу, это не основное русло, а приток, рядом с заставой, спроси завтра у любого бойца – где здесь пляж, тебе покажут.

– А что душманы, не трогают нас? – спросил я, имея в виду пограничников заставы.

– Нет у нас с ними определенная договоренность – замечаю, что замбой режет правду матку, поэтому, будучи старшим лейтенантом, ходил в комсомольцах, а я уже приехал на заставу кандидатом в члены партии. Мы их не трогаем, а они нас, – добавил он.

– А в целом, что думаете о войне? У замбоя выпало 6 куш, он радостно потер руки.

– А думаю, нам лезть туда, не надо было, хоть это не мое дело. Воюем с партизанами, а такая война самая тяжелая и самая «грязная». Потом это все переросло в противостояние с народом…

– Так народ вроде за нас, мы Правительству помогаем, моджахедов выкуриваем.

– Ага… – отвечает Сергей, увлеченно переставляя фишки. Только моджахедов в начале войны было 20-ть тысяч, а сейчас больше 300-от. Понимаешь статистику?

– Не очень.

– Народ в горы уходит к моджахедам, он не с нами, точнее с нами только его небольшая часть и то продажная и коррумпированная. А остальные против нас воюют… Или ненавидят – или терпят. Я-то с офицерами, кто оттуда пришел бочку водки выпил, – мне эта картинка ясна. Марс! – гордо заявляет в конце беседы Гришин.

Глава 3

На следующий день я лежал и загорал на тёплом мягком песке. Осень одаривала поздним теплом, но по ночам было холодно. В прозрачном небе тянулись плотные птичьи стаи. От скуки принялся угадывать в редких облаках знакомых животных – медведей, крокодилов и коров.

Бросил развлечение, почувствовав внутри холодок. Появилось ощущение, что за мной наблюдают. Тихонько приподнялся на руки и увидел, что со стороны камыша за мной наблюдает волк. Вожак. Через несколько секунд увидел, что за его спиной стояло еще головы три – четыре. Волки не такие большие как на черноземье, но вполне себе страшные. Лютый оскал вожака притягивал взгляд. Он обнажал клыки, рычал, ничуть не сомневаясь в своей силе.

Взгляд у этого волка магический, угнетающе-завораживающий. Страшные желтые огоньки из глубин дикой природы, хищная мудрость многих и многих тысячелетий. Его могучее поджарое тело напряжено как сжатая пружина, еще чуть-чуть, и оно распрямится в убийственном прыжке. Игра в гляделки затянулась, от напряжения у меня затекли руки и спина. Холодные змейки пота бежали по звеньям позвоночника, страх кольцами сворачивались в животе и тяжело клубился там. Тут я решил громко свиснуть, после чего стая беззвучно скрылась в камыше.

Вечером рассказал замбою о встрече с волками.

– Да, стреляем их иногда, местные просят. У нас тут охотиться нельзя, волки скотину в ауле зарежут и сюда в пограничную зону, как к себе домой ходят на побывку. Вот мы их иногда и уменьшаем. Вроде недавно самку вожака убили, вот он и злится.

– Ничего себе злиться, чуть не слопал меня.

– А ты что без автомата ходил? – спросил Гришин.

– Без – мне никто не говорил.

– Нельзя без оружия. Места здесь дикие, хищника много и граница вон в окошко видна, а там моджахеды. Хоть ПМ бы взял.

– Понял, – виновато ответил я.

На следующий день услышал как наш прапорщик – Орлов, собирается ночью бить острогой рыбу. С этой целью он подбирал себе помощника, солдаты отнекивались, я же будучи заядлым рыбаком, тут же напросился в его команду. Со Степанычем, которого так все и называли, мы сошлись быстро на почве рыбалки и охоты. Степаныч, он же – прапорщик Орлов Виктор Степанович, был заядлым охотником и рыбаком. Зверья в пограничной зоне было полно, поэтому я слушал его истории, открыв рот. Степаныч не отличался античной красотой, но выглядел по дикарски мощно, как ствол дуба. Уходя в себя, Степаныч хлебнул Афгана, за что имел медаль за Боевые заслуги, всегда оставался чутким, как лесное животное, его глаза смотрели на людей изучающе и пронзительно.

– Ну что курсант не боишься сандали замочить? Лодка у меня не ахти – старая резинка клеенная и переклеенная.

– Не боюсь, – четко отвечаю я.

– Ну, тогда сегодня около 23.00 выедем, поглядим, что по чем?

До 23.00 я не спал в предвкушении новой для меня рыбалки. Долги громыхали на потрепанном УАЗ-ике по извилистой заброшенной дороге, когда резко уперлись в водную гладь. Светила луна, вода переливалась серебром, пейзаж просто сказочный. Долго качали насосом лодку, к этому делу меня привлек Степаныч, когда спустили на воду лодку, я был мокрый как пиписка.

Решили перекурить. Над нами зависла огромным серебряным шаром луна. Каждый ее лучик был направлен прямо на нас. Казалось, еще немного и она, как магнит, оторвет меня с прапорщиком от земли. Таинственный лунный свет проникал через мои глаза в мой мозг и сердце. Я растворялся в нем, а вместе со мной и все мои чувства.

– Ну, вперед, – прервал мою медитацию Орлов и потянул лодку к воде.

Весло было одно, какая-то самопальная острога, фонарь – вот и вся экипировка. Увидев все это «вооружение» я сник, духом подумав, что не видать нам ни карасика, ни ерша. Однако прапорщик острожно положил весло в лодку взял острогу и резко ее ударил. Через несколько секунд на дне лодке трепыхалась щука килограмма три – четыре. Прапорщик передал мне фонарь и сказал:

– Свети, нащупаешь рыбу, светом не води «держи» рыбу в луче.

Такой рыбалки я не встречал до сих пор. Рыбы было такое количество, что, казалось, мы ходили по аквариуму. Позже Степаныч брал только трофеи от 10 кг. В основном это были щуки, которые, как подводные лодки стояли, но попадались жирные сазаны и сомы. Эмоции зашкаливали, хотелось нанести хоть один удар острогой и поднять со дня заветную рыбу.

– Степаныч, дай, – я попросил я прапорщика.

– На, только не спеши и не упади, – как в воду смотрел Степанович.

Я встал в полный рост, хотя надо было стоять одним коленом на борту, и приготовился к первому удару. Свет фонаря выхватил огромного как бревно сома, я, не дождавшись нужного момента, ударил и попал рыбине в хвост. Огромный мощный сом рванул в камыши. Я, пытаясь удержать острогу, потерял равновесие и рухнул в воду. Моя борьба с сомом была похожа на судороги пьяного водяного, который будучи в нетрезвом состоянии пытался натянуть на себя штаны. Степаныч матерился, я глотал воду и боролся с сомом. В конце концов, измученная рыба была побеждена и уложена на дно лодки. Я же мокрый поцарапанный камышом, стоял по колено в воде и судорожно вдыхал влажный воздух. Под насмешки Степаныча, заполз в лодку и виновато посмотрел на прапорщика.

– Ну, ты москвич и гимнаст, хорошо, что острогу не профукал, а то бы я тебе дал. Она у меня фартовая – 5 лет ее бью. Под шутки и прибаутки мы поехали на заставу, рыбы у нас было два больших сельских мешка. Один, из которых по традиции уехал в отряд на угощения, а второй был скормлен пограничниками заставы в виде ухи и жаркого.

Глава 4

Неожиданно на мою голову грянул гром – на заставу приехала проверка из отряда, возглавлял которую рыжий подполковник, этакий англичанин с манерами графа в изгнании и пропитым лицом. Фамилия у него была соответствующая – Говядин.

Говядин с ходу преступил к проверке:

– Ну, пошли знакомиться с заставой, – сказал он Гришину, поправляя портупею – Посмотрим, где размещаются твои бойцы. Я как теленок поплелся следом.

Замбой, сопровождал дотошного гостя по всем помещениям заставы, где еще густо стоял запах свежей краски (как оказалось, Гришин знал о проверке и «освежил» заставу). Но мало-помалу «экскурсия» завершилась, и Говядин заметно подобрел.

Зашли в ленинскую комнату. По телевизору как раз передавали дневной выпуск новостей, и Говядин сначала задержался на пороге, равнодушно косясь на изображение, а затем протиснулся в просторное помещение, прочно устроился на стуле, буквально впился глазами в цветной экран.

Показывали какой-то животноводческий комплекс, начиненный последними чудесами техники, где сновали люди в синих халатах. Появившиеся на экране чистые коровы и поросята вызвали восторг у Говядина.

– А неплохо бы нам в отряде иметь такой комплекс, – высказался Говядин, ни к кому, собственно, не обращаясь. – Для солдата, свежее мясо – ценная вещь…

– Ну, мы не голодаем, – сдержанно ответил Гришин. То рыба, то дичь. Местные иногда угощают.

– Это все хорошо, но централизованно еще лучше, – ответил Гришин. Гришин сдержанно помолчал, потому что не знал, каких слов ждал от него этот странный подполковник.

– Пошли, поработаем с документами, – закончил проверяющий.

Изучив журнал нарядов, и увидев, что меня не было на границе десять дней, Говядин ревел как раненный медведь.

– Что это у вас товарищ старший лейтенант, курсант сюда на каникулы приехал или на стажировку? Почему его в нарядах нет? К мамочке на пирожки приехал? С завтрашних суток, я вижу курсанта в нарядах.

Про нашу договоренность с замбоем, насчет обмена знака, на мой внеочередной отпуск, подполковник явно ничего не знал.

Выйдя с кабинета, я спросил у Гришина:

– На сколько они приехали?

– На три-четыре дня, – виновато ответил он, – внеочередная комплексная проверка. Сам понимаешь вывод войск, через левый фланг заставы.

– Понимаю, – ответил я, и приготовился заплывать по нарядам.

В первый наряд меня назначили прямо этой ночью. Запомнил я его в мельчайших деталях и до конца жизни.

Поставили меня старшим погран наряда «Секрет», в самое противное время с 02.00 до 6.00. Почти не спал до двух часов, волнуясь перед настоящим выходом на границу. С красными глазами, пошел на получение приказа по охране Государственной границы. Тревога ушла, оставив не успокоение, а странную зудящую пустоту. Я на время примирился с этим назойливым ощущением. Через десть минут пустота рассосалась по всему телу.

Полусонный замбой Гришин, похожий на сову в утреннее время, отдавал приказ:

– Пограничный наряд равняйсь, смирно. Приказываю выступить на охрану Государственной Границы Российской Федерации. Вид наряда Секрет. Задача: не допустить нарушения Государственной Границы Российской Федерации. Связь по радиостанции. Пароль Сочи – отзыв Анапа. В случае обнаружения признаков нарушения, доложить Дежурному по Пограничной Заставы и принять все меры для преследования и задержания нарушителя Государственной Границы Российской Федерации. Старший пограничного наряда курсант Петрушко? Повторить приказ. Я стараясь бодро повторил приказ, из темноты вышел проверяющий офицер из отряда и увидев меня в наряде, удовлетворенно закивал головой.

Мы, изображая строевой шаг, вышли из под фонарей заставы и оказались в кромешной тьме. Я даже примерно не понимал, куда нам идти. Нет, конечно, направление знал в сторону Амударьи, а вот дальше… особенности местности не изучал, на границе был один раз в виде прогулки при очистке дорог. Со мной в наряде были два наглеющих черпака прослуживших больше полу года, которые в пути сразу же закурили, чего делать было нельзя.

– Выбросить сигареты, – тихо отдал команду я.

– Ну, че, ты товарищ курсант, мы все курим в дороге, на границе не подымишь, – огрызнулся один из черпаков.

– Выбросить сигареты и перестать мне, тыкать, мы на боевом дежурстве, – строго ответил я и прибавил шагу. Черпаки затушили сапогами бычки и замолчали. Я шел впереди и возле первой развилки остановился, не зная куда идти, обиженные пограничники топтались сзади. Зная, что я абсолютно не знаю дорог, и местности они решили, меня проучить за мою «дисциплинированность». Так мы стояли втроем в ночи как три тополя на Плющихе. Тихо отдаю приказ:

– Рядовой Сомов, выйти вперед и следовать головным до места несения службы. Черпак неохотно подчинился. Шли в полной тишине, молодые бойцы слегка обиделись, да и ну их. Дошли до места расположились и начали вести наблюдение за государственной границей, хотя какое наблюдение темнота как в бабушкином подвале. Через полчаса я почувствовал, что у меня крутит желудок, то ли от напряжения и нервов, то ли от банки скумбрии, которую слопал перед нарядом. Проклиная скумбрию и все на свете, посмотрел по сторонам, надо куда-то идти справлять нужду. А вокруг – попа негра. Из-за набегающих туч вышла большая луна, похожая на большой круглый сыр. Увидел дорогу, окруженную высоким в человеческий рост камышом и деревьями.

– Я отойду, – тихо говорю бойцам и поднимаюсь с земли. Бойцы с интересом наблюдают за мной. Иду по колее, луна как назло не заходит за тучи, рядом с бойцами в позе орла не сядешь, подумают, сдрейфил, отойти подальше. Иду по колее, страшно аж жуть.

Сплошной камыш и изогнутые деревья вызывали чувство тревоги. Что-то исходило от них, заставляло быстрее биться сердце, поднимало из глубины души смутный ужас.

Кущи вокруг меня становились все темнее, они сердито и вкрадчиво двигались на ветру, и во мне рождалось странное неприятное ощущение, что я вторглись в чужой мир, чужой и названный. Наконец – то я отошел на 100 метров, головы бойцов наблюдающих за мной скрыли за поворотом дороги. Начал вытаптывать сбоку колеи себе местечко громко ломая камыш. Сел.… На секунду мне показалось, что все пространство вокруг затаились, замерли в ожидании чего-то страшного и неизбежного. Я даже помотал головой, отгоняя некстати пришедшее наваждение. Полез за сигаретами, но закурить не успел.

За мной снарядом лопнула раздавливаемая ветка, ее треск ударил по напряженным ушам, дернул за каждый нерв в теле.Тут же прямо за моей филейной частью раздается звук похожий на вздох дьявола.

– Ухххха! Сердце застучало о ребра, с меня моментально вылетели все завтраки и обеды за последние сутки, я подскочил как заяц и, схватив автомат, автоматически передернул затвор и направил в сторону камыша. Что это душман, вставший с лежки кабан или волк? В голове мысли летали огромным роем, как я не выстрелил в камыш, не понимаю до сих пор. Руки дрожали, я покрылся испариной, дрожащим голосом спрашиваю темноту:

– Кто тут? Выходи! – голос мой был похож на персонаж детского мультфильма. Нечто, громко ломая камыш, стало удаляться от дороги. Я так и стоял по пояс голый с автоматом наперевес, пока не услышал смех солдат. Пограничники, услышав шум и звук досылаемого патрона в патронник, пошли мне на помощь и увидели такую картину. Оправившись и заправившись, я побрел обратно.

На следующий день вся застава, видя меня, улыбалась и перешептывалась, представляю, какие они придумали мне клички и как комментировали эту ситуация, когда курсант в прямом смысле слова обкакался на границе.

– Главное не в штаны, – улыбаясь, сказал Степаныч, это ты кабана с лежки поднял, – подвел итог моего повествования, прапорщик.

На следующую ночь приехавшей проверкой планировалось оценить боеготовность заставы с применением учебной тревоги с учебным нарушителем. Руководство заставы, в моем числе и я знало, знало о готовящемся мероприятии. Поэтому за полчаса до учебной тревоги я поднялся с кровати, оделся и вышел в коридор.

В комнате дежурного, не смотря на ночь, кипела жизнь, горел свет, шипела рация. Хоть я был предупрежден об учебной тревоге, команда «В ружье», луженным голосом сержанта, заставила меня подпрыгнуть. Подразделение было выведено из ночной комы и тарахтело на все лады. Возглавил тревожную группу, высокий замбой, а заслон, наполовину состоявший из молодых – я.

Под фонарным столбом я разглядел свой заслон, который был обвешен оружием, громоздкими фонарями, сигнальными пистолетами, рацией и прочими атрибутами пограничной экипировки. Гремя всем обмундированием, мы погрузились в машину и выдвинулись на рубеж упреждения. Водитель ехал быстро, по днищу стучал песок, мы прыгали в кузове как мячики, время от времени матерившись, когда обо что-то ударялись.

Выгрузившись, рассредоточились и начали прочесывать местность. Связи с тревожной группой не было, я ломал голову: что могло случиться с Гришиным? Опытный командир, участок знает, как свои пять пальцев.

– Товарищ курсант! – послышался за спиной бодрый голос радиста, орловского парня по имени Сергей. – Тревожная на связи! От сердца отлегло: наконец-то!

– Что там у них? Давай…

Небольшого роста радист, тяжело хлопая сапогами по топи, подошел ко мне. Антенна над его головой качалась, уходила пупырышками в огромное небо. А сам Сергей, с рацией за спиной, с комплектом боезапаса на поясе, с укороченным автоматом со складным металлическим прикладом, был похож на инопланетянина.

Сквозь потрескивание и шум узнал слегка искаженный расстоянием, чуточку захлебывающийся голос Гришина: «нарушитель обнаружен, ведется преследование»…

Только на рассвете, в мутных сумерках, сойдясь с нескольких сторон у заброшенной конюшни, нарушителя взяли. Он был из спортивной роты, поэтому бегал долго, чем вызывал у нас злость. Обалдевший, не видящий ничего под ногами от долгой погони, он стремительно выскочил из-за кучи сена и, кинулся было в сторону аула. Но вокруг сжималось кольцо, он внезапно обернулся и замер, медленно поднял руки. Я увидел совсем близко его круглое лицо с торчащими поломанными как у борца ушами. Глаза светлые, подернуты матовой дымкой и легкой тоской – наверно пообещали знак отличник ПВ – если прорвется вглубь территории. Не вышло.

Неторопливо закуривая, пограничники полукругом стояли рядом – так, будто все происходящее было обычным вопросом. Для меня хоть нарушитель учебный, все было в диковинку, и я стрелял глазами во все стороны. Инструктор службы собак взял под поводок Амура и доставал с его шерсти камыш, тот потеряв всякий интерес к нарушителю, все принюхивался к запаху, исходившему с конюшни. Радист Сергей скатывал антенну, вокруг него вился радист из тревожной группы и объяснял, почему так долго не выходил на связь.

Прибыв на заставу, мы были с Гришиным вызваны на подведение итогов. Я шел за Гришиным по деревянным полам, пошатываясь от усталости. На улице занимался бледный солнечный день, ветер гнал в сторону Афгана жидкие тучи. Сморенные усталостью, спали в казарме, вернувшиеся из наряда пограничники, высунув языки, дремал в вольере Амур, который даже не повернул головы в сторону прошедшего с отряда подполковника Говядина. Бдел, только обозревая окрестность в мощный бинокль, часовой на вышке перед заставой, да в глубине казармы слышался невнятный телефонный разговор дежурного с пограничными нарядами.

Говядин, долго разбирал задержание учебного нарушителя, указывая на недостатки, но в целом действия заставы были оценены на «хорошо». Я сидел и рассматривал трещины на столе, среди которых высмотрел какие-то очертание рисунков невидимых художников под названием «время». Жужжит муха. Однообразная тоскливость в ее жужжании, в том, как она тычется в стекло, делает витки вокруг лампочки и пролетает мимо раскрытых измученных бессонницей глаз.

Стараясь не заснуть, щипал себя за ноги и радостно выдохнул, когда Говядин скомандовал «свободны». Дойдя до кровати, я упал как мешок на кровать и провалился в тревожный дневной сон. Мне снился то пес Амур, то нарушитель с пистолетом, то Говядин с флагом. Сон был мягкий, расплывчатый, нереальный.

После обеда с красными глазами я вышел со своей каморки. Побродив по заставе, с аппетитом пообедал. Кормят на заставе хорошо – хочешь нормальную службу, личный состав должен быть сытый и отдохнувший. Попил чаю. Чай великолепный: ароматный, снимает жажду. В училище я не очень любил бромовый безвкусный чай, в Узбекистане пристрастился.

Глава 5

Иду по дорожке, ощущая пружинистость земли. Тополя застыли навытяжку в мундирах увядающей листвы, кусты можжевельника аккуратно подстриженные тянулись вдоль забора заставы. Навстречу идет щеголеватый, упругий сержант Ложков. Голос его звенит, в обычные слова вкладывается какой-то добавочный смысл.

– Выспались, товарищ курсант?

– Да, – вяло ответил я, – ковыряясь спичкой в зубах.

– У меня вопрос. – Какой может быть вопрос к новичку на заставе, когда последний солдат знает больше меня. Чую подвох и неохотно говорю:

– Давай.

– Отец рядового Ляшко пьет, пришло письмо от сестры. Ляшко переживает, – сержант передает мне замызганное письмо. Письмо короткое – «Привет Андрей! Знаю, какая у тебя тяжелая служба и долго не хотела говорить – отец наш опять пьет горькую, ссорится с матерью, ударил ее, а меня грозит из дому выгнать». Дальше немного о каких-то других своих делах.

– Что делать, товарищ курсант? Старший лейтенант занят проверкой, сейчас он один на заставе?

– В милицию обращались?

– Да нельзя, отец его герой труда, имеет орден. Не хочет Ляшко в милицию. Вчера собираемся в наряд, а Ляшко сам не свой. Забыл о своей славе следопыта, о задержанном им нарушителе, о трех благодарностях за службу. Ходит печальный.

– Знаешь, Ложков, буду добиваться отпуска для Ляжко.

– Благодарю, товарищ курсант.

Вечером поговорил с Ляшко, узнав все о его семье, пошел к замбою, просить отпуск для солдата. Через неделю он уехал домой и позже написал мне в училище письмо с благодарностью. Так я, волей неволей, становился настоящим замполитом, вникающим в жизни и проблемы солдат, пытающийся их решить и помочь.

Вечером показали проверяющим воспитательно–патриотический досуг. Отдыхающая смена собралась на улице за большим деревянным столом. Боец по фамилии Атаханов готовился спеть старую пограничную песню. Все притихли. Атаханов громко вздохнул. Казалось, музыка имела над ним какую-то силу. Медленно, всех осмотрев чистым взглядом, он негромко запел под гитару:

Далеко от дома родного

Во мгле пограничных ночей

Мне видится снова и снова

Тропа вдоль деревни моей.

На сопки суровой границы

Я в сердце сыновьем унес

И желтое пламя пшеницы,

И белое пламя берез.

Казалось, невозможно объяснить, чем песня волнует души человеческие, но она волновала, даже по лицу Говядина это было видно.

Когда мы уходим в наряды,

Обвитые вьюгой ночной,

Деревня мне кажется рядом,

Любимая рядом со мной.

И здесь, на студеной границе,

Меня согревают в мороз

И желтое пламя пшеницы,

И белое пламя берез.

Последние слова подхватила вся застава. Говядин встал и неожиданно предложил мне выступить:

– Что скажет товарищ курсант, будущий политработник Голицынского училища, по поводу песни и службе на пограничной заставе. Внутри все кольнуло, я напрягся, ни к каким выступлениям я не готовился, подстава. Деваться было некуда, я встал, одернул ХБ и, стараясь не сбиваться, заговорил о том, что было на душе:

– Мы несем службу на передовых рубежах нашей Родины, так сказать первые встречаем врагов. Это почетно и ответственно одновременно. Служба, как говоритсяи опасна и трудна, но нас это не останавливает. Застава у нас сплоченная и дружная, что влияет на результаты охраны Государственной границы. А песня душевная и добрая.

Говядин, тщательно следил, чтобы я каждые пограничные сутки был в наряде, сна мне доставалось мало, но со временем понял, что мне интересно и увлекательно ходить на охрану Государственной границы. Я много узнавал, учился и практиковался. Следующий мой наряд был дозор с пограничным псом по Кличке Рекс, этакая пешая прогулка вдоль линии границы, рядом с КСП. Получив приказ, мы потопали на левый фланг к мосту «Дружба», который тянулся около восьми километров. Думая, что шестнадцать километров, для подготовленного марш бросками и переходами в училище, ничего не значат – я глубоко ошибался. Первую ошибку, которую я допустил, это быстро выпитая вода на жаре. Через пять километров я начал потеть и пыхтеть. Опытные пограничники пили мало, только чтобы сполоснуть сухое горло.

Небо Узбекистана выцвело от зноя. Печет и давит. Дышать нечем. Задул «афганец». Что-то угрюмое и печальное в этом ветре. Говорят, он нехорошо действует на желчный пузырь.

Слева от нас было табачное поле. Табак уже вызрел, стоял бурыми прямыми рядами, как солдаты в строю, при полном параде и тихо перешёптывался под ветром. Говорят, в этих краях выращивали качественные сорта, по крепости, не уступающие своим аналогам из-за рубежа. Табачное поле тянулось вдоль КСП и уходило глубоко внутрь пограничной зоны.

Я все больше уставал, осеннее, но жаркое солнце стояло хоть и низко над землей, но в самом зените. Нагрузка в центральной России и в Средней Азии, сильно отличались. Стараясь не опозориться перед солдатами, я создавал видимость бодрого шага, на полпути был уже похож на загнанную лошадь. Впереди шел сержант по фамилии Тропкин с крупными чертами лица, руки рабочего с отчетливыми венами. Тропкин посмотрел на меня и, видя мое плачевное состояние скомандовал:

– Привал. Я виновато сел на землю и будто оправдываясь, сказал:

– В училище и марш-броски и зарядки и ничего, а тут…

– А тут климатическая зона другая, надо привыкнуть. Мы поначалу все сдыхали на флангах, – Тропкин скинул автомат с плеча и присел. Закурив, он посмотрел на блестевшую неподалеку Амударью. Второй солдат, по-доброму добавил:

– Пейте меньше при движении, товарищ курсант, много воды при нагрузках и жаре – плохо. Молча посидев, пошли дальше. Вдруг Рекс натянул поводок, взял свежий след. Судя по всему, человек шел вдоль границы по нашему направлению. Тропкин, обращаясь ко мне сказал:

– След свежий, надо ускориться. И мы побежали.

Следующие пару километров были для меня очень тяжелые. Но я бежал, и уже это было неплохо. Двигаюсь. Не отстаю. Читал в книжках о втором дыхании, которое появляется у вымотанного человека: перемогся – и обретаются силёнки. Но оно никак не наступало. След свернул в сторону убранного чайного поля. Тропкин передал по рации, что возле КСП с наше стороны «кто–то гуляет, ведем преследование». Тревожную группу высылать не стали, так как местные могут быть в пограничной зоне и как следствие возле КСП. Обычно они это не делали и на пограничную дорогу не выходили. Бежим дальше. Казалось упаду, тихий, напевный звон образовался в ушах.

За несколько сот метров увидели маячащий силуэт. Рекс захрипел. Перешли на ускоренный бег. Звон рос, крепчал, превращался в блаженную песню. Знаю, что на самом деле нет никакой музыки и песни, просто напряжение и жара.

Человек не убегал, шел по тропинке. Чем ближе мы подбегали, тем страннее он смотрелся, весь в каких – то тряпках, голова окутана платком, на ногах нет обуви. Тропкин окликнул человека, тот остановился и посмотрел в нашу сторону. Его лицо было отталкивающее – длинные немытые волосы, полуоткрытый беззубый рот.

– Отбой тревоге, – сказал Тропкин, это местный дурачок. Словно в подтверждение слов сержанта, чумазый человек улыбнулся и помахал рукой, издавая нечленораздельные звуки. Подойдя ближе, я увидел, что у незнакомца лицо покрыто струпьями, ноги искажены слишком долгими путешествиями, обкусанные до крови ногти, скрюченные пальцы похожие на отросшие ногти. Ужасная картина, я вопросительно посмотрел на сержанта.

– У него семья сгорела, пока он в поле работал. Жена и двое детей. Все спали и моментально задохнулись. А он… рехнулся.

Распухшими пальцами нащупал флягу, отцепил с пояса, встряхнул, словно могло плеснуться или булькнуть. Ни глотка, сухие стенки. Прячась от бойцов, прицепил флягу обратно. Мои телодвижения не остались без внимания Тропкина. Он отцепил флягу и протянул мне:

– Пейте, только не много, вода все равно тут же выйдет через пот. Станет только тяжелей. Сделав пару глотков, я отдал фляжку сержанту, думая, о неподдельной взаимовыручке и поддержке друг друга, бойцами заставы. Жить и служить в близких к экстремальным условиях, нельзя без помощи и уважения. И это не просто напыщенные слова.

Между нарядами я вспоминал Ларису, мое сердце было в синяках как яблоко в стиральной машине – я скучал и страдал. Иногда с дежурки получалось позвонить Ларисе и немного поговорить. Так как рядом сидел дежурный, ни о каких романтических разговорах речь не шала. Но скучать было некогда.

На следующий день меня отправили нести службу на пограничную вышку, так называемый пункт наблюдения. Мне было жутко интересно, так как вышка стояла левом фланге, где располагался мост «Дружба» через который шла военная техника с Афгана.

Я, как старший пограничного наряда, прибыв на наблюдательный пункт, должен отыскать на местности ориентиры, границы, полосы или уточнить обстановку у сменяемого наряда; проверить документацию и исправность средств связи и сигнализационных приборов; установить или принять у сменяемого наряда приборы наблюдения; лично осмотреть местность в полосе наблюдения; указать ориентиры, сектор наблюдения для каждого пограничника и на что обращать особое внимание.

Далее, при обнаружении на территории сопредельного государства вновь появившихся объектов, я обязан: отметить время обнаружения объекта в журнале наблюдения; непрерывно наблюдать за объектом, а c выходом его из полосы наблюдения поста, записать все данные о нем в журнале наблюдения, указав отличительные признаки наблюдаемого объекта и его действия: кем являлся объект, если человек, то кто он (военнослужащий или гражданский), как одет и вооружен, что делал, откуда, как и куда двигался, при каких обстоятельствах и когда вышел из полосы наблюдения. В общем обязанностей вагон и большая тележка.

На самом деле пока мы дошли до вышки, взмокли как мулы и присели отдохнуть. Небо словно цеплялось за вороненый ствол карабина, у подножия вышки тощая серебристая крольчиха щипала траву. Она доверчиво посмотрела на меня, но потом запрыгала прочь, вслед за нею поднялись и поскакали крольчата.

Забрались на вышку. Наверху старослужащие сразу сняли с себя вооружение и ХБ, мельком глянув на границу, перешли на тыльную сторону вышки, где не было солнца.

– Будешь в карты? – спросил один из них по имени Володя, добродушный парень из Владимира, который был нештатным парикмахером и уже успел подстричь меня. Я оторопел от такой наглости, но ничего не сказал. Володя достал откуда-то с нычки потрёпанную колоду и выжидающе посмотрел на меня.

– Нет, понаблюдаю за границей, – строго сказал я. Володя неспешно раздал на двоих и, смотря себе в карты, пояснил:

– Вы, товарищ курсант не переживайте, здесь духов нет. Наших войск на той стороне сосредоточено – ого-го. Выводят. У них и разведка, и контрразведка и конфетка. Крести – козырь, я хожу, – обращаясь уже к своему партнеру по имени Азамат, полноватому молчаливому татарину.

– А местные? – спросил я.

– С ними наш есть договоренность, они не трогают нас, мы их. Амударья нас разделяет, дурачок только поплывет, течение то, большое, можно и утонуть, – вступил в разговор Азамат.

– И что у нас маслом намазано, че им плыть сюда? Пасут себе скот, что-то сеют у себя, живут тихо. Если нарушитель, то пойдет ночью и не здесь – закончил разговор Володя.

– Где журнал наблюдений?

– Внутри, тетрадка где-то лежит, – ответил Володя. Зайдя внутрь вышки я действительно обнаружил тетрадь, открыв ее, увидел каракули, где еле читаемо различил несколько фраз «пастух с баранами 16.00», «стадо диких животных, кабан 13.30», пограничники явно не баловались каллиграфическим почерком. В конце тетрадки остатки игр в морской бой и крестики нолики. Да, надо зам бою доложить, а то проверка увидит этот «журнал» и всыпет по самое не горюй.

Решив не «включать» начальника и оставив в покое играющих, я взял бинокль и перешел на солнечную сторону вышки, смотрящую на Афганистан. Последовал примеру дедов, снял ХБ и поставил автомат к стенке. Сначала вел наблюдение, стоя и осторожно, высота была не маленькая, метров 15-ть, можно убиться. Володя выглянул с теневой стороны и, увидев меня в позе горбатого суслика, посоветовал:

– Вы, сядьте, ноги спустите с вышки, и бинокль положите на перекладину, так удобней и руки не устают. Так и сделал, действительно гораздо удобней и бинокль не «гуляет» в руках.

Осеннее, по-азиатски теплое солнце приятно грело кожу, легкий ветерок обдувал вышку, не наряд, а курорт с кино. Я смотрел в мощный бинокль на мост «Дружба», по которому нескончаемой колонной шла военная техника. Дым от пыли и сгоревшей соляры стоял над колонной. Почти на всей технике были различные флаги, бойца сидели на технике или выглядывали в люки. На противоположном берегу постоянно барражировали один или несколько вертолетов, прикрывая вывод наших войск.

Смотря за всей этой армадой, меня взяла гордость за мощь и несокрушимость нашей армии. Хотя несокрушимость и непобедимость в Афганистане стояла под вопросом, где фактическим шла партизанская война. Наслушавшись около «афганских» разговоров, баек и сплетен, я понимал, что одолеть душманов не удалось. Больше гнали солдат и техники, больше становиться душманов и оружия, которое им поставляло США и Запад. Открытых армейских столкновений не было, а подлые вылазки духов становились чаще и кровавей. Они минировали дороги, делали многочисленные засады и планировали нападения на расквартированные подразделения. Число бессмысленных жертв с нашей стороны росло, и конца и края этому видно не было, так как против нас воевал народ, который не был сломлен никакими армия и колонизациями, включая Англию.

Все это не вкладывалось в моем сознании, так как я помнил, что в столкновении с любым ополчением, с бандитами, повстанцами, победу, в конце концов, всегда одерживает регулярная армия. Это как проверенный тезис, доказанный бунтами Пугачева и Разина, имевшими повсеместную поддержку среди населения и все же утопленными в крови. Регулярная армия, этот бездушное устройство, металлический строй дисциплинированных роботов, свобода и индивидуальность каждого из которых сведена минимуму, побеждает все на своем пути. И никакой подвиги свободных бунтарей не помогут сломить строй регулярных воинских частей. Что случилось в Афганистане не понятно.

Перевел бинокль на противоположный берег Амударьи, который был как на ладони. Видно было даже тихое шевеление камыша и прыгающих мелких пташек на деревьях. Я смотрел на территорию Афганистана и думал о том, как он близко и одновременно далеко. Как территориально, так и духовно. Озлобленность войной, разные мировоззрения, религии разделяли нас огромной пропастью. Так, предавшись своим бесхитростным мыслям 19-го юноши, я водил биноклем по противоположному берегу,

Болтая ногами, всматриваюсь в чужую территорию. Глубоко вздохнул и попробовал воздух на вкус. Еще секунду назад он был такой чистый и свежий сейчас горчил и вонял… Посмотрел в сторону группы деревьев и …. увидел душмана, смотрящего на меня сквозь оптический прицел. Настоящий маджахед, разглядывающий меня в прицел винтовки. В висках тут же застучало, ноги одеревенели – щас бородач нажмет на курок и кино закончится. Взвизгнув как сойка, схватил автомат и метнулся на другую сторону вышки, солдаты вскочили и уставились на меня, перепуганного от ушей до пяток.

– Там… там дух… меня в прицел рассматривает, – словно пластилин выдавил я из себя слова. Владимир схватил бинокль и посмотрел в сторону границы… потом помахал ему рукой … и опять сел играть в карты. На мой недоумевающий взгляд ответил:

– Это охранник местного села, мы его Абдуллой называем, так что ложная тревога. Новенького увидел вот и пялится, им там делать нечего. Как и нам – закончил Владимир. Я попросил сдать на троих и сел на безопасную сторону вышки играть в карты.

Глава 6

На заставе все текло обычной суровой пограничной обыденностью – наряды – сон – наряды. Проверка уехала, подполковник Говядин строго – настрого наказал Гришину «гонять» меня по нарядам, прощаясь, он строго посмотрел на меня, пожал руку и сказал:

– Не филонь, курсант, учись, пока есть возможность. Я четко ответил «есть» и продолжил свой отпуск. Гришин опять включил для меня режим «лентяя», однако в наряды меня ставил, только дневные и предварительно согласовывая их со мной. Больно ему хотелось получить мой знак – 70 лет ПВ.

На следующий день, как уехала проверка, на заставе случился забавный случай. Случайно зашедшая на заставу домашняя свинья провалилась в заброшенный подвал и громко визжала. Зам бой оценив ситуацию, весело по-мальчишески спросил:

– Ну, что поедим шашлыка, курсант? Я идею поддержал:

– Ночью зарежем и разделаем.

Но не тут-то было, через час, с села пришла целая делегация, среди которых были русские, проживающие с узбеками. Свинья предательски завизжала. Древняя старуха, которая зачем-то привела на поводке, словно собаку грязновато белую козу с печальными глазами, которая при каждой возможности глотала ветки, радостно закричала:

– Машка, точно Машка! Где она? Вы ее в тюрьму посадили? – Мы с зам боем засмеялись. Рядом крутился темноглазый мальчишка лет десяти, секущий палкой жухлую траву. Показав, где находится свинья, мы покорно отошли. У пришедших началось совещание, как вытащить свинью с глубокой ямы. Понимая, что у них одних ничего не выйдет дед с длинной седой бородой, обратился к зам бою:

– Помоги командир, животное вытащить. Началась операция по спасению свиньи.

Зам бой распорядился принести веревки и дал команду одному из солдат спуститься в яму и обвязать свинью. Ну, куда там, животное носилось по кругу, как хомячок в колесе и громко визжала. Схватка была серьезная и продолжительная. Солдат выдохся, на смену ему полез другой боец, который, в конце концов, обвязал веревками обезумевшее животное.

– Пошла, бесова кровь! – кричала старуха, то ли на свинью, то ли на козу, зажевавшую краешек старого платья. Коза сплюнула измусляканный подол и возмущенно мемекнула. Свинья, получив по спине лозиной, притопила к селу.

Вызывает в кабинет Гришин. На квадратных окнах выцветшие занавески, потолок белый, свисает лампочка с незатейливым абажуром. Зам бой свежевыбрит, и пахнет одеколоном.

– Завтра будет интересный наряд, по островам Амударьи. Река меняет течение, размывает берега и острова, где-то появляются новые участки земли, где-то они исчезают. Есть крупные участки земли, постоянные, но они тоже меняют очертания.

Кстати, Эдуард как проходит граница по реке?

– По судоходным реках – по середине главного фарватера, на несудоходных реках, – по их середине или по середине главного рукава реки, – четко отвечаю я.

– Вот – вот, Амударья на нашем участке не судоходная, поэтому граница проходит посередине реки. Размыло все, не поймешь, чей, где остров. Сегодня доложили, что вроде на наших островах видели афганцев, которые что-то обрабатывают, т.е. ведут сельхоз деятельность. Такое и раньше бывало, мы выезжали и выгоняли их. Если не реагировать – они скоро у нас на заставе начнут мотыгами махать. Короче надо посмотреть, если что шугануть их. Интересный наряд, пойдете на катерах, старшим будет прапорщик Орлов, с кем ты рыбу ловишь, он хорошо знает острова и линию границы.

– Есть, пойти на острова, – бодро ответил я. Мне это действительно было интересно и захватывающе.

На следующий день, около 7.00 мы подошли усиленным нарядом в составе семи человек к реке и стали ждать пограничный катер. Молочный парок курился над гладкой поверхностью, солнце всходило со стороны невысоких гор. Небо уже наливалось ярким светом, отчего весь хребет был черным, четко врезанным в светлеющий небосвод. Солнечное сияние становилось все ярче, и вот над черной грядой блеснул сначала краешек солнца, потом оно стало подниматься, пока не всплыло расплавленным диском. Диск вращался в глазах, как волчок, и вскоре на него стало больно смотреть. Вдалеке загудел шум мотора и вскоре к берегу причалил катер.

– Здоров бобры, – поприветствовал моряков Орлов. Речных пограничников, в отряде называли «бобрами». Посмотрев внимательно на юные лица Степаныч спросил: что старики дембельнулись?

– Да, – ответил старший катера в звании мичмана. Он был совсем молодой, как выпускник школы, с торчащими из-под пилотки ушами и конопатым носом.

– Границу знаете? – поинтересовался Орлов.

– Ну, так себе…, – ответил мичман.

– Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Задача – обследовать острова, выявить новые, нанести на карту. При обнаружении афганцев выдворить их на свою территорию.

Загрузившись в катер, мы пошли по реке. Вода в Амударье была мутная, плавал камыш и ветки. Чистый утренний речной воздух пьянил божественными запахами. Дышалось легко, непринужденно, полной грудью.

Причалили к первому острову. Выгрузились и пошли вглубь территории. Тишину нарушали только завораживающий шелест листвы да посвистывание какой-то пичуги. Солнечные лучи пригревали наши лица и играли зайчиками на холодных стволах «калашей».

В центре острова все заросло кустарниками, так что идти стало тяжело, но Степаныч пер через заросли пока не прошли остров из одного конца в другой. На другой стороне река бурлила, была темной и страшной. Чтобы не идти назад пешком, Орлов вызвал катер на противоположную сторону. Запрыгнув в катер, провели совещание. Степаныч сверял нашу карту с картой моряков и внимательно смотрел по сторонам:

– Да, хрен поймешь, где острова, где суша. Все размыло… Взяв в руки бинокль, он долго смотрел по сторонам. Во! Блин на дальнем острове – какие-то постройки, вообще духи обнаглели, на, погляди, – сказал он и отдал бинокль мичману. Мичман посмотрев, подтвердил:

– Да… Какие-то хибары, стоят.

– Это наш остров? Я тут давно не был, смотри внимательно, вода сильно поднялась – сказал Орлов. Мичман долго смотрел на карту, вертел ее в руках, нервно тер ладоши.

– Да, вроде наш, – мичман задумчиво почесал затылок и тяжело вздохнул.

– Давай к нему. Посмотрим, кто в теремочке живет.

Замелькали гребни волн, гонимые ветром. Амударья встречала нас недружелюбно, громко стуча водой в борта катера. Остров был большой. Причалили.

– Мы пошли, а вы обойдите остров по кругу и ждите нас здесь – сказал Степаныч.

Выпрыгивая с катера, я набрал в сапог немного воды и тихо ругнулся. Пошли вглубь острова, через сотню метров подошли к деревянным постройкам, которые Орлов видел в бинокль.

– Сломать – коротко отдал приказ Степанович. Мы как в фильмах про Шаолинь начали ногами и руками ломать хлипкую постройку. Проявив рвение, я загнал себе занозу в правую руку. Идем дальше. Какое было наше удивление, когда через несколько сот метров мы увидели пасущихся двух тощих коров. Животные, медленно жуя жухлую траву, задумчиво посмотрели на нас.

– Как они их на остров перетащили? – задумчиво спросил сам себя Орлов. Такого я еще не видел. Так – так… Дослать патрон в патронник, – скомандовал прапорщик. Идем острожно и медленно. У меня участилось дыхание, сердце застучало быстро как у бегуна. Идем, крутим головами по сторонам. Появилось напряжение и холодок в животе. Неожиданно перед нами в низине начали появляться небольшие дома из камыша и глины, мы присели. Орлов смотрел в бинокль, вокруг домов кипела жизнь, женщины стирали белье, дети играли в какую-то игру, бегая друг за другом.

– Мы в Афгане, – тихо прошептал прапорщик. По – тихоньку назад…

Повернув голову влево, возле дерева я увидел мужчину с винтовкой в руках. Одновременно он увидел нас и что – то громко закричал, выстрелив в воздух. С домов начали выскакивать мужчины, у некоторых из них были автоматы.

– Бегом к реке! – скомандовал Орлов.

Мы понеслись как сайгаки к берегу. Воздух запел, заскрипел, засвистел, пронзенный потоками пуль.

– Шурави! Шурави! – кричали за нами и стреляли вдогонку. Орлов остановился и дал очередь поверх головам преследующих нас. Я с испугу тоже шмальнул в воздух.

– Стрелять над головами! Все к воде! – прокричал Орлов и рванул к берегу. Мы неслись, как гончие псы, перескакивая через кусты и ямы. Но добежав до воды, катера не увидели.

– Рацию мне, занять оборону, укрыться! Без команды не стрелять! Мы на чужой территории. Потом в рацию: Вы где мать его? Гребите к нам, вы нас в Афган закинули, прием?

Преследователи, придавшие нас к реке, острожно выглянули из-за кустов. Орлов с ними поздоровался:

– СалАм алЕйкум!

– Ва алейкум салам!

– ЧетУрасти? БахАйрасти?, – Орлов интересовался делами у афганцев. Те что–то ему отвечали. Прапорщик сказал еще несколько фраз, я разобрал только слово «пограничник». Я лежал за кустом и держал палец на спусковом крючке, по лицу тек пот, заливая глаза. В предверии возможного боя, сердце стучало об ребра, в голове играла какая-то веселая музыка. Страха не было. Однако Орлов договорился разойтись миром. Преследователи, не боясь, встали из-за кустов. Прапорщик скомандовал:

– Оружие на предохранитель! Подошел катер. «Бобры» смотрели на нас испуганно и виновато. Зайдя на катер, Орлов дал леща матросу и накинулся на мичмана:

– Ты куда нас завез выдра пи-пи-пи, нас чуть не постреляли пи-пи-пи!!! Моряки пи-пи-пи. Вам бы конюшню охранять, а не границу!!! Старослужащие успокаивали Орлова:

– Степаныч, ладно, не бушуй. Молодые они и все обошлось. Степаныч постепенно сменил гнев на милость и велел доставить нас к заставе. Выходя с катера, всем назидательно сказал:

– Никому ни слова о произошедшем, а то в отряде нас пи-пи-пи как девок, это вам не шутки через границу бегать. Понятно?! Все хором ответили «да-есть!».

Вечером, когда мы допивали с зам боем вторую бутылку водки, он постоянно шутил:

– Теперь тебя можно к ветерану боевых действий представлять. Статус, понимаешь ли! Мы в третий раз обсуждали детали этого проишествия. Зам бой смеялся, но попросил в отряде никому не говорить об этом случае, да и в училище тоже.

– Контрразведка пронюхает, могут строгач влепить, или вообще звезду снять. Не подставляй вообщем. И я молчал до этого дня.

Глава 7

Был на заставе воин по фамилии Пенин, весь небольшого роста пухленький с женским лицом. Пенин нет-нет да проявляет страх при несении дозорной службы. В наряд с ним пограничники шли неохотно, и зам бой старался поменьше посылать его на границу.

«снова…

– Беспризорник … – безнадежно махнул рукой Гришин. Это слово означало у старшего лейтенанта самую высокую степень халатности, разгильдяйства и вообще недисциплинированности. Займись им, – попросил меня зам бой. Разберись, почему он на границе ведет себя как девочка.

Долго занимался с Пениным, подключил секретаря комсомольской организации заставы, сержанта Тимчеенко. Вместе провели диспут на тему «О воинском долге и храбрости». Говорили об Александре Матросове, о пограничнике-следопыте Карацупе, молодогвардейцах. Пенин подтянулся. Внутреннего распорядка солдат не нарушал, приказания выполнял точно, на занятиях старался вникнуть в смысл того, что говорил командир. Но подавленное состояние на границе не покидало его.

Пенин своей трусостью на границе начал меня медленно раздражать. Я уже не знал, что делать, вызвал его на откровенный разговор. Внимательно изучив личное дело Пенина Алексея Владимировича, в котором было указанно, что родом он из Астраханской области из какого-то богом забытого села.

– Ну, что Пенин, чего боимся при несении службы? Бабу ягу или крокодила Гену?

– Нет… ответил Пенин, уставившись в пол в одну точку.

– Алексей, ну ты же трусишь на границе, есть же этому объяснение. Рассказывай.

– Нечего рассказывать. Не боюсь я … Напрягаюсь сильно… Пенин смотрел на меня, как олень, на которого летит грузовик.

– Ты так напрягаешься, что глаза от страха закатываешь. Нельзя так, ты здоровый мужик с автоматом, рядом товарищи. Чего переживать–то? Я тоже боялся. Особенно в карауле за территорией училища на удалённой пограничной заставе.

Рассказал Пенину историю, когда ночью плавающая и фыркающая выдра в пруду возле учебной пограничной заставы, чуть не свела меня с ума от страха.

– Видишь я думал это водяной или НЛО, а всему есть объснение… Рассказывай, что у тебя за страшилки. Поговорив в таком духе с Пениным минут десять, наконец, расколол его:

– Понимаете, товарищ курсант наш поселок стоит на Волге, мы в детстве бегали часто купаться на речку, а иногда уплывали на лодке на камышовые острова. Часто не спрашивая разрешения. За нас переживали близкие. Вот с того момента бабушка стала пугать меня камышовым котом – байгутом. Она каждый вечер рассказывала мне страшилки про этого кота… Вот и боюсь я камыша. А у нас камыш по всему участку…

Не сдержавшись, я громко засмеялся, чем ввел в ступор Пенина. Поняв свою ошибку, я долго объяснял ему, что коты может и есть в камышах, но это не тигры и людей кушать, как бутерброды они не будут. Опять упомянул наличие автомата на границе, который может убить и слона.

– А если вдруг я увижу кота, можно применить оружие? – тихо спросил Пенин.

– Если будет угроза жизни – применяй, – сдерживая улыбку, сказал я.

После нашего разговора, Пенин начал полноценно ходить в наряды и не показывать чувство страха. Только бойцы заметили, что когда они подходили к камышу Пенин снимал автомат с предохранителя, но это были уже мелочи. Гришин знал о проделанной мною работе и хвалил за работу с Пениным.

В виде поощрения Гришин отпустил меня в город к Ларисе. О Ларисе я зам бою не рассказывал но намекал, что девушка у меня в Термесе есть.

– Быстро ты в песках себе бабу нашел. Я скромно молчал. Завтра машина с бельем прийдет поедешь. Если что скажешь, что в санчасть я тебя отпустил. Болит у тебя что–то. Сердце или жопа придумай сам.

Вся наши отношения с Ларисой выглядели социально не верно, но мы были полны невинными чувствами и желанием. По приезду в город мы пошли в квартиру подруги Ларисы, где я переоделся в гражданку мужа. Одежда была великовата, и я понял, что супруг был полноват. Затянув ремень джинсов, мы счастливые вышли в город. Лариса что могла. рассказывала о Термезе:

– Дата основания Термеза неизвестна. Однако имеется много доказательств того, что эта местность была колыбелью древнейших культур за тысячелетия до н. э. За городом есть культовый центр буддизма, а на берегу реки Амударья, возвышается мемориальный комплекс посвященный «мудрецу из Термеза».

Город совсем не был похож на колыбель культур – ветер гонял по улице обрывки газет и пыль, под деревьями лежали тощие собаки, высунув языки. Они равнодушно наблюдали за прохожими как будто лежали здесь целый век. Но нас интересовала еда и рынок, поэтому мы зашли в ближайшее национальное кафе, больше похожее на придорожную забегаловку. Однако внутри все было чисто и устелено цветными подушками и яркими коврами. Несколько человек пили чай, сидя сложив под себя ноги.

Я попытался как-то усесться на подушки, у Ларисы это получилось лучше.

Кафе в этот пред полуденный час было пустынным. Вялые официанты, должно быть, еще не придя в себя окончательно после сна, погромыхивали посудой, нарезали салфетки и веером рассовывали их по вазочкам. Что-то подгорало на плите в кухне, и оттуда в зал проникал чуть заметный дымок. Проехал битком набитый автобус, промчались два такси, протарахтела повозка, груженная початками кукурузы.

Осмотревшись, Лариса, поправила волосы и спросила:

– Рассказывай как служба?

– Заплываю в нарядах, была проверка с отряда. Я поделился несколько смешными историями. Но постепенно я понимал, что Ларису интересует больше Москва и моя жизнь в столице. Подали шашлык и люля из баранины. Более вкусного на тот момент я ничего не ел. Стараясь не спешить, я ел мясо и закусывал его теплой лепешкой. Разговор на время смолк, когда подали душистый чай, я продолжил рассказывать о своих «подвигах» в Москве, как я в увольнениях хожу на дискотеку в кафе «Молочка» в Олимпийской деревне, как классно я танцую брейк-данс и клево одеваюсь. Я немного привирал, видя как все это интересно Ларсе, которая была, по сути девчонкой, рано вышедшей за муж и ничего не видевшая. В конце обеда я пообещал Ларисе показать несколько движений брейка.

Мы гуляли по городу и были беззаботны и счастливы. Мы не думали о том, что будет завтра и наслаждались жизнью и нашими вспыхнувшими чувствами. Мы не думали, что мы делаем хорошо, а что плохо, мы просто любили друг друга. Зайдя на рынок, попали в огромную полную ароматами лавку. Огромные арбузы сверкали бокам, продолговатые дыни разложены как снаряды, сочные персики и огромные гроздья винограда. Все это пахло и в результате давало головокружительный микс запахов.

Много товара из Афганистана. Из сопредельной Республики к нам здесь идет огромное количество каракулевых шкурок, ковры, чай, сухофрукты.

Покупка чего либо, даже мелкого, это целый обряд. Покупатель садится на землю против лавки и, получив от продавца чашку зеленого чая без сахара, сосредоточенно втягивает в себя горячую влагу. Степенно, не торопясь, ведутся продолжительные переговоры о новостях, о семейных делах, позже о стоимости товара и лишь через полчаса совершается покупка.

В некоторых местах толпа особенно густо сплотилась, внимательно к чему-то прислушиваясь. В середине ее, прислонившись спинами к стенам лавки, сидят несколько музыкантов. Заунывные слабые звуки, извлекаемые из туземных инструментов, слышны лишь на самом близком расстоянии.

Мы с Ларисой, особо не торгуясь, взяли себе немного фруктов, зелени и сыра, поехали обратно на квартиру

Сполоснувшись от пыли и пота, мы сидели за столом и ели виноград. С алкоголем в городе была напряженка, но Лариса достала из-за холодильника бутылку «Русской». Через некоторое время сидели на кухне и смеялись над всякой ерундой. Мы были счастливы как коровы вдалеке от мясокомбината. Лариса ушла в комнату ,и через минуту я услышал музыку. Войдя в комнату, я увидел, что Лариса лежала в сексуальной позе, или пыталась ее изобразить.

Она жеманно повела бровью, развела полы своего халата. Взгляду открылось бежевое белье, узкий плоский животик и оголяющее красивые загорелые плечи. Ее грудь вздымалась и манила… Сколько провели время на этой кровати я не помню но на улице начало темнеть.

– Мне надо на заставу, – сказал я.

– Останься, ты еще не показал мне совой танец. На столе показалась вторая бутылка. Серьезные у девушек запасы, подумал я, закусывая горький напиток сладким сочным персиком. Потом мы голые танцевали брек-данс и смеялись как наивные дети. Наши тени мелькали в свете заходящего солнца, танец напоминал прыганье шамана перед костром. Нам было хорошо. Потом веселье сменилось – слезами. Лариса снова рассказывала о своей жизни.

– Свадьба, оставшаяся в памяти большой попойкой сослуживцев мужа, медовый месяц в Сочи, остались позади. Потом застава – округ – ДШГ. Я поняла, что не люблю его. Лариса почему-то ге называла по имени своего мужа. Хотя он хороший, добрый, заботливый. Но не люблю. Я тоскую по большому городу, по яркой и интересной жизни, которой у меня нет, и не будет. Я муха, попавшая в мед. Сейчас жду развода… ты не подумай, не такая… У нас с ним все, я свободная женщина, а ты мне сразу понравился.

Лариса заплакала. Я как мог, утешал ее, и мы снова оказались в кровати, ее душистые волосы и милые черты лица сводили меня с ума.

Всему хорошему наступает конец и около полуночи Лариса вызвала мне такси. Переодевшись в форму, мы долго стояли в коридоре обнявшись, не говоря не слова. Мы снова не знали, что сказать друг другу при расставании. Они было неловким и скомканным. Я вышел на улицу и закурил в ожидании машины.

– На 10 пограничную заставу, – сказал я немолодому таксисту, приехавшему на потрепанной копейке.

– Я туда не подъеду, меня не пустят, – коротко ответил он.

– Тогда к мосту «Дружба», – и мы тронулись. В дороге меня укачало, от выпитого кружилась голова, и стало плохо. Подъехав к мосту, я вышел из машины и спросил, как проехать в сторону 10–ой заставы. Заслон из молодых солдат в бронежилетах долго меня рассматривал и светил фонарем в лицо.

– А вам, зачем туда? – спросил старший сержант.

– Я курсант, прохожу там стажировку. Видя, что я в стельку пьян, старший сержант пошутил:

– Мне б так служить. Вам надо обратно. Вдоль КСП я не пущу. Контрольная полоса со стороны заставы, заканчивалась у моста Дружбы воротами из колючей проволоки. Я пытался что-то доказать, но мне советовали быстро свалить, пока не пришел офицер и у меня не начались «проблемы».

Водитель точной дороги не знал и, вернувшись несколько километров обратно, мы свернули на пустынную дорогу в сторону заставы. Еще долго ехали, из-под света фар выскакивали зайцы и лисы. Меня разморило, стало плохо. Машина уперлась в шлагбаум.

– Я ж говорил, что не проедем. Пограничная зона, дальше только пешком. Заплатив три рубля, вышел из машины. Водитель, развернувшись, быстро скрылся в темноте. Я остался совершенно один под звездным небом. На нем болталась желтая луна, похожая на большую обрезанную сковородку.

Тяжело вздохнув и выпустив струю перегара в воздух, пошел по дороге, в сторону границы. Вялые ноги постоянно за что-то цеплялись, я был похож на старую слепую заблудившуюся лошадь. Вокруг завыли шакалы, добавив мне еще и страху. Остановившись, что-то крикнул в пустоту. Влажная темнота ночи мгновенно поглотила звук моего голоса. Ответом была тишина. Ни шороха, ни движения. Ногой загасил недокуренную сигарету, не сводя глаз с придорожных кустов. Снова завыли шакалы, деваться – некуда надо идти.

Я понимал, что на человека шакалы не нападут, но внутри все сжалось и хотелось бежать. Наконец-то впереди показались огни заставы, я облегченно вздохнул и ускорил шаг. Часовой заставы при входе на заставу попросил пароль. Я, заплетающимся от усталости и алкоголя языком пытался объяснить:

– Я курсант… с города еду… точнее иду… пароля не знаю.

– Проходите, – ответил узнавший меня пограничник. Вас Гришин просил зайти.

Решив не будить ночью Гришина и не показываться ему в состоянии комы, пошел в свою каморку. Дойдя до кровати, рухнул в нее, как спиленная сосна, не снимая сапог и не раздеваясь. Увольнение удалось.

Глава 8

Очнувшись ближе к полудню, как школьник разбивший стекло, виновато пошел к Гришину на доклад. Голова раскалывалась, боль из неё будто токами крови разносилась по всему телу: болела грудь, спина, поясница, ноги.

– Славно в увольнение съездил, – глядя на меня прокомментировал ситуацию Гришин. Где ж ты шлялся полночи. У тебя, что девушка в городе есть?

– Есть, – односложно ответил я, стыдливо смотря мимо Гришина.

– Шустрый ты. Не успел на границу приехать, уже невестой обжился. Ну, ты шибко не газуй, все-таки на службе.

– Виноват, понесло слегка…

– Слегка? От тебя сивухой прет, как от бомжа и лицо как у раздавленного помидора. Ладно, сейчас опохмеляться поедем.

– Я не могу. Даже думать о водке, – сухими губами выдавил я.

– Можешь не пить. Местные барана зарезали, приглашают на плов и шурпу. Так сказать поддержание контактов с местным населением. У нас такое мероприятие раз в месяц проходит.

Гришин вызвал машину, и мы поехали в сторону поселка. Через десять минут мы подъехали к какому-то шалашу, горел костер, на котором стоял казан. На деревянных лавочках сидело несколько аксакалов, а пару молодых ребят готовили шурпу. Гришин со всеми поздоровался за руку и представил меня. Я скромно сел на край деревянной лавочки.

Начался разговор. Старейшины рассказали как дела в поселке, поделились новостями, называя зам боя «начальником». Потом просили разрешение что-то посеять в пограничной зоне и увеличить место для пастбищ скота. После вчерашнего рандеву, я мало что понимал, сидел, молча рассматривая аксакалов. Они были как из фильма – длинные бороды, халаты, а на голове большие тюрбаны. Вели себя спокойно, говорили медленно, мало и по делу.

Подали горячее, плов и шашлык. Стол моментально был уставлен яствами и напитками. Появилось вино и водка. Зам бою налили крепкого, я категорически отказался от алкоголя и принялся за шурпу. Приготовленная на костре она была необыкновенно вкусная и жирная. От съеденной тарелки у меня приятно закружилась голова, стало легче. Мне туже дали добавку, которую я съесть не мог. Взяв шампур пахнущего бараньего шашлыка, не спеша жевал кусочки мякоти.

Замечаю, что аксакалы, не смотря на свою худобу и небольшие размеры ели «не в себя» – много и обильно. Как в них влазит сколько, только подумал я. Позже они стали вставать из-за стола и поочередно ходить за шалаш. Прийдя за стол снова как голодные, ели и ели. Я непонимающе смотрел на зам боя, который слегка захмелев, подморгнул мне, мол, потом расскажу.

Через два часа сидя в машины по дороге на заставу, Гришин пояснил:

– Они много едят, потому что… это… ну срыгивают съеденное.

– Не понял, – сказал я, поглаживая надутый живот.

– Ну, блюют они. Поели, поблевали, снова поели. Обычай такой. Типа у них много мяса, могут себе позволить, понял?

– Не понял, что за дурость такая.

– Ладно, Азия дело тонкое Эдюха, – ответил зам бой, глядя осоловевшими глазами в окно.

На следующий день на заставе баня. Баня – событие ритуальное, его стараются провести на качественном уровне. В субботу с обеда, начинается готовка. Два специально выделенных человека колют дрова, таскают воду, вяжут веники, топят баню. Первый пар снимает старшина – большой любитель парилки. В это время в баньку не зайдёшь, вползать надо – такое пекло, не каждый выдержит. Парится наш старшина Орлов так, что перепонки от пара гудят, и кожа мурашками покрывается. Я пытался париться с Орловым, но постоянно выскакивал с парилки как заяц, вызывая неудовольствие прапорщика – пар выпускаю.

Через час Орлов красный как рак принёс флягу, где загодя заквасил сухари с изюмом. Аккуратно выливая забродивший квасок в черпак, разводил его кипятком и ловко метал на горячие камни. В воздух моментально вырвалась густая струя обжигающего, пахнущего хлебом пара. Орлов ещё дважды проделал эту немудрёную операцию, от которой меня накрывало раскаленным воздухом. Так крепко я еще никогда не парился. Сидя на нижней скамейке, дышал себе в ладошки и потирал уши. Орлов шутил:

– Кто слаб на баню, дохляк и в жизни, так что привыкай. Я привыкал. На улице стояла бочка с прохладной водой, с которой мы обливались ведрами. Это была самая приятная часть программы.

Пришел Гришин, я уже весь обмяк, приятно кружилась голова. Сидя на лавочке, пил чай, на травах и наблюдал за старшиной, который был похож на худого тигра. Он только разошёлся и пошел по второму кругу с зам боем. Они громко смеялись и шутили надо мной. После нас пошел париться остальной личный состав. На заставе был праздник.

В одну из последних ночей на заставу поднимают по тревоге. Вместе со всеми торопливо собираюсь, тщетно стараясь унять нервное возбуждение. Рукав не влазит в ХБ, пуговицы в петли не лезут, сапоги вдруг малы стали. В коридоре уже топот, построение. Бежим куда-то в ночь, спотыкаясь и цепляясь за деревья. Сердце колотится как бешеное, кровь шумит. Зам бой в тревожной группе, я опять в заслоне.

Добравшись до места, мы, заблокировав все входы и выходы из предполагаемого района нахождения нарушителя, прочесывали местность. То, что днем было таким привычным, в темноте будто изменило привычный облик: деревья выросли в размерах, камыш стал гуще, кочки больше.

Прутья кустов царапали до крови и норовили попасть в глаз. Я споткнулся и упал. Встал, побежал опять. Луч фонаря, неожиданно яркий и четкий высвечивал из темноты какие-то сказочные персонажи. У меня из-под фуражки струился пот и слепил глаза. Как обычно связь потеряна.

Радист вновь и вновь прикладывался к микрофону, встряхивал рацию, напрасно греша на какой-нибудь отошедший контакт, шевелил в гнезде антенну. Но вопросы по-прежнему безответно летели в пустоту и гасли в ночи. Наконец-то – связь. Сработка – кабаны, можно расслабиться, но мы в заслоне допустили ошибку, перерыли не тот участок. Позже прямо на границе Гришин нас распекал:

– Где вы перекрыли границу? Где связь? Вам не границу охранять, а сарай сторожить!  Да и то пустой, потому что полный никто не доверит…

Старший лейтенант не кричит, говорит жёстко и обидно:

– Может, кому из вас безразлична охрана границы? Может, дембеля слишком рано стали посматривать в сторону каптёрки? А может, сразу доложить в отряд, что мы ни на что не застава, а детский садик и выдайте нам памперсы? Зам бой знал, куда метит. Для пограничников нет святее чувств ответственности и достоинства.

Гришин посмотрел на часы и говорит старшине:

– Через двадцать минут личному составу быть в расположении заставы. Небольшой марш-бросок для встряски мозгов!

– Есть марш-бросок для встряски мозгов! – полусерьёзно-полушутливо отвечает старшина и с особым шиком берёт под козырёк.

Мы бежали в сторону заставы. Черная афганская ночь непроглядным покрывалом застилала реку и окрестности. Было тихо, только брякало снаряжение и автоматы. Даже собаки в селе замолчали.

Из-за туч внезапно, без предупреждения, вышла полная луна. Сразу стало светло, Амударья отсвечивала резким серебром. Все предметы приобрели четкость. Странная природа какая, – подумал я, – только что чернота была, хоть глаза выкалывай, а луна вышла – и пожалуйста, в книгу читать можно. На душе стало легче, бежать стало не тяжело. Мы словно ангелы с автоматами парили над землей, охраняя ее покой…

Заключение

На границе всё познаётся не быстро и не сразу. Сколько служишь, столько и открываешь для себя новое. Наука не простая, но познав ее, впускаешь в себя на всю жизнь как алфавит. Теоретически ты можешь подковаться и за неделю, посидеть на занятиях, наслушаться умных советов в сушилке, а прочувствуешь только тогда, когда сам пробежишь и исходишь весь участок вдоль и поперёк.

Под каждыми красивыми зелеными погонами, чья-то судьба и ты как политработник должен помогать солдату, уважать его как защитника Отечества. Именно на нем, простом солдате, держится безопасность и покой наших граждан. Пограничные погоны тяжелы, но наних большая четь и ответственность за нашу Родину. Поэтому каждый пограничник и офицер и солдат обязан их пронести с честью и достоинством.

Расставался с заставой как со своей семьей, а с Гришиным и Степанычем как со своими друзьями. Меня провожала вся бодрствующая смена. На душе было грустно и весело одновременно. Я испытывал двоякое чувство, хотелось домой в училище, но здесь на краю света я встретил Ларису и познал настоящую суровую службу.

Оглавление

Вступление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Заключение