Тёмное трио [Яна Демидович] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Яна Демидович Тёмное трио
Пролог. Шестьдесят пять лет назад
Персонажи, упомянутые в этой книге, являются вымышленными. Любое сходство с реальными людьми или подлинными событиями носит случайный характер и не входило в намерения автора *** …Тайка давила в себе страх. Продолжала идти вперёд, помня про данное слово. Пионеры всегда держат слово, так? Вот и она сдержит. Хоть и хочется – безумно хочется! – развернуться и сигануть обратно: прочь с жутковатого, пропахшего смертями, кладбища. Сандалики вязли в жирной земле; звенели голодные комары, атакуя со всех сторон, как мессершмитты. Ветер, даром что весенний, врезался в лицо арктическим холодом, дёргал бесстыдно за кончики красного галстука. Позади тяжело дышали. Не отпускала плечо цепкая рука. Тайка шла вперёд. Тайка возглавляла странное шествие. Но вот споткнулась, ойкнула, чуть притормозила… – Не стой. Веди! Тайка с невольной обидой покосилась на высокого парня. Привычно поёжилась, когда быстрый взгляд её метнулся по бинту, что скрывал его глаза. Вернее, то, что от них осталось. – Веди. Ну пожалуйста. Не приказ. Просьба. Тайка подчинилась и вновь повела слепца: аккуратно, подсказывая, где ямки да препятствия. Позади, лавируя меж могил и надгробий, шёл мальчик лет шестнадцати. На руках он нёс девушку, что молчала, словно воды в рот набрала. Лишь изредка, отвлекаясь от впереди бредущих, она проводила рукой по седым волосам и утыкала взгляд в свои ноги, стянутые повязками. Мальчик же непрерывно сглатывал, словно боясь чего-то, а когда Тайка оглядывалась – прятал глаза. Смотрел куда угодно, только бы не на неё. Сглатывал чаще – так, что на шее дёргался кадык. Но нет, это был точно не страх. Тайка отворачивалась, ощущая озноб. Вспоминая багровый обрубок, засевший во рту мальчика. Безголосый. Безглазый. И безногая. Тайка вела их вперёд, чтобы отомстить. – Где мы? Краткая остановка, объяснения Тайки. Скупой кивок. – Хорошо. Осталось чуть-чуть. Чуть-чуть – и они дойдут до места преступления, найдут улики, что оставили беспечные злодеи, и Тайка отнесёт их в милицию. И они наконец-то поверят. Они их найдут, восстановят справедливость. Обязательно! Тайка думала так. И давила – как фашиста, давила! – неуёмный страх-прилипалу. Пытаясь отвлечься, думала о грядущем Дне Победы. Красных гвоздиках, парадах и демонстрациях, где народ будет стоять плечом к плечу, народ-победитель, вместе, и… Шорох в кустах. Зайчишкой-трусишкой дрогнуло сердце. – Ну что ты? Ну что опять? В голосе старшего – плохо скрытое раздражение. Пальцы на плече схватили крепче, больнее. Тайка ответила, стараясь, чтобы голос не дрожал: – В кустах… точно сидит кто. Губы парня изогнулись в подобии улыбки – впервые за время знакомства. – Мертвяки там, Таисия. Только мертвяки. Бояться надо живых, а не мёртвых. Поняла? Идём дальше. «А если там те, они? Кто вас покалечил?» – подумала Тайка, но прикусила язык. Не буди лиха, пока оно тихо. Не зови чёрта – не появится. Как бабушка говорила. Значит, вперёд. До победного конца. Конца. «Тьфу ты, что ж всё плохое на ум приходит? Гадость какая…» День, ещё в самом соку, – и трёх часов нет – странно мерк на кладбище. Корявые деревья, сплетаясь сухим кружевом ветвей, создавали над головой мрачный шатёр. Тряпки, повязанные на ветках то тут, то там, колыхались на ветру, подпитывая Тайкино воображение: пиратские флаги, висельники, привидения… Брр. Но вот и нужное место. Пришли! Тайка старательно, как на уроке, зачитала надпись на надгробии. Пальцы старшего расслабились, донёсся вздох облегчения. – Да. Здесь это. Ура! Тайка радостно завертела головой: не видать ли где улик? Может, совсем рядом валяется обронённая зажигалка? Выбитый в драке зуб? Что-нибудь на виду, чтоб не лазить далеко? Найти – и быстрей обратно, в город, в милицию. К мамке домой! Рука вернулась столь нежданно, что Тайка взвизгнула. – Дерево видишь? Шагах в десяти отсюда? – Ну, вижу… – Веди туда. Там наши вещи, украденные. Копать надо! Тайка заморгала. Прошляпила комара, который приземлился на ухо и взялся сосать кровь. – А улики… как же… И ты не говорил… – Потом улики. Никуда не денутся! Они обокрали нас, понимаешь? Обокрали! И до того, как… – парень задохнулся, сжал в ярости кулак. Продолжил рычащим голосом: – Я увидел, где они всё закапывают. Чтоб с собой не тащить, если облава будет. А потом – перепрятать. Хитрозадые очень твари. Но мы их опередим. Опередим! Идём туда, Таисия. Прошу тебя! И они пошли. Вскоре Тайка, стоя на коленях, уже работала лопаткой, запасливо взятой в портфель. Мальчик, оставив свою ношу, возился в земле вместе с ней. Копал прямо ногтями, бесстрашно ломая их, – будто не в силах дождаться, пока Тайка всё сделает. Когда лопатка звучно ткнулась в нечто твёрдое, замерли все. Даже комары как-то стихли. Но мгновение прошло, и Тайка стала копать ещё быстрее, усерднее. Чёлка липла ко вспотевшему лбу, ветер врезался в спину лютыми порывами. В ушах били барабаны. …Металлическую коробку тащили вместе, в четыре руки. Добрые пять минут возились с заедавшим замком, благо у хозяев был запасной ключик. А уж когда открыли и вытряхнули на землю… Затаив дыхание, Тайка смотрела на серебряное кольцо с черепком. На пенсне красного стекла – старинное, как у буржуйских аристократов. На хрупкую, белёсую, явно древнюю дудочку, похожую на кость. И туфельки. Туфельки на тонюсеньком каблуке-шпильке, обтянутые чудно́й кожей. Светлой такой. Напоминающей… Тайка вдруг поняла и шарахнулась от находки. Вскрикнула, наткнувшись на мальчика, что как-то оказался позади, ещё успела заметить, что тот выронил пузырёк с некой жидкостью… И лицо её накрыла влажная тряпка. *** «Бояться надо живых, а не мёртвых». В голове – туман, в ушах – безмолвие. Хочется спать, словно гриппуешь, но мама успела дать лекарство. И ты падаешь, ме-е-е-едленно падаешь в никуда, утыкаясь лицом в комковатую подушку. Спишь, посапывая носом-пятачком, чтобы проснуться ранним утром, бодрой и свежей, как огурчик. «Бояться надо живых, а не мёртвых». Фраза эта зудит комаром. Возникнув из тумана, летает в сознании, обещая нечто страшное, немыслимое… И Тайка начинает пробиваться сквозь дрёму. Медленно, словно вся она в огромной кастрюльке, полной киселя. Руки-ноги-голова – всё в киселе, всё кисельное, тряское, невозможно-ненастоящее. Ресницы дрожат. Из ушей словно вынимают беруши. «Бояться надо живых, а не мёртвых». Тайка дёргается. И с ужасом приходит в себя. Связанная, она лежит на земле, точно мёртвая бабочка, приколотая шпилькой в альбоме коллекционера. В памяти мелькает человек на кресте, что прячет бабушка. Мелькает – и исчезает, поглощённый вспышкой паники. «Бояться надо живых, а не мёртвых». Ветер приносит чей-то смех, но Тайка не может понять, кто смеётся. Двое подходят ближе, встают на колени слева и справа от трясущейся, немой от ужаса Тайки. На горбатом носу одного блестит кровавое стекло. Торчит из нагрудного кармана другого костяная дудочка. Издалека ползёт к Тайке девушка, третья. Напрягаясь, везёт за собой, по самой грязи, белёсые ноги, уже обутые в страшные, кожаные туфельки. – Спа… си… – слова застревают в горле. И только смех, только обещания и приказы кого-то четвёртого летают вокруг. Три руки поднимаются: синхронно, изящно. В каждой – по ножу; пляшут по глади, не зная бед, беззаботные солнечные зайчики. Пляшут. Пляшут. Пляшут. И падает первое лезвие.Глава 1. Крест. Кровавая борода
Крест знал, что произойдёт сегодня вечером, и что приключится ночью. Знал с самого. Долбаного. Начала. Сперва донёсся визг тормозов, а стоило выглянуть из окна, притаиться за модной занавеской – и вуаля! Увидел чётко, ясно, как на ладони – что обычно румяное, поддельно благодушное лицо его врага приобрело меловую бледность. Так в темноте Богом забытого склепа светлеет погребальная маска. А под ней – костлявая жуть. Ничего человеческого. Дверь открылась, закрылась. Отзвучало внизу эхо тяжёлой поступи. Крест ждал. Цеплялся за ткань занавески. На нижней, давно прокушенной губе его набухала кровавая капля. Скоро случится побег, предвестие бури. И он случился. Вот в предвечерние сумерки нырнул первый слуга. Затем второй, третий… Точно крысы с тонущего корабля: шмыг, шмыг, шмыг. Крест знал, что это – дрянные мысли. Что всё это – его приказ. Но не мог не представлять, что, оставшись они здесь, всё могло бы быть по-другому. Совсем-совсем по-другому. И… Дом стих. До чего же хочется заорать! Нельзя. Нужно сидеть тихой-тихой мышкой. «Нет. Крысой, – тут же поправил внутренний голос. – Потому что ты – крыса, Кристиан. Натуральная. Трусливая. Ничтожная… Крыса!» Шаги на лестнице, еле слышный хруст костяшек. И безмолвие – как в сердце бури. «Крыса, – причмокивая от удовольствия, шепчет голос. – Которая не может защити…» Вскрик. Мимолётный, едва слышный. Но, безусловно, реальный. Краткий, будто жертве тут же заткнули рот. Впрочем, почему «будто»? Знакомый циничный голос вновь ожил в голове. Крест ненавидел его с той же тёмной страстью, что и рыжего изверга. Но заткнуть не мог. Никогда это ему не удавалось. Крест сполз на пол, вцепился пальцами в волосы. Закрыть уши, врубить музыку? Нет. Сидеть. Слушать. Страдать. Как она, там, в паре десятков метров. В другой комнате. Она, запретившая себя защищать. «И тебе это на руку, на руку, на руку…» – Нет! Крест дёрнул рукой и впечатался ладонью в железную ножку кровати. Ещё раз, ещё! До сине-багрового синяка! До боли! Наказать себя. Наказать. Наказать. Наказать. Сотню раз, снова и снова. Чтобы перед глазами – алые вспышки, чтобы заныла от боли рука. Та, что лет через десять станет такой же, как у него: матёрой, с рыжими волосками. Той, что сейчас тянет чёрные пряди, выдирает их с корнем, пуская завитушками на паркет… Крик. Придушенный. Усталый. Ночью он будет слышен опять. Краткий, как жизнь бабочки, вечный, как тьма в злодейской душе. Крест поднялся и медленно, словно в горячке, дошёл до рабочего стола. Рухнул на стул, достал и разблокировал планшет. Всему есть какой-то предел. Даже боли. И мозг, измученный тревогами, гневом и самобичеванием, подсказывал верный путь. Дорогу к призрачному, но всё же спокойствию, оазису, где он был творцом, а не сыном палача. Месту, где всё было так, как только ему хочется. Идея была готова, персы – тоже. Сценарий – давно написан в голове. Рука ныла. Морщась, Крест небрежно накидал раскадровку первой страницы, затем – разворота и, наконец, взялся рисовать. На первой же панели, раздутый от самодовольства, появился Краснобород. Перед ним, цифровым, ненастоящим, страха у Креста не было. Зато команда его пиратов трепетала от взгляда капитана, как «Весёлый Роджер» на ветру. Бессмертный, неумолимый, капитан Краснобород раз за разом возвращался из жаркого ада, вновь и вновь пытаясь захватить мир – конечно же, неудачно. Ведь на всякого злодея найдётся герой. И тогда Краснобород сдохнет. Опять. Снова. Но сдохнет цифровая копия. А мама… Крест зажмурился и закусил губу. На планшет упала горячая капля. Кап. Веки поднялись. Крест вздохнул, увидев алую амёбу на стекле. И продолжил рисовать. *** На утро губа распухла и покрылась тёмной корочкой. Стоя у зеркала в личной ванной, Крест потыкал в неё пальцем, словно трёхлетка в дохлого червя. Пошевелил рукой, ладонь которой украшала огромная гематома, и скривился. Придётся по новой врать про драку. Что получил на орехи, но и сам от души накостылял недругам. Он, конечно, обрадуется. Но вот мама… В дверь постучали. – Можно, – буркнул Крест. Скрип, шорох подола – служанка. В специальной, сшитой на заказ, униформе: точь-в-точь, как в фильмах и книгах про викторианскую Англию. Даже с чепчиком на волосах. – Кристиан Кириллович, у меня распоряжение… «…позвать вас к завтраку, бла-бла-бла… Сколько раз твердил, не говорить моё отчество!» Это было бесполезно. Служанка попугайчиком заучила когда-то сказанное. «Шаг вправо, шаг влево – расстрел». И продолжала тыкать носом в его якобы благородное происхождение. «Кристиан Краснобородов, золотой сыночек бизнесмена из ТОП-а. Из жо…» Деликатное покашливание прервало мысль. Крест мысленно вздохнул. Отработанным движением завязал удавку-галстук – на всех посиделках с отцом требовалось выглядеть первоклассно – и вышел в коридор. Да только сразу остановился, бросив взгляд на дверь дальней комнаты. Душу скрутила тоска. «Милая, как ты там?» – Кристиан Кирилло… – Да иду я, иду! – немедленно огрызнулся Крест – и вдруг умолк от нежданного укола страха. И презрения. Да. Именно так. Презрения. К себе. «Неужели начинается? Неужели, и я таким буду?» Замычав, как от боли, Крест пошёл к лестнице. Голос внутри опять расшалился. Стал науськивать – подло, гаденько так: «Щипни эту дуру, щипни с вывертом! Повтори, как тебя звать! Пусть поймёт, кто в доме хозяин!» Крест отмахнулся, постаравшись переключить ход мыслей. Ковровая дорожка мягко пружинила под ногами – будто по траве идёшь. В саду, что любила мама. Крест сжал зубы крепче. Он побежал бы к ней! Ластился бы, как бездомный щенок! Прибежал бы к ней первым делом! Но первым делом всегда оставался отец. Отец. Гадкое, хуже матерного, слово. Но ничего, ничего. Как там говорят хитрые бизнесмены? С утра пораньше нужно съесть лягушку, то есть сделать самое трудное и противное дело. А там уж всё пойдёт как по маслу… Крест спустился в холл и почти лоб в лоб столкнулся с тощим человечком, что спешил навстречу. – Кристиан Кириллович! «Адольф Гитлерович!» – мгновенно окрысился внутренний голос. – Здрасьте, – холодно приветствовал Крест. Врачишка подобострастно улыбнулся, залебезил сладким голоском. Мол, как вы повзрослели, возмужали и тэ пэ… Чернявый, низенький, он до ужаса напоминал фюрера своими усами щёточкой. Имея степень доктора наук и массу всевозможных наград, врач этот издавна был домашним лекарем семьи Краснобородовых. Именно он и его команда чинили сломанную игрушку-жену после всех её бед. И, разумеется, держали язык за зубами. Ведь платили им отменно. «Сволочь. Продажная шкура», – с тяжёлой яростью подумал Крест. Поставил мысленную пометку: «Ввести нового перса. Ввести – и прибить». И, надменно кивнув, быстрым шагом двинулся дальше. Казалось, из столовой тянуло серой. Смрадный тяжкий запах драл ноздри, точно стальные крюки. Крест вдохнул и выдохнул. Нервы. Глюки. Враньё. Улыбку пошире, взгляд ангелочка. «Вперёд, Крест». – Доброе утро, папа! Белозубый ответный оскал. И осечка: – Доб… Похоже, с улыбкой вышел перебор: кожа натянулась так, что багровая корка лопнула. Губу защипало, потекла кровь. – Кристиан! Что за… – Всё о'кей, пап. Чуток зацепили, подрался вчера. Ерунда, царапка. – Ерунда? – Угу. Я всех побил. Отец, привставший было со стула, медленно опустился обратно. В нордической синеве его глаз промелькнула гордость. Ещё бы. Единственный сын. Любимчик. Наследник. …Что боится и ненавидит его. Всеми фибрами души. Обманщик. Притворщик. Крест сел по правую руку от отца. Служанка тут же принесла завтрак: яичница с беконом, фасоль в томатном соусе, жареные шампиньоны и сосиски, треугольные тосты – полный комплект. Всё, что входило в понятие «традиционный английский завтрак». Белки для настоящего мужчины. Чтобы он был сильным, крепким. Стоит ли говорить, что Креста от этой еды воротило? Набивая такими завтраками желудок, он с трудом досиживал до конца «беседы» и бежал к себе – скорей вытошнить всё в унитаз. Крест считал себя вегетарианцем, как мама. Вот только ему свои предпочтения приходилось скрывать: пользуясь интернет-магазинами, втихаря заказывать себе желанную еду и прятать её в комнате, в мини-холодильнике. Крест вонзил вилку в сосиску, полосатую от гриля. Укусил, прожевал. Проглотил. Отец же – румяный, как Санта-Клаус, – уписывал недожаренный бифштекс. Кровь, сочась из мяса, застывала в уголках его рта и холёной, модной бороде – шедевре местного барбер-шопа. «Краснобород, Кровавобород… Классно развлёкся ночью, да?» Крест представил, как вонзает вилку в отцовскую ладонь. С размаху, так, чтоб до упора. Услышал крик демонической зверюги, наконец-то ощутившей боль… Глаз дёрнуло нервным тиком. Крест проглотил больше нужного и закашлялся, поперхнувшись. Лапища отца немедленно застучала по его спине, а в глазах зажглось беспокойство. – Всё, хватит, па… Всё – кха-кха – пучком… – В порядке? Уверен? Хорошо. Отец утёр губы салфеткой и вонзил взгляд в лицо Креста. Опять посмотрел на его раненую губу и нахмурился. «Сейчас будет пытать про драку». За молчаливым завтраком всегда следовал допрос: как дела в школе, как отношения с одноклассниками, какие планы на будущее… А не хочешь ли ты съездить ко мне на работу? К делу приобщиться, что да как? Вновь глянуть на семейный бизнес, м? Особый интерес для отца представляла школа. Почти каждая беседа начиналась с неё. Мол, правильный ли ты сделал выбор, сынок? И каждый раз, твёрдо глядя в синие, как у него самого, глаза, глуша ненависть, Крест отвечал: «Да». Ведь это была именно его идея: перевестись в обычную гос школу под маминой фамилией, паспорт сменить ради этого. Носить шмотки без фирменного лейбла, не использовать ультрамодные гаджеты. Учиться выживать в непривычных условиях, адаптироваться. Становиться сильнее. Отец уважал силу. Он был этой самой силой. И Кресту всё же удалось его уговорить. О своей ненависти к мажорам, что сорили деньгами и поливали грязью всех, кто отличался от них, Крест, конечно же, не упомянул. Теперь второй год он корчил из себя нищего, хотя был принцем. И ему это нравилось. Так он мог хоть на какое-то время забыть то, кто он есть, и кем порождён… Отец спрашивал, послушный сын – отвечал. Стараясь не смотреть на рыжую гриву, от которой в комиксе шёл едкий дымок. На тёмную россыпь веснушек на широком, с крупной челюстью, лице. Крест бы многое отдал, чтобы внешне походить на мать. Однажды даже хотел перекраситься, но вовремя передумал, испугавшись, что так может навредить ей. Ведь Краснобород взбесится. Сто процентов выйдет из себя. Краснобород, что назвал его дурацким именем «Кристиан». Уже лет десять, с сознательного возраста, сын звал себя по-другому. Не только из-за оккупантов-веснушек, что, засев на щеках и носу с переносицей, образовывали на его физиономии крест. Нет. Краснобородов-младший знал: он до конца жизни будет нести свой крест. До последнего вздоха воевать с отцом. Только вот пока война эта была скрытой. Холодной. – Что ж, время – деньги, – наконец, сказал отец и бросил взгляд на дорогущие часы, сверкавшие на запястье. Желудок Креста сделал кульбит. Ещё чуть-чуть – и свободен! Сегодня было воскресенье. Но это не мешало трудоголику-отцу пахать в своё удовольствие и дома, и на работе. Руководителем он был деспотичным. Подчинённые прыгали перед ним на задних лапках и без всяких бунтов прибегали трудиться по выходным. Крест знал это хорошо. Но не успел он выйти в холл, не успел сорваться на бег – как грянул звонок в дверь. Крест невольно обернулся к парадному входу. «Кого ещё черти принесли?» И чуть не застонал в голос, когда дворецкий впустил гостя, и в дом, блестя зубами, ступила Паучиха. – Ки-и-индер! Привет, детка! Крест мысленно ругнулся. От сюрприза даже тошнота прошла. «Влип ты. Угодил в паутину, Крестик…» – Ну-с, киндер, как дела? – бодро осведомилась гостья. Обвела его лицо цепким взглядом и присвистнула. – А с губой у нас что? Из-за девушки подрался? Миг – и она перед ним. Нависает Пизанской башней, золотятся волосы, точно нимб. А в кошачье-зелёных глазах – насмешка. Крест отвёл взгляд. Ох уж эта весёлая вдова… Звали её Линда. А за глаза – Паучиха. Вряд ли кто из городских дам мог похвастаться столь частым вдовством, как у неё. Впрочем, после смерти очередного мужа она утешалась довольно быстро: обычно и года не проходило. На горизонте всегда маячил новый кандидат, и пышная свадьба «той самой Линды Дюрер» вскоре вновь освещалась в прессе. Да, Линда и правда была цепкой. Хваткой, будто паук. А как без этого? Ведь не хухры-мухры, а бизнес-леди. Вечно на крутом «BMW», вечно в костюме, словно мужик. И стрелки на брюках острее лезвия… По всему городу – закусочные, кафешки, салоны красоты. Всё под её, «дюреровской» маркой. Немудрено, что отец её в деловые партнёры пригласил. К нему она, похоже, и приехала. Рука на голове прервала мысли. Паучиха легко, ласково провела пальцами по волосам Креста. Но кожу всё равно царапнуло – ногти длиннющие. – Милашка ты, киндер, – вздохнула Линда. И добавила, проказливо подмигнув: – Вот подрастёшь – женюсь! Это шуточное обещание (почти угроза) было частым. Крест сперва краснел и пугался. Теперь уж привык и просто делал вид, что не слышал. «Мужиком твоим? Тьфу! Ни за какие коврижки!» – подумал он, кося на гостью глаза. Несмотря ни на что, к стыду Креста, её внешность приятно волновала. По слухам, у Линды уже давно был новый хахаль, да только к алтарю она почему-то не спешила его вести. Детей у неё не было, зато мужиков меняла – как перчатки. – Вы к отцу? – отступив к спасительной лестнице, спросил Крест и удивился ответу: – Нет. К маме твоей. Мне нужно… – Не нужно. Крест дёрнулся: в холл вышел отец. – Привет, Линда. Жена приболела, не стоит её беспокоить. Паучиха нахмурилась. – А что с ней? – Мигрень, старые болячки. Не бери в голову. – А врача вызывали? Я могу… – Не стоит, Линда. Проект не ждёт. Линда помедлила. Затем пожала плечами, мимолётно улыбнулась Кресту… И ушла вместе с отцом в зал совещаний. Крест выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. «Мигрень. Значит, мигрень, старые болячки, да?!» Минута на преодоление лестницы. Мгновение – чтобы без стука ворваться в дверь… И остановиться. – Мам, ты как? Как ты, мамуль?.. Она слабо улыбнулась ему с постели. На руке белела свежая повязка. – Здравствуй… Крест подошёл, сел. Стиснул кулаки на коленях. Мать ахнула, разглядев его вблизи. – Кристиан! Милый, что с твоей… Перебив её, Крест выдавил: – Что у тебя ещё… кроме руки? – Кристиан, всё нормально, ты… Крест застыл – и взорвался: – Нормально? Нормально?! Крест подался к матери и, схватив её за руку, задрал рукав ночнушки. Синяки. Длинное, расплывчатое… багрово-синее пятнище. Пальцы ослабли, и мать выдернула руку. Проговорила дрожащим голосом: – Сядь, Кристиан. Успокойся, прошу! – Я. Его. Убью, – только и сказал Крест, и на лице матери отразился ужас. – Кристиан! Ты что говоришь?! – Убью, – повторил Крест. Комната расплывалась, глаза жгло. – Сядь, сядь… Ну прошу… Мать гладила его по волосам, щекам. Шептала тревожно. Что нельзя ему против отца идти. Что он его тогда сам уничтожит. Что всё в порядке, она сама виновата, она любит его… «Его! Любит! Мазохистка!..» Крест молчал, слушал. Терпел. Как она терпела. Вспоминал, как он, семилетний, впервые увидев, как отец бьёт мать, бросился на её защиту. Как был отшвырнут прочь, как вспыхнула от боли щека. Дальше память шла урывками: больница, трясущийся отец. Миллионы подарков и сластей, Диснейленд, Мальдивы, всевозможные игрушки… И мамин шёпот в ушах: «Не надо, Кристиан, не смей. Мы сами разберёмся…» Вот и разбирались. «Бьёт – значит любит? Мазохистка…» *** …На другой день, завидев в школьном коридоре Тролля, Крест, проходящий мимо, что было силы задел его плечом. Остановился после взрыва мата. Обернулся. «Чтоб ты сдох, Краснобород. Чтоб. Ты. Сдох», – это были последние чёткие мысли. А потом… Крест пропустил летящий в челюсть кулак.Глава 2. Сандра. Танцы на костях
…Перехватив летящий в него кулак, парень расхохотался и съездил противнику по роже. Тот хрюкнул и опрокинулся, но на его место тут же вскочил второй. – Бей стиляг! Бе-е-е-е-ей! – разнеслось по улице боевым кличем. Саша охнула. Вот сейчас начнётся! – Сейчас начнётся, – словно прочитав её мысли, сказал брат с нехорошей улыбочкой. – Получит по полной, выпендрёжник! У Саши похолодели пальцы. В очереди, где стояли они с братом, была уйма людей. Часть намеренно отводила глаза, другая – жадно следила за развитием событий. А рядом ни одного милиционера, как назло! Искалечат ведь парнишку. – Чего раскисла? – прервав мысли, процедил ей в лицо склонившийся Алексей. – Жалко его, что ли? Это же враг народа! Или втюрилась в него, дурочка? – Да ну тебя, – отмахнулась Саша. Но глаза предательски вернулись к драке. Вот наподдал одному, врезал ногой другому… Брюки – узкие, в обтяг – чуть не лопнули; качнулся «кок» – чубчик на голове. Вот увернулся, отскочил… На шее метнулся пёстрый галстук. Расцветка та самая – «пожар в джунглях». Вот глянул в сторону очереди. Отвесил зрителям шутовской поклон. Подмигнул… «Мне?!» – вспыхнула Саша. И ка-а-ак свистнет! Хлеще Соловья-разбойника! Но не успела Саша и поразмыслить над этим, как стиляга бросился прочь – пока не встали битые противники. Лишь полы яркого пиджака мелькнули. Только что был тут – и тю-тю. – Фу-ты, не могли уделать как следует, – презрительно бросил Алексей. – Можно подумать, ты смог бы лучше, – не стерпев, холодно сказала Саша. Глаза брата сузились. – Смог бы, смог бы, сестричка. Не сомневайся. «Дурак». Саша отвернулась. – Кстати… – улыбнувшись, начал Алексей. – Утром Игоря видел. Он зайти к нам обещал, на днях. Говорит, уж очень по тебе соскучился. У Саши скрипнули зубы. «Очень. Ага. Как же». Не далее как вчера она видела ненавистного жениха на улице. Подперев рукой стенку, он мило флиртовал с фигуристой девчонкой и думать не думал про какую-то там Сашу. «И сейчас не думает. О папиных деньгах все мысли». Отец Алексея и Саши был партийным чиновником. На хорошем счету у руководства, с высокой зарплатой, отличными связями в обществе… Да небольшим пунктиком. Выходец из трудящегося народа, он презирал всякую роскошь. И хотя жили они в собственной квартире, со всей обстановкой, в семье был установлен режим строжайшей экономии. Родители берегли каждую копейку, одевались непримечательно, скромно, и требовали такого же поведения от детей. Блатом не пользовались под страхом смерти. Никаких особых билетов в кино, никаких деликатесов из-под полы или в обход очереди – ни-ни! Всё по-простому, в общем порядке, как простые советские граждане. Вот Саша с Алексеем и стояли на пронизывающем ветру. Саша давно привыкла к заведённому порядку. Но иногда в груди её всё же зарождалось некое чувство, желание… Свободы. Нет, не так. СВОБОДЫ! Свободы одеваться, как ей хочется. Свободы делать то, что хочется. И любить, кого хочется. – Проходим, проходим, чего тормозим? – раздалось позади. Саша вздрогнула и обернулась. Невольно скользнула взглядом по месту былой драки и вспомнила стилягу. «Как там они себя называют? Чувихи? Чуваки?» Вот уж кто делает всё, что им хочется. Саша тихонько вздохнула. Что хочется. – Лёш, пойдём сегодня в ДК? На танцы? – подняв на брата просящие глаза, спросила Саша. Улыбку на лице Алексея сменила кислая мина. – Нет. И тебе не советую. Отец не любит, в курсе ведь. «Да в курсе…» Саша с первого класса хотела заниматься танцами: выучиться на хореографа, создавать свои коллективы… Не вышло. Узнав о планах малолетней дочурки, отец поднял её на смех, а затем пригрозил, чтоб и думать забыла о всяких глупостях: «То же мне, танцульки нашла!» Однако мечта эта – хрупкая, призрачная – всё равно осталась в её сердце. На то она и мечта. Каждый год, выбирая момент, когда отец доволен, счастлив, Саша аккуратно заводила разговор о танцах, но каждый год получала тот же ответ. Теперь она училась в выпускном классе. На горизонте маячил нелюбимый институт, ненавистный, выбранный папой, жених… И, похоже, мечте Сашиной было не суждено сбыться. Но, поплакав ночью в подушку, на утро она устраивала в своей комнате танцы. Не включая музыку, даже не напевая, – молча, без слов. Все нужные мелодии звучали в голове, окуная её душу в спокойствие. Когда родители уезжали в командировку, Саша танцевала в зале. Вот это было раздолье! Бегала с подружками на вечера в Дома культуры, а иногда и с Алексеем. Но чем дальше, тем больше в её сердце пробиралась тоска. Тем круче стискивалась пружина недовольства. Зрел бунт. *** Саша не помнила, когда увидела в городе первого стилягу. Чётко помнила одно: как однажды отец пришёл домой вспотевший, разъярённый… красный. Швырнул на стол свежий выпуск журнала «Крокодил» – того самого, где была первая карикатура, – и начал вещать. Требовать. Чтоб ни за что. Никогда! Даже смотреть в сторону клятых уродов не смели!.. Список фамилий написал, заставил выучить. Потом проверял, как запомнили. Как-то раз одну подругу Сашину забраковал. А всё за что? За то, что она на улице под джаз танцевала. Лицо красила, как «ненормальная», юбки в обтяг носила и шпильки-иголочки. Не как все. «Преклонение перед Западом», – в устах отца эта фраза звучала страшно, как приговор. Стилягам, этим весёлым модникам, объявили войну. Их высмеивали в школьных стенгазетах, исключали из комсомола и институтов; подстерегали на улице и нападали группой, чтобы, поймав, распороть, не снимая, узкие брюки, отрезать галстук и чуб-кок, насильно стереть косметику… Тем, кто получал клеймо «стиляга» было сложнее устроиться на работу. На них косились и крутили пальцами у висков. Но модницы и пижоны продолжали танцевать и веселиться. Себя называли чувихами и чуваками, а тех, кто палки им в колёса вставлял, – жлобьём. Собирались они вечерами, тайком, в клубах и школьных актовых залах. Кутили напропалую, танцевали… И плевать хотели на всякие облавы. Казалось, это был абсолютно другой народ: более беззаботный, раскрепощённый, не стянутый оковами запретов. Почему-то Саша не могла поверить, что все – поголовно все! – они шпионы и предатели, готовые по первому слову Запада продать Родину. Ведь они просто слушали другую музыку! Танцевали другие танцы. Клички себе, ради забавы, придумывали: не Жека, а Джек, не Маша, а Мэри… Как-то раз, стоя в толпе на демонстрации, Саша заметила знакомую девчонку. Удивилась, вспомнив, какой видела её вчера: причёска «венчик мира», юбка с пышным подъюбником, губы цвета красной розы… Девчонка стояла по правую руку от неё, с лицом вдохновенным и чистым. Ну как, как можно видеть в такой врага и предателя? Но в то время среди стиляг и правда прятались враги. Отец, приходя с работы, рассказывал о свежих облавах. Как на квартире у того-то, стиляги, нашли валюту и запрещённые иностранные книги. Как ту застукали в постели со шпионом… Говорил про лагеря. Даже расстрелы. Впитывая новости, Саша леденела изнутри. Но к страху примешивалось нечто особое, пьянящее. Адреналин? «Кто же вы, кто же вы…» Предатели? Шпионы? Идейные враги? Просто модники, что любят музыку и танцы? Или уставшие от серости, одинаковости, презирающие тотальный контроль? Те, кто хотят показать, что уникален каждый? Хотят освободиться?.. Стиляги были загадкой. Смотришь на них – и будто проваливаешься в другой мир. А когда в ответ на тебя глянут – краснеешь и бегом, по своим делам дальше. Стыдно это было. Страшно. И маняще. *** В тот день Саша опять вспомнила драку и парня в клетчатом пиджаке. Как он ей подмигнул, улыбнулся. А ей ли?.. «Да нет. Показалось». Вздох. Саша спрыгнула с подоконника. Махнула рукой, будто подзывая невидимого партнёра, и промчалась по пустому коридору в летящем вальсе. «Как же здорово танцевать! Как же спокойно, когда никто не видит…» – Эй, Сашка! Вздрогнув от неожиданности, Саша обернулась. Около двери в кабинет химии стояла дежурная из параллельного класса, Зойка. – Всё пляшешь, стрекоза? – хитро улыбнулась она. И, повертев головой по сторонам, заговорщически понизила голос: – А пластинку новую хочешь? Стиляжную? Саша охнула. – Да ну?! «Кости»? А не врёшь? – Зуб даю! – ответственно заявила Зойка. Говорят, её мать была фарцовщицей. Вёрткой – жуть! Никто за руку поймать не мог. И дочка была ей под стать: доставала самые редкие, даже иностранные вещицы. Всё, что было уникальным и запретным, чтобы обменять тайно или продать. Зойка поманила Сашу пальцем. Зашептала на ухо – что да как, что ей нужно… Саша думала над её предложением всю ночь. Ворочалась с боку на бок, таращась в потолок. А на следующий день принесла Зойке задаток: деньги карманные, выделенные папой на целый месяц. Вскоре Саша уже держала в руках пластинку. Зойка принесла её втихаря, всучила – и бегом от неё, как от огня. Мол, если что – я не я и хата не моя. Сама отвечать будешь! Саша же, горя от нетерпения, заперлась в комнате и достала пластинку – знаменитые «кости». На деле это был старый рентгеновский снимок. Изначально квадратный, он был обрезан по краям для придания круглой формы, с дырочкой, проткнутой посередине. И запретным джазом, записанным внутри. Саша посмотрела пластинку на свет. «Чудеса… И правда, рёбра! Кости! Вот это дела!» Изворачиваясь, как могли, стиляги записывали свою музыку на чудно́й исходник. А потом танцевали под неё не менее чудны́м стилем: «атомным», «двойным гамбургским», «канадским». Это вам не приевшийся па-де-катр. Это нечто новое, свежее! Теперь Саша считала дни до отцовской командировки. Боясь быть пойманной, ни разу не ставила пластинку у себя. Ждала, зачёркивая дни в календаре. Тайно шила себе пышную, колоколом, юбку, и даже выпросила у Зойки чуток яркой косметики. Саша верила, что особому танцу нужен особый образ. Чтобы зажечь. Чтобы первоклассно станцевать! А хитрая Зойка поставляла ей сведения: что да как, руки-ноги куда ставят в таком-то стиле, танце… Саша внимала ей, раскрыв рот. Впитывала с жадностью. И вот её день настал. Отец уехал, мать ушла в гости, Алексей умчался к друзьям. Саша оделась, накрасилась и ступила в зал. Поставила в проигрыватель костяную пластинку. «Здравствуй, джаз!» Воздух наполнили скрипы и всхлипы. Качество записи на самиздатовых «костях» было, конечно, не ахти, но Саша всё равно светилась от счастья. Вот зажмурилась, представила паренька-стилягу. «Хэй, чувиха! Погнали?» Улыбка. Саша крутилась в неистовом танце, чувствуя на талии тёплые руки. Закрыв глаза, всецело отдавалась новой музыке. Вся она стала свободной, невесомой, воздушной. Порхала, как бабочка, вертелась, как юла… И «атомным», и «канадским», и… Резкая тишина. – Ты. Что. Творишь? Веки распахнулись. У проигрывателя стоял отец, в руке которого дрожала забытая шляпа. И смотрел на неё так, как никогда в жизни. Саша обмерла. – Алек… сандра. Ты. Т-ты… Что… – выдавил отец. И, не утерпев, взревел: – Что за выкрутасы?! А в следующий миг случилось много всего разом. Первой на пол слетела несчастная пластинка, за ней – Саша. От пощёчины. Кажется, она угодила в какой-то кошмар. Белая, немая, Саша тупо таращилась на отца, который первый раз в жизни поднял на неё руку. Ёжилась, пытаясь отползти подальше. Но беспощадная длань настигла её и в углу. Отец поднял её за волосы и потащил в ванну. Врубив воду во весь опор, стал намыливать ей лицо. Жёстко скребя, стирать косметику. Саша плакала. Плевалась. Умоляла отпустить. Бесполезно. Следующие дни обернулись адом. Саше объявили домашний арест, отец отменил командировку по семейным обстоятельствам, вернулись мать и старший брат. Юбка, которую сшила сама Саша, была растерзана и сожжена. В комнате провели полную ревизию, забрали все ткани, косметику, даже швейную машинку. Запретили все контакты и выкинули из дома проигрыватель. Саша сидела в мрачной комнате на хлебе и воде. Дважды в день мать выводила её в туалет. После гневных речей, обвиняющих взглядов, потоков презрения и дерьма в адрес Саши и всех стиляг, ей был объявлен молчаливый бойкот. Никто не разговаривал с виновной, не бросал и словечка. Дни потянулись пыткой. А через неделю отец явился в комнату Саши и сказал, что она свободна. Он был спокоен. Ведь буря прошла, и дочка, несомненно, поняла всё. Не будет больше с ума сходить. – Надеюсь, ты усвоила урок, Саша. Дочь не откликнулась, лишь крепче закусила губу. Во рту появился солёный привкус. – Усвоила, так? Крохотный кивок. Разомкнутые губы и кровавая капля. – Да, папа. – Вот и отлично, – удовлетворённо сказал отец, прежде чем уйти. В правдивости её слов он не сомневался: – Вот и отлично, Саша. Оставшись одна, Саша медленно встала. Подошла к зеркалу, бросила взгляд на себя… Подняв руку, тронула губы. И вдруг сказала: – Не Саша, папа. Нет. Палец размазал кровь по губам. – Не Саша… Сандра, – шепнула девушка в пустоту комнаты. И улыбнулась.Глава 3. Туман. Пляшущие пальцы
…Улыбка медленно сползла с губ, и Туман, открывший было рот для нового окрика: «Ма-ам?», похолодел. «Не отвечает». Глянуть на часы. Скрипнуть зубами. И услышать, как с кухни доносится: Скряб. Тук. «Опоздал». Точки и тире, азбука Морзе. Мачеха. «Нет. Не поздно ещё!» Туман бросился в зал и прошипел сестре в спину: – Алёна, ноги в руки! Сейчас же! Сестра, что смотрела мультики, подпрыгнула и побелела. Нет времени ждать: Туман сграбастал мелкую в охапку, отнёс вихрем в комнату и быстрей, пока время не вышло, – бегом на кухню! С-скряб. По столу плясали пальцы. Точно не стол это был, а невиданный, музыкальный инструмент. Мачеха («Нет, ещё Мать!») сидела на стуле, опустив голову. Двигались только руки, пальцы. А рядом с правой кистью лежала недорезанная булка. И нож. «Не тормози. Начинай!» Туман аккуратно взял нож за рукоять. Мать не дрогнула. И тут – скряб! Пятернёй, всеми ногтями по столешнице! По виску скатилась капля холодного пота. «Ну, давай же!..» Кляня себя за нерасторопность, Туман осторожно достал из-за холодильника плоскую коробку и убрал в неё нож. Тихо-тихо опустошил все ящики с вилками и ножами и спрятал всё подальше. За спиной вовсю плясали, стучали… танцевали пальцы. И вдруг раздался скрип – ножками стула по полу. «Беги!» Туман, уже не скрываясь, кинулся прочь; в кухне, позади, грохнуло – стул свалился. Туман вбежал в комнату, Алёнка, с глазами, как плошки, уже дрожала на диване. Ба-бах! Дверь хлопнула, точно прозвучал выстрел. Туман холодными пальцами запер дверь и встал к ней лицом, стискивая кулаки. Силы внезапно кончились, мысли застыли. А за пределами комнаты… Туман чувствовал её каждым волоском. Знал, что она уже стоит там. Дышит, ждёт. Быть может, на что-то надеется. «Нет. Не может она надеяться». Сзади, ёжась котёнком, всхлипывала от страха сестра. В зале пищали не выключенные мультики. …А потом в дверь комнаты ударили, застучали. Заколотили и заскребли. Туман прикрыл глаза. Скоро, вот сейчас… И крик грянул. *** Из окна сочился бледный, мертвенный свет. Жирная, раздутая, как жаба-альбинос, луна светила в окно и плевать хотела на тонкую занавеску. Парень, лежавший на разобранном диване, хмурился во сне: снилось ему что-то нехорошее. Рядом, похожая на эмбриона, спала девочка лет восьми. Из ушей её тянулись провода наушников. В комнате было тихо, в квартире – тоже. Но вот блик, что застыл на ручке двери, дрогнул. Зашевелился. В замке тихо щёлкнуло, и дверь открылась. Какое-то время в проёме было черно. Будто сама темнота смотрела в детскую. Затем что-то порхнуло, мелькнуло… По дверному косяку пробежали пальцы. Самыми подушечками, нежно – как по спящему коту. На луну набежали тучи. А когда плотное, предгрозовое полотнище раздуло ветром, свет вернулся. Но в комнате уже находился третий. Третья. Мачеха прошлась по детской: от двери до окна, от окна – к стеллажу. В её фигуре двигались только ноги да пальцы. Тук-скряб-тук… По стене, по корешкам книг. Тихонько, чтоб не разбудить спящих. Скряб-вжих… Мачеха шагнула и замерла у дивана. Голова её склонилась на бок. Вот парень и девочка, брат и сестра. Беловолосые, беспомощные… Два ангелочка. Худая рука сунулась в карман, достала длинное, острое. С металлическим, сизым блеском. Хлебный нож. Тот самый, что Туман ещё утром, скрепя сердце, натачивал по маминой просьбе. Мачеха согнулась и вытянула руку. Кончик ножа тронул подбородок спящего: невесомо, легонько. Пощекотал ресницы. Обвёл контур губ. Туман поморщился. Рядом, во сне, всхлипнула Алёнка. Проснётся? Не успеет? По груди парня прошлась рука. Пальцы – лапки паука – сплясали на сердце… И Туман проснулся. Багровоглазая Мачеха послала ему улыбку, горящую во тьме. И с размаху резанула лезвием. *** Сипя, брызгая кровью из распоротого горла, он свалился с дивана… И очнулся. Рука, что, грозя задушить, стискивала рану на шее, была его рукой. Да и раны-то не было. «Кошмар. Кошмар приснился». Стоило это осознать – и накрыло облегчение. Покряхтывая от боли (синяк на боку точно будет), Туман встал на ноги в пустой, безопасной комнате. Слава Богу, Алёнка беззаботно дрыхла на том же месте. Туман тихонечко склонился над ней, проверил, идёт ли запись колыбельных, и получше укрыл одеялом. Затем посмотрел на часы. «Три ноль пять, ещё далеко до петухов. Только фиг заснёшь теперь… Так, а что за дверью творится?» Туман неслышно подкрался к ней. Прислушался, положив ладонь на полотно двери. Под утро весь напор Мачехи сдувался: она принималась тупо бродить по комнатам, коридору… А после возвращалась в свою комнату, потеряв силы. Спокойствие. Тишина. Только тренькает вдалеке жизнерадостная мелодия – и в такую рань крутят мультики. Туман перетрогал все замки и дверную ручку. На месте, в порядке. Приснится же такое. Но не успел отойти к дивану, как случилось нечто. Под ногами ширкнуло, взвизгнуло. И, вылетев из-под двери, по голым пальцам на ноге Тумана царапнуло лезвие. Кончик ножа, что пробился в щёлку. Туман отскочил, запнулся о тапки исвалился. Добрые пять минут он смотрел, как кровь из большого пальца марает ковёр. Как, пытаясь просунуться дальше, укусить, ходит под дверью лезвие. На шестой минуте Мачеха бросила попытки. Взвыла: – Ненавижу!.. И стала выламывать дверь по новой. *** Мама не всегда была такой. Всё началось полгода назад, как ушёл отец. Алёнка тогда первый класс заканчивала. Туман помнил, как однажды пришёл домой и увидел в ванной на одну зубную щётку меньше. Давя в себе плохое предчувствие, постучал в родительскую спальню. Откликнулась мама – бледная, растерянная… Она и рассказала, что папа ушёл. К другой, навсегда. Р-раз – и всё. Даже с детьми не попрощался. Наверно, ему было стыдно. Туман молча выслушал новость. Затем сел с мамой рядом и обнял её одной рукой. В мыслях было одно: «Как Алёнке сказать? Ведь папина любимица…» Алёнка, младшая, с рождения купалась во всеобщей любви. Туман помнил, с какой гордостью он, десятилетний, возил коляску с младенцем. Менял, не брезгая, подгузники, щекотал… Но особенно её любил папа. Всегда больше всех баловал. В то время они с мамой постоянно собачились. Туман старался не лезть в дела взрослых, сестру от них оберегал: уводил в парк или киношку, либо к тёте Ане. Думал, ерунда. У всех бывают кризисы. Обойдётся. А тут вот оно что… Не обошлось. Видимо, надоели папе мамины тараканы да фобии. У мамы их было много. Пожалуй, больше, чем у кого-либо в семье. Главным среди страхов была агорафобия – страх открытых пространств и скоплений людей. Уже года три, как мама не выходила на улицу, работая из дома. А всё концерт, на котором чуть не погибла уйма народу, и звонок о заложенной бомбе. Тогда, осенью, мама, удостоенная на работе билета в оперу, на концерт знаменитой дивы, едва не умерла в давке. Бомба оказалась муляжом, но маму это отнюдь не успокоило. Заимев сотню седых волос, она перешла на удалённую работу и теперь гуляла исключительно на балконе. Ни муж, ни дети не могли уговорить её выйти на волю. Что ж. Мама превратилась в принцессу из высокой башни. Принцессу, что боялась улицы, посторонних людей, врачей… Особенно врачей. Мама всегда была приверженцем самолечения: всему виной тётя, воспитавшая её после смерти родителей. Травница, она всегда лечила её народными средствами. Папа же, наоборот, выступал за науку и медицину. Только благодаря ему Туман с Алёнкой получали необходимые прививки и лекарства. Да, родители часто ссорились на этой почве. Но в последнее время мама всё чаще кидалась на отца с кулаками и воплем: «Ненавижу!» Видимо, считала, что он специально задерживается на работе, изменяя ей с какой-нибудь секретаршей. Папа отбивался, молчал. Терпел. А когда на маму нападал страх – это было часто – успокаивал её, баюкая в объятьях, как ребёнка. Шептал всё: «Танечка, Танечка…» «Я люблю тебя», – читал Туман на его лице. Видимо, ошибался. В тот же день Туман позвонил папе, но телефон оказался отключен. Подумав, звякнул ему на работу и узнал, что отец уволился по собственному час назад. А после – ушёл в неизвестном направлении с чемоданами. С тех пор от папы не было ни слуху ни духу. Других родственников у него не было, друзья – те, кого Туман знал, – либо врали, либо и правда не знали, где и с кем живёт он теперь. Алёнка же, узнав новости, поплакала, повалялась в истерике на полу… Но в конце концов успокоилась. Все они успокоились. Как Туман тогда думал. Он ошибался. В день, точнее, ночь, когда у мамы случился первый приступ, Туман волонтёрил, вместе с отрядом разыскивая ушедшую из дома бабульку с Альцгеймером. Телефон вдруг завибрировал, зажужжал в кармане, как шмель. «Нашли? Другие нашли?» – подумал было Туман радостно. Оказалось, нет. Не нашли. Алёнка это, неспящая в час ночи. Проснулась, захотела попить водички, пошла в коридор. На маму напоролась. Которая стоит у двери в туалет и пальцами по стенке водит. И не отзывается, как лунатик. А потом… Она повернулась-таки к Алёнке. Да так, что та чуть в пижаму не напрудила. Почудилось, что глаза её, как у Волан-де-Морта, красным блеснули. А лицо белое-белое. Алёнка взвизгнула, в комнату свою – шмыг. И замок закрыла, как не делала никогда. А мама у двери теперь стоит. И шуршит, и стучит, и скребётся зачем-то. «Гарри Поттера на ночь пересмотрела», – решил тогда Туман. Однако скорей пошёл домой. Тем более, что пропащую бабульку действительно, только что, нашла другая команда. …У Алёнкиной комнаты никого не было. Туман прошёлся по квартире, остановился у маминой спальни. Дверь была приоткрыта. Тихо как мышь заглянул внутрь… Очертания мамы на кровати. Всё в норме, всё как обычно. Туман хмыкнул. «Ну, фантазёрка…» Подошёл к двери сестры и постучал. – Кто? – Дед Пихто. Я это, открывай. Алёнка, сопя, открыла. Но не успел Туман войти в комнату, не успел даже улыбнуться, как лампочка в коридоре лопнула. И из коридорной тьмы, позади, выстрелила рука. Вцепилась в лицо Тумана, словно лицехват из фильма про «Чужих». Пронзительный Алёнкин визг. Туман вывернулся из захвата. – Мам, ты чего?! Вместо ответа хрупкая фигурка отскочила – и с воплем бросилась на него. Туман заполучил тогда уйму царапин и синяков. Алёнка, что по его команде опять заперлась в комнате, сидела у двери и ревела белугой. А он всё пытался спеленать собственную мать. Удерживал руки, изо всех сил стараясь не навредить ей, с полным ощущением, что мама с ума сошла. «Это стресс, стресс… Это всё из-за папы. Она успокоится!» – отчаянно думал Туман, затаскивая маму, связанную бельевой верёвкой, в комнату. Кое-как бросив её на кровать, дрожащий Туман встал рядом. «Скорую… надо скорую вызвать!» Но, стоило ему достать телефон, как мама издала странный хрип и замолчала. Взгляд её приобрёл осмысленное выражение. – Ваня? Это… это что такое? Нормальная мама. Нормальные глаза. – Как это понимать? …Мама не поверила им. Ни капельки. Хмуря брови, говорила: «Что за ерунда! Ничего не помню, не было такого, спала я просто! Ты чем лицо исцарапал?» «Мам, это ты… я хотел скорую…» «Скорую?! – взвизгнула мама. – Не смей!..» И он не посмел. Дня три всё было тихо. А на четвёртый приступ случился снова. Поздним вечером, ближе к десяти. Все приступы с тех пор начинались примерно с этого времени, а прекращались под утро. Так и появилась Мать-и-Мачеха. На утро мама ничего не помнила. Бодро, как обычно, готовила завтрак, с аппетитом ела любимые конфеты, чмокала детей… Да только Алёнка теперь ёжилась от поцелуев. Требовала, чтобы Туман заплетал косички, и старалась поменьше попадаться маме на глаза. Мама не понимала, в чём дело. Туман же не знал, что делать. Попробовал уговорить её на поход к психологу. Ну, виртуальный хотя бы, онлайн, чтобы поговорить о папе, рассказать о своих страхах… быть может, так ей станет легче… Мама же, услышав это предложение, оскорбилась до глубины души. Заявила, что она нормальная, всяким мозгоправам не верит, и не разговаривала с сыном два дня. Она не помнила ничего, что с ней происходило. А происходило раздвоение личности, страшные дела. Теперь почти каждые три-четыре дня всё повторялось по новой. Бывали, правда, и затишья: на день, неделю, две недели однажды… Но Туман уже приобрёл привычку: прятал под вечер, пока мать не видит, всё острое, колющее, режущее и запирался в одной комнате с Алёнкой. Когда мама была в порядке, объяснял это тем, что одна Алёнка боится. Типа монстр в её комнате, под кроватью. Воображаемый. Даже, якобы из-за монстра, дополнительные замки в двери установил. Мама хмыкала и не возражала. Не зная, что сама этим монстром является. Так и жили. Адаптировались. Видимо, стресс ударил и в голову Тумана: он адаптировался к ситуации, а не решил проблему. Однажды Туман всё же решился записать крики Мачехи на диктофон, купить и расставить по комнатам мини-камеры, чтобы заснять то, что происходит. Но все попытки его пошли прахом: диктофонная запись вышла ужасной – сплошь помехи, а камеры успели заснять лишь краткое, мутное мелькание силуэта в ночи. Техника оказалась явно некачественной, однако, поразмыслив ещё, Туман отказался от новых попыток добыть доказательства. Представил мамино лицо, когда она увидит и услышит всё, что происходит с ней во время приступа. Ведь она наверняка придёт в ужас и тогда… Туман не знал, что будет. Переживёт ли мамино сердце такое потрясение? Или она решит, что ей и правда нужно лечиться, сообщит обо всём в больницу и в социальные службы, и их разлучат? Что будет со всеми ними? Ведь папы нет, других родных – тоже, а они с Алёнкой ещё несовершеннолетние… По той же причине Туман отказался от идеи пригласить кого-нибудь из знакомых волонтёров, чтобы тот переночевал у них, став свидетелем, или тётю Аню, мамину подружку из другого дома. Никто не знал, что творится у них в семье: квартиры сверху и снизу пустовали, а соседи на их площадке – бабки-дедки, «божьи одуванчики» – были настолько глухими, что не слышали ночные крики. Выходило, что нужно ждать. Просто ждать и надеяться, что пройдёт какое-то время – и мама исцелится, станет такой, как прежде. Что разрушительное действие стресса, разрыва с любимым когда-то мужем, испарится, как страшный сон. Туман запрещал Алёнке рассказывать кому-либо, что происходит в их семье. Играл в молчанку, а точнее – в героя. Он всерьёз считал, что у него «комплекс Гарри Поттера»: жажда спасать всех и вся. Кошек и собак бездомных – приносить не домой (у мамы аллергия), а соседям и приютам. Старичкам беспомощным на улице помогать, искать потерявшихся детей. Волонтёрить постоянно. А теперь вот и маму спасать. Переносить её в кровать под утро, порой переодевать в ночнушку, как маленькую. Наводить порядок в комнатах, где Мачеха, не добравшись до детей, крушила в ярости обстановку, возвращать на место вилки и ножи на кухне. Делать вид, что не было ничего. И как-то переживать угрюмые взгляды Алёнки, которая молча обвиняла его в том, что он, старший, ничего не может с этим сделать. Просто плывёт по течению. А Туман не мог по-другому. Не представлял, что будет, если маму заберут в психушку, навсегда. Что тогда с ним и Алёнкой будет? Опекунов им назначат, приёмных родителей?.. Или, что намного хуже, медики найдут в маме какой-нибудь феномен и примутся ставить на ней опыты. Она же не выдержит там, с её-то фобиями. Лучше уж так. Пока справляются. Пока… *** Ещё одним способом уйти от реальности были танцы. Туман считал их просто хобби, возможностью в чём-то проявить себя. Ведь ни отец, ни мать не желали, чтобы он всерьёз связывал судьбу с хореографией. Мама давно хотела, чтобы он пошёл по её стопам: стал экономистом или финансистом, научился играть на бирже. Поэтому и в физ-мат класс в этом году перевела. Туман не возражал: давно смирился. Но, как только появлялось свободное время, после уроков или в выходной, он бежал в знакомые заброшенные места – туда, где поменьше свидетелей. Включал любимую музыку на смартфоне и пытался танцевать собственную хореографию. Конечно, были те, кто его дразнил. «Плохому танцору что-то мешает» и всё такое. Но Туман не огрызался на хейтеров – просто мимо ушей пропускал. Смотрел шоу, где соревновались танцоры, изучал по видео стили: контемп, вог, классику… Сперва пытался подражать, затем – придумал кое-что сам. Отсутствие зрителей, лёгкая музыка и движения тела – всё это успокаивало, словно танец был некой медитацией, избавлением от стресса. Туман танцевал, представляя, что он и правда туман – лёгкое, невесомое… таинственное явление. А не просто парень с кучей проблем, Ваня Туманский, давно получивший кличку «Туман» за счёт внешности и фамилии. Впрочем, некоторые звали его и похлеще. Например, Тролль с командой. Главные школьные хулиганы, они часто пытались его задеть. Бывали и стычки. Однако Туман, ходивший на курсы самообороны, худой, но жилистый, мог за себя постоять и, когда удавалось, не обращал на уродов внимания. Просто шёл мимо. Но сегодня пройти мимо не удалось. – Бей его! Бей! Трое на одного. Пустой коридор. Ни одного учителя. И рыжий мальчишка на полу. Даже не сопротивляется. До полусмерти уже избитый. Туман ворвался в гущу драки, как пуля. Раскидал двоих, врезал Троллю под дых. – Эт-то что за выкрутасы?! Завуч. Тролль с дружками быстро приняли невинный вид. – Ольга Денисовна, это всё он… – Я всё видела! – гадюкой прошипела завуч. – Туманский, в медпункт его! А вы… Туман почти донёс рыжего до двери, когда тот, вяло сопротивляющийся, наконец, собрал все силы и вырвался. Выплюнул ему в лицо, чуть не забрызгав кровью из разбитой губы: – Чего ты влез? Тебе больше всех надо было, да?! И со всей дури врезал кулаком Туману в скулу. Точнее, попытался врезать. Танцор увернулся, перехватив дрожащую руку. Казалось, окровавленный рыжий («Как там его? Крест?») так и нарывается на драку. И неважно, кто перед ним – Тролль, не Тролль. Главное, чтоб били. Точно сам себя наказывал. Непонятно только, за что. – Что у тебя стряслось? – сочувственно, тихо спросил Туман. Крест всхлипнул, рука его обмякла. Он сполз на пол… И вдруг заплакал.Глава 4. Монти. Звезда для любимой
…Он плакал, размазывая слёзы по избитому лицу, затравленно метался. А вокруг плясали, дикарями-людоедами плясали мелкие мучители: – Урод! Жидёнок! У-у-у… – Если в кране нет воды… – У-у-у, паршивец! – …значит, выпили жиды! – Жидёнок! Жидёнок! Жи… Матвей появился из ниоткуда. На раз-два – отвесил по звонкой оплеухе двум ближайшим пацанам, на три-четыре – отпихнул тех, кто ещё не убежал. На пять – поднял с пыльной земли плачущего Даниэля. Отряхнул, как мог, его костюмчик и оглянулся. Хулиганьё отбежало не так далеко, как он думал. Пряталось теперь у дальнего конца забора, сверкало крысиными глазками. – Не реви, уже нормально всё, – Матвей ласково погладил Даниэля по голове, и тот всхлипнул. – Потопали домой. А то там тётя Фира, небось, всю улицу уже взбаламутила… И они пошли. До коммуналки было ещё три квартала. Хулиганы не отставали, брехливыми собачонками бежали позади. Тявкали время от времени, поддеть пытаясь. – Дядь, а, дядь… «Дядя» шестнадцати лет от роду усмехнулся в едва отросшие усы. – А ты его куда? Зачем? – Знамо зачем – кровь-кишки выпускать! Улыбка Матвея на секунду исчезла. Вернулась. – Не, они ж так только с христьянами поступают. – А как? – Младенцев крадут. И на их крови мацу́ свою замешивают… «Враньё!» На челюсти Матвея заиграли желваки, а рука, что держала потную ладошку Даниэля, стиснулась крепче. Даниэль оглянулся на шпану. Затем обеспокоенно посмотрел на Матвея. – Дядь, а, дядь… – Слу-у-ухай, так я ж его знаю. Мамка рассказывала! – Что? Что? – Так это ж этот. Безотцовщина! – Моть, не слушай их… – тихонько попросил Даниэль. Матвей, не убирая улыбки, глянул на чумазого друга и подмигнул. Но за улыбкой скрывались крепко сжатые зубы. – У него отец в войну пропал. – Или не пропал. – Наши прибили! – За то, что с фашистами нюхался!.. – Или вообще слинял. Со всякими недобитками теперь на пляже валяется! За границей! – А мать его… Тут уж Матвей не выдержал. Бросил Данькину ручонку, развернулся единым движением на каблуках – во взгляде чёртики, кулаки сжаты для драки… Хулиганьё бросилось прочь. С писком, визгом и хохотом. А потом снова на хвост им сели. Так и довели до коммуналки. «До нервного тика», – подумал Матвей. Разумеется, тётя Фира уже неслась им навстречу, в шлёпанцах и бигуди. – Данечка! Нашёлся!.. Были объятия, слёзы… Кулак в сторону хулиганов. А затем – чайные посиделки в тёть-фириной комнате. Обмазав Даниэля йодом до такой степени, что он стал похож на индейца, тётя Фира завела привычную речь: – Вот вырастешь большой-пребольшой, умный-преумный мальчик… В науку пойдёшь, а они… Да что они – тьфу! Шпана, бандиты! Ясно всё, по одному слову. А ты у нас… Матвей слушал, держа розетку с вареньем из крыжовника. Цеплял вязкую, липкую массу чайной ложечкой и мрачно думал. Вот закончит Даниэль школу, захочет на особо престижный факультет поступать… И поймёт, что на одних мозгах туда не пролезешь. Не сможешь учиться там, где хочется, ведь не только шпана гнобит евреев: есть в некоторых институтах негласное правило, определённый процент для той или иной национальности. Дискриминация. Да. Бедный Даниэль об этом ещё узнает. – Спасиб, тёть Фир. Ну, я пойду, – вздохнув, сказал Матвей и поднялся. – Куда-а-а? – разочарованно, в один голос, проныли мальчишки: Данька-Даниэль, Яша и Лёва, все – Фирины. Матвей засмеялся и потрепал их по волосам. Таким же кудрявым, смоляным, как его. Малышня считала его старшим братом, хоть и не по крови. Тётю Фиру же Матвей знал с раннего детства. Это с его младенческих уст слетело имя тёти, прилипшее теперь к ней навеки. А раньше все, как один, звали её только «Эсфирь». – Потом погуляем. Заниматься надо. – У-у-у… Пройдя к себе, Матвей первым делом засел за флейту. Вынув из футляра, аккуратно собрал её и пробежал тонкими пальцами по всей длине. Поднёс к губам, извлекая первый чистый звук… Улыбнулся. За окном чирикнул воробей. На общей кухне, чуть дальше отсюда, опрокинулась кастрюля – птичьим базаром взвились крики женщин. В очереди к туалету вспыхнула перебранка соседей. Матвей отмёл все посторонние звуки. Здесь был только он. И флейта. Он, одетый в сюртук с раздвоенными, как ласточкин хвост, фалдами. Перед бархатно-красным залом, что был полон, как никогда. Матвей дунул – легче лёгкого. Взмахнул пальцами, лаская флейту. Чистый, свободный, прогоняющий все печали звук. Вдаль унесло хулиганов, разметало ранящие слова. Исчез бедный Данька в йодистых пятнах, тесная комнатушка и адская смесь запахов с кухни. Остался зал, аплодисменты. И она, Рита. Прекрасная и тонкая, как флейта, красивая, точно куколка, с голосом – колокольчиком из хрусталя. Матвей играл музыку: легко, вдохновенно. Будто сам был соткан из звука. В такие моменты казалось, что ноги вот-вот оторвутся от земли, и он птицей взлетит к весеннему, цвета гжели, небу. Взлетит и… – Ох, сы́на… Звук оборвался и дрогнул. Матвей повернул шею. Мама. Мама на пороге! Уже пришла с фабрики. – Здравствуй, мам! Матвей кинулся к матери, обнял её – тёплую, пахнущую кожей и клеем. Сколько же обуви сделали сегодня эти добрые, в трудовых мозолях, руки? – Не обедал наверняка, сразу за дудку. Мотя, Мотя… – Да сытый я, сытый! Тёть Фира угостила! Я Даньку привёл и… Матвей осёкся, и мама помрачнела. – Что? Опять били? Матвей кивнул. – Да. Только другие. – Это никогда не закончится… – вздохнула мама. Матвей кивнул, соглашаясь с ней. Опять вспомнил про всё: про папу, про своё свидетельство о рождении, где в графе отцовства был прочерк. Про национальность: «Русский». И внешность, кричащую: «Еврей». На вопросы об отце мама обычно отмалчивалась. Изредка, скупо говорила о нём. Но хотя бы улыбалась при этом: тепло так… и очень грустно. «Значит, не насильник какой. Нормальный», – слушая, успокаивался Матвей. Родители не состояли в официальном браке. Но любили друг друга пылко, по-настоящему, – так он всегда думал. Родился Матвей накануне войны, в другом городе. А уж когда завертелась страшная карусель… Папа добровольцем на войну пошёл, да там и сгинул: ни весточки, ни косточки. Но Матвей видел. По глазам понимал, что мама ещё ждёт его. Надеется, что вернётся. Великая война кончилась, но другие баталии – остались. И, кажется, навечно. Матвей с первого класса знал, что он – другой. Не раз и не два сталкивался с обидчиками: и в классе, и на улице, и в кинотеатре. Как старше стал – научился давать сдачи. Тех, кто поменьше, защищал. С мелкими девчонками-мальчишками возился, за что носил кличку «Нянька». А жизнь хотел связать с музыкой. Готовился в училище поступать, после выпускного класса. Мечтал об оркестре, гастролях… И о собственных концертах, конечно, мечтал. О славе. Блеске. О том, чтобы маму из этой нищеты вырвать, облегчить её труд. Чтоб на вредной работе больше не урабатывалась, а жила себе вольготно в своей квартире, без жарких склок и очередей к туалету. С хрусталём и фарфором ленинградским, люстрой модной, с бахромой из стекляруса, и телевизором… Матвей мечтал о благах для мамы и себя. А ещё – о Рите. Стоило вспомнить о ней – и с улицы долетел знакомый смех. Матвей порозовел. – Мам… Мне бы выйти… На минуточку! – запнувшись, попросил он. Мама понимающе усмехнулась. – Ну так иди. Матвей бросился к лестнице, как был, – с флейтой, в домашних тапках. На полдороге понял, обозвал себя дураком. Вернулся, бережно уложил инструмент в футляр и бегом, через две ступеньки! Вниз по лестнице! Рита уже пересекла улицу, но Матвей успел, догнал. Поздоровался быстро. А сердце в груди, как пулемёт: тук-тук-тук-тук… – И ты здравствуй, Мотя. Рита на всех смотрела, чуть вздёрнув острый подбородок. Шло это ей невероятно. Глаза прищуренные, с искорками; брови соболиные. И коса до пояса, чёрная, толщиной с кулак битюга-бандита. С Матвеем у них странные отношения были. Игры в «горячо-холодно». То приблизит она его к себе: в кино без уговоров пойдёт, в кафе-мороженом компанию составит. То с другими парнями – даже со стилягами! – кокетничает, хвостом перед ними вертит. И говорили про неё некоторые такое… Но не верил Матвей. Маме ничего не говорил. Тех, кто слухи гнусные распускал, бил нещадно. И сам не единожды битым был. Потом вздыхал, мечтал всё, как он с Ритой гулять будет: бок о бок, рука в руке. И после, когда-нибудь… может, осмелится. В щёку её поцелует. Матвей сочинял песни и мелодии, а потом исполнял их под окнами Риты. Она слушала: то серьёзно, застыв на подоконнике статуэткой, то прыскала в ладошку и убегала. Сколько он ни звал её – больше не появлялась в тот день. Матвей страдал, но терпел. Приходил снова и снова. Надеялся. И Рита опять выходила. А в последнее время стала она ему задания придумывать, брать на слабо. Не выполнял – могла с неделю не разговаривать, выполнял – улыбкой награждала, гуляла с ним, не отмазываясь. Матвей этим заданиям счёт потерял. И цветы, какие Рита хотела, покупал, деньги карманные подчистую тратил. И у фарцовщиков, обливаясь холодным потом, заграничные ткани по её заказам покупал… Играл на флейте в два часа ночи, под окнами её, а после от милиции переулками убегал. Много чего делал. Рита смеялась, Матвей млел. В день, который изменил всё, Матвей возвращался из музыкальной школы. Брёл себе спокойно, пока до переулка не дошёл. Но вдруг замер, услышав впереди странное копошение и взвизги. Матвей крадучись заглянул в сумрак переулка – и омертвел, разом. Стоило лишь увидеть, как жалко мотается знакомая, толстая коса. Рита и какой-то парень. Внутри точно бомба атомная взорвалась. Матвей бросился на врага, отшвырнул от Риты, мельком осознав, что это – Филипп, один из местных, мелких бандитов. «Убью!» – полыхнуло в мозгу по новой. Матвей забыл, что лежачих не бьют. Забыл, что он сопля против такого, что у Филиппа по финке в каждом рукаве и в голенище сапог – тоже. Кинулся зверем, от зверя и получил. Вспышка, боль, в глазах – алые звёзды. Где-то, на краю Вселенной, закричала Рита… И Матвей отключился. *** – Вставай. Матвей разлепил заплывшие глаза. Она, Рита. Стоит, в платок вышитый кутается. Лицо – чернее тучи. – Рит… Рита, ты как? – вспомнив всё, выдавил Матвей. Попытался встать – но боль бросила обратно. – Он, он тебя?.. Рита не ответила, и Матвей задохнулся. «Не успел. Не защитил». – Падла… Гнида… Убью!.. – выдохнул Матвей, борясь с подступающими слезами и яростью. – Остыл бы ты, жидёнок, – развязно сказал Филипп, возникнув сбоку от Риты. И по-хозяйски положил ей руку на талию. Рита не оттолкнула. Лишь бросила на Матвея взгляд, как подачку. А в нём – брезгливость и презрение. Померещилось?.. – Ритусь, плюнь ты эту падаль. Пошли уже, а? Спать хочу. – Иди, Филь, догоню. – Ну, смотри мне… Матвей слышал этот разговор, понимал. И, в то же время, не мог до конца вникнуть. Голова болела, в груди болело. Рита неожиданно склонилась. Теперь замерло в груди – как заяц перед волком. – Не приходи больше. Конец это. Всё. Понял? – Ри… – Дурак! – слова ударили в лицо пощёчиной. – Зачем ты мне? Что ты можешь мне дать? Как защитить? Ткнуть кому-то в нос дудкой своей? Жидёнок ты. Нет у тебя будущего. – Ри… та… Кук-колка… – Забудь меня, всё. Прощай, – усмешка, – Мотя. Привстав, он успел поймать её за руку. – Всё… – выдавил Матвей, – …всё, что захочешь, сделаю! Только не ходи с ним. Не отталкивай… Оттолкнула. Матвей удержался, вцепился мёртвой хваткой. В груди его полыхало. – Думаешь, самый смелый он? – Пусти. – Лучше всех, да? – Да! – выкрикнула Рита. – Лучший он! Хоть звезду для меня достанет! А ты, ты, что?! – Да я… я… – взгляд Матвея заметался. Все мысли обратились в хаос. Рита презрительно улыбнулась. И вдруг выдала: – А знаешь… Дам тебе последний шанс. Сделаешь, как скажу, докажешь смелость… брошу Фильку. Обещаю. Матвей замер на миг. Выдохнул: – Что? Злые искорки в любимых глазах. Падает, падает Матвей, как в колодец… Избитый, связанный. – Стань стилягой. Не Мотей, а Монти. В доверие к стиляжным придуркам вотрись… И, как на тайные танцульки пойдут, сдай бригадмильцам. Если кишка не тонка. Вот тогда – к тебе вернусь. Буду твоей куколкой, – сказала Рита. И засмеялась. В ответ – мёртвая тишина.Глава 5. Чиби. Сказки для мертвецов
В квартире царила мёртвая тишина. «Значит, Игла уже на работе». Чиби потянулась до хруста. «Значит, не будет мозги выносить. Красота!» Чиби скинула розовую пижамку с Микки Маусом, взяла эластичный бинт… И стала привычно заматывать им грудь, чтоб не пёрла. Вот заплела косички, подмигнула своему отражению. Быстренько умывшись, вновь, с удовольствием, посмотрела на своё свежее, почти детское личико и презрительно покосилась на уйму сестриной косметики, что громоздилась на полке. Пробежав по кухне, Чиби наскоро закусила тем, что Бог послал, собралась – и на кладбище. Вприпрыжку. Это был неизменный ритуал. Сперва – могилы родителей: «Привет, мам. Привет, пап». Смахнуть птичий помёт с надгробий, выдернуть сорняки. Потом – дальше. С песенкой. Дойдя до нужного места, Чиби вытаскивала из рюкзачка киндер-сюрприз. Аккуратно пристраивала на могилу, говорила: «Привет», ставила поудобней раскладной стульчик… И принималась читать книжку. Вслух. Для мёртвого друга. Чиби не помнила, когда всё это началось. Возможно, в тот, далёкий, самый первый день на кладбище. Когда Илга – ещё не Игла – цепко держала сестрёнку за одну руку, а другой – прижимала к лицу сырой платок. Глушила им, точно кляпом, рыдания. Чиби – нет, в то время Инна! – тогда тоже плакала: жалко было родителей. И себя. Не хотелось туда, в глубокую могилу. Не хотелось взрослеть. Умирать. Вот бы здорово было, чтоб всегда лето, мама, папа! Юбочки, игрушки и конфетки!.. Но это было невозможно. Однако Инна не собиралась сдаваться. И, по мере того, как росла, зубами и ногтями цеплялась за детство. В школе её быстро окрестили Чиби. Фамилия была подходящая – Чибисова. Хотя не это было главное: дурная девчонка таскала детские шмотки – так долго, сколько могла. Возилась с малолетками, не обращая внимания на сверстников. А уж когда в старшие классы перешла… Чиби яростно дралась со взрослением. Отвергала лифчики, что подсовывала ей сестра, ненавидела месячные. Остервенело прятала фигуру: носила джинсы не в обтяг, а мешковатые; кофты закрытые, всякие распашонки… Но фигура агрессивно пёрла во всех ненужных местах, а позвоночник вытягивался вверх, как после дождя – деревце. Чиби не сдавалась: носила обувь на плоской подошве, сутулилась, чтоб поменьше ростом выглядеть, с Иглой всё больше и больше цапалась. Отбивалась от вопросов: мол, когда же ты повзрослеешь, а? Чиби не хотела взрослеть. Быть взрослым – плохо. Взрослые – это куча болячек, стрессов и нервотрёпки, дурацкая работа и гадские начальники. Ипотеки, кредиты, страсти-мордасти… Нет. Вот ребёнком быть хорошо. Лучше всего быть ребёнком! Когда не ты решаешь – а за тебя. Сегодня Чиби вновь принесла на кладбище книжку «Питер Пэн». Теперь читала её, с выражением, «в лицах». Смеялась и плакала вместе с героями. Вот бы, как Питер, никогда не взрослеть. Питер Пэн, этот мальчишка с дудочкой, был любимым героем Чиби. Из-за него она напросилась в музыкальную школу и научилась играть на флейте. Музыка Чиби нравилась. Музыка, литература, русский… По остальным предметам в школе были четвёрки да трояки. Игла злилась, пыталась учить младшую уму-разуму. Талдычила, что в музыканты пойти не позволит, мол, этим денег не заработаешь. Что надо в нефтянку идти, а пока учиться, стараться, чтоб на второй год, как дуру, не оставили. Чиби хмурилась, делала уроки через силу. Как-то получалось. Друзей-сверстников у неё не было. Кто будет дружить с такой полоумной, в детстве застрявшей? Но Чиби было плевать. Она любила малышей, деток… Точно они были игрушками. Её пупсиками. И они её любили. Топали скорей, на нетвёрдых ножках, как только завидят. Часто, сидя на детской площадке у дома, Чиби помогала мамочкам: придержать юркого пацана, последить за тем, чтоб в кусты не свалился… Отыскать и вручить лопатку, закопанную вредной девчонкой в песке. Так, ерунда, по мелочи. …А ещё – были у неё особые друзья. В тот мрачный, самый первый визит на кладбище, Инна-Чиби, ведомая Илгой, на обратном пути увидела небольшую могилу – заросшую, с полустёртыми надписями. Всё же смогла, прищурясь, разглядеть имя, даты. И вдруг начала рыдать по новой. То была могила ребёнка, ещё советских времён: маленького, лет десяти. Наверное, все его родные давно ушли на свет иной, и теперь к нему никто, совсем никто не приходил. Это было страшно. Несправедливо. Чиби сказала это сестре. Но та, занятая скорбью по своим, только отмахнулась. Прошло два года. И всё это время Чиби не забывала о маленьких мертвецах. Думала, как же плохо, что они ушли столь рано, и к ним никто не ходит. А когда сестра стала отпускать её на улицу одну, Чиби решилась: одна пошла на кладбище. И… Так прошло ещё пять лет. Пять лет Чиби регулярно ходила в гости к уже своим мертвецам. Отыскала все детские могилы на кладбище, запомнила все имена… Покупая на редкие карманные деньги, оставляла на земле киндер-сюрпризы, как на Пасху. Читала сказки, пела песенки, играла на флейте. И надеялась, что от этих визитов им хорошо. Пускай где-то далеко, но получше становится. Чиби достала флейту и примерилась, чтоб заиграть свою мелодию. Вообразила, что она – Питер. Лёгкий, летящий звук. Замерли птицы на кладбище. Чиби прикрыла глаза. Дунула, будто Пан в свою свирель, и пробежала по инструменту ласковыми пальцами. Да. Музыка была самым настоящим волшебством. Она уносила вдаль, и Чиби, как в сказке, забывала о всех проблемах, мозговыносах. О невозможности того, что ей хочется. О том, что тело не желало мириться с детством, о том, что не было чудесных таблеток, способных замедлить рост. О том, что всё было напрасно. Хруст ветки за плечом быстро вывел её из транса. Чиби вздрогнула и, открыв глаза, вскочила со стула. Обернулась. Никого. Или?.. Чиби сглотнула. Конечно, она знала, что рискует, когда ходит сюда одна. Особенно, когда нет никаких праздников, родительских, когда рядом ходят другие скорбящие. Знала: в мире полно уродов, что охотятся за детьми, и понимала, что выглядит весьма лёгкой, лакомой добычей. Но бросить своих мертвецов, не ходить сюда? Нет. Чиби уже не могла. Вот и ходила в тайне, не говоря сестре. Хруст. Что-то тёмное мелькнуло поблизости. Бомж? Маньяк? Похоже, пора бежать. Чиби наскоро сунула флейту в рюкзак, подхватила стульчик – «Пока, Маришка!» – и приготовилась дать дёру хлеще гепарда. Но… Некто в противогазе вырос перед ней прямо из-под земли. Взвизг, крик – Чиби подпрыгнула, запуталась в собственных ногах и полетела на землю. – Эх, ты! Тетёха! – сказал знакомый голос. Чиби сглотнула. Прохрипела робко: – Летта? Ты?.. – Кто же ещё! – хохотнула Летта-с-Приветом. Склонилась над Чиби, подняла за шкирку, словно котёнка. Ухмыльнулась от уха до уха. Чиби вдруг накрыла ярость. – Ты чего пугаешь?! – А чего ты тут сидишь, одна? – без всякого смущения ответствовала Летта. Снятый противогаз висел в её руке. – Непуганая такая. Сто раз ведь объясняла – опасно здесь, когда одна… – Ты тоже одна! – огрызнулась Чиби. Летта подбоченилась и провела рукой по бритой голове. – То же мне, сравнила. Я-то за себя постоять сумею. А ты? Пф. Козявка. Пропадёшь, мелкая. – Не пропаду! Летта расхохоталась, запрокинув голову. «Вот всегда она так», – с лёгкой обидой подумала Чиби. Впрочем, на Летту было сложно долго обижаться. Звали её, на самом деле, Виолеттой. Но каждый второй в городе при виде её крутил пальцем у виска и шептал: «Боже, опять Летта-с-Приветом!» Было ей семнадцать, как и Чиби, но отличались они, как небо и земля. Взять хотя бы внешность: у Чиби всегда косички-бантики-хвостики, у Летты – ёжик, бритая по-военному голова. Чиби любит цвета нежные, детские, Летта – сто оттенков хаки. Чиби думать не думает о страшном будущем, а Летта верит, что скоро – Третья мировая война… Жила Летта вместе с родителями, в частном доме (под которым, по слухам, давным-давно выкопали бункер). Умела ориентироваться на местности, штопать любые раны – и вообще, бзикнутой была на выживании. Училась, разве что, не на дому, а в школе обычной, но другой, не Чиби. Да судя по всему, друзей у неё там не было, только Чиби, приятельница. С которой когда-то она случайно познакомилась. – Ты чего тут забыла? – спросила Чиби. – Тренируюсь я. Противогаз вот, новенький… – Летта постучала пальцем по стеклу очков и любовно погладила фильтрующую коробку, похожую на рыло монстра. – Опробовать надо, бег на сложной местности и всё такое. Тут я никому не помешаю. Летта замолчала. Потом блеснула хитрющими глазами и спросила: – А ты чего? Опять за старое, да? – А я и не прекращала, – гордо ответила Чиби. Летта присвистнула. – Во даёт. Не боишься, по-чесноку? – Не боюсь, – соврала Чиби, хотя минуту назад едва не окочурилась от страха. – Кого тут бояться? Мёртвые не кусаются. А зомби – не существуют. – Бояться надо живых, а не мёртвых, – убрав улыбку, серьёзно сказала Летта. Чиби промолчала. Поддёрнула лямки рюкзака, подобрала стульчик. Бросила последний взгляд на могилку Маришки. – Ну, что? В город погнали? – вторглась в её мысли неугомонная Летта. Чиби вздохнула. – Погнали… Проводив Чиби до оживлённой площади, Летта бросила: «Ну, будь здорова, козявка!» – и испарилась. Быстро, незаметно – словно индеец в родных прериях. Как всегда. Чиби повертела головой по сторонам, вздохнула с тайной завистью: «Вот бы мне так испаряться, когда надо!». И поплелась домой. А дома ждала Игла. – Явилась. Ну, в какой была песочнице? Чиби поморщилась. – Гуляла я… – Гуляла? – издевательски переспросила сестра. – Божечки, она гуляла! А с кем, не подскажешь? Хотя нет, не говори. Я знаю. Опять с очередным женишком лет пяти? Угадала ведь? Угадала? – Илг, ну прекрати. Я устала, есть хочу… – проныла Чиби и тут же прикусила язык. «Дура. Вот сейчас начнётся». И ведь началось. Глаз Иглы дёрнуло нервным тиком. – А я не устала? Не устала?! Да ты… Добрые пять минут Игла ходила за Чиби хвостом и зудела, зудела, зудела… О том, как тяжело прокормить семью, когда ты работаешь одна, а тебе никто не помогает. О том, что сверстники её ходят в институт и на вечеринки, а не пашут, как проклятые, в дебильных офисах. О том, что с этими работами у неё нет никакой личной жизни, а нормальные младшие сёстры хотя бы по хозяйству помогают. – Давай ужин приготовлю, – вклинилась в её монолог Чиби, дождавшись, когда сестра переведёт дух. Игла расхохоталась и презрительно выплюнула: – Ты? Ужин? Как в прошлый раз? В прошлый раз Чиби, невзирая на полученные инструкции, испоганила простейшее блюдо – варёные яйца. Честно говоря, слушала она Иглу вполуха и готовить не особо хотела. Сестра, считая её безнадёжной, всегда готовила сама. И в доме прибиралась сама, чтобы, как думала Чиби, иметь право тыкать её носом. Мол, белоручка, лентяйка, неженка. Дитятко сопливое. Честно говоря, Чиби устраивал такой расклад. Хозяйничать она не стремилась, а слова Иглы пропускала мимо ушей. Ну, когда могла. Перебесившись, сестра остывала. Шла на кухню, готовила, кушать непутёвую звала. Когда было настроение, такие торты и пироги пекла! Затем брала тарелку – и за сериалы. Смотреть, как там жизнь у богатых и знаменитых, а Чиби в свою комнату убегала. …Но в этот раз не вышло. – Стоять. Цепкая рука Иглы хватанула плечо и развернула к себе. – Илг, я есть… – Потом поешь. Не заслужила. – Но… – Заработай сначала, – нехорошо усмехнулась Игла и бросила на кухонный стол пачку ярких листовок. Чиби заморгала. – Это что? – Твоя работа, что. Будешь промоутером. Чай хребет не сломается. В желудке у Чиби прекратило урчать – похолодело. – Но завтра понедельник, школа… Когда мне… – Сегодня. Сейчас, – не поведя и бровью, огорошила её Игла. – Бери – и выметайся. – Но… – Я сказала: бери. И выметайся. Что непонятного? Чиби кинула затравленный взгляд в окно. Несмотря на раннюю осень, там уже стемнело. Прилично так. Мелкие, мерзкие мурашки пробежали по лицу, а в глазах защипало. Она, что? Её, как падчерицу из сказки, выгоняет? За деньгами-подснежниками? В холод и темноту? – Встанешь у «Кристалла», – тем временем, начала объяснять Игла. – Как половину раздашь – домой. А выкидывать не вздумай! Там контролёры везде. Поняла? Тишина. – Поняла? – громче, с угрозой в голосе. Чиби молча взяла пачку и повернулась к выходу. – Вот и умничка, Инночка, – явно издеваясь, просюсюкала Игла и церемонно распахнула перед сестрой дверь. Чиби сунула ноги в кеды, накинула капюшон толстовки с ушками. И без слов шагнула за порог. *** …Народу около торгового центра крутилось немало: тут был и круглосуточный продуктовый, и ночная киношка. Всё для людей. Чиби ёжилась и раздавала листовки. Кто-то брал их, в лицо ей смотрел, а кто-то проходил мимо, не глядя на протянутую руку. Чиби скверно было. Такое чувство, словно на паперти стоит. Как нищенка. Но время шло, народ шустро бродил туда-сюда, листовки таяли на глазах… Или казалось, что таяли. Спать хотелось, есть. И в туалет ещё. Полный комплект. – Эй, мала́я! Чиби вздрогнула, испугалась. Невольно шагнула назад. Как выяснилось, зря: её просто проверить решили. И денег дать, что заработала. – Спа… сибо, – выдавила Чиби, неверяще держа в руке хрустящие купюры. А ведь до конца не верила, что деньги получит! Думала, сестра её на бомбу посылает, не заплатит никто. А тут… Надо же. Первый налик, честно заработанный. Приятно. Чиби невольно улыбнулась, скорей побежала домой, но на полдороге остановилась. Сплохело как-то: резко, точно мешком по голове – бух! Чиби встала посреди улицы, ловя ртом воздух, как рыба. Видимо, и голод, и нервы, и кладбищенский испуг… Всё навалилось, разом. «Только бы в обморок не грохнуться, только бы…» – Девочка! Эй! Нехорошо тебе? Знакомый голос. Только из-за этого не перепугалась. Чиби приоткрыла веки. И точно. Он это. Ваня Туманский. – О, – удивился он, узнав её, и приветливо улыбнулся. – Чиби! Ты почему на улице? Поздно же. Думал, кто потерялся… Ага. Вот оно что. Чиби знала, что Туман волонтёрит. А уж как сестрёнку любит – это сказка. В их класс он перевёлся в этом году, хотя и до этого обращал на себя внимание. Долговязый, голубоглазый, со светлыми, почти белыми волосами, он был не драчуном, а спасителем. Всем помогал, кто попросит. Но больше всего в нём поражала любовь к сестре, Алёнке-второклашке. Чиби часто смотрела, как Туман возится с ней. Ну прямо вторая мама! Косички плетёт, обнимает-щекотит, сказками на переменах развлекает. Чиби потихоньку вздыхала, жалея, что у неё не старший брат, а сестра. Такая… Мысли прервал звук звонка. Туман встрепенулся и достал телефон. – Да! Что? Отыскали? – его лицо просияло. – Ну слава Богу… Закончив разговор, Туман вновь посмотрел на одноклассницу. Та не уходила: считала, что невежливо. Вокруг давно зажглись фонари, тени ползли от парка и подворотен. Но рядом с Туманом было странно светло. Спокойно. – Так ты чего на улице? Свиданка, что ли? Чиби ощутила, что краснеет. – Нет… Работала. Листовки, промоутер… Домой иду. Вот… – Я провожу. Ресницы Чиби вспорхнули. «Теперь мне помогает». – Не надо, я сама… – смущаясь, выдавила она, но Туман помрачнел. – Одну тебя бросить? В такую темнотищу? Ты меня кем считаешь? Чиби покраснела ещё отчаяннее. – Да я… Туман усмехнулся. Сказал спокойно, ласково: – Пошли уже. Тебе в какую сторону? Так они и добрались до её дома. Туман всё говорил, пытаясь как-то поддержать разговор. Спрашивал, что она по поводу экскурсии думает, в другой город, – той, что Ирина Карловна, классная их, по кличке Ириска, учудила. Чиби робко шептала что-то в ответ. В итоге, Туман довёл её не просто до двери подъезда: до квартиры. Удостоверился, что уж теперь-то она в безопасности и закрыла дверь на все замки. Чиби, всё ещё красная, привалилась к двери с внутренней стороны. Видела бы Игла – что бы сказала? «Поддела бы. Обязательно остриё бы вонзила. Мол, наконец-то! Рядом с впавшей в детство был замечен парень!» Ладно. Пора спать. Но сперва – поесть. …А чего это Игла в прихожку не вышла, не встретила? И тапки её… почему… В замке вдруг завозился ключ. Спустя секунду в квартиру вошла Игла: в пальто, с ехидной улыбкой от уха до уха. – Не ждала? Чиби оцепенело пялилась на сестру. – Чего молчишь? Язык проглотила? Игла, довольная, кинула пальто на вешалку. – Ты… – прошептала Чиби и замолчала. – Я не последняя сволочь, если ты об этом. И не собиралась отпускать тебя одну. Чиби слушала. Не говорила. – Следила я за тобой, дурочка, – с усмешкой объяснила сестра. – Сразу следом пошла, как ты из дома сиганула. И вообще… Чиби не могла выдавить и слова. – Ладно уж, расслабься. Есть пошли. Но, перед тем, как накрыть на стол, Игла не выдержала и,конечно же, спросила: – Кстати… а что это был за мальчик? Чиби уронила нож и побурела.Глава 6. Жорж. Мрачные фантазии
…Она побурела свёклой, с ненавистью зыркнула на него и, вырвав из рук, растерзала рисунок в клочья. – Скотина… как посмел! – Ладочка, ласточка, ну чего ты бузишь, – промурлыкал Жорж, пытаясь обнять девушку. Увернулась, размахнулась. Влепила пощёчину и чуть не разбила его пенсне. – Не ходи за мной. Отстань от меня! Или сгною!.. – Ладочка… – Совсем придурок?! Кипя от злости, светловолосая Лада присунулась к самому лицу Жоржа и выдавила, чеканя слова, всем известную фразочку: – Я. Не лягу. Под. Стилягу! Понял, скотина? Жорж не смутился. Улыбнулся пошире и проказливо подмигнул: – Много теряешь, Ладочка. Потом развернулся и, усмехаясь, пошёл прочь вихляющей походкой. Как по Броду. В спину ему неслись проклятья. Напевая джазовый мотивчик, Жорж шёл по своим делам и купался во всеобщем внимании. Подмигивал скромницам, нагло улыбался парням. Чудом избегал драки. А уж когда впереди показался магазин с широкой витриной… Жорж встал у стекла и залюбовался на свою персону. На голове – укладка «воронье гнездо». «Не всем же с «коками» ходить?» На шее – галстук с обезьянкой. «Хелло, мордатая!» Узкие, в обтяг, брюки. «Ни снять, ни надеть в одиночку. Всегда развлекуха!» Туфли на «манке», с толстенной подошвой. «Ух, сколько на них потратил!..» Усики-«мерзавчики», точно у кота, и главная фишка – пенсне. То самое, что дальний предок свистнул у местного аристократа. «Любимые…» На зрение Жорж никогда не жаловался: было оно, как у орла. А пенсне для пущей важности носил – и красоты, конечно. Каждое утро любовно доставал его из чехольчика, брал новые цветные линзы (барыга знакомый снабжал), полировал тряпочкой и вставлял: то зелёные, то синие, то жёлтые, словно канарейка… И всякий раз его стёклышки творили чудеса: настроение создавали. От этого рисовались лучшие картины; мир выглядел по-иному, и то, что видели глаза, – переносила на холст рука. А иногда такое переносила! Жорж был студентом, учился в худучилище. Жил в общаге, сбежав из деревни, от предков своих. Они его не понимали. Да никто из деревенских не понимал. Ведь Жоржу – в то время Гоше – хотелось успеха, блеска! Масштабной работы! Творить хотелось – так, как видит он, а не кто-то там! Теперь вот учился: рисовал стенгазеты, плакаты с пропагандой. Но это была халтура. Так, без души. С душой он рисовал другое: шаржи всякие, новые прикиды на старых персонах… Любящий следовать моде, Жорж легко влился в ряды стиляг. То, что быть в их среде опасно, лишь будоражило ему кровь, развлекало и отвлекало. А вскоре стало и в творчестве помогать. Жорж приноровился рисовать знакомых в стиляжных образах: вахтёршу, тётю Тосю, нарисовал – общага две недели потом хихикала, придурка одного из комсомола, что с пеной у рта ему угрожал. И Ладочку. Разумеется, Ладочку. Скромную тихоню, которая вертела от него нос. Разозлённая, она становилась чудо как хороша. А уж в платье с декольте, с пышной юбкой и при полном макияже была просто конфеткой. На рисунке, правда, сегодняшнем. Из-за которого Жоржу и прилетела пощёчина. Вспомнив, Жорж снова заухмылялся. Ничего, и не такие бастионы брали. Так что Ладка ещё не дохлый номер. Так, выпендривается, цену себе набивает. «Добьюсь», – твёрдо подумал Жорж. Не доходя до общаги, он нырнул в переулок. Вывернул чудо-пиджак на другую сторону – скучную, цвета мокрого асфальта, сунул в карман снятый галстук и пенсне, пригладил причесон. И бодро пошёл на улицу. Единственным, что сейчас портило его вид, были брюки, да туфли. «Ничего. Тётя Тося простит». Тётя Тося действительно простила. Да только попался навстречу хрен из комсомола: мгновенно вцепился в него и устроил выволочку. Жорж еле вырваться сумел, отделавшись очередным предупреждением. Перед входом в комнату он прислушался. Вроде тихо. Открыл дверь. И правда. Соседа, Генки, ещё нет. Красота! Вся комната пока его, личная! Жорж переоделся в домашнее, а после – залез под кровать, вытащил из тайника за кирпичами металлическую коробку, где хранил особые рисунки. Уселся за стул, к окну. Прищурил один глаз, после – другой. Улыбнулся и начал творить. Здорово у него это получалось, мастерски. «Сам себя не похвалишь – никто не похвалит», – с усмешкой подумал Жорж. И действительно. Те, кто учился и учил здесь, вряд ли стали бы его хвалить за такие художества. Ведь Гошу, Жоржа, все знали, как балагура и весельчака. С улыбкой до ушей и физиономией, что сияла от чувства превосходства и счастья, любителя шаржей и разных подколов. Так откуда он брал столь мрачные идеи? Как думал сам Жорж, они компенсировали весёлость его натуры. Делали этакое равновесие. Казалось, с кончика его карандаша, кисти, сочился мрак. Странные, бледные твари возникали на рисунках Жоржа в моменты наибольшего вдохновения. Жоржу нравилось. Жорж гордился этим. И, конечно, хотел устроить свою выставку мечты. И чем больше препятствий этому видел – тем больше ему хотелось. Жорж свято верил в то, что не один, не два, а гораздо больше людей, увидев его творчество, не скажут: «Фи!», а поймут, проникнутся. Взгляды задержат. Ведь аплодируют же там, на Западе, всяким сюрреалистам?! Жорж видел фото их картин – стиляги знакомые и фарцовщики тайно приносили, рассказывали. Завидовал он жутко. И новая жуть выплёскивалась на рисунки, картины… Те самые, что тайно рисовались на далёком складе, где отец одного приятеля работал. Именно там, прикрытая от постороннего взгляда, коллекция картин ждала своего звёздного часа, потихоньку пополняясь. Жорж мечтал, засыпал с улыбкой. И, оптимист, гнал прочь мерзкие мысли: что никто не заценит, что, наоборот, оценят так, что выпрут отовсюду, выкинут с «волчьим билетом». Загребут, в тюрьму посадят, как, по слухам, посадили в одном городе смельчака-импрессиониста. «Нет. Всё будет хорошо. Просто отлично», – спрятав рисунки, подумал Жорж и лёг на кровать. Когда-нибудь и в их стране искусство станет другим: калейдоскопически разным, на любой, как говорится, вкус. Чтоб всякое было, а не только эти румяные личности. Одинаковые, на каждом плакате, как близнецы. А чуток по-другому нарисуешь – всё, кранты. Выволочка. Жорж вздохнул. Ну а пока будущее не наступило, он должен учиться здесь. Делать «правильные» вещи, чтобы получить корочки, устроиться потом в журнал, газету. И когда-нибудь… Скрипнула дверь – Генка явился. – Патлатым привет! – Салют, глазастый. Генка и правда был глазаст. На лягушку походил при определённом ракурсе. Жорж один раз его так и нарисовал – как лягушку. Долго потом вместе смеялись… – Что, погулял уже с чуваками? – Погулял, – зевнув, ответил Жорж и лениво потянулся. Генка был из тех, кто стиляг не бил, дружелюбно к ним относился. И вообще добрячок был по жизни… Повезло с соседом. – Хорошо, – как-то странно, с напрягом, протянул Генка и отвёл взгляд. Затем опять посмотрел на Жоржа и тихонько добавил: – Я тут мимо бригадмильцев прошёл… В общем, они новую облаву готовят: на клуб какой-то, сегодня… Ты бы не ходил вечером на танцы. А, патлатый? Жорж снова зевнул. – Да ну тебя. Конечно, пойду. Трусить, что ли, из-за этих? – Гош… – Жорж. – Ну, Жорж… Генка сел на краешек его кровати. Начал проникновенно: – Рискуешь ведь. Шкурой и головой. – Пускай. Весело! – Друг, слушай… Их много, и все серьёзные. Вас не просто пугать хотят. Бить. – Всех не перебьют, – беззаботно бросил Жорж. – Не ссы, Генка. Всё нормально будет! Генка промолчал. Надулся мрачно, как лягушка бычья. А к вечеру опять этот разговор завёл. Даже с ним, вместе, хотел на танцы идти. Жорж не позволил: мол, тебе уж точно опасно. Улыбнулся на прощанье и, помахав пёстрым галстуком, унёсся танцевать. *** …Танцы на костях были в самом разгаре. Вихляясь под музыку, вокруг вертелись парочки, а юркие девки подлетали то справа, то слева, упрашивая себя нарисовать. «В одежде или как?» – ухмылялся Жорж. Девки хохотали. Карандаш в пальцах плясал вместо хозяина, в блокноте с каждой минутой оставалось всё меньше чистых листов. Подпирая стенку, Жорж занимался тем, что любил больше всего в жизни, там, где чувствовал себя своим. Улыбка не сходила с его лица, глаза перебегали с блокнота на толпу – и обратно. Цепляли фигурку, образ, а дальше всё делала рука: взмах, резкая черта, штриховка… Вуаля! Готов портрет или шарж. Или нечто уж совсем фантастическое. Жорж ликовал. Обзывал себя мерзавцем, сукиным сыном. Как Пушкин почти. Сквозь сине-зелёные линзы пенсне вечеринка была удивительной. Будто жители водного мира бесились: тритоны да русалки в костюмчиках… снятых с утопленников. Улыбаясь мрачным фантазиям, Жорж быстренько начеркал рисунок – русалку в платье с декольте. А под пышной юбкой – хвост, с чешуйками, как лезвия. Перевернул лист и уж было хотел взяться за новый образ… Но приметил новенькую. И новенького. «Хо-хо. Свежее мясо?» Девчонка была не красотка, но вполне себе миленькая. Волосы взбила, навертела, платьице яркое напялила. Нормальная такая чувиха. А чувак… Жорж усмехнулся. Ну кто ж так причёску делает, а? Небось кок свой, уже обвислый, сахарной водой закреплял вместо лака, да только сахара пожалел. «Новичок – вислый кок», – мигом родилась дразнилка. Однако нарываться Жорж не стал. Чего зелёных гнобить, начинающих? Может, славный пацан, чувак настоящий. Надо просто подойти и помочь адаптироваться. А то чего какие зажатые? Чай тут не жлобы… Пока Жорж наблюдал и думал, к девчонке подскочил один из чуваков и пригласил на танец. Она помедлила. Согласилась. «Ну-ка… что ты умеешь?» А умела она прилично, оказывается. Жорж у стенки аж засмотрелся. До чего гибкая, вёрткая! Движения копирует на раз-два! Почти без ошибок. Прирождённая танцовщица! Пара чувих встала рядом, у стеночки. Зашушукались. «Хе. Завидно?» Несомненно завидно. Новенькой с партнёром освободили центр зала и встали, приплясывая, в кружок. Начали свистеть одобрительно, аплодировать. Успех! Феерический! «Так. А что там мальчишка?» Жорж глянул в сторону, отыскал знакомца за пределами толпы, теперь у другой стенки. Какой-то мрачный он стал. И так бледный, как-то вконец побелел, на часы взгляд странный бросил. Торопится? «А кто его привёл, интересно?» – вдруг подумал Жорж. И тут… Музыка оборвалась. Грохот в дверях: с центра, с чёрного хода. Отовсюду. Спустя удар сердца – крик, визг. И то самое слово со всех уст: – Облава!.. Бригадмильцы, толпа на толпу. В руках – ремни с тяжёлыми бляхами, ножницы. И глаза – лютые. Зверьё. Жорж обозрел всё в секунду. Успел спрятать пенсне, рукава засучил… И началось. Мимо, над головами, фугасом пролетела бутылка, что разбила единственную лампочку. Мгновенная темнота, хаос, куча-мала и крик. Все дружно ломанулись к дверям. А там ждали другие. – Гады! Жлобьё! – Бей их! Бей без пощады! – Сволочи! – Гниль западная!.. Жорж заехал в челюсть первому, кто попался под руку. Подставился сам и охнул от удара в печень. Рядом валили на землю чувих, резали им волосы под корень: слёзы, сопли, крики… Свирепея, Жорж пнул второго врага и вдарил в нос его соседу, поднял одну зарёванную девчонку: – Быстрей, туда беги! Оглянулся бешено. Вокруг царила битва. Но кто-то – не девки – уже улепётывал. Кто-то оказался достаточно труслив. «Слизняки», – в сердцах подумал Жорж. Краем глаза он увидел движение и едва успел увернуться: ремень прошёлся вскользь, чуть распоров кожу. Бляха чуть не попала в глаз. «Гнида!» Жорж кинулся на врага и повалил на землю, матерясь, как сапожник. Визг, жалобный плач. Гогот вблизи. Жорж извернулся. Чувиху поймали – ту самую, новенькую. Спасать надо. «Беги!» Бросив жлоба, Жорж пулей понёсся к девчонке. Стукнул одного, пнул другого, врезал по зубам третьему. Недалеко заорали – заметили. Новые жлобы. «Пора смываться». – Дай руку! Девчонка вцепилась в его ладонь, и они побежали, петляя, как зайцы. Сзади топали, не отставали. – Я… больше… не мо… – выдохнула девчонка. Но последнее слово перешло в крик. Хлестнул ремень. Бляха вдарила в левый глаз Жоржа, и мир взорвался. Жорж рухнул на асфальт, точно в озеро боли. «Вставай… Вставай, сопливый!..» Не вышло. Его били ногами, не давая подняться; чувиха кричала – тоненько, жалко. «Беги, дура… Ведь они…» По ногам вжихнуло – ножницы. На раз-два распороли модные брюки. Жорж попытался перекатиться, лягнуть противника и попал во что-то мягкое. – С-скотина! И вдруг близко, не в отдалении: – Бей их, чуваки! «Свои. Наши», – улыбнулся Жорж сквозь слёзы. Драка вокруг началась по новой. Кто-то, пыхтя от натуги, попытался поднять его, но не смог. Похоже, та девчонка. Но вот ещё руки. Тянут, сильно так… Жорж встал на ноги. Слева, цепляясь за него, стояла давешняя девчонка, справа – бледный пацан. Новенький. «А ведь я думал, что ты…» Внезапный свист. – Милиция!!! Стиляги бросились врассыпную. – За мной! – скомандовал Жорж. Вспомнив про укрытие неподалёку, он погнал туда, пересиливая боль. Двое помедлили… И побежали следом.Глава 7. Крест. Ночёвка в глуши
…Бежать не было смысла. Да и некуда. Сбежишь тут из полного автобуса, на ходу. Ага-ага. Разве что к Чиби, назад, пересесть… Которая одна сидит, в затылок дышит, да конфетками по привычке балуется. «Э, ладно уж. Потерплю». Крест отвернулся, чуть не свернув себе шею, и упёр взгляд в окно. Туман, которому снова приспичило сесть рядом, пока молчал. И на том спасибо. «Ангел-хранитель, блин. Тьфу! Ну нахрена опять влез?» – вновь обожгло мыслью. Сегодня, во время экскурсии в другом городе, Тролль вздумал отыграться за фиаско с завучем. По слухам, ему крепко досталось: предков вызвали в школу и, после продолжительной беседы, отцу Тролля пришлось раскошелиться. В очередной раз, к слову. На следующий день в класс информатики привезли новёхонькие мониторы, аж десять штук. Очевидно после этого Тролль захотел отомстить за дырку в семейном бюджете. И ведь отомстил. Почти. Пока все слушали гида, Тролль с дружками двинулись к Кресту. Он стоял удобно для нападения: один, в заднем ряду, у стеночки дома. Рядом – переулок. Зажать рот лапищей – и утянуть в глубину… Крест даже обрадовался поначалу. Отчаянье, презрение к самому себе сменила ярость, желание почесать о кого-нибудь кулаки. Тролль был здоровенным и фигурой весьма походил на Красноборода в юности. На фантазию Крест никогда не жаловался, так что легко представил врага воочию и радостно оскалился, предвкушая бой. Но боя не вышло. Рядом кхекнули, и громкий голос спросил: – А как этот стиль называется? В архитектуре? Гид, просиявшая от вопроса, обернулась на звук. За ней – Ириска и весь класс разом. …Конечно же, драку подавили в зародыше. Один взгляд Ирискин подавил. Тролль с дружками отошли на место, Крест же в сердцах плюнул, чуть не угодив на кроссовок Тумана. Тот – не, ну нормальный пацан, да? – даже не оскорбился. Ни капельки. Сказал просто: – Тролль планы строит насчёт тебя. Говорил со своими гопниками, я слышал. Ты… аккуратней, ладно? Ладно… «Чёрт-те что. Мамочка». Крест покосился на соседа. Весь такой лёгкий, зефирный… Белый-белый. А драться умеет, да нехило так. И девчонки за ним табунчиком ходят. А он – внимания ноль, только с младшей сестрой возится. И со всеми униженными-оскорблёнными, кого только не встретит. «Волонтёрство головного мозга», – с ухмылочкой подумал было Крест и мгновенно скис. Отвращение к себе нахлынуло. «Ты-то никого не спасаешь. И не спасёшь». По лицу Креста прошла судорога. – Эй! «Что б тебя, Туман!» – Тебе нехорошо? Крест мысленно застонал и заставил себя пробурчать: – Да нормально всё, нормально! Снова повернулся к окну, чуть носом к стеклу не прилип. За спиной, обдав сладким дыханием, тихонько вздохнула Чиби. Она и тогда, в чужой школе, сидела позади, а рядом, по правую руку, верным рыцарем торчал Туман. Что за дежавю? Крест изъёрзал весь, пока Шоу талантов не досмотрели. То самое, от которого их Ириска ещё до начала писала кипятком. Любила она всякие постановки-мюзиклы. Представления разные, театры… Водила класс и на балет, и в оперу, билеты редкие доставала. А теперь в их школе такое Шоу сделать хотела, по образу и подобию. «А что? У нас же куча талантов! Сценарий придумаем, родителей пригласим. Какая будет красота!» – восторженно пищала Ириска после занавеса. Крэйзи-мадам. Одноклассники закатывали глаза. «Ладно». Отогнав ненужные мысли, Крест нахохлился. Потом, заметив рядом, расплющил пальцем о стекло мерзкую мошку. Чего разлеталась, противная? Вытер палец о джинсы и мысленно ругнулся. Подумал было вынуть смартфон, музыкой себя занять, или блокнот с ручкой – нацарапать хоть скетчик… Но вспомнил, что оставил всё дома. «Ну ё-моё…» Крест глянул на Тумана: осторожно, искоса. Тот хмуро и сосредоточенно смотрел на Тролля с дружками, а те гоготали на дальних сиденьях. Махали средними пальцами за спиной Ириски. Разумеется, в их адрес. И одними губами, но предельно ясно, твердили одни и те же слова. Пе-ди-ки. Го-луб-ки. «Мда. Только этого мне не хватало». Крест сжал кулаки – едва зажившие, покрытые кровяной корочкой. Ему было скверно. Мало того, что расклеился при новеньком, да ещё под крылышко к нему угодил. «Послать, может? Чтоб отстал?» Но послать Крест не успел – опять помешали. В начале автобуса громыхнуло, точно взорвалась бомба. Дым. Визг. Мат и крик. «Приехали», – успел подумать Крест, когда Ириска, перекрывая шум, истерично завопила: – На выход!.. Давка, паника. Обе двери открылись, и помятая толпа, кашляя, выпала наружу, в густеющий сумрак. – Отойти! Далшэ! Далшэ! – закричал узкоглазый водитель. – Рванут можэт!.. Крест, морщась от боли в боках, обернулся на крик и охнул, когда в него опять врезались. Туман, самый последний. Тащит бледную Чиби. «Спасатель Малибу. Красавчик», – съехидничал внутренний голос. Крест мысленно шикнул на него. «Нормальный пацан, девчонке помог. В отличие от меня…» Тут же захотелось вернуться. Туда, в дым и гарь. Наказать себя. Крест даже дёрнулся, но вторая, свободная рука Тумана немедленно хватанула его за рукав и потянула, грозя оторвать. – Дальше, дальше отходим! – верещала, бегая безголовой курицей, Ириска. Отошли, загомонили. Крест, снова угрюмей некуда, огляделся. Дорога. Поле какое-то. Там – лес. Рядом типа деревня. Судя по виду – капец как заброшенная. Никакой цивилизации. – Без паники, без паники, – пересчитав всех, зачастила Ириска. – Всё будет хо… – Сети нет, – перебив, пискнул кто-то. – И у меня… – И у меня! Водитель, глянув на свою простенькую «звонилку», выдал нечто заковыристое. Двинулся было к автобусу, капот проверить. БУМ! И дым пошёл гуще, завоняло мерзостней. Водитель отпрыгнул и плюнул на асфальт. – Ирина Карловна… как же… – тоненько произнесла Чиби и растерянно огляделась. Лес, поле, развалины. Тролль цветисто ругнулся, но замечания, как обычно, не получил. Ириска, вмиг постарев, сжала пальцами переносицу. – Минуточку, дети. Дайте минуточку… «А чего тут минуточку?» – подумал Крест мрачно. И так всё кристально ясно. Автобус накрылся, Интернет сдох, позвонить нельзя. Помощь не вызовешь. Чапать пешим ходом до города – дофигище километров, не дочапают. Если даже начать – уже вечереет. Походу, придётся здесь ночевать, в поле. У дороги. Ладно, ранняя осень. Бабье лето почти. А уж утром, когда родители встречать их пойдут, подождут… и не дождутся… Тогда они чухнутся и поедут навстречу. Обязательно. Как назло, машин никаких нет. Да и в какую машину они таким табором впихнутся? Тут микроавтобус хотя бы нужен. В общем, некому подвезти. Не-ко… Крест вздрогнул и медленно снял надетый было капюшон. Вдали показалось смутно знакомое авто. Вот встало метрах в пяти от автобуса, хлопнула дверца, мелькнула знакомая фигура… И Крест мигом узнал водителя. Ещё до того, как сдавленно ахнула, побелев лицом, Ириска. До того, как ветер донёс: – Киндер? Что за дела? Позади зашептались: «Это она кому? Кресту? Да ладно! Откуда она его знает?» «Ещё бы, откуда ей меня знать. Я ж типа нищий…» На плечо Креста вдруг опустилась рука и сжала его с небывалой силой. «Ириска!» Похоже, их классная была на грани обморока. Крест неуклюже приобнял её. – Линда, – скрежетнула Ириска. Низким, ненавидящим… неузнаваемым голосом. «Ох, ё… Как бы драки не вышло». Крест знал, что эти двое не ладили, и это ещё мягко сказано. Когда-то Паучиха вместе с Ириской учились в одном классе. Дружили вроде, говорят. А потом разбежались из-за мальчика. И пошло-поехало. Все Ирискины парни к сопернице убегали. А уж когда последний, жених, прямо из ЗАГСа ушёл – Ириска вообще в больницу загремела с нервным срывом. Долго она страдала… И ещё дольше убивалась, когда экс-жених, очередной Линдин муж, копыта после свадьбы отбросил. С тех пор так и была одна, незамужняя. Плюнула на себя, видать. Шмотки простенькие, седина не закрашенная. Очки, как глазищи стрекозы… Но в серых глазах нет-нет да посверкивали опасные искорки. От их вида становились шёлковыми даже хулиганы. А уж когда Паучиха рядом возникала… – Давно вы так? Помощь вызвали? – обведя взглядом толпу подростков, без улыбки спросила Линда. – Да какое там… – вздохнул кто-то, а Ириска промолчала. – Сеть накрылась. Бровь Линды взлетела вверх. Достав крутой телефон, Линда деловито потыкалась в нём и скривила губы. – И правда нет. Ну тогда… Линда уставилась на Ириску глаза в глаза. Заговорила чётко, как на совещании: – Тогда поступим так. Всех я взять не могу, но человек пять – без проблем. Домчу до города с ветерком и подмогу за остальными пришлю. О’кей? – Ни. За. Что! – разлепив губы, припечатала Ириска. Позади тотчас заныли самые хлюпики. – Ирина Карловна, ну вы чего… Доедем нормально, быстро… Это ж «бэха»! Один взгляд заставил их подавиться словами. Линда вздохнула. – Ира, что ты… – Повторяю, – Ириска шагнула вперёд, убирая за спину Креста, точно защищая его. – Ни. За. Что. Я не отпущу своих детей с такой… такой… Ириска замялась. «При «детях» материться не хочет», – подумал Крест и нервно хихикнул. Эх, Ирина Карловна. Знали бы вы, что слышали эти дети… Губы Линды сложились в мрачную улыбку. – Давай, Ира, договаривай. Я подожду. Ириска пошла красными пятнами, но тут вступил водитель автобуса: – Жэнщин, раз детей не пускаешь, я с ней поеду, – без обиняков заявил он и повернулся к Паучихе-Линде: – Да? По рукам, да? «По яйцам», – подумал было Крест, завидев, как на лице Линды расцветает зловещая ухмылка. Сейчас как заедет ему промеж ног, чтоб не выпендривался! Не заехала. Сдержалась. – Вы, товарищ, здесь останетесь. Деток защищать. Ферштейн? Водила скис. – Одна поеду, раз не доверяете, – сказала Линда. Посмотрела на темнеющее небо, посмотрела вокруг. Задержала взгляд на недалёкой деревне, а после – повернулась к Ириске. – И где ты ждать собралась? Здесь? Под открытым небом? – Можно подумать, есть варианты, – всё же процедила Ириска в сторону. – Есть, – уверенно заявила Линда с улыбкой и вытянула руку в сторону брошенного поселения. – Да там же развалюхи… – не удержался Крест. Линда тут же отвесила ему подзатыльник. – Не гони волну, киндер. Это кажется так, издалека. Линда встала так, чтобы её видели все, и заговорила хорошо поставленным голосом: – Последних жильцов там недавно переселили. Старичков одних. А участок под строительство отдали, немцам. Завод будет! И я там в деле, ходила, всё осматривала. Так что знаю. – И что? – встав рядом, грозно осведомилась Ириска и скрестила руки на груди. – А то, что подальше, за домиками, – старый ДК, Дом Культуры. Нормально сохранился, аж сносить жалко. Все перекрытия, стены целые, не обвалится. Там и можете подождать, все вместе. Лучше, чем в поле, – Линда ослепительно улыбнулась во всю ширину рта и подмигнула толпе: – Лучше ведь, киндеры? «Киндеры» завопили: – Лучше! Лучше! Ириска помрачнела, но всё-таки бросила задумчивый взгляд вдаль. «Согласится. Никуда не денется, – подумал Крест. – Она эти ДК до чёртиков любит. Да и холодает как-то…» – Хорошо. Пойдём, посмотрим. А там… там видно будет, – наконец, вымолвила Ириска. – Вот и умница, – похвалила её Линда, на что получила звериный оскал. Ириска шагнула к ней вплотную и выплюнула: – А ты… как только приедешь… как только сеть появится… – Звякну, кому следует, – закончила за неё Линда и добавила, отсалютовав: – Яволь, майн фюрер! Расхохоталась потом, как ведьма. Запрыгнула в машину скорей, пока Ириска от шока не отошла, и укатила, напоследок всем лихо побибикав. – Шайтан-баба, – покачав головой, сказал вслед водитель. Крест мысленно согласился. – Так, – прочистила горло Ириска. – Ноги в руки, класс. И за мной. Быстро! И они пошли в ДК. Пробираясь сквозь бурьяны, колючки. Ругаясь и пыхтя. Потом Крест долго думал над этим моментом. Лучше бы они тогда в поле остались. Беда бы не пришла.Глава 8. Сандра. Сгоревшие крылья
…Беда не приходит одна. Сандра давно убедилась в этом. И дело было не в том, что она чудом спаслась в тогдашней облаве, нет. Когда нападения сыпались со всех сторон, хлестали ремни и щёлкали ножницы… Хотя вспомнишь – и опять поджилки трясутся. Как уцелела? Что бы случилось, если бы не Жорж и Монти? Друзья новые? От одной мысли по спине будто муравьи пробежали. Страшно, мерзко. Но она всё равно продолжит, снова на сходку пойдёт. Обязательно. Однако это будет позже. Сейчас надо встретить отца с Игорёшей. «Игорёша… Горе луковое», – поморщилась Сандра. Жених настаивал, чтобы она звала его именно так: по-домашнему, как мамочка. Видя взгляд отца, приходилось подчиняться и плевать на тошноту. Вот и сегодня, стоило мужчинам перейти порог, Сандра уже стояла рядом с мамой. Улыбалась приветливо – и фальшиво. – Папа, Игорёша… – Пташечка Сашечка… «Фу». Игорь церемонно взял её за руку и огладил каждый пальчик. На лице – улыбка от уха до уха, в глазах – расчёт и холод арктический. «Терпи, дура. Я же тебя терплю?» – словно говорил его взгляд. Опустив ресницы, Сандра мягко высвободила руку – точно из скромности – и убрала за спину, борясь с желанием вымыть. – К столу, дорогие! – пригласила, тем временем, мама. – Устраивайтесь поудобнее, сейчас всё принесу! «Вот и повод руки вымыть». – А где Алексей? Не ждём? – спросил Игорь. – Скоро придёт! – заверил отец, вешая на стул пиджак. Сандра задержала на нём взгляд. Вспомнила другие пиджаки, брюки. Шальное веселье в глазах. «Нет. Терпи, Сандра. Терпи». – Пташка, садись рядом, – Игорь похлопал по стулу рядом с собой. «Как же ты достал…» – Игорёш, мне бы маме помочь… – попыталась отмазаться Сандра, но мама замахала на неё, зацыкала. Отдыхай, мол, не ходи. Я сама. Пришлось сесть. – Рассказывай, пташечка. Как твои дела в школе? Вздох. Пришлось рассказывать. Затем спрашивать, как дела у него, в институте. Папа, сидящий во главе стола, довольно кивал, слушая Игоря. Гордился его успехами, точно своими. Сандра же ёрзала. Сбежать хотела. Да некуда. И к маме не сунешься – запретила: сама бегает с кухни в зал – и обратно, выставляет последние угощения, румяная от счастья. Когда в гости ждали жениха, привычный аскетизм отменялся: отец доставал деликатесы и элитные коньяки, мама кухарничала, как на Маланьину свадьбу. Хоть какая-то польза от Игоря. «Шерсти клок. С паршивой овцы», – думала Сандра. Но вот хлопнула дверь: брат, наконец, явился. – Здоро́во, семья! «Лицемер пришёл. Здравствуй-здравствуй…» Сандра вторую неделю звала Алексея именно так. Правда, мысленно. Поборник порядка, идеальный комсомолец, брат преданно смотрел в рот отцу и слушал все его гневные речи про стиляг. Кивал, с жаром поддерживая. Однако сам, как теперь знала Сандра, не брезговал чувихами. Таскался хвостом за самыми красивыми, букетики дарил… Жорж его часто видел. Жорж вообще много чего говорил. И показывал – тоже. И ей, и Монти – юным, зелёным новичкам. Познакомил недавно с нужными людьми, на хату к другу привёл, чтоб спокойно, без облав повеселиться. Там Сандра и увидела его. Того самого. Там и познакомилась. *** Его звали Эван. Ваня, если по-обычному. И Сандра узнала его с первого мимолётного взгляда. Как не узнать такую улыбку? Жорж всё говорил и говорил, зудел комаром над ухом, но она уже не слушала. Просто взяла и перебила друга, внезапно обретя храбрость: – А кто это? Вон, тот чувак в синих брюках?.. Жорж заткнулся – всего на секунду. Посмотрел на парня, на Сандру… Усмехнулся понимающе. – Это? Ванька наш. То есть Эван. Эван-не-Дурак. Хочешь, познакомлю? – Я сама, – сказала Сандра. Не веря, что произнесла эти слова. Не веря, что уже идёт вперёд, идёт туда. Где он, Эван, который подсел к незнакомой чувихе. Улыбается, конфетами угощает. А в светлых волосах – вот чудо! – застряло птичье пёрышко. – Потанцуем? Вот услышал, поднял голову. Увидел её. Наконец-то. И вот она, вот улыбка! Та самая! Для неё!.. – Конечно, красавица. Эван встал и, приобняв Сандру за талию, потянул к центру зала. Закружил, завертел в танце, как на карусели. Сердце билось в груди. Неистово, бешено… Пленённая малиновка. Эван не отводил взгляда, Эван ни на секунду не отпускал. И Сандра летала по паркету, отдавая танцу всю себя, тонула в бирюзовых глазах и опять выныривала. Смеялась, купаясь во всеобщих любви и внимании. Будто все они – большая, дружная семья, где никто не осудит тебя за то, что ты другой. Ведь здесь все другие: уникальные, весёлые, добрые и смешные. И Эван… Ах, Эван… Так началась их дружба – тайная, как и вторая жизнь Сандры. И она… – Саша? Саша! Перед носом щёлкнули пальцы, и Сандра охнула, уронив кусочек хлеба. – Из… извини, папа. Задумалась. Брови отца сошлись в одну. – Что за расхлябанность, Саша? Я её спрашиваю, а она… – Да ничего страшного, – вступился Игорь. – Отвлёкся человек, с кем не бывает? Тут всё такое вкусное – м-м-м! Верно, пташка? – Д… да, – выдавила Сандра. Потому что ладонь Игоря, скользнув под столом, вдруг сдавила её голое колено. Погладила. Полезла выше. Сандра дёрнулась. Захотелось заорать. Или вскочить. Запустить в ненавистного вилкой! …Не успела. Угол рта жениха дрогнул в усмешке, и рука исчезла. – Итак… О чём мы там говорили? Ах, да… Игорь продолжил разговор как ни в чём не бывало. Сандра отпила ледяного компота. Зубы клацнули по краю стакана, а внутри до сих пор всё дрожало. «Ведь он ещё никогда… Никогда!..» Никогда Игорь не позволял себе вольностей, даже в щёчку не целовал. Всё чин чинарём, скромно-благородно. «Благородно… Ха». Сандра попыталась представить, что бы сказал Жорж – её старший, острый на язык приятель. Тот, что редко снимал с лица улыбку, весельчак-зажигалочка. Несомненно, Жорж назвал бы Игорёшу лизоблюдом, дураком. И, наверняка, извращенцем. А ещё – обманщиком. Ведь Сандра помнила ту, другую девушку. «А что, если… если они с ней уже…» Сандра покраснела. – Сашенька, ты чего? – заметив это, забеспокоилась мама. – Душно мне, – прошептала Сандра. – Нехорошо. Взгляд Игоря, искоса. – Я… – Сандра сглотнула и неловко поднялась. – Извините… Пойду, прилягу. – Я провожу! – захлопотала мама. Вскоре Сандра уже лежала в своей комнате. Мокрый платок приятно холодил её лоб, из форточки тянуло прохладой. Хорошо было, спокойно. Никаких тебе неприятных разговоров, никаких ужасных гостей. Самое время помечтать, повспоминать. Как она с Эваном гуляла… И Сандра стала вспоминать. *** …Эван был весел и лёгок, точно весенний ветер. Шутил по-доброму, без ехидства, как Жорж, и в жизни старался видеть только хорошее. Если грустишь – доставал из кармана шоколадку. Вручал жестом фокусника – вуаля! Или просто – брал за руку крепко-крепко и отводил Сандру в кафе-мороженое. Там они объедались десертами: муссами, желе… мороженым, конечно… Говорили обо всём на свете. А потом – неслись танцевать. И это было чудесно. Казалось, Эван приносит Сандре удачу. Она тайком бегала на сходки, танцы и встречи. Врала родным, что гуляет со школьными подружками, а сама – при помощи Зойки – переодевалась в укрытиях и меняла личность. Оставляла Сашу далеко позади, обретая свободу, счастье. Безграничное, как небо в глазах Эвана. Лишь с ним Сандра чувствовала себя настоящей. И хотела, чтобы так было всегда: всегда встречи, танцы… Он и она. Эван обожал танцевать – и не только «стилем», как выяснилось. Иногда они с Сандрой ходили на простые танцы, как обычные, заурядные Ваня и Саша. Но всё равно притягивали к себе восхищённые взгляды, слышали шепотки: «Вот это пара! До чего красивая!» Сандра ликовала, Эван будто светился изнутри. Он был славный, не чета Игорёше. Тот кроме учёбы да карьеры ничем не интересовался. Никому не стремился помочь, лишь бы захапать всё себе. А Эван… Однажды Эван привёл Сандру в голубятню, которую построил во дворе своего дома с помощью друзей. «Так вот откуда пёрышко!» – вспомнив, обрадовалась Сандра. Скинув туфли, она вслед за другом забралась по лестнице. Прошла в дверь, придерживая юбку. Захлопали крылья. Рядом нежно заворковали. – Привет-привет, мои дорогие! – тут же откликнулся Эван. Взял на руки первого голубка, накормил зерном и предложил Сандре: – Погладишь? Не бойся! Сандра и не боялась. Легонько провела пальцем по тёплой, белой головке, погладила пышный, богатый хвост. Милота! Сандра мгновенно влюбилась в крылатых. А как было не влюбиться? Такие мирные, красивые, волшебные… На Эвана похожи. Вскоре Сандра знала все породы, что были в голубятне, и начала различать отдельных птиц по именам. Голуби не страшились её, приняли почти сразу. – Ты им по душе, – с улыбкой говорил Эван. – Добрая и красивая. Сандра розовела. Дни шли. Сандра училась, внимая наставлениям папы. Готовилась к поступлению в институт… А в свободное время – бегала к Эвану: в голубятню, на танцы или просто повидаться. Сандра никогда не говорила с ним о будущем, отгораживаясь от грядущего, как могла. Здесь, с Эваном, было только настоящее: блистательное, радостное и полное добра. Однако ночью, когда Сандра, словно кино, просматривала в уме прошедший день, на неё накатывал страх – мучительный, беспощадный. В темноте комнаты мерещились силуэты: бригадмильцы, дружинники, ножницы и ремни… И перья, выдранные из крыльев. Стоило это понять, как Сандра резко садилась на постели и включала ночник. И ещё долго сидела при свете, обняв руками колени, таращась в углы комнаты. Смотрела на тени и чувствовала – каждым волоском! – как они ждут нового прихода тьмы. Чтобы проползти змеями, припрыгать ядовитыми пауками… Обернуть её всю, как тёмным коконом. Казалось, тени шепчут ей угрозы и предостережения. Говорят, что счастье не может длиться вечно, что неизбежно придёт чёрная полоса. И Эван, Эван… В такие моменты Сандра будто сходила с ума. Хотелось прокричать, проорать на весь дом: «Уходите!» Вытянуть руку, приказать, точно колдунья, теням. Это было глупо. Так глупо. И тени, и страхи – все они уходили под утро. Исчезали, как нечисть, с первым криком петуха. Сандра вставала, натягивала на лицо улыбку. И шла завтракать. День за днём, день за днём, пока… *** Она проснулась от прикосновения. Резко открыла глаза и… Дыхание перехватило, мигом. Ибо в ногах кровати сидел Игорь: довольный, с улыбкой на лице… И рукой на её лодыжке. – Ну? Как ты, пташка? Сандра ахнула, попыталась было отползти, но пальцы жениха мигом сомкнулись теснее, будто кандалы. – Ты что себе позволяешь? – поборов шок, выдавила Сандра. Игорь не повёл и бровью. Сказал только, сузив глаза, но с той же улыбкой: – Нет, это ты что себе позволяешь, пташечка? – Я не по… – Всё ты понимаешь, – перебил Игорь, покрепче сжав пальцы. – Мама! Па… – Не дери глотку, они ушли. Погулять решили, все трое… А я за тобой приглядеть остался. Соскучился. – Не ври! – выплюнула Сандра. Извернулась, чтобы врезать гаду свободной ногой… Но тот оказался быстрее. Миг – и она корчится под ним, прижатая к постели, трепыхается беспомощно. – Сволочь! Пусти!.. – Ну уж нет, пташка, – рассмеялся Игорь. – Долеталась, да? Догулялась без меня? – Помогите! Стены толстые, зато форточка открыта. Вдруг, кто услышит, вдруг… – Дура, – почти с нежностью произнес Игорь. – Думала, я ничего не узнаю? Про голубка твоего, а? Сандра застыла, оборвав крик. – Думала, тебе всё сойдёт с рук? Никто-никто не узнает? – Иг-горь, я… – прохрипела Сандра. В голове орали мысли. – А если папочка узнает? Надаёт по попочке? Рука Игоря скользнула к её бедру. Щипнула сквозь тонкую ткань юбки – сильно, с вывертом. Сандра вскрикнула. – Такая приличная семья… такая милая отличница… Ай-яй-яй… – протянул Игорь, глядя на слёзы в её глазах. – Опозорить всех решила? И меня заодно? Да? Всхлипы. Нет ответа. Шлепок по щеке. Несильный пока. – Отвечай! – Зачем я тебе? – вместо ответа прокричала Сандра. – Какая тебе разница, с кем я гуляю? Ты меня не любишь! Тебе папины связи нужны! Пусти!.. Усмешка. – Понимаешь, пташка… Пальцы Игоря пробежали по её другой щеке. – Я терпеть не могу, когда кто-то посягает на моё. А ты моя, понимаешь? – Я всё папе расскажу! И маме, и брату! Гнида, скотина, сволочь!.. – А расскажи. Давай, – спокойно вымолвил Игорь. – А потом я им расскажу. Как ты со стилягами браталась. Одевалась, как шлюха… И чего только с парнями не делала. Да? У Сандры задрожали губы. – Я… я не… – И про дурачка твоего расскажу. Всем расскажу. И в универе, и в комсомоле… Или что другое с ним сделаю. С ним и пташками его. Вот будет здорово! – добавил Игорь и рассмеялся. – Ты… ты не можешь так… – Могу, пташечка. И сделаю. Если не будешь держать ротик закрытым. – Я… – И если не перестанешь дурью маяться. Заплаканная Сандра побелела. – Да. Поняла, ведь? Поняла? Не делай глупостей – не будет горестей. Чтоб никаких стиляг, Эванов и голубей. Поняла? Тишина. – Поняла? Сандра сглотнула. – П-поняла… – «Поняла, Игорёша». – Иг-горёша… – еле слышно повторила Сандра. Игорь улыбнулся, кивнул удовлетворённо. И наконец-то слез с неё. Спустя секунду в коридоре хлопнула дверь. Семья вернулась. *** …Когда Сандра не пришла на обещанную встречу, Эван подловил её возле школы, на следующий же день. Стоило посмотреть на него – и в глазах набухли слёзы. – Сандра, милая, ты чего? И она рассказала. Не выдержала, не смогла утаить от него. Давясь словами, всхлипывая и дрожа, Сандра выложила всё и рассказала, как угрожал Игорь. Эван слушал молча, спокойно. Только скулы непривычно белели. А потом заявил: – Пойдём к твоим. Надо рассказать всё. – Но ты… тебя же… – Из комсомола вышибут? Из института? – спросил Эван. В голосе – непривычная сталь. – И пускай! Лишь бы ты… – Эван запнулся. Неловко, но очень-очень бережно провёл пальцами по Сандриной щеке. Добавил совсем тихо: – …лишь бы ты эту сволочь не терпела. Сандра всхлипнула и обняла Эвана. Плевать, что смотрят. Плевать, что у школы! – А после – я начищу ему рыло. Идёт? Сандра улыбнулась сквозь слёзы. И, повинуясь порыву, поцеловала Эвана в щёку. Но поговорить с семьёй не удалось. Эван не пришёл, как обещал, и Сандра, чувствуя смутное беспокойство, сама пошла к его дому. Тени сгущались, тянулись за ней хвостом. Что поделать – вторая смена, вечер. Сандра шла, преодолевая страх и дрожь. А остановилась, когда ветер донёс запах. И крики. – Мальчонку спасите! Мальчонку!.. «Мальчонку?..» Что-то блеснуло в синем, цвета индиго, небе. Сверкнуло огоньком. Одно, второе, третье… Сандра не поняла, когда сорвалась с места и побежала. Не поняла, как за минуту покрыла огромное расстояние. Когда она ворвалась во двор, голубятня уже полыхала. – Воды, тащите воды! Пожарники где, черти?! – Там пацан! Спасите! Сгорит ведь заживо!.. «Эван». Толпа вокруг, в небе – огни. И ужасный, неправильный, непоправимый запах гари. – ЭВАН! Толпа вдруг ахнула в едином порыве. Из двери голубятни вывалилась объятая пламенем фигура, дёрнулась к лестнице… Не успела. И Эван упал вниз, с высоты. Точно сгоревший голубь.Глава 9. Туман. Странные желания
Под ногами валялся мёртвый голубь. Тушка, наполовину обглоданная котом, или ещё кем. Туман заставил себя обойти трупик. Сдержаться, чтобы не притормозить, хотя всё внутри отчаянно просило остаться. Завернуть останки в платок, похоронить, пока… – Фу-у! – взвизгнули сзади. Следом послышались хруст и гогот. – Тролль, ты дебил! Как так можно?! Довольный Тролль захохотал пуще. Попрыгал, судя по звуку, на чужих костях. Туман стиснул кулаки. «Никаких драк. Не время. Не место. Терпи». Обернулась Ириска – лицо суровое до предела. – Тихо там! Чего творите? – Ирина Карловна, мы устали… – загнусавили позади. – Не ныть! Почти дошли! Они и правда почти дошли. За рядами тёмных, брошенных домиков, вдруг выросло крупное здание. В сумерках оно белело, как кость. И помпезные колонны, что высились у входа, тоже напоминали обглоданные кем-то кости. Штукатурка местами осыпалась, и сквозь некрасивые проплешины на фасаде темнели кирпичи. А над открытыми дверями виднелась лепнина: звезда, серп имолот. – Совковая рухлядь, – презрительно бросил Тролль и сплюнул. Ириска мигом окрысилась: – Олег! За речью следи!.. – Ирина Карловна… – Это прошлое нашей страны! Имей уважение! – Простите, Ирина Карловна. Виноват… – извинился Тролль. Но, судя по роже, что вновь расплылась в усмешке, когда классная отвернулась, виноватым он себя отнюдь не чувствовал. – Не соврала, ведьма… – тем временем, сказала Ириска, разглядывая ДК. Тихо так сказала, но Туман, стоявший рядом, услышал и нахмурился, вспомнив знаменитую Линду. Красивая, конечно, дама, но ехидства – выше крыши. Да и Креста знает откуда-то… Непонятно. Она же крутая, а он – простой. Туман при её появлении стоял в задних рядах, поддерживая Чиби. И почему-то обрадовался, когда взгляд Линды, что сканировал одноклассников, прошёл мимо, не зацепив его. Точно сглаз, возможный, миновал. Или приворот ведьминский. «Глупости. Это всё нервы, Туман». В яблочко, нервы. Ведь он не знает, как там Алёнка… и мама… Туман в миллионный раз посмотрел в телефон. Сети, конечно, нет. Да и зарядка кончается. «Спокойно. Всё будет хорошо. Всё будет нормально». Прямо сейчас Алёнка должна дрыхнуть у тёти Ани, мама – дома как всегда. Неизвестно только, в каком состоянии. Туман напрягся, вновь попытался успокоить себя. Перечислил в уме дела, что успел сделать до поездки. Мусор он вынес, продукты купил… И тётя Аня очень вовремя нарисовалась, Алёнку к себе на два дня пригласила. Даже просить не пришлось и повод выдумывать. Тётя Аня в сестре души не чаяла. Называла её «ангелочек» или «мой ангел». А вот самого Тумана… не то, что не любила, но относилась как-то прохладно. Чуть свысока. Однако он не обижался – вообще был не из обидчивых. Главное, что сестру баловали и любили, как собственную внучку. Ведь внуков, насколько знал Туман, у тёти Ани не было. Вроде бы, имелась у неё дочь, но он её никогда не видел… Впрочем, это не имело для Тумана особого значения. Тётя Аня любила Алёнку, это факт. Да и с мамой их она была в прекрасных отношениях. Вечно ей сладкие подарки через сестру передавала: конфеты домашние, из марципана, колбаски шоколадные и травы-сборы всякие… Всё, что мама любила. Туман же с Алёнкой, на удивление, всегда были абсолютно равнодушны к сладкому, даже чай-кофе без сахара пили. Мама познакомилась с тётей Аней по Интернету (были в одной группе по травам) и как-то незаметно подружилась с ней, благо жили они в одном городе и близко. Видимо, дело было в общих интересах, да и память о родной тётке свою роль сыграла. В общем, Туман радовался, что мама общается хоть с кем-то не по работе, что есть у неё родная душа. Додумав это, Туман опять не выдержал и достал телефон. Сколько времени прошло, когда помощь подоспеет? А вдруг, эта Дюрер их обманула? Подшутить решила? Ну, на свой извращённый манер? У богатых же свои причуды… – Дети, заходим! – голос Ириски спутал все мысли. Пять минут назад она с водителем зашла в ДК – проверить, как там, да что, на всякий случай. И, судя по довольному виду, всё там было хорошо. Не соврала Линда. И слава Богу. Однако, стоило им перешагнуть порог, как Крест охнул и скрючился. – Кристиан, детка, ты чего? – подбежала к нему Ириска. Крест выпрямился. Ещё белый, но с вполне осмысленным взглядом. – Нормально, – хрипловато ответил он. – В желудок вступило, бывает. – Ах ты наш болезный… – немедленно просюсюкал Тролль, и Крест обжёг его взглядом. Туман нахмурился. Как бы опять чего не вышло. Он прекрасно помнил, что главный хулиган их школы любил доводить дела до конца. И, если уж намерился как следует накостылять кому-то, – не отступится. Значит, Крест в группе риска. Значит, упускать его из виду нельзя. А то как начнёт по новой творить глупости… Странный он был, этот мальчишка. На контакт не шёл, особняком вечно держался. В глазах то искры бешенства, то затравленность, будто хранит мучительную тайну. На драки нарывается чаще всех. И то нормально дерётся, то, как тогда, вообще не отбивается. Словно наказывает себя. Только вот за что? В вестибюле ДК было пусто. Вдалеке – центральная лестница, по бокам от которой торчит пара гипсовых ваз. Слева и справа – уйма коридоров. Пыльно, тоскливо, замусорено… И темно. Все с телефонами, как с фонариками. Ириска, тем временем, взялась за дело. Командир заправский. Сперва подрядила водителя поколдовать над освещением. На их счастье, электричество ещё было, вскоре зажёгся свет – слабенький, тусклый… В трёх светильниках из пяти, но всё же лучше, чем ничего. В малом зале рядом обнаружились стулья, а в спортзале поодаль – парочка ветхих матов. Всё это пацаны притащили в вестибюль. Ириска не разрешала уходить далеко и разделяться. Все они должны были ждать помощь здесь, при входе. Вместе. – Номер люкс, высший класс, – пробурчал кто-то. – Не ныть! – прикрикнула Ириска. – Вполне уютно и тепло. Правда, девочки? – Правда, Ирина Карловна… – вяло откликнулась пара девочек. Сидеть в тишине Ириске не улыбалось. Скоро она оседлала любимого конька: стала рассказывать про культуру в Советском союзе, про ДК всякие… Как там было раньше хорошо: и театр, и танцзалы-кинозалы, и кружки по интересам. Всё в одном месте. Лепота! Кто-то слушал с интересом, кто-то откровенно зевал. Кто-то вообще забил на речь классной и болтал с друзьями. Водитель беззаботно храпел, обмякнув на стуле, Ириска вещала, помощь не шла. И в какой-то момент Туман отключился: нырнул с головой в темноту. А когда очнулся – на крае зрения что-то мелькнуло. Рюкзак Креста. В начале коридора. «Куда?» – вопрос шибанул током. Тут же пришёл ответ. Подумалось самое плохое: «Калечить себя пошёл. Снова!» Туман вскочил, едва не опрокинув стул, и скачками понёсся за беглецом. Кажется, за спиной что-то ему кричали, смеялись. Туман не обернулся: не было времени. Забыл про Ириску и всё на свете, кроме одного: «Догнать. Успеть. Задержать». Вдруг этот чокнутый решил спрыгнуть с лестницы? Или вены втихаря порезать? Да кто его знает! Каждая секунда на счету. Туман свернул вправо – и угодил во тьму. «Чёрт! Надо фонарик!» Туман включил фонарик на телефоне и огляделся. Облезлые стены. Обои, как содранная кожа, то там, то тут. – Кре… – Туман подавился криком. Нет, лучше молча искать. А то от испуга он убыстрится, скорее себе навредит. Пока не прервали. Туман молча заглянул в первую комнату. Силуэты стеллажей, книги на полу… Туман нащупал включатель света. Щёлкнул – бесполезно. Ладно. Вторая комната – тьма тьмущая, без окон. И лес вешалок – по ходу, гардеробная. «Не тормози. Дальше, быстрее!» Снова свернуть, заглянуть по обе стороны… Телефон мигнул и стал гореть хуже. Зарядка почти на нуле. Блеск. «Где ты, чокнутый?» И тут Туману точно под дых врезали. В желудок бухнулся раскалённый метеорит, из глаз брызнули искры. «Нет. Слёзы», – продышавшись, подумал Туман. Вытер лицо, поднял упавший телефон. Что за чёртов приступ? И… почему танцевать охота? Шорох впереди. Туман вздрогнул, забыв о танцах. Прислушался. Звук шагов – медленных, осторожных. Кто-то бродит впереди. Крест? «А кто же ещё?» И точно. Туман завернул за угол и увидел неверный свет из ближней двери. Подойдя, аккуратно заглянул внутрь. Зал. Большой, человек на сто. Много сидений, сцена… И Крест – живой, здоровый. Только зачем-то рисует на стенах. – Эй! Крест подпрыгнул и выронил карандаш. Повернулся на голос единым, каким-то звериным движением. В левой руке фонарик. И где нашёл? – Ты чего вандалишь? Думал, ты не такой, – спросил Туман, подойдя ближе. – Какого чёрта, Туманский? – вместо ответа прошипел Крест. – Нет, это ты какого… – Ты мне кто – мамочка?! Крест шагнул к нему, явно нарываясь. Туман не повёл и бровью, только на рисунки глянул. А рисунки были примечательные. На обоях развернулось воистину эпичное полотно. Едва ли не «Герника». Масса героев, деталей, штриховка для объёма. Буря мечей, литры крови… И как успел-то? – Да у тебя талант, – не кривя душой, заметил Туман и по-новому, с уважением посмотрел на Креста. Тот поморщился. Впрочем, когда он снова заговорил, ярости в его голосе стало поменьше. – Фигня. Это при плохом освещении так кажется. – Нет, правда… – Не знаю, что вдруг нашло, – внезапно сказал Крест другим, странно ломким голосом. Луч фонаря в его руке дрогнул, проехал по серым от пыли сиденьям, пробежал по сцене. – Странно тут. Не нравится мне. – Мне тоже, – помолчав, признался Туман. Казалось, тени, что ждали в углах зала, стали гуще. Как-то объёмнее. Так и поверишь в призраков. – Ты же наврал Ириске про желудок? Крест искоса глянул на Тумана. Потом кивнул. – У меня похожее было, – признался Туман. – Перед залом. Я… Туман осёкся. Крест выждал минуту, а затем всё же спросил: – Что? – Да я… – опять начал было Туман. И снова замолчал. Пошёл вдруг ко сцене: прямо к лестнице, что вела на неё. Вот поднялся, встал по центру. – Чувак, ты чего? Ау, Туман? Он не ответил. Провёл пальцем по еле живому телефону, пролистал плейлист. «Где же ты, где же ты…» И вот, вот оно. То самое. Джаз. Туман включил громкость на максимум. Положил телефон на край сцены. И пустился в пляс. …Пыль опадала, открывая истинный цвет занавеса; тени ползли вперёд, чтобы занять лучшие места. Луч фонарного света рос, как прожектор. Музыка билась в крови, голове, мыслях. Музыка требовала, звала. И Туман подчинялся. Туман был счастлив. Пока… Телефон пискнул и сдох. Темнота. Лишь блёклый свет фонарика, что держит Крест. А затем – смешок. Свечение, как от гнилушек, у самой двери. – Привет, голубки, – нехорошо улыбнулся Тролль, заходя в зал. Позади него маячили трое.Глава 10. Монти. Лихорадка в ночи
…Три девушки подскочили к нему и затрещали: – Хелло, сладкий! – А как тебя зовут? – А ты откуда? – Такой миленький… – Ой, да ты флейту принёс! А на саксе умеешь? – А ты… – А что… Монти смущённо улыбался, стараясь отвечать каждой. Недалеко, по привычке подпирая стенку, стоял эффектный и расслабленный Жорж. Поглядывал на него и ухмылялся, изредка показывая большой палец. Мол, супер. Такая популярность. А Монти вроде и не хотел популярности. Ну, такой, у девушек. Музыкантом стать – да, хотел. Полные залы собирать – хотел. И Риту ещё… «Хотел да перехотел», – помрачнев, подумал Монти. Чувихи заметили смену настроения и засуетились: – Чего скис? – Не хмурься! Не идёт тебе! – Пошли, потанцуем! – Чур, я первая! – Нет, я! – Я! – Дамы, дамы… – мягко вклинился в перепалку Монти. – Мне пора идти, время не ждёт. В другой раз потанцуем, окэ? «Дамы» обиженно надули губки. Но быстро оттаяли и, подпрыгнув, чмокнули его с трёх сторон: в обе щеки и нос. Довольно захихикали, поглядев на результат, и упорхнули. Жорж, наблюдавший эту сценку, от души расхохотался. – Чувак, это успех, – с усмешкой заверил он, когда Монти подошёл к нему. Тот потёр пальцами нос и невольно улыбнулся, увидев на коже алую помаду. Хулиганки. – Да прикалываются они. Шутят просто. Жорж вылупил глаза. Так удивился, что едва пенсне не уронил – синего стекла сегодня. – Нет, что ты! Они и правда запали на тебя! – Да? – неуверенно спросил Монти и оглянулся на девушек. Те уже лихо танцевали. – Ты классный! Выглядишь круто, да ещё и музыкант… – Но не джазмен. – Какая разница? Вежливый, без всяких закидонов… Чувихи любят таких! – Ага, – снова помрачнев, вздохнул Монти и вспомнил Филиппа. – Наглых они любят, дерзких. А я… Жорж откинул голову назад, глянул на друга чуть свысока. – Что, опять свою Риту вспомнил? Монти не ответил. Стал собираться: домой было пора. – Чувак, забей ты на неё. Другую встретишь. Классную, чтоб любила! Монти невесело улыбнулся. – Чтоб любила? Как Сандра своего Эвана? – Да! В точности! Жорж ободряюще похлопал его по плечу. – Не раскисай, ладно? – Ладно, – кивнул Монти. Глянул на танцующих напоследок… И пошёл переодеваться. *** Сумрак обволакивал – исподтишка, мягко. Бархатистый, точно фланель, он сглаживал очертания громоздких, однотипных зданий; скрадывал силуэты редких прохожих и густел, уступая чернично-тёмной ночи. Монти шёл нога за ногу, плюя на возможные опасности. Впрочем, сейчас он был обычным, среднестатистическим жлобом, оставив опасный облик на хате. Парень, как парень, ничего примечательного. Только помада, не смытая, пламенеет на щеках знаменем. Монти улыбнулся на ходу. Стереть, что ли? А то мама вопросами замучает. «Ладно уж. Не буду. Пускай видит: у меня всё хорошо». Хорошо. Вроде бы хорошо, и всё-таки, всё-таки… Меж бровей Монти залегла морщинка. Вспомнился тот, самый первый день среди ребят, куда удалось попасть по знакомству. Облава эта, жуткая. Как все бегали, дрались… Пощады не знали. До чего славно, что он их тогда не сдал. До чего здорово, что не стал предателем! Монти шёл, вспоминая, как бегал от одной группы к другой. Пытался расцепить бьющихся, вызволить из жадных лап зарёванных чувих. Ветер нёс по асфальту обрезанные волосы, клочья ткани, выдранные из пышных юбок. Древними мечами лязгали портновские ножницы. А потом – Жорж. Избитый чуть ли не до смерти. Сандра – смелая, но глупая девочка. Как она хотела отбить его у них? Милиция, бег… И, наконец, убежище: какой-то склад, где Жорж, растеряв последние силы, сполз по стене. Достал из кармана осколки цветного стекла – и выдохнул с непередаваемым чувством: – С-сволочи… Потом состоялось знакомство, обмен именами. Вскоре они уже болтали, как закадычные друзья. Даже Сандра, худенькая скромница, потихоньку ожила и осмелела. Что уж говорить о Монти? Тот смотрел на Жоржа, как на героя. А после они узнали о злодее. Ведь в ту ночь их и правда предали. Один из новичков оказался крысой, внедрённым агентом. Кое-кто усмотрел его среди врагов – красного от ярости, с дубинкой в руке. С тех пор его и след простыл. Монти сжал челюсти. «Она хотела, чтобы я стал им. Посмеяться хотела». Да. Рита любила смеяться. А над ним – в особенности. Монти многое понял тогда, ночью. Успел поразмыслить и рассказал свою историю Жоржу. Тот, лихой студент, сперва хотел было ляпнуть крепкое словечко. Но передумал, сказал только: «Гадина твоя Ритка». Монти подумал мрачно… и согласился. Ведь и правда гадина. Все её уловки, все манипуляции стали видны, как на ладони. Вертела она им, как хотела, зубоскалила, наслаждаясь властью… А он не понимал. Будто на глазах были шоры. Ни за что не вернётся она к «жидёнку», хоть какую звезду он ей принеси. Помучить, повертеть хвостом, поиздеваться – вот и вся Рита. Игрушка он для неё, старая… После памятной ночи Монти поймал Риту возле школы. Сказал мрачно, с каменным лицом, что кончено всё. «Что – всё? Сдал их, сдал? – с жадностью спросила Рита. – Докажи!» «Не сдал. Прощай, Рита». И ушёл: гордо так, не обернувшись. Хотя в желудке ком ледяной сидел. А перед глазами всё она, Рита. Губы приоткрытые, дыхание на его лице. Тёплое, сладкое… «К чёрту тебя. К чёрту». И тут… – Здравствуй, Мотя! «Рита». Ситцевое платье, воротничок… Вроде скромное всё, закрытое, а фигуру всё равно видно. Хорошая фигура у Риты. И коленки: округлые, голые. Сияют лунами в сумерках. «Рита. Куколка». – Чего замер? Воды в рот набрал? – скривив губы, привычно подбоченилась та. Шагнула вперёд, встала близко – так, что Монти ощутил тепло и духи, пахнущие розой. Хотел было отстраниться – не вышло. И ни человека вокруг: тихий сквер, он да Рита. Нет свидетелей – тех, кто помешал бы разговору. – А правда, что ты теперь со стилягами? Правда или врут? – Какое тебе дело, Рита… – с тяжёлым сердцем сказал Монти, собираясь обойти девушку. Но Рита вцепилась в рукав. – Подожди! Ступила вдруг теснее некуда, заворковала тихо-тихо: – Моть, ну не сердись… Ну не надо… Я ж скучаю без тебя… А глаза посверкивают. Небывало так, бешено. Всё помаду на его щеках разглядывают. Ладонь Риты внезапно поползла по его груди, пальцы легонько тронули одну щёку. Вот-вот погладит. И гнев, наконец, прорвался. «К чёрту!» – Что, с Филькой трахаться надоело? – громко, во весь голос спросил Монти. Рита ахнула и побелела, мигом отскочила от него. И вдруг заулыбалась. – А надоело. С тобой хочу. Тут уж побелел Монти. Рита же, опять ощутив свою силу, неспешно подошла обратно к нему. Взяла за безвольную руку, потянула к себе… Возложить на мягкий, укрытый тонкой тканью бугорок. Монти будто кипятком окатило. В голове мелькнули слова Жоржа: «Подстилка она, самолюбивая. Лишь бы подарочки. Жила бы в Москве – под Берию бы легла. Забудь ты её. Плюнь да разотри». – Подстилка! – ненавидяще выплюнул Монти. – Думаешь, ты лучше всех, да? Дура! Да у меня сотни таких, как ты будет! Миллионы! Монти вырвал руку, не успевшую коснуться девичьей груди, и пошёл – чуть не побежал – прочь. Внутри всё горело. – Ты пожалеешь!.. – проорала вслед Рита. *** Ночь всегда полнилась звуками: ни с чем не сравнимыми, тёмными… пугающими иногда. Бывает, страдая от бессонницы, Монти лежал в постели и ловил эти звуки. Одними губами произносил названия: «Труба» – бульканье в туалете, «Дед Василь» – раскатистый храп, «Каштанка» – взвизг сонной собачки. Но сегодня был другой случай. Комнату заполняла тьма: липкая, мазутно-горячая. Мама посапывала на соседней кровати, но он всё никак не мог уснуть. Монти лежал без сна, вытянувшись во весь рост, точно игрушечный солдатик в узкой коробке. И слушал, обтекая потом, как за стенкой стонала тётя Оля. Ей было хорошо. Вторя её голосу, попискивали пружины. На них качались, двигались туда-сюда. Медленно, затем всё быстрее и быстрее… Вскрик. Пальцы Монти вцепились в простыню. Резкая тишина. Блаженная, невозможная… Полное безмолвие. И тут – с другой стороны. Где Юлька с Петькой, молодожёны коммунальные. Громче, настойчивее! Протяжнее! Монти рывком повернулся на бок. Прижал ухо подушкой – со всей силы притиснул! Бесполезно. Эти звуки уже в голове. Бьются в черепной коробке, кровь тревожат. Как же им сладко… как хорошо… а ведь Монти… В закушенной губе вспыхнула боль, под закрытыми веками – образы: девушки в платьях, целая толпа, и Рита – конечно же, Рита – по центру. Выгибаются, танцуют для него. Будто наложницы для султана. Монти видит их, видит себя. В пальцах – серебристая флейта. Он касается инструмента губами, порождая стонущий звук, касается дважды. Шелка летят на пол, точно лёгкие волоски. И все они – розово-белые, упругие, невероятно нежные… Монти отшвырнул подушку и, сев на кровати, попробовал отдышаться. Тело было мокрым, липким, как патока. Горело как в лихорадке. Губы щипало. За стенами – новые звуки. «Чтоб вас всех», – ругнулся страдающий Монти. Достал с тумбочки стакан с водой, отпил жадно… И чуть не поперхнулся. Тёплая влага пахла розами. Риткой. «К чёрту тебя, – мысленно простонал Монти. – Прочь из моей головы! Стерва… Подстилка! Не желаю!..» Тело говорило иначе. Тело тупо жаждало. Сейчас. Быстрей. Пока не взорвалось. Монти рухнул обратно на кровать. Стиснул руками уши, зажмурил глаза. И Ритка вышла из тьмы. Белей парного молока, горячей лихорадки. Склонилась, пощекотав губы кончиком полураспущенной косы. Руку его, как давеча, взяла. Потянула к себе, направляя пальцы. И… Что было дальше, Монти не запомнил. *** Проснулся он до будильника. Мама, жаворонок, давно ушла на работу. На тумбочке благоухал завтрак: варёное яйцо и полпирога. Рядом стоял стакан: снова полный, но на сей раз – компота. Монти осушил его одним глотком, а к еде не притронулся – аппетита не было. Наскоро одевшись, он заправил кровать и побежал в школу. Чуть флейту не забыл – так торопился. По дороге, встречая девушек, старательно отводил глаза и краснел. Девушки прыскали… Монти успокоился лишь под вечер. Только тогда из головы ушёл туман, а из конечностей – дрожь. Его спасла музыка – самое любимое занятие. Его личная, волшебная флейта. Её нежный, лёгкий звук прочистил мозги, пронёсся по классу морским бризом. И на губах, что ещё кровоточили, появился вкус новой соли. Выдохлись розы, пот Риткин. «Приснится же… – заалев щеками, подумал Монти, идущий домой. – С ума чуть…» Но развить мысль не удалось: впереди послышались крики. – Мальчик мой! Мальчик мо-о-ой!.. – безумно, умирающим слоном, надрывалась какая-то женщина. Не просто женщина, вдруг понял он. Фира. Монти рванул с места. Быстрей, быстрей! Свернуть за угол и… Толпа людей. Скорая, милиция. Тёмно-красные мазки на асфальте. Здесь, тут, там. Везде. Вой: – Данечка-а-а-а… И оно, тело. Накрытое простынёй. Неподвижное и такое маленькое на носилках. Монти задохнулся. Бросился вперёд – расталкивая зевак, крича во всё горло имя друга: – Даниэль… Даниэль! Не пустили, задержали в четыре руки. Заговорили что-то – Монти не слушал. Только смотрел, как безумный, на носилки, а в глазах набухали слёзы. – Бедный пацан… – Мгновенная смерть… Хоть не мучился… – Говорят, мотоцикл… «Мотоцикл?..» Монти моргнул. Что-то привиделось за пеленой слёз: там, в просвете, где неплотно стояли люди. – Уехал, скотина, даже не затормозил… Вдалеке стояла довольная Рита. Вот увидела, что её заметили. Вот улыбнулась. И тут, омертвев от ужаса, Монти вспомнил, что у её Филиппа есть мотоцикл.Глава 11. Чиби. Голоса в голове
Паренёк-мотоциклист махнул рукой с картинки: «Привет!» – Привет, – всхлипнув, шепнула ему Чиби и тут же, перепуганная, что было сил зажала себе рот. Скрючилась в ненадёжном укрытии. Мимо библиотеки кто-то прошёл. Мелькнул отсвет смартфона, исчез. И тут: – Чиби-чиби-чиби… – словно цыплёнка позвали. Только не погладить, а на убой. Чиби замерла, оцепенела. – Где ты, деточка? Тут? Шорох у двери, мертвенный электронный свет. Лицо, подсвеченное им снизу, стало ещё страшнее: губы чёрные, как у мертвеца, подводка «египетская» вокруг прищуренных глаз темнеет… А глаза – два омута, в которых черти водятся. – Чиби-чиби-чиби… Щёлк. Это что, ножницы? Там, в правой руке? – Где ты, детка? Ведь всё равно найду-у-у… – пропела Эмма, заходя в библиотеку. Обвела взглядом косые стеллажи, коробки на полу. Вот-вот заметит. Щёлк-щёлк. «Господи!» – Чего спряталась? А поиграть? Зачем отделяться от коллектива? – спросила Эмма, медленно крутя головой и подсвечивая путь смартфоном. Пнула попавшуюся под ногу книгу. «Что делать? Выбежать? Наверняка у двери дежурят». – Чиби-чиби-чиби… Близко. Близко уже! «Господи!..» – Эй, Эм! – вдруг окликнули от двери. Эмма застыла на полушаге и обернулась. – Что? – Пойдём, чего нашли покажу! – Щас, до конца проверю… – Ой, да забей ты на неё! – поморщился парень. – Чего больных пугать? Пошли, Эм. К чёрту правила! Эмма умолкла. Затем выдохнула сквозь зубы: – Ладно. И, наконец, ушла, напоследок щёлкнув ножницами. Салют прощальный. «Спасибо, Господи…» Чиби откинула защитную картонку в сторону. Вытянула затёкшие, до сих пор дрожащие ноги. Взгляд её вновь остановился на странице, выдранной из книжки. Из какой-то детской, только не вспомнить никак. То ли «Дяди Стёпа», то ли – «Тимур и его команда». Была у неё такая – дома, на антресолях. Дома. Вот бы домой сейчас. Чиби тоскливо огляделась. Слабенький лунный свет сочился из окна, танцевал неспешно на полках и облезлых стенах. Высвечивал бумагу, что почти обратилась в труху, и томики, пока не тронутые мышами. Беспорядок вокруг – жуть. Но бо́льшая жуть – одноклассники, решила Чиби. Что удумали – просто немыслимо! А ведь всё – дура Эмма… *** Судя по словам Ириски, ДК был сталинских времён. Тяжёлый, внушительный, как взгляд самого вождя. Он физически давил на неё, лишь стоило им войти. Хранил в себе странный запах, точно древняя гробница. Чиби, сев на краешек мата, успокаивала себя тем, что это – не навсегда. Только пару часов перетерпеть. А там и подмога… Чиби поверила эффектной Линде. Как тут не поверишь? Уж больно убедительна, да и вообще… Игла работала в одном из её магазинов, по совместительству. Все уши сестре младшей прожужжала: мол, какая та красивая, добрая, успешная. Мол, я тоже так хочу… Ах, мечты, мечты… Игла даже краситься стала, в блондинку – лишь бы на Линду походить, хоть капюлечку. Хорошо хоть, зелёные линзы покупать не стала, глаза пожалела. А вот классная их Линду ненавидела. Да и не скрывала этого. Перед тем, как всё произошло, Ириска предложила сыграть в города. Смех, конечно, а не развлечение. Но хоть что-то… Водитель, второй взрослый, уже музыкально похрапывал чуть в отдалении; на стуле дремал Туман. Чиби время от времени посматривала на него и тихонько вздыхала – но так, чтобы никто не заметил, не подумал чего. А то замучают потом: «Влюбилась! Влюбилась!» Не до любви ей. Не надо ничего такого. У неё… сестринские чувства к нему, вот. Сестрёнкой быть хочется. До чего же хочется! Аж зудит, какое желание. А рядом окажется – все слова мигом теряет. Шепчет что-то. Как тогда, сразу после автобуса. Когда он вытащил, спас её. Когда паника накрыла с головой, будто вторым слоем дыма… Вот бы Летта посмеялась. Хотя, нет, она бы чертыхаться стала. Что такая маленькая, глупая, ничего не знает. Спаси себя сам и всё такое… «Вот бы Летту сюда», – невольно подумала Чиби. Летта бы разом наглую Эмму на место поставила. Не дала бы поступить так с Ириской. Хотя… Кто знал-то тогда? Кто знал, что, как только они ступили в вестибюль, в чёрной голове Эммы уже план сложился? Что она выждет коварным пауком, насыплет в бутыль минералки снотворное, для мамы купленное? И предложит Ириске, когда та закашляется? – Ну что, котятки? Устроим квест? – с усмешкой спросила Эмма, когда всё понеслось. Нет, сперва были ахи-охи, да что случилось, да что с Ириской… Ведь их классная вдруг запнулась на полуслове и, дёрнувшись, мягко сползла со стула на пол. Эмма с улыбочкой объяснила. У Чиби же похолодело внутри. Но никто, никто не посмел и пикнуть. Все с восторгом отнеслись к идее, даже… Нет, не все. Ни Тумана, ни Креста нет. Исчезли. – Ребят… – начала было Чиби. Никто не услышал. Двое парней перетащили Ириску на мат. Водитель же так и храпел на своём стуле, не ведая, что творится. А если разбудить? Помешать? Вон, пока правила обсуждают… Чиби дёрнулась к водителю – на шажочек микроскопический. Всё-таки взрослый, скажет им… – Стопэ, – выросла на пути Эмма. – Чего удумала, мелкая? Развлекуху нам испортить? – Я… – Чиби втянула голову в плечи и заозиралась. Везде равнодушные лица. Ещё бы. Ведь здесь друзей нет. Это не её малыши. – Я… Эм, Туман куда-то исчез, Крест… – Да они там … решили, – перебил Тролль, смачно произнеся чудовищное слово. У Чиби аж челюсть упала. – Плевать на них. Ты с нами, нет? – деловито спросила Эмма и нависла над Чиби. – Я… Минута – мучительная, как пытка. – Ну? – Эмма, я… – мотнула головой Чиби. Косичка хлестнула её по щеке. – Значит, против, – не дожидаясь ответа, приняла решение Эмма. И, сделав шаг назад, вдруг указала на Чиби пальцем: – Первая – она! Беги, детка… И Чиби побежала. В ужасе. Не зная – да и не желая знать – что с ней сделают, если поймают. Но Чиби достаточно знала Эмму, чтобы понять: авторитет и манипулятор, она легко сделает так, чтобы все плясали под её дудку. Может, с лестницы Чиби скинут, может, в подсобке какой запрут. А если поранится – заверят Ириску, что сама упала. «Ириска… – вспомнила Чиби, уже в настоящем. – Как она там, бедная?» Судя по всему, Эмма рассчитывала, что классная проспит ещё долго. Думала, они успеют весь ДК облазить и вернуться с триумфом, пока не хватились их. «Дураки, ой, дураки! Когда зарядка закончится, что делать будут? Как в темноте пойдут? Лампы же не везде…» Чиби задрала голову к потолку. Там, прямо по центру, белел кусок лепнины. Точно салфетка с кружавчиками. А из серёдки торчал огрызок провода – единственное, что осталось от люстры. Чиби глянула на телефон. Десять процентов зарядки. Плохо. И тут вспомнила про Тумана. «Как я могла забыть!..» Сердце подпрыгнуло и застучало в районе горла. «Спокойствие, только спокойствие, – голос Летты прорезался в мозгу. – Дыши со мной, считай: ра-аз, два-а, три-и-и…» На счёте «десять» Чиби маленько успокоилась, буханье в груди поутихло. Ступая тише мыши, она приблизилась к двери и выглянула в коридор. Никого. Лишь лунный свет, как лужи сливок, на полу. Чиби напрягла слух – без толку. Не слышно, где одноклассники. «Надо идти. Искать или… или к водителю пойти? Хоть его добудиться?» Чиби повернула голову влево, повернула вправо. И похолодела, поняв, что не знает, куда идти. Помнила, как испуганно металась, петляя зайцем. Коридоры, повороты, лестница с балясинами… Потом библиотека. И вот… «Без паники, козявка, – скомандовала Летта-в-Мозгу. – Найди лестницу, спустись. Делов-то». – Делов-то… – передразнивая, пробурчала Чиби. Словно Летта, настоящая, рядом была. Была бы она рядом – в два счёта Тумана бы нашли. Эх… «А вдруг, он тоже где-то здесь бродит?» Чиби решилась. Пошла вперёд потихоньку – точно пугливый котёнок. Вот и новая комната впереди, по правую руку. Остановиться, заглянуть. Тихо-тихо, на цыпочках. «Неужто секция музыки?» И правда. Листы с нотами. Хрустят-шелестят на полу. И пианино у стенки: чёрное, здоровее бегемота. Клавиши зубами белеют. Чиби вновь приуныла: вспомнила любимую флейту. Взять бы её, сыграть мелодию Питера. Повинуясь порыву, Чиби воздела руки – будто флейту держала, невидимую. Зашевелила пальцами, легонько подула и… Чуть не заорала в голос, когда пианино тренькнуло, ожив без причины. Чиби отпрыгнула от него. Под ногами вдруг метнулось шустрое, с хвостом. – Господи… «Мышь это. Обыкновенная, – тут же съехидничала Летта. – А ты – ссыкуха». «Сама такая!» – в гневе парировала Чиби. Летта-в-Мозгу захохотала, точно и правда с приветом. Летта… Чиби снова, остро ощутила её нехватку. Чуть слёзы на глаза не навернулись. Странное дело, но на Летту она могла огрызаться, могла перечить ей. Но всё это было… по-доброму. Как перепалка дружеская. «Она и есть твой друг. Подруга», – сказал новый голос. Чудно́й, серьёзный до неузнаваемости. Илга. Игла. «С ума схожу, – вздохнула Чиби и потёрла лоб. – Летта, Игла… Кто следующий?» А следующим была боль. Словно что-то взорвалось в боку. Чиби скрючилась в три погибели, хватанула ртом пыльный воздух… И тут раздалась музыка. Где-то недалеко, в старом ДК, заиграла флейта. Заиграла её мелодию. Ту самую. Питера. Боль ушла так же быстро, как появилась. Чиби замерла, вытянувшись в струнку, вдруг всхлипнула. И рванула с места, не разбирая дороги. Неведомо как Чиби пролетела коридор. Завернула за угол, словно была машинкой на ниточке… Но прежде, чем влетела в тот зал, услышала крики. Притормозить не вышло. Конечно, не успела. Чиби с разгона влетела в зал и споткнулась. Звёздочки в глазах, жгучая боль в правой руке. Что-то длинное, знакомое, прямо под ладонью. Чиби пригляделась. Увидела тонкую шпагу света, что тянулась куда-то под кресла. Фонарь?.. А ещё – матерщина и клубок тел на сцене. Чиби узнала голоса: Туман с Крестом и Троллева банда. «Нашла», – хихикнуло в голове. Чиби с трудом встала и направила свет фонаря на сцену. – Прекратите! Пожалуйста! В ответ – рычание. Кто она такая, чтобы слушали? В луче света метнулся Крест. Вот врезал Троллю со всей дури – и охнул от ответного удара в шею. Отскочив, промелькнул Туман – лицо в крови, губа рассечённая. – Прекратите! На помощь! Помоги… Оглушительный треск, грохот. Дерущиеся исчезли – сцена провалилась. – НЕТ! Чиби закричала. Она кричала, когда из теней позади прибежала Эмма с группой ребят. Кричала, когда прискакал водитель и примчалась сонная Ириска. Кричала, не двигаясь с места, обливаясь слезами, не в силах подойти туда и посмотреть. Не в силах увидеть торчащие из тел кости, раны… тела эти мёртвые… Чиби кричала. Пока взрослые не подбежали к пролому и не заглянули туда. – Все живы?! – Да, Ирина Карловна! – спустя мгновение прокричал Туман снизу. И Чиби умолкла. Сползла по стеночке и уткнулась лицом в колени. Фонарь выпал из её руки и покатился куда-то. Ну и чёрт с ним. А затем пришли другие взрослые. Не подвела Линда, хоть и не вернулась сама. – Теперь всё будет хорошо, – склонившись, сказала бледная Ириска. Бережно подняла Чиби, в свою шаль укутала. Прикосновение к плечу. – Ты как? Туман. В крови, как боевой ангел. Только что из битвы. У Чиби задрожали губы. – Эй, ты чего, чего? – сразу приобняв, зашептал Туман. – Всё хорошо уже, домой щас поедем! – Ты… больно тебе? Очень? – всхлипнула Чиби. – Норм, – заверил её Туман. Оглянулся на Креста – мрачного и тоже потрёпанного. И добавил: – Все целые, даже Тролль. Хотя ему-то что будет… Мы в подвал под сценой угодили. Доски старые, всё такое… А там!.. – Что? – Скоро увидишь, – загадочно пообещал Туман, вновь переводя взгляд на Креста. В руках того поблёскивал металл. Коробка какая-то.Глава 12. Жорж. Беда пришла
…А забытая, не убранная в тайник коробка так и лежала себе на столе. Только снова открытая. Ворох рисунков торчал из него, словно букет вялых, в пятнах чернил, хризантем. И над всем этим – Генка. Неподвижный, как гипсовый пионер. – Какого хрена? – гаркнул с порога Жорж. Генка не повернулся, не дрогнул даже. Лишь сипло произнёс, точно горло вдруг застудил: – Гош. Это… что? – Во-первых, – Жорж, – крепко-накрепко закрыв дверь, сказал тот. – Во-вторых… Жорж внезапно улыбнулся. Злость на себя, растяпу, и гнев на не в меру любопытного друга прошли, стоило понять: да Генка в шоке от его набросков! Чуть речи дар не потерял – так впечатлился!.. «Ура, товарищи!» Подойдя, Жорж от души хлопнул друга по спине. – Ну, как тебе мои художества? С ума сойти, да?! – Ты… больной? – выдавил Генка, подняв на него глаза. И Жорж мигом перестал сиять. – Глазастый, ты че… Но Генка, будто не веря, помотал головой. Бросил последний рисунок на место. Да ещё и рукой после встряхнул, точно от грязи избавлялся. – Нельзя так, – еле шевеля бледными губами, прошептал он. – Тебя за это… нельзя такую жуть рисовать. Подбоченившись, Жорж рассмеялся. – Это почему? Всем надо по ГОСТу, без капли оригинальности? Щёчки – яблочки? Глазки – васильки? Губки – куриные гузки? – Прекрати, – болезненно поморщился Генка. – А не прекращу! – Жорж шагнул к нему и цепко схватил за плечи. – Искусство не терпит границ! Нельзя его ограничивать! – Есть правила, есть… нормы приличия, в конце концов, – пробубнил Генка, вырываясь. – А-а-а, увидел моих красоточек? – хитро прищурился Жорж, и Генка побурел. – Чем не угодили-то? Девки – самый смак. Да в неглиже – мр-р-р… Генка вырвался из захвата, тяжело дыша. Выпалил, как выплюнул: – А мертвяки? Мертвяки всякие – тоже искусство?! Жорж смахнул невидимую пылинку с рукава. – Разумеется, – со спокойным достоинством ответил он. Ступил к Генке ближе, доверительно произнёс, глядя ему прямо в глаза: – Друг мой, в тебе говорит шок. Ничего, присмотришься, приглядишься… Поймёшь, в чём красота. Рано или поздно поймёшь, Глазастый. Гарантирую. Генка не ответил. Взгляд его заметался по комнате, как зверь в клетке. – Не парься, – приобняв друга одной рукой, беззаботно добавил Жорж. – Это ещё цветочки. Вот ягодки – на выставке моей будут. Завтра, в… – Жорж назвал адрес и время. – Ты же там будешь, придёшь? Тишина. – Геннадий, ау-у-у?.. Генка странно, со всхлипом, выдохнул воздух. И всё-таки ответил, резко кивнув башкой: – Приду. – Ай, молодца! – заново просиял Жорж и полез обниматься. *** Народу в кафе пока что находилось мало: раз-два – и обчёлся. Но Жорж был спокоен, как сытый удав: скоро, совсем скоро они придут. И Генка, и его подопечные – Сандра с Монти. И остальные, конечно, подтянутся. Он же всех оповестил? Всех! Договориться с директором кафе оказалось несложно. Включив обаяние на всю катушку, Жорж с лёгкостью обдурил её – недалёкую курицу. Показал парочку невинных картин, заверил, что на выставке будут сплошь натюрморты и получил разрешение. Делов-то! О том, что директриса может закатить скандал, Жорж не думал: слишком уж собой гордился. Третью ночь подряд ему снились потрясающие, сюрные сны – несомненное предвестие успеха. И Жорж, прохаживаясь меж рядов картин, ещё скрытых тканями, раздувался от самодовольства. Каждую из десяти он помнил в мельчайших деталях. Тут у нас рогатое нечто из болота, здесь – призрачная невеста с фатой-саваном. Сатир, нагая дева на седом вепре… Жорж представлял глаза своих гостей и заранее потирал руки. Как они удивятся, испугаются! Зааплодируют!.. «А если просто испугаются? – шепнул вкрадчивый голосок в голове. – Как Генка?» Жорж замер было на полушаге. Затем улыбнулся – широко как всегда. Ну и пускай пугаются. Это не навечно. После обязательно заценят, как и Генка. Ведь сегодня утром, спустя почти сутки, он снова выглядел, как обычно: серьёзный, надёжный парниша. Пожелал ему доброго дня… «Но где же вы, черти? Чего опаздываете?» Жорж бросил взгляд на часы. Поправив пенсне с жёлтым стеклом, по новой осмотрел помещение. Двое… нет, трое… да и то чужие. Сидят в уголочке, кофе с печеньем жрут. «Где вы все?» Звякнул дверной колокольчик. «Ага!» – возликовал Жорж, вихрем поворачиваясь к двери. И улыбка, растянувшая было его губы, застыла. – Гена… ты?.. Вопрос «Ты почему с ними?» – застрял в горле. Казалось, целую вечность Жорж смотрел на вошедших в кафе комсомольцев, среди которых была и Лада… и Генка. – Что, сволочь, малюешь? – презрительно бросил комсорг. Кулаки непроизвольно сжались. Но Жорж заставил себя улыбнуться шире, с усилием отвёл взгляд от угрюмого Гены. – Малюю. Хочешь, покажу? И, не дожидаясь ответа, сдёрнул ткань с первой картины. Невнятные восклицания, охи! Приглушённый мат из угла!.. – Что, нравится?! – расхохотался Жорж, остервенело срывая ткани со второй, третьей… четвёртой картины. – Так наслаждайтесь, фрэнды мои! Наслаждайтесь, чер… Удар в лицо оборвал фразу. Получив нокаут, Жорж свалился в гущу картин и знатно приложился о пол. Где-то завизжала женщина. – Вы что творите?! Визг затих так же быстро, как появился. Жорж, разлепив глаза, увидел над собой бледную как смерть директрису. Но вот на рыхлом лице её проступили пятна: багровые, круглые, каждое – с черешню. – Ты! Ты же обещал!.. А дальше всё смешалось, как на картине сюрреалиста. Жоржа подняли на ноги и швырнули из дверей. Следом на улицу полетели картины: разломанные подставки, разорванные холсты, метры и метры тканей… Жорж отбивался. Орал, уже не сдерживая себя. Обзывал врагов опричниками, уродами, не понимающими искусства, – всё без толку. Его загнали в переулок, прямо к мусорке. Бросили так, что спина врезалась в стенку смердящего бака. Закидали истерзанными картинами, точно труп – цветами. – Что, доволен, Иуда?! – заметив Генку, прокричал Жорж, хлюпая разбитым в кровь носом. Тот не ответил. Только глянул брезгливо – как на крысу помоечную. И молча сплюнул, попав на обрывок картины. – Ненавижу! Я вас всех не-на-ви-жу!.. – надрываясь, выкрикнул Жорж в спину мучителям. Они ушли, не оглянувшись. А Жорж ещё долго стоял на коленях среди мёртвых работ. Перебирал обрывки, словно пасьянс, капал на них кровью из носа… и слезами. *** Когда вонючий, потрёпанный Жорж появился у общаги, он уже знал, что его ждёт. Собрание, требование сдать комсомольский билет. Требование покинуть комнату. И, разумеется, новость об отчислении. Полный набор джентльмена. Собирался Жорж недолго. Собирать было особо нечего. Конечно же, предатель Генка ждал в комнате с группой поддержки. Как выяснилось, они отыскали коробку и, взломав подручными средствами, уже выпотрошили её до дна. Все «кощунственные» рисунки спалили, как ведьму. Прямо здесь, в самой коробке. Жорж сцепил зубы. Чувствуя на себе взгляды, беспорядочно накидал вещи в чемодан и скорей пошёл прочь. Медлить не стоило. Он, всё-таки, не железный. А на улице было славно: летали беззаботные голуби, ласково грело солнышко. Весенняя зелень тянулась вверх, будто крича: «Мир, труд, май!», а пенсионеры, улыбаясь, играли в домино и шашки. Никому и дела нет до Жоржа. И ненависти его. Жорж двинулся вперёд. В душе было черным-черно, в душе словно смерч крутился. «Куда идти, к кому?» Приятелей у Жоржа было полно. А вот друзей… Жорж застонал от ярости, вспомнив чёртова Генку. «Сволочь, паскуда!» Не принял, не понял, с потрохами сдал! А ведь он так надеялся… «Ты идиот, Гоша», – прорезался в голове отцовский голос. «Чего удумал? Вообще с ума сошёл!» – добавил женский, мамин. Жорж заскрипел зубами. Нет, куда угодно, только не к ним. Лучше в подворотне сдохнуть, рисуя дерьмом на стенах! Лучше так, чем в долбаный колхоз. Лучше… Судя по всему, вести о его участи разнеслись быстро. Как ещё объяснить то, что Жоржу стали отказывать в помощи? Один чувак за другим? Никто не захотел приютить его на хате?.. Получив пятый отказ, Жорж ощутил себя прокажённым, неприкасаемым и оплёванным со всех сторон. Хотелось выть волком, кляня почём стоит всё на свете: друзей-предателей, комсомол… Жизнь эту паршивую, где не может – ну не может! – он спокойно делать то, что хочется. – Сволочи… скоты! – не выдержав, проорал Жорж в небо. Словно последний неудачник, он тащился по улицам и кипел от ненависти. Перед глазами, налитыми кровью, сам собой писался список: одно имя, второе, третье… В него угодили все, даже Сандра и Монти. Его милые, славные душки-подопечные. Которые плюнули на него, как и все. Которые не пришли. Которые… Из ворот больницы, что высилась впереди, вдруг вышла девчонка. Подошла к берёзе у дороги – и зарыдала, уткнувшись в неё лбом. – Сандра?.. – опешив, остановился Жорж. Нет, не может быть, ведь у Сандры… Жорж подошёл ближе и несмело протянулруку. …Ведь у Сандры не было седой пряди. Слева, от корней до кончиков волос. Немыслимой для столь юной особы. – Эй, девочка… Её пробила дрожь. Но вот обернулась – и Жорж обомлел вторично, узнав подругу. Сандра же, взрыдав, кинулась ему на грудь и завыла, забилась как никогда раньше. Так Жорж узнал про Эвана. А попозже – про Монти и Даниэля. Когда Жорж и зарёванная Сандра остановились на пороге комнаты, Монти поднял сухие, воспалённые глаза. Но пацаны, что сидели по обе стороны от него, продолжили всхлипывать. За пару комнат отсюда надрывно, хрипло выла женщина – бесконечный тоскливый звук. Уже под вечер они, все трое, сидели во дворе общежития. Молчали, разговаривая без слов: говорить вслух сейчас было слишком тяжко. Ненависть чуть отдалилась, уступив место скорби: по Эвану, что чудом остался жив, но можно ли назвать его состояние жизнью? По мелкому пацану, который и пожить-то не успел… Жорж вздохнул. Скорбь – скорбью, а ночлега у него до сих пор нет. Ладно. Пора идти. Хоть комнату какую снять на последние деньги. Распрощавшись, Жорж пошёл своей дорогой. Мысли бились в голове, как испуганная, попавшая в сеть рыба. Но страха не было: только нарастающая злость, ярость… И на врагов, и на собственное бессилие. Ведь как отомстить, как? Лишь под статью пойти. День угасал, убежища не было, ярость копилась. Но наконец Жоржу улыбнулась удача. Там, где не ждал почти. Хозяйку квартиры звали Гретой. И Жорж сперва оторопел: не столько от красоты её, сколько от национальности. Немка, здесь? Разве не всех выслали из города, ещё в период войны? «Видать, как-то удержалась», – подумал Жорж. И быстро, окинув намётанным взглядом фигуру женщины, сообразил, как именно. А манящая улыбка во все тридцать два зуба это подтвердила. Грета сдала комнату быстро. Не спрашивая, зачем и почему; аванс не требуя. Даже стол накрыла – чудо, а не хозяйка! Жорж умял кушанья в один заход, не отрывая взгляда от искристых, бирюзовых глаз. Красивая, всё-таки, немка, статная. Видно породу. И любовников, наверно, тьма… Жорж вдруг понял, что завидует этим любовникам. Прямо по-чёрному завидует. Грета усмехнулась, точно прочитав его мысли. Неожиданно предложила: – Хочешь, погадаю? – Ну давай… Скучно, видать, ей. «Ну ладно. Развлечёмся от скуки». И развлеклись. Так, что Грета ему всё про всех рассказала: и про него, как избили-не поняли, и про друзей, чьим близким навредили. Жорж слушал, побелев скулами. И вид его был красноречивее слов. – И… что делать-то теперь? Подскажешь? – невольно вырвалось у него. Грета улыбнулась, блеснув глазами. Сложила карты в стопочку и спокойно сказала: – Научу. Если будешь смел.Глава 13. Крест. Пропажа находки
…Смельчак Болиголов со всей дури махнул мечом. Хрясть! Правая рука Красноборода, отсечённая по локоть, шмякнулась вниз, чтобы утопнуть в кровавой луже. Но на культе тотчас же выросла гигантская клешня. Выросла… и понеслась к уху противника. Щ-щёлк! Болиголов уклонился. Поднырнул под лезвие меча, отбил новый удар и… – Крест. Я сяду здесь? Карандаш дёрнулся, родив некрасивую линию, и Крест вскинул глаза. «Ну конечно! Кто же ещё?» Туман. Нянечка. Явился не запылился. Тьфу. Послать бы его куда подальше, но… Видимо, решив, что молчание – знак согласия, Туман уселся на стул и начал доставать учебники. Крест некоторое время глазел на него, потом вернулся к своему комиксу. Однако мысли, недавно плясавшие в голове, разбежались, как испуганные курицы. Не поймать ни одну. Стухло вдохновение, прощай, фантазия. «Туманский сбил. Ну что за непруха…» Впрочем, Крест почти не злился на новоявленного дружка. Всё-таки, немного поменял к нему отношение. А как не поменять? Бились же вместе, плечом к плечу, против Тролля и его питекантропов. Синяки вон, до сих пор болят. «Да-а-а… Знатная была битва». Крест мысленно покачал головой. И непроизвольно поёжился, вспомнив странный «приступ». Чего на него вдруг нашло? Попался ведь под руку огрызок древнего карандаша, стена эта, как холст чистая… Будто специально. И, главное, рисунок тот. Пляшущие человечки, хороводы фей в лесу, битва хлеще, чем в «Игре престолов». Откуда это всё? Что за хаос фантазий? А дальше… Крест скосил глаза на Тумана. А дальше он плясать начал, как сумасшедший. «В зале… в зале, наверно, от старья какой-то запах был. Вредный. Выделения, всё такое… Он и повлиял на нас. А Тролль и компашка – твердошкурые, их таким не прошибёшь. А хотя… Да кто его знает. Пофиг уже». Крест вспомнил заварушку. В полутёмном зале, под истошные вопли Чиби, сплетясь в единый рычащий клубок. А как они грохнулись в абсолютную тьму!.. Тело на тело, отборные матюги, рухлядь всякая – кошмар! Барахтаясь в темноте, они крушили подвал под сценой, падали, зарабатывая новые шишки-синяки… И надо же было случиться такому, что Крест ухнул в какую-то нишу, едва не расквасив нос. Прямо щучкой: руки вперёд, ноги – назад. И ладонь с размаху – шлёп! На гладкую, странную штуку… Штука эта оказалась коробкой из нержавейки, закрытой причём. Однако замок на ней был плёвым, старым – чуть ли не ногтем открыли. А вот внутри… Карандаш, будто бы сам собой, повёл косую линию на бумаге. В задумчивости Крест за минуту накарябал скетч: нутро коробки и её начинку. Пенсне красного стекла. Костяную дудочку. Старые туфли. И кольцо из почерневшего серебра. С мелким, готичным черепом по центру. Помнится, все тогда дыхание затаили. Затем оживились, загомонили: мол, круто, антиквариат! Может, за находку и баблишка подкинут. А дальше подоспела Ириска. Сунула любопытный нос, бормотнула что-то – и ка-а-ак завопит! Фальцетом! Как выяснилось позже, она узнала кольцо. Видела такое, на картинках в энциклопедии. «Мёртвая голова» называется. Фашистское. Все ещё больше загомонили. Что нашли, что нашли! Крест мрачно держал коробку, борясь с желанием кинуть её обратно, в провал сцены. Мерзость какая, фашистские хреновины… А ведь глаз так и притягивает. Особенно, пенсне. Блестит, рубиново так… Крест сердито тряхнул головой. Что за дурацкие мысли? «Всё, харэ. Звонок, Ириска…» Ириска бодрым шагом зашла в класс. – Ну, здравствуйте, дети! – Здрассь, Ирин Карловна-а-а… – недружно ответили ей. Ириска усмехнулась, но замечания, как обычно, не сделала. Снова завела привычную волынку про ЕГЭ и важность выбора института. Крест зевнул. Подвинув к себе листок, опять взялся за комикс. Но вместо знакомой бородатой рожи карандаш стал рисовать череп. Тот самый, с кольца. «Мёртвая голова, значит… Ну ладно. Нарисую эту башку». Туман косился на его художества и хмурил брови. Почему-то Креста это забавляло. Наверняка этот спаситель тел и душ терпеть не может всё готичное, связанное с мертвяками, смертью. Весь беленький, чистенький… Истинный ариец. И наверняка форма будет к лицу. Крест одёрнул сам себя. «Что за бред несёшь? Туман в форме фашиста? Сдурел, да?» Крест отбросил карандаш, не дорисовав череп. Размял пальцы. «Бред», – повторил в мыслях. Ириска, тем временем, стало деловито раздавать задания. Первый вариант, второй… Следовало бы прислушаться, чтоб не переспрашивать, но Крест, уперев в классную тяжёлый взгляд, опять вспомнил проклятую коробку. Именно Ириска конфисковала её – тогда, ночью – и заявила, что передаст в местный музей. А куда его ещё? Действительно. Пусть там разбираются, что за вещички… Но урок шёл за уроком, ноги несли из одного класса в другой, а мысли Креста нет-нет, да возвращались к находке. Беспокоило что-то, зудело внутри занозой. Перед глазами вспыхивали кровавые рубины, проплывали серебряные черепа – жуть готическая. Пальцы так и тянулись к карандашу и бумаге, словно хотели запечатлеть видения. В конце концов Крест накрутил себя до такой степени, что решил: в драке ему слишком сильно ударили по голове. Вроде синяка нет, не болит ничего – однако… В медпункт, что ли, сходить? Хотя его уже домашний лекарь осмотрел. А он – профессионал, пускай и подлюка. – Крест, – осторожно позвал вдруг Туман, вмешавшись в мысли. – Что? – А ты не хочешь… заглянуть в музей? После уроков? Крест повернулся к нему столь резко, что чуть не упал со стула. Заморгал часто-часто. – Зачем? Туман замялся, нахмурил светлые брови сильней. Казалось, внутри него идёт какая-то внутренняя борьба. Ангелы против демонов. – Хочу узнать, что там с той коробкой, – наконец, признался он. Крест облизал губы и проговорил, понизив голос: – Что, и у тебя из мыслей не идёт? Взгляд соседа из расплывчато-туманного стал крайне внимательным. – Не идёт. И у тебя? Крест кивнул. Не стал отнекиваться. – И у меня. От нервов, наверно. – Может быть… – отведя взгляд, протянул Туман. – Чепуха какая-то. Всё коробка в мыслях, да туфли, да… – он тяжко вздохнул, – …тот приступ. Мне сперва так весело было! Ну, ты сам видел… И потом, когда драчка, и когда открыли всё… И вдруг… Не знаю. О фашистской дряни все мысли. Нехорошо это, неправильно. Понимаешь? – Понимаю, – согласился Крест. И они пошли в музей – как только прозвенел звонок, радостно зовущий на свободу. Идти было не слишком далеко, погода отличная. По пути разговорились: о музыке, книжках любимых, то да сё… Мало-помалу Крест проникался к Туману всё большим уважением, поглядывал одобрительно. Тот слушал его внимательно, говорил без гонора, «одеяло» на себя не тянул – нормальный такой пацан, спокойный. Надёжный, как гранитная скала. И о сестрёнке заботится: вон, после музея обратно в школу побежит, забирать её из кружка. Здорово. «Вот у кого счастливая семья», – с белой завистью подумал Крест. Скрипнула музейная дверь. Поразмыслив, приятели двинулись в сторону бесплатной экспозиции. Туда их когда-то водила сама Ириска, там можно было найти и музейного работника. Так и вышло. Презентабельная дама в круглых очках Гарри Поттера милостиво выслушала их вопросы. Кивнула, отчего у Креста кольнуло сердце, и сказала: – Помню-помню, примечательная вещь. Недавно Ироч… Ирина Карловна принесла. – А можно… можно посмотреть на неё? – спросил Крест. Дама сразу нахмурилась. – Видите ли, молодой человек… Сейчас ваша находка обследуется, и… – Прошу прощения, как ваше имя-отчество? – тихонько встрял Туман. Дама сперва моргнула, затем заулыбалась. Крест усмехнулся про себя. Ещё бы. Вежливый красавчик. – Наталья Леонидовна. – Наталья Леонидовна, очень приятно, спасибо. Дело в том, что нам нужно сделать фото для школьной газеты. Когда мы нашли коробку в том ДК, у всех напрочь сели телефоны… «А до чего складно врёт!» – восхитился Крест. Фоток тогда и правда никто не сделал, но никакой газеты в школе и в помине не было. Вежливость и враньё пробили оборону. Важная Наталья кивнула, сказав: – Сейчас принесу! – и скрылась в боковой подсобке. – Красавчик, – Крест хлопнул Тумана по плечу. Тот усмехнулся, но быстро посерьёзнел, сжался как-то. Вскоре занервничал и сам Крест. Почему-то от мысли, что совсем скоро они увидят желанную коробку, зудели пальцы. Рисовать хотелось. Прямо здесь. Сейчас. «Хорошо, что карандаши нигде не валяются», – невольно подумал Крест. Но, для верности, упрятал руки, сжатые в кулаки, в карманы толстовки. А Наталья всё не возвращалась. – Слушай, а сколько ждём уже? Пять минут, десять? Туман бросил взгляд на часы. – Да вроде… – начал он, но договорить не успел: дверь подсобки распахнулась, и выбежала Наталья. Именно выбежала. Встрёпанная, с очками, криво сидящими на носу. – Что-то случилось? – мигом среагировал Туман. Подлетел, придержал за локоток, чтобы усадить в ближайшее кресло. Наталья рухнула в него подрубленным деревом. И ошарашенно выдохнула: – Находка… Ваша находка исчезла! *** …Стоило выйти наружу, как налетел ветер: пройдясь когтями по волосам, куснул незащищённую шею, швырнул под ноги веер бронзово-красных листьев и улетел, довольный подлостью. Крест поёжился и надел капюшон. – И что ты об этом думаешь? – спросил Туман, стоявший побоку. – Не знаю, – честно ответил Крест. Добрые полчаса несчастную Наталью отпаивали чаем с валокордином. Ведь никогда, никогда на её практике! Ни разу за всю историю музея!.. «Всё бывает в первый раз», – усмехнулся Крест, но усмешка его быстро увяла. – Кто-то из своих, местных? – стал рассуждать Туман. – Услышали о находке, явились, украли… – Да как услышали? Разве что кто из наших раззвонил… или сам стибрил… – Крест обвёл рассеянным взглядом улицу. Зуд в пальцах исчез. Но вместо него пришла усталость. Видимо, сказывалось нервное напряжение. – Что ж. Украли и украли, – сказал Туман. – Чёрт с ней. – Ага. – А что до нашего психоза… – аккуратно начал Туман. – Фигня, – перебив, с чувством произнёс Крест. – С кем не бывает. Он знал, что это не так. И знал, что Туман это знает. Вон, какой взгляд бросил, недоверчивый. Но лучше уж бодриться, чем слёзы лить. Храбриться, страх не показывая… Туман посмотрел на часы и вдруг встрепенулся: – Чёрт, мне бежать пора! За Алёнкой! – Ну так беги, – слабо улыбнулся Крест, чувствуя печаль. – До завтра. – До завтра! Крест проводил Тумана взглядом и поплёлся домой. Вернее, к остановке, от которой шёл нужный автобус. Потом, после него, ещё пешком чесать до их коттеджного посёлка. Привычно. Как обычно. Нич-чего особенного… Крест шёл, и мысли его сплетались в клубок змей. Коробка эта, дурацкая поездка. Ириска против Линды, Туман против Тролля… Туман и сестра его. Интересно, какой у него папа? А мама? Наверное, очень добрые. Крест ощутил острое желание услышать мамин голос. Дойдя до остановки, он сел на скамейку и скорей набрал её. Аж воздух в груди задержал – так волновался. Но… Пять, семь, десять гудков. Автоответчик. Крест нахмурился. Набрал ещё. Не отвечает. Ну, может, в туалете. Мало ли. Так, а если на домашний? Крест набрал номер дома. Подойдёт служанка – попросит маму. Кто там сегодня хозяйничает, Дора? Телефон молчал. И вроде бы, ничего такого, но… Но пальцы начали леденеть, а пульс – убыстряться. «Ладно. Ладно, ладно, ладно…» Крест набрал телефон отца. Первый, второй – нигде нет ответа. Закусив губу, Крест позвонил в его офис. Ответила секретарша, Марина. Гнусавым голосом почему-то. – Марин, привет! Это Кре… Кристиан. Слушай, а отец на работе? – на одном дыхании выпалил Крест и замер. Секретарша всхлипнула. – Нет, уехал он… Сердце нехорошо ёкнуло. – Марин, всё нормально? – через силу выдавил Крест. – Голос у тебя… На другом конце провода всхлипнули громче, и Маринка зашептала в трубку, давясь словами: – Скандал сегодня был. Ужас! Заказчик один… от контракта отказался… Папа ваш рвал и метал… Пять человек разом уволил… Уехал в бешенстве… – Спасибо, Марин, – едва слышно поблагодарил Крест и нажал отбой. Всё стало предельно ясно. Кулаки стиснулись сами собой. Крест воочию увидел, что творится дома. А потом… Автобус, бег до посёлка. Выбитая дверь отцовского кабинета. Пистолет из стола. И… один-единственный выстрел. Рыдающая мама. Жива. Но… «Что ты наделал!..» Крест зажмурился. Подъехал автобус. К чёрту его. Пальцы когтями вцепились в скамейку. Ему надо домой. И не надо. Потому что он не может. Не может. Не… «Тебе нельзя идти против него! Это наши личные дела!» Крест застонал. «Крыса. Ничтожество». Автобус уехал. Крест ртом хватанул холодный воздух. Попытался досчитать до десяти: успокоиться, привести в порядок чувства и мысли. Бесполезно. Это не в его силах. А вот в его… Знакомые голоса вдали. Крест открыл глаза. И увидел, как Тролль с командой идут в сторону заброшки. Весёлые, с баллончиками краски… И чем-то ещё. Мешками какими-то. «Вот и решение». Крест встал. Через минуту он уже шёл следом: кулаки стиснуты, челюсти сжаты. А в глазах… Нет. Лучше не смотреть в его глаза. Крест пролез сквозь дыру в заборе, метнулся за угол недостроя. Под ногами крошево кирпичей, шпаги арматуры… Полная разруха. – Давай! – донёсся голос Тролля. – Красивей-красивей! О-о-о, да! Йа-йа! Даст ист… Крест подобрался ближе. И, наконец, увидел её. Свастику. Встряхивая баллончики, Тролль с дружками самозабвенно рисовали на стенах фашистский знак. Крест обомлел. Спустя секунду внутри вскипела ярость. Подобрав одну арматурину, Крест шагнул было вперёд, но… – Куда?! – прошипели сзади. Рука в перчатке запечатала рот. Креста дёрнули назад, развернули… И он оказался нос к носу с городской сумасшедшей. – Ты дебил, да? Совсем тук-тук, рыжий? – стукнула ему по лбу Летта-с-Приветом. – Решил в героя-одиночку поиграть?! – Тебе-то какое дело? – прошептал Крест, придя в себя. Наглая девица подбоченилась, смерила его презрительным взглядом и сообщила: – Я этих гадов давно стерегу. А ты мешаешь! «Я?!» – хотел было возмутиться Крест, но промолчал. От удивления, наверно. Ведь он никогда не видел знаменитую Летту так близко. Говорят, с ней их Чиби общалась, но он – ни разу. – Чего пялишься? – Летта скрестила руки на груди. Да так сверкнула зелёными глазищами, что Крест едва не охнул – до того Линду напомнила. «А она… она ведь красивая…» – А ты часом не из Дюреров? – вырвалось у него. – Что-о? – скривилась Летта. – Чушь не пори. И вообще… Гуляй, мальчик. Не путайся под ногами. Сказала – гордо так! И, обойдя Креста, пошла на голос хохочущего Тролля. Вернее, попыталась обойти. Крест хватанул её за руку, дёргая к себе. – Подожди! – Слушай… – зверея на глазах, прошипела Летта. – Я же сказала… – Я помогу! – перебил Крест. – Я сильный! Умею драться! – А я не драться иду, – мрачно заявила Летта. – Спасать. – Кого?.. – заморгал Крест. Летта вздохнула. – Мешки видел? – Ну… – Животные там, – с ненавистью процедила Летта. – Они их убивают. И стравливают на потеху. В мешках и правда что-то трепыхалось. Креста перекосило. – Ну точно фашисты… Летта мрачно кивнула. Потом вздрогнула, опомнилась: – Скоро начнут, а я тут время теряю. Всё, рыжий, вали! – Нет, я помогу! – Да что с тобой… – поморщилась Летта, но Крест перебил: – Больше спасём, если вместе. В четыре руки. Ну? Летта зыркнула на него глазищами. Изумруды, ей-богу! – Ладно… И, обговорив действия, они пошли. Вместе. *** …Им повезло. Даже очень, сказал бы Крест. Перво-наперво Летта бросила странную дымовую шашку (и откуда взяла-то? И правда с приветом…). Троллева банда в это время торчала у дальней стены, а мешки – ближе к спасителям. Ветер сыграл им на руку, отнеся весь дым, куда надо. И, пока гады бестолково метались в плотной завесе, падая и круша всё на своём пути, Летта с Крестом трудились, на удивление слаженно и быстро. Похватали все мешки, бросились на выход… Впрочем, без форс-мажора не обошлось. Один из «троллей» всё же успел выскочить из дыма, и челюсть его отвисла. – Парни, это… – сипло крикнул он, хватая Креста за капюшон толстовки. Но Крест, извернувшись, вдарил ему по носу затылком. Так и сбежали. Потом был кошачий приют, собачий. Запахи мокрой шерсти, крови и нечистот. Испуганный вой… Но всё кончилось хорошо. И суровая Летта, сев на скамейку в сквере, так сияла, что и Крест заулыбался было… Но тут вспомнил про маму, отца. И всё нехорошее. – Эй, ты чего, рыжий? Побледневший Крест встал. – Мне домой пора. – А… – протянула Летта и отвернулась. – Ну так иди. Будь здоров и всё такое. Крест посмотрел на её бритый затылок. Обиделась, что ли? «Некогда выяснять». – Ладно, пока, – неловко сказал Крест и пошёл, убыстряя шаг. Однако у ворот сквера Летта его окликнула: – Эгей, рыжий! Крест остановился, обернулся. – Тебя как звать-то? – Крест, – ответил он. И услышал в ответ: – Спасибо!Глава 14. Сандра. Серая жизнь
– …Спасибо, – прошептала Сандра в спину медсестре. Сделала глоток и, не допив, поставила стакан с чаем на тумбочку. Руки дрожали так, что, казалось, вот-вот отвалятся пальцы. Пересилив себя, Сандра стиснула кулаки и присела на самый краешек стула у койки. «Ну почему, почему… – бессвязно пронеслось и исчезло в мыслях. На глаза навернулись слёзы. – Почему?..» Почему он? Почему она? Сандра задавала вопросы, на которые давно знала ответы, и ненавидела себя до последней клеточки. Всхлипнув, девушка посмотрела в сторону койки. Тот, кто лежал там, мало походил на Эвана, да и на человека вообще. Изломанный, искорёженный и опалённый, весь в бинтах, Эван до сих пор не пришёл в сознание. Плавал на зыбкой границе между смертью и жизнью. Всё это Сандра уже успела не раз рассказать посетителям. Эван был сиротой, но на очень хорошем счету у соседей. Не один и не два из них посетили больницу, гостинцев нанесли, а Сандра… Сандра сидела здесь с памятного вечера. Ночевала здесь же, на свободной койке: не смогли её выгнать, скандал закатила – аж успокоительное вколоть пришлось. И домой не сообщала. Плевать ей было, что родня наверняка рвёт и мечет, ищет её с собаками. А Игорёша… Ногти с силой впились в ладонь. Слёзы всё-таки брызнули. Игорёша. «Виновен. Виновен. Виновен», – прошипел голос в голове. За немыслимым злодеянием стоял он, в этом не было никаких сомнений. Игорь, с его деньгами и связями, мог легко нанять шпану, чтобы сделали поджог, закидали голубятню бутылками с горючим. Эван же… Эван, не жалея себя, рванул спасать яйца и голубей. Прямо в пламя, забыв о жизни, о безопасности… о Сандре забыв. А голуби эти, несчастные… «Почему… Почему?» Кто-то подслушал их разговор у школы. Они ведь и не таились, дурачки. Подслушал – и доложил кому следовало. Игорёша. Сандра обхватила себя руками. Стиснула как можно крепче и стала давиться слезами. Раскачиваться, как китайский болванчик. «Это всё из-за тебя. Из-за тебя! Чёртова дура…» Ведь Игорь недвусмысленно дал понять, что будет, если она ослушается. Он сдержал слово, а вот она… «Всё из-за тебя!» Даже сейчас, находясь рядом с Эваном, она рискует его жизнью. Кто помешает Игорю довершить дело до конца, если она не образумится? От этой мысли Сандру прошибло током. Она вскочила со стула, чуть не опрокинув его. Эван не шелохнулся. «Эван… милый мой…» Молча рыдая, Сандра бросила на него взгляд, полный бесконечной нежности. Развернулась и, как сомнамбула, пошла прочь из палаты. Она не помнила, как вышла из ворот больницы. Как уткнулась лицом в берёзу, когда растеряла все силы. К жизни её вернул голос Жоржа. А затем… Затем Сандра узнала о его несчастливой участи, о горе Монти. Казалось, в их жизни навсегда настала чёрная полоса. После посиделок у общежития медлить не было смысла. И Сандра пошла домой, уже зная, что её там ждёт. Доставать ключи не было сил. Сандра тупо поднялась по лестнице и нажала кнопку дверного звонка до упора. Ей открыли тут же. На пороге, тараща красные от плача глаза, стояла мама. – Нашлась!.. Вопль её болезненно отдался в голове, заплясал эхом по пещере подъезда. Сандру рывком затащили домой, осмотрели – едва не обнюхали – со всех сторон. – Волосы! Твои волосы!.. – увидев седину, вскричала мама и зарыдала. В прихожую вылетел всклокоченный отец, бледный Алексей… И, конечно, Игорёша. Куда без него? – Где ты была? – брызгая слюной, проорал отец. Сжал её плечи до хруста. – Похитили? Сбежала? Я ж всех на уши поднял, я… «Трахалась я. Со стилягами», – чуть не ответила Сандра. Но сказала правду. Ведь всё равно узнают: связи. Семья слушала её исповедь молча. Из красного отец мало-помалу становился белым. – Ты… ты обещала никаких стиляг!.. – под конец прохрипел он, занося руку, и Сандра съёжилась в ожидании удара. Игорь шагнул и загородил невесту собой. – Не стоит. Будто не веря, отец вылупил глаза на будущего зятя. – Папа, мама… – сжав кулаки, хрипловато начала Сандра. – Я… больше не буду. Никогда. Отец задохнулся. Скрежетнул, больше не порываясь ударить: – Неделю дома пробудешь!.. «Неделю. Год. Хоть сотню лет», – подумала Сандра, и в глазах заново вскипела жгучая влага. Ведь Эван… – Ну зачем так радикально? – поморщился Игорь. – Хватит и дня. Девочка раскаялась, сама рассказала. Да и другу хотела помочь… Пускай и стиляге. Отец вновь побагровел. – Игорь! Только ты не начинай, а?! Тот примиряюще поднял ладонь. Всё, мол. Не буду, не буду. Сам вызвался проводить Сандру в комнату. – Что, пташка… поняла теперь? – негромко спросил он, закрыв дверь. Сандра кивнула. Силы на разговор кончились. Только внутри, сжатая пружиной, засела ненависть. – Не слышу. – Поняла, Игорёша… – Да ну? – издевательски спросил он. – Дошло, наконец? А я-то думал – дурочка, под стать своему дурачку. Как там его? Эван? Сандра вскинула умоляющие глаза. – Пожалуйста! Не трогай его! Я больше никогда-никогда!.. Игорь усмехнулся. Шагнув ближе, взял её двумя пальцами за подбородок. – Никогда-никогда? Какая славная, послушная пташечка… Сандра всхлипнула. – Умоляю, Игорёша! – Добро, – царственно кивнул он, и Сандра, вдруг взрыдав, бросилась перед ним на колени, крепко-крепко, собакой, прижалась к ногам. – Спасибо! Спасибо! – обвив его ноги руками, зачастила Сандра. – Ну-ну, хватит, пташечка… – Игорь – довольный, победитель! – отцепил её от себя и поднял. – Все брюки мне зальёшь. Я рад, что ты осознала. Он тебе не пара. – Нет! Нет, конечно! – Вот и отлично. Получив, что хотел, Игорь ушёл. И лицо Сандры, как только за ним хлопнула дверь, исказилось гротескной маской. – Чтоб. Ты. Сдох, – тихо, но чётко сказала Сандра. Будто услышав её, в углах комнаты дёрнулись тени. И Сандра вдруг представила – с каким-то нездоровым, мрачным восторгом – как они, мельтеша крысиными хвостами, скользят за спиной её жениха. Подбираются ближе с каждым его шагом. И вот… Словно петля-лассо, одна из теней захватывает лодыжку. Игорь с криком падает среди переулка, пытается встать, но тени не дают. Накрывают его трепещущим серым одеялом, заматывают руки-ноги, как мумию. Сандра скалит зубы, Игорь вопит. Игорь, что растянут, распят в переулке. Привязан к четвёрке теней, словно древний злодей – к лошадям. Движение тонкого пальца – и… Сандра хохочет. Пляшет на его крови, высоко-высоко, будто в канкане, задирая ноги; что есть силы протыкает каблуками кишки, раскидывает кости носами туфель!.. И рыдает. Откуда-то из темноты прибегает мама. Заматывает в тёплое одеяло, точно новорождённую. Мелькают знакомые лица: папа, Алексей… Эван… Эван. Эван. Эван. «Я больше… никогда-никогда…» Из горла вырывается вой. «Он больше никогда-никогда…» Сандра летит во тьму. «Не сможет танцевать…» Укола в руку она не замечает. Ведь мёртвым не больно. Да?.. *** Платье было пепельно-серым. Таким же, как настроение, день… да и вся жизнь, полная старого-нового порядка. Сандра, опять ставшая Сашей, брела из магазина с авоськой в руке. Плелась нога за ногу, едва замечая светофоры. Её не радовало ничего: ни детский смех, ни свежесть ветерка, ни грядущие праздники. Даже то, что домашний арест кончился так рано. Саша забыла, что такое – радость. Мир стал серым, блёклым, как обескровленный труп. Мёртвым, будто сгоревшая птаха. И сердце, что раньше так билось в предвкушении волшебства, обратилось куском тухлого мяса. Спотыкаясь, Саша брела домой, как на каторгу: взгляд подметает улицу, голова опущена, трепещет от ветра седая прядь. Она не услышала, когда её окликнули, и не повернулась на вроде бы знакомый голос. Лишь вздрогнула, когда руку тронули чужие пальцы. – Сандра! Здравствуй! Она отступила на шаг. Охнула. Перед ней стоял Жорж. Жорж! Костюм цвета мокрого асфальта, скучный галстук, никакого пенсне… Волосы прилизаны, а усиков и вовсе нет. Не узнала бы, если бы не голос. – Что, красавец, да? – мрачно усмехнулся Жорж. – Самому тошно. Как взгляну на себя – так… Ладно, плевать. Перетерплю. Ты-то как, старушка? Саша опустила глаза. – Да я… – начала было она и стихла. Жорж обвёл её внимательным взглядом. Затем огляделся по сторонам, приметил скамейку в тени деревьев. – Пойдём. Посидим-поболтаем. Саша безвольной куклой пошла за ним. Села, устроив авоську на коленях. Говорить отчаянно не хотелось. Хотелось бежать, нестись прочь со скоростью света. Чтобы не думать, не вспоминать… ни о стилягах, ни о танцах… ни о голубях с Эваном. Но это же друг. Это Жорж. Разве можно с ним так? – Я вчера в больницу заходил, – без предисловий сказал Жорж. – Видел Эвана. И Саша вмиг забыла, что хотела бежать. Вцепилась обеими руками в рукав Жоржа – чуть кости не хрустнули. – Как он?! Жорж не улыбнулся. Не заверил её, что всё в порядке. И хватка Сашиных пальцев ослабла, затряслась нижняя губа. – Прогресса нет. Но и хуже не стало. Жив он… Пока что жив. «Пока что». Авоська сползла с колен. Рассыпались-разбежались по пыли банки и яблоки. Саша словно не увидела. Туманная, влажная пелена заволокла глаза, и голос Жоржа донёсся, как с того света: – Я знаю, как всё вернуть. Саша сморгнула слёзы и неверяще повернулась к нему. – Что?.. Жорж помедлил с ответом. Откинулся на спинку скамейки, поймал опустившийся сверху дубовый лист. Не спеша разорвал его в клочья. И столь же неспешно, роняя по одному слова, задал вопрос: – Веришь ли ты в Бога, Сандра? Саша замерла. Облизала солёные от слёз губы. Жорж странно усмехнулся и ответил за неё: – Да нет, конечно. Твои ж ярые коммунисты… Вот мои предки, в колхозе, не такие были… Бабка, усопшая, и свечки ставила, и иконки всякие хранила, и мне давала… Однако, не помогло. Туфта это всё. Взгляд Жоржа потемнел. Саша догадалась, что он вспоминал выставку. Вон, и жилы на кулаках вспухли. – Так что я не особо верю в доброго Боженьку… А вот в чёрта – верю, – неожиданно признался Жорж. И добавил, повернув к Саше бледное лицо, растянув губы в улыбке: – Не поможет Бог – подсобит чёрт. Главное – верить в это. Поняла, Сандра? – Я… – Саша запнулась. – Разве ты не хочешь отомстить? За себя, за Эвана? – Жорж, я… – слова не шли, застревали в горле. В глазах Жоржа плясали огоньки. Он вдруг порывисто сжал её руки, стиснув чуть не до боли. – Нам не поможет закон. Сама знаешь, всё куплено. И твой Игорёша будет выходить сухим из воды. Гадить. Снова. Снова. И снова. Разве ты хочешь этого?.. Саша зажмурилась. Выдохнула – как прорычала: – Нет! – Правильно. Он должен получить по заслугам. Все они, до последней сволочи. «Чтоб. Ты. Сдох», – Саша вспомнила фразу. Вспомнила тени. Рука дёрнулась сама собой, палец сделал круговое движение. Ах, если бы, если бы… «Подсобит… чёрт?» – Я знаю, что нам делать, Сандра. Знаю того, кто может помочь, – твёрдо сказал Жорж и посмотрел ей в глаза. – Ты со мной? Тишина. – Ты со мной, Сандра?.. – Да, – ответила она. Подобрала пыльное яблоко, вонзила в его бочок ногти… И добавила: – Показывай своего чёрта. Голос её не дрогнул.Глава 15. Туман. Первая жертва
…Она дрожала как осиновый лист и сглатывала, давясь рыданиями. – Когда вы видели Свету в последний раз? – спросил Туман. – Утром, как с-собрала в школу… – запинаясь, ответила женщина. – Всех п-подружек обзвонила, всех!.. Попрощались они, после уроков. И в-всё. Никто больше не видел… не знает, куда Светочка пош-шла… А телефон он-на дома забы-ы-ыла-а-а… Туман стиснул зубы и мигом представил сотню самых разных вариантов. Плохо, когда средь бела дня пропадает человек. Но в сто раз хуже, когда исчезает ребёнок. Восьмилетняя Света словно растворилась в воздухе. Самое поганое, что Туман её знал. Учились в одной школе, только Света – в классе, параллельном Алёнкиному. «Так. Без паники. О плохом не думаем», – урезонил себя Туман. Положил руку на плечо бедной матери и посмотрел ей прямо в глаза. – Без паники, Тамара Тимофеевна. Найдём. «Отыщем. Живую и невредимую». Работали по отлаженной схеме: разделившись на группы, Туман и другие волонтёры стали прочёсывать территорию. Кто пешком, кто – на машинах, они с обострённым вниманием проверяли самые разные места: заросли у школы, укромные уголки у гаражей, детские площадки и недострои. Время неслось с бешеной скоростью. Суббота исчезала, уступая воскресенью. Следов Светы не было. Нигде. Туман остановился, обводя взглядом ряд серых домов. То тут, то там в окнах зажигались огни, задвигались шторки на ночь. Быть может, сейчас, в одной из этих квартир… «Нет. Не думать о плохом. Не думать!» – приказал себе Туман. Повернулся к столбу, чтобы наклеить ориентировку. Руки предательски дрожали. И вдруг – правый бок точно стрелой прошило. – Ах!.. Туман скрючился, выронив лист. – Эй, ты чего? Тяжёлая ладонь на плече, обеспокоенные лица вокруг. – Да всё нормаль… – начал было Туман, распрямляясь, – и тут же поморщился снова. – У тебя, часом, не аппендицит? – с тревогой спросил старший группы, Михалыч. – Не, вырезали давно, – отмахнулся Туман. Расправив плечи, провёл рукой по лицу. Кожу покрывала холодная испарина. Туман подобрал ориентировку и быстрей наклеил её. Шагнул было в сторону гаражей, но Михалыч резко преградил ему путь: – Вот что, друг… отправляйся-ка ты домой. Сейчас провожающего выделю. Туман вскинулся, задохнувшись от возмущения. – Ты что? У нас же каждый человек на счету! – Ты себя со стороны видел? Вот-вот. Белый как смерть, дрожишь до сих пор! Нетушки, Ваня, домой – значит, домой. – Я в порядке, я… – Кир только что звонил: ещё люди придут, смена. А ты… – старший помолчал. – Вижу, тяжко тебе. Спать давно пора. Ты сам ведь ещё ребёнок. – Я?! Да мне в ноябре восемнадцать!.. – Сейчас не ноябрь, – отрезал Михалыч и скомандовал: – Коля – проводи. – Я сам, – огрызнулся Туман, силясь побороть дрожь. – Вон мой дом, через улицу. – А если в обморок упадёшь? По дороге? – парировал Михалыч. – Нет, дружок. Пойдёшь с Колей, как миленький. Быстро доведёт и вернётся. – Но… Михалыч кинул на него выразительный взгляд. Туман поморщился. Посмотрел на подоспевших сменщиков: крепкие, бодрые. А у него до сих пор внутри всё трясётся, как холодец. – Добро… – вздохнул Туман. «Позорище. Слился, а ещё называешь себя волонтёром…» – Найдём Светку – звякнем тебе, – пообещал Михалыч. – Всё, пока! – Пока. И Тумана повели домой. Не прошло и трёх минут, как Коля («Не надо меня до квартиры вести, я сам!») убежал обратно, снова присоединяясь к поискам. Туман же, с болью посмотрев на удаляющуюся группу, открыл дверь подъезда и поплёлся вверх. В боку по новой дёргало. Лифты Туман не любил: поднимался по лестнице, медленно проходя площадку за площадкой. Чем ближе к его квартире – тем больше наваливалась усталость. Туман зевал, морщился… и презирал себя. Вновь и вновь возвращаясь мыслями к поискам несчастной девчонки. Он должен быть там, а не здесь. Что за чёртов приступ? Как в ДК почти. Воспоминание о ДК заставило на миг остановиться. Вспомнить всю катавасию с коробкой, Крестом и их походом в музей. «Чертовщина какая-то. Говорят, все болячки от нервов. Похоже на то». Туман знал, что бодриться двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, нельзя. Будь он хоть каким пуленепробиваемым на вид, эмоции не исчезали. Он вовсе не железный. Вот всё и собралось в кучу: нервяк из-за Креста, Светки… Алёны и мамы… Мамы. Туман помедлил, прежде чем повернуть ключ в замке. Алёнка удачно гостила у тёти Ани, а вот мама… Где гарантия, что в его отсутствие у неё не случился новый приступ? Они всегда происходили ближе к ночи, а прекращались только под утро. Сейчас же стояла глубокая ночь. Уходил он вечером, когда всё было нормально. И, разумеется, никакие ножи-вилки не убрал. Ключ легонько царапнул по замочной скважине. «Ладно, – сглотнул Туман. – Не в подъезде же ночевать? Быстро открою. Шустро забегу к себе…» Раз поворот, второй – тихо-тихо. «Если Мачеха меня в комнате не поджидает». Туман шагнул в тёмную прихожку и как можно тише закрыл дверь. Щёлкнул вторым замком и обернулся, усиленно приглядываясь. Тишь да гладь, будто в тёмной реке. Туман скинул куртку, ботинки и, крадучись, пошёл к повороту. Ему оставалось свернуть, пройти пару метров до своей комнаты, как темнота ожила… И напала. – Ненавижу! – вдарил по барабанным перепонкам неистовый визг. Туман шарахнулся назад, налетел на тумбочку и грохнулся оземь. Над головой со свистом пролетело что-то блестящее, и Мачеха – а это была именно она – кошкой прыгнула на него. Царапая всё, до чего только могла дотянуться, вопя так, что, казалось, вот-вот рухнет потолок: – Ненавижу-ненавижу-ненавижу!.. – Мам… мама, это я! – защищаясь, закричал Туман. Он давно знал, что орать, взывая к разуму, в таких случаях бесполезно, однако не мог сдержать себя. Ему оставалось лишь оберегать открытые места тела, не отбиваясь в ответ. Пытаться улучить момент – и спеленать, обездвижить безумную Мачеху, или в комнату свою забежать. Дождаться утра. Возвращения Мамы. Ногти, желавшие добраться до горла, проехались по щеке. Тут же вспыхнула боль. – Ненавижу-ненавижу-у-у-у!.. – завыла Мачеха. Туман извернулся, спихнул-таки её с себя. Вдарил кулаком по кнопке включения света – лампочка загорелась, мигнула… И опять взорвалась. Однако Туман успел увидеть огромные зрачки, оскаленные зубы… И силуэт в ночнушке, что опять понёсся к нему, как фурия. – Ненавижу! Туман спиной ввалился в свою комнату, но дверь закрыть не успел – Мачеха заскочила следом одним звериным прыжком. Ударила его в грудь обеими руками и вновь оседлала опрокинутого сына. – Мам, это я, Ваня! – не сдержался Туман. – Нет, это ты-ты-ты! Ненавижу!.. – проорала Мачеха, словно видя в нём отца. Туман заёрзал, пытаясь скинуть её с себя. Но Мачеха прилипла пиявкой, оплела руками-ногами, словно Толкиновский Голлум, готовый убивать ради кольца. В слабом свете, что лился сквозь занавеску, глаза её казались совсем бездонными, зовущими, как бездна. – Ненавижу-у-у-у! – ногти-когти распороли кожу у левого глаза. Ещё бы чуть-чуть – и… Туман поднапрягся и перевернулся. Придавленная Мачеха взвыла, руки её заметались, стараясь ударить как можно сильней, больней, вонзить ногти поглубже. Морщась от боли, Туман что было силы стиснул её лицо обеими ладонями. Как папа сотню лет назад. И зашептал, стараясь усмирить дрожащий голос: – Ты дома, Танечка. Ты в безопасности. Мы с тобой. – Ненавижу!.. – Ты дома. Ты в безопасности… Мачеха вдруг зарыдала, затряслась всем телом. Да только Туман, запнувшийся от неожиданности, расслабился зря. Правая рука Мачехи, метнувшись под кровать, снова понеслась к нему. Туман приметил знакомый сизый блеск – авторучка, свалившаяся со стола, – и едва успел увернуться. Любимая ручка чуть не вошла ему в горло. Прямо под подбородком. – Ненавижу-ненавижу-ненавижу!.. – Танечка… – Ненавижу тебя! Долго, бесконечно долго продолжался этот бой, вой… Но в конце концов Туману удалось скрутить Мачеху, занести её в спальню и закрыть дверь на ключ. Стоило ему отойти на шаг – и на дверь бросились изнутри. Зацарапали, заорали привычное: «Ненавижу». – Спокойной ночи, мама, – еле слышно вздохнул Туман. Едва живой от усталости, он всё же вкрутил новую лампочку в коридоре. Навёл там порядок, вернул на кухню закинутый в угол нож… И, зайдя в свою комнату, вырубился, лишь коснувшись головой подушки. Про то, что Михалыч так и не позвонил, Туман даже не вспомнил. *** Будильник прозвенел в пять. Туман привык вставать рано, в том числе в выходные. Разлепив глаза, он рывком сел на кровати и поморщился. Всё тело болело, а желудок ворчал, как некормленый кот. Надо бы скорей принять душ, сварганить завтрак. Но сперва-наперво… «Мама». Туман подошёл к её комнате и долго слушал у двери. Затем всё-таки открыл. Мама спокойно спала на кровати, и дыхание её было ровным, как у счастливого младенца. Всё было хорошо. Туман тихонько прикрыл дверь и пошёл умываться. Но, не успел он и выдавить пасту, как в голове что-то щёлкнуло. Туман уставился на своё отражение в зеркале и побелел. «Света», – вспышкой пронеслось в мозгу. Туман бросил щётку в стакан и рванул обратно в комнату, за телефоном. …Поиски продолжались. Подключили ещё больше волонтёров. Надежда оставалась, но… Туман стиснул нечищеные зубы и пошёл обратно в ванную. Мысли уже неслись вскачь: вот он готовит завтрак, одевается, приводит домой Алёнку – и снова, быстрей, стремглав на поиски! Пожалуй, никогда в жизни он не умывался так быстро. Туман допивал чай, когда на кухню, одетая в халатик поверх ночнушки, заглянула мама. – Доброе утро, дорогой! Уже позав… – начала было она – и осеклась, увидев его лицо. Туман так и впился в неё глазами: мама, родная, настоящая мама! Забыл напрочь про все свои синяки-царапины – так обрадовался. Мама же нахмурилась. Подошла и, взяв его лицо в ладони, стала пристально разглядывать. – Это что такое? Подрался? На миг всё замерло у Тумана внутри. До чего ласковое прикосновение. Неужели, она не помнит? Ничего-ничего?.. «Конечно, не помнит. Первый раз, что ли? На что ты, дурак, надеешься?» – Ерунда, поцапался с одним, – с напускной бодростью соврал Туман, нежно отталкивая мамины пальцы. – Ладно, мам, мне бежать пора! Щас Алёнку приведу – и на поиски. Маленькая девочка пропала, найти надо! Мама нахмурилась сильней. – Не нравятся мне твои поиски. Особенно, ночные. Вчера во сколько пришёл? – Да какая разница… – Нет, есть разница! Как подумаю – так… – Ну, мам, – Туман встал, приобнял её. Мама сразу прильнула к нему, обнимая в ответ. Вздохнула. – Знаю, ты большой. Знаю, делаешь важное дело. Но как представлю, что ты там, среди опасностей… – Нас много, мам. Не пропадём. «Я не могу сидеть дома, как ты». Мама покивала, погладила его по спине. Вздохнула. – Ладно уж, беги… Ане там привет передавай, и за сладости поблагодари, – сказала она, поставив на стол вазочку с остатками конфет, и стала наводить себе кофе. – Конечно, не волнуйся! Вскоре Туман уже нёсся к дому тёти Ани. Он находился недалеко, в квартале от них. Вот и нужный подъезд, этаж… Туман потянул носом. Даже через дверь сладким пахнет. – Здравствуйте, тётя Аня! – поприветствовал он, когда открылась дверь. – Здравствуй-здравствуй… – задумчиво ответила тётя Аня, отступая на шаг и разглядывая его. Но про внешний вид его ничего не сказала. Как всегда. Тётя Аня была дамой неопределённого возраста. Вроде глаза всеточке морщин, а блестят бирюзой, как молодые. Волосы то ли седые, то ли платиновый блонд. Одета, правда, по-бабски: кофточки закрытые, юбки по щиколотку, кружевные воротники всё время… – Заходи, – пригласила она и крикнула, повернувшись в сторону гостиной: – Алёна, мой ангел! Собирайся! Туман прошёл мимо кухни, из которой тянулись приторные запахи, и шагнул в гостиную. Она всегда поражала его: ни пылинки вокруг, всё в идеальном порядке: книжные томики по цветам, симметрично расположенные картины, мебель неброских расцветок и простых форм… Алёнка сидела в кресле, что-то рисуя. Вот увидела брата, закрыла альбом. Туман улыбнулся. – Привет, кукла! Что рисуем? Алёнка мотнула головой: – Так, ерунда. – Покажешь? Алёнка насупилась и прикрыла альбом ладошкой. – Нет, рано ещё! Потом! – Ну ладно, – легко согласился Туман. – Готова? Тогда пойдём. Перед выходом тётя Аня опять передала кулёчек конфет для мамы. Потрепала Алёнку по волосам – та похихикала – кивнула холодно Туману и закрыла дверь. Туман же передал кулёк сестре, крепко взял её за руку и повёл домой. Они были уже на полпути к дому, когда случилось это. Впереди, в толпе идущих на променад туристов, мелькнул до боли знакомый силуэт. Льняные волосы, причёска, пальто… И Туман встал как вкопанный. В голове билось одно-единственное слово: «Папа». – Папа! – не слыша себя, крикнул Туман и сорвался с места. Он забыл про всё на свете: про свои злые мысли, про то, как думал о нём, как о предателе, о том, кто бросил безумную жену на малолетних детей и сбежал незнамо куда… Но сейчас, когда Туман оголтело нёсся к фигуре отца, в груди его рождалось новое чувство, надежда на то, что вот теперь всё точно будет хорошо: папа вернётся, мама выздоровеет, всё это было недоразумение, и они с Алёнкой… «Алёнка». Туман едва не упал на бегу. «Алёнка где?!» Ноги чуть не подкосились. Торопясь за призраком отца, он побежал, бросив её одну. Отцепив руку. Туман вихрем развернулся… Сестры позади не было. – Алёна!.. Туман рванул обратно, бешено заметался, теряя разум. Где они стояли, когда он увидел отца? Где они стояли?! Витрина магазина, столб, туристы, девки в кожаных юбках, автобус, туристы, столб, мужик в шляпе, столб… Что-то розовое – кулёк конфет? Самый краешек? «Алёна!» И мужик рядом, в шляпе. Что-то говорит, тянет руку… Внутри полыхнуло. Туман разом вспомнил всех ненайденных детей. И найденных – мёртвых – тоже. Казалось, он покрыл всё расстояние за секунду. – А ну отошёл от неё! – проорал Туман не своим голосом. Алёнка подпрыгнула, и мужик отпрянул. – Молодой человек, что вы кричите? – возмутился было незнакомец, но Туман сунулся к самому его лицу, дыша ненавистью. – Я сказал: пошёл! Мужик перевёл взгляд на Алёнку, стоявшую за столбом. – Это, что, брат твой? Алёнка гордо вскинула подбородок. – Да! – Я непонятно выражаюсь? – процедил Туман, зверея. Мужик примиряюще вскинул ладонь. – Да я помочь хотел. Вижу – девочка, одна… Вдруг потерялась? – помолчав, мужик укоризненно добавил: – А вы где были? Не стыдно? Оставили такую маленькую… У Тумана дёрнулась щека. – Шли бы вы… – бросил он и отвернулся. Алёнка подошла и взяла его за руку – цепко, как обезьянка. Мужик попыхтел-попыхтел – и, наконец, пошёл по своим делам. Да только, пройдя несколько шагов, обернулся. – Странная у вас сестрёнка. – В смысле? – прищурился Туман, ещё готовый к драке. Рука Алёнки дрогнула в его руке. Он сжал её покрепче – всё хорошо, мол. – Она сказала, что ей так и надо, – ответил мужик, указав пальцем на столб, и ушёл. Лицо Тумана вытянулось. Держа Алёнку по-прежнему крепко, он подошёл к столбу и, обойдя его, увидел наклеенную ориентировку. С фотографии глядела Света. *** …Попросив у Алёнки прощения («Это был не папа. Мне показалось»), Туман ещё раз провёл с ней ликбез на тему, как вести себя с незнакомцами, и стал расспрашивать о Свете. На расспросы Алёнка сперва угрюмо молчала, затем всё же раскололась. Видите ли, Света обижала её в школе. Пару раз какашку собачью в рюкзак подкладывала, подножку делала. «Детские обиды», – хмыкнул Туман, однако осадочек после разговора всё-таки остался. Приведя сестру домой и строго-настрого наказав ей запереться в комнате ближе к ночи («Да помню я», – закатила глаза Алёнка), Туман позвонил Михалычу и побежал на сходку. Там он, на всякий случай, рассказал про мужика в шляпе, получил новое задание и отправился на поиски с другой группой. Посторонние мысли Туман отмёл. Запретил себе думать об отце, маме и Алёнке. Сейчас самым главным было – Свету найти. Для это требовался холодный разум и предельная собранность. Всё равно что быть солдатом на войне. На улице темнело, результата не было. «Пока ребёнок не найден – он жив», – в который раз повторил Туман. Подкрепился чаем из термоса, проверил маршрут по карте. Это обошли, там всё обыскали… Туман старался не смотреть на мрачные лица других участников группы. Внимательно проверял каждый куст, каждую детскую площадку. Не мелькнёт ли где зелёная курточка? Синий рюкзак? Две рыжие косички?.. Однако увидел Туман голубя. Взгляд прошёлся по нему мельком, вернулся, остановился. Ещё одна мёртвая птаха, как у ДК. И белёсые черви так же шевелятся. И опять нет времени. Не похоронишь трупик, надо дальше идти. Туман и пошёл дальше. Но что-то, какой-то звук, заставил обернуться. Голубя на месте не было. – Курлык! Моргнув, Туман поднял голову. Мёртвый голубь сидел среди ветвей. И черви, извиваясь, падали с гнилой тушки на землю. «Какого?..» В правом глазу голубя мелькнуло красное, точно вставленный рубин. А затем… Птаха раскрыла изломанные крылья и, курлыкнув снова, полетела куда-то в темноту. В сторону только что обследованного сквера. – Ванёк, ты куда? – Эй, Туман? – Туманский, что с тобой? Позади кричали, но Туман не слушал. Боясь оторвать взгляд от странного существа, он бежал по дороге, чудом избегая опасностей. Но вот терпкий запах палой листвы, ажурные тени от фонарей на брусчатке дорожек… Шлёп. На нос ботинка свалился червяк. Туман отбросил его в сторону и рванул по газону, в кусты. Туда, где секундой ранее слышал «курлык». Разумеется, он тут же споткнулся. Какой-то коварный корешок попался под ноги, и Туман с размаху грохнулся на землю. Аж глаза от боли зажмурил. …И тут оцепенел. Здесь, у земли, пахло не только червями, листьями и дождём. Здесь витал ещё некий мрачный, железистый запах. Туман понял, что увидит перед своим лицом, ещё не открыв глаза. Зубы стиснулись до ноющей боли, веки распахнулись… Прямо перед ним лежало тело в знакомой по фото курточке. Света. С перерезанным горлом.Глава 16. Монти. Демон из кольца
…На горле её спокойно билась жилка, а на груди сиял кулон из бирюзы, оправленной в серебро. Изысканная вещица, что ещё больше подчёркивала красоту глаз и волос хозяйки. Грета была красивой и, безусловно, умела себя показать. Монти смотрел на неё, и чудилось ему нечто знакомое, Риткино. Ведь она тоже любила смотреть на него так: с лёгкой усмешечкой, свысока. Приподняв изящный подбородок. Даже имена похожи: Ри-та, Гре-та… – Что ж, все в сборе, – тем временем, довольно сказала Грета, обведя взглядом лица гостей. Монти насупился в своём кресле. Жорж подался вперёд, а Сандра выпрямилась, напряжённая как струна. «Что я здесь делаю? – в который раз спросил себя Монти. – Ведь бред какой-то…» Во всём виноват Жорж. Именно он сбил его с панталыку: уболтал чуть ли не до потери пульса, прожужжал все уши про эту немку, сверхсилы какие-то, про возможность отомстить… Монти внимал ему молча, крепко сжав кулаки на коленях. Прокручивая в голове недавние события. Отомстить. Да. Жорж знал, на что давить. Отлично понимал, что месть, только месть занимала сейчас все мысли Монти и Сандры. Поэтому, наплевав на здравый смысл, они и оказались тут: в полутёмной комнатке, полной загадочных теней и сладких, точно сироп, запахов. «Не поможет Бог – подсобит чёрт». Кажется, так он выразился? Монти попробовал вспомнить, что говорил ему Жорж. Почему-то получалось плохо. Зато мигом вспомнилось, как в тот проклятый день он примчался в отделение милиции и заявил на Филиппа. Но… В глазах полыхнуло, словно сказочная жар-птица пронеслась. Перед Монти, будто воочию, встал сержант спустя три дня: та же постная мина на лице, та же скука во взгляде. И слова: «Товарищ такой-то чист. Не было его поблизости, алиби подтвердилось… Да и мотоцикл давно продан. Гуляй, пацан». Монти проглотил это… и взорвался. В рассудке его помутилось. Надрываясь, он кричал про себя, про Филиппа и Риту, про её задания и явное желание отомстить, но всё это было бесполезно. Непонятно как Монти очнулся на улице, где незнакомый рядовой придерживал его за плечо, чтоб не упал. «Иди домой, парень. Понимаю, тяжко тебе, ребёнка жалко, но… Нет улик, одни догадки твои. А ты плох. Очень. Чуть драться не полез, в милиции – это ж надо! Да тебя за такое… Короче, беги, пока сержант добрый. Беги!» После этого Монти, рассвирепев до крайности, собрался идти на рынок – туда, где обычно тёрся Филипп с дружками. Но вовремя одумался, включив голову. В этом деле не стоило рубить с плеча. Чего он добьётся, если обвинит его прилюдно? Да, наверняка успеет врезать парочку раз – ну и дальше-то что? Их больше, и доказательств у него нет. Номер злосчастного мотоцикла был замазан грязью; кто сидел за рулём – неизвестно. На голове водителя был шлем, да и свидетелей, прохожих, почти никого. Это потом все набежали. «Пускай не Филька. Но кто-то из его шестёрок, по указке», – твёрдо решил Монти и сузил глаза, вспоминая Риту. Как она стояла там, вдалеке. Лыбилась, чёртова кукла… Можно потрясти её. Попробовать зайти с другой стороны. Но и здесь нужна подготовка. Монти варился в собственных мыслях, строил грандиозные планы – и отметал их, как мусор. А затем пришёл Жорж. И вот он сидит тут, в пахучей комнатке, похожей на приёмную борделя, и ждёт непонятно чего. «Бордель. Бред». – Быть может, начнём? – не выдержав, спросил Монти. – Зачем вы нас позвали? Сколько можно молчать? Грета улыбнулась, изогнув алые губы. – А разве ты не в курсе? Милый мальчик?.. Насмешка в голосе. Крохотная, едва уловимая, но для Монти достаточная, чтобы насупиться сильнее. – Намёками сыт не будешь, – грубо ответил он, и Жорж вскинул брови, беззвучно сказав: «Нарываешься…» «Да, нарываюсь!» – Монти сверкнул глазами в ответ. Ненависть, ярость, горе – всё, что разбухало у него внутри, подавляло природную скромность и вежливость. А презрение, нет-нет да мелькавшее во взгляде Греты, заставляло держаться настороже. «Видишь меня насквозь? А, милый еврейский мальчик?» – будто вопрошала Грета. И черти плясали в холодной голубизне… – Мы собрались здесь, – торжественно начала Грета, – чтобы восстановить справедливость. Жорж кивнул, а Сандра покрепче сцепила руки. – Чтобы наказать врагов. Тех, кто ушёл от расплаты… кто продолжает радоваться, пока мы страдаем! – «Мы»? – почти фыркнул Монти. Чем дальше, тем больше не нравилась ему эта немка. – Вы-то тут причём? Кажется, Жорж замычал. Сидел бы поближе – отвесил бы младшему подзатыльник. А Грета повернулась к Монти всем лицом, и голос её стал нежен, как взбитые сливки. – Ты видишь во мне врага, да, мальчик? Не веришь мне? – Нет, – честно ответил Монти. Грета тихонько засмеялась. – Они тоже не верили, – сказала она, и у Монти вдруг перехватило дыхание, Сандра всхлипнула, а Жорж – громко ругнулся. Потому что Грета закатала рукав, показывая страшные шрамы. – Они не верили, что мы против Гитлера. Немцы – значит, враги. Без вариантов, – тихонько сказала Грета и невесело улыбнулась. Взгляд её затуманился, и тонкий палец провёл вдоль страшной отметины, что обвивала руку, точно змея-альбинос. – Когда-то я жила не здесь. Когда началась война, мою семью депортировали. Заставили работать: кого – лес валить, кого – на рудниках, а кого… – улыбка Греты превратилась в оскал. Речь её замедлилась – и потекла бурным потоком: – Меня заметили там. Один командир… Отец воспротивился. Кто захочет, чтобы дочь была подстилкой? Но силы оказались слишком неравны… Грета прерывисто вздохнула. – Бедный папа. Мама. Брат мой, старший, Ганс… Сестрёнка Анне… Отца расстреляли первым, затем и брата. Мама с Анне только сами умерли, не выдержав всего… Меня же передавали из рук в руки, как приз. Думала, так и сдохну, придавленная очередным вонючим мужиком… думала, скорей бы, скорей… но тут, в нашем посёлке… появились другие немцы. – И вы стали работать на них? На фашистов? – скрежетнул Монти. – Да, – без утайки, легко ответила Грета. Монти задохнулся. – Вы… – Не торопись судить, мальчик. Да, я была с ними. Формально. И, пользуясь положением, спасала всех, кого могла, – гордо ответила Грета. – Именно спасённые замолвили за меня словечко, благодаря им я здесь. И я жива. Монти обвёл взглядом друзей. Жорж неотрывно смотрел на Грету, глаза Сандры подозрительно блестели. «Они верят ей. А я?..» Видимо, спасённые были птицами высокого полёта. Как ещё объяснить то, что Грета тут, в милой квартирке, а не подыхает от сифилиса в каком-нибудь лагере? Не расстреляна до сих пор? «Эти шрамы. Может, когда-то она просто попала в аварию? Может, она всё врёт? Всё-всё?» – Ты сомневаешься, что я страдала, мальчик, – словно прочитав его мысли, вновь начала Грета. – Что ж, имеешь полное право на это. Как и право на месть. Как все мы. Как я. – Кому вы хотите отомстить? – прошептала Сандра. – Тому, кто уничтожил мою семью, – ответила Грета, и голос её зазвучал боевым рогом. – Он здесь, живой и невредимый. Успел сбежать, когда запахло жареным… а теперь стал большой шишкой. Радуется, живёт припеваючи… Рука Греты, лежащая на столе, сжалась в кулак. Белизну кожи ярко расцветили вены. – К нему не подобраться, но я смогу. С вашей помощью. – Подсобит чёрт? – холодно спросил Монти. Глаза Греты сузились. Две льдинки, два голубых кристалла. – Верно, мальчик. Нам нужен именно чёрт. – Бабкины сказки, – хмыкнул Монти, наблюдая за Гретой. Та не смутилась. Лишь улыбка стала шире, того и гляди губы лопнут. – Умный, умный мальчик… Ведь здесь не обошлось без бабки. Моей, родной бабушки, что умела колдовать. Тихий смешок Греты пролетел по комнате, и Монти вздрогнул, заметив, как шевельнулись тени. «Бред. Кошки у неё, по углам сидят…» Но тут мигнул свет, заёрзали Жорж и Сандра. Копошение в тенях исчезло. Зато прядь волос Монти, прямо за ухом, тронул сквозняк – точно чьё-то дыхание. – Дар её был силён, – продолжила Грета, помрачнев. – Да только маме и мне досталась его кроха, толика. Не помог он, когда был нужен. Не спас. Однако… Грета стрельнула взглядом в Жоржа, Сандру, Монти. Оглядела всех по очереди. – Однако я всё же умею кое-что. Знаю, как найти то, что поможет всем нам. – Что же? – с вызовом спросил Монти. – Знаешь ли ты, что такое Аненербе? – вопросом на вопрос ответила Грета. Тишина сгустилась, словно перед бурей. Но, пораскинув мозгами, Монти всё-таки ответил. Бросил презрительное, сквозь зубы: – Что, очередная пакость фашистов? Вундервафля какая-то? Грета расхохоталась, красиво запрокинув голову. – Почти угадал! Тайное общество, что работало на фюрера. Изучало тайны земли, экстрасенсов и колдовство… Там было невероятно много подразделений. Всё это поведал мне один кавалер. Он был очень, очень разговорчив… Особенно, после моей наливки, – криво улыбнулась Грета, щёлкнув ногтем по графину, полному багровой жидкости. – Именно он проболтался о том, что хитрованы Аненербе ступили на наши земли. Отыскали место Силы и… Монти не понял, когда подался вперёд. Сел в точности в такой же позе, как и друзья, весь превратившись в слух. – И вызвали демона, – тихо прошептала Грета. Сандра ахнула и прикрыла рот ладонью. Монти же свёл брови к переносице. – И что? – Они пленили его. Заточили в кольцо из серебра. И, довольные, намерились преподнести фюреру. – Зачем?.. – спросила Сандра. В неярком свете блеснула улыбка. Грета выдержала паузу, отпив глоток из бокала с наливкой. Струйка питья стекла из уголка её рта, будто кровь. – Разве ты не догадываешься, девочка? Чтобы уничтожить врагов. Подчинить весь Союз. Весь мир. Чтобы арийцы, эта «раса господ», царствовала… Ведь этот демон мог исполнять желания, давать мощь. Силу, что людям и не снилась. – Враньё, – отчеканил Монти, откидываясь обратно на спинку кресла. – Гитлер проиграл войну. Не было никакого демона! Грета не спеша вытерла рот. Мазнула испачканным пальцем по столешнице, оставив красный завиток-отпечаток. Усмехнулась, не глядя на Монти… А затем сказала: – Гитлер проиграл, это правда. Потому что демон так и не добрался до Берлина. – Откуда ты… – Я узнала об этом недавно. Подслушала разговор. Отряд, что нёс то кольцо, попал в засаду партизан. Битва была лютой… Стоял сорок пятый год, близился конец войны. Там полегли почти все – и немцы, и русские. Лишь один из солдат выжил, еле доползя до ближайшей деревни. Утратил память, чуть не весь разум потерял от контузии… Его выходила одна женщина. Он вспомнил всё буквально на днях. Приехал в город, зашёл в пивную… Там и рассказал о бое, упомянув чудны́е знаки на вещах противника… и я поняла, что это были они. Из Аненербе. А шестое чувство это подтвердило. – Где это было? В смысле, битва? – жадно перебил Жорж. Грета словно погладила его взглядом и ответила: – На подступах к городу. – Ты имеешь в виду… – Да. К нашему. Глаза Жоржа расширились, но Монти всё ещё не верил. Монти сомневался как никогда в жизни. – Почему демон не помог им? Раз такой могучий? – Для демона – любого – нужен ритуал. Кровь. Жертва. Время… А этого не было. Их атаковали сразу. – Но разве они не получили силу? Когда пленили его? Грета слегка нахмурилась, будто прислушиваясь к себе. Потом решительно мотнула головой. – Не думаю. Они фанатично любили своего фюрера. Хотели преподнести демона, как цельный, нетронутый дар… Вряд ли они считали себя достойными, чтобы получить хоть каплю его Силы. – Прошло почти десять лет… – негромко заметил Жорж. – Неужели никто не раскопал останки? Губы Греты тронула горькая усмешка. – Знаешь ли ты, сколько непогребённых солдат? Сколько боёв было на нашей несчастной земле? Ведь до сих пор кости ищут… Жорж опустил голову. – Ты права. – Именно поэтому ждать нельзя. Тот солдатик не зря вспоминал своих друзей. Конечно, он захочет, чтобы их останки упокоились в мире. Он выйдет на кого следует, и кольцо найдут. Не мы, так другие. – Откуда вы знаете, что кольцо там? – спросил Монти. – Это мог быть другой отряд! Грета посмотрела на него в упор, и возле уха опять пронёсся ветер. – Я была там, около того леса. Кольцо на месте, я чувствую. Рот Монти дёрнулся в нервной усмешке. – Да ну? А что ж сами его не добыли? Неохота руки пачкать? Грета не ответила на выпад. Лишь сказала тихо и просто: – Я не могу зайти в тот лес, меня не пускают. – Кто? – Кости партизан. Души русских. Они чуют немецкую кровь… отголосок моей силы… А вас – пропустят. Наступило молчание. Оно длилось бесконечно долго. Казалось, в голове каждого из трёх скрипят шестерёнки, вспыхивают разряды мыслей. Но вот… Ножки мягкого кресла скрежетнули по полу. Монти встал – бледный, но решительный. – С меня хватит. Сандра захлопала ресницами, Жорж беззвучно ругнулся, но Монти уже было плевать. Уперев тяжёлый взгляд в Грету, он добавил: – Кормите других своими сказками. Чушью этой, собачьей! Сандра, Жорж, ну посмотрите вы на неё! Шрамы эти… Неужто верите?! Друзья не ответили. Грета, скользнув пальцем по столу, нарисовала крестик и мимолётно улыбнулась. – Так значит, да? – с горечью произнёс Монти. – Ну, дело ваше. А с меня хватит. Всё, баста! Монти развернулся на каблуках – злой, зубы сжаты. Он знал, что друзья не пойдут за ним, чувствовал их взгляды, как прицел в спину. Горько, погано было на душе. Грета заговорила, когда рука его коснулась двери: – Разве ты не хочешь найти отца? И Монти застыл, превратившись в камень. – Что?.. – чужим голосом выдохнул он, оборачиваясь. Грета не дрогнула. Подперев одной рукой голову, продолжила водить пальцами по глади стола. На Монти она не смотрела. – Отца, что пропал в войну. Не хочешь? – Откуда вы… – Монти запнулся, и лицо его внезапно перекосило. Губы скривила злая усмешка. – А, Жорж. – Ничего я не… – Значит, вы подслушали. Или с маминой подружкой поговорили. Знаю я ваши штучки! Думаете, умелый манипулятор, да? Ха! Да я вас насквозь… Взгляд льдистых глаз резанул по нему, точно незримый меч. Распоров грудь до костей, подло ударил без предупреждения. Боль пронзила каждую клеточку. Монти заорал, но изо рта не донеслось и звука. И тут… Комнату заволокло пепельно-серым дымом. «Не может бы…» Захрипев, Монти повалился на ковёр. «Сандра… Жорж… Это ловушка! Она…» Слева грянул взрыв, дохнуло жаром. Пол и потолок поменялись местами, и Монти забыл, где находится, забыл своё имя, друзей и опасную Грету, забыл всё-всё-всё… В ушах звенело, перед глазами – плыло, а в правой руке будто завёлся хищник: урча, он грыз её изнутри, ломая кости. Но вот глаза открылись. Он всё ещё был жив, всё ещё находился в траншее. Правый рукав багровел от крови, а в паре метров дальше, среди крошева, лежал Степанов. Точнее, его половина. Он всхлипнул. Подполз ближе в глупом стремлении помочь. Обрубок, огрызок человека уже не шевелился, грунт жадно впитывал кровь. Но вот что-то блеснуло у левой руки. Зеркальце Степанова. То самое, перед которым он тщательно брился каждое утро. В любую погоду, при любых обстоятельствах. Только теперь оно было разбито. Дробилось, точно покрытое паутинкой, отражение. Карие глаза, чёрные кудри, прилипшие ко лбу. И лицо – знакомое… И незнакомое. Но в миг, когда в глазах вспыхнуло понимание, рядом послышались крики. «Фашисты. Фашисты идут», – успел понять он, когда мир снова взорвался. *** – Итак, мальчик… – негромко сказала Грета. – Что ты скажешь теперь? Монти – белый как простыня, весь облитый потом, – отмахнулся от рук друзей и неловко встал на ноги сам. Бледные, ошарашенные Сандра и Монти смотрели на него во все глаза. Грета же смотрела в стол, как и раньше. Словно не было её взгляда-меча. И видения этого… не было. – Что скажешь? Ты же видел его. Монти не ответил. – Я не знаю, жив ли твой отец. Могу лишь показать прошлое. Совсем чуточку. Мой дар слаб, я уже говорила. Но… – Грета медленно облизала губы, – …если мы приручим демона, мои силы возрастут. Ваши – тоже. И ты найдёшь отца, мальчик. А если он мёртв… Что ж. Окажешь костям последние почести. Грета замолчала, и руки Монти сжались в кулаки. «А если он мёртв…» Карие глаза. Пол тела в траншее. Слепящая вспышка и… «Последние почести». Шаг. Другой. Третий. Монти упёрся в стол, и Грета наконец подняла на него глаза. Лицо юноши дёргалось. По щекам текли слёзы. – Говорите… где искать демона, – сказал Монти.Глава 17. Чиби. Подарок на могиле
…Эмма демонически расхохоталась. – Её? На главную роль? Ирина Карловна, да вы… – Что? – ледяным тоном перебила Ириска, и слова «с ума сошли» застряли у Эммы в горле. Она в кои-то веки стушевалась, поняв, что переборщила. – Я имела в виду, Чиби у нас тихоня. Очень мягкая, незаметная… – облизав губы, сказала Эмма, пытаясь выкрутиться. Изобразить невинную овечку. – И её, такую… сделать главной… Ириска вскинула бровь. – Ну и что? Это тот самый типаж, который я ищу. К финалу спектакля тихоня должна стать яркой и смелой. Надеюсь, такой она станет и в жизни. Да, Инночка? – повернувшись к Чиби, тепло улыбнулась Ириска. Чиби же набрала воздуха в грудь и выпалила, наконец осмелев: – Ирина Карловна, Эмма права. Ну какая из меня главная героиня? Лучше Эмму возьмите, а я… Ириска вскинула руку, одним движением заставив её замолчать. – Ну уж нет. Как ты не понимаешь, девочка? Это же надо тебе! Такая добрая, скромная… Я хочу, чтобы ты добилась успеха! Чтобы стала пробивной! Глаза Ириски повлажнели от переполнявших её чувств, рука сжалась в кулак, что грозил неведомым врагам. Эмма же, зайдя на спину классной, молча посылала в Чиби лучи неприкрытой ненависти. «Ой, что потом будет…» – поёжилась та, втянув голову в плечи. – Кроме того, у тебя, Эмма, нет музыкального слуха. А Чиби у нас и поёт, и на флейте играет – самое то для спектакля-мюзикла, – добавила Ириска. – К тому же… к тому же там запланированы танцы. – И что? – грубовато фыркнула Эмма, скрестив руки на груди. – А то, милочка, – ответила Ириска, окидывая взглядом её плотную фигуру, – что для танца нужна лёгкость. Нужно изящество, которым… которым не все обладают. Лицо Эммы пошло пунцовыми пятнами. – Типа я жирная, да? – Эмма, что за глупости… – Вы сами сказали! Прямым текстом почти! – Эм… – Типа меня партнёр не поднимет? А эту худосочную – на раз, два? – вконец побагровев, заорала Эмма. – Ну и кто этот хлюпик?! Внезапно в дверь класса постучали, и она открылась. – Можно войти, Ирина Карловна? – спросил знакомый голос. – А вот и он, наш самородок! – довольно улыбнулась Ириска. – Входите, входите, молодой человек. Чего мы опаздываем? Сердце Чиби забилось чаще: в класс вошёл никто иной, как Туман. За ним, отставая на шаг, следовал Крест со свежей болячкой на носу. – Извините, Ирина Карловна. У нас новые пропавшие, – мрачно объяснил Туман, и лицо Ириски тут же вытянулось. – Забыл я. Как вспомнил – так прибежал. Но… Договаривать не было нужды. И так всё понятно. Туман рвался обратно, на передовую, искать и спасать. Делать куда более важные вещи, а не обсуждать это Шоу талантов и спектакль, который входил в него. Тем более, в воскресенье. Ириска неожиданно всхлипнула. – Что, опять дети? Как бедная Светочка?.. Туман помрачнел ещё больше. – Не только. Взрослые тоже. – Боже, Боже… – достав платочек, запричитала Ириска. – Что творится? Кошмар! – Это здесь кошмар, – понизив голос, тихо, но отчётливо процедила в сторону Эмма. – Малахольную на главную роль – пиз… Ириска мигом шагнула к ученице и на диво угрожающе нависла над ней: – Не нравится – прошу на выход! Эмма аж обомлела на секунду. Затем, спохватившись, зачастила: – Ирина Карловна, простите, не гоните! Мне очень интересно, но обидно и… Ириска величественно кивнула и сменила гнев на милость. – Хорошо. Извиняю. Будешь главной, только злодейкой. Подойдёт тебе? Злобный, быстрый взгляд в сторону Чиби. Кроткий кивок и вздох. – Подойдёт. Спасибо! – Ну вот и отлично. Итак, дети… Следующий час Ириска вдохновенно рассказывала классу подробности о грядущем Шоу, делилась своим видением. Конечно, до полноценных репетиций было ещё очень и очень далеко. Сценария у Ириски пока не было – так, наброски. Зато вдохновения – хоть отбавляй. Креста, который, как выяснилось, был умелым художником, подрядили думать над декорациями, Тумана – над хореографией танцевальных номеров. Работа нашлась для каждого, даже Тролля не обделили вниманием. Но Чиби, с чьих щёк давно сбежала краска, то и дело возвращалась мыслями к пропавшим. Вспоминала бедную, убитую кем-то девочку и незаметно утирала слёзы. Она была на похоронах, знала, где её могила. Да только ещё не навестила бедняжку с флейтой, не оставила киндер-сюрприз… «Сегодня. Сегодня же пойду», – решила Чиби, мысленно кивнув. Рядом внезапно кашлянули. Чиби вздрогнула и увидела Креста. А ему-то что надо? – Привет, – тихонько поздоровался он и как-то воровато глянул на Ириску. Та отошла к другому ряду парт и сейчас отвечала на вопросы. – Я спросить хотел… про подружку твою. – Подружку? – неслыханно удивилась Чиби. – Ага. Которая Летта. – О! Да мы с ней… – Чиби замялась, не зная, что и говорить. Крест ждал – весь воплощённое внимание. – Да мы не особо дружим. Так, встречаемся иногда… Случайно. – А, – только и сказал Крест. – Ну ладно. – Ты что хотел-то? – осмелилась спросить Чиби, когда он привстал, чтобы вернуться за другую парту. – Да так… Неважно уже, – туманно ответил Крест. Чиби проводила его взглядом и пожала плечами. Затем, решившись, посмотрела в другую сторону: туда, где виднелись знакомые светлые волосы. Видимо, Туман попал в оборот: Ириска стояла прямо перед ним, положив руку ему на плечо, и вещала, вещала, вещала… Будто не понимая, что кроме её Шоу есть и другие, более важные вещи. Чиби даже нахмурилась. Ну разве так можно? А Туман вежливый, не перебивает, лишь поглядывает с беспокойством на часы. Интересно, как там его Алёнка? Дома? Чиби от души желала, чтобы всё с ней было хорошо. Сестричка Тумана казалась чудесной малышкой. Пухлощёкой, как её тёзка с обёртки знаменитой шоколадки. Она походила на золотой одуванчик, ангела, но характер у неё был ещё тот. Со странностями. На днях Чиби попыталась угостить Алёнку конфетой. Увидела её в школьном коридоре, окликнула с приветливой улыбкой… Девочка же, ранее бежавшая куда-то по своим делам, остановилась, но на улыбку не ответила. Только чудно́, как-то по-птичьи, склонила голову на бок… и стала молча разглядывать её, так что Чиби пришлось подойти к ней самой, спрыгнув с подоконника. – На, подкрепись. Она вкусная. Алёнка словно не услышала. Не увидела протянутую руку с конфетой. Прищурив голубые глаза, она отступила на шаг и оглядела лицо Чиби. Взгляд задержался на её чёрных косичках, затем перешёл на глаза. – Как тебя зовут? – наконец, пропищала Алёнка. – Чиби. – Врёшь! Чиби засмеялась. – Да это прозвище. А так – Инна. Глаза Алёнки прищурились, как у близорукой. – А фамилия? Чиби неуверенно засмеялась. Какая дотошная малышка! Туман, что ли, научил так расспрашивать? Не доверять незнакомым? Хотя какая она незнакомая? Просто девочка из школы, не желает ничего плохого… – Чибисова. А зачем тебе? Алёнка не ответила. Опять бросила на неё непонятный взгляд, задрала нос и ускакала, позабыв про конфету. «Дети…» – подумала тогда Чиби, улыбнувшись. Мысли о детях не оставляли её, пока она шла домой после Ирискиных речей. А дома ждал очередной сюрприз. – Пришла? Ну наконец-то! Так, быстро за стол. Закусишь, возьмёшь свою дудку – и на выход, – резко сказала Игла. Чиби аж рот раскрыла. – Ты… ты что… Игла хохотнула, мигом прочитав её мысли. – На паперть тебя выгоняю? Деньги собирать? Нет, сестричка. Пойдёшь делать доброе дело: мальчику одному помогать. – Мальчику?.. – Ребёнку. Ты ж детей любишь? Вот. А у него день рождения, десять лет. Я уже договорилась, все знают, что ты придёшь. Чиби растерянно стояла на месте. Не могла сообразить, что и зачем происходит. Да, любит она детей, это правда. Но что за незнакомый мальчик? Зачем? Почему? – Илг, но зачем… – Надо, – сказала, как отрезала, сестра. – И тебе надо, и ему. – Но я же его не знаю… – вяло воспротивилась Чиби. – Узнаешь. Чиби зажмурилась, выдохнула. Нет, не в силах она тягаться со старшей сестрой. Легче подчиниться. – Где он живёт? Куда идти-то? – обречённо спросила Чиби, открыв глаза. На лице Иглы мелькнуло странное выражение. Что это, вроде жалость? К ней? – Онкоцентр на Покровской знаешь? – вместо ответа спросила Игла. *** Его звали Петя Пенкин. И Чиби, узнав это, на миг задержала дыхание. Не зря, нет, не зря она прихватила любимую книжку! И на флейте поиграет, и почитает ему – вот будет здорово! Ведь Петя Пенкин – почти Питер Пен. Только по-русски. Чиби улыбнулась, когда вошла в палату, полную воздушных шариков. Обвела взглядом всех детей и аниматоров. А потом увидела его, и счастливая улыбка чуть померкла. – Привет! С Днём Рождения! – пересилив себя, снова улыбнулась Чиби. Лысый мальчик бледно улыбнулся в ответ. И были нежные звуки флейты, аплодисменты и детский смех. Вкуснейший торт и кремовые «усы» на рожицах. А после, когда Чиби с Петей остались одни, зашелестели страницы потрёпанной книги. Чиби читала так, как никогда в жизни. Полностью отдавая чтению всю себя, старательно изображая голоса: то низкий пиратский рык, то взволнованную речь Вэнди, хвастливый говорок пацанов и звонкий голос Питера… …Но, когда взгляд её на мгновение метнулся к Пете, слова вдруг замерли на губах. Лицо именинника выражало невероятную скуку. – Не… не нравится? – пролепетала Чиби. Петя вздохнул, поняв, что она заметила. Пожевал губами и честно признался: – Нет. – Почему?.. – Не нравится мне этот Питер. Пальцы вмиг похолодели, и Чиби едва не уронила книгу. – Глупый он. Не хочет взрослеть, – добавил Петя, не глядя на помертвевшую гостью. – А я вот хочу. Чиби сглотнула. Язык будто корочкой льда покрылся. – Ты… – Я выжить хочу! Вырасти. Сбежать из этой больницы! Хочу стать большим и взрослым, найти себе жену, нарожать кучу детей! Хочу увидеть, как они вырастут! Продолжения хочу! А не вот это… Петя всхлипнул и умолк. Обведя палату взглядом, полным ненависти, опять повернулся к Чиби. – Понимаешь? И тут же, с горечью, добавил: – Да куда тебе… О Питере Пене мечтаешь… как дурочка. Чиби вскочила. Кажется, Петя что-то кричал ей вслед, пытался извиниться – она уже не слышала. Пылая, Чиби вылетела прочь. Коридор, лестница, новый этаж… Чиби остановилась у окна. В глазах жгло, в сердце – крутилась игла. «Игла… Она это специально, специально!» Конечно, старшая не оставляла попыток вправить ей мозги. Только с каждым разом использовала всё более и более изощрённые способы. Вон, даже больного мальчика нашла, подходящего. «А я не хочу взрослеть! Не хочу!..» – мысленно вскричала Чиби и заплакала навзрыд. Она рыдала долго: давясь слезами, обнимая саму себя, это тело, что не желало остаться прежним… Как вдруг услышала: – Ну-с, а что нарисуем для этого киндера? «Линда?..» Чиби, как могла, вытерла лицо и робко пошла на голос. Вскоре она уже тихонько стояла в дверном проёме, наблюдая, как в одной из палат, за пластиковым детским столиком, сидит знаменитая Линда Дюрер в окружении стайки ребят. Подле них, на полу, громоздились коробки со знакомым логотипом. Штук семь, если не десять. «Подарки!» – догадалась Чиби. Тем временем, девочка, что стояла справа от Линды, открыла киндер и вытащила игрушку. – Вот! Бегемотик! – Ух, какой классный! – восхитилась Линда с потрясающей искренностью. – Так, а его куда? Что нарисовать? Джунгли? Город? – Джунгли, джунгли! – И его семью! – Нет, хочу город! Как в «Зверополисе»! Линда засмеялась. – Ну, значит, и город, и джунгли. Подайте-ка листок! Спасибо, Вася. Ита-а-ак… – А ты кто? – вдруг спросила худенькая девочка, заметив Чиби. Та и сказать ничего не успела: все обернулись, разом. Первой, конечно же, Линда. Вот моргнула, рот округлила… И просияла. – Ба! Какие люди! Чиби ещё не опомнилась, когда Линда оказалась рядом с ней. – Илгина сестрёнка, верно? Как же тебя, как же тебя… – бизнесвумен защёлкала пальцами. – Я… – Нет, не говори! Сама вспомню! Так, так… и… чи… А-а-а, Инна-Чиби! – наконец, торжествующе улыбнулась Линда. Чиби кивнула с несмелой улыбкой. То, что знаменитая Линда помнит, как её зовут, впечатляло. Казалось бы, зачем ей помнить сестру какой-то мелкой сошки? Даже не личного секретаря, а так, девочки на побегушках, которая и напрямую-то ей не подчиняется? Игла была права, когда называла начальницу супер-женщиной. По крайней мере, память у неё была уж точно с приставкой «супер»… На счастье Чиби Линда не стала расспрашивать её ни про внешний вид, ни про жажду остаться в детстве. Либо не знала об этом её желании, либо тактично решила на эту тему не говорить. Зато спросила, что Чиби тут делает, и сразу нахмурилась, словно представив плохой вариант ответа. – Мальчика одного навещала, – застенчиво призналась Чиби. – У него День Рождения… – А, Петя Пенкин! – мигом угадала Линда и расслабилась, вновь нацепив улыбку. – Славный парнишка, я заходила. А мы тут рисунками балуемся… Линда махнула рукой в сторону столика. На нём лежала уйма карандашных рисунков, что поражали детальностью: сказочные леса, фантастические города, озёра с островками… Казалось, возьми любой в руки – и нырнёшь в другую реальность. Тут же провалишься! – Точнее, балуюсь-то я, – с усмешкой уточнила Линда. – Детство вспоминаю… Хочешь с нами? Чиби открыла было рот. Закрыла. Помотала головой. – Спасибо, но… Мне идти надо. В рюкзаке ждала флейта. Ждала книга про Питера. А в нескольких кварталах отсюда, в холодной земле, ждала убитая девочка, которой ещё не пели песни. – Мне надо идти… – повторила Чиби. – Тогда иди, – легко отпустила Линда и, подойдя к раскрытой коробке, вытащила оттуда один киндер-сюрприз. Кинула Чиби с улыбкой. – На вот, это тебе. И привет Илге. – С… спасибо! – запнувшись, просияла растроганная Чиби. «До чего классная… – всё ещё думала она, пока бежала по улице. – А Ириска её ненавидит…» Кладбище встретило привычным безмолвием. Чиби огляделась – нет ли кого подозрительного? – и уверенно пошла в нужном направлении. До сумерек было далеко, палая листва шуршала под ногами. Попискивали, подло атакуя, голодные комары. – Привет, Света, – тихо сказала Чиби, опуская подле надгробия киндер-сюрприз. Потом села на скамеечку и некоторое время провела неподвижно. Хмуро глядя на чёрное-белое фото, думая, вспоминая… Убийцу Светы до сих пор не нашли. Ведь если бы отыскали – во всех СМИ бы сообщили. Чиби знала, что Свету не мучили, что ей просто перерезали горло. Но это было малым утешением. Чиби вздохнула. Пора петь, затем доставать флейту. Утешить, порадовать хоть чуть-чуть мёртвую девочку. Серебро флейты мягко сияло в тени. Звук лился прохладной водой, сплетаясь с далёкими птичьими трелями. Чиби не заметила, когда закрыла глаза. Спокойствие, что нахлынуло на неё, смыло последние печали, оставив лишь тихую радость. «Спи спокойно, Света. Земля тебе пухом. Спи…» И вдруг Чиби застыла. Глаза её раскрылись, а дыхание – замерло. Потому что где-то поблизости зазвучала другая флейта. Флейта, игравшая мелодию Питера. Ту, что сочинила она. Дрожа, Чиби вскочила со скамейки. Казалось, тени стали гуще, а воздух – как-то холоднее. «Что это? Глюки? Или опять Летта прикалывается? Ну, если это ты, Летта…» Чиби завертелась вокруг своей оси. Где ты, где ты, где… И вскрикнула, когда вновь повернулась к скамейке. На месте, где только что играла она, сидел парень в клетчатом брючном костюме ярко-алого цвета. Лицо его покрывала меловая бледность, зато на обеих щеках, будто румяна, горели помадные следы поцелуев. А уж взгляд… Чиби попятилась. Парень растянул губы в улыбке, но прищур остался таким же хищным. «Привет, куколка!» Голос прозвучал в голове столь нежданно, что Чиби застыла на месте. «Чего молчишь? Как зовут?» Одолевая ступор, в мозгу медленно зашевелились мысли: «Это, что… Он спрашивает? Нет, не может быть…» Парень ухмыльнулся и сел нога на ногу. Мимо Чиби, в его сторону, пронёсся ветер. Он сдул багряную листву со скамейки, но на причёске парня – странной, как у Элвиса Пресли, – не шевельнулся ни волосок. Только… Чиби сдавленно пискнула, разглядев его галстук. Там, на шёлковой ткани, была вышита голая женщина. «Точно маньяк. Дура, люди пропадают, а ты здесь… Беги!» Чиби неуклюже шагнула назад. «От меня не убежишь», – подмигнул парень. Чиби всхлипнула и, развернувшись на каблуках, бросилась прочь. Первый поворот, второй, третий. Чиби врезалась в ржавую оградку, споткнулась, но сумела устоять. Вот дорога впереди, просвет в листве… Могила Светы. Скамейка. Парень. Чиби очнулась, оказавшись на том же месте. Бега не было. Бег был воображаем. «Ладно, куколка. Ещё увидимся», – прозвучало в голове насмешливое. А потом… В руках парня мелькнула дудочка странного вида, и Чиби вновь услышала ту мелодию. Свою. Она не поняла, когда осталась у могилы одна. Но, стоило этому произойти, как её конечности ожили, затряслись, как в лихорадке. …И тут, резкой вспышкой, Чиби вспомнила, где видела ту дудочку. – ДК. Флейта из кости, – прошептала Чиби и прижала пальцы к губам. – Господи, кто это был? Что это было? Ей никто не ответил.Глава 18. Жорж. Три капли крови
…Ответа не было, и Жорж оглянулся. – Эй, ты чего? Монти вздохнул. Сутулый, нахохленный, в непривычно жлобских шмотках он выглядел ещё серьёзней, чем обычно. Будто вконец разучился улыбаться. – Может… может, зря мы это всё? – неуверенно спросил Монти. Жорж закатил глаза. – Опя-я-ять за старое. Забыл, что было, да? – Такое забудешь… – поёжилась Сандра, идущая рядом с другом. Монти скривил губы и скупо кивнул, соглашаясь с ней. «То-то же», – удовлетворённо улыбнулся Жорж и вновь обратил взгляд к лесу. Однако мысли отвлекли его снова, перенеся обратно в тот, памятный день. Вспоминая, Жорж украдкой облизал губы, ещё помнящие поцелуй. «Ах, фройляйн Грета… До чего же ты хороша!» Жорж всегда питал слабость к блондинкам. Взять хотя бы Ладу – сучку эту, гниду комсомольскую… Но Грета была милее, чем она, раз в сто. И плевать, что старше. Когда Монти маленько оклемался и ушёл, поддерживаемый Сандрой, Грета повернула белое, точно камея, лицо, и Жорж, стоявший у стола, замер как вкопанный. – Не смотри на меня так, – внезапно смутилась Грета, убирая улыбку. Пальцы её метнулись к обнажённой руке, чтобы одёрнуть рукав и спрятать шрам. – Почему? – Ты смотришь, будто я красивая. – Но ты очень, очень… – пылко возразил Жорж и, не в силах договорить, просто шагнул вперёд. С каждым днём Грета нравилась ему всё больше. Как-то по-особому. Чувства, что теперь испытывал к ней Жорж, отличались от тех, что он когда-либо испытывал к женщинам. Взяв тонкую руку Греты, Жорж поцеловал её, едва коснувшись, и Грета вздохнула. – Я почти вся такая. В шрамах этих проклятых… На челюсти Жоржа заиграли желваки. Ноздри его шевельнулись от вспыхнувшей разом ярости. – Это всё он? – рычаще спросил Жорж. Взгляд Греты затуманился. Содрогнувшись, она обхватила себя руками, как-тосразу превратившись из роковой, уверенной дамы в испуганную девчонку. – Они, – шепнула Грета, смаргивая слезу. – Бедная моя… Взяв стул, Жорж сел рядом с плачущей и обнял её одной рукой. Грета вздрогнула, но вскоре прильнула к нему. Доверчиво уткнулась в плечо. Гладя её по волосам, мрачный Жорж представлял, как они найдут демона. Как он, тенью скользя по переулкам, неизбежный и неотвратимый, найдёт всех, кто мучил Грету… и выпустит им кишки. А может, это сделает и сам Жорж. Если Силы будут. Жорж поднял рукав на руке Греты и бережно погладил шрам. «Я такая вся». Жорж засучил второй рукав. Коснулся другого шрама поцелуем. «Вся…» – Прекрати, – по лицу Греты прошла судорога. – Разве тебе не противно? Жорж не дал ей забрать руку, лишь поцеловал крепче. И вдруг замер, словно придумав что-то. – Эврика! Чмокнув Грете дрогнувшие пальцы, Жорж бросился в свою комнату. Грохот, какой-то треск – и вот он уже у стола, сияет широкой улыбкой. Тук. Тук. Тук. На гладкое дерево, рядом с подсохшей лужицей наливки, опустились баночки красок, стакан с водой и кисти. – Что ты… – начала было Грета и замолчала. – Ты мне доверяешь? – тихо спросил Жорж. Грета подняла глаза. Всмотрелась в искры, что танцевали в зелёных глазах Жоржа. Губы её тронула слабая улыбка. – Конечно. – Тогда дай мне руку, – попросил он, обмакивая кисть в лазурную краску. …На прозрачной, лилейно-белой коже расцветали васильки. Победно воздев головы, пели радужнохвостые, райские птицы. Держа запястье Греты, Жорж чувствовал, как яро бьётся пульс. Жорж больше не смотрел на неё. Стараясь не отвлекаться, водил кисточкой так и эдак, и жуткие шрамы зарастали изумрудной травой, скрывались под пеленой морской пены и горбатых волн. Расцветали. Исчезали… Но, когда Грета позвала: – Жорж, – пришлось отвлечься. Жорж поднял взгляд – и окаменел, увидев, что блузка ползёт с плеча. – А здесь… здесь нарисуешь? – Всё, что ты хочешь, Грета, – сглотнув, сипло ответил Жорж. «Всё, что ты хочешь». На плече расцвела пурпурная роза, по ключицам пробежал вьюнок. Кисть порхала, касаясь кожи легче бабочки. – Здесь, – попросила Грета, приспуская чулок. А дальше… Жорж чуть не оступился, вспоминая. То, что произошло тогда, грозило остаться в его памяти навеки. Никакое буйство красок, никакие шедевры, выходившие из-под его руки, не могли вызвать столь дикого восторга. Не стояли и рядом с тем феерическим безумием плотской страсти, что вспыхнула меж ним и Гретой! Позже, расплетясь, они тихо лежали на мягком ковре, под тем самым столом. И Грета, поднявшая руку, шептала предсказания, водя пальцем по дереву и паутинкам. По ним всё получалось хорошо. Они всё сделают, всё найдут, всё сумеют… Жорж слушал. Да нежно целовал цветные шрамы, веря ей на все сто. – Пришли? – спросил Монти, раздув сладкие воспоминания. Жорж трепыхнулся и встал, глаза его сузились. «Так, что тут у нас?..» Рябинка, надвое расщеплённая молнией. Прямо у обочины. То самое место. «Пришли. Так, пора доставать…» – Все ко мне, – скомандовал Жорж, кладя рюкзак и лопаты на траву. Монти и Сандра подтянулись, встали с ним в кружочек. Перед тем, как достать талисман, Жорж внимательно оглядел их. Серые лица, складки у губ… Монти всё плавает в сомнениях, Сандра, похоже, боится. – Эй, – шепнул Жорж и, приобняв обоих за плечи, ободряюще улыбнулся. – Чего носы повесили? Ведь ещё чуть-чуть потерпеть – и все гады… – Сначала его найти надо, – угрюмо перебил Монти. – Ну так найдём! Обязательно! Столько подготовки!.. Готовились целых три дня: собирая вещи, придумывая поводы, чтобы сюда выбраться… Точнее, поводы были нужны лишь Сандре и Монти. Жорж был вольной птицей, куда хочет – туда и полетит. Монти же, в конце концов, наплёл маме что-то про экскурсию в другой город, а Сандра – вот умничка девочка! – вспомнила про тётю, живущую в посёлке неподалёку, подделала письмо и показала родичам: мол, вот, тётя Глаша в гости меня зовёт, надо приехать… Все они прибыли по отдельности: кто на автобусе, кто – на электричке, а потом брели пешком до условного места встречи. Оделись непримечательно и серо, взяли рюкзаки, а Жорж – лопаты. Он сам уже давно ходил в шкуре жлоба, стараясь не привлекать лишнего внимания по совету Греты. Но дико, просто дико тосковал по весёлым стиляжным образам и вечеринкам. «Ничего. Скоро всё изменится», – подумал Жорж, доставая талисман и стилет. – Давайте, фрэнды мои! Подставляйте ручки! Сандра вздохнула, но протянула руку первой. Затем, помедлив, ладонь подал и Монти. Быстрое, короткое движение – и по коже заструилась кровь. Жорж стряхнул багровые капли со стилета и резанул свою руку последней. Кап. Кап. Кап. Три капли, выжатые из кулаков, резво впитались в деревянный кружок – талисман поиска, что зачаровала для них Грета. Впитались… и исчезли. Будто и не было ничего. – Дальше-то что? – спросил Монти, перевязав ладонь бинтом. – А дальше, – сказал Жорж, подавая ему перчатки, – идём во-о-он туда. Начинаем поиски. – Но эта штука… – Эта штука оживёт, когда мы будем у места, где проливали кровь. – А наша кровь… – Дала ей подпитку. Зарядку. Кровь тянется к крови, мой мальчик, – с глубокомысленным видом заявил Жорж и прыснул, не удержавшись. – Забей, нормально всё. Погнали! Жорж старался не думать, что чутьё Греты могло обмануть её. Ведь она сама говорила, что Дар её не столь сильный, как у предков. Быть может, им надо искать кольцо вообще в другом районе леса. Быть может… – От меня далеко не отходить. Идём группой, вместе, смотрим внимательно. Поняли? – Да поняли, поняли… Жорж шёл вперёд, то и дело поглядывая на деревяшку талисмана в руке. Та не жгла, не светилась… Никак не проявляла своего действия. Как сказала Грета, она пробудится подле места, где когда-то лилась кровь, там, где были самые жестокие баталии. В этом месте и надо искать, роя землю, что засыпала останки воинов давным-давно. Останки и вещи. – Твою ж мать! – вдруг ругнулся Жорж, выронив талисман. Тот шлёпнулся на траву и задёргался, как перевёрнутый жук. – Сработало!.. – ахнула Сандра. Монти же, насупив брови, отодвинул её с дороги и первым вонзил в землю лопату. «Началось!» – присоединяясь, возликовал Жорж. С них сошло семь потов, когда лопата чиркнула о нечто твёрдое. Но радость быстро сменилась разочарованием: пара стреляных гильз, кинжал с чёрной ручкой, да старые кости. – Тьфу, – в сердцах плюнул Жорж. – Что ты, тут нельзя! – мигом побелела Сандра. – Успокойся, это кости фашиста. Кинжал фрицевский, видишь? Во. Так что, – Жорж набрал в рот побольше слюны и как следует харкнул, – так что заслуживает. Судя по глазам Сандры, она считала по-другому. «Фу-ты ну-ты, неженка. А если бы это были кости Игорёши? Сама бы и плюнула, и дерьма бы сверху навалила», – с небывалым ожесточением подумал Жорж и скомандовал: – За мной! Нечего тормозить. Талисман, поднятый с земли, вновь стал холодным. Это злило, подстёгивая идти. «Ничего. Найдём. Отыщем, как миленького…» Новая ругань, новая остановка. На сей раз на поляне, где среди молодой поросли то там, то тут высились старые пни, похожие на пивные бочонки. – Монти – копаешь слева, Сандра – справа! – приказал Жорж, берясь за участок по центру. Кости, кости, кости… Ржавая фляга, россыпь зубов. – Жорж! – не своим голосом заорал Монти. «Нашёл?!» Жорж в секунду оказался рядом с другом. Тот, стоя на коленях, очищал от комьев земли некий предмет: маленький, ободочком… – Оно? – задыхаясь, спросила подоспевшая Сандра. – Череп, череп там есть? Грета говорила… – Жорж нетерпеливо сунулся к Монти, цапнул рукой, но лишь промахнулся и сбил находку обратно в яму. Зашипев, Жорж кошкой прыгнул за пропажей. Нашёл за мгновение, вытер чистым платком и… – Кобзец, товарищи. Поздравляю, мы нашли бирюльку, – кисло подытожил Жорж, глядя на толстенькое, широкое, но совершенно обыкновенное кольцо. Да и как они могли подумать, что это – то самое? Забыли всё на радостях. Ведь Грета ясно говорила: то кольцо просто так не возьмёшь. Там ритуал нужен особый. Кровь, опять же… – Ладно, дальше идём, – обведя мрачным взглядом перекопанную поляну, сказал Жорж. – А останки? – нахмурился Монти. – Нельзя же так… Жорж поморщился. Бросил взгляд на часы, на темнеющее к вечеру небо. Вздохнул и устало потёр глаза. – Да, конечно. Что это я? Закапываем и идём. Только в темпе, фрэнды мои. В темпе! Закопав, они двинулись дальше, в глубь леса. В голове ёрзала неотвязная мысль: ничего они сегодня не найдут, не успеют. Уже пора обратно идти. Вон, и Сандра нервничает, на небо смотрит. Ей же и правда ещё к тётке надо, в гости. Привезти предкам свежие новости да пироги, как доказательство… а то ведь раскусят. Хмурясь всё сильнее, Жорж отодвигал колючие ветки, пробирался через кусты. Настроение стремительно ухудшалось. Глаза перебегали с леса на талисман, с талисмана – на друзей и обратно. Сандра волновалась всё заметнее. А потом и вовсе столбом встала. – Ты чего? – не скрывая раздражения, обернулся к ней Жорж. Сандра потёрла лоб. – Да ничего. В голове вдруг кольнуло и… Ай! Сандра скрючилась. – Что с тобой? Где болит? – подбежал обеспокоенный Монти. Но не успел Жорж сказать и слова, как его младший друг странно всхлипнул и, чуть не падая, привалился спиной к близкой осине. – Да что вы все… – уже волнуясь всерьёз, начал было Жорж – и тут накрыло и его. Боль прошила живот, словно невидимый штык. Жорж покачнулся, намертво вцепившись в талисман. Попытался вдохнуть, раскрыв рот в беззвучном крике, – не вышло. Воздух стал твёрдым, точно ледяной куб. И, когда Жоржу удалось-таки вдохнуть, в глотку затянуло неосторожного комара. – Твою… кха… мать… – брызгая слюной, закашлялся Жорж. – Что… это… Но слово «было» так и осталось на языке. Жоржа повело в сторону, словно куклу на ниточке. Пару секунд он пялился в прогал меж деревьев и моргал. А на третьей секунде – рванул с места, как взявшая след ищейка. – Жорж! – Жорж, ты куда? Позади кричали, но ему не было дела до криков. Жорж бежал, нёсся, дышал загнанной лошадью… Новая поляна впереди, ещё меньше солнечного света. Исполинский дуб по центру и папоротниковая зелень. Талисман опять обжёг руку даже сквозь перчатку. И, упав, запрыгал на земле, как жаба. – Здесь! – прохрипел Жорж, когда на поляну, слегка отстав, вылетели Сандра и Монти. Они вонзили лопаты одновременно. Они копали, копали и копали, пока не раздался тот самый, желанный звук. Опустившись на колени, все трое замерли, глядя на присыпанную грунтом шкатулку. Деревянная, в пятнах, она манила их – и отталкивала от себя. Буквально. – Руки. Жорж сказал всего одно слово, но они поняли его и так. Стянули перчатки, бинты, подставили ладони с ещё не зажившими ранками. Раз. Два. Три. Три капли упали на шкатулку, и гладь её зашипела, как от кислоты. Жорж протянул пальцы, чтобы коснуться первым. Шкатулка открылась без единого звука. Там, на самом дне, без мякиша бархатной подушки, лежало кольцо «Мёртвая голова». То самое, о котором говорила Грета. – Что дальше? – шепнула Сандра. – Я… – сглотнув, произнёс Жорж. Кончик его ногтя тронул кольцо, и тут… Неведомая сила ударила в грудь, отбрасывая их всех, разом. В уши ворвался хор голосов: русские, немецкие, неизвестные – они сплелись в единый крик, шум безумной битвы, обратились хохотом, полным торжества… И стихли. Наступила невероятная тишина. Казалось, барабанные перепонки лопнули, не выдержав нагрузки. Жорж, осоловело глядя вокруг себя, увидел Сандру и Монти, что, дрожа, принимали сидячее положение. Целые. Невредимые. – Ура, товарищи… – еле ворочая языком, сказал Жорж. Слух был, а пальцы, тронув уши, не обнаружили крови. – Ура… – повторил Жорж, борясь с атакующей истерикой. А затем услышал это: «Так-так-так… Кто тут у нас? Плясунья?» Волосы Сандры взметнулись, точно кто-то невидимый поднял и отпустил её седую прядь. «Менестрель?..» Чуть поодаль дёрнулся Монти. «И…» Лицо Жоржа обдул ветер. Что-то острое прошлось по подбородку. «И Художник», – хихикнув, закончил голос. Жорж сглотнул. В паре метров от него, прямо над кольцом, висела тощая тень с глазами из серебра. И хохотала, радуясь свободе.Глава 19. Крест. Загадочный вор
– Ты свободна! Болиголов разорвал цепи, откинул мучители-кандалы. Звякнув, они мёртвыми змеями рухнули в пыль, а девчонка – обритая, с жёсткой кровавой корочкой на губах – поднялась на ноги, потирая запястья. «Кинется на шею? Поцелу…» Девчонка не сделала ни того, ни другого: сверкнув глазищами, просто врезала ему точнёхонько в подбородок. – За что?! – завопил Болиголов, отскакивая. – Почему так долго? – прорычала Виолетта, наступая по новой. – Где тебя носило, рыжий гад?! Болиголов перехватил её кулак. Извернувшись, пленил в объятьях. Девчонка придушенно пискнула – и задышала подозрительно часто. – Я скучал, Виолетта… – прошептал Болиголов, медленно приближая к ней лицо. Веки закрылись, губы царапнула кровяная корочка. И Виолетта… – Эй, милок! Уснул там, да? – раздался над ухом старческий голос. «Чёрт!» Крест вздрогнул и поспешно прикрыл рисунок ладонью. Впрочем, тётя Уля и не собиралась подглядывать: держа швабру наперевес, она протопала в другой угол класса и взялась за работу. – Что придумали… Шоу какое-то… – качая головой, бормотала тётя Уля. – Днюют и ночуют здесь. То Карловна допоздна сидит, то дети… Ведь опасно! Крест бросил взгляд в окно. И правда засиделся. Вон, уж пятьдесят оттенков фиолетового на небе. – Тёть Уль, я щас уйду, не беспокойтесь, – пообещал Крест, убирая скетчи в папку. – Правильно, правильно, – одобрительно закивала уборщица. – Иди домой, милок, пока не темно. Пока транспорт есть, и люди на улицах! Пока не случилось чего… Её вдруг передёрнуло. Видно, вспомнила новости о пропавших. Крест тоже вспомнил и помрачнел. Несколько дней назад, когда Ириска позвала всех на первую сходку, он участвовал в поисках вместе с Туманом. Он сам предложил, а Крест согласился. Это был ценный опыт. Но найти кого-либо в тот раз так и не удалось… Один из скетчей выпал из папки, и мысль разом перескочила на другое. Крест быстро поднял листок – тот самый, где Болиголов прижимал Виолетту к стене. Губы сминают губы, майка чуть задрана, обнажая тёмный лифчик… Креста по новой бросило в жар. «Докатился. А дальше-то что? Хентай рисовать будем?» – Нетушки, – сглотнув, запретил себе Крест и скорей убрал всё в рюкзак. – Тёть Уль, до свиданья! – Будь здоров, милок! Всё ещё пунцовый, Крест выскочил из дверей. Но затем замедлил шаг и стал идти размеренно, заставляя себя успокоиться. Мысли предательски вились вокруг Летты, что с того памятного дня повадилась ходить в его сны. Скоро, очень скоро он добавил в свой комикс нового персонажа, девушку, – и понесла нелёгкая. Крест облизал сухие губы. «Летта, Летта, Виолетта… Чудо-девочка с приветом…» Как назло, встретить её вновь не удавалось. В соцсетях её не было, а точного домашнего адреса Крест не знал. Не знала его и Чиби – как не знала она и точного номера школы, где та училась. В приютах же, где они были вместе с Леттой, сказать ему что-либо конкретное отказались. Конечно, можно было подключить людей Красноборода… У него была дофигище связей. Но этот вариант Крест решительно отверг. Поэтому и страдал, периодически обходя приюты, – вдруг на Летту наткнётся? Но та, по закону мировой подлости, всё время успевала уйти до него, а оставлять записку с телефоном или просьбой встретиться… Нет. Это было стрёмно. Фантазия же, не знавшая отдыха и стыда, направляла руку с карандашом так, что на бумаге рождалось форменное непотребство. К стыду своему, Крест ещё ни разу не имел дело с девушками. Не как Тролль, что, бывало, хвалился своими успехами с дружками, добавляя смачные подробности. Зато у него был Интернет, в котором давно не было запретных тем… «Всё, хватит, – приструнил себя Крест. – То же мне, самец. Лучше о декорациях подумай». И как только Ириска сумела его заманить? Втянуть в свою авантюру? Крест невольно усмехнулся. В тот день он тихо сидел в уголочке. Было такое укромное место в школе, на первом этаже. Скамеечка с лейкой, рядом фикус – «Во, дерево!», как из фильма «Джентльмены удачи»… Короче, хорошее укрытие. И так «попал в струю», так вдохновенно творил, рисуя новые образы, что и не заметил чужого взгляда. Лишь подпрыгнул, когда рядом восторженно завопили: – Кристиан, какая прелесть!.. – Ир… Ирина Карловна? – проблеял Крест, пытаясь убрать рисунки. Но классная опередила: кинулась вперёд, словно коршун, сцапала листы и жадно уставилась на них. – Боже, боже… До чего мастерски! – Да ладно вам… – заскромничал Крест, от души радуясь, что рисунки были вполне приличными: никакой Летты в шортиках в обтяг или Красноборода без головы. – Ты – талантище! – продолжила петь дифирамбы Ириска. А потом и вовсе – взяла за локоток, подтянула к себе и заговорщически понизила голос: – Да мы с тобой… да мы… Так он и попался. Задача, которую поставили перед ним, выглядела непростой. Но Крест, никогда не имевший дела с декорациями, малость воодушевился. Представил, какие арты можно на них забубенить – и мысленно потёр руки. «А если ещё и эскизы костюмов для спектакля нарисовать… Вообще будет шик!» Сегодня Крест успел сделать несколько набросков, три варианта для Ириски. Но затем, незаметно, переключился на любимый комикс и мигом нырнул в него с головой, забыв обо всём на свете. – Летта, Летта, Виолетта… – рассеянно пропел Крест, сворачивая в переулок. Идти до остановки было и так недалеко. Но привычка среза́ть расстояние взяла своё, и опомнился Крест лишь тогда, когда стало поздно. – Какие люди! – протянул Тролль, появляясь впереди с двумя друганами. Рядом зашуршали шаги, и Крест, лихорадочно обернувшись, увидел троицу, что подбиралась к нему сзади. Подкрепление. Все, кроме Тролля, были незнакомыми. Здоровенными, бритыми бугаями, похожими на цепных волкодавов. Явно не из школы. «Так, – спокойно, холодно прозвучало в голове. – Что делать будем?» – Думал, забыли про тебя? – ласково спросил Тролль, встряхивая рукой. Раздался щелчок: из ножика, что он держал, выскочило лезвие. – Думал, легко отделался? Да, Крестик? «Шестеро против одного. Двенадцать кулаков и нож. Или ножи. Думай. Думай!» Крест знал: тогда, в заварушке у недостроя, его узнали, и на следующий же день сцепился с Троллевой бандой снова. Снова подсобил Туман, и всё в тот раз вышло хорошо. Но Тролль – тварь мстительная. Крест вспомнил это. Правда, с опозданием. «Без паники. У тебя есть телефон. Можно нажать на кнопку, и секьюрити Красноборода…» Кулаки сжались, стоило подумать об этом. Нет уж. Не будет он никому звонить. Драка – значит, драка. Обойдёмся своими силами. Крест молниеносно сбросил рюкзак и швырнул его в Тролля. – С-сука!.. Крест увернулся от удара и врезал противнику под дых. Кулак, прилетевший в скулу, заставил охнуть, а удар, что пришёлся сзади, под колени, – упасть. «Вставай!» Крест едва успел вскочить. Что-то вжихнуло рядом с ухом и, миновав его, высекло искру из стены. – На ремни пор-режу… – прорычал Тролль, вновь нападая. Лезвие прошлось по руке, защитившей лицо. Крест зашипел, отскакивая в сторону, попытался пнуть ближнего бугая, но промахнулся. Секунда – и ему заломили локоть. В глазах взорвались звёзды. – Допрыгался? – шмыгнув разбитым носом, сказал Тролль и заржал. Дружки подхватили. Крест от души харкнул ему в лицо, и ржач оборвался. Цепкая лапища схватила его за волосы, дёргая голову назад. Открывая шею. – Храбришься, Крестик? – процедил Тролль, капая кровью. – А если без уха? Тоже храбрый будешь? Лезвие коснулось ушной раковины. Надавило. Стало больно и влажно. – А давай, – во всю ширь улыбнулся Крест. Внутри горело злое, безбашенное веселье. – Рискни. Только не жалуйся потом, что мой папаша выпустит тебе кишки! Тролль состроил испуганную гримасу. – Твой папаша? Божечки-кошечки! А он у нас кто? Уборщик у тёти Линды? Ай как страшно… Крест зло расхохотался. Дёрнулся в руках врагов – без толку, крепкие стервецы. – Тебя ждёт сюрприз, – пообещал он, но Тролль, конечно же, не поверил. Сунул лезвие глубже в ухо – аккуратно, чтоб раньше времени не навредить. «Играешь, сволочь? – яростно подумал Крест. – Ну играй. Кричать не буду!» – Храбрый, храбрый Крестик… – пропел Тролль и без предупреждения ударил в печень. Крест ахнул, в глазах его потемнело. Тролль же, убрав на время нож, придвинулся вплотную, чуть не тронув губами его ухо. Зашептал, издеваясь: – Закончу с тобой – найду Летту. И сделаю из неё котлету. Но сперва… Крест дёрнулся так, что едва не вырвался. Руки тут же заломили круче, стало больно до слёз. – Тронешь её – я, я… – задохнулся Крест, пылая от гнева. – И ты – что? – глумливо рыкнул Тролль, ткнув его кончиком лезвия под подбородок. – Я тебя сам на ремни порежу! Тролль расхохотался и понёс лезвие к уху. Но тут… – Мальчики-зайчики, – произнёс незнакомый, усталый голос, – что здесь за утренник? Тролль отступил от Креста и обернулся. В нескольких шагах позади, подпирая стенку, стоял высокий шатен с невыразимо скучающим видом. Выглядел он примечательно: острые, тонкие усы – малость покороче тех, что носил Дали, волосы – воронье гнездо; узенькие брюки в мелкую чёрно-белую клетку, чёрный пиджак без изысков и чёрная же бабочка… А на носу, бросая на лицо кровавые отсветы, красовалось пенсне. То самое. «Так это он украл!..» – дёрнулся Крест. Тролль, что было напрягся, вновь расслабился и прыснул. – Смотрите-ка! Педик! Шатен вскинул одну бровь. – Прошу прощения? Тролль захохотал громче. Следом, чуть менее уверенно, засмеялись и его друзья. – Вали, куда шёл! – презрительно бросил Тролль, отсмеявшись. – А то и тебя проучим! – Неужели? – спросил шатен с тем же унылым видом и зевнул, не двигаясь с места. – Что, захотелось неприятностей на свою задницу? – нехорошо ухмыльнулся Тролль. – Так мы обеспечим… И кивнул одному из своих. Мол, сходи. Покажи силушку. А дальше всё случилось быстро. Бугай не успел дойти до незнакомца – тот в секунду оказался рядом с ним. Взмах руки, невнятное бульканье – и Троллев дружбан бессильно рухнул на асфальт, брызгая кровью. – Какого… – вырвалось у Тролля. Незнакомец не ответил: перешагнул через тело, стряхивая с пальцев красные капли, и пошёл прямо к нему. Кажется, напевая песенку: – В траве сидел кузнечик… Взревев, Тролль кинулся вперёд. Шаг в сторону, неуловимый поворот… Незнакомец уклонился от удара странным, нечеловеческим движением. Выдрал из руки Тролля нож и со всей дури полоснул того по груди. – Зелёненький он был… Крест вдруг ощутил: его отпустили. Заорав, четверо скопом бросились на всё столь же мрачного шатена, что пел и неотвратимо приближался к ним. – Но вот пришла лягушка… Хруст, вопль. – Прожорливое брюшко… Один из упавших парней взвыл, получив жестокий пинок в нос. Другой, с трудом поднявшись, завопил, бросаясь на шатена сзади. Тот крутанулся вокруг своей оси, и вопль оборвался. – И съела кузнеца, – допел незнакомец, медленно поворачиваясь к Кресту. Крест попятился. Слов не было – ни нормальных, ни даже матерных. Позади, постанывая, корчился едва живой Тролль. Остальные же… «Он же их всех… их всех!..» – пронеслось и исчезло в мозгу. Потому что шатен в один миг оказался вплотную. И оказалось, что никаких глаз у него нет. Исчезли. Вместо них, зияя чернотой, темнели две дыры, точно дула пистолетов. А в них… Копошение. Тонкие чёрные лапки. Сонм пауков, ползущих из пустых глазниц. Крест открыл рот, но заорать не смог. Страшный незнакомец растянул губы в безрадостной улыбке, поправил красное пенсне. И исчез, проведя рукой по стене рядом с Крестом. …Когда Крест всё же смог пошевелиться и повернуть голову, кровь на кирпичах ещё успела подсохнуть. Но то, что открылось его взору, заставило вновь оцепенеть. Незнакомец касался стены максимум две секунды. Однако там была написана целая фраза. Та, что обычно пишут недалёкие умом туристы на какой-нибудь знаменитой скале. Да только пишут они обычными ручками или краской. Крест сглотнул. И, под скуление Тролля, зачитал фразу вслух: – «Здесь был Жорж»…Глава 20. Сандра. Страшное задание
…Жоржу было весело. И тогда, и сейчас. Румяный, радостный, он цепко держал шкатулку и то и дело оглаживал её взглядом. Тварь, что вновь спряталась в кольцо, затихла, никак не проявляя своего присутствия, но, без всяких сомнений, была там. Слушала разговоры. От этого все слова, что хотела сказать Сандра, оказались не высказаны. Застряли в горле куском пирога, которым сейчас её потчевала тётка. – Тростиночка! – сердобольно вздыхая, приговаривала та. – Тебе в деревню надо, на пмж, ведь совсем в своём городе исхудала! Все косточки светятся, кожа прозрачная. Ты ешь, ешь… Вот пирожок с капустой и яйцом, вот с ливером… – Спасибо, тёть Глаш, – неразборчиво произнесла Сандра. Закашлялась и скорей запила всё молоком. Вытерла усы, что забелели над верхней губой. – Как хорошо, что приехала! Всем сюрпризам сюрприз! Ешь, ешь, умничка… Я и с собой тебе дам, папку с мамкой, братика порадуешь… Лёшка-то как? Не женился ещё? – Нет. Ему не до этого… – А сама как? Дружочек-то есть, сердечный? Сандра опустила взгляд на стол. Провела пальцем по вышивке на скатерти. Бирюзовые глаза. Чистые, детские… Белый голубок в ладонях. – Нет, тёть Глаш. Нету, – глухо ответила Сандра. Тётка поняла её скорбь по-своему. Протянув пухлую руку, ободряюще стиснула её ладонь. – Ну-ну, не горюй. Ты у нас такая кралечка – характер, лицо! А прядь эта… – тётка замялась. Она сама едва не поседела, увидев такое в волосах племянницы, и мигом проглотила объяснение про то, как Сандра недавно чуть под машину не попала. Вот, мол, перепугалась… – Прядь эту состриги! Или покрась. Да, покрась её, милая! Всё будет хорошо. Годик-другой – и парни, как пчёлы на мёд, налетят! – Спасибо, – невесело усмехнулась Сандра. В животе кольнуло, и мысли вновь занесло не в ту степь. Как же их скрючило тогда… Как резво рванул Жорж! Что это было? Зов демона?.. Сандра вспомнила мимолётное прикосновение к волосам и передёрнулась. То, что восстало из кольца после, не поддавалось никакому разумному объяснению. Ведь несмотря на кровяной талисман немки, несмотря на то, что увидел Монти тем вечером, Сандра не до конца верила в успех. Не могла поверить, что они и вправду найдут нечто. Но, похоже, нечто само нашло их. Оно ждало, оно жаждало. Как ещё объяснить то, что оно назвало их так? «Плясунья. Менестрель. И художник… А ведь оно угадало, почуяло! Или знало? Но, если да, то откуда?» Грета клялась и божилась, что не в силах зайти в тот лес. Она не могла рассказать о них демону. …Или могла? У Сандры аж голова разболелась. «Нет. Жорж ей верит. Значит, всё так, как сказала она. Жорж…» Жорж первым поднялся на ноги и смело пошёл прямо к среброглазой тени. Вихляясь пошёл, как по Броду: подбородок задран, улыбка до ушей. Как всегда в своём репертуаре. Сандра и Монти, оцепенев, смотрели, как друг остановился в метре от демона, небрежно отсалютовал и сказал: – Хелло! Наше вам, с кисточкой! Кажется, серебряные глазищи сузились. «Лицо» тени будто рассекла трещина, повторяя улыбку человека. Делая чудовищную пародию на неё. «От тебя пахнет Ведьмой», – прозвучало в голове у всех. Жорж не смутился. Поднял окровавленную руку к лицу и шумно, с видимым наслаждением, принюхался. – А ты прав. Обожаю её духи. Так и липнут ко всему! «Я ненавижу Ведьм!» – прошипел голос, и тень сгустилась. Забурлила, заколыхалась грозовой тучей. – Зато любишь кровь, – не дрогнув, усмехнулся Жорж и протянул тени руку. Точно псу, бродяге уличному, давал шмат колбасы! – Да, чувачок? Правда ведь? Демон не ответил. Но, всего лишь удар сердца, – и из его тулова, словно жгутик бактерии, вытянулось щупальце. Тронуло багровую ранку на ладони Жоржа, мазнуло вверх-вниз, будто кисть… Обратно втянулось. «Ты прав, Художник. Люблю. Вы помогли мне…» – А теперь ты поможешь нам? «Помогу», – пообещал демон, и Жорж, хохотнув, повернулся к друзьям, чтобы подмигнуть. Мол, что я говорил? Всё в ажуре будет! Ни Сандра, ни Монти на его улыбку не ответили. А демон… демон продолжил говорить: «Я исполню ваши желания. Дам силы. Но сперва должен сам набраться сил». Жорж подбоченился. Он уже чувствовал себя победителем, полновластным властелином твари, которая совсем недавно чуть не угробила всех троих. – Набраться сил? Чего тебе надо-то? «Унеси моё кольцо отсюда. Найди другое место. Я ослаб, мне не нравится тут…» – Без проблем. Квартира ведьмочки подойдёт? «Никаких ведьм! – с ненавистью прорычал голос, и Сандра с Монти содрогнулись по новой. – Никаких колдунов! Ты не знаешь, о чём говоришь, Художник!» – А что? – невинно поинтересовался Жорж. Улыбка не сходила с его лица. Тень вновь забурлила, затрепетав пиратским флагом на ветру. Но, как заметила несмотря на страх Сандра, она практически не сходила с места. Нижняя часть её заужалась, штопором входя в кольцо. Демон был накрепко связан с источником. «Они пленили меня, заставили служить!.. Но перед тем, как меня заточили в кольцо, я успел навлечь на них кару! Успел наложить проклятье!» Улыбка Жоржа стала менее уверенной. – Так это… та битва… Ты? Оскал и россыпь акульих зубов в щели улыбки. «Я, Художник. Те вражеские воины пришли, ведомые зовом проклятья. Не сразу, но пришли… Да-а-а, в то время я был могуч…» Тут закопошился Монти. Вот встал на ноги, повернул к демону бледное, до прозрачности, лицо. И спросил – громко спросил, вроде уверенно… Однако голос предательски дрогнул: – Где гарантии, что ты не навредишь нам? Тень изогнулась и вперилась в него. «А где гарантии, что вы унесёте меня отсюда? А, Менестрель?..» Жорж примирительно вскинул руку. – Монти, дружок, всё под контролем! Не волнуйся! Монти не ответил. Стараясь не поворачиваться к демону спиной, он отошёл к Сандре и помог ей подняться. Теперь на ногах были все трое. «Я заточён в серебре, – сказал демон, и в голосе его прозвучала вселенская скорбь. – Я не в силах убить вас. Не в силах вернуться в свой мир… пока что. Но мы можем помочь друг другу». – Как именно? – спросил Монти. «Ты грезишь о мести, Менестрель. Мести сопернику и даме своего сердца. Хочешь найти отца… – сказал демон, и Монти вздрогнул. – Плясунья скорбит по любимому и хочет отомстить, Художник жаждет славы и опять же мести… Ну а я просто хочу свободы. Покинуть это кольцо. И мы можем достичь своих целей. Сообща». Всё, что было дальше, для Сандры прошло, как в тумане. Жорж ещё храбрился, задавая вопросы; бледный Монти лишь слушал и наблюдал. И в какой-то момент тень сгинула, втянувшись обратно в кольцо. Шкатулка закрылась. Крякнув, Жорж поднял её и стряхнул земляные комья. – Ну что, фрэнды мои? – спросил он звенящим от веселья голосом. – Пора в путь-дорогу? К тому времени солнце почти зашло. На их счастье Жорж обладал отменной памятью и в два счёта вывел команду из леса. Хотелось есть, спать… Ноги подкашивались. Монти, шедший побоку, нёс лопаты и даже не зевал. Смотрел неотрывно на Жоржа со шкатулкой, а тот… тот был свеж, что твой огурчик. – Всё, Сандрелла, бывай, – попрощался Жорж при виде первых домиков. – Тётке привет, а мы с Монти дальше почапаем… Жди завтра весточку! Сандра кивнула. Покосилась на шкатулку, открыла было рот… но, передумав говорить, сиганула с места. Откуда только прыть взялась? А там – лай собак, аханье тётки. Пироги, молоко, снова пироги… Постель, наконец. И сон – тяжкий, непонятный. Полный злой радости и дикого, неистового пляса. Хруста костей, что, ломаясь, торчали бело-жёлтыми пиками. «Станцуешь с нами буги на костях?» – шептал и шептал чей-то голос. И Сандра танцевала, танцевала, танцевала… Утро было безрадостно-серым. Разбудил петух, и Сандра, морщась, опустила босые ступни на дощатый пол. Ноги болели, точно и впрямь всю ночь танцевала. До кровавых мозолей. Испугавшись этой мысли, Сандра быстрей осмотрела себя. «В порядке всё… В порядке». Но беспокойство не уходило. Вцепилось клещом, пухло, раздуваясь до ненормальных размеров. Собравшись, Сандра попрощалась с тёткой и побежала на электричку. Мысли о том, что произошло вчера, бились в голове, как светлячки в банке. Домой доехала без приключений. Встретила её мама и, обцеловав, забрала гостинцы-пироги. Умывшись, Сандра протопала в свою комнату и рухнула на кровать: лицом, не раздеваясь. Хорошо, что было ещё воскресенье. Однако полежать спокойно не удалось. Совсем скоро ноздри дёрнулись, уловив знакомый, ненавистный запах. «Игорёша». Сандра аж подскочила, живо вспомнив прошлый раз. Рванула из-под подушки ножик для бумаг – «Не пощажу!..» Но резать было некого. Только на тумбочке, у изголовья кровати, пламенела вульгарная открытка. И как не заметила? Плюнув на брезгливость, Сандра всё же взяла её в руки. Пышные розочки, золотые вензельки. А внутри… В глазах потемнело от ярости. Внутри, под текстом, написанным знакомым почерком, был нарисован голубь с ленточкой и кольцом. Злая насмешка. «Люблю тебя, пташечка», – прочитала Сандра и одним движением разорвала открытку. В то же мгновение что-то стукнуло по стеклу. Сандра встрепенулась и подошла к окошку. «Зойка? А ей чего?» Заметив её в окне, подружка, только что бросившая камешек, активно замахала рукой. Выходи ко мне, выходи! Есть дело! Сандра пожала плечами. Но всё же пошла на встречу: мало ли, вдруг помощь нужна. Хорошо, что папа не дома, он Зойку страсть как не любит. – На, – Зойка сунула Сандре в руки чуть влажный конверт. – Я не читала, не думай! Письмо было от Жоржа. Витиеватый почерк, вычурная подпись, похожая на рисунок старинной люстры… И крохи слов: «Сегодня. В 18. У кладбища на…» Сандра облизала губы. «У кладбища». В сердце закололо. *** – Почему здесь? – мрачно спросил Монти. – А я знаю? – вопросом на вопрос ответил Жорж и ухмыльнулся. – Привык, видно, среди костей. Вот и захотел тут обжиться… Помолчав, Жорж недовольно добавил: – Я вообще кольцо с собой хотел взять, на квартиру. Надеть хотел! А он не позволил, представляешь? Нельзя, мол, нельзя… там ведьма, я её чую, оставьте меня среди костей… Сандра слушала разговор вполуха. Старательно обходила земляные «подушки» и надгробья, криво-косо сидящие в грунте, посматривала на кресты. – К тому же, тут мало кто ходит, – добавил Жорж. – А это нам на руку, разве нет? Монти промолчал. Вскоре они дошли до цели. – Здесь, – сказал Жорж и остановился. Присев у мшистого дерева, он раздвинул кусты. Серый камень: один булыжник у другого, как стенки; третий – плоская верхушка… Вокруг зелень маскировочная. – Каков Стоунхендж, а? – явно ожидая похвалы, прыснул Жорж. Но улыбок от друзей не получил и сразу обиделся: – Я ж старался… – Мы видим, – вздохнул Монти. Жорж вытащил шкатулку и помедлил. Оглянулся на них: – Готовы? Монти резко кивнул. Сандра тоже, чуть с опозданием. – Ну тогда… – прошептал Жорж, откидывая крышку. Порыв ледяного ветра, серебряные глаза… Поспешное отступление в кусты. Впрочем, Жорж, глава и пример, быстро шагнул обратно. Он не боялся. Или думал, что не боится. «Чудесно, – прошелестел демон, вихляясь коброй над кольцом. – Моё Трио на месте…» – Твоё? – прищурил кошачьи глаза Жорж. – Ну нет, чувачок. Мы своё собственное. Ты сам по себе, мы – тоже. Ферштейн? Тень засмеялась. «Да, Художник. Я понимаю». – Итак, перейдём к делу? – сразу взял быка за рога Жорж. – Мы грезим о мести, ты о свободе… Что делать-то? Дальше? А? «Мне нужна жертва», – сказал демон, и глаза его, точно полные ртути, обратились к Сандре. Какое-то мгновение – и двое парней оказались перед ней. Загородили широкими спинами, кулаки стиснули! А Жорж и вовсе – выдернул из-за пояса кинжал, как у кавказских горцев, и, вскинув перед собой, прошипел: – Только попробуй! Думаешь, самый хитрый, да? Знаю я, как с такими тягаться! «Грета, – обмирая от страха, всё же поняла Сандра. – Она дала заговорённый кинжал?» Но разве он может победить такого монстра? Грета сама говорила, что Сила её мала. Она мало чего умеет. Или соврала? Или Жорж блефует?.. Демон шелестяще засмеялся. Вытянул щупальца, как гигантский кальмар, и потянулся к людям. «Спокойнее, Художник. Ваша Плясунья мне не нужна. Вы дали кровь, что меня пробудила…» Жорж, к его чести, не поверил. Не опустил оружия. – Тогда что тебе нужно? Какая ещё жертва? Тень убрала щупальца. Ниже серебряных глаз распахнулась щель рта. «Плоть, – сказал демон. – Плоть. Кровь. И кость. Вы трое, – жуткая улыбка стала шире, – должны убить человека».Глава 21. Туман. Незнакомая плясунья
– Убила бы, – прорычала Эмма, поедая Чиби взглядом. У уголков губ Тумана тут же залегли жёсткие складки, а скулы заострились. Посмотрев на Чиби – та сидела в уголке, с Ириской, внимая её наставлениям, – он опять перехватил взгляд Эм: злобный, полный чёрной-пречёрной зависти. «Будто сглазить хочет», – возмутился Туман. – Дура тупая, – сжимая и разжимая пальцы, добавила Эмма с нешуточной яростью. – Да что она в ней… – Может, хватит? – мрачно перебил Туман, перекрывая ей обзор. Эмма чуть вздрогнула, а потом осклабилась. – А что? Тебе что-то не нравится? А, Туманчик? – А ты соображаешь, – в тон ей ответил Туман. – Не столь тупая, как я думал. – Ах, ты… Эмма тотчас шагнула впритык. Болезненно ткнула пальцем в грудь, заставляя его отпрянуть. Туман не дрогнул. Ни на миллиметр не сдвинулся. – Думаешь, крутой, да? – цедя слова, спросила Эмма. – Сраный танцор диско! Туман усмехнулся. – Лучше быть сраным танцором, чем Троллевой подстилкой. У Эммы аж глаза на лоб полезли. – Ты… ты… – забулькала она. – Что? Откуда знаю? – холодно спросил Туман. – А слышал. Вчера ещё, на перемене. Думала, он это втайне сохранит? Не-а, сестричка. Не тот фрукт. Он всё в красках описал, где он тебя. Как. И сколько раз. С лица Эммы схлынула последняя краска. Туман даже пожалеть её успел, но Эмма быстро вернула улыбку: злую, дёрганную. – А мне плевать! Сказал – и сказал. Я-то своё получила! – Не сомневаюсь. Эмма обожгла ненавидящим взглядом. Затем усмехнулась – по-новому, гаденько. – Ну а ты? Ты? Снюхался с нашей чокнутой! Не противно? – Заткнись, Эмма, – устало вздохнул Туман. – Говорю, что хочу! – отрезала та. Отступила наконец, вновь бросила взгляд на соперницу… И скривилась, точно лимон съела. – Нет! – вдруг истошно вскрикнула Чиби. Раздался грохот. Резко повернувшись, Туман увидел, как Чиби, дрожащая с ног до головы, пятится от Ириски. – Инна, Инна, успокойся… – классная обогнула упавший стул и медленно двинулась к ученице. Протянула руку, словно успокаивая дикого зверька. – Это всё Игла, да? Игла?! – выкрикнула Чиби и зарыдала. – Эт-то он-на всё п-придумал-а-а-а… – Инночка, ну какая игла? – проворковала Ириска, пытаясь погладить её по волосам. Чиби вывернулась, бешено зыркнув на неё. По лицу текли слёзы и сопли. – Вы – обманщица!.. Мгновение – и чёрные косички мелькнули в дверном проёме. Ириска не успела перехватить. – Психичка! Дура! – крикнула вслед Эмма и захохотала. Её смех подхватили. Кажется, Ириска что-то кричала, пыталась их вразумить… Туман уже не слушал: он рванул с места и побежал, от всей души надеясь отыскать Чиби. Перехватить её до того, как она вылетит на улицу. Ведь он слишком хорошо знал, что может случиться с зарёванной девчонкой, которая бежит, не видя светофоры. К счастью, нестись на улицу не пришлось. Сперва Туман услышал всхлипы. Затем увидел её. Чиби притулилась в уголке за фикусом. Том самом, что любил Крест и прочие социофобы их школы. Обхватив себя руками, Чиби сидела на скамеечке и раскачивалась туда-сюда, как неваляшка. Очень-очень грустная неваляшка. – Не хочу, не хочу… не буду… – донеслось до Тумана. – Не хочу взрослеть… Не хочу!.. – Эй, Чиб, – кашлянув, тихонько позвал Туман. Она застыла. Глаза, что уставились на него сквозь листву фикуса, стали ещё огромней. «Девочка-аниме», – невольно улыбнулся Туман. – Что случилось? Я могу помочь? Чиби моргнула и резко отвернулась. – Не можешь, – гнусаво ответила она, вытерев нос рукавом. – А вдруг? Стараясь не делать резких движений, Туман прошёл к скамейке и сел рядом с ней. Прямо на линолеум, скрестив ноги по-турецки. Чиби обмерла от такой наглости. Но, слава Богу, не убежала. – Ну так что? Поделишься? Чем тебя Ириска обидела? Нижняя губа Чиби задрожала. Обняв себя сильней, девочка заговорила так, словно каждое слово причиняло боль: – Она хочет, чтобы я одевалась по-другому. Для спектакля… и вообще. Чтоб… чтоб на семнадцать выглядела. И всё такое. Кофточки в обтяг, юбки… Особенно, в конце. – Так это же хорошо, нет? – спросил Туман, против воли разглядывая фигуру одноклассницы. – Тебе и кофточки будут к лицу, и юбки. Ты очень… Слово «красивая» Туман не договорил: Чиби, заметив, куда он смотрит, побурела до корней волос и съёжилась в комок, ещё крепче обнимая себя. – Уходи. Пожалуйста. – Чиб… – Ты не понимаешь, – ломким голосом прошептала Чиби. – Никто не понимает! Я не хочу взрослеть. Не хочу! – Что ж. Твоё право, – вздохнул Туман, поднимаясь. Чиби неверяще посмотрела на него, захлопала кукольными ресницами. «Вот же опахала… А раньше я и не видел». – Ты можешь сидеть тут и плавать в жалости к себе. Весь мир проклинать… Можешь, конечно, – медленно сказал Туман. – А можешь поступить по-другому. Затихшая Чибисмотрела на него во все глаза. – Ты можешь выразить боль в танце, – договорил Туман. – Хочешь, научу? И протянул руку. Спустя минуту, долгую, как бесконечность, Чиби протянула свою. *** Малый зал, который отвели для репетиций танцев, был гулким, красивым – только после ремонта. Недавно сюда натащили зеркал, купленных на деньги родительского комитета. Широкие, на спец-липучках, они были наклеены на одну из стен, и теперь любой, кто репетировал, мог видеть себя во всей красе. Конечно, Чиби стеснялась. Она всегда была жутко стеснительной. Но Туман терпеливо объяснял, показывал видео номеров на телефоне. Ставил её аккуратно в ту или иную позицию, хвалить не забывал… И понемногу, по чуть-чуть, Чиби оттаяла. Перестала зажиматься. Туман помогал Чиби танцевать и сам показывал всё, что умеет. Танцевал в одиночку, работая и телом, и лицом. Он был печален, как Пьеро, и весел, как Арлекино. Корчился от боли, точно Квазимодо, не знающий любви… А потом, решившись, включил особенный трек. Показал то, что не показывал никому. Даже Алёнке. Этот танец был посвящён маме. Мать-и-Мачехе, чьи пальцы плясали перед тем, как исцарапать, ранить… Туман летал по залу, обнимая незримую Мать. Забивался в угол, отбиваясь от Мачехи. Страдал и радовался, отступал и наступал. А затем… Туман не помнил, когда, уставший, он рухнул на пол. Скорчился, прижав колени к груди. Глазам было мокро, губы, искусанные в кровь, саднили. Лёгкость пальцев, что скользнули по волосам, заставила вздрогнуть, и Туман поднял голову. Чиби стояла над ним. Лицо сердечком, пара забавных косичек… А в глазах – сочувствие. Почти материнская любовь. Чиби присела рядом. И обняла его, как обнимают пупса. Не плачь, маленький, я с тобой. Всё хорошо… А потом запела. Туман замер. Только сердце вдруг заколотилось в груди. Чиби пела колыбельную, гладя его по волосам. Чистым, звонким, как ручей, голосом. Тем самым, который зовут «хрустальным». А он и не верил, что такой бывает. – Чиб… – с хрипотцой спросил Туман, когда она закончила. – Что? – помолчав, отозвалась Чиби. – Ты прости. Я обещал научить, а танцевал один. Да ещё и расклеился… Слабая улыбка. – С кем не бывает. – Придёшь завтра на репетицию? Гладящая рука замерла. Чиби отвела взгляд. Потом и вовсе встала. – Чиб?.. Она вздохнула и, подобрав рюкзак, закинула на плечо. – Чиб, ты придёшь? – Не знаю, – просто ответила она. Туман смотрел на неё. Такую чудну́ю и несчастную. Улыбка, что красила её губы, незаметно пропала. – Пока, Вань, – попрощалась Чиби и ушла. Туман проводил её взглядом. *** …С ориентировки улыбалась милая девчонка. Ямочки на щеках, веснушки на чуть вздёрнутом носу… Туман угрюмо посмотрел на дату, когда она пропала. Уже неделя прошла. Плохи дела. «Пока ребёнок не найден – он жив!» – тряхнув головой, с усилием подумал Туман. Однако это не помогло: в памяти живо всплыла Света с перерезанным горлом. Кроха несчастная… И мёртвый голубь. В день, когда нашли первую жертву, Туман так и не сказал, что именно он видел. Язык не повернулся сказать. Ведь чертовщина, форменная! Он до сих пор не был уверен, что ему не показалось. На расспросы Туман ответил, что услышал вскрик. Вот и помчался туда, где и нашли подкинутое, уже остывшее тело. Конечно, ребята сперва косились. Но Тумана так трясло от страшной находки, что косые взгляды скоро стали сочувственными. Да и не мог же он убить её, право слово? Они уж сто лет его знают. Но мысль о голубе нет-нет, да и мелькала в мозгу. Теперь Туман не мог смотреть на этих птиц без брезгливости. Пускай живой, пускай не тот, но… А новые пропажи? С момента, когда они отыскали Свету, больше никого не нашли! Ни живых, ни мёртвых. «Ни мёртвых», – мысленно повторил Туман, переводя взгляд на фоторобот, наклеенный рядом. С него мрачно глядел растрёпанный парень. На носу его темнело пенсне. Ещё одна загадка. Но связанная не с ним, а с Крестом. Туман чётко помнил тот день, когда все СМИ взорвались шок-новостью: какой-то неизвестный напал на молодёжь в переулке. Выжили только двое, а остальные… Да. Это было нечто новое. А уж когда Крест сказал, что на том парне было утерянное пенсне, дело запуталось вконец. Как выяснилось позднее, раны, нанесённые парням, отличались от той, что была у Светы. Другое оружие, но, быть может, та же рука?.. Никто этого не знал. Убийцу объявили в розыск, а люди… люди продолжили исчезать. Туман огляделся. Уйма прохожих, идут не спеша по своим делам. И каждый думает: «Вот со мной такое точно не случится!» Думают они, думают, а потом… Туман встрепенулся и набрал смс Чиби. Дурак, надо было проводить! Светло, день, но мало ли. Хорошо, что Алёнка у тёти Ани. «Ты как там? Нормально?» Чиби ответила почти сразу. «Норм. А ты?» «И я», – с облегчением набрал Туман, но отправить не успел: услышал вдруг знакомый голос. Голоса, точнее. Туман обернулся на звук – и едва челюсть не уронил. Там, невдалеке у перекрёстка, стояли Тролль и тётя Аня. Причём вид у Тролля был – не приведи Господь: жалкий, виноватый какой-то… Даже после чудесного спасения гонору в Тролле не убавилось. Ходил он такой же уверенный, вальяжный, а тут – перед старушкой спасовал? «Не верю», – подумал Туман. Однако, судя по виду, Тролль и правда в чём-то раскаивался. Тётя Аня же отчитывала его с таким суровым лицом, какого Туман у неё отродясь не видел. «Так. Момент. А Алёнка что, одна?» Подойти и спросить Туман не успел: телефон ожил в руке, завибрировал. Звонила Чиби. – Ты в порядке? – выпалила она, стоило ему принять вызов. – Да, всё ок, просто… – Туман бросил взгляд на Тролля с тётей Аней. Но те уже разделились: Тролль, опустив голову, побрёл влево, тётя Аня – бодро зашагала вправо. «Не успел. Так, надо сестре набрать…» Попрощавшись с Чиби, Туман скорей набрал Алёнку. Та ответила звонким, спокойным голоском. Всё, мол, пучком. Тёть Аня за продуктами ушла, а я вот рисую… – Хорошо, – почти улыбнулся Туман. – Рисуй, потом покаж… Слова застряли в горле. Алёнка кричала «алло», звала брата по имени – но Туман, обратившись в камень, пялился на голубя, что приземлился в паре метров от него. Того самого. Шлёп. Из глазницы выпал червяк и пополз к кроссовку Тумана. Голубь взъерошил перья. Курлыкнул. – Вань! Ваня-а-а! – вновь завопила Алёнка в трубке. Голубь испуганно дёрнулся и взлетел. – Я перезвоню! – не своим голосом прокричал Туман и рванул следом. Кровь неистово забилась в висках. «Господи, Господи, Господи… Неужели опять?..» Туман бежал, расталкивая прохожих. Вслед неслись крики и матерщина. Голубь же, набрав высоту, стал едва неотличим от других. Никто не видел, каков он на самом деле, только Туман знал правду. Задыхаясь, он попробовал сфоткать птицу на бегу, но споткнулся, чуть не пропахав носом асфальт. «Ёлки… Так, где эта пичуга? Где? Да где она?!» Словно отвечая, совсем рядом захлопали крылья. Пахну́ло гнилой плотью, и голубь-мертвец пролетел прямо перед носом. Близко, будто в насмешку. Туман задохнулся. А птаха, вильнув облезлым хвостом, перелетела забор, что возник по левую руку… И приземлилась где-то у заброшки. Той самой, где любил танцевать Туман. «Так. Что дальше?» – подумал он, незаметно растеряв весь азарт. Казалось, его снова заманивают куда-то, чтоб огорошить жутким сюрпризом. Туман стиснул зубы. Что ж. Надо идти. Вдруг там опять чей-то труп? И Туман пошёл к забору, стараясь не думать, как всё это выглядит со стороны. Как это вообще может выглядеть. Летающий мёртвый голубь. Зашибись, чудо какое… Найдя нужную доску, Туман огляделся и проскользнул в лаз. Он делал это не впервые. Когда-то давно, в поисках места для танцев, он облюбовал именно эту заброшку. И почти каждую неделю, невзирая на погоду, бегал сюда. Включал музыку, отрешался от проблем, забывая о мире… Был только танец. Впрочем, недавно его спалили. Да и кто? Их классная, Ириска. В тот день Туман обалдел так, что замер, не завершив движения. А Ириска, просияв, стала рассыпать комплименты. Мол, восторг-восторг, я слышала, что ты танцуешь, но не видела, ах, какая прелесть, а не хотел бы ты… Так и получилось, что Туман стал хореографом Ирискиного шоу. Раз – и всё. – Ирина Карловна, а что вы здесь… – помнится, начал тогда Туман. – А я музыку услышала, – перебив, ответила Ириска. – У меня слух очень тонкий, даже кота у соседей слышу! Как он ночью тыгдыкает! – А-а-а… – протянул Туман. «Не отвлекайся, – приказал он себе в настоящем. – Птицу ищи!» …Но нашёл Туман вовсе не птицу. Там, где, бывало, танцевал он, на пятачке земли у постройки, плясала девушка. Незнакомая, гибкая. Удивительно лёгкая в движениях. Туман так и застыл, раззявив рот. «Это ещё кто?» Она танцевала так, как танцуют, когда никто не видит: без малейшего стеснения, с улыбкой на губах… Светлые волосы, забранные в высокую причёску, блестят на угасающем солнце, кремовые туфельки едва касаются земли. И вся она – молочно-белая, как фарфоровая статуэтка. Невероятно изящная и умелая. Глаз не отвести. Туман словно в сказку попал, сон волшебный. Хотелось подойти ближе, что-то сказать… Спросить: «А можно мне тоже? С тобой?..» Но Туман не успел этого сделать. Дотанцевав, девушка остановилась. Она не смотрела в его сторону, точно не видя никого и ничего. Только движения. Только танец. Однако голубя, что опустился на её плечо, заметила. Вот подняла руку. Не боясь, не брезгуя, погладила мятые перья… И, незаметно оказавшись у забора, отодвинула доску, пролезла в лаз. Исчезла. Туман сдавленно охнул и кинулся за ней. Прошла минута, не более, но странная девушка уже шла далеко впереди. Птичий мертвец покачивался на её плече, Туман его хорошо видел. «Догнать. Остановить, – билось в голове вторым пульсом. – Догнать!» Она шла легко, изящно. В сумерках, что опускались на город, силуэт её белел свежей лилией. Туман задыхался. Бежал, всё прибавляя скорость. Но… Девушка вдруг свернула с дороги. Исчезла в переулке, который, как знал Туман, заканчивался тупиком. А следом за ней, отделившись от дерева, зашёл мордатый детина. Туман похолодел. И припустил быстрее, мигом раскусив его цели. «Дура! Оглянись!..» Задыхаясь, Туман нёсся со всех ног. «Быстрее! Быстрее!» Вот-вот раздастся испуганный крик… «Я успею!» Крик раздался, когда Туман влетел в переулок. …Кричала не девушка. Туман не сразу признал в крутящейся, истошно орущей массе того мужика. Сизое, белое, красное – три цвета смешались, перепутались в клубке, полном перьев и плоти. Мужика клевали голуби. Рвали на части, как заправское вороньё. А девушка смеялась. Крик перешёл в визг, и Туман, наконец, очнулся. «Делай! Делай же что-нибудь!..» Кажется, он дёрнулся вперёд. Бешеный взгляд выхватил среди мусора палку, и Туман, подхватив её, с криком понёсся на обезумевших птиц. Девушка взмахнула рукой – и Туман отлетел назад, чтобы жёстко удариться в стену. Перед глазами вспыхнуло. Завертелись, падая снегом, перья. – Что… что это… – еле ворочая языком, выдавил Туман. Три голубя подлетели к самому его лицу. Вонь крови, раскопанных могил. Не голубиные клювы с зазубринами, морды, похожие на маску Чумного доктора. Капает-капает кровь. – Сгиньте! Пош-шли вон! – выдохнул Туман, но крики заглушили его голос. Однако птицы всё-таки исчезли. Перед Туманом присела девушка, и он увидел седые волосы. Незнакомка была белой как лунь. Прекрасной и страшной одновременно. – Останови… Останови их! – прохрипел Туман, не слыша себя. Но она сумела. Услышала. – Он заслужил, – сказала девушка и погладила Тумана по щеке. Точно лёд прошёлся по коже. Незнакомка улыбнулась и исчезла, стоило ему моргнуть. Крик мужика оборвался на самой высокой ноте. Секунду спустя послышался топот ног. Кто-то влетел в переулок, завизжала женщина… Туман обмяк, сознание его упорхнуло. Как голубь во тьму…Глава 22. Монти. Обман демона
Тьма бурлила и колыхалась, закручиваясь коконом вокруг него. Стискивала с жаром безумной любовницы. Монти орал: отчаянно, беззвучно. Пытался вырваться из последних сил, но всё было бесполезно. В ушах звенел хохот Риты и демона, перед глазами плескалось жидкое серебро. «В ловушке, в ловушке!» – орало, вопило в нестерпимо болящей голове. Мимо пролетел Жорж. «Не ссы! Всё нормуль будет!» Чмокнул Грету, что змеёй обвилась вокруг него. Загоготал и лопнул, разлетевшись на осколки, как зеркало. «Отпусти-и-и-и!» Бесконечный крик, бесконечная мука. Сандра, выросшая из осколка стекла: седая, она молча плакала – и танцевала так, что с ног летели красные брызги. «Остановись, не надо!..» Хохот, Рита, демон. И те слова. Жуткие, невероятные: «Плоть. Кровь. И кость. Убейте человека». «Нет!» Тьма накрыла с головой. Будто нефть, полилась в ноздри, рот и уши. Он захлёбывался, метался… умирал. Кошмар не хотел прекращаться. И тут… Взрыв. Боль, что жрёт правую руку. Траншея. Мёртвый Степанов. И зеркальце, в котором он видит папу. «Папа-а-а-а!» – вскричал он… И проснулся. – Мотечка, что с тобой? Что такое, милый? «Мама. Это был сон. Просто сон…» Монти сел на кровати и мягко уклонился от маминых рук. Увидел соседей, что, любопытствуя, заглядывали в комнату. «Всю общагу перебудил… Вот балбес». – Мотечка, сон плохой? Кошмар приснился, да? – Да, – коротко ответил Монти, зыркнув на соседей. Те хмыкнули, исчезли. – Бедный мой, бедный… – запричитала мама. – Переучился, наверно. Отдыхаешь мало – вот и снится всякое. «Знала бы ты, мама…» – мрачно подумал Монти, но ничего говорить не стал. Подтянул к себе одежду со стула и принялся одеваться. Голова была чугунной, как от пересыпа; на глаза будто давили незримые пальцы – тык по векам, тык… Монти наскоро умылся. Проводил маму на работу и, закусив губу, взял в руки флейту. Как там сказала эта тварь? В тот день все они испытали шок. Даже старший, весельчак Жорж, потерял дар речи, стоило услышать задание. Убить человека. Монти аж передёрнуло. И помыслить о таком было страшно. Даже, если взять кого-то плохого. Например, Филиппа. Да, он хотел побить его, отделать, как котлету… сдать ментам, чтоб он в кутузку угодил, жил там да мучился. Но убить… Пальцы сжались до хруста. Холод серебряной флейты обжёг руку, опять вспомнились демонские глаза. Хитрые-хитрые. Жуткие. И как демон стал объяснять: что питается смертью, что так черпает силы… что им нужно выбрать жертву, убить её и принести ему кровь, кость и плоть… а ещё… Рука Монти задрожала. В ушах прозвучал голос – так чётко, словно демон был здесь, в одной с ним комнате: «Вы должны принести то, чем дорожите. То, что связано с вами». «Зачем?» – одолев ступор, спросил Жорж. «Чтобы вы получили силы. Часть моих сил. Только так я могу помочь – изменив то, что связано с вами. С помощью плоти, крови и кости… Связав нас вместе. Понимаешь, Художник?» Жорж сглотнул. Но тут же вскинул подбородок повыше. «Понимаю. Сделаем в лучшем виде», – пообещал он. Сандра и Монти – онемевшие, растерянные – тупо смотрели на друга, силясь что-либо понять. Когда демон исчез, и Жорж по новой замаскировал его «логово», вопросы полились рекой, но Жорж лишь мотнул головой. «Не сейчас. Не здесь. Надо подумать». Ни на обратной дороге, ни на следующий день Жорж не рассказал им, что он придумал, и придумал ли вообще. Наверняка сидел сейчас, совещался со своей Гретой. «Что мы наделали? Зачем вызвали его? – в который раз подумал Монти. – И что делать теперь?» Принести то, чем дорожишь… с чем ты связан… Монти ахнул, вдруг поняв, что должен сделать. Вцепился во флейту, как утопающий – в соломинку, зубами заскрежетал. Принести её? Ему? – Нет, глупости… чёрт-те что… Вот именно. Чёрт-те. «Надо увидеть Жоржа. Хватит ему отмалчиваться». Монти спрятал флейту обратно в футляр и пошёл в школу. Время поджимало. «Ничего. После занятий пойду на хату Греты. Сразу же. Непременно», – твёрдо решил он. …Уроки тянулись медленно. Казалось, каждый учитель сегодня был особенно ленив. Говорил нараспев, позёвывая в руку. Гоняя мух, что нагло приземлялись на доску. Напряжение копилось, торчало в животе крепко стиснутой пружиной. Монти не мог сосредоточиться. Допускал досадные ошибки, яростно черкал записи… Даже прогулять последний урок хотел, но тут взыграла совесть. «Терпи, терпи… Ещё чуть-чуть!» И вот он, желанный звонок. Монти бросился в коридор пулей, а, выйдя на улицу, замедлил шаг: незачем привлекать к себе внимание. Но, пройдя всего один квартал, понял, что за ним идут. Взгляд в спину подсказал. Монти резко остановился. Оглянулся, надеясь застать следящего врасплох. И увидел Риту. Она улыбнулась во всю ширину рта. Платьице в горох – новое, красивое, на груди– перекинутая, толстенная коса. Губки, бровки, реснички – всё красивое… Куколка. Монти сжал зубы. Развернулся, как по команде «кругом», и пошёл дальше, стараясь на бег не сорваться. Шаг. Шаг. Ещё шаг. Цок-цок позади. Газель на копытцах. Шаг. Шаг. Цок. Цок. «Терпи!» – Здравствуй, Мотя! – догнав, звонко сказала Рита. Ледяное молчание, сдвинутые брови. – Куда идёшь? На свиданку? – Не твоё дело! – огрызнулся Монти. Рита уже шла рядом, поглядывая на него с ухмылочкой. «Не отстаёт, сука», – в сердцах подумал он. Взяв косу, Рита шаловливо провела по плечу Монти её кончиком. Он отшатнулся, и Рита захохотала. – Пошла от меня! – разъярясь, выкрикнул Монти. – А ты мне кто, чтобы указывать? – тут же оскалилась Рита. – Делаю, что хочу! Где хочу! И… – И с кем хочу? – перебив, поддел её Монти. – Как там Филя? Не в курсах ещё, перед кем ты задом крутишь? Рита побелела, враз став ещё красивей. Кукла фарфоровая. – Что… что ты… – Я видел тебя. С тем студентом, – цедя слова, объяснил Монти. Взгляд, устремлённый на девушку, был полон презрения. – Тискалась с ним у статуи, в парке. Может, ещё что делала, но я уж не видел. Ушёл, чуть не блеванул. Рита задышала чаще. Монти смотрел ей в глаза, не пялился на грудь. – Так Филька в курсе? Наверное, в курсе. Он же любит таких потаскух. Задохнувшись, Рита съездила ему по лицу. Точнее, попыталась. Монти перехватил её руку в полёте; стиснул тоненькое запястье так, что Рита вскрикнула: – Пусти! Больно! – А под ногами не путайся! – Я всё Филе расскажу!.. – А расскажи! Я ему тоже что-нибудь поведаю. – Тварь! – блеснув слезами, прошипела Рита. – Жид, сволочь! Паскуда!.. – От паскуды слышу! – Думаешь, управу на тебя не найду? На тебя и твоих жидят?! – Закрой па… Но Рита сунулась к самому его лицу, чтобы выплюнуть: – Сколько их осталось, Мотя? Двое, да? Не многовато? Намёк угодил в цель. Монти отпрянул, отпустив Риту; на виске его задёргалась жилка. – Что? Зассал? – осклабилась Рита и медленно, с достоинством, оправила рукав. – Если вы… если ты хоть пальцем… – глухо начал Монти. – И что? – фыркнула Рита, подбоченясь. – Что ты можешь? Как докажешь? Загоготав, Рита сорвалась с места. Минута, и цокот каблуков стих за углом, а Монти понял, что дрожит. С ног до головы дрожит, словно гриппующий. «А если опять… Если они посмеют?..» В памяти всплыли две мордашки. Лёва. Яша. И тётя Фира, что плавает в слезах. – Нет! – вскрикнул Монти и зажмурился. Прижал к глазам кулаки. – Нет-нет-нет… – Хелло, май фрэнд! – нежданно гаркнули над ухом. – Ты чего? «Жорж». Да, это был он. И судя по бодрому, весёлому виду, настроение у него было хоть куда. – Что с тобой? Монти вздохнул, чувствуя, как колет в сердце. – Рита… Рита пацанам угрожала. Опять из-за меня… Жорж положил обе руки ему на плечи и легонько встряхнул. – Не раскисай. Она не посмеет. У тебя скоро будут такие силы!.. – Жорж… – поморщился Монти. – Я за этим к тебе и шёл. Поговорить надо… об этом… Нельзя так. Надо… надо его обратно вернуть. Избавиться от него. Жорж фыркнул, точно кот. – Избавиться? После стольких трудов? Ну уж дудки! – Жорж… – Постой. Жорж огляделся. – Пошли вон туда. Обговорим всё. Я тут придумал одну штуку! *** – …Ты серьёзно? – поборов немоту, спросил Монти, когда сияющий Жорж обрисовал свой план. Совершенно безумный план. – Серьёзней некуда! – захохотал Жорж, вспугнув голубей. – Но… Монти замялся. Сидя на скамейке в тени, заковырял землю носком туфли. – Вижу, вижу твои сомнения, – с укором произнёс Жорж. – Но что прикажешь делать, а? Реально на мокруху пойти? Что, есть кандидатура? Монти поджал губы и отрицательно мотнул головой. – Ну вот, – обрадовался Жорж. – Так что не дрейфь, нормально всё будет! – А Грета в курсе? Жорж немного убавил сияние и чуть нахмурился. – Да нет. Собственно, поэтому мы и здесь. Не на хате. «Понятно…» – Скажу ей, конечно, – встрепенулся Жорж. – Только потом, когда всё получится. «Если получится», – подумал Монти, но вслух спросил: – И когда мы идём в морг? *** На дело шли вдвоём, исключительно мужской компанией. – Нечего Сандру брать, – категорично сказал Жорж. – Она у нас девочка хрупкая, нежная… Дома посидит, пока всё не достанем. А уж после… О том, что будет «после» Монти старался не думать. Страшно ему было. А ещё – гадко, противно. На что только не пойдёшь ради Силы. – Обмануть демона. Ты хочешь его обмануть, – услышав идею Жоржа, сказал тогда Монти. – Ну почему сразу обмануть? – искренне возмутился Жорж. – Он что хотел? Кровь, плоть и кость. Всё это будет! На блюдечке, блин. С голубой каёмочкой! – Но это… это будет не наш мертвец… – попробовал возразить Монти. Жорж беззаботно отмахнулся. – А, сойдёт! Прокатит, я же чую! У меня чуйка – во! «На успех выставки у тебя тоже была чуйка…» – подумал было Монти, но прикусил язык. Не стал бередить старую рану. Так они и оказались в морге: холодном, пахнущем хлоркой. Их впустил знакомый Жоржа. Заведя их в тесную подсобку, он взял со стеллажа алюминиевый футляр, и Жорж просиял. – Васька-а-а… – Жорж с восторгом кинулся к мрачному медику. – Спасибо тебе, фрэнд! Чтоб мы без тебя… – Принёс? – буркнул Васька без лишних прелюдий. – Принёс, принёс, – пожирая глазами футляр, заверил Жорж. Засуетился, захлопал себя по карманам. – Вот, властвуй! На пухлую длань медика опустилась плата: старинная брошь дивной красы. Та самая, которую Жорж недавно выиграл в карты. «Хотел Грете подарить, – рассказывая всё Монти, вздохнул он. – Но ничего. Я её всю золотом осыплю! Дай только срок!» – Здесь всё, как договаривались? – Да, – кивнул Васька и добавил: – Чудак человек. Кто ж такие розыгрыши устраивает? Кого ты там напугать хочешь? – Да так, гада одного, – не моргнув и глазом, с улыбкой соврал Жорж. – Он это заслуживает, не волнуйся! – А я и не волнуюсь, – флегматично ответил медик, рассматривая драгоценную брошь. – Дело твоё, хозяйское… Жорж открыл футляр и, затаив дыхание, посмотрел внутрь. Монти, борясь с тошнотой, – тоже. Кусочек кости. Склянка крови. И шматок мяса с кожей… кусочек мертвеца. – Что ж. Дело за малым, – улыбнулся Жорж. – Потопали, май фрэнд. Надо зайти за кое-кем. *** …Сандра вертела в руках туфельки. Заметив взгляд Монти, смущённо объяснила: – Мои любимые. Я в них с Эваном танцевала, впервые… Монти участливо погладил её по плечу и показал флейту: – А вот моя любимка. Хочешь, сыграю? Сандра вдруг зябко поёжилась и огляделась на кладбище. Тихо, птицы едва поют. – Не надо, Монти. Не надо… тут. Потом как-нибудь. – Ладно. Монти тоже было не по себе. Пытаясь бодриться, он старался глядеть то на флейту, то на Сандру, стоявшую сбоку от него. Но глаза так и косились на Жоржа, что занимался приготовлениями: вот очертил на земле круг, поставил по центру склянку. Опрокинув футляр, бросил рядышком кость и плоть… вытащил пенсне. – Ну что, стёклышки? Поможете хозяину? – усмехнулся Жорж перед тем, как уложить вещицу в круг. Затем посмотрел на младших. – Чего жмётесь, как неродные? А ну, шнель сюда! Они подошли, послушно положили свои вещи рядом. – А теперь фокус! – объявил Жорж и полез в кусты. Треск, шкатулка в руках, шкатулка на земле. Стук откинутой крышки и блеск перстня… Демон вырос как всегда бесшумно. Скрючился, качаясь над кругом на земле. «Вы пришли». – А то как же! – во весь рот улыбнулся Жорж. – Всё принесли, как договаривались! «Как договаривались?..» – прошептал демон, вытягивая щупальца: одно, второе, третье… Вот дотронулся до склянки, впитывая кровь. Тронул кость и кусок человечьего мяса. – Ну, что дальше? – спросил Жорж. Серебряные глаза уставились на него. А дальше… Монти вскрикнул, сбитый с ног; горло его сдавило, точно пеньковой верёвкой. Не вдохнуть – ни выдохнуть, лишь слушать, как рядом мучительно хрипит, корчась на земле, упавшая Сандра. Как воет Жорж, рухнувший прямо на круг. «Обманщики. Вы – обманщики! – прошипел демон. – Как вы могли меня обмануть?!» Щупальце, обвившее горло, подбавило силы, и перед глазами затанцевали круги. Казалось, голова вот-вот взорвётся, но… Боль вдруг отпустила, и Монти распластался на земле. Живой. Почти невредимый. «Обманщики… – повторил демон с грустью. – Как вы могли?» Монти с трудом поднялся и помог встать Сандре. Чуть поодаль, стирая с лица кровь, встал на нетвёрдые ноги Жорж. «Как вы могли?» – Как ты мог?! – с прорвавшейся яростью закричал Монти. – Ты обещал, что не тронешь нас! Глаза демона сузились в иглы. «Нарушенное обещание взамен на нарушенное обещание. Мы квиты, Менестрель». Сандра заплакала, прижавшись к Монти. – Сволочь… лживая тварь! – не выдержав, выдохнул он. «Вы не верите мне, вот в чём беда, – вздохнул демон, колыхаясь над кольцом. – Но ничего, ничего… Скоро поверите». – Что? – прохрипел Жорж, отступая подальше. Выхватывая, как тогда, кинжал. – Что ты задумал? «Вы получите Силы. Только чуть-чуть. Аванс, мои дорогие…» – Но ты… ты сказал, что нельзя… «Я могу поделиться каплей сил. Но эта капля – на время. Без жертвы, без связи… она просто испарится». Монти замер, как и остальные. «Ну что, готовы?» – спросил демон и захохотал, не дождавшись ответа. В ту же секунду теневые щупальца выстрелили из него… И ударили каждого в сердце.Глава 23. Чиби. Ночной менестрель
– Сердечный приступ у вашей сестры. Еле спасли, – со вздохом сказал долговязый врач и устало потёр переносицу. – Сер… дечный? – пискнула Чиби, что слушала его ни жива ни мертва. – Он самый. Нервный срыв, слабое сердце, стресс… Короче, болезнь трудоголиков. Почти как в Японии, «кароси»… Да вы не волнуйтесь, вылечим, – скорей добавил врач, увидев, что Чиби стала бледной с прозеленью. Поспешно подвёл её к стулу и усадил. – Успокойтесь. Отдохните чуток – и домой. А сестра ваша ещё в больничке побудет. Чиби не ответила. Стиснула кулаки и отчаянно заморгала. Ох, Илга, Илга, Илга… Когда позвонили с её работы, Чиби как раз репетировала. Звук флейты оборвался жалобным стоном, но у Чиби, что услышала страшную весть, ни вырвалось и слова. Молча, вцепившись в трубку мёртвой хваткой, она слушала о том, как сестре вызвали скорую и увезли в «Степашку» – больницу на улице Степанова. А потом тихо сползла на пол. В голове кружилось одно-единственное слово, тело будто сковало инеем. Но вот глаза, в которых кипящей лавой поднимались слёзы, уткнулись в фото родителей, висевшее на противоположной стене. «Мама. Папа. Наша Илга…» – Нет! – вскрикнула Чиби и кинулась в больницу. Чуть квартиру открытой не оставила. А затем – запах медицинского спирта, бабушки в халатиках, деловые медсёстры. Наконец, врач… Разговор этот. – Я хочу её увидеть. Можно? – просипела Чиби. – Пока не стоит. Пусть отдохнёт, в себя придёт… Завтра заходите. Чиби съёжилась и нехотя кивнула. Покраснела, вдруг вспомнив, что у бедной Илги с собой ничего нет: ни щётки зубной, ни тапков, ни халата. И она, дура дурная, из дома ничего не принесла. А туда-сюда мотаться – уже ночь настанет… Чиби встрепенулась. Сбегала в магазинчик на первом этаже больницы, затарилась там и, забежав на этаж, где лежала Илга, робко передала пакет медсестре: – Это Илге Чибисовой. Передайте, пожалуйста… После Чиби уныло плелась по улице. Она всё же решилась позвонить сестре, но телефон был вне зоны доступа. Наверняка зарядка закончилась. Страдая, Чиби на всякий случай отправила смс со словами поддержки, но до сих пор так и не получила ответа. «Ничего. Может, у кого найдётся зарядка той модели». Чиби закусила губу. «Успокойся. Подлечится она, оклемается». Чиби всхлипнула. «Болезнь трудоголиков. Стресс…» По щекам потекли слёзы – весеннее половодье. «Это из-за меня. Из-за меня она на двух работах пашет… Всё из-за меня». Зайдя в квартиру, Чиби всё-таки разревелась. Села прямо в прихожке, на пол, на свои же грязные следы. И заревела белугой. Илга, Илга, Илга… Бж-ж-ж! – завибрировал телефон. Чиби икнула и бросилась доставать. Незнакомый номер. Слабый, хриплый, какой-то старческий голос. Илга. – Это я. Ты там ка… Кажется, Чиби не то всхлипнула, не то хрюкнула. Забулькала что-то в трубку, плача и смеясь. – Не реви, – даже в слабоватом голосе послышались знакомые нотки раздражения. Наверняка сестра закатила глаза. – Дурочка мелкая. Похоронила меня уже, да? Чёрта с два тебе, Инка. Я живучая. Чиби опять засмеялась, плача. Спохватившись, выпалила: – Илга, Илгочка, ты как?! – На троечку, – прокряхтела Илга. – Так, слушай внимательно. В холодильнике – остатки супа. Гречка в ящике, на верхней полке. Найдёшь, сваришь, поешь. Ведь сможешь, да? – Смогу, Илгочка, смогу! – Хорошо, – ответила Илга, пытаясь скрыть сомнение в голосе. Продолжила: – Майки-труселя на стиралке. Постирай сегодня же, чтоб высохло до утра. А то будешь ходить в несвежем, как бомжиха. Одичаешь там без меня, ещё чего не хватало… В общем, слушай сюда. Сначала – открой крышку стиралки, потом… Чиби слушала, млея от голоса живой – живой!.. – сестры. Кивала, угукала, заверяла её, что всё будет в полном порядке… Но неприятности начались сразу же, как Илга нажала «отбой». Встав, Чиби посмотрела на грязные кроссовки и постаралась вспомнить, как мыла обувь сестра. Вроде бы она надевала резиновые перчатки. Брала какую-то щётку и мыла всё над раковиной… Или ванной? Потом Чиби заметила пятна и на джинсах. «А джинсы… А их можно в стиралку? Или замачивать в тазике?» Когда-то Илга взяла на себя все домашние заботы. Как тогда думала Чиби – исключительно для того, чтобы после козырять этим, корчить из себя мученицу. Мол, вот какая я хозяйственная, всё на мне, а ты тупо нахлебник. Чиби пропускала её слова мимо ушей. Запиралась в комнате да смотрела мультики. Сестра кормила её, обстирывала… как Чиби своих пупсов. Только по-настоящему, а не как она. «Белоручка. Нежные пальчики. Тьфу!» – вспомнила Чиби фразу, что когда-то хлестнула её крапивой. Сколько раз Илга пыталась научить её чему-то? Сколько раз, плюнув, оставляла в покое? Чиби болезненно сморщилась. Скинула кроссы и джинсы прямо в прихожей («Потом вымою. Как-нибудь») и пошла переодеваться в домашнее. Вновь звонить, беспокоить сестру она не стала. …Гречка была в пакетиках. Кладёшь такую в кипяток и варишь пять минут. Но то ли огонь на плите был слишком силён, то ли ещё что: пакетики расплавились в воде, изгадив несчастную крупу. Увидев это, Чиби ахнула и попыталась снять кастрюльку с огня, но… – Ай!!! Кастрюля вырвалась из рук и упала на пол, загудев, как похоронный колокол, а крутой кипяток лизнул потёртый линолеум, едва не задев голую ступню заоравшей Чиби. «Ну что за непруха…» Кое-как наведя порядок, Чиби вылакала суп и легла спать, напрочь забыв про грязь в прихожей и нестиранное бельишко. А на следующий день Илге стало хуже. *** Туман подхватил её и закружил в танце. Сильные руки аккуратно сжимали талию, подкидывали почти к потолку, показывали, что делать… Чиби таяла, как пломбир на солнцепёке, и сердце её порхало рубиновым колибри. Но улыбка то появлялась, то исчезала. Чиби думала о сестре. Не могла не думать. – Так, – сказал Туман, отпуская партнёршу. – Что с тобой, Чиб? – Всё нормально, – дрогнув, отвела взгляд Чиби. – Давай дальше репетировать… – Нет, не нормально, – с хмурой уверенностью сказал Туман. – Пошли-ка, сядем. Они присели на лавочку в зеркальном зале. Остальные танцующие – те, кто был занят в постановке, – продолжили репетицию, отрабатывая то, чему обучил их Туман. Он был хорошим учителем, добрым и терпеливым. – Что у тебя случилось? С сестрой поцапалась? – Нет, – тяжело вздохнула Чиби. – Она в больнице, она… Проклятые слёзы вновь перешли в наступление. Кусая губы, Чиби шёпотом поведала другу, что стряслось в их семье. Про то, как Илге стало лучше – и вдруг резко хуже. В реанимации второй раз была, опять с того света вытянули, да только… – Она слабая очень стала. Говорят, кризис прошёл, скоро будет улучшение, но я… Я боюсь, Вань. Я так боюсь… Туман приобнял её одной рукой. – Тише, тише… – Я без неё совсем одна останусь. И… и я ведь ничего не умею, Вань! – с отчаяньем воскликнула Чиби. – Я наврала ей, что всё будет в порядке! Но я ничегошеньки не умею. Ни готовить, ни убирать. Хотела ролик посмотреть, обучалку найти какую… Но дома Интернета нет, мы… мы и на нём экономим… – голос Чиби сошёл на нет. Туман внезапно хмыкнул. – Ерунда какая. – Ерунда?.. – сморгнув слезу, подняла на него взгляд Чиби. – Конечно. Готовка и уборка твоя ерунда. Я тебя в два счета этому научу. Хочешь? Чиби неуверенно улыбнулась. Вскоре они договорились, что Туман зайдёт к ней домой: сегодня же, до вечера. Ожидая гостя, нервная Чиби ходила по квартире. Поправляла фото в рамочках; вздыхая, гладила лотерейные билетики Илги… Она пыталась даже вымыть полы, но только размазала грязь. Туман появился на пороге с улыбкой. – Ну привет, хозяюшка. Чиби порозовела. В последнее время при виде Тумана с ней творилось что-то странное. Он и раньше вызывал в ней нечто, похожее на восторг, но теперь к восторгу примешивалась… нет, не жалость. Хотя в тот, памятный день, когда он показал ей свой танец и вдруг заплакал, Чиби остро захотелось его утешить. Приласкать, как игрушку, спеть песенку, как мёртвому другу. «Но он-то не мёртвый. Он живой. Такой тёплый, такой…» Туман скинул куртку, оставшись в голубой майке с коротким рукавом и джинсах-«варёнках». Взгляд Чиби против воли скользнул по нему, по новой отметив жилистость, бицепсы на руках и… – Чиб, ты чего молчишь? Чиби кашлянула. – Да так, задумалась… – Ну, показывай мне, что тут у тебя. Какие-такие проблемы. С чего начнём? Начали с уборки. Туман действовал, как заправская домохозяйка: вместе с Чиби убрал с поверхностей пыль, отдраил ванную и полы… Научил, как правильно пользоваться стиралкой и, наконец, перешёл в кухню, чтобы показать настоящий мастер-класс. За два часа он сварганил пять полноценных блюд, в том числе бульон из курицы, что завалялась в морозилке. Волшебство, мистика! Чиби нарадоваться не могла на такого помощника. Даже воздух в квартире стал каким-то свежим, пьяняще-весенним, радостным… А уж когда она самолично, не порезав ни одного пальца, нарубала салат – это был чистый Восторг. Под конец, уставшие, они уселись на кухне и стали пить чай с пирожными, что принёс Туман («В гости с пустыми руками не ходят!»). Из радио, стоявшего у холодильника, текла приятная классическая музыка – концерт из местной Филармонии. Было спокойно. Славно. – Измазалась, поросёнок, – вдруг сказал Туман и, протянув руку, стёр с щеки Чиби крем. Вроде бы ничего такого – наверняка и Алёнку так же чистит, по-братски, – но в животе что-то сжалось и стало нагреваться, как кипятильник в воде. Чиби вспомнила фильм, что как-то смотрела Илга. Ночью смотрела, елозя в постели и смешно растопырив ноги под одеялом. Дверь комнаты была чуть приоткрыта, и любопытная Чиби – лет десять, не больше, – сунула в щёлку нос. Потом прошла и вся, спряталась в тени у тумбочки… На экране телека был виден кудрявый парень, что сидел на кухне с девушкой. Они ели эклеры с кремом. Внезапно парень протянул руку, чтобы стереть с щеки подруги белый завиток. Затем – медленно-медленно – поднёс испачканный палец к её рту. Девушка закатила глаза, губы её послушно раскрылись, и… Илга тихонько застонала. Вдруг испугавшись, Чиби сиганула к себе в комнату. Теперь-то она знала, что там происходило, и что это был за фильм. От осознания этого к щекам прилила кровь. Захотелось сбежать, спрятаться, перемотать время обратно… Туман вытер палец о салфетку, бросил странный взгляд на её алые щёки и, кашлянув, спросил: – Ну что? Успокоилась маленько? – Да, спасибо, – пролепетала Чиби. И, поелозив на стуле, осмелилась посмотреть на друга, в невозможно голубые глаза. – Что бы я без тебя делала, Вань… – Да ладно. Ерунда. – Нет, прав… Симфонический оркестр перестал играть. В эфир полилась бодрая музыка – заставка часовых новостей. И первая же новость ударила молнией: – Сегодня, на площади имени Кирова, найдены два трупа. Судя по всему, это останки пропавших… Туман мгновенно подобрался, повернув к приёмнику голову. Скулы его стали столь острыми, что можно бумагу резать. – У обоих было перерезано горло. Обнаружены и другие множественные, колюще-режущие ранения… – Сволочи, – рыкнул Туман, вдарив кулаком по столу, и чашки подпрыгнули. – Когда их поймают?! Чиби, сжавшись на стуле, тихонько спросила: – Их? Ты думаешь, это не один маньяк? Что их несколько?.. Туман ответил не сразу. Обвёл пальцем контур цветка на клеёнчатой скатерти, вздохнул и произнёс: – Мне кажется, их как минимум двое. Один не может похищать столько людей, и… Чиби поёжилась и вдруг вспомнила: – А те птицы ещё, которые заклевали человека? Жуть какая-то, я по телеку видела! Палец Тумана дрогнул, не завершив контур цветка. – Да. Жуть. Согласен. – Родители всех маленьких детей теперь в школу и из школы водят, – заметила Чиби. – И люди стали… злее как-то. На улице все друг на друга косятся, подозревают… Страшно. Комендантский час обещают ввести, патрули… Туман кивнул, отпив чая. Бледно-коричневая струйка стекла по его подбородку. – А ты… А ты сегодня опять на поиски пойдёшь, да? – решившись, спросила Чиби. – Да, с ребятами. Им всегда помощь нужна. – Вань, только ты… Чиби запнулась: Туман смотрел в упор – просто смотрел и ждал – и кипятильник в животе раскалился до невозможности. – Т-ты аккуратней там, ладно? Туман улыбнулся. – Замётано. …Уходя, он поцеловал Чиби в щёку. Именно в то место, где оставалась засохшая крупинка крема. Некрепко вроде поцеловал – как божья коровка села и улетела – но Чиби аж окаменела. Туман же, мазнув взглядом по её лицу, привычно улыбнулся и, хлопнув по плечу, сказал: – Увидимся в школе. *** …В комнате было душно, как перед грозой. Чиби возилась с боку на бок, пока не легла на спину, не отбросила одеяло прямо на пол. Жарко, душно, бессонно. Один Туман на ум лезет, наваждение какое-то. Чиби провела правой рукой по бинтам, что стянули грудь. Сегодня она даже не стала снимать их на ночь. Хоть и знала: это глупости, вредно, неудобно… Однако лежала и мучилась, повторяя в уме глупый приказ: «Грудь, уймись. Не расти. Я не хочу!» – Не хочу, – повторили сухие губы. Ногти поскребли бинт, и набухшая грудь откликнулась зудом. «Сними их к чёрту, дура, – Илгиным голосом прозвучало в мозгу. Как в тот, первый раз, когда она увидела задумку младшей. – Против природы не попрёшь! То же мне, сисько-удержатель придумала!» Левая рука легла на грудь слева, и Чиби чуть стиснула свою плоть, оценивая размер. «Ещё подросла, зараза такая… В том месяце была поменьше. На диету, что ли сесть? Нет, глупости…» Глупости, глупости, глупости… Чиби вздохнула. Поморщилась от неудобства и опустила руки, вытянув их вдоль тела. Но вскоре подняла одну, коснулась указательным пальцем щеки. Там давно не было никаких крошек, всё смыла вода. А вот призрачный след поцелуя… «Когда тебя в последний раз целовал мальчик? – спросила себя Чиби. – В детском саду? Или ни разу?» – Хватит. Не хочу никаких поцелуев. Никогда не хотела и не захочу! – громко сказала Чиби в темноту душной комнаты. Сердито перевернулась на бок и закрыла глаза. Но если приказываешь себе выкинуть что-то из головы – получается ровно наоборот. Перед мысленным взором Чиби, закусившей губу, вновь прошла вереница образов: кудрявый красавчик из телека, распахнутый рот девицы. Илгины ноги, поднятые так, что одеяло вздыбилось шатром при урагане… – Прекрати! – приказала себе Чиби. Скатилась с кровати и скорей открыла окно, впуская свежий воздух. В гудящей голове огненным смерчем метались постыдно-взрослые мысли. «Успокойся. Вдох-выдох. Вдо…» Со стороны детской площадки донёсся женский стон. Чиби, глотавшая прохладный ночной воздух, аж поперхнулась. Там, в кустах, куда еле достигал фонарный свет, что-то шевелилось. Судя по звукам, явно какая-то парочка. Детей делала, чтоб гуляли на площадке. Покраснев, Чиби стала закрывать окно. Однако рука её замерла. «Что? Показалось?» Нет, не показалось. Во дворе заиграла флейта. Флейта-аккомпанемент. А вон и флейтист у кустов. В брючном костюме. «Это он!..» Тот самый, что был на кладбище. Тот самый, кто украл костяную флейту. Тот самый, о ком она никому не сказала и… Приоткрыв рот, Чиби вгляделась, насколько позволяла темнота. Даже забыла на мгновение о других звуках. Но быстро вспомнила, когда они стали куда громче, переходя в какой-то совершенно не любовный визг, рычание… Мелодия исчезла, сменившись звуками звериной битвы, из кустов потекла тёмная жидкость. Флейтист поднял голову… и увидел Чиби. «Привет, куколка!» Ахнув, Чиби резко закрыла окно. – Этого не может быть, не может быть, не может быть… – скороговоркой зашептала она. Минуту спустя Чиби всё же осмелилась выглянуть на улицу. Высокая фигура у кустов исчезла, но пятно осталось. Непонятное, странное, мазутно-чёрное в неверном свете фонаря… – Это всё духота. Нервы. Нервы, как у Илги, – подбодрила себя Чиби,возвращаясь к кровати. – Тебе показалось, не было ничего… «А пятно? А крики?» – А это остаточное, от нервов. Завтра там ничего не будет. Ни-че-го. Поняла? Спать иди. Говоря сама с собой, Чиби мало-помалу успокоилась. Ёжась от напущенной в комнату прохлады, она подобрала одеяло и накрыла себя по шею. Свернулась калачиком поближе к стенке, закрыла глаза… К копчику прислонилось нечто ледяное. Отпрянуло, прошлось вдоль позвоночника легче пёрышка. Чиби подпрыгнула и рывком села на кровати. «Насекомое, что ли? Ночного мотылька впустила?» Тишина, темнота. Ни шороха, ни комариного писка. Чиби провела рукой по телу. Ничего, почудилось. Или раздавила, пока вставала. «Завтра на простынях найду», – решила Чиби, укладываясь обратно. Она уже засыпала, когда нечто тронуло бинты на спине. Аккуратно так тронуло, будто проверяя на прочность… И Чиби, мигом растеряв сон, вдруг поняла с ужасающей чёткостью. Поняла по аккуратному копошению за спиной и тому, как просела кровать. Сзади, прямо за ней, кто-то был. И это не мотылёк. «Моя куколка», – ласково прозвучало в мозгу. Чиби заорала, и алый флейтист бросился на неё. Навалился, чтоб перевернуть на спину и по-хозяйски оседлать, как лошадь. – Отпусти! Спасите! Спасите!.. «Ш-ш-ш, куколка…» – холодный палец прошёлся по губам, царапая шершавой кожей. Из глаз Чиби потекли слёзы. «Ш-ш-ш… Тебе будет хорошо…» – Спасите! – на пределе сил проорала Чиби, зная, что это бесполезно. Слева и снизу – пустующие квартиры, справа – бабка-кошатница с безнадёжной глухотой. Кошмар не прекращался. Кошмар длился, проверяя её на прочность. И не только её. Пятерня, отрастившая когти, ударила по бинтам на груди, разом рассекая их на две равные половины. Лицо флейтиста, что светилось своим собственным, жутким светом, стало неприкрыто похотливым. «Как ты красива, куколка… Зачем ты прячешь свою красоту?» – Сгинь! Уйди! – прорыдала Чиби и, заикаясь, стала читать молитву, которой когда-то учила бабушка: – Отч-че наш, иж-же еси… Холодная, как мёртвая жаба, рука опустилась на левую грудь и сжала её. Чиби сбилась, запуталась… Зарыдала. «Куколка…» – простонал голос в голове. След красной помады на одной щеке задвигался, проступил на коже горкой и превратился… в губы. Настоящие, пухлые, как алые пионы, женские губы. А потом из них вытянулся язык. Чиби больше не могла орать: голос исчез. Ещё секунда, и она потеряет сознание. Но перед этим успеет увидеть, как… «Язык» всё не кончался. Длинный, как ленточный червь, он тянулся из вторых губ – чёрный, склизкий, влажный… Ветвился на отростки, словно олений рог, загибался, чтобы пленить руки, охватить её всю… Замотать липкими путами. Чиби выгнулась, когда отросток языка петлёй обвил шею. Захрипев, дёрнулась, когда два из них, присоединившись к рукам монстра, стиснули талию. «Кук-колка… Хочу-хочу-хочу...» Флейтист насел сильнее. Что-то вжихнуло. Ширинка? – Н… нет, – просипела Чиби, и хватка на горле ослабла. Наклонившись, флейтист приблизил к неё меловое лицо, и чёрный отросток языка лизнул её щёку. «Не бойся. Я не собираюсь тебя убивать». Одна из рук легонечко прошлась по животу… и стрелой метнулась в трусы. «Нет!..» «Я хочу помочь, куколка, – улыбнулся монстр, на мгновение убирая руку. – Зря ты прячешь себя. Нужно любить себя. И другим позволять любить…» Чиби извернулась, пытаясь освободиться. Чёрные отростки задрожали, покрывая её тело влажными гадкими поцелуями. «Но ты не хочешь меня, куколка, – вдруг печально сказал голос, и хватка монстра чуть ослабла. – Быть может, ты полюбишь меня, если я спасу твою сестру?» «Что?..» Рука вылезла из трусов, чтобы потрепать Чиби по щеке. «Я могу исполнить твоё желание, спасти твою сестру, куколка. Ты сама можешь её спасти…» Отростки-щупальца медленно, нехотя отпускали тело Чиби. «Нужна жертва, куколка. Всего одна». Зарёванная, полуголая Чиби, оцепенев, смотрела на монстра. Тот же, как ни в чём не бывало, поправил похабный галстук. Язык его втянулся в чудовищные губы, и они вновь стали простым поцелуем на щеке. «Жертва, куколка. И это вовсе не твоя невинность». Монстр улыбнулся обычными губами, так и не раскрывая их. И добавил, прежде чем исчезнуть: «Когда будешь готова – позови Менестреля костей».Глава 24. Жорж. Зловещие артефакты
…Косточки с остатками птичьего мясца так и хрустели под ногами. Рынок, что с него взять? Всегда птицы кругом порхают, всегда коты за ними охотятся – злачное место. Довольно улыбаясь, Жорж вразвалочку шёл по галдящему ряду и вертел головой по сторонам. Ловил вдохновение, делая мысленные пометки. Наслаждался. Настроение было – ух! Мизинцем горы свернёшь, к Луне полетишь без ракеты! А всё капелька потусторонней Силы. Каплюшечка. Жорж остановился в тени одной из палаток, чтобы достать блокнот. Огляделся, как пацан, готовящий отменную шкоду, и стал рисовать, высунув кончик языка от усердия. Минута, вторая – и мелкая, похожая на тучку, тварь шевельнулась на бумаге. Жорж чуть не захрюкал от восторга. «Ты ж моя прелесть! Лапонька!» Тварь мотнула хвостом, на конце которого чернел серповидный отросток. Зевнула, раскрыв многозубую пасть… и кошкой выпрыгнула в реальность. Серп хвоста, царапнув, проехал по запястью Жоржа. Безымянная тварь боднула ногу «папы» и, не успел он погладить кошмарного любимца, исчезла в мгновение ока. Раз – и нет её, только хвост мелькнул. Вскоре послышался чей-то истошный визг. Жорж гоготнул и, едва не приплясывая, двинулся дальше. Хотелось кричать о своём счастье каждому встречному, хватать образы, впитывая мир, и, смешивая их в адский коктейль, создавать нечто новое, своё: изысканно-мрачное, оригинально-невероятное! Такое, чтоб – ёкарный бабай и мамма миа! Чтоб зрители пи́сались от восторга, а не страха!.. Впрочем, пока что страх превалировал. Зайдя в укромный закуток меж двух палаток, Жорж позволил себе ещё одну шалость: нарисовал тощего летуна с клыками, как у саблезубого тигра. Милаху, одним словом. Всё, как он любил. Хилая тварюшка выскочила из блокнота и пулей рванула в небо. Удивлённые охи, крики, визг! Что за летающая хреновина?! Жорж послал питомцу воздушный поцелуй и, сияя, потопал дальше. Кажется, позади ещё визжали, пытаясь поймать хвостатую тварь, бомбардировка матом не прекращалась, но Жорж даже не оборачивался. Он уже знал, что всё будет в порядке: тварь побегает и вернётся к нему в блокнот. Поиграется просто, никому ничего плохого не сделает… Если, конечно, он не захочет. Жорж шёл по рядам и мотал себе на ус. Что-то зарисовывал сразу, что-то откладывал в памяти. Вот самовар – старинный, в медалях. Что, если приделать к нему паучьи лапки? Здоровые, как у тарантула-гиганта, мохнатые, словно шапка из песца? Нарисовать – и пускай гуляет. Веселуха! Ухмыляясь, Жорж вертел и вертел головой. Плевать, что уже болит шея. Он должен напитаться жизнью, впитать как можно больше, чтобы затем, точно пса, пустить с поводка Госпожу Фантазию… Мужик с бородавкой на шнобеле бросил на него непрязненный взгляд, Жорж ответил ему лучезарной улыбкой. – Хелло, дядя! Как делишки? Мужик обложил его отборными матюгами и, плюнув, скрылся в толпе. Усмехаясь, Жорж за полминуты нарисовал чудика на крабьих ножках и пустил его по следу. «Вцепись-ка ему в зад. Хочу, чтоб закричал!» Секунда – и мужик закричал. Издевательски похлопав, Жорж двинулся по третьему ряду. Душа пела, солнце светило, жизнь была хороша… Идя вдоль барахолки, Жорж осматривал товар цепким взглядом. Нет ли где какой диковинки? Подарочка для милой Греты? Грета. Ох и костерила она его тогда… Когда он, шатаясь, как пьяный, вернулся на квартиру и рассказал всё, что сделал вместе с ребятами, поведал о своём рисковом кунштюке. «Почему мне не сказал? Почему не посоветовался?!» «Что я, не мужик? Своя голова на плечах. Да и сюрприз хотел сделать…» «Своя голова?! Ты знаешь, как говорить с демоном? Дурак, остолоп, болван!..» – возопила Грета и перешла на быстрый, шипящий немецкий. «Ты не дослушала», – вклинился Жорж в её яростный монолог. Хихикая, достал из кармана завалявшуюся ручку и нарисовал – прямо на скатерти нарисовал – чёрную тварь, похожую на бесёнка. Стоило ему дрогнуть – и Грета заткнулась, перестала рвать на себе волосы. Стоило вылезти на волю, пропрыгать к графину с настойкой – и Грета захохотала до слёз. «Получилось! Получилось! Wunderbar!..» «Не совсем, – убрав улыбку, сказал Жорж. – Это временно. Пробник». Грета перестала улыбаться. «Что?..» «Нам всё равно нужно кого-то пришить. Своими ручками». Грета села на стул и молча налила себе рюмку. Бесёнок оскалился и исчез. Сейчас, идя по радостной, весенней мостовой, Жорж старался не думать о поставленной перед ними задаче. Так, отложил на время, чтобы чуток передохнуть, во вкус войти… просто насладиться. А уж потом… Заполучить все силы. Отыскать и Гену. И Ладу. Всех, кто громил его выставку. А на десерт – найти падлу, что мучила Грету, и отомстить как следует. На полную развернуться. Жорж скользнул взглядом по набору начищенных ложек, повертел в руках медальон с портретом Лермонтова на крышке. «Нет. Не то. Совсем не то… Может, к Ваське наведаться? Брошку обменять, перекупить? Или… – нехорошая мысль закралась в голову, – …или рисуночек накалякать, чтоб её выкрал?» Размышления прервал скрипучий голос: – Эй, милок! Подь сюды, патлатенький! Жорж повернулся. Ему подмигивала бабка: платок с росписью под хохлому, кофтёнка не по погоде и лицо, как печёное яблоко. – Подь сюды! Глянь, что у меня есть! «Ну щас гляну», – усмехнулся Жорж и пошёл к ней. Бабка, поднявшись с прытью молодицы, поманила его в тёмный переулочек, заставленный всевозможной рухлядью. Завела в уголок за кособоким пустым шкафом. – Что там у тебя, мать? Интрига так интрига! Бабка облизала лопнувшие губы, но вскоре кровь опять вспухла в уголках её рта. Родила капельки с булавочную головку. – Диковину хочешь? – шёпотом спросила она. – Хочешь? – Ну хочу… – На! Глаза бабки сумасшедше блеснули. Неведомо как в руках её появилась потрёпанная книга. Секунда – и она раскрылась, показав нутро, в котором вырезали страницы. Там, точно в бумажной могилке, покоилась икона, потемневшая от времени. Весь интерес Жоржа исчез. Испарился. – Ну ты даёшь, мать, – фыркнул он. – Я-то думал, у тебя злато-серебро, царские червонцы… Бабка заверещала. Левый глаз её, невидящий, белел полной луной, однако правый был пронзителен. Жорж чуть не попятился от её взгляда. – Дурик патлатый! Дурила!.. Это ж Никола Чудотворец! Он знаешь, как помогает?! – Что ж продаёшь? – не остался в долгу Жорж. Бабка сразу поникла, растеряв пыл. Щёки ещё больше ввалились. – А больше нечего, – пробормотала она. – Вот, последнее… Жоржа кольнула острая жалость. – Ладно, мать. Дай гляну поближе. Может, возьму. У бабки аж лицо порозовело. – Смотри, милок, смотри! Купи, не пожалеешь! Ты, главное, верь в него, и он поможет! Всенепременно поможет!.. Только прячь, чтоб не видел кто. А то время-то какое… – всхлипнула вдруг бабка. – Нехристи у власти-то… В Боженьку не верят… Бабка явно была не в себе. Вон, безумие в глазу так и сверкает. Предлагать икону первому встречному? Впрочем, иконка её… Жорж сам себя дурилой обозвал. Что ж раньше-то не додумался? Была б при нём иконка – может, демон бы и не расшалился. А то наказать, видите ли, вздумал. За обман. Жорж невольно погладил шею. Ведь до сих пор болела! Определённо надо взять. Это вам не посеребрённый кинжал какой-то ведьмы, это – Святой Никола. Вдруг поможет? По сказкам нечисть икон ох как боится, хоть Жорж и не верит в Бога. Точнее, в помощь его. Жорж протянул руку, собираясь посмотреть иконку… И заорал, когда пальцы обожгло невидимым кипятком. – Твою ж мать!.. Бабка подпрыгнула и попятилась. Казалось, глаза её вот-вот вылезут наружу, повиснут на кровавых ниточках мышц. Они, как и глаза Жоржа, неотрывно смотрели на подушечки его пальцев, что покраснели, покрывшись нехилыми волдырями. – Ты что сделала? – осатанев, прорычал Жорж, подступая к бабке. – Ты что мне дала?! Та упёрлась спиной в стену, лепеча что-то бессвязное. И вдруг, закатив глаза, стала молиться: – Отче наш, Иже еси… Шёпот её отозвался в ушах громом, зубы вдруг заныли. Шипя от боли, Жорж выдернул блокнот и стал рисовать. – Получай, – процедил он, закончив. В ту же секунду платок, лежащий на седых волосах, ожил, зашевелился. Бабка сбилась, прервав молитву; книга с иконой выпала из её ладоней. И платок, поднявшись алой коброй, сразу кинулся вниз. Обвил цыплячью шею, чтобы безжалостно вздёрнуть. Шлёпанцы шаркнули по асфальту. Бабка захрипела и начала синеть. – Эй! Что там у вас? – прокричал чей-то голос, и послышались шаги. Жорж дрогнул. Платок ослабил хватку, вновь превратившись в тряпицу, и полуживая бабка грохнулась к его ногам. – Тёть Мари… Жорж метнулся прочь. Вроде бы кто-то кричал за спиной, слышался топот бегущих ног. Но Жорж, хорошо знавший этот район, ветром пронёсся через два квартала, мастерски запутав следы. Остановился он у фонтана. Плюнув на микробов, набрал воды прямо ладонью, выпил. И только тогда перевёл дух. Сердце стучало пулемётной очередью. – Что. Это. Было? – глядя на зыбкое, дрожащее отражение, спросил себя Жорж. – Что, чёрт возь… Он запнулся, вовремя остановив себя. Пальцы всё ещё жгло, волдыри не хотели проходить. «Я чуть не убил её. Чуть не кокнул эту бабку!» Жоржа вдруг затрясло. Сев на бортик фонтана, он попытался привести себя в чувство. «Это всё икона. Она… она – что? Действует? Почуяла Силу демона?..» Жорж стиснул руку, и волдыри заболели сильнее. «Наверняка икона. И бабка-то почти ни при чём, а я…» Его передёрнуло. «И молитва её… тоже сработала. Значит, значит, и Он… Так, всё. Успокойся. Живая она, нормуль всё. Ты не убийца. А платок… – Жорж поморщился. – Такое рисовать больше не буду. Нарисую-ка я…» Но рисунок не ожил. Добрые пять минут Жорж тупо смотрел на плоды своих рук: лохматого котёнка с двумя головами. Смотрится как живой, но выходить наружу не хочет. «Неужели?..» Жорж встал во весь рост и свистнул Соловьём-разбойником. Эй, Летун! Эй, Хвостатый! Тишина. Вороны, воробьи… Кошки да голуби в сквере. Жорж сел обратно и задумался. «Похоже, кина не будет. Аванс кончился». Посидев какое-то время, он решил пойти домой. Но для начала – заглянуть к Монти. Проведать… Посоветоваться. И каково же было его удивление, когда, срезая путь через парк, он увидел знакомую фигуру. – Монти? Монти! Парень, что брёл впереди, обернулся – и Жорж обомлел. Разбитые в кровь губы, заплывший глаз. Рубашка в багровых росчерках и пятнах грязи… – Кто? – спросил Жорж, поддерживая Монти, чтоб тот не упал. – Филипп, – скрежетнул Монти и зажмурился, стал давиться словами: – Я… я Ритку хотел проучить. И проучил. С помощью Силы… А она… она всё ему рассказала. И он поймал меня. Отдубасил. И… и с-сказал… Жорж, уже понявший, что у друга тоже кончилась крупица Силы, похолодел. Потому что из глаз Монти потекли слёзы: горючие, злые. – Он сказал… что Лёву убьёт. И Яшу. Всех, по очереди. Из-за меня… Жорж скрипнул зубами и стиснул плечи друга. – Не убьёт. Пойдём домой. А у общежития сидела Сандра – опухшая от плача так, что едва узнаёшь лицо. – Я б-была у Эван-на, – еле слышно призналась она. – И… и потом… Сандра сказала, как наткнулась на Игоря, и Жорж понял всё ещё до того, как она выдохнула концовку: – Он з-засмеялся… и сказал… сказал… что я… что я видела Эв-вана ж-живым… п-последний… пос-следний… Сандра зарыдала. Жорж стоял. Думал. Смотрел. Затем вздохнул, наконец придумав: – Ну что, фрэнды мои… Похоже, нам всё же придётся кое-что сделать. Друзья замерли. Кажется, и дышать перестали. – Вы со мной? Вы… готовы? Жорж не мог сказать, сколько тянулось их молчание. Он видел слёзы и кровь, причудливо смешанные на лицах. Видел отчаянье в глазах. А потом увидел жёсткость. Вот кивнул Монти. Кивнула Сандра. Готовы. *** …Найти жертву было не сложно. Собственно, она давно подписала себе смертный приговор. Оставалось лишь закинуть наживку повкуснее, но с этим тоже проблем не было. Ничего удивительного, что бабник Филипп клюнул на милую Сандру. Подкрашенная, расчёсанная так, что не видно седины, она была просто загляденье. Вот Филипп и закапал слюной, задрожал, как боевой конь перед битвой. А всего-то и надо было: пройтись подле него и компашки, остановиться неподалёку… подождать, пока не заметят. Улыбнуться призывно, только ему, и дальше не спеша пойти. Разве упустит наш Филя такую лялечку? Чёрта с два! Вот и клюнул на живца. Распрощался со своими да скорей нагонять стал… себе на погибель. Сандра старательно улыбалась. Хихикала над пошлыми комплиментами и позволяла себя обнимать. Терпела, копя ненависть. На их удачу кладбище располагалось рядом. Парочка как раз поравнялась с ним, когда из теней позади выросли две фигуры: пониже и повыше. Миг – и Филиппу заломили руки за спину, второй – как следует вдарили по голове. – Готов ублюдок, – прошептал Жорж, когда парень обмяк в их объятьях. – Взяли. Потащили! Когда Филипп очутился подле того самого места, он был ещё жив. Придя в сознание, он быстро понял, что руки и ноги его привязаны к каким-то колышкам. Вот рванулся, увидел над собой Монти, Жоржа, Сандру… – Сука! – пытаясь вырваться, прокричал Филипп. – Ты куда меня заманила?! Ответа не было, и мало-помалу в душу Филиппа закрался страх. Тишина, бледные лица, сумерки… – Помоги… – закричал было Филипп, но Монти, коротко размахнувшись ногой, съездил ему по носу. Хруст, вскрик – и потоки пузырящейся крови хлынули из обеих ноздрей. Филипп застонал, забулькал. «Начинайте!» – скомандовал демон. Трио переглянулось и достало ножи. …Первым ударил Монти. Затем Жорж. Сандра. Это оказалось просто. Филипп быстро перестал дёргаться. Вскоре он уже пялился в небо пустыми глазами, но дело ещё не было завершено. Ведь труп был только началом. «Кровь. Плоть. И кость, – повторил демон. – Пенсне, туфли и флейта!» Жорж кивнул, вытаскивая из кустов топор. – Отвернись, – сказал он Сандре. Но та лишь резко мотнула головой, оставаясь в той же позе. «Ну, как знаешь…» Демон радостно хохотал, тянул к ним свои щупальца. Жорж работал топором, как заправский мясник, а Монти ему помогал. Скоро, очень скоро всё было готово. «Ты первый, Художник!» – приказал демон. Жорж окунул пенсне в свежую, ещё не свернувшуюся кровь, и почтительно уложил перед кольцом демона. «Менестрель!» Стиснув зубы, подошёл Монти. Пристроил рядом с пенсне любимую флейту и кость, очищенную от мяса. «Плясунья!» Бледная Сандра опустила на землю туфельки и кусок плоти, срезанной вместе с кожей. «Молодцы, моё Трио… Молодцы! – похвалил демон, протягивая к дарам щупальца. – А теперь…» Вспышка. Мгновенная, резкая боль в голове. Темнота. Но, когда перед глазами прояснилось, Жорж увидел это. Все они увидели. На земле, что ещё хранила кровавые следы, лежали три предмета. Дудочка из кости. Туфельки из человечьей кожи. И пенсне рубинового стекла. Артефакты демона.Глава 25. Крест. Мёртвый бультерьер
Демонический Краснобород оскалил зубы. Кажется, мясо, что застряло в промежутках между ними, ещё шевелилось и пищало: «Помоги-и-и!» Позеленев от ужаса, Крест отпрянул и прижался к стенке. Выхода не было. Впереди – враг, по бокам – его прихвостни, сзади – кирпичная кладка… А просачиваться сквозь стены он не умеет. Засада. Полный пушной зверь. – Убью, – прорычал Краснобород, поднимая саблю. Глаза его вдруг мигнули, как сигнал светофора, и стали съёживаться; к горлу Креста враз подкатила тошнота. – Убью, – повторил Краснобород не своим голосом, и глаза его словно провалились внутрь головы, обратившись в аккуратные чёрные ямки. Пустые глазницы, как у скелета. А в них… Пауки. Пауки. Пауки. Крест закричал, но из горла не донеслось и звука. Перед ним вновь стоял парень из переулка, и багровое пенсне сияло на кривоватом носу. «Салют, художник! Наше вам, с кисточкой!» – прозвучало в мыслях. Парень протянул окровавленные пальцы… И отвесил Кресту щелбан. Над переносицей взорвалась боль, и всё исчезло. Крест проснулся – живой и невредимый, в собственной комнате. И мигом вспомнил, что ждёт его сегодня. – Долбаный банкет. О-о-о… Надеясь, что всё-таки ошибся, Крест цапнул с тумбочки смартфон и открыл календарь. Нет, ошибки не было. Крест поймал взгляд своего отражения в зеркале и состроил кислую рожу. Опять разные хмыри явятся, с жёнушками и лощёными детками. Опять любезничать со всяким дерьмом… Фу. Крест вяло умылся. Пора было завтракать с отцом. Но, стоило ему выйти из комнаты, как навстречу попалась Дора. – Иду я, иду! – не дав ей открыть рта, проворчал Крест и добавил, не сдержавшись: – Пускай не бесится. Однако служанка лишь захлопала густыми ресницами, а потом прыснула. – Да не волнуйтесь вы! Он отъехал ненадолго, сказал, чтобы без него покушали! – А, – удивился Крест. – Ну ок. Щас пойду… Сердце забилось радостней. Можно маму проведать, сразу! – Спасибо, Дора! – расплылся в улыбке Крест и, плюнув на завтрак, помчался к маминой комнате. – Мам, привет! – Здравствуй-здравствуй, дорогой! Смотри, какая красота. Мама вертелась перед огромным, от пола до потолка, зеркалом. На ней было бархатное платье с бантом на заду и коротким шлейфом. Рукава длинные, внизу в обтяг, а у плеч пузырятся медузами. Брошка с камеей у горла. – Отец подарил. Правда, милое? Крест сглотнул. Отец. Разумеется. Разумеется, он выбрал ей закрытое платье. Чтоб никаких, упаси Боже, синяков. Чтоб никаких следов его жестокой власти видно не было. – Кристиан?.. – обеспокоенно повернулась мама. Он сумел выдавить улыбку. Подойдя, чмокнул мать в прохладную щёку, пахнущую сливками. – Мамуль, ты самая красивая. Самая-самая. – Да ладно тебе! – легонько шлёпнула его мама. – Подлиза! Рядом, на туалетном столике, лежала маска, украшенная синими перьями. Планировался не просто банкет: целый праздник-маскарад, с концертом и выступлениями артистов. Полный набор. «Нет, писец. Полный», – подумал Крест и, вздохнув, отправился завтракать. Перекусив кефиром и фруктами, он вернулся в комнату и открыл шкаф. Морщась, вытащил праздничный костюм, чтобы кинуть его на одеяло. Критически оглядел и выругался. Нет, это вам не кружавчатый ужас, не старая мантия Рона Уизли из «Поттера», но что-то близко к этому. Да ещё эта маска… Поборов себя, Крест взял в руки личину с рожками – гладкая, кривая, багровая харя. Надевать противно… Однако надо. Крест потыкал пальцем выпуклую бородавку на маске и снова, резкой вспышкой, вспомнил кошмар. «Салют, художник!» Похолодев, Крест сел на постель и ожесточённо потёр лоб. – Чертовщина… Закусив губу, Крест перенёсся в день, когда сполз по стене в окровавленном переулке. Он не помнил, когда нашёл в себе силы вызвать скорую и полицию. Кажется, это всё-таки сделал он, а не Тролль. Потом были хмурые мужики в форме, дача показаний, белый как мел отец… И враньё было. Точнее, полуправда. Ведь Крест не сказал, что убийца растворился в воздухе. Что не ножками ушёл. А Тролль, к тому времени потерявший сознание, ничего такого не видел. Как не видел он и кровавой надписи на кирпичах, исчезнувшей, будто её и не было. «Здесь. Был. Жорж», – мысленно повторил Крест, пытаясь успокоиться. Что бы изменилось, если бы он сказал правду? Неужели, ему бы поверили? Он сам-то до конца не верит… У виска бы, наверно, покрутили. А отец бы ещё больше испугался. За психику любимого наследничка. В санаторий бы элитный отправил, в какую-нибудь Швейцарию. А Кресту это надо? Нет. У него здесь мама, Туман. Ирискино Шоу недоделанное… Летта… «Может, и правда показалось? На нервах?» – опять подумал Крест. И стух, вспомнив новостные сводки, пестрящие жуткими сообщениями: этот пропал, эта найдена мёртвой… Вдруг, всё это – хлыщ в пенсне? Монстр из другого мира? Или кто он там такой? Аж голова от этих мыслей заболела. «Может, рассказать Туману? Посоветоваться?..» Крест потянулся было к смартфону, но отдёрнул руку. Снова потянулся… Написать ему. Договориться о встрече. Может, поверит и… Резко распахнулась дверь. – Кристиан, мой мальчик! Крест выронил взятый гаджет. На пороге стоял отец и скалился в улыбке. Жаль, что не во сне, а наяву. *** Шампанское лилось золотыми реками; то тут, то там высились шоколадные фонтаны для фондю. Разнося на подносах деликатесы, бегали туда-сюда нарядные, как куклы, официантки. Гости не прекращали жрать. Ещё бы, такая халява! Щебетали райскими пташками, хихикали, обсуждая крах компаний и чьё-то горе на бирже… Крест, откинув маску на лоб, ходил от одного гостя к другому. Приветствовал каждого по имени, разыгрывая роль умного сына великого отца. Осведомлялся о делах, о погоде… Улыбался в ответ на фальшивые улыбки, мотал на ус, хотя давно хотелось блевать. Внезапно рядом послышался знакомый смех. «Линда?..» Крест повернул голову. И правда, Паучиха-таки явилась. Причём – ну и ну! – с новым хахалем. – Ки-и-индер! Привет, милый! – Добрый вечер, Линда, – вежливо поклонился Крест. На гостье была чёрная маска и длинное платье в пол. По боку его, от груди до подола, тянулась вышитая серебром цапля. Её спутник, наоборот, щеголял светлым костюмом цвета слоновой кости. Маска его была носатой, а волосы золотились в электрическом свете. «Надо же. Нашла себе блондинчика, – заметил Крест. – Впрочем, красивая пара…» – Михаил, это сын Кирилла, зовут Кристианом. Кристиан, это Михаил, мой… мой добрый друг, – улыбнулась, представив их друг другу Линда. – Приятно познакомиться, – бархатным баритоном сказал гость. И что-то в его голосе заставило Креста вздрогнуть, присмотреться получше. – В… взаимно, – запнувшись, сказал он. – Линда, красавица! – воскликнула, заметив их, толстая, проходившая мимо, дама. – Как твои дела? – Марго, сколько лет, сколько зим! Крест поспешно отступил, освобождая дорогу. Притулился у пальмы и, нахмурив брови, опять нашёл взглядом друга Паучихи. Что-то, что-то в нём… Тем временем, мужчина, оставшись один, отошёл к столику с закусками. Закинул в рот пару корзиночек с чёрной икрой и, помедлив, снял маску, чтобы проветрить лицо. Вон, пот со лба стёр. В профиль повернулся. – Твою ж мать!.. – вдруг задохнулся Крест. Официантка, что спешила мимо, чуть поднос не уронила. – Кристиан Кириллович, что такое? – покраснела она, приняв услышанное на свой счёт. – Всё ок, иди! – быстрей приказал Крест и пошёл – почти побежал – к гостю. – Михаил? – тихо позвал он, дойдя до него. Мужчина повернулся, и у Креста опять кольнуло сердце. Волосы, глаза, лицо… – Вы… Ваша фамилия – Туманский, да? Гость мягко улыбнулся. – Верно. Чем я могу быть полезен? Побледневший Крест ответил не сразу. Пялясь на гостя во все глаза, он лихорадочно вспоминал, что говорил ему Туман. Давно говорил, вскользь, походя… Как о чём-то, что не имеет особого значения. Но Крест-то видел! Видел он, какая боль таилась во взгляде друга, которого бросил папа! – Вы… – начал было Крест, но запнулся. – Извините, – вновь, с улыбкой, начал он. Улыбка вышла нервной, нехорошей. – Это, конечно, не моё дело и вообще… Туманский слушал внимательно, улыбался знакомой по сыну улыбкой. Ждал, пока рыжий пацан смелости наберётся, чтоб выпалить: – Вы почему Ване не звоните? Алёнке? Они ж без вас так скучают! Так бесп… – Ване? Алёне? – перебил Михаил, вытягивая лицо. Наморщил лоб и потёр его, словно у него резко заболела голова. – Вы о чём это? Крест тоже перестал улыбаться. На место удивления тихонько прокрадывалась ярость. – О ваших детях, – ледяным тоном пояснил он. – Которых вы бросили. Михаил побелел. – Я никого не бросал! Жена сама меня выгнала, а дети и знать не желают! Ненавидят! Теперь побледнел Крест. – Как… так? – Молодой человек, мне не нравятся ваши вопросы! – теряя спокойствие, воскликнул Михаил. – Вы верно подметили, это не ваше дело! – Но… «Но Ваня – мой друг. И я хочу, чтоб у него всё было хорошо», – хотел сказать Крест, но не успел. – Они другого отцом считают и плевать им на меня! У них своя жизнь, у меня – своя. И точка! – выпалил Туманский, разворачиваясь на каблуках. – Какого… другого? – выдавил ему в спину остолбеневший Крест. Шагнул было следом, но ощутил чей-то взгляд. Невольно повернулся вправо и… «Нет!» Там, среди пёстрых гостей, стояла знакомая фигура. Патлатый парень с пенсне. У Креста вырвался странный звук: нечто между нервным смешком и всхлипом. Стоило моргнуть – и страшный гость исчез. «Нервы? Глюки?» Крест уже не был столь уверен. – Кристиан Кириллович, не желаете ли?.. – послышалось рядом, заставив его подпрыгнуть. – А? Что? Льстиво улыбаясь, прилизанный официантик предлагал ему крохотные сандвичи с тунцом. Помедлив, Крест взял сразу два и запихал в рот, наплевав на манеры. «Надо успокоиться, успокоиться…» У входа в дом – секьюрити. Здесь, в саду, тоже. Вон, амбалы в чёрном, что ходят среди гостей туда-сюда. Никто из посторонних людей не проникнет. «Вот именно. Людей», – невольно поёжился Крест. Нашёл взглядом маму – та весело смеялась над чьей-то шуткой, стоя в окружении знакомых. Мандраж не проходил. Крест отошёл в сторонку и, достав блокнот, стал рисовать. Это было проверенное средство привести в порядок мысли. Надёжное. Самое то, чтоб отвлечься. Крест давил на фломастер изо всей силы – так, что чуть бумага не рвалась. История Красноборода вновь захлестнула его с головой, затянув в лабиринт лихих приключений. Демоны, пираты, Летта… Болиголов и его заклятый враг… Отрезанная баш… – Ты что делаешь? Пальцы Креста разжались. Он охнул, пытаясь подхватить падающий блокнот, но отец успел быстрее. – Пап, это ерунда, я просто… – серея лицом, зачастил Крест. Однако отец увернулся от его рук. Стал листать. И с каждым просмотренным листом глаза его щурились всё сильнее. – Пап, отдай. Отдай, пожалуйста, – опять начал Крест, но в отцовском взгляде вдруг полыхнуло такое синее пламя, что пришлось попятиться. – Значит, вот ты как? – очень тихо спросил отец. – Так ты меня любишь? – Пап, ты всё не так… – Хочешь картинки малевать? Да, паскудник?.. – ещё тише спросил отец, багровея. – Я… – промямлил Крест, обтекая холодным потом. Руки его затряслись. – Что тут у вас? – чёртиком из коробки выпрыгнула Линда. – Глянь, – сквозь зубы бросил Краснобородов, не отрывая глаз от сына. Линда посмотрела в переданный ей блокнот и ахнула: – Боже, киндер! Да ты комиксист? Боже, как круто! – Ты полистай, полистай… Посмотри, как он меня рисует. – Тебя? О. Линда наконец заметила. Как заметила и то, что грядёт буря. Крест не понял, как она оказалась между ними, прямо на линии огня. Защебетала, прикрывая его своим телом: – Кир, не кипятись! Это вовсе не про тебя, это… – Ты лицо видела?! – прошипел отец, покраснев перезрелым томатом. – Вылитый я! – А, ну ты, да, но это ж уважение… – Уважение?! Отец попытался обогнуть Линду, но та вцепилась в него мёртвой хваткой. – Конечно, уважение! Да, киндер? – Д-да, – подтвердил Крест. – Ну вот. И нечего тебе злиться. Это уважение – и всё. Очень обаятельный вышел злодей! Ты в курсе, что злодеи людям больше нравятся? Джокер там, Ганнибал Лектер… Краснобород этот… Остынь, Кир! Пойдём отсюда, шампусика выпьем… Добро? Отец будто не слышал её слов. Лицо его потемнело, из красного став каким-то фиолетовым, оттенка сырой печени. – Мой сын, – сдавленно начал он, не отрывая горящего взгляда от Креста, – мой сын малюет картинки, как какой-то педик!.. – О Господи! – закатила глаза Линда. – Среди художников полно натуралов, что за предрассудки, Кир? – Он хочет… хочет… – Стать художником? Ну и пускай! У него ж талант, это здорово! – Я… я не позволю… – Кирилл, ну что за детский сад? Я тоже рисовать умею, ты не в курсе? Это ж какой навык полезный! В бизнесе пригодится. Уверяю! Я ж сама логотипы для фирмы рисовала – экономия! И дизайном рекламы балуюсь… А всё рисунки, художественная школа. Всё, Кир, не кипятись. Держи блокнот, киндер. Ты молодчина. Крест взял блокнот и, сглотнув, посмотрел на отца. Во взгляде его явственно читалось: «Ещё поговорим с тобой. Позже». Вот закончится праздник – и… Креста затрясло, будто пьяницу при виде бутылки. Взяв отца под руку, Линда повела его в другой конец сада, к столам с яствами, но он обернулся на ходу, бросив на сына полный презрения взгляд. Крест не выдержал. Развернулся на ватных ногах и, как зомби из дешёвого ужастика, пошёл в дом. Челюсти прыгали, блокнот мок в потной руке. Зайдя на первый этаж, Крест свернул в первое попавшееся ему помещение. Закрыл за собой дверь и невидяще огляделся, моргнул. К зрению медленно возвращалась чёткость. «Библиотека». Крест обвёл взглядом стеллажи, полные дорогущих коллекционных книг. Посмотрел на застеклённые витрины, что хранили самые ценные экземпляры. Уставился на противоположную стену и, не выдержав, поморщился. Там, вдалеке, красовались отцовские охотничьи трофеи: головы всевозможных антилоп и хищников, скелетики, чучела на подставках… и самый главный, памятный экспонат. Любимая зверюшка – почивший бультерьер. Ох и мерзкая была тварь… Крест до сих пор не мог смотреть на её чучело без ненависти. В бытность свою живым, бультерьер этот носил кличку «Шарк» и скалил акульи зубы на всех, кроме хозяина. Никому другому не подчинялся. А однажды чуть не загрыз соседскую девочку. Там даже суд был, но отец, разумеется, выиграл. Сама, мол, виновата, дразнила. «Дразнила. А то как же…» – подумал Крест и медленно, подволакивая ноги, добрался до кресла у камина. Если на свете был собачий ад, Шарк, без сомнений, сейчас находился именно там. И поделом ему. Сев, Крест с горечью пролистал помятый и размокший блокнот. – Дурачина ты, Крестик, – вздохнув, тихо сказал он. – Зачем рисовал? Зачем нарывался?.. – Что, не в ладах с папашей? – спросили над ухом, и блокнот шмякнулся вниз. У кресла, облокотясь о высокую бархатную спинку, стоял безглазый парень. Крест вскочил. – Вы!.. – Ага, – кивнул парень и, отойдя, задумчиво потыкал пальцем в искусственный глаз Шарка. – Ух, какой собакен… Крест попятился к двери. – Стоять. Жуткий знакомый уже стоял к нему лицом. Крест на мгновение замер – и сорвался с места. Коснуться ручки он не успел. Нечто, похожее на чёрную ящерицу, прыгнуло на дверь и зашипело ему в лицо, вывернув шею под невероятным углом. Вскрикнув, Крест отпрянул и завертелся на месте. Как встать, чтоб не спиной к этому? И к этой твари – тоже?! – Не ссы. Ты ж вроде не ссыкло. А, мальчик-зайчик? Звать-то как? Молчание. Вздох. – Мне что, клещами из тебя имя вытаскивать? – спросил безглазый, лениво поднимая тощую руку. Мгновение – и пальцы его задёргались в разные стороны, словно актинии в море. Слиплись, изменились… и стали походить на клещи. Настоящие. – Ну, мальчик-зайчик? – Кх… рест, – чужим голосом выдохнул Крест. – Интере-е-есно, – присвистнул парень и простучал бодрый мотивчик по стеклу шкафа. Быстро – Крест даже не осознал, насколько быстро – рука его вновь обрела прежнюю форму. Побелели пальцы. – Итак, май фрэнд… Поговорим? – О чём? – спросил Крест, лихорадочно оценивая ситуацию. Кричать бесполезно, почти все на улице. Да и вообще библиотека с изоляцией, чтоб от чтения ничто не отвлекало. Смартфон этажом выше, с собой, дурень, не взял. А телефона здесь нет. Если только… «Эврика!» Крест вспомнил про сигнализацию. Если разбить стекло над книгами… – Он не понимает тебя, правда? – спросил безглазый, прервав его мысли. – Меня ведь тоже не понимали. Гнобили. Выставку мою разгромили, в кафешке… – Выставку? – повторил Крест, делая мизерный шаг. – Ага. Все картины мои уничтожили. Порвали… Представляешь? Крест сглотнул. В руках у безглазого появился его блокнот, зашелестели страницы. – Как интересно… Сбросив оцепенение, Крест ещё на миллиметр приблизился к витрине. – Как это называется? Комиксы? Да-а-а… Ты силён, Крест. Рука медленно-медленно потянулась к тяжёлой статуэтке фавна, что стояла на усечённой колонне-подставке. – Хочешь стать сильнее? Безглазый вмиг появился рядом. Пахнуло свернувшейся кровью и сырой землёй. – Хочешь? Я же вижу… Пальцы, скользкие, как опарыши, сомкнулись на запястье Креста. На щёку прыгнул паук из глазницы. Протанцевал и исчез, погладив лёгкими лапками. – Я чую твою ненависть, Крест. Ты ненавидишь их! И я могу помочь тебе отомстить, исполню твоё желание. Это просто. – Я… – Крест поперхнулся, когда увидел ту самую безрадостную улыбку. Но на сей раз она вышла шире. Кожа лопнула, точно кора дряхлого дерева, и нечто тёмное, как мазут, заменивший кровь, полезло из всех трещин. – Я не хочу… – Неужели? Я – Художник, Крест. Художник крови. Когда-то меня звали просто Жорж… Это было давно, Крест. Прошло много-много лет… Мир изменился. Но я всё вижу. Рыбак рыбака, знаешь ли… Ты такой же, как я. – Нет! Извернувшись, Крест ухватил фавна свободной рукой и треснул монстра по роже. Точнее, попытался треснуть. Мрачный смех, перехваченная рука. Вскрик от боли в запястье. – Глупый-глупый Крест… Не доверяешь мне? – Пошёл ты!.. – Может, показать, что я умею ещё? Крест не понял, как очутился в кресле. Кажется, «Жорж» не сделал ничего, но порыв ураганного ветра швырнул его туда, словно вялый листик. – Смотри и наслаждайся! В блокноте Креста перелистнули страницу. На пальце монстра вырос коготь, набухла на конце его кровавая капля… Жорж бросил взгляд на чучело Шарка. Улыбнулся. И стал рисовать. А дальше… Чучело Шарка дрогнуло. Из его спины выступил гребень, когти удлинились, а в глазах мелькнул живой блеск. – А теперь – фас! Чудовищная собака спрыгнула на пол и понеслась к двери. Та распахнулась ей навстречу. Только снаружи. – Кристиан Кириллович, вы зде… – Дора, назад! – прокричал побелевший Крест, срываясь с места. Визг. Визг, что оборвался на самой пронзительной ноте. – Дора! Крест бросился к упавшей девушке. Жива, невредима, в обмороке просто. А собака… Вопли из сада. Мат и женский визг. «Мама!..» Крест помчался на звуки, молясь, чтобы не опоздать. Белёсая тварь, не живая и не мёртвая, уже металась среди гостей. Опрокидывала столы и лёгкие стулья. Пугала. И кровь пробовала. Один из охранников уже валялся на траве под фонарём: кадык вырван, брызги крови на два метра вокруг. Второй отстреливался, достав пистолет. – Прикончи его! Прикончи! – вопил отец. Но Шарка, если это можно было назвать Шарком, пули не брали. – Прикончи!!! Монстр, что кружил у охранника, внезапно поднял голову. Как обычный пёс, узнавший голос хозяина. И Кровавобород, Кирилл Краснобородов, побелел, как никогда в жизни. Крик, визг, паника. Гигантский прыжок, немыслимый для собаки. – Нет! – завопил Крест, бросаясь к отцу. Пока не сомкнулись, пока не выдавили жизнь челюсти. Шарк опрокинул Краснобородова, словно хилого ребёнка. Навалившись всем весом, распахнул жаркую пасть и… Его вдруг пробили судороги. Когти, царапнув костюм, хрустнули и обломились. Исчез гребень. И Крест, что наконец добежал до отца, увидел, что на нём лежит растерзанное чучело. Просто чучело бультерьера. Ноги подкосились, и Крест рухнул на траву. Но прежде, чем упасть, прежде, чем небо над ним заполонили тревожные лица, он всё же успел заметить в толпе его. Художник крови грустно улыбнулся… И отсалютовал, перед тем, как исчезнуть.Глава 26. Туман. Гости на подоконнике
– Исчезни, исчезни! – вопила Алёнка, рыдая навзрыд. Колотя кулачками в дверь, за которой кричала и ругалась Мачеха. – Успокойся, пожалуйста! Ну Алёночка! – Туман попытался отодвинуть её, но сестра укусила его руку и опять замолотила по двери, крича ужасное: – Ненавижу тебя! Умри!.. Сдёрнув с кровати одеяло, Туман кинул его на Алёнку, как сеть. Уворачиваясь от пинков, спеленал её, как пупса, и вместе с ней забился в угол комнаты. – Успокойся, прошу тебя… Успокойся! – зашептал он, давя в себе отчаяние. – Всё хорошо, ты в безопасности… Алёнка дёргалась в его руках гусеничкой. Куколкой, из которой вот-вот проклюнется бабочка. Рыдала и выла, не желая успокаиваться. – Я к тёте Ане хочу! Пусть она моей мамой будет!.. – Тише, маленькая, что за глупости? Успокойся, ну пожа… По двери застучали, зацарапали. Алёнка сорвалась на визг: – Умри, умри!!! Туман ладонью заткнул ей рот, и сестра замычала. Дрожа, он вспомнил, как пела ему Чиби. Какие там были слова? Какие?! – Ненавижу! – прорычали снаружи. В дверном замке зашебаршило, металлически звякнуло. «Не пройдёт. Не откроет. Всё в порядке». Туман сглотнул и запел первое, что пришло на ум: – Спи, моя радость, усни… Алёнка елозила губами по его руке. Пыталась извернуться, укусить, как припадочная. – В доме погасли огни… Мачеха бесилась в коридоре. Бросала в дверь всё, что попадалось ей под руку. Царапала её, ругаясь матом. Туман сбивался, путался. Начинал с начала, притискивая сестру к груди: – Спи, моя радость… Радости не было. Ничего не было, только тёмная комната и дверь, скрипящая от ударов. Сестра, сходящая с ума от страха, и монстр, в которого превратилась мать. «Думай о хорошем. Думай о хорошем!» Туман покрепче сцепил челюсти… И вспомнил Чиби. Танцы их, репетиции. Как он подкидывал её к потолку и бережно ловил. Лёгонькая, Чиби походила на птенца, который только учится летать. Скромная, милая, а уж ресницы… Слёзы, что дрожали на них, сверкали почище алмазов. Хотелось схватить её – мягкую, как зефиринка, – и не отпускать. Чтобы никто никогда больше не обидел. Обнимать хотелось, гладить… целовать. Туман вздрогнул от непрошенной мысли. «Чиби мне как сестра. Разве нет?» Ну да, сестра. Вот он и поцеловал её в щёчку, а потом… Эти сны. Пошлые-пошлые. Туман ощутил, как багровеют щёки. «Сестра… на сестру небывает таких реакций. Не должно быть таких! Всё, не думай о Чиби, думай…» Тумана аж перекосило, когда он вспомнил новости. Новые трупы, подкинутые к людным местам, и плясунью с мёртвыми птицами. Он никому о ней не сказал. Не был уверен в том, что видел. Вдруг это временное помешательство? «Может, это наследственное? – со страхом подумал Туман, переводя взгляд на Алёнку, что дёргалась в путах. – Может, у меня с мозгами что-то не так? Как у мамы?..» В дверь что-то врезалось – судя по грохоту и дзинькающему шелесту, это была ваза, которая разлетелась на куски. Алёнка, начавшая было засыпать, встрепенулась, а Туман болезненно сморщился. «Нет. Нет. Мама нормальная была, до ЧП. У неё всё от нервов, а я… Надо было сказать кому-то. Рассказать про ту девчонку. Вдруг, это она всех убивает?..» Туман вспомнил листы с фотороботом, висевшие на столбах, остановках, у торгового центра. Патлатого мужика с украденным пенсне. «Крест. Надо сказать Кресту. Посоветоваться», – твёрдо решил Туман. Что-то было не так. Что-то давно пошло не так, с момента, когда их класс оказался в том ДК. Когда коробку ту нашли: с кольцом, пенсне, дудочкой и туфлями. «Пенсне было на нём. А остальное где?» Туман вспомнил вчерашнее. Он совсем забыл, что после помощи Чиби, идя домой, он увидел на улице знакомую старушку. Это была тётя Уля, их школьная уборщица. Хмурясь, она смотрела на объявление на столбе и, кажется, трогала его пальцами, что-то бормоча. А затем резко приложила к объявлению высохшую ладошку. Туман, как раз дошедший до неё, услышал вскрик – тётя Уля отпрыгнула от столба, не отрывая от него бешеного взгляда, и залепетала, стуча зубами: – Нет, нет, не может быть! Тайка, Таечка!.. – Тёть Уль, вам плохо? – кинулся к ней Туман. Однако старушка, заметив его, испугалась ещё больше: – Нет, нет! Развернувшись, она с удивительной прытью засеменила прочь. Туман шагнул было за ней, желая проводить, но краем глаза увидел объявление. Повернулся. На него смотрел фоторобот парня с пенсне. «Это его испугалась Уля? Или… – Туман медленно повернулся в сторону старушки. Та уже заворачивала за угол. – …Или она узнала его?» – Узнала убийцу? – невольно повторил Туман в настоящем. И охнул, поразившись, до чего громко прозвучали эти слова. К тому времени за дверью уже стало тихо; измученная Алёнка, наконец, уснув, засопела в его руках. И тут: – Курлык! На подоконнике. За занавеской. «Нет, только не…» Тук-тук-тук – по стеклу. Туман бесшумно поднялся и, уложив спящую сестру на кровать, потихоньку двинулся к окну. Тук-тук! Ещё громче, настойчивее. Туман закусил губу и чуть отодвинул занавеску. Конечно же, на подоконнике сидел голубь. А рядом – девушка. Тук! – стукнул её палец в стекло. Резко отпрянув, Туман задёрнул занавеску и, не удержав равновесия, упал у окна. Казалось, сердце вот-вот пробьёт грудную клетку. «Успокоиться. Успокоиться. Это глюки!..» Туман заставил себя досчитать до десяти. Поднялся. «Её там нет. Это шестой этаж. Её. Там. Нет!» …Но она там была. Сидела, незнамо как притулившись на узеньком подоконнике. И улыбалась ему, как родному. Лицо её, будто припорошенное меловой пудрой, было очень близко к стеклу. Да только стекло это вовсе не туманилось дыханием. Мёртвый голубь. Мёртвая девушка. Мёртвая, мёртвая… Тук. Впустишь меня? Туман не пошевелился, и гостья пожала плечами. Ну, как знаешь. Ноготь её вновь проехался по стеклу, на сей раз нарисовав контур сердечка. И девушка, мило улыбнувшись, скользнула с подоконника вместе с голубем. Ахнув, Туман распахнул окно. Однако она не разбилась. Вытянув руки, как крылья, она спланировала на укрытый лужами асфальт и тут же глянула вверх. Смотрит ли?.. Туман, обдуваемый ночным ветром, пялился на неё во все глаза. Девушка не уходила, смотрела. Мысленно звала. Вот рукой махнула. Пируэт лёгкий сделала… Затанцевала. Остановилась. «Выходи!» – прошептали белёсые губы. Туман сжался и отступил от окна. Он не знал, сколько простоял среди комнаты, глядя то на дверь, то на спящую Алёнку. Кажется, цифровые часы мигнули, показав полночь, когда он, идя на деревянных ногах, подошёл к двери комнаты. И стал открывать замок. *** …Мама лежала в своей комнате, у стены. Он смог перенести её на кровать и закрыть дверь комнаты на ключ. Выйдя из квартиры на лестничную площадку, Туман опять притормозил. Но вид предмета, что покоился в его правой руке, придал смелости. Туман аккуратно уложил его обратно в карман и стал спускаться. Пульс колотился, как при лютом гриппе, волоски на всём теле будто пульсировали. Новая остановка случилась в тамбуре, перед самым выходом. Туман закусил губу, посчитал количество пауков в уголке у лампы. Раз-два… Пошёл! Они его ждали. На том же месте, на границе кружка света от фонаря. Девушка и её ручной голубь. Туман остановился в метре от них. Слова застряли, заморозились в пересохшем горле. – Здравствуй. Ты – Ваня, да? Туман кивнул. Он хотел спросить многое: и как её зовут, и что она здесь делает, что она такое вообще… Но прохладные пальцы уже вцепились в его руку. – Потанцуем? Туман не ответил согласием. Он даже не кивнул, но девушка вдруг потащила его прочь с немыслимой силой. Туфельки её застучали каблуками по земле, и Туман впервые разглядел их. Разглядел, понял и ужаснулся. «Туфли из ДК!» Дальше всё случилось быстро. Извернувшись, Туман ударил плясунью по плечу. Тем самым предметом, что прятался в кармане. Девушка вскрикнула и отпустила. Теперь на плече её багровел угловатый след. Сглотнув, Туман покрепче стиснул в кулаке икону. «Прости, Господи… Прости, что так Тобой ударил…» – За что? – пролепетала девушка и протянула к нему руки. Туман попятился, вскидывая перед собой икону. Как хорошо, что она осталась от бабушки… – За всё хорошее! Кто ты? Что тебе нужно от меня? На обожжённое плечо уселся голубь, и девушка вновь улыбнулась. – Плясунья теней, кто же ещё? Потанцуем? Шажок вперёд – шажок назад. Туман быстро облизал губы и выпалил: – Это ты людей убиваешь? С тем, в пенсне? Девушка приподняла брови. Улыбнулась шире. – А-а-а… Ты уже знаком с Художником? – Стоять! – рявкнул Туман, когда девушка неуловимо скользнула ближе. – Ну почему ты такой… – надула губки она. – Я же помочь хочу… исполнить твои желания. Ты же хочешь спасти маму? Вернуть папу? Туман застыл. Рука, державшая икону, затряслась мелкой дрожью. – Ч-что? Откуда ты… Плясунья приблизилась змеёй. И тут быстро, одним движением, выбила икону из его руки. «Нет!» Туман бросился за потерей, в кусты, но его перехватили. Вцепившись в обе его руки, девушка пустилась в пляс. «Круг фей. Она меня до смерти затанцует», – удивительно чётко прозвучало в мозгу. Девушка захохотала, словно прочитав его мысли. Мгновение – и ноги их оторвались от земли. Над головами – седой и светлой – вороньём закружили чудовищные голуби. Вниз полетели перья с кусочками гнилой плоти, а тени – живые!.. – лентами шёлка обвили руки и ноги. – Танцуй со мной, Эван, танцуй! – шептала Плясунья, называя его чужим именем. Туман дёргался, как марионетка, путая небо с землёй, прошлое с настоящим, видя чужие воспоминания, горящих голубей и рыдающую, рыдающую… «Хочешь спасти маму? Хочешь вернуть папу?» Ноги плясали, ноги, что вот-вот сотрутся до костей. До колен сотрутся, как в британских сказках про тёмных фэйри. «Я помогу. Тебе нужно всего лишь выбрать жертву… Всего-навсего одну…» – Нет, – прохрипел Туман, вырываясь. – Нет! «И мы всегда будем вместе, Эван…» – Я не Эван! – прокричал Туман и оказался на земле. Упал на неё так, что чуть дух не вышибло. Плясунья беззвучно подошла, чтобы наступить ему на грудь. Не дать подняться. И Туман, прижатый чудовищной туфелькой из человечьей кожи, замер. По платью Плясуньи теней текла кровь. Стекала по корсету и талии, теряясь в пышном подоле… Капала на Тумана: тягучая, мазутно-густая. – Подумай. Хорошенько подумай, Ваня. А когда надумаешь… Нога, прижимавшая его к асфальту, исчезла. Живая тень, что набросилась на него псом, вздёрнула Тумана вверх, и руки Плясуньи сомкнулись на нём тесным объятьем. – Позови Плясунью теней, – договорила девушка. И поцеловала его в губы, прежде чем исчезнуть. *** Крест опаздывал. А когда, наконец, явился – Туман едва не поперхнулся молочным коктейлем: до того друг был бледен и взволнован. – Что стряслось? – Я потом объясню. Как… как с мыслями соберусь. Начинай ты, – сипло сказал Крест, с явным беспокойством разглядывая «Макдональдс». Ничего особенного, бургеры, запах фритюра и картошки, малявки с мамами, Тролль с дружками… школьники, студенты. Туман вздохнул и сжал на столе кулаки. – Крест, боюсь… боюсь, ты мне не поверишь. Крест вздрогнул всем телом и перестал разглядывать зал. – Я тебе тоже самое хотел сказать, – пробормотал он и выжидающе уставился на Тумана. Тот кашлянул. – Ну… Крест впился в него взглядом. – Похоже, я знаю, кто забрал туфли из человечьей кожи. Те самые. – Что?! Крест, вконец побелев, зажал себе рот рукой. Тролль вдалеке вытянул шею и скривился. – Я… видел кое-кого. И Туман рассказал. Всё рассказал, с самого начала. В мельчайших подробностях. Крест слушал не перебивая. И чем больше он молчал, тем больше Туман думал, что вот сейчас – сейчас! – друг разразится демоническим хохотом. …Крест смеяться не стал. Даже когда Туман разрешил: – Ну всё, можешь угарать. Можно. Крест моргнул и отвёл взгляд. Но вскоре вернул его на лицо Тумана. – А теперь ты послушай. Когда голос Креста сошёл на нет – дар речи пропал у Тумана. Он не мог сказать, сколько они молчали, смущённо поглядывая друг на друга и отводя глаза. В это не верилось. Двадцать первый век на дворе. Какие чудовища? Но ведь видели, оба… И Крест – надо же! Сын знаменитого Краснобородова… Хлопнула дверь, и знакомый, но почему-то гнусавый голос попросил пирожок с вишней. Туман встрепенулся. – Чиби? Чиб! Да, это была она. Вот услышала, обернулась… Губы её задрожали. Позабыв про заказанный пирожок, Чиби рванулась к Туману и бросилась ему на грудь, обдав облаком сладких запахов. – Что ты, что ты? С Илгой что? – легонько тормоша её, стал расспрашивать Туман. – Н-нет, – икая, ответила Чиби. – Это уж-жасно. Ты не п-поверишь!.. Из кармана Чиби торчала серебристая флейта. Заметив её, Крест вдруг выдохнул воздух сквозь крепко сжатые зубы. Скомандовал резко: – Чиби, сядь! Рассказывай! Чиби икнула. Туман осторожно усадил её рядом с собой и приобнял. – Что стряслось? – Меня… один… од-дин… ко мне… Ты не п-поверишь… Чиби съёжилась и замолчала. – На, попей, – Туман придвинул к ней недопитый коктейль. Чиби сделала глоток, и на щёки её чуть-чуть вернулась краска. – К тебе приходил кто-то? – хрипло спросил Крест, подавшись вперёд. – Да? Чиби снова икнула, испуганно взглянув на него. – Отк-куда ты… откуда т-ты знаешь? – К нам с Туманом тоже кое-кто приходил. В пенсне и туфлях из человечьей кожи. Чиби прижала пальцы ко рту. Потом отвела их – медленно-медленно. И призналась: – Он с-сказал, что его зовут М-менестрель костей. У него… у него та д-дудочка. Крест растянул губы в мрачнейшей улыбке. – Блеск. Просто блеск. Во что мы вляпались, а? Кто-нибудь знает? Ему никто не ответил. Но затем Туман встрепенулся. – Кажется, – медленно произнёс он, – кажется, я знаю, кто может объяснить. Седенькие патлы, авоська… пальцы хрупкие… Туман встал. – Ты чего? – моргнул Крест. – Вставайте. Надо идти в школу.Глава 27. Чиби. Новые жертвы Трио
…Школьная пристройка уже высилась впереди. Чиби сглотнула, сцепив холодные пальцы. Во рту копилась горечь, болела голова. Хотелось проснуться, и чтоб не было этого кошмара. Чтоб нормально всё! Илга бодрая, на кухне кашеварит. Киндер-сюрпризы на кладбище, мультики по ТВ. Всё обычное, нормальное… Чиби всё бы отдала, чтобы жизнь стала, как раньше. Пускай над ней смеются, пускай Эмма обзывает! Лишь бы не было этих монстров. Художника. Плясуньи. Менестреля. «Менестрель». Чиби передёрнуло от отвращения. Когда он исчез, Чиби ещё долго лежала на том же месте, словно примёрзнув к простыне. Затем её затрясло – мелко, страшно. Чиби свалилась с кровати, не ощутив боли от удара всем телом, и поползла к двери, извиваясь полудохлой гусеницей. Встать на ноги не получалось: они обратились в желейных червячков, подгибаясь при малейшей попытке подняться. Так Чиби и доползла до ванной комнаты. Холод плитки слегка привёл в чувство: цепляясь за стиралку, Чиби встала и едва не рухнула вновь. Стиснув зубы, она всё же залезла в ванну, как была: в тапках и трусах. Включила воду на максимум и зарыдала. Рыдая, она вылила в ванну все пузырьки, что стояли на полке: кокосовый гель для душа, миндальное масло для тела, скраб с кофе и пену для ванн… И стала ожесточённо тереть себя мочалкой. Хотелось содрать с себя кожу. Забыть о том, что случилось с ней. Выдернуть из памяти, как иглу из сердца. Не ведая, что творит, Чиби погрузилась в пенную смесь с головой. Тут же вынырнула, плача от адского щипания в глазах, и бросилась умываться. Когда Чиби, укутанная в Илгин халат, сидела на кухне, стуча зубами по краю стакана с кофе, на улице взвыла сирена. Чиби знала, что сейчас творится во дворе, и не хотела смотреть. Но всё-таки поднялась и медленно подошла к окну. Там, на улице, от кустов несли носилки, прикрытые белой тканью. Была растянута жёлтая лента, стояла полиция и зеваки… Темнело кровавое пятно. Чиби задёрнула занавеску и, сев обратно за стол, спрятала лицо в ладонях. Позже она нашла в себе силы проведать сестру. Но проведать не получилось: Чиби к ней не пустили. – Слабая она. Нельзя волноваться! Завтра приходите. А лучше – денька через три, – сказала непреклонная медсестра. Слёзы Чиби на неё не подействовали. Однако пакетик с гостинцами она всё же передала – и на том спасибо. После Чиби уныло плелась по мостовой. Было холодно, в животе урчало: на завтрак в неё поместился лишь кофе. Серые прохожие косились на девочку с покрасневшими глазами и обходили её стороной. Слёзы кончились, но боль не уходила. В голове крутилось проклятое: «Я могу спасти твою сестру, куколка. Ты сама можешь её спасти». Отростки-щупальца. Дрожь влажного на щеке. «Нужна жертва, куколка. Всего одна». Чиби резко остановилась, прижав кулаки к закрытым глазам. «Сгинь! Уйди!..» Желудок скрутило судорогой. Всхлипнув, Чиби убрала руки и огляделась по сторонам. Заметив знакомую жёлто-красную вывеску, пересчитала остатки денег и нога за ногу пошла подкрепиться. А там… «К тебе приходил кто-то? Да?» Горящие глаза Креста, тёплая, ободряющая рука Тумана. И рассказ, больше походивший на какой-то хоррор. Нереальный, невозможный… – Ты уверен, что Уля узнала его? – снова спросил Крест, когда они уже подходили. Рядом со школой была пристройка, ещё с советских времён. Там и жила уборщица тётя Уля. Всегда жила, сколько Чиби себя помнила. Кажется, её мама была здесь учительницей. – Не уверен, – мрачно сказал Туман. – Но других вариантов у нас нет. – Это да… Крест замолчал, но внезапно бросил на друга странный взгляд. – Слушай, Туман… Я кое-что про отца твоего знаю. Туман резко остановился. – В смысле? Крест покосился на Чиби, и та всё поняла: не хочет при посторонних. Семейное всё же дело, не для чужих ушей. Туман тоже понял и нахмурился. – Да ты говори. Вы мне, как свои. Оба. Крест слегка смутился. – Ладно. В общем… в общем, твой отец, походу, с Линдой крутит. – С Дюрер?! – побелел Туман, становясь похожим на гипсовую статую. – Ага. Они на празднике у нас были. Вдвоём. – Но это… разве это что-то значит? Может, друзья они… Крест вздохнул. – Ты не видел, как она на него смотрела. И как он – на неё. Заиграв желваками, Туман стиснул кулаки. Взгляд его приобрёл отсутствующее выражение. – Но странно не это, – покусав губы, добавил Крест. Туман очнулся и посмотрел на него. – Он сказал, что у вас есть типа отчим, и вы с Алёнкой плевать на него самого хотели… – Крест, а это точно был он?.. – тихонько вклинилась Чиби. Тот резко кивнул. – Он, зуб даю! Точь-в-точь Туман. И зовут – Михаил Туманский. Туман облизал пересохшие губы. – Ладно. Это сейчас неважно, – отрывисто сказал он. – У нас есть проблема похлеще, нет? Пошли, а то время теряем. Туман первым ступил на коврик у двери и вдавил до упора кнопочку звонка. В мелком окошке дрогнули старенькие занавески, у двери заскрежетали замки. – Милок, ты чего тут?.. Тётя Уля осеклась, увидев за Туманом Чиби и Креста. – Вы чего тут… забыли? – медленно договорила тётя Уля. Чиби понимала её удивление. Троица мрачных старшеклассников, едва знакомые, никогда прежде не приходившие в гости – и вдруг на пороге. Кто угодно на её месте растеряется. – Тёть Уль, можно нам зайти? Мы на минуточку, – попросил Туман. Крест одобрительно закивал за его спиной. Правильно-правильно, такое не обсуждают на пороге. Тётя Уля моргнула – медленно, как, бывает, моргают лягушки в передачах о животных. Но потом посторонилась, пропуская ребят. Здесь была всего одна комнатка. Подальше виднелась небольшая дверь – наверное, в туалет. Пахло свежей выпечкой и – немного – затхлостью, как в старых, плохо проветриваемых помещениях. Тётя Уля всё таращилась на гостей, а те мялись, не спеша задавать вопросы. Но вдруг старушка ожила, всплеснув руками. – Что ж это я? Вы садитесь, садитесь, чайку вот берите, плюшечек! Вы ж помогать пришли, да? А ведь Карловна говорила! Что программу готовит, чтоб школьники старикам помогали. Как в больницах, как ходят уже! Общаются там, то да сё… Вот сейчас и пообщаемся! Здорово-то как!.. Опешив, троица всё же села на продавленный мини-диван. Тётя Уля придвинула стол к ним вплотную, загремела чашками-блюдцами. – Сейчас-сейчас… – приговаривала она. – Где же этот сервиз… – Тёть Уль, – кашлянув, позвал Крест. – Что, милок? – Мы вообще-то не за этим. Не по программе пришли. Тётя Уля захлопала редкими ресницами. – А зачем? – Сядьте, тёть Уль. Пожалуйста. Она села напротив, сложив дряхлые ручки на скатерти. Чиби поглядывала на неё со смесью жалости и восхищения: тёте Уле было за семьдесят – а какая шустрая, подвижная! – Так что вам нужно-то? – Тёть Уль, вы ведь узнали его, да? – спросил Туман, показывая ей фото на смартфоне. И тётя Уля разом постарела лет на десять. Как-то осела на стуле, покрывшись пятнами. – Нет. Не узнаю! – прокаркала она. Крест вырвал у Тумана смартфон и быстро, за полминуты, отредактировал фото в редакторе. – А так? – спросил он, резко повернув экран к Уле. Там был тот же фоторобот. Только глаза парня теперь были закрашены чёрным. – Не узнаю!.. – завизжала Уля и, побледнев, стала валиться на пол. – Вызывайте скорую! – заорала Чиби, кидаясь её подхватить. Похоже, они перегнули палку. Туман уже набирал «03», но Крест, торопясь к Уле, толкнул его так, что смартфон выпал из рук и шмыгнул куда-то под шкаф. – Чёрт! Крест, дай свой телефон!.. – Тётя Уля, люди умирают! – не услышав друга, жарко зашептал Крест, вцепившись в старушку мёртвой хваткой. – Они умирают из-за него! Его нужно остановить, но мы не знаем, как! Помогите нам! Расскажите всё! У тёти Ули задрожали губы. – Нет… не могу… – Он чуть не убил моего отца! А другой, что с ним, чуть девочку не изнасиловал! Они убивают! – Нет… – тётя Уля зажмурилась, как от боли. И вдруг выдохнула: – Ну хорошо. Хорошо… На щёки её вернулась слабая краска. – Тёть Уль, щас вызовем скорую! – пообещал Туман, достав-таки телефон. – Не надо. Поддерживаемая Чиби и Крестом, тётя Уля неловко поднялась на ноги. – Не надо, милок, – повторила она, сев на стул. – Я в порядке. Расскажу, что знаю. Только… только я мало знаю-то. Чиби, как и остальные, подалась вперёд, затаив дыхание. Тётя Уля, дрожа, отпила чая и, достав из вазочки печеньку, стала крошить её на стол, явно не понимая, что делает. Взгляд её был устремлён в прошлое. – Мне приказали всё забыть. Всё-всё, что знала и видела… Но как такое забудешь? Хоть и давненько это было… шестьдесят пять лет назад… Целая жизнь… Её звали Тайкой. Старше меня на три года, вся такая деловая… Мамка её в больнице работала. В неё и привезли тех… Пальцы тёти Ули на мгновение замерли. А потом вновь стали терзать печенье. – Мы дружили с Тайкой. Куда она – туда и я. Часто по больнице с ней бегали, помогать пытались… Обе хотели стать медиками. Но потом Тайка отдаляться стала, секретничать. Других друзей завела. По лицу тёти Ули прошла судорога. – Не знаю точно, что с ними случилось, и кто их так… но они мне не нравились. Жутью от них веяло… Парень тот, с повязкой на глазах. Девчонка седая, вся переломанная… И второй парень, помладше. Которому язык отрезали. Услышав это, Чиби сжалась. Туман, сидевший рядом, почувствовал, ободряюще накрыл её ладонь своей. – Тайка отдалялась. С каждым днём всё больше и больше. А потом… потом я подслушала, как она говорит со старшим. Что выведет их из больницы и отведёт, куда надо… Тётя Уля всхлипнула. – Не знаю, почему я не сказала взрослым. Дура была, маленькая. Чуяла ведь, что что-то там нехорошее! Решила сама Тайку спасать. Сама к больнице побежала, стала следить… И выследила. Так с ними и дошла. До кладбища дошла. А там… У тёти Ули застучали зубы. С величайшим трудом она взяла себя в руки и продолжила рассказ: – Они заставили её выкопать какую-то коробку. Там была дудочка, туфли на каблуке и очки – смешные такие, красные… А после они и напали. – Напали?.. – прошептал Крест. Тётя Уля подняла на него слезящиеся глаза. – Да, милок. Тряпку ей к носу, она обмякла… И стали вязать. Дальше я уж не смотрела – бежала как угорелая, прямиком в милицию. Мне там не поверили сперва, но я так рыдала, так упрашивала, что сжалились они, велели показать… Мы помчались. Как сердце из груди не выскочило – не знаю… По щекам тёти Ули заструились слёзы. – А там уже всё было готово. Тайка трепыхалась на земле. Связанная, как поросёнок на убой… И над ней сверкали ножи. – Они убили её?! – ахнула Чиби, борясь с новыми слезами. Но в глазах тёти Ули вдруг сверкнуло мрачное торжество. – Нет. Это их убили. Чиби замерла. Туман и Крест, сидевшие по бокам от неё, напряглись, как сжатые пружины. – Менты сработали чётко. Смекнули тотчас, что к чему. Да, хорошие были ребята… Сразу стрельнули, поняли, что иначе не успеют. Тайку успели ранить, но не убить. И тогда… Тётя Уля запнулась, и в глазах её мелькнул неприкрытый ужас. – Тогда и началось, – чуть слышно продолжила она. – Ветер поднялся – страшенный! Завыло вокруг, как ураган!.. Мы еле успели Тайку оттащить! Из земли тут же будто фонтан взметнулся! Точно нефть из источника! – А после? – шёпотом спросил бледный Крест. – А после исчезло всё, – устало сказала тётя Уля. Плечи её поникли. – Ни тел, ни воронки в земле… ничего. Только Тайка осталась. Х-хо… х-хохочущая… Тётя Уля жалко сморщилась и заплакала. У Чиби дрогнули губы. – Успокойтесь, всё хорошо… – встав рядом со старушкой, Чиби попробовала утешить её, но сразу поняла, насколько лживы эти слова. – Какое там хорошо, милая? – шмыгнув носом, отстранилась Уля. – Тайка с ума сошла. Всю жизнь почти в психушке, на Горской… А эта чертовщина? Чёрт этот, что из Ада явился? Он же мёртвый, мёртвый! Все трое должны быть мертвы! – Должны, но не обязаны, – сказал чей-то унылый голос. Крест и Туман синхронно вскочили на ноги. Чиби, охнув, обернулась – и вскрикнула. У дверей стояли трое. Все они. «Привет, куколка», – губы Менестреля дёрнулись, посылая ей воздушный поцелуй, а седая девушка брезгливо скривилась. – Крест, – Художник кивнул ему, как давнему знакомому. – Туман. Верно же, да? И… Лицо с бездонными лунками глазниц повернулось к Чиби. – Как там тебя? «Куколка», – на щеке Менестреля дрогнули хищные губы. Чиби не ответила. Чиби не могла заставить себя пошевелиться. Но тут зашевелилась Уля. – Сволочи… – выдавила она, дрожа всем телом. – Скоты! Черти! Убирайтесь, откуда пришли!.. – Нетушки, тётенька. У нас тут дело, – сказал Художник с неприятной улыбкой, но Уля уже не слушала: оскалив зубы, она с невероятной прытью бросилась к углу, где стояла икона. Чиби видела это, как в замедленной съёмке. Вот старушка, потеряв тапок, огибает стол, вот протягивает руку… И ноги её с хрустом дёргаются назад, повинуясь флейте Менестреля. Тётя Уля упала, крепко приложившись лбом об пол. Из-под лица потекло красное. – Нет! – закричала Чиби, кидаясь на Менестреля, но её тут же утянули назад. Туман и Крест загородили её собой и приготовились к самоубийственной драке. До иконы не добежать: слишком быстрые монстры. – Вы убили её, убили!.. – заплакала Чиби. – Ну убили, и что? – невесело фыркнул Художник. – Цель оправдывает средства, Куколка. Слышала такое? – Что вам нужно? – прорычал Крест, стискивая кулаки. – Почему мы? – Вы – особенные, – сказала Плясунья, глядя на Тумана. «Вы похожи на нас», – добавил Менестрель. – Враньё! – припечатал Туман, глядя на них с ненавистью. – Мы не убийцы! – Мы тоже так думали, – зевнув, произнёс Художник. – Пока жизнь не прижала. Нам всем было, что терять, и мы потеряли. Правда, фрэнды мои? Но взамен обрели куда больше… – Чего вы хотите? – Помочь вам. Только и всего, Туман. – Мы вам не верим! – Что ж, Крест. У вас ещё есть время подумать. И мы дадим вам это время, – сказал Художник, поворачиваясь к двери. – Пока, дети мои. Скоро увидимся. Миг – и мерзкое трио исчезло. Задохнувшись, Чиби растолкала парней и бросилась к Уле. – Она дышит! Скорую!.. *** …Когда едва живую тётю Улю увезли, Чиби повернулась к друзьям. В глазах её горела мрачная решимость. – Надо ехать в больницу. К Тайке. Крест кивнул. – Ты права. Может, она вспомнит что-то важное. И… – Нам нужно найти защиту, – перебил Туман. – Ведь они вернутся! – Да, да… – задумчиво покивал Крест. – Такие не отступят… Вот что, друзья мои, – сказал он и поморщился, наверняка вспомнив фразу Художника. – Нам надо разделиться. Не думаю, что они ещё раз появятся сегодня, раз дали время. – Ты уверен? – Нет. Конечно, нет. Крест покусал губу. – Я попробую в Центральной библиотеке полазить, посмотреть газеты. Вдруг, найду что о прошлом? Ритуал на кладбище, в СССР… Не верю, что нет никакой инфы! А Чиби может в психушку эту съездить. Ты – девочка-припевочка, старушки таким больше, чем парням, верят. А Туман… – Я приеду к тебе! – повернувшись к Чиби, заверил Туман. – Только Алёнку домой отведу – и приеду! – Надо икон раздобыть, – добавил Крест, глядя на закрытую дверь домика Ули. – Воды бы ещё святой, крестов, серебра… – Думаешь, это поможет? Как в книжках? Это же не вампиры… – Ну… Икон-то они точно боятся. – Да, – согласился Туман. – Плясунью это отпугнуло. Но сможет ли победить? – Посмотрим, – сказал Крест. – Только без паники. «Только без паники», – повторила про себя Чиби. Вскоре они разделились: Крест пошёл к библиотеке, Туман – за сестрой, а потом в церковь, Чиби же поехала на Горскую, в психбольницу. Ехать предстояло долго: больница эта находилась в отдалённом, плохо развитом районе – у чёрта на куличках, что называется. Слухи о том, что там творится ночью, ходили самые нехорошие. Ещё бы, задворки города… «Главное – успеть до темноты, – подумала Чиби, трясясь в маршрутке, и тут же поправила себя: – Нет. Главное – Тайку найти. И чтоб она полезное рассказала…» Чиби в который раз вспомнила страшную историю тёти Ули. Бедная девочка, зачем же она с ними пошла? Наверняка доверяла, а они… «Предатели. Нелюди». Чиби провела пальцем по запотевшему стеклу. Кто же они такие? Неужели, когда-то они были просто людьми? Что с ними случилось? Парень с повязкой на глазах. Девчонка седая, вся переломанная… И второй парень, помладше. Которому язык отрезали. Чиби сжала кулаки. «Нет. Успокоиться. Всё будет нормально». Спустя время Чиби вышла на нужной остановке и подняла воротник курточки. Да, район хоть куда: грязюка, словно вообще нет дворников, заборы в «наскальной живописи», вывески фиг знает каких времён… «Без паники, Чиб. Смелым судьба помогает». Чиби стиснула зубы и быстрым шагом пошла к больнице. Идти было недалеко: всего-то два поворота. Вскоре массивное, похожее на злосчастный ДК, здание выросло перед ней во всей своей мрачной красе. Чиби смело прошла через кованые ворота и зашла в первую открытую дверь. А дальше… – Ты к кому, девочка? – спросила грозная, похожая на тучу, медсестра, загородив ей проход. – Я… – засмущалась Чиби от тяжёлого взгляда. – Я к Таисии по… по… по программе я! – К какой Таисии? По какой ещё программе? – прищурилась тётка. «Дура! Надо было заранее обдумать!» Лихорадочно думая, что бы лучше наврать, Чиби нашла в себе смелость улыбнуться – и тут ей самой улыбнулась удача. – Тёть Люсь, это Инка, она со мной! – сказал кто-то совсем рядом. «Летта?.. Летта!» Суровая тётка вмиг оттаяла, став белой и пушистой. – О, Летточка! Так это с тобой? – Да, тёть Люсь, это подмога! Опыт буду передавать, я ж говорила, что новенькую приведу. – Да-да, конечно, – тётя Люся одарила Чиби более благосклонным взглядом. – Ну ладно, ты знаешь, что делать. Объяснишь всё. – Без проблем, тёть Люсь! Медсестра кивнула и двинулась по коридору, как ледокол по реке. Железные пальцы Летты мигом вцепились в Чибино предплечье. – А теперь объясняй, козявка! Что ты здесь забыла? – прошипела Летта, сверкая глазищами. Чиби вырвалась и, схватив её за руку, утянула за колонну, подальше от любопытных глаз. – Мне нужна помощь! Человека надо найти! Ох, Лет, как же здорово, что ты здесь!.. Всхлипнув от радости, Чиби обняла обмершую Летту – пожалуй, впервые со дня знакомства. – Так, – Летта встряхнула головой, как вылезший из воды пёс. – Пошли-ка отсюда. Заведя Чиби в пустой кабинетик, похожий на подсобку, она жестом указала ей сесть на стул и присела рядом, на тумбочку. – Рассказывай. Чиби вдруг смутилась. А если не поверит? Скажет, что ей самой место в психушке? – Лет… а ты мне поверишь, а? – робко спросила Чиби. Летта хрюкнула. – Ты ж вроде не врушка. Колись давай. Не тяни кота за яйца! Чего там у тебя стряслось? Кого надо найти? И Чиби рассказала. Всё рассказала, выпалив, как на духу. Сбиваясь и ёрзая на стуле, глядя Летте в район пупка. А закончив, несмело посмотрела ей в глаза. Летта до сих пор не произнесла и слова, и лицо её было непривычно бледным. – Так ты говоришь, – сглотнув, медленно начала она, – пенсне, дудочка и туфли?.. – Да, – прошептала Чиби. – Так, – выпустив воздух сквозь сжатые зубы, сказала Летта. – Так, – нехорошим голосом повторила она, поднимаясь на ноги. У Чиби упало сердце. – Не веришь? Не веришь, да? – не выдержав, спросила она. Летта насупилась, вперив в неё пронзительный взгляд. И сказала: – Верю. Знаю я, какая Тайка тебе нужна. Поднимай зад – и погнали! …Казалось, путаница коридоров не кончится никогда. Это был настоящий лабиринт, где жили странные люди с другой планеты. Чиби жалась к Летте, что целеустремлённо шагала вперёд. Ловила на себе взгляды и время от времени ёжилась. Не любила она внимания. – Лет, а ты волонтёришь тут, да? – осмелилась спросить Чиби. Летта словно воды в рот набрала, ничего после её рассказа спрашивать не стала. Наверно, до сих пор боролась с шоком. – Угу. – А… а давно? – Давненько, – скупо ответила Летта и скосила на Чиби глаза. – Я сперва подумала, ты тож, как волонтёр, пришла. Из твоей школы пару-тройку знаю. – Школьников?.. – Ага. И учителей ещё – завуч, классная твоя… как её… – Ириска? – Да, она самая. Тут взрослых больше, конечно. И учителя, и из музея одна бабёнка ходит… И эта, главная. Фифа гламурная. Которая Дюрер. – И Линда здесь? – ахнула Чиби. – Я её в детском центре видела, она там с ребятами рисовала! Летта кивнула на ходу. – Она и тут рисует. Типа арт-терапия для больных и всё такое… Клёвая она тётка. В доску своя, без закидонов. – Ага, – улыбнулась Чиби. Губы Летты тоже чуть дрогнули в улыбке, но вскоре застыли жёсткой линией. – Всё, пришли. Они поздоровались с медсестрой, что сидела у входа в зал. На счастье Чиби, вопросов к ним не возникло: уберёг авторитет Летты. Здесь, в светлом, полном воздуха помещении, были расставлены столики, как в кафе. За ними сидели пациенты, которые занимались кто чем хочет: листали книжки с яркими картинками, рисовали что-то, собирали пазлы… Заботливые медсёстры скользили меж столиков, охраняя покой больных. Летта же, оглядев зал, быстро пошла в дальний угол. Там, сидя так, что при желании можно было обозреть всё и вся, сидела сухонькая старушка в инвалидном кресле. Стол её был пуст, взгляд тоже. – Здравствуй, тёть Тай. Мы к тебе, – кашлянув, негромко сказала Летта. Во взгляде старушки зажглась искорка. – К тебе. Тай. Таисия, – с расстановкой сказала она тонким голоском. Как больной попугайчик. В лице Летты что-то дёрнулось. Она присела за столик вместе с Чиби и тихонько сказала, чуть подавшись вперёд: – Тёть Тай, нам твоя помощь нужна. – Тай. Таисия. Бояться. Надо. Живых… Летта вздохнула и посмотрела на Чиби. – У неё бывают просветления. Но редко. Очень редко… Обычно она говорит… – Живых. А. Не мёртвых. Бояться. Надо. Живых. Чиби вздрогнула. Когда-то – давным-давно! – эту фразу она слышала от самой Летты, на кладбище. – Тёть Тай, ты помнишь… – аккуратно начала Чиби, – …помнишь пенсне? Очёчки такие?.. Старушка вздрогнула и повернулась к Чиби. – Очёчки. Очки, – сказала она. – Пенсне. Дудочка. Туфли. Кольцо. Пенсне. Дудочка… – Она это чаще всего повторяет, – заметила мрачная Летта. – Пенсне. Дудочка. Туфли. Кольцо. Пенсне… Чиби подалась вперёд и бережно взяла старушку за руку. – Тёть Тай, кто они? Кто был в пенсне? С дудочкой? В туфлях? Кто? Взгляд больной затуманился. Она подняла свободную руку к шее, чтоб вцепиться себе в воротник. – Жорж, – сказала она. – А это что-то новенькое, – присвистнула Летта. – Жорж, – коротко обрезанные ногти царапнули по шее, и Чиби разглядела краешек шрама над воротником. Белёсую ниточку на пергаментной коже. Всё в ней сжалось. – Монти. Сандра, – добавила Таисия и стала перечислять имена ещё быстрее: – Сандра. Жорж. Монти. Сандра. Жорж. Монти. Са… – Кто они такие? Как их победить? – не выдержав, в отчаянии спросила Чиби. – Жорж. Сандра. Монти. Бояться. Надо. Живых… – Они мертвы! Но они здесь, в городе! Они людей убивают! – А не мёртвых. Сандра. Жорж… – Они тётю Улю чуть не убили! Подругу вашу! Сухая лапка дрогнула в Чибиной руке. – Улю. Улю. Ульяна. Уль… – Помогите нам! – чуть не заплакала Чиби, и Летта тяжело вздохнула. – Всё, козявка, хватит. Это бесполезно, пошли. – Помогите! – Я. Помогу, – сказала Тая, глядя в пространство. – Я. Спасу. Только. Убейте. Убейте. Убейте… – Что? – поперхнулась Летта. – Убейте. Жертву. И я. Дам. Силу. Мы все. Станем. Сильнее. Сильнее. Всех. Я. Дам. Силу. Освободите. Меня. Меня. Монти. Жорж. Сандра. Монти. Жорж. Сандра. Жорж. Жо… Рука её задрожала. И вдруг отпустила воротник, чтоб вытянуться, указывая пальцем за спину Чиби. – Жорж, – выдохнула старушка и замолчала. И Чиби поняла, в чём дело, ещё не услышав: – Здравствуй, Таисия. Как дела? Рядом вскрикнула какая-то медсестра. – Мужчина, вы откуда? Ах! Что… что с вашими… И голос её оборвался. Чиби ещё не обернулась, когда рядом ожила Летта. Выдернув нечто из рукава, она вихрем развернулась на стуле и с хриплым воплем швырнула это в монстра. А дальше начался кошмар. Крики, визг, вой… Безглазый Художник покачнулся. Из груди его, прямо под бабочкой, торчала рукоять ножа. – Уводите людей! – заорала Летта, кидая второй нож. Но не попала. Дверь захлопнулась, покрывшись чем-то, похожим на мазут. Шевелясь, как амёба под микроскопом, чёрное нечто затянуло все щели и потянуло к людям щупальца. Одна из медсестёр грохнулась в обморок. – А ты боевая, – заметил Художник, поймав второй нож за лезвие, и стал подкидывать его в руке. – Хвалю. Так что вам рассказала Таисия? Как по мне скучала? – Уходите. Пожалуйста, – выдавила Чиби, загородив собой старушку. – Нет, Куколка. У меня здесь дело, незавершённое давным-давно. А я очень не люблю незавершёнку… – сказал Художник, вытаскивая из груди первый нож и шагая к ним. Около двери за его спиной бестолково кричала людская толпа. Кто-то из медсестёр звонил по телефону, кто-то из больных хохотал, кто-то – плакал. – Жорж. Монти. Сандра, – вновь начала Таисия, словно не замечая смерть, что идёт к ней. – Сандра. Монти. Жорж… – Не смейте! – заорала Чиби, хватая стул, чтобы ударить. Мрачный смех, лёгкое движение запястья. И Чиби вдруг ощутила, что летит. Несётся по воздуху прямо к двери. Она завизжала, ожидая удар, но дверь на мгновенье распахнулась, и вихрь выбросил Чиби в коридор, швырнув её к ногам Менестреля. «Хелло, Куколка…» Но Чиби не услышала его. Голос монстра заглушила одна-единственная мысль: «Летта. Летта осталась внутри». Вопли, хохот, плач, визг. – Не трогай их! Не надо!.. – закричала Чиби, бросаясь на дверь. «Поздно, Куколка». – Нет! Чиби кинулась к Менестрелю. – Останови его! Пожалуйста! «Зачем?» – усмехнулся он, сидя на подоконнике. В пальцах крутилась костяная флейта. – Так нельзя!.. «Можно, Куколка. Нам нужны жизни. Я вот свои забрал, а Плясунья собирает внизу…» В подтверждение его слов этажом ниже грянули крики. – Нет! – взвыла Чиби. «Да, Куколка, – промурлыкал Менестрель, оказываясь рядом. Прохладные пальцы его скользнули по слезам на её щеке. – Всё имеет свою цену…» – Пошёл прочь от неё! – прокричал Туман, возникая из-за поворота. В руках его блеснуло золото, и монстр, зашипев, отпрянул от креста. Однако тут же кинулся навстречу. – Не тронь его!.. Но Менестрель уже схватил Тумана за горло и притиснул к стене – да так, что ноги хрипящего парня оторвались от пола. Крест в его руке задымился, прожигая костюм врага. – Отпусти! – закричала Чиби, молотя кулаками по Менестрелю. Помадный отпечаток на его лице дрогнул, набухая чумным бубоном. – Отпусти, – раздалось позади тихое, но полное холодной ярости. «Плясунья!» Это была она. Мёртвая девушка, что появилась в начале коридора. Менестрель словно не услышал, сдавил горло Тумана сильнее. – Он – мой, – скрежетнула Плясунья, в одну секунду оказываясь рядом. Взмах руки – и Менестреля отшвырнуло прочь. Туман сполз на пол, содрогаясь в жестоком кашле. – Ч-щиб… кх.. воз… возьми… – прохрипел он подбежавшей Чиби. – Кх-ре… Поняв его, Чиби ринулась за упавшим крестом, но туфелька из человечьей кожи оказалась быстрее. Плясунья отбросила крест и оскалилась, сверху-вниз глядя на Чиби. В паре метрах от неё на ноги встал Менестрель в дымящейся рубашке. «Ты что удумала, дура?» – мысленно хлестнул он, волком глядя на напарницу. – Он – мой. Сказала же. «Ты… на меня…» – кулак, державший костяную дудочку, вконец побелел. Но схватка, что должна была вот-вот случиться, не произошла. – Цыц, мелкие! – сказал Художник, возникнув у двери. – Чего удумали? Двое из трио потупились, и чёрные дыры глаз обратились на Тумана и Чиби. – Что ж, мои милые. Наше предложение остаётся в силе. Привет Кресту, – с мрачной усмешкой произнёс Художник и кивнул друзьям. Какое-то мгновение – и все трое исчезли. Сил плакать больше не было. Чиби сползла на пол рядом с Туманом… …И только тогда поняла, что за дверью, уже не стянутой чёрным, царит полная тишина. А после – на улице взвыли сирены.Глава 28. Крест. Ловушка на кладбище
Сирена звонка вдарила по ушам, подобно взрыву. Крест споткнулся и чуть не выронил букет. Чертыхнувшись, он всё же полез за смартфоном. Вдруг, мама? Нет. Снова отец. – Кристиан! Кристиан, почему трубку не берёшь?! – заорали из динамика, и Крест поморщился. – Пап, да руки заняты. Я в больнице, другу помочь надо… – В какой больнице? Какому ещё другу? – Да ты не знаешь… – Вот именно!.. Вздохнув, Крест отошёл с пути спешащей медсестры и присел на скамеечку в коридоре. – Пап, всё ок. Скоро домой приеду. – Я водителя пришлю! Что за больница? Крест вздохнул ещё тяжелей. – Пап, мне не пять лет. – Да хоть пятьдесят! Ты – мой ребёнок! Говори адрес, ну! Подавив стон, Крест провёл рукой по лицу. С памятного вечера отец резко превратился в параноика. «Ещё бы тут не превратиться…» – хмуро подумал Крест, вспоминая, как прыгало чучело Шарка – то, что потом обратилось в бурую жижу, пахнущую гнилью и кровью. Отец отказывался верить в мистику, не верили в это и гости. Впрочем, Крест с ними мало беседовал: многие из них рванули домой, как только «Шарк» издох. Пропажу чучела отец, конечно, обнаружил. Но списал всё на происки врагов: мол, выкрали под шумок, чтобы сомнения в их души вселить. А сами давным-давно создали в лаборатории пса-мутанта, да натравили, дождавшись праздника… Сейчас останки чучела («Это! Был! Не Шарк!..» – брызгая слюной, кричал тогда отец) изучали в каком-то НИИ. Кто знает, что они там обнаружат. Разумеется, Крест сжёг блокнот и ничего не сказал про Художника. Услышав такое, отец без промедления отправил бы его в психушку. Крест тряхнул головой и встал. «Хватит уже. Забыл, куда пришёл, да?» Покрепче перехватив пакет и цветы, Крест продолжил путь к нужной палате. Дойдя до двери, он притормозил; чуток нервничая, пригладил вихор на макушке. «Ну, была – не была!» Крест постучал и, приоткрыв дверь, осторожно заглянул внутрь. – Здрасьте! – Здрасьте… – протянули на разные голоса: кто удивлённо, кто – заинтересованно. Крест же так и впился взглядом в фигурку, что спиной к нему стояла у окна. Халатик в талию, бритый затылок… «Не узнала», – с досадой подумал Крест. И, кашлянув, позвал: – Эй, Летта… Она вздрогнула и обернулась. – Ты? – опешила Летта. – А ты к кому? – К тебе. Зелёные глаза округлились ещё больше. Даже с такого расстояния Крест увидел свежую царапину под её правым веком. В целом Летта выглядела неплохо. Только бледная стала, с угрюмыми складками у губ… И левой рукой в лангетке. – Я поговорить пришёл, – неловко сказал Крест, теряясь от её молчания. – Принёс тут… кое-что. Он приподнял пакет с гостинцами и букетик. Летта вскинула бровь, а девчонки, вдвоём сидевшие на одной койке, захихикали. – Ну пошли, поговорим, – вздохнула Летта. Крест посторонился, пропуская её, и торопливо пошёл следом. …Летта встала у окна в коридоре. И вдруг ожила, схватив Креста здоровой рукой. Глазищи её засверкали. – Как там козявка? Ну, Инка-Чиби? Ты ж от неё, да? – Да вообще-то я сам по себе… по собственномупочину, – замялся Крест и, увидев удивление на лице девушки, быстрей добавил: – Чиби у сестры сейчас. Зайдёт, как освободится. А так… Так она ничего. Это ведь ты, – взгляд Креста упёрся в лангетку, – это ведь ты с Художником билась. У Летты внезапно задрожали губы. – Лет, ну что ты? – залепетал Крест, со страхом глядя на слёзы, набухшие в её глазах. – Что ты, успокой… – Они умерли. Они умерли, я никого не спасла! – выдавила Летта и зарыдала. Почти не осознавая, что делает, Крест бросил пакет с цветами на подоконник и притянул Летту к себе. Она не оттолкнула. Наоборот – вцепилась в него, как могла, одной рукой. Прижалась, уткнувшись мокрым лицом в его грудь, и всё плакала, плакала, плакала… Крест гладил её по бритой голове, шептал что-то успокаивающее. Кажется, он говорил, что всё будет хорошо. И пока говорил это – верил. Наконец, Летта успокоилась. Шмыгнув носом, она слегка отстранилась от Креста и сказала, вернув твёрдость голосу: – Мы должны победить их. Обязаны! Они… – Летта запнулась и продолжала с ненавистью: – Они хуже фашистов! Чёртовы гады! – Победим, – сказал Крест. – Нужно только время. По-моему, я нащупал кое-что в библиотеке. В ещё мокрых глазах Летты зажглась надежда. – Правда? Крест кивнул, неотрывно глядя на неё. – Да. У меня есть план. Точнее, черновик плана… Но нужно время. Нужна ещё информация и… – Крест бросил взгляд на часы. – Мне бежать пора. А ты… ты не раскисай тут, ладно? Поймав его руку, Летта сжала её. – Пообещай, что расскажешь всё! Это и моё дело, понимаешь? – Понимаю, – кивнул Крест. – Ладно. Выздоравливай, Летта. Она улыбнулась. На ресницах заблестели алмазики слёз. – Спасибо, Крест. Береги себя. И их… тоже. *** …Тогда, в библиотеке, Крест искал инфу почти до закрытия. Чихая и ежеминутно потирая слезящиеся глаза, он листал подборки местных газет, заботливо прошитые руками неведомых библиотекарей. Один выпуск, второй, третий… Одна газета за другой. Удача улыбнулась Кресту через несколько часов. Лишь тогда, листая очередной выпуск, он вдруг заметил небольшую заметку – и фото. «Твою ж мать!» С малюсенькой фотографии на него смотрел Жорж. Без пенсне, причёсанный, с нормальными глазами… Фотка была, как на паспорт. Или билет студенческий. «Бинго!» – обрадовался Крест, впиваясь в газету взглядом. Заголовок гласил торжественно-мрачное: «Предатели среди нас! Ужасное искусство безумца». Заметка была величиной с абзац, кроха информации, но эта кроха была воистину золотой: там говорилось о нелегальной выставке, устроенной в одном из тогдашних кафе. Вероломно обманув директора заведения, студент по имени Георгий устроил безобразное шоу перед посетителями и получил по заслугам. В последнем предложении говорилось, что его отчислили из худучилища и выкинули из комсомола. Повезло, что в тюрьму не посадили. «Лучше б посадили», – мрачно подумал Крест, разглядывая Гошу-Жоржа. Догадка его, похоже, оказывалась верной. Когда-то члены зловещего трио были простыми людьми. Вот только что с ними случилось? Крест отложил газету и начал вспоминать рассказ тёти Ули. Всех троих привезли в больницу после какого-то страшного события, а позже они заманили девочку на кладбище, заставили её выкопать пенсне, туфли с дудочкой и… «Начали какой-то ритуал? Но не успели завершить?» Правый глаз отчаянно защипало. Как мог, Крест протёр его рукавом и опять задумался. Чего-то не хватало, что-то он забыл… «Так. Спокойнее. Вдох-выдох. Пенсне. Дудочка. Туфли. Туфли… Болван!» Крест хлопнул ладонью по лбу. – Ещё же кольцо было! Да, там действительно было кольцо. В той коробке, что они нашли в пыльном ДК. Но тётя Уля про кольцо не упомянула. «Может, не видела? Оно ж маленькое, а она из кустов, походу, глядела…» Задумавшись, Крест стал барабанить пальцами по столу. Может, именно кольцо их объединяет? Интересно, помнит ли его старая Тайка? «Кстати, чего они не звонят? – вдруг нахмурился Крест. – Уж сколько времени прошло». Крест полез было за смартфоном, но тут кто-то вскрикнул. Крест испуганно дёрнулся и увидел девчонку, которая до этого спокойно сидела за ноутом в ряде от него. – Господи! Что творится-то!.. Рядом встрепенулись другие читатели. – Что такое? – спросил пожилой мужчина. – На больницу напали! Там просто резня! На затылке Креста зашевелились волосы. – На какую больницу? – Психиатричку, на Горской! Крест ахнул и скорей вытащил смартфон. Вспотевшие пальцы скользили по экрану, в желудке возник ледяной комок. «Нет, нет, быть этого не мо…» Может. Ещё как может. Окаменев от ужаса, Крест добрые пять минут пялился на строчки горячих новостей. «Нападение… трое неизвестных… число жертв превысило…» – Нет! – выдохнул Крест. – Нет! Набрав номер Тумана, он изо всех сил прижал смартфон к уху. «Возьми трубку… Пожалуйста, возьми трубку…» Мысль о том, что он, возможно, послал друзей на смерть, была невыносима. Но тут гудки кончились. – Алло, – устало сказал Туман. Так и узнал Крест о том, что случилось. Позднее, когда свидетелей отпустили с допроса, он, Туман и Чиби пристроились за угловым столиком в тайм-кафе. Там и обменялись информацией. Но план действий стал вырисовываться гораздо позже… На следующий день, прибыв домой после свидания с Леттой, Крест наскоро пообщался с отцом, заглянул к маме и заперся в своей комнате. Думать предстояло долго. Серьёзно. «Итак, что мы имеем?» – спросил себя Крест, достав чистый листок. Пенсне. Дудочка. Туфли. Кольцо. Всё это Крест по очереди нарисовал на бумаге. Жорж. Сандра. Монти. Он добавил к рисункам подписи. Крест. Туман. Чиби. Написав имена, Крест объединил их стрелочками. А затем, подумав, заключил всё в огромное кольцо и приписал: «Ритуал». – Ритуал, – негромко сказал Крест. – Только для чего? Вспомнились слова бедной Тайки, что передала им Чиби. Что-то про обещание помочь, отомстить… «Ведь все они искушали нас, – подумал Крест. – Каждый предлагал что-то своё, давя на больные места. Мне – месть отцу. Туману – спасти маму и вернуть папу… Чиби – сестре помочь…» И для этого нужна была жертва. Кровь, жизни… Точно беспощадные жнецы, трио убивало людей и не могло остановиться. Им было мало, всё время мало. Но для чего это всё?.. «Освободить, – вдруг вспомнил Крест. – Кажется, ещё это говорила Тайка». Освободить кого? Или что? Насколько знал Крест из книг и кино, кровавые ритуалы не сулили ничего хорошего. Особенно ритуалы, где приносили в жертву детей. «Может, они вызвали демона?» – мелькнула безумная мысль. Впрочем, а такая ли безумная? Взгляд Креста упёрся в рисунок кольца «Мёртвая голова». Само по себе оно было жутким, напоминающим и смерть, и лютость фашистов в войну. Тёмные ритуалы сатанистов. Крест невольно сглотнул. Если догадка верна, трио и правда столкнулось с самой настоящей нечистой силой. Они стали ею, быть может, обманутые, привлечённые обещанием отомстить. Ведь тогда, в больнице, они были калеками. Кто-то как следует поглумился, выколов одному глаза, другому – отрезав язык, девушке – сломав кости… Может, они обозлились? И потом доверились тёмной силе?.. Настольная лампа мигнула, заставив Креста вздрогнуть. Он поспешно вытянул из-под майки цепочку с серебряным крестиком и какое-то время подержал его в руке. Крест был крещёным. Отмечал, как и все, Пасху и Рождество. Но при этом никогда не был особо верующим. Да только сейчас он цеплялся за символ веры, как утопающий за соломинку. Сейчас, когда рядом оказалось нечто тёмное, страшное, особенно хотелось верить в Бога. Что есть нечто, способное помочь им победить. «Ладно. Продолжим». Крест вновь взялся за карандаш. Пенсне, дудочка, туфли. Монти, Сандра и Жорж… Кольцо и они в кольце. Все в кольце, до единого. Связанные. «Узнать бы, что с ними произошло…» Похоже, для этого была нужна машина времени. Им ещё повезло, что тётя Уля раскололась. Очевидно, дело Тайки засекретили. «Ещё бы не засекретить… Тогда ни в Бога, ни в чёрта не верили. Прагматизм, соцреализм и тэ пэ… Чего панику среди народа разводить?» Быть может, это дело вообще не документировали. А может, наоборот, записали, упрятав в какой-нибудь спец-архив, под грифом «совершенно секретно». Но не пройдёшь же туда? Да и неизвестно, где искать. Что тогда было? НКВД? КГБ? Пятидесятые, расцвет СССР. Стиляги, авоськи, КПСС… «Мда. Что же делать? Инфа только про Жоржа и его выставку. А другие двое… М-да», – кисло подумал Крест. И тут его осенило. Спустя минуту Крест уже лихорадочно набирал номер отцовской секретарши. – Алло! Привет, Марин! Я не поздно? Слу-у-ушай, ты как-то про деда своего рассказывала, да? Он у тебя вроде из милиции? На пенсии сейчас, верно? Закончив разговор, Крест улыбнулся во всю ширину рта. Ничего, Художник. Ничего, Плясунья и Менестрель. Мы ещё повоюем. *** …Дедок был старым, сильно за восемьдесят. Глуховатым и сморщенным, точно урюк. Из ушей его торчали пучки волос, как у древнего эльфа-домовика, руки тряслись мелкой дрожью… но в глазах нет-нет да посверкивала искорка. Крест обхаживал его потихоньку. Сперва, прикрываясь «легендой» (мол, задали по истории презентацию сделать, о житье-бытье в Советском союзе, интервью у очевидца взять), затем – уже откровенно пуская в ход подручные средства (дорогущий коньяк, загодя купленный в элитном алко-маркете). Одобрительно поглядывая на «рыжего мальца», дед отвечал на вопросы с удовольствием. С не меньшим удовольствием цедил коньяк из хрустальной рюмашки, морщился от лимона. А уж когда разговор зашёл о мистике… Тут Крест и подобрался, напружинился весь, как сеттер на охоте. Потому что Маринкин дед, хряпнув коньяка, вдруг понизил голос и начал вещать о давнем-предавнем случае в их городе. Как выяснилось, всё это поведал ему друг – старый, незадолго до смерти. Дело было секретное, такое, что – ух! Кому проговоришься – статья. Но ведь Союза уже нет? Нет. А шило в мешке утаишь? Тоже нет. Тем более, одной ногой в могиле. Тем более… Крест слушал его, забывая дышать. Пальцы, что вцепились в край стола, ныли от напряжения. Старый мент говорил, икая и сопя, и в комнате от его речи густели, извиваясь, тени. Девочка на кладбище. Беспомощная, связанная… Блик света на стали ножа. Выстрел. Выстрел. И ещё выстрел. Ураган, унёсший их следы, как Элли из Канзаса. Всё, что рассказывала тётя Уля, было правдой. – Но кто они были? Кто? – шёпотом спросил Крест. Дедок вытер блестящие от коньяка губы. И, передёрнувшись, продолжил. Конечно, было расследование. Разумеется, следы привели в больницу, откуда пропали три пациента: парень, что недавно лишился глаз… тот самый, что прославился вульгарной выставкой… Старшеклассник-музыкант, Матвей, кажется… который всё бегал к ним, обвинял одного парня – тоже, кстати, пропавшего – в убийстве мальчика… ему язык отрезали, а мать его померла потом: сердце не выдержало… И девчонка ещё, восемнадцати нет… изнасилованная, с переломанными ногами… дочка одного из чинуш, что быстро от неё отказался. Мол, сама виновата, якшалась с отребьем, стилягами всякими… Вот и получила, что хотела, гнида такая… Дело это даже не освещалось в прессе: отец девочки, Саши, всё мигом замял. В органах, конечно, знали, что такое случилось, и допрашивали их, жертв несчастных, и виновных искали… А потом эти жертвы сами виновными стали. Да ещё с такой чертовщиной адской. – Адской, – смачно повторил дед и опрокинул в горло последнюю рюмку. – В жизни бы не поверил, если б Петьку не знал. Мужик был – сталь! Кремень! Если б не он сказал – не поверил… – Это точно, – кивнув, тихонько сказал Крест. Пальцы его отпустили стол. На душе было гадко. «Жорж. Сандра. Монти… Значит, Гоша. Саша. И Матвей», – подумал Крест. И стал собираться. Время поджимало. *** Когда Крест рассказал друзьям всё, что узнал, минут десять царила тишина. Ещё бы, пока переваришь такое… Первым ожил Туман: – Допустим, ты прав. Допустим, они вызывали демона. Но что нам делать теперь? Батюшку привлекать? – спросил он. – Нет, – ответил Крест. – Ловушку делать. – Ловушку?.. – переспросила белая как полотно Чиби. – Угу. Я придумал кое-что. Крест подвинул стул поближе к друзьям и, понизив голос, начал делиться планом. По его словам выходило, что всё началось с артефактов: пенсне, дудочки и туфель. – Это было тыщу лет назад! И началось заново, как только мы нашли эти вещи в ДК! И Тайку они вели на кладбище, чтобы выкопать всё это! Может, в вещах и заключается вся их сила? Ведь у всех монстров есть слабые места. У Кощея – игла… Чиби вздрогнула. Рука её дёрнулась, потревожив чашку с кофе. – У Волан-де-Морта – крестражи. Если мы стащим эти штуки у них и уничтожим – вдруг, они тоже исчезнут? Меж бровей Тумана залегла морщинка. – Это просто теория. – У тебя есть другой вариант? – Нет, – вздохнул Туман. – Но как ты это представляешь? Обокрасть их? Можно подумать, они нам позволят. – Надо втереться в доверие, – вдруг сказала Чиби. – Сказать, что мы готовы к… жертвам. – Умница! – просиял, обрадовавшись, Крест. – Именно это я и хотел сказать! Туман его радости не разделил. Он хмуро произнёс, убив хорошее настроение одним словом: – Кольцо. А как же кольцо? Крест помрачнел. – Ну да, кольцо… Ты прав. Нельзя забывать об этом. – Не думаешь, что здесь есть кто-то четвёртый? – осторожно спросил Туман, и Чиби затаила дыхание. – Тот, кто помогает им? – Демон? Ну да, я же говорил… – Нет. Тот, кто украл вещи из музея. Помнишь, как плакалась Наталья? Крест кивнул. Конечно, он это помнил. Туман, тем временем, продолжил: – Кто-то прознал про вещи и их историю. Украл, освободил демона вместе с трио и… Туман осёкся, закусив губу. – И что? – Я не знаю. Чего он хочет, этот четвёртый? Если, конечно, он вообще существует. Крест отпил чая и обжёг рот. Перед глазами крутилось чёртово кольцо, ухмылялся череп. – Мы видели на них всё, кроме кольца, – заметил Туман. – И не знаем, где оно находится. А ведь кольцо может быть самым главным артефактом, без которого… Туман не договорил, но здесь и так было всё понятно. Если кольцо – главное, если вся сила демона скрыта в нём, то без его уничтожения им не победить. «И хоббитов, что пойдут к Ородруину, у нас нет», – с мрачным весельем подумал Крест. – Ладно, – сказал он после молчания. – Если вы не хотите… – Эй, – Туман сжал его плечо, твёрдо посмотрев ему в глаза. – Это наше дело. И нужно рискнуть. Попытаться… Я пойду с тобой. – И я! – пискнула Чиби. – Нет! – в один голос отрезали Крест и Туман. Чиби открыла рот снова. – Тебя с нами не будет! Ни тебя, ни Летты, – сурово добавил Крест, но глаза Чиби сверкнули небывалым огнём. – Это и моё дело! – упрямо заявила их маленькая подруга. – Менестрель хочет меня, а не вас! Он поверит мне! И это не обсуждается, мальчики! За столиком воцарилась напряжённая тишина. В кафе беззаботно болтали подружки, стучали по клавиатуре фрилансеры, а бариста рисовал на пенке душистого капучино… Всё как всегда. Всё вроде бы тихо, спокойно и вкусно. Никто и думать не думает, что, быть может, на них уже объявлена охота. – Ладно, – наконец, негромко сказал Крест и покосился на Тумана. Тот, мрачнее тучи, кивнул. – Пойдёшь с нами. – А когда? – Сейчас. Кресты-иконы готовы? Они кивнули. – Вот и славно. Я тоже кое-что взял. И для вас – тоже, – произнёс Крест и добавил, отгоняя плохие предчувствия: – Сейчас ещё обговорим… и на кладбище. *** – Плясунья теней! – Менестрель костей! – Художник крови! Они прокричали всё это в сумрак вечера и ещё тесней встали в кружок, спина к спине. Крест ощутил, как по виску стекает капля холодного пота, и сильнее вгляделся в то, что их окружает: косые надгробия, рваные тряпки на худосочных ветках, земляные подушки, затянутые жухлой травой… Не дрогнет ли где веточка, не слетит ли потревоженный лист? Крест закусил губу. На кладбище всё началось, на кладбище и закончится. Он специально решил звать их именно здесь: подальше от города, от живых, что так легко могут стать мёртвыми. Крест пытался не думать, что будет с ними, если его ловушка не сработает. Наверняка об этом старались не думать и Туман с Чиби. Всем им было что терять. А надеяться на милосердие Трио… Что ж. Они уже видели это милосердие. Там, в психиатрической. Вспомнив, Крест покрепче сжал зубы. Веселясь, Трио оставило в живых нескольких медсестёр, больных, Летту… Неужели они думают, что после такого они с радостью примкнут к ним? «Они давно не люди. И думают они не по-людски», – встряхнулся Крест и услышал: – Так-так… Станцуем буги на костях? Художник возник из воздуха и небрежно, как о трость, опёрся о бетонную шпильку на чьём-то надгробии. Сзади, из-за деревьев, прошуршало платье: мягко ступая, подошла Плясунья, а Менестрель, что по-турецки уселся на свежей могиле в стороне, послал Чиби воздушный поцелуй. «Все в сборе. Ну, спаси нас, Господи…» Сглотнув, Крест шагнул от круга и пошёл к Художнику. За его спиной Туман двинулся к Плясунье, а бледная Чиби – к Менестрелю. – Ты говорил, что можешь помочь, – сказал Крест, глядя в дыры, полные мерзкого паучьего копошения. В стороне друзья завели похожий разговор. Вот Менестрель, улыбнувшись, дотронулся до щеки Чиби, и она не отпрянула. Вот и Плясунья, будто припорошенная снегом, расплылась в улыбке от слов Тумана. – Могу, – кивнул Художник-Жорж. И Крест, с гулко забившимся сердцем, увидел, как по багровому стеклу пенсне скатилась кровавая капля. – Но всё имеет свою цену, Крест. – Я готов. Нужна жертва? – Верно, мой мальчик. И ты тоже начнёшь удивлять… Художник приподнял кисть руки. Резко – так резко, что Крест вздрогнул, – он царапнул себя когтем, и на меловой коже выступила кровавая татуировка. Тощая, кривая тварь вылезла прямо из руки и бесёнком спрыгнула на землю у могилы. – Я тебя всему научу. Всему-всему, – добавил Художник, наблюдая за весёлой тварью. И тогда Крест ударил. Нож, выдержанный в святой воде, тот самый клинок, что так любил отец, прошил костюм хилого монстра, вонзаясь под рёбра. Художник ахнул, красный бесёнок исчез, как огонь задутой свечи, и Крест, оскалив зубы, ринулся на врага, чтобы сдёрнуть пенсне. Позади кричали, но мир будто сузился, высветив лишь фигуру мёртвого Художника и его, Креста, руку, что, растопырив пальцы, медленно-медленно летела к багряному стеклу. Секунда, удар сердца… «Й-есть!» Пенсне вдруг обожгло раскалённым железом. Ахнув, Крест выпустил его и повалился на землю, когда нечто рычащее сбило его с ног. Вонь гниющего мяса забила нос, шарф слетел с шеи – и вернулся петлёй-удавкой. Крест захрипел. Он едва услышал, когда его позвали по имени. – Крест, – сказал спокойный, усталый голос. – Что же ты наделал? Теряя силы вместе с воздухом, Крест дёрнул рукой в попытке ранить монстра ножом. Один пинок – и оружие отлетело в сторону. – Что же вы все наделали?.. Тварь, что, рыча, давила Кресту на грудь, вдруг исчезла, но шарф остался, выжимая воздух вместе с жизнью. Перед глазами вертелся хаос: лохматая голова невредимого Художника, кровавая капля с пенсне, отец на охоте и мамино платье с бантиками… Уши заложило, словно Крест с головой ушёл под воду, и там, под огромной давящей толщей, он слышал, как кричат его друзья. И план… был… Скребущая по земле рука наткнулась на стекло. …провален?.. Кажется, мясо на пальцах сгорело до костей. Но это был не конец, ещё не конец. Художник говорил что-то, ещё талдычил своё над толщей воды, когда рука Креста из последних сил подняла пенсне – и шарахнула хрупкую вещицу о землю. Темнота. Свободное горло и сладкий, невозможно сладкий воздух, что прорвался в измученные лёгкие. – Полу… чи… ло… – прохрипел Крест. А затем заговорил Художник: – Что ж, мальчик. Это была хорошая попытка. Нечто вздёрнуло Креста на ноги, растягивая его, как на дыбе. И лицо врага, пахнущее кровью и тленом, оказалось вплотную. На носу сидело давешнее пенсне – расколотое, в паутинке трещин… но столь же кровавое. – Я дам тебе последний шанс. Последний шанс, Крест, – прошептал Художник, дыша смертью. – Тебе и твоим друзьям. Вы должны решить: с нами вы – или нет. Раз и навсегда решить, мальчик! У вас есть два дня на это. Креста швырнуло обратно на землю. В нескольких метрах от него кто-то стонал и кашлял. – А потом будет поздно, – договорил Художник, перед тем, как исчезнуть. *** …На следующий день, в субботу, позвонила Ириска. Крест, малость ошалевший от звонка классной в пять утра, тупо слушал претензии, ахи-охи, всхлипы и даже – немножко – угрозы в свой адрес. Ты забросил декорации, да как же так, да как мы без тебя, да завтра же генеральная репетиция, бла-бла-бла… «Знали бы вы, Ирина Карловна…» – тоскливо подумал Крест, но ничего не сказал. Что тут скажешь-то? Голова его была тяжёлой. А сейчас, после повизгиваний Ириски, она стала тяжелее раза в два. Впрочем, поразмыслив, Крест решил всё же сходить в школу. Вдруг, занимаясь творчеством, он-таки наткнётся на ту самую Идею? На душе скребли кошки. И блиц-совещание, что Туман, Чиби и он организовали в первой половине дня, до школы, не дало им ровным счётом ничего. Серолицые, потрёпанные и усталые до измождённости, некоторое время они молча сидели на скамейке в парке. Часы беспощадно тикали, но что делать, куда бежать, кому говорить – не знал никто. Да и что тут сделаешь? В полицию идти? Или в церковь? Родителям жаловаться? Ириске?.. В газетных статьях, освещавших бойню в больнице, не было и намёка на что-то мистическое. Те немногие, кто остался в живых, путались в показаниях. Полиция, ещё при их допросе, выдвигала версии о распылении сверхнового, галлюциногенного газа. Летта же, Чиби и Туман промолчали о природе Трио. И, наверное, зря. Но даже если рассказать, даже если им поверят – сможет ли кто-то победить этих монстров? Так и не придумав ничего хорошего, друзья разделились: Чиби пошла к сестре, Туман – за продуктами для мамы, Крест – в школу. Ждать друзей там, работая над декорациями. Ириска встретила его с распростёртыми объятьями. Нарядная, с блестящими, как вороново крыло, волосами и при полном мейкапе, она выглядела помолодевшей на десять лет. «Влюбилась, что ли? Или просто к Шоу готовится?» – приятно удивился Крест и поздоровался. – Ирина Карловна, вы роскошно выглядите! – добавил он. Ириска, зардевшись, махнула рукой. Мол, ой, да ладно тебе. Зайдя за классной в нужный зал, Крест огляделся. Всё было, как он оставил: наработки, наброски… Только новые коробки в дальнем углу появились, со знакомым логотипом. – Это что, от Линды? – спросил Крест и запоздало прикусил язык. Ириска уже сморщилась, словно живот скрутило. – Да. Дюрер… Дюрер спонсор нашей школы. Там ткани из её магазина, – объяснила она и добавила – сквозь зубы, в сторону: – Хоть шерсти клок с паршивой овцы… Вскоре Крест заработал над росписью. Рука привычно выводила завитки, линии, фигуры… Мысль то вилась за ними, то ускользала в сторону. Прыгала туда-сюда бесёнком на могиле. «Что же делать?» – в который раз спросил себя Крест. От закушенной губы во рту стало солоно. «Жорж. Сандра. Монти… Гоша. Саша. Матвей… Мотя? – опять, как считалка, прозвучало в голове. – Пенсне. Дудочка. Туфли. Кольцо…» Кольцо. Крест снова вспомнил речь Тумана. Как там он спросил? Что, если есть четвёртый? «Четвёртый… Тот, кто выкрал артефакты из музея». Рука дёрнулась, едва не испортив рисунок, и Крест остановился. Нет, так дело не пойдёт. Так он всю картину испортит, если поддастся нервам. Четвёртый. «Ну, допустим. Был четвёртый. Не демон, а человек. Тот, кто знал, в чём тут фишка…» Крест потёр нос и тут же испачкал его в краске. «А как он мог это знать? Служил в милиции в то время? Тогда сейчас этот кто-то – дряхлый старикан или старушка. Если кто-то из прошлого Трио? Тоже возраст будет ещё тот…» Крест тряхнул головой. «Нет. Бредово как-то. А если… – внезапная мысль заставила оцепенеть. – А если это тётя Уля кому-то рассказала? Кому-то из наших, школьников? Кто в ДК был?» Поразмыслив ещё, Крест приуныл. «Нет. Быть этого не может. Она нам-то еле-еле рассказала. Да и то считай надавили… Нет. Не то». Крест облизал искусанную губу – и чуть кисточку не уронил. «А Тайка? Сама Тайка? Может, она в больнице кому рассказала? Медсестре? Врачу? Волонтёру?» Мозг заработал с лихорадочной силой. Что-то, какая-то мысль плавала на задворках сознания, желая, чтобы он выловил её и рассмотрел, как дорогую жемчужину. И… «Летта. Летта же говорила. То есть Чиби, со слов Летты… В больнице дофига волонтёров. И Линда. И тётка из музея. И наш завуч… и… и наша Ириска…» Крест моргнул и вдруг захихикал: – Не-е-ет. Ирина Карловна? Линда? Линда, конечно, на ведьму похожа, но не-е-ет, – вслух сказал он, вновь макая кисть в баночку с краской. От подобных глупых мыслей даже настроение чуток улучшилось. Но вскорости Крест выругался: краска закончилась на самом интересном месте, придётся новую доставать. «Так, а где там новая? Кажется, Ириска говорила про запас в подсобке. Там, во второй, где всякое старьё лежит». Крест поднялся и пошёл за краской. Подсобка располагалась в конце этажа, скрываясь за неприметной дверцей, и сейчас, по закону мирового свинства, была закрыта на ключ. Крест насупился. Вот засада! Теперь тётю Улю или Ириску по всей школе искать. Злость, что копилась в нём последнюю неделю, нашла-таки выход: уже не думая, что это бесполезно, Крест со всей дури рванул ручку двери на себя. …И хлипкая дверь подалась. В замке звякнуло. Ручка двери осталась в руке Креста, выдранная с мясом. И на него, прямо из-за двери, кулем свалилось это. – Твою… твою ж!.. – поперхнулся Крест, пятясь. На потёртом линолеуме, лёжа так, что половина осталась в подсобке, истекал кровью упавший труп. Очень знакомый труп. – Наталья… Наталья из музея… – прошептал Крест. И услышал за собой смешок. – Ай-яй-яй, киндер. Что же ты наделал? Крест обернулся… Последним, что он увидел, была маленькая вспышка серебра. Кольцо «Мёртвая голова» на тонком пальце. А потом наступила тьма. «Ай-яй-яй…» – хихикнуло. И исчезло.Глава 29. Сандра. Исчезновение Силы
…Исчезнувшая капля Силы была удивительной: с её помощью можно было творить чудеса. И ведь они творили, творили, творили… После того, как друзья разделились, покинув кладбище, Сандра, спотыкаясь от усталости, побрела домой через сквер – и наткнулась на мёртвую птаху. Сердце будто ледяная рука сжала, стоило ей узнать в истерзанной, в запёкшейся крови, тушке, одного из голубей Эвана. – Ангелок? Ангелок… – заплакала Сандра, садясь рядом. Дрожащая рука тронула холодные, склизкие перья, некогда бывшие кипельно-белыми. Похоже, бедного голубя заклевали вороны. Сандра зажмурилась, чувствуя, как слёзы стекают по щекам. И вдруг поняла, что нужно делать. – Я хочу, чтобы он был жив, – прошептали пересохшие губы. Казалось, от этих слов дрогнула её тень на плитке. А потом… Тень выпустила тонкие нити, похожие на щупальца каракатицы. Извиваясь, они поднялись над серой плиткой и накрыли мёртвую птицу, точно ковром. Тушка вздрогнула, когда теневые нити прошли в неё, как трупные черви. Дёрнулась раз, дёрнулась – другой… Шмяк. И Сандра задержала дыхание, не веря своему счастью. Хрясть. И сломанное крыло стало целым. Шорох. И в бусинках мёртвых глаз вспыхнули огоньки. Голубь поднялся – грязный, кровавый… Встал на лапки и вдруг взлетел. Захохотав, Сандра вскочила и закружилась в танце. Она смеялась, пока не заболело горло, пока следы горьких слёз на лице не смылись слезами радости. Ангелок, нежно воркуя, парил над ней, роняя перья. Затем подлетел ближе, сел на плечо и легонько клюнул в мочку уха. – Хороший, – ласково шепнула Сандра, погладив его по голове. И пошла к Эвану. Как на праздник. …Тени струились по голубю, скрывая от посторонних глаз. Лишь Сандра видела его – легкого, воздушного – сидящего на плече, как у себя дома. Лишь она, давшая ему новую жизнь. Никто из медсестёр не остановил Сандру, не вскрикнул от ужаса и брезгливости. Пройдя на нужный этаж, она притормозила и решительно, не таясь, пошла к палате Эвана. Все горести были забыты. Ликование, осознание собственной силы, билось внутри неё вместе с неистовым желанием танцевать. Всё было хорошо. Всё будет хорошо. Теперь, когда у неё есть Сила, и Эван… Эван. Он лежал в палате, где больше не было никого. Он не откликнулся на её приветствие, будто не услышал. Веки были закрыты, обожжённое лицо – неподвижно. Только сипит – еле-еле сипит – слабое дыхание. – Эван… – вновь позвала Сандра. Голубь слетел с плеча и стал клевать поверхность тумбочки. – Милый, это я… Ресницы не дрогнули. Эван, лежавший на койке, был немногим краше мертвеца. Сандра стиснула холодные, как лягушка, пальцы. Упёрлась взглядом в тень у своих ног. – Я хочу, чтобы он выздоровел. Щупальца не появились. – Я хочу, чтобы он выздоровел! – громче повторила Сандра. Голубь курлыкнул и, оставив на тумбочке грязное перо, вылетел в окно. – Я хочу… – набрав в грудь побольше воздуха, опять начала Сандра. Она не знала, сколько раз повторила это, пока не явилась медсестра. Когда Сандру выставили вон, она ещё долго стояла у дверей больницы, и с губы её, закушенной до боли, вниз брусничинами капала кровь. «Аванс. Вы получите силы. Чуть-чуть», – вспомнила Сандра. Она вышла из ворот больницы и остановилась, стоило лишь оторвать тусклый взгляд от земли. На пути её стоял Игорь: руки в карманах, улыбка до ушей… Не предвещающая ничего хорошего улыбка. Сандра заледенела. Игорь заговорил: – Кажется, я запрещал тебе ходить сюда, пташка? Горло сдавило – ни слова, ни хрипа. Усмехнувшись, Игорь шагнул к ней вплотную. Пахну́ло «Шипром». – Кажется, я говорил, чтобы ты забыла его? – Игорь, я… Игорь схватил Сандру за предплечье – резко, сильно – и оскалился ей в лицо. – Забыла, как меня зовут? – Иг… Игорёша, прости… «Тени! Тени, помогите!» – возопил внутренний голос, но никто его не услышал. – Простить? После такого? Сандра дёрнулась, но её держали крепко. Прохожие спокойно шли по своим делам, изредка бросая взгляды на парочку: бледная девушка, красивый молодой человек. Вон, как бережно держит её за руку, приобнимает… – Пусти! Больно! – прошипела Сандра. – А мне, мне не больно? Говоришь, что будешь слушаться, а сама… Ай-яй-яй, пташка… Пальцы – жёсткие, как гвозди, – потрепали Сандру по щеке. – А раз ты так непослушна – придётся наказать, – весело добавил Игорь. – Накажи! – с жаром воскликнула Сандра. В сердце билось отчаяние. – Накажи, только не… – Только не – что? – вкрадчиво спросил Игорь и засмеялся. – Только не трогай бедняжку Эвана? «Помогите!!!» – Игорёша, пожалуйста… – Нет, пташка. Не прокатит. Сегодня ты видела его живым последний раз, – сказал Игорь, отпуская её. – Пожалуйста!.. Но Игорь, отсалютовав невидимой шляпой, уже вразвалочку пошёл прочь. Взвыв, Сандра бухнулась коленями в пыль и зарыдала. Лишь спустя пять минут, утерев глаза, она увидела, что в стороне лежит мёртвый голубь. *** Считается, что убивать людей непросто. Но, видимо, всё зависит от того, кого убивать, думала Сандра. И за кого… Ведь убивали же на войне фашистов? Когда друзья обсудили мрачный план, и Сандра приготовилась, всё произошло быстро, как в кино. Сама ситуация была трагикомично-киношной. Филька этот, шпана недалёкая… наживка в виде красотки. Старательно хихикая, Сандра шла вместе с парнем, что не переставая лапал её. Дышал вонючим дыханием в шею, стремясь побыстрее забраться под юбку и отодрать как следует. Сандра терпела. Заставляла себя терпеть, думая только об Эване… и предстоящем деле. Всё вышло гладко. Её не стошнило при виде крови и кишок. Небывало ожесточившись, Сандра смотрела, как белолицые Жорж и Монти в четыре руки расчленяют тело. Берут всё, что надо, и закапывают останки. Шматок мяса и кожи покоился у её ног вместе с туфельками. Сандра наклонилась и взяла ещё тёплую плоть в руки. Демон принял их подношение. На сей раз всё получилось. И когда они, переодевшись в чистую, загодя подготовленную одежду, отмыв руки водой из бутылок, спрятанных там заранее, уходили с кладбища, в мыслях каждого билась лишь одна, ликующая фраза: «Мы победили». Но они ошибались. *** Сандра спала как младенец и первый раз за много-много недель проснулась бодрой и отдохнувшей. Улыбнулась лучу солнца, что проник в окно, потянулась до хруста в позвонках… И быстрей помчалась завтракать. Голодный живот урчал амурским тигром. – Эк ты наяриваешь, мать, – заметил брат, появляясь на кухне. Сандра, набившая рот яичницей вперемешку с колбасой, ответила невнятным приветствием: – Бдобрфое уфро! – И тебе, и тебе, – кивнул Алексей, присаживаясь рядом. Повертел в пальцах солонку и внезапно взглянул на Сандру в упор. – Слушай, сестричка… тут такое дело. Даже не знаю, как тебе сказать. Сандра сделала могучее глотательное движение. – Уф! – выдохнула она и с улыбкой посмотрела на брата. – Да говори, чего молчишь? Настроение было замечательным. Ещё вчера, обретя новые силы, Сандра успела вызвать теневых защитников, что проникли в больницу. Плоские, двумерные, они преданными псами засели у палаты Эвана, оберегая его покой. Теперь никакой Игорёша и его прихвостни ему не страшны. Никто не пройдёт, кроме врачей и медсестёр! – Да я про Игоря, – помявшись, всё-таки сказал Алексей. – Понимаешь, я знаю… знаю, что он… В общем, он с другой девчонкой мутит и… Сандра расхохоталась, выронив кусочек колбасы. Брат, удивлённый такой реакцией, резко умолк. – Да я в курсе, расслабься, Лёша, – отсмеявшись, сказала Сандра и похлопала его по руке. – Ничего страшного. – Ничего? Хм. Ну ладно… Ты вообще заметила, что он в гостях у нас бывать перестал? – Ну и к чёрту его! – на всю кухню прокричала Сандра и вновь заливисто расхохоталась: – К чёрту, к чёрту, к чёрту! – Странная ты сегодня… – А настроение хорошее! – Да? Ну замечательно. Рад за тебя, – сказал Алексей, глядя на неё с лёгким беспокойством, и, подумав, добавил: – А девица та непростая. Говорят, батя у неё круче нашего, так что… так что свадьба ваша под ба-а-альшим вопросом. – Переживу! – перебив, весело сказала Сандра. Доев, она вымыла посуду, чмокнула брата в нос и побежала в свою комнату. К туфлям. Они ждали её в старой коробке, надёжно прикрытой тенями от посторонних глаз. Выделанная кожа, ещё вчера покрывавшая тело гнусного Филиппа, была мягкой и тёплой, как новорождённый котёнок. Некоторое время Сандра любовно гладила туфли самыми кончиками пальцев, затем надела. Ни одна обувь не сидела на ней так хорошо. Не облегала ступню второй кожей: так плотно, бережно… деликатно. Стоило пристукнуть каблучком, и тень, лежащая на паркете, оживала, готовая исполнять её желания. В этих туфлях Сандра совсем не чувствовала усталости, не чувствовала страха. Точно Золушка, попавшая на свой первый бал, как Наташа Ростова, Сандра кружилась в комнате, залитой ослепительно-ярким светом, и тени, взлетая с пола, обвивали её руки нежными лентами. Нет страха. Нет слабостей. Нет унижений. Эван под защитой, Эван исцелится, и она… «Чего ты желаешь?» Сандра вдруг поняла. Резко остановившись, она приказала теням обвить туфли и побежала к Зойке. Та открыла не сразу, а, открыв, вздрогнула. – Сашк, ты чего… такая? – Какая? – хохотнула Сандра и крутанулась вокруг своей оси. Взгляд чуть раскосых глаз умолкшей Зойки скользнул по новым туфелькам, скрытым тенями так, что походили на туфли из серой замши. – Ну… с сумасшедшинкой, что ли. Как кошка после валерьянки. – Кошка? Ах-ха-ха! Отсмеявшись, Сандра подалась к Зойке столь резко, что та невольно отпрянула. – Зой, мне бы платье новое! И чуток помадки! – Опять? – ужаснулась Зойка. Сандра молча показала ей деньги. – Ну ладно… Пошли, приодену тебя. Вскоре Сандра, вместе с Зойкой пришедшая на запасную квартиру, уже вертелась перед зеркалом. Юбка-колокольчик, обнажённые плечи… Причёска, макияж… А краше всего – туфли. – Спасибо, Зой! – Сандра звонко чмокнула подругу в щёку и, не успела та опомниться, помчалась к выходу. Сердце билось в груди, как птаха. Сандре было плевать на вскрики прохожих. Упиваясь их вниманием, она промчалась по улице в лихом танце; выскочив на набережную, потанцевала буги у фонаря. Голуби – живые, серые, словно крысы, – летели за ней, будто воздушная армия. «Свобода! Сила!» Сандра хохотала, отдавая танцу всю себя. Ноги не чувствовали боли и усталости, ей хотелось крутиться волчком, прыгать и летать, как птица. «Волшебные туфельки! Волшебное кольцо! Ха-ха-ха!» Сандра пинком распахнула входную дверь и прокричала с порога: – Я дома! Влетев в зал, она услышала, как вскрикнула мама. Брат, сидящий в кресле, моргнул. Отец же… – Александра!.. Сандра вытянулась во фрунт, как солдат на плацу. Но вдруг фыркнула: – Нет, папа! Сандра! И я делаю, что хочу! Захохотав, она раскинула руки и закружилась в танце. «Что хочу! Всегда, что хочу, навсегда, что хочу…» – Ты что творишь?! – проорал отец, подскочив к ней. – Что хочу, папа! – засмеялась Сандра ему в лицо. Удар. Смех оборвался, в глазах потемнело. В следующий миг Сандра, с багровой щекой, уже поднялась на ноги. Уже без улыбки. С взглядом, наведённым на папу, точно прицел. – Шлюха размалёванная, – выплюнул он, с ненавистью глядя на неё. – Идиотка! От ног Сандры гадюкой метнулась тень. Отец заорал и начал валиться, царапая незримую удавку на шее. Мать завизжала. – Врача! – заорал Алексей. Сандра взмахнула рукой, и тень исчезла. Глаза отца, налитые кровью, остановились на ней. – Ведь… ма… – прохрипел отец, силясь поднять дрожащую руку. Вытянуть указующий перст. – Ведь… ма! – А вот и нет! – прокричала Сандра и показала ему язык. Хрипло захохотав, она развернулась и вылетела из квартиры – только её и видели. Простучали по лестнице волшебные каблучки, и Сандра, выбежав на волю, всей грудью вдохнула пьяняще-свежий воздух. «Он получил по заслугам! Что заслужил! Давно заслужил!» Лица родных, искажённые страхом, легко стёрлись из памяти. Пританцовывая, Сандра прошлась по улице, притягивая взгляды. И, наткнувшись на парочку, вспомнила об Игоре. «Незавершённое дельце! Ха-ха!» – Игорь, Игорь, Игорёша, – пропела Сандра с коварной улыбкой. – Получи, что заслужил… Сандра развернулась на каблуках и пошла в сторону его дома. В голове, кирпичик за кирпичиком, складывался план. Вот она входит в подъезд, вот поднимается по лестнице… нажимает кнопку звонка… Дохлая кошка на дороге спутала все мысли. Сандра остановилась. Затем тронула её носом туфельки. Вялое мёртвое тельце. «Чёрта с два! Сейчас будет жива!» Сандра отдала мысленный приказ… Но кошка не встала. Не ожила. Сандра нахмурилась. Эй, чего тормозим, тени? И вдруг заметила, как маленький мальчик, что стоит с мамой у киоска с мороженым, в явном страхе смотрит на её туфли. Потом дёргает мать за руку. – Ма-ам? А что у той тёти за… Сандра не стала ждать, пока его мама обернётся. Похолодев, она быстрей двинулась с места. Застучали каблуки. «Не может быть, не может!..» – внезапной паникой прозвучало в мыслях, и Сандра ещё раз призвала тени. И снова не вышло. Всё ещё не веря, Сандра свернула на другую улицу и пошла – почти побежала – к квартире Жоржа. Спустя минуту она увидела и Жоржа, и Монти, что брели ей навстречу. Лица их были мрачными. *** – Он опять нас обманул, – процедил Монти, пока они шли к кладбищу. Жорж нахмурился. – Не может быть! Мы всё делали по правилам, разве нет? Монти не ответил. Лишь сильнее стиснул в руке костяную дудочку. – В прошлый раз Сила закончилась быстрее. В этот раз всё было по-другому. Значит, на третий раз… – Он запросит ещё? Новую жертву? – перебив старшего, спросил Монти. Жорж промолчал. Сандра же, стуча каблуками, задумалась. Что, если Монти прав? Что демон так и будет требовать с них жертвы? Новые, и новые, и так до бесконечности… «А ты готова к этим жертвам, Плясунья? – спросил вкрадчивый голосок в голове. – Ты же хочешь Силы, без неё теперь никак, да?» Сандра сглотнула. И вдруг, со вспышкой леденящего ужаса, поняла, что раз тени пропали, не отвечая на её зов, то они пропали и из больницы Эвана. И теперь защита… – Быстрее! – прокричала Сандра, срываясь на бег. Переглянувшись, парни побежали за ней. Вскоре они стояли на том самом месте. Шкатулка, кольцо – и демон, наконец. «Я знаю, что привело вас, Трио. Я почувствовал». – Почему Сила исчезла? – спросил Жорж. «Потому что наша связь не так крепка, как мы думали, Художник… Я ещё слаб. Нужна…» – Ещё одна жертва? – с нервным смешком перебил Монти. «Ты прав, Менестрель. Но не только она». Хмурясь, друзья слушали новые указания демона. Артефакты, сотворённые ими, следовало закопать вместе с кольцом. Так, напитываясь Силой, они должны долежать до полнолуния, в которое демон обретёт особую мощь, и в день, когда луна станет полной, им нужно принести новую – последнюю – жертву. «Тогда вы сможете освободить меня. И вместе мы свернём горы, моё Трио…» Жорж посмотрел на Монти, посмотрел на Сандру. И кивнул: – Хорошо. Сбегав за подходящей коробкой и новой обувкой для Сандры, Жорж аккуратно уложил в неё кольцо, пенсне, дудочку и туфли. Сандра не делала ничего: только наблюдала, как друзья копают яму под тисом, а после – закидывают её землёй. На душе было скверно. Настроение испортилось, и улыбка, от которой прежде трескались губы, давно исчезла с её лица. Мало-помалу в сердце проскальзывал страх. «Эван. Игорь. Папа. Что я наделала?..» – Когда там полнолуние, не помните? – со вздохом спросил Жорж на обратной дороге. Они уже отошли от места, где спрятался демон, и теперь брели с кладбища: Жорж – усталый, Монти – угрюмый, Сандра – печальная. – Не знаю, – ответил Монти. – Ладно, у Греты спро… шу. Жорж резко остановился. Следом встал и Монти. Сандра, до этого смотревшая себе под ноги, дрогнула и подняла глаза. – Что такое? Но ответили ей не друзья. – Привет, пташечка, – услышала Сандра. И охнула, заметив впереди фигуры.Глава 30. Туман. Сладкая женщина
…Фигурки спешащих мимо него людей странно расплывались. Их скрадывал туман, то и дело наползавший на усталые, воспалённые глаза. «Туман в тумане. Как ёжик. Анекдот просто», – попробовал усмехнуться Туман, но не вышло. Идя по мостовой, он то и дело спотыкался, как пьяный. Усталость, что на краткий срок сменилась бодростью от крепкого кофе, вновь напала на него исподтишка. «Ещё бы. Плясунья, потом – Мачеха… Как тут копыта не отбросишь». Туман на минуту остановился и зажмурил глаза. «Терпи. Нужно терпеть. Нужно делать что-то. Что-то придумать». И это «что-то» нужно было придумать скорей. Срок, данный им Трио, истекал завтра. Прямо после генрепитиции Шоу. «Только Ириски нам не хватало…» – поморщился Туман. Позвонив ему, как и Кресту с Чиби, классная применила всё возможное красноречие, чтобы избранные ученики обязательно явились в школу и помогли ей. Туман вздохнул и продолжил путь к магазину. Утренняя, добрая и здоровая мама выдала ему целый список того, что следовало купить. После нужно было зайти за сестрой, гостившей у тёти Ани (эта глупышка телефон дома забыла – не позвонить, не предупредить), а затем – стиснув зубы – идти на репетицию. То, что там были друзья, радовало Тумана ой как мало. Стоило вспомнить о них, как на ум приходило мерзкое Трио. «Плясунья. Сандра. Саша, – мысленно повторил Туман, заворачивая за угол. – Как тебя победить?..» В памятный день, когда не сработала их ловушка, он так и не смог пырнуть девушку – нет, монстра, мертвячку! – ножом. Попытался столкнуть на землю, угрожая иконой, но не вышло. Порыв ледяного ветра – и Плясунья сама толкнула его, опрокинув на чью-то могилу. Вид её был ужасен: губы почернели от ярости, по платью и ногам заструилась тёмная, венозная кровь. – Как ты мог?! – прошипела она, стискивая на его горле холодные, в перчатках из паутины, руки. – Остановись… Сандра… ос… тановись… – прохрипел Туман. – Я больше не Сандра! – прорычала она, усиливая хватку. И вдруг всхлипнула. Отпустила. – И ты не Эван, – услышал Туман. – Эван мёртв. Давным-давно мёртв, и я… Плясунья осеклась, глаза её багряно сверкнули. В одну секунду она оказалась подле Тумана и вновь, с новыми силами, впечатала его в землю. Казалось, ещё мгновение – и он провалится сквозь неё, чтобы спиной удариться в чей-то старый гроб. – Обманщик, – прошипела Плясунья. – Лжец! Перед глазами вспыхнули круги. Чёрно-красные, они стали вертеться, как перекати-поле. Кислород заканчивался. Заканчивалась жизнь. И когда Туман почти ускользнул в темноту – Плясунья отпустила. Исчезла призраком, оставив на его груди пару кровавых капель. Им дали время. Последний раз. «Последний», – подумал Туман, сжав зубы. Что же делать, Господи? Туман зашёл в гипермаркет и на автомате заполнил корзину. Рассчитавшись, он чуть не забыл про сдачу (сердобольная кассир помогла) и медленно, нога за ногу, побрёл домой. Что делать, что делать… Извечный философский вопрос. Впрочем, нет. Весьма и весьма насущный. Туман покрепче перехватил ручку пакета и едва не остановился от внезапной мысли. А что если… если привлечь волонтёров? Команду целую? «Ага. И как ты себе это представляешь? – съехидничал внутренний голос. – Здоро́во, ребят. Я тут узнал, кто людей убивает. Только это не совсем человеки, ага. Поможете их победить?» Даже если они поверят, даже если они вооружатся клинками, закалёнными святой водой, крестами и иконами… где гарантия, что Туман не приведёт их на верную смерть? «Но если Трио не остановить…» В сердце вонзилась тупая игла. Всё ещё думая обо всём этом, Туман открыл дверь в квартиру – и напоролся на звенящую тишину. – Э… мам? Никакого ответа. Туман замер. И, встрепенувшись, сорвался с места, живо представив самое плохое. «Трио… Плясунья… Нет!» Влетев в комнату, Туман чуть не споткнулся о тело. Кажется, он закричал, но из горла не донеслось и звука. «Мама!!!» Туман бросился на колени. Трясясь, проверил пульс. «Жива!..» – Мам… Мам! – хрипло позвал он, но мать, лежащая на боку, рядом с опрокинутой вазочкой конфет, осталась неподвижной. Кожа её была пепельной, сердце билось слабо… Но всё же билось. Туман вытащил телефон и потными пальцами набрал «03». Позже, стоя рядом с врачом, он кусал губы. Конечно же, пришлось рассказать всё: и о её фобиях, и о Мачехе… Помещённая в отдельную палату, мама лежала на койке, накрытая тонким одеялом, и походила на слабое, срубленное деревце. Что с ней – врачи не знали. – Как… не знаете? – спросил дрожащий Туман, впервые услышав это. Врач нахмурился, стал сыпать латынью. Мол, похоже на это, но не оно, есть признаки того-то, но неявные. Впрочем, нужны анализы, дополнительные данные… Пока что всё выглядело так, словно мама резко впала в кому. Ни с того, ни с сего. – Идите домой, молодой человек. Отдохните, – врач похлопал Тумана по плечу и мягко, но настойчиво повернул к выходу. Пришлось подчиниться. Туман не помнил, как вышел на улицу. То, что было после больницы, стало каким-то смазанным. Наверное, от слёз, что, прорвавшись, всё же потекли по щекам. «Папа ушёл. Мама… Господи, мама…» Туман очнулся возле дома тёти Ани. «Алёнка. Надо сестру забрать». Кое-как приведя себя в порядок, Туман нажал кнопку домофона. Спустя секунду раздался щелчок: сняли трубку. – Тёть Ань, это я! Ваня! – Здравствуй, здравствуй… – прошуршало в динамике, и запиликал сигнал открытия двери. Когда Туман поднялся на нужный этаж, квартира уже была открыта. Тётя Аня стояла в дверном проёме, как часовой. Увидев его, она приложила палец к губам – ш-ш-ш! – и поманила к себе. – Заходи скорей! Только тихо! Алёна спит. «И хорошо, что спит. Я ведь ещё не знаю, как ей про маму сказать…» – подумал Туман, надев знакомые тапочки. Ботики Алёнки стояли рядом, выравненные, как по линейке. Её курточка, пропахшая сладким, висела на старомодной вешалке. Туман с трудом подавил чих: запахи патоки, мёда и шоколада, смешиваясь в причудливый коктейль, шибали в нос с невероятной силой. «Сладкая женщина», – бывало, добродушно смеялась мама, получая очередной гостинец от тёти Ани. – Что-то случилось? На тебе лица нет… Туман кивнул. У губ сложились горькие складки. – Мама, – сказал он – и не смог продолжить дальше. Тётя Аня нахмурилась. – Так, – произнесла она и скомандовала: – Пошли на кухню, расскажешь. Туман послушно пошёл, куда было сказано. Там, на кухне, он и рассказал всё. Тётя Аня, побледнев, внимала ему с повышенным вниманием. Ахала, охала и подливала чай. – Пей, тут мелисса и мята, успокаивает… Ты, главное, не нервничай. Всё будет хорошо. Туман заставил себя сделать глоток. На его счастье отвар был несладким, приятно холодящим горло. «И правда… хорошо». – Тёть Ань, я не знаю, что будет. Мне… мне страшно. – Успокойся. Съешь конфетку и полегчает. Сахар, энергия… Тётя Аня закинула в рот марципановый шарик и блаженно прикрыла глаза. Помедлив, Туман последовал её примеру. Вкус миндаля, растёртого с сахарной пудрой, обволок язык, лаская все рецепторы. – Удивительно, – вдруг улыбнулся Туман. – Я и не думал, что это так вкусно. Тётя Аня в кои-то веки ответила на его улыбку. – Ну вот и славно. Бери ещё. – Спасибо, – кивнул Туман, заглатывая второй сладкий кругляш, и стал подниматься. – Ты куда? – захлопала ресницами тётя Аня. – Алёнку будить, – удивился её удивлению Туман. – Время уже… Домой отведу, дел ещё по горло. – Подожди! Но Туман уже шёл в зал. – Алён! Вставай, кукла! Нам… Белые уголки рисунков, торчащих из папки. Аккуратно, «по росту» сложенные карандаши. Пустой диван. – Алён?.. Туман повернулся к подоспевшей тёте Ане. – Я её в спальне положила, – кивнув в сторону двери, сказала она. – Пускай поспит, чего ты! Не буди ребёнка! – Нет, – мотнул головой Туман, направляясь к комнате. – Извините, но нам пора. «У меня дело. У меня Трио. У меня…» Пустая кровать, застеленная покрывалом без единой складочки. – Тёть Ань. Тёть Ань, а где моя сестра? – медленно спросил Туман, столь же медленно поворачиваясь. Он ещё не завершил движения, когда это произошло. Что-то щёлкнуло в ушах, как в домофоне. Комната стала белёсой, точно кофейная пенка, а тётя Аня… Тётя Аня глянула на наручные часы и улыбнулась Туману во все тридцать два зуба. – Всё, – сказала она, скрываясь в молочной пелене. – Отгулял, засранец. И Туман потерял сознание. *** Кто-то пел песенку. Странную, незнакомую песенку на чужом языке, но знакомым голосом. Туман заворочался. Тело не слушалось: кисельное, как медуза, выброшенная на берег, оно беспомощно переваливалось туда-сюда. Запястья жгло, будто их обвязали колючей проволокой, ресницы слиплись, словно кто-то плюнул в них жвачкой, а голова… голова гудела, как колокол. «Тётя Аня… Алёна… Я…» Песенка оборвалась. – Очнулся! Липкие, горячие пальцы схватили за подбородок, впиваясь ногтями. – Скажите: «А-а-а»… – издевательски пропела тётя Аня, пытаясь открыть рот Тумана. Он дёрнулся, ещё не понимая и, в то же время понимая, что не должен, не может поддаться ей. Нельзя! – Открывай! – рявкнула тётя Аня, добавив нечто забористое по-немецки, и вцепилась Туману в волосы. Вскрикнув от боли, он приоткрыл рот – и в него тут же плеснули какое-то варево. – Глотай, Ванюш-ш-ша… глотай, – шипя, приказала тётя Аня. – Хуже будет! Алёнке твоей хуже! «Нет! Нет…» Содрогнувшись всем телом, Туман проглотил, что дали. Нутро тут обожгло, словно кипятком. Из глаз Ниагарой хлынули слёзы, разлепив ресницы и вернув зрение. Тётя Аня жадно пялилась ему в лицо. Корчась от боли, Туман видел, до чего исступленно она упивается его страданиями. Жилка, что проступила на носе, белевшем в пяти сантиметрах от его, дрожала. «Ведьма, – медленно, мучительно проползло в мозгу. – Липкая ведьма из Пряничного домика…» – Алёна… где… моя… – Не здесь, придурок. – Она… он-на… – Жива. Пока. Тётя Аня отодвинулась – и раздвоилась; в желудке словно заворочался морской ёж. Встав на ноги, тётя Аня отошла к дивану, чтобы взять Алёнкин альбом с рисунками. Стоило открыть его, и изрисованные листы мёртвыми бабочками слетели на пол. Корчась, Туман упал на бок рядом с одним из них. Со зрением снова случилась беда. Как ещё объяснить то, что на рисунке восьмилетней девочки обнаружилась свастика? «Что… что там написано?» – напряжённо сощурился Туман. – Смерть жидам, – с удовольствием прочитала тётя Аня, подобрав рисунок. И, повернувшись к пленнику, добавила: – И русским! Острый нос туфельки врезался Туману в рёбра. Затем – в пах. И ещё раз, по кругу. А потом стемнело. – Эх, Ваня, Ваня… Какой же ты червяк, – услышал Туман спустя целую вечность. Судя по карамельному амбре, тётя Аня опять сидела рядом на корточках. Издевалась, царапая когтями подбородок. – Сестрица-то получше будет, со стержнем. Не то, что ты. – Вы… – просипел Туман, силясь открыть глаза. – Вы и её… – Била? Нет. Я её любила. И люблю, – сказала тётя Аня. – Ч-что?.. Зрение немного вернулось. Двойная тётя Аня сидела в опасной близости от него. Гадюка, готовая ужалить. – Да, люблю. Она умница. Впитывала знания как надо. Хорошая ученица, – добавила тётя Аня, беря с пола нож. – Но своих внуков я люблю больше! Туман вскрикнул, когда лезвие распороло ему кожу на руке. Кровь щекотно потекла, марая линолеум, и тётя Аня подставила под рану пузырёк. – У вас… у вас же нет… – выдохнул Туман, изо всех сил пытаясь отползти. – Внуков? Нет. Верно. Ты прав, – бесстрастно сказала тётя Аня. – Но знаешь, Ванечка… Если Бог не дал внуков… даст чёрт. – Вы… вы сошли… – С ума? – вновь договорила за него тётя Аня и расхохоталась. Капли её слюны брызнули Туману на щёку, и мокрое от крови лезвие плашмя прижалось к коже. – Может быть, – прошептала тётя Аня, блестя выпученными глазами. Заговорила быстро-быстро: – А может и нет. Но я попробую. Сделаю всё как надо! И я получу, что хочу! Чего жажду! Почему кому-то – всё, а кому-то – ничего? А? А, Ваня? Почему твоей матери досталось всё? – Ч… что – всё? – прохрипел Туман, силясь встать. – Вы – чокнутая! Ведьмин хохот. Нож у лица, что повернулся к щеке лезвием. – Твой отец. Ты. Алёна. Мой агнец-ангелочек… Ей всё, а мне? А мне и моей дочке?! – Чокнутая! Тётя Аня со смехом отвесила ему пощёчину. – Иван-дурак! Весь в мамочку! Жаль, явился рано. Я так мечтала, чтоб она сдохла… – В-вы?! – ахнул Туман, и двоящаяся, странно-голограммная тётя Аня ухмыльнулась. – Дошло? Хорошие у меня конфетки, правда? С чудесным эффектом… «Берсерк», называются. Неплохо я повеселилась! «Она травила и мучила маму. Это. Она. Травила…» Туман рванулся, от гнева обретя силы. – Назад! Остриё ножа упёрлось в кадык. – Чего удумал, Ваня? Туман сглотнул, прожигая ведьму ненавидящим взглядом. – Победить меня? – хихикнула тётя Аня и царапнула его горло ножом. – Нет, милый. Не получится. Скоро мне станут доступны такие силы – м-м-м… «Силы?..» – окаменел Туман. Тётя Аня облизала не накрашенные губы. – Жаль, что на тебя запала Плясунья. – Вы… Так это всё из-за Трио? – ахнул Туман. – А не совсем дурак! – хохотнув, заметила тётя Аня и небрежно потрепала его по щеке. – Верно, верно, Ванечка… Я стану четвёртой. Я! А не та… – тётю Аню вдруг перекосило от злости, – …не та дурында, которой просто повезло! Он сказал, что я важнее! Что я избрана! Он убьёт её. Или я убью! Да, хоть бы мне позволил!.. «Безумна. Абсолютно», – подумал Туман, пытаясь сдёрнуть верёвки с запястий. Взгляд тёти Ани приобрёл отсутствующее выражение, она чуть опустила нож. Если метнуться… – Я смогу всё, – пробормотала тётя Аня, сжимая и разжимая пальцы. Рукава её блузы были засучены, и Туман вдруг увидел на её руках давние шрамы, которые, казалось, шевелились от пульса. – Подчиню Трио. Подчиню демона. И отомщу… И за родных отомщу… и за отца, хоть он и… – тётя Аня осеклась, болезненно поморщилась. Но, вдруг улыбнувшись, добавила: – И за своего фюрера. – Что? – поперхнулся Туман. – Что слышал, – криво улыбнулась тётя Аня, вновь упирая в него тяжёлый, как бетон, взгляд. – Думал, я лишь внуков хочу? Только об этом мечтаю? Не-е-ет… Тётя Аня подалась к нему, и Туман упёрся спиной в шкаф. – Я подчиню их. Ведь они мои, знаешь? Моё наследство! – Вы… я не… – Туфли. Дудочка. Пенсне, – прошептала тётя Аня и мечтательно улыбнулась. Улыбка её была страшной. – Плясунья. Менестрель. Художник. Демон в кольце… Их украли у моей матери, вместе с другими вещами. Давно, при переезде… А теперь они нашлись. Пробудились! И я получу всё, что хочу! И отомщу за всё, за каждую мамину слезинку! Я, – тётя Аня задохнулась от переполнявших её чувств, – я уничтожу всех жидов, всех русских! Всю мразь уничтожу, которой не место на земле!.. Тётя Аня истерически расхохоталась и опять запела песенку по-немецки. Туман рванулся вперёд. Удар – и левый глаз будто взорвался. – Ц-ц-ц, какой борзый! – хихикнула тётя Аня, убирая кулак. Заливаясь слезами, Туман съёжился в комок. Хотелось нырнуть в безопасную темноту, отчаянно хотелось потерять сознание, очнуться в своей комнате – чтоб мама, Алёнка, папа… – Жаль, нельзя тебя убивать. По крайней мере, пока, – вздохнула стоящая тётя Аня. Приоткрыв правый глаз, Туман разглядел, как она идёт к тёмному комоду, где расположился алтарь. Над ним, на невинных обоях в цветочек, висел чёрно-белый портрет Гитлера. Тётя Аня подобострастно зашептала что-то на немецком. Взяв склянку с кровью Тумана, ополовинила её на алтарь. – У вас… ничего… не выйдет! – проскрежетал Туман, пытаясь сесть. – Дурачок. Уже вышло. – Крест… мои друзья… мы сможем… – Победить Трио? – обернулась тётя Аня. – Ты сам-то веришь в это? – Мы сможем… мы… – Ничего вы не сможете, – непоколебимо уверенно сказала тётя Аня. – Ни кресты, ни иконы… никакая поповская мишура. Ничто уже не поможет. Вы не знаете, как изгонять демона. А ведь это так просто… На раз-два. Ха-ха! Смех резко оборвался: позвонили в дверь. – Хм. Кто бы это мог быть? – спросила себя тётя Аня и пошла в прихожую. – Помоги… помогите! – хрипло прокричал Туман, а затем услышал шаги. Слоновий топот. – Допрыгался, педик? – спросил знакомый голос, и у Тумана упало сердце. «Тролль». – Анна Георгиевна, а можно его?.. – Можно. Удар под дых, что последовал за разрешением, можно было предвидеть. Но Туман не предвидел. Комната исчезла во вспышке. Казалось, всё тело превратилось в единый комок боли, крови и соплей. – Только не увлекайтесь. Он нужен живым. – Ой… Простите, Анна Георгиевна. Конечно. – Приведёте его через час. И чтоб никто не видел, ясно? Я пошла, ключи на столике. – Да-да, Анна Георгиевна! Прошелестела юбка, простучали каблуки… Тишина, что настала после того, как закрылся замок, стояла недолго. – Эй, зенки открыл! – рявкнули приказ. Туман послушался. Над ним, ухмыляясь, висели три рожи: Тролль и два его другана. Любимые школьные враги. – Вы-то здесь… откуда? – не удержался Тумана. Тролль гоготнул. Схватив Тумана за грудки, помог ему принять сидячее положение и сам присел рядом. Дружки последовали его примеру: рукастые, волосатые, как гориллы. Тролль задрал рукав и гордо показал Туману предплечье. Там, на покрасневшей коже, виднелась свежая татуировка со свастикой. – Понятно, – выдохнул Туман и каркающе засмеялся, морщась от боли. – Чего тебе понятно? – Что ты – идиот. Хрясть! И Туман вновь сложился напополам, судорожно хватая ртом воздух. – Тролль, полегче, она ж сказала… – Да плевать, что она сказала! – вдруг окрысился Тролль. – Думаешь, я буду слушаться эту бабу, когда получу Силу? Да чёрта с два! – Ах вот оно что… – опять засмеялся Туман. – И ты туда же… «Силу» ему надо… Господи… «Господи… Как же Алёнка?» – с невыразимым ужасом вспомнил Туман. – А ну назад! – рыкнул Тролль, толкая его, чуть поднявшегося, обратно на пол. – Тролль… Тролль, пожалуйста… Тролль грязно выругался и отвесил ему оплеуху. – Тр… ролль… помоги… у них моя сестр… – И поделом ей! Кажется, звякнул дверной звонок. Ещё. Потом ещё и ещё раз, настойчивей прежнего. Туман, терзаемый лютой болью, едва услышал его, и при мысли о маленькой, несчастной сестрёнке, что сейчас лежит где-то связанная, испуганная до полусмерти, ему стало в сотню раз хуже. – Тролль, пожалуйста… – вновь попросил он. – Заткни пасть! – проорал Тролль, занося руку для нового удара. И тут в прихожей бабахнуло. – Какого чёрта? – спустя мгновение прорычал женский голос. – Где мама? Что вы с ней сделали?! Туман ещё успел увидеть, как вздрогнул Тролль. Как он обернулся одновременно с дружками. За ними, сверкая глазами, разъярённой фурией стояла Линда Дюрер. В руках у неё темнел пистолет. Кажется, поняв это, Туман истерически захохотал. Что было после – он не запомнил. *** – Пей, пацан, пей… Это лекарство. «Линда… Нет…» – Ну чего ты, глупый! Пей, кому говорю… Многострадальную челюсть Тумана вновь сжали сильные пальцы, но он мотнул головой и вырвался; ресницы его затрепетали. Линда Дюрер сидела над ним, пытаясь напоить какой-то отравой. «Дочка… вся в мать… Не буду!» – яростно подумал Туман. В голове играли чехарду мысли. – Глупый, ну ты чего? Я же помочь хочу! – Враньё… – прошипел Туман. – Боже! – закатила глаза Линда. – Ну хоть раны дай обработаю. Послышался плеск: Линда окунула в тазик с водой тряпочку и попыталась протереть Туману лицо. Он отпрянул. – Да что с тобой? – Не трогайте меня! – проорал Туман отползая. Но тут же замер, поняв, что его руки свободны, а недалеко, у дивана, валяются знакомые фигуры. «Она, что… прикончила их?» – подумал Туман, и его затошнило. Линда проследила за его взглядом. – Да живые они, живые. Вырубить пришлось. Туман моргнул, заметив, что битюги связаны по рукам и ногам бельевой верёвкой. Пулевых ранений, крови, на них вроде не было. – Карате, – гордо сказала Линда. – Окупились мои курсы. А что? В наше время девушкам нужно защищать себя. Тебя как звать? – резко спросила она, вновь поворачиваясь к Туману. – Что-то твоё лицо… Туман утёрся рукавом, смазывая с щёк подсохшую кровь. – Что-то мне лицо твоё знакомо, – договорила Линда – и осеклась, смертельно побледнев. «Дошло», – со злостью понял Туман и стал подниматься на ноги. Глядя на него, белая, как молоко, Линда встала тоже. – Пацан, ты кто? – Ваня, – осклабился Туман, держась за рёбра. – Ваня Туманский. Здрасьте. Линда судорожно схватилась за шею. – Кстати, как там у папы дела? Ребёночка вам ещё не сделал? У Линды вырвался странный звук, и по лицу Тумана пробежала судорога. – Я… нет… Быть не может… – А хороший вы план придумали, – усмехнулся Туман, кривя разбитые губы. – Тёть Аня маму травит, чтоб с ума сошла… Дочка её папу уводит… – Минутку! – прохрипела Линда, вытягивая перед собой руку. – Ты всё не так… – Врунья!.. – проорал Туман, кидаясь на неё. В следующий миг ему заломили руку и повалили на диван. – Нервы убрал, ясно? – пропыхтела Линда ему в ухо. – Не знаю, что ты там надумал, но… – Пустите! – Не пущу! Пока не успокоишься! Какого чёрта здесь творится?! – Свою мать спросите! – прокричал Туман и его отпустили. Перевернувшись, Туман увидел, как Линда с перекошенным лицом смотрит на кровавый алтарь под портретом Гитлера. Как, покусывая губы, обводит комнату взглядом и снова смотрит на него. – Мама опять взялась за старое, да? – спросила она и хихикнула. Похоже, не один Туман был близок к истерике. – Опять. Боже… Ну почему… – Она внуков хочет, – сказал Туман, глядя на неё. – И подчинить демона. Она украла мою сестру. – Что? – Она украла мою сестру! – прокричал, повторив, Туман и бросился к Линде. Оцепеневшая, она даже не отпрянула, когда он схватил её за плечи. – Где Алёна?! – Я не знаю! – Врёте! – Не знаю!.. – вырвалась Линда, тяжело дыша. – Я не знаю, где твоя сестра! И где моя мама – тоже. Телефон вне зоны или отключен, понимаешь? Я сюда вломилась из-за этого. На звонки не отвечает, за дверью – крики… Эти вот на меня бросились… Бандиты недоделанные. Туман на мгновение замер. Потом шагнул к Троллю и, присев, стал его тормошить. – Очнись, сволочь, очнись… Тролль замычал, выпустив пузырёк слюны. Но вот дрогнули ресницы, открылись блёклые глаза. – Эй! Эй, слышишь меня? Рядом присела всё ещё бледная Линда. – Где моя сестра? Глаза Тролля с трудом сфокусировались на Тумане, и губы его выплюнули: – Пош-шёл нах… В следующий миг дуло пистолета упёрлось ему в середину щеки. – Где его сестра? – прозвенел голос Линды. Тролль вздрогнул и, похоже, полностью пришёл в себя. Как тут не прийти, когда в лицо тычут оружием? – Я н-не… да я не знаю! Линда взвела курок, и Тролль сорвался на визг: – Не знаю!.. Это всё Георгиевна! – Где она? Где моя мать? – Да почём мне знать?! Дала задание, а сама умотала! – Какое задание? – Его притащить, чтоб не рыпался! Вот его! Не надо, отпустите ме… Туман сграбастал воротник Тролля, притягивая к себе. – Куда притащить? – Да в школу! – В школу? – повторив, нахмурилась Линда. – Какую? – Нашу школу! Мою! Туман отпустил Тролля. Какая-то мысль пролетела на краешке сознания и исчезла, обдав его мертвящим холодом. Некое ускользнувшее осознание. – Значит, в школу, – сказала Линда, вырвав его из мыслей. – Ты со мной? Туман молча посмотрел на неё. – Ваня, ты со мной? Туман отвёл взгляд. Опять взглянул. – Поехали, – с нажимом сказала Линда. – Мы время теряем! В пути всё обговорим, о'кей? Туман сжал кулаки – и резко кивнул. …Когда щёлкнул ремень безопасности, и «BMW» взревел бешеным зверем, Линда бросила одно-единственное слово: – Рассказывай. И он рассказал. Про маму и папу. Про Алёнку и себя. Про тёти-анины конфеты и коробку с артефактами из ДК. Про Трио и ловушку. Про жажду внуков и чуму на другие народы. Всё рассказал, как на духу. И чем больше Туман рассказывал – тем сильнее белела Линда. Тем крепче сжимались её пальцы на руле. – Наследство, – наконец, выдохнула она. – Бабушка Грета… Так это правда. Трио настоящие! – И они убивают, – добавил Туман, пытаясь дозвониться до Креста. Телефон Чиби, уже проверенный, не отвечал. – Чёрт, Крест, и ты вне зоны, что за… – Крест?! – вдруг притормозила Линда. – Ты про Кристиана? – Да, мы друж… – Он пропал вчера! Его отец с собаками ищет! – Как… пропал? – тупо переспросил Туман, медленно опуская руку с телефоном. – Он же вчера в школу пошёл, а мы… Туман сглотнул. – Да, и в школе спрашивали. Ирина сказала, он отработал – и ушёл. И… Линда осеклась. «Смс нет со вчерашнего. Звонков тоже. Они бы обязательно позвонили! Ещё вчера! Ведь я не пришёл. А сегодня генеральная, и время истекает, и… Ириска… Ириска…» – Вань, – вдруг спокойно сказала Линда. – Мама говорила о какой-то дурынде, да? Что, если… – …это – Ириска? – прошептал Туман. Ириска, что относила артефакты в музей. Ириска, что придумала Шоу. Та, что выбрала их троих: Тумана, Чиби и Креста. Любимцев Трио. Намеренно? – Сегодня генеральная репетиция. Там будет вся школа: и дети, и родители, – не своим, сиплым от ужаса голосом договорил Туман, и Линда, прибавив скорость, проскочила на красный. По виску её заструился пот. «И дети, и родители… и Трио». – Жертвоприношение, – процедила Линда, сморгнув слёзы. – Они хотят убить их всех!Глава 31. Монти. Жестокое поражение
…Их всех изменили. Монти ощутил это сразу, как только пришёл в себя. Словно сердце вдруг стало биться медленней, а внутри пулей засело знание: теперь ты можешь больше. Теперь ты можешь почти всё. «Это – аванс, дорогое Трио», – тогда прошелестел демон. Сейчас Монти не мог вспомнить, о чём он говорил с друзьями. Все они разошлись по домам, каждый – в свою сторону. И каждый – по-своему справляясь с потрясением. Очнулся Монти, услышав знакомый голос: колокольчик из хрусталя. Рука тут же стиснула флейту крепче. «Рита. Куколка…» Она шла впереди, под руку с неказистой подружкой. Заливисто смеялась, наслаждаясь жизнью как всегда. Но вот девушки остановились. Расцеловались, прощаясь, и Рита пошла влево. Монти облизал губы и тенью скользнул в переулок: перехватить. Спустя минуту он выскочил перед ней, как чёртик из табакерки. – Хелло, Куколка! Рита взвизгнула, отшатнувшись. Но быстро расслабилась, узнав его, и на губах её заиграла презрительная усмешка. – О. Какие люди. – Как дела, Куколка? – ещё шире улыбнулся Монти. – Пока не родила, – бросила Рита, собираясь его обойти. Не вышло. – Хочешь, я тебе поиграю? – спросил Монти, поднимая серебристую флейту. Рита вылупила красивые глаза. Потом расхохоталась. – Ох, уморил! Думаешь, мне твоя дудка нравилась? Дурик! «Дурик. Да. Ты же попросту издевалась», – подумал Монти, но улыбку не убрал. – Ничего, – сказал он. – Сейчас понравится. И поднёс инструмент к губам. Рита замерла от первого же звука. Оцепенела, застыв статуей. А потом задрожала: вся, с ног до головы. – Что… я не могу!.. – пропищала Рита. «Давай, Куколка. Порадуй меня». Руки Риты ожили и, поднявшись, стали расплетать косу. – Что… что это… Помогите! – заверещала Рита, не владеющая собственным телом. – Помоги… Флейта заиграла громче, и Ритин вопль оборвался. По пустой улице пронёсся вихрь, заплясали в пыли смутные тени. Пальцы Риты вцепились в волосы… и стали драть. Монти играл, как никогда раньше. Играл, наслаждаясь, – каждым звуком, каждой выдранной прядью, каждой слезой, что текла из глаз, когда-то искрящихся весельем… Беззвучно крича, Рита била себя по щекам. Царапала кожу, оставляя на её белизне красные разводы. Монти играл, не отводя от неё торжествующего взгляда. «Ну а теперь, Куколка…» Рита вцепилась в блузку, и на асфальт градом посыпались пуговицы. «А сейчас – лифчик. Да…» Ревущая, краснолицая Рита высвободила груди, и нежная кожа на них пошла мурашками. «А теперь – остальное, Куколка», – злорадно додумал Монти, продолжая играть. У Риты затряслись ноги. Юбка, чулки с подвязками, трусы – всё это, измочаленное, изодранное, полетело к Монти, чтобы опасть грудой мёртвой листвы. Голая, в чём мать родила, Рита, стояла перед ним во всей красе и ждала наказания. «Хороша потаскуха», – подумал Монти, впиваясь взглядом во все прежде запретные, скрытые ему места. Сейчас он мог заставить её сделать, что угодно. Сейчас, повинуясь Силе, Монти мог отомстить за всё: за все унижения, оскорбления… за Даниэля, в конце концов. Но Монти лишь убрал от губ флейту. Как следует плюнул на снятое рванье. И пошёл прочь. Спустя минуту далеко-далеко за ним закричала Рита, с которой он снял оцепенение. «Пореви, шлюха. Поплачь, как следует», – подумал Монти, зло улыбаясь. Он бы посмотрел, как она явится домой в таком виде. Если, конечно, явится вообще. Настроение было радужным. Вот, что значит – Сила! Монти свернул в парк и, заметив на скамейке парня с девушкой, усмехнулся от уха до уха. «А что, если…» Монти нырнул в кусты и спрятался, сверкая глазами. Флейта в его руке стала нагреваться, словно кочерга. Поднеся её к губам, Монти выдул первый легчайший звук. Парень на скамейке заёрзал и странно покосился на девушку. Монти заиграл громче. Парень облизал губы – и вдруг накинулся на подружку с поцелуями. Визг! Писк! – Наглец!.. – возмутилась девка, отпихивая незадачливого ухажёра. Залепила пощёчину, встала на ноги, собираясь гордо уйти… Мелодия флейты не позволила. Миг – и скромница сама бросилась на обалдевшего парня, валя его со скамейки. Монти захохотал. «Сила! Я люблю тебя!» Оставив вопящую пару позади, он вылез на дорожку и не торопясь пошёл дальше. Внутри пело ликование, играла флейта. Всё было хорошо. Замечательно! Волшебно и… Внезапно идиллия кончилась. – Вот ты где, сука! – прошипел знакомый голос – и Монти вдарили по почкам. Острая боль заполонила весь мир. Задохнувшись криком, Монти рухнул на землю, и флейта вылетела из его руки. Вместо неё прилетел удар по рёбрам. И ещё. – Ты что с Риткой сделал, гипнотизёр хренов? – приподняв его голову за волосы, прорычал Филипп и ударил в лицо. – Что натворил, гнида?! – Она… заслуж… – пытаясь засмеяться, прохрипел Монти – и смех его оборвался. – Заслужила, да? – рыкнул Филипп прямо в ухо, дождавшись, когда Монти придёт в сознание. – Тогда ты тоже заслужил! Во рту хрустнул зуб. – И жидята твои – тоже! В глазах потемнело. – Всех пришью! И их, и мамашу! А потом и твою заодно! – пообещал Филипп, прежде чем отпустить. «Нет… Нет!» Превозмогая боль, Монти подполз к кустам, куда отлетела флейта. На его удачу она угодила недалеко. Оглянувшись на уходящего Филиппа, Монти поднёс инструмент к губам. Холод металла, приятный звук. Но бандит не споткнулся. Не закорчился от боли. Сила исчезла. Стоило это осознать – и боль накрыла с головой. …Монти не знал, сколько прошло времени. В какой-то момент ему всё же удалось встать и начать идти. Тело отчаянно болело. Но куда хуже свербело внутри, в душе. «Что. Я. Наделал?» – Монти? – вдруг ворвалось в мысли. А потом был Жорж, была Сандра на скамеечке. И план, что предложил он. Как и жертву, Филиппа. Филиппа, что больше никого не убьёт. Филиппа, что скоро сотрётся из городской памяти. Но Монти до конца жизни будет вспоминать страх, смявший, испоганивший все его черты в тот памятный миг на кладбище. Вспоминать и улыбаться, играя на костяной флейте. Ведь они победили. Да?.. *** Утро того дня началось замечательно: Монти проснулся бодрый и до предела полный сил. Болячки, что украшали его лицо, отпали. Даже синяки, обильно покрывшие тело, казалось, уже ныли не так сильно – красота! «Где ты, волшебная флейта?» Радуясь тому, что мама ушла, Монти открыл футляр и медленно, с одного конца до другого, провёл по костяной поверхности пальцем. «Милая, славная…» То, что когда-то служило скотине Филиппу, теперь всецело принадлежало ему. Теперь они взяли у демона всё, что хотели. «Отец, – внезапно пронеслось в мыслях, и рука, державшая флейту, дрогнула. – Ты же хотел найти отца». Монти нахмурился, вспомнив самое начало, встречу с ведьмой. Как флейта может помочь ему? Он же не этого просил, вовсе не власти над Ритой и другими, а… «Рита. Шваль, паскуда! Фильку на меня натравила!» – яростью вспыхнуло в мозгу, заполнив собой всё. – Она ответит, – процедил Монти, расплываясь в нехорошей улыбке. Ведь всё началось из-за неё. Стиляги, встреча с Жоржем и Сандрой… Ведьма Грета и убийство Даниэля. «Даниэль. Как ты там, маленький друг?» Мысль, что возникла следом, заставила оцепенеть, но лишь на мгновение. Вскоре Монти уже затолкал флейту в карман и отправился на кладбище. Сердце колотилось. Могила нашлась быстро. Монти был на похоронах и, конечно, знал, где она находится. От первого же звука поднялся ветер, но Монти бесстрашно продолжил играть. Долгое время была слышна только его игра, да ветряная свистопляска. Затем под ногами стало стучать. Минута – и странный, подземный шум стал ближе, явственней. Мелодия лилась. Звала, поднимая из могилы мёртвого мальчика, и… – Ах! – отшатнулся Монти, когда из грунта выскочила рука, покрытая струпьями. Даниэль вернулся. – Вернулся! – воскликнул Монти и захохотал. Вскоре кособокое, гнилое нечто, мало напоминающее человека, уже стояло рядом с ним. Комья земли падали с него вперемешку с червями и ошмётками плоти. – Иди! – скомандовал Монти, возобновляя игру. И Даниэль – если это ещё можно было назвать Даниэлем – шатаясь, побрёл с кладбища. К Рите. Долгое время ничего не происходило. Труп, шаркая ногами, шёл по улице, оставляя за собой дурно пахнущий след. Монти, что крался следом, больше не играл на флейте: держась на расстоянии, прячась то за киоск, то за дерево, он наблюдал и улыбался. Похоже, Сила проявляла всё больше действия: мертвеца не надо было поддерживать звуком, было достаточно и мысли. «Туда. Теперь туда. Поверни…» Вопль. Матерщина. Истошный поросячий визг. «Заметили», – с досадой понял Монти. До дома Риты оставался квартал. – Милиция! Милиция-а-а-а! – зашлась в крике какая-то горластая баба. «Да заткнись ты!» – ощерился Монти, поднимая флейту. Долгий переливчатый звук. Трое, что заметили мёртвого мальчика, дрогнули… И присоединились к страшной процессии. «Поседеет Ритка. Зуб даю!» – злорадно думал Монти, скользя следом. Ещё одна улица, новый поворот. Новые крики, дуновение в костяную флейту… И тут Сила кончилась. Монти пошатнулся, будто из него разом выкачали всю кровь. Как стоял – так и сел он на асфальт. А на расстоянии, выйдя из-под его власти, фигурками домино повалились взрослые. Пять взрослых. И детский труп. «Даниэль…» – сглотнул Монти, резко поняв, что натворил. Но мысль об этом тут же улетучилась, стоило осознать, что демон вновь его обманул. *** …Демон снова обманул всех. И его, и Жоржа, и Сандру. После, идя к выходу с кладбища, мрачный Монти опять вернулся мыслями к Даниэлю. «Данька, бедный Данька… Где ты теперь? Куда тебя увезли?» Наверняка в морг, менты будут разбираться. Свидетелей опрашивать… «Да что они им скажут? Ничего. Неизвестный труп… Наваждение какое-то…» Монти тяжело вздохнул. Всё, что он хотел сейчас, – это отдохнуть. Забыть о случившемся хоть на какое-то время. Обдумать ещё раз. Вспомнить папу. Но мысль о том, что они сделали, так и вертелась в голове, как волчок. Монти споткнулся даже, задумавшись, и стал внимательней смотреть под ноги. Он не заметил, что впереди стоят люди. Никто из них не заметил, пока не стало поздно. Монти вскинул голову – и похолодел. Пять, семь… Нет. Десять человек. Знакомые рожи – прихвостни Филиппа. И… Рита. Рита впереди, с едва зажившими царапинами на лице. А рядом с ней – высокий парень. Студент вроде, с которым она путалась. – Иг-горёша? – прошептала Сандра. «Так это – тот самый жених?!» – чуть не открыл рот Монти, но сдержался. Нехорошее предчувствие нарастало в груди, давило, как пудовой гирей. Какое-то мгновение – и восемь из десяти рассредоточились, чтобы замкнуть вокруг них кольцо. – Что здесь происходит? – надменно спросил Жорж. – А то ты не знаешь, – фыркнул Игорь. – Вы нас с кем-то… – Волну не гони! – визгливо перебил какой-то рябой парень и ткнул пальцем в Сандру. – Мы её с Филей видели! Жорж расхохотался. – С Филей? Каким ещё Филей? И пошёл вперёд, дав знак следовать за ним. Щелчок. Первый, второй, третий. – Так, – нахмурился Жорж, отступая. – Ребзя, зачем ножи? Что за недоразу… – Ах, недоразумение? – ласково спросил Игорь. – Ну-ну. Филиппа они не знают, с Сашенькой он не гулял… перед тем, как исчезнуть. Да? Кстати, пташечка Сашечка, я тебе что говорил? А? – Игорь, я… – сглотнув, начала было Сандра. – Говорил, чтоб не якшалась со всякой мразью? Говорил. Говорил, что накажу? Говорил. А она продолжает, гуляет с ними чуть ли не каждый день! – Неправда! – выкрикнула Сандра. – Правда. Тебя Зойка сдала, – с видимым удовольствием сказал Игорь, наблюдая, как невеста белеет от его слов. – Думала, любит тебя, да? Но Зойка деньги любит. Денежки, понимаешь? – Что вам нужно? – спросил Жорж, глядя на Игоря в упор. Тот передёрнул плечом. – А узнать хотим, где наш друг Филиппок. И что вы на кладбище сейчас делали. – Это не ваше дело, – отчеканил Жорж, опять порываясь пройти. – С дороги! Остриё ножа упёрлось ему в грудь. – Не так быстро, Гоша. Ты ведь Гоша? – с ухмылочкой спросил Игорь. – Ты у них старший, ведь так? Жорж не ответил. Судя по лицу, он лихорадочно оценивал ситуацию. Монти – тоже, но нет-нет да поглядывал на Риту, что пялилась на него со смесью ненависти и презрения. «Подстилка…» – Чего молчишь? Ведь по-хорошему спрашиваем. – А отвечать нечего, – прорычал Жорж в ответ. Сандра подле него дрожала, как осиновый лист. Монти заметил сальные взгляды, что бросали на неё шестёрки Филиппа. – Как нечего? А что за фокусы вы умеете? Пацан с дудкой девушек гипнотизирует, Сашенька незнамо что дома творит… Да-да, пташка, я уже в курсе. – Не понимаю, о чём вы. – Да ну? И Филю ты тоже не видел? А может, вы его пришили втроём? А сегодня – закопали?.. – Бред, – процедил Жорж. И с размаху врезал Игорю в челюсть. – Бегите! Увернувшись от ножа, Монти рванулся в просвет, но тут около уха взвизгнули: острые ногти Риты проехались по щеке, вспарывая кожу. Следом прилетел удар в печень. Взрывы, звёздочки в глазах. Крики Сандры и мат Жоржа неподалёку… А потом – обманчиво-ласковый голос Игоря где-то над ним: – Добегался, жид? Доплясался, хренов стиляга? Монти с трудом открыл веки. Двое крупных парней удерживали его на земле. Рядом, бок о бок, стояли Игорь и Рита. – Говорить будем? – Пошёл ты на… – собрав все силы, прокричал Монти. – Как грубо. Может, девушке ответишь? Каблук Риты врезался ему в пах, и Монти взвыл дворнягой. – Куда Филиппа дели?! – Под… стилка, – с трудом выдавил Монти и повысил голос: – Ш-шлюха! Со всеми спишь! Эй, в-вы! Срать ей на Фильку, она с этим И-игорем… Шустро присев, Игорь ударил лежащего по губам. Судя по тому, как его слушались дружки Филиппа, этот студент был их новым главарём. Если вспомнить, что говорила о женихе Сандра, то он умел находить тёпленькие места, легко приобретая нужные связи. – Отвечать будешь, нет? – Свол-лочь, гнида… Шлюха послед… – Ну и грязный у тебя язык, – поморщился Игорь и посмотрел на своих парней: – Исправим это, а, ребята? Гогот, Риткин заливистый смех. «Что они…» Игорь исчез, сменившись другим бандитом. Совсем рядом взвыла Сандра, и Монти, вспомнив о ней, пришёл в ужас. – Отпустите её!.. – Нет-нет-нет! – рыдая, кричала Сандра, когда третий опустился подле Монти, чтобы разжать его челюсти. – Да, пташка, – донёсся голос Игоря. – Он сдох час назад, в больнице. Сам сдох, даже руки не понадобилось марать. Ну что, говорить будем? – Умри! Сволочь, гад! Ненавижу!.. Эва-а-ан… – Пустите её! – проорал Жорж, вновь сыпя матом. – Отпущу, – откликнулся Игорь и добавил: – Как моим парням надоест. – Своло… – закричал Монти, пытаясь укусить пальцы, что лезли ему в рот. Но тут подоспел четвёртый. Кажется, Игорь говорил что-то ещё. Смеялась Рита, гоготали бандиты… Мир заполонила боль. Боль, что словно взорвала челюсти, раскрывая их до предела. Тонкое, острое скользнуло в рот. И крик оборвался.Глава 32. Чиби. Бой в школе
Оборвать нить чьей-то жизни. Но не просто так, а ради близкого… Может ли это быть оправданием? – всё думала Чиби, идя в школу после больницы. Хотелось плакать навзрыд, но она из последних сил сдерживала себя. Старалась не думать об Илге, которой с каждым днём делалось хуже, и о том, что говорил ей Менестрель. «Менестрель… Монти? Матвей?» Чиби вспомнила гадкие, липкие прикосновения и передёрнулась. А потом вспомнила, что говорил о нём Крест. «Мальчик. Там был какой-то убитый мальчик». Младший брат? Друг?.. «Что, если Менестрель когда-то был совсем другим, добрым? Что, если он никого не хотел убивать?» Крест говорил, что Трио могли обмануть. Демоны всегда обманывают, они лживы во всех сказках. «Освободить», – проскрипел в голове голос несчастной Тайки, и Чиби всё же сморгнула слезу. Они хотят освободить демона? И только? «Неужели они хотели этого с самого начала?» Мысли прервал радостный возглас: – Инночка! Чиби вздрогнула и даже попятилась, сперва не узнав Ириску. – Ой, Ирина Карловна… Здравствуйте! Вы такая, такая… – Какая? – засмеялась Ириска и крутанулась вокруг своей оси. Юбка-колокол её красиво вздулась. – Отпадная, да? – Ага! – честно сказала Чиби, невольно улыбнувшись. Ириска шагнула к ней и ласково потрепала по щеке. – Спасибо, дорогая. Ты тоже станешь такой, уже очень скоро. Готова к репетиции? – Да, только Ваню дождаться… – Дождёмся. Ты пока… – А Крест уже рисует? – перебила Чиби, вспомнив про друга. – Что? Кристиан? –переспросила Ириска, на секунду перестав сиять. – Да он почти доделал, но его домой вызвали. Дело какое-то. Сказал, позже вернётся. Пошли! Идя по школе, Ириска не переставала болтать, в красках расписывая предстоящее Шоу. Вот проведём генрепетицию, вот понравится всем… Чиби кивала, сонно поглядывая по сторонам. В школе сегодня был не учебный день, мало народу. В основном, те, кто занимался в кружках да участвовал в репетиции. Вон, из двери одного класса выглянула Эмма и тут же скрылась из виду – прямо суслик из норы. «С рожей перекошенной…» – мрачно усмехнувшись, додумала Чиби. – А вот и декорации, – махнула наманикюренными пальцами Ириска. Чиби, слегка проснувшись, с интересом посмотрела на роспись, сделанную Крестом. – Красиво, – вздохнула она, опять вспомнив Трио. «Что же делать? Время утекает…» – Время не ждёт, – словно прочитав её мысли, посерьёзнела Ириска. – Вот что, Инночка… Ты пока разомнись там, вспомни, что делать. Ну, в зале, ты поняла. А у меня дело ещё. – Конечно, Ирина Карловна! – кивнула Чиби. Зайдя в зеркальный зал, она какое-то время побыла там, репетируя с другими ребятами. Но Туман не шёл, Крест не появлялся, а тревога росла. Не раз и не два Чиби порывалась позвонить им, но сразу передумывала. У Тумана свои дела с сестрёнкой и волонтёрами, у Креста вообще непонятно что… «Подожду ещё», – решила Чиби, отправляясь гулять по школе. Ноги сами собой понесли её на второй этаж: туда, где было меньше всего народу. Чиби посидела на подоконнике, побродила по коридору… А затем свернула в музыкальный класс. Пианино, что высилось там, на небольшом постаменте, живо напомнило ей то, старое, из ДК. Открытое, оно так и манило пробежаться по нему пальцами, – что Чиби и сделала. – До, ре, ми… Мычание за спиной. Чиби подпрыгнула и обернулась. – Кто здесь? Тишина, только стук сердца – точно вся она вмиг превратилась в одно большое, пульсирующее сердце. Чиби облизала пересохшие губы и, не сходя с места, внимательно оглядела пустой класс. Парты, шкафы, окно, скрытое длинной занавеской… стулья… «Стоп!» Что-то розовое шевельнулось на полу. Что-то под окном, почти незаметное за стулом и занавеской. Сжав кулаки, Чиби медленно пошла вперёд, готовая в любой миг дать дёру. Шаг, ещё шаг… – Алёнка? – не веря своим глазам, прошептала Чиби. Там, свернувшись клубочком, лежала спящая девочка в розовой кофте и такой же юбке. Светлые косички, пухлые персики щёк… Несомненная Алёна Туманская. – Откуда она здесь? Он же сказал, она у тётки? – ошарашенно спросила саму себя Чиби и скорей присела на корточки, протягивая руку. – Эй, Алён! Алён, просыпайся! Девочка замычала что-то сквозь сон, однако проснуться не пожелала. – Да что такое… – с каждой секундой холодея всё больше, пробормотала Чиби и полезла за телефоном. – Ладно, сейчас Ване набе… – Дай сюда телефон, – раздалось позади приказное. Чиби вздрогнула и повернулась на звук. В дверях стояла Ириска. Лицо её было мрачным. – Ирина Карловна, тут Алёнка Тума… – Вижу. Дай телефон. – Щас, наберу толь… – Отдай! – рявкнула Ириска – и телефон, вырвавшись из пальцев Чиби, со шлепком впечатался в протянутую ладонь классной. Чиби побелела. – Ирина Кар… – только и смогла выдавить она. Потому что рядом с Ириской возникло нечто. – Что, язык проглотила? – усмехнулась Ириска. – Как наш Менестрель, да? – Вы… – в ужасе прошептала Чиби и замолчала, заметив на её пальце кольцо. «Жорж. Сандра. Монти. Дудочка, туфли, пенсне… И кольцо. О Господи…» Тень, парящая за плечом Ириски, колыхнулась. – Вы… четвёртая… – Верно, – кивнула классная – и внезапно оказалась рядом, нос к носу к Чиби. – А ты можешь стать пятой. Здорово, да? Здорово? Чиби отпрянула, стараясь загородить собой лежащую девочку. В глазах Ириски плясали доселе невиданные безумные огоньки. – Ты похожа на меня, – тем временем, продолжила Ириска. – В школе я тоже была такой робкой, затюканной серой мышью. Вспоминать противно! Никаких тебе свиданий, мальчиков и парней… Учёба, учёба и ещё раз учёба. Чёртов гранит науки… и Линда… Чиби попятилась дальше, пытаясь как можно незаметнее залезть в карман. Там, спрятанная глубоко, лежала маленькая икона Николы Чудотворца – подарок Тумана. – Линда, – повторила Ириска с лютейшей ненавистью. – Подруга, что не ставила меня ни в грош… которая отбивала у меня всех, кто проявлял хоть мизерную симпатию! И Виктора. Моего Виктора! Перед свадьбой!.. – Чего вы хотите? – дрожа, спросила Чиби. Мокрые пальцы уже сомкнулись на спасительном квадратике, потянули его наружу. – Я хочу стать великой! – задохнувшись от восторга, ответила Ириска. – Сильной, красивой, могущественной! И я стану!.. – Это он вам наобещал? – со внезапной злостью спросила Чиби, кивнув в сторону тени. – Ирина Карловна, это демон! Он одурачил вас! – Неправда! – И вы готовы убивать? Что он с вас требовал, жертвы? – Конечно, – кивнув, хладнокровно подтвердила Ириска. – Но цель оправдывает средства! Чиби задохнулась. – Так вы тоже… – Убивала? Да. И ты убьёшь. – Нет! – прокричала Чиби, кидаясь вперёд с иконой. Зашипев, Ириска отпрянула – но на её место тут же скользнул демон. Чиби не успела притормозить: влетела в него, как в дымное облако. И школа перестала существовать. *** …Кто-то трогал её ногой, бормотал неразборчиво. Шипящий, грубый язык будил странные воспоминания о старых фильмах про войну. Чиби было плохо. Плавая в вязкой дымке, она не могла сообразить, где находится. Последним, что ей запомнилось, была тень – чудовищная скрученная тень с серебристыми глазами. «Крест… Туман… Алёнка…» – Всё почти готово, – процедила Ириска. – Неужели? – спросила другая, незнакомая женщина. – Сил хватит на всех, Анна Георгиевна. Почему вы мне не верите? – А почему ты не веришь мне? Чиби завозилась, и щёку вдруг обдало чужим дыханием. Запахло ванилью с примесью крови, и разговор вновь ускользнул куда-то далеко-далеко. – Я нашла их, я имею право! – донеслось до Чиби спустя время. – У меня больше прав!.. Хлопок, вскрик. И тяжёлый, как свинец, голос третьего, что вторгся в сознание: «Дамы, дамы… Я люблю вас всех. Вы все получите по заслугам. Обещаю…» Мимо Чиби туда-сюда прошёл кто-то грузный, нервно простучали каблуки Ириски. – Ты не получишь мою дочь! – Ха, нужна она мне! – Не смей вредить Линде! И думать о мести не смей! – Ну сколько можно?! Мы же на одной стороне! Чиби попыталась открыть глаза. Ресницы, слипшиеся, как при конъюнктивите, слушались плохо, но вот усилие, ещё чуть-чуть… Смутные тени ног, юбок. Парты. «Я в школе. Всё ещё тут. Алёна…» Кажется, недалеко лежит нечто розовое, – с облегчением поняла Чиби. – Девчонка готова? – Да. Туманского скоро притащат. Как остальные? – Скоро будут. Возникли сложности: Наташка… – Знаю. Силу захотела? Ну-ну. Чиби слегка дёрнула руками. Похоже, они были связаны. Как и ноги, притянутые одна к другой. – У нас ещё много дел. Идёмте, – резко приказала Ириска, и недалеко хлопнула дверь. В тот же миг Чиби открыла глаза. Она лежала на полу, в том же музыкальном классе. Вдалеке чернело пианино, а в паре метрах слева лежала Алёнка, что хмурилась в неспокойном сне. «Жива, – с радостью подумала Чиби, неловко принимая сидячее положение. – Так, что делать-то?..» Благодарение небесам, им не оставили никакого стража. По крайней мере, видимого. Чиби очень надеялась, что здесь и правда никого нет, кроме них. «И телефона нет. Блин!» – Алёна… Алёна! – шёпотом позвала Чиби. Девочка нахмурилась сильнее, завозилась. Похоже, действие снотворного, или чем там её опоили, заканчивалось. «Так. Ладно. Ладно, ладно, ладно… Без паники. Как там учила Летта?» В сознании послушно зазвучал бодрый Леттин голосок: «В общем, слухай сюда, козявка. Если ты вдруг попадёшь в переплёт с верёвкой…» Следующие десять минут Чиби усердно тёрла связанные запястья о ребристую, металлическую ножку стула. Получалось плохо, но всё же получалось. Или кто-то помогал. Там, наверху… «Есть!» – ликующе подумала Чиби, освободив руки. Часы показывали странное время. «Да это же… Я тут всю ночь провалялась?» Чиби тряхнула головой. Сейчас были более насущные вещи. Надо действовать! В миг, когда она сняла верёвку с ног, Алёнка прекратила возню, открыв испуганные глаза. – Что… Ты кто? Где я? – Алёна! – задохнувшись от радости, кинулась к ней Чиби. Но девочка, уже набравшая в глаза изрядно слёз, отпрянула, как от огня. – Не трогай меня! Пошла прочь, жидовка!.. Чиби аж присела. – Ты чего?.. Алёнка же завертела головой по сторонам. – Где я? Где тётя Аня? Ты куда меня привела?! – Ты в школе, – сглотнув, объяснила Чиби, и плачущая Алёнка перевела на неё взгляд, вновь ставший испуганно-брезгливым. – Тебя похитили. И… и меня. Надо выбираться. Встав на ноги, Чиби протянула девочке ладонь, но та отшатнулась, забиваясь в угол. – Да что с тобой… – вздохнула Чиби, убирая руку. – Ты к брату хочешь? Алёнка смотрела на неё, смаргивая слёзы с ресниц. – К Ване хочешь, спрашиваю? – Хочу! – наконец сказала Алёнка, выпятив губу. – Тогда пошли. Только тихо. И быстро! Дверь была не заперта: видимо, Ириска считала, что жертвы никуда не убегут. Давя в себе радость, Чиби осторожно выглянула в коридор. Пустота, тишина… Чиби вышла из кабинета, следом просеменила Алёнка. Нет, не тишина. Где-то внизу – крики. «Господи. Это из большого зала!» – вдруг поняла, прислушавшись, Чиби. И тут Алёнка завизжала. «Кук-колки…» Позади них, в десяти сантиметрах от пола, парил Менестрель. – Бежим! – заорала Чиби, хватая Алёнкину ладонь. Пробежать получилось немного. Лестница уже виднелась впереди, когда ледяной вихрь расцепил руки бегущих, бросая их в разные стороны. Секунда – и Чиби оказалась прижатой к стене: точь-в-точь как в ту страшную ночь, только не в постели. – Алёна, беги! – изо всех сил прокричала Чиби, но из жутких губ на щеке монстра гюрзой метнулось чёрное. Точно язык хамелеона, оно выстрелило через плечо и обвило ноги Алёны липкой петлёй. – Пусти её! Она всего лишь ребёнок!.. «Зато ты не ребёнок, Куколка, – прошелестел Менестрель, улыбаясь бескровными, сомкнутыми губами. – Ну, что ты решила? Порадуешь меня?..» – Я не буду убивать! Уголки губ поникли. «Что такое, Куколка? Разве ты не хочешь спасти сестрицу?» – Ты не можешь её спасти! «Я – нет. Зато наш господин…» – Он обманул вас! – закричала Чиби и, преодолевая страх, посмотрела прямо в карие глаза, в которых танцевали искры. – Демон – лжец, а вы поверили! «Куколка…» – Монти, ты же Монти, да? – в отчаянии спросила Чиби, и монстр внезапно замер. – Ради кого ты убил? Что это был за мальчик? Хватка ослабла. Совсем на чуть-чуть. Пристальный, голодный взгляд Менестреля костей затуманился. – Ты мстил за брата, да? За друга? «Даниэль…» – Да, Даниэль! – как за спасительную соломинку, уцепилась за имя Чиби. – Кто-то убил его, и ты захотел отомстить? Верно, верно же, Монти? Взгляд вернулся, став таким же острым. «Это неважно, Куколка». – Важно! – что было мочи проорала Чиби. – Он был ребёнком, так? Он бы не хотел, чтобы ты убивал детей! Отпусти Алёну! Отпусти меня!.. «Нет». – Отпустил их сейчас же, поганец! – рыкнул кто-то позади, и из стены, в сантиметре от щеки Менестреля, ударил фонтанчик цементной крошки. «Летта!..» Губы Менестреля тронула усмешка. В следующее мгновение Чиби уже летела на пол, а Летта, что появилась из-за угла, поперхнулась, выронив из руки пистолет. – Не трогай её!.. Но Менестрель не слушал. Отпустив Алёнку, он поднёс костяной инструмент к губам и начал игру. Спустя секунду правая рука окаменевшей Летты ожила и полезла к ножнам на поясе. На второй секунде – вытащила нож. И направила себе в сердце. – Монти, не надо!!! Позабыв про Алёнку, Чиби рванула к подруге и вцепилась в её руку, сдерживая. – Прошу, не убивай! Вспомни Даниэля!.. Мелодия некрасиво оборвалась. Менестрель моргнул, но тут же расплылся в улыбке. «Хорошо. Не буду». Костяная флейта издала зловещий звук, и всех троих вздёрнуло на ноги. «Её другие убьют. За мной!» Казалось, в тело вселился кто-то чужой. Это он, он, а не Чиби передвигал конечности, заставляя её послушно идти к лестнице на первый этаж, вниз, вниз и вниз, рядом с плачущей Алёной и ругающейся Леттой. – Пожалуйста, Монти! Звук флейты стал громче, крики – тоже. – Матвей!.. Дверь в большой зал, уже затянутая чёрным, как в больнице, распахнулась, пропуская троих людей и монстра. А зале царил хаос. Настоящий ад, пахнущий кровью и потом. Несуразные тени, взрослые, дети… Одна безумная толпа. Многоголовое, многоногое и многорукое чудовище, ожившая «Герника». И вопль – бесконечный, нескончаемый вопль над разнесёнными в щепки стульями. А ещё – смех в голове. Смех на сцене – единственном месте, что не было затронуто хаосом. «Я хочу больше!» – извиваясь, хохотал дымный демон. Менестрель схватил Алёнку и растворился в орущей толпе. Действие флейты исчезло. – Не на… – открыла рот Чиби и тут её толкнула какая-то женщина. Чиби едва удержалась от падения. Увернулась от рогатой твари, что, хихикая, прыгала по головам прямо к ней, и бросилась к сцене. В паре метрах от неё, параллельно, бежала Летта. Она тоже видела их: Алёнку, рыдавшую, не понимая, что происходит, Креста, что, окровавленный, валялся рядом с ней. Багровые пятна повсюду… и двух женщин – высокую и низкую, меж которых коброй танцевал демон. «Успеть. Только бы успеть!» Истошный крик. Плясунья теней выдернула из толпы орущую Эмму и бросила на сцену. «Нет!» В руках Ириски сверкнул кривой, как ятаган, кинжал. – Остановитесь! – вопль Чиби утонул в рёве толпы. Горячий, багровый фонтан выстрелил из горла Эммы, и тело её обмякло. «Господи, Эмма!..» Окна были крепко-накрепко забиты чернотой, дверь тоже. Люди метались в ловушке, воздух которой уже раскалился до предела, и никто, никто не мог спастись. Пожилая женщина подтянула к себе Алёнку и достала нож. – Не… Чиби врезали в бок и припечатали к стене, крик её оборвался. Ловя воздух дрожащим ртом, Чиби смутно увидела, как встрепенулась Плясунья теней. Точно собака, что услышала хозяйский свисток. Миг – и она скрылась в толпе у двери. Чернота смазалась, открывая вход для… – Мама, не смей! – взлетел над криками громовой голос, и женщина на сцене застыла. Чиби уклонилась от столкновения. Где-то над ней, повернувшись к двери, застыл Художник. А потом сказал одно-единственное слово: – Грета. Вопль слева отвлёк внимание. Чиби отпрянула и снова кинулась к сцене. Чем ближе к ней, тем гуще была толпа. Тем опасней паника. «Вперёд, вперёд!» – стучало в мозгу. Где-то, бесконечно далеко позади, закричал Туман. Кажется, он выкрикивал чьё-то имя. Эван?.. Казалось, Чиби угодила в калейдоскоп, полный неведомых монстров и кривых зеркал. Зал дробился в глазах, показывая ей то одну, то другую картину. Вот Летта, вперёд неё достигнув сцены, кидается на Ириску, и та отшвыривает её одним жестом. Вот Крест, скидывая верёвки, ползёт к ней… Чиби бежала вперёд. Вот жалкий, отчаянный вскрик слева. Там, за опрокинутым столом, спряталась мама с двумя мальчиками. А вот Менестрель, что приземлился рядом, держа на отлёте костяную флейту. – Не надо, Монти! – срывая голос, закричала Чиби и побежала туда. Раскинув руки, она бросилась перед намеченными жертвами, загородив их собой. Менестрель не повёл и бровью. – Не надо, Матвей! Вспомни Даниэля!.. – Ирина, мама, остановитесь! – прокричала Линда Дюрер, ныряя в толпу людей. Запрокинув голову, Ириска расхохоталась и вскинула руку. – Нет! – взвизгнула её пожилая товарка, бросаясь на неё. …И отлетела, чтобы с силой врезаться в стену. – Хватит с меня, – прорычала Ириска, и демон, что теневым плащом бурлил за её спиной, накрыл женщину с головой, проникая в тело. Губы, аккуратно намазанные помадой, лопнули, растягиваясь до ушей. В улыбке заплясали дымные клыки, а глаза налились серебром. – Трио, пора заканчивать! Линду Дюрер выдернуло из толпы, как морковку с грядки, и бросило к ногам того, что уже не было Ириской. – Мразь, – прорычала Линда, поднимаясь на ноги. – Сво… Невидимая верёвка помешала ей договорить. Линда рухнула на доски, царапая горло ногтями. За дверью в зал что-то бабахнуло. Художник оглянулся – и опять вперил взгляд в Линду. – Не надо, Матвей! – умоляюще прокричала Чиби. «С дороги, Куколка. Уйди по-хорошему». – Ты не такой, это всё демон! Ты был хороший, я верю! У тебя была добрая мама, папа… Менестрель замер при слове «папа». И Чиби тоже замерла, но сразу поддала в голос жару. – Ты любил своего папу, Матвей? Любил? «Я не знал его», – прозвучало в голове почти удивлённое. – Что с ним случилось? Скажи, Матвей! «Вспомни, что ты человек! Вспомни!..» Менестрель шагнул к Чиби, взгляд его проехал по ревущим пацанам. Вихрастые, чёрненькие, он что было сил прижимались к белой как смерть маме. «Даниэль… мама… папа…» – услышала Чиби. – Ты хотел спасти его? Да? «Найти. Он пропал. Ведьма говорила…» – голос осёкся, и по лицу Менестреля пробежала тень. – Что говорила? Что? «Говорила… и демон говорил… я хотел…» В нескольких метрах от них, на сцене, Художник смотрел, как корчится Линда. Но вот Ириска, принявшая в себя демона, отпустила карающую длань, чтобы дать ненавистной передышку. Захрипев, Линда перекатилась на бок и подняла на Художника полные боли глаза: – Хелло, дедушка Жорж… – прохрипела она, кашляя кровью. И стала говорить. За окнами бабахнуло, но Чиби почти не заметила этого. Её умоляющий взгляд был прикован к Менестрелю. «Пожалуйста, вспомни!» – Он обманул тебя? Демон обманул тебя, да? Ты не хотел быть его слугой? «Не… хотел…» – медленно произнёс Монти в её голове. И стал оборачиваться к сцене. На другом конце зала, рядом с израненным Туманом, встала Плясунья. – Дура ты, Ирка… Он же тебя… об… – прохрипела Линда, смеясь кровью. – Заткнись! – провизжала Ириска, вскидывая руку. Но на пути вдруг встал Жорж. Серебряные глаза, уже выросшие до размеров чайного блюдца, вперились в него. Они не видели, что сзади, медленно, но верно, на сцену карабкалась полуживая мать Линды. – Хозяин, оставь её. Ириска поперхнулась смехом. – Художник, что с тобой? – Оставь её. – Никак, родственные чувства проснулись? – издевательски переспросила Ириска. Художник промолчал, Ириска пожала плечами. – Ну ладно. И Художника подбросило к потолку, впечатывая в него до хруста. В тот же миг чернота слетела с окон и двери, и оттуда… – Кристиан!.. – прогремел чей-то голос. Дрогнув, Чиби увидела, как рыжий, смутно знакомый мужчина ввинчивается в толпу, а за ним, в разнесённую дверь, вбегают люди в защитной форме. – Трио, убить их всех! – весело приказала Ириска и склонилась к Линде. – Что, сука, получила, что заслужила? – Дура, он тебя обманет… – Нет, подружка. Это я всех обману. Демон – мой! Я освобожу его от власти кольца, и он приведёт друзей! Сотню друзей в наш мир! – Дура, – мучительно кашляя, засмеялась Линда. – Они убьют всех, дура… – Нет. Они будут повиноваться мне! – Он уже в твоих глазах… – Он – мой! – скрежетнула Ириска, поднимая руку для пытки. – И ты – моя! Линда ахнула и закорчилась в луже крови. Демон в Ириске расхохотался, и… И тут случилось несколько вещей сразу. Из толпы вылетел Художник, следом – Плясунья. Секундой спустя – Менестрель. Они вместе бросились на Ириску, полностью скрыв её своими телами, и Чиби издала радостный вопль… …который застрял в её горле рыбьей косточкой. Потому что демон сказал всего одно слово. В зале полыхнуло, точно от ядерного взрыва, и Трио отшвырнуло кого – куда. «Нет!..» – Кристиан! – взревели неподалёку. Огненно-рыжий мужчина с перекошенным лицом. Мужчина, что рыскает по сцене безумным взглядом и видит едва живое тело. – Кристиан!.. Но фигура, объятая пламенем, шагнула на середину сцены. Оскалившись, отец Креста бросился вперёд, на ходу выпуская из пистолета все пули. Демон лишь слегка повёл головой. Вскрикнув, Краснобородов отлетел к двери и ударился о стенку со страшной силой. Подобравшись вплотную, мать Линды кинулась на демона со спины. Мгновение – и её смахнули на доски сцены, как таракана. – Вы обречены, – прошипел демон так, что услышали все. Дверной проём, в который уже успели выбежать несколько счастливцев, объяло сизое пламя. – Признайте мою силу! – Пошёл ты… – прохрипела Линда, ползя мимо неподвижной Алёнки. В руке её был зажат нож. Демон хохотнул. – Дурочка, ты хочешь победить меня? Этим? Мать Линды, что валялась с другой стороны грудой тряпья, подняла голову. Рядом с ней, в метре от правой руки, поблёскивал кинжал, покрытый кровью. Чиби отчаянно огляделась. «Что делать?!» Позади неё, кривя лица от боли, поднималось на ноги Трио. Вот Художник снял пенсне, вот Плясунья встала голыми ступнями на плитку… Менестрель взялся за флейту так, словно хочет её сломать… – Кровью всё началось, – прохрипела Линда, подползая всё ближе. – Кровью всё и закончится! – Верно, милая, – кивнул демон, наблюдая, как она ползёт к нему. Но Линда вдруг перестала ползти. С трудом села и перехватила нож покрепче. – Тебя вызвала ведьма. Она отдала жизнь, чтобы тебя призвать. – Верно, – ухмыльнулся демон. – Чтобы тебя изгнать, – прошипела Линда, – нужно тоже самое! Линда развернула кинжал – и направила себе в сердце. – Не-е-ет! Остриё ещё не успело коснуться окровавленной блузки, когда меж демоном и Линдой вскочила тётя Аня. И вонзила кинжал в себя.Глава 33. Жорж. Последний ритуал
В нём опять вспыхнула боль. Тупая, ноющая, она проходила на минуту и вновь атаковала с утроенной силой. Вгрызалась, точно крыса в кошачий труп… Может, это и была крыса. Та, дымчатой шерсти, с двумя рядами акульих зубов и чёртовой дюжиной лап, что походили на скальпели. Орду этих тварей Жорж наслал на общагу, сразу после того, как явился под её окна с кровавым пенсне. Крысиная орда жаждала Генку, но не нашла: только шороху навела на всех этажах. Кого-то напугала, кого-то – ранила… Но не убила. Ни одного человека. – Аргх! – скрючился от боли Жорж. Рука в татуировке кровоподтёков метнулась по телу, ощупывая подреберье. Ничего. Никого. «Тебе опять мерещится, дурень…» – Дурень, – выплюнул Жорж в тишину палаты, и боль переместилась на глаза. Ввинтилась туда, словно два штопора. Или ножа. – Ублюдки… Чтоб вы сдохли! – простонал Жорж, валясь обратно на койку. Там, где раньше были глаза, неистово жгло. Память услужливо подкидывала ему грубые лица и ухмылки, кладбищенское небо в путанице ветвей. Кажется, там, в высоте, на одной из веток сидел встрёпанный воробей. Жалкая пташка с грязными крыльями. «Пташечка», – вновь раздался в тиши знакомый голос. Точно эта мразь, Игорь, проник в палату и шепнул ему на ухо. Вскоре шёпот сменился криками бедной Сандры, мычанием Монти. И мир, залитый красным, погрузился во тьму. Зарычав, Жорж уткнулся в подушку и впился в неё зубами. «Нет-нет-нет-не-е-ет…» – вопило, кричало в каждой его клеточке. Они проиграли. Почему? Ведь ещё недавно и Жорж, и его друзья имели такие Силы!.. «Демон… Обманщик», – всплыли в памяти слова Монти. Да, его маленький друг был прав. Сотню раз прав, когда не верил демону. Но… Жорж выпустил изо рта обслюнявленный угол подушки. «Нет. Нет, успокойся. Всё не так. Всё…» – Жорж, – прервал его мысли тихий голос. На лоб опустилась рука, от которой веяло мятной прохладой. – Грета!.. – Ш-ш-ш… – тонкий палец прижался к его искусанным губам, и койка просела под тяжестью второго тела. «Грета», – Жорж чуть не взвыл. Теперь ему была недоступна её красота. Он не мог увидеть родинку по левой щеке. Морщинки лукавства в уголках озёрно-голубых глаз, милый изгиб полноватых губ… – Грета, – всхлипнул Жорж, наугад подаваясь к ней. – Ш-ш-ш, тихо, мой милый… Грета обняла, баюкая его на груди. Зашептала, обдавая горячим дыханием ухо. От неё пахло яблоневым цветом. Брусочками пастилы из кафе-мороженого. «Грета. Грета моя…» Теперь он не скроет белые черви шрамов под своими рисунками. Теперь он вообще ничего не нарисует! – Грета… – давясь сухими рыданиями, всё шептал и шептал Жорж. Голос любимой лился, как быстрая вода. Ничего не потеряно, всё еще можно исправить. Она была на том самом месте, вступила в контакт с демоном. Рассказала о беде. – Полнолуние. Жертва! – шептала Грета, гладя его по лохматой голове. – Всего одна, последняя жертва! – Последняя? – переспросил Жорж. Лицо его, лежащее на мягких девичьих ногах, исказилось. – Последняя, милый, – целуя, повторила Грета, прежде чем исчезнуть. Неделя прошла без неё. Семь дней, полных боли и унизительных попыток приспособиться к новому состоянию. Жорж пытался бодриться, пытался изо всех оставшихся сил. Получалось плохо. Но жажда возмездия всё-таки помогала не утопнуть в жалости к себе. «Ничего. Ещё нарисую вашей кровью на стенах!» – сатанея от ненависти, думал Жорж. Они должны отомстить за себя. Обязаны! За Монти, лишённого голоса, и его маму, что померла с горя. За поруганную честь Сандры и её ноги, которые больше никогда не смогут танцевать. «Нет! Смогут!» Смогут. Лишь бы всё получилось как надо. И они отомстят за всё. Всем. За его глаза. За выставку. За Грету и её семью. Всем-всем-всем… Милиция, приходившая в больницу, скептически отнеслась к их показаниям. По крайней мере, голоса ментов звучали именно так: скептически, с холодком. Они не пришли второй раз. Словно то, что случилось с Жоржем и его друзьями, было чем-то обыденным. Не заслуживающим особого внимания. Как выяснилось позже, в прессе их дело замял отец Сандры. Тот самый, что прислал её старшего брата и его губами сказал жестокое: «Мы тебя не ждём. Ты умерла. Понятно? Не смей возвращаться!» Умерла. В тот день Сандра вновь рыдала так, словно у неё разбилось сердце. Жорж не мог это слушать – вылетел в коридор, не позвав медсестру. И, конечно же, спотыкнулся. Точно последний дохляк, он рухнул на линолеум, пахнущий хлоркой. Взвыл, заново потревожив свои синяки. И лишь потом, внезапно, услышал: – Я помогу! …Её звали Таисия. Тайка, если по-простому. Десять лет, звонкий голосок, две косички… Воображаемые, конечно. Ведь он никак не мог их видеть. Дочка одной из медсестёр, она вбила себе в голову шальную идею помогать болезным. Всем-всем-всем, а ущербным – в особенности. Так и прилипла к ним. Из жалости, наверно… Да. Теперь они были жалкими. Самыми жалкими. Если бы не та старуха, что пришла на кладбище и увидела истерзанное трио, они могли бы вообще помереть. Никогда ещё смерть не стояла к ним так близко. Истязателей не поймали. Честно говоря, Жорж сильно сомневался, что их искали вообще. А может, искали чуток, да ничего не вышло. Наверняка паскуда Игорь отмазался, обеспечив себе какое-нибудь алиби, Филькины дружки были всё равно, что ветер в поле; Рита – ещё та скользкая тварь… Нет. На правосудие надежды было мало. Всё, что им оставалось, – это мстить самим. И они отомстят. *** Дни шли за днями, полнолуние приближалось. Гостя то в палате Сандры, то у Монти, Жорж аккуратно заводил разговор о демоне. Конечно, Монти не мог ничего ему ответить. Лишь брал за руку и крепко-крепко сжимал, изредка мыча. Сандра же, первое время встречавшая его молчанием, мало-помалу ожила. Глухо говорила: «Да. Они за всё ответят…» Да только что делать с заданием? Какую принести жертву? Жорж ломал над этим голову день и ночь. Не раз и не два слышал во сне то голос Греты, то демона. Демона, что опять мариновался в земле вместе с любимыми артефактами. До чего же хотелось вернуться туда! Казалось, пенсне звало его обратно: найти, выкопать, надеть… И зрение, преступно украденное у него, чудом вернётся обратно. А уж тогда – только держись. Тайка всё бегала к ним, принося новости. Что творится в городе, как там и что. Праздники ведь на носу! Глупая девчонка. Она пыжилась изо всех сил, пытаясь отвлечь их от боли, вытащить из глубокой ямы гадких, давящих мыслей… Глупая. Но добрая. Тайка не относилась к ним, как к прокажённым. Сами медсёстры боялись подойти к ним лишний раз, точно страшась некого проклятья. А Тайка… Да что с неё? Глупышка-пионерка, дитя несмышлёное. Даже подружку свою, Ульку, позабыла. Как-то вечером Жорж слышал, как она ссорится с ней из-за них. Смешно так. Словно две пичуги ругаются… Полнолуние приближалось, злость росла. Боль не уходила, несмотря на все лекарства. Ведя рукой по стене коридора, Жорж брёл уже привычным путём туда-обратно. К Монти, к Сандре, к себе. Все мысли были о мести, демоне и пенсне. Жертве… И Грете. – Милый, – услышал Жорж, входя в свою палату. «Пришла!» На их счастье, сегодня выписали двоих. Новичков ещё не было, можно всласть наболтаться. – Грета, любимая… – прошептал Жорж, легонько ощупывая её лицо. – Время уходит, – сказала Грета. – Послезавтра полнолуние. Жорж поник. – Я не знаю, что делать, – признался он, помолчав. Дверь вдруг хлопнула. – Ой! Извините! Хлопок номер два. Жорж повернулся на звук, ловя его последние отголоски. «Тайка забегала…» – Милый, если мы пропустим сроки, – вкрадчиво начала Грета, – то не сможем победить. Демон потеряет силы. Нужна жертва! – Я не знаю, где её взять, – вздохнул Жорж, не глядя садясь на кровать. Чуть не упав, он дёрнулся – и ощутил на плечах цепкие коготки Греты. – Подумай! – Мы в больнице. О чём тут думать? – Кто-нибудь… – Кто уже готов помереть? – перебил Жорж. – Старик, старуха? Чтоб не так жалко было? Да думал я об этом… Думал. Сперва презирая себя за такие мысли. Затем всё серьёзней и серьёзней. – Всё равно, – буркнул Жорж. – Никто не поверит нам. Не заманишь на кладбище, хоть что им наболтаешь… – Так уж ли никто? – спросила Грета, погладив его по щеке. Дверь скрипнула, как от сквозняка. И в мыслях Жоржа сама собой возникла Тайка. «Нет». Тайка, что приходила каждый божий день. «Нет, не…» – Разве ты не хочешь снова увидеть меня? – тихонько спросила Грета. «Нет. Или… да?..» – Подумай, – прошептали Жоржу на ухо. – Нужен тот, кто будет вам доверять. Тот, кто не заподозрит неладное. «Тайка. Да. Или нет?» – Ведь цель оправдывает средства, – напоследок сказала Грета. Следом за ней пришла бессонная ночь. Ночь, полная сомнений, страданий и воспоминаний, шёпота и шепотков… А к утру сложился план. *** Конечно, это было непросто: и уговорить их, и, главное, себя. Но в конце концов всё удалось. Тайка же… Тайка заглотила наживку сразу. Моментально согласилась на авантюру: найти улики, отыскать то самое место – помочь своим болезным. А что никому другому не говорим – так везде соглядатаи бандитов, они помешать могут и вообще… Купилась, доверчивая дурочка. Добрая душа. Много ли надо, чтоб обвести ребёнка вокруг пальца? Она не чуяла подвоха. Совсем не чуяла. На их счастье больница располагалась почти у того самого кладбища. Рядом, на территории, был парк для больных, откуда и планировался побег. Тайка давно приметила там лазейку в заборе. Через неё, лесопосадкой, можно было пройти в нужное место. И они пришли. Они всё сделали как надо. Рука Монти не дрогнула, прижимая к лицу Тайки тряпку. Сандра не уронила ни одну слезу – казалось, слёзы навеки высохли в ней. И Жорж, нацепив на нос пенсне, покрепче сжал в ладони нож, украденный другом с кухни. «Пора». Тайка уже трепыхалась. Вяло, как и жилка на её шее, – не рассчитали дозу хлороформа. – Пора, – прошипел демон, и рука сама собой вознеслась вверх, как рука жреца. «Прости», – успел подумать Жорж, когда вблизи раздались крики. Лезвие царапнуло по коже над красным галстуком, и в сердце взорвалась боль. – Гре… та, – ещё смог выдохнуть Жорж, когда пуля прошла на вылет. И всё исчезло. *** …В закушенной губе крутилась боль. Всё пошло не так как надо. Всё сразу пошло не так. «Но я делала всё правильно!..» – упрямо подумала идущая Грета. Пальцы её дрожали, по лбу градом катился пот. В руках, крепко зажатая, томилась металлическая коробка. Дудочка. Туфли. Грета шла вперёд, давя в себе крик. Пенсне. Грета на мгновение зажмурилась. Кольцо. Все они были в её руках. Трио, чьи души в момент смерти пожрал демон. «Всё не так! Должно быть не так!» Взрыдав, Грета упала на землю. – Нет… нет… Она всё делала правильно. С самого начала. С самого первого раза, как отыскала демона. До чего радостно ей было тогда! Но демон не желал подчиняться. Ему нужны были слуги: те, через которых он вновь обретёт себя. И вот тогда – «Тогда поговорим, Ведьма». Они заключили сделку, замешав её на Гретиной крови. Демон жаждал предателей: отчаявшихся, злых, доведённых до предела… Только из таких можно было выковать тех, кто промчится по советской земле, как десять казней египетских. Ведь Грета жаждала смерти. Всем, кто унизил её, настоящий народ. Унизил её семью. «Народ-победитель, – каждое Девятое мая со злобой думала Грета, – Скоты!..» Она хотела мести, катастроф и силы. Она ни перед чем не останавливалась. Ради этого убивала, ради этого врала: о прошлом – своём и своей семьи, о ритуальных колдовских шрамах, что на самом деле были нанесены ей своими руками. – Анне… сестричка… – прошептала Грета и зажмурилась. Семья – мёртвые и такие любимые – прошли перед её мысленным взором, чтоб кануть в никуда. Исчезнуть, умереть – просто от болезней в депортации, вне родного дома. – Почему-у-у… – взвыла Грета. Коробка, лежащая в метре от неё, осталась неподвижной. Грета знала, что теперь демон пробудится лишь через много-много лет. Нужны будут новые жертвы, новые ритуалы… Таков колдовской закон. Позади, где-то далеко, залаяла собака. Грета вытерла слёзы и, подобрав коробку, поспешно поднялась. Надо идти. Спрятаться. Хоть она и успела замести следы и утроила настоящее представление – там, на кладбище. Только поздно. Слишком поздно. Живот вдруг кольнула боль, к горлу подкатила тошнота, и Грета оступилась. «Тихо… Тихо». Грета знала, что это такое. Как знала и то, что может легко вытравить плод. Это было просто. Вполне ей под силу. Но… Грета облизала губы. «Художник, художник…» Предатель. Русский. И… Кожа помнила краску. Рисунки. И тех, кто истязал Трио, испоганив её план. Тех, кто должен ответить. И они ответят. Грета на мгновение прикрыла веки. «Значит, Игорь. Рита. Я вас навещу…» Грета вдруг встрепенулась. Сейчас не то время. Она подумает об этом завтра. Или послезавтра. Грета бросила на коробку быстрый взгляд. Металл был холоден, как могильное надгробье. «Что ж, демон. Ещё увидимся», – подумала Грета, исчезая в лесу.Эпилог
В воздухе пахло осенней рекой. Оперевшись о парапет, Крест смотрел на горы, что высились вдалеке. Багряная поросль на них прожигала глаза. И напоминала, напоминала, напоминала… Крест сжал и разжал кулаки, достал из рюкзака блокнот. Перелистав, уставился на свежий рисунок. «Хелло, ребята…» К горлу подкатил странный комок, и воспоминания вспыхнули с новой силой: Линда, что направляет в себя нож, мать, которая её опережает… И вой. Дикий, полный невыносимой тоски и злобы. Крест зажмурился. Но то, что было одержимой Ириской, продолжило метаться перед мысленным взором в тёмном смерче; кольцо стало плавиться на её пальце, а затем исчезло, оставив лишь покорёженный труп. Сколько это продолжалось, тогда? Крест не помнил. В какой-то момент он просто вырубился. Но, ускользая во тьму, ещё успел увидеть, как ему отсалютовал Художник. «Нет. Не Художник. Жорж. Гоша». Отсалютовал и разбил своё пенсне. А после – рассыпался в прах. Как и Плясунья с Менестрелем. Они освободились от демона. Теперь навсегда. «Эх, Гоша…» Когда Крест отказался принять их сторону, Ириска без малейших колебаний наметила его новой жертвой. Его бы так и убили, если бы не Линда, не Туман с Чиби. И Летта. Летта. Именно её лицо Крест увидел над собой, когда очнулся. Она странно шмыгнула носом и процедила: «Ты же обещал!..» «Привет, Летта…» – только и сказал Крест, расплываясь в улыбке. Слава Богу, она была жива. И друзья в порядке. Да только, только… Крест вспомнил отца. Кладбище и маму в чёрной вуали. Она больше не плакала. «И у неё больше не будет синяков. Не будет никаких страданий, – твёрдо подумал Крест, бросая на гроб цветы. – Он получил, что заслужил». Но в глазах предательски защипало. «Это я виновата, – хрипло сказала Линда на поминках. – Это я позвонила ему, сказала, где ты. Когда мы ехали с Ваней». Крест мотнул головой. «Что вы. Конечно, нет». Отец получил, что заслужил… Но о мёртвых плохо не говорят. И не думают. Лишь помнят хорошее. Пускай маленькое, но хорошее. И Крест всё же помнил, как ни пытался думать обратное. Ярость его сгинула, как расплавленное кольцо «Мёртвая голова». «Прощай, папа. Земля тебе пухом…» Линда, в тот день сидевшая рядом, молча опрокинула в горло полную рюмку водки. Потом ещё и ещё. Она рассказала им всё: и о маме, что не могла простить Советский союз, как и бабушка… об украденных однажды фамильных ценностях, о ритуале, что когда-то совершили члены страшного Аненербе, и ведьме-фанатичке, что отдала жизнь ради вызова демона и победы Гитлера… о своих колдовских способностях. Маленьких, но всё-таки достаточных, чтобы спасти. Линда говорила глухо. Так, словно каждое слово причиняло ей боль. Видимо, так оно и было. Линда рассказала и об Ириске. Обо всех её гадостях исподтишка. Ведь она никогда не была белой и пушистой. Она всегда мечтала о величии, без колебаний шла по головам, когда могла. Все свои обиды, со школьной скамьи, в спец-блокнотик записывала, на будущее. И делиться не желала. Ириска без колебаний убила свою подружку из музея – единственного человека, который её терпел, и тоже захотел Силы демона. Да. Кто бы мог подумать, что виновата их классная. Именно она, увидев найденное в ДК, мигом вспомнила слова старой Тайки. Чёрная душа, она легко пробудила демона из спячки – одним своим горячим желанием. А дальше… Дальше была убитая Света. Трио, что вернулось в мир. И жертвы, жертвы, жертвы… Вперемешку с обманом. – Привет! – вдруг услышал Крест. Друзья пришли, Туман и Чиби. Вместе. Какое-то время они молча стояли у парапета набережной, плечом к плечу. Каждый из них, стоя тут, вспоминал своё. Туман – разговор с Плясуньей теней. «Нет. Сашей. Сандрой!» Вспоминал он и Эвана, которого никогда не видел, но так на него походил. «Разве он бы хотел, чтобы ты убивала?..» – спросил тогда Туман. Плясунья вдруг всхлипнула. И зарыдала, как дитя. А потом… Потом случилось много всего сразу. И после – тоже. Губы Тумана дёрнулись в улыбке. На ум пришла Алёнка. Мама – бледная, но почти здоровая, что ходила по палате туда-сюда. Мама, что вскрикнула, заметив его в дверях, и бросилась обниматься. «Мама. Больше не Мачеха». Позже они на день отпросились домой. Алёнка, сидевшая на первом этаже, нервно вскочила на ноги. Кажется, даже попятилась при виде их. Но… Секунда, другая – и Алёнка, заревев, стремглав бросилась к маме. Уткнулась ей в район живота и блаженно заплакала от облегченья. «Всё будет хорошо», – думал Туман, идя по улице. Мама, что сто лет не была на воле, пугливо жалась к нему. Алёнка цепко держала её за руку, словно обезьянка. «Вот я был дурак. Надо было сразу к врачам обращаться, – ругал себя Туман, поглядывая на маму. – Наверняка узнали бы в конце концов, что её травят, я бы вычислил тётю Аню… всё стало бы хорошо…» Зря он замалчивал о проблеме, нельзя было так. Нельзя было терпеть, делая вид, что всё в порядке. Так проблемы не решают. «Зато сейчас всё будет хо…» – Таня? – внезапно спросили позади, когда они подходили к дому. – Ваня? Алёна?.. Они обернулись, как в замедленной съёмке. Сзади стоял папа. А дальше… Дальше они превратились в многорукий и многоногий комок. Слёзы, смех, Алёнкины повизгивания… Мама забыла всё плохое. И папа забыл – как очнулся. Сгинул, улетел морок, наколдованный тётей Аней. Линда рассказала Туману всё. Как мать познакомила её с новым мужчиной, как хвалила его, так похожего на «истинного арийца»… говорила, что чувствует в нём немецкие гены, кровь какого-то древнего, высокопоставленного немца… Линда же не почуяла подвох: слишком влюбилась. Не догадывалась, что мать могла травить всех «неподходящих» дочке мужей. Не знала она и про беду с мамой Тумана, ведь отец, следуя ложным воспоминаниям, рассказывал ей о том, что жена прогнала его, а дети и видеть не желают. Что у неё есть другой мужчина, заменивший детям отца… Не знала Линда, что мать выкрала его паспорт и, поставив туда поддельную печать о разводе, подкинула обратно. «Но теперь… – кашлянув, сказала тогда Линда и на время замолчала. – Теперь всё будет хорошо. Не волнуйтесь. Я не претендую на чужое». «Всё будет хорошо», – повторил про себя Туман и, улыбнувшись, взглянул на Чиби. Она витала в своих мыслях. Конечно же, вспоминала Менестреля. «Монти. Матвей». Как он стоял с костяной дудочкой на изготовке. Как в глазах его вновь промелькнуло нечто живое, сострадающее, человеческое… «Покойся с миром», – пожелала Чиби и вспомнила выписку Илги. То, как ожившая сестра опять стала командовать, вернула приказной тон… И то, как она поперхнулась, зайдя в чистейшую квартиру. Чиби скромно стояла позади, пока сестра, онемев, разглядывала накрытый стол. На кухне витали аппетитные запахи. – Это… что? – Это я приготовила. Отметить! Приготовила не без огрехов, из того, что было, но… Илга издала странный звук – и начала рыдать. Потом они долго разговаривали. Болтали о том, о сём, смеялись… вспоминали Тумана. Чиби легко поделилась с сестрой, что они теперь часто гуляют вместе. Да, по-дружески, но… – Он мне очень нравится, – порозовев, призналась Чиби. – И, по-моему… это взаимно! Илга радостно завопила и полезла обниматься. Вздохнув, Чиби посмотрела на блики, танцующие на глади реки. Мнилось, вода эта уносила все их тревоги, всё прошлое… Все жуткие событиятех недель. Дело школы, конечно, засекретили. Со всех взяли подписку о неразглашении, в прессе написали о захвате заложников террористами и галлюциногенном газе. Много было у спецслужб возни. В чём-то и Линдины связи сработали: её с этим делом никак не связали. Ну и славно. Ведь она оказалась хорошей, не в пример своей маме. – Всё хорошо, что хорошо кончается. Да, ребят? – прочистив горло, перебил их мысли Крест. Друзья улыбнулись. – Конечно. Крест помялся, прежде чем продолжить. – Я тут… нарисовал кое-что. Глаза Тумана и Чиби расширились, стоило ему раскрыть пружинный блокнот. Там были рисунки Трио. То, какими они их запомнили… и то, какими они когда-то были. Саша-Сандра. Матвей-Монти. Гоша-Жорж. Приятные, открытые лица. – Это вам. На память, – повторил Крест. – Если, конечно, вы хотите помнить… – Да, – в один голос ответили друзья, и у Креста отлегло от сердца. – Хорошо. Тогда держите. Вырвав нужные листы, он отдал их Туману и Чиби. Сам же, перелистнув страницу с портретом Жоржа, уставился на общий рисунок Трио. Плясунья теней. Менестрель костей. Художник крови. «Они свободны. Ты проиграл, демон». Крест вырвал рисунок и некоторое время подержал его в руке. А потом – отпустил, как только поднялся ветер. Лист взлетел с руки лёгким пером. Колыхаясь, понёсся куда-то за реку. Вслед за ним, поднявшись с асфальта, полетел белый голубь.В оформлении обложки использована фотография Isaque Pereira с сайта https://www.pexels.com/ по лицензии Pexels.
Последние комментарии
5 часов 29 минут назад
5 часов 32 минут назад
5 часов 43 минут назад
5 часов 49 минут назад
5 часов 51 минут назад
5 часов 54 минут назад