Паровоз [Андрей Клепаков] (fb2) читать онлайн

Андрей Клепаков Паровоз

В юности я хотел стать экстрасенсом. С того самого момента как узнал о Вольфе Мессинге. Не гипнотизером, а именно экстрасенсом. Видеть будущее, знать прошлое, читать мысли, ну и по мелочевке: видеть человека насквозь и понимать, что и где у него болит, и как это вылечить. Учился я в медицинском.

Читать я начал с Кастанеды, правда, все тома не осилил, потом началось увлечение Еленой Рерих, я проглотил три тома «Агни Йоги», «Письма в Америку», подхватил «Две жизни» Антаровой и конечно, «Розу Мира». Ну и переводной эзотерики некоторое количество.

Пошел в обучение к ведьме по имени Гоар, занимавшейся Таро и хиромантией. Успеха не достиг, сменил ведьму. Эта лечила голоданием, травами, здоровым образом жизни и заворачиванием в мокрую, холодную простыню по Швейку. С тех пор я вегетарианец, увы, правда, не строгий, что вселяет некоторые надежды. )))

Параллельно ходил в секты. «Фиолетовое пламя», «Розарий» Татьяны Микушеной, «Цветок Жизни» Друнвало Мельхиседека, «Фа Синтез». Прошел полный курс «Су Джок терапии» у профессора Пака, яжеж врач какникак, получил все мыслимые сертификаты. Успешно лечил родных и знакомых и удивлялся, что эта хрень как-то работает.

Не прошел и мимо традиционного Православия. Крестился, ходил в церковь, ездил на какие-то ночные бдения в Оптину Пустынь и к недавно умершему от коронавируса (ужас какой, впрочем, от вируса, на мою жизнь также оказавшего решающее влияние) отцу Герману в Сергиев Посад на сеансы экзорцизма. Из меня бесы не выходили, но как кричат и бьются в судорогах под молитвой, видел неоднократно.

Словом я подбирался к контактам с Высшими Силами давно и с разных сторон.

Нельзя сказать, что на мои трепыхания совсем не обращали внимания. Иногда отвечали на вопросы, иногда исполняли простенькие просьбы – типа поменять машину. Но никаких серьезных перемен, о которых я страстно и слезно просил, увы – фиг. Видимо план моей жизни был составлен жестко и радикальной коррекции не подлежал. И когда со мной случилось несчастье, помощи не последовало, и я на шесть лет погрузился в ад. Мой старый знакомый – суицид встал рядом. Ни одну прошлую жизнь он мне помог закончить быстрее и счастливее, чем предполагалось изначально. Он приветливо улыбался, но я отводил его руку в глупой надежде: а вдруг. Но никакого вдруг не произошло.

Со временем боль поутихла, но заболели суставы. Я было с надеждой подумал о ревматоидном артрите, но биохимия оказалась спокойной как у… Не знаю, как у кого, но артрита не было, а суставы болели. Доморощенный Су Джок не помогал, не помогало также и традиционное, корпоральное иглоукалывание. А также тибетские порошки и пилюли. Мази, бальзамы – мимо. Моча молодого поросенка по совету героев О’Генри? Не пробовал, возможно, зря.

Это, блин, энергетика, заключил я и погрузился в пучину темную медитаций. Но луч из космоса не шел. Хотя, обычно, стоило мне во время насморка представить его, светлого и золотого упирающегося в переносицу, как дыхание прочищалось секунд через двадцать-тридцать без всякого прысканья нафтизина и тому подобного.

Но у меня был не насморк, болели колени, плечи, локти. Космический луч просто не знал куда светить, переносица одна, а суставов много. Бедняга не мог сориентироваться.

Поняв, что от космоса толку не будет, я решил искать внутренние резервы.

Все мое эзотерическое пыхтенье искомого результата не дало, экстрасенсом я не стал. Все варианты пройденных мной школ требовали от адепта, нет не денег, туда, где отбирались квартиры, я не ходил, а остальные, если и брали плату то весьма умеренную, но они требовали участия в построении социализма, в той или иной форме. А мне было скучно строить социализм. Служить спасению человечества я не хотел, я хотел «ехать в мягком вагоне, а не идти по бревну над пропастью» (перифраз из «Агни Йоги»). Возможно, причина моего неуспеха крылась в этом.

Но все же определенный эффект был. Мне открылись многие прошлые жизни. Если кому рассказать – чисто шизофрения, для меня же информация была убедительной и достоверной. Не на сто процентов, но на восемьдесят пять. Цепочка была длинной, начиналась где-то в додинастическом периоде Древнего Египта и упиралась в выпускницу Смольного Института, выпрыгнувшую из окошка от несчастной любви где-то незадолго до революции. И позволившую мне, таким образом, пересидеть наверху все ужасы двадцатого века. Или внизу?

Конечно, я «вспомнил» далеко не все жизни, думаю, максимум процентов пять-десять. Но и это дало возможность заметить неприятную тенденцию: сила, которой обладали мои воплощения, постоянно снижалась. Если в Египте это были царь или верховный жрец, то закончилось все истеричной барышней. Сам же я и вовсе являл собой откровенного лоха. Какие уж тут внутренние резервы.

Но резервы были, и крутились они над моей головой подобно планетам вокруг Солнца. По одной из эзотерических теорий после смерти из опыта прожитой жизни формируется так называемое «сущее». Некая энергетическая субстанция содержащая информацию об этой жизни. И мы так и ходим увитые сотнями этих «сущих» невидимых и неощущаемых, существующих в каком-то другом измерении, но вполне реальных.

И если научиться вскрывать свои сущие и извлекать из них информацию, то можно узнать много интересного. Иногда подобные вещи происходят спонтанно, наверное, это можно расценивать как сбои в блокировке, люди неожиданно что-то вспоминают, хотя, как правило, довольно фрагментарно, и тогда появляются свидетельства о воспоминаниях прошлых жизней. Соответствующая литература полна описаний подобных фактов.

И я решил попробовать. Только я хотел извлечь не информацию, а силу. Хотя, наверное, это одно и то же. Но по моим представлениям силой я обладал где-то на ранних этапах эволюции своей души. Будем все-таки считать путь, пройденный от Египта до современности, эволюцией. Хотелось бы надеяться, хотя возможны и варианты.

Итак, Египет, Египет и еще раз Египет. Я фараон. Наиболее древняя и наполненная силой жизнь. Этот шарик должен быть тяжеленьким и крутится вокруг головы по наиболее низкой орбите, почти цепляя за волосы и кожу. И его должно быть очень легко втянуть, засосать или проглотить. Опустить до точки Хум, знающие поймут, остальным пофиг, и там вскрыть эту чертову жизнь как консервную банку, всосать в чакры энергию и силу, а оттуда по меридианам подать к моим многострадальным суставам. А организм пусть сам разбирается, какая энергия, какая сила. Сила она и есть сила, она и в Африке сила. Должно помочь.

Хрена. Суставам лучше не стало, хотя я чуть не пукал от натуги. Занимался этим онанизмом долго, но затем бросил, как я бросал все, чем занимался.

Однако сработало, хоть и не так, как я рассчитывал.

Информация о прошлых жизнях часто ко мне приходила неожиданно, однажды даже во время поездки в метро. Вдруг начинали представляться картинки из прошлых веков, в которых я был действующим лицом. «Продуктивная симптоматика» – сказал бы психиатр. Но ситуации бывали настолько непредсказуемыми, а роли мне выпадали настолько удивительными, что объявить это подспудной работой моего мозга, мне казалось неправильным. А потом начинали вспоминаться такие подробности, что подтверждало истинность происходившего. Для меня, естественно.

И вот как-то раз утром во время чистки зубов меня пробило. Глядя на себя в зеркало, я вдруг вспомнил, что когда-то в основании клыков на верхней челюсти у меня были ядовитые железы. Ну какой шизофреник такое придумает? Хотя, не знаю, конечно, может, и придумает.

Но я вроде как не придумал, а вспомнил и ощутил. Или ощутил, а потом вспомнил. Обалдел естественно. Даже рассказ об этом написал. Про рептилоида с другой планеты, чей космический корабль был сбит в гравитационном поле Земли во время галактической войны. Корабль рухнул на планету, а погибшему парню ничего другого не осталось, как начать здесь воплощаться. И начал он с наиболее прогрессивного тогда места, которым был Египет.

При рождении в человеческом теле рептилоид частично, а может и полностью, сохранил свою память, поэтому был в ужасе от открывшейся перспективы.

Человеческие самки казались жутко уродливыми, а культура древнего Египта после космических технологий отчаянно примитивной. Парень страдал и правителем был злым и жестоким. Но силой по сравнению с подданными обладал немереной. И физической, и духовной. Назовем эту смесь злобы, ненависти, отвращения, отчаяния и презрения духовностью.

Какой интересный фараон оказался в моем анамнезе, однако. Я присосался к рептилоиду и суставы начали потихоньку проходить.

Но это была присказка, сказка у нас впереди.

И конечно, я пытался побольше вспомнить из той космической жизни. Внешность? Ну вот, как рептилоидов на картинках рисуют, приблизительно такая. Только челюсти не так сильно вытянуты, и хвоста нет. Вообще гуманоидная форма, наверное, универсальна для вселенной. По крайней мере, для гуманоидных форм. )))

Кожа была тверже и грубее, чем у голых обезьян и напоминала крокодилью. Сумки и сапоги из нас получались бы классными. Узор на коже определялся генетически и указывал на расовую, в скобках: кастовую, принадлежность. Цвет? Что-то зеленовато-серовато-желтовато-коричневое. И как мне кажется, некоторые особи были способны к мимикрии, вроде хамелеона. И понятно, что мы близки к вашим пресмыкающимся. Но мы были теплокровными и живородящими. Несколько прокатившихся по планете оледенений, уносивших до восьмидесяти процентов видов, заставили приспособиться. Никаких кладок, одно, максимум два яйца, ребенок проклевывался в яйцеводе, рождался, потом выходили кожистые оболочки. Ну и младенчество, и детство почти как у вас. Зрелость приходила со зрелостью ядовитых желез. Вообще ядом планетка была насыщена серьезно, даже куры были ядовитыми.

Одежда? Климат был жаркий, особо в ней не нуждались, больше являлась показателем статуса. Но спина всегда оставалась открытой, именно кожный узор на спине наиболее ярко демонстрировал происхождение. Выражение «Показать спину» означало представиться, а не бежать с поля боя.

Впрочем, космические полетные костюмы, по необходимости закрывали все тело, и они были не совсем материальны. Это был пояс, который генерировал защитное поле вокруг тела. Голову закрывал прозрачный шлем, род войск и знаки различия татуировались на лбу. Очень удобно, сразу понятно, кто перед тобой.

В эпоху холодов, очевидно, какую-то одежду приходилось носить, но вспомнить что-то о тех временах я не особо пытался. Был увлечен земной судьбой своего сбитого пилота, и об историческом прошлом его инопланетой жизни я и не думал. Меня больше интересовало, с кем же эти ребята воевали во времена Атлантиды. Уж не с атлантами ли? И не они ли и разфигачили тот материчок?

Но космические враги в медитациях мне являться отказывались. Зато всплывали все новые картинки из жизни моего парня. И как я понял, эта жизнь была непростой. Социальное устройство что-то вроде Третьего Рейха. Форма красивая, но внутренняя партия бдит, и от копья с наконечником полным яда не застрахован никто.

Я увернулся чудом. Спасло очередное поражение нашего флота, и то, что мое подразделение спешно кинули в прорыв. Но если бы вернулся, меня ждал бы Короткий Суд и смертный приговор. А ведь я лишь посмотрел не в ту сторону, просто посмотрел. А инкриминировали мне непатриотичность. Суки. Наверное, потому я и лез тогда на рожон. Геройская смерть в бою избавляла семью от преследования. В общем, погибнуть было правильно, но не над Землею, блин.

«Он еще поспал немножко и опять взглянул в окошко».

Нет, все не так. На семью мне было плевать, на честь флота тоже. Я геройствовал, чтобы заработать «Серебреный Коготь». Награда автоматически обеспечивала амнистию в делах средней тяжести.

Еще я увидел процедуру казни. Палач с копьем наперевес бежал на распятого на деревянной стене осужденного. Вонзал копье в грудь, копье пружинило, словно шест для прыжков в высоту, палач держась за копье перемахивал через стену, а казненный с развороченной грудью повисал на оковах.

Вот на этом копье я и провалился. Меня удивил способ казни. И я подумал, что у него имеются какие-то исторические корни, уж очень средневековьем пахнуло. Я сконцентрировался на копье, увидел, что наконечник полый и повторяет форму ядовитого зуба. «Судя по форме зуба, граф был человеком странным и неприятным».

В своих изысканиях я провалился в какие-то совсем древние жизни моего парня.

И увидел.

Ночь. Горят костры, в их неровном свете проявляются бревенчатые строения, напоминающие сараи или избы без окон. Крыши не видны, тонут в ночной тьме. Рой искр улетает высоко в небо.

Цепочка костров располагается между двумя рядами строений. Все это напоминает деревенскую улицу. Народа много, мои соплеменники, такие же рептилоиды, у некоторых в руках копья. Эпоха явно дотехнологическая или какой-то отсталый регион на планете.

Я бегу мимо одного из сараев, на стене висит распятый рептилоид. Он смотрит на меня замутненным от ненависти и близкой смерти взглядом. Ядовитые зубы у него вырваны, на их месте торчат, выдолбленные из кости, чаши, туда стекает яд. Я выливаю яд в висящий у меня на поясе кувшинчик и спешу к следующему распятому.

Таких несчастных было человек десять, не знаю, можно ли тут употреблять термин «человек».

Но их было десять, и кувшин наполнился почти до краев. У последнего костра меня ждал старик. Внешне рептилоид и рептилоид, но я знал, что он старик. Вождь или старейшина, что-то такое. За ним шеренга молодых воинов с копьями.

Старик вслушивается в темноту за границей деревни. Вглядываться туда бессмысленно, не видно ни хрена. Он поднимает руку в предостерегающем жесте.

Чу, все замерло, воины перестали дышать. Наконец старик кивает мне: пора.

Я отвязываю от пояса кувшин, протягиваю старику, он принимает дрожащими руками и начинает разливать по полым наконечникам копий. Несмотря на дрожь, старик ухитряется не пролить ни капли. Воины выстраиваются по пять человек по сторонам костра. А из леса за деревней уже явственно слышен шум и пыхтение.

Я вижу, как подобрались воины, готовясь к схватке. Старик встал перед костром лицом к лесу. Ему терять уже нечего. Я отошел за костер.

Грохот нарастал, пыхтенье превратилось в вой, с треском и шумом падали ломающиеся деревья, из темноты дохнуло горячим ветром, и из леса выкатился паровоз. Пламя костра отразилось в его тупой, блестящей морде, окрасило красным пять пар подслеповатых глаз, придав им хищное выражение злобы и ненависти.

«Паровозы», – так мы называли этих тварей. На самом деле, конечно, как-то иначе. Это очень приблизительный перевод с неизвестного инопанетянского. Но «паровоз» – подходило. Размера они были как раз такого, шкура – непробиваемая броня. Даже не как у обычного паровоза, а как у паровоза бронепоезда. И внутри они были горячими. Уж не знаю, что там за обмен веществ, но почти никакой научной информации в голове моего парня про них не читалось.

И реально были похожи на паровозы. Тело близкое к цилиндрической форме передвигалось на множестве коротких лап, словно у выросшей до астрономических размеров сколопендры.

И эти твари даже не были хищными, они были всеядными. Круглая пасть располагалась на брюхе, ближе к головному концу. И больше всего она походила на проходческий щит. Неимоверной твердости зубы перемалывали все, что попадалось на пути. Любые вековые деревья, сваленные таранным ударом головой, исчезали сначала в этой мельнице, а затем сгорали в топке метаболизма. То же самое происходило со всем, что попадалось на пути. С посевами (мы были хищниками, но какие-то сельхоз угодья водились), с домами и целыми деревнями. Каменные стены также не могли остановить «паровоза», и проламывались словно фанерные.

Двигалась эта тварь быстро и по прямой. Нет, повернуть она могла, и даже развернуться полностью как на паровозном кругу. Но, видимо, не считала нужным. Перла по прямой сжирая все на своем пути. Причем без остатка. Никаких отверстий кроме рта, впоследствии на теле монстра обнаружено не было.

Бороться с паровозами мы не умели. Их шкура была прочнее железа, и думаю, содержала белки, построенные на основе полимера кремния, а не углерода.

Когда паровозов было мало, мы просто уходили из мест их обитания.

Но климат теплел, и твари стали ускоренно размножаться в своих болотах. И превратились в бедствие.

Возможно, их мог бы убивать яд, но как его доставить внутрь.

Всей деревней мы сцедили бочку. Оставленная на пути паровоза, она не произвела заметного действия. Остановился, потоптался на месте и припустил дальше по горам, по долам.

Яд видимо легко разлагался в желудке, или что там было у этой твари. А возможно просто был слаб для нее. Хотя один правильный укус в шею останавливал допла. Тоже монстр, похожий на вашего диплодока.

Старейшина уже приказал сматывать манатки и перебираться в местечко поспокойнее, когда я вдруг подумал о глазах паровоза. Их было десять, и они располагались двумя колоннами по краям морды. Глаза ведь тоже дырки. Кроме того, сразу за ними мозг. Ведь должен же быть мозг у этой твари. Если ткнуть в глаз копьем с отравленным наконечником, яд окажется внутри, а если повезет, то и в мозгу. И чудовище сдохнет. Должно, по идее.

Делать пустотелые наконечники и наполнять их собственным ядом мы умели. На острие было отверстие, а древко при ударе действовало как поршень шприца, и яд вспрыскивался в тело жертвы. Очень эффективное действие. Доза яда в копье была значительно больше, чем при укусе человека (или человеком?). Ну, как-то есть все основания считать этих ребят людьми.

В общем, решили попробовать. Нацедили яда, запечатали наконечники, старейшина лично отобрал десять молодцов.

Пошли встречать паровоза подальше от деревни, уже было слышно, как он ломился сквозь лес. Старейшина вздохнул, и я его понимал. Скоро и леса не останется, а все зверье монстр уже давно распугал. Охотники постоянно возвращались пустыми или с какой-то мелочевкой. А уж когда видели последнего допла и не помнил никто. Болота, где они водились, давно оккупировали паровозы.

Дерево рухнуло прямо перед нами, паровоз жизнерадостно захрустел древесиной. Старейшина крикнул, воины подняли копья. По разработанной нами стратегии в две пары нижних глаз воины должны были, подбежав вонзить копья. До верхних трех с земли было недостать, поэтому в те нужно было копья метать.

В общем, из нашей команды осталось в живых трое. Мы со старейшиной и еще один парень.

Старейшина скомандовал, и четверка первых бросилась вперед, пятеро задних кинули копья, один размахнувшись, поскользнулся на какой-то дряни, упал и копье не кинул.

В глаза попали все четверо нижних, а из шести метателей только трое, двое промахнулись по самым верхним, и тот, который поскользнулся.

Паровоз перестал хрустеть и дунул, из-под брюха вылетело облако перегретого пара, мы отскочили назад. Когда пар рассеялся, четверка воинов умирая корчилась на земле.

Паровоз протрубил и рванул вперед, на нас. Мы естественно кинулись врассыпную, кроме оставшегося парня с копьем. Тот побежал вперед и прыгнул, метя в уцелевший глаз в середине морды паровоза. Попал, древко при ударе изогнулось, спружинило, и подкинуло парня высоко вверх. Это напомнило мне прыжок с шестом. Смельчак сумел ухватиться за ветки соседнего дерева и остался цел.

Оказалось, что паровоз отлично умеет поворачивать, да и соображать тоже. Он носился по лесу пока не догнал всех пятерых воинов, кидавших копья. Нас со старейшиной он не преследовал.

Потом ушел в свои болота. Мы понадеялись, что помирать.

Уцелевший воин вернулся вечером, слегка обалдевший, но живой и здоровый.

Однако, после нашей охоты леса рядом с деревней больше не осталось. Надо было уходить, кормовая база исчезла. Меня как автора идеи хотели было линчевать, но я отбился, указывая на оставшегося в живых как на пример удачной тактики нападения, и призывая разобраться, сдох ли паровоз.

Паровоз не сдох. Он появился через день, сверкая сохранившейся верхней парой глаз, и несколько раз проутюжил деревню из конца в конец. Яд не подействовал.

На месте деревни широко раскинулось свежевспаханное поле. Меня не убили. Убивать стало некому. Наоборот, это я собрал остатки разбежавшихся и прятавшихся в остатках леса людей. Видимо стремление к лидерству оказалось лидирующим в моем характере. Женщин, детей и стариков среди уцелевших было мало. Это и понятно. Убежать от паровоза смогли молодые и сильные.

Надо было уходить, искать новое место. Чтобы убраться подальше от паровозов, я собирался пересечь пустыню. Все слабые являли собой обузу, поэтому я приказал женщин не брать. Жара, воды нет, только ящерицы и змеи. Какие старики и дети?

Но одну молодую бабу мы все же взяли. Во-первых, надо куда-то сбрасывать сексуальное напряжение, мужиков все-таки уцелело много. Во-вторых, ее можно будет съесть, если припрет. Так потом и случилось, бабу съели, но через пустыню прошли без потерь.

Когда мы вышли к людям, то были страшно голодные, поэтому концентрация яда в железах была очень высокой, и токсичность просто убийственной. Если бы дошло до схватки, мы бы успели перекусать всех, прежде чем нас убили.

Жители деревни это сразу поняли, и с нами решили не связываться. Тем более, что я сдавал своих людей под власть старейшины, и ни на какой статус в деревне не претендовал.

Нас приняли, определили по избам, роздали девок. Женщин всегда избыток, гибнут реже, рождаются чаще. И мы благополучно влились в коллектив.

Жили, не тужили. Потом, однажды на охоте забрались далеко и обнаружили в лесу знакомую просеку. Паровозы добрались и сюда.

Я шепнул старосте, что знаю, как с ними бороться. Только надо повысить токсичность яда.

Местные с паровозами знакомы не были, и старейшина оставил мое знание без внимания.

Однако, вскоре деревья затрещали в зоне слышимости, и староста спросил меня, как. Я объяснил. Староста почесал лоб и спросил, кого. Я ответил, что можно взять моих людей. Старейшина кивнул и сказал, что станет ждать, пока не возникнет реальной угрозы.

Деревья падали все ближе, мои люди занервничали. Я успокоил, сказав, что или справимся, или уйдем.

Построили высокий деревянный щит, нарисовали морду паровоза, в местах, где глаза просверлили дырки. Начались тренировки.

Прыжки с шестом, Бубка отдыхает.

Попасть в дырку изображавшую глаз было нелегко. Еще труднее воткнуть копье под таким углом, чтобы древко спружинило и выкинуло воина вверх. Ну и при падении за щитом не сломать шею. Чтобы избавить воинов от ненужных травм, там навалили кучу сухой травы.

Мои люди хмурились, для местных было развлечение, и первое соприкосновение со спортивными состязаниями для той цивилизации. Я явился первооткрывателем.

Вся деревня сбегалась смотреть на тренировки, болели за своих, делали ставки, хлопали и свистели.

Наконец паровоз проехал так близко, что его увидели. Смех и крики стихли. Тренировки стали проходить в тишине и с максимальной концентрацией. Осталось поднять токсичность яда, и выбрать направление, куда бежать, если опять не подействует.

Впрочем, с ядом было все вполне понятно. Токсичность возрастала при голоде или травме, перед смертью она достигала максимальных значений, повышая, таким образом, шансы на выживание особи. К умирающим поэтому старались не приближаться.

И еще существенный момент: яд надо собирать непосредственно перед использованием. Он достаточно нестойкий, иначе мы бы за обедом рисковали отравиться собственным токсином.

Паровоз валил деревья уже рядом с деревней. Я сказал старейшине, что пора.

Моих людей взяли перед рассветом, тепленькими. Выволокли на улицу и прибили к стенам домов. Бабы орали, но на них не обращали внимания. Морить голодом времени не было, охоту я назначил на завтра, поэтому прибегли к пыткам. Пока боль, ненависть и страх повышали токсичность яда, я отбирал спортсменов для завтрашнего выступления. Наконец, команда была сформирована, и я лично прошелся по распятым, соображая, что еще можно у них отрезать, чтобы смерть наступила вовремя, не раньше и не позже.

Я выныривал из погружений, стряхивал дубленую шкуру, убеждался, что яда в зубах нет, пил свой кофе и выходил в интернет, но чувствовал, что рептилоид шевелится где-то в затылке, а жена стала говорить, что у меня взгляд иногда становится очень неприятным. В ответ я смеялся, хотя о возможной шизофрении не забывал.

Но мне нравилась та цивилизация, что первобытная, что космическая. Это была цивилизация силы. Одной только силы, и ничего кроме силы. У рептилоидов не было религии, и никакой загробной жизни. Не было искусства, ни ставни на деревенские окна не резали, ни даже черных квадратов не рисовали. И не было любви. Ни к чему, даже к женщинам. Женщины вообще воспринимались ими как нечто однородное. Нет, они различали: выше, ниже, толще, худее, старше, моложе. Но у рептилоидов не было понятия красоты. Все бабы были на одно лицо. Возможно, из-за отсутствия мимической мускулатуры. Еще у баб не было сисек, молоком же детенышей не выкармливали. Помню, какими отвратительными поначалу казались человеческие женщины. Грудь, а еще волосы, особенно на гениталиях, ну и в ванне, да и в супе тоже. Потом попривык, конечно, а что делать, не крокодилов же трахать. Но до сих пор, предпочитаю маленькую грудь, и счастлив, что эпиляция опять вошла в моду, как в античные времена.

С одной стороны, рептилоидам скучновато, конечно, без красивых женщин, с другой, удобно, отсутствовала конкуренция. А веселье обеспечивала конкуренция за силу, как у Дона Хуана – «охотник за силой». Здесь все были такими охотниками, и наверх лезли исключительно по головам.

Тем ни менее, они сумели построить какое-то жизнеспособное общество, друг друга не перегрызли. Впрочем, чему удивляться, в волчьей стае тоже выстраивается иерархия и царит порядок. А упомянутый уже Третий Рейх также был миром закона и порядка или контроля и учета.

Но сила мне нравилась, плечи расправлялись, голова поднималась, позвоночник выпрямлялся. Суставы не болели уже давно.

Жена заметила, что я вроде стал выше ростом. Я удивлялся: как же так, я вегетарианец, меня реально подташнивает в мясных рядах на рынке, а вдруг чувствую родство с этой людоедской цивилизацией. Видимо, природу не обманешь.

– Первая пара пошла! – крикнул я, и двое воинов бросились вперед.

– Вторая! – и махнул рукой.

Сработали четко, как на тренировке. Погибли только двое. Один не попал в глаз, и копье бесполезно скользнуло по стальной шкуре, а сам воин упал под ноги паровозу. Другой не сумел правильно вонзить копье, его не подбросило, и воин тоже свалился перед чудовищем.

Паровоз наехал на них и остановился. Загудел, выпустил клубы пара и больше не двигался. Единственный оставшийся глаз выглядел остекленевшим. Сдох? Или еще очухается?

Мы сутки боялись к нему подойти. Выставили дозорных, воткнули копье в последний глаз. Ждали.

Наконец, заметили, что паровоз начал остывать. Все-таки сдох. Старейшина приказал устроить праздник. Я не участвовал, ходил вокруг монстра и думал можно ли из него сделать что-то полезное, и не появятся ли его соплеменники.

Когда веселье закончилось, мы обязали паровоз веревками, подсунули бревна и всей деревней повалили на бок.

Живот представлял собой такую же броневую плиту, но пасть была открыта, и туда с легкостью мог забраться взрослый человек, в смысле рептилоид. Других отверстий на его теле мы не обнаружили. Как же твари размножаются? Наверное, через рот и размножаются, что туда, что оттуда.

Потрошить его мы тоже начали со рта. Двое потом умерли, видимо внутри все-таки была какая-то отрава. Но мясо оказалось на удивление вкусным.

Так паровозы могли бы и вымереть, мы бы их сожрали, как первобытные люди мамонтов. Охота на них, конечно, была сопряжена с определенным риском. Да, что там риском, напрямую требовала человеческих жертв. Паровоз убить, это не допла завалить. Но мы сумели их использовать не только как еду. Мы сумели их одомашнить. Подбирая дозу яда приводить их в состояние сомнамбулизма и ездить на них в этом состоянии. А дальше с развитием науки вообще войти в симбиотические отношения и даже выращивать паровозов с заданными свойствами. Так что к началу космической эры диких, свободно живущих паровозов на планете не осталось – только картинки в детских учебниках, там же, кстати, где писалось и обо мне – Великом Объединителе Племен.

И памятник мне в каждом городе. Жалкая попытка придумать какой-то суррогат религии. Как я вижу это теперь, со своей четырех, шести, восьми(?) тысячелетней земной истории.

Религии у рептилоидов не было, но письменность была. И образование было, и наука, и медицина, и все что положено для освоения космоса. Да и такого освоения, которое и не снилось нашим мудрецам. А вот литературы не было. Никому не приходило в голову написать что-то бесполезное. А возможно, что подобные попытки и были, но пресекались, были наказуемы и тайны. О подобных вещах я судить не мог, мое проникновение в рептилоидные жизни было недостаточно глубоким.

Скинул почитать дочке. Через неделю она позвонила.

– Пап, ты там на кислоте или грибах?

Я пожал плечами, дочка не увидела.

– Не поверишь, в сухую.

– Не верю, – засмеялась она. – Финал-то придумал?

– Финал известный: все в землю ляжем, все прахом станем.

– Пап!

Я подмигнул, она опять не увидела.

– Скажу маме, чтобы последила за тобой.

– Она следит.

Засмеялись оба.

– Допишешь, присылай, – дочь положила трубку.

Я уставился на чистый, белый лист на экране.

Подведем итоги: сквозь эпохи и пространства силы процедилось в терапевтическом количестве, хватило только на суставы.

А на что бы я хотел? Я мечтательно зажмурился. Получить много-много силы и уцелеть в той давней космической разборке?

Перевести корабль в волновой состояние и пройти сквозь планету. Войти в резонанс с колебаниями магнитного ядра и взорвать ее на хрен. Вот вам Египет, вот Рим, вот Америка. Нет ни хрена! Два пояса астероидов в системе.

Мне ведь долей секунды не хватило.

Время? Линейно или циклично? Или вообще стоячая волна, постоянное здесь и сейчас? Блин! Не помню ни хрена! Только зубы эти идиотские!

Я потер виски. Встал, подошел к окну, посмотрел на небо. Лох, лох, лох, трах тибидох тох, тох. Хоттабыч, блин. Только рассказики кропать и могу. Зарычал. С кем мы тогда воевали? С кем?

А наши еще есть здесь? Помню, были. Весь египетский пантеон бывшие наши. Сам таким был, правый глаз, левый глаз, помню.

Четыре тысячи лет. Всех же через сито протерли, никто ничего не помнит, никто ничего не может.

Вернулся к компьютеру. Зашел на Авито, набил объявление.

«Куплю усилители когтей, комплект (ручные + ножные), старой работы. Молекулярной заточки, не лазерной. Углепластик не предлагать».

Может, кто откликнется. Из тех, кто такие носил, а не просто любопытные идиоты.

Надо бы и на английском, где-нибудь на Амазоне разместить, – подумал.

Посыпалась почта, телефон я благоразумно не указал. В основном спрашивали, что это такое. Конечно, юмор: предлагали усилители члена – больше всего. Но и мечи атомарной заточки – не дорого, и лазерные мечи. Кольцо всевластья – совсем дешево, потому что модель. Однажды пришел текст – абракадабра. Я уж подумал: вот оно. Вчитывался, вчитывался, пытался понять. Разобрался – оркский язык из Толкиена.

Но золотая рыбка все же попала в мой невод.

Письмо из Екатеринбурга:

Имеется пара ручных, на шесть пальцев. Будете смотреть?

Опаньки! Как я помнил, у нас было по шесть пальцев. Два больших по разным сторонам кисти, про такие руки Артур Кларк писал, тоже у инопланетян. Я уж думал, что, возможно, он из наших. Помнил что-то.

Я попросил прислать фотографию.

Мне ответили, что фото нет, только рисунок.

На рисунке перчатка на шесть пальцев, на концах когти сантиметров по восемь-десять. Очень похоже, как помнил я.

К рисунку пояснение, что сделан по памяти, сейчас под рукой нет, но возможно обсуждение доставки, хотя удобнее самовывоз, и указан адрес в Екатеринбурге и имя. Моего корреспондента звали Анастасией Петровной.

Я написал, что готов приехать, а дату сообщу позже.

Осталось придумать, что сказать жене, за ким чертом меня понесло в Екатеринбург.

Повезло, после Нового года в Екатеринбурге открывался фестиваль фантастической литературы. Я сказал, что хочу поехать. Жена не возражала, я купил билеты и заказал отель на пять дней.

Спальный район на окраине города. Дверь открыла полная, пожилая женщина.

Я представился, сказал, что по объявлению из Москвы.

Женщина очень цепко посмотрела мне в глаза, посторонившись впустила в квартиру, подождала пока разденусь, проводила на кухню.

Предложила чай и кофе. Я выбрал кофе.

– Вы понимаете, что мы можем обсуждать только воспоминания? Никаких материальных следов той культуры не имеется.

– Конечно, – пожал я плечами, – и сразу хочу спросить, имеются ли у вас воспоминания носящие стоматологический характер?

– Вы про ядовитые зубы?

Я кивнул.

– Да, с детства. Наверное, поэтому и замуж не вышла, – Анастасия Петровна печально усмехнулась. – Все мужики казались мне недостаточно брутальными. Хотя на брутальность окружения пожаловаться не могла. До пенсии проработала тюремным врачом. У нас тут этих заведений много.

Анастасия Петровна поставила передо мной банку растворимого кофе.

– Кладите сколько вам надо, сахар. Молоко? Сливок нет.

– Спасибо, молока не надо.

Я насыпал три ложки растворенки на кружку, добавил ложку сахара.

– Так мы с вами коллеги. Тоже когда-то врачом работал. А я подумал, что вы художник. Так хорошо когти нарисовали, с растушёвкой.

– Да уж расстаралась. Когда в школе училась, ходила в студию. Мне как видения эти пошли, я рисовать стала. Вроде фантазия и фантазия. Сама-то всегда думала, что психиатрия по мне плачет, потому и в медицинский пошла. Не представляете степень моего удивления, когда прочитала ваше объявление. Неделю думала, отвечать или нет. Все подставу какую-то подозревала.

– Ну, какая тут возможна подстава. А помните, для чего, как использовались? И почему шесть пальцев?

– Шесть? Так их и было шесть. Как оружие использовалось, наподобие кастета. Я даже хотела своим зекам идею кинуть, что-то подобное изготовить. Была интересна боевая эффективность.

– У вас есть свои зеки?

– Ну, это не та тема, ради которой вы приехали, не так ли?

– Да, конечно, извините. А как я понимаю, у вас имеются и другие рисунки из той жизни?

– Имеются.

– Покажете?

– Поговорим, подумаю. Может, покажу.

Анастасия Петровна смотрела не улыбаясь.

– Вы с детства помните, а меня вот только пару месяцев назад проперло. Началось с зубов. Вспомнил, что когда-то были ядовитые, и приходилось яд сцеживать. Дальше больше, картинки пошли из той жизни. Я и решил соотечественников бывших поискать.

– И вы вот так сразу и поверили? И шизофрению себе не ставили?

Я улыбнулся.

– Этот этап давно прошел. Я по прошлым жизням большой специалист. И по земным, и по этим, рептилоидным.

– Хорошее название, – Анастасия Петровна наконец-то усмехнулась, – а я с детства все драконами или ящерами звала. А так даже на научность претензия. А почему вы решили, что не один такой, что и другие могут быть?

– Да я знаю. Нас много тут навоплощалось. Скорее удивительно, что романчика фантастического еще никто не тиснул.

– Да? И что же вы знаете?

– Я помню две жизни из той цивилизации. Одну из примитивных времен: дикари с копьями, другую с космическими кораблями. Собственно она меня сюда и привела, на Землю.

– Переселение? Во времена динозавров?

– Нет, война в космосе. Кто тут, рядом с Землей погиб, тут воплощаться потом и начал. Все дело в гравитации планеты. Если я правильно помню, наши в системе пол флота положили. Здесь нас тысячи должны быть.

– Ух ты! Я ничего подобного не помню. Мне видения были про цивилизацию вроде нашей, теперешней. В космос, может, и летали, но как мы сейчас: на Луну там, зонд на Марс. Я думала, все это на Земле, просто динозавры тоже разумные были. Потом их цивилизация погибла, вымерли типа. А так техника была, вроде самолетов, и танки были. Города современные. Ну и войны, да. Воевали все время. И поединки. Чуть что, сразу дуэль, особенно среди офицеров. Вот для дуэлей эти когти и использовались.

– А почему вы думали, что это Земля?

– Так пейзаж мезозойский. И динозавры, диплодоки эти. Их пасли, как скот. Ели потом.

– Это доплы, да на диплодока похожи. Но ядовитость и пальцев шесть? Вроде не земная биология?

– Я тоже удивлялась. Но у меня же на грани шизофрения. Почему шести пальцам не быть? Мысль про другую планету мне в голову не приходила.

– А твари такие, на паровозы похожие, вам не запомнились?

– На паровозы? Живые? Нет. – Анастасия Петровна пожала плечами. – Ничего подобного не видела. Вот танки были, как положено, с пушкой, на гусеницах. Техника вроде нашей, я говорила.

– А памятники Великому Объединителю Племен не попадались?

Анастасия Петровна задумалась, покачала головой.

– Нет. Может, я в другой стране была? Стран там много было, и воевали все.

– Да, конечно, там история тоже тысячелетняя, и скорее всего, мы в разные окошки заглянули. А из Земных жизней ничего не помните?

– Нет, меня как в детстве эти динозавры торкнули, так я всю жизнь только про них и думаю.

– Рисунки покажете?

– Рассказывайте вашу историю.

– Чайник поставьте, пожалуйста, я бы еще кофе выпил.

Я рассказал, включая Египет, и даже пробежался мельком по некоторым наиболее ярким другим своим жизням.

– Вы наверняка тоже участвовали в той космической войне, раз на Земле стали воплощаться. По-другому сюда не перепрыгнуть, только смерть в условиях иной гравитации. По крайней мере, я так понял, – заключил я.

– Странно, а если космонавт погибает на планете, где никакой жизни нет, или вообще в открытом космосе?

– Отлично, постарайтесь запомнить этот вопрос, чтобы после смерти задать его Господу Богу, – усмехнулся я.

– А что, думаете бог один и на инопланетян тоже?

– А вы думаете, эти ребята неподконтрольные? Не обольщайтесь, нет свободы в природе. Всегда найдется кто-то, чье место в пищевой цепочке выше.

Анастасия Петровна пожав плечами, поднялась из-за стола.

– Принесу рисунки, – пояснила она.

Рисунков было много, три папки формата А3. У меня закружилась голова.

Лица, фигуры, мужчины, женщины, дети. Здания, техника. Назначения некоторых сооружений и предметов я не мог даже приблизительно определить. В карандаше, акварели.

– У вас определенно талант! – воскликнул я. – Вы не пытались выставляться?

– Вы первый человек, который это видит. В детстве только родители. Отец велел никому не показывать. Чтобы в психи не записали или еще чего хуже. Я ведь им рассказала, что не выдумываю, а как виденья вижу.

– Что же хуже психов может быть? – удивился я.

Анастасия Петровна не ответила.

– А вот это загон для доплов, – я взял очередной рисунок. – А это трибуны уже для охоты, нет не охота, что-то вроде боя быков, только вместо быка допл. Кто кого, ты его или он тебя. Помню, участвовал в таком.

Я перебирал рисунки.

Задержался на портрете девушки. Со спины, оглядывается в пол-оборота. Акварель. Длинный миндалевидный разрез глаза подчеркивает узкий горизонтальный зрачок. Рот чуть приоткрыт, блестит слюна на белоснежной эмали боевого зуба. Нервно расширенный абрис носового хода. Тщательно прорисован кожный рисунок. Я вгляделся: двойной фонтан! Королевских кровей. Хороша!

– Какая красавица, – улыбнулся я, – принцесса.

– Мне она часто виделась, – кивнула Анастасия Петровна. – Я ведь чувствовала себя там мужчиной, и что-то меня с ней связывало. Но, что, так и не поняла.

– За такую я бы не прочь и на дуэли подраться, – я отложил рисунок. – А ведь у них не было понятия красоты. С этой точки зрения на нее никто не смотрел. Только двойной фонтан на спине и имел значение.

Я возвращался в отель в такси сквозь сраную сибирскую январскую погоду. Дворники смахивали со стекла крупные хлопья.

– У вас есть план мистер Фикс?

– Нет.

– А цель? У тебя есть цель, дружок? За ким хреном ты поперся сюда истратив полтинник семейных средств?

– Ну, была цель получить подтверждение, что я действительно из цивилизации рептилоидов.

– Хорошо, получил. А скрытая цель? Ведь у любого действия должна быть скрытая или истинная цель.

– Это еще проще. Перестать чувствовать себя лохом.

– Перестал?

– Нет.

– То есть сознание того, что ты владел технологиями позволяющими уничтожать планеты, пересекать вселенную в любых направлениях, не дает тебе возможности перестать ощущать себя лохом? Лохом на этой сраной планетке, на которой ты вообще когда-то являлся богом. Пусть локальным, но тебе подчинялись стихии, ты по произволу мог управлять царствами. Правый глаз, левый глаз. Да, тебе и еще паре таких как ты рептилоидов, эта планета вообще обязана своей цивилизацией.

Хорошо, не паре, десятку, даже, наверное, двум десяткам. Все равно, никак не лоху.

Я пожал плечами. Водитель включил приемник.

– Не возражаете? – спросил он.

Естественно запело «радио Шансон».

Я не возражал.

– Все равно я лох и никто иначе.

– Если ты лох, значит у тебя есть антагонист, который мешает тебе стать нелохом.

– Наверняка есть. – Я кивнул.

– И кто это?

– Ты идиот? А еще внутренний голос, – я засмеялся. – Я сам и есть свой антагонист. Моя слабость, лень, страх, безволие и, пожалуй, глупость. И пытаться бороться с этим джентельменским набором еще большая глупость, чем просто следовать своей глупости.

Я был доволен получившейся формулировкой.

Внутренний голос заткнулся, такси остановилось у ярко освещенного гостиничного подъезда.

Я сразу прошел в ресторан. Бабка зараза, угостила только сушками, а просидел я у нее целый день. Родственные души, блин.

И что дальше? Менять билет? Не оставаться же здесь на все пять дней.

В ожидании заказа потягивал кофе. За соседним столиком расположился известный российский фантаст. Как-то раз я был на встрече с ним в какой-то библиотеке, поэтому узнал.

Я внутренне усмехнулся: знал бы ты, приятель, что рядом с тобой сидит живой фантастический рассказ, а может, и повесть, или даже роман, смотря как писать.

К фантасту подсели еще двое, этих я не знал, официант принес моего лосося. Я цыкнул зубом, лосось оказался суховат, но съедобен. Как же я пал. Был ядовитым рептилоидом, скатился до вегетарианской обезьяны. И то не строгой, нарушаю свои же принципы. А как иначе, я же свой антагонист. Сам крал свою силу, и вот итог: силы нет, денег нет, ума и того нет.

За соседний столик принесли коньяк.

И какого хрена я заделался этим аутоантагонистом? Зачем? А главное, почему? Я задумался. Почему все мои воплощения шли с падением качества. Поэтому и шли. Жизнь – дерьмо, Мы стоим по горло в этом дерьме и должны быть благодарны Гаутаме Будде за совет: не колыхай!

А яколыхал. И сейчас колыхаю. Приехал хрен знает куда, хрен знает зачем.

Я отодвинул тарелку с остатками еды, достал ручку, взял салфетку, написал:

Цель – подтверждение рептилоидности, поставил крестик

Скрытая цель – самоутверждение, что не лох, – поставил минус.

Способ достижения скрытой цели, – тут и думать нечего – деньги. Заработать деньги. Можно украсть, – я человек гибких принципов. А для этого нужна сила, которой у меня нет. Есть только знание прошлых жизней. Что-то извлечь из этого можно? Я оглядел зал. Только продать сюжет, или написать самому, но продавать надо в Голливуд, все остальные денег заплатят мало, не покроет и транспортные расходы.

Что-то еще? Например, организовать клуб бывших рептилоидов. Нас уже двое с бабкой, могут проклюнуться еще ребята. И что характерно, мы все прошли через Египет. Возможно, если покопаться в нашей коллективной памяти, то можно найти что-то ценное. Пару уцелевших от разграбления царских захоронений. Или разбудить скрытые внутренние способности? Мы же не просто так, мы же из пантеона. Вдруг что-то тлеет в глубинах мозга? Телепатия, телекинез, телепортация.

Или выйти на контакт с инопланетянами. Совсем бред, конечно. Да и для своих мы уже давно чужие, к тому же у них даже понятия о посмертном существовании не было. Не объяснить, да и не факт, что та цивилизация уцелела. Войну, как я помню, мы проигрывали.

Я посмотрел на свои руки, представил, как погружаю их в управляющий гель, вхожу в контакт с кораблем… звезда по курсу, белый карлик – база вражеского флота. Пожалуй, единственная удачная наша операция. Залп!

Грохот уроненного официантом подноса возвратил меня в реальность. На секунду мне показалось, что у меня по шесть пальцев на руках.

Отправил бабке эсэмеску, что хочу завтра снова приехать. Та тут же ответила согласием. Расплатившись, встал, и, проходя мимо соседнего столика, вежливо кивнул известному фантасту, он так же вежливо мне ответил. По пути в номер заглянул на ресепшн и зарегистрировался на фестиваль. Зря, что ли сюда приехал?

Утром особенно тщательно чистил зубы, пальпировал десну, разглядывал в зеркале клыки. Ничего необычного, все человеческое. Расстроился даже.

На фестиваль не пошел, поехал к бабке. По дороге купил кухонный нож, так, на всякий случай,  ночью много чего привиделось. Из такси вышел за квартал, свою двустороннюю куртку надел на вывернутую сторону еще в спортивном магазине, где покупал балаклаву. Шел, глядя под ноги, надеюсь, все же не Москва, камер на каждый столб еще не понавешали. Но лучше предохраниться получше. В вывернутой куртке, в черной шапке натянутой на брови и нос, ощущал себя маньяком-убийцей из кино.

– Здравствуй, – Анастасия Петровна кивнула и прошла на кухню.

 Я шел следом, чувствуя пальцем острие ножа, спрятанного в рукаве свитера.

– Вспомнил еще что-то? – спросила она, садясь за стол спиной к окну. Руки она спрятала под стол, кофе не предложила.

– Вспомнил, –  я покосился на чайник на газовой плите. – Чайник поставлю?

– Ставь, – равнодушно ответила бабка.

Пока я наливал воду из-под крана, зажигал газ, ставил чайник, она внимательно следила за каждым моим движением. Что она там под столом прятала, надеюсь, не пистолет?

– Вы тоже что-то вспомнили, как я вижу? – улыбнулся я, усаживаясь напротив.

Бабка не ответила. Я удивленно поднял брови.

– Рассказывай.

– Ну у меня есть основания полагать, что той девчонкой с рисунка был я, – я продолжал улыбаться.

– И что? – спросила бабка. – История давняя, тыщи лет прошли, чего ножик в рукаве прятать?

«Глазастая бабка, недаром с зеками всю жизнь», – подумал я.

– Зубов-то нет теперь, хоть ножик. А у вас под столом пистолетик никак?

Анастасия Петровна усмехнулась и вытащила руки из-под стола. Я обалдел, в каждой было зажато по кинжалу с двумя лезвиями, направленными в противоположные стороны. Такие назывались «халади», если я не ошибался, индийское изобретение.

– Дважды два – четыре, – проговорила бабка, – против твоего одного.

Я пожал плечами и вытряхнул из рукава нож. Положил на стол.

– Вспомнила? Я тоже вспомнил, что нас связывало. А что картинки не нарисовала, как кожу у меня со спины живьем срезала? И не только со спины. И не добила, оставила подыхать на краю пустыни, рыгги тогда меня съели, эти, вроде муравьев которые. Оставил, не добил, сволочь. Ты тогда мужиком была. Вот встретились.

Я смотрел бабке в глаза, хрена мне твои кинжалы, что я со старухой не справлюсь. Вот был бы пистолет – дело другое, да и пистолет не остановил бы. Наверное.

– Ты идиот? Когда это было и где? Мы люди теперь. От тех времен даже пыли не осталось. Что сюда тащить-то? Рыгги ее съели. Я даже не помню, как эти твари назывались. Я наших имен не помню. И причины, почему тебя убил, тоже не помню.

– А я помню. Ты братом моим был, сводным. У меня на спине двойной фонтан, а у тебя плебейская решетка. Я принцесса, а ты пастух, за доплами ходил. Потом я тебя к себе охранником взяла, дура наивная. Но мать у нас была одна. Ты и ее убил, и меня…

– Ну и что? Мы-то сейчас к этому какое отношение имеем? И там этих жизней море было, сам говорил. Может, в какой другой мы любили друг друга, ты лучше эту, другую вспомни.

– Там никто никого не любил. У них понятия не было такого, любить.

– Тем более. Хрена сюда все это дерьмо тащить.

– А что же Анастасия Петровна вы тогда вооружились, да еще так экзотически?

– Потому что почувствовала, что с психом дело имею. И ждать от тебя чего угодно можно.

Я промолчал. Бабка, конечно, была права. Мы к тем рептилоидам отношение имели очень относительное. И мстить за ту смерть на другой планете, тысячи лет назад даже не глупо, просто смешно.  Но бабка права и в том, что я псих, и слишком ярко вспомнил страх, боль и унижение своей смерти там, в пустыне у перевернутого мобиля. А еще ненависть, ненависть затопившую весь мой мозг, всю мою душу, если там у нас были души. О если бы я тогда сумела даже не укусить, просто брызнуть ядом тебе на кожу. Да хоть бы одна капля попала тебе на одежду. Этого было бы достаточно, ты бы сдох мгновенно. А я бы умерла с улыбкой на узких, черных губах, и сейчас не бесился бы в бессильной злобе, в неконтролируемой ненависти к пенсионерке Анастасии Петровне, жительнице сибирского города Екатеринбурга.

Эх, не тот шарик я проглотил, не египетский. Я поднял глаза к потолку: – Какого хрена вы заставили меня вспомнить именно эту долбанную жизнь, общую с этой бабкой. Суки!

Я застонал, вспомнилась нестерпимая боль от содранной кожи и от бесчисленных челюстей маленьких, рыжих рыггов. И что умирала тогда очень долго. Сволочь, садист.

Посмотрел на бабку, та сидела, сжимая халади, настороженно, исподлобья глядя на меня. Свистнул, закипев чайник. Я оглядел кухню: рядом с плитой деревянная стойка с ножами, банка растворимого кофе, заварной чайник, кастрюлька.

– Да, вы правы, дело, конечно, давнее, с ума сходить смысла нет. Я кофе заварю?

Анастасия Петровна кивнула, пошевелила кинжалами.

– Вы будете? – спросил я вставая.

– Нет.

Я взял из сушилки кружку, насыпал кофе, сахар, взял чайник, и, сорвав крышку, плеснул кипятком бабке в лицо. Видимо, я переставал быть человеком.

Блин! Конечно, я попал и себе на пальцы. Анастасия Петровна закричала, вскочила едва не опрокинув стол, но кинжалы, как я рассчитывал, не уронила.

Я успел выхватить нож из стойки. Продолжая кричать, она бросилась на меня. Махнула лезвием перед моим лицом, я отскочил назад, уперся спиной в стену, кухонька была крошечной.

Я стоял выставив перед собой нож, бабка замерла между столом и плитой. Она тяжело дышала, по лицу стекала вода, кожа резко покраснела, один глаз отек и прищурился. Я следил за медленными движениями смертельных лезвий.

Вдруг окно за спиной бабки закрыл темный силуэт, послышался звон разбившегося стекла, осколки шрапнелью полетели бабке в спину и мне в лицо. В кухню ворвался, мне показалось, что космонавт, но это оказался спецназовец. Одновременно громыхнула выбитая дверь в коридоре. Мы с бабкой не успели пошевелиться, как нас схватили. Я заметил, что бабка отмахнулась кинжалом, но он лишь скользнул по амуниции спецназовца. Меня схватил другой мент, вбежавший в кухню через дверь. Но я уже начал превращаться в рептилоида. Бросив нож, я змеей выскользнул из свитера, упал на пол и нырнул под стол, успев схватить свой нож, все еще лежавший на столе. Вышвырнул из-под стола табуретку и вонзил нож в ногу стоявшей рядом Анастасии Петровны, метя в бедренную артерию. От злости даже вспомнил, где она проходит. Бабка закричала.

Меня за ноги выдернули из-под стола, больно ударили по спине, выбили нож, еще раз ударили, и заломили руки. Я почувствовал, как защелкнулись наручники.

Бабка продолжала кричать.

– Теперь сдохнешь, сука, – проговорил я. Инстинкт самосохранения покинул меня окончательно.

Рывком меня подняли на ноги и повели из квартиры. Лестничная клетка была полна ОМОНа. Я слышал, как в квартире верещала бабка, матерились менты и звучали команды.

На улице стояла скорая и полицейские машины. Меня запихнули в тачку, два омоновца зажали между собой на заднем сиденье и машина тронулась. В шоке от всего произошедшего я молчал. Менты молчали тоже.

Немного покрутив по городу тачка выехала на трассу. По сторонам дороги потянулись то заснеженные деревья, то заснеженные поля. Сидеть в продуваемой машине в одной рубашке было совсем не жарко, я быстро замерз.

– Мужики, а нельзя печку включить? – попросил я.

Тишина.

Я поерзал, похлопал локтями по бокам, согреться помогло плохо.

– Нельзя, – пришел запоздалый ответ, но тачка стала тормозить.

– Слышь, сержант, у меня в багажнике бушлат старый. Возьми. А то не довезем на хрен.

Машина встала, один из моих конвоиров вышел, второй грубо развернул меня к себе спиной, расстегнул наручники.

– Дернешься, получишь в зубы, – доверительно сказал он.

Хлопнул багажник, в салон кинули воняющий бензином и машинным маслом ватник.

– Одевай.

Я надел.

– Мужики, еще бы поссать, пока стоим.

– А чашечку кофе? – сострил кто-то.

– Потерпишь.

– А если не утерплю? – спросил я. – Мне-то теперь похрен, а вам машину мыть.

– Не утерпишь – отобьем почки, ссаться вообще перестанешь.

Менты заржали. Дверь хлопнула, машина сорвалась с места.

Я пригрелся в вонючем бушлате, даже попытался задремать. Но не спалось, думалось – почему меня так оперативно взяли, что мне инкриминируют, и куда меня везут.

Ненависть к бабке отпустила, я недоумевал, какого хрена я так хотел ее убить. И что блин со мной теперь будет? Рептилоиды, суки и эту жизнь сломали нахрен. Блин!

В кармане джинсов звякнул мобильник, я было полез за ним.

– Не трожь, – ткнул меня конвоир. Я не тронул, вздохнул только.

В окне мелькнул указатель с самолетиком.

«В аэропорт, что ли?» – удивился я.

На дороге началась толчея, менты врубили сирену.

Оказалось действительно в аэропорт, причем прямо к борту. Заехали куда-то на задворки, подрулили к Боингу. У трапа стояла еще тачка – черный внедорожник.

Меня вывели, менты забрали ватник, передали двум штатским «с усталыми, но добрыми глазами». Меня, не ватник.

Гуськом, я в середине, поднялись по трапу. Самолет был пуст, только мы. Я попросился в туалет. Пустили, только закрыть дверь не дали. Я пожаловался, что холодно. Один из конвоиров принес стопку пледов. Сели в бизнес-классе, я у окна закутался в пледы. Прошли еще трое в штатском. Минут через десять самолет тронулся.

– В Москву? – спросил я конвоира.

Тот не ответил.

«В Москву, больше некуда, – подумал я. – За кого же они меня принимают, чтобы пустой самолет гонять? За живого рептилоида?», – я усмехнулся.

Часа через два сели. В полете не кормили, дали только бутылку воды. «Победу», что ли ангажировали?

Сели, а где сели, черт его знает. К трапу джип, погрузили, повезли. Ехали долго, по загороду где-то, приехали уже смеркалось. Стена, колючка по верху, ворота, охрана. Территория в парке, корпуса двух-трех этажные раскинуты. На психушку похоже.

Остановились у двухэтажного здания, решетки на окнах и на первом, и на втором этаже. Точно психушка, внутри холл, персонал в белых халатах, двое прошли, на нас ноль внимания, на стене пейзажик намалеван: речка, лесок, солнышко над лесом, птички, облачка. Детсадовский сюжет.

Меня усадили на диван, снова наручники надели, но хоть впереди.

Пришел мужик в белом халате, из кармана молоточек торчит. Ко мне по имени-отчеству:

– Пойдемте, – говорит.

Я встал, пошел, конвой остался в фойе.

– Я ваш доктор, меня зовут Вадим Алексеевич. Прошу любить и жаловать.

Привел на второй этаж, кабинет открыл ключом, перед столом кресло, не табуретка какая-то. На столе монитор «Apple», все честь по чести. Кабинет вроде медицинского: шкаф с препаратами, стенка с книжками, кушетка. Еще пара кресел, камеры по углам висят.

Доктор сел не за стол, а в кресло сбоку.

Я ему руки показал.

– Может, раскуете, док?

– Позже. Вы иногда неадекватно агрессивны бываете.

– Вы? – я поднял бровь. – Не объясните, кто это «вы»?

– Сейчас ваш следователь придет, он вам все и объяснит, – врач улыбался.

– Следователь? Я под следствием? А в чем меня обвиняют?

– Сейчас, сейчас, потерпите, вам все расскажут. Я здесь только для контроля.

Открылась дверь, вошла женщина. Лицо – Алла Демидова в роли эсэсовки из кино. Одета, только что не в форму, а так – пиджак, галстук, юбка черные. Блондинка, естественно. Лет тридцать пять. Майор, наверное.

Я вздохнул, бабы следователи, говорят, самые жуткие.

– Меня зовут Мария Ивановна, я ваш следователь, – представилась баба. Прошла, села за стол, включила комп. Посмотрела на доктора, спросила,

– Как он?

Доктор пожал плечами.

– Пока адекватен.

– В чем меня обвиняют? – поспешил спросить я.

– Ни в чем.

– Как так? А почему я здесь, в наручниках?

– Хотите кофе? – неожиданно спросила Демидова.

– Конечно, хочу, фройляйн, – поддержал я игру.

– С юмором. Это хорошо, – ответила фройляйн. – Сейчас принесут, – кивнула она мне.

Я снова показал руки.

– Мне будет трудно взять чашку.

– Ничего, справитесь, – следователь улыбнулась.

Вошла девушка в белом халате, в руках поднос, три чашки кофе, молочник, сахарница, вазочка с печеньем. Оглядела кабинет, не зная куда поставить.

– Ставь сюда, – Мария Ивановна убрала бумаги с угла стола. – Сначала нашему гостю, сливок не надо, он предпочитает черный, одну ложку сахара и печенья штук пять, он не обедал, успел проголодаться. Сейчас поговорим, и вас покормят, – ободряюще улыбнулась она мне.

– Я в КГБ? – спросил я.

– Можно и так сказать, – кивнула следователь.

– Чем же удостоился чести?

Девушка поставила чашку кофе и блюдце с печеньем на широкий подлокотник кресла. Я двумя руками взял чашку, отхлебнул, кинул в рот печенье. Вкуса не почувствовал ни того, ни другого.

– У вас два варианта. Либо вы сотрудничаете с нами добровольно. Живете дома, пользуетесь определенной свободой, под нашим контролем, правда. И временами приезжаете сюда на несколько дней. Мы вам придумаем работу с частыми командировками. Участвуете в экспериментах, очень увлекательных, поверьте. Даже неплохо зарабатываете. Либо сотрудничаете не добровольно. Нам придется инсценировать вашу гибель в авиакатастрофе, сбить самолет из Екатеринбурга. Ужас какой. Вы отсюда уже не выйдете никогда и участвуете в экспериментах, но под препаратами и гипнозом.

Подумайте, у вас на размышление три дня, до времени вашего возвращения с фестиваля. Если выберете первый вариант, то сбежать не удастся. Во-первых, ваша семья, во-вторых, чип где-нибудь в печени.

– А мое нападение на Анастасию Петровну?

Демидова сделала пренебрежительный жест.

– Вы все как пауки в банке. Не вы ее, так она вас.

– Как она? Я ей в бедренную артерию целил.

– Прооперировали, жить будет. Ожог лица гораздо серьезнее, но не волнуйтесь, глаза целы.

– Слава богу. Не понимаю, что на меня нашло. А «вы все», имеете ввиду наше рептилоидное прошлое? – догадался я.

– Именно.

– И много нас таких у вас в застенках?

– Хватает. Вы удивитесь, сколько.

– Готов удивиться.

– Пока сказать не могу.

– Вы серьезно относитесь к этому бреду?

– Наша организация очень серьезная сама по себе, и к своим разработкам она относится очень серьезно. Мы давно наблюдаем за вами, а за Анастасией Петровной вообще с начала существования нашего отдела. Лет сорок, где-то так.

– Стояла прослушка, поэтому вы так быстро появились?

Следователь кивнула.

– И то чуть не опоздали. Потеря любого из вас была бы невосполнимой.

– Упс! – подумал я.

На последних глотках понял, что кофе восхитительный, а печенье – супер.

– Мария Ивановна, а если я буду звать вас Машей, позволите?

– Конечно. Что может быть лучше доверительных отношений с подследственным? – следователь улыбнулась.

– Маша, вам говорили, что у вас совершенно обворожительная улыбка?

Глазки у следователя блеснули. Доктор тихонько хмыкнул.

– Маша, наверное, можно даже не говорить, что я согласен? А чип точно будете в печень ставить, не в голову?

– Ну это как наша медицина распорядится. Да, доктор? Сейчас такие технологии, на рентгене не виден, и батарейка не нужна, в организме электричества своего хватает.

– Но по сигналу отследить же можно? Иначе для чего он нужен, если сигнала нет.

– Сигнал идет импульсный, очень короткий, обычная техника его не ловит.

Я усмехнулся: «Только не говорите мне, что это сколковская разработка, – подумал я, – а на самом деле никакого чипа нет, а отслеживают они обычный мобильник. Это же родина, мать ее, хоть КГБ, хоть ФСБ».

– Очень рада, что вы согласились. И результаты в добровольном режиме всегда выше чем в принудительном.

– Окей, Маша. И все же, чего вы от меня хотите?

– Да просто все, нас интересуют ваши воспоминания о существовании в форме рептилоида. Все, что сможете вспомнить.

– Хорошо, с этим нет проблем, но ведь я могу и придумать что-то, тем более, что определенный опыт в этой сфере имеется, – я улыбнулся. – Или мне может присниться, просто показаться. Ведь все эти воспоминания прошлых жизней, да еще таких давних, не слишком достоверная вещь.

– Но вы ведь не единственный подследственный, извините за термин – дань традиции. Вся поступающая информация проходит сравнительный, перекрестный анализ. Фантазии мы научились отсекать.

– А с чужими воспоминаниями познакомите? А с другими подследственными? А с Анастасией Петровной я смогу контактировать? Когда она поправится, естественно.

– Возможно, позже. После составления вашей индивидуальной программы. Пока ничего сказать не могу.

– Что ж, давайте займемся программой, – я улыбнулся.

– Завтра. Сегодня отдыхайте, сейчас вас проводят в камеру, обед подадут туда. Не удивляйтесь, обстановка там специфическая, это ведь бывшая психушка, – следователь подмигнула. – Мы давно просим подобрать нам помещение поудобней, или это перестроить, обещают, но тянут, тянут. Тоже понять можно, бюджет у нас все же ограниченный.

Открылась дверь, вошел санитар похожий на мясника – амбал под два метра ростом. Я внимательно осмотрел его халат, поискал следы крови. Нет, вроде, чистый.

– В тринадцатую его, – сказала следователь, кивнув на меня.

Я встал с кресла, звякнула задетая локтем чашка, но не упала.

– А наручники? – протянул я руки.

– Ах да, – Маша улыбнулась, – Иван, расстегните.

Санитар шагнул ко мне, замок щелкнул, я потер запястья.

– Пошли, – наручники упали в карман санитарского халата.

Мы вышли в коридор, пятерня сжала мое плечо, я ойкнул. Следом за нами вышел доктор. Я оглянулся.

– Док, скажите ему, я сам пойду, не надо меня хватать.

– Я с вами, – док развел руками, – протокол есть протокол. Пошли, Иван.

Хватка чуть ослабла.

Идти оказалось не далеко, спустились в подвал и по подземному переходу прошли, наверное, в соседний корпус. Там поднялись на второй этаж. Недлинный коридор, на потолке лампы в сетках, стены: белая масляная краска, пол: метлахская плитка, кое-где вывалившаяся, двери обиты железной оцинковкой, глазки, дверцы для подачи пищи, номера камер. Тюрьма, однако.

Подошли к тринадцатому. Иван повозился с ключами, отпер, внутри загорелся свет. Вошли.

– Не хрена себе! – только и смог сказать я.

Все белое, стены обиты мягким, напротив двери, на месте окна цветной витраж – «Время» Сальватора Дали, пол тоже мягкий, вроде спортивного мата. Кушетка, наверняка привинчена к полу, постели нет, одеяла тоже, только подушка. Санузел в углу, унитаз металлический и душ свешивается с потолка, на полу поддон. Кран из стены, смеситель. Здесь на стенах линолеум. Обалдеть. Но Дали! У ребят воображение.

– Анти суицидное оборудование, – пояснил врач. – Располагайтесь. Еду сейчас принесут.

Я вошел, док тоже, санитар остался в дверях. Я попробовал подвинуть кушетку.

– Привинчена, – пояснил врач.

Я сел, доктор рядом.

– Приточно-вытяжная вентиляция, температурный контроль, освещение – все регулируется снаружи. Свет включается в восемь, в одиннадцать отбой. Вода в душе два раза в день утром и вечером по тридцать минут. Унитаз срабатывает автоматически после пользования. Постельное белье не положено, спите в пижаме, холодно не будет, пижаму вам принесут.

Я посмотрел на свои ноги, на мне до сих пор оставались бабкины тапочки, в которые я переобулся у нее в квартире.

– Обувь, тоже сейчас принесут. Часы, – доктор кивнул на витраж, – все циферблаты показывают реальное время, приспособитесь определять.

– Дали для прикола? – спросил я.

– Вам для медитации. По моей рекомендации, я полагал, что вам понравится.

Я покачал головой.

– Охренеть, полотенце после душа?

– Обдув горячим воздухом. И естественно камеры, не забывайте, если соберетесь помастурбировать, – доктор усмехнулся. – Инфракрасные, в темноте тоже работают.

– Мне кажется, половина вашего оборудования лишена смысла, могли бы и в обычную камеру поместить, никуда бы я не делся.

– Было несколько попыток суицида, мы постарались подстраховаться, тем более, что у вас склонность.

– Склонность? К чему? – удивился я.

– К суициду, – пожал плечами доктор. – А вот и обед, или, скорее, ужин.

Санитар посторонился, пропуская в камеру девушку с подносом.

– Мы постарались учесть ваши вкусы, – доктор кивнул на поднос.

Грейпфрутовый сок в бумажном стаканчике, вообще вся посуда бумажная, одноразовая, овощной салат, филе трески с гарниром из запечённой картошки, деревянная (!) ложка. Стакан с чаем, пакетик «Greenfield», зеленый с жасмином.

– Угощайтесь, приятного аппетита.

Я поставил поднос себе на колени.

– Так всегда будет? Стол не принесете?

Доктор промолчал.

Сок оказался свежевыжатым и даже не разведенным. Рыбу есть ложкой было неудобно, но я приспособился, зато помидоры в салате оказались с рынка, не турецкие, пластмассовые.

– Что же, – прихлебывая горячий чай, сказал я доктору, – кормежка отличная, как дома. А как у вас с развлечениями? Что-то не вижу ни телевизора, ни компа.

– Развлечения начнутся завтра, а сейчас отдыхайте.

Девушка забрала поднос, доктор, попрощавшись, вышел за ней, санитар запер дверь.

Я лениво подумал о душе, но видимо в еду было добавлено что-то седативное, поэтому повалился на кушетку, сунул подушку под голову и, не дождавшись обещанной пижамы, провалился в сладкий, глубокий сон.

«Крик петуший нам только снится». Нет, не снится, орет натурально. Я открыл глаза: в камере светло, часы на картине показывают восемь. Хорошо, не шесть, но, однако, какое воображение у ребят, даже восхитился. Потянулся, зевнул, повернулся, еще раз потянулся, выругался (негромко), сел, встал, побрел к унитазу.

Помочился. Включилась бодрая музыка, из крана потекла вода. Холодная. Я покрутил ручку смесителя, ноль эффекта, пришлось умываться холодной. Ни мыла, ни зубной пасты. Блин. Вода выключилась.

Вспомнив революционеров, террористов и просто хороших парней в тюрьме, снял джинсы и рубашку, встал на зарядку. В лицо подул прохладный ветер. Заиграло пианино, «Начинаем утреннюю гимнастику», – раздался жизнерадостный голос диктора из глубокого детства, я аж поперхнулся.

– Раз, два, три, четыре, – энергично считал диктор.

– Ить, ни, сан, си, – вторил я, махая руками и ногами.

– Переходите к водным процедурам, – закончил диктор.

Включился душ.

Я разделся догола, покрутил задницей перед невидимой камерой и протянул руку потрогать воду. Градусов двадцать, не больше. «Суки!» – проговорил я, и, сжав зубы, нырнул под душ.

– Где мыло? – истошно заорал я. Вода выключилась, и душ плюнул мне на голову мыльной пеной. Приплясывая от холода, я размазывал пену по телу. При этом не забывал материть комитетчиков за их богатое воображение. Вода снова включилась, чуть теплее на этот раз. Я только успел смыть пену, как душ отключился, и дунул горячий ветер. Я повертелся под потоком, согреваясь.

– Автомойка, суки, – подвел я резюме и подумал, – «Хорошо, щеток нет, как в «Бриллиантовой руке».

Открылась дверь, вошел вчерашний санитар, и со словами: – Переоденься, – бросил на кровать запечатанный в целлофан пакет. Собрал с койки мою одежду, вышел.

Я разорвал пленку. Мягкая фланелевая пижама с зайчиками, белые, махровые шлепанцы.

– Охренели совсем, что ли? – поговорил я. – Точно, сумасшедший дом.

Санитар снова открыл дверь, пропустил внутрь девушку с подносом.

– Ваш завтрак, – сказала девушка, ставя поднос на кушетку.

Стакан чая, из-под крышки торчит нитка с этикеткой «Greenfield», аэрофлотовская упаковка меда, в пластиковой пиалке мюсли залитые апельсиновым соком, – «Знают, суки, что молоко не пью», – усмехнулся я.

Пластмассовая ложка и два бутерброда с сыром на бумажном блюдце завершали сервировку.

Включилась музыка, я принялся за еду. Тюрьма три звезды.

Санитар стоял у двери, ждал, когда я поем.

Последний глоток чая, и санитар махнул рукой, – Пошли.

Я покорно поднялся.

Пришли в уже знакомый кабинет, там опять двое: врач и фройляйн. Поздоровались.

– Маш, а можно мне нормальную одежду? Зайчики меня расстраивают, совсем себя психом чувствую.

Штурмбанфюрер покачала головой.

– Требование наших психологов.

Я поморщился.

– Петух и Дали тоже их разработки?

– Стараемся разорвать ваше привычное ощущение реальности, не повредив при этом психику. Вы ведь быстро адаптируетесь?

– Ну, – я пожал плечами.

– Хорошо, давайте работать, у нас не так много времени.

Я поднял руку в пионерском салюте.

– Всегда готов! – бодро воскликнул я.

Мария Ивановна не отреагировала.

– Начнем с ваших воспоминаний. Пожалуйста, подробно, со всеми деталями, расскажите, как вы начали вспоминать свое инопланетное прошлое. Послужило ли что-то толчком. И последовательно все что помните. Устанете, сделаем перерыв. Не торопитесь.

Я кивнул и начал с чистки зубов. Закончил своей неадекватной вспышкой ненависти к Анастасии Петровне. В промежутках был обед и несколько чашек то кофе, то чая. Про Египет и свои дальнейшие, человеческие жизни благоразумно промолчал.

– Спасибо, Дмитрий, вижу, вы устали, на сегодня достаточно, Иван проводит в вашу комнату. Отдыхайте.

Я оценил «комнату». Поднялся, правда, устал. Зевнул.

Следующим утром (я в зайчиках, Демидова в черном) «работа» началась с текста. Маша протянула мне распечатку моего рассказа висящего в ФБ.

– Отметьте, пожалуйста, где здесь ваши реальные воспоминания, а где художественный вымысел.

Я вооружился карандашом. Почеркал, весь Египет вымарал на фиг, ну и дочку на всякий случай.

Фройляйн пробежала глазами текст.

– ЛСД реально помогает вам вспоминать?

– Если к этим видениям относиться серьезно, то да, – пожал я плечами.

– Не откажетесь от путешествия? Доктор посидит с вами.

– Когда? Сейчас?

– А что тянуть? Завтра вам возвращаться из Екатеринбурга. Неделю мы вас точно не побеспокоим. Давайте, сейчас. Какая доза вам привычна?

Я снова пожал плечами.

– Одна, две марки, 100-200 мкг, наверное. В высокие дозы не ходил. Иногда, вообще без кислоты обходился, лег на диван, глаза закрыл и вспомнил. Только не ночью, ночью засыпал. Но иногда наоборот во сне такое приснится, хоть падай. И запоминается хорошо, что удивительно.

– А как сегодня спали? Ничего интересного не снилось?

– Увы, – развел я руками.

– Что же, слетаете в космос? Нас больше интересует ваша последняя жизнь. Постараетесь про космические корабли побольше вспомнить? Про эти, «живые», как вы их называете.

– Ок, – я улыбнулся, – вы же и без спроса кольнуть можете. Но, понимаете, гарантий никаких, что я там увижу?

Следователь не улыбнулась.

– Вадим, дайте дозу, – велела она доктору. – Сто микрограмм для начала, препарат химически чистый, – пояснила она мне. – Вон, кушетка сзади вас.

Перед глазами заплясала разноцветная вакханалия, Стены и предметы в кабинете потеряли жесткость и принялись изгибаться. Фройляйн приоделась в национальный тирольский костюм, ничего черного на ней больше не оставалось. «Поехали», – пробормотал я, закрывая глаза.

Я честно пытался увидеть свет звезд, но только слышал плеск волн. Цветные узоры в глазах кружились словно в калейдоскопе. Наконец картинка оформилась: передо мной качалась потная спина гребца сидевшего на веслах. Холодный ветер и запах моря.

Драккар летел по волнам, двадцать пар весел действовали одновременно, как пальцы одной руки. Маячивший впереди кнорр был обречен. Что могли двенадцать пар против двадцати, даже при попутном ветре?

Хищник приближался к жертве. Стали видны суетящиеся на кнорре люди. От усилий весла гнулись в руках гребцов, но корпус был широковат, груза было многовато, и скорость маловата, чтобы уйти от погони.

Экипаж драккара уже был в доспехах и при оружие. Мы с братом сидели на одном весле. Пожалуй, мы единственные были без брони и без шлемов. Зачем? Берсеркеры шли в бой с голым торсом. Безумное опьянение схваткой и ужас, внушаемый противнику, защищали лучше любого доспеха. Среди рогатых шлемов викингов выделялись моя лысая голова и алая повязка брата.

Кнорр был уже совсем рядом, оттуда нестройно ударили луки. Я засмеялся, брат просто не обратил внимания. Кормчий драккара выкрикнул команду. Весла взметнулись вверх. Драккар впритирку прошел к борту кнорра, ломая, словно спички, весла не успевших отреагировать гребцов. Брат сидевший ближе к борту закрепил весло вертикально в отверстии в скамье. В борт кнорра вонзились абордажные крючья.

Я вскочил на скамью и взмахнул боевым топором. Брат предпочитал прямой франкский меч, и он уже работал им на кнорре.

– Красная голова! Красная голова! – раздались крики ужаса. Брат был известен и популярен. Я прыгнул вторым. Следом посыпались остальные викинги.

Несколько минут смертельной пляски и остатки команды кнорра прижимались к бортам на короткой носовой палубе. Впереди со сломанным мечом в одной руке и тяжелым ларцом в другой стоял человек, очевидно, хозяин судна.

– Лодку мне и моим людям, или я брошу золото в море, – крикнул он и поднял ларец за кольцо в крышке.

Я бросил топор. Ларец, со все еще сжимавшей кольцо кистью, загремел по палубе. Человек, выронив меч, упал на колени пытаясь зажать обрубок руки. Двое викингов смеясь подхватили его и с шутками и прибаутками выкинули за борт в набежавшую, так сказать, волну, третий подобрал ларец.

Последние защитники кнорра срывали с себя доспехи и прыгали в воду в жалкой попытке продлить жизнь еще на несколько мучительных мгновений.

Осень, вода семь – восемь, минут пятнадцать в такой воде и суставы от холода перестают сгибаться. Человек не может плыть, быстро теряет прыть и банально тонет, если не замерзает раньше.

Последним на палубе оставался мальчишка. Выставленный вперед узкий, тонкий меч слегка дрожал в его руке. Я шагнул к нему, что-то мигнуло в глазах мальчика.

– Это был твой отец? – догадался я. Мальчишка молчал, в его глазах снова что-то мигнуло.

– Да, ты, девчонка, – тихо сказал я, шагая ближе и перехватывая попытавшийся ударить меч.

Я оглянулся на добивающих раненых и кричащих от радости победы и добычи викингов.

– Да, это лучший выход, – я улыбнулся и легко толкнул девочку в грудь. Перелетев через борт, она упала в воду без вскрика, оглянулась и поплыла в сторону от кнорра.

– Дай мне лук, – я протянул руку к стоявшему рядом викингу, – мальчишка хорошо держался, и заслужил легкую смерть.

Щелкнула тетива, и стрела, свистнув, вошла в шею плывшей девочки.

– Во, блин, – сказал я открывая глаза, рядом сидел доктор.

Поверхности стен по-прежнему изгибались, у разноцветного доктора то вырастали, то пропадали рога.

– Долго я путешествовал?

– Нет, часа два.

– Я засмеялся, голос доктора звучал словно на потянутой, магнитофонной пленке.

– Ладно, поехали дальше, – пропел я, – Гагарин!

Закрыл глаза. Немного цветовой какофонии и снова плеск волн. Я на борту триремы, теперь Древний Рим. Наш легион перебрасывают в Египет, там восстание. Жара, на палубе теснота, качка, центурион принес кувшин с водой, мы пьем по очереди, передаем друг другу кувшин.

Так весь трип и проплыл, больше ничего не происходило.

Радужная пляска поутихла, мир приобрел присущую ему твердость, реальность вернулась в естественные границы.

В кабинете горел свет, за окном звезды и фонари.

– Все, что ли? – спросил я.

– Вам виднее, – ответил врач. Пощупал пульс, оттянув веко, заглянул в глаза. – Как себя чувствуете?

– В туалет хочу, – я сел на кушетке.

– Голова не кружится?

– Немного, – вставая, сказал я.

– Пойдемте, провожу, – врач взял меня под руку.

– Должен вас расстроить, доктор, – сказал я по дороге. – Никаких инопланетян не привиделось.

– Это вы расскажите Марии Ивановне, я занимаюсь исключительно вашим здоровьем. Пульс, АД, температура. Жажда не мучает?

– Да, пить хочется. И еще прогуляться бы. Как доктор насчет выгулки? Ведь даже в тюрьме вроде обеспечивают?

– Так вы завтра домой уже. Гуляйте сколько хотите, – врач пожал плечами.

– Как домой? – удивился я.

– Фестиваль закончился, завтра рейс из Екатеринбурга.

– Значит, чип будете ставить?

– Давно стоит, – доктор улыбнулся.

– Блин.

Вернувшись, мы застали в кабинете следователя.

– Как я поняла, порадовать вам нас нечем? – спросила она, протянув мне бутылку воды.

– Увы, – я пожал плечами.

– А как сам трип не был неприятным? Монстров не видели?

Закончив пить, я поставил бутылку на стол.

– Обошлось без монстров, – я улыбнулся.

– Садитесь, пишите отчет, – Демидова подвинула бумагу и ручку.

– Маш! Пожалейте! Не руками же писать. У меня почерк плохой, я завтра сам не прочитаю, что напишу. Можно на компьютере?

– Нам же нужен материал для анализа, почерк покажет ваше эмоциональное состояние в момент написания, и отношение к тому, что вы пишете. Специалисты многое могут вытащить из рукописного текста.

– Пусть с мимики моей считывают, камеры же работают, – недовольно пробурчал я.

– Не волнуйтесь, про мимику вашу тоже не забудут.

– Сколько же народа на мне кормиться собралось! – восхитился я. – Маш, а назад откатить? Процентов десять? А?

– Это я думаю, как бы с вас откат получить, – усмехнулась следователь, – за хорошее отношение. Пишите.

– Доктор сказал, что завтра отпустите. Правда?

– Правда, правда. Пишите.

Я взял ручку, склонился над листом, вздохнул, потом поднял голову.

– А давайте я надиктую. И материала для анализа до хрена будет.

– Пиши, блин! – взорвалась фройляйн.

– Обед организуйте, я на голодный желудок плохо соображаю.

Описывая цветные пятна, с которых начался трип, я раздумывал, писать про викинга или нет. Мне как-то не хотелось посвящать контору в мои земные жизни. Почему и сам не знал. Возможно, мне казалось, что эта цепочка слишком близко подводит к шизофрении, а к белым халатам я совсем не хотел. Но потом решил не рисковать, и сдал и викинга, и легионера. Описал все, что видел. Про викинга я знал и раньше: восьмой век, я берсерк, скальд и шаман по совместительству – лекарь, то есть. Когда-то даже пытался найти себя в сагах. Но бросил, читать эти тексты совершенно невозможно.

А вот легионер – что-то новенькое. С этой жизнью столкнулся впервые.

Следователь похвалила за работу, посожалела, что к рептилоидам не пробился, и пожелала успехов в дальнейших попытках.

Я, конечно, не верил, что отпустят, ФСБ же. Будут и препараты, и гипноз. Понимал, что в первую очередь контору интересовали космические технологии. Управляющий гель, «живые» корабли, переход в волновую форму, способы передвижения во вселенной на астрономические расстояния, эффективные виды вооружения.

Теоритическая возможность существования подобного и если возможно, принцип действия, хоть в самых общих чертах.

Но я немного мог рассказать. Ведь в той жизни я простой пилот, а в другой, что помнил – примитивный воин с копьем. Была еще одна техническая – совместная с бабкой, но она докосмическая, и ее я прожил девушкой и умер рано. И уровень развития там был близкий к нашему.

К моему величайшему изумлению на следующий день реально отпустили.

Привезли чемодан, выдали мои вещи, вернули отнятый в самолете мобильный. Я с удивлением прочитал свои диалоги с женой в WhatsApp. Действительно изучили. Мои ответы были вполне в стиле, включая шутки.

Мы тепло простились со следователем, даже обнялись. Демидова шепнула, что через недельку напомнит о себе. Доктор протянул кляссер с марками, пожелал хороших путешествий. Пожав ему руку, я захлопнул дверцу такси. За рулем сидел санитар Иван.

Шел дождь, желтая «Шкода Октавия» летела по мокрому шоссе, Иван вел виртуозно, пожалуй, даже круче меня. Забитый МКАД мы прошли по обочине, вряд ли Ивану придется платить штрафы, усмехнулся я. Подумал, что хорошо бы попросить и себе индульгенцию от камер, а то ездить по Москве стало невозможно, хоть тачку продавай. Про парковки, вообще, молчу.

Еще подумал, что никогда и предположить не мог, что стану сотрудничать с конторскими. Правда, вроде не политический повод, а научный, даже эзотерический. Впрочем, любая эзотерика сведется, в конце концов, к шпионским технологиям и укреплению режима. И тут я окажусь на переднем крае, блин.

Подъехали к дому, я с телефона открыл шлагбаум.

Иван поднес чемодан до квартиры. Мне захотелось дать ему на чай, но побоялся.

Я по пояс высунулся в окно, посмотреть за отъезжающим такси, было интересно, как Иван справится со шлагбаумом. Справился, безо всякого моего вмешательства. Контора, однако.

– Чего не раздевшись по квартире бегаешь? – недовольно спросила жена.

– Да такси надо было выпустить, – оправдался я.

– Проходи на кухню, я пирог испекла.

– О, супер!

Мы обнялись и поцеловались.

– Как фестиваль? – спросила жена, отрезая большой кусок пирога. – Не жалеешь, что съездил?

– Нет. Забавно было, даже очень, – я усмехнулся.

Я вспомнил про небольшую подборку книг, заботливо уложенную мне в чемодан комитетчиками. – Книжки кое-какие привез, посмотри. Что-то может быть интересным.

– Семенова есть?

– Семеновой нет.

А на следующий день я заболел. Грипп.

Контора забеспокоилась. Через день перепуганная врачиха прибежала из поликлиники сама. Сказала, что активный выход.

Жена удивилась, я посмеялся. Ценят ценный материал суки.

Ни жене, ни дочери, конечно, ничего не рассказал. Зачем девочек пугать?

Но температура ползла вверх, голова болела и проснулись суставы.

Еще через день пришел врач – мужик, хотя мы никого не вызывали. Выбрал момент, когда жены не было дома. Настоятельно рекомендовал госпитализацию, сообщил по секрету, что это новый штамм гриппа, болезнь протекает атипично, возможны серьезные осложнения, пугал сволочь. Передал привет от Марии Ивановны и предупредил, если жена заболеет, увезем обоих без разговоров.

Что за маразм? – удивлялся я. Что я гриппом не болел? Да раз в год обязательно, то я, то жена, иногда вместе. В общем, я налил чаю с медом и послал контору в жопу.

Ночью заложило нос.

Отек слизистой это не грипп, – сказал я, и космический луч уперся в переносицу. Через тридцать секунд я дышал как младенец.

Утром я понял, что луч перестарался, вместе с отеком полностью убрал обоняние. И начался кашель. Жена включила подаренную на какой-то день рождения ультрафиолетовую лампу. Я перебрался в гостиную. Улегся на диване, уснул. Приснились вирусы в моем кровотоке, суки летели по сосудам на эритроцитах как сёрфингисты на досках и исчезали за гематоэнцефалическим барьером. Я обозлился, куда смотрит иммунная система? Иммунная система смотрела в оба, лейкоциты объедали белковые оболочки, мозг жрал РНК. Обкусывал концевые фрагменты, середину молекулы достраивал до ДНК и ловко встраивал в геном. Нейроны бугрились новой генетической мускулатурой, нейроглия обеспечивала интенсификацию метаболизма.

Я проснулся с головной болью и пляской цветных пятен перед глазами. Что за бред? Какая вирусемия, какой гематоэнцефалический барьер? Какой геном?

Я прокашлялся, облако вирусов разлетелось по комнате. Перенес лампу из спальни. Ушел на кухню, заварил чай, добавил лимон и имбирь. В ожидании пока остынет, углубился в поиски болеутоляющего, нашел нурофен, выпил две капсулы, голова не прошла. Выпил чай – ноль эффекта. Вернулась из магазина жена, принесла ананас, грейпы и манго.

Сказала, что мне нужны фрукты. Я покивал и съел манго. Внезапно прошла голова, еще через полчаса вернулось обоняние, и проснулся голод.

– А что у нас на обед? – поинтересовался я.

– Есть хочешь? Это хорошо, могу заказать пиццу.

К вечеру упала температура, и позвонила дочь. Спрашивала, как мы, не нужно ли чего. Предложила приехать. Жена не пустила.

На следующее утро я был здоров, но свалилась жена. Теперь я ходил в магазин, пылесосил, готовил и таскал по квартире бактерицидную лампу. Жена лежала в кровати, я сидел рядом, держал за руку и травил ее вирусов излучением то ли из Хум, то ли из Анахаты. Чувствовал, что получалось, жена тоже чувствовала.

Позвонила Мария Ивановна, я отчитался, не забыв спросить про камеры. Демидова посмеялась и ответила, что ездить я должен аккуратно в связи со свой ценностью для страны. А буду капризничать, вообще права отнимет и под стеклянный колпак посадит.

Я обозлился и решил не говорить, что понял, где лежит мой сбитый корабль. И это совсем не в Египте. Правда, вопрос, что осталось от обгорелых остатков за десять тысяч лет? Но что-то ведь осталось? Неожиданно нарисовался джокер в рукаве.

На следующий день жена поправилась, и мы отметили это в «Моремании» по соседству. Комитетчики рядом за столиком вычислялись легко. Вот ведь попал под гласный надзор полиции!

Ночью приснилась Анастасия Петровна. В каком виде вспомнить не смог, но точно не в голом.

Днем позвонила следователь, сказала, что надо встретиться.

Мы сидели за кофе в демократичной «Шоколаднице». Я заполнялбумаги. Меня брали на работу в риелтерское агентство, занимавшееся недвижимостью за рубежом. Хорошая зарплата, частые командировки.

– Загар, если потребуется, обеспечим в солярии, – успокоила Мария.

Я безразлично пожал плечами. Спросил про бабку, сказав, что видел ее во сне.

– Все в порядке, – успокоила фройляйн, – нога заживает. И как же вы ее видели?

Я объяснил, что помню только, что снилась, без подробностей.

На прощание Мария Ивановна рекомендовала попутешествовать по известным мирам, не дожидаясь командировки.

Вернувшись домой, открыл докторский кляссер, посмотрел на марки. Самому было интересно, какими-такими энергиями владел? И почему сейчас ничем не владею, блин.

Позвонил дочке, сказал, что уже не контагиозен, и что собираюсь «на каникулы», но мама не знает. Договорились на завтра, пока ее муж на работе. С дочкой у нас взаимопонимание.

Жене наврал, что поехал по делам, она отъезды «на каникулы» не одобряет. А как иначе? В сухую трудно, не всегда получается, да и под кислотой-то не знаешь, куда попадешь, но все же письмо с маркой идет быстрее, чем без марки.

Египет. Я наблюдаю за строительством пирамиды. Многотонные блоки перемещают подъемники вроде колодезного журавля. Со ступеньки на ступеньку. Жрец, подняв руки, стоит рядом, два раба тянут за веревку, поднимая каменный блок размером приблизительно метр на метр на высоту метров в восемь. Судя по их усилиям блок весит килограммов тридцать, вряд ли больше. Оказывается, пирамиды строили жрецы. Я всегда ждал чего-то подобного. Еще бы узнать зачем, фараонов-то там точно не хоронили.

Я смотрю на стройку сверху, словно с вертолета, но никакой тени на земле нет. И я не просто смотрю, я корректирую работу жрецов. Движение всех подъемников должно быть строго синхронизировано словно вдох-выдох шагающих в ногу сотен солдат, словно дыхание огромного оркестра. Я дирижёр. Я управляю гигантской стройкой нарушающей закон тяготения, управляю своим дыханием. Это легко, это приятно, это опьяняет и дарит эйфорию. Раскинув крылья, я парю в воздухе, ловлю восходящие потоки и дышу медленно, чтобы жрецы успели произнести слова, рабы прицепить блоки, «журавли» задрать в небо деревянные клювы. Я Сокол, я Хор, я Бог.

– Твою мать! – говорю я, вынырнув из Египта.

– Плохой трип? – участливо спрашивает дочь.

– Хороший, – мотаю я головой, – теперь знаю, как строили пирамиды. Словом.

Вернувшись домой, обнаружил, что жене стало хуже. Я снова ухватился за Анахату. Луч пошел. Не космический, мой собственный. Одновременно увидел, или лучше сказать, почувствовал, что вирусы в организме жены и в моем ведут себя по-разному. У нее грипп и грипп, а у меня вирусная РНК достраивается до ДНК и оказывается включенной в геном клеток. По крайней мере, в геном клеток нервной системы. То есть, у меня вирус не перестраивает клетку, заставляя ее продуцировать новые вирусные частицы, а перестраивает сам мой организм, в результате я начинаю получать новые свойства. Что за вирус такой странный? Не проболтаться Машеньке, а то заизучают до смерти.

Скоро вырастут ядовитые зубы, – усмехнулся я. Впрочем, все мои видения научной ценности не имеют и убедительны исключительно для меня самого. Вот если зубы вырастут реально… – и я снова усмехнулся.

«А я хочу? – я задумался. – Хочу, чтобы зубы выросли? Или я хочу заклинанием поднимать камни в воздух? Хочу, чтобы от меня отвалили долбанные фээсбэшники? Хочу превратиться в инопланетянина и улететь на космическом катере к такой-то матери? Хочу умереть?»

На следующий день жена была здорова, вирусы подавлены полностью, и я видел, что у нее высокий титр антител.

Моя детская мечта сбылась, я видел состояние организма и мог воздействовать на него своей волей. Экстрасенс, епть. Что дальше?

Дальше, когда вечером чистил зубы, вспомнил.

Когда цивилизация достигла уровня, при котором необходимость в охоте исчезла, а яд в зубах продолжал образовываться, то приходилось его по утрам сцеживать. Довольно мучительная процедура была.

Бабы, те даже стали удалять вененумные железы, а канал пломбировать, иначе пищей забивался. Опять же напрягаться не надо, во время оргазма контролировать, чтобы партнера не укусить в экстазе.

А у мужиков не пошло, железы удалить, вроде как яйца отрезать, мужиком себя перестаешь чувствовать…

Поднял голову, посмотрел в зеркало.

Бред!

А пальцы привычно пытались нащупать припухлость у основания клыка.

Хотя какое это имеет значение? Той цивилизации давно не существует, эта тоже говно. Местные самки, боже, какие же они уродливые!

Я закрыл глаза. Звезды. Миллиарды. Я один. Надо мною пустота, вакуум, струны напряжений поют песню смерти. Все строго по орбитам. До ближайшей Черной Дыры миллионы лет. Не дождусь.

Вынырнул.

Жена спросила, что я застрял в ванной.

Ночью попал не в Египет, к рептилоидам.

Праздник, я почти голый, перчатки с усилителями когтей, как бабка рисовала, и на ногах тоже. Из загона выпускают допла, огромную тварь напоминающую нашего бронтозавра, дикую и злую, надо догнать, вскочить на спину не попав под удар хвоста, иначе смерть, добраться до шеи, укусить, соскочить, и не оказаться придавленным многотонной тушей.

Нет, это не охота – спорт, имитация. Флаги, публика, судьи, награда, голова допла на стене в гостиной. Просто, чтобы не терять форму. Офицер флота должен быть в форме.

Ну-ка, ну-ка, отсюда поподробней…

Флаер, идем в атмосфере, управляет жена, руки в геле по локоть. Женщины – внимательность и аккуратность. Усмехаюсь, я никогда глубже чем пальцами в гель не лезу. Жена косится на меня, губа дергается, показывает клык, скорость резко возрастает. Мы понимаем друг друга без слов. Ну-ну, покажи, на что ты способна, девочка.

Узнаю! Черт, это же Анастасия Петровна! Вот уж забавно кто-то тасует колоду!

В багажнике перекатывается голова допла.

На следующий день пишу отчет следователю. Про Египет молчу, пишу про допла и про бабку, и что хочу с ней поговорить. Письмо удаляю, и удаляю из «удаленных», у нас с женой доверительные отношения, она забраться в мою почту может вполне.

Мария Ивановна позвонила, продиктовала адрес, велела запомнить – конспиративная квартира. Оказалось недалеко.

На квартире меня встретил доктор, предложил поработать под гипнозом. Я неохотно согласился.

Но сеанс не задался. То ли доктор оказался плохим гипнотизером, что вряд ли, то ли я мало гипнабельным, что в принципе, возможно, только ни в какие прошлые жизни я не попал. Устали оба, пошли на кухню пить кофе.

Пришла Демидова, одетая не по эсэсовской моде. Вполне женственно: джинсы, свитер, янтарь на груди. Я принялся варить ей кофе.

Она обещала устроить встречу с Анастасией Петровной, но позже, когда та совсем поправится после моего нападения.

– Как она, сильно на меня злится? – спросил я.

– Да, нет, но считает тебя психом.

– Мы на «ты»? – удивился я.

– Я бы предложила, если не возражаете. – Маша улыбнулась.

– А наш гипноз провалился, – ушел я от ответа.

Следователь вопросительно взглянула на доктора, тот пожал плечами.

«А может, не провалился, – подумал я, – может, это я ничего не помню, а сам рассказал все свои интимные тайны?»

– А хотите трип, в таком случае? Чтобы визит зря не пропал?

– Какой визит? – не понял я.

– Ну сюда на конспиративку, – пояснила Маша.

…Руки в кювете с управляющим гелем, рецепторы соединены с двигательными нейронами корабля. Меня окутывает серое облако полетного костюма. Навигация накрылась, вижу свое отражение в погасшем экране, Красные глаза с горизонтальными щелевидными зрачками, бугристая чешуйчатая кожа черепа, татуировка командора на лбу. Челюсти сжаты, зубы в губных мешках.

Корабль кричит от боли, нас подбили. Прямо по курсу звезда, желтый карлик. Фигачу из всех калибров по всему, что движется, пытаюсь укрыться за планетой, ее взрывают. Гравитационные возмущения по всей системе, меня несет к звезде, торможу, выхожу из эклиптики, перегрузки чудовищные, компенсаторы ускорения не справляются, меня раздавливает в кресле, последнее что слышу, предсмертный вой корабля. Сбили…

– Отлично, – хвалит меня Мария Ивановна, – а что-то про вооружение или двигатели можете сказать?

– Это не та, последняя моя смерть у Земли. Какая-то другая жизнь, другая война. Там воевали все время и в космосе тоже. Про вооружение – что-то вроде бластеров, про двигатели ничего не скажу. Корабль был одноместным, управление на основе симбиоза. Корабль не строили, его выращивали индивидуально. Поэтому связь с пилотом очень тесная. Они там вообще всю технику выращивали после какого-то времени. Использовали модифицированных зверей, тех древних паровозов, я рассказывал. Научили их летать, потом вывели в космос. Там от животных очень мало чего осталось, только кремний в структуре, кажется. Они владели не просто генной инженерией, умели перестраивать материю гораздо глубже. Очень высокая цивилизация, мы для них все те же древние египтяне. Но в социальном плане, звери зверьми. Не дай бог с ними столкнуться, – выдал я тираду.

Следователь и доктор молчали долго.

– Дерьмо! – наконец заключила Демидова. Доктор рта так и не открыл.

– Что, прилетели ребята? – спросил я.

Мария Ивановна поморщилась.

– Нет, но хотелось бы хоть как-то подготовиться.

– Бросьте, Маш, – махнул я рукой, – любая инопланетная цивилизация может сделать с нами все, что захочет. И никто с пушками нападать не станет, потравят эпидемией, если им планета понадобится.

Через пару дней я заметил, что у меня стали меняться ногти. По форме остались прежними, но кромка сделалась очень острой и твердой. Если кулаки сжать покрепче, остаются буквально кровавые следы. Я замучился каждый день подпиливать алмазной пилкой, ножницы и щипцы не брали, жена смеялась над моим маникюром. Мне было не до смеха. Рептилоиды рулят? Я что, их пятая колонна?

Я позвонил Маше, сказал, что мне необходимо познакомиться со всеми участниками проекта или хотя бы с материалами их видений и воспоминаний. Эта информация сможет значительно продвинуть мое собственное погружение в рептилоидные жизни. И вообще, я не вижу пока никакой индивидуальной программы, по которой бы я работал.

Она ответила, что с материалами ознакомит, но с другими бывшими инопланетянами знакомить не станет. Сказала, что такой опыт был признан негативным. Мы внезапно впадаем в крайне агрессивное состояние по отношению друг к другу. Как я с Анастасией Петровной.

На мой вопрос, как она, – ответила, что заболела гриппом. Но свидание с ней устроить все же пообещала.

Я предложил оборудовать место встречи водометами, если вдруг мы погрузимся в отношения слишком глубоко.

Через неделю началась моя работа на новом месте. Я сказал жене, что лечу в Болгарию оформлять для клиента недвижимость.

Шофером такси оказался все тот же санитар Иван.

Моя комната в психушке преобразилась: Дали заменили на «Вид Толедо», на кровати появилась постель, мне оставили одежду, и никаких фокусов с освещением и водоснабжением. Телефон также не забрали.

Контора демонстрировала максимальную лояльность.

Я тоже старался, работал. В первую очередь было интересно самому.

За неделю в «Болгарии» я разобрался с двигателями «паровоза». Двигателей не было. Корабль как бы сам являлся двигателем, он аккумулировал энергию в процессе перемещения в пространстве. Чем дальше он летел, тем больше энергии становилось. При этом энергия аккумулировалась, даже когда корабль находился на планете. Планета-то летела. И звездная система летела, и галактика. То есть, энергетические возможности были не ограничены вообще ничем. Энергия образовывалась при пересечении кораблем каких-то пространственных структур. А вся вселенная из этих структур и состояла. Причем энергии хватало на уничтожение планет, звезд, да и образований покрупнее.

И это самое простое, что я смог понять. А еще был переход в волновую форму, перемещение в подпространстве, использование Черных и Белых Дыр в качестве транспортной сети. Видимо наши фантасты как-то умели улавливать информацию.

В свободное от кислоты время я разглядывал оцифрованную галерею Анастасии Петровны. Были рисунки и других участников, не такие художественные, но тоже информативные.

Всего, кроме нас с бабкой, хотя не хочется называть свою бывшую жену бабкой, было еще человек пять «рептилоидов». Из них про космос писал только один. Его видения были очень похожи на мои.

Я спросил у доктора, как себя чувствует Анастасия Петровна, и не болеют ли другие участники гриппом.

В ответ врач пожал плечами – февраль, погода дрянь, гриппуют многие. В свою очередь поинтересовался, что у меня с ногтями, почему я их подпиливаю каждый день. Пришлось врать, что слоятся, очевидно, от гиповитаминоза. На следующий день меня завалили фруктами.

Домой я вернулся отдохнувшим, слегка подзагоревшим в солярии и с вполне приличной зарплатой в трешник Евро. Мои фотошопные селфи контора регулярно слала жене на WhatsApp. Но что делать с ногтями было не понятно. И еще, каждое утро я боялся увидеть отросшие клыки. Нервно щупал десну, и иногда мне казалось, что пальпируется припухлость.

Вирус вирусом, а превращаться в рептилода мне не хотелось, уж лучше в египетского Хора.

Оттуда тоже приходили вести: то я участвовал в процессии, тащил на носилках статую Анубиса, то валялся в лихорадке, укушенный скорпионом, то дрался в поединке с дядей, узурпировавшим перешедший мне по наследству трон.

Про Египет я молчал. Инопланетянин инопланетянином, но если я расскажу про Хора, в «Болгарию» смогу уехать навсегда. Хорошо, что конторские еще не научились читать мысли.

Встречу с бабкой мне все же устроили. Происходила она в той же конспиративной квартире рядом с домом. Присутствовали доктор и Демидова, а также мужик лет сорока, очевидно бабкин куратор.

Анастасия Петровна настроена была благодушно, на меня вроде не злилась, по крайней мере, обиду или неприязнь не демонстрировала. Я извинился за нападение, она отмахнулась. Нога ее восстановилась полностью, рана оказалась не опасной. Следов от ожога на лице тоже не осталось. От гриппа бабка выздоровела, ни кашля, ни насморка, да и выглядела посвежевшей. Но я обратил внимание, что она постоянно трогала свои ногти. Я рассказал ей про жизнь, в которой она была моей женой.

Бабка усмехнулась,

– Ничего удивительного, что и в этой сложились теплые отношения.

Я тоже посмеялся.

В общем, встреча прошла скучно и неинформативно. В присутствии фээсбешников мы чувствовали себя скованно и ничем интересным не поделились. Я даже не спросил про ногти. Но зато понял, кем Анастасия Петровна была в Египте.

Зато про ногти спросил доктор. Вернее сказал, что ногти у всех участников проекта, которые переболели гриппом, приобрели поразительную прочность. Стальные инструменты не берут, приспособились резать лазером. И попросил некоторое время не подпиливать, дать отрасти, чтобы можно было взять образцы для исследования. У тех, кто гриппом не болел – ногти как ногти, добавил он.

Через неделю я уехал в «Испанию», и был подвергнут медицинскому обследованию с пристрастием.

Из меня выкачали пол-литра крови, сколько-то ликвора, прогнали через всю возможную аппаратуру. Позасовывали датчики во все отверстия тела. Пропустили через полиграф, и со мной долго беседовал психолог на отвлеченные темы. Ногти подрезали лазером, было не больно. Мимоходом стоматолог поставил пару пломб. «А вот и чип!» – подумал я.

Прощаясь с доктором, я спросил, не начал ли превращаться в рептилоида. Пока только ногти, у вас там кремний – ответил он. Будем следить.

Домой я вернулся слегка измотанным, но с зарплатой в пять тысяч Евро. Задумался о замене машины и о возможной смене судьбы. Пойти к хироманту, что ли?

Машину менять не стал, решили съездить отдохнуть.

Весной пошли сообщения из Китая про летучую мышь. Я спросил у доктора, не наш ли это случай. Тот кивнул, сказав, что возможно вирус давно распространился, но коварные китайцы только что сообщили. У них с осени отмечается необычное течение гриппа. Что наши следят, но контагиозность не слишком высокая, из всех кто со мной общался никто не заболел. Так, что как обычно, охочие до сенсаций СМИ нагнетают.

Китай закрыл границы из-за эпидемии, в Японии арестовали лайнер.

Мы решали куда ехать, страны спешно закрывались. В Египет не хотела жена, в Турцию я. Сейшелы еще принимали, кагэбэшные деньги позволяли. Я купил билеты, заказал отель.

Мария Ивановна не возражала.

За нами приглядывали двое, и так демонстративно, что даже жена обратила внимание. Шутками и смехом мне удалось усыпить ее бдительность. Ребята занимали соседний сьют и косили под голубых, а может, и были голубыми. Но куда бы мы ни ехали в ресторан или на пляж на электрическом автобусике (гостиничные сьюты и бунгало разбросаны на большой площади и постояльцев туда-сюда возят на шестиместных электрокарах), они всегда были на сиденье за нами. Через пару дней мы к ним привыкли, как привыкли к винтажной металлической посуде, напомнившей пионерлагерное детство или к настольным вертячкам, движением лопастей отгонявших не в меру наглых птичек все время норовивших утащить еду прямо из тарелки.

Мы уже давно кивали и улыбались друг другу, как вдруг сомнительная парочка исчезла. Их не было за ужином, на следующий день за завтраком, и когда после завтрака мы ехали на принадлежащую отелю пристань кататься на парусной яхте, сиденье за нами было пустым.

Я даже забеспокоился и подумал, что возможно, есть смысл отложить поездку. Но белоснежное крыло паруса, шкиперская борода капитана – настоящего скандинавского морского волка, он был белым, в отличие от остальной команды, и золотые якоря на матросской форме самой команды, а также улыбка жены и ее глаза, блестевшие предвкушением удовольствия от прогулки, заставили меня пренебречь осторожностью и ступить на шаткую палубу.

Мы расположились в креслах на корме, рядом еще пара туристов, похожих на американцев. Стюард принес «Сингапур слинг» – фирменный коктейль отеля.

Чайки и летучие рыбы суетились над палубой, хлопал парус при перемене галса, яхта рыскала, идя против ветра, брызги долетали до наших колен, дельфины показывали спинные плавники у самого борта, в динамиках пел Джо Дассен. Капитан с трубкой в зубах стоял за штурвалом.

Я кивнул жене на пару за соседним столиком.

– Взгляни, на рожи, точно Малдер и Салли из кино. А где же наши ребята, как-то они от нас отвернулись сегодня.

– Ты про эту голубую парочку, что за нами везде ходит?

Я не успел ответить, ко мне обратилась девушка Салли. И обратилась по-русски.

– Дмитрий, хотим сделать вам предложение. Не буду терять время, перейду сразу к делу. Не только в России проводятся исследования, в которых вы принимаете участие, в других странах тоже. Мы предлагаем вам сотрудничество, – улыбнулась Салли, – на значительно более интересных условиях, чем у вас сейчас.

– Мы, это кто? – спросил я.

– Мы – это представители одной очень влиятельной страны, – теперь нам улыбался Малдер.

– Дим, что за хрень? – удивилась жена.

– Мы не требуем немедленного ответа, просто хотим, чтобы вы знали, что такая возможность существует.

Я задумчиво смотрел на Салли. Если бы это происходило лет тридцать назад, при живом Союзе, и когда я был наивным сопляком, я бы, наверное, согласился. Но сейчас? Оказаться среди угнетаемого белого гетеросексуального большинства? А скорее всего, быть похороненным на какой-нибудь секретной базе в пустыне Мохаве. Потому что иначе дамоклов ледоруб Троцкого…

– Если вы думаете, что я смогу поднять в воздух тарелку из ангара восемнадцать, то ошибаетесь, не смогу. Кроме того, моя дочь. Я бы не хотел получить по почте ее ухо или палец.

– Если вы согласитесь, мы смогли бы вывезти и вашу дочь. Иначе риск получить посылку, соглашусь, сохраняется.

– Ты с ума сошел? – жена очень выразительно на меня посмотрела.

– Но у дочери есть муж, у мужа родители, кот еще. Всех повезете?

– Мы постараемся решить проблему, но в случае, если решать ее будет смысл, – девушка улыбнулась.

– Простите, вас зовут Мэри?

– Если хотите.

– Я хочу Салли.

Девушка усмехнулась.

– Меня зовут Джейн.

– Ок, Джейн.

– Если с Катькой что-нибудь случится, я тебя убью, – прошептала жена. – Зачем ты им нужен?

– Они думают, что я инопланетянин, – шепнул я в ответ.

– Идиот! – взорвалась она.

– Не бойся, с нами ничего не случится, – попытался я успокоить жену.

– Дим, что за хрень? – спросила она. – Ты даже не удивлен.

– Потом объясню.

– Не ожидала от тебя подобного поворота.

– Сам не ожидал, – вздохнул я.

В воздухе нарастал гул двигателя. Я оглянулся. Яхту нагонял прыгающий на волнах глиссер. В нем махала руками наша сладкая парочка.

– А вот и привет с родины, – улыбнувшись Джейн, я кивнул на подлетевший к яхте катер.

– Мы тоже на тур, – крикнули по-английски парни, – чуть не опоздали, – перебравшись на борт, они помахали билетами.

– О, здравствуйте, – по-русски поздоровались они. – Рады вас видеть.

– Да, конечно, – кивнул я, – а то мы даже удивились, куда же вы пропали.

Вздохнув, Салли и Малдер тоже поприветствовали наших, мне показалось, что они знакомы.

Вполне мирно мы все вместе заговорили о погоде, дельфинах, прогулке и «Сингапур слинг».

Во время поездки я потихоньку рассказывал жене про рептилоидов, она в полголоса ругалась.

– Никогда не сомневалась, что ты монстр, – подвела она итог моему рассказу.

Чтобы нас не засадили в карантин, встречать в аэропорт прилетела Мария Ивановна, мы с ней обнялись, жена скривилась.

Я спросил у Демидовой, зачем понадобился американцам, у них, что своих рептилоидов нет?

Она ответила, что есть, но таких продвинутых нет ни у кого.

Жена просила дочери пока ничего не рассказывать, и что ей и самой придется привыкать к моему новому инопланетному статусу.

А Мария предложила написать рассказ про рептилоидов, вдруг кто-то еще проявится. Я согласился, засел за перо, контора затихла, в командировки не приглашала, но зарплату выплачивала приличную и регулярно. Жена была довольна, хотя иногда поглядывала с опасением. Рассказ мой ей не понравился, дочка, наоборот, сказала, что прикольно.

А потом мне пришла в голову идея проверить одну гипотезу. Я рассказал Марии про звездолет.

– Видел, где лежат остатки моего сбитого корабля. Даже могу приблизительно указать место. Правда, лежат порядка десяти тысяч лет, наверное, мало что от них осталось, но ведь что-то осталось. И лежат не в Египте, а на нашей территории, в районе Беломорско-Балтийского канала, можно поискать.

Демидова естественно заинтересовалась, попросила поточнее указать место. Я под кислотой долго пялился в карту, но мало что увидел. Рельеф тогда был другой, но озеро было, где-то рядом с озером. Предложил покопаться в архивах времен постройки канала. Могли столкнуться с чем-то непонятным, а социализм это контроль и учет, наверняка все запротоколировано.

В архивах ничего не нашли, но нашли средства на экспедицию, летом поедут.

– Ага, – сказал я, – когда все болота растают и комаров тучи поднимутся.

– А сейчас там еще снег, как искать-то, – возразила Мария. – Из космоса поснимают, может чего засекут. Вообще задал задачку – иголку в стоге сена. Чего хоть искать? Совсем не представляешь?

– Ищите кремний. Какие-то соединения кремния, довольно много, а вот металла там было мало, как я помню. Корабль метров пятнадцать-двадцать, круглый, возможно, распался на фрагменты. На самолете там меня покатаете, может, почувствую чего.

– Кремний! Ты издеваешься! Вся Земля из кремния состоит.

– Маш, я что виноват? У меня вон из ногтей кремний полез, случайно, что ли. Там этот кремний должен быть в очень необычном состоянии. Ищите, если интересно.

Ногти действительно покоя мне не давали. Ездил в санаторий стричь их лазером. Сам я внимательно наблюдал, не проявится ли еще какой аномалии в моем организме, особенно меня волновали зубы. Но пока было тихо, встроившийся в геном вирус больше никак себя не проявлял.

А еще через месяц позвонила Маша и сказала, что нашли.

– Собирайся, завтра вылетаем.

В Петрозаводске пересели на вертолет. Кроме нас с Демидовой были военные и штатские. У штатских вид был ученый, у военных – стратегический.

Место раскопок выглядело внушительно: лес сведен километрах на двух, палатки, вагончики, грузовики, строительная техника, локаторы, антенны, вертолетная площадка, цистерны с топливом, гора вынутого грунта, яма.

Вертолет прошел над ямой, все прильнули к иллюминаторам. У ямы было черное дно, ведущее в бездну. Никаких остатков корабля видно не было. Но меня пробила дрожь, засосало под ложечкой, и закружилась голова. Нашли. Мое.

– Нашли на свою голову, – пробормотал кто-то из штатских.

Сели. По раскисшей земле были проложены деревянные мостки. Нас развели по вагончикам, я оказался в одном с фройляйн. Даже задумался.

В надувном модуле устроена столовка, покормили вполне прилично. Потом нас с Демидовой пригласили в штабную машину. Народа там было немного – двое: один военный и один штатский и несколько операторов за мониторами по периметру.

Нас представили, Демидову называли «товарищ майор», угадал.

Штатский, по кличке «Олег Николаевич», вздохнув начал.

– То, что мы раскопали, очень не похоже на обломки сбитого десять тысяч лет назад инопланетного космического корабля, – усмехнулся. – Скорее на мечту учителя физики, объясняющего, что такое абсолютно черное тело.

Я вопросительно поднял брови.

– Когда вы пролетали над раскопом, вам показалось, что под вами черная пропасть, верно?

Я кивнул.

– Это не пропасть, это тот объект, который мы раскопали – правильная сфера около двадцати метров в диаметре абсолютно черного цвета, потому что не отражает ничего, ни одного фотона даже при освещении мощным лазером…

– Вы поосторожней с лазерами, вдруг плюнет в ответ, мало не покажется…

– Мы очень осторожны, – Олег Николаевич кивнул, – потому что, кажется, что эта штука абсолютно исправна, а вовсе не обломки. Она не поддается никакому зондированию, ни рентгену, ни сейсмическому, ни эхолокации. Обнаружили из космоса, снимки показали полость правильной сферической формы. С земли тоже видели пустоту, раскопали – прослезились, хоть физику переделывай. Приборы показывают, что ее нет. Но на ощупь есть и твердая. Ковырять не пытались, но догадываемся, что никакие буры не возьмут. Ждали вас.

– Посмотреть на нее можно?

– Можно, но вы ее не увидите, определяется только тактильно.

– Вы в нее не стреляли?

– Нет, но когда копали, экскаваторщик ковшом задевал. Без последствий.

– Сейчас можно?

– Пойдемте, – Олег Николаевич поднялся.

Мы оделись, вышли. Июнь, а холодно. По дороге к нам присоединилось еще несколько человек. Остановились на краю раскопа. Светили прожектора, день пасмурный, а яма была глубокой. На дне клубилась тьма. Меня била нервная дрожь.

На самом деле ничего не клубилось, оптический эффект, но действительно казалось, что это дыра в бездну.

Я вопросительно взглянул на Олега Николаевича, он кивнул.

– Вон подъемник, пойдемте, спустимся.

– Я тоже пойду, – заявила Демидова, Олег Николаевич не ответил, но и не возразил.

Мы спустились втроем. Внизу была грязь и брошенные на землю доски. Мощные насосы откачивали воду. Постоянно рискуя поскользнуться, мы подошли к объекту.

Действительно, видно не было. Огромное, черное пятно, нависающее над головой.

– Мы выкопали приблизительно на три четверти. Каких-то выступающих структур в подземной части не обнаруживается. Никак себя не проявляет: ни вибрации, ни радиоактивности, никаких излучений, температура тоже строго соответствует окружающей среде.

Меня затошнило, и заболела голова.

– А люди никакого дискомфорта рядом не испытывают? – спросил я.

– Психологически конечно, – Олег Николаевич кивнул. – Рядом с такой хренью. Но врачи постоянно всех обследуют, и пока никаких отклонений в состоянии здоровья ни у кого не выявлено.

– Ты что-нибудь вспоминаешь? – спросила Мария.

– Ничего, Маш, только тошнит. Значит, меня эта хрень как-то отличает.

– Может, вернемся? – забеспокоилась она.

– Подожди, дай я хоть до него дотронусь.

Я протянул руку и коснулся корабля.

И тут эта хрень сделала «чпок!» и меня втянуло внутрь.

Я истошно завопил, почувствовал, как меня куда-то тащит, вроде как потоком воздуха, и еще, что на мне исчезла вся одежда. Но самое интересное, я понимал, что вызываю чувство гадливости, правда, не понимал у кого.

– Fuck! – заорал я, почему-то на английском. Видимо сказалось недавнее приключение.

– Блин! – выкрикнул я уже на родном, когда мир перестал вращаться вокруг меня, или я внутри мира.

– Блин! – повторил я. Было светло, я находился в рубке управление, голый лежал на полу. Надо мной возвышалось кресло пилота, перед ним пульт управления.

– Твою мать! – сказал я, поднимаясь на ноги.

– Ты превратился в голую обезьяну, – услышал я в голове.

– Fuck! – я снова перешел на английский.

– Сядь в кресло, – снова прозвучало в голове.

Я сел и утонул. Кресло явно было рассчитано на фигуру покрупнее.

Кто-то, кто сидел в моей голове, вздохнул. Кресло сжалось под мой рост и поднялось выше.

– Ты сидишь на поясе, надень его. Видеть тебя не могу.

Я сунул руку под задницу и вытащил что-то вроде кожаного ремня без пряжки. Обернул вокруг талии, концы сомкнулись, меня окутало серое облако.

«Опаньки, – подумал я, – полетный костюм!»

– Хоть что-то помнишь, – услышал я.

– Ты – мой корабль? – мысленно спросил я.

Голос промолчал.

Я оглядел пульт перед собой. Несколько черных экранов, немного непонятных надписей, никаких рукояток, рычагов или штурвалов. Кнопок тоже не было. Белая сфера с двумя дырками.

«Кювета с управляющим гелем», – догадался я. Сунул руки в отверстия, внутри там действительно оказалось что-то вроде желе. Кресло дернулось, подалось вперед и вверх. Сидеть с руками в сфере стало удобнее.

С минуту ничего не происходило, вдруг стали нагреваться ногти. Стало горячо, потом почти нестерпимо, я уже собрался выдернуть руки, как температура упала. Теперь я чувствовал в ногтях лишь легкое покалывание.

Включились экраны, на одном я увидел забирающихся в подъемник Демидову и Олега Николаевича, на другом панораму ямы, еще было звездное небо и вид Земли из космоса.

– Можем взлететь? – спросил я.

– Можем, – ответил голос.

– Разве нас не сбили?

Я почувствовал, что голос поморщился.

– Десять тысяч планетарных циклов достаточное расстояние чтобы восстановить все системы.

– Мы полностью… интактны? – подобрал я слово.

– Нет, ты болен.

Я даже обиделся.

– Конечно, десять тысяч лет воплощаюсь в телах этих обезьян. Удивительно, что от меня вообще что-то осталось.

– Все, что от тебя осталось, лежит в холодильнике на минус двести семьдесят.

– Ты сохранил мое тело? – у меня по спине пробежала дрожь.

– Все, что от него осталось.

– Ты выучил человеческий язык? – вдруг сообразил я.

– Мы общаемся телепатически, вербальный язык не нужен.

– Если мы взлетим с планеты, нас обнаружит противник?

– Противник не обнаруживается на всю дальность действия моих сенсоров.

– А какова их дальность?

– Пределы видимой вселенной трехмерного космоса в известных тебе терминах.

– Упс, – я замолчал на некоторое время.

– А кто был наш противник? – я вспомнил, что в медитациях никак не мог увидеть, с кем воевала наша цивилизация.

– У вас не было противника, вы воевали сами с собой.

– Упс, – я снова замолчал.

– Гражданская война?

Корабль не ответил, я услышал какой-то писк, похожий на звук при перемотке магнитной ленты магнитофона идущей через звукоснимающую головку. И вдруг в голове словно лопнул шарик. Я увидел звезды, флот космических кораблей подобных этому, хаотичное их движение, постоянное перемещение и взаимоуничтожение. Это была война без определенного противника «bellum omnium contra omnes». Союзники превращались в противников иногда прямо в процессе столкновения.

«Царство, разделившееся само в себе, не устоит», – вспомнил я.

– И че? – спросил я.

– И не че, – ответил корабль.

– Совсем не чо? Всем пипец? – перешел я на язык, используемый в моменты душевного волнения.

– На планете двести тридцать семь сбитых и восстановившихся кораблей.

– Епс! А пилоты?

– Пока ты первый.

– Я могу тобой управлять?

– Попробуй.

– Блин, – сказал я, концентрируясь на кончиках пальцев.

Вдруг погасли экраны.

– Закрой глаза, ты отвлекаешься на внешнее.

Я вздохнул.

Вокруг меня билось огромное сердце. Текли потоки энергии, открывались одни клапаны, закрывались другие. Потоки перераспределялись, накапливались в камерах, уходили в сосуды. Я мог управлять ритмом, ускорять или замедлять. Мог управлять и движением самого сердца, оно могло перемещаться в пространстве, скользить по струнам мироздания. Черт! Но как же мне не хватало шестых пальцев!

– Хватит.

Я открыл глаза. Снова зажглись экраны.

– Получилось?

– В какой-то степени.

– В какой?

– В какой я могу терпеть внутри голую обезьяну.

«Упс», – подумал я.

– Наверное, мне надо выйти, а то они могут испугаться и кинуть атомную бомбу.

– Нам не повредит.

– А сколько мегатонн мы можем выдержать?

– Все, сколько у них есть.

– У них хватит, чтобы взорвать планету.

– А мы можем взорвать звезду, и что?

– А вообще, что у нас с вооружением?

– Внешнего – ноль. Внутреннее в комплекте.

– Что такое внешнее?

– То, что навешивают сверху.

– А внутреннее?

– Это мы сами, наши возможности воздействовать на пространство.

– Мы можем уничтожить Солнце?

– Мы можем уничтожить галактику. Десять тысяч циклов хороший срок, много набралось.

– А двести тридцать семь кораблей?

– Пипец вселенной.

– Осваиваешь лексику?

– Я не использую слова, это твой вербальный перевод.

– А почему вселенная уцелела, когда шла война?

– Не было такой цели, вы уничтожали друг друга.

– Если я сейчас выйду, назад пустишь?

– Да.

– А моя одежда?

– Осталась снаружи.

– Так и лежит?

– Нет, они унесли.

– Я в этой штуке могу выйти, она будет работать снаружи?

– Будет поддерживать связь со мной.

– И еще вопрос, что такое волновая форма?

– Не для тебя. В этом теле ты в нее войти не сможешь, разнесет на нейтрино.

Я слез с кресла. В стене передо мной открылось отверстие, больше всего оно походило на раскрытый рот.

– Блин, – прошептал я. Помедлил секунду и шагнул вперед.

Действительно, казалось, что я шел внутри живого организма. Ни одной прямой поверхности или хотя бы линии. Сосуды, бронхи, кишки, вот что это напоминало, протоки желез, лимфатические узлы, может, даже раковые опухоли. Командная рубка выглядела вполне технично.

Потом я ощутил, что не я движусь, а корабль в сеансе непристойного стриптиза выворачивается передо мной наизнанку.

Потом я понял, что даже если полностью по спирали пройти двадцатиметровую сферу, то она должна уже давно кончиться.

Я вспомнил древних паровозов из доисторических рептилоидных жизней.

– Наш паровоз вперед летит, в руках у нас винтовка, – громко спел я. – А как из тебя выйти? Заднего прохода вроде никогда не обнаруживалось?

– Да в любом месте можно выйти, – мне показалось, что корабль пожал плечами.

Кивнув, я шагнул вперед. И вывалился наружу в самую грязь.

– Блин!

Но инопланетные технологии оказались на высоте, ноги не промочил и комбинезон не запачкался.

А потом понял, что мне не надо идти к подъемнику, я могу летать словно супермен. А еще через секунду понял, что и лететь не надо, могу сразу телепортироваться внутрь штабной машины. И дело вовсе не в «полетном костюме», а исключительно во мне самом. Ну может быть, во встроившимся в меня вирусе.

– Кто-то захотел разбудить рептилоидов на Земле? Ну-ну, – подумал я.

Тем не менее, я пошел пешком. Подъемник стоял наверху, я нашел кнопку вызова, лифт послушно поехал вниз.

Завидев меня, люди останавливались, военные начинали что-то говорить в рации. Я так и двигался сквозь замершую толпу.

Дверь штабной машины распахнулась, едва я подошел к лесенке.

Маша напряженно улыбалась стоя наверху.

Я помахал ей рукой.

– Все окей, тварь меня не сожрала, даже комбез выдала, – улыбнулся я.

– Пить, есть будешь? – спросила Демидова, когда я вошел в машину.

За столом сидел Олег Николаевич, военный без знаков различия, который был в прошлый раз и неизвестный мне полковник. Фоном – операторы за мониторами.

– Нет, обед был вполне приличный, а вот от чашечки кофе не откажусь. И мне бы еще одежду, а то под этим скафандром я вполне голый.

– Сейчас принесут. Есть не хочешь? – повторила она вопрос. – Тебя не было трое суток. И что это за штука на тебе?

– Обалдеть! Мне казалось, что в районе часа. Может, там время по-другому течет. Это космический полетный костюм, я писал в отчетах. К нему еще должен быть шлем, но шлем мне не дали.

– Там кто-то есть, внутри?

– Нет, только голос. Общается телепатически, впечатление, что говорит по-русски прямо в голове. Это корабль, он живой и разумный. Пока Земля летела в космосе эти десять тысяч лет, он починился. Я для него более или менее его пилот.

– А можешь снять этот костюм? – спросила Мария.

– Не знаю, можно попробовать.

Я перевел пояс в неактивное состояние, оказалось, уже знал как – телепатически, очень удобно. Прикрылся лежавшей на столе папкой.

– Сейчас принесут твою одежду, – Маша накинула мне на плечи чью-то куртку.

– Вот этот ремень и есть энергетический костюм? – спросил сидевший за столом полковник.

Я кивнул.

– А снять его можешь?

– Не могу, – соврал я, – видишь, пряжки нет. Космические технологии.

– А с трупа, я думаю, снимется, – высказал предположение полковник.

Я усмехнулся.

– У меня для тебя есть два сообщения, одно хорошее, другое плохое. С какого начать?

– Давайте с плохого, – поторопился ответить Олег Николаевич.

Я улыбнулся ему и посмотрел на полковника.

– Щелчком пальцев я могу превратить Солнце в сверхновую. Ты знаешь, что такое сверхновая?

Правда, я не сказал, что щелкать мне надо в кювете с гелем. Но и без корабля я уже кое-что умел. Гор ептеть.

– А хорошее? – нервно спросил Олег Николаевич.

– Я не собираюсь этого делать.

– Я думаю, – доставая пистолет, сказал полковник, – самое правильное, убить его прямо сейчас, а на корабль скинуть атомную бомбу.

Маша поставила передо мной чашку кофе.

– Спасибо, ангел мой, – выпендрился я.

Полковник поднял пистолет. Я поднял чашку.

– Отставить, полковник! – крикнул военный.

– Потом будет поздно, они нас всех убьют! – палец полковника судорожно жал на курок, пистолет молчал.

– Уже поздно, – сделав глоток, сказал я.

Полковник вскочил, бросил пистолет на стол, сунул руку за спину и вытащил другой.

– Отставить! – заорал без знаков различия.

В руке у Демидовой тоже блеснул ствол.

– Да, что вы как дети, успокойтесь! – воскликнул я. – Пусть пощелкает.

Полковник жал на курок. Каждый раз из ствола выплывал мыльный пузырь, лопавшийся с оглушительным шумом. Операторы, повернувшись, смотрели, разинув рты. Маша опустила руку.

Пистолет в руке полковника расплавился и стек на стол, застыв блестящей лужицей.

– У нас всплеск радиоактивности! – крикнул один из операторов.

– Видишь, полковник, я постарался даже пальчики тебе не обжечь, а ты – «убить, убить».

– Это конец! – пробормотал полковник, тяжело опускаясь на стул и роняя голову на руки.

С минуту стояла мертвая тишина, потом открылась дверь, и молоденький лейтенант втащил мой чемодан.

– Ваши вещи, – сказал он.

– Спасибо, – я принялся доставать одежду.

– Чего вы хотите? – спросил военный без знаков. Видимо он был здесь главным.

Повернувшись спиной к фройляйн, я натягивал трусы.

– Пока ничего, генерал, – думаю, что угадал со званием. – Пока хочу разобраться со сложившейся ситуацией. Черт, обуви запасной у меня нет. Ту, мою старую не принесете? – я повернулся к Марии.

– А из воздуха создать не можешь? – спросила она.

– Если только из щели между мирами попробовать достать, – усмехнулся я.

Сев на стул, я уставился на свои босые ноги. Через минуту они облеклись в кроссовки фирмы «Адидас».

Я их снял и поставил на стол. Кивнул генералу.

– Отдайте на экспертизу, самому интересно, что это такое.

Себе сотворил вторую пару.

Одевшись, я допил кофе.

– Похоже, что я стал богом, – я посмотрел в глаза генералу, – и это может оказаться довольно скучным.

– Насколько велика угроза Земле? – спросил он.

– Я не знаю, кто инспирировал этот вирус. Думаю, он сильно ускорил активацию особей, членов этого рептилоидного клуба. Вы наверняка знакомы со всеми нашими воспоминаниями. Та цивилизация была довольно дерьмовой, и сама себя погубила. В живых, вроде от нее никого не осталось. По крайней мере, хотелось бы надеяться. А мы, которые из проекта, все же скорее люди, чем рептилоиды, хотя мой корабль меня более или менее принял.

Здесь, сейчас на Земле толчется куча разных инопланетных рас. Да вы и сами знаете про эти НЛО. Все они преследуют разные цели, но впрямую планете никто не угрожает. Скорее, наоборот. Возможно, даже кто-то вступил в контакт с вашими правительствами. По крайней мере, экспоненциальное развитие науки и техники за последние двести лет, наводит на размышления. Сейчас на Земле находится больше двухсот таких же кораблей как мой. В совершенно рабочем состоянии. Это мощь вселенского масштаба. Соответственно в каком-то виде существуют и их пилоты. Возможно, не все сейчас в воплощении, но колесо Сансары крутится и рано или поздно выплюнет сюда всех. Опять же вирус. Он встраивается в геном и меняет человека, возвращая ему какие-то свойства рептилоида. В какой степени, я не знаю, возможно, полковник прав, и надо нас всех поскорее убить. Только это ничего не решит, все родятся снова, а корабли могут ждать бесконечно. Уничтожить корабль земными средствами невозможно. Гибель планеты и даже Солнца ему не повредит. Конечно, вопрос, что произойдет с душами людей в этом случае и с нашими пилотами в частности? Но если принять постулат о бессмертии души, то какой-то вариант наверняка предусмотрен. Маш, а можно еще кофе, а то я все говорю и говорю.

Демидова кашлянула, молча встала и прошла к кофемашине.

Генерал посмотрел на лейтенантика, замершего рядом с чемоданом.

– Дверь запри, – велел он ему. Потом оглядел операторов.

– Все на карантине, отсюда никто не выйдет без моего распоряжения. Полковник, прикажите отцепить избушку, никого не выпускать и не впускать. Если кто дернется, стрелять на поражение. Ах да, у вас не из чего, возьмите мой, – генерал протянул ему пистолет. – И не вздумайте стреляться, рано еще.

«А генерал с юмором, это хорошо», – подумал я.

Полковникпосмотрел на пистолет, взял, положил перед собой. Достал рацию, отдал приказ об оцеплении.

– Какие действия вы рекомендуете предпринять? – спросил Олег Николаевич.

Подошла Маша, поставила передо мной чашку.

– А хрен, его знает,– вздохнул я, делая глоток. То, что ни я, ни мой корабль угрозы не представляем, можете поверить на слово. А вот, кто заслал сюда этот вирус, очень похож на провокатора. Разбудить рептилоидов, рассадить их по кораблям, и посмотреть, что будет. Идиотская идея! Все равно, что открыть ящик Пандоры. И ключ в замок уже вставлен.

Вы знаете, что нас иногда охватывает почти беспричинная, но очень сильная неприязнь друг к другу? Сам безобидную пенсионерку чуть не убил. То есть, двести рептилоидов могут сцепиться друг с другом, и тогда пойдут клочки по закоулочкам. Солнце гарантировано полыхнет сверхновой, да и весь Млечный Путь вряд ли уцелеет. Этого бы хотелось избежать.

Генерал грубо выругался. Очень грубо.

Я задумчиво пил кофе.

– А вы можете уничтожить все эти корабли, пока они без пилотов? – спросил полковник.

– Теоритически могу, но если сделать это на Земле, то эффект будет подобным, ну, может, Солнце не взорвется. Но ведь человечество это не спасет?

Теперь выругался полковник.

– Мы обречены? – спросил Олег Николаевич.

– Да нет, конечно, но все зависит от того насколько мы перестали быть рептилоидами за десять тысяч лет. И еще, чем нам заняться, если сможем избежать кровопролития. Двести богов на одну планету, на мой взгляд, чересчур.

– А Бог, он есть? – спросила Маша.

– Конечно, есть, – кивнул я. – Только наш планетарный Бог больше похож на наблюдателя от ООН в какой-нибудь дикой африканской стране. Занимается бесполезными увещеваниями вроде рассылки заповедей и в мелкие стычки туземных князьков не вмешивается. Но при серьезном конфликте грозящим геноцидом может послать голубые каски, чтобы поддержать наиболее перспективную сторону. Но всегда ему приходится выбирать между плохим и очень плохим. Не позавидуешь.

– Считаете, что на Божью милость рассчитывать не приходится?

– Ну почему же? Там целая иерархия, и есть же, в конце концов, Абсолют, заваривший эту кашу сколько-то миллиардов лет назад. Большой Взрыв и все такое.

Да и наша, рептилоидная цивилизация погибла тоже, думаю, с чьей-то подачи. Кто-то же стравил нас всех друг с другом. До этого как-то развивались, находили общий язык. Страны, государства были, медицина, образование. Только в конце как с цепи сорвались.

«Вроде, как когда Союз развалился», – усмехнулся я. – Кто-то же поддерживает порядок в Мироздании, наивно думать, что оно само так и крутится с первого тычка, – закончил я.

– Ты человек? – спросила Маша.

– Психологически да, – ответил я. – Хотел добавить: «пока», но передумал. – Наверное, есть смысл, встретиться всем членам клуба, переболевшим гриппом. У кого изменились ногти, и кто может начать вспоминать про свои корабли. Я думаю, таких сейчас человек десять-двенадцать. Все-таки дюжине легче договориться, чем двум сотням. Или, как предложил полковник, всех пострелять, и переложить проблему на плечи будущих поколений.

– Вас убить мы уже не можем? – спросил генерал.

– Меня, нет.

– Я ему в кофе сыпанула цианистого калия, он даже не заметил, – сказала Маша.

– Не заметил, – кивнул я, – я больше не акцептирую химические элементы. Кофе – это просто игра, – подмигнул Маше.

– Эти изменения произошли с вами после посещения корабля? – спросил Олег Николаевич.

– Началось после гриппа, но суперменом стал в корабле, да. Мария сказала, что я отсутствовал трое суток? Я не почувствовал этого времени. Очевидно, корабль меня как-то трансформировал.

– Что вы планируете делать? – спросил генерал.

– Вернусь домой, буду ждать ваших предложений.

– Постарайтесь, не рассказывать никому. Не хотелось бы паники, – попросил Олег Николаевич.

– Я распоряжусь подготовить вертолет, – сказал генерал.

– Спасибо, не надо. Я могу телепортироваться. Маш, я оставлю тебе канал, всегда сможешь связаться со мной телепатически.

– Это как?

– Просто подумаешь – «это лейтенант Рипли», и я сразу у тебя в мозгах. Извини, что понизил до лейтенанта. Да, слышу тебя, – сказал я вслух, – и оказывается, тебя зовут Елена. Мое любимое имя, кстати.

– Черт! – сказала Маша.

– О, а Рипли ведь звали Хелен, интересное совпадение, – засмеялся я.

– Если заговорили о фильмах, стать защитником вселенной, вас не привлекает? – улыбнулся мне Олег Николаевич.

– А я ведь покруче Супермена, пожалуй, буду. Расскажите про американцев, что у них с рептилоидами, и почему они пытались меня завербовать?

– У них есть схожий проект, но никого такого продвинутого как вы нет, – ответил генерал.

– А еще кто занимается подобными разработками?

– Мы знаем про Китай и Израиль.

– В Китае грипп и начался, – задумчиво сказал я.

– А ты сам не можешь увидеть своих собратьев, коль стал таким крутым? – спросила Маша-Лена.

– Наверняка могу, только пока не знаю, как, богом же стал всего ничего, – пожал я плечами. – Итак, у нас есть несколько категорий рептилоидов, – продолжил я. – Во-первых, я – прошедший активацию кораблем. Будем надеяться, что подобных больше нет. Потом все переболевшие этим странным гриппом и получившие новые ногти, необходимые, наверное, для установления контакта с кораблем. Дальше все, которые гриппом не болели, но помнят свое рептилоидное прошлое. Еще должна быть группа, прошлое не помнящая, но в случае гриппа, скорее всего, вспомнит и ногти получат. И наконец, те, кого сейчас нет в воплощении, но рано или поздно родится на Земле.

– А где же сейчас пребывают эти невоплощенцы? – спросил полковник.

– А черт их знает, – улыбнулся я, – на Том Свете, в другом измерении, в астрале, в ментале. Вселенная, она же не только вширь, но и вглубь. Наш трехмерный мир это только корка, вся основная жизнь внутри, и измерений этих хренова туча. НЛО, которые видите, это лишь тени скользящие по нашему миру. Никто через парсеки пространства со скоростью света не гоняет. Хрен куда долетишь. Да и сам я уже не только в трехмерности, иначе разве этот фокус с вашими пистолетами смог бы проделать. И корабль мой здесь только краешком торчит.

Полковник пожал плечами.

– Ничего, полковник, помрешь – поймешь, потом опять, правда, все забудешь.

– Хорошо, – перебил меня Олег Николаевич, – пять категорий рептилоидов. Что нам с ними делать?

– Постарайтесь узнать, сколько в мире ребят с ногтями, и не кинулся ли уже кто искать свой звездолет. И неплохо бы попытаться организовать нашу встречу на международном уровне. А встретиться можно предложить на моем корабле. Любопытство должно сработать.

– Ну, да, чтобы вы сговорились и захватили Землю, – проворчал полковник.

– Землю я уже захватил. Хотите, э-э… с кремлевских башен исчезнут все звезды? Включите новости минут через двадцать, чтобы опомниться успели.

– А тех, которые не болели, может быть, изолировать, чтобы зараза не распространялась? – предложил Олег Николаевич.

Я пожал плечами.

– Можно изолировать, можно просто убить, но если вирус это отмычка для рептилоидов, а судя по всему, это именно так, то рано или поздно заболеют все. Вопрос времени.

– А с обычными людьми что будет? – спросил генерал.

– Ничего, поболеют и все. Жена болела – выздоровела, – я снова пожал плечами.

– У пожилых вроде смертность высокая, – возразил генерал.

Я задумался, – бог, он как, будущее видеть может?

– Вирус человечеству не угрожает, немного снизится нагрузка на пенсионную систему и поддерживающую медицину. А вот эти наши корабли, они опасны, да. Собирайте конференцию рептилоидов, надо договариваться.

Один из операторов вдруг заговорил:

– Товарищ генерал, сообщение, в Москве с кремля пропали звезды, интернет взорвался. Показывают видео, на башнях звезд нет, лежат на Красной площади перед мавзолеем. Я на монитор вывел.

Все уставились на большой экран в торце кабины. Рубиновые звезды стояли аккуратным хороводом и весело перемигивались, хотя никакой электро подводки видно не было. Вокруг суетились комитетчики, отгоняли толпу с телефонами.

– Генерал, позвоните, куда следует, скажите, что звезды можно вернуть на место, я возражать не буду, но поднимать не стану, пусть сами трахаются. Кстати, аргумент для китайцев, чтобы посговорчивее были. Раз грипп оттуда пошел, скорее всего, у них и рептилоидов больше.

– Выключи это безобразие, – приказал генерал оператору. Экран послушно погас, я заметил, что все, кто мог, уткнулись в телефоны. Надо же, – удивился я, – довольно дикое место, а связь есть. Или они мачту поставили?

– Хорошо, господа, – подвел я итог совещанию, – работайте. Я буду дома, доступный для всех видов связи включая телепатическую, – и подмигнул Демидовой.

Скандал со звездами получился изрядный. Установили назад их быстро, на следующий день с вертолетов. Я чуточку подыграл, чтобы без ветра. Но реальных объяснений произошедшему не было. Самые правдоподобные – Господь Бог или инопланетяне, что, в общем, и соответствовало истине.

Через месяц, наконец, договорились о сотрудничестве. Маша-Лена жаловалась, что переговоры шли трудно, на уровне спецслужб взаимопонимание было достигнуто, но правительства долго артачились.

Всего активированных рептилоидов оказалось тринадцать, всех должны были привезти в августе к моему кораблю.

Сам я в нем бывал за это время много раз, и мы тоже достигли определенного взаимопонимания. У меня нарастали изменения, я теперь чувствовал на своих руках шестые пальцы, эфирно-прозрачные и другими людьми не видимые.

Выяснил, что за инопланетная цивилизация принесла на Землю эту заразу. Оказались маленькие зеленые человечки, они базировались в районе созвездия Веги. Я мог их всех вычистить с Земли, но решил пока активно себя не проявлять.

Корабль чмокнул и всосал рептилоидную делегацию. И тут же уложил всех тринадцать в холодильник на минус двести семьдесят рядом с моими собственными останками. Самое сложное, морозить надо было и в параллельных измерениях тоже, чтобы души не отлетели, а оказались привязанными к телам. Но мы справились.

Сразу же взлетел, вышел на орбиту, и начал выковыривать из-под земли эти двести тридцать семь кораблей. Управлять чужими симбионтами было не просто, но пока у них не было своих пилотов, все же возможно. Я чувствовал себя Гамельнским крысоловом волшебной дудочкой уводящим крыс из города.

За мной как за паровозом выстроился длинный поезд из космических кораблей. Оставался последний под египетскими пирамидами, я в этот момент оказался как раз по диаметру, на другой стороне Земли, над Тихим Океаном. И тут, что-то пошло не так. Притянутый мною, двести тридцать седьмой вместо того чтобы подняться в космос, вдруг нырнул под землю и двинулся по прямой через всю толщу планеты. Он потащил за собой пирамиды, окружающую пустыню, город Каир, речку Нил, земную кору и воздушную атмосферу.

Земля начала заворачиваться сама в себя. Я увидел, как взлетели и прыснули в стороны НЛО. Понялась суматоха на Луне.

«Ой, как нехорошо получилось», – подумал я, увеличивая скорость. Двести тридцать седьмой ломанулся следом словно привязанный. Земля вывернулась на изнанку и взорвалась.

– Блин! – воскликнул я, – Пипец планетке. Вот ведь судьба, хочешь как лучше, а получается как всегда.

Я вздохнул. Но два самых дорогих мне сознания были со мной. Я качнул два шарика, висевших над приборной панелью. Жена и дочь.

Двести тридцать седьмой догнал поезд и прицепился последним вагоном.

Что ж, полечу по Вселенной, буду странствующим рыцарем, этаким космическим Дон Кихотом на верном Росинанте.

– Нас впереди ждет еще много подвигов, мои любимые Санчо и Панса, – и я снова качнул сознания жены и дочери.