Ne estas vivo sen morto [Александр Ростовский] (fb2) читать онлайн

Ne estas vivo sen morto

В этом мире больше нечего ловить

(Сплин – Линия жизни)

Часть I

Последний из бессмертных

Небо темнеет. Где-то там уже появились первые звёзды. Но я их не вижу. Тучи затянули всё. Ещё несколько мгновений, и мир вокруг погружается в непроглядную тьму. Город осветился огнями уличных фонарей. Я вижу его отсюда. Он там, далеко. А здесь, вокруг меня, темнота, едва разгоняемая огоньком наполовину докуренной сигареты. Я втягивают в себя дым. О да, это приятно. Но не настолько, чтобы гробить этим свою единственную жизнь. В этом я до сих пор не могу понять людей. Их пребывание в мире не вечно, а они ещё и собственноручно укорачивают отпущенный им срок, и это ради какого-то мимолётного удовольствия, которое не оставляет после себя ничего, кроме кратковременного удовлетворения.

Смерть. Вы все смертны. Это неотъемлемая часть вашего существования. Часть, которую вы боитесь больше всего. Человек рождается с мыслью, что когда-то умрёт, хоть и не осознаёт этого поначалу. Эта мысль выжжена у вас под корой головного мозга с самого момента появления на свет. Она заставляет вас что-то делать, заставляет жить. Каждый умрёт рано или поздно – это единственное, в чём вы можете быть уверены.

Я не могу умереть. А соответственно я не живу. В моём существовании нет такого понятия, как жизнь. Я был здесь до вас, и после вас останусь здесь же. Но я последний. Остальные? Они просто ушли. Не знаю куда. Правила вашего мира не устроили их. И они ушли туда, где могут устанавливать свои. Я мог бы последовать за ними. Но здесь мне нравится больше. Нравится следить за вами. Следить за тем, что вы называете вашей жизнью. Вы не видите меня. Я обычный человек в толпе. Идущий вам на встречу по людной улице, стоящий рядом в автобусе или в очереди в супермаркете. И пока кто-то не пустит пулю мне в сердце или не воткнёт нож в горло, вы не поймёте, чем я отличаюсь от вас.

Здесь тихо. Иногда беспрерывная людская суета меня утомляет. Тогда я ухожу в места, подобные этому. Периодически неплохо побыть в одиночестве, в окружении своих мыслей. Я чувствую, как несколько снежинок упали мне на лицо. Первый снег.

В тот вечер тоже шёл снег.

Часть II

… хотя бы один день

В тот вечер тоже шёл снег. Он идёт до сих пор. Мир за окном скрылся за непроглядной белой пеленой. Белизна, вот что я вижу, и больше ничего. Только маленькую тёмную фигуру, что стоит через дорогу, прямо под фонарным столбом. Этот человек смотрит на меня, хоть это и кажется невозможным, ведь оттуда меня не способен увидеть человеческий глаз, тем более за этой непроглядной снежной завесой. Белизна похоронила мир под собой.

Здесь тоже всё белое. Стены, пол. С белого потолка из неоновых ламп льётся режущий белый свет. Они гудят. Я слышу это гудение беспрерывно, словно оно вгрызается в мою голову.

Я отворачиваюсь от окна и вижу людей в белых халатах, беспрерывно шныряющих по палате.

Они не видят меня.

В центре их внимания человек, укрытый белой простынёй, он окружен десятком пищащих мониторов, проводами, трубками, капельницами и ещё кучей медицинских принадлежностей и техники. Отсюда мне не видно, кто это. Спины копошащихся врачей отгораживают его от меня. Хотя я думаю, что знаю, кто лежит в этой палате. Знаю и как будто должен бояться, нервничать, но я не хочу. Впервые я чувствую такое умиротворение, которое не чувствовал ни разу за эти годы. Эта белизна, она успокаивает меня, вселяет покой. Но что было до неё? Я не помню. Не помню почти ничего.

Сколько времени прошло? Не знаю. Оно словно нарушило свой привычный ход. То ускоряется, проносясь молнией, то замедляется в тысячу раз. А я всё ещё стою перед окном, спиной к белизне, что снаружи плавно угасает в тёмных цветах зимних сумерек.

Врачи давно разошлись. В палате воцарилась тишина, нарушаемая лишь сигналами монитора и шумом аппарата искусственного дыхания. Здесь только мы. Я и этот человек на больничной койке. Он не шевелится. Не пошевельнулся ни разу за всё это время. Но жив. Пока ещё жив. Я сделал шаг к нему. Чувствую, что даже пространство, и оно исказилось. Воздух будто загустел. Словно я нахожусь под водой и не иду, а плыву, не встречая сопротивления.

Добравшись до койки, окруженной медицинской аппаратурой, я взглянул в лицо пациента. И был прав. Память мгновенно вернулась ко мне. Тот вечер. Снег. Много снега. Полтора месяца зимы обошлись без него. А затем небо разверзлось и засыпало множество городов белой однородной массой. Дороги остались лишь на картах и в памяти людей, что каждый день по ним ходили и ездили. Множество часов минуло, но очередной каприз природы не прекращался. Уже совсем стемнело, а снегоуборочная техника продолжала изо всех сил бороться с последствиями. Но, даже вооружившись огромными металлическими машинами, люди не могли ничего противопоставить обычному природному явлению.

Мой путь домой. Я просто хотел попасть домой. Но пересечь город от одного конца до другого, пробившись сквозь белоснежную, холодную бурю, казалось невозможным. Тогда я этим пренебрёг. Пренебрёг и водитель такси, который без уговоров согласился доставить меня домой за определенную доплату, связанную с неблагоприятными погодными условиями. Путь казался бесконечным. Все автомобили плелись медленнее вяло падающих с неба снежинок. Мы выехали на трассу, дабы обогнуть город, этот путь казался более выгодным в данной ситуации. К тому времени совсем стемнело, а снегопад вновь набрал силу. Совершенно слепой чувствовал бы себя в такой обстановке так же уверенно, как и водитель. Лишь дальний свет встречных автомобилей напоминал, что мы на этой дороге не одни, и что мы вообще на дороге, а не посреди ничего. Не знаю, близко мы были или не очень, даже ощущение времени притупилось в этом стихийном хаосе, но добраться до дома мне в этот вечер было не суждено, а таксисту было не суждено получить оплату за свой труд.

Автомобиль занесло. Помню, как водитель выругался, со всей силы выкручивая руль. Нас повернуло на девяносто градусов и почти полностью вынесло на встречную полосу. Я сильно приложился головой к боковому стеклу, на заднем сиденье. А потом, будто бы из неоткуда, появился грузовик, ослепив меня светом фар. Этот яркий свет – последнее, что я помню. Не помню удара, с которым он влетел в тот самый бок, с которого находился я. Не помню, сколько он ещё протащил нас по дороге, прежде чем остановился. Не помню даже гудка его клаксона.

И вот я здесь. Смотрю на себя самого сверху вниз. На лице столько ссадин и ушибов, что я с трудом узнаю в нём того человека, которого каждый день видел в зеркале. В общем то, я и тогда был уродом, а сейчас и вовсе похож на изувеченного мертвеца, хотя на деле то меня и не так сильно приложило. «Может, теперь всё закончится», – пронеслось у меня в голове. Неплохо бы. Хоть я и не знал, что меня ждёт дальше.

– Твои мысли заставляют меня скорбеть…

Я обернулся посмотреть, кто говорит. Я не заметил, как этот человек вошел в палату.

– … но я не ощущаю скорби в тебе.

К кому он обращается? До этого люди не видели меня, не могли видеть.

– Твоя печаль ушла. Вместе с жизнью. Остались только, хм… недоумение, замешательство. Но я по-прежнему не ощущаю твоего покоя. Он столь поверхностный, под ним ощущается гнев и недовольство.

Человек смотрел прямо на меня. Не на того покалеченного, еле живого меня, что лежал на больничной койке, а на того меня, что стоял и смотрел на него. Он был высок. Одет в белое, но не врач. На нём был белый пиджак, белые брюки. И его глаза… Они словно излучали белый свет, как лампы под потолком. Но этот свет был такой теплый и убаюкивающий. Я никогда не видел таких глаз среди людей.

– Я не человек. – Ответил он. В его голосе звучал столь необъяснимый ласковый тон, будто голос любящего отца, читающего сказку своему ребёнку перед сном.

Он сделал несколько шагов навстречу ко мне. Но я не услышал звука удара его подошв о белый кафель на полу.

– Но кто вы тогда? – Спросил я. Это было странно – слышать свой голос, но не чувствовать вибрации собственных голосовых связок. Будто бы этот звук выходит прямо из головы по воле моей мысли.

– Ты никогда не видел меня. Но всю твою жизнь я провёл рядом с тобой. Ближе, чем кто либо. – На его лице появилась лёгкая улыбка. – Я Ангел, мальчик мой. Твой Ангел-хранитель.

На следующие несколько мгновений вокруг воцарилась тишина. Он сказал всё что хотел. Он знал, что именно я хотел спросить. Но ждал, пока вопрос не выйдет из моих уст:

– Если ты мой Ангел-хранитель, то почему я здесь?

Улыбка с его лица пропала. Он подошёл, встал рядом со мной и опустил свой взгляд на израненное тело, что некогда принадлежало мне.

– Каждому отписан свой срок. Рано или поздно наступает момент, когда подобные мне должны сложить свои обязанности. – Теперь он перевёл взгляд на меня, стоящего рядом. – Остаётся лишь одно, последнее дело – сопроводить своего подопечного на другую сторону.

– Значит… – я вернулся обратно к окну, где обнаружил себя, после столкновения, – … это конец, да?

Он не ответил. Лишь улыбнулся. Посмотрел на меня своим чистым взглядом, но по нему нельзя было определить, скрывает ли он что-либо.

– На другую сторону. – Повторил я его слова.

Тут гнев, что теплился внутри меня с самого начала, что скрывался за занавесом покоя, дал о себе знать. Ощущение давящей несправедливости заставило выплеснуть меня всё, что я столь усиленно скрывал от мира в последние годы.

– Если это конец, то почему я здесь один? Почему в этой грёбанной палате лежит лишь моё умирающее тело?! – Я почувствовал, как мой дрожащий голос срывается на крик. – Неужели всем, кто был так дорог мне, действительно наплевать?!

Ангел помолчал, подождал, пока я успокоюсь. Хотя успокоиться я не мог. Ярость распирала меня, но какой бы смысл выливать её в словах?

– К сожалению, я не могу ответить тебе на эти вопросы. – Ответил он, выдержав короткую паузу. – Но, возможно, ты найдёшь ответы, заглянув в себя.

– Да, я знаю. – Теперь мой голос звучал спокойно и ровно. – Сколько раз я туда заглядывал… Они ни в чём не виноваты. Это лишь моя вина. Я сам отвернул от себя всех, пытаясь изменить собственную жизнь к лучшему. Долбанный эгоизм. Хотя сам то всегда считал, что живу для других.

– Не надо винить себя. Ведь ты хотел сделать как лучше. Не только для себя, но и для тех, кто тебе небезразличен.

– Какая разница, чего я хотел. Имеют значения лишь результаты, к которым я пришел, и они совсем неутешительны.

Замолчав, я отвернулся к окну. Того, что снаружи, я не увидел. Я не увидел даже своего отражения в стекле. Я смотрел в бесконечную тьму. Вот оно – моё будущее. Всю жизнь я смотрел в эту тьму. Пытался разглядеть там что-то, хотя бы единый луч света. Но как показали последние события, всё было напрасно. Теперь стою здесь и изливаю душу перед тем, в кого никогда не верил. При жизни я боялся открыться другим. Может хотя бы после смерти не поздно?

– И всё равно, я надеялся. До конца надеялся, что я нужен кому-то из них. Что не все мои хорошие поступки забыты. Они ведь были хорошими, правда?

– Уже достаточно того, что хорошими были побуждения к ним.

– Да, ты же видел. Ты был рядом всю мою жизнь и видел всё. Согласен ли ты, что она была несправедлива?

– Ты ждёшь ответов от меня на слишком многое. Ответов, которые искал все эти годы. Но ты ошибаешься, я не тот, кто видит всё и всё знает.

– Ты прав. Извини. Твоя задача лишь оберегать меня от бед, до назначенного часа. Так же я ошибался, думая, что другие люди могут дать мне ответы. Но откуда им было знать? Они ведь такие же, как я.

Воцарилось молчание. Я погрузился в свои мысли и воспоминания. Он смиренно ждал. Казалось, прошла пара десятков минут. А может, прошли ни одни сутки. Вне телесной сущности время воспринимается иначе, всё воспринимается иначе. Я не слышал, просто не обращал внимания, как несколько раз в палате хлопнула дверь. Несколько раз заходила медсестра, проверяла оборудование, уносила и приносила капельницы. Пару раз заглядывал доктор, сверял показатели на мониторах, что-то записывал в медицинскую карту. Вряд ли кроме них был кто-то ещё. А я вновь смотрел в непроглядную тьму за окном.

– Время близится. – Услышал я голос. – Хватит тратить последние часы, жалея себя. Этим ты ничего не изменишь. Но у тебя есть ещё шанс сделать нечто доброе перед тем, как уйти.

– О чём ты? – Я отошёл от окна и взглянул на своего Хранителя.

– Идём, я покажу тебе.

Он вышел за дверь. Только что я понял, что за это время не покидал эту палату, будто боялся оставить без присмотра себя, еле дышащего при помощи дыхательного аппарата. Я двинулся вперёд, перешагнул порог и оказался в тёмном коридоре. Мой единственный собеседник уже находился на другом конце. По пути мне попалось что-то вроде зала ожидания для посетителей. Проходя мимо, я почувствовал, что где-то там есть некто. Некто смотрящий. Но в зале никого не было. Войдя внутрь, до меня дошла странная и несколько пугающая мысль, что этот некто находится за большим окном, выходящим на автостоянку. Там внизу, в свете уличных фонарей, стоял человек в чёрном пальто. Он подкуривал сигарету. Потом, убрав зажигалку в карман, он поднял глаза прямо на меня. Он видел. И казалось, будто не только видел, но и слышал всё, о чём мы говорили ранее. Мой личный Ангел совершенно бесшумно возник за моей спиной.

– Кто он? – Спросил я.

– Один из Изгоев. – Короткая пауза. – Последний.

Человек выдохнул дым, развернулся и через пару шагов исчез в темноте. Мне показалось, что перед тем как уйти, он подмигнул мне.

– Идём, – сказал Хранитель, – у нас не так много времени.

Спустя пару минут мы оказались в противоположном крыле больницы, перед закрытой дверью палаты, такой же, как моя. Когда дверь открылась, нас встретил другой Ангел. Я сразу понял, кто он. Не только по белым одеждам. С моим они были похожи, словно кровные братья. Лишь мелкие незначительные черты лица отличали их друг от друга.

– Проходите. – Сказал встретивший нас. – Мы ожидали.

В этой палате свет был выключен. Только светящиеся мониторы разгоняли темноту. Помимо Ангела тут присутствовали ещё двое. На больничной койке парень, примерно моего возраста. Не знаю, что с ним произошло, но досталось ему крепко. Едва ли не сильнее, чем мне. Но его дух так же, как и я, здесь не присутствовал. Рядом с койкой, в кресле, сидела молодая девушка с русыми вьющимися волосами. Она спала, откинув голову на спинку кресла. Её рука крепко сжимала руку парня.

– С ним приключилась та же беда, что и с тобой. – Начал его Ангел. – Природа не разбирает людей и не щадит никого. Но он не таков, как ты. В отличие от тебя, мой Подопечный оправдал надежды своих родителей. Надежды всех, кто его любит. Это прелестное дитя, – он указал рукой на спящую девушку. – его спутница. Им повезло обрести друг друга, и вместе они в силах построить себе счастливое будущее. А что из перечисленного ты можешь приписать себе?

Ангел подошёл ко мне и коснулся моего лица. Меня озарил яркий свет, и я увидел. Увидел всю жизнь этого парня. Не только, что уже было, но и что могло бы быть. Его будущее я видел яснее, нежели своё. Всё, что я искал, к чему стремился, у него это было. Он был таким, каким я мечтал стать. У него это получилось, у меня нет. Но, не смотря на это, мы оба находились в одной и той же больнице, в одном и том же состоянии, на грани жизни и смерти.

Я вернулся из светлых далёких видений обратно в тёмную палату и посмотрел на покалеченного парня и держащего его за руку девушку совсем по-другому. Как на людей, которых знал всю свою жизнь.

– Ты хотел справедливости. – Сказал мой Ангел. – Сегодня ты сам станешь справедливостью.

– Лишь одному из вас суждено вернуться к жизни этой ночью. – Продолжил другой. – А второй отправится на Ту сторону.

– Именно тебе предстоит выбрать, вернётся ли он к своим любимым. Или ты к своим надеждам на то, что он уже обрёл.

– Он может вернуться к тем, кто его любит. К этой прелестной деве, что уже пролила немало слёз по нему и вознесла ещё больше молитв Господу о спасении дорого человека.

– А ты можешь вернуться к тому, что имел. Можешь смириться, научиться довольствоваться малым. Или дальше пытаться изменить свою жизнь, вновь падая и вновь поднимаясь, в надежде, что рано или поздно это закончится. Но за все дальнейшие страдания лишь ты будешь ответственен перед собой.

Теперь я стоял ошарашенный куда сильнее, чем когда узнал о собственной гибели. Действительно, лучше бы я сразу умер. Окружение будто растворилось. Как в то кратчайшее мгновение, когда человек пробуждается от сна, находясь между двумя мирами. У меня был шанс. Шанс вернуться, всё исправить. Добиться того, о чём мечтал. Но что если ничего не выйдет? Если я действительно грёбанный неудачник или сама судьба против меня? Тогда все оставшиеся годы я буду винить себя, что не ушёл, когда была такая возможность. Что позволил вместо меня умереть человеку, для которого жизнь была даром, а не испытанием.

Спасти или спастись? Не такой справедливости я хотел.

Я подошёл к нему. Это было так странно. Несколько минут назад я видел его впервые, а сейчас знал этого бедолагу почти так же хорошо, как себя. Славный парень. Кто-кто, а он смерти точно не заслуживал. Но жизнь полна грёбанной несправедливости. Его девушка… С ней ему точно повезло. Она не была идеальна, ничто в этом мире не идеально, но она была очень к этому близка. Для него. Если бы и я встретил девушку вроде неё, если бы я знал, ради кого мне жить… Может, всего бы этого и не было.

Ещё не поздно. Я могу вернуться. Но смогу ли я так поступить с этими людьми? Почему бы и нет. Они уже попробовали счастье на вкус, теперь пришел мой черёд. Вот она, справедливость. Желание помогать другим привело меня в эту выгребную яму, где я провёл последние годы. Так может, целенаправленный эгоизм способен дать мне то, чего я искренне желаю? Я должен вернуться. Должен попробовать. Только так я узнаю, прав ли я сейчас. Но…

Но смогу ли я отказаться от того, во что верил большую часть своей жизни?

Я взглянул на Ангелов. Они смиренно ожидали моего решения. Потом я перевёл свой взгляд обратно на парня и на его девушку, спящую, но по-прежнему крепко держащую его руку, словно боясь отпустить, ибо обратно он уже не вернётся.

– Хотел бы я пожить его жизнью… – произнёс я, -… хотя бы один день.

В то раннее тёмное утро парень пришёл в себя. По лицу его девушки вновь градом катились слёзы, но в этот раз это были слёзы радости. Она улыбалась сквозь них своей прекраснейшей улыбкой, ещё крепче сжимала его руку в своих горячих ладонях и прижимала её к своей мокрой щеке. Сорванные с места радостной новостью родители уже мчались в сторону больницы к своему вернувшемуся сыну. Всё самое плохое для этих людей осталось позади.

А в противоположном крыле уставшая медсестра совершала последний обход перед окончанием своей ночной смены. Она заглянула в одну из палат и обнаружила там бездыханное тело. Один из мониторов издавал непрерывный писк, свидетельствую о полной остановке сердца. Медсестра отключила технику и засекла примерное время смерти. Перед уходом она накрыла лицо умершего одеялом, выключила свет и закрыла за собой дверь. Более до рассвета в ту палату никто не заходил.

Интерлюдия

Вы бы сказали, что с того вечера прошло немало лет. Для меня же десятилетия летят, как для вас недели. Вы бы сказали, что это была печальная история. Для меня же она небольшая соринка в этом отвратительном мире грязи. Сколько я повидал подобного, во все времена, сколько ещё придется повидать.

Тот вечер был совсем другим, не похожим на этот. Слишком светлым, слишком холодным. Сегодня всё иначе. Летняя жара отправилась вместе с солнцем за горизонт. В открытое окно тянуло приятной ночной прохладой. Призрачный лунный свет едва разгонял густую тьму, в которой тлел маленький оранжевый огонёк моей сигареты.

Она стояла у окна, облокотившись на подоконник. Совсем нагая и стройная, словно абсолютный идеал женской фигуры. Её белоснежная кожа в свете луны казалась еще светлее, как белый лист. Чистые голубые глаза устремлены вдаль, на ночное небо, усыпанное неисчислимым множеством звезд. Прямые постриженные под каре чёрные волосы сливались с царствующей в комнате тьмой.

Я сидел в кресле, в самом тёмном углу спальни, вдыхал дым сигареты и думал: «Боже, она подобна ангелу, сошедшему с небес». Но за бесконечное множество веков я так и не встретил ни одного настоящего ангела. Не буду утверждать, что их совсем не существует. Может мне просто не повезло. Вам хватает пары десятков лет, чтобы усомниться в подлинности Небес и Господнего трона. Я же, повидав жестокость, насилие и беспрестанное пиршество смерти во все людские эпохи, уверен в обратном. «Что же это за Бог, который допускает такое?», – вопят недовольные из вас, – «Зачем он заставляет людей страдать?» Но скажите: имея безграничную власть, интересно было бы вам наблюдать скучную беззаботную жизнь довольных всем смертных, который копошатся внизу, только и делая, что радуются жизни? Вы любите хорошие истории. Вы не станете читать книгу или смотреть фильм, где все герои живут счастливой жизнью и не ведают проблем. Господь тоже любит хорошие истории.

Но что-то я отвлекся. Сейчас мои мысли занимала лишь она. Это немного удивительно, что спустя тысячи лет меня все еще могла пленить женская красота.

Она повернулась ко мне. На её прекрасном милом лике сияла улыбка, затмеваемая разве что блеском её голубых бездонных глаз.

– Что это? – Спросила она.

– Где? – Я вскинул брови и потушил остатки сигареты в стоявшей на подлокотнике пепельнице.

– Татуировка. – Она указала пальцем на мою грудь. – Что она значит?

– Ничего. Всего лишь символ Blue Oyster Cult.

– Кажется, мне приходилось их слышать. – Она отошла от окна и направилась к кровати. – Ну же, крошка, не бойся смерти.

– Возьми мою руку, и мы сможем летать.

Рассмеявшись, она плюхнулась на кровать передо мной и положила руку на моё колено. А потом мы вместе произнесли:

– Не бойся Смерти.

Я смотрел ей в глаза и думал: «Знаешь ли ты сама, насколько красива?» Но есть ли за этой внешней прелестью что-то ещё. Скрывается ли за занавесом сей телесной красоты столь же прелестная душа? Я не хочу этого знать. Я дал себе обещание не привязываться к людям. Ведь жизнь этого прекрасного ангела во плоти для меня лишь мгновение ока. Я буду смотреть, как она стремительно стареет, туманная белизна вытеснит беспросветную черноту её волос, голубизна глаз выцветет, а белоснежная кожа пожелтеет и превратится в бесконечное полотно из морщин. Конечно, ей перед этим предстоит ещё через многое пройти, радостное и печальное. А я буду лишь стоять в стороне, затягиваясь очередной сигаретой, и наблюдать за её жизнью, словно за порханием бабочки вокруг цветка.

Она поднялась с кровати и села мне на колени. Её ладони легли мне на лицо. Я чувствовал умиротворяющее тепло её рук, я тонул в чистейшем океане её глаз. Потом наши губы сомкнулись, и этот момент показался мне длиннее всего пребывания в этом грязном мире, который был антиподом сего истого поцелуя. Поцелуя жизни и вечности. Но всё-таки не могу понять, от чего одни людские души так сильно тянутся к другим? От чего плачут, утратив их, словно ребёнок, потерявший любимого плюшевого мишку…

Часть III

*Щёлк*

Ничто. Пустота словно поглотила всё вокруг. Но это не так. Всего лишь непроглядная тьма. Она создает иллюзию небытия. Может, смерть похожа на это? На бесконечную тьму? Не знаю, и вряд ли мне суждено узнать.

Две зажженные свечи, расположенные по противоположным краям стола, разгоняют эту пустоту вокруг. Мы сидим друг перед другом, на этом маленьком островке колеблющегося света. На столе, по центру, лежит револьвер, заряженный только одним патроном. Пришел мой черед крутить барабан. Парень напротив меня уже достаточно понервничал. Его всего трясет. Может, моё совершенно спокойное состояние заставляет его нервничать ещё сильнее? Любопытно взглянуть на его лицо, если счастливый билет выпадет мне, но я продолжу сидеть на своем месте, выплюнув пулю обратно. Но если это взаправду случится, я прикинусь мертвым. Так будет лучше для нас обоих.

Я беру револьвер. Несколько раз прокручиваю барабан и вставляю дуло себе в рот. Знаю, что не должен, но даже с дулом во рту не могу перестать улыбаться. Жуткое, наверное, зрелище. Парень напротив меня застыл в ожидание. Он не моргает, даже не дышит. Мне кажется, у него сейчас сердце остановится от такого напряжения. Ладно, не буду его утомлять.

*Щелк*

Парень вздрогнул и снова начал громко и трудно дышать. Мне повезло. Я вытаскиваю револьвер изо рта и кладу его обратно на своё место.

Теперь его черёд.

Медленно его трясущаяся рука тянется к оружию. Она так сильно трясётся, что он способен промазать даже плотно приставив дуло к своему виску. Наконец, дотянувшись, он поднимает револьвер, с таким усилием, будто тот весит в десяток раз больше, чем на самом деле. Он крутит барабан. Снова и снова. И снова. И снова. Он крутит и не может остановиться. Пытается отсрочить то, чего так желает. И чего так боится. Я знаю, он хочет умереть. Больше ему ничего не осталось. Но страх заставляет его идти на попятную. Безостановочно прокручивая барабан револьвера, внутри он борется с самим собой.

Парень останавливается, понимая, что не может делать это вечно. Крепко сжимая рукоять револьвера обеими потными от напряжения ладонями, он прикладывает его дуло к своему левому виску, чуть наклонив голову в противоположную сторону. Глаза зажмурены, как у ребёнка, прячущегося под одеялом от чудовища, что каждую ночь вылезает из его шкафа.

О чём этот человек сейчас думает? О своей дочери? О жене? О том, что скоро увидится с ними и сколько в этом утверждение правды? Давай же, нажми на спусковой крючок. Ради них. Он издаёт нечленораздельный звук, похожий на стон. Словно сил закричать уже нет. Посреди безмолвной тьмы громко раздаётся…

*Щёлк*

Громко выдохнув, он не кладет револьвер на стол, а кидает его, отшвыривает его от себя, как нечто омерзительно, что случайно попало к нему в руки. Скользнув по поверхности стола, оружие оказывается у меня. Но перед тем, как взять его, я смотрю на своего «друга». Что он чувствовал? Облегчение или разочарование? Чего сейчас он хотел больше? Чтобы одна пуля воссоединила его с семьёй, или прожить ещё хотя бы несколько минут?

Маленькие огненные танцовщицы на свечах выплясывали свой таинственный танец смерти под беззвучную музыку. Они знали, что их век в этом мире короток и сокращался с каждым движением пламени. Но они продолжали танцевать. Так же и вы, хаотично двигаетесь, разгоняете тьму своим светом, а потом угасаете. Если никто не погасит вас раньше.

Я дважды прокручиваю барабан и прикладываю револьвер к голове. Я делаю это спокойно. Смотрю этому парню в глаза. Вижу, как мышцы на его лице совершают непроизвольные подёргивания. Он снова затаил дыхание. Боюсь, он может так умереть от недостатка кислорода, если я просижу в таком положении хотя бы минуту. Я подмигиваю ему и…

*Щёлк*

Время сравнять счёт. Или нет. В таком случае оба мы выйдем из этой игры победителями. Каждый по-своему.

Вновь револьвер в его дрожащих руках. Вновь внутри него борются желание смерти и инстинкт самосохранения. Но ради чего он до сих пор сопротивляется? В этом мире ему остались только воспоминания. Он потерял слишком многое. Так почему же он всё ещё боится смерти? Все вы, люди, такие. Можете сколько угодно хотеть этого, можете гордо заявлять, что не страшитесь распрощаться с жизнью… Но когда она совсем близко, когда вы чувствует её холодное дыхание на своей шее, вот тогда приходит страх, и вы уже готовы на всё, лишь бы сбежать от неё, продлить свою жизнь ещё хотя бы на пару мгновений.

Звук вращающегося барабана разгоняет тишину, полную шёпотов окружающей нас тьмы. Обе свечи сгорели уже наполовину. Дрожащие огоньки оранжевым светом озаряют наши лица, превращая их в театральные маски. Маску спокойствия и маску отчаяния. Снова дуло револьвера прижато к его виску, глаза зажмурены. Его губы шевелятся. Он что-то бормочет себе под нос:

– Это ради тебя, солнышко. Подожди, папа уже идет. Папа сейчас…

*Щелк*

В этот раз он не кидает револьвер. Он медленно кладет его обратно. По его лицу катится слеза. За ней другая. Мне жаль этого парня. Действительно жаль. Он правда верит, что после смерти его ждёт долгожданное воссоединение. Но, тем не менее, он всё ещё боится смерти. Пытается её избежать.

Так в чём причина вашего страха? Она каждый день рядом. Каждый день вас окружают десятки и сотни смертей. И вы знаете, что однажды она придёт и за вами. Смерть – стала рутиной. Частью обыденности. Но вы боитесь её. Почему? Может, это всего лишь страх перед неизведанным. Никто и понятия не имеет, что находится по ту сторону. Рай, ад, может новая жизнь, перерождение? А может ничего? Небытие, из которого вы пришли.

Он верит, что на Той стороне его ждёт другая жизнь. Что там его ждут жена и дочь. Больше верить ему не во что. И надеяться тоже не на что. Но он сомневается. «Что если это ошибка? Если действительно после смерти только пустота?»

Никто не может развеять его сомнения.

Револьвер переходит ко мне. Я вращаю барабан, трижды. Если мне сейчас повезёт чуть меньше, будет немного больно. Хоть и не летально, как для моего грустного приятеля. Спусковой крючок почти раскалился под его горячим указательным пальцем. Рукоять влажная от его потных ладоней.

Всё происходит быстро.

*Щёлк*

Его семья, жена и шестилетняя дочь, погибли в страшной автокатастрофе. Погибли мучительной смертью. Для него это был очередной будний день. Утром он отправился на работу, уверенный, что вечером вернётся к семье, как это уже случалось множество дней. Счастливых дней. Войдя в дверь собственного дома, услышит приближающийся топот маленьких ножек, дочка выскочит навстречу из соседней комнаты, он подхватит её на руки, как всегда, и они вместе отправятся на кухню, где на столе уже ждёт готовый ужин. Любовь всей его жизни в своём бело-розовом фартуке отойдёт от плиты и поцелует его в щёку. А потом они втроём рассядутся по своим местам за столом.

То утро было тёплым, ясным и солнечным. Оно не предвещало ничего, что в одно мгновение могло уничтожить его жизнь. Уничтожить его жизнь. Первая половина дня на рабочем месте, в офисе, прошла довольно спокойно. Жена всегда звонила ему во время обеденного перерыва… Но когда телефон зазвонил в тот день, он услышал не её голос.

Этот была та новость и тот момент, которые разламывают жизнь на «до» и «после». Только «после» для него так и не наступило. В это мгновение всё становится нереальным. Словно туман окутывает бытие вокруг тебя, ты оказываешься внутри кошмара, на самом его пике. Но потом туман рассеивается, и ты понимаешь, что всё это взаправду. И тогда наступает осознание собственного бессилия, беспомощности и неотвратимости произошедшего.

Жена повезла девочку в торговый центр, дабы подобрать ей новый сарафан на лето. Всё случилось на обратном пути. Они попали в автомобильную аварию. В результате столкновения обе отделались несколькими ушибами. Но автомобиль загорелся. Выбраться им из него не удалось. Спасти их не успели. Шестилетняя девочка и её мама сгорели заживо, оказавшись заложниками в покореженной металлической машине.

Главе семейства от его счастливой жизни остались лишь два обугленных трупа.

Сейчас он поднимает револьвер почти спокойно. Отрешенно. Вращает барабан всего один раз. Он не перестал бояться. Ему не стало всё равно. Просто он выдохся. Устал от этой «игры». Устал от страданий. От того кошмара, который начался в тот солнечный летний полдень и не закончился до сих пор. Закончиться он мог только одним путём.

Взгляд его потерян. Скорее всего где-то в прошлом. В счастливых воспоминаниях. А может он молит Господа, чтобы тот послал ему единственную заветную пулю. Дуло вновь у левого виска. Указательный палец гладит курок. Он зажмуривается. Делает последний глубокий вдох. И именно в этот момент…

*Щёлк*

Что ж, Судьба, ты та ещё сука.

Не достаточно было забрать у него всё. Нужно упиться его отчаянием, скорбью. Не просто упиться ими, но истощить его досуха. И только потом, опустошенного, лишить жизни. Вопрос только, много ли переживаний ещё осталось в нём?

Меня это утомило. Не «игра», не он. Меня утомила эта несправедливость, что невидимым призраком парит среди нитей людских судеб. Мне захотелось показать этому человеку, что все его познания о жизни – сущая мелочь. Показать истину, хотя бы её крупицу. Я хотел схватить револьвер, сунуть его себе в рот и жать на курок пока не услышу глухой выстрел и не почувствую пулю, что входит в полость моего рта и разносит её к чертям. Пусть он узрит другую сторону жизни, увидев, что Смерть не всесильна.

Но… Он то для себя уже всё решил. Умер он в тот же день, что и его семья. Умер. Просто забыл покинуть этот мир. Поэтому сейчас так страдает.

Время пришло.

Однако револьвер был в моих руках. И кто знает, может «счастливый билет» выпадет мне. Это ничего не изменит, для меня. Но что с ним? Печально конечно. Вот только это не мы придумали правила.

Игра должна продолжаться.

Моя рука вновь вращает барабан. Дуло вновь у меня во рту. Я ощущаю его металлический вкус. Интересно, будь я смертным, с чем бы этот вкус у меня сейчас ассоциировался? С угрозой? Страхом?

*Щёлк*

Хм. Если Сверху на нас Кто-то смотрит, то Он явно растягивает себе удовольствие. Свечи догорают, скоро мы останемся в кромешной тьме. Но «игра» кончится только тогда, когда и так почти пустой барабан револьвера опустеет. Сейчас он вращается. Парень крутит барабан ещё и ещё, но больше не избегая смерти, а хватаясь за неё. Так кто является кукловодом во всём этом представлении? Господь? Нечто предписанное вам, смертным, заранее? Или простая удача? Если последнее, то он мог бы сейчас пойти за лотерейным билетом и наверняка выиграл бы миллион. Вот только ему не это нужно. Тогда получается, что он неудачник? Либо же не этот день ему назначен.

– Эй?

Он обратился ко мне. Впервые за всё это время. Я молча посмотрел ему в глаза.

– Как ты думаешь, – начал он, – что меня ждёт там? Я их встречу?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Но на твоём месте я бы искренне в это верил. Только в это.

Он лишь кивнул в ответ.

Только вопросы. Подойдя к этой определённой черте, у нас скопилось ещё больше вопросов, хотя пытались тут найти ответы. Но не нашли ни одного. Я за тысячелетия в жизни. Он в смерти. И не смотря на то, что мы с ним столь разные, сейчас мы находимся в одинаковом положении. Искать ответы в этом мире не стоит. Жизнь существует не для этого… *БАХ*

Тишина плавно поглотила звук выстрела. Затем металлически звякнул, упавший на пол револьвер. Мёртвое тело медленно повалилось со стула. Я встал и взглянул на опустошённый сосуд души, чьё содержимое наверное уже на пути к своей семье. И я очень надеюсь, что он найдёт там всё то, чего хотел.

«Ох, друг мой, разве ты не знал, что в любом случае выйдешь из этой игры победителем?»

Одним взмахом руки я погасил почти догоревшие свечи и сквозь беспросветную осязаемую тьму направился к выходу. Теперь я здесь нежеланный гость. Не стоит нарушать пиршество Смерти.

Часть IV

Свадьба

Осень. Капризное время года. Сначала она лицемерно ослепляет тебя холодным солнечным светом, а спустя несколько минут уже поливает мерзким дождём, обложив небо свинцовыми тучами. Сегодняшнее утро было мрачным, серым. Такими же были и люди вокруг. Будто осень в их жизнях никогда не заканчивалась. В чьих-то возможно и да. Таков, к примеру, и вот этот мой новый «приятель». Мы встречаемся здесь почти каждое утро. Только он об этом не знает. Он не видит меня, как и все. Зато я прекрасно вижу его. И в отличие от всех, он куда интереснее.

Каждый день, почти в одно и то же время, он проделывает этот короткий путь от своего дома до продуктового магазина. Ничего необычного. Список покупок у него стандартный. Безобидный. Чего нельзя сказать о мыслях в его голове. Один раз мы с ним встретились глазами. Он этого даже не запомнил, а я очень многое прочитал в этом взгляде. Многое, чего вы никогда не увидите. Тем более в таком неприметном человеке, вроде моего «друга».

Сегодня на нём была старая потрёпанная кепка и тёплая джинсовая куртка. Из кармана торчал белый пакет, в который он позже упакует покупки из своего ежедневного списка. Я стоял на другой стороне улицы и проводил его взглядом сквозь до магазина, за дверьми которого он на какое то время скрылся от моего взора. Что он там делает, что покупает, я знал и так.

Этим утром дождя не было. Но вокруг всё равно было сыро. Пасмурность будто поглотила все краски. Мир выцвел. А он и в ярких цветах представляет собой не особо приятное зрелище. Хотя, может, я просто устал от него за столько то лет. Вам, за ваш короткий срок, он не успевает надоесть.

Я опустил руку в карман пальто и достал оттуда пачку сигарет. Вот только она, к моему сожалению, оказалась пуста. Мне оставалось только тяжело вздохнуть, смять пачку и оглядеться в поисках урны для мусора. Её поблизости не оказалось, так что пришлось вернуть мусор в карман на временное хранение. Там, кстати, помимо пустой пачки с надписью «курение вредит вашему здоровью» лежал скомканный бумажный лист. Я вытащил и развернул его.

«ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА ДЕВУШКА»

Такая надпись большими буквами красовалась в самом верху листа. Ниже располагалась фотография пропавшей. Тёмные кудрявые волосы, ничем не примечательные черты лица, может, нос чуть шире, чем надо бы. На такую вряд ли обратишь внимание, пройдя мимо на улице, и уж точно не запомнишь этой короткой встречи. Ниже фотографии следовало описание. Имя, фамилия. Где и когда примерно пропала. Куда обратиться, если располагаете какой-либо информацией о девушке. Я сорвал это объявление о пропаже с одного из городских столбов. Там оно провисело уже ни один день. Таких, по всему этому небольшому городку, было расклеено ещё множество. Наверняка этим занимались её родители, друзья, может бойфренд, если таковой у неё был. И все они хотели знать, где же сейчас дорогая им девочка. Но знала об этом только она сама. И ещё кое-кто, вышедший в эту минуту из магазина с полным пакетом продуктов, что находились в его ежедневном списке.

Возможно, встретив их на улице вдвоём, кто-то из вас сказал бы: «Какая хорошая пара». Но на улице вы их не встретите. Они не любят выходить в свет. А точнее – он не любит…

Каждое утро, на протяжении последних недель, первые лучи восходящего солнца пробивались сквозь маленькое грязное окошко подвала и светили ей в глаза сквозь закрытые веки, недвусмысленное давая понять, что пора просыпаться. Спать на этом продавленном затёртом матрасе с каждым днём становилось всё холоднее и холоднее, в зависимости от понижения температуры снаружи. Всё-таки на дворе уже глубокая осень. Но выбор был невелик. Даже сменить один угол подвала на другой не представлялось возможным. Цепь наручников была удлинена несколькими звеньями, но не настолько, чтобы далеко отойти от той металлической трубы, к которой прикован другой их конец. Вторая, свободная, рука сегодня болела не так сильно. Или она просто уже привыкла к боли. Кое-как замотанный бинт почти сполз с руки этой ночью, пока она спала. С рукой всё было в порядке, пока однажды он не спустился в подвал и не заметил, как его гостья пытается этой рукой избавиться от кляпа во рту, ремешок которого крепился на затылке. Пара ударов молотком избавила девушку от этой глупой идеи. Все пальцы, за исключением большого, на левой руке оказались сломаны. Нельзя же было бросить даму в таком плачевном положении. Он перебинтовал ей пальцы и ладонь, вроде туго. Скорее всего, кости срастутся неправильно. Ну, да ладно. Пусть будет ей уроком.

Просыпался он в то же время, что и она, почти с первыми лучами солнца. Девушка слышала, как он там, наверху, поднимается с кровати. Сперва идёт в туалет. Звук смывающейся в унитазе воды. Затем топот ног направляется на кухню. Он готовит завтрак. Ей всегда в первую очередь. Через некоторое количество минут дверь в подвал со скрипом отворяется. Он спускается по лестнице с подносом в руках и привычной фразой: «Доброе утро, милая». Подойдя, парень опускался рядом с ней на колени, ставил поднос на пол и освобождал её рот от ненавистного неудобного кляпа. Это было приятное чувство, свести обе челюсти вместе. Хотя нижняя с каждом днём слушалась всё хуже. Жевать твёрдую пищу сейчас девушке вряд ли удастся. Как и выдавливать из себя звуки. Хотя пытаться делать это точно не стоило. Хозяин дома ясно дал понять, что подобная инициатива здесь не приветствуется. Кормил он её всегда сам, с ложечки, словно малое дитя. И лицо его в этот момент было такое же довольное и счастливое, как у родителя, которому успешно удаётся попотчевать своё чадо. На завтрак обычно была каша. Вроде овсяная. И чай с долькой лимона. Чаем он её тоже поил с ложечки. Покончив с кормлением, незнакомец целовал свою избранницу в щёку, помещал кляп обратно и говорил: «До скорой встречи, милая». Уходя с подносом в руках, стоя уже на пороге, перед тем, как закрыть дверь, он всегда кидал ещё одну, всегда одну и ту же фразу: «Скоро это закончится. Совсем скоро».

Но это «скоро» не наступало. Уже долгое время. Что оно могло значить? Спасение? Или наоборот? Он знал.

Каждый день он заходил в спальню покойной матери. Любящий сын не трогал там ничего с самого дня её смерти. Дажепротирая пыль, был предельно осторожен, боясь сдвинуть какой-либо предмет с его законного места. Для него это был музей. Музей, который, подобно совершению ритуала, он посещал ежедневно. Возможно, в надежде встретить там свою мать. Больную, не покидающую свою кровать, но живую. В надежде получить от неё совет. Ведь эта мудрая женщина всегда хорошо знала, как её сыну будет лучше. Но она была мертва. Вот уже много лет. А её голос у него в голове был лишь эхом. Эхом прошлого.

Лишь иногда он позволял себе прикасаться к её вещам. Это был особый случай. В назначенный день он открывал двери старого матушкиного шкафа. Оттуда сын доставал её свадебное платье, которое она за всю свою жизнь надела единожды, выходя замуж за его отца. Много лет минуло с тех пор, но платье по сей день оставалось белым и прекрасным. Оно идеально подойдет его невесте. Так же, как подошло нескольким прошлым. Он не помнил о них. Или не хотел помнить. В любом случае, близкие люди этих девушек, семьи и друзья, больше никогда их не видели.

Сегодня он счастлив Завтра тот самый день. Завтра у них свадьба.

Он уже представляет, как будет прекрасная его невеста в этом платье. Жаль, матушка не увидит всего этого. И не порадуется за сына. Но наверняка она где-то Там. И всё видит Оттуда. В этот сомнений у него не было. С самого раннего детства, когда мальчик только начал понимать, что ему говорят, он слышал от матери: «Однажды меня не станет, дорогой. Но это не значит, что я покину тебя. Я всегда буду смотреть на тебя, Оттуда». Такая у неё была поговорка. Она повторяла её весь остаток жизни, с момента рождения сына. Повторяла при любом случае, ругала ли она своё дитя, поучала ли или хвалила. Теперь, в чём он был уверен наверняка, так это в том, что любимая мамочка рядом, хоть и не так, как раньше. Иногда она даже разговаривала с ним. Когда он засыпал. «Сынок», – говорила она, – «я очень хочу, чтобы ты был счастлив, хочу видеть тебя с девушкой, которую ты любишь… Но ты выбрал невероятно опасный путь. Пожалуйста, будь осторожен. Не позволь им найти тебя. Иначе они тебя никогда не отпустят».

«Не позволю, мамочка» – говорил он, уже проснувшись, в тишину и пустоту тёмной комнаты. Он хороший сын, он всегда им был.

Рука болела жутко, каждый сломанный палец был эпицентром боли. Нижняя челюсть перестала ощущаться, будто её и не было вовсе. Наручники стёрли запястье до крови. За эти дни она постарела ни на один десяток лет. По лицу вновь катились слёзы. Хотя, казалось бы, откуда им взяться? Она столько слёз пролила за всё это время, что не только организм, но и душа были иссушены до предела.

Однако этот вечер был совсем иным. Как обычно, в назначенный час ужина, одинокая лампочка под потолком загорелась и разогнала тьму вокруг, ослепив глаза. Но хозяин в этот раз спустился без подноса, с пустыми руками.

Теперь она сидела в большой ванной, наполненной горячей водой. Перед этим ей пришлось совершить небольшую прогулку по его дому. Впервые девушка увидела что-то помимо подвала, хоть и всего лишь малую часть. Подъём вверх по ступенькам занял немало времени. За долгое пребывание на одном месте, без возможности передвижения, ноги понемногу начали отказывать и теперь слушались не особо хорошо. Несколько раз во время подъёма она споткнулась, но каждый раз он удерживал её. Выглядел парень при этом заботливым и даже галантным. Странно, но она никогда не видела в нём агрессии или жестокости. Только забота. И это было самое страшное в этом человеке. Пальцы он ломал ей точно с таким же видом. Не было похоже, что похититель вышел из себя или хоть немного разозлился. Просто он бил молотком по её руке, абсолютно спокойно, будто забивает гвоздь. И сейчас она боялась, жутко боялась того садизма, что сокрыт под этой тонкой вуалью тёплых чувств.

В горячей воде было хорошо, напряжение из мышц ушло, боль ослабла. Она будто бы вновь очутилась дома. Если бы не этот человек рядом. Он обтирал ее обнаженное влажное тело мягкой губкой и мычал себе под нос какую-то старую мелодию. Его губы были слегка растянута в умилительной улыбке, а глаза были полны невинности. Из-под ванной торчала рукоятка револьвера. К дулу изолентой примотана пластиковая бутылка, чтобы в случае форс-мажора не наделать много шума. Мама учила его быть предусмотрительным. Но в этот раз всё прошло спокойно. Невеста слишком устала, чтобы капризничать. Пора укладывать её спать.

Негоже перед столь знаменательным днём девушке спать в подвале. Сегодня ночью ее ждёт комната для гостей. Там царит непроглядный мрак. Шторы на большом единственном окне плотно закрыты. Наручники крепятся к одному из металлических прутьев в изголовье широкой кровати, не очень удобно, но в этот раз она спит на мягкой перине, в тепле. Кляп тоже больше не понадобился. В вечерней чашке чая, что девушка выпила после приёма ванной, оказалось снотворное, которое всё дальше уносило её от реальности. «Спокойной ночи, милая. Завтра нас ждёт великий день» – говорит он, целуя свою пассию в лоб и выключая прикроватную лампу. Дверь в спальню закрывается. Слышно, как поворачивается ключ в замке.

Тьма. Тьма плавно растворяется. Из черноты возникают картины. Она видит себя. Маленькую себя во дворе своего дома. Девочка в синем платье прыгает через скакалку. Из дома выходит отец. Она видит его только со спины. Маленькая дочка тут же бросает скакалку и бежит к папе. Он подхватывает девочку на руки и кружится, крепко прижимая ее к себе. И тут невеста видит его лицо. У отца лицо похитителя. А девочка это не она. Её дочь. Их дочь. А он. Он всё ещё её отец. Только с лицом похитителя. И у них счастливая семья. Она видит себя на кухне. В фартуке и прихватке на руке. Она вытаскивает из духовки горячий яблочный пирог и зовёт семью за стол. Со двора входят ее «мужотецслицомпохитителя» и их «дочкаонажесама». Они втроем сидят за столом. Счастливые. В своем маленьком идеальном мире.

Яркий свет вдребезги, почти со звоном, разбивает эту идиллию. Шторы широко распахнуты. Он отворачивается от окна с громкими словами: «Доброе утро». Он больше не её отец. На его лице читается детская нетерпеливая радость, словно сегодня рождественское утро.

С этого момента всё будто в тумане. Что он подсыпал ей в чай прошлым вечером? Она никогда не принимала наркотиков, но теперь понимает, что примерно чувствуешь, словив приход. Часть её будто всё ещё здесь, наблюдает со стороны. А другая часть… её нет вообще, она отключилась, продолжает где-то далеко смотреть сны про счастливую семейную жизнь и стокгольмский синдром. Сквозь до самого вечера лишь моментами девушка приходит в себя, выхватывает какие-то фрагменты из реальности и задается вопросом: «Как я дошла до всего этого?». Она сидит перед трельяжем с большим зеркалом. Видит своё лицо, которое с трудом узнаёт. Тем временем некто расчесывает ей волосы. Пустота. Он подводит ей глаза и наносит пудру на это бледное лицо. Вновь пустота. Провал. Она с трудом стоит на ногах, пока на неё надевают пышное белое платье. Взгляд затуманивает белая мгла. Что это? Он покрыл её голову фатой?

«Скоро это закончится», – говорил он. – «Совсем скоро». Момент был близок. Она чувствовала. Но не могла найти отклика надежды в своём сердце. Она будто бы уже умерла. Много лет назад. А сейчас была всего лишь призраком себя, что в миллионный раз переживает свою трагичную судьбу. А кто же он, её мучитель? Почему в аду она, а не это чудовище? Во всём белом невеста сидела одна в спальне для гостей, по-прежнему прикованная наручниками к стальной кровати, и дрейфовала по своему сознанию, состоящему из обрывистых мыслей. А очередной суетные для мира день поздней осени клонился к раннему завершению. Тоскливый мрак, предвещавший скорую тьму, доверху заполнил комнату. Дверь открылась. Он стоял на пороге в смокинге и казался выше, чем был на самом деле. На его лице сияла широкая улыбка. «Пора», – тихо, почти шепотом произнёс этот человек.

Освободив её от цепей, похититель повёл невесту под руки через неосвещенные коридоры своего дома. Сквозь до запертых двойных дверей. Они распахнулись со скрипом, стоило жениху повернуть ручки, при этом на мгновение оставив девушку без присмотра. Запах тающего воска и пляшущий оранжевый свет вырываются из тёмной гостиной. Вдоль стен выставлено неисчислимое множество свечей. Длинный обеденный стол, укрытый белым полотном, уставлен множеством блюд и большим свадебным тортом. А у самой дальней стены стоит нечто вроде алтаря. «Идём», – говорит он, – «Пора познакомить тебя с мамой». Будто на настоящей церемонии, жених ведёт свою невесту к алтарю, только вместо гостей здесь зажжённые свечи, что лишь молча колышут своё пламя. Уже немолодая красивая и улыбающаяся женщина смотрит на них с фотографии. Перед рамкой стоит стальная чаша. В ней два кольца. Он опускает девушку на колени перед фото и поднимает фату. «Знакомься, мама. Вот она, счастье моей жизни». Неподвижное лицо молчит и продолжает улыбаться. Но сын разговаривает с ней. Он слышит, что она отвечает ему. "Благословляешься ли ты нас, матушка?", – спрашивает он фотографию. «Благословляю», – отвечает она, то ли с высоты своих Небес, то ли со дна его сознания. «Поднимись, дорогая», – говорит он невесте и помогает встать на ноги. Держа за здоровую руку, жених надевает кольцо на её безымянный палец. Потом вручает в руки второе. Прежняя ОНА бросила бы эту побрякушку психопату в лицо, схватила нож для свадебного торта и вонзила ему в грудь. И била бы, била, пока он не превратиться в кровавое месиво. Но больше нет прежней ЕЁ. Та девушка ушла. Куда-то далеко. Лишь безвольное тело осталось в этом грязном мире. В этом мрачном доме. Тело, наполненное немой пустотой повинуется, надевает кольцо на его палец, принимая этого человека в мужья. «Вот и всё», – говорит он, и его теплые губы прильнули к её губам. И это находит отклик внутри неё. Дикий вопль ужаса и боли доносится откуда-то из глубины. Значит ОНА ещё где-то тут. Но ОНА обречена. Матушкино благословление стало приговором. И сейчас он медленно, по садистски, приводился в исполнение.

Вместе держа в своих руках нож они резали праздничный торт. Он вновь кормил её с ложечки. Наливал ей вина. Что-то подобное представляют в своих мечтах девочки о своей идеальной свадьбе. Что-то подобное когда-то представляла она. Но теперь это настоящий кошмар. Теперь не было ни его, ни её. Были только ОНИ. Новобрачные. Он нёс теперь уже жену на руках в свою комнату. Начиналась их первая брачная ночь.

Та ночь была ясная и холодная. Наконец-то тучи освободили чёрное небо, уступив место далёким звёздам. Лишь их свет освещал эту спальню. На ней из одежды осталась лишь фата. И петля на шее. Будто на поводке, она была привязана к кровати своего мужа. Всего лишь кукла. Почти как живая. Но пустая. Пока он скидывал с себя одежду и укладывал свою новую жену на брачное ложе, на другом конце города, в полицейском участке раздался телефонный звонок. Неизвестный голос, чьей личностью даже не успели поинтересоваться, сообщил местонахождение того самого маньяка похитителя, что разыскивается уже не первый год. Сообщив адрес, некто повесил трубку таксофона обратно на рычаг.

«Они идут за тобой, сынок» – сказала ему мама. Бежать было поздно. Да и некуда. Он слышал звук ломающейся входной двери. Он слышал топот десятков ног, поднимающихся по лестнице. С диким шумов вооруженный отряд быстрого реагирования ворвался в спальню, светя множеством фонариков ему в лицо. И что же они видели? Обнаженную разыскиваемую девушку. Бездыханную. С затянутой на шее петлей. Человека с пустым взглядом рядом с ней. И наполовину опустошённый стакан с водой на прикроватном столике. Из него мгновением ранее он запил капсулу цианида, что лежала здесь со дня смерти матери. Сердцебиение этого человека остановилось ещё до того, как его успели заковать в наручники.

Обычно я не вмешиваюсь в ваши дела. Но нечто заставило в этот раз мою руку потянуться к телефонной трубкой. Нечто. Сострадание? Может всё-таки я заразился им от вас за эти неисчислимые годы. В любом случае, я стоял недалеко от того дома и видел, как из него выносят два мёртвых тела. Одно из них некогда было вместилищем невинной души. Хотя имеет ли место объективность таком понятии невинности? Каждый из вас живет в своём мире. И в каждом из них существуют свои границы дозволенного. Свои рамки приемлемого. У этого парня они тоже были, но сильно разнились с вашими. Поэтому вы прозвали его монстром. И да, были правы. Он им был. Каким бы не выглядел его извращенный и тёмный мир, для него он был обыденным. Так скажите же мне, не назовёт ли в итоге монстром кто-нибудь вас?

Часть V

Sen morto

Они называют его Мостом самоубийц. Все уже так привыкли к этому названию, что никто не помнит, как же он именуется на самом деле. Старый городской мост, соединяющий две половины парка, разделённого протекающей насквозь рекой. Многие разочаровавшиеся в своей жизни нашли покой на дне этой реки, путь на которое начинался с перил этого моста. Моста самоубийц. Я люблю здесь бывать после захода солнца. Тут спокойно и так тихо. И самое главное – безлюдно. Эти суеверные считают, что по ночам на мосту слышаться стоны тех, кто когда-то сгинул в этих водах. Но мёртвые спокойны. Как и река в безветренную погоду.

Сегодня прохладно. Я вижу, как идёт пар изо рта этой девушки. Она меня не замечает. Что ж, посмотрю, что будет дальше. Судя по её расстроенному виду и мокрому от слёз лицу, она пришла сюда в эту ночь не за острыми ощущениями и уж точно не для того, для чего и я. Девушка всхлипывает носом, утирает ладонью мокрые щеки и нерешительно подходит к краю моста, положив руки на перила. Я читаю сомнение на её лице. Наверняка его было меньше на пути сюда. Но теперь, когда Смерть так близко, что достаточно протянуть руку… Однако она решительнее, чем кажется. Девушка перекидывает через перила сначала одну ногу, потом вторую. Тем не менее, она всё ещё здесь, наверху. Просто сидит и смотрит вниз. Этот последний шаг самый сложный. Но много времени для принятия решения ей не потребовалось. Она делает глубокий вздох и…

– Плохой день? – Спрашиваю я.

Она вздрагивает от неожиданности и резко поворачивает голову в мою сторону. Так резко, что, кажется, я слышал хруст шейных позвонков. Пару мгновений она смотрит на меня тёмно-зелёными глазами, в которых читаются испуг и замешательство.

– Плохая жизнь. – Отвечает наконец.

– Жизнь не может быть плохой. – Говорю ей я. Подхожу ближе и сажусь рядом, так же свесив ноги с края моста. – Это просто явление. Как гроза, только более длительное. Плохи людские поступки. Ты ведь не хочешь обрывать свою жизнь, просто пытаешься убежать от этих поступков и их результатов. Но поверь, там внизу ты вряд ли найдёшь спасение.

– Тогда что же я там найду, по-вашему?

– Много холодной воды и пару-тройку тех, кого я не остановил, как сейчас тебя.

Из её рта вырывается короткий печальный смешок, сопровожденный очередным клубом пара.

– Видимо суицид нынче в моде. – Говорит она, продолжая грустно улыбаться.

– Да. Люди что-то совсем размякли. Пытаются сбежать от проблем, вместо того, чтобы их как-то решать.

– А если решения нет?

– Оно всегда есть. Оно может выглядеть, как наихудший вариант развития событий, но, тем не менее, это тоже решение.

– Ну что ж, тогда вот он, наихудший вариант. – Она вновь опускает свой взгляд вниз, на безмятежную реку, медленно уносящую свою воду за тёмный горизонт.

– Это? Нет. Вовсе нет. Это попытка сказать: «Я так не играю». Бросить всё и уйти. Привилегия слабых духом.

– Наверное… Я не хочу такой быть. – Сказала она, немного помолчав.

– Ну, так не будь. Человек на самом деле свободнее, чем он думает.

– А по-вашему, – Продолжила она, вновь сделав паузу, – что там, после смерти?

Я лишь пожал плечами.

Будто дети на берегу речки в солнечный летний день мы сидели на краю моста, болтая ногами в воздухе и, совсем непринужденно, вели беседу о смерти, словно это обыденное явление вроде вечернего чаепития. Хотя, на самом деле, смерть и есть обыденное явление, только вы, «живущие» неспособны к этому привыкнуть. Прошло около пары часов. Воздух стал совсем холодным. Я видел, как моя собеседница дрожит всем телом. Если бы она всё-таки решила спрыгнуть, может быть, я спрыгнул бы с ней за компанию, хотя в эту ночь мочить свои туфли мне совсем не хотелось. Не люблю, когда они хлюпают при каждом шаге. Но вместо этого она перекинула ноги обратно, через перила, и опустилась на твёрдую поверхность моста. Она больше не смотрела на тёмную воду, она смотрела на меня. А потом спросила:

– Кто вы?

– Думаю, это не имеет значения. – Ответил я. – Здесь очень холодно. Тебе лучше пойти домой.

Она развернулась и, не попрощавшись, отправилась прочь. Когда первые солнечные лучи коснуться серого светлеющего неба, она уже не вспомнит обо мне, не вспомнит, почему вдруг передумала. Сюда она вернётся не скоро. А если судьба будет к ней благосклонна, то не вернётся вообще.

Я ещё немного посидел на своём нагретом месте. Призраки Моста сегодня вели себя тихо. Они слушали. Слушали наш разговор. А потом ушли обратно, на дно своей водяной могилы. Я думал об этой девушке. В чём бы там ни был смысл её жизни, она потеряла его, раз пришла сюда этой ночью. Вам, людям, во всём нужен какой-то смысл. Какое-то фантомное понятие, которое вы придумали себе сами и везде пытаетесь его найти. Может Бог, создавая ваш мир, и не задумывался ни о каком смысле. Может, его и нет в ваших жизнях. Но вам было нужно какое-то оправдание, чтобы существовать. И вы придумали это слово. Смысл.

Уходя, я заметил в свете звезд два слова, вырезанные на деревянных перилах. Я уже слышал их раньше. Когда-то этими словами мы, бессмертные, описывали всё явление вашей людской жизни. Всё ваше естество. К чему вы стремитесь и что вам не подвластно. Но это хаос. Как и я. Хаос. Всего два слова, вырезанные обычным перочинным ножом.

Sen Morto