Очень сказочная работа 1 [Борис Владимирович Попов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Борис Попов Очень сказочная работа 1

Глава 1

– Да, матереет сынок, растет, в силу входит, – одобрительно заметил папахен.

Мне тут же представилось, как после возвращения домой из Москвы, раньше вечно мерзнувший я, окончательно заматеревший на академических курсах, обживаюсь на нашей лоджии, распахиваю пошире все окна на улицу, и, хорошенько выспавшись на уютном снегу в особо холодную зимнюю ночь, рычу грубо-хриплым голосом:

– Мать! В душную кухню не пойду. Закинь мне кастрюлю с хлебовом прямо сюда, на наледь. Я тут в холодке, на воле, косточками похрущу.

А как все безобидно начиналось в столярке при нашем ЖЭКе…

– Митя, да ты с моей стариковской точки зрения вообще везунок, – начал беседу дядя Вова, что-то между делом постругивая рубанком.

– Ага! Привалило, не выгребешь, – мрачно отозвался я.

– А твой дешевый юмор, голубчик, тут совсем неуместен. Вот, гляди как это будет по пунктам:

– Пункт первый: учиться будешь спустя рукава, потому как платно – не отяготишь ненужными знаниями свой высокий, но пока скрытый от людей интеллект.

– Очень сильно скрытый, – пробубнил я, – так сильно скрыли и запрятали, что вовек не сыщешь.

– Пункт второй: поживешь дома, по общагам мыкаться не придется, – продолжил Палыч.

– Да в общаге-то, поди, веселее, – не согласился я, никогда не живший нигде, кроме родительского дома.

– Пункт третий: добрые родители денег сунут, лишней работой за гроши можно себя не утруждать.

– Да если я в общагу пристроюсь, тут мне денег вообще от души отвалят! Как начну жалобы петь: кушать нечего, последнюю корку хлеба без соли доедаю, так добрая мамочка со злого отца последние носки сорвет и продаст, чтобы мне помочь.

– Пункт четвертый: до женщин ты не особо охоч, за всякими нахальными и раскрашенными, как мартышки, юными девицами по молодежной глупой любви попусту не бегаешь, зря время на баб не тратишь, по юношескому неразумию рано не женишься.

– Да я бы может и побежал, да не нравится мне никто! Почему-то они все, хоть раскрашенные, хоть нераскрашенные, мне мартышками кажутся. И они меня не жалуют, говорят харизма не та, обаяния никакого нету. В общем, не мачо я, совсем не мачо. Не вышел из меня супермужчина. Не хотят девицы со мной гулять ни в какую. А походил бы с девушкой, глядишь бы и попривык, может чего и заладилось. Да и жениться совсем не хочу, мне маминой заботы вполне хватает. Всегда сыт, одет, обут – ну что еще человеку от жизни надо?

– Пункт пятый: от зари до зари в компьютерных игрушках не сидишь, слава Богу, к этой дури не прилип.

– Да че-то нудно мне часами сидеть, день и ночь играя, перехватывать второпях еду прямо возле компа, проходя очередной уровень. Вдобавок, и в этом я не блещу, можно сказать, крайне неловок. Не мое это, совсем не мое. Мне по душе почитать хорошую книгу, потом помечтать, представляя себя на месте главного героя. Он вот так сделал? А я бы вот этак изловчился! Он герочески преодолел невиданную преграду? А я бы либо обошел, либо как по маслу хитро мимо проскользнул! Вот в этом я весь. Вдобавок, слушая моего отца, кстати умнейшего человека и достаточно успешного предпринимателя, я все чаще понимаю, что обходные пути гораздо быстрее приводят к поставленной цели.

– Пункт шестой: не куришь, не пьешь, не нюхаешь и не колешься.

– Замечательные личные достоинства с приставкой «Не», – прокомментировал этот пункт я. – А как говорил дедушка Крылов, «По мне хоть пей, да дело разумей!». Я не пью, и это, конечно же, неплохо, но и ничего делать не хочу и не умею. А не пью не из-за строгих моральных устоев или от какого-то невиданного ума, а просто алкоголь в любом виде очень плохо переношу, вот и все дела. Курить пробовал, но после первой же затяжки весь обкашлялся и обплевался. А уж колются, по-моему, только желающие получить короткое удовольствие, а после этого годами мучиться, снимая ломки.

– Пункт седьмой: военкомат тебя по подворотням не ловит и судом не грозит.

– Я бы не прочь послужить Родине, но с моим зрением это просто невозможно. Ведь без очков я в двух шагах практически ничего не вижу. Если меня призвать на военную службу, очки или сразу потеряются, или сходу разобьются, их и здесь-то ненадолго хватает. В обороне я в наступающего врага нипочем не попаду, только патроны зря истрачу, а в наступлении сослепу куда-нибудь в сторону убегу и вообще потеряюсь.

Если выдать мне запасные очки и пристроить какой-нибудь склад караулить, так я долго хорошо не прокараулю, быстро задумаюсь, сходу замечтаюсь, и мимо меня ловкие расхитители враз все ценное военное имущество вынесут. Вот поэтому я воякам и не нужен – нет от меня никакой военной пользы, один только убыток от моего призыва ожидается.

– Пункт восьмой: сестрицу-умницу, с ее тоталитарным стилем руководства бестолковым младшим братцем, удачно сбыл на учебу на несколько лет в Москву, родители вечно на работе, увлеченные, понимаешь ли, люди! – и по вашей квартире-трешке можешь теперь хоть целый день на велосипеде кататься – помех нету.

– В этом, конечно, пруха, но долго ли такая лафа продлится, неизвестно. Папаша хочет заставить меня учиться, и это дело обычное, но, похоже, что в этот раз он замыслил нечто недоброе – вроде как сбыть сына в другой город. И ладно, если близко куда-нибудь, в Тольятти, к примеру, придется ездить, это можно будет как-то пережить, а если черте-куда меня решит выслать? Вот чего бойся!

– Делать тебя ничего не заставляют, ибо как говорит твой отец,у тебя руки отнюдь не из плеч растут, а из задней поверхности таза – словом, как вы, молодежь, выражаетесь, кругом пруха!

– Эх, дядя Володя! Красиво излагаешь, невзирая на неполное среднее образование,только с моей точки зрения, кругом непруха и проруха. Пойдем тоже по порядку.

– Мне, балбесу и лентяю (по версии отца: яркий представитель потерянного поколения) никакая учеба совсем не нужна и ни в один жизненно важный орган не стучала. Никакого призвания ни к какому роду деятельности я никогда не испытывал, ни к каким знаниям меня не тянуло, командовать и руководить никем не порываюсь. Очень большие деньги зарабатывать даже не буду и пытаться, отдыхать по заграницам не тянет, дикого желания купить новейшую иномарку– навороченный телефон – большущую квартиру – обалденную шмотку никогда не было.

Мирно сидеть, тупо глазеть в телевизор или компьютер, вяло почитывать очередное фэнтези, пожевывать чипсы, орешки, еще какую-нибудь фигню, и мечтать, мечтать, мечтать о несбыточном! Вот в этом я весь. Вот такой я человек, мечта любого работодателя – диванный работяга.

Будущую свою работу я совсем себе не представляю. К сожалению, жизнь тунеядца-рантье, проедающего заработанный предками капитал, мне, исходя из скромных финансов родителей, не светит. Никакого нашего или зарубежного дальнего родственника-миллионера, желающего завещать все свое имущество потомку с красивым именем Дмитрий, у меня тоже не наблюдается.

А все мои, перечисленные тобой якобы достоинства, конечно хороши, но уж очень сильно окрашены приставкой «НЕ». Можно также похвалить меня за то, что я не насильник, не убийца, не грабитель, ну и так далее. В общем, малопригодный я для жизни чуханок и ни на что толком не способен.

– Да ты подумай!

И я подумал. Очень манил призыв дяди Владимира Палыча, у которого я сейчас торчу, идти к нему в напарники в столярку при нашей управляющей компании – строгать какие-то деревяшки, резать стекла, устранять говорливым старушонкам перекосы в дверях, заделывать щели в деревянных окнах, но стальная воля моего отца, богатыря великих свершений и жизненного боевого духа, приняла иное решение.

– Учиться, учиться и учиться! – совершенно по-ленински вещал он вчера мне и матери на кухне. – Сейчас без высшего образования никуда! На работе будешь делать то же самое, а получать в два раза больше! Может даже и в три, но это уж как себя проявишь.

– Да как он себя проявит! – горестно вздыхала давно разочаровавшаяся в моих способностях мама. – Ну что он может? Вот Наташенька…

– О его сестре сейчас речи нет. Огонь девка! Хоть сейчас с ней в разведку иди. А с этим валенком ни покараулить, ни украсть. Нету в нем порыва, нет огня. Вялый он тюха-матюха, не пришей ни к какому женскому органу рукав!

Матом отец из принципа при детях и женщинах не ругался, но всегда эти сомнительные выражения мог так творчески переложить на приличную речь, что всем было ясно, какой народный перл был заменен и пока (временно, только временно!) был изъят из употребления.

– Натаха, когда ни глянь, все сидела и что-нибудь затейливое решала. Почитает для порядка какой-нибудь журнальчик вроде «Кванта» или вникнет в «Химию и жизнь», и пойдет дальше решать. Как все перерешала, ей пришла пора в институт поступать. Так она не в местный какой-нибудь ВУЗ подалась, эта отличница в столичный технический университет рванула и поступила с первого раза! Сама! Без всякого блата! Учится бесплатно! С первого курса президентская стипендия! С этого года хапнула грант на научные исследования! Не пойму только, зачем ей в команде понадобился этот профессор Ванковский или Ваковский?

– Алёшенька, наверное, так положено…

– А еще через пару лет этот Воровский на всех в этой группе положит с прибором, и погонит в Швецию за Нобелевской премией именно за эти исследования, к которым он ничего, кроме своего профессорского звания, не приложил, а Натаху отправят по распределению в деревню Собачий Ящик, где острая нужда именно в специалистах ее профиля!

– Ну, уж это ты перегибаешь…

– Чего уж тут перегибать! У нас это сплошь и рядом! А еще через год она наплюет на такую светлую жизнь в этой гнилой дыре, где нет нужного для нее научного оборудования, а никакие исследования не проводятся там с 1900 года, и не после, а до Рождества Христова, и отчалит по приглашению либо в Германию, либо в США. У нас сейчас талантливые молодые ученые долго не задерживаются, а потому внуков будешь ездить нянчить в Техас или в Мюнхен.

– Ну уж…

– Да уж! Тут, пожалуй, даже пахнет Силиконовой долиной.

– Алёша, а при чем тут силикон?

– А при том, что там не сиськи американочкам всякой дрянью надувают, а усиленно двигают вперед штатовскую и мировую науку. И все самые лучшие гранты и правительственные субсидии на научные исследования у них.

– Вот оно как…

– Именно так! Наша доча вроде планировала троих нарожать?

– Да как-то говорила об этом…

– Наша девка кремень! Сказала – сделает. Это не этот оболтус, который понаврет с три короба, да и в кусты. Вот и поставит это дело Наталья на поток: поисследовала, рванула большущий грант, нарожала. Поисследовала еще, получила невиданное жалованье, родила второго. Ну, а беременная третьим, направится по уже проторенному профессором Вонюковским пути за Нобелевкой!

– Мы же сегодня Димочкину судьбу решаем, – робко пискнула мама.

– А чего тут решать? – удивился отец. – После его прошлогоднего провала в пединституте, и решать нечего. Учиться только платно и только заочно, чтоб лишний раз не позориться. Вот только ни один ВУЗ в Самаре, мне кажется, ему не подходит, уж очень наш отпрыск неловок. Его бы на какую-нибудь неожиданную специальность выучить, пусть даже и не в нашем городе.

Я потупился. Прошлогодний позорный провал в Педе, куда в нашем городе не шел учиться только ленивый, стал у моих одноклассников просто притчей во языцах.

– Комар среди педовской абитуры единственным пацаном был, и то провалился!

– Ну почему единственным? Еще наш Лобан поперся, правда, выпивши.

– Так двоечника Лобанова и пьяного взяли, а этого троечника вышибли!

В общем, на вступительных экзаменах я отнюдь не блеснул, и сокрушительный крах постиг меня на первом же экзамене.

– Можно еще ему ксиву просто через Интернет купить, – задумчиво заметил папенька. – Зримо дешевле выйдет…

– Меня посадят! – воскликнул я.

– Нас посадят! – обняла меня мама.

– Вы как были трусами, так ими и остались, – подытожил отец.

Военкомат от меня отстал по причине моего слабого зрения, а вовсе не после значительной взятки. У всех остальных членов нашей дружной семьи зрение было просто орлиным. Выродок-мутант, так охарактеризовал эту мою генетическую аномалию ласковый папаша. На неоднократные призывы отца отправиться на лазерную коррекцию зрения я неустанно отвечал решительным отказом: а вдруг окончательно ослепну? Всякое в этой жизни бывает! Значительные проценты выздоровевших и улучшивших свое зрение меня ни в чем не убеждали. Как говорят: и на старуху бывает проруха. Я хоть и не стар, но был уверен, что именно меня и именно в этом деле настигнет проруха.В принципе, мой внешний вид в очках меня вполне устраивал. Выглядел я постарше, посолиднее, и что немаловажно, поумнее. Хороший рост, 195 см, и не толстяк какой-нибудь, ну может быть излишне худоват, в общем, мама считала меня достаточно приятным. Впрочем, девушки считали иначе, и постоянно при выборе себе парня меня отвергали. Ну и пусть!

Никакого оживления при виде наших девиц я тоже не испытывал. Как-то одноклассники сводили меня к известным им легко доступным бабенкам, этаким безотказным давалкам. У меня все получилось, но никакого обещанного прилива удовлетворения и невиданного удовольствия я от этого занятия не получил. С несказанной любовью, о которой неоднократно читал в книгах, этот процесс не имел ничего общего. Причем, никакой тяги к каким-то половым извращениям я совершенно не испытывал. Мне нравились именно девушки, очень сильно нравились девушки! Но почему-то не эти. Я даже не знал, о чем с ними разговаривать. Мутант-выродок, иначе и не скажешь.

Так-то я парень в общем и целом положительный. Мой отец не курит и весьма умеренно употребляет алкогольные напитки, вдобавок только по праздникам, вот и я пошел по его стопам. Курить попробовал однократно и с резко отрицательным эффектом, а попытавшись как-то опьяниться, попробовал в гостях крепленого вина из красивой фирменной бутылки, тут же облевался и зарекся употреблять эту гадость. А вот с девушками у меня не складывалось, хоть ты тресни. Непруха!

Однако надо плестись домой. Сегодня папаня будет выбирать для меня дешевенькое учебное заведение, и очень хотелось бы поучаствовать в этом празднике жизни в начале августа этого года. Девятнадцать лет мне все-таки, это вам не шутка!

– Пойду я, дядь Володь, – с тяжелым вздохом поднялся я с уютного чурбачка. – Скоро уж отец домой вернется.

– Посиди еще минутку, – чуть не силой усадил изрядно удивленного меня назад дядя Володя. – По твою душу сейчас сам Вольдемар Иванович явится.

Мои мысли испуганно заметались в тесной черепной коробке. Выходит, Палыч как-то сумел продать мою душу без всякого моего участия? И похоже по имени покупателя, что за ней явится не какой-то там мелкий бес, а сам Мефистофель. Из растревоженной памяти всплыло и увязалось в единую цепочку: Фаланд – Воланд – Вольдемар! Да еще какой-то и обрусевший: Иванович, понимаешь ли!

А у меня на груди ни креста, ни образка! Не молился и не постился ни разу в жизни. Ни одной молитвы не знаю, креститься не умею, в церкви не был никогда. Сестра крещеная, а я может и нет, точно не знаю, никогда не интересовался. Словом, подходи и бери, пока тепленький!

– А может он не придет? – спросил я блеющим от ужаса голоском. – Или сильно опоздает? – уже с безумной надеждой.

– Он никогда не опаздывает, – отверг мои домыслы Палыч. – В конторе его за это немцем зовут.

Ну да, он всегда представляется немцем, космополитизм ему чужд. Как же еще его могут называть за глаза в его конторе, то есть в аду? Не индонезийцем же! Впрочем, от встречи с такой могучей личностью, виновником всех мировых бедствий и постоянным искусителем человечества, личностью, осмеливающейся противостоять Господу нашему, не отвертишься. От Сатаны, если он решит с тобой встретиться, не убежишь и не спрячешься. В общем, полный омен или аминь!

– Да вот он и идет, – сказал дядя Володя, глядя на неторопливо открывающуюся дверь. – Точен, как всегда!

По ком звонит колокол? – неожиданно всплыло в моей слабой голове. И тут же зловеще прокаркало в ответ:

Он звонит по тебе!

Песец подкрался незаметно…

Дверь закрылась, и из-за штабеля досок появился импозантный мужчина средних лет в очень хорошем костюме. Он пожал руку Палычу и спросил:

– Этого юношу хочешь предложить? Что-то он какой-то худой и дохловатый на вид. Не знаю, подойдет ли мне.

Все мое естество радостно заорало:

Я совсем негодный! Гоните меня в шею! Я больше на вашей дороге не появлюсь!

– И запуганный он у тебя уж очень, – продолжил Вольдемар. – Может, больной?

Я болен! Я страшно болен! При виде меня участковая врачиха сама начинает кашлять и верещит от ужаса! – кричало во мне испуганное естество.

Палыч смущенно отвел глаза.

– Да это я, наверное, ляпнул чего-нибудь не то перед твоим приходом. Никак толком пользоваться вашим языком не обвыкнусь…

Говорил дядя Вова действительно иногда странновато. То все было обычно и привычно, а то вдруг попрут какие-то «Кудысь» да «Надысь», а то и вовсе начинают выскакивать непонятные «Бяшеть», «Дочеташе», «Рокотаху». А может эти дядьки просто шпионы? Так я один фиг ничего не знаю и ничего важного выдать не могу! Хотите вербуйте, хотите нет, это в наше время не очень преследуется, а доложить куда следует, я всегда успею.

– Уверен, что он то, что мне нужно?

– Так Гамаюн сказала, а она никогда не ошибается.

– А вот Сирин с Алконостом считают иначе.

– Да кто они такие! – пренебрежительно заметил Палыч. – А Гамаюн посланница самого Велеса, его глашатай!

– А заодно по ходу прислуживает Даждьбогу и Коляде, а за ними темных дел тянется немало.

– Клевета и происки врагов! – сверкнул глазами дядя Вова.

Меня этот шпионский диспут уже начал утомлять. Вы, господа нехорошие, сначала между собой столкуйтесь, а уж потом начинайте втягивать в свои подозрительные делишки постороннего человека. Потому я уже решительно заявил:

– В общем, мне сейчас некогда. Когда договоритесь, звоните.

Вольдемар Иванович расхохотался и сообщил Палычу:

– Я слышу речь не мальчика, но мужа, будущего суперагента, покорителя невероятных препятствий и удачливого добытчика сказочных артефактов. Да, увлеклись мы с тобой, а у молодого человека действительно могут быть какие-то неотложные дела.

Он повернулся ко мне, щелкнул каблуками и отрапортовал:

– Позвольте представиться: майор Вольдемар Иванович Бобёр! Начальник Русского Филиала Сказочного Отдела ФСИКИА.

– Что это за сказочные сики-масики? – недовольно поморщился я. – Никогда не слышал о такой организации.

– Расшифровываю: ФСИКИА это Федеральная Служба по Исследованию и Контролю за Использованием Артефактов. Наша штаб-квартира базируется в столице, откуда я прибыл час назад для того, чтобы уладить здесь кое-какие дела, ну и встретиться с вами.

Какой-то глупый розыгрыш? И сейчас из-под верстака рявкнут противным голосом на фоне дебильного смеха:

Вас снимает скрытая камера?

Тут Вольдемар предъявил мне выглядевшее настоящим служебное удостоверение. Если это и подделка, то очень качественно сделанная – синие печати и голограммы довольно-таки нелегко подделать. Вдобавок, на фото Бобёр был в идеально подогнанной форме с майорскими погонами. Как-то чересчур много усилий было потрачено для розыгрыша провинциального мальчишки.

– Наши отделы: Магический, Фантастический, Исторический и Сказочный, одним из филиалов которого заведую я. Не хотите ли поработать в нашей службе? А именно в моем подразделении?

Час от часу не легче! На кой черт я сдался солидной правительственной организации? Иваныч, видимо, принимает меня за кого-то другого! За толкового парня с невиданными способностями? Или за какую-то ловкую помесь Бэтмена и Человека-Паука?

– Кем же я смогу у вас поработать? – горестно спросил я. – Артефактом? Или так, полы помыть? Для этого совсем нет резона переть меня в Москву из несусветного далека…

– В Москву я вас переть, как вы выражаетесь, не собираюсь, в связи с тем, что не очень давно именно в вашем городе с миллионным населением открыт Русский Филиал ФСИКИА.

– А стало быть все остальные отделы весело устроились где-нибудь в районе Садового Кольца?

– Отнюдь. Магический Отдел обосновался в Екатеринбурге, там больше всего в России тайных колдунов и явных ведьм, обосновавшихся в службах, работающих с пенсионерами и инвалидами; Фантастический и Аналитический в Новосибирском Академгородке, шутка ли, больше тридцати ведущих Научно-Исследовательских Институтов по всем отраслям знаний под боком; Исторический во Владимире, с его старорусскими, изначальными храмами – Золотое Кольцо, понимаешь ли; Арабский Филиал Сказочного Отдела в Астрахани, там до арабского мира рукой подать. Шаманский пока решили не открывать – нет специалистов нужного профиля, все в тундре шаманят, к нам ни один не идет, Западно-Европейский Филиал планируется в скором времени создать в Калининграде – все-таки бывший Кенигсберг, как-никак.

– А нашу Самару почему выбрали? – удивился я. – Мы же совсем не старорусские, тут раньше вообще волжские булгары жили.

– По представлениям древних сказителей, именно в этих краях располагалось то самое сказочное Тридевятое Царство – нам не приходится куда-то за тысячи верст переться, шагнул через Переход, и ты практически на месте, плюс минус десяток-другой километров. Вдобавок колоссальный приток магической энергии, идущий от вашего заповедника «Самарская Лука», сильно облегчает наши переносы: просто как по маслу проникаешь в Сказочный Мир.

– Говорят, там какая-то таинственная энергия прямо из-под земли прет, – согласился я, – недаром это место природным национальным парком объявили. А кто же тогда в Москве остался? – захотелось съехидничать обнаглевшему мне. – Пятеро начальников и одна уборщица?

– Начальства там, конечно, хватает, – усмехнулся Вольдемар Иванович, – но вы забываете про бухгалтерию, плановый отдел, компьютерщиков, ученых, осуществляющих первичный осмотр и изучение добытых нами артефактов, историков, лингвистов-филологов, фольклористов, сотрудников хранилища, отдел обеспечения, куда входят оружейники, портные, конюхи, обувщики, военно-технический отдел, тренеров и инструкторов, психолога-гипнолога, секретарей и секретарш, референтов, завхоза, кладовщиков, охрану, ну и естественно, что и уборщица там в наличии, и совсем не одна.

– Бухгалтерия, это конечно вещь нужная, – пытался разобраться я, – может быть и в наличии непонятных референтов есть свой резон, но что планирует плановый отдел? Сколько нам положено сдать артефактов каждый месяц?

– Это нет, – отмел мою версию Бобер. – Но ведь нужно же рассчитывать, сколько придется выделить денег филиалам, предоставить статистические данные, собрать с нас месячные, квартальные и, самое главное, годовые отчеты, предоставить обоснование бюджета нашей организации на следующий год.

Тут я почувствовал, что моя и без того не особо светлая голова просто идет кругом. Поэтому я торопливо сказал:

– Мне все ясно! Давайте лучше обсудим мои ближайшие перспективы. Из всего вышеперечисленного я что-то не отыскиваю для себя работу по специальности. Вдобавок, никакой специальности у меня пока и нету. Если чего-то караулить, то я физически не особо силен и никаких боевых навыков у меня тоже не имеется. Обучить меня им практически невозможно – это трижды доказали тренеры в секциях карате, дзюдо и тэквондо. Талантами не обременен!

– Наши тренеры и инструкторы – специалисты высочайшей квалификации, некоторые даже с изрядным боевым опытом, и с вашими местными умельцами их просто даже смешно сравнивать. Они любого обучат чему угодно. А насчет таланта, вот тут вы, юноша, возможно ошибаетесь. Птица Гамаюн, которая пропела «Звездную книгу Вед», считает, что вы способны преодолевать барьер, отделяющий наш мир от Сказочного, куда мы и отправляемся время от времени за артефактами.

Теперь моя слабая головушка закружилась в другую сторону.

– Да ведь нету никакого сказочного мира! – заголосил я. – Все это выдумки невежественных старух для укладывания спать внуков!

– Между тем Владимир Павлович ухитрился в нем родиться и прожить долгую жизнь, мы с Олимпиадой Потаповной, лучшей нашей оперативницей, бывали там неоднократно, и наше отделение всего за три месяца работы сумело добыть в Тридевятом Царстве целых два безукоризненно работающих артефакта, что на фоне очень скромных достижений других отделов является несомненным успехом.

При произнесении имени лучшей оперативницы у меня в мозгу нарисовалась очень четкая картина мощной сорокалетней гром-бабы, признанной мастерицы рукопашного боя, легко ломающей подковы ручищами, каждая из которых толщиной с мою ногу. Конечно, такую любой инструктор легко драться обучит!

Я горестно вздохнул.

– Даже если я и поверю во всю эту вашу чепуху и белиберду про сказочные миры, кто меня, в этих толстенных очках и с близорукостью, освобождающей от срочной службы в армии, возьмет каким-то там лихим оперативником? Когда отец в свое время попытался пристроить меня в секцию бокса, злобный тренер, с неоднократно переломанным носом при виде этакой моей красоты сходу спустил с лестницы нас обоих!

– Да, солдатом с такой близорукостью вам точно не стать, и не только десантником или скажем морским пехотинцем, а даже и в стройбат не примут. А вот сделаться при наличии у вас необходимых способностей оперативным сотрудником нашего отдела, получив при этом офицерское звание, вам ничто не сможет помешать. Со мной-то в этом плане все ясно, просто перевели из подобного отдела ФСБ все тем же майором, Владимир Павлович сразу получил капитана, а вот наша Олимпиада уверенно движется к присвоению звания старшего лейтенанта. Кстати, и у меня, и у Потаповны зрение тоже оставляет желать лучшего.

– На лазерную операцию, поди, решились, – завистливо вздохнул я.

– После операции свои трудности, – объяснил Вольдемар Иванович. – По яркому дневному свету особенно не разбежишься, вблизи долго ничего не рассмотришь, физические нагрузки следует ограничить, вечером или ночью ничего не видишь, а в реки и озера лучше не соваться. И хоть нам врут, что все это на недельку, на самом деле вполне может растянуться на полгода, а мы такой бездной времени не располагали. И самое главное, что хотя нас ласково манят на эту операцию хитрые офтальмологи-окулисты, убедительно рассказывая о полной безопасности этого оперативного вмешательства, всегда есть 5% пациентов, резко ухудшивших после него свое зрение. Нас слишком мало, чтобы можно было пойти на такой риск, и поэтому мы с запрещенных очков перешли на контактные линзы.

Во мне сразу всплыло воспоминание об одной ушлой бабенке, которая у меня на глазах выронила контактную линзу из глаза посреди переполненного в час пик автобуса, прямо в смесь из грязи и снега. Женщина деловито растолкала пассажиров, быстро нашла свою вещицу среди мешанины чужих ног, протерла ее просто пальцами, не утруждая себя поиском стерильного носового платка, и вставила линзу на место. Я аж ахнул! Во мне этакая лихость напрочь отсутствует, уж очень глаз жалко. Вдобавок, каждый вечер снимать линзы, опускать их в стакан с неведомым раствором, а утром одевать, ну это просто выше моих сил.

– Сомневаюсь я что-то во всей этой музыке…, – протянул я, памятуя о том, что недоверчивость – это лучшая защита для дурака.

– Ты, Димка, главное сумей через Переход пройти, а все остальное приложится! – попытался ободрить меня Палыч.

– Мне подумать надо, посоветоваться кое с кем…

– Лучше не разглашать, – нахмурился на меня строгий майор, – не поймут! Конечно, подписку о неразглашении я возьму с вас только после официального трудоустройства, но распускать язык не советую и сейчас. Надеюсь, понятие «Государственная тайна» вам знакомо?

В голове замелькали плакаты сталинской эпохи: «Болтун находка для шпиона!», «Враг не дремлет!», и потянуло забытым запахом приснопамятных репрессий той поры.

– Я ни под какой ответственностью не подпишусь! – запаниковал я.

– Конечно, дело ваше, – пожал плечами Бобёр, – но упускать такого ценного специалиста мы не намерены.

– Бить будете? – понурился я.

– Это не наш метод.

– Значит, пытать? – сломлено поинтересовался я.

– Бросьте вы эти ваши ужасы! – пресек мои домыслы Вольдемар Иванович. – Пойдете к нам вольнонаемным, только без офицерского звания. Поэтому денег получать станете гораздо меньше и ваш выбор оружия будет ограничен.

– Зато говорить буду, что хочу! – запела моя душа.

– Да ради Бога! Очередной раз выйдете из сумасшедшего дома, в просторечии называемого психушкой, отплевываясь от насильно всунутых в вас препаратов и, трясясь после ласкающей шокотерапии добрых санитаров, осознаете, что иной раз лучше и промолчать о роде своих занятий – целее будете. Ведь родители вашему выбору не порадуются, бывшие друзья сходу предадут, девушки от вас отвернутся, а самое главное, никто в эти байки не поверит. И всей толпой, желая сделать как лучше, помочь своему чудику, вас в психушку и отволокут. Ну а уж там вам отказу не будет! Мудрый доктор по вашим рассказам и выяснением предыдущих склонностей молодого человека у родителей и товарищей, тут же поставит неутешительный диагноз, что-нибудь вроде шизоидной паранойи, осложненной синдромом Семеновского-Пшидрановского с элементами кататонического ступора, и вперед, под опеку заботливых, но очень неласковых санитаров.

– А вообще отказаться от вашего предложения я могу? Буду помалкивать! – попытался отвертеться я.

– Ну, разумеется, – не стал разрушать мою мечту о спокойной жизни Бобёр. – Только кем вы в этой жизни станете? Разнорабочим? Грузчиком? Особых способностей, как я понимаю, и какого-либо призвания у вас нет…

– У меня будет высшее образование! – пискнул я.

– Да оно сейчас почти у каждого, – отмахнулся мой собеседник. – Только без протекции, способностей, опыта, деловой хватки, которой у вас, к сожалению, не наблюдается, высшее образование сейчас, это звук пустой. Работы наищетесь, плюнете и подадитесь в грузчики. Называться это будет как-нибудь красиво: экспедитор, мастер по выдаче продукции, офис-менеджер склада, курьер, но суть дела от этого не изменится – носить вам, не переносить.

– Да я его к себе в случае чего возьму! – возмутился дядя Володя, – паренек-то уж больно хороший да добрый.

– Да если бы не основная заработная плата у нас, ты бы здесь давно зубы на полку положил! – отчеканил Вольдемар. – За то, чтобы старухам песенки петь, да запах любимого дерева нюхать, много не платят, и на эти деньги прожить решительно невозможно. Твоя жизнь уже устроена, можно и позабавиться, а ему еще жить да жить. Один-то он еще так сяк перетерпит, а создаст семью, пойдут дети, придется искать свое хлебное место.

– Так-то оно так, – повесил курчавую седую голову Палыч, – да уж больно он зелен, неловок.

– И что? Олимпиада у нас тоже годами не отягощена, а вон каким самородком блещет!

– Так-то Олимпиада, а ему бы обождать малость, поднабраться жизненного опыта, слегка опериться…

Я вздохнул. Опять то же самое, что и с талантливой умницей старшей сестрой, и опять я кругом в дерьме.

– А некогда оперяться! Не развиваешь способности, не используешь, организм их может навеки утратить, так сказать рассосать, чтобы использовать расходуемую на них энергию для других неотложных нужд. Это правило действует в отношении любых мышц, сухожилий и связок. Последнее время ученые пришли к неутешительному выводу, что и ум с памятью, и всякие таланты ждет при неиспользовании та же судьба. Сейчас судьба дает юноше редкий шанс использовать дарование, которое встречается у одного на несколько миллионов человек, а может быть и реже, а он нудит: я подумаю, я посоветуюсь, и почему?

– Почему? – спросили мы с Палычем хором.

– А потому, что этот наивняк думает, что сия редкая способность ему на всю жизнь дадена. Сейчас он лет пять поучится, потом несколько лет поколотится за гроши в разных занюханных конторах, а уж потом точно так же блеснет. Придет к нам с тобой и заявит:

Вот он я! Владейте мной и используйте молодого гения как хотите! А то злая жена уже всю плешь проела за маленькую зарплату, дети вкуснятину и модную одежду требуют постоянно, а меня везде недооценивают, платят гроши и вечно гонят взашей.

А вполне возможно, что ты уже к тому времени отойдешь от дел, меня куда-нибудь переведут, и на месте начальника отделения будет восседать уже заматеревшая на нелегкой службе Олимпиада Потаповна, а ведь она с ним нянчиться не будет – сейчас-то уже ох как сурова. А способность за эти долгие годы успела рассосаться, прыгнуть через барьер наш орел теперь не в состоянии, и пойдет он, не солоно хлебавши, горько сожалея об упущенной возможности. Такой шанс, как сейчас, бывает в жизни только раз. Есть способности? Дерзай! Не умеешь? Научим! Нужна помощь? Поддержим! А он: подумаю, посоветуюсь, побегу к мамочке, пожалуюсь… Тьфу!

– Да я что… Я ничего…

– Вот то-то и оно, что ничего! Какая-то ты просто ни Богу свечка, ни черту кочерга!

Я опять вздохнул. Этот майор живая копия моего отца: тоже буря и натиск, такая же способность к изменению жизни и сила в рывке. И папаше, несомненно, пора бы уже быть миллиардером, а этому сказочнику генералом, да вот почему-то обоим Бог фарта не дал – оба пока как-то мелко плавают. А уж гонору, спеси перед подрастающим поколением у них хоть отбавляй!

– Ладно, пойду я все-таки подумаю…

– Думай, думай! Только не дольше трех дней. Я под это дело из руководства временную вакансию выбил, и, если ты заволынишь или способности к переходу не подтвердишь, она перестанет действовать. Моего злого умысла тут нет, так начальство решило.

– Ладно…

– Я, вдобавок, отправляюсь как раз в это время назад в Москву для улаживания личных дел, вот заодно пристроил бы по ходу и тебя куда нужно.

– Да что мне нужно…

– Тебя надо обучать, экипировать, подобрать линзы для постоянного ношения, да мало ли занятий на новом месте работы. Подъемные я тебе выдам сразу после подписания трудового договора еще здесь, а дальше будешь получать деньги в бухгалтерии или по зарплатной карте. Все наши, и Энгельс, и Владимир Павлович на себя и на Баюна, получают зарплату по карте Сбербанка.

Что ж там еще за баян такой появился? – подумалось мне. Прошлый раз, когда я у Палыча был, у него даже захудалой гармошки, и той не было. Валялась в углу его единственной комнаты потемневшая от времени доска со здоровенной дырой в широкой части с натянутыми на нее струнами, которую он звал гуслями, и все. А тут ловкий старик мало того, что каким-то приличным инструментом обзавелся, так еще и казенную деньгу под это гребет. Вот кругом людям пруха! Про Энгельса в русских сказках я пока ничего не знаю, небось несется этот немец по неведомым проселкам в поисках артефактов на своем «Мерседесе», уведенном прямо из стойла прославленной «Формулы-1», распугивая леших и водяных. Про знатную ударницу Олимпиаду упомянуто не было, ей, наверное, получку прямо на дом приносят.

– Обычно обучение занимает месяца два-три, – завершил свою речь Бобёр, – но это уж как получится.

У всех два-три, а меня и за год ничему толком не выучишь, промелькнула в голове пораженческая мысль. Меня отец как-то взялся обучать клеить обои, а он человек очень упорный, так отчаялся буквально на третий день растолковывать своему непонятливому сынку, как следует подогнать верхний край нового куска к потолку, при этом не наезжая на уже приклеенное, да и рисунок чтоб совпадал. К концу обучения он уже вовсю ругал меня матом, что ему вообще-то несвойственно, но и это не помогало…

– Митя, ты забеги ко мне вечерком, может чего и присоветую, – дружески позвал меня в гости Палыч.

– Хорошо, – уже не зная, как улизнуть от немедленного решения трудного вопроса, согласился я. – Квартира у вас все та же?

– Мой переезд может состояться уже только на кладбище, – хохотнул дядя Вова. – После семи обязательно заходи.

Добрый старик. Славный старик! Не карьерист и не бизнесмен, знай себе посиживает да какие-то чурочки строгает. Я кивнул и торопливо унесся навстречу получению очередных люлей за опоздание от строгого отца.

Глава 2

Подоспел я, как обычно, к шапочному разбору.

– Что-то он не очень у нас похож на директора гостиницы или руководителя персоналом, – скептически заметила мама, обозревая мою запыхавшуюся, потную и красную от усиленной ходьбы физиономию, – вроде и жары-то особой нет, а Димочка уже взмок весь.

– А на кого он у нас сильно похож? На руководителя хора глухонемых? Или менеджера по управлению овцами, в старину гордо именуемого пастухом? Ясное дело, что руководить он никем и ничем не способен, но с удостоверением о высшем образовании по гостиничному сервису и туризму, пока еще редким в наших краях, может возьмут хотя бы на ресепшен, пугать вороватых постояльцев бликами от стекол очков? Приезжие будут думать, что на входе-выходе для борьбы с заносом водки и выносом гостиничного имущества, посажен особо зоркий работник, который через свои бинокуляры на три метра под землю зрит и всегда поймает за хищную лапу расхитителя дырявых полотенец, украшенных штемпелем отеля с одноразовыми тапочками в придачу. Может и платить станут чуть побольше, чем обычной уборщице?

– Что-то я не припоминаю в нашем городе такого интересного высшего учебного заведения, – предчувствуя неладное, заныл я.

– А их у нас и нету! – радостно объяснил оптимистично настроенный папаша. – Но не в наш же авиационный, который на всю страну славится или в чрезвычайно востребованный в наше время институт связи тебя, бестолковца этакого, волочить! Там мы хоть из кожи вон вылезем, оплачивая такое столь дорогое для таких, как ты, обучение, все равно тебя выпрут с первого же курса, ибо мой сын абсолютно неловок и к учебе не приспособлен.

И тут выяснилось, что папенька отыскал на просторах Интернета устраивающий его по цене ВУЗ, выпускающий менеджеров по гостиничному сервису и туризму, где-то то ли в Омске, то ли в Томске, я толком не расслышал, а уточнять не стал. Во всех ВУЗах страны прием документов на очное обучение был закончен еще 25 июля, а эти сибиряки продлили его до 15 августа именно для платных заочников. Конечно, желающих поехать на учебу именно в жаркую Сибирь наверняка не густо, вот и заманивают народ поздней сдачей документов.

Хорошо, что папахен учебное заведение не где-нибудь за Полярным Кругом нашел, туда, поди, до самого Нового Года можно пристраиваться. А если я и туда экзамены провалю, то он лично загрузит меня на оленей и притащит в Университет будущих гостиничных менеджеров в Арктике, а там прием документов длится всю полярную ночь, аж до февраля. Сдал документы, грузись на нарты и гони потом на собачьей упряжке на экзамены! А там всей абитуры будет всего двое – я и белый медведь. На экзаменах мы, конечно, оба не блеснем, но медведя возьмут однозначно, а то он при отказе в приеме съест от огорчения кого-нибудь из экзаменаторов. А за неловкого меня замолвит словечко папаша, шепнув кому надо, что придурковатый Комаровский сильно исхудал в дороге, а был знаете какой жиртрест, с того резко охищнел, и может сожрать всю приемную комиссию. Двух собак и каюра, управлявшего упряжкой, он за время экзаменов уже съел.

– Ездить туда будешь два раза в год, только на сессии, – манил своего бестолковика мудрый отец, – оплата не беспредельная, кое-как осилим, заодно разомнешь кости, проветришься. А то целый день-деньской дома торчишь, в носу ковыряешь, да в монитор пялишься.

– Наш Димочка пропадет в дороге! – заохала сердобольная мамочка. – Тысячи километров по сибирской тайге, по непереносимому северному морозу!

– Небось, не околеет! – отмел эти благоглупости строгий батя. – Пусть привыкает к житейским трудностям, не весь же век мы его будем нянчить. Может и девчонке какой-нибудь там или где по дороге приглянется, а то вечно как рак-отшельник один сидит. Бывают девчата-заботницы, которые прилипают душой к этакой орясине с юности и заодно со своими детками и стариками их обихаживают.

– Ну не знаю, – усомнилась в такой моей ловкости и доблести даже очень любящая меня мама, – такие девицы уж вроде вымерли еще в прошлом веке. Да и не ловок он по женской линии, совсем неловок…

Я и в самом деле не заманивающий своими статями женщин роковой мачо, да и нет у меня выраженного мужского шарма и обаяния. Типичный очкарик-ботаник, только еще глуповатый и неловкий в придачу.

– Может еще повезет…, – неуверенно предположил оптимист-отец. – Всякое ведь в жизни бывает – дуракам частенько удача сама в руки прет.

Только я ведь еще и невезуч, вдобавок ко всем моим красотам. Если вероятность вляпаться в какое-нибудь дерьмо составляет всего один процент от возможных исходов, я его ни за что не упущу, и вляпаюсь в это ароматное вещество обязательно. В общем, кругом перспективный студент, покоритель бескрайних сибирских просторов и присуха девичьих сердец! А я против, активно против опасной поездки невесть куда в одиночку. Вдруг по пути привяжется опасный уголовник со стажем? Он же меня легко ограбит и ссадит на первом же полустанке, а сам умчится в привычную ему сибирскую воровскую малину. Но моим мнением в нашей семье никто и никогда не интересовался.

Поездка под охраной специально обученного всем видам боя майора на фирменном поезде в столицу нашей Родины вдруг показалась мне гораздо предпочтительнее. Этот опытный офицер злого зыка играючи засунет в дыру вагонного унитаза вместе с его финкой и наколками, не раздумывая: пролезет, не пролезет, покажет, как и куда проехать в самой Москве, пристроит на бесплатное обучение и временное жительство, выдаст подъемные и вообще за мной присмотрит. А за артефактами еще невесть когда отправляться, вдобавок в милую сказочку, где даже женщина Олимпиада проявляет себя недюжинным бойцом. На фоне отцовских опасных затей эта перспектива вдруг стала казаться мне сияющей. Решено! Вечером иду на окончательное совещание к Палычу и будь что будет! Родительские споры и обсуждения как-то сразу показались мне неинтересны.

– А может мне вместе с Димочкой в Сибирь поехать? Пригляжу за ним в дороге, покормлю.

– Потом его спать уложишь и колыбельную споешь. Хватит уже этого лося на каждом шагу нянькать и ублажать! Он ростом уже выше меня вымахал, а все простейшую яичницу сам себе толком пожарить не может – вечно или яйца уронит, или масло мимо сковороды нальет. И все это плоды именно твоего ласкающего воспитания. Этак ты и на работу его еще потом водить начнешь.

– Ну, зачем ты так грубо…

– Все! Проехали! Ты свой очередной отпуск еще в марте месяце отгуляла, а сейчас всего лишь август, и все ваши опытные тетки на отдых отправились. Отгулы у вас давать не принято, желающих вместо тебя поработать наверняка неотыщется, что ж тебе из-за этой никому ненужной поездки увольняться что ль?

– Да это все, конечно, верно, но…

Я не выдержал и гордо удалился из родительской спальни. Моего ухода никто даже и не заметил. Сначала вволю наелся на кухне, а потом завалился на диван в своей комнате и решил поразмышлять о будущем спокойно. Бесплатное обучение в столице, за которое мне еще и станут платить, очень привлекало и хотелось немедленно стать вечным студентом.

И ладно бы хоть эта лафа длилась какое-то разумное время, лет пять-шесть, а то всего-то пару месяцев. Что такое пара месяцев? Да нет ничего! А там выгонят в чисто поле, разгуляться на просторе, враз какой-нибудь палицей или булавой по неразумной головушке огребешь от разбойника или славного витязя. Примут за чужака, и мне капец.

Мои оправдания, что я полностью русский и в доску свой, в расчет могут и не принять, ведь раньше татарином называли любого сомнительного человека, появившегося с юго-востока, и плоховато знающего наш язык. Говорят в этом тридевятом сказочном царстве-государстве наверняка на древнерусском, чуждом и непонятном для меня языке. И за два месяца такого полиглота как я, никакому языку обучить невозможно.

Школьная учительница-англичанка за несколько проведенных в моем обществе лет с этим смирилась и ставила дежурные трояки, уже даже не пытаясь вникать в бездны моей лингвистической тупости и бездны моего незнания языка Шекспира и Байрона. Попытки объяснять мне все эти презеты и континиумы, борьбу за разучивание минимального словарного запаса, не говоря уж о правильном произношении, она бросила еще на первом году нашего знакомства. Приливы неистового гнева, который охватывал ее первое время после моих блестящих ответов с дежурным криком непонятно что обозначающем: «Анде зе до»! – тоже постепенно сошли на нет. А тут вдруг я бойко заговорю на практически неведомом мне языке всего за каких-то два месяца? Ну это просто какая-то нереальная задача! Впрочем, чего мне больно бояться? Пусть позабавятся шестьдесят дней, а потом уволят без выходного пособия, не обеднею, ведь у меня и сейчас ничего нет.

Тут пришла мама с вопросом, какие еще теплые вещи мне будут необходимы для будущей поездки, и взялась мерять матерчатым метром мою поясницу перед непременной покупкой нужнейшего пояса из собачьей шерсти. Следом заявился отец с выяснениями, какое оружие для самозащиты я предпочитаю: электрошокер, газовый баллончик или пневматический пистолет. Ужас вновь охватил меня: мало того, что в дороге все равно отнимут деньги и пояс из шерсти лучшего друга человека, так еще и надают по шее за попытку самозащиты. Ну, а на прощанье наверняка еще разрядят в меня же бывший моим шокер, брызнут в нос из моего же баллончика и добьют резиновой пулей из моего же пистолета в лоб.

От всего этого я сбежал на улицу и пересидел пару часиков на лавочке подальше от отчего дома, игнорируя родительские звонки по телефону. Как-то все было зыбко, чревато неожиданностями и грозящими мне опасностями. Конечно, очень хотелось пойти по проторенному уже несколькими поколениями пути: получить высшее образование за родительский счет, не обращая внимания где и какое. Но ведь Вольдемар Иванович был абсолютно прав – в этом случае меня ждет безрадостная и полунищая жизнь, а точнее даже не жизнь, а жалкое существование.

Но его манящий вариант выглядел как-то уж очень опасно. Боевые тренеры легко могут сломать мне руку или ногу просто невзначай, о чем-нибудь задумавшись, или зарубить тяжелым мечом. Могут между делом наколоть на копье или всадить стрелу между глаз. И на прощанье вздохнуть: уж очень он был неловок. Могу убиться сам, свалившись с лошади. Не сумев увернуться, получить кистенем или дубиной от сокурсников. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Разумеется, лучше отказаться. Я же совсем не герой, и эти опасные приключения мне совершенно ни к чему. Значит, вперед, в безрадостное и унылое существование? Я чуть не завыл от такого выбора. Обдумывал долго и, наконец, так ничего и не решив, с тяжелой душой направился к Палычу. Вдобавок чую – нет у меня никаких таинственных способностей, перепутала меня птица Гамаюн с кем-то умным, боевым и ловким. И никакого влияния заповедника «Самарская Лука» здесь, в Самаре, я не ощущаю. Тридцать километров, это вам не хухры-мухры какие-нибудь, а слишком значительное расстояние.

Палыч проживал в нашем же доме, только в другом подъезде и на первом этаже. Впрочем, в нашей двадцатичетырехэтажке был еще и нулевой, где сидела консьержка, и минус первый в подземном гараже. Конечно, первый этаж есть первый этаж и недолго молодому парню подняться пару пролетов лестницы. Вот только домофона у старика не было, а чтобы пройти просто на лестницу через другую дверь, нужно было долго ожидать кого-нибудь местного с ключом, поэтому я предпочитал идти через консьержку и подниматься к дяде Володе на лифте.

Увидев меня, дежурившая сегодня консьержка расплылась в умильной улыбке.

– Здравствуй, Димочка! Как обычно, к Владимиру Павловичу?

– Здрасте. Куда же мне еще у вас идти?

– Экий ты бука! Владимир Павлович уже дома, какую-то рыжую девицу провел. Внучка, что ли?

– Понятия не имею, – хмуро буркнул я, – всех не упомнишь, – и прошел к лифту.

– Привет ему от мен…

Тут двери лифта захлопнулись. Семидесятилетний Палыч для женского пола был просто неотразим. Три моложавые шестидесятилетние консьержки его подъезда прыгали перед ним на задних лапках – он им пел и рассказывал, возвращаясь с работы, всякие басни. Но главный упор он делал на сорока-пятидесятилетних справных и симпатичных постоянно меняющихся женщинах, которых этот старый ловелас принимал за ужином при свечах через день.

Когда я спросил, почему эта работа не ведется ежедневно, дядя Володя вздохнул и пояснил, что его способности уже не те, что были в молодости, и ему требуется некоторый отдых.

– Да и сам подумай, Дима, на что мне женщины ежедневно? Память моя уж не та, что прежде, частенько путаюсь в их именах и датах прихода, а это ведет к тому, что они заявляются по двое, а иной раз и по трое. Неизбежные конфликты приводят к разнообразным неприятностям: кричат друг на друга и на меня, пытаются бить посуду и ломать мебель, а раз даже разодрались между собой. Вот я и ввел посещения через день. Тихо, уютно, чистенько. Каждая пыль протрет, кое-кто и полы помоет, а того, что они наготавливают, мне как раз на пару дней хватает и, главное: никто не мешает глядеть телевизор! И не требует глядеть какую-то бабскую ерундовину, невыносимую для нормального мужика.

– Ну и физические силы ваши, наверное, уж тоже не блещут?

– Да пока не жалуюсь. А вот память, память сильно хромает!

– Ну так заведите какую-нибудь одну, постоянную, да и женитесь.

– Что ты! – аж замахал тогда руками седовласый красавец. – Баба обживется, и ее уж потом не вышибешь!

– А зачем ее вышибать? Одну-то небось по имени проще упомнить?

– Черта ль мне в ее имени? Их всех можно одинаково звать: белочка, курочка, рыбонька – они проглотят, пока не обжились и никаких прав не имеют. Так-то она вроде простая и душевная бабенка, ловкая по хозяйству, заботится о тебе день и ночь, не знает, как и чем угодить, а если у нее эти права появились, так фу ты ну ты, лапти гнуты! Аж удивишься, откуда только что взялось. Горделивый взгляд, слова цедятся сквозь зубы, враз невесть какие наряды и косметика появятся и все чего-то требует, требует, требует.

Немедленно на кухне новые шкафчики повесить! Да вроде висят…, ноешь ты. А в ответ: у тебя дешевые дрова, а нужно заказать в фирменном салоне настоящую, стильную вещь. Твой драный кухонный столик немедленно выкинуть вместе с помойными табуретками и купить то же самое, но итальянского производства. Электроплита такой простенькой быть не должна, нужна с грилем, автовыключением и про конвекцию не позабудь! Унитаз совсем дрянной, ванна нужна побольше и фигурная, люстры не те, потолки должны быть не беленые, а тканевые.

Твой полотенцесушитель просто слезы, кровать, комод и шкаф порубить на дрова, чтобы не тяжело было до мусорного контейнера тащить, ну а деревянная входная дверь это же просто позорище. Я все заменю! За твой счет, разумеется. И не забывай выдавать мне деньги на наряды, дарить простенькие украшения (конечно золотые и с немалыми самоцветами). Квартирка у нас маловата, а вот двушечка, а еще лучше трешечка, будут пока в самый раз. Разумеется, пока скромный коттедж в черте города не закончим строить. И не забывай про покупку мне мерседеса или лексуса.

Да я и за десять лет столько не заработаю!

А ты не ленись. Не валяйся тут вечером на диване с гуслями в руках, кстати не забыть мне их сегодня же выкинуть, а почаще на работу бегай. Столько не платят? Работу смени. Походи на две, а лучше на три работы! Не осилишь, годы не те? Небось не издохнешь! Хоть и стар, а крепок и могуч еще старый дуб! Кстати и моим детям, которых я от других мужчин нарожала, не забудь помочь. Что что? Они уже взрослые? Пора бы и самим зарабатывать? Ты чушь-то тут не неси! Заткнись и помалкивай! Это же наши дети! Они же не виноваты, что ты всю жизнь где-то шлялся и семье не помогал!

И тут у меня будет всего два выхода: либо отдавать ей все безропотно, сутками пыхтя на работе, либо начать спорить. Если делать все, как она хочет, долго не проживешь – укатают сивку крутые горки. Поэтому они все или вдовы, или разведенки. Ты хочешь мира и покоя, все отдал, а она все равно будет затевать скандалы на ровном месте по глупейшим поводам: почему в горячем кране вода недостаточно горячая, куда ты глядел, когда квартиру не в самом центре брал, а на 500 метров в сторону, что ты на эту страшную девку в бесстыдно короткой юбке выпялился? Спорить с бабой бесполезно: ей на все твои доводы наплевать, и слушать она тебя будет только для вида, а сама неутомимо станет талдычить свое и долбить тебя, как три дятла разом. Побить ее, а тем более высечь, сейчас нипочем нельзя: враз набежит милиция-полиция, подхватит тебя под белы ручки и к разбойникам в кутузку. Последнюю рубаху с себя будешь готов снять и отдать, лишь бы отпустили душу на покаяние!

И я как-то на досуге прикинул, а что же получится, если все ее дела, которыми она так гордится, переделают за деньги специально нанятые люди. Их нужно всего трое: молодая и умелая шлюха для постели, хорошая повариха, аккуратная и чистоплотная домохозяйка с функциями посудомойки, уборщицы и умеющая пользоваться твоей стиральной машинкой. И все! Работать им нужно: шлюхе один час через день, поварихе два часа раз в три дня, домохозяйке два часа в неделю. Гораздо дешевле получается! И никакой мороки.

– А покупать продукты? – вступился за женщин я.

– В магазин я могу дойти и сам – вон супермаркет из окон видно, – отмел мой слабенький довод дядя Вова. – Можно организовать закупку и доставку на дом через Интернет – ничуть не дороже получается, а возни зримо меньше. Да и много ли еды мне одному нужно…

– Вы же не умеете пользоваться компьютером!

– Подожмет – враз выучусь. Ты мне все на бумажке распишешь, а я научусь.

– Проще я вам прямо из дома со своего компьютера закажу, – пробурчал я.

– Вот и славненько! – зримо обрадовался такому решению Палыч. – Два раза в месяц по полчаса поработаешь, а я отдарюсь так, что в обиде не останешься. А то всякую картошку, лук, морковь, капусту таскать в больших количествах уже тяжеловато делается – старость на подходе.

– Да я вам и так могу сбегать…

– А не надо так! Раз сбегаешь, два сбегаешь, а там и устал, и свои дела навалились. А за живую копейку и закажешь, а при нужде и сбегаешь, и в обиде не будешь.

Я тогда только пожал плечами – ну что тут скажешь, старик все видит в каком-то черном цвете. А может он просто очень умен и опытен? Не мне судить, у меня пока ни ума, ни семейного опыта. Все это за пару секунд пронеслось у меня в голове за время поездки в лифте. После этого разговора я у Палыча дома уже месяц как не был. И тут он вдруг приводит молодую рыжуху. Занялся, как и обещал, наймом рабочей силы? И наверняка начал с постельных потребностей…

Зачем тогда сегодня меня было звать? Встретились бы с тем же успехом и завтра. А может дядя Вова через барьер Царевну-Несмеяну сумел перетащить? Сейчас увидит она мою глупую рожу, да как расхохочется! И на тебе Дмитрий-Царевич полцарства как с куста! Ладно, оставим пока глупые мечты, потом дома вволю на этом отличимся.

Я постучал в деревянную дверь – звонки Палыч не признавал, они (даже самые мелодичные) его нервировали.

– Пришел все-таки? Не струсил? Вот и молодец! Проходи на кухоньку, там нам удобнее будет, – говорил дядя Володя, запуская меня внутрь.

Я зашел в двенадцатиметровый кухонный отсек (в домах старого жилого фонда комнаты бывают меньше) и уставился на худенькую рыжеволосую девушку примерно моих лет, сидящую возле кухонного стола лицом ко мне. Девица была самая что ни на есть обыкновенная: веснушки, курносый носик, губки бантиком, современный сарафан, только что не накрашенная. Вдруг раздался шум, как от работы стиральной машины. У ног девушки присела вылезшая из-под стола большая черная пантера с белым треугольником на груди! Ее желтые глаза внимательно смотрели на меня, видимо решая: употребить гостя в пищу прямо сейчас или немножко обождать. Девица чесала эту живность под нижней челюстью, а та издавала этот монотонный рев, видимо урчала от удовольствия.

– Липа, – строго сказал Палыч девушке, – не балуй Баюна! А то он еще и на ручки проситься начнет!

Так вот на кого Владимир Павлович деньги по карте получает, а я, не дослышав в столярке, подумал, что майор про обычный баян толкует. А это Кот-Баюн, который одним взглядом своих жертв усыпляет.

– Дядя Володя, а почему Кот-Баюн такой здоровенный? В русских сказках он вроде кот как кот, только с невиданными способностями.

– Это ты плоховато русские сказки знаешь. Там ясно пишут про огромного кота-людоеда. Это Пушкин из него добренького рассказчика и певуна, вроде меня, сделал.

У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем, и ночью кот ученый

Все ходит по цепи кругом;

Идет направо – песнь заводит,

Налево сказку говорит…

Ну и так далее. А в народных сказках более жуткий вариант: там сидящий на железном столбе в мертвом лесу, где никакого зверья и не водится, Кот-Баюн завораживает и усыпляет путника своими разговорами и песнями, а потом съедает. О золотой цепи там и речи нет, и кот не ходит справа налево, а лазает вверх-вниз.

– А чего он тут делает? Меня усыплять заявился?

– Что ты! Мой старинный друг Баюн выбрал безобидный пушкинский вариант и жил себе припеваючи на зеленом дубе в Лукоморье, совершенно никому не принося вреда. Кормили его в благодарность за излечение всякие болящие, ибо голос Баюна обладает выраженным целебным действием. Жилось ему в целом неплохо, золотую цепь мы с ним на всякий случай припрятали и заменили на железную, как вдруг повадилось к дубу ходить Лихо Одноглазое и наблюдать недобрым взором за Баюном. Было ясно, что ничего хорошего от этого наблюдения ожидать не приходиться, и я от греха подальше увел его сюда. Ладно, хватит о грустном. Дима, а это наша ударница сказочного труда Олимпиада Потаповна.

Я поморщился.

– Мы же вроде с тобой хотели с глазу на глаз потолковать, посоветоваться, а тут опять какие-то чужие люди… Может мне лучше в другой раз зайти?

– Ты, Дима, сегодня как-то необдуманно горяч. Липа нам совсем не чужая, она одна из наших. Кое-что знает и понимает гораздо лучше меня. Вы, местная молодежь, для меня просто темный лес какой-то: ничего не хотите, ни к чему не стремитесь, лишь бы в компьютер или телефон целыми днями глазеть. Учитесь через силу, работаете спустя рукава и к реальной жизни совершенно не приспособлены. А Олимпиада, она хоть и другая, но отлично понимает вашу психологию, и посоветует что-то реальное гораздо лучше меня. Вдобавок, если ты все-таки решишь к нам присоединиться, то должен понимать, что мы по одному за артефактами не ходим – самое меньшее на пару идем.

– А почему так?

– Мало ли что может приключиться в дороге! А двое не один. Напарник прикроет тебе спину, раненого из боя вынесет, как-то особенно ловко вырулит в трудной ситуации, где ты встал в тупик.

– Ну, это со мной, тут спора нет. А чем Олимпиада может помочь такому орлу, как майор Бобёр? Или тебе, прожившему там долгие годы, знающего всю нечисть и магических персонажей в лицо, и изучившего каждую стежку-дорожку?

– Не буду голословным, приведу живые примеры. Липа пошла с Вольдемаром за Мечом-Кладенцом к богатырю Бове Королевичу. А тут вдруг выясняется, что Бова отбыл на родину, во Францию, повидать родню, а меч прихватил с собой. Казалось бы, что делать? Для майора решение было очевидным – возвращаться несолоно хлебавши из очередного неудавшегося похода, а Липа припомнила странную хромую старушку в корчме, где они по пути останавливались, чтобы узнать дорогу, которая слишком часто поглядывала, отвечая, в маленькое ручное зеркальце. Рванули назад, и точно –зеркало оказалось магическим, показывало короткую дорогу куда нужно, и морщинистая старуха, оказавшаяся Бабой-Ягой Костяной Ногой, охотно его уступила проезжающим за шесть золотых. Вот так наш филиал добыл свой первый артефакт.

– Просто случайное везение, – отмахнулся я.

– Второй случай. Мы с Липой отправились за Скатертью-Самобранкой к одному боярину. У него своих денег было немерено, и он приказал своей дворне гнать нас взашей. На конфликт мы идти не решились – а то будут на нас после охотиться всем Тридевятым Царством. Мы разочаровано вздохнули и засобирались к дому. Я иду понурый, опустивши голову, и тут Липочка дергает меня за рукав и говорит:

– Дядя Вова, а что это мальчишка-подпасок как-то необычно играет возле стада коров: вот он есть, а как оденет какую-то потрепанную шапчонку, его вроде и нет? А нас заметил, сразу шапку-то и спрятал. Пошли-ка по лесу его обойдем, подкрадемся, да незаметно присмотримся.

Обошли, присмотрелись. Мальчик какое-то время переждал, огляделся, достал из-за пазухи свою неказистую шапку, одел, и исчез! Я было хотел к нему кинуться с криком:

Малец! Продай за любые деньги Шапку-Невидимку!

но Олимпиада меня остановила.

Не надо горячиться, дядя Вова, а то он сейчас в свою деревню за старшими сбегает, а те как вызнают, что им в руки такая вещь попала, погонят нас хлеще боярина, или такую цену заломят, что три дня после будем им серебро целыми возами возить. Давай-ка я с ним одна по-нашему, по-простому, погутарю.

Подошла, посидела с пацаненком, посмеялись они вместе над чем-то, потом она Камаринского ему сплясала, отсыпала немного серебра и забрала шапку. Так он еще долго ей вослед рукой махал и кричал:

Вовек тебя не забуду! Подрасту, только на тебе, девица-краса, женюсь!

Так наша организация добыла второй артефакт. А мы с Иванычем, сколько вдвоем не ходили, ничем не разжились.

Ну уж тут мне крыть было нечем. Просто из-за гадостности характера, я все-таки пробурчал:

– Не особо уж и красавица… И красивей видали.

– В человеке, Дмитрий, главное не внешняя, а душевная красота, – разъяснил неразумному мне Палыч.– И в этом Липа прекрасна, спору нет.

– Да и эка невидаль, – продолжал грубить я, – зеркальце или шапка. Вот кладенец или самобранка, вот это было бы да!

Тут в наш разговор вмешалась сама девица.

– А в чем же прелесть именно этих артефактов? – поинтересовалась она у меня. – Любой человек с пистолетом, я уж не говорю об автомате Калашникова или гранатомете, убьет витязя с Мечом-Кладенцом с расстояния в десять метров безо всякого труда. Кладенец, это оружие для близкого боя, максимум его действия 3-5 метров. Для современного боя он не более чем декоративная игрушка.

Скатерть-Самобранка накормит за сутки самое большее 10-15 человек, и представляет интерес в силу своей легкости только для мелких разведывательных групп в тылу противника. Впрочем, при дальнейшем улучшении и удешевлении производства сублимированных продуктов, которое уже не за горами, тоже утратит свое практическое значение.

Зато Зеркало, которое показывает все, что творится во вражеских штабах, а также скрытное передвижение их войск, нашим военным нужно просто позарез. А уж Шапка-Невидимка для нашей разведки просто незаменима! Аналогов этого устройства во всем мире ни у кого нет.

– Да они, поди, только в старинных сказках и работают, – все никак не унимался я, – а у нас это просто затрапезная шапка и мутноватое зеркало, и их место в краеведческом музее.

– Отнюдь, – опровергла мои очередные глупости душевная красавица, – оба артефакта действуют выше всяких похвал, и поэтому над Зеркалом вместе с учеными Академгородка трясется полковник Генерального Штаба наших Вооруженных Сил, а в соседнем корпусе наблюдает за действиями группы профессоров полковник Службы Внешней Разведки. Работу обеих групп курирует советник Самого, – тут девица показала указательным пальцем вверх, – и как все понимают, отказа ни в финансировании, ни в предоставлении любых площадей, ресурсов, станков и оборудования для запуска в производство аналогичных изделий от государства не будет. Впрочем, такие вещи необыкновенно ценны и в единственном экземпляре. Словом, работайте, а государство за ценой не постоит.

– Да они это каждый раз говорят, а в результате все равно только пшик получается, – скептически отозвался я о планах нашего правительства. – Вот лично вы, что с этого получите? Еще одну звездочку на погоны, да какую-нибудь мелочь к окладу добавят?

– Да не скажи! – возмутился Палыч, – я на выданную государством за добычу Шапки премию эту квартиру приобрел!

– А я на две премии квартиру в соседнем доме и дорогущую новую модель автомобиля, спортивный вариант! Немецкое изделие, безукоризненное качество соответствует цене! Теперь весело гоняю по Самаре и ее окрестностям.

Под речи о гонках на автомобилях мне вспомнился основоположник марксизма.

– А что же Энгельс на меня полюбоваться сегодня не пришел? Готовит свой Мерседес к новым свершениям?

Липа с Палычем сначала переглянулись, а потом дружно расхохотались.

– А чего я такого сказал? – недоумевал я. – Всего лишь спросил. Вдруг нам потом вместе придется по сказочной реальности бродить. Или он не моего поля ягода? Работает только с Бобром?

Хохот усилился. Как-то паскудно подхихикивал даже сказочный кот. Я окончательно растерялся, не понимая, что послужило поводом к этому нездоровому веселью.

Олимпиада протерла увлажнившиеся глаза просто ладонью и спросила:

– Слушай, Дмитрий, а до нашей сегодняшней встречи ты как меня представлял?

Я не стал врать и вилять.

– Ну постарше и как-то помощней.

– То есть ты должен был встретить не тощую девицу в цветастом сарафанчике, а здоровенную волосатую бабищу, которая бы представилась басом:

– Я лучший боец филиала Олимпиада Потаповна, сводная сестра хозяина здешних лесов медведя Михайлы Потаповича?

– Ну не совсем так…, – попытался отпереться я.

– Так, так, – опять рассмеялась Липа. – А ведь Энгельс-то это я!

– Так он же вроде мужчина! Да еще и немец в придачу!

– А я женщина, и имею в далеких предках поволжского немца Карла Энгельса. Впрочем, после нескольких добавок в нашу арийскую кровь крови моих русских бабушек, прабабушек, прапрабабушек, и, самое главное, моей мамы, мы несколько обрусели, и уже давно пишем нашу национальность «Русские». А почему Энгельс должен быть обязательно мужчиной? Явно и в самой Германии половина, а то и больше, Энгельсов – женщины, немецкие фамилии же не склоняются.

– Ох, не учел! Извини!

– Пустяки, – отмахнулась Липа. – Я и немецкого языка совсем не знаю. А их машины во всем мире за качество уважают, и покупают, невзирая на дороговизну. О чем ты еще хотел узнать перед тем, как сделать окончательный выбор?

– А чем Вольдемара Ивановича наградили? Такого выдающегося руководителя ведущего филиала ФСИКИА?

– Он нам не рассказывает, таится почему-то, – недоуменно развел руками дядя Володя.

– Это да, – подтвердила ударница сказочного труда Липа, – какая-то у шефа несвойственная ему скрытность появилась, похоже, что-то затевает. А что тебя еще тревожит?

– Родители хотят, чтобы я получил высшее образование, а во ФСИКИА всего лишь двухмесячные курсы…, – опять понурился я. – Вдруг из этой организации уходить через какое-то время придется, неважно по какой причине, и с чем я в итоге останусь? Со справкой о среднем образовании? А у родителей денег на мое обучение уже может и не быть – из-за непродуманных отцовских афер у нас вечно финансы поют романсы. Вот тут-то я точно окажусь на самой захудалой окраине жизни…

– Совсем нет. После успешного окончания Высших Академических Курсов ФСИКИА при ФСБ Российской Федерации, выпускникам присваивается звание лейтенанта службы безопасности, выдается диплом о высшем образовании установленного образца и право после увольнения через год службы по контракту в этой специальности, заниматься преподавательской деятельностью со студентами по тематике «Сказочная реальность и основы поведения в ней», или сразу уйти на гражданскую службу дипломированным специалистом-менеджером. Дополнение шестимесячной давности к Приказу ФСБ России от 26 мая 2017 года №284 для офицеров-контрактников ФСИКИА.

– Вот дошлая девка, – восхитился Палыч, – все науки превзошла! Все что надо и не надо ведает!

– И все это за какие-то жалкие два месяца учебы? – не поверил я.

– Еще обязателен хотя бы один рабочий выход в Сказочную Реальность.

– И за что такие несказанные подарки?

– А за что раньше космонавтам присваивали после одного полета звание Героя Советского Союза? Каждый наш выход в Тридевятое Царство – это прыжок в неведомое, никакой разумной теории и научного обоснования этого процесса пока не создано, и мы единственные во всем мире специалисты-практики в этой области. Каждый из нас ценится на вес золота. Поэтому и наши оклады в пять раз больше, чем у других офицеров службы безопасности, а премии просто запредельные. В течении полугода нам выделяются немалые суммы на закупку в личное пользование жилья, а до того оплачивается аренда какой-нибудь квартиры.

– А зачем же вы тогда покупаете квартиры за собственные деньги?

– Нас не устраивает предлагаемый метраж – всего 30 квадратных метров на человека, поэтому и покупаем сами. Вот у дяди Вовы здесь 48 метров, а у меня в доме напротив -52. Вдобавок прижимистые ведомственные интенданты рассчитывают цену на наши квартиры, беря за основу слишком удаленные от центра районы, что нам тоже не нравится – кому охота торчать всю жизнь на выселках? Поэтому жилье покупаем сами, не скупясь, а суммы по нормативу нам возмещаются. Дяде Вове эта квартира встала в 30% от ее реальной стоимости, остальное вернули, мне это обошлось чуть-чуть дороже. Вот за «Порш», конечно, мне никто копейки не вернул, но я не горюю – один раз живем! И не в последний раз в Тридевятое Царство ходили, глядишь еще разок-другой повезет. Да и увеличенной получки пока хватает с лихвой.

Я сидел и тихо млел. Олимпиада объясняла все эти абсолютно новые для меня вещи спокойно, очень понятно, обоснованно, вплоть до ссылок на никому не ведомые законы, не нервничала сама и не нервировала меня, не бесилась, как другие женщины, и не кричала всякие глупости, вроде: это так, потому что это я говорю! Или: это все знают, и поэтому это непреложная истина! Ее не бесила даже моя непроходимая тупость. Господи, да если бы в школе была хоть одна такая учительница! Да я бы полюбил преподаваемый ею предмет, пусть это и был бы даже ненавистный английский язык, на всю жизнь!

Я горестно вздохнул.

– Боюсь, не осилю я эти курсы ни за два, ни за три месяца. Не хватит у меня ни ума, ни способностей.

– И наплевать, – отозвалась Липа, – лишь бы у тебя были способности к переходу в Сказочный Мир, а все остальное приложится. Преподавателям и тренерам, между прочим, за твое успешное обучение хорошие деньги платят.

– Но есть же какой-то максимальный срок для обучения, и его нарушать нельзя!

– Для всех нельзя, а тебе очень даже можно. Нас в филиале всего три человека, а училась я одна. Так там с меня чуть ли не пылинки сдували! У меня были трудности с верховой ездой, так полковник-куратор наорал на тренера-жокея:

Хоть сам под седло полезай, а она чтобы на коне держалась уверенно! Через неделю проверю, не будет зримого улучшения, уволю!

А этот наездник раньше и разговаривал-то со мной как-то неохотно, так цедил что-то сквозь зубы и считал, что женщины не созданы для верховой езды. А тут! Как он возле меня заплясал, это надо было видеть! Липочка, Липочка, прошу сделайте это, теперь сделайте то, давайте еще чуть-чуть позанимаемся после занятий. В общем, через неделю зримые улучшения были налицо.

А Рашид из Арабского Филиала все никак не мог научиться с саблей управляться, все себе норовил по ноге попасть или кому-нибудь ухо отрубить. Тренер от него чуть не плакал. И все равно мусульманин выучился, невзирая на свои столь слабые способности. Конечно попозже остальных, но это никого не волновало. Кроме кнута для оживления деятельности тренеров используется и пряник – им за каждого выученного и сдавшего экзамен независимой комиссии, полагается немаленькая премия. Да и вообще, из-за курсов не ведись. Они созданы для нашего удобства, в основном чтобы повысить твою защищенность в Сказочном Мире. Прошел курсы? Молодец! Не осилил? Да и фиг с ними, главное побыстрей приступай к работе.

– А товарищ майор что-то говорил об отставании от вас других отделов.

– Это есть, – стал рассказывать уже Палыч. – Арабы добыли кувшин с джинном внутри, так он наотрез отказывается оттуда вылезать. Магический Отдел насобирал кучу разных заклинаний, приворотов, отворотов, заговоров – ничего толком не работает. То ли все это обыкновенное шарлатанство, то ли нужны магические способности у человека, произносящего волшебные слова, чтобы это сработало. Фантасты утащили откуда-то бластер, ученые из него несколько раз стрельнули, и у него, видимо, сел аккумулятор. От нашей электросети зарядить его не получается, а разобрать это фантастическое изделие у них пока не выходит.

– У нас же есть свои лазеры, – удивился я. – На что же им выдуманный бластер понадобился?

– А ты наши боевые лазеры видел? – поинтересовалась Олимпиада.

– Да что-то и нет. Я же не военный. Стоит на вооружении нашей армии и стоит, хлеба не просит.

– А я не поленилась и посмотрела статью этого года с картинками. Лазер величиной со здоровенный прожектор закреплен на армейской машине размером с КАМАЗ, которая тащит за собой длиннющий прицеп с элементами питания, а возможно и с генератором. И меньше у нас ничего нету, и в обозримом будущем не предвидится. А фантастический бластер – это элегантная карманная штучка размерами с пистолет. И уничтожить какую-то реальную цель нашим лазером довольно-таки гипотетично, а карманный фантастический бластер в мгновение прожигает толстенную танковую броню на расстоянии в 3 километра.

– Вот оно как, – удивился я.

– Именно так. А то у нас вечно: да русский инженер Гарин еще 100 лет назад весь мир своим гиперболоидом стращал! А ведь это всего лишь фантастическая повесть Александра Беляева. Реальные разработки по этой теме во всем мире начаты только в 60-х годах 20 века.

– А как же лазерная хирургия?

– Да также, как и аппараты для считывания штрих-кодов в супермаркетах: из-за слабосильности действуют только на очень близком расстоянии.

В нашем деле никакие особые навыки не нужны, хотя, конечно, желательны. Главное – это суметь через барьер перепрыгнуть, открыв портал в Сказочный Мир. Как писал Генрих Гейне:

Бей в барабан и не бойся,

Целуй маркитантку смелей!

Вот смысл глубочайший искусства,

Вот смысл философии всей!

Я тяжело вздохнул. Нелегко было рухнуть с заоблачных высот заманчивых перспектив в реальную действительность.

– Вот с этим-то и будут главные трудности. Сроду у меня никогда ничего, как у приличных людей, не получалось. Все преодолели, а я стою, как вкопанный. Все перепрыгнули, а я обделался. Вот и тут: все будут работать в Тридевятом Царстве, а я останусь мычать в Самаре.

– Ты может боишься Сказочного Мира? – ласково спросил Палыч. – Тебе кажется, что там все кишмя кишит опасными гадами да василисками всякими? Из-под каждого куста морда лешего видна?

– Да ничего мне не кажется, – обиженно буркнул я.

– А ведь там славный край, добрые и отзывчивые люди, которые всегда стремятся помочь проезжему человеку. Они хлебосольны и веселы. У них никогда не бывает голода, женятся только по любви. Не страна, а сказка. Давай я тебе ее покажу.

– Даже и не знаю…, – сразу перетрусив, заныл я.

– Да это как по телевизору фильм-сказку посмотреть, – поддержала Липа дядю Володю, – этакий русский Диснейленд. Абсолютно никакого риска!

– Там, поди, ночь и буран! Снежный!

– В Тридевятом такое же время суток, как и у нас, да и время года не отличается. Погода обычно копирует нашу один в один. Сейчас там августовский вечер неведомого года. Если сильно опасаешься, можешь просто отсюда полюбоваться, там с пригорочка неплохой вид открывается.

– Ну, если отсюда…, – все еще колебался я.

– Отсюда, отсюда. Я пошел, а ты, Липа, пригляди за товарищем.

– Ладно!

В голове носились всякие бессвязные мысли. Зачем за мной приглядывать? Боится бережливый старик, что ценную алюминиевую ложку со стола сопру?

Палыч вышел на середину кухни, разок провел руками в воздухе, и перед ним появилось какое-то непонятное мерцание, перешедшее в овальную голубую дыру, а затем в прямоугольный проем с неровными краями. Он повернулся к нам, усмехнулся и сказал:

– Всего и делов-то, – после чего шагнул в Сказочный Мир.

Никаких ожидаемых мной спецэффектов: бьющих с неба или из-под земли молний, бешеных порывов ураганного ветра, страшного грохота не случилось.

– Пошли посмотрим, – пригласила меня Олимпиада. – Впервые увидишь Тридевятое Царство.

Я, опасливо озираясь, бочком подкрался к проему. Липа с Котом держались сзади. Владимир Павлович стоял на поросшем травой пригорке, и ласковый летний ветерок теребил его седые кудри. Слева от него высился дремучий лес, справа вилась небольшая речка, недалеко пролегала хорошо утоптанная дорога. Откуда-то издалека доносился колокольный звон.

– К вечерней службе народ в храм созывают, – объяснил Палыч. – Дима, пойдем ко мне, отсюда лучше видно. Заодно особо чистым воздухом подышишь. До родника идти далеко, за пользительной ключевой водицей потом сходим.

Этот пасторальный древнерусский вид навевал на меня покой и умиротворение. Я почти перестал бояться перехода и как-то расслабился. Мимо меня гордо прошествовал Баюн и тоже выпрыгнул на Родину. Я подошел к проему почти впритык, но шагнуть все не решался. Может я лучше как-нибудь потом? В другой день, мы же не торопимся…

Сильный толчок в спину качнул меня вперед! Чтобы не упасть, я пару раз шагнул.

– Совсем обалдела что ли? – заорал я, обернувшись к Липе. – Разве так можно? А если бы я упал?

Олимпиада хлопала в ладоши! Палыч хлопал вместе с нею! Кот Баюн весело мурлыкал, задрав хвост. А я стоял в Сказочном Мире.

– Не ошиблась Птица Гамаюн, – удовлетворенно крякнул дядя Володя. – Говорил же я, что она никогда не ошибается.

А Кот-Баюн неожиданно громко промурлыкал по-человечески:

– Отличилась Гамаюн,

А с ней вместе Кот-Баюн!

Может мальчик ваш ходить,

Красных девок веселить!

– а потом еще и запел:

– Пойду ль я, выйду ль я ли, да,

Пойду ль я, выйду ль я, да,

Во дол во долинушку, да,

Во дол, во широкую.

Я аж разинул рот от удивления, а Палыч сказал:

– Эт верно, я без него к Гамаюн и не хожу – понимаю ее скверно. А Баюн все понимает, и мне растолковывает.

– Специалисты из ФСБ к сегодняшнему дню проверили уже больше десяти тысяч человек по всей России, – дополнила присоединившаяся к нам Липа, – и ни-ко-го не нашли. А тут паренек, можно сказать, прямо под боком обосновался и без дела сидит!

И деловито добавила:

–В общем, уже пора договор писать – в нашем полку прибыло. Пойду Вольдемару Ивановичу звонить.

– Э! Позвольте! Я же просто прошел в уже открытый портал, и больше ничего. Никаких таких особенных способностей я при этом не проявил. Не надо делать скоропалительных выводов из этого пустякового события! Так любой сможет.

Палыч с Олимпиадой тяжело вздохнули.

– Ты, дядя Вова, будешь объяснять?

– У тебя, Липа, как-то более доходчиво получается, по-научнее.

– Ладно, – легко согласилась сговорчивая девушка.– Видишь ли, Дмитрий, в чужой портал пройти нельзя. Много раз пробовали разные люди – ничего не получается, хоть убейся. Глаза видят, кажется: вот сейчас сделаю шаг и пройду! И упирается человек в невидимую преграду, как в каменную стену.

– А вот в книгах…, – начал было доказывать свою правоту я.

– Написаны одни выдумки, – договорила Олимпиада. – А у нас за плечами не домыслы, а опыт реальной работы. Пытались брать другого человека за руку – я прохожу, его отбрасывает назад. Майор пробовал сотрудников полегче переносить и на руках, и на плечах – не проходят оба. Людей бросали в проем – пятерых ушибли, но в Сказочный Мир они не пролетели. Пытались пройти в эту уже открытую таинственную дверь экстрасенсы, маги, колдуны, ведьмы, и они отнюдь не были шарлатанами, ведь все такие люди с реальными способностями обязательно состоят на учете в ФСБ. Ни у кого не получается. Такие же исследования были проведены и в Арабском Филиале Сказочного Отдела, и у Фантастов. Результаты совпали. Поэтому, как писал в свою пору великий русский поэт Николай Некрасов:

Семья-то большая, да два человека,

Всего мужиков-то: отец мой, да я…

Вот и у нас сейчас аналогичная история – работников из 21 века всего двое: Вольдемар Иванович да я.

– А дядя Володя?

– Дядя Вова и Кот-Баюн персонажи сказочные, и к вопросу о наличии в России людей именно с этим талантом отношения не имеют. Самое интересное, что даже мы, с нашими способностями, пройти через чужой портал не можем.

И только тут я наконец осознал, что же я сделал! Запинающимся от волнения голосом я на всякий случай переспросил:

– Так это я сам… Только сам… без всякой учебы… и чужой поддержки, открыл… портал в Сказочный Мир… и через него прошел?

– Именно так, – ласково улыбаясь, объяснила Липа. – Ты после моего могучего толчка в спину мгновенно создал портал, он тут же наложился на портал дяди Вовы, и ты сквозь него прошел без всяких колебаний и глупых сомнений. К сожалению, ты человек очень в себе неуверенный, можно даже сказать боязливый, и, если бы мы предложили тебе создать дверь в другой мир, то ничего бы у тебя не получилось. Ну а после такой типичной для тебя неудачи, о твоей карьере оперативного работника можно было бы попросту забыть – ты даже пробовать бы повторно не стал. Дядя Вова был в этом уверен – он за несколько месяцев вашего с ним знакомства успел изучить твои повадки. Вот мы втроем и измыслили этот каверзный план. Потом товарищ майор, чтобы тебя не смущать, куда-то отошел, а мы нашу задумку взялись осуществлять.

– Лихой вы народец – оперативники…, – процедил сквозь зубы я.

– После учебы придется и тебе таким же делаться, мы не бумажки с места на место перекладываем и не в компьютерные игрушки играем – наше дело живое, энергичное, веселое. Кроме опыта и ума нужна предприимчивость, азарт, и конечно лихость, в сочетании с разумной рискованностью.

Я опять вздохнул.

– Да какой-то я совсем не такой. Не больно-то и умен, совершенно не предприимчив, и азартно могу только убежать от врага, пытаясь вырваться из переделки.

– Ты, вроде, парнишка совсем не глупый, мы с тобой подолгу на разные темы беседовали, а я уж за свою долгую жизнь наловчился дураков от умных людей отличать, – высказал свою точку зрения Палыч. – И сегодня все-таки пришел, прятаться и отсиживаться по кустам не стал, а значит совсем не трус. Просто вечно ты себя как-то одергиваешь, принижаешь и унижаешь. Такое ощущение, будто тебя чем-то ударили, заморозили твои способности, пришибли.

– В основном стукнули пыльным мешком при рождении, – мрачно уточнил я.

– Что-то в тебе такое явно есть, – задумчиво заметила Липа. – Ты как будто после аварии, и на каждом шагу тормозишь. Боишься дать газу, рвануть на всю мощь движка, обойти других, рискнуть, как-то куражнуться.

– У моего движка мощность в одну мышиную силу, – пояснил я. – Мои отец и сестра и лихие, и рисковые, и смело идут по жизни. Мама, конечно, потише, но ей за таким надежным мужем лихачить и незачем. Один я боязливый выродок, генетический мутант в этой славной семье, состоящей из умных людей.

– Вот тебе и еще одно доказательство того, что ты совсем не глуп, -как-то особо по-доброму улыбнулась Липа. – Любой дурак мнит себя самым умным, всячески любимого себя превозносит, а всех окружающих стремится опустить ниже плинтуса, чтобы самому хоть как-то возвыситься. А ты совсем не такой: себя принижаешь, а окружающих оцениваешь здраво, и иногда даже и переоцениваешь. Наверняка ведь есть примеры явных промашек и у отца, и у ловкой сестрицы.

– Да как без этого, – хмыкнул я, – не ошибается тот, кто ничего не делает.

– И оценка окружающих совершенно здравая, а себя, смельчака и умницы, сильно заниженная. Вот эту-то самооценку мы и будем повышать. Удастся – и ты еще блеснешь, и будет с тебя толк.

– Свежо предание, но верится с трудом, – пессимистично протянул я.

– Повысим! – нахально и уверенно заявила дерзкая Олимпиада.

– Твоими бы устами да мед пить…

– И не раз еще похлебаем за твои успехи, – заверил меня дядя Володя. – В общем, не журись хлопчик, были б кости, а мясо нарастет! А теперь давайте возвращаться, там уж поди Вольдемар удумался весь: прошел парень через барьер или не прошел. Пора ему позвонить, порадовать – пусть договора тащит.

Мне вдруг захотелось показать свою невиданную силу духа и смелость перед такой девушкой, как Липа, и, залихватски взмахнув рукой, я подтвердил:

– Пусть тащит!

Без всяких эксцессов мы вернулись к Палычу на кухню, вызвонили Бобра, и он через десять минут прилетел. Мы расселись кто куда, а котяра развалился на полу. Я, естественно, пристроился за столом напротив Вольдемара Ивановича. Майор извлек из солидного портфеля кожистую папку официально-черного цвета, из нее кипу бумаг и выдал мне шариковую ручку. И понеслось! Он скороговоркой называл бумаги и подсовывал мне их на подпись. Я подписывал, не раздумывая, и не пытаясь вникнуть в их замысловатую суть: гулять, так гулять!

Заявление о приеме на Высшие Академические Курсы при ФСИКИА – подписано!

Заявление о приеме на службу по контракту с окладом согласно штатному расписанию – без вопросов.

Подписка о неразглашении Государственной Тайны – подмахнул не глядя, попадать в психушку со злыми санитарами было неохота.

Согласие до окончания курсов считаться курсантом учебной группы с выплатой половинного оклада и получением его в видеавансового платежа, а также рассчитанных по существующим нормативам подъемных, кормовых, транспортных, арендных расходов, и еще расходов на обмундирование отечественного производства – вот тут произошла некоторая заминка.

– Вольдемар Иванович, а мне что, перед поездкой еще и офицерскую форму нужно успеть пошить?

– Форму будешь шить после получения воинского звания, а для курсов тебе необходим минимум экипировки для занятий: майка или свободно сидящая на тебе, чтобы не стесняла движений, рубашка, легкие трико, спортивные кроссовки или кеды. Что еще понадобится, получишь на складе или купишь в Москве. Понятно?

– Так точно! – молодцевато и этак по-военному отрапортовал я, подписывая документ.

После подписания еще пары малозначительных бумажек, я наткнулся на камень преткновения, который вызвал во мне выраженный протест – отказ от права выезда в иностранные государства.

– А чего это меня так прижучили? – возмутился я. – Почему лишают неотъемлемого права человека и гражданина?

– Давно ли мы, бывшие советские люди, получили это право? – усмехнулся еще совсем недавно бывший майором ФСБ Бобёр.

– Все равно! – нахально бунтовал я. – Кому я там нужен, совершенно никому не известный захолустный русский мальчишка?

– Курсант Комаровский! – неожиданно рявкнул поставленным командирским голосом офицер.

От неожиданности меня будто пружиной подбросило вверх!

– Я! – отрапортовал уже стоя навытяжку.

Майор тоже поднялся с табуретки и железным голосом произнес:

– Товарищ курсант! Вам Родина доверила святое: государственную военную тайну, имеющую колоссальное значение для обороны страны, а вы собираетесь ее разболтать где-нибудь в турецких трущобах, на гавайских пляжах или в кабаках Мельбурна? А может быть желаете отличиться в борделях Чикаго?

– Н-нет, – смущенно выдавил из себя я. И уже окрепшим голосом продолжил свою подрывную деятельность:

– Но никому же неизвестно, что я работаю на ФСИКИА, и поэтому я никому не интересен!

– Вольно, садитесь, – разрешил командир, решив, видимо, меня больше не ошеломлять, а объяснить спокойно, что наивного желторотика поджидает на чужбине.

– Какие ведущие мировые разведки ты знаешь?

– Ну МОССАД, ЦРУ, МИ-6, естественно наше ГРУ… – тут я задумался, потому что никаких других разведок не знал.

– А еще АСРА, РСИ, ПМР, ФРС, МГБ, ГДВБ…, – стал пополнять мои знания матерый профессионал.

Я воспринял это как явную издевку старшего товарища.

– Не надо держать меня за совсем уж дурака! ФРС это какая-то наша организация, МГБ, это,по-видимому, московская государственная безопасность, а уж ГДВБ или АБВГД вообще ни в какие ворота не лезет!

– Лезет, еще как лезет, – успокоил меня невозмутимый майор. – АБВГД это твоя личная выдумка, а ГДВБ это французская служба, имеющая на сегодняшний день самую разветвленную агентурную сеть в Европе и США.

– Во как! – удивился я. – Вишь, что творят законодатели мировых мод! Приоденут от Диора, сбрызнут для верности духами от Шанель, а заодно и завербуют нужного человечка!

– Не без этого, – согласился Бобер. – ФРС в России, это федеральная регистрационная служба, и к теме сегодняшнего разговора не имеет никакого отношения, а совпадающая с ней аббревиатура обозначает Федеральную Разведывательную Службу Германии, за которой тянется много известных и громких дел. МГБ – это крепнущая день ото дня разведка Китая, а другие аналогичные службы в разных странах можно в расчет не брать – мелковаты и слабоваты.

– А как же они могут понять, что я что-то важное знаю?

– Видишь ли, Дмитрий, мы с тобой не в вакууме живем, и нас окружают совершенно разные люди. И многие из них что-то знают или о чем-то догадываются. Наше руководство даже приказало не сообщать тренерам, кого именно и для каких целей они готовят. А кое-кто уже знает. И со всех, знающих и не знающих, которых поневоле приходится приобщать к вашему обучению, взята стандартная подписка о неразглашении. И, конечно, все пообещали не разглашать. Только ведь жизнь, как говорят в народе, такова какова она есть, и больше ни какова.

Кто-то не выдержал и все рассказал жене, а она, хоть и клялась молчать до конца жизни, на другой же день проболталась подружке. Та разнесла новость по своим знакомым, и информационная волна пошла все дальше и дальше. Кто-то сболтнул случайным знакомым, опьянившись вместе с ними в баре, кто-то своей девушке, кто-то дорогой матушке. И рано или поздно эти данные доходят до скрытно сидящих в нашей стране рыцарей плаща и кинжала. Вначале им не придают значения, мало ли чего наврут люди. Затем похожие данные приходят из нашего министерства обороны.

– Зачем же вояки эти данные шпионам сообщают? – удивился я. – От общей тупости?

Майор усмехнулся.

– Наши военные отнюдь не глупцы, хотя и бродят в народе дурацкие шуточки, что у них в мозгу одна извилина, да и та появилась от фуражки. Схема примерно та же, только тут шпионы действуют немного иначе. Военный человек очень часто любит выпить, и его нарочно опаивают, а потом заводят этакие провоцирующие беседы: вот мы там ого-го! А вы тут бездельничаете! Пьяный человек своему языку не хозяин, и там, где он хотел сказать что-то вроде: да и мы тут тоже не бездельничаем, из-за того, что ему не верят, военный увлекается и рассказывает многое из того, что составляет военную тайну.

Есть вариант подсунуть офицеру в кровать ловкую в постели и любовных делах женщину, а она уж его раскручивает. Ну а если удается найти в нужном военном коллективе предателя, считай дело сделано, информация получена, и передать ее в Пентагон или Иерусалим при современных средствах связи никакого труда не составляет. И вот тут-то и передают: русские выработали абсолютно новую систему для получения ранее неизвестных военных и гражданских технологий. Аналогов нигде в мире больше нет. Один из основных сотрудников – Дмитрий Комаровский, через неделю отправляется в Анталию отдохнуть. И как ты думаешь, что они с тобой будут делать на этом курорте?

– Подсунут женщину в постель?

– Это вряд ли. Скорее всего втянут в какую-нибудь уголовную ситуацию, или еще что-нибудь измыслят, чтобы склонить к сотрудничеству. На худой конец просто введут сыворотку правды и выяснят все известные тебе тайны.

– Но наше правительство может подать ноту протеста на такие незаконные действия!

– А им в ответ вежливо ответят: ничего про это не знаем, и мы никаких таких действий не совершали. И чаще всего это истинная правда, потому что на территории практически любой развитой державы действуют кроме местной контрразведки, еще и представители нескольких других шпионских организаций.

– А мы и им ноту направим! – начал было горячиться я, уже с горечью осознавая, что несу сейчас несусветную чушь, на которую улыбается даже Кот-Баюн.

– Да эти подлецы, понимаешь ли, постоянно позабывают представиться. И визиток у них с собой вечно нету.

– Извините, – практически прошептал я, подписывая документ.

– Бывает, – усмехнулся Вольдемар Иванович. – Мы с тобой уезжаем через три дня. Билеты на фирменный самарский поезд «Жигули» возьму я.

– Да я и сам возьму!

– Сам ты ничего не возьмешь, сейчас сезон отпусков, поезда забиты, и билет, по-хорошему, нужно брать за месяц перед поездкой. А у меня ведомственная бронь, и нам с тобой отыщутся места в купе на двоих в любом, даже самом переполненном, поезде.

Причем возьму не простое купе, где едет четыре человека и постоянно будет торчать кто-нибудь для нас с тобой лишний – потолковать за жизнь и о будущей работе будет нельзя, а двухместное «СВ». Вот там – шик, блеск, красота! Чистота неимоверная, обе полочки уже застелены, кондиционер, кулер, большое зеркало, свежая пресса, настольные игры, щетки для одежды и обуви. Можешь заказать блюда из ресторана с доставкой прямо в купе, если не хочешь до вагона-ресторана идти – ты же у нас паренек застенчивый и нелюдимый.

– Я стенчивый и людимый! – возмутился я и аж сам разинул рот от своих тунгусских выражений.

Впрочем, все приняли это за шутку и вежливо улыбнулись. Чтобы загладить печальный эффект от своего выступления, добавил:

– Я вообще-то люблю в ресторанах посидеть!

– И часто сидите, молодой человек? – ехидно поинтересовалась Олимпиада. – Пригласите симпатичную рыженькую девушку в лучший ресторан города прямо сегодня!

Врать я не умел, поэтому покраснел и признался:

– Да пока чего-то еще и не был ни разу… Да и денег-то у меня нету…

Все расхохотались, а Палыч еще и долил масла в огонь:

– А заалел-то, как маков цвет!

– Зато не обманул, – неожиданно жестко сказала Липа, – вот и молодец! Я мужское вранье терпеть не могу! А брешут все без исключения. Уж такие турусы на колесах разведут, что просто ай да ну! Они все поголовно думают, что глупая девица сейчас уши развесит, и бери ее прямо тепленькую. А я им сходу пенделя под зад за вранье, и прощай несостоявшийся любовничек!

Закончила она вообще как-то злобно.

– Ну хватит тут девичьи проблемы обсуждать! – строго пресек эти ненужные разговоры майор.

– Да вы тоже хороши! Развели тут рекламу фирменного поезда! – огрызнулась вставшей на дыбы медведицей Потаповна.

– Товарищ лейтенант!

– Товарищ майор!

– Эй, буяны! Уймитесь! Че ты, Иваныч, девке грубишь, – неожиданно встал на сторону Липы дядя Володя, – пошипит, пошипит, да и успокоится. Для нее, вишь, эта тема болезненная. Может кто замуж звал, да и обманул, а она теперь в старых девах кукует…

Олимпиада молнией метнулась к Палычу, сгребла его за грудки и прорычала:

– Помалкивай, старый пень, о том, чего не знаешь!

Палыч тоже в долгу не остался, ухватил ее мозолистыми лапищами рабочего человека за плечи и гаркнул:

– Девка! Не дерзи!

Я вскочил, не зная за кого вступиться: Палыч мой друг, да и Липа уже тоже вроде не чужая…

– Брейк, брейк, – попытался разнять бойцов Вольдемар и со вздохом подытожил: – ну никакого порядка во вверенном мне филиале нет, товарищи офицеры сцепились между собой, как кошка с собакой!

Потом посмотрел на меня, вздохнул и добавил:

– И даже молодой норовит ввязаться… Ты теперь тоже один из нас, курсант, так что веди себя соответствующе духу коллектива и можешь тоже чего-нибудь этакое отчебучить: укусить, что ли зазевавшегося кого…

Все расхохотались и разошлись по разным углам. Липа, на излете своего девичьего гнева, все-таки пробурчала:

– А мальчонку лучше бы в «Люксе» прокатили, ему бы в диковинку было…

– И моему карману это тоже в диковинку было бы! – парировал бережливый Иваныч. – Сама знаешь, у нас денег выделяется только на простое купе, и так от себя на «СВ» добавляю, а на «Люксы» цены просто заоблачные!

– Скопидом, – мрачно оценила это положительное качество старшего по чину Липа.

– Транжира! Чего вражескую машину ухватила? Взяла бы замечательную отечественную какую-нибудь – зримо дешевле, и ремонт доступнее, – взялся давать добрые советы неразумной девице отец-командир.

– А моя машина просто не ломается, ее немцы делали! – как-то по-арийски отчеканила Энгельс.

Тут нашему патриоту крыть, по-видимому, было нечем, и он не нашел ничего лучшего, как задумчиво сказать:

– Ну, сломается же когда-нибудь…

– Не дождетесь!

Но тут уже пуля раздора была на излете, и мы вернулись к нашим баранам, то есть ко мне.

Вольдемар Иванович подсунул еще две бумажки: заявление на получение единовременной материальной помощи, то есть подъемных, и ведомость на получение денег. Получив мои подписи под документами, он приступил к выдаче денег, вынув их из портфеля. Всякие кормовые-дармовые я получил уверенно. Душа пела! Это были мои первые заработанные в жизни деньги.

Пересчетом шуршащих бумажек я себя не отягощал – здесь не обманут. А уж когда оценил толщину пачки подъемных, меня охватило чувство гордости – я почувствовал себя элитным специалистом. Бобер внес в память своего телефона номер моего мобильника.

– Завтра-послезавтра позвоню, отдам билет на руки. Не прошляпишь?

– Да что вы такое говорите! – возмутился я, при этом подумав: вполне возможный вариант…

– Теперь еще вот что. ФСИКИА организация молодая, и своего общежития у нее пока нет. Я, конечно, могу тебя пристроить в общежитие ФСБ, но ты там хлебнешь горя, каждый день бегая по начальству за пропуском. Гораздо проще снять однокомнатную квартирку и похаживать в нее, как к себе домой. Деньги на аренду жилья ты уже получил, но считаю нужным предупредить, что их будет явно недостаточно. На ту сумму, что тебе выдали, можно снять только вонючий клоповник на самом краю города, поэтому проще добавить и обжиться в более приличном районе. Сам-то я арендую квартиру в тихом месте неподалеку от ФСИКИА, но она двухкомнатная – ты один не потянешь. Впрочем, поживешь пока у меня, а как я все дела решу и уеду, у тебя будет время до конца месяца, уже все оплачено. Ну, а как осмотришься, ищи квартиру. Вопросы есть?

Я почесал в затылке и неуверенно ответил:

– Пока, вроде, нету…

– Сейчас я тебя провожу, не убегай без меня, – добавила с улыбкой Липа. – А то вдруг ограбят по дороге.

Прет, прет мне сегодня!

Но непослушный язык вытолкнул очередную дурь.

– Да зачем тебе ходить… Я и сам дойду…

– Ты от моей помощи не отказывайся, – нажала Олимпиада. – Я специально обученный для рукопашной схватки боец, а ты еще неопытен. Заодно и посмотрю, где ты живешь.

– Конечно пошли, – не стал больше топорщиться я.

Привести домой девушку! Показать ее родителям! Для меня это была невиданная удача. А то вечно: неловок по женской линии. А вот вам, глядите: налавчиваюсь прямо на глазах!

– Пора заканчивать, – подытожил командир, взглянув на часы. – У меня сегодня есть еще одно неотложное дело. Созвонимся.

Глава 3

Мы с Липой вышли на улицу. В руках я крепко сжимал выданный заботливым Палычем пакет, в который мы с ним переложили деньги. Жизнь была удивительно хороша: устроился на работу и учебу, обогатился и познакомился с удивительной девушкой.

– Живу я в доме напротив, – показала рукой Липа. – Подъезд первый, этаж двадцатый, квартира 120. Дом копия ваш, пойдешь ко мне, не заблудишься.

– Уже сегодня можно приходить? – с замиранием сердца спросил я.

– Не, сегодня ночью я занята, заваливай завтра.

Господи, к ней что, кавалеры ходят по ночам и по очереди?

А Олимпиада продолжила.

– У нас сегодня большой выезд, типа парада, и мне сказали:

– Искра, все наши будут. Тебе тоже надо быть обязательно!

– А почему Искра?

– Да мне такую кликуху за резкость дали. Брякнул кто-то:

– Вечно ты искришь, прямо искра какая-то! Так и прижилось. У тех из нас, кто долго катается, у всех есть клички, а у всех наших машин есть имена. Вот я Искра, а моя бронетехника Гремучка, в нем вечно чего-то или звенит, или бренчит.

– В новой немецкой машине? – поразился я.

Олимпиада посмотрела на меня с недоумением, а потом рассмеялась.

– Немецкий у меня автомобиль, а Гремучка это байк сингапурского производства. Я его подержанный за гроши пять лет назад купила, как только получила права.

– Как это ты решилась? Ни с того ни с сего?

– Это если ты вдруг байк купишь, вот это будет ни с того ни с сего, – пояснила мне Липа. – С четырнадцати лет я жопогрейкой нарезала, но жабой, или не дай бог мамкой, никогда не была. А вот с шестнадцати, стала сначала лобстером, а через полгода братом. Сегодня ночью будет грандзабухатор, и, если не перебубеню, то завтра после обеда буду как огурчик. Надеюсь, и асфальтовая болезнь со мной не приключится.

Мы уже дошли до моего подъезда и присели на обычно пустующую в это время лавочку. Дом у нас новый, всего год как сдан, старушками не изобилует, весь народ молодой или среднего возраста, заработавший сам на здешние апартаменты. Единственная известная мне старушка, это баба Феня, которая сейчас, покормив дочку, зятя и двоих внуков ужином, готовится к просмотру «Спокойной ночи, малыши». Подростки и прочая молодежь уходили подальше от родительских глаз, и в общем, торчать на лавке было некому. Поговорим спокойно, не торопясь.

– А можно как-то все, тобою сказанное, перевести на русский язык? – поинтересовался я. – И желательно без матерных выражений?

– Да почему бы и нет, – легко согласилась байкерша. – Слушай перевод с байкерского сленга. Он у нас колеблется по разным городам, но в целом мы друг друга понимаем. Жопогрейка – это влюбленная в дорогу независимая и свободная девушка, сидящая на заднем сиденье байка. Почти каждому греет душу, когда ты едешь не один, а тебя сзади обнимает красивая девушка. Жаба дает, ой, пардон, имеет интимные отношения с тем, кто ее возит, обычно на стоянке. Мамку имеют все, кому не лень, где угодно, а иной раз даже и во время езды.

– Неужели это возможно? – ахнул я.

– У братьев все возможно! – сказала, как отрезала Искра.– Лобстер, это новичок, который только начал ездить, и поэтому делает это медленно и неуверенно. Грандзабухатор – большая пьянка с неимоверным количеством бухла, т.е. спиртного, и участников. Бубенить – выпить лишнего, и отнюдь не воды. Асфальтовая болезнь – сильно ободранное бедро после падения на асфальт. И мата тут нету вовсе! – гордо подчеркнула Липа. – Так что я тебя часа в два, самое позднее в три, вызвоню, и привалишь ко мне. Бухла, тортов и цветов не бери, не люблю. Чай, кофе, сахар, сыр у меня есть, перебьемся. Можно было бы и сегодня пойти, только я устала, как собака. Два прыжка за короткое время – это для меня перебор, выжата, как лимон.

– Так может и не идти сегодня никуда? – спросил я. – Отлежаться, поспать побольше.

– Да ты что! – поразилась Искра. – Разве так можно? Я же обещала! Причем братьям. Да еще без веской причины? Не-е, я так не могу. Домой приду, посплю пару часиков, и оживлюсь. Тебе-то хорошо, столько же прыгал, да еще первый раз в жизни, а выглядишь, как огурчик. Аж завидки берут!

Я гордо вздернул нос. Да, я такой! Выносливый крепыш! Километр, конечно, не пробегу, запыхаюсь и умаюсь, а прыгну через барьер между мирами хоть десять раз подряд.

– Ладно, пошли к твоим старикам, прикинусь пай-девочкой. Да гляди, не брякни про мое байкерство – родаки, – тут Липа, видимо, вспомнила мою просьбу, – родители этого не любят. Наш филиал называй не Сказочным, а Особым, так верней будет. А теперь пошли.

Мы поднялись на мой этаж, я на всякий случай позвонил в дверь, а то папаша вечно по дому в одних трусах гоняет, и полез в карман за ключами. Впрочем, они не понадобились – дверь распахнулась практически сразу.

– Ты куда пропал? – заголосила мама. – Я уж думала… Ой, ты с девочкой… Леша! У нас гости!

Высунувшийся из их спальни в своей сомнительной экипировке отец спрятался назад.

– Проходите в гостиную, извините за беспорядок – у нас сегодня не приемный день.

Ух ты! Мать видимо решила блеснуть аристократизмом. Так и подмывало спросить:

Мамуля! А когда у нас прошлый раз был приемный день? Года три назад? Ах, четыре? Ну надо же, как время-то летит…, и при этом еще этак картинно взмахнуть руками. Но я наступил на горло собственной песне – а то потом нравоучениями весь мозг вынесут. Впрочем, Липа не смутилась, и в том же ключе поддержала разговор.

– Ах да что вы, что вы! Это абсолютно не имеет никакого значения! Я же понимаю каково это – поддерживать идеальный порядок в квартире работающей женщине.

Они понятливо кивнули друг другу, мы прошли в зал и расположились вокруг большого стола.

Ну прямо расцвет восемнадцатого века! Маркиза? К вашим услугам, баронесса! Тут к нам присоединился приодевшийся отец.

– Здравствуйте, девушка! Какими судьбами к нашему двору? Просто в гости изволили зайти, или так, по казенной надобности?

И этот туда же! И тоже получил достойный ответ:

– Сегодня, скорее по казенной, а дальше как получится. Дмитрий, представь, пожалуйста, меня своим родителям.

– Олимпиада Потаповна Энгельс, – сотрудница Особого филиала ФСИКИА. Прошу любить и жаловать! – влился в коллектив и я.

– Мы с Дмитрием Алексеевичем теперь коллеги – он, после достойного прохождения испытаний, зачислен к нам на службу, – добавила Липа.

Тут отец не выдержал, и его прорвало.

– Кем же его могли взять в приличное место? Дворником по уборке снега летом? А на испытаниях он очень достойно отличил метлу от лопаты? Не смешите меня, Олимпиада Потаповна!

– Боюсь, вы не совсем верно оцениваете потенциал вашего сына.

– Да какой там потенциал, – горестно отмахнулся папаша, – нет там никакого потенциала. Вы ж его, поди, каким-нибудь пешим курьером или сторожем на автостоянку взяли? И то хлебнете с ним горя.

– Дмитрий Алексеевич с блеском выдержал испытания, на которых перед этим были отсеяны около десяти тысяч человек, – строго сказала Олимпиада. – На этих днях он вместе с командиром нашего подразделения майором Бобром отправляется для обучения на Высшие Академические Курсы в столицу нашей Родины – город-герой Москву.

Мать ахнула и прижала ладони к щекам.

– Так значит, Димочка не бездельничал этот год, а готовился к невиданно сложным экзаменам! А ты все говорил: бездельник, лежебока, орясина! Что ж ты молчал-то сынок? Может тебе помощь какая-нибудь была нужна? Закупка особых учебников, каких-нибудь пособий или компьютерных программ? Возможно и сейчас чего-нибудь нужно? Ты говори, не стесняйся!

Судя по ее воодушевлению и фанатичному блеску в глазах, она уже была готова для продвижения своего неловкого охламона по жизни продать с кухни свой любимый дуршлаг и лучший отцовский галстук.

– Дмитрий Алексеевич ничего вам не сообщал, так как не был уверен в результатах этого сложнейшего экзамена.

Тут все-таки встрял недоверчивый отец.

– А что это экзамен прошел в такое позднее время?

– В связи с большим наплывом желающих, – вдохновенно врала Липа, – руководство было вынуждено продлить продолжительность рабочего дня для оценки знаний претендующих на эту вакансию. Приказ подписал сам начальник Управления генерал-майор Томин. В таком же режиме экзамены проходят по всей России, ведь сроки поджимают.

– Вот оно что… Извините, а вы кем там подвизаетесь? Что-то там у всех воинские звания, а вы, наверное, вольнонаемная и работаете секретаршей где-нибудь в канцелярии?

– Я офицер, и подвизаюсь, как вы изволили выразиться, оперативным сотрудником, – жестко доложила Потаповна. – Извольте убедиться! – и парой ловких движений она извлекла из элегантной сумочки, висевшей у нее на плече, красную книжечку.

Отец заинтересованно ухватил документ, раскрыл его и ахнул еще хлеще мамы.

– Лейтенант ФСБ! А мой-то ухарь в какой-то ФСИКИА ведь пристроился! Это вы с проверкой его благонадежности пришли? Не из диссидентского ли семейства паренек? Нет ли тут тайного вражеского логова?

– Ну что вы, – досадливо поморщилась Липа, – так это не делается, и этим заняты совсем другие товарищи. Просто наша организация совсем недавно выделилась из ФСБ, но мы числимся и их сотрудниками. Сразу после окончания Академических Курсов и ваш сын получит воинское звание.

– И долго он будет там учиться? – скептически спросил отец. – Пока не отчислят за неуспеваемость?

– Два-три месяца. И отчисление курсантов у нас не поощряется. Это уж нужно как-то особо необычайно проштрафиться, Кремль поджечь, к примеру, или организовать покушение на Президента нашей страны.

Отец окинул меня оценивающим взором и горестно вздохнул.

– Ну это он, пожалуй, не осилит. Либо спички отсыреют, либо винтовка проржавеет. Какое же звание он рванет после этаких невероятно продолжительных курсов? Неужели аж на младшего сержанта может замахнуться?

– Так ведь и я военных училищ и академий не заканчивала, – пояснила Липа, – после этих же курсов лейтенантом стала. Отработала всего несколько месяцев, а уже представление на очередное звание отправлено. У нас это не от выслуги лет или срока службы зависит, а только от личных способностей.

– Значит ходить ему до пенсии в лейтенантах, если за необычайные способности не разжалуют в рядовые, – уверенно и печально подытожил вдоволь наглядевшийся за нашу совместную жизнь на мои выдающиеся способности отец.

– Поживем – увидим, – не стала ввязываться в ненужные споры Олимпиада. – А теперь извините, мне пора.

– А поужинать! – заквохтала матушка.

– Некогда, – отказалась гостья.

– Ну хоть чайку!

– Не имею сейчас свободного времени! – сказала, как отрезала сослуживица. – Приятно было с вами познакомиться. Всего хорошего, – решительно поднялась со стула и направилась к выходу Олимпиада.

Я отправился ее провожать, и мы вышли на лестничную площадку.

– Забавные у тебя родители, – оценила этот изысканный прием Олимпиада, – но, похоже, не злые, а это главное. Ты мне вот что еще скажи: когда мы сегодня с дядей Вовой сцепились, ты кого из нас защищать бросился? Меня или его?

Я немного поколебался, но потом все-таки ответил честно.

– Даже и не знаю. Он мой друг, а ты какая-то уж очень славная девушка. Ты специально обучена рукопашному бою, но это все теория, а он, невзирая на годы, еще очень сильный мужчина, и повидал в своей трудной и длинной жизни немало, наверняка и в драке не последний человек. Скорее всего, я бы просто встал между вами.

– А мы бы тебя лупили в четыре руки, – завершила мое повествование Липа.

Мне оставалось только пожать плечами: ну что ж теперь поделаешь, другого выхода я в тот момент не видел.

– И опять не соврал, – констатировала девушка, – а другой бы понес семь верст до небес, – и неожиданно поцеловала меня в щеку.

Я как-то опешил. Потом немножко пришел в себя и не нашел ничего лучшего, как спросить:

– И что это значит?

– Только то, что ты теперь станешь моим парнем. Или ты против?

– Я за, за!

– Заодно я теперь отважу любителей до женского тела, – добавила Липа, – а то у охочих до баб уже что-то вроде конкурса на обладание недоступной рыжухой образовалось – всем охота пальму первенства получить. Но и ты на постель особо-то не рассчитывай, я до сих пор девственница, хотя это сейчас и не модно.

– Для будущего мужа себя бережешь? – криво улыбнулся я. – Невинностью хочешь суженого порадовать?

– Наплевать бы десять раз! Я замуж совершенно не рвусь, да и кто сейчас, не попробовав, как у вас в постели получается, под венец идет? Домострой давно отменили. Несколько раз пыталась отдаться, да видно не могу с нелюбимым – с души воротит и ничего не могу с собой поделать. Один подлец попытался было силой взять, пришлось мне его от всей души между ног уважить, так он потом три дня на байк сесть не мог.

– А если бы он пожаловался?

– Кому? Заявил бы в полицию, что попытался девушку изнасиловать, а она ему причинное место отшибла? За такие речи того и гляди самого в уютную комнатку с решетками на окнах пристроят.

– А вашим?

– Да ты что! Если бы он общественную мамку или свою жабу в кусты против ее воли поволок, тут бы взыску, конечно, особого не было, но посягнуть на другого байкера, брата по байку можно сказать, за это его всей толпой три дня бы метелили. Или ты не хочешь просто так встречаться? Тебе сразу результат подавай? Тогда давай только на работе встречаться, мне такой сильно озабоченный ухажер ни к чему!

– Да не падок я до женского естества, – успокоил я разгневанную девицу. – Давай будем просто дружить, друзей же в постель не волокут. Мне душа в человеке важна, а не телесные красоты.

– Врешь поди, – задумчиво сказала Липа. – Но до чего слушать приятно… Ладно, беги скорее к родителям, а то они уж там от любопытства зубами скрипят. Мы с тобой завтра наболтаемся. Смотри, не рассказывай им лишнего! Особенно про артефакты. Потом не расхлебаешь.

Мы расстались, и я, окрыленный беседой с моей (!) первой девушкой, вернулся к родителям. Они оборвали свой разговор и принялись выпытывать у меня все подробности.

– Славная девушка!– оценила Липу мама. – Как же ты с ней познакомился? Или она станет твоим непосредственным начальником? Куратором, так сказать?

– Олимпиада Потаповна была членом экзаменационной комиссии, – пояснил я.

– Подожди ты, мать, со своей бабской ерундой! А эта ФСИКИА не афера? Ты же, поди, никаких генералов и не видел? Может возьмут с тебя денег за курсы, ноги в руки и бежать?

Я молча высыпал деньги из пакета на стол. Банкноты в пачки запакованы не были, и поэтому рассыпались широко.

– Это… что… такое? – перехваченным от волнения голосом спросил отец.

– Это мне, сразу после подписания контракта, выдали подъемные, кормовые, транспортные и еще там какие-то деньги. Выдали первую курсантскую зарплату. Она составляет половину от оклада оперативного сотрудника. В связи с тем, что наши оперативники получают в месяц сумму равную пяти окладам общевойского офицера, то и моя половина получилась довольно-таки весомой.

Папа уже торопливо пересчитывал деньги. Самых крупных купюр у майора не оказалось, и потому гора денег казалась еще больше. Пересчет занял некоторое время, и наше молчание нарушал только тихий шорох бумаг и периодические хмыканья отца.

– Что ж, мать, тебе за такую сумму три года трудиться надо. Да и у меня не одна удачная сделка пройти должна, – подытожил свои труды родитель. – Поведай-ка, сынуля, что же ты должен будешь делать за этакие суммы.

В голове сразу зазвучал голос Олимпиады: лишнего не рассказывай! Особенно про артефакты! – и я решил последовать доброму совету.

– Понимаешь, пап, мне ведь еще доплачивают за сохранение государственной тайны. И за разглашение будут очень строго карать, вплоть до тюремного заключения.

– Вот оно как…, – задумчиво протянул батя.

– Именно так! – строго ответил я.

– Просто так больших денег не платят, – согласился отец. – Сегодня и за коммерческую-то тайну всю жопу порвут на восемь клиньев, а тут бери выше – государственная!

Видя недовольно насупившуюся на его речевые обороты супругу, папенька поправился:

– То есть задницу порвут, пардон, заднюю часть побеспокоят.

Материнское лицо разгладилось. Продолжаем разговор!

– Да, матереет сынок, растет, в силу входит, – одобрительно заметил папахен.

Мне тут же представилось, как после возвращения домой из Москвы, раньше вечно мерзнущий я, окончательно заматеревший на академических курсах, обживаюсь на нашей лоджии, распахиваю пошире все окна на улицу, и, хорошенько выспавшись на уютном снегу в особо холодную зимнюю ночь, рычу грубо-хриплым голосом:

– Мать! В душную кухню не пойду. Закинь мне кастрюлю с хлебовом прямо сюда, на наледь. Я тут в холодке, на воле, косточками похрущу.

Я быстренько встряхнул головой, отгоняя наваждение, и опять включился в обсуждение моей будущей, наверняка невыносимо тяжелой столичной жизни.

– А где же ты там два месяца жить будешь? – забеспокоилась мама. -Ведь родни у нас в Москве никакой нету.

– Поторчит в общаге, – ответил за меня отец. – Рановато ему барствовать, не оперился еще.

Я горестно вздохнул и признался:

– Нету пока у нашей организации общежития, придется квартиру снимать.

– Так, – нахмурился отец, – значит, тебе все деньги придется с собой брать, в Москве цены кусаются. Готовь, мать, лоскут ткани да иголку с ниткой, будем ему карман к трусам пришивать.

– Именно к трусам? – обиженно спросил я, представив, как лезу за деньгами. – А если я в вагон-ресторан пойду? На весь поезд ведь опозорюсь!

– Это ты дело говоришь, – согласился папа, – все яйца в одну корзину не кладут. Надо твои финансы на две части разделить.

Я облегченно вздохнул: из кармана деньги достать гораздо проще. А отец продолжил:

– Готовь два лоскута, мать, еще один к внутренней стороне джинсов пришьешь.

– А как же я буду питаться в дороге? – заныл я.

– Всю жизнь езжу, – пояснил своему дурню бывалый путешественник, – а рестораны только за чужой счет посещаю. А в вагон-ресторан вообще никогда не хожу: слишком дорого, да и качество продуктов оставляет желать лучшего. Прихватит в дороге понос, потом греха не оберешься. Лучше тебе мать яиц с собой наварит – целее будешь. А если в столице поистратишься, звони, у нас на твое обучение изрядная сумма отложена, враз перешлем.

– Я зарабатывать начну, сразу отдам!

– Твое дело молодое, начнешь зарабатывать – начнешь и тратить. А там женишься, дети пойдут – деньги просто улетать будут. В общем, если перед пенсией отдашь, и то неплохо будет.

– У нас и получка большая, а уж премии просто колоссальные! – доказывал я свою будущую платежеспособность. – Вон капитан Боян после блестящего выполнения задания себе с премии однокомнатную квартиру в нашем доме купил, Липа с одной премии квартиру в доме напротив рванула, с другой – новую иномарку приобрела.

Отец пожевал губами.

– За блестяще выполненное задание, говоришь? А квартальных или годовых премий нет?

– Да вроде нет…

– Значит, перед пенсией, – сделал вывод отец.

Они с матерью расхохотались. Ну никто в семье не верит в мой потенциал удачливого добытчика! Особенно я сам…

– Да я, может, еще хлеще всех заработаю! – решив поднять свою самооценку, гаркнул я.

– Для этого, сынок, – ехидно улыбаясь, продолжил свои издевки папаша, – нужно соответствовать общему духу вашего филиала. Вот гляди: майор Бобёр, капитан Боян – все в рифму ложится. А ты? Какой-то Комаровский. Под тебя и воинского звания пока не придумано.

– А вот Липа -Энгельс, и ничего, – обиженно пробурчал я.

– Чтобы две такие премии получить, надо как минимум уметь стрелять хорошо, – пояснил отец. – Такие деньжищи только убийцам-профессионалам платят. Это она официально лейтенант, а в кругу своих ее, поди, Энгельс–Снайпер зовут. А тебе придется фамилию менять, был Комаровский, станешь Комарень – Не попал в большую мишень.

Тут мне крыть было нечем. С моим зрением, даже и в толстенных очках, ну куда я там попаду, особенно из сказочного лука. К моему новому прозвищу можно только добавить: большую и ближайшую мишень.

А отец продолжал:

– И заметь, мать, то он все говорил: Олимпиада Потаповна, а теперь она вдруг стала просто Липа. Если так быстро дело пойдет, то и вариант Липуся-дорогуся не за горами.

– Дай бы Бог, – даже перекрестилась атеистка мама. – Она, похоже, девушка серьезная, строгая, не чета этим современным свиристелкам, у которых только ветер в голове гуляет. Опять же на хорошей работе и с собственной квартирой, а это вообще дорогого стоит. Дай Бог! Ладно, Леша, хватит над сыночком подшучивать, идемте ужинать. Мал он еще твои подначки понимать.

– Да все я понимаю, – обиженно пробурчал я.

– Только обижаюсь, – спародировал мою манеру говорить папаша.

– Ничего я не обижаюсь, – обиженно надулся я, но на это никто не обратил внимания – привыкли, наверное, уже…

– Димка, а у них на задания по одному ходят или группами? – спросил отец, сгребая деньги назад в пакет.

– Обычно парами.

– А премия как-нибудь по личному вкладу в общее дело делится?

– Да вроде нет, всем дают одинаковую.

– Вот тебе бы Олимпиаду в напарницы, пока она в твой таинственный потенциал верит. Пока ты там озираешься, она, глядишь, уже чего и спроворит, и вы оба с премией. Девица ловкая, видно, что хорошо обученная – даже движется легко и быстро, как барс. Я таких вижу – сам в свою пору в самбо походил. Так что ты ей не дерзи и не груби, а постарайся к этой девице втереться в доверие. Глядишь, и свою квартирку прикупишь, не век же тебе с нами, старыми хрычами, сидеть.

Мне на это оставалось только кивнуть. Кандидатура напарницы и, возможно, будущей невесты, семейным советом была единодушно одобрена, теперь можно было смело идти ужинать.

В завершение разговора отец горделиво сказал:

– Вот теперь и я вижу, что Дмитрий на меня похож. Проявилась наконец-то славная кровь истинного Комаровского!

Всю жизнь, сколько я себя помню, папенька наше сходство отрицал. Мама, в очередной раз доказывая ему очевидное, говорила:

– Алёшенька, ну посмотри, Димочка же весь в тебя, почти твоя копия.

– Сильно ухудшенная копия! Можно сказать, совсем не копия. Настолько уцененный вариант, что его и за так в большую жизнь не сбудешь. Может он такой в вашу породу удался?

– Да нет в нашей породе никого с такими волчьими и хищными чертами лица, как у вас. Мы все круглолицые, круглоглазые…

– И кругложопые! – обрывал ее отец. – Ладно, ладно, круглопопые, – утихомиривал он вскинувшуюся на грубое слово маму.

– Вот Наташенька, та в нас… – начинала мама искать приятное для сердца сходство.

– Натаха вся в меня! – не соглашался батя. – С годами ваша круглота у нее пройдет, подтянется и охищнеет девка. А Димон, от постоянного лежания на диване, задрав ляжки, растолстеет и округлится.

А теперь, вишь, признал. Как кучу денег увидел, враз родную кровь почуял, волчара хищная.

После ужина я просто рухнул в постель – то ли два перехода и для меня не прошли без последствий, то ли наплыв новых впечатлений подкосил еще неокрепшую юношескую душу, тут не угадаешь. Засыпая, подумал: укатали сивку крутые горки…

Ночью мне снился толстенный рогатый черт, который в кухонном переднике приплясывал передо мной, размахивая половником, и пел хрипловатым баском вначале что-то заманивающее:

Милый, милый Дима,

Милый дорогой,

Ты скорей вставай-ка,

И пошли со мной!

Ага, счас я среди ночи попрусь куда-то с чертом! Дураков ищите в зеркале!

– А ну-ка, Митька,

Скорей давай сюда,

Здесь добрая пища,

И славная вода.

Что есть, то есть, подумал я. В Сказочном Царстве антибиотиков скоту и птице не дают, пестицидами и химическими удобрениями землю не посыпают, слива токсичных отходов от заводов в реки нет, и хлоркой воду не очищают. Все экологически чистое, натур продукт, так сказать. Только вот обращение мне активно не понравилось. Какой я вам, рогатым, Митька? Кому Митька, а вам Дмитрий Алексеевич! Да и текст дальше приобрел какое-то сомнительное звучание:

– Дмитрий, милый Дима, что же ты не рад?

Будешь вместе с нами

Счастлив и богат!

Станешь ты мне братом, будешь ты мне рад,

И откроешь просто в этой жизни клад!

Под дробный перестук его копыт звучало вроде бы и неплохо, только проснувшись утром с сильным сердцебиением, я долго размышлял: вещий это был сон или не вещий? Перспектива в нем нарисована вроде бы и неплохая, вот только родниться с чертом особого желания у меня нету. Впрочем, в любой бочке меда всегда присутствует какая-нибудь ложка дегтя.

Получить высшее образование бесплатно и всего за какие-нибудь два месяца? Вроде бы замечательно, вот только отправляться после этого на опасную работу как-то не очень хочется. Прекрасна ли моя девушка Липа? Просто великолепна! Вот только чересчур строгое отношение к половым сношениям могут погубить все наше с ней будущее хрупкое счастье.

Получать большую зарплату и обалденные премии? Конечно, очень хорошо, но продавать за такое сомнительное богатство свою душу черту я категорически не согласен! Потом решил, что все это просто глупые сны, и пошел умываться.

Сегодня была суббота, и родители на работу не убежали. После завтрака отец повел меня делать ксерокопии моих документов: паспорта, свидетельства о среднем образовании, военного билета, медицинского полиса и СНИЛСа.

– Если чего-нибудь посеешь или украдут, то дома копии пусть хранятся – проще будет восстанавливать, – объяснил он неопытному мне.

Потом пошли в банк, и половину авансированных средств положили мне на карту, открытую пару месяцев назад на мое имя отцом для каких-то своих коммерческих целей.

– Карту изнутри к джинсам мать подошьет, в карман трусов более-менее крупные купюры пристроим, а мелочь по карманам распихаешь – позабавишься, если что, в дороге, – решил за меня матерый путешественник.

– А может мне кошелек купить? – робко спросил я. – Давно уж мечтаю им обзавестись.

– Вот его-то первым и сопрут! – жестоко растоптал мою голубую мечту папаня. – Очень уж ты лохаст!

Я робко пожал плечами – ну нет так нет, лохаст так лохаст, против правды не попрешь… После покупки еще кое-каких необходимых для самостоятельной жизни мелочей: перочинного ножа со множеством лезвий и даже штопором в придачу, зажигалки, завинчивающейся компактной солонки, набора иголок, белых и черных ниток и еще кое-чего, мы вернулись домой. От закупки средств для самообороны я категорически отказался.

– Я в дороге с самим Вольдемаром Ивановичем буду! Майор ФСБ это вам не кусь-мусь! В рукопашной легко пятерых вражеских диверсантов голыми руками уделает, с табельным оружием даже дома в спальне не расстается. А в столице народ солидный, все на должностях, с портфелями и папочками ходят, там больно-то не забалуешь.

– Которые с портфелями, – скептически отозвался на мое вранье неоднократно бывавший в Москве отец, – по улицам не ходят, они на иномарках везде ездят. А вот от приезжего, да местного ворья там не протолкнешься. Бродят и посматривают: а где тут приезжий очкарик зазевался? Ату его ребята! Особенно этим кавказцы увлекаются, – со вздохом добавил он, – и вечно норовят заманить куда-нибудь, где за тебя вступиться будет некому.

– А у меня все деньги по разным местам зашиты будут! – так гордо похвалился я, будто сам это придумал.

– Вот они у тебя чемодан вместе с трусами и отнимут, – завершил наш диспут отец. – Ладно, сунь хоть ножик в карман, все спокойнее будет. И пошли домой, время уже к обеду подходит.

За обедом мама заявила, что сейчас немного отдышимся после поглощения пищи и займемся пришиванием карманов.

– А я тут причем? – удивился я. – Шить-то ты будешь.

– Я пришивать, а ты примерять, – ласково объяснила мама.

– Да чего их примерять! – возмутился я. – Одевай да носи.

– Да уж больно пачка денег здоровая, – растолковала мне мама. – Не у места карман пришью, все коки себе в дороге отдавишь. Смотри, не убеги после обеда куда.

Я пристыженно умолк. Что-то моим кокам последнее время постоянно угрожали какими-то опасностями: то обещали их отбить, то отдавить.

После еды пили чай, и отец рассказывал о видах чая.

– Грузинский, это даже не чай, а так, – тут он пренебрежительно махнул рукой, – пыль грузинских дорог. Азербайджанский, конечно, получше, но и то за счет добавок индийского и цейлонского. Индия есть Индия, тут и обсуждать нечего, но лучший в мире чай, это разумеется краснодарский, которого у нас в Самаре днем с огнем не сыщешь.

Только я хотел спросить про китайский, которого я тоже в глаза не видел, но читал о нем хвалебные отзывы иностранцев, как вдруг зазвонил мой телефон.

Я торопливо схватил его в руку и гаркнул:

– Да!

– Приходи, – буркнул заспанный голос Липы. – Прихвати хлеба и томатного сока побольше.

– А может пива? – радостно спросил я. – По таким делам вроде бы пиво идет хорошо.

– Не-а, – отказалась похмельная Липа. – Винишка можешь взять. Да смотри нашего дешевого портвейна не рвани, лучше каким-нибудь приличным рислингом отоварься.

– Может покрепче чего? – поинтересовался я. – А то вдруг не возьмет?

– Обойдусь, – отказался враз построжевший девичий голос. – А то знаю я вас ловкачей: опоишь и воспользуешься моментом!

– Дая и не мечтал опаивать…, – понурился я в ответ на такое необоснованное подозрение.

– Ладно, подтягивайся побыстрей, – поласковел строгий голос, – да не волынься там, марафет не наводи, мне на твою внешность наплевать. И не дай Бог, подарка какого-нибудь не приволоки! Жду.

Разговор закончился, и только сейчас я вспомнил о родителях. Ох, я и осел! Ведь у меня в телефоне такой звук, что они наверняка каждое слово слышали! Надо было бы хоть в свою комнату уйти.

Тут мама горестно всплеснула руками.

– Ты слышал, отец! Он первый раз к девочке хочет пойти, и норовит с пивищем припереться! Тебя кто так воспитывал, оболтус?

– Ты, мать, зря не галди, – более толерантно отнесся к моему подходу отец, – с его-то ловкостью, он от трезвой девахи ничего не добьется. А Димка, вишь, как хитро подбирается: пивка не желаете? А водочки?

Мать вздохнула.

– Их молодых не поймешь…

– Да нечего и понимать – в постель планирует затащить. Да это и правильно: а то будешь тут три года сопли жевать, любовь-морковь разводить и петь, как у нас в общаге пели.

– А как у вас пели? -заинтересовалась мама, и папа тут же спел о том, как у всех все с девушками получилось, а у какого-то неловкого ни фига. Мелодия была какая-то подозрительно знакомая, небось, студенты с какой-нибудь иностранной песни передрали. А папа продолжал:

– Заодно он эту девицу на вшивость проверил.

– Как же это наш Димочка по телефону вшей углядел? – искренне удивилась мама.

– Да это в том плане, – пояснил папа, – что он выяснил, всем она дает, или все-таки с разбором. А это две большие разницы!

– Вот оно что…, – успокоилась мама.

Устав выслушивать эту старческую болтовню (все-таки им по сорок пять – седая древность, двое ископаемых), я решительно встал.

– Так я пошел?

– Конечно! – дружно отозвались родители в два голоса. – Ни пуха, ни пера!

Идите к черту, – подумал я, прихватив денег и уже убегая.

Что же они меня, как страшненькую девицу-перестарка, все норовят в добрые руки пристроить? Глядишь, еще и богатое приданое за мной давать начнут. А когда Олимпиада польстится и согласится выйти за меня замуж, они ей, поди, будут радостно руки целовать и при этом еще и приговаривать:

– Благодетельница ты наша! Вот уж выручила, так выручила!

В общем, мой домашний жениховский рейтинг все устойчивее стремился к нулю.

Глава 4

Мое сердце переполняла радость, и я летел, как на крыльях. В ближайшем супермаркете накидал в корзину по буханке белого и черного хлеба, три пачки сока, рванул дорогостоящий рислинг, подкинул для верности палку копченой колбасы, пару банок тушенки, наложил яблок и мандаринов и понесся к Олимпиаде. Дверного звонка не было, и я нетерпеливо постучал. В ожидании прошло ужасно много времени, и я постучал погромче.

– Да иду я, иду, – прозвучал из-за двери раздраженный девичий голос.

Через пару секунд дверь распахнулась, и на пороге появилась заспанная Липа в коротеньком застиранном халатике.

– Ну что ты ломишься, как голый в баню? Я те что, одним прыжком должна ко входу прибыть? Соку принес?

– Конечно! Но я подумал, что ты опять уснула, поэтому так сильно и стучал.

Липа зевнула.

– Я писала книгу «Обуреваемая страстью – нелегкая жизнь сексуальной маньячки», основанную на личном опыте. Ну чего рот разинул? Сок давай.

Я торопливо выхватил коробку с соком из пакета. Не ведя лишних бесед, Липа свинтила крышку и припала к коробке. После нескольких жадных глотков она ненадолго отвлеклась, шумно выдохнула, протерла рукой губы и сообщила:

– Эх, как на каменку! Хорошо пошла! А ты чего там торчишь? Особого приглашения ждешь? Проходи вон на кухню, – она посторонилась и продолжила пить.

А я прошел в заветный чертог. Кухня была большая, как у Палыча, да и вся квартира размерами особо не отличалась. Обои на стены еще не поклеены, полы были с черновой отделкой. В мойке громоздилась грязная посуда, но кухонный стол был чистый. Украшением кухни служил небольшой диванчик, обтянутый белой кожей, а у стола ютилась одинокая табуретка.

Пока я озирался, подошла и Олимпиада.

– Садись на табуретку, – скомандовала она. – Ремонта, как видишь, пока нету, всего второй месяц здесь живу, да и кухонными шкафчиками еще не обзавелась.

– И спишь здесь? – спросил я.

– Не-а, – подавила зевок байкерша. – Недавно прикупила роскошную кровать в комнату, только там сейчас бардак, и все перевернуто. Лучше здесь посидим. Давай суму, а сам паркуйся к месту стоянки.

Я отдал пакет и торопливо присел. Раскрыв емкость, Липа аж разинула рот.

– Ты что это, переезжать ко мне собрался? Рановато, браток.

– Я хотел, чтобы недостатка ни в чем не было…, – понуро повинился я.

– Не, ну ты хватил! Тут заедалова на три дня! Да и то не одному, а рыл на пять.

– Так уж и на пять…

– Да не меньше! Может ты сильно голодный приперся? Так давай мечи, я не препятствую.

– Только что из-за стола.

– Ну и взял бы пачку сока, чуток хлеба, рислинг попроще, да шоколадку на закусь и хорош. Ты что, влюбился в меня что ли?

– Да как сказать…

– Да никак не говори – суду все ясно! Еще одна обуза на шею навязалась! Теперь придешь еще пару раз и перед отъездом начнешь меня замуж звать. Я уж так пять раз влетала. Правда те, на горе мне, еще и не уезжали никуда. Консьержке скажешь, чтобы не пускала, и трубку перестаешь брать, так они возле подъезда караулят, или под окнами меня орут. Двое даже пели. Я, собственно, чего тебя позвала? Мне последнего отвадить надо, хуже всех нудила оказался! А уж дурной! Своих шуток нету, так он знай себе бородатые анекдоты рассказывает и думает, что это очень весело.

Потом она посерьезнела.

– А ведь он из общей дурости может тебя и бить приняться. Ты как в драке?

– Да никак. Последний раз в детском саду дрался, – ответил я, злокозненно утаив факты, когда меня просто били, для забавы или чтобы отнять деньги. Ведь я же не дрался! Даже и не защищался…

Олимпиада вздохнула.

– Да тебя и видно – три метра сухостоя, и глаза вместо очков невиданные по толщине линзы украшают. И двигаешься как-то рывками, сутулый до края. И какой-то ты весь асимметричный. – Тут она деловито пощупала мою правую руку немного выше локтя. – Ишь, рубаху с коротким рукавом нацепил, – не одобрила она мой выбор одежды. – С чего это у тебя правая рука больше левой? – Я возмутился! Так меня еще не опускали. Буркнул: – Нормальная у меня рука. Я просто правша, вот за счет мышц она потолще и кажется. – Да какие там мышцы! У тебя их и в заводе нет, – развенчала мою отмазку Олимпиада. – У твоей правой загребухи просто кость толще, чем у левой. И она, вроде, подлиннее. А что у тебя с ногами? Тоже толстые, где не надо? – Да что ж это такое? Я на свидание с девушкой пришел, или на строгую медкомиссию затесался? – Хорошие у меня ноги, совершенно обычные. – Покажешь? Предъявишь, так сказать, товар лицом? – Как это я свои ноги показывать буду? Штаны, что ли, сниму? – Снимать, пожалуй, незачем, а слегонца приспустить до колен, это можно. – Не буду я ничего никуда спускать! – Мда, как-то подозрительно эротично это у тебя звучит. Да и трусаки, поди, нацепил какого-нибудь невиданного цвета, чтоб наивную девчонку поразить. – Спорить про цвет трусов мне абсолютно не хотелось, а то и верно придется показывать. – Все у меня обычное, – сказал я. – Все, как у людей. – Так ты еще и не человек? – всплеснула руками Олимпиада. – Оборотень? А в кого перекидываешься? В швабру? Или в удава какого? – Я человек! Я сын своих родителей! – А в кого ж из них ты такой неловкий стропила уродился? Батя с матушкой, вроде, приличные. И на лицо приятные. А на кого из них ты на лицо похож? Что-то я выраженного фамильного сходства не заметила. – Я на маму похож! – Ногами? – скептически спросила Олимпиада. – Ушами, – понуро признался я. – Только она их под волосами прячет. – Маловато фенотипических признаков, браток, – сделала вывод Липа. – Наверное, они тебя усыновили, когда ты маленький еще приличный был. А потом вот это и выросло. Знаешь, как у людей с собаками бывает? Купят на рынке красивого породистого щенка, а вырастает черте че. Или может ты мутант какой?

– Отец давно об этом говорит, – сообщил я.

– И он абсолютно прав, – завершила свою оценку Липа. – В общем, домой я тебя потом провожу, чтобы не избили, и больше тут не отирайся. Сейчас выпьем, заедим по-легкому, остатки домой утащишь.

Вырвавшийся из моей души крик протеста она безжалостно задавила взмахом ладони, зажавшей мне рот.

– Молчи, постылый! А то сама прибью.

Быстро же я опостылел, печально подумалось мне – и пяти минут не прошло… Ох, как правы были родители…

А Олимпиада уже расставляла блюдечки и стаканы.

– Фужеров нет, не взыщи – не обзавелась еще. Ну да ладно, из того что есть похлебаем. Конечно, надо было бы тебя с твоей кошелкой сразу вышибить, но душа просит продолжения банкета, а в магазин переться с перепоя в ломы. Правда и штопора у меня нету, ну и пес с ним, сейчас пробку ножом расковыряем.

С этими словами Липа взяла в руки кухонный нож.

– У меня есть штопор! – торопливо воскликнул я, вспомнив покупку перочинного ножа под чутким отцовским руководством.

Тут поразилась даже видавшая виды Олимпиада.

– А ты запасливый, первый раз слышу, чтобы в гости со своим штопором приходили. У тебя, может, еще флакон с афродизиаком где припрятан?

– Нет. Этого нету. Не приобрел как-то.

– Значит все-таки хотел купить? На свои красоты не понадеялся?

– Да я его и не видел ни разу! – возмутился я.

– Не бери, – посоветовала мне байкерша. – Наши пробовали и мне наливали. Дорогущий, спасу нет, а толку ноль. Ладно, давай винишка отхлебнем.

С этими словами она взяла в руки бутылку.

– О! Германское изделие! Ну, если немец делал, должно хорошо пойти.

Ее преклонение перед всем немецким меня удручало.

– Это в тебе немецкая кровь играет, поди вино, как вино.

– Может ты и прав, – задумчиво сказала Энгельс. – Назови мне хоть одно некачественное или хуже, чем у других народов, немецкое изделие, глядишь и я поверю. Давай штопор, а сам минуты две подумай, разомни мозги перед сабантуем. Время пошло!

Получив перочинный нож, Олимпиада сноровисто открыла штопор, ловко ввинтила его в пробку и приготовилась дернуть. У нас дома этим всегда занимался папа – мы с мамой не осиливали. Отец одной железной рукой держал сосуд, другой вырывал с некоторым усилием пробку. Долго противиться его неизбывной силище никакое пробковое дерево было просто не в состоянии. А если сейчас Липа не осилит, у нее ручонки вон какие тоненькие, и я не одолею? С бутылкой домой бежать, слезно умолять отца о помощи? Опять вдоволь наслушаться его скабрезных шуточек? Эх, права оказалась Липа – кухонным ножом надо было ковырять!

Но Олимпиада неожиданно пошла другим путем. Она зажала бутылку между колен, а двумя руками дернула нож-штопор. Чпок! И пробка освободила дорогу рислингу. Девушка даже не запыхалась и не раскраснелась.

– Ну ты даешь, – поразился ее ловкости я.

– Не первый год на свете живу, – пояснила Липа. – Надумал про неудачное или некачественное немецкое изделие? Вспомнил что-нибудь такое, что не красит германских мастеров?

– Да что-то нет…

– Вот и не старайся. Нет у немцев таких вещей.

И тут меня озарило.

– А чешское пиво! Оно же во всем мире славится!

– Вот сами чехи его и славят. Я знаю, о чем говорю: ребята привозили и оттуда, и оттуда. Как не чванятся чехи, а немецкое все равно лучше.

– Мы с ними воевали!

– А с кем русские не воевали? В 1812 году с французами, в Крымскую с англичанами, с турками вообще без счета, после Гражданской войны связались с поляками, и отдали им здоровенные куски Белоруссии и Украины, с финнами чуть не два года бились, японскую Квантунскую армию в 45-ом разгромили. Потом дважды, в Корее и во Вьетнаме, неофициально повоевали с американцами, затем намылили холку китайцам на Даманском полуострове.

– Великая Отечественная Война была для нашего народа самой страшной! Мой прадедушка под Сталинградом погиб!

– А мой в июле сорок первого неизвестно где.

– Да немцы вообще не воевали! Их всех в Сибирь выслали!

– А моего не успели. Он в паспорте себе две буквы дописал и ушел на фронт добровольцем Энгельсовым. В той неразберихе национальность и имя просто после опроса записывали, так он из Иоганна стал русским по имени Иван. Так похоронка и пришла, на Ивана Арнольдовича Энгельсова. За отчество взыска не было – тогда Арнольдов и в Германии, и в СССР немало было. Да, воевали, но не с немцами, а с фашистами, и все это качества германских изделий нисколько не умаляет.

– Ну, извини…

– Да не за что. Наливай, а то прокиснет.

И мы налили и выпили. Липу пробило на хавчик, как она выразилась, и байкерша стала усиленно есть колбасу, периодически добавляя сыра и дольки мандарина. Я скромно заедал рислинг яблоком. И то ли от славного вкуса немецкого напитка, то ли из-за того, что терять мне было уже нечего – все равно сейчас домой проводят, куда-то ушла моя обычная скованность, застенчивость, заторможенность, боязливость, и я начал образно рассказывать о прожитой мной короткой, но трудной жизни, богато усыпая эти истории своими незатейливыми и глупыми шуточками.

Ничуть не смущаясь, я нахально начал аж с детского сада, с истории о том, как меня изловчилась отлупить при дележке куклы злая девочка по имени Маша. Сначала Олимпиада насторожилась и слушала меня, наморщив курносый носик. На историю о том, как у меня украли портфель еще в первом классе, она в первый раз улыбнулась, а слушая рассказ про то, как в четвертом учительница за нерадивость и глупость пыталась выбросить мерзкого троечника из окна, рассмеялась. Самое главное, что я ничего не выдумывал, все это было, вот только тогда это были главные трагедии всей моей короткой жизни, а сейчас это стало сюжетами для коротких юмористических рассказов.

Вдруг, как-то совсем не ко времени взялся звонить мой телефон. Я, не вглядываясь, звонок сбросил и его выключил. Сейчас меня отсюда вышибут, вот и наговоримся вволю. Новелла о выпускном вечере, где я впервые в жизни познал вкус шампанского, а после громко икал на весь парк, куда мы отправились гулять после бала, пугая этим необычным звуком запоздавших прохожих, заставила Липу бросить есть и пить, а самое главное, начать смеяться в голос довольно-таки громко. Периодически она только клала в рот дольки мандарина.

А уж когда меня охватил кураж от такого невиданного успеха, и я залихватски загнул историю о своей бесславной попытке поступить в педагогический, ее охватил такой хохот, что недопережеванные остатки мандарина полетели мне в лицо. Тут уж мы захохотали вдвоем и побежали меня умывать.

Просмеявшись и выдав мне чистое полотенце, Липа высоко оценила эти мои воспоминания:

– Ну ты и горазд рассказывать! Прямо какой-то мастер художественного слова.

– Да где уж там мне, – скептически отнесся к этой явно предвзятой оценке я, – мои истории обычны и неинтересны. А вот есть парни, живущие яркой жизнью, постоянно попадающие в неожиданные ситуации и с честью выходящие из них победителями.

– Во-во, – подтвердила мои словаОлимпиада, – обязательно есть, как не быть. Я с одним таким встречалась, когда училась в Политехе. Он был турист-экстремал, да и сейчас, поди, им остался. Постарше меня года на три, высоченный красавец, косая сажень в плечах, чем он только не занимался!

Сплавлялся на легкой лодчонке по бурным горным рекам, мужественно прыгая через пороги, бродил по сибирским лесам без карты и компаса, штурмовал высочайшие горы вместе с альпинистами и отнюдь не по обкатанным туристским тропам, словом орел и герой! В реках тонул, по тайге пять дней не жравши бродил, с карнизов в горах срывался, чудом спасался от лавин, как-то в ледяной пещере трое суток отсиживался и ждал, пока спасатели откопают.

Я и сама девушка рисковая, вот на него и повелась. Думала: эх, сейчас он мне такого нарассказывает, что я потом за ним, в очередной квест, как собака побегу! Разукрашу свою сверхтусклую житуху опаснейшими приключениями! И отдамся такому парню где угодно!

– И что? – заинтересованно спросил я.

– А и ничего. За двенадцать дней так от него заскучала, что и не знала, как из этого общения выпутаться.

– А почему? – поинтересовался я.

– А по кочану! Надоел он мне хуже горькой редьки.

– А как же приключения? Рассказы о них?

– Приключения были, а рассказов-то, по сути дела и не было. Были тоскливо-сухие отчеты о турпоездках. Выехали отсюда тогда-то, доехали к месту начала старта тогда-то, прибыли на место без опоздания. Нетерпеливо спрашиваю:

– А как это все было? – и получаю достойный ответ: обычно. Или: в рамках. Ну а что у вас было интересного? Утонул в реке рюкзак, а в нем подробная хронология путешествия. Ночью вырвало ветром одну из опор палатки. Видели бурого медведя. И что? Крупный. Прошел мимо. В медпункте поселка Томилино оставили заболевшего товарища. И чем же он заболел? Не знаю, я не врач, могу перечислить симптомы.

А девушки с вами путешествуют? Разумеется. И что с ними случалось интересного, как они себя проявляют в трудностях и опасностях? Хорошие товарищи. Работящи и не трусливы. И все? А что еще? Я, конечно, понимаю, что настоящий мужчина должен быть решителен и немногословен, нам эту мысль книги и фильмы внушают сколько себя помню, но общаться с таким человеком просто невозможно!

Любая из незамысловатых историй, рассказанная тобой, с лихвой перекрывает все дни прослушивания его занудных отчетов. И когда поняла, что еще чуть-чуть и шизану, выломав на прощанье себе зевотой челюсть, я от него убежала.

Он целую неделю звонил каждый час с 10.00 до 22.00. Я не выдержала и сменила номер. Тогда стал ловить меня возле подъезда и в Политехе. Я много раз просила, чтобы он оставил меня в покое – Сергей не слушал. Кроме того, он донял мою мать, и она тоже стала меня долбить ежедневно: зря ты Сережу отталкиваешь, он хороший парень, непьющий, некурящий, детей любит, из очень зажиточной семьи, отличник, кружковец, скоро станет великолепным и высокооплачиваемым специалистом, теплое местечко уже его ждет.

Да пропади он пропадом! Я от постоянной жизни с этим положительным красавцем-занудой через неделю повешусь! И тут меня отыскали на проверке прямо в Политехе, следом подошел Вольдемар, и я с чувством глубочайшего облегчения упорхнула на учебу в Москву. Вернулась, а этот руссо туристо, облико морале, тут как тут, уже с обручальным колечком поджидает.

Мать опять за свое: стерпится – слюбится, замечательный человек, тебя просто обожает, гулять с другими женщинами не станет, с ребенком не бросит, как меня твой отец, любить до гроба будет. Ага, любовь до гроба, дураки оба! Вижу, нужно на что-то необычное решаться.

Попробовала его попугать братьями-байкерами. Вежливо улыбнулся: у меня дядя полковник полиции, всех пересажаем. Пошла дальше думать. Наконец решилась: семи смертям не бывать, а одной не миновать! Меня не посадят – Бобёр отмажет.

Позвонила ему: приходи. Серж прилетел обрадованный, со здоровенным букетом цветов – я с той поры цветы и не люблю, целоваться было полез. Вежливо отстранила, посадила на заднее сиденье байка у себя за спиной, и мы отъехали до ближайшей рощицы. Там слезли, и я чуть-чуть руки поразмяла…

– А ноги? – от общей дури спросил я.

– Не, ну что ж я зверь что ли? Человек меня любит, а я его оттопчу? Как-то уж совсем похабно получится. Ну, значит, он весело улыбается, думает: наконец-то привалило, не выдержала девка, сдалась, сейчас целоваться будем, уже начал мне заливать, как он легко может для наших свиданий пока квартирку снять, а как поженимся, его родители сразу нам свое жилье купят, а я ему на это говорю:

Оставь меня в покое, или мне придется решать вопрос кардинально. Сегодня просто изобью, в другой раз покалечу, опять не уймешься –просто убью.

Серж в ответ только усмехнулся. Здоровенный – страсть! И ласково отвечает:

– Ты, главное, милая, не ушибись при этом.

Ох я его и била! Можно сказать – отвела душу. Старалась, чтобы следов побоев видно не было, нас и этому учили. Потом сказала ему, стонущему на земле:

– Пойми, я не шучу. Второй раз – покалечу, возможно даже кастрирую. И еще на прощанье сообщила:

– Я не ушиблась!

– И что?

– С первого раза отстал, понятливым оказался.

Я в недоумении покрутил головой.

– Как же ты его одолела? Сама говоришь, здоровенный как шкаф, косая сажень в плечах, да и сильней тебя, наверное, гораздо.

– И что? Все это в реальной схватке значения не имеет. Тут важна не сила, а выучка, выработанные навыки. Сильней, слабей, это играет какую-то роль только в поединке между равными по умению бойцами. И то, пожалуй, более важна скорость реакций.

– А что же этот Сергей, драться вообще не умел?

– Еще как умел. Его с детства карате обучали. Какой-то пояс имел, районные соревнования пару раз выигрывал.

– И что? Он из-за любви не сопротивлялся что ли? – не понял я. – Он с детства занимался, стальные кулаки и ладони, наверняка уже себе набил, ногой любую дверь мог вышибить, и уступил хрупкой девчонке, которая всего лишь походила на краткосрочные курсы? Почему?

– Он усиленно пытался сопротивляться, только в этот раз он связался не с таким же, как он сам любителем, а с истинным, специально обученным бойцом, и обученным не обычным тренером в платной секции, самим ни черта ничего не умеющим, а лучшими профессионалами своего дела, умеющими не только побить, а и убить или покалечить, знающими запретные для простых людей приемы, тайные болевые удары, умеющими безошибочно определять жизненно важные точки на теле человека. Так как нас, не учат ни десантников, ни спецназовцев. Так учат только супербойцов, которых на всю нашу необъятную страну от силы человек пятьдесят.

– Но толково обучиться просто не хватит времени!

– Конечно не хватит. Поэтому с нами перед началом занятий обязательно работал гипнотизер-экстрасенс, намертво внушая и записывая нам на подкорку необходимые знания и умения, а тренер уже только ставил удар.

– Но ведь в этом деле, для поддержания нужных умений и навыков, очень важны постоянные, по несколько часов в день тренировки. Постоянное оживление памяти тела, накачивание нужных мышц.

– Молодец, кое в чем разбираешься. Только для нас после такого обучения все это становится неважным. Мне сейчас хватает ежедневной получасовой зарядки в любое время дня и ночи, и часового аутотренинга раз в неделю.

– А если мужик со всей своей силищей кулаком тебе в лоб даст, что тогда будет?

– Да ничего, – пожала плечами Липа, – увернусь и все дела. Скорость реакции нам же тоже усиливали по особой методике.

– А он еще раз!

– Вот пока он мимо меня кулачиной машет и разворачивается для повторной попытки, я уже пять раз его успею ударить по болевым и жизненно важным точкам. И после этого соперник, какой бы он не был там пояс, уже не боец.

– Как у тебя все просто получается…

– Только для этого надо было два месяца обучаться. И неоднократно испытывать себя в реальных, а не тренировочных боях. Я говорю о том, что знаю не понаслышке, а приобретя уже немалый опыт.

– Ну ты прямо чудеса какие-то рассказываешь! – поразился я.

– Привыкай. Ты теперь тоже состоишь на сказочной службе, полной разнообразных чудес, а это тебе не в нудном офисе штаны протирать. Пошли опять на кухню, там расскажешь еще чего-нибудь. Только не очень смешное – я хоть отдышусь, выпью наконец-то побольше вина и поем по-человечески. И ты не обижайся на мои первоначальные наезды, я с похмелья неласкова и отличаюсь редкостным ехидством. Любого задолбать готова.

Мы вернулись, и Липа принялась спокойно кушать. Я, не спеша отхлебывая винцо, уже спокойно рассказывал о родителях, сестре, своем знакомстве с Палычем. Наконец Олимпиада наелась, и откинулась спиной на спинку дивана. Немножко посидела, послушала, а потом сказала:

– Интересный ты человек. Мыслишь вообще как-то нестандартно. Шутки не вычитал где-то, не взял чужие, а придумываешь на ходу, не переделываешь заезженные анекдоты. Твои оценки окружающего нешаблонны, оригинальны. У меня этого нет. Просто не дано.

– Как это нет! Кто это из девушек идет в байкеры, причем в сами братья-байкеры, а не в жопогрейки какие-нибудь! А твоя шутка про обуреваемую страстью вообще великолепна!

– Все это иллюзорно. Шутка эта у нас дежурная, про тех, кто мамку или жабу от нефиг делать в кусты поволок. К байкерам меня привели школьные подружки просто посмотреть. Я посмотрела, посмотрела, да и прикипела душой. Обычные дела. Все мое отличие от других девок только в том, что им лишь бы новыми нарядами обзавестись, да покрасоваться, а меня к технике тянет – вечно на длительных стоянках вместе с мужиками в их байках ковыряюсь, помогаю чинить. Обычное дело, ничего особенного. А вот ты, это совсем другое дело. Если ты и мутант, то какой-то невиданно удачный.

– Что-то я не слыхал про удачных мутантов. Обычно это какие-то страшные уродцы, куда там мне до них.

– Это ты немного не в курсе. С развитием кибернетики ученые смогли высчитать, сколько бы времени ушло на эволюцию живых существ в рамках теории Дарвина. Оказалось, что для сегодняшнего положения дел, природе нужно было бы потратить на такое развитие живых организмов в сотни, а то и в тысячи раз больше лет, чем ушло на самом деле. Тогда и была выдвинута теория, что на самом деле процесс идет несколько иначе.

– И как же? – заинтересовался я.

– Процесс ускоряют рывки, вызванные генетическими изменениями. Колебнулся генотип, и сразу появился нужный для выживания вида экземпляр. Сразу, а не выползал потихоньку десятками тысяч лет. Он выжил, невзирая на изменяющиеся погодные условия. Выжил и дал многочисленное потомство, еще лучше приспособленное к новому климату. А его не мутировавшие соплеменники передохли. Вот и ты, похоже, из таких суперполезных мутантов.

– Да что же во мне хорошего? – поразился я. – Без очков не вижу толком ничего, не силен, не вынослив, память плохая, сутулый и слишком худой. Я уж скорей вредный выродок, чем полезный мутант.

– Времена меняются, – философски заметила Олимпиада. – То, что было явным недостатком еще пятьдесят лет назад, нынче таковым не является. Плохо видишь вдаль? А куда тебе больно-то глядеть из городской квартиры? Или сидя часами на службе в какой-нибудь конторе? На компьютере или в телефоне все, что нужно высмотришь.

Не силен? А на что тебе в 21 веке недюжинная сила? Чего ворочать собрался? Автопогрузчики, вперед! Да и роботы уже на подходе. Экзоскелеты вовсю испытывают военные. То же самое и с выносливостью. Нечего бежать дольше и быстрее лошади, машина куда надо махом довезет. Плохая память? А на что тебе хорошая? Заглянул в Интернет прямо через свой айфон, да и вызнал все, что нужно.

Худой? Население всех прилично живущих стран борется с лишним весом. Ты, считай, уже победил. Сутулый? А почему это нехорошо? Ты ведь, по сути дела, одна из первых ласточек нового времени, и откуда мы знаем, что человечеству понадобится в скором времени. Скорее всего позарез понадобится именно добрый юмор, а не злая сатира, умение посмеяться над собственными неудачами и не упасть духом, а не замазывать других дерьмом. И может быть эта полезнейшая необходимость как-то коррелированна именно с сутулостью? Ну что? Убедила?

Я растерянно пожал плечами.

– Как ты говоришь: врешь, конечно, но до чего слушать приятно!

Мы рассмеялись теперь уже вдвоем.

– А вот ты мне еще скажи, – поинтересовалась Липа, – как думаешь, можно ли бороться с любовью? Ну, предположим, чтобы прекратить унижаться, или хотя бы приструнить это чувство для собственной пользы?

Я немного подумал.

– Мне трудно ответить на такой вопрос. Дело в том, что я еще и не влюблялся толком ни разу. Бывает понравится какая-нибудь девушка, радуешься, когда ее увидишь, а через некоторое время это чувство проходит, рассеивается, как утренний туман. Мне кажется, что настоящая любовь совсем другая. Она охватывает всю душу, распространяясь, как пожар по степи. От нее невозможно спрятаться, ей немыслимо противостоять. Ты уже не ищешь здесь никаких выгод, не ждешь от суженой особой ловкости в постели, великолепного образования или богатого приданого.

Главное, это то, чтобы она всегда была рядом, а ты мог ее защитить, накормить, укрыть от жизненной непогоды, помочь. Хочешь общих детишек, отлично понимая, что будешь их любить так же, как любишь ее, единственную и желанную.

– И где ты все это вычитал? – спросила каким-то напряженным голосом Липа, отведя глаза в сторону.

– Да нигде. Я вообще на эту тему никогда ничего не читаю. Это должно быть только мое, а не чье-то чужое. Ну что, я пошел? Надоел, поди, тоже, как и другие, хуже горькой редьки.

– Сядь рядом! – грозно прорычала Олимпиада. – Уйдет он, понимаешь ли! Я те уйду!

Я безропотно пересел, не понимая, с чего это она так обозлилась. Ведь так хорошо беседовали о мутантах, дарвинизме, моих положительных для будущего данных. Пересел, и сразу утонул в ее взгляде, безвозвратно погрузился в глубину света, исходящего из ее зеленых глаз…

Потом она меня обняла, и мы стали целоваться. Потом зачем-то прилегли, видимо так нам было удобнее… Это длилось, длилось и длилось… Я потерял счет времени и совершенно не осознавал, что делаю… Безумство наших языков и нежность ее губ захватили меня без остатка, выпили всю мою душу до дна… Вдруг Липа меня оттолкнула и присела, одергивая слишком высоко задравшийся подол халатика. Она тяжело дышала и ее лицо раскраснелось.

– Что-то ты чересчур увлекся, любитель души, – криво усмехнулась девушка.

– Да я просто неловок…, – повинился я.

– Да ловок, ох как ловок! Чертовски ловок. Но горячиться не будем, я-то ведь и в самом деле неловка. Надо привыкнуть друг к другу, а там видно будет. И ведь каков подлец! Раззадорил невинную девушку сомнительными разговорами, перед этим опоив для верности вином, а потом чуть было не ушел!

– Да ведь ты сказала…

– Мало ли чего я с перепою скажу! А ты не верь, настаивай, добивайся, не вешай уши! И больше не приставай, не мани, не вводи в грех! – и она вдруг нежно погладила меня по животу.

Этого я уже не выдержал, сгреб ее в свои объятия, и опять начал целовать. Ее губы набухли, стали как-то особенно податливы, она начала выгибаться всем телом, прижимаясь ко мне то тазом, то грудью, и принялась негромко постанывать. И это длилось, длилось, и длилось…

В этот раз Липа отстранилась с большим трудом, и не выпуская меня из объятий, ласково прошептала:

– Хватит, милый… ну нельзя же так, в первый же день…

Теперь уже зарычал я:

– А какой же нужен! Двадцать первый, что ли?! Это невыносимо! Сейчас уйду к чертовой матери!

– Не злись, не злись, желанный, я сама еле терплю…

– Хватит терпеть! Сейчас уйду к шлюхам!

– Что ты, что ты, родной, я же не отказываюсь… только ты помягче, понежней…, – и мы опять сплелись в единое целое…

Я торопливо расстегивал неумелыми пальцами ее халатик, а она стягивала с меня рубашку…, и это опять длилось, длилось и длилось… Когда я целовал оставленный на тщательно выбритом лобке небольшой треугольник волос, Липа простонала:

– Еще…, еще… желанный…, завтра делай со мной что хочешь…, – ее дыхание стало прерывистым, – а сегодня перетерпи…

Я хотел только кивнуть, а в результате опустив голову, занялся совсем уж неожиданным делом еще ниже…

Девичьи стоны перешли в крики, потом в хрип, а я, не отрываясь от этого занятия, сорвал с себя остатки одежды. Моя голова плыла, в ушах звенело и остановиться было невозможно…

Потом Липа обеими руками рванула меня вверх, я запрыгнул на нее и вошел в желанное. Сначала было трудновато, но потом что-то подалось, девушка охнула и впилась мне в спину ногтями. Потом она как-то ослабла, а я продолжал и продолжал… Это длилось совсем недолго, и хоть я и так уже был на грани, вспышка озарила меня как-то совсем внезапно, и я тоже застонал…

Полежали, раздышались.

– Тебе было хорошо со мной? – негромко спросила Липа, отвернув от меня рыженькую головку, а я в ответ поцеловал ее в шейку. Говорить я пока не мог.

– Теперь, наверное, сразу бросишь? Я же падшая и непорядочная…, не смогла утерпеть в первый же день…

Я запечатал ей губы длительным поцелуем.

– Ты можешь на мне и не жениться, я с тобой так жить буду…

– Завтра же женюсь! – прорезался мой голос.

– Завтра выходной, моя радость, в понедельник подадим заявление, – щебетала Липа. – Но если сомневаешься, тогда не надо!

– Надо! Еще как надо! – уверенно заявил я, но потом меня охватили смутные подозрения. –А может ты сама сомневаешься? С кем-нибудь из красавцев-байкеров замутить хочешь? Теперь-то ведь тебе все можно!

Липа тихонько и ласково хлопнула меня по губам, а потом строго сказала:

– Не говори так никогда! Ты у меня всегда будешь единственным, мой любимый. Как раз я за тебя бояться должна – вдруг затащит в мягкую постель шалашовка какая-нибудь.

– Да кому я нужен!

– Да не скажи! Был бы ты одинокий, никому бы и не понадобился. Зато эти гадюки прямо сердцем чуют, что мужик женщиной обзавелся, и вечно норовят счастливую пару разбить. Если с кем из них по пьянке обмишуришься, мне нипочем не рассказывай – не прощу! Что ж такое, ну прямо убить готова!

Глазенки Липы нехорошо прищурились, кулачки сжались.

– Тихо, тихо, Искра, – унимал я свою ревнюшку-огневушку, нежно поглаживая ее по спине, – мне-то уж точно после тебя никто и никогда нужен не будет.

На том и порешили.

Липа убежала мыться, а у меня в голове медленно бродили какие-то неясные мысли. Иногда какая-нибудь из них вдруг вскрикивала радостным голоском:

– Свершилось! Я нашел свое счастье! На все остальное наплевать! – но более здравые говорили:

– Я же ничего не умею. Научиться не смогу. Вчерашний переход был случайностью и больше не повторится. За сегодняшний вечер Липа остынет, за завтрашний день я ей страшно надоем, и ни в какой ЗАГС она со мной не пойдет. Ну и в конце концов вытолкает за дверь. Я буду ее донимать, она станет меня бить, потом калечить, и в конце концов убьет. Ну и наплевать! Я все равно теперь без нее жить не смогу!

Тут вернулась Липушка, и пока она дошла до дивана, я любовался красотой ее стройного тела, формой торчащих вперед грудок, черненькими волосиками внизу живота… стоп, стоп, стоп! А почему они черненькие, ведь на голове-то рыженькие? И я не нашел ничего лучшего, чем спросить:

– Липа, а почему у тебя волосы на лобке черные? На голове-то ведь рыжие!

Липа дошла, почему-то присела не возле меня, а на табуретку, и закинула ногу на ногу. Тяжело вздохнув, она произнесла:

– Зря я бросила курить…Что, так страшно, да?

Я удивился и как-то смутился. Опять чего-то не то ляпнул! Черт меня за язык тянул!

– Да чего ж тут страшного? Волосы как волосы…

Липа опять вздохнула.

– И водки у нас нет… Я всегда знала, что так и будет… Ни в какой ЗАГС, конечно, ты меня теперь не поведешь… Как увидишь, так сразу всему и конец…

Ее глаза увлажнились, она смахнула слезинку.

Что увижу? Я ничего не вижу! И тут ужасная догадка пронзила меня насквозь! Липа больна какой-то страшной, неизлечимой, может быть особо заразной болезнью! Я вскочил, обхватил ее руками за плечи, прижался, стал торопливо целовать в милую головушку, и бессвязно говорить:

– Липушка! Мы тебя вылечим! Я за это жизнь положу! Обе почки продам! Я всегда буду рядом!

Липа обхватила меня за бедра, прижалась лицом к моему животу, и разрыдалась. Я тоже не выдержал, и расплакался. Вот так, дружно рыдая в два голоса, мы упали на диван, и опять сплелись воедино…

Когда все закончилось во второй раз, а продлилось это дольше, гораздо дольше чем в первый, любимая с каким-то придыханием спросила:

– А ты что, решил, что я больна?

– Да ну да, – сказал я, – но я буду лечить. А то, что ты заразна, ну и что? Вместе будем болеть!

Липа еще больше прижалась, и каким-то прерывистым голосом спросила:

– Ты… даже… готов… сам заразиться?

– А чего такого? – недоуменно спросил я, – так на моем месте поступил бы любой.

– Любой ускачет с трубой! – зашипела Олимпиада.

Ее головка приподнялась с моего плеча, и она, порывисто отстранившись, попыталась было вскочить, но я держал ее хоть и ласково, но крепко. Держал и приговаривал:

– Тише, Искрушка, тише…, не нужно беситься, мы всегда будем вместе, а все остальное пустяки…

Липа еще пару раз дернулась, потом утихла и стала негромко говорить:

– Похоже ты меня на самом деле любишь. Какой-нибудь другой от такой мысли не то что убежал, он бы унесся с трусливым воем. Стакана воды не подал бы на прощанье! Таких любящих мужчин, как ты, возле меня не было ни разу.

– Почему ты так решила? – не поверил ее словам я, – Сергей вон тоже любил, он бы подал.

– Нищему мелочь, – рявкнула Олимпиада, – да еще кучу бы денег храму пожертвовал, благодаря Господа, что не заразился, а заодно еще и за то, что больную девку замуж не взял, не навязал себе эту обузу на шею! Кого он там любил: разумную скромную девушку, отличницу в учебе, старосту студенческого научного кружка? Или примерную домохозяйку, у которой все в доме будет сиять невиданной чистотой и уютом? А может нищую девицу-бесприданницу, которая должна просто побежать за него замуж, вовсю плача от радости, что на нее польстился такой царевич-королевич, как он? И остаток жизни лелеять его и холить, ублажать и баюкать на ночь, мыть его прекрасные ноженьки и воду пить, и вообще всячески пресмыкаться перед Его Королевским Величеством?

Я почему-то вспомнил забитую грязной посудой мойку и посмотрел в ту сторону. Опять же всплыла в памяти фраза про неубранную постель в спальне.

– А это, – сразу поняла примерная домохозяйка, – да у меня такая фигня чуть не ежедневно. Как устану или перепью, так и забиваю на всю эту музыку. Конечно, пьянкой, так как вчера, я увлекаюсь крайне редко, а вот устаю частенько.

– А с чего же он решил, – удивился я, – что у тебя чистота и порядок? Или ты к его приходу тут всегда невиданный марафет наводила?

У меня от этой мысли стало как-то по-особенному нехорошо и гадко на душе. Перед ним, значит, надо было отлакировать обстановку, а такого как я, в любой свинарник приглашать можно…

– Да он тут и не был ни разу, я эту квартиру совсем недавно купила. Это ему про меня моя маменька напела, желая заполучить выгодного зятя.

– Ах вот оно что, – успокоился я.

– А увидев, что вместо белого лебедя он получит изгаженного утенка, да еще не дай Бог заразного, отчалил бы немедленно. Да и не любил он меня ни капли. Его скорее всего возбуждала мысль покорить и подчинить себе непокорную девицу. Ту, что посмела ему, самому ЕМУ! – умнице, богачу и красавцу, отказать в физической близости, и отказалась сходу упасть с ним в постель. Задача была поставлена, эту вершину во что бы то ни стало надо было преодолеть, а Упорство, как говорят американцы, это было его вторым именем, и он решительно взялся за дело.

Любит ее мужчина или не любит, женщина сердцем чует, и я чуяла – не любит. Нравлюсь? Это да. Он меня хочет заполучить в свою постель? Разумеется. А любви нет. Меня в этом не обманешь. Нет какого-то особого блеска в глазах, легкого смущения, некоторой робости. Отсутствует желание невзначай прикоснуться ко мне, скрытно полюбоваться мною. Я уходила, он не провожал меня взглядом, не стремился задержать, хоть как-то остановить. Тут же разворачивался и уходил, никогда не оглядываясь. Не вспыхивал радостью при новой встрече, никогда не звонил, истосковавшись, пока все у нас было нормально. Человек просто работал над поставленной задачей и больше ничего.

– Может быть ты ошибаешься? – недоверчиво спросил я. – Ведь чужая душа потемки. Вдруг он просто такой мужественной экстремал и не привык проявлять свои чувства?

– Да и я бы усомнилась! – воскликнула Липа, – если бы он, оклемавшись после побоев, хотя бы позвонил! А уж если бы рискнул и пришел, так может быть и дрогнуло бы неопытное девичье сердечко, и стало бы наплевать, интересно ли он рассказывает или просто излагает сухую выжимку из фактов, да и пошла бы за него замуж. А не было ни-че-го. Вершина была признана непокоряемой, трудности непреодолимыми. И Серж навсегда исчез из моей жизни. И это любовь?

– Ладно, не любовь, – согласился я. – А все-таки, что же тебя так смутило в моем вопросе о цвете волос? Ведь это совершенно неважно. Да почти все девушки красятся в какие-нибудь цвета. Сегодня они брюнетки, завтра блондинки, послезавтра шатенки. А то изменят цвет на что-то уж совсем несусветное: фиолетовые, зеленые, а есть и вовсе серо-буро-малиновые. Ты-то почему вдруг стала ждать каких-то невиданных санкций с моей стороны?

– А если вдруг, – как-то нетипично робко для нее начала девушка, – я покрасила волосы не на голове, а там, – тут она показала глазами вниз, – что мне за это будет?

– Да ничего, – удивленно ответил я, – мне-то какая разница? Крась где хочешь и в какой хочешь цвет, я возражать не стану.

– Только у меня и фигура-то как-то не очень, – совсем уж понуро сказала Липа.

– А мне ужасно нравится, – без тени глупых колебаний заявил я. – Для меня – то, что надо!

– Фу-у-ф, слава Богу, – облегченно вздохнула Липа. – А то подружки все уши мне пропели: ты не такая, как надо, ты не фотомодель, на тебя никто не польстится, а если каким-то чудом и польстится, то увидев тебя голую, сразу же к чему-нибудь придерется, и уйдет. А теперь меня их мнение вовсе не интересует: ты видел, тебя все устраивает, а на них мне наплевать.

– Так ты что, для этого и волосы на лобке красишь? – честно пытался разобраться я. – Чтобы твоему первому мужчине было к чему придраться?

Суженая от души расхохоталась.

– Да ничего я не крашу, у меня все естественное, свое. Так у шатенок бывает, это вариант нормы. Это я так просто, из общего балагурства зарядила.

– Какая ты вся неожиданная, – поразился я, – то ты все очень логично по полочкам расставишь, проанализируешь, то вспыхнешь как порох, полыхнешь, как огонь, зальешь необузданными эмоциям.

– Это у меня давно, – задумчиво проговорила Липа. – Во мне будто живут два человека – рассудительный мужчина-логик, с выраженным абстрактным мышлением, победитель двух математических и одной физической олимпиады, человек без особых усилий обошедший на вступительных экзаменах в ВУЗ других абитуриентов и устроившийся на бюджетное место, получающий повышенную стипендию, староста научного кружка, и соседствующая с ним женщина-эмоционалка, которую легко может взбесить любая пустяковина, и эта дамочка спроста ума полезет в драку.

– Конечно, ты же супербоец.

– Да это у меня всю жизнь, – отмахнулась Липа. – Ладно, пошлепали мыться. Первая, разумеется, пойду я, рьяная феминистка, а когда уйдешь ты, полощись там подольше – диван надо будет протереть, да и прибраться немного. Ты жрать хочешь? Могу какие-нибудь макароны по-флотски исполнить, благо тушенки ты приволок вволю.

– Не надо, не возись, – отказался я, – колбаски вон пожую.

На том и порешили.

– И вот еще что, – добавила Липа, – я сейчас в относительно безопасном периоде, но сзавтрашнего дня начинаем усиленно предохраняться.

– Ты хочешь бороться против наших будущих детей? – ужаснулся я.

– Я хочу поскорее получить следующее офицерское звание, – отчеканила офицер ФСИКИА, – а не увязнуть в дородовом и послеродовом отпусках в самом начале своей блестящей карьеры. А потом еще минимум три года не позволять себе отвлечься от малюсенького горлопана.

– Ты карьеристка!

– И не скрываю! А ты эротоман и сексуальный гигант! И, следовательно, к оперативно-розыскной работе неспособен! Твое истинное призвание в этой жизни, отнюдь не розыск сказочных артефактов, а поиск богатеньких дамочек, согласных оплачивать услуги жиголо! То есть твои.

Это наша первая размолвка вызвала во мне смутные подозрения.

– Послушай, Липушка, – вкрадчиво поинтересовался я, – а откуда тебе известно, что я какой-то там сексуальный гигант? По-моему, у меня самые обычные мужские таланты и способности.

И тут же внезапно, в лоб!

– Кто тебе их показывал до меня?! – рявкнул я, обуреваемый неистовой ревностью. – Может быть эти демонстрации продолжаются и сейчас?!

Липа сдержанно похлопала в ладошки.

– Браво. Бис. В целом хорошо, но не хватает бьющего в лицо света, сгребания подозреваемого за грудки, и истошного крика в конце: ты кому Родину продал, гад?! Впрочем, ты же не следователь НКВД сталинской поры, допрашивающий очередного врага народа, и поэтому слово Родина тебе следует заменить на девичью честь, и в связи с тем, что я в данный момент голая, хватать за грудки, то есть груди, тоже не советую – я отнюдь не мазохистка, а это будет очень болезненно.

Я смущенно опустил глаза и прошептал:

– Извини…

– Извиняю. А чтобы рассеять свои глупые сомнения, когда отправишься мыться, обернись и полюбуйся на мой белый диванчик.

– А что? На нем от моего неразумного усердия кожа лопнула?– обеспокоился я. – Дорогая, ведь поди, вещь!

– Вещь не дешевая, – согласилась Олимпиада, – я теперь дерьма не покупаю.

– Немецкая?

– Да нет, – с сожалением призналась истинная арийка, – всего лишь итальянская… Но тоже очень прочная, и тебе эту кожу своим острым задом не пробить. Просто на белом особенно ярко будет заметна лужа моей красной крови. После распутных девок таких следов не остается. Да и после порядочных, но имеющих хотя бы какой-то предыдущий опыт, тоже.

– Ох, извини…, – но тут во мне опять взыграло ретивое. – А откуда же тогда эти познания?

– Мои подружки отнюдь не хранили девственность до 21 года, – сообщила Липа, – и ужасно любят поболтать на эту тему, поделиться своими впечатлениями от мужской доблести мужей и любовников между нами, девочками, так сказать. Отсюда я и знаю, что пока мужика на второй раз раскрутишь, с тебя семь потов сойдет, измаешься в ожидании. И совершенно не факт, что обязательно добьешься успеха.

Вспомнив свой первый и единственный до сегодняшнего дня опыт, я признался:

– Да я с другими тоже не особенно ловок, это с тобой меня будто какая-то волна накрывает и волочет за собой. Сразу все и вздыбливается…, – уже совсем тихо договорил я, чувствуя начало нового прилива.

– Ой, ну тебя к псам! – заверещала Липа, уносясь в ванную, – и так уже все болит! Опять мыться! – донеслось из-за полузакрытой двери.

Дальше все пошло по плану. Липа вымылась и, не укладываясь на диван, исполнила передо мной замедленный эротический танец в обнаженном виде, напевая очень подходящую мелодию. Мою попытку ее поцеловать, она безжалостно пресекла:

– Сказано завтра, значит завтра.

Я горестно вздохнул. На смену романтической одалиске явно пришел жесткий логик, известный победитель городских олимпиад, тоже угнездившийся в душе Олимпиады.

На прощанье моя любовь, охваченная приливом строгой логики, приказала:

– Диванчиком полюбуйся, такое не часто увидишь.

Я полюбовался – крови действительно было пролито немало, и ушлепал мыться. Когда я вернулся, в кухне уже был порядок, а одетая в джинсы и строгую блузку Липа не торопясь попивала кофеек.

– Сразу одевайся, – скомандовала она мне, – а то опять в какой-нибудь омут затянешь.

– Мне что, уже уходить? – горестно заныл я.

– Да. И я провожаю тебя до дому. На ночь сегодня ни за что не оставлю!

– Да рано же еще…, – неутомимо продолжал я свою деятельность по нарушению девических нравственных устоев.

– Молчи, эротоман! – рявкнула Потаповна.

– От эротоманки слышу! – огрызнулся я в ответ и начал одеваться.

Приодевшись, тоже присел употреблять кофе. Конечно, никаких кофемолок и турок для заваривания изысканного напитка у Липы и в заводе не было, но и растворимая арабика из фирменной банки очень и очень грела душу. Я поделился с любимой своими опасениями получить отставку и от нее, и на новой службе, ввиду иллюзорности своих способностей к переходам.

– Да все может быть, – нахмурилась Олимпиада и в раздражении стукнула кулачком по столу, – вопрос совершенно не изучен, никакого более – менее внятного объяснения, как происходят эти переходы, и почему у одних людей способности к ним есть, а у других они отсутствуют, тоже нет. Может быть сегодня получается, а завтра ни шиша. Никто ничего гарантировать не может!

– Значит, если способности утрачу, – горестно спросил я, не видя ее возражений насчет пункта о наших личных отношениях, – ты меня сразу проводишь?

– Это ты о чем? – не поняла Липа, – на вокзал, конечно провожу.

– Из своей жизни проводишь? – уточнил дрожащим голосом я.

– А, вон ты о чем, – разобралась Липа, и сурово закончила, – даже не надейся!

Но я все не верил своему счастью.

– А если, я, когда меня из ФСИКИА выпрут, буду зарабатывать мало, что ты будешь делать? Оповестишь: шапку в охапку, да и пошел вон?

– Да я одна за троих заработаю, – гордо задрала нос Олимпиада Потаповна, – тебя уж всегда прокормлю и одену!

– Выходит, я возле тебя мужчиной-инфантом проживать буду?

– Это как? Принцем, что ли, как их раньше в Португалии и Испании называли? – не сразу разобралась Липа. – Так я, вроде, не вдовствующая королева-мать.

– Да я не о том, – пояснил я, – так сейчас нахлебников зовут. Скажут – инфант, и вроде как позорным клеймом припечатали.

Суженая усмехнулась.

– Да будь ты хоть трижды инфернальным инфантилом, мне-то какая разница? Поженимся – и точка! А там проживем. Если вдруг оба из-за внезапно вспыхнувшей любви способности утратим, чем-нибудь другим займемся. Не боись, не пропадем!

Я, хоть и не знал ничего про инфернальных инфантилов (наверняка какие-нибудь нехорошие люди!), как-то приободрился, перестал бояться, и наш дальнейший разговор протекал более-менее спокойно.

– А вот объясни мне, Липусь, а какие у нашей службы дальнейшие перспективы? Ну, побродим мы по Сказочному Миру еще годок, много два, завернем в скатерть-самобранку меч-кладенец, набьем карманы молодильными яблоками, уведем прямо из стойла Сивку-Бурку, пособираем еще кое-что по мелочи, перетащим это все в наш мир, и ведь это финиш, закончились артефакты. А дальше-то нам чего делать? Бродить по Тридевятому Царству да тамошний фольклор записывать?

– Начнем с того, – менторским голосом начала Олимпиада, – что если вдруг встретишь на магических просторах Сивку-Бурку, он же Конек-Горбунок, за собой его не мани, а то он к хорошим людям привязывается, как собака, и потом от него не избавишься.

– А чего ж так? – поинтересовался я, – животинка вроде справная, а главное нужная, внешностью вот только не удался.

– Теряют тамошние существа у нас свои магические способности. Не могут ни слово молвить, ни проявить свои волшебные умения.

– Так вот оно что, – понял я, – то-то Кот-Баюн у нас помалкивал, а в Сказочном Мире вдруг разговорился и даже запел.

– Именно так, – подтвердила Липа, – и в конторе это поняли еще до меня. Тогда майор говорящую змею приволок, которая еще умела красной девицей оборачиваться. Чем уж он ее заманил, понятия не имею, да это и неважно. Любое существо из Сказочного Мира преодолевает барьер легко, особенно если его кто-нибудь уже открыл, вот она может просто из женского любопытства с ним и отправилась – думала походить в девичьем облике по улицам города 21 века, себя показать, да на автомобили с самолетами полюбоваться. Да не тут-то было! У нас она осталась так же умна, как и прежде, а вот способность в девушку превращаться и возможность говорить утратила. Пошипела, пошипела, да и пришлось ее назад уносить. Баюн разговаривать перестает, поэтому и Сивку-Бурку сюда вести бесполезно.

– А как же Палыч? Он и магический барьер сам преодолел, и поет хорошо у нас, и рассказывает интересно.

– Это ты его там не слышал. У нас он все это делает неплохо, но совершенно обычно. А там! Поет чарующим голосом, рассказывает так, что аж заслушаешься. Если бы он у нас так запел, давно бы уже в столице проживал и главенствовал во всех рейтингах певцов. А уж от женщин просто отбоя бы не было.

– Да к нему и сейчас разные дамы похаживают.

– Сейчас это всего лишь одинокие потрепанные дамочки, а при тех способностях дядя Вова сходу бы овладел сердцами миллионов женщин и девушек, и стал признанным секс-символом и кумиром, невзирая на свой немалый возраст.

– Волшебная сила искусства?

– Разумеется, – подтвердила Олимпиада. – Вот насчет открытия им барьера это ты верно подметил, но почему у него это получается, ни ему, ни нам неведомо. А вот насчет твоего явно ошибочного представления об ограниченности количества видов артефактов хочется поговорить особо. Много ли ты знаешь русских сказок?

– Да так, кое-какие фильмы-сказки глядел, кое-что читал. Иной раз мне такие мультики нравились. В общем, я насчет артефактов в основном в курсе, хотя может чего и упустил. И их же немного, всего-то штук пять…

Олимпиада отрицательно покачала рыжей головушкой.

– Десять? – попытался угадать я.

– Нет. Больше, гораздо больше.

– Неужели двадцать? – аж ахнул от удивления я.

– На порядок больше, в десятки раз.

– Где же их тамошние жители прячут? В пещерах каких-нибудь тайных?

– Да какие у них там пещеры, – отмахнулась Липа, – просто сказки начали появляться в русском народе задолго до прихода Рюрика на Русь, а массово записывать их начали только в конце 19 века. Наверняка прошло больше тысячи лет, а может быть и гораздо больше. Очень многие народные сказания к тому времени уже были давно и прочно позабыты. Да и делали это любители, охватывая своими опросами небольшие группы населения из разных волостей и уездов. Многие пласты информации опять были безнадежно утрачены.

А потом произошла Октябрьская Революция, пошло переустройство деревенского быта и культуры, и народу вообще стало не до сказок, дай бы Бог коллективизацию пережить. А там кованым колесом по самым исконным русским местам прошли фашистские орды, и сказкой было самому человеку уцелеть в бушующей круговерти Великой Отечественной Войны. И когда за дело планомерно принялись советские фольклористы, им в наследство достались лишь жалкие обрывки былого наследия.

– И что? – скептически спросил я, – что осталось, то и осталось. Нам-то какая разница?

– Остальному народу это может и без разницы, – согласилась Олимпиада, – а вот нас с тобой это касается напрямую. Воспоминание об этих сказках давным-давно утеряны, а упомянутые в них и давно забытые артефакты в Сказочном Мире остались, никуда не делись. Дядя Вова, как только ознакомился со скромным перечнем того, что мы собирались искать в самом начале, легко уместившимся на одной неполной страничке, сразу на это указал. Ты вот слышал когда-нибудь про говорящий горох? Немного помусолишь его во рту, и начинаешь предсказывать, что будет с тобой и окружающими тебя людьми сегодня, завтра и послезавтра?

– Да что-то не упомню…

– А про стрелу-ищейку? Назвал цель, выпустил ее из лука, и она нужного человека сама три дня ищет?

– И не слыхал! Но я же не фольклорист.

– Да и они не слышали.

– Мало ли чего старик выдумает, он же народный сказитель, то есть сказочник. Долго рассказывал людям быль и небыль, вот в седой головушке все и перепуталось.

– Вот и наши ученые так же подумали, а потом я добыла два артефакта. Шапка-Невидимка вроде бы соответствует нашим знаниям, а вот Волшебное Зеркальце ни в какие ворота не лезет!

– Как это? – удивился я.

– А вот так, – объяснила Липа, – известные нам варианты могут лишь показывать вместо старого лица молодое, или докладывать, кто на свете всех милее, всех румяней и белее. Так?

– Ну да…, – растерянно подтвердил я.

– А добытое нами показывает варианты возможных дорог к цели, места скопления вражеских войск и чужие штабные карты. Где про это пишут или рассказывают?

– Да нигде, – уже уверенно подытожил я. – Выходит, что на самом деле артефактов больше, чем вы думали?

– Гораздо больше. Палычу сразу поверили и составили с его слов новый перечень на нескольких листах, причем он сразу предупредил, что знает далеко не обо всех магических раритетах. После этого нам дали команду собирать все, что под руку попадется, не опираясь на прежние знания, а сами взялись подбирать в наш филиал дополнительных сотрудников. Испытали несколько тысяч человек, а в результате годен оказался один лишь ты, да и то был найден по наводке Птицы Гамаюн.

– Да это еще ни о чем не говорит! В открытый портал прошел…

– И то хлеб!

– … а сам может шиш чего сумею открыть!

– А ты попробуй, – ласково предложила Липа. – Чего зря судить и рядить, ты сегодня смелый.

И вдруг резко рявкнула:

– Открывай!

Я вздрогнул, и от испуга… открыл портал!

– Вот, можешь, когда хочешь, – удовлетворенно заметила моя суженая. – А то сопли тут развел – не смогу, не сумею. Раз, и готово! И не нужен тебе никто, чтобы портал открыть.

– И чего мне теперь, туда отправляться? – ужасаясь собственной лихости, спросил я.

– Да не стоит, – отпустила мою душу на покаяние Потаповна, – ты сегодня и так выжат как лимон…

– Я еще могу!

– А я уже больше не могу, – строго одернула меня Олимпиада. -Поэтому беги домой отдыхать, и больше меня сегодня не тревожь. И не вздумай названивать мне по телефону! Кстати, а кто тебе звонил, когда ты, не глядя, звонок сбросил? Может важное чего?

Ой, черт! А я про это и думать забыл! Торопливо ухватил телефон, включил. Опа-на! Три звонка от товарища майора, два от Палыча. Они меня явно искали, а вот зачем? Сообщить об увольнении? Неожиданно в Челябинске было найдено пятьдесят человек, свободно проходящих через барьер, и я оказался лишним? Поделился своими мыслями с Олимпиадой.

– Ты бы бросил нести всякую чушь и ерунду, – строго посоветовала она, – а позвонил Вольдемару Ивановичу да и узнал в чем дело.

– Может лучше завтра…, – затосковал я.

– Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, – назидательно изрекла Энгельс, подняв вверх указательный палец правой руки, – народная немецкая мудрость.

Н-да, в моей интерпретации это бы звучало так: никогда не откладывай на завтра то, что можешь вообще не делать, при этом показать мизинцем вниз и добавить – народная русская отсебятина.

– Опасаюсь я чего-то майора, – пришлось признаться мне любимой, – чуть чего-нибудь не то ляпнешь, враз на котлеты пустит.

– Такого-то нужного работника? – удивилась Липа, – не посмеет!

– Тогда на шницель…, – окончательно упал духом я.

– Ну, дяде Вове позвони, – изменила свое решение Олимпиада, – он человек добрый, и явно в курсе дела. Его-то ты не боишься? Он тебя, как Тузик грелку, не порвет.

– Да он никогда трубку не берет.

– Почему?

– Телефоном пользоваться не умеет.

– Разве так бывает? – поразилась Липа. – Ну ладно там СМС-ку передать, или войдя в Интернет через телефон, в Ютубе повертеться, может ему при его обомшелой средневековости и замысловато кажется, но уж одну-то кнопку суметь нажать, всегда этому выучиться можно.

– Я с ним два дня бился – бесполезно.

– Два дня? Да за два дня можно зайца обучить спички зажигать!

– Зайца может быть и можно, – не стал спорить я, – зайца учить не пробовал, а вот с дядей Володей не получилось.

– Так может он себе какой-нибудь навороченный ай-пад взял, вот и не справился? Не попал своими заскорузлыми пальцами куда надо?

– За телефоном мы с ним вместе ходили, и я выбрал самую стариковскую модель: большой, кнопочный, и кнопки здоровенные. Никакого выхода в интернет там просто нету. Все равно у Палыча ничего не получается.

– А как же он изловчился тебя аж два раза вызвонить? Кот-Баюн, что ли, тебя набирал?

– Полагаю, вместо Баюна Бобёр выступил, думая, что это я его номер игнорирую, а на звонок друга отвечу.

– Все может быть…, – задумчиво протянула Липа. – И что же теперь делать?

– Пойду зайду к нему.

– Вместе пойдем, – решила Липа. – Нельзя вас одних оставлять – враз чего-нибудь вдвоем отчубучите.

Мы еще чуть-чуть поболтали и пошли. А у подъезда нас уже ждали… Здоровенный парень в кожаной косухе поигрывал ключами от мотоцикла и что-то насвистывал. Чуть поодаль караулил два байка паренек пожиже. При виде меня здоровяк как-то нехорошо оживился и двинулся нам наперерез.

– Пошли отойдем, – как-то по-особенному весомо пригласил меня байкер, – поговорить надо.

У меня нехорошо похолодело в животе – сейчас он меня затопчет…

– Избить его хочешь? – недобро прищурилась Олимпиада.

– Не без этого, – подтвердил крепыш. – Разобраться бы нужно, кто в доме хозяин.

– Не смей поднимать на него руку! – приказала авторитетная байкерша.

– А что тут такого? – не понял ревнитель своей территории, которой он несомненно считал Липу. – Он парень, я парень, и нам надо разобраться кто есть кто.

– Дмитрий мой жених, без пяти минут муж, – сурово пояснила Потаповна, – а ты для меня нет никто, и звать тебя никак. Полезешь драться сейчас, или увижу на нем хоть малейшие следы побоев, расскажет он мне об этом или нет, я тебя убью. Чуть раньше, чуть позже, но обязательно убью. То, что ты боксер, тебе не поможет.

Боксер разинул было рот, чтобы развязать бесплодную дискуссию, но тут подлетел парень от байков.

– Бешеный, ты что? Это же Искра! Она никогда слов на ветер не бросает. Сказала убьет, значит убьет. А ты мне еще денег должен! Скорей погнали отсюда!

И он потянул его за руку. Рыча, негодуя и отплевываясь на ходу, Бешеный позволил себя увести – видимо аргумент оказался достаточно весомым. А мы пошли к дяде Володе.

Дверь у старика была распахнута, и из нее остро тянуло запахом алкоголя. Палыч спал, сидя за кухонным столом, усеянном объедками и пустыми бутылками из-под водки. Впрочем, один пузырь был почти полон. Не помер ли славный старик от излишеств нехороших? Я подошел и слегка потеребил его за плечо.

– Дмитрий Алексеевич! – внезапно поднял голову и торжественно совершенно трезвым голосом произнес дядя Володя, – хочешь ли ты обрести невиданную силу духа и недюжинную физическую мощь? –при этих словах он распрямился, как-то красиво подбоченился и обрел почти прежний горделивый вид.

Мое сердчишко радостно забилось! Наконец-то! Сейчас пришелец из Сказочного Мира взмахнет волшебной палочкой или проговорит таинственное заклинание, и я на коне! А то все эти байки насчет моих грядущих способностей уже умаяли. Я торопливо сказал:

– Конечно хочу!

– Протяни вперед руки, прищурь правый глаз, и скажи: я хочу стать могуч и непреодолим!

Я махом все исполнил и произнес:

– Я хочу стать могучим и непреодолимым!

– Размечтался, кривой! – ответил Палыч и расхохотался, наливая себе очередной кубок.

Мы с Липой только вздохнули: хоть Боян и пришелец, но раз его на такие глупые шутки потащило, видимо и пьян уже изрядно. После очередного приема изрядной дозы водки, старик как-то опять сник, сложил могучие плечи, начал время от времени ронять голову на грудь и говорить хоть и невнятно и с изрядными паузами, но интересно.

– Я ведь вру… Все вру… Испокон веков вру… Не семьдесят мне лет…, и не сто семьдесят… Я помню и Владимира Красно Солнышко…, и Рюрика…, – тут он встрепенулся, выпрямился, и горделиво, почти без запинок доложил: – Я видел даже царя Гороха! Пока жива русская сказка, пока стоит Китеж-Град, пока цветет Тридевятое Царство, я жил, живу и буду жить! – после этих слов он уронил седую, но курчавую и очень красивую голову на грудь и захрапел.

– Ну что, пошли? – спросила меня Липа.

– А Палыча перетаскивать не будем? – поинтересовался я.

– Да разве мы его, бугая этакого, осилим? Тут два здоровенных грузчика нужны. Сейчас немножко поспит, отдохнет, да и снова опорожнять свою братину возьмется. Мы лишние на этом древнерусском пиру.

Глава 5

У моего подъезда Липа меня поцеловала, и мы расстались. Уже вечерело, и я, отказавшись от ужина, завалился спать. А ночью ко мне опять заявился черт. Одет он был в черный лоснящийся смокинг, только почему-то с обрезанными до локтей рукавами. Это еще зачем? – лениво подумалось во сне мне. Потом сообразил: А-а-а, это чтоб грешники из рук не выскальзывали. Явно ненужной поварешкой черт в этот раз отягощен не был. Отбивая копытами чечетку, он снова запел:


– Ах, Дмитрий, ух Дмитрий,

Лексеич мой родной,

Ведь ты наша радость,

Ведь ты у нас герой.


Видя, что черт делает верные выводы из моих мыслей, я решил вступить с ним в прямой контакт.

– Хорош петь, рогатый, давай поговорим.

– Гутарь! – охотно согласился черт, закончив петь и оборвав свой степ.

– Это ты давай гутарь, чего это ты ко мне повадился во сне приходить? Душу хочешь захапать? За все сокровища мира не отдам!

Бес пренебрежительно отмахнулся толстенной волосатой лапой.

– На что мне твоя душа? О ней пусть поп заботится, пока ему мозги щелчками окончательно не вышибли.

– Ну, это, – растерялся я, – в ад утащить…

– Да у нас в Сказочном Мире никакого ада и нету! – утробно захохотал черт.

Потом деловито пояснил:

– Не отстроили еще. И ты нам совсем для другого нужен. Сослужи нам службу, есть у нас тут докука одна.

– Тебя как зовут? – спросил я, потому как называть собеседника чертом было как-то неудобно.

– Дурила.

– Ловок честной народ дурить?

– Да не, – отперся черт. – Это меня как-то надурили с лошадью да с зайцами. А тебя как прикажешь кликать: Дмитрий Алексеевич все-таки или и просто Дмитрий сойдет?

– Я по отчеству еще не привык, – отказался я от неожиданной чести. – Зови просто Дима. Ну, рассказывай про вашу докуку. Если ад строить, так я, вроде, и не строитель…

– Брось ты с этим адом морочиться, мы вообще на дне моря живем, – раздраженно прервал меня Дурила. – Заявился как-то к нам похожий на нас человечишка: чернявый, курчавый, смуглый, с бакенбардами, только без пятачка. Двести лет уж прошло, а как сейчас помню -Александром его звали. Втерся, понимаешь, в доверие, стишков каких-то про Лукоморье нарассказывал, все про наше житье-бытье вызнал – и был таков. Местные-то нас боятся, а этот душевно так расстелил! Я, мол, вас всегда уважал, а в церкви почти и не бываю! Нашим чертовкам этак задорно подмигивал и говорил заманивающе:

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Тьфу! А бесовки повелись, мои вилы ему подарили, да сдури и открыли нашу главную тайну: как нас донять можно!

– И как же? – поинтересовался я.

– Нипочем не скажу! Ишь, еще один выискался.

– И что, этот неизвестный Александр повадился вас донимать?

– Он-то нет, но заявился через пару месяцев какой-то краснорожий наглец, Балдой звать, видно Саней этим и подосланный, да и начал веревкой наше море баламутить! Донял нас необычайно, сорвал мешок золота, и был таков. Мы вздохнули было спокойно, а ровно через год Балда опять приперся и снова оброк стал требовать! И так уже без малого двести лет.

Пробовали мы его убивать, так он через пять минут оживает и опять гони ему оброк. Все способы убийства перепробовали: и резали, и рубили, и вешали, и топили, и огнем жгли – ничего его не берет! Тут один мелкий бес мысль подал: надо чтобы Балду кто-то из обычного мира убил или отвадил, и лучше всего, чтоб это был его создатель. Найди этого человека, и добейся, чтобы он своего Балду от нас отвел!

– Двести лет прошло, – задумчиво протянул я, – он уж, поди, помер давно…

– Это он у вас помер, да только видно и про него какие-то сказки русский народ слагает. Вроде, он от арапа произошел и убили его на дуэли из пистолета…

В моей слабой головенке наконец-то сложилось:

– Так это Пушкин! – ахнул я. -Александр Сергеевич! И это все правда!

– Может быть и правда, – согласился черт, – да только за двести лет возле этой правды столько сказок и всякого вранья, небось, навертели, что и не выгребешь. Такие у нас в Литературном Мире селятся, и нам к ним доступа нет.

– А у меня думаешь будет? – усомнился я.

– Птица Гамаюн предсказала, что ты единственный из людей, кто сумеет речку Смородину по Калинову мосту перейти. А она никогда не ошибается. А мы уж в долгу не останемся! Золото из затонувших кораблей почти все Балде передавали, так мы тебя самоцветами осыплем.

Звучало это, конечно, привлекательно, да кто их знает, что черти из Сказочного Мира самоцветами называют. Наковыряют под водой какого-нибудь кварца, да и втулят на расплате. И я решил проявить предприимчивость, столь свойственную моему отцу.

– Ваши самоцветы еще у ювелира проверять надо, – степенно заявил я. – То ли их стоит брать, то ли нет. А вот за артефакты можно было бы и столковаться.

Тут Дурила забеспокоился и забормотал:

– Арх, арка, арфа, армяк, архар, арника…, – потом возмутился и заорал, – слушай, нету у нас никаких артефактов!

– У вас-то может быть и нету, – согласился я и объяснил, какие именно вещи имеются в виду.

– А, это, – сообразил Дурила, – может и спроворим чего. Ты поскорее давай к нам, столкуйся с вашим Александром, а мы тебе чего-нибудь выдадим. Не обманем! Мы знаешь какие честные!

Отец не раз говорил мне, что если перед сделкой тебе клянутся в честности, а сумму не называют, то это жулики и мошенники, и с ними надо быть особенно начеку. И цену им надо заряжать самую большую!

– Пять артефактов! – нахально заявил я. – И оплата вперед!

Теперь уже ахнул черт. После долгого спора и торга, сошлись на двух магических предметах, из них один вперед. Утром встал с тяжелой головой и каким-то шумом в ушах. Ох, не к добру это длительное общение с чертями, ох не к добру…

Правда, майор с Палычем расценили это иначе.

– В Сказочном Мире черт – это реальное существо, – объяснил мне майор, – и их, видимо, не на шутку поджало, раз они обратились за помощью к человеку.

– Неужели не поджало, – согласился с ним Палыч, – каждый год заявляется к ним этот нахальный Балда и изымает целый мешок золота! Тут любой серым волком взвоет. Надо как-то уломать нашего великого поэта, чтобы он добавил стих, про то, как черти от Балды отделались, и все дела. А уж ты, Вольдемар, оформишь все, как надо.

– Оформить-то я оформлю, – согласился майор, – бумагу состарим, легенду о неожиданной находке придумаем, а подлинность почерка Александра Сергеевича эксперты-почерковеды без особых споров признают. Издадим отдельно эту вещицу небольшим тиражом в узкоспециализированном литературоведческом журнале, и дело в шляпе – пусть черти Балду на основании этих стихов от своих закромов отгоняют, а пушкинисты хоть еще сто лет спорят, подлинный раритет или нет, нас это уже не касается. В общем, мы с тобой, Дмитрий, вместе пойдем, – подытожил Вольдемар Иванович. – Глядишь, вдвоем как-нибудь через эту Смородину по Калинову мосту и переберемся.

– Сильно не горячитесь, – предостерег нас Палыч, – многие, ох многие до вас живыми с Калинова моста не вернулись.

Тут я сильно пожалел, что вообще ввязался в эту рискованную аферу. Ну просто чертовски пожалел! Бродил бы себе после учебы под бдительным надзором Липы по Тридевятому Царству, и горя бы не знал. Я робко предложил:

– Может быть будет легче эту Смородину просто переплыть? На что нам этот мост сдался?

Старшие товарищи расхохотались в два голоса.

– Ну ты и сказанул! – утер слезу Палыч. – Переплыть Смородину! Это же смерть-река, убивающая все живое! От слова смородина происходит не только название хорошей ягоды с приятно пахнущими листьями, но и слова смрад и смердеть, то есть мерзко вонять. И Калинов мост назван не по кусту калины, а название произошло от слова «калить», то есть раскалять докрасна.

– Еще в сказках Калинов мост соединяет мир мертвых и мир живых, – добавил майор. – Бывает прут оттуда всякие громадные змеи, в том числе и Змей Горыныч.

– Да это брешут! – скептически отозвался Палыч. –Эти брехуны туда и избушку на курьих ножках вместе с Бабой-Ягой вынесли, а она по тутошним лесам ошивается.

Бобёр промолчал, а я не вытерпел и вмешался:

– А нельзя Змея Горыныча нанять, чтобы он нас на ту сторону перенес?

– Вот ты к нему с этим предложением и подойди, – усмехнулся дядя Володя, – пусть славная зверушка неплохо пообедает.

– Да не забудь солью и специями для вкуса обсыпаться, – добавил Вольдемар Иванович, и ветераны вновь захохотали.

Все бы им хиханьки да хаханьки, уныло подумалось мне, а я реально боюсь.

– Ладно, ждем аванса в виде артефакта и тут же выходим, – подытожил майор, – вот только во что тебя одеть?

– Да я вроде одет…

– Одет-то ты одет, – согласился шеф, – но для 21 века. В джинсах и этой майке тебя выпускать в Сказочную Реальность нельзя – не поймут. Моя рубаха и портки, в которых я в Тридевятое Царство хожу, тебе слишком коротки будут.

– Да пусть мои вещички возьмет, – тут же предложил Палыч, – по росту почти то.

– Да ведь ты у нас косая сажень в плечах, этакий замаскированный под гусляра русский богатырь, а Дмитрия соплей перешибить можно, и он в твоих вещах как глиста в проруби болтаться будет, – отверг эту идею Вольдемар Иванович. – Вдобавок, ему ведь предстоит иметь дело с Пушкиным, а тот дворянин, и к простонародью наверняка относится с некоторым предубеждением. И плюс к тому, великий поэт там наверняка не один, а и Гоголь, и Лермонтов тоже не из простых людей, и с обычным мужиком говорить могут попросту отказаться.

– Тогда прямо и не знаю, – развел руками дядя Володя, – как за этакую заботу взяться!

Майор еще немного подумал, не спеша полюбовался на мою более чем сомнительную внешность и спросил:

– Дмитрий, а у тебя обычные брюки есть?

– Да как не быть, конечно есть, – удивился такому вопросу я.

– А приличную белую рубашку с длинными рукавами найдешь?

– С выпускного в школе еще осталось все это шматье.

– Вот в этом и пойдешь. Вместе с очками, как Грибоедов в юности будешь выглядеть.

– А в Сказочном Царстве как к этому отнесутся?

– Там идти недалеко от точки переноса до Смородины, – пояснил майор, – а коли пристанет кто, скажу, что немца сопровождаю.

– Это ты хорошо придумал, – согласился с ним дядя Вова. – Немец, он не такой как все, немец, он особенный.

– Может лучше англичанин? – встрял я.

– Да нет, не лучше, – пояснил дядя Володя. – У нас там все кочевники с юга, это татары, а пришлые с севера и запада немцы и других понятий пока нету.

На том и порешили. А ночью черт принес частый костяной гребень и вручил его мне с торжественным видом.

– Вот это артефакт, так артефакт, всем артефактам артефакт! Лес-Гребень на дороге не валяется!

– И что же в нем такого особенного? – поинтересовался я, вертя безделушку в руках. – То, что им самый старый ваш черт свои сильно волосатые ноги расчесывал?

– Обижаешь! – загромыхал страшным голосом Дурила. Но видя, что на меня, воспитанного на фильмах ужасов, это не действует, продолжил, сбавив тон, – воткнешь гребень в землю, сразу встанет за твоей спиной непролазная чащоба!

– Да мне сейчас лишний лес вроде и без надобности, – пожал плечами я, – я в дровах не нуждаюсь.

– А если за тобой гонятся враги? И того и гляди поймают и начнут из твоей спины ремни вырезать? А ты хоп – гребень в землю и воткнул! И между тобой и врагами встал стеной лес! Во как!

– Так у меня вроде и врагов особенных нет.

– Походишь к нам в Царство, враги появятся. Мы свое обещание исполнили, теперь твоя очередь нужные стишки добывать. Действуй! А я пойду добывать второй артефакт.

Да уж, какой-то совершенно ненужный артефакт этот гребень, подумал я, современные танки в непролазной чаще враз таких просек понаделают, что ай да ну! Впрочем, мое дело телячье: артефакт добыт, а уж нужный он или нет, это пусть начальство решает. С утра я передал гребень майору, и Бобёр стал выглядеть после этого как кот, дорвавшийся до сметаны.

– Ты представляешь, – втолковывал он мне, – третий, уже третий у нашего отдела артефакт! А у остальных практически ничего. Ну спасибо, уважил. Поехали гребень проверим, и, если он окажется рабочим, готовь карманы под премию.

Олимпиада нас отвезла на своей машине в чистое поле далеко за город, майор воткнул гребень в землю, и лес встал стеной.

– Ну, что же, выдвигаемся к Калинову Мосту, – подытожил шеф, – идем зарабатывать второй артефакт.

– А может вместо меня кого-нибудь поопытнее взять? – привычно заныл я.

– Ты имеешь в виду Олимпиаду? – спросил майор.

Мое сердчишко екнуло, а потом усиленно заколотилось.

– Нет! – заорал я. – Ее нельзя, она слишком молода!

– А мной и стариком Павловичем, значит, можно пожертвовать? – ехидно поинтересовался Бобёр.

– Да и вами тоже нет…, – понурился я, ветеранов тоже было жалко.

– Вот мы с тобой и пойдем, немножко рискнем, а заодно и проветримся.

– Но я же рукопашному бою необученный и меча у меня нет! – козырнул главным доводом я.

– А с кем это ты там биться собрался? Ловкой подсечкой ехидного Белинского свалить или хулигану Есенину тумаков навешать? У тебя может с кем из них личные счеты?

– С классиками у меня счетов нет, я их всех безмерно уважаю, а только вдруг Змей Горыныч налетит, что мы будем делать?

– А что, ты его хочешь простым мечом зарубить?

– Думаете, не получится?

– Да не думаю, а знаю. Чтобы Горынычу хоть одну голову срубить, Меч-Кладенец нужен, а не наши паршивые железяки. Обычным мечом ты его толстенную шкуру не пробьешь, только умаешься. Богатыри и то не осиливают.

– А если тяжелым топором?

– Ну, ежели Змей крепко почивать будет после сытного обеда, то часа за три может немного его и поцарапаешь, – задумчиво сказал майор, – а может и нет, но обозлишь по-любому! В общем, беги домой, переодевайся, через час отправляемся.

– Уже?! – ахнул я.

– Уже! – поставил жирную точку в моей неудачливой и такой короткой (!!!) жизни майор.

Вот мне и хана, пронеслось в мозгу. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…

Глава 6

А через час Бобёр уже тащил меня по какому-то сельскому проселку в Тридевятом Царстве навстречу неминуемой гибели.

– А что, Птица Гамаюн никогда не ошибается? – печально поинтересовался я.

– Да врет через раз, – отмахнулся Бобёр, внимательно вглядываясь в дорогу.

Я мысленно застонал: вот сегодня и оборвется, так и не начавшись, карьера высокооплачиваемого офицера ФСИКИА… Шустрый майор с невероятной скоростью унесется с раскаленного моста, а пока я буду изображать быстроходную черепаху на выгоне, от меня и останется лишь обугленная тушка. И ведь даже обучение не прошел! Глядишь, и выучили бы хоть убегать вовремя…

– А вот и Смородина, – удовлетворенно проговорил майор, поворачивая вдоль речки-вонючки, – осталось лишь Калинов Мост перейти.

Эх, и потосковать перед безвременной гибелью не дали… Ветерком нанесло вонищу от Смородины. Да тут от одного запаха раньше времени издохнешь, не успеешь на Мосту отличиться! Впрочем, какая разница от чего помирать… Я горестно вздохнул и подался вслед за мужественным и неутомимым начальником. Калинов Мост был почему-то не красным, а черным, и жаром от него не веяло. Может сегодня профилактика оборудования и можно перебраться на ту сторону без эксцессов? Так я махом перебегу, птицей перелечу!

– Вишь, заманивает, – развеял мои сладкие иллюзии майор, – притаился и как приличный, совсем безопасный пытается выглядеть. Ты, Дмитрий, не расслабляйся, держи ухо востро!

Я девятнадцать лет прожил с расслабленными ушами, а тут вдруг навострю их хлеще эльфа какого-нибудь! Майор явно переоценивает мои способности…

– Я пойду первым, – продолжил инструктаж шеф, – почую опасность, сразу вытолкну тебя с моста, а сам следом выпрыгну. Не трусь, все обойдется!

На душе у меня полегчало – звание майора просто так не дают, глядишь и верно успеет вытолкать, а Дуриле вернем его дрянной гребешок и дело в шляпе!

– И не тормози, не стой на месте, – рычал героический майор, заволакивая меня за левую руку на Мост, – надо махом перескочить!

Мы без особых препятствий добежали до середины Моста, и я уже начал дышать спокойно, как вдруг от противоположного берега поднялась огненная волна, ну прямо огненный девятый вал какой-то!

– Назад! – рявкнул майор и рванулся обратно, пытаясь уволочь и меня, да не тут-то было!

От общего ужаса я впал в какой-то ступор, ноги не шли ни в какую, я весь оцепенел, а правая рука железной хваткой уцепилась за перила! Попытки майора меня оторвать не увенчались успехом. Он и кричал и дергал меня к выходу, пару раз даже пнул – бесполезно! Его крики:

– Бежим, дурень! Пропадем!

– доносились до меня приглушенно, как через вату, будто бы откуда-то издалека, а я не мог оторвать глаз от быстро приближающегося огненного вала… Моей неминуемой смерти…

– Ну и черт с тобой!

Громко зазвучал топот убегающего человека. А меня накрыл огненный вал. Вот и все…

Огонь охватил меня, стало дико жарко, а потом вся эта вакханалия быстро закончилась. Я быстро вышел из ступора и торопливо ощупал себя. Обожженных участков не было, и на мне ничего не горело. Обернулся в сторону ушедшего огня и полюбовался на кричащего и машущего руками с берега майора.

– Курсант! Иди один, меня не пропускает! Сзади волосы опалило и рубаха погорела.

Бобёр повернулся ко мне спиной, и я полюбовался на его дымящуюся спину и опаленный затылок.

– Я тебя здесь ждать буду, добейся результата! Артефакты нужны позарез! Но и долго там не ошивайся, как бы не закрылся для тебя переход!

Что ж, подумал я, не торопясь спускаясь с моста, главное жив, а остальное может быть приложится. Не обманула Птица Гамаюн! И я зашагал в сторону видневшейся вдалеке рощицы.

Пушкина я обнаружил прямо на ближайшей окраине леса, сидящего на лесной опушке за массивным письменным столом со стопой бумаги и держащего в руке перо. Рядом стоял Гоголь и горячо что-то говорил.

– Уважаемый Александр Сергеевич! Вы совершенно зря все это пишете! Ваши новые произведения никто не опубликует – ведь мы оба уже давно умерли, и доступа в большой мир у нас нет и никогда не будет. Надо думать о душе, молиться и просить Господа о переходе отсюда в рай.

Все было ясно – впавший в меланхолию и выраженную набожность классик теперь усиленно проповедует русскому гению стихосложения свое жизненное кредо. И это длится уже почти двести лет… Поэтому я счел возможным вмешаться в беседу литературных гигантов. Я подошел ближе, поклонился и попытался завязать непринужденную светскую беседу.

– Извините, мне бы поговорить с Александром Сергеевичем наедине.

– А здороваться вас не учили, молодой человек? – желчно отозвался Гоголь.

– Ой! Здрасте! – немедленно отреагировал я.

Гоголь фыркнул.

– Ну и манеры! Из разночинцев, что ли будете?

– Подождите, Николай Васильевич, – вмешался Пушкин, – человек может быть с интересной беседой подошел, хочет что-то животрепещущее обсудить, развеять нашу вселенскую скуку, а то вы с вашей обычной тягомотиной уже несколько утомили. Покиньте нас. Идите вон с Лермонтовым потолкуйте, а то от его яда все уже не знают куда спрятаться.

Любопытный Гоголь встал за ближайший куст явно с целью подслушивания и сделал вид, что молится. И это автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Сорочинской ярмарки»!

– Говорите, юноша, – благосклонно кивнул мне Александр Сергеевич, – люблю молодых нахалов, сам таким был. Кто вы и откуда? Что-то я вас раньше здесь не видел. Вы странновато одеты для нашего времени, наверное погибли в бурном 20 веке и по ошибке к нам попали? Или Вы молодой литератор и прорвались из их слободы чтобы посоветоваться?

– Я молодой наглец, – печально сказал я, – а никакой не писатель. Наверное отвлек вас от создания очередного гениального творения? Нового стихотворного шедевра?

Гоголь фыркнул из-за куста.

– Говорите, говорите, – подбодрил меня Пушкин, – не обращайте внимания на нудных богомольцев. Все равно сегодня ничего не пишется. Да и в чем Гоголь прав, все, что я сейчас пишу, никогда не будет опубликовано. Пишу и рву, пишу и жгу…

– Да собственно я и пришел к вам с просьбой написать коротенькую вещицу, которая будет быстро опубликована в 21 веке.

– Не может быть! – ахнул гений. – Так вы добрались сюда из мира живых?

– Да. Я пришел к вам с просьбой от чертей.

– Так вы из ада? – опять ахнул Пушкин, а Гоголь зарычал и спрятался в куст поглубже.

– Ну что вы! – отверг такую ужасающую идею я. – Я не больно-то набожен, но к аду не имею никакого отношения. Пришел по просьбе от созданных вами чертей, из вашей сказки «О попе и работнике его Балде». Уж очень их донял Балда, который совершенно разорил чертей ежегодным взиманием оброка золотом.

Александр Сергеевич расхохотался.

– А вы вроде как от них ходатаем пришли? Избавить их от поборов?

– Да ну да.

– Даже и не знаю, – засомневался классик, – как-то это неправильно…

– Черти, это несомненно самые низменные создания и совершенно падшие существа, – угрюмо заметил из куста набожный Гоголь, – и их надо всячески изводить!

– Настоящие черти, это конечно зло, и с ними несомненно надо бороться, – согласился я, – только ведь подводные черти, это всего лишь падшие существа, созданные великим русским поэтом Пушкиным, писавшим:


И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.


Так проявите вашу милость к собственным падшим творениям, Александр Сергеевич!

Пушкин аж крякнул, покрутил головой и взялся за перо, а я отошел в сторонку, чтобы не мешать классику творить.

– А что, молодой человек, – негромко спросил меня отошедший вместе со мной Гоголь, – Пушкина все еще читают?

– Творчество Александра Сергеевича это непревзойденная вершина стихосложения, которую изучают даже дети в школах, – честно ответил я.

– И что, даже эту его поделку, сооружаемую наспех по вашей просьбе, издадут?

– Разумеется. Это же Пушкин!

Гоголь завистливо вздохнул.

– А тут хоть пиши, хоть не пиши, все равно знаешь, что это никто и никогда не будет читать!

– Зато те произведения, что вы создали при жизни, читали и будут читать. Великолепные ранние произведения, чудесный «Ревизор», спектакли по которому до сих пор с успехом идут в театрах, и вершина вашего творчества «Мёртвыедуши», которые актуальны и в 21 веке. А второй том этого шедевра я читал в ранней редакции, так там шуток больше, чем в первом томе. А как начнешь читать более позднюю версию, обзеваешься от этого занудства. Вам Богом дан великий талант писателя, несущего веселье и добрый юмор русскому народу, а вы променяли этот драгоценнейший Божий Дар на молитвы!

– А помочь собственной душе, – не сдавался Гоголь, – это же важнее!

– Ваша душа уже давно пристроена куда надо после вашей смерти, а вы сейчас литературный персонаж Сказочного Мира и тратите время на ерунду.

Гоголь чуть поколебался.

– Вы может быть подождете до завтра, а я что-нибудь чрезвычайно веселое напишу?

Теперь заколебался я. Я так люблю произведения Гоголя! Но вспомнил ждущую меня Липу и отверг сомнения.

– Извините, слишком большой риск для жизни. Тороплюсь.

– Так может быть в другой раз? – тоскливо спросил Николай Васильевич.

– Все может быть, – не стал я его разуверять.

И Гоголь исчез в роще, видимо побежал творить очередной шедевр.

Александр Сергеевич закончил через десять минут. Протягивая мне пару исписанных листов, он сказал:

– Здесь все, что нужно моим чертям. Этим они Балду отвадят. А я пока напишу о том, как потом Балда на чертовке женился. Вот где будет веселье! Заходите еще, жду!

Я торопливо засунул творение гения за пазуху, защищая его от огня, и рванул к Калиновому Мосту. В этот раз я форсировал Смородину без всяких приключений и был отведен майором домой.

По дороге сделали ксерокопию стихов для чертей, и я предупредил майора:

– Вы, Вольдемар Иванович, не торопитесь с опубликованием.

– А что ж так?

– Да не верю я этому черту, мутный какой-то тип.

– Ну, как скажешь, – согласился Бобёр.

Ночью опять приперся черт.

– Ну что, добыл стишки? – гадко ухмыльнулся он своей противной рожей.

Было ясно, что Дурила затевает какой-то гнусный обман.

– Добыл, – подтвердил я.

– Давай их сюда, – протянул волосатую лапищу мерзавец.

Счас! – промелькнуло у меня в голове, носи не стаптывай! – и я протянул гаду четкую ксерокопию. Дурила скоренько ее прочел и сразу заторопился к дому.

– Ну, я побежал, – самозабвенно врал черт, – у меня там двадцать малых детишек по лавкам плачут.

– А второй артефакт?

– Так ищем, но нету пока ничего. Да увидимся еще, мы же никогда не обманываем, – бочком уже двигался к выходу Дурила.

– Ну, как умаетесь дальше оброк Балде платить, заходи, – ласково улыбнулся я.

Черт опешил.

– Но вот тут же написано, что чудом выживший поп, к которому вернулся ум, решил отказаться от оброка и запретил Балде его взыскивать!

– Разумеется, – подтвердил я, – и написан текст Александром Сергеевичем Пушкиным собственноручно.

– Так в чем же дело?! – взревел черт.

– А все дело в том, что ты как был Дурила, так дураком и остался. Пока рукопись не опубликована и читатели ее не прочли, никакой силы она не имеет.

– Да я…, – налился злобой черт, – я тебя!

– Смотри не лопни от впечатлительности, – предостерег нечистого я, – меня ты можешь хоть убить, это ни на что не влияет, не я этим занят.

– А кто? – прохрипел Дурила.

– Сотни людей во ФСИКИА, ФСБ и министерстве обороны. Ваша подводная шарага против них слабовата. Так что беги, нянчи деток и ищи второй артефакт.

Черт понурился.

– Твоя взяла, – горестно сказал он, – сейчас вернусь, – и исчез.

Я усмехнулся – искусству переговоров папенька обучал меня с детства, и вот наконец-то закономерный результат. Дурила быстро притащил тяжеленный перстень из синеватого металла.

– Вот, от сердца отрываю, – вручая мне кольцо, заявил он. – Вихрь-Перстень. На пять верст сносит все на своем пути, хоть на суше, хоть на море. Нажимаешь вот тут сбоку шпенек вверх, и Вихрь вылетает из перстня. Показываешь пальцем в нужную сторону и говоришь «Круши!». А как решишь, что достаточно, говоришь «Вернись!», и когда Вихрь втянется назад в перстень, сдвигаешь шпенек вниз. Мы им богато изукрашенные корабли топим ради добычи. Так что печатай стишки, отваживай от нас зловещего Балду – мы теперь в расчете.

Черт исчез, а я проснулся и повертел Вихрь-Перстень в руках. Да, вот это для военных несомненно нужная вещь. Если удастся затопить им хоть один вражеский авианосец, чины и премии хлынут на наш отдел как из рога изобилия.

У нашего майора, получившего утром Вихрь-Перстень, аж затряслись от счастья руки.

– Ну вот это добыча так добыча, – говорил он любуясь вещицей, – если еще и работает как надо, то ей цены нет.

Для испытаний они с Липой и Палычем отъехали неведомо куда на какой-то военный полигон, боясь покалечить мирное население. Я не поехал, отлеживался после нервно-психических перегрузок. Вечером Бобёр вручил мне билет на завтрашний поезд, обнял и попросил:

– Пожалуйста, не опаздывай, – а я кивнул и пошел к Липе.

Лежа после очередного прилива любовного бешенства уже не на кухонном диванчике, а на шикарной итальянской кровати, я поинтересовался у желанной:

– Во сколько завтра в ЗАГС бежим?

– Завтра ты бежишь на поезд, – жестко ответила только что заливавшая меня любовью и лаской Олимпиада, – а я тебя провожаю.

– Да поезд после обеда, – возмутился я. – С утра вполне успеем заявление подать!

– Вот отучишься, тогда и подадим, если ты не передумаешь, – ответил мне безжалостный логик в девичьем обличье.

– Да почему?!

– Москва коварна и заманивает людей. Я сама там чуть с инструктором по стрельбе из лука не осталась. Если меня после столицы бросит жених и мой первый мужчина, я поболею и переживу, а вот если меня покинет любимый муж, я не перенесу удара. Вот такая вот я дура, – печально вздохнула Липа. – Как говорят англичане, у каждого свой скелет в шкафу, то есть своя дурость или нехорошая тайна. У меня она связана с таинством брака. Уж не взыщи.

– Не надо меня провожать, раз ты такая нравная, – вспылил я. – Сам по себе уеду! – торопливо натянул одежду и убежал.

Дома я долго ждал, когда Липа позвонит или придет. И не дождался. Она не позвонила и не пришла.

Глава 7

С поездом я, как мне свойственно, пролетел, перепутав его на табло с каким-то другим, тоже фирменным и нашим, но отправляющимся немного попозже. Печально погуляв в вокзальных краях и поразмышляв о странностях любви, я, разобравшись в своей ошибке, хотел уж было вообще все бросить и бежать с повинной к Липе, но глупая гордость опять взяла верх, и я решил обратиться в справочное бюро – а вдруг чего толковое посоветуют. Полная женщина с забытой бигудешкой в курчавых белых волосах недовольно буркнула из-за стекла таинственные слова:

– Ступайте в кассу, там вас перекомпостируют.

– На компост, что ли, за дурость переработают? – не понял я

– Пошел в кассу! – уже рявкнула озлобленная нелегкой жизнью в РЖД сотрудница. – Бродите здесь сутками, дебилы всякие, ездите невесть куда!

Я недоуменно пожал плечами и отошел от справки, уступив свое место очередному дебилу. Одно было ясно – надо идти в кассу. Там мне попалась ласковая девушка, густо замазанная излишней косметикой.

– Опоздали на поезд? Что ж, всякое бывает. Поедете сегодня немножко попозже?

– Конечно! – обрадованно завопил я. – Опять билет брать?

– Ну что вы, что вы, – остудила мой неистовый пыл умница и красавица, – сейчас я вам билетик быстренько перекомпостирую, и скоро отправитесь. Второй наш поезд будет очень поздно, но сейчас подойдет фирменный поезд с юга. Поедете на нем?

– А то! –ответил я, охваченный невиданной для меня лихостью в ответ на женскую ласку. Затем прикинулся бывалым пассажиром, пренебрежительно взмахнул рукой, и добавил:

– Велика ли между поездами разница!

Разница не заставила себя ждать… Чистый снаружи поезд потрясал видом внутри. Вместо купейного вагона меня поселили на верхнюю полку в старорежимный плацкарт, где в каждом отсеке сидели и лежали по четверо.

Загаженный вагон какими-нибудь бандитами, к счастью, не изобиловал. На полках в основном гнездились рвущиеся в погоне за длинным российским рублем на новые трудовые подвиги гастарбайтеры и какие-то многочисленные нерусские женщины с детьми. Женщины были немногословны, видимо мечтали о бесплатной московской медицине, на порядок превосходящей среднеазиатский вариант, дети верещали, динамики хрипели всю ночь, исторгая из своего чрева так необходимый совершенно пьяным проводницам именно сейчас один и тот же гадкий шлягер, оживляющий их сабантуй с демобилизованными воинами, то есть в целом ехали спокойно. Периодически или проводница или дембель, придерживаясь для верности за стенку, брели покачиваясь мимо нас в туалет, по очереди тыкаясь лицами мне в стопы ног, сильно выступающие в проход вагона.

Одна нижняя полка подо мной почему-то пустовала, и немножко нервировал изрядно воняющий перегаром пассажир со свежим синяком под левым глазом, лежащий напротив, который периодически спускал ноги вниз и начинал ныть:

– Манюня, я пИсать хочу…

– Да провались ты! – отвечала строгая Манюня, видимо неласковая жена этого типа, свернувшаяся калачиком на нижней полке под ним.

Это, по-видимому, означало нет, и мужик продолжал ныть:

– Манюня, писать надо…

– Уймись, гад!

Муж был неутомим и продолжал свою деятельность. Наконец, после десятиминутного ознакомления с подробнейшим анализом своих умственных способностей и получения им столь необходимых в данный момент знаний о вреде хронического алкоголизма, он был все-таки отпущен в свободное плавание. Вернулся алкаш минут через двадцать, тихо какое-то время полежал и опять начал жалобно ныть, еще противней прежнего:

– Манюня, очень хочется пИсать…

И это длилось, длилось и длилось. Сходил, полежал, поныл, ушел. И так еще раза три. Все бы ничего, но его манера биться головой о мои торчащие в проход между полками слишком длинные коленки при уходе и приходе несколько утомляла и мешала здоровому отдыху. Умаявшись от чудес этой счастливой семейной пары, я спустился вниз во время его очередной длительной отлучки, решив посидеть и попытаться хоть что-то съесть из положенных мне заботливой мамочкой кушаний.

– А что же вы мужа в туалет не отпускаете? – поинтересовался я у сорокалетней на вид Манюни, вынимая из чемодана пакет с едой.

– Да разве ж он в туалет просится, – аж ахнула она, торопливо тоже присев, – он же, подлец этакий, по поезду пошел бродить и высматривать – вдруг где-нибудь пьют и ему нальют. Как на свадьбе у родни пить начал, так остановиться и не может. Да, вишь, не везет ему пока, каждый раз все более трезвый возвращается.

– Вот и разведитесь! – решительно сказал я. – Разве можно с таким алкашом жить?

– И-эх, милок, – пригорюнилась женщина, – у нас ведь квартира вместе нажита, да и дети общие! Да и привыкла уж я к нему. А еще, ведь он, Колька, мастер золотые руки. На работе за него держатся и дома все уделано. Краны не текут, лампочки светят, все полочки где надо прибиты. И люблю я его, алкаша… Вдобавок, он все-таки вдвое больше меня зарабатывает. Ничего, через пару дней после приезда окончательно протрезвеет, и опять будем спокойно жить-поживать, да добра наживать. Тут, главное, денег ему в руки не давать, а то опять опурится.

– Так может не отпускать его бродить? Вдруг опять чего-нибудь алкогольное отыщет? А так ничего нет выпить, глядишь, и протрезвеет в дороге.

– А вдруг он там в деревухе по пьяни цистит какой подхватил? Или еще какую-нибудь неизвестную гадость? Уссытся ведь, скотина этакая безрогая, прямо в вагоне, опозорит меня перед людьми!

Тут рядом со мной плюхнулся на полку пьяноватый здоровенный парень в форме десантника, неожиданно завернувший к нам, обнял меня за плечи и, исполнив зычным голосом песню:


Отслужил, слава тебе Господи,

Отслужил, Господи слава тебе,

Отслужил и вернулся домой!


– сказал:

– Завидую я тебе, очкарик! Явный студент, а у меня учеба как-то не задалась…

– Зато ты голыми руками один можешь легко троих уложить! – выплеснулась из меня зависть к сильным и специально обученным людям.

– И какой от этого прок на гражданке? Возле пивнухи народу морды бить? Об институте я, конечно, и не мечтаю, но планирую осенью попытаться хоть в какой-нибудь технарь просочиться и выучиться за казенный счет. Вот ты за деньги учишься или бесплатно?

– Да мне за это еще и платят, – поделился своей невиданной удачей я.

– Эх, – понурился покоритель небесных и земных просторов, наводящий ужас на американских зеленых беретов, – на что мне эти бицепсы и трицепсы, мне бы вот такую золотую голову, как у тебя, заиметь!

Окрыленный неожиданной оценкой моих весьма скромных умственных способностей, я предложил демобилизованному со службы воину бутерброд с колбасой.

– Не хочу бутер, выпить хочу! Пошли с нами выпьем, – рыкнул обладатель голубого берета и значка с крылышками на груди.

– Да я не пью, – робко отказался я.

– Я вместо него! – радостно заорал вернувшийся из очередного безуспешного похода тихий подкаблучник. Затем он встал по стойке «Смирно», отдал честь служивому и доложил:

– Бывший ефрейтор Горопупырь! Готов к труду и обороне!

Недовольный тем, что его оторвали от интеллектуального общения, десантер поднял на него мутноватые глаза.

– Что еще за такой пупырь-упырь с горы нарисовался? Нерусский, что ли?

– Никак нет! Чистый русак! Двадцать поколений русских предков! – на такое глубокое знание мужем своей генеалогии Маня с большим сомнением покачала головой и поджала губы. – На границе с тайгой вырос, у нас там и русских-то мало, а нерусских и вовсе нету! – уверенно продолжил чистокровный русак.

Тут Манюня недовольно фыркнула, видимо оценивая географию и народонаселение родных просторов несколько иначе.

– Погранец? – уловил кое-что из запутанных речей бывшего ефрейтора голубой берет.

– Так точно, товарищ старший сержант! – радостно отозвался Горопупырь, согласный в этот момент быть танкистом, связистом, артиллеристом, морским пехотинцем, да хоть летчиком-космонавтом, в общем, кем угодно, лишь бы поскорее налили горячительного.

Хорошо знающая о прежних воинских специализациях мужа Манюня лишь презрительно хмыкнула.

– Пожиже нашего, но тоже ничего, – оценил неожиданное пополнение десантник. – Пошли!

Они дружно сгребли со стола всю мою еду и удалились в купе проводниц предаваться безудержному разгулу, не обращая внимания на ропот раздосадованной супруги сомнительного пограничника. Ее явно клеветнические выкрики, вроде:

– Всю службу гаденыш в стройбате проошивался! – во внимание не принимались.

Еще она успела крикнуть в уходящие непреклонные мужские спины перед тем как они исчезли в купе у проводниц:

– И не спрашивай там, дурень, ничего, а то опять в чан получишь!

Мы с обиженной женщиной дружно вздохнули и уже уверенно угнездились на ночевку – было ясно, что бывшие воины до рассвета не появятся.

Фирменный южный поезд останавливался у каждого столба, надолго замирая на всевозможных станциях и полустанках, и потому безнадежно опаздывал. Добрейшая Маня, ввиду отсутствия загульного мужа, усиленно подкармливала меня остатками еды со свадебного пиршества, мы беседовали о жизни, и в целом, ехали неплохо. Тут-то я и узнал, как золоторукий Колька получил на свадьбе в чан.

– Он так-то мужик тихий, не скандальный совсем, – рассказывала Манюня, – но как выпьет, обязательно какую-нибудь гадость норовит спросить. И ведь такую болевую точку сыщет, ну прямо самый болеток! Какой-то прямо талант нехороший имеет. И ладно бы только у меня или у детей спрашивал, дело-то привычное, так нет, обязательно кого-нибудь совершенно чужого, совсем не знающего его поганых повадок, сыщет. Мы все кто куда попрячемся от его нехороших вопросов или гулять уйдем, так он даже на улицу выходит, прохожих ловит. Ну, прямо хлебом его не корми, а дай кому-нибудь своими вопросами настроение испортить. Вот он и ляпнул на второй день свадьбы молодому мужу:

– А ты уверен, что она от тебя беременна?

А у девки уж пузо на нос лезет! Парень ему в глаз тут же и накатил. Я Кольку поскорее с этой свадьбы и утащила, пока родственники бывшей невесты об этих его ненужных речах не узнали – убьют ведь дурака. Когда пьяный появится, и тебе чего-нибудь сболтнет, ты уж не бей его, пожалуйста, перетерпи.

Хотя дело это трудное. Я уж на что тихая и незлобивая женщина, а иной раз и не утерплю, и со всей силы его сковородкой по противной башке и приложу! Да и дети, как подросли, уже с трудом сдерживаются, чтобы бате за его противные вопросы не наподдать. Ему, Кольке, на работу уж скоро, а тут того и гляди сломают чего-нибудь в организме нужное. Так перетерпишь?

Я кивнул, отчетливо понимая, что мне с жилистым работягой Колькой лучше не связываться. Как навернет со всей дури могучей золотой рукой! Враз мне чего-нибудь для учебы нужное сломает. Как минимум потом две недели учебный процесс буду фонарем под глазом освещать.

В Рязани десантура повалила из вагона, и бывший ефрейтор неведомого рода войск, войдя в счастливое состояние «грогги», или по-русски «пьянее пьяного», увязался было за ними, но был пойман уже на перроне за руку бдительной женой.

– Ты куда подался, идиот? До нашей Костромы еще ехать и ехать!

Теперь синяки украшали уже оба глаза отставного ефрейтора. Эх, не сдержался, не смолчал!

Завалившись на свою полку, Колян заприметил меня. Он с наслаждением вдохнул свежего вагонного воздуха и сходу начал:

– Эй, парень, а ты знаешь, что про твою жену говорят? Еще не выяснял, сколько у нее до тебя мужиков было? А сколько сейчас, когда ты уехал, к ней начало похаживать?

Я было вскипел и пальцы рук сами сжались в кулаки. И такое дикое желание дать этому говоруну в лоб мной овладело! Спокойно, спокойно, Димон, сказал мне внутренний голос, поразительно похожий на голос моего многоопытного отца, это всего лишь глупая провокация. Ничего этот Колька про нашу Липу не знает, просто болтает, чтобы тебя обозлить. Пренебреги и отсеки все другие его домыслы. И я пренебрег и отсек.

– Не женат я, дядя, – строго ответил я. – И родни у меня нету, и друзей. И про внешность свою все знаю. Ты поспи лучше, сон он лечит. Вот перед работой оба глаза и полечи. Глядишь, и полегчает.

Отчаявшись донять такого непробиваемого чувака, Колька быстро захрапел.

Меня все это не смущало. В столицу я прибуду во что бы то ни стало, должен же Бобёр встретить своего неловкого, но очень талантливого, невзначай опоздавшего сотрудника на вокзале!

В Москву мы прибыли только в шесть часов вечера, вместо положенных по графику 10 часов утра, и на Казанском вокзале меня, конечно, уже никто не ждал. Вспомнив наказ многоопытного отца не брать такси возле самого вокзала, ибо обдерут, как липку, распознав во мне не знающего ни цен, ни дороги приезжего лоха (в голове так и звучал его строгий голос: у вокзала своя таксистская мафия, чужих водителей, пытающихся снизить цену, просто бьют!), я побрел со своим чемоданом на выход. Звучали разнообразные объявления:

– Поезд Уфа-Москва…

– Поезд Караганда-Москва…

– Пассажир Комаровский, срочно подойдите к справочному бюро! Повторяю…

Лысеющий толстяк подхватил чемодан, рюкзак, пару пакетов и рванул в нужную сторону. Да, велика Россия, а от нас, Комаровских, нигде не избавишься. Толстяк удачлив, о нем кто-то заботится и ждет, а я здесь гость запоздалый и никому не нужный.

С этими нелегкими думами я отошел от вокзала на пару кварталов, не обращая внимания на крики мафиозных таксистов, крутящих на пальце ключи от машин:

– Далеко ехать, парень?

– Пойдем! Махом домчу!

– Впервые в Москве? Я помогу!

Лучше отойти подальше, но взять такси подешевле! – гордо задрав нос, думал я, удаляясь от этих привокзальных обирал.

Накрапывал мелкий и теплый летний дождик, близился вечер. Я поднял руку возле трассы и возле меня тут же притормозила какая-то потрепанная иномарка. Водитель, молодой усатый кавказец, весело закричал, открывая мне дверь:

– Садись скарэй, дарагой! Пулей дамчу!

Сознавая собственную пассажирскую значимость, я гордо умостился на переднем сиденье, а чемодан положил себе на колени. Закинуть его на заднее сиденье или поставить между ног я как-то не решился. Это он сейчас такой добрый этот абрек, а как отъедем подальше, небось враз покажет здоровенный кинжал и отнимет все деньги вместе с трусами, прихватив до кучи и чемодан.

Кавказец бодро рулил минут пять, рассказывая, постоянно улыбаясь и временами даже смеясь, о своей таксисткой лихости и доблести, а потом этот веселый усач, почти моего возраста или чуть постарше, остановился и спросил:

– Слюшай, дарагой, а куда едем? Дорогу показывай, да?

Я чуть не хлопнул себя по лбу. Это же ведь не автобус или трамвай, который едет по известному маршруту, тут ведь адрес говорить надо! Впрочем, один, без родительской опеки, я на такси ехал впервые в жизни, и мне было простительно. А вот таксист-то куда глядел? Почему адрес не спросил?

– Да я второй дэнь сегодня работаю, нэ наловчился ешчо!

Похоже мы были два сапога пара… Я степенно вытащил из кармана паспорт и зачитал записанный мне для верности на вложенной в него бумажке майором адрес.

– Как как? – не понял опытный перевозчик, – ты пальцем покажи куда ехать!

– У вас же есть разные приборы для ориентации, джи-пи-эсы там всякие, иной раз прямо в телефон встроенные…

– Какие пээсы? Все пальцем показывают!

У меня внутри все опустилось… Мы, два неопытных паренька, стояли посреди громадной Москвы и понятия не имели, куда надо ехать…

– Я не знаю где это…, – еле слышно прошептал я.

Водитель замолчал, видимо пораженный столь странным для его короткого опыта поворотом извоза, да и я сидел ошеломленный такой неожиданной дорожной прорухой. Какое-то время мы горестно помолчали. Потом он встрепенулся, окрыленный новой мыслью.

– Пазвани родственникам!

– Они за тысячу километров отсюда, и телефон у меня разрядился, а я их номеров не помню, – горестно сообщил я.

Эх, был бы здесь мой отец, он враз бы чего-нибудь придумал! Сообразил, изобрел, догадался! Рванул бы на всех парах к заветной цели, волоча следом за шкирку своего неловкого сынка! Только его со мной рядом нет, и я тут один мыкаюсь. Хваткая Наталья на симпозиуме. Даже мамы нету! Совсем один…

– К кому же ты приехал?

– На работу…

– Эй, друг, мы все сюда на работу едем! Зачем сюда просто так ехать?

От моих глупых разговоров у джигита даже почему-то совсем исчез режущий слух кавказский акцент.

– Друзья, знакомые, знакомые знакомых, земляки, к кому ехал? Или ваш аул совсем маленький, и у тебя в Москве даже земляков нету?

– Новый начальник есть, – пролепетал я.

– Звани! – вернулся к генацвале акцент вместе с уверенностью в себе.– Номер помнишь?

Я уныло развел руками и приготовился пропадать.

– Давай дяде Бахраму позвоным! – принял судьбоносное решение гастарбайтер.

– Откуда он знает…, – прошелестел я.

Мои пораженческие настроения были немедленно пресечены:

– Дядя Бахрам все знает! – гордо поднял указательный палец вверх кавказец. – Ох, какой это человек!

С трудом вытаскивая телефон из узкого кармана джинсов, он сообщил:

– Меня Вагиф зовут. Я тэбя не брошу!

– Я Дима, – весело заорал я, почувствовав рядом надежное плечо.

Дядя Бахрам взял трубку не сразу. Сначала он неласково буркнул сонным голосом:

– Алле. Кто это? – но услышав голос любимого племянника или земляка, как-то встрепенулся и бойко затараторил по-нерусски. Через каждую пару слов он произносил или Вагиф, или Москва.

Потом беседа закончилась. Вагиф телефон прятать не стал.

– Сейчас дядя позвонит.

– Не знает? – ужаснулся я.

– Сэйчас узнает! – уверенно заявил племянник. Его вера в великого дядю Бахрама, по-видимому, была беспредельной.

Минут через пять трубка забренчала какой-то народной кавказской мелодией.

– Я! – гаркнул в нее джигит, а потом долго слушал.

Отключившись, он сообщил, заводя машину и трогаясь с места:

– Доедэм до Волгоградский праспэкт, потом нэмного по улице Ташкентской, упромся в парк, а справа будет твой адрес.

Его все усиливающийся акцент, конечно, внушал надежду на благоприятный исход, но на всякий случай я все-таки поинтересовался:

– Вагиф, без обид, но где мы будем искать этот Волгоградский проспект?

Горец поднял согнутые в локтях руки вверх, при этом бросив руль, и гордо сказал:

– Я его знаю! Хароших людей сегодня туда вазил! Нэ ошибусь.

Конечно, подумал я, привык на родине по горным тропам лазить, небось где хоть раз побывал, это место с закрытыми глазами сыщет.

Ехали долго, поминутно увязая в пробках. Меня это не волновало: последние годы количество машин все возрастало и возрастало, а дороги в моем родном городе, вытянутом вдоль Волги, почти не расширялись, и к постоянным заторам на дорогах я уже успел привыкнуть. Между пробками Вагиф пытался дать газу, бешено ускориться – видать играла горячая кровь, но расстояния между пробками были невелики, два-три квартала от силы, и его рывки никакого преимущества перед более спокойными участниками движения нам не давали.

Нашему неспешному разговору это тоже не мешало, и я узнал, что Вагиф прибыл к дяде Бахраму на место двоюродного брата Васифа, недавно женившегося и переехавшего к русской жене-москвичке, и через тестя тут же нашедшего себе приличную работу.

– А у вас что, работать негде? – спросил я у кавказца.

– Работы почти нет, а если есть, то платят очень мало, – ответил помрачневший Вагиф, – и у нас в ауле, и в ближайшем городе одно и то же. Да по всему Дагестану так.

– Так ты дагестанец?

– Я житель Дагестана и россиянин, также как и ты.

– Ну по национальности-то ты дагестанец?

– Нэт такой национальности!

– Как это? Республика есть, а национальности нет?

– Национальностей у нас много. Тут тебе и аварцы, и чеченцы, и русские, и азербайджанцы, и лезгины – умаешься перечислять, а Дагестан, это общее понятие. Мой народ очень маленький, в горах всего три селения, и наше название тебе мало что скажет.

– Извини, я не знал.

– Пустяки, – отмахнулся Вагиф. – Я ваши национальности тоже плохо знаю. Говорила мама, она у меня была русская, еще о татарах, да и все.

– Немало у нас в Самаре и мордвы, и чувашей, а в последнее время все больше азербайджанцев и армян делается. Кстати, тебе мой чемодан не мешает назад смотреть?

– Назад глядят только трусы!

А вот эта точка зрения показалась мне довольно-таки сомнительной, и я все-таки поставил чемодан между ног. А Вагиф в это время уже рассказывал, как он угнал эту машину рано утром и начал зарабатывать большие деньги.

Ужас прошиб меня с головы до пяток! Так этот автомобиль еще и краденый, и сейчас первый же гаишник, взглянув в ориентировку о розыске, арестует нас обоих! Вагифа их диаспора махом выкупит, а меня объявят организатором банды. Бобёр от такого сомнительного сотрудника тут же откажется, мой телефон отберут, и сообщить родителям о своей беде я не смогу. На меня повесят все кражи автомобилей по Москве за последние 19 лет, увязав их с продолжительностью моей явно криминальной жизни, выбьют признание, и вот он закономерный итог: пожизненный срок!

– А может быть лучше было бы пойти куда-нибудь поработать? – спросил я, борясь с неистовым желанием выпрыгнуть из машины и рвануться назад к Казанскому вокзалу.

– Ничего дэлать не умэю! Ни стэны строить, ни крышу крыть, ни полы постилать, ни плитку класть, ни обои клеить. У нас в ауле все дома по трыста лет стоят, нэгде учится было. Я, как школу кончил, только овэц пас, ахотылся на горных козлов и сабырал горный мед. Другого ничего нэ умею. Рулить умэю!

– Так ведь посадят…, – проблеял я.

– Меня? За что? – удивился Вагиф.

Чего ему бояться, подумал я, у них на Кавказе угнать табун чужих лошадей или отару овец обычное дело, а у нас за это судят. Объяснил ему свои тревоги. Быстренько вникли, и выяснилось, что иноземца подвело недостаточное знание русского языка. Машину он не угнал, а завел, иномарка дядина, и к Вагифу перешла по наследству от Васифа.

– А ты куда идешь на работу? На штукатура ты нэ похож.

– В Федеральную службу.

– В ФСБ? – удивился Вагиф. – Дысыдентов ловыть?

– Да кому они сейчас нужны! – возмутился я. – Сейчас в кого ни плюнь, тот и диссидент. Только и думают, как бы подороже Родину в виде нефти, леса и прочих полезных ископаемых продать. А мы вроде как филиал ФСБ, только по особой линии. Меня сейчас обучат, а потом закинут в стан противника.

– Так ты разведчик, шпыон! – ахнул Вагиф. – Смелый ты человэк, настоящий джигит!

Тут он опять бросил руль, чтобы пожать мне руку. Потом добавил:

– Завыдую! Платят хорошо?

– Не жалуюсь, – скромно ответил я.

– Сыльно завыдую!

Мы некоторое время помолчали – кавказский джигит завидовал русскому шпиону, а я чувствовал себя на седьмом небе от счастья от идущих друг за другом подъемов моего рейтинга: совсем недавно десантник принял меня за умника, теперь я рисуюсь в роли высокооплачиваемого разведчика-храбреца.

– А сколько тебе лет? – спросил я.

– Уже восэмнадцат, – гордо ответил абрек. – Уже цэлый мэсяц! А тэбе?

– А мне уже девятнадцать! – не менее гордый своим старшинством ответил я. – И после учебы я сразу стану офицером!

– А долго учиться? – неожиданно затормозил посреди дороги Вагиф.

Сзади кричали и сигналили взбешенные московские водители, но мой собеседник не обращал на них внимания – он был весь в теме.

– Два-три месяца.

– Всего?! – ахнул Вагиф.

– Всего, – подтвердил я.

Тут кавказский юноша опечалился.

– Там, навэрное, экзамэны сложные… Ты-то навэрняка отличник, вон очки какие мощные… А у минэ сэльская школа, да я и в нэй нэ блистал…

– Я троечник! – возмутился я. – А на их экзаменах нужна только храбрость и способности, знания здесь дадут.

– Какие же способности? – загорелся юноша.

Тут к его окошку подвалил высоченный здоровяк в спортивном костюме и, размахивая бейсбольной битой, заорал:

– Ты, козел, чо встал?! Я из тебя счас бифштекс сделаю!

– Исчэзни, – не оборачиваясь, сказал вполголоса Вагиф, – зарэжу.

Крикун немедленно исчез.

– А какые способности? – продолжил животрепещущую беседу Вагиф.

Нда, обсуждать вопросы личной смелости тут явно неуместно, подумалось мне.

– Это определяет майор Бобёр, – поделился опытом я.

– Пазнакомь!

– К нему и едем.

Машина прыгнула с места, и мы понеслись дальше.

В общем, после еще часа поиска и неоднократных консультаций с дядей Бахрамом по телефону, неведомая улица была найдена. Приткнув машину к бордюру нужного здания, мы попытались войти, но рабочий день уже закончился, и дверь была заперта.

– И что же теперь делать? – запаниковал я. – И ночевать негде, и Вольдемара Иваныча теперь не сыщем…

– Заночуешь у нас, – стальным голосом пресек мою панику Вагиф. -Моего друга дядя нэ выгонит. Или ты мнэ нэ друг?

– Я друг! Я очень даже друг! – горячо заверил я.

– Вот и нэ дэргайся. Сэйчас охрану спросим, – и Вагиф застучал кулаком в дверь.

Никакого результата это не дало, но моего нового друга это не смутило, и повернувшись к двери спиной, он начал долбить ее ногой. Через пару минут подошел охранник и поинтересовался:

– Курсанты, вы чего на ночь глядя в учебный корпус ломитесь? Ушли уже все.

– А нам бы товарища майора найти…, – робко попросил я.

– Которого?

– Бобра…

Ответ охранника был уже заранее ясен – все Бобры вместе с выхухолями уже ушли, и приходите завтра, но неожиданно он сказал:

– Вольдемар Иванович еще здесь, вроде ждет кого-то. Пойдемте, провожу.

Он провел нас по длинному коридору и заглянул в нужную дверь.

– Товарищ майор, к вам люди.

– Какие люди? – удивился майор, – я только одного жду.

И тут вошли мы. Вольдемар Иванович мне зримо обрадовался, а вот мой спутник вызвал в душе контрразведчика понятные сомнения.

– Здравствуй, курсант. А это что за джигит с тобой?

– Это Вагиф, мой друг, и он тоже хочет учиться у вас на курсах, – выпалил я одним духом.

– А откуда он взялся? – поинтересовался майор ФСИКИА, в недавнем прошлом офицер ФСБ. – Присоединился к тебе возле американского посольства?

– Я – россиянин, – не стерпел поругания своей чести гордый кавказский юноша, – а прибыл из Дагестана.

– Предположим, – согласился с этой версией Бобёр, – но ведь учеба, а потом дальнейшая работа у нас предоставляется далеко не всем, уж очень она специфична, и требует довольно-таки редких способностей.

– Провэрьте! Я очен, очен спасобный!

– Вдобавок, она еще и крайне опасна…

– Я нычего нэ боюсь!

– Ну что ж, пойдемте ко мне домой – там и проявите свои суперспособности и невиданную храбрость, но, если их не окажется, уж не взыщите – нам придется расстаться.

– Я отвэзу! – вскричал окрыленный Вагиф.

Вольдемар Иванович действительно жил неподалеку, и скоро мы уже входили в стандартную двушку в панельной девятиэтажке. Пока я раскладывал свои вещи по полкам в предоставленном мне шкафчике, майор решил учинить решающую проверку моему другу.

– Вот смотри, я сейчас открою дверь, а тебе нужно будет в нее пройти. При этом будешь испытывать некоторое сопротивление.

Я прекратил свою возню и с печалью воззрился на этот опыт. Десять тысяч человек не прошли, и шансы Вагифа преодолеть барьер между мирами тоже были ничтожны. Но мой друг об этом не знал, и в его глазах светилось предвкушение победы. Начальник филиала очертил в воздухе контур, и за ним постепенно начала проявляться уже знакомая мне картинка: лес, дорога, река. Только сейчас в Тридевятом Царстве уже вечерело, в воздухе пахло свежестью и какой-то прелью. Вагиф решительно шагнул… и уперся в преграду. Я тихо застонал – только встретишь хорошего человека, и тут же жизнь разводит с ним в разные стороны…

– Не идет! – заметался Вагиф, – что дэлат?

– Проходи как хочешь, – тоже с печалью отозвался Вольдемар Иванович, – а уж если не получится, то иди, зарабатывай извозом дальше.

Вагиф зарычал как зверь и толкнул преграду обеими руками – без эффекта. Он отошел и ударил всем телом – не помогло. Майор вздохнул и отвел глаза – исход проверки был ясен. Тогда Вагиф отбежал аж в прихожку, разбежался, с ревом носорога ударил в прыжке ногой… и улетел в Сказочное Царство! Оттуда он спросил:

– И что дальше дэлат, товарищ майор?

– А.. вернуться ты сможешь? – с каким-то придыханием спросил Бобёр.

Вагиф пожал плечами и просто шагнул назад. Майор все никак не мог поверить своему счастью. Он свернул портал и уже командным голосом приказал:

– Вернись туда!

– Двэри же нэт, – удивился Вагиф.

– Она есть! – вмешался я, – просто ты ее не видишь, – и, открыв портал, вышел в Тридевятое Царство.

Оттуда я поманил друга:

– Иди ко мне через мою дверь.

Вагиф решительно шагнул, и на этот раз прыгать ему не пришлось, прошел легко. Вольдемар Иванович к нам присоединился, и мы втроем стояли на пригорке, овеваемые ласковым летним ветерком.

– Вот тут вы и будете работать, ребята, – произнес майор, – можете начинать учиться, а как выучитесь, усиленно возьмемся за дело. И будет у вас необыкновенная работа, ну просто сказочная работа, даже можно сказать очень сказочная работа.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7