Мальчишка. Сборник рассказов [Андрей Владимирович Запискин] (fb2) читать онлайн

Мальчишка

Запискин Андрей.

Москвичонок

Эта история всегда у меня наготове – для новых знакомых, для дальней дороги. История из разряда «вот такие они – москвичи». Москвичей, как известно, в провинции не любят. За снобизм, за уверенность, что жизнь без макдоналдса и вайфая невозможна. За неприспособленность к той жизни, которой живет большинство. И в то же время за ушлость, ловкость в делах торговых и финансовых. А еще обычная зависть провинциалов к столичным жителям. Ну да, что я вам говорю – сами знаете. Москвичам, кстати, эту историю, я тоже при случае рассказываю. Меняя акценты, конечно. Типа: вот такой суровый край у нас, ха-ха-ха.

Дело в 90-е было. Это когда все торговали. Всем, чем придется. За товаром все в Москву ехали, куда ж еще? Все там, в столице матушке: и деньги, и товар, и работа нормальная. Сейчас, кстати, ничего не изменилось – все по-прежнему осталось.

А в 90-ые по торговле прямо бум был. Предприятия закрывались одно за другим, одни кооперативы работали. И рынок. Народ тоже в основном торговал – работы же не было. Чем торговал, спрашиваете? Да тем, что либо украл где, либо купил подешевле – в Москве, конечно. Челноками такие торгаши назывались, потому что туда-сюда ездили за товаром. Сначала в столицу, затем, когда границы открылись – и за бугор подались, в Турцию, Италию, Грецию, Китай. Но это уже такие барышники, что посноровистей да поумнее своих товарищей оказались. А сошка помельче, так та в Москву все моталась, с огромными клетчатыми сумками наперевес. Все поезда челноками забиты были в то время. И сумками этими.

Ездил в Москву и я. Как все – за товаром. Был у меня свой маленький бизнес. Да не такой убогий, как у других: купи-продай. Нет, у меня серьезнее все было. Я запчасти для мотоблоков в Подмосковье, возил. В своё время это чудо техники производили на нашем моторостроительном заводе. А поскольку конкурентов мало было, то и встретить минитрактор родного производства можно было по всей стране. В Подмосковье даже сервисный центр был. Потом после Союза всё стало само собой разваливаться. И центр этот тоже закрылся. А мотоблоки остались – в деревнях по всему Подмосковью.

При чем здесь Подмосковье? Объясняю: мама жила в Подольском районе, в деревне. Ну, так получилось: вышла замуж второй раз, и оказались мы сначала в маленьком городке под Подольском, а потом в деревню перебрались. Школу там закончил, а после армии на Урал вернулся. Не по душе мне подмосковный рай. И Москва не по душе. Не знаю, как объяснить, только за три года так и не прижился я там. Хотя друзья были, конечно. И остались.

А с мотоблоками такая история. Сначала я запчасти отчиму возил для его трактора. Затем соседи стали просить. А потом уже я сам сообразил, что к чему, и по соседним деревням стал ездить, предлагать. Пошло дело, да так, что теперь уже не я, а ко мне, то есть, к нам в деревню покупатели стали приезжать. И не только из района – со всей Московской области. Сарафанное радио лучше всякой рекламы работало. Правда, развернуться по настоящему мешало отсутствие настоящих денег. Я ведь как торговал: брал взаймы немного и ехал в столицу. Там шмоток каких-нибудь набирал и гнал обратно. Здесь продавал, отдавал долг и снова ехал. То есть как большинство в то время. Только пока тут крутился, вся прибыль то сьедалась – в прямом смысле. И на новый рейд приходилось снова одалживать – а что, никуда не денешься.

Вот когда по запчастям бизнес пошёл, повеселее стало. Родители подключились, брат. Хотя настоящего капитала мы так и не собрали, так, хватало всем на жизнь и ладно.

Нас даже бандиты не трогали, хотя приезжали. Правда – настоящие бандюки в кожанках.

Я сразу понял, что к чему, когда к дому иномарка чёрная подьехала – то ли БМВ, то ли Мерс. Тогда у нормальных то людей не было иномарок. Где тут у вас запчасти, спрашивают, и по-хозяйски в дом, не спрашивая приглашения. Делать нечего, плетусь за ними. В прихожке – картонная коробка с железками. И это все?– удивленно. Да, бодро отвечаю. Понимаю, что пронесло. Эти в кожанках разворачиваются и уходят.

Ну, я отвлекся. В общем, гонял я туда-сюда, по два раза в месяц. В Москву запчасти, из Москвы шмотки, химию разную. Футболки хорошо шли на рынке, к примеру. Или сникерсы. Да, да, поначалу эти шоколадки были самым ходовым товаром, можно было 30-40% наварить. Разный был товар. Один раз привёз тампоны эти, женские. Ну, реклама ещё на них была. Ну, не важно. Стою на нашем центральном колхозном, торгую: коробка тампонов, коробка сникерсов.

А народ у нас дикий. Почем конфеты, интересуется – это про тампаксы эти. Специалистов же много. Ты, говорит один такой, на календарь глянь: у них же закончилось все! Остряк!

Пацаны мелкие туда же: сколько хлопушки стоят? Идите отсюда, говорю, мелочь.

Вот с девушками намного веселее общаться. Хотя иной раз вопросами прямо в краску вгоняют. А как, спрашивают, пользоваться этими тампонами, расскажите. Инструктор прилагается, отвечаю. Хохочут. Намаялся я с этим тампаксом. Хотя с польскими духами «Шанель № 5» еще хуже было – половину бандиты отняли… Но я опять отвлекся.

Вот, значит, в Москву ездил. Тогда вся Москва в один сплошной рынок превратилась. Ещё закон такой приняли: об уличной торговле. Арбат, Калининский проспект, Лубянка толпами народа заполнены были до отказа, как во время демонстраций. Продавцы – бабушки, студенты, безработные инженеры и врачи – те в несколько шеренг стоят, толпу как волнорезы расчленяют на потоки.

Был у меня товарищ в этих поездках, сейчас в московских банях известный массажист. Вот идем мы с ним, плывем в этом потоке товар приглядываем. Остановиться в принципе сложно: тебя просто несёт мимо полотенец, футболок, кастрюль каких-то. Еле глянуть успеваешь. Вижу, Пашка у какой-то бабки футболку присмотрел. Модные были такие, с воротом стоячим. Размер маловат ему оказался, он качался тогда – плечи во. Сует он мне эту футболку, глянь, говорит, тебе в самый раз. А пока я думал, брать не брать – денег-то в обрез, товар нужно покупать – нас толпа от бабки оттеснила и дальше понесла. Рыпнулся я в обратку, а друг мне: да иди уже, твоя футболка.

Тогда воровство, а то и открытый грабёж, на рынке обычным делом были. Иной раз шпана специально шухер устраивала, чтобы в суматохе товара хапануть. Торгаши к этому так привыкли, что это стало чуть ли не развлечением. Типа соревнования на ловкость, кто больше товара убережет. Бандюки начинали гнать толпу, волна шла по рядам как цунами, к грабежу подключались и мирные граждане. Продавцы падали на свой товар всем телом, стараясь укрыть как можно больше, вцеплялись в своё руками, ногами, зубами. Сверху прямо по головам бежала толпа, сметая на своём пути все, что не смогли уберечь хозяева. Весело, фигли.

После небольшой приборки и подсчета убытков торгаши пили водку и, закусывая сникерсами, возбужденно обсуждали происшедшее. По их веселым красным лицам нельзя было понять, чему они больше рады: тому, что свое сохранили, или тому, что у соседей товар потырили. Такой вот бизнес в 90-е был – весёлый и злой.

Так о чем я? Ближе к телу, как говорится. Сажусь как то я в очередной раз в наш скорый фирменный поезд, чтобы в столицу отчалить. Плацкарт, конечно, где же у бедного торгаша деньги на купе. Хотя если совсем честно, то мне и самому в купе не сильно хочется. Скучно, сидишь, в стенку смотришь. И выбор общения невелик. А если попадется сосед алкаш или того хуже – не пьющий зануда, который всю дорогу будет тебе про свою убогую жизнь рассказывать будет? Не сильно заботясь о том, интересно тебе это или нет. Иной раз открыто ему намекаешь – в книгу там демонстративно уткнешься или с другим соседом разговор заводишь. А тому все ни почем – бубнит и бубнит, взглядом в тебя упираясь. Так бы и дал в рожу.

Я вообще в поезде люблю помолчать. В окно посмотреть – даже если там ничего такого нет, однообразный пейзаж: ёлки да деревушки безымянные. А мне нравится: ляжешь лбом на прохладное стекло и смотришь. Не думаешь ни о чем. До самой темноты, пока различить уже за окном уже ничего нельзя.

Тебя как будто отпускает. Все – и плохое, и хорошее – все позади, и больше не вернётся. Как в детстве: вот только что было больно, обидно, только что казалось, что мир рушится. А прибежал домой, мама тебя к себе прижала, по голове погладила – и все прошло сразу само собой. Вот так и в поезде: все проблемы и печали остаются далеко позади, а впереди только хорошее.

Так вот, сел я на поезд, на своё место и приготовился нести свою обычную вахту у окна. Тем более, место досталось нижнее, никто от окошка не погонит. Соседи вроде ничего, мирные попались. Тётка средних лет, по виду тоже торгашка. Пенсионер с приятным довольно лицом – такой не будет бухтеть по разному поводу и жизни учить. И паренек лет 17-18. Лица сейчас не при помню, обычный такой, худощавый. Вежливый, сразу всем здрасте-здрасте. Со всеми за ручку познакомился. Суетливый немного, а так, обычный парень. Нормальный. Ничто не предвещало, как говорится.

Поначалу немного соседи напрягали. На боковушке. Парни молодые после армейского, как и я, возраста. Не сказать, чтобы здоровые, скорее, наоборот. Но коренастые такие, жилистые. По виду деревенские, если бы не глаза. Таких я на рынке сразу вычислить могу. Гопники, точно. Наглые, спокойные и ловкие. Самое плохое то, что и они тебя сразу раскусывают. Что ты трусоват и достойный отпор дать не сможешь. Увидев таких, сразу начинаешь кошелёк подальше прятать.

Ладно, эти ничего пока, смирно сидят. Посмотрим, как дальше. Никто пока в поезде не грабил, слава богу. Шулерам карточным деньги отдавал, это было. Раньше в Петушках они садились целыми стаями. В маечке, с полотенцем на плече – ни за что от обычного пассажира не отличишь. Пошёл в туалет, а пока там занято, может, в картишки? Так, на интерес, на копеечку. И тут уже остальные подваливают: разрешите и мне. Знакомятся друг с другом, как будто впервые видят. И пошла игра. Сначала тебе подыгрывают, а ставки потихонечку поднимаются. Глазом моргнуть не умеешь, как на кону уже сотни рублей. А это уже сумма по тем временам, я вам скажу.

И вот типа ты снова выиграл, только забрать можешь, если не меньше поставишь. Есть? И глаза жадно смотрят, куда у тебя рука лезет – за пояс, где в по тайном кошельке все деньги спрятаны. Тогда-то я и понял, что попал. Всё, ребята, выхожу из игры, забираю свой выигрыш и выхожу. Э, нет! Так не пойдёт – уже толпой наседают. Отыграться дать положено, хотя бы раз. Хорошо, кисло соглашаюсь, поскольку выхода нет – в прямом смысле этого слова: проход загороживает верзила с опухшим лицом.

Понятное дело – я сразу же проигрываю. Все мои деньги – весь месячный бюджет -перекачевывают в карман одного "пассажиров", того, что с полотенцем. Ничего, доброжелательно хлопает он меня по плечу, в следующий раз повезёт. Вся компания сразу же теряет интерес к игре.

Мне еще повезло. Несговорчивых шулеры жёстко прессуют прямо в вагоне, при всех. Эту компанию я потом долго наблюдал во время своих поездок. Меня они тоже запомнили и больше не лезли, а при встрече даже здоровались, гады. Так еще долго продолжалось, пока поезда работники милиции не стали сопровождать.

В общем, все на своих местах, поезд трогается. Я раскрываю книгу, положив сверху билет и сторублевку на белье – сейчас проводница пойдет, проверять будет. Книга, конечно, быстро надоест, но, во-первых, так я сразу отсекаю потенциальных «клиентов» на мою жилетку, а во-вторых, время быстрее летит. Надоест – буду в окно смотреть.

Билеты проверены, можно расслабиться. Краем глаза отмечаю, что соседи на боковушке ведут себя тихо и к нам интереса не проявляют. Ну, и слава богу. Спокойно доедем.

Парень напротив оказывается москвичом. Ну, да, акцент ведь никуда не денешь. Был в нашем санатории. Чего, спрашивается, такому молодому делать в санатории? Да еще на Урале! Ну да это не мое дело, пусть с ним, думаю. А молодой тем временем завязывает разговор с пенсионером.

– Ну и как, понравилось? – спрашивает тот из вежливости.

– Да, нормально, – отвечает. – Только парни местные уж больно суровые. Чуть что – сразу в морду!

Хе, усмехаюсь про себя, еще бы. Москвичей не любят. Вслух молчу – подробности мне ни к чему. И москвич тоже, к счастью, не вдается в детали.

Так, за ленивыми разговорами проходит почти весь день. Прикорнув после обеда, просыпаюсь от толчка – поезд трогается с какой-то крупной станции. На столе – бутылка водки. Ну, блин, началось, думаю.

– За знакомство! – предлагает москвич.

Ну, нет. Водка – не моё. Во-первых, к алкоголю у меня личные счеты – за отца, за мать, за разрушенную нашу семью. Патологически не люблю пьяниц. Во-вторых, это такое дело: надо, чтобы в настроение и чтобы компания была подходящая – свои. А тут. В общем, вежливо отказываюсь. Втайне надеясь, что выпив в одиночестве рюмку-две, москвич сломается – худой же как тростинка, дрищ.

Но нет, этому нужна компания. Пенсионер с торгашкой тоже в отказе. Москвичонок поворачивается к соседям на боковушках. Мысленно матерюсь: щас начнется, да еще за нашим столом. Напрягаюсь, заранее подбирая слова, которые бы убедили москвича.

Соседи с боковушек соглашаются, пожав для приличия плечами – почему бы нет. К счастью, москвич перебирается за стол к ним, присев с края своей сидушки. Парни раскладывают на газетках закуску: колбасу, сало, хлеб, помидоры. Все нарезается крупными кусками, начинается обычная застольная работа. И разговоры, из которых я узнаю, что парни хулиганского вида – из Соликамска. Что в Москве бизнес у них (ага, бизнес, думаю, лохов шевелить). Москвич о чем-то их расспрашивает, я не вдаюсь – мне это не интересно.

За разговорами бутылка пустеет быстро – еще не стемнело как следует. Но мои надежды, что на этом вечеринка закончится, не оправдываются. На очередной станции захмелевший житель столицы бежит еще за одной. К счастью, общаются парни довольно мирно.

Быстро темнеет. В вагоне выключают верхний свет и включают ночной. Уже умывшись и укладываясь в постель, с удовольствием вдыхая запах чистого белья, слышу реплику москвича, которая сразу же выбивает из меня весь сон:

– А я не боюсь твоего ножа!

Какого хрена, думаю! Вот, мудак, сам набивается! Даже под ложечкой засосало от плохого предчувствия. Ножик этот я видел: модная тогда «финка» с наборной ручкой. Такие зэки на зонах раньше делали. С тревогой жду ответного удара или ругани с последующей дракой, конечно. Нормально съездил, думаю. Не хватало мне еще в поножовщине поучаствовать. Поджимаю ноги на случай, если начнут здесь. К моему удивлению, слова оппонента звучат очень мирно:

– И не надо его бояться! Я же им колбасу режу, а не людей.

Мысленно благодарю хулигана за его позицию и даже готов изменить свое первоначальное мнение. А этот чудак недолечившийся все не угомонится:

– Пойдем в тамбур! Я тебе покажу, как я не боюсь твоего ножа!

Давай, иди, думаю зло. Обратно в санаторий поедешь, здоровье поправлять! Но соликамец отвечает рассудительно, спокойно призывая москвича не горячиться.

– Да не пойду я с тобой никуда. Успокойся. Пей давай!

Голос его звучал настолько убедительно и успокаивающе, что сразу я расслабляюсь. А когда снова мирно зажурчал застольный разговор, я уснул. Ночь проходит спокойно. По крайней мере, никакого шума.

Утром обычная суета. Проводник обходит вагон, заранее поднимая пассажиров – скоро санитарная зона, туалеты закроют. Очереди с полотенцами наперевес, утренний чай в подстаканниках. Самые резвые уже умылись, позавтракали и убирают постель. Москвич спит, накрывшись простыней с головой. Ну, слава тебе господи, думаю, жив, бродяга.

Долго он не вставал, москвичонок. До самой Москвы. Пока проводница ему уже сама персональное предложение не сделала – в третий раз. А когда простынь откинулась, все увидели, что под глазом у парня – большой красивый правильной формы фингал. С трудом сдерживая смех, спрашиваю (хотя, что там – догадываюсь):

– Что стряслось-то?

– Мужики у вас уж очень суровые, – отвечает. – Чуть что, сразу в морду!

Посмеялись мы тогда с пенсионером уже открыто над москвичем. Не зло, нет, чего уж там – досталось парню. Хорошо, не убили. Соликамцев, кстати, на своих местах уже не было. Видимо, в другой вагон заранее перешли – от греха подальше. Через полчаса и мы вышли на перрон Курского, кажется, вокзала и разошлись каждый в свою сторону.

Вот такие они, москвичи. Ну, странные, согласитесь. А парни у нас суровые, это точно. Чуть что – сразу в морду!

Мачо не плачут

Лето/рыбалка/дружба

Ехали вчетвером. Миха за рулём, Колян рядом. Костя и я сзади. Настроение у всех приподнятое – впереди два дня абсолютного счастья: рыбалка, природа и никаких баб. То есть, никаких жен. Относительно других женщин всегда существовала волнующая «сотая доля вероятности». А главный специалист по данному вопросу – Костя – в любой дыре мог отыскать и баб, и водки, которой, как известно, много не бывает.

Хотя до полного разврата – чтобы с девками – до сих пор на рыбалке все же не доходило. После рыбалки – да, бывало. Это когда всем гуртом отправлялись в баню, предварительно закинув домой снасти рыбацкие. А то и просто – в чем были. Чтобы меньше объяснений с женой. А там – в бане-то – там уже позволяли себе всевозможные холостяцкие развлечения.

Ну, да я отвлекся. Едем, значит, на рыбалку. Как всегда, вчетвером. Мы – команда, всегда рыбачим вместе. Миха капитан: у него руль и лодка с мотором. Я за лоцмана и проводника: у меня все точки в навигаторе, а кроме того, я отвечаю за розыск новых рыболовных мест. Костян – «якорный бабай»; это его так Колька назвал, остряк.

Костя, конечно, с пивом – для разогрева, как он говорит. Водке пока не срок, ее, родимую, позже кушать будем. У Коляна в руке банка с энергетиком: ему хорошо было вчера, да так, что сегодня еще потряхивает. Едем, разговоры разговариваем. А разговор у рыбаков один: один мужик на днях во-о-от такую рыбу поймал. Ага, в том самом месте. Тут следует общий глубокий вдох, в груди теплеет, как после ста граммов. Хорошо!

Когда мои друзья только осваивали спортивные снасти, им представлялось, что рыба в реке сидит как в супе – плотными рядами и в готовом виде. Бери подсачек и черпай. Поэтому всегда с собой берут, кроме водки, еще по большому мешку. Оптимисты.

Совсем без рыбы, кстати, мы бываем крайне редко. Костян, тот всегда на всякий случай сеточку с собой раньше возил. «Надо брать от жизни все!» – вот его принцип. Гедонист, блин. Да, нам и без сетки хватает всегда: мои товарищи, они поначалу всю рыбу подряд брали: мелочь, ершей. Потом уже с опытом, и запросы стали другие: щуку им подавай или судака. Наш общий друг и учитель Игореша нас не иначе как заготтконторой называет.

На каждую рыбалку команда готовится как в последний бой. Вечер накануне – самый критический для семьи момент. Но ничто не может заглушить могучий зов природы. Даже угрозы супруги бросить подонка и уехать к маме воспринимаются как неизбежное. Все рыбаки – фаталисты.

Утром все возбуждены. Толкают друг друга и перебивают, рассказывая, кто какой геройский поступок во имя рыбалки совершил накануне: то есть, сколько всего страшного выслушал от супруги.

Обязательный пункт – магазин «Васяня». Сейчас он по-другому называется, но между нами он по-прежнему «Васяня». Заходим дружной толпой: пирожки, колбаса, шоколадки. Костян задумался у прилавка со спиртным: ему всегда мало. Поначалу ребята полны энтузиазма: коньячок, может? Ближе к кассе воодушевления меньше: коньяк и сервелат заменяются чесночной колбасой и шкаликом неизвестного происхождения. Но вдохновение еще не исчерпано.

План составлен загодя. Цель – поймать МНОГО рыбы. Тактика: «обуривание», то есть максимальный прессинг конкурентов. Правда, на деле чаще все оказывается наоборот: наглые местные мужики с выражением «ничо не знаю» на постных мордах могут быстро испортить и клев, и настроение. Приходится обходиться эхолотом и неточными сведениями лоцмана, который все время путается в показаниях. Очень скоро приходит понимание, что рыбы здесь нет.

В таких случаях первым предложение свертываться подает Миха.

– Я нарыбачился! – кидает он в унылый демос. И видя нарастающее возмущение, смягчается, – Ну, вы можете еще порыбачить, а я поехал.

Ввиду того, что Мишка является владельцем лодки и, по совместительству, водителем, вопрос решен. Открыто бунтую только я; остальные молча гоняют свое: парни принципиально против пустых мешков.

Ситуация является настолько типичной, что подробности можно опустить. Обычно рыбалка заканчивается дружной ссорой. Лоцман вопит громче всех, проклиная капитана и его сподвижников и клянется, что никогда больше не сядет с ними в одну лодку. Но ровно через неделю утром сажусь на заднее сиденье и молчу всю дорогу, чтобы не портить настроение. Без рыбалки мне никак нельзя.

У нас много друзей-коллег по диагнозу. Например, есть Игорь. Это наш наставник. Вместе мы разгоним любую хандру. И любую рыбу, даже если она есть. Именно Игорь научил моих товарищей спортивному спиннингу, а меня многим видам ловли. Хотя относиться к этому занятию как чистому спорту я все равно не могу. Да и рыбу люблю…есть.

В частности, под его чутким руководством ловили ночного судака. Офигительно интересное занятие. Час-другой тренируешь правильный заброс в темноте, раз за разом выдергивая воблер из кустов и травы, оплакивая безвременно ушедших. Весело, с матюками, распутываешь леску. И смотришь, как друг и наставник наставляет ученикам рожки: тянет одну рыбку за другой.

Чтобы поближе разглядеть правильную технику, парни подтягиваются к гуру. При этом шумят как стадо бегемотов. В принципе как загонщики они поступают правильно, отгоняя обалдевшего судака ближе к Игорехе. Но клев от этого маневра лучше почему-то не становится. Игорю скучно; он бредет на берег пить водку.

Уха и водка быстро решают проблемы коммуникации. Подобрев, друг и наставник пытается провести экспресс-обучение, чертя в золе тактические схемы. Парни ведут себя в точности как японцы: вежливо кивают, улыбаются, но ни хрена ничего при этом не понимают. Полные впечатлений, ухи и «печенек», дети идут спать. Утром все повторяется. Окрики наставника «Не ходи сюда, рыбу распугаешь!» притягивают как магнит, никаких сил сопротивляться.

Вдоль и поперек рассекая перекат, несет дежурство тяжелый фрегат Костя. На шее – рыболовный ящик. Одним таким ящичком можно утопить штук двадцать Му-Му. В ящичке все необходимое на рыбалке, включая контейнер с пельменями. Мне конкуренция с молодыми и сильными не нужна. Поэтому ухожу с переката на берег и рыбачу, прячась за кустами: вода прозрачная, а а зрение у рыбы хорошее. Любознательный Мишка успевает везде; ему интересно, как ловится рыбка. У всех.

Иногда мне кажется, что Игорю приходится с нами дружить: не бросать же хорошее место из-за каких-то придурков. Хотя уверен: ему с нами даже интересно. И вообще, парни спокойные: без драк и формальностей. Можно дружить.

И к алкоголю у нас отношение философское: есть – будем пить; нет – на сухую порыбачим. Некомфортно себя чувствует без водки разве что Костян. Но не потому, что он алкоголик, просто он ездит целенаправленно отдыхать по полной.

Бывает и перебор, когда уже всем по барабану становится. Начинаются массовые гуляния с песнями, ором и прочими безобразиями. Игореха тоже, кстати, спьяну любит побарагозить, хотя нас и обзывает алкашами. Я как самый трезвый – не умею – в этой компании становлюсь лишним. Хочется бросить все и уехать домой. Хотя куда с подводной лодки, да в ста км от дома.

На мой взгляд, всё должно быть в меру: рыбалка, спиртное. Хотя надо признать: алкоголь иногда очень даже в тему. Ну вот, к примеру, ситуация: Николай опять промочил ногу! Ногу (правую) Колян мочит периодически, зимой и летом. То болотником черпнет, то бахилы рваные подведут, то Миха подвыпивший прокатит с ветерком по осеннему водохранилищу – так что матросы до трусов промокши остаются. Как никак, а повод выпить.

У меня с собой всегда НЗ – перцовая настойка. У тестя конфискована с медицинской целью. В общем, один алкоголик лечит другого. Ну вот, Колян опять промочил ногу, покинул перекат, бредет сушиться. А вечер томным быть обещает: рыбалка удачная, соловьи с ума сходят. Тянет к лирике.

Заговорщически подмигивая Коляну, достаю перцовку. Спасительная жидкость расбулькивается по стопарикам. Усаживаемся за импровизированный столик. Момент истины – и горло свободно пропускает внутрь…воду. Воду? Тысяча чертей! Участники теста в шоке. Разгадка проста: пьющий родственник с целью профилактики алкоголизма у непьющего подменил огненную жидкость на абсолютно безвредную.

А душа горит! Душа-то мается! Второй пузырек встречается уже крайне подозрительно. К счастью, запах из-под крышечки гонит сомнения прочь! Вечер заканчивается вполне камерно: глотаю порцию залпом и начинаю задыхаться  – никогда в жизни не пил перцовки. Колян выпить не успевает – от хохота валится в траву.

Надо сказать, с перцем у нас вообще какие-то проблемы. Взять хотя бы последний случай. Но обо всем по порядку. Напомню, что на рыбалке мы проводим все свободное время. А уже летом, так вообще в выходные нас дома не застать. Нет, конечно, приходится некоторое время посвятить работе, домашним делам, огородам-огурцам-помидорам. Но в субботу – извините! А что делать – надо!

Главное – не выдать домашним своего истинного настроения! Буду скучать, дорогая, ужасно буду скучать (отводя глаза в сторону)! Ты же знаешь, давно собирались, обещал ребятам, без меня не поедут. Особо напирать на то, что без тебя у всех остальных пропадут выходные. Врать – разрешается; этот грех спишется потом как-нибудь.

В идеале – вырваться из цепких лап семьи в пятницу вечером и успеть сесть в машину до заката солнца и звонка жены: «Ты еще не уехал? Не уезжай! Меня срочно на смену вызвали!». В идеале – быть на момент такого звонка за пределами 50-клиометровой зоны: «Блин! Что делать-то! Мы в Ольховке уже! Позвони маме». Ну, не в Ольховке, в пригороде еще, да какая разница, уехали, все!

За окнами – бегущая картинка лесов, полей и рек. Вечереет. Приятный ветерок в окно, пиво в руке, впереди сутки абсолютного счастья – что еще нужно человеку? На подъезде к месту привычно появляется ревнивая мысль: не занял ли кто наше место!

В выходные часто «наше» место становится общим. Подъезжаем к палатке: «Вы надолго тут?», – с вежливой улыбкой, разумеется. За улыбкой прячется беспощадный убийца. Мысленно расчленяю трупы и отправляю вниз по течению. Сигнал принят, смотрят приветливей и успокаивают: до вечера, собираемся уже! В обеспечение договора о сотрудничестве автомобиль и ставится вплотную к лагерю соперников.

Действие первое: разбивка бивуака. Роли расписаны еще в пути, но едва ступив на берег, команда попадает под действие массового психоза. Парни запрыгивают в болотники и, уже на ходу кое-как соединяя части спиннинга, бегут к речке. Больные!

Перекат казачье войско атакует «свиньей»: впереди – капитан Миха, фланги прикрывают Колян и Костян. Во вражеских рядах паника. Та рыба, что не успевает спрятаться, тут же оказывается в пакетиках и сумках. Последним, как всегда, я. Похлестав опустевший после набега перекат нахлыстом, быстро переключаюсь на спиннинг и воблеры. В качестве первого трофея – неудачник-елец на 100г.

Смеркается, звучит сигнал к отступлению. Прибывший на место грабежа инструктор команды Игорек укоризненно качает головой: нельзя так! Следует краткий разбор; воблеры мастера ходят по рукам и пробуются на зуб. Затем – индивидуальный подбор китайских погремушек из нашего арсенала. Из вежливости мастер не открывает парням истину. В конце концов, не ради рыбы здесь, пусть себе тренируются. Однако по неведомым причинам погремушки временами рыба все же берет. Из ненависти ко всему китайскому, надо полагать.

На фоне чернеющей горы в реку заходит уже не толпа головорезов, а стройные фаланги дисциплинированных воинов. Но в темноте ряды быстро мешаются, и напрасно мастер призывает к порядку –  позабыв о дисциплине, пираты оттесняют с клевого места самого наставника. Но мастерство не пропьешь, и первый судак – в руках Игоря.

Рыбаки продолжают ожесточенно хлестать перекат «китайцами». Чтобы отвязаться от настойчивых парней, команда судаков дает откуп – парочку молодых. На очередной проводке и я, наконец, чувствую «зацеп». Подсекаю и  достаю своего первого летнего судачка! Тройник крепко засел в сетке подсачека, решать головоломку приходиться в полной темноте. Выясняется, что матерных слов и конструкций я знаю порядочно!

Битва заканчивается окончательным разгоном противника к полуночи. Очень хочется есть, но добровольно занять вакантное место повара никто не торопится. Однако голод умеет вторить чудеса кооперации, и вскоре каждый занят делом: один чистит картошечку, другой – рыбу.

В котелке – сборная уха: щука, окунь, судак и голавль. Места для картошки уже нет, но ее впихывают силком – почищено! Пока готовится жидкое, летит пробка с бутылки, звучат первые тосты. Затем все как на обычной кухне субботним вечером: перебивая друг друга и размахивая ложками, каждый спешит рассказать о своих подвигах. Чувства переполняют, и в темноту уже летит призыв: «Девки! Давайте сюда!» Девки давать не торопятся, и вообще их не видно. Опытный Костян предлагает съездить за женщинами и водкой в соседнюю деревню, однако идея отвергается, хоть и с тяжелым сердцем и заменяется другим аттракционом – кормлением лис.

Этот лис, что приходит на стоянку в сумерках – местный Король, типа Беня Крик. Он тут за главного, и ему все платят. Едой: оставляют колбасу, шашлыки, остатки гриля и окурки. И вежливо расползаются по палаткам, чтобы не смущать Короля. Лис ест жадно и быстро – не все туристы знают, что он Король. Некоторые даже кидают в него ножики и топоры. Но Лис бесстрашен и ловок, и в темноте зорко следит за обстановкой.

Между тем обстановка за столом – самая романтичная. Наступает кульминация – подача горячего. Напряжение растет, ложки угрожающе нависли над паром. Тут кто-то некстати вспоминает про перец. Мол, без перца уха не уха и все такое. Провокатор. Перец находится быстро, но усталость и алкоголь играют злую шутку с руками дозировщика, к тому же крышка пузырька оказывается не закрученной, и в котелок попадает смертельная доза приправы – с горкой! Немая сцена. Завершает картину Миха, ложечкой перемешивающий варево со словами: «Немножечко острее».

Шок проходит быстро – все хотят есть. Однако есть это невозможно – можно лишь глотать. Если глотать быстро, то до наступления приступа кашля можно успеть проглотить пару-другую ложек. То есть, практически наесться. Оставшееся в желудке пространство рекомендуется залить водой.

Есть уху больно. Все плачут. Богатый стол щедро поливается слезами благодарности к уронившему перец. За давностью событий сейчас уже никто не помнит, кто именно это был, но все благодарны до сих пор. Миха благодарен отдельно – из медицинских соображений. Обычно у него всегда заложен нос, не помогла даже дорогостоящая операция, а тут проблема решилась парой глотков.

Вдоволь наплакавшись, с горящими желудками, матросы размещаются на отдых. Перец обладает чудесным свойством, отбивая все второстепенные желания. Вот и о женщинах сразу как-то позабыли. Не все: по рассказам очевидцев, одно спальное место пустовало до утра. Зато в лесу, как у классика – всю ночь стучал топор. Скорее всего, это Костян, который глушил зов природы испытанным методом, в наши дни запатентованным Челентано.

Утром все просыпаются от крика. Капитан ушел рыбачить на остров, а перебраться назад не смог – вода поднялась. Начинается спасательная операция.

В довершение истории о перце – Лиса больше в этих краях никто не видел. Скорее всего, Король тоже попробовал огненной ухи и теперь скрывается от злых людей в дремучих лесах.

Мальчишка

Детство\лето\любовь

Поначалу родители были против. Её родители, конечно. Особенно отец – высокий статный мужчина, чистых и строгих крестьянских кровей. Речь шла о чести дочери, а он собственноручно, можно сказать, кладёт её под жениха, да какого жениха – малолетку сопливого. Сам же отправит его к своей дочери, чтобы они там, не дай бог… Да еще к своим старикам в деревню. Нет, нет и нет!

Мама Нины Галина Ивановна, красивая женщина с такими же, как у Нины, голубыми глазами с черной каймой густых ресниц тоже поначалу сомневалась, а потом сама встала на сторону парня. Ведь специально из Москвы приехал! Сам деньги заработал. Чтобы только увидеть её, свою любовь. Ну и что, что 16 всего! Сам не влюблялся? Ничего плохого не случится: родители твои рядом будут.

Ну, ты что, мать, качал он головой, совсем? Ладно, чёрт с вами. Только когда дочь в подоле принесёт, мне не жалуйтесь. В конце концов, все разрешилось совсем удачно. В гости к Нине давно собиралась её подруга Ольга, только случая не было, а одну её не отпускали. Тем более, она уже была там, дорогу знает. А нам спокойнее, решили.

На следующее утро Леша с Ольгой были уже в пути. Ехали долго. Сначала нужно было почти два часа пилить на большом автобусе до районного центра. Там предстояла пересадка.

Лето было в самом разгаре. За окном мелькали желтые поля и зеленые массивы ельников и сосновых боров, белели легкими платьицами березки. Бледное ото сна, заспанное неумытое солнце бежало следом, выглядывая из-за деревьев, будто интересуясь: вы куда, куда, спрашиваю. Оля дремала, уронив голову набок, Лешка, не отрываясь, смотрел в окно.

В ожидании следующего автобуса около часа провели на берегу большого пруда. Ольга, стройная светловолосая девушка в ситцевом платье, сидела на шатком деревянном мостике, болтая загорелыми ногами в прозрачной прохладе воды и, улыбаясь, наблюдала, как Лешка, закатав штаны, отправлял в плаванье большие бревна старого сплавного леса, что тихо качались на воде у берега.

Солнце уже поднялось, солнечные зайчики вовсю резвились на воде, девушка жмурилась. Она смотрела на обнажённый Лешкин торс, напряжённые кубики живота, и ей становилось почему-то жарко. В животе появилось какое-то мучительное ноющее чувство. Догадавшись, она смутилась, и, устыдившись своих мыслей, резко вскочила и побежала в сторону автовокзала. Лешка, лишившись благодарных зрителей, удивленно посмотрел ей вслед.

Целый час почти еще тряслись они в тесном душном ПАЗике, повиснув на поручнях – свободных мест не было. Автобус был туго набит бабками, котомками, мешками, корзинками, хмурыми крестьянами с грубыми руками и шумной мелкой ребятней. Дорога пылила среди лесов и полей, автобус трясло. Ольгу тошнило, прикрыв глаза, она изо всех сил старалась не наваливаться на Алексея, но это плохо получалось. Лешка думал только о предстоящей встрече.

Нину он любил, наверное, с класса четвёртого. С тех самых пор, когда она только появилась в их школе. Скромная, незаметная, Нина сидела в последнем ряду, и Лешка мечтал только об одном – оказаться с ней за одной партой. Но это было невозможно, и Лешка страшно завидовал двоечнику Чернышеву, который, не понимая своего счастья, молча скатывал у соседки домашние задания.

Лешке очень хотелось прикоснуться к её соломенным волосам, но когда он, по примеру классных хулиганов, дернул её за косу, она неожиданно обиделась и посмотрела на него так, что он целую неделю сожалел о своём поступке. А когда несколько дней спустя подощел и попросил прощения, она удивилась: ты о чем? Ах, об этом! И засмеялась.

У неё были необыкновенные глаза цвета небесной лазури, и Лешка тонул в этих глазах, забывая обо всем на свете. Когда она смотрела на него насмешливо, склонив голову, у него сладко ныло в области сердца.

У него был соперник, и этим соперником был его друг Ларик, вечно расхристанный шалопай с нечесанной копной волос и чёрными веселыми глазами. Они все жили по соседству: Нина, Ларик и Лешка. Только Ларик жил ближе, и Лешка часто заставал друга у Нины. Ему было обидно, что Нина с ним разговаривает только в дверях, а Ларика пускает даже к себе в комнату. Хотя даже эти недолгие минуты в подъезде, когда Нина улыбнулась ему, глядя своими большими глазами, с лихвой компенсировали все его ревнивые страдания.

С Лариком они никогда не спорили по этому поводу, а отец Ларика, Юлий Семенович, поправляя у зеркала свою безупречную мефистофелевскую бородку опасной бритвой, пел им оперным голосом: «Сердце красавицы склонно к измене!» А однажды, улыбаясь, сказал: "Видели бы вы своих принцесс после сна – неумытых, непричесанных". На что мама Ларика, Софья Самуиловна, тётя Соня, не вынимая изо рта сигарету, хмыкнула: «Даже не заметят!»

Лешке нравилось у Ларика дома. Нравились родители, весёлые и какие-то бесшабашные – как дети. И совсем не строгие – не то, что Лешкина мама, вечно уставшая, с измученным лицом. Про отца лучше вообще не вспоминать. В те редкие дни, когда он не бывал пьян, он либо смотрел телевизор, либо спал на кушетке. С сыновьями – Лешкой и его старшим братом Славкой – он никогда не играл. Один раз только научил Лешку играть на гитаре вальс «Гибель Титаника». Ничего сложного – три аккорда!

При маме играть можно, но тихо, чтобы не мешать ей отдыхать. Она не любила гостей, и к Лешке друзья приходили очень редко. Дома скучно, и Лешка все свободное время проводил либо на улице, либо у Ларика дома.

У Ларика было можно практически все: играть, шуметь – если только бабушка не спит. А если у тёти Сони болит голова, она просто подойдёт и скажет: мальчики, тише, пожалуйста. Но ни за что не будет ругаться. Родители у Ларика классные: они часто принимают участие в играх, а ещё им можно сказать все честно. И даже про девчонок.

И ругались они только один раз. Из-за женщины какой-то. Тётя Соня плача, выкрикивала что-то тонким голосом, а Юлий Семёнович размахивал руками и театральным голосом громко выговаривал ей. Ларик, красный от стыда, тогда вытолкал Лешку за дверь.

Дома у них всегда был бардак, и это было только кстати: детям – Ларику и его младшей сестре Симе ничто не мешало играть. Лешка завидовал: у приятеля были аквариум, попугаи, а также полно детских пластинок и то, что приводило Лешку в настоящий восторг – целый шкаф детских книг. Тётя Соня охотно давала что-нибудь почитать. И вообще, с ней было интересно поговорить. Она была домохозяйкой, ходила с тростью, много курила и пила молотый кофе, который сама же и жарила. И с удовольствием занималась с детьми.

А еще у них было много разных вкусностей вроде щербета с орехами, и можно было пить сгущенку прямо из банки – только чтобы тётя Соня не видела. Лешка иногда целыми днями пропадал у друга, так что даже мама его один раз с обидой спросила: «Может, уже жить к ним пойдешь?».

Лешка ни разу не пытался поцеловать Нину. Робкое тыканье носом в щеку во время школьных дискотек – не в счет. Нина с удовольствием танцевала с ним, но ничего лишнего не позволяла. А он был счастлив уже просто оттого, что можно держать ее за руку и обнимать за талию.

Даже смешно: любить девчонку и ни разу не поцеловать. Другие уже не только поцелуями в то время занимались. Лешка много раз слышал эти истории, про то, как один парень заманил одну девчонку – ну, вы её знаете – в подвал и там такое с ней сделал, что она потом целый день плакала.

Про Нину тоже всякое говорили. Сочиняли, конечно. Из-за того что она не с ними дружит. Говорили, что её насиловал сам Вадька Поскотин. А потом она привыкла (девчонки, которые это попробуют, уже не могут обойтись без этого, точно вам говорю!) и сама уже к нему ходила. В эти слухи Лешка не верил. Не могло этого быть, никак. Как её Вадька в раздевалке зажимал, за грудь лапал – видел, а про остальное не верил.

Лешке стыдно про это вспоминать. Стыдно до мурашек. За трусость свою стыдно, хотя сколько прошло уже. Ведь он тогда рядом был: когда Поскотин её в раздевалке тискал. И ничего не предпринял: не ударил Вадьку, не защитил Нину. Струсил. Поскотина – первого хулинана в школе – все боялись, даже учителя, и он тоже боялся. Только блеял тихо: «Вадик, ну не надо, пожалуйста!»

Блин, вспомнить противно! Лешка даже глаза закрыл. Тогда ему еще Сашка Ленцов, тоже местный хулиган, предложил Вадьку подкараулить и надавать ему, но Лешка даже думать об этом боялся. Сашка нет, он был отчаянный. Лешке посочувствовал, потому что неожиданно для всех с ним дружить начал. С хлюпиком и маменькиным сынком. Лешке еще завуч тогда сказала: «Я тебе доверяла, пока ты с Ленцовым не связался». А Лешка и не связывался. Сашка просто жил в том же подъезде, что и Ларик, и часто с ним сталкивался.

Сашка оказался неплохим парнем, интересным и умным. У него был магнитофон и классные записи: Boney M, Smoky. А хулиганил он потому, что умнее своих сверстников был, и ему скучно было играть в индейцев и пластилиновых солдатиков, как все.

С ним Лешка и Ларик лазили на крышу и ходили по краю плиты, чтобы победить страх. Перебегали глубокий овраг по тонким трубам на высоте почти 10 метров. Было жутко и весело. Санька показал им тайную комнату в подвале со старым диваном, на котором они с Поскотиным портили девчонок. Затаив дыхание, слушали Санькины рассказы и смотрели порнографические карты.

Сашке можно было верить, он нравился девчонкам. Высокий, черноволосый, всегда улыбался и был уверен в себе на все 100%. Не то, что Лешка. Сашка мог подойти к девчонке и запросто обнять и даже потрогать везде, где хотел. Этого Лешка ну никак не мог постичь. И со взрослыми Сашка разговаривал на равных. Но не хамил, как Поскотин, а наоборот, был очень вежлив, но смотрел при этом так насмешливо, что мог запросто взбесить кого угодно – хоть завуча, хоть участкового милиционера.

Насчёт девчонок новый Лешкин друг был так же циничен, как и Поскотин, но не обзывал их последними словами, а просто давал понять, что слишком много о них знает, чтобы дружить с ними – как Лешка, например. Про Нину, кстати, ничего плохого не говорил, хотя Нина однажды сказала Лешке: будешь дружить с Ленцовым, ко мне не подходи. Несчастный Лешка поплелся к Сашке и честно сказал ему, почему он больше не может с ним дружить. Сашка поступил как настоящий друг: сказал, что все понимает. Но все-таки ты подумай, девчонки не стоят того.

Это все из-за Вадьки, из-за Поскотин, говорит. Давай устроим ему темную, а? Он не будет знать, кто его отделал. Нет, ответил Лешка, я не могу так. Ну давай, я подговорю, как будто ты его изобьешь. Понарошку – он поддастся. Чтобы у неё на глазах. Мне он не откажет. Нет, вздохнул Лешка, понарошку еще хуже.

За этими мыслями Лешка не заметил всего пути. От воспоминаний парня отвлекла Ольга. Она дергала его за рукав: выходим, наша. Вывалившись из душного автобуса, они оказались на пыльном перекрёстке. Здесь дорога раздваивалась. Большак убегал дальше в поля, а узкая грунтовка уходила влево в лес. …

«Заказник.Охраняемая территория. Охота запрещена», – прочёл Лешка на плакате, укрепленном на столбе рядом с дорогой. Плакат был старый и изображал медведя, так как его обычно рисуют на гербе области.

– Ну, всё, медведи нас съедят, – попытался пошутить Лешка, впервые обращая внимание на спутницу.

– Могут, – серьёзно ответила Оля. – Это медвежий заказник. Ну, что встал как вкопанный? Пошли!

Лешка оторопело посмотрел на плакат и побежал догонять девушку. Дорога петляла среди лесов, изредка выбегая на небольшие поля, чтобы снова исчезнуть в очередном бору. Солнце было в зените, припекало, над головой щебетали птицы, оглушительно пахло сухой травой и медом. На полянах стояли стоги сена, в воздухе порхали капустницы.

Лес то подступал вплотную к дороге, угрожающее взмахивая перед лицом большими лохматыми ветками, трогая за плечи, то отступал в стороны, давая простор большим полянам, то смыкался у них над головами кронами высоких сосен, то уступал место молодому ельнику.

Первое время Лешка настороженно вглядывался в лесную чащу, пытаясь угадать какое-то движение, но беззаботно щебетавшая спутница его отвлекла, и он позабыл про медведей. Чистая песочная дорожка так и манила за собой. Оля не смогла избежать искушения и скинула босоножки. Песок приятно холодил босые ноги.

Ольга шла быстро, почти бежала – Лешка с трудом успевал за ней. Только сейчас он, наконец, смог хорошенько рассмотреть подругу Нины. Высокая, стройная, с загорелыми ногами, Ольга была, пожалуй, даже красивее Нины. Только эта красота была какой-то другой, холоднее, что ли. Правильные черты, прямой рот. Строгие серые глаза смотрели на Лешку испытующе, как будто спрашивали: а ты не из таких? И все же при взгляде на ее открытые плечи и грудь Лешке становилось как-то не по себе.

Лешка переехал в Помосковье с матерью – та вышла замуж – когда закончил шестой класс. Но Нину он забыть не смог. Ни новый класс, ни новые знакомства не смогли заглушить в нем первые чувства. По окончании восьмого класса он решил, что нужно встретиться во что бы то ни стало. Устроился на местный завод – колотить поддоны. За месяц заработал сто рублей – при среднем окладе взрослого работника восемьдесят – и поехал в город своего детства. Лешка не видел Нину уже два года и очень волновался.

Внезапно Оля резко остановилась, и Лешка почти налетел на нее.

– Смотри, мишка был. Только что! – ничуть не испуганно, а даже восхищенно сказала девушка.

Она показывала на большую желтую лепешку, которая заметно дымилась. Лепешка была раздавлена отпечатком лапы. Сомневаться не приходилось: только что здесь был косолапый, и он – рядом.

Они стояли среди разнотравья на вершине косогора на развилке. Одна песчаная дорожка уходила влево, другая убегала под гору вправо. На ней и был след,

– Забыла, в какой стороне деревня, – задумчиво сказала Ольга. – Рядом уже должна быть.

Потрясенный увиденным, Лешка молчал. С места, где они стояли, не было видно, куда уходят дороги – противоположный склон был укрыт перелеском, пересекать который сейчас очень не хотелось.

– Медведи обычно ходят в деревню, – серьезно размышляла Ольга вслух, и Лешка подивился ее выдержке.

Сам он помышлял совсем о другом – как бы обойти опасность.

– Значит, – закончила свою мысль Ольга, – нам надо направо!

И решительно зашагала по тропе. Лешка двинул следом. По свежим следам, хорошо отпечатанным в мелкой песчаной пыли, они дошагали до перелеска и минут пять шли среди густого кустарника и елок. След вел их уверенно, прямо посреди тропы. Лешка шел быстро, опасливо оглядываясь, и вздохнул с облегчением только тогда, когда они вышли из леса и увидели, наконец, деревню. Удивительно, но медвежий след довел их впритык к крайнему дому – старой нежилой развалине – и только тогда резко свернул в густую и высокую траву.

Как их встретили, он уже не помнил. Запомнились только сияющие глаза Нины, взгляд которых уносил Лешку куда-то очень высоко, ее руки, которые он никак не хотел отпускать.

Толком пообщаться с Ниной в первый день так и не удалось. Во-первых, остаться наедине в маленьком деревенском домике было трудно, а во-вторых, рядом всегда была Ольга, у которой была куча новостей. Ольга постоянно куда-то утаскивала подругу, висела у неё на руке, и вообще, ты слышишь, что я тебе говорю? Нина слышала и только виновато улыбалась Лешке, который как телок бродил за ними следом.

Только раз они с Ниной столкнулись в тёмных сенях, и Лешкина рука, протянутая к дверной ручке, попала девушке прямо в грудь.

– Больно? – спросил он, страшно смутившись.

– Нет, приятно – шепнула Нина Лешке прямо в ухо, коснувшись губами, отчего парня бросило в жар.

– Эй, вы чего там делаете? – поинтересовалась вездесущая Ольга, заглядывая в дверной проем. – Ну, прямо на минуту нельзя оставить этих голубков!

Девушки засмеялись. Красный как рак, Лешка выбежал во двор. Остаток дня прошел как в тумане. Вечером, за ужином, Лешку пытали старики: кто, откуда, зачем здесь. Выручила Нина, сочинив убедительную историю про троюродного брата Ольги, которого она взяла в попутчики. И стреляла голубыми глазищами в Лешку так, что у того замирало сердце.

Лешку положили в середине избы, на пол, подстелив старый тулуп. Хозяева легли на печь. Ольгу определили на лавку рядом с печью. Затушили, наконец, лампу. От пережитого за день глаза закрывались сами собой, и Лешка быстро уснул.

Утром дед Нины, высокий крепкий старик с жилистыми руками, ушел на покос, сказав, что ждёт помощников с обеда.

– А пока можете по малину сходить, раз не одни дак, – добавил он, взглянув на Лешку. – Да возьмите Нырку с собой. Предупредит за медведя, если что.

Нырка, маленькая кудлатая дворняжка, прозвище получила не зря. После того, как мать Нырки ощенилась в последний раз, хозяин твёрдо решил, что больше такой бесполезной в деревне породы во дворе у него не будет, и понес щенят топить на речку. Трое, захлебнувшись, утонули сразу, а один ни за что не хотел умирать и отчаянно боролся за свою жизнь. Еще слепой, щенок раз за разом выныривал и, барахтаясь в воде, упрямо правил к берегу, каким-то чудом угадывая направление.

Сердце человека, только что равнодушно лишившего жизни троих, дрогнуло Зайдя в воду, он подхватил щенка. Придя домой, положил обессиленное мокрое тельце на старый меховой кожух, кинув жене: «Пусть живёт… Нырок».

Потом оказалось, что это вовсе не Нырок, а Нырка, и что в хозяйстве она не так бесполезна, как казалась. Не пустолайка какая-нибудь, а нормальный сторожевой пёс.

Нынче Нырка сама ощенилась, и ни за что не хотела покидать двор, как её ни уговаривали. Даже краюха серого деревенского хлеба, натертая салом, не была аргументом. К малиннику ребята подошли уже без собаки.

Полоса колючих кустарников протянулась вдоль старого просёлка по краю леса, отделяя его от большого заброшенного поля, густо поросшего ароматным разнотравьем. Жужали пчёлы, в воздухе висел малиновый дурман. Девчонки, по-деревенски обвязав головы ситцевыми платками, собирали ягоды, то и дело заливаясь смехом. Руки быстро стали красными от ягодного сока.

Лешка не мог оторвать взгляда от пухлых губ Нины, измазанных малиной. А когда она поднимала на него свои глаза, просто готов был просто взлететь от переполнявших его чувств. Время пролетело мгновенно. Надо было собираться на покос, помогать деду. На обратном пути ребят напугала Нырка, внезапно выскочив из-за кустов. Расхохотавшись, девушки побежали по тропе, обгоняя друг дружку. Лешка молча трусил следом.

Покос находится неподалёку, всего в километре от деревни. Лешка нес грабли и вилы, Нина корзину с обедом для деда, Ольга – бутылку с колодезной водой. Бабушка Нины осталась дома. «Вас много, куда мне», – сказала она.

На сей раз за ними увязалась и Нырка, сама, без всякой приманки, чему ребята были очень рады. Пока дед обедал, они ворошили скошенную утром траву. Затем Лешка с дедом скирдовали высушенное сено, вилами собирая его в большие кучи. Нырка вскоре куда-то исчезла, наверное, убежала к своим щенкам.

Нина, в простеньком цветастом платьице, была хороша необыкновенно. Лешка глаз не мог отвести от девушки. На груди Нины, на шее, на лице выступили капельки пота, полные руки мелькали, к ногам прилипли травинки. Раскрасневшаяся от работы и жары, она работала с удовольствием, самозабвенно, позабыв, казалось, обо всем на свете. Даже не очень вслушиваясь в то, что говорит ей подруга – Ольга не замолкала даже во время тяжелой работы. На Лешку она не смотрела – с ним все ясно. Слишком нерешительный, даже трусоват, похоже.

Когда Нина пила воду из бутылки, озорно поглядывая на Лешку, тонкая струйка вода потекла по шее вниз к ложбинке на груди. Лешка вдруг впервые подумал о Нине как о женщине. Он покраснел, а быстроглазая Ольга, заметив смущение парня, засмеялась.

Солнце присело над лесом, когда работа, наконец, была закончена. Усталые, они стали собираться домой. У скирды, где была оставлена корзина с остатками обеда, они застали полный беспорядок, как будто вещи раскидали специально. Корзина и бутыль лежали в стороне, платок, в который было завернуто сало и хлеб, был разорван.

– Нырка? – удивился Лешка.

– Михаила баловал, – покачал головой дед, показывая клочок чёрной шерсти.

Дошли уже по сумеркам. Их ждали простой деревенский ужин и баня. Быстро расправившись с большой тарелкой молодой вареной картошки и стаканом холодного молока, Лешка выскочил на улицу.

Быстро холодало. Августовское небо сияло торжественно, напоказ выставляя все свое богатство, предлагая за так рассыпанные по черному бархату сверкающие бриллианты. Полная луна с девичьим лицом с любопытством наблюдала за человеком. Со стороны бани слышались веселые девичьи голоса, в маленьком оконце мелькали тени.

Так и подмывало подойти заглянуть, но Лешка побоялся, что из дома выйдет кто-то из стариков и застанет его за этим постыдным занятием. Да и не представлял он, если честно, Нину голой. Даже не хотел представлять. Максимум, чего он хотел, так это просто поцеловать, дальше его фантазии с Ниной не заносили. Про других девчонок он представлял, да, разные там ситуации. Но это другие, не Нина.

Легли. В доме быстро стало тихо. Слышны были только тиканье ходиков да шуршанье тараканов у печи. Изредка вздыхал во сне дед, да кошка возилась в углу, видимо, охотясь на мышь.

Пролежав в напряженной тишине почти час, Лешка решился. Кровать Нины была совсем рядом – в двух шагах, но как только он встал со своей постели, половицы предательски заскрипели. Лешка замер.

Он заранее придумал что сказать, если его застукают: в туалет, а что. Убедившись, что никто не проснулся, встав на цыпочки, он сделал еще шаг. Половица под ногой снова скрипнула, но уже глуше, как будто приняв давая разрещение на проход.

Лешка присел на край кровати Нины. Девушка лежала на спине, и лунный свет, пробиваясь сквозь лёгкую занавеску, освещал её лицо. Оно было спокойно, и по нему нельзя было понять, спит Нина или притворяется.

Минуту Лешка любовался любимыми чертами, затем легонько дотронулся до руки, лежавшей поверх одеяла. Вздрогнув, девушка открыла глаза. Узнав, улыбнулась, прошептала сонно: «Ты чего, Леш?».

Наклонившись к её лицу близко-близко, так, что их губы почти прикоснулись, он произнёс: «Я люблю тебя». «Что? Что ты сказал?» – она повернула голову, подставив его губам своё ухо. «Я люблю тебя», – повторил Лешка. «Щекотно», – зашептала Нина, но он не слышал, вдыхая теплый банный аромат её кожи.

На лавке напротив завозилась Ольга, и Лешка прижался к Нине, вдавив свою голову в подушку, как будто так его будет меньше видно.

– Иди к себе, – попросила Нина. – Увидят.

– Не могу, ответил Лешка. Я завтра уеду и снова год тебя не увижу. А я знаешь, как соскучился! – с жаром зашептал Лешка.

Знаю, был ответ. Лешка увидел губы Нины так близко, что, наклонившись, быстро поцеловал девушку. И сразу же отпрянул, зажмурившись, ожидая отпора, возмущения. Но ничего не произошло – девушка дышала ровно, глядя на Лешку из под прикрытых век.

Тогда Лешка поцеловал её второй раз, уже решительно и долго не открывался от её мягких, тёплых губ. Они пахли малиной.

Она улыбнулась и прошептала: «Леша, давай спать, а?». Окрыленный, он только помотал головой: «Не могу. Ты спи, а я тихонько посижу, ладно?» Не ответив, она прикрыла глаза.

Было тихо. Даже тараканы закончили свои дела и больше не шуршали по стенам. Полная луна так яростно светила в окно, освещая Лешку, как будто кричала: вот он, жених, хватайте его!

Всю ночь Лешка просидел на кровати рядом с любимой, держа ее за руку, с удовольствием вдыхая запахи Нины. Волосы девушки пахли сеном, кожа -баней и молоком. Касался губами щеки тихо-тихо, боясь разбудить. Гладил волосы. Нина временами просыпалась, улыбалась ему и снова проваливалась в сон. Под утро Лешка уснул и сам, приткнувшись рядом, не выпуская Нининой руки.

Его разбудила Ольга. Она склонилась над ними, шепча: «Леша, пора!» В сумеречном утреннем свете в вырезе ночной рубахи белела грудь с темным соском.

Он шел по дороге, поеживаясь от прохладного ветерка. На полях лежал густое покрывало тумана. Сонные лесные птицы только начинали пробовать голос. Трава блестела от росы. Лешка шел и думал о том, что, наверное, больше никогда не увидит Нину. Даже если увидит, то никогда не повторится это счастье, которое он испытал прошедшей ночью. Он шел, понимая, что прощается сейчас со своей любовью, самой лучшей, самой сильной и последней в его жизни.

Осознание внезапной потери самого дорогого, ради которого только и стоит жить, оглушило Лешку, ошеломило, комком стояло в горле, мешало дышать. Он удалялся все дальше, чувствуя только то, что жизнь кончилась, и дальше нет ничего, кроме пустоты.

Даже плакать Лешка не мог. Как не думал, о каких-то опасностях, подстерегавщих его в утреннем лесу. Накануне дед Нины предупредил: встретишь мишку – не беги! Бесполезно.

Утром медведи кормились на овсах. Выходили из леса без страха, не боясь никого. Они тут были хозяева. И когда Лешка увидел четыре черные фигуры посреди белого поля, он даже не испугался. Продолжая по инерции идти вперед, он думал только о том, что Нина, возможно, никогда не узнает о его смерти. Ему было уже все равно. И только когда отступать было поздно, его заметили. Тихим ржанием кони – а это оказались четыре стреноженных лошади – приветствовали одинокого путника…

Последний раз Лешка увиделся с Ниной только перед армией. В училище ему дали краткосрочный отпуск, и он смог приехать в свой город. Последнее свидание закончилось глупо: Нина долго не отпускала его. Они лежали, обнявшись, в ее комнате, на ее кровати – взрослый, но наивный парень в форме моряка и маленькая, но взрослая уже девушка. Но он так не понял, что к чему и не попытался взять ее, как мужчина женщину. Да он и не знал, как это делается. Мальчишка.

В родной город Лешка вернулся через два года, после службы, бросив мореходное училище в Ленинграде и родительский дом в Подмосковье. Тянуло сюда. Нина давно была замужем. Они с Ольгой выскочили за друзей-лейтенантов и укатили на Дальний Восток.

Поскотин валил лес где-то на северах. Сашку убили воры на взрослой зоне, куда его перевели с малолетки. За непокорный характер, за то, что не хотел жить по воровским законам, сказала Сашина мама. Посадили Сашку после того, как тот из отцовского ружья прострелил ногу какому– то мажору, говорят, большому любителю портить чужих девок.

Ларик с родителями укатил на историческую родину. Забрали и больную бабку, и деда в инвалидном кресле. Лешка сам провожал их, помогал грузить многочисленные чемоданы, узлы, котомки на поезд Москва-Будапешт. Глядя вслед уходящим вагонам, Лешка неожиданно для себя разревелся.

https://selfpub.ru/books/

Оглавление

Запискин Андрей.

  Мальчишка