Ловец духов [Александр Владимирович Сидоров] (fb2) читать онлайн

Я нашел это место сразу. Он лишь едва присыпал тело песком, и рука со сведенными смертельной судорогой пальцами всё ещё сжимала увядший пучок травы.

Солнце показалось из-за горизонта, и горячий как лёд зелёный луч разрезал предрассветные сумерки. Туман с тихим шелестом полз по девственной глади берега. Узкие суетливые волны самоотверженно гнались за утренним бризом. Повеяло тиной, сыростью и запустением. Луч выбрался на берег, стряхнул с себя капельки солёного сока и, крадучись, посеменил в сторону зарослей.

Я молил его, чтобы этого не произошло, но он таки коснулся перепачканных песком подушечек пальцев, и рука нелепо зашевелилась. Золотистое свечение окутало её, постепенно наполняя мертвенное тело призрачной энергией.

Девушка вскрикнула и села. Заметив меня, она, казалось, что-то мгновенно припомнила и в испуге отпрянула. Я ринулся следом и крепко схватил её за хрупкие, по-юношески угловатые плечики. Она приоткрыла рот в беззвучном крике и отчаянно попыталась вырваться.

– Не бойся меня!

Её взгляд неистово метался вокруг, не в силах сосредоточиться на чём бы то ни было. Я взял её голову в руки.

– Смотри мне в глаза!

Она застонала и отвела взгляд. Её дрожь передалась мне, и я почувствовал острую боль внизу живота. Захотелось взвыть от тоски, захлестнувшей с головой, но я прогнал от себя могильный холодок этого чувства и, стиснув зубы, требовательно выдавил:

– Посмотри на меня!

Я встряхнул её и на мгновение глаза девушки оказались против моих. Безумный взгляд маленького затравленного зверька… О, Боже!

Впрочем, этого было вполне достаточно.

Я не отпускал её, пока ветер не разметал пыльцу призрачной энергии. Мои руки сомкнулись.

– Спасибо, – раздался сзади тихий шёпот. Ощущение, похожее на лёгкое прикосновение томного полуденного ветерка, словно дружеское похлопывание, возникло между лопаток. Я устало опустил голову и хотел сказать Лауре что-нибудь тёплое, поблагодарить, в конце концов… но как всегда передумал.

– Ты всё ещё веришь, что если они не увидят своего тела, то обязательно попадут в рай? – я обернулся, готовый испепелить взглядом говорившую. Из-за кустов вышла Джонника, оправляя одежду, словно была там по нужде.

– Я не думал, что призраки могут…

– Она на самом деле может, – участливо прокомментировала Лаура.

– Если захочу…

– Если сильно захочет.

– Но проблема в том, что я никогда не хочу! – и они обе звонко захохотали. Как малолетние школьницы, в самом деле!

– Я когда-нибудь убью вас обоих! – хотелось добавить словечко покрепче – невинный розыгрыш почему-то окончательно вывел меня из себя – но, по большому счёту, это не стоило усилий, ибо не имело никакого значения. Ни для кого…

– А мы и так уже мертвы, – придурковато потупилась Джонника, демонстративно покусывая ноготок. Порою на поворотах её заносило не меньше моего, и тогда уже ничто не могло остановить этого призрака!

– Ты в этом уверена? – я стремительно поднялся и ухватил её за узкий подбородок.

Она прикрыла глаза своими прозрачными ладошками и коснулась расплывающимися в улыбке губами кончика моего носа.

Я прыснул. О да, я был вне себя от ярости! Рассвирепел, вскипел так, что готов был взорваться в любое мгновение. Как же я ненавидел её, их всех… или презирал. Презирал так, как презирают тех, кто совершил самый низкий поступок, какой только можно содеять на том и этом свете.

С другой стороны, впрочем, они были безразличны мне, ибо просто тени… а ещё, потому что я мог избавиться от них в любой момент. Они-то и оставались здесь лишь для того, чтобы тоска одиночества и печаль о несбывшихся судьбах таких вот несчастных, как эта утренняя девушка, не сильно печалили в ежедневных рейдах. К тому же мне нравилось считать себя благодетелем.

«А вот это уже действительно мерзко!» – подумал я, передёрнул плечами и выругал себя последними словами.

Впрочем, укоры совести, по сути, мне тоже уже давно стали безразличны… Равно как и весь этот суетливый мир!

Пока я беспомощно барахтался в привычном омуте внутренних переживаний, перемежавшихся то стужей ярости, то жаром равнодушия, Джонника едва сдерживала себя, чтобы буквально не застонать от удовольствия. Я сжал руки на её талии, дабы сделать больно, но она лишь откинула голову назад и затряслась всем своим полупрозрачным телом в беззвучном истеричном хохоте.

Миг спустя балагурка уже висела у меня на шее, наиграно делая вид, что пытается восстановить дыхание. Она неподражаема в том, что касается дурачеств.

– Я люблю тебя, мой ловец, – вожделенно пролепетала Джонника, и я с омерзением оттолкнул её прочь. Она «споткнулась» о мёртвое тело и, упав, шизофренически громко рассмеялась. Казалось, её идиотическим шалостям на гране безумия не будет конца.

На мгновение поддавшись мимолётному приступу отчаяния, я с надеждой бросил взгляд на Лауру. Та всё ещё сидела, поглаживая окоченевшие пальцы девушки. Казалось, она была совершенно отрешена и полностью поглощена сим, несомненно, в высшей степени «увлекательным» действом, и только по едва заметной, робкой улыбке, намёком на гримасу застывшей на кончиках её губ, я понял, кое-что из моего невольного выплеска эмоций перепало и ей.

Хотим мы того или нет, но призраки, которые неотступно следуют за нами сквозь века на протяжении всей истории существования человечества, питаются энергией чувств, той, которой мы так щедро порою разбрасываемся. Так уж устроен этот скаредный мир, что ничто не может быть истрачено напрасно… Однако зачастую им этого кажется мало. В таком случае призраки неволят несчастных и силком заставляют делиться с ними. Для этого в их арсенале есть множество способов!

Если человек умирает насильственной смертью, то чем более мучительными были последние мгновения его жизни, тем меньше энергии остается душе, дабы воспарить к небесам. Словно воздушные шарики без воздуха, заблудшие души призраков скитаются по земле, пока, со временем, не находят способ восполнить потерю. Но тогда уж лучше бы они вообще никогда не появлялись на этот свет!

Я умею остановить их.

– Он вернётся, – задумчиво произнесла Лаура. – Они всегда возвращаются.

Я знал это наверняка, равно как знал, куда клонит призрак, и потому сказал, чтобы она ни о чем таком даже и не думала.

Когда мы вернулись к пристани, Малыш Эдди уже был там. Возраст этого «малыша» составлял, полагаю, больше тысячи лет или около того, и вне всяких сомнений этот призрак мог принять практически любую форму по своему усмотрению, но ему нравилось оставаться таким, каким он был на момент своей гибели. Дивная сентиментальность, свойственная умудрённым опытом, не так ли?

Малыш вежливо, но дипломатично сухо, приветствовал нас и отошел чуть-чуть в сторону. О нет, он нисколько не боялся меня, скорее просто гнушался. Я вообще не был уверен, что смогу справиться со столь матёрым призраком. К счастью, у нас было соглашение, своего рода паритет. Эдди мог ошиваться в «местах боли» – больницах, питаясь страданиями пациентов и бросовой энергией родственников. Он не спешил, в отличие от других, ибо точно знал, что рано или поздно, так или иначе непременно добьётся своего. Возможно, именно эта основательность сослужила ему хорошую службу на протяжении прошедших веков.

Вне всяких сомнений, я был далеко не первым ловцом духов, с которым Малыш заключил своё соглашение. Это холодило безмерно! Пожалуй, в чём-то я даже боялся его, но всегда ставил в пример другим, подспудно опасаясь, как бы однажды он не догадался обо всём и невзначай не пришёл за мной. Так было и в этот раз.

Эдди взглянул на меня и по-детски добродушно улыбнулся, а потом едва уловимо подмигнул. Он дал понять, что знает всё, о чём я переживаю в данный момент, поэтому мне поспешно пришлось убеждать себя в обратном.

Наивно и глупо, но в противном случае надо было бы что-то решать немедленно, а я не чувствовал в себе сил даже для того, чтобы как следует разозлиться. Всё-таки общество призраков изматывает беспредельно, да и вообще это далеко не самая достойная и жизнеутверждающая компания для утреннего моциона. Впрочем, другой у меня никогда и не было, разве что беспросветно когда-то, в туманном позавчера, где-то на краю воспоминаний или, быть может, только грёз…

– Она не увидела своего тела? – зачем-то спросил Эдди, как будто это действительно хоть сколько-нибудь заботило его. Я окинул призраков ненавидящим взглядом, натужно засопел, но, дабы не дать новой жизни давешнему балагану, так и не ответил.

О да, это он наградил меня этой совершенно бредовой идеей о небесах, куда попадает нежить, если только перед развоплощением жертва не увидит своего мёртвого тела. Я хотел бы верить в благородные сказки былых времён, но совершенно точно знал, да что там знал, чувствовал, понимал, ведал, что распыляю их души в ничто.

Наверняка таким образом он просто потешался надо мной. У меня практически не оставалось сомнений, и однажды я собирался непременно сказать ему об этом, однако Лаура и Джонника постоянно болтались где-то рядом и, верно, превратили бы любой серьёзный разговор в фарс. Я не хотел этого, хотя сам не раз проклинал собственную нерешительность и, чего таить, в итоге всё равно – ограниченность.

– Как охота, Малыш? – Лаура посадила его себе на колени, уложив хрупкую детскую головку на грудь. Он поддался без тени смущения, даже позволил пригладить непослушные нежно-соломенные локоны, мерцавшие ореолом серебристой дымки. Святая невинность, Дева Мария с младенцем, как же, как же…

Эдди изучающим взглядом окинул Джоннику – мерзкое ощущение, как будто заглотнул и выплюнул её обратно, – и с тонкой иронией пролепетал:

– Не хуже, чем ваша, милейшие!

Он снова лукаво подмигнул мне, и я готов был возненавидеть его за это, но твёрдо верил, что в этот раз непременно должен держать себя в руках, иначе не ровен тот час, когда призраки не побрезгуют снизойти до труда растерзать меня на месте. При всех сложившихся обстоятельствах не стоило забывать, что в пищевой цепочке мы продолжали оставаться рядом, но никак не вместе.

Джонника иезуитски улыбнулась словам Малыша и зажала между пурпурных губ тонкий ноготок указательного пальца.

– У-ру-ру! – сказала она и театрально отвела взгляд.

Мне нравилось, когда она так делала. В эти минуты меня безумно влекло к ней.

Отпечаток солнца окончательно выполз из-за горизонта. Эдди как-то по-старчески пощурился, недовольно повернув к выцветшему диску своё моложавое личико, встал и, деликатно распрощавшись, в один миг растворился в утренней стуже. Я ещё раз ужаснулся мысли о том, что, возможно, однажды буду вынужден что-то предпринять по отношению к нему.

Проклятые ужимки, проклятая манера говорить… Конечно же, я должен буду просто убить его!

– Не торопи время, охотник, – послышалось сзади дуновением ветра. От одного холодного насмешливого тона, с которым прозвучали эти слова, сердце непроизвольно ушло в пятки. Я стремительно обернулся, но, стоило ли сомневаться, там уже никого не было. Именно за такие выходки я и ненавидел призраков больше всего.

– Неужто наш бравый охотник наделал в штанишки? – Джонника исполнила охальный жест и в очередной раз заливисто расхохоталась. Я бросил на неё свой самый злобный взгляд, на какой только был способен, но потом устало отмахнулся и побрёл прочь.

Джонника была младшей среди призраков, которым я имел неосторожность позволить ошиваться со мной. Пожалуй, ей было не более сотни-полутора сотен лет, но, надо понимать, умирала она исключительно тяжело. Пострадал ли при этом её рассудок или Джонника и прежде была такой, трудно утверждать однозначно, тем не менее, её помешательство не вызывало сомнений, будучи чем-то таким же очевидным как то, что день сменяет ночь или что за летом неизбежно следует осень.

Порою в пылу какого-нибудь очередного особо безумного дурачества она называла Лауру «мамашей» и та обычно при этом впадала в холодный ступор. Выглядели… нет, лучше сказать, предпочитали выглядеть они как сёстры – одинаково молодо, хотя для призраков, понятное дело, это исключительно вопрос личных предпочтений. Даже чертами лица они чем-то напоминали друг друга, разве что Лаура казалась немного старше или, точнее, более женственной.

Однако, насколько мне известно, их родство не являлось кровным, это, несомненно, было нечто большее, куда большее! Джонника – «истинный демон», другими словами, она приняла смерть от нежити, в течение долгих лет регулярно питавшейся её энергией. И я готов съесть собственные ботинки и пальто в придачу, если это была не Лаура!

Когда я нашел Лауру, как призрак она была практически бессильна. Я оставил её только потому, что знал, за ней охотится демон! Тогда я впервые изведал об их существовании, по крохам собирая информацию о сущности и повадках, и с изумлением понял, что призраки по отношению к истинным демонам находятся в ещё худшей ситуации, чем люди по отношению к ним. По крайней мере, у призраков нет ровно никакой возможности игнорировать демонов.

Потом пришла Джонника. Она поклялась, что будет паинькой, если только я позволю ей быть рядом с Лаурой. В любом случае тогда я ещё ни о чём не догадывался, да и она была безнадежна настолько, что ей удалось убедить меня. Трудно сказать, почему, но за этот шаг прочая нежить возненавидела её даже больше, чем меня когда-либо прежде. Разве что Эдди со свойственным ему хладнокровием относился к Джоннике ровно и бесстрастно переносил любые её дикие выходки.

– Чёрт подери, пора на работу, – произнёс я, с ненавистью разглядывая стрелки на циферблате часов. Не то, чтобы компания призраков доставляла мне удовольствие, да только среди людей зачастую становилось и вовсе невыносимо.

– Побудь с нами ещё немного, прошу, – я знал, что Лаура говорит искренне, равно, как знал, что они любят греться у огонька моих чувств – вряд ли когда-нибудь мне удастся добиться бесстрастности как достаточной безупречности в своём ремесле. Что ж, оставалось полагаться на то, что они всего лишь пользуются продуктами моей жизнедеятельности, не более того.

Я сравнил их с жуками-навозниками, и обоим такое сравнение очень понравилось. Джонника тут же не упустила возможности изобразить весь процесс перекатывания экскрементов так, как себе представляла. Чего таить, вышло даже очень забавно. Я рассмеялся, и она мгновенно очутилась у меня на шее. Лаура улыбнулась, прижавшись плечом.

Утро, полноправно вступившее в свои права, утопило город в грязно-желтой дымке. Серый бетон и рыжий песок, сонные палевые тени по закоулкам и тяжелые тёмно-синие обложные тучи, почти сомкнувшие грозные объятия вокруг затасканного диска солнца.

– Сегодня будет дождь, – безучастно проговорил я и встал, наконец-то собрав воедино остатки воли и сил. Вот только стоило ли стараться?

– Я сбегаю за зонтиком, – опрометчиво предложила Джонника и с невинной улыбкой потупилась, очевидно, представив зонт, беззаботно парящий вдоль улиц города.

Я представил то же самое.

Впрочем, беспокоиться было особо не о чем. В этом инфантильном местечке вряд ли можно было найти человека, который всего на мгновение отвлёкся бы от своих мелких корыстных мыслишек, заплывших самообожанием и самобичеванием, что, по сути, одно.

Да и в этом случае сомневаюсь, что у кого-нибудь осталась доля любопытства, интереса к происходящему вовне, хотя бы элементарно сама возможность удивляться. Единственное, на что были способны людишки, так это на то, чтобы бояться: бояться завтра и вчера, сегодня и вечности, неба над головой и земли под ногами, а ещё, конечно, друг друга. Страх стал настолько универсален, что с лихвой заменил все чувства разом … и до жути противно было ощущать себя одним из них, таким же «человечишкой»!

– Лаура, проследи, чтобы ничего подобного не произошло, – попросил я безучастно, просто так, на всякий случай, и направился в сторону набережной, язвительно перебирая нелестные эпитеты по отношению к взрастившей меня цивилизации.

С другой стороны, в этот раз она тут была не то, чтобы совершенно не причём, но скорее это усталость говорила во мне и, ставшая уже привычной, осенняя слабость. Я чувствовал бессилие, телесное и моральное, и оттого становилось ещё противнее. Дабы окончательно не раскиснуть, необходимо было процедить какой-нибудь оптимистичный лозунг, пускай заезженный, но хоть сколько-нибудь жизнеутверждающий, изобразить на физиономии не слишком отталкивающее подобие приветливой мины и идти на службу.

На лестнице я едва не столкнулся с отёчным, будто медуза, мужчиной в линялом бежевом плаще неказистого покроя. Он внезапно налетел на меня, появившись словно из ниоткуда, а потом ещё долго враждебно-подозрительно сверлил взглядом спину.

У него были неприкаянные беспокойные глаза, нехорошие глаза – по-другому не скажешь. Я с омерзением чувствовал это затылком, пока не передёрнул недовольно плечами, дабы избавиться от тошнотворных щупалец его болезненного внимания. Непроизвольно пришла мысль, что мне доставило бы изрядное удовольствие понаблюдать, как мои девчонки поиграют с этим пренеприятнейшим типом. Особенно Джонника – она-то, верно, знала, как позабавнее человека наизнанку вывернуть, тем более, такого экземплярчика как этот, у которого, поди, и своих «тараканов» дави не передавишь!

Я всё ещё с садистским наслаждением смаковал эту занозой увязшую в сознании мысль, когда услышал дикий истошный вопль, который адреналином разорвал пугливую мышцу сердца. В глазах потемнело, а мир вокруг покачнулся и в недоумении поплыл всеми цветами радуги.

«Какого черта! – злобно прошипел я и едва не захлебнулся от яростного бешенства, сменившего секундную растерянность. Растерянность – это отвратительное чувство всегда вызывало у меня бурю отрицательных эмоций. – Кто посмел?!»

Взорвавшись чёрным смерчем, я понёсся обратно. Чудом не свернул себе шею на лестнице. Скорее туда! Перемахнул через перила. Туда, туда, где я их оставил. Паршивки нетленные!

У причала я, как и ожидал, обнаружил только одного призрака, но им, на удивление, оказалась Джонника. Она беспомощно развела руками, смущённо и несколько виновато потупилась. При этом полоумная улыбка гримасой продолжала красоваться среди неизвестно откуда проклюнувшихся красивых благородных черт.

Я видел её всего мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы распознать что-то сродни заинтересованности. Такая заинтересованность, будучи редкой, как снег летом, прозрением возникает у пожилых людей, многое повидавших на своём веку, но, наконец, дождавшихся чего-то такого, что можно было бы смело добавить к неизмеримому опыту прожитых лет.

О да! Она буквально пылала этой «заинтересованностью», плохо скрываемой за обыденной маской. Нет, не то спонтанное «здесь и сейчас», которому беззастенчиво предавалась Джонника изо дня в день, дурачась по поводу и без оного, но нечто вроде монументального «здесь и навсегда», дыхания вечности, разбудившего проклюнувшееся из беспамятства существо со столетней историей…

– Убью, нежить! – зло прорычал я, скидывая опостылевшее пальто, полами обвивавшее непослушные ноги и сковывавшее движения.

По песку бежать было чрезвычайно тяжело. Словно во сне, конечности отказывались слушаться меня. Слишком медленно. Хотелось упасть на четвереньки и взвыть от беспомощности, но я обязан был остановить это! Ещё шаг, срывая дыхание… О, если бы я только мог вырваться из оков ставшего обузой тела!

Небо разразилось одиноким раскатом грома.

Когда я оказался на месте, стало очевидно, что уже слишком поздно. Лаура пинала безжизненное тело мужчины и безутешно молила, чтобы тот «ещё немного испугался». Всё то время, что она пребывала в зоне моей видимости, преступница продолжала бессмысленные в отчаянии попытки, то и дело косясь короткими безумными взглядами в мою сторону. Она знала, что я собираюсь сделать. Это было понятно и мне!

Когда я оказался достаточно близко, она безнадежно бросилась в ноги и принялась лепетать нечто невразумительное. Будто ей осталось совсем немного, что человек в плаще, если не пустота его души, стал бы последней каплей для того, чтобы она смогла воспарить, и ещё что-то в том же духе.

– Я тебе покажу «воспарить»! – пролаял я, накинувшись на неё сверху. Она ловко увернулась и показала одно из своих самых страшных обличий. Если бы я не был готов к чему-то в таком духе, к сопротивлению с её стороны, верно, сердце моё уже бы стояло. В прыжке мне удалось достать Лауру и, ловко подобрав под себя, сгрести призрачное тело в охапку. За волосы я оттянул её к дереву, у которого лежал труп мужчины, и прижал затылком к шершавому, почерневшему от времени, стволу.

Лаура молила о пощаде, вырывалась и билась в истерике, и лишь за мгновение до того, как мой взгляд впился в её глаза, она внезапно успокоилась, расслабилась и что-то невнятно пробормотала. Я не расслышал слов, поскольку лицо её золотистыми искрами рассыпалось у меня в руках. Осознание призрака растворилось в пустоте Вселенной, но мне казалось, что я всё ещё вижу её всепрощающую улыбку…

Внезапно сзади налетела Джонника. Она сбила меня с ног и упала на колени перед горстью таящих искр – тем, что осталось от Лауры. В отчаянии она пыталась сгрести их в кучу, но ветер неумолимо забирал огоньки один за одним. Я смотрел, ещё не в полной мере осознавая происходящее, когда Джонника вдруг оказалась совсем рядом. В этот раз я действительно испугался. Страх, как это ни странно, лишь придал сил.

– И ты того же хочешь! – вопил я, в борьбе прижимая её к земле.

Недолго думая, нежить швырнула мне в лицо горсть песка и нанесла сокрушительный удар, начисто лишивший сознания.

Когда я пришёл в себя, она сидела невдалеке под деревом, поджав острые колени к самой груди, и затравлено смотрела куда-то в сторону моря. Она знала, что её черёд следующий – я бы ни за что не простил такой проступок, и, похоже, она уже успела смириться с этим. Впрочем, убегать в любом случае было бесполезно…

Однако на сей раз произошло что-то странное. Апатия накатила тяжёлой волной и прессом сдавила грудь. Я готов был расплакаться, хотя никогда прежде не испытывал по отношению к призракам каких бы то ни было достойных чувств. Потерянность и пустота характеризовали моё нынешнее состояние как нельзя лучше.

Я сел рядом с Джонникой. Она испугано и с нескрываемым отвращением отодвинулась.

– Я не трону тебя, – сказал я сухо, даже как-то бесцветно, и подивился ледяному тону собственного голоса.

– А ведь это был тот самый извращенец, «песчаный маньяк», – с ненавистью выпалила она, сверкнув откровенно недоброжелательным взглядом. Потом, угаснув, через время грустно добавила: – На самом деле Лаура просто хотела, чтобы ты увидел её восхождение, иначе она никогда не решилась бы… Ты понимаешь, ловец, никогда!

– Теперь уже точно, – я по-идиотски хмыкнул, – никогда…

Это словечко комом застряло в горле так, что мне пришлось откашляться. Несомненно, «никогда» – самое страшное слово в лексиконе любого из языков человечества.

– Дурак, всё это было для тебя!

Я постарался сделать вид, что не расслышал. Слишком тяжело и непостижимо это было для понимания.

– Нельзя убивать людей, – почему-то я обязательно хотел, чтобы она услышала меня. – Какими бы плохими они ни были!

– Тогда зачем ты убил Лауру?

– Она не человек – она призрак, и мертва уже не первую сотню лет. Ты это прекрасно знаешь, Джонника!

– Но раньше она была живая, а теперь – нет! – упрямо стояла на своём она, потом бросила стремительный, полный ненависти взгляд на тело маньяка и ожесточённо выпалила: – По сути, ты ничем не лучше его, охотник! Такой же…

– О чём ты, нежить?! Не тебе рассуждать о таких вещах, – сказал грубо и тут же выругался про себя. Вряд ли когда-либо что-то подобное могло прозвучать столь неуместно, наиграно и фальшиво.

Я не винил себя, не корил. Я сделал то, что должен был, что предписано судьбой, предначертанием. Но почему-то в душе моей не было покоя. Проклятое ощущение, будто ступаешь по льду…

Кто знает, быть может, Джонника всё-таки и была в чём-то права. Я поплыл в домыслах. Не раз самому доводилось задумываться над этической стороной того, что я делаю. Увы, чтобы сохранить себя, хоть какое-то самоуважение, приходилось на многое закрывать глаза. Особенно, на то, кто я есть в действительности, и для чего.

Мы долго сидели молча.

– Она мне нравилась, – сдавлено проговорила Джонника.

– Мне тоже…

– Она была такой смешной, – моя призрачная собеседница тяжело ностальгически вздохнула. – И ведь ей оставалось уже совсем чуть-чуть. Почему ты не отпустил её?

В ответ я выпалил какую-то морально-воспитательную тираду. Самому тошно стало. Я готов был возненавидеть себя, но продолжал бормотать совершенно бессмысленные и кощунственные, в принципе, слова. Было противно, но остановиться значило расписаться в собственной неправоте.

– Ты не человек и не нежить! Ты мертвее, чем мы, ловец. Ты – сама смерть! В тебе ничего нет. Ничего!

Я как-то неловко попытался обнять, успокоить её, но она гневно растворилась и переместилась ещё левее.

Я был в растерянности. Я всегда относился к призракам как к побочному продукту жизнедеятельности человечества. Себя же правомерно считал, своего рода, «санитаром леса». Тяжёлая грязная работа, но необходимая как воздух, дабы мир не превратился, в конце концов, в свалку отходов, в преисподнюю. Но проблема в том, что ад уже был здесь, при мне, совсем рядом и только что.

Неужели я ошибался?

Нет, я не мог быть неправ. Я должен был верить в это!

Мы шли витиеватыми улицами пробуждающегося города, грязного, околдованного чарами бессмысленности. Шли молча. Я кутался в пальто, силясь унять внутреннюю дрожь, искал и находил десятки достойных оправданий – и именно за это попрекал себя больше всего.

Кукольный мир, притворное подражание чему-то на небесах, изуродованное человеческой потерянностью. Только многообещающий апокалипсис мог бы скрасить долю этих запущенных переулков.

Именно он меня сегодня, наверное, и настиг, в личных масштабах конечно…

Впервые, как никогда прежде, я осознал, насколько хрупка внутренняя структура сознания. Насколько мало надо, чтобы мир перестал быть таким, каким ощущался ранее. Беспомощный и барахтающийся в болоте собственных эмоций, самобичевания человечишка. Омерзение вызывало ощущение растерянности и безотчётной оторопи.

С сентиментальной болью я понимал явственно, ничто теперь не будет прежним, и молил о том, чтобы всё это оказалось только дурным сном. Чтобы, проснувшись, я снова увидел в предрассветных сумерках нежный точёный профиль Лауры, ощутил аромат её чувств – аромат преданности и сопереживания, какого, несомненно, никто и никогда прежде не дарил мне.

Джонника тоже притихла. Это было так не похоже на неё, невольно можно было заподозрить неладное. Она – создание, которое, словно ветер, казалось, просто не способно жить продолжительными эмоциями, в отличие от меня безутешного. Кто знает, наверное, только это и спасало её от собственного безумия.

Какое-то время спустя, краем глаза я с гротескным облегчением заметил, что она едва сдерживает столь неуместную в сложившейся ситуации ухмылку. Что касается противоречивых чувств, то мы оказались «два сапога пара», ещё неизвестно, чей случай более запущен.

– А ведь я всегда желала ей смерти, – словно пробуя слова на вкус, наконец, произнесла Джонника. – Странно, но теперь, будто что-то потеряла…

Плотину моего сердца тут же прорвало. Я остановил её и резко развернул к себе лицом. О, как же хотелось ощутить глубину глаз призрака! Но я понимал, что это немедленно убьёт её. Речи с неистовой силой полились изнутри как крик души:

– Умоляю тебя, Джонника, никогда не повтори ошибку Лауры. Я не хочу потерять ещё и тебя!

Она растворилась в воздухе, оставив витиеватый узор неторопливо тающей дымки. Прошла сквозь меня, оказавшись за спиной, склонилась над ухом и саркастически промолвила:

– Я – призрак. И это моя природа, ловец!

– Не говори так, – я настойчиво обернулся. – Малыш Эдди…

– Малыш Эдди только и ждёт момента, когда ты будешь достаточно слаб, – с нескрываемой гадливостью выпалила Джонника, окинула меня изучающим взглядом: – Впрочем, как сейчас, поздравляю! Он прикончит тебя и глазом не моргнёт, глупый охотник. Ты знаешь его слишком плохо.

– Даже если и так… – моё сознание рассекла совершенно неожиданная мысль, настолько мне несвойственная, настолько чуждая, что слова нечаянно проронили вовне: – Даже если и так, если я действительно до такой степени безнадёжен, я хочу, чтобы ты убила меня!

Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Джонника оторопело посмотрела на меня, а потом… безудержно расхохоталась:

– Это так великодушно, так благородно с твоей стороны, ловец. Всю жизнь и после только об этом и мечтала!

Я почувствовал себя полным идиотом. Казалось, она не уймётся никогда. Что можно было сболтнуть глупее, к тому же перед призраком? Хотелось провалиться сквозь землю. Проклятая нежить!

Вне всяких сомнений что-то не так было с моей головой ныне. Можно, наверное, подхватить безумие от свихнувшегося призрака, точно также как кашель от чахоточного больного. И совершенно без толку корить себя за очередную ересь! Видимо, сегодня мне вообще следовало провести день взаперти, дабы окружающие не пришли к тем же печальным выводам относительно моего психического и умственного состояния, что я сам.

– Прости, я не то имел в виду, – пробурчал я раздражённо.

Она смеялась, откинувшись в воздухе, теперь уже язвительно, беззастенчиво вымещая на мне тонны, неизвестно откуда взявшейся в её лёгкой душе, злобы. Это было так противоестественно для Джонники, но я зарёкся строить предположения, по крайней мере, пока.

– Забудь, – наконец резко отрезал я и только сейчас отметил группу людей у пристани, украдкой глазевших на меня.

Вполне естественно, они не видели призрака, а только полоумного, разрезающего утреннюю тишину несвязными аффективными выкриками. Я как по заученному сделал несколько стремительных шагов в их сторону, и они в смущении поспешно удалились.

Это было так банально и так противно! Пугливые людишки, неужели это о вашей тугой шкуре я пекусь и терзаюсь? С другой стороны, давно стоило прекратить обращать внимание на подобные пустяки. В виду специфики дара мне постоянно приходилось мириться с косыми взглядами окружающих. Глупо, но, видимо, небеса находили в этом какой-то высший смысл.

– Ты, кажется, спешил на работу?

– Верно, спешил… – подтвердил я и подспудно обрадовался сорвавшемуся прошедшему времени. Потом неторопливо расстегнул пальто, в пылающую душу ворвался мокрый морской ветер, и не без удовольствия побрёл в противоположном направлении.

Некоторое время мы бесцельно прогуливались по городу, пока, наконец, очередная витиеватая улочка не вывела на центральную площадь. Только здесь я понял, что раннее пробуждение, как никогда переполненное событиями утро и давешние переживания утомили меня не меньше, чем любого другого, окажись он в моей ситуации. Для ловца духов, в этом смысле, никаких поблажек, щедрых акционных скидок природа, увы, не предусмотрела.

Я испросил разрешения и сел на край лавочки, на которой уже устроилась почтенных лет старушенция. Возможно, это было не самое рациональное решение, поскольку Джонника неотступно кружила рядом. Тем не менее, на тот момент всё это мне было вполне безразлично. Я закрыл глаза и с облегчением отдался неге усталости.

Сознание вернулось лишь тогда, когда старушка неестественно стремительно подскочила со скамьи и быстро посеменила через площадь, то и дело неприязненно оглядываясь на меня.

– Я всего лишь присела рядом, – наиграно смущённо пожала плечами Джонника. Если так оно и было, оставалось только догадываться, что при этом почудилось матроне. – Всего лишь присела… рядом.

Я смотрел на неё мутными безучастными глазами.

– Вру, конечно, но что поделаешь, – в своём фирменном стиле поспешно уточнила она. – Пробудись, воин света, тебе нужно поговорить со мной!

Я отреагировал слабым кивком. У меня не было ни сил, ни желания возмущаться категоричности её тона.

– Можно я коснусь твоей шеи? Говорят, касание призрака бодрит.

Я промолчал, глядя остекленевшим взглядом куда-то вдаль. Было совершенно необходимо, чтобы весь этот мир исчез в небытие на пару-тройку часов, да и потом не сильно донимал своим существованием.

Тем временем Джонника осторожно завела руку за шиворот и легонько притронулась к моему затылку. Волосы на голове моментально встали дыбом, холодный пот прошиб тело. Не знаю, стало ли мне от этого легче, но сердце пустилось в ретивый бег, и спать перехотелось.

Я был просто-таки очарован её леденящей заботой! И потому сразу же набросился с расспросами, дабы моей очаровательной попечительнице не показалось, что одного прикосновения несколько недостаточно.

– Почему я не знал о том, что Лаура почти готова для ухода?

– Она об этом никому не говорила, кроме, наверное, Малыша Эдди. Я чувствовала её силу, но не особо доверяла себе, поскольку всегда боялась Лауру.

Если бы день не располагал к открытиям, для меня подобное вполне могло стать откровением. С другой стороны, как бы парадоксально это ни звучало, но сейчас я был склонен всецело доверять Джоннике.

– Почему же тогда ты оставалась с нами?

– Лаура боялась меня не меньше, а, быть может, даже больше. Я всегда таяла в лучах её страха.

– Это звучит бессмысленно.

– Хочешь, чтобы тебе не поверили, – скажи правду.

– Хочешь, чтобы поверили, – соври, так что ли? Я многого не знал о вас… – непроизвольно это прозвучало как сожаление, как «и не узнаю», хотя изначально я намеревался придать словам другой оттенок.

– Слишком многого! – в какой-то момент мне показалось, что Джонника вдруг рассердилась. – И прекрати, в конце концов, корчить из себя пострадавшего – глупо винить мир в собственной безответственности. Да и ни к чему это теперь, поздно! Если тебя это утешит, Лаура никогда не была ангелочком, таким, каким ты её всегда считал… хотел считать. Как ты думаешь, откуда у неё взялось столько сил?

– Мне казалось, она всегда была рядом, – дезориентировано промямлил я, опасливо не решаясь предаваться домыслам.

– Рядом с тобой тепло, ловец, но не более того. Она держала в разных местах этого города с полдюжины человек, энергией которых питалась постоянно. Это был её конек! Потому призраки между собой давно прозвали Лауру «Делательницей демонов»… таких демонов, как я!

– Скажи, ведь у каждого из вас есть более ли менее постоянные доноры? – сказал я то, что занозой засело в голове.

– И у Малыша Эдди тоже, если ты это имеешь в виду! И у ме…

– Молчи, нежить! – оборвал я её на полуслове. – Умоляю, молчи!

Хотел ли я на самом деле знать? И что теперь делать со всей этой правдой? Мне всегда льстила мысль, что случилось приручить парочку потерянных душ. Однако теперь я понимал, насколько глупо и наивно выглядел в глазах остальных.

На пике самобичевания внезапно наступило облегчение. Я почувствовал себя беспечно и обречённо, как висельник: Будто туман рассеялся, будто спала пелена с глаз, будто сердце моё вновь стало по-детски чистым и непосредственным.

– Я больше ничего не хочу знать. Вообще ничего! Я устал от откровений. И катись оно всё к чертям собачьим!

– Что ты имеешь в виду?

– Конец погоне за несбыточным, Джонника. Конец бессмыслице. Мне на самом деле плевать! Раньше я лелеял надежду сделать этот мир лучше, чище, добрее, но теперь мне плевать. Я всё понял. Вы – справедливое воздаяние не только прямым виновникам, но и всему человечеству, которое выращивает охотников и жертв. А я…

Критически хмыкнул и многозначительно махнул рукой.

Я понял, что, по сути, свободен, волен поступать со своим даром (или проклятием) так, как мне заблагорассудиться, даже забыть о нём, в конце концов. Стоило лишь захотеть!

– Тебе никогда не сделать этого, – сказала Джонника как отрезала.

Я шумно выдохнул и отвернулся. До чего же просто слова могут оборвать в одно мгновение свободу полёта души. Как камень на шею, как плита надгробия. Оставалось только с болью в сердце поливать слезами прах рухнувшей с небес души.

– Знаю, – ответил после минутной паузы. Как жаль, но я не счастливый безумец, чтобы когда-нибудь забыть себя. Увы… Минутная слабость оставила по себе невыносимый скрежет печали и опустошение фаталистической беспомощности. – Мне надо видеть Малыша Эдди.

– Ты не должен ходить к нему в таком виде. Сколько можно твердить об одном и том же? Он далеко не так толерантен, как кажется, скорее даже наоборот, он куда опаснее всех призраков этого города вместе взятых, да что там города, всего побережья!

– Я в порядке, – и это действительно претендовало на то, чтобы стать правдой в скором будущем. Оставалось только поверить самому.

По большому счёту, не однажды, а именно сейчас стоило действительно серьёзно задуматься над её словами, но я уже настроился на разговор.

А вот беспокоило меня сейчас несколько иное.

– Почему ты помогаешь мне, Джонника?

– Я боюсь тебя, – ни секунды не медля, беззастенчиво солгала она, и, вспомнив, что стоило бы сконфузиться, кокетливо спрятала улыбку в туманных локонах.

– Врёшь, конечно?

– А что поделаешь, – с придыханием закончила она любимую фразу.

К распластавшемуся по парку зданию вела широкая аллея. Ветер нещадно трепал деревья, сыпавшие пёструю листву к самым ногам. Ещё там я почувствовал тяжёлый дух этого места. Безысходность, страдание, одиночество смешались в невыносимый коктейль боли. С дыханием раскалённым свинцом лился он прямиком в нутро.

В больнице это чувство стало просто невыносимым. Не будучи призраком, я с трепетом сопереживал муки сотен несчастных людей, последним прибежищем которых навсегда грозило стать это проклятое место.

Хотелось закричать, да так, чтобы хотя бы на мгновение зловещая тишина палат оглохла. Затем с невменяемой настойчивостью вытянуть прочь одного за другим всех, кто имел ещё шанс уйти. Мысль о том, что человек готов добровольно согласиться на сколь-нибудь длительное пребывание тут, даже под угрозой смерти, казалась мне кощунственной, ирреальной. Кладбище и то, пожалуй, было бы куда более желанным и гостеприимным пристанищем.

Всеми силами я старался отвлечься от общей атмосферы уныния и охватившей меня паники. Но оставаться невовлеченным оказалось невыносимо трудно, поэтому, когда в одном из бесчисленных коридоров кто-то неожиданно ухватил меня за руку, я буквально подскочил на месте. Сердце ушло в пятки, а глаза затопила тёмная пелена ужаса.

Джоннику и мрачного долговязого типа это изрядно позабавило. Они беззвучно гоготали до коликов.

– Теперь ты будешь знать, откуда эти потешные россказни о Смерти в чёрном балахоне. Я придумал эту пошлую шутку ещё до того, как чума принялась косить мещан городами. Помнится, в те дни раздражала безмерно частая необходимость переезжать с места на место, это утомляло весьма. Хотя, нельзя отрицать, времена тогда были куда более щедрые, не то, что нынче.

– Малыш Эдди? – с трудом выдавил я. – К-к-какого чёрта!

Он принял моё нервно подрагивавшее тело под локоть и отволок в сторону. Мы остановились в глухом безликом тупичке. Я прислонился к стене и понемногу начал приходить в себя. Спустя полминуты ярость уже переполняла меня с головой, да что там, её бы хватило на двоих «меня».

– Что ты себе позволяешь?! – орал я, брызжа ядом. – Мне бы стоило убить тебя немедля!

– Увы, ничего не выйдет, охотник, – ответил он будничным тоном. Малыш был разочарован спонтанным, но столь предсказуемым фейерверком эмоций, и потому сочувственно посмотрел на Джоннику. Та лишь беспомощно развела руками. Она уже привыкла к моей несдержанности, впрочем, призракам чаще всего это было только на руку.

– Быть может, проверим, нежить?! – не унимался я, накручивая себя.

– Как грубо! Не стоит утруждать себя невыполнимыми обязательствами, мой мальчик. Ты не в силах сделать того, до чего ещё не дорос.

– Ты это о чём?

– Прости за некоторое бахвальство, с которым, возможно, прозвучат мои слова, но я, как принято говорить у призраков, «полный», – Эдди развел руками и хлопнул в ладоши. Я снова шарахнулся. – И потому могу покинуть этот грешный мир в любое мгновение по своему усмотрению.

– Почему же тогда..?

– Не хочу.

– Так не бывает!

– В отличие от людей, призраки в преимущественном большинстве откровенны по отношению к себе. Они не питают иллюзий и в должной мере осознают то, что делают. Это приходит со временем.

Я хотел возразить, но понял, что мои доводы в любом случае прозвучат глупо и неубедительно. Стоило бы поверить, поскольку ему незачем было обманывать меня, да вот только как тогда мириться с этим? Мне легче было понять Лауру, которая рвалась на небеса, однако оставаться в постылом мире псевдо-бытия, когда у тебя за спиной уже выросли крылья…

– Зачем тебе это, Эдди?

Он не ответил. Да и вряд ли я смог понять, что бы он ни сказал. Малыш знал это не хуже моего, поэтому нестал даже пытаться. Разговоры о мотивациях всегда на удивление бесперспективны.

– Так или иначе, но Лауры с нами больше нет. Я говорил ей, что торопиться бессмысленно. Но то, что ты сделал с несчастной девушкой утром, и то, что не сделал впоследствии с душегубом, стоило ей последних капель терпения. Ты убил Лауру, не так ли?

– Я освободил её, как и ту девушку, – мой голос звучал жалко, хотя я по-прежнему хотел верить в то, что поступил правильно. В конце концов, не мог же я позволить призраку отомстить пускай даже такому ничтожеству как тот маньяк.

– Ты убил её. Ты давно среди нас, ловец, потому следовало уже научиться отдавать себе отчёт хотя бы в собственных действиях. А то, не ровен час, допустишь какую-нибудь досадную оплошность, которой потом сам не сможешь простить себе…

– О чём это ты?

– Охотник должен быть очень аккуратен в том, что делает, поскольку, несмотря на двойственный характер посмертного существования, мы такие же живые, как и вы… только лучше.

Я захлопал глазами.

– Мы знаем, что делаем и для чего – в этом наша сила. У нас есть цель. У вас её нет, поэтому ваше существование, по сути, бессмысленно изначально!

Я молчал, с ужасом осознавая, что он может оказаться прав, если и не полностью, то, по крайней мере, отчасти.

– Но ты пришёл не за этим, – прервал Эдди философскую тему и пристально посмотрел на меня.

– Мне трудно сформулировать, – я пытался собраться с мыслями, и потому начал издалека. – Располагать бы хоть частью того, что ты знаешь о призраках…

Малыш Эдди наиграно покачал головой и снова по-отечески сочувственно взглянул на Джоннику.

– Он безнадежен. Зачем тебе надо было приводить его сюда?

Я хотел сказать что-нибудь в своё оправдание, но к счастью призрак не предоставил мне возможности опозориться очередной нелепостью.

– Плевать хотел ты на нежить, солнце моё! Это очевидно. Слишком много возни в себе, чтобы интересоваться чем-то в таком роде. Пришёл узнать о ловцах духов, которые были до тебя, верно?

– Да.

Эдди снова развел руками, но на этот раз вместо хлопка издал лишь непристойный звук.

– Если ты думаешь, что кто-нибудь вспомнит о тебе через сотню лет, то можешь на это особенно не рассчитывать. Ты просто статист, парень, и история смоет твоё имя в небытие. Бывало ли по-другому? О да, некоторые из вас были просто великолепны! Порой даже мне приходилось несладко. Но это, поверь, совершенно несущественно, ибо, как правило, все ловцы кончают плохо. Что касается тебя, то уже сегодня Лаура вполне могла бы сделать твою жизнь достоянием вечности.

– Как?

Эдди отмахнулся.

– Она во многом переоценивала свои возможности, уж поверь, для меня нечто такое вполне очевидно, и я твердил ей об этом не раз. Тем не менее, у неё было достаточно сил, чтобы убить тебя и ещё, пожалуй, парочку таких, как ты. Но в последний момент её остановило нечто…

– Ты говоришь так, будто был там.

– Прекрати отвлекаться на мелочи! Какая разница, был я там или ветер нашептал мне эту историю? Можешь считать так, как тебе будет удобнее.

На это нечего было ответить. Да и в самом деле, какая разница? Правда – слишком кокетливая барышня, чтобы для всех выглядеть одинаково. Поэтому при всём своём желании мы могли говорить только о личном видении происходящего. Об этом не стоило забывать.

– Она почти вытянула из тебя душу, но…

– Что «но»?

– Загадочное «нечто» остановило её за мгновение до критического. Сомневаюсь, что в той ситуации ты смог почувствовать, однако вне сомнений это пахло как… Любовь.

– Что?!

Я почувствовал, будто земля под ногами поплыла, низвергаясь в бездну.

– Этого не может быть!

– «Этого не может быть» – потому, что ты не хочешь допустить даже саму возможность того, что призраки способны испытывать привычные человеческие чувства. Поверь, мы не только способны на это, но и ощущаем гораздо ярче, тоньше и живее, чем вы, тлеющие в панцире своего тела.

– Этого не может быть…

– Эдди, остановись, ты убьёшь его! – тревожно заметила Джонника. Я знал, что грань близка, но это нисколько не беспокоило. Для меня смерть казалась теперь вожделенным освобождением, которое унёсло бы боль и беспомощность, беспомощность что-либо изменить в прошлом и в будущем заодно. Силы быстро покидали меня, и не было ни желания, ни резона противиться такому варианту развития событий.

– Я всего лишь хотел показать то, зачем он пришёл. Он пришёл за силой, а узнал о слабости, но это уже сила! Я знавал многих ловцов духов, и потому могу биться об заклад, что этого сгубит призрак, которого он полюбит. Таким однажды будет твой конец, охотник… но не сейчас!

Быть может, Малыш Эдди говорил что-то ещё, но я больше ничего не слышал. Темнота приняла меня в свои ватные объятия и понесла на волнах беспамятства. Я почувствовал долгожданное облегчение, и только назойливая мысль о том, что мой конец несколько отсрочен, не давала возможности насладиться небытием сполна.

Я очнулся в небольшом затрапезном ресторанчике на окраине города. Я не помнил, как Джонника вывела меня из больницы, как привела сюда. Я не знал этого заведения, но оно казалось достаточно запущенным и шумным, чтобы меня не приняли за сумасшедшего, если вдруг захочется переброситься парой слов с призраком. Судя по всему, я уже успел что-то заказать, и официант скрылся за стойкой.

– Твоя беззастенчивая ранимость настолько растрогала Малыша Эдди, что напоследок он пообещал убить тебя быстро и безболезненно, если однажды ты попросишь его об этом, – Джонника язвительно рассмеялась. – Считай, он предупредил тебя, ловец! Такие как ты не нравятся ему, слабые люди склонны нарушать данное слово. Мне до сих пор неясно, почему сегодня он не завершил то, что начал.

– У него будет ещё много шансов.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, но мне не по душе перемены. Впрочем, уже ничто не вернёт настроения прежних дней.

Я уставился в окно, где накрапывал мелкий дождик. Мелкий осенний дождик из монолитных туч, скучный и инфантильный, безрадостный и настырный как зубная боль.

– Знаешь, что самое обидное в безвозвратном? Когда уходит настроение, и тебе не остаётся ничего, кроме как искать нового ветра… В этом принципиально нет ничего плохого, но всегда почему-то тяжело расставаться с хорошим настроением.

Я молча принялся за то, что принёс официант. Только сейчас с удивлением и, в свете имевших место событий, не без доли отвращения к себе понял, насколько в действительности проголодался. Как раз подходило обеденное время, поэтому никому не было дела до мрачноватого мужчины средних лет, в одиночестве трапезничающего в тёмном углу зала.

– Твои уши переживут, если я расскажу о себе? – после долгой паузы вдруг выпалила Джонника.

Я на мгновение поднял взгляд, и снова уставился в тарелку.

– Уши-то переживут, но я не уверен относительно всего остального.

– Не думаю, что сейчас слова смогут помешать твоему воистину нечеловеческому аппетиту, охотник.

– В таком случае не откажи себе в любезности – ты сегодня как никогда мила. Можешь рассказывать всё, что угодно.

– Я тебя не узнаю. Видимо, Эдди действительно серьёзно прочистил твои мозги, если даже не поинтересуешься, зачем мне это надо.

– Зачем тебе это надо?

– Так-то лучше, безмолвие мудрости тебе не к лицу. Отвечу так: исключительно в корыстных целях. Возможно, наконец-то, ты перестанешь относиться ко мне, словно к мусору, если будешь знать, через что мне довелось пройти.

– И зачем тебе это надо?

– Прости за откровенность, но я не хочу стать случайной жертвой такого неудачника как ты. Я хочу найти свои небеса.

– А оно тебе надо? – в очередной раз спросил я, подспудно думая о том, что во всём этом, возможно, есть какой-то серьёзный подвох, если уж Малыш Эдди не слишком торопится повидаться с ангелами.

– Вот заладил! Лучше бы и не припоминала. Скажи, ты меня выслушаешь?

– Обещать ничего не буду…

Джонника небрежно махнула рукой, театрально нарочито прочистила горло и начала глубоким грудным голосом:

– Давным-давно в прекрасном королевстве жил призрак по имени Лаура. История умалчивает обстоятельства, при которых она была инициирована, но это и не суть важно, ибо рассказ пойдет о другом призраке – призраке по имени Джонника.

Я не сдержался и улыбнулся. Своими дурачествами ей всегда удавалось поднять мне настроение… либо окончательно вывести из себя. Сейчас я был рад ироничной форме, в которую она облекла повествование, хотя сама история, судя по всему, предполагала носить скорее трагический характер.

– В то далекое время, – как ни в чем не бывало продолжала Джонника, – она-то и призраком не была вовсе, а была молоденькой девушкой, едва успевшей вкусить плоды семейной жизни.

– У тебя был муж?

– Среди живых, правда, только один, – она смущённо сунула меж губ ноготок указательного пальца. – У-ру-ру!

– Среди живых? – я чертыхнулся, когда понял, о чём идёт речь. Никогда в голову не приходило, что между призраками могут возникать подобные отношения, тем более, союзы. Ещё вчера, в лучшем случае, я бы предположил, что моя подопечная пытается выдать желаемое за действительное или как всегда морочит мне голову, но только не сегодня. Во истину, день открытий!

– В своё время призрак Лаура была вынуждена покинуть родину, ибо дурная слава о злодеяниях её холодила сердца не только обычных людей, но и ловцов духов, которые открыли на неё настоящую охоту.

Несмотря на опасность снова выдать себя, – призрак Лаура никогда не отличалась особой терпеливостью и сдержанностью, – она поселилась в замке средней руки провинциального вельможи, отошедшего от дел после смерти старого короля. С тех пор жизнь молодой девушки по имени Джонника наполнилась болью и страданиями. На протяжении двух лет Лаура держала округу в страхе, пока охотники по счастливой случайности опять не согнали её с насиженного места.

Когда они спустились в подвал замка, то нашли измученных хозяев, последних из тех, кто выжил. Среди них была и потерявшая рассудок юная дева Джонника. Она долго балансировала на грани жизни и смерти, горячки и сумасшествия…

Поскольку душа её уже была приторочена к поясу Лауры, та не удержалась, чтобы вернуться за нею. Ведь всё, что она делала, на самом деле было ради этих последних мгновений жизни, когда сгусток энергии покидает тело. Стоило проглотить его целиком и можно запросто воспарить к небесам. Так, по крайней мере, думала она.

– Это отвратительно!

– Это удивительно прекрасно! – неожиданно энергично запротестовала Джонника. В лице её появился ни с чем несравнимый блеск, ничего подобного прежде я там никогда не наблюдал. Это было сродни одержимости, что в её случае скорее можно трактовать как просветление. – Ты просто никогда не видел, как воспаряет призрак. Что для тебя значит идти к цели не одну сотню лет и, наконец, достичь её? Для тебя это пустой звук, гимн, бравада…

– Только не за счёт чьей-то гибели!

– Если ты знаешь другую плату, достойную бессмертия, назови её!

Я понимал, что не могу быть не прав, но убедительных аргументов для ответа не нашёл. Следовало промолчать. В любом случае мои уговоры вряд ли возымеют положительный эффект.

– Когда Лаура пришла за несчастной девушкой, её там уже ждали, – я в очередной раз поразился, с какой легкостью Джонника раскрывает шкатулки памяти со своими самыми мучительными воспоминаниями. Возможно, со временем на многое начинаешь смотреть иначе…

Внезапно меня осенила обескураживающая мысль о том, насколько велика разница в возрасте между нами, насколько поверхностным и неискушённым не перестаю выглядеть я в её глазах. И это при том, что на фоне моих подопечных самому себе я всегда самодовольно казался морально куда более зрелой личностью. Для меня они были не больше, чем некими своеобразными домашними любимцами. Неисправимый глупец!

– Завязался бой не на жизнь, а на смерть, – торжественно продолжала Джонника. – Ведь в те времена ловцы духов были не то, что нынче!

Я со скрипом пропустил этот выпад мимо ушей, предпочёл пропустить. Мне ли было сравнивать? Несомненно, досадно однажды осознать себя не носителем уникального дара, а кем-то плетущимся в хвосте бесконечной череды себе подобных, да при том ещё и едва ли не худшим среди них.

– О да, тогда охотникам нередко приходилось сталкиваться с древней нежитью, однако на этот раз им пришлось действительно туго. Лаура была сильна как никогда. Тем не менее, они не дали ей забрать душу девушки, да и самому призраку, изрядно потрёпанному, лишь чудом удалось уйти.

– Тебе бы только сказки рассказывать! – я не мог остаться равнодушным к её мастерству речи и естественной артистичности. – У тебя талант.

– Ну, наконец-то дошло! Не прошло и года, – обрадовалась Джонника. Дальше она с картинным облегчением сменила манеру повествования и перешла на привычный разговорный стиль. – Когда ловцы поняли, что я, несмотря на все их потуги, всё равно стану демоном, они хотели тут же покончить со мной. К счастью, удивительно вовремя появился Малыш Эдди и объяснил этим безжалостным головорезам, что из меня получится просто-таки отличный охотник на Лауру. Притом, что им для этого ровным счётом ничего и делать-то не придётся – просто на некоторое время отпустить меня к Эдди на обучение, своего рода, краткий курс молодого бойца.

– Так ты ученица Малыша Эдди? – я чуть не вывернул на себя кофе. Официант по привычке нервно бросил неодобрительный взгляд, но потом показательно отвернулся. Мол, делай, что хочешь, мне безразлично, а стоимость чашки, в крайнем случае, можно внести в счёт. Остальное мало беспокоило его.

– И они согласились? – спросил я тише, по-прежнему недоумевая.

Самообладания Джонники мне явно не хватало. Если бы её история звучала в моём исполнении, по всей видимости, из волшебной легенды она превратилась в трагедию века, перемежаемую нервозными всхлипами и пространными отступлениями для того, чтобы вызвать жалость и тут же выразить сочувствие себе любимому. Противно. Действительно слабак.

– Согласились ли они? – она на мгновение состроила задумчивую мину, а потом, как бы обрадовавшись собственной догадке, развела руками: – Сам видишь, охотник. Во-первых, у меня был настоящий кровный интерес, во-вторых, я – свихнувшийся истинный демон, и, наконец, Эдди пообещал разделаться со мной, как только я выполню свою миссию.

Очередная волна удивления и негодования захлестнула меня с головой.

– И они пошли на это?

– Ты сегодня такой смешной, – беззлобно расхохоталась Джонника. – Естественно, да! А что им оставалось делать?

– Безумство!

– В те времена ловцы духов часто шли на подобные сделки, а Малыш Эдди поступил как тот восточный мудрец, который подрядился у эмира за двадцать лет обучить осла говорить. За это время вполне может произойти всё, что угодно: либо осёл сдохнет, либо эмир, либо он сам.

– Зачем он взялся за это?

– За вознаграждение.

– Что за вознаграждение? Зачем Малышу Эдди какое-то вознаграждение?

– Вознаграждение – восточному мудрецу, а для Эдди – настоящий, ещё тёпленький истинный демон!

От того, как она сказала это, у меня мурашки побежали по спине.

– Дело в том, что уже тогда Малыш Эдди был «полным», но он, во что бы то ни стало, намеревается ревоплотиться, то есть снова стать живым человеком…

– Жуть!

– … и уйти, как уходят простые смертные.

– Это невозможно!

– Мне не дано ведать, зачем ему это нужно. Вероятно, из-за того, что никто не обладает достоверным знанием о том, что случается с призраками после того, как они воспарят, а он – догадывается, или, быть может, это просто игра, способ потягаться могуществом с вечностью. Не знаю.

– Бред какой-то! К тому же, какая разница? Как будто он знает, куда попадают люди после смерти.

– Можно только гадать, как далеко простирается его осведомлённость.

– В таком случае, каким же образом новоиспечённый истинный демон Джонника могла помочь столь могущественному древнему призраку?

– Дело в том, что демоны – это не вполне призраки. Грубо говоря, если призраки появляются в отдельных случаях вследствие вполне однозначного акта убийства человека человеком, то истинный демон – результат преступления самого призрака. Продукт колдовства, магии или бог ещё знает, чего.

– Другими словами, хочешь сказать, что ты мертва несколько по-другому, чем, скажем, мертва Лаура?

– Теперь уже точно.

– Неудачный пример, да?

– Да. Но мыслишь ты в правильном направлении.

Я задумался. Мне никогда не доводилось напрямую сталкиваться с магией, и кто ведает, возможно, существует какой-нибудь умопомрачительный способ расколдовывать таких, как Джонника. Тем не менее, что-то уж слишком всё это попахивало гнилью средневековой схоластики.

– Всё равно бред получается!

– Не спорю, но Эдди в это верит.

– Эдди верит в то, что призраки, не увидевшие своего тела, попадают в рай.

– Ты ведь тоже веришь, не так ли?

– Мне бы хотелось в это верить.

– Вот и ему хочется, – бескомпромиссно отрезала Джонника.

Я расплатился, и мы вышли на улицу. После тяжёлого суетливого духа ресторанчика холодный морской воздух жизнью наполнил лёгкие. Это было ни с чем несравнимое удовольствие – дышать полной грудью. Ветер трепал волосы и лобызал лицо срывавшимися с неба каплями дождя.

Вот только Джонника, увы, ничего этого не чувствовала. В её мире не было ни дождя, ни ветра, только боль и страдание – панацея, которой призраки тщились компенсировать собственную неполноценность, какими бы могущественными и мудрыми при этом они ни были. В этот момент я начинал понимать Эдди в его ностальгии по человеческой оболочке.

– Малыш не спешил меня чему-то учить, – продолжила свой рассказ Джонника, когда поняла, что первая волна кислородного опьянения прошла, и я могу более ли менее адекватно воспринимать реальность. – Он почти ничего не открыл мне помимо того, что было необходимо, дабы однажды сразиться с Лаурой. Однако даже эти крупицы позволили мне встретиться с ней всего через несколько дюжин лет.

В первый раз я уловил едва заметную нервную дрожь в голосе доселе безупречной рассказчицы. Оставалось только удивляться, как прежде ей удавалось сохранять хладнокровие.

– Я не стала убивать её сразу. Для меня гораздо важнее было заставить Лауру пройти всё, что испытала я сама. В меру своих скромных возможностей я превратила её призрачную жизнь в ад. Она всегда была для меня воплощением зла, а я таковым стала для неё!

Джоннике потребовалась пауза, чтобы совладать с ожившими воспоминаниями.

– Через какое-то время мы сошлись в смертном бою. Именно тогда вмешался Эдди и растолковал, что отныне мы как никто иной зависим друг от друга. Стоило мне убить Лауру, он бы не замедлил выполнить обещание, данное охотникам, ибо я становилась для него ничтожеством, считай, предательницей «великого призрачного дела», пускай сам он не последним образом способствовал этому.

Лаура же убить меня не могла по определению, у неё не было даже зыбкой потенциальной возможности что-либо изменить в сложившейся ситуации. Потому ей не оставалось ничего, кроме как смириться. Тем более, она ослабла настолько, что не представляла опасности для любого более ли менее посредственного ловца духов.

– Вроде меня?

– Не льсти себе! – жёстко отрезала Джонника. Я оцепенел, не зная злиться или идти вешаться. Вдоволь насладившись моей растерянностью, она улыбнулась, снимая напряжение. – Вру, конечно… но что поделаешь.

И мы вместе на удивление искренне, от души расхохотались. Это дало столь желанную паузу, поскольку, казалось, даже воздух уже начинал светиться от безудержного накала страстей.

– Учти, что, несмотря на это, на свой страх и риск Лауре приходилось охотиться, дабы раз за разом сызнова пить чашу страданий, возмещая очередную толику своего неискупимого долга. Тогда я была ещё слишком молода, мне нечего было противопоставить собственному безумию и жажде мести. Желание растянуть её мучения на вечность сдерживало меня от того, чтобы покончить с ней, в куда большей степени, чем угрозы Эдди, хотя я ни мгновения не сомневалась, что в случае чего он не станет церемониться со мной.

Я покачал головой. Я никогда не питал иллюзий относительно того, что призраки имеют далеко не ангельскую натуру, но вот представить Джоннику отчаянной садисткой, олицетворением зла было не просто. Она была способна на многое, стоило ли сомневаться, но быть по-настоящему жестокой?

– Так длилось чуть больше полувека, – тем временем продолжала рассказчица свою откровенную историю. – Потом Лаура сбежала. Мы долго не могли найти её, пока, в конце концов, не наткнулись на тебя.

– Надо понимать, ты «пила» её до самого последнего дня?

– Нет. Что-то изменилось за то время, пока мы искали Лауру. Как это ни странно, но с тех пор я ни разу не прикоснулась к ней. Даже не хотелось. Я чувствовала, что для меня гораздо важнее просто быть рядом.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты не понимаешь?

– Мне трудно понять.

– А мне трудно объяснить.

В задумчивом молчании мы повернули в сторону городского парка. Бесконечная дорожка утопала в ворохе осенних листьев. Многоцветная палитра приводила в восторг и навевала ни с чем не сравнимую, восторженную грусть. На сердце было легко, но тоскливо.

Такое странное чувство, будто последний раз смотришь на мир. Словно человек теряющий зрение, который однажды осознает, что завтра наступит день, когда он не в силах уже будет различать даже смутные размытые образы. И впереди лишь тьма, непроглядная тьма…

– У тебя, должно быть, уйма энергии? – спросил я негромко, боясь потревожить природную идиллию запустения. – Ты почти готова, ведь так?

– Чем меньше расстояние до цели, тем медленнее тянется время. Парадокс, но факт.

Я некоторое время думал об этом. Стало невыносимо печально от того, что однажды, возможно, она покинет меня, и я останусь совсем один в этом богом забытом мире. Я никогда не стремился окружить себя заботливыми очами сочувствующих, но потерять всех, с кем можно было бы просто поддерживать общение…

Вдруг неожиданная догадка холодком пробежала по спине:

– Погоди-ка, Джонника! Но ведь теперь выходит так, что ты со своей миссией, я имею в виду Лауру, как бы справилась, и Малыш Эдди должен убить тебя?

– Выходит так.

– О, Боже! Что же я натворил! Почему ты не остановила меня? Если бы я только знал…

– Вряд ли это что-либо изменило, – сказала она печально и отвернулась.

Я вспомнил, каким непробиваемым тупицей был ещё этим утром. Оставалось надеяться, что хоть что-то изменилось за последние несколько часов.

Мы снова замолчали, вот только сейчас молчание было тяжёлым, гнетущим. Вряд ли есть на свете что-либо более невыносимое, чем такого рода тишина. Я не мог терпеть её долго.

– Джонника, уже давно нет тех, с кем Эдди заключил контракт на твою душу, – с надеждой произнёс я, но по косому насмешливому взгляду тут же понял, что недалеко продвинулся в своём умственном развитии. – С другой стороны, действительно, вряд ли он позволит пренебречь собственным словом, иначе ему элементарно перестанут доверять. Сомневаюсь, что он ценит твою жизнь настолько, чтобы подвергать себя опасности, как бы силён и сведущ он ни был!

– А я не сомневаюсь. Не думаю, что у меня осталось слишком много времени.

– Возможно, ты могла бы помогать мне. В конце концов, это нам обоим на руку, – предложил я неожиданно для себя, но, одумавшись, поспешно добавил: – Если только мое предложение не сильно противоречит твоим моральным устоям.

– Я думаю, Малыш Эдди порешит нас обоих тут же, когда узнает о чем-либо в таком духе. Зачем создавать прецедент? К тому же пить призраков – чрезвычайно неприятная процедура. Ты не представляешь себе, что за мерзость их концентрированные ужас и боль. Все равно, что желчь цедить.

Меня передернуло от такого сравнения.

– Цедить желчь? Никогда не думал, что призрак, пускай и истинный демон, откажется от порции чужого страдания.

– Страдание страданию рознь. Человеческий страх тоже гадость редкостная, но в нём энергии больше, чем эмоционального красителя, потому и терпим. Такова уж судьба наша селявинушка…

– Бога ради, питались бы позитивной энергетикой, – предложил я. – Предположим, смешили людей, вместо того, чтобы пугать. Никто бы вам слова поперёк не сказал!

– Мягко стелешь! Но где на всех десерта-то наберёшься? Думаешь, никто не пробовал? Попадались и среди нас альтруисты. Да вот только прок с этого не выходит. То, что мы делаем, целиком и полностью ваша же вина. Будь люди сердечнее, жизнерадостнее что ли…

– Это насильственная смерть накладывает на вас отпечаток безнадёжности. Не можете после зла добро видеть, хотя оно на каждом углу. Стоит только приглядеться внимательнее, – я обвёл взглядом округу в поисках достойного примера, который смог бы подтвердить моё утверждение. Я был настроен решительно. – Следуй за мной!

Мы направились к аттракциону «Комната смеха». Он притаился под древним раскидистым дубом в углу широкой площадки посреди парка и представлял собой небольшое шатрообразное здание со скучающим билетёром на входе. В детстве, помнится, я был в восторге от этого аттракциона. Поэтому, несмотря на будний день, я не сомневался, что кого-нибудь из посетителей мы-таки застанем.

Билетёр недоброжелательно посмотрел на меня, когда я протянул ему деньги на два билета. Быстро спохватившись, я извинился и получил ещё один неодобрительный взгляд: мол, что такой детине самому делать в «Комнате смеха», тем более среди рабочего дня, когда все добропорядочные граждане непосильным трудом добывают хлеб свой насущный. Впрочем, иного отношения ждать не приходилось – билетёр подспудно чувствовал призрака у меня за плечом.

Мы вошли. Я пошутил, что нежить находится в неоспоримом преимуществе по сравнению с людьми, когда речь идёт, скажем, о конкретно взятом аттракционе «Комната смеха», – им, по крайней мере, нет нужды испытывать терпение билетёра.

– Вне всяких сомнений, – охотно согласилась Джонника, – но вот только радости с того, если собственного отражения не видишь?

Я взглянул в ближайшее зеркало и понял недоумение истинного демона. Комичность ситуации понудила улыбнуться. Благо, на этой территории ничего криминального в подобных действиях усмотреть было нельзя.

– И что же ты хотел мне показать?

Я поискал глазами посетителей.

Посреди комнаты стоял малыш лет шести-семи с пустой безразличной физиономией. Временами он переминался с ноги на ногу и совершенно серьёзно – нельзя было даже сказать, что он капризничает, – повторял:

– Мама, давай уйдём отсюда!

Ему было одиноко и дискомфортно в большом пустынном помещении, опоясанном гримасничающими зеркалами. Мальчик нисколько не боялся, но просто не мог понять, зачем его привели в это неуютное место. Дезориентированный, выбитый из колеи своих детских будней он хотел только одного, чтобы всё это поскорее закончилось.

Я гневно посмотрел на Джоннику. Та отстранилась и развела руками. Похоже, тут она действительно была не причём.

Мать ребёнка стояла рядом. Она о чём-то энергично беседовала с подругой, и потому всякий раз отмахивалась от досаждавшего сынишки. Почему-то я явственно представил, насколько нелегко приходится малышу в его свихнувшейся семейке: понедельник, аттракцион «Комната смеха», есть, хорошо, пять минут – поставили галочку; так, что у нас дальше..?

Накатили тоска и меланхолия. В такие моменты я вообще переставал понимать, зачем людям жизнь. Неужто для того, чтобы ставить эти проклятые галочки? Школа, университет, работа, брак, дети… Самым противным было осознавать, что сам являешься продуктом этого общества и, если опустить детали, ничем не лучше других.

Здесь, впрочем, был ещё один посетитель. Шаловливого вида подросток в углу пытался поджечь тяжёлые бордовые шторы, обрамлявшие каждое из зеркал. Я шикнул на него, и малец в испуге бросился к выходу.

– Ну, и на том спасибо, – сказала Джонника, потирая губки, словно опасалась за размазанную помаду после выпитой чашечки кофе. Я только беспомощно покачал головой. Увы, здесь нам делать было нечего.

– Вот видишь, я же говорила, – самодовольно лепетала она. – Вы, люди, сами превратили свою жизнь в дерьмо. И нам теперь приходится скромно довольствоваться тем, что есть.

Я невольно припомнил своё давешнее сравнение с «жуками-навозниками». Казалось, это было в прошлой жизни.

– Пускай нам не повезло на этот раз, – не унимался я просто из-за того, что не хотел сдаваться. В коей-то веки не кто-то иной, а я сам встал на защиту морального облика человечества, от которого, по правде говоря, был далеко не в восторге, как самые худшие опасения непроизвольно и тут же находили ярчайшие иллюстрации в жизни. – Но есть ещё сотни мест, где люди испытывают положительные эмоции!

– Например?

– Например, трепетный восторг во дворцах бракосочетаний…

– Страх перед будущим, растерянность, опасения – действительно, не такой уж и плохой коктейль.

– … или восхищение и ощущение прекрасного в театрах, музеях…

– О Боже, ловец! Видимо тебе никогда не доводилось самому бывать в подобных местах. Скука, скука и ещё, быть может, уныние вперемешку с разочарованием.

Мне хотелось приводить примеры один за другим, но подспудно я уже знал, чем накроет их Джонника. Тем же, чем накрыл бы их я сам. К несчастью, в своём разочаровании мы были удивительно близки к истине. Единственное, что я пытался списать своё отношение на излишний пессимизм характера, а она, не жеманничая, просто прагматично оценивала ситуацию.

До чего же мы с вами докатились, господа милейшие? Где, в каком прошлом остались наши улыбки? Когда любовь последний раз смахивала паутину с разучившейся чувствовать глыбы сердца? Зачем мы живём, если не живём вовсе?!

– Скоро вернусь, – бросила Джонника, когда я, незаметно для себя погрузившись во внутренние переживания, опустился на лавочку.

Чего стоили все мои усилия сделать мир краше, «перевоспитать» призраков, если само человечество твердило каждым мгновением своего существования: оставь всё это, тебе не справиться с мировым порядком, ведь ты – лишь соринка на жерновах времён! Зачем пытаться исправить то, что не исправишь, бороться с тем, чего не победишь? Ты уйдешь, а они останутся. Они – это серое стадо очарованных трепетом людишек, претендующих на уникальность, но беззастенчиво одинаковых, живущих телом, но мёртвых духом.

Из оцепенения меня вырвал натужный женский крик, за ним другой и ещё несколько. Я оглянулся. Крики доносились со стороны аттракциона «Комната страха», откуда сейчас выбегали с полдюжины перепуганных посетителей.

Ирония судьбы! Вот тебе бабушка и Юрьев день! Батогом их в светлое будущее загонять, что ли? Иного способа совладать со стадом, пожалуй, могло и не существовать.

К «Комнате страха» я подходил не спеша, изрядно упиваясь ироничным самоглумлением. Поэтому, когда оттуда показалась развесёлая и какая-то «растрёпанная» Джонника, я не стал ни морали ей читать, ни, боже упаси, развоплощать. Просто погрозил пальцем и потянул за собой.

– Эти люди заплатили за страх, – попыталась оправдаться она скорее для формы, чем по причине чистосердечного раскаяния. Призраки хорошо чувствуют текущее эмоциональное состояние. Тем не менее, имевшая место с моей стороны реакция казалась алогичной, и потому несколько смущала. – Я всего лишь дала им то, в чём пытался обмануть их хозяин парка.

– Ну и поделом им, – отрезал я с усмешкой. Сорвавшаяся с уст реплика озадачила не только Джоннику, но и отчасти меня самого. Всё ещё опасаясь внезапной вспышки гнева, она поспешно добавила:

– Вот увидишь, через некоторое время они снова придут, да ещё и друзей своих прихватят.

– Вне всяких сомнений, – было легко и просто говорить то, что думаешь на самом деле, а не пытаться натянуть овчинку морали на волчье рыло действительности.

Что поделаешь, жизнь вносила свои коррективы в размеренный беспорядок моей судьбы. Она меняла меня самого. С этим надо было смириться… или, быть может, всё-таки бороться?

Я схватил Джоннику за плечи и привлёк к себе. Её невесомое призрачное тельце трепетало в моих объятиях. Трудно было поверить, что кого-то может испугать это хрупкое безобидное создание. Она не пыталась сопротивляться, а только тихо обречённо поскуливала. Но я так и не взглянул ей в глаза. Чуть наклонившись, я прошептал на ухо:

– Позволь пригласить тебя сегодня на ужин.

Джонника вырвалась из моих рук и долго настороженно смотрела, как будто предполагалось, что ужинать будут именно ею. Да, пожалуй, не так часто от охотников призракам поступали такие предложения.

– Я честный истинный демон! – наконец возмущенно завопила она. – У меня есть муж!

– Я сделаю его вдовцом, если ты откажешь.

– Так значит, у меня нет выбора? – с нескрываемой надеждой проговорила она.

– Похоже на то.

– Слава богу! – радостно пролепетала Джонника и бросилась мне на шею.

Меня в очередной раз позабавило её поведение. Она вела себя так, будто была жива. Впрочем, живые себя так не ведут…

– А на счёт мужа не беспокойся, он мёртв давно, да и закопан далековато отсюда, – не унималась она. – Просто не смогла удержаться, чтобы не разыграть сцену!

Солнце перевалило через зенит и было уже на полпути к горизонту, подсвечивая фигурные глыбы угрожающе низко нависших облаков. Это чудесное ирреальное зрелище смешало в себе ангельские сапфировые, угрюмые бардовые, разудалые рдяные и тревожные лиловые тона. Давно мне не доводилось так долго любоваться небесами, теперь же я просто не мог оторваться от созерцания их завораживающей красоты.

Джонника стояла рядом, прижавшись округлым плечиком. Глубины моих переживаний с лихвой хватало на нас двоих. Она ощущала восхищение так же живо, как я сам. Это нравилось ей безмерно.

В какой-то миг мне показалось, что и я способен настроиться на её эмоциональный поток. Мы будто стали одним существом, будто слились во что-то общее, тотальное, что теперь неслось неудержимо по волнам экстатического упоения. Это было больше, чем блаженство, это был катарсис! Это было единение душ.

Тем временем первые уставшие, но счастливые труженики уже спешили по своим норкам. Суетливый бег растраченных судеб. Беспечная погоня за смертью.

Ужинать в общественном месте не хотелось: опять заговорщицки шептаться, скрывая беседу с призраком, ловить на себе косые взгляды официантов и посетителей – всё это было совершенно ни к чему, пускай и беспокоили подобные вещи меня отныне исключительно формально. Вечер решено было провести у меня дома. Скромно, зато уютно и без посторонних глаз.

Забавно, что, оберегая людей от нежити, я стал на удивление нелюдим. К тому располагал образ жизни, круг общения. Да и хотел ли я чего-либо другого? Постоянно опасаться за родных и близких, искать правдоподобные объяснения необъяснимым вещам, что происходят вокруг. Нет, одиночество – удел охотника. Святое одиночество. О, как же всё-таки оно осточертело!

– Жаль, что никто так и не додумался делать консервы для призраков, – наиграно печально констатировала Джонника. Она рассматривала яркие этикетки в супермаркете, пока я выбирал продукты.

– Например, маринованный ужас или хотя бы вяленое отчаянье, – мечтательно прикидывала она.

– Ты не дашь мне грустить, и тогда я с радостью накормлю тебя отменным «десертом», – шутливо пообещал я.

Женщина, стоявшая рядом, испуганно обернулась и уставилась на меня округлившимися глазами. Видимо, в моём взгляде ей что-то откровенно не понравилось, поэтому она отпустила звонкую пощёчину и поспешила удалиться. Я подождал, пока она скроется за поворотом, и громко расхохотался.

Джонника не замедлила этим воспользоваться. Она устремилась вслед за женщиной. Вскоре я услышал звук бьющегося стекла и растерянный вскрик. Было интересно посмотреть, что же натворила моя бесплотная безобразница.

Подумать только, я потворствовал и даже более того, провоцировал призрака! Самое время растолкать где-нибудь в закоулках души задремавшую совесть, предаться самобичеванию и позаботиться о наборе для сеппуку.

На шум примчался широкоплечий охранник. Стоит ли говорить, что женщина сразу же обвинила меня в собственной нерасторопности.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем она говорит, – парировал я, но, судя по всему, было уже поздно. Женщина наотрез отказывалась оплатить испорченный товар, мне же делать это не хотелось принципиально. Охранник предложил единственно приемлемый в таком случае вариант – пройти в дежурную комнату до выяснения обстоятельств происшествия.

Выходило как-то чрезвычайно глупо. Я практически никогда не вступал в подобные перепалки и вообще среди коллег по работе, «в миру», слыл человеком тихим и безобидным. Но сейчас уступить значило признать вину, а отвечать за проделки призрака хотелось меньше всего.

– Вот так, солнышко, такой чудесный вечер себе испортили! – сказал я в сердцах.

Охранник, недоумевая, посмотрел на меня, а женщина – чтоб её! – снова приняла всё на собственный счёт. Какой скандал тут разразился! Любо-дорого было посмотреть на Джоннику.

Понимая, что без её помощи мне так просто не выкрутиться, она запустила руки за шиворот женщине и охраннику. В тот же миг стало тихо. Их лица застыли в оцепенении, а волосы по всему телу поднялись дыбом. До конца жизни останется тайной, что они тогда обо мне подумали. Тем не менее, вечность длиться это не могло, потому я вежливо поинтересовался, всё ли в порядке и могу ли идти, и, получив положительный кивок в ответ, быстро засеменил прочь.

– Ты говорила, касание призрака бодрит, – проворчал я, потирая затылок, – а они словно окаменели.

– Честно говоря, это я так, сама придумала, – пожалуй, больше всего на свете она любила оригинальные спонтанные решения и маленькие ситуационные постановки. Это у неё здорово получалось – лучше, чем у многих жить.

Джонника вошла во вкус. Истинный демон, равно как и любой другой призрак, стоит ему почувствовать свободу, очень быстро входит в кураж. Так произошло и на этот раз. Но мне было всё равно. Всё равно – по большому счёту. Наверное, я слишком долго был правильным и теперь, на собственной шкуре почувствовав наждак изнаночной стороны реальности, позволил себе стать чуточку лояльнее. Лояльнее к маленьким шалостям, которые, возможно, заставят опамятоваться на мгновение хоть кого-нибудь из сомнамбул, в избытке топчущих землю этого мира. В конечном итоге, все мы действительно заслужили наказание нежитью. Ибо они не что иное, как наша собственная тень, тень человечества, тьма…

– Ладно, Джонника, заканчивай дурачиться, – сказал я, наблюдая как она, вихрем несётся вдоль стеллажей и скидывает на пол пёстрые упаковки товаров. Несомненно, для прочих свидетелей сего безобразия происходящее выглядело куда более эффектно. – Нам из этого супермаркета ещё выйти предстоит.

– Не кручинься, добрый молодец, ложись спать – утро вечера мудрее.

Даже если бы я захотел, остановить это теперь было уже крайне затруднительно. Возможно, скоро я пожалею об этом, но сейчас почему-то в голове роились совсем иные мысли, вовсе недостойные ловца духов.

Джонника выпорхнула на центр торгового зала и принялась методично кружиться на одном месте. Сперва подул слабенький ветерок, потом, словно воздух вдруг отовсюду устремился внутрь супермаркета, ветер стал крепчать.

Кажется, я догадался, чем грозила закончиться подобная шалость, но меня будто бешеная муха укусила. Я бросился, как был, с корзинкой к выходу. Посетители и обслуживающий персонал не обратили на меня никакого внимания. Это было мгновение до паники, когда все замерли, завороженные трёхметровым смерчем, возникшим из ниоткуда посреди заведения.

Все-таки Джонника была чрезвычайно сильна, очень-очень сильна. И это зачаровывало безмерно!

Отбежав метров на пятьдесят, я, словно заговорщик, спустился в полумрак под каменный мост через давно пересохшую речушку и принялся набивать карманы содержимым корзины. От всего этого действа потягивало не только несвойственным мне мальчишеством, но и откровенной уголовщиной. Тем не менее, в тот момент подобное поведение казалось чем-то вполне уместным и допустимым.

«Полшага до того, чтобы начать промышлять своим талантом», – подумал я. Почему раньше мне никогда не приходило в голову приручить парочку призраков для сугубо личных целей? Чтобы стать, скажем, гениальным фокусником или безоружным грабителем, которому люди просто так отдавали бы честно заработанное и кровно нажитое добро.

Мне стало стыдно. Я с отвращением отогнал от себя назойливые эгоистичные думы. После них в голове было как-то грязно и неопрятно. Вообще произошедшее запятнало меня изнутри, и теперь я чувствовал себя осквернённым, нечистым. Отвратительное ощущение собственной низменности. Пора было заканчивать весь этот балаган, которыйвдруг перестал казаться невинным и вполне забавным.

Я оставил продукты под мостом – пускай их заберут те, кому они нужнее – и направился обратно к супермаркету. Прошло не больше десяти минут, а тут уже были представители закона. Не обошлось и без праздных зевак. Они оцепили здание и заворожено наблюдали за эвакуацией людей – благо тех было не очень много. Насколько позволяла судить атмосфера вокруг, всё уже закончилось, место осталось только сплетням да пустым домыслам.

Джонники в толпе видно не было, поэтому я справедливо решил, что она воспользовалась запасным выходом. В принципе, пользоваться дверью было делом привычки, а для призрака её уровня и вовсе трогательной причудой, но это придавало действиям милый сентиментальный шарм человечности.

Я обошел здание вокруг и свернул в захламлённый проулок.

Крик возник не сразу. Он нарастал откуда-то из глубин естества, постепенно поглощая издававший его организм. Вопль сорвался на хрипотцу, но от этого стал только пронзительнее. Он цеплял за живое, словно сама смерть тянула потроха из утробы несчастного.

На лбу выступила испарина. Я с трудом двинулся с места. О, как бы сейчас хотелось, чтобы асфальт поглотил мои ноги и не дал им бежать!

– Джонника, что же ты наделала! – взревел я, когда подбежал на расстояние прямой видимости и собственными глазами увидел то, чего не желал даже представлять.

Грянул ослепительный разряд молнии, навсегда впечатавший в память безымянный проулок и жуткое зрелище, драму, развернувшуюся в нём. Если бы я не знал этого её облика, то, возможно, уже сейчас трясся от ужаса рядом со случайным бездомным, попавшим под горячую руку призрака.

Уголки наших глаз пересеклись… и она поняла, что будет дальше! Джонника бросилась вдоль проулка, засыпая мусором дорогу за собой.

– Стой! – орал я в погоне, пытаясь перекричать шум дождя, потоком хлынувшего с небес, но это никак не могло задержать обезумевшего истинного демона. Она знала, что в конечном итоге у неё нет шансов, а я понимал, что должен буду… О нет, тогда я просто старался не думать о том, что свершу!

Погоня была на удивление короткой. Может быть, Джонника сама решила сделать её такой, кто знает. Однако на пляже, недалеко от лестницы, она как-то неловко замешкалась, словно налетела на стену, и я настиг её, повалил на песок и набросился сверху. Для приличия она ещё некоторое время сопротивлялась. Помнится, я слышал о том, что призраки не могут долго противостоять ловцам, быстро слабеют в их руках, но это было что-то другое… Загадочное «нечто».

– Зачем? Зачем ты сделала это?! – повторял я сквозь холодную небесную воду, которая непрерывными струями катила по лицу. Или, быть может, это были слёзы, редкие гостьи иссушенной пустыни сердца?

Я остервенело тряс Джоннику за плечи. Волосы разметались по лицу, а где-то там среди них пылали два испуганных зверька глаз. Их-то я и должен буду выпить сейчас.

– Я потратила слишком много энергии… должна была возместить… Я делала это только ради тебя!

– Ради кого ты это делала? Мне не нужно ничего такого! Мне не нужно ничего от тебя! Однако теперь тебе придётся заплатить!!! – я схватил её за подбородок, сгрёб волосы и уставился в глаза.

«О, Господи! Умоляю Тебя, не допусти сделать то, что я задумал. Не допусти свершить то, о чём буду жалеть всю свою оставшуюся жизнь. Даруй ей силы превозмочь меня!»

Однако ничего не произошло…

Я сильно зажмурился, потом смахнул свободной рукой мокрую пелену и взглянул ей в глаза снова.

У неё были очаровательные изумрудно-малахитовые глаза. Я прежде никогда не видел, насколько прекрасны её зелёные глаза. Я вообще никогда не видел их, не позволял себе смотреть. Как всё-таки страшно устроен мир: впервые взглянуть в глаза любимой и тем самым убить её. Какое коварство!

Тем не менее, ничего так и не происходило.

Тело Джонники перестало дрожать, взор прояснился. От этого глаза её стали ещё восхитительнее. Они наполнились смущением, любопытством и даже какой-то толикой разочарования. Она звонко рассмеялась. Первый раз я проассоциировал её смех не с какой-нибудь дикой выходкой, а с живостью блеска глаз.

– Ты утратил свой дар, ловец, или как там тебя теперь величать?

Я грузно опустился на мокрый песок.

– Это не могло произойти, – промямлил я, а потом настойчиво добавил: – Я должен попробовать ещё раз!

– Ни за что! – игриво отмахнулась Джонника. Она перекатилась на живот и принялась болтать ногами. Благо, не унимавшаяся стихия не сильно докучала ей.

– Бедненький, – сочувственно проговорила она, пытаясь совладать с чувствами, ещё не вполне стихнувшими после давешней погони. – Что же теперь ты станешь делать?

– Да чёрт с ним, с этим даром! Не нужен он мне и не был нужен никогда. Господи, забирай его! Довольно, натешился, – я подскочил, со злобой уставившись в небо.

– Не грози небесам, помяни добрый совет, – пролепетал призрак, накручивая на палец каштановый локон.

Я сник и сел рядом. Не беда, что у Джонники не было тела, зато я чувствовал тепло, исходившее от неё. Так струилась энергия. В полумраке ливня она светилась прекраснее, чем когда-либо прежде.

– Знаешь, а ведь мне искренне не хотелось развоплощать тебя, – признался я. Признался не для того, чтобы оправдаться или получить в ответ благодарность, а просто потому, что стоило порадоваться тому, что, возможно, впервые в жизни всё произошло так, как я желал, пускай и не так, как надо.

– Я всё видела, – с укором.

– Ты сердишься?

– Это будет слишком глупо звучать, если я скажу, что нет?

Несмотря на дождь, погодя сменившийся гадливой моросью, несмотря на одежду, промокшую насквозь и ставшую тяжёлой и холодной, я продолжал сидеть рядом, чувствуя такое надреальное, но в то же время столь искреннее тепло призрака, что вполне мог бы назвать себя самым счастливым человеком в этой части Вселенной. Казалось, сама вечность у наших ног, вечность для нас двоих. И ничего не было, кроме нас: кроме меня и Джонники, да ещё, быть может, света её бесподобных изумрудных глаз.

Если бы только не одно обстоятельство.

– А ведь ваши попытаются избавиться от меня, не так ли? – спросил я безучастно-идиллическим тоном.

– С одной стороны, зачем ты им теперь, а с другой…

Мне почему-то было совсем не страшно:

– И что самое забавное, я ничего не смогу противопоставить им, верно?

– Да, пожалуй. Однажды они таки достанут тебя – рано или поздно.

– Неужто я был такой уж невыносимой задницей?

– Не то слово!

Она обняла меня сзади и коснулась щекой щеки. В этом касании было столько любви, столько преданности, сколько, пожалуй, я за всю свою предшествующую жизнь вместе взятую не испытывал. Впервые я в полной мере осознал, насколько тёплые чувства возможны для призраков, насколько они изощрённее и чище, чем наши, человеческие. Кто мы после этого, как не живые мертвецы, слепые богачи, которые не ведают о собственном богатстве.

– Я буду защищать тебя от других, – с материнской заботой сказала Джонника. В её голосе нежность смешалась с латентной угрозой по отношению ко всем потенциальным недругам, и это было бесподобно.

Я усмехнулся. Ещё и получаса не прошло, как я хотел убить её, а теперь она предлагала мне своё покровительство, даже не предлагала – просто констатировала факт. Причём нисколько при этом не жеманничая, совершенно искренне и без задней мысли. Я переживал чувства призрака так же ярко, как если бы сам был нежитью, и потому нисколько не сомневался в подлинности намерений Джонники.

– Сколько у нас времени? – спросил я, разыскивая затерявшийся в полумраке горизонт. Не знаю почему, но мне безумно хотелось уцепиться за него взглядом. Возможно, для того, чтобы поверить в то, что внешний мир не обрушился, словно карточный домик, также как мой внутренний. Хотелось верить, что в нём хоть что-то осталось прежним, незыблемым.

– Немного. Надо полагать, дня два или три. Потом всё станет слишком очевидно.

– Это больше, чем может показаться.

– Для того, чтобы извести друг друга сожалениями о несбывшемся, вполне, но не для того, что я чувствую по отношению к тебе!

Это напоминало мгновение перед прыжком в бездну, которое словно застывает, но потом нещадное время толкает тебя в спину, и чьи-то глаза навсегда остаются позади, чтобы смотреть на удаляющийся стан милого.

– Так и есть, так и есть, Джонника… Я люблю тебя! Люблю, как не любил никого прежде. Люблю, хоть и понимаю, что ничего путного из этого не выйдет, что сама надежда пакует чемоданы. Увы, нам никогда не быть счастливыми вместе, но, знаешь, это и неважно, потому что я слишком сильно люблю тебя! – в порыве чувств я страстно обхватил её руки у себя на шее. Мои ладони беспрепятственно прошли сквозь них. Я испугался так сильно, что в оцепенении едва смог выдавить из себя: – Джонника, ты таешь!

Она пружиной отскочила в сторону и с ужасом уставилась на своё призрачное тело. Потом долго рассматривала собственные конечности и, наконец, медленно подняла глаза на меня. От неё повеяло растерянностью, затем тоской, а после и вовсе отчаянием. Она протянула руку, и я коснулся ладони кончиками пальцев. Я по-прежнему ощущал тепло, но пальцы проходили сквозь.

– У нас гораздо меньше времени, чем мы думали, – вместе со способностью развоплощать призраков, я постепенно терял возможность осязать и видеть их. Словно пытка, дар не пропал мгновенно. Капля за каплей, будто чары, которые таяли под утренним бризом…

– Когда знаешь, что такое вечность, – в сердцах сказала Джонника, – особенно сильно начинаешь ценить мгновения. Ибо нет у тебя ничего, кроме мгновения!

– Погоди, но ведь я всё равно ощущаю тебя, твои чувства, а такого никогда не было прежде.

– Это продлится недолго. Пока у меня хватит сил дарить себя. Прости, но призраки не слишком хорошо приспособлены для того, чтобы отдавать…

– Обещай, что ты не станешь тратиться ради меня!

– Я ничего не буду обещать.

Последний багряно-алый луч разрезал кайму горизонта там, где тучи оставили робкий зазор надежды. Он пробежал над морской гладью, взобрался по руке, отразился от глаз и ушёл высоко-высоко в небо, туда, где ангелы отходили ко сну. И никто уже не слышал наших молитв…

Впрочем, их было не так уж много. По большей части мы молчали, упиваясь последними минутами друг с другом. Было тяжело и в то же время неимоверно легко. Мы знали свою судьбу. Нам не на что было уповать. Пустые чаяния не терзали, заставляя пылать разум. Только покой и безмятежность…

Я сидел чуть впереди, Джонника – за моей спиной. Я не хотел видеть, как она окончательно растворится в вечернем сумраке. Что держало её рядом со мной, по сути, обречённым, теперь уже бесполезным и совершенно беспомощным? Что заставляло её идти против своей природы? Ответ был очевиден, и он наполнял смыслом каждый миг нашего существования.

Апофеоз глупости и величия Любви. Во истину, нет силы над ней! Только теперь я понял, к чему вёл меня жизненный путь, порою изрядно тернистый, с коварными поворотами, с бессмысленным топтанием на месте. Он вёл меня сюда, в этот вечер, на этот пляж… К ней.

Неужели все?

Неужели?

Все.

Напоследок Джонника коснулась моего плеча рукой, и я почувствовал это так, будто она была не призраком вовсе, а вполне реальным человеком из плоти и крови. Тогда я ещё не знал, насколько близок к истине, потому страшился обернуться, страшился увидеть у себя за спиной пугающую пустоту. Не претендуя на большее, мне достаточно было одного этого прикосновения…

– И всё–таки мне удалось обмануть вас, о безжалостные небеса! – неудержимо хохотал Малыш Эдди, стоя в двух шагах от влюбленной парочки: экс-ловца духов и экс-истинного демона. Он был абсолютно уверен в том, что ни один из них сейчас не услышит и не увидит его.

Как он и предполагал, чудо свершилось волею дарованной людям свободы выбора, и охотник променял свой дар на ревоплощение Джонники. Это произошло непроизвольно, в пылу страсти. Волшебство пришло само на гребне странной противоестественной любви. Увы, никто кроме Эдди пока не мог по достоинству насладиться этим величайшим из чудес.

Что ж, будет очень забавно понаблюдать за ними в тот момент, когда бывший ловец, наконец-то, осмелится обернуться, и они встретятся взглядами. Два самых обычных живых homo sapiens…