Продавец снов [Антон Олегович Малютин] (fb2) читать онлайн

Антон Малютин Продавец снов

1

… Неестественно выгнутое тело судовладельца было приковано к креслу сомнопроектора, на его белом мертвом лице застыла страшная гримаса ужаса. Вытаращенные глаза и скривившийся рот пугали и могли нагнать страх на кого угодно, поэтому голову миллионера заботливо накрыли белой простыней.

Над трупом склонился человек в старом бежевом плаще, на котором кое-где виднелись темные пятна, оставленные каплям дождя, и сдвинутой на затылок черной шляпе. Человек, приподняв простыню, с интересом рассматривал лицо мертвеца.

– Джонсон, какого черта вы здесь делаете?! – голос инспектора прогремел над самым ухом детектива.

Джонсон не спешил отвечать на гневный вопрос инспектора, будто того и не существовало вовсе. Он еще несколько секунд вглядывался в стеклянные глаза трупа, затем аккуратно закрыл простыню, выпрямился, достал сигарету, прикурил. Наконец, посмотрел на закипающего от злости инспектора.

– Провожу расследование, разве вы не видите? – сказал Джонсон ровным и спокойным голосом. Таким, каким обсуждают яичницу и утренние новости. Эта манера общения и озорной блеск темно-серых глаз раздражали инспектора. Впрочем, инспектора бесило все в этом молодом детективе, который вечно сует нос в не свои дела.

– Кто вам дал право? Как вы сюда попали? Убирайтесь ко всем чертям, Джонсон! А вам я – инспектор обратил гневный взгляд на две темные фигуры полицейских у входа – по-моему, ясно приказывал не пускать сюда этого типа!

Полицейские что-то пробурчали себе под нос, но внятного ответа от них уже не получишь – этот пройдоха Джонсон смог запудрить им мозги, и сейчас что-то требовать с этих мозгов просто бесполезно. Дубины, а не полицейские.

– Инспектор, не волнуйтесь – это вредно для здоровья. Ваши растяпы так хорошо охраняют место преступления, что любой зевака может бет труда сюда проникнуть. А по поводу права… Вы же знаете, что мне не нужны ваши официальные разрешения. Я сам даю себе право на то, что считаю нужным. А относительно моего присутствия здесь… – Джонсон замолчал и окинул взглядом комнату. – Оно уже излишне. Я узнал все и теперь вынужден покинуть вас, инспектор.

С этими словами Джонсон пустил в потолок облако ароматного дыма, приподнял шляпу в знак прощания, и вышел, шелестя своим плащом. Когда детектив исчез в черноте дверного проема, инспектор разразился проклятиями, адресованными не столько Джонсону, сколько нерадивым подчиненным.

Джонсон любил поиграть на нервах инспектора – это забавно. И забавным становится то, что за последний месяц уже трое умерли в кресле сомнопроектора. Не то, чтобы это было редкостью – в Бигтауне каждый день находят умерших во сне, в мягки объятиях машин сновидений. Но эти три смерти – особенные. Все трое были богаты, все трое, судя по их вытаращенным глазам, испытали смертельный страх, все трое страдали по-настоящему. Либо это чудовищная случайность, либо… Либо это закономерность, еще более чудовищная, чем случайность.

Холодная капля упала прямо на сигарету, и та с шипением потухла. Проклятый дождь льет третий день, никакого просвета не видать. Джонсон достал новую сигарету и, укрываясь от дождя, прикурил снова.

Интересно, можно ли убить сном? И каким должен быть сон, чтобы навредить человеку, или даже убить его? На пленках, найденных в машинах у первых двух погибших, были самые обычные детективные сны, даже не триллеры – их просмотрело несколько полицейских и экспертов, и с ними ничего не произошло. Один из снов видел и Джонсон – ничего особенного, вполне обычная, даже в чем-то банальная история, не вызывающая не то, что страха, но даже и испуга. Только жаль, что в чужих снах невозможно увидеть лиц, а ведь это могло помочь.

Может, это не сомнопроектор? Хм. Пожалуй, это можно использовать как прикрытие. Но для чего? Ограбление? Нет, ведь из домов убитых ничего не пропало, даже лежащие на виду драгоценности. Убийство из ревности или ради наследства? Кажется, и эти версии придется отбросить – ни по одному из дел не найдено подозреваемых. Все, кто мог хотя бы гипотетически иметь отношение к убийству – жены, дети, любовницы и любовники, прислуга, сотрудники, даже садовники – имеют железобетонное алиби.

Есть только одна разумная версия – устранение конкурентов. Но кто из бизнесменов готов так себя подставить? Хотя большие деньги толкают людей и не на такие поступки. Надо бы почитать деловую прессу, может кому-то эти три смерти действительно были только на руку.

А что было орудием убийства? Судя по вытаращенным глазам – это страх. Н как напугать трех здоровых людей, которые сами кого хочешь напугают? Вопросы, сотни вопросов без ответов.

А может… Может это действительно случайность? Жаль, что чужие сны, созданные по индивидуальному заказу, видятся нам совсем по-другому. Очень жаль…

2

… – Джонсон?! Что вам надо, черт вас побери!

– Доброй ночи, инспектор. Не стоит чертыхаться – говорят, это вредно для здоровья. Надеюсь, я вас не разбудил?

– Бросьте свои шуточки! Как вы вообще посмели звонить мне, да еще и в такое время?!

– Посмел? Допустим, посмел. Но сделанного, к сожалению, не воротишь. А раз вы уже проснулись, задам всего лишь один вопрос.

Инспектор хрипло рассмеялся в трубку.

– Джонсон, ха-ха-ха! Все-таки вам потребовалась помощь полиции. Детективное чутье подвело? – Инспектора порадовали слова детектива, который всегда ищет повод оставить полицию в дураках. Значит, этот Джонсон не такой уж и всесильный.

– Ну ладно вам, поглумитесь потом. Лучше скажите – снова разрыв сердца?

На том конце провода повисла гнетущая тишина, нарушаемая недовольным сопением инспектора и электрическими шорохами.

– Откуда вы знаете?

– Ниоткуда, просто предположил. Вы же не пускаете меня к телам, так что мне остается только предполагать.

– Предположили?! И вы подняли меня только ради этого!? Вы сумасшедший, Джонсон.

– Ну что вы, инспектор, не только ради этого. Может мне захотелось вновь услышать ваш голос, а то черт его знает, когда произойдет следующее убийство.

– Убийство?! Что вы несете, это несчастный случай! Вам везде мерещатся убийцы и маньяки, даже там, где их нет и быть не может.

– Как знать, как знать…

– Джонсон! Не морочьте мне голову. Или вы что-то знаете?

Детектив ничего не ответил, и инспектору пришлось слушать легкий треск эфира и какой-то шелест.

– Джонсон!

– Спокойной ночи, инспектор. С вами всегда приятно побеседовать.

– Джонсон! Только не бросайте трубку! Джонсон!..

Детектив положил трубку, и уже не слышал, как инспектор брызгал слюной, понося Джонсона на чем свет стоит.

Снова разрыв сердца. Испуг. Смертельный испуг. М-да, интересно. Значит, сон может убить. Прекрасно. Но как? Сомнологи, врачи, психологи, наконец, сами продавцы говорят, что сны – это совершенно безопасно. А выходит, что не безопасно. М-да…

Джонсон отхлебнул виски, глубоко затянулся, вдавил окурок в переполненную пепельницу, достал новую сигарету, снова прикурил. Огонь разогнал царивший в комнате сумрак, на мгновение осветив усталое лицо детектива. Надо подумать, надо подумать, черт побери…

3

В информатории царила тишина, которую не нарушала даже расположенная неподалеку ветка метрополитена. Редкие для этого времени суток посетители терялись в полусумраке больших, уставленных шкафами и проекционными экранами комнат, и небольших индивидуальных камер, отделенных друг от друга перегородками.

Джонсон сидел за столом в одной из камер. Желтоватый свет полукругом падал на стол, но почти не освещал лицо детектива. Щетина и темные круги под глазами выдавали не меньше трех бессонных ночей. Но Джонсон и думать не думал обо сне – сейчас совершенно не до этого. Но когда придет время, он сполна удовлетворит физиологическую потребность в долгом, глубоком и здоровом сне.

Так-так-так. Три мертвеца. Три богатых мертвеца. Три разрыва сердца, три смерти во сне, три смерти от страха. Что о себе могут сказать сами мертвецы?

Перед Джонсоном лежат три тонких папки. В каждой из них – вся публично доступная информация об умерших. И кое-что, неизвестное широкой общественности. Жаль, что инспектор ни в какую не идет на контакт, пришлось действовать своими методами.

Что вы скажете о себе, мистер Бигль? Вы вышли из простой, даже бедной семьи, в которой были пятым ребенком. Вы росли, учились, работали, потеряли родителей и всех братьев в страшной катастрофе «Океании», снова работали, работали… Какая скучная жизнь была у вас, мистер Бигль, я бы на вашем месте повесился.

Ага, а потом вы каким-то невообразимым образом стали опекуном юного мистера Хиггинса, чьи погибшие в авиакатастрофе родители-миллионеры приходились вам родней. Признаться, вам повезло: погибший кузен оставил вам не просто племянника, не ярмо на шею, а денежный мешок, но… Ах, да, только вы не имели никаких прав на деньги! Признаться, я вам их тоже не оставил бы. А что это у нас тут? Восемь лет назад ваш племянник куда-то запропастился, и спустя год вы получили все его состояние? Поздравляю, мистер Бигль, вот это удача.

Джонсон отложил папку, из которой своим хитрым прищуром смотрел пышущий здоровьем мистер Бигль. Детектив достал сигарету, прикурил, заполняя густым сизым дымом и без того темную каморку.

– Мистер Джонсон, у нас не курят.

Сьюзан. Сотрудница информатория, в котором Джонсон бывал часто, а поэтому считался «своим». Но даже своим курить здесь запрещено. А жаль. Но бархатный голос Сьюзан, тихий и приятный, сглаживал досаду от этого правила. Детектив, с улыбкой глядя на тонкую, подчеркнутую блузой и облегающей юбкой фигуру Сьюзан, отправил едва начатую сигарету в вежливо подставленную пепельницу.

– Больше не буду, Сьюзан. Честно.

Девушка улыбнулась и вышла, оставив детектива наедине с тремя тонкими папками.

Миссис Дайсон. Вдова Дайсон. Совсем еще молодая и чертовски красивая миллионерша, чье состояние крутится на биржах, инвестируется, раздается в кредиты странам третьего мира и постоянно растет. Ваш муж был прирожденным бизнесменом. Поговаривали, что он обладал даром провидения, на чем и сколотил состояние. И по удивительной случайности мистер Дайсон вышел замуж за самую красивую девушку, дочь мелкого торгаша, потерявшего все в кризисные годы.

Умна, красива, воспитана – что еще нужно от жены миллионера? Все бы хорошо, но ваши любовные связи, миссис Дайсон, портили репутацию мужа, который и сам был тот еще ходок. Разумеется – газеты врут, и вы уличили их во вранье, заставив принести официальные заявления и несколько миллионов – моральный ущерб ныне дорог.

И вдруг ваш муж скоропостижно погиб. Вы отдыхали на вашей роскошной яхте, и на глазах почти у всей команды – а это две дюжины матросов и капитан! Мистер Дайсон неудачно поскользнулся упал за борт. И как-то так получилось, что ни сам миллионер, ни его тело не всплыли на поверхность, и целых две недели поисков не дали никаких результатов.

Изумительно. Вы засудили бедного матроса, драившего палубу, на которой и поскользнулся мистер Дайсон. Но уже через полгода морячка выпустили, и… И сейчас он владеет собственной яхтой, на которой катает дорогих гостей. Да, недурная у парня карьера.

Джонсон откинулся в кресле, хотел закурить, но вовремя опомнился. Детектив уже не сомневался, что и в третьей папке будет странная смерть. Или исчезновение. В результате которого третий мертвец – судовладелец мистер Бэнкс – получит немалое состояние. Что ж, глянем.

Мистер Бэнкс. Выходец из рабочей семьи. По окончанию школы отправился трудиться на верфи Хоппера. А вы талант, мистер Бэнкс, за три года прошли путь от простого рабочего до директора одного из заводов, и еще через два года вошли в совет директоров верфей Хоппера. И вы были на хорошем счету у самого мистера Хоппера, бывали у него в гостях и дружили с его дочерью.

И вот здесь вам подвернулась небывалая удача – во время деловой поездки мистер Хоппер бесследно исчезает, и через пять месяцев вас выбирают новым президентом компании. И это оправдано: Хоппер и сам выбрал бы вас своим преемником. А может и выбрал? Хм, история об этом умалчивает.

Мистер Бэнкс, а вы, оказывается, были дельцом и махинатором! За последние четырнадцать лет вы сумели выкупить почти все акции верфей Хоппера, став их единоличным владельцем! Ага, а куда это у нас делись тринадцать бывших акционеров? Никто не знает? Или никто, кроме вас, мистер Бэнкс? Но вот беда: полиция не нашла ни единого повода уличить вас в чем-либо, противоречащем законам. Ни единого, и это делает вам честь.

Итак, дамы и господа, вы все были невероятно удачливы, но все ваше богатство заработано честным и законным путем – ни одному полицейскому не подкопаться, все чин чином. Вы все разные, но все так похожи. И даже умерли одной смертью. Что же вы такого сделали, что пали жертвой снов? Жаль, что вы больше не можете разговаривать…

4

… – Кто вы?

В узкую щель между дверью и косяком смотрел человек с грязными взъерошенными волосами, небритыми щеками и недобрыми, почти черными глазами, в которых, казалось, можно утонуть и попасть в самые глубины ада. Картину дополнял неприятный хриплый голос, хозяин которого не считал нужным скрывать раздражение и презрение ко всему миру.

– Я от мистера Эванса.

Женщина, спрятавшая лицо в глубоком капюшоне темно-серого плаща, говорила почти шепотом, в ее дрожащем голосе чувствовался испуг.

– Что вам нужно?

Женщина удивилась. Она думала, что здесь не придется говорить об этом.

– С-сон. Вы же занимаетесь этим?

– Понятно, что сон! Что конкретно? Я что, должен гадать? Я не гадалка! Или говорите, что вам нужно, или убирайтесь!

Женщина поняла, что от нее хочет этот неприятный немолодой человек. Она открыла сумочку, достала конверт, протиснула его в щель. Цепкая рука схватила конверт, с силой выдрав его из белых, ухоженных и унизанных кольцами пальцев.

Хам.

Через секунду дверь с грохотом закрылась.

Женщина удивилась такому повороту событий.

– А… А когда я получу то, за чем пришла? – крикнула она скрывшемуся за дверью неприятному собеседнику.

– Не знаю. – гулко послышалось с той стороны. – Это не мое дело. Можете спросить у Эванса. А сейчас убирайтесь, не мешайте мне!

Кажется, женщина уже сто раз пожалела о своем визите к этому странному человеку. Но о нем говорит вся городская богема, к нему ходят политики и бизнесмены, у него, говорят, были даже мэр и его любовница, а последнее обстоятельство говорит о многом. И никто еще не остался недоволен товаром мистера Хеллроада. И никто не пожалел об уплаченной сумме.

А за дверью, незаметно расположившейся на темной лестничной площадке третьего этажа старого кирпичного дома где-то на краю Бигтауна, находилась тесная квартирка с кухней и крохотной комнатой, единственное окно которой было наглухо закрыто грязной и выцветшей тряпкой. Комната едва освещенной тусклой спиралью древней лампочки, висящей на гнутом проводе под самым потолком. Всю обстановку комнату составляет узкая железная кровать и стол.

А на столе стоит нечто, резко контрастирующее с окружающей обстановкой. Это новейший сомнограф самой фантастической конструкции, которой позавидовали бы модные дизайнеры-модернисты. Два металлических ящика, соединенных проводами, блестели десятками ручек управления, светились желтоватой подсветкой стрелочных приборов и красными огоньками пузатых ламп. Из одного ящика выходит толстый белый провод, оканчивающийся полусферическим шлемом, и полдюжины тонких проводов с датчиками. Хром и стекло, адский свет и теплый ламповый уют – по всему видно, что аппарат изготовлен не на заводе, а создан по особому заказу, и собран вручную. Не все продавцы снов могут себе такое позволить.

Мистер Хеллроад, завернутый в темно-синий махровый халат, прошлепал босыми ногами по скрипучему дощатому полу в комнату, сел на кровать, вскрыл конверт. В неясном свете лампочки читать было сложно, но Хеллроад особо и не старался понять все, что написала эта немолодая женщина. Ему нужна только суть. Только то, что люди оставляют между строк, спрятав за красивыми словами и витиеватыми оборотами.

Мистер Хеллроад с четверть часа сидел на кровати, изучая записку. Его взгляд прожигал бумагу насквозь, суматошно прыгая с буквы на букву. Казалось, еще немного, и письмо вспыхнет в жилистых пальцах.

Записка говорила с мистером Хеллроадом. Только он слышал предательские голоса бумаги и чернил, рассказывающие о самых сокровенных мечтах, фантазиях и тайнах миссис Винкерс, пожелавшей получить самый изысканный, самый удивительный и фантастический сон в своей жизни. В этом сне немолодая уже женщина хотела снова обрести молодость и прожить жизнь так, как этого не могло случиться в реальности.

Ну что же, миссис Винкерс, ваше желание понятно, и оно осуществимо. Нет таких снов, которых не мог бы создать мозг мистера Хеллроада.

Записка упала на пол, где ее ждали десятки других, написанных на обычной, на серой, на цветной бумаге, на бумаге с вензелями и даже на бумаге, нежно пахнущей изысканными духами. Теперь это не больше, чем обрывки чужих желаний, воплощенных мистером Хеллроадом. Сам же Хеллроад считал все это мусором, недостойным даже того, чтобы отправиться на помойку.

Мужчина встал, в задумчивости походил по комнате, разбрасывая ногами бумажки, затем неожиданно повернул в прихожую – там на стене висел древний телефон, еще более грязный, чем все остальное в этом доме. Пальцы набрали привычный номер, и пришлось ждать долгих три гудка, пока на том конце провода соизволили снять трубку.

– Эванс? Мне нужен стимулятор, но только хороший, а не то дерьмо, что ты привез в прошлый раз. Да-да, буду работать. Конечно, все, как и договаривались. – недолгая пауза. – И еще, Эванс, принеси мне газеты с упоминанием миссис Винкерс. Да, черт тебя побери, я не читаю газет, и никогда не буду читать, поэтому принеси мне все, где хотя бы полслова есть про эту женщину! Иди ты к черту, Эванс!

Мистер Хеллроад с силой повесил трубку на рычаг, отчего телефон издал короткое жалобное «дзынь!», и сам удивился тому, что остался цел после такого удара судьбы.

– Ну не читаю я это дерьмо, мне и своего хватает! – бурчал себе под нос мистер Хеллроад по пути в комнату. – Если попросил, значит надо, и нечего вопросы задавать. Что-то Эванс в последнее время мне нравится все меньше и меньше. Может настала пора поменять дилера? Хм, а где в наше время найдешь хорошего дилера?..

Мистер Хеллроад был зол. Впрочем, этот человек почти всегда был зол, или взбешен, или просто не в духе, а радовался он лишь однажды в глубоком детстве. Хотя он уже и не помнил, было ли у него это детство. Да и вообще – что такое детство? Ай, к чертям все это, надо бы поспать, вчера была трудная работенка, да и сегодня намечается нелегкая. Но миссис Винкерс останется довольна, это уж точно.

5

… – Тим, мне нужно заглянуть в чужой сон.

Джонсон, задрав ноги в пыльных ботинках, лежал на узкой короткой кушетке, нещадно курил и смотрел в облупленный потолок. Кушетка стояла у большого окна такой же большой комнаты с тремя столами у стен, уставленными разнообразными электрическими, химическими и механическими приборами. Над столами висели гроздья инструментов, проходили какие-то трубки и разноцветные провода. Один стол нес на себя вытяжной шкаф, который сейчас был закрыт, и за стеклами его дверец клубился густой сизый дым.

– Так в чем проблема? – раздалось из-за дальнего стола – возьми, да… – за натужным голосом раздался скрежет и железный лязг. – … да посмотри. У тебя что, своего сомнопроектора нет?

У стола раздался грохот, будто на бетонный пол упало что-то небольшое, но тяжелое. К кушетке подошел тощий паренек в сером, местами покрытом разноцветными пятнами и разводами халате, снял защитные очки, взъерошив густые светлые волосы, потер щеку, оставив на ней черную масляную полоску, и, наконец, плюхнулся в стоявшее рядом большое кресло.

– Нет, Тим. – выпуская дым произнес Джонсон – Ты не понял. Мне нужно увидеть сон глазами его заказчика.

Тим удивленно посмотрел на детектива.

– Но это невозможно, ты же знаешь.

– Да знаю… – протянул Джонсон, глядя в потолок. – Или возможно? А, Тим?

Джонсонс неожиданно повернулся в сторону Тима, посмотрел ему прямо в глаза.

– Ох, н-не люблю я, когда ты так на меня смотришь – начал заикаться Тим. – И зачем тебе в чужой сон?

– Ну-у… – Джонсон снова уставился в потолок. – Просто хочу посмотреть чужой сон. Интересно же.

– Конечно, рассказывай. Знаю я тебя! Ты никогда и ничего не делаешь просто так. – Тим подскочил с кресла, подошел к окну, но открывающийся отсюда вид города его совершенно не интересовал. – Хотя чего я у тебя спрашиваю? Это невозможно, поэтому что бы ты ни задумал – брось. Увидеть чужой сон в деталях невозможно.

– Ну ладно, Тим, невозможно, так невозможно, не надо на меня так смотреть. Я просто спросил.

Джонсон докурил сигарету, встал с кушетки, тоже выглянул в окно – там был город. Серые громады домов с тысячами черных окон, змеящиеся дороги, провода, машины, яркая неоновая реклама, редкие пешеходы – все укрыто холодной пеленой мелкого дождя, идущего уже целую неделю. Этот город словно раздавлен бесцветной ватой облаков, медленно-медленно движущихся на запад. Грустная погода, грустные люди, грустный город.

– Пойду я, Тим, а то засиделся. – Джонсон взял с вешалки плащ и шляпу, и не попрощавшись вышел из лаборатории.

Признаться честно, Джонсону нравился Тим, нравилось с ним общаться и пить пиво по пятницам – рядом с его лабораторией есть отличный бар, а так как Тим виски не пьет, то Джонсону приходилось вместе с ним тянуть самое дешевое пиво из коричневых бутылок с косо приклеенными этикетками. Но сейчас присутствие детектива здесь было излишним – оно могло нарушить все планы и не дать прорасти как бы случайно зароненному зерну сомнения.

Поэтому Джонсон просто и незатейливо покинул лабораторию, оставив Тима наедине с самим собой, и отправился в этот самый бар, где можно посмотреть на озлобленные лица работяг и красивых девочек. Или просто послушать музыку наедине со всем городом. Как-то нужно занять время, пока Тим будет думать, а это может длиться дольше, чем хотелось бы Джонсону.

6

Мистер Хеллроад сидел на заваленном бумажками полу своей комнаты. Его не смущала ни грязь, ни беспорядок, ни сумрак, напротив – этот человек, никогда не снимавший своего старого халата, органично вписывался в свой тесный мирок, наполняя его хотя бы какой-то жизнью. Мистер Хеллроад работал, и весь мир сейчас не имел никакого значения. Да и как все это может иметь хотя бы какое-то значение, если никто не может дать никаких гарантий, что окружающий мир – не иллюзия, не игра фантазий, не чей-то изощренный, яркий и безумно детальный сон? Таких гарантий не мог дать никто. Даже сам мистер Хеллроад – признанный мастер изысканных сновидений для избранных.

Мистер Хеллроад сидел на грязном полу своей темной комнаты. Перед ним лежала разворошенная куча газет и журналов, многие из которых были старые, но старые газеты – это даже лучше, чем новые. Иногда они рассказывают столько интересного, что в новых газетах и не встретишь. Старые газеты хранят память даже тогда, когда люди ее уже потеряли, и забывчивость людей часто их подводит, потому что старые газеты никогда не забывают. Хотя и они, признаться, иногда любят приврать.

Грязные узловатые пальцы брали газету, разворачивали, сминали старую бумагу, переворачивали листы, искали нужную полосу. Мистер Хеллроад быстро просматривал газету, отыскивая то, что нужно. Ага, вот и она, миссис Винкерс. Еще мисс Уотсон. Еще молодая, но уже удачно замужняя. Еще красивая, но уже несчастная. Потому что ее семья, родители и две младшие сестры, пропали. Просто исчезли, и полицейские за целый год ничего не нашли. Никаких следов, никаких свидетелей. Ничего.

Мистер Хеллроад едва заметно улыбнулся, разглядывая плохонькую фотографию миссис Винкерс в старой газете. Крупный растр мешал разглядеть детали, но несчастье, написанное на лице молодой девушки, было отлично видно. Даже слишком. Даже для юной особы, недавно потерявшей семью и пару недель назад вышедшей замуж.

Последняя прочитанная газета, достойно сослужив свою службу, ненужным клочком мятой бумаги с шелестом полетела на пол. Мистер Хеллроад, не обращая внимания на затекшие от сидения на полу ноги, встал и неуклюже прошелся по комнате, что-то обдумывая в своей нечесаной голове.

– А вы занятная особа, миссис Винкерс. – произнес вслух мистер Хеллроад. – Занятная…

Наконец, мистер Хеллроад подошел к столу с сомнографом – блестящий аппарат будто ждал своего хозяина, ждал, чтобы получить и записать очередную порцию сновидений, которых так не хватает простым людям. И которые принесут мистеру Хеллроаду и благородному мистеру Эвансу неплохие барыши.

Пара щелчков выключателей, стрелки дернулись и быстро побежали по своим подсвеченным шкалам. Трансформаторы, скрытые под железными кожухами, дружно загудели, наполнив комнату мерным низким гулом. Где-то внутри ламп, выставивших напоказ свои пузатые стеклянные баллоны, красными угольками начали тлеть катоды, испускающие невидимые лавины электронов.

Мистер Хеллроад открыл кожух у одного из ящиков сомнографа – там скрывались шпиндели лентопротяжного механизма, магнитные головки и множество колесиков. Быстрыми и уверенным движениями Хеллроад зарядил в аппарат чистую пленку на небольшой бобине, все проверил, закрыл кожух. Затем он очень аккуратно покрутил несколько черных ручек, пока стрелки на индикаторах не встали точно на свои места. Где были эти места – знал только хозяин этого чуда техники, и даже инженер, создавший сомнограф, не смог бы настроит аппарат лучше.

Закончив настройку, Хеллроад выпрямился и несколько секунд смотрел на сомнограф. Затем взял шлем, связку проводов с датчиками, и сел на скрипучую кровать. Несколько минут потребовалось на то, чтобы пристроить шлем на голове, и прикрепить на руках, груди и шее несколько детекторов на присосках.

Все готово. Мистер Хеллроад открыл маленькую жестяную коробочку, стоявшую на столе, достал оттуда тонкую белую пластинку, похожую на маленькую почтовую марку, посмотрел на нее с двух сторон, и быстро положил на язык. Теперь осталось просто лечь и ждать. Ждать, когда придет хороший сон специально для миссис Винкерс. Только для миссис Винкерс, и ни для кого более.

Мистер Хеллроад снова улыбнулся, уже предвкушая то, что увидит в своем сне миссис Винкерс. Но скоро эта улыбка сошла с лица, на котором застыла маска спокойствия и холодности. Мистер Хеллроад, на мозг которого начал действовать нейростимулятор, спал и видел сон. Он работал.

Всего сорок минут потребовалось мистеру Хеллроаду для записи сна. Все эти сорок минут сомнограф беспристрастно записывал видения, приходившие в мозг этого человека под действием стимулятора и собственной фантазии. А когда сон подошел к своему логическому финалу, Хеллроад проснулся. Просто резко открыл глаза, глубоко вздохнул, сел на кровати, несколькими движениями содрал датчики и шлем с головы.

Окончательно проснувшись, мужчина подошел к сомнографу, осмотрел его, бросил несколько взглядов на индикаторы, и, наконец, выключил. В комнате снова наступила тишина. Хеллроад открыл кожух, аккуратно достал бобины с пленкой, которые тут же отправились в старый серый чемоданчик, валявшийся под столом. Казалось, человека не беспокоила дальнейшая судьба пленки. В общем-то, так оно и было – перемотку и красивую упаковку сделает мистер Эванс, это его работа. И с помощью мистера Эванса эта пленка на днях попадет в руки миссис Винкерс, которая по достоинству оценит работу мистера Хеллроада.

А мистер Хеллроад, не обремененный какими бы то ни было обязательствами, мог спокойно отдохнуть в своей тесной грязной квартирке, до которой никому нет никакого дела в этом большом городе.

7

Городская элита в массе своей предпочитала жить за городом, и лишь немногие из богатых, успешных и знаменитых обитали на самых престижных этажах небоскребов в центре. Мистер и миссис Винкерс любили тихую загородную обстановку, поэтому Джонсону, пребывающему сейчас не в лучшем финансовом положении, пришлось идти на центральный вокзал, откуда каждые час двадцать за город уходят электропоезд. А после получасовой поездки в холодном и шумном вагоне пришлось с четверть часа идти под еще более холодным и неприятным дождем. Поэтому перед воротами усадьбы Винкерсов предстала мокрая и дрожащая фигура детектива, проклинающего все на свете.

Джонсон знал, что он сейчас не зря терпит все лишения, и его героический поступок будет вознагражден. Только поможет ли это вознаграждение в следствии, сдвинет ли увиденное и услышанное в усадьбе Винкерсов дело с мертвой точки – большой вопрос.

Ажурные кованые ворота были открыты, и прямо за ними стояла полицейская машина. У большого особняка, как мог разглядеть детектив сквозь струи дождя, стояло еще несколько машин, и среди них личный автомобиль инспектора. Что ж, другого Джонсон и не ожидал. Инспектор тоже здесь. И очевидно, что он в плохом настроении. По крайней мере, приезду детектива он будет рад меньше обычного. И уже через минуту Джонсон убедился в этом, встретившись с инспектором в холле роскошного особняка.

– Джонсон? – глаза инспектора, выражая крайнее удивление, живописно полезли на лоб. – Что вы здесь делаете, и откуда, черт вас побери, вы узнали о смерти миссис Винкерс?

Джонсон только улыбнулся, явно довольный недовольством инспектора.

– Не так важно, как я узнал и зачем я здесь. Важно другое. Не кажется ли вам, что четыре случайных смерти – это уже не случайность?

Инспектор беззвучно выругался, переложил сигару из одного угла рта в другой, и грозно посмотрел на Джонсона.

– Я не обязан ничего говорить вам. Тем более, делиться нашими предположениями о причине смерти миссис Винкерс. Вы просто частный детектив, поэтому займитесь своим делом – хотя бы разоблачайте неверных мужей. А это дело – не ваше!

Детектив снова улыбнулся. Последние пару месяцев никто не изъявил желание разоблачить неверного мужа, отчего Джонсон не сильно страдал, но денег это не прибавляло.

– Ну инспектор, – почти ласково произнес детектив с неизменной улыбкой – давайте не будем переходить на личности. Теперь я вижу, что это не мое дело, поэтому спешу покинуть вас.

Недовольство инспектора сменилось искренним удивлением – на его памяти детектив никогда не соглашался со словами инспектора и не покидал место преступления без препирательств, а, тем более, без насмешек. Поэтому удивление тут же сменилось подозреним – уж не хочет ли этот нахал обмануть полицию?

Но похоже, никакого обмана. Джонсон в знак прощания приподнял свою промокшую насквозь шляпу и вышел в дверь, вежливо открытую дворецким. Инспектор видел в окно, как детектив, кутаясь в свой плащ, быстро прошел через двор к воротам, и его фигура, размытая стеной падающей с неба воды, скрылась за поворотом. Инспектор снова удивился, но старался не показывать это своим подчиненным. Хотя все прекрасно понимали, что такое поведение детективу не свойственно.

Примерно через час полиция, забрав с собой тело несчастной миссис Винкерс, покинула особняк, оставив в нем расстроенных слуг и грязь на полу. Но как только за полицейскими машинами закрылись ворота, в особняке гулко раздался дверной звонок. Дворецкий был слишком занят, и дверь открыла молодая горничная, на лице которой отражались ее искренние переживания по поводу безвременной кончины хозяйки.

За дверью стоял насквозь промокший и дрожащий от холода Джонсон. Он улыбнулся, приветливо поднял шляпу, но не рискнул заходить в дом без приглашения. Горничная сразу узнала детектива, удивившись его возвращению.

– Мистер… Мистер Джонсон, полагаю?

– Да, он самый. – детектив держал шляпу в руках, и лицо его выражало такие страдания, что не могли не вызвать сочувствие в сердце молодой девушки.

– Прошу входите! Я видела, как вы покинули дом, что вас привело сюда снова?

Джонсон не мог вот так сразу выложить все, поэтому он решился на небольшой обман. Ну как, обман – легкое передергивание фактов в свою пользу.

– Понимаете, ужасная погода испортила все дороги, да и возможности поймать такси мне так и не предоставилось, так что на вокзал попасть я не смог. Дождь только усиливается, поэтому я вынужден был вернуться обратно. – Джонсон почти не слукавил на счет такси, хотя у него просто-напросто не было денег. – Но, если вы не можете хотя бы на полчаса впустить промокшего и озябшего служителя закона, я покину имение Винкерсов.

Слова детектива возымели действие. Через две минуты он уже сидел на кухне, а горничная – мисс Хейвуд – хозяйничала, готовя гостю чай. Промокшие насквозь плащ и шляпа Джонсона висели над печью, распространяя вокруг себя неприятный запах сырости.

– Скажите, мисс Хейвуд, а к миссис Винкерс вчера кто-нибудь приходил или приезжал? – рискнул задать вопрос детектив.

– О, да! У хозяев почти каждый день кто-то бывает – понимаете, все эти дела, они даже вечером и в уикенд не оставляют в покое. Поэтому здесь часто бывают разные люди. И вчера тоже, хотя и меньше – ведь мистер Винкерс в отъезде, а дела, в основном, ведет он. Какой это удар для него! Наверное, он даже прервет свою деловую поездку, и вернется из Европы – он так любил миссис Винкерс… – казалось, еще чуть-чуть, и горничная снова заплачет, хотя и предавалась этому занятию все сегодняшнее утро. – Но я уже рассказывала об этом полиции.

– Да-да, я знаю. Инспектор обещал показать мне материалы этого дела, – соврал детектив – но, видите ли, я вынужден прятаться здесь от непогоды, и визит в полицию я смогу сделать не ранее завтрашнего дня. Да и то – если внезапно не подхвачу воспаление легких! – в подтверждение этих слов Джонсон натурально покашлял, держась правой рукой за грудь.

Мисс Хейвуд, с жалостью глядя на детектива, сделала чаю, поставила на стол небольшую вазочку для варенья и блюдо с полдюжиной румяных булочек. Признаться, Джонсон был голоден, а поэтому, поблагодарив девушку за ее заботу, не торопясь съел пару булочек, обмакивая их в варенье. При этом не забывая задавать вопросы и слушать обстоятельные ответы горничной.

– Ну раз так, мистер Джонсон, я помогу вам. Вчера у миссис Винкерс было четыре посетителя. Часов в семь утра, когда хозяйка еще спала, приехал посыльный из офиса компании Винкерсов, он привез целую кучу бумаг, которые были незамедлительно доставлены в кабинет. Затем, уже после обеда, один за другим приезжали какие-то люди, которых я не знаю – по-видимому, это партнеры миссис Винкерс. И, наконец, уже поздно вечером, когда вся прислуга была отпущена, приехала странная женщина…

Горничная на секунду замолчала, припоминая детали.

– Странная? – перестав жевать булочку переспросил Джонсон.

– Да… Понимаете, эта женщина не похожа на партнеров или клиентов миссис и мистера Винкерс, да и на посыльного она точно не похожа. Эта женщина – длинноволосая брюнетка, очень красивая, одетая во все черное, и в самое модное. Да-да, мистер Джонсон, поверьте мне как женщине – она была одета по последней моде, так не одевается… не одевалась даже хозяйка. Но ее лицо я не смогла хорошо разглядеть – оно была закрыто черной вуалью, как будто женщина носит траур. Да, все это похоже на траур, но только очень красиво, мистер Джонсон!

Детектив с пониманием посмотрел на горничную. Он прекрасно видел, как одна симпатичная молодая женщина завидует другой из-за ее прекрасного внешнего вида. Эта загадочная женщина, наверное, была действительно красивой и необычной, раз так запомнилась горничной.

– И машина, на которой она приехала – продолжала мисс Хейвуд – это просто сказка! Черная, блестящая, самой последней модели, из тех, которые есть только у богачей. Но даже наш мистер Винкерс – любитель автомобилей, в его гараже сейчас стоит целая дюжина! – такой автомобиль еще не приобрел, потому что не может себе позволить. Представляете!

Джонсон представил. Да, действительно необычная особа. И что она делала у миссис Винкерс вчера ночью? Горничная, так увлекшись рассказом, совсем забыла о цели визита вчерашней брюнетки.

– Э-э-э… Мисс Хейвуд, а зачем женщина встречалась с миссис Винкерс?

– А разве я сказала, что хозяйка с ней встречалась? – всплеснула руками горничная. – Вовсе нет! Она просто вошла в дом, передала мне – а я открыла ей дверь, поэтому так хорошо все запомнила – черный бумажный пакет, в котором было что-то легкое и круглое. Знаете, мне показалось, что это были бобины с пленками. Ну, теми, на которых сейчас записывают музыку.

– Или сны… – задумчиво произнес Джонсон, обдумывая все только что услышанное.

– Да, детектив, или сны. Вы правы. Но мне показалось, что это, все-таки, был не сон.

– Почему?

– Ну, знаете, обычно сны записываются на таких небольших катушках. А то, что я нащупала сквозь плотную бумагу, было большим. Как бобины с музыкой.

– Очень интересно… А можете ли вы сказать, какие бобины были вставлены в сомнопректор миссис Винкерс, когда ее… ее обнаружили?

Горничная на мгновение задумалась, и, наконец, присела рядом с детективом.

– А я и не знаю… Я не видела миссис Винкерс со вчерашнего дня, и сегодня я вошла в ее спальню уже после того, как в ней побывали полицейские. И, если я не ошибаюсь, сомнопроектор был не заряжен.

– А пакет? Вы не знаете, где тот пакет, который передала женщина?

– Знаю. Его забрала полиция – этот ваш инспектор долго его рассматривал, а потом положил в прозрачный пакет и отдал другому полицейскому.

– А эта женщина, она что-нибудь говорила вам или просила передать вашей хозяйке?

– Да, она сказала всего пару слов, что-то вроде «пакет для миссис Винкерс», вручила мне его и тут же вышла. Но знаете, я хорошо запомнила не только то, как выглядела эта женщина, но и то, как она говорила – у нее бархатный, очень приятный голос, немного надменный, но это и неудивительно для такой женщины. И вот что я вам скажу – эта женщина, должно быть, сводит мужчин с ума. Да вы если бы увидели ее, сами в этом убедились!

Джонсон почему-то не сомневался, что это так. А с другой стороны, он еще ни разу в жизни не видел женщин, которые могут свести мужчину с ума одним своим словом или взглядом. Кино и сны – не в счет, там все не по-настоящему, все выдумка сценаристов, режиссеров и подкрепленного стимулятором мозга продавцов снов. В жизни такое едва ли возможно. По крайней мере, Джонсон в это не верил.

Тем временем детектив выпил весь чай и съел булочки. Но особой радости это ему не доставило – полиция забрала самые важные улики, а после сегодняшнего визита в особняк Винкерсов инспектор вряд ли подпустит детектива даже на расстояние пушечного выстрела к главному полицейскому управлению.

– Спасибо, мисс Хейвуд, вы мне очень помогли. И булочки с вареньем – просто объедение!

Горничная искренне улыбнулась, да только далеко не факт, что она приложила усилия к приготовлению этих булочек – в доме Винкерсов просто не может не быть своей домашней пекарни и поваров, готовящих все эти вкусности. Но мисс Хейвуд была скромна и вежлива, и очень хорошо делала свою работу. Именно поэтому она была в курсе тех дел, что происходит в особняке и компании ее хозяев.

– Скажите, а могу ли я осмотреть спальню и кабинет миссис Винкерс? Да, полицейские там уже были и все осмотрели, и результаты их трудов я смогу узнать завтра. Но мне хотелось бы посмотреть на все лично.

Улыбка на абсолютно честном лице Джонсона снова сделала свое дело. Горничная, не забывая рассказывать обо всех благодеяниях покойной миссис Винкерс, отвела детектива сначала в спальню хозяйки, а затем в ее кабинет. И, к немалому удивлению Джонсона, супруги Винкерс предпочитали спать в разных комнатах, и у каждого из них в доме были свои кабинеты, расположенные в противоположных крыльях особняка.

Спальня была роскошной. Большая, светлая, с огромным окном, закрытым плотными занавесками, с умопомрачительной кроватью, застеленной шелковым бельем, и укрытой полупрозрачным балдахином. И стоявший рядом с кроватью сомнопроектор под стать всей обстановке дома – одна из самых последних моделей, в которой удобно спать и видеть сны. И в этом сомнопроекторе сегодня ночью от разрыва сердца умерла миссис Винкерс.

Но ничего, что помогло бы детективу, в этой роскошной комнате не было – все самое интересное полтора часа назад увезла полиция. Сомнопректор, конечно же, был пуст. Хотя по-другому быть и не могло.

Ненамного интереснее было и в кабинете миссис Винкерс. Напротив окна стоял большой деревянный стол, на котором царил абсолютный порядок – во всей обстановке читалось, что столом владела женщина. Деловая, знающая толк в бизнесе и с хваткой. Джонсон со всех сторон осмотрел стол, заглянул во все ящички, полистал лежавшие на столе журналы и красивый перекидной календарь с шершавыми, будто сделанными вручную цветными страницами.

Ничего интересного. Календарь на протяжении последних двух недель был пуст, хотя страницы в нем каждый день прилежно перелистывались.

Джонсон заглянул под стол, и его внимание привлекла самая обычная плетеная урна, наполовину заполненная мятыми бумагами и каким-то мелким мусором. Но в ней было кое-что интересное – тонкий обрывок черной бумаги.

– Мисс Хейвуд, а куда вы положили тот черный пакет?

– Когда приехала та женщина, хозяйка как раз находилась в кабинете. Поэтому я отнесла пакет сюда и положила на этот самый стол. Но что с пакетом сделала миссис Винкерс – я уже не видела.

А что было дальше – догадаться было несложно. Миссис Винкерс, получив пакет, вскрыла его тут же, в кабинете, а уже затем ушла в свою спальню, смотреть сон. И умереть в этом сне. Недотепы-полицейские даже не додумались порыться здесь. Инспектор, похоже, все еще отказывается верить, что имеет дело с убийствами, а не со случайным стечением обстоятельств. Хотя… Детектив и сам не был до конца уверен в том, что кто-то убивает богатых и знаменитых.

Джонсон вытащил этот обрывок черной бумаги – миссис Винкрес вскрыла пакет, оторвав от одного из его торцов тонкую полоску. Странно, обычно люди, часто получающие почту, используют для вскрытия конвертов специальный нож. И такой нож лежит на столе. Значит, пакет был необычным. Да, он был запечатан не так, как обычный конверт. Хотя это, похоже, не так важно.

Неожиданно детектив почувствовал легкий аромат – свежий, приятный, с нотками каких-то цветов. Он не разбирался в духах, но этот запах, почему-то, рождал в мозгу образ цветов с белыми лепестками, растущих где-то в горах, и имеющих легкий, едва уловимый аромат… Пахло очень приятно, а этот аромат исходил от того черного обрывка пакета, что Джонсон держал в руках.

– Пахнет. Приятно пахнет, не находите, мисс Хейвуд?

– Действительно, приятно. Это, между прочим,очень дорогие духи, я точно знаю. Это аромат той женщины, что привезла пакет!

Духи. Дорогие духи, дорогой автомобиль, дорогая одежда. М-да, действительно, странная, необыкновенная женщина доставила роковой пакет миссис Винкерс. Даже странно, что такая женщина служит посыльным. Или не посыльным?

– Ни имени, ни номера машины этой женщины вы, конечно же, не запомнили? – заранее зная ответ, спросил детектив горничную.

– Нет… Своего имени она не назвала, а номера автомобилей, останавливающихся за воротами усадьбы, отсюда увидеть невозможно. Но знаете, таких машин в городе немного!

Детектив не сомневался, что во всем городе таких автомобилей немного. Но даже их найти – не так-то просто, черт возьми!

Джонсон еще с четверть часа осматривал кабинет миссис Винкерс, но, дабы не опоздать на электричку, и не оказаться за городом – хоть и в элитном квартале, но, все-таки, за городом! – ночью, он распрощался с мисс Хейвуд, и покинул особняк. На улице все так же лил дождь, и конца ему не было видно. Плащ и шляпа детектива не успели высохнуть, так что путь домой не был легкой и беззаботной прогулкой.

Но детектив не расстраивался, а, напротив, улыбался, хотя сумрак и скрывал эту улыбку на отстраненном лице. Джонсон узнал о странной женщине, и во внутреннем кармане лежал аккуратно сложенный клочок плотной черной бумаги, хранящий ее прекрасный, манящий, волнующий аромат…

8

Джонсон почти трое суток бегал по городу, забывая поесть и поспать. Но, несмотря на накопившуюся усталость, он в одной майке и трусах сидел за столом в своей тесной комнатке. Настольная лампа освещала испещренные мелким корявым почерком листки блокнота, черную бумажную полоску, все еще хранящую аромат незнакомки, и полную окурков пепельницу. Детектив думал, иногда делая пометки в блокноте сточенным наполовину карандашом.

Было далеко за полночь. Никогда не гаснущие огни большого города подсвечивали окно, призывая выйти на улицу, слиться с веселой толпой, предаться ночным развлечениям. На гладком стекле замерли капли недавнего дождя, и они, отражая неоновый свет, рисовали удивительную картину, способную указать место всем тем новомодным художникам-модернистам, заполонившим своими каракулями все улицы, квартиры и музеи.

Ночь, тишина и сигареты помогали детективу думать. Но материала для размышлений, того материала, на котором можно было бы построить правдоподобную версию происходящего, было слишком мало.

Детектив бросил карандаш, похоронил очередную сигарету в переполненной пепельнице, придвинул к себе телефон и быстро набрал номер. Целых пять гудков ничего не происходило, и на том конце провода, казалось, на звонок Джонсона не собирались обращать никакого внимания.

– Да, слушаю. – в трубке, наконец, раздался хриплый и сонный голос инспектора.

– Доброй ночи, инспектор!

– Джонсон?! Это опять вы? Какого черта вам надо?!

– Простите инспектор, если я вас разбудил или как-то потревожил своим звонком в столь поздний час. Но вы же знаете, что мне физически необходимо слышать ваш голос хотя бы раз в неделю! Это стимулирует мозг и помогает принимать правильные решения.

– Бросьте свои шутки!..

– Да какие там шуточки! – перебил инспектора Джонсон. – Я вам звоню по серьезному делу. Вы знаете, по какому.

– Опять за свое… – устало произнес инспектор. – Нет здесь никакого дела. И не будет.

– Я бы не был так уверен. Вы уже знаете про незнакомку в черном?

В трубке наступила тишина. Инспектор то ли вспоминал, то ли просто не хотел отвечать.

– Какую незнакомку, черт возьми?!

– Ту самую, что побывала у каждого из уби… простите, умерших в день их смерти.

– Что? Что вы несете, Джонсон? Что опять за фантазии?

Да, полиция еще не в курсе, что дорогой черный автомобиль был замечен рядом с домом у каждого умершего. Точнее, Джонсон думал, что у каждого – покойный мистер Бигль не любил показывать свое богатство, жил тихо и, можно сказать, скромно (с приходящей горничной и без постоянной прислуги) на семьдесят третьем этаже «Эмпайр Биг Хауза». Там ежедневно паркуются сотни дорогих автомобилей и бывают сотни роскошных дам с роскошными ароматами, и кто из них принес злополучный черный пакет – узнать почти невозможно. А мучить портье гипнозом, вытаскивая из закоулков сознания воспоминания того дня – это не метод Джонсона. Но детектив почти не сомневался, что и у мистера Бигля вечером побывала незнакомка в черном.

Так что не зря Джонсон побегал по городу. Он снова был на шаг впереди полиции. Правда, на этот раз игра была нечестной – полиция в ней просто-напросто не участвовала. Или делала вид, что не участвовала.

– А вы и не знаете? Чудесно, просто чудесно!

– Оставьте свой сарказм кому-нибудь другому. – Инспектор немного помолчал, и заговорил совсем другим голосом. – Я и сам не хуже вашего вижу, что здесь творится какая-то чертовщина. Именно чертовщина, мистика, необъяснимое! А мистика – это не профиль полиции, домыслы таких людей, как вы – не повод открывать дело об убийстве. Вы думаете, мы сидим сложа руки? Ошибаетесь! Я лично консультировался у специалистов, у врачей и сомнологов, и знаете, что они сказали?! Они просто подняли меня на смех! Меня, инспектора полиции этого города! На смех! Понимаете, к чему я веду? Бросайте это, здесь нет и намека на убийство. Это просто жуткое, необъяснимое, фантастическое стечение обстоятельств. Это даже не совет, а моя личная просьба. Прощайте, Джонсон, и прекратите названивать мне по ночам.

– Доброй ночи, инспектор. Но я не уверен, что это случайность… – последние слова услышали только гудки в телефонной трубке.

Значит, инспектор думает, что в этой череде смертей что-то неладно. Но то, что этому нет никакого рационального объяснения, заставляет его обходить это дело стороной, не давать ему официальный ход. Оно и понятно – если инспектор начнет копаться в не имеющей объяснение мистике, он просто потеряет свое место.

Джонсон снова закурил, и сизый табачный дым своим неприятным запахом скрыл едва уловимый, но чертовски приятный аромат, исходивший от черной полоски. Это были действительно хорошие и дорогие духи, детектив смог отыскать их в парфюмерном магазине в самом центре города. Но эта находка нисколько не помогла выйти на след незнакомки – духи пользуются определенной популярностью у городской элиты и богемы, шлейф их аромата может виться у сотен, даже у тысяч женщин.

Значит – тупик? Возможно. А возможно, что нужно просто отдохнуть. Пожалуй, нужно просто отдохнуть.

9

…Телефонный звонок пробился сквозь стену, разорвал сон на куски и выбросил детектива в реальность. В окна били лучи рассветного солнца, пробуждая город, и провожая тех, кто всю ночь кутил, прожигал жизнь, бес счета тратил деньги и здоровье. Телефон звонил давно, и если бы не сползший шлем сомнопроектора, то Джонсон его и не услышал бы.

– Да…

– Джонсон? Ну наконец-то! Полночи тебе звоню. Ты там спишь? Давай ко мне, я тебе кое-что покажу! Только быстро!

Быстрая речь Тима окончательно разбудила Джонсона, спавшего всего два или три часа. Голос в трубке был слишком веселым, чтобы сообщать о какой-нибудь ерунде. Чувствовалось, что Тим хочет рассказать о чем-то действительно важном.

– Что случилось?

– Тут такое, такое!.. Н-нет, ты давай, приезжай, я тебе все расскажу и даже покажу!

– Хорошо, дай мне полчаса.

– Поторопись!

Джонсон буркнул «хорошо» и повесил трубку. Уже через десять минут он трясся в вагоне монорельса, до отказа набитого спешащими на работу людьми. Детектив не привык в такое время разъезжать на общественном транспорте, предпочитая показываться на улице после утреннего часа пик, но сейчас выбирать не приходилось. И целую четверть часа он, сдавливаемый со всех сторон телами, стоял на одной ноге, не найдя между чужими ногами место, где поставить вторую. И если бы ни эта неудобная поза и затекшая рука, которой детектив все время держался за поручень, то поездка могла бы считаться вполне комфортной.

Наконец, Джонсон добрался до места. Как на зло, лифты в здании ремонтировались, поэтому до лаборатории Тима пришлось пройти с десяток этажей пешком. Дверь была открыта, за ней встречали тишина и неизвестно откуда выскочивший Томми – собака Тима, совсем молодой кобель таксы, недавно попавший под машину, и лишь чудом оставшийся в живых.

– Томми, Томми, ко мне, чертяка! – детектив присел на корточки, подзывая к себе собаку. Та, узнав Джонсона, радостно побежала к нему, хотя это получалось с трудом – Тим, спасая животное, умудрился заменить его раздробленную переднюю лапу на механическую, залатать череп, и сделать совершенно новый хвост. Теперь Тим был не простой таксой – его лапа, хвост, половина черепа и ухо отливали никелем и придавали собаке совершенно фантастический вид.

– Хороший, хороший! Тебе не больно? Ты, смотрю, уже совсем здоров. Научился пользоваться лапой? Вижу, научился, молодец!

Джонсон гладил Томми, а тот неуклюже вился в ногах, стараясь показать, как же он сильно любит детектива. Механическая лапа и хвостик, похожий на стальную змею, при сгибании издавали непривычные шипящие звуки и клацали по полу, но собака, кажется, к этому уже привыкла.

– Ты чего так долго?! – Тим, услышав разговор детектива с собакой, выглянул из соседней комнаты. – Быстро иди сюда!

– Тим, да ты уже скажи, что там? Я не телепат, мысли читать не умею, особенно с жуткого недосыпа. – Джонсон снял плащ и шляпу, и уже было прикурил, но Тим его остановил.

– Курить некогда, иди сюда!

Детектив, не говоря ни слова, прошел к Тиму, и, увидев самый обычный сомнопроектор, остановился.

– Сомнопроектор?

– Да, он самый! Давай, садись, я тебе покажу сейчас, что это за сомнопроектор!

Детектив, не споря с Тимом – это сейчас бесполезно! – сел в кресло. Тим быстро накинул на него шлем, нацепил на запястья браслеты с датчиками, отрегулировал наклон, нажал несколько кнопок на стоявшем рядом ящике. Там что-то загудело, тусклыми оранжевыми точками засветился накал ламп, и Джонсона тут же стало клонить в сон.

– Тим, что за чертовщина?..

– Да ты не волнуйся, мне не хочется ждать, пока ты сам заснешь, поэтому я тебе немного помогу.

– Но Тим!.. – едва успел произнести Джонсон, но не смог. Его окутала тьма, тело обмякло и стало ватным, голос Тима и шум приборов все стихал, уносился куда-то прочь, тускнел… И детектив не осознал, не понял того момента, когда он, сидя в кресле сомнопроектора, провалился в глубокий сон.

…Сумрачная комната, казалось, целиком убрана в бархат бордовых и красных оттенков, и только мягкий ковер, нога в котором утопала по самую щиколотку, был не красным. Да, не красным, и не бордовым – черным, иссиня-черным. Черт возьми, при чем здесь ковер? Такой мягкий, такой теплый, такой приятный…

– Тим! Тим! Ну где же ты, мы скучаем!

Приятный женский голос. Приятный и эротичный. С ноткой неприкрытой похоти. Это возбуждает. И даже заставляет забыть об иссиня-черном, до жути приятном ковре.

– Тим, ну иди же к нам! – зовет другой женский голос, тоже полный эротизма и страсти.

Тим не знал, куда деваться. А деваться было некуда: между бордовыми портьерами виднелась полоска света – это, по-видимому, дверь, из-за которой раздаются эти ласковые, поистине райские голоса. Тим, уже взвинченный до предела, на негнущихся ногах двинулся к этой двери, чувствуя, как тело пронзают волны озноба.

За толстыми портьерами находится небольшая комната, освещенная красноватым светом двух настольных ламп. И прямо посреди этой комнаты стоит большая, роскошная, сделанная из чистейшего золота, убранная в драгоценные шелка кровать. А на кровати – три умопомрачительные красотки, облаченные в полупрозрачные кружева. Блондинка, брюнетка и рыжая. Одна в белом, другая – в черном, третья – в красном белье.

Тим влюбился. Сразу во всех трех. С первого взгляда и до конца жизни. Они сводят с ума, одними изгибами своего тела заставляют трепетать и мечтать о близости. Блеском в глазах вызывают дрожь, а влажные губы, с таинственной улыбкой шепчущие непристойности, вводят в экстаз без единого прикосновения.

Тим не помнит, как оказался в объятиях этих трех девушек. Они любили друг друга, они любили Тима, они доставляли нечеловеческое удовольствие, вознося в самые небеса, бросая на землю, и снова вознося на вершины божественного наслаждения. Тим не помнил, сколько это продолжалось, но сколько бы времени не прошло – оно было тем настоящим счастьем, которым ему всегда не хватало.

Три девушки – это великолепно, но и они могут утомить плоть. Поэтому в какой-то момент Тим просто упал на пол, раскинувшись на мягком, иссиня-черном, оглушительно приятном ковре, едва не утонув в нем. Внезапно мир, убранный в бордовые и красные оттенки, потускнел, звуки стали глухими и гулкими, будто утонувшими в вате. Мир покачнулся, вздрогнул и утонул в кромешной тьме, оглушив Тима своей вечной пустотой…

… – Что это?! – Джонсон, оглушенный всем только что увиденным, подскочил с кресла сомнопроетора. – Тим, что это?!

Тим, наблюдая за реакцией друга, только улыбался, наматывая конец пленки на небольшую катушку.

– Как что? Ты только что был мной. Ты разве не понял?

– Я-то понял! Но как?!

Наконец, до Джонсона дошло, что с ним только что случилось. Только сейчас он окончательно проснулся, осознав всю мощь сделанного Тимом открытия.

– Ах ты мой гений! – радостно вскричал Джонсон, заключив в свои объятия щуплого ученого. – Ты, все-таки, смог это! И теперь я люблю тебя еще больше!

С лица Тима не сходила смущенная улыбка, и он поспешил вырваться из рук детектива. А Джонсон, вдруг, напротив, перестал улыбаться и отпустил друга.

– Слушай – почти прошептал он, прищурив глаза и наклонив голову, – а то, что ты мне сейчас показал – это твой сон, да? Ох, Тим, ну и пошлятину же ты смотришь! Я чуть было со стыда не сгорел. Но что я вытворял с этими красотками! Ух, Тим, что я там вытворял!..

Тим по-настоящему смутился. Он так торопился, что взял первый попавшийся сон, и им оказалась единственная в небольшой коллекции натуральная порнография, выполненная по индивидуальному заказу. Тим отдал за эту пленку кучу денег, и берег ее, как зеницу ока. А сейчас так неудобно вышло…

– Ладно, Тим, – улыбнулся Джонсон, дружески похлопав ученого по плечу – с кем не бывает. У меня дома тоже есть такие сны! И ведь совсем не во сне дело, дружище, а в том, что ты сделал!

Джонсон радовался как ребенок, которого угостили конфеткой. Нет, даже лучше – как ребенок, которому подарили велосипед и билет на киносеанс в Эмпайр Синема. Тим сделал почти невозможное – он смог как-то так настроить сомнопроектор, что любой человек проникал в любой сон. Даже в чужой сон, записанный по индивидуальному заказу. Только что Джонсон чувствовал себя Тимом во сне Тима.

И если детектив раздобудет сны мертвых богачей, то он сможет побывать в шкуре этих богачей, когда они еще дышали и могли видеть сны.

Превосходно.

Друзья, оставив все опыты со снами на потом, направились в любимый бар отпраздновать эту сумасшедшую победу дешевым пивом и незатейливым стриптизом, который, может быть, сегодня не умеючи станцуют не самые лучшие девушки этого города.

10

… – Боже, это снова вы!.. Какого черта вам надо?

Инспектор, в очередной раз разбуженный звонком Джонсона, был зол, но, несмотря на это, по какой-то причине не посылал детектива куда подальше, и не бросал трубку. И детектив этим пользовался.

– Доброй ночи, инспектор. Я тоже рад вас слышать.

– Снова будете меня доставать? Вам было мало пяти лет в полиции? Вы мне проедали подкорку в управлении, теперь вы достали меня в собственном доме. Тогда может вернетесь обратно? Хотя бы при деле будете.

– Это официальное приглашение?

По выражению голоса детектива было трудно определить, шутит он или отнесся к словам инспектора вполне серьезно.

– Упаси боже! Если ребята узнают, что я пригласил вас на работу, они меня засмеют, а я – лицо официальное, мне такой эпизод в биографии не нужен. Так какого черта вы мне звоните? У вас уже получилось меня разбудить, что дальше?

– Инспектор, мне нужны пленки со снами тех несчастных, что погибли…

– Вы опять за свое! Вы когда-нибудь успокоитесь?

– Никогда…

– Правильно вас из полиции поперли. Угомонитесь уже, это не ваше дело. Да это вообще не дело, а одно недоразумение!..

Джонсон был задет. Нет, не словами инспектора о недоразумении – это он уже давно привык слышать. А, вот, уход из полиции – это другое дело. По этому поводу он шутить не любил. И разговаривать тоже. Особенно – с инспектором. Хорошее настроение Джонсона куда-то испарилось. Между тем, в трубке воцарилась тишина, нарушаемая только легким электрическим треском и шумом электричества в проводах.

– Ну так что, как на счет пленок?

Инспектор тихо выругался. Джонсон, ожидая такую реакцию, положил трубку на стол, закурил, глубоко затянулся, выпустил густой сизый дым, и снова взял трубку. Инспектор молчал.

– Ладно, черт с вами. Но у нас осталась только одна пленка – со сном мистера Бигля. Если хотите посмотреть – торопитесь, завтра материалы по этому делу отправляются в архив, а вы наш архив знаете…

– А где остальные пленки? – удивился Джонсон.

– Их у нас нет. Поймите, смерть этих людей не может объективно рассматриваться как убийство – официально она объясняется естественными причинами. Эти дела были открыты и тут же закрыты, и ни о каком – заметьте, Джонсон, ни о каком! —убийстве и речи не идет. Поэтому все изъятые с места смерти личные вещи, в том числе и пленки, возвращены родственникам или официальным представителям умерших. У Бигля, черт бы его побрал, нет ни родственников, ни даже доверенных лиц. Так что его барахло хранится у нас. Хотите – все забирайте, только бумаги оформите.

– Нет, инспектор, мне нужны только пленки, личные вещи меня не интересуют. Хотя… – детектив вспомнил про черный конверт – Хотя остальное я тоже посмотрю, может найду что-нибудь интересное. Золотые часы или даже запонки мистера Бигля не дадут умереть мне с голоду.

Наступила секундная пауза. Похоже, инспектор не оценил шутку детектива. И еще какое-то время собеседники слышали дыхание друг друга, но сказать им было больше нечего.

– Эй, Джонсон… – неуверенно заговорил инспектор. – Бросьте это дело. Тут точно какая-то чертовщина творится, и к добру она не приведет. Я не суеверный, но эта женщина в черном – она как черная кошка, перебегающая дорогу…

Джонсон искренне удивился. Все-таки, инспектор провел расследование, выяснил про незнакомку и ее черные конверты. Но это не повлияло на расследование – все дала закрыты.

– Спасибо за беспокойство. Я поберегу себя. Доброй ночи.

– Джонсон!..

Детектив положил трубку. А по ту сторону провода инспектор вполголоса ругался на нерадивого частного детектива, не дающего покоя ни себе, ни главному полицейскому этого города.

11

На город обрушивались целые потоки воды. Будто где-то там, среди тяжелых темно-серых туч прорвало небесную канализацию, а сантехник никак не торопился заняться делом. Холодная вода крупными каплями лилась с небес, загнав людей в свои дома, и закрыв от их глаз все, что находится на той стороне улицы. Город со всеми своими небоскребами, автомобилями, эстакадами и людьми исчез в этой пелене.

Но Джонсона и Тима все, что происходило за окнами и дверью лаборатории, не интересовало: ученый готовил детектива погрузиться в сон, убивший мистера Бигля. Сегодня утром Джонсон без особых проблем получил эту пленку в полицейском управлении. А с пленкой – черный, небрежно разорванный пакет, все еще хранящий волшебный запах духов той незнакомки.

… – Все люди разные, поэтому я не уверен, что записанный на этой пленке сон воспроизведется корректно. Это я под себя сомнопроектор настроил легко, и ты увидел мой сон так же, как вижу его я. А этот твой мертвец – мистер Бигль – он мог быть совсем другим, его мозг работал не так, как твой или мой, у него было другое восприятие, у него была другая психика, наконец. Вся проблема в том, что нужно подстраиваться под каждого человека. А раз владелец пленки мертв, то я за точность результата не отвечаю.

– Ладно, я все понимаю. Но в общих чертах будет видно?

– Надеюсь, да. Может быть ты не испытаешь чувств и эмоций, предназначенных для владельца сна, но в целом ты увидишь то, что должен был видеть он.

– Может это и к лучшему, Тим.

Джонсон не хотел признаваться Тиму, а, тем более, себе, что побаивается сна мистера Бигля. Если у Джонсона не паранойя, как считает инспектор, то этот сон может убить его. Ведь если Джонсон будет видеть сон точно так, как его видел мистер Бигль, то и его сердце может разорваться. А Тиму придется объяснять полиции, откуда в его лаборатории взялось тело с выпученными глазами…

Детектив уже устроился в кресле, Тим прикрепил к его рукам и ногам все датчики, надел шлем и сейчас что-то настраивал в сомнопроекторе. Два ряда ламп светились тусклыми оранжевыми огоньками, стрелки приборов едва заметно двигались. А Джонсон, наблюдавший за действиями Тима, даже вида не подавал, что изрядно нервничает.

– Готов?

– Как сказать…

– Тогда поехали.

… Перед глазами стоит какая-то дымка, она окутывает весь мир, затирая детали и затушевывая краски. Уши будто полны ваты, окружающие звуки глухи, неразборчивы, скомканы. Картину дополняет ватное тело, будто чужие ноги и руки. Эти странные ощущения не проходили, а иногда и вовсе начинало казаться, будто это не его тело, а все происходящее он видит со стороны. Как случайный зритель, оказавшийся в каком-то кино.

Билли был дома. Да, это большой загородный дом, где он живет со своими родителями. Здесь же его няньки, учителя и прислуга, которую он даже по именам не знает. А зачем? Это же просто прислуга.

Родители!.. Мысль о родителях ошпарила его мозг, и из глаз сами собой брызнули слезы. Билли снова перестал чувствовать свое тело, будто вылетев из него, и повиснув где-то в паре метров над ним. Это странное ощущение на мгновение притупило чувства, почти полностью обесцветив и обездвижив мир. Но через мгновение все снова стало как прежде, и горе опять ворвалось в детский мозг.

Родители разбились. Их самолет летел через океан, и исчез. Никто не смог их найти. Ни обломков самолета, ни лодки, ни тел, ничего. А он теперь – сирота. Отпрыск очень богатых родителей, которые его любили больше жизни, но по почему-то оставили навсегда одного.

А это мистер Бигль. Какой-то дальний родственник. Он бедный. Он плохо одет, неразговорчивый, какой-то странный. Теперь мистер Бигль – опекун Билли. Ведь ребенок, когда у него есть родственники, хоть и дальние, не может остаться сиротой! А до восемнадцати еще так далеко!..

Мистер Бигль теперь живет здесь. Он занимает крохотную комнатку на первом этаже. Там раньше жил кто-то из прислуги, но мистер Бигль избавился от половины горничных, дворецких, поваров и других слуг, и много комнат осталось свободными.

Мир снова окутал серый туман, Билли будто оглох, и уже не чувствовал себя Билли. Вокруг что-то происходило, кто-то куда-то ходил, странный мистер Бигль, закутанный в свой старый плащ, два или три раза в неделю приносил какие-то коричневые бутыли с плотно пригнанными пробками. На бутылях не было этикеток, но было заметно, что мистер Бигль их всегда отрывал.

– Уильям! Мальчик мой, подойди сюда! – голос мистера Бигля чужой, он не внушает доверия. Но он ласковый, а мистер Бигль – опекун Билли. Нельзя не подойти на этот зов.

Мистер Бигль в ванной комнате на втором этаже. Это большая комната с непрозрачным окном, зеркалами и большой старомодной ванной. Тут чем-то пахнет. Но чем?

Снова туман. Снова ватное и чужое тело. Что-то происходит, кто-то кричит. Страшно.

… Холодные руки мистера Бигля больно сжимают горло, так, что уже невозможно кричать. Он просто смотри мне в глаза. Молчит, и сверлит меня своими недобрыми черными глазами.

Страшно. Мама, папа, где вы!? Помогите!

В ванной налита вода. Нет, это не вода, это что-то другое – оно немного дымится, но не так, как горячая вода. Из ванны неприятно пахнет.

Мистер Бигль крепко держит меня. Вдруг он легко поднял меня, уже задыхающегося и теряющего сознание, занес над ванной, и аккуратно опустил в нее.

– А-а-а!.. – заглушенный хриплый крик вырвался из горла мальчика, но тут же заглох в этой большой ванной комнате. Ноги сильно обожгло, но они вскоре потеряли чувствительность. Внизу что-то зашипело, забурлило, все сильнее и сильнее…

Удушающий страх охватил сердце Билли, оно бешено билось в груди, каждую секунду грозя разорваться. Мистер Бигль крепко держит мальчика, все ниже и ниже опуская его в ванну с серной кислотой. Вот маслянистая жидкость добралась до тела, она жадно хватает за руки, жжет грудь, шею, лицо, выжигает глаза, заполняет открытый в беззвучном крике рот…

Мистер Бигль хладнокровно убивал Билли. Он смотрел на мальчика, ни на мгновение не сводил с него свои черные злые глаза, но Билли уже ничего не видел. Перед его глазами стоит пелена, а все новые волны боли не дают мозгу думать, давят его, заставляли искать выход там, где его не было.

Страшно. Мама! Мама, где ты?! Мама…

Мир померк, все исчезло. Ни света, ни звука, ни запахов, ни чувств. Чернота заполнила всю вселенную, убив ее вместе с растворяющимся в ванне с кислотой Билли.

Сколько длилась эта тьма – неизвестно. Здесь нет времени, поэтому могло пройти одно мгновение, а могли пролететь миллионы лет. В какой-то момент мрак рассеялся, но серый густой туман обволакивает все, скрывая детали и стушевывая краски. Сквозь этот туман крадется тощая высокая фигура, таща на себе что-то большое и тяжелое. Это бочка, наполненная бурой жидкостью.

Фигура вышла на задний двор загородного дома Хиггинсов. Бочка опрокинулась, похоронив растворенные останки юного Билли между размытыми фигурами деревьев, в похожей на черную вату траве. Трава, деревья, ночь и Луна над всем этим – плохие свидетели, они умеют хранить тайны, какими бы страшными они ни были…

Джонсон проснулся от резкого запаха, забравшегося в самый мозг. Казалось, он все еще чувствует адское жжение кислоты на своей коже. В ушах шумело, во рту пересохло, руки сжаты в кулаки, сердце бьется натужно, медленно, с перерывами, по телу – озноб и холодный, липкий пот.

Джонсон начал приходить в себя, и только сейчас заметил, что рядом сидит Тим, держит у носа ватку. Ах ты черт, нашатырь!

– Фу, Тим, нашатырь! Убери его, у меня сейчас мозг взорвется!

Тим быстро убрал ватку и встал. На нем не было лица – бледный, озабоченный, глаза сосредоточенные и тревожные.

– Джонсон, это было страшно. В какой-то момент я думал, что твое сердце взорвется – так сильно он билось. Ты даже разговаривал и нес какую-то ерунду…

– Нет, Тим, – хриплым, чужим голосом перебил Джонсон – это мне было страшно. Понимаешь – он посмотрел прямо в глаза ученому, и в них был настоящий испуг, глубочайшая тоска, исходящая из самых глубин души, страшная чернота. – страшно. По-настоящему страшно!

Тим смотрел на друга как на сумасшедшего. Ох, не свихнулся ли Джонсон во сне? Кажется, он не просто видел сон, он побывал там, где умер мистер Бигль. Побывал, и остался жив. Хорошо, что сомнопроектор не был абсолютно точно подстроен под особенности этого Бигля, иначе было бы худо.

– Тим… Понимаешь, он убил этого мальчика… Он растворил его в кислоте. Всего, полностью, до самого конца… И я был этим мальчиком, несчастным Билли, которого недобрый далекий родственник утопил в ванне с серной кислотой… Тим, – Джонсон посмотрел на друга, но в его глазах уже не было того страха. Кажется, он отходил от страшного сновидения. – теперь я знаю, как умер мистер Бигль. И я догадываюсь, посему он умер. Точнее – почему его убили.

– Джонсон, ты чуть не умер у меня на руках, как ты можешь сейчас думать о таком?! Ты сумасшедший.

Детектив приходил в себя, успокоился сам и успокоил сердце, хотя в груди будто что-то сдавливало его сердце, едва уловимо, но очень неприятно. В руках все еще чувствовалась нервная дрожь, из-за которой спичка зажглась только с третьего или четвертого раза. Джонсон глубоко затянулся, чувствуя, как в груди рождается приятное успокоение, тонкими ручейками растекающиеся по всему телу. Теперь он мог нормально соображать.

– Я за этим туда, в сон Бигля, и полез! И ты только для этого построил свой сомнопроектор. И знаешь, Тим, ты молодец, черт тебя возьми!

– Э, н-нет, я лучше разберу его, чем снова подвергну тебя опасности.

Джонсон не на шутку испугался. Тим редко шутил, и его слова могли через пять минут стать реальностью.

– Нет-нет-нет, стой, не надо ничего разбирать! Знаешь, давай потом поговорим об этом, а? Лучше сходим в бар, возьмем по пиву, а то проклятая жажда просто убьет меня.

12

В это время суток бар почти пустой, если не считать пару завсегдатаев-пьянчуг, одного клерка, по какой-то случайности забежавшего сюда на ланч, и Джонсона с Тимом, сидящих за барной стойкой с бутылками дешевого пива в руках. Откуда-то из-под потолка тихо доносится модная мелодия, бармен со скучающим натирает бокалы, и друзьям никто не мешает разговаривать.

Джонсон подробно рассказал обо всем, что увидел во сне Бигля, но Тима заинтересовал не столько сюжет, сколько чисто технические детали – туман, глухие звуки, смазанные краски и чувство наблюдателя со стороны. Тим сделал вывод, что все это – не больше, чем артефакты и показатель плохой настройки сомнопроектора под мозг почившего мистера Бигля. Сон проектировался на мозг Джонсона «криво», с ошибками, отчего все ощущения, в том числе и чувство страха, были притупленными, а «картинка» временами сильно искажалась.

– Я бы многое отдал, чтобы разбираться во всем этом! – весело говорил детектив. – Ты же не ученый, ты – настоящий волшебник. Ты умудрился отправить меня в чужой сон, да еще и спасти меня от верной гибели!

– Нет, ты жив только потому, что я не смог правильно все настроить.

– Как так? – детектив, как и ученый, был немного пьян, а в этом состоянии в нем просыпались недюжинные актерские способности. Вот и сейчас его брови натурально поползли на лоб, выражая искреннее удивление.

– Настрой я сомнопроектор так, что он воспринимал бы твой мозг за мозг мистера Бигля, ты сейчас был бы во всем подобен этому мертвецу. А я пока не хочу тебя хоронить!

– Значит, я видел все не совсем так, как видел Бигль?

– М-да, именно так.

– О-о-о! Ну спасибо тебе, дружище, что ты не смог точно настроить свою адскую машину!

Друзья чокнулись за это бутылками и сделали по глотку отвратительного пива.

– Тогда я предлагаю и дальше немного расстраивать сомнопроектор. Я тоже не хочу, чтобы ты меня хоронил!

Тим сразу посерьезнел.

– Ты решил просмотреть остальные сны? Нет, я не хочу в этом участвовать.

Тим демонстративно отвернулся, и демонстративно отхлебнул пива.

– Ну и ладно, Тим. Не хочешь – не надо, я кому-нибудь другому предложу. Мы выкрадем твой сомнопроектор и сделаем свой. А награду, почет и признание за твое открытие получит кто-то другой. Я же тебя не могу принуждать…

Эти слова, хоть и были шуткой, но оказали на Тима самое что ни на есть серьезное влияние.

– Не-не, так не пойдет! Я лучше сам тебя убью, чем дам это сделать кому-то другому!

Друзья засмеялись и снова чокнулись. Постепенно разговор перетек в другое русло, на стойке появлялись новые бутылки пива, а в баре прибавлялось людей – публика, не обремененная достоинством и моралью, готовилась провести очередную ночь разнузданного веселья. Кто-то сегодня гуляет на свои деньги, да еще и угощает товарищей, а кто-то, как и всегда, напивается в долг, теша себя фиктивными надеждами когда-нибудь в будущем погасить свой вечный кредит.

– Джонсон, я тут что подумал – это дело можно раскрыть.

– Какое? Смерть Бигля?

– Нет, то, которое ты видел во сне – убийство этого мальчугана.

Детектив на мгновение задумался.

– Нет, сон – слишком плохая улика. Да и разве можно здесь что-нибудь доказать? Бигль растворил тело в кислоте, а остатки вылил на заднем дворе. От мальчика буквально ничего не осталось!

– Эх, сразу видно, что ты – не ученый. И я теперь не понимаю, как ты, не зная элементарных основ химии, работаешь детективом.

– Ого-го, а что я такого должен знать?

– Например, то, что серная кислота – если это была именно серная кислота, как ты мне рассказал – не лучшее средство для избавления от органических отходов. Тем более, от человеческого тела.

– Почему? – теперь Джонсон удивился по-настоящему. Он и не думал, что Тим знает такие тонкости.

– Понимаешь, если что-то где-то убавляется, то это что-то прибавляется в другом месте – таков закон природы! Кислота – она же не просто, как это говорят, разъедает что-т. Она вступает в реакцию с составными компонентами этого чего-то, образуя с ними новые соединения. Очень много соединений, Джонсон! Соли, там всякие, сульфаты, сульфиты и прочие непонятные для тебя штуки!

Эти слова нисколько не обидели детектива, зато заставили протрезветь. Тим, кажется, говорил дело.

– И что? Что из этого?

– А то, что большинство этих веществ никуда не исчезает, а остается в той же кислоте. Но это ерунда, ведь они – правда, не все, но большинство – остаются даже если вылить кислоту, например, в землю. Потому что эти вещества не растворяются в воде!

Джонсон понял, куда клонит Тим. Но пока слабо понимал, как это можно использовать для расследования.

– Но и это тоже ерунда! Этот Бигль зря выбрал серную кислоту, и это выдало в нем дилетанта, не знакомого с химией! Ведь серная кислота уничтожает далеко не все. И если он вылил кислоту с растворенным Билли ночью, то мог и не заметить не растворенные остатки костей, зубов и волос…

Джонсон смотрел на своего друга, и впервые видел его совсем с другой стороны. Он рассказывал о таких вещах, от которых обычный человек ведет носом, и от которых у иных возникает рвотный рефлекс. Но Тим говорил так, будто он каждый день убивал людей самыми изощренными способами.

… – А еще – продолжал Тим – с серной кислотой плохо взаимодействуют жиры, которых в нашем с тобой организме, Джонсон, не так уж и мало. Я скажу так: если бы Бигль лучше подготовился, то использовал бы еще азотную кислоту и щелочи – вот тогда у нас почти не было бы шансов что-то обнаружить. А так – есть! Короче, Бигль думал, что не оставил после себя следов, но на самом деле этих следов ого-го сколько. И даже если мы найдем хотя бы кусочек кости или какие-то другие остатки, мы вряд ли сможем определить их принадлежность. Но мы будем точно знать, что там произошло убийство.

– Тим, вот уж никогда не думал, что ты столько знаешь об убийствах! Но откуда?!

– Это просто наука, и ничего больше.

– Так, наука, а как все это нам поможет? Ведь с тех пор прошло уже восемь лет, разве за эти годы там что-то осталось?

– Ты чем слушал? Я же говорю тебе – продукты реакции в большинстве своем нерастворимы, и им нипочем ни дождь, ни снег. Они лежат себе и лежат в земле, и даже спустя годы эти вещества, в принципе, можно выделить и идентифицировать…

– Главное – в задумчивости произнес Джонсон, – чтобы земля эта не была перекопана или застроена. Ведь Бигль после того, как получил все наследство Хиггинсов, перебрался в город, и почти семь лет в доме, где произошло убийство, живет кто-то другой.

– Это ты верно подметил. Но узнавать все и разведывать – это твое дело, не так ли?

Разговор вновь стал веселым и непринужденным, но Джонсон уже начал думать, а поэтому нормально попить пива не удалось. А вскоре он, уложив спать совершенно пьяного Тима в его лаборатории, отправился домой, где еще долго сидел при свете лампы, много курил и смотрел в окно, в едва подсвеченной неоном темноте которого не переставая лил дождь.

13

Джонсон потратил буквально четверть часа на поиск информации о старом доме Хиггинсов, в котором произошло страшное убийство. Оказалось, что за последние семь лет особняк трижды менял хозяев, но никто из них почти не занимался задним двором, так что он практически не изменился. Разве что деревья стали выше, а трава – гуще.

Но изменения коснулись ограды усадьбы. Похоже, нынешние хозяева решили основательно укорениться в этом месте, нарожать детей и оставить им неплохое наследство, которое стоит хорошенько охранять. Поэтому старая кирпичная ограда, которая из-за своего преклонного возраста стала местами разрушаться, была заменена на новую, построенную, как это сейчас модно, из стали и бетона. И этот забор трехметровой высоты стал главным препятствием для детектива.

Но при желании можно преодолеть любые препятствия и барьеры (разве только кроме одного, самого естественного и непреодолимого – смерти), и трехметровый забор бывшего имения Хиггинсов пал под натиском Джонсона. Хотя для этого даже думать много не пришлось.

Стояла на удивление хорошая погода, но уже отчетливо чувствовался запах приближающейся осени. Светило солнце, но дул прохладный ветер, а зелень почти повсеместно утратила свою сочность, что наводило только на грустные мысли. Этой немного печальной картиной пригород встречал всех, кто приезжал сюда, в том числе и Джонсона с Тимом, направлявшихся проверить увиденный сон.

К новой ограде бывшего имения Хиггинсов подкатил старенький серый фургон, источающий запах бензина и жженой резины. Из него вышли и направились к воротам Джонсон и Тим, одетые в сероватые, пропитанные резиной матерчатые костюмы химической защиты. За спинами друзья несли небольшие рюкзаки, а в обеих руках Тим держал металлические чемоданчики. Остановившись у ворот, Джонсон отыскал неприметную кнопку и позвонил в звонок. Пришлось ждать целую минуту, пока к ним кто-нибудь не выйдет.

– С кем имею честь? – надменно произнес немолодой мужчина в старомодном костюме. По всей видимости, дворецкий: манеры и само его присутствие здесь говорило о действительно высоком достатке проживающих в доме людей.

– Служба химической защиты, сэр!

– Что вам угодно? – дворецкий оценивающе смотрел на две неуклюжие фигуры, которые говорили о какой-то там химии.

– Приказано провести проверку пригородной зоны на предмет химического заражения почвы. Должно быть, вы в курсе, что три года назад был выброс на химическом заводе в Хоуршире, а эта территория лежит как раз по направлению преимущественного направления ветра.

– А… А что, три года назад вы не могли произвести проверку?

– Вы живете здесь недавно? – спросил Джонсон, и так знавший, что нынешние владельцы дома обосновались здесь лишь несколько месяцев назад. – Мы проводим такую проверку ежегодно, по всей округе. – Джонсон обвел рукой пространство вокруг, показывая на все эти роскошные дома, заселенные миллионерами.

Похоже, дворецкий поверил в эту сказку.

– Так что же вам угодно, господа?

– Да сущий пустяк! Мы возьмем несколько проб почвы на вашем участке. Здесь, на заднем дворе, в саду. Нам нужно не больше часа, сэр.

– Хорошо, проходите. Но только будьте осторожны с цветниками и клумбами – они очень дороги хозяйке, и в случае их порчи вы, ваше начальство и все ваше ведомство будет иметь большие проблемы. Вы не подумайте, господа, что я вам угрожаю – это не в правилах семьи Стюарт, но таковы реалии жизни, и с ними стоит считаться. Прошу, господа, проходите.

Столь радушный прием нисколько не удивил Джонсона, он, работая в полиции, а затем и частным детективом, привык ко всему. Но это нельзя было сказать о Тиме – он мало того, что сильно смущался, так еще и чувствовал себя виноватым в обмане. Поэтому он помалкивал, а Джонсон взял на себя ответственность говорить за обоих.

Попасть за трехметровую бетонную ограду оказалось пустяковым делом, не более утомительным было выкопать несколько десятков небольших, но достаточно глубоких лунок по всему участку. Для этого друзья использовали два ручных бура, отыскавшихся в лаборатории Тима. Добытую таким образом почву складывали в бумажные пакеты, на которых делались пометки о месте взятия проб.

Наконец, «химики» добрались до сада на заднем дворе. Увидев деревья, Джонсон обомлел, его лоб покрылся испариной – это то самое место, что он видел во сне. Только деревья стали немного больше.

– Тим… Это здесь. Точно, именно здесь. Вот между этими тремя деревьями Бигль вылил кислоту.

В этом месте Джонсон и Тим, словно кроты, оставили с дюжину лунок. Но сразу же замаскировали их травой и опавшими листьями. Взяв здесь пробы, друзья еще для виду прошлись по заднему двору, копнув здесь несколько раз. И уже через четверть часа они тряслись в своем старом фургоне, и покидая благословенное скопление домов банкиров, звезд, бизнесменов и прочих миллионеров.

А уже в городе лже-сотрудники службы химической защиты сдали взятый на последние деньги напрокат фургон, и, нагруженные рюкзаками и чемоданами с пробами почвы, инструментами и костюмами пешком добрались до лаборатории. Несмотря на одолевающую усталость, Тим сразу приступил к анализу почвы, а Джонсон, неспособный оказать помощь в этом тонком деле, лежал на диване и беспрестанно курил, рассматривая узоры на облупившемся потолке.

Наконец, глубокой ночью, когда город за окном расцвел разноцветными огнями реклам, Тим устало сел напротив Джонсона. Тот, утомленный ожиданием, похрапывал на диване.

– Там точно кто-то похоронен.

Джонсон дернулся, проснувшись от слов Тима.

– Что?..

– Говорю, твой Бигль действительно убийца.

– Да что ты говоришь! – Джонсон подскочил, сразу забыв обо сне.

– Это точно. В почве с заднего двора, взятой между деревьев, я нашел остатки костей, зубов и волос. Остатки пусть и микроскопические, но факт остается фактом – они есть.

– Тим, да ты же молодчина!

Ученый засмущался, а Джонсон дружески потрепал его по волосам.

– Подожди, это не все. Я провел и химический анализ почвы, и уверенно могу сказать, что в ней присутствуют продукты реакций серной кислоты с органическими веществами, входящими в состав тканей человеческого тела. Несмотря на то, что прошло восемь лет, концентрации этих продуктов в почве высокие – Бигль вылил все в одно место, а ведь мог расплескать растворенные останки Билли по всему заднему двору. Так что нам повезло.

Казалось, Джонсон уже не слушал Тима, а был всецело поглощен новыми мыслями. Теперь не было сомнений в том, что сон, доставленный мистеру Биглю незнакомкой в черном, во всех деталях отражал события восьмилетней давности. И не могло бы сомнений, что именно Бигль совершил это жуткое убийство.

– Послушай, Тим, ты только что раскрыл преступление, которое полиция из-за отсутствия доказательств закрыла! Бедного Билли искали в городе и по всей стране, но искать нужно было на заднем дворе. А в первые несколько дней – в одной из ванных в доме Хиггинсов…

– Тело пробыло в кислоте дней десять, не меньше. – перебил Джонсона Тим. – Только за это время оно успело бы полностью раствориться.Знай Бигль химию, он сделал бы все чище и быстрее. С другой стороны, тогда ему пришлось бы купить несколько реактивов…

– Не в этом суть.

– А в чем?

Джонсон помолчал, прикуривая сигарету.

– Я кое-что узнавал о тех, кто, как и мистер Бигль, умерли во сне от разрыва сердца. В биографии каждого из них есть общая деталь – таинственное исчезновение людей. У Бигля исчез племянник, что стало причиной получения наследства погибших Хиггинсов. У миссис Дайсон исчез муж, и теперь ее ничто не останавливает в отношениях с мужчинами. Мистер Бэнкс стал владельцем судостроительной империи Хоппера после исчезновения мистера Хоппера, который, кстати говоря, хорошо относился к подающему надежды молодому сотруднику! Ну, а миссис Винкерс получила свою нынешнюю фамилию и положение сразу после исчезновения всей ее семьи. И если газеты не врут, то родители девушки были против этого брака, и уже собирались увезти свою дочь в Европу…

– Интересно… Но что, если это лишь нелепое совпадение?

Джонсон серьезно посмотрел на Тима.

– Да, в жизни и не такое бывает, но… Но ты, Тим, сам веришь в такие совпадения? Вот и я нет.

Вдруг до Тима дошло, куда клонит Джонсон, и эта догадка будто ударила его током.

– Ты думаешь, что все эти смерти во сне – тоже неспроста? Думаешь, им кто-то… мстит?

Джонсон снова посмотрел на Тима, и улыбнулся.

– Я бы не стал говорить о мести – здесь мстить не за что. А самое главное – не кому. Нет, дело не в мести.

– А в чем тогда? Ты считаешь, что все эти люди не просто умерили – их убили. Но кто и зачем?

– Этого я не знаю. Но я очень хочу узнать, и ты только что укрепил меня во мнении, что все это не зря. Ох, Тим, не зря.

Друзья еще долго разговаривали, и только под утро, когда небо затянуло серыми облаками, и заморосил мелкий холодный дождь, Джонсон вернулся домой. Но и здесь он не мог заснуть, заполняя пепельницу мятыми окурками, а блокнот – мелкими буквами, схемами и одному ему понятными рисунками.

14

… – Джонсон? Почему-то я даже не удивлен. Что вам опять надо?

– Бигль убил своего племянника.

– Что?! Не говорите глупостей. Это дело закрыто, э-э-э…

– Восемь лет назад. – помог инспектору Джонсон.

– Да, восемь лет назад. Потому что не было найдено ни состава преступления, ни каких-либо доказательств. Мы обшарили весь город и ничего не нашли!

– Потому что Бигль растворил тело Билли Хиггинса в серной кислоте.

В трубке повисла пауза.

– Вы выдумываете, Джонсон.

– Нет, я нашел доказательства.

Джонсон не спеша рассказал все, что знал об этом деле, и об открытии Тима. Инспектор слушал не перебивая, лишь иногда недовольно посапывая в трубку.

– Вы уверены, что это тело Уильяма Хиггинса?

Теперь настала очередь Джонсона молчать. Да, он думал об этом. Ведь могло быть так, что найденные останки вовсе не принадлежать Билли. Но Джонсон был уверен, что прав.

– Нет, я не могу подтвердить личность убитого. Это не в наших и не в ваших силах. Но я видел это убийство.

– Что?! Что вы несете?! Я считал, что вы образумились, а вы снова за свое!

– Нет, я не снова «за свое». Я действительно видел момент убийства – он записан в том самом сне, от которого умер Бигль.

– Мы вдели этот сон, и нет и намека на убийство ребенка в серной кислоте.

– Инспектор! Вам ли не знать, что мы видим чужие сны не так, как видят их заказчики!..

– Вот именно, Джонсон, вот именно!

– А я смог увидеть.

Снова повисла тишина. Инспектор переваривал только что услышанное.

– Это невозможно.

– Я тоже так думал. Но в этом мире еще есть люди, которые на знают слова «невозможно», и поэтому он еще не безнадежен.

– Как?

– Я не знаю, честно. Я не разбираюсь в технических деталях. Но поверьте мне – теперь я могу видеть чужие сны. И во сне Бигль убил своего племянника, растворив его в ванной с серной кислотой. А через одну или две недели вылил содержимое ванны на заднем дворе дома Хиггинсов. Я взял и исследовал почву с того места, и там обнаружилось доказательство этого преступления.

– Но вы не сможете доказать, чье это тело.

– Да, не могу, и это самое слабое место моей версии. Это могут быть останки какой-нибудь собаки. Но я уверен, что это несчастный Билли Хиггинс.

В трубке снова наступило молчание. Было слышно, как инспектор раскуривает свою сигару, что происходит только тогда, когда он раздумывает над заинтересовавшей его проблемой.

– Я охотно поверю вам. Но только в том случае, если вы приведете мне более надежные доказательства. А сейчас ваша версия построена на домыслах, и это делает ее совершенно бесплодной.

– Инспектор, я знал, что вы это скажете. Но я не мог не рассказать вам о своем открытии, потому что это может быть вам интересным.

– Странно это слышать от вас. С чего вдруг такая доброта? Вы даже во времена службы в полиции неохотно делились своими предположениями, предпочитая раскрывать дела в одиночку. Что случилось, Джонсон? Вам нужна помощь официальных лиц?

Могло показаться, что инспектор злорадствовал или даже ликовал от того, что Джонсон не может справиться с делом, потому что никакого дела на самом деле нет. Но детектив не обращал на это внимания. Или делал вид, что это нисколько не задевает его достоинство.

– Ну что вы! Просто я за это дело не получу ни цента, да и вы не считаете это дело делом, поэтому я могу рассказывать вам все. Вы же все равно не верите. Но наступит момент, когда вы сами придете ко мне за помощью.

– Что?! Ха-ха-ха! Да никогда! Мне ваша помощь не нужна, особенно в этом мифическом деле!

– Ну что ж, не нужно, так не нужно. Спокойной ночи, инспектор, и привет жене.

– Ха-ха! И вам того же!

Детектив положил трубку, из которой раздавался смех инспектора, но этот смех не мог ни обидеть, ни поколебать точку зрения Джонсона. Он был уверен в своей правоте, хотя уверенность эта и зиждилась на довольно зыбких доказательствах. Которые и доказательствами-то назвать нельзя. Ну право – кто в здравом уме поверит снам!

15

Работа с элитой Бигтауна – неблагодарное дело, чреватое депрессией и даже физическими травмами. Элита не любила частных детективов, но охотно пользовалась их услугами, когда в этом возникала острая необходимость. Пользовалась, платила, но держала язык за зубами и не скрывала своего презрения. Эти чертовы частные детективы столько миллионеров сделали нищими! Эти безликие люди, теряющиеся в толпе, работая на одних миллионеров, раскрывала измены, экономические преступления и просто непристойное поведение других миллионеров – супругов, конкурентов, родителей, дальних родственников, детей, компаньонов…

Но Джонсон не жаловался. Ему это нравилось. И распри между миллионерами оборачивались для него неплохим доходом. Правда сейчас элита Бигтауна совершенно перестала изменять и вести экономические войны, или делали это настолько скрытно, что детектив вот уже пару месяцев оставался без работы. Но это нисколько не расстраивало его, ведь было такое интересное дело с гибелью миллионеров во сне, и грех было им не заняться.

Но работать с элитой Бигтауна – неблагодарное дело. Поэтому Джонсон предпочитал обращаться за помощью к прислуге – этим невидимым людям, которые всегда присутствуют где-то рядом, но стараются лишний раз не попадаться на глаза своим хозяевам. Прислуга всегда в курсе дел своих хозяев, но не подает виду и не делится секретами с недоброжелателями. Прислуга всегда знает, что творится в доме, в жизни и в делах хозяев, но помалкивает, исправно получая жалованье и чаевые.

Первым делом Джонсон шел к прислуге, а уже затем, получив исчерпывающую информацию о доме и его обитателях, обращался к хозяевам. Но, признаться, это было нужно не всегда – прислуга порой знала больше, чем положено, и в полной мере пользовалась этим знанием, обращая ее в вольготную жизнь, уважение и приличные деньги.

Вот и сейчас Джонсон, пребывая в доме покойной миссис Дайсон, общался с двумя милыми женщинами, много лет служившими семье – простой кухаркой и горничной. Женщины были очарованы милым молодым человеком, и вполголоса делились с ним тайнами семьи Дайсон и собственными мыслями.

– Да, мистер Джонсон, я была нанята еще самим мистером Дайсоном, упокой Господь его душу, и могу сказать, что он был хорошим хозяином. Он тщательно подбирал своих слуг и очень берег их. А почему?

Кухарка замолчала, заговорщически посмотрев на детектива.

– Почему? – не выдержал Джонсон.

Кухарка поближе пододвинулась к детективу и прошептала:

– Чтобы они умели хранить тайны!..

Тоже удивила. Каждый хороший хозяин выбирает таких слуг, которые не только будут хорошо работать, но и хорошо держать язык за зубами. Но Джонсон и вида не показал, что слова кухарки нисколько не удивили его. Напротив, он всячески пытался доказать, что ему интересно, и он не понимает, зачем говорить об этом шепотом.

– А разве у мистера Дайсоны были тайны?

Кухарка и горничная посмотрели на детектива, как на наивного ребенка, впервые попавшего в полный интриг мир миллионеров Бигтауна.

– Конечно! – все так же шепотом произнесла кухарка. – У любого из нас есть тайны, а чем богаче человек, тем серьезнее его тайны. Хотя, признаться, мистер Дайсон был не очень оригинальным.

– Почему?

– Понимаете, он… э-э-э… Но только это между нами, хорошо?

– Конечно, конечно! Я же частный детектив, хранить тайны – моя работа.

Кухарка и горничная переглянулись.

– Мистер Дайсон не был верен своей юной жене.

Снова удивила. Да об этом же все знали. Но… Хотя, все это было и даже сейчас остается на уровне слухов, распространяемых бульварной прессой. И нужно отдать должное прислуге семьи Дайсон, хранившей столь очевидные вещи в тайне. Но Джонсон опять не подал вида, что это неинтересно.

– Да вы что!? А миссис Дайсон? Как она относилась к этому?

– Никак! Она делал вид, что не знает о похождениях мужа, но мы-то знаем, – женщины снова переглянулись – что миссис Дайсон была в курсе всех увлечений мистера Дайсона. И знаете, что? Мистер Дайсон был искренне уверен, что жене ничего не известно!

– Но почему? Ей было наплевать на себя?

– Ну что вы! Видимо, вы ничего не понимаете в жизни богатых людей Бигтауна. Тут же все ясно, как белый день!

М-да, здесь действительно все ясно. Но Джонсон, строя свои предположения, мог многого не знать, а поэтому ошибаться. Так что лучше было строить из себя недалекого и не слишком догадливого детектива средней руки – таким простачкам люди открываются куда охотнее, чем равным себе по интеллекту.

– Миссис Дайсон, эм-м-м… сама имела любовные связи?.. – рискнул предположить Джонсон. Женщины, удовлетворенные догадливостью детектива, синхронно кивнули.

– И не только это. Вы, верно, знаете, что миссис Дайсон вышла из, откровенно сказать, бедной семьи – ее папаша-торговец разорился, но пытался держаться на плаву, и держать свою дочь на виду у светского общества. Ведь она была красавица! Такую жену хотели завести многие миллионеры, даже почивший мистер Джером Тичер ухаживал за юной миссис Дайсон, а ведь ему тогда шел восьмой десяток! Но юная бедная девушка, по настоянию отца, желала в мужья не просто богатого, но еще и красивого – а таких среди миллионеров не так-то и много. И миссис Дайсон долго отвергала предложения мужчин (не отказываясь при этом от их дорогих подарков), пока не встретила и не завязала любовную интригу с мистером Дайсоном…

– Так в чем же еще причина молчания миссис Дайсон? – Джонсон не очень вежливо перебил кухарку, которая, забыв о главной мысли, увлеклась рассказом о жизни и любви своих хозяев. Кухарка на мгновение замолчала, будто бы совсем забыла, о чем хотела рассказать.

– Ах, извините! – Она снова наклонилась к детективу, и шепотом произнесла – Наследство! У мистера Дайсона большая семья, много близких и дальних родственников, которые хотели бы попасть в завещание. Но миссис Дайсон сумела добиться того, что уже через несколько лет после свадьбы в завещании осталось только одно имя – ее. Теперь вы понимаете, что скажи эта юная леди хоть слово, как она лишилась бы большей доли наследства! Но сами подумайте – разве это в ее интересах?

Теперь Джонсону все стало ясно. Как же, оказывается, все просто и ясно в этой семье миллионеров, женившихся по расчету! Только бесследное исчезновение мистера Дайсона гарантировало миссис Дайсон права на все наследство, и освобождало от каких бы то ни было обязательств перед ним, а главное – перед его родственниками. Но, кажется, слуги знают не все. Например, как объяснить, что мистер Дайсон полностью переписал завещание, оставив все свое многомиллионное состояние нелюбимой жене?

Элементарная жадность? Возможно. Наверняка, миссис Дайсон не просто знала о порочных связях мужа, но и шантажировала его этим знанием. А огласка могла попортить репутацию мистера Дайсона и лишить его энного количества миллионов. Все-таки, стоит отдать должное рассудительности миллионера, решившего, что нет разницы, кому достанутся его деньги после смерти, если пользоваться ими можно здесь и сейчас. Вот мистер Дайсон и пользовался, ни в чем себя не ограничивая.

Но этими деньгами хотела без ограничений пользоваться и миссис Дайсон, у которой своих средств не было. И эта проблема решилась сама собой, когда несчастный муж случайно упал за борт, навсегда исчезнув в морской пучине. А случайно ли, миссис Дайсон?

– Это все очень интересно, это проливает свет на многие вещи… Но, признаться, я пришел сюда не только за этим. Мне нужна та пленка со сном, во время которого скончалась ваша хозяйка.

– А зачем вас сон, детектив? Ведь увидеть его могла только миссис Дайсон.

– Понимаете… На пленке может быть то, что приоткроет завесу тайны смерти вашей хозяйки. Полицейские не смогли использовать сон, как положено, и они вернули пленку. Поэтому я вынужден просить ее у вас. – Детектив почти не соврал, но сказал все это настолько туманно, что кухарка и горничная не могли не поверить. А милая улыбка Джонсона и вовсе не оставляла никаких возражений против.

– Мы бы рады помочь вам, детектив, но… Но мы не имеем никакого права отдавать вещи миссис Дайсон без согласия ее сына.

– А… А он сейчас здесь? Могу ли я с ним поговорить?

– К сожалению, нет. Он сейчас решает дела в городе, и уже несколько дней не появляется здесь. Смерть миссис Дайсон больно ударила по бизнесу, и юный мистер Дайсон сейчас пытается всё наладить…

Разумеется, детектив знал об отсутствии мистера Дайсона в доме. В противном случае он едва ли поехал за город, не имея надежд без подозрений получить пленку со сном. С прислугой работать куда проще и приятнее. Это бережет силы и нервы.

– Как жаль, как жаль… – Джонсон натурально расстроился, и сделал это так, чтобы женщины обязательно заметили.

Кухарка и горничная переглянулись, решившись на небольшое отступление правил.

– Может быть мы сможем вам помочь. Некоторые личные вещи миссис Дайсон, возвращенные полицией, так и лежат не разобранными в ее кабинете – юному мистеру Дайсону совершенно нет до них дела. И знаете, детектив, я нисколько не удивлюсь, ели они после возвращения мистера Дайсона окажутся в мусоре. – при этих словах кухарка вновь перешла на шепот, будто опасаясь, что ее уличат в настоящем преступлении против своих хозяев. – Поэтому мы могли бы вам дать эту пленку.

– О, это было бы великолепно! – таким же шепотом произнес Джонсон. – Я был бы вам бесконечно благодарен. Тем более, я как можно скорее верну эту пленку, и никто не заметит ее пропажи.

Кажется, все было решено, и горничная, которая и так почти не участвовала в разговоре, а выступала моральной поддержкой для более старшей, опытной и информированной кухарки, ушла за пленкой. Ей понадобилось не менее десяти минут, чтобы принести ее, но Джонсон не терял времени, узнав кое-что интересное. Даже более интересное, чем сон, убивший миссис Дайсон.

– Вы столько интересного и важного рассказали мне, но у меня есть еще вопрос: а не знаете ли вы, у кого миссис Дайсон заказывала этот сон? – Джонсон не стал заходить издалека, а задал вопрос прямо. И этот вопрос несколько удивил кухарку.

– Нет, этого я вам сказать не могу. Да и никто из слуг в этом доме на скажет, потому что такие вещи с нами не обсуждались. Но знаете, мистер Джонсон, Мэри – это молоденькая служанка, которая постоянно вертелась у миссис Дайсон – рассказывала, будто та узнала о каком-то удивительном продавце снов, творившем настоящие чудеса. А знаете, от кого миссис Дайсон узнала о нем?

– Н-не имею представления. – честно сознался Джонсон, которому эта игра в заговорщиков и туповатого детектива уже начала надоедать.

– От секретарши господина мэра!.. – эти слова снова были сказаны шепотом на самое ухо детективу. – Она знает все людей Бигтауна, которые могут доставить удовольствие, и она дружит со всеми, кто имеет хоть какой-то вес. Поэтому-то она и стала люб… Ой, секретаршей нашего глубокоуважаемого мэра!

– А эта Мэри не говорила, как зовут того продавца?

– Нет. Вот имени она не узнала, миссис Дайсон не говорила об этом. Но Мэри помнит, что она упоминала о каком-то мистере… мистере Ивансе или Эвансе, который сам лично знает того самого продавца снов.

Вот это уже интересно. Главное, чтобы юная Мэри не ошиблась и не приняла сплетни за чистую монету, как это нередко бывает среди молодых и неопытных особ, крутящихся в высшем свете. Но этого не узнаешь, пока не проверишь, так что у Джонсона был один путь – к секретарше мэра.

Наконец, горничная принесла пленку со сном – Джонсон сразу узнал ее по размерам и форме бобины. К сожалению, горничная не додумалась прихватить черный пакет, а детектив посчитал излишним спрашивать о нем. Да и нужды в этом особой не было – легкий запах духов, сохранившийся на бобине, красноречиво говорил, что пакет лежал где-то рядом.

Через полчаса Джонсон, еще немного поболтав с милыми женщинами, и изрядно напившись чаю, покинул гостеприимный дом Дайсонов. На улице уже вовсю чувствовалось дыхание надвигающейся осени. Тяжелые облака, казалось, готовы были раздавить землю, а злой ветер бил в лицо, в какую сторону не иди. Но Джонсон не обращал внимания на эти погодные неприятности, и уже скоро был в лаборатории Тима, который не очень-то обрадовался желанию друга провести новый эксперимент с чужим сном.

16

… – Ты с ума сошел?! Тебя тот сон чуть не убил, а ты хочешь новый смотреть?

– Да, собрался, и буду.

– Но зачем?

– Надо.

Тим озабоченно смотрел на Джонсона, понимая, что этого человека невозможно отговорить делать то, что он уже давно решил делать.

– Ладно, дело твое, смотри. Но учти – я, в случае чего, тебе помогать не буду! Даже нашатыря не подам, сам выбирайся, как хочешь. Помрешь – мне проще, больше не надо будет смотреть, как ты мучаешься.

Серьезность намерений Тима не вызывала сомнений, но это нисколько не смущало Джонсона.

– Так и быть. Но тогда тебе самому придется избавляться от тела. Или объясняться полиции, откуда у тебя взялся такой странный труп.

Шутка не вызвала ожидаемого отклика, но немного разрядила обстановку. Джонсон, тем временем, уже разместился в кресле сомнопроектора и ждал, пока Тим начнет колдовать над своей техникой. Наконец, все было готово, послышались знакомые щелчки выключателей, и под легкое гудение трансформаторов детектив провалился в черную бездну сна.

… Глаза застилает серый туман, насквозь пропитанный соленым запахом моря. Ровный шум постепенно распался на кучу размазанных звуков, которые постепенно сформировались в разговоры матросов, плеск волн о борта яхты, крики чаек и непередаваемый шум моря. Ровная деревянная палуба роскошной яхты мерно покачивалась, но это не вызывало никакого дискомфорта, хождение под парусом – страсть, которой он предавался с самого детства.

– Дорогой! Дорогой! Иди к нам!

Это голос его молодой жены. Красивая, стройная, сексуальная, ее тело едва прикрыто купальником. Эротизм, но без пошлости. Все так, как он любит. И спокойное море, по которому мерно идет белоснежная яхта. Его яхта с его женой на борту. Жаль, что эта яхта не настолько большая, чтобы незаметно спрятать здесь пару симпатичных барышень, о которых не следует знать жене и вездесущим журналистам. Да это и не так важно, круиз продлится всего пару дней.

– Извини, дорогая, развлекайтесь без меня! У меня еще есть кое-какие дела!

У него действительно есть дела, которые он не успел сделать на берегу. Нужно написать несколько писем, просмотреть кипу документов, отправить пару радиограмм. Хорошо, что он не пожалел денег, и оснастил эту современную яхту радиостанцией.

Спектакль перед подчиненными был сыгран, можно уходить. Как некстати этот матрос драит палубу, здесь она еще не успела высохнуть и… Что это? Мыло? Капитан приказал драить палубу с мылом? Что за чушь и расточительство?!

Вдруг мир вокруг дернулся, поплыл, палуба встала на дыбы, и ударила прямо в лицо. В глазах потемнело, а жуткая боль пронзила нос и левую скулу.

– Дорогой?..

Голос жены будто в тумане, расплывчатый, тягучий. Перед глазами цветные круги, в ушах шумит. Вдруг он понял, что скользит по мокрой палубе. Он не может сопротивляться этому движению, его руки и ноги будто стянуло канатами, ими невозможно пошевелить.

– Дорогой, все в порядке?! Да вы разве не видите, мистеру Дайсону плохо! Помогите ему, растяпы!

Голос жены незнакомый, чужой. Она неумело приказывает, но никто из матросов и не думает бросаться на помощь своему хозяину. А он вдруг осознал, что уже летит вниз, к соленой воде, которая кажется отсюда такой нежной, но вдруг оказывается крепче камня.

Удар о воду оказался слишком болезненным, мир снова пошатнулся и обесцветился, пространство заволокла серая муть, разом поглотившая все звуки. Он отчетливо увидел, как в воду врезалась стройная фигура его жены, она умело нырнула, и несколькими взмахами рук подплыла к нему. Неужели спасать? Неужели она готова рискнуть собой и спасти, поднять на поверхность его будто бы парализованное, обездвиженное тело?

Да, она его поднимает, но… Но что это? Она отпустила его, и он снова стал погружаться. Не отпускай! Только не отпускай меня! Слава богу, она подплывает снова, ее сильные руки хватают меня, и .. О нет, она больше не спасает меня! Она топит!..

Ее взгляд холоден. Она просто смотрит на него и топит. А он уже начал задыхаться. Он хочет вздохнуть, но вокруг только вода, тяжелая, соленая вода, вона се сильнее давит на грудь и разъедает глаза. С каждым мгновением терпеть становится все труднее и труднее.

Она, наконец, отвела от него свой взгляд, и легко, будто дельфин, взмыла вверх, к солнцу. К воздуху. А он тонет, но тонет не сам – какие-то грубые руки схватили его за ноги, и с силой тащат в низ, в темноту, туда, где не видно дна.

Голова кружится, его начал покидать разум, душой завладел страх. Черный, всепоглощающий страх, от которого сердце, голодающее без кислорода, бешено бьется в груди, а тело бьет озноб. Вздохнуть, хочется только вздохнуть.

Вдох. Поток соленой воды обрушился в горло, приник в самые легкие, но не дал долгожданного кислорода. Мозг пронзила адская боль, которая с каждым мгновением все усиливается и вдруг стала невыносимой.

Все закончилось быстро. Он перестал видеть, перестал чувствовать боль, перестал жить. Мир вокруг перестал существовать, превратившись в черную беззвучную пелену.

А какие-то сильные руки, принадлежащие облаченному в легкий водолазный костюм человеку, тащат безвольное тело ко дну, к притаившимся там в темноте скалам. Убийце пришлось включить фонарик и пробираться очень медленно, таща за собой легкое, будто пушинка, тело, которое некогда принадлежало мистеру Дайсону. Там, в темной глубине, аквалангист затащил тело в узкую пещеру – даже не пещеру, а просто большую трещину в скале, аккуратно положил его и придавил большим камнем. В луче фонарика сверкнул металл – в стену вделана цепь, оканчивающаяся чем-то вроде наручников. Эти наручники быстро оказались на руках погибшего, и должны не дать телу всплыть на поверхность.

Еще с полчаса аквалангист трудится на дне, заваливая трещину камнями, и скоро ничто уже не говорит о том, что здесь находится труп. Теперь никто не сможет найти тело мистера Дайсона, случайно упавшего на мокрой палубе, скатившегося от качки за борт, и утонувшего в соленых водах в девяти милях от берега. Никто и никогда не узнает, что миссис Дайсон, пытавшаяся спасти мужа, на самом деле утопила его, а затем получила богатство и полную свободу действий в этом суровом мире.

… Джонсон проснулся. На этот раз легко и почти безболезненно. Но острый запах нашатыря подсказал ему, что Тим снова помогал ему выбраться на этот свет. Тело было мокрое от пота, голова гудела, но сердце билось спокойно и почти без перебоев.

На этот раз обошлось.

– Старина, я хоть и обещал не помогать тебе, но не мог оставить умирать в кресле моего сомнопроектора.

Голос Тима казался чуть более серьезным, чем обычно. Видимо, Джонсону в какой-то момент опять стало плохо, а Тим, видя это, постарался облегчить страдания друга.

– Спасибо, Тим. Я действительно чуть было не умер. А, вот, мистер Дайсон не избежал такой участи, и сейчас его тело приковано на дне океана. Дай попить.

Тим, ничего не спрашивая, подал Джонсону стакан воды, и тот залпом осушил его. Но даже этот стакан воды не перебил сухость и вкус соленой воды, стоявший во рту. Будто он на самом деле только что был в океанских волнах, и шел ко дну вместе с убитым. От этой мысли по телу пробежал легкий озноб, но Джонсон силой воли усмирил вновь проснувшийся страх.

Джонсон встал, прошелся по лаборатории, достал сигарету, прикурил. Тим, смотря на него, не торопился задавать вопросы.

– Миссис Дайсон утопила своего мужа.

– Почему-то я не удивлен.

– Я тоже. Хотя нет, немного удивлен. Знаешь, почему? Потому что ей помогали, а она, по сути, лишь дала отмашку к убийству. Но возмездие все равно настигло ее через столько лет.

– Возмездие? О каком возмездии ты говоришь?

Джонсон не спешил отвечать. Он начал понимать суть происходящего еще до того, как впервые посмотрел сон мистера Бигля, а сейчас его уверенность только крепла.

– Возмездие, искупление. Называй это как хочешь. – Джонсон вдруг повернулся к Тиму, заглянув ему в глаза. – Помнишь, ты говорил о мести? Так вот, это не месть, здесь у убийцы нет личной неприязни к убитым. Наверное, они даже не были знакомы! Это скорее искупление за совершенные прегрешения. Кто-то просто напоминает этим людям об их грехах, и они, не в силах выдержать, умирают.

Джонсон на секунду замолчал, затушил сигарету и залпом выпил второй стакан воды.

– Самое удивительное в том, что эти люди умирают так, как умерли те, кого они убили. Они видят сон, но финал не отличается от реальности – людей настигает страшная, мучительная смерть, и они из убийц превращаются в жертв. Это страшно, Тим, очень страшно. Теперь я понимаю, как люди умирают от страха.

17

Единственная реальная зацепка – личный секретарь мэра. Точнее – секретарша, которая практически не отходит от него, выполняя всевозможные поручения днем, и ублажая ночью. А иногда и наоборот. Но встреча с секретаршей мэра – дело непростое, к ней каждый день ломятся сотни людей, и у Джонсона вряд ли просто так получится встретиться с ней и задать вопрос о каком-то там продавце снов. Она хоть и секретарша мэра, но не такая дура, чтобы каждому первому встречному рассказывать о людях, услугами которых пользуется элита Бигтауна.

Эта единственная реальная зацепка при ближайшем рассмотрении оборачивается практически неразрешимой задачей. Здесь придется пойти на определенный риск и рассчитывать на некоторую долю удачи. Если риск почти всегда присутствует в работе Джонсона, то надеяться на удачу – не в его правилах. Удача, фортуна – все это слишком ненадежные средства достижения нужных результатов.

Господин мэр имел привычку начинать свой рабочий день после полудня, заканчивая его далеко за полночь в ресторанах, загородных клубах или на якобы светских мероприятиях, организуемых богачами этого города. Сейчас еще ранее утро, и торопиться некуда. Есть еще время немного подумать над тем, как узнать верный путь к сердцу и языку белокурой секретарше мэра.

Недолго думая, Джонсон направился в информаторий. На выходе из подъезда его ждала ненастная погода: мелкий моросящий дождик тут же промочил плащ, а ледяной ветер грозил проникнуть в самую душу, поселив в ней холод и вечную осень. Детектив закурил, испортив три спички, и быстро пошел к ближайшей станции метро, где можно было укрыться от погодных неурядиц. Это, конечно, дороже монорельса, но лучше уж дорого погреться в метро, чем дешево заболеть в продуваемом всеми ветрами вагоне монорельса.

Через полчаса детектив вошел в ифнорматорий, а еще через полчаса вышел из него, неся в голове простой и, как ему казалось, действенный план. Всего-то и нужно, что представиться личным тайным секретарем какого-нибудь богача, которого секретарша мэра не видела лично, но отлично знала по светским новостям и делам своего начальника. Джонсон отыскал несколько подходящих кандидатур, и оставалось надеяться на то, что газеты не врут, и его фальшивый патрон окажет помощь.

Но прежде Джонсону пришлось вернуться домой, ведь что секретари видных бизнесменов одеваются модно и броско, предпочитая яркие аксессуары, воспитаны и благочестивы. У детектива почти ничего этого не было, но кое-что придумать можно было. Более или менее приведя себя в порядок, Джонсон снова вышел из дома под противный дождь, на секунду задумался, и поехал не в сторону мэрии, а к Тиму. За ярким аксессуаром, который, как надеялся детектив, мог завладеть вниманием секретарши, отвлекая ее взгляд от лже-секретаря.

Тим, как всегда, не встретил его, занятый какой-то работой.

– Тим! Я возьму Томми погулять? Он уже вполне здоров, как я погляжу.

– Погулять? С каких это пор ты любишь гулять с собакой? Да еще и с собакой-инвалидом?

– Да ладно тебе, я же ненадолго…

– А что это ты так вырядился? – Тим заметил наряд Джонсона, и весьма удивился этому новому образу своего друга.

– Это для дела. Ну так что – дашь мне Томми?

Тим колебался недолго, и вручил, наконец, полумеханического пса в руки детектива. Еще несколько минут он давал разные наставления, вроде тех, чтобы Томми не лез в грязь, потому что это плохо для шерсти и механических суставов, и, тем более, не лез в лужи; чтобы пес не прыгал со ступенек, не грыз всякую ерунду на улице, и не попадал под сильное действие радиоустановок – это тоже вредно для механики, и может снова сделать пса калекой. Но Тим подумал и пришел к выводу, что в городе негде столкнуться с таким сильным радио, и последний совет он посчитал излишним.

Наконец, все указания были даны, и Джонсон, держа в руках поводок, вместе с железной таксой поехал в центр Бигтауна. На всем пути он удовлетворенно отмечал, что Томми вызывает удивление, граничащее с суеверным страхом. Эти эмоции оттеняли и его самого, создавая в умах людей нужный образ. Мало кто сомневался, что этот человек с таксой, поблескивавшей никелем и медью, занимает не последний пост, а в метро его завела какая-то нелепая случайность – с кем не бывает?

Здание мэрии было одним из самых внушительных в деловом центре Бигтауна – его шпиль возвышается на добрых три сотни метров над землей, а в его недрах кипит такая нужная городу работа. Почти под самой мэрией находится станция метро, и двери одного из вестибюлей этой станции выходят прямо напротив главного входа в мэрию. Именно отсюда вышел Джонсон, держащий на поводке необычную собаку.

Вестибюль первого этажа мэрии роскошен, как роскошны все новые небоскребы, отстроенные в Бигтауне за последние пять-семь лет. Здесь располагались пара кафетериев и бар, консьержи, охрана, телефонные будки и много всего, что облегчало жизнь народным избранникам и деловым людям, управляющим этим городом.

Джонсон, стараясь соответствовать созданному образу, сначала подошел к одному из телеграфных аппаратов, висящих на облицованной мрамором стене справа от входа. Взяв в руки тонкую ленту, медленно выползавшую из аппарата, и попадавшую в ажурную корзину, детектив углубился в чтение. Поведанные морзянкой новости были неинтересными и касались, в основном, экономики и бизнеса, которыми Джонсон интересовался так же, как интересовался жизнью дождевых червей в брачный период.

Наконец, Джонсон вместе с Томми вышел на лифтовую площадку, где располагалось около десятка металлических, отделанных под мрамор дверей. Здесь было довольно-таки людно, но на собаку детектива никто не обращал внимания, или все делали вид, что им неинтересно это странное существо. Постепенно народ рассасывался, уезжая на лифтах, но Джонсон особо не торопился, а поэтому зашел в одну из кабин, когда вокруг почти никого не было.

Мэр находился на тридцать четвертом этаже, занимая его полностью. Джонсон нажал кнопку, и просто стал ждать. Вдруг в щели между почти закрывшимися створками дверей показалась изящная черная туфелька. Двери, едва задев эту туфлю, открылись, и в лифт вошла женщина, при виде которой Джонсона прошиб пот.

Незнакомка в черном.

Об этом детективу сообщил волшебный аромат духов, неторопливо заполнивший лифт. Джонсон несмело следил глазами за женщиной, которая неторопливо, с настоящим королевским достоинством вошла в лифт, развернулась, и встала лицом к дверям, поспешившим сомкнуться. Она великолепна. Черное платье облегает тело, подчеркивая его там, где это нужно, плечи укрывает горжетка из черной лисицы, на руках – кружевные черные перчатки выше локтей. Черная миниатюрная шляпка несет на себе кружевную вуаль, укрывающую половину лица, и, несмотря на свою прозрачность, не дающую хорошо рассмотреть лицо своей хозяйки.

Но внимание Джонсона приковали руки незнакомки, вернее, то, что в них было – черный пакет из бархатной бумаги. Заметно, что в пакете лежит что-то небольшое и круглое, и детектив знал, что это было – очередной смертельный сон. Но для кого? Насколько известно Джонсону, здесь есть только один человек, достойный этого сна – господин мэр. Мэр?..

Эта мысль пронзила мозг детектива, вынудив забыть о прекрасной незнакомке в черном, стоявшей рядом, и притягивавшей взгляд. Незнакомка в черном всегда была там, где на следующее утро находили мертвеца с глазами, полными смертельного страха. И сегодня ночью этим мертвецом может стать мэр. Нужно что-то делать.

Пока Джонсон лихорадочно думал, лифт поднимался все выше, а незнакомка не обращала никакого внимания на молодого человека со странной собакой. Казалось, эта женщина в черном не обращала никакого внимания на весь белый свет, а лишь ждала от этого мира покорности и преклонения. И мир безропотно покорялся этой женщине, смотрящей на все с недосягаемой высоты своего положения.

– Не находите, – чужим голосом произнес Джонсон, обращаясь к незнакомке – что сегодня отвратительная погода? Осень обещает быть дождливой.

Глупый разговор, начатый детективом, не заинтересовал незнакомку, она даже не посмотрела в сторону молодого человека. Не интересовал ее и Томми, который смирно сидел у ног Джонсона, иногда шевеля своим механическим хвостом.

– А… Вы тоже к господину мэру? Я долго добивался встречи с ним, и вот, наконец, это свершилось. – пытался врать Джонсон, совершенно не зная, что еще можно сказать. Но и это откровение не вызвало отклика в душе незнакомки.

Лифт ехал вверх, и оставалось всего несколько этажей, а незнакомка не обращала никакого внимания на Джонсона, хотя тот старался завести разговор на те темы, которые могли быть интересны женщине. Но все тщетно. Времени совершенно не оставалось, и тогда Джонсон решился на отчаянный шаг.

– Мэм, я вынужден задержать вас. Это мой долг, и будет лучше, если вы подчинитесь мне. – С этими словами детектив преградил собой дверь, повернувшись лицом к незнакомке. – Прошу, не оказывать сопротивления.

Незнакомка впервые посмотрела прямо в глаза Джонсону, и тот испугался этого взгляда – холодного, острого, насмешливого. Она едва заметно улыбнулась, и сделала то, чего детектив никак не мог ожидать: сделал шаг, прильнула своими губами, покрытыми яркой красной помадой, к его губам, и нежно, но страстно поцеловала. Этот поцелуй длился всего мгновение, но он вскружил голову Джонсону, который забыл о цели своего визита, о том, где он и кто он.

Двери лифта открылись, незнакомка, больше не обращая внимания на Джонсона, вышла, предварительно нажав кнопку первого этажа. Детектив был, словно в тумане – мир вокруг куда-то поплыл, звуки стали мягкими, обволакивающими голову и тело, цвета сделались необыкновенно яркими, а запах духов незнакомки ласково щекотал нос.

Джонсон, не помня себя, доехал до первого этажа, едва держась на ватных ногах вышел и побрел вдоль вестибюля мэрии, ведомый Томми. Голова кружилась, но было хорошо. Казалось, весь мир радуется одному ему, даруя настоящее счастье и любовь. В груди было тепло, а в голове пустота, постепенно заполнявшаяся какими-то вязкими, странными, непонятными и ненужными мыслями, которые трудно было понять.

Детектив не знает, сколько времени он провел в блестящем вестибюле мэрии, и даже сильные грубые руки охраны, выдворившие его на улицу, показались нежными и ласковыми. А мелкий моросящий дождик был не таким противным, как утром, напротив, он стал очень, очень приятным, мягким и теплым.

Джонсон куда-то шел, наступая в цветные лужи, здоровался с людьми, лица которых светились счастьем и радостью, пел, даже танцевал, выходя на проезжую часть. Сколько продлилось это путешествие – он не помнит. Да и разве это имеет значение, когда сердце наполнено счастьем?

В какой-то момент в глазах детектива померкло, и он совершенно перестал разбирать дорогу, видя перед собой только блестящий хвостик пса, весело бегущего где-то впереди. Но и этот спасительный блеск исчез, а мир поглотил серый сумрак, в котором исчезли все ощущения, чувства и эмоции, некогда переполнявшие душу…

18

Джонсон очнулся. Голова дико болела, и каждую секунду была готова треснуть. Во рту пересохло, и шершавый, как наждачка, язык больно царапал небо. В ушах шумело, а все тело, казалось, было сплошной болевой точкой, и каждое движение вызывало желание завыть. Дневной свет больно резал глаза, и детективу несколько удалось открыть их и осмотреться.

Джонсон лежал на диване в лаборатории Тима. Рядом на столе стоял старый графин с водой, лежала пачка сигарет, спички и мензурка с какими-то таблетками. Лаборатория была пуста, но откуда-то раздавался звон, перемежающийся с металлическим лязгом, а это красноречиво говорило о том, что Тим рядом. Джонсон попытался подняться, это получилось не сразу, но, после нескольких попыток, испытывая жуткую боль во всем теле, и чувствуя, как в самой макушке гулко забилось сердце, он сел, пытаясь не потерять одеяла – детектива, ко всему прочему, изрядно знобило.

Сначала Джонсон прильнул к тяжеленному графину с водой – с каждым глотком свет терял свою болезненную яркость, а язык получил какую-никакую подвижность. Затем детектив взял мензурку с таблетками, разом закинул их в рот и запил тремя большими глотками воды. Он знал, что Тим не просто так положил эти таблетки, и их нужно выпить все до единой. Это возымело действие – уже через четверть часа Джонсон почувствовал себя живым, смог встать и даже пройтись по лаборатории.

– О, ты уже встал. – в лабораторию вошел Тим. Он был одет в белый халат, из нагрудного кармана которого торчал лес карандашей и какие-то железки, а на голове ученого красовались защитные очки с овальными стеклами – такие носят летчики, но Тим использует их во время опытов.

– Да… – хрипло, едва произнося буквы ответил Джонсон. – Как я здесь оказался?

– Сам пришел. Точнее, это Томми тебя привел, а ты был, эм-м-м, в странном состоянии, и еле плелся за собакой. Наверное, ты поднимался на четвереньках, но, все-таки, дополз до лаборатории. И это хорошо, иначе тебя сейчас откачивали бы где-нибудь в другом месте.

– Откачивали?

– Да. Я сначала подумал, что ты пьян, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что ты был под действием… Под действием чего-то, что совершенно помутило тебе рассудок и вышибло память. Я кое-как уложил тебя и сразу взял пробу крови. Знаешь, что я там нашел?

– Что?

– Яд. Да-да, самый что ни на есть настоящий яд.

Джонсон удивился. Яд? Кто мог его отравить? Когда и зачем?

– Это необычный яд, найти его трудно, а купить в Бигтауне практически невозможно. Конечно, если ты не миллионер или мафиозо. Этот яд сначала действует, как стимулятор, очень мощный стимулятор, но затем его действием резко меняется, и при значительной дозировке почти гарантирован летальный исход. Тебе повезло. Ты понимаешь?

– Д-да, понимаю, Тим. Но я не понимаю, как это могло произойти.

– Ты ничего не помнишь? Да, это естественно в таких случаях…

Вдруг Джонсон вспомнил. Не все, но что-то важное. Он вчера собирался на встречу с секретаршей мэра, и уже пришел в мэрию, как в лифт вошла незнакомка в черном с черным пакетом руке…

– Я вспомнил! Там была та самая незнакомка, со смертельными снами. Я столкнулся с ней в лифте в мэрии, а потом… – Джонсон на секунду задумался, мучительно вспоминая. – А потом я попытался остановить ее, но она меня… Она меня просто поцеловала, и… И дальше я ничего не помню.

– Незнакомка в черном? Поцеловала? Возможно, она-то тебя и отравила. Отчаянная женщина! Иметь при себе такой сильный яд! – Тима, казалось, не очень интересовала история Джонсона, ему куда интереснее были технические детали отравления, особенно – способ хранения яда и его использования. Инвазивный способ исключается, на теле Джонсона нет уколов. Разве только перорально, во время поцелуя… Удивительная женщина!

– Тим! Тим, ты вообще слушаешь меня? Они несла кому-то смертельный сон, а там кроме мэра никого не было! Понимаешь?

– Мэра? Ах, мэра… – Тим будто вспомнил что-то важное, о чем слышал краем уха, но забыл за ненадобностью. – Джонсон, сегодня в утренних новостях по радио говорили, что мэра нашли мертвым. Мертвым в своем сомнопроекторе.

Эта новость не слишком удивила Джонсона, но она стала неприятностью. Детективу представился случай все узнать и предотвратить очередное убийство, но этому помешал странный поцелуй незнакомки в черном. Джонсон бездарно упустил шанс, при этом едва не расставшись с жизнью. Оправданием ему мог служить это необычный яд… Да какое к чертям оправдание!? Он при первом же случае показал всю свою бездарность!

– Тим, я ведь мог предотвратить это убийство. И узнать тайну. Но я не смог, я поступил, как ничтожество, упустив рыбу, которая сама шла в руки… Похоже, мне пора завязывать с детективной деятельностью и идти работать на завод. Я же ничтожество, ни на что не способное ничтожество!

Тим, не обращая внимания на эти речи, просто посмотрел на Джонсона, затем пощупал пульси зачем-то, повернув его голову к свету, заглянул в один глаз, будто выискивая его дно.

– Пустяки, пройдет.

– Что пройдет?!

– Вот все это. Это еще продолжается действие яда. Я насколько смог ослабил его, но от депрессивной стадии, перемежаемой маниакальными вспышками, полностью уберечь не смог. Полежи пока здесь, это скоро пройдет.

Джонсон почти ничего не понял из слов Тима, точнее – не воспринял сказанное им, так как предавался самоуничижению и решал, как можно со всем этим покончить. Это продолжалось еще несколько часов, и только к вечеру, когда город за большими окнами лаборатории окрасился неоновым светом, детектив стал самим собой. Он много курил, заполнив несколько пробирок Тима окурками, и думал, решая в голове какие-то задачки.

19

Ночь – особое время. Это время творцов, мыслителей, любовников и преступников. Ночью как-то по-особенному работает мозг, и то, что нам кажется обыденным при свете дня, ночью приобретает новые качества, становится чем-то необычным. Ночью мы, не видя все краски мира, выдумываем свой мир, делая его чуточку хуже или лучше реального. Одни любят ночь, другие – искренне ненавидят, и все они правы, потому что часто ночью стираются границы между истиной и ложью.

Джонсон любил ночь. Бывало, что он жил ночами, а днем скрывался в своей квартире, задернув шторы, и забывшись в болезненном сне. Но чаще всего ночью он просто думал. Курил, смотрел в окно, иногда слушал радио, и думал. И в это время весь его мирок заключался в круге неясного света, отбрасываемого стоящей на столе лампой, и в темном окне, в котором беззвучно бесновались отсветы неоновых реклам.

Вот и сейчас Джонсон сидел в тиши своей комнаты, стараясь восстановить в голове ход событий, последовавших за роковым поцелуем в лифте. Возможно, это было не важно, но детектив не был в этом уверен, и пытался вытащить из мозга все подробности своего отравленного путешествия. Но получалось плохо, а действие яда хоть и прошло, но все еще продолжало отдаваться эхом в висках.

Вдруг в дверь тихо, но настойчиво постучали. Это было неожиданно. К Джонсону, бывало, заглядывали ночные гости, но сейчас он не вел никаких дел и никого не ждал.

Джонсон медленно подошел к двери, и прильнул к глазку: по ту сторону царил сумрак, в котором отчетливо выделялась совершенно белая фигура стройной женщины. Это стало второй неожиданностью за последнюю минуту.

Детектив открыл дверь, и, к своему удивлению, действительно увидел женщину. Пышноволосую блондинку, облаченную во все белое: белое обтягивающее платье, белые туфли, белая шляпка с белой сетчатой вуалью, закрывающей лицо, белая горжетка и длинные белые перчатки, белый ридикюль…

И белый пакет в руке.

По телу Джонсона будто пропустили разряд тока. У женщины был белый пакет с характерными круглыми выступами по бокам. В точности, как на черных пакетах. И запах духов… Почти такой же, но с едва уловимыми отличиями. Манящий, волшебный, удивительный.

– Мистер Джонсон? – голос незнакомки в белом был именно таким, каким его ожидал услышать Джонсон. Нежным, но с ноткой высокомерия, не терпящий возражений, и возбуждающий. Этот голос манил, и противостоять ему невозможно.

– Д-да, это я. – голос детектива невольно вздрогнул.

– Это вам.

Незнакомка, не входя в квартиру, протянула пакет Джонсону, и, не дождавшись, пока тот его крепко возьмет, отпустила руку. Джонсон чуть было не выронил пакет, но, наконец, поймал его, и хотел было что-то сказать, но незнакомка уже шла прочь по едва освещенному коридору. Через мгновение она завернула за угол, скрывшись, как видение, с глаз детектива. Еще с минуту он слушал, как на лестнице гулко стучат каблуки ее белых туфель, но вскоре наступила тишина, а Джонсон все стоял на пороге, держа в руке легкий белый пакет.

Белый пакет? Откуда? Кто прислал? А главное – зачем? В голове роились вопросы, требующие ответов, но этих ответов не было, они существовали лишь в форме предположений. Туманных, но, все-таки, предположений. Мы во всем ищем объяснение, а если объяснений нет, то мы их выдумываем – так проще и легче жить. Но всякое объяснение требует подтверждения, и содержимое этого белого пакета могло кое-что прояснить.

Джонсон не удивился, когда, вскрыв пакет, обнаружил там бобину с пленкой. На бобине не было ни этикетки, ни каких-либо пометок, чистым был и пакет. Хотя тут нечего думать, от Джонсона ждут, что он просто посмотрит этот сон. И Джонсон решил, что он оправдает желание неизвестного продавца снов.

Через минуту дешевый сомнопроектор Джонсона загудел, засветился угольками ламп и отсветами шкал, на которых замерли тонкие стрелки. Пленка заправлена, шлем надет, датчики прикреплены к рукам, все готово. Джонсон лежал и ждал сна, и сон скоро пришел.

…Джонсон проснулся. А где сон? Почему не было сна? Что-то не так с сомнопроектором? Джонсон, разочарованный неудачей, открыл глаза, лениво встал с кровати, и… И увидел перед собой странного человека – ссутулившегося, небритого, с грязными узловатыми пальцами и недобрым взглядом. Человек одет в старый грязный халат, местами превратившийся в лохмотья, а еще более грязные пятки, казалось, никогда не знали о существовании обуви. Этот странный тип, неизвестно как проникший в квартиру Джонсона, сидел на его табурете за его столом и раскуривал его сигарету.

– Доброй ночи, мистер Джонсон. Вот вы какой, значит.

– Кто вы? Как проникли сюда? – детектив, не спуская глаз с человека, полез под матрас за пистолетом.

– Там ничего нет. Но даже будь там корабельное орудие – оно не нанесло бы мне вреда. Успокойтесь, мистер Джонсон, это сон.

Сон? Да он же реальнее самой реальности! Нет, это не может быть сном.

– Может. Я создал его специально для вас. Не верите? – незнакомец уловил недоверие детектива. – Ну что ж, придется доказать.

Незнакомец, не вставая со стула, взмахнул рукой, и мир вокруг покачнулся, потек, как выплеснутая на холст краска, обесцветился, закружился в водовороте, разрывая на части комнату, наполняя пространство звоном и едва уловимой музыкой. Это волшебное представление продолжалось еще несколько мгновений, затем вдруг все вокруг ускорилось, свернулось в клубок, скукожилось и исчезло в сжатом грязном кулаке незнакомца.

– Видите – это всего лишь сон.

Действительно, это сон. Вероятно, новомодное осознанное сновидение, которое умеют создавать единицы продавцов снов, и которое создает полную иллюзию реальности. Теперь не могло быть сомнений.

– Хорошо, это сон. Но первый мой вопрос остается в силе – кто вы?

Губы незнакомца скривились в улыбке.

– Это не так важно. Важно лишь то, что я хочу рассказать вам.

– Какой смысл мне слушать незнакомца, да еще имеющего такой, э-э-э, непрезентабельный вид. Я уже сомневаюсь, что этот сон будет мне интересен, и скорее соглашусь, что все еще нахожусь под действием яда и брежу.

– Если дело только за видом, тогда… – с этими словами фигура незнакомца расплылась, а через секунду он уже сидел совершенно чистый, в черном смокинге и цилиндре, в одной руке держал дорогую трубку, а другой опирался на трость с набалдашником в виде птичьего черепа с длинным клювом. Теперь это был настоящий аристократ, которому не хватало только монокля. – Такой вид вас устроит?

– Вполне…

– А что касается яда, то примите мои извинения – это я виноват, что вас пришлось слегка отравить, иначе дело могло кончиться плохо.

– Плохо? Я не смог остановить смерть мэра – куда уж хуже?

– Эту смерть никто не смог бы остановить. Ни Бог, ни Дьявол, ни даже я. А вам этого тем более не было дано. Мэр был обречен, поверьте мне.

– Я не могу верить тому, кто не назвал своего имени.

– Можете, еще как можете.

Воцарилась тишина. Совершенно мертвая, будто за окном квартиры не существовало города, а в доме – других жильцов. Эта тишина давила на уши и требовала продолжения разговора.

– И… И если вы не хотите называться, то зачем вы пришли ко мне?

– Это очень правильный вопрос! – Незнакомец проворно встал со стула, прошелся по комнате, пыхтя трубкой, затем остановился напротив детектива, посмотрев ему прямо в глаза. – Я здесь потому, что вы, мистер Джонсон, единственный, кто не верит в естественные причины смерти всех этих людей. – с этими словами по комнате поплыли картины с изображением лиц умерших во сне миллионеров, застывших в предсмертной агонии.

Джонсон не удивился. Получив конверт от незнакомки, он ожидал чего-то подобного.

– Вы их убили?

– О, нет! Они сами себя убили!

– Они умерли во сне, который создали вы. Значит, смерть всех этих людей – на вашей совести.

– Совести? Моя совесть чиста – я не стоял за спинами этих людей, не стрелял в них, не топил, не закапывал живьем под землю и не скармливал их останки собакам. Все это с собой они сотворили сами. Хотя, признаться, без моих снов они не смогли бы этого сделать. Но я был не убийцей, а всего лишь инструментом.

– Вы – убийца, и вы – нездоровы. И как всякий душевнобольной отрицаете свою вину. Еще скажите, что вас направляет рука Господа!

– Какое кощунство! Я не верю в вашего бога. Но поверьте мне – в мире есть силы, которым невозможно противостоять. И которые знают, что такое настоящая справедливость.

– Вы не здоровы.

Слова, брошенные Джонсоном, вызвали у незнакомца приступ недоброго, наполненного презрением смеха.

– Мы все в чем-то нездоровы, мистер Джонсон. Вот вы не можете видеть сны, а я – могу, и я зарабатывают на этом. Деньги меня мало интересуют, куда интереснее сам процесс создания снов. И мне нравится узнавать людей. Ко мне част ходят люди, и я изучаю их, придумывая для них сны. И иногда я узнаю о них такое, что несовместимо с жизнью. Вот тогда эти люди умирают, и моей вины в этом нет. Они убивают себя сами…

– Вы уже говорили это, не стоит повторять. Я все понимаю с первого раза.

– Ну это же славно! Тогда я спокоен за вас и могу уходить.

– И это все, что вы хотели сказать мне? Зачем было создавать весь этот цирк с белым конвертом, пафосом и незнакомкой в белом? Чтобы я уверился, что вы – просто больны?

– Ах, да, я совсем забыл! – спохватился человек, принимая свой первоначальный вид оборванца в халате. – Все это была прелюдия, которая должна была разрешить кое-какие разногласия. На самом деле я хотел сказать, что ко мне приходят разные люди, и кто-то из них иногда они умирает. И это может случиться в любое время, например, завтра, или послезавтра Или через три дня. И лично вы, мистер Джонсон, не в силах этому помешать.

Эти слова ошарашили детектива. Незнакомец сейчас прямо, совершенно не скрываясь говорит о готовящемся убийстве! Этого нельзя допустить!

– Кто?

– О, нет, я не могу называть имен своих клиентов – это строго конфиденциальная информация! Просто ждите, и скоро вы все узнаете!

– Я еще раз повторяю свой вопрос – кого вы хотите убить?

– Опять вы об убийстве!.. – наигранно скривил губы незнакомец. – Кто бы он ни был, он убьет себя сам. И вы, быть может, потом посмотрите, как изощренно он это сделал. Очень изощренно!

Незнакомец усмехнулся, а Джонсон стоял посреди комнаты, ощущая себя полным дураком и ребенком, который вздумал играть во взрослые игры.

– Но на этом достаточно, я вынужден покинуть вас. И я рискну вам посоветовать бросить это дело – ваш любимый инспектор совершенно прав, что здесь нет ничего интересного, и лучше уж вам заняться расследованием семейных интрижек и мелких преступлений. Подумайте об этом, мистер Джонсон, и прощайте!

Незнакомец медленно растворился в воздухе, оставив Джонсона одного в его странном сне.

Джонсон проснулся. Открыл глаза, встал, прошелся по комнате, выглянул в окно, сосчитал лежавшие на столе сигареты – все было на своих местах. Значит, теперь точно проснулся. Но странное чувство нереальности окружающего мира еще долго не покидало Джонсона.

Незнакомец сказал, что скоро кто-то умрет, и с этим нужно что-то делать. Но что? Эванс, нужно искать этого мистера Эванса, только он сейчас является той единственной зацепкой, которая может помочь размотать весь клубок. И, наверное, этот человек сможет предотвратить убийство. Только надо успеть, иначе в городе появится очередной труп с разрывом сердца и застывшей гримасой смертельного страха на лице.

20

Джонсон больше не спал этой ночью, а утром, едва в окне забрезжил рассвет, отправился на поиски уже бывшего личного секретаря мэра. Для этого детективу пришлось изрядно потолкаться на остановке и в вагоне монорельса – в это время суток даже недолгая поездка зачастую становится настоящим испытанием. И как люди каждый день ездят на работу е час пик?

Маскироваться и ехать в мэрию теперь было бессмысленно – со смертью мэра его секретарша потеряла работу, и хорошо, если ее возьмет на службу какой-нибудь департамент этого госучреждения. Но это вряд ли – все видели и все прекрасно знали, за какие заслуги миловидная блондинка занимала стол в приемной мэра и постель в его конспиративной квартире. Нет, этой девушке больше не служить в мэрии. Что ж, уход короля больно бьет по его придворным – на их место приходят новые любимчики.

Секретарша жила в элитном районе Бигтауна, расположенном в трех кварталах от центра города, в большой квартире на пятнадцатом этаже новенького Эмпайр-Хаус-Билдинга. Эта роскошная квартира, вероятно, тоже скоро сменит владельца, потому что безработной бывшей секретарше мэра ее не потянуть. Некогда все расходы брал на себя господин мэр, которого положение обязывало содержать любовницу в лучших условиях, теперь эта кормушка опустела. И хорошо, если мэр оплатил квартиру и слуг вперед на несколько месяцев, но и на это надежды почти не было: шаткость положения обязывала мэра хоть изредка, но экономить, чтобы побольше денег потратить «здесь и сейчас».

А стать любовницей нового мэра «по наследству» от старого – это фантазия, которой не суждено осуществиться. Кому нужны потрепанные любовницы, когда рядом выставляют себя напоказ сотни молодых, сочных, иногда даже умных и, бесспорно, красивых девушек?

Джонсон хорошо знал этот район, и уже скоро стоял перед дверью огромной квартиры на пятнадцатом этаже Эмпайр-Хаус-Билдинга. Детектив звонил, но никто не спешил открыть ему дверь, и лишь после третьего звонка на пороге появилась бывшая секретарша – заспанная, заплаканная, с потрепанной прической, небрежно завернутая в шелковый халат. Раз слуги не соизволили открыть дверь гостью, значит, их уже здесь не было. Да, не очень-то хорошо идут дела у этой пышногрудой блондинки. Ее мир в одночасье рухнул, и она, надо полагать, раздосадована этим, даже больше – она зла на всех за то, что у нее было все, но по какой-то нелепой случайности не осталось ничего.

Джонсону снова пришлось пойти на легкий обман – он представился офицером полиции, детективом, подтвердив слова быстро показанным удостоверением, которое так и не было сдано после увольнения (хотя такая просьба поступала неоднократно, в том числе и от самого инспектора). Девушка, удивленная появлению полиции в столь ранний час, впустила Джонсона в квартиру.

Бывшая секретарша мэра не отягощала себя нравственностью и достойным поведением, поэтому, разгуливая по квартире в едва запахнутом халате, налила себе виски, не забыв предложить детективу, и закурила дорогую сигарету в длинном мундштуке. Разместив гостя на огромном диване из белой кожи, она села напротив, всем видом показывая свое раздражение и недовольство недавними событиями. Джонсон с интересом и улыбкой наблюдал за этим и гадал, чем закончится спектакль, разыгрываемый не очень умной, но молодой и привыкшей к роскоши бывшей любовницей мэра.

– Мэм, есть все основания полагать, что мэра убили.

Девушка едва не поперхнулась виски.

– Убили?! Кто? Как?

– Пока мы этого не знаем.

С бывшей секретарши мэра сошла вся спесь. Она встала с дивана и нервно прошлась по комнате. Джонсон просто наблюдал за происходящими метаморфозами.

– И… И зачем вы пришли ко мне?

– О, мне нужно задать всего пару вопросов, которые, я надеюсь, прояснят это дело.

– Это допрос? Я не буду отвечать без своего адво… – девушка осеклась. Это два дня назад она могла легко воспользоваться услугами лучших адвокатов Бигтауна. А сейчас… А сейчас она даже и не знала, могут ли простые люди обращаться к адвокатам. И если могут, то сколько это стоит?

– Нет-нет, мэм, это не допрос, ни в коем случае! Если вы считаете невозможным поговорить с офицером полиции без свидетелей, то я сейчас же покину ваш дом. Но в таком случае мне придется вас вызвать в участок, и побеседовать там…

Последние слова Джонсона оказали нужное действие. Бывшая секретарша мэра успокоилась, долила себе виски, снова села напротив детектива. Но теперь в ее взгляде и образе не было ни пренебрежения, ни, тем более, презрения к фальшивому блюстителю закона.

– Я готова ответить на ваши вопросы, офицер. Но поверьте – я не причастна к смерти господина мэра.

– Мы и не подозреваем вас. Мы пока никого не подозреваем, но ваши показания могут пролить свет на это дело. В любом случае, мы вынуждены соблюсти эту формальность.

Детектив, поддерживая свой образ офицера полиции, задал несколько совершенно пустяковых и ненужных вопросов, и лишь затем подошел к главной цели своего визита.

– Скажите, а у кого мэр заказывал тот сон, что смотрел в ночь своей смерти?

Девушка удивленно посмотрела на Джонсона.

– Сон? А зачем вам это? Разве сон имеет отношение к убийству?

– Да, мэм, имеет. Возможно, это было не убийство, а смерть во время слишком эмоционального сна – знаете, такое бывает у людей со слабым или больным сердцем.

– То вы говорите, что это убийство, то теперь уверяете, что это несчастный случай! Господин мэр был здоров, он регулярно обследовался! У него даже не было обычной для его возраста гипертонии!

– Я не сомневаюсь в этом, мэм, но мы должны проверять все, это наша работа, простите.

Девушка задумалась. Джонсон тем временем прикурил свою сигарету, вонючий дым которой разительно отличался от ароматного дыма тонких сигарет бывшей секретарши мэра.

– Я не могу сказать вам этого, детектив… – девушка вдруг вспомнила про официальный допрос в полиции, и это заставило изменить ее отношение к конфиденциальной информации. – Хотя… Хорошо, я расскажу. Но я лично не знаю того продавца снов. Его вообще почти никто не знает – говорят, будто он затворник, и творит, никогда не покидая своего дома.

А это уже интересно. И образ, едва обрисованный бывшей секретаршей мэра, хорошо вязался с образом того оборванца, что беседовал сегодня ночью с Джонсоном.

– Вообще, – продолжала девушка. – он работает только с самыми достойными людьми Бигтауна, потому что его сны стоят очень дорого. Понимаете, детектив – очень дорого. У меня есть всего один его сон, но я никогда не смогла бы заказать его сама – все расходы взял на себя… вы понимаете, детектив?

– О, конечно. Это не пойдет в протокол, я обещаю.

– Я буду благодарна вам. Так вот, этот продавец снов делает по-настоящему удивительные, волшебные сны, и миллионеры готовы на многое, чтобы заполучить хотя бы один из них. Но заказать сон можно только через одного человека – мистера Эванса. Именно к нему нужно обращаться, он же берет оплату. Мэр заказывал сон у него.

– А как можно найти мистера Эванса?

– Только по телефону. Ему нужно сделать звонок, и он сам назначит встречу. Я, например, встречалась с ним в Центральном парке, а господину мэру встреча была назначена прямо на улице напротив городского департамента образования. Эванс всегда приезжает на роскошной машине, и в ней же, катаясь по городу, проводит переговоры. Он просит написать какие-нибудь пожелания о будущем сне, а затем…

Девушка, увлекшись рассказом, подвинулась ближе к детективу, и перешла почти на шепот. А Джонсон просто слушал, боясь вставить хоть слово.

– Затем он завязывает клиентам глаза и везет их в странное место, высаживает у очень старого дома, а там приходится разговаривать с каким-то грубым и нахальным оборванцем, который забирает бумажку с пожеланиями и захлопывает дверь. В этом доме грязно и темно, а самое страшное, что совершенно непонятно, где он находится – я вам хоть убей не смогу показать дорогу к нему. Сидеть с завязанными глазами в машине незнакомца – не очень приятная процедура. Но ее, наверное, проходит каждый, кто желает получить самый лучший сон в мире.

Девушка замолчала, а Джонсон, узнавший такие подробности, уже думал, как можно связаться с Эвансом.

– А потом?

– А потом ничего особенного – примерно через неделю приезжает женщина… Это удивительная женщина, детектив! Она даст фору многим светским львицам, она одета во все белое и модное, она ездит на шикарном автомобиле, которому позавидовал даже наш мэр. И эта немногословная женщина с удивительным парфюмом привозит сон на небольшой бобине.

– Как интересно…

– Да, детектив, у этого продавца снов все организовано по высшему разряду! Поэтому-то к нему и ломятся все миллионеры. Но знаете, что меня удивило? Мэру сон привезла не девушка в белом, а другая, будто ее сестра-близнец, но только брюнетка, одетая во все черное…

Это Джонсон уже знал лично, и слушал восхищения бывшей секретарши мэра вполуха, делая какие-то пометки в своем блокноте. Детектив терпеливо дождался, пока девушка не выговорится, поблагодарил ее и поспешил покинуть квартиру. Казалось, бывшая секретаршам мэра даже слегка расстроена этим быстрым уходом. Вот и пойми этих женщин: то они не хотят разговаривать и воротят нос, то они не могут остановиться, найдя свободные уши, еще не слышавшие множество интересных вещей, ставших скучными для подруг. Но теперь Джонсона это мало волновало – у него, наконец, появилась возможность найти убийцу, и… А что делать с этим убийцей – он придумает потом.

21

На самой обычной визитке, сделанной из грубого серого картона, напечатан только короткий телефонный номер – тем, кому предназначалась визитка, не нужны имена и адреса. Этот серый бумажный прямоугольник лежал на столе в круге света, и всем своим видом призывал сделать всего лишь один звонок. Но Джонсон не был готов. Перед встречей с Эвансом нужно о многом подумать, постараться без потерь выйти на продавца снов.

Будто в ответ на бездействие детектива зазвонил его телефон. Иногда Джонсону звонили по ночам, поэтому звонок, раздавшийся так поздно, не удивил.

– Джонсон?

– Да, инспектор. Вы решили поменяться со мной ролями?

Детектив говорил так, будто только и ждал этого звонка. Это заставило понервничать инспектора, никогда не звонившего Джонсону, тем более, ночью.

– Оставьте ваши шутки на потом. Мои парни сейчас привезут вам пленку со сном мэра. Да, Джонсон, я сам отдаю ее вам, и вам решать, что с ней делать. Я своим экспертам не верю, эти лентяи только денег просят, а результатов от них не дождешься…

– Ну что вы, инспектор, в полиции работают только достойные люди, профессионалы своего дела, я-то уж знаю.

– Уймитесь, мне не до шуток. Вы хотите, чтобы я вам помог, или нет?

А вот это уже совсем другой разговор. Из головы Джонсона сразу вылетели все остроты, приготовленные для инспектора.

– Помочь? В чем?

– В расследовании.

– Но вы утверждаете, что здесь нечего расследовать, а я занимаюсь ерундой.

– И я не отказываюсь от своих слов. Вы что в полиции, что сейчас, на вольных хлебах, занимаетесь ерундой. Но небольшое расследование здесь будет к месту. Потому что умерло уже пять человек, и один из них – мэр Бигтауна. Пять, Джонсон! И все они покинули этот мир одинаково. Я готов был закрыть глаза на странную смерть во сне трех людей, но пятеро – это уже перебор. В дело вмешалась общественность, наше управление осаждают журналисты…

– Ха, инспектор, вы испугались журналистов? Бросьте, это на вас совсем не похоже. Давайте начистоту – я читаю газеты, и только самые желтые из них ухватились за эту тему, понаписав неописуемую чушь. Так зачем вы звоните мне?

В трубке повисла тишина, сквозь легкий электрический треск и шум было слышно дыхание инспектора, набирающегося смелости что-то сказать.

– Джонсон… Это убийства. Очевидно, здесь действует маньяк. Но я ничего не могу поделать – нет никаких фактов, которые позволили бы нам начать официальное расследование. Все эти неуловимые незнакомки в черном, пакеты с бобинами, мифические продавцы снов, чьи имена находятся чуть ли не под запретом – это такая чушь, которую не возьмет в расчет ни один суд в мире. Это убийства, но я не то, что раскрыть их не могу – я не могу даже доказать, что это убийства! Можете смеяться сколько угодно, но я прошу вас заняться этим. Я окажу вам поддержку. Неофициально, конечно – спохватился инспектор – но вы умный человек, вы все поймете правильно.

Джонсон не верил своим ушам. Сам инспектор просит помощи! Нет, он точно спит, такое не может происходить в реальности. Или может?

– Инспектор, сказать по правде, вы меня удивили. Никогда бы не подумал, что вы переступите через вашу гордость…

– Джонсон! Да угомонитесь вы! Я все сказал, а дальше уже думайте сами. Прощайте.

Детектив не рассчитывал на такой быстрый финал разговора, поэтому крикнул в трубку что-то нечленораздельное, призванное остановить руку инспектора.

– Инспектор! Инспектор! Подождите!

– Да, Джонсон, что еще?

– Спасибо за доверие.

Инспектор не посчитал нужным отвечать на это, удар по его достоинству и так был слишком силен.

– И еще, инспектор: завтра или послезавтра в городе появится еще один труп миллионера.

– Что?!

– Сегодня ночью один человек нашептал, что кто-то совсем скоро посмотрит сон, и вам опять придется заниматься окостенелым трупом. И я честно признаюсь, что не знаю, как поступить, и что делать.

– Кто вам рассказал об этом? Что за дурацкие шуточки? Я к вам обратился вполне серьезно, я, может, вторую ночь не сплю из-за этого, а вы шутите!

– Я не шучу. Поверьте мне. И я не могу рассказать, кто поведал мне тайну – я и сам не знаю этого. Просто не знаю, и это не дает мне покоя.

– Кто на этот раз?

– И этого я не знаю.

– М-да, задача… Ладно, подумаем над этим завтра. Только не звоните мне, хорошо? Я не хочу, чтобы меня высмеяли – не то у меня положение, чтобы якшаться с уволенными полицейскими. До встречи, Джонсон.

Инспектор, не дожидаясь ответного прощального слова, положил трубку. И этот странный разговор закончился. Детектив еще долго был под впечатлением, расхаживая по едва освещенной комнате, и дымя своими вонючими сигаретами. Через четверть часа в дверь постучали – пришел полицейский, он передал обещанный инспектором сон мэра. Это была все та же знакомая бобина, завернутая в черный пакет, источающий едва уловимый аромат.

22

Джонсон набрал номер, указанный на визитке. Гудок, второй, третий. Наконец, на том конце подняли трубку.

– Алло.

– Мистер Эванс?

– Слушаю.

– Мистер Эванс, я по поводу сна…

– Кто вы? В приличном обществе принято сначала представляться.

– Ох, извините. Детектив Джонсон. Частный детектив Джонсон.

– Детектив? С каких пор частные детективы стали зарабатывать столько, что им хватает на покупку лучших снов?

– Я не хочу заказывать сон, я хочу лишь узнать…

– Что? – перебил Эванс. – Узнать? Что узнать?

Почему-то этот вопрос рассердил Эванса. Точнее, Джонсону показалось, что мистер Эванс разозлился, хотя и сдерживал свое раздражение.

– Узнать о том продавце снов, с которым вы работаете.

– Если у вас есть какие-то вопросы – я с вами обязательно встречусь, но только при наличии ордера и в присутствии моих адвокатов. Либо заказывайте сон, но сначала предоставьте доказательства вашей платежеспособности. Проще говоря – приносите деньги. И я с вами поговорю. Еще есть вопросы?

– Нет, мистер Эванс, вы вполне доходчиво изъясняетесь. До встречи.

– Прощайте.

Короткие гудки означили собой окончание не слишком удачного разговора. Итак, Джонсон потерпел неудачу, просто так встретиться с Эвансом не получится. Ему нужен либо официальный визит с ордером и адвокатами, либо деньги. Но ни один из этих вариантов не подходит, потому что Джонсон имеет весьма отдаленное отношение к полиции, и инспектор здесь ему не помощник. А денег, которых хватило бы на сон, у него просто-напросто нет. Придется действовать по-другому.

Даже если Джонсон попросит помощи у инспектора, тот мало что сможет сделать – полиции нечего предъявить Эвансу. А если и удастся что-то нарыть, то это что-то вряд ли будет связано со снами. Между тем, время идет, и кто-то сейчас находится в смертельной опасности, сам того не подозревая.

Вдруг Джонсону пришла мысль, что инспектор может помочь предотвратить очередное убийство. Но трудно ожидать, что он сразу согласиться на это. Однако другого выхода просто нет. Детектив набрал номер инспектора.

– Добрый день, инспектор.

– Джонсон? Не ожидал услышать вас в такое время.

– Извините, я вам как-нибудь еще позвоню ночью, но обстоятельства вынуждают меня делать это в самый разгар дня. Мне нужна ваша помощь.

– Помощь? Вы не перестаете меня удивлять!

– Да, помощь. Но это и в ваших интересах, ведь на кону стоит жизнь очередного миллионера…

– А, вы все о том же. Вы узнали, кто это?

– К сожалению, нет. И у меня пока нет никакой возможности что-либо узнать. Зато у вас есть все возможности предотвратить убийство и выйти на след убийцы.

– Я же вам еще вчера сказал, что помогу. Но я не говорил, что полиция открыля официальное дело. Так что не рассчитывайте на большую помощь.

– Сначала выслушайте меня, а затем решайте – насколько большую помощь я у вас прошу. Сегодня или завтра кто-то должен умереть, а умирают люди тогда, когда им привозит сон незнакомка в черном. Я не знаю, какими маршрутами она передвигается, я не знаю, когда она привозит сны, я, наконец, не знаю, где и от кого она получает эти сны. Но у вас по всему городу работают патрули, которым нетрудно повнимательнее смотреть на дорогу, и отыскать дорогой черный автомобиль. Так вышло, что никто не знает номера этой машины, но известна ее марка – этих машин во всем Бигтауне не так уж и много, и ваши ребята быстро узнают ее…

– Я понимаю куда вы клоните. Думаю, это можно организовать. Но я не уверен, что мои ребята будут служить ищейками и, тем более, участвовать в сомнительной погоне за кем-то.

– Я не просто так говорю все это. Кто-то из известных и богатых людей умрет во сне, и если не помешать этому, то череда смертей продолжится.

– Хорошо, я подумаю над этим, но ничего не обещаю.

– Спасибо, инспектор.

Больше говорить было не о чем. Джонсон положил трубку. Он закурил, встал, прошелся по комнате, выглянул в окно – в городе уже была настоящая осень, дождливая, ветреная, серая. Делать было совершенно нечего. Джонсон был в тупике. Он сделал все, что мог, а все остальное теперь зависело от других людей, не в последнюю очередь – от инспектора. Детектив не любил, когда дела складывались подобным образом, и старался избегать этого.

Джонсон еще немного походил по комнате, затем оделся и вышел – он направился к Тиму, у которого сначала хотел посмотреть сон мэра, а затем пропустить кружечку-другую пива. Что делать дальше? А черт его знает. Там видно будет.

23

Тим очень удивился, услышав, что пленку со сном мэра Джонсон получил от самого инспектора. Его брови удивленно приподнимались и во время рассказа о последних разговорах детектива с инспектором. Возможно, такая перемена в поведении инспектора повлияла и на Тима – в этот раз он почти не отговаривал Джонсона смотреть сон. Он просто буркнул что-то бессвязное, и принялся готовить сомнопроектор.

Но теперь сам Джонсон не слишком спешил погружаться в чужой сон, который черти знает во что может вылиться. Он долго сидел и беспрестанно дымил своими вонючими сигаретами, пока, наконец, не посчитал, что уже готов к «заплыву», разместился в кресле сомнопроектора, и через несколько мгновений провалился в сон.

… Сегодня мама улыбается. Она давно так не улыбалась, но в этой улыбке было что-то странное, недоброе.

– Сынок, – мама подозвала меня к себе – сынок, ты помнишь этого человека?

В маминых руках газета, совсем еще свежая, «Бигтаунский вестник». А на самой первой странице напечатана большая фотография лысеющего мужчины, с застывшей самодовольной улыбкой на лице и рукой, одобрительно машущей невидимой толпе.

Мне стало страшно. Это он. Тот человек, что три года назад заманил меня к себе в квартиру, и два дня унижал, избивал, насиловал…

Я, не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, заплакал, и даже ласковые мамины руки и поцелуи не могли успокоить меня. Воспоминания о тех страшных днях накрыли меня волной, будто я только вчера пережил весь этот ужас. Но сейчас у меня не возникало мыслей вскрыть себе вены, мне больше не хотелось расстраивать маму собственной кровью. Во мне кипела злость.

– Дорогой, не плач, не надо… Все уже позади. Но мы не будем об этом забывать, потому что тот человек – теперь наш мэр, и он ответит за все то горе, что он нам причинил!

– Мама, а разве плохой человек может стать мэром? – искренне недоумевая спросил я. Ведь так не бывает, что убийца или насильник управлял целым городом!

– Да, сынок, так иногда бывает. Мы не в силах противиться этому, но мы, все-таки, можем кое-что сделать. Полиция нам не поверит, как не поверила тогда, но все газеты с радостью напечатают эту новость! И тогда Бигтаун узнает, что за человек на самом деле его новый мэр!

Мама смеялась, но смеялась со злостью. В этот момент казалось, что она сошла с ума, и от этого мне стало страшно.

Потом мама не вспоминала про этого человека, и я уже свыкся с мыслью, что его поступок останется безнаказанным, а мне придется всю жизнь жить с этой болью в сердце. Но в один дождливый день мама красиво оделась, так же красиво одела меня, и мы куда-то поехали. Скоро мы оказались за городом, в районе, где живут одни богачи – их огромные дома, казалось, все были сделаны из золота, похожи на дворцы королей. Мне было не по себе.

Мы зашли с мамой в один из таких дворцов, и там нас встретил лысый человек. О нет! Это он! Мне стало страшно. Ноги подкосились, в горле встал комок, который мешал дышать. А воспоминания прорвались в мозг, и от этого сильно заболела и закружилась голова. Мир вокруг зашатался, и я почти не осознавал, что делаю, и где нахожусь. Мама увидела это, усадила меня в мягкое кресло, что-то крикнула тому человеку, он принес стакан воды, я попил, и скоро мне стало лучше.

Но в голове все равно шумит, и я не очень хорошо понимаю разговор мамы с этим человеком. Я только слышу обрывки фраз – мама говорит о каких-то журналистах, преступлении, должности, деньгах, она ругается и, кажется, угрожает. Я не могу видеть этого человека, я хочу уйти и забыть обо всем. Я снова плачу…

Но что это? Он достал пистолет! Мама вскрикнула, и он выстрелил. Пистолет не издал ни звука, а мама схватилась руками за грудь, и через мгновение бесшумно упала на мягкий ковер.

– Мама! Мама!..

Меня охватил ужас. Я оцепенел, я не понимал, что происходит. Мама неподвижно лежит на полу, рядом с ней появилась красная лужица. Кровь? Он убил ее!..

– Мама!

Мир заволокло туманом, все звуки пропали, в голове не осталось не одной мысли. Я вижу только маму и лужицу крови. Я хочу бежать, но не могу, ноги и руки перестали слушаться меня. Я хочу кричать, но крик застревает в горле, и я слышу только жалобный хрип. Из глаз льются слезы, но я не замечаю их, видя только маму и лужицу крови…

Этот человек что-то кричит мне, но я ничего не слышу. Он размахивает пистолетом, а я смотрю только на маму. И она не дышит, а лужица крови становится все больше. Мне страшно. Мое тело бьет озноб, а по ногам потекло что-то теплое…

Он утащил маму в другую комнату, а я все не могу пошевелиться. Я ничего не чувствую, и только плачу. Вот он вернулся. Что-то кричит мне, размахивает пистолетом. Стреляет. На правой ноге вдруг сама собой разорвалась штанина, и по ней начало расползаться красное пятно. Я не чувствую боли.

Он бросил пистолет, схватил меня и потащил туда же, куда утащил маму. В той комнате в одной из стен виднеется большая дыра, рядом лежат кирпичи и инструменты. Мамы нигде нет. Он дотащил меня до этой дыры, приподнял и забросил меня в нее. Здесь уже лежит мама. Я упал прямо на нее, но она не шевельнулась, уже не могла обнять и приласкать.

Этот человек стал заделывать дыру кирпичами. Один за одним. В этой дыре становится все темнее, и скоро ее накрывает полный мрак. Я ни на мгновение не переставал плакать. Вдруг я начал слышать тихий шепот – так разговаривает мама. Она хоть и мертва, но говорит со мной, а в темноте появилось ее ласковое и доброе лицо. Она говорит все громче и громче, но мой страх от этого не проходит, и сердце уже готово разорваться в груди.

Воздуха! Мне надо воздуха! Я хочу увидеть свет! Я хочу, чтобы жила мама!

Вдруг сверху упало что-то густое, тяжелое и холодное. Сначала это было несколько капель, затем на меня пролился целый поток. Я, лежа в темноте на маме, чувствую, как эта вязкая жидкость наполняет дыру, она поднимется все выше и выше, и вдруг уже достает до моего лица. Она заползает в рот, в ноздри, мне нечем дышать, я хочу пошевелиться, вдохнуть воздуха, но не могу. Я задыхаюсь!

Мир раскрасился цветными осколками, голова разрывается от адской боли. Страх давно перерос в панику, и заставляется биться обездвиженное тело в конвульсиях. Хочется сделать вдох, но все вокруг заполняет эта странная тяжелая жидкость. Я так больше не могу. Я не могу…

Вдох. Жидкость заполнила рот, проникла в легкие, но не принесла с собой облегчения. Еще несколько мгновений тело сопротивлялось смерти, но обессилело, поддалось, и навеки успокоилось. Ушел даже страх, разорвавший сердце на куски, и уже ничто не говорит о том, что когда-то в этом теме теплилась жизнь.

Пройдут многие годы, если не десятилетия, пока кто-нибудь обнаружит, что в цементной стене вмурованы два тела – мамы и ребенка. Они унесли с собой тайну, которая могла бы помешать успешной и счастливой жизни человека, привыкшего брать от жизни все, и решать проблемы своим особенным способом…

… Джонсон проснулся и сделал глубокий вдох. Ему казалось, что во рту стоит привкус бетона, горечь которого не прошла даже после выкуренной сигареты. На шум в ушах и сильную боль в голове Джонсон не обращал внимания – он уже привык к этим ощущениям, сопровождавшим любое погружение в чужой сон.

– Ну как? – Тим стоял все с той же ваткой, пропитанной нашатырем, но на сей раз он не казался сильно взволнованным.

– А ты сам как думаешь? – у Джонсона совершенно не было настроения шутить. Он, превозмогая боль в мышцах и суставах, поднялся из кресла сомнопроектора, прошелся по лаборатории, погладил подбежавшего Томми, сделал нечто вроде короткой утренней зарядки. – Все как всегда отлично, Тим. И здесь тоже убийство. И очень неприятное, скажу я тебе!

Джонсон закурил, а Тим в это время колдовал над сомнопроектором.

– Я все не перестаю удивляться тому, насколько у человека богатая фантазия. Но только кто-то из нас – вот, хотя бы, ты – направляет эту фантазию в позитивное творческое русло. Что-то делают, пишут, рисуют, изобретают – да что только не делают! А кто-то убивает. Да-да, Тим, убивает! Изощренно убивает, стараясь скрыть следы своего зверского преступления. Это требует немалой фантазии, и чем больше я смотрю чужие сны, тем больше я в этом убеждаюсь. И мне от этого как-то не по себе.

– Так ты и не смотри. А то потом спать плохо будешь, или вовсе в психушку загремишь. Я бы уже давно загремел, а ты вроде ничего, держишься.

Джонсон задумался. В чем-то Тим прав: теперь не приходилось сомневаться, что и остальные покойные миллионеры тоже кого-то убили, а их сны во всех деталях показывают эти убийства. Их можно не смотреть, ведь и так все понятно. Но…

– Нет. Теперь это не столько необходимость, сколько… Мне теперь просто интересно. Да-да! И не смотри на меня так! Теперь мне интересно, насколько богата фантазия у людей, и на что они готовы пойти ради достижения своих низменных целей. Можешь считать меня психом и прямо сейчас звонить в Желтый дом, но я все равно посмотрю эти сны.

24

Сведенное в предсмертной судороге тело мистера Скиннера полулежало в кожаном кресле сомнопроектора. На искаженном лице миллионера застыла гримаса ужаса, широко раскрытые стеклянные глаза безжизненно смотрели в пустоту, а в груди покоилось разорванное на части сердце. Хотя по поводу сердца Джонсон просто сделал предположение – тело, накрытое белой простыней, еще предстоит вскрыть и узнать истинные причины смерти мистера Скиннера.

– Джонсон? Какого черта!?

– Доброе утро, инспектор. Неприятное зрелище, не находите? – детектив кивнул в сторону трупа. – Не хотелось бы оказаться в его положении, и чтобы на мое страшное лицо потом смотрели всякие полицейские недоумки.

Джонсон закрыл лицо мистера Скиннера, отошел в сторонку и закурил. В соседней комнате сейчас допрашивали жену почившего миллионера, а на первом этаже огромного дома полицейские выслушивали бредни и домыслы прислуги. Но Джонсону все было понятно – примерно с неделю назад мистер Скиннер связался с мистером Эвансом, тот отвез его к продавцу снов, а вчера пленку со сном сюда привезла незнакомка в черном.

– Джонсон, мне трудно это говорить, но вы были правы, черт вас побери. Очередная смерть миллионера и уважаемого человека произошла во сне, и мы не смогли ее предотвратить.

– Да, вы не смогли.

– Что значит «вы»? А что, если это просто несчастный случай!

– Прошу вас, не начинайте… Я говорю, как есть – ваши патрульные не смогли уследить за машиной незнакомки в черном. Я прав?

– Но откуда вам это известно?

– Пусть это останется моей маленькой тайной.

На самом деле здесь не было никакой тайны: Джонсон ушел из полиции, но связи остались. Всего один-два звонка, и детектив знал все, что происходило в полицейском управлении и во всем Бигтауне. Вт так он сегодня утром узнал, что несколько дорожных патрулей видели тот самый автомобиль, но котором приезжает незнакомка в черном, а один из патрулей даже какое-то время «вел» его. Но полицейские растяпы каким-то невообразимым образом потеряли автомобиль из виду, хотя дороги вечером были полупустыми, а на преследуемом автомобиле исправно работали фары, габаритные огни и сигналы поворота.

Но больше удивляло то, что впоследствии разные патрули путались в показаниях, где они видели машину, по какому маршруту сопровождали ее, и где потеряли из виду. Создалось полное впечатление, что автомобиль петлял по всем улицам города, специально путая полицейских, и уходя от слежки. Возможно, так оно и было, но действия водителя этой загадочной машины пока остаются загадочными.

К удивлению Джонсона, инспектор сегодня не препятствовал его работе на месте преступления, поэтому уже через полчаса детектив уверился в своей правоте. Слуги подтвердили, что вчера к мистеруСкиннеру приезжала не назвавшая себя женщина во всем черном, а в спальне миллионера найден черный пакет, заполнявший пространство вокруг себя до боли знакомым ароматом.

Наконец, полицейские покинули дом мистера Скиннера, и тут инспектор во второй раз за сегодняшнее утро удивил Джонсона.

– Джонсон, у меня есть к вам пара вопросов.

– Я всегда рад послужить полиции.

– Только давайте без сарказма, Джонсон! У меня действительно есть к вам вопросы, но я хочу задать вам их наедине. – с этими словами инспектор взглянул на детектива, и у того сразу отбило желание отпустить шутку на счет интима и щепетильности сложившейся ситуации.

Инспектор пригласил Джонсона сесть в его автомобиль, и тот, не произнося ни слова, принял это приглашение. Тем более, на улице стояла скверная погода, и толкаться на вокзале, в вагоне электрички, а затем и в монорельсе детективу не очень хотелось.

– Джонсон, ваша версия, похоже, находит все больше и больше подтверждений. Теперь и у меня почти нет сомнений, что все это – тщательно спланированные и безукоризненно исполненные убийства.

– Я же говорил вам…

– Да, говорили. И говорили о следующем убийстве, которое произошло сегодня ночью. Откуда вы узнали?

– Мне об этом сказал сам убийца.

– Что?! Кто это? Где вы встречались с ним?

– Спокойнее, инспектор, спокойнее. Я не знаю, кто это, потому что разговаривал с ним во сне. Да-да, этот человек прислал мне сон, в котором поговорил со мной и рассказал об убийстве мистера Скиннера.

– И зачем он все это делает?

– Не знаю.

– Зачем он с вами разговаривал?

– Тоже не знаю. Этот человек хотел убедить меня в том, что он не убийца, что все эти люди сами себя убили, выбрав для себя самую подходящую смерть. А затем он сказал про Скиннера. Точнее, я просил назвать имя, но он лишь посмеялся.

Повисла пауза. Машину слегка трясло и покачивало, по стеклам текли капли дождя, и струи воды до неузнаваемости искажали проносившийся мимо город с его серыми домами и людьми.

– Но что вы сами думаете об этом?

– Зачем вам мои мысли, инспектор? Вы же все равно не поверите. Да я, признаться, и сам не до конца верю, что такое вообще может происходить в реальном мире.

Инспектор промолчал, не найдя, что ответить на это.

– Хорошо, инспектор, я скажу. Это не убийство, а убийца – вовсе не умалишенный маньяк. Это – казнь.

– Казнь?

– Да. Если вы посмотрите все эти сны, то поймете, что я имею в виду.

– Нет уж, я как-нибудь без этого обойдусь. А что в этих снах?

– Убийства.

– Что?

– Убийства. Изощренные, тщательно продуманные и очень хорошо исполненные. Но самое интересное вовсе не это. Я все эти сны видел от лица убитых.

Джонсон повернулся и пристально посмотрел на инспектора.

– Это страшно, инспектор. Очень страшно. – от этих слов, прошептанных Джонсоном, у инспектора по спине поползли мурашки. – И именно от этого страха умерли те, кому предназначались эти сны.

– А… А вы, Джонсон. Вы же остались живы.

– Как видите, сижу тут перед вами цел и невредим. Но когда я смотрел эти сны, я думал, что умираю. По-настоящему. И если бы ни Тим…

– Тим?

– Это мой друг-ученый, который и придумал, как можно заглянуть в чужой сон. Так вот, если бы ни помощь Тима, то я, наверное, уже давно лежал бы в вашем морге с вытаращенными глазами и разорванным сердцем.

– А кто в этих снах убивает? И зачем?

– Вот именно это самое интересное. Убивают те, кого мы утром находили мертвыми.

– Что? – в очередной раз за последние десять минут удивился инспектор.

– Вы не поверите, инспектор, но каждый такой сон – это не более, чем реальные события, о которых знал только убийца. И это событие показывается убийце глазами его жертвы. Все эти люди в свое время преступили закон, они по разным причинам забирали жизни у других людей, и…

– И?

– И теперь они кем-то наказываются за те преступления. Вот поэтому я и предположил, что все смерти во сне – просто казни. Всех этих людей приговорили к казни и привели приговор в исполнение.

– И мэра?!

– И мэра.

– Что он сделал?

– За ним тянется целая череда преступлений. Сначала этот человек насиловал и избивал несовершеннолетнего юношу, даже мальчика, а через несколько лет, когда стал мэром Бигтауна, убил этого мальчика и его мать. И полиция ничего не сделала.

– И вы видели это во сне?

– Да.

– Вы верите этому?

– Я склонен верить. Мало того, я могу доказать все это.

– Как?

– Показать место преступления, и место, где спрятаны тела.

Инспектор задумался. Это было настоящей авантюрой, но если Джонсон окажется прав, то… То это даст возможность найти убийцу и объяснить его мотивы. Но все это покоится на такой зыбкой почве!

– Хорошо, – наконец принял решение инспектор – я и на этот раз поверю вам. Но учтите, если вы лжете – я сделаю все, чтобы вы больше никогда, слышите – никогда! – не могли заниматься расследованиями. Вам не доверят даже уличную кражу. Вы меня знаете, я шутить не люблю.

– … И не умеете.

– Снова вы за свое! Я серьезно, поэтому в случае чего – пеняйте на себя. Где вас высадить?

– То есть, наш разговор окончен?

– Кажется, мы и так достаточно сказали друг другу.

– Вот с этим не могу не согласиться. Но как же сон мистера Скиннера? Вы отдадите мне его? И сны миссис Винкерс и мистера Бэнкса – можно ли их снова изъять у родственников?

– Хорошо, Джонсон. – сквозь зубы произнес инспектор. – Сон Скиннера заберете в участке, его у меня нет. А лучше приходите завтра, сразу заберете все сны. Заодно расскажете, где искать доказательства и тела. Так где вас высадить?

– Ладно, инспектор, уговорили. А высадить меня можете, где угодно, я не буду иметь наглость использовать вас в качестве такси.

Инспектор и вправду не любил шутить, поэтому высадил Джонсона у первой попавшейся станции монорельса. Детектив нисколько не обиделся, но вышел в дождь весьма неохотно, всем видом показывая свое презрение к погодным неурядицам. И только час спустя он был дома, проклиная все на свете, а особенно инспектора и его чувство юмора.

25

Полицейский катер покачивался на волнах, и инспектора слегка укачивало, Джонсон, напротив, легко переносил это небольшое морское путешествие, и единственное, что его раздражало – ледяной ветер, дувший со стороны суши. Города отсюда почти не видно – его серую громаду, расстилающуюся по побережью, скрывает белесоватая дымка, и если не приглядываться, то можно подумать, что катер и люди находятся посреди океана.

Водолазы искали останки мистера Дайсона. Узнать координаты этого места стоило немалых трудов Джонсону, Тиму и инспектору. Джонсон, посмотрев сон не меньше десяти раз, так и не смог сказать что-то определенное, и на этом немало попортил свое здоровье. И проблему удалось решить только с помощью инспектора – он уговорил посмотреть сон знакомого с прибрежными водами капитана, и тот, едва не потеряв рассудок, указал, где же произошло убийство. Правда, для этого пришлось поломать голову Тиму – настроить сон миссис Дайсон под мозг этого немолодого уже капитана оказалось чрезвычайно трудно.

И сейчас полицейский катер покачивался на волнах под серым небом, инспектора мутило, Джонсон курил, а двое водолазов осматривали дно. Шумно работал большой воздушный насос, от которого в воду протянулись два красных резиновых шланга. Водолазы, привязанные к катеру тросами, не подавали никаких сигналов, и чем дольше времени проходило, тем больше волновался Джонсон, тем чаще он курил, и тем более нервной становилась его походка.

Вдруг один из тросов дважды дернулся, одновременно зазвонил звоночек – водолаз подал сигнал к подъему. Водолазная команда, до этого лениво сидевшая на лавке у борта, быстро, совершенно без суеты, и почти без слов принялась за работу: трос был подвешен к крюку крана, натужно заработала лебедка, и через пару минут над поверхностью воды показался большой медный шлем с трем круглыми окошечками. Водолаза быстро подняли на палубу, усадили, помогли снять шлем.

Водолаз устало вздохнул, провел рукой по совершенно мокрым от пота волосам, выпил воду из предложенной ему железной кружки.

– Нашли. В большой трещине, как вы и сказали, мистер Джонсон. Лежит скелет, он прикован цепью к камню. Скелет человеческий, лежит давно, на нем даже одежды не осталось – все, наверное, съели рыбы, да так истлело.

Джонсон тоже вздохнул, но с облегчением. Инспектор хмуро посмотрел на него, но ничего говорить не стал.

– Да, а рядом мы нашли вот это. – водолаз полез в садок, прицепленный на широком поясе, и извлек из него нечто, что раньше было ременной пряжкой, какой-то обросший ржавчиной тонкий цилиндрик и почти чистый серебряный портсигар. – Больше там ничего не было. Скелет поднимать будем?

Все посмотрели на инспектора, тот, совершенно зеленый от донимавшей его морской болезни, утвердительно кивнул. Это послужило сигналом для водолазной команды, которая прикрепила к крану особый крюк с коротким тросом и карабином на конце, и начала опускать его в море. Скоро второй водолаз, получив внизу этот крюк, и прикрепив к нему скелет, подал сигнал.

Через две минуты на палубе лежали изъеденные морскими животными и соленой водой останки мистера Дайсона, а следом появился и второй водолаз.

– Ну как, инспектор, теперь вы мне верите?

– Не торопитесь, Джонсон. Вдруг это вы спрятали труп здесь, и теперь просто морочите нам голову. Сначала нужно все проверить, а потом делать выводы.

Действительно, пока не было никакой уверенности, что водолазы обнаружили скелет мистера Дайсона. Может это вообще какой-то посторонний скелет? Но все сомнения скоро развеялись: и на портсигаре, и на дорогой авторучке (это был тот самый цилиндрик) стояли инициалы и вензель, принадлежность которых не вызывали сомнений. Это действительно был мистер Дайсон.

Это стало вторым подтвержденным убийством – двум днями раньше Джонсон принес инспектору останки юного Билли Хиггинса, и эксперты подтвердили, что Тим не ошибся, сделав верные выводы. Правда, ни у Тима, ни у полиции не было никакой возможности доказать, что эти микроскопические кусочки костей и химические вещества действительно являются останками малыша Билли.

А вчера полиция смогла, наконец, получить разрешение на демонтаж стены в загородном доме, который когда-то принадлежал мэру. Эта операция вызвала ряд трудностей, потому что в этом доме давно живут другие люди, и они никак не могли взять в толк, зачем полиции нужно не просто провести обыск, но еще и поломать стену. Дворе рабочих с самого утра под присмотром инспектора, двух офицеров и Джонсона начали ломать стену, и через пару часов дом заполнился ужасным запахом медленно разлагающихся тел. Превозмогая вонь, с тканевыми масками на лицах, рабочие с большим трудом сломали бетонный саркофаг, и извлекли из него полуистлевшие тела взрослой женщины и мальчика лет одиннадцати.

Это зрелище надолго запало в душу Джонсону – лицо мальчика, искаженное ужасом, пугало, вызывало непреодолимое желание отвернуться и сбежать из этого дома. Еще долго детектив не мог забыть это лицо. А нынешние хозяева дома озадачились вопросом смены места жительства, потому что этот дом теперь одним своим видом наводил легкую панику в его жильцах.

Скоро было подтверждено, что смерть произошла точно, как во сне мэра увидел Джонсон. А после находки останков мистера Дайсона инспектор перестал сомневаться в правоте Джонсона. Все складывалось так, как говорил детектив. Теперь оставалось проверить остальные сны, однако Джонсон не торопился этого делать, а инспектор деликатно молчал, справедливо полагая, что это не очень приятная процедура.

Но инспектор даже не догадывался, насколько это неприятно.

26

– Добрый день, мистер Эванс.

– Это снова вы, мистер Джонсон? Xто заставило вас позвонить мне снова?

– Все то же – мне нужна встреча с вашим продавцом снов.

– Мы уже говорили об этом, или вы забыли? А если забыли, то я повторю: возможен или официальный визит полиции, или деньги.

– Я не привык повторять дважды. Где можно с вами встретиться?

– Что?!

– У главного управления полиции через двадцать минут вас устроит?

– Здесь я назначаю встречи!

– Охотно верю. Но я слишком долго ждал. Так вас устроит это время и место?

На том конце провода не ответили, и Джонсон слышал лишь легкий шум, будто внутри автомобиля, в котором иногда проскакивал электрический треск телефонной линии.

– Хорошо, Джонсон. Но учтите – если вы не выполните условия, я буду вынужден принять меры.

– Меры? О, сколько угодно! Я буду ждать.

Детектив положил трубку. На него вопросительно посмотрел инспектор, сидевший на противоположном конце стола.

– Через пятнадцать минут я иду на встречу с Эвансом. Только прошу – давайте без слежки.

– Черт вас побери! Мы обо всем договорились, а я привык выполнять уговор. Вы не увидите моих ребят.

– Не увидим? Так мы их не увидим, или их не будет?

– Идите уже!

Детектив взял небольшой кейс с деньгами – усилиями инспектора удалось получить некоторую сумму, которой с лихвой хватало на заказ сна через Эванса. Но самое главное было незаметно спрятано во внутреннем кармане плаща – небольшая коробочка, сконструированная Тимом. Джонсон не совсем понимал, как это все работает, он лишь уловил основной смысл – в этой коробочке находится миниатюрный радиопередатчик, сигналы которого помогут узнать место его нахождения.

За дверью Джонсона ждал Тим, который тут же подбежал к нему, и начал давать последние инструкции.

– Значит так, вот этот провод, который протянут у тебя от пятки до плеча, ни в коем случае не трогай – это антенна…

– Ты уже говорил, я все помню.

– Это особенная техника, совершенно новой конструкции, и я лучше сто раз тебе повторю, чтобы чего-нибудь не случилось.

– Ну хорошо, это антенна, и ее я трогать не буду. Хотя знаешь, Тим, – Джонсон повел плечом, и дернул левой ногой. – это не очень удобно.

– Знаю, но делать нечего. Пока другой конструкции никто сделать не может. Так что просто терпи. И ни в коем случае не доставай передатчик. Все органы управления я спрятал от греха подальше, так что сломать ты ничего не сможешь. Но все равно, в руки его не бери.

– Хорошо, не буду.

Джонсон с Тимом спустились в вестибюль и вышли на улицу. Тим быстро попрощался и поехал в лабораторию – там находился приемник, и оттуда Тим собирался следить за перемещением Джонсона. А детектив тем временем закурил и стал ждать, рассматривая пузырящиеся от дождя лужи.

В условленное время к управлению подъехал дорогой черный лимузин. Автомобиль на медленном газу подрулил и поравнялся с Джонсоном, стекло у задней дверцы уехало вниз, но в салоне было темно и детектив никого там не увидел.

– Джонсон?

–Эванс?

– Садитесь, мы немного проедемся по городу.

Джонсона не пришлось просить дважды – он быстро залез в открывшуюся дверь, и тут же утонул в мягком сиденье из белой кожи. Напротив сидел полный и почти лысый мужчина с рябым лицом, одетый в серый костюм модного покроя, из-под которого выглядывала не менее модная розовая рубашка. Мужчина курил толстую сигару и хищно улыбался.

– Так вот вы какой, мистер Джонсон.

– Взаимно, мистер Эванс. Чтобы сразу снять все вопросы – вот деньги. – с этими словами детектив открыл кейс, в котором лежало несколько пачек мелких купюр.

– Вы меня удивили, мистер Джонсон. Теперь я вижу, что вы не полицейский, а деловой человек. Курите?

– Не откажусь. – Джонсон взял предложенную сигару, с некоторым трудом прикурил и пустил в потолок струю сизого ароматного дыма.

– Ну что ж, рассказывайте, какой сон вам нужен. А еще лучше – вот вам бумага и перо, напишите все, что хочется. Мой продавец снов понимает все с полуслова. Он сделает для вас самый лучший сон.

Эванс почему-то рассмеялся, но Джонсону было не до смеха. Он уже знал, что попросит, но для вида подумал, а затем уже написал несколько строчек на листе.

– А теперь я вынужден попросить у вас прощения за некоторые неудобства.

– О, да, я слышал об этом, и полностью доверяю себя в ваши руки, мистер Эванс.

Игра в вежливость продолжалась несмотря на то, что Эванс умелым движением накинул на глаза Джонсону черную повязку. Теперь оставалось полагаться только на аппарат Тима. Но сначала детектив попытался запомнить все повороты с того места, как ему завязали глаза, но скоро он оставил эту затею – очевидно, что автомобиль ездил по городу если и не кругами, то очень запутанными зигзагами. Поэтому Джонсон постарался сохранить хотя бы счет времени.

Примерно через полчаса автомобиль остановился, но повязку с глаз Джонсона снимать не торопились.

– Мистер Джонсон, мы приехали. Но вам придется еще немного потерпеть эти неудобства. Пожалуйста, прошу вас выйти из машины, а чтобы вы нигде не расшиблись, я послужу поводырем.

Детектив не стал возражать. Он с некоторым трудом выбрался из автомобиля и послушно пошел туда, куда его аккуратно увлекали руки Эванса. Как мог понять Джонсон, сначала его вели по улице – дождь так и не кончился. Затем его завели в какое-то помещение с очень скрипучей и, как могло показаться по звуку, тяжелой дверью. Здесь пришлось преодолеть несколько ступенек, и Джонсон понял, что его завели в подъезд обычной многоэтажки.

Наконец, Эванс снял повязку. Детектив ожидал, что в глаза ему хлынет дневной свет, но ошибся – в подъезде было довольно темно, глазам даже почти не пришлось привыкать снова видеть.

– Мы и на месте. Сейчас вы подниметесь на третий этаж, и постучитесь в самую левую дверь. Но стучитесь только один раз, даже если вам придется проторчать там целый час. Что делать дальше – я не знаю. Сами разберетесь. Удачи.

Джонсон ничего не ответил. ОН поднялся по старым каменным ступенькам на третий этаж – здесь было еще темнее, чем внизу. Детектив надеялся, что отсюда ему удастся увидеть, где находится, но в подъезде не было ни единого окна. Хотя другого и ожидать не стоило – мистер Эванс со своим продавцом снов хорошо позаботился о конспирации.

Детектив постучал в дверь. Ничего не произошло. Он хотел постучать еще раз, но вспомнил слова Эванса и опустил поднятую было руку. Наконец, минуты через три по ту сторону двери появились признаки жизни. Два раза хрустнул замок и дверь приоткрылась, удерживаемая на безопасном расстоянии банальной цепочкой.

С той стороны в щель смотрел человек из сна. Неряшливый, грязный, с длинными сальными волосами, крючковатым носом и недобрыми черными глазами. Возраст человека определить было трудно, но он был довольно молод. И если бы его умыть, причесать и одеть, то он, наверное, был бы симпатичным.

– Кто вы? – человек не был настроен на дружеский разговор, но Джонсон сразу узнал этот голос.

– Я – детектив Джонсон.

Человек за дверью в первую секунду удивился, но сразу же его рот скривился в хищнической улыбке, похожей на звериный оскал.

– Джонсон! Так вот вы какой на самом деле. В газетах вы выглядели иначе. Какого черта вы здесь делаете?

– Я пришел за сном. Я от мистера Эванса.

– За сном? Я уже делал для вас один отличный сон. Или вам одного мало?

– Мало.

Джонсон и продавец снов пристально смотрели друг на друга через узкую щель между дверью и косяком. Этих людей разделяла всего лишь хлипкая дверная цепочка. Джонсону не стоило бы труда разорвать ее и разом покончить с чередой убийств.

– Я знаю о чем вы думаете, мистер Джонсон. И вы вправе так думать. И я постараюсь забыть, о чем вы думали, но ничего не обещаю.

Джонсон удивился. Нет, не удивился – он был обескуражен. Либо этот оборванец действительно чувствует мысли людей, либо все, кто сюда приходит, испытывают похожее чувство отвращения к этому человеку.

– Мне нужен от вас только сон. Очень простой сон. – с этими словами Джонсон просунул в щель сложенный листок бумаги. С той стороны в этот лист вцепились грязные пальцы продавца снов, и в краткий миг контакта детектив почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Будто весь страх, что существует на земле, сконцентрировался в этих грязных пальцах и насквозь пронзил Джонсона. Это длилось всего одно неуловимое мгновение, но еще долго Джонсону не удавалось отделаться от чувства, что за его спиной притаилось что-то большое, темное, лохматое, источающее первобытный страх.

Вдруг дверь с грохотом закрылась.

– А… А что со сном? – крикнул обалдевший Джонсон.

Продавец снов не снизошел до ответа, да в нем и не было особой нужды. Насколько было известно Джонсону, этот человек выполняет свои обязанности. А значит, сон будет, и его доставит все та же девушка, что однажды уже была у детектива в гостях.

Только сейчас Джонсон понял, что он насквозь мокрый от холодного липкого пота. Этот короткий разговор, который произошел на темной лестничной площадке старого дома, дался сложно, и это обеспокоило Джонсона. Ощупывая себя, детектив спустился вниз, где его ждал Эванс. Его глаза были снова завязаны и обратный путь проделан в кромешной тьме. Когда повязка была снята, Джонсон с удивлением обнаружил себя у своего дома.

Мистер Эванс старался казаться вежливым, но Джонсону противна была эта фальшь. И если по дорогое к продавцу снов он самозабвенно предавался этой игре, то на обратном пути она ему надоела. Выйдя под дождь, детектив закурил, и стоял так с четверть часа, пока совершенно не промок – в струях дождя он искал очищения после общения с продавцом снов, но даже небесная вода не смогла помочь.

Как Джонсон поднялся наверх, разделся и забрался в постель – он не помнил. Зато утро он встретил с заложенным носом, ознобом, ломотой в теле и больной головой. И целую неделю пришлось лечиться от подхваченного неизвестно где гриппа.

27

Как утверждал мистер Эванс, никто не сможет сказать, когда Джонсон получит свой сон. Это может произойти завтра, а может и через две недели. Поэтому детектив маялся, не зная, чем себя занять. Маялся несмотря на то, что за последние три дня к нему пришли два клиента с очень щепетильными делами о супружеской неверности. Джонсон углубился в пикантные подробности этих драматический историй, провел небольшое расследование и даже устроил слежку. Однако это нисколько не помогло отвлечься от главного дела, но обеспечило средствами к существованию, которых при почти спартанском образе жизни Джонсона могло хватить надолго.

Заказанного сна все не было. Джонсон ждал, когда к его дому подъедет роскошный белый автомобиль, из него выйдет незнакомка и, наконец, передаст пакет с пленкой. Но ожидание было напрасным.

Тогда Джонсон решился посмотреть оставшиеся сны. Для начала – хотя бы один из них, а если хватит духу, то можно будет посмотреть и на остальные. Всего осталось три сна и Джонсон наделся (а инспектор разделял эту надежду), что их число не увеличится.

Со всеми тремя пленками – снами миссис Винкерс, мистера Бэнкса и мистера Скиннера – Джонсон пришел к Тиму, и тот, не скупясь на слова, выразил свое отношение к этой затее. Но, все-таки, стал готовить свой сомнопроектор.

А Джонсон задался простой на первый взгляд задачкой – с какого сна начать? Никто не мог сказать, что таилось в этих снах. И как может просмотр снов отразиться на детективе. Говорят, человек привыкает ко всему, но Джонсон на собственной шкуре понял, что это не так. Невозможно привыкнуть к страху. Вам об этом скажет любой агорафоб, заперший себя в четырех станах, и каждый день погружающийся в пучины страха, где ожидает собственную смерть. Которая непременно будет мучительно страшной.

И не каждый страх можно побороть. Тот страх, тот ужас и панику, что Джонсон видел во снах, невозможно побороть. Против этого нет противоядия, поэтому сны и убивали. Почему все еще жив Джонсон? Наверное потому, что он боялся недостаточно сильно, сны не были настроены на мозг детектива, и не показывали себя в полную силу. Но и того, что Джонсон видел, хватило с лихвой, чтобы начать бояться даже одного упоминания этих снов.

Страх либо убьет его, либо… Нет, здесь второго не дано, и единственное решение проблемы – больше не видеть эти сны, постараться забыть о них и больше никогда не возвращаться. Но что-то тянуло Джонсна к этим снам, и он, набравшись мужества, решился продолжить погружение в миры страха.

В сомнопроектор отправилась пленка со сном миссис Винкерс. Джонсон не стал тянуть, а просто бросил жребий, и он выпал на сон женщины. Что же совершили вы, миссис Винкерс?

… Моя сестра познакомилась с мистером Винкерсом – сыном того самого Винкерса, что заработал миллионы на дирижаблях. Это очень приятный молодой человек, обходительный, воспитанный, умный, приятный собеседник и… и очень красив собой. Вокруг него всегда вьются стаи девушек, за деньги готовых на такое, что и подумать противно!

Но моя сестра – не такая. Она верит, что в ее жизни будет настоящее чувство, и неважно, с кем ей придется строить судьбу – с миллионером или бедняком. Главное – чтобы в этой судьбе была любовь. И я радуюсь вместе с сестрой, что это чувство проснулось к юному мистеру Винкерсу – он самый достойный из мужчин. И ему, кажется, нравится моя сестра. А может даже больше, чем нравится.

Но почему-то папа против этих отношений. Однажды он сказал, что мистер Винкерс – плохой человек, который ни единого цента не заработал честным трудом, а сколотил свое состояние обманом. Папа рассказывал, что заводы мистера Винкерса построены на человеческих костях, его дирижабли лишь на честном слове держатся в воздухе, а если они падают, то приносят хозяину миллионы, ведь мистер Винкерс в сговоре со страховщиками! И сын такого человека не достоин девушки хоть и из бедной, но честной семьи.

Но моя сестра не хочет слушать папу, она хочет быть с любимым. Она любит его по-настоящему, я это знаю. И она мне даже говорила, что не взяла у юного мистера Винкерса ни цента, потому что тому, кто любит, не нужны чужие деньги. Я верю своей сестре, потому что я ее люблю. А папа просто боится, ведь все отцы боятся выдавать своих дочерей замуж.

И в нашем доме из-за этого не утихают скандалы, моя любимая сестра даже однажды убегала из дома, но папа попросил прощения, и она вернулась. Но папа все равно не смирился с тем, что его дочь встречается с сыном преступника и бесчестного человека. Он не может ничего поделать, и я вижу, что это приносит ему настоящее страдание. Иначе он не стал бы так часто ночами сидеть на кухне с бутылкой на столе…

Мир заволокло туманом, исчезли цвета и звуки, вокруг поплыли лица людей, застывшие сцены из жизни влюбленных, пьющий отец, плачущая мама, играющий младший брат, дом. Но через мгновение все вернулось на свои места.

Сегодня у моей сестры день рождения, она очень хотела праздновать дома с ним, но папа… Папа запретил приглашать к нам в гости юного мистера Винкерса. Но вечером мы увидели, как к нашему дому подъехал его автомобиль – в наш район такие заезжают редко! Сестренка выбежала встречать его, но вернулась домой одна – она, несмотря на свою любовь, не могла пойти против слова отца.

В последнее время она вообще перестала перечить папе. Рано приходит домой, почти всегда молчит, редко улыбается, а все больше смотрит на всех нас своими большими круглыми глазами. Наверное, ее тяготит запрет отца, она хочет быть с любимым, но не может ослушаться родителей. Мне жалко сестру, я пытаюсь ее утешить, но она уходит от моих ласк и потом долго плачет в своей маленькой комнатке…

Мы веселимся на празднике! Мама испекла очень вкусный торт, и сестренка задула на нем девятнадцать свечей. Наверное, загадала желание, и я даже знаю какое – быть с любимым. Мы все сделали небольшие подарки, но сестра, почему-то, им не очень обрадовалась. Она говорит, что все хорошо и улыбается, но я вижу в ее глазах тоску, и мне тоже стало тоскливо. Почему она такая?

Оказывается, машина юного мистера Винкерса все это время стоит у нашего дома. И еще подъехала какая-то большая машина, я не разбираюсь в них, но она, по-моему, возит бетон или что-то такое. Интересно, зачем она стоит здесь? У нас рядом никто ничего не строит. Странно…

Сестра кричит из подвала! Что она там делает?! Она зовет нас всех, и мы – мама, папа, я и брат – бежим к ней, в низ, в темноту и сырость. У нас большой подвал, наверное, таким должен быть подвал в богатом доме, а в доме бедняков он мог бы быть и поменьше. Но строители почему-то решили, что здесь нужен именно такой подвал.

Мы никак не можем найти сестру, а она уже и не кричит. Может, с ней что-то случилось?! О боже, сестра, где ты, что с тобой? Зачем ты полезла в подвал?

Вдруг захлопнулась дверь. Резко, с грохотом, так, что все мы обернулись, и застыли на месте. Папа сразу побежал к выходу, но дверь, почему-то, не поддавалась. Кто мог закрыть ее? Уж не сестра ли? Что за глупые шутки?..

Папа пытается выломать дверь, а мы сидим в темноте и не знаем, чего ждать. Мы обыскали весь подвал, но сестры в нем не нашли. Здесь только были кое-какие консервы, да немного дров, оставшихся с зимы. Стало холодно. Братишка плачет, да и я уже готова заплакать, потому что очень страшно.

Сверху послышался какой-то шум – будто на пол и на дверь, ведущую в подвал, льется вода. Этот шум продолжался недолго, и уже через две-три минуты все затихло. Папа подошел к двери, пощупал ее, и очень удивился, когда почувствовал на пальце что-то жидкое, густое и холодное. Он говорит, что это бетон. Самый настоящий бетон, который каким-то необъяснимым образом оказался на двери.

… Прошло несколько часов, а мы все сидим в подвале. Мне очень страшно. Здесь совершено темно, а холод и сырость с каждой минутой донимают все больше и больше. Братишка уже не плачет, заснув на маминых руках, а папа все пытается сломать дверь – сначала он бил в нее руками, затем попробовал дровами и банками с консервами. Но у него ничего не вышло.

Кто-то закрыл нас в подвале. Папа сказал, что кто-то залил дверь бетоном, и теперь он никогда не сможет открыть ее. Он говорил это дрожащим голосом, и готов был сорваться на плач. Но папа держится, и поэтому держимся мы. Но в душу залез страх, который выводит из себя, пытает мысли, вызывает только одно желание – покинуть это место. Но ничего не выходит, у папы ничего не выходит…

… Я не знаю, сколько времени мы сидим здесь – может три дня, а может и пять. В темноте очень трудно, но мы почти научились ориентироваться. Мы не голодаем, потому что едим консервы, но есть не очень хочется, потому что все мы простудились от этого холода и сырости, нас мучает кашель, и у всех жар. Особенно плохо братишке – он даже не может разговаривать, и мы по очереди стараемся согреть его своим теплом. Но с каждым часом братишке все хуже, а помощи ждать не откуда…

… Я хочу умереть! Я не могу больше здесь находиться! Выпустите меня! Спасите!.. Братишка умер от болезни, и теперь его маленькое тельце, оберегаемое мамой, лежит у стены, но мы его не видим в этой проклятой темноте. Папа уже давно молчит и тоже сидит у какой-то из стен. Я в отчаянии, мне кажется, я схожу с ума от всего этого. Мне страшно!..

… Сколько прошло времени? Я не знаю. Здесь очень неприятно пахнет. Наверное, это запах от трупов. Все умерли, и только я каким-то чудом осталась жива. Я уже не боюсь, и думаю, что надо побыстрее покончить с этим – разбить банку, и убить себя осколком… Нет, я не могу сделать даже этого – я давно ничего не ела, потому что все, что было в этом подвале съедобного, уже съедено. Я просто лежу, и жду. Чего? Не знаю. Смерти, наверное. Или чуда. Я хочу плакать, но не слез нет…

… – Кто вы?

– Мы пришли за тобой! Идем с нами, мы дадим тебе еды и питья, мы умоем тебя, приведем в порядок твое платье, расчешем твои волосы, и ты снова станешь самой счастливой девушкой! Только не бойся!

– А… А мама, папа и братишка? Я не могу оставить их здесь!

– Не беспокойся, они тоже пойдут с тобой. Но чуточку позже!

Мир расцвел тысячами красок, наполнился волшебной музыкой, которую я никогда не слышала, стал теплым и уютным. Я лежу на мягком ковре из зеленой травы, надо мной голубое небо, а вокруг, насколько хватает глаз, расстилается усыпанное фантастическими цветами поле.

И надо мной витают три ангелочка. Голеньких, с крылышками за спиной, с белыми кудряшками, с детскими лицами и райскими голосочками. А почему голенькие? Это же Купидоны голенькие, а не ангелы. Ай, да какая сейчас разница! Эти ангелочки дарят мне тепло и покой, они хотят накормить и напоить меня, и снова сделать счастливой…

Наверное, я пойду с ними. Да, но что это?! Куда вы улетаете! А я! Как же я?! Подождите, я хочу с вами!..

Мир померк, с него стекли все краски, заглохла музыка, а нос почувствовал противный запах. Тело пробил озноб, по спине пробежали мурашки. Это снова подвал! Я совершенно одна, а где-то рядом тела мамы, папы и братишки. Я уже не могу дышать от слабости и страха.

Мне кажется, что из того угла на меня смотрят два красных глаза. Да, это точно глаза, свирепые, ужасные. Мама! Что это! Оно идет на меня! В другом углу появились еще глаза, и еще, вокруг много красных глаз! И все эти бестелесные существа идут ко мне, проникают в меня, смотрят прямо в лицо, ухмыляются, рвут своими острыми когтями и жрут вырванные из моего тела куски!

Что это?! Кто вы?! Отпустите, я не хочу! Я не хочу умирать, я хочу жить! Мне страшно, мне очень страшно, пожалуйста, уйдите, перестаньте на меня смотреть! А-а-а!..

… Будущая миссис Винкерс уладила все дела, и готовилась стать образцовой женой миллионера. Теперь к этому нет никаких препятствий – отец, который никогда не дал бы разрешения на свадьбу, теперь не сможет сказать ни слова. А мама, сестра и брат… Это жертва, которую пришлось принести ради счастья. Любила ли она их? Хм, наверное. Но самая лучшая жена для миллионера – либо дочь миллионера, либо круглая сирота. Иначе возможны проблемы, о решении которых юный мистер Винкерс со своей будущей супругой позаботился заранее.

… – Ах ты, черт!.. – выругался Джонсон, едва придя в себя после сна. – Это же надо такое, а!

Тим сидел рядом и смотрел на своего бледного, покрывшегося потом и трясущегося друга. Тот быстро встал с кресла сомнопроектора, прошелся по лаборатории, не переставая в полголоса ругаться, закурил, закашлялся, сел на диван.

– Ну и как? – поинтересовался Тим, и в этом его вопросе слышалось «А я тебе говорил!».

– Да никак! Эта девчонка такого страха натерпелась! Я бы на ее месте через неделю сдох, а она крепкая оказалась.

– Ты был… Девушкой?

– Ага.

– Ну и как? – снова повторил свой вопрос Тим, но теперь уже имел в виду «Каково быть девушкой?».

– Тим! Вот не надо сейчас, а! Я от страха чуть с ума не сошел, а ты такие вопросы задаешь. Там было действительно страшно. Я даже не могу рассказать, как страшно.

– Я верю. Ты бы видел себя во время сна и сейчас. Я уже было подумал, что на этот раз точно придется избавляться от тела, но ничего, ты не хуже той девчонки оказался, вроде выдержал.

Джонсон ничего не ответил на это, только глубже затянулся горьким дымом, стараясь забыть все, что увидел во сне. Но страх не торопился покидать сердце, а как только детектив закрывал глаза, начинал мерещиться тот подвал и красные, горящие адским огнем глаза демонов…

От этих воспоминаний по спине пробегал холодок, и хотелось все бросить, утопить мозг в алкогольном угаре, и больше ни о чем не думать. Это невысказанное желание было исполнено в баре, где Джонсон, вопреки привычкам и традиции, пил не помои под видом пива, а виски, который на поверку оказался такими же помоями. Но только эти помои получше прочищали мозг, топя в себе страх.

28

Проверить сон миссис Винкерс оказалось крайне непросто. Ведь если верить ему, то в убийстве участвовал и мистер Винкерс, а значит, в этом деле было всего два пути: либо предъявлять официальное обвинение миллионеру, либо обо всем забыть. Инспектор был в замешательстве. Лично он уже стал верить Джонсону, но сон – это очень плохая улика, и мистер Винкерс с полным правом может лишь посмеяться над нею.

Но было и еще одно затруднительное обстоятельство: дом, где предположительно произошло убийство, сейчас находился на территории одного из заводов мистера Винкерса. Через несколько лет после свадьбы Винкерсы выкупили большую часть этого квартала, почти все дома снесли, а на их месте построили заводские цехи. И только несколько домов, в числе которых и старый дом миссис Винкерс, стояли, постепенно ветшая. Никто из рабочих не видел, чтобы в дома за последние годы кто-то заходил, и это казалось странным.

Инспектор был бессилен: ни предъявить обвинение мистеру Винкерсу, ни провести исследование дома не было никакой возможности. Законы были на стороне миллионера, строившего, как и его отец, свои дирижабли на человеческих костях.

Весь день Джонсон пролежал на узком диване в лаборатории Тима. В пепельнице выросла гора окурков, на полу стояло с полдюжины пустых бутылок из-под пива, стол был завален остатками какой-то китайской еды, а решение так и не приходило.

Законным образом проникнуть на территорию завода Винкерса и начать там копать было невозможно. Джонсон этим вопросом проел всю плешь инспектору, но тот лишь пожимал плечами, а затем и вовсе выгнал детектива, сгоряча приказав не приближаться к главному управлению на расстояние выстрела. Ничего не дал и поиск документов в информатории, Джонсон только зря потерял пять часов жизни, нахватавшись обрывков законов, которые вряд ли понадобятся в будущем.

Поэтому сейчас Джонсон страдал от безделья и с самого утра надоедал Тиму.

– А что нам по этому поводу может сказать наука?

Тим сидел в кресле напротив Джонсона и тоже потягивал пиво. Но он ограничился одной бутылочкой, и пока был совершенно трезв. Хотя мог напиться, ведь дел на сегодня больше не было, а значит, делать тоже было нечего.

– Ну-у… У меня есть одно соображение.

– Да ну?! – Услышав эти слова, Джонсон сразу оживился, и даже сел, пристально глядя на Тима. – И какое же?

– Ты говоришь, что это очень старый дом, и в нем давно никто не жил, даже бездомные, так?

– Так. Все эти дома пустуют уже семнадцать лет. Миссис Винкеср покинула свой дом сразу после свадьбы, а свадьба была через месяц после исчезновения ее семьи. И еще через три месяца Винкерс-старший стал скупать эти территории, выселять жильцов и сносить дома. Но почему-то целую половину улицы, где стоит интересующий нас дом, не тронули, а до сегодняшнего дня дожило семь домов. Я их видел издалека – они старые, местами уже разваливаются, кое-где обвалились кровли и все такое.

– Ну если так, то уже завтра будут тебе твои трупы. Ну, – Тим оценивающе посмотрел на бутылку в своей руке – или послезавтра.

– Как? Мы с инспектором долго думали, но ничего не придумали.

– Да вы не о том думали. В этом деле с другой стороны нужно подходить, с инженерной.

– У-у-у, ну ты загнул! Я – гуманитарий, ты сам знаешь, как я во всей этой вашей технике разбираюсь.

– Вот именно, что знаю. Зато я разбираюсь.

– А чего раньше молчал?! Мы тут голову ломаем, а он молчит!

– Мне это только что в голову пришло.

– И что же тебе пришло в твою светлую, я бы даже сказал – гениальную голову?

– Вот только давай без этого!

Тим засмущался и ему даже стало как-то неуютно от этих слов, тем более что его мысль была вовсе не гениальной, а основанной на простых знаниях городской инфраструктуры и инженерных сетей.

– Эти дома нужно просто… затопить.

– Затопить?

– Да. Устроить в них банальную коммунальную аварию. Затопить. Если получится – подтянутся городские службы, и если повезет, то твои трупы, или что там от них за семнадцать лет осталось, сами всплывут к ногам полиции.

Джонсон ничего не понял. Как затопить дом? Как трупы всплывут? Как устроить эту самую «банальную коммунальную аварию»?

– Но как, Тим, как?!

– Ты же сам сказал, что дома старые, а если так, то нет ничего проще.

Тиму хватило минуты поделиться своими соображениями, и Джонсон, разгоряченный пивом, бегал по лаборатории, громко выражал свой восторг и готов был расцеловать друга. И пиво же стало той причиной, по которой воплощение простого по сути замысла Тима решили отложить до завтра.

Утро следующего дня было довольно холодным, даже слишком холодным для этого времени года – Джонсон, укутанный в свой плащ, да еще и обвязанный длинным шарфом, в нескольких местах поскользнулся на замерзших лужицах. В это раннее морозное утро детектив спешил в информаторий, где намеревался получить открытую информацию об инженерных сетях, проложенных в том районе Бигтауна, где стоит завод мистера Винкерса. Эти чертежи, планы и описания вряд ли кто-то скрывал, но их могло и не быть в информатории – такое часто случается со всякими бумажками из муниципалитетов, которые вроде бы и имеют определенную ценность, но которые за ненадобностью почти никто и никогда не требует.

Джонсону повезло: он, обратившись за помощью к Сьюзан, обнаружил пухлую папку с пожелтевшими бумагами, хранящими исчерпывающую информацию об уже не существующем на поверхности Бигтауна жилом районе. Заодно Джонсон слегка пофлиртовал со Сьюзан, которая, как всегда, выглядела великолепно, и у него начал наклевываться романтический вечер. Но вряд ли этим планам было суждено сбыться – совсем не романтический вечер у Джонсона был запланирован в другом месте и с другим человеком – с Тимом где-то у завода Винкерса.

Джонсон ничего не понимал в тех бумагах, что оказались в папке – это были какие-то испещренные ломаными линиями и мелкими подписями карты и планы, служебные записки, выписки из договоров, странного вида чертежи и другие бумаги, названия и назначение которых детективу были неизвестны.

Запомнить все это было просто невозможно, и Джонсон не без труда уговорил Сьюзан на часок выпустить его с папкой из информатория. Не теряя времени, детектив поехал к Тиму, тот быстро нашел самые нужные бумаги (это была помятая, покрытая какими-то бурыми пятнами карта, две схемы и два листка с мелким смазанным текстом, напечатанным на машинке), быстро изучил их, кое-что переписал и перечертил в свой блокнот, и вернул в папку. И в оговоренное время Джонсон снова улыбался Сьюзан, благодаря за неоценимую услугу.

В этот же день, но уже после полудня, недалеко от завода Винкерса остановился старый серый фургон, распространяющий вокруг себя сизый дым и запах бензина. Из фургона с деловитым видом вышли два человека в серой мешковатой форме, несущие в руках чемоданчики и тросы. По виду это были обычные сантехники, приехавшие по вызову или для ремонта прохудившейся канализации – такое часто бывает в старых кварталах Бигтауна. Поэтому ни на фургон, ни на вышедших из него людей никто не обратил ровным счетом никакого внимания.

А если бы нашелся хотя бы один сознательный гражданин, то люди в близлежащих двух кварталах не остались бы без воды, а мистер Винкерс и дальше жил бы в спокойной уверенности в своем завтрашнем дне. Но, как это ни прискорбно, людям в Бигтауне уже давно наплевать на тех, кто живет рядом.

class='book'>29 … – Инспектор? Вы, все-таки, решили сломать традицию, и теперь сами звоните мне? Так резко менять образ жизни вредно для здоровья.

– Бросьте свои шуточки, не до них сейчас.

– А что случилось? – притворно удивился детектив, и инспектор легко уловил это притворство.

– Хватит паясничать, будто вы не знаете. Это вы сделали?

– Что? Что я сделал?

– Авария на территории завода Винкерса – ваша работа?

– Какая авария, вы о чем?!

– Хватит, Джонсон! Мне не до ваших игр.

Джонсон внутренне посмеивался над инспектором, хотя это было и не очень хорошо – как ни крути, а сегодня инспектор вновь подтвердил правоту детектива. И, конечно же, Джонсон знал, о какой аварии талдычит ему инспектор в два часа ночи.

Сегодня после обеда без воды осталось несколько десятков домов в тех кварталах, что прямо примыкают к территории завода мистера Винкерса. Того самого завода, где нетронутыми стоят ветхие дома, в одном из которых лежали тела несчастных родственников покойной миссис Винкерс.

До сегодняшнего дня эти истлевшие скелеты мирно покоились в подвале, дверь которого была залита несколькими тоннами первосортного бетона. Но по какой-то причине в водопроводных трубах этого и шести остальных домов, а также и нескольких цехов на заводе, резко поднялось давление, и их самым естественным образом массово прорвало.

Вода, не сдерживаемая стенками ржавых труб, веселыми ледяными и горячими потоками хлынула на волю, затапливая собой полы и станки в цехах, погружая в хаос завод, и расшатывая и без того сгнившие перекрытия и стены в старых домах. Казалось, вся вода, вдруг исчезнувшая из домов двух близлежащих кварталов, направилась на завод Винкерса, где устроила если и не катастрофу, то весьма серьезную неприятность.

И только Джонсон с Тимом знали, что так оно и было. Им просто повезло, что в этом районе, несмотря на его почтенный возраст, коммуникации и инженерные сети не просто похоронены под толстым слоем земли, а культурно проведены прямо в городской канализационной системе, любезно предоставившей свои зловонные галереи.

Спустившись в канализацию, друзья быстро нашли то, что искали – целый ряд вентилей, регулирующих потоки горячей и холодной воды в водопроводе. И Тиму пришлось повернуть пару-тройку вентилей, чтобы лишить воды одно место и превратить в настоящее море другое. Главной целью были прогнившие за многие годы водопроводные трубы в старых домах, и они не подвели – давлением воды они были разорваны на куски, и вода стала стремительно наполнять дома.

Заводские службы не в силах были справиться с этой аварией, и к ним присоединились службы городские, муниципальные. И кому-то из рядовых сантехников посчастливилось увидеть подозрительные кости в обвалившемся и наполненном ржавой водой подвале одного из домов.

Все действительно оказалось чрезвычайно просто. Но инспектору вовсе не обязательно было это знать, ведь дело нешуточное, и Джонсон вместе с Тимом, обидевшие несколько тысяч мирных граждан, и нанесших серьезный вред заводу мистера Винкерса, могли запросто загреметь за решетку. А этого, признаться, ни детективу, ни ученому очень не хотелось.

– Нет, инспектор, я действительно не слышал ни о какой аварии – продолжал врать Джонсон. – И вообще, я уже давно сплю. Хотя и не мог отказать себе в удовольствии пообщаться с вами в столь поздний час.

Инспектор молчал и сопел в трубку. Он не верил Джонсону. Но детектив снова оказался прав. Настолько прав, что теперь над мистером Винкерсом нависла опасность попасть за решетку за соучастие в жестоком убийстве семнадцатилетней давности. Правда, адвокаты и юристы мистера Винкерса не зря получают свои деньги, поэтому об аресте пока даже и речи не шло.

– Ладно, я поверю вам. Но это в последний раз!

– Как благородно с вашей стороны. Я вам глубоко признателен. – снова съязвил детектив. – И, все-таки, что с этой аварией?

– Да вы же все знаете. Зачем вы спрашиваете у меня?

– Хочу услышать это именно от вас, инспектор. Только от вас.

В трубке снова повисло молчание. Инспектор подбирал нужные слова.

– Мы нашли в подвале одного из домов останки четырех людей. Вы снова оказались правы. И мы собираемся предъявить официальное обвинение мистеру Винкерсу.

С одной стороны, Джонсон был доволен. С другой, для того чтобы получить это признание, детективу пришлось немало вытерпеть в этом чертовом сне миссис Винкер, и пойти на небольшой обман, даже совершить преступление.

– Я знаю, инспектор, знаю. Спокойной ночи.

– Джонсон! Джонсон!..

Детектив положил трубку, не желая больше продолжать этот разговор. Он немного посидел в тишине, затем закурил и подошел к окну, за которым жил залитый холодным осенним дождем город. Ни этот город, ни очередное раскрытое дело его не очень-то интересовали – в последние дни он жил ожиданием сна, который ни одна из незнакомок на роскошном автомобиле не торопилась доставлять.

30

Джонсона разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь. За окном только-только занимался рассвет, и кто бы сейчас не стоял за дверью, он выбрал неудачное время для визита. Детектив усилием воли заставил себя встать с постели и подойти к двери. Открыв ее, Джонсон пожалел, что не удосужился хотя бы надеть брюки. И пожалел, что вообще проснулся этим утром.

На пороге стояла незнакомка в белом. Обворожительная, стройная, скрывшая лицо за белой вуалью, молчаливая. Но детектива удивила не она, а та, кто была рядом – незнакомка в черном. Аромат ее духов, каким-то чудом не смешивавшийся с ароматом незнакомки в белом, возбуждал фантазию, заставляя забыть о реальном мире, и мечтать встретиться с этой недоступной, почти мифической женщиной…

Джонсон попытался взять себя в руки, но этог ему не удалось. Между тем обе незнакомки, не дожидаясь, пока детектив наберется мужества хотя бы разродиться приветствием, вручили два пакета – белый и черный. Сделав это, обе девушки грациозно повернулись и еще более грациозно зашагали к выходу, заполняя темный коридор волшебными арматами.

Джонсон опомнился лишь тогда, когда черный и белый автомобили незнакомок медленно вырулили с обочины и разъехались в разные стороны чтобы исчезнуть в лабиринтах Бигтауна. Ничего этого детектив не мог видеть, да и не хотел – все его мысли были сосредоточены на этих двух пакетах, в которых ясно прощупывались небольшие бобины с пленками.

Почему два? Почему Джонсон получил сразу и белый, и черный пакет? Этот чертов продавец снов хочет напугать его или убить? Убить?..

Джонсон по-настоящему испугался. Черный пакет – это черная метка, каждый получатель которой умер во сне. Никто, кроме самого Джонсона, не остался в живых. Но то были чужие сны, не предназначенные для чужого мозга, а этот сон… Этот сон был сном Джонсона.

По спине и ногам пробежал неприятный холодок. Джонсон вдруг очнулся и понял, что до сих пор стоит у открытой двери, глупо рассматривая черный пакет в своей правой руке. Тогда он закрыл дверь, медленно прошелся по комнате, и, не опуская пакетов, сел на кровать.

Что с этим делать?

Джонсон ждал только один пакет белого цвета, а получил сразу два – белый и черный. И если бы это был только белый пакет, детектив не раздумывая бросился бы смотреть присланный в нем сон. Но пакета два. И один из них – черный.

Джонсон задумался. Он положил оба пакета на стол, взял трясущимися руками сигарету, прикурил. Он не заметил, как скурил целую сигарету и тут же взялся за вторую, но это не помогало избавиться от легкого озноба, волнами пробегающего по телу.

Какое-то время детектив просто сидел и тупо смотрел на пакеты, совершенно не зная, что дальше делать. Наконец, он с силой вдавил окурок в гору таких же, взял белый пакет, резким движением разорвал его, достал бобину, бросив остатки пакета на пол. Трясущимися руками зарядил пленку в сомнопроектор, кое-как настроил аппарат, приладил к запястьям ремешки с датчиками, надел шлем, лег в постель.

Но сон не шел. Ни в какую.

Тогда Джонсон встал, отцепив все провода, порылся в ящике стола, достал склянку без этикетки, открыл, зачем-то понюхал, вытряхнул на ладонь одну белую таблетку, закинул в рот, и, разжевав, с трудом проглотил. Проделав это, детектив снова нацепил датчики и шлем, лег в кровать.

Но сон все равно не шел. Тогда Джонсон, уже не на шутку рассердившись, открыл глаза, и… И увидел, что за его столом, на его стуле сидит его старый знакомый – тот самый продавец снов, с которым он имел честь общаться уже дважды.

– Здравствуйте, мистер Джонсон. Я ждал вас.

– Снова эти ваши шуточки с осознанными сновидениями… – Джонсон встал, отцепил от себя датчики и снял шлем – во сне все было точно так же, как и в реальности, и здесь ему пришлось освобождаться из плена проводов.

– Вам не нравятся шутки? Что ж, в следующий раз я постараюсь вам угодить.

– Надеюсь, что следующего раза не будет.

Джонсон только сейчас заметил разительное отличие в образах этого оборванца в реальности и во сне. Здесь он был весел, много шутил, улыбался, был остроумен, язвителен и даже дерзок. А в реальности это был самый настоящий оборванец, грубый, замкнутый, наверное, никогда в жизни не улыбавшийся и не знавший ни одной шутки. А Джонсон и здесь бы все тем же Джонсоном – обычным человеком, ничем особенно не выделявшимся из толпы, разве только своей детективной деятельностью, да и то…

– Ну, если вы так пожелаете, мистер Джонсон…

– Хватит! – Джонсону надоела вся эта возня. – Я заказывал у вас сон не для того, чтобы мило побеседовать.

– Ах, да, – спохватился продавец снов, но ни в его словах, ни в движениях, но во всем образе не было заметно и намека на суету и озабоченность – вы мне написали, – прямо в воздухе перед его руками появился свернутый лист бумаги – что хотите узнать о… О движущих мной мотивах. Я все правильно понял?

Джонсон утвердительно кивнул.

– Зачем вы их всех убили?

Продавец снов громко рассмеялся.

– Я? Убивал?! О, нет, может я и не очень хороший человек, но я точно не убийца! Я не убивал этих несчастных, они сами это сделали с собой.

– Вы повторяетесь. Вы создали сны, очень страшные сны. И эти сны убили людей. Вы создали эти сны намеренно. Значит вы – убийца.

Продавец снова громко засмеялся.

– Они все тоже были убийцами! Вам ли это не знать. И вам ли не знать, что все они умерли точно так, как умерли их несчастные жертвы. И вы после этого говорите, что это я их убил? О, нет, они сами себя казнили, они сами выбрали способ, и сами свершили этот акт искупления. Они сделали это изощренно, умело, без сомнений и угрызений совести. Они грешники, и они поплатились за свои грехи.

Джонсон не знал, что ответить. И он с ужасом понимал, что в чем-то согласен с этим страшным улыбчивым человеком. Но детектив тут же опомнился – все это сейчас происходило во сне, хоть и осознанном, но сне, а в снах нельзя доверяться чувствам и принимать решения. Все эмоции, чувства и решения навязываются продавцом снов. Они ненастоящие.

– Кто вам дал право судить и казнить их?

– Никто. Они были осуждены в тот самый момент, как совершили свое преступление. Человек несет ответственность за каждый свой поступок. За каждый! За преступлением следует наказание. Иначе не может быть, так уж устроен этот мир.

– Наказание за преступление – дело полиции.

– Вы наивны, как дитя! Разве полиция расследует такие дела? Вы видели, детектив, как все эти люди убивали? Такой жестокости я давно не видывал, а я, между прочим, давно живу на свете, можете мне поверить. Нет, такие дела полиция не расследует. Такие дела решаются на другом уровне. Совсем на другом.

– Вы и есть этот самый другой уровень?

– Нет, что вы. Нет! Я уже давно дал ответ вам, но вы его упорно не желаете слушать. Но для вас я еще раз повторю. Эти люди осудили и казнили себя сами. – продавец проговорил последнюю фразу медленно, делая паузы после каждого слова. – А я… Я послужил всего лишь инструментом. Инструментом искупления грехов, если хотите.

– Что? Что вы несете? То вы говорите о казни, то об искуплении, еще скажите – что это просто месть высших сил.

– О, нет, это не месть. Мертвым не нужна месть, но убийцы должны искупить свой грех, понести наказание, которого заслуживают. Если живой забрал невинную жизнь, то он должен безропотно отдать свою. Искупление смертного греха – смерть. Все просто, мистер Джонсон, все очень просто…

Все действительно очень просто. За замысловатыми фразами продавца снов таится очень простой смысл. Грех, искупление, казнь, расплата собственной жизнью… Джонсон видел, как эти люди убивали, и в его душе крепла мысль, что они действительно понесли наказание.

– Но… Но даже если и так, то вы не имели никакого права убивать… – в словах Джонсона уже не было той твердой уверенности, с которой он начал этот странный разговор. – Нет. Вы не должны убивать. Вы не можете единолично распоряжаться судьбами и жизнями людей. Их должен судить суд, их должен судить народ, и если народ решит их казнить, тогда их будут казнить.

Продавец снов снова рассмеялся.

– К сожалению, наш мир несовершенен, и многие, очень многие преступники уносят в могилу тайны своих преступлений. Их грехи остаются не искупленными, об их преступлениях никогда не узнают ни полиция, но этот ваш народ. Но иногда из-за того, что наш мир несовершенен, эти люди приходят ко мне. А я вижу больше, чем другие продавцы снов, много больше. Я вижу самые души людей, мне известны все их прегрешения, все их тайны. И я, только я вижу, какое наказание эти люди выбрали для себя в момент свершения преступления. И тогда я оказываюсь инструментом, просто покорным инструментом наказания. Поверьте, мне неприятно, а иногда даже страшно быть бессловесным инструментом, но я ничего не могу поделать…

Джонсон был ошарашен, и не мог произнести не слова. Он просто стоял и смотрел на человека, который своими бесплотными фантазиями убивал людей. Людей, забравших жизни, преступников, совершивших грех ради достижения своих низменных целей. Этот человек убил всех их, он дал почувствовать то, что чувствовали их жертвы, испытать настоящий страх, который оказался для них смертельной дозой яда.

Нет, нет! Этот человек тоже убийца! Нельзя поддаваться его словам, нельзя принимать его логику, она ущербна, но хорошо прячет это за красивыми словами. Это логика слабых, боящихся признать свою слабость, это логика преступников, не желающих признавать, что они преступники.

– Нет. – наконец произнес Джонсон. – Вы не можете быть судьей. Вы такой же преступник, как и все ваши жертвы, и вы должны понести наказание. И вы его понесете.

Продавец снов только улыбнулся.

– Ну что ж, если вы так считаете, то я не могу переубедить вас. Да и у меня нет такой цели, вы просили рассказать – я рассказал. Вы сделали заказ, и я, как честный продавец снов, выполнил его. Вы получили свой сон с ответами на свои вопросы, и мне нечего больше сказать.

– Но… Но вы прислали мне два пакета…

– Ах, вы об этом! – все с той же милой улыбкой спохватился продавец снов. – Это небольшой подарок от меня! Вы ведь знаете, что означает черный пакет?

– Но… Почему мне?

– Потому что, Джонсон, никто не без греха. Все просто, все очень просто…

Последние слова гулким эхом звучали в ушах Джонсона, становясь невыносимым шумом, грохотом, переворачивающим мозг, разрывающим голову и проникающим в самое сердце. Джонсон, не в силах терпеть эти муки, что было сил закричал, а продавец снов, наблюдая за этим, залился дьявольским смехом. Джонсон корчился на полу, кричал, почти ослеп, силился вырваться из этого плена, и… Открыл глаза.

В комнате стояла тишина. Не было никакого смеха, никакого шума, никакой боли. Но только гулко шумело в ушах, а одежда промокла от холодного пота. Джонсон еще несколько минут лежал в кресле сомнопроектора, приходя в себя, слушая свое сердце и легкий гул трансформаторов.

А на столе лежал черный пакет. Лежал и ждал своего часа.

– Никто не без греха… – прошептал в пустоту Джонсон. Ему было страшно. Сон дал ответы на многие вопросы, но он вызвал к жизни ненужные, похороненные в глубинах мозга воспоминания. – Никто не без греха…

31

Хлопья белого снега заволокли мир, размыли, спрятали его от глаз, свернув до пространства, которое можно обнять руками. Снег падал на черные дороги, на серые дома, на безликих людей, на ползущие автомобили и одинокие вагоны монорельса. Падал, и тут же таял, превращаясь в жидкую серую кашу, во всепоглощающую слякоть под ногами, от которой нет спасения. Этому снегу суждено было выпасть, и тут же погибнуть под ногами многомиллионного города. Но его смерть не пройдет даром, ее будут помнить люди с грязными брюками, мокрыми ногами и шмыгающими носами.

Джонсон долго пробирался сквозь этот снегопад, и чем дальше он ехал, тем гуще падали большие снежные хлопья, тут же становясь неприятной серой грязью. Монорельс, автобус, немного пешком, опять автобус и монорельс, и еще немного пешком. Холодно, сыро, грязно. А в том месте, куда приехал детектив, грязь, казалось, была везде и не смывалась даже летними ливнями.

Продрогший детектив отыскал нужный дом, постоял у подъезда, докурил сигарету, вошел в дверь. Да, это тот дом и тот подъезд. Третий этаж, темная лестничная площадка, грязная дверь, притаившаяся в углу, будто ее здесь и нет вовсе. Прячься, не прячься, а я тебя нашел.

Как и в прошлый раз, сейчас хозяин не торопился открывать дверь. Джонсону пришлось прождать почти десять минут. Это было слишком долго, но детектив и не думал уходить. Наконец, с той стороны что-то легко зашуршало, знакомо хрустнул замок, и дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась.

Мистер Хеллроад очень удивился визиту Джонсона. На его небритом лице едва заметно отразился страх.

– Мистер Джонсон?

– Как видите, мистер Хеллроад.

От упоминания собственной фамилии у продавца снов глаза полезли на лоб.

– Да, я знаю ваше имя. И я знаю, где вы живете.

– Но…

– Страшно, мистер Хеллроад? Страшно вот так стоять с человеком и разговаривать с ним в реальности, а не во сне? А особенно страшно после того, как отправил этому человеку сон в черном пакете.

Хеллроад действительно был напуган. Но он взял себя в руки и смог без страха в голосе разговаривать с Джонсоном.

– Нет. Не страшно. Вы просто не смотрели тот сон. Наверняка, вы даже не вскрыли черный пакет.

– Вскрыл. Лег в кресло, и посмотрел сон. Посмотрел, и сейчас стою перед вами. Как видите, я не труп.

– Но как? – теперь Хеллроад был растерян и испуган по-настоящему.

– Нельзя наказать дважды за одно преступление. Нельзя, мистер Хеллроад. Я убил того парня не оп своей воле, так вышло. Я ушел из полиции. Меня судили. Я понес наказание, и я пережил это. Нельзя судить дважды, и дважды нельзя искупить свой грех. Нельзя, как бы сильно вам этого не хотелось.

– Тогда зачем вы здесь?

– Я хотел увидеть вас лично.

– Вы увидели. Можете уходить.

– Не так быстро. Дайте я посмотрю на преступника, не моргнув и глазом убившего шестерых людей. Или больше?

Продавец снов не нашелся что ответить. В реальности он был не так многословен, как в своих снах, а вся его грубость исчезла, как исчезает наглость у рядового хулигана перед криминальным авторитетом.

– Говорите прямо, что вам нужно.

– Я хочу предать вас правосудию.

– Снова вы за свое. Я вам уже объяснил…

– Хватит! Я уже сто раз слышал ваш бред, и больше не намерен его выслушивать!

– Тогда до свидания, мистер Джонсон.

Хеллроад уже потянул за ручку, но в щели оказался ботинок Джонсона, и дверь осталась открытой.

– Или вы сейчас же идете со мной в полицию, или…

– Или? Что «или», мистер Джонсон?

Все это время детектив держал руку на пистолете, спрятанном в кармане. Указательный палец уже лежал на курке, и достаточно было одного движения, чтобы раз и навсегда покончить со всем этим.

– Или вы уподобитесь им? – Хеллроад сделал ударение на «им».

Эти слова оглушили Джонсона. Уподобиться «им». Стать преступником. Стать таким же убийцей. Нет, здесь есть нечто большее – нажатие на курок означало стать Хеллроадом для самого Хеллроада. Но не все ли равно? Убийство – всегда убийство, даже если это казнь.

Дверь с грохотом закрылась. Джонсон еще какое-то время стоял перед нею, осунувшийся, сжавшийся, жалкий. Затем медленно спустился вниз, вышел в белый поток, что не спеша проливался на мир из серого неба, закурил и куда-то побрел, не разбирая дороги.

Он пришел домой, когда на улицах уже загорались огни. Снег прекратился, а улицы превратились в потоки грязи, чавкающей под ногами прохожих и колесами автомобилей. Продрогший, насквозь мокрый и грязный, с ознобом и ничего не чувствующими руками Джонсон, как привидение, вошел в свой дом и повалился на кровать.

Пролежав так с полчаса, он встал, подошел к столу, открыл ящик. Там в аккуратной стопке лежало шесть бобин – сны из черных пакетов. Джонсон рассовал их по карманам, и снова ушел из дома.

Тим, увидев друга в таком виде, очень удивился, попытался завязать разговор, но Джонсон с мрачным лицом прошел в лабораторию, и, ни сказав ни слова, вывалил все шесть пленок в фарфоровую чашку, взял спички, чуть-чуть постоял, и, наконец, зажег бобины. Сны горели с большой неохотой, медленно, распространяя неприятный запах и клубы черного дыма.

Джонсон оставил свой чадящий костер, снял с себя плащ, стянул хлюпающие ботинки, и расстелился на диване. Не говоря ни слова, он лежал так всю ночь, беспрестанно курил и ничего не видящими глазами смотрел в потолок. Тим, не зная, чего ожидать, сидел рядом, но в какой-то момент уснул, а проснувшись, обнаружил своего товарища в той же позе и занятого тем же делом.

А потом Джонсон встал и ушел, и больше не заходил к Тиму поболтать, попить пива и посмотреть страшных снов.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31