Фарватер [Жанна Ермековна Курмангалеева] (fb2) читать онлайн

Пролог

   Море грозно горбатилось, поднялся страшный ветер. В трактире “Морской Дьявол” сидели два парня и девушка, буквально вчера приехавшие на Маяк.

   В порт только что прибыла шхуна. Спустя какое-то время после того, как она кранцами стукнулась о причал, с нее сошла высокая фигура, нежно оглядевшая корабль и походкой вразвалочку направившаяся к вышеуказанному трактиру.

   “Морской Дьявол” представлял из себя небольшую миловидную постройку, с запада прислонившуюся к камню, а северной стороной обращенной к волнующемуся прибою. В нем собрались почти все прибывшие недавно, которых завлекли восторженные отзывы о комфорте и уюте трактира и о его прекрасной владелице.

   Мало кто гулял в такую погоду, поэтому резко и с силой распахнувшаяся дверь заставила подпрыгнуть добрую половину посетителей, в том числе и троицу закадычных друзей. Взоры обратились на пригнувшего голову, чтобы не упереться в подволок, мужчину, но ненадолго. Вместе с ним в трактир вошли запах обветренной морским воздухом, но не первой свежестью, одежды, табака, спиртного и пороха. Кто-то шепнул: “Он вернулся”.

   Человек вальяжно сел за соседний стол и жестом подозвал светлую девчушку, здесь работающую. Он говорил тихо, но все равно было слышны низкие басовые нотки в его голосе. Девчушка ответила на его вопрос, он кивнул, снова сказал что-то и бросил ей несколько монет. Она быстро взяла деньги и поспешно ушла за заказом. Мужчина устало вздохнул, бросил шляпу на стол, скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, обнажив плохо затянувшийся рубец на шее и закрыв глаза. Он был огромного роста, сутулый, крепкая фигура и виднеющиеся из под закатанных рукавов мускулы говорила о большой силе, пусть телосложение его и не отличалось правильностью и симметричностью. Ему можно было дать чуть больше сорока лет, лицо было обветренным, простым и открытым, с крупными чертами и неровно подстриженной бородой. Короткие и немного торчащие светлые выгоревшие волосы, практически до черноты загоревшая кожа. Ничего особенного, разве что на левой руке не было пальца. Одежда тоже не вселяла подозрений – типичная рубаха, полузаправленная в клеши, парусиновая куртка да старые, но не изношенные сапоги. Странным могла показаться только повязка на лбу, но кто ж знает обычаи морских людей? Естественно, это был моряк, что для порта – дело обычное. Пока трое товарищей рассматривали его, ему принесли бутылку рома.

– Еще один пьянчуга, – с усмешкой произнес один из друзей.

– И что за черт пригнал его сюда? – спросила девушка.

– Да уж, наверное, не тот же самый, что пригнал сюда нас, благовоспитанных леди и джентльменов…

– … смошенничавших в форе, – хмыкнул первый. – Хотя, кто знает, не гонится ли кто за ним? По виду этого старого морского волка не скажешь, что он всю жизнь бегал по полю и собирал цветочки.

Не успели они посмеяться шутке, как в относительно тихом трактире громом раздались слова:

– Если вы хотите узнать мое имя или что за черт пригнал меня сюда, спросите прямо. А если вы, как нормальные благовоспитанные леди и джентльмены, не желаете тратить целую ночь на выслушивание моего наболевшего, то настоятельно рекомендую вам перестать шушукаться обо мне за моей спиной, как молоденькие глупенькие девушки.

Они моментально обернулись на говорящего, опрокидывающего новый стакан.

– Что празднуем, дружище? – весело спросил Первый.

Тот со стуком поставил кружку на стол и с неприкрытым удовольствием ответил:

– Я убил адмирала.

По тому, как все замолчали, можно было догадаться, что они отнюдь не были так безразличны к чужому разговору, как хотели казаться. Вдруг в полумраке и тишине, как выстрел, послышалось шутливое:

– А я стал любовником жены лорда!

– А у меня дома гора золота!

– Ну а я сейчас раскланяюсь и улечу на луну!

Друзья весело рассмеялись, и не обратили внимания на то, что их никто не поддержал.

– Ты здорово нахряпался, мореман, не мели чушь и не позорься, – посоветовал ему Второй, вытирая выступившие слезы. Его товарищи молчали, им стало не по себе от витающего в воздухе напряжения. Скоро их настроение посетило и Второго. Однако “убийца адмирала” только лишь незлобиво оскалился и сказал:

– Не верите, садитесь, расскажу. Только предупреждаю – это займет очень много времени.

Друзья переглянулись и, рассудив, что делать все равно нечего, осторожно приблизились к его столу и встали рядом. “Мореман” хрипло засмеялся и, закурив трубку, сказал:

– Да не бойтесь, присаживайтесь. “Старый морской волк” не кусается. Теперь, по крайней мере.

Он отвел задумчивый взгляд в окно, где было видно бушующее Море и начал:

Глава I

– Знаете, нет ничего лучше ритмичной качки под ногами, волн, бьющихся о борт, и бескрайнего морского простора. Именно таким было мое первое воспоминание, хотя сейчас, когда приключениями я насытился по горло, я отношусь к этому утверждению весьма скептично. Эта мысль идет прямиком из моих трех лет, когда я впервые, будучи отдельным человеком, вышел в Море. Это мое определение звучит немного странно, но об этом позже. Вы, быть может, спросите, что трехлетний ребенок потерял в дикой и необузданной стихии? Все очень просто, в Море нас брал владелец рыбацкого судна “Дочери Морей”, чтобы мы помогали ему. Когда я подрос, я понял, что “помощь” нами ему оказанная, была копеечная, но я был рад, что я такой самостоятельный, и старый рыбак жалел мою гордость. Быть может, именно этой его жалости я обязан своими дальнейшими проблемами, когда моя гордыня приводила к весьма плачевным последствиям. Как бы то ни было, этот человек заменил мне отца, однажды я даже назвал его папой. На это, я помню, он рассмеялся смехом, который часто напоминал мне карканье вороны, и, покачав головой, сказал:

– Нет, малыш, я тебе не отец, и даже не дядя. Отец твой – боцман на пиратском барке. Можешь им гордиться, можешь его стыдиться, но это правда. Я его никогда не видал, но слышал о нем часто. А вот мать твою я знаю хорошо. – При этих словах его глаза странно сверкнули, но ребенком я причины этому не понял. – Очень хорошо. И тебя она тут родила, прямо на этом судне. Ох уж не думал я, что ей в Море рожать приспичит! Все, думаю, щяс помрет! Ан нет, жива-целехонька, да еще и такого горлопанистого мальчишку из себя вытолкнула! Да…

Он часто рассказывал, как я родился. Думаю, это оттого, что он здорово хлебанул жути тогда. Даже год точный как-то сказал, а вот дня так и не припомнил. Так мы рассекали волны, и я постепенно обучался морскому делу. Таким образом у нас проходило утро и полдня, вечером же мы возвращались в порт, в его лачугу. Хотя жили мы там редко – мы всегда были уличными мальчишками.

   Росли мы, кстати, тут же, на этом самом острове, Экибасе, впрочем, более известном как “Морской Маяк”. Прибежище флибустьеров, сухопутных разбойников и мошенников. Думаю, понятно, какое воспитание мы могли тут получить.

   Свою юность я помню уже гораздо лучше. Я рос, как вы уже поняли, беспризорником и меня всегда окружали мне подобные. Подросши, мы со стайкой других мальчишек занимались самым естественным для нас делом – пакостничали. Благодаря этому у нас закрепились весьма натянутые, как фордуны, отношения с одним школьным учителем. Ясень пень, и речи не было о том, чтобы мы каким-то образом оказались в школе, о чем тот учитель весьма часто жалел.

– Ух, попадитесь мне, щенки! Всю дурь выпорю, недосеченные!

Когда мы отбегали ярдов на 100 и оказывались в безопасности, Кид строил ему гримасу и безошибочно разбивал камнем окно.

– Неплохо, брат! – говорил я, дружески хлопая его по спине. Кид скромно улыбался, но, увидев, что скрюченная фигура угрожающе направляется к нам, поспешно чесал оттуда. Честное слово, я понятия не имею, когда и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Кажется, он всегда был рядом. Я привык, что нас считали братьями, но всерьез я так никогда не думал. Не только потому, что родились мы примерно в один год и росли с завидной одинаковостью, но и потому, что, кроме роста и сложения, мы были кардинально разные. У меня внешность всегда была очень обычная, Кид же мало того, что жгучий брюнет, так еще и по тому, что на него всегда налетали девчонки, как акулы на кровь, могу судить, что и физиономия у него была очень смазливенькая. На что обращал внимание я, которому на его наружность всегда было глубоко по борту, были его пронзительные, от киля до клотика пронизывающие зеленые глаза.

   Когда старому рыбаку было не до нас, мы выживали, как могли. Потаскивали еду с прилавков, отжимали ее у детей послабее, голодали, в конце концов. Хотя последнее нас настигало, видимо, редко, раз вымахать нам ничего не помешало. Мой меткий побратим еще носился с мыслью ускакать куда-нибудь и там настрелять кого-нибудь, но я дружески поднимал его на смех: в каком таком лесу, это на Маяке-то, он собирается охотиться? Да и с чем, с камнями, что ли? Он обижался, но недолго. Стрелять он действительно умел – научился у рыбака.

  Тот тем временем начал перестраивать свое судно. Понятия не имею, где он взял деньги, а может, он просто привлек друзей к этому делу, но в итоге, через два года “Дочь Морей” стала промысловой двухмачтовой красавицей-шхуной. Так что когда мы подросли, и пришло время заняться чем-то серьезным, у нас и выбора-то особо не было. Хотя, даже если бы он был, я не стал бы на другой путь. Нас официально зачислили на “Дочь Морей”. После мы наконец вышли в Море по-настоящему, получая за это самое настоящее жалованье. Я смог проявить себя как хороший моряк, Кид – как отменный стрелок. Не то чтобы там мы пережили очень много приключений – бури были самыми памятными воспоминаниями о том периоде моей жизни. Но того, что было, как раз хватало восьмилетним мальчишкам. Я был действительно счастлив тогда. Просыпаешься с рындой, принимаешься за работу, болтаешься на снастях, с рындой ложишься. Все было очень спокойно, это была обычная монотонная моряцкая жизнь. Рейсы наши были коротки, и мы очень скоро возвращались в привычную беззаботную жизнь на Маяке, но уже с какими-никакими деньгами.

   Год, когда нам исполнилось 10 лет, был самым лучшим в моей жизни, а сразу после него последовал самый худший. Лучшим – потому что тогда я встретил Шебу. Худшим – именно тогда моя жизнь покатилась под откос, как во время бортовой качки. Но обо всем по порядку.

   В конце октября на Маяк иммигрировала одна семья – отец, мать и маленькая дочка. Раньше они жили на островах Уна-Муе. На данный момент я бывал там уже раз пять, но тогда для меня это было только странное название. Отец семьи взял жену с дочкой и отправился в поисках лучшей жизни, выбрав для этой цели Маяк. Тут они завладели трактиром, который назвали “Морской Дьявол”. Именно в этом трактире мы с вами сейчас прячемся от непогоды. Это то, что меня мало трогает, но именно при таких обстоятельствах я познакомился с Шебой. Ей было только лишь семь лет тогда, поэтому я для нее был просто странным мальчиком, который захаживал к ним в трактир. Часто я туда захаживал именно из-за нее. О любви тогда, конечно, и речи не шло, но даже я своим детским и оторвацким умом понимал, или, скорее, чувствовал, что она совсем не обычная девчонка. Когда она ко мне привыкла, мы стали часто гулять, когда с Кидом, когда – нет. Юный охотник посмеивался надо мной, но не комментировал. Ей совсем не претило бегать и мараться. Иногда мне все еще вспоминается, как она, сверкая черными глазенками от возбуждения, перемахивает через окно трактира, минуя мою страховку, гибкая, ловкая и задорная.

– Пойдем, пойдем скорее, – ломая язык, она хватала меня за руку и вела гулять. Набегавшись, мы замедляли ход, и она начинала рассказывать про место, которое никогда не забудет.

– Бывало, убежишь из дома рано-рано утром, выбежишь на берег, а там солнце встает над лазурным Морем, – задыхаясь от волнения и горячо жестикулируя, заявляла Шеба.

– Ты хочешь вернуться? – спрашивал я.

– Нет, конечно, нет! – смеялась она. – Там таких, как ты, нету.

В поведении Шебы явственно чувствовалось какое-то, отличное от нашего воспитание. Дикость, свободолюбие и гордость, с которыми она вела себя, потрясали меня. Я понятия не имею, как мы объяснялись – на нашем диалекте она заговорила благодаря мне, хотя от своего очаровательнейшего южного акцента она избавиться так и не смогла, да оно и не нужно было. Я рассказывал ей о наших обычаях, она – о своих. Сейчас я вспоминаю свою юность, и у меня появляется невольная улыбка. Время, когда у меня не было забот, когда я был улыбчив, чист душой и сердцем, и свободен, как ветер. Счастье мое длилось недолго.

   Сакраментум уже был единым гос-вом, была поставлена общая власть, и южным это не понравилось. Потом еще этот принц куда-то провалился, и отец его состарился, не оставив наследников. На трон грозил сесть наместник. Это окончательно расшатало устройство. Развязалась война. Военный флот остро нуждался в рабочей силе, принудительная вербовка расцветала. Нас с Кидом это не особо беспокоило – детям всегда кажется, что несчастье не может коснуться их. Это оказалось не так. Я никогда не забуду тот день.

   Год спустя после того, как на остров приехала Шеба, “Дочь Морей” шла в порт после хорошей охоты. Я наслаждался вечерней прохладой солоноватого воздуха, отдыхая у фальшборта, как вдруг послышался крик, докладывающий о судне, идущем прямо к нам.

– И чем это нам грозит? – спросил Кид, о колено разряжая ружье после охоты. Я безразлично пожал плечами.

– Обычная торговая лайба, редкость в этих широтах, конечно, но ведь мы же тут.

Он как будто понимающе покивал и добавил:

– Ага, ясно. А человеческим языком говоря?..

Я негромко засмеялся и отошел от борта.

– Все нормально, не бойся, малышочек, я защищу тебя.

Он поставил мне подножку.

Судно постепенно приближалось. Оказалось, что это линейный корабль. Мы напряглись.

– Обычная торговая лайба, да? – съязвил мой названый братец, но я не стал устраивать с ним драк. Непонятная тревога повисла в воздухе, но ее причина не была ясна до последнего. Капитан тоже проникся этой напряженностью и приказал выбрать гика-шкоты и положить руль на бакборт. Когда мы охотно проделали этот бесхитростный маневр, мы вдруг с ужасом обнаружили, что на лайбе брасопят реи и как будто подсекают нас. Внезапно, когда расстояние между нами сократилось до пятнадцати саженей, на флагштоке фрегата нарисовался флаг северного королевского флота. Мы выдохнули – “Дочь Морей” принадлежала к той же державе. Мы решили, что они ошиблись и приняли нас за южан и капитан приказал поднять флаг той же части. Однако все обернулось немного не так. Над морской тишиной прогремел пушечный залп – приказ лечь в дрейф. Капитан заметно опешил, но, конечно, не стал мериться силами с линейным фрегатом. Фрегат подошел к нам. Вдруг без предупреждения, без церемоний на борт к нам перескочили вооруженные солдаты. Все произошло очень быстро, я не понимал, что происходит. Когда я закончил окидывать глазами всю эту странную сцену, я вдруг с удивлением обнаружил, что на меня наставили ружье. Мы были, по непонятным причинам, захвачены. Меня это взбесило, взбесило и то, что моей жизни угрожают не за что, и я, издав странный звук, резко вырвал ружье у солдата из рук.

– Дюк!

Я прыгнул, собственным весом сбив не ожидающего такого расклада дел морпеха с ног и, оседлав его, уже занес кулак, как:

– Дюк, встал смирно! Не двигайся! Это приказ!

Я, скорее рефлекторно, поднялся и посмотрел на капитана. Строгим взглядом дав мне знать, чтобы я стоял ровно и не рыпался, он взглянул на человека перед ним.

– Прошу прощения, сэр, он ребенок, и решил, что ему грозит опасность. Он больше не будет. Не будешь больше?? – Я отчаянно покачал головой. – Ну вот. Извините, сэр, я… не совсем понял… к чему все это.

С подтянутой, несмотря на пожилой возраст, фигуры своего капитана и по совместительству названного отца я перевел взгляд на его собеседника. Он, одетый с иголочки, по-свойски прохаживался по палубе, оглядывая “Дочь Морей”, как только переселившийся человек оглядывает свой новый дом. Мне это понравилось точно так же, как если бы он этак жадно и любопытно осматривал мою сестру, но я сдержался. Захватчик медленно прошелся взад-вперед и наконец удостоил капитана ответом:

– Все это к тому, что я захватил эту шхуну.

– Но… но мы… мы не южные, сэр! – в отчаянии воскликнул капитан. Тот, поморщившись, махнул рукой и произнес:

– Это не имеет значения.

– Но это незаконно! – гневно заявил кэп. – Вас арестуют за захват без каперского свидетельства – пиратство, проще говоря!

Капер провел рукой по планширю, как будто ища пыль, и негромко спросил:

– Да, но вот кто об этом узнает?

Он зло оскалился. Иллюминаторы капитана в ужасе расширились. Мы поняли, что беда реальна и что надежды нет. Все кончено.

– Нет, – еле слышно прошептал капитан, когда его взяли под руки, чтобы увести. – Нет! Будь ты проклят, пусть твоя душа отправится в ад, дьявольское отродье!!!

Я подался вперед, меня остановили солдаты. Не обращая внимания на ружья, я, как дикий звереныш, бросился на одного из них и инстинктивно вцепился ему в глотку. Кид рядом бросился было мне на помощь, но его тут же свалили. Меня схватили за плечи и оттащили от лишившегося чувств морпеха. Когда меня поставили на колени и приставили к затылку дуло ружья, капер обернулся на шум.

– Ты ведь Дюк, верно?

Я молчал, чуть не захлебываясь собственной яростью.

– Отвечай, когда с тобой говорит командир, – властно потребовал он, глядя на меня сверху вниз. Меня это сильно задело, животные инстинкты подсказали, что это – знак того, что он выше меня и я побежден, но встать я не мог. Единственное, что я мог сделать – поклясться себе, что до конца своих дней перед ним я буду стоять ровно, даже если у меня будут сломаны обе ноги.

– Ты мне не командир!

– Боюсь, ты ошибаешься, – он наклонился и посмотрел мне в глаза своим пугающе пустым взглядом. Ребенок во мне затрепетал, но я был слишком взбешен, чтобы бояться. – У меня есть для тебя новости, Дюк, ты завербован на военно-морской флот. Ты не выглядишь взросло. Сколько тебе лет?

Я гордо поднял голову, думая, что победил, но он оказался умнее меня и хорошим манипулятором.

– Полагаю, еще недостаточно, чтобы ты научился говорить.

– Мне одиннадцать! – Я поддался на провокацию, и победа оказалась за ним.

– Не ври мне! – гаркнул он.

– Я не вру! – изумленно возразил я.

– Думаешь, я ребенка от подростка не отличу?

– Видимо нет.

– Который год служишь?

– Был бы четвертый, если бы не некоторые непредвиденные обстоятельства.

– Не смей дерзить мне! Сколько тебе?!

– Одиннадцать, я же сказал.

– Лжец!

Он наградил меня варкулем. Я вспылил. Рванулся вперед, но меня рывком опрокинули на палубу. Тот невольно отшатнулся и дрожащим голосом приказал:

– Затащите его в трюм, пусть успокоится.

Меня подняли, я попытался вырваться. Он тем временем пошел дальше и подошел к стоящему неподалеку Киду.

– Ну а тебе сколько? Тоже одиннадцать?

– Да… сэр. Мы ровесники.

– То есть, он не соврал?.. – озадаченно спросил тот.

– Нет, сэр.

– А может, и ты мне врешь?

– Я полагаю, толку мне от моей лжи немного, – с печальной улыбкой ответил Кид. Он, усмехнувшись, снова оглядел сначала Кида, потом бесящегося меня и протянул:

– М-да, ну и поколение… Как тебя зовут-то хоть, шутник?

– Кид, сэр.

– На шхуне служил юнгой или охотником?

– Охотником, сэр.

– Ага. А этот?

– Он был матросом. Сэр.

– Отлично, – он хлопнул в ладоши. – Этого – в матросы, этого – в солдаты… Да что вы там возитесь, с подростком справиться не можете?!

– Да прекрати лягаться! – возмущенно воскликнул державший меня парень. – Не переживай, тебе у нас понравиться.

Когда он в пятый раз огреб от меня, он выругался и приложил меня башкой об угол переборки. Вы даже не представляете, как мне смешно сейчас это говорить.

   Когда я оклемался, уже в трюме – “посвящение в военморы”: издевательство в виде строевого смотра, матросы отдельно от зольдов. После, завербованных, и солдат, и матросов, построили в шеренгу на шкафуте. Я различил Кида и молча, глазами, спросил, что происходит. Он незаметно, еле пожал плечами. Этот небольшой диалог был окончен как раз в тот момент, когда дверь адмиральской распахнулась и оттуда вышел этот чертов сатана, одетый еще лучше, чем до этого и еще больше от этого важничающий.

– Так! – громко начал он, поправляя рукава. – Слушайте меня внимательно. Теперь вы, вместе с этой шхуной, командиром которой меня великодушно назначил господин адмирал, командующий недавно виденным вами фрегатом, зачислены на военно-морском флоте. В табеле я – только лишь капитан третьего ранга, но в Море, на этом корабле, я второй после Бога. А посему я имею все полномочия назначать свои правила, и вы обязаны их выполнять. Вам будет запрещено сходить на землю, сразу после того, как мы покинем верфь. Обращаться ко мне не иначе, как “господин командир” или “сэр”. Ну и самое главное! Дисциплина превыше всего. Вы меня хорошо понимаете, Дюк? – резко обратился он ко мне. Я не ответил. Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, ясно читая друг у друга лютую ненависть. Наконец он отвернулся. – Вы – моряки, и судовая дисциплина вам должна быть известна. Не устраивать драк и прочих нарушений. Слово человека, стоящего выше – закон. За недисциплинированное поведение вы будете наказаны соответственно с тяжестью вашего нарушения. Я все сказал.

   После мы взяли курс в ближайший порт. Как только мы прибыли, шхуну отправили на верфь, и началась перестройка. Добавили дубовых досок обшивки для прочности, длины и ширины корпуса, поставили третью, бизань-мачту, установили на всех трех стеньгах и брам-стеньгах марселя и брамселя и, разумеется, притащили на борт 20 штук карронад. На верфи работало много людей – не то чтобы я тогда умел считать, но, думаю, человек 500 было точно. Немало досок на плечах перетаскали и мы с Кидом, и это было все, чем мы занимались во время нашей последней стоянки перед рейсом длиной в 7 с лишним лет. Перестройка продолжалась недолго – месяца 4, не больше, но за это время наша шхуна таки успела приобрести грозный военный вид и получить название “Буря”. Мы отчалили. Ступить на землю после этого нам с Кидом было не суждено очень долго.

Глава II

   Меня расписали на грот-мачту – опыт у меня уже был, и меня преспокойно отправили лазить по вантам. Что насчет Кида, то как-то раз, на полуюте, ему устроили проверку.

– Ты говорил, что хорошо стреляешь. Это так? – допытывался до него старлей. Я прислушался, не отрываясь от принайтовки.

– Да, сэр.

– Чем тебе легче?

– Да чем угодно, но я привык к карабину.

Охотнику дали карабин. На его лице проскользнула еле заметная улыбка.

– Попадешь в клотик?

– Откуда?

– Да прямо отсюда.

Кид фыркнул и, прищурившись, высмотрел на грот-мачте несчастный набалдашник, небрежно перебросил карабин из одной руки в другую и, не глядя, выстрелил.

– Дюк!

Я протянул руку и поймал поверженный клотик, в центре которой было аккуратное, еще дымящееся, отверстие. Лейтенант присвистнул и хлопнул стрелка по плечу.

– Да ты, парень, не промах!

С тех пор это лестное имя “Не Промах” осталось за ним. Понятно, что его записали в стрелковую команду.

   Моя же военморская жизнь началась немного по-другому.

   Все были в кают-компании – ужинали. Я был на вахте, когда до моих ушей донесся крик командира, как всегда немного более громкий, чем все остальное.

– Поди, принеси мне трубку и табак из каюты, Жак, да поживей!

Я не придал этому значение. Послышались шаги, и на палубу вышел Жак – долговязый матрос с вечно хмуро наморщенным лбом. Он перешел шкафут и вошел в командирскую каюту. Через пару секунд дверь снова открылась, но вид матроса чем-то насторожил меня и я невольно посмотрел на него. Жак был занят запихиванием командирских денег в карман. Почувствовав мой взгляд на себе, он криво улыбнулся. Деловито засунув большие пальцы за пояс, сказал:

– Как дела, брат мой матрос?

– Ночного колпака захотелось, Жак? – с усмешкой спросил я, забухтовывая фал грота. Он помрачнел.

– Сколько тебе дать, чтобы ты держал свою пасть закрытой?

– Оставь деньги себе, на что они мне? – презрительно ответил я. – Все равно мне отсюда на землю не сойти, а тут мне вроде как все бесплатно дается. Ну а насчет моей пасти можешь не переживать, я предпочитаю помалкивать. Теперь советую тебе поторопиться – он и так не ангел, а твоя задержка и вовсе его взбесит.

Он поджал губы и покивал головой.

– Справедливо.

– Проваливай отсюда и оставь брата своего матроса с его закрытой пастью наедине, пока она таковой остается.

Как вы понимаете, я был не в духе тогда. Жак поторопился послушаться и бегом помчался назад в кают-компанию.

   На следующий день, только мы встали и принялись за работу, как проклятущая каюта со стуком распахнулась и проклятущий командир громко провозгласил:

– На корабле завелся вор.

Как по команде все замерли. Я стоял к юту спиной, но чувствовал взгляд, которым он обвел палубу.

– Кто это сделал?

Все молчали. Не получив ответа, он что-то сказал нашему дракону и показал на меня. Все внимание обратилось ко мне, кровь отхлынула у меня от лица. Страшная догадка о том, что со мной сделают за воровство, мелькнула в голове.

– Нет, – прошептал я, бросаясь к нему. – Нет! Я не – да пусти ж ты меня! – я не виновен!

Я знал, что если я сейчас бухнусь перед ним на колени, то ублажу его самолюбие и он, скорее всего, отменит приговор. Страх подкосил ноги, но гордость дала мне приказ стоять ровно, пока я могу.

– Неужели? – спросил он, оборачиваясь. – Кто же тогда виноват? Ты был там тогда, ты должен был видеть.

Я бросил взгляд за его спину, где стоял Жак. Он стоял, не моргая, бледнее смерти. Я раскрыл было рот, чтобы выдать его, но запнулся.

– Я… не знаю, я никого не видел… Должно быть, я отошел на бак, было темно…

– Когда я обвинил тебя во лжи, спрашивая твой возраст, я был неправ, – нетерпеливо перебил он. – Потому что лжешь ты отвратительно. Говори имя, если ты не виновен.

Я опустил взгляд.

– Я не знаю, не разглядел.

– Сэр! – рявкнул он.

– Сэр, – покорно повторил я.

– Даю тебе последний шанс, Дюк. Или ты говоришь имя виновного, или этим именем будет твое.

В голове я произнес эти проклятые три буквы раз сто, из них пятьдесят собирался произнести вслух. Я снова взглянул на Жака. Он, думая, что я подчинюсь, смиренно ждал своего приговора из моих уст. В глазах щипало от детских слез бессильной ярости, но я сдержал их. Вцепившись рукой в планширь так, что побелели костяшки пальцев, я вздохнул и тихо, сквозь зубы, сказал:

– Я не знаю.

На мгновение губы командира исказились страшной ухмылкой, в глазах мелькнул недобрый огонек.

– Так вот ты каков, щенок…

Отвернувшись от меня, он торжественно прокричал:

– Вы сами видели, я сделал все, что мог, чтобы справедливость восторжествовала. Быть может, я сделал даже больше. Не может быть такого, чтобы командирские деньги исчезли сами по себе. Верно, Дюк? – он выразительно посмотрел на меня.

– Да, сэр, – сомневаюсь, что он, или кто-либо другой услышал меня, но его это вполне удовлетворило.

– Верно, рядовой Кид? – он внезапно повернулся к моему другу. Краем глаза я заметил, что тот неуверенно кивнул, бросив испуганный взгляд на меня.

– Возвращаемся к работе.

День, когда я повзрослел. Последующие годы проходили так же. Работа была мне не в тягость, может, даже в радость, но одно оставалось неизменным.

   Четверг. Каждая буква этого страшного слова морально, духовно, а то и физически, убивает меня. Кто не знает, четверг на флоте – день для экзекуций. Я абсолютно уверен, что все катастрофы происходят исключительно в этот день, и никто меня в этом не переубедит. В среду половина матросов и столько же солдат натурально сходили с ума. Ну а потом хоть ветер не дуй, солнце не свети, вахтенный не спи, а на “Буре” настал четверг! За что, говорить не буду – вам неинтересно, а мне неприятно, но суть в том, что если тот учитель из моего счастливого детства переживал, что мы, из-за своего бродяжничества, были “недосеченными”, то на мой счет он мог быть спокоен. Однажды меня это довело.

   Я в изнеможении сполз по мачте и опустился на руки. Командир отвернулся и сказал судовому врачу:

– Осмотри его.

Я, цепляясь за мачту, с трудом поднялся.

– Не надо меня осматривать! – хрипло проговорил я, отшатнувшись от лекаря. – Я в порядке.

Мне было очень худо. То есть, после бывало и многим хуже, но будущее я предсказывать не могу. Я бросил полный ненависти взгляд на командира, повернувшегося ко мне спиной. Ярость душила меня, силы стали как будто возвращаться ко мне, и я знал, зачем. У меня не было ножа – нас обшмонали недавно, – рядом не лежало вымбовки или интеграла, но чувство собственного превосходства поглотило меня, я знал, что легко обойдусь и голыми руками. К тому моменту мы с Не Промахом неплохо подросли. Я, трясясь от гнева, выпрямился и уже сделал шаг вперед, как вдруг…

– Стой, полудурок! – прошипел где-то у меня над ухом голос Кида, удержавшего меня от нападения. Я с силой оттолкнул его и тихо сказал:

– Оставь меня.

Перевел взгляд на командира, не подозревающего, какие страсти творятся у него за спиной, и хотел возобновить попытку, но зольд положил руку мне на плечо и рывком отбросил назад.

– Тебя повесят, идиот.

– Ну и пусть. Я лучше умру, чем проживу так хотя бы еще день, – тихо орал я, как бы странно это не звучало. – Какое тебе вообще до меня дело??

– Ты мой друг.

Моя готовность подраться и с ним тоже, ушла, но пыл убить командира остался.

– Ну вот и будь другом, позаботься о том, чтобы меня выбросили в Море, когда я откинусь.

Я отпихнул его локтем и упорно последовал за удаляющимся командиром. Он не стал меня останавливать, а только продолжал громко шептать (что ж за странный разговор у нас вышел-то, а) мне вслед:

– Ну и пожалуйста, давай! Пусть тебя вздернут на рею, как собаку, выкинут за борт, сожрут рыбы, и до дома ты никогда не доберешься, и на “Бурю” ты больше никогда не вернешься, и Море с палубы никогда не увидишь, вот так-то!

Я остановился. Понятия не имею, откуда этот черт почти каждый раз в точности знает, что сказать. Мой порыв заштилился, силы покинули меня. Я невольно попятился, как будто отступая перед его доводами и, забывшись, прислонился к мачте спиной. Когда я с подавленным охом отскочил от нее, подошел Кид и молча протянул руку. Мы спустились в кубарь.

   Как-то поднялся сильный, даже штормовой, ветер. Ничего опасного, но мы тогда перли крутым бейдевиндом, практически мордотыком. Ну и один очень умный человек не додумался, черт бы его побрал, приказать убрать марселя, до чего любой ребенок допер бы. И ведь попробуй убрать без приказа – и умри. Ну и доигрался – фор-стеньга бедной моей “Бури” изогнулась, как хлыст, и – ну, догадаетесь? – сломалась. За этим последовал ремонт, конечно. Благо, это была только трещина, и идти в порт нам не понадобилось.

   Ну и вот, иду я, значит, с массой приспособлений в руках, дальше носа ничего не вижу. И чувствую – задел кого-то. Значения не придал, но это ведь я.

– Эй, ты!

Я не без труда обернулся и увидел разодетого как на парад помощника.

– Борзометр зашкаливает? Извиниться не хочешь, карась? – высокомерно спросил он.

Как вы понимаете, я был взбешен до невозможности – этот урод, командир, совсем не бережет корабль. И тут еще и этот под руку лезет. Я молча положил все инструменты и блоки на палубу и подошел к нему. И, сам не заметил, как с размаху, ударом кулака свалил его. Все вдруг перестали копошиться и возиться, как муравьи. Красный, как помидор, помощник, встал и кинулся в драку. Он был старше меня лет на 5-6, но он то ли силой не вышел, то ли что, но скоро я взгромоздился на него сверху и закончил всю потасовку. Он уже потерял сознание, когда меня немного запоздало начали оттаскивать от него. Я вырвался, но только чтобы, тяжело дыша и стирая с уголков губ кровь, презрительно сказать:

– Извини. Карась.

– Что за демократию вы тут развели? – прогремел хорошо знакомый голос.

Все с ужасом уставились на ют, я, бросив быстрый и злой взгляд в ту же сторону, невозмутимо поднял лежащее барахло и как ни в чем не бывало вернулся к работе. Где-то рядом мелькнул Кид. Конечно, в тайне от командира это не осталось. Тем хуже, что я тогда раскрошил пому 4 зуба.

   После этого, я заметил, что меня, сначала за спиной, а потом и в глаза, называют “Бешеным”. Кид тоже это заметил и недели две точно называл меня, ухахатываясь с этого, “Бешеным щенком”, но скоро перестал. Мне это не льстило и не обижало, и я не обращал на это внимание. Так получилось, что это прозвище стало моим вторым именем.

   Как вы понимаете, у нас с командиром были весьма напряженные отношения. Ни один наш диалог не заканчивался спокойно, ни в одном взгляде не таилось хотя бы равнодушия. Нет, лютая, волчья ненависть – вот чем выделялись наши редкие разговоры, да даже элементарные фразы, которыми мы перебрасывались во время работы, стреляли дикой неприязнью. Командир ненавидел во мне, как он открыто признавался, “бунтовской и вспыльчивый дух”, а я в ответ презирал в нем трусость, садистские наклонности и слабость. Давайте на этом закончим перечень моих залетов и их последствий.

   Бури в северных Морях. В первый раз на своей памяти я столкнулся с одной такой в тот же день, как “Буря” там оказалась. На горизонте показалось темное облако. Не надо быть гением или метеорологом, чтобы понять, что грядет. Командир небрежно приказал взять четыре рифа у марселей и убрать грот. Я хотел возразить и предложить убрать и фок или вообще лучше идти только под такелажем, но Кид схватил меня за руку и вполголоса сказал:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Он тебя в жизни не послушает, только… сам знаешь. Лучше стой тут.

Я подчинился. Налетел ветер. Легкая шхуна подскочила, но устояла. Меня подмывало лечь в фордевинд, но Не Промах предупреждающе стиснул мое плечо. Новый вал налетел на штирборт “Бури” и нас обрызгало ледяной водой. Мы убрали марселя. Свежий порыв надул фок, шхуна поддалась и хлебанула воды. Мы убрали и фок. Остался один-единственный брамсель. Когда я заметил это, буря уже полностью разыгралась, очередной крен градусов в 80 опрокинул корабль на правый борт. Еле удержавшись, я отряхнулся и решил рискнуть. Рядом откашливался от соленой воды Кид. Когда он увидел, что я нетвердой походкой направился к вантам, я услышал его истошный крик:

– Стой, болван!

– Да иди ты!

Я встал на выбленки и полез.

– Дюк! – раздался изумленно-злой вопль командира. – Слезай! Слезай сейчас же, щенок!

Я уже преодолел марсовую площадку и вступил на фор-стень-ванты, когда на палубе заорали, пусть и не мне:

– Осторожно!

Я приготовился к тому, чтобы нырнуть. На этот раз крен перешел порог в 90 градусов и моя спина со всплеском встретилась с ледяной водой. В голове пронеслось “не вздумай отцепляться, черт тебя подери!”. У меня заложило уши и потому я не сразу понял, что уже оказался на поверхности. Со стучащими от холода зубами я полез дальше и добрался наконец до проклятого брамселя. Очередная волна поддала нам в борт и до меня дошло, что развязывать булинь времени нет. Я достал новенький нож и с силой рванулся вперед, чтобы оборвать снасти одним ударом. Они поддались лезвию, но и я не устоял и чуть не полетел вниз. Спас меня только моей же рукой оборвавшийся шкот. Я, взяв нож в зубы, повис на нем. Поняв, что так не удержусь, я начал искать ногами фор-марса-рей. Встав на него, я, видимо, вообразив, что передо мною Шеба, с нежностью любовника обнял фор-брам-стеньгу и начал думать, как мне обрезать другой шкот. Я сошел с рея, встал на перты. Вдруг шхуна сотряслась, моя нога соскользнула, и я чуть было не сорвался вниз. Поняв, что я все еще очень хочу жить, я вцепился в перты обеими руками, и повис в воздухе. Увидев, как под моими болтающимися в воздухе ногами разверзается сошедшая с ума водная стихия, я нервно сглотнул, но все же, перебирая руками, наконец добрался до фор-брамсель-шкота и резким движением перерезал его. Брамсель был обезврежен, но чуть было не вместе со мной, потому что как только я повис на одной руке и меня тряхануло, и я начал очень быстро спускаться. Очень быстро. Падение я смог затормозить только благодаря тому, что схватился за бакштаг, к чертям собачьим содрав себе кожу с ладоней. Наконец, с треском свалился на опердек.

– Ай, – тихо простонал я, не вставая, но, поняв, что оказался в безопасности, радостно вскричал: – Я жив!

Откуда-то сверху мне протянул руку Кид. Я, с его помощью, встал и обнаружил, что почти цел.

– Ты болен. Лечись! – Кид дружески пихнул меня локтем. Я еще раз проверил целостность своей спины и прислонился к фальшборту, дабы расслабиться и растереть онемевшие от холода конечности. Буря не утихала, но теперь шхуне ничего не угрожало. Вдруг к нам подошел командир. Улыбка у меня с лица мгновенно исчезла, я гордо поднял голову. Губы у него побелели, я ждал новой грозы. По его глазам я ясно понял, что, если бы не команда вокруг, он бы убил меня. Но ребята, справедливо или нет, сочли, что этим поступком я рванул на груди тельник, и он бы навлек на себя их гнев, если бы осуществил то, что было у него на уме. Наконец он отвернулся, скрестил руки на груди и произнес:

– Потом сменишь бегучий такелаж фор-брамселя, который испортил. Ясно?

– Да, сэр, – выдохнул я и перекрестил счастливый взгляд с Не Промахом. Что ж, я нагло врал, как видите – у службы на флоте есть и положительные стороны. К тому же, у меня всегда был верный друг.

   Я снова в чем-то перед командиром провинился и теперь, час как отошедши от взбучки, в одиночку справлялся с прямыми парусами – ветер переменился, и командир решил за “недисциплинированное поведение” припахать меня. Я как раз выбирал брас грот-марса-рея, когда подошел Кид. Не выказывая ни капли сочувствия, со своей обычной невозмутимой сухостью, он поинтересовался:

– Как полмарсос, Бешеный?

У меня были смутные подозрения, что у меня шпангоут на пару градусов вира сместился, но это не помешало мне равнодушно пожать плечами:

– На высидуре.

Обмануть его я, конечно, не смог, и он сделал шаг вперед со словами:

– Давай помогу…

– Нет, – я жестом остановил его. – Услышать он нас не услышит, но увидит все прекрасно и уложит нас обоих на месте.

Он покачал головой, но отступил. После недолгого молчания он заметил:

– Гордость однажды тебя погубит, Дюк. Из-за нее ты и попадаешь в неприятности.

– А что мне, позволять ему и дальше попирать себя ногами? – я закрепил брас восьмеркой и скакнул на ванты.

– Ну, по крайней мере он не будет делать этого буквально, – сказал он с палубы, глядя на мою поднимающуюся фигуру. Я ощерился, но промолчал. – Прекрати вести себя вызывающе, его это бесит! Ты посягаешь на его территорию, вот он и уделяет тебе столько внимания.

Залезая на грот-брам-рей, я, не особо скромничая, сказал:

– Знаешь, что самое обидное? Я-то ведь сильнее него.

– Оно и понятно, но значения не имеет. Физической силой ты можешь подтянуть гик к гафелю, но уж точно не себя к знати.

Командир действительно был из богатой семьи. Возможно, поэтому-то он и командир. Тем временем я встал на перты и начал распускать грот-брамсель. Забухтовываясь, гитов приобрел вид петли. После пары секунд раздумий я свистнул стоящему внизу Киду.

– Эу, Не Промах!

– Чего?

– Как ты думаешь, что он скажет, если я сейчас повешусь? – спросил я, помахивая линем.

– Устроит траур над веревкой, которую ты всенепременно испортишь.

Я тихо рассмеялся и начал спускаться.

– Три.

– Два.

Мы с Не Промахом сидели, спрятавшись за кнехтами с едой на камбузе, и занимались одним из самых увлекательных действ в Море – обжирались.

– Один!

Мы одновременно закинули шмат колбасы в рот. Разжевав, я первый схватил кружку с грогом и торжествующе вскинул руки.

– Победа!

Кид, зажмурившись от полетевшей ему в глаз крошки, проворчал:

– Ты – свинья, Бешеный. Ха, бешеная свинья.

– Ты просто завидуешь, – невнятно ответил я. – Я же опять победил.

– Никто и не сомневался, – с усмешкой выкрутился он, ткнув мне пальцем в живот. Я возмущенно дал ему пряника.

– Отстань, я голодный! В отличие от некоторых, я работаю, весь день вахтил.

– Ах, значит, я не работаю?? – пререкался Кид, яростно отбиваясь от меня, но тщетно. Я свалил его и уселся сверху.

– Со мной в драку? Зря, очень зря. Я-то сильнее, – самодовольно проговорил я.

– Может быть, – пыхтя, согласился он. – Но ты не проходил военную подготовку.

Он умело вывернул мне руку и дал коленом под дых. Я даже охнуть не успел, как оказался на палубе с его коленями у меня на плечах. Не Промах хотел уже выкрикнуть что-нибудь победоносное, но тут до нас донеслись шаги. Он поспешно упал рядом, мы заткнули друг другу рты. Кок потоптался на камбузе и вышел, не заметив нас. Тогда мы сели.

– Слышал, какой-то пират объявился? – внезапно поинтересовался Кид. – Хет, или как его там?..

– Слышал. И что? – безразлично спросил я. – Такую шумиху с ним устроили, как будто он сейчас пойдет мир захватывать. Мало таких, что ли?

– Он – бывший коммодор южан, – пояснил Кид, потягиваясь.

– И?

– У него целая эскадра пиратских кораблей. Это тебе не какая-то полупризрачная “Акула”.

Я фыркнул.

– Очередной офицер устроил бойкот. Года через три-четыре его или снова переманят на свою сторону или поймают.

– Спорим? – предложил он, протягивая руку. Мы обменялись крабами.

– На что?

Он задумался, и мне было ясно, почему. Ведь у нас ничего не было.

– Кто проиграет – с месяц будет работать вместо другого, – наконец заключил он.

– Договорились. Все равно ты ничего не делаешь, – засмеялся я. – А вот ты откинешься от утомления, мой бедный маленький…

– Посмотрим.

   Жизнь в Море бросается из крайности в крайность – то она монотонна и однообразна, то кишит приключениями так, что вряд ли соскучишься.

   В один прекрасный день нам на хвост лег корабль. Я не буду оригинален, когда скажу, что это были пираты. Но, разумеется, мы и до этого доходили полдня, как всегда, когда дело касалось не экзекуций, правда, господин командир, будь ты проклят? Впрочем, пропустим мои претензии. “Буря” – быстроходный корабль, погоня была нам не страшна, поэтому это тугодумство не далось нам дорого. Мы с Кидом, услышав от сундука, что это пираты, не отходили от фальшборта – что может быть интереснее? Мы не могли отвести взбудораженного взгляда от виднеющейся еще не преступно близко бригантины.

– Когда нас догонят? – спросил я у мичмана, который, нахмурившись, разглядывал корабль с неменьшей пристальностью.

– Я бы сказал тебе, что нас не догонят вовсе, но в том, что мы этой возможностью воспользуемся, я совершенно не уверен.

Он был прав. Превосходства в пушках у бригантины не было, а учитываяманевренность “Бури”, нам и вовсе ничего не угрожало. Разумеется, мы этим не воспользовались. Что мы, трусы, что ли, обходиться без человеческих жертв? Мы решили дождаться Северного флага, хотя уже всем было ясно, что они не салютовать нам хотят. Наконец бригантина, слегка запыхавшись, нагнала нас, и раздался выстрел, одновременно с которым у меня закололо в правом боку. Я был цел, но это подтолкнуло меня бросить взгляд на наш штирборт. Дым рассеялся, и была отчетливо видна пробоина. Так же отчетливо, как и черный флаг на флагштоке бригантины. Наши канониры не заставили себя ждать, и ответ вылетел из карронад. В этот момент мы могли преспокойно поднять апсель, взять круче к ветру и уйти от боя, но так нет же! Воздух снова затрясся. Я стремглав лег на палубу, уронив вместе с собой и Кида, как раз в тот момент, когда книппеля пролетели там, где только что стояли мы. Грот-мачта зашаталась, легонькая шхуна покачнулась. После еще нескольких выстрелов, окончившихся у нас – гибелью нескольких человек, у них – “продырявленным” бакбортом, бригантина легла борт о борт с нами, и в нескольких дюймах от меня за борт зацепился абордажный крюк.

– Койки долой! К оружию!

У меня захватило дыхание. Наш первый бой! Когда на борт “Бури” легко перепрыгнули пираты, мы уже натянули сеть над палубой и вооружились. Мне досталась абордажная сабля. Тут уже приказов никто не ждал. Мы с Не Промахом стояли спина к спине. Я защищал свою жизнь, еще не рассеявшийся дым от выстрелов и лязг металла будоражил мою кровь, и я мало думал о друге. Однако когда я краем глаза увидел, что какой-то пират целится по нам из пистолета, я все же бессознательно отпихнул его локтем, другой рукой неумело отражая сабельный удар. Улучив момент, я обернулся и увидел, что он живой. Он молча кивнул мне и махнул головой на марс, говоря тем самым, что он займет стрелковую позицию. Он полез, я остался на палубе, заменяя неопытность рвением. Вдруг кто-то повалил меня с ног. Разбойник был тяжелее меня в два раза, и я бы тут же погиб, но вдруг он обмяк, и я без труда сбросил его с себя. Встав, я понял, что меткой рукой его безошибочно поразила пуля.

   Я был жив, но это не отменяло того факта, что мы безнадежно проигрывали. Внезапно, посмотрев на нетвердо стоящую после залпа дрейфгагелем грот-мачту противника, я нашел выход. Я перескочил на шкафут бригантины и разрубил грота-ванты. Инстинктивно я понял, что удостоен чести послужить целью для какого-то пирата. Я сделал пару шагов назад. Здоровяк-пират не пожелал ждать первого шага от меня и бросился в драку первый. Я увернулся и, воткнув саблю в палубу и, оперевшись на нее, со всей своей подростковой силы пнул его ногами. Его отбросило на мачту, заставив ее покачнуться, но не более. Я был в ужасе. Галс тренировочный, мне не удалось. Разъяренный пират начал медленно подниматься. С бешено колотящимся сердцем, я кинулся вперед и со всей дури пригвоздил его к мачте, одновременно с разгона всей массой ложась на нее и добивая. К моему величайшему счастью, она с душераздирающим скрипом начала валиться на бок, прямо на палубу вражеского корабля, погребая под собой нерасторопных пиратов и освобождая шкафут у левого борта. Я воспользовался сумятицей и вприпрыжку побежал к бакборту. Высмотрев в паутине запутавшихся снастей абордажные крюки, я, дорогой отбиваясь от атак, принялся обрубать их. Когда дело, казалось, было закончено, я увидел еще два крюка, путь к которым мне преградила упавшая мачта. Я пронзительно свистнул и выразительно показал на них, как какой-нибудь франт-лорд, приказывающий убрать соринку из его садика. Долго ждать не пришлось, Не Промах прекрасно понял мои намерения. Раздался один выстрел, потом второй, и корабли были больше не сцеплены. Но разойтись им мешало еще кое-что. Я вернулся к шпору мачты и, крикнув: “Помогите мне!”, начал усердно двигать мачту. Несколько наших, в том числе и Кид, поддержали меня в моих начинаниях. Скоро несчастная мачта топом уперлась в наши ванты и шхуна начала медленно “отъезжать” от бригантины. Кто успел – тот сразу перепрыгнул на “Бурю”, кто нет – тот прыгнул в воду и добрался до родного корабля вплавь.

– Скорее, заряжайте пушки! Добьем их! – закричал я, понимая, что сейчас каждая секунда дорога, сам бросаясь снова в бой – разобраться с остатками пиратов у нас на корабле, теперь когда подмога не могла прийти к ним с бригантины. Пираты у себя на корабле, разбиравшиеся со свалившейся на них мачтой, оказались расстреляны из пушек.

   Мы просто чудом победили, враг был выметен с Моря.

“Буря”, с пленниками на борту, быстро уходила с места битвы, когда я обнаружил, что ранен – пират, которого я заколол, когда валил мачту, не остался в долгу. Друг, увидев это, подошел было ко мне, но тут в воздухе раздался вопль:

– Кто это отдает приказы на моем корабле?

Это был командир. Он, целый и невредимый, вышел из каюты. Я тяжело задышал, чувствуя, как у меня краснеют глаза и белеют губы. Трус.

– Я спрашиваю, кто отдавал приказы на моем корабле?

Кид взял себя в руки и, не подавая виду, помог мне встать, шепнув:

– Не оборачивайся.

   Шли годы.

Глава III

   Наш курс как-то лежал через печально известный Кровавый пролив в Хэтдоэльский порт. Проливом его трудно назвать – проход шириной всего лишь в 20 саженей. Его громкое название не внушало нам ничего, кроме смеха. Мы, молодые рогатые, всю дорогу до него пугали друг друга страшилками, но не воспринимали ничего всерьез. А зря, очень зря.

   Подошли мы к нему в 7 склянок. Проход образовывали мрачные скалы. Из-за рифов вода сверкала на редком солнце красным. Красиво. Мы уже этому приписали было его название, когда нас предупредили о первом бакене. Я и другие расписанные на мачтах обрасопили реи, виранули и вытравили шкоты и мы плавно увернулись. Но не успели мы отойти, как раздался истошный вопль:

– Парни, там бар!

Мы налегли на снасти и "Буря", сильно накренившись, ушла от опасности сесть. Перевести дух мы не успели. Тут же обогнув банку, мы запоздало поняли, что идем прямо на риф. Волна хлобыстнула по корпусу, нас обдало брызгами, меня что-то резануло по животу. Обшивка пробита. Поморщившись, я оглянулся. Недружелюбные камни покрылись сомнительного вида зеленью. У меня встал ком в горле, я покрылся испариной. Подошел Кид, зеленый, как мох на скалах. Я усмехнулся.

– Что, укачало тебя, бедолажка? Пожуй чего-нибудь, легче станет.

Он ехидно улыбнулся.

– А сам-то? Отливаешь синевой, Бешеный.

Я нахмурился. Ни меня, ни Не Промаха в жизни не трогала морская болезнь. Я впервые обратил внимание на спертый воздух. Достаточно времени у меня отняло понять, что это из-за растений. На берегу словно постоянно имела место быть эпидемия чумы.

– Дюк, хорош трещать! – гаркнул старлей. – Бакен по бакборту!

Я вернулся к работе, Кид подошел к фальшборту, чтобы подышать и успокоиться. Когда мы обогнули короткую мель, нам стало легче, но, ох как ненадолго. Пролив постепенно расширился. Шхуна быстро, под фоком, гротом и марселями, заходила в залив…

   Ветер, от которого нас до того закрывала скала, хищным зверем налетел на корабль. Паруса резко рванули "Бурю" в сторону, киль и вода в трюме тянули ее на дно. Разрываемая на части, бедняжка затрещала и начала быстро опускаться на штирборт.

   Личному составу тем временем приходилось не лучше. Брыкнувшийся, как мустанг, грот резанул мне руку, палуба кренившейся шхуны ушла из-под ног, я неспешно покатился за борт. Я вцепился левой рукой в грота-ванты. Кид рядом проделал то же самое с фока-вантами. Мы переглянулись, молча положили руки друг другу на плечи и уперлись ногами в ватервейс. С появившейся опорой риск вывалиться уменьшился. Скоро шквал оставил нас и "Буря", стоически все вытерпев, встала относительно ровно и мы расслабленно хлопнулись на палубу, чтобы отдохнуть. Вдруг Кид приподнялся и испуганно махнул головой на что-то левее от меня. Я обернулся. По мокрому опердеку к шпигатам струилась красная вода. И в этот раз красная не из-за рифов. Собственно, тогда-то моя левая рука и лишилась пальца. Мне повезло, что дело обошлось только пальцем, Кид так и вообще поймал звезду руками, причем целыми. Остальным этот проход дался дороже. Кровавый пролив вполне оправдал свое название.

   Предупрежден – значит вооружен. Обратная дорога прошла лучше, старпом хорошо все уяснил. Ни на пути туда, ни обратно, командира на опердеке не было. Рука у меня зажила быстро и до определенного момента не беспокоила.

   Темная масса воды, плещущаяся за бортом, ласкала слух, успокаивала, звала…

– Воду давно не видел?

Я очнулся, не приложив никаких усилий для опознания не промаховского голоса.

– Отстань.

– Сам отстань.

Кид подошел и по моему примеру облокотился на планширь. Хлебнув чего-то, он заботливо спросил:

– Хошь?

Я посмотрел на протянутую руку. Полупустой стакан с чемергесом, черт его знает, где он его взял.

– Давай.

Он со смешком сказал:

– Я так и думал.

Молчание, вполне объяснимое фразой “я пил”, он прервал словами:

– О чем думаешь?

– Утопиться хочу.

– Правда?

– А почему нет? – горько усмехнулся я, допив. – Бунт поднять нельзя, сбежать тоже, а жить так дальше – и подавно.

– Да ладно тебе, – воскликнул солдат, махнув рукой. – Не веди себя как маленькая девочка.

– Сколько девочек, живущих, как мы, ты знаешь? – поинтересовался я и добавил, ехидно улыбнувшись: – Сколько ты вообще девочек знаешь?..

Он немедленно ответил мне тычком под ребра, хотя знал, скотина, что больно.

– Ему шило таскаешь, жалеешь его, возишься с ним, как с дитем малым, а он!..

– Не обижайся. У меня тут тоже не то чтобы бесплатный постоянный доступ к девчонкам.

– Не обижаюсь. Дюк? – вдруг серьезно позвал он.

– Чего?

– Про утопление – ты это серьезно, или шутишь?

Я помрачнел.

– Сам подумай, Кид, что мне еще делать?

– Жить дальше.

– И сдохнуть однажды под… сам знаешь, чем… – с досадой, невнятно, проговорил я, но он все понял.

– Остепенись, черт тебя дери! Я под руку к нему не лезу, и смотри – я в порядке!

– Я тоже ничего такого не делаю!

Скептицизм у него во взгляде можно было шкрябкой соскрести и голиком смести.

– Мне твои залеты по алфавиту перечислить или по тяжеловесности?

– Иди к черту, – запальчиво ответил я, зная, что отчасти он прав. – В этот раз я на него, видите ли, косо посмотрел!..

– И все-таки, – продолжил Кид, дружески кладя руку мне на плечи и на всякий случай силком утаскивая от фальшборта, – и все-таки, Бешеный, умереть ты всегда успеешь, а вот жить другого шанса не будет.

   Однажды, мы, по поручению, должны были пересечь экватор. Мы с Кидом были в тех широтах впервые, потому для нас было необычным то, что мы знатно так прокоптились на жарком экваториальном солнышке, и то, как Море, из сурово-серого, стало изумрудным. Как удивителен мир, думал я, когда кто-то крикнул:

– Экватор!

Выстрелили из пушек, мы вскинули кулаки вверх и хором издали радостный крик.

– Эй, Бешеный!

Я обернулся. Кид махал мне рукой, я подошел к нему. Он дал мне подзорную трубу в руки и сказал:

– Смотри, экватор!

Я недоверчиво поднял бровь.

– Чего там смотреть-то, а? Я, конечно, дурак, но не настолько же.

– Просто посмотри, – попросил он.

Я хмыкнул, приложил трубу к иллюминатору и увидел красную линию, проходящую через волны. Я, невольно перегнувшись через планширь, убрал подзорку, посмотрел без нее. Ничего не было. Тут до меня дошло, я посмотрел было на объектив, но вдруг почувствовал, что меня систематически, за ногу, выбрасывают за борт. Прежде чем вывалиться, я ухватился за ворот его тропички и в итоге вынырнули мы уже вдвоем с Не Промахом.

– Какого черта?..

Я, с торжествующим “ха!”, ударил по воде рукой, обрызгав его теплой водой, и, воспользовавшись его замешательством, поспешно уплыл от возмездия. Отплыв, я начал озираться, как вдруг почувствовал, что кто-то, с криком “Хобана!”, ловко запрыгнул мне на плечи. Я со звуком сжатого воздуха оказался под водой, но ненадолго. “Кто-то” начал пытаться встать во весь рост. Я дождался, пока ему это удастся и резко всплыл, сбросив радующегося победе Кида с себя. Он, выгнувшись в воздухе, со всплеском упал в воду. Мы топили друг друга и остальных недолго, прежде чем громкий вопль, который, как мне кажется, издают только фурии в аду, прервал веселье, требуя вылезти из воды сию же секунду, если мы не хотим последствий.

   Мы должны были причалить у островов Уна-Муе, на родине Шебы. Наша дробь на право сходить на землю не посчитала зеленые берега Уна-Муе за исключение, но нам это не сильно помешало. Уна-Муе представляет из себя два равнинных острова, соединенных перешейком. В то время его еще не колонизировали, собственно, потому мы и оказались там. Мы не принимали непосредственного участия в этом гнусном процессе, чему я безмерно рад, так что по этому поводу мне сказать нечего. Все дни стоянки там мы провели, развалившись прямо на палубе и давя на массу, играя в карты, мертвецки напиваясь и завывая:

– Что б нам сделать с пьяным матросом, рано поутру? Эй-хэй, и выше парус, эй-хэй, и выше парус, эй-хэй, и выше парус, рано поутру! Положим его в кровать к капитанской дочке, рано поутру!

В редкие минуты трезвости мы рыбачили и любовались невероятными пейзажами островов. Темные густые леса на берегах, среди которых изредка показывались маленькие хижины местных жителей и голубовато-зеленые реки и озера; экзотические рыбы, любопытно выглядывающие из воды и скользящие среди многочисленных пирог соотечественников одной прекрасной девочки. Иногда они поднимались на борт. Среди них были совершенно божественные смугленькие девушки и простодушные мужчины. Незаметно для себя мы немного выучили их язык. Они с удовольствием рассказывали о своей родине, о жизни там, состоящей из охоты и земледелия. Слушая их и понимая, что этот мирный народ ждет в будущем, мне взгрустнулось. Родители Шебы поступили мудро, покинув эти земли до того, как там разразилась буря. Но что я мог сделать?

   За годы, что мы отбарабанили на военном флоте, мы побывали буквально везде, за исключением материковых стран. На северном архипелаге Гуну, полностью противоположном Уна-Муе. Смотрели мы на беззаботные западные Крацкие острова, винные широты, которые славятся своими праздниками. Проходили мы и мимо Востока, окруженного 6 островками, такими же строгими и закрытыми, как и их большой континентальный товарищ. Мы даже прошли по Кровавому проливу. Думая обо всем этом, я не жалею, что попался тогда командиру, но сейчас, оставив те годы позади, мне, конечно, легко говорить так.

… Я пошатнулся, соответственно, вместе со мной пошатнулся и Кид, который, одной рукой придерживал меня, а другой держал мою руку, перекинутую ему через шею.

– Тихо, тихо, тихо, – прошипел он, пытаясь сохранить равновесие. – Падать мы не будем.

– Я сдохну.

– Земли, друг ты мой сердечный, ты не открыл. Рано или поздно мы все умрем.

– 19 лет – это рано или поздно?

– Дюк, мы на службе уже 8 лет…

– 8 лет!..

– Именно. И за все эти годы ты ни разу не вздумал помереть, не помрешь и сейчас. К тому же, – добавил он, заходя в кубрик и стряхивая меня с себя, – не думаю, чтобы на этот раз было много хуже прежнего.

– Просто принеси воды, а, – хрипло попросил я.

– “Просто принеси воды”, – передразнил он и, ворча, ушел за ведром. Спустя несколько минут на меня вылился галлон ледяной воды. – Надо было ее перед этим на огонь поставить.

– Чтоб я умер?

– Конечно.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Не Промах поставил ведро на палубу и, ссутулившись, сел на люлю рядом.

– Я сбегу. Ты со мной? – вдруг мрачно спросил я, поглаживая свое плечо. Кид изумленно посмотрел на меня.

– Ты же понимаешь, что тебя поймают?

– Плевать, я просто хочу домой.

– За это могут даже казнить

– Плевать! – повторил я. – Ну так ты со мной или остаешься?

Он, подумав, махнул рукой и ответил:

– Я иду.

– Правда? – оживился я.

– Ну да, – он пожал плечами. – Мы через столькое вместе прошли, кем я буду, если оставлю тебя сейчас? Что с тобой будет без меня?

– Спасибо, – повторил я.

– Только вот стоянки на Маяке опасны, мы там пробудем недолго и сбежать с острова не успеем.

– Пускай, – я нетерпеливо махнул рукой.

Он направил на меня взгляд, полностью отражающий его мысль: “Ты дурак?!”. Но вдруг он хитро улыбнулся.

– А это случайно не касается той девчонки?

– Какой?.. А-а, той девчонки, – протянул я. – Рехнулся? Она же мелкая.

– Люди имеют свойство расти. Сейчас ей должно быть…

– Шестнадцать. Все еще ребенок. К тому же, я столько лет ее не видел…

Я сел и закрыл лицо руками. Уже больше семи лет как мы не сходим с этой шхуны. С одной стороны, мне хотелось быть подхваченным ветром и унесенным домой, а с другой, шхуна ведь и была моим домом. Всегда была, всегда будет.

   Сказано – сделано. Через пару месяцев мы из необходимости бросили якорь в Маяковской бухте. При виде до боли родных очертаний порта сердце защемило, но я старался не показывать этого. Ну а там дело немудреное. Нас нельзя было отпускать, но охранять нас уже никто не охранял – сколько ж можно-то было. Поэтому мы без проблем ускользнули с корабля.

– Ты куда сейчас? – спросил Кид, когда мы скрылись за поворотом и на всех парусах пустились бегом, пока нас не хватились.

– К “Дьяволу”. Ты?

Он ехидно усмехнулся и ответил:

– С тобой. Потом – поищу наших ребят. Расскажу, что случилось, да и поздороваться надо. Хотя сделать они вряд ли что-нибудь смогут.

Скоро мы прискакали. Я, сгорая от нетерпения, открыл дверь.

   Тут все полностью изменилось. Это была обветшалая надстройка, а теперь, как видите, настоящий, уютный, теплый и как будто даже живой трактир. Он был полон людей, шум там царил, как в кают-компании на праздниках. Я протиснулся между двумя немаленькими мужчинами, жадно высматривая в толпе Шебу. Мне не пришлось долго искать.

   Шеба лихо пустилась в пляс, кружась между завороженными парнями. Я с непонятным мне тогда чувством внутри, смотрел, как она порхала по залу, совершенно не заботясь о своих мелькающих оливковых босых ножках, размашистыми движениями выписывая небывалые фигуры руками и взмахивая распущенными волнистыми волосами. Все пары глаз были обращены на ее гибкую, стройную и прямую, как стеньгу, фигурку. Каждый раз, когда я ловил взгляд ее черных и глубоких, как ночной океан, глаз, чей взгляд делался еще тяжелее из-за длинных и пушистых ресниц, меня пробирал мороз, сменяющийся горячкой. В овале ее лица с четкими скулами уже тогда хорошо была видна твердая воля и бесконечная гордость. Я никогда не думал, что та девчушка превратится в такую красавицу всего лишь за 8 лет. Ранняя юность придавала ее чертам неповторимую свежесть, хотя, забегая вперед, с годами она становилась все прекраснее, пока наконец не достигла самого пика и осталась такой навсегда. Кид присвистнул.

– Эй! – Я дал ему подзатыльник. – Она же ребенок!

Он не преминул ответить мне лобарем. Нашу начавшуюся было драку прервала лишь прекратившаяся музыка. Я мгновенно забыл про Не Промаха и нашел глазами Шебу. Она, раскланиваясь, отошла в тень из центра каюты. Я хотел подстеречь ее в углу, и, когда она выйдет, подкрасться к ней сзади. Кид, вставший немного позади, неодобрительно покачал головой, но я отмахнулся от него и стал ждать. Она вышла. Только я сделал тихий шаг вперед и с коротким “Бу!” ткнул ее в бок, как вдруг она сдавленно вскрикнула и я огреб кулаком в глаз. Я присел от неожиданности, а следующим, что я услышал, был громогласный хохот Не Промаха, подошедшего к нам.

– Господи, простите, я лишь…

Когда я выпрямился и убрал руку от ничуть не пострадавшего иллюминатора, она перестала извиняться и с нескрываемым изумлением в глазах замерла.

– Не переживай, все хорошо, – со смехом сказал я. – Я, дурак, сам виноват, не следовало мне тебя пугать.

Она не двинулась. Тут ко мне закрались сомнения, которых раньше не было.

– Ты, наверное, меня не помнишь. Ну, это понятно. Я…

– Дюк! – вскрикнула Шеба и бросилась мне на шею. – Боже мой, где вы были, я думала, вы умерли!

– Это долгая история, – пробормотал я, переглянувшись с Кидом.

– Вы говорили, что вернетесь самое большее через полгода, – продолжала она, отходя от меня и обмениваясь с Кидом мальчишескими объятиями.

– Я… я говорил ему, чтобы он этого не делал, а он… – Не Промах не закончил и покатился со смеху. Шеба улыбнулась и перевела взгляд на меня.

– Я спрашивала у ваших приятелей, куда вы делись, но…

– Погоди, – прервал я ее с удивлением. – Ты ходила к ним справляться о нас?

– Ну конечно, – ответила она недоуменно.

– В восемь лет?!

– Да! – громко сказала она, удивленная моим удивлением. – Вы ведь мои друзья. Или за эти годы ты решил, что нечего такому, как ты, водиться с такой, как я? – спросила Шеба с улыбкой и вздернутыми вверх бровями.

– Не думал, что ты такого мнения обо мне.

– Ну все, голубки, – сказал Не Промах, получив шутливый толчок от якобы оскорбленной Шебы, – пойду я.

– Останься!

– Нет, пусть идет, – я шутя махнул на него рукой. – Целыми днями перед глазами маячит, уже тошно от его физиономии, – он ответил мне неприемлемым жестом. – Передай парням привет от меня.

– Передам. Где мне тебя ждать?

– Я тебя найду.

– Хорошо, – он помахал нам и ушел. Тем временем Шеба взяла меня за руку и усадила на стул, пристроившись рядом.

– Так где ты был? Ты так любил свое дело, я не думала, что ты можешь сбежать.

Отметив, что ее наичудеснейший южный выговор все еще сопровождает ее речь, я вздрогнул при слове “сбежать”.

– Ну… как тебе объяснить…

– Максимально честно.

– Хорошо. Нет, Шеба, я не сбежал. Ты же знаешь про принудительную вербовку на флот, да?

– Что-то слышала, – пожала она широкими плечами. – И что?

– Это и случилось с нами.

Она нахмурилась и повернулась к окну.

– А сейчас? Сейчас ты свободен?

– “Свободен” – понятие… растяжимое. Скоро я таковым не буду, но… В любом случае, сейчас и ближайшие несколько недель я весь ваш, сеньорита, – я встал и с улыбкой отвесил ей поклон, чтобы уйти от неприятного разговора. Ее лицо озарила улыбка, словно она вспомнила что-то, и она сказала:

– Сегодня у нас праздник. Вообще-то, он ради нашего постояльца, но давай, как будто он в честь твоего возвращения!

– Как пожелаешь.

Тут ее окликнули. Она вскочила и весело воскликнула:

– Меня зовут. Я сейчас!

Шеба выскочила в центр зала и затянула песню на своем родном наречии. Я прислушался к ее низкому голосу и бессознательно начал переводить текст песни.

– В ее душе грустные воспоминания о преданиях, когда она любуется их зелеными равнинами. Она проливает слезы из-за их страданий…

Уна-Муе. Песня совершенно не обязательно должна была быть про них, но я чувствовал, что имеет в виду именно Шеба. Все-таки скучает. И я ничего с этим не сделал.

Закончив, девушка подошла ко мне, и я воспользовался моментом.

– Скучаешь?

Шеба недоуменно выгнула густые брови.

– Ты понял? Как?..

– Когда я был на Уна-Муе, подучил ваше наречие.

– Спасибо, Дюк, – вдруг сказала она.

– За что? – удивился я.

– Ты привез с собой частичку моей родины. Расскажи мне! – жадно попросила она.

Я, наверное, немного покраснел – я не хотел говорить, что меня не отпускали на землю.

– Ну… В общем… – Я начал немного запутанно передавать ей содержимое из рассказов ее соотечественников. Когда я закончил, она посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.

– Ты чего, качку себе делаешь?

– Почему?

– А чего ж ты раскачиваешься?

Я обнаружил, что она права и усмехнулся. Также я обнаружил, что мне нравится, как она смеется. Не прикрывая кокетливо рот, совершенно не сдерживаясь, такая яркая, громкая и выбивающаяся от всего, что ее окружало.

  После нашего разговора она снова пошла танцевать. Я остался в тени, сложив руки на груди и прислонившись к переборке, с некоторой ревностью глядя, как ее преследуют глазами свободные парни, которые всегда смогут вернуться сюда, к ней… Взмахнув черной гривой волос, Шеба обратила на меня взгляд и хитро улыбнулась. Я, сбросив приятное оцепенение, занервничал. И не зря. Шеба в один прыжок пересекла расстояние между нами и, по-свойски обвив бронзовой рукой мою шею, тихо сказала, повелительно сверкнув глазками:

– Не стой как истукан, идем со мной.

– Уверен, тебе составит компанию человек, лучше управляющийся своими конечностями.

– Перестань, пойдем!

Я оказался упрямее. Махнув в конце концов на меня рукой, она вернулась в центр зала и закружилась в танце.

   Когда все закончилось, я ушел на поиски Кида и нашел его идущим мне навстречу.

– Бешеный, мы можем уйти.

– Что? – переспросил я.

– Я говорю, мы можем отчалить на том бриге, – он показал рукой куда-то в гавань. – Денег у нас, конечно, нет, но мы можем…

– Ты пойдешь? – перебил я его, чувствуя равнодушие у него в голосе.

Он с сомнением глянул на меня и неуверенно спросил в ответ:

– А ты? Не знаю даже… Как-то трудно все бросить…

– Мне тоже, – вздохнул я, обернувшись на указанное судно, где нас ждала свобода. Перевел взгляд на стоящую дальше на рейде “Бурю”, мгновенно различив ее стройный рангоут и паутину такелажа. – Знаешь, Не Промах, если честно, мне страшно, – признался я, снова обращая взгляд на лицо друга. – Я родился на шхуне, я там вырос… Но ты не оставил меня в этой затее, и я тебя в твоей не брошу, – наконец уверенно заключил я, рубя свой рангоут внутри.

Однако Кид грустно улыбнулся и, положив руку мне на плечо, ответил:

– Я так и думал, братишка. Но я тоже вырос на ней. И я ее не брошу.

Улыбнувшись, я ответил ему тем же жестом. Сейчас, спустя годы, я не смогу с уверенностью сказать, правдой ли являлись его слова, или нет, но тогда, боже мой, я никогда никому не был так благодарен.

– К тому же, я думаю, что смогу вырулить, – заявил он. – Я, вроде бы, ему нравлюсь, так что…

– Не могу сказать о себе того же, – я печально усмехнулся. – Ну что ж, будем надеяться на тебя, братишка.

Глава IV

   У нас с ним было ни копейки за душой, поэтому, сколько Шеба ни просила, мы не стали ночевать в трактире – ее родители устроили бы ей взбучку. Был конец весны и ночи были теплые – мы ночевали на улице. Так прошло 2 недели, и наш “отпуск” подходил к концу. За день до того, как нас должны были вернуть, я пошел сказать Шебе, что снова уезжаю.

   Не дождавшись конца моего мятого объяснения, Шеба, с сущим детским выражением, оглянулась и быстро поднялась наверх, махнув мне рукой. Спустя минуту она уже ловко перемахнула через окно своей каюты и медленно пошла вдоль береговой линии, незамеченная родителями.

– И когда ты вернешься? – невозмутимо спросила она, не разделяя моей мрачности по поводу того, что мне грозило – я так и не рассказал ей, что сбежал.

– Кто знает.

Уловив непонятную ей печаль во мне, она схватила подолы платья и одним прыжком оказалась по колено в воде.

– Идем за мной, если не боишься вымокнуть, – с гордой улыбкой позвала Шеба.

Я улыбнулся и, как был в одежде, полез за ней. Она громко смеялась и брызгалась, как в детстве, но когда ей вода стала по грудь, а мне по пояс, счастливая улыбка сошла у нее с лица, она медленно провела своей маленькой ладонью по моей щеке. Только сейчас восходящая луна ярко отражалась в ее черных глазах. Я наклонился, она привстала и мы неловко, по-детски еще, поцеловались. Щеки покалывало, меня охватило приятное спокойное возбуждение. Соленая волна прервала нас, мы засмеялись.

– Может, мы можем быть не просто друзьями, – услышал я свой необычно тихий голос.

Она немного печально улыбнулась и, убрав мокрые кудри с глаз, прошептала:

– Ты вернись сначала, а там посмотрим.

Тогда я понял, что именно она – мое личное маленькое божество, перед которым однажды я смогу, не переступая через свою гордость, преклонить колени. Но до этого было еще так далеко, а пока передо мной была суровая реальность – за нами завтра явятся. Наше с Шебой прощание удалось на славу, и я был уверен, что жалеть мне не о чем, даже если я никогда ее не увижу. Так я думал, с такой мыслью я уснул и проснулся, но ближе к полудню это чувство исчезло. Меня охватила слабость, в другой ситуации я бы подумал, что заболел, и отчасти был бы прав. Ничто не убивает человека так медленно и мучительно, как страх. Ну а я, как человек, выросший в Море, знал от него одно верное средство. Проще говоря, я, то ли украл откуда-то, то ли отнял у кого-то деньги, слишком грязные, чтобы предлагать их Шебе, и на них устроил себе посиделки в пабе. Вот так вот начался мой период жизни, когда я опустился на самое дно. Но об этом после. Приближался час отплытия “Бури” и, соответственно, нашего захвата. Об этом мне сообщил в какой-то момент вошедший в паб Не Промах, с которым мы расстались утром.

– Нам надо было самим вернуться, куда ты делся?! Ладно, предоставь объяснения мне, и тогда, может быть, нас не казнят, так что… Ты что, пьян?

– Нет. Да. Не знаю. Какая разница, драть меня за оба уха, пьяный я или нет, ведь самое главное… самое главное… О чем я говорил, еще раз?..

Он тяжело вздохнул и перевел взгляд на две пустые бутылки, стоящие передо мной.

– Странно, однако, что ты еще можешь говорить.

И еще страннее, что я все это еще и запомнил.

– Я парень со стажем. И я щяс закину тебе ногу на плечо.

– Так, трезветь поздно, – заключил он, не без труда удерживая меня на месте. – Ты уже совсем вдупель, поэтому от тебя требуется лишь молчать, понятно? – он строго посмотрел на меня. – Молчи, как будто тебе отрезали язык! Потому что если ты раскроешь свою бездонную пасть – убью, я ясно выражаюсь?

– Ты ясен, как солнышко в штиль, дружочек. Эй, ты! Еще бутылочку, пожалуйста!

– Нет, стой! – Кид с криком бросился на меня, подносящего ко рту ром. Я раздраженно оттолкнул его, и в этот момент дверь паба с грохотом распахнулась и в мирную обстановку смерчем ворвались наши.

– Ни с места!

Все посетители паба с криками повскакивали с мест. Кид тут же вскинул лапки кверху, делая мне знак поступить так же. Я, несмотря на ярые протесты, быстро влил в себя остатки напитка, за который честно заплатил и, бросив бутылку на палубу, засмеялся:

– С какого еще места, парни? Вы как сюда вошли, так тут сразу и место закончилось. Лишь бы что-нибудь пафосное ляпнуть, чесслово. Но-но-но, я же сдаюсь! Ни стыда, ни совести, совсем уже…

– Заткнись! – рявкнул Кид, и я, хоть и был настроен весьма неблагоразумно, замолкнул. Вот так нас отвели назад на шхуну.

Нас повели к командиру. Он был в каюте, большой, красивой, но вселяющей жуть в меня. Когда дверь за нами закрылась, он, сидя к нам спиной в своем роскошном красном кресле, спросил:

– Знаете ли вы, что за дезертирство следует казнь?

Я искренне старался не упасть и не поднимать покрасневших глаз. Не Промах невозмутимо ответил:

– Да, сэр, за дезертирство. Но мы в этом не виновны.

Мы с командиром одновременно удивленно на него посмотрели. Пожалуй, единственный раз, когда наше мнение совпало.

– Неужели, рядовой? Вы, не испросив разрешения, не предупредив, зная, что вам это запрещено, убегаете с корабля, и притом не можете обвиняться в дезертирстве?

– Да, сэр, мы сбежали, но не потому, что хотели избежать службы.

– Тогда как же это называется?

– Это называется тоска по дому. Сэр.

Тот промолчал, а Кид продолжал:

– Мы были детьми, когда поступили на службу, не попрощались с близкими, и эти 7 с лишним лет ни разу не чувствовали земли под ногами. Мы лишь хотели рассказать людям, нам небезразличным, что случилось, снова вдохнуть родной воздух, а потом вернуться. Мы не сопротивлялись при захвате, не прятались – солдаты могут это подтвердить. Это все, в чем мы провинились, сэр. Вам решать, как с нами обойтись, но правда вам известна.

Я был восхищен. Командир подумал, посмотрел на нас и вдруг улыбнулся. Кид незаметно выдохнул.

– Ну что же ты не спросил? – командир подошел к нему и по-отцовски приобнял за плечи. – Ты служил мне верой и правдой эти годы, я бы тебя отпустил.

– Значит, вы нас прощаете?

– Прощаю.

– Нас обоих?

Я мысленно расцеловал Киду руки.

– Обоих, – состроив презрительную гримасу, сквозь зубы процедил тот.

– Благодарю вас, сэр. Вы – наимилосерднейший из людей.

Командир принял эту лесть, но тут же посуровел:

– Но! Ваш проступок слишком серьезен, чтобы забыть про него после нескольких красиво сказанных слов.

Меня его слова совершенно не тронули – во-первых, я был по уши наполнен чистым ромом, а во-вторых, ну чем еще он может меня удивить? За те годы, что я провел там, я абсолютно заматерел. А вот мой красноречивый друг невольно приобрел серовато-белый цвет парусины. Он с самого начала, пронюхав, как гончая, любовь командира к ползанию у него в ногах, вел себя как примерный пай-мальчик, и моей невозмутимостью в этой отрасли не отличался. Тем не менее, он покорно склонил голову и произнес:

– Да, сэр. Вы правы.

– Иди, – кивнул он мне. – А вы, рядовой, останьтесь на пару минут.

Я вышел и вылил на себя ведро забортной воды, дабы тут же не свалиться. Через какое-то время вышел и Кид, такого цвета, что за описание его я не берусь. Я тронул его за плечо и живо спросил, что он сказал. Он, вздрогнув и резко отняв руку, зло пробормотал:

– Ничего.

Нам назначили три недели губы и, по истечению срока, в мой горячо любимый четверг, 50 раз пройтись кошачьими хвостиками по спинам. Могло быть и хуже. В тот день мы покинули Маяк.

   Можете называть меня подонком, мерзавцем, эгоистом или словом, которое не вырвется только у благовоспитанной леди, но мне было легче, что в этот раз хоть мой лучший друг был рядом. В нашей корабельной кутузке я, мрачно усмехнувшись, сказал:

– Так и живем. Как тебе?

Он молчал.

– Спасибо, что не забыл про меня, братишка. Если бы не ты, я бы был уже мертв.

Он продолжал угрюмо молчать. Я не стал до него лезть и оставил его в покое.

– Да убей ты меня уже, Господи, – сквозь стиснутые зубы проговорил я. Командир обернулся и, нагнувшись, вполголоса произнес, так, чтобы окружившие нас матросы ничего не услышали.

– Я бы с радостью, да вот только где еще я найду две такие охотно работящие ручки, а? Перестаньте жаловаться и вставайте, – уже во всеуслышание приказал он, выпрямляясь и презрительно протягивая руку. Я остановил свои попытки подняться, ненавидя себя за слабость, и смерил его полным ненависти взглядом. Он пожал плечами и, отвернувшись, сказал:

– Худо, если матрос плохой гребец…

– … но много хуже, если капитан подлец, – подхватил я и с вызовом поднял бровь. – К тому же гребу я хорошо. Выкинь меня за борт со шлюпкой и я тебе это продемонстрирую.

Командир посмотрел на меня насмешливым взглядом и произнес:

– Как-нибудь в следующий раз. А теперь вставай – шквал вечером поднимется, ты мне понадобишься.

С этими словами он степенно ушел в каюту. Я сдался и сел. Живые. Как будто он правда точно знал, сколько мы можем выдержать. Смеяться или плакать, даже не знаю. Не сегодня так завтра он убьет меня. Я тихо застонал.

   И вот тогда-то я спился. Ну, что тут рассказывать? Просто мне осточертела жизнь и я, в то же время слишком любя ее, чтобы утопиться самому, взялся за бутылку, чтобы в ней утопить боль. Разбавленный ром сменил на неразбавленный. Ясен пень, мне это просто так с рук не сошло. Я плохо помню тот период моей жизни, но мне запомнился один случай.

   Я, со стоном и трескающейся от боли головой, проснулся в кубрике, куда накануне меня волоком притащили матросы. Со мной там был один темноволосый крепенький матрос по имени Питт. Он сидел на соседней люле и занимался сухой стиркой.

– Проснулся, дельфин?

Я, слезая с койки, недоуменно промычал что-то.

– О, слышал бы ты себя, ты нам такую веселуху задал! Никогда не забудем.

– А что я говорил? – насторожился я.

– Ты начал проклинать командира, называть его конченым ублюдком и прочими нехорошими словами…

– Черт меня дери!..

– … а когда тебе сказали, что он тебя прибьет, ты сказал, что ты сейчас как нажравшийся фугу дельфин и тебе плевать. Поверь мне, твое лицо сейчас полностью отражает суть твоих мыслей.

Я, схватившись за голову, сполз по переборке на палубу.

– А, точно! – вспомнил Питт. – Еще ты высказал очень интересную мысль, что апельсин и счастье очень похожи: и то и другое вроде как существует, но ни у кого этого нет и никто не знает, что это такое. Я тебя в жизни таким умным и разговорчивым не видел, мы прямо ошалели.

– Будь я проклят!

– Ты уже.

– Черт возьми, он же убьет меня!

– Не убьет, ему было так же весело, как и нам. Это, слушай, я что хотел сказать-то… – он прилег на койку.

– Дай угадаю. Тебя просили передать, чтобы на четверг и ближайшие пару недель я планов не имел, все верно?

– Не совсем. Но раз уж ты сам сказал…

– Да говори, что там у тебя, – нетерпеливо перебил я его, прежде чем он дошутил.

– По прибытии в порт у нас ожидается гость.

– Кто?

– Какая-то… писательница, что ли. Вроде как хочет набрать материал для своего будущего букваря.

Я усмехнулся и покачал головой, спуская ноги майна и готовя свою хмельную голову к окончательному пробуждению.

– Чем только люди не страдают. И чего им спокойно не живется?

– Ну, тебе же не живется, – съязвил он. – А потом страдаешь.

– Неправда.

– Ну-ну. Девушка эта – племянница командира.

Я удивленно вздернул брови вверх.

– В общем, он просил передать, чтобы ты бросил это…

– Бросил что?.. А, понял.

– … иначе он пустит тебе кровь.

– Так и сказал? – усмехнулся я и поднялся наверх.

   Когда мы сделали стоянку в Амрийском, до неприличия цивилизованном и скучном, порту, к нам на борт действительно взошла девушка. Джил удивляла одним своим существованием – как это такое прелестное существо может быть кровным родственником такого чудовища, как командир. Она была среднего роста молодой особой, держащейся с необычайным достоинством, с как-то непонятно собранными рыжими волосами и живыми зелеными глазами. Мы с ней редко пересекались – она была на юте, я – на баке. Когда она бодрствовала, я отсыпался после ночной вахты, когда она была на опердеке, я был на орлопдеке, когда она была в кают-компании, я был на марсе. Если честно, я и не искал встречи с ней. Слишком живо еще был воспоминание о танцующей южанке. Оно живо и сейчас.

   Цель ее посещения была озвучена Питтом весьма ясно. Она увлекалась писательством и вот, решила ознакомиться с морской жизнью, чтобы после настрочить о ней кучу непонятных крючочков, мне упорно напоминающие запутанные тралы и сломанные эзельгофты. Нам было сказано ни в коем случае не нарушать ее романтических видений. В мгновение ока мы превратились в актеров приключенческого спектакля, чрезвычайно довольных своей жизнью. Говоря откровенно, я был ей безумно благодарен. Командир тоже обязан был играть свою роль бравого и справедливого морского начальника, поэтому если нас и драили, то не на виду, а, так сказать, в шхерах. Я пользовался этим и продолжал пьянствовать, пока наконец у командира не лопнуло терпение и он не устроил таску. Хорошо, что я был пьян тогда.

   Наступила моя очередь вахтить и я встал за штурвал. Джил подошла ко мне и я выдавил из себя улыбку.

– Добрый день.

– Ага, добрый.

– Извините за нескромность, а что тут произошло?  – нервно сминая перчатку в руках, осведомилась она.

– Я и сам не знаю.

– Но… разве вы не были… непосредственным участником?..

– Да так… – замялся я, становясь похожим на ее перчатки. – Наши корабельные разборки, ничего особенного.

– Ясно, благодарю. Искренне прошу извинить меня, если я лезу не в свое дело.

Я притворился крупным рогатым скотом и вместо ответа начал удовлетворительно мычать.

– А сколько узлов в час мы плывем? – после недолгого молчания спросила Джил.

Я невольно поморщился от выстрелов в оба уха – “узлов в час” и “плывущего корабля”.

– 17 в этот час, а как всплывем, там видно будет.

Она, не поняв шутки, задумчиво отошла.

– А какой у нас курс?

Я опешил.

– Бейдевинд?.. Вы это имеете в виду?

– А вы что?

Увидев ее растерянное лицо, я засмеялся, она засмеялась со мной.

– Сейчас дует ост-ост-вест, – попытался объяснить я, перестав улыбаться. – Мы направляемся к Южным островам по 80 меридиану. Против ветра мы идти никак не можем, но бейдевинд – угол курса судна относительно ветра, к левентику самый близкий, да к тому же для шхуны самый удобный. Оттого и скорость высокая, хотя “Буря” может и больше 20-ти узлов дать, но сейчас ветер свежий и это не очень безопасно. Такие дела, – добавил я, прицокнув языком и продолжив безмятежно держать штурвал. Джил удивленно подняла красивые брови.

– Обширные у вас знания для матроса. Где вы получили образование?

Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на себя в тот момент – перешел ли я цветом лица порог в переспелый томат, или все-таки остался схож со смущенным влюбленным.

– Да так… Тут, можно сказать… Ну, то, что я вам рассказал, каждому ребенку известно. У любого матроса на баке спросите, он вам в два раза больше расскажет.

Она снова рассмеялась, блеснув белыми ровными зубками.

– Судя по всему, мои познания находятся ниже уровня ребенка.

– Вы просто никогда этим не интересовались.

– Но мой родной дядя – командир корабля, – возразила она. – А вот и он, кстати.

– Вспомнишь говно, вот и оно, – пробурчал я, от греха подальше надвигая беску на глаза.

Командир шагал по палубе и окликал военнослужащих.

– Рядовой!

– Здесь, сэр! – откликнулся Кид, высовывая голову из сходного тамбура.

– Отошел, однако, – удивленно хмыкнул я, когда рядом послышался сдавленный ох. Я перевел взгляд на Джил. Она зарделась, как цветущий мак, вперившись взглядом в моего друга.

– Да-а, – с улыбкой протянул я. – Кид – хороший солдат, меткий стрелок и верный друг.

– Вы друзья? – оживленно поинтересовалась Джил, сверкая глазами, как редкими изумрудами.

– Ну да. Думаю, вам следует с ним познакомиться.

– О, нет, – отрезала она, выпрямляясь и стараясь придать себе равнодушный вид. – У него, наверное, много дел.

– Уверен, он предпочтет общение со столь прелестной особой поверх всяких своих обязанностей. Я знаю его.

– Он… мы на королевском крейсере. Тут нельзя пренебрегать ими, – пыталась серьезно заявить девушка. – Впрочем, я и вас отвлекаю. Пожалуй, я пойду.

С этими словами Джил, поправив мудреную шляпку на рыжей головке, аккуратно спустилась по трапу. Я тихо засмеялся ей вслед.

   Когда наша писательница легла спать в тот день (а ложилась она рано), мы зажили своей обычной жизнью. Поэтому Неду ничего не помешало настучать на меня, будто я разболтал Джил секрет нашей вчерашней драмы. Для меня это закончилось не радужно, но и для него тоже. Его глаз затянуло бельмом. За драку я тоже расплатился по счетам. Пить я не перестал.

   Я с ужасом чувствовал, как с меня сползает хмель. Вытерпи первый, думал я, перетерпи первый, только первый, потом будет легче.

– Давай, давай, давай, – бормотал я вслух.

– Может, извинишься, алкаш? – поинтересовалсякомандир.

– Пошел к черту.

– Как пожелаешь.

Свист рассек спертый трюмный воздух, я напрягся и…

– Что тут происходит?

Я не имел возможности повернуть голову, но догадаться было нетрудно – в трюм вбежала Джил.

– Что ты тут делаешь? – сурово спросил командир.

– Хожу, где пожелаю, – последовал дерзкий ответ. – И я спрашиваю – что тут происходит?

– Это тебя не касается.

– Еще как касается.

Я услышал стук туфелек по палубе и в следующую секунду чьи-то маленькие пальчики просунулись между моими запястьями и линьком. После нескольких мгновений отчаянного дерганья туго затянутых тросов я смог вытащить одну руку. Развязав вторую, я встал, натянул рубаху и посмотрел на командира. Он бездействовал, лишь зло глядя на девушку. Она, в свою очередь, с вызовом смотрела ему в глаза, как будто прикрывая меня.

– Отойди, – наконец произнес он. Я положил руку девушке на плечо и тихо позвал ее:

– Мадемуазель, не надо. Все…

Она, не оборачиваясь, стряхнула мою ладонь с себя и громко спросила:

– Что он сделал?

– Я сказал, отойди!

– А я спрашиваю, что он сделал?!

Он зло осклабился, но удосужился сказать:

– Да он пьян, посмотри на него!

Она обернулась. Я стыдливо опустил глаза и негромко заверил:

– Я уже протрезвел, спасибо.

– Пожалуйста. А теперь, Джил, отойди.

– Нет.

– Не заставляй меня прибегать к силе.

– Попробуй.

На лице командира промелькнула жестокая презрительная улыбка, но он не двинулся. Джил, поняв, что она победила, бесстрашно взяла меня за руку и вывела на опердек. Никто не посмел нас тронуть.

– Спасибо, – резко выдохнул я, словно только что вынырнув из воды, и слишком поздно осознав, что это слишком фамильярно.

Наступила неловкая тишина, которой я воспользовался как возможностью все обдумать, в том числе – что командир сделает со мной, когда Джил уйдет.

– Мне жаль, что вы видели это, – с досадой сказал я.

– Я не понимаю человеческую жестокость! – внезапно заявила Джил, садясь на лавку.

– А человеческая жестокость не понимает вас, – отшутился я.

– Вы правда были пьяны? – неожиданно спросила она, с надеждой глядя мне в глаза. Я со вздохом кивнул. – Почему?

– Ну… иногда жизнь подбрасывает рифы на пути, но не всегда дает в руки штурвал, чтобы их обогнуть, – уклончиво ответил я, примащиваясь рядом.

– Хотите сказать, это ваш способ ухода от проблем? – с ноткой презрения в голосе спросила она.

– А что ж делать? – пробормотал я.

Она уже с нескрываемым пренебрежением хмыкнула.

– У вас гибкий ум. На вашем месте я бы перестала ишачить в матросах и начала зарабатывать головой.

– Я – типичный представитель плебея обыкновенного, Мадемуазель. Такие люди “ишачат в матросах”.

– Я думала, что вы парень со своей головой на плечах, – без упрека, с еще большим разочарованием отметила она. – А вы, оказывается, видите лишь то, что вам говорят видеть другие.

Я не знал, что сказать. Тут из своей каюты на палубу вышел не кто иной, как рядовой Кид. Он огляделся и его взгляд упал на нас. Я махнул ему, он не ответил. Нетрудно было понять, в чем дело. Не Промах увидел Джил, сидящую рядом и, улыбнувшись ей, быстрым шагом пошел на шканцы. Джил, покраснев, поднялась с места и неспешно направилась туда же, тихо попрощавшись со мной. Я бесшумно засмеялся. Кто-то времени зря не теряет. Тут послышались хорошо знакомые мне шаги и чья-то тень медленно заскользила по трапу. Мурашки пробежали у меня по спине, и я со скоростью пущенной из пистолета пули ретировался за рубку от греха подальше.

   Но на корабле долго прятаться невозможно, и не пересекаться с командиром вообще я не мог. Но, на мое счастье, он как будто бы забыл про меня. И я решил не злить его зря, зная, что, мастерски скрывая свои эмоции, он не отличается отходчивостью. И с тех пор меня не покидала мысль, что мне не обязательно проживать жизнь принудительно завербованным матросом.

Глава V

    Я понял, что больше всего меня прельщает работа штурмана и решил попросить нашего карточного специалиста научить меня этому делу…

– Нет.

Все мое воодушевление куда-то исчезло, как командир перед битвой.

– Ну пожалуйста! – взмолился я, следуя за шкипером, когда он отвернулся и пошел на полуют. – Я сделаю все, что ты попросишь! Какие там у тебя обязанности?

– Пшел прочь с кормы, щенок! – взвизгнул где-то командир. Я покорно убрал ногу.

– Тебе нечего мне предложить. Жалованья ты ведь не получаешь.

Это была святая истина и против этого я не мог ничего сказать.

– Я… я могу спереть канадку для тебя! – в отчаянии ломая руки, воскликнул я. – Я буду вахтить вместо тебя! Я буду твоим телохранителем во время боя! Я…

Нервы штурмана не выдержали. Он устало вскинул белобрысую голову к небу и быстро сошел со шканцев.

– Прекрати орать! – приказал он, схватив меня за плечи. – Командир тебя прекрасно слышит и видит!

– Ой, да какое мне до него дело?.. – я раздраженно сбросил его руки с себя, как вдруг меня осенило и я с надеждой предложил: – Я буду прикрывать тебя перед ним! Ты же знаешь, внимание командира легко переводится на меня!

Он печально опустил взгляд светлых глаз и покачал головой.

– Мне жаль тебя, парень, правда жаль, но…

– Не надо меня жалеть, – резко перебил я его. – Но что?

– Связываться с тобой – дохлое дело.

– Почему? – удивленно спросил я.

Шкипер задумчиво потер рукой шею и отвел взгляд.

– Ты это верно подметил – внимание командира пожалуй даже слишком легко переводится на тебя. Прости, у меня дела. У тебя, кстати, тоже. Да и зачем тебе это вообще? Ты же матрос, тебе бы только наименования снастей знать, да и все, – с этими словами он ушел, оставив меня молча беситься.

   Но его отлуп меня не остановил, и я решил обойтись своими силами. Осмелюсь с уверенностью заявить, что даже когда я два года тратил 20 часов каждый день на греблю, я так не уставал, как когда взялся за ум. Я с самого детства привык напрягать только мускулы, но не голову. Я воровал карты, умудряясь потом незаметно возвращать их на место и постоянно как бы невзначай вертелся на голубятне, где штурман высчитывал наше местонахождение с помощью секстанта. Все это я совмещал с ничуть не изменившимися обязанностями матроса. Запеленговывая, что командир все еще считал меня сторуким существом из древних легенд, а я понятия не имел, с какого конца мне начинать себя учить, для меня нет ничего совершенно ничего удивительного, что уровень моей нервозности подскочил раза в три. Зная, что спокойствием я никогда не отличался, это показание просто поразительно. Я часто срывался, мне казалось, что я работаю за десятерых, хотя, скорее всего, свою основную работу я выполнял даже хуже, чем раньше. Никогда я не ждал рынды, отправляющей спать, с таким рвением, никогда я не спал крепче. Меня приходилось даже будить, что против моего обыкновения. Часто я думал, а зачем я, собственно, это творю? Не легче ли махнуть рукой и жить как раньше, в силу своих возможностей? Но в другую чашу весов ложилась она, цель. Должность штурмана мне буквально снилась. До этого, моей основной целью было лишь прожить как можно дольше. Но теперь у меня был шанс не обязательно оканчивать жизнь забитым до смерти матросом.

   Стоит ли говорить, что за всеми этими хлопотами я и думать забыл о ворошиловке и скоро снова почувствовал в себе былую силу и бодрость.

   Но о том, что за всем этим я также забыл о своем единственном друге, сказать стоит. Но я думал, что мы никогда особенно не нуждались друг в друге, как в еде или воде, поэтому я не придал этому значения.

   Достаточно скоро я понял принцип использования приборов. Спустя какое-то время я установил связь между каракулями на картах и землями, местонахождение которых мне всегда было хорошо известно. Самым трудным было разобраться в надписях. Эти дьявольские писанины мутили мне разум круглые сутки напролет. Драя палубу, я думал, что же может значить загогулина, нарисованная в двух градусах севернее от острова Сотьена. Когда я переносил грота-гика-шкот, у меня перед глазами вставала закорючка, торчащая на 37 градусе южной широты и 62 градусе восточной долготы. Размышления о том, что мне делать с высотой светила, показанной секстантом, не покидали меня даже тогда, когда меня прижимали моей военморской грудью к фок-мачте, заставляя заложить руки за голову. Короче говоря, чтение со счислением дались мне тяжело, но я осилил и это.

   Для меня до сих пор великая тайна, как мне удалось проделать все эти маневры, не возбуждая подозрений у начальства. Под начальством я подразумеваю того самого единственного человека, который все еще выделял для меня щедрую долю своего драгоценного времени. Так как в лазутчики меня никто никогда не звал, мне кажется, что для пущей подозрительности мне не хватало только прыгать перед ним и размахивать руками, крича: “Смотри, смотри, что я вытворяю! Скорее, приведи меня в меридиан!”. Как бы то ни было, мне это удалось, не получая больше, чем обычно.

   Через год после того, как Джил покинула “Бурю”, меня назначили кормчим. Это была величайшая удача, учитывая легкую неприязнь командира ко мне. Ну а еще через год произошло следующее.

– Куда опять зашхерился этот щенок? Приведите его ко мне! – бакланил командир. “Щенок” вместе с остальными вялился в кубаре в адмиральский час, устало закрыв согнутой в локте рукой иллюминаторы.

– Думается мне, Дюк, это тебя, – с усмешкой объявил мне калабаха-Дон с люли, тасуя карты из запрятанной колоды.

– Ну, трындец тебе, щенок! – подхватил кок Кук (я не виноват, что его так зовут) травлю.

– Стявкаешь чего-нить нам на прощание?

– Да, да!

– Да идите вы в задницу, парни, – отозвался я, с улыбкой поднимаясь.

– Та не нервничай!.. – попытался приободрить меня Дон.

– Тебе легко говорить. Зовут-то щенка, а не осла.

Когда до него дошло, он добрым пинком спихнул меня на палубу и я, под одобрительный смех и “Ну ты загнул!”, вышел на палубу.

– Вот ты где! – воскликнул наш Ящер. – Тебя…

– Звали. Знаю. Он в норе?

– Ага. Ты это, ток… У него фитиль еще дымится, так что…

– Как всегда, – мрачно, но справедливо, заявил я и пошел на ковер.

   Стук, с которым я в очередной раз налетел лобешником на дверной косяк, послужил командиру известием, что явился именно я.

– Войди, да поживее!

– Вызывали? – я зашел, пригнув голову, сняв беску и сцепив руки за спиной.

– Конечно, вызывал! – раздраженно подтвердил он. – Где ты шатаешься?!

– Я не слышал.

– Сэр!

Ему до последнего не надоело это делать.

– Я не слышал, сэр.

– Бананы из ушей вытащи. Ладно, переходя к делу… Наш штурман перевелся на сушу.

Я резко поднял взгляд и снова приложился головой о подволок.

– И причем тут я? Сэр, – молниеносно добавил я, когда он уже открыл рот.

– Ты, кажется, смыслишь что-то в навигации, так?

– Ну, можно и так сказать, сэр.

– Если сдашь экзамен, на его место назначаешься ты, – с явной неохотой в глазах проговорил командир. У меня перехватило дыхание, я еле устоял на ногах. Я получу патент младшего офицера… Спустя 12 лет я наконец-то выкарабкался из числа принудительно завербованных. Теперь не я, а мне будут подчиняться. Теперь я смогу переселиться на ют. Теперь он наконец оставит меня в покое.

– Чего весь засиял?

Я хотел ответить, но не смог.

– Да, повезло тебе, щенок. Но смотри у меня, – он выставил палец, – один промах, и…

– Я не подведу, сэр, – быстро сказал я, справившись с волнением.

– Посмотрим. Вали отсюда теперь, – махнул он на меня рукой и я практически вывалился из каюты.

– А чего это ты не истекаешь кровью, щеночек? – насмешливо поинтересовался Кук. Я приосанился и как бы презрительно спросил:

– Как ты разговариваешь со штурманом, опарыш?

Брови его и стоящих за ним матросов медленно поползли вверх.

– Гонишь, Дюк?..

– Это правда?!

– Правда.

Где-то секунду мы молчали. Вдруг они хором разразились криками:

– Поздравляю!!

– Ничего себе ты!..

– Красавец!

– Да ладно вам, парни! Спасибо, – смеясь, ответил я. – Только пойдемте лучше на бак, а то…

– Что за демократию вы там развели?! Дюк! – донеслось из командирской кубари и мы, бессознательно пригнувшись, пошли на бак. “Но смотри у меня, один промах и…”. На шкафуте меня озарило.

– Где Кид? Не Промах! – звал я, приложив руки ко рту рупором. – Где ты, черт бы тебя побрал?!

– Щенок! – снова протяжно взвыл командир, выглядывая из приоткрывшегося дверного проема норы. – Штурманом станешь, только если все сдашь! А сегодня ты все еще матрос, ясно?!

– Понял, принял, осознал, – сдающимся жестом подняв руки, я быстрым шагом направился к матросскому кубрику.

   Я все сдал. Мне выдали штурманскую форму, разумеется, маленькую, но как это у нас называется, я говорить не буду – какие-то приличия соблюдать все-таки надо. Но это не важно, важно то, что я получил право сходить на землю и повидать наконец все те земли, которые раньше только маячили для меня на горизонте. Я впервые за 12 лет получил возможность подержать в руках деньги, настоящие деньги!.. Вообще-то он частенько находил повод лишать меня месячного жалованья, но меня это мало трогало – на приложиться к шилу хватало всегда. Я даже приобрел трубку и незаметно для себя присоединился к клубу заядлых курильщиков. Переехал на ют, пришлось привыкать к койке и отвыкать от люли и чьего-нибудь храпа вместо колыбели. И, наконец, я перестал быть личным пеоном командира. Окрыленный этой мыслью, я вел себя тихо, работу штурмана старался выполнять исправно и послушно, как настоящий пудель, жевать гайки.

   Как-то раз я докладывал о проложенном мной курсе. Мы были в каюте, где я пальцем следовал за мною же начерченными линиями на карте.

– … Потом берем на зюйд-зюйд-вест и огибаем…

– А мне кажется, – снова перебил командир, – что не надо ничего огибать и пойти напрямик.

У меня дернулся глаз. Он пререкался со мной уже битую-перебитую склянку.

– Будет повышенный дрейф, мы отклонимся от курса и нас унесет на рифы, придется брать на зюйд-вест, а там – течение, мы потеряем пару дней… – пытался объясниться я, но он упрямо сказал:

– Мы пойдем напрямик, вест-тень-зюйд. И не забывай, как ты должен ко мне обращаться.

Он с наглой ухмылкой посмотрел мне в глаза, как бы спрашивая: “ну что, поспоришь?”. Я почувствовал, как у меня закипает кровь, но я уже вырос достаточно, чтобы в конце концов сдаться.

– Да, сэр, – и ушел, собрав карту.

   Спустя какое-то время я с досадой обнаружил, что совесть не позволяет мне бросить товарищей-матросов и свои бывшие обязанности. Запрещать мне никто не стал, конечно. Только Питт как-то, стоя рядом и вирая гафель-гардель, с усмешкой заметил:

– Ну ты и болван, Дюк! Коли дают сидеть на заднице ровно, надо сидеть, а ты?..

Я засмеялся и, закрепив конец, покачал головой:

– Не, я так не могу – привык. Да и куда вы без меня?

Мы с тихим смешком вытерли пот со лба и ушли с палубы. Больше 20 лет с той поры прошло, но эта привычка у меня так и не выветрилась.

   Первое время все было гладко, но ко второму году моей службы на высоком посту все снова пошло кувырком.

   Был сильный шторм, горбатое Море, страшное голова-ноги. Юного солдата, по глупости своей не прикрепленного спасательным тросом, смыло волной за борт. Я рефлекторно выбросил руку вперед и успел поймать его за шкирку, но в итоге, только одной рукой держась за ванты и утяжеленный лишним грузом, я не удержался сам. Однако, я, благодаря тому, что был прикреплен, повис напротив топтимберса. Только вот зольдик упал в воду. Казалось бы, поднимись по тросу, живи да радуйся. Но нет, я решил, что раз уж оказался за бортом, то надо все-таки спасти парня. Поэтому мне хватило мозгов отвязаться и упасть в воду. На что мне мозгов не хватило, так это на то, чтобы вернуться, когда командир приказал, мягко говоря, залезть обратно. Даже мои наполненные водой и замерзшие уши четко уловили мысль плюющегося ядом командир: или я, конченый идиот, вылезу из воды, или по возвращению он собственноручно выпустит мне кишки, отдаст на корм псам а потом довольно простенько сдерет с меня кожу. Вы меня поняли. Ну, я же уже прыгнул, и даже нашел проклятого мальчишку, так что ж возвращаться с пустыми руками? В общем, умирая от холода, я схватил утопающего за шкварник и, подтягиваясь свободной рукой по тросу, который все еще болтался за бортом, поднялся на палубу. Я, стянув с себя мокрую и ледяную рубаху и уперевшись руками в колени, пытался отдышаться и хоть чуть-чуть согреться. Самые храбрые члены команды оттащили спасенного, чтобы откачать, но даже у них не хватило смелости подойти к горе-спасателю. Я поймал на себе сочувствующие взгляды и смекнул в чем дело. Командир ничего не сказал. Это было затишье перед бурей. Я нашел в себе силы выпрямиться и теперь стоял, сверху вниз глядя на тяжело дышащего и злого как черт командира.

– Вы что-то пытались мне сказать, когда я прыгнул, сэр? Прошу прощения, но я вас не расслышал, – соврал я с издевательским тоном и победоносным видом, приготовив свои уши к взрыву, как если бы кто-то устроил пальбу в пороховой камере. Вдруг он успокоился, что напугало меня больше, чем его пышущее злобой лицо.

– Следуйте за мной. Я хотел бы кое о чем с вами поговорить, – спокойно приказал командир.

– Хорошо, – я не пожелал проявить слабину. Терять мне было уже нечего.

– Прошу обращаться ко мне в соответствии с моим статусом, – все так же вкрадчиво “попросил” командир.

– Есть, сэр, – сквозь стиснутые зубы отозвался я. Ребята смотрели на меня, как на обреченного, когда торопились убраться с поля словесного боя, боясь попасть под горячую руку.

   Моя должность меня не спасла, но это были еще цветочки.

   Когда в тот же день меня наконец предоставили самому себе, я по привычке пошел искать своего личного духовного и физического лекаря. Кид сидел в артиллерийском погребе, сдувая пыль со своих любимых карабинов и ружей. Я вошел и со вздохом прислонился к дверному косяку. Прежде чем он успел перевести на меня вопросительный взгляд, я сквозь еще целые зубы скорее просвистел, чем сказал:

– Нет, все, хватит. Клянусь, я убью его.

Тут в его глазах мелькнуло то выражение, которого я раньше у него никогда не видел.

– Такими словами не раскидываются, Бешеный, ты бы поаккуратнее.

Ни его, на этот раз, искусственное спокойствие, ни даже упоминание моего шуточного прозвища не помогло.

– Мне нет дела – пусть слышит, хуже мне уже не станет! Да, я сказал это тебе, и всему миру готов разболтать – я убью его! – Тут я безумно расхохотался.

Он вскочил с места, схватил меня за плечи и прошипел:

– Тихо, дурак! Если он услышит, он точно тебя прикончит. Совсем. А ты не можешь драться с ним сейчас, так что захлопнись и терпи.

Он сел обратно на койку и бережно взял в руки очередное ружье. Я как будто успокоился и принялся “зализывать” раны. И тут случилось непоправимое.

– Тем более, он-то не виноват.

Молодая кровь забурлила, сказались нанесенные увечья, я взбесился. Обернулось это тем, что я подскочил, забыв про раненую ногу, и запустил обе руки в волосы, тщетно пытаясь остыть.

– Он не виноват?! А кто, по твоему мнению, тогда виноват-то, а?! Я, что ли, мать твою так?! Я жизнь тому годку спасал, что я должен был делать? Бросить его, взлететь на борт и упасть ему в ноги, как ты?!

Сначала Не Промах сохранял невозмутимость, но как только из моего рта вылетели последние два слова, он вспылил.

– Да! Да, ты должен был упасть ему в ноги и благодарить, что он не застрелил тебя, как только твоя башка скрылась под водой! Он вырастил нас, научил, как жить, а теперь ты стоишь и грозишь ему смертью?! Клянусь, если я еще раз услышу от тебя что-то подобное, я скажу ему!

– Да что с тобой?! Он нам жизнь сломал! От него все наши беды!

– Уверен? – вдруг холодно спросил он. – Если бы не ты, я бы уже три года как был сержантом, а вместо этого меня… – он сжал губы и сильно побагровел, не от злости – от обиды. Я отшатнулся и удержался на ногах только благодаря тому, что погреб был крошечный и растягиваться во весь рост мне было просто некуда.

– Три года… Так вот в чем все дело, – захрипел я. – Это он сказал тебе, когда вы остались вдвоем? Что он бы сделал тебя сержантом, если бы не я? И ты ему поверил?

– А откуда ж мне знать, когда я им не стал только потому, что тебе вздумалось бежать?!

– Ну так ты ж не моя невольница, что ж ты поперся за мной, коли не хотел?!

– Как будто ты бы не поставил мне это в упрек!

– Да даже если бы и поставил, с каких пор ты меня… боишься? – с удивлением спросил я, медленно осознавая, кто стоит передо мной.

– Я не… Подумай, что было у тебя до того, как мы попали сюда? Мы голодали, денег не всегда хватало…

– Я был богаче всех королей мира, – резко перебил я его, – я был свободен.

Мы замолкли, чтобы перевести дух. Я сказал, сам своего голоса не узнавая:

– Если в этом все дело, ты мог сказать прямо: “Дюк, я тебя ненавижу, оставь меня в покое”, а не таить.

– Я не хотел ссориться, брат, – уже спокойнее признался он. – Но ты опять это делаешь – впутываешь меня в ваши разборки! Я еле как выкарабкался, а ты опять хочешь столкнуть меня вниз. Послушай меня, как друга, если я хоть когда-то был им: хватит! Ты ведешь проигрышную войну, Дюк. Если ты откажешься, мы с тобой окажемся в разных лагерях, и в своем лагере ты останешься один, потому что я не хочу больше платить за нашу с тобой дружбу ценой своей жизни.

В его голосе появилась мольба, но я проигнорировал ее и только лишь зло прохрипел:

– Понятно. Знаешь, Кид, я всегда считал тебя змеем, но теперь я хорошо вижу, что ты – слизняк.

Никогда не думал, что смогу столько презрения вложить в одно тихое предложение. Я и сейчас этому удивляюсь. Что ж, видимо, я бешеный и есть. Это была последняя капля в огромной чаше терпения Не Промаха. Он взревел, рванулся в сторону и схватил карабин. Я не стал ждать, пока он меня застрелит, молниеносно уронил шкаф с боеприпасами перед собой и упал на палубу. Прогремел выстрел и мне, впервые в жизни, в бок влетел кусок свинца, но тогда я этого не заметил. Я знал, сколько времени ему понадобится, чтобы перезарядить карабин и воспользовался этим – выскочив из-за своего укрытия, я одним ударом свалил его. Он упал, я тем временем зарядил одно из его ружей и хотел прицелиться, но он быстро отреагировал и пинком выбил у меня палубу из-под ног. Я рухнул рядом и мы, рыча, сцепились в схватке. Единственный раз, когда мы с ним обнялись, кстати. Тяжелее его, я уже вроде как победил и прижал его к палубе, но упустил один момент. Он умело вывернул мне руку и дал коленом под дых. Отвесив мне кулаком в зубы, Кид встал и мгновенно вылетел из погреба, прихватив с собой карабин. Я выплюнул выбитый зуб, поднял другое ружье и – за ним. Я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Он уже был на верхней палубе, а я еще не успел подняться. Однако это не помешало мне проделать следующий маневр. Подняв с опердека вымбовку, я швырнул ее ему под ноги. Он споткнулся, и карабин вывалился из его рук. Тут меня охватило странное спокойствие. Я вскинул ружье к плечу и положил палец на спусковой крючок. Я знал, что попаду – с такого расстояния не надо носить гордое имя Не Промаха, чтобы попасть. Все это произошло за долю секунды, так что он не успел бы отреагировать. Я уже был готов спустить курок, а он только сейчас крепко встал на ноги и начал осознавать, что сейчас произойдет. В ту же секунду чья-то нога внезапно выбила у меня из рук ружье и спасла тем самым ему жизнь. Так как большей частью своего тела я еще находился в сходном тамбуре, этой самой спасительной ноге ничего не помешало наступить на мою руку и прижать ее к палубе. Я взвыл, как пес, которому наступили на лапу, и только в тот момент понял, как мне было больно. К ранам от побоев прибавилось мое первое пулевое ранение, на которое я сначала, из-за гнева, не обратил внимания. У меня в глазах запрыгали темные пятна, меня накрыла паника. Мне казалось, я умру, хотя дрожащая от злости рука Кида не сумела пустить мне пулю достаточно ловко, чтобы убить наповал. Тем временем, где-то высоко над моей головой прогремел крик командира:

– Что здесь происходит?! Рядовой?

Я уже ничего не видел, но слышал достаточно, чтобы до меня донесся немного растерянный голос Не Промаха.

– Эмм… я… сэр… Понимаете ли… Этот ненормальный рехнулся… Я посоветовал ему… Посоветовал ему в следующий раз слушать вас внимательнее, а он взбеленился. Я не стал его убивать, а он…

– Ясно, – перебил командир, тоном человека, который чаще всех имеет дело с “этим ненормальным”. В этот момент у меня, наверное, вырвалось ругательство, и его лапа надавила на мою еще сильнее.

– Да успокойся ты, чего ты ведешь себя, как баба?! Только кровотечение усиливаешь! – рявкнул командир. Тогда ко мне вернулась способность здраво мыслить, я решил послушаться его и перестал брыкаться. Свободную, но дрожащую, руку я прижал к пробоине в боку и стиснул зубы, чтобы справиться с болью. Периодически пытаясь выдернуть предплечье из-под сапога, я положил голову на палубу и начал глубоко дышать, вдыхая запах мокрого дерева, чтобы кровь медленнее текла из ран. Командир наклонился и почесал меня за ухом со словами:

– Вот так, молодец, вот так. Отпущу я тебя, щенок, отпущу, ты просто сиди тихонько, и я скоро тебя отпущу.

К сожалению, у меня не хватило сил повернуться и отгрызть ему палец, поэтому я просто начал "тихонько" долбиться лбом об палубу, чтобы не взвыть с новой силой, а он тем временем, своим хорошо мне знакомым вкрадчивым тоном, продолжил:

– А вы разве не дружите?

Кид, говорящий уже совершенно уверенно, фыркнул:

– Это было давно, мы были детьми и я не мог видеть, что он больной на голову.

– Ага. Ну что, дружочек, – начал командир, снова наклоняясь ко мне, – килевание за драку или нырок с реи? Или лучше прибить твою шаловливую ручонку к мачте? А мне кажется, лучше ее просто отрубить…

Что он сказал дальше, я не говорю, потому что не знаю. Я начал постепенно лишаться чувств. Не то чтобы вывихнутая и потревоженная рука могла сравниться с, мать его, простреленным штирбортом, но раненый человек рассуждает странно. Мне казалось, что если он только уберет наконец свою чертову ногу с моей чертовой руки, мне станет гораздо легче, я смогу встать, с кем-нибудь подраться, пойти в лазарет и там перебинтоваться. Все в мире исчезло, была только она – боль. Я забыл про разозленного лучшего друга, который теперь никогда не простит мне оскорбления, про ненавистного всей душой командира, про людей вокруг и про дыру в боку. Я забыл, как меня зовут, но зато знал, что если только он уберет ногу, все пройдет. Когда же это наконец произошло, я отнюдь не встал и не поскакал вприпрыжку навстречу приключениям. Тогда я уже потерял сознание от потери крови.

   Следующую неделю я провел в лазарете, в первый и последний раз ощутив на себе все прелести лихорадки. В бреду мне чудилось исполнение последней угрозы командира, но этого так и не произошло. Вряд ли от большой ко мне любви, однако. Между жизнью и смертью я балансировал недолго, сказалась моя поистине собачья живучесть. Остальное время я был занят тем, чтобы как можно быстрее зарастить рану и выйти из своего незапланированного отпуска твердо стоящим на ногах – не то чтобы мне дали достаточно времени для отхода. Мне это удалось и я зажил своей обычной жизнью. Практически сразу, как я встал на ноги, рядового повысили до сержанта. С ним мы редко пересекались, но если пересекались, то обходилось без страстей. Стоит ли балабонить, что ему ничего не было за драку, но я никогда этого и не хотел. Я не думал о нем, уверен, что и он выбросил меня и те 20 лет из головы. И поделом.

Глава VI

   Как-то раз, когда я спустился в кают-компанию, ко мне подскочил Питт и, сверкая глазами, спросил:

– Дюк, слышал новость?

– Мм?

– Старпом валит!

– Здорово, – я хотел пройти, но он заступил мне дорогу.

– Младшего пома повысили до старшего, а тебя – до младшего помощника командира!

– Здорово, – повторил я. Зная, что должен радоваться, почему-то не мог. Я поставил три стула рядом и вытянулся на них.

– Что с тобой?

– Устал, наверное. Не обращайте на меня внимания, ребята.

Питт пожал плечами и отошел.

   С офицерским чином ко мне пришло право сходить на землю. Так что во время вынужденной остановки на одном из островов архипелага Гуну, меня отпустили без вопросов.

   Холодра там стояла, конечно, невыносимая. Если бы до этого я невольно не искупался в здешних водах, непременно отморозил бы себе что-нибудь. Гуну – страна Северных сияний. На горизонте, в нескольких милях от порта, над землей возвышались мглистые и мрачные горы, Моря имели привычку замерзать, люди и животные были выкованы из железа, в паре милях от берега виднелись полосатые айсберги, и все это – под безоблачным, но серым небом.

Я шел по лесу, в поисках хыть какого-нибудь кабака. Вдруг услышал треск ружья и в полутьме кто-то крикнул:

– Кто идет?

– Я, – бездумно ответил я. Раздался смешок, я пошел на звук и увидел мужчину.

Он стоял с ружьем в руке, одетый по климату – в теплой тяжелой шубе, меховых штанах и мокасинах. Борода и густые брови покрылись сосульками.

– Охотишься? – дружелюбно спросил я.

Он, улыбаясь, мотнул головой и небрежно показал дулом на что-то перед ним. Только тогда я заметил собаку, привязанную к дереву, которое скрывало ее от меня. Черный, с рыжими пятнами, и тощий, он лежал, положив морду на лапы и сверкал умными желтыми глазами.

– И что он тебе сделал? – поинтересовался я.

– Да, – махнул рукой погонщик. – Зубы скалит, со сворой дерется. В общем, того… ну, бешеный. Купился на его габариты, 5 штук отвалил.

Он разочарованно покачал головой. Я перевел взгляд на пса.

– А чего не отпустишь?

– Он как будто отпустится, – хмыкнул он в ответ. – Думаешь, он не пойдет за едой? Ты не местный, да?

– С чего взял?

– У нас таких загорелых нет. Да и так легко, как на прогулку в широтах пониже, никто не одевается. Моряк?

Я кивнул, все еще глядя на пса. Тут что-то толкнуло меня выпалить:

– Слушай, давай я куплю его у тебя.

Он с изумлением посмотрел на меня.

– Это дурной пес, непослушный и…

– … бешеный. Да, ты говорил. Мне как раз такой и нужен.

– Зачем?

– Тебя не касается, – раздраженно сказал я, теряя терпение. – Ты купил его за 5 тыщ. Я дам тебе 6. Идет?

– Но…

– 5 с половиной.

– Идет, идет! – поспешно согласился каюр. Я кинул ему деньги, он швырнул мне конец, коренным концом принайтовленный к собаке, и ушел. Скоро до нас донеслось гиканье и звук скользящих по скрипучему снегу нарт. Я посмотрел на собаку. Он лежал, как лежал.

– Ну, что валяешься?

Пес не ответил мне, даже не взглянул.

– И что мне с тобой, неблагодарная скотина, делать?

Молчание. Я вздохнул и пощупал карман, в котором звенела скудная мелочь.

– Все деньги на тебя угробил, эх ты! Ну ладно, на пару бутылок шила хватит.

Пес бросил на меня презрительный взгляд.

– Ну чего ты, прирос к земле, что ли? – рассердился я.

Пес даже ухом не шевельнул. Я вдохнул ледяной воздух, развернулся и решительным направился к выходу из гущи. Сделал шагов пятнадцать. Обернулся. Пес с трудом поднялся на ноги, лапы дрожали. Он сел и начал с яростью грызть ремни. Я вернулся. Он приподнял губу, обнажив белые крупные клыки, но не зарычал. Я сел на корточки, закрыл ему пасть одной рукой, а другой начал развязывать шлею. Под пальцами почувствовал голую обшивку и теплую, запекшуюся кровь. Раздвинул жесткую шерсть. Длинная красноватая проплешина. Жалость сжала сердце. Встал. Пес из последних сил рванулся и вцепился зубами в ремни – последнюю свою еду. Я разжал ему челюсть – он был слаб и мне ничего это не стоило. Я выбросил шлею. Прежде чем он похромал за ней, я взвалил его на плечи, предварительно закрыв пасть. Легкий. Чуть не утопая в сугробах, я поплелся туда, где, как мне сказали, был кабак. Дошел. Из трубы одинокой надстройки вились клубы дыма.

   Я оставил пса на улице, даже не стал привязывать. Погонщики, распрягавшие или запрягавшие своих собак рядом, провожали меня удивленными взглядами, когда я вошел в таверну. Войдя, я не стал разваливаться за столом, сразу подошел к стойке и заказал мясо и кружку портвейна. Не вареное, не жареное, не нарезанное, сырое и целое. Когда у меня начали спрашивать, чего же я тогда сразу не подстерег в лесу оленя и не впился в него, живого, зубами, я с нарастающим раздражением, чуть громче, чем следовало, хрипло рявкнул:

– Нет – так и скажите! Пойду и подстерегу, что ж делать…

– Не горячись, старик, – быстро успокоил меня хозяин и пошел за заказанным. На этом зарплата моя кончилась. Я в один присест проглотил портвейн, взял мясо и вышел на улицу. Пес лежал на прежнем месте.

– На, жри, животное, – ласково пригласил я его покушать, швыряя в него кусок мяса. Пес зыркнул на меня глазами и аккуратно запустил зубы в мякоть. Каюры рядом сдавленно охнули.

– Ничего себе ты расщедрился… Куш срубил?

– Да если бы… – буркнул я в ответ. Ради уплаченных денег я, черт возьми, об гайки все зубы обломал, всю пыль у командира с сапог слизал, только чтобы иметь возможность напиться и забыться, и вон – на какую-то полудохлую собаку все спустил. Но досады почему-то не было. Я смотрел на жующую собаку и злость с усталостью проходили. Ешь, ешь, животинка. Набивай брюхо.

– Где ты его взял вообще? – со смешком на синих от холода губах спросил мужчина.

Я неопределенно дернул плечами. Пес наконец дожевал и оторвался от земли. Я развел руками.

– Нету больше, хочешь есть – иди и поймай себе кого-нибудь.

Он зачерпнул ртом снега, чтобы утолить жажду, сел и начал спокойно лизать себе спину. Я только тогда заметил, за что заплатил тот сурово настроенный погонщик в лесу. Пес был не менее 3 футов в холке, выпирающие широкие кости и крепкие лапы выдавали мощное телосложение. Ничего, отъестся, подумал я. Но не только от голода же он еле стоял на лапах?.. Я подошел, аккуратно провел по его мохнатой спине, ожидая укуса, но его не последовало. Пес смотрел в мои глаза с интеллектом в своих, словно ожидая чего-то.

– Вот тебе и бешеный, – засмеялся я, но на последнем слове запнулся.

Удостоверился, что раны не опасны, и выпрямился. Что теперь? Денег у меня нет. Украсть? И попасть на виселицу. Нет уж, спасибо. В детстве бегать от жандармов и сидеть потом в кутузках было весело, но теперь мне моя жизнь не принадлежит, и меня пугала отнюдь не петля. Я могу выпросить у кока поесть, потом вернуть деньгами. А пес не привяжется теперь? На корабль возьму – утопят и его и меня. Купил очередную проблему на свою голову, называется. Не найдя решения самостоятельно, я спросил у самого пса:

– Ну, бешеный, что будешь делать?

Он встал. Я заметил, что он не закручивает хвост колечком, как остальные ездовые собаки. Бешеный встал полубоком ко мне, посмотрел в сторону леса, снова на меня, наклонил голову на бок. Я улыбнулся.

– Иди. Прибейся к волкам. Людям не попадайся – застрелят.

Пес неуверенно направился в лес. Убедившись, что я не зову его, он ускорил шаг и, все еще прихрамывая, потрусил за деревья. Я с облегчением выдохнул и вернулся в кабак, чтобы отогреться и, возможно, прикорнуть.

   Не то чтобы мне хотелось полюбоваться с местными красотами и ознакомиться со здешними обычаями, но сидеть на месте я не мог. Я должен был ходить, что-то делать, лишь бы не думать, не теребить былое. На шхуне сидел командир – архипелаг не славился своими зваными обедами, поэтому делать ему там было нечего – так что туда мне тем более не хотелось. Так что вечер спустя две недели, как мы встали на рейд близ Гуну, нашел меня бредущим куда-то по бесконечной северной глуши. Я прислушивался к скрипу снега под сапогами, не думая ни о чем, просто осматривался вокруг и слушал. Слушал так, что из-за резко треснувшей ветки меня чуть не хватил удар. Я глазом моргнуть не успел, как мне на спину кто-то прыгнул. Не ожидая такого, я свалился в снег. Мое оружие выпало и тут же в борьбе оказалось погребено под сугробом.

– Ага! Попалась, белая собака!

Ворча себе под нос: “да что ж сразу собака-то, а?”, я перевернулся на спину и, отбиваясь руками и ногами, сумел встать. Смуглая, красивая, с длинными жесткими волосами, одетая в звериные шкуры, в черных глазах сверкает возбуждение, что охватывает во время драки абсолютно все расы и оба пола. Краснокожая. Однако она не одна. За моей спиной материализовался ее соплеменник и с поистине только им присущей ловкостью стянул мне руки за спиной. Я инстинктивно упал вперед, кувыркнулся, а-ля веселящийся медвежонок. Туземец отцепился. И вот только тогда я приготовился к обороне. Собрав все свои скудные знания их языка воедино, я ломано объяснился:

– Я вам не враг.

– Ты – фортский пес! – отплевываясь от снега, зло кричал парень, которого я только что увлек за собой на землю. – Приезжаете на нашу землю, грабите наши поселения, воруете наших женщин, берете нас в плен, убиваете и вы “нам не враг”?!

Тут я все понял и меня покинула надежда. Мне было известно отношение моих соотечественников к диким племенам. Объяснять что-то, говорить, что я на этой земле впервые, было бессмысленно. Я был (ха-ха, “был”) белым, а значит, врагом. А это значит – смерть. Зная изощренность их умов, смерть очень мучительную. Я молча сжал кулаки, давая понять, что нападать не стану, но и просто так не дамся. Я не солдат, военную подготовку не проходил, кулачными боями не владею, поэтому все, что я могу пустить в ход – это грубая сила. Однако краснокожие стояли смирно, как замерзшие. Я успел только покоситься в сторону моего закопанного оружия, как на меня снова кто-то грохнулся. На этот раз этот кто-то оказался потяжелее. Потом – не помню, что было. Снег забивался в глаза, в уши, в рот, в нос, я сам не отдавал себе отчета в том, что делаю, но смею предполагать, что я дрался, остервенело, как обезумевший. Я рвал и метал, но все равно оказался схвачен. Лично я приписываю это (и настаиваю, чтобы вы делали то же самое) численному превосходству противника, а отнюдь не отсутствию какого бы то ни было боевого искусства у меня, кроме уличных и корабельных драк. В общем, меня связали. Краснокожий подошел с ножом в руке. Занес руку. Я малодушно закрыл глаза.

   Вдруг раздался вой. Мы одновременно обратили взоры в сторону, откуда он донесся. Огромный волк одним прыжком оказался на арене. Краснокожие попятились от неожиданности. Какой-то храбрец отпустил меня, чтобы с одним ножом в руке броситься в схватку с волком. Я воспользовался этим и вырвался. Прыгнул к тому месту, где упал мой пистолет. Порох гарантированно вымок, но знали ли об этом туземцы?..

– Стойте, или я буду стрелять!

Они меня поняли. Тут волк вцепился в руку жителю лесов, тот скорчился от боли, но, как и полагается, молча.

– Пусти его, Бешеный, – устало попросил я. Бешеный, а это действительно был он, покорно разжал зубы.

– Вы – храбрый народ, и я не стану лишать вас жизни. Только дайте нам спокойно уйти.

Туземцы с ненавистью посмотрели на меня, и бесшумно скрылись во мраке своих родных лесов. Я подождал немного и, убедившись, что они не вернутся, начал грызть веревки на руках. Бешеный терпеливо сидел и ждал, пока я закончу.

– Спасибо, друг.

От последнего слова топенант в груди невольно зажевало в блок, но как будто уже глуше, чем раньше. Я повернул в сторону порта, решив больше не играть с огнем. Бросил взгляд через плечо. Бешеный стоял, неопределенно мотая головой – то на меня, то в сторону леса. Нетрудно было догадаться, в чем дело. Я открыто встретился с ним взглядами. “Должок тебе я вернул”. Я с улыбкой присел на корточки, без опаски опустил ладонь на мохнатую голову, ласково потрепал.

– Ну, пока, Бешеный.

Волк прижал уши к голове и ткнулся мокрым носом мне в ладонь.

После мы разошлись к своим, он – к волкам, я – к военморам. Надеюсь, с ним все хорошо.

   По возвращении домой, хотя горькое послевкусие осталось, я зажил как раньше. Работа заглушила и это. Скоро меня поставили старпомом. Вместе с новым чином на меня свалилось еще больше обязанностей и я перестал философствовать.

Я обсуждал с нашим плотником целостность подшипника на шканцах, когда командир возопил:

– Кто это сделал?!

Хотя я знал, что я не делал ровным счетом ничего, я весь съежился, как улитка. Я обернулся на источник кэповского бешенства.

Фор-марсель свободно развевался на ветру.

– Кто посмел?!

Я на тот момент прожил с этим человеком уже больше 10 лет, и все-таки никак не мог привыкнуть к его состоянию крайней злости. Он стоял на полуюте, маленький по сравнению с некоторыми рогатыми, и все же чувствовалась его власть над нами всеми. Я молча наблюдал его с высоты своего положения, пользуясь тем, что не нахожусь в его поле зрения.

Он махнул рукой нашему дракону и ткнул пальцем в Питта. В этот раз я сумел различить каждое его слово, и у меня сердце ухнуло вниз. Ведь бедняга Питт все это время находился на баке, и я видел его. Видел я его и теперь, когда он даже сквозь загар побледнел, все же не сказав ни слова. Он оказался умнее меня в детстве, да и сейчас тоже.

Потому что я крикнул:

– Это не он, сэр!

Командир, узнав мой голос, спокойно уже повернулся на меня. Но старший офицерский чин давал мне некоторые преимущества, и я не испугался. Не сейчас.

– Что вы сказали?

Я в два прыжка оказался на полуюте рядом с ним и повторил:

– Он не виноват. Сэр. Я видел его все это время, и берусь сказать, что на стеньге его не было.

– Неужели? – знакомым мне хитрым тоном уточнил командир. – Кто же тогда виноват? Вы были там тогда, вы должны были видеть.

Далеко не все присутствующие могли уловить что-то в этих словах, а многие из тех, кто мог, попросту забыли о том дне. Но не я. Я не забыл. Я скрипнул зубами. Этот черт задумал играть со мной в игры. Больше всего на свете я хотел задушить его тут же, на этом самом месте. Я ведь уже давно не ребенок.

– Ты помнишь, верно, щенок? – шепотом спросил он. – Конечно, помнишь.

– Но это правда был не я, – еще тише, с отчаянием в голосе, вырвалось у меня.

– Я знаю. А кто же это был на самом деле?

Я моргнул и стряхнул с себя наваждение.

– Никто этого не делал, сэр, – уже во весь голос сказал я.

– Тогда как же вы мне объясните, что без моего приказа был поднят лишний парус?

– Лопнули гитовы, сэр. Это вполне обычное явление.

– Вы можете предъявить доказательства?

– Да какие могут быть доказательства?? – срываясь, махал руками я. – Я могу залезть и показать… вам лопнувшие снасти, если хотите…

– Уж не перечите ли вы мне, Дюк? – перебил командир.

– Конечно, нет.

– Тогда он виновен, – заявил командир, отвернувшись.

– Тогда, – выкрикнул я, – я за дисциплину больше не отвечаю!

Я выпрямился. Неожиданно низкий командир с несколько шокированной физиономией обернулся на меня.

– Так значит, офицер?

– Значит, так, – согласился я, скрестив руки.

Дисциплина входила в мои прямые обязанности, и, отказываясь от нее, отказывался и от остальных тоже. Старпом не последний на судне человек, и что-то от меня да зависело. Я действительно давно уже неребенок.

Командир знал все это лучше меня самого. Он прищурил глаза и протянул:

– Ах-ха.

За этим последовала мучительно долгая тишина. Наконец он произнес, не отводя своего взгляда от моего:

– Возвращайтесь к работе, все вы. А вы, Питт…

Матрос с готовностью поднял голову.

– Будьте осторожнее в следующий раз. Мало ли что может случиться.

С этой невидимой угрозой в словах, он наконец отвернулся и пошел по своим делам. Я с удивлением обнаружил, что все это время стоял, задержав дыхание. Подошел бледный, как самый дипломатичный флаг, Питт.

– Зря ты это, Дюк. Он же тебе этого никогда не простит.

– Я ему тоже.

– Спасибо.

– За что? Я выполнял свою работу.

Отмахнувшись от его дальнейших бормотаний, я вернулся к подшипнику и ретировавшемуся на ют плотнику.

   Как-то наш рейс лежал через Маяк и мы могли сделать тут стоянку.

   На причале столпилась куча народа. Я, чуть не раздавив себе селезенку, протиснулся между обнимающейся парочкой и вдруг увидел Шебу. Не знаю, ждала она меня или это была случайность, но я не упустил момент. Я подошел и, подхватив ее за талию, описал с ней круг. Поставив девушку на землю, я оглядел ее в народном красном наряде и с восхищением воскликнул:

– Ты богиня, Шеба… А угадай, кто я? – хвастливо спросил я, обводя рукой мундир.

Она изумленно посмотрела на меня и, улыбнувшись, кинулась мне в объятия, смеясь и говоря:

– Молодец, молодец!

Когда она отстранилась, мы отошли в более тихое место и она спросила:

– А где Кид?

Я посерьезнел и, отведя взгляд, промямлил:

– Он… ну…

– Неважно, я не его ждала, – поспешно произнесла Шеба, уловив мое замешательство. Вдруг она привстала на цыпочки, положила маленькие руки мне на шею и нежно поцеловала.

– Ты вернулся. Как мы и договаривались, – прошептала она. Явственно чувствуя приятное покалывание в щеках, я уточнил:

– Значит, мы…

– Да.

Я повернулся вполоборота и воскликнул:

– Есть еще зачем жить, черт возьми!..

– Идем, мой офицер расскажет мне, где он был, – она поманила меня за собой и мы пошли сюда.

   В трактире не было людно, как по вечерам, ну, примерно, как сейчас. Только пьяных было меньше, да и погода царила воистину солнечная.

– Ты голоден? Что будешь? – заботливо спросила Шеба, растерянным взглядом оглядываясь вокруг.

Я усмехнулся и сказал:

– Я питаюсь на корабельном камбузе, Шеба. Я приучился есть все.

– Хорошо.

Она поставила передо мной ароматную тарелку и села рядом.

– Сколько с меня? – поинтересовался я, зашарившись по карманам. Она резко вспыхнула и спросила:

– Ты настолько низко меня оцениваешь, что думаешь, что я нуждаюсь в плате?

   Весь оставшийся день мы провели в рассказах и лично я – в еде. Я рассказывал ей о том, что видел, и она жадно ловила каждое мое слово, не перебивая и не задавая вопросов.

– … И вот идем мы, значит, и нас затирает льдами – все, деваться некуда и…

– Шеба!

Мы обернулись. В ее темных глазах засветилась досада и она пробурчала:

– Я сейчас…

Она поднялась с места и, провожаемая завороженными взглядами, вышла в центр. Свет упал на ее смуглое лицо, озарил прекрасную фигурку в длинном народном платье. Заиграла музыка, она плавно подняла руки и изящно расставила ножки. Понеслась…

   По завершению все, как обычно, вскочили и, перекрикивая друг друга, начали хвалить ее и аплодировать. Она с достоинством поклонилась и отошла было назад ко мне, но путь ей заступил какой-то мужик, пьяный, как свинья. Он начал тянуть к ней руки, я, опрокинув стул и потемнев от злости, бросился было к ним, но тут Шеба спокойно взяла чью-то бутылку и с силой опустила ее ему на голову. Он свалился, но никто и внимания не обратил. Я подскочил к ней и спросил:

– Ты как?..

– Шикарно, – с ноткой раздражения ответила она, окидывая взглядом человека перед собой. – Поможешь оттащить его в угол? Чтобы не мешал.

Я усмехнулся и, взяв его за ворот, поволок, куда она просила.

– А когда меня тут нет, кто этим занимается? – шутки ради поинтересовался я.

– Да так, похаживает сюда иногда один генерал… – безмятежно сказала она. – Смит. Он и таскает.

У меня он аж из рук выскользнул.

– Ох ты ж… И часто?

– Каждый день. Он и сейчас тут.

Я мгновенно обернулся, но она положила теплые ладони мне на лицо и обратила к себе.

– Шучу я, шучу… Таскаю я всех сама, а никакого генерала Смита не существует, а если и существует, то я его не знаю. О многочисленных Смитах я из историй всяких слышу, равно как и о генералах. Все-таки я больше по военморам…

Сказала, нежно ткнулась своим аккуратным носиком в мой руль и – исчезла. Слилась в толпе. Я проморгался, согнал с себя смущение молодости и что-то во мне щелкнуло – все, выросло солнце мое.

   Когда я почувствовал, что если я еще одну ночь проведу в этой рубашке, то обрасту полипами, я снял ее, и поймал на себе пристальный взгляд девушки вперемешку с ужасом.

– Я тебя смущаю? – со смешком спросил я. Вместо ответа она вдруг прильнула ко мне и нежно обхватила меня со спины.

– Ты ж мой бедненький! – ласково пробормотала она. Я пожал плечами и не стал задаваться вопросом, что же это может значить. Положив кудрявую головку мне на плечо, она аккуратно провела пальчиком по шраму у меня на штирборте и спросила:

– От чего это?

– Пуля.

– Кто стрелял? Пират, южанин…

Она медленно обошла меня и встала передо мной.

– … или свой?

Я, побледнев, притворно засмеялся.

– Пират, наверное, да я уж и не помню. Что, дураки мы, что ли, друг в друга палить?

– Я, конечно, не моряк, но что-то мне подсказывает, что без разбирательств не обходиться даже в самой дисциплинированной команде, а тебя я членом таковой посчитать, увы, не могу.

Я безразлично повел плечами.

– Где Кид, Дюк?

– Мне почем знать? Его перевели на другой корабль, а его в порту нет.

– Неужели? И что, прямо так взял – и дал себя перевести? Без тебя? После стольких-то лет?

– Ну так мы же не влюбленные, переживем.

– Вы – друзья.

Я сглотнул.

– Люди имеют свойство расти. Вот и мы выросли, – угрюмо ответил я.

Она недоверчиво дернула бровью, но допытываться не стала и принялась складывать одежду.

– У тебя-то как дела, рыбка моя?

– Как всегда, рыбачок мой, – невесело ответила Шеба. – Не всем дано шарахаться по всему миру.

Меня осенило.

– Когда-нибудь я возьму тебя с собой, Шеба. Ну, когда разрешат… Обещаю.

Она улыбнулась и ничего не сказала.

В Маяковском порту мы вымачивали якоря недолго – опасно. Поэтому скоро я уже бежал отсюда, не забыв, однако, чмокнуть Шебу.

Глава VII

   Я приподнялся на локтях и затуманенным взором глянул на вражеский корабль. Стоит. Не тонет. Черт. Мы вступили в бой уже 4 склянки назад и все это время не переставали пуляться друг в друга смертоносными ядрами. Одно из них сбило меня с ног. От залпов карронад в ушах стоял гул. Я, шатаясь, как вдрызг пьяный, встал и на ощупь побрел на шканцы. Каждое движение отдавалось в голову сильным болезненным толчком, я не был даже уверен, что все мои части тела со мной, но меня это не волновало. Скорее, иначе мы потонем. Надо спасать шхуну, ребят… Я наобум и на память протянул руки – легли на штурвал. Тут уже и зрение начало постепенно ко мне возвращаться, а дым – рассеиваться. Когда в обычное время повернуть штурвал можно и пальчиком, то в этот раз мне понадобилось напрячь все силы, чтобы штур-тросы повернули румпель, румпель – баллер, баллер – перо руля и “Буря” с тяжким стоном на устах вышла из дрейфа, прежде чем нас добили. Корабль начал медленно поворачивать. Я знал, что нам не уйти – трудно бегать, когда пол брюха у тебя занимает вода, а паруса и рангоут разорваны книппелями. Я хотел только лишь выиграть время, для передышки. Шхуна на всех парусах пошла галфвиндом, корабль противника – за нами, не желая упускать такую возможность. Я вроде как передохнул, снова начал чувствовать свои конечности, и я мог выполнить задуманное. Толку от него могло быть мало, но терять нам было нечего, и уж обо мне плакать точно не будут.

– Спускайте брандер, – скомандовал я на правах старпома. – Нагружайте.

Ломанувшиеся было выполнять мою первую команду матросы с изумлением обернулись на меня.

– И кто, как ты думаешь, туда полезет?

– Я.

Больше вопросов не было.

Шлюпку спустили, нагрузили порохом, гранатами и, в общем, всем легко воспламеняющимся. Взрывчатку накрыли сверху брезентом. Я прыгнул в брандер, направил к противнику. Они аккуратно увернулись, но я пер вперед, как таран. Даже если уйдут, шхуне будет больше не страшны и она все равно спасется. Трофей меня тогда не волновал, лишь бы уйти, а как, победив или проиграв, неважно. Я подвел шлюпку совсем близко к носу, где предположительно находилась крюйт-камера, и лег в дрейф. Они взбесились, открылись порты корабля, нацелились карронады. Я ждал этого. Когда фитили, по моему расчету, уже должны были зажечься, я мгновенно поймал попутный ветер, и брандер сам понесся к кораблю. Я прыгнул, максимально сильно оттолкнувшись от банки ногами и упал в воду. Прогремел залп, и за ним – страшный взрыв. Мне обожгло спину, но я проигнорировал это и поплыл к шхуне. Вынырнул, обернулся. В корпусе неприятеля зияла пробоина. Улыбнувшись, я взобрался по брошенному тросу на борт. Теперь точно спасемся.

Команда глаз от меня не могла отвести, словно я был алмазами осыпан.

– Чего глаза пучим, а? За работу, надо воспользоваться случаем и бежать.

Матросы поспешно послушались. Я побрел в свою каюту, чувствуя, что теряю сознание.

   Спустя неделю мы уже стояли в спокойной гавани Лэкапа.

   Я спал в ту ночь ровно ноль склянок хрен банок – ост-норд-ост решил притвориться капризной девчонкой и всю ночь грозил перемениться то на ост, то на норд-ост, а то и вовсе прекратиться, и каждый раз я подскакивал, как обожженный. А только ты бросил якорь и спустил паруса, думая спокойно подавить на массу, как все – или, Дюк, дорогой мой, просыпайся сейчас же или небо упадет и Море захлестнет землю. Если забыть о том, что я, видимо, был рожден королевским шутом, то меня попросту разбудили стуком в дверь каюты. Я подорвался и с ворчанием начал вставать. Смерчем сбив все на моем пути, я наконец нашел свою одежду и открыл дверь. Если честно, я полагал, что это какому-нибудь матросу потребовалось новое весло после “ученой” шутки товарища, и он решил обратиться ко мне, потому что, цитирую, “ко мне не страшно”. Как же я ошибался. Оказалось, что на палубе стояла целая дивизия красиво разодетых офицеров. Среди них был и мой любимый командир. Я вышел и принял позу готового рапортовать подчиненного, мысленно думая, что ж я такого сделал, что по мою душу явилась такая толпа.

– Долго спите, командир, – обратились ко мне. Я улыбнулся и, приложив ладонь к глазам, ответил:

– Вахта всенощ… Что??

Командир выступил вперед, достал какую-то бумажку и начал что-то долго и нудно читать, но что именно, вот ты хоть тут же меня прирежь и съешь, я не имею не малейшего понятия. Ни слова не понимая, я сделал умное лицо и начал терпеливо ждать, когда он перейдут к делу. Мое терпение было вознаграждено.

– … За проявленную вами отвагу Вы назначаетесь командиром, капитаном третьего ранга, трехмачтовой шхуны “Буря”, принадлежащей военно-морскому флоту Северной державы Его Величества.

Когда до меня дошел смысл слов сего небесного ангела, я еле сдержался от того, чтобы не засмеяться. Я думал, что ошибся. Я – кап-три?? При живом командире?! Мало того что живом, так еще и стоящем прямо передо мной и лично мне это говорящем?!! Я уверовал, что это сон, поэтому решил дождаться, когда они мне что-нибудь скажут. Они стояли и так же выжидающе глядели на меня. Рассмотрев стоящих передо мной людей получше, я обнаружил на нашем командире форму, говорящую о его новом чине капа-два. Постепенно все встало на свои места. Наконец он подошел и протянул мне, как я уже понял, грамоту. Подавшись вперед, он шепнул мне на ухо:

– Мундир шиворот-навыворот, щенок.

Улыбнувшись и похлопав меня по плечу, он отошел назад.

– Ээ… – виртуозно протянул я, с удивлением смотря на бумажку у меня в руке, сделавшую меня капитаном “Бури”. – Спасибо?.. Или что я…

Я до сих пор не знаю, что я должен был делать.

– Следуйте за нами, командир, – закатив глаза, пригласил кап-два. Я сделал было шаг вперед, но осекся.

– Прошу прощения?.. Извините!

Офицеры изумленно обернулись на меня, посмевшего что-то им предъявить.

– Мы только второй день в гавани, я еще не провел осмотр корабля, и я бы не оправдал моего звания, если бы ушел отсюда сейчас.

Они ушли. На самом деле я уже назначил ремонт, и точно знал, где его надо было проводить. Начать должны были в тот же день. Осмотр все равно провел, но только лишь для удовлетворения совести. Мне было противно присутствие этого сына преисподней. Общение с ним, делание вида, что мы с ним в теплых отношениях, хотя весь флот знал схему наших столкновений. К тому же, я хотел остаться в тесном кругу команды, чтобы сделать вот что. Матрос, выходящий из кубаря, был весьма удивлен видом то подскакивающего, то катающегося по палубе, то воющего от восторга офицера в мундире шиворот-навыворот.

   Первым делом я выкинул к чертям собачьим за борт кандалы, линьки и “кошек”. Кошек к чертям собачьим, хе-хе… Прошу прощения. Потом приказал начать капитальный ремонт – после заделки пробоин, конечно, занялся покраской корпуса, разборкой рангоута и сменой такелажа, бегучего и стоячего. Я даже начал носиться с мыслью переименовать шхуну, но там надо было так много писать… Я отказался от этой затеи. Предложенную “адмиральскую” я уступил пому. Жить там, где был избит? Благодарю покорно.

   Когда через два месяца мы отходили в Море, “Буря” была практически полностью перерожденной красавицей-шхуной, гордо поблескивающей на солнце своим темным корпусом. Я проверял ее на скрипучесть, когда раздались три звонка.

– Командир!

Я бессознательно съежился и по въевшейся матросской привычке приготовился шуршать. Наконец до меня дошло, что командир – это я… Выдохнув, я обернулся и с явным облегчением хлопнул Ричи по плечу.

– Слушай, зови меня лучше капитан. Я же кап-три и есть, верно? Или Дюк, ты же меня знаешь, к чему все это? В общем, как тебе угодно, но только не командир… хорошо?

Он улыбнулся и сказал:

– Правила есть правила, ничего не поделаешь. Даже если б ты был моим родным братом, я бы звал тебя так.

От его слов у меня тоскливо засосало под ложечкой.

– Считай, что это приказ, – отмахнулся я и спросил: – Чего хотел?

Он привычно вытянулся по струнке и отрапортовал:

– Два матроса дезертировали, а мы в 4 склянки отчаливаем. Утром я отправил на их поиски небольшой отряд – они только что вернулись и доложили, что они сидят в трактире “Адмиральская каюта”.

Я тихо выругался.

– А от меня ты чего хочешь?

– Ну… тащить их сюда или?.. – запинаясь, спросил старпом.

Я хлопнул себя по лбу.

– Ну точно, это же мне решать теперь…

– Так что? Мне приказать начать захват?

– Н-не, не надо… – неуверенно возразил я, взяв какой-то конец в руки, чтобы занять их чем-нибудь.

– Тогда завербовать новых?

– Нет!

– Ну а что тогда?! Ты сам знаешь, у нас конкретное количество мест, работы, в конце концов! На борту зачислено ровно 20 матросов, мы не можем выйти из гавани только с 18!

Он был прав. Я закрыл глаза и сказал:

– Я сам их приведу.

– Времени на уговоры нет! До четырех склянок осталось 3 часа, мы…

– Дай мне время! – жестко приказал я. – Капитан тут я, и если какие проблемы у нас и будут, они будут у меня одного.

Он безнадежно вздохнул.

– Дело твое. Не забывай только, кто сейчас сидит на троне капа-два.

– Не забуду, – буркнул я, отойдя в сторону и аккуратно стягивая с себя мундир, чтобы он не треснул на плече, как угрожал.

– Что ты творишь?

– Приобретаю более фамильярный вид, – последовал ответ.

– Тебе это не обязательно, тебя и так никто не боится, – заметил он.

Я запустил в него шляпой и, найдя свои сапоги, сошел на землю.

   Трактир “Адмиральская каюта” ничем не отличался от всех других и не совсем оправдывал свое обещающее комфорт название. Я зашел туда и начал искать глазами знакомые фигуры. Шаки сидел к двери спиной и спокойно потягивал трубку, Эмин пил и сидел ко мне лицом. Подняв взгляд от кружки, он увидел меня и толкнул товарища, что-то бормотнув ему. Они оба обернулись и удивленно привстали со своих мест.

– Дюк! Ты чего тут? Тоже самоход?

Я понял, что они не знают о моем новом посте. Улыбнувшись и неопределенно пожав плечами, я показал на стул и спросил:

– Могу я?..

– Конечно, – развел руками Эмин. – Мы же друзья. Садись.

Я послушался.

– Тебе хорошо, – с завистью протянул Шаки. – Тебя только арестуют недели на три.

– Что?.. А, да…

Подумав и побарабанив пальцами по столу, я сказал:

– Ладно, не буду табанить, – они изумленно поглядели на меня, а я продолжил: – Кап-три теперь я.

Они шугано подорвались, как на минах сидящие. Наконец после пары секунд неудобного молчания у Шаки нарисовалась мученическая улыбка и он осведомился:

– И что ты намерен делать, а, Дюк?

– Вообще-то я был намерен выпить кружечку холодного шила, но, кажется, мне это не удастся… – попытался отшутиться я.

– Говори прямо, как мужчина. Что ты намерен делать?

Я вздохнул и потер ладонью шею.

– Если честно, я не знаю. Но вы видите, что я один.

– Во-первых, где гарантия, что за дверью никто не стоит? А во-вторых, ты и сам прекрасно справишься.

Я засмеялся.

– Спасибо, конечно, за сей своевременный комплимент, но волоком я никого никуда тащить не буду.

Они молчали, я видел, что они мне не верят.

– Слушайте, когда я вошел, вы думали, что я все еще старпом. И вы решили, что я сбежал. Верно? Вам не пришло в голову, что меня прислали пригнать вас назад. Что изменилось?

Они все еще молчали, но в этот раз потому, что сказать им было нечего.

– Так, – я хлопнул руками по столу и поднялся. – Устраивать теартальную… или театральную… неважно, в общем, драму я тут разыгрывать не хочу. Говорить, что я такой же как вы и прочая болтовня. Мне это не надо, да и вам тоже. Если вы не согласны, то я пойду. До свидания, – я козырнул и развернулся.

– Но, – услышал я у себя за спиной, – как ты… с неполным экипажем?

Я безразлично пожал плечами.

– Никак. Меня выпнут с моего места, поставят на мое место какого-нибудь больного садиста, который ни с кем церемониться не будет, найдут беглецов и… Впрочем, мне откуда знать? Всего хорошего, – я было ушел, но не тут-то было.

– Угрожаешь? – с сомнением спросил Эмин.

– Я констатирую сухой факт, – возразил я. – Скажи, что это будет не так. Семь футов под килем.

– Да стой ты!

Я выжидающе взглянул на них. Они переглянулись и наконец Шаки поинтересовался:

– А что будет, если мы согласимся?

Я посмотрел в окно, чтобы узнать время и ответил:

– Я, конечно, не уверен, но что-то мне подсказывает, что вы возьмете ноги и гарделя в руки и поможете шхуне выйти из гавани.

– А потом?..

– Пойдете балабасить?.. – повторяя их неуверенный тон предположил я.

– А ты не врешь?

Я закатил глаза.

– Все-таки без драматических постановок не обошлось… Слушайте. Мы служим вместе уже… сколько?.. 6 лет. Неужели после всего этого вы решили, что я возьму в руки… плеть? – с ненаигранным отвращением закончил я. Наверное, именно презрение, с которым я произнес последнее слово, убедило их в моей младенческой невинности.

– Твоя взяла. Или должен я сказать, ваша взяла, господин командир?

Я скривился.

– Я все-таки предпочитаю “Дюк”.

Они улыбнулись и мы покинули трактир, как друзья.

   С тех пор я командовал и участвовал во многих битвах, но ту, первую, запомню навсегда. Дивизия шла вдоль мыса Виттори, “Буря” была в наветре. Я сидел в каюте и чертил линию, проходящую к точке пересечения окружности с центром в точке…

– Капитан!

Дверь за моей спиной открылась, и я пробубнил, не выпуская циркуль изо рта:

– Я занят, иди забери у этих проклятых рогатых, че они там взяли, сам.

– Дюк, там паруса…

– Ну естественно там паруса, а ты думал мы посредством сильной-сильной хотелки вперед двигаемся?

– Да нет же, на горизонте, в 45 милях отсюда.

Я бросил карандаш и развернулся.

– Чьи?

Ричи пожал плечами. Я выругался, как баржевик, и вышел на палубу.

– Дай сюда, – я забрал у нашего дракона его трубу и направил ее на норд-норд-ост. Пока удавалось насчитать только 4 корабля. – Доложите.

Когда приказ был выполнен, я тихо пробормотал:

– Ну не тормози ты только, чертов ты дьявол, соображай скорее…

Пиратская эскадра коммодора Хета. Мы получили приказ выстроиться в линейный боевой порядок. Эскадра приближалась и показала 10 кораблей. У нас в строю насчитывалось 6 боевых лайб. Хетовская эскадра разделилась на две колонны и приготовилась к бою. Нам приказали начать обстрел, ни в коем случае не выходя из линии. Его авангард поравнялся с нашим и обе стороны с грохотом дали залп. Противники отделались несколькими пробоинами и пираты упорно продолжили свой путь, немного лишь накренившись на штирборт. Они оставались на безопасном расстоянии от абордажа. Я с досадой понял, что они просто убегут, за несколько часов залатав повреждения. Тогда я предпринял одну штуку.

– На гика-шкоты. Приготовьтесь брать круче, когда я скажу, – говоря это боцману, я отошел от фальшборта, но дракон преградил мне путь.

– Ты, что с дуба рухнул? Приказ был…

– Я знаю, какой был приказ.

– Тебя отправят на военный трибунал!

– Пусть отправляют, а до тех пор капитан на этом корабле – я, поэтому иди и передай матросам, что было сказано, пока я не насадил твою башку на бушприт!

Не дождавшись его повиновения, я спрыгнул со шканцев и гаркнул:

– На гика-шкоты! Живо!

Мы приготовились, и когда ведущая лайба оказалась от нас в кабельтове, шхуна быстро вышла из линии и подрезала ему нос. Столкновения было бы не миновать, но мы, не останавливаясь, выстрелили и со скоростью полных 20 узлов увернулись. “Буря” вильнула и, улегшись галфвинд, снова открыла огонь. Это мы проделали под покровом неожиданности, но дальше было труднее. Ведущий корабль стал неуправляем и вынужден был лечь в дрейф, перекрыв ход остальным. Я ликовал, но праздновать было некогда. Шхуна двинулась дальше и, оказавшись борт о борт со вторым корветом, перенесла паруса на бакборт, замедляя ход, как для залпа. Корвет, готовый к этому, торжествующе поджег фитили пушек, но как раз в этот момент наши косые паруса были поставлены назад и, когда в нашу сторону полетели ядра, шхуна уже пересекла полукабельтов. К сожалению, этого было недостаточно, чтобы полностью оказаться в безопасной зоне. Я согнулся от резкой боли в боку, отдающей в ногу, и понял, что повреждена корма. Но это не помешало “Буре” начать поворот фордевинд, благодаря которому мы оказались между кормой корвета и носом следовавшего за ним фрегата. Меня охватила приятная дрожь. Я не удержался от злорадной улыбки.

– Огонь!

“Буря” жалит редко, но метко. Она выстрелила с обоих бортов, пробив корпуса одновременно двух кораблей и скрылась от возмездия. Половина пиратской эскадры оказалась в весьма затруднительном положении. С одной стороны – строй королевского флота, с другой – ветер и мыс, а стоять на месте нельзя – между кораблями лавирует юркая шхуна. Когда мы получили слишком много повреждений и потеряли былую скорость, я взял на абордаж уже пятый по счету мной же и обстрелянный корабль. Оставшейся колонне ничего не оставалось, кроме того, чтобы повернуть и, спустив флаг, убежать. Со второй колонной дела обстояли не лучше для флибустьеров. В итоге захваченными оказались 2 лайбы, столько же потоплены, а остальные ушли. Не самый худший результат.

   Я много смертей повидал на своем веку, и никогда не придавал им большого значения. Но когда ответственен за это стал я, я испугался. Погибших было немного, но они были, и я их знал. Правильно ли я поступил, самовольно начав рукопашное сражение? Чем я лучше командира, если ради того, чтобы потешить мое самолюбие, погибло столько людей? Я, приволакивая ногу и держась за плечо, но обуреваемый другого рода болью, прикрыл глаза здоровой рукой и прислонился к мачте. Что я наделал…

Глава VIII

   Думаю, понятно, в каком настроении я пребывал, когда явился по вызову на “Победителя”. Команда командира ждала там, сурово глядя на меня.

– Ну? – резко сказал я. Я страшно устал, буквально чувствуя, как разваливаюсь сам и как разваливается шхуна.

– Палки гну, – съязвил командир “на моем языке”, как он это называет. Матросы и солдаты вокруг нас отлично знали степень дружбы в наших взаимоотношениях, поэтому никто ничему не удивлялся.

– Ну и гни… те, а от меня вам чего надо?

– Сэр!

Я протяжно вздохнул.

– Поговорим наедине?

– Чего ты хочешь? – устало спросил я, переходя уже все грани фамильярности.

– Не много ли ты себе позволяешь?

Я засмеялся было, но тут же поморщился – цапанули и шпангоут, значит.

– А что мне еще терять? Ты ж меня на трибунал хочешь отправить?

– Могу, если хочешь. Но…

– Но? – удивился я.

– Но ты тут не за этим.

– А зачем тогда?

Он, пересиливая себя, глубоко вдохнул и отвернулся.

– Давай сделаем вид, что я тебя похвалил и поблагодарил.

– За что? – еще больше удивился я.

– Ты это специально делаешь?? – не выдержал он.

– Делаю что?..

– Так, хватит, щенок!

Командир, еле сдерживаясь, подошел ко мне. Я сделал усилие над собой и выпрямился. Все молчали. Внезапно он расхохотался и произнес:

– Да, все как в старые-добрые, верно? Ладно, иди, пока мы не передрались с тобой и имей в виду… – он понизил тон, – … еще один случай неповиновения и я уж воспользуюсь своими полномочиями. Не забывай, что я все еще твой начальник.

Я не удостоил его ответом и ушел.

   Я заматывал свое перебитое плечо, когда старлей сообщил мне, что пленники хотят меня видеть. Не знаю, принято ли так у других, но я спустился к ним.

   Полумрак трюма был мне привычен и я хорошо различал фигуры скованных пиратов. Войдя, я прислонился к влажной переборке и стал ждать, пока они заговорят. Спустя пару секунд тягостного молчания раздались дрожащие слова:

– Капитан, умоляю, отпустите нас!

Не успел я удивиться, как, судя по звуку и движению в их стороне, говорящего пнул его товарищ.

– От ваших рук пали мои люди, и вы просите помилования? – насмешливо уточнил я.

– А от ваших пали мои, – спокойно произнес низкий голос, принадлежащий, как я различил, женщине, перебившей другого. – Мы не искали сражения, как, полагаю, и вы. В случившемся в равной степени обе стороны. К тому же, – добавила она, – на вашей стороне был явный перевес, неужели погибших так много?

– Много – не много, они есть, и в том, что их жены и матери не дождутся их, виноваты вы! – заявил я и горько пробормотал сам себе: – И я тоже…

Не знаю, был я услышан или нет, но пиратка поинтересовалась:

– Сколько вам лет?

– Какое это имеет значение?

– Вы молоды, не так ли?

– Какая разница?

– Давно служите капитаном?

– Нет, – раздраженно ответил я – это кто у кого в плену-то.

– Первое сражение?

– Первое более-менее серьезное. Причем тут это? – спросил я.

– Оно и видно, – с улыбкой в голосе заметила она.

– В смысле?

– Возвращаясь к теме, – не обращая внимания на мой вопрос, продолжил флибустьер. – Мы не просим помилования.

– Тогда зачем я сюда притащился, когда я должен следить за починкой моего корабля? – осведомился я, собираясь уходить, но подавшаяся вперед фигура остановила мой порыв.

– Погодите. У меня… у нас есть к вам другая просьба.

– Я слушаю.

– По прибытию на землю нас ждет эшафот.

– Да ну? – хмыкнул я.

– От лица всех нас я прошу вас избавить нас от этого.

Ужасная догадка мелькнула у меня, но я глухо спросил:

– Каким образом?

– Не пожалейте пороха для нас, капитан, – твердым голосом попросила она.

– Что?..

– Или прикажите не приносить нам еды. Скажите, что мы оказались переносчиками оспы или… Придумайте уж что-нибудь.

Я попятился назад.

– Вы все этого хотите?..

– Да, сэр. Мы не просим свободы, мы лишь просим достойной смерти. Я прошу вас – как капитан капитана, как моряк моряка. Как человек человека.

Я замолчал, тщетно пытаясь сказать хоть что-нибудь, и наконец сдавленным голосом спросил:

– А вы бы сделали это для нас, если бы вам удалось одержать верх?

– Нет…

У меня вырвался было смешок, но она продолжила:

– … мы бы отпустили вас.

– Что?

– Коммодор всегда приказывает отпускать пленников.

– Откуда мне знать, что это правда?

– Иначе знали бы вы о том, кто именно командует эскадрой?

Я был приперт к переборке.

– Я бы поклялась, положа руку на сердце, но, – она усмехнулась, – сейчас у меня нет этой возможности, уж извините.

Угроза начальства не пугала меня. Мне ничего не стоило выполнить их просьбу. Я вытащил пистолет и проверил наличие пороха и заряда. Пираты невольно подтянулись. Я отошел на достаточное расстояние, чтобы пули на выходе не пробили борт. Первым делом прицелился в их капитана, как в старшую. Все хранили гробовую тишину, тревожить которую смел только шелестящий звук воды, от которой нас ограждало несколько слоев шпангоутов и обшивки. “Стреляй. Стреляй, не будь тряпкой. Ты стольких людей прикончил, почему сейчас не можешь?” – думал я. “Потому что они безоружны”, – был ответ. Я пытался, клянусь, но… Не сумел. После нескольких попыток я сдался и со вздохом опустил оружие.

– Я не могу… Простите.

Судя по мелькнувшим не самым белым зубам, она улыбнулась.

– На борту есть кто-нибудь, кто сможет?

– Не знаю.

Есть, конечно, и я знал об этом. За дополнительную плату так кто угодно. Но я думал о другом тогда. Почему бы… Нет, невозможно. Но если… Черт!

– Ночью вы покинете корабль.

– Что? – ошеломленно переспросила пиратка.

– Я отпускаю вас, что непонятного?

– Но почему?

– Если вы этого не хотите – так и скажите.

– Нет, нет, но… Почему?

– Это мое дело, – резко отрезал я. – Во время смены вахты за вами зайдут, дадут шлюпку и вы отчалите. Вы дойдете до мыса, сойдете на землю, а мой гребец вернется ко мне со шлюпкой. Дальше – разбирайтесь сами. Все ясно?

– Как твое имя?

– Зачем тебе оно?

– Мне надо будет доложить коммодору, кому мы обязаны своим освобождением.

– Моей слабости, – ответил я и пошел наверх.

Когда пробило 8 склянок, их на борту уже не было. Командир так ничего и не узнал, думая, что во время следующей нашей стоянки я отдал их в руки властям.

  Командир тем временем пополз по иерархическому трапу вверх. Спустя 4 года он был назначен контр-адмиралом.

  Иногда я думаю, что ждало бы меня дальше. Стал бы я каким-нибудь легендарным флотоводцем или контр-адмирал таки добился бы того, чтобы меня выпнули на сушу или я вообще погиб бы и не запомнился бы ничем. Но правда в том, что мне никогда не дано было этого узнать.

   Новая встреча со знаменитой пиратской эскадрой не заставила себя ждать. Я уже видел, как взвился в воздух призванный напугать Веселый Роджер. Пиратов возглавлял сорокапушечный галеон, а с нашей стороны авангардом отправили мою “Бурю”, сказав, что на помощь мне подойдут попозже, с зюйд-веста, как только я выбью галеон из колеи. Я стоял, прислонившись о штурвал, вдыхая соленый воздух и проклиная чертового контр-адмирала, соблазнившегося золотом острова Сотьена. Острова, который кишит пиратами, черт побери! Да еще и буря надвигается. Я понимал всю безнадежность ситуации, понимал, почему сначала, принимать первый, самый болезненный, удар отправили меня. Но за дезертирство я поплачусь еще больше, так что боя было не избежать. Пора делать поворот оверштаг и начинать огонь, пока нас не взяли на абордаж.

– К повороту оверштаг готовится! – заорал я во всю мощь своей глотки, решив взять на себя ответственность за штурвал. – Бизань-гика шкоты стянуть! – я постепенно повернул штурвал налево. – Кливер раздернуть! – после этого я положил руль на борт. – Огонь!

“Буря” повернулась своим правым бортом к противникам, продолжая идти своим ходом. Маневренная и быстрая шхуна начала огонь раньше, чем громоздкий галеон, но основательно так уступала ему в пушках. Свою задачу мы выполнили, и я приготовился доделать поворот оверштаг и дать дорогу остальным, как вдруг послышался крик:

– Дюк! Они… – Питт запнулся на полуслове.

Я обернулся на крик и увидел уверенно поворачивающие корабли. К горлу моему подкатил ком, я почувствовал, как у меня побелели губы, в глазах потемнело. Предатели. Подавив ярость и отчаяние, я убедил себя, что следовать за ними было уже поздно – некому было нас прикрыть. Галеон наконец очнулся, и я услышал врезающиеся в дерево абордажные кошки. Ничего другого не оставалось, кроме того, чтобы дать достойный бой. Если бы за каждое ругательство, сказанное мной в тот момент мне давали одну доску, то из получившегося я с легкостью смог бы построить вторую “Бурю”. Я вытащил саблю из ножен и перерубил все абордажные крюки, которые смог. Взяв в другую руку пистолет, я спустился с квартердека. Каждый пират в плане опыта фехтования и стрельбы стоил троих моих людей. Это заметно усложняло задачу. Укокош… эмм… победив в честном поединке по ходу дела около девяти пиратов, я с удивлением заметил, что они перестали убивать, а с какого-то момента только разоруживают моих ребят. Это было моей ошибкой. Я замешкался и слишком поздно перехватил занесенную надо мной руку. Пират, впрочем, сдаваться не пожелал. В итоге оказалось, что мы стоим, схватив друг друга за запястья, пытаясь свалить другого. Но ошибка моя заключалась в другом. Когда я уже повалил флибустьера и услышал, что ко мне сзади кто-то подкрался, то было уже поздно. Я услышал глухой звук удара чего-то о собственную голову. Иллюминаторы заволокло темнотой и я рухнул на палубу.

  Голова нестерпимо болела, руки и ноги что-то нещадно натирало, а затекшее тело переставало давать о себе знать. Хотелось просто расслабиться и умереть. Просто отпустить, забыть все горести и проблемы мира живых и навсегда упокоиться в глубине Моря мер… Мои грезы прервал обрушившийся поток ледяной морской воды, заставляющий разлепить веки. Открыв свои иллюминаторы, я обнаружил, что нахожусь на своем корабле. В трюме. Со связанными руками и ногами и рядом со своей собственной командой, по виду которой можно было догадаться, что они в порядке. Но то обстоятельство, что мы все еще живы, являлось для меня загадкой. Переведя взгляд на стоящего передо мной человека с ведром в руке, я довольно грубо спросил:

– Что вам надо?

Из моего горла вырвался невнятный хрип, то ли выдающий во мне любителя покурить, то ли связанный с долгим обмороком, хотя до сих пор зудящая от боли голова готова была с этим поспорить.

– Не с бывшим ли капитаном этой шхуны я имею честь говорить?

– Вы правы. А вы?..

– Нынешний капитан той же самой шхуны, – со смешком ответил он. Флибустьер был немолод, но кроме редкой седины в волосах об этом ничего не говорило. Казалось, все в этом человеке – темные, но по какой-то причине покрасневшие глаза, аристократичный и тоже красный нос, тонкие губы, приглаженные каштановые волосы – все источало энергию. – Решил поговорить с вами лично.

– Какая честь для меня, – скрипя зубами, но тем не менее как только возможно вежливо отозвался я.

– Как ваша голова?

– Лучше и быть не может, – несмотря на ироничность сказанного, придется пока что забыть про смерть. Жаль, что моя черепушка оказалась слишком крепкой для подобных целей. – Изволите ли ответить на мой вопрос?

– Слушаю.

– Почему мы еще живы?

– Видите ли, в нашем с вами недавнем бою я потерял своего штурмана. Не побоюсь даже предположить, что он погиб от вашей руки, – он помрачнел, а я еле сдержал ехидную улыбку. – А из-за небольшой бури шхуну, опять же по вашей милости не сцепленную с моими кораблями, унесло. Ничего страшного в этом нет, мы знаем наше место встречи. Но, понимаете ли, во времена моей военной службы, я получил иного вида практику, и, вынужден со стыдом признаться, что не смыслю в этом искусстве ровным счетом ничего. Так что среди людей, участвовавших в абордаже, не осталось никого, кто мог бы привести эту красавицу туда.

– Ближе к ветру, – раздраженно поторопил я его, раззадоренный тем, что кто-то называют мою шхуну “красавицей”.

– Я бы хотел, чтобы вы привели нас к Багису, где я смогу найти человека, который доведет нас до места встречи с моей эскадрой.

– Или?

– Или мы останемся дрейфовать тут, пока дружно не умрем от голода и жажды. Выбирать вам. Вы как относитесь к… мм… людям нашего рода занятий?

– Мне не привыкать.

– Чудесно. Значит, вы согласны?

Я обвел глазами своих людей. Прочитав на их лицах страх и мольбу, я пожал плечами и ответил:

– Не вижу причин отказываться. Но для начала скажите мне, не Маяк ли является точкой пересечения ваших путей?

– Вы совершенно правы, капитан, – с искрой изумления в глазах согласился тот.

– Отлично. Тогда у меня есть условие.

– Слушаю вас очень внимательно.

– Я поведу вас сразу на Маяк.

Тот с нескрываемым любопытством в глазах спросил:

– Если честно, я полагал, что высадить военно-морских солдат на пиратском острове было слишком жестоко.

– Разделяю ваше мнение. Именно поэтому вы сначала высадите моих людей на Багисе.

– А как же вы? Военный офицер на Маяке без возможности быстро покинуть остров?

– Я там свой, – быстро проговорил я и, чтобы не вдаваться в подробности, продолжил. – Ну так что, идет?

– Идет, – удовлетворенно кивнул головой пират. – Мое имя вам, возможно, знакомо, меня зовут коммодор Хет.

– Слышал, – я опустил взгляд, чтобы скрыть улыбку. Тот развязал мне руки.

– Впрочем, мы с вами знакомы, пусть и не совсем близко. Вы, вероятно, помните сражение у мыса Виттори?

– Не помню ничего такого, – соврал я.

Хет поднял одну бровь, на его губах появилась усмешка.

– Мне кажется, вы можете припомнить. Так значит, это вы – тот человек, что нанес мне такой урон?..

– Надеюсь, это никак не повлияет на наш договор? – сдался я.

Он засмеялся.

– Я не договорил. Нанес мне такой урон и освободил моих людей. Как низко я должен был пасть, чтобы не ответить вам тем же?

Наконец он, под зорким прицелом пистолетов, отвел меня на опердек.

– Глубочайше прошу прощения, но боюсь, что свободно вы у нас по палубе гулять не будете.

Я скривился, но все же выдавил:

– Понимаю.

Я посмотрел в небо. Была тихая ночь, и звездное небо ничем не было омрачено. Я мгновенно нашел Полярную звезду, вспомнил координаты Багиса, взглянул на компас, определил, что дует свежий норд.

– Сколько мы в дрейфе? – “… а я в забытье” добавил я про себя.

– Сэр, – не грубо поправил тот. – Вы являетесь лишь временным нашим штурманом, но это не значит, что вы не должны соблюдать нашу дисциплину.

– Сколько времени мы в дрейфе, СЭР?

Хет не обратил внимания на грубость и ответил:

– Двое суток.

Я тихо присвистнул и, после недолгого счисления, куда нас должно было унести, с учетом течения, ответил:

– Если сейчас возьмем на бакштаг, прибудем на Багис через 6 дней, на Маяке будем спустя 8 суток после этого.

– Бакштаг, говорите?

– Да, сэр.

Коммодор отвернулся и отдал нужные команды, чтобы сняться с дрейфа. Матросы забегали, а я окинул взглядом “Бурю”.

– Что ж, все в жизни надо попробовать. В том числе и побывать в плену у пиратов, правда, малышка? – пробормотал я.

   Убежать возможности не было. Да и желания тоже. Ну а что мне, с ноги выбить дверь и прыгать за борт, не имея времени стащить провизии и шлюпку, только лишь раньше времени попрощавшись с “Бурей”? Меня пристроили в запертой каюте покойного шкипера. Я спал беспокойно, но крепко – еще детская моя привычка, носящая название “если дают поспать – надо спать”. Сны мне редко снятся, но в ту ночь меня терзали не они. В голове все прокручивалась мысль: “На флот мне дороги нет. Что теперь?..”.

   Когда этой беспокойной ночи наконец пришел конец и меня выпустили, я вышел и заметил, что на палубу лег туман, а вахтенный матрос, темноволосый хмурый парень, небрежно положивший руки на штурвал, отклонился от курса на целых два румба. Я окликнул его:

– Эй, ты! Держи ровнее, нам на норд-норд-вест.

Тот подозрительно воззрился на меня.

– Откуда мне знать, что ты ведешь нас туда, куда надо?

– Я хоть куда-то вас приведу, а ты, если будешь и дальше идти в этом направлении, то мы наскочим на рифы. Позови коммодора, если мне не веришь.

– Его лучше не беспокоить сейчас, – последовал ответ и матрос все же немного повернул штурвал.

– Это почему?

– Его мучают головные боли. А ты вообще кто такой?

– Когда-то не так давно был капитаном этого судна.

– А сейчас?

– Не знаю, – уклонился я, не имея ни малейшего желания обсуждать с ним свою жизнь.

– Имени чтоль нет? – усмехнулся тот, щурясь на солнце.

– Считай что так, – пробормотал я и подошел к фальшборту.

Море. Такое родное, знакомое. Глядя на него, у меня в голове не возникает поэтичных мыслей, уж простите. И чувств, которые может описать мой неромантичный язык, оно никаких не вызывало, так что какое-то время я просто стоял, уставившись в воду. От этого занятия меня отвлекла рында и насмешливый окрик:

– Вставай за штурвал, ты, мыслитель!

Это было адресовано мне. Вахтенный ушел в кубрик отсыпаться, по дороге поздоровавшись с приятелем – немаленьким круглолицым парнем, с ищущим приключений на свою задницу взглядом. Я скукожился за штурвалом, стараясь не привлекать внимания, но было уже поздно. Он подошел ко мне и сказал:

– День добрый.

– Угу, – промычал я.

– А это же ты – капитан этого корабля, да?

– Угу.

– Был им, точнее?

– Угу.

Ему, наверно, было прямо ну очень скучно.

– О чем думаешь?

– Как бы провести шхуну к Багису за шесть суток, – как можно спокойнее ответил я.

– Ты же у нас что-то вроде военнопленного, так? – поинтересовался тот.

– Если бы это было так, я, наверное, не стоял бы за штурвалом, так? – вообще-то матрос был прав, но признать это было труднее, чем провести корабль в Кровавом проливе.

– И все же это так, а стоишь ты тут потому что мы только рулем ворочать и умеем. Слушай, а как это ты так умудрился, а? Мы же почти никаких усилий не приложили, чтобы вас разбить.

– Иди к черту, парень, – к тому моменту я просто рассвирепел.

– С чего бы это? – с вызовом спросил он. Краем глаза я заметил, что он закатал рукава. Он явно искал драки, и он ее получил. Только если дракой можно было назвать падение на шканцы после того, как я крутанул штурвал. Судно вильнуло, на корме это особенно видно. Поставив руль в изначальное положение, я невозмутимо прижал лежащего к палубе ногой. Предупредив продолжение я подавил радость в глубине души от возможности впервые за долгое время помахать кулаками, разукрасить кому-то морду и остудить свой пыл. Только лишь в том случае, если лежащий сумеет подняться, конечно. Но тут я увидел коммодора, поднимающегося по трапу и отпустил его, ожидая взбучки, которую, впрочем, не боялся. Хет выглядел неважно.Ноги не очень крепко держали его, под глазами были синяки, от прежней энергии не осталось и следа. Я понял, что это была за головная боль. Ром называется. Пират поднялся на квартердек и, бросив взгляд на с трудом встающего матроса, сказал:

– Мне кажется, я дал вам достаточно времени отоспаться, мистер Гарри.

Гарри встал и, одарив меня взглядом, полным яда и получив мой насмешливый кивок, ушел. Ох уж эта моя привычка наживать себе врагов там, где не надо. А коммодор в это время продолжил череду интереса до меня, настроенного крайне мрачно.

– Это вы сделали?

– Я, – ответил я, думая, что ж в моем лице такого говорящего “мне одиноко и скучно, пожалуйста, втяните меня в разговор”.

– Не боитесь последствий?

– Сейчас это будет хоть справедливо, – тихо сказал я не столько ему, сколько самому себе.

– Что вы сказали? – сразу оживился он.

– Ничего, – отмахнулся я. – Не берите в голову, коммодор.

– Сомневаюсь, чтобы ваш начальник мог наказать вас или кого-либо другого нечестно, – заявил он. – У людей есть привычка не видеть своих промахов.

– Может быть, – тихо уклонился я.

Тут разговор с Хетом перешел на второй план – у меня появилось ощущение тревожности.

Хет тем временем говорил:

– Кстати, мы с ним пересекались несколько лет назад. Вспомнив об этом, прошу меня извинить – может быть, я немного поспешил с выводами.

Я не ответил. Я уже убедился в своем предчувствии. На траверсе по правому борту что-то было. Команда на шкафуте тоже начала тревожно озираться.

– Прикажите поднять бом-кливер и фор-стеньга стаксель и потравить шкоты. Идем полным ходом, – уже успокоившись и все поняв, сказал я.

Явно все еще ничего не понимающий из-за хмеля коммодор обернулся и грязно выругался. Из тумана вынырнул нос фрегата, направленный нам в правый борт.

– Поднять все паруса! Потравить фока и грота-шкоты! Живей, живей, ребята! Идиот. 25 лет в Море, и так облажаться. Советую вам держаться крепче. Не сможем уйти, уже слишком поздно, – с досадой продолжил он.

– Уйдем, – уверенно произнес я в ответ.

Шхуна с потрясающей скоростью ушла от фрегата, чей нос все еще грозил протаранить гакаборт “Бури”. Не теряя ни одной лишней секунды, я резко вывернул штурвал и судно изящно увернулось от столкновения. Но поворот был совершен резко и шхуна накренилась. Вцепившаяся кто во что команда могла видеть, как флагшток бизань-мачты коснулся стеньги фрегата. Но в тот момент я этого не заметил.

– Здорово! – невольно вырвалось у меня. Глаза мои горели восхищенным скоростью корабля огнем. В тот момент существовали лишь “Буря”, ветер и волны. Люди на фрегате ликовали ничуть не меньше, чем на шхуне. Когда мы наконец встали ровно и спустили паруса, Хет коротко заметил:

– Потрясающе.

Эта похвала явно была обращена кораблю.

– Знаю.

– Большой опыт обращения с ней?

– Примерно лет двадцать.

– Сколько вам? – внезапно поинтересовался он, нахмурившись. Я засмеялся.

– Мой возраст как мировая загадка… Где-то тридцать.

– Так рано… – пробормотал Хет и тут же повторил: – Вы так рано пошли на королевский флот?

Я поджал губы, думая, как ответить.

– Меня не спрашивали.

Он понимающе кивнул.

– А все-таки, как вас зовут?

– Ну, все зовут меня Дюк, – уловив привычку Хета аристократически растягивать предложения, я подсознательно повторил ее: – В ответ хочу спросить – что заставило вас обратиться к такому ненадежному способу залечивать раны, как пьянствование?

Хет грустно улыбнулся.

– То же, что заставило меня обратиться к такой ненадежному способу жить, как пиратство. Приношу свои извинения, если помешал.

Он, пошатываясь, ушел. Я смотрел ему вслед, лелея в душе какое-то странное чувство. Подумать только, меня… уважают! Сейчас мне смешно мое тогдашнее изумление, но тогда моим единственным начальником был экс-командир, а это о многом говорило. Хет был кардинально непохожим на него. Интересно, что за печаль гложет такого… хорошего человека, думал я.

   Туман наконец рассеялся, когда на горизонте появился Багис. Пришли мы в точно назначенный срок. “Буря” легла в дрейф и ее пленных отправили добираться до берега. Ко мне подошел Питт.

– Мы пришлем за тобой, – шепнул он. Я окинул его благодарным взглядом, посмотрел на Хета. Не глядит, доверяет. Я улыбнулся и покачал головой.

– Спасибо, Питт. Но мне там делать нечего.

Он с пониманием и печалью кивнул. Мы пожали руки и он направился к шлюпке.

   Я был на палубе, с тревогой созерцая степень дырявости парусов, когда услышал завывания за спиной.

– Выпьем, выпь – ик! – ем гидролю, ай-лю-ли, ай-лю-лю!..

Я обернулся, чтобы чуть не столкнуться с идущими в обнимку пьяными матросами. Как вы понимаете, коммодор очень редко выходил из каюты и не следил за нашим поведением. Я ни в коем случае не хочу сказать, что команда Хета плохо вела судно, нет, в их действиях четко прослеживалось знание своего дела. Но тем не менее они были командой, которой нужен был капитан. Хет также был отменным коммодором. Что же все-таки случилось?

Глава IX

   По дороге к Маяку мы обошлись без приключений. Ребята пришвартовались, встретившись с остальными девятью судами Хета, и сошли на землю. А я вдруг понял, что пора прощаться с “Бурей”. Почему-то я всегда был уверен, что если “Буря” когда-нибудь пойдет на дно, то я последую за ней. А сейчас ей даже ничего не угрожало, и я должен был ее покинуть. Я задумчиво провел рукой по штурвалу и планширу. Я могу не глядя указать каждый гвоздь, торчащий из палубы, могу рассказать про каждую заделанную пробоину в ее корпусе, могу с точностью указать возраст каждого дерева, из которого она была сделана, но так и не смог отпустить ее. Пока я чуть не вслух прощался со шхуной, ко мне подошел Хет.

– Ну вот вы и свободны, Дюк. Должен поблагодарить, вы без проблем привели нас туда, куда надо.

– Всегда пожалуйста.

Вдруг он добавил:

– Вы можете остаться, если хотите.

– Правда?! – словно громом пораженный переспросил я.

– Ну конечно.

– А если предам?

– Нет, вы этого не сделаете, – уверенно произнес тот.

– Откуда вам знать? Может, меня специально сюда подослали? – не унимался я, удивленный и счастливый одновременно.

– По вам видно, что нет.

– С чего это?

– Вы спасли моих людей. Вы спасли нас от столкновения.

– Вы делаете мне одолжение? – спросил я.

– Я делаю одолжение себе. Этот корабль великолепен, и никто не знает его лучше вас.

Заманчиво. Но… заняться пиратством, после двадцати лет борьбы с ним?

– 15 лет назад я был в подобной ситуации, – внезапно сказал он. – Меня сильно волновал вопрос, как я могу, после стольких-то лет истребления пиратов, встать на их сторону. И тут я вспомнил, что каждый корабль, который я захвачу, каждый человек, который падет от моей руки, принадлежат к людям, которые сделали это со мной, – с последними словами на его лице появилась жесткость, даже злость.

Я отпрянул. Как он узнал? Он усмехнулся и сказал:

– Как видите, я неплохо разбираюсь в человеческих чувствах.

– Я могу подумать?

– Как надумаете, так приходите. А там посмотрим.

   Шел дождь, когда я открыл дверь этого трактира. Когда я вошел, она, как всегда, развлекала гостей.

  Она пела и танцевала не для себя, но, казалось, не видела всех тех окруживших ее людей. Лицо Шебы не выражало ничего, кроме глубокого удовольствия. Закрытые глаза, маленькая улыбка, размашистые в танце движения – все свидетельствовало о легком забытье. Все внимание было приковано к ней, и я прекрасно их понимал. Из-за того, как она кружилась по залу, некоторые даже не допили содержимое своих кружек. Я закрыл глаза и подпер собой переборку. Но она, видимо, то ли услышала, то ли учуяла меня, так как тут же обернулась. Я улыбнулся и сказал:

– Мать моя женщина, отец мой также, рыбка моя…

Проигнорировав это замечание, она подошла и молча повисла у меня на шее. Я провел рукой по ее волнистым и иссиня черным волосам. Шеба освободилась от моих объятий и поманила за собой. Мы поднялись на второй этаж и заперлись в ее каюте.

– Наконец-то ты вернулся…

Шеба позволила мне снова притянуть ее к себе и прикоснуться губами к своей шее…

Не буду переносить сюда весь наш разговор. Я рассказал ей о своих похождениях, а она кратко объяснила, что после того, как ее родители ушли на покой, “Морским Дьяволом” завладела она. Переночевал я у нее.

   Утром, первым, что я услышал, были слова:

– Ты разговариваешь во сне.

Я потянулся и с улыбкой спросил:

– Правда? И что я говорил?

Она умело придала себе мой голос и гаркнула:

– “Что вам?.. Слышал… Какая честь… Сколько… Сколько мы в… Иди к чер… Любимая моя, родная, я так тебя люпхлпх… ”

Шеба закончила эту тираду весьма похожим храпком и победоносно посмотрела на меня. Я зааплодировал, она тем временем, озабоченно нахмурившись, спросила:

– Тебя что-то тревожит. Расскажи мне.

Я махнул рукой и постарался беззаботно развеять ее сомнения:

– Я всегда так сплю, красавица. Не обращай внимания.

Она приподнялась и подперла щеку рукой.

– Я так долго тебя ждала и все же не заслужила правду?

Я вздохнул и рассказал, что произошло.

– … Так что теперь передо мной встал выбор – или остаться здесь, с тобой, или вернуться на “Бурю”.

– Кто, ты говоришь, они такие?

– Южане.

Я быстро посмотрел на нее – поверила, нет? Шеба задумчиво провела пальчиком по шраму у меня на боку, вызывая мурашки, и заметила:

– Дюк, ты – взрослый человек, не обремененный обязательствами. Поступай как знаешь и обо мне не думай. Я буду на твоей стороне в любом случае, но знай – я не хочу, чтобы ты отказался от своей жизни ради моей.

Она встала с кровати и начала одеваться, оставив меня в раздумьях, может, она права? Я откинулся и задумался. Забавно. Я мечтал о выборе все эти годы, и вот теперь, когда мне наконец всучили мою жизнь мне в руки, меня разрывало на части. Конечно, возвращаться на флот у меня и в мыслях не было. Так что осталось лишь два варианта. С одной стороны, вернуться и послушно слушаться команд, рисковать жизнью ради тех, кто захватил твой корабль, огрел тебя по голове и еще сделал вид, будто так и надо? Пойти по стопам отца?.. А с другой, остаться на суше с любимой девушкой, имея за пазухой достаточно денег, чтобы жить спокойно до конца дней своих. Не надо никого слушать, ты – сам себе капитан. Капитан… В голову полезли незваные мысли о тех временах, когда я наконец-то стал капитаном “Бури”, когда командир наконец-то взял под командование другое судно и, нехотя, оставил меня со шхуной наедине. Как привычно в руку ложился штурвал, как ласкал мой слух звук волн, плещущихся о борт корабля. За все эти годы я научился понимать шхуну. Я подумал, как стану… Кем я вообще стану, если останусь здесь? А кем я был…

– Что ж, каков твой выбор? – за то недолгое время, пока я думал, она уже закончила свой ритуал и выглядела так, будто уже давно была на ногах. Недаром говорят, все женщины – ведьмы.

Пока я думал, как ей сказать, она вдруг сказала:

– Я вижу, не надо ничего говорить. Иди.

Мое сердце сжалось.

– Шеба?

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Идем со мной.

Со смешком покачав головой, она произнесла:

– Я не могу. Прости.

– Но почему?? Я отвезу тебя домой, если хочешь.

– Мой дом здесь.

– На Уна-Муе, я имею в виду. Пойдешь?

Шеба снова покачала головой и начала теребить волосы.

– Придется тебе обойтись без меня.

– Почему?

– У меня так много дел здесь, к тому же… мне нечем тебе заплатить, – неохотно заключила девушка.

– Ты настолько низко меня оцениваешь, что думаешь, что я нуждаюсь в плате?

Она улыбнулась, но добавила:

– Это твоя жизнь, не моя.

– А разве я – не часть твоей?

Она подняла на меня взгляд, в ее глазах светилось сомнение.

– Ладно. А если твой коммодор не позволит отклониться от курса, если ваш рейс не будет лежать туда? Не порть отношений и с ним тоже, пожалуйста.

У меня вытянулось лицо.

– Что значит “и с ним тоже”?? У меня всегда со всеми прекрасные отношения.

Она, подняв бровь, глянула на меня и сказала:

– Ну да, конечно.

– Ко всему прочему, он запрещать не станет, не переживай.

– И все же… – с сомнением возразила она, – как-то нехорошо это.

– Шеба, ну пожалуйста, – запросил я, привставая. – Разве ты не хочешь съездить домой?

– Хочу, но…

– Я хочу показать тебе “Бурю”.

– А она не начнет ревновать? – с улыбкой спросила она.

– Не начнет. Поехали, а?

Она бросила на меня полный тоски взгляд и перевела его в окно, прислонившись к подоконнику.

– Уна-Муе… Уже 19 лет как я там не была.

– Ну вот и съездишь. Давай, – я встал позади нее и обвил руками ее гибкий стан, – поехали вместе. Я научу тебя мореходству.

Шеба рассмеялась и обернулась.

– Я подумаю. А теперь иди, пока он не нашел на твое место кого-то другого.

   После того, как Шеба таки выгнала меня из трактира, я вернулся в бухту. Однако, поднявшись на “Ската”, галеон Хета, с самим коммодором я аудиенции не добился. Когда я взошел на палубу, его старпом, увидев и узнав меня, ехидно улыбнулся:

– Коммодор говорил, что ты вернешься. И просил передать, что ты принят и можешь командовать своей шхуной. Вот же странный человек.

– Где он?

– В своей каюте. Просил никого не впускать.

Тут он, спохватившись и начав озираться, пробормотал:

– Он приказал дать тебе ознакомиться с уставом… Я сейчас…

– Не надо, – отмахнулся я.

– Как не надо? – удивился он. – А если условия будут слишком строгими?

– Меня этим не проймешь, парень. А когда вы… мы выходим в Море?

В ответ пират лишь пожал плечами. Я удивился, но промолчал, решив дождаться самому.

   Вернувшись к Шебе, я застал ее со вздохом севшей на ближайший стул и закрывшей лицо руками. Она меня не заметила, пока я сочувствующе не спросил:

– Устала?

– Нет, – коротко, но гордо ответила Шеба, встав и начав убирать посуду. У меня промелькнула идея и я, потушив свое курево, подошел к ней. Подкравшись, я играючи подхватил ее и потащил наверх по трапу. Она засмеялась и воскликнула:

– Отпусти! Мне работать надо!

Войдя в ее каюту, я бросил ее на койку. Она спросила:

– Наигрался? Все, иди к черту и дай мне помыть посуду.

Я не наигрался, если вам вдруг интересно. Я поцеловал ее оголившееся плечо и лег рядом.

– Отдыхай.

– А кто будет посуду мыть?

– Я могу.

Она хохотнула и сложила руки на животе.

– А ты умеешь?

– Обижаешь! Помню, в юности, когда я еще был юнгой, я мыл посуду до того хорошо, что ты бы в нее как в зеркало смогла бы поглядеться. Я даже приготовить что-нибудь могу.

Шеба хмыкнула и ответила:

– Вот только не надо мне на моей кухне устраивать камбуз. Мои гости – не матросы.

– Да большая часть твоих посетителей – рогатые!

– Здесь они не матросы. Здесь они – уважаемые и интеллигентные люди.

Словно в подтверждение ее слов с первого этажа до нас четко донесся звук бьющейся посуды и ругань.

– Ну-ну, сама интеллигентность.

Она мне не ответила. Вздохнув, Шеба свесила ноги с кровати, оглядывая палубу в поисках туфель, которые я с нее стянул.

– Я разберусь, ты лежи.

Она посмотрела на меня глазами, полными благодарности. Однако в следующую же секунду она, насторожившись, напомнила:

– Дюк, они – не рогатые, помнишь? Без кулаков!

– Ну разумеется, – ответил я, хрустнув пальцами.

Спустя несколько секунд подвыпившие драчуны вылетели из трактира почище чаек с гнезд.

   Когда коммодор несколько недель подряд не выходил из каюты, я потерял терпение. Отмахнувшись от уже, судя по всему, привыкших к этому, членов команды и даже не постучав, я вошел в каюту. Я хорошо знаком с выпивкой, как вы знаете, так что для меня это зрелище не было очень отталкивающим или непривычным. В душной каюте стояла вонь, смешавшая в себе запах содержания всех бутылок на корабле, лицо коммодора, сидевшего на своем кресле, налилось всеми цветами радуги, а в глазах… ну, скажем, интеллект не светился. По каюте были разбросаны пустые бутылки, что-то посвежее, что-то повалявшееся уже несколько дней, а по палубе что-то разлито.

– Опа-на, а вот и мой новый офицер!

– Ну и как это называется? – осведомился я.

Тот улыбнулся, икнув и еле шевеля языком, сказал:

– Как это называется, сэр.

Я посмотрел на него, как на полоумного. Но прежде чем я успел что-либо сказать, он ответил:

– Это виски, – он поднял одну бутылку, – это вот… вино, – указал на другую, – а это, конечно же, ром! – он торжествующе поднял над головой флягу.

– Офонарел?! Мы уже 3 месяца тут якоря вымачиваем! Парни хотят в Море, и я тоже, черт тебя дери!

Хет явно хотел что-то ответить, но просто не мог.

– Если ты завтра не протрезвеешь, я тебе клянусь, я выкину тебя за борт!

– Выкидывай, мне все равно жить больше незачем… Я тебе даже спасибо скажу.

– В чем проблема?

– Ни в чем, дорогой мой друг, ни в чем.

– В таком случае, повода пить у тебя нет.

Я сгреб бутылки, в которых еще что-то осталось, намереваясь выкинуть.

– Нет, стой!

– Тогда говори!

– Да это… Муна.

– Кто?

– Муна. Моя жена.

– И что?

– Она погибла. 15 лет назад в стычке губернатора и южан.

Я молчал. Что я мог сказать? Вместо этого я мысленно раскаялся в своих прежних убеждениях.

– Я люблю ее. Больше всего на свете, – продолжал Хет с душераздирающей ноткой в голосе, в котором четко слышались слезы. – И вот однажды до меня дошли слухи, что… она… Знаешь, каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу ее. Она была такой красивой… А если бы только слышал, как она смеется! Все в ней заливалось смехом – глаза, нос, даже уши! Господи, я так ее люблю… У меня от нее остался сын, но я не могу его воспитать! Ты не представляешь, как сильно он похож на мать!.. У тебя есть избранница, Дюк?

– Да.

– С ней все хорошо?

– Да.

– Счастливчик, – даже с какой-то завистью протянул он. – Береги ее. В любом случае, теперь ты знаешь. Вот почему я стал тем, кто я есть сейчас. Трудно работать с теми, кто убил твою возлюбленную, ты со мной согласен?

Он грустно усмехнулся, замолчал и изможденно уронил голову на стол.

– Протрезвей, – бросил я, проклиная свое неумение сочувствовать людям, и ушел.

   Коммодор постепенно пошел на поправку. Не после нашего разговора, скорее всего. Наврядли Хет стал бы бояться быть выброшенным за борт.

   Я удалял название с корпуса шхуны и производил смену бимса под штурвалом, когда на орлопдек кто-то спрыгнул и мне на плечо легла чья-то сильная рука. Я обернулся и встретился взглядом с темноволосой женщиной нескольких лет старше меня.

– День добрый, капитан, – бойко поздоровалась она, козырнув.

– Добрый, – ответил я, думая, где я слышал этот голос. Ох ты ж черт ее возьми… Видимо, у меня на лице отразилась догадка, потому что она улыбнулась и сказала:

– Узнали, капитан? Надолго же вы лишили меня корабля. Я этого не забуду, как не забуду и того, что я ваш вечный должник.

Впервые посерьезнев, моя бывшая пленница кивнула в знак благодарности.

– Ну, что ж, корабль я вам, к сожалению, вернуть не могу. ВМФ меня кинул, так что эта шхуна – все, что у меня есть.

Она как-то хитро улыбнулась.

– Ошибаетесь, еще как можете. Собственно, почему я здесь. Я и пара моих хороших друзей хотим выйти в Море в некоторых крейсерских целях.

Я недоуменно поднял брови и она пояснила, взъерошив черные волосы:

– Чувствую, ты застоялся. Да-а, у нашего коммодора бывают тяжелые дни, но в целом он человек прекрасный. Я это к чему… Мы официально зовем тебя с нами.

– Захватывать корабли?

– Именно.

– А Хет?

– Он разрешил, только сказал через неделю быть тут, как штыки. Ну, идешь?

Делать все равно ничего, так что ж?

– Я согласен. Когда?

– Да прямо сейчас, если вы готовы. Готовы?

Я кивнул, а она опомнилась.

– Мы так и не знакомы. Идэл, всегда к твоим услугам.

Она бодро протянула руку. Я пожал ее.

– Дюк.

Идэл хлопнула меня по спине и потянула на опердек, где ее ждали двое невысоких русых мужчин. Кесети и Флакт, к моим услугам.

   Спустя пару недель рысканья по Морю, как стая волков по степи  – как же это прекрасно, спустя 3 месяца-то стояния, вы даже не представляете – мы наткнулись на флейт. “Буря” на полной скорости левым галсом вышла вперед, повернулась бакбортом к противнику и начала огонь. Флейт в дураках оставаться не пожелал и ответил тем же. Только вот ядра либо пролетели мимо, либо только слегка задели ванты и паруса, потому что шхуна быстро и ловко увернулась и встала левентик, сделав еще один залп, и, в отличие от флейта, не промахнулась, постаравшись, однако, не потопить судно. С флейта снова выстрелили, но “Буря” почти на месте встала фордевинд и, подкрепляемая силами “Кодис”, открывшей огонь, совершила новый залп. После этого она снова встала на левый галс и, дав дорогу “Волне”, вместе с ним взяла корабль на абордаж. Впрочем, команда флейта практически сразу сдалась и почти полностью присоединилась к Хету. Это была однозначная победа. Флейт переименовали в "Людоеда" и его капитаном стала Идэл. Мы, как было обещано, вернулись на Маяк.

   Я ждал угрызений совести, но их не последовало.

   По возвращении я улучил момент для разговора с Шебой, ведь следующий отход уже должен был продлиться несколько месяцев. Момент этот наступил утром.

– Ну что, Шеба, поехали?

– Куда?

Не обнаружив ее рядом, я повернулся на другой борт и посмотрел в сторону, откуда доносился ее голос. Она перебирала какие-то штучки непонятного для меня назначения у себя на столике.

– Ну как куда, на Уна-Муе.

Она оперлась на стол и спустя несколько секунд раздумий наконец ответила:

– Хорошо. Но все-таки сходи к южанину, чтобы не было неприятных сюрпризов.

– Ладно. Сейчас и схожу, все равно надо его в чувство приводить.

Я оделся и, уже собираясь выйти, услышал:

– И еще кое-что: принеси мне что-нибудь из твоего барахла – в платье я никуда не поеду.

– Но у меня кроме этого ничего нет! – в отчаянии сказал я.

– А парусина у тебя есть?

– Сколько угодно, хоть шатер себе из нее сделай и живи в нем.

– Ну вот и принеси мне немножко. И гардаман не забудь!

    До сих пор я Хета старательно избегал. Теперь барьер из страха, что он все помнит, пришлось преодолеть. Я взошел на “Ската” и, миновав всех его сторожевых псов, постучал к нему.

– Войдите.

Он, как приколоченный, сидел в этом своем кресле и чертил истинный курс галеона. В каюте царил покой и порядок. Я уже начал думать, что мне все приснилось, но нет – физиономия коммодора мне хорошо знакома. Она же мне периодически в воде отражается.

– Э-э… Добрый день, сэр, – произнес я, затворяя за собой дверь и думая, что мне делать. Он нахмурился.

– Добрый. С вами все хорошо, капитан? Вы неважно выглядите.

– Н-не-не, я…

– У меня смутное ощущение, что вы ко мне уже заходили, – он с досадой потер лоб, – но, увы, я совершенно не помню, по какому поводу. Понимаете, у меня в последнее время немного побаливает голова и…

Я поразился, как люди умудряются так самозабвенно лгать.

– Я заходил, чтобы узнать, когда мы собираемся отходить, но…

– Точно! – воскликнул он, с видом прозревшего гения тыкая в меня карандашом. – Значит, вы согласились принять мое предложение? Я так и думал. Боюсь, ответа вы от меня тогда не получили. Но, как видите, я весь мозгами в Море, теперь осталось только вывести туда же и наши с вами корабли. Ох уж эти боли, вы даже…

– Да, да, да, я понял. Но я хотел узнать, могу ли я… немного изменить курс и, когда мы наконец отойдем от берега, отправиться к Уна-Муе?

– Зачем?

После тогдашнего сказанного я подумал, что жестоко было бы сказать: “Да так, всего лишь хочу совершить романтичное путешествие с любовью всей моей жизни”.

– Дело одно. Поручение от э-э… бр-ра-а… та?.. – скорее спрашивая, чем отвечая, протянул я. Он поднял брови.

– А как вашего брата зовут?

– Кид, – брякнул я первое имя, пришедшее на ум.

Он, задумавшись, “прошагал” циркулем добрых две тысячи морских миль, отложил прибор и сложил руки на столе.

– Вам уже говорили, что вы отвратительно лжете?

– Да, – сдался я и опустил голову.

– Не моего ума дело, капитан, какой бес гонит вас на юг, но раз вы пришли и сказали мне об этом напрямую – я вам верю. К тому же, вы прошли проверку, приведя нас куда надо. Но имейте в виду – ложь я на дух не переношу. Ступайте теперь и передайте вашему “брату”, что не я буду тем, кто встанет у вас на пути. Кстати! – крикнул он, когда я уже собирался уйти. – Как называется ваш корабль теперь?

Я задумался. Первой мыслью было, конечно, окрестить шхуну “Шебой”, но потом мне чудом вспомнилось, на какой путь я встаю, скольких людей на моей памяти называют этим именем и, наконец, сколько врагов у меня есть сейчас и сколько гарантированно появится. Вдруг меня осенило.

– “Ла Либре” вас устроит?

– Вполне.

Глава X

   По дороге назад я заскочил к себе, теперь уже на “Ла Либре”.

   Шайка пиратов, составляющая мою команду, работала хорошо, большего я от них не ждал и не знал, стоит ли. Мы еще не были близки тогда, и я явственно чувствовал напряжение между нами – все-таки я был бывшим военмором. Тем не менее, я посчитал нужным сообщить им о скором восходе женщины на борт и предупредил их о том, что она о нашем роде деятельности не знает. Они отнеслись к этому беспристрастно, что меня более чем устроило.

   В 5 склянок того же дня нам объявили, что через неделю мы – ура! – отходим. За это время Шеба сколотила себе типичное матросское барахло – типичное, для такого, как я, и абсолютно смешное для женщины габаритами меньше меня в два раза.

   Мы поднялись на борт шхуны. Вся команда повскакивала со своих мест. Сначала я подумал, что это по привычке, но потом заметил их устремленные на Шебу взгляды. Я был абсолютно уверен, что на борту моего корабля уже успело побывать десятка два женщин, но также был уверен, что ни одна из них не могла сравниться хотя бы с ресницей на глазу Шебы. Она с интересом оглядывалась, но я знал, что ей хорошо известно, какой кипиш она устроила одним лишь своим появлением.

– Ну вот и она, – сказал я, раскинув руки в стороны. – “Ла Либре”.

Она обратила на меня взор прекрасных очей и прелестно улыбнулась – я ведь назвал корабль на ее родном языке.

– Красивая, – согласилась она.

– Как вы, – вырвалось у какого-то матроса и он густо залился краской. Его товарищ пихнул его локтем, он ответил тем же.

Шеба довольно улыбнулась и скрестила руки.

– Ну что, морячки, отчаливаем или как? Что надо делать?

– Принимай швартовы, – сказал я, поднимаясь на шканцы, и свистнул. – Фор-марсель и стакселя поднять! Хитч, Дик, шевелитесь!

Все, включая девушку, занялись делом, я взялся за штурвал.

  Шеба запретила мне помещать себя в отдельной норе и выцыганила у меня право ночевать со мной в каюте. Я был не против. Вскакивая раньше меня, она принималась за работу. Когда – помогала рогатым, если не сказать, что рогатые помогали ей. А когда – готовила, и можете мне поверить, никогда мои ребята не ели ничего вкуснее.

– Да ты родилась моряком, рыбка. Пойдешь ко мне работать? – спросил я как-то, когда она самолично подняла бизань.

– Спасибо, я не любитель уходящей из под ног земли.

Она закрепила парус и отошла, с таким видом, что если бы я сейчас подошел к ней с вопросом: “Что такое морская болезнь?”, она бы с удивлением покрутила пальцем у виска.

– Наверно, это кровь моих предков откликается, – заметила она, облокачиваясь спиной к фальшборту.

– Каких предков?

– По маме – пересекавших сотни миль в пирогах, по папе – тысячи на кораблях.

– Твой отец же колонизатор, да? – поинтересовался я, вставая рядом.

– Да.

Я вспомнил его – высокий, темнокожий, суровый мужчина. В детстве мы его здорово побаивались – таким большим он был.

– Скучаешь по дому?

Шеба пожала плечами и перегнулась через борт.

– Я и не помню его, я была маленькая. Помню… Море. Помню, что было очень жарко. Помню небо. Столько звезд, как там, я за все время ни разу не видела на Маяке. Помню, как мы убегали в лодках, когда были маленькими. А потом отец просто взял нас и уехал. Но ничего, – встряхнулась она. – Это было давно, мой дом теперь на Маяке.

– И все-таки ты скучаешь.

Ее лицо озарила улыбка и она покачала головой.

– Нет, конечно, нет. Там таких, как ты, нет.

Я обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Она положила ладонь мне на спину и голову на плечо. Мне в голову пришла странная мысль о двух деревьях на Маяке, которые всю жизнь росли вместе и тесно сплелись ветвями.

   На примерно 22-й день нашего рейса разыгралась – естественно – буря. Спустя четырех склянок жесточайшего мотания по волнам, я почувствовал толчок и вместе с ним тревогу. Спустился в трюм, проверить, что к чему и не появилась ли в обшивке течь. Но моя шхуна – девица крепкая и все валы выдержала с завидной непробиваемостью. Успокоившись, я поднялся наверх, но только лишь чтобы снова чуть не словить удар.

– Йо хай ды…

Моим глазам предстала картина карабкающейся по грота-стень-вантам Шебы.

– Мы пытались ее отговорить, но она не слуша… – начал было мигом подскочивший и изрядно потерянный пом Мэйт, но я отмахнулся от него. Как раз в этот момент девушка вставала на перты грота-марса-рея. Собранные до того волосы растрепались на ветру. Ловко, но аккуратно, добравшись до блока, она начала дергать зажевавший в него гитов. Когда снасть свободно повисла в воздухе, босая нога южанки соскользнула с мокрых перт и она в последний момент схватилась за них. В этот момент корабль сильно накренило из-за грота-стень-стакселя. Не дожидаясь, чтобы кто-то залез туда, Шеба достала из кармана нож, последним усилием перерезала стаксель-шкот, сорвалась вниз и мягко приземлилась мне на руки.

– Ты допрыгаешься однажды, красавица, – серьезно сказал я, ставя ее на палубу.

– За этим мне и нужен ты… – ответила она, одергивая рубашку и самодовольно оборачиваясь на дело рук своих. Тут шканцы захлестнула новая волна. Я, испугавшись за штурвал, понесся вперед, но тут чьи-то руки обвили меня и дернули назад. Падая, я успел увидеть тяжелый таль на оборвавшемся лопаре, пролетающий как раз там, где только что была моя голова. Я приземлился на руки, постаравшись не погребсти под собой Шебу.

– … и за этим же тебе нужна я, – с улыбкой завершила она. – Слезай теперь.

Она пинком дополнила свои слова и поднялась.

   С Шебой рейс прошел как никогда скоро. И как никогда хорошо. Экватор был пересечен нами как обычно. Как в прошлый раз, когда я проходил тут. Когда пушки дали залп, все, включая Шебу, дружно нырнули в воду. Я не мешал им, но и не участвовал, воспользовавшись покоем для сна.

   Спустя 3 месяца не знаю сколько дней на горизонте рассветом забрезжили острова Уна-Муе. Когда это объявили, хлопнул люк и на опердек взлетела Шеба. Я посмотрел на нее. Девушка нетерпеливо полулежала на планшире, напряженно вглядываясь в сторону Родины. На лице виднелись полосы корабельной грязи, распущенные и изрядно запутавшиеся волосы развевал теплый пассат, одежда, за неделю сколоченная из грубой парусины, превратилась в полноценный матросский наряд после длительного нахождения с моими ребятами в кубрике, руки приобрели воистину суровый и боевой вид. Что ж это за женщина такая, думал я, зная, что ни одна представительница слабого пола не пошла бы на это. Шеба поймала мой взгляд на себе и вопросительно мотнула головой.

– Что?

– Ничего.

Она фыркнула и отошла.

   Шхуна подошла к берегу, мы бросили якорь – основной и “яшку”, чтоб кораблю не болтаться по окружности. Я приказал спустить шлюпки на воду и мы встали у шлюпбалок. Увидав рядом переодевшуюся уже Шебу, я махнул головой и сказал:

– Не жди меня, иди. Я тут надолго.

Она не заставила себя долго упрашивать и тут же вскочила в шлюпку, отправившуюся к земле.

   Ох уж этот юг… Удивительная страна, жаркая, как горящий костер, красивая, как новоотделанный корабль и спокойная, как горное озеро. Я не сходил на землю в прошлый раз как был там, но в этот раз меня уже никто не держал и я таки увидел изменения. Порт стал более похож на порт и одежды на людях стало больше. Заметить большее я, к сожалению, был не способен – не знал, как это, собственно, было раньше.

   Шеба куда-то испарилась, но я не переживал за нее. Мы улучили момент для тировки путенс-вант, когда с суши раздались чарующие звуки гитары. Я не ценитель искусства, правда, но что-то все равно дернуло меня все бросить и куда-то направиться. Впрочем, я шел недолго и перестал удивляться, как это моя черствая душа отозвалась на музыку не хуже какого-нибудь романтика-Кристиана, ради этого спустившегося со своего балкона.

   Тут не в музыке дело было. В какой-то шхери собралась небольшая толпа, туда же подошел и я. Таинственный исполнитель мариачи обернулся и я встретился глазами с Шебой. Хотя нет, она меня не увидела. Девушка, закрыв глаза от наслаждения, плясала и пела не хуже, чем в трактире, несмотря на то, что в руках у нее была гитара. Звуки из-под ее пальцами переливались, бурлили, пенились, как волны прибоя, вызывая у присутствующих трепет в том, что люди любят называть “душой”. Язык, самый красивый на земле, совсем ничего не портил. Извините за неточный перевод.

– … песок стряхнули в Море, и ему взгрустнулось вскоре. Я прихожу в порт и отправляюсь…

   Песня завершилась, девушка подскочила в последний раз и открыла глаза. Воздух затрясся из-за громких аплодисментов. Она обернулась на меня и, неловко улыбнувшись, вернула инструмент мужчине, сидящему рядом в ее тени, и тихо поблагодарила его.

– Идем, – Шеба взяла меня под руку и мы ушли оттуда.

   Когда все работы на корабле закончились, мы расслабились и разошлись кто куда. Как-то, гуляя, я набрел на какого-то старика (не знаю, как его назвать). У входа в его надстройку стояла гитара. Я оглядел инструменты, видневшиеся с улицы, куски дерева, не пошедшие бы на рангоут, потом нащупал деньги в кармане и сообразил, что к чему.

   На Уна-Муе дни проходят быстро. Так и не заметишь, как прошла неделя. Главное – не проморгать таким образом отлив с попутным ветром, но уходить ребята пока не собирались. Я лежал в каюте, был уже вечер – около 2 склянок, необычно огромное солнце готовилось сесть в спокойные воды южного Моря. Хлопнула дверь, я приоткрыл глаза и увидел стройную фигуру Шебы.

– Кто это вернулся?

Она, взяв грог у меня со стола, немного повернула голову и улыбнулась.

– Ты весь день тут валялся? Эх, ленивое ты животное… – шутя заметила она, утолив жажду.

– Мне жарко, я сейчас сварюсь, – пожаловался я. – Но валялся я не весь день. Только три склянки как забрал твою гитару с мастерской, или как вы ее там кличите…

Фляга со стуком упала на палубу.

– Мою что?..

Чрезвычайно довольный получившимся результатом, я встал с койки.

– Твою гитару. Я что, не так сказал?..

– Не томи, Дюк, – потребовала она, нервно ломая пальцы.

– Да на, на, только пощади свои руки, – уступил я, вытащив из ящика инструмент. Шеба закрыла рот рукой и с благоговением приняла сей дар. Осмотрев его и, видимо, убедившись, что я не бом-утлегарь ей по пьяни предлагаю, она взвизгнула и прыгнула мне в объятия.

– Спасибо, спасибо, Дюк, спасибо тебе… Сколько я тебе должна?

– Нисколько. Считай, что это твое жалованье за хорошо проделанную работу за рейс. Потому что на большее тебе рассчитывать не следует – денег у меня нет.

Она отблагодарила меня горячим поцелуем и прижалась своей щекой к моей.

– Большего мне и не надо, – пробормотал я, пропуская пальцы сквозь ее кудри.

   Честно, даже не знаю, что еще можно рассказать про ту стоянку. Когда мы простояли там 2 месяца, что-то во мне запросилось в Море, а я не привык это “что-то” не слушать. Команда была со мной согласна, про шхуну уж и говорить нечего. Оставалось решить лишь одно.

– Ты с нами, Шеба?

Мы стояли на причале. Она с сомнением отвела взгляд.

– Я не могу остаться.

– Тогда, может, пойдем в команду? – внезапно спросил я с надеждой, и тут же задался вопросом: а не много ли я себе разрешаю? Ведь корабль все еще принадлежал пирату… Сбежать я не мог – даже если бы я смог переманить на свою сторону команду, он бы все равно нашел меня и все – спета моя песенка. Как всегда. Исходя из всего этого, наверное, стоит сказать – к счастью, но язык у меня не поворачивается выразиться так. В общем, Шеба горько хмыкнула и покачала головой.

– Прости.

– Что ж, тогда… домой?

– Домой.

   Так начался обратный путь. До тех самых пор, пока зеленый берег не скрылся за горизонтом, Шеба не отходила от фальшборта. Когда же это таки произошло, я подошел и, приобняв ее, вполголоса напомнил:

– Ты всегда можешь вернуться. Только скажи.

Она только кивнула и ничего не ответила. До этого самого дня она так никогда и не воспользовалась этим предложением, и, если вы усидите еще немного, то поймете, почему. Сегодня это может измениться, но этого я уже не знаю.

   Всю обратную дорогу нас оберегала какая-то волшебная сила. Какая, не знаю, но суть в том, что по дороге нас не поймал ни штиль, ни шторм, ни еще какая неприятность в лице флота. Вечера проходили спокойно. Когда не выдавалось работы, мы садились в кают-компании и слушали тихое бренчание Шебы на гитаре.

– Нарисуй мне бой, красивую морскую пещеру…

Я искренне старался отвести взгляд от нее, задуматься наконец, как нам не попасть в течение при этом не теряя времени, но я не мог.

– … мачете, ружье, корабль, но не флаг, за который я отдам жизнь.

   Когда вернулись, Хет мгновенно дал мне приказ снова отправляться в рейс, потратив время только на необходимые работы. Он ни разу не спросил, что я вообще делал на Уна-Муе, и я был ему за это благодарен. Но мне все же не хотелось быстро высаживать Шебу и словно убегать. Девушка уловила это. Тепло попрощавшись с командой и собираясь уже сходить на землю, она позвала:

– Дюк! – Я молча взглянул ей в глаза. – Все хорошо?

Я, в замешательстве, не зная, что сказать, взъерошил волосы на затылке. Вдруг она вернулась и, всем телом прильнув ко мне, горячо поцеловала.

– Иди.

Словно последовав своему собственному совету, она плавно повернулась, но тут уже я спохватился:

– Шеба?

Молчаливый вопрос в глазах.

– Шеба, ты… прекрасна. А я ухожу надолго и не факт что вернусь, – я набрал воздуха в легкие. – Не жди меня.

Она вдруг заливисто засмеялась и ответила:

– Я обещаю, что если я встречу кого-то получше собой, кого я бы любила больше всего на свете, и, конечно, кто был бы сложен лучше тебя, то я выкину тебя из головы. Но не переживай, этого не случится, – посерьезнев, она понимающе кивнула и сказала: – Тебя я тоже освобождаю от долга верности. Иди теперь, пока я не увела кого-нибудь из команды с собой.

Ну, и я ушел.

Глава XI

  Когда Хет со своими офицерами сидели в таверне, обсуждая свои дальнейшие действия, к нам подошла группа людей во главе с невысоким человеком с бегающими глазками, находящимся, видимо, в крайней степени испуга. Не удивительно – братия, вальяжно развалившаяся за столом, не являла собой очень дружелюбное зрелище.

– Коммодор Хет?

– Чего тебе надо, друг? – подал голос тот.

– А друг ли? – подозрительно покосился в его сторону Флакт, капитан брига “Волна”.

– Я хотел предложить вам работу, – робко сказал гость.

– Мы не наемники! – взвился Дирк, командующий “Саблей".

Хет, властно зыркнув на него, поинтересовался:

– Работу какого рода?

Я молчал. С одной стороны, работа сулила денег. С другой, ее нам могла предложить только одна из противоборствующих сторон. А мне ой как не хотелось влезать в эти политические разборки.

Тот сел, пододвинулся ближе и тихо произнес:

– Перевозка оружия и опиума на Восток.

– Контрабанда… – сказал Кесети, человек, любящий свою бригантину “Кодис” больше всего на свете.

– Беретесь? – уже осмелев, спросил пришедший, видимо, увидев, что разбойники не кусаются.

– Мы подумаем. В среду, когда пробьет 4 склянки, жди нас здесь. Нас, или любого, кого мы пришлем. Устраивает? – объявил Хет.

– Вполне, – он удалился.

– Ну, и как поступим? – поинтересовался коммодор.

– Пошел он к черту! – выругался Трикорн, капитан “Анжелики”. – Наши морды и так по всему Сакраментуму разыскиваются как пиратские. А тут еще и обвинения в контрабанде на нас повесят. А оно нам надо? Попомните мои слова – болтаться нам всем на…

– Все так считают? – перебил его Хет.

– А что мы теряем? Нас все равно повесят, если поймают, а так мы хотя бы можем срубить деньжонок. В последней битве ядро штирборт “Ла Либре” пробило, да и бизань-мачта находится в плачевном состоянии, а ремонт денег стоит. Если не ошибаюсь, “Анжелика” тоже пострадала, – закончив эту тираду, я бросил торжествующий взгляд в сторону Трика.

– Возражающие?

Молчание. А оно, как говорится, знак согласия. На следующий день, когда пробило четыре склянки, мы подослали первого попавшегося юнгу со “Ската” передать, что мы согласны. Сразу после того, как мы обсудили фрахт, началась погрузка оружия на судно, более всего подходящее для подобных целей. Это была, естественно, моя “Ла Либре”, из-за того, что, во-первых, она легко могла сойти за промысловую или торговую шхуну. А во-вторых, все, искренне или нет, признали ее самой быстрой и способной уйти от погони, что говорило о многом. Для того, чтобы добраться до Востока, нам пришлось бы преодолеть примерно 11 000 морских миль, что заняло бы около четырех месяцев. И на протяжении первых же дней на “Ла Либре” начала происходить какая-то адская чертовщина.

  Был скучный, жаркий день. Я сидел в своей каюте и прокладывал курс, пуская клубы дыма, когда дверь начали усердно выламывать.

– Войдите, – крикнул я, не отрываясь от карты и циркуля.

Получив разрешение, вошел невысокий парень, имя которого быстро сократили до “Финка”.

– Могу я поговорить, сэр?

– Мгм, – промычал я в ответ, искренне пытаясь подавить в себе неприязнь к этому человеку. Робкое и отвратно-послушное выражение в глазах и привычка трусливо втягивать голову в плечи отталкивали от себя не только меня, но и прочую команду. Он заговорщицки произнес:

– Сэр, а знаете ли вы, сэр, что парни устроили игру в покер в кубрике?

– И?

– Ну как, разве это не запрещено, сэр?

– Запрещено, – согласился я, предвкушая потеху.

– И вы не хотите ничего с этим сделать? – неуверенно намекнул Финк.

– Ты предлагаешь мне наорать на них, избить и заковать в кандалы? – спокойно спросил я.

– Дело ваше, сэр, – доносчик совсем растерялся, у него не хватало храбрости поднять на меня глаз.

– Конечно мое. Не переживай, я с этим разберусь, а ты пока сходи за гардаманом и займись парусиной для брезента, хорошо?

– Есть, сэр! Так точно, сэр! – отчеканил тот и поспешил удалиться.

Ступай, ступай, уж я-то с ними разберусь. Я задумчиво сплел пальцы вместе и придумал, как поступить, чтобы и в стороне не остаться, и развлечься. Усмехнувшись, я встал и направился в матросский кубрик.

  Что ж, надо отдать им должное, матросы неплохо свиртуозничали, уместив большую часть команды в крошечном кубрике, в котором и спать-то было тесно. Игра была в самом разгаре,кто-то даже уже радостно вскочил с места, когда ну очень не вовремя вошел я.

– Что это тут у нас? – довольно добродушно спросил я, когда они все разом встали с мест.

– С-сэр, я… мы… – замямлил один из них.

– Я не слепой, Ник. Правила гласят, что азартные игры на борту строго запрещены… – я сделал многозначительную паузу и внезапно продолжил, – но я дам вам шанс. Сыграете против меня. Выиграете – и можете играть в эту и все прочие игры хоть до пены изо рта, я мешать не буду. Проиграете – и пеняйте на себя. Согласны?

– Да!.. сэр, – в один голос раздалось в кубрике.

– Тогда начнем.

Отправив защищать команду самых сильных картежников, матросы успокоились. Но ненадолго. Я часто забавлялся азартными играми в портах, так что немного времени прошло, прежде чем я нагнул их. Жульничал я или нет, но правда в том, что по мере того, как у меня настроение улучшалось, души матросов переставали находить себе место. И вот, когда ребята готовы были рвать на себе волосы, я проиграл. Я с досадой бросил карты на стол, откинулся, закинув руки за голову и воскликнул:

– Эх, ладно. Играйте во что хотите теперь, я свое слово держу. Только, – я посуровел, – после того, как поднимете топсель и отдадите рифы.

– Что? – переспросил не верящий в свое счастье боцман, который тоже был там в тот день.

– Поднять топсель и отдать рифы, бездельники! Ветер совсем ослабел, мы так и через год не доберемся!

Они послушно встали и пулей понеслись на верхнюю палубу. Только я хотел закурить, как обнаружил, что ушли не все. Хитч стоял, переминаясь с ноги на ногу, явно желая что-то сказать.

– У тебя плохо со слухом, матрос? Или ты слишком важная особа, чтобы поднимать паруса? – поинтересовался я.

– Я хотел спросить, сэр…

– Ну так спрашивай.

– Вы ведь поддались, верно?

Я с интересом посмотрел на него и сказал:

– С чего ты это взял? Я что, похож на вашего доброго папочку, чтобы делать вам поблажки?

– Я все видел, капитан. Вы могли бросить туза и победить.

– Я рассеян сегодня. Все, хватит задавать дурацкие вопросы и иди помогать своим товарищам, – я небрежным взмахом руки отправил его восвояси. Тот послушался, хотя весь его вид говорил, что мои слова не убедили его. Я проводил его взглядом, думая, зачем я все-таки устроил весь этот спектакль и не встанет ли это мне бортом. Впрочем, я зря боялся. Однако не все “мероприятия” на судне заканчивались так мирно.

    Мы сидели в кают-компании за обедом. Все переговаривались, смеялись, хлопали друг друга по спинам, толкались локтями, рассказывали известные анекдоты. Атмосфера царила весьма спокойная и веселая. Разговоры матросов я не слушал, целиком погрузившись в свои размышления. Наша скорость падала, но ветер обещал усилиться, когда пробьет… Мой слух уловил какую-то раздраженную нотку в общем шуме, но я не придал тому значения.

   Раздражение сменилось плохо прикрываемой злостью. Я махнул рукой. Но если ветер переменится, нам придется взять на бакштаг…

   В другом голосе была четко слышна усмешка. Шум в кают-компании затих. Я одним ухом прислушался и как будто услышал слово “шлюха”, но в уме все еще высчитывал, на сколько дней мы можем опоздать, и можем ли мы обойтись без этого.

   Вдруг в относительно мирной обстановке раздался рев, Роб, крупный матрос с темно-русыми волосами, сорвался со своего места, перепрыгнул через стол и прижал к переборке Дика, худощавого блондина с вечно хитрым выражением в глазах. Остальная команда шарахнулась от них, стулья с грохотом попадали. Роб тем временем громко прорычал:

– Скажи это еще раз, мразь, повтори, что сказал!..

– Сядь, – приказал я властным тоном, медленно вставая из-за стола и уперев кулаки в стол. – Сядь, или на закат ты сегодня будешь смотреть сквозь толщу воды.

Он перевел на меня взгляд покрасневших от злости глаз и нехотя разжал кулаки. Задира сполз на палубу, приложив руку к горлу и откашливаясь.

– А ты, – продолжил я. – Выйди и погуляй, если встать можешь. Поставишь свои задиристые мозги на место – вернешься.

Он изумленно посмотрел на меня – как я могу, он же жертва! – но все же поднялся и вышел, поймав торжествующий взгляд нападавшего.

– Будешь ухмыляться – пойдешь за ним.

Он недовольно взглянул на меня, но в итоге просто уткнулся в тарелку. Разобравшись с драчунами, я сел и вернулся к своим судоводящим мыслям.

   Была тихая ночь, но ребята с тишиной и лично моей степенью выспанности мало считаются. Когда до меня сквозь сон донесся звук выстрела, я проснулся в холодном поту. Все остатки сна мгновенно улетучились. Выругавшись про себя, я стремительно встал и понесся на бак, в кубрик. Растерянные вахтенные стояли, озираясь и, видимо, только проснувшись (ну вы что, да ведь любой уважающий себя матрос должен поспать на вахте). Из кубрика вылетели, словно ошпаренные, матросы. Я быстро окинул их взглядом и определил, кого нет. Дик и Роб, поругавшиеся еще в кают-компании. Я сиганул в кубрик. Дик лежал на палубе, спрятавшись за койкой, прикрыв голову и выкрикивая какие-то ругательства. Второй стоял с пистолетом и со свороченной скулой, зло выплевывая кровь с осколками зубов. Против воли сердце мое дрогнуло. Прямо как тогда, успел подумать я прежде чем одним движением руки выбил пистолет из его руки и отбросил его в сторону. Вмешательство оглушило обоих. Но Роб быстро очухался и, вставая, заорал:

– Зачем вы его защищаете?! Он… он… тварь! Да чтоб ты сдох! – Я так и не понял, мне это было сказано, или все-таки ему. – Да я…

– Если ты можешь в открытом Море найти мне лишнего матроса, то прошу, хоть съешь его. А так он мне со своими двумя руками еще нужен. Дойдем до берега, так делайте друг с другом, что хотите, а пока вы у меня на судне, так потрудитесь поберечься, я ясно выражаюсь?

После того, как я проверил скандалистов на отсутствие серьезных ран, я вытащил обоих за шкирки на верхнюю палубу, к остальным, и крикнул, так, чтобы меня слышали и другие:

– То, что я вас не наказываю, не значит, что мы не можем начать прямо с сегодняшней ночи. Нате, – я бросил пистолет на палубу меж ними. – Хочешь узнать, что на флоте делают за убийство – убей его. Только деритесь, пожалуйста, на опердеке, потому что если вы мне прострелите борта, пробоины я заткну вами. Ну? Чего ждем? – я пытливо взглянул на Роба. – Только учти, что я знаю много видов экзекуции, уж поверьте мне.

Матрос поднял пистолет, бросил злой взгляд на бледного от страха Дика и вернул его мне.

– Вы их не накажете? – спросил Финк.

Я бросил еще один взгляд на синяки драчунов и ответил:

– Они сами себя наказали. А теперь спокойной всем ночи, мои скандальные девочки. В следующий раз, когда не поделите что-нибудь, лучше сразу зовите меня. Договорились?

Зевая, я ушел досыпать. Придя в нору, я мешком упал на койку и накрыл голову подушкой, чтобы быстро уснуть. Привычка взяла верх, и я оказался на палубе артиллерийского погреба, за упавшим шкафом, в ожидании того, что в бок мне сейчас влетит пуля. Когда это все-таки произошло, я вздрогнул и почувствовал, что меня кто-то расталкивает и ворчит:

– Как говорится, или ты перестаешь отлеживать бока, или тебе их намнут. Хорош размахивать своими лапами, заколебал уже! В шестой раз за неделю просыпаюсь от того, что кто-то дает мне по носу. Вставай, Бешеный!

Я подскочил, огляделся, но в каюте никого не было. Тут забило две склянки – подъем.

   Если вы думаете, будто на этом подобные стычки закончились, спешу вас огорчить – нет. Но зато они быстро утихали. И я стал часто ловить на себе боязливые взгляды. Удивительно, однако. Я добился этих взглядов за одну ночь, не дав никому даже подзатыльника, тогда как мой командир не смог дождаться этого от меня за 20 лет.

   Скоро мы должны были войти в другое течение, и я пошел сообщить об этом ребятам. Я уже полу-съехал вниз по трапу в кубрик, как вдруг услышал голоса. Неудивительно, конечно, матросы – болтливый народ, но до меня донеслось четкое:

– … капитан такой. Ты ведь только нанялся, верно?

Я узнал голос Лича, и понял, что он обращается к Гоби – юнге, жизни не видавшему, пороха не нюхавшему, как говорится. Я прислушался.

– А я вот слышал, – это подключился Дик, – я слышал, что он того… силком на флот затащенный.

– Ну конечно, – фыркнул Дон. – А в капитаны его каким ветром тогда занесло?

– Этого я не знаю, – раздраженно ответил Дик. – Но добровольцем он точно не был. Я даже слышал кое-что… Как-то раз, на шхуну нанялся парень, бывший годами эдак тремя младше капитана – тогда еще матроса.

Я понял, куда его кренит и нервно сглотнул. А он продолжал:

– На той неделе он – парень, значит – опоздал на вахту, а это у них там карается весьма серьезно. Ну… как, вы и сами знаете.

Да, Дик, знаем.

– … Ну и черт дернул нашего кэпа выпалить: “Сэр, он не выдержит”. “Что?” – командир евоный обернулся на него. Дюковский друг… или брат, не помню… еще за его спиной яростно жестикулировал, чтобы он захлопнулся, но это было против его обыкновения. – “С чего это?” “Посмотрите на него, это же видно” – Дюк указал рукой на мальчишку, а он-то был мелкий такой, щупленький. “Ты выдерживал в его возрасте” – с недобрым оскалом заметил командир военморский. Капитан наш покраснел, как рак, то ли от злости, то ли что. Брат его этак красноречиво провел пальцем по горлу и показал на него. Но было уже поздно. – “А сколько бы ты ему дал?” – спрашивает командир. Дюк подумал-подумал и говорит: “Два”. Командир тогда с напускной такой невинностью заявляет: “Вот незадача – боцман-то наш уже настроился на 20. Что ж, если тебя так тревожит его судьба, ты можешь разделить ее с ним”. Ну, и ясно, что было дальше.

– Тебе-то откуда знать, тебе ж до эв-эм-эфа как до звезды ручкой?

– У меня есть там друзья, – гневно, еле сдерживаясь, ответил Дик. И не соврал. Не знаю, действительно ли у него там именно друзья, но баковый вестник из него вышел отменный, и честный, что важно. Совсем как тогда, по странному ощущению в щеках я понял, что густо покраснел, но, как и тогда, не от злости. Стыд охватил меня, как если бы парни слышали слова командира: “Ты выдерживал в его возрасте”, сами. Я бесшумно прислонился к переборке и закрыл лицо руками.

– Ну, даже если это правда, капитан-то, значит, добрый человек… – робко заметил Гоби, пока я поднимался наверх.

   В один из многочисленных монотонных дней в пути на горизонте замаячил барк, явно направляющийся по направлению к нам. Я, по натуре своей вечно лезущий на рожон, решил на время забыть о том, что это время мы – контрабандисты, а не пираты. Черный флаг весело взвился на флагшток, развеваемый на ветру. Тридцатипушечный барк не испугался и, даже кажется, усмехнулся, глядя на небольшую “Ла Либре”. Однако у меня и на уме не было равняться пушками с пятимачтовым барком. Мы, на всех парусах да при хорошем боковом ветре, подлетели к судну. Я построил четверых лучших своих стрелков на квартердеке, внимание остальных целиком сосредоточил на парусах – предстояло маневрировать.

– Капитан, а пушки? – с испуганным видом спросил меня помощник, вопросительно разводя руками. Команда пиратов здорово разволновалась – в одиночку на суда они не нападали.

– Пушки – не наша сильная сторона, Мэйт, – быстро ответил я и торопливо сказал ему, что мы будем делать.

Шхуна взяла круче к ветру и встала почти борт о борт к барку. Вдруг раздались выстрелы из ружей и четыре человека на барке, застигнутые врасплох, рухнули кто на палубу, а кто и за борт. Все пули нашли свои цели. Ожидавшие или залпа из пушек или попытки улизнуть, барк поднял огонь, но было уже поздно. “Ла Либре” воспользовалась заминкой и быстро ушла с линии огня. “Огонь!” скомандовали на шхуне и с юта снова выстрелили. И снова метко. Огромный корабль неповоротливо встал левентик, предприняв попытку продырявить шхуну. Но она ловко увернулась, встав на левый галс. Реи, гики и гафеля с парусами на шхуне вертелись как сумасшедшие, на барке люди то и дело падали под залпами стрелков. Шхуна кружила вокруг противника, словно птица, дразнящая медведя, а ее капитан благодарил Море и небо за то, что подарили мне такого неопытного противника. В конце концов, я наконец углядел на вражеском судне капитана, схватил ружье, прыгнул на ванты, прицелился, надеясь хотя бы ранить, и выстрелил. Удача улыбнулась мне и направила пулю прямо ему в лоб. Экипаж, перестав получать команды, растерялся и, когда мы с парнями ступили на борт, сразу сдались. В итоге я, посадив нескольких своих ребят на целехонький барк, отправил их к Хету. Команду барка я забрал к себе. И очень скоро обнаружил, что они – типичная швартовая команда, мало того что бестолковая, так еще и нерешительная. Так что даже если бы я их отправил к Хету, у них бы смелости не хватило на ослушание. Так что нет ничего удивительного, что перед первой же небольшой и ну очень предсказуемой бурей они умудрились забыть убрать бизань. Бизань убрать. Перед штормом, интеграл тебе в глаз! Ладно, главное, что во время крена, с моей помощью или нет, за борт никто не свалился. В любом случае, это был звоночек для меня, что нужно их “образование” подтянуть, если я хочу целым и невредимым дойти до Востока. Нет, мы не ходили по палубе и не повторяли паруса и снасти. Я знал, что практика – лучший учитель. Поэтому, отправив старых ребят отдыхать, я все управление взвалил на новых, заставляя их выделывать дикие маневры. Выглядело это примерно так:

Я выскочил из каюты, как черт из табакерки, в момент, когда они этого меньше всего ожидали.

– Поворот фордевинд! Быстро, быстро! – они перепугались и вскочили. – Гика-шкот травить! Стаксель-шкот выбрать! Потянуть, значит! Приготовится на бакштаг! Поторопитесь, ребят! Гика-шкот и левый бакштаг выбрать! Левый бакштаг закрепить! Ну привяжи, ну! Правый бакштаг и гика-шкот травить! Ослабить, то есть! Гика-шкот выбрать! Стаксель шкот потравить! Правый стаксель шкот выбрать! Шкоты закрепить! Так, а теперь оверштаг! Не надо так на меня смотреть, выполнять, не то мы повернем, используя вас вместе весел!

Ну, в общем, к концу плавания они с легкостью делали повороты практически на месте. Я, крайне довольный своей школой, пришвартовался в бухте, у которой не было названия – известна она была только контрабандистам. Там нас встретили, заплатили фрахтов и выгрузили товар. Мы наспех набрали припасов, пресной воды и отправились в обратный путь, который обошелся без приключений. Избавившиеся от груза да сопровождаемые боковым ветром, мы быстро добрались до Граста, где нас ждал Хет.

   Они сидели в той же таверне, где мы приняли решение стать контрабандистами. Я тихо подошел к ним и бросил на стол мешок с деньгами. Они вздрогнули от неожиданности, а я, закинув руки за голову и ноги на стол, вальяжно уселся рядом с ними. Я чувствовал, как в глазах моих блестел торжествующий и самодовольный огонек.

– Ну, как жизнь?

Реакция была не совсем та, которую я ждал. Они, конечно, жадно набросились на деньги, но никто, до определенного момента, не сказал и слова. Разумеется, я ждал не благодарности, я ждал радости. Радость была, впрочем, все боялись ее озвучить. А не то чтобы они были очень скромным и замкнутым народом, знаете ли. Ответ на мой немой вопрос последовал очень быстро.

– Что это такое? – рука сидящего слева от меня Хета сжимала клочок бумаги – письмо с моим размашистым и корявым почерком, в котором говорилось, что барк, который бросил якорь в гавани Граста – мой им привет.

– А в чем проблема? – я был искренне удивлен, чувствуя неладное.

– Тебе был дан прямой приказ – не вступать в бой! – коммодор встал. – Какой дьявол дернул тебя захватывать барк?!

– А что с ним не так? – мой голос, против моей воли, ярко выражал недоумение и, не побоюсь этого слова, испуг.

– С ним все нормально. Но ты меня ослушался! Ты мог потопить шхуну, пропасть сам и утопить всех людей! Вас могли поймать! Еще и полез, блин, в драку с барком, который больше вас в полтора раза!

– Когда я захватываю такие же корабли, проблем не возникает! – возмутился я.

– Сейчас я тебе разрешения не давал! Ну-ка, повтори мой приказ.

– Я не помню.

– Тебе было сказано привезти фрахт, получить фрахт и вернуться. А ты что сделал?

– Но ведь я победил.

Мне все стало ясно. Стараясь сдержаться и не ругаться лишний раз со всем и вся, я стиснул зубы так, что у меня больно скрипнули зубы. После того, как я встал, я оказался выше Хета. Командира, а точнее, контр-адмирала, это бы взбесило, но не его. Он остыл и понизил тон:

– Да, победил. Но ты рисковал! Может быть, тебе пришло каперское свидетельство от меня?

– Нет.

– Так в чем дело? Ты командуешь своей шхуной, да, но не забывай, что я стою выше тебя. Ты должен слушаться моих приказов!

– Да, сэр.

Представляю вам последний случай в моей жизни, когда я впал в детство: еле выдавив из себя ответ, ведомый нарастающим гневом, я развернулся и вышел. Я предпочитаю думать, что это был сквозняк, но дверь за мной захлопнулась с такой силой, что от не очень крепкой таверны что-то отвалилось. Какая-то возмущенная женщина запричитала что-то мне вслед. Я, чувствуя острую необходимость выместить на чем-нибудь злость, с размаху вмазал по первому попавшемуся вертикальному предмету. Им оказался столп, поддерживающий своды старого здания. Я все еще предпочитаю думать, что это был ветер, но с крыши здания посыпалась щебенка. Женщина, не перестающая меня бранить, испугалась, замолкла и поспешила удалиться. Я, с окровавленными костяшками пальцев, вернулся на “Ла Либре”. После того, как я поднялся на палубу, желая лечь спать и не проснуться, мне под горячую руку попался помощник.

– Капитан…

– ЧТО?

– Ничего, – он испугался и решил убраться, пока жив. Однако я присмирел и, положив руку ему на плечо, сказал:

– Чего хотел? Не бойся, не съем.

– Как прошло?

Это невинное любопытство чуть не пробудило во мне желание совершить наисерьезнейшую ошибку в моей жизни. Вместо того, чтобы сказать: “Как прошло? Хо-хо, я тебе скажу, как прошло. Прошло так, что мы сейчас же поднимаем якорь и уносим отсюда ноги!”, как собирался изначально, я злым тоном произнес:

– А прошло так, что если кто-нибудь не из наших ступит на борт, гони его к чертям собачьим, понял?

– Эмм… да, капитан…

– Вот и прекрасно. А если кто-то меня спросит, скажи, что у меня встреча с одной старой подругой, имя которой – выпивка. Я устал. Хорошо?

– Д-да, кэп.

Я вошел в каюту, с четким намерением поступить так, как сказал. Вдруг во мне вновь взыграла уязвленная гордость, и я выместил ее на столе, швырнув его через всю каюту. Дикий грохот удовлетворил меня достаточно, чтобы я наконец успокоился и решил, что спиваться в одиночестве – достаточно грустная затея. Поэтому я сошел на землю и отправился в первый попавшийся паб. Я помню, как купил бутылку рома. Чего я не помню, так это того, когда я успел нализаться достаточно, чтобы уснуть.

  От чего я проснулся, я не знаю – то ли от боли в голове, то ли от жжения в спине и руках, то ли от слов, произнесенных как будто издалека:

– Живой?

– Удар был достаточно сильный, но, благо, тот был не способен пользоваться кулаками во всю мощь, иначе ему был бы конец.

– А этот?

Тут кто-то начал мять мое запястье.

– Живой, конечно. Я вам, сэр, больше скажу – он здоров, как бык. Пьяненький немножко, ну да это не ново. Скоро очухается.

– Хорошо, – Хет, а именно ему принадлежал голос, использовал свой любимый способ пробуждения людей – вылил на меня бокал воды. Окончательно проснувшись, я вырвал руку у щупающего мой пульс судового врача со “Ската” и постарался встать.

– Что за праздник? – полюбопытствовал коммодор.

Задев локтем рядом лежащий стол, я с грехом пополам все-таки поднялся. Рядом со столом растянулся еще и мужик, то ли пьяный, то ли очень уставший. Все еще ощущая жжение, при всем моем “хмельном” опыте мне незнакомое, с опаской посмотрев себе через плечо и коснувшись уха, я тихо сказал:

– Придурок.

Я по пьяни дал набить на себе изображения якоря, розы ветров, дельфина, штурвала, целой шхуны и… Шебы. Серьезно. Что касается уха – я, видимо, вспомнил, что уже не раз пересек экватор и вставил себе в ухо золотую серьгу.

– Это я и так знаю, – заметил коммодор. – Я тебя спрашиваю, что у тебя за праздник-то был?

– Решил отдохнуть.

– Сэр, – дай этому человеку волю, и он будет поправлять меня до тех пор, пока у меня анкерок вместо головы не появится.

– Да, сэр.

– Отдохнуть от чего?

– Долгого рейса.

– Долгого рейса, сэр.

Я нервно хохотнул и не нашел в себе сил продолжать этот абсурдный разговор.

– У тебя очень интересная реакция на требование дисциплины, друг мой. Сколько лет ты в Море, говоришь?

– Двадцать с чем-то.

– Двадцать, – повторил он. – Пора бы и привыкнуть. Я хотел с тобой поговорить, но… наверно, в следующий раз.

– Ну что вы, сэр. Я слушаю вас в любом состоянии – пьяный ли, трезвый или с шишкой на башке, как вы имели возможность удостовериться, – съязвил я.

Он засмеялся, махнул на меня рукой и заявил:

– Кстати, у меня есть для тебя новость.

– И какая же, сэр?

– Ты ударил какого-то мужчину по лицу и…

– Этого? – я кивнул на забывшееся сладким сном тело.

– Его тоже, но я говорю про другого.

– Про кого?

– Канте, музыкант.

– И где он?

– Если не ошибаюсь, пошел искать констеблей, – беззаботно сказал он. Я шумно выдохнул и потер пальцами глаза.

– Советую тебе убраться отсюда, пока не стало поздно, – продолжал он.

– Да, сэр, – устало произнес я, почувствовав, как у меня нервно дернулся глаз. Опираясь на все, что попадало под руку, я направился домой.

   Я воспользовался своим любимым отрезвителем. До границ приличия скинув одежду, я прыгнул в Море. Холодная соленая вода мигом привела меня в чувство. Сплавав несколько раз туда-обратно, я вышел на берег. После того, как я высохнул и отдохнул, я вернулся на корабль. Часть моей команды сидели, постанывая, прижимая к голове все холодные штуковины, которые смогли найти. Другие издевались над первыми. Третьи веселились на острове. Я вспомнил, что Хет хотел со мной поговорить. Махнув на него рукой, я решил, что если понадоблюсь ему настолько, что прямо невозможно, он меня найдет.

Глава XII

   Через два дня мы вышли в Море. Хороший боковой ветер, мир между командой. Ни штиля, ни шторма не предвиделось. Я не я буду, если это не все, что нужно для счастья. Мы разбрелись в разные стороны, каждый за своей добычей. И трех недель не прошло, как на горизонте замаячило судно. Подойдя ближе, я увидел, что это клипер. Самой главной нашей задачей тогда было его догнать. Клиперы славятся своей скоростью. Благо, моя “Ла Либре” во многом украла острые обводы корпуса именно у этой пташки. Все паруса – все три кливера, фок, фор-марсель, фор-брамсель, грот, грот-марсель, грот-брамсель, бизань, крюйсель, крюйс-брамсель и стакселя – были быстро подняты. Рифы взяты вовремя, реи обрасоплены. К клиперу мы пошли галфвинд, так что ветер был использован правильно. Благодаря всем этим мерам “Ла Либре” подлетела к судну, как на крыльях. Веселый Роджер хлопал об стеньгу. Однако, будь у меня шляпа, я бы снял ее перед капитаном того клипера. Он не потерял голову перед опасностью. Жаль, что ему это не помогло, очень жаль. Шхуна догнала и обогнала свою жертву, преградив ей путь. Лишние паруса, поднятые в целях повышения скорости, добавили нам и доброй качки тоже. Так что мы все ощутили на себе все прелести морской болезни, как дети. Но это того стоило. Торгаши, естественно, в драку не полезли, так что клипер остался цел и невредим. Груз у них был очень даже неплохой – золотые изделия примерно на 43 тысячи, 8 тысяч наличными и какао тысяч на 19.

   Когда мы уже отправились на поиски нашей эскадры, нам встретился торговый галеон. Достаточно грозный противник. Осознание этого только пробудило во мне желание захватить его, мне будто бросили вызов. Азарт забурлил в крови, и я придумал, что буду делать. Клипер жаль, конечно, но делать нечего. Мои ребята на этом паруснике получили приказ идти на таран. Но предварительно они пробили в корпусе клипера брешь и запустили воду. Достаточно, чтобы увеличить осадку, но недостаточно, чтобы судно потонуло раньше времени. Теперь опердек клипера находился ниже уровня портов судна. Сколько бы они не палили, ядра пролетали над головами моих ребят. Кстати, если вы боитесь за их грешные души, то зря. Во-первых, они того не стоят. А во-вторых, за несколько секунд до того, как суденышко врезалось в корпус корабля, они прыгнули в воду. А там их уже ждали шлюпки. Пока они взбирались на борт шхуны, мы смотрели, как клипер протаранил носом галеон. Легкое суденышко не причинило большого вреда моей жертве, но на это я и полагался. Несчастный клипер пошел ко дну окончательно, но “Ла Либре”, к тому моменту, уже дрейфовала рядом с торговцем, а моя команда, ведомая мной самим, перепрыгивала на его борт. В отличие от команды клипера, экипаж галеона сопротивлялся долго. Однако, в конце концов, после ритмичного лязга металла и звуков выстрела, только пробило 5 склянок, как на моей шхуне появилось 19 пленников, которых мы связали и посадили в рядочек на палубе “Ла Либре”. Но не они, и даже не трофейный купец, были моей желанной добычей. Груз порадовал меня больше, чем окончание войны. 64 тысячи наличными и всякие изделия тысяч на 100! А оружия… И это если не считать добычу с клипера!..

Я, почувствовав себя королем, испустил радостный вой.

– Дюк?

Я был занят подсчетами, сколько денег придется, скрепя сердцем, разделить с другими, и потому не услышал, как мой помощник пытается до меня докричаться.

– Дюк?

Так, 164 тысячи, да еще 70 с потонувшего клипера да разделить это все на…

– Дюк!

– А, что, дорогой? Нет, да ты только посмотри на это! – я по-братски приобнял его за плечи, не отрывая глаз от моей горы сокровищ. – Ты на это сможешь построить себе дворец!

– Дюк, а как же пленники? – напомнил мне Мэйт, задыхаясь в моих объятиях.

– А, ну да, – я помрачнел и отпустил его.

– Прикажешь… убить? – спросил помощничек, повеселевший, что его капитан взялся за ум.

– А что еще может сделать пират? – внезапно донесся со стороны голос, выплюнувший последнее слово, как испорченное яйцо. Все повернулись к пленнику, торговцу, стреляющему искрами из глаз.

– Что ты сказал?

– Что слышал, мерзкий трус! Висельник, живущий за чужой счет! Крыса, родившаяся и выросшая среди воров и убийц! Таких же, как ты сам! Перебежчик! Предатель! Неблагодарная тварь!

Я скрипнул зубами и подавил в себе желание размазать его по переборке. Только вот бить связанного – это слишком низко, даже для меня. Но после того, как меня тыкнули носом в то, что я “перебежчик”, я не мог оставить это так. Сжав кулаки, я сказал:

– У тебя была возможность спасти свой корабль. Но я дам тебе еще один шанс. Слушай меня внимательно. Если ты одолеешь меня, ты и твои люди получат свой корабль и свою свободу назад. Если я одолею тебя, я убью тебя, – я почувствовал, как у меня по лицу, против моей воли, скользнула злая улыбка. – Только тебя. Если боишься, можешь отказаться. Тогда я сохраню тебе жизнь. Согласен?

У него в глазах застыло смешанное выражение вызова и страха. Наконец он кивнул.

– Развяжите его.

Дик быстрым движением разрезал линевые веревки на его запястьях.

– Я ни разу не дрался на дуэли, но что-то слышал. Так как вызов бросил я, ты выбирай, чем будем драться, – великодушно предложил я, когда он поднялся на ноги. – Можем на кулаках, можем на саблях. А может, вообще пистолет дать?

– Дайте мне мою шпагу, – хрипло произнес он.

Я вздохнул. Шпагами неудобно. Мне легче рубить, чем колоть. Тем не менее, я бросил ему его клинок. Я же добрый. Мои ребята стояли рядом – нельзя же упускать возможность развлечься.

– Мэйт, – позвал я.

– Да, Дюк?

– Если я погибну, шхуна твоя. И не забудь отпустить уважаемого… как там тебя?… неважно, в общем, ты понял. Пусть идут.

– Да, капитан.

Никакого возбуждения не было, почему-то я был уверен, что не сегодня я погибну. Именно этой уверенности купец обязан своей жизнью. Я сделал ложный выпад, он ринулся вперед, я увернулся, полоснул его клинком, толкнул плечом, и наконец пригвоздил его стопу к палубе шпагой. Он взвыл. Я, оперевшись на рукоять шпаги, посмотрел ему в глаза и сказал:

– Ты пытался, за это дарю тебе жизнь.

Говоря это, я вытащил шпагу из его ноги и махнул своим рукой, чтобы они увели его.

– Если кто-то тоже хочет попробовать, только скажите. Кто-нибудь хочет испробовать свою удачу? Что, никто? Очень жаль.

Я вытер кровь на руке об себя. Свинство, сказала бы Шеба. И этой же рукой похлопал Мэйта по плечу:

– Не сегодня, дружок, не сегодня. Зато можешь забирать корабль, я думаю, Хет не будет против.

Глаза моего потрясающе терпеливого помощника засверкали. Точнее, теперь уже не помощника, а капитана Мэйта.

   После того, как мы воссоединились с остальной эскадрой и поделили добычу, Хет обсудил с офицерами достаточно ответственный шаг. Рейд на один из Крацких островов. Конечно, мы и раньше нападали на острова, но это было так, ерунда, детские шалости. А в тот раз мы срубили настоящий куш.

    Мы, под флагом Сакрама, естественно, подошли к гавани Мертвая петля. Громом пронесся над островом залп, по бортам пиратских кораблей расцвели дымовые цветы, ядра ударили в форт. Пушки нацелились на нас, открыли огонь, но без особого ущерба. Что островной форт против пятнадцати тяжело вооруженных кораблей? “Скат”, “Анжелика” и “Ла Либре” причалили, остальные остались на рейде прикрывать наши спины.

    Ну а дальше никому уже никакие инструкции не нужны были. Парни, с нарочито кровожадными возгласами, сошли на берег. Мы почти не получили сопротивления. Дикий ор из всех углов, все эти леди и джентльмены в своих изысканных платьях, запачканных в грязи и пыли, наши ребята, со счастливым выражением лица, выскакивают из всех углов. И деньги, деньги, деньги повсюду. Звон монет, страшные визги, лязг металла слились в одну чудесную песню богатства. Я увернулся от направленного мне в живот клинка и заколол его владельца. Тут же их стало больше. Я отразил атаку, рубанул по чьей-то шее, но в ту же секунду совершил глупейшую ошибку. До моего слуха донесся свист лязгнувшей рядом стали. Я изменил его направление, но сделал это как-то неловко. Зато очень даже ловко я зарубил нападавшего. Однако стоило мне опустить взгляд, как я чуть не упал. Не каждый день видишь, как с одной стороны из твоей искривленной ноги весело торчит сабля. Встать на нее я, конечно, не мог, пришлось с помощью рук, хватаясь за все подряд, дохромать до самого безопасного вблизи места. Спрятавшись за каким-то домом, я вытащил саблю из ноги и рывком поставил кость на место. Остатки своей и без того сорванной с меня рубахи я превратил в повязку. В своей жизни я выполнял обязанности и юнги, и матроса на промысловом судне, и матроса на крейсерской шхуне, и рулевого, и штурмана, и лоцмана, и квартирмейстера, и помощника, и капитана, но никогда судового врача. Так что судил я по тому, как должна выглядеть здоровая нога. Когда у меня кончился порох и я не имел больше возможности участвовать в бою, я, худо-бедно залатав себя, бесцеремонно отломал доску от какой-то лачуги. Сделав из нее что-то вроде костыля, я дошел, если не сказать дополз, до “Ла Либре”. Врач был на месте, но увидев, чем он занимается, я передумал к нему обращаться. Хаким разрывался между ранеными матросами, так жалобно причитая, что его было жаль больше, чем его пациентов. Мне страшно хотелось завалиться спать, но капитанский долг заставил меня подойти к ним.

– Как идут дела?

Хаким повернулся и, сделав жалобное лицо, застонал так, как умел только он.

– Капитан, ты, видно, издеваешься надо мной!

Я недоуменно нахмурился и, увидев, куда он смотрит, окинул себя взглядом. Фонарь под глазом, рассеченная грудь, на честном слове держащаяся нога. Я с тоской подумал о Хете, всегда выглядящем щегольски. Треуголка, костюм, сапоги, все идеально выглаженное и чистое. О контр-адмирале я вообще молчу. Его форма обошлась ему дороже, чем мне моя жизнь. Естественно, на нем, в отличие от Хета, никогда и царапинки не было. Я же вечно похожу на подбитого пеликана.

– Как ребята? – снова спросил я.

– Жить будут. Что бы вы без меня делали? – проворчал он в ответ.

– Я тут нужен?

– Нужен, – кивнул Хаким. – Только вот не мне. И не команде. Себе ты тут нужен, капитан! Это безобразие, Дюк! Себя не бережешь, так хоть меня побереги! Я ж с ума сойду!

– Ладно, ладно, – отмахнулся я. – Займись мной, когда освободишься.

– Да конечно, а как же… Ты куда? Вернись щяс же! Дюк!

Я поторопился скрыться от своего судового врача. В гневе он страшнее меня. Через пару часов он был весь в моем распоряжении. Хаким хлопотал над моей ногой долго, периодически бросая на меня озабоченные взгляды, и бормотал:

– Господи, ну что ж вы за люди-то такие, а…

– Обычные, – отвечал я, поводя плечами. – Все, бывает, царапаются. Бывало и хуже…

Он посмотрел на меня с тоннажем скепсиса, но снова бранить не стал.

   Этот налет, в общем, пополнил наши карманы на 500 тысяч. Опьяненные богатством, мы чуть не боготворили своего коммодора. Однако ему словно было глубоко чхать на рвущиеся от монет карманы. Его необъяснимая тоска закончилась лишь когда мы однажды, из-за необходимости, пришвартовались в пристани острова Туга. Остановились мы там ненадолго, на пару дней, но и за это короткое время мне успел свалиться снег на голову.

   Хет вызвал меня к себе в каюту, чтобы проложить истинный курс шхуны. Он сидел в кресле, сцепив пальцы вместе и невозмутимо глядя, как я распинаюсь перед ним, уперев руки в стол, как вдруг…

– Коммодор!

Я обернулся на распахнувшуюся дверь каюты. Хет спокойно встал и спросил:

– Мистер Корн. Что вам нужно?

Вдруг жандарм протянул руку куда-то за пределы нашего видения и достал оттуда какого-то мальчонку.

– Тим! – взволнованно воскликнул Хет. Я начал раздумывать, кем же должен быть этот шкет, чтобы заставить кровь непробиваемого коммодора пениться и понял…

– Здравствуй, папа, – нахально поздоровался мальчишка, скрещивая руки. Я сгреб карты со стола и отошел. Невысокий, крепенький, с каштановыми кучерявыми волосами, острым подбородком и гордо вздернутым кверху носом. В глазах светилась робость, смешанная с уверенностью. Такое выражение бывает у людей, когда они весь день убеждают себя, что они хозяева всего света, а потом у “его светлости” душа уходит в пятки. Определенно, недалеко яблочко от яблони упало.

– Ваш сын – вор, коммодор, – заметил жандарм. – Спас его только из уважения и благодарности к вам. В следующий раз, боюсь, что вы найдете его с отрубленной рукой.

– Да, да, спасибо, мистер Корн, – невнятно пробормотал Хет. – Передайте вашим коллегам привет от меня.

Жандарм раскланился и удалился, позволив отцу обратить все внимание на сына.

– Объяснитесь, пожалуйста, молодой человек.

Я хотел выйти, но коммодор жестом преградил мне путь и вынудил остаться.

– Я жду.

– Ах, вы хотите объяснений, господин коммодор? – поддержал его игру Тим, беря секстант со стола. – Ну так слушайте. Я спокойно шел по базарной площади, когда вдруг мимо меня пронеслась толпа ребят. Оказалось, что они украли что-то там с прилавка, а так как они были со мной одного возраста, то меня посчитали за одного из их группы и притащили сюда. Все.

Хет тяжело вздохнул.

– Ну, если ты не врешь, скажи мне, где те ребята?

Мальчик поджал губы.

– Я не знаю. Правда не знаю.

– Еще одно слово, Тим, и у тебя на лбу проступит слово “Лжец”.

– Откуда тебе знать, ты был там?

– Да я вижу тебя насквозь, я знаю тебя!

– Откуда?! Откуда тебе знать меня, когда я в последний раз видел тебя вообще? Да ты хоть помнишь, когда я родился?? – сорвался парень. И вот тут – клянусь, я бы так не смог – Хет, как всегда, взял себя в руки и ледяным тоном произнес:

– Ровно 15 лет, 3 месяца и 17 дней назад я сидел и ждал в коридоре у входа в комнату твоей матери и ровно в 8 вечера родился ты. Этого достаточно для тебя?

Пристыженный мальчишка со стуком поставил прибор на место и отвернулся, успокаивающе запустив ладонь в кудрявую шевелюру. Я был немного сконфужен этой странной семейной сценой, но когда я предпринял еще одну попытку уйти, Хет железной хваткой стиснул мою руку.

– Не ври мне, мальчик.

– Но я правда не крал ту статуэтку! – раздраженно обернулся он, махнув рукой влево.

– А откуда ты знаешь, что это была статуэтка? – внезапно осведомился коммодор. Тим попытался найтись, понял, что уже упустил момент и он пойман, и выругался, как баржевик.

– Ты нуждаешься, Тим? – с напускной вежливостью осведомился Хет.

– Нет, – нехотя ответил парень, становясь у стола в той же самой позе, в какой стоял я, когда вошел жандарм.

– Тебе не хватает денег, что я высылаю?

– Нет.

– Тебя заставили?

– Нет.

– Тогда, может быть, она была твоя и ты лишь вернул свою собственность?

– Нет!

– Тогда в чем проблема?! – грозно рявкнул его отец, кладя руки ему на плечи и силой поворачивая к себе.

– Ни в чем, ни в чем, я лишь… Ребята позвали – ради сильных ощущений – не мог же я отказаться!..

Хет снова вздохнул.

– Я не жду от тебя примерного поведения, сын мой, я просто хочу чтобы ты научился отвечать за свои поступки.

– Не поздно ли начинать воспитывать меня?

Наступило неловкое молчание.

– Тим, я… я знаю, что не был рядом, когда я был нужен, но… но я правда делаю все, что могу.

– Я не виню тебя, отец, – согласился на перемирие тот. – Если я дам слово, что этого больше не повторится, мы замнем это? – с бесконечно умилительным выражением в глазах поинтересовался Тим. Хет улыбнулся.

– Раньше я бы так и сделал, но сейчас…

Коммодор поднял руку, как будто чтобы дружески положить ему на плечо, но в следующую секунду дал крепкий подзатыльник.

– Но ты солгал мне!

– Я…

– Я терпеть не могу лжи!

– Дай…

– А поэтому ты идешь со мной!

– Что??

– Повторяю – через два дня, когда мы снимемся с якоря, ты выйдешь в Море со мной. Без разговоров, Тим!

Тот вскинул было руки вверх в бессильной ярости, но тут же успокоился.

– Отлично. Хорошо. Значит, теперь я – юнга “Ската”?

– О, нет, – засмеялся он. – На своем корабле я не потерплю воришек, но я хорошо знаю судно, которое за несколько месяцев сделает из тебя то, что я не смог сделать за 15 лет.

Он показал рукой на меня. Теперь засмеялся уже я.

– Нет.

– Да.

– Нет!

– Почему??

– Если надо, возьмите вашего сына сами!

– Дюк, отойдем?

Я пожал плечами и дал себя отвести.

– А ты, Тим, – обратился он к сыну, – стоишь тут, желательно закрыв уши.

– Но…

– Хватит с меня этих “но” на сегодня! Это приказ!

Тим конем фыркнул, но остался стоять.

– Послушайте, капитан, – вполголоса начал Хет, – я хочу сделать из мальчишки мужчину. Места лучше, чем Море, и быть не может.

– Это я понимаю. Но почему бы вам не взять его себе?

Коммодор замялся.

– Я… я не могу.

Он этого не сказал, но я понял. Мальчуган был похож на отца, но эти глаза… Нетрудно было их представить на красивом женском лице, обрамленном кудрями, также передавшимися сыну.

– Да, сэр. Конечно, я возьму его.

Он с благодарностью посмотрел на меня.

   По проходу двух дней, как и было обусловлено, мы снялись с яшки с новым желудком на борту. Тим пришел вовремя и тут же, прямо мгновенно, влился в строй. По моему, никто из моих даже ничего не заметил. Я подошел и потрепал мальчика по плечу, не отрывая взгляда от шпиля.

– Ничего, ничего, не переживай. Долго злиться он не будет – погоняет пару месяцев по волнам да домой привезет.

– Надеюсь, что нет. Что мне тут делать? – хмыкнул он в ответ, засовывая руки в карманы.

Я, озадаченный до чертиков, недоуменно глянул на него. Он молчал. Тогда я отвернулся и рявкнул:

– Марселя, стакселя, кливера паруса поднять! Тим!

Он с готовностью поднял на меня вопросительный взгляд.

– Сбегай на клотик, принеси чаю.

В его глазах мелькнуло недоумение, но он все же повернулся и побежал искать этот загадочный клотик у вахтенных. Я проводил его взглядом и, бесшумно засмеявшись, пошел помогать ребятам.

   Следующим утром, когда мы уже были в открытом Море, я проходил мимо кубрика, как раз когда оттуда выходили заспанные матросы. Среди них был и Тим. Пребывая в хорошем расположении духа и вспомнив предыдущий день, я окликнул его.

– Ну, чай принес?

– Да, да, это было очень забавно, – саркастично пробормотал он, оборачиваясь.

– В первый раз в Море? – поинтересовался я.

– Ага… с оговорками.

– Ну, ты это… Сразу говорю – воровать у нас нечего, малыш. Можешь, конечно, попробовать, но тогда за целостность твоей физиономии я не отвечаю, – смеясь, предупредил я, проходя к бушприту, чтобы перенести бом-кливер, но меня остановило его раздраженное:

– Да не крал я ту штуку!

– Правда?

– Все равно вы мне не поверите, – с досадой проговорил он, собираясь идти на шкафут. Я догнал его и остановил.

– Поверю.

– Ну конечно, – с грустной усмешкой заявил парень, стряхнув мою руку с себя.

– Бывает, обвинение падает на невиновного. Мне это известно.

Он с толикой удивления взглянул в мою сторону и наконец неохотно произнес:

– Ну, как не крал… Я участвовал, но… Друзья позвали меня, я не мог отказаться – они бы потом до конца дней моих дразнили бы меня.

У меня вырвался тихий вздох.

– Друзья… Не стоят они всего этого, малыш, – тихо заметил я.

– Почему?

– Больно будет потом в них разочароваться. Тебе повезло, что тебе попался… или, точнее, ты попался именно тому жандарму, которому твой отец, видимо, когда-то оказал услугу.

– Да они там все от него без ума, – хмыкнул Тим. – Считают, что он за их островок стоит. Как же! Он сам за себя… Ну и за свою жену, конечно.

– Разве она не приходилась тебе матерью?  – осторожно добавил я.

– Приходилась. Но я ее не помню!.. Почти. Мне года четыре было, когда она… Не то что он. Его-то она никогда не покинет…

Он замолк. Тогда я махнул ему рукой.

– Там завтрак подают, иди есть.

Тим повиновался. Я негромко выругался, чтобы было, и таки полез на бушприт.

Глава XIII

   Уж не знаю, был Тим знаком с судовой жизнью раньше, но он вел себя так, как будто провел на корабле всю жизнь. То есть, я имею в виду, что вопросов по типу: “А как называется вот эта палка, на которой вот это болтается” он не задавал, да и колбасу у кока вроде не потаскивал. Но учить его мне все равно пришлось.

– Так, – говорил я, важно вышагивая по шкафуту, – тебе поступил приказ убрать грот-марсель. Что для этого нужно?

– Потянуть…

– Выбрать, – поправил я.

– Выбрать, – послушно повторил он, – нок-гордень, бык-гордень и гитовы.

– И?

– И принайтовить.

– Закрепить! Найтовят шлюпки или груз.

– Закрепить.

– Покажи.

Он ловко, как мартышка, вскарабкался по вантам на грот-марса-рей, ухватил горденя и гитовы, виранул к себе, быстро, восьмеркой, закрепил снасти – и вуаля! Грот-марсель безжизненно повис на рее. Я подошел и проверил узел.

– Молодец, – похвалил я. – Теперь пойдем, покажешь, как поднимаешь бизань, –сказав это, я направился на ют.

– Не особо строгие порядки, верно? – с ухмылкой поинтересовался Тим, засунув руки в карманы.

– В каком смысле?

– Ну, раз вы пускаете на корму простых смертных, – объяснил парень, идя за мной.

– Идиотское правило, – заметил я. – В мое время меня оттуда гоняли. Ты, кстати, откуда об этом знаешь?

– Был на “Скате”. В детстве, – ответил он, беря в руки фал. – Когда он еще не рехнулся от горя и не спился.

Я облокотился о поручни и достал трубку, искоса поглядев на паренька.

– Капитан! – вдруг донеслось с вороньего гнезда.

– Чего тебе?

– Шесть румбов по правому борту флажный семафор!

Я повернулся. “Скат” сигналил нам.

– Ясно, – кивнул я сам себе и рявкнул: – Лево руля!

Рулевой без вопросов переложил руль на бакборт. Но без вопросов все равно не обошлось.

– Что происходит? – заволновался Тим.

– А как ты думаешь? Мы поворачиваем.

– Зачем?

– Начинается самое интересное, – ответил я, предвкушающе потирая руки.

– А что это?

– Мы разделяемся.

– Как?

– Смотри, и увидишь, как.

– Мы будем одни? – не переставал ужасаться парень.

– На борту 55 человек. Тебе этого мало?

– Дюк!

Обернувшись, я обнаружил Хета, сложившего руки рупором и кричавшего что-то. К сожалению, ветер был боковой, и поэтому его слова донеслись до меня вполне отчетливо.

– Не забудьте, никаких захватов!

– Что за?.. – беспомощно крикнул я.

– Ни на кого не нападайте, вы меня слышите? Попробуете захватить какой-нибудь корабль, я узнаю, и вас из под земли достану! Слышите, не смейте!

– Почему?!

– Берегите сына! Если с ним что-нибудь случится!..

– А что мне тогда делать?!

– Просто… учите его. Покажите, как курс прокладывать, как счислять. Как лагом, квадрантом там пользоваться. Ну, вы знаете. Не забудьте, все как мы договаривались! Ясно?

– Ясно, – прорычал я. Впрочем, он уже не мог слышать моих слов. Ни черта мы не договаривались! И я знаю, почему. Сейчас, когда проклятый мальчуган уже был у меня на борту, я не мог отказаться. Вот хитрый черт! Беру свои слова назад, он не хороший человек. Очень нехороший. Я опустил взгляд, чтобы посмотреть на источник своих проблем, желая обругать его на чем свет стоит, однако и чертенком не смог его обозвать. Тим не мог иллюминаторы отвести от удаляющегося корабля. Корабля, на котором находился единственный его родитель. Морской ветер шевелил его курчавые волосы, словно человек, ласково треплющий мальчика по голове. Я последовал его примеру.

– Ах ты ж проклятье на мою несчастную голову, – пробормотал я.

“Проклятье” подняло на меня извиняющийся взгляд и так по-доброму, как умеют только дети, улыбнулось.

– Иди, посмотри, как реи брасопятся, – я подтолкнул его к боцману, который, деловито прогуливаясь по палубе, передавал мои приказы. Сразу как только я сбагрил наглое существо ему на руки, мой помощник, приемник Мэйта, Кент, разочарованно спросил:

– И что, Дюк, мы правда никого не захватим?

– Правда, – с горечью отозвался я. – Да ты не переживай, – я похлопал его по плечу. – Со скуки, авось, не помрешь. Придумаю что-нибудь.

– Что? – сразу оживился парень.

– Иди жрать, “что”. Потом скажу.

В кают-компанию действительно начали созывать, и голодные матросы очень скоро подчинились.

– А вы? – спросил помощник, уже направившись в любимую матросами каюту.

– Да иди ты уже, – я махнул на него рукой. – Еще заботится он обо мне будет, – пробормотал я ему вслед и пошел в каюту, обдумывать, стоит слушаться, или нет…

   Через месяц бесцельного блуждания по Морю, как потерявшиеся дети по лесу, во время нашей игры в карты, послышался крик:

– По носу корабль!

– Какой? – спросил я, подперев подбородок рукой и не отрывая взгляда от своих карт.

– Линейный, – последовал ответ с гнезда.

– Расстояние какое? – На кону игры стояла моя честь, и я не хотел отрываться от нее до того, как узнаю, стоит ли моя задумка свеч.

– Полумиля.

Стоит. Свеч – не свеч, но точно стоит. Я плюнул на свою честь и вскочил. На горизонте крейсировал линейный, трехмачтовый корабль. Хорошая жертва, подумал я, но нет. Не сегодня.

– Топселя, кливера поднять! Рифы отдать!

Матросы нехотя поднялись. “Ла Либре” ускорила свой ход. Мы приближались прямо к военному кораблю.

– Тим! – позвал я.

– Да, капитан? – он мгновенно материализовался рядом. Тихо, как кошка.

– Смотри и учись.

Я оглядел свою команду и крикнул:

– Поднять флаг!

– Мы идем на захват? – спросил Лич, матрос, имеющий привычку по-собачьи наклонять голову набок.

– Конечно, нет! – я с ужасом посмотрел на него. – Ты что, не слышал коммодора? Мы просто… немного позабавимся.

Он ни черта не понял, но вопросы задавать перестал. Веселый Роджер был поднят и вызов, соответственно, брошен. Мы выдали себя, дали противнику знать, что мы пираты. Ну а он был, в свою очередь, обязан поймать преступников. Корабль, который до того стоял к нам бакбортом, привели к ветру и взяли левее.

– Капитан… – заволновались ребята, явно уже ощущая кандалы на запястьях.

Я шикнул на них. Еще немного, еще немного… Я смотрел, как бушприты кораблей медленно приближаются друг к другу, нос вражеского корабля вот-вот подойдет к нам. Сейчас. Я в два прыжка добрался до ахтерштевня и резко крутанул штурвал. “Ла Либре”, словно дразня противника, повернула и на полном ходу убежала от ответственности. Нам уже ничего не угрожало, но я не дал ребятам выдохнуть. Поставив первого попавшегося человека за руль, я, скача, как кенгуру, отдал приказы:

– Фор-марселя и фор-брамселя шкот на левую! Тим, выполняй! Право руля!

Мы обогнули корму корабля. Парни, ровным счетом ничего не понимая, на должном расстоянии провели шхуну от корпуса судна. Корабль встал галфвинд и продолжил преследование. Но мы были уже далеко. Мы могли, уже второй раз, облегченно выдохнуть, но не тут-то было. Сердце бешено стучало.

– Наветренные шкоты выбрать! Руль на ветер! Поворот оверштаг завершить!

Ребята посмотрели на меня так, будто я только что на их глазах загрыз человека.

– В дрейф, Дюк?

– Так и есть, выполнять!

– Зачем?!

– Надо.

Они, ворча, послушались. Мы легли в дрейф. Корабль стал постепенно нас нагонять. Мы поставили паруса в изначальное положение, положили руль на борт. Шхуна снова понеслась вперед. И вот это продолжалось пару часов точно. “Ла Либре” ловко удирала от преследования и снова немного замедлялась, как бы насмешливо поджидая своего преследователя. В конце концов, мы окончательно ушли от погони.

– Надеюсь, я развеял вашу скуку? – сцепив руки за спиной, спросил я у припавшего к бутылке с водой помощника. Он не удостоил меня ответом.

– Что это было? Зачем это было? – поинтересовался у меня очумевший Тим. Я лично проследил, чтобы он скакал по салингам вместе с остальными.

– Привыкай, малыш. Пока твой отец не разрешит мне заняться настоящим пиратством, я буду развлекаться так. Все, отдыхайте. – Я свистнул и махнул рукой коку. – Накорми их, пока они не решили поднять мятеж против меня. И налей всем по чарке. Можно даже по две.

Ничто не может приободрить сильнее сказанных тогда мною слов. В кают-компании устроили целый праздник. Вот так просто, без повода, без трофея, без денег. Зато ишь как весело, вы бы их видели!

– Видели, а вы видели, нет, слушайте, вы видели, какое лицо они сделали, когда мы их обогнули, а? – прыская со смеху и перебивая друг друга, кричали ребята. Вот так вот из редкостной мрази я превратился в героя дня. В кают-компании творился бы ад, если бы в аду было весело. Какая-нибудь леди потеряла бы сознание, если бы оказалась здесь хотя бы на миг. Я пробыл там до того момента, пока не понял, что кружкой по голове никто не получит. В тот вечер я почти ничего не выпил (!), поэтому за штурвалом стоял на крепких ногах. Как странно после того шума выйти на опердек, где было так тихо, что мягкие, кошачьи шаги Тима показались мне пушечными выстрелами.

– Ты чего? Или папа вдолбил тебе в голову, что ром – это плохо?

– Мне просто не понравилось, – отвечал он, пожимая плечами.

Я покивал головой, хотя мне его уж точно было не понять. Я в пятнадцать лет… Впрочем, ладно.

– А разве так можно? – робко поинтересовался мальчик, рассеянно взбивая каштановые волосы на затылке.

– Как?

– Устраивать вот такие…

– Гуляния?

– Да. Кто знает, кто встретится нам на пути, а команда нетрезвая.

Я пожал плечами.

– Без них никак, Тим, без них никак. Работа у них тяжелая, жизнь у некоторых далеко не такая легкая, как у нас с тобой, да? – Я потрепал его по плечу и поставил его за руль. – Самое главное у рулевого – это крепкая рука. Она у тебя есть?

Он кивнул.

– Норд от оста отличишь?

Снова кивок.

– Вот и отлично. Но ты не переживай сильно, у тебя всегда перед носом будет нактоуз. Хочешь непрошеный совет? Будь рулевым, а оттуда до штурмана рукой подать.

– Почему именно штурман? – полюбопытствовал Тим.

– Они очень ценятся в наше нелегкое время тотального отсутствия мозгов и обилия мускул. А если у тебя есть и то, и другое, ты никогда не пропадешь. Ну а у боцманов работа грязная.

– Почему? – удивленно повторил он.

– Если палача или профоса на судне нет, их обязанности выполняет дракон. Сомнительная честь, – улыбнулся я. Он, нахмурившись, отвел взгляд. Я понял, что все-таки хряпнул и ляпнул лишнего и засмеялся.

– Не принимай слишком близко, малыш, мало ли что вырвется у старика. И нашему боцману ни слова!

Тим улыбнулся и я про себя выдохнул. Я отошел от него и задумчиво поднял с палубы интеграл.

– Эх, ну и бардак у меня. Бомба взорвалась, и подмести забыли. “Ската” отцовского видел? Идеальный порядок. – Тут я уже забыл про существование мальчика по имени “Тим” и пустился в свои мысли вслух. – А на тогдашнюю “Ла Либре”, ну, лет 10 назад, смотреть больно было. Бросание чего-нибудь на палубу каралось чуть ли не смертной казнью, так что мы все расставляли по своим местам, а я все равно ничему не научился. М-да… Мне четвертый десяток лет идет, а я матросов порядок держать заставить не могу.

– Когда вы барабанили на королевском флоте? – с невинным лицом осведомился Тим.

– Откуда ты…

– Да бросьте, – он нетерпеливо махнул рукой. – Баковые вести.

– А, понятно… Удивляюсь, как все обо мне все знают. Ну да, когда я барабанил на королевском флоте.

– А каково там? – все так же невинно, как младенец, поинтересовался парень.

– Каково?.. – задумчиво переспросил я, обеими руками ухватив интеграл. – Я скажу тебе, каково. Мой командир был из числа тех людей, которые повиновения добиваются линьком. И не только. Нескольких людей он утопил во время килевания… Но чаще всего люди, конечно, отдавали концы под “кошками”. Ну, хех, дисциплина же превыше всего…

– Э-э… капитан?.. – неуверенно окликнул меня Тим, но я уже вошел в раж.

– … Мы ведь матросы, низший чин. Он волен делать с нами, что пожелает. Ха! Боже, как я его…

– Капитан!

– Что?

Он молча ткнул пальцем в согнутый интеграл у меня в руках. Я подумал, как выглядел со стороны – злобно бормоча, медленно сгибая огромный стальной прут. Устыдившись, я разогнул чертову железяку и швырнул ее в сторону.

– Извини, малыш, это все нервы, – я провел ладонью по лбу.

– Простите, что поднял эту тему.

– Так все, хватит, – резко сказал я. – А то сейчас засыпем друг друга любезностями, а у нас это несолидно.

Подняв глаза в небо, я произнес:

– Поздно уже, иди. Ты поди, ложишься до того, как первая звезда на небе появляется.

– Доброй ночи, – он передал штурвал мне с намерением отправиться в кубрик.

– Да иди уже, – я махнул ему рукой. Дождавшись, пока он уйдет, я достал трубку и табак и закурил, выпуская пар. Я удивился собственной слабости. Столько лет ведь уже прошло. В ту ночь я не спал. Кого я должен был поставить вахтенными?

   Спустя месяц мы собирались пересечь экватор. Я лично уже на тот момент проделал это раз семь, но для многих моих товарищей, если можно так выразиться, это был первый и очень волнительный опыт. Жара была неописуемая, но время было подгадано верно, и штиль, сущее наказание, худшее, чем шторм, нас не настиг. Мы ходили по пояс раздетые, обвязав рубашками головы, благо, стесняться было некого. Ребята частенько, прямо с борта, прыгали в воду, шутливо пытаясь утопить друга. Гармония, мир и покой, что еще сказать? Когда до невидимой линии экватора осталось не более полукабельтова, мои мысли прервал окрик, принадлежавший Джоку, неопытному молодому матросу с огненно-рыжими волосами и не сходящей с лица улыбкой.

– Тим!

– Чего тебе? – отозвался тот в свою очередь, оторвавшись от разглядывания скал, возле которых мы крейсировали.

– Ну чего ты сразу “чего тебе”? Хочешь экватор увидеть?

Мальчик недоверчиво сморщил нос.

– Его же не видно.

Джок громко фыркнул и сказал:

– А что там тогда такое? – матрос махнул рукой на 3 румба по штирборту.

– Где? – не на шутку заинтересовался Тим.

– Так ты ничего не увидишь. На, – он протянул ему подзорную трубу и тот поднес ее к глазу. – Ну что, видишь?

– Ага, – взбудоражено ответил парень и перегнулся через планширь. И тут произошло то, чего ждали все, включая меня. Джок с силой хлопнул его по спине и чересчур доверчивый мальчик вывалился за борт. Парни, включая и самого зачинщика, покатились со смеху. Я подошел, бросил взгляд в воду и истошно закричал:

– Он тонет! Он не умеет плавать! Скорее доставайте его!

Первым вскочил и подскочил к фальшборту Джок. Он начал рыскать глазами по водной поверхности и орать:

– Где?! Где он?!

Хлоп! Всплеск, хохот задыхающейся от смеха команды и наивный матрос вынырнул рядом со своей жертвой. Надеюсь, он на меня не обиделся тогда (пусть обижается). Я поднял с палубы подзорную трубу и со смешком нашел красную линию, нарисованную на объективе.

   Оба “пострадавших” скоро вылезли и, посмотрев друг на друга, расхохотались и сами.

   Через пару недель мы открыли землю островов Уна-Муе. Был слабый зюйд-вест и все торопились пришвартоваться где-нибудь, прежде чем наступит штиль. Райские Уна-Муе вполне подходили для этой цели. С прошлого моего посещения их, там мало что изменилось. Местные жители еще не переняли привычек колонизаторов, во всем тут была до невозможности красивая дикость. Может, именно поэтому я устремлялся сюда, когда нам нечем было заняться. И вот тут, на экваторе, окруженный красавицами с типом внешности Шебы, правда, не стоящим и ее ногтя, я без зазрения совести разрешил себе расслабиться. Мы пробыли там достаточно долго, три недели, но этого мне, как, я уверен, и всем остальным, было мало. Мы бы остались там на подольше, но однажды в бухте как ни в чем не бывало объявился “Скат”. Об этом я узнал только от самого Хета, когда он нашел меня в одной таверне. Обнаружив меня валяющимся в кресле, в окружении нескольких прелестных девушек, он, как обычно когда я, на его взгляд, не заслуживал уважения, перешел на “ты”.

– Где Тим?

– Я тоже рад тебя видеть, старина.

Он поморщился, но, рассудив, что сейчас не время для придирок, простил мне этот страшный грех и повторил:

– Где Тим?

– Кто? – я приподнялся на локтях, жестом говоря всем разойтись.

– Где мой сын, Дюк?! – он, сжав кулаки, навис надо мной, как грозовая туча.

Я щелкнул пальцами и сказал:

– А, этот, что ли? Мелкий такой, кучерявый?

– Да!

Я пожал плечами.

– Не знаю.

– Как не знаешь?! – заорал он. – Я доверил его тебе, а ты…

В тщетных попытках встать, я помахал в воздухе пальцем и быстро сказал:

– Давайте не будем горячиться. Мы обязательно его найдем, сейчас я только соберусь с мыс… Нет, нет, нет, давайте без!..

Не успел я договорить, как на мою физиономию была вылита новая порция холодной воды.

– … этого.

Хет отбросил в сторону стакан и, скрестив руки на груди, участливо поинтересовался:

– Ну, тебе уже лучше?

Я кивнул и покорно встал.

– Где ты видел его в последний раз?

– На “Ла Либре”.

Он шумно сделал вдох и выдох.

– Когда ты видел его в последний раз?

– Три недели назад. Я предупреждал, я говорил, мне нельзя доверять детей! – попытался защититься я, когда мы достаточно быстро направились к двери. Коммодор, тяжело дыша, резко распахнул дверь и внезапно остановился. Чудом не налетев на него, я посмотрел, что же его так удивило. Тим, эта маленькая наглая бестия, преспокойно стоял, прислонившись о переборку и весело насвистывая какую-то мелодию. Увидев нас, он ничуть не удивился и с улыбкой сказал:

– Коммодор, капитан, здравствуйте!

Хет молча подошел и обнял его. Я, уловив молчаливую просьбу в глазах мальчугана, отвернулся, намереваясь вернуться в таверну, но меня прервал окрик:

– А куда это вы собрались? Мы отчаливаем. Как только вы соберетесь.

– Есть, сэр, – пробурчал я и отправился на поиски своего экипажа.

На следующий день мы подняли якорь и покинули этот замечательный, цветущий остров, лелея надежду, что еще сюда вернемся. Зато перед выходом в Море один очень великодушный человек таки разрешил нам заняться делом.

Глава XIV

  Ждать не пришлось. Первый корабль встретился нам спустя каких-то жалких двух недель. Это была шнява. Никаких проблем возникнуть не могло.

   Мы легко обогнали шняву, пробив пробоину в ее бакборте. После этого шхуна обогнула ее с носа и сделал залп и по правому борту. Прежде чем шнява пошла на дно, мы забрали груз с нее и преспокойно удалились. Но важно было другое. Спустя пару дней мне сообщили, что у нас в кильватере два корабля.

  Это были корветы. И они нас узнали. Вероятно, видели, как мы напали на шняву.

  Я дал приказ вступить в бой, хотя мы могли преспокойно убежать. Никто об этом вслух не говорил, но я знал – всех охватило волнение. Увидев, как парни нервно ходят по шкафуту, то и дело бросая пугливые взгляды на гонящиеся за нами корабли, я покачал головой. Не дело идти на линейный корабль, а тем более, на два таких, с неуверенной командой. Я поднялся на квартердек и, заложив два пальца в рот, свистнул. На меня мгновенно обратилось всеобщее внимание.

– Не был бы я уже столько лет капитаном, если бы не видел страха, затесавшегося среди нас, как шпиона. Я с вами относительно недавно, именно поэтому я отдал приказ идти в бой. Понимаете, я большую часть жизни провел с теми, с кем вы большую часть своей ведете борьбу. Я привык не убегать, вы уж меня простите. Одно слово, и я прикажу на всех парусах бежать, поджав хвост, как побитая собака. Скажите, что вы, пираты, опытные моряки и фехтовальщики, трусливее флотских неженок. Я всю жизнь считал вас, людей, действующих на свой страх и риск, достойными соперниками. Что ж, я вижу – ошибся. Подтвердите мне это и я не стану так рисковать. Я жду. – Я сделал скучающий вид. Первые несколько секунд царила гробовая тишина, но тут кто-то крикнул:

– Их больше, чем нас. Они лучше вооружены, чем мы. Мы не трусим, Дюк, мы лишь констатируем факт. Нам не победить.

– Если вы не уверены в моем корабле, то предоставьте это мне, – с ухмылкой сказал я. – За нее я ручаюсь. А уверены ли вы в себе? Вот о чем я спрашиваю вас. Если нет, то избавьте меня от удовольствия опозориться перед офицерами.

Так же, как только что в воздухе висел страх, над кораблем повис стыд. Тем временем я продолжал:

– В них нет этой заразы – страха. Они верят, что нагнут нас. Я спрашиваю вас – это так?

– Нет.

– Я осилю все, что ни выкинет судьба. – Что ж, ради поднятия духа пойдешь даже на ложь. – Я не боюсь. А вы?

– Нет!

– Ну так готовимся к повороту фордевинд, парни! Мы идем в бой.

Поворот был совершен и шхуна с наглой уверенностью устремилась к проходу прямо между противниками. Мало этого, так мы еще и фок с бизанью спустили! Шхуна медленно, по своим меркам, встала между корветами, подмывая врагов выстрелить. Они не заставили себя долго упрашивать. Однако, одновременно с тем, как крышки орудийных портов открылись и воздух вот-вот должен был разразиться несколькими залпами, паруса на шхуне приготовившимися матросами одним махом были подняты и та в мгновение ока, со скоростью ветра, улизнула. Но выстрелы действительно раздались, хотя большая часть ядр теперь миновали наш корпус. Я говорю “большая часть”, потому что мы не остались безнаказанными. Но цель моя была достигнута – открыв огонь по шхуне, корветы чуть не утопили друг друга. Поняв обман, один из них с яростью погнался за нами. Прежде чем пуститься наутек, “Ла Либре” сделала дразнящий залп, впрочем, не принесший большого вреда. Паруса у нас снова были убраны. Корвет приближался. Тогда “Ла Либре” ускорилась. Корвет предчувствовал победу. И тут мы, резко встав фордевинд, открыли огонь. В другое время наш противник не понес бы больших потерь, но крутость, с которой мы легли на другой галс, дала нам крен, а крен позволил нам прицелиться ниже ватерлинии корабля. Трюм корвета тут же начал наполняться водой. Мы ограбили тонущий корабль и вернулись ко второму корвету, изрядно пострадавшему.

   Я подвел шхуну достаточно близко для абордажа. Матросы перебросили абордажные крюки с ловкостью гарпунщиков и они зацепили их, как леопард цепляет когтями свою жертву. Мы перескочили на вражескую палубу и оказались встречены ее защитниками. Своим первым натиском пираты, как штормовая волна, снесли стену врагов. Тут и там гремели выстрелы и звучали лязги стали, выбивающей искры. Закрывшись от одного нападающего и отбросив другого, я полез на фок-мачту. Через несколько минут флаг был сорван с фор-бом-брам-стеньги. Оставшиеся в живых сдались.

   Мои разразились восторженными криками. Я поручил нашему врачевателю немногих раненых, в том числе и военных. Зная их слабости и желания, я приказал открыть анкерки с выпивкой. Среди всеобщего ликования, уголком иллюминатора я уловил движение. Бессознательно обернувшись на него, я увидел поднимающегося с палубы Тима. Хаким протянул было ему руку, но он махнул ему. Тот пытался что-то ему сказать, но парень упрямо отошел на бак. У лекаря было и без него проблем навалом, поэтому он оставил его в желанном покое. Что-то в его виде меня насторожило и я лег на галс по направлению к нему.

– Ну, все еще уверен, что на суше тебе делать нечего?

Он неопределенно опустил голову на плечо и ничего не сказал.

– Живой хоть, целый? – спросил я.

Он что-то невнятно буркнул.

– Так, парень, – я потерял всякое терпение. – У меня нет времени сидеть тут и с заботливым взглядом выжидать, когда ты соизволишь сказать что-нибудь. У нас там ахтерштевень перебило, между прочим.

– Ну так идите, – рассеянно отозвался Тим. – Это вы ко мне пришли, я вас не звал.

Я засмеялся.

– Ладно, малыш, ты победил. Выкладывай давай, где у тебя червоточинка.

Парень сглотнул и еле слышно ответил:

– Я убил его.

– Кого? – испугался я.

– Того солдата. Он замахнулся шпагой, пошел на меня… Я даже не понял, что случилось…

Он поник и приложил ладонь к глазам, как будто она была единственным, что ему хотелось видеть. Я не знал, что сказать. Когда от моей руки впервые пал человек, я даже не задумался над этим, хотя был, как он. Как-то не до этого было.

– Ну… Ты победил… многие бы гордились. Не каждый в твоем возрасте…

– Тоже мне повод для гордости, – с горечью хмыкнул Тим и добавил, еще тише, чем раньше: – Как будто тут, – он положил судорожно сжатый кулак на грудь, – что-то сломалось.

– Ох, поверь мне, если бы у тебя треснул киль со шпангоутом, ты бы не говорил об этом так спокойно.

– Мама так же погибла.

Увидев, что от моих попыток шутить только хуже, я отбросил их и принял серьезный вид.

– Малыш, – я положил руку ему на плечо, – ты не виноват. Это жизнь, такова уж она. Жестока, но прекрасна, и надо жить! Даже такой ценой… Так посмотреть, самая последняя трюмная крыса дороже всех сокровищ вельмож, только вот это никого не волнует. Ничего не поделаешь, остается только смириться. Только на подлость идти не надо, ну так ты на это не способен. Ты только знай, что ты не виновен. Ничто так не разъедает сердце, как чувство вины.

Он молчал, а я продолжал:

– Я знаю чувство, о котором ты говоришь. Правда, как человек не такой благородный, как ты, не при таких обстоятельствах я его познал. Правда в том, что я спился тогда. Но ты сильнее меня, ты переживешь, верно, сынок?

Я попытался заглянуть ему в глаза, сам не заметив, как последнее слово вылетело у меня. Он не двигался, словно окаменев, только лишь пробормотал:

– Даже не знаю, как жить теперь…

– Хэй! – решив пойти другим путем, я взял его за плечи и повернул к себе. – Ты – мой матрос, я твой капитан, и я приказываю тебе встряхнуться, стиснуть зубы и жить дальше! Слышишь ты меня, жить дальше! Умереть ты всегда успеешь, а вот жить другого шанса не будет.

Он неохотно поднял на меня взгляд.

– Иди отдыхай теперь, потрещи с товарищами, послушай их кровожадные истории и чтоб я твою кислую физиономию больше не видел, ясно?

Я потрепал его по голове и чуть ли не силой оттолкнул от фальшборта в сторону кубрика. Он поплелся туда с таким трудом, будто ему привязали балласт на обе ноги. Убедившись, что он достигнет места назначения, я продолжительно выдохнул и почесал затылок. Боже ж ты мой, неужели мне теперь еще и депрессивных мальчишек успокаивать придется? Да еще и чьими словами.

   Второй корвет, пусть и был нехило потрепан, примеру своего товарища не последовал и стал нашим трофеем, наши повреждения были незначительны и корму мы быстро починили, пустившись в дальнейший путь. Тим скоро пришел в себя.

  Помню, однажды, мы проходили по 59 параллели и наш путь лежал через место встречи Калтского моря и океана. Самые молодые члены экипажа чуть не вываливались за борт, желая поглядеть на то, как серые волны Калтского моря бурно несли свои воды на запад, где сталкивались с могущественным, спокойным и темно-синим Мировым океаном, не желая смешиваться с ним, как люди, разные, но все равно держащиеся вместе. Красиво, что тут скажешь. Только вот я понятия не имею, отчего это. Для меня это зрелище не в новую, поэтому я улучил момент, чтобы посмотреть на Тима. В его глазах светилось не меньше любопытства, чем у остальных, и я успокоился. Время и дорога все лечат.

   Тим оказался благодарным учеником. То ли отцовская кровь в нем играла и бурлила, то ли он все схватывает на лету, но матрос из него получился на отлично, и останавливаться на этом не стал. Я видел, что у него великое будущее. И я был прав.

   Надеюсь, вы простите мне отсутствие деталей и обобщенность в этой части моего повествования, я не люблю вспоминать об этом. В тот злосчастный день мы бросили якорь в бухте острова Усталого путника. После того, как мы наполнили трюм, я вступил на борт своего корабля. И… Видимо, судьба посчитала, что двух ударов по башке в жизни мне было мало. Потому что только я встал на опердек обеими ногами, как тут же над головой у меня что-то просвистело и я в ту же секунду потерял сознание. В этот раз было даже больнее. Бедная моя голова.

  Но я снова выжил. И в этом случае действительно об этом жалею. Очнулся я… где, вы думаете? В трюме (и почему я не могу хоть раз очухаться в теплой каюте, под покрывалом и со свободными конечностями?). Однако на этот раз ни своего корабля, ни команды рядом не было. Первым, что я почувствовал была тонкая струйка крови, стекающая у меня с затылка. Вспомнив, кто я такой, я окинул взглядом помещение. Я был здесь однажды. Это был трюм “Победителя”, фрегата контр-адмирала. Если верить свету из иллюминатора, был день. А если верить тому, что нас отчаянно качало, мы были в пути. А вот где проходил наш рейс, я не знал. Как не знал и того, как я там, собственно, оказался. Если память мне не изменила, я был на “Ла Либре” и срочно отправляться на “Победителя” никогда не собирался. Ладно-ладно, я слукавил, говоря, что не знаю, как я там оказался. Причина могла быть только одна – кое-кто решил показать себя героем-избавителем этого мира от меня. Честно, я ждал, что он снизойдет ко мне, чтобы поиздеваться. Но этого не произошло. Он поступил умно, сделав вид, что я пустое место для него. Ага, мели, мели, дружок. Целый трюм мне одному предоставить – да кому я вообще нужен? Да даже – о Боже мой! – стратегию продумать. Найти “Ла Либре”, додуматься не нападать на вооруженного до зубов пирата в открытую, дождаться меня, в конце концов – это ж надо иметь на плечах настоящую голову, а не задницу. Удручало меня только одно – моя шхуна снова оказалась в его руках. Если он ее не потопил… Мысль, что он мог назло мне пробить в ней брешь и оставить, скребла мою душу хуже, чем абордажные кошки борт корабля. Но делать нечего, сидя вот так, я и себе-то помочь ничем не мог.

  На время нашего путешествия я ни с кем не виделся – он все еще делал вид, что забыл о моем существовании. Тогда я тешил себя надеждой, что так оно и есть, и мне не придется снова увидеть его рожу. Хотя я бы многое отдал, чтобы сцепиться с ним в последний раз… Чтобы усилить эту иллюзию, он решил заморить меня голодом и жаждой. Но как вы понимаете, это была только видимость. Рейс наш был недолгим, и для меня оказалось делом весьма простым прожить в одном положении без жратвы, с дырой в голове несколько дней. Но даже для меня, с моим “бычьим” здоровьем, это не обошлось без последствий. Так что на свет Божий я вышел в полусне и с завязывающимися в якорный узел ногами. Естественно, я не сопротивлялся, когда меня опять куда-то поволокли.

   Под воздействием выплеснутой на меня воды более-менее оклемавшись, я обнаружился в какой-то дыре, напоминающей кутузку. Передо мной стоял человек, в котором я признал судового бухгалтера с “Победителя”.

– Так, Дюк, ответишь мне на парочку вопросов, хорошо? – сказал он, поставив ведро и беря какой-то букварь. – Если ты не можешь говорить, качай головой, хорошо?

– Что?

– Начнем. Как ваше имя?

– Что?

– Слушай, а Дюк – это полное имя? Пусть будет полное. А фамилия… Как там тебя рогатые окрестили? “Бешеный”? Так и запишем, – ответил он сам себе и чиркнул что-то в свою книжку. – Осознаете ли вы, за что вы тут?

– Что?

– Хорошо. – Чирк пером. – Признаетесь ли вы в своих преступлениях?

– Что?

– Признаетесь. И последний: нуждаетесь ли вы в исповеди?

– Что?

– Не нуждаетесь. Благодарю, удачи, легкого пути и прочее и прочее. Пока, – он повернулся, собираясь выйти, но я крикнул:

– Рэн, да будь ты человеком, стой!

Он нетерпеливо обернулся и спросил:

– Чего тебе?

– Что происходит, где я? – Я потянулся было приложить руку ко лбу, но тут же обнаружил, что не могу.

– Я собрал нужную информацию, место говорить не велено. Еще что?

– Это у меня такой суд или он все-таки будет ждать меня позже?

Он усмехнулся.

– Дюк, ну какой к чертям суд?? Как будто кто-то тебя не знает. Устраивать суд в твоем случае – лишняя трата денег. Ну давай, скажи, что невиновен.

– Где командир?

– Какой командир?

– Ну, мой, какой ж еще?! Или как он там сейчас называется? Контр-адмирал, вице?..

– Уже вице. Не знаю. Он высадил тебя тут, рассказал все о тебе здешним властям и ушел. Это все?

– У него были какие-нибудь поручения про меня?

Он скосил на меня взгляд.

– Честно? Были.

– Какие?

– Ну… Вообще-то… он просил… по возможности не дать тебе откинуться быстро.

Я не сдержал болезненный стон.

– У тебя есть оружие?

– Допустим. Думаешь, я дам его тебе?

– Не надо. Застрели меня.

Он выглядел напуганным.

– Дюк, ты чего?..

– Того, пристрели меня, ну! Пожалуйста, Рэн, умоляю, закончи это! – взмолился я. – Скажи, что я напал на тебя, или чего-нибудь еще… у вас хорошо получается врать…

– Нет… – он в ужасе попятился. – Я… нет, я не… не могу, прости.

С этими словами он поспешно вышел.

   Спустя какое-то время, я даже не скажу, в тот же день ли это было, или год прошел, какое-то человеческое существо снова заявилось туда. Даже если бы это был вице-адмирал собственной персоной, я бы не узнал его. Что мне там говорили, я не слушал. Я готовился к смерти. Вот и представьте себе мое удивление, когда прозвучало известие, что мне дарована жизнь. Если только тюремную жизнь можно назвать жизнью, конечно. Да-да, мне повезло из будущего висельника превратиться в каторжника, поздравьте меня! Такое милосердие ко мне проявили вовсе не от большой любви. Из-за войны им нужна была мускульная сила, поэтому еще жизнеспособных мужчин отправляли на каторгу. То же случилось и со мной. Так, по крайней мере, мне сказали.

   С того самого момента, как мне сказали, что моя жизнь продолжится, во мне снова пробудилось желание отомстить. “Он просил не дать тебе откинуться быстро”. Я был слишком опасным преступником, меня не могли помиловать! Если только он не приложил к этому руку… Еще более страшная, чем раньше, ненависть переполнила меня. Она помогла мне скоротать время, но в то же время заставляла мои внутренности пылать адским огнем. Я вспомнил клятву, данную много лет назад, еще в молодости. Тогда мне не хватило духу ее исполнить, но теперь… Я убью его, думал я. Эта мысль дала мне новый повод жить. Да, я убью его.

   Я был осужден пожизненно. Неудивительно. Да даже стань я святошей-епископом, меня бы не выпустили. В общем, все вполне обыденно. Можно сказать, мне даже повезло. Грести на галерах – дело не трудное, бывало и хуже, тем более что это значило работать в своей стихии. Я был избавлен от самого страшного наказания, которому подвергались обычные узники – безделье и одиночество. Работая как ломовая лошадь, я заваливался дрыхнуть быстро и спал крепко, так что изнывать от тоски просто не было времени. Ну а мои товарищи по несчастью составляли мне весьма сносную компанию, хотя я по противному складу своего характеру чуть ли не избегал их, а они меня немного побаивались. Мой зверский аппетит удовлетворялся достаточно, так что грех жаловаться. Порядки… ну, что можно сказать про порядки? Как на флоте – самое подходящее описание. Шаг влево, шаг вправо – заклеймитьрасстрелятьзакопатьраскопатьисноварасстрелять! Вполне заслуженно, все гуманно. Все бы хорошо, если бы голова отчаянно не болела. Возможно, оттого, что затылок мой зашивал человек, у которого из десяти пальцев на руках было только семь, но я так не думаю. Я навсегда запомню это чувство – я бы не задумываясь дал голову на отсечение за возможность вдохнуть морской воздух хотя бы еще раз. Мне вусмерть не хватало солоноватости в неприятно горячем воздухе. Мы работали на реке, но на острове все до такой степени было испорчено, что река наша больше напоминала огромную лужу. Я часто благодарил судьбу, что отправила меня на галеры, а не в шахту, но потом задумался: есть ли за что благодарить? Бывало, поднимешь голову, а сквозь уродливые надстройки мелькало открытое небо, под которым я бороздил Моря, когда был свободен. Тогда впереди мне мерещились перекатывающиеся волны и “Ла Либре”… Я помню, как впервые перегрелся на солнце. Тогда я поднял взгляд и увидел Шебу. Она спокойно шла по берегу в своем пестром платье, бросая на меня взгляд прекрасных черных глаз. Я бросил весло и перегнулся через борт. Потом – окрик и свист разрезаемого воздуха. Не больно. Да и не обидно совсем – каторга хоть, а не служба. С тех пор я не обращал внимания на это. Даже если она протягивала смуглую руку и говорила что-то… Я боялся думать о таких светлых вещах в таком презренном месте и положении. Может, если бы меня замуровали в шахтах, было бы легче?.. Так никогда и не сошедшие с запястий, лодыжек и лба следы лучше не делали. Но пришлось свыкнуться и вырасти из капризного возраста. Так прошло два года, которые я провел на острове-тюрьме Зигорре (где еще вы замечали, чтоб два года пролетели так быстро?). И вроде бы все прекрасно, но… Черт, да лучше собственноручно повеситься, чем сидеть там всю жизнь! Но с эшафота ведь убежать нельзя, не так ли? Как вы уже поняли, однажды я решил, что мне там больше не нравится, и принял решение оттуда удрать. Опять же, не буду в красках рассказывать, как я убежал, я не первооткрыватель этого действа. Требовалось лишь “потерять сознание” во время гребли, чтобы меня вытащили на берег. Так и случилось, правда, для этого мне потребовалось пустить в дело все свое актерское мастерство – серьезной проблемой оказалось то, что мое настроенное на работу сердце отказывалось замедлять свой ход. Но все же это сработало. Ну а вырубить надсмотрщиков было довольно просто – я всю жизнь слушаю, какая у меня тяжелая рука. Ноги тоже не подвели. Быть может, умнее было убежать ночью, но вечером корабль, на котором я собирался унести ноги, уже выходил в Море. Ну вот, я ждал все это время не просто так. Сначала дождался, пока придет подходящее судно – если бы я не сразу покинул остров, велика была бы вероятность, что меня вернут. А если бы меня вернули, то… было бы плохо. Следующее, дождался, пока с нами останутся бестолковые приставщики. И все – вперед да с песней. Как бы кособоко я это не рассказал, далось мне это не очень легко. Я отжал у надсмотрщиков ружье и спустя несколько ярдов лег на землю и начал отстрел. Выиграв таким образом какое-то время, я бросил оружие – лишний груз – и пополз назад, к реке. Незаметно нырнул в нее за какими-то кустами и скрылся под водой. Убедившись, что течением меня унесло достаточно далеко, я вынырнул и доверился своим ощущениям. Когда они сказали мне, что Море недалеко, я вышел из воды и побежал туда, где, как мне казалось, должен быть порт. На ходу я зубами разорвал рубаху и обвязал ее вокруг своего “запятнанного” лба. Я давно не ел, легкие трещали по швам, старая травма ноги дала о себе знать. Это был далеко не самый легкий забег в моей жизни. Добежав до порта, я остановился отдышаться и обомлел.

   Море.

   Сколько я так стоял, я не знаю, но когда до меня донеслись крики, я уже смешался с толпой, пригнувшись и сгорбившись, чтобы не выделяться.

  Проблем мне доставила и моя походка. Долго мне пришлось по-детски приплясывать, чтобы мне вернулся мой прежний, подскакивающий шаг. Палубный бот – не самое охраняемое место на свете, поэтому я не потратил много усилий на то, чтобы проскользнуть туда. Когда мы дошли до Санты-ди-Шилы (вполне себе мирный северный островок, далекий от военных действий и мне хорошо знакомый), я незаметно прыгнул за борт. До берега было где-то полторы морские мили и я доплыл без проблем. Я выбросился на берег, как умирающий кит, и вдруг до меня наконец дошло – я свободен.

Свободен.

Глава XV

   Я дождался, пока моя рваная и потому мало напоминающая тюремную “форму” одежда высохла и начал думать, что делать дальше. Одежду все равно придется поменять – я знал, что очень напоминаю дикого человека, который провел 12 лет на необитаемом острове. Карманы у меня, разумеется, были также пусты, как и мой желудок и моя многострадальная голова. Но ни голод, ни отсутствие мозгов у вашего покорного слуги не грызли меня сильнее дикой тоски по “Ла Либре”, по Шебе и по моим пиратским делишкам. Но сантименты пришлось отложить в сторону. Я встал и направился к трактиру “Косой парус”, одному из самых гостеприимных и милых мест из всех, которых я знаю. Заведовала им такая же милая, как и сам трактир, толстушка, имя которой вылетело у меня из головы. Однако в таком виде я к ней заявиться не мог. На Маяке ограбить человека гораздо проще, должен сказать. Жизнь я тому несчастному прохожему сохранил, не переживайте. По крайней мере, я не думаю, что он отдал концы. Я оставил его валяться в том переулке, где и нашел, только лишь стянув у него парусиновую куртку и деньги. Затем абы как остриг отросшие волосы и бороду. Ну, это мою чапальную физиономию конечно симпатичнее не сделало, но теперь я по крайней мере мог не вызывать интереса у жандармов.

   Безымянная толстушка меня, слава всем Морям на этом свете, так и не вспомнила. Деликатность не позволила ей подозрительно скосить на меня глаза, как позволила всем остальным. Не могу их винить – несмотря на все мои старания, я представлял собой достаточно дикое и жалкое зрелище. Однако деньги у меня были, и это являлось самым главным для нее.

– Чем могу вам помочь? – проворковала дамочка, вся из себя такая мягкая, кругленькая, пастельная. Первый представитель прекрасного пола, который встретился мне за два года. Я с трудом отделался от этой мысли.

– Каюту на неделю, – попросил я, удивившись, как даже мой голос звучит живее на свободе. Эти два с лишним года прожил словно не я. Как будто это не меня потащили на допрос, как будто не я был осужден пожизненно сидеть в застенках каторжной тюрьмы, будто не я, в конце концов, просидел две недели в трюме, чтобы удрать. Я словно был лишь зрителем своих собственных действий, и вот только сейчас я зажил по-настоящему. Пока я думал о своей жизни, наша пташка уже нашла мне свободное местечко в своем гнездышке и яростно пыталась мне втолковать, как к нему пройти. Я бросил ей несколько монет и удалился. Следующим моим действием определенно было узнать о судьбе “Ла Либре”. Цела она или зловредный вице-адмирал все-таки потопил ее? Этого я не знал, но многое бы отдал, чтобы быть уверенным, что где-то она еще есть. Но это все потом, потом. Я вдруг вспомнил, что не спал четыре дня и неплохо бы это исправить. Давно я не спал так спокойно.

    С чего начать мои поиски, я не знал. Хорошо бы вернуться на Усталого путника, но я сомневался, что она все еще там. Тем более, отнятых денег не хватило бы на долгий рейс. Поэтому я решил вернуться в свою стезю, где деньги взять будет уже гораздо легче. От Санта-ди-Шилы до Родины пиратов недалеко, 300 морских миль, так что я напросился на борт первого же попавшегося не-каботажного судна. Меньше недели прошло, прежде чем мы добрались. Я сошел на берег и шумно вдохнул маяковский воздух.

   Первой моей мыслью было, конечно, навестить Шебу. Но я этого не сделал. Мне было стыдно. Во время прошлой нашей встречи я был в ее глазах честным человеком, небрежно носящим офицерский мундир. А теперь что? В украденной куртке, весь в наколках, шрамах и рубцах, с разодранным ухом, без пальца, прихрамывающий. О том, что осталось у меня от каторги, я вообще молчу. Мне самому от себя тошно становится, так что ж говорить про Шебу? Допустим, ей нет дела до моего совершенно неблагородного вида, но как быть с тем, что она наверняка знает, кем я стал на самом деле. Я ведь ей соврал… Кроме того, что творилось в моей голове, в душе я боялся, что я ей был уже не нужен. Она – цветущая, красивая женщина. На Маяке много достойных. Рано или поздно я вынужден был бы вернуться – я не могу без нее. Но не сейчас, нет, я должен подумать, что делать, когда я снова увижу ее, что сказать при встрече.

   Не могу не рассказать об этом случае. Шел я, значит, своей дорогой, как вдруг мне в руку вцепилась чьи-то цепкие пальцы. Я подпрыгнул, готовясь отбиваться, но сразу выдохнул – это была старая цыганка. Ее смуглое лицо, испещренное морщинами, крючковатый нос и пронизывающие синие глаза мне кого-то напоминали, но я не был особо удивлен – вероятно, в раннем детстве мать часто сбагривала меня ей. А может, она и была матерью моей или Кида, кто знает? Цыганки – это женщины, многие из которых могли похвастать своей красотой, и, вероятно, эта в молодости крутила несусветным количествоммужчин, но славились они еще кое-чем. Не у многих эта небесная красота сохранялась до старости. Цыганка дьявольски улыбнулась и протяжно прохрипела:

– Дюк…

Я вздрогнул. Я не слышал своего имени 29 месяцев, все это время я был просто номер 759.

– Ты права, это я, – усмехнувшись, чтобы скрыть волнение, сказал я. – А теперь дай мне пройти.

Ее когти только крепче впились в мою обшивку.

– Как тебе понравилась каторжная жизнь, а, морячок?

Я состроил недовольную гримасу.

– Я с 11 лет там, я привык. На Маяке все знают?

– Кто-то знает, кто-то нет, – уклончиво ответила она. – А я давно это предсказала.

– Ну-ну.

– Хочешь, расскажу, что с тобой будет дальше?

– Я не хочу знать свое будущее. И платить я тебе не…

– О, вижу, вижу! – воскликнула она, закрыв глаза и протянув руку вперед. Я вздохнул и понял, что сопротивляться бесполезно – люди, считающие женщин слабыми созданиями, никогда не были пойманы старой ведьмой. Закрыв свободной рукой глаза, я про себя начал молиться, чтобы это быстрее закончилось. – Да, в этот раз ты вылез сухим из воды, малыш, – наконец начала она, открыв свои всевидящие очи. – Но потерять то, что тебе всего дороже, тебе придется еще дважды, – выставила два костлявых пальца. – И оба раза из-за женщины.

– Кажется, первый из них мне известен.

– Врешь! – взвилась она.

– Произойдет он из-за тебя, а потеряю я, видимо, свою правую рабочую руку, – со смешком ответил я, глядя, как мое предплечье приобретает синеватый оттенок.

Она покачала головой, не оценив шутки.

– Что тебе дороже всего, знаешь только ты, но это уж точно не рука!

– Может быть, но если ты думаешь, будто я ей вовсе не дорожу, то ты глубоко ошибаешься, – с этими словами я стряхнул с себя ее когти и ушел прочь.

– Берегись, Дюк! – кричала она мне вслед. – Берегись своих слабостей, но еще больше остерегайся своей силы.

   Я зашел в первый попавшийся паб. Меня быстро обслужили. Отдохнув и забронировав себе каюту, я вышел на свежий воздух покурить. Вот стою, я стою, пока не случилась самая счастливая случайность в моей жизни.

   Раздались крики. Сначала я не придал им большого значения – дело не редкое, но среди толпы мне послышался знакомый голос. Я, не веря себе, повернулся и начал высматривать того единственного человека в толпе. Да, слух не подвел меня. Когда он приблизился, я выбросил руку вперед и перехватил несущегося сломя голову Тима.

– Пусти!.. – взревел он, пока не поднял глаза. – … те?..

Я не стал дожидаться, пока он сыграет все эмоции, от ужаса до радости (или огорчения, кто ж его знает) и втащил его в паб. Заставить Тима бегать было непросто, значит, что-то случилось.

– От кого несешься?

Я давно отпустил его, но его руки все еще находились в том положении, в котором я их держал.

– Вы живы?!

– Как видишь. Что случилось, говорю?

– Н-но п-почему?

Я встряхнул его и заорал:

– Тим, что случилось?!

Люди с удивлением смотрели на эту странную сцену, но я не обращал внимания. В руках бывшего юнги я заметил что-то золотое. Откуда бы у него взялся золотой браслет?

– Опять украл? – спросил я, забрав украшение у него.

Он удивленно воззрился на браслет у меня в руке, пока наконец не вспомнил, что же все-таки произошло. Ноги у него подкосились, мне понадобилось снова схватить его за локоть, чтобы он не упал.

– Меня повесят! – дрожащим голосом сообщил он мне.

– Тихо! Такие вещи не говорят вслух, неужели я тебя ничему не научил? – я посадил его на стул и дал ему чей-то стакан виски, который он тут же осушил. Его владелец хотел было устроить разборку, но я нетерпеливо поднял руку в требующем тишины жесте. Как ни странно, это сработало. – Тебя не повесят. Ты украл его? – я помахал браслетом в воздухе.

Он дерганно кивнул.

– Они пробежали мимо, не бойся. – Я не соврал, топот давно затих вдали.

– Они вернутся. Меня поймают. И казнят.

– Успокойся, – я спрятал браслет в карман и положил руку ему на плечо. Когда у двери действительно послышались шаги и голоса, я незаметно стянул с кого-то шляпу, нахлобучил ее ему на голову, закрыв лицо, сделал ему жест пригнуться, откинулся сам и “заснул”, одним глазом следя, чтобы Тим не выдал себя. Я сидел к двери спиной, но знал, что они сейчас стоят в дверях, злобно зыркая по сторонам и спрашивая прохожих, не видели ли они такого-то парня. Поднялся крик, и ювелирных дел мастера с констеблями выперли из паба. Я выдохнул. Тима под огромной шляпой совсем не было видно, было непонятно, то ли он – куча выкинутых мной вещей, то ли мой пьяный товарищ, решивший скукожиться. Я усмехнулся и снял с него спасительную шляпу. Его в тот момент было не узнать, он больше походил на мертвеца, чем на живого человека. Я потрепал его по все такой же кучерявой голове и со смешком спросил:

– Ну что, бандит, живой?

Воришка мне не ответил. Я покачал головой и попросил бутылочку чего-нибудь вкусного, но не сильно пьянящего (и дешевого). С каждой кружкой пива его лицо начинало приобретать все более теплые цвета. Когда я решил, что шило вернуло его к жизни, я отодвинул его кружку в сторону и сказал:

– Ну все, хорош с тебя, маленький пьяный ворюга. Что заставило тебя вернуться к своей воровской карьере? От пирата к мелкому вору – не кажется ли это тебе шагом назад, а? Где отец?

– Папа? А, па-а-апа… – протянул он.

– Да, да, Хет, где он?

– Дома.

– У тебя дома?

– Нет, у него дома, – он, икнув, нарисовал на лице улыбку “Не глупи, Дюк”.

– А его дом где?

– Там, где мама.

Я испугался. Не хочет ли парень мне сказать, что Хет отдал концы?

– На Туге, что ли?

Он, со все той же довольной улыбкой, кивнул. Я выдохнул.

– Когда меня захватили, кого-нибудь еще поймали? – Я старался говорить медленно, как с пятилетним ребенком, а не как с двадцатилетним лбом, хотя мне хотелось схватить его за плечи и потрясти со словами “Где “Ла Либре”? Что случилось после того, как меня поймали?”. Он задумался.

– Н-нет, нет. Мы убежали. – Хорошо, подумал я, не придется возвращаться, чтобы их спасать. Все равно ведь не получилось бы, а мне совесть не позволила бы их оставить.

– Хорошо, Тим. А теперь скажи-ка мне – что случилось с “Ла Либре”?

Он пожал плечами. Я с трудом подавил в себе ярость. Я же сам его и напоил, чего еще я хотел? Я понял, что больше я от него ничего не добьюсь и отправил его в свою каюту спать. Сам я пошел погулять, чтобы все обдумать.

   Если Тим здесь, значит, все наши, кроме Хета, тоже здесь? Что Хет потерял на Туге, я не знал. Обычно было так – мы расходились за добычей, захватывали пару кораблей и встречались там, где договаривались. Иногда местом встречи был Маяк. Ничего не срасталось, я ничего не понимал. Если моя шхуна или перешла в вице-адмиральскую собственность или потонула, моя команда, включая Тима рассыпалась по другим хетовским кораблям. Это понятно. Но какого, мать его, хрена один там, другой здесь? Местом встречи должен был стать Маяк или родина треклятого коммодора? Может, корабль, на котором теперь Тим и, допустим, “Кодис”, “Людоед” и “Волна” ждут их тут, а остальные сделали вынужденную остановку на Туге? Возможно, но далековато друг от друга эти острова находятся. Это где они должны были разойтись, чтобы на встречу идти такими окольными путями? Да и, что самое главное, зачем Тиму красть браслет, если у них все нормально? Может, он просто страдает клептоманией, но получать он должен много, он моряк все же. Что-то тут не сходится. Или это я такой тупой и не могу понять, что происходит, а на самом деле все ясно, как безоблачный день? Я хотел пойти в порт, где мы обычно швартовались, но вдруг обнаружил, что у меня появилась отдышка. Я был достаточно удивлен – усталость не могла настигнуть меня так быстро, даже учитывая, как много я курю. И тут я оглянулся и обнаружил, что в своих путаных размышлениях я ушел на другой конец острова. В голове мелькнула мысль, что Тим мог проснуться и, будучи неопытным в этом деле, с похмелья отчалить куда-нибудь. Это придало мне сил и я бегом ринулся назад. Мои страхи не оправдались – парень мирно спал, раскинув руки и ноги в расслабленной позе. В каюте койка была только одна, а брать вторую у меня кончились деньги, поэтому я, в чем был, завалился спать прямо на палубу.

– Эмм, Дюк? – Утром Тим с присущей ему робостью положил руку мне на плечо.

– Да, да, что? – спросонья бросил я.

– Мне остаться, или?.. – неуверенно спросил он.

– Нет! Да! Это, как его… тьфу!.. короче, вымачивай якоря тут, – подскочил я, путаясь в словах.

– Хорошо, кэп, стою.

Я только в тот момент понял, что он неплохо подрос. Окреп, в плечах расширился, в лице как будто появилось больше отцовских, мужских черт. Может, так казалось из-за появившейся короткой щетины вокруг губ. Цветущий молодой сердцеед. Да, ему уже не пятнадцать лет, с некоторой досадой подумал я. До совершеннолетия ему остался год, но… вот хоть убей, я в нем видел все того же Тима. Им он был, им он и останется, даже если ему выбить глаз, отрубить руку и ногу, посадить на плечо попугая и отправить одного против армии солдат.

– Боюсь, что не кэп я тебе больше. Какой же я капитан без корабля-то, а?

Он сначала недоуменно сдвинул брови а потом понимающе покивал и торжественно воскликнул:

– Как без корабля, Дюк? Ждет тебя “Ла Либре”, никого другого в капитаны не берет.

Я, слегка скривившись, посмотрел на него и сказал:

– Это злая шутка, Тим.

– Я не шучу!

– Этого не может быть! Он бы не оставил ее так.

– Он и не оставил, но в ту ночь, если помните, мы были не одни. Мы отбили нашу шхуну. – Потом тихо, горько добавил: – Мы не успели помочь. На шхуне мародерничало только человек 20 – остальные отчалили, и мы не знали, куда. Отец пытался найти тот корабль, искать информацию о тебе, хотел выкупить, но никто ничего не знал. Прости, Дюк, – почти шепотом закончил Тим, боясь поднять на меня глаза.

– Вы и не должны были – у вас бы не получилось. Не совершай моих ошибок, Тим, и всегда думай о себе, – отмахнулся я, но мои мысли занимало только одно – она цела, и она не у него. – Пойдем в порт! – я махнул ему рукой, чтобы он следовал за мной, но он не двинулся.

– В чем проблема, матрос? Ты же все еще матрос, или мне называть вас “сэр”? – я склонился в почтительном поклоне, снимая воображаемую шляпу. После заявления Тима настроение у меня мгновенно поднялось выше небес…

– Все… не совсем так, как ты себе представляешь. Мы разошлись. Окончательно. Навсегда. Нет больше нашей эскадры.

… и с такой же скоростью упало назад.

– Ничего не понимаю. Это что же ты хочешь мне сказать, малой?

Тим грустно опустил взгляд.

– Отец ушел в отставку. Продал “Ската”, вернулся домой. Вскоре после того, как тебя схватили.

– Хет… ушел… продал, – я пошатнулся, но скоро взял себя в руки и тихо сказал: – Етить твою за ногу, стоило мне ненадолго исчезнуть и у них все тут же пошло кувырком! А чего это он так, а? Что сказал? Может, он пошутил, а? – с надеждой спросил я. Тим моего вопроса не услышал.

– Кстати, Дюк, где ты был?

– Угадай. Ну так что, мне с ним разговаривать придется, что ли? – я непроизвольно схватился за голову и начал широкими шагами мерить каюту.

– Нет, не придется. Ты его не убедишь.

– Попробую, что ж делать. А что, неужели никто в коммодоры не запросился?

– Нет. Так где ты был, говоришь?

– Потом, – я махнул на него рукой, не столько оттого, что был очень занят, сколько оттого, что мне страсть как не хотелось об этом говорить. – А шхуну кто сюда привел?

– Твой помощник, Кент. – На все мои вопросы Тим отвечал, стоя прямо, сцепив руки за спиной, слегка раскачиваясь. Дело привычки.

– Ладно, пойдем, выйдем на свежий воздух, а то на меня эти переборки давят.

Мы вышли на улицу и медленно, не сговариваясь, пошли в порт. Я нащупал в кармане браслет и протянул его Тиму со словами:

– А у тебя что, деньги кончились, что ты украшения взялся воровать?

Он вспыхнул.

– У меня… да. Кэп, пожалуйста, не будем вспоминать наш вчерашний разговор, хорошо?

Я кивнул и похлопал его по плечу.

– Понимаю. А Кент теперь – капитан, да?

Тим отчаянно замахал головой.

– Нет, он… был очень расстроен, сказал, что не хочет брать на себя такую ответственность. Пробормотал что-то про тебя, про твою душу, что ли… Ну, ты же знаешь, он достаточно суеверный человек.

– Мою что? – я остановился.

– Мы ведь думали, что ты мертв.

– Вы так думали почему?

– Мне сказали, что тебя того, ну… вздернули, – его явно охватило смущение. Я хотел спросить, а с какого такого, собственно, перепугу, но потом вспомнил, как это должно было выглядеть со стороны и просто пробурчал:

– А, понятно.

Мы пошли дальше, но я обшивкой чувствовал, как он ждет продолжения.

– Как видишь, вы ошиблись. Ты же знаешь, у них идет война, им требовалась… Ну, как тебе объяснить? В общем, каторга.

Он запнулся. Одновременно с этим нам открылся маяковский порт. Я быстро углядел в гавани “Ла Либре” и устремился к ней.

– Сэр, чего вам тут надо? Сюда нельзя. – Бросил мне – это мне-то! – Дик, облокотившийся о фальшборт, не поднимая глаз от грязных ногтей. У меня было слишком хорошее настроение, чтобы орать, поэтому я просто сделал приветственный жест и крикнул:

– Эй, там, на палубе! День добрый.

Я даже со своего места увидел, как Дик вздрогнул. Видимо, у меня все же достаточно узнаваемый голос. Он прищурился, протер кулаками глаза, но все же им не поверил. Я тем временем поднялся на опердек.

– Как ветер сегодня, а, матрос? Попутный, нет?

Он хотел что-то сказать, но вместо ответа послышалось только невнятное бульканье. Я махнул на него рукой и сказал:

– Все с тобой понятно.

Переведя с него взгляд, я почувствовал, как у меня по коже пробежали мурашки. Может, от ветра. Холодного норда, заставляющего волны биться о борт шхуны. Краска немного потускнела, но в конце концов, когда я в последний раз перекрашивал ее? Убранные паруса тихо трепались на ветру. Рангоут негромко поскрипывал. Моя шхуна. Я молча подошел к фальшборту, присел и положил руки на планширь. Я не был здесь всего лишь 2 года и 5 месяцев, но мне казалось, будто прошло 50 лет. Встал, положил руку на грот-мачту. В ту же секунду ветер словно снова обрел силы, случился новый порыв, меня окатило брызгами соленой воды и леера, удерживающие грот, лопнули. Давно хотел сменить бегучий такелаж. Грот гордо растянулся на ветру. От неожиданности все вздрогнули, я, будучи слишком подавленным, чтобы пугаться, взял линь, залез на салинг, молча отвязал порвавшийся нирал и заменил. И чего я этого раньше не сделал? Сидя на салинге, я вгляделся в небо. Завтра, когда пробьет пять склянок, будет буря. Спрыгнул. За все это время мне ни разу не пришла в голову мысль, что шхуна, может быть, мне уже не принадлежит. Я вообще ни о чем не думал.

– Ээ… капитан?

– Что? – спросил я, забухтовывая порвавшуюся снасть.

– С возвращением.

Я повернулся и обнаружил, что Кент стоит, протягивая мне руку. Я пожал ее.

– Если кому-то нужны объяснения, идите к Тиму, – громко сказал я, хотя, наверное, зря. Они и так его уже облепили.

– Конечно. Знаете, это она так вас приветствует, – заметил помощник, тыкая пальцем в убранный грот. Я усмехнулся.

– Хорошенькое приветствие. Это… Кент, я что хотел сказать… – мято продолжил я, когда он уже повернулся, чтобы уйти и начать обсуждения с друзьями.

– Что?

– Спасибо, что привел ее сюда. В целости и сохранности.

Он весь засветился от гордости.

– Я больше не представлял, куда еще я могу ее привести. Думаю, все на моем месте поступили бы так же.

Я что-то промычал.

– Ну что, капитан, пускаемся в свободное плавание? – с грустной ухмылкой спросил он.

– Видимо, да, – со вздохом ответил я. Впрочем, почему нет? Стратегию нападения я и сам смогу придумать, обойдемся без помощи – мы и так нечасто ею пользовались. Добычу ни с кем делить не придется, не надо будет слушать приказы взбалмошного человека. Да, конечно, так мы будем гораздо слабее, но стоит ли оно того? Да и что я могу сделать? Если Хет решил высадиться на землю – туда ему и дорога. Ползать перед ним на коленях я не собираюсь. Я приказал начать погрузку груза. Сбагрим его на Гуну, получим денег – так и заживем. Ну, “приказал” в моем случае – сказать и пойти работать самому.

   Слухи о моем возвращении быстро расползлись по острову.

   Я сидел в трюме, когда услышал крик:

– Эй, Дюк! Господи, воскресший девятипалый капитан этой чертовой шхуны, где ты?!!

Я прекрасно понял и в первый раз, но мне было интересно, до чего это дойдет. Когда в голосе раздражения оказалось больше, чем самого голоса, я вылез.

– Ты оглох?!

Все это время тут надрывался Кесети. Смуглый поджарый хетов офицер ни капли не изменился.

– И тебе здравствуй. Чего хотел?

– Пойдем, разговор есть.

– Я не хочу никуда идти, – жалобно проблеял я. Он с укором посмотрел на меня.

– Не веди себя как ребенок, Дюк. Остальные уже заждались.

Я вздернул брови вверх.

– Неужто праздник в честь моего возвращения? Это так мило с вашей стороны!

– Хватит ломать комедию! Это серьезно.

– Ладно, ладно, – проворчал я.

Мы сошли на землю и он повел меня в таверну. “Большой риф”, что ли, она называлась. Там нас действительно ждали все бывшие хетовские офицеры. Я, поднапрягшись, сел на свободный стул.

– Ну, вы притащили меня просто чтобы мы поглядели друг на друга или?..

– Мы посовещались немного и выбрали нового коммодора, – начал Остин, высокий темнокожий и очень сильный капитан “Цунами”.

– Здорово. И кто это?

– Мы предлагаем тебе занять пост коммодора эскадры.

Я был… удивлен. Я вступил в “береговое братство” только лишь девять лет назад, и то два с половиной года проваландался в тюрьме. Это очень мало для звания коммодора. Даже учитывая что на посту капитана я уже 15 лет, не слишком ли рискованно с их стороны выбирать коммодором меня?

– Почему я? Я же перебежчик.

– Из нас всех военный только ты.

– Вы уверены?

– Количество голосов говорит за нас, Дюк. Ты согласен? – Видимо, ребята выбрали Остина своим оратором.

Я откинулся и положил руку на спинку соседнего стула. Конечно, есть разница между командованием одним кораблем с пятью десятками человек и командованием двадцатью кораблями на каждом из которых их по пятьдесят и больше. Но… теперь выше меня не будет никого. Будем поступать, так, как я сказал. Однако чем больше власть, тем больше ответственность. И опасность. Одна допущенная ошибка – и о-о, мне не сдобровать. Готов ли я взять это на себя?

– Да. И… спасибо за доверие. Я не подведу.

Глава XVI

   Коммодор Дюк, командующий эскадрой. Пират, контрабандист, беглый каторжник, но коммодор. Вот так возвращение домой. Значит, мне выпала честь вновь собрать знаменитую Хетовскую эскадру. Но называться так за красивые глазки не позволено никому, поэтому в тот же день, в той же таверне мы начали обсуждать план действий. Чего там обсуждать-то? Оказалось, что есть что. Я сказал, что через неделю отходим. Расставил авангард, кордебаталию и аръегард. Через месяц дивизии расходятся, через два собираются на Маяке. Ничего грандиозного. Обсуждения проходили бурно.

– А если мне встретится не торговое судно, что мне делать? – вопрошал Мэйт, мой бывший помощник, самый молодой офицер из присутствующих.

– Оценить свои силы. Если на стороне противника численный перевес – бежать.

– А мне кажется, лучше будет пройти по проливу Брэда, обогнуть мыс… – предложил Флакт, проводя пальцем по витиеватым линиям на карте.

– Нет, там сконцентрированы военные силы. Пройдешь пролив, захочешь обойти вот тут, а вас сцапают.

– Какой стратегии захвата придерживаемся? – спросила Идэл, “капитан-людоед”, в честь своего корабля.

– Да как обычно. Борт о борт, залп, поворот, залп, абордаж. Авось осилите.

– А ты ничего нового не придумаешь? Что-нибудь по типу идущего ко дну клипера-тарана или… – начал Мэйт.

– Кончились у меня идеи. Да и не хочу я рисковать, теперь-то на кону больше стоит, – я задумчиво побарабанил пальцами по столу. Дурацкая была идея, а ведь сработала. – Нет, не хочу я судьбу испытывать.

– А-а, ну понятно, – протянула Идэл. Мне ой как не понравился ее тон и я спросил:

– Что ты своим “а-а” хочешь сказать?

– Ну, просто как можно было на это полагаться? Ты его извини, Дюк, он говорит, а что говорит – не знает. Ежу ж понятно, ты себя изжил.

Я этим не горжусь, но я повелся на провокацию. Я встал.

– Что?!

– Ну, я хотела сказать, не сможешь ты свой успех повторить, – она и глазом не моргнула.

– И почему ты так думаешь?

– А потому что никто не сможет. Ух, навсегда запомню я те дикие маневры, которые прежний Дюк вытворял.

– А что я делал? – Вот хоть выпотроши меня как свежую селедку, я не знаю, что я такого сделал, что можно “навсегда запомнить”. Идэл тем временем сказала:

– О-о, ну вот, тем более. Он свои старые подвиги не помнит, а ты, тупая башка, от него новых требуешь. Нехорошо, знаешь ли.

– Так, – отрезал я, услышав приглушенный смех за спиной, – кончай ломать комедию и скажи прямо – что тебе нужно?

– Мне?! – она ошеломленно тыкнула в грудь пальцем. – Мне ничего не надо. Мне б что покушать было и чем запить, а так мне ничего не надо.

– Тогда к чему все это?

– Что “это”?

Я устало вздохнул и сел было обратно за стол, как она сказала:

– Если бы не риск, Дюк, тебя бы тут не было.

Я поднял взгляд, но она уже отошла обратно в тень и завела разговор с кем-то из дружков. Я посмотрел на карту, на свои коряво нарисованные стрелки. Пролив… От же хитрая тварь. Вдруг я увидел идеальную возможность разогнать кровь товарищей.

– Ну что, Идэл, это достаточно рискованно?

– Опасный это шаг, – покачал головой Остин.

– Личные счеты свести хочешь? – уточнила Идэл.

– Это вас не касается, – резко ответил я. – Ну, идете?

– Неоправданный риск.

– Я вас не держу. Вы можете идти, куда вздумается.

– Знаешь, знаешь же, что не уйдем! – вспылил Дирк.

– Почему? Я бы ушел.

Они замолчали. Наконец Остин сказал:

– Мы выбрали тебя. И мы тебе доверяем. Говори, когда.

Выложив им все, я вернулся на “Ла Либре”. Предвкушая хорошенько отдохнуть, я хотел пойти в каюту, но не тут-то было. Ко мне подскочил немного виновато выглядящий Кент.

– Капитан?

– Слушаю.

– Мы забыли вам передать письмо. Оно пришло давно, два года назад. Мы его не читали! – поспешно добавил он.

– Письмо?

Кто бы стал мне писать? У меня немного грамотных знакомых, тем более тех, которые стали бы мне писать.

– Да. Оно у вас в каюте, в ящике.

– Да, спасибо, Кент.

Я не сильно беспокоился, направляясь в каюту. Единственно я страшился, что окажется, что у меня есть где-то ребенок. Однако я ошибся. Вот его содержание:

“Напиши мне, я беспокоюсь.

Шеба.”

Я посмотрел на дату. 13-14 марта, двухлетней давности. Ночь моего захвата. Она не могла ее знать. Даже если бы кто-то ей сказал, она не могла написать его в ту же ночь. Разве что это опечатка. Да, конечно, так и есть. Она спросонья перепутала день. Но если так, зачем вообще что-то мне писать, если она и так все знала?! Шеба ни за что в жизни не сделала бы что-то просто так, что уж говорить о том, чтобы отправить черт знает куда бессмысленное письмо. Оставалось одно – чья-то глупая шутка. Это тоже не подходило, но мне страшно хотелось так думать. Что угодно, хоть подделка очеловечившихся рыб, но только не она сама. Но там стояла ее подпись, ее печать. Да, это написала она. И я ей не ответил. Что она подумала? Все просто, пронеслось у меня в голове, она думает, ты мертв. Я еще раз посмотрел на ее решительный косой почерк и мне стало очевидно, что делать. Я вылетел из каюты и понесся к “Морскому Дьяволу”.

    Еще на улице я услышал, как она поет. Все бы хорошо, да вот только в какой-то момент к ее контральто, как она это называет, присоединился мужской голос. Я не стал долго стоять и зашел внутрь.

    На этот раз гитары у нее в руках не было. И понятно почему. Ведь чтобы то и дело гладить какого-то мужика с лютней нужно, чтобы руки были свободными. К слову, “какой-то мужик” – никто иной как Канте, весьма известный музыкантишка. Если вы помните, мы с ним хорошо знакомы. Ну, слово “хорошо” не совсем подходит. Скорее уж плохо. Я сел за свободный стол и прислушался. Музыка мариачи, а песня была на южном, родном Шебе, диалекте. Мне не составило труда понять, про что это они.

– … жить, словно ты со мной. И даже ты поверишь, что они скажут: я люблю тебя…

Вы не ошибетесь, если скажете, что в прошлую нашу встречу я сказал ей не ждать меня. Я не беру свои слова назад, но… черт! Канте? Шеба влюбилась в него?! Пока я думал, что ж ему отрезали, чтобы он звучал так высоко, песня закончилась, и она, под бурные аплодисменты, начала подходить к столикам. Когда дошла очередь до меня, она меня не узнала.

– Здравствуйте, сеньор…

– Здравствуйте, сеньорита! – весело сказал я и поцеловал ее руку. Она, вздрогнув, отдернула ладонь и прошептала:

– Дюк…

– Он самый, – кивнул я. – А ты кого ждала? Ты скажи, я позову.

Первые несколько секунд она разыгрывала настоящую пантомиму. Когда у нее на лице наконец нарисовалось облегчение, она резко выдохнула, упала мне на колени и обвила руками мою шею.

– Господи, если это сон, я не хочу просыпаться… – полушепотом воскликнула она и отстранилась. Пробежав по мне глазами, Шеба продолжила: – Не совсем целый, но живой! Боже мой, я так скучала! – и снова прильнула.

Я растаял. Достаточно теплая реакция для разлюбившей женщины. Хотя… кто их знает? Я в женскую душу, этот, как кто-то сказал, “глубокий океан секретов”, соваться совсем не хочу.

– Где ты был? Почему не ответил? Или оно до тебя не дошло? Впрочем, неважно, неважно… – тем временем жарко шептала она мне в ухо. Но когда я приобнял ее за талию, она тут же очнулась. Встала и оглянулась, будто боялась чужих глаз. Но остальным до этого не было дела – чего-чего, а уж долгожданных встреч они насмотрелись. Шеба хотела отойти, но я мягко остановил ее.

– У вас с ним все серьезно? – я показал на Канте.

Вместо ответа она бросила на меня такой взгляд, словно начала узнавать во мне жертву Желтого Джека.

– Да, Дюк, у нас с ним все серьезно! У нас с ним дуэт! – воскликнула она, всплеснув руками.

– Что это?

Она закатила глаза.

– Я позвала его, чтобы разнообразить свои выступления. Теперь мы иногда поем вместе.

– То есть?..

– То есть мы с ним не состоим в отношениях. А даже если и состоим, то уж точно не тебе что-то мне говорить.

С этими словами Шеба откинула копну черных волос назад и решительно зашагала прочь. Я подскочил было, но тут же осекся.

– Да это было так, ерунда…

Она вздохнула и пошла дальше, на ходу собирая со столов посуду и доливая вино.

– Обладай ты божественным тенором, смазливой физиономией и свободным временем, со мной бы пел ты. Да даже если бы ты просто умел обращаться своим громовым басом, я бы заставила тебя, хоть раз в 10 лет, выступать со мной, – заметила Шеба. После недолгого молчания она продолжила каким-то вкрадчивым тоном. – Вы ведь знакомы, не так ли?

– Да, было дело…

– Еще какое, если верить его словам. Ты, кажется, устроил драку…

– Не я начал! Меня… спровоцировали.

– … и зацепил его. Он потребовал извинений, а вместо этого ты заехал кулаком ему в глаз…

– А нечего было лезть. Видел же, что я… не стеклышко. Погоди, а много он тебе обо мне рассказывал? – спохватился я.

– Да, очень много интересной информации… – девушка коварно сверкнула глазами и я насторожился.

– И зачем?

– Хотел убедить меня уйти к нему, – беспристрастно ответила она.

– Даже так?! И что он сказал?

В этот момент она прошла на кухню. Я все еще следовал за ней.

– Ну, он сказал, что ты – преступник…

– Что за ерунда! Чем он может это доказать? – фыркнул я, в душе дрогнув и пообещав себе добраться однажды до этой певчей птички.

– … и показал мне это, – она порылась в ящичках, достала клочок бумаги и протянула его мне. – Как ты думаешь, что это?

– Видимо, вырезка из газеты. А что?

– Читай.

Я успел прочитать только заголовок “Разыскиваются…”, как мне тут же расхотелось продолжать.

– Эмм… знаешь, родная, если я начну читать, то закончу только поздней ночью. А я так устал, ты даже представить себе… – я протянул к ней одну руку с намерением забрать бумажку, другую – чтобы ее обнять, но она с кошачьей ловкостью увернулась и зачитала:

– “Разыскиваются: Дюк, 39 лет, рост 6,6 футов…”– она подняла на меня взгляд.

– И что?

– Это не про тебя случаем?

– В Сакраментуме половину мужского экипажа, каждую собаку на улице зовут Дюк. Среди них наверняка есть мой ровесник моего роста, – я пожал плечами.

– Ладно, хорошо. Так, – она нашла, где читала и продолжила: – “… атлетическое сложение…”

– Ты мне льстишь, если думаешь, что это про меня.

– “… светлые волосы, карие глаза…”

– Я не один такой.

– “… на руках, плечах и спине татуировки…” – она выразительно посмотрела на мою руку, где из-под рукава выглядывала роза ветров. Ну, хоть не она сама, и то спасибо.

– Не один такой, – воодушевленно повторил я.

– “… на плечах и спине отметины…”

– Не один такой.

– “… на левой руке отсутствует безымянный палец…”

– Не один такой.

– “… правое ухо разорвано…”

– Не один такой.

– На лбу, – она неожиданно подскочила и сорвала мою бандану, – клеймо пирата!

С той же скоростью, с какой повязка покинула мой лоб, моя рука его закрыла. Без толку, впрочем. Шеба торжествующе скрестила руки на груди. Так я простоял в забывшемся жесте, пока не опомнился.

– Не один такой, – пробормотал я. – Отдай.

Она молча протянула мне бывший обрывок моей рубашки. Снова закрепив его на голове, я спросил:

– Там что, правда так написано?

Шеба покачала головой и ответила:

– Нет, но мне это известно.

– Угу, – промычал я и оживленно добавил: – А какая награда?

Шеба с упреком посмотрела на меня и, бросив взгляд на бумажку, только что лишившую меня приятной возможности, ответила:

– 170. Ты правда пытался от меня это скрыть?

– Ну, сначала у меня такого в мыслях не было, но ты так приняла меня, что я подумал, вдруг ты не знаешь, – я решил больше не врать – по мне это видно.

Она коротко усмехнулась и оставила на моей щеке свой горячий и быстрый поцелуй.

– Даже если бы пришел ко мне с проданной дьяволу душой, я бы не смогла принять тебя иначе, я ведь так скучала. Я лишь не понимаю, как ты мог пытаться солгать мне даже сейчас? Ты себя хоть в зеркале видел? Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что Канте не соврал, – она отстранилась, вздохнула и спросила: – Голоден?

– Ага.

– Подожди меня там, – она махнула рукой в сторону двери.

Я вышел в зал и сел за свободный стол. Спустя какое-то время я услышал, как за спиной хлопнула дверь. Шеба со стуком поставила тарелку, от которой заманчиво пахло мясом, передо мной.

– Подавись.

Я принял это как “приятного аппетита, любимый” и принялся есть.

– Почему ты мне сразу не сказал? – с разочарованием в голосе снова спросила она.

– Зачем? Я не хотел, чтобы ты переживала.

– Значит, ты заботился обо мне?! – ахнула девушка, артистично прижав руку к груди. – Как будто это я – разыскиваемый пират, да? Ладно, хорошо, допустим. Ты подумал о том, что я буду переживать, прекрасно. Но ты не подумал о том, что я буду чувствовать, когда о том, кем ты являешься, мне скажет человек, который тебя терпеть не может! Где ваша хваленая мужская логика? Почему о тебе мне говоришь не ты?

– Теперь ты знаешь. И много тебе это дало? Или ты собиралась выкупить меня из тюрьмы? Приехать ко мне, впрячься рядом?

Ее лицо приобрело темно-багровый оттенок.

– Ты мог хотя бы избавить меня от позора! Просто представь, как он стоит тут, передо мной и говорит…

Я поднял глаза от тарелки и тут же упустил суть нашего разговора. Она ходила взад-вперед, размахивая руками и рассказывая, как позорно было слышать, что… А что, я не знаю, прослушал. Ее горячая южная кровь била через край. Я зачарованно смотрел, как она покачивала при ходьбе бедрами, как дергала плечами, как разводила руками, как раздраженно откидывала вьющиеся волосы назад, как вздымалась ее полная грудь, когда она, тяжело дыша, рассказывала, какой я козел. Я помню, как у меня в голове пронеслась достаточно банальная мысль: “Она такая красивая”. Я отметил, что с годами она только все больше и больше расцветает. Разве что в глазах появилась усталость, что очень грустно, зная, какие у нее глаза.

– … а я только и могу, что махать на него руками и говорить: “Что вы, что вы, Дюк – честный человек!”.

– Ты ему не поверила? – с улыбкой спросил я.

Она посмотрела на меня, будто я спросил, сколько у нее ног.

– Ну конечно нет! Представь, если бы к тебе подошла женщина и сказала: “Дюк, а известно ли вам, что Шеба беременна, и не от вас”, ты бы поверил?

Ее пожелание сбылось, я все-таки подавился и закашлялся. Шеба отвернулась и скрестила руки на груди.

– А ты… – хрипло начал я.

– Нет.

У меня был достаточно большой опыт с женщинами, поэтому я быстро, по всему ее существу, понял, что если я что-нибудь скажу, она меня разорвет. Поэтому я смиренно уткнулся в тарелку. Вдруг она вздохнула и, сев на стул напротив меня, продолжила свою лекцию хороших манер:

– Знаешь, Дюк, ты очень хороший. Умный, добрый, сильный, очень красивый. В тебя легко по уши влюбится, тебя легко страстно любить, но, черт тебя подери, ты – самый беспокойный человек, которого я знаю! Никакого терпения на тебя не хватает.

Я обдумал ее слова и уточнил:

– Ты правда так думаешь?

Она нахмурилась и спросила:

– Как именно?

– Ну, что я… умный там, красивый…

Она закатила глаза и снова вздохнула:

– Да. Хотя насчет ума я уже не уверена.

Она встала и хотела развернуться, но я, поднявшись вслед за ней, поймал ее за локоть.

– Прости меня, родная, но я не мог иначе. Ты же знаешь, я не мог остаться здесь, а на флот вернуться – тем более. Моя шхуна была у них, вот я и…

Она с тревогой взглянула на меня и положила ладони мне на плечи.

– И все же ты такой бестолковый! Я не злюсь на тебя, за то, кто ты есть. Я злюсь, что ты мне соврал!

С этими словами она повернулась и ушла. Наверное, мне стоило пойти за ней, бухнуться перед ней на колени и молить о прощении, но запах, исходящий из тарелки, мигом посадил меня назад. Она же снова вышла в конец зала к Канте и они завели новую песню. Я осмотрелся. “Морской Дьявол” – заведение для простых смертных, но Шеба умудрилась сделать из него действительно что-то дорогое и роскошное. Словно это было кабаре. Песни в красивом исполнении, вкусная еда, чистота, спокойная обстановка – этого не хватало многим в наше беспокойное время, и мне в том числе. Шеба, на все том же языке, все заливалась своими страдальческими песнями, так свойственными ее народу:

– … Глубокая боль от твоего отъезда, и я плачу, не зная, что это черные слезы.

Канте подхватил:

– Ты хочешь оставить меня, моя смугляночка, но я не хочу страдать. И я иду с тобой, хотя я недостоин тебя.

  До конца дня единственным, что она мне сказала, было насмешливое: “Избавь меня от твоих тюремных песенок, пожалуйста”, когда я намычал себе что-то под нос, вертясь рядом с ней. Я хотел устроиться на диване, но Шеба попросила не бесить ее и лечь, как обычно. Утром первые солнечные лучи застигли нас одевающимися в разных концах ее каюты. Ночью никто не прикорнул у меня на груди и не закинул на меня ногу, как обычно. Я мрачно думал об этом, встряхивая рубаху, как вдруг она вздохнула и, обняв меня со спины, ласково пробормотала:

– Ты ж мой бедненький…

Я заглянул себе через плечо и с надеждой спросил:

– Я прощен?

– Нет, – категорично ответила она и отошла. Я определенно ничего не понимаю в женской душе. Я наспех оделся и взял ее за руку.

– Что все это значит, красавица?

Она подумала с секунду и махнула головой в сторону двери.

– Пойдем, надо поговорить, – она быстро вышла и так же быстро спустилась вниз. Я последовал за ней. Мы, не побоявшись оставить трактир без присмотра, пересекли орлопдек и вышли на улицу. Моросил мелкий дождь, вдали слышался шум разбивающихся о берег волн. Мы встали под брезент, я хотел закурить, но Шеба протянула руку в требовательном жесте, и я дал ей трубку. Она вложила ее в зубы и набила табаком, также взятым у меня. Откинувшись на переборку, девушка подожгла ее и задымила. Я часто видел курящих женщин на Уна-Муе, но только Шеба могла губить свое здоровье так изящно. Вернув приспособление мне, она положила руки мне на плечи, а кудрявую голову на грудь. Я начал медленно проводить рукой по ее волосам.

– Когда ты был за тысячи миль от меня, я чувствовала тебя. Но не сейчас. Что случилось с тобой за эти годы? Где ты, родной?

На одно короткое мгновение, после того, как я заглянул в ее любящие глаза, у меня зачесался язык сказать ей. Не потому что она спросила, нет, а ради себя. Как будто от этого станет легче избавиться от ненужных воспоминаний. Но разве мог я сказать ей, что мне, видимо, вечно будет мерещиться звук волочащейся по земле цепи и окрики надзирателя, чтобы эту чертову штуку сейчас же подняли и не действовали никому на нервы? Что бесконечные болезненные стоны окружающих все еще отдаются у меня в ушах и что, чтобы не сорваться самому, приходилось стискивать зубы так, что они болят до сих пор? Что клеймо мне поставили не на лоб, а на жизнь… Вместо этого я натянул на лицо улыбку и, погладив ее по голове, сказал:

– Сердцем я всегда с тобой, рыбка моя.

Она поняла, что я что-то недоговариваю и посмотрела мне прямо в глаза с выражением тревоги. Я, признаться, не выдержал ее взгляда и отвел глаза.

– Пойдем погуляем, – спустя пары секунд раздумий сказала она и потянула меня за руку.

– В дождь?

– Почему нет?

Я повиновался. Она поманила меня к берегу и мы продолжили свой путь вдоль береговой линии. После весьма продолжительного, но не неловкого молчания, я наконец собрался.

– Шеба?

Она с вопросом в глазах взглянула на меня.

– Откуда ты узнала?

– Узнала что? – не поняла Шеба, сдвинув красивые черные брови вместе.

– Что меня… ну… того… – промямлил я, не зная, какие слова подобрать. Благо, она и так уяснила.

– Канте рассказал, я же тебе говорила.

– Нет, я имею в виду то письмо. Ты написала его как раз в ту ночь, как это случилось. Сможешь вспомнить?

Шеба неопределенно дернула плечами, продолжая ровными шагами мерить точно выточенную волнами гальку.

– Лучше бы ты спросил, смогу ли я забыть, – с несколько грустной улыбкой, еле тронувшей ее губы, сказала она. – Я просто проснулась посреди ночи с каким-то чувством… тревоги, что ли. Сны мне не снятся, но я знала, что это связано с тобой. Я не сильно доверяю своим чувствам, но в этот раз, ради собственного удовлетворения, решила написать тебе. Зная твою любовь к чтению, написала буквально несколько слов. Отправила. И ты так никогда и не ответил.

В ее голосе не было грусти, не было волнения, тон ее был ровен, как морская гладь, когда мы идем по “зеленой”.

– Я только вчера получил его. Пока оно дошло до ребят…

– Тебя на “Ла Либре” уже не было, – заключила девушка. Я взял ее за руку, она положила голову мне на плечо. Прибой разбивал пену волн о скалы, брызги отлетали в нашу сторону и оседали на ее скулах, волосах, ресницах…

   Так мы проходили несколько часов, но про каторгу я все еще не упомянул ни словом, а она мне не напоминала.

Глава XVII

   Через несколько дней, накануне моего отъезда, когда она хлопотала по хозяйству, я спросил у нее:

– Канте видел меня, Шеба?

Она смерила меня недоумевающим взглядом и сказала:

– Нет, насколько я знаю. Вряд ли – он не задержался бы ни на секунду, если бы узнал тебя.

– Хорошо, – кивнул я и направился было к выходу, но она крикнула мне вслед:

– Не наделай глупостей, Дюк!

   Дождь все еще лил. Поспрашивав, где сейчас находится один известный музыкант, я, уже ближе к ночи, завернул за угол дома во вполне обыкновенном маяковском переулке. С другой стороны дома меня не было видно и переборки соседних надстроек образовывали что-то вроде прохода. Встав там, я стал ждать. Спустя какое-то время, я услышал приближающиеся шаги и поднял заранее обнаженную саблю. Лезвие оружия, выбив искру из каменной переборки, заслонило проход и идущий подскочил на месте от неожиданности.

– Ух ты, кто это тут у нас! – нарочито весело воскликнул я, выходя из-за угла и убирая клинок за спину. Канте отступил на пару шагов. – Здорово! – я протянул ему руку.

Он с недоверием воззрился на меня, но краба таки дал. Я не мог не обратить внимания на длинные, тонкие и настолько нежные пальцы музыканта, что я своей огрубевшей рукой их почти не чувствовал.

– Ну, как жизнь, дружочек? – спросил я, острием сабли проводя по переборке.

– Что вам от меня надо? – хрипло спросил он, делая еще пару шагов назад.

– Что ты! Мне просто захотелось поболтать со старым другом, – я медленно шел ему навстречу.

– Мы с вами не друзья. – Его два шага назад.

– Неужели? Неужели ты меня не помнишь? Ну-ка, кто я? – Мои два шага вперед.

– М-моряк… – Два шага назад.

– Не то. – Два шага вперед.

– К-капитан…

– Не то, Канте, не то! Что ты сказал обо мне Шебе? Нет, стой!

При его попытке бежать я поймал его и прижал к переборке.

– Что ты рассказал Шебе?! – повторил я.

– Я-я… не помню, – задыхаясь от моей руки на своем горле проговорил он.

– Не ври мне! – заорал я. – Знаешь, что в последний раз я сделал с доносчиком? Я выбил ему глаз… Что ты ей сказал?!

– Что ты… что ты…

– Дальше!

– Что ты… пират…

– И?

– И-и… контрабандист…

– Самое главное что?!

– … беглый каторжник…

– А кто, твою-то мать, – я швырнул его на землю, – тебе разрешил выдавать чужие тайны?!

– Она бы все равно узнала, – простонал он, корчась в пыли. Я даже запереживал, не сломал ли я ему спину.

– Не от тебя! Кто угодно, но не ты, стукач, доносчик, на все подряд жалующийся констеблям, должен был ей сказать! Ладно, черт с ним, – я махнул рукой. – Скажи, ты понимаешь, что я тебе сейчас говорю?

– Д-да…

– Тогда чего ты к ней пристал, когда она тебе человеческим языком сказала отстать?!

– Мы… мы выступаем вместе… Я приношу ей деньги.

– Я не про это! Кто пытался отбить ее у меня, а?!

– Я… я не знал… не знал, что вы вместе… у нее не было кольца…

– А она разве тебе не… Лежи, если жизнь дорога! Она тебе разве не сказала не лезть?!

– Не убивай меня! – рыдая, умолял он. – Я обещаю, я уйду, я…

– Закрой пасть! О нет, я не убью тебя. И ты останешься. И если она тебя позовет, ты примчишься к ней со скоростью дроби из ружья. И ни слова не скажешь ей о нашем с тобой разговоре. А если хоть что-нибудь из перечисленного не будет выполнено, я тебе клянусь, я тебя со дна океана достану и собственноручно скальпирую. Ты меня понял?! – прорычал я.

Он поспешно закивал головой и я ушел.

   Мы отчалили, как только я подошел. Солнце еще не встало.

   Удивительное чувство – снова чувствовать легкую качку под ногами, держать в руках штурвал, чтобы в нужный момент повернуть и выйти из порта. Что-то во мне как будто… Не могу объяснить. Я бросил взгляд назад, на Маяк, и та часть моего сердца, которая принадлежит Шебе,заскулила. Как всегда, впрочем. Отвернувшись от земли, я заметил, что луна еще не закатилась за горизонт и звезды еще ярко сверкали на темно-синем небосводе. Луна была полная. Я, поддавшись внезапному желанию, волком завыл. Кто-то из матросов поддержал меня. Наконец-то я дома.

   Но пускаться в романтические размышления было нельзя – надо было переходить к исполнению плана, который я пару недель назад обсудил с офицерами. Я дал знак арьергарду и авангарду и они скоро отделились от нас. Кордебаталия же отправилась прямиком к проливу Брэда.

   Через пролив открывался проход к полуострову Кхарад – а там зимой обосновывался наместник, так что нет ничего удивительного, что его яростно охраняли. Мне кажется, что рыб в его водах меньше, чем каперов. И как раз туда направился я со своей дивизией.

   Торговля там также процветала. Все стремились толкнуть свой товар знати. Практически в первый же день нашего прибытия мы совершили нападение.

    Это был люгер. Достаточно быстроходное судно, но мы, встав бейдевинд, развили свою максимальную скорость – 24 узла. Остальные корабли кордебаталии остались позади, но мне не нужна была их помощь. Сойдясь с ним борт к борту, я скомандовал: “Огонь!”. Прогремел звук пушечного выстрела и в корпусе люгера появилась пробоина. Прежде чем нам ответили любезностью на любезность, мы отдали рифы, подняли стаксель и легко, на крыльях ветра, ушли от выстрела неприятеля. Встав штирбортом к бакборту люгера, мы снова сделали залп. В это время подошла “Волна” и нанесла решающий удар. Мы нанесли ему слишком большой урон и он потонул.

   Он не обладал достаточно ценным грузом, чтобы так рисковать, но то, что было нужно, мы выполнили. Не надо быть очень умным, чтобы понять, кто же атаковал мирное суденышко. Я дал приказ взять курс в Фордовскую гавань. Не пробило и 8 склянок, как за нами обнаружился хвост из законослужащих кораблей.

– Поднять топсель, парни! Кливер, бом-кливер и стаксель паруса поднять! Руль на три румба на бакборт! Эй, Хитч, сигналь нашим!

Мы словили пассат и вырвались вперед. Остальная кордебаталия последовали за нами. Ветер дул в лицо, многотонная шхуна подскакивала на волнах, как легонькая пирога, все же и не думая хотя бы вздохнуть. Белые пенные барашки с силой били в форштевень. Я перестал думать о чем либо другом. Близкая опасность будоражила и завораживала, гордость за любимый корабль переливалась через край. Нас в жизни никому не догнать. Я стоял на выбленках, одной рукой держась за ванты а другой закрывая глаза от солнца и оценивая расстояние.

– Капитан! – позвал, перекрикивая свистящий ветер, Лич.

– А?

– Мы слишком далеко ушли от остальных.

Я обернулся и чертыхнулся. Все же как хорошо шататься по Морям в одиночестве. Пора сбавить ход. Отдающая зеленоватым физиономия матроса только подтвердила это.

– Легче, парни, малый ход! Кливера на гитовы! Нирал выбрать! Фал потравить! Тим, не спи!

Скоро нас нагнали остальные и мы причалили. Погоня никуда не делась, военная дивизия из 8 линейных кораблей крейсировала у входа в гавань. На следующий день к нам прислали шлюпку с предложением сдаться. В ответ они получили кукиш и приглашение пройти в одну известную точку человеческого тела. Они решили придерживаться стратегии “Рано или поздно вы отчалите, и тогда мы вас поймаем”.

   Мы сидели в таверне “Красное дерево”, задумчиво дымя и вертя в руках кто – нож, а кто – монету.

– И все же, Дюк, что будем делать, если они решат причалить к берегу?

– Встретим их, – я пожал плечами. – Живыми не возьмут.

– Тебя однажды взяли, – съязвил Трик.

Волна ярости нахлынула на меня, но, благо, с годами я научился хоть немного ее сдерживать.

– Это была ночь, – сквозь зубы процедил я. – И я не ждал нападения. Сейчас совершенно другая ситуация, – тут я взял себя в руки. – Распустите своих людей – разрешите заняться грабежом. Все равно от них теперь ничего не зависит.

– От нас тоже? – робко, с надеждой в голосе спросил кто-то.

Я махнул рукой.

– Идите, куда душе вздумается. Ближайшие несколько дней вы мне не понадобитесь. Ну, а когда понадобитесь, вы не пропустите.

Они издали радостный клич и ускакали. Я сплел пальцы вместе и задумался. Искренне хотелось радоваться вместе со всеми – вспомнить веселую свою молодость, вооружиться несколькими бутылками выпивки, найти какую-нибудь прелестную девицу и уйти в забытье, но что-то безжалостно грызло изнутри. Страх. Мальчишка, не боящийся заглянуть в глаза опасности и рассмеяться ей в лицо, умер и редко давал о себе вспоминать. Я тяжело вздохнул и вышел из надстройки.

   Парни не заставили себя уговаривать и в течение пары дней на острове только и было слышно, что про грабежи да убийства. Линейные корабли все еще маячили милях в 4 от берега, надо думать, в счастливой уверенности в своей победе. Однако они оказались неправы. Думая, что они загнали нас в ловушку, они попали в нее сами.

   Буквально через пару дней подошли наши авангард с арьергардом. Когда новость об этом разлетелась по всему острову, мои ребята быстро слетелись назад к гавани. Кордебаталия присоединилась к подоспевшим пиратам. Королевская дивизия оказалась меж двух огней, численность наших превышала количество противников раза в два – победа не заставила себя ждать.

   Мы выстроились в шеренгу – на каждое флотское судно приходилось по два пиратских – и начали обстрел. Это больше походило на бойню, чем на честное сражение. Грохот звучал недолго – я дал приказ, при возможности, не наносить сильный урон. Когда завеса дыма из-за пушечных выстрелов исчезла, нашему взору открылись наши будущие трофеи.

   Не вижу смысла рассказывать, что было дальше. Они причалили, мы поделили добычу и распределили людей, согласившихся мне служить. Добыча в общем составляла около 600 000 – с кораблей, и то, что собрали наши ребята на острове. Звучит как целое состояние, но столько-то я заплатил офицерам, столько-то дал семьям погибшим, и – я снова нищий. Ну, ничего.

   В этом, собственно, и состоял весь мой “грандиозный” план. Показать себя флоту и заманить их в гавань, куда изначально лежал курс остальных двух дивизий. После этого мы там боле не задержались и покинули гавань, пока одна прекрасная дама по имени Фортуна от нас не отвернулась.

   Шхуна шла с пленниками на борту, выжидая момента для их отпущения. Во время пересменки я улучил момент и вызвал к себе контр-адмирала. Его завели, закрыли за ним дверь. Мужчина стоял, потирая затекшие запястья, искоса поглядывая на меня и оглядываясь в моей небольшой и отнюдь не адмиральской каюте. Среднего роста, возраста и сложения, с русыми волосами и ровной осанкой. Его физиономия показалась мне знакомой. Вполне может быть. Я молча показал рукой на стул рядом. Он с достоинством сел.

– Что вы намерены делать с нами, коммодор? – прямо спросил он. Я улыбнулся.

– Ответите мне на один вопрос – отпущу. В полном составе, живыми и здоровыми.

Презрительная усмешка искривила его чувственные губы.

– Откуда такая щедрость, коммодор?

– Мне озвучивать вопрос? – нетерпеливо поинтересовался я. Он кивнул. Я собрался с духом и тихо произнес:

– Где северный вице-адмирал?

Он озадаченно посмотрел на меня. Вдруг улыбнулся и ехидно спросил, сделав акцент на последнем слове:

– А у вас что к нему за дело, а, коммодор?

Я скрипнул зубами.

– Это неважно. Скажите мне, где он, и я вас отпущу.

– Или?..

– Или смерть. Выбирайте.

Искра страха мелькнула у него в глазах, он заерзал. Я добавил:

– Врать не советую. Ну так что?

Контр-адмирал с отчаянием взглянул на меня и замямлил:

– Я не знаю… Мы не встречались с ними уже полгода… Коммодор, прошу…

– Ясно, – пренебрежительно буркнул я, поднимаясь и поднимая дрожащего от страха военмора. Он даже не сопротивлялся, когда я повел его к выходу. Сбагрил помощникам со словами:

– Отведите его к Хакиму, пусть посмотрит его.

Кент со смешком оглядел его.

– Что ты с ним сделал, Дюк? Он же сейчас рассыпется от ужаса.

– Задал один вопрос.

Я отошел к фальшборту, чтобы подумать.

   Отпустив пленников, я распустил наших, куда глаза глядят. Последний шаг был весьма рискованным, поэтому требовалось пока не вылезать и сидеть тихо. Поэтому я придумал кое-что, не сильно виднеющееся из-за волн.

   Я взял пятерых своих головорезов и приказал оставить нас посреди Моря со шлюпкой и без провизии, отправив шхуну ждать моего сигнала за мысом. Нам предстояло разыграть потерпевших кораблекрушение. Самой главной проблемой, как обычно, являлся наш внешний вид. Отжатая у того несчастного куртка на мне вполне красноречиво могла засвидетельствовать несколько дней лишений, парни не сильно отличались от меня, так что к одежде вопросов возникнуть не могло. Дело в том, что мы сами выглядели, пожалуй, чересчур здорово. Именно поэтому я не стал брать с собой еды. Представить себе не можете, как хорошо спать в шлюпке, убаюканный волнами, под открытым звездным небом, дрейфуя в лодке. Так что я, пожалуй, даже начал жалеть, когда, через пару дней, все же увидел очертания капера – четырехмачтового корабля. У меня по лицу скользнула недобрая улыбка, я готов был плясать от радости – какая удача, именно то, что мне нужно. Вместо плясок я просто помахал в воздухе руками и нас заметили.

   Мы, делая вид, будто не можем делать этого без посторонней помощи, поднялись на борт. Я, с замирающим сердцем – не узнают ли меня? – начал горячо благодарить своих мнимых спасителей. Парни скромно стояли в стороне, предоставляя церемонии мне.

– Как вы? – участливо спросил меня светловолосый мужчина среднего роста, солидного телосложения и благородного профиля. Капитан.

Я “пошатнулся” и уцепился за ванты, чтобы устоять. Грустно улыбнувшись, я ответил:

– Как еще я могу быть? Как вам, однако, повезло, что вас не коснулся тот шторм, как повезло! Бедную мою “Молнию” швыряло, как деревяшку. Кроме нас, никто не уцелел, – тихо и трагично произнес я, садясь на лавку и закрывая лицо руками. Я нашел именно то, что искал – сочувствие, но также, как и ожидал, подозрительные расспросы:

– Кто вы?

– Это наши матросы, а сам я – всего лишь Хоукс, сэр, капитан несчастной торговой бригантины “Молния”, не более, – жалобно ответил я.

– Что ж, добро пожаловать на борт “Покорителя морей”, – после некоторой паузы гордо произнес капитан. Я поднял полные благодарности глаза как раз в тот момент, чтобы перехватить его взгляд, устремленный на мою левую четырехпалую руку. Наверно, не стоило идти на это именно мне. Тем не менее, я с улыбкой горячо пожал ему руку, как бы между прочим отводя левую за спину.

– Благодарю вас, сэр.

– Обыщите их, – обратился кэп к одному из своих офицеров. Я почувствовал на своей спине испуганные взгляды моих ребят и поспешно произнес, подняв руки:

– Не торопитесь… командир. Я старший среди нас – меня и обыскивайте, а мою команду прошу не обижать. Мы так устали.

Он посмотрел на меня с недоверием в глазах, на что я ответил самой невинной своей улыбкой. Он махнул своим помам головой и они подошли ко мне. Они нашли у меня нож и пистолет – самый обыкновенный набор, но капитан все равно спросил:

– Зачем это торговцу?

– Я не военмор, сэр, вы правы, – усмехнувшись, “признал” я. – Но Море различий не делает.

Я был прав, и он это знал. Поэтому ему ничего не осталось, кроме того, чтобы, втюхав нас своим офицерам, вернуться к своим обязанностям.

   Мы получили радушный прием. К моему вящему счастью, мои ребята разыгрывали из себя несчастных вполне умело. Мне оставалось лишь последовать их примеру.

– … Были мы тогда на 63 широте, – начал я. Мы сидели в кают-компании, я был “во главе стола”, матросы примостились вокруг, привлеченные рассказом из моего опыта. – Небо ясное, что личико какой-нибудь прелестной девчушки, ветер верный, команда веселая. Я стою себе спокойно у фальшборта, курю, ничего не предвещало беды. И тут из неоткуда, как чьей-то рукой нарисованная, появляется волна. Тихая, тяжелая, страшная, 80 футов в высоту! Мы даже охнуть не успели, как, – я с силой хлопнул рукой по столу, со стола свалилась кружка, а со стула рядом – какой-то боец. – Волна со всей мощи хлопнулась на палубу. Все исчезло под водой! Кто-то не преминул вывалиться за борт, меня свалило на палубу, что-то затрещало – уж что, рангоут ли или наши кости, не знаю. Легкие наполнились водой – ледяной, как взгляд какой-нибудь железной леди, я почувствовал, как торопливо убирающееся с опердека Море уносит меня с собой. Ну, я вылез из-под свалившегося на меня рея, вцепился в бакштаг и… Что-то не так, сэр?

Рогатые обернулись на своего командира, на присутствие которого я указал своими последними словами. Он бесшумно, как та волна, спустился в кают-компанию.

– Нет, мистер Хоукс, все превосходно, – натянуто улыбнувшись при виде этого символа доброжелательности на моем лице, произнес он. – Рад видеть, что вы нашли с моими ребятами общий язык.

– Я сам оттуда же, – засмеялся я. – Боюсь, что найти общий язык я только с ними и способен.

– Очень хорошо, – отчеканивающим тоном ответил он и с достоинством поднялся наверх.

Скоро ко мне привыкли почти все, кроме, как вы можете судить, капитана. Он никогда не выказывал этого, но я это чувствовал, да и периодически ловил на себе подозрительные взгляды. Чтобы не рисковать, я старался всеми способами избегать разговора с ним и по возможности расположить его к себе. Тем временем корабль шел в порт. Чтобы достигнуть его, им требовалось обогнуть мыс.

   Это был шестой день нашего совместного плавания. Я спокойно стоял у фальшборта, в ожидании того, чтобы дать сигнал нашим идти в наступление, когда ко мне подошел капитан “Покорителя”. Я улыбнулся ему, думая, что он лишь подошел к первому попавшемуся свободному человеку, чтобы услышать нормальную человеческую речь, а не матерки да ругательства, вырывавшиеся из матросских уст. Но оказалось, что он хотел поговорить именно со мной.

– Не сочтите за дерзость спросить вас?

– О, ну что вы, я у вас в неоплаченном долгу, – произнес я, меняя расположение рук, положенных на планширь.

– Слышали вы когда-нибудь про пирата, носящего имя Дюк?

Я напустил на себя равнодушный вид, хотя понял, куда он клонит.

– Да, слыхал. Личность, на мой взгляд, не интересная и не достойная, чтобы на его обсуждения тратили время такие джентльмены, как вы.

Он проигнорировал лесть и спросил:

– Сколько вам лет?

– Сорок один. А почему вы спрашиваете? – На деле я был тогда на год младше, но я помнил, что в газете написали мой точный возраст. Конечно, совершенно не сложно к этому прибавить один, минувший с момента, как я бежал, год.

– Стало быть, вы с ним погодки?

– Стало быть так.

– Вы всю жизнь занимались только морским промыслом?

– О, да, – ответил я, начиная немного нервничать – это начало походить на допрос, нежели на дружескую беседу. – А вы… – я хотел, по правилам этикета, поинтересоваться о том же, но он прервал меня:

– Что означает эта повязка?

Я засмеялся, чтобы скрыть волнение, и начал как бы невзначай отходить.

– Она означает, что я не отличаюсь хорошим вкусом. Но в экваториальных широтах, как вы, конечно, знаете, так печет, что…

– А куда, сударь, делся ваш палец? – поинтересовался он, наступая на меня. К тому времени я уже не сомневался в его намерениях, да и он их не скрывал.

– Случай на работе, – ответил я, пожимая плечами. – Почему вы спрашиваете?

– А потому, дорогой мой друг, что я не совсем верю в ваш рассказ про кораблекрушение, – он уже конкретно прижал меня к переборке рубки.

– Почему? Неужели вы будете отрицать возможность несчастного случая?

– Нет, не отрицаю. Вам уже говорили, что вы очень плохой лжец?

Я основательно разозлился. Ну не может быть все так плохо!

– А что?

– А то, что я вам не верю!

– Почему?

– Что-то уж больно вы мне напоминаете морского разбойника, сударь!

Я незаметно бросил взгляд за борт. Нет, не с желанием утопиться, отнюдь, – я посмотрел на расстояние до мыса, где скрывались наши. 2 кабельтова. Пора.

– Вы очень проницательный человек, капитан, – сказал я, и, одной рукой уложив его на месте, другой подхватил падающее тело. Вытащив из его морской кобуры пистолет, я зарядил его и пальнул в воздух. Забрав также и его саблю, я посмотрел в сторону мыса, из-за которого быстро вынырнула моя “Ла Либре”. На флагштоке гордо развевался черный флаг. Матросы всполошились от звука выстрела, и это привлекло их внимание к наступающей опасности.

– Командир! – заорали они и с изумлением перевели взгляд на лежащего на палубе капитана и меня, стоящего над ним. Следующий крик застрял у них в горле. Я улыбнулся и спокойно крикнул:

– Ну что, будем устраивать баталию, или сразу сдадитесь?

Команда, все еще ничего не понимая, медленно обернулась к своим мнимым товарищам. Они обнажили заранее приготовленное оружие. Солдаты встали на другой галс – увидели меня, посмотрели в сторону – и обнаружили уже ложившуюся в дрейф рядом шхуну. Окружены.

Честно, я ждал, что они сейчас вскинут лапки вверх, но я ошибся.

– Устроим баталию, если вы не трусите, – услышал я гордый выкрик. Я криво улыбнулся и тихо сказал:

– Да будет так.

Я махнул своим рукой: вперед. Они повиновались. Сам же соскочил на шкафут. К тому моменту со шхуны на борт перепрыгнули остальные. Завязалась бойня.

   Крики, лязг железа, опасность. На нашей стороне были явные преимущества, я не хотел излишнего кровопролития. Конечно, за это я заплатил немного большим количеством царапин, чем я мог получить, но давайте не будем никого смешить. Не вижу особого смысла рассказывать, как проходил бой. С нашей стороны оказались только лишь раненые, с их – тоже, не считая пары погибших. Скоро мы победили.

– Я не убью вас, – произнес я, прохаживаясь вдоль шеренги из пленных. – Вы храбро сражались, когда я высажу вас на землю, я оставлю вам ваше знамя и ваше оружие – тогда вы не будете считаться побежденными. Этого хватит?

– Нашу честь все равно не восстановить, коммодор, – с печальной ухмылкой сказал капитан, блестя на солнце своим темно-фиолетовым фингалом. – Делайте с нами, что хотите.

– “Нашу честь”! – раздраженно передразнил я. – Что тебе дороже – жизнь или “честь”?

– Тебе этого не понять, – горделиво вздернув подбородок, заявил тот в ответ. Я громко фыркнул.

– Я тоже был военмором, друг мой, и был им достаточно долго, и мне известно это слово.

– Но тем не менее ты предал свою родину, свой народ! Ты обманул нас!

– Мое отечество не спасло меня, мой народ меня предал. Так что теперь моя родина – это Море, а мои люди – это они, – я махнул рукой в сторону стоящих в стороне матросов. – Я никого не предавал. Ну а насчет вас – кто ж вас просил принимать на борт шайку пиратов? Ладно, оставим это. Скажи, у тебя есть семья?

– Жена и дочка.

– Ну вот. Каково им будет, если они останутся вдовой и сиротой?

– Однажды мы с ними увидимся вновь, – тихо сказал он и откинул голову.

– Избавь меня от своих грез, пожалуйста. Отойдем?

Он с некоторым удивлением кивнул. Я взял его под руку и мы сделали несколько шагов на бак. Тогда я вполголоса произнес:

– Ты знаешь, где сейчас северный вице-адмирал?

Капитан сдвинул брови вместе и с недоумением взглянул на меня. В это время он ехидно улыбнулся.

– Это что-то личное, верно?

– Ты – офицер, следовательно, умеешь отвечать по делу. Ну?..

– Даже если бы я знал, я бы не сказал!

– Если я у тебя ничего не узнаю, я тебя убью.

– Я думал, что ясно дал понять, что меня не страшит смерть.

Я тихо выругался.

– Да вы все сговорились, что ли?

– Что? – переспросил он, не разобрав мой бубнеж.

– Ничего. Так, вы, – я махнул рукой парням. – Вы, вы. Идите сюда. Устройте вот этих, – я одним жестом охватил половину пленных, – в кубрике на “Ла Либре”, а остальных – на “Покорителе”. И уберите оттуда все. Сами поютитесь уж в каютах. Кент, ты – капитан. Все ясно?

Помощник мой просиял, но спросил:

– Но, Дюк, почему ты не возьмешь себе этот корабль?

– Зачем?

– Он… ну… больше.

– У меня комплексов нет. Он тебя не устраивает? Могу вернуть его владельцу.

– Нет-нет, я лишь… – спохватился было он, но я перебил его:

– Да шучу я, шучу. Идите, капитан Кент, и впредь не забывайте – для меня лучше “Ла Либре” корабля нет. Ступай.

Бывший помощник с достоинством перешел со шхуны на “Покорителя”. Мы перерубили концы абордажных кошек, выбрали гика-шкоты и, подхваченные муссоном, пошли дальше.

Глава XVIII

   Давненько я не занимался контрабандой. Самое то, если хочешь залечь на дно – шхуну, если, конечно, не знать, кому она принадлежит, не заподозришь. Мы зашли в маленькую бухточку на Усталом путнике. Если честно, то когда мы бросили там якорь и увидел знакомые очертания невысоких, но живописных гор, у меня от многострадального моего затылка до поясницы пробежал холодок. Но делать нечего, Путник – самый удобный остров для таких целей. В бухточке, у скал, горел костер. Я пошел туда. Услышав шаги у себя за спинами, они подскочили, но в следующую секунду успокоились. Я сделал короткий приветственный жест и сказал:

– Вы бы еще на холм залезли и там факелом помахали. Ладно, не будем терять времени. Сколько у вас тонн?

– Как обычно, 80.

– Ну да. Начинайте погрузку сейчас, я запрягу своих, если надо. Так, фрахт… – начал я, скрещивая руки, нетерпеливо барабаня пальцами и высчитывая, сколько денег мы заслужим.

– Ты куда-то торопишься? – с дерзким видом поинтересовался у меня их “должностное лицо” – брокер, если хотите – смуглый брюнет лет на 8 старше меня, с немного мутным взглядом черных глаз. Зовут его, если не ошибаюсь, Гил.

– Да так, – я махнул рукой. – За сколько дней беретесь все погрузить?

– Не нервничай, Дюк. Садись, – он рукой показал место у огня. У меня на лице появилось вымученное подобие улыбки, но я все же сел. Над костром жарился козленок. Брокер оторвал от него косточку и впился в нее зубами. Медлительность и небольшая дискоординация (эвона какие слова я знаю) в его движениях дала мне знать, что среди груза есть опиум.

– Доставить-то хоть куда?

Он выставил палец, мол, сейчас, дай поесть. Я стал ждать, то и дело бросая тревожные взгляды на корабль.

– Как рейс прошел?

– Как обычно. Ну, говори, куда его привезти, а то, может, я вообще не возьмусь.

Он окинул меня максимально скептичным взглядом и пробубнил:

– Ты возьмешься, даже если я скажу тебе его в ад отвезти.

Позвольте мне воздержаться от комментариев на этот счет.

– Тогда мне пришлось бы только приволочь его на флот.

Он набитым ртом издал какое-то подобие мычания, то ли в знак одобрения, то ли оттого, что он укусил щеку.

– Хэтдоэльский порт, – наконец заявил он. – Знаешь такой?

– Знаю. Это тот, к которому черта с два доберешься?

Он довольно кивнул.

– Заказчика недоступнее найти не мог?

Он покачал головой. Я вздохнул. К этому порту дойти можно только через Кровавый пролив, а он, как вы помните, получил это название не за то, что там водятся самые красивые рыбы.

– Сколько даешь?

– Сто штук тубриков, – тут всю его сонливость как рукой сняло.

– Двести, – заявил я, заранее завышая оплату.

– Восемьдесят, – с хитрющим выражением на лице он предпринял попытку меня – меня! – напугать. Я встал, как бы желая уйти, но он поймал меня за руку и сквозь зубы произнес:

– Ладно, ладно. Сто пятьдесят.

– Сто пятьдесят пять, – я лучезарно улыбнулся – я знал, что победил, пусть победа и была невелика. Он расхохотался.

– Будь по-твоему, баран.

– Как всегда, скряга.

Мы пожали руки и на том разошлись, но только лишь для того, чтобы снова встретиться при погрузке, он – чтобы руководить процессом, я – чтобы помочь и тем самым сократить свой срок пребывания на этом острове.

   Через несколько дней погрузка была закончена и мы отчалили. Несмотря на мой выброс адреналина от воспоминаний, на сей раз я не огреб по голове и мы спокойно покинули эту бухточку с полным брюхом.

   Мы преодолели те 2 тысячи морских миль, которые разделяли Путника и печально известный пролив, просто замечательно. Но после появилась причина для волнений. Я раз сто проверил – не решит ли ветер взять и измениться? Но нет, он покорно обещал дуть так же и дать нам возможность пройти пролив бейдевинд. Когда появился первый, родной мой бакен, я понял, что Кровавый пролив раскрывает нам свои объятия. О том же свидетельствовали скалы по бокам.

– На гика-шкоты! Приготовьтесь выполнять каждый мой приказ в ту же секунду, как я скомандую!

Ребята взяли в руки шкоты, готовые в любую секунду вирать или травить. Сам я, стоя, как обычно, за штурвалом, оглядел воду по носу и, основываясь как на своих наблюдениях, так и на воспоминаниях, крикнул:

– Кливер-шкот на штирборт! Гика-шкот травить!

Я плавно переложил руль на бакборт. Мы увалились под ветер и бакен оказался у нас по правому борту. Что-то во мне екнуло и я направил взгляд вперед. В остальных местах скалы обрывались резко, но впереди склон был не так крут. Я пригляделся и понял – мы идем прямо на бар.

– Кливер на бакборт! – С этими словами я повернул штурвал направо. Шхуна плавно свернула с пути. Красная вода заискрилась. Я уже был там, поэтому меня это не впечатлило, но я мог слышать сдавленные вздохи матросов и имел честь забеспокоиться, ведь впереди, как я помнил, была банка. Но меня пугала не столько она, сколько то, как проход сузился.

– Фок, грот и бизань стянуть!

“Ла Либре” обошла банку, но тут я вспомнил, в чем проблема. Буквально в нескольких саженях от мели были рифы.

– Гика-шкоты на штирборт! – заорал я, крутанув руль. Мы непозволительно круто накренились на подветренный борт и волны тут же залили палубу. Когда мы встали ровно и имели возможность перевести дух, я прислушался к себе, думая, задело ли корпус? Ничего мне об этом не сказало, в этот раз обошлось. В это время скалы обзавелись растительностью. Глядя на это зрелище, душа хотела радоваться, но я знал, что это за собой влечет. Потому я приказал перенести паруса на бакборт и мы отошли от берега.

– Хаким! Где этот чертов судовой врач?!

Матросы с удивлением посмотрели на меня. Зачем бы он мне понадобился? Только вот нужен он был не мне. Наш лекарь вышел на опердек, и в ту же секунду Джок покачнулся и ухватился за фордуны, чтобы не упасть. Когда он убрал руку с влажного лба, было видно, что его физиономия приобрела то ли зеленый, то ли синий оттенок. Я свистнул и махнул рукой на него. Заранее предупрежденный, Хаким подскочил к нему и, перекинув его руку себе через шею, отвел в сторону. Естественно, мне было глубоко начхать, но или самых молодых, или, наоборот, самых старых лихорадка срубала под корень. За рыжим потом последовало еще несколько ребят. Ладно бы, если бы дело было только в этом – в чем, в чем, а уж в людях недостатка не было. Проблема в том, что препятствий от этого меньше не становилось.

– Приготовились! – преступно громко раздался мой ор. – Паруса на правый борт! – Отсчитав пару секунд, я повернул штурвал и шхуна узким корпусом шумно рассекла волны, изящно огибая очередной бакен. Снова крен, но падать времени не было, впереди – еще одна мель. Мы сделали не менее резкий зигзаг.

– Убрать кливер и апсель! Живей!

Приказ был выполнен.

– Держитесь!

Мы вышли из-за скалы, закрывающей от нас ветер, и нас тут же подхватил шквал. Шхуна сильно накренилась, матросам пришлось все свои силы направить на то, чтобы устоять. Когда ветер поутих и шхуна выпрямилась, я понял, что дело сделано. Я испустил вопль радости и крикнул:

– Ай, молодцы, ребята! Плачу в два раза больше, чем обычно!

Мокрые матросы бросили было на меня усталый взгляд, но на второй фразе вскинули руки вверх и вторили моему дикарскому возгласу.

– Крепим шкоты, парни! Дым в трубу, дрова в исходное! Идите сохнуть.

Я оглядел веселую команду. На шкафуте я увидел себя с окровавленной рукой и Не Промаха, валяющихся и благодарящих судьбу, что оставила в живых. Я улыбнулся.

   Дальше все было бесхитростно – порт уже открывался нашему взору.

   На суше я распустил своих людей, не надеясь, впрочем, на их веселье. Хэтдоэльский порт не обладал особой популярностью, и я не думаю, что мне стоит рассказывать, почему. Тавернами он богат не был, так же, как и женщинами. Так или иначе, мы выгрузили груз и получили надлежащую плату, которую целиком раздал своим ребятам.

   Команда проводила работы для смены привального бруса. Разобравшись со всеми документами и разрешениями, я застал их за этим делом, страшно ругающимися.

– Давай, давай, опускай!

– Прибивай, пока я не прибил тебя вместе с этой деревяшкой!!

– Да черт ж тебя дери, не лезь со своими клешнями мне под руки!..

– Либидо-то я тебе…

– Сколько еще лет вы собираетесь провозиться? – поинтересовался я, подходя. Выровнял брус до нужного уровня, прибил. – Ну, уж покрасить-то его вы сможете?

– Будет сделано, Дюк, – сказал Бэйл, шутя отдавая честь. Только я хотел подняться на палубу, как он внезапно заметил:

– Нехилый домик себе вице-адмирал отстроил, а?

Я замер.

– Какой вице-адмирал?

– Ну, северный, ясно дело.

– Какой домик? – спросил я, оборачиваясь.

– Да вон тот. Трудно не заметить – побольше надстройки тут и нет.

Я посмотрел, куда показал калабаха. Высокий, трехпалубный домишко, кричащий о богатстве его жителей. С садиком, каменной переборкой и так далее. Мне в голову пришла очень навязчивая мысль. Я искал его в Море, его там не оказалось, так может, судьба специально закинула меня туда, где он есть?.. Это была очень отчаянная идея, теперь я это понимаю – даже если бы я сумел туда залезть, смог бы я потом оттуда выбраться? Но я ничего не мог с собой поделать. Я вспомнил обо всем, что со мной было, вспомнил я и о своей клятве, и скоро понял, что жажда крови победила во мне все. Теперь уже сам королевский пехотный полк не смог бы меня остановить.

– Капитан?

Я вздрогнул.

– Ты чего это?

– Ничего. Слушай… Скажи всем: ночью я кое-куда удалюсь. Не ищите меня. Если утром не приду – сейчас же принимайте швартовы и на всех парусах убирайтесь отсюда. Понял?

– Куда вы? – услышал я голос Тима, идущего со стороны шкафута с ведром краски в руке.

– Надо прогуляться. За работу теперь – вы оба, – строго приказал я, идя в свою каюту и все же углядев расспрашивающего Бэйла Тима.

   Ночью я сошел на землю, на ост-норд-ост, где виднелся высокий пастельного цвета дом. Добравшись до него, я огляделся и перелез через забор. Кажется, никто ничего не заметил. Я удивился. Он всегда любил окружать себя людьми посильнее и похрабрее него самого. Крадясь, я обошел дом и увидел балкон. Улыбнувшись про себя и очень смутно осознавая происходящее, я снял абордажный крюк с плеча и закинул его на балкон. После второй попытки он таки зацепился за планширь (не знаю, как это называется у балконов). Я проверил его на прочность и полез. Максимально бесшумно для своих габаритов забравшись на балкон, я вырезал замок дверей и вошел в каюту. Оглядевшись, я обнаружил себя в библиотеке – хранилище столького количества ненужного для меня хлама, делающегося из того же материала, что и корабли. Стояла темнота, смешанная с тишиной, я уже собрался выйти в центр каюты, как вдруг…

   Открылась дверь и каюта залилась мягким светом от свечи.

– Кто здесь? – спросил женский голос, и я узнал его. Джил испуганно смотрела на меня, распущенные рыжие волосы рассыпались на плечах. Такая же красивая, разве что зеленые глаза ее немного потускнели.

– Это вы, Дюк?

Я с улыбкой опустил платок, скрывающий мое лицо, на шею.

– Здравствуйте, госпожа. Вы узнали меня. Даже спустя столько лет.

– Вас трудно не узнать.

– Что ж, это плохо для меня и хорошо для людей, которые меня ищут, – пошутил я. Когда она неспешно сделала шаг вперед и приподняла свечу, я заметил: – Вы – умная женщина, и вы, конечно, не станете поднимать шум. Не забывайте, что я вооружен.

– А вы не забывайте, что я женщина.

– Я никогда не считал это достойным оправданием.

– В чей дом ворвались вы, сударь?

– Вообще-то я думал, что к вице-адмиралу. Вы гостите у него?

– Я с ним живу. И более того, – Джил поставила свечу на столик и сложила руки на животе, – более того, мы женаты.

Я издал странный звук, смешивающий бульк и ох. Я, конечно, знал, что в дворянских семьях есть такой обычай, но чтоб дядя и племянница?..

– А… кто, извини…те, сейчас занимает пост вице-адмирала?..

– Не делайте вид, будто не знаете, – раздраженно сказала она, медленно шагая куда-то вбок. – Кида здесь нет. Он уехал и вернется не скоро.

Пока я осознавал происходящее, она остановилась и посмотрела мне в глаза. Я опустил взгляд и увидел плавную округлость ее живота. И наконец, очень туго, понял. Вице-адмирал, Джил, Кид и…

– Ребенок… – с улыбкой прошептал я. – Первый?

– Третий, – сдержанно поправила она.

– Кто первые два?

– Девочка и мальчик, – ответила Джил, как будто не было ничего такого в том, что разыскиваемый пират залез к ней домой и начал расспрашивать про ее детей.

– Вы не грабить меня пришли, верно? – тихо спросила она. Я молчал. – Хотя, не значит ли отнять у меня самое дорогое – совершить ограбление?

– Что??

Внезапно она, как поверженная, упала передо мной и обхватила руками мои колени.

– Вы не отнимете, нет, не отнимете отца у моих детей! – и навзрыд зарыдала. Я пошатнулся и попятился, бормоча:

– Встаньте, госпожа…

Она замотала головой, не отпуская мои ноги. Я споткнулся.

– Я умоляю, я умоляю вас, не убивайте моего мужа!

– Что??

– Не притворяйтесь, будто не понимаете, я все поняла! Вы ведь пришли отомстить ему, верно? Отомстить за то, что случилось тогда!.. Да, он рассказал мне, он все рассказал…

– Джил, сейчас же встала, – приказал я. Когда она отказалась, я привлек грубую силу и, взяв ее за руку, оторвал от палубы и посадил в кресло.

– Если бы Кид увидел меня, пристрелил бы на месте, – проворчал я, собираясь уходить.

– “Бы”?! К чему это “бы”?! – в ужасе она привстала и мне пришлось быстро вернуться чтобы посадить ее назад.

– Да не трогал я его! Я вообще 17 лет его не видел.

Она подалась вперед и обхватила меня руками. Я вздохнул.

– Вы, такой большой, такой сильный, такой хороший мужчина, не оставите меня вдовой, а моих детей сиротами, нет! Кому как не вам знать, каково расти без отца!

– Вы правы, – сдержанно признался я, – но я рос не только без отца. У меня не было ни матери, ни тети, ни дяди, ни дедушки, ни бабушки, ни сестер. Единственным братом мне был ваш муж. Вы говорите, что он все вам рассказал. Тогда, я полагаю, как человек очень честный, он не скрыл того, что он подстрелил меня, избитого, как дичь и наклеветал на меня командиру, чтобы тот повысил его до сержанта.

– Он так раскаивался, так раскаивался, вы даже не представляете! Он чуть не плакал, когда рассказывал!..

– Кид никогда не плачет, – перебил я. Она снова зарыдала и уткнулась лицом мне в живот.

– Вы даже представить не сможете, где только эта рубашка не была, госпожа… Пустите меня!

– Не пущу, я не пущу тебя, Дюк! Не пущу, пока не поклянешься, что не убьешь моего мужа! Ты мой должник, помнишь?

– Помню, – вздохнул я. – Но поклясться не могу! Если это будет сражение или…

Она разразилась новыми рыданиями и вонзила ногти мне в спину.

– Тогда убей, убей меня прямо сейчас! Я не смогу жить без него…

– Да клянусь я, клянусь! – не выдержал я. Я оторвал ее от себя и решительно направился к балкону.

– Я никогда не забуду твоей доброты, Дюк, никогда не забуду…

Я спустился так же, как поднялся. Отойдя на несколько саженей, я не сдержался и обернулся. Конечно, глупо было думать, что оба они перестали стремиться вверх, как флагшток на брам-стеньге. Вице-адмирал, зять, как получается, адмирала (если мой экс-командир вообще был еще жив), отец двоих… нет, троих детей. Перед моими глазами встал сын, такой же вытянутый и жилистый, каким был отец в его годы. Брюнет или в мать, рыжий? Дочка, скорее всего, вся в красавицу-маму. И у обоих, конечно, родительские зеленые глаза. Меня внезапно пронзила мысль, от которой невольно пробежал холодок. У меня ведь тоже, может быть, есть дети… Только вот даже если я когда-нибудь узнаю о них, я никогда не смогу дать им того, что своим дал Кид. Я отмахнулся от мысли, скольких детей я обрек на свою судьбу.

   Мне казалось, что в иллюминаторе я видел фигуру Джил, возвращающейся в свою каюту. Чем он заслужил такой любви, думал я, что она даже заставила одну из лучших и богатейших женщин в мире опуститься на колени и со слезами на глазах умолять беглого каторжника пощадить ее мужа? Он женился на ней с расчетом или он правда ее любит? Я отбросил эти мысли – не мое дело и меня не касается. Будь счастлив, брат. Пусть наши фарватеры никогда не пересекутся.

  Исполнив “цепочку”, я дал приказ воссоединиться со своей эскадрой, которая должна была ждать нас на Маяке.

Глава XIX

   Зато на Маяке меня всегда ждала она. Я пошел в порт, весь в предвкушении женской ласки в качестве вознаграждения. Все так же трепеща, нашел “Дьявола”. Но ее там не было. Я нашел девушку, которую она наняла у себя работать. Она, нетерпеливо ответив, что Шеба ушла в гавань, отправилась дальше мурчать и флиртовать с парнями, которые еще не поняли, во что вляпались. Получив ответ, я пошел в бухту. Маяковская бухта лежит в милях двух от порта, поэтому я дошел быстро. Доскакав, я начал оглядываться. Море в тот день было бурным – волны с грохотом разбивались о скалы и, поутихнув, возвращались назад. И все же этот грохот не заглушил тихого бренчания на любимом Шебой инструменте, и пенные брызги не смогли скрыть от моего взгляда невысокую гибкую фигуру, сидящую на камне. Ее необузданная кипа волос развевалась на ветру, лицо, не потерявшее ни капли красоты молодости, было обращено к Морю. Я весело окликнул ее. Она услышала и обернулась.

– И десяти лет не прошло.

За эту улыбку я бы отдал всю свою добычу. Я поцеловал ее и крепко сжал в объятиях. Боже мой, я бы простоял так хоть целую вечность, на берегу Моря, рядом с ней.

– Зачем ты бросил вызов флоту?

Я отстранился, держа руки на ее плечах.

– Что?

– Я, может быть, не сильна в этих пиратских делах, но, во всяком случае, даже мне понятно, что это не совсем умно.

– Что? – повторил я.

– Ты замахнулся на слишком могущественного противника, Дюк. Какую цель ты преследуешь? И не вздумай мне врать! Тогда я была молода, и я верила тебе, но теперь тебе это не удастся.

Я поджал губы, убрал от нее руки и засунул их в карманы. Да, за свои деяния я вознагражден сполна. И в Море воюешь, и тут – война. И поверьте мне, такого опасного противника, как Шеба, у меня еще никогда не было.

– Так больше денег выходит. А ты знаешь, сколько семей я кормлю? – тщетно пытаясь пошутить, спросил я.

– Я живу в порту, дорогой, и отлично знаю, сколько перевозят торговые суда и военные корабли. Знаю так же, как и риск нападения на первые и вторые. Ты можешь запутать меня отличием шкимушгара от леера, но уж точно не таким пустяком.

Она с крайне скептическим, но пристальным выражением заглянула мне в глаза. Вдруг ее брови как будто изумленно взлетели вверх и она прошептала:

– Ты отомстить хочешь. Верно?

Я фыркнул и, делая пару шагов в сторону, проговорил:

– Что за бред, с чего ты взяла?

– Не уходи от разговора! – она с силой работящей женщины схватила меня за руку, предупреждая мой побег. – В кои-то веки скажи мне правду: я угадала?

Я вздохнул.

– Да. Да, ты права! Я открыл охоту за башкой адмирала, и что с того?

– А если ты погибнешь?

– Значит такая у меня судьба. Я всегда рисковал, чего это ты это только сейчас заметила?

– Раньше ты не мог подвергнуться казни, – заметила она. – Лучше пьяным вывалиться за борт, чем быть повешенным, как вор!

Признаться, меня это царапнуло.

– Вот значит, как ты на моей стороне, – с укором проворчал я.

Она, сделав брови домиком, сцепила руки у меня на шее.

– И я буду, родной, я всегда на твоей стороне! Да если б у меня была возможность, я бы перегрызла этому адмиралу глотку за тебя, но это глупо. Забудь про него!

– Нет.

– Отпусти былое, родной, пожалуйста! Будь благоразумным!

– Я не хочу быть благоразумным. Я хочу быть отмщенным.

– Не ради себя, так хоть ради меня! Я ведь тебя годами жду!

– А некоторые ждут десятилетиями.

– А некоторые не ждут вовсе, – заметила она.

– Давай будем честны, ты не была так уж верна мне, – предчувствуя бурю, я отвернулся и принялся пускать “лягушек” в Море.

– А ты у нас, значит, сама преданность, да? Смотрите, этот человек окружен святым ореолом! – гневно иронизировала Шеба.

– Нет, но… Я очень сожалею о сказанном, прошу пощады и давай оставим это, – быстро поправился я.

– Давай. Подумай, Дюк, он ведь уже немолод и далеко не так силен.

– Я буду считаться с его старостью так же, как он считался с моей юностью. И к тому же, – перебил я, когда она уже раскрыла рот, чтобы предъявить очередной аргумент, – я поклялся.

– Кому?

– Себе.

По ее лицу мелькнула еле заметная улыбка.

– Один раз клятву можно нарушить. Тем более, если ты принес ее…

– Я сделал это дважды.

Она закатила глаза.

– Знаешь, Дюк, ты ведь не один такой. Я каждый день встречаю десятки матросов, и поверь мне, мало кому из них повезло с начальством. И ничего, никого, кроме тебя, это не трогает!

– Трогает, – возразил я.

– Жизни скольких людей ты прожил, чтобы так говорить?!

– Я знаю одного человека. Сейчас он уже старик, но в молодости его капитан один раз дал ему леща, так тот знаешь что сделал? – я провел пальцем по горлу. – Кокнул его. А еще недавно я услышал историю про одного парня. Он поднял мятеж на корабле и вздернул своего командира на рею. Знаешь, за что? Ты будешь смеяться. Тот просто пригрозил ему, что высечет, так сказать, его имя на мачте. Понимаешь, он его даже не тронул, просто пригрозил! Ну и молодежь пошла. В общем, как видишь, по сравнению с этими парнями я проявляю просто чудеса терпения.

С этими словами я сел на землю.

– Проявлял.

– Что?

– Ты должен был сказать “проявлял”, а сказал “проявляю”.

– Я не силен в выражении своих мыслей.

Она опустилась рядом. Я положил руку ей на плечи и сказал:

– Тебя там не было, родная. Ты не знаешь.

– Ты прав, меня там не было. Но ты ошибаешься, думая, что я не знаю, – тихо сказала она, поглаживая меня по спине. – Но ты не за шрамы мстить хочешь, верно?

Я горько усмехнулся.

– Он лишил меня отца, брата, свободы. Кид был прав, он вырастил нас, научил, как жить. Благодаря нему я знаю, что мира надо добиваться войной. Я сломался, родная.

Я нежно убрал ей локон волос за ухо, проведя ладонью по ее щеке. Шеба взяла мою руку.

– Это не ты говоришь. Я знаю тебя, Дюк, всю жизнь знала. И я знаю, ты способен отпустить. Что изменилось?

– Он отнял все, что у меня было. И ты предлагаешь мне его простить? Нет, Шеба, проси чего угодно, я горы сверну ради тебя, проси все что хочешь, но не этого. На это я не способен.

Я, в порыве эмоций, которые так безошибочно может выбить из меня эта женщина,вскочил и прислонился к скале, устремив взгляд на Море.

– А разве ты не обрел еще больше, чем было?

– Ну да, – горько усмехнулся я. – Разве что мы с Кидом все еще друг друга терпеть не можем, – вырвалось у меня вполголоса.

– Кид – страшный человек, Дюк, гораздо опаснее этого твоего адмирала.

– Почему это? Он его шестерка, приспешник, любимая зверушка.

– Адмирал так думает, но не ты, и уж точно не сам Кид. В отличие от адмирала, Кид далеко не трус и не слабак, а в отличие от тебя – хороший лжец и манипулятор. К тому же, – продолжала она, подходя ко мне и кладя руку мне на грудь, – к тому же у него есть к тебе доступ.

– Неправда.

– Если бы ты сейчас увидел адмирала, ты бы убил его не задумываясь, верно? А если бы вместо него появился Кид?..

Я хотел ответить, что ничего бы не изменилось, но почему-то не смог. При этом данное Джил обещание не сразу всплыло у меня в голове. Шеба тихо вздохнула и взяла прислоненную к камню гитару. Я стоял к ней спиной, как вдруг услыхал тихую музыку мариачи. Сперва не удивившись, я скоро узнал, пусть и не без труда, знакомые нотки.

– Это же… – понял я, поворачивая голову. Шеба молча кивнула. Эта песня, безымянная, но небезызвестная, была настоящей легендой, пробуждая у каждого в душе что-то лично его. Завершив, Шеба бесшумно подошла и обняла меня.

– Война вовлекла тебя в это. Вдумайся, хочешь ли ты развязывать новую, чтобы сотни таких же детей, какими были вы, лишились всего, – шепотом сказала она.

– Я слишком много думал о других, Шеба, – тихо сказал я. – Думал о Жаке, думал о Питте, думал о тех солдатах. Теперь я хочу подумать о себе. Это плохо?

– Нет, нет, – бормотала она, цепляясь мне за плечи, словно тонущая. – Думай, Дюк. Он отнял у тебя молодость. Подумай, хочешь ли ты отдать ему всю жизнь? Не ищи мести, родной мой, пожалуйста.

Я вздохнул.

– Хорошо, искать не буду.

По традиции поболтав, мы вернулись в трактир. Я был рад видеть, что она заработала достаточно денег, чтобы не упахиваться больше, и в то же время мне было обидно, что этого не смог принести ей я.

   Я проснулся от мягкого, но достаточно настойчивого расталкивания.

– Дюк, вставай.

Я пробормотал свое невнятное “нихачу” и перевернулся на штирборт. Однако мою драгоценную, но воинственную любовь это не остановило.

– Вставай, я сказала! – заорала Шеба, таки спихнув меня с койки.

– Что? – проворчал я, поднимаясь на ноги.

– Они пришли.

Эти два слова вместили в себя больше, чем могли бы за час объяснений. По мою душу заявились солдаты.

– Тебе надо уходить, пока не поздно. Лезь на чердак, там есть окно, его не караулит жандарм.

Я успел услышать топот и стук в дверь, прежде чем подтянуться и скрыться в открывшемся люке. Потом дверь со стуком распахнулась и до меня донесся свирепый голос, принадлежавший, на удивление, Шебе.

– Да как вы сме… Кид?

Последнее слово было произнесено тихо, но оно вселило в меня больше ужаса, чем если бы я услышал рев медведя. Это имя приковало меня к месту и не позволило бежать. Я похолодел, как живой труп.

– В жандармы подался? – в отличие от меня, наша с Кидом общая знакомая давно взяла себя в руки.

– Где Дюк, Шеба?

Да, этот голос, пусть и охрипший, определенно принадлежал ему.

– Дюк? Он жив?.. – прошептала южанка, так что мне пришлось напрячь слух.

– Кому как не тебе это знать, полагаю, минуту назад он еще спал на этой койке.

– Кид, ты ошибаешься, его здесь не было. Я не видела этого негодяя уже 20 лет, с того самого дня, как он вернулся похвастаться, что получил офицерский чин.

– Ты вольна строить из себя дурочку, сколько тебе угодно, но если ты не скажешь мне правду, я буду вынужден арестовать тебя, как человека, покрывавшего преступника.

– Я… покрывала преступника?! Ты в своем уме, несчастный?!

– Мы знаем, что он зашел сюда вчера вечером…

– Он был здесь?!

– … зашел сюда вместе с тобой.

– Думаешь, я не узнала бы его, если бы он был тут? – резко спросила она с такой иронией в голосе, что я сам поверил, что ушел 20 лет назад и не вернулся.

– А ты думаешь, я не узнал бы его?

Они одновременно осеклись. Все мы знали, что Кид прав.

– Сэр, – робко позвал один из ничего не понимающих солдат. – Там люк…

– Вижу. Пройти к нему.

– Есть, сэр.

– Убирайся прочь, Кид!

С такой злости она это выкрикнула, что и я испугался. На мгновение это сработало и они остановились.

– Это мой трактир, и ты не имеешь права шастать тут, будь ты даже самим лордом!

– Шеба, отойди!

– Его здесь не было, говорю я! Я думала, вы убили его!

– Мы?!

Моя девочка, тоже умеет выводить спокойного, как удав, Кида из себя.

– Да, вы! Может быть, даже ты сам!

– Я?!

По тому, как что-то грохнуло, я понял – Не Промах отшатнулся.

– Боже, женщина, что ты говоришь?..

– Ну ты ведь предал его. Я видела шрам у него на боку. Он сказал, это от тебя, – самодовольно произнесла та в ответ.

– Я никогда не… – Стрелок запнулся и промолчал.

– А сейчас чем это ты занимаешься?

– Я выполняю свой долг. Как друг я спрашиваю тебя в последний раз, Шеба…

Эти слова были последней каплей для моей грузоподъемности. Я прополз до края чердака и сиганул в окно. Перешел на бег. Обошел гостиницу. И влетел в главный вход а после – вверх по трапу.

Теперь никто бы не смог доказать, что я когда-либо был у нее. Поднявшись наверх, я услышал низкий голос Шебы, отчетливо говорящий:

– А я в последний раз повторяю: я не знаю, где он, Кид!

Я открыл дверь каюты как раз в тот момент, когда Не Промах уперся кулаками в переборку по бокам от шеи девушки.

– Ну все, прости меня, но я…

– Ничего себе, какие люди! – воскликнул я, немного запыхавшись. – Святая троица в сборе! Тут тебе и Шеба, тут тебе и Кид. А я вот, мимо проходил, решил зайти, навестить спустя столько лет, как говорится… Напомни-ка мне, Шеба, сколько мы не виделись, лет 20 уже, да? Но, видимо, я не вовремя. Ой, – я как будто только тогда сейчас увидел, что кроме них в каюте есть солдаты, – кажется, у меня проблемы?

Кид резко обернулся с выражением бесконечного изумления в глазах. Шеба же – умная девушка. Она не особо удивилась, когда я материализовался из чердака к ним за спины. По ее лицу лишь мимолетно пронеслось выражение печали. Она отошла от переборки и посмотрела на Кида полным ненависти взглядом, дрожа от злости, свирепая и сильная, как пантера. Я побоялся, что она ударит его и все загубит и быстро добавил:

– Это… Шеба, если я выпутаюсь, принесешь мне бутылочку виски, а? – и, немного погодя, тихо уточнил: – То самое, которое я очень, очень сильно люблю.

Я попытался поймать ее взгляд. Но тщетно, она лишь, взяв себя в руки, гордо подняла голову и неспешно вышла из каюты.

  Пока я болтал, я успел встать на ее место. Мы поменялись местами. Теперь они не могли броситься за ней, не оставив меня. Да им это и не нужно было. Как только девушка покинула эту неприятную сцену, меня скрутили и разоружили. По лицу старого друга я понял, что обмануть его у нас не получилось. Пришлось переступить через себя.

– Кид, оставь ее. Она не виновата, она даже не знала, я ей солгал!

Молить было страшно тяжело, но узнать впоследствии о ее смерти будет еще тяжелее. Он поднял на меня пристальный взгляд своих зеленых глаз и молча кивнул. Он мало напоминал себя в молодости. Кид заметно… постарел. Что странно, учитывая, что ему, так же, как и мне, только перевалило за сорок. Но потом я понял, что это не от возраста. Аккуратно подстриженная растительность на лице не могла скрыть рассекающий пол его физиономии длинный шрам, на переносице залегла глубокая складка. В глазах, которые являли собой маяки для юных дев, отпечатался след прошедших лет. И все-таки это был он. Его форма убедила меня в том, что он теперь вице-адмирал. Не чувствуя, что я пристально его рассматриваю, он растерянно посмотрел сперва на кандалы у себя в руках, а потом на меня. Я насмешливо осклабился.

– Ну, давай, я ведь особо опасный преступник. Давай, не табани, а то хозяин галету за хорошую работу не даст.

Он глянул на меня тем злобным взглядом, который был у него перед тем, как он выстрелил тогда. Но он вырос, поэтому, приняв мой вызов, он отбросил цепь.

– А если сбегу?

– Я тебя пристрелю.

– А разве тебе не приказали привести меня живым?

– Да хоть вареным, я не охотник за головами.

– Обидно, – притворно грустно заметил я. За всеми этими шуточками, мне было дико страшно. Не за жизнь свою, отнюдь нет. Я боялся, что прикажет со мной сделать проклятый адмирал, прежде чем убить. Я знал, что не выдержу. Я слабый человек. Но в глубине души я чувствовал глубокое удовлетворение – я спас Шебу от опасности, пусть из-за меня же и нависшей. Это придало сил. Наш путь до трапа вниз прервало внезапное появление Хета.

  Я думал, что это галлюцинация. Но Кид и солдаты, пришедшие с ним, были не менее удивлены, чем я. Да, это действительно был он. Появилась седина в волосах, но в целом он не изменился. Щегольская одежда флибустьера сменилась щегольским нарядом обычного джентльмена. Бывший пиратский коммодор невозмутимо спросил:

– Позвольте, сэр, что же вы делаете?

У Кида было лицо человека, подавившегося собственным языком. Наконец он ответил:

– Арестовываю преступника. Что вы тут делаете?

По его тону я понял, что он не знал Хета в лицо.

– Неужели?! Где же этот негодяй?! Покажите мне его и я помогу вам с этим.

Кид вышел из ступора и жестом приказал оставшимся солдатам вывести помешавшего. Однако не он один был, кто вышел из оцепенения. Пальцы, вцепившиеся мне в предплечья, рассеянно ослабили свою хватку и до меня наконец дошло, зачем тут появился мой бывший начальник. Он завладел всем вниманием, как это недавно сделал я, и я смог проделать следующее. Я перехватил солдат, державших меня и, поднапрягшись, отшвырнул их в стороны. Минус два, осталось шесть. Хет где-то далеко сцепился со своим противником. Я сразу сбил с ног самого сильного своего противника. Киду тех двух секунд, которые я потратил на зольдов, хватило, чтобы подготовиться к защите. Мы сцепились на равных, но я оказался сильнее и одолел бы его, но тут мне на спину кто-то прыгнул и я отвлекся. Я снял его с себя и бросил на палубу. Еще 5. Схватил одного из них за ткань мундира и бросил в другого. 3. Одному потребовалось только заехать по морде, чтобы он ничком свалился. Пока я расправлялся с седьмым, восьмой успел напасть сзади, но я скинул его и заколол его же шпагой. И тут я услышал треск заряженного ружья за спиной.

– Неужели ты правда выстрелишь в старого друга, а? – спросил я, медленно оборачиваясь.

– Выстрелил тогда, выстрелю и сейчас, – голос его ничем не выдавал волнения, но в нем слышалась одышка после драки. – Только в этот раз я не промажу.

– Не будь так строг с собой, ты и тогда-то не промахнулся, Не Промах. Ну, стреляй! – Я сделал шаг вперед. Он не двинулся, но дуло ружья все еще было твердой и решительной рукой нацелено на меня. Я засмеялся.

– Ну же, чего ты? Смотри, я безоружен, и все-таки сумел убить его, – я махнул головой в сторону одного солдата. – Неужели ты не сможешь? Я бы не пощадил тебя, ты же знаешь.

Ни один мускул на его загорелом лице не дрогнул.

– Зато ты только представь, – воскликнул я, в нездоровом восторге вскидывая вверх руки, – какие истории будут обо мне рассказывать! И как они будут заканчиваться. “В таком-то таком-то году был застрелен своим лучшим другом в абсолютно честной драке”. Как тебе?

Он продолжал угрюмо молчать.

– Если ты правда хочешь погеройствовать, сделай это, – объявил я, сделав еще два шага вперед. – Я лучше сдохну от пули и свободным, как полагается моряку, чем на эшафоте, как вор. Хотя, ты ведь и не строишь из себя никого, верно, Кид? Тебе дали приказ привести меня живым, и ты его выполняешь, как верный пес, верно? И даже если я сделаю так, – я резко дернул рукой, – ты не выстрелишь, да?

Он и глазом не моргнул. Наконец я, пригнувшись, встал достаточно близко, чтобы дуло уткнулось мне в лоб.

– Спусти курок, Кид.

В этот момент за его спиной что-то хлопнуло и он, слишком напряженный, чтобы проигнорировать звук как подобает, обернулся. Я тут же отвел от себя ружье и, подавшись вперед, одним ударом головы отправил бывшего друга в нокаут. Спасся! В очередной раз.

Глава XX

   Я поймал покачнувшегося Кида. Положив его в сторону, я встряхнул головой, чтобы мозги, после удара о его черепушку, встали на место, и посмотрел на Хета. Он еще стоял в стороне и еще держал ручку только что хлопнувшей двери.

– Здравствуй, Хет, – козырнул я. Он улыбнулся и как ни в чем не бывало снял шляпу.

– День добрый.

– Добрее не бывает, – ворчливо пробормотал я и добавил: – Спасибо.

Он скромно махнул рукой.

– Не стоит вам меня благодарить. Единственный, чья помощь вам понадобилась, чтобы спастись – это вы.

Говоря это, он прощупал пульс на шее у ближайшего к нему солдата и печально покачал головой – тот не выдержал удара.

– А что вы тут, собственно, посеяли? – спросил я.

– Как оказалось, мы зашли как раз вовремя – некая прелестница тут же подскочила ко мне и потребовала – именно потребовала! – мой пистолет, – с ухмылкой заявил он, подходя ко мне. – Только вот у меня его не оказалось. Когда она, выругавшись, хотела взлететь обратно наверх, вооружившись бутылкой, я предложил свою помощь и назвал свое имя.

Я улыбнулся. Умная девочка.

– А на Маяке у тебя что за дело? – я непроизвольно перешел на “ты”.

– Мне хотелось повидать сына.

– Тим? Он наверное… – я почесал затылок, и, наверное, покраснел. Я опять потерял этого несносного ребенка. Ему был уже 21 год, но я все еще чувствовал за него ответственность. Во мне пробудились воспоминания о том дне, лет 6 назад, и по телу разнеслось приятное тепло. Только на этот раз он засмеялся и рассеял то воспоминание:

– Я видел его. Он стал настоящим моряком, спасибо тебе. Видишь, я не ошибся, когда дал его тебе на попечение.

– Может, вернешься? – внезапно вырвалось у меня.

Он грустно улыбнулся и покачал головой:

– Нет, увы. Я свое отслужил. Хочу пустить корни, пожить и оседло перед смертью. Боюсь, это была последняя драка в моей жизни.

Я фыркнул.

– “Перед смертью”!

– Так и есть, Дюк, придет время, быть может, ты меня и поймешь, – он похлопал меня по плечу. – Неужели ты плохо справляешься со своими обязанностями?

Я пожал плечами и устало сел прямо на палубу, откинувшись спиной на переборку.

– Не знаю. Я не знаю.

– Ладно, пойду я, хочу и с сыном поболтать, а то когда твоя прекрасная жена выскочила в зал, он как раз рассказывал о том, как ты спас его от виселицы.

– Мы с Шебой не женаты.

– Правда? – он удивленно поднял брови. – Как бы то ни было, прощайте, сэр. Бог даст, свидимся еще.

Я встал и мы пожали руки. После этого он ушел. Я задумался. “Хочу пустить корни”. Нет, не понять мне его. Я-то хочу умереть в Море.

  Я связал руки еще живым солдатам и забрал у них свое скромное вооружение. Их оказалось только пятеро, в их числе был и Кид. Очнулись они достаточно быстро, я и соскучиться не успел. Со скрещенными на груди руками я спросил:

– Как себя чувствуешь, мой не промахивающийся дружок? Тебе надо было убить меня, когда была возможность, я ведь говорил.

– Ты был безоружен. Я солдат, а не убийца, – гордо произнес “дружок” и отвел взгляд. Остальные молчали. Я вздохнул и отошел от переборки, поигрывая ножом.

– Мы вот так поступим – вы говорите, где сейчас адмирал, и я вас отпускаю.

– Дохлое дело, мой бешеный дружок, – с ироничной холодностью отозвался Кид. – Мы тебе не скажем.

– О-о, у тебя я даже спрашивать не буду, – прервал я его. – Я-то знаю, как нежно ты любишь эту мразь.

Я поднял взгляд и впервые всмотрелся в лица моих пленников. Вдруг в солдатах я с удивлением узнал старых знакомых.

– О-па, кого я вижу!.. – я присвистнул и улыбнулся. – Ты мало того что самолично меня ловить пришел, так ты еще и как специально привел сплошь моих должников, Не Промах. Помнишь, Жак?

Вор стыдливо опустил голову, но это действительно был он.

– Тебя, – я ткнул пальцем в следующего, – я прикрыл перед командиром; тебя, тонущего – вытащил из воды… а вас я не знаю. В общем-то…

– Что? – недоуменно переспросил один из солдат.

– Начну сначала. Была буря и ты, пятнадцатилетний парнишка, решил смыться за борт. Припоминаешь? Ну вот. А кто тебя спас? Правильно. А за то, что я это сделал, адмирал, которого ты сейчас так рьяно защищаешь, меня избил. Я никогда об этом не говорил, никогда этим не хвастал, но раз уж такой случай, то почему бы тебе не отплатить добром на добро, а? – я с надеждой посмотрел на него.

По его глазам я понял, что он искренне пытается вспомнить. Наконец он сказал:

– Шторм помню… помню, что я потерял сознание… помню, как какой-то матрос захворал… Но я не… – он замолчал и посмотрел на Кида – своего прямого начальника. Тот не удосужился повернуть головы хотя бы на 6 румбов вправо, но взгляд на себе почувствовал и вспыхнул. Я понял:

– Тебе не сказали. Ну что ж, неудивительно. Товарищ-то твой немного другим тогда занимался. Уж мне ли не знать. “Захворал”! – фыркнул я. – Посмотрел бы я на эту хворь.

Тут Жак со страхом взглянул на Кида.

– Скажу, сэр?..

– Делай что хочешь, – холодно ответил Не Промах. – Но что бывает за предательство, ты знаешь.

Жак перевел жалобный взгляд на меня.

– Прости, Дюк, что был бит за меня тогда. Но сейчас мне не “кошки” грозят – смерть. К тому же, ты ведь мог выдать меня…

– За эти годы, Жак, ни мозгов ни храбрости у тебя не прибавилось, – заявил я.

Он вжал голову в плечи и ничего не сказал.

Я отошел и задумчиво почесал кортиком затылок, размышляя, чем я могу вытащить из них правду. Еле видная тень улыбки пробежала по лицу вице-адмирала. Чтобы лишить его возможности злорадствовать, может быть, до конца дней его, я негромко поинтересовался:

– Ты, кстати, сына на флот отправишь, или он у тебя сильно неординарный?

Тут же всякая ухмылка исчезла у него с физиономии.

– У меня нет детей.

– Ага, плавал, знаю. Или ты мне еще скажешь, что и беременной жены-племянницы адмирала у тебя нет, и дочери тоже?

– Беременной? – переспросил он, взвившись.

– Ты не знал?

– Ты уверен? Какой срок?? – в волнении затараторил он.

Я пожал плечами.

– Я беременную женщину тогда впервые в жизни увидел, откуда я знаю??

Кид закусил губу и, часто дыша, словно задыхаясь, как будто в панике заозирался. Очнувшись, он умоляюще сложил связанные руки:

– Дюк, послушай, не им расплачиваться за мою ошибку! Я пообещал не трогать Шебу, так прошу…

– Оставь это, – с отвращением перебил я. – Я никогда не желал зла твоей семье, Кид. Мне жаль, что ты думаешь, будто я способен тронуть женщину и трех детишек.

– Тогда откуда тебе о них знать?

– Я… по ошибке залез к тебе домой, – был неохотный ответ.

– По ошибке? – скептически переспросил Кид.

– Я не знал, что это твой дом! К слову… поздравляю с новым постом. И что, вертишься теперь в высоком обществе, да?

– Все еще засыпаю в опере, – пожав плечами, отметил он, смеясь, и добавил: – Тебя тоже. Капитан в Хетовской эскадре… Хотя, уже не Хетовской, верно, коммодор? И, раз уж на то пошло, – он сделал паузу, – я победил.

– Что?

– Тот спор, помнишь? Ведь Хет ушел спустя почти 20 лет, и так и не был пойман.

– А мог бы, – не удержался я, – если бы ты не был туп, как баран.

Когда до него дошло, он, взглянув на дверь, словно Хет еще стоял там, и тихо выругался.

– Идиот.

После того, как я с ним согласился, мы замолчали.

– И давно ты этим занимаешься?

– Ловлей командира? Да, – я махнул рукой, – примерно с того дня, как ты меня предал.

– Я – предал? – переспросил он, предпринимая слабую попытку встать на ноги. – Напомни-ка, а то ты мне, кажется, мозги вышиб.

– С удовольствием. Кто, скажи на милость, дал залп по мне…

– Ты тоже целился потом.

– … и наврал командиру, чтобы прикрыть свой зад?!

– Наврал?

– “Этот ненормальный рехнулся, я посоветовал ему в следующий раз слушать вас внимательнее, а он взбеленился”, – передразнил я.

Его губы исказила ухмылка.

– Ну и что, это прямо такая уж ложь?

Я, бросив на него косой взгляд, пробормотал:

– Иди к черту.

– Дюк, послушай. Попробуй меня понять. У меня только все наладилось, как тут приходишь ты с клятвами убить его. Что я должен был делать?

– Накляузничать на меня? Ты знаешь, как я жалую доносы, Кид, я бы ждал их от Неда, Билла, да кого угодно, но не от тебя.

– Это был мой долг, Дюк! Мой долг – поддерживать дисциплину в команде.

– “Дисциплина”, ха-ха-ха!

– Да, представь себе, господин залетчик.

– Я – залетчик??

– А “Бешеным” тебя за излишек чувства юмора окрестили, да? И что такое ворошиловка, ты тоже не знаешь?

Сказать мне на это было нечего. Самодовольно улыбнувшись, Кид продолжил:

– Ну что, спустя 20 лет он уже не кажется таким несправедливым?

– Он убил нашего капитана, Кид, – напомнил я приглушенным голосом, почувствовав, как эти слова обожгли горло. Он поджал губы и сдержанно уклонился:

– На войне как на войне. И я не об этом сейчас говорю.

– Это была не война! Тебе ж самому перепало тогда, чего ты его защищаешь?! – взорвался я.

– Вполне заслуженно, – невозмутимо заявил он. – Мы не должны были сбегать, за это вообще следует казнь.

– Да лучше б убил, – сквозь зубы пробормотал я.

Мы замолчали. Наконец он красноречиво закатил глаза и горячо воскликнул:

– Много лет прошло, ты успел побыть и капитаном, и даже коммодором. Неужели ты не можешь его понять?

– Может быть, – резко начал я, – мне просто повезло с командой, но мне ни разу не понадобилось и пальцем кого-то тронуть. А тебе?

Он озадаченно воззрился на меня.

– Сколько крови пролилось за эти две гайки с якорями, а, Кид? Молчишь? Ну молчи.

Я хотел с достоинством поддержать воцарившуюся тишину, но не выдержал и таки выпалил:

– Понятно теперь, чего ты к нему подмазывался – сам такой же.

– А что я должен был делать?! – рявкнул он в ответ, не сдержавшись. – Пойти против него и сдохнуть под линьком, как…

– Как я? – невозмутимо докончил я его фразу.

Спустя столько лет я наконец вывел его на чистую воду, и он знал это. “Благодарность”, “верность”, ха. Разумеется.

Я взглянул на солдат, смущенных чужим разговором и сказал:

– Возвращаясь к теме, ты чего самолично приперся-то?

– Он просил передать тебе, что… – приглушенным голосом начал было он, но я прервал его:

– Что значит “просил передать”? Разве он не намерен был встретиться со мной лично?

Он отрицательно покачал головой и продолжил:

– Он хотел, чтобы мы сказали тебе… – он закусил губу, – … что твоя жизнь никогда не стоила ни копейки. Он был рад избавиться от тебя.

Зольды с ужасом посмотрели на своего начальника, я же поднял с палубы какую-то палку и начал лихорадочно строгать ее, чтобы сдержаться.

– Ты же понимаешь, что это сообщение жизнь тебе не спасет? – холодно спросил я.

– Я и не думал об этом. Я просто выполнял поручение.

Я расхохотался.

– Ты ни капли не изменился!

– Ты тоже, – последовал ответ. Собравшись с мыслями, он слабо позвал: – Д-дюк?..

Я в жизни не слышал, чтобы жесткий, как гранит, Кид, начал заикаться, поэтому сразу прислушался.

– Он долго планировал предать тебя… и “Бурю”.

– Когда он успел?

– За месяц до того, как мы чуть было не совершили набег на Сотьен, он созвал военный совет.

– Расскажи.

Он посмотрел по очереди на солдат и наконец перевел на меня полный молчаливой мольбы взгляд. Я неумолимо мотнул головой, давая знак продолжать. Он вздохнул и начал:

– Собрав нас, он ответил мне, что не позвал тебя специально. И боялся, что именно это я сделаю перед тем, как придти. Но я не сделал. Он сказал, что он тебя знает и говорит – тебе нельзя доверять.

С моей легкой руки крупный кусок несчастной палки неаккуратно отлетел в сторону

– Да что я ему сделал?! – взбешенно вопрошал я, стирая кровь с порезанного пальца.

Он улыбнулся недоброй улыбкой.

– Столько лет прошло, а ты так и не понял. Да, Бешеный, ты разбираешься в людях даже меньше, чем я в ваших звездочках и черточках. Он боится тебя.

Я снова рассмеялся.

– Мы с тобой росли у него на глазах! С чего бы ему меня бояться?

– От тебя никогда не знаешь, чего ждать, признай это. То ты еле волочишь ноги, а то кидаешься с прытью, которой тигр позавидует.

– Что было дальше?

Печальная улыбка окончательно испарилась с его физиономии и он опустил взгляд.

– Он сказал, что мы должны избавиться от тебя, пока ты не избавился от нас.

– Ублюдок, – зло пробормотал я, сжав кулаки.

– Что?

– Ничего. Продолжай.

– Потом… потом он пообещал вознаграждение за то, чтобы мы не проговорились.

– Сколько?

– 100 тысяч на каждого.

Я присвистнул.

– Не думал, что он ценит меня так высоко.

– Когда все ушли, он задержал меня и… и сказал, что он назначит меня контр-адмиралом, если я ничего тебе не скажу. А ты встал не на тот путь. Ты знал, на что идешь, когда стал пиратом, Дюк.

– А почему я стал им, а, Кид? – спросил я, отвернувшись. – Я ведь никогда не хотел многого. Ни денег, ни власти. Мне даже не обязательно было быть капитаном, хватило бы матросской доли. Потом пришел он. Став офицером, только чтобы он оставил меня в покое, я успокоился, сказал: все, этого хватит. Так нет. В чем моя вина, Не Промах? За что меня так?

– Я тоже не хотел многого. Я хотел мира. Хотел охотиться. Чтобы капитан “Дочери Морей” стукнул меня по спине, чуть не выбив позвоночник, и сказал: “Неплохо, брат”, – с улыбкой произнес Кид. – Но жизнь обернулась иначе. И ничьей вины в этом нет.

– Ошибаешься, Кид. Вся вина на этом уроде, командире, которого ты сейчас так защищаешь! – прорычал я, зачем-то указывая рукой на переборку. – Брат, помоги мне в последний раз, скажи, где эта тварь зашхерилась, и…

– Прости, братишка, – перебил он, покачав головой и опустив ее на грудь. – Ты обвиняешь меня в предательстве. И ты же хочешь, чтобы я предал снова?

– Даже если я убью тебя? – уточнил я, свысока глядя ему в глаза.

– Меня смерть не страшит.

– А как же Джил, и дети?

Он молчал. Его губы дрогнули в грустной улыбке, по щеке скатилась скупая мужская слеза. Этого я вынести не мог, я невольно отвел взгляд. Тут он встряхнулся и сравнительно твердым голосом спросил:

– К чему все это, Дюк? – Краем глаза я заметил, что он с трудом поднимается, но не забеспокоился. – Могу я попросить тебя о последней услуге?

– Посмотрим. Говори.

– Возьми ружье. У меня к ним слабость, ты же знаешь, – со смешком сказал он.

– Знаю. Но я не хочу привлекать внимание выстрелом.

– Конечно, – согласился Кид, слегка побледнев. – Заканчивай с этим скорее и бей тверже, не дай своей руке дрогнуть.

Он смиренно опустил голову на грудь и закрыл глаза. Я подошел, обнажив нож. Кид с удивлением посмотрел на свои руки, теперь свободные. Я подался вперед и тихо сказал:

– Твоя женушка только что спасла тебе жизнь, скажи ей спасибо.

Потом освободил других.

– Тем, что сегодня вы уйдете отсюда живыми, вы обязаны только лишь тому, что ваш вице-адмирал не застрелил меня тогда, когда у него была возможность. Я, может, и не солдат, но и не убийца тоже, – я почувствовал на себе его взгляд. – Но в следующий раз я пощады ждать не буду. И вам не советую.

Перерезав путы последнему, я обменялся с Кидом холодными взглядами. Он понял меня и мрачно кивнул.

– Уходите через окно. Быстро!

Они поторопились уйти. Кид молча пропустил товарищей вперед. Когда очередь дошла до него и он уже был одной ногой на улице, он, собравшись с мыслями, тихо сказал:

– Прощай, брат.

– Прощай. Брат.

Когда в проеме скрылся и он, я спустился вниз и увидел, что зал пустой и только лишь Шеба ходит по нему взад-вперед, ломая пальцы от нетерпения. Увидев меня, она просияла и закрыла рот руками.

– Он ушел с полчаса назад и сказал, что все хорошо, но посоветовал не подниматься, – быстро произнесла она, не успевая за собственными мыслями. – Я уже начала переживать и…

Я упал на колени и уткнулся ей головой в живот. Она начала молча теребить вихор у меня на затылке. Тишина. Я не знаю, сколько мы так простояли, но в конце концов Шеба подняла что-то со стола и напомнила:

– Ты просил принести виски.

Я поднял на нее глаза и улыбнулся.

Глава XXI

– Дюк, кончай, – она положила ладонь на мою руку, снова взявшуюся за стакан. Мы сидели за столом, в идеально пустом зале. И тихом, настолько, что я даже мог слышать шум прибоя.

– Да брось, – я вытянул шило у нее из под ладони. – Если я усну, я официально разрешаю тебе оставить меня тут.

Она вздохнула, но спорить не стала.

– Зачем ты вернулся?

– Не мог же я тебя бросить.

– У меня все было хорошо! – взвилась Шеба.

– Тебя бы повесили, – вяло возразил я.

– Он бы не посмел, – уверенно сказала девушка, задумчиво накручивая волосы на палец.

– Посмел бы. Это его долг.

– Ну, подлец, черт его побери!.. – с горячностью воскликнула она. – Как он мог?! И с этим человеком я обнималась!.. – она в ужасе схватилась за голову.

– Спасибо, любимая.

– За то, что позвала Хета? – с довольной улыбкой спросила она.

– За то, что ушла.

Она недоуменно нахмурилась.

– Что?

Чувствуя, что руки и язык у меня развязываются, я быстро и невнятно проговорил:

– Я боялся, что ты не послушаешь, что ты останешься. Спасибо, спасибо, дорогая, я бы умер, если бы с тобой что-нибудь случилось.

Я, будучи таки немного пьяным, взял ее лежащую на столе огрубевшую руку и лихорадочно поцеловал, прижавшись к ней горячей щекой. Она резко вырвала ее и встала.

– Ты устал, пойдем, – она протянула ладонь. Я слабо ухватился за нее и она рывком, с легкостью оторвала меня от стула. Я оперся на нее и мы заковыляли на опердек, где она оставила меня в обнимку с подушкой давить на массу.

   За те две недели, что оставались нам до отплытия, я пришел в себя. Настолько, насколько вообще можно было прийти в себя в моем весьма тяжелом случае. Шеба пошла со мной на пристань.

– Дюк, – встревоженно позвала она, убирая развеваемые вестом волосы с лица, – что ты намерен делать?

– А на что похоже? – шутя спросил я, как бы невзначай окидывая готовый в путь корабль.

Она шумно испустила полный усталости и недавним обедом вздох.

– Клянусь, за эти годы ты просто съел половину моих нервов.

– Заверяю тебя, они были вкусные.

Шеба улыбнулась.

– Ты ни капли не изменился за все это время.

– Хорошо же!

– Тебе пора.

– Так не терпится избавиться от меня?

– Учитывая, сколько от тебя проблем, можешь считать, что да.

Я засмеялся. Она, со своей маленькой улыбкой, завела за ухо прядь непокорных, как волны, локонов и перевела взгляд мне за спину, где покачивалась шхуна. Глядя на нее, у меня что-то сжалось в груди.

– Может, пойдем со мной?..

Она печально сдвинула брови вместе и умилительно улыбнулась.

– Тоска разъедает душу. Не грусти обо мне, я ведь с тобой, – своим бархатным голосом произнесла Шеба, закрывая глаза и прижимаясь своим лбом к моему. – Я в ветре, надувающем твои паруса, я в Море, подарившем тебе жизнь. Все, что ты любишь, всегда будет там.

Она открыла глаза и вопросительно глянула на меня.

– Хотел бы я сказать что-нибудь подобное, но… я не могу ничего придумать, – признался я. Она засмеялась и, встав на цыпочки… ну, поцеловались мы, я не знаю, как это красиво сказать.

– До встречи, рыбачок мой.

– Пока, рыбка моя.

И я ушел. Как уходил всегда и как всегда буду, надеясь вернуться.

   Жизнь вернулась в прежнее русло. Я решил не лезть пока на рожон и заняться торговыми кораблями и недолгими стоянками на уже знакомых островах.

   Останки судна. Довольно грустное зрелище, напоминающее мне недобитого солдата. Над пылающими обломками в воздух взвивался дым. Я не знал, то ли это работа пиратов, может быть даже кого-то из наших, а может, это в пороховой камере были отнюдь не так аккуратны, как следовало бы. На “Ла Либре” царило подавленное состояние с того самого момента, как нам объявили, что это. Когда мы приблизились достаточно близко, я взял рупор и крикнул:

– Есть кто-нибудь живой?

Мы прислушались. Полная тишина.

– Никого нет, идем дальше, – сказал я и, обернувшись, наткнулся на Тима. Он, как и все, смотрел на обломки. Только вот у кого-то во взгляде было отражено любопытство, у кого-то – привычка и равнодушие, а кого помладше – ужас. А вот у него в глазах будто была сама пустота. Даже тут выделился, перец.

– Эй, идем дальше, я сказал! – я щелкнул у него перед носом пальцами и он вздрогнул.

– Да, капитан.

Я хотел уже отойти и приказать бросить лаг, но тут до меня донеслось его робкое “Кэп?”.

– А?

– Как ты думаешь, они погибли?

Я понял, о чем он думал: про тот случай, 8 лет назад – подумать только, это было лишь 8 лет назад! – когда от его руки впервые пал человек.

– Малыш, мы ведь и сами топим корабли, – напомнил я.

– Да, но, – он смущенно прочертил на палубе невидимую черту пальцем ноги, – но мы всегда подбираем людей.

– Людей тут нет, ты и сам это видишь. Даже если они погибли, это не твоя вина. Ты ведь не можешь спасти абсолютно всех.

Он покивал и в следующую секунду уже оказался на марсовой площадке, твердо стоя на свежем осте. Я покачал головой. Что ж он с таким мягкосердечным характером делать-то будет.

   Я это к чему – это был месяц интересных находок, хотя случайностью их не назовешь.

   “Ла Либре” спокойно скользила под острым углом, подгоняемая норд-остом. Погода предвещала несколько спокойных дней, но судьба с ней не согласилась. В этот момент я как раз с жаром спорил на очень важную тему, где без моего мнения было не обойтись – какие девочки лучше – южанки или северянки.

– Ничего ты не понимаешь, – махнул я на штурмана рукой. – Да ты хоть видел, как они…

– Дюк!

– Сейчас! Так вот, один раз увидишь, как они двигаются, так…

– Дюк, там шлюпка!

Я обернулся.

– Одна?

– Одна.

– Где?

– 2 румба по бакборту.

На голубизне волн действительно покачивалась какая-то точка.

– На гика-шкоты!

Матросы, прописанные на них, послушно встали и взяли в руки тросы. Остальные поспешили встать к фальшборту.

– Лево руля! Бизань-гика шкоты стянуть!

Мы встали левентик, шхуна остановилась. Тогда я крикнул:

– Грота-гика шкот раздернуть!

Набрав небольшой ход, мы продвинулись галсом на буквально несколько ярдов и стянули шкот. “Ла Либре” встала так, что нос шлюпки тихонько стукался об наш флортимберс. Матросы тут же прыгнули в нее и начали помогать людям в ней вскарабкаться на борт. Я молча рассматривал поднимающихся на палубу гостей. Несколько матросов и пассажиры. Но сначала на борт Тим благоразумно поднял их юную спутницу.

   Первое, что бросалось в глаза каждому, кто смотрел на нее, была ее невероятная нежность. До боли в глазах бледная кожа, особенно контрастирующая с черными волосами и свидетельствующая об аристократическом происхождении и фигурка, до того хрупкая, что казалось, стоило только ее коснуться, как она тут же рассыпется.

   Она с опешившим взглядом осмотрелась и, одним выдохом выпалив: “Спасены!..” хлопнулась в обморок на руки тому, к кому стояла спиной тогда, то есть, ко мне. Падала она плавно, как полагается, но все равно умудрилась меня напугать. Мне казалось, что она или умирает от голода – об этом красноречиво мог свидетельствовать обхват ее талии, который, без преувеличения, равнялся толщине моей руки (я не шучу, а посему это действительно страшно) – или случилось то, что я описал ранее – от одного лишь прикосновения к грубому матросу она взяла и рассыпалась. Сбросив с себя наваждение, навеянное этим фарфоровым ангелом, я взял ее на руки – легкая, как перышко! – и подошел к подобранным мужчинам.

– Что случилось?

– Наше судно шло в Хэтдоэл, – говорившего, казалось, смущала спящая девушка у его собеседника, но я был невозмутим, а потому он продолжил: – Неделю назад на нас напали, и мы…

– Пираты?

– Они не поднимали флага.

– Как выглядело их судно?

– Фрегат, около 50 метров в длину и 12 в ширину, корпус с позолотой, название… что-то вроде “Триумфа” или “Героя”…

– “Победитель”? – Дыхание у меня перехватило, девушка чуть было не скатилась на палубу. Я успел это предотвратить, но мной завладела одно – неделю, только лишь неделю назад здесь был адмирал.

– Да, да! Вы его…

– Да, я его знаю. – Тут мне пришла в голову одна мысль: не так давно я пробрался на борт противника под видом потерпевшего кораблекрушение, почему бы противнику в отместку не залезть ко мне под видом жертвы – о, какая удача! – именно того судна, которое я ищу? Тем более, тот капитан знает, что я его ищу… Это было бы умно, и именно поэтому я не был уверен в этом опасении. – Как назывался ваше судно?

В глазах матроса заблестели слезы, что, буду честен, меня тронуло.

– Пакетбот “Царица”.

– Где на вас напали?

Он задумался.

– Где-то на 17 параллели, 52 меридиан.

Вдруг меня осенило.

– Неделю назад мы были в указанной вами точке и видели ваш пакетбот, если он, конечно, ваш, но вот вас там не было.

Он в ответ печально засмеялся.

– Нас с леди спустили на воду за какое-то время до нападения – мы спасали самое драгоценное, что было на судне.

– Ее? – я махнул головой на девушку.

– Да, она – молодая мадемуазель…

– Чья дочурка? – напрямик спросил я.

– Вице-адмирала д'Эйри, – немного удивленным тем, что я не намерен был слушать ее биографию, голосом ответил тот.

Д’Эйри… Я не мог припомнить, где я слышал это имя… В любом случае, как я и думал – аристократка.

– Народ! – позвал я и на меня тут же устремилось несколько пар глаз. – Во-первых, ни в коем случае не говорите девушке, что она находится на борту пиратского корабля. Она может испугаться. Поняли?

Послышался хоровой утвердительный ответ. Я увидел, что мужчины, сопровождающие девушку, начали ошалело озираться.

– А во-вторых, ей отходит каюта старпома по причине ее наибольшей комфортабельности. Старпому уходит моя. А потому перед вами встает выбор – или на борту происходит Великое переселение народов или я собственной персоной перекочевываю в кубрик и не даю матросам житья. Решайте.

Они озадаченно переглянулись и в итоге офицеры с ворчаньем отправились собирать свои немногочисленные вещи, а я, довольный, как черт, пошел устраивать девицу.

   Мы находились на 15 градусе южной широты и 54 градусе восточной долготы. Я взял курс на Лэкапский порт, до которого был месяц пути.

   Дочурка вице-адмирала продрыхла сутки кряду. Я вспомнил, что наш рейс длился не много не мало 6 месяцев. Экипаж мой состоял из молодых парней в расцвете сил и лет, и, как бы усердно я не приписывал им все благи мира, я не мог не засомневаться. Я навострил уши и стал прислушиваться к тому, что творится в кубрике и что обсуждается во время травли. Это было не сложно для меня, бывшего на короткой ноге с командой. И я был жестоко посрамлен – ребята, разумеется, говаривали о загадочной пассажирке, но дальше это не заходило. Поэтому я выкинул происшествие из головы и занялся привычными делами.

   Днище “Ла Либре” основательно обросло, наша скорость уменьшилась, и я решил не дожидаться и спустить человека, чтобы он очистил корпус от ракушек.

– Так, парни, – протянул я, стоя на шканцах и сложив руки на поручнях, – кто полезет?

Гробовое молчание.

– Давайте, вода теплая! – уговаривал я. – Не заставляйте старика снова делать все за вас!

Тишина. Я уже приготовился издать продолжительный и полный упрека вздох, как вдруг в воздух взвилась рука.

– Я пойду! – зычно крикнул Тим и выступил вперед.

– Ай, молодец! – воскликнул я и спрыгнул с квартердека. – С меня, а точнее с кока, вкусный обед для тебя, а с вас, – обвел пальцем остальных расщедрившийся коммодор, прерывая их возмущенное “э-э”, – а с вас трос, чтобы поднять его потом его. Ясно? Покой долой, ажиотаж – до места, парни, вперед на поиски бухты, а то красавица наша так и стонет от тяжести, медлить нельзя!

Я торопящим жестом хлопнул ладонью по планширю, круто обернулся и чуть не столкнулся нос к носу с девушкой.

– Доброе утро. На вашем месте я бы не стал хлопаться в обмороки на неизвестном судне, – весело сказал я, козырнув по привычке.

– А мне не стоило? – смущенно улыбнувшись, спросила она высоким, мягким голосом.

– Вам повезло.

– Скажите пожалуйста, кого стоит мне благодарить за мое спасение? – робко поинтересовалась она.

– Провидение.

– Где я могу найти капитана?

В этот момент я как раз услышал всплеск за спиной. Я еле сдержал улыбку.

– Капитана только что выкинули за борт.

Ее очаровательное лицо удивленно вытянулось, она разинула рот (конечно, недостаточно широко, чтобы нарушить этикет) и робко осведомилась:

– А… прошу прощения?..

Я засмеялся и показал на плывущего у флортимберса Тима.

– Понимаете, у корабля заросло дно, и наш капитан отважно пустился вплавь, чтобы его освободить.

Она перегнулась через фальшборт и с тревогой спросила:

– А он не утонет?

– Капитан хороший пловец.

– А акулы?

– Единственные акулы, которые водятся здесь, не больше средней собаки.

Успокоившись за судьбу “капитана”, она заинтересовалась другим.

– Капитан так молод?

– Да. Он очень талантлив, великий человек. Скоро его вытащат, и вы с ним поговорите. Извините, у меня дела, – я снова едва коснулся козырька несуществующей шляпы и отошел. Девушка снова обратила взор за борт.

   Сколько я не раздумывал на этот счет, но все же я так и не смог прийти к ответу на вопрос: почему всем угодно разговаривать со мной, когда я за штурвалом? Смотрите сами: Джил; Гарри с Хетом и разницей в несколько минут; Тим. Юная аристократка присоединилась к их числу.

– Объяснитесь, пожалуйста. Капитан, – она выжидающе-надменно посмотрела мне в глаза. Я вспомнил обстоятельства нашего последнего разговора и, не удержавшись, рассмеялся.

– Извините, пожалуйста. Стало быть, меня выдали?

– Именно. Благодаря вашему искрометному флотскому юмору я понятия не имела, с кем имела честь говорить, и не представилась. Мадемуазель Розет Джоанн д’Эйри, – она протянула руку ладонью вниз. Я рассеянно, следуя привычке, по-мужски пожал ее, чем явно смутил девушку.

– Дюк, – я украдкой посмотрел на девушку – говорит ей мое имя что-нибудь или нет? Она никак не подала виду, что это навело ее хоть на какую-то нехорошую мысль.

– А фамилия?

– Я ее не знаю, – со смехом пожав плечами, ответил я. – Отца, который мог бы мне ее дать, я никогда не знал. Может быть, и имя мне не принадлежит. Возможно, меня на самом деле зовут Ричард, или Джон… – я сделал полушуточный поэтичный жест рукой. – Но уж Дюком я всегда назывался, да и поздно что-либо менять. Слушайте, а позволите задать вопрос?

– Разумеется.

– От кого вы взяли вашу фамилию? Кому она принадлежит?

Девушка улыбнулась.

– Знаете, капитан, это достаточно странный вопрос, но вы с ним попали в самую точку. Это непопулярный случай, но мое имя я унаследовала от матери. Видите ли, мой отец чем-то похож на вас – у него не было настоящей фамилии – его полное имя исходило из перевода его прозвища во времена службы на флоте. Но это было до того, как он поженился с моеймамой – она милосердно поделилась с ним своим знатным именем.

Она засмеялась, но я не последовал ее примеру. Вице-адмирал без имени. Мне и так уже это было известно, но я все же спросил:

– А как зовут вашего отца, мадемуазель?

– Кид, – с толикой удивления ответила она и оживленно добавила: – Вы знаете его?

– Нет, нет, нет! Я… слышал о нем. Великий человек, не правда ли?

Господи, почему?? Неужели в этом мире не оказалось другой девушки?? Только теперь я увидел глаза и волосы, укравшие свой цвет у отца. Но в чертах лица все-таки отчетливо была видна Джил.

– Вы абсолютно правы.

Розет улыбнулась и неспешно повернулась, чтобы посмотреть на Море.

– Я догадываюсь, где вы слышали имя моего отца. Название, выплавленное на рынде, сказало мне, что я нахожусь на шхуне, носящей имя “Буря”, и…

Всякая улыбка исчезла у меня с физиономии. Пять тысячелетий назад еще надо было сменить колокола. Конечно, она была не виновата, я понимал это, но все же, наверное, я ответил ей слишком резко.

– Нет, вы ошиблись.

Она снова смутилась. Поняв свой промах, я быстро исправился:

– Если бы вы родились пятнадцатью годами ранее, и в вашем нынешнем возрасте взошли на борт этой шхуны, то вы бы действительно оказались на “Буре”. Однако будем же жить настоящим и вспомним, что находимся мы сейчас на “Ла Либре”, – я снова быстро глянул на нее – утекло настоящее название шхуны или нет? Кажется, нет. Да и откуда бы кому-нибудь знать?..

– “Ла Либре”… – повторила она. – "Свободная", в переводе, не так ли?

– Вы правы. Вы владеете языками, как я посмотрю?

– Очень слабо, – скромно заметила она. – Родители были уверены, что мне это пригодится. Если все, зачем мне понадобятся в жизни те годы их изучения – это единичный случай перевода названия вашего судна, то по возвращении у нас с ними состоится серьезный разговор.

Когда мы насмеялись (причем смех у нее был высокий, мелодичный, подрагивающий, как струна), она спросила:

– Этот язык является вашим родным?

– О, нет. Родного языка, кроме того, которым говорят все люди на земле и не только люди, у меня нет. Я жуткий метис, настолько, что даже не берусь сказать, чья кровь во мне смешалась.

– Стало быть, вам просто нравится это наречие?

– Оно, безусловно, очень красиво, – согласился я и задумчиво добавил: – Тем более оно мне приятно, что на нем говорит моя любимая.

Розет понимающе покивала головой. Прежде чем она пустилась в расспросы по этой отрасли, я заметил: – Далеко же вы забрались от дома.

– Видите ли, я… – она замялась, совсем, как ее мать, – меня… Отправили подышать целебным морским воздухом, – нашлась девушка, сгоняя краску с лица. – Кто же знал, что такое произойдет, – тихо произнесла она, снова отводя взгляд. – Я так и не поблагодарила вас за то, что вы…

– Я сказал вам это раньше, повторюсь и сейчас, – перебил я. – Благодарить вам стоит только провидение, которое пригнало нас к месту вашего бедствия.

Последовала неудобная пауза, которую я решил прервать словами:

– Что ж, если вы желаете окрепнуть, то я могу сделать вас своим матросом. И тогда, обещаю, к концу рейса, когда вы вернетесь домой, вы без труда сможете свалить в борьбе любого из вам знакомых мужчин, – пошутил я, слегка поворачивая штурвал. У нее вырвался смешок.

– О, нет, благодарю!

– Да я шучу. Я сделаю все, чтобы вам тут понравилось… Чего? – резко гаркнул я, когда с бака мне что-то крикнули. – Что значит “шпринг оборвался”?! Я вам где сейчас новый верп возьму, рожу, что ли?!

– Пожалуй, я пойду… – тихо предложила Розет, но я остановил ее:

– Нет, нет, постойте, смотрите. Это – кретины обыкновенные, – заявил я, обводя опустивших головы матросов рукой. – В их жизни им хорошо удаются ровно две вещи: все испортить, и испортить то, что, казалось, испортить уже было нельзя. Верно?

Они молчали, Розет рядом давилась смехом.

– Нет, ну вы хоть что-нибудь можете сделать без меня? Я вам плачу вдвое больше, чем на военморском флоте, я с вами ношусь как с детками грудными, а вы?.. Я не прошу от вас какого-то вводняка, я просто прошу вас ничего не ломать! Курва, а не матросы!

– Не будьте так строги с ними, – попросила Розет.

– Я… строг… с ними??.. – с ужасом отшатнулся я от нее и, осознав всю бредовость сказанного, расхохотался. Девушка была в полной уверенности, что я сошел с ума, и была почти права.

– Бедные вы мои несчастные, – запричитал я, малость успокоившись. – Ладно, идите, пока во мне не проснулся господин Тиран. Сейчас подойду, не переживайте, без верпа не останемся.

Глава XXII

   Розет привнесла какое-то разнообразие в морскую жизнь. Она вела себя очень тихо, явно боясь отвлечь. Тем не менее, она, конечно, всегда была окружена вниманием. Но со временем она попривыкла и скоро я имел честь быть разбуженным веселым воем.

   “Оу-у, не ходите под парусом, не плывите на лодке, и уж точно не переправляйтесь вплавь…”. Подобные слова не то что с койки, из могилы бы меня подняли. Я бы действительно испугался, если бы вой не принадлежал Тиму. Я встал и, поежившись на холодном воздухе, пошел на бак. Тим тем временем продолжал:

– Ведь если вы не будете осторожны, то окажетесь внутри него, он съест вас, он выплюнет вас. Лучше держитесь подальше…

Я тихо спустился в кубрик. Тим подскакивал и заливался, стоя в середине круга из матросов.

– Взгляни на знак, что гласит “Берегитесь…”, – черт, я-то должен знать, это я его поставил! – взгляни на знак, что гласит “Берегитесь Чудовища Пиратской Бухты”!

Песня закончилась. Я зааплодировал.

Все обернулись на меня. Из бравого моряка Пиратской Бухты Тим мгновенно превратился в застуканного матроса. Я не злился, если вдруг это вас тревожит. Ну что вы, музыка – это ведь искусство. Хмыкнув и скрестив руки на груди, я спросил:

– Ну, моя ты певчая птичка, почему меня послушать не зовем?

Вдруг откуда-то из тени выступила тонкая фигурка.

– Капитан, это я виновата, – Розет начала нервно теребить волосы. – Мне не спалось, и я-я…

– Разбудили моих матросов?

Она открыла было рот, чтобы ответить, но тут уже Тим начал:

– Нет, Дюк. Мадемуазель Розет никого не будила. Я… у меня…

– Так, все, избавьте меня от ваших распинаний, – я повелительно поднял руку. Он замолк. – Я ведь ничего не говорю, верно? Просто если завтра вы будете спотыкаться о собственные мешки под иллюминаторами, это будет целиком и полностью ваша вина, поблажек не будет. Ясно?

– Да! – хором крикнули они.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи и это… потише, договорились?

– Да!

Я повернулся с намерением уйти, но тут Тим крикнул:

– Капитан!

– Чего тебе, соловей?

– Посиди с нами.

– Я буду вам мешать, – усмехнулся я.

– Нет, нет, не будешь! – продолжал мой фальшивый, но душевный хор.

Я подумал, почему нет?

– Эхх, ладно, – я уселся чуть поодаль от них.

– Какую теперь? – спросил Тим.

Со всех сторон донеслись предложения. Я увидел, как Тим наклонился к Розет, и она шепнула ему что-то на ухо. Он улыбнулся и сказал ей что-то в ответ. Она зарделась, но все же встала рядом с ним. Тим отбил ритм и они запели:

– Весело мы плыли вдаль, хотя сильны были волны. Вниз по волнистой реке, вместе с песней…

– Забытая легенда пыталась нас спасти. О, ее звали Лорелея. Будь осторожен, тебе не устоять!..

Если отбросить всю вредность, голос у этой парочки есть. У Тима очень чистый, ровный голос. А у Розет… Ну, как внешность ангела, так и голос его же. Очень интересно, что бы сказала Шеба, подумал я. Я откинулся и закрыл глаза. Хоть бы увидеть ее еще хотя бы один раз.

– Когда она кричит: “Будь со мной до последней минуты!”, ты знаешь, что когда-нибудь будешь со своей Лорелеей…

Через пару дней, мы так же сидели в кают-компании за ужином и Розет поинтересовалась:

– Что за земля у нас на траверсе, капитан?

– Дикий остров. Путри.

– Вы когда-нибудь были там?

– Конечно.

– Расскажите что-нибудь. Прошу вас, – попросила она, состроив самую милую мордашку, которая только может существовать в этом мире. Несколько десятков матросских глаз обратилось на меня. Я улыбнулся и с легким налетом неохотности отложил весло.

– Этот скалистый остров мало отличается от остальных в этих широтах. Но существует легенда о сиренах, обитающих в здешних водах. И вот, как-то раз, когда я был молод, нам понадобилось встать на рейд у Путри – мы шли фордевиндом, шхуна стала сильно рыскливой.

До каменистого берега было около мили. Мы хотели взяться за работу, необходимую для того, чтобы лечь в дрейф, как вдруг раздалось тонкое завывание. Я решил, что это был ветер, и перестал обращать внимание, но в какой-то момент понял, что нет. Наша движущая сила никогда не имела привычки звучать так тонко, мелодично и… по-женски. Я оглянулся в поисках источника звука, но никто из матросов не выл. Вдруг что-то на берегу привлекло мое внимание. Я подошел к фальшборту. Тонкое “у-у-у” стало громче. Я различил среди вздымающихся пенных барашков волн скалу очень странной формы. Или это я думаю вовсе не о том, или так оно и было, но даже невооруженному глазу легко удалось бы различить очертания тонкой женской фигурки. Краем глаза я обнаружил, что команда бросила свои дела и начала собираться рядом. Но мне было все равно.

Странная скала не давала отвести взгляд. Я все больше начал замечать, как точны были волны, когда точили этот камень. Ни одна мельчайшая деталь не была ими упущена. Ни один изгиб, ни одна линия изящного и такого грациозного женского тела, ни один локон волнистых волос не был ими забыт. Вот она стояла, положив одну руку на бедро, слегка повернувшись к нам спиной, приподняв пятку, словно сейчас отвернется окончательно и уйдет. Мне не хотелось, чтобы она так поступила.

Вдруг странный звук начал мне что-то напоминать. Это стало похоже на песню, которые я часто слышал. И очень знакомый голос. Я обнаружил, что и сама скала очень на кого-то похожа. Я представил, как бы выглядела та скала, если бы перестала быть камнем. Если бы приобрела смуглую кожу, блестящие черные глаза, мягкие волосы…

   Вдруг она шевельнулась. И в ту же секунду я перемахнул через планширь и поплыл, смутно осознавая, что я не один такой. Я плохо помню, что было дальше. Знаю только, что я все-таки добрался до берега.

Очнулся я на борту, вместе с остальными запертый в трюме корабля, удаляющегося от проклятого острова. До сих пор не знаю, как наш ко… капитан справился с наваждением, и, что важнее, с нами.

Через несколько лет, сам уже будучи капитаном, я вернулся сюда. Но я был осторожен и подошел с другого берега. Встав на якорь и яшку, я засунул своих оболтусов – не вас, но и вы не лучше, – на нижнюю палубу. Сам же, на шлюпке, я отправился на берег. Я вышел к скалам, на которые чуть не напоролись в прошлый раз. И – да, все было так же. Я долго бродил, но ничего не происходило, пока не подул свежий зюйд. Сначала я даже не придал этому значения, пока не услышал те завывания. Я насторожился. И все снова произошло. Звук приобрел знакомый голос, скала опять ожила. С трудом стряхнув с себя наваждение, я прислушался. Все стихло до нового порыва. На этот раз я уловил тонкий свист, с которым ветер налетел на причудливо стоящие камни. Я закрыл просвет между скалами и стал ждать. Ветер все еще царил, но теперь никакого звука не было. Я снова и снова повторял этот маневр и все больше подтверждался в своей догадке.

Как оказалось, я с самого начала был прав. Не что иное, как ветер, этот лучший друг всех моряков, создавал этот звук, соприкасаясь с причудливыми скалами. А тот, в свою очередь, видимо как-то влиял на мозг и превращал обычную груду камней в дорогой и любимый образ.

Как бы то ни было, я удовольствовался тем, что закрыл все отверстия лежащими кусками гранита и вернулся к раздраженным матросам.

Довольный результатом своего рассказа, я хотел уже взяться за еду, но внезапно девушка снова спросила:

– Вы рассказали о своем открытии Научному сообществу?

Я засмеялся.

– Ох, мадемуазель, если бы каждый раз, как я встречал что-нибудь странное, я бегал к ученым, то об этом можно было бы написать какой-нибудь букварь.

– То есть, нет? – изумленно переспросила она.

Я покачал головой.

– Пусть открытия делают и дырки вертят другие. Не мне, брезенту, заниматься таким.

Она смутилась и замолчала. Все снова сгорбились над тарелками, кроме Тима, который словно увидел свой “дорогой и любимый образ” в сидящей против Розет.

   К концу недели на горизонте показалась туча. Я понял, к чему все ведет и обратил свой невыспанный взор к зюйд-вест-весту. Так и есть – ветер идет и с той стороны тоже, так что мы мало того что убежать от шквала не сумеем, но к тому же попадем в самую настоящую бурю. Я разбойно свистнул.

– Народ! Вынужден сообщить, что не успеет пробить и склянки, как нас заштормит. Поэтому, если вы не хотите чтобы наша красавица перевернулась, советую расписанным на мачтах поднять свои задницы и занять рабочие места!

Подождав, пока это будет исполнено, я крикнул:

– Бизань долой! Крюйса-марса и брамса-горденя выбрать! Грота и фока на гитовы! На гика-шкоты и завал-тали! Увалимся под ветер, ничего страшного.

Приказы начали исполняться и скоро шхуна приготовилась к столкновению с непогодой. Только пробило три склянки, как налетел сильный ветер. Корабль качнулся сильнее.

– Реви, реви, дружок! – смеялся я с азартом. – Спасательные тросы закрепить! Живо!

Волны вспенились и поддали в борта.

– Лево на борт! Реи через фордевинд! Кливера и стакселя перенести!

“Ла Либре” плавно легла в фордевинд и подставила корму бушующему Морю. Мы развили скорость узлов в 19. Вдруг хлопнула дверь. Я обернулся.

– Розет! В каюту живо! – страшным голосом крикнул я.

– Но я не… – попыталась возразить девушка, цепляясь за фордуны.

– Это приказ, делай что велено!

Издалека было видно, как она сверкнула отцовскими глазками, все же как будто собираясь отступить, но вдруг мое внимание привлекла возня по левому борту от нее. Там Тим и Джок перебрасапливали грот-марса-рей. На палубу нахлынула огромная волна. Джок поскользнулся и полетел под ноги Тиму. Тот, видимо, оттого, что у него заложило уши, не был принайтовлен леером к кофель-нагелю. Ничего не напоминает? Вот и я о том же. Конечно, он полетел за борт. Я, осознавая, что не успею, таки подался вперед, оказался сбитым неопытным матросом, в страхе обернулся и увидел, что у фальшборта стоит Розет, изо всех сил удерживая выпавшего матроса. Она даже хотела попробовать вытащить его, но корабль снова накрыла новая четырехметровая волна, сбила с ног еле поднявшегося Джока и хотела уже выкинуть в воду обоих ребят, но тут уже (наконец-то) подошел я. Я взял по одному человеку в каждую руку и вытянул обоих на борт. Тим оказался без сознания – должно быть, ударился головой, когда ласточкой вылетел за фальшборт. Из его ноги сочилась кровь – споткнулся где-то о натянутый леер. Розет была в порядке. Она хотела что-то сказать, но вместо этого у нее из горла вырвался невнятный хрип с бульканьем. Я взял парня на руки, и не церемонясь повел девушку и Джока в лазарет.

   Нас мотало целый день, но больше жертв не было. Я пошел в лазарет проведать нашего мистера Ходячее Несчастье. Когда я вошел, Хаким как раз складывал свое барахло.

– Ну, как у нас дела?

– Голова не повреждена. Насчет ноги – мышечные волокна рассечены полностью, костная оболочка задета, но сухожилия не…

– А человеческим языком говоря? – нетерпеливо перебил я.

– Ходить будет, но недельку ему надо дать.

Я отправил его посмотреть Джока и посмотрел на лежащего на койке парня, а точнее на его перевязанную щиколотку. Он лучезарно мне улыбнулся и кивнул в знак приветствия.

– Ничего, ничего, – утешил его я, добрый человек, тыкая ему пальцем в ногу. – Мне так палец оторвало, а у тебя вон, царапинка.

Тим засмеялся сквозь боль и аккуратно пошевелил ногой. Когда я сел рядом, он коротко сказал:

– Спасибо, Дюк.

Я хмыкнул и возразил:

– Не меня тебе стоит благодарить. Если б не юная мадемуазель, тонуть тебе в воде.

– Розет? – недоуменно переспросил он. Тут в дверь кто-то робко постучал. Я улыбнулся, узнав маленькие девичьи кулачки.

– Легка на помине, однако.

Дверь открылась, я встал и отошел, дабы дать парню поздороваться со своей спасительницей.

– Почему вы не спите?

– Я столько тут валяюсь, что, если честно, уже устал спать, – рассмеялся Тим. Я подошел к стойке и взял ром, которым Хаким иногда поливал раны.

– Вы спасли меня, – донесся до меня приглушенный голос Тима. Розет тихо усмехнулась и неспешно подошла к его койке.

– Нас обоих спас капитан. Моя единственная заслуга состоит в том, что я чуть не вывалилась вместе с вами.

Это был чужой разговор и я не хотел встревать. Вдруг раздался смешок.

– Вы только посмотрите на себя! Ваше платье!.. Надеюсь, оно было недорогое.

– У меня сотни таких, мне все равно, – быстро ответила Розет. – Вы живы, это главное.

– Вы очень храбрая девушка.

– Умоляю вас, Тим, не пугайте меня. Иначе я решу, что у вас горячка с бредом.

– Нет, нет, я абсолютно здоров, – пожалуй, действительно слишком горячо заявил он. Оборачиваясь, чтобы уйти, я увидел, что он схватил ее за руку.

– Не уходите, останьтесь.

– Но врач сказал, что…

– Я сам с ним поговорю в случае чего. Останьтесь! Мне так хорошо с вами…

Тут я уже наконец допил и ушел.

   Спустя несколько дней, ради, как видно, разнообразия, мы попали в болото, полный штиль. Так что когда непривычно печальная девушка подошла к фальшборту, я был на голубятне с секстантом, смотря, правильно ли я рассчитал, куда нас должно было унести.

– Не переживайте, нам пары дней хватит, чтобы наверстать упущенное, – попытался приободрить ее я, выходя из рубки.

– Вы думаете, я переживаю из-за погоды? – спросила она, становясь вполоборота ко мне. – Нет, нет, я могу подождать, но… Вы думаете, что это из-за меня? – вдруг с досадой поинтересовалась она.

– Что? – удивленно переспросил я.

– Что мы были вынуждены остановиться. Как бы… женщина на борту, и так далее…

Я фыркнул.

– Конечно, нет. Я не верю в это. К тому же, “Ла Либре” не ревнивая, – заметил я, ласково погладив планширь. – А с чего вы взяли? Вас кто-то в этом упрекнул?

– Нет, но… мне так кажется. То есть, сначала бедная “Царица”, потом шторм, а теперь это…

– Чушь это все. Я потоп… я хочу сказать, что знаю много утонувших кораблей и отнюдь не на каждом из них была представительница прекрасного пола. Более того, капитан одного известного мне судна и старпом другого – женщины. Так что… А поочередно в шторм и штиль мы попали, потому что это характерно для этих широт, вот и все.

– Значит, вы не суеверны, как все моряки? – оживленным тоном уточнила девушка.

– Я суеверен ровно настолько, насколько того требует моя профессия. Например… Смотрите, мадемуазель. – Я показал рукой на садящееся солнце. – Если бы закат был багряным, я бы имел возможность порадовать вас – завтра поднимется ветер. Но этого, увы, нет, поэтому мы простоим в “болоте”, еще пару дней. Раз так, я могу поскрести мачту и разрешить своим ребятам окатить паруса и рангоут водой, посвистеть, но не более. Я активно пользуюсь этими средствами, но в том, что высеченный юнга в одиночку сумеет поднять ветер… мягко говоря, не уверен.

Розет сдавленно охнула и закрыла глаза. Я усмехнулся.

– Я верю, что души моряков становятся морскими птицами, но вот в то, что женщина на борту – к беде, нет. Наверное, я вас, женщин, слишком люблю. Но, Розет, если кто-нибудь вас в этом обвинит, пришлите его ко мне, пожалуйста.

– Зачем? – она нахмурила тонкие брови.

– Поговорить надо будет.

– И все же, вы слишком строги с ними, – с упреком в голосе заявила она.

– Не смешите народ, о прекрасная девушка. Мало какая мать так возится со своими детьми, как я с ними.

– Правда?

– Я бы не стал вам врать.

– Так уж и быть, поверю вам, – с белоснежной улыбкой поддалась она и снова повернулась к фальшборту. Только я собирался с чувством выполненного долга удалиться, как она неожиданно произнесла:

– Бескрайние просторы воды, искрящиеся на солнце и несущие свои волны навстречу чему-то неизведанному, навстречу приключениям и морской романтике. Вот, что такое Море. Не правда ли? – она откинула черные волосы со лба и вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами и пустил клуб дыма.

– Скажите, если бы вам дали возможность изменить свою судьбу, если бы у вас был шанс жить во дворце, вы бы им воспользовались? – вдруг спросила она.

Заманчиво, конечно, подумал я. Еще ребенком я слышал от других мальчишек про золотые переборки и серебряные палубы во дворцах. Помню, как я, юнга на промысловом судне, сглатывал при мысли о сокровищах, спрятанных в богатых залах. Но тем не менее я не задумывался по этому поводу ни секунды:

– Нет.

В ее глазах мелькнуло довольное выражение, словно это было именно то, что она хотела услышать.

– Неужели вам бы не хотелось быть принцем голубых кровей? Никогда ни в чем не нуждаться?

– Я бы ни за что не променял свою, может, и трудную жизнь в Море, на жизнь в достатке, но во дворце, мадемуазель.

– Но почему? – вопрошала она, вздернув брови вверх.

– Вся земля кому-нибудь принадлежит. Всегда найдется какая-нибудь дворцовая крыса, которая объявит свои права на… – я тут же прикусил язык. Только обидевшейся женщины мне на борту и не хватало. – Я не это имел в виду!

Но было уже поздно. В ее зеленых глазах вместо прежнего интереса появился холод. Она выпятила подбородок и сказала:

– К вашему сведению, не моя вина, что я родилась… дворцовой крысой, как вы выразились.

Она круто повернулась и драматично убежала, продолжая царапать каблуками мою палубу.

– Тьфу, твою-то мать, – тихо ругнулся я ей вслед. – Обиделась.

– Капитан?.. – Тим робко подошел ко мне, теребя пальцы тем же жестом, как делала это Розет. Будь у него длинные волосы, он бы принялся за них, честное слово.

– Что?

– А что… что случилось?

– Ничего не случилось. А что, похоже, будто что-то случилось?

– Нет, но… она выглядела расстроенной.

– Так, иди-ка в трюм и принеси ведро, защитник обиженных и ущемленных, а то вон как палубный настил рассохся. Иди, иди. А если что интересно, так иди к ней и спроси у нее сам, или я ее пятиметровой переборкой оградил? И не забудь ей по дороге водорослей, за неимением цветов, нарвать, чтоб ей было кому жаловаться.

Одинокий – это когда сам смеешься своим же собственным шуткам.

– Однажды, – с видом проклинающего мою душу оракула начал Тим, – однажды работа на этом корабле таки кончится, и ты не сможешь уйти от ответа, отправив меня ее выполнять!

– Не отрицаю. А до тех пор – иди, пока доски под тобой не сломались и ты не грохнулся на орлопдек.

Он проворчал что-то и ушел твердой поступью на абсолютно здоровых ногах.

   Видит Бог, я не подслушивал. Я, как я уже, кажется, упоминал, сильно давлю на массу, но та ночь была исключением. Горло сильно пересушило, настолько сильно, что я даже, нехотя, поднялся с койки. Тем более, в безветренные дни я не могу похвастать спокойствием – я при любом дуновении ветра готов подорваться. Я быстро пересек верхнюю палубу и спустился в артелок. Оттуда все, что происходило на палубе было хорошо слышно, так что я не удивился, когда до моего слуха донесся голос Тима.

– Надеюсь, вас не знобит более: куртка сделана очень грубо и неотесанно, но до сих пор она ни разу меня не подводила.

– Нет, благодарю.

Второй голос принадлежал Розет, чему я был уже искренне удивлен. Ночи были холодные, а девушка все-таки всю жизнь провела в теплом климате. Тим был со мной согласен.

– И все же, Розет, не стоит в этой части мира выходить на палубу ночью, да еще и одетой так легко.

– Я не устояла – мне так хотелось поглядеть на ночное Море, что меня не остановил холод, – тут она сладко вздохнула. – Боже, какая красота! А погода какая прелестная!

Только я хотел громко заявить, что ничего прелестного в штиле нет, как прикусил себе язык – нечего влезать в чужие разговоры, особенно когда говорят молодые, полные романтики люди, а ты – ворчливый старый хрыч. Тем более, я не хотел пугать девушку своим “громовым басом” из-под палубы. У меня были основания полагать, что они не знают, что я в артелке.

– Я так вам завидую! – тем временем восхищенно продолжала она.

– Вы?! Мне?!

– Да, вам. Вы каждый свой день проживаете, как последний. Никто не переубедит меня в том, что моряки живут интереснее всех людей на земле.

В ответ Тим коротко, но не обидно, усмехнулся.

– У нас своя рутина. Сначала – да, необычная, но потом “приключения” становятся обыденностью.

– Фу, какой вы скучный, Тим! – воскликнула она, но в голосе хорошо слышалась игра. Тим уловил ее и поддержал девушку.

– Ну что ж поделать, такой уж я – сухой, грубый и противный! – шутя признал он. Розет засмеялась.

– Знаете, я всегда мечтала о том, чтобы выйти в Море, – вдруг тихо произнесла она и поспешно добавила: – Это глупо?

– Это прекрасно, Розет. Что же вам мешало?

– Ничего, но… Я не хотела быть пассажиром, я… – она замолкла, как будто собираясь с мыслями.

– И что произошло? – так же тихо и серьезно поинтересовался Тим, поняв, что она имеет в виду.

– Я родилась женщиной.

Судя по стуку туфель по палубе, она отошла, но внезапно ночную тишину разорвал Тим, горячо воскликнув:

– Идемте со мной!

– Что? – она остановилась.

– Пойдемте со мной. Я поговорю с капитаном, он разрешит, я уверен…

– Откуда вам знать?

– Я не могу ошибиться. Знаете… наверное, человека ближе у меня никогда не было.

Я выронил бутылку грога, которую только что еле откопал. Они ничего не услышали. Мы с Розет молчали, не зная, что сказать, пока наконец она не сказала:

– Хорошо. Но мой отец?

Кид определенно был бы в восторге, узнав, что его дочь упрыгала с отпрыском пирата.

– Вам не нужно слушать его, – взволнованно произнес парень, подходя к ней. – Убежим. Убежим вместе, убежим сюда. А если вдруг и капитан не позволит, убежим и отсюда.

Я тихо хлопнул себя по лбу. Я-то позволю, я конечно позволю, но ведь тогда она узнает, кто мы и никогда не простит мне. Уж если Шеба мою ложь еле забыла, то чего стоит ждать от Розет?..

– Вы готовы отказаться от своей работы, от своей страсти… ради меня? – еле слышно, неуверенно спросила девушка.

– Я готов отказаться от жизни ради тебя, Розет. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Тим.

Они вдруг замолчали. Я понял, почему. Наверняка это был первый поцелуй в жизни Тима, уж не ручаюсь говорить за прекрасную девушку. Это красноречивое молчание окончательно выбило у меня желание внезапно вылазить на опердек. Наконец я услышал тихий, взволнованный голос Розет:

– Прости меня…

Она ушла. Вдруг я вспомнил, что сегодня Тим должен был выйти на вахту только, судя по ощущениям, две склянки назад. Сдержав ругательство, я принялся думать, где в артелке мне устроиться на остаток этой пропитанной романтикой ночи.

Глава XXIII

   Вот так мы постепенно приблизились к одному из длиннейших дней в моей жизни. Со времен тех 2 склянок, отбивших его начало, до сегодняшнего дня прошел только месяц, поэтому я помню все объяснимо отчетливо.

   Штиль наконец закончился и верный, ровный ветер раздувал наши фок, грот и марселя уже три дня как. Все радовались долгожданному движению, рангоут весело поскрипывал, вода в шпигатах с хлюпаньем уходила за борт. Розет доверила грудь и живот фальшборту, со счастливой улыбкой подставляя загоревшее лицо ветру и соленым брызгам. Так она как никогда прежде походила на отца. Я, расслабившись, оглядывал шхуну, так красиво, так ровно идущую, и команду, беззаботно переговаривающуюся и смеющуюся.

– По наветренному борту судно! – крикнули с вороньего гнезда.

Я неохотно согнал с себя лень и достал подзорку. И правда, судно. Идет прямо к нам. Фрегат, водоизмещением тонн в 1300, идущий со спущенными брамселями и бом-брамселями и бизанью. Попутный ветер дал им возможность сделать 14 узлов.

   Я не придал этому большого значения – даже если крейсер, велика ли вероятность, что нас узнали?

– Позвольте? – с любопытством попросила Розет, робко показывая на трубу. Я протянул ей ее.

– Капитан? – с тревогой вдруг позвала.

– Что такое?

– Я, конечно, могу ошибаться… – неуверенно произнесла она, дрожащими руками складывая прибор, – но этот корабль очень напоминает мне тот, что напал на “Царицу”…

– Правда? – насторожившись, уточнил я и нетерпеливо взял у нее подзорку и вгляделся в корабль внимательнее. Позолоченный корпус, знакомые борта и название… “Победитель”. Как я сразу не заметил?

– Боюсь, что вы правы, Розет… Я бы попросил вас сходить к нашему старпому – он должен быть в своей каюте. Скажите ему, пожалуйста, что он нужен мне сейчас, если вам не сложно…

– Конечно, – легко согласилась она и быстрым шагом пошла к трапу.

Приятная дрожь пробрала меня от киля до клотика. Ветер слегка усиливался. Спровадив девушку, я недобро улыбнулся.

– Фока и грота-стаксель и бом-кливера поднять! Все по местам!

– Дюк?

Я обернулся. Тим. Снова.

– Я не буду встряхивать тебя каждый раз, парень! По местам.

– Что ты намерен делать?

Еле сдерживая возбуждение, я рявкнул:

– Я еще перед тобой отчитываться должен? Ускоряемся.

– Вы хотите устроить битву?

– Рад, что ты сам догадался.

– Но а как же Розет?

– А что с ней?

– Вы пойдете на бой с женщиной на борту?

– Да.

– Но вы обещали доставить ее домой!

– И я сдержу обещание. Сразу как только разберусь с ними, – я устремился на шканцы, давая знать, что разговор закончен. Он с этим не согласился и упрямо пошел за мной.

– Вы не можете подвергнуть ее опасности!

Тут я взбеленился. Я стал сам не свой, когда выхватил пистолет и направил его на Тима. Шквал налетел на наши паруса, как баклан на рыбу, но никакой опасности нам это не сулило.

– Чего ты строишь меня, черт бы тебя побрал?! Проживи хотя бы день так, как я жил 14 лет, и тогда, только тогда ты будешь учить меня, как мне жить!

Он вздрогнул от неожиданности, когда дуло пистолета оказалось нацеленным ему в лицо, но в следующий момент уже гордо выпрямился. Я стоял на полуюте, он – на шкафуте. И в этот момент у меня за спиной хлопнула дверь и из каюты вышла девушка.

– Капитан, что вы делаете? – с ужасом спросила она.

– Не лезь не в свое дело! – огрызнулся я.

Она проследила взглядом, куда я целюсь и, вскрикнув, повисла у меня на руке, восклицая:

– Дюк, вы сошли с ума?! Будьте благоразумны, хотя бы ради меня! Ради моего отца!..

– Что ты сказала? – тихо переспросил я.

– Я не дура, Дюк, – шепотом сказала она. – Я могу сложить два и два. Я все знаю. Отец часто рассказывал о тебе. Ты же мне почти как дядя. Так послушай меня, прошу!..

– Все хорошо, Розет, – совершенно спокойно произнес Тим, не услышавший и не понявший ни слова. – Я ведь всего лишь матрос, низший чин. Он волен делать со мной, что захочет, – он, дерзко глядя мне в глаза, саркастично поклонился. Волна гнева отхлынула от меня, я отшвырнул пистолет в сторону и ушел на бак.

– Тим, что случилось?..

Она все знает. Что ж, тем лучше. Не придется объяснять ей, почему я не могу просто скрыться, когда он прямо передо мной, и надо только продолжать идти этим курсом и… Я пнул баластину. Она отлетела и со всплеском упала в воду. Я закрыл лицо руками. Мало-мальски успокоившись, посмотрел вперед и мой взгляд упал на фок-мачту. На мачту, к которой меня… Я наотмашь ударил несчастное рангоутное дерево и в следующий миг прижался к нему лбом.

– Родная моя, любимая, прости меня…

Наконец я утихомирил раздираемых меня бесов и прислонился к мачте.

– Капитан? – услышал я неуверенный голос старпома, подошедшего сзади.

– Что?

– Каков будет приказ?

– А каков будет приказ?

– Мы можем уйти, ветер благоприятный. Прикажешь поднять паруса?

– Не знаю. Делайте что хотите. С каких это пор меня вообще о чем-то спрашивают? – усмехнулся я. Озадаченный пом удалился и оставил меня думать на холодную голову. Я могу начать бой и получить возможность отомстить. Если мы победим – прекрасно, но если проиграем… Могу ли я так подставить свою команду? И девушку… Риск высок и я уже обжигался на этом. А адмирал-то, если пораскинуть мозгами, никуда не денется. Я вспомнил Шебу, ласково обнимающую меня и просящую: "не ищи мести". Я уже принял твердое решение и уже собрался отдать команду, но судьбе было угодно по-другому.

   Прогремел пушечный залп – приказ лечь в дрейф.

   Меня бросило в холод, потом – в жар, и снова в холод. О, я говорю это и воспоминания еще так живы!.. Рассудок покинул меня, и я крикнул:

– Все паруса на курс! Мы идем в бой.

– Нет!

Краем глаза я заметил ринувшегося вперед Тима.

– Тащите его в каюту, – сказал я нашему дракону и отвернулся. – И девушку тоже.

– Что??

– Но, капитан…

– Не заставляй меня повторять! – рявкнул я, сам себя не слыша. Боцман коротко кивнул и отворачиваясь, умоляюще сказал:

– Тим, пожалуйста… Он не станет слушать.

– Не станет? – ересился тот. – Не станет??.. Потому что он трус!.. Да пусти!..

– Тим, прошу…

– Да, он трус! Ха-ха-ха! Такой же, как тот, за кем он охотится!

Как вы уже поняли, невозмутимость – черта, мне не сильно присущая. Я обернулся и махнул рукой матросам, держащим Тима. Они отпустили его.

– Ну? – спросил я, скрестив руки. – Что ты смотришь на меня? Ты свободен, поступай как знаешь. За свои идеалы надо драться, вот и дерись. Я в свое время не убил своего командира, ну так не совершай моей ошибки. На, – я поднял и бросил ему пистолет, недавно ему же и угрожавший. Он растерянно посмотрел на него. Положил его на лавку.

– Я поклялся защищать этот корабль, и я свое слово сдержу.

– Откуда мне знать, что ты не пырнешь меня в спину, а? – с мрачной усмешкой поинтересовался я.

– Придется поверить мне на слово. Но только если я остаюсь на опердеке.

– Хорошо.

– Хорошо. И еще кое-что… если с Розет что-то случится, про слова я могу и забыть, – тихо предупредил Тим. Я страшно рассмеялся.

– Я горжусь тобой, малыш. Иди на место теперь.

– Есть, сэр.

Тут только я заметил, что вокруг нас столпилась вся команда.

– Все, представление окончено. Быстро все по местам, остолопы, пока я не продал вас в обмен на пощаду!

Я подобрал пистолет и пошел проверять исполнения моих команд.

   “Ла Либре” подняла дополнительные паруса, сделала 15 узлов и окончательно потеряла всякую надежду на побег. Боя было не избежать и я был счастлив, что это так.

   Я собирался придерживаться своей обычной тактики. Мы встали борт о борт. Я стал ждать открытия огня, но фрегат молчал. Я решил, что он собирается взять нас на абордаж и засмеялся. Пусть догонит. Мои канониры получили прямой приказ сделать залп и сразу после этого мы отошли. Они стояли смирно. Я ничего не понимал, прежнее возбуждение сменилось тревогой. Что-то тут было не так. И прежде чем действительно произошло что-то страшное, я невольно осознал, что только что совершил самую непростительную ошибку в жизни. А их было много.

   Шхуна осторожно подошла к уснувшему фрегату с кормы и снова сделала залп. “Победитель”, казалось, насупился, но стойко выдерживал удары.

– Он там что, умер? – озадаченно пробормотал я сам себе.

– Если бы это было так, ты бы успокоился? – угрюмо спросил Тим, крепящий шкот к кофель-нагелям.

– А ты можешь мне точно сказать, что это так? – резко спросил я в ответ. Завязав все дело мертвым узлом, он выпрямился. Тим молча ушел, а я испугался: мне в глаза с ненавистью только что глядел я сам в молодости.

   Наконец фрегат все-таки ожил, но только для того, чтобы подставить под обстрел более прочные части обшивки. Я ждал подвоха и знал, что дело надо скорее заканчивать. Но как – потопить окончательно или взять на абордаж? Я больше склонялся к первому. Но, когда мы уже подошли, чтобы открыть решающий огонь, как вдруг реи на фрегате обрасопились и он вышел из дрейфа.

   Я должен был понять, что что-то не так, должен был, черт возьми!.. Как я мог дать ему себя одурачить?! Но правда остается правдой – странная радость охватила меня и я бездумно приказал начать погоню.

   Одним галсом шхуна догнала фрегат. “Победитель” собрался стрелять, и я поспешно отдал приказ брать круче к ветру, чтобы увернуться от ядер. Боевая лайба снова ускорила ход и, как могла быстро, понеслась дальше. Мы на всех парусах пошли за ней.

– Гика-шкоты и завал-тали на бакборт перенести! Лево руля!

“Ла Либре” легко обогнула фрегат, отбирая у него возможность продолжить побег и… Я идиот. Я полнейший идиот, величайший полудурок в истории человечества. Почему? А потому что только мы, довольные, как слоны, посмотрели на норд-тень-вест, как увидели – что бы вы думали? – две лайбы. Я так же глянул на зюйд-тень-ост и – что бы вы думали? – оттуда целенаправленно идут еще два крейсера. Итого четыре: корвет, два галеона и стодвадцатипушечный корабль. С еще недобитым “Победителем” – пять. М-да, эскадра бы тут не помешала, но вот мой треклятый отшельнический характер сыграл со мной злую шутку. Мы оказались в ловушке.

   Я таки приказал канонирам сделать залп по фрегату и начал думать, что делать. Бежать некуда. В бой… Это ж какую тактику я должен из себя вымучить, чтобы, будучи окруженным четырьмя с половиной военными кораблями, победить? Конечно, надо было попытаться – другого выхода и не было.

– Ну давай, скажи это, – раздраженно потребовал я, чувствуя на себе пристальный взгляд Тима. Он дернул плечами и сказал:

– Я молчал. Ну что, примем бой?

– Ну а что ж еще делать? Где девушка?

– В каюте. Каковы будут приказания, капитан?

– На абордаж.

– Кого именно? – горько хмыкнул он.

– Единственного, кого вообще можем – “Победитель” может пригодиться.

Шхуна с немного траурным видом увалилась под ветер и сцепилась кошками с фрегатом. Корабль был еле живой, но вот экипаж был цел и невредим. Однако это не помешало им малодушно сдаться – они знали, что нам все равно не выбраться. Адмирала среди них не было.

– Его высокоблагородие господин адмирал вздернет тебя на рее, Дюк, и ты еще спасибо скажешь, что это будет быстро. Если это будет быстро, – со злобно-счастливым, если так только можно, выражением предсказал командир фрегата, в котором я узнал бывшего пома, которого когда-то избил. Мы связали их и сложили в трюм за ненадобностью.

– Не забывай, пожалуйста, что мне, неблагородному и беспринципному пирату, дозволено прибить тебя прямо сейчас и не церемониться с тем, что ты сдался. К тому же… ты знаешь, у меня тяжелая рука. Карась, – сострил я, бросив взгляд на него. Он начал тяжело дышать от ярости, блеснув золотыми передними зубами, но я уже ушел.

– Народ! – позвал я, поднявшись на квартердек. – Я понимаю, что вы злитесь, знаю, я сглупил. Моя вина. Но у нас все еще есть шанс спастись, и я знаю, как. Вы со мной?

Я начал ждать, без особого волнения. Куда еще ниже мне падать? Ребята устало побросали свои дела и обменялись мрачными взглядами.

– Веди, Дюк, – наконец крикнул Тим. – Терять нам нечего.

– Хорошо. Тогда тащите балласт со шхуны сюда. Весь! Эй, на шхуне! Отдать концы! А вы, ребят, принимайте и крепите. Проверьте, чтобы корабли были крепко сцеплены. Нужно крепче, чем во время абордажа, надо как если бы мы “взяли его за ноздрю”, только борт о борт. – Тут я объяснил им свою задумку. – Пошевеливайтесь! – напоследок поторопил я, соскакивая на шкафут и идя на “Ла Либре” за балластом. Скоро все было выполнено. Я приказал оставить все мешки, перетащенные на “Победителя”, на опердеке, не опуская их в трюм и положив их поближе к бортам. Фрегат, и без того тонущий, погрузился в воду еще сильнее.

– Фока, грота и бизани-шкота на правый борт! – крикнул я нашим, оставшимся на шхуне. – Право руля!

“Ла Либре”, утяжеленная обузой в виде фрегата со штирборта, вышла из дрейфа и тяжеловесно направилась к просвету между стодвадцатипушечным кораблем и галеоном. Надежды не было, они могли даже не утруждать себя расстрелом нас и просто взять оба корабля на абордаж. Шхуна и фрегат, почти полностью погрузившийся в воду, медленно приблизились к обеим лайбам. Корабль, с открытыми портами, был по правому борту от нас. Я и большая часть моей команды стояли у бакборта “Победителя”, с балластами в охапке, невольно создавая крен фрегата. На флотском корабле приготовились к залпу. И это был момент.

– Давайте!

Я, вместе с тремя мешками песка и двумя баластинами, перескочил на шхуну и обернулся, чтобы поторопить других. В мгновение ока вся команда в полном составе оказалась на родной шхуне и мы перерубили канаты. И тут случилось то, чего я и ожидал. Прогремел запоздалый залп, и огонь всех ста двадцати пушек пришелся по корпусу лишившегося большей части своего груза и всплывшего фрегата. Взмывая из морской пучины, он взволновал воду вокруг себя и высокие валы унесли нас и нашего противника друг от друга.

– Держитесь!

Парни перекатились от борта до борта легкой шхуны, накренившейся из-за всплывшего рядом фрегата. Я, вцепившись в ванты, обернулся, чтобы увидеть, что это сработало. В который раз поблагодарив Море за то, что его законы работают точно так, как я того жду, я перевел взгляд на галеон, который все еще был рядом с нами, по левому борту.

– Огонь!

Давно готовые канониры дали залп и шхуна предприняла попытку отбиться от немного очумевшего галеона. Удалось, однако.

– Поднять стакселя и кливера! – срывающимся голосом, торопясь, как безумный, орал я. – Рифы взять! Скорей, поймаем момент!

“Ла Либре”, стойко выдержавшая все повреждения, сделала полных 18 узлов и наконец вышла из круга врагов. Но не тут-то было. Обернувшись, я обнаружил у нас в кильватере пришедший в себя галеон. Вторая лайба торопилась прийти ей на помощь с юга. В короткой битве с первым галеоном бедная моя красавица поймала несколько ядер. Корабль с несусветным количеством пушек тоже умудрился, даже сквозь ныне покойный фрегат, оставить память о себе. Все это я знал из-за ноющей тупой боли в разных частях своего тела, и все это дало мне знать, что от погони нам вряд ли удастся уйти.

– Лево руля!

– Что будем делать? – спросил кормчий.

– Закончим начатое и поквитаемся с нашим обидчиком.

“Ла Либре” взяла круче к ветру и с вызовом направилась к первому галеону. Все еще легконогая шхуна молнией пронеслась у него перед носом и неожиданно выстрелила. В пороховом дыму мы обогнули военморскую лайбу и, дав залп, снесли у него рангоут с палубы. Экипаж галеона закопошился, чтобы смести все с опердека, мы воспользовались этой заминкой и ушли с линии огня. Захватывать их было делом бесполезным и занимающим слишком много времени – второй галеон, корабль и корвет все еще спешили на помощь и уже были достаточно близко. Шхуна продолжала обстрел, ловко уворачиваясь. Когда подошел немного потрепанный корабль, “Ла Либре” вклинилась между ним галеоном, дала залп по обоим бортам, и скрылась, пока они не очухались. Галеон вышел из игры – трудно крейсировать, когда у тебя рангоутные деревья на палубе отсутствуют и ты “лежишь” на бакборте, чтобы не нахлебаться воды. Звучитэто все замечательно, но на деле, я бы не удивился, если бы поседел в тот момент. Дал бы мне кто гарантию, что через месяц шхуна моя в полном составе сможет ошвартоваться в Маяковском порту, чтобы я мог тут с вами потрещать, я был бы счастлив, а так… Тяжелую участь выбрали себе мои ребята.

   Возвращаясь к делу, угроза никуда не делась. Ликвидировав ближайшего к нам противника, я хотел легко отделаться и, разобравшись с корветом, убежать от галеона номер 2 и самого мощного врага – огромного корабля, который зализывал свои раны достаточно быстро. Шхуна правым галсом приблизилась к корвету. За нами неотступно шел галеон. Мы легли в дрейф. Корвет нацелил на нас свои карронады. Мы не двигались. Галеон упорно пер вперед, надеясь захватить нас со штирборта, не получив сопротивления. Вы знаете, что было дальше, не правда ли? Галеон осторожно лег в дрейф по правому борту от нас. Корвет готовил заряды. Три, два, один… Бум! Гулко пронеслись ядра над водой и впились в бок не ожидавшему такого галеону. “Ла Либре”, сквозь боль посмеиваясь, уходила от места сражения. Неужели я правда думал, что все этим завершится? Скажем, что я немного ошибся, недооценив многопалубный и столько же пушечный корабль. А точнее, недооценив его командира. Он нагнал заметно пострадавшую и оттого замедлившуюся шхуну. Я, немного пребывая в апатии, приказал сделать поворот через фордевинд, чтобы вступить в, быть может, последний бой. Ребята, уже давно простившись с жизнью, беспрекословно подчинились, но у его превосходительства были на нас другие планы. Корабль не стал стрелять, продолжая медленно приближаться. Я стал ждать, когда он сделает залп, чтобы дать нам возможность неожиданно выйти из дрейфа и попытаться продолжить погоню, предварительно нанеся неважные повреждения. Ага, конечно, разумеется. Великан просто лег в дрейф рядом и в воздухе засвистели абордажные крюки. Вот что я называю “допрыгался”.

– Сдаемся, ребята? – слабым голосом спросил я, полулежа на штурвале.

– Сдавайся сам, если хочешь! – с негодованием ответили мне. Я улыбнулся и через силу поднялся.

– Это была честь для меня – ходить под парусами с вами. Но не падайте духом – есть еще надежда. Уж если сотрясать воздух мы не можем так же, то уж драться мы способны и получше. Койки долой! К оружию! И да поможет вам Море спастись и в этот раз, – пробормотал я, своеобразно помолившись. Когда у нас на корме появились авангард абордажной команды, возглавлявшему их квартермейстеру я тут же сшиб башку из пистолета. Ну а дальше – чего рассказывать? У меня всю усталость как рукой сняло, и я, как обезумевший, а точнее, как я же и в молодости, пустился в гущу событий. Спустя пять свалившихся от моих рук солдат я поймал себя на мысли, что ищу адмирала. Глупо, подумал я, ведь даже если он и был там, он никогда не участвовал в сражениях, по крайней мере, на моей памяти.

   На глаза мне как-то попался целящийся в стоящих спина к спине Джока и Тима солдата. Застрелен оказался в итоге он сам, а юношам даже в голову не пришло, что один из них мог только что свалиться, сраженный пулей. Правда, за это я поплатился профуканной саблей, пустившей мне кровь, но это была ерунда. У меня не было страха за свою жизнь – в последний раз он встречался мне – когда?.. – кажется, лет двадцать с лишним назад. Очень помогает, кстати, рекомендую, если вы вдруг работаете со мной в одном направлении. Я отдался рефлексам и первобытным инстинктам, прикрывая своих и отправляя чужих на тот свет. Смешно, что чуть больше десяти лет назад я прикрывал своих нынешних врагов, а убивал своих сегодняшних соратников, ну что ж я за человек-то такой.

Глава XXIV

   Не знаю, сколько сражение продолжалось – рынду бить никто и не думал, но вдруг, во время рукопашного боя, прогремел выстрел. Все замерли и обернулись на звук – патроны у всех должны были уже закончиться. Выстрел был произведен в небо, и означал он то, что на палубе нарисовался адмирал собственной персоной. Я наставил на него пистолет, но тут мой взгляд упал левее от него. Розет, а к ее виску солдат приставил оружие. Ход старый, как мир, но работает отлично. Адмирал сглотнул при виде дула ружья, нацеленного ему между глаз, но все же натянул на лицо хитрую улыбку и быстро сказал:

– А-та-та-та, щенок! Лучше убери это, пока девчонка не лишилась половины своей прелестной головки.

Я посмотрел на девушку. Она была бледнее смерти, но держалась хорошо.

– Детей поистязали, стариков тоже, теперь принялись за собственных внучатых племянниц? Как ты думаешь, как нынешний вице-адмирал на это отреагирует?

Я видел, что мои слова его поразили. Вряд ли это была совесть или даже родственная привязанность – нет, в его глазах я прочитал страх. Страх перед его верным псом. Кид мог поступиться другом, но родное дитя всегда значит немного больше. И уж никто не хотел, чтобы он сорвался с цепи – ни его враги, ни его друзья.

Наконец он натянул на лицо улыбку и произнес:

– Мертвецы не болтают, щенок, а уж оставшегося в живых я сумею заставить замолчать.

Я понял, что я здорово рискнул только что жизнью Розет – он мог заставить ее замолчать пулей в голове. Загнанная в угол крыса может поступить глупо. Поэтому я решил отвести от нее и ее родства внимание на себя.

– Мне 42 года, если так хочется добавить меня в собачью семью, можно хоть называть меня посолиднее?

– Как пожелаешь, старый пес.

Я опустил пистолет, положил его на палубу, и, не убирая все же от него руки, хрипло спросил:

– Чего ты хочешь за нее?

Он нагло усмехнулся. Вокруг все еще царила тишина.

– Ты разогнись, разогнись – радикулит еще не должен тебя тревожить.

– Чего ты хочешь за нее? – еле сдерживая гнев повторил я, все еще согнувшись и не убирая руки от рукоятки пистолета.

– Только лишь то, что всегда мне принадлежало, пес, только лишь свою собственность.

– Это что же? – мрачно усмехнулся я.

Он задумался с недовольным выражением на лице.

– А я знаю, как мы поступим, я знаю! – весело вскричал он и подошел к теряющей сознание от страха девушке. – Вон от туда, – он махнул ножом на ее туфли, – до сюда, – провел лезвием по ее животу, причем мне пришлось жестом остановить подорвавшегося Тима, – это корабль.

У меня почернело в глазах от ярости, я точно убил бы его, если бы не снова дернувшийся рядом Тим.

– Хорошо, – согласился я, мысленно умоляя юношу стоять на месте. – А что я должен отдать, чтобы получить ее целиком?

Он снова оскалился.

– То, что всегда…

– Говори прямо, мать твою! – рявкнул я. – Чего тебе надо?

– Шкуру самой предательской, самой подлой псины на свете, – улыбка на его лице сменилась жестким выражением.

Не говорю, что меня осенило. Я провел языком по обветренным губам и сглотнул.

– Мою?

– Ну наконец-то! – воскликнул он, воздев руки к небу. – Ну что, сделка состоится?

После пары секунд раздумий, я поднял пистолет и громко сказал:

– Я не согласен.

Где-то рядом послышался подавленный вскрик. Он нахмурился.

– За одну хрупкую девушку ты просишь корабль и здорового мужчину, – продолжал я. – Не жирно ли?

– Этот корабль на войне немногого стоит, – пожал плечами он. – Мужчина – предатель, так что он стоит и того меньше. А девушка… Посмотри, какая кожа, какие волосы… А то, что она одна, что ж, это делает ее лишь дороже. Ну, в таком случае… – он многозначительно посмотрел на солдата, держащего девушку.

– Нет, стой!

Он довольно ухмыльнулся.

– Ну что, коммодор, вы передумали?

– Только при одном условии.

– Вы не в том положении, чтобы ставить мне условия, коммодор.

– Вы тоже, – я дернул оружием. – Мое условие: мои люди, вместе с кораблем будут отпущены на свободу. На моих глазах.

Адмирал криво оскалился и покачал головой:

– А не слишком ли высоко ты себя оцениваешь? Корабль, команда, девушка, все сразу – и все за тебя??

– Ты пообещал сто тысяч каждому из капитанов в эскадре, только чтобы бросить меня на растерзание пиратам, – я равнодушно пожал плечами. – Учитывая удивительную детальность моего описания, готов ставить, что и награду в 170 тысяч за мою поимку тоже ты назначил. Сейчас я требую за себя примерно столько же.

Он повторил этот только что мной сделанный жест и вернулся к девушке.

– Надеюсь у тебя найдется в трюме какая-нибудь ткань для савана.

Розет вздрогнула, Тим дернулся, меня пробрало холодом.

– Стой.

Он улыбнулся.

– Что такое, коммодор?

– Оставь корабль себе, – сквозь стиснутые зубы отозвался я, борясь со звериным желанием прыгнуть и придушить его собственными руками. – Прости, родная моя… – бормотал я.

– Что?

– Я говорю, отпусти только людей. В шлюпках.

– Посреди океана?

– Снабдите их провизией. Я дам им ЦУ. Они не пропадут, хотя тебя это не волнует.

– А как насчет, – он подался вперед и приглушил тон, – а как насчет гарантии, что они будут молчать о… том, что случилось?

– Их слова все равно ничего не значат. Кид, не смотря ни на что, поверит скорее тебе, чем шайке пиратов. А Розет ты можешь пригрозить, чтобы она молчала.

Он подумал и наконец кивнул.

– Пожмем руки? – он издевательски ощерился.

– Обойдешься. Отпусти девчонку.

– А ты убери ружье, – в ответ потребовал он.

Я покачал головой.

– Не верю я тебе. На счет три.

Он зло рассмеялся.

– Ну давай, давай, щенок! Несмотря на все мои старания, ты так и не вырос с младенческого возраста.

– Раз, – проигнорировав издевку, начал я.

– Два.

– Три.

Я положил оружие на палубу, одновременно с этим он дал знак отпустить Розет. Девушка бросилась в объятия Тима, он нежно провел ладонью по ее волосам. Когда ко мне подскочили солдаты, я отшатнулся от них со словами:

– Сделка еще не выполнена полностью. Их еще не отпустили. А до тех пор я буду стоять тут.

Одного из них это не остановило, он протянул руку, и тут во мне проснулся зверь. Все хладнокровие и смирение покинули меня, остались только гнев и ярость. Я одной рукой схватил солдата за горло. Предупреждения перестали для меня существовать, ружей, нацеленных на меня, я не видел. Вдруг я услышал дрожащий голос Розет:

– Дюк, не надо, прошу!

Я разжал пальцы и он упал без чувств. Со смехом я поднял руки в успокаивающем жесте.

– Давайте не будем волноваться. Я свое слово сказал: пока мою команду и девушку не отпустят, меня никто не трогает.

На лице адмирала нарисовалась та улыбка, которую я бы ждал увидеть у дьявола. Он коротко дернул головой в сторону и солдаты принялись спускать шлюпки на воду. Мои ребята, подталкиваемые ружьями, подошли к борту. Я, отмахнувшись от своего конвоя, тихо сказал Личу:

– Правьте на зюйд-ост, в 600 милях отсюда – берег Леди-ла-Гато. Но корабль подберет вас еще раньше, представитесь жертвами пиратов – шторма не было дней 20, смотри не скажи, что потерпели кораблекрушение! Вам не поверят. В 4 склянки ветер переменится, пойдете галфвинд. Все понял?

Он с душераздирающим выражением заглянул мне в глаза. Я отвернулся. Он кивнул и отошел. Только я, успокоившись за их судьбу, прислонился к углу рубки, как мне в ухо шепнули:

– Мы вернемся.

Мне не понадобилось поворачивать голову, чтобы узнать владельца голоса.

– Нет, Тим, не вернетесь, – внешне оставаясь спокойным и не привлекая внимания к парню, возразил я. – Иди теперь. Береги девчонку.

Я вытянул руку в том направлении, откуда я услышал голос и, как бы потягиваясь, толкнул парня в сторону шлюпбалок, не дав ему совершить серьезнейшую ошибку в своей жизни.

– Будь ты пиратом, я бы в жизни тебе не поверил, – сказал я адмиралу, но так, чтобы меня услышали и остальные, – но, я надеюсь, среди твоих солдат все-таки найдутся честные люди.

Он, и головы на меня не повернув, гнусно улыбнулся. Через пару часов экипаж “Ла Либре” был снабжен провизией и посажен в шлюпки. Я, скрестив руки и, оперевшись плечом к переборке, с некоторой тоской смотрел, как они поднимают паруса и со скоростью около одного узла спасают свои жизни. Но я свой долг выполнил, и на душе у меня было спокойно. Я перевел взгляд от удаляющихся шлюпок к Морю, осознавая, что вижу его в последний раз. Я жадно впился глазами в воду и прислушался к звуку, с которым норд-вест наполнял паруса. Две мои последние спокойные секунды. Внезапно мой разум, как нож, пронзила мысль: я могу прыгнуть. До своих я добраться и не надеялся – меня бы тут же застрелили, но по крайней мере я бы спасся от плена… Я тут же с презрением выкинул эти мысли за борт вместо себя. Я не бросил шхуну тогда, не оставлю ее и сейчас, когда я же ее и продал. Шлюпки скрылись за горизонтом и я услышал ехидный голос справа:

– Ну что, убедился, неверующий?

Я, поддавшись слабости, закрыл глаза и в ту же секунду мне заломили руки за спину и потащили в капитанскую каюту. Заковали в кандалы. Опять. Каюту закрыли, снаружи встали два солдата – я мог видеть их тени из-под двери. А я остался в каюте наедине с адмиралом. Я хотел встать, но он с силой надавил мне на плечо, и я вынужден был остаться сидеть. Он походил по каюте, бросил на меня несколько выжидающих взглядов и наконец раздраженно произнес:

– Не будь таким скучным, скажи что-нибудь!

– Что-нибудь, – буркнул я.

Он расхохотался.

– О да, я скучал по тебе, щенок! Жаль было с тобой расставаться, очень жаль. Ладно, я соврал, я был счастлив, когда вас взяли.

Он наклонился и заглянул мне в глаза, как недавно это сделал Лич. Уж не знаю, что они там все ищут. Я был совершенно спокоен. Не обнаруживши страха или ярости, которая, быть может, меня и погубила, на его физиономии появилась досада. Хмыкнув, он отошел и многозначительно достал нож. Пытать будет, подумал я, и как будто даже начал злиться – как всегда, когда мне страшно – но тут перед глазами встала Розет в объятиях Тима, целующего ее в макушку и шепчущего нежные слова ей в ушко. Теперь они были в безопасности. Что ж, может, я и умру сейчас, но жил я точно не зря. Я вспомнил свою жизнь. Обыкновенная жизнь моряка. Сорок лет в Море, на ветру, на “Ла Либре” и с Шебой, ждущей на Маяке. Ох, Шеба… По крайней мере, умру я так же, как и жил. Я невольно улыбнулся. Адмирала – чтоб его!.. – это не устроило.

– Ты чего? Шлюху свою вспоминаешь?

– Иди к черту.

Он покачал головой.

– Кажется, мой статус не изменился, и ты все еще обязан обращаться ко мне “сэр”.

– Ты, может, и не изменился, но я – да. Я тебе, тварь, больше не подчиняюсь. И ничем не обязан.

– Ну почему же? Смотри, – он развел руками в стороны, – все как раньше, по-старому. Та же каюта, тот же корабль. Ты со мной, да я с тобою. И я волен делать с тобой, что захочу.

Я поморщился, почувствовав, как у меня между лопаток пробежал знакомый холодок. Командир добавил:

– И ты такой же. Коммодор пиратов снаружи, принудительно завербованный матрос внутри.

Он походил еще немного, с усмешкой оглядывая каюту. Наконец он взялся точить нож, как людоед.

– Хочешь, сказку расскажу?

– Нет.

– Жил был каюр, который учил собак служить людям. Не один десяток щенков он на руках вскормил и воспитал, и они отвечали ему верностью. Конечно, были случаи, когда щенки капризничали и не слушались погонщика. Ну и вынуждали его прибегать к мерам. Но вот однажды каюр нашел двух щенят. Выглядели он как беспородные шавки, но погонщик взял их к себе. И стали щенки расти вместе с остальными под одной крышей. Один легко поддавался дрессировке. А второй обнаглел, грубо говоря, и начал показывать зубы. Каюр щелкнул его по носу раз, щелкнул два, но щенок не успокаивался. Погонщику приходилось даже бить его, но это не помогало. Когда вырос первый щенок, оказалось, что каюр вырастил у себя настоящего, чистокровного ездового пса. А когда вырос второй, каюр увидел, что все это время кормил волка. И в один прекрасный день волк укусил каюра. Он должен был убить его уже тогда, но не смог. И он его выгнал. Спустя пару лет на него напала стая волков, среди которых был тот самый волчонок. Каюру ничего не оставалось, кроме того, чтобы пристрелить его. Улавливаешь связь?

Он подошел и приставил нож мне к горлу.

– Ну что, щенок, каково твое последнее слово?

Я не знаю, как это объяснить, но попробую.

Вдруг мне снова стало 11 лет, на щеке снова оказался запечатлен удар, которым он наградил меня, думая, что я лгу. Кровь вскипела. Я рванул скованные руки. Осколки цепи разлетелись по каюте. Я внезапно почувствовал себя свободным.

– Каково твое?

Адмирал, побледнев, как смерть, издал изумленный вскрик, а в следующий момент я, издав страшный глубокий звук, рванулся и свернул ему шею. На этот раз никто не помешал мне. Еще до конца не понимая, что произошло, я с нездоровым удовольствием смотрел на мертвое тело. Стряхнув с себя оцепенение, я вернулся в настоящее. Настоящее, в котором я убил его. Я убил адмирала. Был момент, когда я даже пожалел, что сделал это слишком быстро. Я в жизни не испытывал подобного торжества. Моя кровавая месть была завершена. Я думал: теперь можно умереть спокойно.

   После того, как я подавил в себе желание подпрыгнуть и издать победоносный клич, я начал думать, что делать дальше. Он успел полоснуть меня ножом по шее, но это не страшно. Гораздо хуже было то, что он также успел испуганно ахнуть, поэтому за дверью закопошились солдаты. Я взял кортик и встал рядом с дверью так, чтобы при входе меня не было заметно. Дверь распахнулась и в проеме показался солдат, мужчина, только вышедший из подросткового возраста. Я не стал его убивать и ограничился только ударом по голове рукояткой оружия. Поймал, когда он падал, чтобы он не произвел шума. Второго вошедшего постигла та же судьба.

– Хэй! – услышал я крик за дверью.

Поспешно выхватив пистолет у одного из зольдов, я отошел и скрылся за переборкой.

– Дюк, лучше сдавайся! Я предупреждаю, – крикнул Нед – нынешний старпом.

– Сам сдавайся.

– Что с адмиралом?

– Мертв, – со странной улыбкой ответил я. Люди за переборкой, ужаснувшись, охнули.

– Солдаты?

– Тоже, – наобум соврал я.

– Выходи.

– Не вый… Хотя нет, выйду, – покорно согласился я и, схватив адмирала в охапку, выскочил из своего укрытия. Тут же открыли огонь, но меня, впервые в жизни, спас командир. Своими выстрелами я свалил нескольких солдат и, кажется, ранил Неда. Шансов на спасение у меня не было, но мне было все равно. После того, как адмирал наконец окочурился, я умер бы с радостью. Но не дано было.

   Я с отвращением отбросил бывшего адмирала и разряженный пистолет в сторону и скрылся за грот-мачтой, вытаскивая новое оружие и сыпя порох на полку. Несколько пуль попали в цель и я чувствовал теплую кровь у себя на обшивке. Не выходя из тени мачты, я наконец исчерпал все свои заряды. Обнажил саблю, отошел от пяртнерса и с вызовом развел руками. У солдатов тоже кончились пули и они пустились в рукопашную. Я почему-то очень неловко отразил первый удар, полоснул лезвием другого нападающего, обернулся, встретился глазами с Недом. Вдруг ни с того ни с сего на меня с обеих сторон налетели солдаты. Нед сделал шаг вперед, презрительная улыбка тронула его тонкие губы, бельмо жутковато блеснуло на солнце. Он взмахнул саблей и тут раздался крик:

– Майна, Дюк!

Падая на палубу, я похолодел – мне показалось, что я отчетливо услышал голос Не Промаха. Но ведь он не мог там оказаться…

   Выстрел. Доносчик пошатнулся и свалился замертво. Зольды от неожиданности отпустили меня, начали озираться в поисках стрелявшего, и я тут же смел их, подобрав свою саблю. Обернулся. Передо мной с еще не опущенным и дымящимся оружием стоял боец. Тень от треуголки падала на его лицо. Однако не было времени узнавать, кто есть кто – бой не был завершен. Я с новой силой обрушился на защитников палубы, ободренный мыслью, что у меня есть соратник. “Соратник” тем временем повернул освободившийся штурвал. Шхуна отделилась от крейсера. Кто-то с криками успел перепрыгнуть на борт военного корабля. Остальные остались. Ряды их заметно поредели. Я с удивлением обнаружил, что мы вдвоем тесним солдат.

   Они сдались. Загнав их в трюм, я поспешно начал уводить шхуну от наконец проснувшегося корабля. Спаситель мой ловко забрался на фор-брам-стеньгу и сорвал флаг.

   Победа.

   Поняв, что я на “Ла Либре”, свободный, я в изнеможении опустился на палубу и прислонился спиной к грот-мачте. Не верил я в счастливый исход этого всего. Боже мой… Смешно было бы после этого умереть от счастья, но казалось, что это и произойдет. Тут стук каблуков о палубный настил напомнил мне о неожиданном перебежчике.

   Он швырнул флаг на опердек, торопливо стянул с себя неудобные и скользкие сапоги, снял шляпу и с облегчением провел рукой по волосам. Курчавые его волосы приняли прежнюю веселую форму. Тим с улыбкой кивнул мне.

   Как я мог принять его за Кида – вопрос нерешенный, и я бессознательно почувствовал, как уколола меня глупая надежда.

– Разве я не говорил тебе – заботиться только о себе? – с невольной благодарной улыбкой спросил я у него. Сбросив с себя тугой мундир, он засмеялся и пожал плечами.

– Я и забочусь. За едой пришел. Там наш Хомяк просто напал на наш провиант – того и гляди, не хватит до земли. Ну я и думаю, надо бы вернуться.

Он нагнулся и прижал палец к шее одного солдата. Выпрямился, попытался скрыть печальный взгляд. Потеряв управление над собой, я положил руки ему на плечи и ласково посмотрел в глаза.

– Малыш… как?..

– Прыгнул за борт, приплыл назад, через клюз пробрался в кубрик, ограбил там какого-то зольдика, напялил его одежду, поднялся сюда, стал ждать удобного момента. А тут ты выскакиваешь. Ну, я зарядил пистолет и присоединился, – просто рассказал он, словно говоря о воровстве какой-нибудь конфеты.

Я наконец справился с собой, отцепился от парня и кивнул, не зная, что и сказать. Чем я мог это выразить?

– Незачто, – ответил он, поняв, что у меня на уме. – Теперь мы квиты.

– Я вечный твой должник, малыш.

Мы замолчали, он занялся парусами, ловя ветер, чтобы он отнес нас дальше от крейсеров, а я нашел ключи от кандалов. Браслеты от них так впились в руки, что к исходу битвы пальцы совсем занемели. Затем принялся за грязную работу. Скоро палуба приобрела более-менее надлежащий вид и на ее борту находились только мы с Тимом да пленники в трюме. Трудно вдвоем управлять кораблем, но остальные не должны были уйти далеко.

– Что будешь дальше делать? – спросил я, наконец разобравшись с парусами и погибшими и вставая за штурвал.

Смахивая испарину со лба, он стал рядом.

– Ну, приму наших на борт, конечно, – ответил он, смеясь.

– Да я не об этом, – отмахнулся я от него. – Что с жизнью своей делать будешь?

– Жить дальше, – многозначительно, но с улыбкой, выдающей иронию, отразил он.

– Да ну тебя! Куда потом пойдешь?

– А что, ты гонишь? – попытался пошутить Тим, но даже от меня не скрылась мрачная тень на его лице.

– Можешь остаться, я только рад буду. Но что Розет?

Он помрачнел еще больше.

– А что с ней? Высадим ее на землю, она вернется домой…

– И ты больше никогда ее не увидишь? – допытывался я до него.

– Дюк, чего ты хочешь от меня? – горько, с надрывом, спросил он, с мольбой глядя на меня.

Я задумался. И пришел к одной мысли, раздирающей сердце, как зубы жертву. Собравшись и набрав воздуха в легкие, я тем же тоном, что и он, начал:

– Женатому или замужнему человеку в пиратах делать нечего, малыш.

– Знаю… – ответил он, и ответ этот был больше похож на выдох, чем на слово.

– Но и уйти пират на сушу не может – без Моря ни один моряк долго не протянет.

На этот раз он даже подтверждать не стал – просто тихо вздохнул и спрятал лицо в ладонях.

– Нет, если пират любит свою пару и уважает ее мечты, нечего ему жениться, – уже с уверенностью повторил я, получив самое красноречивое доказательство своим догадкам. – Пирату – нечего, но военмору?..

Тим вздрогнул и быстро поднял на меня взгляд.

– Ты можешь сдать экзамен и сразу начать служить сундуком, малыш. Знаний у тебя хватит, – не узнавая свой собственный голос, промямлил я. – Я могу написать тебе хорошую рекомендацию. Я, конечно, пират, но с капитана третьего ранга меня вроде бы не удаляли.

– А если не сработает?

– Найди вице-адмирала, или к тому моменту уже самого адмирала, – с усмешкой исправился я, – северного военного флота. Это будет не трудно – его родная дочь сейчас сидит в шлюпке и ждет, когда мы ее спасем. Его имя Кид. Назови ему мое, напомни об одной услуге и о том, как я обошелся с его ребенком. Он поможет. Да… Он поможет.

– Ты серьезно сейчас?.. – уточнил Тим, выпрямляясь.

– Если тебе того хочется. Я держать тебя не стану.

Он молчал, но по тому, как он куснул губу и нахмурился, я видел, что он серьезно подумывает об этом. Молодец, Дюк, сам себе виселицу выстроил и петлю завязал.

– Думай хорошенько, малыш, но не трусь, – абы как собрав себя воедино, постарался твердым голосом сказать я. – От судьбы все равно не уйдешь. Она покажет, куда взять курс. А если не поймешь, хватит тебя по голове вымбовкой и потащит силой, – невесело ухмыльнулся я. – Поэтому думай, пока выбор есть.

– А у тебя он был? – просто спросил он.

Я хотел было ответить как-нибудь шутливо, что, мол, не особо-то, но тут вспомнил. Вспомнил о том, как мы с Кидом малыми ребятишками идем на “Дочь Морей”, в первый долгий рейс, как я не поддаюсь “дрессировке” командира, как мы с Не Промахом стоим в Маяковском порту и отказываемся спасаться и бросать “Бурю”, как я вялюсь на койке с Шебой и решаю стать пиратом, как отпускаю брата, как продаю себя и шхуну в обмен на жизнь моих ребят и, наконец, не прыгаю за борт “Ла Либре”.

– Целко отметил. У меня был, и я его сделал. А как насчет тебя?

Он встал и с твердой улыбкой посмотрел мне в глаза. Я не без гордости окинул его беглым взглядом и хмыкнул. Все-таки проживи он со мной хоть сто лет, на отца он все равно похож больше. Высокий, пожалуй, повыше, чем Хет, широкоплечий, с тем же нахальным выражением в глазах. Я хотел сказать что-нибудь еще, но вдруг он подался вперед и по-детски обхватил меня руками. У меня застрял ком в горле, но я проглотил его. По-отцовски положил руки ему на спину и опустил голову ему на макушку. Не знаю, сколько мы так простояли. Наконец я встряхнулся и мягко отстранил его.

– Ладно тебе, малыш, мы же еще не прощаемся, – еле справляясь с дрожью в голосе, сказал я. – Уйди теперь, мне не до нежностей. Штурвал за меня ветер подержит? Перенеси пока фока-шкот, надо высматривать наших.

Тим с улыбкой кивнул и пошел на шкафут. Я перевел взгляд в сторону горизонта, где среди волн, виднелась темная точка. Ветер с новой силой надул паруса, взъерошил волосы на затылке Тима, ласково провел по моей щеке. Свежая волна легонько подтолкнула шхуну. Родная моя “Ла Либре” быстро неслась по Морю, как морская птица. А там, в тысячах милях, ждала меня Шеба. Нет, все-таки нет ничего лучше ритмичной качки под ногами, волн, бьющихся о борт, и бескрайнего морского простора.

Эпилог

… Дюк, с осоловевшими от рома глазами, наконец оторвал взгляд от окна и замолчал. Вдруг послышались мягкие шаги босых ног и скрип половиц. С трапа спустилась женщина небывалой красоты. Мореман подскочил, чуть не опрокинув стол. Маленькая улыбка тронула губы Шебы, несравнимая с широким счастливым оскалом морского волка. "Ла Либре" покачивалась на успокаивающихся волнах. Из-за туч выглянул луч солнца. Заморосил мелкий дождь. Ветер содрогал стекла в иллюминаторе. Шумело Море.

Оглавление

Пролог

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Глава XIX

Глава XX

Глава XXI

Глава XXII

Глава XXIII

Глава XXIV

Эпилог