Душа моей души [Ирина Геннадьевна Петрова] (fb2) читать онлайн

Come ti vidi

M’innamorai,

E tu sorridi

Perchè lo sai.

Arrigo Boito «Falstaff»

Когда я увидел тебя,

Я влюбился,

А ты улыбнулась,

Потому что ты знала.

Арриго Бойто, «Фальстаф»

Глава 1. Марта

Воспоминания детства кажутся фильмом, который ты давно смотрел, жаль лишь то, что они не записаны на пленку и нет возможности их вновь пересмотреть. Чем чаще мы вспоминаем, тем больше изменений мозг вносит в эти события. Последнее я прочитал в каком-то научном журнале. Возможно, так оно и есть, и я уже никогда не вспомню тот день, когда впервые увидел её. Но есть то, что никогда меня не покидало – изумруд её глаз и пламя волос. Их я узнаю из тысячи, они следуют за мной, словно тень, как ангел-хранитель, или же как злой рок.

Первое, что я вспоминаю – тот день, когда её не стало. Это был мой 6-ой день рождения. Всё лето я гостил у бабушки в деревне и водил дружбу с местными дедулями и бабулями, которые с удовольствием кормили меня сладостями. Я впервые жил отдельно от родителей и, наконец, чувствовал себя самостоятельным парнем. Утром я помогал бабушке на огороде вырывать сорняки, днём пытался освоить двухколесный велосипед, а вечерами мы сидели у соседки напротив – старушки с красивым именем Марта. Она была намного старше моей бабули, у неё совсем не было родных (или это мои придумки, но, кажется, я не помню ни одной фотографии с близкими ей людьми, которые обычно выставляли на видное место другие деревенские жители). Она была совсем одна, маленькая и хрупкая, я искренне жалел её и хотел навещать как можно чаще. Когда мы приходили, Марта улыбалась, её ярко-зелёные глаза лучились нежностью. Волосы она всегда собирала в пучок, я запомнил их цвет – цвет огня, яркой вспышки, которую я увижу ещё не раз. Перебирая воспоминания в своей голове, я пытаюсь найти там хоть один разговор с ней, какую-нибудь коротенькую фразу, пусть это будет лишь одно слово. Ничего. Не знаю, что я пытаюсь вспомнить, но вдруг она сказала мне что-то важное перед своим уходом, а я упустил. Я не помню, чем занимался, пока мы у нее гостили, скорее всего, рисовал в своих альбомах, которых у меня было огромное количество. Много лет спустя я решил, что в этих альбомах мог быть рисунок самой Марты, так как я часто просил помочь мне нарисовать то, что не умел, взрослых. Но к тому времени, когда я спохватился, эти альбомы уже давно были выброшены.

В последний день лета я праздную день рождения. Точнее, празднуют все вокруг, у меня же с того года остался неприятный осадок на душе, который станет вопросом всей моей жизни, а не просто воспоминанием из детства.

31 августа, я сижу в своей комнате, родители велели одеваться перед приходом гостей самому, поэтому я перебираю носки в поисках самых синих. В детстве я обожал этот цвет, сам не знаю, почему. Должна приехать бабушка, и я с нетерпением жду её поздравления. Раздается звонок, я спешу надеть носки и выбежать в коридор, как вдруг понимаю, что это был телефон. Папа говорит своё строгое: «Алло!». Мне требуется еще мгновение, и я уже цепляю его за руку, спрашивая, не меня ли к телефону. Он кладёт мне руку на плечо и я умолкаю – это значит, что мне нужно быть тише. Я терпеливо дожидаюсь, пока он не обратится ко мне и не скажет:

– К сожалению, бабушка сегодня не сможет приехать на праздник.

– Почему?! – я немного обижен и не пытаюсь этого скрыть.

– Что такое? – мама выглядывает из ванной, на ней пушистый махровый халат, голос чуть встревожен.

– У неё умерла соседка, нужно помочь, сама понимаешь.

Он говорит это чуть тише, чем обычно, значит, разговор для взрослых. Но я продолжаю стоять рядом и вслушиваться.

– Это та, что живет напротив? – мама поправляет копну своих угольно-чёрных волос.

– Да, Марта.

Я слышу её имя и замираю. Потом пытаюсь уйти в свою комнату, но падаю, споткнувшись о свой сползший носок. Раздается крик, кажется, это не я. Но по тому, как мама тянет руки ко мне, я понимаю, что уже рыдаю. Папа улыбается – разве могут мужчины плакать от такого падения?

– Это он расстроился, что не увидит бабушку, так ведь? – мама несет меня в ванную, чтобы ополоснуть зарёванное лицо прохладной водой.

Глава 2. Мила

Спустя 15 лет я уже перестал вспоминать о причине своей грусти в последний день лета, пока судьба не свела меня с Милой. Сначала я заметил лишь рыжую девчушку, но когда на меня посмотрели те же зелёные глаза, я испугался. Это была она. Марта. Конечно, такого просто не могло случиться, но какая-то частица внутри меня подсказывала – дело плохо.

Я был молод, наслаждался жизнью, в скором времени мне предстояло стать архитектором, а пока я работал официантом в ресторане на углу дома, в котором снимал комнату.

Был обычный жаркий день июня, людей, желающих охладиться лимонадом в ресторанчике, не сосчитать. Моя смена уже заканчивалась, и я мечтал очутиться где-нибудь на фонтане, съесть ледяное мороженое, а потом пойти в бар. И вот за мой столик садится она. Белоснежный сарафан и длинные прямые волосы, струящиеся по плечам оранжевыми змеями. «А ради неё я, пожалуй, задержусь», – пронеслось у меня в голове. Подойдя ближе, я заметил, что девушка совсем юная, а потом она подняла на меня глаза, и я перестал мыслить. Всё, что я хотел – поскорее уйти. Я начал нервно считать время до конца смены, и, когда она уже продиктовала свой заказ, не дожидаясь, когда часы пробьют полдень, убежал. Попросил сменщика обслужить её.

– И что эта красотка хочет? – поинтересовался он, глядя на её тонкие ножки, вытянутые до соседнего стула.

Конечно, я ничего не запомнил. Да ещё и ком подступил к горлу, от внезапного чувства ревности к незнакомке. Но идти к ней самому было невыносимо.

– А ты расспроси получше, – я стукнул его рукой по плечу и поспешил домой.

Вообще-то я пошел не домой, да и в тот вечер я был где только можно, занимался чем угодно, лишь бы не оставаться одному и не думать об этих глазах.

На следующий день моя смена начиналась в шесть вечера, и весь день я сходил с ума от мыслей о ней. Я успокаивал себя, что все рыжие между собой похожи, что все зеленоглазые одинаково смотрят. Но нет, тут было что-то другое: не то, как она на меня посмотрела, а то, что я увидел в этом взгляде. Будто мы были знакомы тысячу лет. Тут же промелькнула мысль о переселении душ, но я не дал ей себя убедить. В конце концов, она могла быть родственницей Марты, это оправдывало их сходство. Через поколение какие-то черты могли измениться, когда как яркие остались точно такими же. Я стал чуть спокойнее, принял душ, почистил зубы, попытался уложить волосы, надел свою лучшую рубашку тёмно-синего цвета, а потом поймал себя на мысли, что слишком тщательно готовлюсь к этой неназначенной встрече. Я снова почистил зубы и вышел пораньше, как будто мог опоздать, спускаясь на лифте. У лифта я вспомнил про одеколон, который мне дарила мама. Она сказала, что это её любимый аромат, а уж она то знает в этом толк – папа всегда выглядел идеально, и пах как подобало его дорогой одежде. Я же отложил нераспакованную коробку в тумбочку и вот уже год не доставал эту драгоценность. Сделав необходимые манипуляции, я пригладил еще раз волосы и снова пошел к лифту, но, испугавшись, что могу в нем застрять, отправился вниз пешком.

Радость и ужас охватили меня в ресторане – она уже сидела за столиком в самой глубине с парой подружек. Моё счастье, что у них был уже другой официант. Сложность заключалась в том, что я не смогу задать ей главный вопрос – была ли у нее родственница в той самой деревне, где жила Марта. А пока она не подтвердит это, мысль о переселении душ и прочая мистика изведет меня окончательно. Весь вечер она с подружками уплетала десерты, смеялась и бросала взгляды в мою сторону.

– Ты же еще ребенок, – умолял я её, когда она в очередной раз глядела на меня из-под пышных ресниц.

Когда они собрались уходить, я решил сказать напарнику, что мне нужно отлучиться в свою комнату на пять минут, сам же хотел выведать у нее правду. Даже если это будет не то, о чем я хочу услышать, мне нужно это узнать. Внезапно меня к себе вызвал хозяин ресторана. Как же некстати! Я подумал, мне нужно будет идти к нему в кабинет, но сказали, что он ждет у одного из столиков. Ну вот, наверняка кто-то из посетителей мной не доволен. Оно и немудрено, ведь я сегодня весь вечер отвлекался на чужой стол. К моему удивлению, он стоял рядом с рыжеволосой девушкой и сурово глядел на меня.

– Запоминай, парень, это моя дочь Мила, ей пятнадцать, – он подчеркнул её возраст, ведь она действительно выглядела старше своих лет, – она и её подруги будут часто здесь бывать, а твоё дело – быть их личным официантом.

Тут две подружки захихикали.

– Просто, – добавил хозяин в конце, – ты один, кто, по их словам, не пытался флиртовать с ними.

Так, значит, это была их проверка, и все наши парни, конечно, её не прошли! Я с радостью согласился, хотя меня никто не спрашивал, скорее, поставили перед фактом. В голове крутилось лишь то, что она сюда еще вернется. Мила вернется. Какое-то сказочное имя, я готов был кричать его с крыш домов, шептать во сне. Я уже не хотел знать, кем она приходится Марте, и почему испугался этих глаз, я был счастлив видеть её, слышать звонкий голос, смеяться над розыгрышами, гулять после работы в парке, провожать до дома.

Нам так было хорошо вдвоем, что я не заметил, как пролетело лето. Да я даже не вспомнил про свой день рождения, отправляясь в тот день к ней на встречу. Просто рядом с Милой каждый день был праздник, мне казалось, так не бывает, но даже её капризы вызывали у меня восторг. Порой я думал, что это лишь забава, игра с маленьким ребенком. Но потом я переносился в наше будущее и видел там Милу своей женой.

День подходил к концу, мы, уставшие от долгой прогулки по городу, сели под раскидистое дерево в нашем любимом парке. На Миле было серое платье в красных горох и бежевые туфельки. Волосы она откинула за спину, и лицо стало еще выразительнее.

– Хорошее было лето, – начала она издалека, а я сразу уловил что-то большее.

– Так ведь впереди осень, она будет еще лучше, – я смотрел в её зеленые глаза с отражением в них заката и пытался понять, что же не так.

– Да, осень, пора учебы, – Мила провела рукой по траве, а мне послышалось, что голос ее дрожит.

– Конечно, видеться будем чуть реже, но я тот еще студент, могу и пропустить пару вечерних занятий, – я взял ее за руку, снова заглянул в глаза.

– Не будем, родители нашли мне школу получше, чем здесь, поэтому мы с мамой уезжаем, – она хотела освободить свою руку, но я лишь сильнее сжал пальцы.

– А почему же ты не сказала мне об этом?

– Это ничего бы не изменило, – она готова была заплакать. Но я, вместо утешений, вскочил на ноги – меня распирало негодование от того, что эта девчонка решила все сама.

– Я бы мог поехать с тобой, – я засмущался этой уверенности и тут же оговорился, – с вами.

– Даже если это другая страна?

Мила тоже поднялась, голос стал тверже.

– Да, – мне было все равно куда, лишь бы быть с ней, но я ей этого не сказал.

– А как же твоя учеба? Что бы сказали родители?

Я бы мог продолжать спорить, но представил то, как отец отреагировал бы на то, что я брошу учиться, а мама на то, что уеду в другую страну. Подумав минуту, я снова взял Милу за руку, усадил на траву и спокойно спросил:

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра, – она опустила глаза, снова этот дрожащий голос.

Из моих легких ушел весь воздух.

– Нужно было сказать раньше, я бы мог получить перевод или что-то в этом роде, придумать что-нибудь, – до меня стало доходить, что биться уже бесполезно.

– Хотела, чтобы прощание было как можно короче, – Мила уже не сдерживала слезы, – тем более, у меня сегодня день рождения.

Я снова испугался. Это было как в тот день нашей первой встречи. Хотелось бежать, кричать, выкинуть все мысли из головы. Она родилась в тот день, когда Марты не стало. Ровно 15 лет назад. Я был ошеломлен, самые худшие подозрения подтвердились, и это было как в страшном сне. Я не сказал, что не одна она сегодня стала старше, это было лишнее. Просто Мила меня покидала, и мне хотелось украсть ее, унести с собой на край света, чтобы никакие проблемы нас не могли достать. Я повернулся к ней лицом, заглянул в изумрудные глаза, и нежно коснулся губ. Первый и последний поцелуй, я не мог больше откладывать его на потом. И как жаль, что я не решился на это раньше.

Потом я до самой ночи уговаривал ее писать мне, как только обживется на новом месте. Обещал, что дождусь следующего лета, что мы снова пойдем кормить уток в пруду, что научусь играть на гитаре, буду петь её любимые песни, а дома посажу ромашки, чтобы круглый год радовать её.

Но ничего этого не случилось. Я почти сразу уволился из ресторана, где каждый столик напоминал мне о ней, потом до зимы ждал письма, а к весне уже переехал на другую квартиру. Меня предали – лишь такое чувство терзало меня до следующего лета. Уехала и забыла – вот и всё, что приходило в мою молодую голову, когда я вспоминал про Милу.

Наступило новое лето. Как-то я шел с одной знакомой по городу и вдруг замер – а что, если Мила уже вернулась, сидит с подружками в глубине ресторанчика и хохочет над новыми официантами. Даже если она не захотела поддержать общение со мной, я ужасно хотел её увидеть. Пока мы шли в сторону до боли знакомых мест, я представлял, как Мила могла измениться за год. Наверняка стала старше, жизнь в другой стране изменила ее стиль одежды, манеру говорить. Но голос по-прежнему звонок, глаза горят сочной зеленью, а волосы, что ж, буду надеяться, она их не перекрасила и не отстригла. И вот мы с моей спутницей очутились на другой стороне улицы от места, где год назад я по-настоящему влюбился. Сердце замерло, я не решался перейти дорогу.

– А знаешь что, давай я узнаю, есть ли в этом местечке хорошие места, а ты пока побудь здесь, – я усадил девушку на террасе цветочного магазина, взглянул на свое отражение в витрине, пригладил волосы и твердой походкой пошагал на встречу к Миле. Я не был уверен, что она ждёт меня там. Но если и ждёт, не хотелось появляться в компании с кем-то, пусть Мила увидит, что я сдержал обещание, а она нет. Конечно, я не буду упрекать её за молчание, но, надеюсь, ей самой станет стыдно.

Но за столиком Милы и её подруг не оказалось. Секунду подумав, я обратился к официанту, что хочу увидеть хозяина ресторана, так как у нас есть одна общая знакомая. Благодаря практике по специальности, я мог позволить себе дорогой костюм и смотрелся теперь вполне себе статусно. Мне предложили пройти за столик, я отказался. Но лучше бы мне тогда сидеть, чем с грохотом упасть на пол от услышанного.

Ко мне вышел молодой мужчина, вовсе не отец Милы. Как оказалось, он стал владельцем ресторана с того момента, как я уволился. О том, почему прежний хозяин так поспешно и дешево продал его, он не знал. Я уже было собирался уйти, как с кухни, услышав мой голос, вышел повар, мы с ним отлично ладили, и я обрадовался, увидев старого знакомого.

– Ты что, не знаешь ничего? – этот взволнованный тон не обещал ничего хорошего.

Новости были не просто плохие, они были невыносимо страшные. Такие, что в глазах потемнело, я не мог дышать, ноги предательски подкосились, слышал лишь голоса вокруг сквозь пелену горя и желания умереть.

Мила и её мама разбились в автомобильной аварии в тот день, как оказались в другой стране. Отец продал всё и отправился судиться с виновными в этой трагедии.

Первое, что я подумал, когда успокоился – какой же ты, парень, эгоист. Думал, тебя бросили, изображал страдальца, верного и честного, хотел даже устыдить Милу в чёрствости. А оказалось, что ты сволочь последняя, даже не подумал, как она там. В чужой стране, далеко от дома. Пойди ты к её отцу, умоляя дать адрес, мог бы узнать всю правду раньше, и жить без обвинений, не упрекая каждый день Милу. Нужно было вспоминать лишь те дни счастья, пока память ещё свежа, снова проживать то лето, мгновение за мгновением. А сейчас её образ затуманен ложью, которую я сам выдумал. Конечно, Мила бы написала мне, как только приехала, она бы отправляла открытки с фотографиями мест, где успела побывать, я бы с радостью покупал кучи конвертов, потому что забывал бы написать обо всём в одном письме и отправлял ещё одно вдогонку, а за ним ещё и ещё…

Глава 3. Моника

Следующие два десятка лет последний день лета больше не был моим днём рождения. Это был день Милы, её именины, наш последний день вместе, а ещё день смерти Марты. Если бы я кому-то рассказал о том, что считаю их воплощением одной души, меня бы сочли сумасшедшим. Наверное, я таким и был.

У Марты не было никого, кто бы ухаживал за её могилой, а вот к Миле ежегодно приходил её отец. Сначала, измученный горем, он не узнавал меня, но однажды, когда мне было уже за 30, он вдруг спросил, не тот ли я парень из его ресторана, что приглянулся его солнышку. Я молча кивнул и продолжил собирать сухие цветы с плиты.

– Скоро я не смогу приезжать, понимаешь, – он глядел на меня с просьбой приходить сюда вместо него, но я знал, что и для него приду сюда тоже.

В свои сорок с небольшим я так и не обзавелся семьей, родители ужасно хотели внуков, а я жил один. Зато открыл своё дело, стал влиятельным человеком в городе. «Архитектура – это его жена, а постройки – дети», – говорил отец.

Коллеги по работе считали меня купидоном, ведь каждый находил среди моих помощниц себе жену. А тут дело простое – девушка выходила замуж, потом уходила с работы, на её место брали новую и так повторялось из раза в раз. Казалось, уже все нашли себе жену, но нет, находился новый заказчик, как назло, холостой, и мне снова приходилось самому рассылать письма, отвечать на все звонки.

«Следующую возьму пострашнее, чтобы потом не искать ей замену», – смеялся я, представляя уродливую помощницу.

Перед деловым обедом я забежал к себе, чтобы поглядеть на новенькую и дать своё согласие.

– Добрый день, – с момента, как я увидел её и договорил эту фразу, пронеслась вечность.

Копна рыжих кудрей и зелень огромных глаз – вот что ждало меня в кабинете. Моя мечта, моя боль. Нет, я не испугался, на этот раз я был готов, но всё же то, как она восхитительно смотрелась, не могло не поразить.

Златовласый ангел с мягкими формами и соблазнительной улыбкой назвал себя Моникой. Отлично. Буду теперь называть тебя так, моя любимая Мила. Или Марта. Впрочем, имена не столь важны, когда важно лишь то, что внутри.

– Я долго Вас ждал, располагайтесь, – сказал я и поспешил на деловую встречу.

Однако моя радость длилась не долго. С осознанием того, что она снова возникла в моей жизни, пришло и то, что я могу снова её потерять. А что, если я тот самый предвестник несчастья, что, если ей лучше не встречать меня вовсе. Я не мог сосредоточиться на беседе, все мысли были лишь о ней. Сейчас важна лишь она, и пока мы не так близки, нужно что-то решать.

– Что-то случилось? – спросил коллега, когда мы уже допивали кофе.

– Да так, пустяки, – попытался улыбнуться я.

– Видел новую помощницу? – он изучал мою реакцию.

– Да, я думаю, она мне не подходит, – это было моё решение. Беги, милый ангел, я не хочу тебе навредить.

– Не может быть! Такого сочного экземпляра у тебя ещё не было, – он откинулся на спинку кресла.

– Что? Ты знаешь её? – снова чувство ревности кольнуло меня, но я попытался не обращать на него внимания.

– Слушай, ты всех нас спас от одиночества, пора и нам сделать тебе подарок, – он зачем-то кивнул, глядя мне в глаза.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, какой еще подарок? – я совсем разнервничался, пытаясь понять происходящее.

– Эта девушка предназначена тебе и не вздумай отдавать её кому-то, – он подозвал официанта, чтобы расплатиться за обед.

И тут я сдался. Конечно, она моя, как я могу позволить, чтобы рядом с этой девушкой оказался кто-то другой. Так я снова обрёл счастье и смысл жизни.

Разница в два десятка лет оказалось лишь цифрой – мы стали идеальной парой. Моника сражала всех своей искренностью, добротой и внутренним светом. Мои родители влюбились в неё с первой встречи. Они требовали свадьбу и, конечно же, внуков. Мне свадьба была не нужна – итак эта девушка будет единственной любовью всей моей жизни. Но сделать праздник для Моники – другое дело. Самая красивая свадьба для самой лучшей невесты. А вот что касалось внуков, тут я снова испугался: если что-то может пойти не так, то я потеряю любимую. Это слишком высокая цена счастья отцовства. Такого я допустить не мог. Как и того, чтобы моя жена работала среди восторженных взглядов мужчин. Справлюсь сам, решил я, и это был снова поступок эгоиста. Пока я ограждал её от возможных опасностей, Моника заскучала в золотой клетке и потребовала свободы.

– Знаешь, о чём я мечтала в детстве? – спросила меня она, когда мы пили вино, качаясь на качели. Да-да, именно так. Мы любили ужинать в саду, а потом перемещаться на качели, смеяться, болтать ни о чём.

– Думаю, ты хотела завести длинношерстного сенбернара, – ответил я, глядя, как бегает по траве наш любимый питомец.

– Нет, я мечтала стать актрисой, – Моника с улыбкой подняла глаза к небу, – а кем хотел стать ты?

– Я не думал об этом, просто рисовал, люди у меня никак не получались, и я переключился на дома, – я стал целовать её руку, переплетая наши пальцы вместе.

– Выходит, это дело всей твоей жизни, – она убрала бокал на пол и обняла меня освободившейся рукой.

– Утром заезжала твоя мама, она всё пытается выведать, не жду ли я ребёночка, – Моника резко сменила тему разговора. Я напрягся. Конечно, я скрывал от неё свои страхи, поэтому просто никогда не говорил о детях.

– Да я с собакой то еле справляюсь, так ведь? – она вдруг засмеялась, отчего мне стало не по себе. И тут из её глаз покатились слёзы.

– Что такое, милая? Что случилось? – у меня похолодели пальцы, я продолжал думать лишь о неизбежном. Когда я вытер её лицо платком, она тихо заговорила.

– Всё, что у меня есть, это ты, дом и пёс. Наверное, кто-то не может желать о большем, а я хочу, понимаешь. Да, мне есть чем заняться – читать книги из огромной библиотеки, рисовать самыми лучшими красками, выбирать дорогие наряды, но я не о них мечтала.

Оказалось, у Моники есть подруга в театре, где как раз одна из актрис сбежала с поклонником от мужа и работы. Я знал – это меньшее, что я могу ей дать. И разговор о ребёнке был неспроста, она слишком хорошо понимала меня. Компромисс был найден – пока я на работе, жена ходит в театр. Я лично познакомился там с каждым, чтобы понять, что они не дадут в обиду Монику. Меня беспокоили лишь эти выступления на сцене, когда на неё смотрят столько глаз – ревность пришлось усмирить. Да, я не молод, но это не значит, что Моника сбежит от меня к какому-нибудь поклоннику. В день спектакля я всегда был в зале, всегда любовался и восхищался ею, так что более влюбленного зрителя у Моники не было. Все роли удавались ей на удивление легко, но Эсмеральда произвела фурор. Цветы, овации – всё это обрушилось на неё волной. Другая бы изменилась, но только не Моника – она всё также оставалась скромной, приветливой и милой. Я понял, что это её призвание, что мне чаще нужно прислушиваться к её желаниям и раскрывать эту талантливую женщину.

Так, день за днём, год за годом, я становился всё спокойнее, отпускал от себя тревоги и волнения, обретая уверенность в нашем счастье. Но каждый последний день лета я ездил к Миле и Марте, умоляя не забирать её. Только раз в год я позволял себе страшные мысли, рыдая на их могилах.

Именно таким, в слезах, растерянным и жалким, меня нашла Моника. Однажды она решила проследить, куда уезжает её муж, и увидела то, что я бы ей никогда не показал. Я даже разозлился – неужели она мне не доверяет, после стольких лет вместе. Но когда Моника обняла меня и попросила рассказать, кто эта девушка на фото, я сдался. Сначала мой рассказ был путаницей: я то говорил о Миле, то возвращался к Марте. Но, видя в зелёных глазах искренний интерес и веру в это фантастическое сплетение судеб, я успокоился. Нежно поцеловав любимую, я вытер с глаз остатки слёз, встал лицом к фотографии Милы и рассказал всю свою жизнь, какой она была. Со всеми переживаниями, потерями и единственной любовью. Наконец, я смог поделиться с кем-то своей тайной. На душе стало легко, и я обернулся к Монике, чтобы увидеть её в этот момент. Яркие глаза замерли неподвижно – в эту секунду я распрощался не только с прошлым.

Моя опека над женой была повсеместна: я нанял людей, которые следили за её безопасным передвижением в городе, платил гримерам в театре, чтобы использовали только натуральную косметику, и чуть только у Моники случался кашель или начинал болеть зуб, при первых симптомах я вёз её к докторам. Поэтому она скрыла от меня своё больное сердце. Видимо, не хотела, чтобы я волновался ещё сильнее. Но всё же это было обидно – она не доверилась мне. Впрочем, как и я, молчавший до того последнего дня.

Когда всё закончилось, я побрёл к доктору, и с порога начал проклинать его, на что тот лишь протянул мне конверт. Это было письмо от Моники.

«Бесконечно любимый мой! Если ты читаешь это письмо, значит, предсказания доктора оказались реальностью. Только прошу, не причиняй ему вреда, заболевание это неизлечимо». Я покосился на доктора, который обрабатывал рану на лице. Конечно, я не сдержался. А сейчас мне нужно было выслушать свою любимую, прочитать каждое её слово, адресованное мне, поэтому я извинился и поспешил домой. Сидя на нашей качели, я аккуратно достал листок бумаги из конверта и продолжил читать. «По моей просьбе он не стал рассказывать тебе об этом. Пойми, только так мне удалось жить, не думая о плохом». Я прервался, вспоминая Милу, когда она умолчала о своём отъезде. «Прости, что не подарила тебе малыша – риск смерти слишком велик, а я так хотела быть подольше с тобой. Да и ты по какой-то причине никогда не просил меня об этом. Хотя я думаю, что если бы ты этого пожелал, я не пожалела бы себя. И сейчас, когда я пишу это письмо – нас двое, мы счастливы, я наслаждаюсь твоим присутствием, и большего не нужно. Я счастлива, что мы встретились однажды. Твоё отношение ко мне кажется слишком нежным – я такого не заслужила. В душе я бунтарка, а с тобой стала совсем ручная. Спасибо за твою любовь, за наши ежедневные разговоры, за все-все поцелуи, за каждый милый подарок, за твоё терпение и мудрость. Мне хочется писать слова благодарности тебе за всё, но боюсь, на земле закончится бумага. Так что ограничимся этим листком. Ты смысл моей жизни, и я не представляю себе другой судьбы. Надеюсь, тебе никогда не вручат этот конверт. А если и случится такое, я буду твоим ангелом и постараюсь, чтобы ты прожил долго-долго, а тебе лишь нужно будет отпустить печаль и чувствовать жизнь за двоих. Люблю навсегда. Твоя Моника».

Глава 4. Мия

Без Моники я не хотел жить, но то письмо, которое она мне оставила, зародило во мне мысль, что благодаря ей я смогу. Правда, я больше так и не прочитал тех слов – нет, я не сжег письмо, наоборот, я нежно носил его у самого сердца. Дело в том, что моё зрение резко ухудшилось и с тех лет я лишь слепой седовласый затворник. Поселился на месте дома Марты, здесь мне хочется думать, что я всё ещё ребёнок. Я почти ни с кем не общался, разве что с соседом, который иногда помогал по дому. Каждое утро я ходил к озеру, куда прилетали утки, и кормил их хлебом – моё возвращение в то лето с Милой. Днём я вырезал деревянные игрушки, посуду, кое-какую мебель – это было единственное занятие, которое отвлекало от мыслей. А вечером, перед ужином, я гулял с собакой, конечно, с сенбернаром, как будто стоит нам вернуться домой, у накрытого стола будет ждать Моника. Я хотел бежать от воспоминаний о них, но спустя годы понял, что чувствую себя счастливее, живя на земле Марты, кормя уток, гуляя с собакой.

Однажды вечером я услышал топот маленьких ножек у себя под окном. Наверное, к кому-то из соседей приехали гости с детьми, подумал я и решил лишний раз не выходить из дома. Однако вечером пёс потребовал прогулку, и я, прислушавшись к тишине за оградой, надел на него ошейник, который тот притащил в зубах. Мы уже возвращались домой, как вдруг сенбернар потащил меня к соседней калитке. По звукам я понял, что оттуда кто-то вышел и направился в нашу сторону.

– Здравствуйте! – тонкий детский голосок меня напугал.

– Рядом, – приказал я псу, ускорив шаг.

– Ну куда же вы уходите? – девочка была расстроена.

– Нам пора ужинать, – ответил я ей и снова пошёл прочь.

– А что ваша собачка ест? – по голосу ей было около пяти-семи лет.

Пять лет назад я рассказал всю правду Монике.

– Скажи, малышка, а какого цвета у тебя глаза? – мне нужно было узнать это и срочно бежать.

– А вы что, не видите? – кажется, она подошла ближе.

– Нет, не вижу.

– Совсем ничего? – я услышал, как она помахала рукой передо мной.

– Совсем, маленькая. Так ты мне ответишь, какого цвета твои глаза? – кажется, пёс уже позволил ей себя погладить, отчего я стал нервничать – даже если и уйду, мы уже встретились.

– А вы мне не сказали, что будет кушать собачка.

– Мы с собачкой сегодня едим рыбный суп, – отвечал я, – видишь, я тебе ответил, теперь твоя очередь.

– А я вам не скажу! – заявила она.

– Думаю, это нечестно, – казалось, это самая вредная девчонка, что я встречал.

– Когда я вырасту, я вылечу вам глазки, и вы меня увидите, вот это честно, – она еле успела договорить, как послышался голос её отца.

– Так, рыжий чертёнок, ты почему ещё на улице? Мама ждёт, когда ты пойдёшь умываться, – послышался шорох, когда он поднимал её на руки.

– Вы, случайно, не родственники одной зеленоглазой женщины, она жила тут много лет назад, её звали Марта, – спросил я мужчину.

– Нет, мы всего лишь приехали погостить к друзьям, но вот глазки у нашей доченьки действительно изумрудные, даже не знаю, в кого она такая, – он рассмеялся, видимо, играясь с девочкой.

– Что ж, мне пора, спокойной ночи, – я поспешил удалиться домой.

– Спасибо, и вам доброй ночи, – а вот это он зря. Потому что сегодняшняя ночь не станет для меня доброй. Она станет последней.

Я налил псу еды, выставил миску во двор, закрыл окна и двери, зажег камин. Вытяжную трубу я специально не стал открывать, а сел в кресло поближе и стал ждать. Я то ли засыпал, то ли дым уносил меня туда, где я хотел оказаться вперед этой маленькой девочки. У неё впереди целая жизнь, а я насквозь пронизан потерями, и не хочу больше с ними мириться. Сначала я услышал лай. Конечно, мой добрый пёс пытался меня разбудить. Я был уверен, что хорошо закрыл дверь, и он останется на улице невредим. Но сенбернар оказался умнее, и через несколько минут, как лай прекратился, я услышал голоса – он позвал на помощь людей. Меня не сразу нашли в задымленном доме.

– Я нашёл его, – закричал мой сосед и я отключился.

Снова стал слышать голоса, когда меня положили на траву у дома, свежий воздух стал поступать в легкие, сознание возвращалось, чего я вовсе не желал.

Среди возникшей суеты я услышал детский плач. Это она. Конечно, сегодняшняя ночь отложится в памяти надолго.

– Отнеси Мию домой! – голос её отца, который недавно пожелал мне доброй ночи.

Мия. С этим именем на устах я заканчиваю свою жизнь.

«Когда я вырасту, я вылечу вам глазки, и вы меня увидите», – проносится у меня в голове. Я представляю, как взрослая Мия (со спины можно подумать, будто это Моника, но на лицо – копия Милы) лечит парня, немногим младше себя, отчего мне становится спокойно и этот мир кажется не таким уж плохим.

Оглавление

Глава 1. Марта

Глава 2. Мила

Глава 3. Моника

Глава 4. Мия