Отщепенцы [Марина Бонд] (fb2) читать онлайн

Марина Бонд Отщепенцы

Глава 1

Ян боксировал на импровизированном ринге на спортивной площадке, как завелось в последние месяцы, вымещая в своих ударах всю злость, раздражение и даже обиду на несправедливые повороты его злосчастной судьбы. Ему снова в который раз отказали в чертовом УДО. Он нанес серию коротких резких ударов своему противнику, утоляя жажду крови. Никаких боксерских перчаток тут не было и в помине, а потому слабая защита рук в виде нескольких слоев эластичного бинта плохо справлялась со своей задачей, и костяшки пальцев разбивались и опухали, хоть и не так сильно, как без бинтов. Разумеется, к противнику Яна его разъяренное чувство никак не относилось. Вот будь на его месте начальник колонии…

Мощный свинг достался парню, как только Ростовских представил на его месте Васнецова. Чертов ублюдок ненавидит каждого зэка, и Ян не сомневался – это он ставит «палки в колеса». Инна, должно быть, накатала телегу и не одну против такой вопиющей несправедливости. Ростовских отсидел четырнадцать лет! Черт возьми, этого более чем достаточно за ошибку молодости, которая выплеснулась бесконтрольным потоком ярости на подонка, что посмел обидеть его малышку. Короткая вспышка воспоминания о том дне на миг оборвала его связь с реальностью, и он пропустил хук. Губа разбилась о зубы, понятно, ни о какой капе здесь и не слыхивали. Он ответил перекрестным ударом и бой продолжился.

Инна. Сестренка. Единственный родной человек, ждущий его освобождения не меньше его самого. Только она и суетилась все последние годы, возобновляя учебный процесс и восстанавливая библиотеку с учебными материалами, чтобы дать ему возможность закончить прерванное образование. У него давно опустились руки, но он был бы конченной неблагодарной скотиной, упусти этот шанс. Потом вошел во вкус и продолжил учебу по другому профилю, но не доучился – Инну поперли, ее место занял тупой валенок, и все снова прохерилось. Как всегда, при мыслях о сестре, он плавился как сыр на солнце. Вот и сейчас, отвлекшись на секунду, он пропустил нехилый апперкот. Зубы клацнули, и этот звук был сродни щелчку кнута, что подстегнул его. Ян ответил не менее слабым кроссом и поединок продолжился.

Васнецов, этот ушлый баклан, делает все, чтобы зэки загибались в его «строгаче», сходили с ума от вынужденного терпения скотского общества, которое они не выбирали в свое окружение, но не имели других альтернатив. Потому Ян предпочитал отпахивать по две смены подряд на машиностроительном производстве, изнуряя себя трудом, избегая угнетающей атмосферы, что царила в бараках и подавляла его и без того затравленную психику надломленного подневольного человека.

Еще год. Всего год продержаться в этом адовом месте и все закончится. Мысли об относительно скором освобождении снова отвлекли его от поединка, и он пропустил прямой удар в голову. Он отступил и помотал головой, от чего слюни, кровь и капельки пота разлетелись в разные стороны. Собрался с силами и хотел продолжить, но наступило время отбоя и мужчины побрели в барак.

На следующий день его вызвали в кабинет начальника колонии прямо с завода. Выдали его старые вещи, документы, справку об УДО. Велели быстро собираться, и чтобы к вечеру духу его здесь не было. Ростовских растерялся от такого внезапного поворота событий и, не отличаясь многословием, впился угрюмым взглядом исподлобья в Васнецова, молча требуя разъяснения ситуации.

У Олега Дмитриевича не было абсолютно никакого желания разводить бодягу с этим арестантом. Тем более после того, как ему утер нос какой-то наглый адвокатишко-сосунок, который вгрызся в это дело, словно его собственная свобода зависела от решения суда. Васнецов хотел настоять на задержании заключенного в лагере еще на десять дней до возможного обжалования прокурором решения суда, но адвокат пригрозил подать в суд на администрацию колонии за неправомерность сиих действий. Он смотрел в упор тяжелыми бесцветными глазами на Ростовских и видел, как содрогнется мир, когда этот шакал со шрамом на пол морды выйдет из клетки. От этого замкнутого, себе на уме, мужчины можно ожидать чего угодно – в тихом омуте, как говорится… Васнецов преждевременно смаковал вкус своей победы, когда тот оступится на воле – в этом он не сомневался – и вернется. Вот тогда он и отыграется за пережитое ущемленное самолюбие, и спустит на него всех собак.

«Нассы в сапог и утони там» – мысленно ответил ему Ян, так и не дождавшись объяснений. Молча взял свои вещи, развернулся и вышел сначала из кабинета, а потом и за пределы стен исправительного учреждения, где он провел чуть ли не половину своей жизни. На улице было хорошо – апрель полностью вступил в свои права и хоть грязные остатки снега еще кое-где виднелись, солнце пригревало по-весеннему тепло и ярко. Он не стал переодевать рабочую одежду и прямо в ней вышел за ворота. Его никто не остановил. Полной грудью вдохнул свежий воздух, так что ребра затрещали, и прикрыл глаза, вслушиваясь в щебет птиц. Надо бы позвонить Инне, обрадовать сестренку, хотя он сам еще не до конца осознал случившееся. Ворота с грозным щелчком захлопнулись за его спиной, но теперь этот звук не пугал его, ведь он остался по другую, вольную, сторону этих ворот. Посмотрел в одну сторону – пустынная автомобильная дорога простирается до горизонта. До дома пешком он точно не дойдет, надо звонить сестре. Ничего, немного прогуляется, а потом наберет. Спешить некуда. Сообразил, что дом в другой стороне, развернулся и… увидел Инну, которая стояла рядом с каким-то патлатым бугаем возле черного здорового пикапа.

Глава 2

Ян успел сделать только несколько шагов, как сестра налетела на него, чуть не сбив с ног. Он выронил сумку и крепко прижал к груди свою девочку. Она что-то неразборчиво лепетала ему в шею, но он не слушал. Он сполна наслаждался близостью с родным человеком, упивался безграничной возможностью обнимать ее, не ломая камеры наблюдения и не шарахаясь от любого подозрительного звука, во время их коротких встреч, когда она заправляла библиотекой. Полной грудью вдыхал ее чистый, свежий запах, зарывшись носом в ее отросшие волосы. Он обхватил огромными ладонями ее лицо и слегка отстранил от себя, пристально разглядывая. Смешно торчащий в разные стороны «ёжик» коротких волос уступил место женственным локонам, мягкими волнами пепельного отлива обрамляющих ее личико и спускающихся до плеч. Она стала выглядеть гораздо взрослее с такой прической. Да… время идет… его сестренка-сорванец превратилась в элегантную девушку. Ее доверчиво обращенное к нему лицо и огромные серо-зеленые глаза, как всегда, с любовью и обожанием распахнутые на старшего брата были полны слез, которые стекали по щекам непрерывным потоком. Подрагивавшие губы растянулись в счастливой улыбке, и она еле сдерживала всхлипы, чтобы в конец по-глупому не разрыдаться в такой радостный день.

– Неужели ты всякий раз при виде меня собираешься плакать? – пошутил он. Инна хохотнула и снова крепко обняла брата, пряча на его груди не прошеные слезы. Она была поистине счастлива – два самых дорогих человека в ее жизни рядом с ней, теперь точно все будет хорошо! Постояв немного, она вытерла слезы об его робу и, отклонившись в кольце его рук, взглянула на него:

– Я так счастлива, Ян! Наконец-то ты на свободе! – потянулась и звонко чмокнула его в щеку. – Пойдем, я познакомлю тебя со своим мужчиной, хотя… – она загадочно улыбнулась и, взяв его за руку, повела к тачке.

Лишь подойдя достаточно близко, он узнал в этом посвежевшем и будто помолодевшем мужчине своего некогда собрата по несчастью. Он непроизвольно замедлил шаг и впился взглядом в… в… Беркутова! Точно – «Беркутов З.И.» значилось когда-то на его нагрудном значке. Но… как?! Инна и он?!? Инна не могла не знать, кто он и по любому видела его здесь. Ян перевел горящий взгляд на сестру и тихо, с угрозой, спросил:

– Ты хоть знаешь кто это?

– Разумеется. Это очень хороший человек, – ничуть не растерялась сестра.

– Он сидел в этой же колонии, – качнул головой в сторону ненавистного здания, – а сюда, знаешь ли, не за мелкое хулиганство попадают.

– Ян, – Инна остановилась перед братом и твердо посмотрела ему в глаза, – он отбывал срок наказания за убийство так же, как и ты. И его вины в том происшествии столько же, сколько и твоей. Пожалуйста, не суди о человеке, не зная о нем всей правды! А вы, насколько мне известно из достоверных источников, – намекая на Беркутова, горячо продолжала девушка, – близкими друзьями так и не стали и по душам пообщаться тоже не успели. Поэтому, я прошу тебя, уважай мой выбор. Я ведь твоя сестра, значит – адекватный человек, потому разбойнику в руки не дамся, – подмигнула она, откровенно подлизываясь.

– Судя по нашим родственничкам, нас трудно назвать такими уж адекватными, – оспорил ее утверждение Ян и увидел, как легкая тень на секунду омрачила милое лицо сестры. Ну, молодец! Нашел время ворошить прошлое! Он поцеловал ее в лоб, как бы прося прощение за свой язык, и направился к мужчине, теперь уже сам ведя Инну за руку.

Приблизился на расстояние вытянутой руки и окинул его придирчивым взглядом с головы до ног. В ответ получил прямой уверенный взгляд. Черт возьми, а малец совсем неплохо выглядит по сравнению с тем обритым чучелом, которого он помнил с лагеря. Подтянутый торс и смелый разворот плеч, что угадывался под черной курткой, указывали на то, что парень не рухлядь. Очертания крепких ног под черными джинсами говорили о том же. Длинные темные волосы собраны в простой хвост на затылке – это, конечно, на любителя. Инна встала сбоку и с некоторой тревогой поглядывала на них, улавливая малейшие признаки проступающей агрессии или наоборот зарождающейся дружбы.

– Беркутов, – сказал Ян, словно пробуя это слово на вкус, перекатывая на языке, сопоставляя с образом Инны.

– Захар, – кивнул он, представляясь, и протянул открытую ладонь для рукопожатия. Вот он – момент истины.

Ян с секунду изучал равного себе самца по внутренней искрометной силе, которую выдавал горящий взгляд его темных глаз и решал, отнести его к вражескому лагерю или все-таки смириться с его присутствием в жизни самого дорогого ему человека, а значит и в своей. С другой стороны, кто он такой, чтобы указывать Инне, как ей поступать и с кем якшаться? Его не было в ее жизни долгие годы заточения, когда она взрослела в интернате, и он не принимал никакого участия в ее воспитании, так что сейчас поздно лезть со своими советами.

– Ян, – ответил мужчина крепким рукопожатием.

– С возвращением! – произнес тот слова, некогда сказанные ему самому в схожей ситуации. Оба услышали, как Инна шумно выдохнула, словно до этого сдерживала дыхание. Ян перехватил ласковый взгляд парня, обращенный на нее:

– Котенок, подожди нас в машине, пока мы курим. – Помог ей сесть в фургон и обернулся к Ростовских. Угостил сигаретой, и они закурили.

О чем протекал их разговор Инна, как ни силилась, разобрать не смогла. Мужчины говорили на приглушенных тонах, видно чтобы зазря не волновать девушку. Спустя некоторое время они сели в машину: Захар за руль, а Ян на заднее сиденье рядом с сестрой. Инна, шестым чувством поняв, что самый напряженный этап – момент знакомства – пройден, расслабилась и всю дорогу радостно щебетала, сообщая брату обо всех изменениях, как в своей жизни, так и вообще.

Захар поглядывал на Ростовских в зеркало заднего вида и на себе ловил его задумчивые взгляды. Став свидетелем их до умиления сентиментальной встречи, он впервые в жизни искренне пожалел, что у него нет родной сестры, которая обожала бы его с не меньшим пылом. Впрочем, ему грех жаловаться на недостаток чувств со стороны девушки. Она полюбила его, прочно и сильно, непонятно за какие такие заслуги. И Буркутов любит ее так, что будет мир стелить к ее ногам. И если одно из условий ее безграничного счастья состоит в том, чтобы мужчины поладили – он сделает все от него зависящее.

Вечером, заехав в город, Ян попросил отвезти его в квартиру покойной бабушки, которая по наследству перешла к нему. На что Инна, не скрывая, растерялась:

– Как?.. Я думала в мою квартиру. Там я все подготовила для твоего приезда. А здесь… я даже не была здесь ни разу за все это время! – ужаснулась девушка, представив сколько пыли там скопилось, и это не говоря о большем.

– Не переживай, маленькая. Это не главное.

– Почему ты не хочешь остановиться у меня? Мы с Заком живем в доме, и ты можешь пользоваться квартирой, сколько хочешь!

– Нет, – ласково, но твердо ответил брат. – Не хочу никого смущать или ущемлять своим присутствием.

– Ерунда какая! – отмахнулась Инна.

– Для тебя – может быть, – тяжело глянул на нее, и она прикусила язык. Зак пока не вмешивался в их беседу, но понял сразу – если понадобится, он поддержит Ростовских, памятуя как сам прятался за городом в первые дни своего освобождения, свыкаясь с новой обстановкой и заново учась жить в обществе свободных людей.

– Даже не знаю… – вслух продолжая сокрушаться, сетовала Инна. – Давай хотя бы денек перекантуйся у меня, а я здесь приберусь и элементарно хоть какую-то еду тебе приготовлю. Право, Ян, если б я знала о твоем желании, не пинала бы балду столько времени, корча из себя несчастную жертву нападения. Я бы скорее пришла в себя и занялась делом. Я бы… – девушка смолкла, сообразив, что сболтнула лишнего.

Как вулкан перед извержением дрожит, вздувается и нагревается, так и сам воздух в салоне автомобиля, казалось, завибрировал от накаляющегося напряжения. Хмурый взгляд исподлобья холодных, серо-стальных глаз Ростовских сверлил Беркутова через зеркало заднего вида, насквозь прожигая тихой, пока еще только зарождающейся яростью. Того и гляди зеркало вот-вот треснет.

Зак тяжело вздохнул. Он знал, что момент разбора полета обязательно наступит, но надеялся, что не вот прямо сейчас, в первый же день. Хотел отодвинуть его как-то на попозже, чтобы успеть приготовиться к неприятному разговору. Настроиться, что ли…

Они подъехали к указанному дому, и вышли из машины.

– Инна, поднимись пока в квартиру и посмотри, что там можно успеть сделать. Мы потолкуем и тоже придем, – обратился Зак, мягко подталкивая упирающуюся девушку к подъезду. Инна не смела перечить ему, но все же с опаской оборачивалась на них, пока уходила. Ян не сводил напряженного взгляда с Беркутова.

Окна выходили на другую сторону, и она при всем желании не могла видеть, как между ними протекает беседа. От волнения она начала метаться раненым кабанчиком по всей квартире, сметая мусор и остатки давно испорченных продуктов в пакеты и стирая пыль. Она помыла полы, перестелила постельное белье, составила список необходимых продуктов, а от них ни слуху, ни духу. Уже ночь накрыла своим темным покрывалом город, а их все нет. Девушка всерьез начала тревожиться и, когда решила спуститься к ним, в коридоре появился хмурый Ян. Скинул ботинки и, не глядя на Инну, прошел в кухню утолить жажду. Следом зашел Зак, и она ахнула, увидев огромный фингал, разбитую губу и ссадины на всем лице любимого. Он тоже скинул обувь и прошел в ванную умываться. Инна проследовала за братом. У того были сбиты кулаки в кровь. И все! Выходит, он тупо избивал Зака, а тот и не думал отвечать. Она обратила на него укоризненный взгляд:

– Что произошло?

– Мы поговорили.

Инна тяжело вздохнула:

– Это так теперь разговаривают?! – указала хмурым взглядом на его руки. В ответ тишина. Она раздраженно клацнула языком и ушла в машину за аптечкой. В квартире, если и была, то наверняка с давно истекшим сроком годности.

Оба курили на кухне в гнетущей тишине, когда она вернулась. Обработала открытые раны Захара и позаботилась о поврежденных руках брата. Затем они затарились продуктами в круглосуточном супермаркете, там же взяли вещи первой необходимости. Оставили Ростовских в квартире, а сами уехали домой.

Всю дорогу Инна, молча, сжимала руку любимого, сожалея, что случился этот инцидент. Зак знал, что непременно отхватит от Ростовских за непростительный недосмотр за девушкой. И отхватил. И даже не огрызался, соглашаясь, что вполне заслужил все обвинения в свой адрес. Он рассказал тому все без утайки – и за что сидел, и за что изнасиловали Инну. Вот только про предстоящую свадьбу сказать пока не успел и надеялся, что это новость будет встречена без рукоприкладства.

Глава 3

Наконец-то Ян остался один. Он прошел в комнату, сел прямо на пол, прислонился спиной к дивану и положил руки на согнутые в коленях ноги. Тишина. Долгожданная, необходимая тишина, в которой он так остро нуждался бесконечно долгие годы заключения. Он закрыл глаза и прислушался – тихо. Нет звуков работающего телевизора, нет разговоров или смеха сокамерников, нет шума производства, нет монотонного гудения голосов под бряцанье столовых приборов. Нет этих постоянных, ни на секунду не смолкающих, непрерывно сменяющих друг друга различных звуков, которые раздражали Яна до крайности. Но будучи не в силах что-либо изменить, он закрывался, замыкался в себе еще глубже, стараясь отрешиться от нервирующей его обстановки и людей.

Как же он устал от них! Вечно всем недовольные и брюзжащие. Или живущие по каким-то своим принципам, формируя жизненные устои, ведомые им одним и рознящиеся с общепринятыми. Или, наоборот, влачащие абсолютно аморальное и безнравственное существование. Они все каждый раз беспардонно врывались в его личное пространство, нисколько не беспокоясь о том, хочет ли сам Ян того. Не спрашивая его разрешения, не проявляя ни малейшего уважения к его приватной зоне, они нарушали ее целостность, с большим трудом собранную по кусочкам, своим нежелательным присутствием в ней. Просто потому что так делали все за неимением иного выбора. Так заведено в любом обществе: люди не думают, хочет ли человек быть вовлеченным в бурный поток жизнедеятельности – его без спроса туда затягивают, полагая, раз он пришел в общество, значит, нуждается в социализации.

Эта песня не про Яна. Он всегда сторонился любой чрезмерной общественной активности, слишком больших и шумных компаний, собраний, даже концертов. Еще на воле, будучи студентом, он старательно избегал шумных тусовок, молодежных вечеринок. Он даже есть предпочитал в одиночестве, всегда отказываясь от предложений одногруппников составить им компанию. Без сожалений пропускал концерты или массовые праздники именно потому, что не переносил вторжения в свое частное пространство. Как же тяжело ему пришлось перестраиваться под лагерный уклад, перекраивая свои желания и привычки под заведенный и годами отложенный механизм системы исправительного учреждения.

И вот, наконец-то, его оставили одного. Вытрепали, вытравили всю душу, истребили остатки скудных эмоций, выморили интерес к жизни и оставили в покое, в тишине. Завтра наступит обычный будний день, люди засуетятся на учебу и работу. Начнется повседневная суматоха, в которой такие личности, как Ян (а он был уверен, что не один такой) потеряются, захлебнутся и растворятся в безликой толпе. Для большинства людей жизнь потечет своим чередом, а для Ростовских наступит переломный момент. Собственно, он уже наступил, когда его вот так внезапно выставили за стены лагеря. И снова круто изменили его жизнь, не спрашивая его самого, снова сломали его более-менее устоявшийся уклад тюремной жизни, под которую хотел – не хотел, а подстроился. И что сейчас делать? Куда податься? Сестренка выкружила справку о найме на работу, но то было полгода назад. Теперь-то он кому нужен?

Ян с силой провел ладонью по лицу и открыл глаза. Встал и прошел в кухню. Открыл пакет молока, налил в стакан и осушил его залпом. Еще в магазине, когда увидел на прилавке, ему дико захотелось молока, и он набрал несколько пакетов. Налил еще стакан, подошел к окну и закурил, не торопясь, смакуя вкус свободной сигареты и молока. Что делать и как жить дальше, он подумает завтра, а пока будет получать удовольствие от тишины и темноты ночи.

Налил еще молока, выключил свет, пододвинул стол к окну и сел прямо на него, чтобы сполна насладиться бледным мерцанием звезд, впитать в себя шепот ночи, погрузиться с головой в спокойное, безмятежное пространство темноты…

Всю неделю Ян упивался тишиной по ночам и отсыпался днем. Лишь через неделю он впервые вышел из дома за продуктами и одеждой, сообразив, что обычной, гражданской, такой, чтоб по размеру, у него и нет. Он не стал заморачиваться насчет нового телефона и прочих современных гаджетов – старый есть, звонит и ладно. Так протекали его дни: медленно, монотонно, кому-то может показаться смертельно скучно. Но он менял свои привычки, приспосабливался к новому укладу жизни, притирался к новому окружению, адаптировался, в общем. Чем дольше он оставался в современном свободном обществе и чем больше к нему приглядывался, тем сильнее крепло его желание сменить место жительства и тем неудержимей его тянуло уйти подальше от людей, от шума и гама, что они создают на пустом месте.

Он вспомнил, с тихим скрежетом сердца, ибо воспоминания те были крайне тягостные и болезненные, но все же вспомнил о доме на краю небольшой деревушки, что когда-то купил его отец и перевез туда всю семью. То смутное, тяжелое время, когда переворот страны государственных масштабов затронул всех без исключения жителей, обрушив на их плечи небывалую доселе разруху, отобрав много нажитого ценного имущества тем самым сильно подкосив их. Многие люди лишились зажиточной жизни и накопленных благ. Вот и его отца коснулся тот кризис, вынудив продать роскошную просторную квартиру в городе, чтобы рассчитаться с долгами, и купить полуразвалившуюся халупу в глухой деревне. Это его здорово подкосило. Он стал беспробудно пить и поднимать руку на мать, носившую тогда под сердцем Инну. Все это происходило на глазах у девятилетнего мальчика, который не мог повлиять на безобразное поведение своего отца, но быстро понял, что когда его не видно и не слышно, отец не кричит на мать за наличие голодных ртов в их бедственном положении. Родилась сестра, и если Ян помнил времена, когда они жили в квартире в мире и ладу, и отец души не чаял в матери, то сестра не видела даже бледной тени тех добрых отношений. Она росла в гнетущей атмосфере упреков, обвинений, слез и рукоприкладства. Только брат являлся ей поддержкой и опорой.

Ян же с каждым прожитым кошмарным днем все больше укреплялся в желании покинуть этот дом и сменить имя, чтобы никак, даже по документам, не быть причастным к извергу, в которого превратился его слабый духом, немощный отец. Он подрастал, крепчал и стал защищать мать, заступаясь за нее перед отцом. Она всегда была доброй, мягкой, уступчивой и ведомой женщиной. Шла за отцом в хорошие времена, и не смогла его оставить, когда он запил. Лишь когда сын научился давать сдачи отцу, тот стал реже поднимать руку на домочадцев. Мать, каким-то чудом еще тогда убедила его переписать дом на детей – Зоштич Яна Яковлевича и Инну Яковлевну.

Ян поступил в институт в городе и уехал жить к бабушке по материнской линии в квартиру. Младшая сестра слезно умоляла взять ее с собой, да только кто ее отпустит? Первым делом он взял себе девичью фамилию матери и ее же отчество. Имя оставил, потому, как им нарекла его мать, и оно ей очень нравилось. И так Ростовских Ян Ярославович стал учиться на профессию «инженер-строитель». Через год скончался отец, а еще через год мать повторно вышла замуж. Мужичок с виду был тихим, покладистым, учил детишек младших классов. Жизнь наладилась: Инна с отчимом ладила, Ян тоже, когда приезжал в гости на каникулы. Он подлатал дом, мать навела в нем уют, и получилось вполне неплохое, даже милое гнездышко. Потом у матери обнаружили раковую опухоль, и через некоторое время она ушла в мир иной. Тогда Ян решил перевестись на заочное обучение, чтобы работать и помогать семье. Кто бы мог подумать, что этот кроткий, скромный человек попытается изнасиловать свою же тринадцатилетнюю падчерицу? К тому времени Ян перебрался к ним и ездил в институт оформлять документы о переводе. Словно само провидение вмешалось в их судьбу, заставив его вернуться домой за забытыми бумагами и застать отчима в очень нелицеприятном положении.

Ян как с цепи сорвался. Впервые в жизни он озверел настолько, что перестал контролировать свои действия. Слезная истерика маленькой заставляла его наносить все новые и новые удары, пока мужчина не перестал сопротивляться и растекся по полу бесчувственным окровавленным куском плоти. Он скончался в больнице от полученных травм, а Яна упекли за решетку. В двадцать два года жизнь молодого, подающего надежды специалиста в области строительства оборвалась. На четырнадцать лет парень словно выпал из обычной нормальной жизни. С горем пополам он доучился в лагере, но кому нужен его дырявый диплом и справка о трудовой, даже не по профилю, деятельности в колонии? Вот в чем вопрос.

Только спустя месяц его жизни на воле, Инна с Беркутовым нанесли ему визит, предварительно спросив разрешения по телефону. Сестренка… она всегда понимала его внутреннее состояние, тонко чувствовала его настрой. Но, сказать по правде, Яна несколько озадачило нехарактерно затяжное молчание с ее стороны. Может, это не она сама сдерживала свои порывы, а ее сдерживали?

Открыв дверь только прибывшим гостям и будучи тут же схваченным в плен тонкими руками сестры, Ян начал склоняться ко второму варианту. Когда она без умолка начала тараторить, выспрашивая о том, как он провел этот месяц и о его планах на будущее, окончательно уверовал в своем предположении. Догадываясь, чья это заслуга, он перехватил взгляд Беркутова и кивнул в знак благодарности. Тот без слов все понял – сам не так давно пережил подобную встряску – и ответил на кивок.

Инна накрыла стол и поставила специально испеченный по такому поводу пирог. После первого словесно-вопросительного штурма она подсбавила обороты и далее беседа протекала в более плавном ключе.

– Хочу съездить в деревню, поглядеть, что осталось от дома, – поделился своими планами Ростовских.

– В лучшем случае – половина дома, – уточнила Инна. – Я тебе говорила о том, что свою половину продала давно, сразу, как только вышла из интерната. И потом, за столько лет запустения не думаю, что хоть что-то от него уцелело.

– Вот я и подшаманю. Зря учился что ли?

– Ты хочешь переехать в деревню?? – вылупилась на него сестра.

– Почему нет? – пожал плечами брат.

– Да ведь это глушь! Ты там загнешься от тоски, скуки. От безработицы. От одиночества, в конце концов!

– Загнуться я еще в колонии должен был.

Инне нечего было на это возразить, и она с немой мольбой о поддержке воззрилась на Зака.

– Пускай едет, если хочет. Не вижу препятствий, – флегматично заметил он. – Мальчик взрослый, самостоятельный, чай, не пропадет. Нужна будет поддержка – свистнет, мы поможем.

Девушка, было, сникла, понимая, что их не переубедить, а потом подумала, что Ян, увидев в какое неподлежащее восстановлению убожество превратились те развалины, сам передумает и вернется в город.

Глава 4

В одной из темных страниц прошлого существовала загадочная организация, которая покупала детей бедняков и превращала тех в шутов, намеренно уродуя их внешний облик. Правда ли это иль вымысел достоверно не известно. Сам факт того, что эта ужасающая деятельность канула в Лету, успокаивал мирное население и давал им надежду на светлое будущее в развитом цивилизованном обществе, а посему детям даже не рассказывали о некогда творившихся бесчинствах, уберегая их неустойчивую психику от сильного стресса.

Детки росли, играли, социализировались, познавали мир. Кого-то отдавали в садик, с кем-то нянчились дома; кто-то часто болел, а с иным и бед не знали. Вольготная жизнь каждого сорванца продолжалась до тех пор, пока не наступал значимый возраст поступления в школу. А дальше этапы взросления, созревания и взрослая жизнь. Но, к сожалению, не каждый ребенок перешагивал эти рубежи: кто-то умирал, так и не познав всех прелестей жизни; кто-то оставался инфантильным на всю жизнь; а кто-то…

Они пришли в чувства примерно в одно время в огромной зале очень просторного особняка. В комнате лежало два больших татами, вблизи стоял стол с кувшинами воды и стаканами. На одном татами было десять девочек, на другом столько же мальчиков. Все они были неописуемо красивы. Оглядевшись и не узнав места, большинство бросились в слезы и стали звать маму. Всех без исключения мучила жажда, и кувшины с водой очень быстро опустели.

Спустя некоторое время, когда всеобщая истерика почти сошла на нет, так и не найдя ни достойного слушателя, ни утешителя, в залу вошел мужчина импозантной внешности. На нем был дорогой брючный костюм, начищенные до блеска туфли. Белые перчатки закрывали кисти рук, а полумаска скрывала верхнюю часть лица, нижняя была закрыта стильно выстриженной бородкой. Вместе с ним зашло еще четверо: с одной стороны женщина средних лет миловидной внешности и весьма некрасивый мужчина; с другой – зеркальное отражение первой пары: приятный мужчина и довольно страшная женщина.

Мужчина заговорил мелодичным бархатным голосом. Он представился как Хозяин. Сопровождающих его пар он представил как Наставников (красивых женщину и мужчину) и их Помощников. Хозяин приказал беспрекословно слушаться Наставников и подчиняться им во всем, чего бы те не потребовали, а также велел забыть о прежнем доме и смириться со своей новой участью. Он заверял, что это огромная честь и на их месте мечтает оказаться каждый ребенок. Их родители безмерно гордятся своими отпрысками, а потому не препятствовали тому, чтобы их отлучили от семьи, обучили грамоте и манерам, наставили на путь истинный и вывели в высший свет. Мужчина говорил очень ласковым, доверительным голосом, в то же время его тон был властным и никто из перепуганных ребят не осмелился ему возражать или задавать уточняющие вопросы. Затаенное дыхание двадцати малышей оглушило зал после его речи. Хозяин вышел и больше никто его не видел на протяжении всего года обучения…

* * *

Рухлядь, в которую превратился некогда вполне себе сносный дом, не оставляла места воображению, но и не настолько сильно смутила Яна, чтобы он перестроил свои планы. Обширные постройки рядом – вот что смутило его больше. Всю «картину маслом» он увидел еще с остановки, куда прибыл утренним рейсовым автобусом. Тоненькая полоска утреннего тумана стелилась в дали, но ясное небо над головой предвещало теплый день. Он провел всей пятерней ото лба к затылку и обратно, взъерошив чуть отросшие светло-русые с проседью волосы, и побрел к строениям.

Участок земли, насколько Ян помнил, был довольно большим – соток тридцать-сорок. Теперь же он был разделен на две части: на одной – густо заросшая сорная трава и покосившаяся постройка с обвалившейся крышей доживала свой век, на другой – раскинулся ухоженный огород с корнеплодами. Он простирался гораздо дальше за пределы некогда цельного участка и переходил в садовые кусты и насаждения. Несколько плодоносящих кустарников и теплиц, которые также виднелись на огороде, были очень ухоженными, прибранными, что свидетельствовало о надлежащем уходе за ними. Дальше от насаждений возвышалось строение из красного кирпича с позолоченными куполами на крыше, а за ним хозяйственные постройки, сараи и скотный двор. Перед главным входом в здание художественно выполненная арка. На ней табличка с надписью «Боголюбский Воскресенский женский монастырь».

«Ё-моё!» – самое безобидное восклицание, что пришло на ум Ростовских, глядя на это рукотворное чудо. Он всю жизнь был атеистом до мозга костей, а в колонии веры не прибавилось и подавно. Потому он крайне скептически относился к учреждениям подобного типа, считая их попросту сектой. Он проходил мимо монастыря по дороге к своему участку и не видел ни одного человека, занятого работой по хозяйству. Странно – только ежедневным трудом можно поддерживать в чистоте и порядке такую большую территорию. Дошел до заброшенного клочка земли, уродливым пятном выделявшимся на фоне остальной красоты и ухоженности, и оглядел придирчивым взглядом что вообще здесь можно сделать. Никакого забора, разделяющего участок, не было – просто визуально видно, где заканчивалась бесхозная земля и начиналась ухоженная. Ян закурил. Посмотрел в другую сторону от монастыря, туда, где некогда была деревня: там тоже несколько полуразрушенных заброшенных домишек с запустевшими огородами. Ростовских докурил, выкинул окурок и решительно шагнул в траву по пояс с твердым намерением пробраться к постройкам.

Ян и сам не заметил, как солнце перевалило за полдень. Он так увлекся разгребанием мусора, что ничего вокруг не замечал. Давно скинул куртку и рубашку – майское солнце нехило припекало – и усердно работал, голыми руками разбирая остатки строений и скидывая полусгнившие доски в одно место, чтоб потом вывезти весь мусор. В голове он уже прикинул, как все обустроит, и наметил план действий. Пот стекал по лицу, шее и груди, но он продолжал трудиться. Он был рад этому труду и с удовольствием, не жалея рук и спины, разбирал, по сути, старую жизнь для того, чтобы построить новую, лучшую.

– Бог в помощь! – услышал голос и обернулся на звук. Отер тыльной стороной руки пот со лба, заодно прикрывая глаза от солнца, чтобы увидеть обратившегося к нему человека. Мешковатая ряса и черный платок на голове выдавали в человеке скромного богослужителя женского пола. О возрасте судить, пока не брался. Маленькая отара и пастушья собака рядом с ним указывали на то, что хоть кто-то трудится из этой братии.

– Спасибо, – Ян пошел к человеку, продираясь сквозь высокую траву. Оторвал внимательный взгляд из-под ног и поднял его на человека. – Вы должно быть… – «ангел» закончил уже про себя.

Перед ним стояла девушка невысокого роста и непонятной комплекции под бесформенным одеянием. Но лицо… он в жизни не видел ничего прекраснее! Его черты можно было бы назвать идеальными, если б не коротковатый и совсем не по-монашески вздернутый носик. Высокие скулы красивой плавной формы обтянуты идеально гладкой кожей цвета благородного белого… мрамора. Именно это слово пришло на ум специалисту строительного дела. Но отливала она не холодным блеском бездушного камня, а светилась, словно изнутри, теплым матовым бархатом. Пожалуй, нижняя часть лица казалась тяжеловатой из-за большого рта и чересчур полных розовых матовых губ на фоне остальных аккуратных черт. Глядя на них, так и хочется провести по ним пальцем, чтобы убедиться в их мягкости и прочувствовать полноту. Кажется – надави чуть посильнее и из них потечет нектар, которым они наполнены. Сладкий, дурманящий, который можно слизать языком…

Ян перевел взгляд на глаза девушки, устыдившись своих плотских желаний по отношению к богослужебному лицу. Даже глаза цвета летнего предрассветного неба, когда еще не до конца рассеявшийся туман смягчает резкость пронзительной голубизны, были необычной формы: большие, зауженные к внешним уголкам, обрамленные густой щеточкой темных ресниц. Такого же цвета брови, почти прямые, с легким изгибом на конце. Лоб и шею скрывал черный платок. Она смотрела на него прямо и открыто, ожидая, когда он закончит оборванную на полуслове мысль. Овечки щипали траву, заполняя незапланированную паузу в их переходе. Пес стоял у ног хозяйки и с интересом разглядывал Яна.

Он понимал, что как полоумный пялится на девушку и почти пускает слюни. Наверняка, отвлекал ее от дел и задерживал своим замешательством. Плевать. Он в жизни не встречал человека красивее и хотел получить эстетическое удовольствие от созерцания ее. Заметив, что девушка также внимательно разглядывает его, немного смешался, почувствовав себя настоящим Квазимодо на ее фоне. Безобразный шрам начинался от разорванной брови, пересекал щеку и терялся в многодневной щетине – его он заработал осколком разбитой тарелки, оказавшись в эпицентре разборки, что учинили зэки в столовой. Многочисленные шрамы от рассечений по всему торсу он приобрел, активно занимаясь боксом в последние годы. Да к тому же стоит тут полуодетый – не хорошо как-то… Она может и мужчин-то ни разу не видела, а уж полуголых и подавно. Но, не заметив на ее лице даже малейших признаков брезгливости, он успокоился. Лишь нескрываемое удивление и легкий интерес в глазах. И что-то еще… что-то неуловимое, чему он никак не мог найти определения. Ростовских прочистил горло:

– Вы должно быть… эээ… монахиня? – приподняв целую бровь, попытался угадать. Он не был силен в этих терминах. Губы девушки растянулись в улыбке. Он снова залип на них: вот-вот, сейчас они лопнут, и из них потечет нектар, который Ян не без удовольствия поможет убрать. Своими губами. И языком.

– Я – сестра София, послушница. На сегодня мое послушание заключается в том, чтобы собрать овец, не всех, конечно, и остричь их, пока остальные наносят визит Матушке-настоятельнице в больнице святого Георгия. Она не так давно потеряла равновесие и упала, сильно повредив ногу. Перенесла тяжелую операцию по замене сустава, но теперь уже идет на поправку.

Ян не слушал. Он конкретно залип на ее полных мягких губах, откуда вылетали тихие звуки мелодично-низкого теплого голоса, обволакивая, окутывая его со всех сторон, даря неземное чувство блаженства. Губы перестали шевелиться. Он перевел взгляд на ее глаза и… утонул в них. Сообразив, что пауза снова затянулась от того, что он ведет себя как конченный тугодум, он тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Да это не монахиня, или как она там сказала, это – сирена!

– Значит, живешь и работаешь здесь? – качнул головой в сторону монастыря. Безошибочно определив ее возраст гораздо младше себя, он позволил себе дерзость перейти на «ты». Снова ее кроткая, но сводящая его с ума улыбка.

– Живу и несу послушание.

– Как давно?

– Уже лет пять как. Со дня основания монастыря. Как рассказывала игуменья Афанасия, продавался участок, рядом с которым было много свободной земли. Его и выкупили для постройки монастыря. Правда, не весь, а лишь половину. Владельца второй половины, как ни искали, найти не смогли.

Ян хмыкнул – сам черт ногу сломит, ища его там, где он торчал. Еще и под другим именем. Кстати, и ему придется повозиться с документами, восстанавливая право собственности.

На этот раз он вслушивался в слова, чтобы опять не протупить, а потому без пауз продолжил:

– Что с деревней стало?

– Вымерла, – просто ответила девушка, – молодые уехали в город, несколько стариков доживают свой век, а больше никого и нет.

Пес, что терпеливо стоял у ног хозяйки, подошел к Яну, обнюхал его стал тыкаться мордой в ладонь, требуя ласки. Тот потрепал его по загривку.

– Вы – хороший человек, – неожиданно выдало небесное создание, комментируя происходящее.

– Многие бы поспорили, – возразил Ян, выпрямляясь.

– Многие люди? Возможно. Но не животные. Они все чувствуют. – Снова что-то непонятное, нечитаемое в ее взгляде.

Словно в подтверждение ее слов две овечки подошли к Яну и стали тыкаться в его ноги, изучая поверхность штанов и пробуя на вкус их ткань. Овцы – самые пугливые создания на планете, и те не побоялись к нему подойти! Что правда – то правда. Ян всегда ладил с животными. Они тянулись к нему по одним им ведомым причинам.

– Могу я задать вам встречный вопрос? – дождавшись его кивка, девушка спросила, мило склонив голову на бок, – а вы кто?

Ростовских криво улыбнулся:

– Владелец второй половины участка. Намерен отстроиться здесь заново. Надеюсь, не омрачу своим соседством ваше женское поднебесное общество? – с некоторой долей сарказма в голосе, спросил он. «Как бы наоборот не вышло» – подумалось ему.

– Ни сколько, – улыбнулась девушка. Только глаза не улыбались. Смотрели прямо и открыто, но… черт! Да что же не так с ее глазами? – Но, вполне вероятно, вам скоро наскучит уединенная жизнь в этих заброшенных местах, и вы измените свое решение.

– Вряд ли.

– Время покажет, – философски заметила она, – а пока, могу я чем-то быть вам полезной? Может принести воды или?.. – она пробежалась глазами по его обнаженному, блестящему от пота торсу. День был жаркий, и Яна действительно мучила жажда. Он и сам не ожидал, что так увлечется, а потому не взял с собой никакой провизии.

– А есть молоко?

– Сейчас. – Она направилась в сторону монастыря, позвав пса, который улегся у ног Яна и подгоняя длинной жердочкой овечек.

Через некоторое время девушка принесла кувшин вкуснющего прохладного молока и ведро чистой воды с полотенцем для купания после работы.

– Вы так и не назвали свое имя, – напомнила она, наблюдая, как он жадно пьет молоко прямо из кувшина. Две капли не попали в рот и стекали тонкими струйками по подбородку, падали на грудь.

– Ян. А твое? – Она как-то странно взглянула на него и повторила свое.

– София, – смаковал это имя, пробовал на вкус, повторяя снова и снова, когда девушка уже ушла, и он продолжил свой труд. Потом смыл с себя пот водой из ведра и вытерся полотенцем, что так заботливо принесла София. Покоцанные израненные руки приятно охладились.

Только сидя в автобусе на обратной дороге, он понял, что было странного в ее взгляде – он был не по годам тяжелый и уставший, как у мудреца-старца. И он, этот тяжелый взгляд, никак не вязался с ее общим ангельским образом. Откуда такой взгляд мог появиться у молодой девушки, живущей под кровом и защитой монастыря? Ян бы не поверил, если б сам не видел, но… что есть – то есть…

Глава 5

Малышей разделили по гендерным признакам. Стайку девочек взяла под свою опеку Наставник-женщина и ее пугающего вида Помощник. Мальчиков увели в другую залу в этом же крыле особняка и первые несколько месяцев они не виделись. Перво-наперво, всем разъяснили общие для всех правила поведения в особняке, нарушение которых будет караться по всей строгости.

Девочкам разрешено было общаться между собой в перерывах между уроками и перед сном, где они познакомились и выяснили, что им всем по десять лет. Единственное, что им запрещалось строго настрого – это называть друг друга по имени. Им вообще велели забыть их прежние имена, как и всю прошлую жизнь со всеми родственниками и друзьями. Теперь им уготовлена новая, лучшая судьба. Вместо имен им разрешалось называть друг друга по цвету платья, которое надето на девочке. Стоит отметить, что прелестнейшие платья подбирались под стать их обладательницам, но всегда одного и того же цвета.

Спали они на жесткой узкой кровати и каждое утро принимали контрастный душ. Для поддержания хорошей физической формы были ежедневные прогулки, несмотря на погоду, уроки фехтования и верховой езды, гимнастика и плавание в крытом бассейне. Велись уроки по этикету, искусству гостеприимства, сервированию стола. В детяхвоспитывалась учтивость, вежливость, благопристойность. Их учили говорить на любую, даже самую щекотливую тему, прекрасно и без запинок излагая свои мысли. Они изучали иностранный язык, общеобразовательные предметы, а также овладевали искусством рукоделия, живописи, пения, танца, игры на музыкальном инструменте.

Также девочки проходили курс уборки в доме, приготовления пищи и декорации. Их отучали от болтливости, излишней жестикуляции, суеверий. Им прививали осторожность в высказываниях, сдержанность в выражениях, умение внимательно слушать и тихо говорить. Они занимались разведением цветов, собирали гербарии, учились разводить домашний скот.

Им прививали чувство вкуса и стиля в одежде, учили ухаживать за своей кожей, ногтями и волосами. Учили пользоваться косметикой, укладывать волосы в замысловатые прически, «стрелять глазками» и томно вздыхать. Таким образом, складывалось их образование первые полгода. Не сказать, чтоб девочки сильно сдружились за это время, но сплотились – это точно.

Стоит ли говорить о том, как нервировал девочек некрасивый и неприятный Помощник, который наказывал их за малейшую оплошность? Как пугал одним лишь своим присутствием? Как от него мерзко пахло и поэтому все из кожи вон лезли, только бы ни в чем не провиниться, чтобы избежать его приближения для очередного тумака?..

* * *

Ян всерьез и основательно занялся вопросом своего переезда. Пьяная молодежь, что с наступлением тепла устраивала ночные дискотеки под окнами под орущие на всю округу песнями из автомагнитол, или закатывала разборки, а то и драки, лишь упрочнили его желание переехать подальше от городского шума. Он выставил квартиру на продажу и занялся поиском конторы, что занимается срубами домов. Параллельно занимался восстановлением и переделкой документов о собственности земельного участка. И зубы… как бы он не хотел, но порядком подкрошившиеся на зоне зубы требовали основательного ремонта, а кое-где и имплантации. Часто и подолгу засиживался в городской библиотеке, пользуясь интернетом, за неимением собственного в квартире. Помимо информации по строительству будущего дома, он интересовался монастырской жизнью…

София крепко обосновалась в его голове. Больше всего его удивляло неожиданное и, как он признался сам себе, внезапно приятное появление девушки в радиусе его досягаемости. Это был, пожалуй, единственный человек за всю его сознательную жизнь, который вызвал у него неподдельный интерес и к которому его неудержимо потянуло. Он, положа руку на сердце, сознался, что хочет продолжить и упрочнить их знакомство. С другой стороны, она – лицо духовное и должна отречься от всего мирского. Или не должна? Ростовских озадачился этим вопросом и прошерстил просторы интернета в поисках ответа. Он выбрал несколько уточняющих вопросов, которые задаст ей при следующей встрече. В том, что она состоится, он даже не сомневался – соседи, как-никак.

София тоже не сомневалась, что новоявленный сосед захочет лично представиться игуменье Афанасии. Только ее до сих пор не вернули в монастырь из больницы – оставили в стационаре еще на какое-то время. Тогда девушка решила сообщить эту весть Благочинной, что временно взяла на себя обязанности Матушки-настоятельницы. Она как раз заканчивала обход келий перед ужином, проверяя чистоту и порядок в них. Заметив ее, София припустила следом за ней чуть ли не бегом.

– Сестра Анастасия! Постойте! – окликнула ее несколько громче, чем позволяли правила поведения в монастыре, за что получила укоризненный взгляд строгих карих глаз. София тут же замедлила бег и перешла на шаг. Она держала в тайне эту весть уже несколько дней, не имея возможности лично поговорить с Благочинной, и ее просто распирало от желания ею поделиться. Судачить в монастыре строго настрого запрещалось, на пойманных с поличным накладывали епитимию, потому она не могла сказать об этом сестрам раньше, чем Настоятельнице или Благочинной под страхом прослыть сплетницей.

– Сестра Анастасия, – гораздо тише повторила София, подойдя вплотную. – У меня для вас мирская новость. Прибыл хозяин земельного участка, что соседствует с нашим. Осмелюсь предположить, что вы также возымеете желание познакомиться с ним лично.

– А ты, сестра, выходит, уже знакома с ним? – нахмурилась Благочинная. София смиренно опустила взгляд в пол и сложила руки у груди:

– Я перегоняла овец в день, когда вы с сестрами навещали Матушку-настоятельницу и, проходя мимо, увидела его. Он представился и сообщил, что имеет желание жить здесь, на своей половине участка.

– Ты и молвила с ним без дозволения? Ох, София, София, – сокрушенно покачала головой Благочинная, – от чего ж ты непослушная такая? Ведь сколько раз тебе велено не разговаривать с незнакомцами? Неужто тебе по сердцу снова и снова огорчать меня своей непокорностью?

– Бог с вами, сестра Анастасия! – девушка в порыве раскаяния поклонилась в пояс Благочинной и поцеловала ее теплые морщинистые руки. – Я шла мимо… а человек трудился… я пожелала легкости в труде… и разговор завязался… – сбивчиво начала оправдываться девушка. – Потом принесла ему кувшин молока утолить жажду, он так попросил, и ведро воды с полотенцем, чтобы после смыл пот и грязь с усталого и израненного – я сама видела! – тела.

У Благочинной брови под платок полезли:

– Ты не просто говорила с ним, так еще и разглядывала плоть мужа чужого? Благословляю тебя на сорок земных поклонов, сестра!

– Слушаюсь, сестра, – совсем сникла София.

– Приступай, – Благочинная осенила девушку крестным знаменем и они разошлись.

Софии всегда казалось, что старшие сестры относятся к ней гораздо строже, нежели к остальным послушницам. Сначала она росла в православном детском приюте, потом возвели Боголюбский Воскресенский монастырь и ее перевели сюда. По возрасту, она не подходила стать монахиней, и даже не готовилась принять постриг, однако долгие годы ее настраивали и готовили для монашеской жизни. Может, от возложенных на нее больших надежд ответственно нести знамя черного духовенства в будущем к ней и относились с повышенной строгостью? Девушка размышляла над этим, пока сестры ужинали, а она, стоя в центре трапезной, делала земные поклоны, как отжимания: упала – лбом об пол – подскочила. Выполнив все сорок, она присоединилась к остальным.

За ужином Благочинная прилюдно объявила о новом соседе и всем запретила вступать с ним в словесный контакт до тех пор, пока сама Анастасия не познакомится с ним и не убедиться, что он человек светлый, не имеющих дурных помыслов.

– В словесный нельзя, а глазками пострелять можно, – тихо-тихо шепнула сестра Дарья на ухо Софии.

Девушки – есть девушки. Даже в духовном мире послушницы, особенно молоденькие, заводят близких подруг и секретничают. Дарья и София были самыми молодыми в монастыре, потому и сблизились. Дарья – ребенок из неблагополучной семьи, тоже с детства отдана в приют, а затем перешедшая в монастырь. Она на два года младше Софии и отличалась легким характером, светлыми помыслами, никому никогда не желавшая зла. Этакая девчонка болтушка-хохотушка с блестящими, лучистыми зелеными глазами.

София же, напротив, была больше молчаливой и задумчивой. Любила нести послушание в одиночестве, например, работая со скотом или таскать воду для всех на целый день – заведенного водопровода в само здание не было. Дарья же не переносила одиночества. Петь на клиросе, вместе готовить пищу в трапезной, даже печь просфоры – все, что угодно, лишь бы не оставаться одной. Игуменья знала и учитывала особенности девушек, назначая им послушания по душе. Но за проступок могла и Дарью оставить на целый день одну в огороде, а Софию определить в самое людное место.

Матушка-настоятельница, как и старшие сестры, знали об их тесной дружбе и закрывали на то глаза, пока она не выходила им боком. Когда у послушниц было свободное время перед сном, они делились друг с другом мыслями и переживаниями за прошедший день. София поддавалась озорному настроению жизнелюбивой подруги и ее аутентичность на время уступала место такому же смелому и бойкому взгляду на саму жизнь. В один из таких теплых вечеров девушки, взяв в библиотеки Писания святых Отцов, расположились во внутреннем дворике под предлогом почитать. Вот тогда София откровенно описала Дарье во всех подробностях ее встречу с загадочным соседом и теперь уже не только она ждала его возвращения с нетерпением. Появление нового человека в этих уединенным местах считалось целым событием!

Глава 6

Спустя полгода Наставница объявила о значимой и очень важной встрече для всех без исключения. Под строгим надзором каждая девочка тщательнейшим образом наряжала и прихорашивала себя к событию. Все волновались, вспоминали и повторяли приобретенные знания и умения, чтобы не ударить в грязь лицом.

В назначенный час заиграла торжественная музыка, двери распахнулись, и девочки стройным рядком выплыли в торжественную, бальную залу, ослепляющую своим богатым убранством. Начищенный до блеска паркет, тяжелые шторы, канделябры с зажженными свечами, помпезные стулья и диваны, белый рояль – все кричало о богатстве и роскоши. По периметру этой необъятной комнаты находилось пять дубовых дверей: через одни зашли девочки, из соседних дверей появились некогда знакомые им мальчики, также во всем блеске и великолепии. Наставники выстроили всех детей в одну линию и развернули их лицом к центру комнаты.

Открылись двери, противоположные уже открытым, и сначала залу заполнил удушливый смрад. Некоторые дети поморщились, за что сразу получили подзатыльник от Помощников. Потом из одной двери в зале начали появляться неописуемые уродцы женского пола, если судить по платьям на них, а из другой – такие же мальчики. Они подходили к уже выстроившимся детям хромая или волоча за собой лишнюю конечность, хрюкая или пыхтя от усердий совладать со своим скособоченным, уродливым телом. Кто-то из них пускал слюни за неимением губ и щек удерживать их во рту; у кого-то несоразмерно длинные, кривые и острые зубы торчали в разные стороны, мешая сомкнуть рот, откуда толчками вырывалось зловонное дыхание. Одна горбатая девочка при ходьбе опиралась на свои же чересчур длинные руки. У кого-то все тело было покрыто бородавками, а руки и ноги напоминали корни дерева. У одного ребенка голова была сильно заужена к верху, отчего произошла деформация всех черт лица и глаза смотрели в стороны, как у рыбы. У одного мальчика на спине был панцирь, как у черепахи, у другого – костяные наросты на голове, от чего та увеличилась в размере раза в три. Одеты эти уродцы были в рваные, грязные лохмотья. Источали удушливое зловонье помоев, дерьма, резкого и сильного запаха пота – все вперемешку.

Их выстроили на расстоянии вытянутой руки напротив детей с ангельской внешностью. Воцарилось молчание, даже музыка перестала звучать. У уродцев также были свои Наставники такой же скверной внешности, и их Помощники, в противоположность им – красивые. Все учителя внимательно наблюдали за реакцией своих учеников. Гробовая тишина угнетала.

Вдруг одного из красивых мальчиков вырвало от одного вида этих ужасных созданий прямо в проход между детьми. Как бы он не пытался сдерживаться, рвотные позывы волнами накатывали на него, пока желудок не опустел. А одна девочка с опухолью на все лицо, в складках и наростах которой был виден один глаз и где-то внизу обозначался рот, всхлипнула и громко зарыдала в голос, закрывая лицо руками. Она упала на колени и согнулась в три погибели, пряча свое уродство от столь красивых детей. Помощники вывели этих детей и больше их никто не видел…

* * *

Рев моторов, почти непрерывные сигналы клаксонов, крики, визги, улюлюканье и еще кучу непередаваемого шума устроили мотоциклисты в честь бракосочетания мототоварищей, что выходили из дверей ЗАГСа. Затем все дружно поехали кататься по городу и делать памятные снимки у разных достопримечательностей. Ян наблюдал, как все резвятся, как маленькие, ей-богу, отмечая значимое событие. Погуляв по городу в ясный летний день и запечатлев все на фотоаппарат, они всей гурьбой отправились на базу отдыха отмечать. Счастливая Инна в белом облачении ехала на своем белоснежном мотоцикле; Беркутов, как обычно, в черном, на таком же байке. Их друзья и соратники на ярких блестящих моторах со своими веселыми спутницами. Ростовских ехал в машине с подругой сестры – Ириной, сдержанной молодой женщиной, которая не лезла к нему с разными расспросами или пустым трепом, и на том спасибо. Яна эта приятная женщина оставила равнодушным, в отличие от новости, которую озвучил ему Беркутов пару недель назад.

Он тогда приехал один к Ростовских, чем уже сильно удивил его. Захар не спрашивал позволения или согласия у Яна, он просто твердо объявил о своих намерениях на Инну, права на которые хочет узаконить. Решительно и безапелляционно поставил Ростовских в известность, выразив надежду на то, что их мужские взаимоотношения наладятся, если не ради поиска панибрата в лице друг друга, то ради женщины, которую они оба любят. Надо сказать, Яну импонировало уверенное поведение будущего зятя. Он понимал, что когда-нибудь Инна захочет завести свою семью, и желал лишь одного – чтобы ее спутник оказался достойным волевым человеком, способным ее защитить. Да, однажды Беркутов накосячил в плане ее защиты, причем жестко, еще один прокол, и он будет иметь дело лично с Ростовских. Мужчины пожали друг другу руки, скрепив тем самым свои обязательства.

Потом вышли на балкон, Зак с чаем, а Ян с молоком, закурили, и снова Ростовских был удивлен неожиданным поворотом в их беседе. Беркутов спросил, и не просто для галочки, а участливо поинтересовался, как протекает адаптационный период. Поделился своими воспоминаниями, насколько ему тяжело и хреново было и как сильно Инна помогла тогда, сама того не сознавая. Зак предложил свою помощь и поддержку, если понадобится, заверил, что тот может рассчитывать на него в случае чего. В таком доверительном ключе протекала их, окутанная сигаретным дымом, неспешная беседа теплым вечером.

Вот и сейчас, сидя в машине, которая везла его на весь уикенд к берегу озера отмечать столь значимое событие в жизни его любимой сестренки, Яна вдруг посетили мысли о собственной несостоятельности в жизни и как следствие невозможности заведения своей семьи. Кому он такой нужен с его-то темным прошлым?.. хотя… здесь даже, скорее, по-другому – вряд ли ему кто-то нужен, чтобы дожить свой век… Конечно, в старики его рано списывать, но и тридцать шесть начинать жизнь с чистого листа не получится. Потому, он и не рассчитывал на что-то большее, чем просто подруга для тела, такая, чтоб не утомляла пустой болтовней. Чем старше человек становится, тем сложнее сходится с людьми. В его случае это началось без поправок на возраст. Если уж совсем откровенно, он всегда мечтал иметь рядом одну единственную женщину, такую, чтоб понимала его с полуслова, с полувзгляда, но, видно, этим мечтам так и суждено остаться лишь мечтами. Однако довольно об этом. Сегодня праздник Инны, и Ян не собирался портить его своей угрюмой от невеселых мыслей мордой.

Шумное застолье перетекло в не менее веселые шутовские конкурсы и пляски. Все веселились, провозглашали искренние тосты и от души радовались за молодых. Лишь глубокой ночью, когда подвыпившие гости стали делиться на кучки по интересам, Ян смог незаметно для всех выйти на пирс, подальше от громкой музыки и наконец-то, оставшись один, спокойно закурить, пуская струи дыма в темное звездное небо над головой. Докурил, но возвращаться не спешил. Засунул руки в карманы джинсов. Чуть откинул голову назад и вглядывался в темную даль над гладкой поверхностью воды. Тонкие руки обняли его за пояс, и миниатюрное тело прижалось к его спине.

– Тебе невесело. Ты устал, – резюмировала сестра.

– Мне было весело, а теперь устали все, – он успокаивающе погладил ее руки.

– Это точно! Мотоциклисты, они такие – гулять – так гулять! Ничего не делают в полсилы. Ты, кстати, часом, не надумал сесть на байк? – Инна выглянула из-за его плеча, пытаясь разглядеть лицо. Ростовских хмыкнул:

– Это не моё.

– А что твое? – ухватилась девушка за мысль, развивая беседу. Ян раскусил уловку сестры, но не был настроен углубляться в описание своих невеселых дум, посетивших его еще днем, и уж тем более не собирался грузить ими виновницу торжества. Он развернулся в кольце рук Инны, и обнял ее за плечи:

– Тебе всегда удавалось выведать у меня все секреты. Еще в детстве, когда новогодние сладкие подарки были припрятаны в шкафу, ты умудрялась выпытать у меня, где именно, чтобы тщательно изучить содержимое пакетов и распланировать, какие конфеты съешь в первую очередь, а какие оставишь на потом.

Инна улыбнулась этому воспоминанию:

– А когда мама замечала, что упаковка раздербанена, ты всегда прикрывал меня и говорил, что хотел украсить ее получше, но … увы и ах!

Они предались тем редким счастливым, где-то проказливым воспоминаниям из детства, усевшись прямо на пирс плечом к плечу.

– Ян, я переживаю за нас… Что будет дальше? – вдруг поменяла тему Инна.

– А я, наоборот, спокоен. Ты в надежных руках. Беркутов умрет, но сделает тебя счастливой…

– Этим-то он как раз меня не осчастливит.

– … так что перестань забивать себе голову всякой ерундой и сосредоточься на своей семье.

– А как же ты?

– И я могу сосредоточиться на твоей семье, только вряд ли ты обрадуешься моему вмешательству, – пошутил Ян.

Инна качнулась в его сторону, несильно толкая плечом.

– Ну, правда. Что будет с тобой?

– Хорошо все будет. Даже не сомневайся.

– Я люблю тебя, брат, – девушка положила голову на его плечо.

– И я тебя, маленькая.

– Знаешь, он хороший человек. Он позаботиться обо мне.

– Знаю.

– И любит меня также сильно, как и я его.

– Знаю.

Но на все тихие заверения брата Инна никак не могла отделаться от беспочвенного чувства вины перед ним, будто она предает его, оставляя одного, а сама заводит семью. Предательская слеза скатилась по щеке, она шмыгнула носом.

– Полно тебе, маленькая. Разве так встречают новую жизнь? Ну? – даа… успокоитель из него так себе. Хотя они оба понимали, что Инна переполнена избытком чувств, потому и расплакалась на ровном месте.

Следующий день свадьбы прошел более спокойно: суматошная шумиха сменилась размеренным теплым деньком с посещением бани, купанием в озере и поглощением еды с живого огня.

Прошел почти месяц со дня его посещения деревни, когда Ростовских приехал с бригадой рабочих на грузовике разгребать мусор с участка. На этот раз несколько женщин гораздо старше Софии в черных одеяниях от макушки от пят копошились в огороде. По приезду, он направился к ним представиться – как-то нехорошо будет испугать старушек своим внезапным появлением. Так как не было никакого разделительного забора, он беспрепятственно проник в их огород.

– Приветствую, – поздоровался он с первой попавшейся бабулей. Та испуганно вскинулась на него и чуть ли не шарахнулась. – Я ваш сосед, Ростовских. Пошумлю тут немного, надеюсь, не помешаю, – не получив никакой обратной реакции, он развернулся и ушел. Может у них обет молчания или еще какая мутотень? Ладно. Проехали. У него и так немало работы, чтобы еще гадать о странной реакции на него.

Вывезти весь мусор за раз не удалось, как он рассчитывал. Пришлось работать в два подхода, и пока он ждал возвращения машины, расположился в тени вблизи стоящего дерева на перекус – в этот раз он подготовился. К концу его нехитрого обеда подошла женщина, понятно, в черном. Ян поднялся навстречу в знак уважения.

– День добрый. Меня зовут сестра Анастасия. Я временно замещаю Матушку-настоятельницу в нашем монастыре, – представилась женщина преклонных лет со строгим лицом, прорезанным глубокими морщинками. – Пришла засвидетельствовать свое почтение вам, как… новому соседу?..

– Верно, – кивнул Ян и почувствовал себя неуютно под пристальным разглядыванием монахини. День был жаркий, и он скинул рубашку, выставляя на обозрение свое покоцанное тело. – Меня зовут Ростовских Ян, и я намерен отстроиться на своей половине участка заново и жить здесь. Возможно, вы захотите разделить участок забором – давайте обговорим этот вопрос.

– Никакой забор не спасет от злых умыслов, потому и живем мы открыто, ни от кого не таясь и никого не отдаляя от возможности приобщиться с божественным.

Ян еле сдержался, чтобы демонстративно не закатить глаза.

– Как хотите, – пожал плечами. – Лето обещает быть жарким, и если меня не будут смущаться ваши… эээ… воспитанницы, можно и без забора.

Монахиня снова окинула его придирчивым взглядом мудрых карих глаз, безошибочно определяя, в каком виде он собирается трудиться.

– Здесь долгое время никого не было. Могу я поинтересоваться, откуда вы прибыли?

– Из мест не столь отдаленных.

Она слегка нахмурилась:

– У вас есть семья? Супруга? Дети?

– Я один.

– Друзья?..

– Не так, чтобы…

– Животные?

– Планирую завести.

Сестра Анастасия еще раз окинула его взглядом и теперь в ее глазах Яну почудилась жалость к его одинокой судьбе. В подтверждение этой неприятной догадки она выдала на прощание:

– Вы всегда можете обратиться за помощью к Богу и двери нашего, хоть и женского, монастыря всегда открыты для страждущих и нуждающихся. Храни вас Бог.

Глава 7

Со всеми детьми, как с «ангелами», так и с уродцами, провели поучительно-назидательную беседу, чтобы впредь они вели себя в соответствии с их воспитанием и обучением, ибо в будущем им предстоит заниматься всем вместе. В тот памятный день многие ребята испытали настоящий шок от увиденного, и теперь им предстояло как-то пересилить свою брезгливость или зависть – оба эти чувства были одинокого сильны.

Следующим испытанием на прочность стал объединенный обед. На нем девочки показывали свои умения сервировать стол и подбирать яства, а мальчики вели себя, как радушные гостеприимные хозяева, ухаживая за девочками. Чуть позже привели уродцев, которые, судя по всему, не учили как правила приличия, так и элементарный этикет. Последние просто плюхнулись каждый на свое место и начали поглощать все без разбора предложенные блюда, не соблюдая последовательность. Наставники и Помощники сидели во главе стола и строго поглядывали на учеников, стоит кому-то слишком затянуть паузу в светском разговоре или высказаться непозволительно резко. Но это касалось только красивых детей, которых обучали правилам поведения за столом. Уродцам же до обидного позволялось все, кроме дерзости.

Когда одна из прелестных девочек заводила непринужденную беседу о результатах недавно прошедших скачек, только мальчик, подобный ей, мог поддержать беседу. И очень трудно было делать вид, что не обращаешь внимания на то, как мальчик напротив, без носа и рта, грязными руками прямо в тарелке толчет изысканное блюдо, превращая его в однородную кашеобразную массу для того, чтобы класть его в черное отверстие в основании шеи и проталкивать по пищеводу внутрь. Очень сложно контролировать, ровное звучание голоса при виде того, как девочка своими клишнеобразными кистями пытается положить в рот хоть что-то из еды, за невозможностью пользоваться столовыми приборами.

Одна девочка с карими лисьими глазками, длинными густыми ресницами и очень чистой и гладкой кожей и не могла заставить себя не смотреть на сидящего напротив нее мальчика с такими чертами лица, словно их сильно нагрели, и они, расплавившись, стекли по лицу. Он, замечая ее подглядывания, начал есть неряшливее прежнего, фыркая и брызгая слюной во все стороны, позволяя еде вываливаться изо рта, облизывать грязные пальцы и срыгивать остатки пищи прямо на стол перед собой. Он делал это специально, вынуждая ее проиграть борьбу со своими же рвотными позывами, и добился своего: девочку стошнило, едва она успела выскочить из-за стола и отбежать в угол. Ненавязчивая беседа прервалась, а мальчик-провокатор загоготал во всю глотку, перемежая членораздельные звуки со словесными оскорблениями, побужденными завистью к ангельской красоте, в адрес девочки. Всегда сдержанные и чинные Наставники поднялись и вывели этих двоих из залы. Больше их не видели…

* * *

Квартира продалась довольно быстро, и остро встал вопрос, где жить следующий год до окончательной постройки дома? Кроме того, Ян нуждался в автомобиле, и чем работоспособнее будет лошадка, тем лучше. Не тратя время на лишние размышления, он решил нанести визит Беркутовым, тем более, до сих пор у них не был.

Половину огромной территории, куда прибыл Ян, занимала автомастерская. Позади нее стоял дом и сбоку от него был заложен фундамент под еще один. Ростовских направился в мастерскую, смекая, что найдет зятя именно там. В полумраке гаража он тормознул, позволяя глазам привыкнуть к относительной после яркого солнечного света темноте. Огляделся: всевозможные станки и специальное оборудование заполняли просторы гаража. Легковые и грузовые машины, в полу разобранном состоянии или откровенно битые, стояли повсюду, куда ни глянь. Было и несколько мотоциклов, куда без них?

Безошибочно определив рабочее место мастера, Ян побрел на звуки рок музыки. Но вместо Беркутова он увидел старика, по пояс занырнувшего под капот автомобиля.

– Приветствую! – позвал Ян, привлекая к себе внимание. Старик выпрямился и посмотрел на него своими мудрыми, много повидавшими на своем веку глазами. Губы под седой щеточкой усов расползлись в улыбку, и он довольно крякнул:

– Неужто ты и есть тот самый Ян? – проскрипел он прокуренным голосом. – Инна много о тебе рассказывала. Вы похожи, да. – Ростовских вглядывался, но не мог узнать старика. – Да ты не тужься, все равно не признаешь. Я – Ксан Ксаныч, Механик. Да, да, тот самый дедок, что присматривал за твоей малышкой, пока ты там прохлаждался, – беззлобно поддел тот Яна. Они были заочно знакомы через Инну и вот, наконец, встретились лично. – Рад видеть тебя, парень! – тепло поприветствовал Механик и не просто пожал руку, а по-отечески обнял Ростовских.

– Мне стоит поблагодарить вас за то, что приглядывали за Инной, и за то, что помогали вытащить меня.

– Да, – отмахнулся он, – если б с пользой, а то так… – махнул рукой. – Ты лучше расскажи, чем сейчас живешь?

– Строительством. Пока себе, а дальше заказы надо находить.

– Что колотить намерен?

– Избушку.

– В городе?

– Увольте. Не выношу суматоху. В деревне, где в детстве с Инкой жили, хочу строиться. Фургон нужен, возить стройматериалы и все такое. Вот и ищу Беркутова, чтоб с ним потолковать. Он человек грамотный в этом вопросе, чай, плохого не посоветует. Тем более родственники, как ни как.

– Они в доме обедают, – махнул рукой за спину. – Найдешь дорогу?

– Разберусь, – улыбнулся Ян и отчалил.

Ростовских зашел в небольшой каменный дом и через сени, где снял обувь, оказался в прихожей, отгороженной перегородкой от кухни, судя по вкусным запахам. Подобная же перегородка отделяла зону кухни от комнаты. Все стены, как несущие, так и импровизированные, чудесным образом были разрисованы какими-то волшебными пейзажами с невиданными животными. А в кухне… Беркутов вплотную стоял между широко разведенных ног Инны, которую усадил перед собой на стол, и жадно целовал свою жену. Та обвила его за пояс ногами, зарылась руками в его длинную темную шевелюру и не менее страстно отвечала.

– Я могу зайти попозже. Судя по всему, десяти минут вам хватит с лихвой, – вторгся в их интимное общение Ростовских. Молодожены тут же прервались и посмотрели на него: Инна, заливаясь краской смущения, а Зак – с наглой довольной ухмылкой.

– Ты мне льстишь! Пять бы продержаться! – лениво отшутился Беркутов. Оправил одежду Инны, помог ей слезть со стола и подошел поприветствовать шурина.

– Привет, родной, – пришедшая в себя Инна поцеловала брата в щеку и тут же засуетилась. – Мой руки и садись за стол, отобедаешь с нами.

Спорить бесполезно, потому Ян безропотно подчинился.

– Мне нужен фургон. Типа как у тебя. Рабочая лошадка, в общем. Ты в них шаришь, поможешь подобрать? – за обедом спросил Ян Захара.

– Не вопрос. Когда надо?

– Вчера.

– Поищу, – усмехнулся Зак.

– Бюджет ограниченный, сам понимаешь. На новый не претендую, главное, чтоб в рабочем состоянии.

– Понял.

Неожиданно быстро Зак, за те две недели, что даются на съезд из квартиры после заключения сделки, приобрел Яну неплохой пикап и довел его до ума своими мастерскими руками. Денег за ремонт, понятно, не взял. Тогда Ян предложил спроектировать им дом, фундамент для которого уже залит. На том и порешили.

Ростовских не практиковался в вождении несколько лет, но довольно быстро вспомнил все навыки. Приобрел вагончик ко времени окончательного съезда из квартиры и перевез туда минимальный набор необходимых ему вещей. После переезда тихим теплым вечером он сидел в корнях дерева напротив своего участка, откинувшись на его ствол, и курил, согнув ногу в колене и положив на нее руку с сигаретой. С глубоко запрятанной гордостью в стальных серых глазах он лицезрел первые шаги в свое безоблачное будущее.

Ян уже заказал сруб в конторе на самом севере области, и ему повезло отхватить остатки зимнего леса. Со дня на день он ожидал геодезиста, который поможет определить состав земной поверхности на участке, а дальше Ян сам разберется, где и что ему прокладывать и строить. Специалист выложил ему весь расклад, и Ян прокопал скважину в нужном месте. Вокруг залил фундамент и сложил привезенный сруб. Теперь нужно завести стены под крышу и дать отстояться год. А пока провел электричество к участку и в вагончик, приобрел инструмент и сколотил для его хранения сарайку. Купил обычную косу и активно скашивал высоченную траву с участка. Трудился он в одних рабочих джинсах с голым, уже подзагоревшим торсом, и то и дело ловил на себе любопытные взгляды богобоязненных тетушек-соседок. Еще Ростовских взбрело в голову держать кур и козу, и для них нужно построить какое-никакое укрытие от непогоды. В общем, дел невпроворот.

Он нырнул в них с головой и весь месяц что-то привозил, колотил, собирал, устанавливал с таким рвением, будто от этого зависела его жизнь. Он упивался этим трудом, не разгибая спины от рассвета до заката, а потом, как убитый, без задних ног спал в вагончике под звуки мертвой тишины загородной жизни. Так он и жил в своем вагончике в аскетичных условиях: диван, плита с чайником, маленький холодильник, рукомойник, стол и два стула – на одном сидеть, другой заменял шкаф. Мыться он ходил в небольшое проточное озеро за деревней. Как бы сестра не противилась переезду Яна в эту глушь, переубедить его не смогла, а потому два раза в месяц она привозила ему чистое постельное белье и кое-что из домашней стряпни, а грязные вещи забирала в стирку.

Только когда сруб был заведен под крышу, скважина исправно работала и была утеплена на холода, только тогда Ростовских подсбавил обороты и позволил себе небольшую передышку. Словно опаздывая, бежал на поезд, заскочил в последний вагон уже тронувшегося состава, и теперь, сев на свое место, мог спокойно перевести дух. Синоптики спрогнозировали сухую погоду на всю неделю, потому он купил пять кур и молочную козу, и неспешно занялся постройкой жилища для них и проектировкой дома Беркутовых, учитывая все их пожелания.

Он составил список материалов для курятника и козлятника и с самого утра съездил в город в строй магазин. Когда колотил «будку», увидел Софию, кстати, впервые за все длительное время. Забор между участками так и не появился, а потому куры свободно бродили, где им вздумается в поисках пропитания. Козу только Ян привязывал, чтоб не поедала монастырскую капусту. Ростовских накинул на плечи рубашку, дабы не смущать девушку, и по примеру кур пересек границы участка и подошел к ней. Она сидела на корточках возле картофельного куста.

– Здравствуй, София.

Она подняла на него взгляд своих бездонных небесных глаз, и что-то беззащитное просквозило во всей ее позе с запрокинутой головой, глядящей на него снизу вверх.

– Здравствуйте, Ян, – полные губы сложились в полуулыбку.

– Давно тебя не видел. Ты отлучалась?

– Нет. Просто… – она снова опустила голову и продолжила собирать колорадских жуков в баночку, что держала в руке. – Мне не велено разговаривать с незнакомцами.

– Похоже, не тебе одной, – ворчливо вставил свои пять копеек Ян.

– Вы не серчайте. Дело в том, что Матушка-настоятельница не так давно вернулась из больницы, а потому еще сама лично с вами не знакома. Наверняка, скоро ваше знакомство состоится, а уж после того, как она убедится в неопасности с вашей стороны, разрешит и всем остальным сестрам вести с вами беседы.

– Все еще непоколебимо веришь в мою доброту?

Девушка прямо посмотрела на него:

– Да, – уверенно ответила она. Потом скосила глаза на пса, который, виляя хвостом, трусил к Яну, и хитро добавила, – к тому же, мне подсказывают. – Он потрепал пса по загривку, и сел перед девушкой на корточки.

– Что ты скажешь на то, что я четырнадцать лет отсидел на зоне? Ты знаешь, что это такое? Хорошие люди в это адовое место не попадают, – тихо спросил и прищурился на нее Ростовских. Он вдруг четко осознал, насколько ему важен ее ответ, изменится ли теперь ее приветливое отношение к нему.

– На все воля Божья, – снова этот прямой тяжелый взгляд. – Коли Он так наказал вас за свершенный проступок, то вы сполна прошли отмеренную епитимию, раз теперь вы на свободе.

– А что, если не я был виноват, а лишь покарал по-настоящему виновного человека, из-за чего меня и посадили? – не унимался Ян.

– Кто знает, кого по-настоящему считать виновным? Ему всегда виднее и яснее.

– Тем не менее, мирское зло совершил другой, а расплачивался за это я. Где здесь справедливость? Куда смотрел ваш бог? – Ян пытался пошатнуть ее слепую веру в благие деяния Всевышнего, и, возможно, спасти от заблуждений. Девушка сместилась к следующему кусту.

– Пути Господни неисповедимы, и порой нам может казаться, что в его поступках до обидного нет справедливости или смысла, но это не так. Он все знает лучше нас и лишь Ему ведомо, когда и как вернее всего вершить деяния. А мы, простые смертные, лишь много позже можем узреть истинный смысл Его замысла.

– Выходит, человек, что погиб от моей руки – это тоже его замысел?

– Конечно. Значит, он выполнил свое предназначение на бренной земле, и пришло его время отдать свою душу на суд Божий, – она отправила очередного жука в баночку и в упор посмотрела на него, – или Господь сам прибрал его, дабы не свершал он более злодеяний, тем самым защитив от него остальных детей своих.

«Скорее это» – поддакнул про себя Ян.

– Допустим. А как ты объяснишь исковерканную судьбу младшей сестры, над которой этот… кхм… – он вовремя прикусил язык, – почти надругался?

– Кто я такая, чтобы критиковать Его помыслы? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– Пусть так, но ты, как лицо, приближенное к нему, должна уметь выискивать смысл? – допытывался Ян.

– Бог каждому дает по силе его. То, что произошло с вашей сестрой, сделало ее сильнее и мудрее. Ему нет надобности насильно умерщвлять детей своих, а потому Он посылает лишь те испытания на долю каждого, что он осилить сможет.

Яну все интересней и интересней становилось дискутировать с Софией.

– Незаслуженный кризис, что обрушился на отца еще в моем детстве, отобрав все нажитые непосильным трудом блага, тоже кого-то должен был сделать сильнее? Но не сделал! Отца он сломил, а следом и мать скончалась!

– Стало быть, то нелегкое время было дано, чтобы сделать сильнее вас, Ян. Чтобы вы поняли, что для счастливой жизни вовсе не обязательно иметь все ценности земного мира. Для этого достаточно быть свободным. Кому, как не вам, теперь известно истинное значение этого слова? Не только тюрьма отнимает свободу у человека, но и все материальные ценности, что окружают его. Чем больше человек их имеет, тем больше он зависим от этих благ. Он и сам не замечает, как становится узником своего комфорта. У вас был живой пример перед глазами, и вы, даже будучи ребенком, смогли осознать это, иначе сейчас бы вас здесь не было. Тот период не прошел бесследно для вас, и теперь вы становитесь по-настоящему свободным человеком.

Ростовских ненадолго задумался. Ему никак не удавалось переубедить ее в присутствии во всем справедливого провидения, и она находила ответы на любые его каверзные вопросы.

Девушка сместилась еще чуть дальше. Солнце нещадно припекало, а она вся в черных тяжелых одеждах. При такой жаре свихнуться можно. Поле не маленькое, и, если так осматривать каждый куст, то не факт, что и за целый день управишься.

– Почему бы просто не обработать кусты от жуков специальным раствором?

– Матушка Афанасия не допускает попадания химикатов на вершки, а через них в корешки и на наш стол. Получается «нечистая» отравленная пища.

– Но вручную собирать жуков на солнцепеке, еще и при полном параде – это ж адская работа!

– Ничего подобного в Божьем промысле нет, – София чуть нахмурилась, и Ян понял, что перегнул палку. – Это послушание учит смирению и покорности, кротости и упорному труду. И потом, коли мне поручено это послушание – значит, я с ним справлюсь.

Слишком по-взрослому и мудро рассуждала эта малютка, и Ян засомневался в ее нежном возрасте.

– Сколько тебе лет?

– В день нашей первой встречи мне исполнилось двадцать пять.

«Совсем малышка. Что ж ты прозябаешь в этой богадельне?»

– Что ж тебя оставили в тот день совсем одну? – заглядывая в ее лицо, спросил Ян.

– Мне было суждено встретить вас, – улыбнулась ему София. Об очередной епитимии за ту встречу, она предупредительно умолчала.

Ян, заметив приближение человека, еле оторвал голодный взгляд от ее чистого свежего лица, и перевел его за ее спину. Старушка Божий одуванчик, спешила к ним. Ян встал с корточек.

– День славный! – поздоровалась престарелая монахиня с такими же яркими, пронзительно голубыми глазами. На секунды ему закралась мысль, уж не родственница ли она Софии? Монахиня еле доставала укутанной в черный платок макушкой ему до плеч. – Я – Матушка-настоятельница этого монастыря Афанасия. Вы должно быть наш сосед? – Ян кивнул. – Не откажите нам в любезности разделить наш скромный ужин сегодня в семь пополудни?

Ростовских смекнул, что от них не отстанут, и будут повсюду преследовать, дабы не допустить праздных разговоров, пока он лично не предстанет на суд их старшей. Он кивнул:

– Я приду.

– Будем счастливы! Сестра София, помоги сестре Александре подготовить праздничный ужин и потом накрыть на стол.

Глава 8

В помещение, где был бассейн, установили несколько джакузи. Одинаковой обязанностью всех ангелоподобных девочек и мальчиков было наполнить ванну теплой водой, добавить душистую пену и морскую соль. Наставники приказали всем мальчикам лечь по двое в ванну, а всем девочкам, раздевшись догола, омыть их с особой тщательностью. Тогда девочки впервые столкнулись с возбужденным состоянием генитальных органов мальчиков. После омовения, поменяли воду и теперь уже мальчики нежно мыли девочек, по приказу Наставников уделяя повышенное внимание сосредоточению их чувствительности между ножек, ощутив там влагу особой консистенции. Все это происходило под пристальным наблюдением всех уродцев, которые сидели в этом же помещении, смущали их и смущались сами.

Далее воду снова поменяли, надушили ингредиентами, и уродцы поменялись местами с красивыми детьми. Обнаженные они выглядели еще омерзительней, чем в одежде: угловатые кости обтянуты серой кожей, выступы или, наоборот, впадины там, где у нормального человека их нет, уродливые новообразования и лишние конечности ужасали! Пожалуй, это было их первое мытье за длительное время. Вода стала невообразимо грязной, ароматизированные пены не могли перебить смрад дерьма и пота. Воду меняли несколько раз, всерьез намереваясь отмыть грязнуль.

Девочка с телом и лицом, полностью покрытыми короткими жесткими волосами, мыла мальчика со сросшейся головой без туловища, его недоразвитого сиамского близнеца, с нескрываемым отвращением на лице. Ему приходилось постоянно поддерживать свою голову, иначе она грозилась перевесить и опрокинуть его в воду. Так и случилось, стоило тому разомлеть от теплой воды и расслабиться. Девочка, вместо того, чтобы помочь тому встать, придержала его под водой, и он захлебнулся. Еще немного подождав для надежности, она навела панику, сделав вид, что она не причем, и так само произошло. Женщина-Наставник с тяжелым подбородком, массивной челюстью, огромными мешками под глазами, мужеподобного телосложения подошла убедиться в правдивости слов своей ученицы. Уточнила, может ли подтвердить ее слова другая пара уродцев, что совместно с ними принимала ванну. Те неуверенно закивали. Тогда Наставница велела им освободить ванну, а волосатой девочке, наоборот, сесть в нее. И сама лично, своей же рукой схватив ее за шею, погрузила под воду к уже мертвому мальчику, и дождалась, когда стихнут ее предсмертные конвульсии. Затем она громко объявила, что эта безответственная девочка понесла наказание за нарушение правила, которое гласит «не причинять вреда друг другу», и к тому же солгала. Лжесвидетели перепугались насмерть, но в это раз их обошла страшная кара.

Вот тогда-то все детки испугались по-настоящему. Теперь они знают, какое именно наказание понесут за свой проступок. Более того, они увидели своими глазами самую настоящую смерть! Это здорово подломило их психику. Той ночью многие плакали, приглушая рыдания страха подушкой, а к некоторым закралась в сознание мысль, что их готовят вовсе не к выходу в высшее общество…

* * *

Не сказать, чтоб это был самый лучший ужин в его жизни, и уж тем более, самый вкусный и сытный. Если на «праздничный» стол подали салат из каких-то трав, щавелевый суп, просфоры, баклажанную икру и Иван-чай, а из мясных блюд был только пирог, и то, как показалось Яну, специально приготовленный в честь гостя, то чем же они питаются в обычное время?

Как Ян и предполагал, все жительницы этой обители оказались гораздо старше Софии. Весь вечер самая главная втирала Яну о заповедях Божьих. После того, как расспросила о его мирской жизни и узнала его духовные мысли, она поняла, что он очень скептически, если не сказать совсем без веры, относится к законам Божьим, и всеми силами пыталась направить заблудшую душу в его лице на путь истинный.

Помимо Софии была еще одна молоденькая девушка, с которой они дружны, если судить по невербальному общению между ними. Так вот она весь вечер стреляла глазками на Ростовских, что не ускользнуло ни от его внимания, ни от внимания старших сестер.Милая девчонка-очаровашка скрашивала монотонный, грозившийся перейти в откровенно скучный, вечер, но все же вызвать его глубокий интерес ей не удалось – все его внимание было по-прежнему приковано к Софии. Собственно, ради их беспрепятственного общения в дальнейшем он сейчас здесь. Однако она лишь украдкой поглядывала на него и тут же опускала глаза, стоило им встретиться взглядом. Что его особенно удивило, так это ее непринужденная манера держаться за столом с изысканностью королевы: как она легко обращалась и приборами, тогда как некоторые откровенно помогали себе пальцами или хлебом, насколько прямая осанка, как неторопливо ест и пользуется салфеткой.

В целом, Ростовских с достоинством продержался весь вечер, не вступая в открытую конфронтацию с Настоятельницей по поводу религиозных убеждений, огибая острые углы. Он надеялся, что произвел впечатление довольно безобидного соседа, по крайней мере, для их общества. Во всяком случае, так ему казалось, и он рассчитывал, что впредь сможет невозбранно общаться с Софией.

Так незаметно приблизился август, и Ян наконец-то сколотил курятник и маленький козлятник, которые только условно разделялись так, а по сути это было одно небольшое строение. Бедные несушки, поначалу не имея собственного угла, несли яйца, где попало, и, в конце концов, облюбовали углы дома. Чтобы достать на завтрак яйца, ему приходилось тщательно обследовать все закоулки. Он споро приноровился доить козу и теперь наслаждался свежим жирненьким молоком каждый день. Все-таки недостаток витаминов и кальция в скудном лагерном рационе сказывались – он литрами пил молоко, восполняя истощенный организм. А какой изумительный омлет у него получался – просто сказка!

Он часто ездил к Беркутовым контролировать надлежащее исполнение строительных работ по его проекту. Обработал свой сруб специальным раствором, который защитит дерево от осадков и повышенной влажности, что грядет с наступлением осени.

Стоял теплый, уже не жаркий, августовский день, когда в монастырь приехали очередные паломники. Ростовских уже не удивляли эти сборища шибко верующих людей, что приезжали на поклон к иконам или за чем там еще. Главное – они не шумели, вели себя тихо и скромно и не тревожили Яна. Но эта группа была особенной – дети из православного детского лагеря прибыли всем составом с раннего утра и не просто так, а на лошадях. Целая маленькая кавалерия из двадцати голов! У них конный поход по святым местам и здесь они пробудут ровно день. Всей этой информацией с ним поделилась словоохотливая Дарья. Дети – есть дети, и какой бы духовно-просветительской миссией они не обогащались, шум и гам от них стоял на всю безмолвную округу. Как только их конный отряд въехал в пределы монастыря, неугомонные сорванцы с нескрываемой радостью стали гонять птиц по всему двору – куры и гуси шарахались от них врассыпную, оглушительно кудахтая и гогоча, что привносило еще больше галдежа в обычно тихое место. Поэтому Софию отправили на выгул гусей, а кур закрыли в сарае до самого отъезда ребятни, то есть до вечера.

Ян таскал воду из скважины в вагончик, когда отдохнувших за весь день лошадей седлали, укрепляли на них арчимаки и рассаживали юных наездников по местам. Со стороны деревни возвращалась София со своим пернатым выводком. Пронзительное лошадиное ржание резануло слух, за ним – детский визг, и Ян увидел, как ошалевшая лошадь, уже без наездника, понесла прямо на Софию. Девушка, вместо того, чтобы последовать примеру разбегавшихся гусей, широко раскинула руки и двинулась навстречу лошади. Вот дурёха, затопчет ведь! Ростовских, бросив свое занятие, тоже побежал наперерез одичавшему животному.

Лошадь сбавила темп из-за девушки, преграждающей ей дорогу, и София ловко вскочила в седло. Ян пораженно замер. Он глазам своим не поверил, как эта скромная послушница с легкостью бывалого заправского ковбоя вскочила на перепуганную лошадь. Та продолжала бунтовать, то брыкаясь, то вскидываясь на дыбы, но девушка уверенно держалась в седле. Очнувшись, Ян сообразил, что надо бы помочь, и побежал к ним. Схватил повод и притянул к себе голову лошади, затем обхватил руками морду, успокаивая животное. Вскоре лошадь затихла, только перебирание передних ног и шумное дыхание говорило о ее нервном возбуждении. Ян поднял глаза на отважную малышку и… забыл, как дышать.

В нелегкой борьбе с головы девушки слетел платок и копна… нет, блестящая платина жидким металлом разлилась по спине и плечам девушки. Он никогда не видел волос такого изумительного цвета! Словно Луна напитала их своим приглушенным сиянием и переполнила загадочным мерцанием. Они тяжелым покрывалом упали вниз и касались плеча лошади, пока девушка, наклонившись к шее животного, успокаивала его тихим грудным голосом и ласковыми словами. Затем спрыгнула и перевела радостно-победный взгляд на Яна.

– Зачем ты прячешь такую красоту? – севшим голосом прохрипел он, и как зачарованный потянулся и ухватил прядь ее волос. Она прохладным шелком заструилась между его пальцев, и, будь оно все неладно, он возбудился! Как зеленый юнец от невинного прикосновения к первой красавице! Да что б все это!

– Когда придет время принять постриг, я обрежу их, – тихо поведала София. Раздражение такой же силы, как возбуждение до этого, поднималось внутри мужчины и грозилось выплеснуться. Соблюдая какие-то надуманные обряды, она вздумала губить подлинную красоту?! Да это… это… черта с два он допустит это! Он бессознательно сжал кулак с прядью и перевел горящий взгляд на нее:

– Даже не смей! – сквозь зубы прорычал он.

У Софии округлились глаза от такой резкой перемены настроения мужчины. Ее волосы всегда вызывали неадекватную реакцию у людей. Когда она была еще маленькой, один мужчина предлагал баснословные деньги за ее волосы – он занимался париками. Были те, кто лишался дара речи при виде их, и те, кто угрозами и силой пытался заполучить ее толстую косу от природы такого необычного оттенка. В общем, София только обрадовалась, когда стала носить платок, хоть в нем было жарко, и чесалась голова.

– Сестра София! Ты обронила платок! – бежала к ним со всех ног сестра Дарья, в руках у которой черной тряпочкой развивался обязательный атрибут женского православия. Только добежав, она обратила внимание, что он испачкался.

– Принеси другой, подруга подождет тебя здесь, – предложил Ян.

– Я мигом! – сверкнула лукавой улыбкой девушка и помчалась обратно. Все ротозеи от сестер до детворы высыпали посмотреть, чем закончилось бегство парнокопытного. Подбежал старший детского отряда:

– Спасибо, что остановили лошадь! Надеюсь, вы не пострадали? Ума не приложу, с чего она понесла? – чуть запыхавшись, затараторил мужичок средних лет. София спряталась за спину Яна, видимо, стесняясь отсутствия головного убора. Лошадь, окончательно успокоившись, миролюбиво тыкалась мордой в плечи, грудь и руки Яна.

Он, оставаясь между Софией и мужчиной, расстегнул подпруги и стащил седло вместе с попоной и арчимаками. Оглядел спину животного и обнаружил небольшую свежую ранку как раз в том месте, где находится седло. Перевернул попону и увидел прилипший клочок сена, а в нем – обрубок гвоздя. Он-то и впился в плоть животного, причинив боль, от чего лошадь стала неуправляемой. Ян велел внимательней седлать лошадей и заботиться о них. Очистил попону, взвалил все добро в одну руку мужичка, отдал повод в другую, и отправил их во двор, наказав обработать порез прежде, чем седлать. Сам же обернулся к Софии и с хитрым прищуром спросил:

– И где это учат так ловко ездить верхом? – София потупила взгляд и нервно теребила прядку волос. – Эй, – он приподнял ее лицо к себе за подбородок, – я же без наезда. Только ты здорово рисковала, встав на пути у понесшего животного, которое весит раз в десять больше тебя.

Он стоял спиной к остальным, загораживая ее ото всех, но ей все равно было неловко.

– Я умею обращаться с животными, – поведала девушка, настороженно заглядывая ему в глаза.

– Темнишь, – не поверил Ян.

– Правда. Они тянутся ко мне, также как и к вам, – София купалась в темном серебре его глаз.

– Точно. Гуси сами к тебе притянутся или пойдешь по всей деревне их искать?

– Ой! Гуси! – встрепыхнулась девушка, словно только что о них и вспомнила. Завертела головой, но тут вернулась Дарья с чистым платком и помогла Софии спрятать ее сокровище под черную тряпку. – Сестра Дарья, помоги мне собрать гусей? – попросила София.

– Конечно! А вам – спасибо за помощь! Вы такой смелый! – лукаво добавила баловница Яну. Тот лишь усмехнулся вслед уходящим девушкам. Подушечки его грубых пальцев еще хранили тепло и нежность ее бархатистой кожи, которую он посмел касаться.

Она была сверху. Он чувствовал, как шелк ее волос скользит по его голой груди. Затем откинулась назад, перебросив тяжелое одеяло волос за спину. Она кусала полные губы, запрокидывала голову и томно постанывала, пока он неспешно двигался в ней, доставляя им обоим невыразимое удовольствие. Темно. Лунный свет выхватывает только ее лицо. Силуэт тела лишь смутно угадывался.

– Посмотри на меня, – хрипло велел он. Она наклонила к нему голову и впилась блестящими глазами в него. Даже сейчас, когда она витает около вершины блаженства, ее взгляд оставался по-прежнему тяжелым.

За руки притянул ее к себе и завладел ее пухлыми, сочными губами, зарылся руками в ее густую шевелюру. Мягкие холмики девичьей груди распластались на его твердой. Он провел руками по ее спине, обхватил ладонями ягодицы и задвигался быстрее. Хрипловатые стоны вырывались из уст девушки с каждым мощным толчком. Она шептала его имя и впивалась пальцами в его плечи. Он сходил с ума от невыразимого блаженства, врываясь в нее. Ее тело начала сотрясать мелкая дрожь, и она закричала от нахлынувшего оргазма.

Вздрогнув, Ростовских проснулся в лихорадке желания, обливаясь потом, с каменным стояком. За окном глубокая ночь.

Сильно надавил на глаза пальцами, пытаясь прийти в себя и стряхнуть постыдное влечение к невинной малышке-послушнице. Заставил себя дышать глубоко и медленно, успокаивая бешеное сердцебиение – бес толку. Тогда он опустил руку и несколькими сильными движениями разрядил все пришедшее во сне возбуждение.

Глава 9

Детям дано было задание организовать совместный досуг. Долго перебирали варианты игр, в которых смогли бы участвовать все, особенно подстраиваясь под уродцев. Интеллектуальные игры отбросили сразу, ибо недалекие по своему умственному развитию уродцы не осилили бы даже самой элементарной. В итоге, сошлись на простой игре в мяч. Играя, дети перемешались между собой и менялись партнерами по кругу.

Одна очень красивая, но молчаливая девочка с врожденным томным взглядом из-под ресниц не могла спокойно смотреть, как мучается девочка с клишнеобразными конечностями, когда подходит ее очередь ловить или кидать мяч. После нескольких часов мучений в этой игре, красивая девочка расплакалась от искренней жалости к ней. Мальчик, с которым они сблизились после совместного омовения, подошел успокоить беднягу. Игра застопорилась. Подошли Наставники разобраться, в чем дело. Никто из детей не должен выказывать слабость в любых ее проявлениях. Девочке приказали успокоиться и велели наблюдать за следующими действиями, строго настрого запретив плакать.

Девочку с изуродованными конечностями поставили в центр и ее окружили все остальные дети. Каждому вручили по мячу и все по очереди должны были бросать или пинать ей мяч, чтобы та отбивала его обратно. Все устали после изнурительных часов игр, а она особенно, но ослушаться приказа Наставника нельзя. Разумеется, та не справлялась с заданием, и со стороны все действо выглядело так, будто ее просто закидывают мячами, больно ударяя.

Красивая девочка с томным взглядом не выдержала и расплакалась, умоляя прекратить издевательства над ней, но Наставники приказали продолжить. Тогда мальчик, что утешал ее прежде, набрался смелости и, покинув без разрешения круг, подбежал к рыдающей девочке и вновь принялся утешать ее, обнимая и гладя по голове. Более того, на окрик Помощника вернуться в круг, он стал огрызаться. Наставники молча переглянулись между собой и вывели обоих детей. Больше их не видели, и теперь уже никто не сомневался в их дальнейшей участи.

Два последних случая преподали ярчайший пример деткам, чем чревато ослушание Наставника. Что за ложь последует не меньшая кара, чем за прямое неповиновение. И что лучше здесь ни к кому не привязываться и не заводить друзей – так для всех будет лучше…

* * *

Хочешь – не хочешь, а приближались холода. Как бы слезно не умоляла Инна брата переехать на зиму в ее квартиру, он твердо стоял на своем – утеплит вагончик, поставит радиаторы и зиму уж как-нибудь продержится. Беркутовы приехали к Яну устроить, скорее всего, прощальное барбекю в этом сезоне. Хотя у них самих есть дом и они много раз приглашали Яна в гости, но нелюдимый брат всячески избегал шумных тусовок, а он был далеко не единственный приглашенный гость, поэтому… если гора не идет к Магомету…

Инна, сидя на стуле, стругала салат из свежих овощей, мужчины занимались мясом. Стоял солнечный, но уже прохладный день.

– Котенок, укройся пледом, – ласково велел Зак жене. Он давно притащил его из машины, но тот все еще лежал ненужным свертком.

– Зак, мне не холодно.

– Инна. Накинь. Плед. – Спокойным голосом, но строго и раздельно повторил Беркутов. Девушка шутливо показала ему язык.

– Да у вас идиллия в семье, как я погляжу, – весело поддел их Ян, наблюдая эту полюбовную перепалку.

– Просто Захара как подменили в последнее время, – проворчала в ответ сестра.

– И это говорит женщина, которая на завтрак уминает бутерброды со шпротами, майонезом и солеными огурцами, а на десерт есть йогурт. С молоком!

Ян вскинул бровь, переводя взгляд с одного на другого:

– Я чего-то не знаю?

– Я не хотела пока об этом говорить. Прости, – повинилась сестра. – Срок еще маленький, всякое может случиться. Но, в общем, если ‘все пойдет по плану’, – пропела эту фразу с закосом под Егора Летова, – то весной ты станешь дядей!

Ростовских как обухом по голове огрели. Он, конечно, давно не маленький и знает, что, как правило, вскоре следует после свадьбы, но все равно не был готов к такой новости.

– Отличная новость, ребята! Поздравляю! От души рад за вас! – Ян пришел в себя, обнял и наградил увесистым хлопком по спине Беркутова, а затем подошел обнять будущую маму, предварительно захватив плед и укрыв им Инну.

Дальше беседа потекла в приподнятых интонациях. Беркутовы искренне благодарили Яна за столь удачную проектировку дома, и рассказывали, как планируют обустроить его дальше. Ян слышал, как Инна то и дело встревает и перебивает Зака, но не из неуважения, а потому что по природе такая, а раскрепоститься и показать свое истинное «Я» ей помог Беркутов. Раньше сестра, насколько он помнил, была намного скованнее. Зак хоть и клацал языком и закатывал глаза всякий раз, когда жена перебивала или дополняла его рассказ, но было видно, что он души в ней не чает. Да, этим двоим, по-настоящему повезло найти друг друга.

Заливистый лай собаки прервал их беседу и, обернувшись, Ян увидел радостно бегущего к нему пастушьего пса, а за ним Софию. Она замедлила шаг, увидев, что Ростовских не один.

– Ты что-то хотела, София? – крикнул ей Ян.

– Я… это не срочно. Я могу зайти позже. Не буду вам мешать, – залепетала малышка.

– Ты не помешаешь. Заходи смелее, – подбодрил Ян.

– Так ты потому и не ставишь забор, чтоб молоденькие монашенки в гости захаживали? – с намеком ребячливо поддел Зак.

– Захлопнись, – беззлобно отмахнулся Ян, а у самого непроизвольно губы растянулись в скупую улыбку при виде Софии.

Пес уже вовсю принюхивался, чего бы вкусненького ему стащить, когда девушка все же робко приблизилась.

– Благослови Господь вашу трапезу, – благочестиво пожелала София. – Я ненадолго вас отвлеку.

– Не спеши ты так, – осадил ее Ростовских, – сначала познакомься: это моя сестра, Инна (девушка кивнула, во все глаза глядя на Софию), этот балбес ее муж, Захар («мадам» – он галантно приложил два пальца к несуществующей шляпе) а это София… эээ…

– Сестра София, послушница Боголюбского Воскресенского женского монастыря, – пришла на помощь девушка.

– Отобедайте с нами, – пригласила Инна, не сводя с нее глаз.

– О, нет, благодарю вас! Я пришла по просьбе Матушки-настоятельницы просить вас о помощи, Ян, – она повернулась к нему и так доверчиво подняла свое личико, что он снова он растворился в ее небесно-голубых глазах и завис на ее слишком полных губах. Черт возьми, такие губы должны быть у куртизанок, дорогих любовниц, но никак не у монашки! – В нашем коровнике обвалилась потолочная балка, и мы с сестрами не в силах сами подремонтировать. Можем ли мы обратиться к вам за помощью?

Секундное замешательство и Ян кивнул:

– Вечером зайду.

– Спасибо вам огромное! Будем ждать! Всего вам доброго! Храни вас Господь, – уже со всеми попрощалась девушка.

– Зак, ты видел? – благоговейно прошептала Инна, когда София отошла на достаточное расстояние, забрав с собой пса, – она просто сказочно красива!

– Ты для меня самая красивая женщина на свете, – ответил Беркутов, сделав акцент на первом слове, наклонился и поцеловал Инну в губы. «Молодец», – мысленно похвалил его Ян. Конечно, тот видел, что и на него София произвела неизгладимое впечатление, но никоим образом не дал этого понять своей жене.

Будучи верен своему слову, Ростовских пришел в коровник, как только проводил ребят. Все-таки эти верующие, как не от мира сего: заборов нигде нет, двери не заперты. Заходи – не хочу, бери – не буду. Он беспрепятственно прошел внутрь и его сразу окутал густой теплый запах животных, дерева и сена. Он прошелся по пустому и довольно просторному помещению, отмечая про себя, где и что нужно подправить, утеплить к зиме, а то и вовсе заменить. Потолочную балку сказали? Это лишь малая часть из того, что здесь нужно подлатать. Было видно, что хозяйство не запущено и за ним ухаживают в силу своих возможностей, но мужской руки тут явно не хватало.

Ростовских решил помочь этим славным тетушкам. Пусть их взгляды на многие вещи расходятся, но люди они, безусловно, добрые: и благотворительностью занимаются, и беспризорными детишками, и волонтерской деятельностью по великим праздникам. О безвозмездной деятельности служительниц монастыря он узнал еще за ужином. Сейчас вот и сам решил помочь бесплатно, по-соседски вроде как. С чего бы? Вот, поди, разбери. Завербовали никак! Поразмыслив трезво, Ян прикинул, что страдать от безделья ему еще всю зиму, заказов пока нет. Работать руками он любит, так почему бы не занять себя во благо праведных старушек? Вот ведь, что еще интересно: обычно он сторонится людей, предпочитая общество самого себя, а тут вроде как даже тянется сюда… ну, точно, так и есть – завербовали!

Он медленно обходил помещение, внимательно подмечая все недочеты и записывая в телефон материалы и инструменты, что необходимо докупить. Исходя из размеров и количества стойлов, животин содержали здесь немало. Что ж тогда мяса почти не было на столе? – снова задался вопросом. Ладно. Проехали.

Все подсчитав и записав, он почесал в главное здание в поисках Матушки. Что бы он ни решил, а без ее согласия он и лишнего гвоздика не вобьет. К приятному удивлению Яна, теперь попадавшиеся ему навстречу старушки уже так не шарахались от него, а даже охотно вступали с ним в беседу. Одна из них любезно проводила его в кабинет к игуменье Афанасии. Та принимала отчет от Казначеи о текущем состоянии финансовых дел монастыря.

– Добрый вечер, – поздоровался Ростовских. Женщины прервались от своего занятия, и все внимание обратили на него. – Я поглядел неисправности в коровнике по просьбе Софии и помимо упавшей балки нашел еще много изъянов: стены во всех углах прогнили из-за некорректной постройки и их нужно утеплить к холодам, иначе будут сквозняки, скотина может заболеть и передохнуть. В потолке я обнаружил несколько брешей. Я так понял, на чердаке вы складируете сено на зиму. Сейчас он пуст, но появятся новые тюки, и потолок может не выдержать и обвалиться. Полы во многих стойлах подгнили, а это значит, есть риск заражения копытными инфекциями. Их бы тоже по-хорошему заменить. Мало окон, а это означает, что помещение плохо проветривается. В теплое время года скотина на выгуле, но зимой аммиачные пары в спертом застоявшемся воздухе будут дурно влиять на здоровье животных, а значит и на вашу пищу, – вспомнив отношение Матушки к колорадским жукам, он привел весомый аргумент и в этом вопросе.

Он еще с молодости хотел жить в доме и завести домашнюю скотину. Его всегда тянуло к живности больше, чем к земле. На зоне время долго тянется, вот и проштудировал литературу по уходу и содержанию животных. Так что теоретически он был подкован в этом вопросе, осталось применить эти знания на практике.

К концу перечня всех недоработок в коровнике, лица обеих бабушек вытянулись в безмолвном удивлении, в котором проскальзывала беспомощность.

– Господи, помилуй! – перекрестилась Настоятельница. Казначея вторила ей. – Как же нам управиться со всем этим?

– Я хочу предложить вам свою помощь. Бескорыстную. Мне нравится работать руками, я знаю, как грамотно выполнять строительные работы, к тому же умею это делать. С вашего позволения, до холодов я управлюсь с внешними недоделками, а может и с внутренними тоже, кто знает?

Настоятельница внимательно вглядывалась в его лицо. Что уж она там искала, для Яна так и осталось загадкой.

– Вы бы оказали нам неоценимую помощь. Только, зачем вам это надо?

– Считайте, что я проникся вашей пропагандой о благой пользе альтруистического труда, – пожал плечами Ян. У него не было желания разводить полемику, поэтому он сухо, по-деловому закончил, – так как, принимаете мое предложение?

– Благослови вас Господь! – Приняв этот ответ за положительный, он хотел было уйти, но на пороге был остановлен еще одной просьбой, – Ян, а вы, случаем, скотину забивать не умеете? Был в деревне старичок по этому делу, да весной отдал Богу душу. Теперь вот не знаем, к кому обратиться за помощью.

Ростовских усмехнулся – им палец в рот не клади.

– Разберемся, – неоднозначно ответил он и вышел.

Не откладывая реализацию задуманного решения, Ростовских уже на следующий день съездил в город, купил нужные материалы и принялся за работу. Он потратил весь день на утепление углов, срезая подгнившие участки дерева, конопатя их мхом и паклей. Главное – убрать щели, чтобы не сквозило. К вечеру он доделывал лишь второй угол. Он рассчитывал управиться поскорее, но сестра Екатерина, что готовила обед, настояла на том, чтобы он откушал с ними. Его накормили грибным супом и сытным мясным пирогом.

Он уже закруглялся, когда в коровник вошла София, ведя за веревку грузную, массивную корову. Ян испытал некоторую неловкость, оказавшись с ней наедине, после того жаркого сна с откровенным подтекстом. Он трудился в углу коровьего стойла, куда сейчас направлялась София. Встретившись с ним взглядом, она подарила ему самую чудесную улыбку на свете, даже не догадываясь, о чем тот вспоминает при виде ее.

– Бог в помощь!

Ростовских криво улыбнулся, вспомнив их первую встречу, начавшуюся такой же фразой.

– Спасибо. Пора освобождать место?

– Не спешите. Я могу подоить ее здесь. И потом, овечьи стойла пустые, могу и в них ее загнать.

Привязав животное к перегородке, девушка скрылась. Чуть позже вернулась с ведром и кувшином, который предложила Яну:

– Это вам. Вы любите молоко, я помню. Оно свежее, утреннее.

Ростовских принял из рук девушки кувшин и медленно пил, наслаждаясь вкусом, наблюдая за действиями Софии. Она поставила низенький табурет возле коровы, уселась на него и тщательно омыла наливное вымя водой из ведра. Потом принесла ковш, куда сдоила первые струйки молока. Затем поставила ведро-подойник и приступила к самой дойке.

Ян смотрел на ее спокойное, безмятежное лицо с гладкой кожей и вспомнил, как касался его. Взгляд переместился на полные губы и обрывки сна яркими вспышками напомнили, какое невообразимое удовольствие он получал, целуя их. Потом вспомнил об уточняющих вопросах, что хотел ей задать за конкретно ее монастырскую жизнь.

– Давно ты живешь такой жизнью?

София кинула на него взгляд, мол «какой такой»?

– С детства.

– За какие такие заслуги родители отправили тебя постигать духовные истины?

– У меня нет родителей, – чуть замешкавшись, призналась девушка. – Сначала росла в приюте при храме Вознесения. Теперь несу послушания здесь.

– Но ты еще не монахиня? – с надеждой спросил он.

Она улыбнулась:

– Нет. Только Матушка-настоятельница может решить, готова ли сестра принять постриг. Для этого она проводит беседы по вечерам со всеми и реже – с каждой по отдельности.

– И от чего зависит ее решение? От возраста? – Ян вернулся к прерванной работе, допив молоко, но Софию из поля зрения не выпускал. Девушка продолжала мягко и уверенно работать руками. Корова расслабилась, и казалось, вот-вот уснет.

– Это далеко не основной критерий. Не все сестры в нашем монастыре монахини, хотя отреклись от мирской жизни давно и по возрасту подходят. Пострижение никогда не бывает быстрым процессом. Человек должен полностью все обдумать, все хорошенько взвесить, твердо отдать себе отчет в своих действиях и только тогда принять решение о постриге. В этом ему помогают ступени становления монахиней: самая первая – послушание, затем – рясофор, и только потом постриг. Бывает, на это уходят долгие годы, за которые человек привыкает к духовной жизни.

– А вернуться обратно в мирскую жизнь можно?

– Можно, но редко кто возвращается. Вернуться в жестокий мир очень трудно. Когда сестры годами живут на полном пансионе, без заботы о зарабатывании на хлеб насущный, то после монастыря, как правило, становятся несчастливы, попадая в серую рутину повседневности, захлебываясь мирскими проблемами и заботами.

– Почему ты выбрала для себя такую жизнь? – подобрался к главному Ростовских.

– Не могу сказать, что это я ее выбрала, скорее наоборот. Я с детства расту в такой среде, другой жизни не знаю, – рука Софии дрогнула, причинив животному ненужную боль, отчего корова вскинулась и жалобно замычала. Девушка успокаивающе погладила ее бок.

– И не хочешь узнать? Неужели не интересно, что ожидает за стенами монастыря?

– У меня никого нет. За пределами монастыря я останусь совсем одна, без семьи, – она снова дернула за сосок. Корова возмущенно повернула к ней голову. София погладила ту по носу, как бы прося прощение.

– Получается, чтобы выйти отсюда, тебе не хватает сильного стимула? – продолжал допытываться Ян. София закончила, отвела корову в другое стойло, убрала за собой табурет. Взяла ковш и ведро и напоследок обернулась, посмотрела на Яна прямым, тяжелым взглядом, и тихо сказала:

– Мне хватает сильного стимула, чтобы не возвращаться туда.

Глава 10

Неумение владеть своими эмоциями и одерживать верх над чувствами после долгих месяцев напряженной, но как выяснилось бесплодной, работы с детьми здорово подкосило бесконечное терпение Наставников. Было решено подвергнуть наказанию некоторых из них, опять же в назидание остальным.

Спустя некоторое время Помощники вывели из залы прямо во время совместного обеда девочку ангелоподобной внешности с ясными голубыми глазами, длинными, ниже пояса, густыми и блестящими волосами цвета Луны, изящного телосложения; вместе с ней на выход отправился мальчик восточной внешности, с кудрявыми черными волосами и блестящими черными глазами. Красивые Помощники вывели сопротивляющуюся девочку со сросшимися бровями и толстыми, густыми усами и мальчика с чешуйками, как у рыб, вместо обычной кожи.

Для них подготовили четыре колодца, недалеко друг от друга, куда и отправили по одному ребенку на холодное пустое дно. В первую ночь вода поднялась до уровня пояса, чем не на шутку испугала малышню. Уродцы выли и причитали всю ночь, красивый мальчик тихо плакал, а девочка не издала ни звука, с безнадежностью глядя в черноту над собой. С приходом утра темнота сменилась тусклым серым светом, но надежды это не принесло.

Вторая ночь принесла воды по грудь и после спада – набег крыс в один из колодцев. Они съели заживо волосатую девочку, от воплей которой удушливые волны страха накатывали на оставшихся в живых детей. На третью ночь вода поднялась до плеч. Детей ни разу не кормили за все это время, они могли лишь пить ночную холодную воду. Четвертая ночь принесла воды до подбородка, но красивый мальчик утонул, не в силах поднять на ноги свое истощенное тело. После пятого наводнения до носа, в колодец мальчика-уродца проник ядовитый паук, от укуса которого его тело парализовало, и он захлебнулся водой на следующую ночь. Стены колодца были гладкие, без единого выступа или скола, не дававшие ни единого шанса взобраться по ним наверх и переждать следующее наводнение. Последняя живая девочка готовилась к смерти на седьмую ночь, но к ее бесконечному удивлению воды не набежало ни капли.

Наутро хмурое лицо Наставницы появилось в отверстии наверху. Девочка слышала, как убирали умерших детей. Ее обезвоженный организм постоянно терял связь с реальностью, и она пропустила тот момент, когда ее вытащили из колодца и отнесли в кровать. Несколько дней ее отпаивали, откармливали, обогащали ее истощенный организм питательными веществами и витаминами. В общем, возвращали к жизни. Она была единственной, кто выжил после такого наказания.

С того времени Наставница уделяла ей внимания больше, чем остальным, как-то по-особому приглядывалась к ней, выделяла среди остальных. Однако девочка будто замкнулась в себе и крайне редко и неохотно вступала в беседу, если избежать ее было не возможно; она ни с кем не завела приятельских отношений и никогда никому не рассказывала о том, что тогда пережила на дне колодца…

* * *

Ростовских законопатил все углы и активно занялся устранением прорех в крыше на чердак – вот-вот должны привезти сено. Дни закономерно становились тусклее и холоднее. Он обшил утеплителем вагончик и установил радиаторы. Матушка-настоятельница предложила перевести его немногочисленную живность в коровник перезимовать в тепле. Туда же постепенно возвращали овец с пастбищ. Каждый день кто-нибудь из сестер приводил в коровник по несколько голов. Всего Ян насчитал больше тридцати вместе с приплодом. Решено было заколоть баранов, которых остригли за месяц до забоя, чтоб они успели обрасти только небольшим количеством шерсти, оставив суягных овец. Помимо них, за лето наплодились пернатые, из которых также отправятся под нож самцы. Корову молочной породы монастырь приобрел только в этом году уже стельную, приплод ожидается весной, а потому ни о каком забое и речи не шло. Таким образом, выходило, что и на столе мяса прибавится и на корм для скотины расходы сократятся. По уму вели хозяйство тетушки.

Ростовских съездил в город, проштудировал литературу по забою мелкого копытного скота и птицы, и теперь был готов к своей кровавой миссии. Теоретически. Он получил добро заняться этим после починки крыши. Больше он не метался по всему зданию в поисках игуменьи. Во-первых, она сама наперед благословила его на любые работы, которые он посчитает нужным провести, полностью положившись на его знания и опыт. А во-вторых, он и так видел ее каждый день за обедом, куда непременно его приглашали. По началу, он пробовал отказываться, чувствуя себя каким-то нахлебником, но его быстро разубедили в этом ошибочном мнении, представив ту скромную трапезу, что он делил с сестрами, как благодарность за его бескорыстный труд. «Вы посланы нам Господом для защиты, заботы и поддержки» – любили говорить они. Первое, конечно, вызывало у Яна спор, но он давно понял, что переубеждать их в чем-то – себе дороже. «Это есть промысел Божий» – на все один ответ. Вот как тут поспоришь? Кроме того, его коза и куры, которые теперь жили в монастырском коровнике, тоже вносили свою лепту в общий котел пищи для стола.

Всех устраивал такой расклад. Ян пробуждался к заутрене – от звона колоколов хочешь – не хочешь, проснешься, завтракал омлетом и свежим козьим молоком, которое по утрам доил сам, пока сестры молятся. Весь день трудился с перерывом на обед, при необходимости мотался в город, и вечером уходил в свой вагончик. Сны с эротическим подтекстом нет-нет, да и мучили его по ночам, но ни одна живая душа не знала об этом. Несколько раз, во время пребывания в городе, он снимал девочку. Та удовлетворяла его орально прямо в машине и слабый отголосок той умопомрачительной разрядки, что чудилась ему во сне, он все же получал.

Ян прислонился плечом к вагончику, застегнул плотную куртку, накинул капюшон и закурил. Холодная осень переодела его в плотные джинсы и теплую фланелевую рубашку. Взглядом прищуренных от ветра и дыма глаз он лениво окидывал бескрайние поля вдалеке, где на горизонте пожухлая желтая трава переходила в тяжелое, затянутое тучами небо серо-стального цвета под стать его глазам. Лиственные деревья обнажились, готовясь ко сну на зиму, и только хвойные упорно тычут свои зеленые иголки в приближающиеся холода. С бесконечных просторов его взгляд переместился на постройки монастыря и нехотя переползал с одной на другую. Зацепился за маленькую фигуру в черном облачении, что возилась на колокольне, и, судя по тому, как она карабкалась по стремянке от одного колокола к другому, она их мыла и чистила. Ростовских покачал головой – все-таки есть что-то деспотичное в их старшей. Ведь надо же в такую промозглую ветреную погоду отправить живого человека трудится в самое продуваемое место!

Он докурил и пошел к себе завтракать. В конце недели привезут стога сена, кровь из носа надо крышу доделать. Долго не задерживаясь, пошел трудиться. По пути в коровник его взгляд снова поднялся к колокольне. Теперь фигура в черном осторожно перемещалась по парапету, который по высоте обгонял стремянку, и омывала колокола с внешней стороны. Кладка башни, как все здание монастыря, была из кирпича, а поверхность парапета по кой-то хрен обшита деревом. Хотя, если проектировал здание тот же человек, что строил коровник, то удивляться такой непрактичности не стоит.

Следующий шаг женщины оказался роковым: подверженное осадкам дерево подгнило и раскрошилось до кирпичика под ее ногой. Она соскользнула и полетела вниз. У Яна сердце ёкнуло, как представил, что останется от рухнувшего с такой высоты тела. Но, пролетев пару метров, фигура застыла в полете, вцепившись в канат от колокола, которым (молодец, додумалась) себя подстраховывала. Громкий удар колокола оповестил всю округу о неожиданной трагедии. Ростовских сорвался с места и помчался на подмогу. Разгоняя удивленных старушек с дороги, он вихрем взбежал по ступеням на башню, уже легко ориентируясь в здании, припечатался к парапету и со страхом выглянул. Твою мать!

– Держись, София, я тебя вытащу!

Испуганные голубые глаза со страхом взирали на него. Сильные порывы ветра сорвали платок с головы девушки и разметали волосы цвета Луны. Она голыми руками цеплялась за толстый грубый канат и потихоньку соскальзывала. Ян подставил лестницу к парапету, взобрался на нее и, упираясь одной ногой в стену, стал тянуть на себя веревку. Сердце бухало где-то в ушах от страха, что девушка сорвется.

– Крепче держись, маленькая! Еще немного и я достану тебя! – подбадривал он Софию.

Она словно воды в рот набрала – так перепугалась, что ни слова в ответ вымолвить не могла. Холодный ветер завывал в ушах, ладони нещадно жгло и царапало об канат. Еще чуть-чуть и руки не выдержат и отпустят веревку. Она закусила губу от боли и страха, на глаза навернулись слезы.

Ян подтянул ее к парапету, когда сил держаться уже не осталось. Схватил за руку и рванул на себя. Перехватил за пояс, перебросил через плечо, как мешок, и спустился с лестницы. Поставил девушку перед собой и поддержал за плечи, когда у той подогнулись ноги. Она вся дрожала, низко склонив голову.

– Как ты девочка? – вот, глупее ничего не придумал спросить.

София молчала. Он обхватил ладонями ее лицо и приподнял к себе. Примитивный страх плескался в распахнутых глазах, а по бледным щекам текли слезы облегчения от вовремя подоспевшей помощи. Ян прижал ее к груди и крепко обнял:

– Тише, маленькая. Все позади. Ты жива. Все в порядке, – шептал в ее волосы. Не понятно еще кого из них он больше успокаивал. София всхлипнула. Потом еще раз. Чувствовалось, как она еле сдерживается. – Все хорошо. Я с тобой, маленькая. Ты в безопасности, – продолжал тихо утешать ее, одной рукой крепко прижимая к себе, другой – гладя по голове, волосам.

Стоя на холодном ветру, они прижимались друг к другу. Он вдыхал ее запах и надышаться не мог. Касался ее и не мог насытиться этими прикосновениями. Ему захотелось растворить ее в себе, самому проникнуть в нее. Сам того не осознавая, он все крепче и крепче прижимал ее к себе. Он слетал с катушек от мысли, что она могла умереть. Вот сейчас, так просто, раз – и нет больше человека!

– Пресвятая Богородица! Что тут стряслось? – испуганно воскликнула игуменья Афанасия, добежавшая до места происшествия только сейчас. Ян повернулся на звук и увидел, что в колокольне набилось уже несколько сестер, которые смотрят на них во все глаза. Кто-то прижимает руку к груди, кто-то закрывает ей рот. Среди всех выделялась Дарья, которая откровенно заливалась слезами, страха ли за подругу, облегчения ли – поди, разбери.

– Вы спрашиваете, что стряслось? Вы?! Которая отправила Софию мыть колокола?! – Ян чувствовал, как начинает заводиться. – Умнее ничего придумать не смогли?! Только на верную гибель отправлять?!! На кой черт вам сдались эти чистые колокола?!? (здесь все тетушки перекрестились) Чем так не устраивает?! Звучат хуже?! – распалялся Ян все больше и больше на опрометчивый указ такой мудрой женщины.

– Мы всегда чистим колокола дважды в год, – отвечала игуменья, пропустив богохульство мимо ушей.

– В такое ненастье?! Без элементарного оборудования?! Чем вас лето не устроило?! Еще бы снега дождались, чтоб она поскользнулась на обледеневшем полу и точно грохнулась!!

– Я сама виновата. Не стоило мне забираться на стену. Я лишь хотела как можно лучше исполнить послушание и была неосмотрительна, – пропищала где-то в районе его груди София. Она сжала в дрожащих кулачках полы его куртки, словно держалась, чтобы не упасть и упиралась лбом в его грудь.

– Послушание – это смысл монашества. Любая добродетель меркнет при его отсутствии. Только истинный слуга Божий стремится исполнить назначенное послушание доброкачественно и ответственно. Сестра София всегда отличалась этими качествами, не удивительно, что и в этом послушании она поступила также, – медленно и спокойно, как истеричному ребенку, Настоятельница объясняла элементарные в их кругах вещи.

– И зная такую особенность за ней, вы специально ее отправили выполнять сложное поручение?! Как вы не понимаете, что она могла упасть с такой высоты и переломать себе все ноги, а то и вовсе помереть?! Вы этого добивались?!!

– Разумеется, нет. Но у каждой сестры свое послушание, и сегодня оно такое у сестры Софии.

– К черту ваши послушания, если они опасны для жизни!! (снова все сестры перекрестились) Вы сейчас мне напоминаете сраную секту религиозных фанатиков, которые плевать хотят на жизни людей ради своей псевдо праведной цели!

– Ян, пожалуйста, – протянула София, все еще стоявшая в плотном кольце его рук. Она подняла к нему лицо и в упор посмотрела на него тяжелым взглядом. Слезы высохли, ветер трепал длинные волосы, – на все есть замысел Божий. Он не позволил этому случиться благодаря…

– К чертям под хвост такие замыслы! – перебил Ян. Он не на шутку разъярился. – Не он не позволил, а я, слышишь?! Я не позволил случиться несчастью!! И ты сама боролась за свою жизнь, а не кто-то там сверху!! Вот этими руками ты держалась до последнего! – он схватил ее за запястья, и поднял руки до уровня ее лица, демонстрируя их прямое отношение к ее спасению. Только сейчас он увидел, что ее ладони вспухли, а кое-где кожа прорезалась до крови об жесткий канат. Ее бьет дрожь, стоя на холодном ветру, а он орет, как ненормальный вместо того, чтобы помочь девушке. Он разозлился еще больше, только на этот раз на себя самого. – Дарья! – рявкнул он и без того перепуганной девчушке, – позаботься о своей подруге. – Проводив взглядом приобнявших друг друга девушек до дверей, он перевел стальной взгляд на игуменью, – потолкуем с глазу на глаз?

Он честно пытался успокоиться и взять себя в руки, пока топал за Настоятельницей в ее кабинет, и даже начал говорить спокойно. Но ее непробиваемая вера в провидение снова вывела его из себя так, что под конец разговора он опять перешел на крик:

– Любое чертово послушание, которое хоть мало-мальски связано с угрозой для жизни, должно выполняться только с моего разрешения!! Раз уж «я вам послан свыше», то и отвечать за вас тоже буду я!! Никаких опасных действий без моего согласия, это ясно?! – он дождался ошарашенного кивка старушки. Судя по ее округлившимся глазам и взлетевшим под самый платок бровям, с ней никто и никогда не разговаривал подобным тоном. – Вы только что чуть не угробили молодую девушку в расцвете сил по какой-то идиотской прихоти! Хотите сказать, ваш бог промышляет дебилизмом, подбивая вас отправлять на верную гибель вашу послушницу?

Старушка крестилась почти непрестанно во время его гневной отповеди.

– Несчастья удалось избежать по Его замыслу, осуществленного вашей рукой, – благоговейно стояла на своем Матушка.

– Тогда впредь все его замыслы будут также проходить через мои руки, понятно? – тихо, но от того не менее грозно закончил Ян. Холодные стальные глаза скрестились с мудрыми голубыми и выиграли схватку – Настоятельница смиренно опустила взгляд:

– На все воля Божья.

Ян в раздражении покинул кабинет. Надо покурить и успокоиться. По дороге из монастыря все встречные старушки расступались, словно невидимая волна его бешенства, как ледокол, прокладывала ему свободный путь.

Игуменья Афанасия, оставшись одна, тяжело опустилась на стул и крепко задумалась о случившемся. Признаться по правде, она и сама испугалась за девушку, раньше таких злоключений никогда не случалось.

Когда-то давно она приютила бедную малютку, обеспечив ей кров, защиту и пропитание, как могла. Девочка всегда была красавицей, но с возрастом все больше хорошела. Матушка-настоятельница не была уверена, что ее предназначение – стать монахиней, потому не позволяла ей свершать постриг, хоть та и просилась и старательно выполняла все своипослушания. Что-то ей подсказывало, что посвятить себя целиком и полностью служению Господу нашему не есть ее призвание. Дальше – больше. Теперь же она была твердо убеждена, что и этот мужчина неспроста появился в их краях. Она приметила еще за ужином, какие заинтересованные взгляды он кидал на Софию. Быть может ее предназначение – наполнить счастьем и радостью его очерствевшее сердце? У них обоих непростая судьба, оба с тяжелым прошлым. Только они способны по-настоящему понять друг друга. Увидеть Человека друг в друге, его внутренний мир, со всеми страхами, неуверенностью и переживаниями и принять такового. София заново научится любить и доверять человеку, а не только Господу нашему, а Ян… кто знает, какие шрамы скрыты в его душе? Исцелив Софию, он исцелится сам, благодаря ее ответной чистой и преданной любви.

Еще немного поразмыслив, игуменья Афанасия пришла к выводу, что не станет препятствовать сближению этих двух заблудших душ.

Глава 11

Всех детей привели в торжественную залу и выстроили в круг. В центре круга стояла огромная круглая кровать с роскошным шелковым постельным бельем, на которой возлежал мужчина-Помощник. Он был горбун, один глаз почти заплыл от непонятной опухоли в пол лица, на руках было по семь пальцев, по всему телу расплывались уродливые пятна болезненно-желтого оттенка. Он был полностью обнажен и от него исходил неприятный запах затхлости. К нему вышла Наставница красивых девочек, и объяснила, что сейчас должно произойти первое соитие одной из них. Далее она рассказала, как именно оно должно пройти и стала решать, кому выпадет честь «открыть бал». Долго Наставница выбирала между девочкой с копной золотистых мелких кудрей и девочкой с русыми волосами, пухлыми губками и красиво очерченными высокими скулами, чем заставила последних изрядно поволноваться. В итоге, выбор пал на девочку с пухлыми губками.

У девочки увлажнились глаза, когда она раздевалась на глазах у всех. Когда она забралась в постель к Помощнику и руками начала ласкать его половой орган, чтобы привести его в готовность, как учила Наставница, по ее щеке скатилась слеза. Затем она оседлала его спиной к нему и начала медленно, с помощью рук, вводить его большой член в свое узкое отверстие. Она закусила губу, чтобы сдерживать болезненные вскрики, зажмурилась и тяжело дышала, но упорно продолжала проталкивать в себя его член, пока он не исчез в ней полностью. Боязнь наказание Наставницы за ослушание пересилила боль и отвращение к соитию. Ее кровь стекала из промежности и покрывала его бедра. Затем он сам начал двигаться, выходя из нее почти полностью и снова проталкиваясь внутрь. Слезы непрерывным потоком текли по щекам девочки, но она упорно молчала и не открывала глаз. Все действие продолжалось несколько минут, пока он не вытащил свой член и, уперев его в живот девочки, выплюнул из него грязно-серого цвета вязкую жидкость с резким запахом.

Окровавленные простыни менять не стали, просто место Помощника-уродца занял Помощник-красавец. Теперь девочка с ожирением без передних зубов с сильно выдвинутыми вперед челюстями должна проделать с ним тоже самое, по примеру предыдущей девочки.

На лице луноволосой девочки не дрогнул ни единый мускул на протяжении всех отвратительных действий. Она бездушным тяжелым взглядом наблюдала сменяющие друг друга омерзительные картинки, оставаясь абсолютно безучастной ко всему происходящему. Девочка с кудряшами лишь облегченно выдохнула, избежав подобной участи.

На следующее утро обнаружили тело повесившейся девочки с пухлыми губками…

* * *

Все шло своим чередом. Почти. Вот уже несколько дней он не видел Софию ни в коровнике, ни в трапезной. «Она усердно молится и благодарит Всевышнего за свое спасение» – так ему ответили другие сестры. Качественно заштопанная крыша выдержала нагрузку от тюков сена. Ян сорвал всю с виду красивую, но прогнившую изнутри деревянную обивку со стены в колокольне. У него мороз бежал по спине при одном воспоминании о несчастном случае.

Ростовских отделил несколько баранов для забоя, то же самое он проделал с пернатыми. Пока те сутки голодали, он подготавливал себе рабочее место в сарае: расчистил его, установил столбы с перекладиной между ними, на которую будет подвешивать барашков, большой рабочий стол. Непосредственно в день «Х» запасся чистыми тряпками, острыми ножами и водой. В помощницы к нему отправили сестру Дарью. Малышка с воодушевлением бралась за любое его поручение, без умолка щебетала и звонко хохотала. До первой жертвы.

Как только Ян перерезал артерии возле ушей и на шее животного, и кровь стала стекать в емкость под тушкой, цвет лица девушки резко посветлел на несколько тонов. А когда таких тушек появилось несколько в ряд, и с первой он начал снимать шкурку, девушка, зажав рукой рот ладонью, пулей выскочила из сарая. Помещение наполнилось густым, сочным, теплым запахом крови. Вернулась она уже тогда, когда он аккуратно снял всю шкуру.

– Скажите, что нужно сделать, и я помогу, – слабым голосом пролепетала она.

– Не для тебя это дело, Дашка, – честно признал он.

– Нет, нет! Я справлюсь! – горячо возразила девушка. Ян скептически поднял бровь, но уступил:

– Тогда надень фартук, чтоб не запачкаться кровью, и разложи шкуру на столе. Потом внимательно осмотри ее с внутренней стороны и убери остатки мяса и сала. Затем переверни шерстью вниз и оставь остывать на часок.

К моменту, когда он закончил перечислять указания, лицо девушки приобрело пепельно-серый оттенок, и бедолага снова выскочила за дверь. Ростовских усмехнулся и покачал головой – и кто додумался ее сюда отправить? Он сам разложил шкуры сохнуть и принялся за разделку тушек. Отделил голову и пока отложил ее в отдельную емкость. Затем разрезал брюшную полость, вытащил кишки и внутренние органы. Протер тушку изнутри тряпкой и приступил к разрезанию мяса на части. Расфасовал их по пакетам, положил в ящик, закрыл крышкой и выставил наружу, где температура была значительно ниже, чем внутри. По такому же принципу разделал остальные тушки.

Снял окровавленный фартук, перчатки, и вышел покурить. «Что ж, для первого раза весьма неплохо» – похвалил сам себя, навалившись на стену сарая и глубоко затянувшись. По крайней мере, все идет четко, как он и рассчитывал. И желудок его не подвел.

Пока курил, к нему шла София. Он жадно впивался в нее глазами, успев соскучиться за эти дни. Она побывала в его объятиях, и теперь он, как завзятый собственник, жаждал снова ощутить тепло ее податливого тела в своих руках. Они встретились глазами и не разрывали зрительный контакт, пока она не подошла почти вплотную.

– Здравствуйте, Ян, – поздоровалась она низким, мелодичным голосом. Если б существовал аудиальный оргазм, он бы кончил. – К своему стыду, я все еще не поблагодарила вас за свое спасение. Я… – она облизнула губы, и он чуть не застонал, – спасибо вам огромное! – выдохнула она.

Он кивнул – говорить не мог, и не хотел. Протянул ей руку, и она несмело вложила в нее свою ладонь. Перевернул ее кверху и увидел, что опухоль спала и царапины зажили. Не отпуская руки, перевел взгляд на глаза:

– Больше ты не поступала так опрометчиво? – тихим голосом с хрипотцой спросил он, большим пальцем лаская ее раскрытую ладонь. Девушка качнула головой, заворожено глядя на него. Она будто вся погрузилась в новые для нее ощущения. – Что же ты делала? Пряталась от меня? – он продолжал гладить ее ладонь. Теперь уже и для него это невинное прикосновение казалось интимной лаской.

– Я благодарила Господа за вас, – она утопала в расплавленном серебре его глаз. Ей вспомнились его объятия… хорошо, она и не забывала о них! Помимо чувства тепла и защищенности, они принесли абсолютно новое для нее чувство щекотливо-опасной близости между мужчиной и женщиной. Но ее это не испугало, наоборот, захотелось перешагнуть за черту, заглянуть за грань.

– Я пришла просить разрешения помочь вам, – первой очнулась София. Ян нехотя выпустил ее руку.

– Не самая удачная затея, – с сомнением протянул он, сделав очередную затяжку.

– У меня крепкий желудок, в отличие от сестры Дарьи. Ее отпоили травяным чаем, думаю, с ней уже все в порядке.

– Ну, если ты так уверена… – Ян выбросил окурок и направился в сарай. София за ним.

Она приводила ему по одному барашку из коровника, а он их подвешивал и обескровливал. Надела фартук и без видимых признаков брезгливости счищала остатки мяса со шкурок и раскладывала их остывать. Ян бросал внимательные взгляды на девушку, желая уловить малейшие признаки отвращения.

Когда он приступил к разделке туш, она встала напротив, чтобы сортировать потроха и мясо. Крови было немного, но внутренние органы – теплые, склизкие, блестящие и характерно пахнущие выглядели весьма отталкивающе. Лицо девушки не выдавало никаких эмоций, пока она монотонно работала руками. Она словно маску нацепила – безупречно-красивую, но бездушную, бесстрастную. Она сложила потроха в мешок и понесла их в специально подготовленный ящик. Открыла крышку и так и замерла, глядя туда остекленевшими глазами. Ян, заметив длительное отсутствие помощницы, оглянулся и увидел застывшую статую некогда живой девушки.

– София! – окликнул он. Никакой реакции. Подошел к ней и увидел, что вместо ящика, в который он укладывал потроха в пакетах так, что и понять сначала трудно, что там лежит, она открыла тот, в который свалены бараньи головы с открытыми стеклянными глазами и окровавленными обрубками шей. Ян выругался, забрал из ее окоченевшей руки крышку и захлопнул ящик с леденящей кровь картиной.

– София! – снова позвал. – София!! – еще громче крикнул и слегка встряхнул девушку за плечи, развернув к себе. Та стоит истуканом. Тогда он стащил окровавленные перчатки, теплыми руками взял лицо девушки и приподнял к себе, заглядывая в глаза. – Маленькая моя, очнись! Посмотри на меня, София!

Она заторможено перевела взгляд на него, и такое в нем привиделось, что лучше и не задумываться. Взгляд загнанного, забитого зверька, на которого устроили травлю. Столько ужаса и беспомощности в нем таилось, что именно он, Ян, почувствовал себя палачом этой крохи. Да что ж это такое!

– Девочка моя, это всего лишь я. Ну? Узнаешь меня? – горячо зашептал он, приблизив свое лицо к ней. Крепко обхватил ее голову руками, гладил по щекам большими пальцами и даже встряхнул, чтоб добиться хоть какой-то реакции от нее. Она открыла рот и сделала глубокий резкий вдох, словно до этого не дышала вовсе. Несколько раз моргнула, скидывая оцепенение, возвращая глазам осмысленность.

– Ян! – выдохнула она, и слезы ручьями полились по бледным щекам. Она с неожиданной силой схватила его за запястья, – Ян! Это вы! – почти прорыдала она, а рот улыбался. Чуйка подсказала ему о надвигающейся истерике.

Рывком обнял ее, прижал голову к груди и опустил подбородок на ее макушку. Он не на шутку встревожился таким полумертвым состоянием девушки, а сейчас отпустило, и он сам задышал свободнее. Она обняла его за пояс и прижалась к нему еще сильнее. Он чувствовал, как она борется с подступающими рыданиями, заглушая их в зачатке. Эта малютка – настоящий борец! Спустя некоторое время, когда она перестала дрожать, он осторожно заглянул ей в лицо:

– Ступай-ка ты домой, маленькая. Я тут сам закончу.

Она открыла рот, чтобы возразить, но передумала и лишь покорно кивнула. Ян же принялся обрабатывать шкуры, втирая мелкую поваренную соль. Когда пришел черед разделывать птиц, к нему подоспели на помощь две возрастные послушницы. Втроем они споро справились с задачей без всяких рвот и истерик. Вот ведь женщины, нет, чтоб сразу так?

Глава 12

Всех детей выстроили на скотном дворе. Все они знали теорию по убою скота, пришло время практических занятий. Для этой цели вызвали девочку с клишнеобразными конечностями и разрешили ей самой выбрать свою первую жертву для забоя. Выбирать было из кого: домашняя птица, кролы, крупный и мелкий рогатый скот. Девочка проковыляла к клеткам с кролами и выбрала одного из них. Ей не с первого раза удалось донести сопротивляющегося зверька к специально оборудованному для забоя месту – только плотно прижав его обрубками рук к своей груди она, наконец, осилила этот путь.

Далее предстояло отсечь голову животному, и затем разделать тушку, но она даже не могла взять в руки топор, не то, чтоб остальное. Тогда она примотала топор к руке, пока крол, прижатый и обездвиженный тяжелым железным листом, дожидался своего часа. Но плохо зафиксированный инструмент постоянно соскальзывал, принося все новые и новые мучения несчастному животному, когда та отрубала голову бедной животинке. Девочка разревелась, не желая мучить его, и старалась ударить посильнее – бес толку. Тогда она взяла камень и размозжила голову крола, и то не с первого раза. Все это происходило под душераздирающие крики раненного животного.

Затем ее заставили разделать тушку. Она по примеру топора прикрепила к своим рукам ножи и стала орудовать ими. Где-то получалось, а где-то и они подводили, тогда она помогала себе зубами разрывать шкуру и выгрызать мясо с костей, отплевывая лишние внутренности в сторону. Слезы на ее щеках перемешались с кровью животного, ее несколько раз вырвало, но она доделала свое задание до конца.

Остальные ребята не так трагично справились с этим заданием. На следующий день девочку с изуродованными конечностями нашли в сарае с животными с размозженной камнем головой…

* * *

Зима вступила в свои права как-то так сразу и масштабно. Вроде бы вот только Ян задумчиво вглядывался в потерявшую краски, безжизненную даль, выпуская струи сигаретного дыма в остывший, неподвижный воздух, как вдруг раз – и крупные хлопья снега сильно сокращают видимость, кружась в хаотичном порядке, и устилают землю красивым белоснежным покрывалом. Он поехал менять резину фургона на зимнюю, заодно проведать Беркутовых. У сестры заметно округлился животик. Ее красота ничуть не увяла, ее постоянно тянет на соленое, волосы стали расти быстрее и еще тридцать три приметы, по которым она определила еще до УЗИ, что будет мальчик. Пожалуй, чрезмерное любопытство и непрерывную болтовню тоже можно отнести к этим приметам. Пока он пил чай с манником на кухне в их новом доме, она успела поведать ему родословную Беркутова и выразить надежду, что сын пойдет в его породу, а также сосватала ему свою подругу, с которой он хоть и был уже знаком.

– Знаешь, родной, я очень надеюсь, что этот свой день рождения ты отметишь в кругу твоей семьи, и с нами же останешься встречать Новый год! Народу будет немного, как раз, как ты любишь. Помнишь Ирину? Она была на свадьбе. Как она тебе?

– Ровно, – пожал плечами Ян.

– Так вот она тоже приедет к нам. Она дама интересная, умная, не обделена красотой и к тому же свободная. Думаю, вы вполне могли бы спеться, – Инна задумчиво глядела на брата поверх своей чашки чая, что держала в руках, уперев локти на стол. Ян поперхнулся чаем и закашлялся:

– Акстись, матушка, в сваты записываться!

– Почему нет? Два замечательных, близких мне человека ходят по свету неприкаянные.

– Если она такая замечательная, что ж до сих пор одна?

– Характер у нее непростой, но ты справишься!

– Ага, разбег возьму! – хмыкнул в ответ брат.

– Не ёрничай, – осадила сестра. Она поставила чашку на стол и в упор посмотрела на него своими большими серо-зелеными глазами, – Ты ведь не собираешься всю жизнь так и прожить, один одинешенек? Я считаю, Ирина составит тебе достойную пару. Только она ммм… чересчур независимая и самостоятельная, что ли, но все женщины в тайне хотят, чтобы их покорили, и она не исключение.

Ростовских клацнул языком:

– Ишь, как ты запела. И «бабочкой» ты научилась владеть, чтоб покорность свою показывать, как сейчас помню. Кстати, Беркутову «помахала крылышками», когда он культяпки свои распускать начал?

– Не передергивай! – Инна наградила еще одним строгим взглядом, но легкой улыбки сдержать не смогла. – А насчет Ирины я вполне серьезно!

– Спасибо тебе, конечно, заботушка, но я как-то пасс.

– Отчего так? Уж не поставил ли ты крест на себе?

– Не интересна ему твоя тётя лекарь, ему поскромнее да помоложе подавай, – вклинился в разговор Зак, только зашедший в кухню. Он снимал верхнюю одежду в прихожей и потому слышал их разговор.

– Неужели? – всерьез заинтересовалась Инна, даже обернулась к нему. – И кто это?

– Ну, как кто? Вспомни застенчивую служительницу Бога небесной красоты.

Сообразив, к чему клонит муж, Инна посмотрела на брата, как на совратителя малолетних:

– Ян, она же послушница монастыря! Как ты можешь?!

Ростовских отставил кружку, чтобы опровергнуть обвинения сестры, но не успел.

– Ну и что? Даже монахини могут возвратиться в обычный мир из своего духовенства, а уж послушницы тем более, – экспертно заявил Захар.

– Вот как? Интересно, – протянула Инна, – я и не знала! Что ж, весьма недурственный выбор, брат.

Ростовских снова открыл рот, чтобы разубедить сестру от этой надуманной белиберды. Он вообще не понял, как они так быстро и, главное, без его участия сумели чуть ли не женить его на Софии.

– Ты говорил ей о своих чувствах? А она проявляет к тебе ответную симпатию? Остальные в монастыре в курсе за ваши отношения? Не противятся неизбежному? – в предвкушении затараторила Инна и всем корпусом, насколько позволял живот, подалась к нему через стол.

– Стоп! – затормозил Ян несмолкаемую сестру, выставив перед собой раскрытые ладони. – Вы оба – чокнулись, если надумали себе такую чушь несусветную! Она живет своей жизнью, я – своей. Точка! – Ян переводил серьезный взгляд с одного на другого. Инна, скорчив печальную моську, сразу приуныла, а Зак остался при своем мнении, но предусмотрительно промолчал.

– Так как насчет праздников? Ты приедешь к нам? – по новой завела пластинку сестра. Ростовских просек, что еще одного штурма он вряд ли выдержит.

– Постараюсь, но обещать не могу. – Он встал, поцеловал Инну в лоб и предпочел ретироваться от любимой, но слишком уж приставучей, сестры. Беркутов пошел проводить его, заодно узнать, нет ли нареканий на пикап.

– Фургон отличный, грех жаловаться, – успокоил тот его.

– Тогда почаще заезжай в гости, не стесняйся. Инна переживает за тебя, мол, совсем один да в такой глуши.

– Ну, уж не совсем один, – заговорчески подмигнул Ян.

– Ах ты, хитрый лис, – тихо пожурил его Зак, но крамольническая улыбка расползалась и на его мордахе. Мужчины попрощались, и всю обратную дорогу Яна не покидали мысли о Софии.

Размышления о девушке не давали ему покоя, и когда он занимался перестиланием пола в коровнике, строительные материалы для чего он предусмотрительно привез из города. Голов убавилось вдвое, потому он без труда весь оставшийся скот уместил в одной половине просторного строения, и занялся другой.

София… ведь видно же, что она не чурается его, несмотря на его далеко не распрекрасную внешность, угрюмый характер и не безоблачное прошлое. Но что-то же в нем ее привлекает, раз она так охотно идет с ним на контакт. Это чувствуется и потому, как она плавится в его объятиях, и потому, как заинтересованно смотрит на него, когда думает, что он не замечает. Вряд ли, конечно, она заходит куда-то дальше невинных объятий даже в своем воображении. Ян зуб на холодец готов дать, что она не знала мужчин. И уж тем более, ее не преследуют откровенно-эротические сны. Уффф… эти сны выматывали его похлеще физической работы. Он даже пробовал напиться перед сном, не имея пристрастия к алкоголю в принципе, лишь бы отключиться и наконец-то нормально выспаться. Но все, к чему это привело – это то, что он досмотрел знойный сон до конца, не просыпаясь на самом кульминационном моменте, зато утром обнаружил себя в луже спермы. Ну, здорово!

Специального отопления в коровнике не было, но благодаря утепленным углам и теплу, которое излучают сами животные, Ростовских весь взмок, работая там. Несколько раз выходил за материалами да за водой наружу, естественно, в чем был – лень же одеваться. Видимо, тогда и продуло его. Короче говоря, именно на это он списывал несильный кашель и заложенность носа. Он продолжал работу, не обращая внимания на легкое недомогание, которое незаметно для него самого усиливалось. К тому времени, когда он завершил работу в полном объеме, Ян совсем разболелся.

Пришла очередь Софии доить утром корову и козу. Она с тихой радостью взялась за это послушание, в тайне надеясь повидать Яна. Только к ее разочарованию, в коровнике его не было. Все утро девушку не покидали тревожные мысли о странном поведении обычно такого обязательного мужчины. Тревога нарастала и превращалась в безотчетное беспокойство за него. Он никуда не уехал – машина во дворе стоит.

Днем интуитивный страх за Яна повел девушку в вагончик. Дверь была не заперта и она легко проникла внутрь. Ростовских, полностью одетый, лежал на диване под одеялом. Подойдя ближе, она сразу распознала признаки жара – лицо и шея блестели от пота и его бил озноб. Прикоснулась рукой к его лбу и только утвердилась в своей догадке. Надо срочно сбить жар! София поискала воду и тряпки, но нашла лишь пустые ведра и полотенце. Даже в чайнике воды не было. Тогда она взяла полотенце, вышла из вагончика и набрала в него снег. Зашла внутрь, в тепле снег растаял, пропитав полотенце влагой, но не достаточно. Она повторяла процедуру несколько раз, пока полотенце полностью не намокло. Обтерла его лицо, шею и грудь в вырезе рубашки, и снова охладила его в снегу. Положила холодный сверток ему на лоб, а сама помчалась за подмогой.

София вихрем ворвалась в кабинет игуменьи, где также находились Благочинная, Казначея и Ризничная.

– Матушка-настоятельница! Сестры, милые, прошу вас, помогите! – запыхавшись, прямо с порога начала она. – Яна подкосила хворь, и он лежнем лежит в своем вагончике! Мы не можем оставить его одного! – с отчаянием закончила девушка, в молитвенном жесте сложив руки у груди.

– Успокойся, сестра. Разумеется, мы поможем, – твердо сказала Матушка Афанасия, усмиряя страх у Софии и пресекая на корню зарождающуюся панику у других сестер. – Сестра Анастасия, подготовь лекарственные снадобья в гостиничном номере, – игуменья стала бойко раздавать указания. – Он в сознании? Может встать, идти? – уточнила она у Софии. Та вроде бы собралась и только покачала головой, молча, без истерики, а в глазах слезы стояли. – Сестра Ярослава, – обратилась она к Ризничной, – подготовь носилки, а ты, сестра Евгения, – следующий наказ был адресован к Казначее, – собери сестер в помощь. – Вот так сухо, по-военному, раздала указания Матушка Афанасия и вместе со всеми поспешила выполнять их.

С утра начавшаяся метель к обеду усилилась, снег залеплял глаза, и ветер завывал и срывал платки с голов сестер, всей гурьбой несущих носилки к вагончику Яна. Они еле уместились на полу в узком проходе. Две самые крупные сестры перетащили, да что там, почти скинули тяжелого мужчину на них. Укутали с головой одеялом, сверху укрыли теми, что принесли с собой, подняли и вынесли наружу. Там остальные пришли на помощь и вместе они дотащили его до гостиницы.

В номере его уложили на кровать и только две самые старшие сестры остались за ним ухаживать. Они сняли с него всю почти насквозь мокрую одежду, обтерли водой и накрыли прохладными полотенцами, несмотря на то, что озноб усилился и перешел в крупную дрожь, и он метался по кровати. София места себе не находила и протоптала дорожку у его дверей. Матушка-настоятельница посоветовала ей молиться, но и на молитве она не могла сосредоточиться.

К вечеру жар усилился. Его не прекращали обтирать уксусным раствором. Когда эффект и от этого действия сошел на нет, откуда-то из закромов Ризничная принесла водку и вентилятор. Развели водку с водой, обтерли пылающее тело и направили поток воздуха от вентилятора на него.

Всю ночь София не сомкнула глаз и отчаянно молилась о его выздоровлении. Лишь под утро удалось сбить температуру, и он смог уснуть. Его осторожно перенесли на соседнюю кровать, так как эта стала вся мокрая. Он проспал весь день, пробуждаемый лишь для принятия травяного настоя. К вечеру температура снова поднялась до критической отметки и сестры опять всю ночь самоотверженно боролись за его жизнь. Так прошла неделя: днем сестры жили обычной жизнью, выполняя послушания. Теперь одним из них стало обязательное дежурство у больного с чтением молитв. Он так много делал для них, что каждая считала своим долгом молиться за него. Ночью жар усиливался, и все силы бросались на поддержание жизни в нем.

Вторая неделя проходила более спокойно: температура тела стабильно держалась выше нормы, но до критического уровня не поднималась. Организм мужчины боролся со своим недугом, сестры отпаивали его травяными настоями и молились. Настала очередь Софии дежурить у койки больного. Она читала Житие святых, и постоянно отвлекалась на Яна.

Он спал, но даже во сне черты его лица оставались жесткими. Проседь в отросших и взлохмаченных волосах свидетельствовала о тяжелом, ни разу не беспечном прошлом. Морщины, что прорезали лоб, скопились в уголках глаз и обозначили носогубный треугольник, без слов говорили о трудных испытаниях, что выпали на его долю. Не смотря на совокупность этих неприглядных черт, София глубоко внутри, не признаваясь в том даже близкой подруге, хотя шушукались они по вечерам и по сей день, считала его красивым. Именно той суровой, мужской красотой, которой, по ее представлению, и должен обладать мужчина. Даже устрашающий шрам, что прорезал щеку от разорванной брови и терялся в многодневной щетине, дополнял его ригористичную красоту, а вовсе не отталкивал. По крайней мере, ее. Ей до зуда в руках хотелось коснуться его пальцами, а потом и губами…

София вспыхнула, устыдившись своих неподобающих служительнице храма помыслов. Прочла молитву, перекрестилась и вернулась к чтению. И тут Ян пришел в себя. Девушка отложила книгу и склонилась над ним, чтобы расслышать его возможную просьбу. Серые затуманенные глаза с трудом сфокусировались на лице Софии, уголки сухих губ приподнялись в слабую улыбку. Он через силу отлепил руку от кровати и прижал ладонь к ее щеке:

– Ангел, – прошептал Ян. С безграничным счастьем от его пробуждения впервые за долгое время, она улыбнулась ему в ответ:

– Нет. Это всего лишь я, София. Узнаете меня?

Он обеими руками взял ее за плечи, потянул на себя и с неожиданной силой перевернул так, что она оказалась на кровати под ним. Ян навис на локтях над девушкой и кончиками пальцев, еле касаясь, стал гладить ее по лицу.

– Ангел, – повторил он уверенней. Неосмысленный взгляд сместился на ее губы, за ним последовали пальцы, трогая и сминая их припухлость, – как давно я хотел попробовать тебя… – прошептал Ян и стал приближать свои губы к ней.

Потрясенно замерев, София уперлась руками в его плечи, пытаясь держать застывшее тело как можно дальше от него. Его губы, сухие и теплые, легко коснулись ее приоткрытых, еле дрожащих. С бешено бьющимся сердцем она пыталась одновременно распробовать такой запретный поцелуй и отвернуться.

– Не бойся, маленькая. Не обижу, – хрипло выдохнул Ян, приподняв голову и снова медленно, сантиметр за сантиметром приблизил к ней свое лицо, зажав девушку в своих руках, как в тисках, не давая ни малейшего шанса уклониться. Обхватил губами ее нижнюю губу и принялся легонько посасывать, пробуя на вкус, смакуя. Такой же ласки удостоил и верхнюю. Неторопливо, с наслаждением, он пробовал ее сочные губы, упиваясь их вкусом и полнотой. Удовлетворившись прелюдией, он властно накрыл ее рот своим, пытливо исследуя изгибы и контуры. Напор дрожащих рук ослаб, и он почти лег на нее. Ее рот непроизвольно смягчился, и он прошелся кончиком языка по внутренней стороне ее губ, слизывая сочный и свежий вкус.

София сначала каменела от страха, а потом вдруг разом все напряжение исчезло под давлением его большого теплого тела, уступив место новым, острым ощущениям. Совершенно незнакомая с тем жаром, который он пробуждал в ней, она поддалась ему. Нежность затопила ее и она сдалась. Издав тихий беспомощный стон, закинула руки ему на шею и прижалась открытым ртом, приглашая, спуская его язык.

Губы Яна стали требовательнее, язык – настойчивее. Он стал исследовать глубины ее рта, встретил ее язык и научил знойному томному танцу. София все поняла и вскоре подстроилась под его неторопливый ритм. Поцелуй становился глубже, тягучее, интимнее. Она парила от чудесных, неизведанных ранее впечатлений от своего первого настоящего поцелуя. Она подставляла ему свой рот, язык, губы, полностью вверяя себя его желаниям.

Вечность спустя, он приподнял голову и невнятно прошептав в ее губы «сладкая», бессильно уронил ее на подушку над ее плечом. Он потратил последние силы на поцелуй и теперь снова отключился. София повернула голову и легонько провела пальцами по рваному шраму, что оказался в непосредственной близости от нее. Неправдоподобно гладкую кожу сменила жесткая щетина, и эти ощущения были сродни тем, что она испытала только что: из сладкой неги поцелуя она вернулась в строгую действительность.

Она аккуратно выбралась из-под тяжелого тела и поправила одеяло. Смиренно опустилась на стул в изножье кровати, уткнулась глазами в книгу и под мерное дыхание спящего мужчины витала в облаках от пережитой гаммы эмоций.

Глава 13

Следующее задание также было связано со скотным двором. Все дети, как всегда, должны были стать зрителями. Мальчик с недоразвитым сиамским близнецом, а именно со сросшимися ногами, руками и маленькой головой с пучком волос на ней, выросших прямо из его живота, должен был произвести сношение с теленком.

Мальчик на глазах у остальных ребят разделся и, приподняв лишние конечности, стал рукой приводить состояние готовности к соитию свой половой орган. Он никогда прежде этого не делал, и дело продвигалось плохо и медленно. Тогда к нему на выручку пришла Помощница. Сначала руками, а потом и ртом она довела член до эрегированного состояния.

Теленка привязали к столбику. Позади него подставили перевернутое ведро, на которое взошел мальчик, чтобы стать на одном уровне с животным. Когда он почти вставил свой член в отверстие теленка, тот неожиданно опал, и пришлось заново его возбуждать. Так происходило несколько раз. Повсюду распространился характерный резкий запах, от которого уже половозрелый теленок пришел в возбужденное состояние. Он стал нервничать и проявлять агрессивное поведение. Сорвал привязь и стал преследовать своего партнера, гонимым инстинктом соития уже неважно с кем.

В конце концов, теленок покрыл мальчика. Резкими интенсивными толчками он разорвал задний проход мальчика и повредил внутренние органы. Тот скончался от обширных кровопотерь и травмированных органов малого таза, неподлежащих восстановлению.

К счастью для детей, на этом все закончилось. В сознание большинства закралась мысль о самоубийстве: это лучше, чем продолжать терпеть пытки и проходить непосильные испытания. Некоторые задумались о побеге, но кто-то решил про себя идти до конца, пусть даже по головам…

* * *

Ян открыл глаза и впервые за долгое время обвел комнату, в которой находился, осознанным взглядом. За задернутыми шорами на окне не понять время суток, часов тоже нигде не видно. Растер ладонями лицо и с ужасом почувствовал отросшую бороду. Так, в попы его точно не могли подрядить, выходит он провалялся в отключке несколько дней, если не недель. Попытался вспомнить последние события: вот он работает в коровнике, потом кашель и насморк, и потом только урывками всплывают в памяти багровые пятна невыносимо-удушливой горячки.

– Брат Ян, ты очнулся? Какая благая весть! – в комнату с тазом и полотенцем вошла одна из старших сестер, в черных бесформенных одеждах, но с неизменно ласковым, расчерченным хитросплетениями морщин, лицом. Его коробило, когда к его имени приставляют «брат», но к счастью таких было подавляющее меньшинство: Антонина и Екатерина. Осталось припомнить, как зовут эту. Видимо, у него все на лице было написано, раз тетушка сжалилась, – Я – сестра Екатерина. После тяжелой болезни не исключены провалы в памяти, но все восстановится. Пока же пришло время омовения, и коли ты в сознании, я буду тебе очень благодарна за помощь. Ты хоть и скинул в весе за долгое время болезни, все одно ворочать тебя нелегко. Заодно и судно поможешь подставить.

Судно?! Вот черт! Самое унизительное для мужчины признавать свою полнейшую беспомощность!

– Погодите, – прохрипел Ян. Ему пришлось прокашляться, чтобы вернуть голосу звук. – Давайте по порядку. Где я?

Сестра Екатерина уселась на стул в изножье его кровати, приготовившись отвечать на его вопросы.

– В комнате монастырской гостиницы. – На поднятые брови мужчины она продолжила, – в нашем монастыре есть четыре комнаты для паломников, которые приезжаю к нам на несколько дней. Сестра София обнаружила тебя в бессознательном состоянии в вагончике, и мы перенесли тебя в свободный номер, чтобы в стенах храма Божьего да с Его помощью ты смог избавиться от недуга своего.

– Как долго я был без сознания?

– Четвертая неделя началась. – На этот раз брови Яна взлетели еще выше. – У тебя был сильный жар, тебя всего лихорадило. Бес, вселившийся в твое тело, не желал покидать его без души твоей. Но в стенах священного храма, где неустанные молитвы сестер за спасение твое пелись денно и нощно, он проиграл неравную битву и сгинул прочь.

О, все понятно!

– Премного благодарен, – сухо отозвался Ян. Вот зачем так драматизировать? Нельзя ли как-то попроще сказать, что он тупо болел? Нет ведь, надо приплести сюда еще и нечисть! – Раз уж я пришел в себя, то могу самостоятельно помыться и… все остальное. Только покажите мне, где душ?

– У нас нет душа, брат мой, – для достоверности своих слов, тетушка покачала головой. – Сюда не проведена вода. Мы с сестрами набираем воду из колодца для готовки, омовений и уборки нечистот.

– Почему нет? – теперь его брови сошлись на переносице. Он никак не мог поверить, что в век развитых технологий в здание элементарно не проведены водопровод и канализация.

– Такова воля Божья.

Ах, ну да, конечно!

– Коли в тебе достаточно сил, брат Ян, я предоставлю совершить ежеутренний обряд омовения самостоятельно, а я пока схожу за мясным бульоном для тебя, – сказав это, сестра Екатерина вытащила чистое судно из-под койки, оставила таз с полотенцем и ретировалась.

Ростовских с трудом сел, преодолевая слабость во всем теле. Теплая вода в тазу приятно пахла мятой. Он снял нательное хлопковое белье и привел себя в порядок. Пока мылся, осознал весь масштаб ухода за ним: зимой, по холоду, женщины таскали тяжелые ведра со студеной водой, грели ее для того, чтоб его помыть. Каким-то образом умудрялись его, бесчувственного, каждый раз раздеть и одеть. Кормили, поили, выхаживали, да еще и молились. Ян проникся искренней благодарностью к этим старушкам, которые не отправили его в ближайшую больницу на волю судьбы, а приняли под свой кров и боролись за его жизнь.

Закончив, он рухнул на кровать, потратив все силы на этот несложный ритуал. Глаза слипались, когда вернулась сестра Екатерина и буквально заставила его выпить горячий мясной бульон. Ян чистосердечно поблагодарил эту немного фанатичную, но добрую и заботливую старушку, и вырубился.

Когда он проснулся в следующий раз, на стуле сидела София и читала. Он вспомни невероятно чувственные сны о девушке, яркие и живые. А один особенно запомнился своей реалистичностью… но нет, не мог быть он явью! Ничем не выдавая своего пробуждения, он любовался ее чистой невинной красотой. Словно почувствовав его взгляд на себе, она подняла на него глаза, и радостная улыбка осветила ее ангельское лицо, обнажив ряд ровных зубов под умопомрачительно-полными губами.

– С пробуждением, Ян! Как вы себя чувствуете? – грудным, немного с хрипотцой голосом от долгого молчания спросила она.

– Смятенно, – честно признался он, – мне не дает покоя мысль, что и ты во всех подробностях ухаживала за мной, как за неподвижным тяжелобольным, – выдал он другую мучавшую его мысль. Девушка посмотрела на него в упор без капли смущения:

– Уход за больными равен по силе своей благостному труду. Чем тяжелее он, тем праведней, ибо учит он не роптать на Господа, не малодушничать, но терпимо переносить все испытания, посланные Им для укрепления духа в детях Его. Нам – усердной молитвой, денным и нощным бдением и состраданием. Вам – очищение душевное через страдания телесные, – Ян почувствовал себя неучем, которого отчитали за незнание непреложных истин. – Но нет, Матушка не позволяла нам с сестрой Дарьей присутствовать на всех обработках, – закончила София с затаенными в глазах искорками смеха. Он вздохнул спокойнее.

– Процедура бритья входит в число запретных? – поддерживая ее настроение, спросил он. София качнула головой, теперь улыбка коснулась и ее губ. – Тогда будь добра, принеси мне станок из вагончика.

София принесла ему мясной бульон с гренками, и пока он ел, сходила по его просьбе.

– Я взяла на себя смелость захватить ваш мобильный телефон и зарядное устройство.

Помогла подключить зарядку, и, как только он включился, тут же разразился оповещениями о миллионе пропущенных вызовов от сестры. Он сел, навалившись спиной на спинку кровати, и набрал ее в надежде успеть прежде, чем она подняла на уши все поисковые службы. По взволнованному голосу сестры он еще не понял, так ли это. Оказалось, он еще вчера должен был приехать к ним на все праздники. Ростовских в очередной раз поразился длительности своей болезни, о которой поведал Инне, успокоив, что худшее позади, и он идет на поправку. Еле отговорил ее приезжать, заверив, что он в надежных руках в монастыре, а не один, после чего сестра успокоилась.

Он уронил руку на кровать – даже такое простое действие, как разговор, хоть и переполненный эмоциональной нагрузкой, высосал все силы у обессиленного организма. София внимательно посмотрела на него:

– Вы можете отложить бритье до следующего раза.

– Нет, – упрямо ответил Ян. Кожа под непривычно-раздражающей бородой чесалась невыносимо.

– Тогда я могу это сделать, если вы позволите.

Его несказанно удивило ее предложение, но представив, как она будет касаться его, сразу согласился. И плевать, если останутся порезы по всей морде.

Она отложила зеркальце, которое приготовила держать для него. Окунула маленькое полотенце в таз с горячей, пахнущей мятой, водой и положила его на нижнюю часть лица. Пока зудящая кожа приятно распарывалась, София развела пену. Села на краешек кровати, кистью для бритья нанесла пену и приступила непосредственно к бритью.

Ростовских вглядывался в нее прищуренным взглядом, но никаких изменений в поведении девушки, говорящих о его неприличном поведении, он не увидел. Значит, просто сон, очередной, сводящий его с ума сон.

София на удивление легко и ловко справлялась со своей задачей. Он млел от нежных прикосновений ее рук, а в голове лениво прокручивал диалог с сестрой. Она поздравила его с днем рождения, пожелала скорейшего выздоровления, выразила надежду на скорую встречу… поздравила с днем рождения??

– Какое сегодня число? – вдруг спросил он.

– Неделя до Рождества Христова. Тридцатое декабря. – Перевела взгляд с щеки на глаза, – это важный день для вас?

Он дождался, когда она опустит станок в воду, чтобы не мешать ей своим трепом:

– Нет. Просто очередной день моего рождения.

– Как знаково! Вы воскресли именно в этот день для новой жизни, очистив свою душу через телесные страдания, оставив нечестивую в прошлом. Это великий день для вас! – немного помолчав, девичье любопытство победило в ней, – а сколько вам исполняется?

– Тридцать семь. – Черт, он ведь на полжизни старше этой малютки! Он ожидал хоть какую-то реакцию, но у нее не изменилось спокойное выражение лица, и не дрогнула рука.

– Завтра новый год. Как-то принято отмечать его в монастырской жизни? – дождавшись очередной паузы в ее действиях, спросил он.

– Главный праздник – Рождество Христово. До Сочельника у нас идет сорокадневный Рождественский пост, а уж после можно от всей души порадоваться светлому торжеству. Само наступление нового года мы, как таковое, не отмечаем. В монастырской жизни вообще не заведено что-либо «отмечать» в общепринятом смысле слова.

– И тебе никогда не хотелось попробовать, узнать, что это такое находиться в самом центре гущи событий, среди радостно, шумно-веселящихся людей и громкого смеха?

– Истинные счастье и радость не всегда выражаются громким смехом. Слишком бурными, показными, эмоциями люди зачастую убеждают сами себя, что им весело. Тогда, как радость может быть тихой, скромной, но этого не менее полной и искренней.

– И все же лучшие, молодые, годы твоей жизни проходят в заточении этого храма, и иной жизни ты не знаешь. Не знаешь как это – веселиться до упада. Не ведаешь чувства усталости от переполняющих тебя эмоций. Не знаешь, что такое гулять всю ночь. Радость и счастье – это неразделимые составляющие друг друга. Разве без этой радости можно познать счастье и выяснить для себя, выбрав из многих вариантов, истинное значение этого чувства?

– Смотря, что считать счастьем. Я нашла свое здесь, в этой тихой мирной обители. Зачем искать что-то лучшее, если мне хорошо так. Лучшее – враг хорошему, так, кажется, говорится? И потом, – продолжила она, внимательно осмотрев результат своей деятельности на предмет чистоты и гладкости, – я не думаю, что возлияния, совокупления и растления, что в большинстве своем являются частью общепринятого понимания радости, ведут к духовному росту человека, как личности, а через понимание и принятие этого к счастью. Такие люди погрязают в грехе буйства и разврата, и вернуться на путь праведный им не хватает ни сил, ни желания.

– Но кто-то считает именно такой образ жизни истинным счастьем, проходящим под лозунгом «живем только раз». Ты считаешь их неисправимыми грешниками?

– Я не вправе их судить. Каждый выбирает свой путь из множества. Я выбрала свой, хотя у меня, как и у всех, был выбор. И вы, – она легко, почти незаметно, провела пальцем по всей длине его шрама, гладя ему в глаза, – тоже выбрали свой. И я рада, что они пересеклись.

Прямой тяжелый взгляд девушки говорил гораздо больше слов. Ростовских все сильнее и сильнее хотел разгадать, что же скрывается за ним. Но она, убрав остатки пены с его лица, забрала весь инвентарь и ушла, а он снова провалился в глубокий сон.

Глава 14

Детей собрали в торжественной зале. При виде роскошной кровати в центре комнаты, многие ощутили зарождающийся панический страх. На этот раз на кровати возлежала безобразная ПомощницаНаставника у красивых мальчиков. У нее был длинный тонкий нос крючком, бельмо на глазу и темно-коричневое родимое пятно, покрытое густым волосяным покровом на всю спину. Ее колени гнулись в другую сторону и от нее скверно пахло.

Все прекрасно поняли, что сейчас должно произойти, поэтому Наставник, недолго выбирая, приказал высокому, статному мальчику с темными, слегка вьющимися волосами и идеально правильными чертами лица приступить к соитию. Помощница плотоядно улыбнулась, когда он обнажился перед ней, а затем перевернулась на живот и, согнув ноги в коленях, подняла свой таз и оперлась на руки. Со стороны она выглядела как такса. Безобразная, уродливая такса-переросток. У мальчика расширились глаза от немого изумления – оба отверстия Помощницы были чудовищно огромны и растянуты, от чего зияли черными дырами. Кроме того, оба прохода были вымазаны старым, давно засохшим и свежим дерьмом, словно она никогда не пользовалась бумагой, не говоря о большем.

Мальчик оказался не из робкого десятка и громогласно возмутился столь неподобающим отношением к его персоне, чем рассмешил Наставников. Сначала. Потом его прилюдно избили палками и плетьми, до образования гематом и кровавых рассечений. Естественно, спеси у мальца поубавилось.

Мальчик встал на колени за Помощницей, но как он ни старался, помогая себе рукой, никак не мог возбудиться. Тогда она повернулась к нему лицом и, взяв его член в свой беззубый рот, принялась сосать. Мальчик против воли пришел в возбужденное состояние, но когда вставил член в наименее грязное отверстие женщины, оказалось, что он слишком мал для нее. Тогда он обхватил пенис рукой и вместе с кулачком стал погружать его в нее.

Он кончил, и его стошнило прямо на ее волосатую спину. За неумением держать свои чувства и эмоции под жестким контролем, чему их учат изо дня в день, его отправили отбывать наказание на три дня в грязный холодный подвал. Вскоре он скончался от заражения крови, ведь никто даже не подумал обработать его раны.

Дети окончательно замкнулись в себе и бесповоротно ожесточись. Никто не разговаривал друг с другом, понятие «дружба» умерло, как и многие из них. Они тенью ходили, тихие и пришибленные. Затравленные глаза везде и во всем искали подвох. По ночам их мучили кошмары. Все были на грани нервного срыва.

Среди девочек стали выделяться кареглазая шатенка, которая недобро поглядывала на всех, словно задумала мстить. Зеленоглазая малютка с пышной рыжей шевелюрой хитро оглядывалась, будто собиралась сбежать. Яростный блеск черных глаз девочки восточной внешности отпугивал любого, кто осмелится встать на ее пути. Худощавая девочка с приятным голосом научилась мастерски управлять выражением своего лица. Луноволосая девочка отстраненным, тяжелым взглядом равнодушно смотрела на весь ужас, что ее окружал…

* * *

Ян сам до конца не понимал, по кой хрен докопался до малышки со своими расспросами. Просто он никак не мог поверить, что такая молодая и очень красивая девушка в самом соку живет в заточении монастыря по доброй воле. Ни дать, ни взять принцесса из сказки, дракона только не хватает. Ладно, он, престарелый социофоб, по природе своей сторонится людей, предпочитая им тишину и покой, да и лагерь наложил свой отпечаток, но она… такая юная и уже затворница. Это ж, какая судьба должна сложиться у человека, чтобы он добровольно отказался от мирских благ в самом начале жизненного пути? Или, по ее словам, не отказался, а пересмотрела свое отношение.

Еще его ошеломило то, что она по своей воле, первая коснулась его пусть и робкой, отдаленно напоминающей, но лаской. Прежде такого не было, всегда он был инициатором тактильного контакта. Так может тот поцелуй все же не пригрезился ему?..

Поведения Яна никак не изменилось, стало быть, он неосознанно, будучи в бреду, поцеловал ее. К такому выводу пришла София после общения с ним. Либо же он ничего не значил для него, но девушка предпочитала верить в первое. Время близилось к Рождеству. София вместе со всеми остальными сестрами украшала храм, гостиницу и трапезную. В самом воздухе витал дух праздника.

Ростовских сильно ослаб и похудел от болезни, и теперь восстанавливал силы. Порывался перебраться в свой вагончик, раз уже в силах самостоятельно о себе заботиться, к тому же гостиница заполнялась паломниками, что пребывали из разных мест в монастырь встретить великий праздник. Но Матушка настояла на том, чтобы он еще несколько дней пробыл под их присмотром, ибо, если недуг вернется, пережить его без осложнений, может уже не удастся.

Яна, как и всех новоприбывших гостей, пригласили на праздничную трапезу в Сочельник. Его одежду заботливо постирали и принесли, и теперь он в привычных джинсах и рубашке ел сочиво, пил козье молоко и лакомился прочими яствами. В общем, расстарались девчата на кухне по случаю знаменательного дня.

Какие-то незнакомые люди заполняли храм, гостиницу и, казалось, все пространство вокруг, сновали туда-сюда, поднимая какой-то непривычный гомон. Ростовских порядком подустал от них и мечтал уже оказаться в своем вагончике. К счастью, это столпотворение паломников сгинуло так же быстро, как и нахлынуло. Буквально на следующий день после Рождества люди стали разъезжаться.

Он почти спал, когда необычайно поздно вечером к нему ворвалась встревоженная Настоятельница:

– Здравия вам, Ян, – поздоровалась она. – Не желала вас беспокоить в столь поздний час, но не спокойно мне вот по какому поводу: пришли двое мужчин уж после того, как двери монастыря заперли на ночь. Постучались, попросили ночлег. Я всегда всех принимала – Богом клянусь! А тут… сама понять толком не могу… словно ангелы мне шепчут, предостерегая об опасности, не впускать чужаков, но то ведь не по христиански как-то. – Игуменья с мольбой взиралась на заспанного мужчину, – помогите, Ян! Помню, как вы велели сообщать обо всех действиях, так или иначе связанных с риском для сестер наших, от того к вам и пришла за защитой!

По всегда такой спокойной и уверенной старушке было видно, как ее раздирают два противоречивых чувства: бессознательный страх и долг помощи ближнему. Яна такое несвойственное поведение игуменьи удивило не меньше, чем ее саму. «Если к тебе обратились за помощью, значит, именно ты можешь помочь» – так мать воспитывала его с детства. Он резко растер лицо руками, сбрасывая остатки сна.

– Сейчас приду, – намекнул, что ему надо бы одеться. Он давно избавился от нательного белья, предпочитая спать без одежды совсем, но тут – хотя бы в трусах. Тут до них донесся грохот разбитого стекла. Настоятельница с небывалой прытью бросилась на шум, а он, наспех надев джинсы, с голым торсом, выскочил вслед за ней.

В храме, через центральный вход в который просились чужаки, уже горели только ночники, тускло освещая помещении, и с воем задувал холодный ветер через разбитое стекло. На полу рядом с осколками валялся камень. Двери ходили ходуном от сотрясаемых ударов, а за ними бранная ругать с угрозами, совсем не подобающая скромным и тихим гостям монастыря. Все сестры спустились из своих келий и испуганно озирались. Ян нашел Софию, которая прижимала к себе плачущую Дарью. Встретился с ее твердым, тяжелым взглядом и в очередной раз поразился железной выдержке девушки.

Дверь сорвалась с петель и вместе с холодным воздухом ворвались два головореза, по-другому Ян не смог бы их назвать.

– Ну, что, сучки, довыделывались?! – разъяренно крикнул патлатый, бородатый, дурно пахнущий и также одетый мужик. По прокуренному сиплому голосу Ростовских затруднялся определить его возраст, но по выломанной двери мог догадаться, что сил в нем немало. – Не хотели по-хорошему нас впускать, значит, будет по-плохому! Где же ваша христианская, мать ее, добродетель, а?? Брехня, значит, все это! Слушайте внимательно, кувырлы: вы нас сейчас накормите, а потом и ублажите, и чтоб без выкрутасов, понятно?!

Второй бугай, мало чем отличающийся по внешнему виду от первого, заржал и двинулся к кучке сестер. Те, как застыли и стали прикрывать друг дружку. Он схватил одну из них за волосы через платок и повернул ее голову к скудному свету. Брезгливо оттолкнул от себя и дернул на себя следующую:

– Да тут одни старухи! Чё с них взять-то? – рассматривал уже третью.

– Что есть, то и возьмем, – ответил бородач.

– Нет, не возьмете, – глубокий голос Яна прозвучал как глас небесный под крышей храма.

– Опачки! Это кто тут у нас? А, ну, иди поближе, с тобой щас тоже порешаем что к чему, – рыкнул бородач и сам двинулся в глубь, наугад продвигаясь к Яну. Тот просек сразу, что лясы с ним точить – дело гиблое. Все равно не поймет. Тут надо сразу действовать.

Ростовских, кинув на Софию взгляд «стойте тихо и не высовывайтесь», твердой, но бесшумной (босиком как-никак) походкой двинулся ему навстречу. Стоило бандюгану увидеть противника, он вытащил нож и стал им угрожать. Ян, знакомый не понаслышке с ударами и приемами борьбы, без особого напряга обезоружил абсолютного профана в этом вопросе. Вырубил его несколькими точными ударами под оханье и аханье тетушек и повернулся к другому лиходею. Засранец оказался неожиданно близко и нанес ему неглубокую режущую рану под ребрами. Это подхлестнуло Ростовских, и он с большей, чем надо, жестокостью уложил второго. Эта пятиминутная борьба отняла у него все силы. Черт, как же он ненавидел свою слабость! Он пошатывался, когда к нему подбежала София и закинула его руку себе на плечи, подставляя себя, как опору. Ее действие не ускользнуло от всевидящего ока Матушки-настоятельницы, но та промолчала.

– Свяжите их и вызовете полицию – пусть их упрячут куда следует. И рты им заткните чем-нибудь – вряд ли они молитвы петь начнут, когда очухаются.

Игуменья стала бойко раздавать указания, не забыв и про разбитое стекло. Твердость духа вернулась в ней, как только опасность за сестер миновала. София повела Яна обратно в гостиницу.

– Надо зашить порез, – уложив его на кровать, София нагнулась ближе к ране, рассматривая ее. Основной свет включать не стала и комната интимно освещалась лишь ночником, что включила еще игуменья.

– Ерунда. Так заживет. Одним меньше, одним больше, делов-то? – отмахнулся Ян.

– Я промою, оценю и уж потом решу, так ли это, – на удивление твердым, даже строгим голосом, которого он прежде от нее не слышал, заявила София и ушла за водой.

Пока она очищала и обрабатывала порез, он рассматривал девушку и вдруг, неожиданно для себя самого, совершенно четко и ясно осознал, что ему понравилось, как она поставила его на место не допускающим возражений тоном немного сварливой, но любящей и, безусловно, заботящейся о нем… жены! Ярко и резко, как вспышка молнии, ударила в его голову мысль, что он совсем не против заиметь семью. Да ладно, он хочет завести семью, и не с кем попало, а только с Софией. Лишь ее он мог представить в своих объятиях, картины чего не раз рисовали ему красочные сны. Только от нее потерпит в чем-то приказной, а местами ворчливый тон супруги.

Он давно не верил в сказки о безоблачном счастье семейной жизни. Он взрослый мужчина и вполне себе представляет, что не всегда отношения между супругами протекают ровно и гладко. Бывают ссоры и разногласия, доходит и до скандалов, взаимных упреков. Просто кто-то сдается, и семья разваливается, а кто-то, преодолевая трудности и перипетии, старается сохранить семейное благополучие, путем уступок и компромиссов.

Ему самому стало смешно от того, насколько точно Беркутовы однажды «поженили» его на девушке, а он тогда лишь отмахнулся от столь невероятного предположения! А сейчас, гляди-ка, сам допер!

Черт возьми, вот с кем-с кем он бы связал свою жизнь, так это с Софией! И тогда он бы смог беспрепятственно добраться до ее желанного тела и губ, и вдоволь ими насладиться!

Глава 15

Прошло десять чудовищных, адских месяцев с тех пор, как их выкрали из дома. Наставники решили отметить это событие богатым пиршеством. Всем детям, включая уродцев, было приказано надеть свои лучшие наряды. Всех рассадили за длинный стол, друг напротив друга, во главе которого чинно восседали Наставники и Помощники. Этот ужин принципиально отличался от предыдущих тем, что на нем впервые детям разрешалось пить вино наравне со взрослыми.

Роскошный стол ломился от изысканных блюд в основном мясных деликатесов. Был «Веллингтон», «Рибай-стейк», ребрышки, бедрышки, филе и мясо на косточке; с различными соусами и маринадами; запеченное, с дымком, тушеное, жареное, пареное и каких только видов приготовленного мяса там не было. Красное вино лилось рекой и многие, не зная меры, довольно быстро напились. За столом стали звучать низкие и пошлые шутки, мальчики, ощутив безнаказанную вседозволенность, начали приставать к девочкам, кто-то сношался здесь же на полу.

Вечер набирал обороты и Наставник мальчиков – стройный мужчина привлекательной внешности встал и, постучав вилкой о свой бокал, потребовал внимания. Он произнес торжественную речь, в которой восхвалял самых успешных и целеустремленных учеников, подающих большие надежды на великое будущее. Он пророчил им огромные возможности, власть и всесилие, способность манипулировать людьми и их деньгами во благо себе. Он противопоставлял их тем слабым и немощным неудачникам, которые сломались и покинули этот мир со всеми его соблазнами, так и не вкусив их. Те убогие детишки не смогли пройти путь избранных к становлению сильных мира сего, и потому служат всего лишь деликатесными блюдами на этом праздничном столе…

Мертвая тишина воцарялась в зале по мере того, как смысл произнесенной речи медленно доходил до одурманенных алкоголем детских умов. Затем… кто-то бросился в слезы, не сумев совладать с подступающей истерикой; кого-то тошнило; кто-то дико озарялся по сторонам, словно ожидая, что его прямо сейчас начнут разделывать и готовить; кто-то громко истерично смеялся и сметал со стола все подряд, запихивая себе в рот и глотая, не разжевывая. Девочка с мелкими золотистыми кудрями кусала пальцы, не замечая, что сгрызла ногти уже до крови. Полноватый, харизматичный, притягивающий к себе внимание мальчик беззвучно рыдал, сотрясаемый крупной дрожью.

В этой сумятице далеко не все дети смогли спокойно отложить приборы в сторону, сохраняя невозмутимое выражение лица. Луноволосая девочка промокнули рот салфеткой, спокойно сложили руки на колени и поблагодарили Наставников за прекрасный ужин.

На следующий день тела кудрявой девочки и харизматичного мальчика нашли в туалетах с перерезанными венами…

* * *

Ян перебрался в вагончик и наконец-то, спустя долгое время, с удовольствием закурил. От первой глубокой затяжки ему стало до того хорошо, аж звездочки перед глазами заплясали. Съездил в город за стеклом и заменил выбитое. Тех бугаев увезли еще ночью и дальнейшая их судьба неизвестна. Естественно наведался в коровник проверить и оценить результаты своих трудов. Там было тепло и сухо, но дневного света и свежего воздуха не хватало – все же стоит прорубить еще несколько окон.

В таких неторопливых, плавно-текущих делах проходил январь. Ян восстанавливал силы и потихоньку возвращал прежний вес, сестры монастыря прилежно несли свои послушания. Ростовских обмусоливал мысль о женитьбе со всех сторон, свыкаясь с ней. Он тщательно обдумывал и взвешивал свое скоропалительное решение. Искал положительные стороны – и находил их множество. Из отрицательных аспектов он мог указать лишь на себя. Хотя по поведению Софии и не скажешь, что ее волнует его зоновское прошлое. То, что у них абсолютно разный взгляд на религию, он не считал камнем преткновения: она не отличалась фанатичностью и не пыталась склонить его к своей вере, он в свою очередь бросил безрезультатные попытки убедить ее в отсутствии проведения и в том, что только человек является хозяином своей судьбы и сам решает, как ему жить без чьего-либо вмешательства извне. Учитывая их адекватное отношение и восприятие жизни друг друга, они вполне смогут ужиться под одной крышей.

У Ростовских рука с кружкой молока застыла в воздухе по пути ко рту от мысли, что «крыши»-то пока нет. В лучшем случае, он летом полностью достроит дом, только тогда будет «гнездо», куда он сможет привести Софию. О вагончике и думать нечего – тут один еле развернуться может, и это не считая отсутствия удобств. А еще, наверняка нужно будет просить руки Софии у их старшей. Более того, убедить ее в безопасности и скромном счастье, что девушка получит под его крылом. Допустим, в этом он проблем не видел, но в отсрочке скрепления союза как минимум до лета – это загвоздка, хотя, конечно, только для него. Он спал и видел, в прямом смысле, какой взрыв получится от сплетения их тел.

Выстроив план действий, Ростовских закончил завтрак и собрался нанести «деловой» визит игуменье, как ему позвонили с незнакомого номера.

– Салют. Это Беркутов.

– Здорово. Как ты?

– Хотелось бы сказать как сыр в масле, но, что ни день, то новые закидоны у моей ненаглядной. Сегодня, к примеру, ей взбрела в голову мысль рожать дома в ванной. Короче, не скучаю. Как сам?

– Пойдет, хоть и не так насыщенно, как у тебя, – хмыкнул Ян.

– Инна говорила, ты болел. Теперь как?

– Все путем.

– Выходили тебя сердобольные соседушки? – Ян по голосу слышал, как тот лыбится на другом конце провода.

– Ага. Купали, аки младенца, «утку» из-под меня выносили. Лучше и не вспоминать!

– Дела… Я тебе по делу набрал. К нам на новый год ребята заехали целой толпой. Как бы Инна не хотела скромной встретить праздник в узком семейном кругу, но эти оболтусы «взяли, да и приперлись к Элис»! – Ростовских усмехнулся в трубку, а в душе порадовался, что вся катавасия обошлась без него. – Так вот, один приятель заинтересовался проектировкой нашего дома, а он как раз ищет спеца для постройки своего. Ты как, возьмешься за его заказ?

– Можно, почему нет? – риторическим вопросом ответил Ян.

– Тогда дам ему твой номер, дальше сами договаривайтесь.

– Идет. Спасибо!

– Да пока не за что.

Как назло в этот день игуменья отлучилась на весь день по делам, лишив Яна возможности потолковать с ней. В тот же вечер он созвонился с потенциальным клиентом и уже на следующий вечер договорился о встрече. Заказ был несложный, но и не на два дня: с нуля спроектировать жилой дом на большую семью из двух поколений и трех маленьких детей. Этакое «родовое гнездо» с подведением всех коммуникаций, включая электричество и газ. Помимо удобных и функциональных составляющих дома, нужно еще построить гостевой дом-баню обязательно с каменной печью и спроектировать придомовой участок. Все чертежи Ян мог предоставить клиенту, но этого мало – тот желал непременного присутствия, внимательного контроля и непосредственного участия в работах самого Яна. При бесперебойном финансировании, которое обязался исполнять клиент, Ростовских сможет сдать готовый объект месяца через три. На том и порешили.

Ростовских стал каждый день рано утром уезжать и возвращаться только вечером. Он основательно взялся за этот заказ, исходя из личных соображений: оплата его трудов обещалась быть более чем достойной, и этих средств должно хватить, чтобы он смог достроить свой дом полностью за предстоящее лето.

Так незаметно за трудами и заботами подкрался февраль, а там и март замаячил. Поздно вечером, как завелось в последнее время, он сидел в вагончике и уплетал свой нехитрый ужин. В дверь постучалась и вошла Даша.

– Вечер добрый, Ян, – вместо обычной лукавой улыбки, ее лицо было омрачено тревогой. – Я осмелилась прийти просить вашей помощи. Наступило время окота овец, и, как правило, они прекрасно справляются сами, но у одной возникли трудности и она никак не может разродиться. Уже долго, бедненькая, мается. Сестра София старается ей помочь, но пока безрезультатно. Ян, пожалуйста, помогите! – в глазах малютки заблестели слезы, словно речь шла о человеке.

Он без промедления проследовал за Дарьей в коровник. Его сразу окутал густой, спертый, теплый запах новорожденных ягнят. Разродившиеся овцы активно вылизывают свой приплод. В отдельном стойле София, стоя на коленях, с закатанными рукавами, пыталась достать ягненка в плаценте, который застрял в родовых путях. Ее лоб прорезали морщинки, на нем выступил пот, платок почти съехал куда-то вбок, выставляя на обозрение толстую косу серебристого цвета. Обычно овцы рожают стоя, но эта уже лежала, видимо, совсем выбившись из сил.

Ян попросил Дарью полить ему воду из ковша, чтобы он смог помыть руки, и зашел в «родовую палату».

– Давай помогу, – сказал он и оттеснил девушку. Она подняла ясные глаза на него, и усталая улыбка облегчения растянула ее полные искусанные губы. Ян просунул руку в овцематку и нащупал пуповину, что обвилась вокруг шеи новорожденного и не дает вытолкнуть его. Он исхитрился и снял ее, тоже порядком вспотев, после чего ягненок легко выскользнул. Малыш не подавал признаков жизни. Тогда Ростовских обтер мордочку ягненка кучкой чистой соломы, но тот все равно не открывал глаза. Не придумав ничего умнее, Ян обхватил своим ртом нос и рот ягненка и стал делать искусственное дыхание. Несколько бесконечно долгих секунд борьбы со смертью и малыш задышал самостоятельно. Ян сплюнул, отер губы рукавом и придвинул новорожденного к обессиленной мамке. Та сразу начала его вылизывать. Перевел взгляд на Софию, и столько восхищения и благодарности светилось в ее бесхитростных глазах, что Ян невольно улыбнулся, почувствовав себя настоящим героем.

– В следующий раз сразу зови, а не жди до последнего, – тихо сказал он грудным голосом, не желая нарушать интимную атмосферу первого общения матери и малыша.

– Вас постоянно нет в последнее время…

Неужели ему слышатся ревнивые нотки в ее голосе или он просто выдает желаемое за действительное?

– Да, у меня появился заказ по строительству, приходится много времени им заниматься. Скучала?

Девушка вспыхнула и отвела глаза, уставившись на ягненка.

– Просто переживала за ваше здоровье.

Ян вперился в нее глазами – а он соскучился, причем сильно. Это чувство было ново и непривычно для него. Как же он хотел позволить себе больше, чем просто любоваться ею, но понимал, что София не создана для вульгарных тисканий. Потому-то им следует поговорить как двум взрослым людям, и чем скорее, тем лучше. Он набрал в грудь побольше воздуха:

– София… – имя прозвучало двумя голосами враз: Ризничная спешила к ним на всех парусах. Отметив, что все живы, она перекрестилась, – Хвала Господу нашему, что все обошлось! Сестра София, ты можешь отдохнуть после тяжкого труда и вознести благодарственную молитву. Ян, благодарю вас от всей души за своевременную помощь!

Ростовских молча кивнул и с сожалением наблюдал, как девушка ускользает от такого важного для него разговора.

В марте Ростовских сдал дом в эксплуатацию, получив половину оговоренного вознаграждения за свои труды. Теперь он возьмется за дом-баню и к тому времени, когда весь снег сойдет, разработает участок, чертежи по которому давно готовы и согласованы. Однажды вечером к нему наведалась сестра Екатерина:

– Здравия тебе, брат Ян. Все ль в порядке у тебя?

– Спасибо, не жалуюсь.

– Вот и слава Богу! У меня просьба к тебе, не сочти за наглость. Буренка наша разродиться не может. Сделать милость – помоги! София, дочка, одна никак управиться не может.

Ян раздраженно думал об упрямом поведении Софии, пока топал в коровник. Ведь ясно же велел обращаться к нему, что не понятного?!

В стойле София с закатанными рукавами тянула за ножки новорожденного теленка, помогая буренке вытолкнуть его из родовых путей. Надо сказать и сам процесс ох, какой нелегкий, и теленок – это не котенок, веса в нем по более будет. Он схватил ее за кисти рук и рывком развернул к себе:

– Мы как договаривались?! – рявкнул он и с раздражением отметил, как девушка дернулась от него. Какого черта она стала его шарахаться?! Она и прежде видела его в скверном расположении духа, и никогда не боялась. Сейчас же, когда он грамотно выстроил план ее захвата, она вдруг сторонится его?! С какого перепуга?!! Он не видит ее целыми днями, не дает ни малейшего повода дичиться его, а она чурается, перестает идти на контакт! Тут его осенило, припечатав к месту: ведь он сам отдалился от малышки, пропадая сутками на заказе, вот она и отвыкла от него. А еще чего надумать себе могла! Ну, надо ж быть таким недалеким?? Нет, пора пресекать этот бардак!

Закончив с отелом, который благополучно завершился, Ян повернулся к девушке, вытирая руки полотенцем:

– София, надо потолковать, – твердо начал он. Она вскинулась на него и посмотрела в глаза, потом взгляд метнулся к губам и обратно. Быстро, почти незаметно, но Ян успел различить в нем испуг? Тревогу? Надежду?..

Он, прищурившись, стал наступать на девушку, оттесняя ее вглубь стойла:

– Ты ничего странного в моем поведении не заметила во время болезни? – начал он издалека.

– Эм… нет, – протянула София, пряча взгляд от его хищных глаз.

– Уверена? Я не предпринимал никаких поползновений, пусть и неосознанных, в твою сторону?

Девушка уперлась спиной в стену, а Ян продолжал наступать.

– Н-нет… с чего вы взяли? – она опустила глаза в пол.

– Врешь, – он отбросил полотенце и, чуть наклонившись, упер обе ладони в стену по сторонам от ее головы. – Что было между нами? – он заглядывал в ее лицо, обращая ее внимание на себя от соломы на полу.

– Н-ничего… вы болели, я молилась. Все.

– Почему-то я тебе не верю, – хрипло прошептал он, приподняв за подбородок ее лицо к себе, которое она сама никак не хотела поднимать. Напряженные серые глаза поймали испуганные синие и приковали к себе. – Знаешь, как можно проверить? – сместил взгляд на ее губы и стал медленно приближать к ним свои.

– Ян, пожалуйста! – в отчаянии вскрикнула София, вжавшись в стену. Ростовских грязно выругался себе под нос и отпустил ее, вспомнив, что перед ним не девочка легкого поведения, а прежде всего послушница монастыря, богослужительница. Весь его продуманный, четко проработанный монолог разбился в дребезги, стоило ему приблизиться к ней, кожей ощутить ее прерывистое дыхание. Он сжал руки в кулаки и низко опустил голову, зажмурившись. Он пытался взять себя в руки и вспомнить, с чего хотел начать с ней разговор. Да что б все это! Вся кровь от головы отлила в другое место, и теперь он вообще не понимал, зачем тут нужны слова? Все же и так понятно!

Он обвел горящим взглядом юное и свежее лицо девушки, заглянул в распахнутые глаза:

– Ты выйдешь за меня? – даже не спросил – прорычал он. Все продуманные доводы и убеждения в его пользу полетели в тартарары. София пораженно заморгала и облизнула пересохшие губы, расходуя последние крупицы выдержки Ростовских.

– Я… я… не могу, – промямлила она, – Матушка-настоятельница, она…

– Не можешь или не хочешь? – перебил Ян. Малышка растерянно молчала. – София, ты хочешь выйти за меня замуж? – с нажимом на каждое слово повторил свой вопрос Ян.

И тут она посмотрела на него как-то иначе. Смятение в ее глазах уступило место сознательности.

– Да, – еле слышно выдохнула она.

Он с резьбы соскочил от ее ответа и накинулся на ее губы, отпустив вожжи. Наконец-то вживую, по-настоящему, чувствуя ее полные губы на своих. Налетел, как ураган, сметая любое сопротивление. Как цунами накрыл волной своим желанием и напором. Он вкушал ее, упивался, сминал ее губы безжалостным натиском своего рта.

Его стало так много. Везде и всюду, со всех сторон сразу, что она растерялась и заторможено понимала, что он ее целует. Всамделишно, а не в бреду! Испугавшись, она дернулась, прошлась кулачками по груди, но получилось как-то вяло, не правдоподобно. И без того слабое сопротивление разбилось вдребезги, когда волна ответного желания захлестнула ее, и она выгнулась, задыхаясь от жаркого поцелуя.

Он потерялся в мягкости ее полных губ. Она забыла себя и растворилась в нем. Его руки опустились, обхватили ее ягодицы через тяжелые плотные одежды и крепко прижали к своему паху. Ее руки зарылись в его волосы и безотчетно притягивали голову еще ближе. Он жадно впивался в сочные губы в глубоком поцелуе. Она захлебывалась мощной, грубой чувственностью мужчины. Он врывался языком в глубины ее рта, захватывая владения и утверждая в них свое господство. Она с наслаждением сдавалась на его милость, подстраиваясь под поцелуй. Он зарычал, изо всех сил притянул к себе, чего-то дико и настойчиво требуя. Она застонала ему в рот от переполняющих ее незнакомых чувственных желаний. Он клеймил ее, она покорно подставляла свои губы.

Пульс грохотал где-то в ушах, воздуха катастрофически не хватало, пах как огнем объят и живот скрутило, но Ян нашел в себе силы отстраниться от девушки. Прижался своим лбом к ее и часто, глубоко дышал. Отодвинулся ровно настолько, чтобы видеть ее глаза. Огромные зрачки ясно говорили, что она тоже его хочет, хотя, скорее всего, сама того не понимает. Их окутывал запах свежей соломы и новорожденного теленка, которого старательно вылизывала буренка, но они ничего вокруг не замечали, утопая в черных, блестящих зрачках друг друга.

– Маленькая моя, ты с ума меня сведешь, – тяжело сглотнув, прохрипел Ян. – Но надо подождать. Дом дострою и заберу тебя.

– Матушка-настоятельница, – прошептала в ответ София, – она может воспрепятствовать нашему союзу.

– Не волнуйся. Я все улажу.

Глава 16

Среди детей пополз слух, то ли специально кем-то пущенный, то ли подлинный. Согласно ему, только пять самых лучших девочек и мальчиков останутся в живых. Конечно, их дальнейшая судьба также неизвестна, но там есть шанс выжить. А вот пять всего или по пять из каждой общины – осталось страшной тайной. Считать умели все, и каждый вник, что их численность намного превосходит конечную.

И без того забитые и запуганные дети стали еще тревожнее озираться вокруг, сохраняя предельную бдительность, чтобы не впасть в немилость Наставников. Ежедневные уроки и занятия продолжались как обычно, только теперь дети выказывали небывалое доселе рвение стать еще лучше, чем прежде. Каждый вызывался выполнить любую просьбу Наставника или его Помощника, чтобы угодить им.

Мальчики оттачивали свои навыки в постели, проводя все свое свободное время у Наставников. Их учили доставлять наслаждение мужчинам, как с помощью пениса, так и ртом. Но как бы ни хотелось Наставнику, задние проходы мальчиков оставались девственно-нетронутыми. Зато ртами и язычками те научились владеть получше бывалых куртизанок.

Девочек же не трогали совсем. Их задача была оттачивать свое мастерство ведения беседы и при этом следить за выражением своего лица, о чем бы ни шла речь, будь то выжигание клейма на мужском пенисе или соитие жеребца с женщиной. Очень часто их заставляли полностью обнажаться и учили одурманивать и очаровывать своим телом. Их обучали доставлять визуальное, эстетическое и аудиальное наслаждение, используя все хитрости и уловки. Их учили добиваться от людей всего, что им захочется при помощи своих талантов. Они обладали обширными теоретическими познаниями, как ублажить мужчину в постели. Их научили, по каким признакам можно определить чего от нее хочет мужчина в данный момент, и суметь быстро перестроиться под его желания. Они могли с легкостью вести себя как дамы из высшего общества и мигом перевоплотиться в скромную служанку, не смеющую ослушаться своего хозяина; быть неприступной высокомерной королевой, и тут же стать развратной шлюшкой и ненасытной подстилкой для любого желающего. Кроме этого, их учили причинять боль мужчинам, по их желанию, разумеется; воплощать в реальность их самые сумасшедшие фантазии. Их учили мысленно отстраняться и претерпевать физическую боль, которой, в этом они могли быть уверены, им достанется с лихвой. Кроме того, девочек учили элементарному уходу за мужчиной: стричь, брить, завязывать галстук и все в таком роде.

Все шло своим чередом, пока однажды лысая девочка-горбунья не зажала в углу девочку с черными лоснящимися волосами и пронзительно синими глазами. Она нанесла той несколько ножевых ранений в живот. Девочка скончалась, а виновного так и не нашли, или не особо искали. В любом случае, это убийство осталось безнаказанным. Понятно, что руководило девочкой-уродцем – любой ценой остаться в живых. Вот только, что будет дальше?..

* * *

Игуменья была потрясена. Уже с минуту она сидела за столом в своем кабинете, беззвучно открывала и закрывала рот в немом изумлении и хлопала глазами. Ян сидел в расслабленной позе напротив, но смотрел на Настоятельницу твердо и решительно. Он попросил аудиенции и милостиво был принят. Сходу, без обиняков, он поведал о цели своего визита, чем вогнал старушку в шок.

– На моих плечах лежит ответственность за всех сестер нашего монастыря, а потому я должна уточнить у вас, хоть и не имею права препятствовать промыслу Божьему – вы уверены в своем решении? – пытливо посмотрела на него.

– Абсолютно.

Памятую обещание, данное самой себе, Настоятельнице ничего не оставалось, кроме как благословить их союз.

– Тогда нам остается лишь выбрать дату венчания, – смиренно согласилась она.

– Венчания? – нахмурился Ян, – это обязательно? Простой регистрации в ЗАГСе будет недостаточно?

– Бог с вами! Союз двух душ лишь тогда свят, когда освящен церковью. Если глядеть дальше, то и дети ваши, продолжатели рода, будут рождены не в блуде, а в законном браке, – и тут же вспомнила его отношение к религии в целом. Ян смотрел в упор:

– Если мне удастся убедить Софию обойтись без венчания, вы дадите свое благословение? Оно, как вы понимаете, важно для нее.

– Как и обряд венчания. Поверьте, Ян, я знаю ее много лет и могу с уверенностью сказать, что она сама настоит на священном таинстве венчания.

Ростовских тяжело вздохнул:

– Пусть так. Факт того, что я не крещен, надеюсь, никак тому не помешает?

Она разочарованно улыбнулась – в ней до последнего теплилась надежда, что в раннем детстве его все же крестили, хоть позже он потерял веру в Бога Единого, будучи сильно потрепанным жизнью.

– Боюсь, тогда венчание невозможно, ибо в церковных канонах прописано: «не венчают пару, если хотя бы один из будущих супругов не крещен и не готов принять Крещение перед Венчанием». Однако это упущение можно исправить.

– И как?

– Креститься.

– Без веры?

– Так ли уж без веры? Подумайте хорошенько и вы, несомненно, вспомните, сколько ярчайших примеров Божьего промысла было в вашей жизни.

– Я сам строю свою жизнь. Сам же отбывал долгое наказание за преступление, которое, по сути, не совершал. Шел по своему жизненному, никем не освещенному, пути тоже сам. И уж простите, но ваш бог тут не причем. Вы знаете мое отношение, к чему повторяться?

– Все же, если вы хотите заключить союз с сестрой Софией, вам придется его пересмотреть и принять Крещение. Представьте: на одной чаше весов ваша гордыня, на другой – священный союз. Но я благословлю его, какой бы путь вы ни избрали, – покорно закончила игуменья.

Ростовских всерьез задумался. Он прекрасно понимал, что София захочет венчаться, тогда как для него это лишь очередная церковная замануха якобы священными догматами. Но и огорчать ее не хотел, убеждая в ненадобности и бесполезности сиих действий. Вот засада! Ладно, чего гадать? Надо поговорить с малышкой и все утрясти.

Он нашел ее в подсобных помещениях монастыря – она ухаживала за рассадой. Он уже знал, что в холодное время года послушницы трудятся в помещении, а с приходом тепла высыпают в огород. Повезло – она была одна.

– Здравствуйте, Ян, – она доверчиво подняла к нему личико.

Он прикрыл за собой дверь и подошел к ней:

– Привет, маленькая, – интимно поздоровался с ней, от чего вогнал девушку в краску. – Есть новости. Ваша старшая дала добро на наш брак.

– Благая весть! А другая новость? – ишь ты, какая внимательная, все услышала.

– Она сказала, ты наверняка захочешь повенчаться. Я даже не крещеный, а без этого, вроде как, нельзя. Но она готова благословить и обычную регистрацию, – он хотел сгладить острые углы, а получилось, что сказал как-то топорно, коряво. И увидел, как вся радость от первой хорошей новости постепенно испаряется из ее удивительных глаз. Они тускнеют и совсем погасают. Больше не светятся поднебесным, светлым сиянием, теперь они смотрят отстраненно, почти безжизненно.

– Я понимаю.

Все. Ни упреков, ни обвинений в его ереси, ни жалостливых слез, чтобы он передумал. Ни-че-го. Он хотел что-то еще сказать, но все слова куда-то подевались, и ему оставалось лишь сжать руку в кулак в противоречивом смятении. Так и не проронив ни слова, он удалился.

Софию, витавшую в облаках от переизбытка новых эмоций, скинули с небес на землю внезапно, грубо, жестко, а от того еще больнее. Будучи окрыленная своими новыми чувствами к Яну, она не подумала о самом процессе бракосочетания, которое предусматривает Венчание, как само собой разумеющееся. И она совсем забыла, что этот гордый и сильный мужчина отвергает само понятие о вмешательстве извне, о Божьем провидении, и не допускает даже мысли о том, что что-то, кроме него самого, может влиять на его судьбу. Как она может просить его принять Крещение? Ведь для этого нужна истинная вера в Господа, в его каноны и заповеди. При Крещении он смоет с себя все грехи, но этого мало. Он должен стремиться быть с Христом всегда, в радости и в горе, в жизни и в смерти. Быть с Ним значит принять Его в свою жизнь, стремиться приблизиться к Нему, общаться с Ним в молитве, исполнять Его заповеди, узнавать Его через Евангелие и через жития и учения Его святых. Но как можно стремиться к тому, во что не веришь? Только вера лежит в основе всех религиозных конфессий.

С другой стороны, рассуждала София, может Господь Бог нарочно посылает ей испытания веры ее, дабы не уподобилась она неверующим? И эту проблему устроил сам Бог? Чтобы их любовь не разгорелась друг к другу настолько сильно, что затмит любовь к Христу, а это категорически запрещено Им самим. Евангелие от Матфея гласит: «кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». От этой мысли девушке стало совсем печально, и она села, пригорюнившись.

Тут же ей вспомнилась иная истина: «Бог каждому дает по силе его», – значит, и это испытание она пройдет! Вместе с Яном, рука об руку, они выдержат все невзгоды. Или отпустить ситуацию и пусть все идет своим чередом, как Ему угодно? Ведь зачастую бывает так: сначала дуешься на Него, обижаешься, что Он не услышал или не внял молитвам твоим, а потом смотришь на ситуацию Его глазами и понимаешь, не теперь, впоследствии, что Он был прав. Прав, как всегда! И только тогда понимаешь истинный смысл фразы «все, что ни делается – к лучшему».

Кротости и смирению она научилась здесь. Потому, как агнец некогда шла за велениями Господа своего, так и теперь послушно пойдет за Яном, коли Господь именно его послал на ее путь. Кто знает, возможно, и он постепенно придет к вере, и это, наоборот, София дана ему для того, чтобы научить его верить и любить?

Ростовских еще больше завалил себя работой, изматывая свой организм физически, так как морально он был выжат. Как он ни думал, ни ломал голову над всей этой ситуацией, ничего путного придумать не мог. Он чувствовал себя загнанным в угол, а он страсть, как ненавидел это чувство. Его вынуждали принять веру против его воли ради счастья Софии. Его зажали в угол, не оставляя иного выбора, не спрашивая его мнения, его желания. Он, конечно, может отказаться, но тем самым разочарует Софию, а он костьми готов был лечь ради ее счастья. Так неужели он не может прогнуться в этом вопросе?

Черт возьми, нет! Это его право, его осознанный выбор! И никто не смеет это отнять у него!

Он весь измучился, изгрыз себя вдоль и поперек. Бросить бы эту чертову затею и остаться одиночкой до конца дней своих. Но нет, он уже не хочет без нее. Не может. Как приворожила его, и не просто ангельской внешностью, чувствовалась в ней внутренняя сила, непреклонная убежденность, вера во что-то непонятное, непостижимое для Яна.

У него сильнее впали щеки и залегли тени под глазами от постоянного недосыпа. Мало теперь эротических снов, к ним еще добавились полуночные бдения с самокопанием, самоанализом и, как следствие, самогноблением от того, что он – сильный мужчина, не может пойти на уступки ради счастья женщины, которую хочет сделать своей. Его же упертость извела его в конец.

Как-то вечером София принесла ему в вагончик капустный пирог. Шел Великий пост, потому все блюда отличались постностью, зато из полученного молока готовили масло и сыр впрок да на продажу. Там было накурено – не продохнуть, даже открытая форточка не помогала. Он сидел за столом перед переполненной пепельницей окурков и курил, уставившись в одну точку перед собой. После стука девушка вошла, и Ян поднял на нее тяжелый взгляд. София замерла у входа в беспокойстве за него – неужто опять болезнь напала?

– Я не могу, маленькая, – надсаженным голосом проскрипел Ян, – пойми, я не могу вот так взять и поверить в какое-то… чудо! Свобода мыслей и убеждений – единственное, что у меня осталось. У меня отняли семью, друзей. Забрали свободу на многие годы. Моя идеология – единственное, что у меня не смогли отобрать. И я этим дорожу, потому что это мои мысли и мое мнение, и никто не в силах их поменять или заставить меня думать иначе! – он с грохотом уронил руку на стол и низко склонил голову. София сорвалась к нему. Поставив пирог на стол, она опустилась перед ним на колени:

– Что ты такое говоришь, Ян?! Как я могу заставить тебя делать что-то против твоей воли?! – от волнения она, сама не заметив, перешла на «ты».

– Можешь, милая. Можешь. – Он забыл тлеющую сигарету в пепельнице, развернулся к ней и обхватил грубыми ладонями ее нежное лицо, заглянул в глаза, – не словами, не поступками. Просто своим существованием. Я знаю, как для тебя это важно, венчания там всякие, обряды. Вот надо было тебе быть послушницей? Почему ты не могла быть обычной девчонкой, без этих своих загонов?! – в сердцах выдал он.

– Таков мой путь.

– Но я другой, понимаешь? – устало проговорил он еле слышно. – Я не смогу в одночасье раз – и стать верующим. Даже ради тебя я не смогу переделать себя так кардинально…

Нежная улыбка осветила ее лицо, взгляд из тревожного стал открытым, доверчивым, почти влюбленным:

– Я и не прошу тебя об этом. Ты такой, какой есть. Со своим прошлым, со своими ошибками, и со своими убеждениями. И я готова стать женой такого человека, какой ты есть сейчас, а не переделанного, переломанного под другие взгляды. Ты своей твердостью духа, закалкой уверенно поведешь свою семью по верному жизненному пути. И возможно вера сама к тебе придет. Не нужно за ней гнаться и в чем-то себя убеждать, ломая свои принципы ижизненные устои. Однажды, прозрение само тебя коснется, и даже тогда ты выберешь сам, как выстраивать свое духовное воспитание.

До Яна медленно доходил смысл сказанных ею слов. Он смотрел на олицетворение счастья в своих руках и не мог в него поверить. Сколько же чистой и светлой мудрости в этой девушке, направившей ее к таким правильным умозаключениям! Она даже не представляла, какой груз сняла с его души! Она принимает его таким, вот оно – истинное счастье! Да она ж ему крышу сносит без предупреждения!

– Спасибо, – прохрипел он, вкладывая в это слово чувство сильнейшей благодарности к ней.

Глава 17

Всех оставшихся в живых детей привели в полуподвальное помещение, которое они не посещали прежде. Комната была погружена во мрак до тех пор, пока Помощник не включил рубильник, заставив всех поморщиться от яркого света прожекторов, направленных на ринг, обнесенный канатами. Помещение не отличалось исполинскими размерами, в отличие от остальных в этом особняке.

Наставники велели подопечным вжиться в роль, будто они сопровождают важную особу на турнир гладиаторов. Разумеется, не легальный, где имеют место быть заоблачные ставки, и поединок заканчивается лишь безоговорочным поражением одного из противников.

На ринг вызвали девочку-горбунью и «каменного» мальчика, у которого все соединительные ткани в организме закостенели, из-за чего он стал неповоротливым и малоподвижным, но тяжелым, как бульдозер. До начала состязания послушники обязаны были развлекать Наставников, как их обучали, а после – проявлять активное участие в подбадривании фаворита их хозяина.

Начался неравный бой: горбунья была легче и юрче «каменного» мальчика, что позволяло ей маневрировать между его медлительными непрофессиональными ударами, нанося свои, пусть и не смертельные. После ряда неудачных нападений, мальчик разгадал тактику горбуньи и перехватил ее очередной финт, крепко схватив за шею. Он с силой опрокинул девочку и, оседлав, придавил ее своим немалым весом к полу. Обрушивал свой тяжелый кулак, как молот, на ее непропорционально маленькую голову, пока от нее не осталось кровавое месиво.

Ученики громко и радостно подбадривали победителя, услащая вкус победы, как боксера, так и хозяина, что «поставил» на него и не прогадал. После турнира все вышли на задний двор, часть которого была огорожена вольером. Мальчика завели внутрь и заперли за ним дверь. Наставник велел тому процитировать выученные наизусть каждым воспитанников правила поведения. Когда он дошел до пункта «не причинять вреда друг другу», Наставник его перебил и поставил в тупик вопросом о том, что же тогда произошло сейчас, если не прямое нарушение этого пункта. Мальчик растерялся и не нашелся с достойным ответом. Тогда под пронзительный звук, от которого вся кожа покрывается пупырышками, раздвинулись другие ворота, и в вольер вылетела стая озлобленных, ожесточенных и голодных собак. Они набросились на не понимающего в чем его вина мальчика и зверски разрывали его, еще живого, на части, под дикие и отчаянные крики последнего. Рвали и метали, грызлись между собой за кусок посочнее, обгладывали его кости перепачканными в крови зубами.

Наставники и Помощники внимательно наблюдали за реакцией остальных детей, но те не подвели – на их невозмутимо-спокойных лицах не дрогнул ни единый мускул. Они безо всякого сочувствия наблюдали жестокую сцену насилия, словно им показывали скучную сценку любительского театра. Оставшись вполне довольными результатами своих трудов, Наставники увели детей для подготовки к заключительной части. Прошел ровно год…

* * *

Ян, окрыленный пониманием и принятием своей женщины, с еще большим энтузиазмом принялся за работу, желая как можно скорее закончить заказ и приняться за строительство своего «гнезда». София, видя, как он зашивается на работе, откровенно забив на свой рацион питания, добровольно примеряла на себя роль заботливой жены: она готовила и приносила Яну мясные пироги и прочие сытные блюда в вагончик, естественно, с благословения Матушки-настоятельницы. Сам он не успевал ужинать вместе со всеми, поскольку возвращался с объекта довольно поздно. Кстати, игуменья Афанасия провела наставническую беседу с Софией на предмет ее будущей жизни в роли жены, а также пожелала удостовериться в обдуманном шаге девушки обойтись без церковного венчания.

В апреле родился племенник Яна – здоровый, пухлый «кабанчик». В этом же месяце закончился его испытательный срок УДО, и теперь он вправе летать вольным орлом. В начале мая он сдал готовый объект в полном объеме. Заказчик остался довольным – это главное. «Сарафанное радио» – самое лучшее продвижение, как показывает практика. В том же месяце Беркутовы пригласили его на «кашу». Раз такое дело – не отмажешься. Заодно подаст объявление и их на свадьбу пригласит. По его подсчетам, он кровь из носа должен управиться к июлю, потому и дату регистрации назначил на этот месяц. Разумеется, до готовой чистовой отделки еще далеко, но основное он состряпает, а мелочи можно и потом доделать.

– Эко тебя переклинило, что второпях дом достраиваешь! – присвистнул Зак, когда Ян рассказал о своих планах.

Он сидел в гостях у молодой семейной пары, переполненной счастьем рождения первенца. Ростислав получился крепким упитанным малышом, которого показали дядьке и уложили спать. Как Инна не пытала у брата, на кого больше похож крепыш, выведать не смогла. Все потому, что для Ростовских – это сморщенный кусочек плоти, на котором кожи больше, чем выделенного под нее места, и он пока затруднялся увидеть в нем сходство хоть с одним из родителей. После радостно-бурного обсуждения малыша, а также красочного повествования самих родов (спасибо, сестренка, и как он раньше жил без этой информации??), Беркутовы переключили внимание на Яна. Вот тогда-то он ошарашил новоиспеченных родителей еще одной потрясающей новостью.

– Тут не поспоришь, – хмыкнул Ян, и мужчины обменялись понимающими взглядами. – Была загвоздка с самим бракосочетанием, но тоже разрулил.

– Слушай, а это не запрещено – некрещеному жениться на крещеной? – уточнила Инна. Она, как и брат, была далека от всей этой церковной мутотени.

– Жениться нет, а венчаться да. Но София пошла мне навстречу и согласилась на обычную регистрацию.

– Должно быть, этот обряд для нее, как для глубоко верующей, очень важен, но она уступила. Какая благородная! Стало быть, она сильно тебя любит, – мечтательно вздохнула Инна, от души радуясь за брата. Тот уставился на нее с замершей ложкой каши у рта:

– За что?

– Ну, вот, что вы какие?! – окинула она псевдо возмущенным взглядом обоих мужчин. – Это для вас, может, причина нужна, а женщина может любить просто так. Это умение в нее заложено природой на генном уровне. Это заводские настройки и их не сбросить. – Мужчины усмехнулись такому сравнению. – И потом, – продолжила Инна, прожевав кашу, – за что тебя не любить? Положительных качеств в тебе много. Отрицательных, конечно, тоже хоть отбавляй, но их ты умело скрываешь.

Вот если б не последняя ремарка, Ян мог бы смело обвинить сестру в неприкрытой лести, а так – пойдет. Еще недолго побыв у Беркутовых, и обозначив дату торжества, он ретировался.

С приближением лета он вплотную занялся строительством дома. Пока послушницы садили картофель, он заливал теплый пол, не забыв выделить места для канализации и водопровода. Когда сестры рассаживали рассаду, он утеплял углы дома, вставлял окна и двери, облагораживал крыльцо. Самой хлопотной и трудозатратой работой стало возведение крыши с возможным обустройством мансардного этажа, но это в будущем. Он без устали мотался в город за стройматериалами, а потом и за мебелью. Элементы декора он решил приобрести позже, уже с женой и под ее вкус.

С рассвета до заката он долбил, пилил, колотил и создавал еще массу невообразимого шума. В конце трудового дня, уставший, но вполне довольный продуктивностью дня, он с удовольствием окунался в прохладное озеро и почти сразу отрубался, попив молока с пирогом, оставленного для него внимательной невестой. Черт, а ведь он до сих пор не верил, что у него будет семья. Он и другой человек рядом? Постоянно?? Это виделось ему чем-то из области фантастики.

Ростовских хорошо запомнил день первой встречи с Софией, и вспомнил, что это день ее рождения. С помощью подсказок и советов сестры, как женщины, он выбрал ей подарок: кулон из нескольких сплавов благородных металлов, который переливался от бледно-серебристого свечения и глубоких, насыщенных оттенков платины к узорам стального цвета, и такую же цепочку к нему. В тот вечер она, как завелось в последнее время, занесла ему козьего молока и яиц на завтрак. От шума стройки бедные несушки совсем перестали нестись, когда он перевел их обратно в летний курятник, а потому и их, и козу оставил пока на летнем выпасе во владениях монастыря. Сегодня в купе с обычным провиантом София принесла ему сладкий пирог, и хоть она никак не прокомментировала, Ян сразу догадался.

– Постой, – окликнул девушку уже у двери, – подойди ко мне, – и с удовольствием отметил, как она послушно подплыла. – Я помню, какой сегодня день и хочу тебя поздравить.

Протянул ей продолговатую бархатную коробочку голубого цвета и наблюдал, как у нее от изумления округлились глаза, и вытянулось лицо. Он хотел бы сам надеть это украшение, но даже не представлял, как можно пробраться через толщи одежды к ее шейке. Да и чревато это…

– Ян… не стоило…

– Могу я порадовать свою невесту?

Она прикусила губу и очень мило зарделась:

– Спасибо.

– Разве так должно благодарить жениха? – поднял бровь и посмотрел вызывающе – всего один невинный поцелуй в щеку, сдрейфит или нет? Она чуть опустила голову и глянула исподлобья, а в глазах бесенята. Дразнящее облизала губы, оперлась рукой о его грудь, приподнялась на носочки и робко поцеловала его. В губы. Чуть отстранилась и, глядя в глаза, прошептала одними губами «спасибо». Такого Ян точно не ожидал от своей скромной невесты. Прищурил глаз – смелая.

– Хочу, чтобы надела его в день свадьбы. – София смешалась, будто хотела что-то сказать, но не решалась. – Говори, – подтолкнул он.

– У меня к тебе просьба. Она несколько… необычная. Даже не знаю, с чего начать… – «такими темпами хоть когда-нибудь уже начни», – подумал про себя, но вслух не стал торопить. – Понимаешь, у меня ведь других одежд нет, кроме подрясника, а как-то негоже невесте быть в черном. Хочу попросить тебя свозить меня в город за платьем.

– Не вопрос, – он еле сдержал лыбу во всю харю, как представил, что весь день проведет с ней. Он даже себе готов устроить выходной на целый день по такому случаю. – Когда ты хочешь съездить?

– Я отпрошусь у Матушки и сразу сообщу.

– Идет, – кивнул Ян и не удержался – провел ладонью по гладкой щеке. Она приласкалась, как котенок, и ушла, оставив его наедине со своими мыслями, планами, грезами.

В конце июня они поехали в город. По такому поводу девушке было разрешено на один день сменить подрясник на простое ситцевое платье длиной до щиколоток и длинными рукавами, несмотря на жаркий день. Голову покрывал неизменный платок, только черные цвета заменили серебристо-серые. По дороге Ян упросил снять платок, и весь оставшийся путь косился на ее роскошные волосы.

Они объехали несколько свадебных салонов, и в одном из них продавцы-консультанты подобрали Софии платье, к счастью не привлекая Ростовских к оценке и выбору наряда, ибо в них он вообще не шарил. Закончив с покупкой платья и аксессуарами к нему, он спросил у девушки в лоб, есть ли у нее повседневная одежда, потому как черные шмотки он не позволит ей носить. Та, смущаясь, призналась, что нет. Тогда он повел ее по магазинам, озадачив продавцов, чтоб приодели ее неброско, но со вкусом. Он был приятно удивлен эстетическим вкусом будущей жены – из всего многообразия одежды она безошибочно подбирала сочетающиеся вещи и восполнила свой гардероб. Незаметно для самого Яна прикупила и ему пару отличных вещиц. Когда он привел ее в отдел нижнего белья, София засмущалась и предприняла робкие попытки протеста. Сжалившись, он оставил ее одну, и вскоре она вынырнула из бутика с клятвенными заверениями, что все взяла. Не забыли заглянуть в ювелирную лавку, где взяли два самых простых обручальных колечка.

После удачных покупок, Ян уговорил свою невесту прогуляться. Дневная жара спала и они, взявшись за руки, гуляли по городскому парку. Вокруг сновали дети, и даже они с восхищением оглядывались на Софию. Молодые мамашки с нескрываемой завистью глазели на ее волосы. Мужчины, и стар, и млад, откровенно пялились не нее. Да и Ян не скрывал своего преклонения перед красотой своей невесты, не только внешней, но и внутренней      .

Сама София, словно не замечала ее. Не было в ней нарочитого выставления своих прелестей на показ. Она во всех отношениях отличалась от расфуфыренных кукол с толстым слоем макияжа, которые так и кичатся своей искусственно созданной красотой, и от того приторно-сладкой, ненастоящей и скорее отталкивающей своей безупречностью. Не было в ней наигранного жеманства, флирта, заигрывания, хлопанья ресницами и выпячивания губок; всех тех приемчиков, которые светские львицы используют для достижения своих меркантильных целей. Закрытое и чересчур скромное по меркам современного свободонравного общества платье невольно притягивало взгляды, которые отдыхали на нем от раздражающе ярких крохотных маек и топов, от неприлично коротких шорт, которые больше показывают, чем скрывают, от бесстыже разодранных порой в самых пикантных местах джинсов. Сама манера девушки держаться легко, но не развязно, открыто, но не кричаще, достойно, но не высокомерно до крайности ошеломляла Яна. «Неужели этому обучают в монастыре?» – снова и снова задавался он вопросом.

Они присели за столик летнего кафе полакомиться мороженым, и Ростовских десять раз пожалел о столь опрометчивом предложении: вид сочных губ, поглощающих сладкий десерт, завел его донельзя! И ведь видно, что София нисколько не понимает силы своего природного обаяния, и даже не догадывается, что действует на мужчин, как сильнейший афродизиак. Ростовских часто ловил на своей невесте заинтересованные взгляды других самцов, но стоило им встретиться с его предостерегающими холодными серыми глазами, как весь интерес угасал. Однако сама девушка не замечала никого и ничего вокруг, все ее внимание было приковано к Яну. Только ему она щедро дарила свое врожденное очарование и шарм, только его взор ласкала нежной, сшибающей с ног улыбкой, только глядя на него, ее глаза лучились преданностью и обожанием. Он же рядом с ней выглядел страшилищем со шрамом в полморды, а чувствовал себя коршуном, охраняющим свою голубку. Все, кто перемещал поплывший блаженный взгляд с нее на Яна, вмиг отрезвлялись и тушевались.

Так незаметно в приятных хлопотах прошел весь день. София сначала порывалась вернуться домой пораньше, чтобы успеть на какие-то там молитвы, но в итоге сдалась, и они вернулись домой уже затемно. Она настояла, чтобы покупки Ян отнес в дом, забрав с собой лишь подвенечное платье и кольца, чтобы освятить.

Ян курил, выпуская струи дыма в черное заездное небо, и думал о тяжелом взгляде девушки, который не покинул ее даже в предпраздничной возне.

Глава 18

Детей разделили между собой и больше они не виделись. Уродцам была уготовлена своя участь, прекрасных мальчиков ждала своя судьба, а девочки…

Им дали имена: высокую, худощавую, с тонкими губами и бархатным приятным голосом нарекли Туллией. Непогодам пышнотелую девочку с ярко-зелеными глазами и копной рыжих волос стали именовать Дианой. Имя Вероника досталось кареглазой шатенке. Жанной, в честь Жанны-Антуанетты, окрестили девочку с ясными, пронзительно голубыми очами и длинными, густыми, серебристыми волосами. Мата Хари стала зваться девочка с ярко выраженной восточной внешностью и решительным блеском в глазах. Их нарекли в честь самых известных куртизанок своего времени.

Спустя год их пребывания в особняке, им снова нанес визит мужчина в полу маске, назвавший себя Хозяином. Он поприветствовал девочек торжественной речью, поздравил их со вступлением в ряды избранных и обрадовал благой вестью: каждую девочку подобрал под свои запросы Господин, а потому они немедленно отбывают в назначенное место.

Они собрали вещи, упаковали наряды и костюмы, все аксессуары, собранные за год, и за каждой приехал автомобиль. Кого-то увезли относительно недалеко; кого-то переправляли воздушным путем на другой конец страны, но они так и не узнали этого, ибо развозили их точно так же, как и некогда доставили в особняк – усыпив на время.

Туллия очнулась в небольшой комнатке без окон с одной дверью. Помимо кровати, на которой проснулась девочка, в комнате стоял небольшой засервированный на двоих стол и запертый сундук. Полностью обнаженная Диана очутилась в огромной позолоченной клетке, что находилась в роскошной гостиной исполинских размеров, перед камином. Мата Хари – в комнате с восточным убранством: весь пол усыпан подушками, на низеньких столах стоят вино, фрукты и кальяны. Вероника пришла в себя на кушетке в белоснежной стерильной комнате. Жанну разбудила девушка, что была прикована наручниками на одной постели с ней…

* * *

Назвать «свадьбой» пятиминутную регистрацию и обед с Беркутовыми, конечно, сложно, а уж когда Ростовских увидел Софию в нарядном платье, то и вовсе подумал послать бы все куда подальше, запереться с ней в доме и еще полжизни не выходить оттуда.

Не соблюдая, да и не ведая ни о каких свадебных традициях, он сам ожидал Софию у главного входа в монастырь. Опершись бедром о крыло пикапа, он курил. Черные джинсы и светло-бежевая рубашка на выпуск, которую, кстати, купила ему София – вот и все его свадебное облачение. София же выглядела как принцесса, хотя и ее наряд не отличался пышностью. Скромное по фасону платье цвета слоновой кости притягивало теплым мягким свечением, а не отталкивало холодным блеском. Длинные рукава и воротник-стойка из прозрачного гипюра переходил в плотный лиф, который обхватывал высокую грудь. Он спускался в корсет, подчеркивая тонкую талию, и стекал в свободно струящуюся юбку в пол. На голове красовался венок из белых цветов, а в руках – маленький букет из таких же. Волосы София оставила распущенными. Она не шла – плыла к своему жениху, не сводя с него лучистых глаз. Позади маячили другие сестры: кто-то украдкой промачивал уголки глаз платочком, кто-то, не стесняясь, улыбался сквозь ручьи слез.

Ян выбросил окурок и развернулся к Софии, встречая ее. Белое платье преобразило ее до неузнаваемости. Протянул ей руку и она вложила свою ладошку в его открытую, горячую. Словно током пронзило их сплетенные руки от напряжения, которое уже давно не отпускает Яна.

– Ты ведь даже не представляешь, что творишь со мной, – не спросил – утвердил Ян. Сочные губы Софии сложились в улыбку, показав ряд ровных зубов, выдавая с головой ее абсолютное неведение, как действует на него. Он помог сесть ей в машину, и она уехали навстречу новой жизни.

Регистрация прошла быстро, без проволочек, но обед, к вящему удовольствию Ростовских, затягивался, и он никак не мог понять, то ли это София растягивает его, отдаляя неизбежное разделение супружеского ложа, то ли Беркутовы, ошалев от нового образа скромной послушницы, находили все новые и новые темы для разговора, то ли сам Ян помешался настолько, что уже и думать ни о чем не мог, кроме близости с девушкой. Одна картина зацепила его сильно, аж тряхануло: когда София взяла на руки Беркутова-младшего. Вот тогда Ян впервые остро прочувствовал желание стать отцом, передать свой опыт и знания наследнику, предостеречь сына от непоправимых ошибок на своем примере. Захотелось и лапочку-дочку, такую же красавицу, как ее мать.

Он сидел вроде бы здесь же, со всеми и одновременно был как бы сторонним наблюдателем их семейной идиллии: скажи кто ему еще год назад, что такое произойдет – ни в жисть бы не поверил! Ободок кольца непривычно стискивал безымянный палец, рука покоилась на спинке стула его жены. Он любовался красивыми и плавными чертами ее лица, заслушивался мягким баритоном голоса, восхищался умеренной жестикуляцией и постепенно подходил к точке кипения. Не имея больше ни сил, ни желания терпеть, он тактично, насколько мог, подвел трапезу к концу. Тепло распрощавшись с семейством Беркутовых и дав слово приехать к ним в гости, он повез свою жену домой.

По приезду они обнаружили на крыльце три сундука. «Приданное» – как объяснила София. Ян завел ее в дом и пока заносил сундуки, она осмотрелась. Дом светлый, благодаря большим окнам, и просторный, даже большой для двух человек, хотя она могла сравнивать лишь с тесными кельями. Во всем едином пространстве четко выделялась исполинских размеров кровать. По центру располагался двухсторонний камин, напротив которого стояли кресла. Чуть поодаль диван обозначал гостиную залу. Холодильник, конфорка и чайник на столе, переехавшие из вагончика, видимо, обозначали кухонный уголок.

– Здесь ванная и туалет в твоем распоряжении. Я пока разожгу огонь. Твои вещи в шкафу.

Она что-то вытащила из сундука, потом из шкафа, рядом с которым Ян приземлил приданное, и скрылась в ванной. Ростовских разжег огонь в закрытой части камина со стороны «спальни» и вышел покурить. Был только ранний вечер и можно еще переделать кучу дел, но нет. Самое важное, одно единственное дело сейчас плещется в ванной, остальные подождут.

Когда вернулся в дом, София уже вошкалась у кровати, но за дымоходом ее не было видно. Ян второпях принял душ и вышел к невесте в одном полотенце, обернутым вокруг бедер. София расставила и зажгла свечи, от которых комната наполнилась каким-то опьяняющим ароматом. Сама стояла у кровати в прозрачном пеньюаре с глубоким треугольным вырезом на груди, под которым угадывался комплект белья. «Умница» – мысленно похвалил Ян, одобрив ее облачение после похода в магазин нижнего белья.

– Это… это приданное… от сестер. Ночная сорочка, но не обычная повседневная, а сшитая специально для торжественного случая. Такого, как этот, например… – невпопад залепетала София, волнуясь и отводя взгляд от Яна, когда тот подходил к ней.

– Очень красивая. Тебе идет, – тихо ответил он и положил руки ей на плечи. Девушка вздрогнула, и Ян нахмурился, только сейчас сообразив, что она, возможно, теряется от страха перед неизвестностью

– София, ты знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной в постели?

Она подняла на него взгляд и посмотрела как Жанна Д’Арк перед казнью – обреченно и решительно:

– Да.

Ян засомневался, но осторожно накрыл ее губы своими, желая показать на практике, чем распинаться в теории. Поцеловал, наслаждаясь, и пока не лез дальше, желая расслабить перепуганную девушку. Приник к сочным, мягким губам, а руками зарылся в густые волосы, наконец, с удовольствием ощутив их тяжесть. Пил ее губы, ласкал и нежил, легонько руками гладил, а в голове билось в такт зачастившему стуку сердца – не спеши, медленнее, спокойнее.

София затрепетала, и этот трепет передавался ему, уводя в нирвану. Она потерялась в этом поцелуе, который завоевывал ее не страстью – нежностью, грел и давал, дарил ей себя, а не брал силой, как тогда в коровнике. Ян еле отстранился, прижался лбом к ее лбу, обхватил руками за спину и смотрел на нее сквозь пелену на глазах, чувствовал, как она подрагивает в его руках, как грудь вздымается и дыхание участилось. Блаженная – иначе не назвать ее. Не оторваться, даже сопротивляться бесполезно. Снова к губам припал – сладко до одури. Сердце выпрыгивает, кровь в голове гудит. Лаская, проник языком внутрь, и почувствовал, как она ожила, словно оттаяла. Гнуться в его руках начала, гореть, задыхаться, и не отталкивает – впивается пальцами ему в плечи, прося еще.

Ей было хорошо и страшно одновременно, хотелось прижаться сильнее и наоборот оттолкнуть. Два противоречия боролись в ней, ведь она четко понимала, чем на этот раз закончатся поцелуи. Она жаждала продолжения и страшилась его, и не понимала, чего больше, от того терялась, путалась. Все мысли в разбег от его мягкого языка, теплого с легкой примесью горечи дыхания, горячих рук. Он не вгрызался – смаковал, не раздирал – ласкал и нежил, и она ощутила, как внутри поднимается и разгорается ответное чувство. Провела руками по его груди, скользнула ладонями к животу, а оттуда за спину, чувствуя, как он напряжен.

Ян нехотя отстранился от нее и, придерживая за спину, гладил пальцами ее лицо, губы, не смотрел – ласкал взглядом, под которым она так и плавилась, и сама не заметила, как он, скользнув поочередно ладонями по плечам, скинул сорочку. Провел горячими ладонями по рукам, и только тогда она поняла, что стоит перед ним в одном кружевном полупрозрачном белье. Собралась застесняться и прикрыться руками – не успела. Ян снова поцеловал ее и притянул к себе. Не сдержал низкий стон, когда животом почувствовал ее голый живот, а кружево приятно оцарапало грудь.

София впилась пальцами в его плечи и откинулась назад в кольце его сильных рук, открываясь, отдаваясь ему. Раскрыл сочные губы и проник языком в рот. Она застонала и дрогнула. Прижал сильнее и пил ее стоны, нежно оглаживая голую спину и гибкую талию. Он бы зацеловал ее всю, если б выдержка позволяла. Такая сладкая, что голову кружило.

Прошелся руками по бедрам и ягодицам, наклонился, и, подняв на руки, уложил на кровать. Сам опустился сверху и, нависая на локтях, посмотрел на нее – зрачки огромные, черные, и огонь в них плещется.

– Расслабься и ничего не бойся. Я буду аккуратным, – огладил ее шею и, склонившись, накрыл губы.

Проник в рот, скользнул рукой к манящей груди. София вздрогнула, схватила его за запястье, но тут же отпустила. Погладила по щекам с чуть заметно проступившей за день щетиной, пробежалась пальцами по мышцам на плечах и зарылась в короткие волосы. Он к тому времени спустил бретели с плеч, просунул руку под спину, расстегнул бюстгальтер и отшвырнул его прочь, на секунду лишив себя дурманящих прикосновений своей жены. Накрыл ладонью голую плоть, и в жар бросило, как дышать забыл. Не большая, не маленькая, ровно по ладони – высокая, упругая, нежная. В висках кровь стучала, и волнами накатывало желание, смывая разум, пульсируя в паху.

Софию потряхивало от желания и страха. Хотела убрать его руку – он не позволил. Ласкал грудь, сминал ее, и играл с соском, пока тот не затвердел. Придерживая за запястья, впился губами в шею, легонько прикусил ключицы и прижался в груди, накрыв сосок губами. Обвел языком тугой комочек и с силой втянул. Софию как током дернуло, и она выгнулась, вскрикнув. Перебрался к другой груди, а рука по животу вниз поползла. Накрыл ладонью лобок, пальцы ниже опустил, и с нарезки соскочил – влажная она там, даже сквозь ткань белья.

София замерла и будто дышать перестала. Ростовских понял – торопится. Заглянул в глаза и увидел в черных зрачках, страх плещется. Выругался про себя и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Уперся на локти по сторонам от ее головы, сжал простынь в кулаки.

– Что ты знаешь о супружеской близости? – просипел он. Сил держаться почти нет, но он понимал, что надо осторожно вводить ее в курс дела, постепенно, тогда исчезнет страх, и она получит истинное удовольствие.

– Все, – сглотнув, ответила София. – И я вытерплю все, потому что… хочу стать твоей.

То, с какой интонацией она произнесла это «я вытерплю все», заставило Яна усомниться в ее осведомленности. Он взял ее руку, опустил вниз и, глядя в глаза, обхватил ее ладонью свой напряженный фаллос. Она и не заметила, когда он успел избавиться от полотенца. Почувствовала в руке атлас и твердость его пениса, и ее глаза непроизвольно еще больше распахнулись.

– Видишь? Ничего страшного в нем нет. Он идеально поместится в тебе. Идеально, – сквозь стиснутые зубы выдавил из себя, когда она чуть сильнее сжала его рукой. Лицо мужчины покрывала испарина, его черты исказились, когда она провела кулачком туда-сюда. Внимательно наблюдая за ним, она повторила движение своей рукой, вырвав из его груди хриплый стон. Сжала кулак еще сильнее и почувствовала, как он сам качнулся и, уронив голову на ее плечо, задрожал всем телом. Горячая жидкость залила ее бедро, опалила кожу. Воздух наполнился насыщенным запахом спермы.

–Что ж ты со мной делаешь, маленькая? – придя в себя, он вновь посмотрел на Софию. К той будто разум вернулся – смотрит открыто, доверчиво, и в глубине зрачков не страх – желание разливается.

Вновь припал к ее губам, рукой огладил живот, незаметно просунул ладонь под кромку трусиков, зацепившись пальцем, оттянул их и совсем снял. Проник рукой между ног, накрыл промежность, пальцами лаская влажные, скользкие губы. Накрыл губами сосок, в себя втянул. Играя клитором, Ян пальцами пробрался внутрь. София выгнулась и вдруг задохнулась от проникновения в лоно. Теперь ласкал ее и изнутри, и снаружи, и сам снова возбуждался – такая узкая, мокрая, живая, податливая.

София вскрикнула, выгнулась всем телом, и впилась пальцами в его руку, то ли отстраняя, то ли прижимая к себе плотнее. Пальцы сжало, и Ян жадно впитывал ее первый оргазм: потерянный взгляд, искусанные губы и токи, что содрогали ее тело. Коснулся губами ее влажного от наслаждения лица, погладил волосы, поцеловал в висок, ушко, пережидая волны экстаза.

Не дав опомниться до конца, он начал осторожно проникать в нее уже не пальцами, а членом. Горячая, влажная, скользкая – она с ума его сводила, подзуживая ворваться в нее за раз, но сам себя осаживал, позволяя ей привыкнуть к себе, постепенно растягивая ее. Пот каплями скопился на лбу, стекал за ушами, по спине, но он продолжал медленно входить в нее и отступать, доводя себя до безумия. Какая же она тесная! Не обхватывает – сжимает его изнутри! Сдался, навалился на нее всем телом, заглушая ртом тихий болезненный вскрик. Чуть переждав, целуя и распаляя ее снова, он стал медленно и глубоко двигаться в ней.

Жар, что исходил от проникшего в нее фаллоса, разливался по всему телу. Это было ново, необычно, и настолько остро и ярко, что София стала невольно подстраиваться под него, двигая бедрами в такт его движениям, желая достичь… чего? То, что до этого она пережила под его пальцами, было лишь прелюдией к настоящему взрыву. Голова откинулась на подушку, София выгнулась и протяжно закричала, чувствуя пульсацию внутри, что токами побежала по телу, сотрясая его судорогами.

Ян, чуть помедлив, стал входить в нее короткими резкими толчками в такт спазмам, сотрясающим ее тело. Больше не сдерживая себя, он вошел в нее во всю длину, изливаясь. Он не то, что ослеп – потерялся, и было не понятно, кто из них кричит, а кто стонет. Себя забыл – как зовут, кто такой. Только слышал, как шумит в голове и чувствовал, как бьется под ним девушка, ритмично сжимаясь от токов наслаждения.

Когда он более-менее пришел в себя, и дыхание выровнялось, поднял голову, что бессильно упала на подушку над плечом Софии, и заглянул ей в глаза.

– Сдается мне, ты знала далеко не все о супружеской близости, – ласково подтрунил он, глядя в раскрытые глаза девушки, что сияли счастьем, обожанием, неверием и чем-то еще. Невероятный букет эмоций. Она смутилась:

– Я… не думала, что это так… Настоятельница о таком не говорила…

– Ну, еще бы, – усмехнулся Ян. Настроение улучшилось, его как попустило после мучительно-долгого сдерживания и потянуло на откровения, – а в моих снах все именно так и было.

– Я тебе снилась?

– Каждую ночь, и что мы там вытворяли, тебе еще предстоит узнать. – Теперь Софии стал понятен тот внезапный бессознательный поцелуй. – В душ надо. Справишься или тебе помочь?

– Я сама, спасибо, – выкарабкалась из кровати и юркнула в ванную. Ростовских посмотрел на пятно крови на простыне и покачал головой, невольно улыбаясь. У него никогда не было девственницы, и даже цели не было такую поиметь. Но, черт возьми, как это приятно – знать, что до тебя это сокровище никто не топтал!

Пока Ян принимал душ, София убрала окровавленную простынь. Хорошо, что она вняла совету Настоятельницы и поверх заправленной постелила специальную непромокаемую, иначе бы испортила матрац. Когда Ян вышел, София все прибрала и ждала его в постели, натянув одеяло до подбородка. На улице достаточно стемнело, а у нее сна ни в одном глазу, несмотря на ранний подъем. Пока он подбирал с пола ее разбросанные вещи, которые она не успела убрать из-за спешки облачиться в одежду для сна до его возвращения, София не без удовольствия разглядывала своего мужа.

В мерцании свечей и отблесках камина его загорелая кожа блестела, как отполированная бронза, под которой проступали нетренированные рельефные мышцы от постоянного физического труда. Любовалась, как капли воды стекали по голому торсу и исчезали в полотенце, обмотанном вокруг бедер. Как зачарованная не могла оторвать взгляд от мышц, что бугрились и перекатывались на спине и руках, когда он подкидывал дров в камин. Множественные шрамы на его торсе не пугали, не отталкивали, как что-то страшное и безобразное. Его наглядные свидетельства прошедшей тяжелой жизни не вызывали в ней низменного возбуждения, желания покориться его мощи, чтобы он брал ее силой, доказывая свое превосходство. Вид его покоцанного, израненного тела… успокаивал, вселял уверенность в завтрашнем дне и в их будущем. Видя перед собой живое доказательство человека, которого не сломили несмотря ни на что, она могла смело положиться на него, идти за ним, куда бы он ни повел, будучи абсолютно уверенной в своей безопасности под его защитой.

– Ты очень красивый, – мечтательно прошептала София.

– Я красивый?? – не веря своим ушам, переспросил Ян. – Ты себя в зеркало видела?

София равнодушно пожала плечами:

– Ничего особенного.

Ростовских усмехнулся и покачал головой: все-таки она действительно не осознает своей пленительной красоты, и уж тем более не использует ее в своих интересах. Да, ему однозначно повезло – сделать своей женой чистую не только телом, но и душой девочку.

Он скинул полотенце и забрался в кровать. Голый.

– В этом доме есть правило, которое тебе, как образцовой хозяйке, положено соблюдать. Мы спим голые, – сделал ударение на первом слове, и поймал зарождающийся протест Софии своим ртом, раздвигая языком податливые губы и проникая внутрь. Нежил глубины ее рта, обласкивал языком ее язык, двигаясь в таком безошибочно узнаваемом ритме, что София потерялась, забылась, и не сразу поняла, что тает под ним уже абсолютно голая. Когда и как он успел снять ее повседневную ночную сорочку и трусики, для нее осталось загадкой.

Ян перекатился на спину, увлекая Софию за собой. Устроил ее голову на своем плече, закинул бедро на свои ноги и велел спать. Девушка положила руку перед лицом и смотрела, как размеренно вздымается и опадает его грудь под ее ладошкой. Спать совсем не хотелось. Волнение в душе такую бурю организовало – какой там спать?

– Ян?

– Ммм?

– А так всегда будет? – с надеждой спросила София.

– Как так? – он поднял одну бровь и покосился на нее.

– Восхитительно… чудесно… невероятно… сказочно…

– Со мной – да.

Она немного не поняла, к чему такое уточнение, но пытать не стала. Гладила ладонью его грудь, путаясь пальцами в жестких волосках. Спустилась ниже на его крепкий живот. Обвела пальчиком каждый шрам.

– Ян?

– Ммм?

– А когда нам будет опять также хорошо?

– Не сейчас.

– Почему? – в вопросе прозвучало явное разочарование.

– Тебе будет больно. Надо, – у него сбилось дыхание, когда она проложила путь любопытной ладошкой вниз и скользнула по внутренней стороне его бедра, – подождать, – и, опровергая свои же слова, сам накинулся на ее губы.

На этот раз София знала чего ожидать и ответила на поцелуй более смело, разжигая в нем страсть, прижимаясь к нему сильнее. Оторвавшись от ее рта, Ян провел губами по шее и сомкнул их вокруг напрягшегося соска. София выгнулась дугой в его руках, подставляя себя, распаляя его еще больше. Ян понял – горячая девочка, очень горячая. Его ладонь скользнула по животу, огладила изгиб талии и бедер, накрыла вторую грудь, чуть сжимая пальцами сосок.

София задрожала, изгибаясь, а руками в волосы ему вцепилась, уже не прося – требуя большего. Поцеловал ее мягкий живот, обхватил руками бедра и губами скользнул ниже, к гладкому лобку. Она выгнулась, задыхаясь, когда он скользнул языком по ее губам – влажным и чуть припухшим. Порабощенная обрушившимся наслаждением она даже не успела смутиться такой позы.

Какая же она сладкая, сочная. Он ласкал ее клитор языком и губами, то посасывая и втягивая в себя, то нежа и целуя. Язык Яна творил с ней чудеса и она невольно вскрикивала от острых ощущений, что током пронизывали ее тело. Ян крепко держал ее бедра, кода она задвигала ими, то ли сбрасывая его, то ли стремясь получить еще. Она впилась в его плечи руками, и внезапный взрыв внутри обдал такой сильной волной, что заставил ее приподняться и закричать.

Ян переместился наверх и накрыл ее губы своими, дав ей попробовать свои же соки. Это завело его еще сильнее. Придерживая за ягодицы, он медленно вошел в ее влажное тесное лоно. Крошечная боль от проникновения, которая тут же прошла – ничто, по сравнению с опустошающей негой, что затопила ее.

Ян за бедра поднял ее ноги выше и закинул себе за спину. Запрокинул их сцепленные руки ей за голову и стал врываться в нее снова и снова. С ней он становился неуправляемым, несдержанным. Кровать ходила ходуном. София сцепила ноги за его спиной, ее груди покачивались в такт его мощным толчкам. Горящими глазами смотрел на нее – страсть лицо искажает, глаза закрыты, а рот приоткрыт, губы влажные, зовущие, и дыхание рывками вырывается из груди в такт его движениям. Вся для него – покорная, послушная, отзывчивая. Его девочка, только его. Он задвигался быстрее, выжимая себя без остатка. Зажмурился, откинул голову, и даже не застонал – зарычал сквозь стиснутые зубы от ударившей в голову нирваны. Такого мощного, опустошающего, бесконтрольного оргазма он даже представить не мог.

Глава 19

Ростовских проснулся с пением сраного петуха, что завели послушницы, дабы восполнить поголовье пернатых. Он уже давно подстроился под график жизни монастыря, утро которого начинается часов в пять утра со звона колокола, но петух летом пел еще раньше. И все бы ничего, но учитывая прошедшую бурную ночь, он надеялся поспать чуть подольше. У него непроизвольно растеклась по лицу блаженная улыбка при одном только воспоминании о брачной ночи. Малышка оказалась очень горячей и ненасытной в постели, хотя с виду скромняга скромнягой. Вымотала его вчера только в путь. Как чухнула ранним вечером, какое удовольствие они могут дарить друг другу в постели, так и налегла, как обезвоженный к источнику. Далеко за полночь она сладко уснула, обессиленная. Ян и не думал жаловаться, потому как сам не уступал ей в жадности до ее тела. Словно изголодавшийся дорвался до нее: целовал, пил сочные губы, ласкал идеальное тело, бархатную кожу, заводил ее, распалялся сам, и слетал с катушек каждый раз, когда кончал.

Петухи петухами, а «мужское» утро дает о себе знать, к тому же память так услужливо напомнила яркие эпизоды ночи. Он перевернулся, чтобы обнять Софию, но рука прорезала воздух и опустилась на одеяло. Утреннюю негу, как рукой сняло. Рывком сел и растерянно заморгал – неужели приснилось?! Пару секунд тупил, затем перевел пространный взгляд на правую руку – кольцо вот оно, на пальце, и задышал свободнее, легче – не пригрезилось. Огляделся – в доме ее нет. Широко зевнул, растер ладонями лицо, взъерошил волосы, мысленно пообещал запевшему петуху скорую смерть и лениво вытащил свое не отдохнувшее, но вполне сытое тело из недр кровати. Надел одни джинсы, взял сигареты и вышел на крыльцо.

Софию он увидел сразу – она прибирала летний птичник. Возле нее крутились несушки, гораздо больше тех пяти, что он когда-то взял, и петух. Вот этот самый петух и горланил спозаранку под самыми окнами! И откуда он взялся?! Неужто птички набежали за угощением? София трудилась в простом платье василькового цвета, длиной чуть ниже колен и рукавами три четверти. Опоясывал его белый поясок, ленточка в цвет на голове убирала волосы с лица, которые сегодня свободной косой лежали на спине. Она была в рабочих рукавичках и в фартуке. Пастуший пес дремал неподалеку.

Словно почувствовав его взгляд на себе, она обернулась и подарила ему такую улыбку, ради которой он готов совершать подвиги. Отложила рукавицы, сняла фартук и направилась к нему. Серые глаза ласкали ее босые ступни, тонкие щиколотки, изящные икры и как рентген просвечивали одежду, поднимаясь выше. К тому времени, как она подошла, взгляд поднялся к ее лицу, и расплавленное серебро глаз с головой выдавало его мысли. София смутилась и потупила взгляд, сцепив руки перед грудью:

– Доброе утро, Ян. Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, я не слишком… – запнулась и зарделась еще больше.

– Утомила меня ночью? – угодливо подсказал он, умиляясь ее стеснительности. Куда подевалась ночная хищница? Что за перевоплощение? – Я не жалуюсь и готов повторить хоть сейчас. – За руку притянул ее к себе на крыльцо, обнял за спину и приподнял лицо за подбородок, – перестань краснеть. Мы будем заниматься любовью так часто, как нам захочется, и это не повод стыдиться. Ничего порочного в этом нет.

– Да, ты прав. Просто… это ново для меня. Дай мне немного времени, и я привыкну.

Он накрыл ее губы легким приветственным поцелуем и с удовольствием отметил, как она, привстав на носочки, потянулась к нему.

– Если ты не будешь больше спать, то я, с твоего позволения, поставлю пирог, тесто для которого предупредительно приготовила сестра Дарья специально для нас. Ты пока попей молоко, – она указала на кувшин со стаканами, что стояли на крылечном столе, накрытый от насекомых легкой тканью.

– Не спеши, – притормозил Ян. Потянул за собой к столу, сел и усадил ее рядом. – Что за «с твоего позволения»? Откуда это взялось? Убирай. Ты – хозяйка этого дома и вправе делать здесь все так, как тебе будет удобно. Это первое, – дождавшись ее кивка, он продолжил, – а второе – ты не сможешь испечь пирог из-за отсутствия духовки. И этой штуки, на которой пекут пироги…

– Противень.

– … и посуды, и самой кухни. Да много чего еще нет в доме. Я специально все оставил в таком виде, чтобы моя жена и хозяйка этого дома смогла подобрать внутреннее убранство по своему вкусу. Поэтому молоко – это, конечно, хорошо, и даже яичницу можно пожарить, но ты подумай и реши, что тебе необходимо в первую очередь и мы сегодня же начнем закупаться.

– Бог мой! Так ты все это время сидел на одних яйцах?? – ужаснулась девушка. Ростовских криво улыбнулсятакой постановке вопроса, но вслух озвучил другую мысль:

– Ты хорошо меня подкармливала, – успокоил он.

София разлила молоко по стаканам, Ян закурил, и она вслух начала перечислять чего бы ей хотелось, а он мысленно вспоминал, где все это можно приобрести по более выгодной цене. Он в очередной раз подивился непритязательности и скромным потребностям своей жены.

Позавтракав, они поехали в город за кухней, причем София выказала желание подобрать гарнитур в деревенском стиле, отметая суперсовременные технологии. В конце концов, Ян купил фурнитуру, полки и доски, «состарил» их, и сам сколотил, конечно, не за один вечер. Небольшие неудобства можно было потерпеть ради того шедевра в стиле лофт, который вышел под чутким руководством девушки. Какие-то углы вышаркал, какие-то затер; где-то оттенил темной краской, где-то покрыл лаком и прекрасный многофункциональный кухонный гарнитур готов. Ростовских сам поразился, насколько гармонично он вписался в деревянный дом, как оживил обстановку и добавил теплого уюта. Занавески на окна София решала сшить сама – швейная машинка и ткани ждали своего часа в сундуке с приданным. Еще там была хрустальная посуда, повседневная кухонная утварь и куча других полезных вещиц. Докупили кухонную технику, обеденный стол и стулья, выдержанные в одном стиле с гарнитуром под умелой рукой Яна, и вскоре полноценная кухня радовала глаз.

Все это днем, пока не было новых заказов, по ночам же они не давали друг другу спокойно спать. Узнавали и изучали, одаривали ласками друг друга. Учились дарить наслаждение и получать крышесносное удовольствие друг от друга в постели. И на кухне. И на шкурах возле камина. В общем, везде, где желание настигало их.

Как-то вечером Ян сидел за обеденным столом и задумчиво крутил на столе стакан с молоком, глядя на свою жену чуть прищурившись. Она порхала возле духовки над ужином. Только сейчас его накрыло настоящее осознанное желание видеть ее постоянно. Он понял, что хочет, чтобы она всегда была рядом, что просто хочет. Столько тепла и света она дарила ему одним своим присутствием. Столько жизни привнесла в его пустую, бесцельную. Она будто подпитывала его своей жизненной энергией, и он оживал, у него появлялись желания, стремления.

В душе родилось сильное чувство благодарности к ней, за нее, которое искало, требовало выхода. Узнавая ее все больше, открывая для себя ее необъятный внутренний мир, он понимал, что наивысшая радость для нее – забота о ближнем. В голову пролезла мысль:

– В монастыре ведь нет водопровода, насколько я помню, так? – начал он.

– Да.

– И сестры носят воду из колодца для своих нужд?

– Это так.

– А не провели, потому что… сверху не велено?..

София стрельнула в него глазами, но он не понял значения:

– Я не могу ответить на этот вопрос. Его не заложили при строительстве монастыря. Сейчас технологии позволяют это сделать, но почему не прокладывают – я не знаю.

– Что, если я предложу свою помощь, как думаешь, старшая даст добро?

София развернулась к мужу, забыв о готовке:

– Ян, это было бы замечательно! Большинство послушниц уже не молоды, и я знаю, как им не просто таскать воду ведрами, особенно зимой. Но… ты и так очень много сделал для нас… для них… еще и это?..

– Считай, это моя благодарность.

– За что?

– За тебя, – интимно ответил Ян. София подошла к нему и села на колени:

– Муж мой, это Господа нужно благодарить за то, что свел нас с тобой. Я неустанно возношу Ему благодарственную молитву каждый день.

– Хочешь, общайся с ним так, а я – земным и понятным способом облегчу жизнь людей, которые взрастили такое чудо.

Курица, запеченная с картофелем, непоправимо сгорела, когда они надолго сплелись в объятиях, забыв обо всем вокруг.

У игуменьи уже не так сильно вытянулось лицо от бескорыстно предложенной помощи Яна. Теперь ее мудрые голубые глаза светились блаженной радостью от понимания того, чего сам Ростовских пока не догонял. Он заказал технику, прорыл и проложил водопроводные трубы, заодно вырыл выгребную яму. Озадачил сестер выделить комнаты под уборную и душевую, и установил сантехнику во внутренние покои монастыря. Искренней радости послушниц не было предела, особенно не стеснялась выражать эмоции Дашка. Даже помолились за него. Забавно.

Говорят, беда одна не приходит. Про добро можно сказать также: еще во время внутренних работ в монастыре ему поступил звонок с предложением взяться за довольно крупный заказ. Еще же дополнительные окна обещал вставить в коровник, пока тепло и скотина на выпасе… снова Ростовских стал с утра до вечера пропадать на объекте, а после – трудиться в коровнике. Как-то незаметно для него в доме появились знавесочки, какие-то половички и прочая домашняя утварь, что привносит тепло и уют. Он отметил за собой, что стал с удовольствием возвращаться домой, где ждет и встречает милая жена.

Глава 20

Жанна огляделась: фешенебельная комната выдержана в темных тонах. Приглушенный свет льется из элегантных настенных светильников. Перед роскошной кроватью с прикроватными тумбочками стоит аристократичное кресло, перед ним накрытый легкими закусками и вином низкий дубовый стол. Возле кресла примостился довольно простенький, на фоне общего интерьера, стул.

Стройная, длинноногая девушка в изысканном нижнем белье слезно просит Жанну поискать ключ, чтобы снять оковы с ее рук. Девочка не торопится выполнить ее просьбу, памятуя, какое наказание может последовать за нарушение установленного распорядка. Она оправила примявшееся платье и села на край кровати, вне досягаемости начинавшей злиться девушки. Она продолжала царапать и без того оголенные нервы Жанны то умоляя помочь, то, раздражаясь за ее безучастие, срывала злость от отчаяния и беспомощности, то запугивая малютку и угрожая расправой над ней. Жанна была непоколебима внешне, внутри же ее разрывало между первобытным страхом перед неизвестным будущим и диким желанием помочь этой девушке. Но самый сильный страх, тот, который управлял ею на протяжении последних месяцев заточения в особняке, страх перед неизбежным наказанием за непослушание сковал ее по рукам и ногам.

В комнату вошло трое мужчин. Один, постарше, сел в кресло и окинул спокойным, равнодушным взглядом обеих девушек. Двое других, более молодых, подошли к кровати, и плотоядно улыбнулись, глядя на прикованную девушку. Человек в кресле поманил Жанну к себе и, как только она грациозно опустилась на стул, представился и велел ей отныне называть его «своим Господином». Как бы вскользь, он отметил, что надеется на то, что Жанна оправдает возложенные на нее чаяния и ту космическую сумму денег, что он отдал за нее.

Он расположился в кресле поудобнее, и ленивым жестом руки позволил мужчинам начать представление, к просмотру которого пригласил и девочку. Они, словно с цепи сорвавшись, стащили с той белье, не заботясь о сохранении его целостности. Таким же диким способом избавились от своей одежды и накинулись, будто стервятники на свою жертву. Девушка кричала, пытаясь вырваться, но тех, казалось, еще больше раззадоривали ее крики и попытки увернуться. Один шлепал по ягодицам и таранил ее сзади, в то время как другой, обрывая ее отчаянные крики, наполнял ее рот своей плотью. Девушка задыхалась и пыталась отодвинуться от слишком глубокого проникновения, но тот лишь крепче сжимал голову, проталкиваясь до самой гортани. Мужчина в кресле вальяжно попивал вино, будто наслаждался зрелищем номинации вручения Оскара в Каннах в окружении лиц из столь же высокого элитного общества.

Потом мужчины изменили позу, и теперь один брал ее спереди, а другой – в задний проход. Теперь в криках девушки явно звучали болезненные ноты, и кровь от разорванной плоти тоненькой струйкой стекала по бедрам. Жанна покосилась на Господина и заметила легкую дрожь возбуждения. Он слегка прищурился, чуть крепче сжал бокал в руке и область паха под его брюками начала увеличиваться. Девочка, наученная предугадывать пожелания, потянулась к ширинке и, расстегнув молнию, вызволила большой и толстый член. Двумя руками обхватила его и начала ласкать, за что получила одобрительный взгляд со стороны Господина.

Он подал знак, и мужчины оставили несчастную в покое. Ее освободили от оков и… стали нещадно избивать. Она перекатывалась с одного края кровати на другой от хлестких ударов по лицу. Когда упала с кровати, ее избивали ногами. На лице и по всему телу выступили синюшные кровоподтеки. Сорванные голосовые связки порционно выдавали глухие каркающие звуки из недр ее почти сломленного тела.

Жанна больше не воспринимала происходящее адекватно, она снова замкнулась в себе, отрешилась от творившегося вокруг нее ужаса. Это происходило неосознанно, словно сам организм выставлял перед собой барьеры, как панцирь, чтобы не двинуться умом. Она смотрела перед собой и ничего не видела и не слышала. Только монотонно двигала руками, как ее учили.

Господин снова подал знак. Девушку бросили на кровать и опять начали таранить в рот и в проходы, чередуя передний с задним. Девушка безвольной тряпкой подавалась то в одну, то в другую сторону. Ее отчаяние и леденящая душу паника, уступили место сломленной воле и разрушенной надежды хоть на какое-то спасение. В это время мужчина в кресле упивался своей безграничной властью, безнаказанностью, наслаждаясь зрелищем игры с живой игрушкой. Он откинул голову на спинку кресла и, застонав, кончил, забрызгав лицо и руки девочки спермой. Нехотя пришел в себя, лениво открыл глаза и властным движением руки прогнал мужчин из комнаты. Бесчувственную девушку оставили лежать на кровати распластанной тряпочкой в неестественной позе. Господин обхватил двумя пальцами подбородок Жанны, вгляделся в ее лицо и сказал, что жаль портить такую очаровательную мордашку. Затем стер капли спермы с ее губ, наклонился и поцеловал…

* * *

У сестры однозначно нет совести: месяц едва успел пройти со дня бракосочетания, уже поторапливает нести гостевой визит. Ростовских и так зашивался на своих стройках, тут еще и это. Сказать по правде, он бы лучше часок-другой отдыха потратил на свою молодую жену, чем подрываться куда-то в гости, пусть даже к любимой сестренке.

В воскресное утро София испекла пирог, ибо «с пустыми руками в гости негоже», накормила завтраком свое небольшое, но счастливое семейство. Вместе сделали все утренние дела по хозяйству и отправились в недалекий путь. Программу выходного дня Беркутовы подготовили на совесть: обед, затем прогулки по парку, посещение зоопарка, цирка и музея, и ужин. Подросший племянник много времени проводил со взрослыми, и пока Инна накрывала на стол, София нянчилась с общительным Ростиславом. Ян, глядя на них, подсчитывал в уме, сколько дней у нее уже нет месячных, и вполне возможно она забеременела.

– Ну, как, София, не жалеешь, что оставила стены монастыря? – полюбопытствовал Зак.

– Как правило, уход из монастыря, если таковой и случается, сопровождается трудностями и невзгодами мирской жизни, но мне грех жаловаться: заботой и вниманием окутал меня муж мой, не уступающей по силе и надежности стенам монастыря.

– И какого тебе, быть замужем за этаким весельчаком? – не удержавшись, подначил Беркутов.

– Ян очень ответственный и скромный, может принести в жертву свое благополучие радо высокой цели, не чурается труда, относится с уважением к вере своей супруги и в душе очень добрый человек.

– Понял? Не пальцем деланный, – шутливо осадил того Ян.

– Как у вас протекает семейная жизнь? – в свою очередь вежливо поинтересовалась София.

– У нас все спокойно и стабильно. Вот у нашей знакомой с мототусовки в жизни такое творится – врагу не пожелаешь! – сказала Инна и взглядом обратилась к мужу за солидарностью, но тот лишь глаза закатил:

– Опять – двадцать пять!

Инна шутливо махнула рукой:

– Ты не понимаешь женских трудностей, – и все внимание обратила на Софию, – представляешь, есть у меня знакомая, прекраснейшей души человек: добрая, открытая, доверчивая, дружелюбная…

– Безотказная, – вставил свои пять копеек Захар, и так посмотрел на Яна, что мужчины поняли, какой смысл вложен в это слово.

– И это тоже, – продолжила Инна. – Так вот, встречалась она с молодым человеком, а он влип в какие-то неприятности, не с теми связался. В общем, жестко попал на деньги перед какими-то братками. Ну, девчонка вызвалась помочь, не чужой ведь человек. Взяла кредит в банке, там сумма не маленькая, отдала за него долг, а он возьми да и переметнись к другой! То было в начале лета, девчонка выплачивала взятый кредит, оплакивала предательство этого паршивца, а тут братки на ее пороге появились, мол, не все деньги отданы. Ты в слезы – у меня больше нет. Раз нет, так натурой будешь расплачиваться, и увезли ее на чью-то дачу. Что уж они там с ней вытворяют – неизвестно, но не убили – это точно. Она звонила недавно. По голосу слышно – ломают девку. Я ей говорила еще тогда, когда она за советом звонила, не ввязываться в это гиблое дело, самой же обернется неприятностями. И не я одна, все ей так говорили. Не послушала, теперь вот разгребается.

– Не послушала голосов разума других людей, но послушала свое сердце, которое велит помогать ближнему, – возразила София.

– Да тут и ежу понятно, что развели ее. Как можно было повестись на это псевдо благое деяние? – вклинился в разговор Зак.

– Она повела себя как истинная христианка, отвечая добром на зло, подавая пример, как на неприятности, причиняемые нам, нужно отвечать незлобием и любовью.

– Речь идет не о духовном мире, а о земном. Здесь иные законы выживания, другие проповеди. Здесь выживает сильнейший и тот, кто сумеет постоять за себя, – вступил в разговор Ян. Его возмутила сама мысль о том, что если с Софией случилась бы подобная ситуация, она смиренно сдалась бы на волю судьбы.

– В Евангелие от Матфея слова Иисуса Христа гласят: «кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую». И эти слова обращены ко всем людям, дабы прожили они светлую и великую жизнь по примеру Христа.

– Да не нужен человеку никакой пример – он сам вершит свою судьбу и волен поступать, как сам посчитает нужным. Или вняв совету более умных и опытных товарищей.

– По твоим словам выходит внимать совету таких же грешных людей можно, а следовать примеру Христа – нет? – София пыталась понять идеологию мужа.

– Так. Потому что люди – живые, вот они, перед глазами ходят и все ошибки их видны, как на ладони, на них и можно учиться. А этот… еврей, не понятно жил ли вообще или это выдумки, чтобы управлять массами людей под эгидой религиозной веры.

– Вера и есть суть любой религии, и не только. Без веры человек, что без души. Только вера помогает нам двигаться вперед, улучшаться, просветляться. Вера, пусть и не в Бога, но во что-то хорошее, доброе, светлое, а в совокупности это и есть сам Господь Бог.

– Предположим. Выходит эта девица поступила как истинная верующая. За что ж тогда ее так несправедливо и незаслуженно обижают? Почему тогда этот бог не вступился за свою верноподданную и не уберег ее?

– Один Господь знает меру того, что надо нам претерпеть. В Евангелие от Луки сказано: «не пять ли малых птиц продаются за два ассария? И ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь: вы дороже многих малых птиц». И если мы исполняем заповеди Божьи, то умножаем в мире добро: «ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей».

– София, да пойми ты, нет никакой «воли божьей», есть воля самого человека, и только он решает, как ему быть и поступить.

– Руководствуясь сердцем, а в сердце живет Бог, – не уступала девушка.

Беркутовы притихли и не вмешивались в эту дискуссию, которая больше смахивала на семейные распри.

– Так. Друзья мои, предлагаю перенести наш… ваш… спор. Если мы хотим все успеть, то нам пора выдвигаться, – прервал их прения Захар.

День был жаркий, солнце припекало нещадно. Мужчины спасались ледяными лимонадами, а их дамы – мороженным. Ростовских высаживала толкучка в зоопарке, и это не говоря о характерных запахах. Он чуть с ума не сошел от оглушительных визгов многочисленной детворы в цирке, и был уверен, что посещение тихого, прохладного и почти безлюдного музея Инна приберегла специально на конец развлекательной программы для реанимации асоциального брата. София же все время держалась безукоризненно вежливо и сдержанно, но не холодно; притягивала своим доброжелательным отношением ко всему происходящему, а не отталкивала отчужденностью.

Ужин прошел вяло – все находились и устали. Малого уложили спать и за столом велись тихие разговоры обо всем и ни о чем. На обратном пути Ростовских снова поднял разговор, тема которого его не отпускала. Ему плевать на ту «знакомую», его волновала участь его суженой, которая с такими рассуждениями точно далеко не уедет, случись что. Они ехали в машине, и Ян взял ее за руку:

– Пообещай мне, маленькая, что ты всегда будешь принимать решения, руководствуясь ясным рассудком. Подслушивать сердце, но думать головой, – так и быть пошел на уступки он.

– Люди – существа социальные, и трезво мыслить – значит поддаваться мнению большинства, так как именно социум закладывает в головы многих нормы и правила поведения. Я же воспитана иначе. Там, где холодный рассудок велит не вмешиваться и беречь себя, сердце подскажет помочь ближнему во спасение наших душ, а наказание над сделавшим зло предоставить Господу, но не вершить самим.

– Но ты ведь поймешь, в случае чего, что тебя тупо разводят и внимешь совету друга не вестись на ту чепуху, что выставляют за помощь ближнему? Ведь через советы людей твой бог может доносить до тебя информацию не поддаваться на ложь, а значит – уберечь тебя, – чувствуя, что не до конца убедителен, он надавил на живое, – моему совету ты внемлешь?

– Я буду повиноваться тебе во всем, ибо ты есть муж мой. Апостол Павел в послании велит: «жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены…» – как-то уж слишком торжественно, хоть и тихо, как клятву, она произнесла эту речь.

– Аминь, – в тему закончил ее слова. – Когда меня не станет рядом, ты будешь помнить и следовать моим наставлениям и просьбам?

София сжал его руку сильнее:

– Когда тебя не станет, и меня не станет.

– Не говори так.

– Почему же? Я буду молиться, чтобы Господь прибрал нас обоих. Без тебя мне свет не мил.

– Звучит, как будто любишь, – полушутя произнес Ян, чтобы скрыть, как глубоко она задела его этим признанием. София повернула к нему голову и в упор посмотрела своим тяжелым взглядом:

– Люблю.

– Даже такого пропащего еретика? – Ян все пытался перевести разговор в более легкое русло, иначе они не доедут до дома – возьмет ее прямо в машине посреди полей, показывая своим телом, не найдя нужных слов, насколько она дорога ему.

– Люблю и почитаю мужа своего, как повелел Господь наш. А муж мой, сам того не осознавая, в душе очень добрый и праведный человек, – уффф… вот и в ее голосе слышаться игривые нотки.

– Ой, ли?

– Конечно! Вон сколько благих дел сделал для монастыря, сестрам несказанно бытовую жизнь облегчил.

– Я преследовал корыстную цель – завоевать тебя.

– Надеюсь, оно того стоило и ты не разочаровался?

– Ни разу, – поднес к губам их сцепленные руки и поцеловал ее кисть. Если это не признание, то, что тогда?

Глава 21

По приезду домой поздно вечером София загнала кур в птичник, козу тоже завела внутрь и подоила; Ян пополнил запас дров у камина. Несмотря на насыщенный день, спать никому из них не хотелось. Может из-за эмоционального перевозбуждения за день, которое к вечеру еще не спало, может еще по какой причине.

– Ян, давай прогуляемся? Хочу показать тебе свое любимое место, – сказала София, глядя, как завороженная из окна на полную луну, что выплыла из-за перистых облаков.

– Сейчас? На ночь глядя? – поднял тот целую бровь, уставившись на нее.

– У тебя другие планы? – София тоже развернулась к нему.

– Вообще-то, да, – интимно понизив голос, стал приближаться к девушке. София первая взяла его за руку и потянула на выход:

– Пойдем.

Она повела его в сторону деревни. Потом по тропинке через лес вывела к озеру, которое некогда служило Яну ванной, только с другой       стороны. Подход к воде был пологим в виде маленькой полянки, окруженной плотным кольцом кустарниковых деревьев.

– Раньше, когда мы с сестрами только переехали сюда, я любила вот в такие же теплые, лунные ночи тайком приходить в это место, – поведала София. Выпустив его руку, она оставила его посреди полянки, а сама подошла к кромке воды и развернулась к нему лицом. Ян уловил в ее движениях некую замедленность, заторможенность.

– В такие минуты, будучи совершенно одна и не имея по близости посторонних глаз и ушей, я представляла себя жрицей свободы, выпущенной на волю после долгого заточения, – ее тихий мелодичный голос вводил в транс, в то время как тонкие руки плавным движением скользнули за спину и расстегнули застежку платья. Ян увидел, как одно белое точеное плечо обнажилось, затем другое отразило мягкое свечение луны. Кисти рук неторопливым движением стянули платье за ворот вниз, выпустив на волю идеальной формы грудь, увенчанную темными комочками сосков, которые просвечивали сквозь ткань бюстгальтера. Ян неотрывно следил за ее движениями, возбуждение зарождалось в его глазах и стекало вниз по всему телу. Он пока слабо догонял, что происходит, но получал удовольствие от самого процесса.

– Только здесь я могла отважиться на непозволительную дерзость обнажиться на лоне природы, чувствуя опьяняющую раскованность и раскрепощенность, – продолжала томным голосом София. Спустила платье на бедра, и оно легко соскользнуло вниз, упав у ее стоп. Она осталась в одном полупрозрачном белье нежного бледного оттенка. У Яна прищурились глаза и раздулись ноздри, руки непроизвольно сжались в кулаки, и вся кровь прилила к паху.

– Только здесь за мной не было строгого надзора, и я была самой себе хозяйка, подчиняясь лишь своим желаниям, порывам, – не спуская глаз с Яна, она неторопливым движением завела руки за спину, расстегнула застежку бюстгальтера, и мягкая ткань белья упала с ее высокой ладной груди. Ростовских сжал челюсти, силой воли удерживая себя на месте, позволяя ей закончить начатое, доводя себя до точки кипения.

– Здесь я была по-настоящему свободной, избавившись от оков, правил и канонов, сбросив нормы и принципы монашеского строгого поведения, – размеренным движением рук она спустила трусики на бедра и позволила им упасть к ногам. Ян завелся донельзя от вида ее стройного обнаженного тела, словно излучающего мягкое мерцание.

– Я могла наслаждаться своим телом, никого не стесняясь, купаясь в мягких лучах луны. Могла плавать нагой, могла танцевать. Я могла делать все, что захочу и никто бы меня не одернул, не устыдил. Я могла быть свободной. И я хочу, чтобы ты стал свободным со мной, – она распустила косу и тряхнула головой, рассыпав платину волос по плечам и груди. Повернулась и, вышагнув из обуви, стала медленно заходить в воду, пока не исчезла совсем. Ростовских сорвал с себя одежду и скинул обувь в одну секунду. Ломанулся за ней в озеро с далеко не невинными помыслами о купании. Он поймал ее, когда она в очередной раз вынырнула на поверхность, и накинулся на ее рот жадным голодным поцелуем. Он хотел ее, безумно хотел. Здесь и сейчас, можно прямо в воде. Относительно прохладная вода нисколько не остудила его пыл.

Подхватил ее на руки, прижал к себе, заставив обхватить ногами за пояс, и пошел на берег, не прерывая жаркий, требовательный поцелуй. На берегу, София сама отстранилась от него и, держась руками за шею, откинулась назад, выгибая спину, подставляя на обозрение его жадному взору свое роскошное тело, гладкий живот и манящую грудь, усыпанные блестящими каплями воды. Он упал на колени и повалился вперед, придержав рукой тяжесть своего тела над девушкой. Мягкая трава приятно касалась тела, когда он ненасытно сцеловывал блестящие капли воды с ее лица, шеи, ключиц, и, добравшись до груди, алчно напал на соски, без всякой нежности вбирая их в себя поочередно.

София гортанно застонала и еще крепче обвила его ногами. Руки, не переставая, гладили его плечи, спину, зарывались в волосы и пускались в путь по новой. Ян целовал, покусывал и облизывал ее ключицы и шею, вернулся обратно к истерзанным губам. Их губы снова встретились в неистовом поцелуе и бешеном танце языков. Потребность слиться с ней еще никогда не была такой жгучей, как сейчас. В его теле набирал силу вулкан, готовый извергнуться в нее. Он не помнил, чтобы у него когда-нибудь была такая бешеная эрекция, даже в их первую брачную ночь. Тогда он постоянно осаживал себя, чтобы не причинить ей лишнюю боль, теперь же вся сдержанность летит к чертям.

София выгибалась и стонала под ним, ее ступни скользили по его ногам, и она чувствовала горячую и гладкую головку члена у своего лона. Она дурманила своей самозабвенной отзывчивостью, затяжными поцелуями еще больше воспламеняла его. Их дыхание участилось, стало сбивчивым. Оба дышали воздухом друг друга, отдавая себя. Огонь, вспыхнувший между ними, набирал силу. Взаимная страсть и тяга раздували языки этого пламени.

София подняла руки к их лицам и коснулась пальцами их сомкнутых губ. Эта невинная ласка отрезвляюще подействовала на Яна. Он оставил ее рот в покое и поднял голову. Даже в бледном свете луны он увидел, как покраснели ее пухлые губы, и устыдился своей дикости.

– Девочка моя, – задыхаясь, просипел он, – что ж ты делаешь со мной?

Окинул ее ненасытным взглядом: завораживающая, женственная, восхитительная. Безупречная кожа немыслимо нежная. Сексуальная, взрывная, горячая. Осторожно, мягко погладил ее по щеке, а она, повернув голову, стала целовать и облизывать его большую грубую ладонь, покусывать костяшки, посасывать пальцы. Он соскочил с резьбы, когда она втянула в себя его палец полностью, до основания, пристально глядя в глаза, а взгляд опять тяжелый, словно что-то мучило ее, не отпускало. Выпустила палец, прикусив кончик зубами:

– Хочу тебя.

Ян вдруг четко понял, что может причинить ей боль, самую настоящую насильственную боль – настолько он завелся, что готов был, как зверь наброситься на нее, не заботясь о ее ощущениях, удовлетворяя лишь свою низменную похоть. Нет, так дело не пойдет.

Он перекатился на спину, увлекая ее за собой. Приподнял за талию и усадил на себя. Вот так. Теперь она сама сможет контролировать его необузданную страсть.

– Делай со мной, что хочешь, маленькая. Будь свободной, – только и успел сказать, и дыхание перехватило, когда она обхватила ладошкой его твердый, подрагивающий член. Наклонилась к нему, провела губами по его груди, обхватила сосок и обвела его языком. Рука тем временем медленно скользнула вверх-вниз.

– Я так долго не протяну, – честно признался он. Помог ей выпрямиться и усадил на свой член, глубоко вогнав себя в ее мягкое, влажное нутро. София стала двигаться под направлением и давлением его рук. Сначала робко, неуверенно, потом ее движения стали более настойчивыми, требовательными. Когда вошла во вкус, стала интенсивно раскачивать бедрами, вбирая его на всю длину и выпуская, чтобы снова глубоко пустить в себя.

Ростовских не мог поверить своему счастью: страстный сон, что преследовал его ночами, сбывается! София на нем – жаркая, мокрая, откровенная. Глаза сверкают желанием, губы чувственно изогнулись, на шее поблескивают струйки пота. Горячая, дикая амазонка оседлала его и скакала, напрочь снося ему крышу. Он мечтал, чтобы эти мгновения длились вечно.

София задвигалась быстрее. Еще быстрее. Еще неистовее. Ян изо всех сил старался поддерживать сбивающийся ритм. Она откинула голову назад, выгибаясь всем телом.

– Посмотри на меня, – хрипло велел Ян. Она открыла глаза и опалила его огнем безумия в огромных черных зрачках.

– Люблю тебя, – выдохнула она. Ее голова снова отклонилась назад. Оргазм захлестнул Софию жаркой волной, и она выкрикнула во всю мощь легких, – Ян!

Его оргазм, пришедший через доли секунды, был подобен взрыву, что оглушил Ростовских. Он еще никогда не был так счастлив, как в эти сумасшедшие минуты.

София, обессиленная, лежала на его груди, а он лениво перебирал ее мокрые волосы, все еще находясь в ней. Вдруг его накрыло сильное желание сказать «спасибо» непонятно кому, но понятно за что – за нее. Раньше такого не замечал за собой. Интересно.

Она зашевелилась:

– Тебе должно быть неудобно?

Ян улыбнулся уголком рта в черное небо и заверил ее:

– Нисколько.

Она весила хоть бы половину его собственного веса – какой там тяжело? София снова притихла. Через некоторое время она тихо призналась:

– Мне так хорошо, когда ты во мне.

Он наклонил голову и поцеловал ее в макушку – знала бы она, как ему хорошо, когда он в ней. Так они и лежали: разомлевшие, уставшие, на мягкой траве под полной луной. Счастливые. Влюбленные. Свободные.

Когда они остыли и окончательно пришли в себя, София нехотя высвободилась из рук Яна и пошла за платьем, что оставила у воды. Ростовских тоже встал и краем глаза заметил темное пятно на своем паху. Кровь. Неужели ей было так больно, но она все стерпела?! Или…

– София, ты себя как чувствуешь?

– Прекрасно, – улыбнулась она, повернувшись к нему.

– Маленькая, у тебя живот не болит?

– Нет, – удивилась она такому вопросу и опустила глаза вниз, за взглядом Яна. Испуганно охнула и, растерявшись, стала прикрываться руками, – Это… это…

– Месячные, – спокойно подсказал Ян. Подошел к ней и обнял за плечи, прекратив судорожные трепыхания. Девушка стала уворачиваться, в конец смутившись:

– Не надо. Я грязная. Нечистая.

– Что за бред?! – возмутился Ян. На настоящее негодование не хватало сил, да и желания, а вот сжать в руках посильнее – это да. – София, – насколько мог строго сказал он, приподняв к себе ее лицо, оттянув за волосы, – я давно не ребенок и знаю, как устроен женский организм. Не стоит этого стесняться, тем более передо мной.

– Но… раз пошла кровь, значит, я не забеременела, – жалобно протянула она. Она тоже давно не ребенок и прекрасно понимала – раз он не использует средства контрацепции, значит, хочет продолжения рода. Ну, хорошо, это ей подсказала Матушка еще во время наставнической беседы.

– Ничего страшного. Не всегда получается с первого раза, но мы будем стараться и дальше.

Пока София смывала кровь со своих бедер в озере, Ян старательно прятал свои собственные эмоции разочарования. По его подсчетам прошло уже больше месяца, и он был почти уверен, что она понесла после стольких-то попыток. Но… что уж теперь?.. да и вообще, может это с началом половой жизни произошла такая задержка. А хотя… много ли он сечет в этих делах, так-то?

Глава 22

Так продолжалось несколько дней: мужчины насиловали разных девушек на глазах у Жанны и ее Господина. Та прилежно ласкала его член, пока он не кончал. Затем девушку выносили, а ее оставляли в комнате одну. Ее к чему-то готовили, но она никак не могла понять к чему именно. Ее психику намеренно, методично ломали. Ее учили терпеть, искусно скрывая свои истинные чувства и подчиняться, утаивая свои и без того вытравленные желания. Но ее не будут насиловать, пока она девственна – в этом Господин ее заверил.

Ожидание новой встречи было сродни пытки для девочки. Над ней довлело чувство загнанности и безвыходности. Она не знала, изменятся ли правила в следующий раз и это доводило ее до отчаяния. Сердце ускоряло количество ударов раза в три, пока поворачивался ключ в замочной скважине, и еще было не понятно, пришел ее палач или просто принесли еду. Окон в комнате не было, и она могла догадываться, какое время суток только по доставленным блюдам.

Сумбурные мысли путали сознание, толкая ее на безумный шаг самоубийства. Но каждый раз, непостижимо откуда взявшаяся воля к жизни, заставляла передумать или хотя бы повременить. Она пыталась собраться, взять себя в руки, включить трезвый рассудок и отбросить панику, чтобы просчитать свои дальнейшие правильные шаги. Ведь только от них зависит, как долго она еще проживет.

Когда пришел ее Господин не в брюках и рубашке, как обычно, а в халате, она поняла – сегодня все изменится. Он завязал с ней светскую беседу, вынуждая девочку подстроиться под его настроение и примерить на себя маску достойной интересной собеседницы. Он угощал ее вином и фруктами и впитывал ее чистый невинный образ голубоглазой малышки, от которой вскоре останется лишь воспоминание. Он вглядывался в ее идеально правильные черты лица и представлял, как скоро их исказит мука боли и страха. Он слушал ее нежный мелодичный голос и слышал ее будущие крики. Когда разыгравшаяся фантазия подтолкнула его возбужденное тело более не сдерживаться, он усадил девочку на свои колени и больно впился в ее рот своим. Он до крови кусал ее губы, пробрался рукой под платье и до боли сжимал ее только начавшую оформляться грудь. Наигранные сладострастные стоны девочки все более отчетливо приобретали болезненные оттенки, и это распаляло его еще больше. Стук в дверь прервал мучительную пытку девочки. Он был взбешен тем, что его отрывают, но дело оказалось неотлагательной важности, и он вынужден был отлучиться. Этим вечером он больше не пришел, а в голове у Жанны ясно и четко сформировалась мысль, что предстоящий ужас она не переживет…

* * *

– Каждый год сестры монастыря проводят волонтерскую деятельность в детских лагерях, школах и прочих учреждениях. В этом месяце им предложили принять участие в благотворительном движении приобщения к духовно-культурным ценностям. Проходит этот проект в социальном институте, что находится в городе. Ты не против, если и я поучаствую в нем? – спросила София за завтраком у Яна. Сестра Дарья поделилась новостью, и София сразу загорелась стать вовлеченной в это благое дело.

– На здоровье, – ответил тот. – Много послушниц собирается туда ездить и на чем?

– Не больше трех сестер будут забирать служебный автомобиль из института и вечером привозить обратно.

– Я сам буду вас возить, – ультимативно выдвинул свое требование Ян, а София не стала спорить.

В таких заботах прошел еще месяц. Ростовских утром, забрав сестер из монастыря, увозил тех в город под дружное щебетание всю дорогу. Сам отправлялся на объект, а вечером забирал их обратно, уже слушая их истории за день. В коровнике доделывал работы, а ночью боготворил свою жену, высказывая телом то, чему не мог подобрать слова. Дома царила идиллия спокойствия, умиротворения, без всякой суеты и суматохи, без лишнего шума и гама. Он был поистине счастлив в своем маленьком мирке, который скрасила собой София.

Как-то они выехали в город в магазин за ширмой и за чем-то там еще, что просила София. Тогда девушка впервые попросила у Яна денег. Тот без вопросов отдал ей весь кошелек, мол, бери, сколько надо, и увидел, как она подала милостыню просящему.

– Маленькая, не хочу тебя расстраивать, но многие из этих «нищих» побираются не по нужде, а по принуждению особых лиц, которые получают мзду с их «прибыли», – аккуратно начал Ян, уже в машине на обратном пути. Эти новость, казалось, не сильно удивила Софию, и она немного грустно ответила:

– Это мой христианский долг. Я не могу пройти мимо.

– Как знаешь, – уступил он. В конце концов, она и так не требовательна до крайности, и если в подаянии облегчает себе душу – нехай.

Однажды за ужином София осторожно поинтересовалась:

– Ян, ты хочешь, чтобы я стала работать?

Хорошо, что он уже проглотил, иначе бы поперхнулся.

– С чего ты взяла?

София пожала плечами:

– Так принято в современном обществе. К тому же у меня пропадет необходимость просить деньги у тебя.

Он отложил приборы и вперился в нее взглядом:

– Мне приятно, когда ты у меня что-то просишь, будь то деньги или моя помощь в чем-то. Таким образом, я чувствую себя нужным, полезным тебе. Мне необходимо знать, что ты во мне нуждаешься. Это служит мне дополнительным стимулом стараться и стремиться к чему-то большему. Ты хочешь лишить меня этой радости?

– Я никогда не рассматривала этот вопрос с такой точки зрения! – искренне удивилась София. – Спасибо за разъяснения. Теперь мне понятно твое видение.

– Тогда предлагаю закрыть вопрос и больше его не поднимать.

В один из вечеров вначале на удивление сухого сентября, Ян вернулся домой и почувствовал что-то неладное. Вроде все как обычно: вкусно пахнет горячим ужином, в доме чистота и порядок, животные на месте, монастырь вон, из окна виден, но что-то не так. Пригляделся к жене и понял, что дело в ней. Она и не глядела на него, все время отворачивалась, стряпая вид суматошной занятости по кухне. Он подошел сзади и обнял ее со спины:

– Что стряслось, маленькая?

– Все… в порядке.

– Не обманывай. Ты не умеешь.

– Я… – София глубоко надрывно вздохнула, – у меня пошла кровь. Прости меня, – виновато закончила и низко опустила голову. Он охватил ладонью ее шею, запрокинул голову назад, прижав ту к своему плечу, и прижался губами к виску:

– Все нормально, малыш, не переживай.

– Нет, не нормально! Ян, что со мной не так?! Почему опять пошла кровь??

Она по живому порола его плоть отчаянием и безнадегой в голосе. Он не мог ответить и не знал, как ей помочь.

– Хочешь, можем съездить в больницу провериться. Не исключен вариант, что дело во мне, а не в тебе, – как бы паршиво не было признавать это, но Ян смотрел правде в глаза.

– Нет, – уже без крика сказала София, успокоенная его тихим грудным голосом и теплым дыханием, что приятно щекотало висок. – Дети берутся от Бога, а не от больниц или лекарств.

– А как же «на бога надейся, а сам не плошай»? – вспомнил он поговорку.

Девушка повернулась в его руках и в упор посмотрела своим тяжелым взглядом:

– Мы и не плошаем, только, возможно, торопимся. Коли Господь не дает нам детей, значит, еще не время, а уж по каким причинам – одному Ему ведомо.

Вроде бы все четко подметила и на том могла бы сама успокоиться, но Ян чувствовал, как она все равно переживает. Она стала более молчаливой, словно замкнулась и копалась в себе. Он хотел ей помочь, но не знал, как и чем. Спрашивал – не говорит, уверяет, что все хорошо. Он же не дурак, видит, что ни хрена не хорошо. Пытался разговорить ее, чтобы она поделилась своими думами и волнениями, но она всякий раз виртуозно переводила тему на нейтральный разговор либо интересовалась его продвижениями по стройке. Только в постели она оставалась неизменно пылкой и отзывчивой, даже как будто с еще большим рвением принимала его.

Ростовских как бы невзначай поинтересовался у зятя, как скоро забеременела Инна, и, узнав, что с этим задержек не было, тайком наведался в центр семейной медицины разузнать, чем там смогут им помочь.

Они лежали в кровати после любовных утех. София, опершись на локоть и положив голову на ладонь, медленно обводила контуры лица мужа. Тусклый лунный свет проникал сквозь занавески, ночь в полном разгаре, а у нее сна ни в одном глазу. Может на нее всегда так действует полная луна? Ян снова завел не шибко приятный, но незавершенный разговор:

– Современная медицина может произвести искусственное оплодотворение женщины, помочь сохранить и выносить ребенка.

– От искусственного оплодотворения родится искусственный ребенок. Разве ты этого хочешь? – медленно провела пальчиком по всей длине его рваного шрама.

– Ты немного не поняла: из семени мужа отбираются лучшие сперматозоиды и их в принудительном порядке подсаживают во чрево жены. Все ведется под тщательным контролем во избежание осечек.

– Это ты не понимаешь, любимый мой, – София положила пальчики на его губы. Вроде бы лаская, и в то же время затыкая. – Я не считаю разумным вмешательство в провидение Господне. Как предначертано свыше, так и будет протекать судьба человека, а его вторжение может только навредить.

– Девочка, человек волен сам вершить свою судьбу, – в который раз неустанно повторил Ян, но так лениво, потому как ее любопытные пальчики пробрались ему в рот и мешали ворочать языком.

– И я выбираю вершить ее по указу Всевышнего. Прошу тебя, Ян, не заставляй меня поступать против воли. Я молюсь о благословенной радости материнства ежедневно, но это все, что я могу себе позволить. «Просите – и дано вам будет…» – как гласит Евангелие от Матфея.

– Все-таки упрямая ты у меня, – сказал он, когда она влажными от слюны пальцами провела дорожку по его шее к груди, запуталась в волосках, и легко ущипнула сосок.

– Не упрямая, а твердо верующая.

– И что же мне с тобой делать, с такой верующей?

Ладошка поползла вниз, а глаза заглянули в глаза:

– Любить меня…

Глава 23

Сухой и холодный октябрь принес новую кровь. София всерьез начала подумывать вернуться в стены храма Господня и замаливать свои грехи (не понятно только какие) и грехи своего мужа (тут все понятно). Ага, размечталась! Кто б ее еще отпустил!

Ян, в свою очередь, сдал спермограмму, мало ли… Он заканчивал и готовил объект к сдачи. Время близилось к забою скота. Все шло своим чередом, кроме упаднического настроя Софии. Хоть она старалась держаться и не подавать виду, Ян чувствовал дома угнетающую атмосферу. Вот все-таки от бабы многое зависит! Да, блин, вообще все! Печалится хозяйка дома, и весь дом в унынии пребывает, наполняясь каким-то плаксивым микроклиматом.

Ян настроился на серьезный разговор и тщательно продумывал свою речь, когда возвращался домой, решив все же убедить жену на обследование. Невозможно больше выносить траурную атмосферу дома. Запарковал пикап, зашел в дом – никого. Выглянул на всякий случай в огород, прекрасно зная, что все уже собрано – но и там пусто. Решив, что София молится в храме, Ян поструячил туда.

Зашел внутрь, а там плачь стоит натуральным образом. Все сестры собрались перед алтарем и, упав на колени, рыдали в голос, будто на Судном дне. Что за ерунда? Поискал глазами Настоятельницу – не нашел, зато увидел Дашку. Ее-то и поднял на ноги за локоть, велев сообщить, что произошло.

– Сестра София пропала, – захлебываясь слезами, выдавила из себя девушка. Ян подумал, что ослышался или может акустика зала сыграла с ним злую шутку.

– Повтори, – строго велел он, слегка встряхнув ее за плечи, в попытке привести в себя.

– Днем приехали какие-то люди. Я овец возвращала с пастбища и слышала, как они кричали на Матушку-настоятельницу, что-то требуя от нее. Достали оружие, угрожали, – Даша снова разрыдалась.

– Дальше! Дальше что было? – достукивался до нее Ян, а у самого холод по спине пополз.

– На крики прибежала сестра София. Они ее увидели, схватили, затолкали в машину и куда-то увезли! – ревущая девушка начала медленно оседать и не поддержи ее Ян – упалабы.

– Где ваша старшая? Где, Дашка?! – почти крикнул Ян.

– В кабинете.

Он ринулся туда, умирая от неизвестности и страха за свою жену. Ворвался в кабинет – игуменья сидела за столом, склонив голову к сцепленным в замок рукам.

– Где она?!! – не прорычал – проорал он. Старушка испуганно воззрилась на него:

– Я не знаю. Звонила в полицию, но там заявление не принимают, говорят, надо подождать, сама вернется.

– Откуда вернется?!! – взревел он.

– Я не знаю, – тихо заплакала игуменья.

Последняя надежда на хоть какие-то полезные сведения билась в агонии, но еще держалась. Он выругался сквозь зубы и саданул кулаком по книжному стеллажу.

– Хоть что-нибудь вы знаете?!!

– Номер машины. Я запомнила его.

Ян стиснул зубы и глубоко вдохнул, успокаиваясь. Упер кулаки в стол и всем корпусом подался вперед на Настоятельницу:

– Выкладывайте. Все. По. Порядку. – Четко, раздельно и, как он надеялся, внятно приказал Ростовских.

– Приехали мужчины. Трое. Один из них уточнил это ли «Боголюбский Воскресенский женский монастырь». Попросил позвать Жанну по какому-то старому важному делу. Сестра Екатерина, с которой он толковал, кликнула меня, и уже я ему отвечала, что такой здесь нет. Он не поверил, стал описывать ее внешность. Тут я узнала в описании сестру Софию. Я все одно твердила, что такой здесь нет, нисколько не лукавя – в монастыре ее действительно не было. Он не принял мои убеждения на веру, достал пистолет, стал угрожать, выпытывать, точно ли я никого не скрываю. Я стояла на своем. Он обозлился, – монахиня всхлипнула, вспоминая ужас пережитого, – криком зашелся, пистолетом размахивал. Сестры перепугались, и я за них! На крики прибежала сестра София, ой, зря! – сокрушенно покачала головой игуменья и из старческих глаз снова потекли горючие слезы.

– Потом что было? – поторопил Ян.

– Потом главный, тот, что с пистолетом, узнал Софию, только называл ее Жанной. Припомнил, что за ней «должок» и пришло время расплаты. А та смотрела, будто глазам не верила, и такой ужас исказил ее лицо, что глядеть страшно. К месту приросла и не шелохнется, – снова заплакала старушка, а Ян больше не поторапливал. У самого такое в голове творилось! Какая Жанна? Какой еще должок?? Что за чертовщина происходит?!?

– Главарь навел на нее пистолет и велел по доброй воле сесть в машину, иначе «пустит в расход» всех сестер на ее глазах. София не смела ослушаться, села и они уехали.

– И вы не знаете этих типов? И что им надо от Софии?!

– Нет! – громко всхлипнула Настоятельница.

Он выпрямился, растерянно провел рукой ото лба к затылку и обратно, ощупывая взглядом убранство комнаты и не видя ничего. «Куда ее увезли? С чего начать поиски?» и еще миллиард вопросов смерчем закрутились в его голове.

– Вот номер машины, что увезла ее, – вывел его из транса надтреснутый голос старушки. Она написала его на маленьком листке бумаги и протянула Ростовских. Тот глянул на регион – другая область, но уже хотя бы что-то! Выхватил ручку из ее ослабевшей руки и нацарапал на другом клочке номер своего телефона:

– Как только появится любая информация – сразу звоните мне! – гаркнул он и сдернулся на выход.

Размашистым шагом подходя к машине, он усиленно прокручивал в голове, где можно разузнать за владельца авто. По базе данных у мусоров не вариант – так везде свои подвязки и такому, как он, там ничего не светит. Надо через другие каналы. Так, кто у нас крутится в автотеме? Авто… авто… мото! Беркутов! Ростовских завел машину и с пробуксовкой сорвался с места, набирая Зака.

– Какие люди! Как жизнь? – довольный голос зятя послышался на другом конце провода.

– Софию украли, – бухнул Ян, резко меняя тон настроения. – Какие-то охламоны затащили в тачку и увезли. Не спрашивай, кто такие и почему – сам ни черта не догоняю! Знаю, что номера другой области. Ты можешь через свои каналы связи мотоциклистов пробить инфу?

– Не вопрос, – сразу посерьезнел Зак.

– Только Инке пока не говори.

Захар предложил самому туда поехать и мужчины условились встретиться в столице того края, куда уже топил Ян.

Беркутов повесил трубку и нашел Механика тут же, в гараже. Попросил того присмотреть за Инной и сыном, пока тот будет в отлучке. Сколько – ответить затрудняется. Взял себя в руки, скинул напряжение, накрученное взвинченным Ростовских, и почесал попрощаться с родными. Выдуманному предлогу помочь товарищу Инна поверила и отпустила Зака, поцеловав на прощание.

«Вроде не спалился» – думал тот, переодеваясь в теплую одежду и мотоциклетную кишку. Пока сухо, пусть и холодно, решил ехать на мотоцикле. Так и к мотобратьям легче подступиться и через «своих» найти Софию. Хотя бы попытаться. Втопил за город и выкрутил ручку газа на трассе, чтобы, хоть и поздно вечером, но сегодня прибыть в место назначения.

Ростовских курил одну за другой, пока мчался по трассе, ломая себе голову над всей этой необъяснимой ситуацией, и терялся в догадках, откуда вообще ноги растут. Кто такая эта Жанна? Почему Софию, его Софию, назвали какой-то Жанной?? Паскуде, который посягнул на его, Ростовских, он пообещал скорую месть. Только бы добраться до него. Только бы найти. Только бы вовремя успеть!.. От одной страшной мысли, что над его девочкой могут учинить бесчинства и насилие, у него волосы вставали дыбом, и в жилах закипала кровь. Он готов рвать и метать, живьем разодрать любого, кто осмелиться причинить ей боль, да даже просто напугать. Неосознанно вдавливал педаль газа в пол, разгоняя старенький фургон, подстрекаемый страхом за нее, подгоняемый дурными мыслями. Потом осаживал себя и впадал в ступор, не зная, с какого бока подступиться и с чего начать поиски. Где? Как? Если эти звери хоть пальцем ее тронут!.. И снова накручивал себя так, что глаза кровью наливались. И опять себя одергивал – толку-то сейчас беситься?

Поздно ночью он пересек границы области. До нужного города рукой подать, но там ли она? Голова раскалывалась от мучительно-тяжелых дум и выкуренных сигарет. Заезжая в город, набрал Беркутова. Тот уже приземлился в гостинке и ждал его.

Зашел в двухместный номер и увидел Захара, сидящего на кровати, напротив точно такой же. Между ними тумбочка, на которой бутылка водки, пепельница и какая-то еда.

– Падай, – указал глазами на другую койку.

– Есть новости?

– Завтра будут.

Ростовских скинул куртку, швырнул ее на кресло, промахнулся и даже не заметил этого. Плюхнулся на кровать и уставился на Зака, игнорируя резь в уставших глазах. Тот налил водки. Выпили. Пока один ел, другой говорил:

– Завтра у местных сходка, там нелегальные игры будут только для мотоциклистов – тебя не пустят. Хочу наведаться, и там прозондировать почву, – начал Зак. – Теперь ты излагай все, что знаешь.

Ростовских сильно надавил основанием ладоней на глаза. Выпитая водка давала о себе знать – напряжение отпускало. И поведал все те крупицы малозначительной информации, которой обладал из уст перепуганных монашек.

Глава 24

Беркутов уехал, а Ростовских метался по комнате, как раненный зверь в клетке, изнывая от вынужденного бездействия. Он на стены лезть готов от бесполезной, бестолковой, пустой траты времени. Утопичная пробуксовка доводила до белого каления. Каждую чертову минуту его девочка подвергается опасности. В том, что это именно так он уверен, потому как любое место в неведении от него несет в себе только угрозу для нее, а он медлит, ничего не предпринимает, и это приводило в бешенство, выводя за рамки терпения.

Он остановился у окна, окинул город пустым равнодушным взглядом. Посмотрел в небо, такое же серое и пасмурное, как его глаза. «Если ты там есть, бог, в которого свято верит моя жена и которому она без устали молится. Если ты все видишь и все знаешь, убереги мою девочку, спаси и сохрани ее. Помоги мне ее найти, подскажи, направь!» Ростовских сам до конца отказывался верить, что произнес эту скупую, но вопиющую по своему смыслу речь, обращаясь туда, наверх, к богу.

Потом еще много речей было произнесено в его адрес, от разгневанных обвинений до унизительных прошений. В какой-то момент ему показалось, что он тронулся умом. Плевать. Что угодно, лишь бы вернуть Софию. Он, этот замкнутый, необщительный одиночка, настолько прикипел к ней, к другому человеку, что не представлял больше жизни без нее. Да и была ли жизнь до нее? Была скудная, невзрачная пародия на нее. Только с приходом Софии в его конченное никчемное существование, в его жизни появился смысл, желания обрели очертания и цели стали досягаемыми. И все – ради нее! А теперь… где она?!?? Он задыхался без нее, словно враз весь воздух отобрали. Ненавидел себя за то, что не уберег ее. Проклинал весь гребанный мир за такую подлую несправедливость.

Ближе к вечеру заставил себя выйти поесть и купить сигарет. Зак строго настрого велел тому сидеть и не рыпаться без его отмашки. Да Ян и сам просекал, что может напортачить поддавшись своему порыву, спугнуть, потерять хотя бы то, что уже есть.

Беркутов вернулся поздно вечером. Ростовских почудилось, что от него повеяло алкоголем.

– Что-то узнал? – с ходу налетел на него.

– Пока только зацепки. Завтра картина должна проясниться.

Вот дерьмо! Завтра?!? Еще целый день трепать себе нервы безызвестностью?!!

– Завтра я иду с тобой, – безапелляционно заявил Ян.

– Так себе идея…

– Плевать! Мне осточертело бездействие и эти… гребные стены! Я свихнусь, если останусь здесь… Так что стало известно?

Захар, не раздеваясь, прошел в комнату и уселся в кресло.

– Я весь день терся с местным мотоклубом, типа хочу пополнить их ряды, глаза мозолил их президенту. Вроде зацепился. По крайней мере, предложили завтра прийти в закрытый клуб, познакомиться поближе, все дела. Один перец проболтался, что на днях там будут проводиться нелегальные бои. Короче хочу съездить туда.

– С чего ты решил, что тип, который нам нужен, может быть там? – Ян уселся напротив.

– Это элитный дорогой клуб для привилегированного общества, как мне объяснили. Подозреваю, чел принадлежит именно к такому классу. Вряд ли какие-то сошки осмелились так нагло взять и украсть человека. – Верно, Ян тоже об этом думал. – Да и номера такие «элитные» простым смертным не выдают, – и это верно. – Прочешу номера тачек на стоянке, чай, найду знакомые.

– Не факт, – с сомнением протянул Ян. – Чел может на такси пригнать.

– Неа. Это закрытое место, чужих туда не пускают.

– А ты прям свой в доску!

– Я ж говорю, весь день с ними торчал.

Ростовских размышлял вслух:

– Положим, бои. Она-то каким боком к ним причастна?

– Погоди ты! Сначала надо пронюхать причастен ли владелец той тачки.

Ян ненадолго задумался и выдал:

– Значит, представишь меня, как своего бойца. Наверняка от тебя потребуют как минимум ставок, если не участия, чтобы доказать, что ты достоин носить цвета их клуба или какой там еще чепухой маются байкеры?

Захар беззлобно усмехнулся:

– Яйцами меряются все живое, наделенное ими, вне зависимости от увлечений, пристрастий и прочих внешних факторов, друг мой.

– Да чем от тебя разит? Ты пил что ли?

– Не пил, а втирался в доверие! – Беркутов закурил. – Теперь давай продумаем план действий на завтра, раз уж ты со мной намылился.

Место, куда приехали парни по назначенному адресу, было запущенным клочком земли на окраине города с заброшенным здоровенным амбаром и окруженным по периметру глухим забором. На пропускном пункте их стопорнул охранник, потребовав пригласительный, которого естественно у Захара не оказалось. Набрал нового приятеля – Отто – и тот пообещал встретить. Прождали недолго, минут пятнадцать. За это время Ростовских внимательным взглядом просканировал местность, подмечая все мелочи и штрихи. Так, на всякий пожарный. Вышедший встречать их мужичок невысокого роста, с пузиком, но с непременным атрибутом любого уважающего себя члена мотоклуба – жилеткой с цветами, нахмурился, увидев «чужака».

– Спокуха, браток, – успокоил его Зак. – Слыхал, здесь бои будут. Я махаться не стану – породой не вышел, да и шкуру портить в ломы, а этот верзила для того и родился. Ты только глянь на него – там же на морде все написано.

Ростовских волком смотрел на Отто, а тот, в свою очередь, недобро прищурившись, подозрительно спросил Захара:

– Откуда чухнул за бои?

– Птичка пропела, а я не будь дураком возьми да и прислушайся. Или в клуб только недалеких дебилоидов принимают? Тогда, сорян, нам не по пути, – пошел ва-банк Беркутов, начиная разворачиваться.

– Не горячись, мужик, – пошел на мировую Отто. – Двигай за мной, и бойца своего захвати.

Проходя по стоянке ко входу в ангар (?!?!), Беркутов замедлил шаг, предоставляя возможность Яну разглядеть номера припаркованных тачек. Их было не мало, но стоянка заканчивалась, а искомого он так и не обнаружил. У самого входа на VIP-месте блестела начищенными боками машина элит класса с нужными номерами. «Эврика!» Ростовских на долю секунды замешкался у входа, но послушно проследовал внутрь.

Неказистый, ржавый, ветхий амбар снаружи диаметрально отличался от роскошной обстановки внутри. Сама атмосфера пропитала вседозволенностью, пресыщением. Богатый стильный интерьер выдержан в глубоких преимущественно темных тонах. Экстерьер породистых моделей, что рассыпались, как драгоценные камушки, по всем помещениям, не вызывал сомнений в их дороговизне. Повсюду звучала музыка, смех и разговоры. Отдельные помещения на любой вкус и настрой: игорные комнаты, ринги для петушиных и собачьих боев, ринг для бокса, стриптиз бар, комнаты для уединения, чиллауты, было даже поле для проведения собачьих бегов. Отто попутно и мимоходом проводил краткий экскурс, пока вел их в ресторан, где расположился мотоклуб избранным составом.

Ян остался стоять в темном углу, не привлекая к себе лишнего внимания и внимательно озаряясь вокруг, Захар подошел к столу поприветствовать президента клуба. Красивые (без балды) высокие разномастные девушки скрашивали компанию шумных бруталов: кто-то служил «живым столом», кто-то танцевал на столах и возле мужчин. Стоит отметить, что все они были обнажены, не считая чулков, кружевных поясков, туфель и прочих женских атрибутов соблазнения. Одна из них, как отметил Зак, подойдя к столу, отсасывала кому-то прямо под этим самым столом! Ростовских тоже отметил зашкаливающий выше всяких мер царивший тут разврат и ужаснулся, что София может быть среди этих девушек.

Зака встретили приветливо, даже радушно. Пригласили за стол, разговорились о том, о сем, расспросили его о пристрастиях и увлечениях, намекнув, что в этом райском месте могут исполниться любые его желания.

– Я предпочитаю мотогонки. Тащусь от взрывной дозы выброса адреналина в кровь.

– Гонок обещать не могу, но есть одна вещь – уверен, оценишь, – ответил президент.

Он что-то шепнул стоящей вблизи модели и звонко шлепнул ее по голой заднице, когда она пошелестела выполнять его поручение. Захар чувствовал себя в логове ядовитых змей, немного успокаивало присутствие Ростовских рядом, о котором, похоже, все забыли.

– Ты про пушки? – закинул пробный шар Беркутов. – Эту дурь я уважаю. Только найти хороший ствол сейчас не просто. Кругом одноразовое дерьмо.

– Не скажи. Надо места правильные знать, да людей нужных.

– Это место не вызывает подозрений своей «правильностью», – он вальяжно откинулся на спинку кресла и по-хозяйски погладил по бедру пританцовывающую рядом девушку. – Может и найду здесь то, что ищу, – двусмысленно протянул он и в упор посмотрел на президента. Большой, даже несколько грузный, с длинными черными волосами, горящими черными глазами он отличался проницательностью. Весь его вид кричал о важности и богатстве. Сразу видно, не просто смертный.

Нагая девушка принесла поднос с кокаином. Целый, мать его, поднос, который пустили по кругу. Для поддержания своего реноме, Зак нюхнул вместе со всеми.

– Так что скажешь? – после небольшой паузы, он вновь вернулся базару, – найдется здесь хоть одна игрушка под мои запросы? – с некоторой бравадой надавил Зак. Президент усмехнулся дерзости парня:

– Завтра будут бои без правил. Ставки зашкаливают. Можно всласть пощекотать себе нервишки. Главный приз держится в секрете, но поговаривают – это бомба!

– За это в курсе, – лениво отмахнулся Зак, блефуя. Порошок начал действовать, добавляя уверенности его актерской игре. – Ты ведь понял, о чем я.

– Идем.

Они вышли из-за стола и направились в другое помещение. Ростовских он не приметил у входа и догадался, что тот пошел разведывать за Софию. К величайшей неожиданности, президент подарил Захару понравившийся ему ствол. Так сказать, с барского плеча. То ли кокаин подействовал на него так благодушно, то ли неотразимая обаятельность Беркутова, поди, разбери.

Он протусил там до позднего вечера, высматривая среди множества девушек Софию, но так и не нашел ее. Ян тоже прочесал все комнаты в ее поисках и, раздосадованный, исчез ни с чем. Благо, внутри амбара перемещаться можно беспрепятственно.

Притаившись на стоянке, он ждал появления хозяина тачки и дождался! Мужчина средних лет импозантной внешности, в дорогом костюме. Модная укладка светлых волос и стильная бородка придавали дополнительный лоск его холеной внешности. Правда, тот был в окружении своей охраны – так просто не подступиться. Ян услышал, как он с кем-то попрощался словами «до завтра», сел в машину и был таков. «Что ж, завтра, так завтра. Я тебя голыми руками разорву, сучоныш» – мысленно пообещал Ян, свирепея, что еще один день потрачен впустую. Оставалось надеяться, что завтра он вернется сюда же, а не в другое место.

Глава 25

На следующий день мужчины приехали в клуб ближе к полуночи, имея при себе пригласительные билеты, на которых указано время начала боев. Залихватское поведение Зака в новом окружении создало вокруг него ауру дерзкой беспардонности мнимую видимость власти, а потому он мог себе позволить до последнего тянуть время с принятием решения, примет ли он участие в ставках на бои. По правде говоря, ему фиолетово на всякие там ставки и выигрыши, он не за тем сюда приехал. Сегодня они с Яном были твердо настроены, выведать информацию о местонахождении Софии у владельца той злополучной тачки, и оба облегченно вздохнули, увидев ее на стоянке.

Это были самые грязные бои, которые только видел Ян в своей жизни! Таких зверских приемов, беспощадных захватов и жестоких ударов он не встречал даже в колонии, а там дрались далеко не профессионалы и каждый бился на выживание как мог, безжалостно мутузя противника до победного конца. Здесь же суставы выкручивались живьем, заставляя поверженного истошно орать. Кости ломались, как игрушечные, причиняя адскую боль, что выливалась в душераздирающие крики. Противники, как звери, вгрызались друг в друга, вырывая зубами куски мяса. Глазные яблоки выдавливались, мягкие ткани превращались в бесформенные окровавленные куски плоти. Толпа ревела, как одичавшая, требуя больше зрелищ, больше крови. Все эти важные цивилизованные мужчины в дорогущих костюмах превращались в животных от вида чужой невыносимой боли, чуя в воздухе запах крови и пота. Утонченные изысканные женщины не уступали им в кровожадности, вопя, как резаные, когда один из тиранов побеждал, а полумертвого противника утаскивали с ринга, оставляя следы его крови.

Это пировали ироды и садисты, получая извращенное удовольствие от вида мучительной боли еще живых людей, слыша их озверелые крики и предсмертные хрипы. Но для них – это просто куски мяса, призванные обогатить и без того разжиревших толстосумов. Запах больших денег, что приправлял это адское блюдо, распалял их аппетит еще больше.

Ростовских выглядывал среди бушующей толпы Софию, обходя зал по кругу, но нигде не находил. Высматривал блондинистого хмыря – тоже безрезультатно. Он начинал раздражаться от бесполезного топтания на одном месте и злиться на извращенно-веселую толпу, в которой он оказался против воли.

Оглушительно заиграли фанфары, призывая успокоить публику и обратить свое внимание на ринг, куда вышел помпезный мужчина. Тот самый, которому чесались руки набить холеную морду. Светлые волосы уложены в элегантную прическу, дорогой смокинг выдержан в бело-золотистых тонах. Белые лакированные туфли и белые перчатки завершали образ. Ян стиснул руки в кулаки, чтобы не ринуться на него, выдирая с мясом и кровью из него сведения о Софии, как только что демонстрировали бойцы, осознавая всю тщетность такого порыва.

– Дамы и Господа! – торжественно начал он свою речь. – Я, как радушный Хозяин, безмерно счастлив видеть ваши радостные лица в своей скромной обители. Именно ваша преданность этому месту вдохновляет меня выдумывать и воплощать в реальность новые и новые развлечения, дабы угодить вашим претенциозным вкусам. Надеюсь, то, что вы увидели, подогрело ваш аппетит к основному блюду. Встречайте наших лучших гладиаторов, бьющихся не на жизнь, а на смерть, представляющих интересы – при всем уважении – лучших из лучших, не побоюсь этого слова, властителей мира!

Ян закатил глаза – его порядком утомила чересчур пафосная речь, и он не мог дождаться, когда тот закончит пустой треп, чтобы перетереть с ним лично уже по делу.

– Дамы и Господа! Встречайте – Каннибал!.. – публика взорвалась оглушительным ором, – и Потрошитель! – криком зашлась вторая половина трибун. – Но самое интересное – это выигрыш! – продолжил он, когда шум стих. – Что такое деньги? Это нечто тривиальное, заурядное, обыденное и столь прозаичное, что возвести их в ранг приза, у меня не поднимается рука. – В подтверждение своих слов, он вынул из внутреннего кармана пиджака крупную купюру, поджег ее зажигалкой и уже от нее прикурил сигару. Небрежно выронил ее на пол и затоптал ногой. – Это обычные клочки бумаги – серые, зеленые, шуршащие или смятые – это просто бумажки, которые опошляют нашу восхитительную жизнь, принижают наше достоинство, опуская нас на одну ступень с нищими голодранцами, продажными шкурами и прочей чернью, что ведутся на что угодно, ради денег. Я же хочу представить вам, достопочтимая публика, нечто особенное, удивительное, эксклюзивное. То, за что стоит бороться и побеждать. То, за что стоит действительно проливать кровь. То, за что можно умереть, – Хозяин умело подогревал кровь и любопытство публики. – Вот оно – сокровище этого бала!

Ослепительный свет прожекторов осветил клетку, парящую над рингом, с которой мягко соскользнула сверкающая ткань. Внутри клетки в полный рост стояла София. Толпа притихла, и Ян услышал скрежет своих же зубов. Этот сучий выродок выставляет его жену, как главный приз?!?! «Я тебя урою, мразь!» – мысленно пообещал ему Ян.

София стояла как гордая величественная статуя, глядя в одну точку перед собой. Казалось, она ничего и никого вокруг не замечает. Она была обнажена, лишь широкая полоска блестящей золотистой ткани обивала ее бедра, приковывая многочисленные взгляды к эпицентру женственности. Распущенная платина волос прикрывала грудь и стекала до талии. Взгляд тяжелый, безжизненный, пустой. Она, как магнитом, притягивала к себе взоры своей безупречной красотой.

– Согласитесь, это высшая награда для победителя? Только представьте, как эта роскошная богиня будет омывать ноги своими волосами в знак покорности и уважения. Как она будет исполнять с полуслова, с полувзгляда любую прихоть своего Господина. Как она станет беспрекословно подчиняться и угождать во всем лишь одному человеку – победителю. Итак, все внимание на ринг!

Он объявил о начале боя и две представленные машины-убийцы набросились друг на друга. Толпа зашумела, а Ян вглядывался в Софию. Никаких следов насилия на ней он не увидел, лишь обреченная покорность, безнадежность во всем ее облике. Он усиленно соображал, как ее вызволить. До клетки так просто не добраться, ее сначала приземлить надо. Ждать дольше тоже невозможно – по истечении боя ее уведет победитель. От этой мысли в нем поднималась лавина ярости – черта с два он позволит кому-то увести свою жену! Если надо – он сам примет бой. Пока думал, погрузившись в свои мысли, поединок окончился. Обезумевшая толпа галдела, восхваляя победителя.

На ринг вышел Хозяин и жестом успокоил публику.

– Объявляю победителем…

– Рано! – рявкнул Ян, перебивая его, и стал пробиваться к рингу. – Бой не закончен.

Он без помех вышел на ринг. Даже охрана его не задержала – все были настолько поражены.

– Какой неожиданный поворот событий! – первым очнулся Хозяин. – Что ж, это кардинально меняет дело! Поединок продолжается!

Толпа снова загудела. Всех захлестнула жажда кровавых зрелищ, щедро приправленная первоклассным коксом и чрезмерными алкогольными возлияниями. Казалось, все забыли цель боя – все увлеклись самим процессом.

Пока обнаженная модель с табличкой о начале поединка кривлялась на ринге, Ян снял рубашку, разорвал на куски и обмотал ими кисти рук. Слабая, конечно, защита, но хоть какая. Он не сводил напряженного взгляда со своего соперника, взвешивая и оценивая свои шансы. Потрошитель был здоровее Ростовских – это минус и плюс одновременно, потому как Ян легче, а значит ловчее и подвижнее. Он уже уставший, что тоже дает Ростовских преимущество при грамотном раскладе схватки. Но то, какими грязными приемами пользовались абсолютно все здешние бойцы, ставило под серьезную угрозу не то, что здоровье – жизнь Яна.

… ему казалось, его избивают уже часами, в действительности прошло от силы минут пять с начала битвы. Удары у этого Потрошителя – повальные. Не кулаки – титановые молоты. Не бьет – пробивает. Не оставляет синяков, а сразу ломает кости. Обманная тактика Ростовских только и спасала его от нокдауна. Соперник разгадал его стратегию и перестал вестись на уловки, нанося более точные удары и более серьезные повреждения. Все же на стороне Яна сильнейшее желание спасти из этого ада Софию и в голове, как набатом, стучало: «Моя! Никому не отдам!» Он пропустил стрэт и повалился на спину. В глазах потемнело, но тут же обозначились очертания клетки. Взгляд сфокусировался на Софии. Она, склонив голову, смотрела на Яна, и он прочитал по ее шубам «люблю тебя». Прекрасный, спасительный образ Софии загородил локоть противника, что с сокрушительной силой обрушивался на Ростовских. Тот увернулся в последний момент, откатившись в сторону. И будто второе дыхание открылось: вскочил на ноги и стал оттеснять соперника серией точных болевых ударов. Когда тот потерялся в прострации, нанес мощнейший удар в голову, отправив того в нокаут.

«Внимание! Пожарная тревога! Срочно всем покинуть помещение!»

«Внимание! Пожарная тревога! Срочно всем покинуть помещение!»

«Внимание! Пожарная тревога! Срочно всем покинуть помещение!»

Ростовских туго соображал, что за бардак творится вокруг. Рев толпы заглушала пожарная сирена. Люди ринулись на выход, создавая невообразимый шум и толкучку. Сам еле держался на ногах, его пошатывало. Потрошитель лежал в отключке.

– Откуда ж ты такой взялся на мою голову? – услышал за спиной протяжный голос и обернулся. Хозяин приближался к нему неторопливой походкой, а в глазах – лед. – Как все хитро подстроено: сработала пожарная сигнализация, на которую с минуту на минуту прибудут отряды МЧС, пожарных и полиции. Не хилую ты замутил себе группу поддержки, – переход на сленг выдавал в нем клокочущую злость, хорошо замаскированную внешним спокойствием. – Так кто ж ты, мать твою, такой?!

– Победитель, который заберет главный приз, – прохрипел Ян.

– Ах, заберет! Не сильно ли губу раскатал? Я на эту сучку потратил год драгоценного времени, в течение которого лучшие, дорогостоящие мастера своего дела учили ее быть королевой! А ты решил, что так просто возьмешь и заберешь ее?!! Да за нее мне отвалят такую космическую сумму – тебе и не снилось!

У Ростовских мутнело в глазу, второй заплыл и не видел ничего, но он шагнул в его сторону и с угрозой пророкотал:

– София, моя жена, а свое я так просто не отдам. Ты, мразота, будешь давиться своими же кишками за то, что посмел ее украсть.

Ян медленно, экономя последние остатки сил, наступал на паскудника, а тот пятился назад, трусливо озираясь в поисках охраны. Но всем было не до них. Как и водится в чрезвычайных ситуациях, каждый спасает свою шкуру. Не понятно, чего все испугались больше: ментов, что повяжут всех пойманных этого притона, или пожара. Отравленный наркотиками и алкоголем мозг усугублял неадекватное восприятие реальности.

В это время Беркутов отыскал механизм управления клеткой и спустил ее вниз. Пока он отмычкой вскрывал замок, София с преданностью забитого зверька во все глаза смотрела на Яна. Он повернулся к ней, оставив без внимания ублюдка – подождет. Дольше все произошло в считанные секунды: тот воспользовался моментом, вынул пистолет и нацелился в спину Ростовских. София, угадав гнусные намерения Хозяина, выхватила пушку из кармана куртки Зака, который отворил дверцу клетки, со знанием дела взвела курок и без колебаний выстрелила в светловолосого мужчину. Прогремело два выстрела: один из них достиг цели, и Хозяин с застывшим удивлением на лице повалился навзничь.

– И сказал Иисус: взявшие меч от меча и погибнут. Евангелие от Матфея, глава двадцать шесть, стих пятьдесят два, – тихо, но твердо произнесла София.

Мужчины перевели ошарашенный взгляд на Хозяина и увидели оружие в его руках – иных доказательств его помыслов и не требовалось. Затем также пораженно уставились на Софию. И ведь не дрогнула ее рука, не подвело самообладание. Опустила вытянутую руку с пистолетом вниз и перевела взгляд на Яна с нечитаемым выражением на лице. Едкий дым пробирался в зал и вывел их из ступора. Зак накинул свою куртку на Софию, которая по длине доставала ей до середины бедра. Взвалил на себя полуживого шурина и все вместе поспешили покинуть эту геенну.

Глава 26

Он вошел и невидимая волна гнева и крайней раздражительности, пропитавшая его насквозь, чуть не сшибла девочку с ног, в миг наполнив всю комнату. Глаз подрагивал, ноздри раздувались, челюсти крепко стиснуты. Он с силой захлопнул за собой дверь, чем выдал с головой неумение держать себя в руках в стрессовой ситуации. Девочка быстро сообразила, что это может сыграть ей на руку, а также и то, что именно она станет козой отпущения.

Он сорвал пиджак, впиваясь в нежное лицо девочки дикими глазами. За ним полетел галстук и рубашка. Запонки, словно пустые гильзы, отбросило на пол. Он приказал ей лечь на постель. Она поняла, что за первым жестоким и болезненным соитием, последуют следующие, возможно сразу и возможно не только им одним. Не прерывая зрительный контакт, Жанна подползла к нему ближе и послушно легла перед ним на спину. Боковым зрением отметила, как он положил на прикроватную тумбочку пистолет. Навалился сверху, лихорадочными движениями трясущихся рук он задирал ей юбку и разрывал ширинку на своих брюках. Он был крайне зол и возбужден, а вместе эти состояния представляли собой адскую смесь неуравновешенности. Не сводя испуганно распахнутых глаз с его лица, Жанна потянулась за пистолетом и, крепко зажав его маленькой ручкой, навела на него. Взвела курок и настолько неописуемо-изумленное выражение расплылось на лице Господина от понимания своей собственной глупости и недальновидности, что даже отвисла челюсть. Глаза в глаза. Жанна вставила ствол в рот и нажала на спусковой крючок.

Прогремел выстрел. Гнев в его глазах сменился на изумление, а потом и он оставил бездушное тело, придавившее ее к кровати. Страх придал ей сил, и она столкнула его с себя. Сжав оружие в руке, она вылетела из комнаты, дверь в которую он не запер за собой. Комната оказалась в подвальном этаже. Она взбежала наверх и вылетела из особняка в летнюю безлунную ночь. Она бежала вперед по идеально подстриженному газону, которому, казалось, конца и края нет, без оглядки, словно сам черт гнался за ней. За спиной услышала зарождающуюся панику прислуги и лишь прибавила скорость.

Вбежала в лес, что окружал особняк, стало еще темнее. Она еле успевала уворачиваться от ветвей деревьев и кустарников. Камни и корни больно впивались и ранили детские босые стопы. Платье давно разодралось, в боку сильно кололо, но она продолжала бежать, сжимая в руке пистолет, надеясь лишь на него и на свои ноги. Когда сил бежать не осталось, она перешла на шаг. Шаг сменило вялое перебирание ног, но она упорно продолжала двигаться вперед, ведомая чувством дикого страха перед наказанием за вопиющее ослушание, не зная ни местности, ни куда идет. Лишь бы подальше.

Рассвело. Она замерзла и сильно хотела пить, но не останавливалась. Внезапно лесную зону прерывала узкая серая автомобильная дорога. Издалека приближалась машина и надо бы перебежать дорогу и спрятаться, но девочка окончательно выбилась из сил. Шагнув на асфальт, она споткнулась на ровном месте и упала. Сейчас ее переедет машине и все закончится. Уже скоро. Звук мотора все ближе. Еще чуть-чуть…

* * *

– В той машине ехал отец Арсений. Он возвращался в храм святой Екатерины. Должно быть, я выглядела устрашающе в разодранном платье, с чужой кровью на всем теле, со сбитыми в кровь ногами и пистолетом в руке, но он не оставил меня умирать на обочине, подобрал и увез с собой. Он выходил меня и определил в православный детский приют при храме, где он служил. Я так и не говорила ему, что со мной произошло, а он не выпытывал, только строго настрого запретил мне говорить с незнакомцами – правило, которое было обязательно для меня долгие годы, видимо из соображений безопасности для меня же. Я тогда вообще долго не разговаривала, молчала несколько месяцев. Очень медленно, постепенно психика восстанавливалась в окружении любящих и заботливых людей.

София в очередной раз остановилась перевести дыхание. Она рассказывала о своем чудовищном прошлом от начала и до конца впервые в жизни. Сидела прямая, как палка, напротив Яна и глядела ему в глаза тяжелым взглядом. Он ловил себя на мысли, что ее рассказ слышится, как кошмарный сон. Чертовски затяжной, гнетущий, от которого просыпаешься в холодном поту сон, но это ее реальность. Давно прошедшая, но самая настоящая ужасающая реальность!

Захар, отошедший к окну, ошарашено смотрел на Софию, почти не мигая. Уже которая сигарета, позабытая в руке, обожгла пальцы огоньком. Он поморщился и отбросил окурок. Во время ее рассказа, он нервно прикуривал и напрочь забывал об этом, погрузившись в беспросветно мрачное повествование девушки. У него холод по спине полз от кошмарных испытаний, выпавших на долю маленькой десятилетней девочки.

Они вернулись в гостиницу еще затемно, проехав через аптеку. Ян кое-как смыл с себя кровь и пот, и Захар туго перевязал его переломанные ребра. Понятно ни о какой больнице и речи не шло – там докопаются, откуда травмы, а по характерным повреждениям легко понять, что получены они не в уличной потасовке. Дальше по цепочке может дойти до расследования, а там и до причастности Софии к убийству. Этого уж он никак не мог допустить.

В номере она закуталась в покрывало, не имея другой одежды, и поначалу как будто чуралась его, глаза отводила, словно стыдилась, чувствовала свою вину перед ним, за что только – Ян пока не въезжал. Она рассказывала все по порядку, а он, скрючившись, сидел в кресле и с ужасом переваривал услышанную информацию. Смотрел на Софию и не верил, не мог поверить своим ушам! Он считал, в колонии творятся зверства и бесчинства. Три ха-ха! Да в сравнении с леденящей кровь историей этой девочки, он прохлаждался в пансионате!

– Я так понял, что этот гнида и тот Хозяин из особняка – один и тот же тип? – уточнил Захар, прочистив горло.

– Да, – София перевела на него отрешенный взгляд.

– Но как он нашел тебя?

– Не так давно я подала милостыню просящему и сказала, что он всегда может обратиться за помощью и поддержкой в наш монастырь. Как меня предупреждал Ян, – она снова в упор посмотрела на него, – он оказался шестеренкой в общем механизме черного бизнеса, и когда сдавал выручку, проговорился, что видел «девушку неземной красоты». По его описанию Хозяин узнал меня. – София глубоко вздохнула и продолжила с места, где ее прервали:

– Пребывая в мире и ладу среди добрых, отзывчивых людей мое психическое здоровье пошло на поправку. Поначалу я боялась поверить в их искренность, все думала это очередное испытание и где-то кроется подвох. Но шли годы, воспитатели и отец Арсений излечили мой истерзанный дух светлой любовью, что идет от сердца, а туда от Бога. Я приобщилась к духовным канонам, читая писания святых, выучивая наизусть Евангелие и Божьи заповеди. Я и не могла иначе, потому как видела, чувствовала искреннее сострадание и огромное желание помочь мне, совершенно чужому человеку, восстановить душевное равновесие. Такой глубокой, чистой любви я не встречала еще ни разу.

Еще один глубокий вздох, словно готовилась раскрыть самую страшную тайну.

– В особняке же…из нас вытравливали душу, нас ломали и унижали, подготавливая для чужих извращенных вкусов и забав. Нашу психику крушили, уничтожали. Нас учили терпеть и подчиняться, искореняя свои собственные потребности и желания. Из нас ковали бесчеловечных существ, нравственных уродов, не знающих ни жалости, ни сострадания. Из нас изгоняли все то светлое, чистое и невинное, что может быть в детях. Из нас выжигали все человеческие чувства: нам запрещалось плакать, даже если очень страшно или больно; кричать и громко говорить. Даже звонко смеяться, так, как умеют только дети, для нас было непозволительной роскошью. Мы становились не по годам взрослыми и проницательными. Мы слишком рано узнали, что такое мучения, страдания, смерть. Не все, слабые сдавались и ими накрывали стол…

– Я пойму, если ты откажешься от меня, после всего услышанного, – продолжила София, в упор глядя на Яна. – Ты брал в жены чистую девушку, а на деле она оказалась моральным уродцем. Мне безумно жаль, что я оказалась намного хуже, чем ты себе представлял. Что под идеальной оболочкой скрывается низменная, грязная душа. – Ее глаза наполнились слезами, и одна скатилась по гладкой щеке. – Мне очень жаль, что я подвела, разочаровала тебя. Умоляю, прости!

Захар незаметно покинул комнату, оставив их наедине. Ян увидел, как слезы непрерывным потоком потекли по ее щекам и догадался, что это ее первые слезки за последние несколько лет! Он попробовал встать, но резкая боль в ребрах припечатала его к спинке кресла.

– Иди ко мне.

София бросилась на пол к его ногам и уткнулась лицом в колени, не прекращая плача, который набирал обороты и превращался в отчаянный рев.

– Пожалуйста, прости меня, Ян! Прости, что утаила от тебя всю правду! Я хотела бы быть такой же красивой внутри, как и снаружи, но прошлого не изменишь, и душа моя черна и пропитана гнилью! Всей жизни не хватит, чтобы замолить грехи мои! Я видела отвратительные, гадкие, тошнотворные картины поведения человека; я слышала омерзительные речи; я сама делала скверные, богопротивные вещи; я лично принимала участие во всех бесчеловечных, скотских делах! Я не заслуживаю тебя, Ян, твоей заботы и теплоты, которыми ты столь щедро меня одариваешь! Я – гиблая, пропащая, и я так виновата перед тобой за умалчивание гнусных фактов, обличающих мое истинное дрянное лицо! – отняла лицо от его колен, и ее умоляющий взгляд впечатался в его сознание. Твою мать, а?! Маленькая, скукоженная, валяется у него в ногах, и глаза эти – всю душу вынимают.

Черт! Уж лучше бы ему переломали все конечности – с физической болью он бы справился, но терпеть душевную, что разрывала его изнутри, вспарывала вены своими стенаниями София – выше всяких сил. Она вытворяла такие болевые приемы с его ментальным телом – молокососы с прошедших адовых боев нервно топчутся в сторонке. Больше не имея сил терпеть, он рывком поднял ее на ноги и усадил на свои колени, наплевав на режущую боль в ребрах и ноющую во всем теле. Стиснул ее щеки в своих лапищах и вынудил смотреть на него:

– Ты – моя! Я никуда тебя не отпущу, слышишь?! Твое трагичное прошлое навсегда останется с тобой, от него не избавиться, оно – часть тебя, но я принимаю тебя такую всю, целиком и без остатка! Тебе не за что просить у меня прощения! И даже зная, какие злоключения ты пережила в детстве, какие тяжелые испытания ты прошла, а главное, пережила, какие удары судьбы ты вынесла, со всем этим ты – моя, я не изменю своего отношения к тебе. Именно твое прошлое сделало тебя такой сильной женщиной, которую я с гордостью могу назвать своей женой!

София смотрела на него, но не видела – слезы застилали ей глаза. Внимала его словам и пыталась понять суть, принять их. Хотела что-то ответить, но слезы душили ее, не позволяя вымолвить ни слова. Ян прижал ее голову к своему плечу:

– Поплачь, милая. Теперь можно. Теперь все можно.

Она зашлась в неудержимых рыданиях, которые все нутро наизнанку выворачивали. Словно душу омывала своими слезами, ими же очищая. Слезы мешали дышать, глотать, ее всю трясло. Рыдания взахлеб переходили в вой и скулеж, потом снова в рев в полный голос, больше не сдерживаясь, не стесняясь, потому что по-другому не могла, физически не получалось.

Ян прикрыл глаз и откинул голову на спинку кресла, пережидая бурю. Когда рыдания стихали, он прижимался разбитыми губами к ее макушке и гладил по волосам. Когда снова усиливались, он еще крепче прижимал ее к себе, стараясь облегчить ее страдания, помочь справиться, взять на себя часть ее боли, а главное – дать веру, что он ее не бросит, не оставит. Ни за что. Никогда.

Спустя много времени, она начала успокаиваться.

– Мое настоящее имя, которым нарекла меня мамочка – Варя. Варвара. Папа называл меня Варенька – душа моя. Я была единственным ребенком в семье. Родители души во мне не чаяли: баловали, как могли, купали в своей любви и ласке…

София углубилась в воспоминания. Голос звенел от слез, слова обрывались икотой, а она продолжала посвящать Яна в истории из далекого детства.

– Когда я так и не сказала, как меня зовут, отец Арсений дал мне имя София, потому что увидел в моих глазах зрелость не по годам. Тогда, еще в приюте, я всей душой поверила в Бога, в высшие добрые силы, которые спасли меня через отца Арсения.

Ян подумал, что перепуганная маленькая девочка поверит в любые силы, спасшие ее из ада. Но как он, этот бог, мог допустить, чтоб с ней такое произошло?! Вспомнились слова самой Софии, что бог каждому дает по силе его. Выходит, тяжелые испытания выпали на долю маленькой девочки не сломить ее, а сделать сильнее? Но других детей эти испытания сломили!.. Ян запутался…

София выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

– Я убила человека тогда, и еще одного сейчас. Должно быть, Господь наказывает меня бездетством за то, что я отнимаю жизни, Им данные. – Истерика прошла. Слезы продолжали литься, но уже не мешали дышать и говорить.

– Он,управляя твоей рукой, забрал их, чтобы те не совершили больше злодеяний, и тем самым уберег от них остальных, – припомнил слова, некогда сказанные ей самой, решив, что в таком расстроенном состоянии, как сейчас, лучше утешать ее же доводами. Хотя, чего душой кривить, он и сам невольно задумался над тем, как точно, словно ведомый кем-то или чем-то нашел Софию; как на ринге появились силы не понятно откуда и он таки смог выиграть поединок. Так хочешь – не хочешь, а поверишь в какие-то силы над человеком, а как их назвать – бог или еще как – тут уж кто на что горазд. – Ты сделала все верно, и тогда, и сейчас. Не кори себя ни в чем.

Они еще долго сидели, обнявшись. София обрывками вспоминала о раннем детстве, о жизни в приюте и о существовании в особняке. Слова были путаные, предложения сформулированы не четко. Ей надо было выговориться, выплеснуть из себя все, что тяжелым грузом лежало на ее плечах долгие годы. Ян слушал, не перебивая, гладил голову и плечи, обнимал ее, вселяя уверенность в том, что он всегда будет рядом. Только ближе к вечеру они, изнеможенные, легли спать.

На следующий день приехал Захар. Оказывается, он поспал в другом номере, отогнал байк обратно в город в последний сухой денек, если верить прогнозу погоды, и вернулся за ними. Они поели в номере привезенной Беркутовым провизией и увидели телевизионный репортаж по местным новостям и пожаре в промышленной части города, уничтоживший заброшенный амбар дотла.

– Как Содом и Гоморра, стертые с лица земли Господом за их грехи, – тихо сказала София, и все переглянулись.

Эпилог

Ростовских все же посетил местную больничку. Во-первых, вставить зубы, которых недосчитался после боя. Во-вторых, выправить слишком уж кривой нос, который стал таким опять же после боя. А еще проверил, как срослись ребра, к счастью, нормально. «Я и так страшилище на твоем фоне, куда уж хуже» – как прокомментировал он сам. Но Софию не смущала его внешность, которую теперь украшали новые шрамы. Она любила его за внутреннюю силу.

София пожелала рассказать свою историю Инне. Не в таких подробностях, как ее брату, но она хотела, чтобы близкие люди знали о ней всю правду. Инну, мягко говоря, повергли в шок откровения золовки, но она, как и Захар, приняли ее такой. «Сейчас твои поступки полны неподдельной любви и благочестия, а что было – то прошло».

Долгими холодными зимними вечерами, когда они сидели в гостиной перед камином, Ян, бывало, смотрел на нее и любовался такой красивой, и такой сильной женщиной. Его женщиной. Ее душа рано очерствела, потеряла свою детскую наивность и чистоту, но она не озлобилась, а смогла возродить в себе любовь и сострадание к ближнему, а это много стоит.

София, чувствуя его взгляд, поднимала голову, отвлекаясь от чтения или рукоделия, и читала по его глазам, как сильно он ее любит, как восхищается ею. Дарила ему самую нежную, любящую улыбку, и была поистине счастлива, чувствуя себя дома, под защитой и заботой любимого человека.

Спустя год, проведенный в переосмыслении своей жизни и переоценки ценностей, София забеременела и родила светловолосую светлоокую девочку. Папино чудо, мамину отраду. Назвали ее Марией, в честь мамы Вареньки.

… а взгляд у нее полегчал. Словно дамба открылась, и со слезами вылился весь страх и загнанность, облегчив душу невысказанными за много лет тайнами. Мрачные тени ее тяжелого прошлого, мучавшие ее долгие годы, наконец, отпустили ее. Нужда хранить обет молчания, наложенный ею на саму себя, о своем прошлом отпала, и она стала свободной.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог