Восстанавливая равновесие [Айрин Серпента] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Первая сестра, или история номер один

Глава 1

Швейцарские Альпы

Родители Бриттен умирали под мелким моросящим дождём. Маме, наверное, было неприятно, она так не любит беспорядок и мокрые платья. Бриттен Гедлер ван Нек сосредоточенно обдумывала эту мысль со всех сторон, пока полицейский врач вполголоса беседовал с дядей и братом, тревожно поглядывая на неё с другого конца комнаты. Светловолосая девочка с аккуратной французской косой, в модном платьице, воспитанно сидела на стуле, сложив руки на коленях. Было в её самообладании что-то неправильное для тринадцати лет.

Вот брат девочки вёл себя ожидаемо. Сначала при опознании трупов он упал в обморок, после которого разрыдался. Его пришлось отпаивать водой и успокоительным, пока родной дядя Хела и Бриттен с мрачным видом ходил взад-вперёд по переговорной. По выражению его глаз невозможно было сказать, переживает ли он о судьбе сестры, погибшей во цвете лет, о её осиротевших детях или подсчитывает выгоды от внезапно свалившегося на его голову опекунства. Наследство планировалось не только богатым, но и совсем не хлопотным – Рэндольф Гедлер был коммерсантом, удалившимся от дел, и два-три миллиона франков в его сейфах точно завалялось. Если разумно пустить их в дело, играя на бирже…

Взгляд на раскисшего племянника переключил его мысли на другую проблему: мальчишке двадцать. Если Рэнди Гедлер не озаботился завещанием, Хельмут вступит в права наследования меньше чем через год. И автоматически станет опекуном своей сестры до её совершеннолетия. Не слишком привлекательная что-то картина вырисовывается…

Кремация останков супругов Гедлер ван Нек, погибших в автокатастрофе на крутом серпантине Швейцарских Альп, была произведена спустя три дня, церемония прощания – на той же неделе. Визит к нотариусу после похорон подтвердил опасения Хайнса Штольца. Но и приятно удивил его: состояние зятя перевалило за сорок миллионов. А сам жадничал на бриллиантовые побрякушки Лорне! Время от времени, попадая в затруднительные ситуации со своими кредиторами, Хайнс слёзно выпрашивал у сестры то браслет, то колечко, продавал их и ослаблял ненадолго давление. Как Лорна объясняла мужу исчезновение драгоценностей – его не интересовало.

Завещание у Рэндольфа Гедлера было, такое же жёсткое и упрямое, как он сам. Не предполагая, что погибнет одновременно с женой, Гедлер ван Нек оставлял всё состояние, движимое и недвижимое имущество детям, но не жене, ей он назначал ежемесячную пенсию, с условием прекращения выплаты после вступления ею в новый брак. Состояние делилось между детьми не поровну – три четверти Хелу, четверть и дом в Лозанне – Бриттен, после достижения дочерью возраста двадцати трёх лет. В случае если Бриттен до сорока лет не составит выгодную партию в замужестве, из средств брата ей будет выплачиваться дополнительное и весьма крупное пособие. Пожизненно. А ещё в завещании зятя было условие, совершенно очаровавшее Хайнса Штольца, заставившее его мозги работать в новом направлении. Ни законные супруги, ни прямые потомки Хела и Бриттен не наследовали состояние их отца. Брат с сестрой объявлялись наследниками друг друга. И переход права владения происходил не обязательно в случае смерти одного из них, но и при объявлении Хела или Бриттен недостойными наследниками. Например, кто-то из деток Рэндольфа Гедлера попадает в тюрьму…

Спустя десять дней после похорон Хайнс Штольц перебрался на правах опекуна племянника и племянницы на постоянное жительство в городской дом Гедлеров на улице Синьяль, окнами выходящий на парк Эрмитаж. Зрелище, не имеющее равных по свежести и гармонии. Недвижимость, ошеломительная по цене. В этом доме при жизни зятя его не слишком рады были видеть, даже вертихвостка Лорна, напрочь лишённая сестринских чувств. Зато теперь, вольготно развалившись на кровати покойной сестры, Штольц посасывал сигару из запасов Рэнди и с удовлетворением думал, где теперь он, а где эти снобы. Всё же не зря он изучал строение автомобиля на курсах механиков, и с гаечным ключом управляться умел. Кредиторы Штольца, видя радужные перспективы, разжали тиски. Жизнь стала поистине прекрасной.

Если бы не этот мальчишка… Добрый дядюшка Хайнс снова нахмурился. Хела Гедлера невозможно, действительно невозможно назвать послушным племянником. Парень откровенно бунтовал против поступков дяди, прозрачно намекая, что произойдёт после следующего Рождества и как изменится власть в этом доме. Такого поведения Штольц скорее бы ожидал от как раз вошедшей в подростковый бунтарский возраст Бриттен, чем от практически взрослого парня. Но племянница не доставляла дяде никаких хлопот. Она, конечно, не веселилась, не смеялась, ходила всё время грустная и задумчивая, однако не истерила. А что уж она там себе надумает – будем разбираться позже.

У Хайнса Штольца оставался единственный выход – добиться признания Хельмута Гедлер ван Нек недостойным наследником.

Глава 2

Подготовка заняла много времени, почти месяц, но зато план был практически гениальным, продуманным сотни раз во время завтрака, посещения аукционов, неспешных прогулок по берегам Женевского озера, вечернего покуривания сигары… Штольц по праву гордился им. Слабых мест в плане не было. Он не желал смерти племянника, пусть молодой осёл живёт. Долго и счастливо, только взаперти.

Для воплощения плана Хайнсу Штольцу всё же пришлось обратиться за помощью к своим бывшим кредиторам, и те предоставили ему двух человек, на весьма жёстких и неприятных условиях. Большие деньги. Однако в противном случае мсье Штольц в канун будущего Рождества потеряет всё. Даже больше денег, если вдруг прежние «опекуны» решат обследовать обломки машины Гедлеров – а такой намёк прозвучал в разговоре. Потея и грызя потухшую сигару, Штольц подписал договор.


Хельмуту Гедлеру было двадцать лет. Молодость и здоровье сражались в нём с привычкой впадать в уныние по любому поводу – ипохондрию в нём старательно культивировала мать. Лорна Гедлер ван Нек не очень хорошо представляла себе воспитательную сторону процесса материнства, поэтому безмерно баловала своих растущих детей. Она даже разговаривала с ними с гримасками и присюсюкиванием, ограждая от всех опасностей. Стоило Хелу или Бриттен приблизиться к плите, следовал окрик «Спички не трогай, обожжёшься!». На пешеходном переходе им следовало опасаться гадких машинок и брать маму за руку, по вечерам – без шапочек не выходить из дома. Бриттен взбунтовалась против гиперопеки ещё в десять лет, а Хел отдавался материнской заботе, наоборот, с удовольствием. И даже надевал шапочку.

Как следствие, к двадцати годам у него не было девушки, и прекрасное чувство самостоятельности ни разу не посетило его. Хел никогда не ходил в походы, не умел готовить, не имел друзей – короче, подошёл вплотную к взрослой жизни в полнейшей боевой готовности.

Хельмут учился в университете на третьем курсе, планируя стать ландшафтным дизайнером. На занятия и обратно его отвозил шофёр, ибо какая же мать позволит усадить за руль неразумное дитя. Однокурсники считали его весьма странным, но не травили, не подсмеивались, а всего лишь сторонились. Впрочем, инстинкты заставляли Хела заглядываться на девушек, однако получив однажды мощный и агрессивный отказ в духе «я найду занятие получше, чем сидеть в песочнице с великовозрастным младенцем и сосать из бутылочки молочный коктейль», проявлять инициативу не решался. Притом что внешними данными Хел был наделён совсем не плохими – крепкое поджарое тело, хотя и не мускулистое, светлые нордические волосы, карие глаза… Однако и это, и будущее наследство от отца не могло загладить впечатления от ответа, когда его приглашали на дискотеку, что «мама считает, мне надо ложиться спать не позднее девяти часов вечера, иначе я заболею». Незримый плащ репутации придурка Хельмут носил на своих плечах уже давно, не замечая и, как следствие, не тяготясь им.

С сестрой Хела связывали ровные отношения, тёплая и достаточно глубокая привязанность со стороны Бриттен побеждала ревность и нежелание делить с ней любовь матери. Сейчас, когда они остались одни, делить уже было нечего.

Вечером второго июня стемнело поздно. Дядюшка где-то шлялся по своим таинственным делам, Бриттен читала книжку, лёжа на кровати в спальне в мансарде, Хел штудировал учебник по ботанике в своей комнате этажом ниже. Он не любил включать музыку или телевизор во время занятий, поэтому отчаянный крик сестры услышал сразу. Отшвырнув стул, Хел бросился на выручку. На своём пути он не встретил никаких препятствий, даже дверь комнаты сестры, открывавшаяся внутрь, была гостеприимно распахнута. А на кровати жутко хрипела Бриттен, из последних сил отбиваясь от парня в чёрной одежде, душившего её. Издав боевой вопль ниндзя, Хел вбежал в комнату. Боль взорвалась ослепительными искрами в его голове, и Хел соскользнул в беспамятство…


– Держите, держите его, господин полицейский! Это же надо до такого додуматься, пытаться убить собственную сестру! Кто бы мог представить себе! – визгливый голос дядюшки то наплывал волнами и был слышен обострённо громко, то отходил куда-то на задний план. – Конечно, я был вынужден ударить его! Когда видишь такое… Странно, что я не упал на месте от сердечного приступа!

«Да ты здоров, как лось, жирный бездельник», хотел отреагировать Хел, но губы ему не подчинялись. Затылок раскалывался от боли. Застонав, Хел потянулся, чтобы ощупать его, но и это ему не удалось – одна рука потянула за собой другую. Наручники, догадался он. Но позвольте… он же пытался защитить Бриттен!

– Поднимайтесь, мсье Гедлер! – говоривший на французском языке полицейский дёрнул Хельмута за плечо вверх. – Эту ночь вы проведёте в муниципальной тюрьме. А там, глядишь, и ещё лет двадцать.

– Брит… – Хел захрипел, стараясь разглядеть сестру сквозь щёлочки глаз. Девочка лежала в беспамятстве на кровати, на её шее виднелись багровые пятна. Чёрный человек исчез.

Глава 3

Умело подмазанная бюрократическая машина двигается легко, почти без скрипа. Вовремя выносятся нужные решения, делаются правильные выводы, дают согласие именно те чиновники и на те действия, которые нужны режиссёру жизненной трагедии. Комиссар полиции смог оплатить карточный долг своего сына – и расследование было остановлено на начальной стадии. Прокурор оказал услугу своему доброму приятелю. Судья получил в подарок оригинал картины французского художника, имеющий явную тенденцию к повышению цены в будущем. Хельмут Гедлер ван Нек, коротавший дни до суда в одиночной камере, был признан виновным в нападении на сестру с целью убийства и тут же освобождён от ответственности на основании выводов психоневрологической экспертизы, обнаружившей у него начальную стадию шизофрении. Суд вынес решение о помещении Хельмута Гедлера в психиатрическую клинику под наблюдение врачей, и это могла быть государственная, равнодушная к пациентам клиника, если бы не добросердие его дядюшки, выразившего готовность оплачивать содержание племянника – вероятно, пожизненное – в частной клинике в кантоне Цюрих. Судебное дело отправилось в архив.

Глава 4

Сколько лет своей жизни помнила Юлия Файгофф, столько она и страдала от собственного мягкосердечия. Даже делая успокаивающий укол самому буйному из пациентов, действительно сумасшедшему, она жалела его. Человек ведь не властен над своим недугом. С физическим недостатком ещё можно примириться, научиться как-то жить с ним… а вот искажение психики способен осознать не каждый. Нет человека, способного признать, что чудовища, которые для него реальны, на самом деле не существуют. Их клиника была переполнена несчастными, бегущими от монстров разума, уверенными, что родственники мечтают их убить, командующими фантомными армиями преданных солдат. Встречались тихие безумцы, вроде герра Нирхейма из пятой комнаты – помещения в их клинике не называли палатами. Герр Нирхейм целыми сутками кормил невидимых голубей и разговаривал с ними, и только одно могло вывести его из равновесия – когда на поднос с завтраком забывали поставить пустую железную мисочку, с его точки зрения полную хлебных крошек для голубей. Фройляйн Мерси из одиннадцатой была, напротив, женщиной невротической, обожала примерять шляпки, что ей доставляли каждый день выдуманной почтой из Парижа – и упаси Господь какого-нибудь беднягу встать между ней и зеркалом или критически отозваться о том, что помещать живые цветы на шляпки уже не в моде. Пару раз фройляйн Мерси пришлось буквально отрывать от незадачливых санитаров, чей нескромный взгляд превысил степень дерзкой заинтересованности, дозволенную в высшем свете. Фройляйн Мерси перевалило за шестьдесят, пребывание в клинике ей оплачивали племянник с племянницей, управляющие её капиталом. Сестра Файгофф искренне любила всех своих «чудиков». Всё-таки частная клиника не имела почти ничего общего с государственной, где пациентов привязывают к койкам ремнями, избивают, пытают электрошокерами, где пахнет лекарствами и страданием. По сравнению с этим их клиника напоминает пансионат постоянного проживания для несколько излишне эксцентричных пациентов, любить которых было легко. Будучи в добром расположении духа, они легко подчинялись рекомендациям, шли на контакт, а если фройляйн Мерси и запускала иногда в медсестру пластиковой вазочкой с цветами – так нечего было становиться между светской львицей и её отражением в зеркале, которое, правда, существовало только в воображении пожилой леди.

Были, конечно, и пациенты, которых сестра Файгофф не понимала. В том числе и новенький из десятой комнаты. Молодого человека доставили к ним месяц назад и сходу определили в особо защищённую комнату, чтобы войти в неё, полагалось сначала определить местоположение пациента через специальный глазок широкого обзора. После – отключить подачу электрического тока на дополнительный засов, открыть стальную дверь и ещё одну решётку размером в дверной проём. Стены комнаты были обиты мягкой тканью, из обстановки убраны все предметы, которые могли бы послужить орудием убийства или самоубийства. По словам старшей медсестры, молодой человек, записанный в книге регистрации под именем Найл Кайзер, был помещён в их клинику за покушение на убийство, обладал неустойчивым характером и с ним следовало обходиться особенно осторожно, не обманываясь кротким отсутствующим видом пациента.

Симпатичный юноша заинтересовал сестру Файгофф и с женской, и с медицинской точки зрения, и за прошедший месяц она ловила себя на том, что оказывается у глазка его комнаты куда чаще, чем этого требовала производственная необходимость. Найл Кайзер между тем не делал ничего. Ничего не только агрессивного, но и вообще свидетельствующего о наличии интереса к жизни. Он то лежал сутками на своей койке, бессмысленно глядя в потолок, то сидел на ней, обхватив голову руками и монотонно раскачиваясь взад и вперёд. От еды не отказывался, хотя ел автоматически, не интересуясь цветом и формой того, что лежало на его тарелке. Сестра Файгофф знала, что подобная заторможенность – прямое следствие приёма маленьких жёлтых таблеточек, по три штуки которых пациент покорно глотал утром, днём и вечером. Нельзя сказать, чтобы производитель таблеток кого-то обманывал в инструкции к ним, они действительно гасили агрессивность и суицидальные устремления. Гасили вместе со всеми иными эмоциями, кроме голода, сна, потребности сходить в туалет. Сознание принимающего их постоянно будто парило в ватном облаке отсутствия всяких желаний. Со временем притуплялась способность сосредоточиться, слабела память, гасла реакция на опасность. Год подобного лечения – и пациент мог спокойно смотреть, как горит его рука, до тех пор, пока не почувствует боль и не начнёт рыдать, словно обиженный ребёнок. И лечение было необратимым. Сердце сестры Файгофф сжималось каждый раз при мысли, что ещё немного – и этот красивый юноша превратится в растение. Но ведь, по слухам, он был убийцей…

Решение помочь ему её заставил принять сам Найл Кайзер. Нет, он не просил о помощи. Просто однажды, когда сестра Файгофф помогала ему помыться, протирая тело влажной губкой под присмотром могучего санитара, пациент взглянул на медсестру рассеянными карими глазами и спросил:

– Сколько времени я здесь?

– Полтора месяца, герр Кайзер, – ответила Файгофф после того, как пациент повторил свой вопрос на немецком языке. До этого он прозвучал на французском и английском, языках, которых она не знала, но могла опознать по характеру звуков. Юноша глубоко задумался.

– Я не Кайзер, – несколько неуверенно возразил он.

– А… – но тут вперёд шагнул санитар.

– Не разговаривайте с пациентом, сестра, – предостерёг он.

Файгофф испуганно, бледно улыбнулась, будто бы он поймал её на чём-то противозаконном, и сноровисто закончила дело. Но любопытство её было не удовлетворено. Рискуя попасть в труднообъяснимое положение, в следующий завтрак и обед она заменила таблетки на подносе мнимого Кайзера похожими по внешнему виду, но совершенно безобидными витаминами. Подмена никак не сказалась на поведении пациента, и в два часа дня, когда клиника затихала на послеобеденный отдых, сестра Файгофф проскользнула в десятую комнату.

Лежащий на правом боку пациент посмотрел на неё без интереса.

– Чем будете добивать?

– Я не враг вам! – комнаты пациентов не прослушивались, но на всякий случай шёпотом возразила медсестра.

Юноша недоверчиво усмехнулся, и это задело Файгофф за живое. Сев на пол возле кровати, чтобы её нельзя было разглядеть через дверной глазок, женщина задала свой вопрос:

– Вы правда попали сюда за убийство?

Молчание со стороны кровати несколько напугало её, сестра мельком взглянула на пациента. Лицо юноши было бледным и смятенным.

– Я… не помню, – с усилием проговорил он. А после обратил внимание на попытку Файгофф отодвинуться. – Боитесь меня?

На мальчишеский вызов женщина отреагировала правильно:

– Я полжизни имею дело с сумасшедшими. Опасаюсь, конечно, но не так сильно, чтобы бежать без оглядки.

Внимание пациента уже перепрыгнуло дальше, если у него и была изначально способность концентрироваться на одной мысли, в результате «лечения» она, конечно же, пострадала.

– Немецкий язык. Где мы? – он оглядел комнату. – Что это за место? Это ещё Швейцария?

– Разумеется, – удивилась Файгофф. – Наша клиника находится на окраине города Кюснахт, очень приятное место для жизни.

– Далеко от Лозанны?

– Лозанны? Весьма. Почему именно Лозанны?

Неприятная ухмылка пробежала по лицу юноши.

– Дядюшке не хватило терпения дождаться корабля для каторжников до Австралии.

– Я не понимаю, – искренне призналась Файгофф.

Парень взялся обеими руками за голову:

– Уйдите, пожалуйста. Мне надо подумать. Сегодня мне почему-то легче думается… Я даже начинаю вспоминать…

Глава 5

С того разговора Юлия Файгофф стала добровольным ангелом-хранителем незнакомого юноши. Убедившись, что впадать в буйство ни с таблетками, ни без оных мнимый Найл Кайзер не собирается, она начала регулярно подменять их полезными для здоровья витаминами. Файгофф жила в служебном доме при клинике, как и некоторые сотрудники, не желающие тратить деньги на съём жилья в чужом городе и время на дорогу. Главный врач относился к этой практике благосклонно, так у него всегда под рукой был персонал, который можно было внепланово вызвать на работу, и никто не удивлялся, встретив сестру Файгофф в коридорах клиники в её выходной день. Задачи довести парня до смерти вроде бы перед руководством клиники не стояло, поскольку всё ограничивалось изоляцией и отупляющими медикаментами. Но, единственной из всего персонала, сестре Файгофф хотелось знать историю до конца.

Сначала она, подгадав время за чашечкой чая, с видом сердобольной идиотки поинтересовалась у старшей сестры, почему десятый номер никогда не выводят на прогулку. Он действительно так опасен? Старшая не знала подробностей, запрещено – и всё. Файгофф немедленно согласилась – руководству видней, лишний раз продемонстрировав свою лояльность. Она знала, что старшая сестра информирует главного врача о настроениях персонала.

А через некоторое время Найл Кайзер заболел. Не красиво, не интеллигентно, бедного парня мучили рвота и понос, а избалованные условиями работы санитары не желали убирать за ним и кормить с ложечки бульоном. Сестру Файгофф приставили к пациенту как самую безотказную из медперсонала клиники.

Юноша начал говорить с ней сам. Несмотря на тяжёлое течение болезни, выглядел он лучше, взгляд карих глаз стал не в пример яснее.

– Как вас зовут? – он задал вопрос между двумя ложками куриного бульона.

Сестра не поменяла каменного выражения лица.

– Файгофф.

– Это фамилия? Я не хочу обращаться к вам по фамилии.

– Вы не можете обращаться ко мне по имени. Здесь моя работа. Меня зовут Юлия, я старше вас, как минимум, на двенадцать лет.

– Вы добрая, Юлия, – парень смотрел на неё, и в этот раз сестра знала, что он видит именно её, а не златокрылого ангела в вате наркотиков.

– Это моё проклятие, – женщина вздохнула, не совсем искренне. – А вы, Найл…

– Меня зовут Хельмут, – прервал её парень. – Я вспомнил. Хель-мут.

– Здорово. Вы таблетки, которые кладут на поднос, не пейте, а измельчайте и в унитаз. А то вдруг я не сумею однажды заменить их.

– Меня превращали в идиота? – голос был сухой, равнодушный, но глаза пациент закрыл, чтобы никто не заметил их выражения.

– Вроде того, – суп кончился, и у сестры Файгофф больше не было повода задержаться возле пациента. Она встала. Хельмут вроде и не заметил этого, он смотрел в архивы своей памяти.

– …хотел убить её, – донеслось до Файгофф.

Мучимая любопытством, сестра сделала вид, что поправляет ему постель.

– Кто и кого убить?

Парень закрыл глаза. Ну, святые угодники, так не честно!

– Мальчик, если тебе нужна помощь… – угрожающе начала женщина.

– Не знаю пока. Что я могу в тюрьме?

– Пока ты так думаешь, ничего и не сможешь, – последнее слово осталось за медсестрой.

Хельмут Гедлер

Неженка, милый мальчик, мамин любимчик… что он мог? Его тринадцатилетняя сестра была сильнее. Умнее. Сообразительнее. Но справится ли она с дядей Хайнсом, когда придёт её время преградить ему путь к деньгам? Дядюшка их хитрее дьявола. И очень, очень хочет денег отца.

Знает ли Бриттен, что брат не собирался убивать её, или её убедили в обратном? Теперь он для сестры всё равно что мёртв. Год, два, три в этой лечебнице, и он ничем не станет отличаться от мёртвого. Никогда не нахмурит грозно брови на неподходящих поклонников Брит, не возьмёт на руки её детей. Не заведёт своих собственных. Чёрт побери, у него даже секса ещё ни разу не было! И что, смириться теперь с пожизненным пребыванием в мерзком месте, куда его затолкала воля дядюшки? Девственности-то его, может, какая из медсестёр из жалости и лишит… Хел слабо ухмыльнулся. Сарказм – прибежище слабого разума.

Нежный, наивный… С этим покончено, пора меняться. Он должен защитить Бриттен. Сестре больше рассчитывать не на кого.

Глава 6

Утром пациент вроде чувствовал себя лучше, и сестра Файгофф заглянула к нему уже после одиннадцати, закончив уход за другими подопечными. Тарелки на подносе после завтрака стояли пустыми – Файгофф заметила и одобрила это; на поверхности воды в унитазе плавал едва различимый жёлтый порошок. Нажав для верности ещё раз на ручку спуска воды, сестра вернулась в комнату. Прикрытые веками внимательные карие глаза пациента наблюдали за ней, пока она занималась уборкой в комнате, передвигаясь между окном, столом, кроватью. Голос Хельмута прозвучал неожиданно для неё, очень тихо.

– Здесь можно говорить?

– Можно. Но осторожно, – Файгофф не повернулась, смахивая пыль с подоконника. – И лучше не шевелить губами. В комнатах нет записи, но могут наблюдать в глазок.

Тихий звук с кровати дал понять, что Хельмут учёл её предупреждение.

– Юлия…

Женщина дёрнулась, тряпка упала на пол. Присев за ней, она коротко взглянула на пациента.

– Не стоит так меня называть. Я и так немножко… вышиблена из седла.

– Почему вы заботитесь обо мне?

Она немного подумала.

– Есть люди, для которых эта клиника – самое лучшее из возможных мест. Но оно не ваше. Ваша жизнь только начинается.

– Надеюсь на это. Юл… ох, чёрт, мне надо узнать, всё ли в порядке с моей сестрой! С ней в доме осталась жить большая сволочь. И никого, кроме него. Юлия! Помогите мне. Бриттен Гедлер ван Нек, Лозанна.

– Как я узнаю о самой обычной девочке, находясь в Цюрихе?

– Самой обычной! – Хельмут горько усмехнулся. – Если бы так, ей не грозила опасность, меня бы здесь не было. На кону – миллионы франков. Найдите в справочнике телефон и позвоните в наш дом. Спросите у дворецкого или экономки – кто снимет трубку, всё ли в порядке с мадемуазель Гедлер ван Нек. Позвоните!

Собрав посуду, Файгофф покинула комнату. Она выглядела недовольной, только для Хела это не имело значения. Он знал, что медсестра услышала его.


Для звонка Файгофф пришлось выехать в город, она не готова была отвечать на вопросы руководства клиники, которые неизбежно возникли бы после расшифровки счёта за телефон.

Когда на другом конце провода сняли трубку и поприветствовали её по-французски, Юлия запоздало сообразила, что французского-то она и не знает. Оставалось надеяться, что абонент знает немецкий.

– Guten Tag, – неуверенно поздоровалась она. – Ich möchte Fräulein Gedler sprechen…

Поняли её или нет, но в трубке раздался голос девочки-подростка.

– Wer ist das? – слишком мелодично для родного языка Юлии, переливчато проговорила она.

– Вы здоровы, фройляйн Гедлер? – Юлия не собиралась раскрывать себя.

– Ну… да, – девочка, похоже, растерялась. – Кто это?

– Друг вашего брата. С ним всё будет хорошо. Остерегайтесь человека, который живёт в одном доме с вами.

Не прощаясь, Файгофф повесила трубку. И что делать теперь?


Хельмут Гедлер, оказывается, уже всё решил за неё.

– Я должен бежать отсюда. Я ничего не знаю в этой местности, но справлюсь. Я должен бежать. Мой долг – обелить своё имя и защитить Бриттен от дядюшки.

– У тебя есть план? – Файгофф смотрела в окно – никто не должен был видеть, как шевелятся её губы.

Сев на кровати, Хельмут угрюмо таращился на свои ноги в больничных тапочках.

– Пока нет.

– Давай думать. Дай мне недельку на планирование, – Файгофф сама не могла понять, что заставило её ввязаться в эту авантюру с побегом, но уже ощущала себя в преступлении по самые уши.

– Я помогу тебе сбежать. Сделаю для этого всё возможное. Но всё будет напрасно, если тебя схватит полиция прямо за воротами клиники.

– Я тоже буду планировать, – заверил её Хел.

Глава 7

– Уйдёшь из клиники в одежде санитара, – отдавала последние распоряжения Файгофф, сама себе напоминая генерала. – Одежду я принесу накануне, спрячешь под матрасом. Охрана сменяется в шесть, выйдешь из комнаты заранее, закроешь снаружи дверь комнаты и спрячешься в туалете. На кровати оставь вместо себя свёрнутое одеяло – охранник, который дежурит в день, имеет привычку заглядывать в глазок, проверяя, заперта ли комната. Ночной охранник ленив, он убегает домой сразу, как появляется сменщик, поэтому на посту какое-то время никого не будет. Калитка для служащих тоже не охраняется. У внешней стены ограды найдёшь пакет с обычной одеждой, но униформу там не оставляй. Войдёшь в Кюснахт – до него триста метров, спрячешься, переоденешься, форму санитара положи в мусорный бак. И иди в сторону Альте-Ландштрассе, маршрут я начертила тебе на салфетке. Ты будешь выглядеть, как обычный работяга, едущий на работу в Цюрих. До него около семи километров. На Альте-Ландштрассе сядешь на автобус, на котором будет табличка «Цюрих». В городе затеряешься, пока не утихнет шум.

– Я предпочёл бы вообще уехать из страны, – проворчал Хельмут. Он выглядел хмурым и сосредоточенным, взгляд потерял то рассеянно-наивное выражение, которое сопровождало его всегда.

Файгофф только пожала плечами.

– Ты нелегал, без паспорта. Ещё можешь прибиться к какой-нибудь из диаспор переселенцев, но уехать из страны, улететь? Во всяком случае, в Цюрихе есть аэропорт, называется Клотен. От центра города до него тринадцать километров, с вокзала ходят автобусы до аэропорта. Я дам тебе денег на первое время, хотя и не очень много, – извиняюще добавила она.

Хельмут положил пальцы на её руку, тёплую, мягкую, покрытую веснушками.

– Юлия… никто ещё не сделал для меня так много, как ты. Даже моя мать. У тебя будут неприятности?

– Из-за твоего побега? – женщина скупо усмехнулась. – А я-то здесь при чём?

– Как я смогу отблагодарить тебя?

Медсестра долго смотрела на привлекательного парня, разбередившего её сердце. Вздохнула.

– Тем, что не сразу попадёшься в лапы полиции. Второй раз тебя отправят уже не сюда. Ну, а если всё пройдёт успешно, тебе удастся выжить и отомстить… восстановить справедливость, – поправилась она, – просто пришли весточку.

Глава 8

Большой… большой… просто огромный… Хельмут оглядывал нижний уровень аэропорта Клотен, стоя у входа сразу за раздвижными дверями. Везде арки металлоискателей, плечистые парни в форме службы безопасности заняты своей повседневной работой. Их цель – выловить злоумышленников, Хельмут Гедлер себя к таковым не относил, но попасть в сеть вместе с остальной сомнительной рыбкой мог запросто. Ни документов, ни багажа, на лице – идиотское выражение растерянности. Чем не кандидат на личный досмотр? Лучше скорее наружу, пока на него не обратили более пристальное внимание! И Хельмут благоразумно последовал собственному совету.

Но он не отказался от мысли покинуть Цюрих воздушным путём. И только сегодня, пока руководство клиники ещё не сообщило его дяде о побеге племянника. Завтра уже у всех полицейских будут его фотографии, и они станут ещё более внимательными. О том, что директор клиники, боясь обвинений со стороны герра Штольца и правосудия, просто объявило о смерти пациента и захоронило под его именем неизвестный труп, он узнает лишь десять месяцев спустя, читая хронику сестры на её странице в социальной сети. Сейчас же следовало бежать. Лучше дальше.

Обходя здание аэропорта, Хел неожиданно для себя обнаружил калитку на лётное поле, и она была открыта. Решив покритиковать недочёты в работе службы безопасности Клотена позже, юноша прошёл через неё. В отдалении он видел могучие птицы-самолёты, тележки погрузчиков, автобусы с пассажирами и пустые, стоящие в ожидании команды. В его одежде его легко можно было принять за грузчика, вот только – Хел оглядел себя – разжиться бы фирменной курткой работника аэропорта. Впрочем, его внимание тут же переключилось на вертолёт с открытыми дверцами, стоявший шагах в ста правее него. Вокруг вертолёта ходит пилот, явно готовящийся к взлёту. Вот бы пробраться в хвостовой отсек и спрятаться в багаже! Куда бы он ни летел, для беглеца всё хорошо. Прежний Хельмут ударился бы в эмоции и переживания. Новому было некогда.

Короткими перебежками, пользуясь моментами, когда внимание пилота было отвлечено, парень придвинулся к корпусу вертолёта. Он забрался внутрь, как только пилот вступил в неторопливую беседу с водителем погрузчика. Зарылся между тюками и ящиками в хвосте салона и начал молиться. А потом сам не заметил, как уснул.

Воздух уже разрывал довольно громкий шум, когда Хел открыл глаза, вертолёт покачивало, из чего следовал вывод, что они находятся в воздухе. В желудке Хела бурлило, он ел последний раз вчера вечером, сегодня еду с успехом заменял адреналин. Но сейчас Хел расслабился, и организм требовал своё. Попробовать уснуть снова? Но ведь на самом деле он далеко не в безопасности, и не будет ещё много, много времени. Вот приземлится вертолёт, если повезёт, Хел выберется из него, не замеченный полицией, местными жителями, охранниками. В какой стране он окажется? Сможет ли что-то приобрести там на швейцарские франки, выделенные ему доброй Юлией? Проблемы только начинаются…

Сквозь шум мотора Хел слышал высокий женский голос, беспрестанно что-то говорящий – он напрягся – вроде бы по-английски. Голос стал ближе, женщина прокричала о необходимости проверить сделанные покупки – и Хел ослеп от хлынувшего на него дневного света. Минуту он смотрел в кукольные глаза женщины, уставившейся на него, парализованный ужасом точно в той же степени. Крик женщины взлетел до небес – хм, они вроде и так в небесах… Хел обхватил будущую заложницу за шею, развернув к себе спиной, и ощутимо ткнул её в бок оттопыренным большим пальцем.

– Убью, если не заткнёшься! – прорычал он на языке Шекспира и миссис Тэтчер.

В салоне вертолёта, кроме вопящей дуры, оказалась только ещё одна девушка, довольно молоденькая. В первый момент она испугалась, вскочила, стремительно побледнев.

– Миссис Скретч! – пискнула, хватаясь за горло.

– Сесть! – самым неприятным голосом, на который был способен, скомандовал Хел. Девушку, по правде говоря, пугать не хотелось, она была довольно хорошенькой. Однако на кону стояла жизнь.

Юная пассажирка медленно опустилась в кресло. Она была в короткой юбке-карандаше, от этого движения открылись округлые коленки, формой которых Хел заинтересовался почти против воли. Дорогущие чулочки – дешёвые так не блестят и не облегают ножки с такой ловкостью. Розовая блузка с рюшами и вышивкой – дурацкий фасон, но весьма подходящий под прямые чёрные волосы. Не девушка, а коллекционная фарфоровая куколка! И «куколка» взяла себя в руки.

– Что вам сделала миссис Скретч? – морозящим голосом задала очень важный вопрос она. И Хел ответил исчерпывающе.

– Совершенно ничего. Мне надо покинуть Швейцарию без проблем и без преследования.

Девушка откинулась в кресле, забросила ногу на ногу – Хел, словно пришибленный, уставился на мелькнувшие на миг розовые трусики.

– Вы её уже покинули. Мы пересекли воздушную границу. Что собираетесь делать далее?

– Где мы летим? – Хел кинул взгляд в иллюминаторы, но ничего не разглядел, кроме облаков.

– Судя по времени, – девушка посмотрела на часы, – где-то над Сербией. Потом Македония, Греция и – voila! – Кипр.

– Вы летите на Кипр?

– Да. И я не планирую пополнять население моего острова нелегалами. Так что полиция будет вас ждать, если вы не отпустите немедленно бедную миссис Скретч! – голос возвысился, в нём прозвучали командные нотки.

Хел часто имел дело со своим отцом, так что он только саркастически усмехнулся.

– Вы хотите сказать, мисс, что если я отпущу её, вы согласитесь представить дело так, будто всего лишь милостиво захватили попутчика?

Девушка слегка нахмурила лобик, отчего Хел сделал вывод, что английский язык для неё всё-таки не родной.

– Нет, – наконец ответила она. – Вы совершили преступление. За преступление надо отвечать.

– Какая умная! – Хел оскалился. – А если я убью вашу миссис Скретч?

Девушка пожала плечами.

– Да и пожалуйста. Она мне всё равно уже надоела.

– Мисс Чери! – жертва была возмущена. Не меньше, чем начинающий террорист, пожалуй. Но имя ему определённо понравилось.

– Мисс Ви-шен-ка? – с расстановкой повторил он. Девушка посмотрела на него с неприязнью.

– И что? Мне с таким именем всего лишь жить, а вам – сидеть в тюрьме, как бы вас там ни звали.

Хел медленно покачал головой.

– Тюрьмы не будет. Мы не полетим на Кипр. Я не полечу. Мы совершим экстренную посадку. Где угодно, кроме официальных аэропортов. Лучше всего в диких затерянных местах.

– Он тычет в меня пистолетом, мисс Чери! – плаксивым голосом пожаловалась миссис Скретч.

– Да и поделом вам! – девушка явно разозлилась. – Чего вы полезли в этот багаж? Как мне теперь объяснять отцу, если вертолёт потерпит крушение в этих горах? Выкину вас обоих на парашюте – и привет! Здесь негде садиться, – она обратилась напрямую к агрессору, сверля Хела глазами тёмно-карего цвета, и вправду с рубиновым оттенком.

– Я согласен на парашют, – спокойно отозвался тот, стараясь скрыть, что ни разу в жизни даже не видел этого изобретения.

– Вот только ваша миссис Скретч пойдёт со мной. Для гарантии. Я убью её, как только пойму, что вы сдали меня полиции.

– Я боюсь высоты, мисс Чери! – закудахтала та. – У меня слабое сердце!

Девушка сжала губы.

– Чёрт с вами. Вам же всё равно, кто будет заложником? Я пойду.

– Нет, мисс Чери, нет! – женщина была в ужасе. – Ваш отец убьёт меня!

– Выбор-то небольшой: вы или я. Я подготовлю парашют, – она направилась в хвостовой отсек, Хел с миссис Скретч развернулся так, чтобы держать её в зоне видимости. Помявшись, он задал очень важный вопрос.

– Мы сможем прыгнуть с одним?

Девушка не удивилась. Разогнувшись от рюкзака, в котором, видимо, и находился свёрнутый парашют, она откинула с лица прямые чёрные волосы, внимательно оценила телосложение Хела.

– Полагаю, что да. Во мне пятьдесят один килограмм, и вы недалеко ушли от меня.

– Около семидесяти.

– Сможем. Хотя сам вопрос наводит на размышления.

– Поменьше думай, красавица. Слишком умных замуж не берут.

К его удивлению, девушка залилась звонким смехом.

– О, меня возьмут! – заверила она. – Ещё и умолять будут, чтобы согласилась… но это лирика. Вопрос более важный – очень важный, мистер, для вас: что вы планируете сделать со мной на земле?

– Вы будете моей гарантией безопасности. Как только выберемся в какой-нибудь населённый пункт, я отпущу вас целой и невредимой.

– Нет, мисс Чери, нет! – миссис Скретч причитала, словно дервиш, раскачиваясь взад и вперёд и очень затрудняя тем самым Хелу контроль над собой.

– Усадите её в кресло, пристегните и свяжите ей руки, – скомандовал Хел. Руку с оттопыренным пальцем он держал в кармане, чтобы казалось, что он вооружён. Девушка не выглядела напуганной, пожав плечами, она повиновалась. Потом переобулась сама, достав спортивные туфли из-под сидения. Хел восхитился её практицизмом. Действительно, прыгать с парашютом на высоченных каблуках ужасно глупо.

– У меня нет брюк, – девушка огорчилась. – Хотя бы свитер найду. И мне надо отдать распоряжения пилоту.

– Обойдётесь, – она слишком ему нравилась, и оттого Хельмут был груб.

– У вас будут большие неприятности, если я этого не сделаю. И это не угроза, а обещание.

– Что вы намереваетесь сказать ему?

– Моему отцу через него. Он должен сказать моему отцу, что я отправилась в пеший горный поход с друзьями. На две-три недели. И позвоню отцу сразу, как только смогу.

– Вашу версию сразу разрушит вот это жалкое создание, – Хельмут кивнул на хнычущую в кресле миссис Скретч.

– Она не… мой работник, – возразила девушка. – Пилот высадит миссис Скретч в аэропорту Афин и распрощается с нею.

– Так она для вас ничего не значит? – не поверил Хел.

– Она человек, – девушка надела наушники для переговоров, быстро заговорила на незнакомом гортанном языке.

Спустя десять минут самолёт начал снижаться. Девушка уже стояла наготове, со сложенным парашютом в руках.

– У меня есть сертификат по прыжкам, – отрывисто заговорила она. – Но, может быть, вы хотите быть ведущим…

– Лучше вы, – Хел покосился на парашют в священном ужасе.

Мисс Чери только кивнула, без выводов и зубоскальства.

– Вам придётся освободить миссис Скретч – кто-то должен закрыть дверь вертолёта после нашего прыжка. Иначе машина упадёт.

Не спуская глаз с невольной напарницы, Хел развязал руки англичанки в кресле, но ремень безопасности расстёгивать не стал.

– Надевайте рюкзак, – скомандовал он. – Дамочка сама выберется, когда мы прыгнем. Иначе вы просто толкнёте меня в спину и с чистой совестью помашете вслед.

Девушка дёрнула плечом, но в её глазах на миг зажглись и погасли красноватые искорки. Она застегнула на талии пояс для инструментов:

– Кое-что из первой необходимости, -

натянула на плечи лямки рюкзака.

Пилот поднял руку и дважды стукнул в плексигласовое стекло, разделяющее салон и кабину.

– Пора. Парашюта для прыжков в тандеме здесь, разумеется, нет, поэтому будем импровизировать, – она обвязала талию начинающего бандита грубой верёвкой защитного цвета, напоминающей вожжи для лошадей. – Если эта штука выдержит, она не даст вам безнадёжно отстать от меня. Не выдержит… – Чери оглядела парня с ног до головы, задержавшись глазами в глаза с недоброй улыбкой, – судьба ваша такая. Отскребать с гор Албании никто никого не станет.

Хел кивнул в знак понимания. Сердце его колотилось, как безумное. Это настоящая жизнь? Не удивительно, что мама предпочитала держать его в вате. Девушка обхватила его одной рукой за талию и толкнула наружу спиной вперёд. В воздухе она сразу расставила руки и ноги «звездой», но падение происходило стремительно. Хельмут предпочёл, падая, закрыть глаза. Всё одно погибать…

Его тело тряхнуло, когда девушка вцепилась в него обеими руками.

– Кретин! – срывая голос, проорала она в ухо. – Держи меня за пояс!

Это не Хел судорожно обхватил тоненькое тело, а его инстинкты. Сам парень не мог ни двигаться, ни дышать, ни говорить.

– Держись, сейчас рванёт! – снова кричала Чери. Она нажала кнопку раскрытия парашюта. Ткань стремительно высвободилась у неё над головой, и хотя она была просто однотонного цвета, ничего интересного, на этом явлении Хел понял весь смысл чуда воскрешения Иисуса Христа. Губы мисс Чери коснулись его уха, и ей всё равно приходилось кричать.

– Ноги подогни, когда у земли будем, а то сломаешь! И на бок сразу падай, катись!

Конечно, он не смог скрыть от неё своего вопиющего, абсолютного непрофессионализма. Хел даже не успел огорчиться по этому поводу – земля неожиданно оказалась от них на расстоянии трехэтажного дома, будто с крыши родительского особняка на парк Эрмитаж смотрел. Хел в ужасе заорал. Чери ударила его по плечу.

– Ноги! – напомнила криком в самое ухо. Земля ударила с силой первобытных богов, правая лодыжка Хела хрустнула и подвернулась, парень завалился на бок, увлекая за собой Чери и купол парашюта.

Некоторое время он пребывал в почти бессознательном состоянии, едва слыша резкие отрывистые слова – девушка искала выход из спеленавшей их ткани. Выбравшись на свободу, мисс Чери безжалостно дёрнула часть парашюта, на которой валялась жертва первого в жизни прыжка. Террорист-неудачник скатился на траву и застонал. Чери склонилась над ним.

– Как у тебя дела, недоразумение?

– У меня нет ног, – парень осторожно открыл один глаз, подумал. – И рук. Ещё я сломал шею.

– Theos mou! – Чери зарычала. Теперь ей предстоит нянчиться с этим младенцем, счастье какое.

– Все твои руки и ноги при тебе, это всего лишьпоследствия эмоционального шока. Первый раз прыгал?

– Ага, – глаз парень снова закрыл, но скулы его порозовели. Он явно боялся насмешек со стороны Чери, столь явно, что девушка предпочла разочаровать его. Тот, кто считает, что детство среди братьев укрепляет иммунитет и затачивает острословие, не рос в обществе трёх сестёр. Старших.

– Хорош, поднимайся, задницу простудишь, – Чери протянула руку лежащему, но обошлась без лекции на тему, как влияет температура земли на функции репродуктивной системы. Какое ей дело до его будущих детей?

Блондинчик, охая, собрал в кучку руки и ноги, кое-как начал вставать, держась за Чери. С громким шипением выпустил воздух сквозь зубы. Заковыристо выругался по-французски.

– Я ногу сломал, – спокойно сообщил он.

Чери только всплеснула руками. Встав на колени на землю, она ощупала лодыжку парня сквозь штанину рабочего комбинезона. Хел угрожающе покачивался над ней.

– Не вздумай упасть на меня, – зловеще предостерегла его девушка. – Если меня не будет, ты сразу станешь добычей диких зверей.

Парень панически заозирался.

– Где они? Где?

Чери почувствовала себя отомщённой.

– Ты наврала мне! – парень с негодованием уставился на её улыбку.

– Самую малость. Здесь горы, в горах водятся медведи и прочий рогатый скот. А перелома у тебя нет. Есть небольшой вывих. Завтра сможешь идти, а идти нам придётся далеко. Я так понимаю, что опыта выживания в горах у тебя тоже нет?

– Весь мой опыт заключается в прогулках по берегам Женевского озера, – буркнул Хел, отважно встречая её укоряющий взгляд. – И перестань, пожалуйста, говорить мне «ты». Меня зовут Хельмут.

– Хельмут, Хельмут, крошка Хел…

Парень ласково заулыбался.

– Да ты сама крошка. Может быть, даже моложе меня.

Чери отряхнула руки.

– Об этом мы поговорим в другой раз. А сейчас оценим наше положение. Судя по видам и типу роста деревьев, а также по влажности почвы, – она несколько раз топнула по зелёной траве, та промялась в ямку, – мы приземлились совсем близко от воды. Это должно быть озеро Преспа, Микри-Преспа. Да, – ловким движением Чери прихлопнула на своей руке комара. Хельмут смотрел на неё во все глаза. И это избалованная двадцатилетняя девчонка, дочка богатого папаши?

Чери рассеянно огляделась.

– Ночевать будем здесь. Если бы не топорное приземление одного из нас – не будем показывать пальцем, мы попробовали бы уже сегодня добраться до любой горной деревеньки. Но не судьба. Садись, от тебя сегодня пользы мало, а я попытаюсь соорудить палатку из парашюта.

Желудок Хельмута громко заурчал. Чери уставилась на него.

– Я со вчерашнего дня не ел, – парень предпринял попытку оправдаться. Чери засунула руки в свой пояс.

– С едой у нас совсем плохо – три плитки шоколада и половина багета. Я приехала в аэропорт сразу после окончания сессии, была голодна и грызла его по пути. Думала пообедать в Афинах. И ещё есть полулитровая бутылка с холодным чаем.

Она протянула Хелу слегка зачерствевший хлеб, помолчала, глядя, как парень жадно рвёт его на куски зубами.

– Если завтра не встретим жилья, придётся идти за водой к озеру.

– А какой сессии? – с набитым ртом пробубнил парень. – Ты, что, студентка, учишься в Цюрихе?

Девушке отвечать не хотелось, однако воспитание мешало промолчать. Она вздохнула.

– Я эколог, работаю в специальном комитете ООН. В Цюрихе проходила выездная сессия.

Хельмут Гедлер воззрился на неё с искренним уважением. И изумлением.

– Вишенка, кто же тебя до срока выпустил из-за школьной скамьи?

В ответ он получил ледяной, высокомерный взгляд.

– Мне двадцать четыре года, мистер, у меня степень магистра по экологии и природопользованию. А если ты, нетопырь кривоногий, ещё раз назовёшь меня Вишенкой, я сброшу тебя со скалы. Запомни: меня зовут Черил. Че-рил. Алессандрос.

Хел поднял руки, признавая своё поражение.

– Мисс Черил, не убивай до конца. Я – Гедлер, Хельмут Гедлер.

– Мне это не интересно, – высокомерно отвернулась девушка. – Доведу тебя до Заградца и брошу там, как испорченный груз.

– Стерва.

– Кретин, – не осталась в долгу Черил. Села рядом с Хельмутом на парашютную ткань. – А теперь давай спать. Выходим с рассветом.

Глава 9

У девушки явно были пунктики насчёт неприкосновенности собственной персоны, потому что когда изрядно озябший ночью Хел потянулся к ней, чтобы обнять и погреться об её тёплое тельце, она моментально проснулась, открыла глаза и хриплым со сна голосом пообещала ему ампутацию нескромных конечностей. В эту ночь Хел рисковать больше не решился.

Утром Черил, оставаясь такой же хмурой, не склонной к милосердию колючкой, несильными пинками подняла его. Хел потащился по мокрой траве, ещё прихрамывая и тихо ненавидя весь мир. Дорога вела их то вверх, то вниз, и это тоже вызывало недовольство Хела.

– Горы, горы, чёртова Албания – сплошные горы, – бормотал он себе под нос.

– Горы, – согласилась ворчливо Черил. – И чёртова Албания, и Греция тоже. Лучше учить географию надо было. Нет чтобы попросить высадить тебя на главной аллее Ниццы.

Спустя час ходьбы Хел сменил пластинку.

– Я есть хочу.

– Я тоже, – огрызнулась Черил. – Но терплю, как видишь.

– Ты старая. А я ещё расту.

Наглость блондинчика границ не имела. Старая? Девушка остановилась, демонстративно повернулась к нему спиной, да ещё и руки на груди сложила.

– Что такое? – парень был искренне озадачен.

– Поход закончен, – проинформировала его Черил. – Я не потерплю капризов и такого отношения к себе. Можешь продолжать экстрим-тур самостоятельно. Прямо на курсу, в одном или двух километрах, – она начала указывать направление руками, на манер стюардессы в самолёте, – озеро Преспа. Здесь оно узкое, переплыть не составляет труда. Сразу за озером слегка уклоняешься вправо и километров через двадцать будет город Заградец. Если же, перейдя озеро, повернёшь вправо круто, вниз с гор – доберёшься до Трена, но до него расстояние поболее будет.

Блондин торчал за её спиной, не осмеливаясь прикоснуться.

– Черил, ну ты чего? Куда я пойду один? Я и в Лозанне способен потеряться.

– Какая трагедия, – Черил строптиво повела плечами.

– Черил, – парень имел наглость дёрнуть её сзади за прядь волос. Девушка, не прошло и секунды, кинулась на него разъярённой змеёй, Хел упал, и они оба покатились по склону, переплетя руки и ноги. Хел замер сверху, любуясь сверкающими глазами, ярким румянцем на щеках девушки. Время остановилось, оба забыли, как дышать. Черил, не думая, приоткрыла губы. Усугубляя страдания Хела, облизнула их. Парень со стоном отвернулся.

– Что?! – толкая его в грудь, в ярости закричала Черил. – Слишком старая для тебя?

Сидя в траве, Хел тёр рукой лоб.

– Глупая ты. Но чертовски красивая, надо признать. Только романа нам сейчас не хватало. У меня и опыта-то в этом никакого нет.

Черил, пряча взгляд, сверкающий женским удовлетворением, отряхивала уже порванную юбку. Его искренность была куда очаровательнее прежнего поведения.

– Пойдём, – она протянула парню руку. – Надо поторопиться. Не хочу я снова ночевать в лесу.


Но заночевать – правда, не на голой земле, а в брошенной времянке дровосеков – им всё же пришлось. К этому времени до Заградца оставалось предположительно не более десяти километров. Нога Хела болела, он хромал всё сильнее, и скорость передвижения падала. В компенсацию своей неуклюжести Хел набрал в лесу для них двоих ягод – после консультации с Черил, какие из них есть безопасно. Был небольшой запас воды, Черил её набрала из озера, поразительно чистого и холодного для этого времени года. Она объяснила, что в горной части Албании туристов практически не бывает, да и вообще туризм не наполняет бюджет этой страны. Дороги неважные, отельный бизнес не развит, политическая ситуация далека от стабильности. В соседней Греции они встретят больше европейцев.

Во времянке они нашли заготовленные дрова и смогли разжечь огонь. Ещё там была банка консервов – промучившись полчаса, Хел смог криво открыть её брошенным там ножом без рукоятки. Черил нашла довольно выношенную толстовку и с удовольствием рассталась со своей помпезной розовой блузкой, уже ни на что не годящейся. Черил сожгла её в очаге, пояснив изумлённому Хельмуту, что верит в колдовство вуду и никогда никому не оставляет своей старой одежды, а также волос и ногтей. Хел нашёл это очаровательным. Спали они на полу, прижавшись друг к другу, и Хел всё ждал, когда же Черил начнёт жаловаться на неудобства, но девушка, казалось, относилась к более чем скромным бытовым условиям как к должному. Не может быть, чтобы дочь человека, в собственности которого имелся даже вертолёт, когда-то жила так! Самому Хельмуту Гедлеру спать на полу не нравилось. Однако быть постояльцем психиатрической клиники куда менее приятно. Хел в очередной раз с теплотой вспомнил Юлию Файгофф, надеясь, что у неё не возникло неприятностей.

– Почему ты улыбаешься? – с сонным любопытством поинтересовалась Черил. Хел только крепче обнял её, рассудив, что на данном этапе их знакомства ей, пожалуй, рановато знать, клиентом какого заведения он был ещё недавно.

– Спи, Вишенка.

И в первый раз Черил не зарычала на него.

Глава 10

В Заградец, город маленький, всего несколько десятков одноэтажных домов, они вошли как раз перед обедом. На подступах к нему с невольными туристами случилось забавное происшествие – по крайней мере, Черил посчитала его таковым. Их атаковало стадо баранов. Ну, как атаковало… Меховые мешки по пояс Хелу ростом апатично окружили их, продолжая щипать траву, но и интересуясь заезжими гостями. Хел моментально запаниковал – он никогда не видел домашних животных крупнее эрдельтерьера, начал озираться по сторонам в поисках пастуха. Черил светло улыбнулась ему, оттолкнув голову наиболее не равнодушного к ней барана.

– Это называется обитатели дикой природы, – не очень успешно гася смешки, пояснила она. – Из их шерсти делают одеяла, одежду, из мяса…

Хел издали показал озорнице кулак, относимый в сторону общим движением стада. Повернув голову, Черил пронзительно свистнула. В ответ донёсся такой же свист, и, к своему облегчению, Хел разглядел спешащего к ним мужчину в высокой шапке. Рядом бежали пегие собаки, они сразу же принялись восстанавливать порядок. Бараны сдвинулись, освобождая Хела и Черил, а албанец начал извиняться перед ними на очень плохом английском, прижимая руки к груди. К удивлению Хела, Черил ответила так же по-английски, хотя ему казалось, что она знает язык гор. Она коротко спросила про Заградец, и пастух, прощаясь, показал в сторону уже различимых домиков с красными черепичными крышами. С гор туда вела утоптанная дорога – может быть, об асфальте, телевидении и водопроводе здесь знают только в теории? Черил хмыкнула, когда он задал ей этот вопрос.

– Да нормальный город, я была в нём как-то проездом. Правда, в таверне не ночевала. Нам и сейчас немного надо – помоемся, поедим и будем договариваться о поездке до границы. У тебя как с деньгами?

– Примерно тысяча швейцарских франков. Здесь можно взять машину напрокат? – оживился Хельмут.

Девушка посмотрела на него с сожалением.

– Это деревня, котик. Лучший вариант транспорта, что нам светит, если договоримся – телега с лошадью.

Она вздохнула.

– И франков твоих они в глаза не видели, значит, посчитают их фальшивыми. В Албании в ходу леки, у меня их, конечно, нет, я же не планировала твоего появления. Есть немного греческой валюты и доллары, попробуем предложить то и другое. Граница с Грецией недалеко, возможно, они ведут обмен товарами.

– И за наши деньги они нас смогут довезти только до границы? – в голосе Хела явно слышалась стойкая нелюбовь к пешим походам, укоренившаяся в нём на всю оставшуюся жизнь.

– Да я бы сама предпочла доехать хотя бы до Кастории, – вздохнула Черил. – Кстати, – она огляделась, увидев невысокую каменную ограду, присела на неё и приглашающе похлопала рукой рядом, – нам давно пора это обговорить. Куда ты хочешь попасть в конечном итоге?

Хельмут хмуро на неё взглянул, но девушка поняла, что эмоция относится не к ней, а к его неопределённому положению.

– Не знаю я. Я в бегах, Черил, должен спрятаться как можно лучше.

– В бегах от правосудия? – голос девушки звучал легко, но в карих глазах мерцало напряжение. – В чём состоит твоё преступление?

– Правосудие со мной вроде уже разобралось, но вот любящий дядюшка не успокоится, пока не увидит моего трупа. Я стою между ним и деньгами.

– А, деньги… – Черил зевнула, было понятно, что тема капитала ей привычна и возбуждения не вызывает. Девушка спрыгнула со стенки. – Если выбирать из самых глухих мест, этот город очень даже подходит для укрытия. Только что ты в нём будешь делать, пойдёшь в пастухи? – она хихикнула, радуясь собственному остроумию.

– Я албанского языка не знаю, – проворчал парень. Объектом насмешек ему быть не нравилось.

– Здесь он не в ходу. Ближе к границе с Грецией живут македоняне, немного румын и цыган. У них своё наречие, захочешь – выучишь.

Хел посмотрел на прочные, но скромные строения городка.

– Нет, пожалуй. Мне нужен город побольше. Цель не только в том, чтобы спрятаться от дяди, но и чтобы однажды вернуться с незапланированным визитом.

Черил, подпрыгнув, захлопала в ладоши.

– Месть, месть, обожаю! Это так по-гречески! Придётся ради этого зрелища ещё чуточку потаскать тебя за собой.


Разговора с местным населением у них, конечно, не состоялось – люди смотрели на Хела и Черил внимательно, без враждебности, но не понимали. Пришлось даже в таверне обходиться языком жестов. Два пальца, второй этаж, где располагались гостевые комнаты, жест «ложка ко рту», ладонь под щёку и закрытые глаза, прикосновение к своей грязной одежде и самое главное – деньги на стойку. Хозяин таверны заулыбался именно в последний момент, начал кивать, показывая, что всё понял. Хела и Черил отвели наверх по скрипучей лестнице, две хихикающие румяные полнощёкие девушки – вероятно, дочки хозяина – притащили им бадейки с почти горячей водой, одинаковые рубахи из грубого полотна, юбку и коротковатые брюки. Путешественники с наслаждением вымылись, переоделись и с двух сторон вцепились одновременно в блюдо, полное кусков светлого тушёного мяса, по вкусу похожего на крольчатину. К мясу жена хозяина положила несколько кусков хлеба и сладкий перец, а также кувшин красного домашнего вина. Хел не стал сравнивать его с коллекционными экземплярами из подвалов отца, иначе Черил прикончила бы кувшинчик раньше эксперта. Оба в состоянии лёгкого одурения от сытости, усталости и алкоголя, они растянулись прямо на домотканом коврике на полу.

– Надо идти искать старосту и договариваться о поездке, – простонала Черил.

Хел моментально закрыл глаза.

– Я не пойду. Реши проблему, женщина!

– Сейчас решу, – с ленивой угрозой девушка шлёпнула его по животу. – Поднимайся, чревоугодник! С другой стороны, – она задумалась, ловя мысли, которые скользили в голове мутно и медленно, будто медузы в море, – бедняга только пришёл домой с работы, ему бы поесть, отдохнуть… – Хел согласно похрапывал рядом, и Черил сама закрыла глаза. Оба проспали на коврике до утра.


Деньги произвели на старосту хорошее впечатление, но ехать дальше границы он отказался наотрез.

– Там только горы, – пытался он втолковать незадачливым путешественникам, пользуясь небогатым запасом английских слов и восполняя пробелы руками. – Сёла совсем маленькие, десять, двадцать человек, еды мало. Меняют шерсть коз на еду у нас. Зачем ехать туда?

– Не туда! – Черил начинала злиться, глядя в его широкое дружелюбное лицо, полное безмятежности. – Нам в Кастраки надо!

– Очень далеко. Лошадь не идёт через горы.

– Давай купим лошадь! – дёргая девушку за рукав, взволнованно предложил Хельмут. Перспектива топать на своих двоих десятки километров не вдохновляла.

– Денег не хватит, – уголком рта ответила Черил, да и староста уже качал головой.

– Лошадь нет, лошадь нужна. Баран купи.

– Угу, и верхом на баране через горы!

Староста заулыбался, похоже, его английского хватило, чтобы оценить картину.

– Баран вкусный.

Хел сдался.

– Лучше продайте хорошие ботинки.

Глава 11

Всё сложилось не так плохо, как опасались Хельмут и Черил. За вполне приемлемую сумму их отвезли на телеге к месту встречи с греческими крестьянами. Надо говорить «эллинами», поправила его Черил, греками этих людей и Грецией страну называют только иностранцы. Вероятно, эти бородатые, скудно одетые люди были не самыми выдающимися детьми Эллады, но Черил в их компании прямо расцвела. Она щебетала и щебетала всё время на странном языке, будто бы состоящем из бурунов, порогов и маленьких округлых камешков, отшлифованных морем. Хелу этот язык определённо нравился. Зная за собой талант к лингвистике, он думал, что через пару недель подражания сможет произнести первые осмысленные фразы. А если его обучением займётся Черил Алессандрос… милая темноглазая Черил… черта с два они что-то освоят, кроме поцелуев.

Бородатые эллины явно обрадовались встрече с греческой девушкой, так мило и непосредственно болтающей с ними, интересующейся их жизнью. К тому же она была пришельцем извне, из большого города, предполагал Хельмут, может быть, из Афин. Новости внешнего мира оживляли их скромную жизнь, полную борьбы за существование. Так что прелестная Черил и несколько менее привлекательный Хельмут за компанию с ней передавались из одной деревушки в другую своеобразным факелом мира, с максимальной учтивостью и уважением. Их даже кормили и укладывали спать между перемещением с повозки на повозку, категорически отказываясь брать плату за своё гостеприимство. По пути Хел приобрёл пару полезных навыков, например, его научили колоть дрова, а Черил продемонстрировала своё умение доить коз. Хельмут всё чаще задумывался, что же у неё за родители, нашедшие среди забот о своём богатстве время дать дочери такое полезное практическое образование.

Их великий путь на восток закончился на склонах горы Вигла, спустившись с которой – хвала надёжным крестьянским башмакам! – Хел и Черил оказались в кипящем котле цивилизации. По меркам горных сёл, где они ночевали уже на протяжении девяти дней, греческий город Кастория казался почти столицей. Оживлённо снующие автомашины, велосипеды, люди, асфальтированные улочки, сбегающие вниз к озеру, трёхэтажные и даже кое-где высотные здания. Кафе, магазины… кинотеатры…

Хельмут не мог усидеть в их комнате в отеле, всё порывался бродить по улицам, прикасаясь, в том числе руками, к цивилизации. Черил довольно сухо информировала его, что эллины, конечно, нация эмоциональная, но даже греческая astynomia, полиция, испытывает стремление арестовать человека, который ни с того, ни с сего неожиданно падает на колени посреди улицы и начинает покрывать пылкими поцелуями асфальт. На второй день нахождения в цивилизации, и вправду попав под внимание пристального взгляда полицейского в форме, Хел внял здравому смыслу.

Мало-помалу он приходил к мнению, что Черил не просто умная, но – что важнее – она гораздо умнее его. Черил знала жизнь. Она разбиралась в дипломатии и быстро соображала. Умела водить машину и ездить верхом. Внешне была куда привлекательнее Хела. От неё всегда приятно пахло, даже по соседству с горными козами. С которыми она тоже умела обращаться.

Понимала ли Черил Алессандрос, что вот так, без особых усилий со своей стороны, обзавелась поклонником на всю жизнь? Скорее да. Взгляды Хельмута льстили её самолюбию, а видеть, как смущается и краснеет молодой человек, было довольно весело.

В Кастории они провели четыре дня, восхищаясь благами цивилизации и красотами этого города. В древней Кастории действительно было на что посмотреть – одних только церквей и памятников почти сто штук; однако и тут между путешественниками наметилось разногласие. Ноги Хела всё время стремились увлечь его к архитектурным памятникам, к озеру Орестиада, погулять среди яркой зелени и посмотреть на кормящихся пеликанов. По дороге к озеру Хел неизменно терял свою спутницу, глаза которой уводили её вслед за роскошными приманками – мехами, манто и шубами со всех сторон. «У тебя, что, нет дома шубы?» – удивлялся Хел. Черил вздёргивала свой прелестный носик, сверлила его мрачными взглядами и нехотя признавалась, что, конечно, есть, натуральные и недешёвые, хотя ей как экологу ООН стыдно в этом появляться на людях. И здесь, в мировом центре меха, её притягивает к себе красота исполнения, а вовсе не души миллионов невинных зверьков, парящие над этими шубами.

В пятницу Черил потащила Хельмута на автовокзал. Только что ему стало известно, что следующей точкой их маршрута станет город с названием Лариса и какая-то загадочная dromologia должна им подсказать, как туда добраться. Дромологией оказалось обычное расписание движения автобусов. Хел ничего не мог понять в названии населённых пунктов, написанных по-гречески, поэтому философски любовался рядами одинаковых зелёных автобусов, по-военному чётко и явно по команде диспетчеров въезжающих и покидающих площадки автовокзала. Потом ему надоело, и он принялся изводить Черил вопросами, зачем они едут в Ларису, почему именно туда и что там можно увидеть хорошего.

– Мы не будем задерживаться там, – девушка пожала плечами. – Пообедаем и арендуем машину. А пока есть время до отхода автобуса…

– А дальше куда поедем?

Черил сверкнула на него глазами. Уже в таком молодом возрасте она проявляла все задатки будущей властительницы семьи и дома.

– А пока есть время до отхода автобуса, – с нажимом повторила она, – давай зайдём в банк и обменяем твои франки на более приемлемую в Греции валюту. Лучшего места, чем Кастория, для этого не найти. Меховые дельцы здесь принимают и юани.


Дорога в весьма комфортабельном, по меркам телеги, автобусе заняла около трёх часов. По пути Черил сказала, что планирует спрятать Хела от возможного преследования у своего дяди, брата матери, живущего на побережье Эгейского моря.

– Дядя Василиос довольно приятный человек, – со слабой улыбкой делилась Черил. – Он рыбак, но всё свободное от ловли время просиживает на завалинке, покуривает и пьёт пиво. К узо, греческой анисовой водке, дядя равнодушен, а пиво любит. С удовольствием сплетничает вечера напролёт с другими рыбаками и будет расспрашивать о тебе и обо всей твоей семье до седьмого колена. Он очень любопытен, хотя не склонен к аналитическому мышлению и каких-то нестыковок и недомолвок просто не замечает. Сам думай, чем поделиться с ним. Есть время придумать какую-нибудь легенду. Местный шеф полиции по четвергам играет с дядей в нарды.

– Считаешь, там безопасно? – парень, не отрываясь, смотрел в окно на сменяющие друг друга поля и предгорья.

Черил вздохнула.

– Другого места нет. Я не могу притащить тебя в мой дом на Кипр.

– Я скомпрометирую тебя перед соседями?

– Мы живём все вместе большой семьёй. Возникнут вопросы… Но в то же время я не могу долго не возвращаться туда. Меня начнёт разыскивать отец. И с этим приходится считаться. Я поживу пару недель с тобой у дяди Василиоса, а потом уговорю его оставить тебя ещё ненадолго. В Велике тебе будет хорошо.

В компании любопытного дяди, играющего в нарды с шефом полиции, без связи с внешним миром и без Черил. Без Черил.

– Не хочу, чтобы ты уезжала! – вырвалось у него.

Девушка молча положила голову ему на плечо, закрыла глаза и только вздохнула, когда Хел неловко её обнял.

Глава 12

Ларису, довольно большой по площади город, они действительно проскочили за пару часов – сошли с зелёного автобуса на улице с замысловатым названием Папанастасиу, быстро перекусили в современном торговом центре, в кафе, явно тяготеющем к традициям Макдональдса. Пока Хел допивал свою «Кока-колу», получая огромное удовольствие от вредного для здоровья напитка, Черил отправилась в офис прокатной конторы двумя этажами выше договариваться об аренде машины, которую она планировала сдать в Коккино-Неро. Ожидая подругу под полосатым зонтиком внешней части кафе, Хел лениво любовался работающим фонтаном на противоположной стороне улицы – мраморная девушка сжимала в объятиях то ли огромную гроздь винограда, то ли мешок с камнями, из которого во все стороны били струйки воды. Если бы девушка была живая, её платье не продержалось бы и десяти секунд.

Вернулась Черил, неся брелок с ключами и договор. Хел поделился с ней своим наблюдением.

– В Ларисе полно фонтанов, – Черил махнула рукой. – И большая их часть – совершенно безумные. Туристов сюда завлекают круглосуточными шоу. Поедем?

Для поездки на побережье девушка выбрала не новый уже «фольксваген поло» мышиного цвета, с сидениями, обтянутыми кожзамом, и с механической коробкой передач. «На Кипре мы ездим в основном на механике», – объяснила Черил. Хел отложил короткое упоминание о родине Черил в память. Значит, она не из Афин. Хотя Кипр почти наверняка куда более приятное местечко для жизни, недаром его предпочитала сама Афродита…

До прибрежной зоны Коккино-Неро они добирались пять часов и в доме дяди Черил появились уже в надвигающихся сумерках. Дядюшка оказался очень крупным мужчиной с широкими плечами и пивным животом. Поражая взгляд своим сходством с Демисом Руссосом, он бурно радовался приезду племянницы, сжимал Черил в медвежьих объятиях, пока она придушенно не взмолилась о пощаде, и говорил, говорил без остановки густым рокочущим голосом. Вырванная из его рук Хелом Черил выглядела основательно помятой, хотя и радостной.

– Дядя, это мой друг, его зовут Хел. Мы вместе проехали половину Албании и Элладу. Можно мы поживём чуток у тебя? – она говорила на английском языке, чтобы не пересказывать потом Хельмуту, да и вообще не собираясь что-то скрывать от него.

Сдвинув племянницу вправо – в его руках она казалась фарфоровой куколкой, рыбак протянул руку-лопату Хелу.

– Дзакис. Василиос, – представился он.

– Хельмут Нек, – стараясь быть очень осторожным, Хел сократил свою фамилию. Хотя он сомневался, что камерные события далёкой Лозанны докатились до этого безмятежного приморского местечка.

Дядя Василиос сам предложил им выбрать, где спать. Где и с кем – Хелу не показалось, что грек готов перегрызть глотку за добродетель своей племянницы. Они, конечно, выбрали разные комнаты, не было пока никаких оснований селиться вместе. Да и будут ли? Черил вела себя исключительно скромно, наслаждаясь романтической стадией их отношений или считая, что инициатива должна исходить от мужчины. Хел тоже не торопился потерпеть фиаско в своём первом интимном опыте.

Следующим утром Черил, зарядив, наконец, свой мобильник, позвонила строгому отцу на Кипр. Говорить с ним она предпочла без свидетелей; вернувшись, сообщила, что ей дано десять дней на завершение путешествия, а после она должна возвратиться домой, где намечалось празднование дня рождения матери. Хел с невинной улыбкой поинтересовался, похожа ли мать Черил своей комплекцией на брата. Девушка долго бранилась по-гречески, было понятно, что мать она любит, как минимум, очарована ею. «Моя мама красивее всех на свете», – сказала Черил. Хел уже и сам догадался, что красоту в союз её родителей принесла именно Ди Алессандрос, урождённая Диандра Дзакис. Деньги – отец. Точно такое же распределение вкладов было у Рэндольфа и Лорны Гедлер. Состоятельные мужчины часто покупают себе жену-витрину. А ему нравилась Черил. Куда удивительнее было то, что он, похоже, ей тоже нравился.

Потянулись дни безмятежности, слегка омрачаемые известностью даты окончания каникул. Черил и Хел много гуляли по серовато-коричневому песку, омываемому спокойными волнами лазурного моря. Пляжа в Велике как такового не было, ни зонтиков, ни шезлонгов, ни зазывал с мегафонами, приглашающих полетать на воздушном шаре или отправиться на «незабываемую морскую экскурсию, в память о которой у вас останутся великолепные фотографии по смешной цене». Туристов в Велике пока немного, здесь нет античных достопримечательностей, куда больше иностранцев едут в древнюю Анатолию. Домики местных жителей все как конфетки в белых и розовых обёртках, с роскошными ухоженными садами, качелями и подушками, раскиданными на террасах, где так приятно посидеть, любуясь морским закатом. Не удивительно, что однажды вечером, пока дядя Василиос болтал через ограду с соседом, рука Хела обняла Черил, девушка положила голову ему на плечо, губы соприкоснулись. Хелу не пришлось признаваться в своей невинности, всё получилось само собой. Конечно, наутро дядя улыбнулся молодым людям немного многозначительно, но Черил категорически запретила своему любовнику обращать на это внимание. С тех пор они не разлучались даже на час. Вместе смотрели на море, вместе плавали по нему на надувной лодке – была и такая у дяди Василиоса. Вместе готовили завтраки, обеды и ужины, посвящая Хела в тонкости греческой кухни. Особенно Хелу нравились маленькие плотные кефтедес – мясные шарики, которые подавали на стол с горой овощей, питой и соусником с цацики. Здесь этот соус на основе йогурта с добавлением мелко нарубленного чеснока и огурцов шёл к каждой трапезе. Как только Хел привык, что йогурт может быть не только с фруктами и сладким, он стал находить свою прелесть в солоноватом греческом йогурте. А свежие овощи за всю историю гастрономии не навредили ещё никому.

Из интереса Хел попробовал вместе с дядей Василиосом раки и её вариант – цикудью, не имеющую запаха аниса. Шеф полиции, приходящий играть в нарды с рыбаком – они могли сражаться часами – и оказавшийся милейшим человеком, принёс бутылочку, окутавшую террасу ароматом корицы, он называл её «ципуро». Довольно крепким оказался этот напиток, и Черил даже ворчала на Хела, который тем вечером якобы распевал за компанию с дядей Василиосом и полицейским на всю округу национальный греческий гимн.

Это было чудесное время, когда Хел позволил себе забыть о мрачном прошлом, оставленном им в Швейцарии, и просто быть счастливым в свежем морском климате, с любимой девушкой, виноградом, растущим прямо у дома, и только что пойманными осьминогами на ужин.

Об отъезде Черил домой Хельмут узнал за час до её ухода, когда девушка начала собираться в дорогу. Ей предстояло доехать на автобусе до Афин и оттуда поездом до порта Пирей, из него – паромом на Кипр. Чтобы не плакать при прощании, Черил вела себя очень сухо, давала последние указания:

– С дядей я договорилась, останешься у него. И ради Бога, никаких инициатив! Я обязательно приеду через неделю или через две, как только папа ослабит свой контроль. Только не исчезай никуда, я умоляю, – она всё-таки заплакала, но делала это с такой трогательной гордостью, чувством собственного достоинства, что Хел тоже ощутил щекотку в носу.

– Мы обязательно придумаем способ быть вместе.

Парень поцеловал свою любимую, отнёс её вещи к автобусу и помахал рукой вслед. Неправда, что у беглого осуждённого и дочки миллионера не может быть будущего. У них обязательно будет.


История вторая – Завоевание Королевы

Глава 13

Высокая черноволосая женщина, совершенно не торопясь, шествовала по залу. Сапфировое платье, в которое она была одета, шокировало бы на ком угодно – кусок ткани, обернувший бёдра, и две тончайшие полоски, пересекающие грудь; но норвежец заметил, что никто из присутствующих не осмеливается не то чтобы выразить ей своё неодобрение, но даже позволить мелькнуть ему во взгляде. «Она прекрасно сложена», – возникла одобрительная мысль прежде, чем Берндт получил такой удар локтём под рёбра, что стакан с бренди едва не вылетел у него из рук. Впрочем, человек, толкнувший его, даже не заметил силы своего удара.

– Глядите, Эрик, глядите! – возбуждённо шептал он. – Вот женщина, которая правит Кипром, по крайней мере, его греческой частью. Это личное божество киприотов, Королева Нума.

– Королева? – медленно повторил его собеседник. – Мне казалось, что на Кипре больше нет королев. Только жёны членов правительства.

– Никто её не короновал, конечно, – Стратос провожал женщину, обходящую зал, зачарованным взглядом. – Но обычные греки-киприоты идут к ней со своими спорами гораздо чаще, чем в суд. И если решения суда приходится время от времени подтверждать силами судебных исполнителей, приставов и стражи, то её приговоры ещё никто и никогда не назвал несправедливыми. Потому что им подчиняются их деды, отцы и дети. Если человек не выполняет решения Королевы Нумы, от него отрекается даже его семья.

– Она так могущественна?

– О, ей это совершенно не кружит голову! – живо отозвался Павел Стратос, шеф полиции Паралимни. – И хотя мне как государственному служащему, конечно, такое правосудие претит, но должен признать – эта женщина мудрее многих.

– Она может помочь мне построить этот чёртов отель в Протарасе? – теперь Эрика Берндта волновало лишь собственное дело, а голос его от подавляемой ярости звучал низко и глухо, словно рычание зверя. – Уже целый месяц греческие чиновники посылают меня от одного бюрократа к другому, и если решение так близко…

– Может, – осклабился Стратос, но не успело лицо Эрика проясниться, как тот неутешительно добавил, – но не будет.

– Как это «не будет»?! – взорвался Эрик, так что рядом стоящие люди покосились на него с удивлением и негодованием.

– Не будет, и всё, – с удовольствием подтвердил полицейский. – Королева Нума не занимается политикой, хотя её лоббистские возможности практически безграничны. Но она войдёт в кабинет к премьеру лишь в случае, если её любимым грекам будет что-то действительно угрожать.

– У меня есть возможности повлиять на неё…

– Вы в этом уверены? – от звучания низкого голоса, грудного, властного, пронизанного вибрирующей страстью, мужчин охватила дрожь. По исключительно чёткой дикции нетрудно было догадаться, что контроль над собой для этой женщины – естественное состояние.

– Нума, дорогая! – Павел уже сердечно приветствовал подошедшую, склонившись над её рукой в крошечной митенке, а Эрик всё ещё стоял в пол-оборота, не находя в себе сил взглянуть ей в лицо и чувствуя, как покалывает затылок от её взгляда. А потом стиснул зубы и глубоко вздохнул.

– Можете открыть глаза, – прозвучал её насмешливый глубокий голос. – Я не Горгона Медуза и не умею цементировать одним взглядом. А жаль. Вы не хотите представить нас, kyrie Стратос?

– Простите, простите, – заторопился начальник полиции, и по лицу его Эрик понял, как тот боится вызвать неудовольствие Королевы Нумы.

Та издала сухой короткий смешок. В нём не было ничего – ни презрения, ни злости. Полное отсутствие эмоций так изумило Эрика, что он неосторожно взглянул в лицо женщины. И понял, что пропал – перед ним стояла кипрская Афродита, Клеопатра в исполнении молодой Элизабет Тейлор. Чёрные волосы, симметрично расчёсанные по обе стороны неподвижного царственного лица. Кожа, кремовым сиянием напоминающая атлас. Тончайшие, круто изгибающиеся брови и полузакрытые, но от этого не менее пронзительные зелёные глаза. И без того роскошные ресницы – искусственно удлинены рисунком на скулах. Подбородок женщины поднимался так, словно на голове она несла не золотой гребень, а увесистый головной убор той царицы. Эрик поспешно убрал руки в карманы, борясь с желанием немедленно снять почти невесомые полоски ткани и убедиться, что тело её столь же совершенно, как и лицо. Взгляд Королевы Нумы сообщил ему всё, что она хотела передать – понимание и презрение к его мужским мукам. Гнев тут же заклокотал в груди Эрика – а что есть она, в конце концов? Дорогая шлюха. Если подумать хорошенько, скорее всего, очень дорогая. Может быть, даже чересчур – для него.

Шеф полиции шумно маялся рядом с ними.

– Э-э… Эрик, позвольте вам представить… это Нума. Моя дорогая, наш иностранный гость, мой давний знакомый Эрик Уайлдорф Берндт.

– Немец? – лицо женщины было всё так же бесстрастно, в зелёных глазах отразилась такая бездна отвращения, что Эрик почувствовал, как тонет в ней.

– Нет, конечно, нет, – поспешил ему на помощь Павел, тем более что Эрик был почему-то не в состоянии защититься сам. И это ему не нравилось. – Эрик – из Норвегии. Он строит отели.

– Я знаю, – холодно кивнула Королева.

– Ваше высочество, – норвежец излишне учтиво и оттого будто бы издеваясь, расшаркался перед ней. Руки он, однако, не подал, боясь потерять самообладание, прикоснувшись к ней. – А что, полного человеческого имени у вас нет?

– В самом деле, kyrie Стратос, – женщина кинула недовольный взгляд в сторону полицейского, – разве я не дочь своего отца?

Тот поёжился, словно оказавшись в центре ледяного арктического циклона.

– Я не знаю, какая у вас сейчас фамилия, Нума, – с опаской признался он. – После того случая…

Малоподвижное лицо Нумы от этого странного напоминания и вовсе окаменело. Но, видимо, она знала, о чём говорит Павел Стратос, в отличие от Берндта, и комментировать это не собиралась.

– Вы знаете, чья я дочь, – монотонно проговорила она.

– Да, kyria Алессандрос, – шёпотом подтвердил Павел, совершенно сломленный её волей.

При звуках этого имени Эрик почувствовал, как вмиг исчезает пленившее его магическое оцепенение.

– Алессандрос, чёрт меня побери… – в одном из ведомств его уверили, что именно этот человек, живущий неподалёку от Фамагусты, мог бы решить все его проблемы. Но сколько Эрик ни пытался прорваться в раскинувшееся на сотни гектаров поместье «Олимпион», он так и остался за кованными воротами, всё более сомневаясь в том, что хозяин Кипра существует. – Вы, может быть, супруга…

– Дочь, – жёстко заявила кипрская Клеопатра, в упор сверля противника зелёным лазером своих глаз. – Я дочь Никоса Алессандроса. Не более, но и не менее того. А теперь можете начинать.

– Ваше высочество? – движением бровей Эрик выразил своё недоумение.

– Оказывать на меня воздействие, – с насмешкой напомнила Королева Нума. – Кажется, вы говорили, что знаете, как воздействовать на меня.

– Прямо здесь? – Эрик нарочито медленно обвёл взглядом её фигуру, словно снимая и без того нескромный наряд.

Нума досадливо выдохнула:

– Theos mou, до чего же не оригинально, – и отвернулась, собираясь уходить.

Павел стоял рядом красный, как рак.

– А если это не имеет отношения ни к вашей фамилии, ни к отелям, ни к бизнесу вообще? – вкрадчиво проговорил Эрик. – А только к мужчине и женщине. А, Королева Нума?

Женщина плавно повернула голову, даже не останавливаясь.

– Я не заинтересована в сексе, – прямым текстом заявила она.

– Чушь! – Эрик несколько нервно хохотнул, пристраиваясь следом. Стратос завершал их кометообразное движение по залу. Норвежец предпринял ещё одну попытку обратить на себя внимание великолепной Нумы. – Я не знаю ни одной женщины, которая не была бы – тайно или явно – заинтересована в сексе.

– Поздравляю с открытием, – Нума кинула в его сторону неприязненный взгляд. – Займитесь-ка лучше своими делами, Мистер-Владелец-Отелей-По-Всему-Миру…

– Я сейчас и занимаюсь. Мне нужна ваша протекция в вопросе…

– И перестаньте мне досаждать. Иначе я могу потерять контроль над ситуацией.

– И что же произойдёт? – с откровенной иронией поинтересовался Эрик.

Нума повернулась вокруг оси столь стремительно, что ему пришлось сделать шаг назад, чтобы не столкнуться с нею. Не то чтобы он возражал прижаться к этому изящному, словно амфора, совершенному телу… Но сгореть при этом? Эрик не смог сдержать восклицания, когда Нума – с загадочной, всезнающей улыбкой иллюзиониста на губах – чиркнула одной ладонью вдоль другой, сомкнула кулачки, а потом медленно развернула их, подражая распускающемуся цветку лотоса. На кончиках восьми из десяти её тонких пальцев плясали крохотные язычки пламени, и даже со своего расстояния Эрик Берндт чувствовал их жар. Она целую вечность внимательно смотрела в лицо мужчине своими бесовскими зелёными глазами и через минуту, дав всем налюбоваться диковинным зрелищем, дунула на кончики пальцев. Пламя порхнуло вверх лёгким дымком, и в ту же секунду гул разговоров в зале возобновился.

– Вроде бы я забыл предупредить вас, Эрик, – Павел Стратос обнял его за плечи, уводя от того места, где женщина только что забавлялась с огнём, – почему её так боятся и почитают. Видите ли, Нума Алессандрос – колдунья.

Глава 14

– Вы в этом уверены, Павел? Такого же просто не бывает – женщина с паранормальными способностями. Об этом говорят, пишут, но такое нельзя увидеть на улице просто так…

Даже час спустя увиденное продолжало глубоко интриговать Берндта. Покинув отель, они одновременно, не договариваясь, свернули вниз на Платес Лафтериас, хотя у подъезда стояло немало такси, готовых всю ночь развозить гостей с приёма по другим отелям Никосии, ночным клубам и казино.

– Так говорят люди…

– Но, Павел, это же бред!

– Кое-что вы видели собственными глазами, – флегматично возражал шеф полиции. – А кое-что, и гораздо больше, рассказывают те, кто были в её Дворце Правосудия.

– Дворце Правосудия? – с каждой новой каплей информации Берндту казалось, что он запутывается в паутине Королевы Нумы всё безнадежнее. – Но ведь это не здесь, а во Франции…

– И здесь тоже. Кто может помешать женщине назвать свой дом так, как ей хочется? Там она разбирает споры между греками-киприотами, которые приходят к ней. Впрочем, конечно, государство не признаёт её правомочия, а решения Королевы Нумы, говоря строго, не имеют юридической силы. Но они выполняются… – Стратос развёл руками, будто бы добавляя «и тут мы ничего поделать не можем».

– Она мне нужна, – задумчивым, но вполне твёрдым тоном проговорил Берндт. – И каждое ваше слово, Павел, лишь укрепляет меня в этой мысли.

– Думаете, своими остроумными замечаниями вы добьётесь сотрудничества с ней? Нуму вообще ни к чему нельзя принудить… как и её отца. В Нуме нет совсем ничего от Ди, она вся целиком – Никос, только женского пола. Она – амазонка, абсолютно самостоятельная, независимая, заботящаяся обо всех, кроме себя.

– Вы, что, её сватаете мне, Павел? – насмешливо изогнул брови Берндт.

Шеф полиции в ответ улыбнулся – но с печалью, достаточной для того, чтобы улыбка вышла философской.

– Увы, нет. После того случая Нума, похоже, никогда больше не будет нуждаться в мужчине.

– Уже второй раз я слышу от вас, Павел, о каком-то «том случае». А если конкретнее?

– Я не уверен, что вправе рассказывать… а впрочем, подробности этой кошмарной истории странным образом стали известны всем. Уж не знаю, догадывается ли об этом Нума, но мужчины на Кипре теперь боятся её и всех приезжих предупреждают не подходить близко.

– А я? – чуть ли не с возмущением переспросил Эрик. – Почему же меня никтоне предостерёг?

– Вот я и делаю это, – Стратос остановился, чтобы закурить, прикрыл от ветра ладонями огонёк разгорающейся спички. Потом с наслаждением глубоко втянул в себя дым. – Из чисто мужской солидарности, как вы понимаете. Хотя, если говорить серьёзно, никакое проклятие не будет достаточной карой для того ублюдка – вы уж простите, Эрик…

– Как я понимаю, их высочество Королева Нума однажды влюбилась?

– Да, – лицо Стратоса было печальным и строгим, – она влюбилась. И сделала это с присущей ей целеустремленностью. Она уехала с Кипра, чтобы следовать за ним через огонь и воду, и прочие препятствия. Никто точно не знает, выходила ли она за него замуж…

– Поскольку сегодня я не заметил супруга с ней рядом, значит ли это, что брак распался?

– Не просто распался, – шеф в темноте улыбнулся ему внезапно онемевшими губами. – Говорят, что Нума забеременела – против его желания, но по вине того мужчины лишилась ребёнка. Тогда она наложила на него проклятие.

– Чушь!

– Это как посмотреть, Эрик. Говорят, что сына, которого он теперь жаждет, у него так и не родилось. Ни сына, ни дочери… нет и жены. Он довольно известен, как вы понимаете, Эрик, – слегка извиняющимся тоном добавил шеф. – Поэтому все киприоты с большим интересом следят за его судьбой. Всё-таки любопытно, действительно ли проклятие бесплодия умрёт только вместе с ним?

– Можно усыновить ребёнка, – отрывисто бросил Берндт.

Стратос немного посмеялся:

– Нума и это предусмотрела. Говорят, это было довольно длинное проклятье. Первый раз его наложил Иисус на лавочника, который потом получил имя Вечный жид. Нума сказала, что тот мужчина никогда не родит сына, не обретёт дома, своего очага, семьи и закончит свою презренную жизнь один – в нищете и запустении.

– А тот и поверил? – с презрением в голосе усомнился Берндт.

Павел легко пожал плечами:

– Как не поверить женщине, под руками которой из сухого ствола распускаются молодые побеги, из стен начинают бить родники, а камни пылают огнём от одного взгляда? Нуму считает вполне нормальной только её собственная семья – впрочем, все женщины Алессандрос по-своему уникальны, не говоря уж об их красоте. Спокойный, светский образ жизни ведут только Диандра и лишь одна из её дочерей, Надин. Всех остальных носит по миру в поисках самых опасных приключений.

– Меня интересует пока только одна женщина Алессандрос, – прищурившись, уточнил Эрик.

– Не рекомендую, – в ответ помотал головой Павел Стратос. – Слишком уж вредно для здоровья. Особенно для психики.

– За мою психику не стоит бояться, приятель. По общему убеждению, она у меня отсутствует. А женщину я хотел бы увидеть ещё раз. Интересно, что она тогда выкинет?

– Зачем торопиться это узнать? – философски пробормотал Павел. – Впрочем, зачем-то Господь Бог создал и самоубийц…

– Вот-вот, – жёстко подтвердил Эрик. – И мне почему-то кажется, что если мне удастся наладить хорошие отношения с Нумой Алессандрос, местные бюрократы побоятся продолжать перекидывать меня от одного чиновника к другому.

– А вы не боитесь потерять способность делать детей после этого? – довольно едко поинтересовался Стратос.

Резкий ответ последовал почти мгновенно:

– Я же сказал – просто хорошие отношения. Я совсем не планирую с ней спать, – за спиной Эрик Уайлдорф Берндт незаметно скрестил пальцы и сделал в уме пометку чем-нибудь обязательно расплатиться с Господом, если тот пропустит незамеченной эту его маленькую ложь.

Глава 15

Следующий день с шести утра до девяти часов вечера Эрик Берндт провёл на одной из дорог, ведущих к поместью «Олимпион» – не слишком скрываясь, поставив машину на обочину дороги и наблюдая за жизнью поместья в превосходный цейсовский бинокль. И следующий день тоже. И день после этого, лишь меняя свою локацию. Всего дорог было четыре, по количеству сторон света. Он изучил их все. Высокая, но ажурная ограда поместья не мешала наблюдать за процессами, происходящими внутри. Никто Эриком не интересовался, никто его не прогонял. Все три дня наблюдений Эрик обдумывал планы форсирования крепости. Можно попробовать подкупить служанок, хотя все слуги, вернее всего, говорят только по-гречески, на языке, которым не владел ни в малейшей степени Берндт, и редко выходят из поместья. Кроме слуг, целый день выходящих и входящих в большой белый дом с турецкими мотивами в архитектуре, у всех четырёх ворот стояли охранники – они не представляли никакого интереса для Эрика. Поместье, похоже, в основном существовало в режиме самообеспечения, по крайней мере, никаких машин поставщиков продуктов наблюдатель не отметил. Между делом, когда смотреть за движением слуг во внутреннем пространстве «Олимпиона» становилось неинтересно, Эрик откладывал бинокль и начинал изучать наспех собранное досье на семью Алессандрос, содержащее только биографические данные и никаких будоражащих кровь секретов. Никос Алессандрос, шестьдесят три года, богатый бизнесмен, имеющий интересы во всех сферах экономики острова, Диандра, жена, светская львица и благотворительница, не скрывающая своего возраста в почти сорок восемь прожитых лет. В ранней молодости была взята Никосом из небогатой рыбацкой семьи в материковой части Греции. Как и положено хорошей жене, первым делом родила сына. Сейчас Костасу Алессандросу тридцать лет и он один из ближайших помощников Хризостома I, архиепископа Новой Юстинианы и всего Кипра. Связал свою жизнь с религией, значит, хмыкнул Берндт, и вряд ли теперь Алессандрос-старший дождётся от него наследников. Остальные четыре ребёнка у него девочки, все не замужем. Нума, родившаяся через год после своего брата, потом близняшки Кассия и Надин и последняя, младшая, Черил, ей двадцать четыре года. Вероятнее всего, что отдавать девочек замуж папа будет очень разборчиво, с условием сохранения девичьей фамилии.

В следующий раз Эрик столкнулся с Нумой на благотворительном вечере православной церкви. Женщина всё время держалась в компании очень похожего на неё молодого мужчины – брата Костаса, понял Эрик. Она не стала делать вид, что не узнаёт Берндта, но и тратить на общение с ним своё время не собиралась. Вежливое «Как поживаете?» – и переход к другим гостям. Но Эрик не пожалел о потерянном времени. Лицо Нумы менялось при разговоре с братом, даже просто при взгляде на него. Королева покидала свой трон, и оставалась только страдающая, любящая женщина. Интересно, какие такие проблемы в отношениях Нумы и Костаса рождали эту горечь и нежность полуночного взгляда?

А ещё Эрик Берндт познакомился в курительной комнате с личным секретарём Нумы Алессандрос, худощавым молодым человеком с немного вытянутой вперёд шеей, будто он постоянно опасался пропустить важное сообщение или слух. Его звали странным именем Декéр, с ударением на второй слог, и отдающей запахом церковного ладана фамилией Игнасиус. Секретарь производил впечатление призрака, тени, но тени отнюдь не глупой, со своим мнением, на котором, впрочем, не настаивал. Говорил он приглушённо, вне зависимости от ситуации, и смотреть прямо в глаза собеседнику не любил. Эрик отнёсся к этому равнодушно – какое ему дело до странностей секретаря? Они довольно долго беседовали в тиши курительной комнаты и заключили некое соглашение. В руки Декера Игнасиуса перешёл приятно тяжёлый конверт. В обмен Эрик Берндт рассчитывал знать расписание дня kyria Нумы, как только оно будет занесено на бумагу. Что она планирует делать, где с ней можно будет пересечься и поговорить, желательно, убедив оказать ему определённую помощь. Постройка отеля в курортном городе Протарас, а затем сети бунгало в Айя-Напе для более молодых отдыхающих было важным этапом в развитии бизнеса Эрика. Начав с родной Скандинавии – первый отель всего в пять этажей был построен одиннадцать лет назад в пригороде Осло, Берндт понемногу расширял границы своего бизнеса в Европе – Германия, Франция. Часть построенных отелей он включал в свою сеть «Уайлдорф», налаживал грамотный менеджмент и, убедившись, что у управляющего хватает ума не воровать, продвигался дальше на юг. Некоторые отели продавал под другие торговые марки, если ему казалось, что прибыль не окупит затрат на поддержание контроля. Он решительно отказался от Великобритании, не испытывая энтузиазма в отношении британской налоговой системы. Проигнорировал не имеющие перспектив Албанию и Македонию, построил в прошлом году отель в Черногории, прямо на крутых скалах над морем, и присматривался к нему, но в итоге принял решение перепродать отель сети Iberostar – их предложение было более чем щедрым.

Кипр как туристическое направление выглядел весьма многообещающим. Количество отдыхающих, которым законодательство острова предоставляло льготные условия для въезда, росло с каждым годом, побережье застраивалось, а в правительстве Республики Кипр всё упорнее ходили слухи о присоединении к старушке Европе. Приехать в лазурному морю Кипра станет легче, чем отправиться на побережье собственной страны, если у неё есть таковое.

Два дня подряд Игнасиус исправно присылал ксерокопию расписания. Во вторник незнакомый курьер привёз в отель, где снимал номер Берндт, письмо на его имя. Оно было написано от руки, несмотря на повальное увлечение компьютерами, твёрдым, без завитушек почерком.


«Уважаемый сэр,

считаю необходимым проинформировать Вас, что господин Декер Игнасиус оказал любезность Детскому благотворительному обществу общины Паралимни, пожертвовав пять тысяч долларов на его нужды. Сожалею, однако отныне он не в состоянии быть Вам полезным…»

Эрик выругался.

«Тем не менее, учитывая, что денежными средствами для вышеуказанного пожертвования обеспечили господина Игнасиуса именно Вы, мой новый секретарь получил инструкции информировать Вас о моём участии в мероприятиях на территории Кипра.

Искренне Ваша, Нума Алессандрос».


Что за женщина! Интересно, пытала она беднягу секретаря, чтобы он выдал информацию, или обошлась своим великолепным взглядом, снимающим заживо мясо с костей? Глупое, переполненное рефлексами тело Эрика отвечало на этот взгляд моментальной эрекцией, из-за чего он оба раза пропускал более половины благотворительного мероприятия. Не то чтобы он их мало повидал…

Эрик вздохнул, сложил письмо, намереваясь хранить в папке «Личное», и отправился в душ. Думать о глазах госпожи Нумы тоже оказалось опасным…

Глава 16

Письмо было подписано и отправлено, ничего изменить уже нельзя, а Нума всё испытывала странное томление в области сердца. Она была недовольна собой. Надев простой спортивный костюм, она долго крутила педали велотренажёра в спортзале, потом выпила кофе – ей единственной в семье, озабоченной сохранением стройности, готовили не чёрный кофе без сахара, а мокачино. И растянулась во весь рост на кушетке, придвинутой к окну, так, чтобы целиком оказаться в объятиях солнечного света. Впервые за семь лет после окончания её нелепого брака Нуму взволновало внимание мужчины. Мужчины, который не был Дитрихом. Её бывший светловолосый муж до сих пор посещал Нуму в кошмарах, она размышляла, с кем он сейчас, молит ли эту женщину родить ему ребёнка, которого не захотел иметь от неё. Скорее пустыня зацветёт…

Нума мрачно усмехнулась. Пусть фон Груец будет рад, если не стал импотентом в ночь проклятия. В тот миг Нума ненавидела его почти так же сильно, как и сейчас.

Усилием воли она переключилась на текущую проблему – откровенное преследование её Эриком Берндтом. Конечно, он делает это не от безумной страсти. Кто-то из наиболее впечатлительных киприотов – вернее всего, этот кретин Павел Стратос – внушил ему, что от мановения рук Королевы Нумы решаются экономические вопросы в жизни острова. Между тем как Нума даже не испытывала желания лезть в это. Больше неё Эрику помогла бы протекция её отца. Вот только Никос тоже не глуп, в обмен на помощь он мог бы запросить долю в акциях построенного отеля. Только она всё делает на чисто благотворительной основе. Но её кормит отец, деятельность Нумы, её авторитет на острове выгоден и для него. Кроме того, Никос её просто любит.

Молодая женщина заулыбалась. Чувства отца к ней были взаимными. Он был единственным, кто искренне, хотя и неловко, поддержал её после возвращения на остров, когда с Дитрихом было покончено. Мама, как всегда, считала, что собирать пожертвования на спасение удалённых от неё австралийских кенгуру куда важнее, Надин строила планы по покорению очередного британского герцога. Как выглядит средняя сестра, Кассия, Нума давно вспоминала только по фотографиям и смазливой мордашке Надин. Кассия была военным хирургом и годами не вылезала из зон конфликтов. Черил училась в университете в Великобритании. Костас уверенно шёл в своей церковной иерархии наверх. Только у отца находилось время обнять старшую дочь, поиграть с ней в шахматы в тиши библиотеки, посмотреть на пламя в камине. Он верил в Нуму настолько, что не стал брать на себя мщение виновнику её трагедии, дозволив дочери расправиться с Груецем самой.

Эрик Берндт… родившийся по космогоническим масштабам недалеко от того места, где земля Германии в недобрый час породила на свет фон Груеца. Такой же светловолосый, только глаза более синего цвета, чем прозрачные льдинки её бывшего. Почему она девчонкой не поверила своей бабушке, когда та сказала, что в глазах человека отражается его душа? Глупая Нума приняла пустоту за искренность. Бабушка Ив умерла в ту ночь, когда тело Нумы не смогло удержать внутри ребёнка, и горечь потерь слилась в уме молодой женщины в одну. А когда она вернулась на остров, отец сказал ей – люди ждут свою новую Королеву. «Я не умею!» – испугалась Нума. «Бабушка научила тебя всему. Будь справедливой, не сомневайся в себе – и будь их Королевой…»

Тихий стук, дверь приоткрылась, личная горничная Нумы просунула носик внутрь.

– Kyria, там у южных ворот господин, он просит вас.

Женщина со стоном неудовольствия потянулась.

– Пусть секретарь разберётся, как её там зовут…

Это был анекдотический эпизод, признание Декера Игнасиуса. Глубоко преданный на самом деле своей хозяйке секретарь сам явился к ней на второй день. Он утверждал, что взял деньги Берндта умышленно, чтобы проучить его за попытку подкупа. Нума назначила ему жестокое наказание, не пожалев беднягу – отправила в бессрочную ссылку на половину Надин Алессандрос, писать от руки слащавые ответы благотворителям и жертвователям. Взамен она забрала одного из секретарей Надин, однако до сих пор не запомнила её имени.

На лице горничной мелькнула тень презрения.

– Мисс ходила к воротам, но господин всё равно ждёт. Только она боится сказать вам об этом.

Застонав громче, Нума положила подушку себе на лицо. Горничная не уходила. Тогда Нума отогнула уголок подушки.

– Кто он? Что ему надо?

– Он сказал назвать вам его имя. И у него корзина роз.

– А имя…

– Эрик.

Нума подскочила, как ошпаренная.

– Он совсем оборзел, что ли!

– Не могу сказать, kyria, – горничная скромно смотрела в пол.


Эрик Берндт отвёл себе час, чтобы добиться аудиенции у самой Нумы. Пока всё шло в соответствии с планом. Опрос охранником, вызов начальника смены, звонок в дом секретарю, попытка вежливо спровадить его – трудно проявлять агрессию к человеку, который прибыл без всякого оружия, с одной лишь корзиной нежно-розовых кустовых роз. Эрик не знал, какие цветы предпочитает Нума, но не наденет же она ему корзину на голову? А и наденет – не велика беда, шипы по просьбе Эрика удалили ещё в цветочной лавке.

Опершись спиной о будку охранника, гость с нескрываемым мужским удовольствием наблюдал за приближением хозяйки дома. Она была одета элегантно и просто, с подчёркнутым чувством стиля. Свободные бледно-зелёные хлопковые брюки, белая блуза с вышивкой и белые же кожаные сандалии на ногах. Из украшений только прозрачный лак на ногтях, ни часов, ни браслетов.

Подойдя на расстояние пяти шагов, Нума сняла солнцезащитные очки, повесила их на вырез блузы и попыталась привлечь к своим глазам взгляд Эрика, отправившийся было вслед за очками.

– Господин… – она откашлялась, – господин Берндт?

– Здравствуйте, королева, – без тени насмешки Эрик протянул руку, женщина положила на неё свою, и, к ужасу Нумы, гость поцеловал её пальцы. Нума окаменела, хотя Берндт не позволил себе ничего лишнего.

Светловолосый норвежец поставил корзину прелестных роз к её ногам.

– Я приношу искренние извинения за свой неэтичный поступок, подкуп вашего секретаря. Надеюсь, парень не слишком пострадал за свою жадность.

– Я сварила его в кипящем масле, – буркнула Нума прежде, чем успела подумать, что такое поведение не слишком подобает воспитанной даме.

Мужчина сверкнул в усмешке глазами.

– И поделом ему. Хватит ли у вас великодушия, моя королева, простить меня?

Критическое мышление Нумы выбрало этот момент, чтобы заработать вновь. Она постучала указательным пальцем себе по щеке.

– Когда вы так умно ставите вопрос… Не прощу – значит, недостаточно великодушна…

Собеседник улыбался ей.

– У меня за спиной сотни переговоров, моё сокровище.

– Ваше? – Нума приподняла брови, радуясь, что как раз вчера косметолог подправила их форму.

– Я был бы этому рад.

Он ждал высокомерных банальностей, призванных подчеркнуть её цену как особи женского пола. Нума оглядела его и вздохнула.

– За цветы благодарю. Но что вы от меня хотите? Ей-Богу, моя ценность как лоббиста сильно преувеличена, – голос её прозвучал жалобно.

– Могу я пригласить вас на пикник?

Женщина растерялась.

– Куда?

– Пикник. Трапеза на природе. В прибрежной зоне есть очень красивые места.

– Боюсь, что не можете, – Нума старалась не обидеть его своим отказом. – Община граничит с территориями, оккупированными турками. Среди них есть горячие головы. Я стараюсь не покидать поместья без охраны.

– И даже когда едете куда-то с друзьями?

Голос её звучал ровно:

– У меня нет друзей, господин Берндт.

– Понял. У королев друзей не бывает.

– Совершенно верно, – нагнувшись, Нума подняла корзину. – Ещё раз спасибо за цветы. Оставьте секретарю адрес своей электронной почты, она будет присылать на него моё расписание. Хотя никак не пойму, на что оно вам сдалось.

Норвежец пожал плечами.

– Не знаю пока, – он помолчал. – Детям действительно пригодятся эти деньги?

Нума непонимающе уставилась на него.

– Которые я дал Игнасиусу.

– Безусловно. Даже на Кипре, особенно в крупных городах, есть детские дома.

– Может быть, – снова пауза, – однажды вы возьмёте меня… в инспекционную поездку? Я мог бы сделать дополнительное пожертвование.

Свет озарил глаза Нумы.

– Ни один детский дом, господин Берндт, не откажется от спонсорской помощи. Это же дети, на них одежда словно горит. У вас есть дети?

Мужчина медленно покачал светловолосой головой:

– Нет. Я пока не женат.

– В таком возрасте? – неискренне удивилась Нума. – Неужели в разводе?

Эрик видел более чем ясно, что шпильками в его адрес Нума пытается исцелить какие-то свои раны. И зачем он будет причинять боль и без того страдающему человеку?

– Нет. Мне пока вступление в брак не интересно.

Нума завелась ещё больше, демонстрируя совершенно не характерное для себя поведение.

– Ну конечно, у вас нет отбоя от юных леди – или почти леди, желающих скрасить ваш досуг! Я даже не сомневаюсь…

Эрик дёрнул её к себе. Губы были мягкими, в меру влажными, сохраняли вкус жевательной резинки и горького кофе. Женщина, словно мышка, замерла от его поцелуев.

В висок Эрику ткнулось дуло пистолета.

– Немедленно отпустите госпожу Алессандрос или вы – труп!

Перспектива не вдохновила, однако – короткий взгляд – вокруг них собралось уже трое охранников, и все целились в Эрика.

– Мадам, – пробормотал он на ухо Нуме, – я заслуживаю жестокой смерти?

Королева Нума распахнула подёрнутые сонной пеленой глаза. В другой ситуации Эрик немедленно приступил бы к поцелуям снова. Однако охранники были реальны.

– Высокочтимая госпожа, прошу вас медленно отойти от этого человека. Не бойтесь, он не причинит вам вреда.

Хозяйка поместья высокомерно осмотрела охранников, на пару секунд останавливая взгляд на каждом.

– Прекратите изображать из себя идиотов. По местам! И знаете что, господин Берндт, – она неожиданно подмигнула Эрику, – я, пожалуй, поеду с вами на пикник.

Глава 17

Сидеть на голой земле и даже на одеяле Эрик своей прекрасной даме, конечно же, не позволил. И не стал зря дразнить двух охранников, явившихся вслед за Нумой, лишь попросил их держаться не в зоне прямой видимости. Всей дружной компанией на двух машинах они отправились на ранчо Moonshine, и там, лениво разглядывая катающихся на лошадях туристов, в абсолютном комфорте парусиновых кресел вели неторопливую беседу. Стол между ними был уставлен лёгкими закусками, мезе в греческом стиле – сыр, овощи, копчёная рыба, бокалами с вином и лимонадом, но оба не были слишком сильно голодны. Нума обнаружила, что ей интересно с этим бледнокожим северным прилипалой, хотя почему бледнокожим, руки Эрика покрывал вполне здоровый загар. Он не курил, и Нума, так же избегнувшая вредной привычки, вполне это оценила. Они говорили об увеличении туристического потока в курортную зону Паралимни – Нума радовалась этой тенденции, несущей деньги её родной стране. Говорили об оккупации части Кипра турками – хотя женщина и признавала, что внешне они выглядят людьми ничуть не меньше греков-киприотов, но ненавидела этих завоевателей всей душой. Эрик ей рассказал об отелях, которые он строил в других странах, и о своих планах на Протарас, на Айю-Напу. Было заметно, что остров Кипр для Нумы является всем – её колыбелью, её родителем и её ребёнком, её зоной комфорта. Кипр нравился и ему, хотя было тяжело выносить вечное золотое солнце в постоянных голубых небесах. Он узнал, что Нума никогда не видела снежную зиму.

– Вы лепите из снега, похожего на козий сыр, шарики и кидаетесь ими друг в друга? – повторила гречанка с видом практикующего психиатра. Эрик Берндт рассмеялся.

– Так звучит и правда смешно, – признал он. – Я думаю, что времена года должны быть разными. Летом солнце, зелёная трава, потом дожди, снег и снова возрождение.

– Природа на Кипре не умирает, это решение Афродиты. На Пафосе каждый житель покажет пляж, где она вышла на берег. И купаться там можно круглый год.

– Вы любите плавать, королева?

– Мне не подходит по статусу, – грустно сказала Нума. – Нельзя, чтобы люди видели меня обнажённой. Даже персонал в поместье. Я не купалась уже много лет.

Берндт некоторое время молча разглядывал её. Как драгоценный алмаз, она то и дело поворачивалась к нему разными гранями. Повелительница острова, диктующая волю простым людям, умная женщина, способная не посрамить свою страну на саммите в верхах. Красавица, отказавшая себе в личном счастье ради защиты интересов общества. Пленница золотой клетки.

– Ну, не надо жалеть меня, – Нума поёжилась. – По крайней мере, я не испытываю необходимости каждый день думать о хлебе насущном.

– Откуда появилась эта традиция – иметь королеву острова? Или вы первая?

Нума хмыкнула:

– Если бы было так! Первому королю на троне отречься, что фисташку сгрызть. Нет, было уж как минимум пять женщин из этого рода. Он очень древний. Мне кажется, эту традицию связывают тоже с Афродитой как с древней властительницей острова. До моего рождения и пока я была маленькой, люди шли за справедливым судом к моей бабушке. Она была матерью моего отца, её звали Ив Алессандрос. Но у неё не родилось дочери.

– А ваша мать…

– Она по крови не Алессандрос. Эта обязанность передаётся только носителям крови. Никого нет красивее моей матери, но у неё другое жизненное предназначение. Она – солнце нашей семьи.

– Нума, – Эрик дотронулся до её руки. Напуганная фривольностью, женщина сначала посмотрела на их соединившиеся пальцы, потом зелёный взгляд метнулся к его лицу. Она не играла в кокетство и поэтому не переигрывала. – Вы когда-нибудь улыбаетесь?

Такого вопроса женщина не ждала.

– Конечно! Часто!

– Как вышло, что я до сих пор не видел вашей улыбки?

И тут она появилась – тёплая, дразнящая, лукавая.

– Разрешите ответить, что я берегу ваше зрение, мистер Берндт?

Глава 18

В следующий раз это была верховая прогулка. Эрик опасался, что показал себя, взбираясь на лошадь и почти камнем покидая её, не с лучшей стороны. Зато он не упал в процессе движения. И мог думать не только о синяках, которыми активно покрывалась его задница, но и о высоких материях, и даже рассуждать о них. Нума Алессандрос была человеком публичным во всех значениях этого слова, разве что занимала неофициальную должность. Она любила говорить о политике и произносила совсем мало глупостей, нелогичных идей даже с точки зрения мужчины. Эрику пришлось освежить свои знания и даже кое-что перечитать об истории Кипра, чтобы быть интересным ей. Больше, конечно же, говорила Нума, но она ожидала от собеседника мнения по поводу высказанных ею мыслей, а не просто согласного мычания. Они обсудили Движение неприсоединения, саммит в Куала-Лумпуре в феврале этого года. Нума испытывала сомнения в пользе участия Кипра в коалиции и призывала к выходу острова из неё. Разговор перешёл на турецкое вторжение. Битва на пляже Пентемили произошла, когда Нумы ещё на свете не было, но истинная киприотка не могла оставаться равнодушной к событиям, расколовшим её обожаемый остров пополам. Нума знала турецкий язык, как изучают язык врагов для допроса пленников. «Каждое слово на нём наполняет горечью мой рот».

Берндт с интересом и сочувствием узнал историю о квартале-призраке в Фамагусте – самом близком к поместью «Олимпион» городе. Демаркационная линия между греческими и турецкими войсками разрезала город, и квартал под названием Вароша опустел в одну ночь, оттуда вывезли всё греческое население. Они не успели закончить свои дела, и с тех пор, почти уже тридцать лет, на верёвках полощется ветром брошенное бельё, стоят столы в уличных кафе, застеленные посеревшими от пыли скатертями, автобус посередине улицы готов тронуться в путь. Вся Вароша, целый квартал, превратилась в памятник вооружённым людям, не сумевшим договориться между собой.

– Ко мне иногда приходят люди и просят дозволения вернуться на жительство туда. А я не могу разрешить этого, зачем мне прекословить резолюции ООН. Вот и приходится говорить о недовольстве богов возрождением Вароши, – глядя перед собой, грустно рассказывала Королева.

Эрик только сочувствующе вздохнул.

– Расскажите мне о своих судах. Ваша бабушка тоже делала это?

– Решала проблемы? Это одна из нелёгких обязанностей Королевы. Люди верят в её мудрость. Или ленятся сами брать на себя ответственность, – в зелёных глазах Нумы мелькнула враждебность. – Большинство людей трусоваты по своей природе. Но мы приехали, мистер Берндт.

Ворота поместья раскрылись перед ними, во внутреннем дворе уже ожидали два конюха, чтобы принять лошадей.

– Назовите меня хоть раз Эриком! – взмолился норвежец.

Женщина кивнула.

– Я обдумаю вашу просьбу, – серьёзно пообещала она.

Берндт в ответ застонал, закрывая глаза. Царствующие особы – это нечто. Они существуют в каком-то своём, особом мире, не пересекающемся с миром простых людей.

– Вам плохо? – Нума встревоженно шагнула к нему, и Эрик сорвался. Схватив её руку, он прижал ладонь к уже постоянно мучающей его эрекции.

– Потом мне будет стыдно, но как иначе пробить вашу невинность, королева? Я мог бы бодать вас целую ночь, Ваше Высочество.

Нума оцепенела, она была похожа на парализованного светом фар кролика. Круглые глаза, приоткрытый буквой О рот. Даже руки она не вырывала из его хватки.

– Бо-дать? О, я понимаю, – всё лицо и даже плечи её, и шея стали темнее загара. Она мелко дрожала.

– Ну слава Богу! – грубее, чем следовало, Берндт оттолкнул её руку, повернулся, пошёл к воротам. Хватит с него этих развлечений в песочнице. Не поехать ли каменщиком на стройку отеля в Протарасе? Всяко больше пользы, чем торчать здесь.

– Мистер Берндт… – слабым голосом окликнула его Нума. – Эрик!..

Шагах в десяти от неё мужчина остановился, повернул голову, молча глянул.

– Вы не хотели бы… Завтра днём я буду судить… Вас никто не проведёт на такое мероприятие. Может быть, вы хотите присутствовать?

Было заманчиво. Положить ряд кирпичей он ещё успеет. Берндт кивнул.

– Буду.

– Я пришлю секретаря в отель за вами, – уязвимость исчезла с лица Нумы. – Разрешите мне не задерживать вас.

И всё на этом – Берндт не поверил своим глазам. Она просто ушла в дом, оставив его стоять перед воротами полным дураком. Святые небеса, ну и женщина!

Глава 19

Следующий день он целиком провёл в номере отеля. Неизвестно, когда Нума пришлёт за ним, так что Берндт даже обед заказывал в номер и старался всё время находиться в состоянии готовности. Немного поработал над улучшением проекта отеля в Протарасе – он всё же надеялся построить его. Полежал на кровати, подумал над перспективами отношений с Нумой. Такую женщину обманывать нельзя – и не только потому, что она способна кастрировать его одним щелчком пальцем и разорить вторым. Бывший муж уже исполнил роль предателя и негодяя в её жизни, для одного человека такого опыта достаточно. Подтолкнуть развитие своего романа с Нумой и броситься в него с головой? Берндт опасался, он не настолько сумасшедший. К тому же если дело с получением разрешения на постройку отеля продвинется, всё его время будет занимать этот проект. Женщины не терпят невнимания к себе, их не убедишь никакими доводами. В итоге Эриком было принято по-настоящему мужское решение – довериться судьбе. Плывём по течению, и будь что будет.

Отель, в котором он проживал, относился к категории пятизвёздочных, поэтому персонал на ресепшн предупреждал постояльцев о посетителях, явившихся к ним. Около трёх часов дня зазвонил и телефон в номере Эрика.

– Мистер Берндт, за вами прислана машина от мисс Нумы Алессандрос, – в голосе менеджера звучало благоговение. Акции норвежского архитектора явно подросли.

– Благодарю вас, через пять минут выйду.

Машиной от мисс Алессандрос был белый лимузин длиной, наверное, в полкилометра. Внутри Эрика, к его удивлению, встретил разжалованный и лишённый королевских милостей Декер Игнасиус.

– Добрый день, сэр, – с неопределённой улыбкой он распахнул дверцы бара и предложил богатейший выбор. Берндт отрицательно мотнул головой.

– Я полагал, вас уволили.

– У меня всё в порядке, благодарю вас.

М-да, с таким человеком не пошутишь.

– Я рад, – коротко ответил Эрик. Дальше они ехали в молчании, пока на горизонте не показались очертания высокого дома с белёнными стенами, одновременно похожего на христианскую церковь и – за счёт стальных ворот в три человеческих роста – на ангар для самолётов. Ворота были полностью покрыты вытисненными в металле узорами – цветы, птицы, ягоды, люди среди джунглей, смотрящие вверх. Сейчас ворота были закрыты, и их открытия явно ожидали несколько групп людей, стоящих поодаль друг от друга. На них была интересная одежда, белая из простого холста, с красной вышивкой, похожая на традиционные наряды балканских народов.

– Есть определённые правила, – перехватив взгляд Эрика, тихо проговорил Игнасиус, про присутствие которого норвежец успел позабыть. И вздрогнул.

– На суд Королевы нельзя приходить в повседневной одежде. Её участие в судьбе человека – всегда праздник, независимо от того, в чью пользу будет вынесено решение.

– И они добровольно приходят?..

– Ну конечно, – Игнасиус удивился. – Никто же не заставляет. Не веришь Королеве – не ходи к ней за справедливостью. Она третейский судья, но не волшебник Страны Оз.

– Они платят ей?

Секретарь заулыбался.

– Нет, госпожа работает без зарплаты. Все приносят цветы, это традиция. Иногда вино или корзину фруктов. Деньги приносить запрещено. Если кто-то из тяжущихся будет уличён в попытке подкупа госпожи, на него накладывается штраф в пользу второго участника тяжбы. Иногда этот штраф так велик, что само разрешение спора теряет смысл.

Машина тем временем объехала здание и остановилась перед воротами, которыми была обнесена задняя часть его.

– Мы войдём через служебный вход, надеюсь, вы не возражаете.

– А мисс Алессандрос…

– Общение с Королевой исключено, – голос секретаря был твёрд. – Kyria сосредоточена сейчас на вершении правосудия.

Ни на минуту не оставляя внутри анфилады крохотных комнат одного, Игнасиус провёл Эрика в подобие раздевалки, вручил новый комплект свободных штанов и рубахи, сам переоделся в такой же наряд. По крайней мере, штаны были длинные, не пришлось сверкать голыми лодыжками, с мрачным облегчением подумал Эрик. Когда он взялся за свои ботинки, намереваясь надеть их, Игнасиус отрицательно замычал.

– Прошу прощения, ритуал! Все босые – и явившиеся за истиной, и Королева, и свидетели. Не беспокойтесь, там полы с подогревом от солнечных батарей, ноги не мёрзнут. Ещё нам полагается надеть маски.

Он взял из шкафчика на стене и протянул Эрику очень простую маску из чёрного кожзаменителя.

– Наша роль – свидетели, нас почти не должно быть видно. Ни в коем случае, даже террористическая атака или пожар, не вставайте со своего места, не говорите, не обращайтесь к Королеве. По правде говоря, вы первый посторонний за все годы отправления Королевой правосудия. Ума не приложу, зачем ей это надо, – с долей досады заметил секретарь.

– Неужели и достославный супруг ни разу не приглашался на шоу? – не удержался от сарказма Эрик.

Игнасиус невыразительно посмотрел на него.

– Не приглашался. Нам пора.

Берндт не собирался раскаиваться в своём вопросе. Почему никто ничего не говорит о человеке, бывшем частью жизни Нумы Алессандрос? Неужели он, подобно государственному преступнику, предан забвению? Или всё проще – этот мужчина не был частью Нумы, а именно она целиком растворилась в нём? Одержимость свойственна молодым, впервые влюбившимся дурочкам…

Секретарь провёл его в полутёмный, такой большой, что не различить стен и потолка, зал. Пахло травами, свет давали только свечи размером с его ладонь, плавающие в расставленных вдоль стен чашах с водой. Свечей было много, штук восемьдесят или сто, но они были не в состоянии оживить таинственный сумрак. Светившийся в темноте бледно-лунный ковёр отмечал дорогу от закрытых дверей к трону Королевы. Ничего особенного, старинное кресло на львиных ножках, накрытое домотканым ковром. Над ним – цветочная арка, на ней сидели голуби. Белые голуби, отчётливо различимые во тьме.

– Госпожа сама занимается их тренировкой, – с гордостью проговорил Игнасиус.

– Но какова их роль?

– Глашатаи истины. Вы всё увидите, мистер Берндт.

Эрику было указано на чёрную же скамью справа от трона, шагах в двадцати. Он послушно сел. Чтобы тут же вскочить напуганным – по мрачному помещению пронёсся холодный ветер, бесплотный голос шепнул «начнём!». Напротив его скамьи замерцал блёстками дверной проём, остро напомнив эффекты фильма «Матрица». Словно оседая на тёмной фигуре, блёстки тянулись за Королевой, двигающейся к своему трону. Махнув рукой, призрачная фигура подала сигнал впустить первых участников процесса. Колдунья – вспомнил Берндт слова Павла Стратоса.

Двери открылись двумя хранящими молчание мужчинами в чёрных масках, как у Эрика и Игнасиуса. Немного яркого солнечного света пролилось внутрь. Как некое святотатство, тяжёлые двери отсекли его, закрываясь уже без человеческой помощи, едва впустив двоих мужчин в белом. Оба несли венки из цветов, готовясь их положить к ногам Королевы. Интересно, какой спор они не смогли разрешить самостоятельно, решив явиться сюда?

На равном расстоянии между судьей и спорщиками, рядом с дорожкой, но не вставая на неё, из темноты вырос ещё один человек. И заговорил, излагая суть дела вошедших. Те были слишком подавлены атмосферой, чтобы реагировать хотя бы кивками.

Эрик почувствовал себя несправедливо обманутым – захватывающий детективный фильм оказался на иностранном языке и без английских субтитров. Ему следовало раньше догадаться, что Королева-гречанка будет говорить со своими греческими же подданными на родном языке. Всё, что ему теперь оставалось – наблюдать за Нумой и надеяться, что станет поинтереснее. На это шансы были неплохие, Нума явно тяготела к принципам шоу-бизнеса в своих судилищах. Лекарство должно быть не только полезным, но и сверкать, танцевать и, желательно, петь трагическую арию в тот момент, когда исцеляемый пьёт его.

Вот Королева слушает своего глашатая, излагающего суть спора между людьми, явившимися на суд. Чёрную фигуру в темноте плохо видно, светлеет лишь овал лица Нумы в окружении распущенных чёрных волос. Её голова ничем не покрыта, но на волосах мерцают те же искорки звёздной пыли, что осели и на одежде, когда Нума прошла через завесу. Участники процесса испуганно, с мистическим ужасом таращатся на неё. Заметно, что страх перед Королевой в них пересиливает решимость добиться справедливости.

Глашатай, закончив, умолкает. Королева вскидывает голову, произносит короткую фразу на гортанном языке. Киприот, стоящий на сверкающей серебром дорожке слева, заметно вздрагивает. Нума манит его к себе, мужчина силится преодолеть свой страх, но ноги не слушаются его. По-видимому, это была команда подойти. Королева повторяет громче и строже, призывающий жест более резкий… и грек начинает быстро двигаться, будто его несёт поток. На лице – ужас, паника, заплетающиеся ноги не поспевают за телом.

Ладонь Королевы вертикально растопырена, человек резко останавливается. От силы толчка он падает на колени, едва успевая поставить корзину цветов перед Королевой.

По платью и волосам Нумы бегут полоски огня, Эрик едва не стонет от восхищения. Определённо, вручение скрижалей с заповедями Моисею не было таким зрелищным.

В благоговейной тишине Королева обеими руками достаёт охапку цветов из корзины стоящего на коленях подданного, но – какой кошмар – цветы моментально чернеют, словно сожжённые. Свидетели чуда ахают, кроме коленопреклонённого, тот беспрерывно тихо скулит от ужаса.

Нума поднимает вверх правую руку, из полутьмы крыши к ней на плечо слетает белый голубь. Женщина гладит пальцем его пёрышки, тихо говорит что-то. Голубь срывается с плеча, летит и кружит над вторым участником процесса, не сдвинувшимся с места.

Глашатай громко озвучивает вынесенное решение, хотя и так всё понятно по полёту «птицы истины». Нума делает жест «вон», двери распахиваются без посторонней помощи, обоих греков будто ветром срывает с места, несёт по серебряной дорожке на солнечный свет.

За разбором дела второй пары Эрик уже практически не наблюдал, всё шло по знакомому сценарию. Когда Дворец правосудия покинули и эти люди, свечи вдоль стен по жесту Нумы погасли, воцарилась абсолютная темнота. Эрик почувствовал, как кто-то берёт его за руку и ведёт. За дверью во внутренние помещения он понял, что это Игнасиус. Лицо у секретаря было религиозно-вдохновлённым, глаза сияли. Жестом он попросил соблюдать молчание. Подвёл Эрика к простой деревянной двери, указал войти внутрь, а сам зашагал в обратном направлении.

Пожав плечами, Эрик толкнул дверь. За ней оказалась небольшая комната, хорошо освещённая. Два кресла, низкий журнальный стол. У стены стоит, прислонившись к ней лбом, Нума. При обычном искусственном свете видно, что чёрный балахон на ней не шёлковый и не бархатный, из какой-то грубой простой ткани. Волосы странно тусклые, будто бы густо смазанные жиром. Она поворачивает голову, смотрит на гостя. Лицо уставшее, круги под глазами, уголки строгого рта опущены вниз. Эрик в тревоге делает шаг к ней.

– Вам плохо? Чем я могу помочь?

И время, было остановившееся, снова пошло. Опираясь о стену ладонями, Нума вздохнула.

– Я просто устала. Судилища забирают много сил. Не надо ко мне прикасаться, я грязная.

– В метафорическом смысле? – осторожно уточнил Эрик.

Нума невесело усмехнулась.

– Просто грязная. Вы посидите здесь, пока я приму душ?

Гость только улыбнулся. Он занял одно из кресел, закрыл глаза – больше в этой комнате нечем было заниматься, тут не было телевизора, книг, камина, даже окон. За стеной зашуршала вода в душе, но Эрик даже не испытал искушения представить себе Нуму обнажённой, под струями воды. Фемида – богиня, но не женщина. Он думал.

С тихим шорохом в комнату проскользнула девушка, она поставила на стол большое блюдо с жареным мясом, овощами вроде баклажанов, козьим сыром и кувшин вина. Салфетки, два хрустальных бокала. Низко кланяясь и пятясь задом, девушка покинула комнату.

Эрик рассеянно взял кусок мяса.

– Kali oreksɪ, – в комнату вернулась Нума. Эрик посмотрел на неё. Женщина, желающая произвести впечатление, картинно замерла бы в дверном проёме, подняв ручку, показав ножку. То ли Нума Алессандрос не планировала впечатлять его, то ли знала, что производит впечатление сама по себе. Она была в белом пушистом халате до пят, на голове – тюрбан из белого же полотенца. Размотав его, она расчесала длинные волосы пальцами. Закусила смятенно губу, будто бы сожалея о присутствии гостя, нарушающего привычный ход её жизни.

– Мне надо высушить волосы, иначе могу заболеть. Были уже… прецеденты.

Она вернулась в ванную и включила фен, встав перед зеркалом. За спиной возникла фигура Эрика, он деликатно отобрал у неё щётку для волос.

– Позволь мне, – голос был мягким, интимным. Расчёсывание волос невероятно эротический процесс, если обходится без рывков и боли. Эрик Берндт умел.

Под тёплыми струями воздуха из фена, деликатными движениями щётки по волосам Нума закрыла глаза, позволила себе расслабиться. Внутри неё всё трепетало, как клубничное желе. Что, если, отложив фен, он обнимет её своими сильными руками, медленно раздвинет полы халата, под которым ничего нет, сожмёт ладонями её груди… В комнате нет кровати. Эта мысль неприятно отрезвила сознание Нумы, к тому же фен Эрик действительно отложил. Но только прижался щекой к тёплым волосам Нумы, тихо шепнул:

– С этого момента ты обращаешься ко мне по имени и на «ты».

Приказание опять взбудоражило её – до сих пор всем и всегда приказывала только Нума. По статусу… Вывернувшись из полуобъятий, она отошла в сторону. Лицо подёргивалось эмоциями.

– Как ты не понимаешь, я не могу… секса не будет!

Намёк на улыбку на губах Эрика.

– Я разве упоминал о сексе?

– Чего ещё ты можешь хотеть?

– Тебя. Целиком и полностью.

– Я принадлежу моей родине!

– А я ей не конкурент. И увозить тебя отсюда не собираюсь. Скорее сам переберусь жить на Кипр.

Нума с неверием уставилась на него, даже рот приоткрыла.

– Ты мог бы… Но светская жизньЕвропы…

Выражение глаз мужчины стало жёстче сапфира.

– Ты путаешь меня с кем-то другим. Я светской жизнью не увлекаюсь. Только лишь строю отели.

– Да… – Нума медленно провела рукой, будто снимая с лица паутину, – извини… я перепутала…

Эрик направился к выходу.

– Куда ты? Поешь.

– Интимного пикника у нас не получится. Хочу остаться один и подумать, зачем ты то манишь меня к себе, то отталкиваешь. Это кокетство или реализация какого-то комплекса, или страх…

– Ты безжалостен, – упрекнула его Нума. – Мстишь мне за то, что я отказала тебе в сексе? Но я – политик, и моё решение должно быть выгодно моей стране.

– Попроси папочку подыскать тебе мужа преклонного возраста и королевских кровей, – в синих глазах Эрика не было юмора. – Тогда ты одним браком прихлопнешь несколько мух – покровительство другой страны для Кипра и муж-импотент не будет тревожить тебя в постели. Так, кто у нас из правящих монархов достаточно стар?

Губы Нумы дрожали.

– Убирайся вон, – с трудом выговорила она. – Если понадобишься мне, я пришлю за тобой стражу.

Впервые Берндт не нашёлся что ответить. И он с удовольствием хлопнул дверью.

Глава 20

Стражу-не стражу, но секретаря она прислала за ним уже через пару дней. Вне зависимости от благих намерений Нумы, нить их отношений плелась всё прочнее, события развивались. Обнаружив Эрика Берндта в отеле за исправлением мелких недостатков в макете будущего шедевра, Игнасиус мрачно буркнул:

– Собирайтесь, госпожа зовёт.

Берндт аккуратно подправил ногтём газон между зданиями.

– Я могу не поехать?

– По мне, – секретарь вспылил, – хорошо бы, чтобы вы вообще провалились к ядру Земли! Зачем я только заговорил с вами на том приёме? Из-за вас она сама не своя.

Всё внимание Эрика было по-прежнему на макете отеля.

– Возможно, твоя госпожа поняла, что она прежде всего женщина?

– Нельзя ей быть женщиной! Она Королева!

– Откуда появятся новые королевы, если она не родит ребёнка? Королевским эдиктом этого не сделаешь.

Секретарь застыл с открытым ртом. Такого соображения ему в голову явно не приходило.

– Поехали, – Эрик цапнул со стула по пути куртку. – Нехорошо заставлять даму ждать.

Охрана пропустила машину секретаря без вопросов, в доме – дверь не была заперта – их никто не встретил, лишь в дальних дверях мелькнуло чьё-то лицо. Узнав Игнасиуса, человек кивнул и исчез.

– Где все домочадцы? – Эрик с недоумением огляделся. – Пусто, как в спальном районе в рабочий день.

Игнасиус не ответил. Взяв гостя за плечо, он повёл его к широкой каменной лестнице в подвал.

– Вам сюда.

– Меня похищают? Как интересно.

– Я не додумался до такого, – секретарь выглядел искренне огорчённым.

Двери внизу были совсем не характерными для подвала, скорее для бомбоубежища – двойная сталь и кодовый замок.

– Это лаборатория госпожи Алессандрос, – лёгкая судорога, исказившая лицо секретаря, дала Берндту основание думать, что Декер даже в мыслях не осмеливается назвать госпожу по имени. Он отложил этот факт в память.

– Лаборатория госпожи, – повторил без всякого выражения.

Дверь открылась, как только замок подчинился введённому Игнасиусом коду.

– Здравствуйте, здравствуйте, мистер Берндт! – навстречу им поднялась со стула Нума, одетая в простой домашний светло-серый костюм. Левой рукой она взяла со стола и водрузила себе на голову картонную шляпу волшебника, остроконечную, разрисованную звёздами. Громко щёлкнула резинка под подбородком.

– Добро пожаловать на сеанс магии с разоблачением!

Декер шёпотом выругался. Нума блеснула глазами.

– Свободен.

Вздохнув, тот поклонился, очень низко, и так же, не разгибаясь, попятился к двери. Исчез за ней.

– Ты знаешь, что он влюблён в тебя? – спокойно задал свой вопрос Эрик.

Нума строптиво передёрнула плечами.

– Многие воображают, что влюблены в меня. Что же теперь, всем отвечать взаимностью? Игнасиус путает любовь с благоговением, пусть для начала разберётся в себе.

– А я что с чем путаю? – Берндт крепко взял женщину за локоть.

В глазах Нумы мелькнула неуверенность.

– Боюсь, что ты принимаешь меня за бродячего фокусника. Ну что ж, я готова открыть тебе секреты моего ремесла.

– Что у тебя здесь? – Берндт огляделся, задерживая взгляд на ретортах с жидкостями, горелках, приборах и мониторе компьютера.

– Здесь, – признание явно давалось Нуме нелегко, – подводная часть айсберга, тёмная сторона Луны.

– А если без аллегорий?

– В этой лаборатории происходит вся подготовка к чудесам, творимым Королевой Нумой.

Эрика осенило.

– Ты химик!

Женщина оскорблённо глянула на него.

– Не просто химик. Я доктор химических наук. И получала я свою степень в Йеле. Могла бы поближе, – спокойнее добавила она, – например, в Афинах, но это должно было оставаться тайной за семью печатями.

– Прикольно, – Эрик протянул руку к реторте, жидкость в которой булькала и меняла цвет под воздействием нагревания.

– Не трогай! И это тоже, – спустя секунду добавила Нума. Она рассеянно сняла с головы дурацкую шляпу. – Пойдём наверх, я хочу чаю. И ты сможешь задать мне любые вопросы по секретам мастерства.


– А серебряная дорожка в зале суда?

– Просто состав на основе фосфора.

– Огонь на твоих волосах был настоящим?

– Да, но волосы были покрыты специальной смесью, предохраняющей от возгорания. И платье тоже.

– А как ты заставила этого человека побежать к тебе? Он чуть не околел от ужаса.

– Такое впечатление и задумывалось. Здесь надо начать с общего сценария суда. Торн, мой… судебный секретарь, что ли, тот, кто оглашал дело, всегда заранее встречается с желающими прийти ко мне. Я заочно выношу решение, но люди хотят не столько справедливости, сколько королевского суда. Торн расставляет их всегда в одинаковом порядке – справа тот, в чью пользу будет решено дело, слева проигравший. И не считай, пожалуйста, этого человека жертвой тирана. Зачастую там стоит лжец, вор или насильник.

– Ты не передаёшь полученную информацию в полицию или обычный суд?

– Это не входит в мою компетенцию, – отрезала Нума. Смягчившись, добавила. – Как правило, виновный в смертном грехе человек после визита ко мне или сам решает свою судьбу, или же ему помогают принять решение односельчане. Так вот, о чём я…

Она отпила чай из чашечки тонкого фарфора, вытянула ноги.

– Ты видел, наверное, что все эти люди приносят мне корзины с цветами. В руках приносить цветы нельзя, это считается неуважением. Перед тем, как впускать людей в зал суда, к ним подходит помощник Торна и суёт проигравшему в корзину брусок металла. В руке у меня – мощный магнит с переключателем. Ещё пояснения нужны?

– Да, – Эрик чувствовал, что его любопытство лишь разгорается. – Твои голуби…

– Выдрессированы лететь к человеку в белой одежде, стоящему на определённом месте.

– А помнишь, когда мы познакомились, ты зажгла огонь на руках…

Утомлённый вздох.

– До чего же у тебя хорошая память! Все секреты, которые я разрабатывала годами, хочешь за раз узнать. Я приклеиваю на кончики пальцев левой руки специальные накладки из серы – как на спичечных коробках. Если ими резко чиркнуть друг об друга, происходит возгорание. Ненадолго, примерно сколько горит спичка.

– А вот ещё вопрос…

Нума приняла вид замученного студентами профессора.

– Зачем тебе всё это?

– В каком смысле зачем?

– Ну, эта игра в популярную химию.

– Интересно же! И людей порадовать.

Эрик встал за её спиной, и Нума сразу напряглась, села прямо, подобрала ноги. Этот человек заставлял её нервничать.

– А я думаю, дело не только в этом, – вкрадчиво шепнул Эрик. – Разве твоя бабушка передала тебе секреты фокусов?

Напряжённый рот Нумы дрогнул в слабой улыбке.

– Придумаешь тоже, бабушка! Королева Ив была истинной королевой, никакой нужды в зрелищах она не испытывала.

– Понятно, – Эрик без разрешения запустил пальцы ей в волосы, начал массировать кожу головы. Нума расслабилась – и совершенно напрасно.

– Значит, ты полагаешь, что зрелищные эффекты добавляют авторитета твоим решениям? Ты не уверена в их мудрости? Или не уверена в своём праве выносить их?

Нума дёрнулась, только лишь причинив себе боль.

– Негодяй! – прошипела. – Я делюсь с тобой самым сокровенным…

– А я, – Эрик нежно лизнул её ухо, – помогаю тебе обрести уверенность, которой ты заслуживаешь. Никогда я не встречал более умной, щедрой, великодушной женщины…

– Секса не будет! – напомнила Нума.

Берндт улыбнулся ей в волосы.

– Обязательно будет. Я способен ещё подождать, – и утаил он от своей королевы всего один факт – что его терпение истощалось.

Глава 21

Следующий уик-энд Эрик провёл в Никосии, готовый придумать для Нумы правдоподобное объяснение, зачем он едет туда. Госпожа Алессандрос не заинтересовалась его планами и вообще уже неделю пребывала в стервозном настроении, отчего Эрику хотелось придушить её, как Отелло, на замок которого они ездили полюбоваться в Фамагусту. Как всегда, под охраной, Эрик начал уже привыкать к постоянному присутствию рядом двух посторонних человек. В плане усиления интимности их отношения с Нумой застопорились, будто достигнув какого-то своего предела. Гречанка была тверда в решимости не вступать с ним в связь. Умом Эрик Берндт понимал, что она опасается впасть от него в зависимость, но инстинкты самца требовали сделать её своей.

Встретившись с человеком, рекомендованным ему Стратосом, Берндт решил свой вопрос за полдня, но ещё задержался на сутки в Никосии. Может быть, хоть тогда Нума признается, что ждала его?

Нет, не ждала. Уйдя с головой в свои опыты, она рассеянно ответила на его звонок, удивилась, узнав, что он уезжал. Решимость Эрика ещё немного окрепла.

– Арендовал яхту? Хочешь обогнуть Кипр? – Нума тихонько засмеялась. – Честное слово, все мужчины до старости мальчишки. Хорошо, составлю компанию, почему нет? Вторая каюта там найдётся?

Эрик расшаркался в глубине своих платонических чувств. Почему бы и нет, в самом деле?


Нума прибыла ближе к вечеру, сияя глазами, сообщила:

– Я удрала от охраны и от отца.

«Давно пора», – чуть было не ответил Эрик, успел прикусить язык. Ей почти тридцать, и она трусиха, какой свет не видывал. С неё станется удрать обратно в «Олимпион».

Яхту он нанял вместе с рулевым, она отошла от причала и медленно дрейфовала в лучах заходящего солнца по густо-синему заливу Фигового дерева. Столик для ужина стоял на верхней палубе, сверкая начищенным серебром столовых приборов и искорками в хрустале.

– Я очень надеюсь, что ты не пригласил в плавание скрипача, – полушутливо заметила Нума, салютуя собеседнику своим бокалом. – Это был бы уже перебор.

– Скрипача нет, – Эрик очень старался, но не мог скрыть до конца своего напряжения. Он даже почти не пил. Если его план сработает, Нума его убьёт.

– Становится холодно, – женщина передёрнула плечами. – Может, пойдём в кают-компанию?

– Всё, что угодно, для тебя, – целуя её руку, Берндт чувствовал, что напряжение и ей передаётся. Нума лизнула то место на своей руке, которого касались его губы. Оторопела.

– Почему я это сделала? – щёки её были горячими, мысли перепрыгивали друг через друга. Близость Эрика ощущалась непривычно остро. Нума поймала себя на мысли, что разглядывает его губы с точки зрения французского поцелуя. Последний раз она целовалась почти восемь лет назад… два украденных Эриком прикосновения губ не в счёт. Но неужели она не живая? О чём думала бабушка, загоняя совсем молодую женщину в клетку королевских обязанностей? Что Нума никогда никого не полюбит, не захочет после истории с Дитрихом?

Внизу, в каюте, ей стало окончательно нехорошо. Всё тело горело, мысли вибрировали, заставляя совершать ненужные суетливые движения. Женщина металась по помещению, горя в лихорадке. И везде её сопровождал испытующий взгляд.

– Что ты всё смотришь на меня и смотришь?! – неожиданно взорвалась Нума. – Весь вечер смотришь… смотришь… – голос её постепенно угас.

Эрик действительно наблюдал за ней уже давно, но на это у него были свои причины. А Нума тем временем становилась всё беспокойнее. Она поминутно вскакивала, начинала ходить по каюте, нервно озиралась и стягивала у горла ворот шёлковой синей рубашки Эрика, которая заменяла ей сегодня одежду. Это было следствием инцидента, когда боковая волна качнула палубу, открытая бутылка вина упала на бок и залила платье Нумы.

– Что с тобой? – наконец не выдержал Эрик.

Нума дико глянула на него расширенными глазами, в этот момент полностью соответствуя своему имени.

– Не… знаю… – она спотыкалась на каждом слове, движения становились всё резче и порывистее. – Но… не могу сказать, что мне… хорошо…

Наблюдая, как она мечется по каюте, Эрик ощутил мгновенную вспышку страха: а что, если он переборщил с дозой?

– Нума, – он начал весьма нерешительно, боясь её ярости, которая, подобно урагану, вмиг смела бы его с лица земли, – Нума, я не уверен… я не хотел…

Зеленоватые зрачки женщины неистово блеснули в полутьме.

– Аф-ро-ди-зи-ак! – удалось отчётливо выговорить ей, несмотря на то, что зубы стучали от переизбытка адреналина, а в ушах оглушительно бушевала кровь. – Ты, старый дурак, подсыпал мне возбудителя…

– Да, – сокрушённо признался Эрик, стараясь сдержать Нуму и чувствуя, как вибрирует в его руках её тело.

– Решил испытать на мне… а я, тупая кретинка, даже не догадалась… а ещё химик…

– Эй, что ты делаешь? – Эрик внезапно обнаружил, что женщина машинально, не замечая этого, с силой прижимается пахом к его ноге и совершает ритмичные движения весьма определённого рода.

– Я… не могу, – с усилием выдавила она сквозь зубы, не в силах остановиться.

– Нума! – Эрик встревоженно обхватил её за ягодицы и обнаружил, что они, как и всё её тело, словно стянуты в тугую пружину, готовую выстрелить в любой момент. – Нума… как это отменить?

– От этого ничего не поможет, идиот, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы. – Через несколько часов, к утру, всё пройдёт. Уходи!

– А ты… будешь мучиться?

– Ну нет, – глаза её яростно вспыхнули, она вцепилась в рубашку Эрика и втащила его назад в каюту, из которой он было сделал шаг. – Ты меня в это втравил, ты и будешь расплачиваться. Я не хочу, как будто заведённая, бегать всю ночь и, словно коза, обо всё чесаться. Ты мне поможешь.

– Да… но как?

Нума мрачно усмехнулась, непрерывно перебирая руками его одежду.

– Обычным способом. Тем, что больше всего нравится мужчинам.

– О! – понимание вспыхнуло в светлых глазах Эрика. – Если ты настаиваешь, то конечно.

– Не просто настаиваю, – бёдра Нумы уже захватили в стальной капкан его ногу. – Это твой долг. Но тебе придётся нелегко.

Предупреждение не погасило пыл Эрика.

– Я виноват перед тобой. Но мне нужно… – он потянулся к встроенному в стену шкафчику, в котором хранил свой «джентльменский набор».

– Забудь, – Нума перехватила его руку, – не до презервативов сейчас. Некогда.

– А если ты забеременеешь? – возразил Эрик.

– Тогда я тебя убью, – процедила Нума сквозь зубы.

– Ты не оставляешь мне выбора… – пожаловался норвежец, но у него перехватило дыхание и потемнело в глазах, когда Нума, не слушая, расстегнула его штаны. Ей не пришлось предпринимать никаких усилий, чтобы привести его в состояние полной боевой готовности. Спустя секунду Эрик, не церемонясь, вонзился в призывно раздвинутые бёдра. Громкий стон наслаждения был ему лучшей наградой; впрочем, он понимал, что Нума сейчас возбуждена настолько, что ей всё равно, с кем совокупляться. Она взорвалась мгновенно, и Эрик замер, не успев ещё ничего почувствовать. Но быстрой разрядки он и не мог себе позволить – сегодня он только её раб. Женщина пребывала в удовлетворённом состоянии недолго, спустя минуту она вновь беспокойно зашевелилась, задвигала бёдрами; но отвернула в то же время голову, не позволяя себя целовать.

– Ни к чему это, – сурово оборвала она его протесты и оттолкнула руки мужчины со своей груди. – Работай другим местом.

– Как умею, так и буду работать, – разозлился Эрик, снова сжимая ладонью её небольшую, кофейного цвета грудь. Толчки его были медленными, но удивительно глубокими. – А если тебе что-то не нравится, то я уйду.

– Как же, уйдёшь, – выдавила колдунья Кипра невнятную угрозу сквозь судорожно сжатые зубы. Её длинные ноги замкнули его тело в нежный, неумолимый капкан. Правая пятка, задавая нужный ритм, легонько постукивала его под ягодицы. – Работай, викинг, работай. Главное ещё впереди.

Напрягшись, мужчина коварно приостановил движение. Почти мгновенно перед его глазами мелькнула рука с острыми фиолетово-пурпурными ногтями. Нума аж зашипела, выгибая спину в стремлении прижаться к нему как можно ближе.

– Ты что, в игрушки играешь? – она достаточно больно саданула его ногтями по спине. – Что за цирк, викинг? Давай же! – женщина сделала несколько толчков бёдрами, но без участия, а скорее даже при сопротивлении любовника удовольствие было невозможно.

– Я убью тебя, викинг! – Нума пронзала его яростным взглядом.

Эрик не шевелился, только смотрел ей в глаза с застывшим выражением.

– Хорошо, хорошо… Да провались ты! – завопила Нума. – Делай всё, что тебе хочется!..

– У меня есть такое право? – неприятным голосом осведомился Берндт.

Бёдра Нумы выплясывали дикий танец, прижатые его телом.

– Да, да, – стонала она, давая согласие; но всё равно отвергающе сжалась, когда руки Эрика обрушились на её тело. Даже вздрагивая в экстазе, она ухитрялась кривить нос и морщиться, что приводило её партнёра в бешенство. В отместку он старался не пропустить ни миллиметра её божественного тела. К рассвету он взял её столько раз – естественным образом, руками и языком, что силы обоих кончились одновременно и они с удовольствием отказались бы даже от дыхания, будь это возможно.

С трудом шевеля будто налитой свинцом рукой, Эрик натянул на влажное тело Нумы простыню, заодно укрыв и себя. Солнце всходило стремительно, заливая розовым светом каюту. В его лучах лицо Нумы казалось божественно прекрасным. Эрику до сих пор не верилось, что ночью он был именно с нею.

– Спишь? Счастливица… а я не могу, хотя смертельно измотан.

– Так тебе и надо, – не открывая глаз, пробормотала Нума. От усталости она даже не шевелила губами. – Неосторожный глупец… химия дураков не прощает.

– А доктор химии? – Эрик уткнулся лицом ей в бок, потом переместил голову на мягкую подушечку живота.

Нума молчала так долго, что, если бы не её неровное дыхание, Берндт мог бы подумать, что она спит.

– Я тебя ненавижу, – наконец выдохнула женщина предельно серьёзным тоном.

– По крайней мере, не равнодушие, – пытался отшутиться Эрик, хотя как мужчина он, конечно, рассчитывал на признание в любви.

Нума будто прочла его мысли:

– Мне некогда влюбляться, Берндт. Да и незачем. Мне не нужен мужчина. Я хочу сегодня же вечером вернуться на Кипр.

Эрик лежал, вытянувшись рядом, молча – но не от недостатка эмоций.

– Хорошо, – поднимая голову, наконец сдержанно проговорил он, как только смог разжать судорожно стиснутые зубы. – Хорошо, Королева, вечером ты вернёшься домой.

– И больше никаких игр в похищенных дев и пиратов? – строго спросила Нума.

– Пожалуй, нет, – Эрик очаровательно ей улыбнулся. – У меня теперь на примете другая историческая эпоха.

– Ох! – ничего оригинальнее в голову Нуме не пришло. – А я…

– И я тоже, – твёрдо закончил Берндт. – Мы будем спать. Вместе.

Его тёплые руки обвились вокруг тела Нумы, и, отвлекшись, она забыла уточнить – он говорит о сегодняшнем дне или обо всей их будущей жизни?

Глава 22

М-м… Нума потянулась, пока Елена, служанка, снимала с волос тяжёлый венец и расстёгивала на спине просторное парчовое одеяние, сплошь затканное серебряной нитью. Бабушка Алессандрос всегда твердила, что Королева должна выглядеть величественно, благо средства позволяли. Кстати, одежду и все необходимые реквизиты для своих действ Нума оплачивала из собственных денег, а средства, вырученные от продажи даров, приносимых ей спорщиками, до единого фунта направляла на восстановление родного острова, ещё кое-где лежащего в руинах после войны тридцатилетней давности. Гречанке по крови и по рождению, ей был ненавистен сам вид «голубых касок» Рокошевского, железная проволока, вонзающаяся в изумрудную траву Кипра, несчастный Пил, разделённый пополам «зоной смерти». Стань турки такими же киприотами, как её любимые греки, она судила и их бы по справедливости. Но они отгрызли себе кусок её острова и провозгласили там никем не признанную Турецкую Республику Северного Кипра. Да как посмела эта жалкая кучка бунтовщиков…

Нума сглотнула собственный стон бессилия. Даже она, Алессандрос, с деньгами и влиянием Алессандросов всех предыдущих поколений, ничего не могла изменить в международной политике. Война и мир не зависели от её воли… а впрочем, любая война начинается с малой ссоры, а сколько таких ссор сумела предотвратить Королева Нума. Но до чего же тяжело нести на своих плечах все людские страдания! Нума искренне сочувствовала Иисусу Христу. Она, по крайней мере, знала любовь… и потеряла её. Незаменимая, одинокая Нума и не могла представить себе, как тяжело ей будет без Викинга, его незримой поддержки и любви.

Рассеянно кормя сокола Экси с рук кусочками сырого мяса, Нума раздумывала, куда же мог деться Эрик после того, как три дня назад без лишних слов высадил её в Ларнаке, где уже поджидала вызванная по сотовому телефону машина отца, и вернулся на трап своей яхты. Помахал рукой и исчез за горизонтом. Полтора часа, пока ехали до Фамагусты, Нума наливалась тихой яростью пополам с шампанским из встроенного между сидений бара Никоса. Бросил – её, Нуму – как девку, подобранную на одну ночь! Эти эгоистичные мысли сразу исчезли, стоило Нуме увидеть за воротами «Олимпиона» поджидающих её людей. Кое-кто даже ночевал на поле возле поместья – с ужасом в голосе рассказывала ей Надин, манерно прикладывая к голове руки, такая же хорошенькая, как их мать, и настолько же бесполезная. Для Нумы всегда оставалось загадкой, что же находят её бесчисленные поклонники в Надин. Самоценностью их прелестная сестра не обладала никакой. Она была будто американская кукла Барби – не злой, не жестокой, никакой. Просто пленительная игрушка. Мир не встречал ещё двух таких разных близнецов, как Надин и Кассия. Фарфоровая пастушка и военный хирург.

Нума хрипло захохотала, вспомнив, каким скандалом заканчивались каждый раз попытки матери одеть близнецов в одинаковые платьица или хотя бы усадить рядом играть. Кассия с наслаждением изводила слабую и хрупкую сестрёнку. Эти бойцовские качества помогали ей потом выжить в вооружённых сражениях, в которые она с регулярностью, достойной уважения, отправлялась, и оперировать раненых в ненадёжной матерчатой палатке с той же бестрепетностью, как если бы это происходило в лучшем госпитале Никосии. А хрупкость и деликатная конституция Надин делала ту любимицей светских дам и очаровательным украшением любого салона. Два человека – два мира, две истины. Как выбрать, который путь лучше? Каждому своё. С Кассией семья Алессандрос прошла балканские войны, красных кхмеров, Афганистан, с Надин – выезжала на рауты в высший свет и на приёмы к монархам. Диандра давно перестала пытаться превратить Кассию в подобие сестры и довольствовалась Надин в качестве любимой дочери. Все остальные вечно спешили куда-то, были ужасно заняты и отвратительно независимы…

– Вам снова не спится, kyria? – смешал её размышления мягкий, сочувственный голос Елены. Даже не думая о том, чтобы уйти без разрешения, всё это время служанка Нумы тихо сидела на пуфике, полируя замшей поверхность любимой бузуки Костаса. Несколько лет назад, когда Елена ещё только начинала свою службу в «Олимпионе», Костас Алессандрос постоянно видел эту юную девушку спрятавшейся где-нибудь за шторой и жадно прислушивавшейся к звучанию его музыкального инструмента. Потом он открыл у Елены замечательный голос и слух, начал учить её игре на разных инструментах. Однако епископ Костаса усмотрел в его слишком частом общении с молодой незамужней девушкой опасность грехопадения, а уроки музыки счёл неподходящим занятием для священника в самом расцвете сил, который в будущем может стать вторым архиепископом Макариосом. И Костас отступил. Его чувство к Елене было пугающе новое и непонятное, а церковь – единственным авторитетом с детских лет. Карьера Елены-певицы не сложилась, но девушка не держала обиды ни на кого. В её комнате, примыкающей к покоям Нумы, во всю стену готическими буквами было начертано арабское слово «кисмет» – «судьба». Елена говорила, что это её талисман, немного крупноватый, но зато утешающий в любой жизненной ситуации. Только с бузукой Костаса Алессандроса она расстаться так и не смогла.

– Я начинаю сама себе напоминать мученицу, – Нума отошла от окна, резко захлопнув раму. В бездонной темноте сада ничего нельзя было рассмотреть, даже деревьев. – Хотя и не хочу этого. Но что-то меня гнетёт.

– Тут может быть несколько вариантов, thespinis, – Елена смотрела на неё с той очаровательной серьёзностью, сложив руки под подбородком, при виде которой Нума окончательно переставала понимать брата, променявшего такую девушку на одинокую келью и холодную постель. – Может быть, вы размышляете о Кипре, может быть, о своей семье… Через два дня вы летите в Турцию на встречу с премьер-министром Эрдоганом и имеете полное право волноваться об этом. Но, kyria Нума, во всём ведь виноват мужчина?

Нума лишь глянула на неё с несчастным видом, в который раз поражаясь умению Елены складывать все факты воедино и анализировать их. Сам Шерлок Холмс гордился бы такой ученицей.

– Похоже, что так. Я говорила себе, что его ненавижу, и это так… но почему-то мысли мои постоянно отправляются в море и я думаю, чем он может быть занят в этот момент. А ведь я даже не знаю, где он сейчас находится.

– Слава Богу, для беспокойства не требуется географических координат, – мягко заметила её собеседница. – Иначе все в мире стали бы картографами, и мы с вами здесь не сидели бы.

Нума ласково ей улыбнулась, напряжение вмиг отпустило её.

– Елена, – решительно заявила она, – я никогда не позволю тебе выйти замуж. Только если это будет кто-то из «Олимпиона», и ты меня не покинешь.

– Ни за какие сокровища мира, kyria, – пальцы девушки всё крепче сжимались вокруг бузуки Костаса Алессандроса, а в глазах отражалась бездонная, не смягчаемая ни пространством, ни временем душевная боль.

– На твоём месте я бы убила его, Елена!

После долгих лет жизни вместе эти женщины понимали друг друга без лишних слов.

– Нет, госпожа, – губы служанки дрожали, и голос её был тихим. – Я всегда буду только молиться, чтобы жизнь его удалась. Одна американская писательница сказала устами своей героини: «Любовь нельзя прятать, её надо дарить, протягивать на ладонях. Неважно, что дар могут отвергнуть – любящий всё равно станет богаче». Очень мудрая женщина, Эмма Дарси… – слёзы Елены капали на бузуку и стекали вниз по лакированному корпусу.


Молодой священник отец Костас Алессандрос смотрел на плачущее небо сквозь мозаичные окна монастыря, затерянного высоко в горах Троодос, и думал о лике женщины, любившей его. Нет, он не преступил с ней своего обета, не изменил Господу и людям, доверявшим ему. Но почему так погано на душе каждый раз, когда идёт дождь, крупные светлые капли которого напоминали ему слёзы Елены Деулос… А хуже всего было то, что она ничего не ждала и ничего не просила, и приняла его позорное, трусливое отступление как данность. А он даже не попрощался с ней, стараясь сбежать от искуса как можно быстрее и дальше.

Но он вернётся. Когда-нибудь, если Господь даст ему сил, он вернётся, чтобы сказать ей «efharisto1*» и последнее «adio». Костас молился день и ночь, чтобы Создатель послал ему испытание – заглянуть во всё ещё любящие глаза Елены и вернуться к Нему.

Глава 23

Не вернётся он в Паралимни, и гори все проекты синим пламенем! Четвёртые сутки Эрик Уайлдорф Берндт мрачно сидел в номере дешёвого отеля, наливался дешёвым вином и предавался таким же упадочным, низкопробным мыслям. Как ему только хватило глупости/наглости опоить Нуму, заставить её переступить через все убеждения… Будто бы первый раз столкнулся с отказом женщины… Королева – особенная, ранимая, нежная, он так оскорбил её! Неудивительно, что при расставании, когда он начал неловко извиняться за свою выходку, она сверкнула зелёными глазами, прошипела:

– Не люблю оставаться в долгу!

и умчалась на лимузине отца. Хорошо, хоть сам Никос не явился вырывать её из рук похитителя с винтовкой наперевес. Хотя, наверное, такие, как он, не делают военных вылазок лично, у них для всего есть наёмники и лакеи.

На мини-компьютере пискнуло извещение о поступлении электронной почты. Покачиваясь, Эрик прошёл два шага до стола, не совсем уверенный, что у него есть ноги. Он видел их внизу, но признавать своими не торопился. Нервные центры отключились ещё вчера.

Берндт долго рассматривал свой указательный палец, пытаясь совместить его подушечку с кнопкой активации мини-компьютера. Когда это произошло, не меньше усилий потребовалось, чтобы вспомнить, как запускается почтовая программа. В папке «Входящие» за пару дней скопилось штук тридцать «мусорных» писем и пять или шесть действительно важных. Отчёты от управляющих отелями в Норвегии и Италии, зарплатная ведомость от бухгалтера – на проверку и подпись. Откуда Мари-Анн знать, что он не в состоянии сейчас заказать у секретаря чашку кофе, не то чтобы изучать её расчёты. Письмо с незнакомого, но явно официального адреса на кипрском домене.

«Господин мэр округа Паралимни… приветствовать нового инвестора… с удовольствием приглашает на встречу… всё возможное для возведения сети отелей…». Эрик Берндт опрокинулся на кровать на спину и уснул.

Он открыл глаза спустя четырнадцать часов. Голова болела, хотя и не смертельно, во рту вкус крысиной шерсти перемешивался с ароматами помойки. Ощущение срочного незаконченного дела заставило Эрика встать. Компьютер почти разрядился, так что он первым делом воткнул «вилку» в сеть и отправился принимать душ. От ледяной воды заныла кожа, но просветлело в голове. Остро захотелось есть. Он спустится в кафе при отеле, как только разберётся с почтой.

Странное письмо за ночь не переместилось в «Спам» и никуда не исчезло. Итак, офис мэра Паралимни…

– Офис господина Никоса Влиттиса, – бодро прочирикал девичий голос, едва он набрал номер телефона, указанный в письме, и нажал кнопку 2, означающую, что он желает говорить с секретарём по-английски. – Чем могу быть полезна?

– Моё имя, – предприниматель помолчал, – Эрик Берндт. Я желаю говорить с мэром, госпожа.

Девушка думала с десяток секунд, восстанавливая в памяти, что ей известно о звонящем.

– О, господин Берндт, разумеется! Господин мэр распорядился сразу соединить вас!

– Мэр Влиттис слушает, – голос был настороженным, хотя и силился изобразить радушие.

– Это Берндт, Эрик Уайлдорф Берндт.

– Господин Берндт, замечательно, что вы позво…

– Три месяца назад я подал заявку на строительство отеля в Протарасе, и никому не было до неё дела. В управлении градостроительства меня просто игнорировали…

– Это не так, господин Берндт! Мы рассматривали…

– О'кей, не буду оспаривать. Я хочу ответа только на один вопрос. Это Нума вас попросила?

– Нума? – в тоне чиновника появился ничем не объяснимый страх.

– Госпожа Алессандрос. Она откупилась этой протекцией от меня?

Никос Влиттис явно оторопел от ледяной агрессии Эрика.

– Не было никакой протекции, господин Берндт. Конечно, я рад оказать любезность хорошим друзьям семьи Алессандрос, но прежде всего учитывались перспективы развития туристического бизнеса в регионе, создание новых рабочих мест…

– Понятно. Когда мне приехать в ваш офис?

– О, – живо откликнулся мэр, – когда вам будет удобно! Мне не составит труда подогнать своё расписание…

– Понятно, – ещё раз повторил Эрик. – Я сообщу дату и время вашему секретарю. Всего наилучшего, господин мэр.

Не слушая более, как чиновник рассыпается в любезностях, он положил трубку. Итак, их высокородное высочество подключило-таки свой авторитет, надеясь сплавить его подальше от своей неприкасаемой персоны? Вот теперь Эрик наконец разозлился. Надменная греческая стерва с голубой кровью!

– «Олимпион».

– Пригласите к телефону Нуму Алессандрос. Скажите ей, что звонит Эрик Берндт.

– Это я. Что-то случилось?

– Какое ты имеешь отношение к письму, пришедшему мне из офиса мэра Паралимни?

– Письму?

– Ты хочешь знать, что я думаю о подкупе? Тебе не удастся избавиться от меня. Даже ради горы африканских алмазов.

– Тебя депортируют? – голос женщины перестал быть таким бесцветным, в нём даже мелькнули искорки иронического интереса.

– А то ты не знаешь!

– Не знаю я ни о каком письме, – Нума вздохнула, совсем как обычная женщина. – Где ты, придурок? По-прежнему в Ларнаке?

Эрик планировал выяснять отношения дольше. Только вот Нума стремительно покидала поле боя. Это сражение было ниже её достоинства.

– В Ларнаке, – буркнул он.

– Ты отпустил яхту?

– Давно уже.

– И как планируешь возвращаться?

– Никак. Я злюсь на тебя.

– Это забавно, – без обиды, без гнева, голос Нумы звучал с ноткой иронии. – Я почему-то считала, что это моё право – обижаться.

– Ты убедила мэра Влиттиса разрешить мне постройку отеля, чтобы избавиться от меня!

– М-м, тебе разрешили… ну что ж, поздравляю.

– Не надо. Не надо мне твоих одолжений.

– Эрик! Ты просто большой дурак. Никос Влиттис держит нос по ветру. Я к выдаче разрешения не причастна. Скорее всего, распространились слухи о нашей… дружбе, и тебя на всякий случай решили не обижать.

– Ты не откупишься от меня, – повторил Эрик, решив придерживаться знакомой темы.

Судя по голосу, Нума улыбалась. Чего это она?

– Простите, мой господин, – кротко произнесла она. – Клянусь никогда не способствовать процветанию твоего бизнеса. Никогда-никогда. А теперь оставайся в отеле, я пришлю за тобой машину.

Глава 24

Приём был в самом разгаре. Слуги обнесли собравшихся уже не одним десятком подносов с шампанским, настроение у гостей было приподнятым, все обсуждали обещанный фейерверк.

Проходя мимо зеркал в туалетной комнате, Эрик придирчиво осмотрел себя. В первый раз Нума вывела его в свет, почти насильно отобрав жёлтую каску и спецовку, в которых он каждый день трудился на стройке. Уже больше месяца шло строительство отеля, и так гладко это происходило впервые в опыте Эрика. Обычно строительство сопровождалось пикетами жителей, визитами представителей различных инспекций, недопоставками материалов, нехваткой рабочей силы. В Протарасе каменщики записывались в очередь, стремясь получить работу у него, поставщики звонили уточнить, чем они ещё могут быть полезны, и даже не шёл дождь. Вот когда Берндт осознал, что значит быть под покровительством семьи Алессандрос. Ему даже начинало это нравиться. А более всего то, что Нума приезжала на каждый уик-энд в арендованный им коттедж в Паралимни и даже готовила для него. Эрик боялся подступиться к теме о браке, однако ювелирный магазин всё же посетил.

Из зеркала на него смотрел серьёзный мужчина в белой рубашке, строгих брюках и фраке. Судя по тому, как ловко сел фрак на него, Нума не брала костюм напрокат, а заказала по его меркам. Эрик рассеянно понюхал цветок гвоздики. Что должен думать мужчина, когда женщина так ведёт себя по отношению к нему? Разумеется, что она ждёт кольца. Только вот с Нумой не всё просто, её каждое слово, поступок, взгляд имеет двойное дно. Кстати, где его дама, куда запропастилась?

Пришлось узнавать у гостей, кто видел её последним.

– Мсье посол, – Эрик склонился в поклоне перед французским представителем и его супругой, – мадам. Прошу извинения, но мадемуазель Алессандрос была с вами всего несколько минут назад. Вы не заметили, куда она отправилась после?

Дипломат почему-то смущённо переглянулся с женой под холодным, неулыбчивым взглядом Эрика.

– М-м… мсье Берндт, видите ли… мадемуазель Нума на балконе, – он слабо махнул рукой в требуемом направлении и уже в спину Эрику добавил, – но она не одна…

– Merci, – норвежец обернулся лишь для того, чтобы склонить в знак благодарности белокурую голову.

– О, бедный мальчик, – жена посла взволнованно пожала руку супруга. – Ты видел, Жак, как он влюблён? А он даже не знает о Той Истории, – как обычно, эти два слова произносились с большой буквы и приглушённым шёпотом, словно созданным для того, чтобы обсуждать всякие неприличности.

Ирвенú философски пожал плечами:

– Боюсь, настало и его время узнать.


Рассекая толпу в бальном зале своими широкими, крепкими плечами строителя, Эрик прошёл к дверям на балкон, опоясывающий всё здание посольства по окружности. Обычно они были открыты, впуская столь необходимый свежий воздух в изнемогающий от постоянной жары зал; но сегодня, сейчас их будто прикрыли чьи-то заботливые руки – почти до конца, ровно настолько, чтобы не вызывать пересудов среди гостей. Норвежец коснулся стекла рукой, намереваясь выйти наружу.

– …восемь лет, Нума, ты только представь себе! Прошло целых восемь лет.

– Я не могу, – после тяжёлого вздоха отозвался из темноты столь дорогой Эрику голос. А вот её собеседник не был ему знаком. Берндт пристальнее вгляделся: Нума стояла спиной к залу, опершись локтями о балюстраду. Мужчина находился не слишком близко, что несколько пригасило его ревность. Казалось, что Нума готова расплакаться. Странное свидание – если это было свидание вообще.

А собеседник Нумы становился всё настойчивее, хотя и не прикасался к ней.

– Такого ответа я не приму. Сделай же что-нибудь, Нума!

– Что именно она должна сделать, мистер? – Эрик решил, что настало его время вмешаться.

Женщина подскочила от его голоса, словно ужаленная в самое соблазнительное своё место.

– Что? Зачем? Чёрт побери, Эрик Берндт, – переведя дыхание, немного спокойнее добавила она. – Ты появился почти вовремя.

– Нума, – лицо мужчины по-прежнему оставалось в тени, но в голосе звучала напряжённая настойчивость, – ты знаешь, что мы не договорили. Пожалуйста, попроси джентльмена уйти, – он обращался через голову Эрика, словно того здесь и не было, что не могло не взбесить потомка завоевателей.

– Попросите меня об этом сами, мистер, – воинственным тоном проговорил он, – и вы познакомитесь с крепостью моих кулаков.

Чего он меньше всего ожидал, так это сдержанного, приглушённого смеха мужчины в ответ на своё заявление; но, тем не менее, тот смеялся.

– Какой отважный молодой петушок, Нума, – успокоившись, вновь обратился он к застывшей в неподвижности гречанке. – Похоже, у тебя появилось будущее. Я тоже хочу для себя этого и имею такое право. Отпусти меня, Нума, – в его голосе прозвучала тоскливая, страстная мольба. – Ты же знаешь, что я буду возвращаться…

– Я не могу, Дит.

– Сможешь. Сможешь, когда поймёшь, что ты наказала не только меня, но и себя тоже. Ни один из нас не сможет жить будущим, пока не будут оплачены и забыты старые долги.

– Я не могу, Дит, ты разве не понимаешь! – неожиданно громко с отчаянием прокричала Нума. Пальцы её, впившиеся в каменную балюстраду, побелели. – Ещё пока не могу. Оставь меня, Дитрих, – она шагнула к выходу столь стремительно, что руки мужчины, попытавшиеся поймать её, ухватили лишь край муслинового платья. Раздался треск.

С невнятным проклятием Эрик бросился на защиту своей принцессы; но Нума в нём не нуждалась сейчас – как, впрочем, и обычно. В молчаливый бой взглядами со своим противником она вступила без всякой осторожности и страха… и вышла победителем, когда мужчина, лица которого Эрик так и не рассмотрел, со вздохом отвернулся.

– Tschüs, Diet2*, – очень тихо проговорила она.

– Ещё увидимся, Нума, – вялым тоном, не оборачиваясь, отозвался её собеседник по-английски.

Нума немного помолчала.

– Как Богу будет угодно, – наконец, кивнув головой, согласилась она. Взяла Берндта под руку. – Пойдём, Эрик.

Норвежец покорно позволил себя вести – но не более десяти шагов. Сразу же за дверями он взорвался:

– Нума, что это было? Как ты… да я просто в шоке – Нума Алессандрос позволяет какому-то проходимцу так обращаться с собой!

– Когда-то он был мне очень дорог, – голос его любимой звучал так тихо, что Эрик даже подумал – ему это почудилось. А Нума заговорила свободнее и чуть быстрее, шлюзы её сдержанности вмиг оказались смыты потоком воспоминаний и чувств. – Был мне дороже закатов, дороже рассветов, дороже людей Кипра… я добровольно превратила себя в его часть. Я любила Дитриха – или думала, что любила. И я не сомневаюсь, что он меня тоже любил – по-своему, разумеется. Видишь ли, Дитрих фон Груец – мой бывший муж.

– Муж? Тот самый муж, который… – не договорив, Эрик метнулся обратно на балкон.

Нума едва успела поймать его за рукав смокинга.

– Не надо. Что бы там ни говорили о Дитрихе, моя вина в произошедшем ничуть не меньше, – она улыбнулась с каким-то растерянным и жалким выражением в глазах. Потянула Эрика за рукав и вывела в сад.

– Давай присядем, я очень устала. Вечер был долгим.

– Ещё бы, – фыркнул Берндт, задирая вверх голову – но на балконе уже никого не было. – Откуда он знал, что ты будешь…

– А он и не знал, – Нума прижалась лицом к плечу Эрика, обняла мужчину за талию обеими руками. – Скоро три года, как Дит посещает все приёмы в надежде, что я передумаю.

– И вернёшься к нему? – голос Эрика звучал неприятно от сдавившей горло ревности.

Нума искренне рассмеялась, откинув голову.

– Нет, что ты! На самом деле Дитрих боится меня, словно чёрт ладана. Но ему уже сорок два, он мечтает о сыне и постоянно сражается во имя этой мечты сам с собой. Мне жаль его, – она помолчала. – Но я действительно ничем не могу ему помочь.

– Ничем? – усомнился Эрик. – Обычно колдуньи должны уметь снимать свои заклятия.

Королева Нума отрицательно покачала головой:

– Только не это. Моя бабушка Алессандрос предупреждала, что у меня в запасе есть одно проклятие, обладающее смертельной силой. Но только одно, и расходовать его мне следовало разумно. В тот день, лишившись ребёнка, я почти ослепла от гнева и – вольно или невольно – истратила это оружие. Теперь, через восемь лет, могу утверждать – это действительно нечто. Боюсь, что снять его будет мне не под силу.

– И он не получит своего сына? – Эрик вновь указал на пустой балкон.

Нума шумно вздохнула, ещё сильнее прижалась к такомунадёжному его телу.

– Эрик… – голос её источал неуверенность, словно бы принадлежал другой женщине, не Королеве, – ты знаешь многое из моей «кухни» – больше, чем я позволяю простому смертному. Дит тоже знал, но не воспользовался этим знанием. Так вот, хотя я, без сомнения, верю словам бабушки Алессандрос о колдовских способностях, переходящих друг к другу у старших женщин рода, но я всё же женщина конца XX века, учёный, как говорится, «широко известный в узком кругу», – она критически усмехнулась, позволив себе добавить в слова немало самоиронии. – Вот почему я рассматриваю всё именно с научной точки зрения. И как учёный я полагаю, что так называемое «смертельное проклятие колдуньи» не что иное, как мощное гипнотическое внушение, передаваемое на подсознательном уровне. Зигмунда Фрейда читал? Ну и отлично, тогда ты должен многое понять. И знаешь, ещё Фрейд отметил, что существуют люди, которые не поддаются гипнозу. Я почему-то всегда считала, что Дитрих именно из таких. Я не смогла ни разу гипнозом снять у него боль или хотя бы успокоить. Но в тот, последний раз, наверное, сила внушения вкупе с разрушительными моими эмоциями – гневом, обидой и ненавистью – оказалась слишком велика. Дит получил сильнейший отрицательный заряд… и поверил. Я не психолог и не знаю, что происходит в коре человеческого мозга, но уверена, что именно голова, разум определяет физическое состояние субъекта. Стоит поверить в то, что ты болен – и все симптомы появятся сами собой…

– Дитрих поверил, что он бесплоден – и у него не рождается детей, – очень негромко подхватил Эрик.

– Ты ухватил мою мысль, – с облегчением проговорила Нума. – Всё обстоит именно так. Я не врач, как моя сестра, хотя даже она едва ли смогла б объяснить, что случилось с его «маленькими хвостатыми друзьями», почему они не могут завязать плод… Это идёт из психики. А это, в свою очередь, означает, что я должна быть достаточно убедительна, снимая заклятье. Но я его не простила, Эрик. Махнула рукой, да, но не простила. Вот почему я ещё не готова вдохновенно шаманить.

– Ты не обязана этого делать, моя красавица, – Берндт нежно поцеловал руку Нумы, повернув её ладонью вверх. – Он поступил с тобой достаточно по-свински.

– О! – Нума хрипло, вымученно рассмеялась. – Думаю, что обо всех подробностях ты и не догадываешься. А ведь, ты знаешь, – она говорила медленно, рассеянным, отсутствующим тоном, – сейчас я уверена, что наша семейная жизнь с Дитрихом могла бы сложиться и по-другому. И я была бы сейчас его женой, если б тогда не совершила одну-единственную ошибку. Так что, как ни крути, но именно я заварила всю эту историю. Я была молода… несмотря на учёную степень, на весь свой колдовской опыт. Я была девственной до омерзения в отношении мужчин. И тяготилась своими обязанностями негласного судьи Кипра. Когда я встретила Дита – такого красивого, импозантного, с волнистой гривой рано поседевших волос – и в голубом смокинге! – мне показалась, что решение – вот оно, я выхожу замуж и преданно следую за мужем. Повсюду, куда бы он ни захотел. Я знаю, что мои добрые киприоты сотворили из этого берущую за душу мелодраму… Но всё неправда. Я просто сбежала от ответственности. Я знала, что Дит не захочет остаться на Кипре – его здесь ничто не держало. Мы немножко попутешествовали по европейским столицам, но, конечно…

– Что, ангел мой? – Берндт целовал уже её запястье.

Нума выглядела поражённой:

– Theos mou, а ведь и вправду, восемь месяцев из десяти, что я была замужем, мы проплавали на его яхте. Забавно, что я забыла об этом… в памяти – только блеск залов Парижа, ветер, раздувающий волосы на мостах Венеции, Мадрид, Рим. Кажется, мы славно в то время повеселились, – с ноткой неуверенности в голосе добавила она. – Он звал меня своей «маленькой кризалидой», и мне было приятно, хотя кто-кто, а куколка из меня никакая. Я просто позволила себе расслабиться… Проблемы у нас начались, когда на четвёртый месяц я заговорила о желании иметь детей. Тогда Дитрих впервые жутко вспылил, я испугалась и спряталась у себя в комнате. Он, конечно, потом извинялся и подарил мне прекрасные драгоценности, но запретил даже думать о детях. Дит объяснил это тем, что у него дурная наследственность по мужской линии и, таким образом, он заботится лишь обо мне. Как выяснилось, наследственность действительно была загадочной – на протяжении вот уже шести поколений каждый глава рода фон Груец умирал, едва только у него рождался наследник. Он сам вырос без отца, хотя в семье и был отчим. Дочери не оказывали такого воздействия на отцов, но, понятное дело, рисковать Дит не собирался. Он говорил мне, что мы прекрасно проживём с ним и без детей до самой глубокой старости. Но я была молода и упряма, во мне бушевала нерастраченная материнская нежность. С каждым днём всё сильнее и сильнее мне чудился вес своего собственного micro в руках. Женщины практически всегда эгоистичны… Но и Дит, подозревая неладное, стал осторожен. Никакого секса без предохранения. Однажды, доведённая до отчаяния, я забрала только что использованный презерватив и прямо посреди ночи поехала в центр планирования семьи. Мне сделали искусственное осеменение. Так у меня появился ребёнок, – она замолчала, целиком погрузившись в воспоминания.

Эрик долго и терпеливо ждал продолжения и потом всё же решился поторопить явно отсутствующую Нуму.

– И что было дальше, agape mou?

– Дальше? – «его любовь» усмехнулась с такой горечью, что Эрику стало не по себе. – Да ничего особенного. Не слишком молодой, но ужасно наивной дуре почудилось, что её муж обязательно полюбит ребёнка, поставленный перед фактом.

– Он тронул тебя хотя бы пальцем? – гневно прервал её собеседник.

– Бить? – Нума удивлённо взглянула на него. – Нет, конечно, Дитрих не мог поднять на меня руку. Но он испугался, так испугался, узнав о беременности. Я наврала ему, разумеется, о случайности, которая происходит одна на сто случаев, и так и не призналась в своих сложнейших махинациях. Я не сказала бы и дольше, но шёл уже третий месяц беременности и скрывать стало сложно. Дит весь побелел, выплюнул изо рта креветку, которой я кормила его в тот момент, встал и молча ушёл, хлопнув дверью. Я, конечно, ударилась в слёзы… Только сейчас я понимаю, какой ужас он пережил. А в то время… – она махнула рукой и замолчала.

Эрик взял инициативу в свои руки – а заодно и возлюбленную. Он укрыл её на своей груди, баюкая, словно младенца.

– Ну, всё позади, дорогая моя, не стоит мучить себя воспоминаниями.

Нума сердито вырвалась:

– Ну почему же не стоит? Я не хочу больше носить яд в себе.

– Я хотел… – Эрик побледнел от незаслуженной обиды и начал заикаться, – х-хотел, чтобы ты не… не травила себя. Ведь ребёнка ты потеряла.

– Я потеряла? Я потеряла! Да у меня отняли его самым гнусным и подлым образом.

– Не понял. Так ты успела его родить?

– Нет, – мрачно призналась Нума. – Дитрих отправился к Кассии – единственной, кто ему симпатизировал, и рассказал жалобную историю о том, что допустил ошибку, переспал с другой женщиной, хотя и очень любит меня, а теперь ему совершенно необходимо избавиться от последствий. Иначе я могу всё узнать и его брошу. Кассию всегда подводила её романтическая натура. Потом-то, узнав, на кого было истрачено её снадобье, она чуть ли в ногах у меня не валялась и умоляла простить её. А Дитрих на полном серьёзе убеждал остаться с ним – мол, он всё понимает и попытается меня простить… я ничего из того дня не помню, кроме зарева цвета крови в глазах. О проклятии потом мне рассказала мать. Она была очень напугана… это понятно, она всю жизнь прожила на Кипре, за спиной и под защитой отца, только рожала ему детишек и отдавала их нянькам. Можно сказать, что она немного «папийон», бабочка, но я люблю свою мать. Она, в конце концов, не виновата… А Кассию я простила. Сестра ела себя поедом, похудела, перестала спать. Когда Дитрих осмелился заявиться в наш дом, она бросила в него половую тряпку, а потом опрокинула кофейник и с собаками выгнала из «Олимпиона». Собаки Кассии – это отдельная история, это просто что-то. Четыре дога, таких же страшных и чёрных, как сама смерть. Они даже спят в её комнате, едят только из её рук и приучены всего лишь не трогать никого в доме.

– Что-то особенное, говоришь? – усмехнулся Эрик. – Что же тогда мы скажем о твоём ручном соколе, знаменитом Экскалибуре?

– Так он же ручной, – терпеливо, будто маленькому, разъяснила Нума Алессандрос. – И потом, Экси весь день сидит в клетке, чего о собаках Кассии сказать нельзя.

Она помолчала и несколько непоследовательно добавила:

– Я люблю мою сестру. А может быть, не столько люблю, сколько уважаю. За силу воли, решимость, твёрдые убеждения. То есть, конечно, надо было сказать – сестёр. Это касается обеих – Черил и Кассии. Ты уже познакомился с Хелом, тайной Черил? Вижу, что да. Это прекрасная, удивительная история. Хел захватил её в заложницы, а Черил спасла его от гибели в горах Албании, провела через всю Грецию и тайком переправила сюда. И плевать ей было на то, что весь остальной мир считал Хела сумасшедшим маньяком, пытавшимся убить собственную сестру… У меня удивительная семья, Берндт. Я говорю это к тому, что я принадлежу ей раз и навсегда. И моему Кипру. В замужестве я больше не заинтересована.

Она, возможно, ждала какого-нибудь ответа на свой рассказ, но Эрик молчал. Вздохнув, он положил ей голову на колени и уставился печальным взглядом в тёмно-синее, лиловое небо, расцвеченное серебристыми вспышками звёзд.

– Я понимаю, моя любимая.

– Понимаешь? – немного растерялась Нума.

– Да, понимаю. Твоя страна прекрасна. Настоящий рай, где не хватает лишь шоколадного батончика «баунти», – они одновременно фыркнули над навязчивостью рекламы.

Нума гладила пальцами лицо любовника, до сих пор вызывающего в ней противоречивые чувства: хотелось то до боли притиснуть его к себе, навсегда раствориться в его надёжности, то оттолкнуть или вцепиться ногтями в почти совершенные черты. Искусать его… агрессивность в выражении сильных чувств была частью натуры Нумы, она давно привыкла к этим порывам и лишь старалась по мере сил их контролировать.

– Ты, что, отпускаешь меня, норвежец? – голос женщины звучал даже с некоторой враждебностью, так она была разочарована в нём.

– Что?! – возмутился Эрик. – С чего это ты решила? Пока у меня есть надежда, есть силы, я буду рядом, чтобы твердить тебе о своей любви днём и ночью…

– Днём не получится, – поспешила прервать его Нума, но голос её странно дрогнул. – Днём я работаю. А ты ждёшь.

– Я не комнатный пёсик, любовь моя, – нежно, но твёрдо возразил Берндт. – Я должен заниматься своим бизнесом, а это отнюдь не лёгкий хлеб, поверь мне.

– Да уж, месить сапогами грязь на стройке…

– Грязь? – Эрик непонимающе уставился на неё. И заулыбался. – А, ну конечно. Моя голова устроена так, что вместо грязи я вижу гордые очертания будущего отеля, его красоту, зелень вокруг. Для меня отель всегда уже построен. Это как цыплёнок в скорлупе. На самом деле он сначала лишь клетка, потом растущий уродец неприятного цвета…

Поцелуем Нума остановила лекцию по биологии.

– Ты у меня самый лучший, Эрик.

– У тебя? – услышав требующее пояснений словосочетание, Берндт весь напрягся и замер.

– Глупыш, – Нума вымученно рассмеялась, – это вовсе не значит, что я выйду за тебя замуж. Ты – мой любовник, и об этом знают или догадываются многие, но, – она развела руками, – не более того. Ты даже не можешь влиять на мои решения… зато я на твои могу.

– Тоже мне Клеопатра, – Эрик сжал её руку, бессознательно стараясь подавить демонстрацией своей мужской силы.

Кипрская ведьма весьма самодовольно улыбнулась:

– Да. Ну сам, дорогой, подумай, – она соскочила с его колен и направилась к дому, уверенная, что он следует за ней да ещё прибавляет шаг, чтобы не пропустить ничего сказанного её тихим голосом. – Зачем мне муж, чёрт побери, когда у меня есть всё – дом, работа, красивый мужчина в постели и превосходный секс?

– Ты уже не малышка, моя дорогая, – безжалостно напомнил Берндт. – Тебе почти тридцать и ты не становишься моложе. А как же дети?

– Никогда, – истово поклялась, ускоряя шаг, Нума Алессандрос.

– И даже от меня? – настаивал Эрик.

– Но ведь рожать-то мне, – разумно возразила женщина. – А я не хочу… не хочу больше.

Эрик схватил её за руку, останавливая.

– С нашим ребёнком ничего не случится, Нума, – твёрдо заверил он.

Женщина отводила глаза, но была непреклонна.

– Нет… нет. Никогда. Чем трястись за него каждую минуту его жизни, лучше вообще не рожать. И я не буду.

Эрик долго молчал, взглядом пытаясь просверлить в ней дыру.

– Хорошо, – наконец предпринял он временное тактическое отступление, и лишь тихий вздох выразил всю глубину его разочарования. – Пусть будет по-твоему. Пока будет, – подчеркнул Берндт. – Время расставит всё по своим местам. А до тех пор будем просто наслаждаться нашей любовью, agape mou…

Нума отвернула лицо в сторону, испытывая неприятное сосущее чувство. Странно, она вроде бы победила… Может, действительно, сказывается возраст? Через какую-то пару месяцев ей исполнится тридцать. Если бы она родила сына в положенный срок, сейчас он пошёл бы в школу. Если бы только она его родила…

Остаток вечера Нума проплакала в своей комнате в посольстве, отослав Эрика спать.

Глава 25

Скорее всего, добрые жители Паралимни были бы шокированы, увидев свою Королеву в обрезанных джинсах и рваной майке, болтающую ногами над пропастью. Но, к счастью, она сидела двенадцатью этажами выше прохожих – и не испытывала, заглядывая в бездну под ней, никакого страха.

– Эрик, – она заигрывающе глянула через плечо, – а если я упаду, ты меня поймаешь?

– Если ты упадёшь, тебя поймает асфальт, – Берндт сосредоточенно вытирал руки, испачканные строительным раствором.

Нума капризно надула губки, радуясь возможности в кои-то веки вести себя как девчонка.

– Меня никто не лю-юбит…

Бесшумно подкравшись сзади, Эрик крепко схватил её за талию, притянул к себе.

– Я вот о чём подумал… В средневековье трактиры и постоялые дворы часто называли «Голова Короля», «Нос Герцога». Уж не знаю, что там происходило ради этих вывесок, но мне бы не хотелось, чтобы мой отель именовали «Ошметки Королевы, размазанные по центральному газону», – ещё одним рывком Берндт окончательно втянул Нуму в неотделанное помещение.

Нума хихикнула.

– Сильная аргументация. А где твои рабочие, разбежались?

– Нет-нет. В честь визита вашего высочества на стройке объявлен выходной.

Нума нахмурилась.

– Ты, что, сказал им…

– Конечно, нет. Ты моя, и я ни с кем тобой делиться не собираюсь.

– Считаться со мной, кажется, тоже, – буркнула Нума, чувствуя, как нетерпеливые руки сдирают с неё футболку.

– Приглашаю тебя вжиться в роль подружки простого каменщика, – Эрик бросил на пол какие-то мешки из-под стройматериалов, сверху куртку и свитер. И Нума не возразила против знакомства с цементными крошками на коленях, потом на спине. Когда они скатились на голый пол, она вполголоса взвыла.

– Theos mou, быть обычной женщиной так не комфортно!

Любимый мужчина нежно отряхивал её, помогая одеться.

– А правда, что короли могут всё, кроме женитьбы по любви?

– Нет, – Нума спокойно взглянула на него, прекрасно расшифровав контекст намёка. – Короли вообще всё могут. Дай только время.

– Мне-то что, – норвежец строптиво дёрнул плечом. – Я просто спросил… теоретически.

Нума вздохнула.

– Я посоветуюсь со специалистами в вопросах престолонаследия.

– Слушай, – Эрик с интересом глянул на неё, – а вот твои сёстры… и брат – у них ведь тоже сложности со вступлением в брак? Должен же ваш отец понимать, что если выбирать слишком долго, можно совсем без внуков остаться.

– Выбирать надо не долго, а тщательно, – возразила Нума. – После своего неудачного опыта я понимаю это. Отец Дитриха никогда не одобрял, видел его сквозь блеск и перья. Но, конечно, мужей следует выбирать из своего круга.

– Ты думаешь, он посчитает меня не достойным?

Нума прижалась щекой к голой груди Эрика.

– Прорвёмся. Ты – просто находка на фоне романа нашей младшей, Черил, с садовником. Отец просто ещё не догадывается. Надин, как всегда, охотится за титулом. Ей очень хочется стать, как минимум, баронессой. Не знаю, как там дела у Кассии.


А у Кассии всё было очень интересно…


История третья. Личная жизнь в театре

боевых действий

Глава 26

Молоденькая практикантка едва поспевала за ней по коридорам походного госпиталя, размещённого временно в здании школы, пытаясь подстроить свою семенящую походку под широкие размашистые шаги дежурного хирурга. Она боролась со слезами, готовая зареветь в голос от чувства страха и неуверенности.

– Доктор, прошу вас… я не могу взять на себя ответственность за такое решение.

Женщина резко остановилась, чтобы взглянуть на неё, в раздражении тряхнула чёрными волосами.

– Theos mou, что в этом решении такого невыносимого, Энна? Нет ничего проще, чем удалить чисто и аккуратно пулю от автоматического оружия. Другое дело, если бы стреляли разрывными патронами или пулями со смещённым центром тяжести…

Практикантка вся побелела, даже не видя раненого, в ужасе закрыла глаза, и Кассия Алессандрос в который раз с бессильной злостью подумала, что девчонку надо отправить обратно в её деревню, к коровам и козам. По профессии Энна была ветеринаром, прекрасно умела делать прививки и принимать роды, но, к сожалению, на войне гораздо чаще возникает потребность в других операциях. В деревне животных резали для еды, и ветеринара для этого не приглашали. Энна до сих пор не могла поверить, что в её прекрасный цветущий край пришла война с её жестоким оружием, дикой яростью и бессмысленными смертями. Она боялась оперировать людей. Польза от Энны была только в одном – она переводила речь Кассии и таким образом обеспечивала контакт с обслуживающим персоналом госпиталя, набранным в основном из местного населения. Такую же услугу она оказывала и другим врачам, среди которых был один португалец, англичанка, двое хирургов из «Врачей без границ». Но сейчас на дежурстве – ночном, вторые сутки подряд – оставалась одна Кассия. Остальные спали без задних ног – и без снов о завале, который им пришлось разбирать в городке неподалёку, где несколько дней назад бомбили жилой район. Война никогда не щадит мирное население. Да и военных – тоже, но те, по крайней мере, знают, как за себя постоять.

Толкнув свободно подвешенные на петлях, как в салуне, двери, Кассия Алессандрос вошла в импровизированную операционную. Там не хватало абсолютной стерильности, но врачи делали всё, что могли. Консультировали, оперировали, встречали с того света… и иногда провожали на тот свет. Расставив руки, Кассия молча ждала, пока Энна натянет на них одноразовые хирургические перчатки.

Раненый лежал уже на столе и вёл себя подозрительно тихо.

– Энна! – Кассия дёрнула головой. – Ты уверена, что он не того…

На звук то ли её голоса, то ли хлопнувшей о кожу резинки раненый вскинул голову. Блеснули до боли знакомые глаза – золотистые, цвета осенних листьев, с едва заметной дикой искоркой, будто тлеющим красным угольком.

– Опять?! – Кассия застонала. – О, нет… – она попятилась, по-прежнему держа на весу руки. – Нет, нет… Энна, и не рассчитывай. Этот парень может истечь кровью у меня на глазах, я и пальцем не шевельну.

Ассистентка настолько явно растерялась при виде тупого упрямства, написанного на угловатом лице доктора Алессандрос, всегда свято чтящей принесённую ею клятву Гиппократа, что просто молчала. Резкий, сухой смешок донёсся с операционного стола.

– Моя красавица с острым ножом! Забавно, где только жизнь ни сводит нас…

– Но почему-то всегда при этом, Сентуриа, ты валяешься на спине, а я тебя штопаю! – гневно отозвалась Кассия.

– Но ты ведь не давала мне возможности попробовать другую позу, – сварливым тоном возразил пациент. – Впрочем, если угодно, можем поменяться местами, – он пожал раненым плечом и сморщился от боли.

Кассия в ужасе посмотрела на него:

– Дать тебе в руки скальпель? Ну уж нет. По-моему, с тебя вполне достаточно твоих идиотских пистолетов.

– Автоматический девятимиллиметровый совсем не плох, – оскорблённо задрал подбородок мужчина. – И совсем он не идиотский.

– Любое оружие – идиотизм, – резко отозвалась Кассия. – Его придумали мужчины для разрушения…

– Ну хватит. Ты поможешь мне или нет, новая Лисистрата?

Энна тихонько захихикала, но сразу осеклась, стоило Кассии Алессандрос взглянуть на неё. А затем протянула хирургу зонд и скальпель. Кассия отвела руки ещё дальше.

– Ты уверена, Энна, что больше некому заняться этим… человеком?

Боснийка смотрела на неё с огорчением.

– Вы знаете ответ, доктор. Им нужно немножко поспать и вернуться в город. Да к тому же вы сами говорили, что рана не опасна.

– Это меня и огорчает, – Кассия злобно взглянула на операционный стол. Сочтя момент подходящим, Айк Сентуриа громко и жалобно застонал. Голос Энны начал дрожать.

– Доктор… доктор…

Кассия глубоко втянула ноздрями воздух.

– Ну хорошо, Сентуриа, – голос её звучал угрозой. – Если ты так горишь желанием увидеть в моей руке остро заточенный скальпель…

Тот не ответил, но наблюдал за приближением Кассии с осторожностью. Увидев, как зонд опускается над его плечом, Айк невольно зажмурился и сжал зубы.

– О, чёрт! – Кассия отодвинулась, проклиная свою чувствительность. – Энна, сделай ему укол новокаина. Я же не зверь… Но на этот раз, Сентуриа, я дождусь твоего выздоровления, будь уверен.

– Хорошо, – почти спокойным тоном ответил мужчина, не открывая глаз. – Я очень жалел, что ты сбежала тогда, в Ирландии…

– Я не сбежала, а отправилась в другой район боёв, – заносчиво возразила Кассия. – Я – военный хирург, надеюсь, ты не забыл? Кому-то же надо отрезать изуродованные конечности, извлекать пули, хоронить погибших солдат.

– Но ты ещё и красивая женщина, Кассия, – тихо, очень тихо проговорил Айк. – Я это заметил, когда ты вытаскивала меня из-под огня в Ольстере.

– Я сделала бы это для любого, – но голос Кассии, тем не менее, дрогнул. – А теперь заткнись, Сентуриа, пока я не разорилась на полную анестезию. В твоём случае это непозволительная роскошь.

– Я даже не знаю, где мне искать тебя, если станет совсем туго, – не унимался раненый.

– На войне, – отрезала Кассия, – я всегда на войне, – и приступила вплотную к операции.


Фосфоресцирующие стрелки часов указывали, что за окном давно уже ночь, а она всё сидела возле его кровати и смотрела на настороженное даже во сне лицо. Айк Сентуриа был готов к опасности постоянно. Кассия не сомневалась, что даже сейчас у него под подушкой есть оружие. Пусть не автоматический пистолет, который у него изъяли, но нож или хотя бы заточка из любого подручного материала. Обыскивать его она всё равно бы не стала. Айк был достаточно разумен, чтобы не размахивать оружием и не кричать налево и направо о своей профессии. Профессии, которую Кассия не могла принять, которая противоречила всем её принципам. Айк Сентуриа был наёмником – человеком, готовым за деньги убивать где угодно и кого угодно. Он убивал, она лечила. Он разрушал, она пыталась воссоздавать разрушенный мир. И при этом местом работы обоих являлась война, любая война, терзающая многострадальную Землю.

Они сталкивались так часто, что постепенно проблема противостояния добра и зла превращалась в их личную битву.

Впервые они сцепились, когда оба уже были профессионалами, но Айк знал не понаслышке, что такое война, а Кассия всё ещё вздрагивала от каждого взрыва и выстрела. Она только что прилетела из самой спокойной страны в мире, страны, знаменитой своими врачами, часами и шоколадом. Определяясь, где ей работать, Кассия почти год стажировалась в Берне, успела завоевать уважение и славу своей лёгкой рукой, но выглядела, к сожалению, по-прежнему сопливой девчонкой. Кожа да кости, огромные глаза и волосы, заплетённые в косичку. Такой её и увидел очередной пациент полевого госпиталя на её первой в жизни войне.

…Заливаясь кровью от многочисленных осколков гранаты, попавших в него, мужчина с золотистыми глазами завопил во всю силу оставшихся неповреждёнными лёгких:

– У вас здесь, что, детский сад?! Кто дал школьнице в руки скальпель? Я требую, чтобы меня оперировал взрослый человек!

Кассия, руки которой дрожали от напряжения, призвала на помощь знаменитую улыбку Алессандросов. Она не стала возражать по поводу своего внешнего вида, а всего лишь повелительным жестом подозвала ковылявшего неподалёку солдата.

– Сколько вам лет? – голос её обжигал своей интонацией.

Солдат опешил.

– Тридцать шесть, мисс… мэм.

С язвительной улыбкой Кассия повернулась к пациенту:

– Он достаточно взрослый для вас? Прекрасно, – она передала солдату скальпель. – Вы будете его оперировать.

Раненый просто взвился от негодования:

– Что? Что? Вы ненормальная! Он и стрелять как следует не умеет!

С притворной серьёзностью Кассия оглядела барак, в котором был размещён госпиталь.

– Тогда я больше не вижу желающих вами заняться. Всего наилучшего, – она отвернулась, явно собираясь уйти.

– Подождите! – завопил раненый. – А как же я?

Кассия стремительно развернулась к операционному столу, придвинулась совсем близко к лицу, по которому сбегали струйки крови, и очень нежно проговорила:

– Издыхайте.

Она сразу вскрикнула, не ожидая быть пойманной двумя похожими на стальные канаты руками. Пациент прошипел ей в лицо так же яростно:

– Чёрт с вами, дамочка, режьте. Но упаси вас Бог отрезать что-нибудь лишнее! Я тогда разыщу вас.

– Не трудитесь, – холодно отозвалась Кассия. – Я буду здесь, когда вы выздоровеете. У меня пациенты не умирают.

Она кивнула, глубоко вздохнув, когда анестезиолог издали показал ей маску для общего наркоза. Руки мгновенно перестали дрожать, едва ощутив знакомый холодок скальпеля. «У меня пациенты не умирают», – ещё раз повторила никогда не подводившее её заклинание Кассия.

К чести тогдашнего пациента надо было признаться, что впоследствии он пытался извиниться за оскорбительные слова. Но Кассия с ним разговаривать не собиралась. Она резко и властно обрывала его при осмотре, хотя и видела, как коробит наёмника от того, что им командует несовершеннолетняя девчонка. Когда Сентуриа начал ходить, он ещё некоторое время преследовал Кассию, предпринимая всё новые попытки. К счастью – Кассия никогда не думала, что может порадоваться этому, операции шли непрерывно, а каждую свободную минутку она старалась спать, и прерывать её сон никому не дозволялось. Так что она и не заметила, когда Сентуриа окончательно исчез, только устало зарегистрировала смену карточки у его постели. Сколько Кассия потом ни прошла войн, эта оказалась самой тяжёлой и страшной.

Они встретились спустя год в Ольстере, в разгар одного из самых кровопролитных конфликтов в истории человечества. Кассия штопала его жертв днём и ночью, она привыкла к виду расчленённых трупов, оторванных конечностей, обезображенных лиц настолько, что начала воспринимать людей на улицах как нечто ненормальное. Когда к ней по имени обратился загорелый, чертовски привлекательный мужчина, она поймала себя на том, что только разглядывает его с анатомической точки зрения, не узнавая и даже не слыша его слов. Он представился, но Кассия подняла на ноги за прошедшее время столько жертв оружия, что имена ей уже ничего не говорили. Другое дело – медицинские карты. Она прямо сказала об этом. Озадаченно помолчав, мужчина взял её под руку и уже на ходу снял тёмные очки. Заглянув всего раз в золотистые лисьи глаза, Кассия онемела. Да, она могла забыть лицо Айка Сентуриа, тем более что тогда, в первую встречу, оно было всё в шрамах, а после – в бинтах, с клочьями пробивающейся бороды, но эти глаза… Когда Кассия сообщила ему о своих сомнениях по поводу того, что такие шрамы могли бесследно исчезнуть, наёмник помедлил, но затем, пожав плечами, сказал, что позади у его лица – пластическая операция. Только глаза по его просьбе не тронули – раз уж их пощадила даже граната.

В те дни Айк был необычайно мил, перед его заботой отступали ужасы окружающей Кассию действительности. Он даже приносил ей цветы, всеми силами стремясь к необременительному роману, который тогда так и не состоялся у них. Внезапно Айк перестал приходить – как раз в тот день, когда Кассия готова была уже сдаться. Что ж, жизнь военного человека гораздо сильнее, чем в остальных профессиях, зависит от приказов сверху, распоряжений и планов начальника. Кассия Алессандрос пожала плечами, немного поплакала и вернулась в операционную палату. Если судьбе будет угодно, они ещё встретятся. То был последний день, когда Кассия считала Айка Сентуриа солдатом или, скорее, офицером какой-то регулярной армии.

На рассвете британцы привезли тяжело раненого пленника, с множественными переломами рёбер, лицо которого превратилось в сплошной кровоподтёк, но руки, тем не менее, были закованы в наручники. Одна из них, вывихнутая в плече, причиняла ему нешуточную боль при каждом грубом движении, на которые британцы не скупились. Как объяснили они, пленник был задержан при попытке покушения на высокопоставленный чин английской армии, и теперь наёмника ИРА собирались предать показательному суду и – а результат знали заранее – смерти через повешение. Но для этого, чтобы не говорили, будто британские солдаты превышают пределы необходимой самообороны, его требовалось немного, самую малость подлатать. Сам Айк ничего не отрицал, он сожалел только о том, что не успел в момент задержания застрелиться. Он просил Кассию о яде, хотя видел плохо и явно не узнавал её. А та орудовала инструментами под присмотром двух британских солдат и молилась о том, чтобы никто из персонала не вспомнил, не узнал в этом почти что трупе мужчину, который так часто навещал её в госпитале. Только это дало бы ей возможность оставаться лечащим врачом пленника и хоть как-то попытаться спасти его. Палату Сентуриа ночью и днём охраняли солдаты, двое снаружи и один внутри, и Кассия с Айком не разговаривала. Она даже старалась лишний раз не смотреть на него – и такое простое действие причиняло ей боль. Он умер для неё как мужчина, как любовник, остался лишь человек, да и то презренной профессии. Наёмный убийца, волк-одиночка. Нет, шакал. Но всё же он оставался подобным ей двуногим позвоночным, прямоходящим существом из рода Homo sapiens. Ну, или почти sapiens… Кассия ненавидела его за то, что он причинил ей такую боль, но не могла не попытаться спасти. И сделала бы это для всякого. Она всё-таки была врачом, эскулапом…

Вот только она не представляла себе, как приступить к этому самому делу спасения. В отличие от Сентуриа, у неё не было хороших друзей среди функционеров или боевиков ИРА. А те, как правило, не интересовались судьбой провалившихся агентов и не стали бы тратить силы на их спасение. Зато школы, госпиталя и прочие объекты для мирных жителей считались ими самыми удачными целями для своих вылазок.

Атака на госпиталь началась шесть дней спустя рано утром, когда Кассия, по счастливой случайности, находилась у постели раненого. Охранники у дверей были убиты первым же взрывом гранаты, а тот, кто дежурил внутри, заметался, наскоро замотал руки пленника куском лейкопластыря, посоветовал Кассии не беспокоиться и бросился в бой, на бегу проклиная Ирландию, Ольстер, Ирландскую Республиканскую Армию, своё начальство и всех-всех-всех. Кассия не колебалась ни минуты, взмахом скальпеля она рассекла импровизированные наручники, взвалила на себя раненого – он практически ещё не мог ходить – и поволокла его к служебному выходу мимо падающих балок, рушащихся стен, стонущих и умирающих людей, жертв взрывов и огнестрельного оружия. Женщина-врач ненавидела оружие, будучи в некоторой степени пацифисткой, но принципы – это одно, а жизнь – совсем другое. И потому рука её не дрогнула, когда перед Кассией вырос огромный ирландец, радующийся количеству земляков, погубленных им, и встреченной хорошенькой женщине, с которой можно было потешить свою плоть. Кассия сбросила на пол свой груз – Айк потом жаловался, что именно в тот момент она доломала ещё остававшиеся целыми у него кости – и без колебаний убила своего врага. Она подошла вплотную к ирландцу, показывая, что готова на всё, обняла его и перерезала горло тем скальпелем, что ещё сжимала в правой руке. Кровь залила её одежду, фонтаном изверглась на пол. Боевик умер почти мгновенно, а Кассия словно ни в чём не бывало продолжила путь со стонущим Айком на спине. Впоследствии она не могла точно припомнить всех событий, ни даже понять, откуда взялись силы. Айк был крупным, тяжёлым мужчиной, а смерть их подстерегала за каждым углом. Но она сделала это: добралась до всегда готового к вылету вертолёта «Врачей без границ» и погрузила в него Сентуриа, попросив позаботиться о нём. Айк рвался наружу, когда догадался, что сама она не летит. Но его удержали.

Айк был переправлен в лионский госпиталь, а Кассия оставалась в Ольстере до тех пор, пока мирные переговоры представителей ИРА и британского правительства не сократили поток жертв войны до минимума, а в городе даже начали снова строить дома.

Кассии удалось провести несколько дней во Франции, на Лазурном берегу, прежде чем её отыскала телеграмма с новым вызовом. Вечерним рейсом она летела в Уттар-Прадеш, в Индию, где назревали массовые беспорядки. После были Заир и Мозамбик, поездки по Африке, организация передвижных больниц в Конго. О времени, когда в её жизни были Айк и цветы, Кассия решительно велела себе забыть.

Она встретила свой двадцать второй день рождения на одном из островов Средиземного моря, спасая жертв особенно громко всхрапнувшего вулкана, а в Рождество уже училась рубить широким мачете жадную и обильную растительность джунглей Камбоджи. Голод, пыль, жажда, дети, умирающие от рахита – она делила с жителями этой земли всё. Строила маленькую больницу вместе с ними, в священные ночи ходила в джунгли вместе с шаманом, перенимая секреты его магии, и плясала по вечерам у костра, искренне радуясь огоньку надежды на лицах своих чернокожих друзей.

Всё кончилось однажды в полдень, когда самое жаркое солнце заставляло отказаться от работы и отдыхать в тени хижин из веток и глины. Люди начали суетиться в попытках спрятаться от трескучих автоматных очередей и одиночных выстрелов, от гранат и острых ножей грязных, вонючих, оборванных захватчиков с кишащей насекомыми растительностью на лицах. Шамана казнили одним из первых и подорвали больницу, уничтожая и без того скудный запас лекарств. Бандитам требовался «белый доктор», о чём они сообщили на ломаном английском языке, пригрозив ежеминутно убивать по одному ребёнку или женщине, пока «белый доктор» не отправится с ними в лагерь. Их собственный лекарь, как поняла Кассия, погиб в перестрелке. Она не заставила ждать «красных кхмеров» и ушла с людьми Пол Пота в джунгли. Но с первого же дня в лагере повстанцев Кассия настояла на своём. Через одного из кхмеров, сносно говорившего по-английски, «белый доктор» – так её звали все, не потрудившись даже спросить настоящего имени – выторговала себе палатку для врачевания и отдельную, стоящую у кромки лагеря – для жилья, хотя командир отряда Че Дун и предложил ей широким жестом выбрать в мужья любого из своих бойцов, чтобы жить с ним вместе. Кассия постаралась не высказать отвращения при виде грязных, горящих похотью и лоснящихся потом лиц; она вежливо отказалась. Жить в лагере оказалось вполне возможным после того, как Че Дун поклялся расстрелять любого, кто без особого разрешения войдёт в палатку «белого доктора». Несколько недель Кассия жила рядом с ними, лечила полученные в боях раны и инфекционные заболевания, ела пищу, приготовленную женщинами неопределённого возраста в платках, словно тени, мелькающими по всему лагерю, быстро привыкнув к тому, что из тарелки можно извлечь червя или съедобную жирную личинку. О побеге Кассия думала, но как-то абстрактно. Её привезли в лагерь на джипе, с завязанными глазами, а бежать в джунгли наугад – это означало либо быть сразу схваченной, либо погибнуть от голода и самой стать обедом для диких зверей. Её плен мог стать бесконечным, но однажды в лагере появился новый боевик. Судя по тому, как переполошились кхмеры, он пришёл пешком и незаметно миновал ловушки полпотовцев. Однако он не был героем на белом коне и даже Рэмбо, явившимся за пленной принцессой. С искренней радостью кхмеры хлопали его по плечу, когда суматоха улеглась, и немного завистливо разглядывали вооружение. Боевик называл их по именам, сожалел о погибших… а ночью, наплевав на запрет Че Дуна, пришёл в палатку Кассии.

Женщина проснулась от ощущения прижатой к её рту ладони – сухой и на редкость чистой. Не раздумывая, она ударила кулаком в смутный, бледный овал лица. Услышав стон, бросилась к выходу, намереваясь позвать на помощь.

– Кассия, идиотка… – сдавленно прохрипела тень.

У пленницы кхмеров разом отнялись и руки, и ноги, мягким желе она сползла на пол.

– Кто ты? – прошептала чуть слышно и подползла поближе, стараясь наощупь определить, жив ли ещё нападавший. Стальная рука обвила её талию.

– Я говорил, что верну долг тебе, – на чистейшем английском отозвался агрессор.

Кассия подумала, что могла бы лежать так, размазавшись по его груди, вечно.

– Айк Сентуриа, каким тебя сюда принесло ветром?

– Лучше бы знать, какой ветер может нас обоих отсюда унести, – целуя её висок, задумчиво философствовал наёмник.

– Ты сошёл с ума! – сердито проговорила Кассия. – Зачем ты рискуешь собой…

– А ты? – тут же вопросом отбил подачу Айк.

Голос Кассии звучал грустно:

– Но ты же можешь погибнуть. Впрочем, – в её тоне появились неприятные жёсткие нотки, – мистер Великий Убийца не должен этого опасаться, не так ли? Он способен пройти через моря, горы и джунгли, чтобы из-за угла, незаметно пристрелить ничего не подозревающего человека…

– Кассия, детка, не надо этого, – мужские пальцы легли на её рот. – Каждый сам выбирает свою тропу в жизни, и далеко не всегда она бывает прямой. Да, я наёмник, убийца, но именно такой человек может тебя сейчас вытащить из этого ада. Таков мой долг перед тобой.

Кассия отвернулась, пытаясь справиться со своим учащённым дыханием. Голос её прозвучал значительно суше:

– Да, это твой долг. Выполни его и исчезни.

– Хорошо, – с поразительным равнодушием Айк осмотрел её и встал. – Ну, до завтра.

– Завтра – праздник Рождающейся Луны, – напомнила Кассия.

– Да, – Айк кивнул. – По этому поводу все напьются, и даже часовые. Прекрасная будет ночь для побега.

Больше нечего было ждать, и он ушёл.

Глава 27

В темноте замигали жёлтые цифры часов, когда противно пискнул будильник, настроенный – и очень решительно – на подъём какого-нибудь заспавшегося хирурга. Кассия поскорее хлопнула по нему, про себя проклиная свою забывчивость. Первое полевое правило: если уж размещаешь раненого пациента там, где обычно спишь сам, убери, по крайней мере, все могущие его потревожить вещи. Но мерцающие в темноте глаза Айка Сентуриа вовсе не выглядели раздражёнными.

– Привет, – тихо проговорил он.

– И тебе тоже, – понимая, что Айк это чувствует, Кассия всё же не выпускала из ладоней его руки.

– Сейчас день или…?

– Ночь. Глубокая ночь.

– Тогда почему ты теряешь со мной здесь драгоценное время, когда могла бы поспать?

– Угадай, – Кассия искренне улыбалась. – Может быть, потому, что мою постель уже занял кто-то другой?

– Я? – Айк удивился, а после довольное выражение изменило его глаза. – Ну, я не жадный, могу поделиться, – он сделал попытку подвинуться.

– Нет, – Кассия не могла оторвать от его лица глаз. – Я всё ещё на дежурстве. Энна знает, где найти меня, если будут проблемы.

– Ты вспоминала, да? – догадался Сентуриа. – Нас сталкивает сама судьба, Кассия Алессандрос. Много уже, много раз.

– И каждый раз ты поступаешь всё гаже, чтобы переломить эту напасть.

– Есть немножко, – лениво улыбнулся ей Айк. – Я устал чувствовать себя словно в трубе… этой, для испытания самолётов…

– Аэродинамической.

– Вот-вот. Меня словно бы подхватило ветром и несёт к центру. А в центре – всегда ты. Такая красивая, чистая, гордая, презирающая моё ремесло.

– Да, – Кассия и не спорила. – Я его презираю. Хотя ты можешь быть непревзойдённым мастером, убийство остаётся убийством.

– А убийство таракана или ядовитой змеи?

Кассия не дала себя озадачить.

– Не все твои жертвы плохие.

– Поначалу всё именно так и было. Даже больше хороших и правильных, чем плохих. Но теперь, с моей репутацией, я могу быть разборчивым. И… я уверен, Кассия, что, если кто-то украдёт твоего ребёнка, ты первым делом за помощью кинешься ко мне.

– А…

– Да, случалось и такое. Когда закон не мог покарать подонка, я становился мстителем. И даже не брал в этих случаях денег. Хотя это серьёзно подрывает мою репутацию киллера.

– Ты смеёшься надо мной! – обиженно отвернулась Кассия.

Большой палец Айка медленно гладил её ладонь, рисуя замысловатые фигуры.

– Ты слишком сурова к другим, моя дорогая. К жизни и к себе. В окружающем нас мире чертовски много оттенков чёрного и белого. Тебе как человеку военному следовало бы это знать… Ты по-прежнему веришь в любовь, Кассия?

– Это была ошибка! – женщина выдернула ладонь, но сильные пальцы сразу же завладели её запястьем.

Глаза Айка светились грустью.

– Я понимаю, что обидел тебя.

– Ты мной воспользовался!

– Ну, мы можем поспорить, кто кем. Всё-таки до цивилизации довёз тебя я.

– Лучше бы ты и не появлялся… – Кассия опустила лицо, пытаясь скрыть нежданные слёзы. – Ты дал свободу моему телу, но увёз сердце. Почти три года уже оно в плену – с тех чёртовых дней в Ольстере… – женщина встала. – Я не могу так, Айк, не могу! Понимаешь, – она подошла к окну и, вцепившись пальцами в подоконник, смотрела на предрассветные очертания гор, – я не люблю тебя, Айк, и в этом твёрдо уверена. Но и не люблю быть обманутой. Мне двадцать четыре. Недавно я ощутила желание, о котором мне лет с семнадцати твердит мать: хочу любить и быть любимой. Хочу родить собственного ребёнка. Хочу, чтобы меня в моём собственном доме встречал мой собственный муж. Я думаю, что Босния станет для меня последней точкой. Уехав отсюда, я займусь собой. Буду искать своё счастье.

– Ты очень быстро бегаешь, Кассия. Может быть, ты его уже встречала?

– И упустила? – Кассия в ужасе посмотрела на него. – Нет! Нет, – тише повторила она. – Этого быть не может. Ну, достаточно…

Ловким движением Кассия вложила в раскрывшийся рот две таблетки обезболивающего и поднесла стакан. И голос её принадлежал не женщине, апрофессиональной сиделке:

– Пожалуйста, Айк, не сопротивляйся. Лекарства необходимы – хотя бы первые несколько дней. Я знаю, как тебе должно быть больно, – она помолчала. – Ты скоро заснёшь. Да и я тоже устала. Пойду в комнату отдыха. Если что-то тебя встревожит, с помощью этой кнопки ты можешь позвать Энну…

– Кассия! – голос его был низким и хриплым, полным мучительной боли. Из последних сил Айк боролся со сном, вырываясь из окутывающей мозг пелены.

Женщина оглянулась. Глаза Айка блестели.

– Не… поступай со мной… как в Ирландии… не отсылай… прочь…

Кассия вернулась к постели, сжала руку раненого.

– Ни за что, – твёрдо проговорила она. – Я не сделаю этого, пока ты будешь спать и не сможешь бороться. С тобой всё будет хорошо, Айк. Отдохни.

Она с облегчением ощутила, как расслабляются под её рукой натянувшиеся на горле жилы и постепенно замедляется биение пульса. Вздохнув, Айк Сентуриа всё же закрыл глаза. Большего обещания он не мог ждать от Кассии… после того, как поступил с нею. Лагерь кхмеров вновь встал перед ним, как живой.

…Праздник начался с наступлением сумерек, хотя женщины готовились к нему весь день. Посередине выжженной лужайки разложили огромный костёр и на нём жарили целые туши быков, уведённых из соседней деревни под угрозой оружия. На закуску тут же пеклась кое-какая мелкая дичь, кукуруза, лепёшки. В кожаных мешках бродила местная водка – настоянный на травах спирт. Один её запах убивал неосторожных насекомых наповал.

Ближе к полуночи защитники свободной Камбоджи насытились и к столу подпустили женщин. Кассия, которой в силу её статуса перепали неплохие кусочки, лишь ужасалась, глядя, как эти голодные, замызганные создания сражаются за полуобглоданную кость. А вот Айк Сентуриа вёл себя, как и положено мужчине, самцу. Он много пил, пару раз нюхнул кокаин, похлопывал по костлявым задам женщин и, громко отрыгивая, обсуждал их недостатки. Хвалился пьяным голосом, что в Ирландии, где он только что побывал, тёлки на него так и вешались, разве что не платили, чтобы с ним переспать. В общем, вёл себя так, как все окружающие, и встречал среди них однозначное уважение и почёт.

А потом женщинам приказали танцевать. Кассия уже была свидетелем этого обряда. Женщин в лагере было мало, а мужчин – больше примерно в шесть раз, однако женщины могли выбирать после танца, в чью палатку они пойдут спать. А с наступлением рассвета мужчина вступал в свои права. Он мог оставить женщину, а мог подарить её своему другу или проиграть в карты, продать. Кассия и не пыталась читать им лекций о способах передачи венерических заболеваний, благо её в это действо не вовлекали.

Однако в этот раз к ней подошёл сам Че Дун и громким шёпотом принялся уговаривать её танцевать. Оказалось, что его гость, очень уважаемый человек, только раз увидел среди них белую женщину и потерял аппетит и сон. Поскольку именно в этот момент Кассия разглядывала Айка, непристойно гогочущего над какой-то шуткой в перерывах между обгладыванием гигантской кости, она лишь презрительно искривила рот. Нет, нет – настаивал Че Дун, всё, о чём он просит – чтобы белая женщина потанцевала. А в обмен они привезут ей из города те лекарства, о которых она говорила, и позволят ходить в полнолуние в лес. Но совсем не умелый подкуп заставил Кассию сдаться. Она увидела лицо Айка Сентуриа и его глаза, когда остальные взоры обратились на начавших танцевать женщин. Он был абсолютно трезв. Короткая передышка добавила силы – и вот уже рядом с кхмерами пьяный белый подонок с грязными руками и такими же манерами.

Айк собирался быть рядом с Кассией в тот момент, когда обстоятельства сложатся наиболее удачно для побега. А лучшим способом оказаться вдвоём, так, чтобы никто не помешал и не подслушал, было проделать всё явно. Никто из его «друзей» не усомнился, что белого человека, хотя и ублюдка, изгоя цивилизованного общества, тянет к белой женщине больше, чем к темнокожей. Наоборот, им больше достанется. Не выкинула бы только какое коленце сама Кассия… но нет.

Женщины лагеря собрались в кружок, а когда они расступились, в центре медленно поднялась с колен Кассия. Судя по тишине вокруг, не один Айк лишился речи. Привыкшие видеть «белого доктора» в бесформенной одежде, они не могли поверить, что она столь изящна и молода. Крохотная юбочка из листьев бамбука едва прикрывала её бёдра, а ещё два изогнутых листика – грудь. Никакого нижнего белья не было и в помине. Когда Кассия извивалась перед ними на фоне костра, Айк отчётливо видел её выступающие соски и чёрные волосы между бёдер. Возбуждение вылилось в дикую ярость: да что она себе позволяет, не могла нарядиться поскромнее? – так что, когда Кассия сделала к нему маленький, завершающий танец шажок, Айк буквально взлетел со своего места. Схватил женщину за руку и поволок её в направлении своей палатки. Вслед им неслись, судя по смеху, сальные шутки, и Кассия только радовалась, что не понимает их языка. Она шла спокойно, уверенная, что Айк её не обидит. Однако свирепое выражение мужского лица немного обеспокоило её после того, как они отошли далеко от костра и необходимости играть роль больше не было.

Упершись ладонью в его огромное запястье, Кассия попыталась высвободить руку.

– Мне больно, Айк…

Тот только смерил в ответ её взглядом, которым можно было парализовать противника. Набычился, а потом быстрым ловким движением перекинул женщину через плечо. Взрыв смеха у костра показал, что они ещё в поле зрения «воинов свободной Камбоджи». Или что те не скучают и без них.

– Айк, – уже несколько раздражённо вновь начала Кассия, – что ты делаешь? Нет никакой необходимости…

От удара спиной о жёсткую постель у неё прервалось дыхание. Айк нависал над ней. Широко расставив ноги, с глазами, горящими, словно у демона, он срывал с себя одежду. Кассия как можно незаметнее начала отодвигаться – всё это уже не напоминало игру.

– Ты пьян, – слегка дрогнувшим голосом проговорила она.

Айк не затруднил себя ответом. Вместо этого он отвернулся, присел над своей сумкой и, пошарив в ней, выбросил на утоптанный земляной пол горстку блестящих фольгой пакетиков. Кассия уставилась на них в сильнейшем шоке, открыв рот. Лишь почувствовав, что ей не хватает воздуха, она поняла, что на две-три минуты забыла, как дышать. Оцепенение сменилось активной вспышкой.

– Я передумала, передумала! – вскакивая на ноги, завопила она. – Я никуда с тобой не по…

Совсем не нежным ударом Айк снова сбросил её на постель, сдавил горло рукой. Зашуршал разрываемый пакетик, а потом мужское тело оказалось на ней. Кассия отбивалась вслепую, чувствуя вкус собственных слёз, затекающих ей в рот.

– Айк, не надо!.. не надо, Айк… Айк, я… невинна…

Мощным движением твёрдая плоть ворвалась в неё, не встретив на своём пути никакого препятствия, задавала используемому телу свой собственный ритм. До ослеплённого яростью собственника Айка не сразу дошло, что Кассия поначалу стонала, а после обмякла и словно мёртвая лежит под ним. Голова её безжизненно болталась, глаза были закрыты. Некрофилией Айк никогда не увлекался и, хотя желанная разрядка была близка, сжав зубы, вышел из женского тела. Немного семени пролилось на бедро Кассии, но та даже не шевельнулась. Раскрыв глаза, женщина мутным взором посмотрела на него, поднялась на четвереньки, а потом вдруг прижала ладонь ко рту и выбежала наружу.

Айк долго стоял в тени палатки и смотрел, как её рвало, и понимал только то, что он ничего не понимает. Какого чёрта, она ведь не была девственницей!..

Кассия поднялась с колен и вяло побрела к небольшому болотцу, подпитываемому ручейком. Вода в нём хотя и была мечтой любого бактериолога, но всё же могла освежить её бедное тело. А принадлежит ли оно ей ещё? И главный вопрос – нужно ли ей такое тело? Осквернённое… несмотря на некоторую мелодраматичность выражения, Кассия не могла подобрать другого слова. Словно мешок, полный цемента, она с облегчением плюхнулась в заводь.

– Кассия, я не понимаю…

Раздавшийся совсем близко голос Сентуриа заставил её подпрыгнуть. Этот подонок наблюдал за её слабостью? Кассия отвернулась.

– Забудь, – голос её звучал тускло. – Это была ошибка… моя ошибка…

– Да нет, – задумчиво проговорил Айк, – похоже, что моя. Но объясни мне одно: зачем ты сказала, что невинна? Могла бы просто попросить быть нежнее…

– Уходи, – Кассия хотела снова заплакать, но обнаружила, что у неё совершенно нет сил. – Оставь меня. Убирайся.

– Кассия! – всерьёз обеспокоенный, Айк вошёл в воду. Руки его отыскали инертное, словно лишённое костей и мышц тело. Подхватив на ладонь почти уже скрывшуюся под водой голову Кассии, другой рукой Айк мягко, но настойчиво массировал, растирал спину, плечи, живот.

– Уходи, – вяло сопротивляясь, словно в забытьи шептала Кассия.

– Только вместе с тобой, – сжав зубы, каждый раз отзывался Айк. Когда ему показалось достаточно, он взял женщину на руки и отнёс в палатку, отжав по пути длинные волосы. Завернул её в тёплое армейское одеяло и лёг рядом, согревая руками и всем своим телом. События дня основательно его вымотали, но если они не уедут этой же ночью, могут остаться здесь навсегда. До полного затишья в лагере оставалось два-три часа. Поставив стрелки воображаемого в голове будильника, Айк закрыл глаза. Он был уверен, что организм поднимет его как раз вовремя…

Глава 28

Ночь вступила в самую тёмную свою фазу, когда никому не слышный звонок будильника застрекотал в голове Айка Сентуриа. Пробуждение было лёгким, осознание места, времени и обстоятельств – мгновенным: кому, как не наёмному убийце, знать, что минута промедления может стать причиной смерти? Айк всегда точно знал, где он находится и с какой целью. В засаде, в ловушке или в безопасности – но никогда среди друзей, потому что друзей у такого, как он, нет.

Айк выполз из-под одеяла и встал, стараясь не потревожить женщину, уснувшую на его руке. Навёл порядок в палатке и, поколебавшись, сгрёб нетронутые блестящие пакетики обратно в сумку. Кто знает, может, ему ещё суждено достичь взаимопонимания с Кассией? А не с ней, так с любой другой, хотя бы и темнокожей, женщиной в этом чёртовом государстве! В конце концов, мир не сошёлся клином на полоумной гречанке.

Кассия громко всхлипнула, потом издала протяжный стонущий звук. Айк поспешил присесть рядом, молясь, чтобы она не начала кричать. Оставалось совсем немного до часа Х, и будить лагерь было ни к чему. Словно тень, Айк выскользнул из палатки проделать последние приготовления.

Чтобы порезать шины двух джипов, имевшихся в лагере кхмеров, ему хватило и десяти минут, благо машины, как он и предсказывал, никто не охранял. Лишь под одним из джипов, точно под бензобаком, спал феерически пьяный охранник, но тихий звук выходящего воздуха, конечно, не мог разбудить его. Кое-где в джунглях Айк прикопал небольшие, не очень разрушительные взрывные устройства, установив таймер на шесть часов с пятиминутными интервалами. Взрывы должны были отвлечь партизан от планов преследования, если бы у них появились такие, и подумать об обороне лагеря. Маленькие сюрпризы вроде сигнальных ракет там и сям – например, в очаге, который зажгут, когда будут готовить завтрак, должны были ещё больше поднять настроение армии Пола Пота. А если повезёт – и привлечь внимание разыскивающих их федеральных войск.

Покончив с антитеррористической операцией, Айк вернулся в палатку. И ещё долгие пять минут стоял возле спящей женщины, разглядывая её подрагивающее лицо и странную белую прядь, разрезавшую прямо посередине чёрные волосы. Он заметил эту особенность Кассии ещё в Ольстере, но так и не решился спросить, какой кошмар она пережила, поседев так странно.

– Милая! – тихо позвал он. – Пора.

Кассия вздрогнула и мгновенно проснулась, но не пришла до конца в себя.

– Что? Что?

– Детка, – настаивал Айк, – уходим. У нас мало времени. Я бы понёс тебя, но путь неблизкий. Так что просыпайся.

Поднимаясь, Кассия оперлась на плечо Айка. А потом охнула, как от боли, и, словно обжегшись, руку убрала.

Айк стиснул покрепче зубы.

– Я не заразный, Кассия.

– Я всё равно опоздала уже с осторожностью, – с горечью отозвалась она. Сорвала увядшие листья и натянула прямо на голое тело предложенный Айком женский маскировочный комбинезон; а когда Айк протянул руку за её сумкой, лишь развела руками, показывая, что путешествует без вещей, налегке, как Франциск Ассизский.

Тот только кивнул в ответ.

– Пойдём. И без разговоров.

– Пока что среди нас разговариваешь только ты, – не замедлила с отмщением Кассия.

Айк не стал вступать в спор.

– А теперь никто не будет.

– Хорошо, – безразлично отозвалась Кассия.

Она шла по джунглям даже лучше, чем он – сказалась многодневная практика, когда шорох листа под твоей ногой легко мог оказаться причиной смерти. Но Айк был выносливее, и к концу второго часа ходьбы Кассия начала задаваться вопросом, а не пришёл ли сюда Сентуриа из самого Пномпеня пешком? Айк изредка поглядывал на неё с выражением на лице скрытого садизма. Женщина оказалась сильнее, чем он предполагал, но силы её уже были на исходе. Она шла всё шумнее, то и дело спотыкалась, намочила ботинки, поскользнувшись в ручей. Помощи Айк ей не предлагал, всё ещё злясь на высокомерие Кассии Алессандрос. Знала бы она, какой шум поднял её отец, когда очередной посыл гуманитарной помощи не обнаружил любимой доченьки в камбоджийской деревне!

Он лично прилетел в Прей Вэнг и объявил награду в полмиллиона долларов тому, кто спасёт его дочь из лагеря красных кхмеров. Однако не каждый дурак туда сунется. Но только не Айк Сентуриа! Он почему-то полагал, что у него есть неоплаченный долг перед Кассией Алессандрос. Всё равно не собираясь увеличивать своё состояние на пятьсот тысяч, он бросил другой выгодный заказ и ринулся в джунгли сияющим рыцарем Галахадом. А как она повела себя? Избила его, потом бегала почти нагишом, а сейчас ведёт себя, словно обиженная принцесса! И это последнее не давало Айку покоя. А через него – и Кассии.

– Почему ты сказала, что девственница? – уже в третий раз попытался выяснить он.

– Не твоё дело, – Кассия только сверкнула глазами.

– Ну да, – настаивал Айк, – ты была очень зажатой, тугой, но девственной плевы…

– Тебе, что, больше нечем заняться?! – завопила Кассия.

– Ты сопротивлялась…

– А как бы ты вёл себя, если бы тебя изнасиловали?!

– У тебя есть ещё шанс это проделать, – проговорил Айк рассеянно, озираясь по сторонам. Потом с удовлетворённым возгласом сошёл с тропинки прямо в лианы и исчез.

– Эй! – закричала Кассия. – Ты решил меня здесь покинуть? Так я не погибну, и не надейся!

Айк сдержанно улыбался, слушая её вопли. Дверца армейского джипа открывалась неважно, за три дня накрепко схваченная молодой лианой. Но несколько ударов ножа решили эту проблему. Двигатель завёлся сразу, и это было хорошо.

На дорожке Кассия замерла, гадая, не почудилось ли ей это. Совсем близкий шум мотора раздался вновь.

– Эй, эй, помогите! – запрыгала она.

– Что ты орёшь? – Айк стоял сзади, готовый добродушно обнять её. Но под ледяным взглядом Кассии сразу отдёрнул руки.

– А то, – холодно отозвалась женщина. – Ты, может быть, не слышал, что едет машина…

– А если это наши преследователи? – улыбнулся одними губами Айк. – Или сам мистер Пол Пот?

Кассия попятилась.

– Я не подумала…

– Это в тебе мне и нравится, – Айк кивнул на стоящий в прогалине джип. – Садись в машину. И сними мокрые ботинки, а то простудишься. Нам ещё долго ехать.

– Куда? – залезая на жёсткое сидение, поинтересовалась Кассия.

– В Прей Вэнг.

– А ты не боишься…

– Чего?

– Преследователей.

– У них нет транспорта. Я вывел из строя их джипы. К тому же у них сейчас другие проблемы.

Взглянув на жёсткое лицо Айка, Кассия охотно поверила. И больше не задавала вопросов до самого полудня, когда он протянул ей бумажный пакет с едой.

– Бутерброды чёрствые, – сообщил он, то ли извиняясь, то ли просто констатируя факт.

Кассия криво усмехнулась.

– Дружок, я не привередливее тебя. Я привыкла питаться нерегулярно, пищей, не слишком-то полезной для здоровья. Это одна из неприятных сторон миссионерства.

– А приятные вообще есть? – впервые за много часов Айк посмотрел на неё не враждебно, а с интересом.

– Их сотни, тысячи, – Кассия счастливо улыбалась. – Столько, сколько людей ты спас. Ты знаешь, что без тебя они бы, возможно, погибли. Радость, что ты оказался в необходимом месте в нужный момент, невозможно описать словами. А также горе – когда на твоих руках умирает человек, которого ты мог бы спасти, будь у тебя необходимые инструменты. Дети, рождающиеся прямо на голой земле и выживающие, несмотря на отсутствие какого-либо комфорта. Старики, с торжественным видом производящие тебя в почётные жители деревни. Животные… – Кассия рассмеялась. – Однажды мне пришлось лечить расстройство желудка у ягнёнка. Он наелся какой-то вредной травы… и знаешь, выяснилось, что они почти ничем не отличаются от людей.

– Зачем тебе это надо? – Айк, не отрываясь, смотрел на неё, пытаясь отыскать истину сквозь слова. Вопреки словам.

Кассия пожала плечами.

– Кто, если не я? – просто спросила она. Створки, за которыми была скрыта истина, снова сомкнулись.

– Я не хочу говорить об этом. Только обо мне да обо мне. Почему ты избрал такую профессию?

– Ага, – Айк сдержанно улыбнулся, – ты считаешь, что эта тема будет приятнее. Тебе виднее. Я – стопроцентное порождение Америки. Вырос в Нью-Йорке, в Бруклине, после того, как заботливая, нежная матушка – или отец – оставили меня трёх дней отроду на ступеньках приюта. Хорошо, хоть не в мусорном контейнере на свалке. И такое бывало, – уверил он задрожавшую Кассию. – Эти дети, как правило, не выживают под грузом мусора. А я – как видишь. Меня подобрали в день второго избрания Эйзенхауэра, поэтому и окрестили, не задумываясь, Айк3*. Поначалу-то я, как и положено, был Смитом, а фамилию себе выбрал уже в зрелом возрасте, когда бредил центурионами. К тому времени уже стало ясно, что хулиганистого и озлобленного мальчишку, заводилу всех местных драк, никто не пожелает усыновить. Да и слава Богу. Возможно, это спасло меня от жизни худшей, чем та, что я прожил. Я ни о чём не жалею. Я послужил на американскую армию, потом – в Иностранном легионе два года, прежде чем понял, что мне не нравится выполнять чужие идиотские приказы. А также то, что я стал такой же прекрасной машиной для убийства, как те римские центурионы. И начал делать на этом бизнес. Всё, – Айк развёл руками и очаровательно улыбнулся.

– У меня-то особого выбора не было. Но я не понимаю, почему девочка из такой благополучной семьи решила заняться опасным делом. Могла бы сидеть дома, обслуживать мужа и вышивать…

– Это мечта моей сестры. А я – антипод.

– Антипод?

– Её полная противоположность. Мою сестру всегда называли «милая девочка», и уже в нежном возрасте я поняла, что хорошее поведение не заставит маму сильнее любить меня. Две «милые девочки» в её сердце просто не помещались. И я стала «отвратительным ребёнком». Когда Надин надевали хорошенькое новое платьице, я толкала её в грязь, когда надо было вести себя прилично, я щипала её… В результате в тринадцать лет меня отослали на воспитание в швейцарский пансион и избегали забирать на каникулы. Да я и не стремилась. Мне повезло с наставницей. Эта чудесная женщина сумела направить мою бунтарскую энергию по правильной стезе. В восемнадцать лет я окончила медицинскую академию, за пять лет одолев курс средней школы, колледжа и аспирантуры. Отец с матерью надеялись, что я изменилась настолько, что приеду домой в платье с оборочками, стану читать Китса и Байрона у окна, выйду замуж за сына одного из старых знакомых и буду рожать детей. Ха, размечтались! Я заявилась на Кипр в кожаном комбинезоне, высоких сапогах, с пером в волосах и с четырьмя страшнейшими псами.

– Маму, наверное, хватил удар, – спокойно предположил Айк, прокладывая путь через заброшенное поле. Джип то и дело подскакивал на кочках.

– Было близко к тому, – зубы Кассии лязгнули. – Всё как обычно: она плакала, а отец кричал. А потом привыкли. Я даже оставила им собак, хотя пищу они принимают только из рук моей сестры Нумы.

– А в платьице с оборочками была Надин? – уточнил Айк.

– Да. Нума старшая. Правда, не самая старшая. У меня большая семья. Но я с ними редко бываю – в основном, чтобы Норт, Саут, Ист и Вест меня не забывали.

– Ну конечно, как ты ещё могла назвать собак…

Кассия приняла упрёк в отсутствии воображения очень серьёзно.

– По-разному могла. Хотя бы Лука, Марк, Матфей и Иоанн. Но всё, что я хотела тогда делать в жизни – это идти одновременно на все четыре стороны света. Мои малыши это и символизируют. Долго ещё до Прей Вэнга? – спросила она.

Айк подчинился её желанию сменить тему.

– Если всё будет идти так же хорошо, минут через тридцать пересечём Кампонг и к закату будем на месте. Бензин подходит к концу, – Сентуриа бросил короткий взгляд на показания приборов. – Но я позаимствовал у наших добрых друзей немного запасов. Остановимся и зальём.

– Мне помочь? – сморщив нос, Кассия понюхала воздух вокруг себя. – Всё равно хуже пахнуть уже не сможет.

– В Прей Вэнге отмоешься, – равнодушно бросил мужчина за рулём. – Там тебе, правда, не «Хилтон» и не «Амбассадор»…

– Дурак ты, Сентуриа, – не чувствуя особой злости, отозвалась Кассия. – Не хочешь помощи – и не надо. Тогда весь оставшийся путь я буду вести себя, как настоящая леди.

Кассия сдержала своё слово. Она сидела на жёстком сидении открытого джипа, словно принцесса из знаменитой сказки о горошине как способе выявления знатного происхождения. Держалась за перекладину двумя пальчиками, жеманничала и жаловалась на каждый запах. Айк поначалу отвечал только хмыканьем на её обиду, но по мере того, как терпение его истощалось, гнал машину всё быстрей. Даже черти из ада не смогли бы догнать джип, когда он почти летел по относительно неплохому шоссе к Прей Вэнгу. В город они въехали с опережением графика.

Айк остановил джип перед ничем особо не примечательным зданием в два этажа с бумажным объявлением «Гостиница» в окне нижнего. Сентуриа выпрыгнул из машины, обошёл джип кругом и открыл дверцу со стороны Кассии. Но не сдвинулся с места, чтобы она могла вылезти. А вместо этого взял в ладони обе её руки и поднёс к своему лицу.

– Вот и конец приключению, Кассия. Счастливый конец. Не ввязывайся больше в такие истории – меня может не оказаться рядом, чтобы тебя спасти.

– Ты уходишь? – пальцы Кассии Алессандрос бессознательно гладили его лицо.

– Да, – повернув голову, Айк поцеловал её ладонь.

– Я… буду скучать по тебе…

Айк молча кивнул и отвернулся, спеша уйти. Кассия задержала его, заглядывая в лицо.

– Ты… ничего не хочешь сказать мне… спросить…

– Конечно, – Айк подал ей руку, помогая слезть с высокой подножки. – Почему ты сказала, что девственница?

Кассия не поверила своим ушам. А потом звонкая, мощная ярость окатила её взрывной волной. Женщина подняла руку и изо всех сил хлестнула по лицу Айка. Тот даже не дрогнул, глядя в упор на неё.

– Кассия, детка! Господи Боже мой, это и вправду ты? Я боялся уже надеяться…

– Отец? – женщина удивлённо обернулась, чтобы тут же попасть в крепкие объятия Никоса. – Откуда ты здесь? И откуда ты знал…

– Малышка моя, – успокаивающе рокотал отцовский голос, – да в этом городке развёрнут целый штаб по твоему спасению. Каждый день приходили так называемые «спасители», но все они выглядели такими довольными собой, что я и не ждал результата. Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя.

– Ох, папочка, – Кассия, не стесняясь, плакала, – я и не думала, что подниму столько шума своим исчезновением. Но, видишь, теперь я здесь и всё хорошо.

– Моя отважная девочка, – Никос всё крепче сжимал объятия, явно не собираясь отпускать дочь, – неужели ты сама убежала от этих извергов, прошла через джунгли и приехала сюда? Ты у меня сильная…

– Мне помогли, – неохотно проговорила Кассия, вспомнив о том, как доставал её своей наглостью Айк.

Никос немного отодвинулся, чтобы оглядеть собравшуюся вокруг них толпу. Ещё бы, не каждый день отыскивается заложница партизан стоимостью в полмиллиона долларов!

– Где же он, этот смельчак? Чек давно готов, осталось только вписать его имя.

– Чек? – Кассия слегка удивилась.

– Малышка, – Никос смотрел на неё с нежностью, – не мог же я доверить дело твоего спасения благородству местных жителей. Без денежного поощрения они и не выругаются.

– Ты обещал деньги за моё спасение? – именно в этот момент Кассия окончательно поняла, что ненавидит Айка Сентуриа. Все разговоры о его долге перед ней, о его геройстве были обычной, хорошо оплаченной словесной шелухой. Никос Алессандрос и не подозревает, что ещё и приплатит за удовольствие, которое «принц на белом коне» получил, переспав с его дочерью.

– И много денег?

– Пятьсот тысяч, – Никос смотрел удивлённо, не понимая, что происходит с его малышкой.

Полмиллиона долларов. Большая сумма для Айка Сентуриа, родившегося, как он утверждал, в сточной канаве. Кассия повернулась, собираясь высказать ему всё своё негодование и разочарование в нём.

Но Айка рядом с ней уже не было. Набрав воздуха в лёгкие, Кассия закричала:

– Сентуриа! Иди сюда, сукин сын, и дай мне убить тебя!

Вперёд робко выступил темнокожий юноша и протянул Кассии белый лист, зажатый в его руке.

– Что это? – довольно резко спросила Кассия.

Камбоджиец помялся, рассматривая свои сандалии.

– Э-э… – он быстро испуганно глянул на Кассию, – мужчина, который был с вами… он сказал отдать вам письмо, когда вы начнёте кричать… Он сказал, что вы обязательно начнёте…

– Умник какой! – не поблагодарив, Кассия вырвала лист из рук юноши. А тот был только рад побыстрее укрыться в толпе от её взгляда.

Молодая женщина развернула сложенное втрое письмо, и снова перед ней встало, будто бы наяву, насмешливое лицо Айка. «Ну как, узнала все тайны вселенной, Кассия Алессандрос? Я опять обманул тебя – у наёмника не может быть ни чести, ни совести. Но иногда и мы бываем сентиментальными. Я не возьму денег мистера Алессандроса, не за тем я ходил в джунгли. Отныне мой долг тебе оплачен и закрыт. Я сожалею о многом. Прощай».

Белые мелкие клочки письма разлетались по площади, а когда последний из них унёс ветер, Кассия решительно взяла отца под руку.

– Пойдём, папочка. Я хотела бы выспаться, а потом можно и уезжать. Кстати, порви свой чек – за ним никто не появится.

Глава 29

Утро в этих краях наступало неприлично рано, солнце просто выскакивало из-за горы Троглав – и начинался день с его жарой и пылью. Медики поднимались на давно уже онемевшие от усталости ноги и принимались за своё неблагодарное дело – лечили людей, которые, едва почувствовав себя лучше, сползали с коек и отправлялись обратно, в свои кварталы, восстанавливать свои разрушенные дома, которые взрывали на следующий же день. И эти люди вновь попадали на операционный стол, и хирург снова брался за скальпель и инструменты, готовый резать, сшивать и стягивать живую плоть по двенадцать-пятнадцать часов в сутки. Но никто не жаловался, не приходила такая мысль в голову и Кассии. Только когда становилось совсем уж тяжко, она выходила в горы и кричала, кричала в небо, теряя голос. А потом возвращалась с разорванным пополам сердцем и молча становилась за операционный стол.

Обход выздоравливающих пациентов был самой приятной частью их работы. И самой горькой – следовало отделить тех, кто достаточно хорошо себя чувствует, чтобы уступить место следующей жертве проклятой войны.

Кассия знала всех пациентов в лицо, разговаривала с ними, используя тот небогатый запас слов их языка, которые знала. Ей, строго говоря, не было нужды учить наречие сербов – Энна всегда держалась рядом с дежурным врачом, помогая снимать показания, делать перевязки и говорить. Однажды в порыве откровенности она призналась Кассии, что никогда уже не забудет английского языка, но мирным языком он для неё не станет – взрывы, выстрелы и британская речь слились для неё воедино. Кассия тогда только пожала плечами – она знала семь или восемь языков и наречий тех мест, где работала более двух месяцев; но даже если она забыла бы их, это не помогло бы ей вернуть невинность и неискушённость практикантки из швейцарского госпиталя.

Кассия Алессандрос склонилась над одним из самых любимых своих пациентов.

– Привет, Брик. Как ты сегодня?

Пятилетний мальчик улыбнулся ей щербатой улыбкой, не дослушав перевода Энны. Кассия так часто говорила ему эти слова, что он их уже запомнил.

– Хорошо, Ангел.

Только эти два слова он знал по-английски, и ответ его никогда не менялся. Кассия не могла припомнить, чтобы Брик – так она называла мальчика за его выдержку – когда-нибудь жаловался. А у него были проблемы. При взрыве его собственного дома ударной волной Брика скинуло с крыши, где он прятался от братьев во время игры. Ребёнок сломал ногу, два ребра и сильно ушибся головой. Врачи полагали, что амнезия наступила у него именно вследствие этого удара и является временной; но прошло уже тридцать дней, а Брик так ничего о себе и не вспомнил. Возможно, потому, что был доволен сложившимся положением. Ещё бы, ведь о нём заботился настоящий Ангел… Кассия умоляла не называть её так, но Брик был непреклонен. Более того, он уговорил Энну сказать, как будет звучать по-английски это слово, и говорил его Кассии каждые пять минут.

Кассия Алессандрос отдала маленькому, изувеченному войной ребёнку всё своё сердце, жаждущее любить. Она приносила ему свою еду, когда ей казалось, что Брик голоден – то есть три-четыре раза в сутки, тратила на него драгоценный запас лекарств в ущерб другим раненым и даже пошла на прямое нарушение правил, почти преступление. По законам военного госпиталя, пациент любого возраста должен освободить койку для следующего, если сумеет дважды самостоятельно дойти до сортира и обратно, не потеряв сознания. С ноги Брика уже несколько дней как сняли гипс, а Кассия всё тянула с подписанием необходимой бумаги, хотя именно из-за переполненности госпиталя вчера ночью ей пришлось уложить Айка Сентуриа на свою собственную кровать.

Брик доверчиво взял её за руку, и Кассия закрыла глаза, чтобы не дать пролиться скопившимся в них слезам.

– Я люблю тебя, Ангел, – проговорил ребёнок на чётком английском.

Кассия Алессандрос ошеломлённо взглянула сначала на самого Брика, потом на Энну. Девушка разглядывала потолок так, словно в его трещинах заключалась тайна мирозданья. Так вот, значит, почему Энна так настойчиво вела её к постели Брика! Они приготовили ей сюрприз… Губы Кассии задрожали.

Брик посмотрел на своего Ангела, и глаза мальчика, словно по волшебству, заполнила ответная влага. Он что-то испуганно спросил у Энны. Та ответила длинной фразой и повернулась к Кассии.

– Брик убеждён, что вы рассердились на него, доктор.

– Какая чушь! Почему?

– Вы такая… неприступная.

– О, Боже… я люблю его, Энна. Скажи, что я люблю его… Нет, я сама. Иди, Энна, иди!..

Проводив взглядом помощницу, Кассия Алессандрос раскрыла объятия, и маленький боснийский мальчик бросился в них. Они оба нуждались в любви и понимании, и находили это друг у друга.

– Я люблю тебя, сынок, – пробормотала Кассия в светлый затылок малыша. Сынок… Но нет, она пока не скажет Брику, что он уедет отсюда вместе с нею. Не имеет права, ведь ничего ещё не решено. Она только что подала документы на усыновление, и будет не просто доказать, что незамужняя женщина, которая постоянно в разъездах, в самых опасных точках Земли, станет хорошей матерью пятилетнему мальчику. Но она обязательно поборется за Брика с органами социального обеспечения! В конце концов, увезёт мальчика незаконно, но не отдаст его чужим людям, в приют…

– Что с этим ребёнком? – раздался позади отвратительно знакомый голос. – На вид он выглядит совершенно здоровым.

Кассия прижала Брика к своей груди ещё плотнее, словно боясь, что Сентуриа отнимет его. А потом медленно повернула голову, чтобы скрестить взгляд отчаявшейся волчицы с блестящими холодным любопытством глазами Айка.

– Уходи отсюда, – голос её звучал глухо. – Не лезь не в своё дело.

Айк стоял, широко расставив ноги, и явно не собирался следовать её совету.

– И всё же? – несколько мягче переспросил он.

Кассия упрямо вздёрнула подбородок.

– Это мой сын. Ясно тебе?

Айк слегка смутился, и по глазам его женщина поняла, что на две-три секунды он поверил ей. А потом заработала логика.

– Кесс, милая, но ведь он совсем не похож на тебя. Типичный югослав…

– Как и его отец, – подбородок поднялся ещё на дюйм.

– Да? – с сомнением проговорил Айк. – Неужели ты провела здесь достаточно времени, чтобы родить и вырастить сына? Познала, так сказать, прелести домашнего очага… И это женщина, которая не больше года назад уверяла меня, что является девственницей! Да ты прямо святая, Кесс!

– Пошёл в задницу, – Кассия резко поднялась, поправила одеяло на встревоженном мальчике. – Поспи, Брик. Я вернусь позже.

Демонстративно не обращая внимания на Айка, она пересекла бывший школьный двор. Сентуриа неотступно следовал за нею.

– Кем тебе на самом деле приходится этот ребёнок?

Молчание в ответ.

– Кассия, скажи мне. Ты знаешь, что я способен спрашивать об одном и том же достаточно долго, пока не получу ответ.

Презрительное хмыканье.

– Кассия, кем тебе приходится этот ребёнок?

Женщина резко развернулась, едва не уткнувшись в грудь своего преследователя. Но не отодвинулась – инстинкт самосохранения долгое время кричал в ней так громко, что, наконец, охрип и заткнулся.

– Какого чёрта ты встал, Сентуриа? Твоя рана ещё не начала заживать. Если тебя увидят, подумают, что я покровительствую симулянтам.

Айк недобро прищурился.

– Так ты за меня беспокоишься или за свою репутацию?

Кассия избежала прямого ответа.

– Или иди ляг в постель, или уходи отсюда. Через две недели придёшь снять швы. А можешь и вовсе не появляться, мне всё равно.

Она отвернулась, собираясь уйти. Айк поймал её за руку.

– Кассия.

– Да, Брик мне не сын! – закричала женщина прямо в лицо ему. – Но он всё равно ничего не помнит о своей прежней жизни, а я люблю его. Чего плохого в том, что я заберу его с собой, подальше ото всех тех лишений…

Слова запутались в её горле, превращаясь в хриплые звуки давно сдерживаемого рыдания. Сама не зная как, она оказалась в руках Сентуриа, в его душе, в его запахе, в его объятиях. Он молча укачивал её, утешая одним своим присутствием; а когда стихли рыдания, Кассия поняла, что он очень тихо, но изощрённо ругается.

– Что… – она совсем по-детски икнула, – случилось?

Айк посмотрел на белую прядь в её волосах. Его словно высеченное из камня лицо выражало презрение к самому себе.

– Вот, – он удивлённо развёл руками, – я снова здесь. Какого чёрта мне надо, почему я лезу в самый огонь?

Кассия была убеждена, что говорит он не о войне.

– Ты имеешь в виду меня? – женщина мрачно улыбнулась. – Аэродинамическая труба?

Айк удивился, как хорошо она запомнила его слова.

– Да. Ведь не одна Босния сейчас в огне – а я всё равно оказываюсь здесь, с тобой рядом.

– За кем ты сейчас охотишься?

Сентуриа поколебался.

– Тебе лучше не знать этого, Кассия.

– И всё же?

– За тобой.

Кассия не нашлась сразу с достаточно остроумным ответом.

– Зачем? Может быть, помня о прежних заслугах, отец снова нанял тебя – на этот раз доставить меня домой? Ну так не беспокойся, я и сама вернусь на Кипр… после этого, – она широко обвела всю территорию рукой. – Если война когда-нибудь кончится.

– А если погибнешь ты, Кассия? – излишне резко, напугав её, проговорил киллер – её ангел-хранитель.

Женщина коротко хохотнула.

– Да, это неприятно, – кивнула она, соглашаясь. – И кто-то даже расстроится. Но Земля не перестанет вращаться от того, что парой ног на ней станет меньше. Бога волнуют лишь глобальные политические явления.

– Слушай, ты, полоумный политолог, – неожиданно разозлившись, Айк сжал её руку так, словно хотел сломать её. – Даю тебе три недели, чтобы закончить с делами. Потом мы покинем этот проклятый мир. Ты можешь сделать это своими ногами или связанная, без сознания и в пластиковом мешке.

Кассия посмотрела на него безо всякого выражения.

– Только попробуй.

И ушла, оставив Айка стоять одного посреди двора. Он был растерян, смущён, не понимал многих вещей, но больше всего того, за каким чёртом ему всё это надо…

Глава 30

– Ты спишь? – голос Кассии звучал враждебно. Отвернувшись к окну, она стянула насквозь пропитанную потом блузу.

Наблюдая за её движениями, уверенными даже в темноте, Айк помедлил.

– Нет, – наконец отозвался он. – Что ты делаешь?

– Собираюсь лечь спать, – Кассия пожала плечами. – Я не спала почти трое суток и не гожусь сейчас даже на роль ассистента. А как ты себя чувствуешь? – наклонившись, женщина потянула вниз брюки и по очереди вынула ноги из штанин. Рассеянный лунный свет обрисовал её груди, что обеспокоило Айка.

– Ты… м-м… не собираешься спать совсем голой?

Кассия пропустила его вопрос мимо ушей.

– Ну, если ты этим интересуешься, значит, почти здоров. Когда ты собираешься нас покинуть?

– А это необходимо?

Кассия натянула длинную майку, закрывшую её до середины бёдер.

– Это место требуется людям, страдающим больше тебя. А кроме того, мне хотелось бы, наконец, поспать в своей постели, – развернув гамак, она закрепила его за крюки в стене.

Айк машинально потёр больное плечо и поморщился.

– Твои жертвы не обязательны, Кесс. Я могу спать где угодно – в кустах, на дереве, на полу. Более того, я делал это. Я лягу в гамаке.

– Нет, – Кассия подтянула под себя край сетки, примериваясь, как лечь. – Я тоже привычна к любым условиям, и можно ещё поспорить, кто из нас наиболее закалён.

– Брось, Кассия! – Сентуриа негромко рассмеялся. – Мужчина вынослив, как мул, а женщина…

– Мне всегда казалось, что мул и осёл – это одно и то же, – Кассия задумчиво посмотрела на него. Её глаза в темноте блестели. – Я – сильная женщина, но у меня нет никакого желания сравнивать себя с ослицей…

– Развлекаешься, детка? – Айк улыбался. – Мне нравится твоё чувство юмора. Ты не была весёлой ни в Ольстере, ни в Камбодже.

– Тогда я думала, что жизнь – это серьёзно, – женщина пожала плечами, рывком вскинула обе ноги… и перевернулась вместе с гамаком. Сначала на пол упала сама Кассия, сверху её накрыло одеялом и подушкой.

– Больно, чёрт побери, – поднимаясь, Кассия потёрла ушибленный зад.

Айк молча откинул край одеяла. Остановившись в раздумье, женщина смотрела на освободившуюся часть постели, потом выругалась сквозь зубы и решительно села на кровать. Её раздражение выразилось лишь в том, как резко она рванула на себя одеяло. Айк уступил, надеясь, что, добившись своего, Кассия успокоится. Меньше всего на свете он желал бы снова обидеть эту женщину. Она ему нравилась.

Но дыхание Кассии так и не стало ровным. Она переворачивалась то на живот, то на спину, разглядывала пол и потолок, стараясь при каждом движении не соприкоснуться случайно с Айком. А правой рукой и ногой Сентуриа словно управлял шаловливый бес: притворяясь спящим, он прижимался бедром к ноге Кассии, закидывал на её талию руку, игнорируя шёпот вроде «Если б ты был здоров, я бы тебя удавила».

К исходу второго часа Кассия Алессандрос не выдержала: с возмущённым возгласом она оттолкнула назойливую руку, улегшуюся на её бедре, и рывком повернулась к её хозяину.

– Айк, чёрт тебя побери!..

– Чёрт меня побери, Кассия, – согласно отозвался тот и прижался губами к её рту.

Их страсть полыхнула мгновенно, словно порох. Откинув волосы, мешающие целовать Кассию, Айк обследовал губами её всю, ощущая ответные огненные поцелуи там, куда попадала вслепую женщина. Она ласкала его так, словно завтра их ожидал день Страшного суда, и там обязательно ей припомнят, с каким человеком она связалась. И не хотела, а устоять не смогла. Тело Айка Сентуриа было сосудом, из которого она черпала необходимые ей жизненные силы, руки его – телефонными проводами, по которым с ней разговаривал сам Бог…

Утомившись, Кассия задремала; и тогда он произнёс удивительные слова самым обычным тоном:

– Я хочу снова услышать, что ты любишь меня, Кесс.

– Снова? – Кассия на секунду приоткрыла один глаз.

Айк молча торжественно кивнул.

– А когда ты слышал это впервые? – поинтересовалась женщина.

– Ты говорила.

– Нет.

– Говорила.

– Этого просто не может быть, Айк.

– Раньше, – её любовник поморщился. – До шумихи с моей профессией, твоей якобы девственностью…

Лицо Кассии замкнулось, она притворилась спящей. Айк в раздражении потряс её:

– Кесс, мне надо знать, как ты не понимаешь? Мне нет покоя с той ночи в Камбодже. Кто глупец: ты или я? Кто ты: моя невинная жертва или лгунья?

– Тебе знакомо слово «деликатность», Сентуриа? – устало проговорила Кассия.

– Кесс, пожалуйста… мне нужно точно знать, что стоит между нами. Я хочу попытаться загладить свою вину…

– Считай, что я тебя простила.

– Просто так?

– Ты был нежен со мною сегодня. О Господи! – Кассия судорожно зевнула. – И кто придумал, что именно женщины мечтают поговорить после секса?

– Спи, – в который раз Айк отступился. Кассия хранила свою тайну надёжнее, чем Форт-Нокс.

Она затихла, а он стал смотреть в не занавешенное окно, прикрытое на случай бомбёжки куском картона. Небо там, снаружи, было тёмно-тёмно-синим, расцвеченным мелкими искорками звёзд.

– Я не только женщина, Айк, но и врач, – очень тихо заговорила Кассия рядом. – Моя профессия прочно вошла в мою жизнь. Когда я могу облегчить чьи-то страдания, я делаю это. А в тот раз речь шла обо мне самой.

– Какой «тот раз»?

– Я говорю о моменте, когда я осознала свою собственную сексуальность. Лет в шестнадцать-семнадцать я была весьма заинтересована в получении так называемого «первого опыта».

– Проще говоря, ты хотела…

– Не надо проще. Это слово вульгарно.

– Ты даже не знаешь, о чём я…

– Знаю. Замолчи и лежи смирно, иначе замолчу я. Так вот… м-м, забыла… да, это был эксперимент.

– Ты получила свой первый опыт?

– Не терпится, да? Чёрт побери, Сентуриа, я получила его с тобой! – она провела рукой по лицу мужчины, как бы стирая написанное на нём недоверие. Голос её смягчился.

– Да, малыш, это действительно так. Права я, и прав ты: то был мой первый сексуальный контакт, но, наверное, девственницей я не была.

– Кассия?

– Я много слышала об ужасной боли и море крови у девственниц и не хотела этого для себя. И я позволила подругам-студенткам помочь мне. Могу сказать, что это значительно лучший способизбавиться от девственности: в стерильной обстановке, с обезболиванием, под наркозом…

С громким стоном Айк Сентуриа уткнулся лицом ей в грудь.

– Господи Боже мой, это просто невыносимо! Академическое образование куда как усилило твою оригинальность, Кесс.

– А что такое? – Кассия мгновенно ощетинилась.

Плечи Айка затряслись, но Кассия не могла понять – плачет он или смеётся.

– Девочка моя, – голос его звучал сдавленно, – надо полагать, что, когда ты захочешь завести ребёнка, ты тоже не будешь прибегать к традиционным методам? Неужели лучше искусственное осеменение, – он передразнил её тон, – в стерильной обстановке? Или пойдём ещё дальше – ребёнок из пробирки?

– Так поступила моя сестра, – очень тихо, задумчиво проговорила Кассия. – Нума безумно хотела ребёнка, а её муж, Дитрих, напротив, не хотел. И она сделала искусственное осеменение. Всё это закончилось ужасной трагедией, в которой я сыграла самую отвратительную роль. Поэтому у меня никаких искусственных беременностей не будет. Только по воле Бога. Если я забеременею, значит, Бог простил мне убийство ребёнка Нумы. Нет, так нет.

– Убийство? – тон Айка изменился.

– Да, – Кассия перевернулась на живот. – Давай спать, Сентуриа. Завтра тяжёлый день.

– Ты мне не доверяешь…

Женщина усмехнулась в подушку.

– Я ещё не сошла с ума. Да и что для тебя означает убийство всего одного, даже не родившегося ребёнка…

– Кассия, я не монстр.

– А я – да. И покончим на этом.

Айк помолчал, испытывая странную боль от её отстранённости.

– Хорошо. Пусть будет по-твоему. Я оставлю тебя в покое. Но не навсегда, Кесс.

Он скоро заснул, а она смотрела в окно до рассвета и всё гадала: что же означали его последние слова?

Глава 31

– Милый мой мальчик, – Кассия гладила его по голове, – я люблю тебя, Брик. Я люблю… – она качала ребёнка в своих объятиях, хотя он был уже слишком большим для этого. Но невозможно стать слишком взрослым для любви.

– Ангел, – мальчик сонно взмахнул ресницами и улыбнулся ей, прежде чем снова заснуть.

Кассия Алессандрос задумчиво перебирала его светлые волосы. Письмо, пришедшее вчера вечером в ответ на её запрос, ничем не порадовало. Её приглашали через десять дней в Бугойно, на заседание комиссии по усыновлению, где и определится дальнейшая судьба боснийского подданного Алексы Вушковича. До назначенного срока, как сообщалось в письме, её посетит специальный агент по делам опеки и попечительства, в чьи обязанности входит не только побеседовать с потенциальной родительницей, но и попытаться разыскать родственников вышеупомянутого ребёнка. Сам Брик был опознан соседями-сербами, не выразившими никакого желания взять его к себе, но на имя, которое они назвали, он по-прежнему не откликался. «Я – Брик, – отвечал он на вопрос о его имени. – Так сказала Ангел».

– Вижу, у вас с ним действительно тёплые отношения, – принесшая холод тень закрыла от солнца плечо Кассии и поменяла золотой цвет песка на серый. – И что же ты собираешься с этим делать?

Свободной левой рукой Кассия прикрыла лицо.

– Господи, как же ты надоел мне, Сентуриа! Что у тебя за страсть влезать не в своё дело?

– А у меня много разных страстей, Кесс, – он многозначительно засмеялся.

Женщина почувствовала раздражение.

– Как хорошо, что ты хотя бы самому себе кажешься смешным!

– Кассия, – жёсткие пальцы предостерегающе сжали её плечо. – Не переходи границы.

– Я не стала твоей собственностью оттого, что сплю с тобой, – запальчиво возразила Кассия Алессандрос. – Ты не можешь указывать мне…

– Могу. И буду. А тебе лучше говорить потише, если не хочешь испугать ребёнка.

– Да, – Кассия встревоженно обхватила Брика за плечи, заглянула ему в лицо. – Нет, он, кажется, спит.

– Пусть спит, – застывшая линия губ Айка изломалась в подобии улыбки. – Ему силы ещё понадобятся. Особенно когда ты уедешь.

– Я не уеду одна, – Кассия упрямо помотала головой. – Теперь это мой ребёнок.

– Военный трофей? – глаза Айка тоже немного потеплели.

Женщина пожала плечами.

– Просто ребёнок. Одинокий, не нужный никому… Со стороны комиссии будет варварством, если они предпочтут детский дом в Боснии счастливой, благополучной жизни на Кипре.

– Ага, – Айк задумался, – значит, ты подала документы на усыновление. Но ты понимаешь, что тебе ребёнка не отдадут?

– Да, – Кассия не стала спорить. – Но я не знаю, как убедить их в своих лучших намерениях. Я вовсе не собираюсь таскать с собой Брика по передовым. С войной покончено. Но документов, способных доказать мои намерения, не существует.

– Тебе нужен муж.

– Вот ещё! – Кассия от неожиданности взвизгнула.

– …и отец для ребёнка, – настойчиво договорил Айк. – Человек, который подтвердит твои намерения жить мирной жизнью, в покое растить Брика и своих собственных детей.

– Нет у меня знакомых, способных сыграть такую роль, – мрачно пробормотала, сдаваясь, Кассия.

Айк только загадочно улыбался.

– Нет, – Кассия с ужасом посмотрела на него. – Я ещё не настолько сошла с ума.

Лёгкое пожатие плеч было ей ответом. Женщина заскрипела зубами.

– Ты – настоящий ублюдок, Сентуриа, – сверкая глазами, сообщила она. – И я имею в виду совсем не обстоятельства твоего рождения.

– Мы не выбираем обстоятельства, поэтому нужно уметь их использовать.

Кассия Алессандрос переложила голову спящего Брика на подушку, укрыла мальчика одеялом, прежде чем ответить. Мучитель не торопил её, давая время подумать.

– Зачем я тебе? – искренне удивилась Кассия, поворачиваясь к нему лицом. – Денег отца ты всё равно через меня не получишь, а своих у меня нет. По крайней мере, больших.

– Ты мне нравишься.

– А Брик? – вскинулась Кассия.

Айк даже не повернул головы в сторону ребёнка.

– Нет. Детей я не люблю. Но и не обижаю. Просто жду, когда они вырастут и покинут дом.

– Нет, – Кассия попятилась. – Ты мне не подходишь.

– Не подхожу для чего? – нетерпеливо переспросил Айк. – Чтобы сыграть роль твоего мужа?

– Ах, да, – Кассия расцвела неожиданной улыбкой. – Я и забыла, что это будет только роль.

Айк Сентуриа заскрипел зубами.

– Не будет и роли, если я придушу тебя сейчас.

– За что же? – гречанка невинно улыбнулась. Потом смех исчез из её глаз. – Но, Айк… нам потребуются документы. Никто не поверит на слово, что я была так глупа, что связала судьбу с тобой.

– Будут тебе документы. Самые лучшие. И ты мне за них заплатишь – обычным способом. Да, куколка? – Айк преувеличенно похотливо улыбнулся.

Глядя на краснеющее лицо Кассии, он уже предвкушал, как она в ярости нападёт на него и сколь сладостным будет укрощение… когда Кассия расхохоталась.

– Счёт один-один, мой дорогой будущий супруг. Я даже боюсь не справиться с твоим темпераментом, когда мы «будем женаты». А теперь отправляйся за документами, и побыстрее. Бегом!

Глава 32

В Гламоче появились чужие. Слух об этом дошёл до Кассии на четвёртый день, и обратила она внимание на это событие только потому, что очень уж оно было странным. Постоянное население старалось уехать подальше от опустошённых бомбёжками мест, новые поселенцы, естественно, не приезжали. Люди стремятся создать дом в мирных местах, ищут свой рай, а какой уж рай на войне?

Наверное, кто-то из прежних беженцев вернулся за брошенными вещами, предположила Кассия в разговоре с Энной. Но боснийка утверждала, что худенькую женщину в поношенной одежде никто не знает, она здесь не жила, да и ведёт себя странно – с утра до вечера пристаёт ко всем с разговорами: кто в домах жил, куда уехал, не осталось ли писем. Из всей массы жителей Гламоча, младенцев и стариков, её больше всего интересовала семья Вушкович.

В этом месте рассказа Кассия Алессандрос впервые испытала беспокойство. К этой семье, когда ещё была семья, принадлежал её Брик. Зачем кто-то разыскивает пятилетнего Алексу Вушковича? Может быть, у него обнаружились родственники? Кассия собиралась найти эту женщину и поговорить с ней.

Но ещё оставалась её работа. Хирургу просто некогда играть в детектива. Да и зачем, если в её распоряжении – настоящий убийца?

Айк Сентуриа выслушал просьбу Кассии, не задав ни единого глупого вопроса – «а как?», «зачем?», «почему?». На самом деле этот мужчина с каждым днём нравился Кассии всё больше, но скорее в подлунном мире прекратятся все войны, чем она признается Сентуриа в каких-то чувствах! Кассия, как её старшая сестра, предпочитала доминировать над мужчинами, а не подчиняться им.

Айк отсутствовал два дня, два драгоценных дня из шести, остававшихся у неё в запасе. Вернулся он перед рассветом, когда Кассия ещё спала, прошёл незамеченным мимо сонной охраны, проник в здание и забрался в постель Кассии, словно супруг, задержавшийся на работе.

Женщина зашевелилась, обняла ледяными руками тёплое тело, лежащее рядом с ней.

– Хорошо, что ты пришёл, – в полусне пробормотала она. – Я так замерзла… я всегда мерзну, когда сплю одна…

– Бедняжка, – Айк нежно поцеловал её, – не так много тёплых ночей тебе, похоже, выпадало. Но отныне с этим покончено, обещаю тебе.

Его клятва не произвела никакого впечатления на спящую женщину; а четыре часа спустя ласковая возлюбленная вновь превратилась в доктора Алессандрос.

– Послушай, Сентуриа, – недовольно морщась, Кассия отпила кофе из помятой металлической кружки, – мне не нравится, что ты взял себе в привычку спать в моей постели. В палатах освободилась пара коек, может, переберёшься туда?

– Нет, – Айк тоже налил себе кофе из огромного кофейника, отставленного на угол допотопной плиты.

– Что значит «нет»? – вскипела Кассия. – Кто из нас здесь главный – я или ты?

Любовник с улыбкой посмотрел на неё – лохматую после сна и уже раздражённую.

– Зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «здесь». В госпитале из нас двоих главнее, разумеется, ты…

Кассия начала смягчаться, на её губах даже появилась улыбка.

– Что касается личных отношений, принцесса, тут против истины не попрёшь…

Кроссовок Кассии равномерно постукивал по полу. Айк замолчал, ехидно улыбаясь, положил себе на тарелку макароны и венгерский гуляш, приготовленные приходящей кухаркой для сотрудников госпиталя и пациентов.

– Ну? – судя по выражению лица Кассии, она готовилась нанизать любовника на двузубую вилку для жарки мяса.

Айк сделал вид, что её вопрос относится к качеству пищи.

– Неплохо, совсем неплохо. Ваша кухарка может смело открывать кафе, когда городок начнут отстраивать заново.

Кассия проигнорировала его увёртку.

– Так кто из нас главнее в наших отношениях?

– Пять минут назад ты утверждала, что никаких отношений нет, – с набитым ртом поддел любовницу Айк.

– Сентуриа! – казалось, женщина вот-вот задымится.

Отставив тарелку, Айк тяжело вздохнул.

– Теперь я понимаю, принцесса, почему у тебя не получается манипулировать людьми. Ты всегда ссоришься с теми, от кого хочешь что-то получить?

– Нет, конечно, я… – запальчиво начала Кассия, потом помолчала, проглотив обидные слова, и предпочла свернуть на безопасную дорожку. – Ты разговаривал с этой женщиной, да?

– Так точно, kyria, – наёмник кивнул, вновь наполняя кружку кофе.

Кассия затаила дыхание.

– Она – агент по усыновлению, приехала из Бугойно и разыскивает родственников Брика, если кто-то остался в живых.

Кассия Алессандрос сравнялась цветом лица с бледно-зелёной стеной, возле которой она стояла.

– Этого следовало ожидать, – продолжил Айк, пожимая плечами. – Ни в одной стране нельзя усыновить ребёнка без ряда формальностей, даже если известно, что он – круглый сирота…

– Ты добыл документы? – перебила его Кассия. – Свидетельство о браке и всё такое…

– И даже всё такое, – миролюбиво подтвердил Айк. – Потом покажу, бумажки припрятаны в твоей комнате. Я привёз кольца.

– Кольца? – женщина вытаращилась на него. – Зачем?

– Сразу видно, что ты никогда не была замужем. Любой человек, знакомясь с существом противоположного пола, первым делом смотрит на его или её руку, чтобы понять статус. На комиссию ты должна произвести впечатление женщины, которая уже более трёх лет живёт в браке. Поэтому потренируйся носить кольцо, чтобы не выглядеть так, будто оно тебе в новинку.

Кассия молча повернулась, собираясь покинуть кухню.

– Кстати, нам необходимо знать о привычках друг друга, о месте, где мы «живём» и так далее. Мне нравятся фиолетовые носки! – крикнул ей вслед крайне довольный собою Айк.

Глава 33

Брика за два дня до заседания комиссии увезли представители опекунского совета в Бугойно. Они называли его Алексой и говорили по-сербски, не смущаясь тем, что потенциальные приёмные родители не владеют этим языком. По словам членов комиссии, главным для них было благополучие ребёнка. Брик плакал, боясь расставаться со своим Ангелом хоть на минуту, но в конце концов уехал, поверив, что они встретятся через два дня.

После их отъезда у Кассии всё начало валиться из рук, и коллеги благоразумно отстранили её от проведения операций.

В день заседания она разбудила Айка в четыре часа утра, хотя до Бугойно по сносной дороге было не более восьмидесяти километров, а заседание начиналось в одиннадцать. Под нажимом Кассии они оказались во дворе перед одноэтажным белёным домиком, похожим на церковь, за полтора часа до назначенного времени.

Хотя комиссия ещё не приехала, двор не пустовал. Играли на огороженной площадке дети – Брика среди них не было, переминались с ноги на ногу и обменивались историями мужчины и женщины разных возрастов. Кроме сербской, звучала английская, немецкая, румынская и даже родная для Кассии греческая речь. Пытаясь снять напряжение, Кассия вступила в общий разговор. Она как раз обсуждала проблемы продснабжения в воюющей Югославии с девушкой лет двадцати, приехавшей из Америки за братом, когда во двор въехал джип цвета хаки. Машина остановилась у здания, из неё выбрались двое взрослых мужчин и четыре мальчика.

– Брик! – не сдержав себя, крикнула Кассия.

Её любимый малыш повернулся и помахал рукой, а потом побежал к ней.

– Привет, Ангел! Привет, Бета! – он улыбнулся молодой девушке.

– Алекса! – вскрикнула та.

Кассия Алессандрос безумными глазами уставилась на американку.

– Это мой брат, – почувствовав неловкость, объяснила та.

– Вы сказали, что родились в Калифорнии! – воскликнула Кассия.

Девушка заулыбалась.

– Нет, вы перепутали. Я – боснийка, Бета Вушкович, а когда я вышла замуж за Дэвида – вон там, видите, Дэвид Кронеберг, мой муж, то изменила своё имя на Бетти Кронеберг. Почему вас это удивляет?

Шестое чувство подсказало Айку повернуться и отыскать взглядом Кассию, когда та, истерически рыдая, упала на колени в пыль перед миссис Кронеберг.

– Зачем вам Брик? Отдайте его мне! Хотите денег? Я дам сколько вы попросите! Вы – молодая, у вас будут свои дети, отдайте мне Брика, умоляю вас!

Девушка попятилась, продолжая удерживать за руку брата. Её американский муж метался между супругой и истеричной незнакомкой, Брик с пронзительными воплями рвался к своему Ангелу, только усиливая бедлам. Вся толпа, собравшаяся во дворе, жадно смотрела на представление.

Энергично работая кулаками, Айк пробрался к главной движущей силе шоу – своей «жене». Его пальцы сцепились в замок на талии Кассии, пытаясь поднять её; но это было не легче, чем ловить ложкой дрожащее, ускользающее желе.

– Кассия, достаточно! – рявкнул Айк. Никакого впечатления на бьющуюся в истерике женщину его тон не произвёл.

– Вылейте ей на голову воды! – посоветовал какой-то доброхот из толпы.

– Ангел, Ангел! – вопил Брик.

– Что я сделала? – бессвязно бормотала Бета Кронеберг. – Я же ничем не хотела её обидеть…

Кто-то из зрителей сунул Айку нашатырь, тот поднёс бутылочку к носу Кассии. Сидя в песке, женщина начала отчаянно чихать, но глаза её понемножку приобретали осмысленное выражение.

Айк с извиняющей улыбкой посмотрел на совсем юную девушку с лёгкими пушистыми волосами.

– Я должен попросить прощения за Кассию. Её истерика – ни в коем случае не ваша вина. Как я понял, вы – сестра этого мальчика?

– Алексы? – Бета крепче прижала к себе брата. – Да. Но…

– Моя жена просто сошла с ума от мальчика. Она выходила его после того, как бомба попала в дом, и очень полюбила, почти как сына. У нас, к сожалению, детей нет, и Кассия вбила себе в голову мысль усыновить Брика. Теперь я понимаю, что это невозможно – при наличии живых родственников.

– Я заберу Алексу в Сакраменто, – тихо, но очень твёрдо отозвалась девушка. – У него есть только я, а у меня – он.

– У Брика есть я! – закричала Кассия, и впервые на её памяти Айк Сентуриа нагрубил ей.

– Заткнись.

– Но Брик не помнит её!

– Посмотри, как он держится за руку сестры. Разве это похоже на амнезию?

– Мне говорили, что у Алексы была кратковременная потеря памяти, – так же тихо проговорила блондинка Бета. – Но, когда мы встретились, он вспомнил меня.

Хотя исход заседания заранее был ясен, Кассия Алессандрос, мучая себя, высидела до конца. Все её чувства словно оледенели, и было похоже, что её состояние отражается на лице – недаром Айк то и дело с тревогой поглядывал на неё. Да и Бета Вушкович, казалось, чувствовала себя виноватой; но при этом она была полна решимости забрать маленького брата в свою семью и дать ему всё, что не успела дать остальным детям, погибшим при бомбёжке.

Кассия слушала, смотрела, как члены комиссии расспрашивают Бету о её финансовом положении, работе, наличии жилья. К несчастью несостоявшейся приёмной матери, у Беты Вушкович после отъезда из Боснии жизнь сложилась более чем благополучно. Она уже два года состояла в браке, отношения с мужем имела очень хорошие – Дэвид Кронеберг обожал жену и охотно соглашался воспитывать её брата. В пригороде Сакраменто у него был большой дом, где Алекса сможет вволю играть и резвиться.

О заявлении Кассии Алессандрос на заседании комиссии даже не было упомянуто. Даже Брик казался больше увлечённым перспективами будущей жизни в Калифорнии, чем Ангелом со сломанными крыльями.

Кассия не стала прощаться с мальчиком, опасаясь, что ей не хватит для этого сил. Забравшись в джип, она сидела на переднем сидении, вся съёжившись, зажав ладони между коленями. Айк укутал Кассию пледом, но, казалось, женщина этого не заметила. Айку не нравилось, как она выглядела – будто автомобильная шина, из которой выпустили весь воздух.

– Дорогая моя, – повернувшись к Кассии, Айк нежно отвёл с лица безжизненно повисшие пряди волос, такие же мёртвые, как и глаза Кассии, – милая, любимая! Такое случается, и ничего не поделаешь. Это жизнь. Она совсем не похожа на сказку.

– Бог наказал меня, – пробормотала Кассия. – Я пыталась обмануть Его, хотела получить ребёнка, не искупив свою вину. Я – убийца, я недостойна.

– Не хочу этого слышать! – Айк гневно встряхнул её. – Не смей так говорить. Миссис Кронеберг – вовсе не орудие Божьего гнева. Мальчику будет хорошо с сестрой. А ты – подумай сама! – ты готова была осесть дома, стать примерной домохозяйкой и матерью? Тебе пришлось бы навсегда распрощаться со своим призванием. Ты была готова?

– Какая теперь разница? – вяло отмахнулась от него Кассия. – Ничего больше не имеет значения. Я потеряла Брика. Я пыталась перехитрить саму Судьбу и получила по заслугам. Давай возвращаться в Гламоч.

Айк послушно завёл мотор машины. Может, время немножко подлечит её, определённо съехавшую с катушек на теме Господнего гнева? Любопытно, все ли сёстры Кассия такие же тронутые? Может быть. Только навряд ли они столь же красивы, как его Кассия, так отважны, так ранимы и так бесценны…


Целых два дня после окончания судьбоносной поездки в Бугойно Кассия Алессандрос была тиха и задумчива. Айк никогда не видел её такой молчаливой; если раньше Кассия с готовностью ввязывалась в любой спор, по любому поводу, то теперь женщина и мысленно, и физически ускользала. Любовник не мог понять, что творится у неё в голове. И насчёт своего статуса он тоже не был уже уверен. Кассия позволяла ему держать её в объятиях, утешая; но Айк иррациональным образом понимал, что для неё это не имеет никакого значения. Он разжимал руки, и Кассия уходила – без гнева, без облегчения. Горе её было слишком велико, чтобы им делиться. Вопрос о сексе даже не поднимался. В первую ночь, когда Айк по привычке разделся и забрался в постель Кассии, женщина не последовала его примеру. Она долго стояла у окна, обняв себя руками, а потом заявила, что у неё ночное дежурство. Пусть это была только тень намёка – Айк понял. Следующим вечером он развернул гамак, закрепил петли на крюках, торчащих из стены; но Кассия не пришла спать и тогда. А к вечеру спустя сутки Айк обнаружил, что из комнаты исчезли все её вещи. Ночь он провёл, терзаясь страхами, что же могло произойти с гречанкой; а в восемь утра Айк уже допрашивал старшего администратора команды медперсонала.

Англичанин сначала только пожимал плечами – какое, мол, ему, бывшему пациенту госпиталя, дело; но стоило Айку нажать посильнее на выкрученную кисть, и британец стал сговорчивее.

– Доктор Алессандрос уехала! Уехала вчера, ещё до обеда!

– Куда? – «дожимал» Айк.

– Вы садист! – на глазах администратора выступили слёзы. – Я обращусь в полицию!

– Я только хочу знать, где Кассия.

– Она – оох! – попросила о переводе на новое место службы. Сам слышал, как доктор звонила в штаб-квартиру ВОЗ, а через день пришёл факс с назначением.

– Куда мисс Алессандрос переведена?

– Не знаю. Правда, не знаю! Она показала мне только ту часть, где было распоряжение о замене её на другого врача – он на днях приедет. Доктор даже прощаться ни с кем не стала…

– Это я заметил. Как мне узнать, где её новое место службы?

Администратор с лёгким злорадством улыбнулся.

– Пошлите запрос во Всемирную организацию здравоохранения, в Женеву. Только едва ли они вам ответят – человеку со стороны, без всяких полномочий…

Глава 34

Полковник был беззащитен. Он ещё сам не знал об этом, спускаясь по лестнице к ожидающему его джипу в окружении четырёх телохранителей. Он был доволен собой и счастлив, не вспоминая детей, оставшихся без отцов по его вине – там, на далёкой родине полковника. Он смеялся шуткам красивой женщины рядом с ним. Женщина – это было единственное, чего не предусмотрел убийца. Лишние жертвы доставляют удовольствие только непрофессионалам. Распластавшись на крыше, он удерживал голову полковника в перекрестье прицела. Никарагуанцу настало время умереть, но это не делало убийцу богом. Он просто выполнял свою работу, работу, которая была ему оплачена. И он знал о своей жертве всё – его потерях и приобретениях, его семье с двумя маленькими дочерьми, которых полковник оставил без колебания, когда в Никарагуа начало припекать. Он спрятался на благословенном Кипре, в личине одного из командиров британской базы «Декелия» – и ни в чём себе не отказывал. Место было надёжно защищено, британские офицеры, сами того не подозревая, охраняли одного из самых кровавых палачей в истории. Они ежедневно пожимали его руку, знакомили с жёнами и детьми, приглашали на обед в свои пасторальные английские домики. «Декелия» была частью «туманного Альбиона» на жарком Кипре, она оберегала своих людей и свои секреты. Убийца достал бы его и здесь, если б возникла необходимость.

Но, к счастью, полковник любил выезжать в город. Он отправлялся в старую Фамагусту, минуя опустевшую Варошу, где всегда мог подобрать женщину себе по вкусу. Долго он у них не задерживался, но этого времени хватило, чтобы убийца подготовил всё. В том числе и пути для отхода.

К его облегчению, полковник потрепал женщину по щеке, поцеловал её в губы и начал спускаться ниже, зорко оглядываясь по сторонам. Прицел соскочил с его головы на переднее сидение джипа. Маленькая чёрная коробочка там была чувствительна даже к лёгкому прикосновению, а когда в неё ударилась пуля снайпера, она мгновенно разорвалась. Её начинки хватило на то, чтобы подбросить машину на полметра в воздух. На самом деле их было три – на сидении, в багажнике и под капотом, прикреплённая к распределительным элементам. Грохот и пламя слились воедино.

Киллер легко мог прочесть мысли полковника. «Мне повезло, этот дурак просчитался. Я опоздал, и взрывчатка только разворотила машину, не причинив мне вреда». Полковник даже не знал, что перед ним развернулся только первый акт.

Его телохранители выхватили пистолеты в мгновение ока. Они озирались вокруг, готовые пристрелить каждого, кто окажется в их поле зрения. Короткими перебежками они окружили догорающие останки машины, заглядывали в переулки, в какое-то мгновенье оставив клиента без защиты, совершенно одного.

Убийца улыбнулся, снова поймав в прицел голову с прилипшими к ней мокрыми упругими завитками. Ему доставило удовольствие видеть ужас в этих глазах, когда полковник понял, что сейчас произойдёт. Курок мягко пошёл вниз.

Киллер не стал дожидаться, пока человек внизу упадёт на спину. Он и без того знал, что не промахнулся. Аккуратно уложив части разобранной винтовки в кейс, неторопливыми движениями он зашагал к пожарной лестнице.

Шестью этажами ниже Кассия Алессандрос в ужасе прильнула к оконному стеклу. Она смотрела, как постепенно, словно в замедленных съёмках, оседает на раскалённый асфальт чернокожий афроамериканец, из горла которого била кровь. Убийца знал, что делает: яремная вена – это единственное место на теле человека, кровотечение из которого нельзя остановить. Если даже жертва не умерла от выстрела, потеря крови прикончит её в пять минут.

Господи, и это её прекрасный, мирный Кипр! Она стремилась на этот остров, точно в рай, чтобы укрыться от войны, преследующей её повсюду. Но и землю её разорванной пополам родины терзает колючая проволока, снаряды, пули… Люди везде одинаковы. Бог дал им великий шанс, и они попирают его последовательно, каждую минуту. Они стремятся уничтожить свой род. В такие мгновенья Кассия хотела быть кем угодно, хоть шестиногой таракашкой с Сатурна, лишь бы не человеком. Нет, пора возвращаться в Швейцарию, действительно пора. Многие называли её вторую родину «стерильной страной», но там, по крайней мере, не убивают под самыми окнами окружной больницы.

На площади завыли полицейские сирены, здание госпиталя сотрясли тяжёлые, многочисленные шаги. Кассия Алессандрос ещё раз взглянула через стекло на убитого. Она знала его. Один из офицеров с базы «Декелия», он часто навещал живущую напротив Сафрону. Она была его любовницей, но никто не сказал бы этого сейчас, глядя, с каким спокойствием и даже лёгкой улыбкой женщина разглядывает лежащего на асфальте мертвеца. Сафрона встряхнула чёрными волосами, последний раз улыбнулась своему бывшему любовнику и вошла в дом.

А военные вперемешку с полицией метались по площади. Кассия знала – они должны найти виновного. Пусть даже им станет не настоящий убийца этого человека. Схватят какого-нибудь несчастного киприота, сунут ему в руки оружие, подготовленное заранее, и устроят суд. Военных можно было понять: ни одна база – «Эпископи» или «Акротири» – не доставляла им столько беспокойств, как «Декелия». Это мирное на первый взгляд поселение кипело изнутри. Скандалы, драки, жалобы и судебные дела. «Врисули» – лагерь для беженцев на территории «Декелии» – лишь добавлял хлопот. И неблагоприятных строк к отчёту. И на фоне всего этого убивают одного из высокопоставленных офицеров базы, находившегося с мирным визитом у благонадёжной подданной Турецкой Республики Северного Кипра. Убийцу необходимо найти.

Кассия Алессандрос пришла к тому же выводу. И одновременно пришла в ярость. Она не позволит какому-то заезжему ублюдку разрушить переговоры об объединении острова. Она не считала себя киприоткой, но это дело было так важно для Нумы! Хлопнув дверью, Кассия выбежала в коридор.

Пот выступил капельками на лбу убийцы. Его планы рушились. Он не ожидал, что машины военных окажутся так близко и первым делом блокируют именно здание больницы. Да к тому же какой-то кретин походя запер двери, через которые он планировал отступление. А второй путь не был надёжен до конца. Спускаться приходилось с огромной осторожностью, маленькими перебежками. Один раз он с трудом увернулся от офицера с автоматом наперевес, который прочёсывал палаты в поисках киллера или оружия, которым было совершено убийство. Он даже перестал дышать на то мгновенье, когда казалось, что англичанин смотрит прямо на него. Но потом офицер отвернулся и пошёл дальше. Убийца понял, что его снова спасло феноменальное качество большинства людей, не исключая и военных – смотреть, но не видеть.

Киллер задумчиво осмотрел себя. Одетый во всё чёрное, плотно прилегающее к телу, он обязательно привлечёт внимание в больнице, этом царстве белоснежных накрахмаленных халатов. Пожалуй, ему тоже следует обзавестись халатом и, например, стетоскопом на шею.

Оглядевшись по сторонам, он скользнул в приоткрытую дверь ординаторской. Потянулся к висящим на вешалке халатам, на секунду утратив бдительность.

– Вы арестованы, – проговорил обезличенный женский голос с проскальзывающими в нём нотками металла. Между лопаток уткнулся немного округлый, твёрдый предмет, напоминающий дуло пистолета. – Вы арестованы за незаконное вторжение на территорию больницы и, если не ошибаюсь, убийство того бедняги на площади. Я подержу вас под прицелом до прихода военных, они заберут вас и решат, что делать. А пока расслабьтесь, поставьте ваш кейс. Думаю, что именно в нём вы храните ваше оружие.

Киллер искренне пожалел, что не имеет привычки носить пистолет в наплечной кобуре. Сейчас бы он ему пригодился. Он медленно наклонился, опуская кейс к своим ногам. Дальше движение было молниеносным. Подсечка, удар – и он уже лежит поверх женщины, очки которой отлетели в сторону, а руки были раскинуты.

Эту кожу и эту грудь он узнал бы и через сто слоёв одежды, с закрытыми глазами.

– Кассия? Это ты? Ты – та самая женщина, что угрожала мне оружием?

Оба они одновременно взглянули на правую руку Кассии, которая до сих пор сжимала пробирку с округлым донышком.

– Я пацифистка, – с угрюмым выражением доктор вырвала у него свою руку. – А ты, Сентуриа, вижу, опять взялся за старое.

– Может быть, от отчаяния? – предположил киллер, продолжая лежать на ней. – Несколько месяцев назад меня отвергла любимая женщина…

– Не пытайся свалить всю вину на меня! – вспылила Кассия. – Ты предал моё доверие, Сентуриа, и я не желаю тебя больше видеть! Слезай с меня и пошёл прочь!

Зная, что, как бы она ни была разгневана, кричать Кассия не станет, Айк поднялся, светскими движениями стряхивая с себя пыль.

– Мне нужна твоя помощь, Кесс. Меня ищут.

– Ну и прекрасно! – Кассия отвернулась. – Надеюсь, на этот раз тебя всё-таки расстреляют.

– Это более чем возможно, – подтвердил Айк. – А перед этим будут пытать, намереваясь выйти на заказчика.

Плечи Кассии дрогнули.

– Пытать?

– Да, – Айк улыбнулся, полагая, что тронул её. И в итоге едва не упустил молниеносного движения женщины к двери.

– Полиция!

– Что ты делаешь, идиотка? – прошипел Айк, прижимая всем телом женщину к стене.

Та посмотрела на него с нескрываемой ненавистью.

– Хочу, чтобы тебя арестовали. И пытали. Хочу, чтобы ты наконец-то сдох!

– Ты упустила свой шанс, детка, – Айк просунул колено ещё глубже между её ног и с интересом увидел, как вспыхнули гневом глаза Кассии. Губы женщины обозначились ярче на бледном лице, и Айк не удержался.

О силе своей страсти к Кассии он знал давно, но никак не думал, что сама Кассия так бурно ответит ему. Она вцепилась в него обеими руками, обвила ногой его бёдра, плотно прижавшись лобком к животу, и целовала, целовала. Если так можно было назвать агрессивные движения её тела и рта. Казалось, дай Кассии волю, и она начнёт вырывать из него куски зубами. И так же яростно она оттолкнула его.

– Если ты хотел доказать мою слабость к тебе, ты сделал это. Но нечего выставлять меня дурой! Секс ещё ничего не значит. Спокойствие в моей стране куда важнее. И в доказательство этого я отдам тебя англичанам.

– Наоборот, Кассия, – движением руки Айк остановил её патриотический порыв, – ты поможешь мне спрятаться. И выведешь из госпиталя. Иначе я скажу британцам, что именно ты помогала мне в организации двух террористических актов, которые произошли недавно в центре Вароши. Они даже разбираться не станут, поверь.

– Мерзкий шантажист! – прошипела Кассия, в упор глядя на невозмутимое лицо киллера. – С дочерью Никоса Алессандроса и с сестрой Нумы Алессандрос – станут. К тому же я всё ещё сотрудник ВОЗ. Международного скандала никто не захочет. Так что проваливай.

– Кесс, этот человек был убийцей, – настойчиво проговорил позади неё Айк. – Он был полковником в Никарагуа и любил расстреливать пленных своими руками. А когда то же самое угрожало ему, он сбежал. Сбежал – и три года уже осквернял своими шагами землю твоего прекрасного острова. Никому до его преступлений не было дела – ни Богу, ни англичанам…

Женщина молчала. Айк вздохнул.

– Что ж, если ты на их стороне, мне ничего не остаётся, кроме как сдаться. Зачем жить, если в мире не осталось справедливости?

– Стой! – в ярости рявкнула Кассия. – Я не знаю – как, но ты каждый раз ухитряешься вызвать во мне жалость. Пойдём, – взяв его за руку, Кассия протащила киллера в сияющее белизной помещение неподалёку. Оглядевшись, Айк понял, что перед ним операционная.

– Ложись! – Кассия указала ему на длинный и узкий стол, накрытый прозрачной плёнкой. Включила ослепительно яркую лампу над ним.

Айк попятился.

– Надеюсь, ты не собираешься вынести меня нарезанным на куски из этого госпиталя?

– Надейся, – почти грубо бросила Кассия, прилаживая к лицу стерильную маску. – А пока разденься до пояса и ложись.

Чуткий слух киллера уже различал тяжёлые шаги совсем близко, поэтому Айк повиновался без слов, хотя Кассия Алессандрос совсем не успокоила его. Да она к этому и не стремилась. Движения её были чёткими и очень точными. На лицо Айка лёг прозрачный колпак.

– Лежи тихо! – предупредила она. – Одно движение – и нас бросят в одну яму. Ты должен производить впечатление спящего под наркозом.

Айк закрыл глаза и постарался расслабиться. Он слышал, как скрипнули тонкие хирургические перчатки у неё на руках, упала с сосуда крышка, что-то булькнуло. А потом омерзительно громко посреди этой тишины хлопнула дверь.

Кассия даже не обернулась, хотя не могла понять, откуда берётся в ней это спокойствие.

– Сестра, пациента можно увозить в послеоперационное отделение.

– Что за чёрт… – растерянно проговорил позади неё мужской голос по-английски.

Молодой офицер в форме переминался посреди зала с ноги на ногу. Доктор Алессандрос набросилась на него, словно фурия.

– Кто вы такой и что здесь делаете? Разве вы не знаете, что посторонним лицам запрещено находиться здесь во время операции? Вы прошли специальную обработку? Разве над дверью не горит табличка «Не входить! Идёт операция»?

– Да, но… – молодой офицер попятился.

– Никаких «но», – Кассия теснила его к выходу. – Если мой пациент погибнет после сложнейшей операции от микробов, которых вы занесли, я разыщу вас и удавлю своими собственными руками.

Двери операционной захлопнулись за ними. В предбаннике офицер немножечко осмелел.

– Позвольте предупредить вас, мэм, – заговорил он официальным тоном, – что в этом здании скрывается опасный преступник. Он загнан в угол, но вооружён и готов на всё. Он только что убил человека.

Если он надеялся испугать этим доктора Алессандрос, то не на ту напал.

– Вы хотите узнать, не слышала ли я чего-нибудь подозрительного? Нет, офицер. В это время я пилила одного беднягу, у которого обнаружили рак. Поверите на слово или предъявить вам кусок лёгкого для доказательства? – она сделала шаг назад.

Британец судорожно сглотнул – ему совсем не хотелось получить на руки такую улику.

– Вы готовы зафиксировать и подписать свои показания?

– Конечно, – любезно отозвалась Кассия. – Только помогите мне снять перчатки.

Когда резиновая перчатка, с пальцев которой капала настоящая человеческая кровь – густая, тёмная, немного пахнущая железом и солью, коснулась его руки, офицер не выдержал. Он отскочил назад, бормоча что-то о том, что показания можно оформить и позже, и, пятясь, покинул зал перед операционной. Кассия только пожала плечами – предубеждение большинства людей против крови, которая течёт в их собственных жилах, было ей совершенно непонятно. Но в том, что это произведёт должный эффект, она не сомневалась.

– Ты была неподражаема, – Айк сдвинул маску с лица. – Как будто и в самом деле только что вырезала мне какой-нибудь важный орган…

– Тебе действительно следовало бы подрезать язык, – стянув с рук перчатки, Кассия бросила их в мусорный бак под раковиной и вымыла руки. Потом потянулась через лежащего Айка, чтобы закрыть контейнер с консервированной кровью типа «О» – она не успела сделать этого перед приходом британца и очень боялась, что он заметит подделку.

Выпростав руку из-под простыни, Айк схватил Кассию за запястье.

– Выходи за меня замуж, Кесс, – очень серьёзно попросил он.

– Ни за что, – так же серьёзно дала ответ женщина. Откинула простыню, стараясь не смотреть на загорелый обнажённый торс экс-любовника. В этом ей очень помогал чёрный кожаный кейс, лежащий на его груди.

– Подумай ещё раз, – Айк настаивал.

– Не буду, – Кассия столкнула мнимого пациента с операционного стола. Не растерявшись, Айк пружинисто приземлился на ноги. Теперь он стоял напротив Кассии – сильный, уверенный в себе, и разделяла их только койка.

– Я заставлю тебя сделать это! – глаза Айка сверкнули. – Чёрт побери, я люблю тебя, Кассия! Я приехал на Кипр, чтобы сказать это…

– А бывший полковник пытался помешать тебе? – женщина саркастически кивнула в сторону площади у больницы, хотя труп, скорее всего, уже увезли оттуда.

Айк поморщился.

– У меня было несколько и более выгодных заказов, но я прилетел на Кипр.

– Так отправляйся выполнять их, – Кассия с презрением пожала плечами. – Вряд ли моя страна поблагодарит тебя за честь, которая ей выпала.

Натягивая облегающий свитер, Айк лениво ей улыбнулся.

– Знаешь, люди говорят: «Если однажды ты спас кого-то, ты отвечаешь за него до конца». Мы с тобой уже крепко повязаны, Кесс Алессандрос: ты дважды спасла мне жизнь, я один раз – тебе. Нам будет легче отвечать друг за друга, находясь рядом.

– Забудь и думать об этом. Для меня ты – недоразвитый выродок, только и мечтающий кого-нибудь убить.

– Да и ты не без греха, принцесса, – уголком рта улыбнулся ей Айк. – Только и мечтаешь кого-нибудь вылечить. Нам, право же, следует работать в паре.

Кассия не сдержалась. В ответ на её длинное ругательство, характеризующее всех его предков до седьмого колена, Айк лишь удивлённо округлил глаза. Хлопнул рукой по своему драгоценному кейсу.

– Вижу, что ты сегодня не в настроении, принцесса. Ну ладно, я пойду. Благодарю за помощь. Возвращайся домой, красавица, и жди меня. Однажды ночью я прискачу за тобой на белом коне…

Лоток с инструментами ударился о дверь точно в том месте, где секунду назад находилась голова Айка. Его смех преследовал Кассию потом несколько недель.

Глава 35

Наглый лжец! Двух с половиной месяцев вполне достаточно, чтобы выполнить своё обещание. Но, скорее всего, он даже не думал об этом. Просто хотел заставить её снова страдать. И это ему удалось, надо признаться.

Целыми днями Кассия расхаживала по саду, а Норт, Саут, Ист и Вест неотступно следовали за нею. Глядя в сосредоточенные собачьи морды, Кассия успокаивалась. Да, у неё нет детей, и вряд ли будут, но все существа в этом поместье привязаны к ней. А эти огромные доги существовали, готовые умереть за неё, хотя ни добротой, ни терпимостью Кассия не отличалась. А Айка Сентуриа она просто ненавидела. И ждала его уже третий месяц.


Ночь – время загадок и тайн, привидений и преступников. В этом Надин Алессандрос была твёрдо уверена. А ещё по ночам её посещали загадочные мужчины.

Чуть слышно скрипнул замок входной двери, вскрытый при помощи отмычки умелыми руками. Собаки не лаяли, заранее усыплённые аппетитными кусками мяса со снотворным, подброшенными им. Ветер завывал в кронах деревьев, облегчая задачу ночного гостя. Он пересёк двор, никем не замеченный, чёрный плащ развевался у него за плечами, подобно крыльям, клинок за поясом тускло поблёскивал при свете луны.

Иногда свеча, а иногда луч крохотного фонарика помогали ему бесшумно скользить по лестнице – всё ближе и ближе к спальне Надин. Вот дверь ударяется о стену, и на пороге вырастает он, озарённый вспышками молний и омываемый звуком фанфар. Он подхватывает Надин на руки и страстно шепчет ей: «Теперь мы всегда будем вместе, любовь моя!»

Томик готического романа выскользнул из её ослабевшей руки, и звук ударившейся о пол книги разбудил Надин. О, как жаль, что ей не удалось досмотреть такой увлекательный сон! Интересно, где находился дворец её ночного героя – в Каннах или Монако? Только бы не на Луне! Говорят, там совсем плохо с магазинами haute coutur…

Широкая мужская ладонь легла на рот Надин. Та не успела даже вскрикнуть, как была залеплена пластырем и обвязана эластичными верёвками с ног до головы. Огромная тёмная фигура нависала над ней, но голос мужчины был нежным, совсем как из её недосмотренного сна:

– Теперь мы всегда будем вместе, любовь моя. Я тебя не оставлю. Ты же не верила, что я могу забыть тебя? Я обещал вернуться, и я здесь. Конечно, ты можешь быть недовольна моими методами…

Надин ещё шире раскрыла глаза – почему она должна быть недовольна? Это ведь так романтично…

– Немедленно положи мою сестру на место, болван! Я так и знала, что тебе не хватит ума даже на то, чтобы не перепутать нас при похищении.

Айк Сентуриа выпрямился, в замешательстве разглядывая двух абсолютно одинаковых женщин. Даже серебристая прядь, рассекающая пополам чёрные волосы, имелась у обеих. Бёдра, руки, грудь, глаза и губы – одинаковые. Одна из женщин покорно лежала в его руках, обвязанная верёвкой, и кидала томные, с поволокой, взоры в его сторону. Другая стояла в дверях, кипя гневом. Четыре крупных дога тихо рычали у ног, чувствуя состояние хозяйки. Взглядами, которыми она одаряла Айка, можно было заново поджечь Рим. Она-то, вне всякого сомнения, и была Кассией Алессандрос.

– Ты, что, не слышал меня, кретин? – вновь зашипела Кассия. – Что ты окаменел – никогда близнецов не видел, что ли? В твоих интересах поскорей развязать Надин и уматывать, пока я не спустила собак.

– Извините меня, мисс Надин, – Айк медленно отлепил пластырь со рта сестры Кассии. – Я ошибся, приняв вас за эту мегеру. А ведь вы такая красивая инежная…

– Мегеру! – вспылила Кассия. – Мегеру! И это благодарность за то, что я спокойно ждала тебя почти десять недель, а ты шастал невесть где… Ну, я тебе покажу мегеру! Пошли! – она дёрнула Айка за руку, почти проволокла его назад по коридору, которым он пришёл. Айк подумал, что эта женщина способна спустить его с лестницы в том состоянии, до которого он её довёл. Но нет – Кассия Алессандрос втолкнула его в одну из комнат и захлопнула дверь прямо перед носом скулящих собак.

– Снимай штаны! – распорядилась она, поворачиваясь лицом к Айку. И, видя, что ошеломлённый любовник не торопится, сама вцепилась в его одежду.

Джинсы, а затем и пижамная куртка Кассии полетели на пол. Его свитер, трусы, носки, её шорты и халат – всё смешалось. Совокупление было яростным, словно смерч. Кассия не находила удовольствия в том, чтобы мучить партнёра, медленно подводя его к «маленькой смерти», и не давала ласкать себя. Но Айк был уверен – впереди у них длинная ночь, всё повторится не раз, и по его воле – тоже…

Глава 36

Её разбудил вкрадчивый, очень тихий и женственный голосок:

– Сестра… сестра!..

Кассия мигом распахнула глаза – сказалась военная привычка. Поморгала, стараясь сфокусировать зрение. Её близнец улыбалась немного обеспокоенно.

– Ты в порядке, сестра?

– Надин?

– Тебе этот человек ничего плохого не сделал?

– Надин…

– Ты знаешь, он мне показался таким большим и ужасным, что я побоялась сходить проведать тебя одна. И я попросила папу…

– Надин!!!

– …и маму…

Кассия подскочила в постели, заметив грозно сведённые брови отца. И схватилась за простыню, проследив за укоризненным взглядом матери. Уж родители-то, в отличие от благостной идиотки Надин, сразу заметили «гостя» в её постели.

– Кассия… – одновременно запричитали они. Потом по многолетней привычке Диандра уступила право голоса мужу.

Высокий плечистый черноволосый грек стоял посреди спальни дочери, упершись ногами в пол, словно могучий дуб, никогда не освещаемый солнцем.

– Кассия Алессандрос! – в его голосе звучал гнев. – Я неприятно удивлён, более того – поражён таким бесстыдным поведением моей дочери…

– Спасибо, сестрёнка, – Кассия метнула злобный взгляд на виновницу переполоха, но все эмоции разбивались о безмятежно улыбающееся лицо Надин. «Злодей хоть иногда отдыхает, глупец же неутомим», – всплыла в памяти Кассии сказанная кем-то давно, но очень подходящая фраза. В дверях, зевая, выросла Черил, явно привлечённая к делу спасения Кассии всё той же Мисс Неутомимость.

А Никос продолжал грохотать:

– Только посмотри, до чего ты докатилась со своей пресловутой независимостью, Кассия! Сначала учёба в университете, потом – поездки в одиночестве в такие места, где тебя могут убить, где грязь, плохая еда, болезни. Внебрачные связи! Что делает этот мужчина в твоей постели, Кассия?!

– Сейчас, я полагаю, спит, – для уточнения Кассия посмотрела на темноволосую голову Айка, и лишь подрагивание ресниц убедило её в том, что любовник бесшумно смеётся, наслаждаясь ситуацией.

– Ты прекрасно меня понимаешь! – взревел Никос.

– А что делает вон тот мужчина в её постели? – Кассия вяло указала подбородком на появившуюся из-за плеча Черил голову Хела.

– Скотина, – беззлобно отреагировала сестра.

– Это садовник, – с недоумением проговорил Никос.

– Днём, – внесла маленькое уточнение младшая дочь.

Никос Алессандрос обернулся ещё раз, с удвоенным интересом посмотрел на французского дизайнера ландшафтов.

– И в самом деле, Черил, что он здесь ночью делает? Что вы здесь делаете? – обратился он по-французски к самому Хелу.

Хел так испуганно посмотрел на Черил, что Кассия с сестрой не сдержали молодого, сумасшедшего смеха.

– Будет тебе, отец, – Черил добродушно отвела руку Никоса, готовую вцепиться в горло несчастного Хела. – Ночью он работает на меня.

– Черил! – коротко вскрикнула Диандра.

Лицо Никоса медленно багровело.

– Шлюхи! Шлюхи! – для усиления своих слов глава семьи топал ногой. – Не допущу в своём доме распутства! Замуж, немедленно замуж!

– Обе? – критически уточнила Кассия.

Цвет лица Никоса Алессандроса стал таким тёмным, что врач в Кассии забеспокоился – не хватил бы его инсульт. Пытаясь хоть чуть-чуть успокоить мужа, Диандра прильнула к нему воплощением материнской скорби и несбывшихся надежд.

– Надин, дорогая, – почти шёпотом проговорила она, – сходи за Нумой. Она знает, что делать…

– Кто, в конце концов, хозяин этого дома?! – вновь закричал Никос Алессандрос, вырываясь из цепких и ласковых, словно вьюнок, рук жены. – Я или Нума? Нума может быть хозяйкой всего острова, но в «Олимпионе»…

– Но, дорогой, – Диандра растерянно поднесла пальцы ко рту и резко отдёрнула, вспомнив, что Никос этого не любит, – ты никогда не спорил, что Нума умна…

Муж застонал:

– Я тебя умоляю, Диандра! Разве об этом сейчас речь? – он с раздражением посмотрел в совершенно пустое, искренне недоумевающее лицо Ди. – А, чёрт! – и кивнул дочери. – Ладно, иди за Нумой.

Надин с облегчением убежала. Иногда – нет, довольно часто – её сёстры выкидывали что-то такое, чего она не понимала. И были ужасно неблагодарными. Она ведь по-настоящему волновалась о Кассии, хотела помочь…


Согнув ногу под одеялом, Кассия Алессандрос толкнула своего любовника.

– Тебе лучше встать и одеться, Айк. Это ещё не конец шоу. Скоро пожалует Великая-И-Ужасная.

– Передай, пожалуйста, мне штаны, – Сентуриа глянул в сторону Кассии радостно блеснувшими глазами. – Ты, что, не любишь свою сестру?

– Обожаю. Она, по крайней мере, не позволит свершить над нами суд Линча.

– Это ты о женитьбе? Чёрт, да я был женат дважды! Правда, первая выдержала только шесть дней…

– И сбежала? – с живым интересом Кассия уставилась на него, подпирая рукой голову. Оба вели себя так непринуждённо, что казалось, в комнате никого больше нет.

Айк замялся, и только Кассия видела, как блестят его глаза.

– Не-а… она стала чересчур любопытной, и мне пришлось её убить. Жаль, неплохая была жена.

Ди пронзительно взвизгнула.

– Нам не нужен такой муж для Кассии, Никос!

– Это же просто трёп, ма, – откинув голову, Кассия очаровательно улыбнулась матери. – Глупый трёп.

Айк выглядел оскорблённым. Царственным жестом он завернулся в одеяло, словно в тогу – римский сенатор. Кассия завизжала, одёргивая короткую маечку, в которой она спала. На лице Никоса Алессандроса отразилось презрение.

– Мы действительно и не мечтали о таком муже для нашей дочери. Но теперь, молодой человек, вам придётся жениться на Кассии. И самому обеспечивать свою семью, потому что я не стану давать вам денег.

– Папа, ты старомоден, – усталым жестом Кассия потёрла глаза. – Я работаю на Всемирную организацию здравоохранения и получаю жалование, Айк – хотя тебе будет трудно поверить в это – тоже человек не бедный. И мы оба взрослые люди, поэтому о браке вопрос не стоит.

Последние её слова, казалось, прошли мимо ушей Никоса Алессандроса. В начале двадцать первого века отец по-прежнему жил в мире, где женщина должна молчать.

– Да, жениться, – ещё раз повторил он.

Айк застегнул джинсы и повернулся к присутствующим лицом.

– Я-то не против, сэр, мне жениться не трудно. Но сами вы захотите такого мужа для дочери? Уж слишком профессия у меня оригинальная…

– Айк! – Кассия схватила его за руку, пытаясь удержать от откровенности.

В глазах семьи Кассии отражался вопрос.

– Я – киллер, – сухо проговорил Сентуриа. – Профессиональный убийца. Я делаю это хорошо.

Накрыв лицо одеялом, женщина на постели громко застонала.

– Насколько хорошо? – младшая её сестра шагнула вперёд, приподнялась на цыпочки, с жадным интересом вглядываясь в лицо нового знакомого.

Айк слегка её отодвинул.

– Надеюсь, вы не из тех дамочек, мисс, которых возбуждает насилие?

Черил, казалось, была поражена; потом лицо её приняло задумчивое выражение.

– Меня интересует всё это чисто практически. Мне нужно… Сколько стоят ваши услуги?

– Зависит о того, как, где и кого убивать, – искривившиеся уголки рта мужчины дали понять, что он вновь начинает наслаждаться ситуацией.

А Черил Алессандрос с какой-то нерешительностью оглянулась на невысокого, худощавого юношу за своей спиной. Тот молчал, на лице застыла бесстрастно-неодобрительная маска.

– Господи, Хел, – неожиданно вскрикнула Черил, – мы же не можем сделать этого сами!

Айк кивнул, словно получив доказательство каким-то своим тайным подозрениям.

– Лучший в мире специалист по грязной работе перед вами, мадам. Я, конечно, не Карлос Ильич и не Шакал из романа…

Где-то недалеко грянул гром, и его раскаты едва не оглушили людей в комнате. Айк замолчал и нахмурился: он не ожидал, что погода на острове меняется так быстро. Закат и сам воздух грозы не предвещали.

Лёжа по-прежнему поперёк кровати, Кассия зевнула:

– Это не дождь, милый. Всего лишь явление Нумы Киприды грешникам. Она уделяет много внимания звуковому сопровождению.

– Никакого уважения со стороны младших.

На протяжный ленивый голос обернулись все. Это был голос настоящей главы семьи, повелительницы.

– Кто вызывал Кипрскую Ведьму?

Словно зелёный луч лазера выстрелил из-под полуприкрытых век Нумы, пробежался по телу Айка Сентуриа и лицу Кассии. И погас.

– Нума! – в голосе Ди Алессандрос звучало невероятное облегчение, но она не бросилась обнимать дочь, как это сделали бы многие женщины на её месте. И Айк понимал, почему. Как зачарованный, он уставился на ухоженные, блестящие чёрные волосы Нумы, уложенные в высокую строгую причёску. Вокруг волос вспыхивали и мерцали крошечные огоньки электрических разрядов.

– Ух ты! – шагнув вперёд, Айк потянулся к тому месту за ухом, где – подсказывал ему опыт – должно было находиться начало электрической цепи.

Нума отпрянула.

– Руками не трогать. Это опасно…

– А вы не боитесь, что вас поджарит током? Ведь стоит упасть хотя бы капле дождя…

– …для всех, кроме меня, – закончила колдунья. Сделала ещё шаг назад и предупредила. – Честное слово, если будете так смотреть, я отпущу Дар на волю.

Где-то на периферии сознания тихо ахнула Ди.

– Господи, Нума…

Ухватив сзади за пояс джинсов, Кассия дёрнула любовника так, что Айку пришлось сесть на кровать рядом с нею.

– Ну что ты её злишь? В приступе гнева Нума всегда играет с огнём.

– Это переносное выражение? – Айк по очереди оглядел ставшие строгими и печальными, словно на похоронах, лица присутствующих.

– Как правило, нет, – лениво отозвалась сама Нума. Она развернула ладонь, разглядывая ногти… а потом маленький огонёк перепрыгнул с её руки на рукав халата, обогнул воротник, не причинив вреда волосам, и скрылся в другой ладони.

– Класс! – Айк восхищённо уставился на Нуму. – А вы не пробовали экспериментировать с микродозами взрывчатки? Зрелище можно сделать куда эффектнее.

– Она не столь управляема, – спокойно отозвалась Нума. – А от серы эффект разный в зависимости от степени очистки.

– Нума никогда не покажет, что вы покорили её. Я сам, надо признаться, в первый раз струсил, – из темноты коридора вступил в разговор новый голос.

Айк расслабился, вместо того, чтобы насиловать своё зрение, и вскоре перед ним проступили очертания хорошо развитой, крепкой фигуры и неподвижного лица, глаза на котором принадлежали явно не юноше. Коротко стриженные светлые волосы были взлохмачены.

– Вы брат? – уже злясь на количество всё прибывающих родственников, резко осведомился Айк.

Мужчину, казалось, это лишь позабавило. Глаза его блеснули.

– Нет.

– Вы кто? – заинтригованная, Ди Алессандрос шагнула на голос.

Ночной гость слегка поклонился.

– Тень, мадам.

Нума ленивым, а оттого плавным и грациозным движением повернула голову. Голос её звучал отстранённо.

– Эрик, знай своё место.

Мрачное выражение скользнуло по загорелому лицу блондина; но исчезло мгновенно, и Айк усомнился, было ли оно вообще.

– Я знаю его, ваше высочество.

– Твой новый телохранитель, Нума? – Никос шагнул вперёд с рукой, вытянутой для пожатия, а на лице его отражалась мольба «Скажи да, Нума!»

– Нет, отец, – сухо ответила молодая женщина. – Ты знаешь, что мне телохранители не нужны.

– Представь меня им, Нума, – напряжение в голосе Эрика подсказало, что он просил её об этом не раз.

И совершенно для него неожиданно Нума Алессандрос пожала плечами.

– Мама, отец, это мой любовник, Эрик Берндт.

Диандра заплакала, Черил и Кассия переглянулись и захохотали.

– Бедный папочка, – задыхаясь, шептала Кассия. – Нас будет судить преступница…

– Вы сговорились! – Никос затравленно озирался по сторонам. – Сговорились довести меня до безумия и подучили маленькую Надин…

– Да, сестричка, – без всякой жалости Кассия уставилась хищно сверкающими глазами на своего близнеца, – похоже, ты в меньшинстве. Как же так, такая красивая – и осталась без любовника?

Надин истерически взвизгнула:

– Я… я не такая, как вы! Вы распутницы!..

– Бедная моя Спящая Красавица, – с клыков Кассии готова была закапать кровь жертвы, она придвигалась к сестре всё ближе, словно чудовище из кошмаров.

Айк оказался к Надин добрее.

– Прекрати, – он обнял Кассию с такой силой, что той трудно стало дышать.

– Что за пошлое шоу! – внезапно с досадой проговорила Нума совсем не царственным голосом. – Как можно колдовать в такой обстановке?

Она раздражённо провела рукою по волосам, и электрические вспышки погасли.

– Горе вы моё! Обе… нет, все пятеро. Костаса уж я не считаю. Отец, ты, что, позвал меня для того, чтобы я сочетала этих молодых идиотов, – она поочерёдно показала на Кассию с Айком и Черил с Хельмутом, – законным браком? Так я этого делать не стану. Они совершеннолетние, пусть живут, как им хочется.

– Спасибо, – с чувством проговорила Кассия.

– Заткнись, – Нума метнула на неё недовольный взгляд. – Как раз тебя не мешало бы приструнить немножко. Ты за него замуж собираешься?

– Нет, нет, – Кассия решительно помотала головой.

– Я тоже хочу сказать своё мнение! – возмутился Айк.

– Бедлам, – Нума на миг возвела глаза к небу. Точнее, к прозрачному куполу, заменяющему в спальне Кассии крышу. – Что же ты хочешь, юный киллер?

Поймав выражение глаз Айка, Эрик шагнул вперёд и закрыл своим телом любимую.

– Нума, проверь тормоза, – тихо предостерёг он.

Гречанка неожиданно улыбнулась, и Айк растерял весь свой гнев, зачарованно уставившись на неё. Золотое сияние окутало Нуму – но это было не следствие сложной химической реакции или очередной фокус, а её собственное обаяние.

– Обожаю быть невыносимой, – морщинки в углах зелёных глаз лучились весельем. – У королев это лучше всего получается. А бедному Эрику постоянно приходится играть передо мной роль дорожного знака «Breaks On»4*. Порой я бываю так отвратительна, что сама от себя прихожу в восторг.

– А окружающие? – себе под нос пробормотал Эрик. Но Нума услышала, и взгляд зелёных глаз внезапно стал острым, колючим, ледяным.

– Берндт, ты – моя собака, – чётко проговорила она. – А собака должна молчать. Если тебе что-то не нравится – убирайся вон.

С растущим чувством неловкости Айк наблюдал за лицом Эрика Берндта. Он-то считал Кассию резкой временами и неженственной, но вот её сестра – настоящая сука! Судя по ледяному спокойствию Эрика, Нума Алессандрос унижала его публично не в первый раз.

– Ты не получишь сегодня десерта, Нума, – не глядя по сторонам, Берндт ушёл. Царственная возлюбленная проводила его долгим взглядом, и, видя выражение глаз сестры – тоску, раскаяние, сопротивляющуюся гордость, Кассия словно прозрела. С пугающей чёткостью она поняла, что прощена, что трагедия брака Нумы и Дитриха оставлена в прошлом и забыта. Сердце Нумы спустя восемь лет раскрылось для новой любви.

– Нума! – вперёд выскочила Черил, заставив старшую сестру вздрогнуть и заморгать. – Нам надо поговорить, Нума. Нам всем. О чём – ты знаешь. Теперь, когда Кассия нашла последнюю часть в мозаику, пора подумать об отпуске в Швейцарии.

– Да, – Нума медленно кивнула. – То, что умеет друг Кассии – это хорошо. Ты знаешь, малышка, я не такой уж специалист по физическому устрашению. Вот мистика – это моё. Ты молодец, сестрёнка, – она обняла Кассию, уже уходя.

– Спасибо, – растерянно отозвалась та. – Но что…

– Увидимся позже, – прервала её Черил. – Завтра… точнее, сегодня, но после хорошего сна. Пойдём, Хел.

– Эй! – кинулся Айк к исчезающим спинам. – Никто даже не хочет узнать моей фамилии?

– Позже, – Черил дружески помахала ему рукой. – В полдень в патио. Только не исчезайте.

Мягко закрылась дверь, и Айк повернулся лицом к сидящей на постели Кассии, в глазах которой застыло всё то же недоумение.

– Они здесь все такие… – он осторожно подбирал слова, – оригинальные?

– Похоже, я слишком долго не была дома, – ответила своим мыслям женщина-хирург. – У сестёр любовники, какие-то странные заговоры, планы… Не удивлюсь, если завтра нас попытаются вовлечь в авантюру.

Говоря это, Кассия и не подозревала истинных размахов воображения сестёр Алессандрос.

Глава 37

– Ей-богу, да вы все с ума сошли! – Кассия резко откинулась на деревянный шезлонг.

Айк подставил ладони, чтобы смягчить удар.

– Ну, не знаю, – задумчиво проговорил он. – По-моему, в этом плане что-то есть.

– Теоретики! Мудрецы! – завопила Кассия. – «Восточный экспресс»!5* Вы собираетесь заставить матёрого убийцу добровольно пойти в полицию…

– Ну, не совсем добровольно… – скромно запротестовала Черил. – Но, Кассия, ты же не станешь спорить, что хладнокровное преступление не должно остаться безнаказанным! Хайнс Штольц опасен для окружающих и прежде всего для Бриттен. Мы должны защитить её!

– Спорить-то я не стану, – тело Кассии немного расслабилось под нежным массажем рук Айка Сентуриа. – Но как вы собираетесь справиться с ним, мои горе-воители?

– Для этого нам и нужен твой Айк.

– Даже если я соглашусь сдать Айка в аренду – что сомнительно, он ведь находится в розыске…

– Как Хел, – легкомысленно вставила Черил.

Кассия мрачным взглядом уставилась на младшую сестру.

– …не думаете же вы, что стоит Айку появиться на пороге его дома с пистолетом – и Хайнс Штольц отправится сдаваться в полицию? Что вероятнее, он вызовет охрану, те – полицейских, и Айка посадят за незаконное ношение оружия.

– А ты оптимистка, любовь моя, – наклонившись, Айк поцеловал Кассию в шею.

Схватив за волосы, Кассия притянула к себе его голову, чтобы жадно поцеловать в губы.

– Да уж потрезвее некоторых, – презрительно фыркнула она. – Робин Гуды!

Постучав мундштуком о стол, Нума призвала всех к молчанию.

– Кассия права в одном – план до конца не продуман. Но и Черил права – девочка нуждается в нашей защите. Значит, мы будем бороться. Да?

Пять голов с разной степенью решимости, но кивнули. Глаза следили за Нумой. Вдохновлённая, та наклонилась вперёд.

– Уже под утро у меня появились кое-какие идеи. Мы будем атаковать мистера Штольца со всех сторон…


История четвёртая. Восстанавливая равновесие

Глава 37

Бриттен Гедлер ван Нек никогда не подумала бы, что ненавидит своего дядюшку, но временами он бывал редким занудой.

– Поосторожнее с этим Интернетом, Бриттен! – снова поучал он племянницу солнечным майским утром в уик-энд. – Смотри, не залезай на порнографические сайты.

Бриттен на миг закрыла глаза и крепче стиснула зубы.

– Дядя, я делаю работу по астрономии и пользуюсь только сайтом Библиотеки Конгресса США. Никакая порнография меня не интересует.

– Рано тебе ещё интересоваться такими вещами.

– Мне четырнадцать, а не восемь! – крикнула Бриттен. Потом опустила голову и извинилась, зная, что за бунтарские выходки дядя Хайнс может снова отнять у неё компьютер на целый месяц. Приходилось укрощать себя именно ей – каким бы ни был противным Хайнс Штольц, он оставался единственным её родственником. После того, как погиб Хел… Закусив губу, Бриттен опустила голову ещё ниже. Прошло уже больше года, а боль так свежа, словно Хел только вчера был рядом и улыбался ей.

Приняв слёзы Бриттен за раскаяние, Хайнс удовлетворённо улыбнулся.

– Вот и умная девочка, вот и хорошо. Учись, моя маленькая, – Хайнс аккуратно прикрыл за собой дверь, потом, помявшись, заглянул снова. – Бриттен… если тебе будут нужны деньги…

– Я скажу Максу, как всегда, – кивнула девочка. – А Деймос – это самый большой или самый маленький спутник Марса, дядя?

Но Штольц уже уходил – его волновали более земные проблемы. Большими шагами он шёл по коридору к бывшей гостиной Лорны, давно уже оборудованной им под его вкус. Были отправлены на помойку тёмные тяжёлые стулья, цвета свернувшейся крови ковёр, поцарапанный стол из дуба – всё то барахло, каким Рэндольф обставил комнату. Лорна была не более чем арендатором. А вот Хайнс Штольц сентиментальностью не страдал. Неразборчивость в средствах помогала ему всё увеличивать состояние, формально принадлежащее детям Гедлер ван Нек. Но скоро всё это будет его – шале и виллы в Швейцарии, Франции, дом в Берлине, ценные бумаги и права на интеллектуальные разработки, сделанные Рэндольфом Гедлером. Хельмут любезно облегчил его задачу, откинув копыта в лечебнице для психов. Осталась маленькая, миленькая Бриттен. Хайнс Штольц не раз пожалел, что она приходится ему родной племянницей – ему не хотелось убивать Бриттен. Куда приятнее было бы жениться на ней… но брак между такими близкими родственниками невозможен, разве что где-нибудь на островах или в Арабских Эмиратах. Но тогда ему пришлось бы всю жизнь прожить среди туземцев, украшенных бугенвиллеями, или в песках, а Хайнс Штольц не желал отрезать себя от цивилизации. Закрыв глаза, он позволил себе минутку помечтать: молодая красивая женщина, рабски покорная ему… всегда готовая разделить постель мужа с парой других красавиц. Он найдёт себе такую – когда у него будет достаточно денег, чтобы её удержать. Нельзя во всём полагаться на собственную привлекательность. Это хорошо понимал Рэнди Гедлер. Страшный, как старый козёл, он зарабатывал всё больше и больше денег, чтобы держать при себе хотя и глупую, но хорошенькую Лорну. А та соблюдала условия сделки: изображала привязанность и любовь, растила детей Гедлера. Но забыла самое важное – при этом воспоминании Хайнс нахмурился. Она забыла, что всем обязана своему брату, и не хотела делиться. Слишком любила деньги, за что и отправилась в мир, где материальные ценности не нужны. И все эти денежки, всё добро, что она копила для своих выродков, всё-таки получил он, Хайнс! А теперь подворачивается и выгодная возможность увеличить капитал – Макс Райт, адвокат Штольца, сообщил, что, кажется, есть покупатель на коллекцию идиотских глиняных божков Рэндольфа Гедлера, и он согласен платить даже за то, чтобы хотя бы взглянуть на неё одним глазком. Человек он известный, чертовски богат – не какая-нибудь мелкая сошка, владеет сетью отелей по всему миру. Хайнс повторил все его имена ещё раз, и они скатывались с его языка, словно маленькие слитки золота, которые он хотел бы потребовать в обмен на коллекцию Гедлера. Эрик Уайлдорф Берндт…


Бриттен бросилась на постель, прижимая к груди маленькую фотографию Хела в рамочке, которую ей удалось утаить от дяди, когда осудили брата. И вовсе не был Хел сумасшедшим, как ей все твердили вокруг! Он только хотел, чтобы они с Бриттен жили вместе. И чтобы с ними мама была. Судорожно вздохнув, Бриттен ещё раз взглянула на фотографию, где семья, из которой осталась только она одна, ещё была целой. Мама, папа, сама Бриттен на шее Хельмута. В ту пору ей было всего три года, и мама была такой счастливой и молодой. С годами отец уходил всё больше в свой бизнес и свои увлечения, кричал на мать, ругая её за расточительность. Лорна становилась раздражительной, её крохотного легкомысленного жизнелюбия светлячка уже не хватало, чтобы не замечать тирании мужа. Мать прятала бутылку в своей спальне под чулками и корсетами. А потом она умерла. В доме начал хозяйничать дядя. Хорошо, что его не было на той фотографии, где все они счастливы. Это было бы неправильно.

Вытирая рукавом свитера слёзы, Бриттен сползла с кровати, засунув фотографию на её прежнее место под подушкой, и заплетающимся старческим шагом побрела к компьютеру. Включила его – надо было доделать работу по астрономии, завтра её сдавать.

– Тук-тук!

На экране показалась голова Гуффи – её любимого диснеевского героя. Его нарисовал ей ещё Хел для принятия электронной почты. В кулаке Гуффи сжимал письмо – так, что в сочетании с его нарисованными пальцами это напоминало кукиш. Улыбка невольно расползлась по лицу Бриттен – Хел умел её рассмешить. Когда был с нею…

Кулаком Гуффи снова постучал изнутри по стеклу.

– Эй, старушка, – ворчливо заговорил он, – ну что глазеешь, тебе письмо! Если тебе пишут, значит, ты не умерла. Хотя и не обязательно, – мультяшка омерзительно захихикал.

Щелчком «мыши» – Бриттен особенно нравилась эта операция – девочка сбросила его в мусорный бак и, пошарив в меню, заткнула рот банановой кожурой.

– Спасибо за письмо, – вежливо поблагодарила она. Выбрала опцию «Читать» на панели инструментов. Интересно, кто из подружек решил черкнуть письмецо на этот раз?

Письмо-то было короткое, но столько было заложено смысла и в строках, и между строк, что Бриттен почувствовала, будто в неё выстрелили сразу из пяти базук. Писала женщина.

«Брит, у тебя гениальный адрес. Я ни за что бы не разыскала одну из самых богатых наследниц в Швейцарии, если б не подсказал парень, который выполнил все настройки для тебя. Понимаешь, о чём я? Нам надо встретиться. С часу до двух во вторник в «Эксельсиор». Попытайся вырваться. Чери».

Бриттен не знала, кто такая эта Чери, но понимала прекрасно, о ком идёт речь. И мир её снова перевернулся. Парнем, который выполнил для её компьютера все настройки, был её брат Хел.

Глава 38

В четверть второго следующего дня Бриттен всё ещё колебалась. Идти или не идти? От своего дядюшки она слышала немало страшных историй, как похищают богатых наследниц, пользуясь, в общем-то, несложными приманками. А потом, получив выкуп, их убивают. Но это же был Хел… Даже смерть не страшна, если она соединит её с братом. Бриттен решительно опустила шлем на свою голову и перекинула ногу через седло мопеда.

Она получила права намного раньше своих сверстников – когда дядя Хайнс нажал на муниципалитет. Однако дальше Лозанны ей выезжать пока не разрешалось.

Бриттен припарковала мопед на противоположной стороне от элегантного «Эксельсиора», на рю Сент-Франсуаз. Решительно перешла улицу. Задумчиво посмотрев на неё, швейцар в вышитой золотом униформе открыл двери.

Бриттен пересекла с тем же независимым видом постоялицы холл отеля, вошла в обеденный зал. Внутри она совершенно не ощущала написанной на её лице уверенности. Как она разыщет эту Чери? Ведь едва ли Хел, даже если он жив, появится сам. Бриттен в растерянности замерла на пороге. Никто даже не повернул головы при её появлении. Может быть, не дождавшись её, Чери уже ушла?

Молодая женщина за столиком в тени пальмового дерева – черноволосая, в очень красивом золотистом свитере – еле заметно улыбнулась ей и кивнула. И Бриттен решилась. Почти бегом преодолев расстояние до столика, она не слишком изящно свалилась на стул – собственные угловатые колени и локти мешали ей. Женщина медленно вынула ложечку из чашки с чаем, положила рядом и подняла на Бриттен тёмные глаза.

– Я боялась, что ты убежишь, даже не выслушав меня. Это была бы нормальная реакция.

– Это вы – Чери? – резко проговорила Бриттен.

Женщина кивнула.

– Черил, если точнее. Я – подруга твоего брата.

– Хел умер! – Бриттен вскочила, уронив стул. – Вы врёте мне! Нам сообщили из лечебницы…

– Потише, дорогая, – женщина нервно оглянулась.

Бриттен враждебно смотрела на неё.

– Дядя предупреждал, что будут появляться мошенники, желающие выманить у меня деньги.

Кривая улыбка скользнула по губам Черил.

– А у тебя есть деньги?

– Будут!

– У меня они есть уже сейчас. И не придумывай глупостей. Твой брат жив.

Метрдотель проявил к их столику некоторый интерес.

– Дамам угодно сделать заказ?

– Хочешь чего-нибудь, детка? – женщина смотрела на свои пальцы, лежащие на столе.

Бриттен мрачно отказалась.

– Ваш чай остыл, – кивнула она на чашку Черил.

– Она уже четвёртая, – Черил с усилием засмеялась. – Счёт, пожалуйста.

Метрдотель обещал прислать официанта и отошёл, чтобы встретить очередного клиента прямо у входа.

– Я хочу видеть Хела, – с упрямым и несчастным видом Бриттен водила по столу пальцем, размазывая капнувшую из её глаза слезу.

– Мне жаль, но сейчас это невозможно.

– Значит, он всё-таки умер. Вы врёте мне.

– Нет, – Черил помотала головой. – Однако ему небезопасно появляться в Лозанне. Может встретиться кто-то, кто знает его. Для твоего дяди Хел умер.

– Зачем тогда вы рассказываете мне?

– Хел настоял. Он говорит, что это жестоко, обманывать тебя дольше, чем необходимо.

– Я могу рассказать дяде…

– Значит, ты дура, – Черил спокойно глянула на неё. – Или веришь дяде, который убил ваших родителей и пытался убить Хела, больше, чем родному брату.

– Убил родителей? – глаза Бриттен сравнялись размером с десертными блюдцами.

– Хел так думает. Мы наняли детектива, бывшего полицейского, чтобы заново расследовать историю их гибели. Сама понимаешь, об этом вашему дядюшке тоже знать ни к чему.

Угловатая девочка-подросток надолго задумалась, подпирая скулу кулаком. Посмотрела на Черил:

– Хел хочет отомстить дяде?

Черил фыркнула:

– А ты бы на его месте не хотела?

– Хотела бы, – уверенно отозвалась девочка. – Только как же он один…

– Нас много. У Хела есть друзья.

– Он на вас женится?

Девушка улыбнулась.

– Мне хочется надеяться на это.

Бриттен оценивающе оглядела свою собеседницу.

– Да, вы хорошенькая. Но чем вы можете подтвердить свой рассказ?

– Вот, возьми, – Черил вытащила из висящей на стуле красной сумочки и передала ей миниатюрный диктофон. Положила возле чашки остывшего чая несколько франков. И встала.

– Хел с другом сейчас в Женеве, а я приехала… как это по-французски… на разведку. Он передал для тебя кассету с посланием. Но я не оставлю тебе её – риск велик. Пойдём пройдёмся по Сент-Франсуаз. Мы обязательно найдём местечко, где ты сможешь её послушать.

– Хел записал её по-немецки, – продолжила Черил, когда они уже покинули отель и шли по оживлённой торговой улице. – Признаюсь сразу, чтобы тебя не смущать: я немецкого языка не знаю. Слова брата будут известны только тебе. И я считаю это правильным. Мне было бы неприятно, если бы кто-то чужой подслушал мои разговоры с Костасом, моим братом…

Бриттен слушала послание Хела до тех пор, пока в диктофоне не сели батарейки. Черил мягко, но не без труда, отговорила её от намерения тут же купить новые.

– Я думала – он погиб, – плача, взахлёб говорила Бриттен. – Я любила… я так тосковала… а мама… папа… я слышала голос Хельмута по ночам…

– Прости, детка, – душа Черил рвалась на части, а руки так и тянулись обнять сестру Хела, но она не хотела торопить события. – Боюсь, это моя вина. Я пыталась уговорить Хела вообще не появляться. Я оберегала его с… нет, не с первой, конечно, минуты нашего знакомства, но сразу, как мы приземлились в Албании. Он оказался плохим похитителем – ничего не знал, не умел, боялся каждого шума. Всегда всё приходится делать женщинам…

Брттен неуверенно хихикнула. Черил улыбнулась ей.

– Ты знаешь, я рада, что он не оставил тебя в беде.

– Он выбрал меня, а не тебя?

Черил только мотнула головой.

– Я никогда не заставила бы его выбирать. Я люблю Хела – а это значит, что я пойду за ним, куда пойдёт он, и буду делать то, что ему понравится. Мы хотели с ним пожениться, когда всё закончится. Я могу попросить тебя, Бриттен, быть подружкой на моей свадьбе?

Девочка взволнованно кивнула. А потом прошептала, проглотив застрявший в горле комок:

– Что закончится?

Посмотрев на её лицо, Черил внезапно заторопилась:

– Сейчас некогда… да и не я должна говорить с тобой об этом, Бриттен. Но с Хелом ты сейчас встретиться не сможешь. Я буду писать тебе на e-mail, а если твой дядя поймает мои письма, придумай что-нибудь. Всё будет лучше, чем правда. Ни в коем случае не говори ему моего имени. Бриттен, – Черил положила руку на сжатый кулак девочки, – поверь мне, ты скоро увидишь Хела. Я найду способ. Теперь ты не одна, Бриттен. И я не одна. Все наши с Хелом друзья будут оберегать тебя, хотя ты их не увидишь, пока не придёт для этого время. Ну всё, мне пора идти. Я ухожу…

– Черил! – с тоскливой интонацией окликнула её девочка. Потом поднялась со скамейки, прошла несколько шагов до застывшей женщины и взяла её за руку. Заглянула огромными глазищами прямо в душу. – Я верю тебе. Если ты говоришь, что надо ждать, я буду ждать. Только не исчезай, пожалуйста. Теперь Хел и ты – вся моя семья. Не покидайте меня. Мне не понравилось быть сиротой, совсем не понравилось.

Гречанка порывисто провела рукой по её волосам.

– У тебя будет большая, прекрасная семья, Бриттен. Я обещаю.

Глава 39

Чета Хеллерман снимала в отеле «Палас энд Спа» на Гран Шене два соседствующих полулюкса. Мадам Хеллерман, регистрируясь у стойки, высокомерно заявила портье, уставившись на него из-под очков в пол-лица, что не привыкла жить в тесноте, вместе с багажом. Чемоданов у неё и правда было немало, все из последних коллекций чемоданных дел мастеров, а нрав оказался такой, что горничная предпочитала не появляться в номерах без необходимости. Муж постоялицы был американцем, светлым блондином с незлобивым характером. Он молча проскальзывал к лифту, не беспокоя обслугу, и всегда оставлял чаевые в ресторане на столе. Пару раз, утверждала горничная, она видела посетителей у четы Хеллерман, но никому не пришло в голову останавливать их или уточнять личность. За такое мадам Руди Хеллерман могла сровнять отель с землёю.

В дверь быстро постучали три раза и два с долгими паузами. Кассия из предосторожности всё-таки нацепила свои стрекозиные очки и лишь после этого пошла к двери.

– Привет, – она быстро поцеловала младшую сестру. – Как прошла встреча?

Черил засияла улыбкой и глазами:

– Отличная девочка! Ужасно не уверена в себе, но развела сырость всего раз…

Услышав голос, из дальней комнаты выглянула Нума.

– Γεια σου, αδελφή, – сёстры говорили по-гречески, во избежание подслушивания и в отсутствие своих мужчин. Эту ночь Нума провела в отеле, продолжая обсуждать с Черил и Кассией планы. Айк изучал обстановку на местности, то наблюдая в бинокль за распорядком на вилле Гедлеров, то следуя на арендованном автомобиле или пешком за Хайнсом Штольцем. Эрик сторожил Хела на небольшой вилле, где тот поселился с Черил. На всякий случай заговорщики предпочли жить раздельно, ведь и за кем-то из них могли проследить. Через пару часов Черил должна была сменить Эрика, они все опасались, что Хел наделает глупостей, одурев от близости сестры и преступного родственника.

Черил изящно – сказывались годы дипломатической практики – присела в кресло.

– Итак, разведку боем я произвела. Что дальше? Будем пугать или искушать, кормить обещаниями и надеждами? Или сразу запустим призраков?

– Сначала мы планировали расшатать его психику… – рассудительно начала Нума.

Кассия поспешила доложить:

– Я уже была секретарём Эрика. Встреча по поводу изучения коллекции назначена на послезавтра.

– А я занимаюсь подготовкой привидений, – Нума сдержанно улыбнулась сёстрам.

В дверь снова условно постучали. Отодвинув Кассию, ворвался Эрик, взъерошенный и возбуждённый.

– Мне твой зануда надоел! – крикнул он Черил, не дожидаясь, пока средняя сестра закроет дверь. – Никакой креативности! Теперь предлагает сбросить дядюшку с обрыва в пропасть…

– Тише ты! – Черил, испуганная, вскочила.

Нума плавно скользнула к избраннику, и Эрик сжал её в объятиях с таким голодом, будто они не виделись полгода.

– Моя королева.

Гречанка прикрыла пальцами ему рот. Эрик в ответ слегка прикусил ладонь женщины. Остальные сёстры чуточку завистливо вздохнули. Их мужчины тоже были высший класс, но у Нумы с Эриком выходило какое-то особенное сияние.

– Короче, сестричка, – Эрик вернулся к теме, – ты не сердись, но я связал его и запер в комнате.

Черил лишь покачала головой.

– Из нашей семьи – нынешней и будущей – можно составить труппу театра. Все звёзды, как один. Думаю, мне пора ехать.

Теперь стук в дверь был частым и хаотичным, без оговорённой ими системы, так что это не мог быть Айк. Горничная? Слишком бесцеремонно. Притвориться, что их нет в номере? Заговорщиками овладела тихая паника.

– Терпеть не могу ждать! – закричали за дверью. – Эй, открывайте!

Сёстры разом изменились в лице – они узнали голос.

– Theos mou! – пробормотала Нума. – Эта откуда здесь?

Кассия уже в который раз молча отправилась к двери. Её близняшка, великосветски одетая, с ярчайшей улыбкой влетела в номер.

– Девчонки, сюрприз!

– Это точно, – бесстрастным голосом прокомментировала Нума.

Надин победно огляделась.

– Я буду с вами защищать девочку. Думаете, я глупая и от меня никакой пользы? Вот и нет! Мы проследили за Эриком…

– Мы? – это местоимение заинтересовало Кассию. Черил молча дёрнула её за рукав. С безмятежной улыбкой, помахивая всем сразу кончиками пальцев, в дверном проёме стояла Ди Алессандрос.


– Так вот, – начала свой рассказ Диандра – но не раньше, чем все её девочки расселись на диванах и Черил как самая младшая налила матери и сёстрам чай.

– Надин сильно переживала, что вы не зовёте её в компанию, – Ди с нежностью привлекла к себе «светскую» дочь, – поэтому она начала подслушивать ваши разговоры…

– С ума сойти! – пробормотала Нума.

– Я была очень хороша в шпионаже, – с улыбкой похвасталась Надин.

Кассия действительно вспомнила пару случаев, когда их кружок заговорщиков собирался возле бассейна – а рядом лежала роскошная, блестящая от масла Надин и безмятежно похрапывала под своими солнечными очками. Она ещё выразительно грозила кулаком Айку, что будет, если он не перестанет глазеть на её близняшку. Тот уверял, что дело не в неземной красоте Надин, а в их сверхъестественной похожести. Однако путать сестёр перестал – видно, инстинкт самосохранения был развит у Айка неплохо.

– Так Надин вызнала все ваши планы. И пришла с ними ко мне. Дочь, – Диандра жестом подозвала к себе Черил и укорила её, – почему ты не рассказала отцу и матери, что твой садовник – не охотник за богатой невестой? Разве же мы желаем зла нашей дочери?

– Садовника зовут Хельмут. Пока ещё у него нет никакого личного состояния.

– Но…

– Мы не знаем, что произошло, когда он сбежал из лечебницы. Сестра и дядя Хела считают его умершим, однако для оформления свидетельства о смерти требуется труп. Откуда лечебница могла добыть мёртвое тело?

– Я думаю, – мягким голосом проговорила Нума, – что в штате психиатрической лечебницы есть врач. Он и выдал свидетельство, а уж кого там похоронили – дело десятое. Родственник Хельмута мне не кажется доверчивым человеком, вряд ли он согласился считать племянника умершим без документа. Однако и похороны, полагаю, не посетил.

– Таким образом, – взяла слово Кассия, – для властей Швейцарии Хел Гедлер должен быть мёртв. По закону его единственной наследницей стала сестра, дядя не может наследовать, когда есть Бриттен. Однако она несовершеннолетняя, а он – её опекун. Несчастный случай с девочкой или неизлечимая скоротечная болезнь – и всё имущество Гедлеров окончательно переходит к дяде.

Черил скривилась:

– Мне понравилась Брит. Я не допущу, чтобы этот урод…

– Мы не допустим, – мать обняла младшую дочку.

Менее остальных подверженная сантиментам, Кассия встала.

– Ну ладно, вот вы с Надин приехали. Выследили нас, благодаря одному паршивому конспиратору, – она с упрёком посмотрела на Эрика. Тот философски пожал плечами.

– А теперь что? Какой вы видите свою роль в плане мщения Хайнсу Штольцу?

Надин давно уже нетерпеливо подпрыгивала на диване, хотя и не теряя ни капли своей элегантности.

– Мы всё продумали, правда, мамочка? Я буду невестой!

Ди жестом остановила её. Обратилась к вытаращенным глазам заговорщиков:

– Вы много придумали интересных ходов для третирования этого… дяди. Однако как вы узнаете, что эффект достигнут? Как станет понятно, что Штольц перепуган или преисполнен надежд, что строит какие-то планы – и какие?

Сёстры переглянулись.

– Э-э… Бриттен?

– Он побежит делиться своими страхами и переживаниями с племянницей, которую мысленно уже предназначил на убой?

Группа была вынуждена признать правоту матери.

– Вот тут нам и пригодится крошка Надин. Я так поняла, что Штольц не женат.

– Точно.

– Что может быть привлекательнее нашей Надин, в драгоценностях и с запахом денег вашего папы? – Ди с гордой улыбкой оглядела заговорщиков.

– Прямо так, без легенды? – удивилась Кассия.

– Определённо, дитя моё. Мы будем именно собой – супругой и дочерью Никоса Алессандроса, самого богатого, самого влиятельного человека на Кипре. Должен же быть от вечной занятости папы какой-то прок?

Глава 40

Привлекательный, хотя и излишне полный мужчина, одетый в топорщащийся фрак, шагнул к хозяйке дома, и та притворилась, будто только сейчас заметила его, хотя три недели до этого с настойчивостью пиявки она засыпала его приглашениями на вечер и до последней минуты волновалась, не будучи уверенной, что он придёт.

– Хелена, моя драгоценная!

– Хайнс! О Боже, Рой, посмотри, это же Хайнс, – фрау Дорштадт толкнула в бок мужа, ослепительно улыбаясь искусственными зубами и такой же ненатуральной улыбкой. Рой Дорштадт руки не подал, но издали кивнул. Проблема состояла в том, что Хайнс Штольц не являлся, несмотря на многолетнее посещение всех вечеров, «человеком их круга». Репутация его не была тёмной, но слегка… замутнённой. Одно то, сколько членов семьи Гедлер ван Нек покинули суетный мир с тех пор, как брат Лорны Гедлер поселился в их доме, заставляло держаться подальше от него. Плюс слухи о странных сделках, гигантских ставках в казино, женщинах… С другой стороны, Хайнс Штольц был безумно, несправедливо богат. И всё ещё холост, а многие из «хороших» семей имели дочерей на выданье, но приданое им могли наскрести с большим трудом. Вот им и приходилось мириться с малоприятным нуворишем, а их дочерям – добиваться его внимания.

Хайнс Штольц с удовольствием протанцевал вальс с Хеленой Дорштадт, вспоминая, как хорошо онипроводили время вдвоём прошлой осенью между вторым и третьим браком пышнотелой Хелены. Но сейчас её взор умолял его не говорить об этом Рою, и Штольц понимал, что она будет делать всё, что он прикажет, лишь бы этого не произошло. Мысль об одновременном сеансе с двумя-тремя девушками вновь соблазнительно сформировалась в его голове.

А потом он увидел эти огромные голубые глаза, словно умоляющие его о чём-то. Волосы, чёрные и блестящие, будто только что отколотый антрацит, посыпанные серебряной пылью. Совсем не детскую грудь, которую лишь подчёркивало вызывающее белое платье, и ноги, начинающиеся прямо от плеч. А заодно Хайнс отметил и кое-какие мелкие, но приятные детали вроде нитки редкого чёрного жемчуга, спускающейся в ложбинку между грудями, роскошных серёг с тем же жемчугом и бриллиантовых колец на каждом пальце. Возможно, восточная гурия несколько перестаралась с демонстрацией своего богатства, но Хайнс Штольц понял, что влюблён. Безумно и бесповоротно, в женщину, имени которой он даже не знал.

– Хелена, – он положил, не стесняясь, ладонь на закованную в корсет правую грудь хозяйки вечера и сильно сжал.

Женщина чуть не замурлыкала от удовольствия – у неё были не совсем обычные предпочтения в сексе. В ту прошлую осень он несколько раз даже порол её до крови, прежде чем овладеть ею.

– Мы не одни, дорогой, – фрау Дорштадт тревожно огляделась по сторонам.

Хайнс Штольц не обратил на её писк никакого внимания.

– Хелена, представь меня вон той куколке. Кто она?

Лицо фрау Дорштадт на миг омрачилось. Эта греческая сучка нарушала её планы.

– Ты говоришь о Надин Алессандрос, любимый? Она с Кипра, дочка богатого землевладельца. Чертовски богатого, надо признать, – Хелена Дорштадт с сожалением посмотрела ещё раз на чёрный жемчуг мисс Алессандрос.

Штольц заинтересовался ещё больше.

– Наследница, говоришь? Люблю состоятельных женщин – деньги к деньгам, знаешь ли, дорогая. Она не замужем?

– Нет, – Хелена пожала плечами. – Родители берегут её для принца. Прямо оранжерейный цветок какой-то…

– Чертовски сексапильный цветок, скажу тебе, – Хайнс взял фрау Дорштадт под руку и неназойливо подтолкнул её в спину. – Что ж, попытаю свою удачу. Пойдём, милая, ты познакомишь нас.

Не то чтобы Хелена Дорштадт не сопротивлялась, но Штольц был явно сильнее и настойчивее. И он победил.

– Мисс Алессандрос, позвольте представить вам моего старого друга, – Хелена интимно погладила Штольца по щеке. – Хайнс Штольц – один из самых богатых людей в Швейцарии. Он – коллекционер, имеет самые разнообразные и… необычные интересы.

Пурпурные губы островитянки приоткрылись и заблестели от пробежавшегося по ним язычка. Она не сводила огромных глаз с улыбающегося лица Хайнса, а затем протянула руку.

– О, мсье Штольц, прошу вас, называйте меня просто Надин…

Протяжный акцент говорил всё о том же – её сексуальности и богатстве. Штольц так же многозначительно поцеловал её руку, глядя в эти невероятные голубые глаза.

– Тогда я хочу быть для вас Хайнсом, Надин. Вы не откажетесь подарить мне следующий танец?..


Уже шестой день подряд Бриттен подходила к своему компьютеру с внутренним трепетом, ожидая развития поистине волшебных событий. Но всё было тихо, и лишь зловредно хихикал в углу монитора Кролик Банни: «Не пишет, не пишет, никто тебе не пишет…» Иногда Бриттен казалось, что по ночам все эти картинки, сочинённые её старшим братом, живут своей собственной жизнью и придумывают новые пакости для неё. Ударом курсора, превращающегося в маленький молоток, она заставляла молчать противного Кролика; но чувство обиды оставалось. Где же он, обещанный Хельмут? Или, может быть, ей привиделась вся эта встреча и разговор с Черил?

А ещё Бриттен не нравился маслянистый, обволакивающий взгляд её дяди, словно знающий все её тайны. В последние дни Хайнс Штольц улыбался ей слишком часто, а однажды завёл разговор о том, как он был бы счастлив, если б она провела в этом доме хоть всю свою жизнь. Вот только он, её дорогой дядя Хайнс, подумывает, что Бриттен нужна наставница, старшая подруга, и он знает очень милую даму, с которой племянница обязательно подружится. По правде говоря, он собирается жениться на этой даме… С чувством невероятного, не до конца ещё осознанного облегчения Бриттен дала милому дядюшке своё благословение, даже не поинтересовавшись именем невесты. Возможно, если бы она познакомилась с фрейлейн Надин, внешность избранницы дяди породила бы в ней смутные подозрения. Но Бриттен осталась в блаженном неведении… и в ожидании знака.

А в воскресенье долгожданное письмо пришло. Состояло оно из двух строчек: «Я люблю мою новую подругу Бриттен. А мой друг всё время думает о ней. Чери».

Бриттен Гедлер ван Нек не потребовалось много времени, чтобы догадаться – Черил опасается, что дядя имеет доступ к её почтовому ящику. На всякий случай сменив пароль, она сообщила на указанный адрес: «Я совершенно свободна в своих действиях и не могу больше ждать. Дяди Хайнса дома совсем не бывает, он устраивает свою свадьбу. За мной присматривать некому. SOS!»

Она получила ответ уже через час. «Терпение – добродетель, особенно сейчас. Пожалуйста, потерпи. Осталось немного. Люблю тебя. Х.»

Если б письмо было настоящим, бумажным, Бриттен долго плакала бы над ним, а потом спрятала под подушку. Но распечатывать его она не решилась. Только выучила наизусть, прижимая к груди фотографию брата. В авторстве Бриттен не сомневалась, наоборот, будь письмо полным нежностей, она бы не поверила, хотя и очень хотелось. Брат был сух в словах, но он написал, что любит её. И Бриттен последовала его совету – ждать, пока придёт её очередь.

Глава 41

Миллионер, коллекционер и владелец отелей оказался полным ботаником. До предела зализанные назад светлые волосы, очки с толстыми стёклами в прямоугольной оправе, всё время сощуренные глаза и – Господи Боже мой! – костюм из твида. То ли «косил» под англичанина, им доверия всегда больше, то ли все скандинавы такие чудаки. Говорил сухо, злым, отрывистым голосом, рядом крутилась переводчица. Тоже весьма странная особа, с двумя коротенькими тугими косичками, рожками торчащими кверху, шепелявящая и хихикающая не к месту. Швед – или финн, кто его разберёт? – загорелся энтузиазмом при виде коллекции, хотя Хайнс даже не дал горничной протереть фигурки от пыли перед визитом, боялся, что дура разобьёт. Миллионер заохал, начал сыпать невнятными словами, содержащими в себе, похоже, количественные числительные. Девица старалась осадить работодателя, тот отпихивал её… цирк, да и только! И странная парочка. Отчего-то Штольцу, абсолютному лингвофобу, показалось, что препирались они на разных языках.

Ещё бы. Собираясь изображать эксцентричного миллионера и его секретаршу, Эрик Берндт и Черил, разумеется, не подумали, что родные языки у них разные. В результате Берндт сыпал норвежскими именами богов и ругательствами, Черил утихомиривала его греческими поговорками.

– Миллион долларов за всё! – наконец выдал конкретное предложение коллекционер.

Дураком в денежных вопросах Хайнс Штольц не являлся. Он вступил в торг.

– Восемь. Полагаете, я не знаю ценности коллекции моего зятя? – на самом деле, он её знал. Два оценщика, независимо друг от друга, вынесли вердикт «ерунда полная, хаотичное собрание мусора разных эпох». Но почему бы не поторговаться с идиотом?

Девица охнула, прикрыв рот ладошкой, задёргала шефа за рукав. Глаза того стали совершенно безумными.

– Я хочу это! Хочу! – начал он почище мартовского кота, хватая то одну, то другую из фигурок. Штольц бдительно наблюдал, чтобы чокнутый миллионер не вздумал припрятать какую из них в карманы.

Девушка показала четыре пальца.

– Столько – и конец.

Штольц захлебнулся от жадности. Нет уж, герр миллионер, всё только начинается! Ваши счета стонут от переизбытка на них денег, а вашим мозгам нужен хороший урок!

Скрипнула дверь кабинета. Штольц недовольно дёрнулся, но, узрев входящего, сменил гнев на милость. Шикарная, неподражаемая, как кинозвезда, Надин озаряла своей красотой самое захудалое помещение. За руку она вела одетую и причёсанную, словно кукла, Бриттен.

– Хасс, ангел мой, – заворковала Надин, – не помешаем? Ты помнишь, что мама ждёт нас на чаепитие? Автомобиль уже прибыл.

Глазёнки Бриттен вспыхнули любопытством при виде странных типов в кабинете дядюшки, пришлось всех представить.

– Герр Берндт очарован коллекцией твоего папы, Бриттен…

– Тьфу, чушь и монстры! – девчонка сплюнула.

– Не сбивай цену! – одёрнул её Хайнс. – Фройляйн Пеппи, то ли домашняя зверушка, то ли ихняя секретарша…

Женщины весело переглянулись с девочкой за спинами мужчин. Штольц про весёлую героиню Астрид Линдгрен явно не читал, и поиздеваться над ним удалось безнаказанно.

– Эта пленительная дама – Надин Алессандрос. О, я бы хотел представить её уже своей невестой! Но увы, приятная процедура сватовства мне только предстоит.

Надин по-кошачьи улыбнулась, повела плечами. Миллионер оглядел её без всякого интереса.

– Коллекция лучше. В женщинах вообще нет никакого прока.

Щёки Надин вспыхнули, секретарша нервно захихикала. Однако не стала извиняться за патрона. Понимала, видимо, что это бесполезно.

– Моя племянница Бриттен.

– Здравствуйте, – девочка сделала книксен с невиданной для неё скромностью. Штольц уставился на племянницу во все глаза. Заболела, наверное.

– Дорогой, нам пора ехать, – со сладкой настойчивостью повторила Надин. В их присутствии Хайнс не хотел обсуждать стоимость коллекции. Рано было девчонке знать, что он распродаёт вещи её отца.

– Позвоните мне завтра, фройляйн. Думаю, мы договоримся.

Надин Алессандрос увлекла своего жениха под локоть по коридору, не давая даже взглянуть назад. Хайнс не видел, как Бриттен показала Черил большой палец, узнав её в чуднóй фройляйн Пеппи с косичками, а та в ответ пихнула в ладошку девочки скомканную записку.

Надин с Хайнсом уехали, дворецкий проводил гостей, а Бриттен, оставшись в одиночестве, смогла воспользоваться инструкциями и поговорить по онлайн-видеочату с братом. Она не плакала больше, нет. Выплачется, когда всё закончится, когда они будут вместе. А пока она улыбалась.

Глава 42

Скромный домик госпожи Алессандрос оказался двухэтажной виллой в предместье Лозанны, со штатом прислуги и собственным садом. Хайнс Штольц был в курсе, что это не собственность матери Надин, всего лишь аренда, но одобрил привычку жить на широкую ногу. Ему самому она нравилась, и последний год, благодаря бесконтрольной опеке над Бриттен, он мог себе многое позволить. А теперь и такую невесту, как Надин Алессандрос.

Шикарная женщина ответила на его восхищённый взгляд своим снисходительным. Такие леди обходятся недёшево. Такую не получишь в собственность, не побьёшь за измену, их покупают на время, носят на руках и постоянно благодарят, разумеется, не словами. А уж разбирается Надин в бриллиантах получше любого ювелира. С мутным камешком или меньше трёх карат к ней и не подходи. Кольцо для помолвки она выбирала самостоятельно, снабдив Хайнса запиской с адресом ювелира.

Автомобиль подкатил к дому, Надин прищёлкнула языком, когда Хайнс замешкался, застряв в дверце. Но когда поклонник согнулся, протягивая руки, её улыбка снова сияла для него. Политика кнута и пряника. Хайнс Штольц вообще в качестве ухажёра нравился Надин. Обожал её, стиснув зубы, справлялся с приступами жадности, поддавался дрессировке. Слишком толстый? Похудеет ради неё! Жаль, что деньги не его и перейти к нему могут только через убийство Хела и Бриттен. Амбициозность и лень Надин постоянно сражались друг с другом. Нет уж, пусть малыши живут. Она другого себе подберёт богатенького… только жаль уже сделанные наработки. Открыть Штольцу правду о его племяннике, вступить в антизаговор? Надин приходила в ужас от этой мысли. Такие хлопоты!

Важный дворецкий с поклонами проводил их к хозяйке дома. Диандра встретила потенциального зятя в блеске своих драгоценностей, самомнения и красоты. Сочетание умопомрачительное. Во всяком случае, Штольца, привыкшего к элитным женщинам, оно сбило с ног. Чаепитие из веджвудского фарфора, с крохотными сандвичами с огурцом – по два на брата, но ведь не жрать он сюда приехал! – протекало очень мило. Диандра не знала немецкого языка, но за её спиной маячил бледный молодой человек, которого она называла Игнасиус, он и переводил слова Хайнса на греческий. Величественно выслушав комплименты в свой адрес, Диандра приняла подарок – усыпанный бриллиантовой крошкой браслет, выслушала отчёт о финансовой состоятельности просителя руки её дочери. Дала позволение ухаживать за Надин, дату помолвки обещала согласовать с дочерью, хотя Штольц больше одобрил бы конкретику. Он собирался настаивать, маленькая ручка Надин остановила его. Глаза, сияющие звёздами в полночном небе, губы цвета кораллов шепнули «Скоро!», суля ему рай. Штольц вновь впал в нирвану.

В гостиную тенью скользнула служанка.

– Госпожа, для вашего гостя принесли письмо.

– Кто? – Хайнс вскочил.

Надин мило надула губки, её мать неодобрительно покачала головой, однако до Штольца не дошло, сколь сильно он нарушил этикет. Первое и единственное слово принадлежало хозяйке дома.

Служанка испуганно таращила глаза.

– Какой-то тощий парень, вроде курьер.

Штольц вырвал из её рук конверт.

– Никто не знает, где я… – распечатал его, раскрыл лист. – «Милый брат, спешу сообщить тебе о нашем скорейшем возвращении».

И тут Хайнс Штольц завизжал. Почерк принадлежал Лорне Гедлер.

Глава 43

Конечно, ни одна из этих великосветских дурёх не поняла смысла полученного им письма. Диандра просто разгневалась, на шипящем своём языке приказав дочери выставить жениха вон и не принимать в доме, вплоть до возвращения в разумное состояние. А браслетик-то с бриллиантами не вернула, красивая вобла! Надин погасила звёздочки своих глаз, поджала губки и проводила Хайнса до двери с выражением оскорблённой монашки, у которой спросили о цвете её трусов. Секретарь маячил в шаговой доступности, на случай, если безумный гость надумает поцеловать госпожу Надин. Штольцу было не до поцелуев. Откуда это письмо? Возможно ли, что Лорна его написала давно, до той поездки, в которой она погибла вместе с мужем, а кто-то сейчас нашёл и решил подшутить над ним, Штольцем? В таком случае это могла быть Бриттен, она одна. Но ведь девчонке не известно, что гибель родителей была запланирована. Он ей покажет, как шутить с дядюшкой!

Хайнс вернулся домой – а там новый сюрприз. Бриттен уехала. Дворецкий, в обязанности которого входило не выпускать девчонку без визы дяди из дома, растерянно продемонстрировал записку с его подписью. «Привезти девочку Гедлер ко мне, адрес у водителя. Штольц». Он даже не поленился якобы прислать за Бриттен автомобиль – чёрный «крайслер» с испачканными грязью номерными знаками. Хайнс растерялся – как наказать дворецкого, которого он год натаскивал подчиняться безоговорочно воле хозяина? И заявлять ли в полицию о похищении Бриттен?

Махнул, в конце концов, рукой на то и на другое. Потребуют за девчонку выкуп – тогда подумает. А может, и лучше, если её убьют чужими руками. Какой от неё прок? Надин не потерпит в доме конкурентку, даже если вроде бы сдружилась с ней. Это ж оплачивать племяннице пансион до совершеннолетия, потом отчитываться в управлении её имуществом. Пусть лучше её… убьют. Прости своего дорогого дядюшку, малышка Бриттен.


Штольц раздевался торопливо, срывая с себя одежду и разбрасывая её по ковру. С такой же спешкой проглотил стакан виски, принесённый ему дворецким. Начиная уже пьянеть, хихикнул: вот парадокс – дворца нет, зато есть дворецкий. А как ещё называть управляющего хозяйством простенькой швейцарской виллы? Ну, не такой уж простенькой, сестра оставила брату хорошее наследство… правда, через спины своих щенков… нет бы ей оказаться бесплодной…

Хайнс Штольц захрапел. Снились ему горы, залитые кровью, продолжающий управлять автомобилем с простреленным черепом зять, белокурая Лорна… От шёпота, от толчка, от дуновения холодного воздуха открыв глаза, не до конца понимая, проснулся он или спит, Штольц смотрел на прозрачный силуэт женщины в белом в проёме окна. Длинные волосы цвета луны скрывали лицо гостьи, но Хайнс откуда-то знал, это Лорна и она грустит.

– Зачем же ты так с ними, братик? – продолжила свой шелестящий, не в половину – в одну восьмую нормального голоса, монолог гостья. – Разве плохие у меня дети? Не-ет, они хорошие. А ты Хельмута сначала в могилу свёл, теперь о малышке не позаботился.

Ледяной мокрый ужас пополз по ногам и рукам Штольца, налитым свинцовой тяжестью. Призрак печально качал головой.

– Всё равно же умрёшь скоро. Попадёшь к Творцу всего сущего, а тут оправдывайся…

Штольц булькнул горлом. Сердце у него всегда было здоровое, а то бы уже кони двинул.

– Здесь хорошо, Хайнс, ты не бойся. Раскаешься, а Господь простит…

– Я пойду в полицию, – прохрипел пленник кошмара.

Призрак тоненько, с колокольчиками, засмеялся.

– Полиция тебя не спасёт. Через шесть дней я приду за тобой, братик, – она повела рукой, на стене, обитой искусственной кожей, запылала цифра 6. Вмиг оплавилась, по комнате поползла невыносимая вонь. Ещё щелчок пальцев – неопрятная куча одежды на ковре тоже вспыхнула. Штольц дёрнулся в сторону пожара, захрипел. А когда вновь посмотрел на подоконник, там не было никого, кроме лёгких занавесок, колышимых ветром.

«Допился, призраки вижу!» – рванувшись в сторону, он упал с кровати. На шум прибежали слуги, открыли дверь и начали устранять разрушения.

Штольц думал. Он был не из пугливых, со слабыми нервами убийцами не становятся.

Слуги ушли в уверенности, что хозяин курил сигару перед сном и уронил её, задремав, в кучу одежды. Всё бы так, но «шестёрка», прожжённая на обивке стены?

Глава 44

Утром слуги начали увольняться. Две горничные и помощник дворецкого попросили расчёт. Кому приятно жить в доме, где исчезают дети, а ненормальный хозяин поджигает собственную спальню, во всём обвиняя призраки погибших родных?

Штольц наорал на преданного ему дворецкого, когда тот предложил вызвать полицию. Или – на выбор – священника, охотников за привидениями. Ещё бы психиатра посоветовал! В полицию Хайнс всё-таки позвонил. Из уважения к его имени приехали не двое патрульных, а капитан и лейтенант в форме. Расспросили о врагах и конкурентах, отметили отсутствие следов под окном и на подоконнике, скептически выслушали историю о женщине-призраке. Капитан даже не поленился обнюхать стену.

– Химия какая-то, – пожал он плечами. – Похоже на женские духи.

Посоветовали держать всё время включённой сигнализацию, с достоинством приняли вознаграждение в конверте и пообещали включить его дом в схему ночного патрулирования района. После их ухода уволился садовник, посчитавший ниже своего достоинства служить в доме, который посещает полиция.

В это же время в домике на окраине заседал большой совет. В гостиную площадью четырнадцать квадратных метров набилось девять человек, открыли окно для притока свежего воздуха, но ни один не возражал против тесноты. Самое удобное место в глубине комнаты с привычной лёгкостью заняла Ди, у её ног – Надин, и чуть поодаль – Бриттен, для жертвы жестокого похищения она выглядела очень хорошо. Обслуживали всех напитками Черил и Кассия, не успевшие увернуться. Сидя на уютном диванчике рядом с Берндтом, Нума великодушно руководила движением сестёр.

В доме, арендованным матерью для подтверждения её легенды, места было не в пример больше, но прислуга! Для военного совета лишние уши не нужны.

– Ну так что? – Нума как руководитель операции направляла разговор. – Нам надо решить, какой исход мы желаем. Штольц должен покаяться в грехах и вернуть всё состояние Хелу и Бриттен, – она покосилась на сидящих в обнимку брата и сестру.

– А дальше что? Доводим до самоубийства или до психиатрической лечебницы? Просто лишаем опекунства, выгодного брака, сладкого будущего? Казним или милуем?

– Ми-лу-ем? – Хел повторил слово как незнакомое. Сестра яростно замотала головой.

– Вы не знаете этого человека, – голос Бриттен дрожал. – Он… гадюка! Затаится, сладенько улыбается, а потом наносит удар. Неужели мы всю свою жизнь проведём в ожидании этого удара?!

Хел крепче обнял сестру, прижал к себе обеими руками. За год вдали от родины он ощутимо повзрослел, лицо уже принадлежало не юноше, но мужчине.

– И давайте без этих глупостей насчёт психушки, – добавил он. – В каждой лечебнице есть свои уязвимые места. Попадётся этому змею такая сердобольная медсестра, как моя фрау Юлия, и ищи где знаешь. Кстати, солнце моё, – Хел повернулся к Черил, – прошу, напомни мне, когда всё кончится, разыскать фрау Юлию и отблагодарить её.

Девушка явно знала, о ком идёт речь – она молча кивнула.

– Я думаю, – заговорила впервые Кассия, целиком занятая заплетанием волос в косу, – Хельмуту пора воскреснуть в глазах закона. Как только он восстановит свои документы, а его дядя признается, что обвинение было ложным, Хел сможет вернуть себе право распоряжаться наследством родителей. Пока же, если со Штольцем что-то произойдёт, Бриттен рискует оказаться в приюте – у неё больше нет взрослых родственников. Никто, впрочем, не мешает нам изводить дядюшку и сейчас. Лишь бы не до смерти.

– Злые вы, – тоненьким недовольным голоском протянула Надин. Она изучала свой безупречный макияж в ручном зеркальце, пытаясь отыскать какой-либо изъян.

– Ты о чём? – не поняла Черил.

– Надин хочет замуж, – устало пояснила их мать.

– Да! – первая красавица Кипра вскочила. – Вы гадкие! Все подыскали себе женихов, а я одна!

Хел Гедлер хмыкнул.

– Настолько хочется, что даже готова за моего дядюшку…

– Да! – Надин топнула ногой. – Дайте выйти замуж – и делайте с ним что хотите!

– Спермотоксикоз, – Кассия как врач первая поставила диагноз.

– Не стоит сразу отвергать брак как запасной вариант, – это была уже Нума. – Если дело с признанием Хела не умершим затянется, Надин в качестве вдовы сможет стать опекуном Бриттен.

– Я-я хочу зааамуж… – рыдала Надин. Военный совет на этой ноте и завершился.

Глава 45

Ведьминская погода… Глядя, как поливают струи дождя окна машины, Хайнс Штольц поморщился. Последние дни в его жизни не задались, всё пошло кувырком после доставки того странного письма якобы от Лорны. Призраки, разбегающиеся слуги, ночные шумы… Не вернулась домой Бриттен, но и требования о выкупе не приходило. Деньги за коллекцию не поступили от Эрика У. Берндта на присланный его секретарю счёт. Хайнс был упорен, он попытался разыскать коллекционера через его офис в Осло. Там четверть часа искали сотрудника, способного объясниться по-немецки, а после какой-то занюханный клерк твёрдо сказал, что нет у его босса в секретарях никакой фройляйн Пеппи, а сам шеф – в долгой инспекционной поездке по регионам, связь с ним поддерживается через сотовый телефон, номера которого Штольцу, конечно, не дали. Он бы и сам наказал за подобное действие своего секретаря.

И вдобавок ко всему из Лозанны уехали мать и дочь Алессандрос. Штольц смутно ощущал, что фрау Диандра осталась чем-то недовольна во время его визита – но не настолько же, чтобы запретить дочери общаться с ним! Тем не менее, дом снова был выставлен на аренду, прежние жильцы покинули его. Хайнс как раз возвращался из предместья, и в очень дурном настроении.

Дождь прекратился, только отблески молний посверкивали где-то вдалеке. Въезд в ворота частного сада перегораживала незнакомая тёмно-синяя машина – не объехать, не обойти. Водитель Штольца несколько раз требовательно нажал на клаксон, внутри чужой машины зашевелились тени. И вся реакция. Однако, как только Хайнс хлопнул дверцей, намереваясь растереть наглецов в мельчайший порошок, в ту же секунду из машины появилась фигура в сплошном, от капюшона до пят, тёмно-сером плаще. Штольц шагнул навстречу, не подозревая недоброго.

– Что вы себе позволяете, недоумки? Это частная территория!

Человек под плащом громко хмыкнул.

– Точно. МОЯ частная территория. Добрый вечер, дядюшка, – мужчина откинул капюшон плаща.

Покойный племянник! Его светлые волосы, карие глаза. Штольц вскрикнул. Свидетельство о смерти Хела уже год хранилось в ящике его стола.

– Нет, не умер, – Хельмут не улыбался, страх дяди если и доставлял ему удовольствие, парень никак не показывал этого. – Да, собираюсь настаивать на восстановлении своего имени, прав и репутации. До встречи, дядя, в суде.

Хельмут хлопнул дверцей машины, она тут же сорвалась с места и уехала. Значит, он был не один. Настаивать он будет… Штольц злобно хмыкнул, но почувствовал, как его одолевает холодный озноб. Всё-таки встреча с покойником – к несчастью…

Глядя, как хозяин скользнул в калитку и пешком потрусил к дому, водитель только пожал плечами. Странный он всё-таки, даже когда платит хорошо. Ничего не сказал, видимо, можно считать себя на сегодня свободным.

В черноте ночи снова зарядил дождь. Из слуг в доме оставался только дворецкий, но и его не было видно. Чёрт с ними со всеми! Штольц только махнул рукой. Выключатель в холле ответил сухим треском, похоже, люстра перегорела из-за грозы. Вооружившись фонарём из ящика для перчаток, Штольц направился на второй этаж. Спать. В комнате тоже было темно, свет не включался. Утро начнётся с того, что он уволит дворецкого. На кровати, раскинув руки, кто-то лежал. Хайнс направил мощный свет фонаря в ту сторону.

Пропавшая Бриттен, белая, бледная до синевы, вся залитая кровью! Вопль Штольца потряс пустой дом, фонарь полетел в угол, внизу хлопнула входная дверь.

– Ну он и заорал! – проговорила покойница, садясь на кровати и потирая руками уши. От стены отделилась ещё одна тень.

– Да, на голосок вашему дядюшке жаловаться грех, – согласилась Черил, глядя в окно на улепётывающего по тропинке толстяка.

– Давай быстренько приберём всё здесь. Если он притащит свидетелей, это должно оказаться галлюцинацией. Эрик! – громко позвала Черил. – Верни, пожалуйста, свет!

Молчаливый норвежец вкрутил лампочки, помог свернуть окровавленное покрывало. Кровь была настоящей, добытой Кассией через какие-то её таинственные знакомства. Уходя из сияющего светом дома, Черил ещё раз обернулась:

– Ты не передумала? Точно хочешь остаться?

– Так надо, – серьёзно кивнула Бриттен. В светлом домашнем платьице и носочках она выглядела просто ангелом. Вдали послышался вой полицейских сирен.

Эрик тронул будущую свояченицу за руку.

– Черил, пора уходить.

Девушка медлила до последнего. Она боялась за судьбу Бриттен.

– Как только полиция уйдёт, вылезай в окно и убегай тоже. Брат будет тебя ждать в машине у северной калитки.

Бриттен кивнула. И пяти минут не прошло после того, как она выпустила Черил с Эриком через дверь для прислуги, едва она успела взбежать наверх, в холле снова послышался шум. Бриттен спряталась за перилами второго этажа.

Дядя втащил в дом двух смущённых, недоумевающих, даже немного упирающихся полицейских.

– Проверьте, обязательно проверьте спальню и весь дом, господа! В доме маньяк! Моя бедная племянница! – он весьма натурально всхлипнул. – Какая судьба! Сначала её похищают, а после подбрасывают в дом изувеченный труп! Моё несчастное дитя!

Бриттен смотрела сверху на всклокоченного, растрёпанного, трясущегося дядю, ломавшего комедию «Я люблю детей», настолько привычную, что она уже стала его натурой – и не находила в себе никакой жалости. Он не пожалел четырёх человек, чтобы добиться желанного образа жизни, с чего ей его жалеть?

– Вы говорили, что света не было… – полицейский недоверчиво оглядел ярко освещённый холл.

Глаза у дяди дико вращались.

– Да… откуда здесь свет? Покажись, мерзавец! – тоненько взвизгнул Штольц.

Бриттен шагнула на верхние ступеньки лестницы.

– Здравствуйте, добрый вечер. О, дядя, что с тобой произошло?

Спустя восемь минут один из полицейских, вооружившись рацией, уже вызывал уважаемому господину Штольцу скорую психиатрическую помощь. Врач настоял на госпитализации хотя бы на пару дней, под его наблюдение, хотя Хайнс Штольц вёл себя мирно и даже мило, на взгляд Бриттен: сидел на ступеньке лестницы, тихонько хихикая, грыз ногти больших пальцев и, только встречаясь взглядом с племянницей, начинал яростно отмахиваться и креститься. Не удержавшись, разок Бриттен помахала ему. Дядя зашептал молитву.

Девочку оставили под присмотром дворецкого, вернувшегося из кино – у него был свободный вечер. Сам хозяин его утром и отпустил, да. Следов жуткого кровавого убийства в доме обнаружено не было, невинно убиенная Бриттен Гедлер ван Нек чувствовала себя хорошо.

Глава 46

Черил и Хел были к этому времени уже в дороге. Они направлялись восстанавливать личность Хела, ехали до Цюриха два с половиной часа и всё это время ссорились. Правда, влюблённые делали это осторожно, помня, что спор – это всего лишь плавильная печь истины, а никак не повод к расставанию. Хельмут настаивал, что он должен разговаривать с Юлией Файгофф самостоятельно, Черил знала, что не оставит жениха одного. Когда поезд остановился на вокзале, стало понятно – победила Черил. Скрыв тайное удовлетворение, она позволила Хелу поймать для них машину такси. У Черил был план.

Для Хела стало неожиданностью, когда вместо адреса клиники в Кюснахте Черил распорядилась ехать в контору адвоката. Девушка упросила его до поры помолчать.

Юлию Файгофф, медицинскую сестру клиники-санатория, вызвали в офис местного адвоката срочной телеграммой, её женщина и предъявила главному врачу, пытаясь отпроситься на пару часов со смены. Директор любил истории о неожиданных удачах и сваливающихся на головы счастливчиков наследствах – но не применительно к своим сотрудникам. Курьер адвокатской конторы, доставивший телеграмму, торопил, и директор, ужасно недовольный, сдался.

– Поезжайте, фройляйн Файгофф, и возвращайтесь как можно быстрее! Надеюсь, вести о наследстве не подтвердятся, мне не хотелось бы искать человека на ваше место.

Выходя, Юлия скорчила гримасу. Какой жук, а? Ему бы не хотелось! А ей так давно хочется покинуть эти стены – но её желание не учитывается. Сидя в такси, женщина продолжала размышлять. Не может содержание телеграммы быть правдой, ей не от кого ждать наследства. Мать давно умерла, отчим снова женат, других родственников и не было. Странное дело, короче говоря.

В конторе её встретили с почтением. Адвокат раскланялся, попросил подождать его в комнате для посетителей. Там уже ожидали парень и девушка, держась за ручки, словно голубки. Юлия начала было умилённо улыбаться, и вдруг остро прищурилась. До чего же парнишка был хорош!

– Привет, спасительница, – шёпотом проговорил он.

Медсестра только пискнула в ответ. Подумала. Нерешительно прикоснулась к щеке, к носу юноши.

– Ты выжил…

Хельмут заулыбался.

– Выжил. И преуспеваю. Нахожусь под покровительством влиятельной особы, – левой рукой он подгрёб к себе девушку.

Крохотное неприятное облачко над желудком медсестра Файгофф проигнорировала. Да и девушку рассматривать не стала.

– Ты уже не в опасности?

Хел помотал головой, потом нахмурился.

– Ну, как не в опасности… Жизни моей ничего не угрожает, только… Я год прожил под чужим именем. Не в Швейцарии. Черил – это моя невеста, Черил Алессандрос – считает, что пора мне воскреснуть. Ты сядь, Юлия. А почему, собственно говоря, я считаюсь покойником?

Медицинская сестра выполнила его просьбу. Насмешливо фыркнула.

– А ты считаешь, что наш директор готов был рисковать своим местом ради сбежавшего психа-преступника? – она покосилась на девушку под мышкой Хельмута. Не чересчур ли для неё такие откровения? Хорошенькая… Девушка рассматривала её со спокойной, благожелательной открытостью иностранца. Юлию осенило.

– Она по-немецки не говорит?

– Нет, – Хел мотнул головой. – Моя Черил умница, знает три языка, но не немецкий. И не норвежский, – он почему-то хихикнул.

Файгофф вернулась к прежней теме:

– Как стало ясно, что тебя не могут найти, он даже не напрягался. Подобрал по знакомству в морге труп немножко похожего бродяги – опознавать-то было некому. Ну и похоронили.

– Не сожгли? – настороженно уточнил Хельмут.

– Нет.

– Отлично, значит, эксгумация и экспертиза возможны.

– Точно так.

Юлия начала подниматься, взглядом поискала сумочку, вызвав явными сборами недоумение у Хела.

– Ты куда?

– Так всё вроде бы? – удивилась она. – Я всё тебе рассказала, наследства от дяди-миллионера, – она печально вздохнула, – похоже, не предвидится…

– Не спеши. Чтобы меня признали не только не умершим, но и жертвой судебной ошибки, потребуются твои показания. Что меня травили психотропными лекарствами, что я был вполне нормален, когда разговаривал с тобой…

– С ума сошёл? – Юлия замахала руками. – Меня же не просто уволят после такого, меня лишат сестринской лицензии и права работать по специальности!

Хельмут самодовольно заулыбался.

– А что тебя вообще держит в этой пресной Швейцарии?

Женщина молча смотрела на него.

– Нет, я серьёзно, – настаивал Хельмут. – Семьи же у тебя по-прежнему нет? Именно здесь нам и пригодится моя Черил. Я не шутил, что она – влиятельная особа. Точнее, её отец. Её семья, вся целиком. Как ты относишься к тропическому климату? В их поместье на Кипре как раз открылась вакансия медсестры. Там много служит мужчин. До чего горячие парни эти киприоты! И очень семейственные. А женщин – зрелых и симпатичных, подходящих для создания семьи – маловато…

Он пел и пел мифической сиреной. Юлия Файгофф сама не заметила, как дала согласие на переезд.

Глава 47

Какова бы ни была машина – механическая или бюрократическая, лучших колёс и смазки, чем деньги, люди пока не придумали. Через два дня полиция Цюриха открыла дело по уточнению обстоятельств смерти пациента психиатрической клиники в Кюснахте. Основательно разложившийся труп был эксгумирован, пробы ДНК сопоставлены с данными карты пациента Кайзера, таинственно исчезнувшей год назад – как выяснилось теперь, по личной инициативе медицинской сестры Файгофф. Женщина сама дала показания в полиции, упирая на спонтанно возникшую симпатию к пациенту и абсолютную уверенность в его адекватности сейчас и тогда. Очень даже живой бывший пациент был предъявлен для опознания персоналу клиники, однако уверенно подтвердили сходство лишь уволившиеся к этому моменту сотрудники. Всю неделю расследования директор страшно и тяжело молчал, ходил мрачный, «предвкушая», похоже, как скажется эта история на его карьере. Юлия Файгофф не стала дожидаться репрессий, сама подала заявление на увольнение. Всё же пришлось бедному герру директору искать человека вместо неё, хотя миллионы оказались не при чём…

Следствие переместилось в Лозанну. Хайнс Штольц пока ещё находился под наблюдением врачей, дом стоял запертым и безжизненным, Бриттен Гедлер временно проживала в семье своей подруги, отец которой весьма удачно являлся начальником полицейского управления округа. Хельмут Гедлер добровольно прошёл детальное психиатрическое обследование, давшее на выходе благоприятный вердикт. Поскольку судья, год назад приговоривший его к принудительному лечению, уже третий месяц состоял под следствием за получение взятки, новое судебное решение вынесли в сжатые сроки. Обвинение в покушении на жизнь сестры с Хельмута сняли сразу после признания его живым, дееспособным и юридически самостоятельным. Восстановленный в правах опекунства, Хельмут Гедлер ван Нек с сестрой и невестой сразу же отбыл в путешествие. И очень правильно сделал, поскольку обеспечил себе алиби на вечер весьма печального события, произошедшего в Лозанне четырнадцатого июля. Более ста человек видели его и невесту на приёме у посла Великобритании в Париже, где пили за обручение молодых.

Хайнс Штольц в этот вечер оборвал свою ставшую бессмысленной и бездоходной жизнь, повесившись на люстре в старом особняке. Выпущенный врачами дней за десять до этого, он поселился в доме Гедлеров – ему некуда было идти – и рьяно принялся за уничтожение винных запасов. Слуг в доме уже не было, и некому было рассказать, что побудило Штольца расставить последние знаки препинания в кривоватой линии своей судьбы. Полиция тоже не усердствовала в расследовании, уж точно не связав это событие и последовавший четыре дня спустя отъезд из Лозанны двух туристов – Кассии Алессандрос и Айка Сентуриа, американского гражданина. Отвечая на дежурный любезный вопрос швейцарского таможенника на границе с Францией, молодые люди искренне заверили государственного служащего, что им очень понравилась его страна и все ожидания, что они возлагали на эту поездку, сбылись.

Бриттен Гедлер выразила пожелание заканчивать своё образование во Франции. По настоянию брата она поселилась в Провансе, в семье дипломата, связанного дружбой с Черил по линии работы в ООН, и там же, в Провансе, Хельмут и Черил поженились. Сестре Хел сообщил, что каждые каникулы, оставшиеся до поступления в университет, она будет проводить на Кипре. Бриттен изобразила смирение.

Родители Черил названивали ей каждый день, требуя вернуться на остров и повторно вступить в брак теперь уже по традиции киприотов. Не то – угрожал Никос – он будет считать их детей незаконнорожденными. Так и получилось, что довольно скоро все сёстры с возлюбленными вновь собрались у бассейна в поместье «Олимпион». Ах нет, не все. Надин улетела в Англию, благосклонно принимая ухаживания весьма статусного аристократа, с которым она познакомилась в последний день пребывания в Лозанне.

Черил сидела на краю плетёного кресла, держа обе руки на весу и позволяя сёстрам убедиться, что на помолвочное и обручальное кольца муж не поскупился. Не та, конечно, аудитория, не та… Кассия по складу характера и в силу профессии равнодушна к драгоценностям, старшая сестра чуточку иронично улыбается. Зато вчера мама ахала и охала за них двоих. Мамочка умница, не подвела. И Юлия, вполне удовлетворённая своей работой массажистки, завистливо вздохнула разок.

– Это что же получается, если мы должны пожениться на Кипре ещё раз, мне и третье кольцо полагается? Такими темпами пальцев скоро не хватит.

Сёстры смеются.

– Опередила нас всех с замужеством – теперь расплачивайся, – беззлобно поддразнивает Кассия. – В семье Алессандрос невесты не было уже более тридцати лет…

– Вот мама и говорит, что мы обязаны пригласить чуть ли не половину Кипра, сшить платья у лучшего модельера, заказать оркестры и цветы – и на подготовку ей понадобится семь месяцев!

– Ты рискуешь разродиться прямо у алтаря.

Обманчиво мягкие слова Нумы упали железобетонной плитой. Черил вздрогнула, схватилась за свой живот, взглядом пронзила старшую сестру.

– Откуда ты знаешь?!

– Ну, милая моя, – повела плечом Нума, – я же не зря столько лет работала ясновидящей. И для тебя это не новость.

– Ну… да. Мы с Хелом знаем, – солнечно улыбнувшись, Черил обернулась к молодому мужу за поддержкой. А тот и так, сияя гордостью отцовства, не выпускал жену из рук. – Нам уже скоро два месяца. О поле ребёнка, конечно, говорить рано…

– У тебя будет девочка, – Нума огладила и измерила взглядом талию сестры, что-то прикинула в уме. – Две девочки. Одновременно.

Черил судорожно втянула воздух, забыла выдохнуть, закашлялась и покачнулась.

– Как?

Нума пожала плечами.

– Слышно два сердца.

Сам перепуганный, Хел помог молодой жене сползти на шезлонг. Кассия выдохнула за сестру, заворожённо наблюдая за сеансом нетрадиционного УЗИ.

– А вот у Кассии примерно в это же время родится мальчик, – Нума повернулась в её сторону с полузакрытыми глазами, совсем впадая в прорицательский транс.

Никто не посмел усомниться в её словах, только Айк за спиной Кассии хрипло перевёл дыхание.

– Господь милосердный, женщина, мы ведь с тобой не предохранялись! Ты думала…

– Я знала, – яростно поправила его Кассия, – я знаю, что я проклята! Я не могу иметь ребёнка до тех пор, пока Нума…

– И у меня будет мальчик, – Королева Кипра как-то грустно погладила себя по животу.

При этом известии обе сестры враз забыли о своих переживаниях. Они просто смотрели на опорный столб семьи. Слов не было.

За спиной Нумы довольно цивилизованно выругался Эрик Берндт.

– Завтра же едем в муниципалитет для заключения брака! Как это у вас здесь делается?

– Не знаю я правил, наверное, специальная лицензия нужна?! – взорвался и Айк Сентуриа. На их требовательные взгляды Хел Гедлер только пожал плечами – всей подготовкой к свадьбе занималась мать жены.

– Где госпожа Алессандрос?!

Сёстры, не сговариваясь, обернулись на паникующих будущих отцов, потом наклонились вперёд и соединили руки, образуя равносторонний треугольник. Их звонкий весёлый смех разнесла по двору вода бассейна.

– Ну что, девочки, тройная свадьба в один день?

Нума внезапно нахмурилась, убрала руки.

– Ой, мне пока нельзя планировать счастье. На мне долг…

Глава 48

На поиски Дитриха фон Груеца, бывшего мужа Нумы, был отправлен сверхкомпетентный секретарь Игнасиус, и он же нашёл его в маленьком отеле в Барселоне, в одиночестве просматривающего бокс с комментариями на испанском языке. При том уровне шнапса, что булькал у Груеца в крови, испанский язык казался ему почти родным.

Немецкий аристократ немедленно протрезвел, узнав, что он требуется пред светлые очи Нумы Алессандрос. Игнасиус помог со своей стороны вернуться в сознание парой литров кофе, ледяной водой на голову – и уже утром они вылетели на Кипр, отправив капитану яхты фон Груеца телеграмму с приказом так же двигаться морем в сторону Кипра.

Выяснилось по прилёту, что их поспешность была излишней, и Дитрих Груец ещё три дня прожил в отеле в Протарасе, ожидая, пока Королева Нума будет готова к церемонии.

На этот раз всё происходило при свете дня, и не в Дворце Правосудия, а на залитой солнечным светом поляне перед ним. Ничьё присутствие не ограничивалось, пришли и отец, и мать, и сёстры Нумы со своими наречёнными, однако благоразумно держались в толпе жителей острова – те никогда не упускали возможности впечатлиться своей Королевой.

Нума была одета торжественно – в красное платье, как невеста, с традиционным передником и головным убором бордового цвета, вышитыми золотой нитью. Дитрих фон Груец стоял перед ней в холщовой рубахе грубого кроя и чёрных штанах-vrakes, принятых у киприотов, коротких, не закрывающих лодыжки. Он был босиком, однако держал лицо, наступая на мелкие камешки, даже не морщился. Жители острова знали, что когда-то именно этот человек увёз с Кипра ихКоролеву, но не могли найти в поведении Дитриха повода презирать его. Тем более, что сама Королева сегодня отпускала его.

Под мерный речитатив местных девушек, очень тихо поющих какую-то песнь, Нума подозвала к себе Дитриха. Рука распорядителя потянула его на колени, однако немец в последнее мгновение преклонил лишь одно. Поза почтения вполне удовлетворила Нуму. Она кивнула – распорядитель отошёл на десять шагов назад. Говорила женщина очень тихо, её слова сейчас не предназначались ушам окружающих.

– Восемь месяцев, муж мой, мы прожили в счастье. Восемь лет мы прожили в горе. Ныне время печали нашей заканчивается. Я ухожу в новую жизнь, – её взгляд рассеянно скользнул по взволнованному лицу Эрика. – Я отпускаю в новую жизнь тебя.

Груец вздохнул, дёрнулся, порываясь что-то сказать. Слова застыли на его языке, остановленные жестом Нумы.

– Дитя, растущее в моём чреве, усилило мой дар. Ты станешь отцом, не пройдёт и года. Но не ищи мать для своего сына – она найдёт тебя сама. Найдёт совсем скоро. Ты вырастишь своего сына, не умрёшь после его рождения. Увидишь и внуков. Это станет наградой тебе за храбрость, ведь ты уже готов был и умереть, только бы принести новую жизнь миру.

Губы Дитриха дёрнулись в некрасивой нервной улыбке. Нума торжественно кивнула:

– Да, будет и «но». Я дарю тебе символ твоей новой жизни, горький и сладкий, – она щёлкнула пальцами, девушка в низком поклоне поднесла на белой тарелке большой красно-оранжевый грейпфрут. Рядом стоял стаканчик сока такого же цвета. Дитрих догадался, что от него требуется выпить сок. Он подчинился. Сок был специфическим.

– Ты расплатишься за свою свободу и счастье тем, что будешь любить свою жену, дышать ею до конца своих дней. Другая женщина не вызовет в тебе интереса. Жена будет верна тебе. Но ты не переживёшь её смерти.

Как просто, оказывается, жить почти вечно! В пятьдесят без малого лет женись на семнадцатилетней – и живи в согласии до её старости… Нума Алессандрос усмехнулась, и Дитрих понял, что она видит его мысли насквозь. Колдунья на миг коснулась его щеки.

– Прощай, глупыш. Будь счастлив. Скоро эта женщина упадёт с неба на тебя.

Церемония была закончена, Королева Нума удалилась в свой храм. Разошлись и зрители. Дитрих фон Груец понял, что задержаться на острове ему никто не предлагает. Благо и яхта – он знал из телеграммы капитана в отель – уже стоит в порту. Пора выдвигаться в очередное одинокое плавание. Может, в Гренландию?

А грейпфрут, лежащий на тарелочке на траве, он, уходя, всё-таки захватил с собой.


Дорога к порту вела вниз, крутая и каменистая, однако Груец ни о чём не жалел. Впервые за добрый десяток лет он чувствовал себя мальчишкой, лёгкость в душе и рвущуюся наружу песню. Дурак он был, что посчитал себя в силе и в праве укротить небожительницу, вот и поплатился за то. Теперь рад, что Нума его не на всю жизнь покарала одиночеством. Разве же можно удержать молнию в спичечном коробке?

– Стойте! Подождите! Bombenelement, mein Herr, да стойте же!!!

Шестым чувством определив, что вот-вот неизвестный транспорт, летящий сверху с жутким грохотом по камням, собьёт его, Дитрих Груец отскочил в сторону и обернулся. Ещё в десяти шагах от него, но абсолютно неудержимо, двигалась женщина. Высокие тонкие каблуки скользили по камням, не давали ей остановиться, одна лямка увесистого рюкзака слетела с плеча, и рюкзак болтался на локте, придавая дополнительного ускорения центростремительной силе. Груец не успел принять осознанного решения, принимать на себя роль остановочного столба или нет, решение приняла за него женщина. Врезавшись в застывшего посреди дороги немца, она шлёпнулась на мостовую. Уже тише продолжила ругаться на дорогом его сердцу немецком языке. Немка – на Кипре?

– Mein Arsch, barmherziger Gott! – причитала она. Как истинный джентльмен Дитрих готов был исследовать состояние означенной части тела. Но не хотелось получить при этом по морде.

Продолжая ощупывать попу и проклинать камни мостовой, женщина кое-как поднялась. Груец тем временем изучал упавшую на него, согласно пророчеству. Не молодая, нет, лет тридцати пяти, однако лицо приятное, густые волосы, связанные в «хвост». Неплоха и фигура – крепкое сильное тело, с мышцами и мускулами, толстой женщина не была. Скрывая растерянность, Груец нагнулся, поднял её рюкзак.

– Зачем вы кричали мне, госпожа?

– Чтобы остановить, понятно же! У вас ноги, как у гессенского великана, за один шаг – полгорода, а мне поговорить надо.

Дитрих с интересом уставился на любительницу сказок братьев Гримм. Вот так, с красными от гнева щеками и кончиком носа, она очень даже миленькая. Женщина присела, чтобы собрать рассыпавшиеся по мостовой вещи, но даже за этим занятием не переставала говорить:

– «Давай, перебирайся на Кипр, Юлия, здесь работа, здесь зарплата, здесь столько свободных мужчин…» Ха! Нет, работа и зарплата – я не спорю, всё в порядке, всё равно в Швейцарию мне путь закрыт. Но эти сексуально озабоченные жеребцы-киприоты! Толпа! И каждому – только секс! А я семью хочу… детей хочу… а для детей у них свои девушки. Ненавижу греческий язык! – женщина с яростью пружины распрямилась.

Дитрих старался не улыбаться слишком откровенно.

– Я тоже ненавижу, – согласился он. – Язык можно сломать об него. И чем я могу вам помочь, süßes Mädchen?

– В отеле сказали, что у вас есть корабль и вы собираетесь отплывать, – женщина с надеждой воззрилась на него. – Увезите меня куда-нибудь с этого острова. Даже можно в Африку, лечить людоедов легче, чем отбиваться от этих, озабоченных. Денег у меня не так много, но я отработаю. Я медсестра, могу лечить, ухаживать за больными, могу готовить…

Дитрих Груец посмотрел в небеса, вздохнул:

– Danke schöne, Нума, – и смирился с выделенной ему судьбой. Повесил себе за спину рюкзак женщины, взял невольную попутчицу за руку. – Пойдёмте, госпожа. Я слышал, ваше имя – Юлия? Дитрих Груец, приятно познакомиться. Вот что я расскажу вам – летом очень приятно побывать в Гренландии…

Сидя в своём саду, Нума подняла взгляд от книги и улыбнулась. Сбылось. Надо сказать матери, что у них снова вакантно место медсестры.

Примечания

1

*      Спасибо (греч.)

(обратно)

2

*      Прощай, Дит (нем.)

(обратно)

3

*      Айк – народное прозвище президента США Дуайта Эйзенхауэра, управлявшего страной в 1953-1961 г.г.

(обратно)

4

*      Тормози.

(обратно)

5

*      Кассия намекает на роман английской писательницы Агаты Кристи, в котором все пассажиры экспресса были участниками убийства.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  •   Швейцарские Альпы
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Хельмут Гедлер
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Глава 41
  • Глава 42
  • Глава 43
  • Глава 44
  • Глава 45
  • Глава 46
  • Глава 47
  • Глава 48
  • *** Примечания ***