С ногами на подоконнике. Повести [Ольга Николаевна Калашян] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Наяву

«Самый беспомощный и потерянный человек – это тот, кто заблудился в коридорах собственной памяти. Туда никто не может добраться, чтобы спасти его».

Айзек Азимов. Камешек в небе

***

Привет. Я не знаю, что пишут в письмах бывшим возлюбленным. Это очень странно… Надо признаться тебе, милый. Уже который раз решаю, но звуками страшно, трудно… Будто они обнажают что-то. Буквы мне ближе. Они друзья, все поймут и смогут тебе рассказать.

Я сумасшедшая, наверно, – живу двумя жизнями. Одна днем, вторая ночью: когда я засыпаю, начинается все самое интересное и важное. Настоящее. Во сне мой мир рядом с твоим. Они переплетаются, затягиваясь в тугой морской узел.

***

Сегодняшнее воскресенье началось с запахов блинов и кофе. Сонный кот лениво лижет лапу, а сквозь тонкую фанерную стену слышно, как у соседей чирикают попугаи. Мы садимся с мужем за круглый стол с вращающимся центром – очень удобно, не надо передавать ничего друг другу. Это исключает диалоги и дарит покой. Муж сидит в полосатой пижаме и улыбается мне. На его щеке румянец и следы от подушки. Сегодня я брошу его. Потому что это все ненастоящее.

***

Вчера я еле дождалась, когда закончится рабочий день. Пробегут перед глазами все сметы, цифры, подписи, я заведу мотор своей машины, простою два часа в пробках до дома, потом еще полчаса в поисках парковки под скользким жидким небом, и наконец я в лифте. Я захожу домой, кидаю со звоном ключи на стеклянный столик, стягиваю через голову колючий свитер, спускаюсь с высоты каблуков в мягкие тапки. Делаю горячее какао и бегом в кровать. Надеваю свою лучшую шелковую пижаму, взбиваю большую подушку и стараюсь скорее заснуть. Потому что ночью у меня с тобой опять свидание.

Я закрываю глаза. Комната начинает медленно плыть, дрожит дверь… Дрожит, словно в луже, мой шкаф…

Я сплю. Как всегда, добраться до тебя трудно. В прошлый раз нужно было пережить целое наводнение. А сейчас мне приходится идти по длинной дороге между двух многоэтажек. Идти, идти… А она все не кончается. Или я иду медленно. Но быстрее никак. Ноги вязкие, будто тонут в болоте. Приходится отрывать их с усилием. Но я продолжаю идти. Я знаю, что в одном из домов ты празднуешь свой день рождения, будет много гостей. Сзади меня догоняет пес, трется, как кошка, о мои джинсы. Замечаю, что у него три лапы и глаза больные. Как же я могу пройти мимо? И ни одного магазина, нечем накормить… Беру собаку под мышку. Накормлю у тебя дома.

Идем вместе. Пес дрожит – то ли от страха, то ли от холода… И вот мы наконец почти дошли. Впереди желтое здание, похожее на ломоть пирога. Свет горит только в одном окне на третьем этаже, и я точно не ошибусь. Открываю красную входную дверь, вызываю лифт, но он, кажется, неисправен. Слышу, как он ездит между верхними этажами, скользит, как желе… Жму обгоревшую кнопку, но до первого все никак не доезжает. Ладно, пойду пешком. Пес, сможешь идти сам? Лохматый какой! Вроде повеселел – видимо, в предвкушении еды. Поднимаемся. У самой твоей квартиры поправляю платье. Синее в горох, в левом кармане записка. Открывается дверь, пес быстро юркает в квартиру, в шумную шевелящуюся толпу. Я пытаюсь высмотреть среди гостей тебя: чьи-то чужие макушки мелькают, но родной не вижу. Беру тарелку, кладу торт, салат и свиные ребрышки. Подзываю своего трехлапого друга. Ну все, долг выполнила. Теперь пойду искать тебя. Заглядываю во все комнаты – такое ощущение, что их тысячи: одна дверь, вторая… Везде пусто. Подхожу к балкону и вижу сизый дым, который струится из окна на улицу. Чувствую, что это ты выпускаешь пушистые колечки. Делаю шаг… Вижу фигуру. Внизу живота нервно щекочет. Все потому, что это ты.

***

Просыпаюсь от влажных рук мужа. Падаю откуда-то сверху вниз на подушки.

– Привет, солнышко. Извини, что разбудил. Ты такая сладкая была во сне… Не удержался.

– Вот черт, Дима… У меня такой сон был!

– Ну извини. Мой маленький монстрик, попьешь со мной чаю? Я так соскучился.

На часах всего два ночи. Это значит, что у меня есть немного времени на чай. Все равно я бы чего-нибудь съела, такая тоска внутри.

– Ладно… Пошли. В холодильнике осталось немного пюре и бефстроганов. Как закуска к чаю пойдет?

– Еще бы! Я голодный как волк.

Налетаем вместе на еду, он что-то рассказывает мне о работе, смеется, кашляет, жестикулирует, а я жадно запихиваю в себя еду. Не стесняясь, вытираю рукавом пижамы рот, волосы взъерошены, и, наверно, я похожа на лешего в этот момент. За что он меня любит?.. Не дожидаясь конца истории, дежурно целую его в щеку, прыгаю обратно в кровать и вру:

– Слушай, я сегодня замоталась – так хочется спать!

Заснуть второй раз всегда намного труднее. Стараюсь вспомнить в деталях, что я видела в предыдущем сне, чтобы попасть на то же самое место. Нет времени искать тебя заново. И терпения тоже.

***

Сплю. Картинка дрожит. Вижу в ней себя со стороны. Как стою спиной к окну и беру сигарету из твоих рук. Вокруг полумрак, и ты такой красивый в нем. Высокий, крепкий, клетчатая рубашка закатана до локтя, и я могу смело разглядывать твои сильные руки. Красивые руки. Мы молчим… Я не смею заговорить первая. Трусиха, не знаю, что сказать. А ты только смотришь прямо мне в глаза пристально, откровенно. И я чувствую себя под твоим тяжелым мужским взглядом голой и беспомощной. Ты все знаешь, конечно же.

Не в силах терпеть безмолвные откровения, отворачиваюсь к окну, провожу влажной рукой по холодному стеклу. Чувствую твое тепло рядом. Ну же… Обними меня… Хотя чего мне стесняться? Это же сон. Я смотрю тебе в глаза, обвиваю руками шею, целую в шею. Как хорошо! Хочется кричать. Господи, как хорошо целовать тебя… Сейчас еще немного поцелуев – и отдам тебе то, что у меня в кармане… Давно пора отдать. На твоей кухне свистит чайник, и я просыпаюсь. Тону в одеяле и простынях, барахтаюсь что есть мочи в этой белой текстильной пене, и не выбраться… Не выбраться обратно к тебе.

***

– Доброе утро, милая. Я голубцы грею, будешь?

– Да. На меня парочку, пожалуйста.

Под одеялом так тепло, что не хочется высовывать даже нос.

Сегодня все тот же серый день сурка. Выражение лица у меня как у Билла Мюррея. Иногда я задаю себе вопрос: какой день я хотела бы проживать вновь и вновь? Точно не этот. Этого дня пока не наступило, но когда ты будешь рядом, все будет иначе.

***

Проклятая серая жижа под названием «вторник октября» закончилась. Я дома. В квартире темно, стягиваю сапоги и падаю в одежде на диван. Натягиваю теплый вязаный плед по самую макушку. Ноги крестиком, коленки под грудью. Голова начинает приятно плавать.

Сон. Я сижу на работе. На улице уже глубокий вечер, все беззвучно собираются домой, тихо шелестя бумажками, чтобы не привлекать к себе внимания. Я подсчитываю последнюю смету, проверяю расчеты.

За окном разыгрался ураган, и старые окна в офисе испуганно скрипят, бьется о раму плохо закрытая форточка. Неужели сегодня я тебя не встречу? Быть такого не может, ведь я ясно чувствую тебя где-то рядом.

– Антон?

За соседним столом вдруг сидишь ты.

– Как ты тут оказался?

Ты не отвечаешь на мой вопрос, только молча встаешь и подходишь к моему столу. Чем ближе ты, тем больше воздуха набирают мои легкие, тем больше дрожит прядь волос. Я хочу сказать тебе что-нибудь непринужденное, но при этом очень важное, и совершенно не знаю, что. Но это ни к чему – ты обходишь стороной мой стол и уходишь на улицу. Я немею. Ты не заметил меня?.. Меня?!

В моем сне нет алкоголя, и очень жаль: сейчас я бы выпила чего-нибудь крепкого…

Проходит какое-то время, и ты возвращаешься в офис. Взъерошенные волосы, румянец, тяжело дышишь, видимо бежал. Подходишь к моему столу и кладешь свою руку рядом с моей.

– Катя…

– Да? – Мне хочется, чтобы мой голос звучал уверенно, но он дрожит.

– Катя, мне нужен один документ…

– Какой? – спрашиваю я, а сама думаю: какого черта? Ты ведь не работаешь здесь.

Ты берешь компьютерную мышку и водишь курсором по экрану медленно и бесцельно, а потом случайно наши кисти касаются… И тут рождается ощущение чего-то невыносимо родного.

Знаешь, есть такой синдром Туррета, когда человек выкрикивает всякие бранные словечки. Так и мне хочется выкрикнуть хоть что-нибудь, чтобы снять это напряжение внутри. Словно я киплю и никто не снимает крышку.

Ты медленно берешь мою ладонь, наверняка чувствуя ее жар и дрожь, и заключаешь в свою огромную мужскую… Сколько в ней трещинок, сколько бороздок – каждая отвечает за какое-то событие в жизни. Я хочу быть всеми ими без исключения. Хочу течь по ним, заполнять их… Милый… Документ… Да-да, сейчас… А может, ты про мое письмо?

Просыпаюсь. Так и не успев ничего сказать.

Шаркаю на кухню, заглядываю в пустой холодильник, потом смотрю на спящего мужа, который завернулся в одеяло, словно в кокон. Спит на моей подушке, а его валяется на полу. Вор. Быстро натягиваю мастерку и иду в ближайшее кафе. Субботний завтрак я хочу провести одна.

Глупое, дурацкое утро. Пустое утро.

***

Иногда мне кажется, что я не в себе. Возможно, так оно и есть. Я отпрашиваюсь раньше с работы, чтобы скорее оказаться в спальне и больше поспать, на выходных покупаю снотворное, чтобы спать крепко до последнего. Вот и сегодня. Очередная суббота, он играет в хоккей. Вечер только наш, любимый.

Сегодня на удобном сером диване. Обложилась подушками. Полторы таблетки, немного фармацевтической магии, и вот… Теплый поцелуй сна…

***

Сон. Мы едем с мужем на какой-то очередной праздник. Заходим в банкетный зал – он кишит людьми. Большинство лиц мне незнакомо. Муж встречает какого-то старого друга, и мы разбредаемся по разным концам огромного круглого зала. Я подхожу к столику с напитками, беру самый большой бокал и просто брожу среди людей. Все суетятся, много смеются и мало говорят. Мне душно… Пытаюсь пробраться к выходу и натыкаюсь на мужа. Он смотрит на меня, что-то бормочет невнятное, а я резко ему отвечаю. Он шепчет: «Ты ненавидишь меня». Я смотрю на его кривые от обиды губы, но мне уже все равно…

А ты сидишь один на огромном рваном кресле, смотришь рассеянно по сторонам, грустный и одинокий, весь в своем мире. Я уже не хочу уходить. Я наблюдаю за тобой: как ты трогаешь бороду, как хорошо сидит на твоей широкой спине пиджак. Допиваю залпом то, что было в моем бокале, и на меня находит что-то безумное и отчаянное. Я выбегаю в центр зала и танцую как сумасшедшая, машу руками, кружусь, кидаю в толпу браслеты и наконец падаю без сил на пол… Поднимаю глаза и вижу, что надо мной стоишь ты и протягиваешь руку:

– Пойдем отсюда.

– Пойдем, – отвечаю я.

И мы идем рядом. Я обхватила рукой твой мизинец. Моего кулака как раз хватает на него. Я следую молча, мне все равно куда. Мы выходим из зала на улицу, вокруг тихий вечер. Садимся на ступеньки и закуриваем сигареты с желтым фильтром – словно из старых ковбойских фильмов. Ты такие любишь.

– Кать.

– Ау?

– Что случилось?

Мне хочется сказать про проблемы на работе, про то, что я устала, про семью, про него, про тебя. Но я молчу.

– Катя, пойми, муж может быть только один.

Такого я вообще не ожидала услышать, мне больно смотреть на тебя, я ковыряю носком туфли землю.

– Мы ничего не можем уже поделать. Ты замужем… Милая… Ну чего ты хочешь? Ну хочешь, пойдем и переспим прямо сейчас! Ты этого хочешь?!

Я плачу. А потом просыпаюсь. Удушье утра.

Не люблю такие встречи с тобой. Почему я не могу ответить тебе во сне?.. Весь день хожу с тяжелой ношей на плечах.

***

На коленях лежит кот и запотевшими от удовольствия глазами следит за моей правой рукой, которая чешет его апельсиновый живот. Левую же запустила в свои волосы, накручиваю из них спирали, думаю о тебе. Ты так давно не снился мне. Уже неделя прошла. Я чувствую, как теряю ощущение тебя.

***

Сегодня я проснулась от того, что меня целовал муж. Безвкусными губами.

– Доброе утро, милая. Закроешь за мной дверь?

– Доброе. Закрою.

Спустилась с кровати, мягкими от сна ногами последовала за ним к двери.

– Знаешь… Мне надо побыть одной.

– Не понял… – Он застыл в дверях с сумкой в руках.

– Побыть одной. Ну, без тебя.

– Сегодня?.. Не понимаю… Ты еще спишь?!

– Нет. Я серьезно. Ты понял, о чем я.

– Девяносто девять из ста подобных фраз заканчиваются расставаниями.

– И эта тоже… Просто трудно сказать «мы расстаемся». А эта фраза – полушаг. Хотя все и так понятно.

Он грузно опустился на табуретку в прихожей. Словно сразу прибавил в весе. И кажется, что вот-вот заплачет. Большой, сильный мужик, а губа по-детски дрожит.

– Только никаких слез. Прошу… Только без слез. Тогда я начну тебя жалеть, а ты в этом не нуждаешься.

– Ты разлюбила меня?

– Я полюбила другого.

Молчание.

– Кто он?

– Мужчина из снов.

– Ты издеваешься?!

Он побежал на кухню, разбил рамку со свадебным фото, открыл окно, закурил сигарету.

– Ты же не куришь.

– Пошла ты к черту…

Вот и все.

***

Сегодня я не могу работать. Цифры наскакивают друг на друга, переворачиваются… В руке дрожит карандаш. Я написала тебе, что прошу встретиться, а ты молчишь. Позвонить? Я боюсь. Подожду еще. Сердце прыгает. Кусаю губы, руки холодные от волнения.

Пришел ответ. Ну вот, в семь у тебя.

Бросаю машину у работы, еду на метро. Так быстрее, так успею еще выбрать, что надеть, и принять душ.

Вбегаю домой. Он собирает вещи. Пробегаю мимо, прямиком в гардеробную. Запираюсь изнутри. Сажусь на холодный пол, чтобы немного перевести дыхание. Осматриваю свои владения. Длинное платье?.. Нет. Мы же не в театр идем. Брюки? Нет. Нет! Все не то. Трачу полчаса на сборы, в итоге надеваю небесно-голубую кашемировую кофту и серые джинсы. Распускаю волосы. Передумываю и завязываю в тугой конский хвост. Потом опять распускаю волнами.

Ты живешь совсем рядом, в пяти минутах, через два дома. Но я вышла намного раньше. Не могла находиться дома. Там он, тоска и наши с ним ошибки в тяжелых чемоданах. Бегу сквозь моросящий дождь, треща подошвами об асфальт, бегу так быстро, что задыхаюсь. Поднимаюсь на второй этаж. Еще шесть ступенек вверх – и буду на месте. Но пока остановилась у окна. Забралась с ногами на подоконник, прижала к груди коленки. Неужели я тебе все расскажу?

Достаю из внутреннего кармана пальто заначку в виде сигареты. Я не курю, но эта – на случай апокалипсиса. Моя курительная палочка немного поломалась, но это не беда. Зажимаю пальцами трещину, прикуриваю. Длинные затяжки, как перед прыжком в бездну.

Сижу так полчаса, не решаясь подняться к тебе. Слышу, как наверху открывается дверь. Шаги немного вниз. Остановка. Щелчок зажигалки гулко разлетается по пустым лестничным клеткам. Я ЗНАЮ, что это ты. Тебе тоже тревожно, и это придает мне смелости. Терпеливо жду, когда ты докуришь. Скрип двери. Мне пора.

– Привет, – говоришь ты, стоя в дверях. Без бороды вовсе, только легкая щетина. Серый свитер на молнии слегка расстегнут и помят. Потертые широкие джинсы, задний карман оттопырен пачкой сигарет.

– Привет. – Слова тихо выкарабкиваются из моих губ.

– Ну проходи же.

Вхожу в комнату. Совсем все по-другому. Другая мебель, шторы, все не как в моих снах. Даже странно.

– Нальешь мне выпить?

Я улыбаюсь и дрожу.

– Конечно. Что будешь? Виски, вино? К сожалению, это все.

– Виски. Вино – несерьезно. – Смотрю, как ты споласкиваешь пыльный стакан из шкафчика. Либо у тебя давно не было гостей, либо они все непьющие.

Я сижу на твоем мягком коричневом диване, маленькая и несчастная. От волнения мне хочется громко реветь, оглушая тебя. Подошел ко мне тихо – большой, реальный, забитые татуировками руки беспомощно висят вдоль тела.

– Ну как ты? – Красиво искривил бровь в знак вопроса.

– Я… Я дерьмово.

– Надо же. – Ты порядком удивлен.

– Хотя что я хотел услышать. То, что ты пришла ко мне, свидетельствует о том, что либо больше некуда, либо…

– Антон! – резко перебиваю тебя, – Антон. Мне плохо. Без тебя. Понимаешь?

– Это что? Розыгрыш такой?

– Пожалуй, мне лучше уйти…

Я быстро хватаю свою сумку и направляюсь к двери. Ты следуешь за мной. Смотришь, как я нервно натягиваю пальто и не могу попасть в правый рукав.

– Катя… Катя, подожди. Ну прости.

Но я ничего уже не слышу. Справившись с одеждой, я хватаюсь за холодную ручку входной двери.

– Катя!

Не могу пошевелиться.

– Прости. Я просто дурак. Удивленный и ошарашенный. Ничего не понимаю… Мы ведь расстались три года назад. Это как в другой жизни было. Ты вышла замуж. Выглядела такой благополучной… В общем… Раздевайся давай и проходи на кухню. Я буду кормить тебя вкусной… да хоть бы пастой. Я помню, что, когда ты ешь, ты успокаиваешься. Я помню это. Поедим и попробуем поговорить еще раз.

Послушно повесила пальто на крючок. Села снова на диван. Обхватила ноги руками, уткнула нос в коленки. Молчим. Ты начинаешь неуклюже готовить ужин. Встаю, чтобы помочь тебе и чем-то заняться, куда-то деть себя. На твоей маленькой кухне сложно развернуться двоим, поэтому мы невольно задеваем друг друга плечами, я сквозь тонкий свитер чувствую твое тепло. Волнует ли меня это? Не понимаю.

– Почему ты ушла от меня?

Этот вопрос – словно топор, брошенный в дерево. Глухим звуком в спину мне.

– Разве это имеет значение сейчас?

– Черт возьми, ты в своем репертуаре… Ты возникаешь внезапно на пороге со своими мыслями, рассуждениями, выводами. Но не хочешь мне позволить сделать свои! – Ты начинаешь понемногу заводиться. – Почему. Ты. Ушла.

– Антон, я не знаю, правда. Я так часто сама задавалась этим вопросом. Ну прости… У меня нет ответа.

Комкаю в кармане желтый листик, я не забыла его. Он со мной сегодня.

– Когда-то давно был ответ. Я даже написала тебе письмо. Помню, как бежала утром в минус двадцать, просунула конверт в узкий рот почтового ящика и тотчас пожалела об этом. Думала: ну зачем? К чему размазывать все это?

– И… – Ты плотно сжимаешь губы, боясь выпустить оттуда слова. Но я чувствую, что они нетерпеливо столпились и вот-вот вывалятся мне на ладони.

– Я сломала ящик и забрала его обратно… Ну да, струсила.

– Если бы я тогда услышал хоть что-то от тебя, это значило бы неравнодушие… Это значило бы много. Я сражался бы… Почему так скоро вышла замуж?

– Я не знаю. Мне хотелось этого. – Я тихонько смотрю на тебя снизу, боясь, что мой ответ разозлит тебя еще больше, но ты только запихнул руки поглубже в карманы, отвернулся и пошел в спальню. Потом вернулся.

– Кать, скажи, ты что, маленькая девочка? Ты что, дурочка?! Ты просто так берешь и калечишь людей! Меня, себя, мужа своего. Ломаешь, давишь, разбиваешь вдребезги. И главное: вы посмотрите – у нее нет ответов, нет причины, просто захотелось! Так вот, прежде чем что-то делать – надо знать точно, зачем и почему! Знать.

Твои слова пробивают в воздухе дырки, они пахнут металлом и зимой.

– Я так чувствовала, этого мало?

Ты смотришь молча на меня, потом закрываешь глаза и качаешь головой.

– Дима знает, что ты здесь?

– Нет, мы расстались. Мне хотелось быть честной с ним.

Ты смотришь на меня как на сумасшедшую.

– Хороша честность. Он любит тебя, ты хоть это понимаешь?

Это все начинает мне надоедать, не так я представляла нашу встречу и наш разговор.

– Так… Все. Это тебя не касается. Я не хочу, чтобы ты лез в это. Это осталось у меня дома за двумя дверьми.

– Я сам решу, что касается меня, а что нет. И это ты спустя три года пришла ко мне. Ты можешь спокойно жить, как все? Не разрушать все вокруг? – Ты нависаешь надо мной, и я чувствую, как пахнет твое тело: немного мылом и сигаретами. Раньше оно пахло по-другому. Новая жизнь впитала новые запахи. Я стараюсь не смотреть тебе в глаза, как учат не смотреть в глаза дикому зверю, и не касаться тебя. Пытаюсь услышать, что ты говоришь. Но во мне настойчиво зреет желание, от которого я не могу отделаться, желание, которое перекрывает все вокруг: я хочу знать, что я чувствую к тебе – реальному и настоящему, не к тому, кто снится мне каждую ночь, кого я тихо преследую, а к тому, кто стоит рядом. Желание влезть в твою шкуру, перебрать все складки, рассмотреть хорошенько каждую, принюхаться, пощупать. Я трясу головой, чтобы немного прийти в себя.

– Антон, ванна на прежнем месте?

– Кажется, да…

В ванной я склоняюсь над раковиной и тру лицо холодной водой, словно стараясь смыть все мысли и усталость. Поднимаю голову, протягиваю руку за махровым полотенцем, прикладываю его к лицу и… чувствую твое присутствие сзади. Ты прижимаешься лбом к моему затылку и вдыхаешь запах моих волос. Пять минут, десять.

– Антон…

Вместо ответа – грубая ладонь на моих губах. Твои губы ищут мою шею.

***

Просыпаюсь рано утром или вообще не спала? Голова как в тумане. Всю ночь ворочалась, думала о кровати, белье, подушке. Кто здесь спал до меня? Чужое все. И ты чужой рядом, сопишь самодовольно. Или кажется… Страшно и странно видеть себя в зеркале новую, другую. И что теперь? Пусто… Оставляю на столе листик с замятыми углами, он твой. Всегда был твой. Надо было намного раньше его вернуть, а то тянул вниз. Теперь в кармане чисто, как и на сердце. Быстро поднимаю свои вещи с пола, натягиваю холодные джинсы и свитер, стараюсь тихо закрыть за собой дверь. Сбегаю по лестнице, вырываюсь на улицу, жадно заедая пустоту ложками воздуха. И иду мимо своего дома, мимо утренних желтых светофоров и оранжевых дворников. Иду с каждым шагом все увереннее.

Я. Не люблю. Тебя. Я. Свободна. Тоска глубоко внутри отпадает кусками, словно старая штукатурка.

Я поворачиваю на какие-то улицы, перехожу дорогу в неположенных местах. Потом чувствую голод. И наконец появляется цель. Ноги несут меня на поиски кафе. Семь утра в субботу – не много работающих в это время мест, но спустя полчаса я вижу небольшое заведение через дорогу. Забегаю туда, устраиваюсь поудобнее за столиком у окна. Рядом со мной мгновенно появляется официант.

– Доброе утро. Вы уже знаете, что хотите? Или подойти попозже?

Я недолго думая отвечаю:

– Да. Я определенно знаю, чего я хочу.

– Я вас слушаю.

– Я не хочу быть с ним… Я хваталась за прошлое, пыталась создать заново то, чего нет. Я хотела его трехгодичной давности, но, к сожалению, людей нельзя закупоривать, как вино в бутылки, и ставить дату… Антон–2008. Прекрасный терпкий вкус, такой родной… Что еще… Я не хочу возвращаться к мужу. Я отнимаю у него право быть любимым, а у себя возможность полюбить. Нечестно. И наконец. Я хочу овсяную кашу с ягодами, чтобы рядом лежала ложка айвового джема. Потом принесите мне сэндвич с индейкой, вялеными помидорами и белым сыром, будьте любезны, и чашечку крепкого кофе с холодным молоком. Вот чего я хочу.

– Кофе сразу? – Официант у меня настоящий профессионал – ни капли смущения.

– Да, пожалуй, – отвечаю я и откидываюсь на спинку соломенного кресла. Смотрю на улицу сквозь капли на окне, потом закрываю глаза и, кажется, засыпаю на некоторое время. Впервые вижу сон-пустышку. Просыпаюсь от теплого запаха каши, который бьет мне в нос. Я улыбаюсь.

***

Листик А4. На нем нарисована кривая клякса, за ней твое имя причудливым шрифтом…

Слова.

«Прости. Прости, и мы вырастем с тобой во что-то новое, настоящее, в то, к чему каждый из нас с тобой стремился. Я правда люблю тебя. Доказательство моей любви – моя с тобой честность. Просто не могу с тобой, понимаешь? Абсурдно. Я должна быть одна, чтобы стать самой собой. А сейчас ты лепишь меня и мой мир, все это зыбко».

Дальше еще много-много букв, которые тянутся стройными вязкими рядами из строчки в строчку, местами спотыкаясь об обрыв страницы и наваливаясь друг на друга. Все это время я носила у себя в кармане письмо с вдавленными внутрь буквами, со смыслом, который со временем не выветрился. Все было верно, а потому осталось неизменным.

Я продолжаю жить. Я продолжаю искать себя. Не в тебе. На этот раз точно. Прощай.

С ногами на подоконнике

Часть 1

Больница. Мне вставили катетер, и я провалилась в глубокий вязкий сон, плюхнулась туда как в болото, чувствуя как медленно засасывает тело… Прошла целая вечность, от которой у меня затекла рука и защемило в спине. Открыв глаза, с радостью обнаружила, что теперь все в двоичном варианте: вместо одного соседа – два, вместо двух ног – четыре и все в таком же духе. Что они мне вкололи?! Что-то, от чего предметы разбегаются по сторонам, а в животе легкая эйфория. Если бы не слабость в ногах, я бы кинулась танцевать по палате, расцеловала милого соседа-алконавта (вернее, двух), выпрыгнула через окно на улицу, чтобы бегать, перепрыгивать через пешеходную зебру и пачкать прохожих сливками с эклеров. Надо немного набраться сил, и я обязательно это сделаю.

Спустя какое-то время дико захотелось курить, но я вспомнила, что сигареты забрала медсестра… Cволочь. И у нее же остались мой телефон, кошелек и расческа. Даже интересно, что я могла бы сотворить этими опасными предметами.

С трудом перебирая желейные ноги, добралась до зеркала. В нем стояли две помятые блондинки, с родинкой у пухлых губ, даже большой бюст влез в этот откровенный отражающий кружок. Вполне симпатично для съехавшей с катушек…

От созерцания меня отвлекло бормотание соседа.

– Ничто не может гореть еще раз, если уже когда-то сгорело. Это физика…

– Согласна.

Кажется, я произнесла это про себя: губы мои не шевелились.

– Большая серая машина давит всех, никого не жалеет. В этом ее сила и ее слабость. – Очередные мудрые мысли белой горячки вслух…

Итак. В чем дело, спросите вы? А я посмотрю на вас из-под челки… И расскажу. До пластикового обеда еще далеко. Так что время есть.

***

Мои воспоминания носят слегка рваный характер – как яркие вспышки: тут, там, сзади, сбоку. Никакой хронологии, просто вспышки…

Весна началась, я уже вторую неделю шаталась по ночным сеансам в кино, объедалась мороженым и плакала в машине под Иванушек. Так принято делать, когда тебе тридцать и ты о чем-то сожалеешь, чего-то не ждешь. Читала стопки книг на работе, качала из интернета любовные романы и распечатывала сотнями белых страничек, не жалея рабочую бумагу. Суровая Л. Б. из канцелярии постоянно язвила на этот счет и смотрела из-под круглых очков недоверчиво, когда я приходила с очередным прошением о листах А4. Возможно, она воображала, как я распечатываю запрещенные листовки…

После вчерашней бессонной ночи я поглощала кофе в неразумных количествах, но снам это не мешало: они нападали внезапно, как вор из-за угла. Хотелось свернуться на кофейном аппарате калачиком и тихо мурлыкать что-нибудь себе под нос.

К концу рабочего дня я была похожа на грустную помятую картинку. Собрала вещи, поставила кабинет на охрану и поплелась по длинным коридорам с коричневыми дверями, от каждой из которых отражался стук моих каблуков. В лифте пахло пылью и столовскими котлетами. Видимо, кто-то нес домой ужин… И если у каждого слова есть свой цвет, то тоска – не зеленая, а серая. Мутная сероватая жижа. Я знала это точно, потому что болталась в ней целыми днями. Спустилась на первый этаж, накинула пальто и направилась к рамкам с охраной.

А потом я увидела его, героя скудных новостей из интернета. По телевизору этого ярого оппозиционера почти не показывали. Он стоял рядом с членом Совета Федерации и заразительно смеялся, красочно жестикулируя. Я даже не думала, что Он настолько хорошо сложен! Синий экран сильно искажает людей не только внутренне, но и внешне. Он оказался почти атлетом: высокий, слегка курчавый брюнет, в волосах редкие серебряные ниточки, как напоминание о том, что ему уже не двадцать пять. Проницательные и теплые карие глаза сквозь стеклышки очков. Рот слегка обиженного упрямого ребенка. Обтягивающие синие джинсы, рубашка щиплет глаза своей белизной. Да. Таким я увидела его в первый раз вживую. Энергичный, уверенный в себе, сильный. Я проплыла мимо завороженная, делая страшные усилия, чтобы не пялиться открыто. Вдохнула и прошла натянутой стрункой мимо. И отчего я так переволновалась?.. Помню, как тогда вышла на улицу, словно нырнула в прохладную бурлящую речку, окунулась с головой в железные запахи города, моросящий дождь, тряхнула головой, чтобы хоть как-то прийти в себя. Бывает же… Не знаю, сколько я так простояла.

– Вы очень красивая. Можно довезти Вас до дома? – Он стоял сзади, растягивая надо мной большой коричневый зонт, и довольно улыбался.

Всплеск! Взрыв! То, что является началом, плацдармом всего, будь то рождение планетарной системы или любви.

Мне стало душно, будто градус крови внутри меня резко поднялся, воздух встал комом где-то посередине меня – кажется, все время, пока я стояла, отвечала, садилась в машину, я не дышала. По ощущениям так.

***

C ним было сложно. Как любая известная личность, Он притягивал слишком много внимания. Мне пришлось бросить свою работу: мой начальник не мог себе позволить иметь помощника, который спит не с его однопартийцем и не с ним. Опасная роскошь. Будучи человеком старой советской закалки, он тотчас рассмотрел во всей ситуации грязную американскую руку. Да-да, там, на «острове», не дремлют. Вербуют хорошеньких помощниц, а потом неприятно всплывают, как трупики весной, личные переписки и разговоры. Я облегчила его жизнь, написав заявление по собственному желанию. Последний раз поболтала с подругой из Израиля по служебному телефону и помахала белым увольнительным листочком большому каменному зданию с золотыми буквами. Сдалась! Или, наоборот, победила.

А дальше кайф бездельника. Музеи в дневное время – интимные залы с картинами и шелест всего лишь пары бахил вместо сотни. Магазины, где я покупала одежду исключительно ярких цветов, пытаясь выдавить из гардероба официальный стиль. Прогулки по Москве, во время которых я с изумлением обнаружила, что этот город может быть неспешным. Под покрывалом шумных улиц, бесчисленных мигрантов и пробок прятался совершенно иной мир, зачарованный голубыми лужами и медленным падением осенних листьев. Сплошной «ах» на выдохе.

Были и менее позитивные моменты. Например, я без конца выслушивала и читала истории про сердечный список своего мужчины. Бывшая жена, три бывших подруги, ребенок от секретарши… Но разве это имело какой-то смысл? Разве прошлое имеет значение в отношениях? И если да, то зачем вообще начинать настоящее и думать о будущем? Я верила ему, и я хотела быть с ним рядом. Остальное было шумом, помехами на нашей радиоволне.

***

Осень сменилась зимой, зима – весной, и наконец наступило жаркое московское лето, протащив меня в его жизнь основательно. Липкие простыни, огуречный лимонад, влажные от поцелуев плечи… Иногда нам удавалось спрятаться от его истерички-работы. Она закатывала сцены, сыпала миллиарды звонков, топая ногой, но Он позволял себе роскошь забыть на пару часов о столице, и тогда мы просто лежали, а я зачем-то рассказывала ему глупые и смешные истории. Он был рядом, и это было счастье. Хотелось запечатлеть его и поместить в аккуратную рамочку, повесить на самую важную стенку внутри себя и смотреть иногда, чтобы убедиться, что все это было на самом деле.

***

Пятница, вечер. А это значит, что мы с ним пойдем в клуб. Никогда не любила клубы, но это не обсуждается. Это место, где Он отдыхает головой и телом. Место, где настолько шумно и громко, что Он может помолчать. В кои веки… Не отвечать на острые вопросы, не вести политические дебаты.

– Малыш, ты одета? – послышалось из спальни.

– Да, милый. Пять минут, и я буду готова.

Я взяла стакан с виски, погремела льдом о стенки и медленно вошла в комнату.

– Так я хорошо выгляжу?

На мне были только черные чулки и его бледно-розовая рубашка, светлые волосы туго затянуты черной резинкой.

– Прекрасно, малыш. Но не думай, что ты сможешь меня отвлечь. Мы идем!

– Даже мысли не было, что ты… Просто интересно твое мнение. Значит, надо одеться скромнее. Это интригует тебя больше.

– Давай, давай. Надень что-нибудь уже, и поехали. Водитель ждет!

Он торопил меня, подталкивая к шкафу.

Его не обхитрить, номер не прошел. Я потянулась за шелковым голубым платьем: свободное, с длинными рукавами, оно не обтягивало мое тело, но при этом подчеркивало каждое движение, намекая на большую тяжелую грудь, высокую талию и бедро буквой «р». Я не любила откровенную одежду. Мне всегда казалось, что чем проще наряд, чем он меньше обтягивает и больше закрывает, тем он сексуальнее. Мужчины любят раздевать глазами, фантазировать, домысливать. А мы так часто лишаем их такого удовольствия, открывая свое тело глубокими декольте и короткими юбками. Там гулять фантазии негде. Я распустила волосы, бросила телефон в сумочку и лениво последовала за своим мужчиной. Впереди предстоял длинный вечер.

В клубе нас встретили милые девушки-марсианки. Я считаю себя высокой, целых сто семьдесят шесть сантиметров красоты. Но они… Где таких находят? Они смело могли бы стоять и держать в руках баскетбольные сетки во время матча. Мы прошли мимо двух сильно накрашенных «сосен», пробираясь наверх через толпы людей и дым. Первый этаж, второй – на каждом своя публика, своя музыка. На первом танцы, на втором караоке и песни «Виагры» в дурном исполнении. Нас ждали на третьем этаже. Там можно было слушать громкую музыку, пить, курить, танцевать, петь – но с более важным лицом. Третий этаж был для своих: вип.

Этот этаж я не любила больше всего. Я никогда не понимала… Эти лица, эти губы – где они прячутся днем?! Вурдалаки. А вечером? Нет. Именно ночью эти багиры выходили в свет. Обхватывая своими алыми лепестками кальянную трубку, они выпускали откровенно круглые колечки и пытались снять какого-нибудь мужчину в трещащей на животе рубашке голубого цвета.

За столиком нас ожидал его коллега А. М. с очередной подругой, чье имя я даже не пыталась запомнить, и третий персонаж – я видела его впервые: молодой парень небольшого роста, светлые волосы аккуратно подстрижены, руки свободно лежат на столе. Видно было, что, несмотря на столь специфичную компанию, он чувствует себя здесь раскованно. Его не смущали суета вокруг и заинтересованные взгляды. Он был одет в потертые джинсы и дорогой коричневый пиджак, в верхнем кармане которого аккуратно торчал платок под цвет рубашки.

– Итак, друзья! Это Олег! Питерская перспективная молодежь! Вот наши будущие кадры.

А. М. довольно похлопал парня по плечу.

– Очень приятно. Родион. А это моя невеста Мила.

Он протянул руку нашему новому знакомому и кивнул в мою сторону.

Я могла и сама представиться. Но пришлось просто молча улыбнуться. Формальности закончились. «Невеста»… Когда-то в первый раз, услышав это, я дрожала всем телом. Я не могла поверить, что у меня теперь такой статус. Неужели!? Я!? Но потом, спустя какое-то время, я поняла всю аккуратность и тактичность своего мужчины. Он странно относился к браку. То ли уважал его, то ли, напротив, не видел смысла. Так и не разведясь с первой женой, Он жил отдельной жизнью, где были другие женщины, и не собирался менять свой семейный статус. Но его природная вежливость и навык лавировать между словами не могли поставить спутницу в неловкое положение. Я знаю, я была не первой его невестой. Но последней.

Я откинулась на спинку дивана и затянулась сигаретой, стараясь отгородиться от пустых разговоров никотиновым облаком. Еще один вечер-фантик.

Вокруг гремела музыка так, что внутренности внутри подпрыгивали в такт. Я сняла туфли и вытянула ноги. Видимо, я умудрилась задуматься при такой атмосфере, потому что когда я потянулась за бокалом, то обнаружила, что все куда-то пропали, кроме нового знакомого. Моя бровь изогнулась в знак вопроса.

– Все отошли ненадолго!.. Дела. – Олег приветливо улыбнулся. – Кажется, ты замечталась.

– Да. Со мной такое бывает… Как первое свидание с городом? На второе тянет?

Надо было как-то поддержать беседу, и этот вопрос казался мне вполне подходящим.

– Пока не понял. Москва – сборная солянка. Похожа на пестро одетую женщину.

– А как тебе публика? Я имею в виду женскую половину.

– Да всё как дома. Чаек везде хватает.

– Чайки? – Я улыбнулась.

– Ну да. Никогда не слышала?

– Впервые.

– Так называют девушек, которые ходят по дорогим местам, заказывают там чай и цедят его всю ночь. И все это в надежде познакомиться с кем-нибудь. Вместо сахара – мечты о красивой легкой жизни.

Этот парень мне определенно нравился. Уверенный, легкий на язык. Он прекрасно держался. И я никак не могла отделаться от ощущения, что мы старые знакомые. Тот сорт людей, которые быстро располагают к себе. Мы болтали еще какое-то время, он удачно шутил, я благодарила красивой улыбкой. Когда ты красивая женщина, ты можешь себе позволить поддерживать диалог молча. Спустя какое-то время у меня зазвонил телефон. Я попыталась найти туфли под столом; Олег решил помочь, чуть дольше чем следовало задержав свои руки на моей щиколотке. Тем временем к нашему столу стремительно приближался мой разъяренный мужчина..

– Какого черта?! Тебя давно не закапывали вверх ногами, ублюдок?! – Он навис над нашим столом.

Только этого не хватало. Каждый раз одно и то же. Такой воспитанный и сдержанный (я молчу про публичность), иногда из-за сущих пустяков Он мог прийти в ярость, за долю секунды превращаясь в другого человека. Два высших образования, положение в обществе, возраст и чины куда-то мигом улетучивались – видимо, растворялись в алкоголе и тестостероне. А может, иногда ему нужно было выплескивать все накопившееся, уверенно прикрытое на работе строгим костюмом.

– Ты не понял меня? Отсядь от нее! Убери руки, обмылок!

Все было бы еще не так плохо, если бы наш новый знакомый не возражал, а тихо-смирно подчинился. Тогда буря пронеслась бы мимо, слегка окатив. Но нет: Олег, видимо, любил приключения и резкие выражения.

История закончилась его разбитой бровью, со звоном отлетевшей от дорогой рубашки Родиона пуговицей и испугом охраны, потому что они не знали, как реагировать: взять за грудки известного политика было страшно и неловко. Наконец наступило перемирие. Домой я ехала хмурая и молча, у моего Отелло же было, напротив, приподнятое настроение.

***

– Какую книгу ты читаешь? – Он повернул к себе корешок.

– Убийство моей няни.

– Многообещающее название. И как? Я смотрю, ты уже читаешь последние странички.

– Пока не знаю.

– То есть? – Он удивленно посмотрел на меня.

– Я читаю конец и только потом – остальную книгу.

– Но так ведь совершенно неинтересно… Не понимаю.

– Просто я слишком переживаю над буквами. – Я улыбнулась.

Никто не понимал, зачем я так делаю. Кроме мамы: некоторые книги она тоже читала с конца, тем самым избавляя себя от волнений. Она должна была точно убедиться, что конец будет хороший, чтобы продолжать чтение. Этой практичности я научилась у нее. Слезок не так много, надо их беречь.

– Но зачем выбирать такую книгу?

– Так интересно же…

***

Не помню, было это или нет. Словно отражение в дрожащей на асфальте луже.

Ночной звонок привел меня в то самое состояние, когда уже не спишь, но сонные картинки еще настойчиво лезут в реальность. Высунув из-под одеяла руку, я пыталась нащупать свой телефон. Однако он безжизненно болтался на зарядке. Я повернула голову в сторону окна и увидела его. Он крепко держал трубку и выдавливал внутрь аппарата тяжелые слова. Жестко, сильно, тело словно в свинцовом облаке. Вторая рука сжата в кулак. Постоянные угрозы по телефону или в интернете, телевизионщики и журналисты – все это было его неизменными спутниками, а потому выработало стойкий иммунитет. Всегда холодный, с легкой улыбкой на лице, уверенным взглядом. Именно поэтому меня так удивила его реакция. Видимо, дело было серьезное. Я встала, пробралась на цыпочках на кухню, заварила ему зеленый чай и поставила рядом. Легла в постель и тут же провалилась снова в сон.

Снилось мне, как я летаю над городом – не то птица, не то человек. И не могу никуда приземлиться. Все крыши с острыми ржавыми листами, маленькие трубы тычат в меня свои углы. Пытаюсь прокричаться во сне, чтобы проснуться. Потому что очень холодно и одиноко. Но из груди только хрипы.

Когда наутро я спросила о звонке, Он удивленно пожал плечами. Сделал вид, что ничего не было.

***

Он заботился обо мне, красиво ухаживал. Нет, я не имею в виду цветы, подарки. Это все было, конечно. Но я о другом. Он натягивал мне шерстяные носки, когда я болела, и кипятил молоко с содой. А я опять себя чувствовала, как в детстве рядом с мамой. Он любил удивлять меня, любил эксцентричные поступки. Мог нагрянуть внезапно вечером, схватить меня в домашней одежде и тапках и, несмотря на мои визги, повезти в какой-нибудь ресторан. Потом уговаривать меня поцелуями появиться там в таком виде. Первые минуты я ежилась от стеснения, но потом страх проходил. Он обладал невероятной способностью внушать уверенность. А еще получал дикое удовольствие, наблюдая за кувырками моего настроения, за криками, слезами, внезапным смехом, который я не могла сдержать на людях. Как-то раз я звонила ему из магазина, интересовалась, что приготовить на ужин, и в конце разговора сказала, что люблю. Однако этого было мало.

– Скажи громко, что любишь! – Он испытующе ждал на том конце провода.

– Люблю, – сказала я чуть громче.

– Нет! Так, чтобы все слышали.

Я кричала так, что тряслись полки, а проходившая мимо бабуля завернула в другой отдел, предусмотрительно отгородившись тележкой. Я кричала громко оттого, что Он сводил меня с ума. Оттого, что я действительно сильно его любила.

Что им управляло, что творилось у него в голове? Это была загадка для меня, мне хотелось понять, развернуть, повертеть на свету все его мысли. Но с таким человеком это невозможно… Он мог прижимать меня своим тяжелым телом к простыне, целуя, а потом в самую непредсказуемую минуту остановиться, убрать волосы с моих глаз и начать всматриваться в них.

– Я хочу знать, о чем ты думаешь… Я хочу знать, – твердил Он постоянно.

Словно хотел обладать полностью. Именно в эту минуту. И телом и мыслями, всем.

– Я хочу знать…

– Эмм…

– Ну же… Расскажи. Расскажи, что чувствуешь.

Его глаза горели, мускулистое тело было словно струна.

– В данный момент я хочу тебя.

Он еще смотрел какое-то время, будто решая про себя, насколько удовлетворяет Его то, что я сказала… Иногда мне казалось, что я разочаровываю Его своими ответами.

***

Последнее время Он был на взводе. Постоянно звонил кому-то, срывался ночью на деловые встречи. Кричал по телефону. Вот и в этот раз все было напряженно.

– Кто они? Политически независимые фигуры?! Отказались… Отказаться от сахара в кофе они могут! –Родион нажал «отбой» и нервно откинул телефон на заднее сиденье. Так, чтобы точно не достать. Однако тот не сдавался, проигрывая снова и снова одну и ту же мелодию. – Прости. Ты не должна все это слушать.

– О чем ты. Я все понимаю, милый. И единственное чувство, которое у меня возникает в таких ситуациях, – это дикая злость. Не на тебя, конечно, – я улыбнулась. – На них. За то, что они заставляют тебя так нервничать. Я люблю тебя… Последнее время ты чем-то сильно озабочен, я же вижу. Все в порядке?

– Все хорошо. – Он напряженноулыбнулся.

Запустил правую руку в мои волосы на затылке, и тепло напополам с мурашками потекло по телу. Я чувствовала, что это «хорошо» – всего лишь для того, чтобы отбить мою охоту дальше расспрашивать. И я замолчала. Мне хотелось заслонить его собой.

***

Он в Париже. Я в Москве… Одна. Уже две недели прошло. Каждый вечер – долгий и пустой. Моя жизнь как-то постепенно и незаметно вся стала его. Раньше были свои дела, интересы, свое время, а сейчас все его. Как Он сделал это со мной? Хожу, брожу от чайника к балкону, стараюсь нащупать в кармане что-нибудь существенное, а там только табачные крошки. Нет жизни без него. Словно пауза…

***

Мы шли по вечерней Москве. Высокий мужчина, высокая женщина, красивые, успешные, полные любви и планов. Он крепко держал меня за руку, я рассказывала, что приготовлю на ужин.

И если говорят про какие-то знаки, предчувствия, загадку в глазах у людей перед смертью… Не верьте. Не было этого всего. Были обычные глаза, обычные взгляды…Обычный вечер…

Я перечисляла продукты, скрипела белыми кедами по мокрому московскому асфальту. Мой мужчина шел рядом, густо молчал, изредка кивая, якобы слушает мой треск. Мы дошли до кофейни. Он очень любил это место: мороженое там подавали в жестяных креманках, как в его детстве. Оно всегда поднимало ему настроение.

– Я сбегаю за кофе и мороженым! Тебе какое? – Я трясла сумку в поисках кошелька.

– Погоди, сейчас отвечу на звонок и сходим вместе.

Говорят, мозг вытесняет то, что больно помнить: такая защитная реакция. У меня, видимо, сработал тот же механизм. Я не помню ничего после этих слов. Только шум, будто взорвалось что-то, и запах… Свежий запах земли вперемешку с цветами.

***

Я не хотела идти на похороны. Мое горе было интимным, сокровенным… Только моим. Но не увидеть в последний раз его я не могла. Поэтому, одевшись как можно неприметнее, я стояла в сторонке у цветочного магазина. В витрине отражался заплаканный подросток. И нету, ну нету уже, кажется слез. Выжато! А они все равно откуда-то изнутри льются, звенят на ладонях. Голова гудит, организм пытается спасти ситуацию, напоминая о физической боли.

Время будто застыло, сколько я так стояла, не знаю. Как нарочно, всплывали воспоминания – мысли о том, чего никогда больше не будет. Никогда – страшное слово.

***

Он был сильный, твердый, со словами цвета слоновой кости, с чуть прохладной нежностью в крупных руках, с широкой спиной, которая от всего закрывала… Он был полон жизни, планов, желаний… С запахом кофейных зерен, газет, дорогой одежды, Москвы, моего тела… Он был мой. Он был Я.

***

Надо было сменить обстановку. Ноги вели на те самые «наши» улицы, белье дома катастрофически знакомо пахло, а в холодильнике все еще стоял его йогурт… Больше всего ранят именно такие маленькие находки. Села на «Сапсан» и поехала в Питер.

Я шаталась по городу бесцельно – волочилась по одной улочке, по другой… Иногда сидела на ступеньках у воды, рассматривала грязную речную гладь. А вокруг жизнь, катера и свадьбы. Жизнь кипела и неслась вперед без него так же, как и с ним. Ничего не поменялось, не стало серым. Кроме моих глаз. А мне казалось, все вокруг должно застыть.

Сгребла бумажный стаканчик с кофе и никотиновую пачку и пошла дальше лунатить. Словно по карнизу. Аккуратно сбоку по узкому тротуару. Вдоль и поперек. Влево, вправо и назад. Но не вперед. Туда нельзя. Туда не умею. Боюсь.

***

Он излучал животный магнетизм. Я часто ловила на себе завистливые взгляды красивых женщин, когда мы сидели в ресторане или гуляли по ночной Москве.

Я так его люблю… Как же так вышло? Что я так быстро полюбила его. Что я так быстро потеряла его.

Пять выстрелов в спину. В спину. Наверно, Он хотел бы видеть лицо своего убийцы. Он бы хотел принять эти пули в грудь.

***

Тем вечером я решила никуда не ходить. Нескончаемый промозглый дождь, свист ветра, обычное питерское лето. Купила в магазине под домом виски, забралась с ногами на подоконник и курила тихо в форточку, для фона включив телевизор. Экран вспыхнул синим пламенем и впустил в комнату стройную ведущую в желтом пожеванном платье: она сжимала бумажку и о чем-то заговорщически трещала. Наверно, я бы и дальше воспринимала ее как дурной фон, если бы не увидела свое фото крупным планом и не услышала:

– …В ходе следствия не установлена причастность Людмилы Денисовой, однако давайте признаем, что все указывает именно на нее.

Что!? Это шутка такая?! Я почувствовала, как холодеет моя голая нога, а тело начинает медленно потряхивать. Я повертела головой, сжала сильно веки, разжала… Может, я сплю?.. Но нет. Когда спишь, сигарета не обжигает пальцы. Я долго пристально смотрела в голубой экран, потом медленно сползла с подоконника, заела оцепенение таблетками…Мои новые маленькие друзья последнее время всегда помогали мне забыться. Весь мир начал звенеть мне в уши. Это было последней каплей. Запотевшее окно, стены комнаты, пол, подоконник, сплошной истошный звон и вибрации, которые передавались внутрь меня и катались волнами, прибивая тело то к одному берегу, то к другому. Я не заметила, как выскочила в одной майке на улицу и побежала, разбивая пятки об асфальт… Мимо всех, мимо пустоты. А потом упала… Небо сделало кувырок, потом земля, и очнулась я уже в больнице.

***

Теперь я знаю, как проходит нервный срыв. Полуголая женщина несется по улицам, звеня босыми пятками. Именно так.

Ну вот, кажется, уже обед.

Я оттянула нижнее веко вниз и скорчила шуточную рожицу, после развернулась и пошла, шаркая тапками по ядовитому полу.

– Денисова! – крикнула медсестра. – Тебе специальное приглашение нужно? Давай скорее! Красотка… Тоже мне…

Сегодня в курилке, благо курить еще не запретили, мы спорили с хохлом Валерой о любви. Он лечится тут от алкозависимости, а я от безумия– два прекрасных собеседника. Но в итоге мы так и не пришли к общему знаменателю, спор перерос в скандал, после чего и мне и ему всадили больнючий укол. Так что я теперь лежу то на одном боку, то на другом, и молча.

Стараюсь не думать обо всем, что приключилось со мной. Иначе начинает сильно болеть голова. Эти новые больничные таблетки позволяют очень разумно рассуждать, расставлять все по полочкам без лишней драмы, надо будет свистнуть пару, когда меня выпишут… Так вот, легче думать, что я просто перепила антидепрессантов. А что… Я еще и меняла их, экспериментировала, и от этого иногда были глюки, казалось даже изредка, что ауру у людей вижу. Не цветную, нет, просто как дымка вокруг. В общем. Он был, а я есть здесь и сейчас, и мне надо поправляться… Раз в неделю со мной беседы проводит очень симпатичный врач, а еще в столовой дают такое чесночное масло… Мажешь его на черный хлеб, и он светится божественным светом, хор мальчиков-кастратов поет «аллилуйя». Это масло разделило мою жизнь на До и После… Теперь не смогу воспринимать черную горбушку без него…

***

Так и вижу себя со стороны, звучит музыка группы «Пятница»… Молодая девушка удаляется, слегка пошатываясь. Она пока даже не представляет, что самое интересное впереди. Не будем ее беспокоить. Пусть набирается сил.

Часть 2

Я сидела на подоконнике и смотрела на питерский двор. В углу слева под черным выходом из продуктового магазина лежал бомж в огромном ватнике, рядом у его ног – верный пес, в углу справа была помойка, там под моросящим небом копошились рыжие коты. Кажется, я полюбила этот город окончательно, особенно его узкие подоконники. Я так сидела час, два, не меняя положения. У меня затекла левая нога, но почему-то было важно не менять позу… Где это рождалось? В голове или где-то вне меня, а потом капало сверху? Я смотрела, как мой двор медленно синеет, заворачиваясь в ночь, словно в темную подарочную бумагу. Почему-то ближе к ночи обостряются воспоминания. Ржавая кровь бежит, несет их к сердцу, и от него, и опять к нему. Он, Он, Он. Он – моя жизнь в прямом смысле этого слова. Я ведь без него не смогу… Как?.. У меня нет рук, ног, головы, я ничего не умею, я ничего не могу. Что я без него?.. Пожалуй, останусь здесь на подоконнике.

***

Из переписки:

«Привет, помидорка))»

«…Привет. Господи, нам давно уже не по десять лет. Ну какая я тебе помидорка? Дим…»

«Прости)»

«Все нормально»

«Как ты? Когда в гости наконец?»

«Я не долечу, я выйду в дверь самолета где-нибудь над Польшей…»

«?»

«Ну что?!.. Мне все еще погано, я не хочу никуда лететь. Что я буду делать в твоей Германии? Не лучшее время для экскурсий… И вообще… Погано»

«Я прилечу. У меня большой отпуск. Хочешь? Будем много гулять. Ты же все еще любишь гулять?)))) Будем гулять и вкусно кушать»

«Я плохой компаньон, дорогой»

«Ты самый лучший компаньон. Я прилечу… Ау? Надеюсь, это да))) Решено, буду поднимать твой боевой дух!»

***

Я налила большую кружку кофе, открыла холодильник – пусто. Уже привыкла к тому, что на завтрак кофе и сахар. На обед тоже. Ближе к вечеру я понимала, что надо что-нибудь съесть, чтобы существовать дальше. Обычно я заказывала на дом пиццу или суши, съедала пару кусочков, а остальное выносила на помойку, когда еда начинала невыносимо пахнуть.

12.15 дня. В дверь позвонили. Потом снова, более настойчиво. Курьер? Но я ничего не заказывала. Я натянула длинную толстовку на голое тело, залезла в джинсы, которые совсем предательски стали болтаться. Открыла дверь, не посмотрев в глазок, а за дверью стоял ты.

В ярко-зеленой футболке-поло, шортах и идеально белых кедах – под цвет зубов. Время, похоже, тебя обтекало: в тридцать пять ты был все тем же мальчишкой. Идеальная картинка для рекламы спорттоваров, или зубной пасты, или здорового питания…

– ?!

– Привет, помидорка!

– Ты? Да ну-ууу.. – протянула я с непонятной интонацией.

– Как видишь. – Твое лицо озарилось улыбкой. – Прогонишь или пригласишь?

– Проходи, конечно… Пойду оденусь. Кофе в холодильнике…

Звучало вполне буднично, будто мы с тобой часто видимся.

Я умылась. Зашла на кухню, а ты все еще там. Сегодня днем я меньше всего на свете хотела встретить кого-то близкого и тем более проводить с ним время.

– Ну, рассказывай. – Я уселась на стул и стала ковырять петлю, которая вылезла из вязаного кардигана.

Ты держал на коленках свой рюкзак с вещами, отчего вид у тебя был очень уж пионерский, и начал рассказывать, что взял отпуск и приехал поднимать мне настроение. Вот так просто. Потом еще немного дежурно про пробки, работу и погоду.

– Димка. Ты всегда был настоящим другом… Не был, а есть, прости. – Я слабо улыбнулась. – Но вообще не стоило. Я не уверена, что…

– Я же тебе говорил, что всегда буду рядом в трудную минуту, – перебил ты. – Твоя минута превратилась в час и день. Надо что-то менять.

– Ну давай попробуем.

Тот случай, когда проще согласиться: меньше слов.

Мы до поздней ночи гуляли по паркам и скверам. И ты рассказывал про твою жизнь там, далеко, про работу, про озеро у дома.

Цепляя ботинком мокрый песок в Таврическом, ты рассуждал о зиме:

– Я всегда любил залезать в сугробы, пока снег не набьется в мои ботинки. Он там таял, я приходил домой и грелся в горячей ванне. Вот я, вот мое холодное тело. Я его грею водой, изнутри горячим чаем. Кутаюсь в плед и потом лежу бездвижно… Люблю суровую зиму. Очень не хватает этого там.

– А я, кажется, не замечаю, где зима, где лето. Словно мне все равно стало.

В глубине души я была рада, что ты приехал. И не так уж мне было все равно, но жутко хотелось, чтобы пожалели. Я понимала, что мне нужна помощь, что мне пора выкарабкиваться и жить. Набивать свои ботинки пылью событий.

***

Ты был рядом уже две недели. Каждый день меня будил стук в дверь, горячий кофе с молоком, круассаны в бумажном пакете и твои теплые глаза цвета травы, твои длинные истории про жизнь там.

Морщинки вокруг моих глаз совсем пересохли. И слава богу. Хотя плакать было легче, наверно… Я видела, как ты стараешься, я начинала чувствовать что-то, что исходило от тебя мягкими пульсирующими волнами и пыталось меня обволакивать. Но я была словно в коконе. Прости.

***

– Привет, помидорка! – Ты стоял в черно-белом экране моего домофона. Светлые джинсы, тонкий серый свитер поверх светлой футболки, за плечом рюкзак, на лице широкая улыбка, на подбородке ямочка, как у Тимоти Далтона.

– За столько лет мне стоило придумать тебе достойный ответ. – Я тянула время.

– И?

– Ничего не могу нафантазировать. Может, баклажанчик?.. Нет, это не то, конечно. – Я… Тебя не напрягает говорить через домофон?

– Нет. Если тебе так удобно.

– Ок… Но все-таки я лучше спущусь.

Я надела мужскую рубашку, узкие джинсы, кеды, завязала на макушке хвост и спустилась.

– Ты меня избаловал. Куда идем, что будем делать сегодня? Я как в евротуре с личным гидом, который будит каждое утро и тащит на экскурсию.

– А давай придумаем этот день вместе.

– Тогда… Там на соседней улице отличный еврейский паб, пошли по шаверме съедим, а то твои круассаны с утра уже слегка поднадоели.

В кафе сели на улице, я заказала лимонад, шаверму и картофель фри. На что получила твой язвительный комментарий:

– Прекрасное меню для одиннадцати утра.

– Ты зануда, и я тебя не слышу. Ля-ля-ля!..Я ем пищу богов.

Твое лицо слегка потемнело, словно тучи набежали. Это были какие-то секунды, но я успела заметить. Весь день я возвращалась к этому твоему выражению лица и никак не могла понять причину. И только уже вечером дома я, кажется, нащупала ответ.

Я вспомнила, как однажды в один из летних вечеров ты приехал в Москву на выходные ко мне, позвонил внезапно. Господи, как давно это было…. Я закончила универ и была в полном раздрае, не понимала, что дальше. Вот есть диплом, и что? Тогда началась череда бесконечных тусовок с дешевым вином, окурками под чьей-то кроватью, завтраком с крошками на газете «Вакансии». Я была в ссоре с Денисом? С Андреем? С Вадимом? Тогда сильно задело, а сейчас уже и не вспомнить. Удивительно, что ты возникаешь всегда, когда мне плохо.

Помню, как мы ходили с тобой по барам, вначале алкоголь расслаблял и веселил, после стало опять грустно. Верный сигнал, что надо прекратить пить. О чем ты заблаговременно и начал беспокоиться. Но у меня тогда был другой настрой.

– Ты не можешь запретить мне пить! Я напеваю «ля-ля-ля», чтобы не материться. Давай начнем с того, что я перестану сквернословить. Более чем достаточно для начала.

– Но…

– Ля-ля-ля…

– Хорошо, хорошо. Твоя взяла. – Ты устало улыбнулся.

Мы зашли в бар, там было так шумно, что, казалось, надо было продираться сквозь звук, разгребая руками пьяные вскрики. Мы сели за столик, ты взял мне виски, а себе свежевыжатый сок. Ты всегда предпочитал здоровый образ жизни.

– Если ты думаешь отделаться сегодня одним виски – ты в глубокой жопе. – Я показала тебе язык.

– Отдыхай, как считаешь нужным.

– Вот и славно.

Мы сидели за качающимся тяжелым столиком, и я пыталась засунуть под одну из его ножек смятую салфетку, чтобы не так штормило.

– Что ты нашла в нем? Что ты нашла в своем парне?

Мне жутко не понравился твой вопрос, будто назойливая муха села на мой пудинг. Я не очень думала над ответом. Мне хотелось курить, есть и вообще уйти отсюда, а ты, как обычно, не соответствовал.

– Ну… – Я нервно почесала ногу. – Максим мужик (Максим? Его же звали Максим?..), сразу меня взял в оборот… У него квартира, машина, он оказался в тот момент, в который мне нужно было.

Ты округлил глаза, потом пощупал трубочку в стакане.

– Квартира? Машина?.. Ты серьезно?..

– Ну да.

Я допила виски и сделала знак официанту, чтобы он принес еще и выписал счет. Я совершенно так не думала, черт знает, что творилось в моей голове, что я так ответила. Я сказала полную ерунду, но она заставила тебя замолчать, и это меня вполне устраивало.

– Оу… Отличные штаны…

– Чего? – я рассеянно уставилась на мужика у бара.

– У тебя… У тебя отличные штаны, – уточнил ты.

– Спасибо, – я притворно-сладко улыбнулась.

Cтолько времени с тех пор утекло, а я только сейчас поняла, что ты спрашивал. И зачем. Кажется, я тебе нравилась тогда.

***

Это был один их тех серых питерских майских дней, когда нет зелени на деревьях, только слякоть кругом – большие грязные лужи.

Ты разбудил меня звонком, выслушал кучу ругани. Уж прости, по утрам я не ангел. И вытащил меня гулять.

– Это не очень хорошая идея – гулять по парку в такое время года.

– Гулять по парку всегда хорошая идея, – возразил ты.

– Ненавижу этот город весной. Да и зимой. Это сплошное затянувшееся дерьмо. Мне нужно солнце! Нужны эндорфины, в конце концов. Невозможно существовать только на том, что накопил за два паршивеньких дня лета.

– Все будет. Ну солнце будет точно, за эндорфины не могу отвечать, уж слишком ты сложная.

Ты шел – руки в карманы, отутюженные штаны, выбритое лицо, живые теплые глаза. В них я видела себя маленькой пацанкой, в кепке козырьком назад. Ведь мы такими познакомились. И такими до сих пор видели друг друга. Так?

Мы шатались, пока не начало темнеть. Ты затащил меня в какую-то булочную, накупил кучу пирожных, которые я все понадкусывала. Я смотрела на изуродованные сладкие половинки, а потом украдкой на твое отражение сбоку в зеркале. Ты не замечал. У тебя очень чувственные губы, ты это знаешь? Ровный плавный изгиб… И брови! Не дуга, а ровная прямая. Мы не говорили о Родионе, больнице, моей боли, будто и не было этого вовсе… Будто и не было.

Потом мы разъехались: ты в гостиницу, я домой.

***

Утро. Я начала вставать уже не от стука в дверь или будильника. Внутри меня появились собственные часы и режим! Я хотела получить свой круассан и кофе. Приходил ты. Я жевала свежеиспеченное великолепие, запивала горячим коричневым напитком – довольное лицо, картина «Девочка без персиков».

– У меня есть для тебя сюрприз. Только чтобы его получить, нам надо быть на Петроградке через полтора часа. Хорошо?

– Я не люблю сюрпризы…

Я недовольно запихала остатки круассана в рот и пошла одеваться.

Мы приехали в назначенное время. И обнаружилось еще одно условие – закрытые глаза. Я долго насмешливо фыркала, но ты все-таки завязал мне их и повел за руку… Пока мы шли, я отметила про себя приятные ощущения: темно, только твоя теплая рука и локоть, крепкая рука, ведет меня куда-то бережно.

– Еще долго?

– Потерпи, совсем немного.

Наконец ты снял с меня повязку:

– Ты говорила, что тебе не хватает солнца. Я привел тебя в солярий.

– Один из лучших в Питере, – заверила девушка-администратор.

Не знаю, что так рассмешило меня. Но мне захотелось хохотать.

– Это супер. Димка, спасибо огромное.

– На здоровье.

Ты довольно улыбался – я этого уже не видела, греясь в синих лампах, но точно знала. Чувствовала.

***

Я замечала часто, что ты смотришь на меня с какой-то беззащитностью, словно протягиваешь на ладони все свои мысли. Раньше я не утруждала себя заботами о том, как ты ко мне относишься. Ты был моим старым другом, близким человеком… И не более того. Я знала, как это, когда вспыхивает и жжет в груди, когда немеют веки, когда тонут друг в друге пальцы. С тобой этого не было, твое присутствие дарило мне лишь чувство покоя.

Сейчас же было иначе. Во мне проснулся странный интерес. Мне хотелось знать больше.

***

Тихий вечер, теплый вечер. Я лежала у тебя на коленях, пока ты ковырялся в новостях. Я перевернулась на живот, натянула повыше плед, уставилась на наше отражение в дверном зеркале и неожиданно для себя спросила:

– Ты меня любишь?

Почувствовала, как напряглись твои колени.

– Ты считаешь, что мужчина должен так в этом признаваться? Я представлял себе это по-другому… Не когда приперт к стенке вопросом.

Ты отложил ноутбук, снял очки. Внимательно и очень серьезно посмотрел на меня.

– Я люблю тебя всю жизнь.

– И как? Как можно любить человека, который всю жизнь не отвечает взаимностью?

– Как видишь, можно… Я знаю, что мы будем вместе. Когда-нибудь ты пошлешь все к черту, и мы будем вместе. Ты моя женщина, я это знаю.

Надо было срочно все переводить в шутку. Что я и сделала.

***

Настали выходные. Новой работы у меня все еще не было, а вот желание отмечать их почему-то было, как будто каждый мой день не был субботой.

Мы сидели у барной стойки, заказали выпить, музыка неприятно громко гремела, и я предложила пойти в другое место. Уже начала собираться, как почувствовала спиной что-то постороннее. Бывает такое ощущение, будто смотрит кто-то, причем чувствуешь это животом. Повернулась и почти уткнулась носом в грудь невысокого мужчины: руки в карманы, ноги широко разведены. В недоумении заскользила взглядом по лицу, но он не дал мне опомниться.

– Мила, – он широко улыбнулся, будто мой старый приятель. – Вот уж не ожидал вас встретить.

– И я. Привет.

Видимо, время сделало Олега еще более уверенным в себе. А вот мой голос почему-то дрожал.

Как представить его Диме без упоминания о прошлом? В памяти всплыл тот вечер в Москве, разбитая бровь и мой разъяренный мужчина . Я замешкалась и скомкала слова:

– Это Олег. Мы… мы как-то давно были знакомы.

– Ну да, все так. – Олег загадочно улыбнулся и пожал руку.

– Очень приятно. Дима. – Ты пристально посмотрел на меня. – Друг Милы.

Потом была неловкая пауза, никто не знал, что дальше делать с этим знакомством. В итоге Олег спросил разрешения к нам присесть. Обаятельный, конечно. Без конца шутил, жонглировал всевозможными историями, байками. Краем глаза я посмотрела на него со стороны – холеный, весь с иголочки, привычка носить платок в пиджаке так и осталась. Я пила, хохотала и совсем передумала уходить. Я так давно не соприкасалась со всем, что было связано с той моей жизнью… Мне кажется, что я даже выглядела в тот момент по-другому, более изысканно, что ли… Словом, как раньше, рядом с ним.

Не знаю, сколько мы болтали, но в какой-то момент я очнулась: Димы что-то долго нет рядом. Прошел час, а его все не было; мне стало отчего-то неловко перед ним – чужие признания порой связывают крепче своих. Решила позвонить ему и обнаружила, что телефон сел. Ну что ж, значит так. Я распустила волосы – они свободно заструились по плечам мягкими волнами, – стрельнула у Олега сигарету и потянулась к рюмке. Не знаю, сколько времени прошло, но я почувствовала липкое густое опьянение, а люди в баре стали несвеже пахнуть бессонной ночью и выпитым. Я демонстративно посмотрела на часы, хоть и не смогла сфокусироваться и определить, сколько времени.

– Олег, я рада была тебя встретить, как ни удивительно… Обычно я избегаю всего, что хоть как-то может мне о нем напомнить.

– Я понимаю, тебе тяжело пришлось. Я тоже рад… Я так полагаю, ты хочешь попрощаться?

– Да, по-моему, я слишком уже пьяна. Пора и честь знать.

– Ну если бы ты сказала, что ты трезвое стеклышко, тогда я бы не сомневался, что все плохо, – он хрипло расхохотался. – А так, мне кажется, ты слишком здраво рассуждаешь.

– Эмм… Ощущения у меня явно не стеклянные. Я скорее вата.

– Очень красивая сахарная вата. Позволишь себя проводить?

Иногда стоит грубо нажать на тормоз, даже рискуя показаться невежливой. Долю секунды я была готова на это, но словно помимо своей воли произнесла:

– Да, конечно, я буду рада.

Потом мы шли по сырым улицам, разгоняя своими тенями заблудившихся кошек, от Олега шел вкусный мужской запах древесины и коньяка.

Мы дошли до моего дома, зачем-то поднялись вместе. Внутри меня тихо-тихо разливался шепот: «Дрянь, дрянь, дрянь»… Я смотрела, как поднимается от дыхания его рубашка, как туго она натянута на крепкую грудь… Мурашки по всему телу, и почему-то хотелось спрятать глаза, нельзя было смотреть ни в коем случае. Но они сами смотрели! За секунду до того, как он прижал меня к двери, я почувствовала едкий привкус во рту и волну, темную тяжелую волну, которая вот-вот безвозвратно накроет.

Я проснулась с утра в смятой постели: простыня, словно убежавшее молоко, наполовину выливалась на пол, оголяя матрас, а одеяло сбилось в угол пододеяльника. Но я проснулась одна, и это было таким облегчением – значит, никаких глупостей. Фуф… Сейчас будут круассаны. Господи, как хорошо, что я одна… Я откинулась на подушку, разметала по ней волосы и посмотрела в чистый потолок. Потом потянулась за телефоном и задела рукой белый листик. Поднесла его к глазам, и все внутри разом куда-то провалилось, утягивая меня в мутную жижу. «Ты была прекрасна, все было прекрасно. Надеюсь на твой звонок. Цифры в твоем телефоне».

Говорят, что в брюшном отделе более ста нервных окончаний. Это гораздо больше, чем в спинном мозге. Некоторым эта прелесть нашего организма заменяет мозг, в прямом смысле слова. Люди живут, думают и шутят, и помогает им в этом живот… Неплохо было бы уметь хранить именно там все воспоминания: все связанные со вчерашней ночью я бы стошнила сейчас, и дело с концом… Дрянь… Зачем я это сделала? Дрянь.

Я приняла горячий душ, чтобы смыть запахи чужого мне человека, чтобы смыть все, что напоминало о прошлом. Я не хотела больше за него цепляться и делать глупости. Хватит. Я подогрела вчерашние макароны, глядя на часы и чувствуя кожей, как долго тянутся минуты. Круассанов все не было. Это было так не похоже на тебя. Суетливо перебрала в памяти вчерашний вечер, вроде ничем не обижала. Тогда где ты? Через час не выдержала и набрала сообщение: «Привет. Ты посадил меня на мучную зависимость, а теперь гасишься?» Ответ прожужжал только через час. Там были буквы «с к о р о б у д у».

И вот ты наконец позвонил в дверь, зашел на кухню, улыбнулся моим макаронам, потом пошел заваривать зеленый чай. Пили его в молчании, крупинки тишины то и дело попадали за шиворот и в рукава свитера, от них все чесалось и хотелось громко выругаться и стряхнуть все это. Я первая не выдержала.

– Это противно, когда на тебя так смотрят… – Я закрыла лицо кружкой.

– О чем ты?

Ты внимательно и молча продолжал изучать меня.

– Ну будто ты знаешь все обо мне…

– Я не понимаю тебя, Мила. Давай закроем тему?

– Все ты понимаешь, – я впилась в тебя глазами. – У нас ничего не было. Если хочешь знать.

– Не хочу.

«Он все знает, просто знает, и все», – промелькнуло в голове.

Мы больше не возвращались к этой теме.

***

Дрянь дрянь дрянь Дрянь дрянь дрянь Дрянь дрянь дрянь Дрянь дрянь дрянь Дрянь дрянь

***

Понедельник день тяжелый, а мой стал совсем неподъемным: с утра в дверь позвонила мама – она никогда не предупреждала о своих приездах. Мы могли не видеться год, а потом я обнаруживала, что она прилетела из Америки и уже месяц как в Питере или Москве. Мы встречались на чашку кофе, и потом она снова улетала. Кому-то ее доставалось явно больше, чем мне.

– Привет, моя красавица, – она дежурно поцеловала меня в щеку и прошла на кухню не разуваясь: привычка из Штатов. Потом заглянула в холодильник.

– Еда? – мама удивленно вскинула бровь. – Последний раз я такого здесь не припомню. Димочка постарался?

– Димочка постарался, – я противно передразнила ее.

– Не хами мне, я всего лишь на день тут, и мы еще долго не увидимся.

– О, ну тогда не буду.

– Налей-ка мне кофе.

Пока я наливала кофе, мама нервно шуршала какими-то бумажками, сморкалась, вытиралась…

– Что с тобой, мам?

– Бросаю курить. Но, наверно, с завтрашнего дня.

– Тогда меняю кофе на сигарету.

Мама удивленно вскинула бровь, но осуждения не последовало.

– Хорошо. На балконе можно?

– Пошли.

Мы вышли с дымящимися кружками и ментоловыми сигаретами в руках. Ну и гадость же она курит. Я затянулась раз, другой и почувствовала, как меня слегка повело.

– Мила, девочка моя, – мама сладостно затянулась и закатила глаза, – ну зачем ты такая дура?

Я ничего не ответила, только скорчила глупую гримасу.

– Ну котенок, если бы я была на твоем месте сейчас, я бы жила на полную катушку, а ты все никак в себя прийти не можешь. Все, хватит, было и прошло, надо дальше жить, не существовать. Надо дальше любить!

– Кого, мам?

– Ну ей-богу дура.

– Ты мне сейчас опять начнешь про Диму говорить? Мам, то, что он похож на твою первую любовь, не делает его святым.

– Караул, да при чем тут это!

Мама быстро затушила остатки сигареты и с упоением начала трещать новой.

– Господи как хорошо наконец покурить…Ну так вот, о чем это я? Да! Посмотри на себя! Что с тобой? Круги под глазами, волосы спутанные, майка растянутая. Да если он до сих пор таскает еду в твой дом, когда ты так выглядишь, то он точно святой… И не надо их сравнивать! Ты ведь именно это делаешь?

Мама вонзила в меня свои пытливые глаза.

– Это прекрасно, что они такие разные. Та история была сказочно красивой и неправдоподобной, а еще она все равно закончилась бы печально, так или иначе. А с Димой можно и нужно строить что-то большое, крепкое и настоящее.

– Минутка воспитания от мамы закончилась? Прекрасно. Можешь поставить галочку и лететь обратно с чистым сердцем. «Дочь на путь истинный наставила».

– Что? Вот так легко?

Мама радостно откашлялась после двух сигарет.

– Ладно, это твоя жизнь. Просто знай, что она не дает второго шанса. А Дима дает уже третий. Но он тоже не волшебник изумрудного города, думаю, это последний. У меня все. Милочка, мне пора бежать, солнце. Надо уладить пару вопросов и успеть на самолет. Пиши, звони матери, не забывай.

Мама горячо расцеловала меня в обе щеки, еще раз пристально посмотрела, повторив глазами все сказанное ранее, и постучала каблучками прочь.

Моя мама умеет быть счастливой, умеет нестись по жизни вихрем, все успевая при этом увидеть, почувствовать, понять. Мне кажется, ее жизнь – это бурлящий поток… Может, стоит поучиться?

***

Я перестала считать дни с тобой, потому что в глубине души мне было страшно. Не думаю, что юристам дают большие отпуска. А я насчитала уже четыре недели. Значит, ты скоро улетишь.

Сегодня мы договорились встретиться на набережной и прокатиться на корабле. Стояла на редкость теплая погода. Я слегка опаздывала (дольше обычного выбирала платье). Запыхавшись, бежала к Неве, в лицо дул свежий ветер, и люди вокруг покупали желтое и розовое мороженое. На моих ногах были серебряные сандалии, а внутри какие-то давно забытые ощущения из детства. Вроде тех, когда наступает первый день каникул.

Я издалека увидела тебя. Ты стоял облокотившись, с растрепанными от ветра волосами, Отметила про себя твои сильные загорелые руки как и прежде без единой волосинки, и грудь, кстати, всегда была такая же – абсолютно гладкая, как у молодого юноши, а вот ноги с жесткой густой порослью – кусочек мужчины. Задумалась не надолго о ногах груди, все ли там осталось без изменений

– Привет, – я подбежала и закрыла тебе глаза.

– Привет, помидорка.

– Ты знаешь, я решила, что это очень неплохо – иметь в моем возрасте друга, который называет тебя помидоркой.

– Ну что ж. Тогда тебе очень повезло… – ты на секунду запнулся и продолжил: – С другом.

Я, как обычно, сказала лишнее. Не стоило говорить про друга. Я теперь не знаю и сама, как к тебе относиться. Мы купили билеты и заняли места на верхнем этаже с красными клетчатыми пледами.

И все было бы здорово, и ведь день так хорошо начинался. Но нет. Я оторвала взгляд от золотых сверкающих куполов, которые плавились на солнце и вытекали в реки и каналы, и увидела ее. За то время, что мы не общались, она поменяла цвет волос и заметно похудела. Беда не приходит одна – и она меня заметила.

– Приве-ет, – у моего уха раздался хрипловатый голос, и я вспомнила ее привычку тянуть гласные, как карамель во рту. – Мила, дорогая, как давно мы не виделись! Ты так… изменилась. – Она слегка нахмурила брови.

Ох, ну она, конечно же, хотела подчеркнуть то, как я расцвела.

– Да, спасибо.

Она покосилась своими хищными азиатскими глазами на Диму и продолжала выжидательно стоять. Поняв, что я могу быть жуткой хамкой и мне абсолютно плевать, она взяла все в свои руки и спросила:

– Ты не познакомишь нас?

Мне хотелось сказать «нет», взять Диму за руку и сойти, и если бы это была не морская история, то я так бы и сделала.

– Это Дима. Дима, это Вика, мы вместе учились. (Это глупая, беспринципная, неопрятная, немытая Вика, Дима!!! И если ты только посмотришь на нее, то уже испачкаешься! Так что не вздумай это делать!)

– Очень приятно. – Ты простодушно улыбнулся.

– Дима? Кажется, я тебя помню, – она стала вся словно тягучая липкая патока, так всегда происходило, когда на пути Виктории попадались мужчины. – Мы как-то пересекались в баре, еще в студенчестве. Ты – друг Милы из Германии?

(Друг? Нет! Даже не думай, девочка с волосами цвета кураги!!! Я знаю, что чужие друзья и парни всегда были наиболее для тебя притягательны, вот тут номер не пройдет, ты стреляешь холостыми.)

– Да, вполне возможно. Жаль, что я не помню.– Ты продолжал дальше улыбаться своими белыми зубами, в добавок ко всему направил на нее свой красивый нос…

(И что вообще ты несешь?! Жаль?!! Какого черта!)

– Ты перебрался в Россию? – она продолжала свои ирискины уловки.

– Нет. Я просто заехал в гости. Завтра улетаю, пора на работу.

Что-то кольнуло мне в глаз, отчего он стал нервно подрагивать. Завтра?! «Какого черта» номер два! Что за день-то такой!?

– О, как жаль, – Вика слишком настойчиво выставила вперед свою небольшую грудь и многозначительно молчала.

– Послушай, не хочу казаться навязчивой, но я буду в Германии как раз через неделю, можно будет тебя украсть на чашечку кофе?

(Проклятая воровка кадрит его у меня на глазах!!!)

И не дав никому опомниться, Вика быстро нацарапала своей липкой лапой на клочке бумаги жирные цифры и вручила тебе с особой осторожностью. Уходя, она задержала на тебе свой взгляд, а потом стрельнула на меня глазами, посмотреть, какова моя реакция, – по ее довольному виду я поняла, что отреагировала именно так, как ей хотелось.

Оставшиеся полчаса на воде были кошмарными: во-первых, мне хотелось подойти и удушить эту ошибку нашего мини-круиза, во-вторых, мне хотелось сделать это у тебя на глазах. Я не узнавала себя…

Когда мы шли вечером ужинать, мне показалось, что ты до сих пор крайне доволен своим успехом. Хотелось подстебнуть тебя, но я передумала. Ядовитое чувство я оставила у себя под языком и боялась дать ему название.

Когда я злилась, я начинала очень некрасиво есть. Напихав полный рот пасты, я пробормотала одними щеками:

– Так значит, уже завтра? Это правда?

– Да. Забыл тебе сказать. Мне пора на работу. – Ты невозмутимо отпил из своего бокала.

– И что… И… Ну понятно.

Я продолжала жевать.

Остаток ужина прошел в колючей тишине: ты постарался разбавить ее шуткой, но она проскользнула мимо. Ты довел меня до дома, мы поговорили о чем-то отвлеченном, дошли до двери. Прощание оказалось каким-то скомканным. Я обняла тебя.

– Ну что… Дима, спасибо за все…

– Не за что.

– А добавить «помидорка»? – спросила я вполне серьезно.

– Не за что, помидорка.

– Как-то прохладно.

– Как-то несвоевременно… Мне пора, надо собрать вещи. Прилетай как-нибудь в гости.

– Конечно, спасибо за приглашение.

– Ты всегда мне так отвечала, и я прилетал сам. – Ты улыбнулся левым уголком рта. – Все, Мила, дорогая, мне правда пора. Я совершенно теряюсь, когда прощаюсь с любимой женщиной.

Быстро поцеловал в щеку, оставил на ней теплый влажный след и слегка царапнул щетиной. Я отметила про себя, что впервые ее касаюсь, обычно ты следишь за тем, чтобы быть гладко выбритым… Я постояла еще немного, чтобы услышать, как лязгнет дверь в парадной, как точка.

Дома я пыталась чем-то занять себя, но словно на качелях вновь возвращалась обратно к жуткому ощущению пустоты. Я с ним слишком хорошо была знакома. Вздох ударялся о потолок и рассыпался по углам.

Ты сказал с «любимой». Трудно ли тебе было это произнести, или просто вырвалось на язык и легко упало? Скорее первое… Чего мне не хватает? Лишь того, что ты не он? С ним кровь бежала быстрее, в висках стучало, и всегда американские горки, с тобой же покой, с тобой можно свернуться калачиком, выковыривать изюм из кекса и не смотреть на время. Это просто по-другому… Но ведь тоже хорошо.

Когда нужно принять для себя какое-то важное решение, я обычно много выпиваю и крепко засыпаю. Мое «я» – импотент и трус.

Я проснулась с утра с гулом в голове, словно мой череп – огромный тоннель, по которому грохочет поезд, еще и гудит без конца. Поправила волосы, вспомнила мамин совет и поправила их более тщательно. Что-то помимо депо в голове мешало мне начать этот день… Мысль, что сегодня не будет тебя? Я аккуратно села на кончик кровати и все про себя поняла. Кончики кроватей, знаете ли, обладают таким волшебным свойством.

Я всегда любила в фильмах момент, где главная героиня или герой несутся в аэропорт, на вокзал или еще куда-нибудь, чтобы остановить любимого. Пожалуй, тут все рекорды бьет Бриджит Джонс, бегущая в красивых тигровых трусах. Волосы этих спринтеров обычно красиво развеваются, на лице румянец, а люди поспешно расступаются перед ними. Я же неслась бледной и несвежей, я понимала, что на прочие атрибуты в виде красивого белья у меня времени нет, черт знает что творилось в моей голове. Я должна была тебя увидеть. По дороге я снесла чьи-то сумки в аэропорту, и они, как кегли, разлетелись по сторонам. Пронеслась мимо всех стоек регистрации – нету, обежала весь второй этаж – тоже нету. В районе моих лопаток прорезались маленькие крылья, чтобы сделать меня быстрее. Я опять слетела на первый этаж и увидела наконец тебя, покупающим кофе у стойки «Старбакса», и что-то радостно защекотало в носу. Еще пара длинных нелепых прыжков-перелетов, и я схватила тебя за плечо, из-за чего твой кофе оказался пролитым на стойку. В отличие от продавца мне было так радостно, что хотелось плакать от счастья: я успела, я смогла! Я попыталась взять себя в руки, потому что взрослые девочки не плачут, но не вышло.

– Останься. Просто останься, прошу.

Я прижалась к тебе, чтобы приклеить, удержать, сшить тебя с собой. Слезы, словно зернышки, скатывались по твоему плечу и сыпались тебе в ладони. Ты медленно, еле касаясь, гладил меня по голове, будто я сейчас растаю или растворюсь. Ты всегда отличался ясным умом и трезвым взглядом на жизнь, но тут растерялся: я чувствовала миллион движений, от которых слегка вибрировало твое тело. Ты еще ни разу не видел моих слез.

– Я не могу.

Ты тихо отпустил мою руку и слегка отстранился, поправив рюкзак рядом. Молчание длилось долю секунды, но этого было вполне достаточно, чтобы разбиться вдребезги…

– Я не могу. Но ты можешь поехать со мной.

Я никогда еще не соображала так быстро!

– Виза у меня есть, едем за паспортом!

***

Я вернулась из Германии. Я была там очень счастливой. Собрала все необходимые вещи. В углу испуганно скукожилась пара кожаных дорожных сумок – они не ожидали путешествия навсегда. Я заснула в своей кровати напоследок, чтобы попрощаться. Под утро мне приснился странный короткий сон: будто я иду посреди дороги, а ее края сманивают меня по очереди, левый, и правый, и опять левый. «Иди прямо», – шепчет разделительная полоса, и я иду.

***

Когда говорят «история одной любви», мне становится приятно на душе. Возможно, я жадная. Потому что у меня их три. Три разных, неповторимых, главных. Они не соперничают, не звучат одна громче другой, просто плавно перетекают друг в друга. Возможно даже, они не могли бы существовать друг без друга.

Третья моя любовь родилась в Германии этой зимой рано утром, огласив свое появление громким криком. Когда мы лежим рядом, я полна такой тишины и покоя, словно море с утра. Пытаюсь окутать его руками, словно крыльями. Как жаль, что Бог не дал мне их, так было бы удобно его укрывать! Котенок мой, беззащитный, маленький, дышит доверчиво мне в живот. Когда он поест и медленно отваливается от груди, в уголке его рта обязательно висит тугая молочная капля, он улыбается этим уголком, и мне кажется, что у него твои глаза и твой добрый нрав…

Знаете, это правда, что дети выпускают все печали на волю. Все, что раньше было внутри и тонкой коркой покрывало душу, расстраивало ее струны, все эти мелкие переживания, заботы, недовольство чем бы то ни было… Все это, словно воздушный шарик, улетает в небо, далеко-далеко. Теперь все просто: чтобы быть еще более счастливой, я загибаюсь в маленькую замысловатую закорючку вокруг тела малыша, обвиваю его этой позой и впитываю в себя весь этот маленький комочек, чувствуя, как в районе правого уха густо скопилась нежность. Миг счастья, момент в вечности. Когда он вырастет большим, я все равно буду засыпать в этой позе, и воспоминания, как чистая вода, прольются в мое сердце, чтобы мне крепко спалось. В этой позе запечатано чудо.

Я так вас с ним люблю…

Молоко, конфеты и корица

«Я вдруг поняла, что люди должны иметь огромное мужество, чтобы, помня, какие мы короткоживущие, просто ежедневно уходить из дома – отпускать руки тех, кого любят, и уходить на работу. Если каждая минута взвешена и оценена, как они могут, например, спать с кем-то другим, просто для развлечения, при этом прекрасно зная, что быть с любимыми осталось всего ничего? Только огромное мужество или огромная глупость делают свободными от чувства быстротечности жизни».

Марта Кетро. Горький шоколад

Он

Он, кажется, любил жену своего брата. Хотя насчет «любил» уверенности не было: он умудрился дожить до тридцати семи лет, ни разу не испытав этого чувства. До этой женщины… Кажется.

Последнее время он старался реже появляться на родительской даче, потому что Марина была там постоянно с детьми. Ее сильные длинные ноги, мягкие каштановые волосы, маленький пухлый рот и вздернутый нос сводили ему все внутренности. Он становился мрачным в ее присутствии, неловким и замкнутым. Чаще всего рядом с ней его преследовало ощущение полного болвана.

Сегодня по дороге на работу у него сломалась машина, пришлось одолжить у отца. Подъехал на такси к загородному дому, быстро, как вор, взбежал на крыльцо, дернул с надеждой ручку, оказалось – закрыто изнутри.

«Вот черт! Значит, она дома». Стоя на крыльце, он чувствовал, как миллион мыслей, словно маленькие дробинки, попадают ему в голову, просачиваясь дальше в сердце. Эти мысли совершенно ему не нравились, и неплохо было бы их не замечать, но как? Пришлось достать телефон и набрать ее номер.

– Марина, мне нужно забрать ключи от отцовского джипа, открой мне.

– Привет, – ответил тягучий голос. – Да-да, конечно, сейчас спущусь!

Он топтался на крыльце, теребил молнию на куртке, взъерошивал и приглаживал непослушные жесткие волосы, потом услышал шорохи – открывалась первая дверь.

– Привет! – она стеснительно шмыгнула носом и юркнула в ванную переодеться.

«Дурак, дурак! Даже не сказал привет! Идиот…» Начал искать ключи в карманах курток, в одной их не было, во второй тоже, а в третьей и не могло быть – это была ее куртка. Как он понял, что ее?.. Это особенный запах, ни с чем не спутать, только ее запах. Что-то связанное с молоком, конфетами и корицей. Так пахнет женщина, которую хочется завернуть в свой свитер, напоить горячим вином и положить рядом с собой спать! Он залез в ее карман, нащупал жвачку и воровским движением запихнул ксебе в джинсы. Потом на полочке рядом с выходом обнаружил ключи и пулей вылетел из дома.

Кража приятно грела карман.

Она

Всю ночь мы орали друг на друга – мне кажется, я так громко не кричала даже на концерте. У моего мужа поразительная способность доводить меня до полного морального истощения. Он любит найти больное место и давить на него, пока не полетит посуда. .

Я стараюсь любить его, изо дня в день выстраиваю внутри эту хрупкую пирамиду, а потом из-за таких ссор все рушится. И мне хочется его убить – за то, что он так жесток со мной. Иногда мне кажется, что это совсем несложно потерять голову, взять нож и…

Мои малышки сейчас крепко спят – ночью им это не удалось, они все слышали. Младшая еще совсем малютка, она ничего не понимает, только глаза делает большие-большие и жадно начинает искать грудь как спасение, чувствует – что-то нехорошее происходит, заедает это теплым молоком, чтобы в животе оно болталось и охраняло. А старшей четыре, она просто натягивает одеяло и слушает все эти крики серьезно и внимательно, и мне кажется, что глаза у нее с каждым таким скандалом становятся все взрослее.

– Ты делаешь это назло мне! Ты просто душишь! Душишь, потому что тебе это нравится.

– Ты в своем уме? Что ты несешь?

Еще чуть-чуть, и я расплачусь.

– Я буду делать так, как считаю нужным. Я уеду на столько, на сколько надо.

Голос резкий, колючий, каждое слово как выстрел.

– Но ты мне нужен здесь, я не справлюсь без тебя!

– Мне все равно, что ты будешь делать.

Нет сил больше спорить, мы кричим уже второй час.

– Хорошо. Господи, мне уже все равно, веришь, нет?.. Поезжай… Оставь мне денег на продукты.

Я всегда сдаюсь первая, у него же батарейка совсем не садится, словно он только заряжается от этих криков.

Демонстративно швырнул вещи в угол спальни и пошел спать на диван.

Мне так и не удалось уснуть. Колотило, когда начинала вспоминать, как сужаются от злости его глаза и как он разрывает грубые слова на слоги, чтобы они были острее и больнее.

Утром на автомате пошла на кухню готовить завтрак. Когда я касаюсь еды, мне становится спокойнее. Я вылепила ровные кружки сырников, заварила крепкий кофе, достала банку с черничным вареньем.

– Сереж, ты будешь завтракать?

Я задала вопрос, но на мужа старалась не смотреть.

– Нет. Поем на работе.

Прошел, шаркая ногами, мимо меня, обдал сквозняком двери.

Ну все, если он не ест мою еду, это плохой знак. Значит, домой в ближайшие дни не вернется. Обычно у него именно в такой последовательности все и происходит.

Я вернулась в спальню, решила еще немного поспать с девчонками.

Меня разбудил звонок – старший брат мужа не поздоровался, просто отчеканил, что ему надо. Как приказ. Видимо, жесткость у них семейная черта. Открыла дверь, забежала в ванну, чтобы он не видел мой заплаканный вид: не хочу, чтобы дошло до родителей. Потом вышла – он роется в карманах, ищет ключи, наверно.

– Егор! Может быть, поешь? Я сырники приготовила, еще теплые.

Никакого ответа, будто меня и нет. Глаза в пол, как обожженный убежал из дома, по дороге чуть не снес дверь.

Мне кажется, он не переносит даже мой запах.

Он

Все началось с того дня, когда он сидел на балконе и пил холодный чай с молоком. На улице начинало потихоньку темнеть, а небо натягивало на себя свою обычную серую простыню. В воздухе летали плюс семнадцать градусов. Лето в Питере разгулялось не на шутку. Позвонил брат и позвал на свадьбу. Они особо не общались: большая разница в возрасте и вообще – разные интересы. Никто никого не напрягал, мать давно оставила попытки совместных ужинов и отдыхов, и это всех устраивало.

Ему стало интересно, кто станет новым членом семьи, и он заглянул в социальные сети, чего не делал очень давно. Посмотрел последние фото брата и увидел ее. Было сразу понятно, что именно эта девушка будет с Сергеем. Он не мог выбрать другую, когда такая была рядом – улыбчивая, с мягкими чертами лица, пышной грудью и бездонными карими глазами. Казалось, они могут вместить в себя целое море. Могут проглотить, потопить. Так и случилось.

Вживую она оказалась еще интереснее. С момента свадьбы он старался избегать ее. Его всегда пугали красивые женщины – он боялся потерять контроль над своими эмоциями, а эта женщина вообще приводила его в ужас. Он старался даже не говорить с ней, но вибрации ее голоса, обращенного к другим, рождали стойкое желание: пусть ее слова звучат для него!

Она

Сегодня у малышки поднялась температура. Я качала ее пухлое тельце и прислушивалась к тому, как она доверчиво дышит. Жар становился все больше, ничего не помогало. Я начала быстро собираться в город, одела старшую, собрала рюкзак с самым необходимым, проверила на всякий случай кошелек перед выходом и с ужасом обнаружила, что нет денег… Кинулась к тумбочке, порылась – нету. Одна. Совершенна одна. В такие моменты почему-то всегда так получалось: все наперекосяк, и мне надо справляться с этим самой. Сил моих больше нет… Я понимала, что это последний человек, к которому можно обратиться, но выхода не было.

– Егор, мне крайне неудобно тебя беспокоить, но у малышки температура, надо срочно в город к врачу, я хотела такси вызвать, а денег совсем нет… Сергей не оставил ничего и уехал на мальчишник в другой город…

– Я буду через полчаса.

– Спасибо огромное!

Спасибо мое никто уже не слышал – в трубке были гудки. Мне показалось, что я разозлила его своим звонком.

Он

Он обедал в офисе: разложил аккуратно по стопкам все документы, запер кабинет, отключил рабочий телефон. Он любил диалог с едой в интимной обстановке. Не успел поднести ко рту первое суши, как раздалось нервное жужжание телефона. Скосил глаза на экран – ее номер. Она даже не была записана у него никак, просто цифры. Было непонятно, как ее назвать. Просто имя? Мало. А что-то большее – непозволительно. Еще долю секунды думал, брать или не брать, потом решил, что не брать – совсем трусость.

Он примчался так быстро, как только мог, вбежал по ступенькам. Перед дверью отдышался, взял себя в руки.

В машине ехали молча, она сзади с детьми, он спереди – натянутый как струна. Все в голове сбилось в кучу. Он только и мог думать о том, что она сидит сзади. «Только не смотри в зеркало заднего вида, только не смотри… Там сидит русалка… Не смотри. И не говори».

К его радости, она и не пробовала заговорить, сидела как-то затравленно на заднем сиденье, прижимая к себе малышку и старшую дочку. Потом грела младшей шапку дыханием, отчего ему почему-то стало жаль ее.

Подъехал к больнице, высадил их, а сам остался ждать. Черт дернул задержать свой взгляд на ней. Он смотрел ей вслед, удивлялся ее худеньким ножкам («И когда они успели так похудеть?»), и в груди что-то щипало.

Она

С малышкой все обошлось. Заехали из больницы в аптеку, купили лекарства, и Егор повез нас домой. На обратном пути я молча смотрела в окно – сотни диалогов проносились в голове: его вопросы, мои ответы. Внезапно подумала, что с мужем я не хотела бы говорить ни о чем – я устала от этих разговоров. Потом почему-то вспомнила маму и детство. Еще подумала, что надо купить продуктов. И посреди этого роя усталых мыслей я услышала его низкий голос:

– О чем ты думаешь?

Я даже вздрогнула. В глубине души я побаивалась Егора и была уверена, что неприятна ему. Вопрос был странный, совсем на него не похожий. Ему должно быть абсолютно все равно, о чем я думаю. К чему тогда вопрос? Я растерялась и сказала, что не знаю. На этом диалог, не начавшись толком, закончился.

Всю дорогу домой я испытывала странное ощущение неловкости.

Он

Он вообще не понял, как это родилось в нем, как вырвалось. Просто в какой-то момент его уволок за собой ее запах – видимо, он посмотрел назад… Наблюдал за тем, как она накручивает прядь волос на палец, глядя на проплывающие мимо деревья.

– О чем ты думаешь? – спросил он и напугался своей несдержанности. Почувствовал, как краснеет правая щека, та, что ближе к ней.

– Не знаю.

И все. У него защемило внутри, кольнуло тонкой иголкой в мягкое : «Не хочет делиться», – с досадой заключил он про себя.

Она

Добрались до дома наконец, было почти за полночь, уложила девчонок, пошла пить чай на подоконнике. Любимое занятие мое, когда дом погружен в темноту, – забраться в ночнушке на подоконник с ногами, обнять большую кружку горячего напитка, греть им живот и совершенно ни о чем не думать. Один на один с собой. Концентрированное одиночество.

Потянулась в сумку за телефоном, а его нет. Ворона, вечно все теряю. Этот уже шестой будет по счету. Странно, но эти мысли меня не расстроили – наоборот стало спокойно: в сегодняшний вечер не проникнут сообщения от мужа и от девчонок из инстаграма, которые продают секрет похудения или сумки.

Будет просто ночь. Густая и черная, как смола.

Он

Он доехал до дома. Когда забирал папку с документами, обнаружил на заднем сиденье что-то маняще-блестящее. Телефон? Да, ее телефон. Взял в руку, повертел удивленно, словно первый раз видел такую штуку, кинул обратно на сиденье и пошел домой.

Дома горячим душем постарался смыть сегодняшний день – с рук и лица сходило быстро, а вот в спину крепко въелись ее взгляды, дыхание. Долго терся махровым полотенцем – не помогло. Провел рукой по запотевшему зеркалу, и в отражении показался кусок небритой шеи, затертый крестик и кадык, который странно подрагивал.

Вышел с полотенцем на бедрах, грохнулся на диван и уставился в потолок, тяжело выдохнул: «Телефон». Подобрал джинсы с пола, натянул на голое тело и вернулся за ним.

Попытался сделать вид, что совершенно им не интересуется, но хватило ненадолго: на бутылку пива. Повертев, включил, а зачем – и сам не знал. Просто хотелось немного подержать ее вещь в руках, остальное как-то само уже получилось. Первым делом залез в заметки: сотни маленьких цитат, песен, четверостиший, все это вперемешку со списками фильмов для просмотра и книг для чтения, с вкраплениями рецептов сладкого. «Никогда не пробовал ее пирожки», – с досадой отметил про себя.

Долго держался, но после еще одного пива и трех сигарет залез в ее фотографии – увидеть мир ее глазами. На экране мелькали снимки детей: две маленькие кнопки были почти точным ее повторением, ничего от брата. «И слава богу», – подумал про себя. Под конец наткнулся на ее фото в полотенце: селфи в ванной, ничего вызывающе открытого, кроме носа и плеч, но в животе стало тяжело, а во рту пересохло, – кому она это слала? Мужу?.. Счастливчик. С этими мыслями немного отрезвел, закинул телефон в сумку: «Надо вернуть завтра».

Она

Я проснулась сегодня оттого, что моя мама колотила уже не в дверь, а в окно. Оказывается, она приехала, потому что я не отвечала на сообщения, а потом и трубку не брала. Я надеялась, что оставила телефон у Егора, – надо ехать в город. Воспользовавшись тем, что мама без устали что-то тараторила и заваривала себе кофе, оставила ей девчонок, благо младшей было значительно лучше, и поехала к нему в офис.

Если честно, в глубине души я была даже рада этой, пускай и маленькой, возможности куда-то вырваться. Просто идти по проспекту и не вытирать никому сопли, не доставать никому соски, груши, игрушки… Последнее время я никак не могу втиснуться в сутки. Может, потому что справляюсь со всем одна.

Он

Он ослабил галстук, глотнул еще кофе и нырнул в цифры: отчетов накопилась тьма, надо было еще проработать речь для выступления и…

– Егор Андреевич, к вам пришла Марина Валерьевна, – доложила секретарша.

– Что? Кто?

– Ну… Жена вашего брата – Марина Валерьевна, я верно ее назвала?

В ответ он озадаченно помолчал, развел руками и открыл рот, даже пошевелил слегка губами как рыба. Наконец выдавил:

– Господи, пусть заходит, конечно.

Она вошла, бесконечно повторяя «извини» и «мне так неудобно», но он нетерпеливо перебил:

– Ты за телефоном?

– Ой, да. Все-таки у тебя, значит? Я не особо надеялась, если честно.

– Он валялся в машине… Да не стоило приезжать, я бы сам завез.

– Прости, я как-то не подумала…

– Да нет! Ты неправильно поняла, я в том смысле, что не стоило тратить свое время, я бы завез, мне нетрудно. И хватит извиняться, ты меня ни от чего не отвлекаешь.

Он постарался улыбнуться, но вышла какая-то неуверенная гримаса.

– Слушай, прости… Я осёл. Может, чай? Кофе?

– Нет-нет, я спешу. Спасибо.

– Тогда пойдем, телефон в машине.

Их лифт застрял между нулевым этажом и парковкой.

Вначале просто стояли. Ждали, делая вид, что все в порядке, потом по очереди нажимали кнопки. Лифт отказывался работать, а кнопка вызова диспетчера попросила немного подождать.

Он стоял спиной к ней и судорожно думал, что делать. Внутри него колыхалось какое-то гадкое волнение, порой оно выплескивалось из живота и попадало в рот. Перебирая языком мерзкий вкус плохого предчувствия, он плохо соображал, но понимал одно: нельзя оставаться наедине с этой женщиной. Все и так слишком далеко зашло, к примеру, он за эти совместные пять минут успел посчитать все цветочки на ее бледно –розовом платье: спереди двадцать пять, сзади тридцать. Мастерски краем глаза, не задевая ее взгляда, успел отметить приятный оттенок волос при этом освещении и красивую линию тугой икры. Это все совершенно никуда не годилось.

Какое-то время они просто молчали, потом она начала теребить сумку и вопросительно заглядывать ему в глаза. Ее начал бить нервный озноб.

– Ты чего трясешься? Тебе плохо?

– Нет-нет, все нормально… Просто я боюсь замкнутых пространств… Немного… Или много… Нет, я панически боюсь, скажу прямо…

– Марина, успокойся, ты не одна. Ты со мной.

Он постарался заглянуть под козырек ее челки.

Но ее колотило все больше, она медленно сползла по задней стенке лифта, словно осенний листик проскользила на пол и начала плакать.

От этих слез он сам был готов сползти по другой стенке. Сжав кулак, он почувствовал, как пульсирует кровь, нагнулся и попытался сказать ей что-то рациональное, но ничего толкового не выходило. Коснулся ее руки, положил ее в свою огромную, а потом – была не была! – будто покатился с огромной крутой горы, набирая бешеную скорость, такую, что не остановить. В лифте откуда-то взялся горячий ветер, который прижигал лицо и руку, ставил отпечатки на теле, и кожа от него полыхала. Егор пропал. Он обнял ее и прижал к себе, бормотал, что «все будет хорошо» и «не надо бояться», качал, как маленького ребенка. Украдкой вдыхал ее запахи, которые рождали желание лежать рядом и запутывать свои пальцы в ее локонах, ноги в ее ногах, губы ронять где попало. Да, он точно ее любил.

Она

Меня так давно не трогал другой мужчина… Я имею в виду обычное прикосновение или объятие… Было дико. Будто я отдала свое тело, вручила сертификат на него мужу, а теперь нарушаю правила какого-то негласного договора. Сегодня я застряла в лифте с Егором, и меня охватила такая паника, это был кошмар. С детства боюсь высоты и застрявших лифтов… Я не знаю, что бы я без него делала. В какой-то момент я почувствовала, что меня заслоняют от всех неприятностей. Он все шептал мне что-то, зачем-то раскачивал из стороны в сторону, и от него шло такое тепло! Он может быть мил и… Он может быть героем…

Он

«И что дальше?!», «Ты пропал, дурак», «Твоя спокойная жизнь теперь осталась там, в лифте, который починили, а ты не сможешь завтра прийти и забрать ее обратно», «Может, уехать куда-нибудь отдыхать? Завести курортный роман с мулаткой, трогать ее шоколадное тело и гнать все остальное прочь…»

Он понимал: произошло что-то необратимое, и он уже не остановится. Их планеты столкнулись и произошел большой «бадабум», как и обещала Лилу в «Пятом Элементе». Все его естество теперь требовало ее рядом. «Но это невозможно», «Она в браке», «Она жена моего брата», «Она, черт возьми, жена!» – повторял он как заклинание, но все было без толку. В тот вечер он задумчиво затягивался десятками сигарет и пару раз переливал кофе в чашку.

Она

Сегодня Сергей превзошел себя в своем мастерстве, а мастер он только в том, чтобы метко ранить и пачкать словами.

Он обнаружил мою переписку со старым… Вот тут заминка, потому что я даже не знаю, как его обозначить. Не друг, не приятель, не родственник – мы просто когда-то в школе общались, и был один-единственный поцелуй на дискотеке, вот и все. Раз в год могли поздравить друг друга с праздником, спросить, как дела, и не более того. Вот и в этот раз: поздравил меня с днем рождения, прибавив пару виртуальных улыбок из знаков препинания. За этот пустяк я услышала от мужа такие слова в свой адрес, что даже писать их стыдно. За него стыдно.

Самое обидное, что это даже не ревность – ревнуют с жаром, пылко, c посудой, которая высекает искры из пола, – а тихая холодная злость, она не бурлит, а гадким туманом стелется в мою сторону. Я вижу ее, чувствую. Возможно, моему мужу просто хочется избавиться от меня. И он из раза в раз находит повод, чтобы испытать меня на прочность, да и сломать уже наконец.

Сегодня я плакала, кричала в стену, пыталась что-то понять и объяснить, потом пустая ушла на балкон.

А его брат, оказывается, совсем другой. Он так остро все чувствует – и боль чужую, и страх, и… И так нежно (казалось бы откуда!?)умеет все разгладить, расставить по местам, успокоить…

Он

После того события в лифте дни закружились и потеряли свои цифры, там, где было двадцать три, было и тринадцать, все ровно, все одинаково. Одинаково без нее. Глушил все работой, допоздна висел над бумагами, ездил на встречи, за полночь приезжал домой и валился без сил.

«Что было бы, если бы я признался тогда». «Это жена твоего брата». «Да мой брат – урод, он не заслужил такую женщину». «У них, в конце концов, семья, двое детей, и что ты себе нафантазировал?! Что она уйдет к тебе от мужа и вы счастливо заживете?»

Что бы ни говорили, но время полирует все неровности. Прошло около полугода после того откровения, и все в нем немного успокоилось. Просто еще тщательнее старался избегать ее общества, чтобы не было больше обострений, а сердце все-таки изредка чесалось. Завел себе подружку и планировал улететь вместе с ней на Кубу. На календаре была осень, тот самый день, когда у нее праздник. Он знал, что она каждый год отмечает этот день на даче его родителей, и что-то потянуло его туда: наверно, хотелось самому себе доказать, что он чист и нету в крови больше ее следов.

Купил букет цветов, стараясь не выбирать их тщательно, и поехал.

Она

Я уйду от него… Я уйду и заживу новой жизнью, где каждый день отмечен простой радостью.

Он

Он зашел в дом, снял куртку, вспомнил, что забыл цветы в машине, вернулся за букетом, а когда зашел в дом второй раз, услышал ругань. И если бы не звон вазы, он бы развернулся и уехал: вот еще, не хватало вмешиваться в их семейные ссоры! Но стекло об пол ударилось как-то гулко и неприятно отозвалось в сердце. Он медленно пошел на звук, приоткрыл дверь и увидел, как его брат заносит над ней руку. Это произошло мгновенно: он подскочил, как зверь отбросил Сергея в сторону и впечатал с силой в стену.

– Ты что творишь?! – прошептал с яростью.

А в ответ лишь молчание – младший брат закрыл лицо руками, как в детстве, когда они мальчишками из-за чего-то дрались и Егор всегда одерживал победу. Больше он не двигался, словно парализованный. Стыдно ли ему было? Или просто передышка.

Долго ждать ответа Егор не стал – схватил ее сильно за руку и прохрипел:

– Дети где?

– У мамы…

– Накинь что -нибудь и поехали.

– Егор…

– Я сказал – поехали.

Они сели к нему в машину, он резко с проворатами рванул с места. Молчание. Вязкое как холодная каша.

– Это давно продолжается?

– Последние года два.

– Он два года бьет тебя?! – от ярости нажал сильнее на педаль газа.

– А, прости, нет… Я думала, ты о ссорах. Нет-нет… Он никогда не поднимал на меня руку… В этот раз – я не знаю, как так вышло.

– Куда тебя вести?

– Мне все равно…

На ее щеке пылала красная полоска.

– Только не к маме, не хочу, чтобы девочки опять меня такой видели…

– Тогда куда хочешь?

– Я хочу туда, где можно хорошенько напиться… Все-таки мне тридцать один сегодня…

Она

Она сидела на террасе и мешала ложкой горку сахара в кофе: последнее время ее очень тянуло на сладкое. Ее живот заметно округлился, и она носила его с особой аккуратностью и нескрываемой гордостью. Вот и сейчас она сидела за столом и прикрывала его рукой от весеннего ветра. Напротив сидела ее школьная подружка и с аппетитом уплетала клубнику с грядки.

– Вкусно? – Марина улыбнулась сквозь пленку солнца.

– Угу. – Подружка набила полный рот и откинулась на спинку кресла. – Уфф… Класс.

– Это Егор посадил. Хочет, чтобы я ела все натуральное. Верит, что когда с любовью посажено, то это двойная польза. Последнее время он очень смешной со всеми своими размышлениями. – Она счастливо улыбнулась. – Девчонок учит китайскому, уже планирует какой-то летний спортивный лагерь в Лондоне. Я не лезу. Я боюсь даже дышать на этот его ажиотаж в воспитании, на эту любовь, которую он вываливает на них. И вообще лишний раз никому не рассказываю, насколько все хорошо, будто это желание, которое загадал и нельзя никому рассказывать, а то не будет дальше сбываться.

– Эх, счастливая ты, подружка. Такой мужчина, и чтобы так сильно любил. И столько пережить вам пришлось, на все наплевали, все вытерпели. Так что заслужили свое счастье. Дыши спокойно: спугнуть можно удачу, а тут труд был.

– Ну да. Первое время было самым тяжелым. Родители были в шоке, Елена Викторовна не хотела даже со мной разговаривать. Я думала, что она осуждает. Но потом она объяснила, что просто не знала, что говорить. Что вроде хочет сказать, что безумно рада, что никогда не видела старшего сына такими счастливым и внучек тоже, но потом вспоминала про Сергея, и ей становилось неловко. Вроде как предает младшего сына такими откровенными словами.

– Ну послушай, у него сейчас новая семья, он счастлив. Ходит, как медная кастрюля сверкает. Все благополучно по итогу. Так что сейчас ей не о чем переживать точно.

– Сейчас она и не переживает. Может, когда-нибудь и мы сможем все нормально общаться. Встречаться за общим столом… А то пока мы отвозим на выходные девчонок Сергею и быстро уезжаем, будто подкинули что-то запрещенное им в сумки.

– Я думаю, все будет хорошо, Мариш.

Гостья немного подумала, внимательно всмотрелась в ее глаза и поправилась:

– Вернее, еще лучше.

– Ну а ты как? А то мы все обо мне, меня иногда не заткнуть, ты уж прости.

– Да я нормально.

– Но ведь не поздно, я уверена, что он еще ждет.

– Я тебя умоляю! Ну куда я со своей подлодки! Никуда. Дети, работа. Даже не знаю, перечислять ли мужа, мне совсем его не жалко, просто он ко всему этому прилагается. Как купон. Да и, Мариночка, другая страна, другой менталитет, я не смогу со своей эксцентричностью. Даже ради Германа… Как бы он прекрасен ни был… Только не делай такое лицо! Да, я не пробовала. Но думаю, что не смогу. – Она тяжело вздохнула. – Может, это все и отговорки.

Марина вечером проводила подругу, насыпала кошке корм, затащила в дом остатки клубники и книжки с веранды – обещали дождь. Поняла, что кончики пальцев на ногах стали совсем холодные, и пошла греться в душ.

Она подставила воде лицо и закрыла глаза. По векам били маленькие горячие струйки. Вспомнилось почему-то, как Егор помогал ей с переездом, как они начали проводить время по вечерам, гулять по паркам, ездить на Финский. Все так быстро закрутилось… В какой-то момент она просто посмотрела ему в глаза и все поняла без слов, будто его признания лежали у нее на ладони. Вспомнила, как он тряс ее за плечи и хриплым голосом проникал ей в душу: «Не оглядывайся ни на кого, живи, просто живи, будь счастливой, не бойся, не оглядывайся. Жизнь – одна, ты ее уже пишешь, сразу на чистовик. Надо прожить ее счастливо». Потом в памяти всплыла их первая ночь. «Обнимай меня», – сказал он ей, и она обнимала: дыханием, руками и ногами заплеталась в нем, юбку свою длинную в нем запутала. «Посмотри мне в глаза» – и она смотрела, честно вглядывалась своими двумя океанами, хотя хотелось сильно сжать веки от жара. «Дай поцеловать тебя» – и она подставляла живот и шею, сгибы под локтем и под коленкой, а это верный признак полного доверия и капитуляции. Она любила так, как течет вода: не зная, куда и зачем, просто тихо журчит.


Оглавление

  • Наяву
  • С ногами на подоконнике
  •   Часть 1
  •   Часть 2
  • Молоко, конфеты и корица
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она
  •   Он
  •   Она