Остров, на котором жить. Часть первая [Михаил Владимирович Балыш] (fb2) читать онлайн

– Ты был богат когда-то счастья ликованием.

Поведай, отчего твой взгляд потух?

– Скажу, исполнен я тоскою и страданием,

Мой глубоко несчастен Дух.

– Ох, как я рад, мой брат, что предан ты стенанью,

Несчастье явлено тебе во всей красе.

Ступай за мной, в наш мир, души опочивальню,

Отныне ты один из нас,

Отныне ты такой же, как и все.

Пролог.

Столь всемогущее, и вместе с тем столь уязвимое. Воистину, сложно переоценить величие этого, идеально приспособленного к жизни, существа. Со стороны эстетики оно, несомненно, отталкивало, ведь так много предрассудков и реальных предпосылок служат для нас источником предвзятого отношения к этому, бесспорно, во многом превосходящему человеческую расу созданию. Но подвергнув общепринятый стереотип трезвому, объективному суждению, приходишь к справедливому выводу – оно великолепно. Сколько было бы готово отдать человечество, чтобы перемещаться в пространстве с такой же непринуждённой лёгкостью. Чем бы пожертвовал каждый из нас, ради возможности мгновенно реагировать на опасность с той же интуитивной скоростью, принимая решения. Эти качества, в купе с данным людям интеллектом, могли бы вознести человека до уровня подобного божествам, возвеличиваемым нами в греческих мифах. А стоит лишь попытаться вспомнить о вреде, причинённом этими творениями, созданными самой землёй матушкой, во все века занимающими не последнее место в природном балансе, и с изумлением осознаёшь их абсолютную безвредность. Но окружающее нас бездумное общество, укрепляет в нас иллюзорный, беспочвенный, фактически слабо подкреплённый, страх и отвращение. Ах, как же бесконечно жаль, что ничто уже не поможет ему освободиться от пут, связывающих его на пути к свободе. Как нестерпимо больно понимать, что колыбель воздушных потоков более не примет его в свои объятия. И я ничем не могу помочь. Взращённый стереотипами поколений, обуреваемый яростью и глубоким осознанием справедливости происходящего, я даже не стану прикасаться к той, что так нуждается в моей помощи, к той, что так отчаянно борется со стихией, столь живительной, столь уязвимой и одновременно столь опасной и всемогущей.

«Обречённая на гибель» задыхалась, скованная вязкой субстанцией. Её крохотное тельце плавало в непочатом бокале пива уже минуты две, изредка подрагивало крылышко, вероятно примитивное мышление мухи, запрограммированное воспринимать лишь твёрдые и воздушные массы, не могло справиться с постижением изменившейся окружающей среды. Муха пыталась лететь. Она понимала, что гибель близка и пыталась избежать её привычным образом. В руке я сжимал горсть монет, которые даже удвоив своё количество не смогли бы гарантировать мне всякую ёмкость пива в этом и без того самом дешёвом заведении города. Пришедшая вслед за злостью растерянность сменилась отчаянием. Оставалось лишь два варианта развития событий; я потчую организм, скудным количеством адреналина отправляясь, домой на автобусе хордовым длинноухим, тем самым испортив себе самый лучший из тех убогих вечеров, что мне предстояли до дня выдачи суммы месячной стоимости трудового ресурса в моём лице.....

Или.....

Моя рука дрогнула.

А ведь и в правду, чем же вызвано моё, вроде бы и продиктованное здравым смыслом, отвращение? Да, рождённая и живущая в грязи муха по праву является антиподом чистоты. Но если приглядеться мы в стерильности и не купаемся. Постоянный контакт с грязью улиц и дорог, с микрофлорой оставляемой руками бездомных на поручнях общественного транспорта… Интересно как много моих знакомых соблюдают правила гигиены после посещения санузла. Мы дышим грязью, болезни и инфекции подстерегают нас на каждом кубическом сантиметре воздуха. Так, по крайней мере, утверждает Минздрав, призывая нас опустошать кошелёк, оплачивая псевдоспасительные прививки. Завершив обогащение канцерогенами собственных лёгких, затушив сигарету, я понял, что уже ничто не сможет усугубить моё пронизанное болезнями состояние. Моё решение уже не относится только к вопросу об усопшем насекомом, в данный момент я решаю свою судьбу в рамках этого вечера. Моя никчёмная жизнь ещё может стать празднеством. Рука окрепла. Одно движение и нелепая случайность останется нелепой. Муха не сможет разрушить завершённость этого дня. Только не муха....

Я отодвинул бокал, отгоняя ту дикую и недостойную мысль, что на мгновение захватила моё сознание.

«Я не смогу».

Внезапно передо мной звонко опустилась кружка пенящегося продукта дрожжевого брожения. Это было неожиданно. Рефлекторно я отпрянул как от удара и смею предположить, что где-то в пластилиновых тканях мозга меня покинула пара, тройка сотен нервных клеток. Я лицезрел чудо. На запотевшем стекле мутно отсвечивала низковатная лампа, превращая бокал пива в искусно обработанный янтарь. Медленно стекающая капля вожделенного напитка резала матовую поверхность прозрачного стекла надвое, словно волшебник приоткрывший окошко в золотое королевство.

– Я уж было стал помышлять о твоей мягкотелости, мой друг, – пробил басом мои ушные пробки голос надо мной.

Я поднял взгляд, усилием воли оторвав его от стеклянной тары, и увидел широко улыбающегося здоровяка лет пятидесяти, со слегка несвойственной святой добродетельностью в чертах лица для постояльца данного заведения. В его глазах читалось веселье с покровительственным даже ласковым оттенком. Спаситель сел напротив, без приглашения. Меня почему-то не смутило его поведение – тот широкий жест, что он продемонстрировал, обогатив мой сегодняшний вечер, его абсолютная бесцеремонность… Со стороны мы, вестимо, выглядели словно старые друзья, пришедшие в бар в разное время; я просто молчал и смотрел на странного человека напротив меня. Мы выпили за знакомство, несмотря на то что, мы так и не представились друг другу, и судя по развитию событий, и поведению мужчины, это не требовалось. Всё шло к лёгкой непринуждённой беседе двух попутчиков, двух совершенно незнакомых людей оказавшихся одинокими в переполненном пьяной молодёжью баре. Очень вкусное пиво, его вкус, по всей видимости, зависел вовсе не от качества и количества солода, сусла и хмеля, или, что вероятнее всего, количества пивного концентрата в воде. Это был вкус возрождения торжествующей надежды над отчаянием, что уж ныне чахнет, так и не вкусив плод победы.

– Гляжу я на тебя, мой милый друг, и зрею, что терзает тебя жажда задать вопрос великой значимости, да вот видать решимости недостаточно, от чего и сомкнул ты уста свои в терзании душевном… – вымолвил человек напротив и выкрал несколько секунд из моей жизни, израсходовав их на бесполезную картинную паузу.

Но я вовсе не собирался интересоваться тем, кто он такой и с какой конкретной целью подсел ко мне за пыльный стол. Да и вовсе не хотел я даже знать об этом. Невзирая на общеакцептированный алгоритм действий при социальных операциях в обществе – официальное знакомство и разъяснения обстоятельств его поступка мгновенно разрушили бы странную романтику этой необычной встречи. Я уже хотел было озвучить свои мысли, но незнакомец жестом остановил меня и продолжал:

– … возможно ты даже и не намерен озвучить конкретный вопрос, кто знает, возможно ты просто дожидаешься того мгновения когда я начну заполнять пространство волнами гортанных звуков несущих миру моё мнение. То самое мнение, которое коснётся той противоречивости эмоций, которая каждый раз сковывает мысли человека при виде упавшего в напиток насекомого.

Я одеревенел. Вот такого начала непринуждённой беседы я нисколько не ожидал. «Он мои мысли читает что ли?». Я открыл было жалюзи своей несвежей пасти, но собеседник опять остановил меня небрежным жестом, слегка наклонился, приближаясь ко мне, и прошептал:

– Мы же не хотим нарушать загадочную романтичность ситуации… не так ли?

Я покорно невольно в мановение ока капитулировал и, не двигаясь, тупо глазел на собеседника, периодически моргая и терпеливо дожидаясь продолжения этого странного, одностороннего диалога. Ситуация походила на сцену из плохого, напичканного трафаретными шаблонами мистического фильма. Хотя, возможно, никакой мистики тут и нет. Если старательно призадуматься, наверняка выражение моего мимически ёмкого лица в этот момент выдавало исчерпывающую информацию, доступную любому зрячему, подобно объявлению, напечатанному большим жирным шрифтом.

– Вероятнее всего, – тоном преподавателя в средней школе продолжал загадочный попутчик. – Как минимум восемьдесят процентов присутствующих одобрят твоё решение и в единогласии поддержат тебя в твоём, по их уразумению, достойном и высокоморальном поступке. Остальные двадцать, кстати, тоже вряд ли поспешат пригвоздить твои бренные конечности к деревянным балкам, хотя однозначно поступили бы иначе в образовавшейся ситуации. Кто-то даже, подобно мне, угостит тебя бокальчиком пивца за героизм. Но будут ли они правы? Чем же обусловлена всеобщая брезгливость в отношении несчастного условно синантропного инсекта? Почему общество так сильно презирает мух, но с таким почтением относится к голубям?

Последняя фраза просто ввергла моё сознание в абсолютный хаос растерянности. «Голуби-то тут причём? Благородные красивые птички. Да, бесспорно, вся их жизненная функциональность сводится к поглощению пищи и мгновенному её перевариванию, оставляющему лишь следы птичьей жизнедеятельности на асфальте, но сравнить их с грязным насекомым, это, на мой взгляд, уже слишком». Попутчик продолжал многозначительно вещать:

– Знаешь ли ты, мой милый друг, что в советское время голуби были ощутимой масштабной проблемой. Не такой, как раздутая средствами массовой агитинформации эпидемия свинячьего гриппа, курируемая финансируемыми капитализмом маркетологами, а проблемой исторически закреплённой не только в информативных ресурсах на страницах выдуманных книг, но и в реально существующих регистрах. В конце пятидесятых, в начале шестидесятых годов существовала сильная угроза пандемии «Орнитоза» – тяжёлого заболевания, с высокой вероятностью летального исхода, разносчиками которого были дикие и домашние птицы, в том числе и наши обожаемые, крылатые символы любви и мира. Уже с начала пятидесятых в Европе регистрировались случаи семейной вспышки «Орнитоза», дарованной невероятно щедрыми на инфекции домашними вестниками небес. Полюбившиеся же диким голубям мусорные баки, в которых они вили свои гнёзда, обогащали их всевозможным спектром разнообразной заразы. И ни в коей мере не уступали той среде, в которой рождается муха.

Незнакомец слегка привстал, экспрессивно вскинув руку с торчащим вверх толстым указательным пальцем:

– Таким образом, прибегнув к трезвому, объективному и беспощадному логическому анализу, мы рушим пьедестал, на котором нежится лицемерная птица мира и низвергаем её до уровня грязного, вызывающего спазмы пищевода, но по-настоящему искреннего, опарыша, – попутчик явно был ужасно доволен собой, он даже не улыбался, он мерцал изнутри. Так, наверное, когда-то выглядел Ньютон, открыв закон всемирного тяготения. – Но общество, транжирящее свой интеллект на мыльные оперы, день за днём, охотно осуществляет контакт с существом, которое при встрече с мухой не пожимает ей волосатую руку лишь в связи с тем, что гонимое обществом насекомое не имеет оной.

Он уселся и залпом осушил свой бокал. Взглянув на мой, сказал.

– Да ты пей, пей своё пиво, а то ведь нам торопиться надо. Не оставишь же ты не опорожнённый бокал. Этот то, с инсектом, всё равно кто-нибудь да выпьет, а вот чистое пиво не пристало оставлять на растерзание черни.

– Что-то я колеблюсь от сумбурности происходящего. Куда торопиться то? – спросил я, и сам удивился своему голосу, давненько я его не слышал.

Мой необычный попутчик крепко стиснул одну из век и ответил, что своим, вполне уместным, но аннигилирующим эффект неожиданности любопытством я расшатываю, грозно нависающий над сюрпризом Дамоклов меч. «Ох и любит же он, судя по всему, пафосные речи!». Следующие несколько минут он рассуждал на тему доминирования мухи над человеческой расой при условии равной интеллектуальной развитости. Попутно он подгонял меня, так что мне пришлось буквально залить в себя ледяной пенящийся напиток. Так я пивасиком и не насладился. «Боюсь сегодня не судьба». Остаётся надеяться лишь на то, что сюрпризом будет, опять же, хмельное варево и возможность неспешного его смакования.

Когда мы выходили из бара я заметил, что мой попутчик и вправду очень торопится, он бросил тревожный взгляд на часы и сказал, что надо спешить, в противном случае, опоздаем на весь сюрприз. Мы быстро пошли по, напичканному людьми, тротуару. Пару раз мы налетали на идущих в противоположную сторону пешеходов, принося извинения мы шли дальше. Поток людей давил настолько, что я отстал не очень сильно, но достаточно чтобы периодически терять из виду силуэт того, кто меня вёл к неведомому сюрпризу. Подходя к центральному вокзалу, мой новый знакомый слегка задел мимо проходящего парнишку лет двадцати, тот пошатнулся и, возмущённый бросился в след за ним. Наблюдая за происходящим со стороны, я слегка удивился поведением того парня, он явно был воинственно настроен, но при этом в значительной мере физически уступал попутчику. Правда, я не сразу заметил то преимущество, которое резко увеличивало его шансы и демонстрировало полное отсутствие оных у моего товарища. Парень был не один. И группа поддержки у него была крайне внушительная. Цепочка из десяти человек, примерно одного возраста решительно приближалась к попутчику, и я с ужасом понял, что одной лишь поддержкой они не ограничатся, каждый захочет внести свой вклад в воспитание «зарвавшегося мужичка». Обидчик будет отмщён, всеми сразу и каждым по отдельности. Я попытался идти быстрее, рвануться к ним, приблизиться, что бы в нужный момент оказать помощь, однако толпа как будто нарочно стала сгущаться, казалось, что люди замедлили свой шаг и стали в два раза толще. Я, правда, не знал, чем смогу помочь, но стоять в стороне тоже намерен не был. Расталкивая локтями пешеходов, я пробивался к цели, уже понимая, что мне не поспеть за стремительно развивающимися деструктивными событиями. Мальчишка крикнул что–то неразборчивое и, не дожидаясь реакции Попутчика на слова, тщательно размахнувшись, ударил его кулаком в район поясницы.

Толпа не сразу осознала, что происходит у неё пред припудренным бытовыми отягощениями носом.

Когда уровень воды в реках падает, порой рождаются острова, небольшие такие, реке приходится огибать их, но не останавливаться, никогда не останавливаться.

Поток из непрерывно движущихся человеческих тел стал огибать препятствие, когда моего товарища уже били ногами, периодически сменяя друг друга, не ведающие жалости, малолетние отморозки. Чётко и без лишних слов, лишь изредка выкрикивая дежурные блатные фразы, они втаптывали человека в тротуар. Будто соревнуясь меж собой, каждый из них пытался ударить сильнее, нанести максимальные увечья, если понадобится – убить, но быть лучшим в этом субкультурном состязании. Их тупые лица пытались изобразить гнев, но я отчётливо в них видел только радость и глубокое удовлетворение. Маскируя жестокость под личиной ущемлённого самолюбия и стремления отомстить за друга, шпана банально развлекалась, тешила свою кровожадность и множила чувство эйфории, рождённое осознанием собственного всесилия. Один из сволочей повернулся ко мне и я, на мгновение поймал его взгляд, этот парень был счастлив, по-настоящему счастлив.

Как может быть счастлив мужчина услышавший «ДА», от любимой женщины, или счастливчик, выигравший в лотерею круглую сумму, или студент, сдавший успешно последний экзамен, осознающий, что впереди лишь безудержное веселье и свобода. Отморозок ликовал. И он не стремился сдерживать в себе эти чувства, или пытаться их скрыть. Зачем? Его всё равно уже никто не накажет. Я решил начать с него.

Мчась сквозь холодец людских телес, не останавливаясь ни на мгновение, расшвыривая в стороны бездушные оболочки, я налетел на малолетнего линчевателя, взял его за руку, посмотрел в лицо, где эмоции тупого наигранного возмущения начали было сменять веселье и сломал её чуть ниже плечевого сустава. Я чётко расслышал хруст. Треск ломающейся кости под кожей. Я узрел в глазах страх, боль и шок, непосредственно до того, как я услышал его пронзительный крик. Ох, как же он кричал. Я словно впитал разрушающую энергетику этого паренька. Ту, что рождается в душе человека настоящими страданиями. Я окунулся в ореол мук и ужаса, окружающий содрогающееся тело молодого садиста. Я почти увидел искрящиеся всплески энергии, истоком которой была острая, лишающая чувств, эмоций и осознания окружающего мира, боль. Я вкусил её и насладился ею. «Подожди немного, я скоро вернусь».

Я развернулся к компании растерянных детей и стал бить. Я даже не уворачивался и не блокировал их удары, я просто наносил точечные увечья. Я выстреливал своим телом с неимоверной скоростью. Я бил целенаправленно, с движением твёрдой мысли, с каждым ударом круша кость или приводя к внутреннему кровоизлиянию, но я был ювелирно аккуратен, моей целью было держать их на ногах. Мне не хотелось заканчивать это, мне было слишком хорошо, чтобы позволить этому так быстро завершиться.

Я вовсе не испытывал чувства ненависти к ним, ненависть всегда была чувством произраставшим из бессилия.

Его испытывают пенсионеры в отношении коррумпированной власти; его испытывают, когда застают супругу за изменой, с сильно превосходящим в физическом плане мужчиной; его испытывают к мухе, барахтающейся в горьковатой пене любимого напитка. Сейчас же я чувствовал лишь ярость и презрение, разбавленные пьянящим чувством торжества справедливости.

На измазанной кровью чёрной брусчатке осуществляли слабые телодвижения девять искалеченных тел. Всё происходило у стен торговой точки клишированной женской одежды. И малолетняя сволота, та самая, которой я в начале самом обезвредил правую верхнюю конечность, оставленная мною на десерт, держась за сломанную руку, в неестественной позе, жалась к двери прямо у надписи «Скидка 50%». Я решил, что парень перенёс достаточно сильный стресс – вряд ли у него в душе сейчас есть место даже для ненависти. Всё заняли боль ужас и бессилие, какое только возможно, он и не испытывал никогда ранее, стоит сделать ему скидку. Я свернул ему шею, легко, с той непринуждённостью, с которой я пробиваю бумажный билет в общественном транспорте, без особого желания, но и, не вступая в конфликт с моим внутренним «Я». Этого мальчишку уже не изменить, он уже никогда не станет полноценной частью общества, он не нужен, нет, он вреден для общества.

Личный высокодеструктивный крестовый поход был завершён, адреналин высвобождался из организма крупной дрожью во всём теле, и только сейчас я увидел, что вопреки законам природы, по неестественным причинам, река вдруг остановилась. Толпа пялилась на меня бесконечной грядой немигающих глупых глаз. Все ждали продолжения. И я ждал. Всё это было слишком неестественно. Толпа знала – то, что сейчас произошло, нарушает привычное положение вещей. В лучшую ли, в худшую сторону? Ужасная правда жизни, вещающая о несправедливости и повседневной жестокости, не принятая многими, но такая привычная, рушилась, открывая перед обществом другую форму той же жестокости, в связи со своей невероятностью, никогда не рассматриваемую с точки зрения морали. Десятки растерянных лиц застыли, обращённые ко мне. Да, я искалечил и убил, да, самостоятельно вершил правосудие, может ли брать на себя такую ответственность человек вроде меня, как далеко я зашёл за рамки осязаемого пожухлыми нитями восприятия людской логики. Толпа готовила вердикт, а я в растерянности стоял посреди островка, омываемого рекой прекратившей свой бег. Я ведь тоже ничего не понимал. Не мог я справиться со стаей молодых энергичных парней. Я не вспотел даже. Сомневаюсь, что мои, несомненно, скромные бойцовские навыки были определяющим фактором этой схватки, что-то мне помогло. Со спины подошёл мой таинственный попутчик, я обернулся и продрожал голосовыми связками, обращаясь к нему:

– Может, пойдём отсюда, а то уже опоздали небось?

Мне хотелось сбежать, спрятаться подальше от сотни глаз, в которых отражалось неуверенное осуждение. Попутчик положил руку мне на плечо и улыбнулся, так живо и беспечно, словно и не его только что месили десять пар спортивной обуви.

– Нет, Боря. Успели, как раз вовремя успели.

Глава 1.

И всё-таки безумно интересно. Как же невероятно ярок контраст. Насколько человек возвышается над животным миром в своём интеллектуальном превосходстве, настолько же он абсолютно теряет свои позиции, когда ключом к выживанию становится мифическая интуиция. Человеческое сознание вестимо слишком долго было рабом логического анализа и теперь, в ситуациях, требующих незамедлительных действий, теряется, блуждая в степи медлительно раскачивающихся дебрей рационализма, теряя драгоценные спасительные секунды.

Юная и, по современному обыкновению, интеллектуально активная, но всё же ветреная студентка педагогического факультета уже могла мчаться по направлению к очагу, успешно аннигилируя потенциальный факт соприкосновения с двумя полупьяными насильниками, но никак не могла решиться на это. Электрические импульсы в её очаровательном сыром черепном коробке по обыкновению сновали в левом полушарии и задавались резонными, но дурацкими в данной реалии, вопросами:

– Достаточной ли величины зазор между нами?

– Достаточно ли быстро я смогу бежать, чтобы не быть схваченной и зажатой в угол вновь?

– Какова вероятность того, что обидчики не прикончат меня, рассвирепев от неповиновения жертвы?

С каждой подобной мыслью девушка приближала свою безрадостную участь. Но мозг продолжал отрабатывать свою норму, не позволяя объективному природному чутью возыметь верх и спасти её. Несмотря на явную симпатию к интуиции со стороны инстинкта самосохранения, самодовольный, беспринципный, привычный всегда доминировать, интеллект, не желал отступать. И он будет вынужден сдаться лишь тогда, когда осознает нерешимость задачи. Когда уже ничего нельзя будет сделать. Когда будет уже слишком поздно.

Я предавался созерцанию этой потешной сцены из-за угла той стены, у которой происходил этот занимательный этюд. Потешно, аж до коликов в животе. Умненькая девочка, слишком уж умненькая, пожалуй. В этом то и беда. Вероятно, хорошие оценки имеет. Судорожно сжимает украшенными перстами новёхонькую сумочку, на стипендию купила видать. Родители, скорее всего, гордятся безмерно. Эх, как же им сейчас повезло, возможно, даже больше чем ей.

А я не торопился. Размышляя над манерой выполнения работы, я всерьёз призадумался. Грубые расправы уже давно перестали хоть сколько удовлетворять мою пресыщенную подобным жемчугом гнилостную сущность.

Душа жаждала момента неожиданности, сюрприза, бури эмоций. Я хотел творить, создавать черты величественного изваяния, подобно банальному Микеланджело, отсекая, как утверждал творец, лишь то в чём нет органичного симбиоза с творческим приоритетом.

Решение пришло совершенно внезапно. Я в деталях представил себе предстоящие манипуляции и сосредоточился. Вот и настал тот момент, когда мне пригодятся знания строения головного мозга, что вложил в моё сознание Попутчик. Я мягко, ненавязчиво проник в сознание мужчин, на всякий случай, отключив и соматосенсорную кору мозга, локализирующую болевой сигнал на теле, и переднюю поясную, отвечающую за стрессовую оценку боли, слегка притупил остальные корковые отделы чувствительности и начал творческий процесс.

Тут было необходимо задействовать телекинетическую медитацию, с которой я испытывал некоторые трудности. Очень сложно на расстоянии двигать то, что не видишь. Я расслабился и погрузился в состояние полусна. Теперь можно начинать. Лишив насильников детородных органов, я оставил уже не опасные части их телес болтаться в не стиранных подштанниках. Пришлось отключить работу осязательных рецепторов кожи в паховой области. А то ведь можно весь сюрприз испортить. Я сразу заживил раны и, уже для своего удовольствия, придал им форму характерную для физиологии жениха Барби. Вернув сознание мужчин в их полное распоряжение, я коснулся мозга девушки и на время затормозил работу коры левого полушария, дав, таким образом, инстинктам преимущество над программным мыслительным процессом. Вот и всё.

Героизм, вызволение, овации.

Я развернулся и неспешно двинулся вдоль улицы. Пройдя шагов двадцать, я услышал, обильно сдобренные матом, крики одного из мужчин и быстро удаляющиеся звяканья по асфальту бегущих босых стоп.

Вот ведь молодец интуиция! Мгновенная реакция, даже туфельки сбросила для большей скорости. Нет, не в рационализме сила – в шестом чувстве она, родимая.

***

Мы называли себя «Арментарии», производное от латинского слова означающего «Пасущие». В нашем сообществе было более ста тысяч человек по всему земному шарику.

Почти что во всех больших городах мира, в ночное время суток мы выходили в патруль. Не нуждаясь в физическом отдыхе, с восходом солнца, каждый из нас, по желанию, мог вести образ жизни, предшествовавший моменту «раскрытия Таланта». Были определённые ограничения, связанные с секретностью предприятия, но они не тяготили. Качество жизни перешло на совершенно иной уровень. У нас была цель, работа которую мы любили, и, что уж тут греха таить, нам была дарована реальная власть – такое порочное и столь упоительное чувство, навеки приковывающее к себе любого, единожды вкусившего его. Ментальная мощь, бушевавшая в нас непрерывным круговоротом, заставляла почувствовать себя всемогущими титанами. Концентрировано направленная в необходимом направлении, сила мысли, порождала чувство экстаза каждый раз. Мы находились на огромном возвышении над всеми системами контроля, созданными обществом. Мы попрали религию, закон, мы пренебрегли моралью. Мы вознеслись над всем миром.

Уже полгода как я входил в число «Пасущих». Я с неожиданной лёгкостью оборвал практически все свои связи с прошлой жизнью, отдалился от всех, когда-то близких мне людей. Я поддерживал отношения лишь со своими родителями, пусть они были обычными людьми, но для меня они всегда оставались хорошими людьми, которых я любил и уважал по-настоящему.

Мне пришлось резко отказать себе в употреблении алкогольных напитков и перестать вкушать любые всевозможные дурманящие ум средства, включая табачные изделия. Это оказалось несложно, я не тосковал по навязанному капитализмом угару, это было частью моего прежнего жалкого существования, не имевшего ныне ничего общего с моим настоящим «Я».

Запрет на допинг носил в себе чёткое, подкреплённое логикой и прецедентами, объяснение:

В наших силах было изменить окружающий нас мир одной лишь мыслью. Пусть не сильно, но опустив барьер, отупев от наркотика, хаотичные желания, приправленные низменными инстинктами, могли нанести серьёзный ущерб неповинному обществу. Операция по «раскрытию таланта» базировалась именно на таком принципе замедления мыслительного процесса, с возможностью активировать интуитивные и скрытые за подкоркой мозга способности человека. Зачастую использовался алкоголь. Стимулируя выброс адреналина в кровь, путём моделирования ситуации, заставляющей объекта испытать так называемый «Праведный гнев», куратор будит спящую, в глубинах подсознания, силу, склоняя её к сотрудничеству с рассудком. Обычно пробуждение представляло собой тонкую струю бьющейся энергии, протекающую по руслу ярости. Потому моменты «раскрытия Таланта» часто сопрягались с жестокостью и разрушительными последствиями. Что же может произойти, если полноценный и уже давно бодрствующий «Талант» отдать во владения опьянённого инстинкта.

Наша деятельность была заключена только в одни рамки – невинные должны быть спасены, виновные должны быть наказаны. Мы на самом деле считали себя прототипами супергероев. Одна лишь разница была между нами и вычурными образами, представшими пред нами на страницах комиксов – наша работа грубее, чётче и без ненужного пафоса. Копируя классический имидж мстителей в трико, мы бы сразу же раскрыли себя. Афишировать нашу деятельность в ночное время суток стало бы неверным шагом. Ведь заставив потенциальных преступников бояться и действовать с опаской, мы, таким образом, снизили бы вероятность их обезвреживания. Мы поступали мудрее, наше неведомое присутствие было намного продуктивнее действий любого вымышленного персонажа.

За прошедшие полгода я смог справиться с чувством агрессии в себе и перейти к превентивному вмешательству. Я более не искал стычек с местной шпаной и асоциальными личностями, я лишь устранял физиологический аспект, с помощью которого они могли причинить вред. За это время я вырос, во мне развивался «Талант», открытый Попутчиком во время бойни у магазина женской одежды. Но, к сожалению, и у «Таланта» были свои границы, к которым я неумолимо приближался.

Позволив интуиции следить за окружающим миром, я медленно плёлся по тротуару, разглядывая брусчатку, плывущую подо мной. Фонарные столбы тускло освещали улицу, надменно полагая, что справятся с этим лучше, чем лунный свет.

Несмотря на все преимущества моей сегодняшней жизни, со мной происходило нечто странное, даже пугающее. Я начал сомневаться. Всё чаще я задумывался о целесообразности наших действий.

«Только шесть месяцев своей жизни я чувствую себя полезным. Не так давно я понял, к чему я стремлюсь и что меня вдохновляет. Что же меня терзает? Что заставляет задуматься о правильности происходящего? Почему, как и в прошлой жизни, я испытываю тоску и сожаление. Может быть, мой дребезжащий при каждом шаге холодец в башке и вовсе не способен подчиняться каким-либо социальным моделям? Может быть, я просто не способен принять данную судьбой возможность себя реализовать, может быть, я не достоин подарка, который мне так щедро предоставила жизнь. Я неправильный. В нашем городском филиале работают пятьдесят три мне подобных, и каждый из них доволен и благодарен за то, что он способен пережить. Почему я снова, как и прежде колеблюсь меж признательностью и осуждением? Словно инвалид, благодарный, но неудовлетворённый. Что заставляет меня сомневаться в правильности наших общих мотивов?».

Приближающегося ко мне Виктора Сероверова я заметил уже минут десять назад. Ореол «Таланта» вокруг него был настолько ярок, что даже обычные люди ощущали какие-то энергетические изменения, находясь рядом с ним. В свою очередь моя аура была настолько скудной, что, порой, мои сослуживцы проверяли меня досконально, перед тем как осуществить контакт. Меня это задевало, ведь я не был худшим из всех. Витька нарочито начал беседу с кодовых слов, шутливо, демонстрируя шаблонное чувство юмора, пытаясь задеть меня за живое.

– Луна благоволит, – явно нарочно сказал он подходя.

– А день освобождает, – ответил я, незаметно приподнимая камень у него на пути, учитывая траекторию его движения, через мгновение он должен был споткнуться.

Мы с Виктором Кузнецовым начали тесно общаться с момента моей инициации, в связи с тем, что наши патрульные зоны тесно соприкасались. И в этой связи он прекрасно знал, что от меня можно ожидать, ведь уже неоднократно мы оба были жертвами подобных шутливых выходок со стороны друг друга. Легко перепрыгнув через булыжник, он двинулся дальше ко мне на встречу.

– Как всегда кислый? – поинтересовался Витька. Он знал о моих сомнениях, но не считал это причиной для переживания. Примерно раз в полмесяца мой мозг начинал сбоить, каждый раз груда противоречивых мыслей обрушивалась именно на Виктора и каждый раз он с юмором встречал мою шизофрению.

– Витёк, а не поведаешь ли ты мне, возникали ли у тебя ощущения какой-то фальшивости всего того, что с нами происходит? – спросил я. Уж не в первый раз я обращаюсь с подобными вопросами к моему соседу, каждый раз в надежде услышать что-нибудь что могло бы заставить меня окончательно обрести веру в значимость происходящего. Витька был опытным Пасущим, состоявшим на службе уже более трёх лет и, за счёт более глубоких познаний в нашем деле порой мог забросать меня достаточно весомыми аргументами в пользу нашего сообщества, но увы, необъяснимая тоска возвращалась, с каждым разом всё скорее. Я не унимался, продолжая уж давно начатый диалог: – Вот посуди автономно друг мой. Попутчик говорил нам что институт «Арментарии» это – конечная стадия эволюции человека, но я всё никак не пойму, почему же мы прячемся в подворотнях и отпугиваем карманников? Мы втихаря убираем мусор, делая всё возможное, чтобы соседствующие с ним нечистоты того же уровня ничегошеньки не заприметили и продолжали действовать в рамках собственного суждения мироздания, где им дозволено всё. Наши действия. Невзирая на потенциал, являются точечными, в то время, как самое время сделать их глобальным явлением.

– Боря, я бы с невероятным удовольствием проигнорировал твою реплику, но знаю, что ты не успокоишься, – он тяжело вздохнул и продолжил. – Слушай меня внимательно, во мне ещё теплится надежда, что до тебя когда-нибудь дойдёт: «Арментарии» есть существа подобные людям, но превосходящие их в ментальном совершенстве. Подобно процессу взросления, когда юноша перестаёт быть ребёнком, а мужчина перестаёт быть тинэйджером, мы перестаём быть людьми. Любой «Пасущий», со временем осознаёт свою силу и возможности. Вместе с ними он осознаёт чувство ответственности перед человечеством, не способным самостоятельно защитить себя. Спасая от гибели развитых и перспективных особей, мы способствуем дальнейшему развитию цивилизации. Устраняя дивиативный генофонд, мы снижаем вероятность появления в обществе нездорового поколения. Мы могли бы называть себя «Пастыри», но ввиду библейского значения этого слова, и грубости нашей методики, мы нарекли себя «Арментарии». – Витя вопросительно глянул на меня – есть вопросы?

– Да, конечно есть, – вспылил я. – Я уже десятки раз слышал это определение воткнутое в наш мозг силами Попутчика и каждый раз это будит в моём сознании прикорнувший, но вполне логичный вопрос: да что же мы в своём величии и великолепии сидим ровно на жопе и размениваемся на мелочь? Мы же многочисленны, мы всесильны, почему бы нам не изменить мир к лучшему? Почему бы нам не сокрушить баланс добра и зла? Что нам мешает? Институт «Арментарии» готовит не пастухов, а сторожевых овчарок при них.

– Отлично, сегодня ты оригинален, мне даже интересно. – Мой товарищ снисходительным скучным тоном, без особого интереса, не прекращал лёгкими движениями парировать мои неумелые выпады. – Раз уж ты обратился к подобным аналогиям, я попробую ответить тебе, исходя из примитивных определений схожим образом: исконно «овчарки» это общее название ряда пород служебных собак, исторически использовавшихся как пастушеские собаки, помощники овчаров. В обязанности данной породы собак входило удерживать овец в пастбище и защищать их от нападения хищников, чаще волков. Мы не подходим под данное определение, потому как, в первую очередь мы не удерживаем их на одной поляне, мы позволяем им двигаться вперёд, развиваться, и, по сути, у нас нет волков, от которых приходилось бы защищать людей. Мы ограждаем их друг от друга.

– Витька, уже демагогия какая-то пошла, ересь схоластическая. А как же «Homo homini lupus est»? В этом случае моя, правда.

Витёк, взглянул на меня исподлобья, в очередной раз устало выдохнул и сказал.

– Боря, родной мой. Как же ты достал меня. Ты же сам знаешь, «Арментариям» более двух тысяч лет, когда-то эти правила и нормы были приняты как наиболее оптимальные. Мы не знаем, были ли попытки подобных тебе изменить мир глобально, но мы знаем, что даже Иисус – звезда эстрады, не позволил себе вольностей, о которых говоришь ты. Может быть, его поколение ещё помнило о катаклизме, обрушившемся на землю после, воспеваемого тобою, полномасштабного вмешательства. Пойми, мы не знаем что будет, если всё произойдёт по-твоему. Но мы уверенны, что наши деяния благие, мы несём добро, пусть своеобразное, жестокое, но всё же, добро, и то, что мы даём миру безопасно.

Мы замолчали, и какое-то время шли рядом, не разговаривая. Я обдумывал слова Витька, он же позволял мне спокойно переварить всё услышанное. Краем глаза я заметил, судя по одежде, обеспеченного, но безобразно пьяного мужчину, который, сосредоточенно разглядывая дорогу перед ним, двигался в сторону дома. Я мысленно накинул на него колпак невидимки. Теперь местная шпана просто перестанет его замечать. Достигнув убежища, колпак пропадёт, и если на пороге его встретит разъярённая супруга, это уже не мои заботы.

Внезапно Витёк напряжённо, всем телом замер и как будто бы прислушался к ощущениям внутри себя.

– Ты чего это персты свои скрючил в немой паузе? – заметив молчаливое окаменение друга, спросил я.

– Ты серьёзно не чувствуешь? – удивился он, похоже, что интуиция Виктора ухватилась за какие-то энергетические вибрации, предвещающие нечто опасное. – Быстро ускоряйся, – велел мне Витёк, – что-то происходит. Я ещё не могу понять, что именно, но нам надо торопиться.

– Я ничего не чувствую, – сказал я честно пытаясь в спешке тщетно настроить чутьё на экстрачуствительность.

– Не время для сосредоточения, – крикнул Витька. – Ускоряйся!

Я с нескрываемой тревогой во взоре пялился на друга, но не смел перечить. Приверженность к негласной субординации выбивала из меня любые пререкания.

Реальность содрогнулась…

Ускориться, означало привести мышечную систему организма, реакцию мозга и восприимчивость интуиции к опасности в боевой режим. В данном состоянии Арментарий становился сильнее и быстрее в десятки раз, порог возможности организма возрастал до небес, физический потенциал был практически неограничен. Ускорение заняло не более секунды и мы с Витьком рванулись с места, с нечеловеческой скоростью, оставляя на асфальте паутиновый узор из трещин.

С каждым ударом ноги мы двигались всё быстрее, создавая иллюзию того, что не мы бежим по земному шару, а силой движений заставляем его подчиниться нам и вращаться под нашими телами подобно беговой дорожке. Мы перемещались со скоростью, неподвластной современным технологиям. Здания мелькали, сплошной стеной, проносясь мимо нас. Прочтя название одной из многочисленных улиц, я тут же забыл его, ненужная информация. Мы продолжали двигаться по направлению к источнику тревожного сигнала, нарушая все законы природы и физики, заставляя мир съёживаться и деформироваться, бессильно подчиняясь мощи Арментариев.

Витька прибыл на место первым. Мне до сих пор не удавалось почувствовать что-либо, и я просто следовал за ним. Мы остановились в ста шагах от заброшенного шестиэтажного здания. Видно было, что предпринятая реновация жилого дома остановилась уже очень давно, вокруг были разбросаны неиспользованные, пришедшие в негодность стройматериалы. Что же заставило нас примчаться сюда? Казалось, мой напарник тоже потерял ориентир.

– Где-то здесь, – сообщил Витёк. Он не мог конкретно локализовать источник, потому как находился в боевом режиме. В моменты опасности важнее всего сохранять состояние ускорения, чем концентрировать ментальную силу. Сосредоточение ослабляет защитные механизмы нашего тела. Несмотря на всю мощь Пасущих, стоило всегда помнить, что наша плоть смертна.

К зданию начали прибывать другие. За считанные секунды стройку окружили по меньшей мере двадцать патрульных с соседних участков. Я знал их всех, мы часто собирались для лекций проводимых Попутчиком, в целях всеобщего развития. Прибывшие в спешке восстанавливали силы после проделанного пути. Было заметно, что все они, как и мы, не имели ни малейшего представления о том, что должно произойти.

И тут я увидел нечто странное, тревожное и врезающееся в мозг раскрасневшейся иглой тревоги. Озарение коснулось сознания мгновенно и неожиданно. Я отчётливо ощутил то, что нас всех сюда привело. Я заметил ловушку, подготовленную для нас, я видел её так же явственно, как и неоконченную, но уже дряхлую постройку перед нами.

«Как же так? Что вообще здесь происходит? Неужели мы попали в западню? Кто-то, банально и грубо отлавливает нас для расправы? Но это же невозможно!» Я растерялся ещё больше, когда по глазам участвующих понял, что я единственный из всех кто, это почувствовал. В моём сознании вырисовывалась картина, отображавшая нашу обречённость. Никому из нас не спастись. Никто уже не уйдёт живым с давно заброшенной строительной площадки.

Прошла секунда. Нет возможности и времени перестраиваться на увеличение амплитуды мозговой активности, я попросту не успею передать сигнал тревоги своим сослуживцам. Что же делать? Я не видел всплесков биоэнергетической активности где-либо в здании, источник опасности был намеренно скрыт от нас. Но он должен был быть где-то там. Где-то, в одной из пыльных, давно покинутых людьми, комнат. Где-то, в стенах ветхого строения, наблюдающий за нами, подло уничтожающий тех, кто несёт добро.

Прошла вторая секунда. Мой мозг метался в поисках решения. Я понимал, что мне не удастся спасти своих внезапно ослепших коллег, но возможно я смогу спастись сам, возможно отомстить. Мысли об обороне развеялись, так и не успев занять прочное место в сознании. Расчёт на результативность атаки был ничтожен, но, похоже, это был единственно верный ход. Я увидел, что мы уже не стоим на земле. Нас незаметно поднимало силовое поле, подчиняющееся неведомой силе. Двадцать три Арментария, занятые регенерацией организма после аварийного ускорения, сами того не замечая, парили в трёх десятках сантиметров над земной поверхностью. Придав их телам предельную скорость падения, невидимый противник легко сломает им позвоночники. Болевой шок Пасущего не будет долгим, секунд пять, но этого вполне достаточно для заключающего этапа расправы. Всё происходило слишком быстро, даже для нас. Мгновения обрели цену. Каждый миг, затраченный на бесплодный логический анализ, отрывал жирный кусок от истерзанной плоти, обессиленной надежды на спасение, возможно у меня оставались лишь доли секунды. Я пытался остановить бесконечное, хаотичное, тщетное метание мысли.

И я смог. Выдвинув на передовую интуитивное мышление, я скомандовал организму о незамедлительном выбросе адреналина в кровь и третья секунда застыла.

Четвёртое измерение расширило предо мной число вероятностных плоскостей, словно последний автобус, задержавшийся на остановке с открытыми дверьми, водитель которогоблагосклонно дарует тебе возможность успеть спастись от холода и тьмы в уютных недрах общественного транспорта. Даёт надежду. Цель. Собрав все ресурсы, оставшиеся во мне, я швырнул себя к главному входу, разрезая телом воздушное пространство, мелкие частицы которого врезались в меня и застывали, вырисовывая за спиной причудливый силуэт. Я ворвался в дверной проём в момент, когда моих друзей тряхнуло о землю, ломая их тела, заполняя лабиринты сознания безудержной волной нечеловеческой боли.

Я успел.

Щепки разорванного мною каркаса деревянной двери, схваченные цепкими объятиями замороженного в моём сознании времени, замерли, устремлённые к стенам коридора, ведущего к ступеням на верхние этажи. Пока что мне была неведома цель, к которой я движусь, но я понимал что остановиться – значит умереть. Я мчался к лестничной клетке. Я не собирался взбираться вдоль перил, это было бы самоубийство, слишком медленно. Мне нужен был лестничный проём, позволяющий в прыжке преодолеть нужное количество этажей. Я уже видел ореол той энергии, что была источником опасности. Четвёртый этаж, правое крыло, почти что прямо надо мной.

Третья секунда плавно перетекала в четвёртую. Мои товарищи корчились от боли, а в их направлении, из-под сантиметрового слоя почвы, с бешенной скоростью вырывались осколки, ржавые гвозди и мелкие металлические обломки, оброненные когда-то строителями, работавшими на этом месте. Я всё же не успел. Моё присутствие было замечено и в мою сторону ринулись десятки мелких предметов, словно автоматная очередь в искривлённом пространстве. Я запаниковал. Сила, которой я противостою, не входит ни в какое сравнение с силами Арментариев, ничего подобного я раньше не встречал, я не мог поверить, что такая мощь может существовать. Это невозможно. Страх усилил остроту восприятия. Это помогло. Я смог увидеть каждый мелкий предмет, несущийся в мою сторону, проследить его траекторию. Я не был в силах остановить их, но я мог изменить линию пути, по которому смертоносные тела стремились ко мне. С трудом справляясь с задачей, я почувствовал, как обожгло кожу. Большую часть я отвёл, но всё сразу заметить не смог. Вторая волна телекинетического удара замедлила моё передвижение, и я уже не справлялся с атакой. Надо было менять стратегию, иначе я погиб. Надо было мыслить иначе, более дерзко, более неожиданно.

Пятая секунда уже оставляла за собою четвёртую. Моих друзей решетили, разрывая на части, сотни мелких острых деталей, безостановочно рвущихся из-под покрова сгущённой грязи и пыли. Хлынувшая кровь застывала в воздухе багровыми кляксами. Я продолжал бороться с взбесившимся домом. Куски стен отрывались, устремляясь ко мне, дождь из сотен всевозможных предметов рушился на моё несущееся к лестничной клетке тело. Противник уже был на одной вертикальной плоскости со мной. Частички металла, стекла и дерева уже жадно впивались в плоть и я почувствовал, как врезаюсь в энергетический барьер. Мой путь был перекрыт. Враг не собирался подпускать к себе. Но может быть мне это и не нужно. Нестандартное решение задачи всё-таки пришло. Я максимально сконцентрировал сознание, сосредоточился на каждой щепке этого дома, поместил в ментальные оковы каждый сантиметр здания. И поднял его, вырвав из почвы вместе с собой и незримым соперником. Ровно на четыре этажа, ровно на тринадцать метров.

Дом завис в пространстве, вместе с вырванными клочьями земли. Перекрытия между этажами лопнули в том месте, где стоял мой враг и я. Мы оказались в шаге друг от друга и я увидел его. Это была женщина. Из-за обороняющего поля, окутывающего тело женщины, я не видел чётких очертаний её лица, но и без того я понял, что она красива, исключительно красива и бесконечно опасна. Я попытался воспользоваться моментом неожиданности и нанёс сильнейший ментальный удар, на который ещё был способен. Пространство сжалось, защитная аура противницы лопнула, воздух свернулся, порождая вакуум. Я увидел, как область энергетического взрыва исказилась, словно кривое зеркало меняет отражение. Враг пошатнулся. Невероятно. Похоже, что момент внезапности позволил мне выбить позиции. Возможно, у меня получится. Противник будет обезврежен. «Но… Что происходит?» Я растерянно глядел как защитный барьер вокруг женщины восстанавливается. Это уже слишком.

Я не мог повторить нападение. Ментальный потенциал был исчерпан. Всё на что я оставался способен – это физическая сила. Но даже ускоренная мышечная активность не в силах противостоять ментальному могуществу этого существа. Уже осознавая свою обречённость, в отчаянии я рванулся к сопернице, с целью воспользоваться, хотя бы, преимуществом мужской физиологии. Надежды на победу были малы. Сокрушающе малы. Нет, я уже не рассчитывал на удачный финал. Мой последний выпад, скорее означал лишь решительность и демонстрацию крепости духа. Я знал, что уже терплю поражение, я осознавал то, что я уже погиб, но я не собирался сдаваться. Не хотел сдаваться. Ни за что. Резкий удар вырвал меня из реальности, мысли бессмысленным круговоротом очертили границы сознания. Я увидел темноту, искрящуюся яркими цветами и бесцветную одновременно. Я ощутил невесомость изрезанного тела. Я перестал чувствовать боль.

Шестая секунда ускоряла бег. Обмякшие тела двадцати двух Арментариев, медленно опускались на бурую липкую поверхность земли. Почва перестала извергать острые строительные останки. Капли крови ещё держались в воздухе, влекомые силой притяжения. А я терял связь с миром, уходя в небытие.

Седьмая секунда…

Глава 2.

У каждого человеческого организма, похоже, есть некая шкала определяющая его возможности. Когда дело доходит до превышения оных, организм противится этому, наглядно демонстрируя сознанию невозможность определённого действия. Детектором, в данном случае, является мышечная активность. Ведь физически слабый человек никогда не сможет поднять стокилограммовую штангу, именно в связи с опасностью разрушительных, для организма, последствий. Даже физически очень развитому человеку не под силу поднять над головой автомобиль. Скелет просто сломается под его тяжестью. Мышечный каркас чётко устанавливает границы возможностей. Не можешь, не берись.

Я был в силах пошевелить лишь пальцами рук. На большее я не был способен. Тело, как будто бы намекало на то, что мне не стоит двигаться вовсе. Но, как и все люди, я нисколько не уступал барану в упрямстве. Я попытался поднять правую руку, и тело пронзила боль. Такими методами демонстрации моего бессилия, организм, как бы говорил мне – не можешь, не берись. Судорога отпустила меня из своих крепких объятий, и я успокоился.

С трудом разлепив веки, я, в первую очередь, увидел белый потолок, венчаный продолговатой лампой люминесцентного освещения. Грани потолка подпирали, такие же белоснежные стены. Пахло чем-то кислым и горелым одновременно. Очень уж знакомо мне всё это с детской поры. Глянув одними глазами на инвентарь, окружающий меня, я окончательно убедился в том, что нахожусь в больничной палате. Тело стягивал гипсовый кокон, заставляющий испытывать сильнейший дискомфорт. Здесь были ещё две кушетки, но они были свободны. В палате я был один. Стало грустно от осознания того, что пока врачи констатируют моё пробуждение, пройдёт немало времени. Возможно, мне придётся лежать, не двигаясь и томиться от тоски несколько часов, может и больше.

Вынырнув из глубокого сна, я не сразу заметил, постоянно присутствующую боль. Лёгкую, хотя нет, довольно сильную, но как будто бы привычную, как мазут тягучую, тупую боль, она сочилась по всему телу, напоминая о себе легким пульсированием. Хотя вот пульсация, если на чистоту, достаточно ярко выделяла оттенки боли, как ёлочные игрушки украшают унылое, обречённое на долгую, жестокую смерть, дерево. Да и не сказал бы, что унылое дерево может быть поставлено в сравнение с той болью, импульсы которой так жадно впитывал мой мозг из многочисленных рецепторов организма, не так-то она и тупа эта боль.

Что ни говори, а штучка она острая. Яркие ощущения. Даже не яркие, а адские. «Да что же это такое. Почему же так больно?» Наконец-то я понял, что именно я ощущал. Ох, как же напрасно я это понял. Какая же сумасшедшая боль.

«Какого хрена?» Это было просто не выносимо.

Мои зубы скрипнули, пальцы сжались, от этого стало ещё хуже. Глаза расширились, уставясь в решётчатую дверь, ведущую в коридор, ожидая спасения. Через мгновение я уже ничего не видел, в глазах потемнело, рассудок помутился. Моё тело пронизывали тысячи раскалённых игл, чудовищные муки стягивали моё тело невидимыми путами.

«Это невозможно терпеть, это не выносимо».

«Да какого дьявола ничего не пищит? В фильмах, в таких ситуациях всегда же пищит что-то, медсестра прибегает, укол делает! Где медсестра, мать вашу!».

Режущая боль, рассекая пространство, уже неслась к последним, малочисленным остаткам рассудка, когда в поле зрения попал раздражитель. Глаза возвратили себе свою функцию, и я увидел, как дверь в коридор отворяется. В палату неспешно входила молоденькая медсестра, её задумчивый взгляд не удостоил меня внимания, продолжая блуждать по голубым просторам неба, виднеющегося в окне, сквозь зелёную, вибрирующую в моём сознании, листву деревьев.

«На меня смотри, дура! Ты сюда пейзажем полюбоваться пришла что ли? Да опусти же ты свою безмозглую башку!».

Она всё-таки повернула голову в мою сторону, без интереса, мельком, просто потому что так надо, коснулась меня взглядом, только взглядом, сознание плавало меж лёгких, белоснежных летних облаков. И тут девочка развернулась ко мне спиной. Я испытал чувство паники доселе не знакомое мне.

«Не заметила. Она просто не заметила. Эта боль убьёт меня, потому что, мечтательная, засидевшаяся на скучной работе медсестра, просто не обратила внимание на красноречиво отражённое в моих глазах отчаяние». Внезапно я услышал её голос, он нарушил внешнюю тишину, но добавил лишь аккорд в перформанс моей агонии.

– Лерка, иди своего уколи, щас загнётся.

Я спасён. В палату безучастной походкой вошла Лерка, здоровая баба с грубым лицом и взглядом, отражающим полнейшую незаинтересованность в чём-либо. Такие идут в медицину, чтобы колоть детям горячие уколы и приговаривать «Терпи, ты же мужчина!».

– Чёрт тебя дери, действие обезболивающего закончилось, – сообщила она. – Забыла, едрить твою маковку.

Воткнув иглу в катетер, Лерка ещё раз посмотрела мне в глаза, и, видимо, удовлетворившись тем, что расстояние между веками постепенно сокращается, также спокойно, вышла в коридор. За ней выскочила молоденькая девчонка, вестимо практикантка. Сложно винить их в цинизме, всё-таки подобная работа не позволяет распылять себя на каждого пациента, уж слишком нас много. Но Лерку я запомню, подумал я, закрывая глаза. Боль отступала. Сознание, вырвавшееся из пучины мук, уже падало в омут блаженства и опиумного умиротворения. Лерку я запомню.

* * *

Я стою у подножия необыкновенного строения. Оно не закончено, ступени неестественной высоты, сложенные из каменных блоков, уходят к небу, несомненно, предвещая его величие. Ещё очень много работы. Но мы справимся, обязательно справимся с этой тяжёлой, но святой ношей, милованной нам самими богами. Мы благодарны возможности служить, жертвовать собой во имя богов, отдаваться божественному труду, ведь всё это было даровано нам вместе с жизнью. Жизнь и служение – есть два неотделимых и ценнейших подарка, символизирующих собой величайшую милость богов. Солнце давно скрылось за горизонтом, и я уже чувствую ласки лёгкого ветра, успокаивающего боль в кровоточащих ранах на теле. Я закрываю глаза и ощущаю, как во мне растёт чувство блаженства, трепета и раболепия перед нашими господами. Нельзя мечтать о чём-то лучшем, мир совершенен, сотворённый божественной непогрешимостью.

Я открываю глаза, и слеза счастья срывается с ресниц, разбиваясь о каменную ступень алтаря. Передо мной высится не просто строение, передо мною незавершённая святыня, воздвигаемая волей создателей. Как безумно печально от того, что моё тело истощится раньше, чем каменные ступени сомкнуться, завершая священное служение. Я готов умирать сотни раз во имя богов.

Я чувствую приближение создателей, разворачиваюсь и падаю на колени, рассекая тонкую кожу, та ничтожная дань обожания и преданности, которую я способен выказать богам. Они пришли за избранными, как приходили вчера и придут завтра, как когда-нибудь они явятся и за мной. Мне надо быть терпеливым, боги заберут меня, когда я буду готов. Мой старший брат идёт с ними и ещё три особи из мой семьи. Они удостоятся чести служить и сгинуть ради создателей. Я с трудом борюсь с желанием броситься вслед, моля богов увлечь за собой и меня, но сдерживаюсь, я понимаю, что придёт и моё время. Ждать осталось уже не долго.

* * *

Я проснулся от дрожи в теле, осязая липкую от пота простыню, прилипшую к коже в тех немногих местах, где не было бинтов. В голове шумело. Сон был столь реалистичен, что картина статных фигур, покидающих поселение, всё ещё держалась в сознании. Я не хотел покидать это видение, оно было прекрасно. Пропитанное свободой, тем чувством вольности, непосредственности и лёгкости, которое даёт слепая вера.

Образ мира, приснившийся мне, влёк к себе, манил в свои объятия. Свыкаясь с реальностью, яркость эмоций притупилась, и вскоре на её месте был выстроен фундамент тоски и уныния.

У моей постели сидели родители. Отец напряжённо глядел в окно, сквозь которое бил яркий солнечный свет, одной рукой обнимая за плечи мать, которая ладонями тёрла опухшие глаза, размазывая слёзы на раскрасневшемся лице. «Как долго она уже плачет?». Я попытался сказать ей, что всё в порядке, что совсем скоро я выздоровею, и всё будет как прежде, но из горла вырвалось лишь нескладное мычание. Родители вскочили со стульев, и начали что-то быстро говорить, путаясь в выражениях, словно забыв родной язык. Судя по всему, основную мысль мне удалось донести, не сказав ни слова. Одно моё пробуждение стоило для родителей очень много. Глубокое чувство горя отражённое на лице мамы сменила неправдоподобная натянутая улыбка. Они всё говорили, порой бросая короткие фразы друг другу, мать всё хотела дотронуться до меня, но не решалась, словно боялась разбить дорогой сосуд. Не бойся мам, больше уже разбивать нечего.

В палату семенящей походкой вошла Лерка, с фальшивой улыбкой достойной профессионального официанта, она залепетала что-то ободряющее. Отец дрожащей рукой пожал толстую ладонь Лерки. Мать засуетилась и достала из сумки конверт. После короткой комедии разыгранной Леркой, конверт всё-таки опустился в широкий карман больничного халата, и моя сиделка откланялась. Оставшись одни, родители стали разговаривать между собой. Напряжение, которое ещё недавно заполняло буквально каждый сантиметр пространства палаты, стало покидать её, взбираясь по ярким лучам холодного осеннего солнца. Я посмотрел в окно, в котором виднелось голубое небо, испещрённое голыми ветвями деревьев, и осознал весь ужас происходящего. Я вспомнил. Во время моего первого знакомства с Леркой и молоденькой медсестрой, на этих вот ветвях были зелёные листья. «Сколько же я здесь лежу?

Остаётся лишь надеяться на то что это осень того же года». Шум в голове стихал, и я уже мог слышать, что говорят родители. Отец, держа маму за руки, радостным тоном успокаивал её.

– Лерочка говорит, что Боря сможет ходить. Максимум полгода Маша. Это не много когда знаешь, что теперь всё будет хорошо.

«Лерочка!? Полгода!? Да что здесь происходит!?». У меня разболелась голова, я закрыл глаза и попытался забыться. Но, истосковавшиеся по хаотичному бегу, мысли роились в голове, как отдохнувшая после тихого часа детвора. «Почему полгода? Почему организм не регенерируется? Я же Арментарий! Как долго я был в коме?».

«Из какого бреда я вынырнул в реальность?»

«Какая, на хрен, Лерочка!?»

* * *

Уже полчаса я наблюдал за канарейкой, сидящей на ветвях дерева на фоне капризного небосвода, небольшая часть которого была открыта для моего взора, обрезанная створками окна. Птичка покачивалась и периодически взъерошивала оперение клювом. Нет, я не хотел стать птицей, но яростная зависть к ней мучила много сильнее боли.

Два месяца обездвиженный гипсом, я страдал от своего бессилия и ничтожности. Желание поправиться, деформированное чувством безнадёжности, переросло в мечту – мечту покинуть больное тело, взвиться к облакам и хоть на миг ощутить себя свободным. Я не был в силах мечтать о чём-либо другом. Гипс снимут только через месяц, это слишком долгий срок.

В углу комнаты трещал маленький чёрно-белый телевизор принесённый отцом. Совковый гаджет ловил только один местный канал и уже через пару недель надоел мне невероятно. Но других развлечений у меня не было.

Я услышал знакомый мотив, оповещающий о начале утренних новостей. Эту передачу я не пропускал ни разу за всё время моего заточения в больном теле. Как-никак, а каждый день что-то новенькое. Сфокусировав зрение на изображении, я вслушался. Показ новостей, как обычно, начинался с короткой сводки, сообщающей о том, что будет показано далее более детально. Из сводки я узнал, что наш бесполезный президент, руководствуясь абсолютно абстрактными задачами, посетил Францию, так же я узнал, что министерство финансов снова повышает налоги и партия, победившая на голосовании, в очередной раз осела в оппозиции. Однако четвёртая новость всё-таки заинтересовала меня. Мне показалось, что на экране возникли уже доселе встречавшиеся мне лица. Терпеливо прослушав политическую заумь, я дождался криминальной страницы новостной программы и сосредоточился на прямоугольной линзе «зомбоящика». Потрескивающий динамик старого моноблока сухо вещал об убийстве двух школьниц восьмой школы. Я насторожился, ведь это учебное заведение находилось именно в том районе, где я когда-то имел честь выполнять патрульно-постовую функцию. Чёрно-белый кинескоп выдал две фотографии подозреваемых, и сердечная мышца затрепетала, словно крыло канарейки. Я покрылся испариной и на мгновение перестал дышать. Я вспомнил эти лица. Я вспомнил двух мужчин, которых когда-то великодушно помиловал, не забыв при этом потешить свою, извращённую властью и чувством превосходства, тягу к творчеству, стоя у подворотни и глядя за тем, как два социальных недоразумения шарят в нижнем белье в поисках причинного места. Лишь несколько секунд изображение держалось на экране, переключившись на сидящего за широким столом, серьёзного вида мужчину в сером пиджаке. Ведущий новостей, демонстрируя безупречность дикции и блеск ухоженных зубов, вещал:

«Сегодня утром в столице патрульно-постовая служба муниципальной полиции, в районе третьей поперечной линии обнаружила тела Ларисы Лавренко и Марии Тюльпановой тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения. Обе жертвы учились в одиннадцатом классе восьмой средней школы. По словам судмедэксперта, смерть наступила в районе двух часов ночи вследствие тяжких телесных увечий. Опознание подозреваемых лиц по архивным следственным фотографиям совершил одноклассник жертв Андрей Ивачёв, проживающий в этом районе, утверждающий, что видел своих одноклассниц поздно вечером в компании двух мужчин. По делу начат уголовный процесс. Если у вас имеется информация о месте нахождения подозреваемых лиц, просьба незамедлительно оповестить правоохранительные органы».

На экране снова визуализировались лица убийц, в этот раз изображение держалось около десяти секунд. Я жадно впился глазами в фотографии, пытаясь запечатлеть в уме оба лица. Я понял, что ошибки быть не может. Это они, я знал наверняка. Голову штурмовало осознание стопроцентности моей вины в случившемся. Терзала мысль о соучастии в убийстве. «Я не выполнил свою задачу, вместо того, что бы спасти жизни невинным школьницам, я игрался, баловался как маленький ребёнок с пойманным комаром».

Этим утром, две девчонки должны были пойти в школу. Конечно, они загуляли не дурственно и сегодня всё утро их бы преследовало бессердечное похмелье, и проклиная всё на свете, они бы скреблись по асфальту в направлении псевдообразумевающего заведения, совершив остановку лишь у ларька, что бы купить газированной жидкости. Вплоть до окончания многострадальных занятий, две подруги должны были бы удерживать тяжесть зацементевших век. И, возможно, у одной из них промелькнула бы греховная мысль о тщетности жизни. Но они были бы живы. Уже на следующий день, они бы задорно посмеивались над произошедшим и восстанавливали те вспоминания, что не смог уничтожить алкоголь. Всё могло бы быть так, или как-то иначе, если бы не мой безрассудный, самоуверенный поступок.

«Как же я мог. «Спасая от гибели развитых и перспективных особей, мы способствуем дальнейшему развитию цивилизации. Устраняя дивиативный генофонд, мы снижаем вероятность появления в обществе нездорового поколения». Это моя работа, мой долг, с которым я не справился, и не потому, что не смог, но потому что не захотел, власть Арментария превратила меня в циничное жестокое чудовище».

С этого момента я знал, зачем я пролежал три месяца в больничной койке, из которых первый был самый приятный, потому что в коме. Я знал, что мне предстоит провести здесь минимум столько же. Отмучиться, находясь в сознании. В сознании, в центре которого возводит форт кровожадное чувство вины. Чувство, которое, когда-нибудь приведёт меня к двум не состоявшимся насильникам, но успешным убийцам. К тем, кого когда-нибудь убью я. Устраню, выполнив своё предназначение.

Дверью в палату внезапно заскрипела Лерка. За два месяца я с ней неплохо познакомился, и если бы я её так хорошо не знал, то наверняка бы подумал, что гримаса с таким старанием натянутая на её лицо – это выражение, отражающее искреннюю озабоченность моим здоровьем. Её поведение, даже было слегка забавно, чем отвлекло меня от экрана телевизора, где уже минут пять азартно передавали друг другу эстафету бестолковые рекламные ролики.

– Как наши дела? – поинтересовался левиафан в белом халате, постукивая щупальцем по капельнице. Змея знала, что это выражение меня бесит, но каждый раз произносила его снова.

– Наши дела отлично. Нам с вами вместе не жить, детей не растить и не спать в одной постели, и поэтому, – я сделал небольшую паузу, с подчёркнутым восторгом произнёс – Мы счастливы!

– А если серьёзно… – Лерка невольно напряглась. Видать туше. Личная жизнь оппонента, вестимо, не пестрит событиями. Эх, таки искусный я вербальный фехтовальщик.

– Я говорю, досрочного жду, тоска по волюшке душу съедает. – Ответил я не без иронии.

– Вижу я, Борис, на поправку идёте. Вчера эвтаназию требовали, сегодня шутки шутите. – Лерка сделала вид, что не заметила моей колкости.

– А вы знаете, Лерочка, – в ответ на попятную врага, пронзённого остриём моего искромётного юмора, я решил говорить откровенно, – цель у меня в жизни появилась. Теперь срок мотать веселее будет.

– Какая же цель у вас появилась? – спросила Лерка с улыбкой, и, не дожидаясь ответа, уже абсцессным тоном, полюбопытствовала, – стать старшим кассиром в магазине самообслуживания? – эту фразу она уже произнесла с поистине заслуженным упоением, и добавила, выходя из палаты с ненавистью в голосе – ничего, калека, держись, ты же всё-таки мужчина.

«Вот ведь подлая тварь, по-живому лупит. Ничего мы с тобой ещё сочтёмся». Я закрыл глаза. В углу звучали приглушённые недюжим качеством динамика слова каких-то актёров. Криминальные новости и финальная реплика Лерки превратили прогресс становления жизненного вектора в эмоциональный регресс. Просторное многоэтажное здание, выстроенное на прочном фундаменте тоски и уныния, начали заселять безумие и ярость. Но теперь я был полон решимости. Теперь я уже точно встану на ноги. Я потерял прежнюю силу, но я обрёл новую, предо мной стелилась тропа, сквозь дебри тяжёлой работы над восстановлением организма, которую мне было суждено пройти.

* * *

Родители навещали меня два раза в неделю, иногда чаще. По меркам обездвиженного инвалида, это было очень редко, но требовать от них большего я не решался. Четвёртый месяц моей каторги близился к завершению и торжественный момент перерезания гипса был уже близок. Я уже давно свыкся с возвращённой человечностью и почти не думал об институте «Арментарии». Меня вычеркнули из списка Пасущих. Попутчик даже не посчитал нужным явиться ко мне для объяснений. Мог бы просто зайти попрощаться, ведь я был далеко не самым плохим служивым. Меня просто забыли, как забывают, выброшенный на свалку, перегоревший жёсткий диск. Но в этом был и свой плюс. Теперь я сам по себе. Глупые законы, формированные тысячелетия мягкотелыми трусами, уже не мои законы.

У постели сидел отец, держа в руках старую газету, открытую на развивающей страничке. Прессу я попросил принести месяц назад, сразу после просмотра новостей, где сообщалось о двойном убийстве школьниц. Я рассчитывал на то, что фотографии подозреваемых всплывут и в бумажных вариантах средств массовой информации, и не прогадал, первую страницу украшали цветные портреты убийц. Я боялся, что время сотрёт чёткие изображения лиц в моей памяти, и не мог этого допустить.

Отец изнывал, пленённый размышлениями и дурной привычкой, пытаясь вспомнить ответ на вопрос в кроссворде и нервно пожёвывая кончик шариковой ручки.

– Нет Боря, это слово нам не по зубам, давай другое. – Справедливо постановил он. Поискав глазами следующий вопрос, родитель зачитал его громко и отчётливо: – «Чудовищный морской змей, упоминаемый в Ветхом Завете, иногда отождествляемый с Сатаной», восемь букв, начинается на «Л», – папа потёр ладонью лоб, сморщился и с возмущением произнёс – да они что, совсем с ума посходили? Вот интересно, в процентном соотношении, сколько людей смогут ответить на этот вопрос, не заглянув в Википедию? Просто хамство какое-то! Они издеваются что ли?

– Левиафан, – не задумываясь, ответил я, невольно вспоминая мою гадкую сиделку.

– Ты-то откуда знаешь, эрудит недоделанный? – негодуя, спросил отец. Наши псевдоприятельские отношения позволяли себе некоторые вольности в выражениях.

– У Акунина произведение есть такое, – ответил я с наигранным достоинством, – я его читал, там корабль так назывался, вот мне и стало интересно, что это слово на самом деле означает. Но по сути ты прав, без Википедии не обошлось.

– Вот и я говорю, – пробормотал отец, вписывая буквы в клеточки, – на вопрос ответил ты, а прав оказался Я. Правильно говорю? – в его глазах блеснула озорная искорка.

– Конечно, правильно! – сказал я. Гадание кроссворда мне пресытилось, и я думал в какое русло направить беседу.

Разгребая в уме хлам из мелких бесполезных мыслей, я докопался до самой актуальной. Не хотелось нарушать уют, созданный навестившим меня отцом, но мне уже давно нужен был совет. Даже шутливая рекомендация в решении проблемы была бы кстати, а зная папу я был уверен, что именно её я и получу. Но по правде мне просто было необходимо поговорить о терзающей меня проблеме.

– Пап, а можно вопрос, чисто гипотетический, не имеющий никакой реальной базы, так сказать образный, фигуральный.

Отец посмотрел на меня с интересом, сказал.

– Как только закончишь перечислять синонимы, можешь задавать вопрос, я тут буду, – он указал на свой стул.

«Подколол, однако».

– Нет пап, я серьёзно, – взмолился я, взывая к его вниманию.

Отец сделал выражение лица заинтересованным.

– Я слушаю Боря, говори, – мягко молвил он.

– Смотри пап, возьмём, к примеру, классический шаблон, такой как «Супермен», существо, поистине обладающее сверхспособностями, неподвластными обычному человеку. Существо, которому под силу изменить мир. Если брать в пример древнюю экранизацию восьмидесятых, мы знаем, что он мог даже повернуть вспять разрушение планеты. Помнишь? – отец кивнул – И вот, скажем, есть у него враг, человек, злой гений, намеревающийся совершить нечто очень-очень ужасное. И, вместо того чтобы замочить козла, он просто отнимает определённые примочки у супостата, таким образом, просто лишая его возможности предварить в жизнь своё злодейское либретто. Предположим, в лучших традициях подобного жанра, сдаёт его в «мусарню» и утомлённый идёт почивать. Понимаешь, о чём я?

Отец растерянно смотрел на меня, явно теряясь в догадках, относительно выбора правильного ответа на вопрос.

– Подожди сын, не гони коней, – я и предположить не мог, что вопрос будет настолько фигуральным. Он поднял взор к потолку, задумался – Супермен, говоришь? Силушку разрушительную у негодяя отнял?

– Да, пап, вместо того чтобы просто избавиться от угрозы, уничтожив злодея, он страдает фигнёй.

– Почему фигнёй, ты же говоришь, он его ментам сдал.

– Да абсолютно неважно, сдал или нет. Понимаешь, Супермен оставляет в живых человека, у которого в планах было убить. Это же банальный тупой риск. А если тот сбежит и начнёт просто резать всех направо и налево.

– Ну ты же говоришь, он его силушки лишил, – отец был явно растерян и озадачен. – Пожалуй телек домой заберу, крыша у тебя от него едет. Насмотрелся видать ерунды какой-то, и, от скуки с ума сходишь.

– Нет, пап, я же сказал – вопрос гипотетический. Попытайся мыслить образно. – Я уже жалел о выбранной мною теме для беседы, но идти на попятную я не мог. По меньшей мере, я должен был вернуть веру отца в мою адекватность.

Папа покусывал кончик ручки.

– Ладно, Борис, подыграю тебе. Значит, ты глаголешь, не пожелал сей подлец отсиживать пожизненный преисполненный справедливости срок, свалил по-тихому и ходит по земле матушке люд честной на ремни режет. Так в чём проблема-то? Пущай Супермен этого аспида ещё раз поймает. Люди-то существа безрукие, потеряли душегуба. Что же ему сложно помочь?

– Так сколько же людей этот отморозок мокронёт-то? Не стоило ли его сразу пришить? Ну, скажи ведь, недалёк наш Супермен. – Я повысил голос – Устранил бы проблему раз и навсегда, так нет, фигнёй страдает!

– Похоже, я понял, к чему ты клонишь. – Вздохнув с облегчением, сказал отец – ты полагаешь что сверхчеловек, подобный старому доброму Супермену, должен бы взять на себя ношу мирового судьи?

– Но если люди не способны справиться с этой задачей…

– Погоди Боря, – перебил меня папа – ты полагаешь что люди, ввиду своего несовершенства, не должны владеть правом судить себе подобных. Отчасти ты прав, судебная система и впрямь до смешного дырявая, как и заборы в тюрьмах, но ты забываешь об одном маленьком нюансе.

– Каком же? – заинтересовался я. Несмотря на хрупкость дискуссии, ввиду её неестественности с точки зрения азбучного восприятия мира человека, беседа перерастала в серьёзный разговор двух увлекшихся людей.

– Ты Боря, забываешь о том, что людей-то судить более некому, кроме как таким же людям.

– Да как же так! – возмутился я – о чём я до этого тебе говорил?

– Ты говорил о супер существе, водрузившем на свои закорки бремя всемирного судьи и палача в одном лице. Возможно с помощью этой дискуссии, ты хочешь убедить меня в его гипотетической необходимости, и если это так, то слушай меня внимательно, – отец смотрел на меня совершенно серьёзно. – Есть некоторые основания полагать, что на свете существует Бог, и если допустить что это так, чисто фигурально хотя бы, то становиться совершенно очевидно, что абсолютную непогрешимость имеет только он. В остальном же, как бы близок не был человек к своему божественному началу, он всегда будет судить о ситуации сугубо субъективно, так сказать, с высоты собственного полёта. Такому человеку нельзя позволять судить других, даже если те другие находятся на несколько уровней ниже, в связи с тем что, человеческие грехи он станет рассматривать исключительно сквозь призму мнимого совершенства своей персоны. И уж тем более сверхчеловек, чьи принципы и внутренние догмы будут отличаться от человеческих моральных норм, как чёрный цвет от белого, именно ввиду своего возвышенного положения. Только люди могут судить человека, руководствуясь сводами законов, принятых в результате сотен лет работы.

– Но ведь люди порочны… – попытался протестовать я.

– Когда ты видишь свою собаку трущуюся спиной о землю на лужайке, ты осознаёшь то, что она сейчас собирает на своей шерсти следы жизнедеятельности других собак. Ты находишь это крайне неприятным. Но ты же не станешь наказывать её за это. Не тебе судить. Запах нового парфюма твоего пса будут оценивать его сородичи, но не ты.

– Ну, ты и сравнил! – Искренне удивился я.

– Я думал, ты настроен на метафоричное изъяснение мыслей. – Упрекнул меня отец.

– Ладно, продолжай. – Согласился я с ним.

– Так вот, попытайся понять, что чем выше существо в своём развитии, тем меньше у него прав вершить суд над ниже стоящими. На каждом уровне развития присутствуют свои моральные ценности и законы и компетенция, осуждать их находится лишь у представителей определённого общества. Пойми, Боря, никто не сможет дать наиболее объективную оценку деяний человека кроме самого человека.

Отец закончил говорить и молча ждал моей реакции. Но я не стал отвечать. Я был разочарован, я ожидал услышать, что угодно, подколки о состоянии душевного здоровья, бесполезный шутливый совет, но не противоречащие моим мыслям слова. Я задумался над услышанным. Насколько точно отец определил тему беседы, настолько же неожиданным и неприемлемым был его ответ. В теории всё это звучало очень красочно, но в реальности, в мозаике беспорядочных нейронов мозга, мелькали сухие равнодушные фразы ведущего новостей, повествующие о жестоком убийстве двух невинных девушек, жизнь которых, когда-то, находилась в моих руках.

Распрощавшись с отцом, торопившемся домой к матери, я в который уже раз попытался забыться сном. На ржавой, сотни раз выкрашенной табуретке, рядом с постелью, лежала газета. Отец её аккуратно сложил перед уходом, и теперь она лежала к верху заглавной страницей, с которой на меня смотрели жестокие холодные глаза двух убийц и садистов. «Нет, отец, не прав ты, ох как же ты не прав».

Глава 3.

Наряду со всеми негативными свойствами физиологического бессилия, существует всё-таки одна положительная черта – ты-таки можешь стать сильнее. Чем беспомощней твоя плоть, тем контрастнее результаты работы над ростом физиологического потенциала. Уверенно перешагивая через боль и трудности, уже не надеясь на чудеса обряда раскрытия таланта, беря в расчёт лишь силу воли, трудолюбие и целеустремлённость. Нелегко восстановить прежние силы, ведь приходится подобно нелепому чаду совершать первые шаги, учиться удерживать равновесие. Мышцы крепнут по мере увеличения нагрузок. Главное правило любого тупого качка, не останавливаться на достигнутом, каждая тренировка должна быть сложнее предыдущей. Именно так вещал великий Арни.

Я беспомощно болтался на турнике, пытаясь выжать из себя последние силы для преодоления старого рекорда. Я уже неделю как застрял на тридцати четырёх подъёмах. Совершив финальную попытку, я осознал безвыходность положения. Пожалуй, сегодня придётся сдаться. Сейчас начнётся самое неприятное. Я медленно разжал пальцы левой руки и носком той же ноги мягко коснулся старого паркета, которым был застлан тренировочный зал. Не спеша, позволяя ступне полностью опуститься на пол, я стал раскрывать правую кисть, пальцы которой уже уставали. Собрав остатки сил, я осторожно опускался на жёсткое покрытие. Пальцы всё же покорились закону гравитации, и ладонь разомкнулась слишком быстро, я резко опустился на обе ноги и почувствовал укол в позвонковой цепи. Мой инструктор в больнице всегда говорил, что я слишком тороплюсь, опасался моей беспечности. Но, выписывая меня на месяц раньше положенного срока, он крепко жал мою ладонь, с гордостью посматривая в сторону своих коллег. Раздробленная год назад костная система была ещё слаба, посему резкие нагрузки на скелет приносили с собой ощутимую, порой, сильную боль. Восстановить крепость костного каркаса, на половину состоящего из металлических скоб было сложнее, но я пытался компенсировать это мышечным корсетом. Моё тело могло похвастаться тем, что имеет лишь одно слабое место, к великой его скорби это был позвоночник, который облепить мускулатурой было сложнее всего. Совершив ещё несколько подходов упражнений на мышцы спины, я направился в душ. Сегодняшняя тренировка длилась всего полтора часа, но должен ведь быть выходной хотя бы раз в неделю.

Когда я поднялся на улицу из подвала, где был расположен мой спортивный зал, сумерки уже раскрашивали пустое небо в неоновый цвет. Ярко чёрная листва деревьев взмывала вверх, растворяя небо в темноте берёзовой рощи. Дул лёгкий прохладный ветерок, дитя позднего лета – конферанс перед выступлением осенней стужи. Было легко и приятно ступать сквозь шелестевший парк, лишь немного грустно, от того что крепнущая зима начинает перетягивать на себя канат власти над нашей действительностью. Настроение было хорошее, полное выздоровление подходило к своему логическому завершению, я не оставил ни единого шанса своим недугам. Подобно рекламному жиру, стремглав бегущему от моющего средства, болезни отступали к флангам, не решаясь нанести удар. Возможно, я не способен сравниться с Арментарием, но превзойти людей мне под силу, и достичь этого мне поможет цель, и две пожелтевшие фотографии, когда-то вырезанные из старой газеты. Каждый вечер, выходя в патруль, я доставал их из потрёпанного кошелька и долго смотрел, я не мог дать моей невнимательности хотя бы шанс на победу.

Я зашёл домой переодеться в более удобную одежду, перекинулся парочкой незначительных фраз с родителями, заскочил в ванную и спустился во двор. Достав фотографии искомых мною людей, я потратил пять минут на их изучение. На самом деле, данный обряд не имел реальной необходимости, ведь лица двух садистов давно плотно засели у меня в памяти, но теперь эти действия несли в себе уже ритуальный характер. Уже стемнело, и тусклое освещение фонарного столба заставляло напрягать зрение, но это даже к лучшему.

Восстанавливая организм, я заставил себя отсрочить поиски, и позволил себе возобновить патрулирование территории лишь неделю назад. Как и прежде я лгал родителям, что работаю сторожем на стоянке неподалёку от дома. Но если раньше деньгами меня снабжало сообщество, то сейчас приходилось работать и днём. Без возможностей Пасущего, функционирование полные сутки с четырёхчасовым сном было весьма утомительным, посему вскоре, с кофе и энергетических напитков, я перешёл на запрещённые законодательством стимуляторы.

Разглядывая лица, бредущих по тёмным улицам, людей, я двигался в сторону соседнего патрульного участка. Следовало увеличить зону поисков, используя метод движения к центру от периферии по спирали. Меня удивлял тот факт, что за неделю я не повстречал ни одного моего бывшего коллегу и был почти уверен, что на мой участок пришлют кого-то с соседних районов, кого-то, кого я мог бы узнать. Мне всё ещё нужны были ответы на вопросы, ускользнувшие от меня вместе с силой Арментария. Неспешно шагая к месту, где было запланировано начало поисков, я возвращал в памяти прекрасные моменты моей службы. Я встречал места, где давал волю своему ментальному могуществу и физическому совершенству. Тёмные подворотни, где я упивался безумием данной мне власти. Облупленные стены домов, к которым жались спинами, одуревшие от страха отморозки, ощущая свою абсолютную беспомощность и обречённость, перед всесилием Арментария. Я приметил, что уголки моих губ поползли вверх. Я вспоминал как после ярких, принесших свои плоды, ночей, мы собирались с коллегами в спортивных залах, потешаясь над слабыми людьми, как уходили в далёкие походы, с одним условием вернуться к наступлению темноты, как собирались у Попутчика на развивающих семинарах. Я всё ещё тяготел к этой жизни всей душой, но она оттолкнула меня грубо и небрежно, как бессердечный родитель рыдающего ребёнка.

Переходя дорогу, я краем глаза заметил, стремительно промелькнувшую, тень, обогнавшую меня, где-то в десяти метрах по левую руку. Кто-то за мной следил и это был не человек. Я не смог бы заметить его раньше, пока шёл вдоль домов, но на открытом участке ночного шоссе существо раскрыло себя. Меня преследовал Арментарий. Более никому не под силу преодолевать расстояния на такой скорости. И вскоре он должен был предстать передо мной ведь руководствуясь привычными методами Пасущих – обогнать жертву в момент преследования, значит стремиться встретиться с ней лицом к лицу. Я возликовал как дитя, допустив, что долгожданная встреча всё-таки состоится и, возможно, кто-то даст мне то, что является моей целью номер два – ответ на вопрос «Почему?».

Ноги подкосились…

* * *

Прошло десять периодов долгих ночей с того момента как я научился считать. Говорят, что именно в этот момент созревания приходят боги, что бы забрать тебя. Ещё говорят, что перед встречей с создателями появляется страх. И это уже не первый заход солнца, который я встречаю, терзаемый смешанным чувством раболепия и тревоги. Прохладный ветерок, как и прежде, ласкает мою плоть, покрытую коркой давно заросших и свежих рубцов. И как прежде я жду моего череда. Но теперь мои ожидания сопряжены не столько с нетерпением, сколько с ужасом перед предстоящим откровением. Нет, обожаемые мною боги, я не потерял верности вам, я всё ещё всей душой желаю быть причисленным к избранным. Просто мне страшно. Страшно до ужаса. Тело уже невольно бросается на колени, лишь только я завидел приближающиеся святые образы наших господ. Сегодня боги выбирают дольше, нежели обычно. Они выбирают необычных особей. Я украдкой, исподлобья, наблюдаю за церемонией, и у меня перехватывает дух. Творцы забирают наших жён. Одиннадцать воспроизводящих род растерянно ступают вслед за богами, среди них нет ни одного подобного мне. Встревоженным взглядом я провожаю их, понимая – никогда создатели не уводили с собой наших жён. Испокон веков их предназначением было лишь рожать. И только мы – достойные воли богов рабочие, могли рассчитывать на дары наших создателей. Недоумевая, я поднимаюсь с больных коленей. Рожениц возвысили на наш уровень. Я не понимаю почему. Но я и не должен. Мне даже не следует занимать этими мыслями мой примитивный ум. Пути богов неисповедимы.

* * *

Я очнулся лёжа на асфальте, окружённый стенами ветхих зданий. В подворотню не попадало освещение ночных фонарей, но яркая луна спасала положение. Мысли всё ещё были скованны суждением о несправедливом выборе богов. Ошеломление не покинуло меня, пока я полностью не осознал то, где нахожусь. Этот бред походил на сон, приснившийся в больнице. Скорее это было продолжением того сна. Но почему я впал в беспамятство прямо на пешеходном переходе. Объяснением мог быть результатхронического недосыпа, если бы не тот факт, что перед выходом из дома я принял сильный допинг.

Я услышал шаркающий звук в шаге от меня. Кто-то находился совсем близко. Кто-то разглядывал меня, изучал, терпеливо ждал пока я приду в себя. Я повернул голову на звук и замер. На мгновение ужас сковал мои движения, через секунду я уже пятился спиной к стене одного из зданий окружавших нас. Паника цепкими движениями сжимала мой рассудок. Лёгкие замерли, перекрыв поступление в мозг богатого кислородом воздуха. Бесполезные мысли кружились в голове в бредовом вальсе. Сегодня я был готов встретиться с одним из моих врагов, или сразу с обоими, был готов к встрече с существом в прекрасном женском обличии, погубившим моих друзей. Я даже мог предвидеть встречу с недружелюбно настроенным Арментарием, но, увиденное мною, повергло меня в леденящий ужас. Я не смел сдвинуться с места. Ноги одеревенели, не позволяя спастись бегством.

Передо мной была не та опасность, с которой я привык сражаться. Я смотрел в лицо ожившим фильмам ужасов, которые, привычное к страшным сказкам сознание, давно отправило в ящик с надписью «Нереально». В трёх шагах от меня на корточках сидела тварь, телосложением напоминавшая человека, но таковой не являвшаяся. Тело существа покрывал хитиновый панцирь, конечности напоминали руки и ноги больного анорексией, в самых неожиданных местах усыпанные буграми уплотнений. Торс напоминал электрическую лампочку невероятной величины, плавно переходящую в крупный таз. Шеи у твари не было вовсе. Овальная голова, усеянная теми же уплотнениями, была лишена ушей и глаз, и только ровно по центру овала выступала широкая пасть с монолитной рябью клыков.

Существо неторопливо изучало меня, моё поведение, а я всё стоял, не в силах шелохнуться. «Где же ты интуиция? Куда подевались природные инстинкты? Возможно, сейчас кто-то посмеивается надо мной, поглядывая из-за угла той стены, к которой я прижимаюсь».

Овладев своим телом вновь, восстановив дыхание, я рванулся к дороге, тут же рухнув лицом в асфальт. Тварь держала меня за ногу, крепко, но без труда. Так кошка удерживает за хвост улепётывающую мышь, наслаждаясь жестокой игрой со своей обречённой добычей. Попытки освободиться, встать вновь на ноги не увенчались успехом. Острая боль в позвоночнике лишила меня всяческой надежды на спасение. Тварь подобралась ближе, всего два раза ударила меня по голове и я на секунду отключился. Очнувшись, словно в тумане я разглядел нависающую надо мной голову существа. Его пасть медленно раскрывалась, обнажая клыки, с которых срывались тяжёлые капли вязкой слюны. Я был согласен погибнуть в бою, я всегда допускал такую возможность. Но закончить свою жизнь подобно мухе в сетях паука я не желал. Мой путь был завершён раньше, чем он начался. Но я не думал об этом. Я смотрел в лицо ужасной, нечеловеческой смерти дрожа от страха, пленённый ужасом, с мыслями лишь о нём.

Стало трудно дышать, воздух, как будто, пропал в окружающем меня пространстве. Тело било крупной дрожью. Кислород вновь попадал в организм, но уже с лёгким ароматом озона. Внезапно меня прижало к земле, словно атмосферное давление увеличилось втрое. Воздух начал искриться. Я всё ещё был жив. Существо медлило с расправой, замерев надо мной с полураскрытым ртом. Я начал приходить в себя, сознание прояснялось, отчего ужас становился почти физически ощутимым. Я хотел закричать, но не мог проронить и звука. Внезапно, воздух опять покинул подворотню. Грудные мышцы в тщетной попытке, сжимали и расправляли лёгкие. Я и чудовище всплыли над асфальтом и тут же повалились обратно. И тут я понял, что происходит.

Подобные явления в пространстве наблюдались во время ментального спарринга Арментариев. На стыке противоборствующих энергетических полей, на короткие мгновения образовывался вакуум, в следующие секунды поспешно заполняемый наэлектризованным воздухом. Кто-то пытался бороться с существом, посылая силовые волны в его сторону, но тварь не отступала, тварь давала бой равный Пасущему. Вдруг я ощутил, как нас подбросило на метр в высоту, в следующий миг я уже болезненно приземлился на асфальт, а существо, отброшенное в противоположную сторону, влетело спиной в стену, дробя торсом серый кирпич. Не успев опомниться после падения, я почувствовал, как мимо меня с неимоверной скоростью пронеслось тело твари. Зверь бросился в атаку. Всё ещё лёжа на спине, запрокинув голову, я наблюдал за сражением, происходившем на выходе из подворотни. Шесть Арментариев кружили вокруг существа, совершая молниеносные выпады. Зверь резкими движениями отбрасывал зазевавшихся Пасущих, нанося смертельные удары. Но мои защитники оставались на ногах, поднимаясь с земли и снова кидаясь в бой. Кровавый танец, казалось, длился вечно. Порой существо валилось на землю с изломанными конечностями, но в следующее мгновение, восстанавливалось и бросалось в атаку. Моим спасителям восстановление организма давалось сложнее, и какие-то двое из шести всё время лежали на асфальте, корчась от боли. Тварь стала отступать вглубь подворотни, и вскоре бой происходил уже в непосредственной от меня близости. Кто-то из спасителей одной рукой схватил меня за рукав и отшвырнул в сторону. В спине что-то хрустнуло, боль сковала весь позвоночник, мчась в сторону черепа. Я потерял сознание.

* * *

Каждая, достойная обряда посвящения, особь, в течение десяти заходов солнца, выходит на священную службу. Великолепные наши вседержители позволяют провести, отведённый нам остаток возвышенного существования, отдаваясь святой цели. Восхваляемые нами боги дарят нам возможность короткого, но ценного служения. И мы все поистине благодарны создателям за этот великий дар. Я встречаю уже семнадцатый закат, но не вижу возвратившихся воспроизводящих род. Уже на семь заходов солнца дольше длиться их обряд откровения и зависть терзает мою утомлённую душу. Уже семь раз боги должны были явиться за созревшими особями, но они так и не приходили. Возможно, создатели, уставшие от наших страхов и нерешительности, бросили нас. И если так, то смысл существования теряется вовсе. Ведь мы созданы для служения, это наше единственное предназначение в жизни. Покинув нас, боги обрекут нас на жестокую гибель, ведь в нас уже не будет смысла.

Но что же я вижу. Наконец-то. На тёмном горизонте виднеются величественные очертания святых создателей. В груди вырастает комок, слёзы выступают на глазах, а ноги подкашиваются, возвращая горячему камню кровь моих коленей. Боль непривычна и прекрасна. Они вернулись. Боги не бросили нас, нам снова будет даровано служение, мы снова будем умирать за наших создателей.

* * *

Я медленно разлепил веки и уставился в звёздное ночное небо. Оно выглядело почти так же, как и в воспоминаниях, только узор из созвездий был на порядок беднее. Я уже понимал – то, что со мной происходит, ни в коей мере не может сравниться даже с самым реалистичным сновидением. Это далеко не бред. Любой сон, как бы правдоподобен он не был, оставляет в себе место для небольшого вкрапления нелогичности и хаоса. Мир, из которого я вынырнул минуту назад, был так же реален, как и жёсткая деревянная скамья подо мной. Мои переживания были больше похожи на ожившие воспоминания. Возможно, именно так чувствует себя человек после гипнотического сеанса.

Я попытался подняться и замер, движения блокировала боль в спине. В момент сражения с чудовищем, кто-то легко, словно тряпичную куклу, отбросил меня подальше от эпицентра, явно не учтя мои беды с позвоночником.

– Чего стенаешь мой друг? Хрена ж разлёгся? Проснись и пой, всё кончено. – Услышал я чей-то знакомый голос.

Надо мной визуализировалось лицо Петра, одного из моих бывших коллег. Я помнил его очень хорошо, так как долгие часы мы проводили в беседах о роли Арментариев в мировом балансе. Это был единственный из знакомых мне Пасущих, разделявший моё мнение относительно нецелесообразности наших методов.

– Давай-давай, поднимайся товарищ, – бодро проговорил Петька хватая меня за плечи, – я же подлатал тебя, здоровенький совсем должен быть.

Я пошевелил пальцами ног, и страх о тщетности полугодовой подготовки отступил. С позвоночником всё в порядке. Порой, истощённый нагрузками, я срывался с турника и, падая на пол, испытывал подобные боли. Как обычно, скоро пройдёт. Мой бывший сослуживец не унимался.

– Да что ж ты развалился-то, говорю же, целёхонький ты, заживил я твои больные косточки. – И Петька стал тянуть меня вверх, усаживая на лавку.

Превозмогая боль, я устроился удобнее и свесил ноги. Перед глазами медленно проплывало неотчётливое изображение дворового пейзажа. Голова раскалывалась на мелкие осколки, слегка подташнивало.

– Привет, Петька, – пробормотал я. – Представляю, что со мной было до того как ты принялся меня латать.

Пётр уселся рядом со мной и озадаченно произнёс:

– Очень странно, я думал, что до конца тебя заштопал. Хрень какая-то. Надо будет завтра с Попутчиком заново анатомию пройти.

– Что произошло Петька? – спросил я.

Пётр помедлил, складывая в уме слова в предложение, и ответил довольно размытой и странной фразой:

– Возможно, я знаю чуть больше чем ты, Боря, но встретив тебя сегодня, я стал задаваться тем же вопросом.

Я впервые посмотрел в лицо собеседника и убедился в абсолютной значимости этих слов. Пётр, вообще не умел быть несерьёзным. Возможно, до рождения, его выгнали из класса за плохое поведение, в момент прохождения понятий юмора и сарказма.

Мой товарищ заявил, что разговор, по всей видимости, предстоит долгий и содержательный и потому предложил продолжить беседу в ближайшем ночном заведении города. Ближайший, открытый в это время суток, ресторанчик находился в центре города, посему было решено угнать рядом припаркованную машину, с условием её обязательного возвращения. Пётр легко завёл двигатель, но за руль посадил меня, ссылаясь на вполне обоснованное правило Арментариев не водить автомобиль. Я не стал спорить, так как знал об этом запрете, базировавшемся на прецедентах. До принятия данного правила Арментариям разрешалось перемещаться на личном транспорте, для нас это не являлось необходимостью, но страстные, в прошлой жизни, автолюбители не сразу могли отказаться от своих металлических друзей. И тут на страницы жёлтой прессы стали выскакивать снимки летающих машин. Водители увлекались настолько, что наряду со стандартным набором управления машиной, невольно использовали свои способности. Тогда и было включено понятие «Личный транспорт» в небольшой список запрещённых вольностей.

Прибыв на место, мы оставили машину у самого входа в ресторан. Пётр накинул на автомобиль ореол невидимки и двинулся через стеклянные двери ресторана к ближайшему столу, я последовал за ним. Боль в спине отступала, оставляя лёгкий тянущий след. Сознание было ясным и чётким. Бесновавшиеся до встречи с Петром вопросы в обнимку с сотнями самых сумасшедших догадок, успокоили свой бег, готовясь покинуть мою больную голову. Мы уселись за первый же свободный чистый стол и стали дожидаться появления официанта, который, судя по всему, задержался у стола с очень скандальными посетителями. Мужчина, с трудом помещавшийся на стуле, обильно жестикулируя, демонстративно обвинял молодого парнишку в некомпетентности. Парень достойно отвечал ему, обещая, что в скором времени подаст на стол заказанные скандалистом блюда. Со словами «Давай уже, не тормози!», хамоватый посетитель отпустил юношу и тот ринулся вручать нам меню. Когда мы получили ярко раскрашенные папки с японскими иероглифами, я понял специфику местной кухни.

– Желаете ли заказать напитки? – поинтересовался официант мягким и, одновременно, деловым тоном. Я мысленно поблагодарил его за отсутствие дебильной профессиональной улыбки, но тут же вспомнил Лерку и помрачнел. Заказал Пётр, у меня всё равно не было ни копейки, и поэтому право хозяина стола я с лёгкостью отдал ему. Петька молвил, поразив меня своей тактичностью и риторической развитостью, так сильно контрастирующими с его повседневным просторечием и грубостью в выражениях:

– Любезнейший, не подскажите ли нам с другом, есть ли у вас в меню нечто сопоставимое с закуской под водочку?

– Что-нибудь обязательно найдём. – Неуверенно ответил парнишка.

– А давайте упростим задачу, – Предложил Пётр. – Я возьму себе зелёный чай, а господину напротив меня, – он указал ладонью в мою сторону, – двести граммов самой дорогой водочки и закуску на ваш выбор. И не скупитесь, пожалуйста, любезный, денег у меня много и закуски должно быть с изобилием. И, пока мы дожидаемся основного заказа, мой друг выпьет пол литра лучшего вашего пива. Времени у нас уйма, так что мы смиренно подождём своё кушанье за приятной беседой. Не беспокойтесь о нас. Спасибо.

Юный передовик сферы общепита, поблагодарив нас за заказ, явно повеселевший, отошёл к экрану компьютера. Я ошарашенно глядел на моего собеседника. «Вот уж не ожидал от него таких лингвистических подвигов».

Поймав мой взгляд, Пётр коротко и лаконично ответил на незаданный мною вопрос:

– Я всю жизнь рос в неблагополучном районе, а деньги зарабатывал, работая официантом.

– Почему же я доселе не ведал о твоей биполярности? – спросил я с иронией.

– Ну, мы же никогда не ходили по ресторанам, – весомо подметил Петька. – Кстати, погодь малёха, дельце есть незаконченное. – И с этими словами он повернулся к столику, за которым восседал мужлан, недавно отчитывавший нашего официанта.

Кроме брюзжащего мужика за столом седели ещё трое. Судя по всему, его молодая несловоохотливая спутница рядом и, копирующая их, парочка напротив. Мужчины весело обсуждали какую-то историю, приключившуюся с ними в, недавно посещаемом, ресторане при гостинице. Главный герой стола всем своим видом демонстрировал осознание собственной уникальности. Арментарии не были способны читать мысли людей, но порой это не было обязательно, за человека всегда говорили его взгляд, мимика и поведение. Петька повернулся ко мне, подмигнул и снова уставился на неприятную четвёрку. Внезапно выражение лица мужлана изменилось, он замолк и замер, растерянно уставившись в никуда. И Петька, придав своим жестам небывалую живость, громко, с наигранным удивлением, перемешанным с эмоциями восторга, выкрикнул:

– Ребяточки, пацаны, зацените, мужик обоссался!

И в правду, со стула, на котором восседал хамоватый посетитель, к белому полу устремились две струи. Зал был полон клиентами и данную живописную картину могли лицезреть, кроме нас, ещё человек двадцать. Кто-то на задних рядах даже привстал, что бы лучше видеть происходящее. Мужик ошарашенно вскочил со стула, открывая зрителям абстракционизм двух тёмных пятен на светлом материале брюк, медленно вытягивающийся в направлении дорогой обуви. Лицо его исказилось гримасой ужаса и недоумения. Не веря своим глазам, его спутники уставились на штаны товарища, открыв рты. С дальнего столика послышался смешок, рядом кто-то разразился хохотом и волна потехи, сносящая все возможные преграды на пути, стала стремительно набирать амплитуду. Но больше всех меня поразил наш официант, который незаметно приблизился к столу и лишь с лёгкой улыбкой наблюдал за отчаяньем своего обидчика. Смеяться он будет позже, сейчас яркое проявление эмоций может обеднить весь тот спектр положительных эмоций, испытываемых им в данный момент. Вслед за звездой представления, провожаемая со сцены бурей аплодисментов, вся компания бросилась прочь из ресторана, не потрудившись даже оплатить счёт. Но теперь официант с лёгкостью заплатит за них. Ведь должен же кто-то купить билет на спектакль.

Когда Пётр, всё же, повернулся ко мне, меня буквально обдало жаром лучей, исходящих от его светящейся физиономии. Он не был весел, он был счастлив. Устроить цирковое представление посреди ресторана, не было в духе Петьки, я это знал, он всегда пытался действовать тихо и осторожно. Но сегодня старые комплексы, связанные с пережитыми неприятностями во время практики в сфере обслуживания, заставили его поступить дерзко, и открыто.

И только сейчас я в полной мере осознал то, что уже длительное время кулаками стучалось в закрытую дверь меж сознанием и подсознанием. Арментарии не несут в себе так много божественного, как я когда-то полагал. Наряду с дарованным могуществом, силой титанов, великолепной памятью и способностью влиять на природные процессы, всегда остаются самые человечные черты характера, включающие в себя старые обиды, эмоциональные слабости, образ мысли и мстительную, подлую натуру.

Настроение стало хуже некуда. На стол медленно опустился бокал пива и небольшой чайник, заполненный кипятком с заваркой. Я отпил сразу половину и отставил бокал в сторону. Разгорячённые зрители затихали, и вскоре атмосфера в зале стала прежней. Петька подозвал убирающего забракованный стол официанта и вручил ему несколько купюр для оплаты счёта позорно бежавших блатных скандалистов. Обратившись ко мне, он торжественно заявил:

– Праздник должен быть полноценным. – Но почувствовав моё настроение, мгновенно посерьёзнел, – Извини за это Боря, старые раны, сам понимаешь…

– Раны, не способные зарасти, – медленно проговорил я – раны, напоминающие нам о нашей человечности, о нашем несовершенстве, о том, с чем мы не способны бороться.

Поняв меня, Пётр разом поник и помрачнел. Так мы и сидели минут десять, погружённые каждый в свои размышления, но думая об одном и том же. Молчание нарушил Петька.

– Ладно, допустим мы не являемся эталоном совершенства. Допустим. Но то, что я только что сделал – правильно, и ты это знаешь. Мы есть Арментарии, защищающие слабых от сильных и жестоких мира сего. И это именно то, что мы делаем.

Меня устроило данное обоснование, мы звякнули кружками и выпили, я пиво, Пётр чай. Обстановка постепенно разряжалась и я решил начать разговор.

– На самом деле, Петька, у меня к тебе уйма вопросов, начиная с классического «Что новенького?» и заканчивая вопросом о том создании напавшем не меня.

– Отвечу тебе немедля, сразу после того как ты прояснишь мне кое-что, братка. – Мой собеседник удержал паузу, слегка заинтриговав меня.

– Ну давай же, спрашивай. – Не выдержал я.

– Вопрос покажется тебе слегка странным, но чего уж там вола тянуть за семенники. Какого ж хрена ты жив, ответь мне, будь ласков? – я опешил, Пётр продолжал – на общем собрании Попутчик в уши заливал, что все ласты склеили. Слышал официальную версию, что по «зомбоящику» крутили?

– Да, конечно, – я ошарашено глядел на Петьку, – старое здание развалилось ввиду обветшалости конструкции. Но ведь в новостях говорили и про человека в коме, а это к вашему сведению – я.

– Через пару недель Попутчик уже вовсю насвистывал нам о твоей смерти, якобы насос не потянул нагрузку, – продолжал удивлять меня Пётр. – Я по первости было подумал, что фуфло, но новостей больше не было и повёлся.

– Но зачем Попутчику вас обманывать? Какой в этом смысл, Петька? Я же вот он, живёхонький, даже почти здоровый.

– А я о чём тебе толкую? – Пётр многозначительно посмотрел на меня, – Сегодня, когда мы спугнули вампира, я не знал кто ты. Но к счастью, я первый пошёл осмотреть терпилу. Я узнал тебя сразу и тут же чухнул, что дело здесь не чисто, что-то мутит наш дражайший наставник.

– Остальные видели?

– Нет, я сразу забрал тебя, наплёл, типа мы знакомы, что ты с моего района и я порешаю.

– Молодец. Не стоит мне пока светиться.

– Ты же меня знаешь Борька, никогда я нашей системе не доверял полностью.

– Я всё же не могу понять, где логика, – не унимался я. – Зачем Попутчик вам соврал? Если он хотел оборвать нашу возможность связаться, то должен был понимать, что когда-нибудь мы с вами, всё-таки столкнёмся, он же не дурак. Или… – я заколебался.

– Или он реально думает, что ты окочурился. – Завершил мою мысль Пётр.

– Кто-то предоставил Попутчику недостоверную информацию?

– Может быть Боря, конечно легче всего поверить в то, что его надули, как и нас. Сложно сомневаться в чистоплотности наставника, но мне кажется, что всё-таки не стоит пренебрегать вариантом его причастности к этому дерьму. Я уже почти семь лет знаю Попутчика, он был и моим куратором. Я знаю, что он порядочный и правильный Арментарий, но за всё время моей службы я также уяснил, что уж не пальцем он делан, сто баллов даю тебе.

К столу подали большую тарелку, пестрящую разноцветными начинками суши. Официант торжественно водрузил на стол запотевший графин водки и пару рюмок, пожелал нам приятного аппетита и удалился прочь. Я наполнил рюмку и, пользуясь неофициальностью обстановки, невзначай, для снятия напряжения в воздухе, поинтересовался у Петра:

– Ну и когда тебе семь лет службы стукнет?

– Через месяц.

– А конкретнее?

Мой товарищ задумался, потёр шею и неуверенно ответил:

– Двадцать первого походу.

– Ты не помнишь? – Я удивился.

– Понимаешь, там такая странная ситуёвина вышла. – Пётр мялся, явно не желая делиться со мной своими мыслями, – На практику я вышел во вторник двадцать второго, как водится на следующий день после раскрытия таланта. Значится, что в понедельник двадцать первого был совершён обряд. Но меня всё не покидает какое-то сомнение.

– Ты о чём? – Я насторожился, я уже догадывался, что мой собеседник желает сказать, но хотел услышать это от него.

– Видишь ли, Борян, – продолжал Петька, – я зуб тебе даю на отсечение, помню, что в день раскрытия моего таланта было не двадцать первое число, а понедельник четырнадцатого, у нас ещё зарплату задержали на четыре дня, ушлёпки, а в понедельник как раз выдали. Сам знаешь, когда тормозят с выдачей лавэшки, каждый день как анальное совокупление.

Я выпил водки и закусил первым попавшимся кусочком суши. Я отчётливо понимал всё то, что говорил Пётр. Когда-то я сам сходил с ума пытаясь сопоставить факты с моими воспоминаниями. Помню то, как тщетно бился о стальную броню этой загадки. Читал репортажи о расправе над бандой малолетних головорезов в газетах, обшарил новостные сайты в интернете, мучил расспросами Попутчика. Но везде выскакивала абсолютно идентичная информация, вещающая о правильной последовательности официальной версии моего наставника. Вскоре я сдался, но ощущение обманутости осталось.

Я снова наполнил рюмку и предложил Петру присоединиться. Тот отказался напрочь и поведал мне историю о Валерке Зайцеве с центрального участка, который, как-то раз, будучи заядлым курильщиком, после неудачной облавы местной банды, разнервничался и, несмотря на знакомство с правилами, сломался и стрельнул у прохожего сигаретку. Выкурив её, Валерка расслабился, но сделав шаг в сторону дома слегка покачнулся. Брусчатка в двухметровом радиусе, повинуясь его одурманенному сознанию, вздыбилась, на пол метра поднявшись над землёй.

– Вот видишь Борька, что может сделать неконтролируемая энергия? – закончил повествование Петька. – Наши силы мы всегда должны держать в кулаке. Да и сам знаешь, и без этого кайфово. – Я потупил взгляд и снова с головой окунулся в вялые потоки грусти и печали, вспоминая золотое время в рядах Арментариев. Мой бывший коллега заметил изменение мимики моего лица и уже извиняющимся тоном сказал: – Извини чувак, реально ляпнул. Представляю, как тебе хреново, да ещё соль на рану посыпаю.

– Да ладно, не твоя же это вина. Обидно то, что по выздоровлению я хотел искать Попутчика, проситься обратно к вам, а после твоих новостей, боюсь, не на что надеяться.

– Всё, хватит хандрить! – резко оборвал моё себяжаление Петька. – Говорил, вопросов у тебя много, задавай, не мни кошачью эрогенную зону.

– Хорошо, – я переключился мгновенно, тему надо было срочно переводить в другое русло, в противном случае лёгкими, с регулярной монотонностью, пинками, решительно вгоню себя в состояние депрессии, – поговорим о вампире. Что это, и с чем его едят? – Спросил я и поправился, – пока оно не ест тебя.

– Попутчик рассказал нам совсем немного, ссылаясь на собственное неведение. – Пётр заговорил быстро и лаконично, будто бы читал наизусть заученный текст. – «Вампир» – это лишь условное обозначение, определение же данного существа нам неведомо. Это реликтовое создание, кстати, часто фигурировавшее в легендах и страшилках народов всего земного шара. Видоизменённые многими поколениями слухи, рождали таких мифических существ как: вампиры, оборотни, демоны, черти, чупакабра и так далее. Каждый из вымышленных образов несёт в себе какую-либо черту, реально присущую данной твари. Его кстати действительно хрен мокронёшь…

– Одну секундочку, – перебил я моего собеседника. – Вы с ним не справились?

– Я же говорю, хрен обломаешь об него. – Петька удержал паузу, перевёл дыхание, продолжил, – были задокументированы случаи, ещё в восьмом веке нашей эры, когда сотни Арментариев в течение нескольких суток сражались с горсткой вампиров, загнав их в угол. Потери были только с нашей стороны, а эти твари, в свою очередь, скрывались и исчезали бесследно. Боря, сегодня нас было только шестеро, в нашу задачу входило лишь спугнуть, запарить мерзость эту, так сказать перебить аппетит. Мы не погнались вслед за ним не только потому, что просто не можем догнать, главная причина в том, что если бы он не смотался, мы бы в деревянную коробочку сыграли. Нам повезло. Тело вампира – это броня, те немногие жизненно важные органы, что присутствуют в его теле, спрятаны под непробиваемым панцирем. Его ментальная мощь пипец как превосходит силу любого Арментария. Зверюга быстрее и сильнее нас всех.

– И зачем же ему охотиться на людей? – я отказывался воспринимать существование зверя, обладавшего талантом Арментария.

– Мы не знаем. Оно питается человеческим мозгом. Не спрашивай почему. – Опередил меня Пётр. – Существ невозможно изучить, ввиду их неуловимости. Мы лишь можем выстраивать стратегии боя, основываясь на опыте Пасущих, знакомых с их повадками. Например: известен единственный бессменный метод заманивания жертв в ловушку – вампир действует грубо и банально. Как и мы, он воздействует на активность головного мозга, к примеру, отключает такие области мозга как вентральная, которая отвечает за стремление к цели. Таким образом, человек продолжает путь, но уже не свой, а корректируемый вампиром, и, уже в тёмном углу грязной подворотни или же на опушке ночного леса, в свете луны, встречается со своей смертью. Кстати именно поэтому мы его и называем вампиром. Подобные способности затуманивания рассудка, в народном фольклоре закрепились именно за кровососущими. Так что считай, что побывал в сказке.

– Подожди-подожди, не торопись, – запротестовал я, понимая, что мой случай никак не вяжется с легендой. – Ты уверен, что это единственный способ этих тварей воздействовать на человека? Со мной всё как-то иначе обстояло. Я просто отключился посреди дороги, после чего очнулся в другом месте.

– Я допускаю, что вампир мог сменить привычку, но это маловероятно. В течение десятка веков наши предшественники выслеживали зверя, и он всегда охотился предельно однообразно. Ты, должно быть, что-то путаешь.

– Может быть, – задумался я, и тут же отогнал от себя ненужные размышления, – это и не важно, Петька. Так, выходит, вы не имеете понятия, с чем имеете дело?

– Именно так, Боря. О существе мы узнали месяц назад, когда Попутчик почувствовал его присутствие в городе. Тогда он и проявил великодушие, поведав нам о существовании этих тварей. Рассказал, что они явление далеко не новое, и никто не знает, откуда они взялись. Так что я сам теряюсь в догадках. Давай следующий вопрос.

Пётр заполнил чашку остывшим чаем, а я слегка ошпарил горло уже тёплой обжигающей водкой и смазал горящий пищевод очень странной, но, несомненно, удачной закуской. Молодец официант, порадовал. На тот момент я не испытывал ни малейшего облегчения от беседы с Петром, на которое я так рассчитывал. Всевозможные вопросы, не имевшие ответов, живущие в моей голове по соседству с неподтверждёнными сомнениями, в течение всего разговора, принимали гостей. Теперь, под безумные такты раздражения, они весело стучали ножками по полу, в задорной компании подозрений и растерянности. Я уже опасался продолжать диалог, понимал, что Петька не тот человек, от которого смогу получить все ответы, а в вопросах я итак недостатка не испытывал. В голове уже шумело, непривычный к алкоголю организм стремительно пьянел. Я решил перейти к поглощению закуски, крадущей градус, и, собрав всю решительность, уже с забитым ртом, окунулся в дальнейшие расспросы.

– Скажи мне Петька, что вам известно о случившемся на территории заброшенного дома?

– Боюсь, мой ответ не в силах удивить тебя, но я попытаюсь слегка изменить форму его изложения. – Сказал Пётр, явно паясничая, и завершил свою реплику словами, – а хрен его знает.

– Да не может быть! – взбесился я. – Неужели вообще никакой информации?

– А какая может быть информация, Боря? – Пётр набрал воздух в лёгкие и выпалил. – Враждебно настроенное существо, обладающее талантом, превосходящим своей мощью, как казалось недюжинную, силушку Арментариев, уничтожило группу Пасущих за считанные секунды, предварительно спланировав западню. Более с подобными явлениями мы не сталкивались, имеем лишь распоряжение держаться по двое и соблюдать предельную осторожность. На этом всё. Боря, судя по тому что ты, в отличие от своих коллег погиб не на подходе к зданию а, как гласит официальная версия Попутчика, в госпитале, твоя информированность должна быть на порядок богаче нашей. Теперь тебе отвечать, дружище.

Пётр уставился на меня, нервно тиская в руках чашку. Я понял, что на протяжении всей беседы, мой бывший сослуживец терпеливо дожидался именно этого момента. Он привёл меня сюда не для того чтобы вежливо потчивать новостями. Мы наслаждались уютной атмосферой этого ресторанчика лишь потому, что Петру тоже были необходимы ответы. Наше положение было идентично, мы оба сходили с ума от окружавшей нас неопределённости, я решил ответить на его откровенность своею. Я рассказал всё, что помнил: как внезапно почувствовал ловушку, как и с кем сражался и потерпел поражение. Я поведал о своих видениях, хоть и сам не был уверен в том, стоит ли принимать их в серьёз. Я ответил на его вопрос так, как он не ответил ни на один из моих, но я не думал о соразмерности предоставляемой информации, в эту ночь Петька – мой бывший и несостоявшийся коллега и соратник был единственным во всей вселенной, способным мне хоть чем-нибудь помочь. Он был единственным, пожелавшим оказать помощь. Не из-за бездумного альтруизма, но всвязи с связывающим нас стремлениям достучаться до истины.

Я и он, словно два созревающих ростка молодых деревьев, связанных корнями одной цели, на пустом бескрайнем зелёном лугу, тянущиеся к солнечным лучам правды, всем своим существом тяготея лишь к тёплой почве чистоты знаний. Два слегка окрепших стебля, так неожиданно прогнувшиеся под порывами ветра, безжалостно сломленные и растоптанные коротким сообщением с мобильного телефона Петра, через час после расставания: «Борька, руки в ноги и мотай, скройся, они не могут обнаружить тебя, сканируя энергетические поля, выброси телефон, это их единственная зацепка. Достигни нашей цели. Я не смог. Прощай».

Глава 4.

Любопытное дело. Плотность кошелька напрямую воздействует на критичное отношение к финансовой системе государства. Невольно задумываешься о степени коррумпированности чиновников и несправедливости законов монополии. С каждым днём, находясь у прилавка, теряешь стройность осанки. И причина вовсе не в перемене настроения или степени носоповешания. Закон тяготения черепной коробки к земле-матушке напрямую связан с распределением продукции на полках торговых центров, связанных, в первую очередь, с ценовой категорией товара. С каждым днём внимание к качеству товара замещается всепоглощающей увлечённостью одним лишь критерием – ценой. Взгляд неустанно буравит нижние полки с интересующей продукцией, в тщетной попытке заставить интуицию указать на менее низкокачественный товар. Но культурное природное чутьё элегантно уступает место сухой грубой логике, и решение приходит незамедлительно. Элементарная арифметика вступает в поединок с инстинктом самосохранения и побеждает – цена товара максимально приближается к минимальной.

Не надо быть Арментарием, чтобы прочесть смесь отвращения и жалости, отражённые во взгляде кассира. Уставшая за день женщина уже не старалась скрывать свои эмоции, и следующий взор коснулся моего существа уже обогащённый гневом и осуждением, видимо, связанным с личными проблемами в семье. Отсканировав бутылку водки, продавщица отложила её в сторону и голосом робота назвала цену. «Какая же позорно низкая цена у этой водки». Гордость лениво перевернулась во сне. Рассчитавшись, я неспешно двинулся из продуктового отдела, впихивая пол-литровую ёмкость во внутренний карман летней куртки. Странно то, что после недели глубокого запоя удовольствие от употребления алкоголя оставляет человека наедине с одной лишь бессмысленной потребностью в нём. Миновав дверной проём, уже на улице, я достал пачку сигарет и закурил. Вдохнув горький неприятный дым, я подумал, что моё курево и бутылка пойла, купленная минуту назад, вероятно, ходили в одну школу для неполноценных и оба её не потянули. «Ничего сейчас привыкну, и будет приятнее».

Вчерашний угар легко раскачивал ось моего тела, заставив прислониться к стене. Из-за угла, по направлению к главному входу, вышла симпатичная девушка в обтягивающем тело, лёгком летнем наряде. Я невольно уставился на подчёркнутые гардеробом формы прелестницы и затянулся вторично. Всегда был против осторожности в разглядывании женщин. Прикрываясь тактичностью, мужчины зачастую прячут за ней трусость и неуверенность в себе. Жалкие попытки парней скрыть свою заинтересованность в женской красоте, подглядывание украдкой в сторону объекта вожделения, сменяющиеся стыдливым потуплением взора, всегда пробуждали во мне чувство отвращения. Как и сейчас, я всегда смело оценивающе осматривал грациозные линии очерчивающие прекрасную фигуру, постепенно пробираясь к, уже не так глубоко, но, интересующему меня лицу. Ясные мечтательные глаза украшали, и без того, милое лицо. Я залюбовался. Девушка скрылась в торговом центре, морская болезнь постепенно отступала и я, уже не сдерживаемый ничем зашагал к съёмной квартире.

Сразу после странного предупреждающего сообщения Петра, я нешуточно струхнул и перебрался в другой район, расположенный в противоположном конце города. Подписав договор об аренде жилого помещения, я сразу жестоко запил. Я всё ещё мог украдкой продолжать поиски мужчин погубивших две невинные жизни, но я уже не хотел этого. Моя цель, словно сжатый комок бумаги была отброшена в урну с надписью «До востребования». Возникшая на горизонте линия надежды, потухла, увлекая в гипотетический калоприёмник все мои прежние стремления. «Хочешь сделать человеку плохо – сделай хорошо, а потом как было» – слегка перевёрнутая, но нерушимая истина. Я скрёб подошвой по разбитому тротуару, оставляя за сутулыми плечами яркие огни магазина. Как ни странно, лицо незнакомки зацепилось за моё сознание сильнее её безупречной физиологии. Тонкие, но изящные губы, маленький нос, правильные черты овала лица и этот мечтательный взгляд, способный покорить своей беспечностью и внешней незащищённостью, любого мужчину. Взгляд, определяющий характер милашки, решительно отторгающий возможность работы в ответственных сферах. «Уж врачом ей не стать, это точно».

Внезапно что-то воткнуло иглу в мой расплавленный спиртом рассудок. Неосознанные воспоминания пробивались сквозь мутный слой многодневного нескончаемого опьянения. Я развернулся и быстро зашагал обратно к яркой вывеске с названием точки розничной торговли. Я ещё не до конца понимал причин моих действий, но из подкорки, нарастающей пульсацией, уже начинали выкарабкиваться обрывки слов, складываемые в одну лишь фразу. «Лерка, иди своего уколи, щас загнётся». «Лерка, иди своего уколи, щас загнётся». Я ускорил шаг. Необъяснимая тревога накатывала, словно рвотные позывы. «Что-то не так с этой юной практиканткой – мечтательницей». Но я не знал, что именно. Я не мог видеть причин, заставляющих меня преследовать девушку, но уже надеялся столкнуться с ними, догнав её. Я нёсся сквозь мерно ступающие к своим машинам семейные пары, задевал ногами тугие пакеты с продуктами, с силой отстранял попадавшиеся на пути звенящие металлические тележки. Я спешил, боясь потерять мою новую маленькую псевдоцель.

Ворвавшись в торговый центр, с нетерпением дождавшись пока на меня среагируют медлительные сенсоры автоматических заслонок, я вбежал в продуктовый отдел и увидел её. Девушка не торопясь прохаживалась вдоль книжных стендов, непонятно как оказавшихся среди полок, напичканных едой и кухонной утварью, а я неумолимо, решительными движениями, приближался к ней. Мне оставалось пару шагов, когда практикантка медицинского училища подняла на меня свой взор, отрываясь от прочтения аннотации на обложке какой-то книги. Её глаза округлились, в них читалось недоумение и озадаченность. Два раза девушка пыталась всмотреться в меня снова, но видимо убеждаясь в прежних сомнениях, терялась вновь. Я остолбенел. Я абсолютно не догадывался, что же ей сказать, ведь я не знал, зачем за ней погнался. Изо рта невольно ляпнуло чем-то нелепым и натянутым.

– Привет… мы, по-моему, где-то виделись, – промямлил я.

В мгновение взгляд милой незнакомки стал холодным. Она небрежно отбросила книгу обратно на стенд и …

Удар…

* * *

Безжалостно палящее солнце ярко бьёт в глаза. Увенчав голубой небосвод, жестокое светило почти полностью лишает нас тени отбрасываемой по утрам близлежащим храмом богов. Пот, стекающий со лба, слепит и больно режет глаза. Время служения и испытаний. Стойкость и преданность работе во имя богов – вот что я ещё могу дарить нашим создателям. Несправедливые боги лишили мужей своей благосклонности, тем самым отняв у нас право на смерть во Их имя, оставляя нам лишь жизнь, жалкую пародию на истинное предназначение. Я уже не терзаю себя горестными мыслями о потерянном. У меня остаётся лишь работа, та работа, на которую я ещё способен. Жёсткий хлыст обжигает тело, и я бросаюсь выполнять свой низший долг перед создателями с новым рвением. Я стоял без дела уже пять дыханий и это непростительно. Мы потеряли доверие богов, и только тяжёлый труд может вернуть его обратно.

* * *

Я очнулся от того что на меня наступили, болезненно надавив на грудную клетку протектором ботинка, в следующий момент кто-то споткнулся о моё распластанное тело и с диким криком повалился на пол. Не меняя тональности, странный мужчина вскочил на ноги и ринулся к выходу. И только сейчас я осознал, что крики людей разносятся по всему помещению продуктового отдела. Сфокусировав зрение, приходя в себя после, уже привычной, но неожиданной, смены реальности, я огляделся. Поражённый представшей передо мной картиной, я стал медленно подниматься на ноги. Воздух вибрировал как волны на прибое, запах озона бил в дыхательные пути будто кто-то, не ведающий меры, распылил в воздухе озоновый освежитель.

В десяти метрах в пол-оборота стояла, мною преследуемая, милая девушка. Однако в лице её случились неожиданные метаморфозы. Мечтательность скрылась бесследно, сменённая свирепым, жестоким, сосредоточенным взглядом. Она упиралась ногами в пол, не двигаясь, слегка пригнув спину и крепко сжав кулаки, со стороны это выглядело, будто милашка безуспешно силится сдвинуть невидимый барьер своим лбом. И смотрела она вовсе не на меня. Проследив её взор, на другой стороне продуктового отдела, метрах в тридцати, я увидел женщину, своей позой, как будто парадирующую практикантку. Их взгляды буквально соприкасались, сталкивались, визуально свидетельствуя об этом мелкой вибрацией пространства. И посреди незримых потоков выбрасываемой ментальной силы, бушевала, искажающая реальность, энергия. Люди, подобно визжащим поросятам, улепётывающим от зубов хищника, рассыпались в стороны. Пол, вокруг эпицентра ментальной схватки был усеян раздробленными на щепки товарными стендами, окрашенными алой кровью изуродованных человеческих тел. На стыке выбрасываемых потоков энергии соперниц, безостановочно возникали воздушные уплотнения и, срываясь с места, врезались в пол, стены и потолок помещения, дробя прочную поверхность. Вдруг здание тряхнуло, плитка, покрывающая пол магазина взъерошилась, и бетонный каркас строения стал рушиться, сжимаясь к центру ментальной борьбы.

Всех, кто ещё не успел покинуть здание подбросило в воздух, словно земля- матушка нешуточно икнула. Незнакомка в спортивках вскинула руки и упала, в следующее мгновение перекрытия обрушились, оставаясь лишь над той половиной здания, где стояла, когда-то милая, практикантка- мечтательница и я. Мне уже удалось определиться со своей позицией, относительно принятия единой противоборствующей стороны, что-то во взгляде девочки непосредственно перед моей отключкой заставило меня усомниться в том, что псевдомедсестричка давала клятву Гиппократа. Схватив тяжёлый острый осколок керамической плитки, я со всех сил запустил его в голову девушки. «Попал». Стройное тело тут же опустилось на землю, почти одновременно с куском плитки, но уже через секунду практикантка вскинула измазанную кровью голову и повернулась лицом ко мне. Её взъерошенные волосы опустились на глаза, но даже сквозь них я видел ненавидящий взор. Хриплый, неестественный голос, срывал с губ брызги слюны, пота и крайне неприятную для меня, даже с учётом моей гипертрофированной самокритикой фразу:

– Да когда ты уже сдохнешь, тварь?

И вдруг, невесть от чего, я остолбенел. Вместо того что бы хвататься за камень, разумнее было бы последовать примеру большинства. Сейчас бы я уже бежал в сторону дома, оглашая округу поросячьим воплем, потряхивая в воздухе розовыми ушками и скрученным хвостом. Но я был бы жив. А сейчас я уже пожимал холодные кости ладоней старушки смерти и собирался в далёкий путь. «Да и хрен же с ним! Один раз живём – один раз умираем и, возможно, лишь один раз выпадает случай умереть достойно». В изменившемся взгляде мечтательной особы я видел ненависть, так смотрят на занозу, ушедшую мучительно глубоко под кожу. И, судя по всему, болезненная щепка сейчас будет удалена. «Ну и пусть. Меня ничто не держит на бренной землице, а вот адским чертогам моя персона, полагаю, была бы крайне приятной, я уверен, что даже непочатая бутылка водки отправится в ад вслед за мной, в наказание, став бездонной».

Внезапно кожа на теле девушки лопнула, обрамлённая багровой сеткой кровавых трещин. Её глаза потухли, лицо мгновенно осунулось. Костизатрещали, словно десятки расколотых орехов. Если бы идея концепции кукол Барби принадлежала великому Пикассо, то они бы выглядели именно так. Искорёженное тело медсестры рухнуло на пол, словно брошенное, пресытившимся игрой, кукловодом. Обмякшая плоть на расколотой плитке, продолжала ломаться. Я отвернулся. Мне приходилось видеть разное и разное совершать, но данная картина вызвала во мне рефлекс отторжения части непереваренного Доширака. Ещё слыша хруст костей, я посмотрел в сторону обрушенной части торгового центра и увидел бегущую ко мне женщину. Разодранный спортивный костюм, обличающий спасительницу, напоминал о себе лишь характерными полосками, всклоченные пряди волос местами открывали взору окровавленную кожу головы, исцарапанное лицо было красиво, исключительно красиво. На какое-то мгновение меня сковали шок и оторопь, в ту же секунду покинув рассудок. Я её узнал.

– Сегодня день встреч! – с наигранным восторгом прокричал я.

Моё сознание нырнуло в какую-то, доселе не испытываемую, нирвану абсолютного безразличия. Я устал сражаться. С отморозками на ночных улицах города, с существами, обладающими талантом, с собственным бессилием и больным организмом, с осмыслением бессмысленности моего существования. Я уже не размышлял о смерти. Я лишь наблюдал, с интересом дожидаясь окончания истории. Может быть, именно так правильно умирать.

Неожиданно силуэт женщины разрыхлился, пропуская сквозь себя в сознание картинку загорелой молоденькой девушки, неспешно движущейся ко мне на встречу. Обрушенные перекрытия за её спиной рассеялись, выпуская на волю иллюзорный холст покрытый руинами десятков каменных пирамид. Крупный песок пел у неё под ногами. Было тихо, невероятно, невозможно тихо. Воспроизводящая род подошла ко мне вплотную и, взяв за дрожащую руку, бархатным, успокаивающим голосом произнесла: «Не бойся Ои, теперь всё будет хорошо».

– Как ты меня назвала? – пропищал я тонким чуждым мне голоском.

Видение стало медленно сползать с реальности, и я увидел передо мной мою спасительницу. Она крепко держала меня за руку и смотрела в упор. На долю секунды идеальная форма губ исказилась.

– Никак я тебя не называла припадочный. Приди в себя. Шевелись, давай.

В то же мгновение женщина рванулась к выходу, продолжая сжимать мою ладонь. Словно тряпка, шоркая подошвой я болтался спаянный с будто окоченевшим рукопожатием, пытаясь поспеть за ней, но это было невозможно. Она обладала силой Арментариев, а я уж давно стал человеком. Проскочив дверной проём, я услышал грохот рушащегося здания. Моя спасительница удерживала его до последнего, сейчас в этом уже не было необходимости. «Как-то часто меня спасают последнее время». С минуту мы бежали в неизвестном мне направлении, но скоро меня стали покидать силы и, споткнувшись о бордюр тротуара, я повис в руке таинственной особы, обрывая куски штанин и кожи на ногах. Женщина, не сразу заметив это, легко подкинула меня в воздухе и, бросив на плечи, продолжила движение. Серые здания жилых домов проносились мимо всё стремительнее. Мне было нестерпимо неудобно в такой позе. Толчки при соприкосновении ног моей спасительницы о землю уже больше походили на сильную вибрацию. Мы мчались со скоростью Пасущих. «Вот как выглядит ускорение со стороны простого человеческого сознания, ни капли бывалой эйфории, лишь боль и чёткое ощущение перегрузки организма (но я же в детстве мечтал стать лётчиком космонавтом…)».

Жуткий экспресс спустило на тормозах, словно остановленный нажатием стоп-крана. Краем глаза я увидел вырывающиеся куски асфальта из-под тормозящих ступней, в следующий миг картинка померкла, и я ощутил, как инерция вдавила меня в каменные плечи. Я сильно пожалел, что перед остановкой не успел вдохнуть воздух, грудь сдавило так, будто меня с обеих сторон смертельными тисками сжал стальной пресс. Наконец-то я, отпружинив, полетел на развороченный тротуар и смог вобрать воздух в лёгкие.

– Шеф, приехали? – прохрипел я, слегка придя в себя после падения. Но в ответ услышал лишь шум машин, проносящихся где-то поблизости. Рядом проходило шоссе.

Я открыл глаза и огляделся. Лунный свет обозначал линии жилых корпусов. Я не знал этого района, но я уже его где-то видел. Как и многие другие полагаю, в которых я ни разу не бывал. Планировка двора, расположение древних построек, сами здания, словно покупные салаты с переклеенным сроком годности, были настолько типовыми, насколько это было под силу советской власти. Вокруг серых домов водил хоровод реденький кустарник, многочисленные вытоптанные колеи на траве шрамировали, любую поверхность, когда-то претендовавшую на гордое звание «Газон». Тёмно-серые дома светили печальными глазами окон. Только фонари не горели, фонарные столбы понурили головы, уткнувшись слепыми взглядами себе под ноги.

Вдруг у одного из подъездов полыхнула лампа, осветив силуэт сидящей на низком крыльце девушки. Клочья тонкого материала обнажали плечи и бёдра нашей старой знакомой. «Удивительно что, вылезая из-под обломков, ей удалось сохранить так много процентов своего гардероба». Моя спасительница стояла спиной ко мне, словно львица, отстаивающая добычу. Я продолжал валяться на асфальте, организм всё ещё не мог справиться с остаточным эффектом после стремительного путешествия.

– Позволь мне его убить, Залика, – яркий свет лампы, мгновенно поглощаемый густотой тьмы, освещал лицо медсестры, оставляя незамеченным контур открывающихся тонких губ. – Если ты отойдёшь в сторону, я позволю тебе жить, – девушка помолчала, спустя пару секунд, добавив, – до нашей следующей встречи.

– Он мне нужен! – заявила женщина в спортивном костюме.

– Он никому не нужен, – парировала практикантка, – но он достаточно глубоко залез, что бы стать помехой. Подумай, ты не можешь мне противостоять, я сильнее, я старше, ты как-то раз уже потерпела поражение в дуэли, и не пытайся тратить себя на восстановление организма, помрёшь здоровенькой, да и только.

– Ты бессильна сейчас. – Совершенно спокойно, без тени тревоги в голосе, ответила Залика.

– А ты хитрая, – сказала девушка, тяжело вздохнула и поднялась на ноги, вытянувшись во весь рост, закрывая лампу, горящими жёлтым цветом, взлохмаченными кудрями. – Показывай своих псов.

Внезапно унылые силуэты фонарных столбов осветились собственным оранжевым светом. У всех подъездов вспыхнули ярко-жёлтые лампы. Впервые видел, что бы в одном дворе горели абсолютно все осветительные установки. Разъеденная режущим светом тьма, освободила из своего плена десятки мужских фигур, окруживших хрупкую медсестру.

– Ты хорошо поработала мятежница, – усмехнулась практикантка.

– Ты сейчас умрёшь Лэйла, – продолжала спокойным голосом вещать моя благодетельница, – попрощайся с Попутчиком.

– Я уже попрощалась, а тебе и твоим фанатикам скажу одно лишь… Вы все умрёте, никто из вас не в силах противостоять нам. Я не знаю, существует ли ад, но если он есть, через год, другой, жду вас всех в гости.

Тут медсестричка Лэйла замолкла и резко замерла, выгнулась, будто разряд электричества прошёлся сквозь тело, и забилась чуть заметной дрожью. Минут пять картина не менялась, лишь окружавшие нас фонари перемигивались между собою. Всё это время расширенные глаза бывшей медсестры-мечтательницы пронизывали мою спасительницу, постепенно потухая, словно догорающая керосиновая лампа. Тело дёрнулось, будто кто-то отключил электричество и, отяжелевшее смертью, рухнуло, брызнув пеной с губ на грязное бетонное крыльцо.

– Ты уверенна, что эта тварь сдохла? – спросил один из мужчин, подходя к Залике.

– Да, она исчерпала всю свою силу, перед тем как умереть, ничто уже не воскресит её к жизни. – Женщина повернулась ко мне, и, протянув руку, сказала, – Мы не твои друзья, но и не враги, тебе нужны ответы, у меня они есть.

Я завороженно сжал ладонь победительницы. «Что ж, мне уже не вступить в ряды доблестных Арментариев, мне никогда уже не задать вопросов Попутчику, с которым так трогательно, сквозь пространство, прощалась Лэйла. Но возможно я найду маленькое счастье в ответах той, что когда-то беспощадно разгромила группу из двадцати двух Арментариев, моих друзей, той, что однажды уже убила меня и способна убить вновь».

Глава 5.

Дурацкое слово – счастье.

Размышления об этом загадочном явлении достойны юродивости отвергнутого купидоном пятиклассника. Схожи с логическим анализом закономерностей слепого жребия, проведённым девственником с ФИЗМАТа, одержимым Шрёдингеровским котом.

Из чего состоит это абстрактное понятие, вероятно, придуманное в незапамятные времена безумным литератором-экспрессионистом. Поиск определения счастья так же абсурден, как и стремление изобрести философский камень средневековыми алхимиками.

Может ли быть найдено истинное счастье в любви, комкающей наши души в мучительной мясорубке, или в рождении и воспитании ребёнка, стремящегося предать своих родителей ради собственных высших целей. Где можно встретить ту самую эндорфиновую обитель, в пути ли что мы преодолеваем, скорбя об утратах и пополняя багаж страданий, притупляя эмоциональную восприимчивость, или лишь в момент окончания этого пути, когда цель достигнута и смысл жизни утерян, и стоит ли искать новое стремление, со скорбью осознавая, что и оно когда-либо будет достигнуто.

Полнометражная жизнь или рекламный трейлер.

Отрок грезит о великовозрастности, зрелый суррогат бьётся в судорогах инфантильности. Люди – как слова в скобках, способны лишь вспоминать и мечтать об этой необъяснимой серотониновой эйфории, но не способны осознать присутствие оной в их жизни в данный момент. Счастье словно маняще раздражающий солнечный зайчик. Счастье иллюзорно, но мы в него верим. Авторы знаменитых литературных творений выделили целый завод по переработке макулатуры со страницами, определяющими понятие данного психосоматического явления, прировняв его объём к количеству интерпретаций Бога. Многочисленные религии, секты, верования, индивидуальные восприятия божественного. Все они ищут Бога, и многие из них искренне верят в то, что нашли его.

Но, как и понятие счастья, Бог есть лишь напыщенное толкование наших мечт. Религия – попытка материализовать и придать черты закономерности слову, порождённому хаосом человеческого рассудка. Бог – попытка объяснить смысл существования противоречивости мира, прибегая к самым безумным теориям, тщета упорядочить бардак роящихся в голове мыслей, дарующая слепую веру, как спасение от съедающей сознание безнадёжности.

Что такое счастье?

Счастье есть Бог. Ребячливый творец. Абстрактный образ несуществующего явления, застывший в иллюзиях поколений.

***

В глазах рябило, словно зрительная сетчатка сошла с ума, на голову, казалось, натянули тесный металлический шлем и минут пять ритмично отстукивали в такт, под звуки марша. Руки дрожали, я вспотел и сердце, решительным штурмом, пробивалось сквозь грудную клетку. Каждый раз, когда Попутчик вкладывал новые знания в мой мозг, я испытывал подобные ощущения, смешанные с восторгом от лёгкости восприятия чистой информации, не подвергающейся фильтрации со стороны органов чувств и эмоций. В этот раз безупречно сухой, беспримесный материал, ответы, воспеваемые моими надеждами, обожествлённые моею безнадёжностью, напрочь лишали тяги к продолжению пути.

Залика оставила меня одного сразу после сеанса прямого телепатического обучения, жестоко позволив мне беспрепятственно наряжать голые данные в разноцветные гирлянды собственных эмоций.

Вот почему сведения об истории и развитии сообщества «Арментарии» вкладывались в нашу память примитивным способом проведения коллективных семинаров. Ведь телепатическим путём могут быть переданы исключительно точные знания, или же вера в них. А как оказалось такой информации не существовало как чистого материала. Свежие, но искажённые знания, уже, самостоятельно рождались в голове юных курсантов – солдат, супергероев, защитников – созданий существующих лишь в собственном обманутом воображении. Были отобраны не те особи, что обладают скрытым талантом, а лишь те, кто поверит, те, кто готов и хочет уверовать в ту чушь, что так беззаботно впаривал наш дорогой наставник. Выбирали лишь тех, кто всю жизнь ожидал заветных слов «Ты особенный», тех, кто обладал лишь одним свойством, стопроцентно необходимым для вступления в ряды Пасущих – отчаянием.

…Проект «Арментарии» был основан в тысяча девятьсот семидесятом году и в ближайшее время мог бы отмечать своё сорокадвухлетие в компании «Саентологической церкви Германии» и «Сахаджа-йоги», однако продолжал бы притворяться седым тысячелетним старцем, рождённым для сохранения гармонии в хрупком, беспомощном человеческом мирке. Сообщество Пасущих было создано некими «Последователями» – группой существ, меняющих ход истории ещё во времена, предшествовавшие официальной версии рождения Иисуса, по причине известной только им самим. Изначально втолковываемая наивным Арментариям «истина» была совершенно несостоятельна для объективно взирающих на неё людей, ведь опираясь на закон сохранения энергии, легко доказывалась её абсолютная нелепость. Невозможно сокрушить равновесие добра и зла, занимаясь аккуратной и беспощадной селекцией среди населения планеты – уничтожив негодяя, своими действиями рождаешь ещё одного, спасая одного невинного, губишь другого. Добро и зло противостоят друг другу в мире, рождённом борьбой. Для появления света необходимо наличие тьмы, для рождения радости следовало изобрести страдания, святые слова на белоснежных страницах Библии явлены чёрными чернилами. Контрастируя с блаженством, всегда остаётся боль. Два чувства, две эмоции, две силы, существующие тысячелетия в бесконечном поединке и равноправии, способные меняться лишь в субъективном восприятии людей. Официальная суть проекта бессмысленна и жестока, любой Арментарий, бегущий от сугубо человеческого отчаяния, никогда не поверит в несостоятельность чудом обретённой «высшей» цели. Ведь познавший истину, пусть даже существующую лишь в его уме, пусть подсознательно осознающий её нелепость, будет цепляться за её последние, жалкие абсурдные клочья, в паническом страхе потерять веру, пусть даже ложную.

…Стать частью проекта мог любой человек, не страдающий душевным расстройством. Но участники реалити-шоу подбирались по чётким параметрам, главными из которых являлись – недалёкость ума, общее недовольство положением в обществе и изуродованное восприятие справедливости, подстёгиваемое осознанием собственной ничтожности и связанными с ним страхами.

…В организм претендента вводился реагент, поглощаемый во время трапезы, принятия лекарств или же распития алкогольного напитка, всё равно. Токсин мгновенно всасывался в кровь и лабиринтами кровеносных сосудов, за минут семь, доставлялся в мозг, где и начинал действовать, снимая подсознательные блоки. Вещество влияло на нейроны серого вещества, занятого переработкой информации и искажало эстетическое восприятие действительности, вследствие чего, в ситуациях опасности, выжимая из себя последние ресурсы, организм уже ориентировался не на общественные каноны, вещающие о слабости человеческого организма, а исключительно на тот потенциал, что теплился в организме с момента рождения.

…Последователи называли данный потенциал «Наследием», перешедшим к людям от богов, когда-то живших в нашем мире, дремлющим в каждом из нас, но достойным лишь немногих. Реагентом являлось вещество, найденное древними, десятки тысяч лет назад при неизвестных обстоятельствах. Только спустя века, люди ставшие богами, обрели не только силу, но и безграничную власть над человечеством. Управлять силой, надо было научиться. Как таковое, ускорение и стимуляция мышечных тканей тела происходили легко, на подсознательном уровне, но работа с энергетическими полями или же телекинез, требующий, как оказалось, стопроцентной работы осознанной области мозга, не довольствовался одним лишь выдёргиванием седого волоска из волшебной бороды. Требовались чёткие знания структур пространства, реальности и окружающей материи, знания собираемые веками. Эта информация, в чистом, но кастрированном виде внедрялась в сознания Арментариев во время коллективных телепатических обучений, позволяя им на примитивном уровне влиять на мир, но, не позволяя встать на одну ступень с богами. Таким образом, создавалась армия беспощадных головорезов, вершащая произвол во имя неизвестной им цели.

…Попутчик в данной иерархии обладал одним из низших чинов, но был включён в число избранных.

…Несмотря на одинаковый уровень доступа, среди Арментариев часто появлялись особи способные на большее. Оперируя общедоступными для всех пасущих данными, но при этом, обладая ментальной силой превосходящей рядового Пасущего, они не были так привязаны к чистым данным, как остальные, и могли бы представлять реальную угрозу для Преемников божественной силы, обладай они хотя бы половиной чистой информации, находящейся в распоряжении Последователей. Это можно было сравнить с подъёмом штанги – любой может постичь технику, каждый способен воспринять систему движений в момент упражнения, но на рекорд пойдёт лишь сильнейший. В данном случае функцию катализатора роста силы выполняла не крепость мышечных тканей, главную роль в, божественной пьесе, играла вера. Человек, родившийся и выросший с верой в нереальность окружающего мира, обретал не только талант, скупо раздающийся Преемниками богов, но и был способен постичь Наследие. Такие индивидуумы отличались от среднестатистической личности уровнем своего скептицизма по отношению к смыслам жизни, навязываемым сильными мира сего. Реальность есть лишь область, в которой бытует личность, но настоящая жизнь теплится в мечтах, в желаниях найти сказку. Отличными, от прочих талантливых Пасущих, особями являлись люди, верящие в сказку. Вопреки всем неопровержимым доказательствам. Вопреки догмам и всеобщему атеизму, обращённому к мистике и чудесам. Человек продолжал верить в то, что за занавесом физики и закона всемирного тяготения, есть ещё что-то, что-то волшебное. Такие индивидуумы не прекращают надеяться на существование Деда Мороза. Такие существа не имеют ярко выраженной ауры таланта.

…Яркий ореол таланта, разной интенсивности и различных спектров, являющийся неофициальным достоинством и гордостью любого Арментария, был простым дефектом. Преобразованное, но остающееся старомодным и ханжеским, осознание реальности не принимало дарованного откровения и боролось с ним, излучая энергию, ауру, создаваемую противоборством логики и веры. Эта девиация работы реагента в мозге рождала превратные мнения о ценности энергетического следа, оставляемого бездарными Пасущими. Я входил в число способных добраться до уровня Наследия. Подобные мне были почти нераспознаваемы другими существами, наделёнными талантом. Подобные мне боролись против фальшивой системы института «Арментарии». Вот почему Лэйла – мечтательная медсестра так легко попалась в сети западни Залики. Она просто не видела окруживших её существ. А присутствию каких-то человеческих особей вокруг неё не придала значения, подобно пастуху, мерно почивающему под нескончаемое блеяние своих безвредных подопечных.

…Залика собрала небольшой взвод партизан, борющихся за веру в абсолютную нереальность происходящего.

Информация, введённая в моё сознание, обретала последовательность и структуру. Все данные были подлинными, я это знал. С помощью ментального одностороннего обучения невозможно передать ложь, если ты сам в неё не веришь.

Я не должен был оказаться на площадке заброшенного дома, схватка со мной не была учтена по единственной причине. Я не должен был услышать зов. Тот фальшивый зов, что был послан на низких частотах энергетических импульсов, посланных всем Арментариям находившимся в радиусе пяти километров, но не мне. Тревожный сигнал, по мере распространения, притуплялся, так как подобные мне одарённые существа могли почувствовать его несоответствие действительности. Одновременно гасились любые энерговибрации, вещающие о подготовленной ловушке. Мне не повезло, а может быть и наоборот. Я в тот момент находился в обществе Витька и случайно был включён в группу потенциальных жертв, но оказавшись на недостроенном участке, я невольно почувствовал надвигающуюся опасность.

Проведённая Заликой операция несла в себе лишь диверсионный характер. Моих коллег надо было отвлечь. А их смерти надлежало отвлечь внимание Попутчика, в целях последующего проникновения в штаб.

Перед глазами вспыхнула радуга, всевозможная цветовая гамма опоясала зрительные границы и сомкнулась, предоставляя сознанию впитывать образы, увиденные не мной.

Чужими глазами я наблюдал за перспективой струящегося сквозь меня узкого тоннеля. Впереди сверкнула тусклая лампа, выделяя прямоугольник дверного проёма. Изображение стало чётче, видимо солдат, предоставивший эту информацию Залике, сфокусировался на проходе в другое помещение, для возможности быстрого реагирования на опасность. Бегущий десантник с автоматом наперевес сейчас бы чувствовал себя очень незащищённым в узком коридоре, без возможности скрыться от выстрела в упор, для Арментария же не существует разницы между туннелем и непроходимыми джунглями, в любом случае побеждает только сильнейший, или же терпит поражение тот, кто оказался в меньшинстве.

Коридор закончился, и мой взор вынырнул в тёмном павильоне метров ста по площади, уставленном операционными столами. Маленькие безголовые, советского типа, светильники, резали темноту лишь в метре от себя, далее мгла аппликацией ложилась на жёлтые пятна освещения. В огромном зале находилось не меньше сотни столов. Каждый из них был покрыт серебряного цвета материей, под которой медленно вздымались дыхания десятков живых неподвижных тел. На головах странных людей, по какой-то причине соблюдающих правила тихого часа, были металлические конусообразные шлемы. Электронные провода серебряного цвета уходили от них в бетонный пол. Изображение медленно плыло вдоль рядов, стремясь к противоположной стене павильона. На столах не было детей или женщин, все спящие являлись представителями мужского пола репродуктивного возраста. Внезапно зрительная фокусировка сменила спектр восприятия, выдвигая на первое место не сетчатку глаза, но восприятие энергетических потоков исходящих от тел. Помещение запылало ореолами таланта, пересекаясь между собой, рождая яркие, абсолютно невозможные цвета.

Информационное изображение сопровождалось данными. Во время диверсии совершённой Заликой, её сослуживцы, ценой многочисленных потерь проникли в штаб, охраняемый взводом Арментариев Попутчика. Визуальный материал транслировался в реальном времени в сознание предводительницы партизан. На аккуратно размещённых операционных столах находились сто пятнадцать существ обладающих талантом, очевидным являлось также то, что данное помещение не являлось казармой для притомившихся Пасущих, их удерживали насильно. Ауры спящих плясали, словно лопасти костра, Пасущие находились в плену законсервированной силы, неспособные вырваться. Среди проплывающих лиц, тлеющих в огнях брызжущей энергии, я увидел знакомое лицо, это был Роман Кузнецов, трудолюбивый Арментарий, уверовавший в святость своего дела, всегда выполнявший свою работу чётко и красиво. В последнюю нашу встречу он собирался в Альпы, взял отпуск в честь десятилетнего стажа в рядах Пасущих. «Почему он здесь? Можно было бы предположить, что это место являет собой некий лагерь для предавших службу и долг Арментариев. Но присутствие среди них Романа рушит нелепую теорию на мелкие поленья». Цель применения данной комнаты выявлена не была.

Изображение всё блуждало вдоль рядов слабо дышащих тел. Внезапно мрак разорвала хрупкая, стройная женская фигура. Я глядел в лицо ещё живой Лэйлы, она была так же обворожительна, как и тогда в супермаркете, ни один мускул её лица не искажал правильные очертания, взгляд всё так же блуждал в просторах внутреннего мира. Ореол медсестры не мерцал фейерверками неизвестных глазу цветов, он был однородным и густым, словно маркером очерченная линия. «Ликвидатор», второе известное условное звание «Сборщик урожая». Функция Лэйлы выявлена не была. Изображение встряхнуло, померкло и, вспыхнув ослепительным светом, погасло. Носитель визуально аналитических данных погиб.

Я обхватил руками голову, дрожь не проходила, только увеличивалась. Информация поступала слишком быстро. «Чёрт возьми, я же всего лишь человек, почему пропихивать материал в мою голову нельзя было постепенно?».

…Вампиры – существа малоизученные, но есть все основания предполагать их родство с Последователями. Мутировавшие, в целях самозащиты, ведомые лишь инстинктами выживания, а также необоснованным чувством голода, эти существа являются ровесниками Последователей, которых не боятся, но всегда скрываются с места битвы, потому что не любят когда им мешают есть. Существуют несколько расхожих мнений по поводу рождения вампиров. Первая гласит о том, что вампирами являются неуравновешенные инициированные Последователями люди. Вторая версия отражает скорее желания рядовых Арментариев, утверждающих, что чудовищный, хаотичный Вампир, олицетворяющий зло, являет собой символ адского отродья, выступающий в роли антипода божественному началу Пасущих. Третья теория вещает о первозданности Последователей в лице Вампиров – одним словом теория Дарвина. Ни одна из версий не является доказуемой. Существует ещё одна характеристика вампиров, используемая Преемниками богов – «Суккуб», демон в женском обличии, что позволяет выстраивать теорию относительно пола тварей. По какой-то причине, среди низших инстанций в системе правления миром, запрещается искать разгадку появления вампиров.

Тлеющая сигарета обожгла пальцы, я успел лишь закурить её, потом меня отвлёк десятитонный натиск информации. Голова болела, мозг, казалось, пульсировал, словно рваная рана. Я получал ответы на вопросы, и это была только моя вина в том, что вопросов было так много.

…несопоставимость официальной информации и собственных наблюдений, касающихся обряда раскрытия таланта связаны с реальным семидневным интервалом между посвящением в Арментарии и выходом на службу. Практически сразу после инициации новоиспечённый Пасущий начинал испытывать неимоверные муки, связанные с борьбой рассудка и реагента введённого в мозговые клетки. Осознание материи пространства начинало меняться, в связи с чем, мозг подвергался сильнейшей нагрузке. Куратор на протяжении всей недели блокировал деятельность мозга, сохраняя лишь функции вегетативной нервной системы, отвечающей за работу организма. Официальная версия сокрытия данного факта такова: узнав о той борьбе, что семеро суток происходила в его голове, Арментарий мог невольно отдать команду сознанию раскрыть клочки воспоминаний, связанные с переходом сознания в другое восприятие реальности и позволить им вернуть безумие блокированное Куратором.

Я уже не ощущал своего тела, но на подсознательном уровне понимал, что его бьёт в конвульсиях, что-то физически удерживало меня от попыток вырвать волосы на голове и исцарапать лицо давно нестриженными ногтями. Новые чистые знания стальным гвоздём вбивались в голову, с каждым ударом лишая здравого рассудка.

…Сразу после бойни на заброшенном строительном объекте я оказался под руинами ветхого здания, разрушенного мною же. Залика не убила меня, а лишь позволила умирать под руинами своей же деятельности. Жестоко, но тратить силы и время на мою персону вообще не входило в основной план диверсии. Реагент удерживал мой организм при жизни практически до момента освобождения из под бетонной темницы, но незадолго до моего спасения банально иссяк израсходовав себя полностью. Подобные ситуации среди низших чинов Преемников богов имели былинный характер. Реальных исторических фактов засвидетельствовано не было, но считалось что такое возможно.

…В момент обряда инициации энергетические импульсы человека стирались полностью, замещаемые аурой Таланта, что делало Пасущего стопроцентно отличимым от человека. Потеряв свои способности, ввиду гибели реагента в мозге, я не вернул человеческой сущности, но потерял ореол присущий Арментариям, таким образом, став невидимкой для Наследников богов, в связи с тем, что оные давно отказались от пользования обманчивым зрением, а нащупывали интересующий объект сквозь огромные расстояния, своими ментальными рецепторами. Таким образом, я столь длительное время оставался жив, незамеченный, посему невредимый.

Что-то держало меня в цепких тисках в горизонтальном положении, почему-то вестибулярный аппарат исправно доносил до меня данные. Находящиеся в постоянном напряжении мышцы уставали, но продолжали сковывать тело судорогой.

…Сразу после извлечения из-под обломков, я был отправлен в реанимацию под постоянный контроль врачей и Лэйлы. Задачей Лэйлы было прощупать моё состояние и, в случае нестандартных дефектов, устранить. Повинуясь распоряжению Попутчика, псевдо-медсестра должна была остановить моё сердце. Но по какой-то причине мой организм стал неподвластен влиянию обладающих Наследием, а в связи с моей невидимостью на уровне энергоимпульсов, уверенная в завершении задания Лэйла, с энтузиазмом октябрёнка доложила о моей преждевременной кончине. Информация не подверглась проверке, так как принципиально не могла быть недостоверной.......

Новые знания переливались через края, неспособные усвоится моим утомившимся мозгом. Перед глазами мелькали силуэты людей, каких-то мест, непонятные схемы. Я пресытился ответами, но что-то неустанно продолжало впихивать в меня новые данные. Мозг отбивался, подобно ребёнку нежелающему есть. Ложечку за маму, ложечку за папу…

***

Я очнулся. Меня окружали стены какой-то комнаты, обклеенные старыми, когда-то пёстрыми обоями. Замысловатые узоры, выдающие советского производителя, были радостью для любого скучающего ребёнка, позволяющие складывать себя в различные силуэты, повинуясь неограниченной фантазии юного мозга. Сквозь немытые годами стёкла пробивался тусклый свет восходящего солнца.

Я попытался встать, но не смог. Знакомая мне мышечная боль пронизала уставшее тело, даже в тех местах, где раньше я её не испытывал. Судя по всему, во время информационного штурма судорогой свело полностью все мышечные ткани организма. Плюс ко всему я констатировал, что меня связали. Я попытался вырваться, но тут же передо мной возникло знакомое лицо. Мужчина, который обращался к Залике сразу после линчевания Лэйлы, с широкой улыбкой пялился мне в глаза.

– Эй Фантом, не горячись! – воскликнул он. – Извини, но ты связан для своей же безопасности, ты вчера себе чуть горло не перегрыз, втроём держали. И откуда у тебя силёнок столько, никак в толк взять не могу, – назвавший меня Фантомом сделал задумчивое лицо. – Ты только не нервничай, всё в порядке. Тебе нужно отдохнуть. Прости, но развязывать тебя не велено. Поспи дружище.

Мужчина удалился. Мне стало вдруг неимоверно тяжело держать глаза открытыми. Я и вправду безумно хотел спать. Веки сами закрыли мой взор от солнечного света, и я уснул.

Глава 6.

Как же чудно светит солнышко! Как прелестно поют птички! Взмывая взглядом вверх к облакам, чувствуешь реальную возможность коснуться их при желании, но желание не появляется, подавленное всепоглощающим чувством блаженства. Энергия вселенной бьёт сквозь тело, заполняя его свежестью и силой мифического Геракла. Лёгкость. Такую лёгкость может испытывать разве что семилетний ребёнок, бегущий по ярко-зелёной траве, вдыхая аромат озона дарованного только что бушевавшей грозой. Практически не замечая кочек и пригорков, разбрасывая в стороны, сорванные с травы капли воды он несётся к своей цели, имеющей важность здесь и сейчас, наслаждаясь лишь настоящим моментом, не пытаясь обнять весь мир, а кружа в свободном танце с каждой секундой своей жизни. Лёгкие раздуваются, впуская в себя воздух, он пьянит. Взгляд цепляется за краски окружающего мира, они слепят. Ты возвышаешься над всем миром, взлетаешь к небесам, с лёгкостью выбрасывая выше к бесконечности вселенной свою почти невесомую плоть. Ощущения восторга и трепета, пришедшие вслед за чувством услады, эйфории, не способны покинуть тебя, ведь они всегда с тобой, надо лишь беречь их, не отпускать, позволить руководить процессами бытия.

Я вспорхнул с кровати и, наращивая темп, двинулся на поиски душевой. Не знаю, может ли что-то приумножить то упоение жизнью, что я испытывал, но почему бы не попробовать. Десятки мелких прохладных струек забарабанили по коже, по лицу. Нет, не существует предела свежести, как не бывает границ у настоящей радости.

Вихрем позитивной энергетики я влетел на кухню. Размашистыми, пафосными движениями заварил себе кофе, ловким жестом выловил из кармана куртки сигареты, и заструился к балкону.

Ощущая практически невесомость тела, я распахнул дверь, ведущую на открытый балкон, вознёсся над порогом дверного проёма и предстал перед лицом всесильной природы. Листва деревьев рукоплескала мне, прожектор солнца бил в глаза, и немигающие очи, ярко выкрашенных небесным светилом, домов, замерев от восхищения, следили за моей блистательной интерлюдией. Хотелось кричать, смеяться, плакать, дарить эмоции, нежиться в объятиях мягкого прохладного ветерка.

Я выспался.

Казалось, я никогда так не высыпался. Как будто мой вечно пыхтящий мозг решил взять отпуск и напрочь отключился. И сейчас, посвежевший, с румянцем на лице и лёгким тропическим загаром, вернулся на рабочее место.

Я сделал два больших глотка крепкого кофе, кровь ускорила марафон по венам, сила преумножалась, возросла до невозможных высот, била фонтаном сквозь всё моё пронзённое лёгкостью существо. Чиркнул спичкой и втянул едкий дым сигареты. Схватив маленькие ладошки никотиновых алкалоидов, кофеин зашагал по многочисленным аллеям сердечно-сосудистой системы. Сосуды мгновенно сжались, как высохшие после стирки джинсы. Ставшая вязкой под воздействием кофе кровь, пыталась продолжить свой стремительный бег, но, подобно упитанному Винни Пуху застревала в норах узких кровеносных сосудов. Давление подскочило. Голова отяжелела и поникла, тело сковала усталость, в висках застучало. Я уселся на старый шаткий табурет и стряхнул пепел за край балкона. Мой взор гулял вдоль серых угрюмых зданий, уродство которых не способны были излечить даже ясные лучи солнца. Кожу кольнуло холодом ветра. Воистину, человек способен на всё, в частности разрушать и портить. «Ну я и придурок, ведь так всё здорово было…».

В дверной проём выскочила так внезапно опостылевшая мне широкая улыбка.

– Эй Фантом, дружище как дела? – задорно вопросил тот.

– Хреново, Кристиночка! – зло ответил я.

– Это почему же? – растерялся мужчина.

– Дурак я потому что… – я задумчиво выдохнул.

– Нет, почему я Кристиночка?

Я повернулся к собеседнику, затянулся в последний раз и отправил окурок за борт.

– Ну, сам подумай, если я Фантом, то ты Кристина Доэ, мною похищенная.

– А, Призрак оперы, – обрадовался мужчина, – начитанный?

– Нет, дружище, – ответил я ему в тон, – Википедия, всесильная Википедия.

– Ладно, не обижайся, я же не со зла. Это мы тебе прозвище с мужиками придумали. Ты же для нас словно привидение, творишь что хочешь под носом, а мы и не видим. Меня Вадим зовут! – Он протянул мне руку.

Я с лёгкостью пошёл на мировую. Не желал я ни с кем ругаться, итак уже утро в унитаз спустил.

– Борис, – представился я. – Какая программа на сегодня? Очередная порция безумия, приправленная пряностью физических мучений?

Вадим расхохотался в голос.

– А ты забавный, пошли завтракать, тебя уже все ждут.

Вадим вывел меня в небольшой коридор, и мы сразу очутились в гостиной комнате. Старые обои советского стиля и здесь украшали стены, увешанные маленькими репродукциями бессмысленных натюрмортов. У стены стоял рояль, пожалуй такой же ветхий, как и вся обстановка в квартире, возможно даже старше. На узком подоконнике грелись в лучах солнца какие-то с трудом выживающие без влаги цветы. В углу комнаты, на потрёпанной тумбочке восседала главная звезда декораций – цветной телевизор «Таурас Ц-257Д», похоже, что именно он в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, со своими собратьями участвовал в дебютном марше по социалистическим городам республики. Гордо, с невысокого ветхого пьедестала, он взирал на крепкий дубовый и столь же старый обеденный стол, занявший своё место посреди гостиной. За столом уже на новеньком, слегка отдающим советским модернизмом, диване-бабочке, сидели двое мужчин примерно моего возраста и конечно Залика.

По всей видимости, наше появление прервало лёгкую непринуждённую беседу. На обращённых к нам лицах хозяев дома застыла весёлая улыбка. Залика поднялась и вышла из-за стола. Приблизившись, она внимательно осмотрела меня.

– Отлично выглядишь, Борис, – одобряюще кивнула она. – Как себя чувствуешь?

– Уже неплохо, спасибо. – Действие губительного кофейно-никотинового коктейля постепенно покидало организм, и мне и впрямь было лучше, я даже слегка повеселел, попав в атмосферу бабушкиной квартиры. Странно, что вчера я не заметил всей данной прелести, возможно, был слишком возбуждён.

– Знакомься, Игорь, – сказала Залика и из-за стола поднялся и цепляя серую скатерть протянул мне ладонь один из мужчин. Его серьёзный взгляд странно контрастировал с юным возрастом, прямой острый нос, крупный подбородок, ему бы в Голливуд Суперменов играть, я пожал ему руку, – знакомься, Алексей, – продолжала Залика. С дивана встал второй мужчина с пижонскими усиками, плавно переходящими в такую же пижонскую бородку и пожал мне руку, слегка улыбнувшись. Хозяйка указала мне на стул: – Присаживайся Боря, будь гостем, завтрак уже почти готов.

Я уселся на подготовленный для меня стул на торце. Вадим же занял место обособленно у широкого края стола, и я вдруг понял кто здесь главный. Его живой беззаботный взгляд и задорная ухмылка на лице, создавала у меня в уме иное впечатление об этом человеке. Беспечный, оптимистичный приятель, друг, товарищ, но не лидер.

– Ну, как у нас дела? – игриво поинтересовался Вадим, обращаясь к восседавшим на диване. Сразу захотелось дать ему подзатыльник. «Ну, ведь глупое же выражение!».

– Всё отлично, Вадик, – ответила Залика. – Вот, пока вас дожидались, я ребятам рассказывала, как мы вчера с тобой в магазин сходили.

– Ох, – восхищённо продекламировал Вадим, – мы с тобой оттуда выходили как Наполеон из Москвы. – И все четверо рассмеялись.

– Я объясню, – сказала Залика обращаясь ко мне и продолжая посмеиваться, – мы с Вадиком вчера заходили в магазин тебе за продуктами, так там Попутчиковские шестёрки болтались зачем-то, ну мы им и наподдали, магазинчик хрупкий оказался и продукты пришлось доставать уже из-под обломков здания.

– Это, какие ещё Попутчиковские шестёрки? – заинтересовался я.

– Ну, коллеги твои бывшие – Арментариями зовутся. – И четвёрка опять захихикала.

– Э, ребята, вы чего? – возмутился я. – Они же все неплохие люди, зачем же так?

Лицо Вадима изменилось до неузнаваемости, глупую ухмылку сменила прямая линия губ, взгляд стал серьёзным, показалось, что даже морщины на лице заняли свои законные места.

– Боря, не обижайся, но ты уже давно не Арментарий и должен осознавать то кем они являются. – Предводитель партизан удержал паузу. Да, я знал кто такие Пасущие и прекрасно понимал, что полгода отслужил с бывшими отморозками и культурно падшими людьми, пользующимися лишь теми участками мозга, что им тщательно промыли. Но я не мог списать их в состав пушечного мяса. Вадим продолжал: – Ты должен ужиться с той мыслью, что твои бывшие соратники, теперь твои враги, и тебе придётся их убивать, если сам хочешь остаться в живых.

– А чего потешаться то с этого? – не унимался я.

– Мы уже достаточно долго бодаемся с системой Арментариев, Борис, – ответила Залика. – Если мы будем заострять внимание на каждом подобном инциденте, которые, к слову, не редкость, мы с ума сойдём. А суть шутки ты не понял, – Залика замялась. – Ну знаешь такое выражение «Ни фига себе за хлебушком сходили»?

Да, я уже где-то слышал такую фразу, и да, я не понял сути юмора, но я понял то, что коробило меня с момента появления улыбчивого Вадима. Радостная беззаботность на лицах, странная атмосфера квартиры, свежие цветы на подоконнике, это всё лишь декорация, защитный барьер для людей давно обезумивших от нескончаемой борьбы. Я в очередной раз убедился в том что, какими бы возможностями не обладал человек, какая бы власть не теплилась в его руках, он всегда останется человеком, стопроцентно зависимым от хрупкости эмоционального состояния. Они ничем не отличались от Пасущих. Просто их цель была и моей целью – достучаться до тщательно скрываемой правды и положить конец бессмысленной жестокости правления божественных Наместников.

– И как долго длится война? – полюбопытствовал я, смущённый тем, что, по словам погибшего Петра, никаких инцидентов не наблюдалось вовсе.

– Начало войны было положено на территории заброшенной стройки. – Ответила Залика.

– Неделю назад я беседовал со своим бывшим коллегой, насколько мне известно от него, за год никаких стычек с вами не случалось, что-то не вяжется.

– Боря, тебя смогли убедить, что ты вышел в патруль сразу после инициации, хотя ты неделю провалялся в подвале в собственных экскрементах, для Преемников не существует сложностей, даже в такой задаче как сокрытие войны. – Залика подняла брови и покачала головой, – Я удивлена, что ты всё ещё задаёшь подобные вопросы.

– Залика, душечка моя, – встрял в разговор Вадим. – Мой преподаватель по химии в средней школе утверждал, что глупых вопросов не бывает, в отличие от глупых ответов. Не суди строго юношу. – Он обратился ко мне, – Борис, я знаю, что у тебя скопился огромный багаж вопросов. Во время телепатической передачи информации ты не получил всех ответов по известной тебе причине, потому что у нас их нет, но у нас есть теории, которые мы готовы тебе изложить. Спрашивай, не стесняйся.

– Да я как-то и не собирался стесняться, – сказал я, искоса посматривая на пристыженную Залику, на руке у которой внезапно запиликали часы. Женщина вздрогнула и, обрадованная прерванным моментом неловкости, вскочила и, заявив, что завтрак готов, заспешила на кухню. Я мгновенно перешёл в режим расспросов.

– Почему я всё ещё жив?

– Вопрос принят, – обрадовался Вадим. –Почему тебя вытащили из-под обломков здания живым, ты уже наверняка знаешь, – я кивнул. – Но вот почему Лэйле не удалось тебя уничтожить, является загадкой, – я снова закивал. – Вот и мы не знаем точно, но уверены, что это связанно с утратой восприимчивости твоего сознания к вмешательствам со стороны. Лэйла пыталась убить тебя два раза, в больнице и в супермаркете. Оба раза она пыталась совершить устранение твоей персоны с помощью ментальной силы, воздействуя на процессы организма: остановить сердце, вызвать кровоизлияние в мозг, или же что-либо более изощрённое. Но как ты понимаешь это уже невозможно. По этой же причине Вампир не убил тебя привычным методом, и не убил сразу, поэтому твой друг Пётр не смог излечить твой больной позвоночник. Ты для нас как магнитофон со сломанным барабаном, регулирующим громкость. Я могу сейчас сломать тебе шею, но заставить её сломаться самой с помощью телекинетической медитации я уже не могу. Когда кто-то из нас пытается влиять на тебя без твоего согласия, твоё сознание цепляется за наши энергетические импульсы и преображает их в нечто иное. Как нам кажется, это осадок оставленный реагентом, покинувшим твой мозг. К тебе приходят видения. Сознание переноситься на какой-то другой уровень реальности, или же в прошлое, возможно в будущее. Ты падаешь в обморок, потому что твоя мысль не способна перенести туда твоё тело.

Я ошалело пялился в глаза главного партизана. Вадим не торопясь продолжал излагать свои мысли.

– Не удивляйся что нам известно о твоих видениях и других мелочах. Ты сам предоставил свой мозг для сканирования, согласившись на передачу информации. По понятным причинам вам не рассказывали о том, что она никогда не бывает односторонней. Во время коллективного обучения у Попутчика ваш рассудок каждый раз подвергался тщательному анализу, запрашивая данные об идеологических девиациях. Мы тоже заглянули в твоё сознание, конечно, предварительно не предупредив тебя, ведь знание этого могли стать причиной создания подсознательного барьера.

Я с размаху въехал кулаком по лицу Вадима. Предводитель талантливых подпольщиков запрокинул голову, тут же вернув её обратно. Он знал, что я его ударю с того момента как заговорил о сканировании мозга. Он мог десять раз обежать меня, пока кулак нёсся в направлении его физиономии. Он мог мгновенно устранить результат моего маленького мятежа, но вместо этого на левую щёку Вадима стал медленно наползать сиреневый кровоподтёк.

– Именно поэтому я предпочёл сказать тебе об этом сам, – беззаботно вещал Вадим, – несмотря ни на что Залика женщина, и ты не посмел бы ударить её. А тебе сейчас это нужно.

Я стоял напротив, сжав кулаки и дрожа от обуревающей меня ярости.

– Не смог бы? – прошипел я сквозь сжатую челюсть. – Я уже однажды ударил одну из вас, куском кафеля, в голову.

– Ну, ступай тогда на кухню, там и стены кафельные, только смотри что бы она завтрак не выронила, а то ведь придётся бежать за замороженной пиццей.

Я рухнул на стул. Не было смысла устраивать комедийную сцену. Бегая по квартире и в ярости круша раритет я лишь вызову в воспоминаниях хозяев дома Бородинскую сечу и заставлю Залику с восторгом воскликнуть «Ни фига себе хлебушка поели!». Да ведь и не произошло ничего сверхобидного. Мы просто обменялись информацией, которую я бы всё равно предоставил сам.

– Продолжай Вадик, – обречённо выдохнул я. Вадим с прежним спокойствием продолжал.

– Вспомни видение, пришедшее во время приближения к тебе Залики, только что вылезшей из-под обрушенных перекрытий в магазине. Она, опять же, попыталась воздействовать на тебя, стимулируя твою мышечную систему, для преодоления предстоящего пути с большой скоростью. И снова ты не поддался на вмешательство извне, и ты не упал в обморок лишь потому, что адреналин, бушевавший в твоём организме, не позволил этого. Данное свойство мы хотели бы использовать для того что бы пролить хотя бы слабую струю света на происхождение твоих видений. Если ты позволишь нам это сделать, мы будем крайне благодарны. Несмотря на твою беззащитность и бессилие перед солдатами Попутчика, на данный момент, ты являешься нашим самым сильным союзником, нашим козырем. Ты даже представить не можешь, как сильно ты нужен противостоянию.

– Это название вашей секты? «Противостояние»? – усмехнулся я.

– Нет, Боря, у нашего движения нет названия. – Вадим слегка наклонился в мою сторону, посмотрел в упор, и я увидел в его глазах то, что уже год взирало на меня отражённое в зеркале, я увидел грусть и растерянность, слабую надежду, уже граничащую с чувством обречённости. – Боря, мы даже не знаем кто мы такие.

Оглавление

Пролог.

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.