В другой стране [Ольга Яблочкина] (fb2) читать онлайн

Воскресный весенний вечер был наполнен самыми разнообразными звуками, в совокупности составляющими непременный атрибут такого большого и крайне делового города как Нью-Йорк. Громкая музыка в одном из клубов Бродвея и тихий шум листвы вековых дубов в Проспект парк, успокаивающий шепот реки Хэрлем и раздражающий шум городского метрополитена… В это время в подземке было довольно мало пассажиров, что может быть совсем непривычно для данного вида транспорта, но это только усиливало шум поезда, из-за чего ехать в нем было практически невозможно – легче взять такси. Если у вас есть деньги, конечно.

Но, как показывает вековой опыт городского населения, не всегда и не у всех эти деньги есть, поэтому приходится спасаться от дисгармоничного шума от стука колес чем попало. Музыкой, к примеру. Полностью шум уничтожить не в силах, но окончательно не сойти с ума помогает.

…Kimi ga ita omoide no pazuru no piisu ni

Boku mo sotto yoko ni ita omoide tsunagete…

Мелодичные звуки, издаваемые наушниками, успокаивали. Музыка для чувственных дам, конечно, но сегодня ему захотелось послушать именно ее, хотя в японском он не был силен. И даже можно было представить то тихое метро маленького города Кванчжу, к которому он привык с детства. Если только прикрыть глаза на секунду, что он и сделал, прикоснувшись головой к стенке вагона. Спиной он опирался о поручень, сбоку от пассажирского сидения. Хоть людей было немного, всё же все свободные места были заняты, ему пришлось стоять. Шин Минкё любил ездить так, отрешившись от суетного мира Нью-Йорка, просто слушая музыку. В синей футболке, простых джинсах, с маленькими сережками в обоих ушах, хотя их было почти не видно, потому что волосы уже давно отросли, и он уже вторую неделю забывал их постричь… он был высок и строен. Спиной он почувствовал легкое прикосновение. Он осторожно обернулся, увидел, что его спутник, который все же пожелал сесть на единственное свободное место, в отличии от него самого, уютно угнездился, прислонившись головой к его спине, хотя, может, рассчитывал на поручень… Со стороны и не определишь.

…Dare ni mo mi rareru koto nai

Futari no mirai chizu ega kidashita …*

Ким Чонсу сидел на неудобном сидении, прикрыв глаза. Он тоже не переносил страшного шума и справлялся с ним точно таким же методом, что и Минкё. Так случилось, что его белые наушники вторили тем, фиолетовым, которые использовал его спутник. Периодически его сознание оказывалось где-то вдали, забыв об обычных бытовых проблемах. На станции Гринпоинт авеню он заснул окончательно. Минкё отвернулся, неосознанно вздохнув, – в последнее время Чонсу быстро уставал, и была ли в этом виновата выматывающая работа или бессонные ночи, сказать было трудно.

Откуда-то справа раздался девичий смех, заглушить который не были в силах даже стук колес и музыка. Минкё мельком посмотрел в сторону источника звука. Две девушки беззаботно смеялись, поглядывая на Чонсу. Глупые. Спящих разве не видели? Минкё снова уставился в окно дверей вагона, где мелькала одна черная поверхность гладких стен тоннеля, расположенного глубоко-глубоко под землей.

Спиной он продолжал ощущать голову Чонсу и вполне мог себе представить, как во сне подрагивали его ресницы. Это чуть согревало сердце. Очень кстати, если учесть, что весна снова выдалась не из теплых. До станции Проспект Парк оставалось еще двадцать минут…

*Кусочки мозаики из твоих воспоминаний,

И те, что живут со мной.

Я никогда не видел,

Чтобы на карте были изображены два будущих.

« 1000 Years Always By Your Side », SHINee.

Годомранее.

Начало весны на сей раз выдалось на редкость дождливым, чего не было уже довольно долгое время. Хмурые тучи, принесенные ветром с востока, так и норовили намочить все, что видели внизу. И этот день исключением стать не пожелал, хотя и дождь не в силах был испортить праздничное настроение людям определенного социального статуса.

Выпуск учеников старшей школы в Санчхон-дон района Со города Кванчжу прошел как всегда торжественно и тихо, что не могло уменьшить радость молодых людей по поводу того, что пора наказаний и поощрений в виде оценок в школе окончена, и начинается пора серьезных баллов и всяческих рефератов в университете или же тяжелых трудовых будней на работе. Но все это только впереди, и главное веселье настало после вручения аттестатов об окончании старшей школы.

– Эй, а пойдемте в Чхокору?

– А что там?

– Самая вкусная в городе пицца с сыром!

– А, я не ем сыр, в нем много калорий…

– Больно умная… лишаешь себя всех радостей жизни.

Обсуждение куда бы пойти выпускникам, чтобы достойно отметить начало новой жизни, было долгим, но последний вариант, кафе Чхокору, победил все остальные, и вся толпа ринулась уничтожать продовольственные запасы этого самого кафе. Дождь все не переставал, и к концу непродолжительного пути большинство участников компании, весело переговаривающиеся, громко смеющиеся, оказались промокшими если не полностью, то наполовину точно, потому что разделение трех зонтиков на несколько десятков человек не привело ни к чему хорошему. А день начинался так хорошо!

– Чонсу, ты так от радости дрожишь? – насмешливо спросил парня его друг.

Всей гурьбой они ввалились в кафе, тут же намочив пол около входа. У Чонсу, парня среднего роста, с довольно короткими волосами, что все же не мешало находиться им в аккуратном беспорядке, с черными прядями челки, мокрыми кольцами прилипшими ко лбу, чуть припухшими нижними веками, что придавало лицу некоторую детскость, в светлой куртке и с синим шарфом, несмотря на довольно теплую одежду,  мелко подрагивали плечи.

– Да, прямо счастлив до безумия, – ответил Чонсу другу, в конце убедительно чихнув, после этого тут же отвлекшись на безжалостно налетевшие брызги. – Что ты делаешь?

Оказалось, брызги исходили непосредственно от волос друга, который интенсивно мотал головой, желая поскорее высушить мокрые волосы.

– Знаешь, Минкё, я всегда думал, что в прошлой жизни ты был собакой, – недовольно сказал Чонсу, достав маленький платок и вытерев лицо, вновь ставшее мокрым благодаря другу.

– А ты черепахой, – тут же ответил парень. – Так любишь на солнце жариться, а холод не переносишь.

Он был немного выше Чонсу и, в отличие от него, предпочитал выделяться всеми цветами радуги в своей одежде, чему активно мешала школьная форма. Теперь наступил день прощания с серым пиджаком, который он обещал торжественно сжечь по окончании дня, после того, как не будет снимать его все двенадцать часов.

– Сам ты… черепаховидная собака!

– А ты собаковидная черепаха!

– А вы есть-то собираетесь? – их перепалку осторожно прервал Чонг.

– Конечно… – начал Чонсу.

– …староста, – закончил Минкё.

Друзья одновременно прыснули. В последнее время у них часто выходило заканчивать фразы друг за другом, они дружили с незапамятных времен, еще с начальной школы, и вышло так, что уже больше чем десять лет они были в одной компании, вместе учились, вместе гуляли, когда-то вместе в первый раз попробовали алкоголь… они прекрасно знали привычки друг друга, и заканчивать фразы друг за другом не составляло особого труда.

Вечеринка была шумной, веселой, бесшабашной… одним словом, последней школьной вечеринкой их классов. Остальные посетители давно покинули кафе, подпрыгивающее от громкой музыки, сменяющейся раз в пять минут – то это был тяжелый рок, то откровенная поп-музыка, вкусы все же у всех были разными. Кафе от такого напора нисколько не пострадало, время от времени заказы повторялись, а это единственное, что было нужно управляющему. К вечеру дождь начал стихать, превратившись в редкие печально капающие капли. Вместе с тем стихало и веселье.

– А теперь попрошу внимания, – крикнула Су Ён, своим звучным голосом перекрыв все звуки в кафе. – Предоставим слово нашему бессменному старосте. – Она картинно похлопала.

Пак Чонг произнес короткую, но, тем не менее, напыщенную речь по поводу того, что беззаботная школьная пора закончилась, теперь каждый пойдет своей дорогой, и так далее, практически повторяя речь директора школы, произнесенную несколько часов назад.

– И в конце хотелось бы сделать маленькое объявление, – неожиданно сказал он, привлекая внимание уже успевших заскучать одноклассников. – Мало бы кто отважился ехать в другую страну продолжать свое обучение. Я бы вот не смог, – он чуть отвлекся от того, что хотел сказать сначала. – Но среди нас есть такой человек, которому не страшно пересечь целый океан.

Кто-то начал переглядываться, пожимать плечами, качать головой.

– Совсем скоро Шин Минкё собирается покинуть нас, – слишком трагично объявил Чонг, картинно опустив голову. – Америка отнимает у нас не только территорию в столице, но и лучших людей нашего общества.

Со всех сторон сразу же полились слова удивления или восхищения. Многие желали ему удачи там, за океаном, спрашивали, куда он собирается, где будет жить… Некоторые просто дружески хлопали по плечу, ерошили волосы. Лишь один человек оставался невосприимчив к общему оживлению. Чонсу сидел на пластмассовом стуле поодаль, заблудившись где-то в своих мыслях, не обращая внимания на общий шум. Минкё взглянул в сторону погрустневшего друга, сердце вдруг кольнула тонкая иголка сожаления, тут же забытого.

– В Нью-Йорк собираюсь, – отвечал он на многочисленные вопросы. – Да, американская литература. Эдгар По там, Купер с Мелвиллом…

Чонсу всегда смеялся над литературными пристрастиями друга. Сам он такую литературу переносить не мог. Раз открыв первую попавшуюся страницу книги, которую нашел лежащей на письменном столе в комнате Минкё, пока тот ушел на несколько минут, чтобы ответить на телефонный звонок, Чонсу тут же захлопнул ее, прочитав насколько предложений, – слишком кроваво оказалось содержание. В ответ же он получал серьезный выговор о том, что не способен оценить настоящее искусство.

Отмечающие уже начали расходиться, погода вовсе не располагала к дальнейшему празднованию, и вечером, уже в одиннадцатом часу, в кафе остались только двое, если не считать обслуживающий персонал.

– Ты собираешься ночевать здесь? – К нему подошел Минкё, прикоснувшись к плечу кончиками пальцев правой руки.

– А, нет, совсем нет, – Чонсу опомнился от глубокой задумчивости.

Он поднялся с пластмассового стула, где провел последние полтора часа, молча, ни с кем не разговаривая, почти не двигаясь. Они отправились по мокрой улице к Сотаэ, ближайшей станции метро, так было быстрее и суше добраться домой. Вся дорога прошла в глухом молчании. В метро было тихо, наступавшая ночь не приветствовала одиноких путников, заставляя спешить домой. Небо хмурилось, создавая свою печальную песнь дождя.

Друзья жили относительно рядом, в одном квартале. Дом Минкё, к которому они подходили, находился ближе к станции метро Хвачхон, откуда они и вышли.

– Ты ведь вернешься? – тихо задал мучавший его уже продолжительное время вопрос Чонсу.

Он поднял свои глаза, полные огорчения и какой-то обиды, обычно не свойственной ему, пристально посмотрел на друга. Уличный фонарь тускло освещал его лицо.

– Может быть, – неопределенно ответил Минкё.

– Вот так… хочешь уехать, мне не сказал…

– Просто не подумал, – он пожал плечами.

– А у тебя всегда так. Всегда все просто.

– Что с тобой? – Минкё вопросительно посмотрел на Чонсу. – Чего ты от меня хочешь? Извинений? Ну прости.

– Чего хочу?.. – тихо повторил тот.

На темной улице, политой мелким дождем, освещаемой тусклым светом фонарей,  было совсем немного людей, почти никого. Редкий автомобиль пронесется по дороге. Редкий зонтик покажется на противоположной стороне тротуара. Да и он не смог бы увидеть двух молодых людей, вот уже которую минуту стоявших под мелким ледяным дождем.

– Хочу, чтоб ты вспомнил кое-что, – спустя некоторое время все же сказал Чонсу.

Минкё несколько секунд непонимающе смотрел на него.

– Я вроде как ничего такого и не забывал, – выдал он после продолжительных копаний в своей памяти, не отличавшейся долговременностью.

Чонсу разочарованно кивнул, будто сам себе, подтверждая свои догадки.

– Наверное, то, что мы обещали вместе учиться дальше, обещали вместе дело открыть, тоже не помнишь?

– Это… – Минкё задумчиво потер переносицу, пытаясь собрать обрывочные воспоминания, до этого времени похороненные под спудом других, менее глобальных сведений.

То было еще в третьем классе средней школы, когда они впервые задумались о том, чем будут заниматься после окончания старшей школы. Для кого-то три года слишком большой срок, чтобы за это время не забыть ничего, из того, что происходило в течение этого времени, кто-то слишком хорошо помнит, что было и три, и десять лет назад. Минкё относился к первому типу людей, Чонсу же, наоборот, ко второму.

– Это же было так давно, это ведь было в шутку, – отмахнулся Минкё. – Сейчас началась другая жизнь, а детские мечты…

Он вдруг замолчал. Укоризненный взгляд друга заставил его почувствовать себя предателем. Тем не менее, от своих планов отказываться он не собирался. Что они, эти детские воспоминания значат для взрослой жизни?

– Нет, теперь это другая жизнь, – вновь повторил он.

Чонсу резко отошел на пару шагов, остановившись ненадолго, вновь посмотрел тем самым непривычным взглядом на своего друга и, никак не попрощавшись, быстро отправился по направлению к своему дому, расположенному на небольшом расстоянии от дома Минкё. Тот еще несколько секунд смотрел вслед Чонсу, а потом входная дверь его дома тихо закрылась за ним. Дождь все продолжался.

А Чонсу наоборот совсем не желал возвращаться домой, в место, где каждая вещь напоминала о прошедшем этапе его жизни. Холодные капли стекали по его лицу, одежде, срывались с рук, безучастно опущенных вниз. Он был зол на себя за такое прощание, за такое серьезное отношение к ничего не значащим обещаниям, за отсутствие радости за друга, решившего продолжить обучение в другой стране. Он был зол на него. А вот за что… С какой стороны ни посмотри, он был прав, и пора была забывать детские мечты и начинать взрослую жизнь. «Эгоист…» – еле слышно обратился к самому себе Чонсу, звучно чихнув и открыв дверь своего дома.

Следующим утром Чонсу сполна расплатился за свою вольную прогулку под холодным дождем. Нос не выполнял свою основную функцию, вынуждая лишь чихать, горло было похоже на наждачную бумагу, а все тело горело, возвещая о повышенной температуре. Сделав слабую попытку встать, Чонсу потерпел страшное поражение, так и оставшись на целый день в постели. От слов, произнесенных вчера, от чувств, вчера испытанных, становилось только хуже, и после полудня Чонсу захотелось вовсе провалиться сквозь землю и все воспоминания о себе заодно унести. Примерно в это время на его телефон пришло короткое сообщение от непосредственного виновника его жалкого состояния, не позволявшего ему закончить свою подготовку к вступительным экзаменам в университет.

«Как настроение? Отошел от вчерашнего?». Раньше Чонсу не замечал за своим другом телепатических способностей, но в этот раз усомнился в своей осведомленности. Спросил, будто в воду глядел.

«Болею», – коротко ответил Чонсу, на все заданные и предстоящие быть заданными вопросы. Ответа на это сообщение не последовало, и Чонсу уже почти уснул под действием тех чудодейственных  таблеток, которые отыскала его мама где-то на верхней полке в углу кладовки, как вдруг перед его слипающимися глазами появился тот человек, которого Чонсу вовсе не желал видеть ближайшие сорок восемь часов, по причине того, что очень трепетно относился к обещаниям, вовсе не терпя их пренебрежения.

– О… – сочувственно протянул Минкё. – Что, вчера слишком холодно было? Нагулялся под дождем?

Он присел на краешек кровати рядом с Чонсу, разглядывая его комнату, в которой был уже не раз и не два, но всегда находил что-то новое для себя. Вот и в этот раз оказалось, что он никогда не замечал снежный шар, не большой и не маленький, средних размеров, стоящий на верхней полке высокого шкафа.

– Тебе не… – Чонсу закашлялся, сделав неутешительный вывод о том, что на сегодня о разговорах ему придется забыть. Вышло лишь прошептать: – …не следует быть так близко около меня, а то заразишься.

– Э нет, это мне не грозит, – рассмеялся Минкё. – Я ведь закаленный, закаленнее некуда.

Чонсу горько усмехнулся. Вдруг он подумал, что все, что он сказал или хотел сказать вчера – все это пустое, и перед ним был его лучший друг детства, ни меньше и ни больше, и он ничем не был ему обязан. Что там какие-то давние обещания? И говорил он с ним как всегда, чуть насмешливо, чуть расслабленно и отвлеченно, время от времени спрашивая о его самочувствии. Об отъезде, пока еще далеком, никто из них не упоминал.

– А все-таки, – вдруг прервал свой рассказ о недавно прочитанной книге Минкё, – что на тебя вчера нашло?

Глаза его смотрели так пристально и внимательно, будто он пытался найти ответ, прочитав мысли Чонсу.

– Ничего, – прошептал тот охрипшим голосом.

– Точно?

– Абсолютно ничего, – повторил Чонсу, стараясь забыть все это непрошенное огорчение и необъяснимое ощущение того, будто его покинули и оставили совсем одного. – Только… ладно, забудь, не стоит вспоминать.

– Ну хорошо… И вот, этот главный герой открывает страшную, просто ужасную тайну, из-за чего его начинают преследовать… – продолжил он свой рассказ.

Так Чонсу и заснул под спокойный, низкий и теплый голос своего лучшего друга, послужившего лучшим снотворным и лучшим лекарством в отличие от всяких непривлекательных на вид пилюль. Минкё некоторое время еще рассказывал в сонную пустоту, прекрасно зная, что друг уже давно не слышит его – тихое дыхание выдавало его неспособность сопротивляться сну. Он всегда любил рассказывать что-то, что прочитал или увидел недавно, а еще ему хотелось, чтобы Чонсу спал как можно лучше, чтобы быстрее выздороветь, ведь экзамен у друга, как он знал, был уже через несколько дней. Но долго задерживаться тоже не имело смысла, и вкратце договорив то, что он хотел сказать, Минкё как можно тише, почти неслышно прикрыл за собой дверь. А солнце светило ярко и настойчиво в этот день словно в насмешку над несчастным, находившимся на втором этаже небольшого дома на Чхонан-ро*.

*Чхонан-ро – улица в районе Со, Кванчжу.

Так прошел день и еще два, и солнце вставало и заходило, каждый раз заглядывая в окно на втором этаже. Несмотря на заключение доктора, которого все же пришлось пригласить домой, Чонсу продолжал болеть долго и изнурительно, слишком медленно идя на поправку. Тот своенравный дождь забрал все силы и теперь заставлял расплачиваться. Забирало все силы и то, что редко когда Чонсу удавалось хорошо выспаться, потому что оставшись один он тут же начинал невольно вспоминать то, что надумал себе и испытал в действительности. Может быть, это и забылось бы через пару дней, но виновник такого душевного состояния не давал этого сделать. Минкё навещал друга почти каждый день, и если один раз он забежал, по его уверениям, на пять минут, то в следующий получалось на все четыреста двадцать пять. Но, как бы то ни было, с помощью горьких лекарств, а может, того жутко смешного фильма, который Минкё принес на днях, Чонсу все же выздоровел, успешно пропустив первый вступительный экзамен в Национальный Университет Чхоннам.

– Да не переживай, – сказал при этой новости Минкё, хлопнув друга по плечу, – сдашь остальные, потом досдашь этот свой экзамен и все будет ОК!

– Пересдавать вступительные экзамены нельзя, – покачал головой Чонсу, нисколько не заразившись отличным настроением друга.

– Вот и еще лучше, – не сдавался тот. – Я никогда бы не смог представить тебя в роли юриста.

Ответом послужил только полузлобный-полуобиженный взгляд, который был сродни лазерному  лучу. Тем не менее, Минкё оставался невозмутим. За многие годы общения с Чонсу у него выработался стопроцентный иммунитет к таким вот взглядам, а в дополнение ко всему ему предстояло еще несколько месяцев относительного безделья, если можно было так выразиться, ведь лететь в Америку нужно было лишь в августе, и это создавало только дополнительные баллы к положительному расположению духа.

Его друг же… Не все люди добиваются своих целей без помех, и в этот раз длинный неутешительный перст судьбы указал именно на Чонсу. Хотя он возражал насчет советов сдать оставшиеся экзамены, все же волей-неволей в конечном счете последовал им. Как и ожидалось, усилия оказались бесполезными во всем своем объеме. Целлофановый пакет, в котором был ёт, сладкая тянучка, которая намертво приклеивалась к зубам, если ее положить в рот, обязательно перед вступительными экзаменами, приклеивалась так же, как будущий студент должен был приклеиться к институту, как настоятельно советовала суеверная бабушка, так и остался лежать на столе.  Несколько дней после окончательного осознания этого Чонсу казалось, что мир прекратил свое существование, а если это и не так, то должен сделать это в ближайшем будущем. Несмотря на эти хмурые мысли одного недовольного представителя тех несчастных, чьи надежды не сбылись и в скором времени сбываться не намерены, мир продолжал существовать нерушимо, и солнце вставало и заходило согласно давно заведенному порядку. К тому же Минкё всегда отличался непревзойденным умением подбадривать своих друзей, а в отношении Чонсу такое умение часто было весьма кстати, так уж вышло. А тут еще и Кёнхи, девушка, с которой Чонсу встречался некоторое время не так давно, позвонила на днях.

– Да твоя жизнь-то налаживается! – сказал Минкё, которому посчастливилось слышать их не совсем продолжительный разговор. На это замечание Чонсу лишь чуть улыбнулся, хотя улыбка его вышла немного кривой.

Тогда Минкё снова пришел в дом друга, без особого на то приглашения. В последнее время они вообще часто бывали вместе, хотя школа уже давно закончилась, и, казалось бы, тут пути друзей должны были разойтись, как это обычно бывает. И хотелось, чтобы эта маленькая заминка продолжалась как можно дольше.

И жизнь восстанавливала свой обычный ход, и все было в порядке, и Чонсу даже нашел работу, чтобы не сидеть целый год без дела, потому что решил обязательно поступить в университет в следующем.

Все было бы еще лучше, если бы не одно маленькое НО, с каждым днем все увеличивающееся в своих размерах. Весна оказалась быстрой, почти незаметной и очень стремительной. Лето… каждый год лето проносится безвозвратно, не успеешь и ухватить, каждый день похож на предыдущий, и хотелось бы, чтобы эта карусель никогда не заканчивалась. Своенравный август настал незаметно, словно подкравшись из-за угла, как грабитель, похитивший нежное тепло. Одним августовским вечером непрошеный порыв ветра сорвал колеблющийся нежный листочек с его родной ветки, а, как известно, первый  упавший лист возвращает приход осени.

За все это время друзья общались, как и прежде, может быть, даже и чаще, дурачились, как и год, и все четыре года назад. На первый взгляд можно было бы сказать, что ничего, абсолютно и стопроцентно ничего не изменилось со времен вечеринки по случаю выпускного, кроме… Хотя нет, это было просто наваждением непрошенных воспоминаний далекого детства. И все же каждый день приближал прощание с другом еще на двадцать четыре часа. Мало что значит для тех, кто прощается со знакомым, но очень важно то было для того, кому предстоит прощаться с лучшим другом, человеком, которого он знает вот уже больше десяти лет, который выручил его когда-то в той очень сложной ситуации, когда… хотя это уже другая история. И, тем не менее, ветки, ласкаемые ветром, неустанно покачивались, листья давно распустились и уже собирались поменять свой цвет.

– Ты ведь скоро уезжаешь, да? – как-то раз спросил Чонсу.

На эту тему они разговаривали редко, практически никогда. И вот теперь эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. В тот вечер друзья снова встретились вроде и случайно, вроде и договариваясь… как обычно. Рабочий день Чонсу уже закончился, и теперь он и Минкё уничтожали уже второй стакан пива в дешевой забегаловке «Рина».

– Вроде того, – ответил парень после продолжительного молчания и смакования очередного глотка горько-соленой темной жидкости.

– Ммм… – только и протянул на это Чонсу, уставившись в сторону зеркала, висевшего напротив барной стойки и длиной во всю стену. Глаза его перебегали от одного интригующего названия на длинной средней полке к другому, от ярко-желтого цвета к нежно-зеленому, а от них к ядовито-розовому, а потом все повторялось заново. Время от времени его взгляд, блуждающий по холодной стеклянной поверхности, натыкался на задумчивое лицо, обрамленное черными прядями волос, с легкой улыбкой, никак не сочетавшейся с этой задумчивостью, вследствие чего полностью ее скрадывающей. Трудно было представить, что вот такие вот посиделки в дешевом баре маленького родного города скоро превратятся только в пустые воспоминания. Решив отогнать от себя такие ненужные и пустые мысли, Чонсу принялся издалека читать очередную этикетку на бутылке, ради возможной покупки которой ему пришлось бы работать  два года без всякой траты денег на собственные нужды.

– Как твоя работа? – вдруг спросил Минкё, вернув друга на грешную землю.

Чонсу вздрогнул от его слов, тут же оторвав взгляд от отражения и уставившись на свой стакан, так и не опустевший за последнюю четверть часа. За окном, которое уже давно требовало к себе внимание уборщика, надежно устроилась ночь, начисто отказываясь покидать улицы Кванчжу в ближайшие десять часов и поддаваться каким-то маленьким фонарям.

– Так… скучно, – все-таки ответил Чонсу.

– Еще бы, – усмехнулся Минкё. – Младший помощник старшего помощника младшего секретаря частного адвоката. Я бы удивился, если бы на этой работе было бы что-то увлекательное и интригующее.

– Не издевайся, будущий эмигрант, – мрачно ответил Чонсу, сопроводив свои слова подзатыльником, оставшимся полностью безнаказанным. – И кстати, у господина Канг, который, к твоему сведению, не просто адвокат, а глава целого агентства, предоставляющего адвокатов, только один секретарь, а у него только один помощник, и это я.

– О, так это полностью меняет дело, – важным тоном произнес парень.

– Но знаешь… переносить какие-то мелкие бумажки или бегать за кофе каждый час действительно утомляет своей однообразностью. Каждый день одно и то же, а если и не так, то я явно что-то забыл сделать, и на следующий день все опять начинается сначала. А те, кому посчастливилось быть выше тебя, и за человека-то не считают.

Чонсу снова рассеянно взглянул на зеркальную стену, потом за один раз прикончил все содержимое стеклянной емкости. Однообразие его всегда угнетало, а его работа, которой вначале он несказанно обрадовался, с каждым днем заставляла все больше и больше жалеть об опрометчивом решении устроиться на нее.

– А может, ты займешься чем-нибудь другим? – спросил Минкё.

– Чем это?

– Учебой, например.

– Так я ведь…

– Махнешь со мной в Америку, а?

Минкё внимательно посмотрел на друга, чуть повернувшись на своем высоком стуле и попытавшись найти в его лице хоть тень согласия. Тот долго не отвечал на его вопрос, вновь уставившись в эту проклятую стеклянную стенку, а потом медленно покачал головой.

– Не могу. К такому же надо готовиться заранее, за год уж точно! И потом… уровень моего английского достоин того, чтобы его занесли в Книгу Рекордов Гиннеса.

– Да уж, я помню твои результаты за последний тест в школе.

Ответом послужил второй подзатыльник, которому уже не суждено было остаться безнаказанным, после чего Чонсу, потирая ушибленную руку чуть выше локтя, повторил заказ.

– Работаешь у Канга? – встрял в разговор бармен, наливая очередной стакан пива. – Говорят, он не у одного несчастного неудавшегося студента всю кровь выпил.

– Правда? – Чонсу поднял на него глаза, словно побитая собака, которую приманили добрым словом.

– Таких историй я слышал уже сотню, – подтвердил бармен. – И поверь, многие из них похуже твоей.

Бармен, мужчина лет тридцати, с ловкими руками, привыкшими натирать стаканы и взбалтывать всевозможные коктейли, и пронизывающим, немного хитрым взглядом, которого можно было называть Ник, если верить бейджику, и имя которого на самом деле оказалось Окхи, рассказал одну из тех историй, обилиями которых похвалился только что. И если такая история действительно имела место в недавнем прошлом, а именно два года назад, то Окхи оказался прав на все сто, а то и двести процентов, и судьба Чонсу, и правда, была не такая уж и ужасная, как он ее описывал. Некий Унсим, часть биографии которого совпадала с недавней биографией самого Чонсу, прожил некоторое время более плачевно, чем последний мог себе представить.

– Тот парень, Унсим, пришел сюда один в тот вечер, долго молчал, но после того, как он выпил целую бутылку сочжу* в одиночку, и прекратилось его молчание, – говорил Окхи. – А как вы знаете, работа бармена, помимо выполнения заказов, – выслушивать и соглашаться. Тогда я перевыполнил свою работу на месяц вперед. Но он был секретарем Канга, может, тебе повезло, что ты на более низкой должности? И если ему верить, то он работал чуть ли не двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Бумаги, кофе, бумаги и еще раз бумаги. А как-то раз поздно вечером, чуть ли не ночью…

– Эй, Ник, плесни-ка еще стаканчик! – раздался громкий грубый голос мужчины, судя по виду которого можно было бы сказать, что ему уже хватит. Девица, висевшая у него на шее, только подтверждала такое предположение.

Бармен так и не договорил начатую историю горемыки, поспешив выполнить накопившиеся заказы за барной стойкой.

Стрелки часов бесчувственно выполняли свои точные положенные им движения, приближая быстро наступающую ночь. Сидеть в атмосфере, в составе которой большинство процентов занимал табачный дым, больше не имело смысла, и друзья вышли из бара в десятом часу, блаженно вдыхая относительно чистый воздух, если не принимать во внимание выхлопные газы. Августовское небо пестрело звездами, яркими и не очень, свою лепту на нем вносили и еле видные спутники, а иногда проносились и падающие маленькие обитательницы неба, призывая своим падением загадывать желания, которые обязательно сбудутся после этого, но… ради такого волшебства нужно держать голову поднятой к небу почти всю ночь, если улыбнется удача, и не будет хмурых облаков, и, самое главное, если есть что загадывать. Ни у Минкё, ни у Чонсу времени держать голову, задранной кверху, не было, и уж точно не было и желания.

– Но все-таки интересно, что там случилось у того парня ночью? – вдруг вспомнил Минкё незавершенную историю, когда они уже вышли из вагона метро и теперь поднимались на поверхность, окружавшую Хвачхон. – Окхи так и не договорил.

– Кто его знает… – Чонсу пожал плечами. – Может, компьютер разбил бейсбольной битой, когда уже все надоело.

– И выбросил из окна на машину Канга?

– О, было бы неплохо, – Чонсу сдержанно усмехнулся, тут же подавив непрошеное веселье. – Но…

– Чего?

Минкё попытался ударить по валявшемуся на малолюдной дороге камню, промахнулся, на этом вовсе не сдавшись, попробовал снова, хотя заслать ни в чем не повинную бесформенную субстанцию куда подальше, а именно в кусты, росшие вдоль тротуара, получилось только с третьей попытки. Раздавшемуся через несколько секунд звуку, обозначившему столкновение двух твердых тел, каменного и металлического, вторил еле сдерживаемый смех по правое плечо ударившего. В конце концов, побороть смех Чонсу не удалось, а с ним этому прекрасному явлению поддался и Минкё.

– Так все-таки ты уезжаешь… когда уезжаешь? – произнес Чонсу, отсмеявшись, наконец.

Минкё потребовалось еще некоторое время, чтобы оправиться от беспричинного смеха.

– Скоро, – наконец, ответил он. – Послезавтра.

– Скоро… – тихим эхом повторил Чонсу.

Он повернулся в нужном направлении, подождал еще немного, сделал шаг, второй, медленно пошел по вконец опустевшей улице. За ним последовал и Минкё.

– Ведь проводишь в аэропорту? Увидимся послезавтра в последний раз? – спросил он друга, догнав его. – А то ведь больше и некому провожать. Отец работает. Чонг, Тэ Вон и… короче, все уже усердно учатся в университетах, колледжах, а отдать последнее предпочтение Юнджу, Гёнъын или Ёндэ, только одной из них, я не в силах, – картинно развел руками Минкё. – Хотя, может…

– Да провожу, провожу, увидимся послезавтра, – прервал сложные рассуждения Чонсу. – И надеюсь, не в последний раз, – почти неосознанно добавил он совсем тихо, что сам не услышал собственного голоса – рокот двигателя проезжавшего мимо автомобиля заглушил все звуки.

Но ни автомобиль, ни целый танк маленькой звездочке, решившей вдруг покинуть уютный темно-синий шелк, помехой никогда не служили и не послужили на этот раз – она тихо и незаметно упала, коснувшись горизонта.

*Сочжу – традиционный спиртной напиток.

Утро шестнадцатого августовского дня оказалось хмурым, и время от времени накрапывал слабый дождь. Наверное, в дождь хорошо уезжать, ведь в непогоду покидать привычное место будет не так грустно. Грустил ли он о родном городе, о друзьях и родных, с которыми он прощался практически в течение всего предыдущего дня, о привычной жизни… грустил ли Минкё обо всем, с чем привык жить в тот день, он бы и сам не мог сказать, и не только кому-то, но и самому себе. И, тем не менее, он уезжал туда, где был всего лишь несколько раз, непродолжительных, но оставивших массу впечатлений.

Как бы ни беспокоился о Минкё его отец, просто не имевший возможности проводить своего сына в длительную поездку из-за работы, сколько бы ни потратила бумажных носовых платочков Ёндэ, забыв о том, что Минкё сам расстался с ней полторы недели назад, и погрустив чуток о том, что не увидит его еще полгода, сколько бы ни отправляли его друзья сообщений о хорошей поездке в тот день, набирая буквенные символы, укрыв телефоны под партами или закрыв ладонью, сколько бы ни было всего этого, Чонсу приходилось труднее в тысячу раз. Взяв отгул на один день, с большим трудом, надо сказать, и пообещав отработать его во всей его полноте, Чонсу не мог заснуть перед этим дождливым днем еще очень долго, до трех часов ночи, в шесть же уже сработал заведенный будильник, отдавшись глухим эхом в пустой голове. В это утро все выходило не так, как должно было быть, несколько раз предметы просто падали из рук, несколько раз ранее безобидный ковер заставлял запнуться о свой край. Все-таки тяжело выходило у Чонсу прощаться со своим лучшим другом на долгий срок.

Все двенадцать лет обучения в школе выходило так, что он заходил за Минкё домой, чтобы потом вместе отправиться в школу, учились ли они в одном или разных классах. Теперь же предстояло вместе отправиться в аэропорт, дорогу немного большую, чем путь в школу. У Минкё было достаточно времени, чтобы собраться в дорогу, почти целых полгода, но, оказалось так, что все, что нужно было сделать за этот немалый срок, он старался успеть за несколько часов до отлета самолета, поэтому в то утро дом семейства Шин изо всех сил выдерживал целое торнадо имени Сбора Вещей для Поездки в Америку. Чонсу же просто терпеливо ждал, сидя на краю дивана в гостиной. Знакомые вещи здесь теперь казались какими-то чужими, как и вид из окна, выходящего на оживленную дорогу, каким-то совсем не радостным.

Странным был тот день. Прощаясь с лучшим другом, Чонсу словно прощался со всей своей прежней жизнью, такой знакомой и легкой, такой привычной, что можно было с точностью сказать о событиях на двадцать дней вперед. Теперь будущее было совсем неопределенно, а неопределенность его всегда пугала. Настанет новый день, улицы вновь наполнятся людьми, выйдут новые газеты, ласковые волны Хван-хэ* вновь и вновь  будут накатываться на берег западного побережья, и солнце встанет и зайдет. Но все равно эта жизнь будет уже не такая, к которой он привык.

– Идем? – перед ним откуда ни возьмись появился Минкё, вырвав из цепких лап невеселых размышлений. Еще полминуты назад он укладывал нужные документы в своей комнате, за десяток метров от гостиной. В этот день он выглядел как никогда весело, но Чонсу мог поклясться, что веселье это не более чем показное.

– Идем, – согласился он, еле слышно вздохнув и тут же мысленно обругав себя, что становится похожим на свою девяностотрехлетнюю бабушку, живущую в пригороде и имеющую возможность поставить рекорд по количеству вздохов в минуту.

Хотя отъезд заставил быть сентиментальным не только Чонсу, и его друг, когда выходил из дома, еще долго медлил переступить порог. Наконец, выйдя из дома, закрыв входную дверь на ключ, нисколько не нужный в Америке, и отдав этот ключ за ненадобностью Чонсу, чтобы тот потом передал его отцу, Минкё помахал на прощание рукой бежевому двухэтажному гиганту, который как всегда ответил лишь безмолвием, а окна его были пусты и темны.

Времени оставалось еще достаточно много для того, чтобы помедлить еще чуточку, поэтому единственная линия метро на этот раз осталась без двух пассажиров, решивших, что на автобусе будет ехать куда приятнее. Автобус будто нарочно проезжал все те места, которые заставляли вспомнить то или иное событие, пережитое вместе, а если и не так, то обязательно впоследствии рассказанное другу. Так дорога и прошла совсем незаметно, и автобус уже давно переехал маленькую речушку, бесконечное количество кварталов и подбирался к Международному Аэропорту Кванчжу, освобождавшему путников, намеревавшихся пересечь большие расстояния, от обязательной поездки в Инчхон**, путь не столь близкий как этот. Дождь все стучал по стеклу окон.

Здание аэропорта было довольно маленьким, и иногда приходилось только удивляться, как здание таких размеров было способно вмещать в себя многочисленных пассажиров, желающих посетить дальние страны или наоборот прилетевших именно в этот уютный уголок Земли. Каждые пять минут относительную тишину зала ожидания нарушал приятный женский голос, объявляющий тот или иной рейс.

Несмотря на все промедления, бесполезную трату времени по пути к тому времени, как друзья приехали в аэропорт, до отлета оставалось еще сорок минут, казавшихся такими долгими и короткими одновременно.  Вроде бы самое время для прощальных фраз и пожеланий, но разговор продолжал содержать только общие темы и замечания, ничего особенного, до тех пор, пока не объявили посадку на самолет, расправивший свои металлические крылья для Нью-Йорка. Друзья резко встали с кресел, синхронно, как по команде, но тут же притормозили.

– Вот и все… – сказал Чонсу, опустив голову долу. – Что ж, желаю тебе удачи и…

– Вот только не надо напыщенности и официальности, – остановил его Минкё. – Не люблю я этого.

Взлетел очередной самолет.

– Ну, тогда… Добейся того, за чем едешь.

– Хорошо, – усмехнулся друг. – А ты уходи с той работы, лучше готовься к вступительным экзаменам, а то закончишь так же, как этот… Уджин, что ли?

– Унсим, – поправил Чонсу.

– Да, точно, он.

Повторно объявили посадку на  рейс US3390 до Нью-Йорка.

– Нехорошие цифры,*** – покачал головой Чонсу.

– Будут нехорошие, если я на самолет опоздаю. Ладно, надо поспешить, чтобы такого не случилось.

Он уже направился к столу регистрации, медленно, несмотря на его уверения поспешить.

– Минкё, – окликнул его Чонсу, заставив того обернуться. – Я тут забыл… Прощай, наверное.

– Еще увидимся, – улыбнувшись, ответил парень, приложив два пальца ко лбу, будто отдавал честь.

– Шутишь что ли?

– Иронизирую. Это и-ро-ни-я.

Больше не сказав ни слова и ни слова не услышав от своего друга, он удалился в сторону регистрации и всей надоедающей волокиты, которую необходимо пройти, чтобы, наконец, сесть в удобное мягкое кресло самолета.

Спустя непродолжительное время самолет воспарил в небо, за хмурые тучи, не оставив за собой даже тени и сокрывшись за влажным темным покровом. Чонсу, которого в аэропорту больше ничто не держало, отправился обратно в город. Прогулки под холодным дождем он решил не возобновлять.

*Хван-хэ – Желтое море.

**Инчхон – город, в котором находится одноименный самый большой в стране аэропорт.

*** Согласно народным суевериям, в Чосоне люди опасались цифр 3 и 9.

* * *

Полет на самолете был довольно утомителен. Не из-за каких-то там неудобств или немногочисленных блюд на обед, которые, впрочем, нельзя было назвать очень уж скверными. Просто Шин Минкё обладал весьма подвижной натурой, которая не могла выдержать долгого сидения на месте, в одном кресле.

И, тем не менее, были ли цифры нехорошими или совсем наоборот, удачнее некуда, единственное приключение за весь, мягко сказать, продолжительный полет была легкая встряска, когда самолет попал в зону турбулентности. Менее чувствительные ее даже не ощутили. А самолет суевериям очевидно нисколько не верил и претворять чьи-то опасения в жизнь даже не собирался. Благодатной земли Америки, земли, куда многие, слишком многие люди стремились за счастьем, но совсем немногие его получали, шасси коснулись более чем мягко, что не осталось без внимания для многонациональной публики, отреагировавшей негромкими, но самыми настоящими аплодисментами. Минкё решил последовать недавней и, поего мнению, глупой традиции вместе с большинством. Как-то такое поведение называлось в том дешевом детективе, пестревшем самыми разнообразными терминами из психологии. Название никак не хотелось вспоминаться, и через секунду Минкё махнул на все это рукой. Ту книгу и вспоминать не стоило.

Полет был долог, скучен и утомителен. А полагаться стоило только на себя. У Минкё, конечно, было здесь несколько знакомых, но знакомых не до такой степени, чтобы они бросили все и погнались его встречать. Солнце светило ярко и жарко. Здесь был еще прошлый день, довольно душный, кстати. Четвертый терминал аэропорта имени Джона Кеннеди был наполнен большим количеством людей, у которых были самые разные цели здесь. Кто-то прилетел домой из деловой поездки, а кому-то посчастливилось две недели назад провести прекрасные каникулы, некоторые приехали в гости, а иные – получать образование. К последним относился и Минкё, который за время долгой поездки успел немного засомневаться в верности своего решение учиться заграницей. Конечно, на это у него было целых полгода, но все как-то времени не находилось серьезно подумать, и вот в самолете ему были предоставлены долгие часы и бесконечные минуты. Но, как бы то ни было, он прилетел в Америку.

Когда он прошел через многочисленные проверки и различные оформления документов, когда, наконец, вышел из здания аэропорта, то единственным встречавшим его оказался оглушающий городской шум, который накрывал с головой. Автомобили иногда медлили отреагировать на зеленый свет светофора, и наиболее неуравновешенные тут же сигналили, тем самым создавая целую симфонию. Много, много слов из уст людей, таких не похожих друг на друга. Сладкая тишина осталась в Кванчжу. Он был в другом городе, в другой стране.

Его собственная скорость ходьбы по сравнению с другими прохожими оказалась довольно низкой, его то и дело задевали плечом, стараясь обежать. В родном городе он привык к медленно текущей жизни, но через два часа, проведенных в мегаполисе, сумел подстроиться и к такому ритму – не зря же он уже приезжал несколько раз в Нью-Йорк. И все-таки, здесь была совсем другая жизнь, с каждым вдохом наполнявшая все его сознание, каждую его клеточку, забираясь под кожу и не отпуская. Этот город затягивал.

Небольшой багаж позволял побродить по городу, по причине того, что заблудился, и просто потому, что пытался побольше вдохнуть запаха этой новой жизни. Она пахла гамбургерами, бензином, дешевыми женскими духами и…

– Простите, – извинился подросток, налетевший на Минкё и такой же отвлекшийся от своей дороги. – Простите, – повторил он, медля отойти. – Вы в порядке?

– Да, в полном…

Этого хватило, чтобы подросток быстро отправился дальше по своим делам, через несколько секунд скрывшись в толпе. Минкё только пожал плечами, отправившись в противоположную сторону.

Документы, отправленные ранее, были одобрены, рекомендации учителей рассмотрены, теперь оставался последний шаг. Вступительные тесты должны были состояться на следующий день. Солнце уже клонилось к закату, решив, что и здесь настал черед конца дня, растянувшегося для Минкё в невыносимо долгий отрезок времени. Неплохо было бы и подкрепиться, что он и воплотил в считанные минуты – благо, дешевые забегаловки встречались на каждом шагу. Не закажешь пучхимге*, но и другое съедобно и даже отчасти вкусно. Он уже достал было телефон, чтобы отчитаться о своем благополучном приезде, но в последний момент передумал, решив как можно меньше теперь думать о том, что покинул. Настала новая жизнь.

И настала она с одного крайне неприятного события. Минкё знал поблизости отель, довольно дешевый, о чем говорила незамысловатая обстановка и невдумчивое обслуживание, но все же сносный. Переступив его порог и подойдя к стойке регистрации, он уже вздохнул спокойно, мечтая добраться до постели, но…

– С вас 15 долларов.

– Что, простите?

– 15 долларов за ночь, – повторил администратор.

– А, конечно.

Попутно думая о том, что цены имеют неприятное свойство ползти вверх и на другой стороне земного шара, Минкё запустил руку в скрытый внутренний карман куртки, куда он сложил деньги. Искал дольше, чем нужно было бы, и, даже если бумажки обладали способностью к идеальной маскировке путем слияния с тканью, у них не оставалось шанса быть сокрытыми. Но их не было! Ни одной, ни единого доллара, и только несколько центов тоскливо и одиноко звенели, ударяясь друг о друга. С ними же пропала и кредитка. Может, запамятовал да оставил в дорожной сумке? Коротко извинившись, Минкё провел краткий обыск собственной сумки, обыск такой же бесполезный, как недавнее исследование карманов. В сумке единственной находкой оказалась только завалявшаяся купюра в тысячу вон, которую хватило бы только на чашку кофе, да и то с натяжкой.

– Ага, извинялся он… воспитанный, значит, – пробормотал Минкё, вспоминая того подростка в изрядно поношенной одежде.

– Извините, не могли бы вы сказать по-английски? – переспросил администратор.

– А, да так, ничего. Переночую у вас в другой раз. Бай-бай! – беззаботно попрощался Минкё с администратором отеля, в следующую секунду оказавшись вновь на шумной улице.

Денег нет… Давно с ним такого не было. Последний раз это случалось, когда он и Чонсу покутили в Пусане, и пришлось стыдливо обо всем сознаваться по телефону его отцу, после чего последовала обязательная просьба забрать их домой. Но это другая страна, а к завтрашнему тесту нужно обязательно выспаться, и, конечно, не на улице. Никаких номеров телефонов знакомых, живущих здесь, он конечно же не помнил, и, уж точно, не помнил, где они живут – здесь все так запутанно… Единственное, куда можно и нужно было позвонить – это в банк, чтобы заблокировать кредитку, где лежали все деньги на обучение, что он и сделал. Неудачное начало свободной американской жизни, подумалось Минкё, но не оставаться ведь так до самого утра! Он бесцельно отправился бродить дальше по улице, и через некоторое время совсем выдохся, тем более накрапывал мелкий дождь. Неуютно. Минкё подернул плечами. Дорогу дальше вперед перегородило серое громоздкое задание.

В иных случаях оно бы раздражало своими размерами и несуразностью, но в этот раз выглядело как спасательный круг тонущему. Автовокзал, откуда раз за разом отправлялись большие автобусы и транспорт поменьше, призывно сверкал электрическими огнями, обещая тепло и отсутствие дождя ждущим своего рейса пассажирам. Если же своего рейса нет… можно его придумать. Шин Минкё так и решил поступить, пройдя через автоматические двери внутрь. Все же пластмассовые кресла в зале ожидания выглядели более привлекательно, чем мокрый грязный асфальт. Он нашел себе подходящее вдали от основной шумной толкучки. Не так уж и комфортно, как дома, и крайне негативно для цвета лица, но ничего не поделаешь. Он уже начал придремывать, прижав сумку к себе обеими руками, как был невежливо выдернут из полусна.

– У вас какой рейс?

Над Минкё нависал полицейский, смуглый и полный мужчина лет пятидесяти с крайне недовольным выражением лица.

– Да вот, в Бостон, – ответил Минкё первое, что пришло в голову.

– Автобус в Бостон отъехал три минуты назад.

– Опоздал! – искусно выражая крайнее разочарование, воскликнул парень.

– Позвольте-ка взглянуть на ваш билет, – не отставал полицейский.

– Вообще, мне в Лос-Анджелес надо…

– Билет.

Совсем растерявшись, Минкё решил прибегнуть только к одному, совсем непривлекательному способу.

– Я не понимать вас, не говорить английский, – начал он тараторить всякую околесицу, разводя руками во все стороны.

Получалось настолько убедительно, что полицейский даже не стал задумываться над тем, как можно растерять все знания языка за пять секунд, и, чтобы не заморачиваться больше с крикливым иностранцем, он ушел обратно на надлежащий ему пост. Оставшаяся ночь прошла без особых происшествий, если не считать непрошеных мыслей по поводу полного отсутствия денег в кармане, так и норовивших заполнить все сознание. Справившись с этими надоедливыми элементами сознания и отложив решение на ближайшее будущее, Минкё все-таки заснул. Но оставшаяся ночь оказалась коротка, и вот уже солнечный свет, а не электрические лампы освещали помещение автовокзала, а заодно и весь город.

Да, солнце светило, прогнав остатки непогоды. А в голове, после экзотической ночевки, было пусто как никогда. По дороге в университет Минкё попытался хоть как-то привести свои мысли в порядок, но выходил только какой-то сумбур, который так и норовил напомнить отсутствие денег, к чему солидарно добавилось и недовольство желудка от отсутствия внимания к себе. В аудиторию для написания вступительного теста он пришел одним из первых.

Дальше все пронеслось как-то очень быстро, и, сдав листы с ответами и покинув аудиторию, Минкё тут же забыл все, о чем писал на этих самых листах. Может, и к лучшему, поможет сохранить душевное спокойствие. Теперь нужно было разобраться с документами, так или иначе, всегда и повсюду сопровождающими человека, и Минкё в частности, по жизни.

К счастью, в этот раз документы оказались не бесполезными бумажками, и паспорт иностранного гражданина дал большое преимущество. Эту ночь, не обещавшую быть спокойной, ведь результаты вступительного теста будут известны только на следующий день, ему было суждено провести под обычной крышей общежития. Оставалось решить только один-единственный немаловажный денежный вопрос. Не в кредит же жить! Получить новую кредитку отец сможет только завтра и завтра же все эти деньги переведет на счет университета.

– Твой угол там, мне не мешать, ничего не просить и не шуметь, – были первые слова, когда Минкё зашел в комнату, ему отведенную.

Грузный афроамериканец, как называли их здесь, выглядел довольно устрашающе, отбивая всякую охоту с ним заговорить. Минкё только кивнул в ответ на его слова, явно смахивающие на приказы. День как-то незаметно подкрадывался к концу, а он так устал, хотя, в принципе, ничего особенного и не делал, если не считать этот тест с собеседованием. Рухнув на кровать и растянувшись во весь рост, он мгновенно уснул, оставив все тяжелые решения и размышления над ними на потом. День был слишком долог.

*пучхимге – блюдо национальной кухни.

* * *

День за днем каждый раз все повторялось, все совершенно одинаковое, иного быть просто не могло. Вот и сегодня не стало исключением. Чонсу был близок к тому, чтобы заснуть прямо на месте, стоя в вагоне метро, ведь пришлось вставать рано, а он совсем не выспался… Куда уж тут бодрое настроение на целый день? Никакой кофе не поможет. Он с силой протер глаза, чтобы они не слипались совсем. И кто бы мог подумать, что у помощника, простого помощника секретаря так много работы? Нет, надо с этим что-то делать.

Вот и теперь. Станция Пхёндон, многочисленные пассажиры, солнце, не торопившееся просыпаться, гул автомобилей и свет фар… Привычная обстановка была и в офисе. Все носились с невообразимой скоростью по нескончаемым поручениям. Большой офисный принтер не знал покоя так же, как и все сотрудники, работая, не переставая, и тем самым издавая неимоверный шум, то и дело извещающий об очередном напечатанном листке однообразным сигналом. Было душно, несмотря на открытое окно, что никак не могло прибавить настроения.

– Опоздал, – бросил старший секретарь в сторону Чонсу, как только тот вошел.

– Только на три минуты…

Грозный взгляд секретаря Хон Сок Чжу в одно мгновение отбил все желание в дальнейшем оправдании.

– Извините, Хон-сонбэним*.

– Уже лучше. Теперь спускайся в отдел кадров, возьми договоры номер…

Дальнейший столбик цифр и названий с первого раза запомнить обычному человеку было невозможно, поэтому Чонсу уже давно привык к своему маленькому блокноту, где коротко записывал все требуемое и то, что просто могло пригодиться. Обычное начало дня, ничего нового. Если только другая марка кофе, потому что традиционная, любимая господином Кангом, закончилась в ближайшем магазине, что в принципе не помешало сделать выговор Чонсу и повторно отправить его за кофе, учитывая при этом ограничения во времени.

Может, Минкё был прав, советуя оставить эту работу, думал по дороге обратно Ким Чонсу. Еще немного и эта работа его доведет до… А, собственно, до чего она может довести? С такой мыслью Чонсу остановился на полной скорости, сильно пошатнувшись при этом. Уж точно не к хорошей подготовке к вступительным экзаменам.

Далее все было как обычно, как всегда и бывало, и Чонсу казалось, что он жил так всю свою жизнь, скучную и однообразную, спеша выполнить любое задание и страшась постучаться в дверь кабинета самого Канга, человека довольно приятного на вид, но имеющего чертовски неприятный характер, который он не стеснялся показать при каждом удобном случае, если его что-то не устраивало, а не устраивало его многое.

– Давай еще, – сказал Чонсу, сидя за барной стойкой, куда он притащился где-то за полночь.

– Может, тебе уже хватит? – ненастойчиво поинтересовался Окхи, смена которого выпала именно на сегодня.

– Не-а, – помотал головой парень. – Наливай.

Повинуясь заказу клиента, Окхи уже в который раз наполнил вместительный стакан сочжу, ведь дружеский совет денег никогда не принесет, да и не послушает этих советов сидящий за стойкой уставший до безобразия этот клиент. Несмотря на поздний час народу в баре еще хватало, а табачный дым затруднял рассеивание электрического света ламп,  в результате чего в помещении царил полумрак.

– Ты сегодня один, без своего знакомого? – поинтересовался Окхи, вернувшись от очередного клиента.

– Да, о-один, – Чонсу зевнул. – Тот знакомый далеко. Уехал он. Отдыхает себе, наверное, там. Не то, что я тут.

Больших трудов и стараний он от Минкё не ожидал и представлял его непременно отрывающимся где-то в одном из клубов Нью-Йорка, беззаботным и нисколько не изменившимся.

– Тяжело приходится, да? – бармен сочувственно посмотрел на Чонсу.

– Нормально… сойдет.

– Точно? Ты поэтому сюда зашел так поздно?

Чонсу отпил немного из своего стакана, отставил его, подпер голову рукой.

– Вообще-то… устал. Надоело все.

– Отдыха не дают?

– Ага.

Чонсу вспомнил, как однажды был вынужден оставаться до поздней ночи, когда на подходе было уже следующее утро, всего лишь потому, что должен был систематизировать документы, отчеты и прочую бумажную ерунду, которую он и не запомнил, да и запоминать не хотел. Тогда он и домой решил не возвращаться, проведя несколько часов в этом самом баре, благо, он закрывался только утром, работая всю ночь. И все эти старания были всего лишь из-за того, что Канг, человек не последний в кругах юриспруденции, пообещал ему написать рекомендательное письмо. Только оно напрямую зависело от результатов его работы, весьма занудной и нелегкой, надо сказать. Слова «старание и терпение» перестали быть стимулом для него уже через несколько дней. Оставались только «привычка и полное подчинение».

А еще это недавнее письмо от новоиспеченного иммигранта. Интернет позволял связаться с кем угодно в какой угодно точке на свете, и электронные письма стали заменой живому общению. Но как Минкё в голову пришло написать на английском? Он же помнил уровень знаний языка Чонсу… Тогда ему пришлось переводить всю ночь, сидя со словарем. Электронные переводчики порой выдавали такие каламбуры и анекдоты, что унять смех удавалось только через несколько минут. Он немного сообщил о том, как и где живет, что-то еще, но почему по большей части писал о своем новом соседе? Письмо казалось, по меньшей мере, странным. Неужто американский воздух мог так быстро изменить человека? Чонсу глубоко вздохнул.

– Уже в восьмой раз за последние полчаса, – констатировал статистику вздохов бармен. – Знаешь, что? Уходил бы ты с этой работы. Или тебе сердечные дела покоя не дают?

– Н-нет вроде, – усмехнулся Чонсу. – Кстати, ачжосси, ты рассказывал тогда про того парня, Унсима. Так что с ним произошло поздно ночью?

– С ним? Если честно, я особо и не знаю. Сразу после этого он пришел сюда весь белый, говорил что-то непонятное, про подтасовку говорил… Давно это было. Больше он сюда и не захаживал.

– Ммм… – только и протянул Чонсу. – Налей еще.

В итоге все допустимое и недопустимое время было истрачено на сидение в баре. Определенно пора была уходить, чтобы потом вновь проснуться рано утром и повторить все опять. Весьма не увеселительное времяпрепровождение. Уже на улице ему взбрело в голову позвонить Кёнхи. Посмотреть на часы он как-то забыл. Просто домой не хотелось. Она ответила. Недовольным тоном, выговаривая упреки за то, что как всегда звонит внезапно и без всякого предупреждения, по большей части непозволительно поздно, но ответила.

– Омо… – первое, что произнесла она, когда открыла перед ним дверь своей маленькой квартирки, в которой жила одна. Ее длинные волосы оставались влажными – она недавно помыла голову. Как всегда симпатичная, как всегда элегантная. А он ощущал себя до невозможности помятым, каковым, в принципе, и являлся. – Тяжелый денек?

Он кивнул. Кёнхи пропустила его внутрь. Они часто засиживались так до утра, пропуская один-другой стаканчик сочжу. Бывало весело. Особенно, когда она загадочно намекнула Чонсу об одном должке, он сам не помнил за что, в качестве уплаты которого ему пришлось несколько дней играть роль ее бойфренда для того, чтобы она смогла отвязаться от «надоедливого и скучного очкарика», как она сама сказала. И когда ему пришлось выручать ее из одной ситуации. Впрочем, это уже отдельная история, и распространяться об этом не стоит, тогда она взяла с него слово не говорить про это под страхом смерти. Она училась в университете и подрабатывала… обычное дело.

– Опять до ночи занималась? – спросил ее Чонсу, зайдя нетвердым шагом к ней в квартиру. Первое, что бросилось в глаза – гора из книг, тетрадей  и листочков, скрепленных вместе и валяющихся порознь. – Дай угадаю. Писала доклад?

– Какой ты догадливый, – усмехнулась Кёнхи. – В принципе, с тобой и не поспоришь. Да, писала доклад. Это о литературе в девятнадцатом веке в Ам…

– Только не об этом, – резко прервал он ее. – Не надо об этом.

– Ладно… – она чуть пожала плечами. – Хочешь рамён?

Как бы то ни было, и вкусным ли оказался рамён или вовсе нет, но остатки ночи, как и все эти тяжкие сутки, улетучились безвозвратно, превратившись в еще одно сухое предложение в новейшей истории. Небо, вначале еле окропляемое перламутрово-розовым блеском, светлело все больше, предваряя появление солнца. Время было такое, что бесполезно было ехать домой, и даже стыдно подумать об этом. На работу Чонсу вышел прямо из дома Кёнхи.

*сонбэним – обращение к более старшему по званию.

Так настал еще один бесконечный, скучный, до невозможности нудный день. Все как всегда. «Еще один шаг на пути к получению хорошей рекомендации», – твердил себе, тоже  как всегда, Чонсу. Как всегда… за исключением одного «НО», не кажущимся столь важным сначала.

После обычного рабочего дня для Чонсу не было экзотикой оставаться в офисе. Может быть, это даже вошло у него в привычку, и сухие бумаги на долгое время еще оставались его ночными компаньонами в пустом темном помещении конторы. Этот день не стал исключением. Он что-то впечатывал в базу данных, готовил бумаги для секретаря Канга, даже кофеварку подумал почистить, потому что уже третий день многие были недовольны вкусом кофе, неуместно обладавшим оттенком ржавчины. Это тоже входило в его обязанности. Но быть почищенной кофеварке оказалось не суждено.

Аппарат этот стоял недалеко от дверей в кабинет босса, дверей с красивой табличкой «Канг Кёнмо, глава частного юридического агентства». В силу такого расположения Чонсу в любом случае должен был пройти мимо этих самых дверей, что и произошло в одиннадцатом часу ночи. Для начала он решил воспользоваться кофеваркой, надеясь согнать сон. Аппарат принялся шумно выполнять свою работу. Когда кофе приготовилось, вновь стало тихо. Тишина… Иногда сотрудники офиса поговаривали о заведшемся недавно здесь призраке – так угнетающе действовала на всех, оставшихся работать допоздна, эта тишина. Чонсу тряхнул головой, стараясь выкинуть из нее эти мысли.

Стук!..

Неожиданный звук, раздавшийся в тихом до этого помещении, казался невообразимым грохотом. Откуда это? Сердце замерло… Чонсу старался всеми силами вслушаться в эту вновь ставшую глухой тишину. Этот звук не мог раздаться нигде, как кроме кабинета Канга. «Вдруг воры?» – подумалось Чонсу. Он решил проверить, решаясь открыть дверь еще несколько секунд.

Резко открыв дверь, глазам Чонсу представился виновник безобразия – всего-навсего распахнутое настежь окно. За время его затворничества в офисе успел подняться сильный ветер, о котором предупреждали утром в прогнозе погоды. Облегченно выдохнув, Чонсу вошел в кабинет, чтобы закрыть окно, иначе ветер, свободно гулявший по всему пространству кабинета, мог навести тут невообразимый беспорядок, убирать который все равно пришлось бы ему. С закрытым окном снова настала тишина. Собираясь взять со стола кружку недавно приготовленного кофе, которую он поставил туда перед тем, как закрыть окно, он уже хотел выйти обратно к ожидавшей чистки кофеварке, но в кабинете было так темно, что путь перед собой можно было разглядеть с большим трудом, вследствие чего он больно ударился бедром о письменный стол. Для стола столкновение тоже прошло не без потерь, так как в следующую секунду с него упали несколько папок с документами, тут же разлетевшимися по всему полу и та самая кружка кофе, из которой не помедлила пролиться вся жидкость. Что ж, не ветер, так неуклюжесть. Все-таки включив свет в кабинете, Чонсу принялся собирать бумаги, особо не обращая внимания на содержание. Главное – чтобы первая страница следовала за второй и так далее в том же духе. Одна из папок понесла большие потери, чем все остальные, заставив Чонсу принять решение забрать ее с собой, чтобы высушить каждый листочек, а если урон окажется совсем непоправимым, перепечатать и на следующий день незаметно вернуть обратно. Он аккуратно положил папку в портфель, специальный, выданный агентством, и вернулся к собиранию бумаг, напевая какой-то простенький мотивчик, чтобы не было так скучно в этой глухой тишине. И все-таки одну строчку он нечаянно прочитал.

«…свидетель Чан Мин Сок, отказавшийся сотрудничать, – устранен. Улики уничтожены. Запись камер наблюдения…» – прочитал Чонсу.

– Откуда это? – он усмехнулся. – Розыгрыш что ли?

Он посмотрел подпись отчета: Отдел уборки территории. Перед глазами сразу всплыла серая, запачканная какао, дверь, которую так и не пожелали отмыть, отчего вставал вопрос: что ж это за отдел уборки такой, если свою дверь отмыть не могут. Свидетель Чан… Не тот ли, что пропал без вести после возбуждения уголовного дела о мошенничестве в особо крупных размерах? Чонсу взял следующий первый попавшийся листок. Сокрытие налоговых отчетов и фальсификация документов. Фальшивые свидетели и шантаж настоящих. Уничтожение улик… Чонсу вдруг всего передернуло. Агентство «Правая оборона» гарантировало законную и корректную адвокатскую защиту в суде. В рекламе. Но с каждым следующим листком становилось ясно, почему действительно адвокаты этой фирмы не проиграли ни одного дела. Да, они были мастерами своего дела, подкованными во всех отношениях, так сказать, поэтому выигрывали дела со стопроцентной вероятностью. Но, оказалось, какой мерзкой ценой. Агентство по защите невиновных перед лицом суда граждан оказалось агентством по сокрытию преступлений…

– Младший секретарь Ким! Ты что тут делаешь так поздно? Тут… в моем кабинете?

Низкий, немного хрипловатый голос раздался как гром среди ясного неба. Чонсу оторвался от листов и медленно поднял голову.

– Канг-сачжанним*… – тихо выговорил он. – Я… убирался здесь, вот. Окно было открыто, все листы и разлетелись.

Неизвестно откуда шеф взялся, будто из-под земли вырос. Лицо, кое-где украшенное парой морщин, ничего не выражало, будто было маской.

– Ты ведь ничего не успел прочитать? – мимоходом спросил Канг, подходя к своему столу.

– Нет, совсем нет, – Чонсу активно замотал головой.

– Точно? – шеф тяжело опустился в кожаное кресло. – Ну и хорошо. Тогда иди и проверь в сегодняшнем отчете, не нашла ли полиция пропавшего Чан Мин Сок. Я тут сам все приберу, ты только напутаешь.

– Так ведь Чан Мин Сок устранен… – вырвалось у Чонсу.

Неудачно. Он тут же закрыл себе рот рукой.

– Так все-таки прочитал, да? – ухмыльнувшись, сказал Канг, открывая ключом ящик стола и медленно доставая что-то оттуда. – Правильно, кто бы это не прочитал, представ такая возможность?

Ладони Чонсу вдруг стали влажными, а пульс начал учащаться.

– А ты всегда отличался старательностью, – продолжал Канг. – Так много работал, все выполнял. Я уж хотел тебе и вправду написать эту дурацкую рекомендацию в Университет Чхоннам. Ты ведь туда хотел поступать?

Чонсу быстро кивнул. Услышав глухой щелчок из-под стола, он тяжело сглотнул. Глаза шефа стали такими ледяными, что, казалось, могли бы заморозить все вокруг, а на губах все оставалась эта ухмылка, так не сочетавшаяся с его кое-где проблескивавшими сединами.

– Из тебя вышел бы хороший студент. Вышел бы. Если бы ты обладал одним хорошим качеством. Знаешь, каким?

– Каким? – прошептал Чонсу.

– Нелазания туда, куда не просят.

После этой фразы все последующие события сменялись одно другим со скоростью света. Канг вытащил из-под стола пистолет с глушителем. Чонсу попятился. Просвистела первая пуля. Еще десять сантиметров влево, и уже мало бы что пришлось увидеть Чонсу, но пуля зацепила только руку, чуть выше локтя. Быстрота событий и бешеный уровень адреналина в крови заставляли не чувствовать боли в руке, задетой пулей. Канг уже второй раз нажал на курок, но пуле снова не было суждено достичь своей основной цели. Чонсу сорвался с места не хуже, чем новейший скоростной электровоз без вагонов. К счастью, дверь оказалась не заперта, и следующая пуля пришлась на нее. Чонсу успел закрыть ее с другой стороны.

Коридоры темные, может, к счастью, может, совсем наоборот, но Чонсу предстояло бежать именно по этим темным коридорам. Лифтов пришлось бы долго дожидаться. Он бежал, как мог, чуть ли не кубарем скатился по лестнице, а кровь продолжала бешено стучать в висках, рукав рубашки уже пропитался этой кровью. Он не задумывался, куда ему стоит податься, где скрыться, он просто бежал, чтобы покинуть это чертово здание. Пока он справлялся неплохо. Но главное препятствие оказалось прямо около выхода.

Охрана. Ну да, конечно, у каждого более или менее уважающего себя предприятия была своя охрана. Это агентство не стало исключением. Как же ее обойти? Чонсу оглядел главный холл первого этажа. На ум ничего не приходило, а каждая секунда была на вес золота. Как же выйти отсюда… Окно! Да, это окно выходит на внутренний двор, весьма неплохо. Не тратя времени на церемонии, он рывком отворил окно и как можно скорее вылез наружу. Не замечая как долго, не замечая куда и как, не помня, как его портфель с одной из этих папок со страшными документами оказался у него в руках, он бежал, овеваемый холодным ночным ветром, в конце концов, оказавшись на многолюдной, несмотря на поздний час, улице.

*сачжанним – обращение к руководителю какого-либо предприятия.

* * *

На улице достаточно много людей для такого непривлекательного района города. На Фултон-стрит было действительно много прохожих, спешащих по своим делам с таким важным и напыщенным видом, даже если дел этих в действительности не было. Со стороны это напоминало муравейник, хотелось бы понаблюдать это дольше, но если ты уже находишься в этом муравейнике, приходится подчиняться общему движению. Так приходилось поступать и Минкё. Вот уже которую субботу он прохаживался от станции Рокэвэй Авеню по этой неприглядной на первый и на девяносто первый взгляд улице.

Уже около двух месяцев он учился в Колумбийском Университете Нью-Йорка, и сказать в восторге ли он от этого или в полном разочаровании однозначно он бы не смог. И да, и нет. Ему было действительно интересно, да. Но иногда все надоедало настолько, что он был готов бросить все и уехать обратно домой. Конечно, он не мог бы сказать, что не скучает время от времени по дому, нет. Но, тем не менее, он все еще оставался здесь, в Нью-Йорке и продолжал ходить в Колумбийский Университет. И конечно, продолжал получать по сорок пять долларов в неделю. Если повезет.

Его денежный вопрос оставался нерешенным еще некоторое время после потери всех денег в первый же день после приезда в Америку, вследствие чего в  ремне брюк стало нужно проделать еще одну дырку. Деньги с карточки отправились на оплату обучения, ни воной больше. Сказать отцу, что он потерял все деньги в один день, Минкё побоялся. Но, благодаря удаче, или благодаря изворотливости, которой Минкё отличался с детства, а может, благодаря Уиллу Джексону, его излишне загорелому соседу, все-таки одолжившему ему немного денег на первое время, а может, благодаря всему этому вместе взятому, но Минкё удалось найти источник заработка, и даже себе по душе. И вот теперь он занимался редактированием некоторых статей в газете «Фриланс Репортэр». При устройстве на эту работу свое гражданство он решал не афишировать. На некоторое время.

– Интересный слог у тебя, Мэтт, – сказал ему главный редактор, когда Минкё пришел со своей первой работой.

Большую часть работы он отправлял по сети. Это экономило много аспектов жизни, среди которых время было не на последнем месте. Но все же раз в неделю ему приходилось ездить в главный офис газеты, необходимость чего ему объяснили весьма пространно. Для отчетности, наверное.

Единственный маленький минус, впоследствии превратившийся просто в огромный, заключался в стычках с коллегами. Но пока он просто ездил раз в неделю в главный офис, чтобы провести там несколько часов. А вот насчет этого соседа…

Уилл Джексон оказался весьма надоедливым типом. Вначале полностью его игнорируя, он требовал абсолютной тишины, если она была необходима, а необходима она была часто, если он находился в кампусе. Но однажды…

– Что у тебя за кругляшки да палочки? Что за рисунки? – неожиданно спросил он, заглянув в экран ноутбука Минкё через его плечо.

Это был поздний вечер, один их тех редких вечеров, когда Минкё мог отдать свое свободное время кому и чему угодно по своему усмотрению. В этот раз он решил отдать это время тем, кто находился далеко-далеко за океаном.

– Письмо пишу, – ответил Минкё, неосознанно прикрывая ноутбук и остановившись на середине этого бесполезного действия. Зачем? Уилл ведь все равно ничегошеньки не прочитает. Да и мало кто вообще сможет здесь это прочитать.

– Что это за письмо такое? – сосед даже немного посмеялся. – Ты где так смешно писать научился?

Минкё коротко оглядел афроамериканца с ног до головы. Вроде не прикалывается…

– В школе, – наконец ответил он, пожав плечами.

– Все равно не понятно. MC Wi непонимаетчтотакоевытворяетэтотпареньизтрущоб… – начал скороговоркой произносить слова Уилл, делая характерные для рэпера движения рукой. – Черт, рифма сбилась.

– Тексты сочиняешь?

– Ну да, бывает, – смущенно улыбнулся Уилл. – Так, не сбивай меня. Я хотел сказать, что если ты живешь в Америке, то должен писать по-американски.

– По-английски, в смысле?

– Не перебивать! – он стал расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину. – Иначе так и не станешь настоящим гражданином США. Сотри все то, что ты написал. Стер?

Сохранив на всякий случай наполовину написанное письмо, Минкё открыл новый файл. И только после этого кивнул. Вдруг ему захотелось засмеяться надо всем этим, но с великим трудом ему удалось сдержать этот смех.

– Теперь пиши. По-английски пиши, а я проверю.

С крайне серьезным видом Минкё приступил к повторному началу электронного письма. К счастью, отцу и Ёндэ он уже успел написать, теперь настала очередь Чонсу. Неудачная очередь.

– Что написал? – спросил Уилл, когда ему совсем надоело слушать монотонное постукивание клавиш. Он снова заглянул в экран. – «Доброго времени суток, Ким Чон…» Да кто так пишет? Ты из какого века? Пиши так: «Йо, Чон…» как его?.. в смысле, ее… в общем, как этого человека звать?

– Чонсу.

– Ага. В общем: «Йо, Чонсу! Как поживаешь, старина?» (вот я задвинул) «Не знаю как ты, но я – отлично». Написал? – он снова проверил экран. – Дальше. «Тут круто живется. Учусь в Университете, живу в отстойном общежитии. Здесь у меня офигенно крутой сосед. Он…» Черт, надоело диктовать. Дай, я сам напишу.

Буквально вытолкав Минкё из-за его же ноутбука, Уилл уселся сам. Подумав немного, начал строчить дальше. Конечно, сам хозяин ноута мог поговорить с ним серьезно, но было одно НО, заключавшееся в его накаченных мышцах, которые играли не последнюю роль при его поступлении в университет, где числилась одна из сильнейших команд по регби, и больших кулаках. Таэквондо, которым, впрочем, Минкё не владел, тут не поможет. Время от времени он поглядывал на увеличивающийся текст письма. Вот уже полстраницы Уилл расписывал сам же свои достоинства, о которых Минкё и не подозревал. Что ж, все равно потом он отправит свое.

– Куда отправлять? – прозвучала фраза, уничтожающая все остаточные надежды.

– Там адрес записан… – обреченно выдохнул Минкё.

Еще пара ударов о клавиатуру.

– Вот, все. Теперь достойное письмецо отправлено. Ты меня еще благодарить будешь! – закончил Уилл, вставая и довольно ощутимо похлопывая Минкё по спине.

Конечно же, отправить настоящий нормальный вариант письма или хотя бы объяснение такого содержания Минкё забыл, а когда вспомнил, через полторы недели, то объяснять-то уже было поздно. «Пускай поупражняется в английском», – решил он. Все равно Чонсу там делать нечего, кроме как бумажки перетаскивать. Дома ведь не надо нигде напрягаться, не то, что он здесь, думалось Минкё.

А ветер становился все более холодным. Так же, как и отношения с авторами статей, которых Минкё удостаивался редактировать. Они заявляли, что он портит статьи до неузнаваемости гадко, а он в свою очередь был не согласен с тем, что ему не позволяют проявить свой талант, на что он надеялся, устраиваясь на работу в эту газету. Нет, это абсолютно не годится. Поэтому он продолжал править по своему усмотрению, не обращая внимания на то, что количество отдаваемых в его усмотрение статей сокращалось.

А еще была она. Эллис.

Впервые Минкё встретил ее поздним вечером, в Санто Пати Хаус, одном из популярных ночных клубов города. Чем-то она привлекла его внимание, и даже не красотой, которой она, в принципе, обладала в малом объеме, таких скорее называют просто симпатичными, а чем-то… Впрочем, спустя день, а то и месяц спустя он так и не смог объяснить себе, чем она его привлекла. А она, только заметив такое внимание, мило улыбнулась и поманила рукой. Почему бы и нет, решил он тогда. Аккуратная блондинка была очень даже ничего. Осторожно двигаясь через танцующую толпу, казавшуюся в совокупности единым организмом, дышащим и колыхающимся во все стороны, он подошел к ней. Одна заводная песня, и вот она опять уже вдали. Он стал подбираться к ней через танцующую преграду снова. Она только загадочно улыбнулась и вновь оказалась в отдалении. А Минкё все больше стала затягивать эта молчаливая танцующая игра. Громкая музыка, лазерное световое шоу, взрывающее темноту клуба, а она уже полностью завладела его вниманием. Так они и испытывали друг друга в своеобразной игре, отчасти походящей на преследование, пока не оказались в одном из темных углов клуба, где было намного тише и откуда она уже никуда не могла ускользнуть.

– Хочешь меня поймать? – спросила она тогда.

– Я уже поймал тебя, – сказал он, подойдя ближе и опершись рукой о гладкую стену рядом с ее головой.

В ответ на это девушка только загадочно улыбнулась.

Тогда они провели вместе весь оставшийся вечер, и то время, которое назвать вечером уже было невозможно. Эллис была веселая, порой даже слишком, но иногда без предупреждения, в одну секунду ее лицо становилось грустным и хмурым. Будто переживала что-то крайне тяжелое. И, тем не менее, большую часть времени она была веселой и беззаботной, такой, какой и полагается быть в одном из популярных клубов Нью-Йорка.

Теперь он  снова должен был встретиться с Эллис. На сей раз в более тихом месте, в кафе. Субботний вечер был на редкость прохладным и ветреным, встреча в теплом помещении была как нельзя кстати. Минкё шел к назначенному месту прямо после того, как зашел в главный офис газеты. Шел и размышлял о том, что все-таки неплохая жизнь у него складывается в Новом Свете, в другой стране. Придя в кафе Блу Риббон Бэйкери, он еще довольно долгое время ожидал ее и, сидя за столиком около окна, уже почти успел заснуть с открытыми глазами, чего раньше за собой никогда не наблюдал.

– Я опоздала? Прости…

Эллис появилась внезапно, без лишних предисловий усевшись за стол напротив Минкё.

– Ничего, я сам недавно пришел, – ответил он, подавив неуместный зевок.

– Все равно прости.

Эллис сняла легкую куртку. В кафе было достаточно тепло.

– Ты где-то ушиблась? – спросил он, тут же увидев достаточно большой синяк на ее руке.

– Да, нечаянно, – тихо ответил Эллис, быстро прикрыв синяк ладонью.

– Больно?

– Нет, вовсе нет… Может, мороженое?

Выбор оказался неплох, и если сказать, что мороженое было вкусным, значило не сказать ничего, но, несмотря на вкус блюда, несмотря на теплую атмосферу и пару шуток, разбавленных несколькими комплиментами, – несмотря на все это, она казалась грустна, как никогда.

– Что с тобой? Что-то случилось? – наконец спросил Минкё.

– Ничего, просто…

– Просто?

– Просто он жесток, бессердечный, – сказала она, почти готовая заплакать. – Мэтт, он действительно страшный человек. Вот это… – она провела ладонью по темному синяку, – это он тоже сделал.

– Да кто, он? – не понимал Минкё, взяв руки Эллис в свои, надеясь, что это поможет ее успокоить.

– Мой бывший бойфренд, Сэм. Мы расстались недавно, я хотела полностью забыть его. Но я оставила у него кое-что. Забыла фамильную драгоценность, а он не хочет отдавать. Не пускает в свой дом, даже на звонки не отвечает. Ох, как же мне быть?..

Опустив голову и закрыв лицо руками, она все-таки пару раз всхлипнула.

– А там было кольцо, которое мне мама подариилаа… когда я уезжалаа…

Эллис расплакалась совсем. Ей вторил начавший накрапывать дождь.

– Тихо, тихо, чщщ, – пытался утешить ее Минкё, проведя по ее волосам, поглаживая руки, которые ему удалось отнять от ее лица. – Все хорошо, успокойся.

– Нет, – она замотала головой, – все плохо, просто ужасно! Я не могу вернуть фамильную драгоценность, просто не могу.

– Может, я могу как-нибудь помочь?

Эллис сразу же вскинула голову и внимательно посмотрела в его глаза. Слезы перестали литься в мгновение ока.

– Помочь? Хочешь помочь?

– Ну, если я могу…

– Тогда ты можешь украсть у него эту драгоценность?

– Украсть?

– Все нормально, никакого криминала. Она же мне принадлежит, в конце концов. Это будет легко сделать. Послушай, каждую среду и воскресенье его не бывает дома до поздней ночи. Иногда он вообще дома не ночует. Тебе всего-навсего нужно будет пробраться к нему в квартиру и найти кольцо. Сможешь? Я буду тебе очень, очень благодарна.

Она улыбнулась ему самой милейшей улыбкой на свете.

– Я не знаю… смогу ли?

В итоге, спустя целый день тяжких размышлений и немного сладких мечтаний о благодарности, Минкё обнаружил себя стоящим перед дверью квартиры на сорок втором этаже высокого дома, адрес которого точно указала Эллис.

Восемь часов вечера. Как раз то самое время, когда Сэма не должно быть дома. Если вспомнить это, то и бояться нечего, но сердце у Минкё все равно бешено колотилось, когда он пытался взломать замок, весьма дешевый и легко поддающийся на любые провокации взломщика. Начинающий вор быстро зашел в квартиру и аккуратно прикрыл за собой дверь. Тихо. Никого нет.

Достав заранее приготовленный для этого фонарик, Минкё двинулся вглубь квартиры. На пути было много вещей, маленьких и больших, на которые, несмотря на то, что путь освещал фонарик, Минкё постоянно натыкался. Попадались и картонные ящики, будто хозяин квартиры переезжать куда-то собирался.

– Айщщ… да что он в этих коробках понаскладывал? – не выдержал Минкё.

А вот это могло бы и подойти. Письменный стол со шкафчиком. Он подошел к ним, перерыл все, но ничего, похожего на драгоценность там не было. Выпрямившись, он вдруг увидел маленький серый ящик. Сейф. Конечно, в фильмах все выглядело как нельзя проще, открыть сейф стоило раз плюнуть. Но это в фильмах. А он здесь по-настоящему, здесь, в чужой квартире. Ну не сейф же выносить из дома! А если посмотреть получше… На сейфе лежала маленькая открытая коробочка. Без особых надежд Минкё направил свет фонарика на нее. Что-то блеснуло. Золото! Да-да-да, именно то золотое кольцо, о котором говорила Эллис. Белое золото. С большим бриллиантом. Очень большим. Еще с минуту посомневавшись в правильности находки, он все-таки взял кольцо, не найдя ничего другого, подходящего под описание Эллис. Вроде все хорошо, Минкё уже собиралсяуходить, но…

Раздался скрип открывающейся входной двери. Минкё начал вертеть головой из стороны в сторону с огромной скоростью, чтобы найти, где спрятаться. Поздно он сообразил выключить фонарик. Наконец выключил. Послышалось ворчание по поводу незакрытой двери. Приближались тяжелые шаги. Идти некуда. В последний момент он забрался в шкаф, такой неподходящий для того, чтобы прятаться. Так он провел долгое время, слушая эти тяжелые шаги и не смея даже в щелочку выглянуть. Он бы не удивился, если бы за это время поседел, так трудно было сохранять спокойствие и тихо дышать. Но всему приходит конец и не исключением стало присутствие в этой комнате и хозяина квартиры. Он вышел в другую комнату, а может, на кухню, а может, еще куда-то, но факт оставался не менее важным. Вздохнув спокойно, впервые за сорок минут, наверное, Минкё тихонько приоткрыл дверь. Никого, хотя свет все еще горел. Он никак не мог незаметно пройти к входной двери. Что же делать?

К счастью для него, около окна квартиры виднелась пожарная лестница. Окно поддалось даже легкому нажатию, и он оказался снаружи, осторожно ступив на металлическую поверхность. Высоко, очень высоко. Стараясь не смотреть вниз, на несущиеся далеко на земле автомобили и ползающих как букашки людей, он начал спускаться, думая обо всяких мелочах, о чем угодно, только не о большой высоте, которой он с детства боялся. Чонсу редко упускал шанс подшутить над ним по этому поводу.

Вот, наконец, и земля. Почувствовав твердую поверхность асфальта под ногами, он сразу ощутил себя намного спокойней и тут же проверил карман куртки. Кольцо на месте. От облегчения ему даже захотелось смеяться, но он решил не терять времени и отойти на достаточное расстояние от этого дома.

С Эллис он встретился в тот же вечер там же, где виделись в предыдущий день.

– Украл? – тут же приступила она к делу.

– Да. Только что это за фамильная драгоценность такая? Очень дорогая, даже не представляю, сколько она стоит.

Минкё достал кольцо из кармана и хотел уже положить на столик, но она накрыла своей ладонью его руку вместе с кольцом.

– На то она и фамильная драгоценность, – улыбнулась она обворожительно. – Не стоит здесь об этом распространяться.

Эллис мягко и почти незаметно взяла кольцо в свою руку, быстро спрятав в маленькую сумочку.

– Может, теперь ты…

– Ах да, я говорила, что буду очень благодарна. Ты, наверное, ждешь эту  благодарность, да? – она вопросительно посмотрела на него. – Спасибо. Что ж, я пойду, наверное.

Минкё вдруг почувствовал себя самым глупым человеком на свете, поддавшимся простому обаянию какой-то девушки.

Она уже встала из-за столика, собираясь уходить, но этого ей так и не удалось сделать, потому что откуда ни возьмись рядом с ней возникли двое в строгих костюмах, перегородивших ей дальнейший путь. Минкё наблюдал все это, будто в кинотеатре фильм смотрел, и было сложно осознать, что он тоже является непосредственным участником событий и через час и через двадцать один час.

– Эллис Браун, вы задержаны по подозрению в краже ювелирных драгоценностей, – начал говорить один из них, показав значок представителя стражей порядка. – Имеете право хранить молчание… ну и далее по сценарию.

– Это ты их привел, да? – прошипела Эллис, покосившись на Минкё, так и продолжавшего сидеть за столиком.

– Вы что-то сказали? – спросил тот, что зачитывал обвинение. – Хотя не важно.

Полицейский надел на нее наручники. Другой вытащил из ее сумочки то самое злосчастное кольцо.

– А с этим что делать? – головой он указал на Минкё, сообразившего довольно поздно, что говорят именно о нем.

– В участке разберемся.

И вот, как это обычно и бывает, не помня с чего все началось и как произошло, Минкё оказался там, где меньше всего рассчитывал оказаться, а именно за решеткой камеры предварительного заключения. А в голову лезли только мысли о том, что в этой стране ему крайне не везет с полицейскими – нет-нет, да и попадется один, а если выпадет несравненная удача, то даже двое.

* * *

Двое полицейских тихо переговаривались, изредка кидая взгляды в сторону Чонсу, только на минутку присевшего отдохнуть на мягкий диванчик в первом попавшемся ему дешевом егван*  на окраине Сеула. Он хотел всего лишь наконец-то нормально поесть и выспаться, но…

– Назовите свой идентификационный номер, чтобы мы удостоверили вашу личность, – все-таки обратился к Чонсу один из них.

Тот только устало вздохнул, немного запоздав с ответом.

– Извините, я его забыл.

– Ваше имя?

– Пак Вон Чжон. Я что-то нарушил?

Полицейский еще раз окинул его оценивающим взглядом.

– Нет. Извините.

В последнее время Чонсу уже привык говорить маленькую неправду, а иногда откровенно врать. Его жизнь изменилась в одночасье до неузнаваемости, и прочитанные бумаги сыграли в этом не последнюю роль. Жизнь изменилась так, что он ощущал, будто находится в другой стране. Не у себя на родине.

После того, как он сбежал из того проклятого здания, над главным входом которого гордо красовалась вывеска «Юридическое агентство Правая защита. Ваша защита в любой ситуации», около получаса он просто не мог до конца разложить все по полочкам у себя в голове. Его пытались убить. Это факт. Попытаются ли снова? Возможно. Первое, что пришло в голову – это сообщить полиции обо всех этих махинациях агентства. Но, только зайдя в первое попавшееся отделение стражей порядка, он услышал разговор нескольких полицейских о том, что «какой-то работник какого-то агентства требовал деньги у начальника, угрожая ему пистолетом» и еще что-то, вполне подходившее под его описание, исковерканное до неузнаваемости. Он теперь считался преступником. А поверят, конечно же, многоуважаемому человеку, главе агентства. Не ему. Это заставляло чувствовать себя не только не в своей тарелке, но и не на своем столе. Ведь до этого все было так хорошо, почти прекрасно, если не считать трудовых будней, и дома всегда можно было забыть обо всех неприятностях и посмотреть любимый фильм в сотый раз, если мать не положила диск в место, где этот фильм будет находиться без вести пропавший еще около месяца. А теперь и домой-то идти было нельзя.

– Что, опять тяжелый денек? – весело спросила Кёнхи тогда, но увидев жалкое состояние бывшего одноклассника, сразу изменилась в лице. – Да ты ранен!

Единственное место, куда ему пришло в голову податься на ночь, был ее дом. Мало кому придет в голову искать его там. Пока. Кёнхи кое-как обработала рану Чонсу, благо, поля прошла навылет. Папка с бумагами из отдела уборки территории так и оставалась при нем, на некоторое время он совсем забыл о ней. Не распространяясь особо обо всех треволнениях и неожиданностях действительно тяжелого дня, о причине раны, отказываясь пойти в больницу, Чонсу только ограничился словами о том, что ему придется ненадолго уехать завтра. А на ее вопрос «Тогда почему ты решил прийти на ночь именно ко мне?» он просто ответил «Соскучился», на секунду заставив ее смущенно опустить глаза.

Ранним утром он прокрался в свой дом, такой привычный и чужой одновременно, будто вор, выждав, пока все обитатели его не уйдут по своим делам. Забрав из своей комнаты все необходимое для этой недолгой поездки, ведь он действительно был уверен, что будет достаточно провести около недели в другом городе, он написал короткую записку, что уезжает по делам агентства. Дописывая эту фразу, Чонсу усмехнулся. А ведь и правда, дела агентства. Закрывать дверь с наружной стороны было тяжело.

Получив все деньги, имевшиеся у него на банковском счету, немного, конечно, он отправился на железнодорожный вокзал. И теперь перед ним встал еще один немаловажный вопрос: куда? В какую сторону он мог ехать, чтобы затеряться где-нибудь в толпе, словно его никогда и не было? Первый скоростной поезд отправлялся в столицу, и, недолго думая, Чонсу купил билет и запрыгнул в вагон в последний момент.

Сеул, такой большой и такой быстрый город. Люди едут туда по разным причинам. Кто-то по делам, кто-то – навестить родственников, кто-то намеревается покорить столицу. Чонсу же поехал по причине того, что другого выхода не было. Он приехал где-то за полдень, когда солнце нестерпимо светило, а сладкий женский голос беспрерывно объявлял отбывающие и прибывающие поезда. Первые две минуты Чонсу просто простоял на одном месте, двигаясь разве что только для поворотов в разные стороны, будто приехал из какой-то глубинной деревни. А люди все мелькали с увеличивающейся скоростью перед его глазами, что еще более тормозило Чонсу. Тогда полицейский подошел к нему в первый раз, и Чонсу, не подумав, брякнул первое имя, что пришло в голову, то есть свое собственное. Об этом опрометчивом решении он горько жалел следующие десять минут, пока старался скрыться от этого самого полицейского.

Так началась жизнь в Сеуле, неспешная и по большей части скрытная. Тихо проживая в дешевеньком отеле, Чонсу уже мог дышать спокойно. Но, как это обычно и бывает, в один прекрасный день (а было это на исходе второй недели после приезда в столицу, то есть, в середине ноября) перед Чонсу встал немаловажный вопрос: что выбрать на сегодня – завтрак или обед, если денег, согласно его экономическому плану, хватало только на что-то одно.

Решив, что эффективней будет набить желудок с утра на весь день, нежели бросаться на еду, словно дикий зверь, в середине дня, Чонсу отправился в дешевый чайный дом, который приметил за тихое и незаметное месторасположение и приемлемые цены. Рассуждая за завтраком о том, на что же жить дальше, он так и не мог прийти к определенному выводу, и отчаялся бы совсем, не заметь он около выхода приглашение на работу в этом самом чайном доме. Что ж, другого выхода и нет, решил Чонсу, возвращаясь в помещение. «Мордашка у тебя ничего так… Будешь чай разносить», – сказал ему управляющий после заполнения анкеты. На работу эту его приняли без особых трудностей и тяжких затруднений, даже особо не уточняя имя, которое Чонсу назвал.

– Здесь и так мало кто задерживается, – мимоходом заметил тогда работник чайного дома. – Подработка – дело такое… скучное и необязательное.

О Сэхёк, а этого работника, молодого человека ненамного старше самого Чонсу, звали именно так, часто делал замечания, хотя по статусу они были равны. На это Чонсу лишь отвечал «Извините, О-сонбэним», считая верхом безрассудства учинять здесь споры, что означало непрошено «высунуть нос из своей маленькой временной норки». Впоследствии оказалось, что это норма поведения О Сэхёка, которую он проявлял ко всем, в том числе и к посетителям. Еще немного погодя, Чонсу заметил, что настроение Сэхёка меняется со скоростью ветра, и он может рассмеяться так же быстро, как и вспылить.

– Вот смотрю я на них, – как-то раз сказал Сэхёк, стоя около кассы и подперев голову рукой, – и думаю, как же у них все просто. Приходят, веселятся, потом доучатся, и прибыльное место работы уже готово.

Эти слова, адресованные Чонсу, были сказаны примерно во второй половине дня, когда в чайном доме было особенно много молодых людей. Так обычно и бывало по причине того, что совсем неподалеку был один из многочисленных столичных колледжей.

– Ты, наверное, тоже скоро устроишься куда-нибудь, – продолжал Сэхёк. – Куда-нибудь получше, чем здесь.

– Это навряд ли, – усмехнулся Чонсу, разливая чай.

– Вот как? А я думал ты тоже учишься, как все они, – он кивнул головой в сторону шумной компании.

– А вы, О-сонбэним, вы чем-то занимаетесь кроме этого чайного дома?

– Как тебе сказать… – Сэхёк задумался на некоторое время. – Скажу как-нибудь потом. И, кстати, я давно хотел спросить, почему ты всегда брови хмуришь, почему улыбаешься редко? Оглядываешься часто, лишний раз не высовываешься почему?

Вопрос неожиданный и крайне необычный. На такой и не ответишь сразу, нужно обдумать, как сказать помягче, а для обдумывания выполнение заказа подходит как нельзя лучше, что Чонсу и сделал. Наблюдения Сэхёка были точнее некуда.

– Денег не хватает за жилье заплатить, – наконец, ответил Чонсу, так и не придумав ничего более интересного. Хотя именно это и не оказалось лишним.

По доброте душевной Сэхёк предложил на тяжелое время пожить у него, на что Чонсу с радостью согласился, ведь плата за проживание была действительно дорогая и отнимала большую часть денег, добытых таким нелегким трудом.

– Только вот что, – серьезно добавил он. – Не нравится мне твое хмурое выражение лица, совсем не нравится. – Сэхёк цокнул языком.

Вначале не обратив никакого внимания на последнее замечание, Чонсу был вынужден испытывать на себе все его последствия по окончании рабочего дня. Предварительно сказав о том, чтобы Чонсу больше не обращался к нему формально, Сэхёк потащил его в город «стирать тоску с лица», как он выразился. Был вечер пятницы, веселой и беззаботной, несмотря на неожиданно наступившие холода. Поход в город Сэхёк решил начать с игровых автоматов, у которых, как оказалось, он любил проводить немало времени, несмотря на то, что уже вроде бы о них стоит подзабыть в силу возраста, и благодаря чему набрался такого мастерства в прохождении уровней, что Чонсу имел удовольствие наблюдать. А он по большей части именно наблюдал, ведь к игре в автоматы склонности не имел, поэтому в этот день только пару раз проехался на крутом автомобиле, воплощении мечты всей сильной половины человечества. Но только в гонках на игровом автомате.

– Сэхёк-сси**, можно задать вопрос? – все-таки решился обратиться к нему Чонсу.

– Задавай, – ответил тот, не отрываясь от экрана.

– А почему… почему ты играешь только на этом автомате?

Этот вопрос Чонсу хотелось задать уже около получаса, но вышло только сейчас. Сэхёк и правда находился только у одной-единственной электронной игрушки уже долгое время, и игрушка эта позволяла только побывать на боксерском ринге. Сэхёк подходил к этому занятию весьма серьезно, будто был там в действительности, и, если со стороны не смотреть на электронного противника, то можно было и поверить.

– Увлекся, – просто ответил Сэхёк. – А вообще, уже поздно. Пошли отсюда.

И, даже не окончив очередной раунд, Сэхёк быстро направился к выходу. А потом они зашли еще куда-то и еще, и места, где они были, будь то бар или клуб, абсолютно смешались в голове у Чонсу. Под конец запутавшись, он завершил свой рейд по «злачным местам» (еще одно любимое выражение Сэхёка) тем, что назвал Иль Чжу, ладную и пригожую девушку, подругу Сэхёка, ачжума***, что та в силу своего мягкого характера и пару бокалов вина приняла за не совсем удачную шутку.

– Да, вот это жизнь… – довольно подвел итоги этому вечеру Сэхёк, запирая за собой дверь.

И в некотором смысле Чонсу был с ним абсолютно согласен. Не понимал он только одного – как, имея такую крохотную комнатку на втором этаже дома, хозяйка которого милостиво согласилась ее сдавать, хотя на самом деле больше походила она на чердак, как Сэхёк пришел к выводу, что комната еще способна вмещать гостей. Но, как показывает мудрость и опыт, накопленные не за одно столетие человечеством, привыкаешь ко всему, и Ким Чонсу не пожелал становиться исключением. Да, он почти привык к таким не совсем комфортным условиям и уже лелеял мысль о том, что еще немного, и все окончательно уляжется, о нем забудут, и он вернется домой в Кванчжу, ведь возвращение никто не отменял. Жизнь его определенно налаживалась.

– Помнишь, ты меня как-то спрашивал, насчет того автомата? – однажды спросил Сэхёк, сидя на поскрипывающем при каждом неосторожном движении деревянном стуле и глядя в окно.

Был поздний вечер, когда оба были дома у Сэхёка и когда настал первый день зимы, пасмурный и совсем неприветливый. Необычный вечер. Для разговоров поздним вечером они сдружились достаточно, но для откровенных исповедей не хватало еще самую малость, всего трех кан****, поэтому Чонсу этих откровенностей не ожидал, ответив всего лишь:

– Ну да, помню.

Полусидя на самодельной кровати из скрепленных вместе ящиков, он продолжал читать книгу, ту, что первая подвернулась ему под руку на полке книжного шкафа в гостиной и хозяйка дома, милая пожилая Мо Чжи Хи, отдала ему, поэтому в разговор поначалу почти не вникал.

– Я там часто засиживаюсь.

– Ммм…

– А знаешь, почему? Практики мне не хватает. И тренировок не хватает тоже.

– Разве ты занимаешься боксом? – решил уточнить Чонсу, наконец, оторвавшись от книги, смысл которой от него все равно периодически ускользал.

– Почти. На самом деле, занимался раньше, серьезно причем. Начал рано, почти с детства и, конечно же, как и все, мечтал стать лучшим, мечтал стать похожим на своего кумира, Ю Хи Ёна, и выиграть так же, как он в том знаменитом бою в Майами против Карлоса Нурилло в девяносто пятом. Я занимался усердно, иногда тренировался так, что, когда приходил домой поздно ночью, еле мог до кровати дойти.

Сэхёк вдруг резко замолчал, будто все, что он только что сказал, было слуховой галлюцинацией, а он все это время, вот уже битый час сидел и смотрел в это маленькое окно, выходящее на узкую улочку.

– И что же дальше? – не выдержал остановки рассказа Чонсу, не на шутку заинтересовавшийся.

– А дальше… Бои, что ж еще? – отозвался Сэхёк, будто только и ждал, когда его спросят. – Получалось неплохо. В старшей школе я был чемпионом района Кансо, и, надо сказать, мне прочили недурное будущее. Да, было дело… – он снова ненадолго замолчал, задумавшись о чем-то. – Все это отнимало много времени, сам понимаешь, поэтому в университет я и поступать-то не собирался. Зачем? Все начиналось круто, одна победа, вторая… Но как-то дальше не вышло.

– Почему не вышло?

– Травма. Тогда был важный бой, многие ставили на меня, и вначале мне тоже казалось, что я выиграю, но получил только травму. Вот, теперь я здесь.

– А почему не займешься боксом опять? Травма, наверное, прошла?

– Нет, не прошла, никогда не пройдет. Нельзя мне больше боксом заниматься. Вот так. А теперь ты.

– Что?

– Твоя очередь рассказывать. Ты ведь не просто так здесь оказался? Ты ведь приехал откуда-то с юго-запада, разговариваешь на диалекте Чолла.

Заслушавшийся рассказом одной из страниц биографии Сэхёка, Чонсу был застигнут таким вопросом врасплох. Он всегда, с тех пор, как приехал, был уверен, что искусно подделывает столичный диалект, в чем только что был жестоко разубежден. Он лихорадочно соображал, что ответить и стоит ли отвечать вообще, придя к выводу о том, что раз уж не вышло говорить на другом диалекте, то и в остальном врать не стоит.

– Я плохо справился с работой, – мягко начал он.

– Как именно?

– Узнал то, чего знать не стоило.

Это был первый раз, когда Чонсу рассказал все другому человеку, пусть и не до самых мельчайших подробностей и не везде чистейшую правду. Рассказал, и откуда он, и как оказался на той работе в юридическом агентстве, и как там работал, и как он поспешно бежал из родного города. А Сэхёк слушал, не перебив ни разу, оставаясь в задумчивости и после того, как рассказ Чонсу закончился.

– Да… а я-то думал ты просто сюда счастья приехал искать, – наконец выдал он. – И что теперь собираешься делать?

– Не думаю, что за мной будут гоняться вечно. Еще немного, и забудут, и я, может быть, вернусь обратно.

– Остаться здесь не хочешь? В Сеуле найти одного человека сложно, причем ты даже имени своего настоящего не говоришь, я так понимаю.

– Да я как-то не думал об этом, – Чонсу помолчал немного. – Сэхёк-сси, ты сказал, что у тебя была травма. А что за травма?

– Травма… повреждение чего-то там. Я даже не запомнил.

Оставив многострадальный стул на время в покое, он стал копаться в куче книг и бумажек, образовывавших вместе бесформенную груду, сложенную в дальнем углу. Что-то смяв, что-то порвав по пути, он все-таки выудил более менее немятый лист и отдал Чонсу.

– Вот, можешь сам посмотреть. Я даже читать не хочу.

Чонсу взял лист, немного поморщившись от того, что в его руки вновь попала официальная бумага. С некоторых пор у него выявилась на них аллергия.

– Порок сердца вследствие смещения оси позвоночника, – вслух прочитал он. – Вот как… и такой диагноз существует?

– Выходит, да.

Чонсу вновь посмотрел на заключение врача, официальное, со всеми печатями и росписями, с рекомендацией ни в коем случае не перенапрягаться и оставить спортивную практику. Дата, стоявшая внизу, была сравнительно недавняя, март этого года.

– Когда ты получил эту травму? – вдруг спросил он.

– Полгода назад. Это… – Сэхёк начал что-то припоминать, попутно загибать пальцы. – Да, это восемнадцатого июня был тот бой.

– Интересно… – задумчиво протянул Чонсу.

На этом разговор и прекратился.

*егван – отель, оформленный в традиционном стиле.

**Сэхёк-сси – -сси – суффикс, традиционно прибавляемый к имени.

***ачжума – обращение к более старшей женщине.

****кан – мера длины, 3,3 см.

На следующий день тучи, заполнявшие небо несколько дней подряд, рассеялись, и даже стало немного теплее. А Чонсу проводил весь этот день на ногах, работая в две смены, но, как ни странно, ему это нравилось. Да, ему нравилось готовить третьесортный чай в чайном доме, находившемся далеко не в центре города. Ему нравилась эта спокойная жизнь. И эти шумные посетители, и издающая резкий скрип вывеска чайного дома, и черно-белая собака, привыкшая к тому, что ее иногда кормят в конце дня остатками еды, вынося эту еду на задний двор… Нравилось все. Вот только в этот день ему никак не давало покоя заключение врача, запретившее Сэхёку заниматься спортом. Несовпадение числа могло быть просто следствием невнимательности, случайной ошибкой, но вот печать государственного учреждения… Такие ставили лет пятнадцать назад. А поставленный диагноз никак не сочетался с тем, что Сэхёк день за днем носил любые тяжести, будь то коробки чая, новая посуда или просто мусор.

Придя вместе с Сэхёком домой в конце дня, Чонсу снова взял бумагу в руки, всматриваясь в каждую деталь. Теперь и подпись казалась какой-то подозрительной.

– Ты больше не ходил к доктору? – все-таки спросил Чонсу спустя час рассматривания документа.

– Нет. А зачем? – зевая, ответил Сэхёк то, что и предполагал Чонсу.

– Затем, чтобы узнать, что ты здоров на все сто.

– Как?

– Эта бумага самая настоящая подделка.

При этих словах Сэхёк, до этого развалившийся по всей плоскости своей кровати, тут же сел прямо, перестав зевать.

– С чего ты взял?

– Ну, начнем с числа. Это не главное, но все же. Вот, посмотри…

Объяснения Чонсу продолжались долго и пространно, до тех пор, пока Сэхёк не согласился полностью с фальшивостью бумаги. Хотя заставить его сделать это было трудно, и время от времени он все же высказывал свои сомнения на этот счет.

– И как получилась такая подделка? Доктор Ким ведь мне сам говорил о травме. Обо всем этом, – Сэхёк снова указал на несчастную бумажку.

– У тебя соперники были? Был кто-то, с кем ты всегда конкурировал?

Сэхёк задумался, перебирая в голове всех людей, с кем он проводил бой или с кем только предстояло провести.

– Им Хён Чжин, скотина, – через некоторое время выдал Сэхёк, сжимая кулаки. – Мы с ним несколько раз сходились, он всегда какие-то грязные уловки делал, но победить так ни разу и не смог.

– Он может подкупить кого-то?

– Он?.. Может быть. Ты думаешь, он подкупил доктора Ким?

– Возможно. Но только я ничего не гарантирую, – тут же пошел на попятную Чонсу. – Знаешь что, сходи-ка еще раз, проверься. Может, узнаешь, что можешь опять боксировать.

Сэхёк посмотрел на него с надеждой, тут же отразившейся на его лице после слов Чонсу. Но с такой же скоростью эта надежда и угасла.

– Бесполезно.

Настроение у человека в день меняется в среднем около трех раз. Настроение Сэхёка меняется в три раза чаще этих показателей. Вместе со сменой настроения приходит и резкая смена всяких решений, что и произошло на следующий день. Самовольно устроив себе выходной, он отправился проверить правдивость прошлого диагноза, а проверив, убедился, что все это время был здоров как… существует много сравнений, как человек может быть здоров. Для сильного плечистого боксера, участвовавшего в поединках в разряде легкого веса, подошло бы – как молодой бык. Убедившись в этом, он обрек Чонсу весь остаток вечера слушать свои проклятия в адрес Им Хён Чжина, «который лишил его возможности целых полгода участвовать в таких важных боях». После этой продолжительной тирады Сэхёк тут же решил вернуться обратно в мир бокса, оставив этот «надоедливый чайный дом», только…

– Только мне придется съехать. Раньше, когда я занимался боксом, я жил в другом месте, это далеко отсюда. А ты здесь останешься?

На этот вопрос Чонсу не смог ответить ни через пять секунд, ни через пятьдесят. Он не знал. Скорее всего, лучшее решение было остаться здесь, в этом тихом спокойном доме госпожи Мо Чжи Хи, которая всегда старалась покормить его чем-нибудь покалорийнее, ссылаясь на его худобу. Насчет возвращения домой он уже не был так уверен, хотя эта мысль оставалась привычной для него.

На следующий же день Сэхёк освободил комнату, уехав достигать свою боксерскую мечту. Чонсу остался один, особо не возражая против такой размеренной жизни. Время неспешно продолжало течь, а может, бежать, а может, просто идти… каждому угодно найти свое определение движению времени. Но, тем не менее, оно шло. Так прошло еще около половины месяца, тихого, спокойного и молчаливого.

В один день Чонсу все-таки решил попытать счастья и вернуться домой. Этот день он решил сделать последним для работы в чайном доме. Он решил уехать обратно сразу после конца рабочего дня, поэтому захватил с собой сумку, в которой было все то немногое, что он привез из дома. И все было бы прекрасно не будь в этот день такое большое количество клиентов. Полностью выдохшись к концу дня, он шел обслуживать одного из тех немногочисленных посетителей, оставшихся поздно вечером. Этот посетитель был более чем странным, оставаясь в пальто и не сняв с себя черные солнцезащитные очки.

– Ваш чай, – объявил Чонсу, поставив маленький изящный чайник на стол перед ним.

– Хм… Не думал, что встречу здесь кого-то с юго-запада, – усмехнувшись, сказал посетитель. – Или точнее… из Кванчжу?

Сердце Чонсу вмиг перестало биться, замерев на пять секунд, после чего увеличило свою скорость в несколько раз. Он снова проклял свой диалект, так и не испарившийся из его речи. Все события, произошедшие в здании агентства, вновь всплыли в памяти в самых ярких красках. Стараясь не показать виду и сохранять внешне спокойствие, что было крайне нелегко сделать, он отправился к кассе, а после – к черному выходу.

– Не прихватил оттуда кое-что ценное? Что-то вроде документов? – донеслось ему вслед.

После этих слов он принялся бежать, схватив по пути дорожную сумку. Бежал до первой остановки, где так кстати остановился автобус. Усевшись на свободное место, он глубоко вздохнул и сосчитал до пяти про себя, чтобы хоть немного успокоиться. Не помогло. В голове была только одна мысль. Нельзя. Нельзя возвращаться домой. Нельзя оставаться здесь.

После этой пренеприятнейшей встречи Чонсу, покрасивший свои волосы в более светлый, каштановый оттенок, надеясь, что так его не узнают нежелательные субъекты, несколько дней ночевал в самых дешевых отелях, перебиваясь с хлеба на воду и решая, что же делать дальше. Решение давалось нелегко, оно преследовало его даже во сне.

И вот теперь он сидел на диванчике в этом дешевом егван на окраине Сеула. Двое полицейских так и не уходили, продолжая наблюдать за ним исподтишка. Через несколько минут они все же снова подошли к нему.

– Я все-таки вынужден пригласить вас в участок для установления вашей личности, – сказал один из них.

Чонсу встал, будто даже и принял приглашения, но тут же сорвался с места. Опять бежать от кого-то. В последнее время это стало входить у него в привычку. Не дают ему здесь покоя, не позволяют тихо и мирно пожить. Теперь он был в другой, чужой стране.

Так он оказался в международном аэропорту Инчхон, потому что больше идти было некуда.

– Какой ближайший рейс? – спросил он у кассира, с трудом пытаясь отдышаться.

– Ближайший рейс до Нью-Йорка, вылет через… – девушка посмотрела в экран своего компьютера, – через тридцать минут. Успеете, если поторопитесь. Берете?

– Да. Давайте билет.

Достав последние деньги, Чонсу отдал их за билет, мысленно поблагодарив свою тетку, которая вышла замуж за американца, за высланное несколько месяцев назад приглашение. Он даже усмехнулся такой иронии судьбы. Почти полгода назад провожал в Нью-Йорк своего друга, теперь летит туда сам. Папку с документами, из-за которой все и началось и от которой он никак не мог избавиться, будто она его заворожила, он оставил на сидении в зале ожидания, где совсем недалеко, на соседнем сидении, тосковала забытая газета, открытая на шестнадцатой странице, на которой красовался заставивший его ненадолго улыбнуться заголовок «Возвращение красного тигра. О Сэхёк снова на ринге!». Оставив папку с бумагами, сев в самолет и оказавшись на высоте в десять километров, в высоком светлом ярко-синем небе, наконец, он почувствовал себя свободным.

***

Свобода. Вот истинная ценность. Пробыв в камере предварительного заключения всего три дня, Минкё все же мог понять это во всей своей полноте. За отсутствием улик, доказывающих его участие в хищении ювелирных изделий, Минкё предоставили на свободный выбор четыре, или даже все сорок четыре стороны света, то есть, отпустили. Он взглянул на небо, удивительно светлое сегодня, на то небо, которое не мог видеть нормально все эти три дня, и теперь ему казалось, будто он может достать до него рукой… Казалось, но не хотелось, поэтому Минкё, вдоволь надышавшись этим свободным воздухом, отправился в кампус Колумбийского Университета.

– О, давно не виделись, – сказал Уилл, только услышав, как захлопнулась дверь, но от помятого листа, на котором что-то ожесточенно черкал, так и не соизволил оторваться, так что «не виделись» у него еще продолжалось.

– Давно, – подтвердил Минкё, первым делом направляясь в ванную комнату.

– Где загулял?

– В тюрьме.

– Где? – при этих словах листок лишился уделенного ему ранее внимания. – Это как это? Правда что ли?

Но ответом послужил лишь звук закрывшейся двери и шум воды вперемешку с трудно опознаваемыми звуками, похожими на обрывки песни, последовавшие за ним. Долго оставаясь под тугими струями воды, Минкё будто хотел вместе с пылью и грязью смыть и воспоминания о последних трех днях своей жизни. Хотя нет, придется постараться стереть из памяти и побольше, если забыть причину недавней ситуации. Вода и впрямь забирала с собой по частице всех этих недавних воспоминаний, под конец оставив только пустоту и твердую уверенность в том, что девушки в этой стране крайне опасны.

– Так ты теперь из наших рядов, побывал у копов в этом отстойном месте, – сказал Уилл, только завидев снова соседа. – Как тебя туда загребли? Ограбил кого-то? Убил? А может… Эй-эй, узкоглазый, ты что творишь?

Крайнее недовольство афроамериканца было вызвано обрушившимися на его помятый листок и на него самого мелкими каплями, следствием того, что Минкё сушил мокрую голову своим излюбленным способом, то есть, интенсивными поворотами ее из стороны в сторону. Теперь листок, кроме своей помятости, потерпел еще один непоправимый урон, оказавшись мокрым. Заметив это, далеко не сразу, надо признать, Минкё решил хоть как-то исправить положение. Посчитав, что Уилл может высушиться сам, он взял измятый листок, чтобы оценить потери. Потери были колоссальные, кое-где слов было уже не разобрать, но, в общем и целом, слова эти продолжали выглядеть как текст…

– Песню что ли пишешь? – спросил Минкё, не сумев сдержать смешок.

– Не твое дело. Дай сюда.

Уилл схватил изрядно пострадавший листок, из-за чего, конечно же, он порвался на две неравные части. Он тут же принялся склеивать их, но в следующий момент, покачав головой, выбросил искалеченную бумагу в корзину для мусора.

– Так как ты оказался одним из нас? Как в тюрьме побывал? – вспомнил он начало разговора.

– Да так… долго рассказывать. А вот ты говоришь, «один из нас», ты что, сидел за что-то?

– Я?.. Не совсем, – признался Уилл. – Но я всегда мысленно с теми, кто прозябает за колючей проволокой, в гетто. Поэтому пишу тексты, хочу поведать всем о несправедливой жизни.

– Ммм… – только и удалось произнести Минкё. На большее, не поддавшись приступу смеха на несколько минут, он был не способен.

Оказалось, выступать в одном из клубов, предназначенных как раз для таких сборищ, Уилл должен был сегодня, но придумать достойный текст так и не смог, а последние наработки канули в корзину. И, тем не менее, плюнув на все это и сказав «неважно, что-нибудь сымпровизирую», ближе к ночи он отправился туда. Теперь Минкё был предоставлен только самому себе и только в своих, почти личных апартаментах.

На следующий день он снова втянулся в обычную жизнь, которой жил в Америке вот уже почти полгода. Если это можно было назвать обычной жизнью, конечно, ведь на то она и жизнь, что обязательно случается что-то неожиданное, например, то, когда говорят, что невыполненное вовремя редактирование статей чревато увольнением, что и грозило произойти. Обещания впредь так никогда не поступать и все делать вовремя вовсе не действовали, ни одно, ни второе, и только чудо вкупе с немым выражением крайней мольбы в глазах, которое Минкё напрактиковался делать в совершенстве, помогли ему сохранить рабочее место. Но зарплату все же урезали. И ситуация, наставшая в первый день по приезде в Нью-Йорк, начала повторяться… Денег нет. Весьма грустно осознавать такой факт из своей биографии, особенно когда желудок переваривает еду со скоростью света по причине того, что в университете наступила пора промежуточных тестов. Тесты требовали умственного напряжения, оно – еды, а еда – денег, и так замыкался круг, разорвавшийся, только когда первое звено временно прекратило свое существование, заключившись в успешной сдаче этих самых тестов, во что сам Минкё до конца совсем не верил.

Январь медленно приближался к своему логическому завершению, по неосторожности время от времени пропуская тепло. Минул и своенравный февраль, наступил Новый год по лунному календарю. Настала весна. А жизнь покатилась по старым, накатанным и привычным рельсам, проложенным в непривычной местности, разукрашенной вечерними красочными станциями в виде бара или клуба, что, впрочем, случалось редко. Расход денег все же пришлось сократить.

– Хочешь немного подзаработать? – как-то раз, словно прочитав эти мысли, спросил Уилл поздно вечером, когда пришел неизвестно откуда.

– Как?

– Понимаешь, тут так получилось…

В мире существует много способов подзаработать, особенно много было их на благословенной земле Нью-Йорка, но такой способ Минкё предлагали в первый раз. Дело всего-навсего заключалось в том, чтобы спеть. Нет, не промурлыкать что-то или попросту пробормотать, а именно спеть, на сцене, в микрофон, как это обычно водится. Это предложение никогда бы не было произнесено, не заболей партнер Уилла, или, как он назвал себя на сцене, MC Wi, по выступлению, марафону малоизвестных исполнителей. Он бы и стихи мог писать, но посчитал это слишком старомодным.

– И что я должен буду делать? – осторожно уточнил Минкё.

– Сделаешь жалостливое лицо, споешь пару строчек, и все будет в ажуре.

– Почему сам не можешь?

– В программе заявлены два участника.

– И когда это будет?

– Через два часа.

– Два часа?! Э, нет, найди другую замену.

– Искал… – Уилл многозначительно замолчал. – Выручи дружбана… Ради всех твоих китайских богов.

Минкё прыснул от такого определения.

– Не китаец я.

– Ну, японских богов, не важно. Мне на ухо шепнули, что там будет представитель Aftermath.

В итоге, поддавшись обострению добросердечия и сочувствия, Минкё, зачесавший челку так, что почти не было видно глаз, оказался в клубе, где должно было проходить шоу. Оказался, совершенно не представляя, что делать, и еле помня строчки, которых получилось в пять раз больше, чем обещали. Когда уже почти подошла их очередь, в его голову закралась логичная мысль скрыться отсюда, но это он посчитал совсем низким и недостойным, поэтому в следующий момент глаза на миг ослепил свет небольших прожекторов, направленных на сцену.

В последний раз он выступал на сцене в младшей школе во втором классе. Тогда учитель пришел к выводу, что больше таких заданий ему давать совсем не стоит, Минкё перепутал слова до неузнаваемости. Спустя десяток лет, как оказалось, ничегошеньки не изменилось, если не считать, что на этот раз он забыл слова вовсе. Только спустя пять секунд молчаливого стояния на сцене, только после того, как Уилл шепнул первую строчку текста, слова начали загораться перед глазами, будто где-то в воздухе включили невидимый экран караоке, и оставалось только прочитать их, что Минкё и постарался сделать. Не без особого труда, надо сказать. А дальше все прошло как по маслу, быстро и безболезненно. Только за дверями клуба он оказался через пять минут. И по собственному желанию, и по желанию тех, кто не совсем понял новый стиль исполнения. «Подзаработать» заключалось в десяти долларах.

Шел он один по ночным улицам, шел медленно, шел под ритмы музыки, раздававшейся в маленьких наушниках, которые часто спасали, когда он ехал в поезде нью-йоркского метрополитена. Иногда просто невозможно было слушать звук сирены полицейской машины или чьих-то ругательств. Иногда он скучал по родному городу.

Кафе с громким и длинным названием «Черный кофе и белый шоколад», куда он зашел, было недостаточно чистым, но совсем недорогим, что в его случае играло немаловажную роль. Еще один плюс – оно работало круглосуточно, а он так не хотел возвращаться. Взъерошив волосы, так и норовившие лезть в глаза при каждом удобном случае, и поназаказав всего, чего только можно на пять долларов (остальные пять он оставил на следующий день), Минкё уселся за столик, внимательно изучая маленькие трещины на его поверхности. Занятие мало увлекательное, но понемногу затягивало, заставляя обратить на себя все внимание. В любом случае куда лучше, чем осознавать свою несостоятельность как недавнего музыканта, да и вообще… Минкё уже почти уснул, наблюдая эту поверхность стола, пока не принесли его заказ. Не принесли и не сели напротив него. Он уже приготовился возмущаться такой бестактности, уже поднял голову, чтобы увидеть нарушителя его личного пространства во всей красе, да так и остался с открытым ртом и словами, застрявшими в горле.

– Привет, – через некоторое время все-таки удалось сказать ему.

– Привет.

Перед ним сидел не кто иной, как его лучший друг, тот самый, с которым он учился в школе все двенадцать лет, тот самый, что провожал его в Америку, и тот самый, что сам ехать сюда наотрез отказывался. Ким Чонсу. Сидел перед ним за столиком, будто они только вчера виделись. Он был в форме официанта и с залегшими под глазами тенями. На волосах оставались следы почти исчезнувшей краски. Весьма непривычно было наблюдать его в таком виде и совсем сюрреалистично – в таком месте. Сидел и беззвучно смеялся, глядя на Минкё.

– Может, хоть рот прикроешь? – наконец удалось сказать ему, когда основной приступ смеха прошел. – Прикрой, а то муха залетит. Чего ж так сильно удивляться?

– И ты спрашиваешь, чего так удивляться? – опомнился Минкё. – Передо мной сидит человек, который, по идее, должен сейчас находиться на другой половине земного шара. Да, конечно, я совсем не удивлен.

– Ну да… вопрос сложный, – широко улыбаясь, согласился Чонсу. – Но я все-таки здесь, а не на другой стороне земного шара.

– Значит, ты сюда тоже перебрался? – Минкё тоже начал посмеиваться, заразившись этим от своего друга. – А ведь совсем не хотел раньше.

– Да, точно, не хотел.

– Тогда что тут делаешь?

– Работаю, как видишь.

– Что, настолько надоела работа у Канга, что сюда приехал?

– Как всегда угадал, – снова улыбнулся Чонсу. – И насчет того, что уходить оттуда надо было, тоже был прав.

– То есть?

– Вышла неприятная и затянутая история. Долго рассказывать.

– Времени много. Рассказывай. Давай, все рассказывай, обо всем и обо всех.

– Там так вышло… А сам-то как?

– О-оотлично, лучше не бывает. Вот, не удалось покорить вершины шоу-бизнеса. Но об этом как-нибудь потом, – быстро добавил Минкё, заметив, что друг уже готовится задать вопрос. – Лучше расскажи, что нашего маленького домоседа выдворило из страны, и как он образовался тут.

Чонсу уже открыл было рот для того, чтобы ответить, но передумал и обернулся, окинул взглядом все небольшое помещение, оценивая обстановку, и пришел к выводу, что в ближайшее время его услуги официанта никому из посетителей не потребуются попросту потому, что посетителей не было совсем. Кроме одного, положившего свою голову на вытянутую на столе руку и, соответственно, уснувшего.

– Я уже сказал, что ты был прав насчет той моей работы…

– Да, конечно, я всегда прав.

– В общем, вышло так, что…

Шин Минкё стал вторым человеком, которомуЧонсу рассказал историю, произошедшую с ним недавно. Рассказал без утаек или прикрас, которые применил, пусть и в малом количестве, когда говорил Сэхёку. Рассказал все. И с каждым словом становилось легче. Да и не только от этого. С тех пор, как он приехал в Нью-Йорк, Чонсу чувствовал себя мелкой букашкой в этом каждодневном американском празднике жизни. А на букашек обычно люди внимания не обращают. И вот неожиданно встретился лучший друг, с которым он все хотел связаться, сообщить, что тоже здесь, да было бы время и возможность.

– Да… – протянул Минкё, когда Чонсу, наконец, окончил свой рассказ о тысяче и одном приключении. – Вот ведь ты влип. И что теперь собираешься делать? Назад не вернешься?

– А ты?

Настало внезапное молчание с одного и с другого конца столика. Единственный спящий посетитель всхрапнул, возвестив о своей восторженности приятным сном все помещение кафе, положил голову на другой бок и снова забылся спокойным сном. Другой работник, с виду индеец, в душе – полинезиец, начал протирать столы.

– Так ты теперь тут работаешь? – решил сменить тему Минкё. О возвращении домой он как-то не задумывался и ответить с ходу не смог бы. – Не надоедает?

– Мне не привыкать.

– Ну да… А где ты здесь живешь? Вообще, что делал, как сюда приехал?

– Сначала жил, где придется, а как сюда устроился, мне комнату на втором этаже отвели, вот я сюда и прибился. Сначала вообще тяжело было… Разговаривать было сложно.

– А со мной почему не связался раньше? Побрезговал?

– Я хотел, правда, но все как-то не получалось, времени не было. Я же днем тоже работаю, в понедельник и среду окна мою, во вторник и четверг на заправке, а в остальные дни здесь с утра до ночи и с ночи до утра, все равно нормально заснуть не получается.

– А отдыхаешь-то в какой день недели?

– Если только в восьмой.

– Наверное, богачом стал, раз так много работаешь?

– Шутишь что ли? Или как ты тогда сказал… иронизируешь. Да тут платят по несколько долларов в день, а если бы остатки совести исчезли, то вообще центами бы выплачивали. Вот и приходится тут в основном околачиваться.

– Хм… ну ты прям знаток ресторанного дела в таком случае, – усмехнулся Минкё. – А вообще, так и будешь вкалывать дальше?

– Не думал как-то, – Чонсу пожал плечами, попутно подцепив вилкой бифштекс, который заказал и за который, в сущности, должен был заплатить Минкё.

Хмурое небо над сонным городом начало понемногу светлеть, выдавая, словно мелких воришек, маленькие облачка, спешившие переплыть весь небосклон. В кафе зашли два первых посетителя.

– Ну, мне работать надо, пойду я уже… – начал было Чонсу.

– Подожди, – вдруг сказал Минкё. – Давай-ка, бросай работу, пойдем пройдемся.

– Я… – Чонсу на секунду растерялся. – Хотя ладно, пойдем. Думаю, пока без меня смогут обойтись.

Просыпающийся город уже полностью был овеян весенним дыханием, несмотря на холодный воздух норовивший дохнуть время от времени на утренние улицы. Молодые светло-зеленые листочки собирались распускаться или уже распустились, а весенний ветер, хоть и прохладный, но все же весенний, покачивал ветки деревьев, пробуждая те самые светло-зеленые листочки. Город просыпался, город большой, город шумный. А друзья тихо обменивались фактами своей биографии последнего года, что было не вполне привычно, ведь раньше они знали о каждом случае из жизни друг друга, пусть даже незначительном, если не тут же, по причине того, что были вместе, то через несколько часов точно.

– О, снова дешевая забегаловка, – заметил по пути неприглядное здание Чонсу. – Как же тут любят поесть! От этого и все минусы, и вообще…

– Чонсу, – неожиданно прервал друга Минкё. – Мы теперь вроде как опять в одном городе живем. Вот ты… помнишь…

Идея еще до конца не оформилась, но упускать редкую возможность сообщить ее было бы расточительством, ведь мало когда бывает этот «восьмой» день недели. Идея была спонтанной и совсем необъяснимой.

– Помнишь про то обещание насчет… общего дела? – закончил он.

Друг непонимающе посмотрел на него. Со всеми этими стремительными событиями в голове мало что могло удержаться, и те детские мечты, уж точно, не занимали в ней первое место.

– Да, – все-таки ответил он.

– Как насчет того, чтобы начать это общее дело? Чтобы открыть такую же «забегаловку»? Только чтоб она была в тысячу раз лучше, необычней и вкуснее? Чтобы там были все кухни мира?

– Опять шутишь что ли? – посмеялся Чонсу.

– Нет, – серьезно ответил Минкё.

– А по мне, так шутишь. Подумай, не под открытым небом же эту забегаловку открывать? А оборудование, мебель где возьмешь? Вообще, где все возьмешь? На это все деньги нужны.

– Помещение есть. Можно выкупить за бесценок.

Чонсу помолчал немного, особо не доверяя последнему сообщению. Открыть общее дело было его давней, очень давней мечтой, но чтобы именно сейчас и именно здесь…

– А все остальное?

– Кое-что там осталось, столы и стулья есть точно. А на остальное накопим, я вложу свою долю, ты – свою. Работать будем. Не думаю, что у тебя все уходит только на товары первой необходимости.

– Не все, – признался Чонсу. – Я это… на учебу копил.

– Вот и отлично. Твои знания начинающего юриста очень даже пригодятся. Учиться будешь, ведь выручка от кафе должна быть намного больше, чем у тебя сейчас. А насчет повара… есть у меня один знакомый, который готовит просто закачаешься.

– И где же это твое волшебное место?

Волшебное место действительно существовало и даже не так далеко, как можно было бы представить. Даже, можно сказать, близко. Если у вас длинные ноги, конечно. Минкё обнаружил его в один из темных зимних дней, когда решил удостовериться в правильности содержания статьи, которой ему предстояло редактировать. Содержание было почти смехотворным, об одном заброшенном здании, бывшем отеле, сейчас же вместилище голубей на втором этаже и призраков в подвале. Оно вышло бы даже ничего себе так, если им заняться, но сейчас это было всего-навсего никому не нужное здание, источник местных легенд и сказок.

– Это волшебное место близко, около станции Проспект Парк. Могу даже показать тебе. Только при одном условии.

– Каком?

– Обещай, что доведем дело до конца.

Минкё протянул другу мизинец, терпеливо ожидая. Чонсу еще долго с недоверием смотрел на него, не до конца веря в действительность, наступившую этим весенним утром, и все же резко скрестил мизинец друга со своим*.

– Я, конечно, не думаю, что что-то выйдет, но… Обещаю.

Зайдя обратно в дешевое кафе, где работал Чонсу, и немного отдохнув после целой ночи разговоров, создавшей иллюзию того, будто и не было этого полугода, обсудив все возможные и невозможные варианты, они вышли на улицу к ближайшей станции метрополитена, такого шумного и оглушающего, уже ближе к вечеру, чтобы в первый раз оценить место предстоящего воплощения своих надежд и мечтаний.

Воскресный весенний вечер был наполнен самыми разнообразными звуками, в совокупности составляющими непременный атрибут такого большого и крайне делового города как Нью-Йорк. Громкая музыка в одном из клубов Бродвея и тихий шум листвы вековых дубов в Проспект парк, успокаивающий шепот реки Хэрлем и раздражающий шум городского метрополитена…

*… скрестил мизинец друга со своим – так азиаты дают обещания.